СОПЛЕМЕННИК В первом номере "Эльдорадо" в качестве иллюстрации к материалу о "зеленых беретах" мы использовали фотографию Эрнесто Че Гевары, ими убитого. Один из наших читателей счел это кощунством. Нет, уважаемый, это вовсе не так! Для редакции "Эльдорадо" Че Гевара - романтический герой, почти наш "шестидесятник". Он был не только мечтателем. Он стоял по разные стороны баррикад м парнями, чем-то похожими на него. Он тоже убивал. И гордо называл сам себя кондотьером двадцатого века. Ставя фотопортрет Че в материал о его врагах, мы хотели иметь повод продолжить разговор об истинных аборигенах страны Эльдорадо. Пусть к тому, что читатель уже знает о Че, прибавятся рассуждения его биографа В.А.Алексеева, с любовью и горечью изложенные в книге "Скромный кондотьер: Феномен Че Гевары". * "Если в каждой человеческой жизни заложен изначальный сюжет, то жизнь Эрнесто Че Гевары - образец повествования, почти не отклонившегося от замысла. Красивая сказка о человеке, который, преодолев физическую немощь, на волне победоносной революции поднялся к вершинам всемирной славы - и с карабином и вещмешком за плечами отправился в чужедальнюю сельву, чтобы стать жертвой вселенского зла. Есть в этой сказке скорбная недомолвка, некогда завораживавшая молодые умы. От скуки и богатства бегут, это случается, от нужды и безвестности тоже уходят, но от торжествующей власти, от великих перспектив переделки жизни доверившегося тебе народа... кто же бежит от работы Всевышнего? Чего тогда требовать от жизни вообще? Уж не смерти ли искал команданте Гевара в зеленых ущельях Боливии? Да, имела хождение и такая инжернальная версия: "Че нашел окно открытым - и выбросился в него". Почему? А потому, что инстинкт смери и ненависти, Танатос, сопряжен был в его натуре с инстинктом жизни и сострадания - Эросом. Эти два неистовых инстинкта и сделали в конце концов его жизнь невозможной... Подобные версии безразмерны как гороскопы и применимы к любому из нас. То, что Че Гевара распорядился собою именно так, а не иначе, разумеется, имея свои причины, но причины эти следует искать не в гибели его, а в самом течении его жизни. Да, но стоит ли искать вообще? Ничто так не чуждо нам, ничто так не удалено от нас, как недавнее прошлое: тоскливы прошлогодние газеты, постыдны прошлогодние восторги и невозвратными кажутся те времена, когда имя Че Гевары, подобно молнии, блистало над "вулканическим континентом". Однако, удаляясь, прошлое с неотвратимостью кометы Галлея вновь приближается к нам, и мы рано или поздно неизбежно окажемся застигнутыми врасплох. Мы, кажется, закаялись участвовать в насилии над творческой эволюцией жизни, но революционаризм вечен, как вечно и неразрешимое противоречие между конечностью нашего личного существования и бесконечностью Бытия, а потому никогда не прекратятся попытки вместить в свою отдельную жизнь все прошлое, настоящее и будущее человечества". * "Отец Эрнесто был склонен объяснять тягу первенца к странствиям наследственностью: кровь беспокойных предков кипела в венах всех мужчин его рода и побуждала их к перемене мест. "Я и сам в молодости был большим непоседой..." Что верно, то верно, странничество было у Эрнестино в крови, в стихах он часто называл себя пилигримом, вечным бродягой: Пешком по тропе нисходящей, Усталый от пути вне истории, Затерянный в древе дорог, - Уйду так далеко, что и память умрет, Разбитая в щебень дорожный, С улыбкой на лице и с болью в сердце. Тема горестного ухода, фактически бегства в никуда, бегства от обстоятельств, уже сложившихся, возможно, это был лейтмотив всей его жизни. Зов предков здесь не все объясняет". * "Есть люди, равнодушные к пространственным координатам, вообще к пространству своего обитания, они довольствуются знанием того, что находятся в пределах их досягаемости и что функционально необходимо для повседневной жизни. Приходится удивляться порою, когда на вопрос что за поселок находится там, за поворотом, и поселок-то весь на виду, человек пожимает плечами: "А что я там потерял?" И речь идет о родных местах, ограниченных чертой горизонта. Что ж говорить о запредельных краях? Громадное большинство людей довольствуется обрывочными сведениями, искаженными представлениями, которые кое-как сплетаются в небрежную рогожку, и эта рогожка покрывает их мир, их единственный мир, в котором они живут всю свою жизнь. Мир странный, перекошенный, зияющий причудливыми брешами, щелястый, как построенный наспех барак, - но обжитой, привычный, по-своему удобный - и исчезающий, словно мираж, когда умирает гнездившийся в нем человек. Да что человек! Есть целые народы, обделенные интересом к пространству... чаще не обделенные, а обворованные. До таких высот понимания проблемы Эрнесто не поднимался, у него было особое, свойственное многим астматикам отношение к пространству: замкнутость его, стесненность ассоциировались с приступами удушья, когда смерть, мрак и ужас обступали его. Странствия распахнули перед ним горизонты". Его видели разным. По фотографиям можно проследить хронику увлечений и страстей. Эрнесто в кожанке на летном поле, локоть опирается на плоскость его планера. Эрнесто у шалаша на Амазонке. Верхом на спортивном велосипеде (подпись под фото - "Король педали"). С ледорубом на заснеженном склоне вулкана Попокатепетль. В джунглях с партизанами-сподвижниками. Его видели разным и после смерти. Супергероем-одиночкой, кумиром демократической молодежи 60-х, трагической личностью, одним из гениев кубинской революции, революционером-самоубийцей, анархистом, троцкистом, последователем Мао Цзе-дуна... Чего только не писала о нем мировая пресса!.. Кем видим Че мы, ровесники его сына Камилито? Соплеменником. Есть такое интернациональное племя беспокойных людей, для которых жизнь мещанина и обывателя - опасная нравственная паталогия. А.Деpевицкий