СОВА О. так и не отважилась поведать Жаклин о том, что Рене назвал "истинным положением вещей". Она, правда, помнила о словах, сказанных ей Анн-Мари, которая предупредила ее, что когда О. наконец покинет ее, то станет другим человеком. Поначалу О. не придала особого значения этим словам, но теперь убедилась в обратном. Скоро Жаклин, довольная и посвежевшая, приехала обратно в Париж. Она по своему обыкновению не обращала внимания на то, что ее лично не касалось. В свою очередь О. не старалась скрыть свою наготу, даже мысль об этом казалась ей противоестественной. Она не собиралась скрываться от подруги, даже когда принимала ванну или одевалась, и продолжала вести себя так, как будто находилась в квартире одна. На следующий день после своего возвращения Жаклин случайно зашла в ванную комнату как раз в тот момент, когда О. поднялась из воды и собиралась встать на пол, но нечаянно задела железным диском за эмалированный край ванны. Услышав звон железа, Жаклин обратила внимание на странное приспособление, находившееся у О. между ног, и заметила следы от ударов на груди и бедрах. -- Что это у тебя? -- удивилась Жаклин. -- Это следы, оставленные сэром Стивеном, -- ответила О., и чуть погодя добавила, ничуть не смущаясь и ничего не утаивая: -- Рене подарил меня ему. И он заковал мое тело в это железо. Смотри: здесь стоит имя сэра Стивена. Она накинула на себя махровый халат и подошла поближе к Жаклин, чтобы подруга смогла прочесть надпись на диске. Та взяла диск в руки и стала его рассматривать. Потом, отбросив халат, О. повернулась и, указав на буквы, которые были выжжены у нее на ягодицах, сказала: -- Видишь, он отметил меня своей печатью. А это -- следы от хлыста. Сэр Стивен любит истязать меня собственноручно, лишь иногда предоставляя это занятие своей чернокожей служанке. Жаклин стояла, пристально глядя на О. и не решалась что-нибудь произнести. Заметив это, О. засмеялась и попыталась поцеловать подругу. Жаклин с ужасом отшатнулась от нее и бросилась вон из ванной комнаты. О. принялась неторопливо вытираться, сбрызнула свое чистое тело духами и расчесала волосы. Затем надела корсет, натянула чулки и, войдя в комнату, взглянула в зеркало, у которого стояла Жаклин и с отсутствующим видом проводила расческой по волосам. Их взгляды встретились. -- Застегни мне, пожалуйста, корсет, -- попросила О. -- Ты, кажется, чем-то озадачена? Знаешь, Рене влюбился в тебя. Он разве тебе ничего не говорил. -- Я не могу понять... -- прошептала Жаклин. Потрясенная услышанным, она сразу заговорила о том, что ужаснуло ее больше всего: -- Мне кажется, ты гордишься этим. Я не могу понять... -- Скоро Рене отвезет тебя в Руаси, и тогда поймешь. Ты уже спала с ним? Жаклин густо покраснела и негодующе замотала головой. О. опять рассмеялась. -- У тебя на лице написано, что ты врешь, милая моя. Глупышка, никто не может лишить тебя права спать с тем человеком, который тебе нравится. И это вовсе не означает, что ты обязана со мной ссориться. Дай, я приласкаю тебя, а заодно расскажу тебе, что такое Руаси. Может быть, Жаклин боялась сцены ревности, а может, ей было любопытно выслушать рассказ О. и получить ответы на свои вопросы. Или ей просто нравилась та неторопливость и страстность, с которой О. ласкала ее тело? Поколебавшись некоторое время, Жаклин уступила. -- Рассказывай, -- сказала она. -- Ладно. Но прежде чем я начну, поцелуй сосок моей груди, -- попросила О. -- Тебе пора научиться кое-чему, если ты хочешь понравиться Рене. Жаклин не заставила себя упрашивать. Она сделала требуемое с такими старанием, что О. застонала от наслаждения. -- Рассказывай, -- повторила Жаклин. Услышанное показалось ей совершеннейшим бредом, несмотря на простоту и искренность О., а также доказательства, которые Жаклин только что могла увидеть собственными глазами. -- И ты еще собираешься вернуться туда в сентябре? -- спросила она у О. -- Мы вернемся с курорта, -- ответила та, -- и я отвезу тебя в замок, ну, а может, это сделает Рене. -- Я бы не прочь побывать там, но только как гостья, понимаешь? Я хочу просто посмотреть... -- Наверное, это можно устроить, -- сказала О., но сама была уверена в обратном. Про себя она решила, что нужно только уговорить Жаклин появиться в Руаси, а там хватит слуг, оков и плетей, чтобы научить Жаклин тому, что ей необходимо постичь. О. понимала, что сэр Стивен будет благодарен ей за такую услугу. Она знала, что он снял виллу вблизи Канн, где они все -- он, она, Рене, Жаклин и ее молоденькая сестра, -- проведут весь август. Жаклин должна была взять с собой сестру не потому, что сама хотела этого; их мать надоела ей со своими просьбами взять девочку с собой. О. также знала, что предназначенная ей комната, где Жаклин будет, судя по всему, часто проводить с нею послеобеденный отдых, отделена от комнаты самого сэра Стивен особой стеной, которая лишь кажется сплошной и звуконепроницаемой, а в действительности есть не что иное, как решетчатая перегородка с отверстиями, которые дадут возможность сэру Стивену хорошо видеть и слышать происходящее в комнате О. И обнаженное тело Жаклин сэр Стивен рассмотрит во всех мельчайших подробностях и насладиться зрелищем, которое он, вне всякого сомнения, оценит: О. ласкающая Жаклин! Ее подруга узнает об этом уже потом, и О. вдвойне была приятна эта мысль: она почувствовала себя оскорбленной, осознав, что Жаклин презирает ее, будто она -- закованная в железо рабыня, которую можно изо дня в день наказывать плетью, хотя сама О. и гордилась своим нынешним положением. * * * О. в первый раз в жизни поехала на курорт, и все здесь показалось ей нереальным и непонятным: томное, сонное море; синий купол чистого неба, замершие на взморье под палящим солнцем деревья... "Эти деревья неживые", -- с грустью думала она, разглядывая экзотические растения, благоухающие пряными ароматами, и ощупывала покрытые лишайниками камни, которые были неестественно теплыми. О. не понимала, почему волны выбрасывают на берег гниющие желтые водоросли, напоминающие навоз своим видом; не понимала, почему вода такая зеленая и волны накатываются на берег с таким удручающим постоянством. Впрочем, вилла находилась достаточно далеко от берега и представляла собой здание, где раньше помещалась ферма. Рядом был разбит небольшой, но очень красивый сад, а высокие стены отгораживали это место от любопытных взглядов и назойливых соседей. У одного крыла (там жили слуги) находился двор, сюда же выходили окна одного из фасадов. Окна другого и терраса были обращены на восток, в сад, и здесь же, на втором этаже находилась комната О. Внизу, рядом с домом росли лавровые деревья, и их вершины приходились почти вровень с выложенным черепицей парапетом, ограждающим террасу. Крыша из тростника защищала ее от дождей и немилосердного полуденного солнца, а пол был выложен красной плиткой. Такая же плитка покрывала и пол в комнате О. А стены там были покрашены известью, разумеется, за исключением той, которая служила перегородкой и представляла часть стены алькова, над которой находилась выгнутая арка. Вдоль стены тянулся низкий барьер со стойками из резного дерева, такими же, как и лестничные перила. Пол в комнате был устлан пышным белым ковром, а окна скрыты за шторами с желто-белым рисунком. Из мебели здесь находились два кресла, обивкой которым послужил тот же самый бело-желтый материал, из которого были сделаны шторы; платяной шкаф и широкий старинный комод орехового дерева, а также длинный, очень узкий стол, отполированный до такой степени, что комната отражалась в нем, как в зеркале. В углу лежали, сложенные втрое тюфяки, обтянутые голубой материей. О. повесила свои наряды в шкаф, а нижняя половина комода заменяла ей туалетный столик. Сестренку Жаклин, Натали, поселили в соседней комнате, и по утрам, когда О. лежала на террасе, та приходила туда и ложилась рядом на чуть теплые от утреннего солнца плитки пола. Натали была невысокой, полноватой девочкой, не лишенной впрочем некоторой грациозности. На бледном лице выделялись слегка раскосые, как и у ее сестры, глаза, только они были более темными и блестящими. Она чуть-чуть походила на китаянку, а ее густые черные волосы были коротко подстрижены сзади, а лоб, до самых бровей полностью скрывала челка. У Натали были округлые, но еще детские бедра и маленькие упругие груди. Однажды девочка забежала на террасу в надежде найти сестру и застала там О., которая лежала обнаженная на голубом тюфяке. Подойдя к ней, Натали увидела то, что в свое время так сильно удивило и вызвало отвращение у Жаклин. В тот же день она накинулась на сестру с вопросами, и та, думая вызвать у Натали отвращение, которое испытывала сама, пересказала ей историю, которую услышала от О. Но любопытство и возбуждение, которое Натали испытала, глядя на железные оковы О., ничуть не уменьшились. Напротив, Натали тут же поняла, что влюблена в О. Всю последующую неделю девочка прожила, ничем не выдавая своих чувств, но в воскресенье, когда наступил вечер, она оказалась наедине с О. и тут же ей проговорилась. * * * Этот день оказался не таким жарким, как предыдущие. Рене все утро провел на пляже, а днем решил выспаться на диване в комнате на первом этаже. Ветерок, пропитавший комнату, приносил с собой прохладу. Уязвленная его невниманием, Жаклин пришла в комнату О. Морские ванны и солнечные лучи сделали кожу Жаклин еще более смуглой и даже слегка позолотили ее. Брови, ресницы, волосы и пушистый треугольный островок внизу живота были словно припудрены серебряным порошком, а так как Жаклин совсем не пользовалась косметикой, то ее губы сохраняли свой естественный розовый цвет, так же как и, впрочем, та плоть, что скрывалась у нее между ног, скрытая от посторонних глаз пушистым клубком. О. очень старалась, чтобы сэр Стивен мог разглядеть все потайные места Жаклин как можно более ясно, и для этого она будто невзначай поднимала подруге ноги и старалась развести их пошире. Предварительно О. зажгла специально поставленный у кровати торшер и направила его свет прямо на подругу. Ставни были закрыты, и в комнате царил полумрак, лишь кое-где нарушаемый редкими полосками света, пробивающимися сквозь щели в ставнях. О. убеждала себя, что будь она на месте Жаклин, то обязательно почувствовала бы незримое, но явное присутствие сэра Стивена за стеною, но вот уже целый час ничего не подозревающая Жаклин стонала от наслаждения: грудь ее была напряжена, руки -- откинуты назад, ими она ухватилась за стойку кровати. Когда наконец О. приоткрыв ее плоть, защищенную мягкими светлыми волосами, принялась целовать и теребить губами маленький комок плоти, Жаклин не выдержала и негромко закричала. О. чувствовала, как ее влажная плоть дрожит, и не давала ей даже передохнуть, заставляя кричать от наслаждения, пока ее подруга внезапно не расслабилась и не умолкла. Это случилось так внезапно, что О. показалось будто внутри Жаклин лопнула какая-то пружина. Спустя некоторое время О. проводила подругу в ее комнату, а в пять часов туда зашел Рене и застал Жаклин уже выспавшейся и одетой. Они еще с утра договорились взять с собой Натали и прокатиться вдоль побережья на яхте; такие прогулки они предпринимали нередко, особенно если после полудня на море появлялся легкий бриз. -- А где же Натали? -- поинтересовался Рене. Они зашли в ее комнату, потом обыскали весь дом, но девочку так и не обнаружили. Рене отправился в сад и принялся громко звать ее, решив, что она задремала где-нибудь на траве. Он дошел до маленькой рощицы пробковых деревьев, которая отмечала границу сада, но на его зов так никто и не ответил. -- Наверное, она уже где-нибудь на берегу, -- высказал он предположение, вернувшись к дому, -- а может, ждет нас на яхте. Они решили прекратить поиски и неторопливо направились в сторону моря. А О., лежа на своем голубом тюфяке, посмотрела вниз и увидела бегущую к дому Натали. О. неторопливо встала и надела халат. Едва она успела завязать пояс, как на террасе появилась Натали и не раздумывая бросилась к О. -- Наконец-то они ушли, -- закричала она. -- Я едва дождалась. О., я подслушивала за дверью. Я знаю, что ты каждую ночь целуешь и ласкаешь ее. Она так стонет от твоих ласк. Но почему же ты не целуешь меня? Я не нравлюсь тебе? Конечно, по сравнению с ней, я некрасивая, но зато я люблю тебя, О., а она -- нет. Девочка разрыдалась. -- Ну, успокойся, -- сказала О. Усадив Натали в кресло, она достала из шкафа большой носовой платок и, подождав когда девочка немного успокоится, вытерла ее слезы. Натали попросила у нее прощения и поцеловала ей руку. -- О., я буду предана тебе, как собака. Ты можешь не целовать меня, но только не прогоняй. Разреши мне быть с тобой. Может быть, если тебе неприятно целовать меня, ты захочешь бить меня. Я с радостью приму твои удары. Но только не прогоняй меня. И она готова была снова разрыдаться. -- Натали, ты понимаешь, что ты говоришь? -- очень тихо прошептала О. Девочка опустилась перед ней на колени и обняла ее ноги. -- Да, -- также тихо ответила она. -- Тогда утром я видела тебя на террасе и видела какие-то железные кольца и печати на твоем теле. Я спрашивала об этом Жаклин, и она все рассказала мне. -- Что она тебе рассказала? -- Ну, где ты была, что с тобой делали, что значат эти кольца. -- Она рассказывала тебе о Руаси? -- Она сказала мне, что ты была... что тебя возили.... -- Где я была? -- У какой-то Анн-Мари. -- Что еще она говорила? -- прошептала О. -- Говорила, что сэр Стивен каждый день бьет тебя плетью. -- Это правда, -- тихо сказала О. -- И сейчас он должен прийти сюда. Уходи, Натали, я прошу тебя. Натали подняла голову и с нескрываемым обожанием посмотрела на О. -- Я умоляю тебя, О., научи меня быть такой как ты. Я буду делать все, что ты скажешь. Ты будешь моей богиней. Обещай, что ты возьмешь меня с собой, когда будешь возвращаться в то место, о котором говорила Жаклин. -- Ты еще слишком маленькая для этого, -- сказала О. -- Маленькая? -- презрительно переспросила она. -- Да мне уже скоро шестнадцать. А потом можешь спросить у сэра Стивена, что он думает об этом. Как раз в эту минуту в комнату О. вошел сам сэр Стивен. Натали, в конце концов, разрешили находиться рядом с О. и пообещали отвезти ее в Руаси. Но англичанин строго-настрого запретил О. учить ее каким-либо пусть даже самым невинным ласкам, целовать ее или в свою очередь позволить ей целовать себя. Он хотел, чтобы в замке она появилась, девственно нетронутой. -- Насколько это возможно, конечно, -- улыбнувшись, добавил он. Правда, при этом он потребовал от Натали, чтобы она не оставляла О. ни на минуту, чтобы она смотрела, как О. ласкает его, как О. ласкает Жаклин, как он или старая служанка Нора порят ее плетью и розгами и как она принимает это. Натали дрожала от ревности и ненависти, когда видела как мягкие нежные губы О. целуют ее сестру. Тогда ей хотелось убить Жаклин. Но когда она приходила в альков и там, лежа на полу, у самой кровати О., смотрела, как О. извивается под ударами хлыста сэра Стивена, как она, опустившись на колени, с наслаждением делает ему минет, как она разводит руками свои ягодицы, чтобы принять в себя сэра Стивена, она испытывала лишь желание и восхищение. Ей не терпелось стать такой, как О. * * * Неожиданно для О., Жаклин резко оборвала их отношения; возможно, она считала, что они могут как-то негативно сказаться на ее отношениях с Рене. Но здесь тоже было многое непонятно, проводя с Рене почти все время, она как бы держала его на расстоянии. Она холодно смотрела на него, а когда и улыбалась, то выходило у нее это как-то натянуто и заученно. О. вполне допускала, что девушка ночами отдается Рене столь пылко, как и ей, но по поведению Жаклин это совершенно не чувствовалось. А Рене, и это было заметно во всем, просто сходил с ума от желания. В нем проснулась любовь, яростная, всепоглощающая и, временами казалось, безответная. Он разговаривал с О. и сэром Стивеном, он завтракал и обедал с ними, он гулял, составляя ими компанию, но он не видел и не слышал их. Он жил только одним -- Жаклин, и больше всего боялся не понравиться ей. И еще он думал, прилагая все усилия, чтобы понять и уяснить для себя смысл самого существования Жаклин, ее суть, скрытую где-то там, под золотистой, с нежным загаром, кожей. Его усилия были схожи с тем, что люди делают во сне, пытаясь ухватиться за последний вагон уходящего поезда или нащупать рукой спасительную балку, чувствуя, как разваливается под ногами мост. Ему хотелось разломать эту большую куклу и, заглянув внутрь, понять, что же за механизм заставляет ее так пищать и плакать. "Да, -- говорила себе О., -- вот, кажется, и пришел тот день, которого я так боялась, когда Рене оставит меня и я для него становлюсь всего лишь тенью еще одной, из его прошлой жизни. И я не чувствую грусти, мне только жаль его. В моем сердце нет ни горечи, ни обиды. Он оставляет меня, что же, это его право, право мужчины. А что же моя любовь? Ведь я сама всего несколько недель назад умирала за одно только его слово -- люблю. И вот, я так спокойна сейчас? Я утешилась? Но нет, я не просто утешилась -- я счастлива, и выходит, что отдав меня сэру Стивену, он открыл меня, тем самым, для новой, еще более сильной любви. Но их двоих и невозможно сравнивать: мягкий, нежный Рене и суровый, непреклонный сэр Стивен." Каким покоем, каким наслаждением было для нее это ощущение темноты, исходившее от металлических, вставленных в ее плоть, колец. Это клеймо, навсегда отдавшее ее сэру Стивену, эта незнающая жалости рвущая ее плоть рука хозяина и его холодная сдержанная любовь -- не было ничего трепетнее и сладостнее для О. сейчас. Так получилось, говорила она себе, что она любила Рене лишь для того, что бы научиться этому чувству, чтобы научиться отдавать себя, чтобы, в конце концов, стать благодарной рабыней сэру Стивену. * * * Как бы то ни было, но видеть Рене, всегда такого свободного, уверенного в себе (и она любила его за это), сейчас не находящего себе места, мечущегося, страдающего, было невыносимо для нее. Это наполняло ее настоящей ненавистью к Жаклин. Догадывался ли об этом Рене? Наверное -- да, особенно после того случая, что произошел, когда она и Жаклин ездили в Канны, в салон модных причесок. Выйдя из салона, они сидели на террасе ля Резерв и ели мороженое. Вокруг бегали и галдели ребятишки, и Жаклин улыбалась им. В своих узких брючках и черном легком свитере, она такая загорелая и белокурая, такая дерзкая и неприступная, она, казалось, несколько тяготилась обществом О. Она сказала, что у нее назначена встреча с одним режиссером, который снимал ее тогда в Париже, а сейчас хочет снимать ее на натуре, по-видимому, где-нибудь в горах. Режиссер не заставил себя долго ждать. О. сразу поняла, что молодой человек влюблен в Жаклин, это было ясно по одному тому, как он смотрел на нее. Он обожал и боготворил ее. "И в этом нет ничего удивительного," -- сказала себе О. Удивительно было другое -- поведение Жаклин. Откинувшись в кресле, она лениво слушала о каких-то числах и днях недели, о каких-то встречах, о том, как трудно найти деньги на съемки фильма и еще о многом другом. Обращаясь к ней, мужчина называл ее на "ты". Иногда движением головы она отвечала ему "да" или "нет" и томно прикрывала глаза. О. сидела напротив Жаклин, и ей не трудно было заметить, что Жаклин из-под опущенных век внимательно следит за мужчиной и с наслаждением ловит признаки того неистового желания, что она вызывает в нем. Она частенько делала это и прежде, думая, что этого никто не замечает. Но еще более странным было то, что это откровенное желание, вместе с тем смущало ее. Она стала очень серьезной и сдержанной. С Рене она никогда такой не была. Лишь раз мимолетная улыбка появилась на ее губах. Это произошло, когда О. наклонилась к столу, чтобы налить себе минеральной воды, и их взгляды встретились. В один миг они поняли друг друга, но если на лице Жаклин не отразилось ни малейшего беспокойства, то О. почувствовала, что начинает краснеть. -- Тебе плохо? -- спросила ее Жаклин. -- Подожди, сейчас едем. Впрочем, надо признаться, румянец тебе к лицу. Потом она подняла глаза и улыбнулась своему собеседнику. В этой улыбке было столько неги, страсти и желания, что О. казалось невозможным устоять против нее. Она ждала, что мужчина бросится на Жаклин и начнет целовать ее. Но нет. Он еще был слишком молод, чтобы знать, сколько подчас бесстыдства и похоти скрывается в женщинах под маской напускного безразличия. Он позволил Жаклин встать. Она протянула ему руку, сказала, что непременно позвонит ему, а сейчас должна идти. Он растерянно попрощался и долго еще потом стоял на тротуаре, под немилосердно палящим солнцем, глядя вслед удаляющемуся по широкому проспекту "Бьюику" и увозящему от него его богиню. -- И он тебе что, нравится? -- спросила О. у Жаклин, когда они выехали на шоссе, бегущее по высокому выступающему над бескрайним лазурным морем карнизу. -- А тебе-то что с того? -- ответила Жаклин. -- Мне ничего, но это касается Рене. -- Я полагаю, что если что действительно, касается Рене, сэра Стивена, и еще двух-трех десятков мужиков, так это то, что ты сидишь сейчас, закинув ногу на ногу и мнешь свою юбку. О. осталась сидеть, как сидела. -- Чего ты молчишь? -- зло спросила Жаклин. -- Или я не права? Но О. уже не слушала ее. Неужели Жаклин хочет испугать ее, -- подумала О. -- Неужели пригрозив ей рассказать об этой маленькой провинности сэру Стивену, она всерьез думала помешать ей рассказать обо всем Рене? глупо. О. не раздумывая ни секунды сделала бы это, но она знала, что известие об обмане Жаклин, может окончательно надломить его. К тому же О. боялась, и признавалась себе в этом, что ярость Рене может обратиться на нее, как на гонца, принесшего дурную весть. Чего О. не знала, так это, как убедить Жаклин в том, что если она и будет молчать, то только поэтому, а не из-за каких-то там глупых угроз и страха перед возможным наказанием? Как объяснить ей это? До самого дома они не обменялись больше ни словом. Выйдя из машины, Жаклин наклонилась и сорвала с клумбы, разбитой под самыми окнами дома, цветок герани. Она сжала его в ладони, и О., стоявшая рядом, почувствовала тонкий и сильный аромат цветка. Может быть, таким образом она хотела скрыть терпкий запах своего пота, пота от которого потемнел под мышками ее свитер и еще плотнее теперь прилипал к ее телу. Войдя в дом и поднявшись в гостиную -- это был большой зал, с выбеленными стенами и покрытыми красной плиткой полом, -- они встретили там Рене. -- Однако, вы опаздываете, -- сказал он, увидев их, и потом, обращаясь к О., добавил: -- Сэр Стивен давно ждет тебя. Он, кажется, не в духе. Жаклин громко засмеялась. О. почувствовала, что опять начинает краснеть. -- Ну, что вам другого времени не найти? -- спросил недовольно Рене, по-своему понимая происходящее. -- Дело совсем не в этом, Рене, -- сказала Жаклин. -- Ты знаешь, например, что ваша драгоценная девочка, не такая уж послушная, как вам кажется, особенно, если вас нет рядом. Ты только посмотри на ее юбку, и все сам поймешь. О. стояла посередине комнаты и молчала. Рене велел ей повернуться, но она не нашла в себе сил сделать этого. -- Кроме того, она еще и сидит, положив ногу на ногу, -- прибавила Жаклин. -- Только не в вашем присутствии, конечно. Вы этого никогда не увидите, так же, впрочем, как и то, с какой ловкостью она подцепляет мужиков. -- Это ложь, -- не выдержав закричала О. -- Это ты цепляешь их, а не я. Она в ярости бросилась на Жаклин, но Рене успел перехватить ее. Теперь она билась в его руках, испытывая удовольствие от того, что он рядом, близко, от того, что она снова в его власти. О. наслаждалась своим бессилием. Секундой позже подняв голову, она с ужасом увидела стоящего в дверях комнаты и смотрящего на нее сэра Стивена, Жаклин медленно пятилась к дивану. О. почувствовала, что хотя Рене держит ее, все его внимание обращено на блондинку. Она перестала вырываться и, не желая выглядеть виноватой еще и в глазах своего господина, тихо прошептала: -- То, что она говорит -- неправда. Все -- неправда. Я клянусь вам. Клянусь. Сэр Стивен, даже не взглянув на Жаклин, знаком попросил Рене отпустить ее, и так же молча велел ей следовать за ним. Но едва она успела закрыть за собой дверь гостиной, как оказалась прижатой к стене и почувствовала, как губы и руки сэра Стивена начали страстно ласкать ее. Он хватал ее за грудь, сильно сжимая соски, засовывал в нее пальцы, целовал ее рот, приоткрывая его языком. Она застонала от счастья и наслаждения. Ей казалось, еще немного, и она истечет вся под его рукой. Хватит ли у нее смелости когда-нибудь сказать ему, что нет большего наслаждения для нее, чем она испытывает, когда он с такой свободой и откровенностью использует ее, когда он может, не обращая ни на что внимания делать с ней все что угодно, и нет для него никаких запретов. Уверенность в том, что он всегда думает только о себе, прислушивается только к своим желаниям, -- жестоко порол ли он ее или нежно ласкал, -- вызывала у О. такой восторг, что каждый раз, получая тому новые доказательства, сладострастный трепет охватывал ее, и она задыхалась от дикого ощущения счастья. Вжатая в стену, закрыв глаза, перекошенным страстью ртом, она шептала: -- Я люблю вас, я люблю вас... люблю... Руки сэра Стивена воспламеняли ее все больше и больше. Перед глазами у нее поплыло. Ноги немели и отказывались держать ее. Она проваливалась в сладостное небытие. Но тут, наконец, сэр Стивен отпустил ее, поправил на ее влажных бедрах юбку и застегнул балеро на ее набухшей груди. -- Пойдем, -- сказал он. -- Ты мне нужна. О. открыла глаза и поняла, что кроме них двоих в комнате был кто-то еще. В эту комнату можно было попасть и из сада, через широкую, в половину стены, стеклянную дверь. Сейчас она была приоткрыта, и на расположенной за нею небольшой террасе, в плетеном ивовом кресле, с сигаретой во рту, сидел огромного роста мужчина. У него был абсолютно голый череп и колоссальных размеров вываливающийся из брюк живот. Он какое-то время с интересом рассматривал О., потом выбрался из кресла и подошел к сэру Стивену. Англичанин подвел к нему О., и она заметила, что у мужчины из жилетного кармана, там где обычно носят часы, свисает цепочка, на конце которой был закреплен блестящий диск, с нарисованной на нем эмблемой замка Руаси. Сэр Стивен представил гостя, назвав его "Командором", не называя при этом имени, и гигант очень галантно поцеловал ее руку. Чем О. была приятно удивлена, поскольку это было впервые, если не считать сэра Стивена, когда кто-либо из имевших отношение к Руаси мужчин поцеловал ей руку. Потом все трое вернулись в комнату. Сэр Стивен взял с каминной полки колокольчик и позвонил в него. О., заметив на стоящем возле дивана маленьком китайском столике бутылку виски, сифон с содовой и стаканы, подумала, что значит он звонил не за этим. Тогда же ее внимание привлекла и большая из белого пластика картонная коробка, что стояла на полу у самого камина. Командор занял место в соломенном кресле. Сэр Стивен присел боком на круглый столик, свесив одну ногу и опираясь на пол другой. О. было велено сесть на диван, и она, подняв юбку, послушно опустилась на него своими голыми бедрами. Вскоре в комнату вошла Нора. Сэр Стивен попросил ее раздеть О. и унести одежду. Оказавшись голой, О., нисколько не сомневаясь в том, что сэр Стивен хочет продемонстрировать ее покорность, и не желая разочаровывать его, буквально застыла посреди комнаты, следуя вынесенному из Руаси правилу. Глаза опущены, ноги слегка расставлены. Неожиданно, она не столько увидела, сколько почувствовала, что в комнату, через открытую со стороны сада дверь, вошла Натали. Появившись в комнате, она, в черном, как у сестры костюме, с босыми ногами, подошла и молча остановилась перед сэром Стивеном. По-видимому, девочка уже знала о госте -- его присутствие нисколько не смутило ее. Сэр Стивен представил ее гиганту и попросил ее приготовить им виски. Натали быстро налила в два стакана виски, добавила туда немного сельтерской и бросила по кубику льда. Потом она поднесла их Командору и сэру Стивену. Гигант поднялся со своего кресла и со стаканом в руке подошел к О. Она думала, что он хочет потрогать ее грудь или ягодицы, но он, так ни разу и не прикоснувшись к ней, лишь внимательно осмотрел ее, всю, от приоткрытого рта до разведенных коленей. Он несколько раз обошел ее, разглядывая ее зад, ноги, грудь, и это столь близкое присутствие гигантской плоти всколыхнуло в О. какие-то сильные чувства, определить которые она затруднялась. Она не понимала, хочется ли ей поскорее убежать, спрятаться от этого молчаливого гиганта, или наоборот -- почувствовать на себе его тяжесть, задыхаться под ним, ласкать его. В растерянности она, словно ища у него поддержки, посмотрела на сэра Стивена. Он понял и улыбнулся ей. Подойдя к ней, он взял ее за руки, завел их за спину и там соединил их, держа оба ее запястья в своей правой руке. Она сразу успокоилась, закрыла глаза и, словно во сне или в бреду, услышала, как гость сэра Стивена выражает ему свои восторги от ее тела, особенно подчеркивая волнующее сочетание немного тяжеловатой груди и очень узкой талии и то, что ее кольца длиннее и заметнее, нежели это бывает обычно. Потом, насколько она поняла, сэр Стивен пообещал где-нибудь на следующей неделе предоставить ее своему гостю. За что мужчина его тепло поблагодарил. После этого, сэр Стивен тихо шепнул ей на ухо, что она должна будет сейчас пойти к себе в комнату и вместе с Натали ждать его там. Натали была явно не в себе от радости, узнав, что она сможет теперь увидеть нового мужчину, использующего О. Она смеялась и ликовала, а О. никак не могла понять, почему этот человек вызвал в ней такое смятение. -- О, как ты думаешь, -- приставала к ней с вопросами Натали, -- он захочет, чтобы ты делала ему минет? Ты видела как он смотрел на твой рот? То-то. Какая же ты счастливая, тебя хотят мужчины. Он точно будет бить тебя плетью, я видела, как он разглядывал твои рубцы. -- Девочка замолчала, а потом добавила: -- Во всяком случае, ты не будешь тогда все время думать о Жаклин. -- Глупая, я вовсе и не думаю все время о Жаклин. Кто тебе сказал это? -- ответила О. -- Так я тебе и поверила, -- воскликнула Натали. -- Я же знаю, что тебе ее очень не хватает. Что в общем было правдой. Хотя, О. скорее не хватало юного женского тела, которое она могла видеть и гладить руками, нежели собственно Жаклин. Если бы сэр Стивен не запретил ей трогать Натали, она бы взяла ее, и девочка вполне бы заменила сестру. Но она знала, что Натали скоро окажется в Руаси, и ей доставляло удовольствие думать, что это из-за нее девочка пойдет на все уготованные ей страдания и мучения. О. не терпелось разрушить эту стену, отделявшую ее от Натали, но в тоже время она находила и приятное в этом вынужденном недолгом ожидании. Она сказала об этом Натали, но та не поверила ей. -- Приди сейчас сюда Жаклин, -- с горечью в голосе ответила девочка, -- и ты бы стала ласкать ее. -- Конечно, -- засмеявшись, ответила О. -- Вот видишь... -- она замолчала. О. услышала через стену шум, доносившийся из комнаты сэра Стивена. Он, наверняка, подглядывал за ними сейчас, и она была счастлива, от того, что была постоянно открыта для него, что ей негде было спрятаться ни от его рук, ни от его взглядов. Ей сладостна была эта темница. О., стоя перед комодом, заменявшем ей к тому же туалетный столик, смотрелась на себя в старое помутневшее зеркало, и думала о тех гравюрах давно ушедшего девятнадцатого века, которые ей довелось в свое время видеть и на которых было изображено лето и женщины, скрывающие свою томную наготу в полумраке богатых комнат. Услышав звук открываемой двери, О. так резко обернулась, что железные кольца, висевшие у нее между ног, задели за одну из медных ручек комода и громко звякнули. На пороге комнаты стоял сэр Стивен. -- Натали, -- сказал он, -- там внизу осталась белая картонная коробка, возьми ее и принеси сюда. Девочка обернулась за минуту, и вот уже, поставив коробку на кровать, она не спеша вынимала из нее один за другим, завернутые в тонкую белую бумагу предметы. Она по очереди разворачивала их и передавала сэру Стивену. О. увидела, что это были маски. Точнее, нечто среднее, между шапочками и масками; они, по-видимому, должны были закрывать всю голову, но оставлять при этом открытой нижнюю часть лица: рот и подбородок. Ястреб, орел, сова, лиса, бык -- это были маски, сделанные из звериных шкур или птичьих перьев. Отверстия для глаз, там где это было необходимо (как например у маски льва) обрамляли искусно сделанные ресницы, а мех или перья скрывали голову целиком и ниспадали до самых плеч человека, надевшего маску. Специальный широкий ремень, скрытый от глаз окружающих под покровом меха или перьев, стягивался на затылке, и маска плотно прилегала к лицу, а каркас из жесткого картона не давал ей деформироваться. Глядя на себя в огромное зеркало, О. примерила все маски и остановилась на одной из масок совы. Всего их оказалось две, но та, которая пришлась О. по вкусу, была сделана из светло-коричневых и серых перьев. Эти цвета хорошо сочетались с загаром на коже О., а перья полностью скрывали плечи женщины и доходили почти до самых сосков. Сэр Стивен попросил О. снять маску и стереть помаду с губ, а немного погодя добавил: -- Теперь для Командора ты станешь совой. Но заранее хочу предупредить: тебя будут водить на цепи. Пожалуйста, Натали, зайди ко мне в комнату и найди в первом сверху ящике секретера цепь и необходимый инструмент. Спустя некоторое время Натали вернулась с цепью и плоскогубцами. Это оказалась одна из тех цепей, которыми привязывают сторожевых собак. Взяв плоскогубцы, сэр Стивен разомкнул последнее звено цепи и закрепил на одном из колец, вживленных в плоть О. Цепь была не особенно длинной -- около полутора метров в длину и на свободном конце ее болтался карабин. Сэр Стивен попросил О. опять надеть маску, а Натали взять цепь и несколько раз пройтись по комнате, ведя О. за собой. Натали не заставила себя упрашивать. Она обошла вокруг сэра Стивена три раза, а голая, но отчасти скрытая под маской женщина, следовала за ней. -- Командор оказался прав, -- произнес наконец сэр Стивен. -- Волосы на лобке нужно удалить, но это мы сделаем завтра. Тебе пока придется ходить с этой цепью, О. * * * Тем самыми вечером О. обедала вместе с Жаклин, Натали, Рене и сэром Стивеном. Она была абсолютно голой, а цепь змеей обвивала ее бедра и была закреплена на талии. Им прислуживала только Нора, и О. старалась не смотреть служанке в глаза: за два часа до обеда сэр Стивен вызвал ее в комнату О. * * * Девушку из дома красоты, куда пришла О. на следующий день, чтобы удалить себе волосы, потрясли не столько железо и клеймо на ягодицах, сколько множество свежих ран от хлыста. О. потратила немало времени, пытаясь убедить ее, что удалить волосы одним рывком, когда они скреплены отвердевшим воском -- ничуть не больнее одного удара хлыстом. Напрасно она старалась успокоить девушку, объясняя, что совершенно счастлива и довольна своей судьбой. Увы! После этих слов жалость на лице девушки сменилась ужасом. Когда операция была закончена, О. вышла из кабины, где была распята во избежание непроизвольных рывков. И хотя она сердечно благодарила девушку (не забыв оставить ей значительную сумму), О. чувствовала, что ее не хотят здесь видеть. Но какое это имело значение? Она понимала, что густые перья ее маски составляют резкий, шокирующий контраст с отсутствием волос у нее на теле, а маска добавляет ей сходство с древнеегипетской статуэткой: широкие плечи, узкие бедра и длинные тонкие ноги. Этот имидж требовал, чтобы поверхность кожи была абсолютно гладкой. В древности искусные мастера оставляли на статуэтках богинь щель внизу живота, которая была открыта взглядам толпы и где виднелся двойной гребешок малых губ... Прокалывали когда-нибудь эту плоть кольцами? О. задумалась об этом и вспомнила рыжую пухлую девушку, которую видела у Анн-Мари, и рассказ о том, как хозяин девушки использует это кольцо... Он привязывает ее на ночь к кровати. Он также потребовал, чтобы ей удалили волосы, заявив, что только это делает ее совершенно голой. О. забеспокоилась о том, что сэр Стивен, который так любил притянуть ее к себе за этот пушок, теперь будет недоволен. Однако ее страхи оказались напрасными: сэр Стивен сказал, что она волнует его кровь еще больше. А когда О. облачилась в маску, он стал ласкать ее так робко, как ребенок ласкает животное, которое очень хочет приручить. Сэр Стивен ничего не сказал о том, куда и когда собирается с ней поехать, ни словом не обмолвился о тех людях, которые тоже отправятся в гости к Командору. Но он навестил О. в ее комнате и даже проспал все оставшееся до вечера время, лежа рядом с нею. Ужин он велел подать в эту же комнату. За час до полуночи они вышли из дома и сели в заранее приготовленный "Бьюик". Большой темно-коричневый плащ, напоминающий бурки кавказцев, скрывал ее наготу; она была обута в босоножки на высокой деревянной подошве. Натали оделась в брюки и черный свитер, а в руке держала цепь, конец которой с помощью карабина был прикреплен к браслету на ее запястье. Машину вел сэр Стивен. Луна освещала своим серебристым светом дорогу, кроны деревьев и дома в деревнях, мимо которых им приходилось ехать по блестящей и вьющейся ленте шоссе. Все, что оставалось в тени, было словно скрыто за слоем китайских чернил. Редкие жители, стоявшие у домов, провожали любопытными взглядами проносящуюся машину с закрытым брезентом верхом. В фантастическом лунном свете оливковые деревья казались им парящими в метре над землей серебряными облаками, а кипарисы напоминали сказочных птиц. Ночной пейзаж представлялся им абсолютно нереальным, будто в нем не осталось ничего материального, за исключением, разве что, запахов шалфея и лаванды. Дорога все круче шла в гору. Земля отдавала жар, накопившийся в ней за день, и поэтому О. скинула с плеч плащ, решив, что вряд ли здесь ее кто-нибудь увидит: дорога казалась совершенно пустынной. Через несколько минут машина въехала на холм, который обступила зеленая дубовая рощица, и сэр Стивен затормозил у высокой каменной стены с большими воротами, тут же распахнувшимися перед автомобилем. Они въехали внутрь. Сэр Стивен сразу же остановил машину и, выйдя из нее первым, помог выбраться Натали. Он потребовал, чтобы О. оставила плащ и босоножки в салоне, и когда она подчинилась, толкнул большую деревянную дверь. За дверью оказалось какое-то подобие внутреннего дворика, вымощенного каменными плитами и замкнутого между трех сводчатых аркад. Четвертая сторона двора выходила к широкой, с такими же каменными плитами, террасе. Во дворе танцевало около десятка пар. Некоторые женщины, одетые в очень декольтированные платья, и мужчины в коротких белых жилетах сидели за небольшими столиками, на которых стояли подсвечники с горящими свечами. Слева стоял проигрыватель, справа -- стойка с закусками. Но лунный свет, не менее яркий, чем свет свечей, прекрасно освещал весь двор, и поэтому, когда обнаженная фигура, которую на цепи вела одетая в черное Натали, появилась в центре двора, прямо в полосе лунного света, сидевшие мужчины тут же встали, а танцующие пары одна за другой остановились. Стоявший у проигрывателя слуга насторожился и обернулся. Увидев вошедших во двор, он остановил пластинку. О. застыла в центре всеобщего внимания, сэр Стивен встал в двух шагах позади нее. Командор прошел к ним, раздвигая столпившихся вокруг О. мужчин и женщин, которые взяли со столов свечи -- чтобы лучше ее рассмотреть. -- Кто она? Откуда? Чья это женщина? -- тут же послышались вопросы. -- Она принадлежит тому, кто ее захочет, -- ответил Командор сразу всем и подвел О. и Натали к самому краю дворика, где у ограничивающей его стены стояла каменная скамья, покрытая голубым тюфяком. О. тут же села, прислонившись к стене спиной и положила ладони на колени. Натали, ни на мгновение не выпускавшая из рук цепь, расположилась прямо на полу у нее в ногах. Командор вернулся к людям, столпившимся в центре двора. О. поискала взглядом сэра Стивена. Она распознала его фигуру среди остальных, но не сразу: он устроился в шезлонге с другой стороны, у самой террасы. О. успокоилась: он выбрал удобное место, чтобы не терять ее из виду. Вновь включили музыку и люди принялись танцевать. Танцующие постепенно, одна пара за другой, приближались к О. будто бы случайно, но вскоре уже подходили, не стесняясь, причем женщины были более любопытны, чем мужчины. О. смотрела на всех сквозь прорези в маске, глаза ее были широко раскрыты, как у птицы, которую она изображала. Иллюзия сходства с совой настолько впечатляла, что никому и в голову не пришло задавать ей вопросы. Будто она была столь же нема и глуха к человеческой речи, как и эта птица. Все время, с полуночи и до пяти часов утра, когда солнце уже начало золотить небесный купол на востоке, к ней неоднократно подходили незнакомые люди, ощупывали и осматривали ее тело, теребили цепь и подносили канделябры из провансальского фаянса -- настолько близко, что О. ощущала тепло от ярко горящих свечей, -- к самым бедрам, чтобы понять, как цепь закреплена на ее теле. Один захмелевший американец даже схватил ее, но тут же понял, что держит в руке пропущенное сквозь плоть железо, и тут же протрезвел от испуга. На его лице появилось выражение брезгливости и отвращения, напомнившее О. ту девушку, которая удаляла ей волосы. Еще подошла молоденькая девушка в платье с двумя чайными розами, которые она поддерживала у самой талии, небольшим колье из жемчуга на шее и с маленькими позолоченными босоножками. Девушку подвел за руку такой же юный кавалер и усадил ее на скамью справа от О. и, взяв руку своей подруги, заставил ее погладить О. грудь, дрогнувшую от прикосновения холодных пальцев. Рука девушки коснулась живота О. и железного кольца, и дыры, в которую было вдето кольцо. Девушка послушно делала все, что хотел ее кавалер, и когда он сказал, что с нею сделает то же самое, она не сказала ни слова против. Но сидя рядом с О., разглядывая ее как модель на выставке, никто не сказал ей ни слова. Наверное, она так была похожа на каменную или восковую куклу, или на создание, явившееся из другого мира, что никто не догадался с нею разговаривать на языке людей. Или они просто не осмеливались заговорить? Только когда стало совсем светло, двор наконец опустел и сэр Стивен и Командор, разбудили Натали, заснувшую у ног О. и заставили отвести и разложить О. на одном из столов. Сняв с нее цепи и маску, они по очереди овладели ею. * * * Через несколько дней сэр Стивен отвез О. в Руаси. Она была искренне счастлива вновь оказаться в стенах замка.