ЕВГЕНИЙ РУХИН
Евгений Львович Рухин родился в 1943 году в г. Саратове в
эвакуации в семье ленинградских ученых-геологов. После войны
семья будущего художника вернулась в Ленинград, где он и прожил
всю свою жизнь. Начал рисовать Рухин в 20 лет, будучи на практике
студентом геологического факультета Ленинградского Университета,
который он окончил в 1964 году. С 1966 г. Евгений Рухин стал
профессиональным художником. Погиб в 1976 г. при невыясненных
обстоятельствах.
Е. Л. Рухин - один из активнейших участников и
организаторов всемирно известной 'бульдозерной' выставки
(Москва, 1974 г.) и множества других выставок сообщества
художников-нонконформистов периода 'оттепели' в Советском
Союзе (60-е-70-е годы), тесно ассоциировавшихся с
диссидентским движением и практически уничтоженным вместе с ним.
Первая зарубежная выставка работ Евгения Рухина состоялась в
1966 г. в Галлерее Бетти Парсонс в Нью-Йорке. В 1966-67 годах
в ленинграде прошло 4 персональных выставки тогда молодого
начинающего художника. В дальнейшем при жизни и после смерти
Рухина его выставки и демонстрации отдельных работ были
многочисленны как в нашей стране, так и за рубежом, включая,
например, выставку коллекции Басмаджана в Эрмитаже (Ленинград,
1988 г.), Третьяковской Галлерее (Москва, 1988 г.), персональную
выставку в Музее современного русского искусства в изгнании в
Джерси-Сити (США) в 1989 году, выставки в Вашингтоне и других
городах Америки.
Работы Евгения Рухина в основном находятся за рубежом. В
России остались только отдельные немногие произведения,
подаренные в свое время друзьям художника или приобретенные
редками тогда коллекционерами (например, известным Георгием
Михайловым). В 60-70 годы практически единственными
покупателями в мастерской Рухина были иностранцы. После гибели
художника его семья эмигрировала в Америку и увезла большую часть
его наследия.
Оставшиеся в России работы неоднократно выставлялись, в
частности на большой выставке 'памяти Евгения Рухина' в
Университете в 1991 году в постоянной экспозиции Фонда русского
свободного искусства. Известность художника, безусловно, имеет
общемировой масштаб.
'Творчество Рухина отличает, как писал журнал
'Америка', цитируя высказывание Д. Дэвиса, приоритет
формы над сюжетом картины, столь характерный для середины ХХ
века. Его полотна прорпитаны русским мистицизмом и
символикой'. В картинах зрелого Рухина краски наложены
плотным слоем, для усиления выразительности художник прибегал к
смешаной технике, монтируя самые неожиданные сочетания предметов,
как по фактуре, так и по материалу. Цветовое решение всегда
неожиданно и экспрессивно. Многим памятны знаменитые композиции
Рухина, которые демонстрировались на скандально-известных
выставках в Ленинграде (Дом Культуры Газа, Невский), когда, к
негодованию ортодоксальной критики из Союза Художников, была
представлена, например, изнанка холста интереснейшая по фактуре,
с грубо-написанным адресом мастерской художника, или монтаж
фрагментов старинного золоченого стула в стиле 'рококо' с
залитым ярко-алой краской пятном в центре композиции.
Начальный период творчества Евгения Рухина проходил в более
традиционном русле. В основном это были пейзажные этюды, в
которых угадывалась необычность цветового решения.г В середине
60-х годов впечатления полученные во время поездок по русскому
Северу, впечатления о погибающей русской духовности вызвали к
жизни цикл видений белокаменных церквей, уходящих в голубое небо
и запечатленных на очень грубой ткани-мешковине без грунтовки.
Просвечивающая фактура ткани придавала картинам дополнительное
призрачное и очень русское очарование. К этому же времени
относятся этюды, написанные большей частью на картоне или дереве
(попросту гвооря на кусках фанеры от посылочных ящиков),
необычайно выразительных и интересных по цвету. Например, ярко-
бело-желтая луна на ночном небе глубоко-черно-синем, причем
сочетание рельефных черных и синих мазков кисти создает
впечатление именно небесной (ночного неба) бездонности. В
небольшом пейзаже летнего дня облака, плывущие над полем,
подчеркнуты снизу тоже синей тенью. Или это ржаво-фиолетовый
склон какого-то степного холма. Позже в творчестве Рухина начался
период увлечения созданием абстрактных композиций, напоминавших
то отдуваемое ветром пламя, то фантастический силуэт синего
города, зеркально отражающийся в воде, то сломаное черное дерево,
горящее в оранжево-красном огне. К этому времени относилась
утраченная ныне композиция в виде паучьей сети из грубой веревки,
залитая черной краской, из центра которой навстречу зрителю
высовывалась 'рука' из разодранной черной перчатки,
внутренность которой была залита алым, как кровью. Этот мотив
паучьей сети из ранней работы был впоследствии перенесен на более
поздний холст (1975 г.), где на нее накладывались, на фоне
цветных секторов, надписи 'Уез' и 'Iо',
подразумевающие возможность или невозможность выбора для
попавшего в сеть.
Такие детали, как написанные слован цифры, очень характерны
для поздних работ художника. Как правило, надписи несут на себе
печать эпохи, очень типичны для ленинградского быта тех лет (60-
х-70-х годов). Достаточно упомянуть черную таблицу лестничных
номеров этажей-квартир на картине 1976 года (одной из последних),
сочетающуюся с красными полустертыми надписями также
функционального характера что-то вроде 01-номера пожарной
охраны). Надписи нарочито-неразборчивы, но сам их шрифт,
расположение столь ясно напоминают то время, что вызывают
ностальгические чувства у современников и могут явиться бесценным
историческим документом.
Особую роль в творчестве Рухина играли религиозные мотивы. В
своих походах по северу России он собрал впечатляющую коллекцию
фотографий поруганных полуразрушенных церквей. В позднем
творчестве художника особенно любимым мотивом была
'растекающаяся', как бы самоуничтожающаяся икона
богоматери, иногда, как на известной работе 1976 г. (каталог
выставки Галереи 1912), соединенная с другими иконами во
впечатляющий символ всеобщей разрухи, будучи помещены на
растрескавшийся черно-белый фон, с пустыми облупившимися дырами в
иконостасе, и как бы следами пожарища и дыма на всей картине.
Как человек Евгений Рухин был замечателен и незабываем.
Огромный, буйно-кудрявый, он излучал энергию творчества. Его
талант проявлялся естественно, художник творил без усилий, играл
с краской, с обломками окружающего материального мира. Евгений
Рухин играл с жизнью, авторитетами, женщинами и даже с врагами.
Однако главнейшим в нем была Санкт-Петербургская интеллигентность
не только по происхождению из профессорской семьи интеллигентов
во многих поколениях. Лев Нуссенберг вспоминает 'динамизм
Рухина, его легкость существования, его удивительную
простоту'.
Все творчество Евгения Рухина было свободно по самой своей
сути и потому освобождало зрителя от оков духовного рабства.
Естественно, даже помимо своей воли художник стал одним из вождей
'оттепельного' нонконформистского движения в русском
изобразительном искусстве 60-70-х годов, ныне уже вошедшем в
историю как мощный всплеск творческой энергии послесталинской
эпохи. Евгений Рухин погиб в расцвете своего творчества, когда он
полностью реализовал свой огромный талант. Подобно другим
художникам и поэтам, уничтоженным тоталитарным режимом, Рухин был
настигнут и задушен (в буквальном смысле - дымом при пожаре в
своей мастерской) уже после смерти тирана. Но творчество Евгения
Рухина останется в русском искусстве навсегда, как остался
авангард 20-х годов. Как писал о себе сам художник: 'С самого
начала я был заинтересован в экспрессии и жизни на поверхности
холста'. В качестве своих предшественников и сотоварищей, чье
творчество оказало на него влияние, Е Рухин называл Владимира
Немухина и Оскара Рабина. В 1989 г. Евгений Рухин писал:
'поскольку я оптимист, по натуре, я уверен, что наши работы
однажды в будущем будут широко выствляться в нашей стране'.
Это время пришло, предвидение великого художника оправдалось.
Воспоминания о Евгении Рухине
О память сердца, ты сильней
рассудка памяти печальной...
Помню его квартиру на Васильевском острове в старом доме с
очень высокими потолками, так что на 3 (или 4) этаж приходилось
идти по грязной и широкой лестнице долго, до потери дыхания.
Коридор (тоже широкий), столик, на нем телефон и книжка-календарь
Дома Ученых (в те далекие 50-е годы это было эмблемой
респектабельности). Через большую комнату в Женину, очень
маленькую, квадратненькую, с высоким окном. На столе у окна
фотографиян - еобыкновенно интересное мужское лицо, очень и
красивое и сильное. Это кто? - Мой отец. Книги Л. Б. Рухина
- настольные для любого, занимающегося геологией осадочных
пород. Он погиб тоже трагически, под автомобилем, в 50? лет. А
сейчас подрастает сын Жени - Лев Евгеньевич. Что если это
судьба? Не дай бог, конечно.
* * *
В Жениной комнате этажерка с изданиями по искусству, в
основном американскому, сугубо современному (тоже большая
редкость в те годы). Он его искренне любил, кгда смотрели эти
книги, особенно помню что-то по архитектуре США с действительно
замечательными фотографиями - так прямо глаза блестели. Это
странно было для меня, - выросши в Ленинграде более
естественно любить классику, барокко - словом гармонию
старины, а он почему-то предался совсем новому. Может быть это
был протест против обыденности, желание жить не просто и тихо, а
необыкновенно? Ему удалось прожить необыкновенную жизнь, хотя это
удивительно в наших условиях; пожалуй трудней всего. А ведь
сначала все было обычно - геофак Университета (где мама
доцент, потом профессор и все ее жалеют, как вдову известного
ученого). Правда, учился он со скрежетом зубовным, но ведь многие
так и ничего, живут.
* * *
В те годы все, кто поумнее, впервые спохватились и стали
собирать иконы. Женя тоже куда-то ездил на север с рюкзаком за
плечами обдирал заброшенные церкви. Помню, вся стена увешана, в
центре что-то красное. Мой знакомый, антиквар и специалист по
иконописи, пришел (я его привела): 'Шестнадцатого века не
вижу я'. Женя: 'Спас - шестнадцатый'; каждый
остался при своем мнении. Но думаю, что иконы были хороши -
вкус у Жени был и практичность тоже из ряда вон выдающаяся, чтобы
езить с кем-нибудь действительно понимающим и не таскать на своих
плечах барахла, тем более, что в глухие северные места далеко и
можно только пройти, а не проехать. Еще помню у него много
фотографий красивейших церквей на фоне чудесных пейзажей и в
ужасном состоянии - с покосившимися крестами, сбитыми набок
куполами, разваливающихся при всеобщем равнодушии.
* * *
В связи с этим вспоминается первая картина Жени, принятая на
годовую выставку в ЛОСХ(е). Она висела на поперечной стенке на
галлерее большого зала - в сиреневых тонах на мешковине
грубой фактуры как бы брызгами краски-контуры древнерусского
собора. Прекрасно сочеталось переплетение и ржваый цвет мешковины
с сюжетом и общим впечатлением сиреневого тумана. Я сагитировала
всех родственников и знакомых - все (человек 10) посетили эту
выставку и написали похвальные отзывы типа... 'особенно
обращает на себя (приковывает) внимание прекрасная картина Е.
Рухина...' и т. п. К сожалению, отзывы записывались не в
книгу, а на листочках и опускались в ящик с прорезью, так что
нельзя было (увы!) сравнить, у кого из художников оказалось
больше доброжелателей.
* * *
Почему-то он возненавидел геологию, которой всю жизнь
занимались (и очень удачно) его отец и мать. 'Марина, не
произносите этого слова' - сказал он мне как-то - а
то я начну ругаться матом'. 'Что Вы, Женечка, ей богу
ничего себе наука, довольно интересная' - робко пыталась
возразить я, но он-то был вполне серьезен даже побледнел. С чего,
непонятно. Может быть потому, что после окончания Университета
мама устроила ему типичную синекуру - должность не то
лаборанта, не то коллектора в какой-то из ленинградских
экспедиций. Говорят, он там сидел в каком-то чулане и писал
абстрактные картины, но наличие хотя бы минимального морального
долга (величиной в те 600 или 700 рублей по старому, которые он
получал ежемесячно) его ужасно тяготило и раздражало. Когда,
наконец, после нескольких так называемых персональных выставок в
фойе кинотеатров и той, о которой я упоминала выше, ему удалось
попасть в члены худфонда, то есть получить (официальное право
(работать) и не считаться при этом тунеядцем), он сообщал об этом
всем направо и налево и сиял как медный грош. 'Наконец я с
ней покончил' (бедная, ни в чем неповинная геология!). А
может быть это была реакция на чрезмерный нажим матери и ее
требование быть достойным имени отца. Кстати и второй сын Рухина,
брат Жени, также не стал геологом (физик или что-то в этом роде).
* * *
Его мать, Евгению Валериановну, я знаю совсем плохо. Раз,
еще в студенческие годы Жени, я у нее в гостях представляла (или
заменяла без большого успеха) своих родителей (два доктора наук)
и одну их приятельницу, член-корреспондента АН СССР. Они
собирались в гости, но что-то случилось, и пунктуальной оказалась
одна я. Помню довольно напряженный разговор в этой глупой
ситуации, потом она вообще скрылась, а Женя мне что-то показывал;
я обратила внимание на болтающийся выключатель от люстры и
говорю: Женечка, что же Вы его не...' 'Я - возразил
он мне с какой-то смесью пренебрежения и боязни (?) -
'я - нет, ничего такого (не могу)'... А как-то раз с
урока английской частной школы они с Галей подвозили меня с
сыном - в машине (старая 'Волга'): изнутри все
дребезжало, все в дырах и отовсюду торчали оголенные тоненькие
проводки. К тому же: моя знакомая рассказывала, что как-то она с
мужем была в мастерской и выслушивала жалобы Жени на непорядки в
электропроводке и сетования на то, что не найти мастера исправить
все это. Может быть и пожар, погубивший Женю в этой самой
мастерской как раз и получился совершенно случайно - рано или
поздно это должно было что-то замкнуться.
* * *
Потом я видела ее (Евгению Валериановну) в церкви на
панихиде по случаю годовщины смерти Жени. Она стояла впереди (у
самой решеточки, так что перед ней встать никто физически не мог)
и спиной ко всем собравшимся. Я пробралась к ней в конце и
поздоровалась грустным (прилично случаю) голосом. Она медленно
слегка повернулась ко мне и прочувствованно пожала мне руку. В ее
взгляде было все: и достойная грусть, и сознание значения этой
минуты и красоты своих жестов, и покорность судьбе и еще много
чего.
* * *
О брате Жени я больше ничего не знаю, кроме разве того, что
еще в самом начале (в студенческие годы) Женя приделал замок на
свою комнатку, мотивируя этот жест (в среде интеллигенции,
вообще, не принятый) тем, что Андрей одевает его белые рубашки (в
те 50-е годы, опять же, нейлоновые белые рубашки были страшной
новинкой, дефицитом и символом 'красивой' жизни).
* * *
Немецкий язык Женя учил в частной группе и в студенческие
годы уже читал и, вероятно, говорил. Я помню его в троллейбусе с
немецкой книгой и свое удивление. Это было не совсем обычно,
пожалуй никого из моих знакомых я в такой позиции в те времена не
припоминаю. Тогда как раз ввели в транспорте кассы
самообслуживания и он меня остановил, когда я, войдя, ринулась к
ней исполнить свой гражданский долг. 'Стоит ли, я никогда к
этой машине даже и не подхожу' - 'А если
контроль?' - 'Ну, Марина, 50 копеек не деньги'
(размер тогдашнего штрафа, сейчас вдвое).
* * *
Он был очень высокий. Когда мы ехали в том же троллейбусе,
присутствовал еще мой второй муж, художник (из неудачников),
небольшого роста. Оказавшись рядом с Женей, он тут же сел прямо
на ступеньки, справедливо рассудив, что в таком положении
контраст меньше. А я ему была до локтя. Помню, мы идем вечером,
он что-то говорит, но негромко, я ничего не слышу - с высоты
что-то долетает неразборчивое, и спросить неудобно. Кто знает,
чего я тогда не услышала - он за мной немного ухаживал в те
времена. Помню вечеринку в нашей полуподвальной квартирке. Все
пляшут, напились, хотя и не очень, весело. Вдруг мне пришла в
голову идея - сумасбродная: 'Женечка, посадите меня на
плечо!' И он посадил - это было ужасно высоко и страшно,
я до сих пор помню ощущение длинного, гибкого позвоночного
столба, на колеблющейся вершине которого я нахожусь, вцепившись в
его лохматую голову.
* * *
Встречаясь, я его всегда спрашивала, закидывая голову:
'Все растете, Женечка?' - 'Марина, 2 отвечал он
мне снисходительно, немного в нос - не комплексуйте по
пустякам'.
* * *
Когда же его осенила мысль сделаться абстрактным художником,
я не знаю точно, что то в середине студенчества. Но помню то
удивление, с которым все мы встретили эту новость. Желая
доискаться до истины (неизвестно, зачем собственно) я уговорила
своего приятеляп - реподавателя рисунка в училище имени
Мухиной ('Муха', оно же б. Штиглица), придти к Жене и
сказать, есть ли у него способности (или талант). Был ужасно
суматошный вечер, когда я, еще две приятельницы, с Ванечкой, (уже
в общем солидным, особенно для нас, человеком лет 40 с
наружностью кинематографического Ивана Грозного, как бы
уменьшенного во всех измерениях) пришли к Жене один раз, никого
не застали, потом долго гуляли по не то весенним, не то летним
улицам, звонили из автоматов, наконец услышали долгожданный голос
в телефоне и все-таки пришли, хотя Женя с Галей (не помню, были
ли они уже женаты) явно не особенно хотели нас видеть и, несмотря
на предварительную договоренность, явились домой около полуночи.
Оправдывались тем, что у машины (уже упоминавшейся, между прочим
отцовской) отвалилось колесо. Впустили нас в ту же большую
комнату и я сразу обратила внимание на вновь появившиеся на
стенах и явно очень интересные и не иностранные картины и
рисунки. Был там один рисунок тушью А. Хвостенко, узнанный мной,
посколько такие же я увидела у знакомой с ним сестры. Женины
картины во множестве висели здесь же и еще на какой-то стене.
Особенно запомнилась большая картина в ядовито-голубых-синих
тонах, на которой был изображен гигантски увеличенный градусник,
из тех, которые вешают за окном для измерения температуры
воздуха, в середине этот градусник был почему-то косо разрезан и
обе половинки взаимно смещены (вроде преломления, которое
получается, когда опускаешь палку в прозрачную воду). Обозрев все
произведения Ванечка вынес приговор, сообщив его нам троим
громким голосом, причем дверь в коридор была открыта и за ней
угадывался Женя (не входил, хотя и шевелился). 'У него нет
способностей ни к рисунку, ни к живописи: ни чувства цвета, ни
чувства формы; а вот это хороший рисунок', - добавил он,
указывая на лист Хвостенко. Был ли он прав? Во всяком случае, что
у Жени т что было - это огромное желание стать художником,
сильная воля и потрясающая работоспособность. Он писал картины
штабелями и когда у него родилась первая дочь, он, говорят, не
переставал работать, одной рукой держа ревущего младенца за
шиворот, а другой кисть.
* * *
По случаю старого Нового года (13 января) я устроила
праздник, в пустовавшей тогда родительской трехкомнатной
квартире. В большой комнате раздвинули стол, зажгли елочные
свечки в ряд посредине стола в низких чашечках. У девиц сразу
углубились и засияли глаза, было весело. За столом страстно
сцепились сторонники Толстого и Достоевского - оказывается
кто любит одного из этих двух великих, от всей души терпеть не
может другого. Женя приехал с Галей. До сих пор я помню, как она
сидела у стола, а он возвышался над ней, держа ее за руку, и
смотрели они друг на друга с восторгом и восхищением.
ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ РУХИНА
Когда Жене Рухину было 23 года, в очерке в молодежной
ленинградской газете 'Смена' 'Геолог и художник'
Р. Северова писала: 'Как знать, может быть живопись станет
его второй профессией...' Стала, но не второй а первой и
единственной, и принесла художнику всемирную славу. Общее число
выставок, в которых принимал участие Евгений Рухин, к настоящему
времени - более 70. Из них персональных уже к 89 году
насчитывалось 10. Произведения Рухина выставлены в постоянной
экспозиции в музеях Венесуэлы, США (Сев. Каролина, Вашингтон),
Франции (Русский музей в изгнании, Мончерон). Самые известные
коллекционеры, такие как Басмарджан, считают честью для себя
включать его работы в выставки, демонстрируемые в Эрмитаже или
Третьяковской Галерее.
Для творчества Рухина характерна прежде всего оригинальность
формы и внутренняя свобода содержания. Полет души художника,
наслаждение жизнью и работой, постоянный поиск высших ценностей
захватывают зрителя. Смотреть картины Рухина - интереснейшее
переживание, на любой выставке их видно сразу. Бог дал Жене
талант, и этот талант не был закопан в землю, слава Богу! Для
художественной манеры Рухина прежде всего характерна объемная
фактура. Особую выразительность живописи придают вариации
загруженности краской. Рельефно выступающие в наиболее важных
композиционно узлах, пастозные слои подчеркивают
энергонасыщенность композиции. Таковы работы раннего периода
творчеств художника. В дальнейшем конструктивистский стиль привел
к созданию абстрактных работ путем соединения текстуры и цвета.
Работая не только маслом, но и с применением синтетической
темперы Евгений Рухин создавал необычные поверхности, позволяющие
варьировать воздействие живописи в зависимости от освещения и
сообщать зрителю постоянно новое переживание. Основные вариации
цветовой гаммы в зрелом творчестве художника описываются им
следующим образом: 'в 1969-70 гг. моя живопись была
коричневой и желтой. Затем, в 1972-73 гг. цвета были очищены
до ярко белого, желтого и красного'. Добавим, что работы
начального этапа менее известные, но не менее интересные, как
правило созданы в приглушенной гамме с преобладанием синего
цвета.
В работах конца 60-х гг. художник использовал в основном
смешанную технику - композиции из самых неожиданных
материальных объектов и живописи. Он любил старые вещи, несущие
печать времени. Выявляя их сущность или придавая новое звучание
таким предметам, как замок, художник возбуждал в зрителе сложное
эмоционально-ассоциативное сопереживание своим чувствам и мыслям.
В новейшей серии работ 70-х гг. Е. Рухин использовал обломки
мебели - старые разбитые стулья, ящики, куски деревянной
резьбы, бесполезные в мире новой цивилизации. Они теряли свою
конкретную реальность и перерождались в абстрактных формах и
образных системах. Основное чувство, возбуждаемое этим
использованием обломков прошлого - ностальгическое с примесью
мистического ужаса перед безобразием современности.
В отношении формы на полотнах Рухина преобладает мотив
изометрии, поскольку, по собственному признанию, он избегал как
вертикальных пропорций портретной живописи, так и
горизонтальных - пейзажной. Однако лишенные внутреннего
динамизма самозамкнутые квадратные очертания также сравнительно
редки.
Во многих работах Е. Рухина есть предчувствие трагедии,
однако они проникнуты светом. Могучая сила жизни, коренящаяся в
глубоко русской духовности - то, что делает эти работы
бессмертными.
Значение его тверчества заключается в том, что он навсегда
останется посредником между ранним и новейшим авангардом в
русском искусстве.