И. ЗНАМЕНСКАЯ
ЗЕРКАЛО ГАЛАДРИЭЛИ
...Забавно будет лет через триста припомнить эти разборки по поводу
судеб национальных литератур в общемировой культуре. Да и через сто лет
подобное удовольствие покажется, полагаю, исключительно изысканным и узко
специальным - нечто такое для гурманов духа и памяти...
А сегодня едва ли хватит у нас прозорливости возблагодарить "текущий
момент" - со всей его растерянностью, с отдиранием от тела и души того
немногого, что, казалось, навечно (как вечным казался строй) присосалось к
нам в качестве тоненького такого пожизненного бессмертия: Надежды на
твердое пенсионное обеспечение, Веры в собственную неподкупность
(поскольку никто и не пробует покупать), Любви к непреходящему шпротному
паштету, встречающему нас в любой торговой точке родной страны, будь то
Коряжма, Наманган или Анадырь. Да, не благодарим, а стоило бы...
Конечно, если спуститься с небес еще не произнесенных обобщений в
нашу родную кошару, то есть оборотиться к стукнутому ныне пыльным мешком
литературному процессу и увидеть на прилавках "Приключения космической
проститутки", изданные многосоттысячными тиражами, или, перелистав
"Книжное обозрение", не найти там (за исключением братьев-эмигрантов) на
полсотни наименований и трех заветных фамилий, вызывающих желание
немедленно бежать в магазин - только и мыслей, что в смертной рубахе
вскарабкаться на заплеванный Парнас и дожидаться там труб Страшного Суда.
Конец света. Литературе, которой мы жили, места нет.
Однако всем, успевшим соскучиться за считанные годы перестройки по
тому тяжелому равномерному гнету, который и заставлял наиболее крепких, в
соответствии с физическим законом о противодействии, выпрямлять спину,
можно порадоваться: нарастает давление. Пусть не сверху, а как бы изо всей
окружающей среды, но - нарастает.
Хаос створаживается в систему.
Какой она будет - это еще вопрос, но конъюнктура изменилась; способы
давления и изгнания за границы освещенного круга меняются, меняется и
длительность присутствия в этом круге. О пожизненной ренте, обусловленной
послушанием и (или) бездарностью, либо, что реже, талантом, говорить уж не
приходится. Прежде, чем у нас привьется и развернется в своем
цивилизованном виде институт литагентов, прежде, чем обретут реальные
очертания цены на бумагу, истинная литература окажется в состоянии
жесточайшего прессинга по всему полю, получая мобилизующие толчки от
дешевеющего (во всех выражениях, кроме денежного) детектива,
дебилизованной (не путать с демобилизованной!) до комиксов фантастики,
социалистической эротики, стремительно вырабатывающей рвотный рефлекс на
близость...
Берег родной обвалился, и все мы, умеющие и не умеющие плавать,
сыплемся в холодную воду "нового мира", где неизменным и знакомым для всех
остается одно - человеческая природа.
Но посему - и будем жить, так как количество "творцов" и
"ремесленников" в стабильных (да и стабилизирующихся) социально -
исторических структурах в процентном отношении неизменно. Так же, как
количество гениев и злодеев в любой популяции. Ибо генофонд со временем
восстанавливается, а давление внешнее снова провоцирует контрдавление
внутреннее, именуемое подчас - вдохновением.
Не научились подзаряжаться от приятного - будем подзаряжаться от
противного. Этакое преображение энергии, если хотите; бесшабашный праздник
селения, из которого сборщики податей уволакивают последний грош.
Трагедия, а как ни странно (и как всегда!) - оптимистическая.
...Кстати, резервы иностранного чтива, изданного до 1973 года и
дающие возможность получать советскую "сверхприбыль" - вполне обозримы и
исчерпаемы. Далее заказывающих музыку дельцов ждет коммерческий вакуум,
который, хочешь-не хочешь, а придется восполнять отечественной
беллетристикой, необъяснимо воздымающейся время от времени
горообразованиями высокой литературы.
Откуда возьмутся воздымания? От верблюда. От тех горбов, той ноши,
которая всегда с тобой. Если ты и есть запланированный популяцией урод, то
есть впереди идущий в какой бы то ни было области. Пролагающий тропу по
минному полю собственного разума, собственной души. Тебя ведь хлебом не
корми, а дай забраться (или хотя бы попробовать забраться) в такие дебри
прозрения, где и переаукнуться пока не с кем, так что и физическое бытие
иной раз прерывается аккуратной рукой, оберегающей свои закрома до лучшего
времени.
А те, кто не очень-то и кормили тебя хлебом, будут с удовольствием
потреблять первый, а то и второй пласт узренного тобой, не углубляясь в
особо пощелкивающую темноту и не удивляясь твоему безвременному уходу, а
по-массолитовски, по-ресторанному - "...но мы-то - живы!"
Так что - есть определенная вера и в читателя-земляка, насквозь
пропотевшего от суеты, и в ежедневно без особых усилий меняющего бельишко
читателя "общемирового". Захочет он загадочной русской души, ибо на уровне
души национальность ее постепенно теряет смысл, а загадочность, наоборот,
приобретает его, наращивает цену, неизмеряемую и в самой твердой валюте.
Я уж не говорю о читателе "двоякодышащем", о читателе, иной раз
готовом покинуть стройные ряды потребителей виски "скотч" или колбасы
"столовой" и выломиться из социума на какое-то время, а то и на всю жизнь
- в хиппи, в ашрам, в арендаторы или просто в лес зеленый, в тайгу, но с
заветной книжицей в заплечном мешке. Дискеты компьютерные ведь не заберешь
с собой (компьютер на заимку не затащишь), так что с книгопечатанием,
надеюсь, не прощаемся.
...О чем человек захочет узнавать всегда, так это - о себе и о том,
что может его ждать. Недаром притча, фантастика, астрология - "то поврозь,
а то попеременно" во все времена пользовались спросом.
Отдельно, как рыцарь Грюнвальдус на камне - все в той же позиции
сидит (а вернее, зависает, стрекоча крылышками) поэзия. Ибо пользуется
качественно иным способом передачи, да и аккумулирования, информации;
"внешний вид" его напоминает туго закрученную спираль, а искра
проскакивает иногда и по прямой - кратчайшему расстоянию, прокалывая витки
связного течения. Этот способ напоминает подключение к прямому
информационному каналу, имеющему выход на общий банк данных Мироздания, и
поэтому странноватые озарения, привносимые в читательские умы таким
образом, хоть и вызывают иногда боязливое уважение, но бывают востребованы
не во все времена и не всеми. Даже выражаясь в чисто звуковой и
изобразительной гармонии, поэзия настораживает неготового к душевному
труду человека, заставляя его сомневаться в том, имеет ли смысл вообще
кормить за счет общества поэтов - отчего количество последних в
цивилизованных государствах саморегулируется, не требуя довольно все ж
таки хлопотного отстрела.
...Итак, фантастика, психологическая фантастика, притча,
перерастающая в роман, романтическая сказка... Толкин, Булгаков... Дорога,
подзаглохшая в отечественной словесности. Один из путей, упирающихся в
горизонт.
Фантастика же - шашлычного сюжета, где куски жареного мяса
перемежаются с луком, перчиком, помидорчиком, проблагоденствует в качестве
фаворитки жанра, как мне кажется, ровно столько, сколько просуществует
дефицит на эти самые мясо, перчик, помидорчик. Далее займет то самое место
на задворках словесности, что и во всех безлимитных странах.
Так о ком писать?
О себе - любимом, единственном, тиражированном. Человеке - уроженце
планеты Земля (?), двуногом прямо (?) ходящем, микромодели Вселенной. И
читать не надоело и писать не надоест.
Не думаю, что, распрощавшись, наконец, с соцреализмом, мы долгое
время будем перепевать "зады" европейской литературы XIX века -
"Интердевочка" это не "Пышка" и даже не "Нана", а тот же литературный
шашлык, но не сочный живой, а нарисованный на холсте, как очаг в каморке
незабвенного папы Карло. Чтиво на час - который уже прошел.
Время сжимается, подобно пружине поэзии; события проскакивают, минуя
плавные витка спирали, принося волнующие, малопонятные сигналы из
будущего.
Мир стоит на пороге кардинальных перемен в области науки и культуры,
обнаружения и освоения принципиально новых способов познания, на пороге
длинного пути преображения человека в новое, качественно иное, космическое
существо. Это путь индивидуальностей, число которых будет расти до тех
пор, пока не станет всечеловеческим. Процесс неравномерный и
труднопредставимый. Во что преобразится в этом случае наука - сказать
проще; во что превратится искусство - вот вопрос! Чем оно сможет служить
человечеству, какие сны золотые навевать трансформированному Хомо,
способному в одно мгновение получить нужную информацию из любой точки
пространства-времени?
Чего может не хватать гипотетическому совершенству?
Ностальгия по хвосту и когтям? Маловероятно. Культуртрегерство во
Вселенной? Возможно, хотя, скорее всего - на качественно ином уровне, чем
тот, на котором эта идея брезжит в современной фантастической литературе.
Впрочем, были Странники, загадочные рамиры... Однако воображение
пробуксовывает.
Ученые, занимающиеся ритмикой истории, прогнозируют на 2001 - 2002
годы завершение "имперского цикла" в России, чреватое не только
социальными, но и природными катаклизмами, пики которых падают на
последнее десятилетие уходящего века. Правда, Россия здесь не одинока,
несмотря на ее всегдашнюю особую роль - процесс всепланетный: к 2002 году
Весенняя точка переходит не только из одного зодиака в другой, но и
пересекает границу квартелей Телец-Овен-Рыба и Водолей-Козерог-Стрелец,
что по астрологической традиции означает изменения, равнозначные тем,
которые произошли с человечеством при переходе из мезолита в неолит -
началу формирования ноосферы, по Вернадскому. Куда более вредно, чем
забегать вперед - не заглядывать туда вовсе, ограничившись проблемами
переходного периода локального бесколбасья и латентного состояния
подкожной деятельности КГБ.
С тайной полицией разберется история.
С литературой бы разобраться - сиречь, с Душой.
Требования времени меняют точку зрения, меняют и его, зрения,
фокусировку. Не "дальше, дальше, дальше", а - глубже, глубже, глубже;
туда, откуда, собственно, и можно ожидать самых невероятных сюрпризов.
Какие вопросы могут волновать душу, готовую, наконец, сделаться живой? Что
такое, например, человек, который не может убить (только не надо о
бетризации!)? Который может - это мы догадываемся, навидались, а который -
не может? Какова мера самопожертвования, если человек знает, что смерть
есть не финал, но краткий переход в новое качество бытия? Какова цена
содеянного Христом?
Недаром наука и искусство, как никогда, тяготеют нынче к религии. Ибо
что есть вера, как неаприорное базовое знание, предложенное в виде аксиомы
для ускорения духовного прогресса?
Если только она, вера, не замкнута догматически, не неподвижна, но
способна к взаимопроникновению с любым способом ощущения и познания мира.
В этих условиях проблема возвращения русской литературы в общемировой
литературный процесс, превращение ее в литературу "конвертируемого духа" -
проблема сиюминутная. Хотя на наш век ее безусловно, хватит - ибо медленно
приходим мы в себя от растерянности. Видимо, и недостаток витаминов в пище
себя сказывает.
...Тут, казалось бы, голубушке-фантастике с ее легкой поступью - и
карты в руки оттого, что она на законных основаниях может позволить себе
все, не вызывая недоверия читателя... а поди ж ты! В подавляющем
большинстве случаев пока поверху: все те же бластеры, гравилеты, а из
"новенького" - страшилки безысходных катастроф, из которых авторы, никак
не родственные силой сострадания Комитасу (как известно, сошедшему с ума
от зрелища избиения своих соотечественников), выходят бестрепетно
невредимыми, да еще и главного героя выволакивают, чтобы читатель понял,
как сладко и перспективно остаться в живых одному (или с подругой) на
всеобщем пепелище и гноище.
А то немногое, что глубже и человечнее - путается в ошметках
отжившего фантастического антуража, как акселерат в распашонках и
чепчиках. Бутафорский этот антураж захлестнул нашу фантастику, хотя он
вот-вот (может быть, еще при нашей жизни) утратит свою экзотическую
притягательность даже для наивного потребителя, рассыпавшись пылью на фоне
разнообразно прорывающейся в реальность информации о подлинных
возможностях человеческого духа.
Ей-богу, нелепо и смешно представлять себе литературного героя,
некоего, скажем, первопроходца, спускающегося сквозь три ментальных, три
витальных и три физических уровня сознания с бластером наизготовку.
...Зеркало в ожидании...
Пожалуй, что так.
Но ритм литературного существования, заданный блаженной динамикой
застоя, сейчас так же достоин укоризны, как и блошиный скок
рыночно-межвременного хаоса. Потому, что бессмертная душа, как никогда,
мается от безъязычья, беспомощности, от ощущения (по излюбленному
выражению господина нашего Президента) "судьбоносности" происходящего, от
желания еще в прижизненном существовании осознать себя и изнутри начать
строительство, которое в своем завершенном виде с трудом поддается
воображению...
Зеркало начинает вести себя.
Поверхность подергивается рябью, затуманивается, мелькают
малопонятные картины, то ли из будущего, то ли из прошлого, определившего
это будущее. Оно и предсказывает, и предостерегает.
Зеркало Галадриэли.
И вот некто пишущий - уже словно бы и не выдумывает, но дает названия
сущему; не фантазирует, но развертывает бесчисленные варианты бытия.
И нет им конца.