5rik.ru

                              В. МАРТЫНЕНКО

                       ЛЕТОПИСЬ ОДНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ




                       ИСТОРИЯ... ГОД 1975, ЗЕМЛЯ

     Если бы это можно было  увидеть,  то  видно  было  бы  следующее:  Из
ледяной глыбы выглядывали искореженные  куски  металла,  обросшие  газовой
изморозью, как мохнатые кораллы,  ощетинившиеся  кристаллами  льда.  Видны
были разбитые видеодатчики, смятые  куски  обшивки  и  растрескавшиеся  на
морозе замерзшие жидкости, вытекшие из корпуса разбитого корабля. Но этого
не видел никто - по трем причинам: Во-первых, в  1908  году  от  рождества
Христова никто не занимался визуальным обследованием комет,  во-вторых,  в
туманной  каше  кометного  ядра  разглядеть  что-либо   все   равно   было
невозможно, а в-третьих, единственный,  кто  мог  бы  на  это  смотреть  -
корабельный мозг - находился внутри, а не снаружи этой картинки.
     Мозг - небольшой кристаллический шар - ничего не мог сделать.  В  его
распоряжении  были  лишь  несколько   ремонтных   киберов   да   полдюжины
разведочных одноразовых капсул. Стартовать могла  только  одна  из  них  -
крышки шахт  остальных  зажали  покореженные  листы  обшивки  и  заплавили
ледяные наросты. Мозг берег эту ракетку. Приблизительно раз  в  сотню  лет
его охватывало желание  бросить  все  и  обрести  свободу  -  хотя  бы  до
окончания горючего в капсуле. Но  потом  разум  брал  свое,  и  страсти  в
кристаллическом шаре затихали на новую сотню лет.
     А в тот день,  которым  начинается  эта  история  беспокойство  снова
овладело корабельным мозгом.  Единственно  надежные  здесь  гравитационные
датчики показали, что войдя в планетную систему, комета  с  вмороженным  в
нее кораблем  приближается  к  одной  из  планет.  По  расчетам  мозга,  в
ближайшее время ему предстояло врезаться в  нее  по  касательной.  Чувство
самосохранения пересилило обычную нерешительность, и мозг приказал киберам
перемонтировать себя в капсулу.
     Покинув место своего многолетнего заключения мозг испытал нечто вроде
ностальгии по уютному контакт-контейнеру в корабле, по  киберам,  которыми
он иногда играл, как  человек  брелками  часов,  по  всему  своему  мирку,
ставшему таким привычным за долгие столетия.
     А впереди была атмосфера. Под ней  сверкали  огни  городов,  тянулись
ниточки дорог и точками чернели на зеркалах морей и океанов корабли.
     Это было  неожиданной  радостью  для  мозга.  Он  не  питал  излишних
иллюзий, но знал, что раньше или позже  на  этой  планете  его  найдут.  А
насколько раньше или позже, его не волновало. Что значит лишняя сотня  лет
в его положении!
     Действительно, никто не обратил внимания на искру, чиркнувшую по небу
над Европой - внимание всех было приковано к комете, пропахавшей атмосферу
и разнесшей огромный лесной массив взрывом  вмороженного  в  нее  корабля.
Собственно, это и было то, что потом получило название "Тунгусского дива".
     A между двумя морями - Черным и Балтийским, в своем  огороде  матерно
ругалась бабка Мартемьяниха - какой-о ирод раскопал у  нее  все  грядки  с
капустой. Ирод, то есть корабельный мозг, этого  не  слышал.  Он  лежал  в
мягкой земле глубоко под грядками и ждал своего часа. Топот Мартемьянихи и
ее сыновей, стук лошадиных копыт и шум тележных колес  доходили  до  него,
как  сотрясение  земли  у  стенок  капсулы.  Это  убаюкивало  мозг,  и  он
погрузился в привычную спячку.
     Первый раз ему пришлось проснуться  через  шесть  лет.  Мерный  топот
солдат сотрясал проселок около огорода. Выла бабка Мартемьяниха,  провожая
сынков на Первую Мировую.
     Следующие семь лет мозгу спалось плохо. То шли по дороге солдаты,  то
земля вздрагивала от снарядов немецких тяжелых орудий, то проносились лавы
красной конницы, а однажды в соседском огороде тяжело  брякнулся  о  землю
английский аэроплан.
     Потом все снова стихло на полдюжины  лет.  Опять  телеги  да  лошади,
стадо, возвращающееся с выпаса убаюкивали  мозг,  и  снова  он  проснулся,
только  когда  пришли  раскулачивать  Мартемьяниху  и   ее   старшенького.
Комбедовцы простукивали двор и топтались в  огороде  -  искали  спрятанный
хлеб. Кому, как не мозгу, было знать, что хлеба тут  и  быть  не  может  -
пришедшие были первыми, кто копал здесь что-либо  за  последние  годы.  Но
мозг не знал ничего, кроме вибрации земли.
     Скоро земля завибрировала сильнее - по дороге ездил  единственный  на
весь колхоз трактор. Мозг не успевал к нему привыкнуть - трактор  ломался,
тракториста сажали за вредительство, и все начиналось снова.
     Эти неспокойные годы  закончились  прямо-таки  вакханалией  тряски  -
грохотали по дороге немецкие танки и грузовики, шли солдаты, падали  бомбы
и сами самолеты, подрывали железнодорожную ветку партизаны, и снова  фронт
прокатывался над бабкиным огородом.
     Когда все уже  было  закончилось,  мозг  разбудил  необычный  толчок.
Спросонья мозг принял его за привычное падение чего-либо крупного, но  это
была первая ядерная бомба, сброшенная на Хиросиму.
     Вскоре такие толчки уже не будили мозг,  как  не  будили  его  взрывы
гранат в ближней речке, где  мальчишки  глушили  рыбу  и  трактора,  снова
появившиеся на полях.
     Очередной раз его разбудил бульдозер, снесший  огород  под  предлогом
свертывания индивидуальных хозяйств. Теперь над мозгом  шумело  кукурузное
поле.
     Все затихло было в период укрупнения колхозов, и  мозг  опасался,  не
покинуло ли планету население. Только регулярные  толчки  далеких  ядерных
взрывов на полигонах поддерживали в нем надежду.
     Но эту землю отдали под садоводческое товарищество - хуже не нашлось,
и надо же такому  случиться,  чтобы  владелец  участка,  занявшего  бывший
бабкин огород, копал выгребную яму для сортира, прямо-таки над капсулой  с
мозгом. Лопата с натугой выворотила капсулу, и  едва  избежавший  инфаркта
тучный дачник вызвал саперов.
     - Людям сортир ставить надо, а тут вас дожидайся, на бонбе сидючи!  У
мене кажный день на счету! - ворчал на саперов дачник. Недавно  призванный
из студентов рядовой засомневался было разглядывая странную форму капсулы,
мучительно напоминавшую ему  что-то  обгоревшей  поверхностью  и  венчиком
коротких  дюз,  но  сержант   с   веселой   присказкой:   "Не   рассуждай,
интеллигенция, сапер ошибается один  раз",  осторожно  положил  капсулу  с
мозгом на песок в кузове машины.
     Мозг понимал, что его нашли  и  радовался  предстоящему  контакту.  И
осторожные руки, и плавное покачивание кузова машины, - все  указывало  на
внимание и уважение к нему. Эта иллюзия не оставляла его до подрыва.



                         ИЛЛЮЗИЯ. ГОД 2034, ЗЕМЛЯ

     Город непереносим. Непереносим и  обязателен,  как  обязательна  сама
жизнь - такая же пыльная и бессмысленная, как и он.
     А непереносимее всего метро. Ежедневный путь на  работу  и  с  работы
заставляет  чувствовать  себя  мертвецом  в  предбаннике  ада.  Именно   в
предбаннике, а не в преддверии  -  зажатые  в  потных  кулаках  пассажиров
пересадочные    билеты    и    переливающиеся    голографическим    узором
потребительские значки вызывают ассоциации с  номерками  на  ноге,  как  в
банях и моргах прошлого века.
     Отголосками адской кухни гремят видеоэкраны в концах вагона, да и сам
вагон  грохочет  и  воет  в  туннеле,   подскакивая   на   стыках   секций
поддерживающих магнитов. На экранах с тупой  размеренностью  механического
калейдоскопа сменяют  друг  друга  картинки:  бесконечная  речь  какого-то
политикана, прерываемая рекламой бытовой химии, реклама  детского  питания
той же фирмы, за которой болтовня того же деятеля продолжалась, не теряя и
не приобретая ни капли смысла, и опять реклама.
     Ровно посередине этой очереди в ад  стоит  человек.  Может  быть,  он
стоит и не посередине, но каждый  берет  точкой  отсчета  себя  самого,  и
отмеряя от этой точки любые расстояния, все  равно  оказывается  в  центре
окружающего его мира. Невидящим взглядом человек уткнулся  в  ближайший  к
нему экран, не замечая, что его сосед, рослый парень с зверским лицом,  на
куртке  которого  рядом  с  потребительским  значком   красуются   эмблема
торгового  техникума  и  именной   знак   участника   шестой   конференции
националистических  фронтов,  прилепил  к   экрану   окурок   против   рта
выступающего деятеля, и теперь искренне потешается, когда во время рекламы
этот окурок ползал по телам рекламирующих пирожные и торты манекенщиц.
     Тормозящий вагон взвыл особенно загробно, и инерция кинула пассажиров
вперед. Человек толкнул своего соседа, и тот, оторвав  взгляд  от  экрана,
повернулся к нему. Потребительский значок и именная карточка оказались  на
уровне глаз, и можно было прочитать:  "Николай  Т.  Козляков,  делегат  от
молодежной секции национально-патриотического союза".
     Человек поднял глаза с значков на лицо  соседа.  Это  лицо  могло  бы
вызвать  даже  восхищение  -  чем-о  даже  привлекательная  морда  умного,
хитрого, молодого, здорового  и  сильного  животного.  Так  привлекательны
волки-трехлетки и молодые, еще  не  потрепанные  медведи.  Правда,  где-то
глубоко проглядывали черты росомахи, но  ее  жадная  мелочность  проявится
только с возрастом, а пока основной чертой была подобранность,  алертность
здорового хищника.
     Смотревший на Козлякова снизу вверх  разительно  отличался  от  него.
Сравнительно молодой, но какой-то истертый и неухоженный,  с  застывшей  в
ранних  морщинах  маской  презрительно-брезгливого  страха,  этот  человек
словно был предназначен для  последних  мест  в  очередях,  для  получения
тычков от судьбы и любых ее посланцев.
     Сейчас он тоже был готов принять очередную порцию унижения,  не  имея
никаких иллюзий относительно своего соседа. Тот был действительно способен
в любой момент, не задумываясь, смести со своего  пути  каждого,  кто  ему
неугоден.
     Но  почему-то  все  обошлось  без  физического  воздействия.   Окинув
толкнувшего его человека равнодушно-оценивающим взглядом, молодой  громила
внезапно коротко засмеялся и опять повернулся к  экрану,  где  его  окурок
продолжал ползать по мерцающему изображению.
     На следующей остановке поток пассажиров  вынес  слабо  барахтающегося
человека из вагона, и под рев машин и сверкание рекламы повлек по вечерней
улице.  Неуклюже  оглядываясь,  он  с  трудом   вписался   в   поворот   и
полупридавленный,  попал  в  торговый  зал.  Очереди  вдоль  стеллажей   к
кредитно-кассовым автоматам слабо  виднелись  сквозь  световую  завесу,  в
которой то и дело вспыхивали коротким блеском потребительские  значки.  Их
ответная люминесценция служила пропуском в магазин - не имеющий значка  не
обслуживался в обычном магазине, значок  аннулировался  у  преступников  и
служил основным документом.
     Обычно все неприятности  в  магазине  кончались  перекосом  значка  в
кредитно-кассовом автомате или  потерей  части  покупок.  Иногда  человеку
случалось споткнуться в проходе, обрушив пару стопок  товара,  но  сегодня
несуразица началась прямо в проеме  контрольного  автомата.  Негромко,  но
настойчиво прозвучал сигнал, проем закрылся  металлической  штангой,  и  к
человеку подошли двое служащих в форме торгового корпуса.
     - Извините, ваш знак? - на лице отработанные, учтивые  улыбки,  но  в
глазах холодное и жесткое внимание.
     Инстинктивно  схватившись  за  карман  рубашки,   человек   скользнул
пальцами по месту, где еще в метро был значок. Но под  пальцами  болтались
только оборванные нитки, крепление потребительского значка исчезло  вместе
с ним.
     - Э-э... Он... Он был, да... Но... - Остолбенев,  человек  беспомощно
лепетал еще что-то неубедительное, но служащие, обшарив  его  взглядами  с
ног до головы, понимающе переглянулись, и сразу потеряв  к  нему  интерес,
исчезли так же беззвучно, как и появились.
     Человек стоял  перед  световой  завесой,  в  которой  мерцали  значки
проходящих, и медленно возвращался  в  осмысленное  состояние.  Вспомнился
рослый наци в метро и его насмешливый взгляд. Значит, уже тогда значка  не
было, или он был готов оторваться. Теперь ему уже  не  поужинать  сегодня,
потом - штраф за утерю, получение нового значка после длительной  проверки
уголовных и медицинских банков данных.
     Неожиданно на  смену  бессмысленности  положения  пришла  редкая  для
человека решимость. Он повернулся  и  вышел  из  магазина.  Улица  так  же
шумела, пытаясь смять его,  но  теперь  человека  влекла  не  повседневная
обязанность жить по заведенному когда-то порядку, а ясная цель, которую он
впервые решился назвать сам себе.
     В своей квартире  человек  даже  не  притронулся  к  холодильнику,  в
котором могла заваляться какая-ибо еда.



                  ИГРУШЕЧНЫЕ СОЛДАТИКИ. ГОД 2038, ЗЕМЛЯ

     Ворчание мотора стало привычным. Непривычно  сияние  неона  городских
улиц за бронестеклом смотровой щели.  Неужели  я  старею,  и  воспоминания
двадцатилетней давности становятся важнее, чем только что произошедшее? На
Амазонке под титановым брюхом вибролета и за бортом бронекатера опасностью
угрожала зеленая тьма сельвы, а здесь смертью  напоен  пропитанный  светом
город.
     Кроме  меня,  из  шестнадцати  человек  в  бронеходе  лишь  пятеро  с
Амазонки. Остальные видели  войну  только  в  информационных  передачах  и
художественных фильмах. Они с завистью смотрят на мои капитанские  нашивки
и небогатые орденские планки. Знали бы, чем заработаны цветастые полоски -
прибрежной амазонской грязью, уходом  друзей  одного  за  другим,  потерей
Здены - сон в развалившейся хижине был вещим, нам вместе были суждены лишь
один день да одна ночь, а потом, возвращаясь с вылета,  я  услышал  приказ
уходить на запасную площадку - озонное сито спалило радиацией  КП,  выжгло
начисто самую дорогую мне жизнь...
     Амазонка отняла и призвание - сбросив однажды в сельву,  небо  больше
не приняло меня, даже пассажиром я больше не могу летать.  Тот,  последний
вылет кончился тараном, который сплел в металлический клубок мою машину  и
"пятнистого" с белым ягуаром и свастикой на борту.
     Впрочем, двое из необстрелянных смотрят иначе. Джо Джобер,  десантник
- с презрением. Норовистый мальчик  считает,  что  в  моем  возрасте  надо
достичь большего. Второй, того же возраста, что и я - с  сочувствием.  Его
фамилия Каневски, имя - то ли Валентин, то ли  Вальтер  -  никак  не  могу
запомнить. Абсолютно не приспособлен к военной службе, рассеян и  неуклюж,
непонятно, как его пропустила медкомиссия. Почему в его глазах сочувствие?
Предположить, что он понимает во  мне  то,  чего  я  сам  не  могу  понять
окончательно,  почти  невозможно.  Что  он  видел  в  своей  жизни,  чтобы
понимать?
     А действительно, что? И что привело его сюда, на Сицилию, бросило  на
улицы Палермо, где идет многослойная,  как  пицца,  война  с  мафией.  Чем
занимался этот человек до того, как попал ко мне под начало, выяснить  так
и не удалось. Знаю только, что у него сын где-то на побережье  Балтийского
моря - он все время жаловался, что никак не может отправить домой  игрушку
или сувенир.
     Перед бронеходом зажегся  красный  свет,  и  через  дорогу  заспешили
пешеходы. Неоновая реклама отбрасывает цветные блики  на  пологую  лобовую
броню, сквозь щель приоткрытого  люка  доносятся  шумы  вечернего  города:
тарахтение машин и мотоциклов, гудки, стук шагов и  трескучая  итальянская
речь.
     Желтый...   Зеленый   свет.   Какой-то    нахал    на    лакированной
"Тойоте-электро-TD" попытался вильнув, обогнать  бронеход.  Траки  гусениц
ободрали цветной лак с двери легковой машины. Все-таки вырвавшись  вперед,
"Тойота" развернулась поперек дороги, и под самый нос едва  затормозившего
бронехода бесстрашно выкатился  кругленький  и  маленький,  как  теннисный
мячик, хозяин машины.  Все  изобразительные  средства  итальянского  языка
обрушились на наши головы, достигая ушей даже через броню.
     Шестеро, вместе со мной, вылезли, и, оглядывая подворотни  и  балконы
домов,  выставили  "локусты"  во  все  стороны.   Каневски   тоже   вылез,
осматриваясь, как курортник. Хозяин "Тойоты" надрывался, размахивая у меня
перед носом руками. Из его криков я понял только, что  мы  поцарапали  его
машину и должны возместить ущерб. Я слушал его вполуха, потому  что  из-за
поворота появились какие-то люди. Сзади тоже кто-то заходил, и  неприятное
предчувствие  заставило  перекинуть   "локуст"   на   грудь   и   сдвинуть
предохранитель. Но все эти люди уже  бежали  к  нам,  размахивая  пестрыми
карточками информ-служб. Засверкали фотовспышки,  ко  мне  хищно  тянулись
микрофоны, поблескивали объективы видеокамер. Крика  стало  в  десять  раз
больше. Я понял, что никакого смысла это все не имеет, проорал, перекрывая
галдеж журналистов: "По всем вопросам  обращаться  в  городской  штаб",  и
полез обратно в бронеход. За  мной  полезли  все  остальные.  Дольше  всех
вертелся под обстрелом  фотокамер  этот  Вальтер  или  Валентин.  Амуниция
висела на нем, как ветошь на швабре. Он дважды заехал стволом "локуста" по
уху корреспонденту, и один раз - самому себе, извинился,  а  в  заключение
зацепился кошкой, висящей у  пояса,  за  ремешки  камеры  и  кончик  пояса
фотокорреспондентки, и ободрал с нее половину юбки. Я  никогда  не  думал,
что можно застрять в люке, заклинив автомат поперек него.  Оказывается,  и
это достижимо.
     Ревом двигателей  и  облаком  дыма  распугав  толпу,  бронеход  снова
вывернул на шоссе. Через несколько минут что-то привлекло мое внимание,  и
с раздражением я понял, что на огромном экране фасада одного из домов  под
бегущей  строкой  появляется  то  мое  орущее  лицо,  то  серьезные  юнцы,
сбившиеся в ощетинившуюся автоматами кучку, поцарапанный  и  даже  помятый
борт "Тойоты", ее  хозяин,  с  миной  великомученика  воздевающий  руки  к
небесам,  ствол  "локуста",  врезающийся  в  ухо  немолодого  растерянного
солдата, фотокорреспондентка,  кокетливо  прикрывающаяся  остатками  юбки,
корма бронехода с захлопывающимся люком, и облако дыма из выхлопной трубы.
Из-за плеча показалось уже не такое растерянное, как на экране, лицо этого
Каневски:
     - Смотрите, капитан, какая оперативность.
     Смотрю. Что же еще остается, только смотреть  и  молчать,  иначе  ему
придется выслушать мою оценку  его  недюжинных  клоунских  способностей  и
совет начать  карьеру  телевизионного  комика  с  этого  сюжета.  Впрочем,
Каневски не так уж и виноват, я переношу на него недовольство своей  ролью
в этой нелепой ситуации. Что же заставило этого явно мирного, потрепанного
человека ввязаться в итало-сицилийскую грязь?
     Грязь. Иначе не назовешь войну  с  мафией.  Неизвестно,  кто  перевел
двухвековой   конфликт   организованной   преступности    с    официальным
правительством из состояния тайной войны с  малочисленными,  но  страшными
жертвами, в чуть ли не объявленную войну, в  которую,  по  сути,  ввязался
весь мир. После Амазонской целлюлозной бойни мир вошел во вкус воздействия
на конфликты глобальными силами, и теперь  под  всепланетные  крики  "ура"
новейшим вооружением и многочисленной живой силой  навалился  на  мафию  -
"последний оплот насилия, очаг социального заражения, сохраняющий  в  себе
все извращения и  болезни  вплоть  до  почти  истребленного  СПИДа".  Кому
все-таки пришла в голову мысль развязать эту бойню? Мафиози,  возжелавшему
закрепить  свою  власть  окончательно  и  законодательно,   уставшему   от
марионеток  в  правительственных  креслах,  или  чиновнику  правительства,
приводящему реальность к соответствию букве закона, не  предусматривающего
наличия какой-либо власти, кроме собственной?
     И из-за этой пакости опять гибнут люди, через  пятнадцать  лет  после
Амазонки, через девяносто три года от Последней Мировой. Мафию  истреблять
надо, но не такой же ценой. Раз уж ввязались, придется завершить  начатое,
хотя и теперь находятся люди, снабжающие "солдат мафии" не хуже, чем  нас,
продающие мафии сведения и планы, а то и просто наши жизни. Пронизывая мир
насквозь, мафия выдирается из него с кровью,  болью  и  обнажением  многих
тайных уродств.
     Нет, не до этого. Кто и что сделал, разберемся  потом,  а  пока  надо
расправиться с этой грязью. Уничтожать без  всякой  жалости  и  врагов,  и
предателей общества.
     Все-таки, что послужило причиной появления здесь странного солдата? В
конце концов, спрошу его самого, благо  он  все  равно  еще  торчит  из-за
плеча. Завтра спрашивать уже может быть не у кого. Или некому.
     - Послушайте - Обращение не по форме, так лучше.
     - Да, капитан.
     - Я не как капитан, а просто так хочу спросить, что  же  вас  занесло
сюда? У вас сын, наверное, и жена, и дело свое есть.  То,  что  вы  не  из
мафии засланы, ясно, они такого цыпленка жареного  держать  не  стали  бы.
Извините за цыпленка, но ваши боевые качества, надеюсь, вам ясны. Так  что
же вы - социолог, писатель, набирающий впечатления? Не за деньгами же  или
льготами сюда, хотя платят хорошо. В нашем с вами возрасте  вроде  бы  все
уже должно устояться.
     -  Объяснить  можно...   Понимаете,   я   не   идеалист,   и   семья,
действительно... Но когда идет такая схватка со злом, все равно  абсолютно
непричастным не останешься. Я просто понял, что должен быть здесь  -  хотя
бы для того, чтобы на улицах моего городка не было  танков  и  бронеходов,
чтобы мой сын ходил в школу без страха быть убитым в случайной перестрелке
или растерзанным развлекающейся компанией садистов. Традиция вести войну в
живущих городах пришла из  прошлого  века  -  вспомните  Ольстер,  Бейрут.
Сицилия лишь довела это до абсурда, здесь  можно  на  одной  улице  купить
пачку  сигарет,  а  на  другой  быть  убитым.  Ты  идешь   выбрасывать   в
мусоропровод ведро, и не знаешь, что в полусотне  метров  под  тобой  этот
мусор летит на голову пулеметчику, ведущему бой в трубе канализации.
     Никаких иллюзий по поводу этой войны у меня нет - она идет не на этих
улицах, а в компьютерных системах  мощнейших  банков  мира.  Идет  продажа
оптом и в розницу, и в нашем лагере тоже немало грязи. Вспомните  позорную
историю  с  генералом  Хагеном,  в  карточной  игре  с  одним  из  мафиози
поставившем роту  солдат  против  миллиарда  в  Швейцарском  банке.  Хаген
проиграл и подвел их под удар лазерного  спутника  -  все  сгорели,  а  на
следующее утро его партнер по игре сообщил все командованию и  поместил  в
газетах снимки и описание игры.
     Но все-таки надо чистить эту грязь и дрянь, и поэтому я здесь. А  вы,
капитан? Ведь не деньги же вас гонят с войны на  войну.  Что  привело  вас
сюда, что привело на Амазонку, на самую первую вашу войну?
     Я молчал.  На  очередном  гигантском  экране  наши  лица  и  бронеход
чередовались с рекламными сюжетами, и теперь между моим искаженным в крике
лицом и крупным планом помятого борта "Тойоты"  вклинились  полуобнаженные
девицы, утопающие в  пышной  пене  какого-то  моющего  средства,  а  между
жестикулирующим хозяином помятой машины и запутавшимся в автомате Каневски
- толстый младенец, пускающий шоколадные пузыри.
     От ответа меня спас столб нестерпимо яркого света, ударивший с  небес
по соседнему кварталу. Залп лазерного спутника с математической  точностью
пропорол и  выжег  изнутри  ничем  не  примечательный  внешне  дом.  Взвыв
двигателями, наш бронеход рванулся  к  тлеющему  остову,  чтобы  проверить
степень поражения.
     Что там проверять, уголь и есть уголь. Пешеходы обходят выжженный дом
по другой  стороне  улицы,  за  бронеходом  образуется  пробка  недовольно
гудящих машин. Где-то над крышами со звенящим визгом приближался  вибролет
спутниковой корректировки  с  параболической  антенной  между  надкрыльями
виброплоскостей. Больше здесь делать нечего, и мы  снова  выворачиваем  на
шоссе.
     Почему-то я представил себе бронеход сверху, таким, как  он  виден  с
верхних этажей небоскребов. Впрочем, бросить противотанковую  гранату  или
минометную  мину  удобнее  с  пятого-шестого  этажа.  А  гранатомет  лучше
работает из подворотен и с первых трех этажей.
     Словно накликал  беду:  перед  носом  бронехода  взметнулся  фонтаном
взрыв, и по лобовой броне  застучали  куски  асфальта.  Бронеход  дернулся
вперед, и вовремя: теперь грохнуло за кормой, и асфальтовая крошка осыпала
десантные люки. С неистовым ревом развернувшись на месте, бронеход  въехал
кормой в витрину и под  звон  стекла  и  хруст  раздавливаемых  стендов  и
манекенов застыл посередине торгового зала супермаркета. Где-то  над  нами
находятся те, кто  бросал  гранаты  или  мины.  Сбивая  стенды  с  легкими
коробками, из задних люков вырвались мои ребятишки и бросились к лестницам
на следующий  этаж.  Джобер  лихо  сбил  прикладом  сунувшегося  под  ноги
покупателя, и вскакивая на эскалатор, прошил очередью потолок над собой. В
дверях уже рассосалась толпа спасающихся покупателей, и теперь  только  мы
ломились сквозь прилавки и рекламные щиты.
     Хотя нет, не  только  мы.  Кто-то,  пока  невидимый  за  коробками  и
пакетами,  ломился  нам  навстречу.   Стену,   сложенную   из   громоздких
пенопластовых упаковок одновременно пробила с той стороны очередь  ручного
пулемета и вырвавшийся вперед "солдат мафии".  Он  рухнул  под  выстрелами
из-за моего плеча прямо в проеме, который проделал своим  телом.  Огненные
струи очередей уперлись в пеструю стену, разнося упаковки и их  содержимое
в куски. Через  десяток  секунд  от  преграды  ничего  не  осталось,  и  в
заполнившем супермаркет дыму стали видны  силуэты  нападавших.  Мы  бежали
навстречу друг другу и стреляли, каждый  контур  человеческой  фигуры  был
подсвечен мерцающей звездочкой, которая гасла только тогда, когда  человек
падал,  превращаясь  в  неподвижную  горку  тряпья.  Сзади,  с   бронехода
короткими вспышками бил башенный лазер, подрезая висящие рекламные щиты  и
разваливая на чадящие лохмотья горы товаров.
     Кончилось все  даже  внезапнее,  чем  началось.  Кончились  грохот  и
шипение, кончились оскаленные лица стрелявших  в  нас,  кончились  тяжелые
шлепки падающих тел. В  глубине  зала  еще  осыпались  какие-то  кульки  и
коробочки, где-то текла из пробитых банок и канистр какая-то жидкость.  За
дымом мелькнула быстрая тень, но не успел я поднять  "локуст",  как  из-за
плеча опять  коротко  рявкнула  очередь,  и  тень  медленно  обрушилась  в
прилавок, в последней судороге вспахав пулями пол перед собой.
     Я оглянулся и чуть ли не свистнул от удивления. Уж кого-кого, а этого
Каневски я не ожидал здесь увидеть. Но  за  правым  плечом  у  меня  стоял
именно он, опять неуклюже и как-то смущенно держа дымящийся  "локуст".  На
лице его было отрешенно-сожалеющее выражение. А слева приближался  Джобер,
шатаясь, как пьяный. Он пинал ногами лежащих и делал контрольные выстрелы.
Лицо мальчишки безобразила маска неестественного, звериного счастья.
     Где-то на улице уже ныли, как зубная боль сирены и  лязгали  гусеницы
танков и бронеходов. Мы забирались в свой бронеход медленно  и  тяжело,  и
последним,  как   водится,   подошел   к   машине   Каневски.   Он   вдруг
заинтересовался чем-то на полу, поднял  небольшую  пеструю  коробку  около
стеллажа с игрушками. Покопавшись в кармане, он вытащил какую-то мелочь, и
положив монеты на прилавок, заспешил к бронеходу.
     - Ну вот, капитан, смотрите - все  время  некогда  было  заглянуть  в
магазин - сыну купить что-нибудь, а тут...
     Я заметил у него на груди алое пятнышко лазерной подсветки и протянул
руку, чтобы отдернуть его из-под прицела.  Но  было  поздно  -  комбинезон
прорвала пуля снайпера, и Каневски сполз по борту бронехода. У меня в руке
оказалась легкая цветастая коробка солдатиков...
     Когда, прочесав всю округу и закончив формальности с  представителями
торговой фирмы, чей магазин мы разгромили, я опять уселся на свое место  в
бронеходе, что-то попалось мне под руку. Это  была  та  самая  коробка.  Я
поднес к свету картонку, и увидел надпись "Борцы с мафией, 6шт., с  ручным
пулеметом и рацией". Ниже -  название  фирмы-производителя,  цена  и  дата
выпуска. Сегодняшнее число - оно началось шесть часов назад.  Я  почему-то
вспомнил: "Смотрите, капитан, какая оперативность..."  Шесть  часов  назад
Каневски был жив, а к Джоберу я относился еще как к человеку.
     Что-то показалось мне знакомым в картинке на коробке с солдатиками. Я
вытряхнул пластиковые, размером  в  палец,  натуралистически  раскрашенные
фигурки на ладонь, и чуть не уронил их: В руке у меня был  я  сам.  Рядом,
такой же неуклюжий, как был в жизни, оторвал ногу от подставки Каневски, в
классической позе с автоматом наперевес,  упираясь  широко  расставленными
ногами в подставку, на ладони лежали Джобер и другие  юнцы.  Пластмассовые
игрушки. Они сделали пресс-формы по видеопленке, и теперь на меня с ладони
смотрели добротно сделанные  пластиковые  масочки  игрушечных  солдатиков.
Нескольких из них уже нет - я отодвинул их пальцем  в  сторону,  и  сверху
опять лег печально-стеснительный Каневски. Солдатики...
     Механик-водитель рванул с места,  и  бронеход  выехал  из  витрины  в
наполненный мертвенно-праздничным неоновым светом город.



                     ДЕЗЕРТИРЫ. ГОД 2042, ЗЕМЛЯ....

                               Закон 1735, III-в о мерах против предателей
                           общества был принят 9.VII.2041 и предусматривал
                           высшую меру  наказания  за попытку  эмиграции с
                           Земли...
                              "История вооружения Вселенной" т.I, стр.312.

     Год за годом мне снится одно и то же: жирный блеск  реки,  схваченной
джунглями  в  когтистые  зеленые  лапы,  и  пятнистые   боевые   вибролеты
"Мессершмитт-Бельков-Блом 799",  почему-то  беззвучно  уходящие  вдаль  от
гигантского костра старой хижины. Назойливо крутится в  голове  вместо  их
звенящего визга  старинная  мелодия:  "На  далекой  Амазонке  не  бывал  я
никогда...".
     А я бывал. И на Амазонке, в двадцать первом,  -  интерпатруль,  и  на
Сицилии в тридцать восьмом, - итало-сицилийская война с мафией. Теперь вот
здесь - "таможенник".
     Амазонка... Тогда, у  реки,  меня  вытащили  полумертвого,  с  вторым
приступом лихорадки и двумя личинками на левой лопатке. Следы от их  гнезд
в моем мясе побаливают в дождливую погоду.  Такую,  как  сейчас,  когда  я
проснулся в качающемся  кресле  рядом  с  механиком-водителем  таможенного
бронехода.
     Лязгая траками по асфальту, он мчится по  городской  улице.  Получены
сведения, что некий Стропарев, Анатолий Алексеевич, задумал эмигрировать с
Земли вместе с женой и трехлетним сыном. Скоты продажные, хоть бы  ребенка
пожалели, если своя  жизнь  не  дорога.  Захотели  променять  нашу  родную
планету на космический рай. Ничего, они его получат. Истинное наименование
нашей организации затерялось в бумагах, даже я не сразу  его  вспомню,  но
зовут нас "таможенниками" по поговорке - "За выезд в рай взимается пошлина
в размере жизни". Правда, непонятно, откуда взялась уверенность, что там -
рай?  Чужие  планеты,  всякий  сброд,  бежавший  от  правосудия  -  те  же
сицилийские недобитки,  ни  порядка,  ни  государства  -  закон  джунглей.
Общество вырастило, воспитало тебя, спасло от ядерной войны, экологической
катастрофы - в  этом  я  лично  участвовал,  громя  целлюлозные  банды  на
Амазонке. Чего еще надо? Работай, реализуй свои возможности, отдавай  долг
обществу. Так нет, бегут, как крысье  поганое,  и  растаскивают  Землю  по
ниточкам. Что самое страшное - нас, сдерживающих этот  поток  человеческих
помоев, ненавидят, боятся те, ради кого мы  делаем  свою  тяжелую  работу.
Вчера, когда  я  остановился  во  дворе  около  песочницы,  где  копошился
забавный малыш, его мать с  криком:  "Ты  с  кем  разговариваешь,  это  же
таможенник!", Унесла отчаянно заревевшего карапуза. Такого страха я еще не
видел. Нами уже пугают детей, как волками. Волки. Волки -  санитары  леса,
то есть общества, - так орал Бэйтс, опять надравшись. Надо будет  вышибить
его из таможни, чтобы не позорил звание. Из-за таких нас и ненавидят.  Ну,
и еще  доносы.  В  деле  Стропарева  тоже  прочерк  -  "данные  доносителя
неизвестны". Нам, исполнителям неизвестны. Потому что были случаи - как  с
сумасшедшим Фуэнтесом, который построил всех доносчиков во дворе городской
Таможни, нацепил им все запасы орденов и медалей и расстрелял. Я до  этого
еще не дошел, но тоже симпатии к доносчикам не испытываю.
     Бронеход оседает на передние катки,  резко  затормозив  у  дома.  Мои
ребятишки посыпались из люков, башенные стрелки водят стволами лазеров  по
фасаду, готовые прикрыть нас - можно напороться и на это.
     Сапоги грохочут  по  лестнице.  Квартира  N_153.  Звонок.  Испуганный
женский голос:  "Кто  там?".  Отвечаю:  "Открывайте.  Таможня.".  Яростный
мужской возглас перекрывает стон женщины, из двери летят  щепки  от  пуль,
проходящих в сантиметре от меня. Четыре кубика пластиковой  взрывчатки  на
замке и петлях срывают дверь. В конце коридора мужчина с двух рук стреляет
из пистолета. Короткая очередь из "локуста" Джонни Сименса  разбивает  ему
руку, и пистолет - АПС конца прошлого века, отлетает в сторону.  Сименс  и
Котельников волокут его в комнату, где перепуганная  женщина  с  крошечным
ребенком  вжимается  в  примитивный   генератор   переброски.   Штейнхофер
вытаскивает ее из машины, которую разносит длинной очередью.
     Комната забита  людьми,  пластами  плавает  прозрачный  дым.  Я  пишу
протокол под тихое всхлипывание женщины, сам Стропарев странно смотрит  на
меня. Господи, когда-нибудь я этого не смогу. Но не сейчас.
     Обоих отшвыривают к стене, и Котельников забирает у женщины  ребенка,
что-то утешительно шепча. Та уже ничего не  соображает,  ее  гипнотизируют
черные зрачки автоматных стволов. В домашнем халатике, забрызганном кровью
мужа,  она  не  замечает,  что  причиняет  ему  боль,  прижимаясь  к   его
искалеченной руке.
     Формулировка, ставшая привычной: "По закону  1735,  III-в,  оказавшие
вооруженное сопротивление при задержании...". Стропарев хрипит мне в  лицо
что-то  странно  знакомое.  Залп.  Дыму  в  комнате  прибавляется,  и  два
изрешеченных трупа тяжело и неуклюже сваливаются на пол своей  комнаты.  Я
подхожу к видеофону и вызываю похоронную команду. На лестнице  надрывается
криком ребенок, у которого мы отняли мать и  отца.  Отца,  который  продал
Землю, дезертировал из общества. Нет, его воспитает государство, а не  эти
двое предателей.
     Снова дождь молотит по броне, заглушая плач ребенка. Только сейчас  я
разбираю то, что этот человек сказал мне перед смертью - "Тебя я не ожидал
с ними". Да и  фамилия  его  сквозь  дождь  и  дрему  всплывает  вместе  с
назойливой  мелодией  "Далекой  Амазонки".  Стоп.   Стропарев...   Стропа,
Толик-Стропа, зенитчик с КП интерпатруля, где работала Здена.  Господи,  я
не узнал его. Хорошо, что не узнал, иначе  не  смог  бы  сегодня.  Но  все
равно, когда-нибудь я этого не смогу.
     Прекратить мягкотелость. Прекратить. На Амазонке мы вместе дрались  с
убийцами Земли, на Сицилии я вычищал блатную гниль мафии, а он отсиживался
здесь. А теперь мы вообще по разные стороны баррикады. И закономерно. Кого
я жалею? Предателя  общества,  переродившегося  мерзавца,  а  не  славного
парня, зенитчика Толика. Он всегда старался прикрыть  нас  с  земли,  лихо
заваливал  "пятнистых".  Да,  на  Амазонке  и  Сицилии  враг  был  неплохо
вооружен. А этих мы убиваем в их домах, травим  на  пустырях  бронеходами,
как волки. Как волки... Хотя, впрочем, этот  тоже  был  вооружен.  Древним
автоматическим пистолетом... Я же делаю нужное, тяжелое, но  нужное  дело!
Очищаю Землю от продающих  ее  шакалов!  Толик-Стропа  -  шакал?  Зенитчик
Стропарев - шакал? А я кто? Волк? Кто я такой?  А  эта  женщина.  Она  уже
ничего не понимала,  и  только  испуганно  плакала,  так  тихонько,  будто
боялась, что за громкий плач с ней сделают что-нибудь. Однажды  я  возьму,
да и напишу все это в отчете, швырну его на стол  шефу  и  хлопну  дверью.
Только что я буду делать там, за дверью, после всего? Однажды, когда я  не
смогу снова поставить к стенке.
     Бронеход снова осел на передние катки. Здание начала  прошлого  века,
наверно, не предназначалось для того,  чтобы  быть  Таможней,  но  какая-о
мрачность  была  вложена  в  него  создателями.  Обычно  при  входе   надо
предъявить  пропуск  двум  компьютерам,  живому  вахтеру  и   пикету   при
пулеметной точке.  Сейчас  предъявлять  его  некому.  Ничего  не  понимая,
грохочу сапогами по коридорам, обычно забитым людьми. Иду к кабинету шефа.
     Первая бронедверь приоткрыта, сквозь щель я  вижу  грязные  и  мокрые
сапоги    и    слышу    знакомое    бормотание.     Вместо     хорошенькой
блондинки-секретарши, единственной, кому идет  наша  серая  форма,  за  ее
столом сидит в дымину пьяный Бэйтс и мурлыкая что-то под нос, расшвыривает
во все стороны кусочки  протоколов,  отчетов,  декретов  и  других  бумаг,
изодранных до того, что уже нельзя было угадать их происхождение.
     Не переношу спиртного и пьяных. Ору сумасшедшим  голосом:  "Прапорщик
Бэйтс, что происходит?! Смирно, ноги со стола!". Он медленно  поворачивает
ко мне голову и заплетаясь, бормочет: "А, начальничек - ключик-чайничек...
принес отчет о достигнутых успехах? Сколько еще врагов народа, прости-ите,
предателей  общества,  вы  привели  в  исполнение,   герр   штурмбанфюрер,
прости-ите, майор...
     Я стаскиваю его со стола и бью по физиономии:  "Бэйтс,  скотина,  что
все это значит? Где шеф, где Молли, где  все?".  Из  носа  у  него  капает
кровь, но все тем же развязным тоном он  поясняет,  где  бы  ему  хотелось
видеть шефа и Молли, и в каких позах они туда  отправятся.  Некоторые  его
выражения я слышу впервые, но о смысле догадываюсь,  и  отшвыриваю  его  к
стене, как изгаженную тряпичную куклу.
     Оттуда он  сообщает,  что  может  поздравить  меня  с  вступлением  в
должность шефа, так как на данный момент я - самый старший офицер таможни.
"А остальные - фью-фью", добавляет он.
     Кабинет  разорен,  сейфы  раскрыты,  все  разнесено  в  клочья.   Пол
соседнего помещения - склада реквизированных генераторов переброски усыпан
странной пылью. Я слишком хорошо знаю, что это за пыль. Мы находили ее  на
месте  старта  генератора  переброски,   когда   не   успевали   захватить
преступников.
     Бэйтс добрался на полу до ящика с бутылками и теперь  между  глотками
пояснял, как, по его мнению, я могу использовать эту  должность  и  другие
части своего тела.
     Я  уже  не  могу  его  бить  и   спрашивать.   Несвязное   бормотание
подтверждает, что все командование Таможни дезертировало. Удрали  с  Земли
ее спасители-охранители. Один глупый идеалист,  вот  этот  майор,  остался
здесь и мешает ему, Бэйтсу, надираться в  свое  удовольствие,  в  ожидании
того момента, когда господний гром или человеческий гнев снесут это логово
смертного греха, именуемое Таможней.
     Такое впечатление, что не я избил Бэйтса, а  он  меня.  Я  ничего  не
знаю, ничего... Волки... Благо общества... Толик... Закон...

     Через час в здании Таможни, избиваемом косыми струями дождя, было уже
два мертвецки пьяных человека. Рядом с одним из них валялась  куча  пустых
магазинов: перед  тем,  как  свалиться,  он  стрелял  и  стрелял  в  стены
увешанные, лозунгами.



                 КРАТКИЙ ОЧЕРК КАРТИНЫ ВОЛЬНОГО ПИРАТСТВА
             ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XXI ВЕКА В БИОГРАФИЯХ. (ГОД 2077)

     Дженни-Комета, Джейн Даркуотер,  2041  г.  р.,  из  семьи  колонистов
43-Саванны. В 2042 г. увезена с Земли, в 2046г.  ее  родители  отправились
далее, оставив Д. на попечение дяди, механика-ремонтника,  и  пропали  без
вести. Дядя убит в 2054 г., после него  остался  малый  разведочный  катер
"Комета". Обстоятельства начала карьеры Д.  описаны  в  известной  песенке
"Дженни-Комета".  На  вырученные  средства  оборудовала  крейсер  "Большая
Комета", на котором пиратствовала с сезонными экипажами,  имея  постоянную
команду из примитивных КС. В 2064 г., в зените славы,  случайно  попала  в
солнечную систему, где и осела, вышла замуж за Зигмунда Каневски. Дочь  Д.
- Злата Каневски, 2068 г. р., штурман-стрелок известных канонерок "Орка" и
"Орка-II". В 2079  г.,  при  полете  с  дочерью  рейсовым  левиафаном,  Д.
встретила Билли-Идеалиста, напавшего на этот левиафан. Билли-Идеалист, его
штурман-повар Андрюха-Самобранка и личный десантник Жиль Липучка  отменили
грабеж и учинили праздничный ужин с воспоминаниями и  попойкой,  благодаря
чему рейсовый левиафан прибыл позднее на три  дня  и  не  на  ту  планету.
Сведения о смерти не поступали.
     Билли-идеалист, Вильям ван Моонен, 2012 г. р., с  Земли,  с  2030  г.
служил в конторе "Сверхпроводники и машины Джозефсона" клерком-оператором.
Во  времена  Великого  Драпа  оборудовал  свой  первый  "корвет",   внешне
выглядевший, как корабль XVII-XVIII  веков,  и  подняв  "Веселый  Роджер",
занялся  скайдиггерством  и  пиратством.  Стоял   за   хранение   традиций
"берегового братства" прошлых веков,  один  из  своих  очередных  кораблей
назвал "Капитан Блад"  в  честь  любимого  литературного  героя,  подражал
знаменитым пиратам прошлого, за что  и  получил  свою  кличку.  Все  время
забывал, на какой глаз надевал повязку в прошлый раз. Как и Дженни-Комета,
жестокостью не отличался. В 2048 г. подобрал на одном из кораблей Жильбера
Леметра,  ограбленного  и  брошенного  компаньонами,  в  2052  г.  к  нему
попросился  тринадцатилетний  Андрей  Дергунов   (см.   Жиль   Липучка   и
Андрюха-Самобранка). Вскоре после  встречи  с  Дженни-Кометой  в  2079  г.
принял решение оставить деятельность. В 2080 г.  окончательно  обосновался
на 43-Саванне со всем экипажем. Пишет  мемуары,  на  основе  которых  Жиль
Липучка снимает известный детский телесериал "Пятнадцать человек на сундук
мертвеца". Сведения о смерти не поступали.
     Колька-Жлоб,  Николай  Козляков,  2028  г.  р.,  с  Земли,  выпускник
торгового  техникума,  работал  в  заготконторе  "Пушзверь"  забойщиком  и
свежевателем. В 2049 г. покинул Землю с сектой (религиозное направление не
выяснено), ограбил ее кассу и попытался заняться скайдиггерством. Так  как
это ремесло пережило свой подъем,  К.  перешел  на  пиратство,  в  котором
весьма преуспел. Наводил ужас на все коммуникации, прославился жестокостью
и жадностью. Разграбил четырнадцать  малоосвоенных  планет,  перебив  всех
колонистов. Отличался на редкость  плохим  вкусом  и  дешевым  позерством,
любил к месту и не к месту вставлять плоские остроты. В 2072 г. был заживо
зажарен собственной командой, не получавшей жалованья и процентов с добычи
три года.
     Валька-дикая, Валентина Лисичкина, 2027 г. р. О  занятиях  до  начала
пиратской карьеры сведений нет. В 2049 г.  на  корабле  "Амазонка"  начала
свою деятельность. Имела чисто  женскую  команду,  из  ревности  постоянно
обновляемую (неугодных отравляла или бросала  без  всего  на  ненаселенных
планетах). Из первоначального состава при  ней  сумела  удержаться  только
подшкипер Марта-Горилла  по  причине  зверообразной  внешности  и  немалой
физической силы. В. питала слабость к грабежу ювелирных изделий и  захвату
заложников, особенно спортсменов. Межпланетные  Олимпийские  Игры  2052-56
гг. контролировались В. почти  полностью.  В  2057  г.  пропала  вместе  с
кораблем и командой без вести. Все ее портреты и "nu", украшающие  таверны
и трактиры, рекламные упаковки и т. д. недостоверны, так как на них разные
изображения.
     Такахара-Герай, Гоэмон Такахара,  2033  г.  р.,  из  семьи  служащего
"Мицубиси", в 2048 г. покинул Землю с родителями, переведенными  в  филиал
фирмы на планете 54-Либерти. Потерял родных,  служил  в  порту  грузчиком,
табельщиком, клерком.  В  рассрочку  купил  корабль  и  в  2053  г.  начал
деятельность как скайдиггер и пират. Жестокостью не отличался,  но  добычу
изымал до последней  крошки.  Входил  на  паях  во  все  крупнейшие  фирмы
космоса,  в  2062  г.  основал  собственную  фирму  "Такахара   Старшипс",
производившую корабли особой надежности и  устойчивости  к  нападению,  на
основе личного опыта основателя  фирмы.  "Т.  Старшипс"  -  одна  из  трех
ведущих  фирм  космического   кораблестроения   внеземного   пространства.
Клиентам, в свое время пострадавшим от основателя фирмы,  делается  скидка
на  три  процента  и  бесплатно   вручается   макет   пиратского   корабля
Такахары-Герай.
     Джобер-Джокер, Джозеф Джобер, 2020 г. р.,  морской  пехотинец  США  с
2038 г., участник итало-сицилийской войны с мафией.  Уволился  в  2041  г.
Покинул Землю в 2043  г.,  в  2044  г.  собрал  команду  из  авантюристов,
захватил правительственный  крейсер  Временного  Межпланетного  Конгресса.
Отличался жестокостью  и  черным  юмором,  второе  прозвище  "Джо  Вакуум"
получил  за  привычку  выбрасывать   неугодных   через   десантный   шлюз.
Скайдиггерством занимался до 2048 г., причем часто  грабил  колонистов.  В
2054-56 гг. действовал совместно с Колькой-Жлобом. Отошел  от  него  из-за
спора о добыче. Имел привычку класть ноги на  пульт  управления  кораблем,
из-за чего систематически сбивался с курса. Команду держал  в  казарменных
условиях. При захвате службой ПН в 2070 г. застрелился.
     Сумасшедший Тадеуш,  Тадеуш  Чернофф,  2018  г.  р.  Профессиональный
космонавт Канадских ВВС. После начала Великого Драпа потерял работу  и  ее
смысл сошел с ума, захватил "Шаттл-24" и  переоборудовав  его  в  2042  г.
Начал деятельность, имея под командой трех роботов, вышедших  из  строя  в
2048,  2057,   2066   гг.   соответственно.   Пиратствовал   в   состоянии
депрессивного психоза. Расстреливал  тех,  кто  при  нем  произносил  хоть
слово. Считал роботов живыми  существами  и  подглядывал  за  ними.  После
гибели последнего робота за  "Шаттлом"  не  следил,  погиб  в  2069  г.  в
результате разгерметизации развалившегося от ветхости корабля.



                        ЖЕРТВА. ГОД 2086, 193 ВАРАН

     Диане было почти двадцать лет, она сидела  ровно  посередине  Кусачей
Пустыни и была очень довольна собой. В полусотне метров  от  нее  догорал,
несносно воняя резиной, ее вездеход на воздушной подушке. В нем  красивыми
фиолетовыми искрами рассыпались кристаллы рации и  вычислительного  блока,
аппетитно шкворчала обивка кресел и  багровела,  наливаясь  жаром,  панель
управления.  На  коленях  Дианы  приятной  тяжестью  лежал  автоматический
карабин, на песке рядом с ней валялись две сумки  с  НЗ  и  небольшой,  но
очень тяжелый контейнер с твердой водой.
     Некоторое ощущение опасности все  же  было,  но  основное  настроение
приподнято колотило в виски:
     - Вот так-то. Теперь узнаете, кто  такая  Диана  и  как  с  ней  надо
обращаться. Теперь всех этих периферийных  Дон-Жуанов,  спрашивающих,  где
прекрасная леди позабыла веер и перчатки, можно будет отправлять в Кусачую
Пустыню - пусть поищут.
     В том, что она отсюда выберется,  Диана  не  сомневалась.  Пройти  до
любого края  пустыни  полторы  сотни  километров  не  труднее,  чем  сдать
экзамены в Планеторазведочный Институт, когда в приемной комиссии советуют
пойти в актрисы или манекенщицы, а  первый  же  экзаменатор  вместо  того,
чтобы  смотреть  на  решение  труднейшей  задачи  по   подпространственной
статистике, не может отвести взгляд  от  ножек  абитуриентки  и  задумчиво
выводит на графике затейливый локон.
     Собственная внешность доставляла Диане большие неприятности.  Зависть
подруг  и  назойливое  внимание  большинства  мужчин  еще  можно  было  бы
перенести, но противнее всего было то, что никто из-за этого  не  принимал
ее всерьез. Мысль о том, что у идеальной куколки могут быть какие-то  свои
желания, кроме потребности в постоянном любовании всех окружающих,  как-то
никому не приходила в голову. Впрочем, одному  человеку  пришла,  и  этого
человека Диана могла бы даже... Но он слишком был  занят  своими  мыслями,
своим странным и не  всегда  понятным  миром.  А  все  остальные  вызывали
примерно те же чувства, что и земной мелкий дождичек или здешняя  песчаная
поземка.
     Неистовое желание самоутвердиться  погнало  Диану  на  самый  трудный
факультет, наиболее несоответствующий ее виду. От  визуальных  разведчиков
требовалось  пройти  всю  планету,  обследовать  и  понять   ее   целиком,
попробовать на  зуб  все  пейзажи,  кажущиеся  столь  привлекательными  из
иллюминатора планетарного бота.
     Иных оценок, кроме отличных, Диана не получала, хотя занятия по курсу
художественного творчества она не переносила:  слишком  часто  ее  ставили
моделью  для  скульптур  и  картин.  Вопреки  ожиданиям,   тренировки   на
выживание, силовые и  пластические  упражнения  не  представляли  для  нее
особых трудностей, так как  совершенство  сложения  подразумевало  немалую
выносливость    и    силу.     Своих     сокурсников,     этих     будущих
суперменов-первопроходцев, Диана за год поставила на место, но все  равно,
и здесь, в институте, ей приходилось ходить  под  восхищенными  взглядами,
как древнему бомбардировщику под лучами  прожекторов.  Настоящим  кошмаром
для Дианы были конкурсы красоты, от которых  она  скрывалась,  как  могла,
убегая из дома или залезая на крышу института. Когда подругам удавалось ее
отловить и  представить  на  эти  конкурсы,  о  проигрыше  нечего  было  и
говорить. Поздравляющие конкурентки подходили  с  шипучими  улыбками,  как
стадо вежливо взбешенных гусынь, и найти среди них хоть  одну,  понимающую
ее невезучее счастье, было невозможно.
     На втором, предпоследнем, курсе Диана предприняла героическую попытку
растолстеть, коротко, некрасиво постриглась  и  стала  носить  лишь  самые
мешковатые, неудобные вещи. Результаты этой попытки были  плачевны:  стиль
"a-la Диана" захватил всех девиц института, и на  этом  фоне  не  вынесшая
такого издевательства над самой собой Диана засияла еще ярче.
     При   окончании   института    каждая    кафедра    прислала    своих
профессиональных  сердцеедов  с  одной  и  той   же   просьбой:   остаться
аспиранткой. Но то же  желание  доказать  всем,  что  кроме  внешности,  у
девушки может быть и индивидуальность, забросило  Диану  на  эту  планету,
значащуюся под номером 193 в двухсотенном списке новых планет.
     А теперь то же желание,  подогретое  восторгом  здешних  почитателей,
забросило ее в пустынную зону.  После  четырех  попыток  зачислить  ее  во
внутренний  штат   поближе   к   начальству,   Диана   с   непреклонностью
противотанковой надолбы добилась для себя работы в поле. Она нашла  четыре
новых квартала Руин и  выполнила  их  картографирование  и  художественную
съемку, описала формы электроопасных барханов Кусачей пустыни, с  десятком
КС построила новые складские помещения, и все равно, каждый встречный  при
виде нее впадал в глуповатое джентльменство, пытаясь  опекать  и  защищать
"хрупкую девушку" от инопланетных опасностей.
     Все это довело Диану до  того,  что  сегодня  утром  она  взяла  этот
треклятый вездеход, набила его видеоловушками и голографическими  камерами
и отправилась в Кусачую Пустыню добывать  снимки  чернопанцирного  варана.
Электрозащита ходовых систем видимо, барахлила, и с пятого  разряда  между
барханами двигатель взорвался. Затея  поймать  чернопанцирника  на  пленку
провалилась, но перспектива перейти пустыню в одиночку, чего еще никто  не
делал, возмещала все моральные потери.
     Ветер переменился, и теперь гарь и жирная копоть летели в ее сторону.
Диана не хотела прокоптиться, как окорок, и  волей-неволей  отправилась  в
путь.
     Размеренность шагов так  же  размеренно  возвращала  мысли  к  черным
варанам.  Эти  звери   водились   во   всех   климатических   поясах,   но
немногочисленные  Кусачие  местности  были  просто  набиты  ими.   Кусачие
местности - чаще всего пустыни - с  непонятным  накоплением  подпочвенного
электричества, почему-то  привлекали  этих  странных  и  красивых  зверей.
Некоторые связывали с панцирными варанами исчезновение тех,  кто  построил
Руины. Вараны проявляли немалые старания  подтвердить  эти  предположения,
стараясь подобраться поближе и к людям. Люди же  к  подобным  встречам  не
стремились, и пока все контакты сводились к дикому количеству сделанных  с
телеобъективом снимков. Огромное количество этих снимков объяснялось  тем,
что каждый старался украсить свою комнату изображением  зверя,  послать  с
планеты открытку с вараном на фоне неба. Со временем он стал бы, наверное,
таким же символом-гербом планеты 193, как кенгуру в Австралии  или  фанзай
на Дантаке. А пока было просто престижно  повесить  на  стену  изображение
чернопанцирного варана. Звери  действительно  этого  стоили.  Сложенные  с
изяществом кошки и  мощью  бронехода,  вараны  поражали  гармоничностью  и
красотой, напоминали застывшие  струи  темной  воды,  необычно  ограненные
опалы. Хотя ничего близкого к людям в них не было, но совершенство форм...
     Словно в ответ своим мыслям, Диана  увидела  вблизи,  всего  в  сотне
метров, здоровенного чернопанцирника. Она  пожалела,  что  видеоловушки  и
голографические камеры сгорели в вездеходе. С  такого  расстояния  варанов
еще никто не снимал, в  бинокль,  заметно  было  даже  удивленно-радостное
выражение на его морде. Может быть, это было  что-либо  другое,  но  Диана
воспринимала линии головы варана именно так. Еще с тем  же  сожалением  об
отсутствии видеоловушек она наблюдала, как черный зверь повернулся к ней и
трусцой  сбежал  с  вершины  бархана.  Теперь  выражение  его  морды  было
довольно-целеустремленное,  с  оттенком   предвкушения.   Диана   опустила
бинокль, потому что в  душе  у  нее,  где-то  под  ложечкой,  заворочалось
здоровое чувство страха. Она  неуверенно  сделала  шаг  в  сторону.  Варан
припустился плавной рысью.  Чувство  самосохранения  пересилило,  и  Диана
побежала. Теперь до зверя оставалось  шестьдесят  метров.  Диана  побежала
быстрее. Варан перешел на летящий галоп. Диана сбросила на  ходу  сумку  с
НЗ, оставив только воду, карабин и одноразовый энергоразрядник.
     Так продолжалось три километра. Серая пыль перекрасила пышные  волосы
Дианы в мышиный цвет, облепила цементной коркой влажную кожу,  после  двух
падений с бархана тонкий комбинезон превратился в  пыльный  драный  мешок.
Варан  стелился  по  земле  в  сорока  метрах  сзади,  сверкая   угольными
пластинами панциря. Начиналась песчаная поземка.
     Оставалось применить резервы организма. Диана впервые делала  это  не
на тренировках, но там учили переходить на высокий режим и так,  на  бегу.
Бег-полет  нес  ее  над  барханами,  варан  становился  черной  точкой  на
горизонте, и наконец скрылся  в  мутных  струях  песчаной  поземки.  Диана
остановилась. Теперь надо найти удобное место  и  переждать  реакцию.  Бег
взял все ее силы, и через двадцать минут она свалится, если  не  пересидит
спокойно это время.
     Над барханом в полукилометре от Дианы возник черный силуэт панцирного
варана. Зверь несся  гигантскими  прыжками,  и  Диана  поняла,  что  через
какие-то  десятки  секунд  он  будет  здесь.  Бежать  снова  было  нельзя.
Оставался один выход. Диана перекинула  карабин  со  спины.  Варан  был  в
трехстах метрах. Диана легла за гребень бархана, убрала волосы  с  лица  и
сдула пыль с прицела карабина.  Сухо  лязгнул  передергиваемый  затвор,  и
прорезь прицела с мушкой привычно расплылись под темным пятном  зверя.  До
последней секунды Диана надеялась, что выстрелы испугают  варана.  Очередь
разрывных пуль вспахала гребень бархана, но не успели песчаные  фонтанчики
попаданий осесть, как их втоптали в поземку угольные лапы чернопанцирника.
Диане ни за что не хотелось стать первой убийцей варана  на  планете.  Еще
две очереди. Варан в двух сотнях метров. Прицел переставлен.  Может  быть,
если стрелять по  лапам,  зверь  потом  залижет,  выживет?  Палец  потянул
спусковую скобу, и пыльные  пряди  закачались  над  прицелом,  сотрясаемым
отдачей. Фонтанчики заплясали между лапами зверя, послышался глухой стук и
визг отлетающих пуль.  Диана  сменила  магазин  и  решительно  приникла  к
прицелу.  В  поднимающейся  к  вершине  бархана  песчаной  поземке  тускло
замерцали вспышки выстрелов.  Струя  трассеров  унеслась  к  зверю,  глухо
застучала по черным плитам панциря и с яростным визгом веером  рассыпалась
по небу. Девяносто метров. Пули колотят в  довольно-индифферентную  морду,
лапы, корпус зверя, рассыпаясь по сторонам  бенгальским  огнем  трассеров.
Шестьдесят метров. Последний щелчок ударника. Бежать нельзя,  но  остается
только бежать. Варан перемахнул  через  брошенный  карабин  и  раскиданные
магазины. Невидимые в поземке гильзы звякнули под его лапами.
     Диана бежала то прямо, то петляя, но зверь, спрямляя углы,  несся  за
ней в сорока метрах. Заметив два электроопасных бархана, она обогнула их и
оглянулась. Чернопанцирник влетел между барханами. Гром взревел, барханы и
сама Диана отбросили угольно-черные тени. Между  барханами  плясали  жгуты
молний, подобные тем, что разнесли ее машину. Диана  бессильно  опустилась
на  песок.  Поземка  текла  на  уровне  ее  груди.   Переливчатое   сияние
электроразряда угасало, когда из него  выступила  черная  тень.  На  морде
варана было плотоядно-облизывающееся выражение.
     Оставался последний  способ.  Диана  вытянула  из  чехла  одноразовый
энергоразрядник и сорвала пломбу. Потом вытянула руку  в  сторону  варана,
накрепко закрыла глаза, и уткнувшись лицом в локоть, нажала  кнопку.  Рука
не почувствовала ничего, но казалось, что свет, возникший в  эту  секунду,
просвечивает насквозь кости рук, льется в  мозг  через  череп,  как  через
матовый абажур. Диана оглохла непонятно отчего,  отвела  руку  от  глаз  и
увидела между полуснесенными барханами вишневое пятно сплавившегося песка.
Поземка уходила над ним вертикально вверх, а в  центре  чернел  отточенный
силуэт панцирного варана.
     Диана встала, шатаясь, и пошла. Потом опять  упала.  Сидя,  подумала:
Реакция. Сейчас я свалюсь. Нырну в серые волны. Я маленькая серая рыбка, и
черный кот не поймает меня в серой речке. Диана медленно стала валиться на
спину, уже не замечая приближающуюся черную тень. Серые  волны  сомкнулись
над ней.
     Диана очнулась  от  того,  что  в  мозгу  у  нее  шумел  фон  нервных
импульсов, как при прямом подключении к другому мозгу. Сквозь веки багрово
светило солнце.  Диана  открыла  глаза.  Она  лежала  на  склоне  бархана,
раскинув руки и подогнув левую ногу. В пяти метрах  от  нее  стоял  черный
варан,  по  идеальным  граням  его  панциря  бежали  зеркальные  блики  от
закатного солнца, а  выражение  на  морде  было  блаженно-сосредоточенное.
Диана безразлично подумала: Если бы видеокамеру, это был бы  самый  лучший
снимок...
     Фон в мозгу Дианы не  стихал,  и  сквозь  него  пробивались  какие-то
мысли, которые, как она чувствовала, принадлежали варану.
     Варан чуть отошел и сощурился. Фон смолк. Потом  опять  подошел.  Фон
усилился, и опять появились  обрывки  мыслей.  Варан  снова  прищурился  и
подошел поближе. Его мысли в голове Дианы стали вполне различимы,  и  она,
все еще не придя в себя окончательно, слушала:
     Так... А теперь под другим ракурсом... Бедная девочка... я ее не могу
услышать, да и она меня, наверно, тоже, иначе чего же было так бегать.  Не
мог принять ни единой четкой мысли, только страх и некоторое уважение  или
жалость ко мне...
     Диана покраснела от стыда под коркой пыли. Разумное существо с  таким
мощным парапсихологическим аппаратом, а она его... Но тут "варан"  подошел
еще ближе, и его мысли зазвучали громче:
     Иначе чем объяснить такую заботливость...  Все  время  пыталась  меня
подкормить - сначала в обычной столовой между барханами, а потом чистейшей
энергией, высшей пробы... Принимала меня за зверя, хищника, и почему-то не
хотела меня убивать, хотя при ней был страшнейший яд  -  вода...  Это  при
таком страхе и  полном  непонимании...  Придется  выдумывать  для  общения
какой-нибудь язык - звуковой или оптический... Ответный  фейерверк,  вроде
того, с которого она начала, применять не стоит - прочность ее тканей  для
этого недостаточна - не та основа, ничего близкого к нам...
     Диана, кажется, начала понимать смысл происходящего. Это был контакт,
а контакты случаются не каждый день.  И  для  них  нужно  быть  не  только
красивой   куколкой.   Конечно,   нехорошо    предаваться    эгоистическим
настроениям, но контакт с "варанами" - это не снимки. И  даже  не  переход
через пустыню. Теперь она докажет всем.
     Но тут мысли перешедшего на другую  сторону  и  снова  прищурившегося
"варана" опять прервали ее:
     Так... Теперь отсюда... Первому подойти к этим существам так близко -
колоссальная  удача!...   Ее  мнемоснимки  перезапишут  у  меня  вместе  с
мозгами... Еще надо бы запомнить ее вон с той  точки...  Да...  Совершенно
другая основа, но красота и гармоничность... Ничего  близкого  к  нам,  но
совершенство форм...
     Диана застонала, и перед тем, как потерять  сознание,  успела  только
подумать: "Все вы одинаковы!!!"



                   ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ ОБОРОТНЯ. ГОД 2122, ЗЕМЛЯ

     Судьба не всегда приходит пешком. Иногда она приезжает на велосипеде.
Так пришла она к Валерию  Пильхонену  четыре  дня  назад.  С  виду  судьба
напоминала обычного школьного психолога, заехавшего  на  чай  к  родителям
ученика,  подложившего  под   прозрачное   покрытие   учительского   стола
голограмму гремучей змеи. Именно это сделал сегодня  Валера  Пильхонен  на
уроке истории административно-тоталитарных обществ. Эффект был потрясающий
- шутка, поясняющая отношение большей части учеников к предмету,  была  не
понята, и можно было ожидать последствий,  еще  более  худших,  чем  визит
психолога.
     Но неожиданный гость не  был  классным  психологом.  Он  представился
служащим девятого отдела ПН (Переписи Населения),  с  удовольствием  выпил
предложенную чашку чая с домашним печеньем, шутливо  поговорил  с  младшей
сестренкой Валеры, четырехлетней Сашенькой и вполне мирно отнесся к самому
Валере.
     Тем не менее,  когда  чай  был  выпит  и  Сашенька  убежала  смотреть
шестнадцатую серию приключений бельчонка Мики, стало ясно,  что  предстоит
серьезный разговор, возможно, заполнящий весь вечер.
     Валера, его родители и их гость сидели за столом. Было  тихо,  только
через  приоткрытое  окно  доносился  шелест  листьев,  да  радостный  писк
бельчонка Мики и смех  Сашеньки  прорывались  из  соседней  комнаты  через
неплотно прикрытую дверь.
     Гость начал с вопроса, возбудившего в Валере самые худшие подозрения.
     - Я думаю, лучше всего начать с того, что произошло сегодня с  тобой,
Валерий. Перечисли события этого дня - на нужном я тебя остановлю.
     Валере показалось, что образ  проклятой  кобры  встал  над  обеденным
столом. Медленно, с выражением абсолютно невинной жертвы он протянул:
     - Ну что... Уроки, бассейн, летные тренировки...
     - Подожди, ты что-то пропустил.
     - А что такого-то...
     - Ничего. Медосмотр. Он не показался тебе слишком длинным?
     - Вообще-то да...
     Сегодня, когда Валера вставил в окно медкабины свою пластиковую карту
с вплавленным в нее кристаллом генетического кода и биологических  данных,
и встал на "пятачок" сканер-диагноста, медицинские  машины  действительно,
не отпускали его минут пять, вместо положенных двух.
     Валера перевел дух, хотя успокаиваться  было  рано.  Грозный  призрак
подброшенной голографической кобры развеялся, но кажется, впереди  маячила
не менее противная перспектива лечения от какой-нибудь болезни, выисканной
в нем сегодня дотошной врачебной техникой.
     - Сегодня, на медосмотре, у вашего сына  были  выявлен  дельта-фактор
очень высокого разряда. При повторном обследовании  это  подтвердились,  и
сведения о нем поступили к нам, в девятый отдел службы ПН.  Я  думаю,  вам
это ничего не говорит?
     Теперь странный  гость  обращался  к  родителям  Валеры,  то  и  дело
поглядывая на него самого:
     - Не беспокойтесь, это не приносит никакого вреда здоровью и психике,
никак не отражается на положении человека в обществе. Но все же интересует
нас, службу ПН, и в конце  концов  затрагивает  интересы  Земли  и  планет
Реального Гуманизма.
     Такого поворота никто не ожидал. Мама  придвинулась  ближе  к  столу,
папа, напротив,  откинулся  на  спинку  кресла,  упершись  руками  в  край
столешницы, а сам Валера остался сидеть, как сидел, только рот открыл, как
маленький. Все это напоминало завязку старинного фантастического фильма. В
соседней комнате смеялась Сашенька, и это в сочетании с тишиной,  забившей
столовую, звучало несколько странно.
     Видимо, их гость был все-таки и психологом. Правда, не школьным.  Дав
сказанному отпечататься в сознании всех троих, он прервал паузу  именно  в
тот момент, когда напряжение достигло предела:
     - Я повторяю, ничего опасного в этом нет. Для вас  непривычно  звучат
эти термины, и в частности, "дельта-фактор". Сейчас я все это объясню.
     Скорее всего,  никто  из  вас  ничего  не  слышал  о  формчейнджерах,
инверс-разведчиках или оборотнях? Все это одно и то  же,  разные  названия
одного   явления.   Существуют   люди,   которые    в    силу    природной
предрасположенности и специальных тренировок могут полностью изменять свою
внешность, пол, расовые признаки, управлять  очень  многими  возможностями
своего тела.
     Наш мир... несовершенен - и это еще  самое  мягкое  его  определение.
Поэтому такие люди вносят свой вклад в дело общества  не  как  актеры  или
исследователи, а как разведчики, наблюдатели на враждебных планетах.  Если
быть более  точным,  они  могут  быть  только  разведчиками  -  постоянное
изменение своего организма расшатывает генетические основы, к  шестидесяти
- шестидесяти пяти годам генетика идет в разнос, и человек умирает.  Я  не
думаю,  чтобы  такой  срок  жизни  может  быть  оправдан  чем-либо,  кроме
безопасности  миллиардов  людей.  По  сути  дела,  у  оборотня  отбирается
половина жизни, а взамен... Взамен дается сорок жизней  на  ста  планетах.
"Сорок жизней на ста  планетах"  -  это  наш  девиз.  Он  больше  подходит
какому-нибудь  туристическому  агентству,  но  тем  не  менее,  это  девиз
девятого отдела службы Переписи Населения.
     Зачем я вам все это говорю, вы уже догадываетесь. Дельта-фактор - это
показатель предрасположенности к формчейнджу.  А  мы,  девятый  отдел  ПН,
занимаемся подготовкой и использованием инверс-развечиков.



                                 НОЧЬ ПЕРВАЯ

     Это  была  совершенно  сумасшедшая   ночь,   наступившая   вслед   за
сумасшедшим  вечером.  Валера  уезжал  на  два  дня,  узнавать  все,   что
необходимо для того, чтобы сделать свой выбор, который определит  всю  его
дальнейшую жизнь. Родители проявили себя совершенно в духе прошлых  веков.
Мама все время пыталась собрать Валере какие-то чемоданы,  какие-то  вещи,
хотя он уезжал  всего  на  сорок  восемь  часов,  папа  почему-то  выразил
сомнение в необходимости  разглашения  тех  данных  о  инверс-разведчиках,
которые они узнали сегодня, Сашенька не хотела ложиться спать и  постоянно
выскакивала в освещенные комнаты из своей  детской,  куда  ее  загоняли  с
диким ревом и плачем, а сам Валера бродил из комнаты  в  комнату  с  видом
капитана  Лонга,  прощающегося  с  родной  планетой   в   фильме   "Пройти
Вселенную".
     Единственным человеком, который не мешал другим, не  создавал  суеты,
не ронял теплые свитера со шкафа, не мял в руках забытую  чайную  ложечку,
не попадался под ноги и не изображал из себя героя дня, был "психолог".
     Он терпеливо объяснял папе, что времена, когда  обществу  приходилось
скрывать что-либо от  своих  членов,  ушли  в  прошлое  -  во-первых,  это
порождает закрытость и  возможность  неправильного  развития  общества,  а
во-вторых,  скрыть  что-то  было  почти  невозможно  уже  в   позапрошлом,
двадцатом веке. Восьмой отдел ПН постоянно вылавливает разведавтоматы даже
в окрестностях Земли. Тем более, атмосфера "охоты на ведьм" существует  на
наблюдаемых  планетах  и  без  того,  и  не  все  ли  равно,  кого  ловить
контрразведкам - "предателей нации", "врагов свободы",  каких-либо  других
неблагонадежных или "шпионов -  оборотней".  Так  или  иначе,  в  подобных
обществах всегда существовала потребность в истреблении  инакомыслящих,  а
заодно, в целях профилактики, и не виновных ни в  чем  людей.  Вероятность
раскрытия для инверс-разведчиков знание об их существовании не повышает.
     Потом "психолог" уговаривал маму  не  подбирать  комплект  одежды  на
любое время года и не пытаться всунуть в чемодан автоматическую аптечку  с
ультрамассажером - во-первых, любой человек может получить  любую  вещь  в
пределах разумных требований где угодно,  а  во-вторых,  там,  куда  он  с
Валерой отправится, сейчас лето, и  в  окрестностях  нет  диких  микробов,
сквозняков и зверей.
     Сашеньке он рассказал по секрету, что свет во всех комнатах не гасят,
чтобы отпугнуть маленького злого тролля, который хочет ночью баловаться  и
безобразничать, и что ее, Сашенькина задача  -  идти  в  свою  комнату,  и
тихо-тихо, как мышка, подстерегать тролля, когда его выгонят из освещенных
комнат, заметить, в какой норке он спрятался, и утром показать это место.
     Самого Валеру  "психолог"  поддразнивал,  то  зачитывая  вслух  куски
монологов капитана  Лонга  из  фильма  "Пройти  Вселенную",  то  изображая
старого подшкипера Бенгта Ворчуна из того же фильма. Валера хихикал  и  на
время  терял  выражение  мужественной  серьезности,  с   которым   он   не
расставался, "прощаясь с родными стенами".
     Наконец, суета окончилась  так  же  внезапно,  как  и  началась.  Все
почему-то оказались на поляне за домом, перечеркнутой  полосами  света  из
окон и приоткрытой двери. Тут  же  стоял  и  "психолог"  с  велосипедом  и
смотрел в звездное небо. Звезды заслонила небольшая тень, спустившаяся  на
поляну и оказавшаяся универсальным  катером  "Пингвин-7012".  Валера  даже
присвистнул:   "Пингвины",   служившие    иногда    как    штурмовики    и
бронетранспортеры, он видел до этого только на экране.
     После полета на "Пигнвине" к Московскому порту,  Валера  ожидал,  что
для дальнейшего путешествия ему подадут уж если не крейсер-астероид, то уж
по крайней мере  межзвездную  лучевую  канонерку.  Но  его  ждало  сильное
разочарование: после получасового ожидания "психолога" в общем  зале,  где
Валера с любопытством рассматривал двоих северодантакцев, пивших  кофе  из
маленьких чашечек, сидя на подоконнике, недолгая прогулка  по  мокрому  от
ночной  росы  полю  закончилась  у   обычного   КРТ   -   короткорейсового
транспортника.
     Водитель, сердитый из-за очередного полета  без  сменщика,  подобрел,
увидев Валеру, и усадил его в левое кресло в рубке. Валера недолго пытался
изображать полноправного члена экипажа - земная ночь незаметно  перешла  в
вечную, космическую, и убаюканный ровным светом звезд, он заснул.
     Утро этой ночи было утром над облаками  другой  планеты.  Из  облаков
восходило солнце,  небо  цвета  морской  волны  еще  не  было  по-дневному
блеклым. Водитель уютно посапывал в правом кресле, а в центре, между ним и
Валерой, сидел "психолог". Он вел корабль над холмистой облачной равниной.


                                НОЧЬ ВТОРАЯ

                             [ Не закончено ]



                      СКОРЛУПА. ГОД 2181, 134 АЛАТЫРЬ

     Вокруг  этой  планеты  не  было  ни   одного   оборонного   спутника.
"Суперразряд" Сергея Мариано  прошел  сквозь  атмосферу,  не  встретив  ни
энергобарража, ни эха хронорадаров. Космодрома  тоже  не  было,  и  Сергей
посадил свою дребезжащую, но грозную машину прямо в городском саду,  рядом
с весьма легкомысленным павильоном, изображавшим средневековую харчевню.
     Сергей с удовольствием содрал с лица защитно-дыхательную маску,  снял
шлем и открыл фонарь кабины. Ласковый  ветерок  донес  до  него  голоса  и
музыку из таверны, ноздрей коснулись весьма аппетитные запахи. Он довольно
легко для своих ста пяти килограммов выпрыгнул из кабины и встал рядом  со
своим "Суперразрядом" - грозный монумент, олицетворение силы  космоса.  На
пилотке штабс-капитана Мариано сияло три  звезды  "звездного  воина",  его
комбинезон   перетягивали   многочисленные   ремни,   поверх   бронежилета
топорщились плоские энергоблоки для лучемета, а сам  лучемет,  гигантский,
дюймовый, с откидным прикладом, оттягивал пояс вместе с  десятком  гранат.
Слева, на груди, над трехрядной планкой наградных  колодок,  по  лазурному
фону чернели грозные буквы "FF" - "frontir fighter" - пограничный боец. Те
же буквы украшали борта "Суперразряда" - аббревиатура организации,  второй
по могуществу после службы Переписи Населения. Уже тридцать с  лишним  лет
была потеряна связь периферии с центром,  и  вот,  впервые  за  эти  годы,
Сергей Мариано достиг планет своего детства и юности.
     Немного снисходительным был  его  взгляд,  скользящий  по  аккуратным
кронам деревьев и трактирной вывеске "У Бородатого  Поросенка".  Не  таким
представлял себе Сергей то, что защищал столько лет от банд  националистов
и грабителей, шаек негодяев всех рас и мастей. Последний десяток  лет  был
относительно безмятежным, и он получил возможность побывать здесь,  в  том
мире, спокойствие которого обеспечивала его служба.
     Спокойствие это было каким-то излишним. Даже не спокойствие, а  лень,
разморенность чувствовалась в гибких и нежных статуях, утопающих в зелени,
в журчащей воде, в  ветерке.  Ленивой  была  мелодия,  доносившаяся  из-за
бамбуковой занавеси трактира.
     Сергей раздвинул сухо  шелестящий  бамбук.  В  полутьме,  пронизанной
узкими лучами солнечного света, тускло  поблескивал  комичный  КС  в  виде
старинного робота, взбалтывающий за стойкой какой-о напиток. На  площадке,
освещенной рассеянным многоцветным светом, танцевали медленный  танец  две
или три пары под какую-то странно  знакомую  мелодию,  которую  размеренно
выводили два голоса, переплетенные с ленивым перезвоном струн гитары.  Еще
несколько призрачных  теней  в  предельно  расслабленных  позах  сидели  в
креслах и на  подоконнике  затянутого  жалюзи  окна.  Когда  глаза  Сергея
привыкли к полутьме, он понял, что это были юноши и  девушки,  великолепно
сложенные и обремененные минимумом одежды. Тут же он вспомнил, откуда  ему
знакома медленная мелодия - еще в детстве он переписал ее  на  кристалл  с
дедовского компакт-диска вместе с песнями десантников того времени.  Слова
тогда, кажется, были другими, но припев тот же: "Танцуем на самом краю,  и
ночь все темней, и метель не унять... Ты веришь, что музыка будет звучать?
Прощай... А все таки жаль..."
     Странно,  но  никто  не  обратил  внимания  на  Пограничного   Бойца,
штабс-капитана FF, кавалера "Стального  Астероида"  трех  степеней  Сергея
Мариано. Он привык к вниманию там, у  себя  на  периферии,  и  поэтому  не
заметил мелькнувшей  в  глазах  этих  юнцов  иронично-жалостливой  улыбки.
Широким шагом он прошел к стойке,  и  уставившись  в  поросячьи  стекляшки
робота, спросил:
     - Не ты ли будешь Бородатый Поросенок?
     Робот потешно закивал головой. Над  ухом  Сергея  тихо  и  язвительно
засмеялась одна из девушек. Он  повернулся  и  вперил  в  нее  взгляд,  от
которого контрабандисты  на  досматриваемых  кораблях  серели  и  начинали
заикаться. Невысокая точеная брюнетка с короткой пышной  гривой  выдержала
взгляд с той же странной улыбкой, которая исчезала с лиц остальных,  когда
Сергей смотрел на них. Он через силу улыбнулся и сказал:
     -  Мой  вопрос  достаточно  закономерен  -  его  подсказало  название
таверны. Разрешите представиться - Мариано, Сергей Николаевич. А как зовут
вас?
     - Лолита-Ящерица. Извините за смех - странно видеть такого серьезного
человека в таком маскарадном костюме. Вы похожи на мальчишку, играющего  в
космического воина середины века.
     Сергей  с  трудом  проглотил  эту  пилюлю,  сумев  выдавить  из  себя
повторную улыбку:
     - Это у вас, я смотрю, сплошные игры.  Плаваете  здесь,  как  золотые
рыбки в аквариуме.
     Про себя он употребил более сильное сравнение на  тему  плавания,  но
вслух сказал только:
     - Точнее,  в  тинистом  пруду.  Ей-ей,  так  и  кажется,  что  сейчас
коснешься водорослей или ряски. Я  привык  к  другому  -  жить  на  полном
накале. Конечно, тридцать лет я здесь не был, но такого болота не  ожидал.
Все у вас здесь какое-то  нереальное,  бесцельно-ленивое.  Вы  никогда  не
думали, что ваше  спокойствие  бережет  кто-то  там,  далеко,  на  границе
освоенного мира? Вот так-то, а вы - маскарад...
     Теперь смешки послышались со всех  сторон.  Сергей  развернулся  всей
громадой своих мускулов, но встретил лишь те же равнодушные маски. За  его
спиной послышался укоризненный голос Лолиты:
     - Ну что же вы, ребята? Ведь он действительно из "фронтир файтерз". Я
слышала о такой старой организации, но не представляла, что они уцелели до
сих пор. Извините, Сергей Николаевич, вас просто не принимали всерьез.
     Но рассерженного Сергея всегда было трудно  остановить.  Как,  он,  в
расцвете сил, -  семьдесят  три  года,  начало  зрелости  человека  Земли,
вынужден терпеть снисходительность от людей, всего на сорок-пятьдесят  лет
моложе его,  как  древний  старик,  несущий  благоглупости  о  днях  своей
молодости. Сергей взорвался:
     - Всерьез? Так значит, вы меня здесь не принимаете всерьез? А кого вы
примете всерьез? Может быть, боевиков Святой Лиги с их привычкой  отрезать
все  выступающие  части  тела  у  таких,  как  вы?  Или  контрабандиста  и
работорговца Сладкоежку Джима? Лично вы, Лолита, пошли бы у  него  за  две
сотни старьюнитов, а продал бы он вас еще подороже  -  после  специального
обучения - скажем, в гарем Али Джафара Насрулло  ибн  Хакима.  Все  вы  не
сознаете одного - что  вы  ядрышко,  сладкое  ядрышко  ореха,  защищенного
прочной скорлупой. А скорлупа  -  это  мы,  "фронтир  файтерз",  ополченцы
планет, служба ПН, наконец!
     Пока Сергей говорил все это, Лолита и еще двое из  танцующих  куда-то
исчезли, а к нему подсел парень, попытавшийся отвлечь его вопросом:
     - Простите, а в каком секторе вы воевали?
     Сергей, несколько опомнившись, повернул голову  к  нему,  и  все  еще
раздраженно ответил:
     - В 798/35, если вам это что-нибудь говорит.
     - Почему же не говорит? В единых координатах конвенции 2126 года?
     - Да... А с кем имею честь?
     - Вася, Васек-Конек.
     Шутливое  прозвище  опять  рассердило  Сергея,  и  он  только  теперь
заметил, что танцующие пары  продолжали  кружится  под  томную  мелодию  -
правда, теперь она была другой,  незнакомой.  Никто  не  повернул  к  нему
головы,  кроме  приветливо-снисходительного  Васька-Конька.  Внезапно   из
двери, в которую вышли Лолита и еще двое, выглянула девушка  с  громоздким
шлемом в руках. Ее тело поблескивало, натертое каким-то  жиром  до  самого
подбородка, из одежды на ней была только  необычная  набедренная  повязка,
усаженная плоскими коробочками и круглыми патрончиками, а  светлые  волосы
спутались и слиплись от пота. Она сказала:
     - Ольга-Лезвие  и  Стонер-Колокольня.  И  еще  Лолита-Ящерица.  Ольга
насовсем, а Джей и Лолита дня на два.
     Так же внезапно она исчезла, а гитарист и его подруга снова  затянули
знакомое: "Танцуем на  самом  ветру,  и  ночь  все  темней,  и  метель  не
унять...". Васек-конек поднялся со своего места и вышел  в  ту  же  дверь.
Одна из девушек, танцующих на пятачке под  цветными  стеклами,  поцеловала
своего партнера и тоже вышла. Она прошла мимо  Сергея,  и  тот  поймал  ее
взгляд. В нем неожиданно были и боль, и слезы, и ненависть,  и  презрение.
Мелодия опять сменилась.
     Сергей тупо сидел около  стойки  еще  полминуты.  Затем  поднялся,  с
трудом распрямив свое  гигантское  тело.  Он  хотел  что-то  сказать  этим
молокососам, но понял бессмысленность этого и  мысленно  проклял  их.  Всю
жизнь сражаясь, он на поверку защищал этих мокриц? Ну ничего,  покончив  с
врагами на периферии, он возьмется за искоренение больного духа в  центре.
Он сделает их достойными своих защитников.
     С этими мыслями он вышел из зальчика. Многолетняя привычка  выполнять
команду "делай, как я" заставила Сергея выйти через ту  же  дверь,  что  и
остальные. За дверью оказался коридор с открытыми душевыми. В одной из них
плескалась девушка, а Васек-Конек, уже  в  набедренной  повязке  и  шлеме,
натирался жирной мазью. Сергей невольно залюбовался ими: отлично  развитые
мускулы и сухожилия  перекатывались  под  поблескивающей  кожей,  сложение
обоих наводило на мысль о потрясающей гибкости и немалой  силе.  Сергей  с
трудом оторвал взгляд от линий обнаженного тела  девушки  и  прошел  через
вторую дверь в конце коридора.
     Там он увидел то, что  заставило  его  привалиться  спиной  к  стене,
глотая воздух открытым ртом. Сергей, бывалый человек, первым  ворвался  на
навигационную палубу боевого астероида "Сверхновая мести", видел на  своем
веку мертвецов всех пяти известных ему рас Вселенной, но такое...
     От тех двоих, что ушли вместе с Лолитой, осталось совсем немного - от
девушки раздавленный и обугленный шлем, от  юноши  -  голова  в  таком  же
шлеме, соединенном с шейными  сосудами  пульсирующими  трубочками.  Голова
жила, но но была без сознания. Самой Лолите повезло больше - у нее не было
правой руки от плеча, весь правый бок до колена  был  обжарен  и  осыпался
кровавым углем. Она была в сознании, и по-видимому, не  чувствовала  боли.
Увидев Сергея, Лолита улыбнулась и что-то сказала. Мимо  него  прошли  те,
двое из душевой, оба уже натертые жиром и в шлемах. Они выслушали какое-то
объявление, и опустив забрала шлемов, исчезли с легким хлопком.
     Сергей выбрался через какую-то  еще  дверь  наружу  и  только  теперь
понял, что говорили тем  двоим:  "Задание  -  планета  560  Анкас,  сектор
969/14, поддержка обороны поселка Синего Короеда,  особое  внимание  -  на
флокраннеров".
     И еще, запекшиеся губы Лолиты-Ящерицы:
     - А, бравый капитан... Вы никогда не слыхали  об  орехах,  у  которых
скорлупа была внутри?
     Сергей брел к своему "Суперразряду", внезапно  ставшему  жалким.  Под
его ногами хрустело что-то. Ему казалось, что это скорлупа орехов, пустая,
прогнившая скорлупа.



                    ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ВЕКА. ГОД 2200, ЗЕМЛЯ

     Гранаты за два с половиной  века  изменились  мало.  Осталось  то  же
предназначение, и как ни странно,  осталось  кольцо.  Кольцо,  продетое  в
чеку,  расконтрившую  широкую  красную  кнопку,  выступающую  из   черного
матового корпуса размером с куриное яйцо. А  то,  что  внутри  корпуса  не
пироксилин или тринитротолуол, а  небольшая  ловушка,  удерживающая  набор
мономолекулярных пленок антивещества - это неважно.
     Черное яйцо взяла  жилистая  женская  рука  с  еще  гладкой,  но  уже
стареющей кожей, и граната перекочевала в карман старого кожаного плаща.
     Здесь,  на  планете  483Колонна,  на  владелицу  плаща   смотрели   с
удивлением - в декабрьскую жару  пожилая  женщина  замотала  шею  пушистым
шарфом, сам плащ был застегнут на все  пуговицы,  на  ногах  были  высокие
сапоги.
     Но  там,  где  она  вышла  из  своего  катера,  падал  мокрый   снег,
облепляющий  фонарные  столбы  со  старинными   фонарями,   предпразднично
сияющими в старом польском городке. Был последний день года, то время дня,
когда  праздник  еще  выплеснулся  на  улицы,  внезапно  опустевшие  после
предпраздничной суеты.
     А впрочем, была ли суета? Женщина не  возвращалась  сюда...  Сколько?
Сто двенадцать лет? Празднуют ли еще здесь Новый Год?
     Наверное, все-таки праздновали. Как торопливые  мыши  или  дантакские
амбарные игуаны, пробегали последние пешеходы.
     Женщину обогнали две весело щебетавшие старушки. Одна напевала на ухо
другой:
     - Вандочка, милая, ну нельзя же так, все-таки  еще  два  года,  и  на
четырнадцатый десяток лет перевалишь, а туда же - лыжи, прогулки. Пора и о
себе подумать...
     Женщина словно налетела на невидимую стену  и  долго  смотрела  вслед
удаляющейся парочке.  Ей,  координатору  службы  ПН,  экс-штурману-стрелку
канонерки "Орка", было на три года больше, чем  злосчастной  Вандочке,  но
никто не смог бы назвать ее старухой. Кожаный плащ обрисовывал  подтянутую
фигуру, высокие сапоги обтягивали еще привлекательные ноги,  по  поднятому
воротнику рассыпались густые волосы, в которых равномерно были  перемешаны
темно-рыжие и седые пряди, кожа лица была гладкой, словно ее  отполировали
лучи всех звезд, что повидала она за свою стотридцатилетнюю жизнь. Правда,
сейчас в  прическе  преобладал  белый  цвет  -  огромные  снежинки,  легко
соскальзывающие с плаща, все больше залепляли ее.
     Похоже, она знала эту  Вандочку.  Они  познакомились  в  школе,  куда
съехались дети со всего побережья - целых сорок шесть человек. Тогда  она,
маленькая Злата, жила в этом городе с папой Зигмундом и мамой Дженни одна,
и столько детей сразу были  для  нее  серьезным  испытанием.  Но  стройная
девочка с густой рыжей гривой стиснула зубы и приняла  все,  как  должное,
затвердив на всю жизнь - что бы не случилось, не теряйся. Стиснула зубы  и
пошла вперед. Как часто ей приходилось делать это потом.
     А эта Вандочка была порядочной плаксой... Все время попадала впросак,
и чуть что - в слезы. А теперь не хочет отдавать себя старости,  шушуканью
дряхлых подружек, подкармливанию голубей... Молодец, в ее возрасте.  В  ее
возрасте?
     Злата сдвинулась с места и пошла быстрее, чем раньше. Ее мысли уже не
покидали этого города. Она вспоминала, как бродила по пустынным  улицам  -
одна на весь город, одна из  восьмисот  миллионов  населения  Земли  после
Великого  Драпа.  Папа  побаивался  за  отчаянную   дочку,   лазающую   по
заброшенным домам и садам, мама бранила ее за принесенные  в  дом  вещи  -
"Нельзя брать чужое". Злата не понимала, что значит "чужое". Принадлежащее
другим людям? Каким? Кроме них с мамой и папой, в городе никого  не  было.
Только  в  одиннадцать  лет,  совершенно  случайно,  в  результате   почти
сказочной  истории,  она  узнала,  что  ее  домашняя,  привычная  мама   -
знаменитая межзвездная пиратка Дженни-Комета,  чье  имя  гремело  по  всей
галактике  добрый  десяток  лет  подряд.  Бедная  мама  вполне  оправданно
опасалась,  что  наследственность  взыграет  в  дочке.   И   ее   опасения
подтвердились. Имя дочери  разнеслось  по  Вселенной  так  же,  как  и  ее
собственное. Злата Каневски прославилась еще как штурман-стрелок "Орки", а
все последующие ее шаги лишь приблизили превращение в живой памятник.
     Памятник... Сейчас Злата шла именно к  памятнику,  который,  как  она
слышала, нынешние жители городка поставили великой пиратке,  сто  тридцать
пять лет назад случайно нашедшей солнечную систему и  навсегда  оставшейся
здесь. Мама прожила недолго - шестьдесят лет не срок для человека, и Злата
никогда не возвращалась к ней - мама сама, как снег на голову, сваливалась
на планету, ставшую временным пристанищем непоседливой дочке.
     Вот и памятник. Злата остановилась перед установленной  на  невысоком
пьедестале статуей. Дженни-Комета была здесь такой, какой впервые  увидела
планету  своих  родителей.  Дочь  стала  старше  старше  матери  вдвое,  а
изображенная  здесь  задорная  девчонка  в  залатанной   кожаной   куртке,
мини-юбке, ажурных чулках, разорванных на коленках  и  драных  пластиковых
кедах, была моложе Златы раз в шесть. Такой была Санзи, Александра, в 2132
году на 120Саванне. Санзи могла бы быть ее дочкой.  Но  у  Златы  не  было
детей, хотя ее детьми могли бы считаться десятки тысяч людей,  от  которых
отвела смерть межзвездная лучевая канонерка  "Орка",  которых  защищала  и
спасала служба ПН.
     Снег почти перестал, и казалось, что дерзкая  бронзовая  девчонка  на
постаменте назло снегу и холоду засунула  руки  в  карманы  своей  куртки.
Тусклый свет едва озарял две  фигуры,  стоящие  напротив  друг  друга  под
падающими снежинками.
     Два памятника. Злата уже лет пятьдесят была живым символом.  Один  из
молодых журналистов, с явными поэтическими наклонностями, как-то  написал,
что смерть - не старуха с косой в  руках,  безносый  скелет,  а  немолодая
рыжеволосая женщина в боевом скафандре с лучевым карабином  Рагозина.  Это
удачное сравнение стоило Злате еще одной седой пряди  надо  лбом,  и  было
первым из толчков, приведших ее сюда.
     Злата не жалела, что у нее не было детей. Значительно труднее было бы
вынести разрыв с другим, новым миром, если бы представителями  этого  мира
являлись родные ей люди. А новый  мир  разрывал  все  связи  решительно  и
неотвратимо.  Он  не  отталкивал  координатора  службы  ПН,  ставшую   его
неотъемлемой частью, но Злата чувствовала, что она становится частью этого
мира, отдельной от него, вещью в себе
     Она еще могла бы принять превращение в старуху физически, дряхлость и
бессилие, как у Вандочки и ее  ветхой  подружки.  В  конце  концов,  через
очередной десяток лет это неминуемо, хотя ей до боли не  хочется  лишаться
наслаждения жить в полную силу, не задумываясь о том, как это отразится на
здоровье.
     Но ей не давала покоя мысль, что вся эта жизнь в полную силу, все сто
двенадцать лет боев, хитрых шахматных ходов,  напряженного  противостояния
на чашах весов, стрелка которых  при  любых  колебаниях  смахивала  тысячи
человеческих жизней, не имела смысла.
     Девятнадцатилетняя  Злата,  рванувшаяся  в  космос   с   непреклонным
стремлением  сделать  его  мирным  и  счастливым,  не  представляла,   что
семидесятивосьмилетняя  Злата  отправит  двух  мальчишек  -  изобретателей
страшного оружия убирать то, что осталось от врагов, испытавших это оружие
на себе, что стотридцатилетняя Злата придет сюда, в город своего  детства,
сжимая в кармане черное яйцо нуль-гранаты.
     Она вынула гранату из  кармана  кожаного  плаща  и  подкинула  ее  на
ладони. Встряхнула головой, убирая с глаз тяжелую челку. С челки сорвались
пышные хлопья снега, облепившего  Злату  за  то  время,  пока  она  стояла
неподвижно.
     От  девятнадцатилетней  Златы  ее  отделял  целый  век.  Век  и   еще
двенадцать лет. И за этот век ничего не изменилось во Вселенной.  Все  так
же  смерть  оставалась  смертью,  враг  -  врагом,  и  только  сама  Злата
изменилась неузнаваемо.
     Стотридцатилетняя Злата видела, что служба ПН  -  Переписи  Населения
уже давно стала самодостаточной, и весь  остальной  мир  живет  помимо  их
усилий,  что  враг  не  исчезает,  а  самосовершенствуется  благодаря   их
совершенству, что все это замкнулось в бессмысленный круг.  Она  понимала,
что это не конец, что люди все так же живут, любят, растят детей, а значит
- мир продолжается. Но она выпала из этого  мира  и  не  видела  смысла  в
дальнейшем барахтанье. Она не  хотела  быть  старухой  физически,  но  еще
больше  боялась  настигавшей   ее   духовной   старости,   бессмысленности
доживания. Она сейчас завидовала матери, ушедшей из этого  мира  внезапно,
на бегу, не дожившей до такого.
     Злата выдернула кольцо и нажала алую кнопку. Теперь у нее было четыре
секунды. Она положила сверкающее колечко на угол постамента  и  отошла  на
полдюжины шагов, в последний раз оглядывая небо, заснеженные крыши, фонари
и сугробы.
     Яркая  вспышка  озарила  бронзовую  фигурку  Дженни-кометы.  В   этом
отсвете,  казалось,  ее  улыбка  превратилась  из  дерзкой   в   грустную.
Послышался легкий хлопок устремившегося  в  пятиметровый  кратер  воздуха.
Потом еще один. И еще. Вспышки постоянно меняли выражение  лица  бронзовой
Дженни, и казалось, что она то плачет, то  смеется,  то  грустит.  В  небе
переливался новогодний фейерверк, отмечающий конец последнего дня века.



                      ЛЫЖНЯ С ЗАКАТА НА ВОСХОД. ГОД 2201

     Снежную равнину пересекали  следы  зверей,  с  трех  сторон  горизонт
ощетинился зубцами туманно синего леса, а  с  четвертой  стороны  садилось
солнце цвета топленого молока с кровью.
     Морозный воздух  тоненько  звенел,  снег  скрипел  и  повизгивал  под
лыжами, и кроме  этих  звуков,  ничего  не  нарушало  тишины,  покрывавшей
равнину таким же чистым и уютным одеялом, как и глубокий  искристый  снег.
Так же, как и тишина, белизна снега нарушалась двумя точками:  на  полпути
от заката к лесу стояло одинокое дерево, к которому приближалась маленькая
фигурка лыжницы. Вот две точки совместились, и девушка стала под  деревом,
запрокинув голову к ветвям, бережно  удерживающим  на  весу  осыпавший  их
снег. Она подпрыгнула к нижней ветке, ударила по  ней  рукой,  обрушив  на
себя мерцающий снежный поток, и засмеялась.
     Сверкающая морозная  пыль  медленно  оседала,  усеивая  переливчатыми
блестками  пышные  светло-шоколадные  волосы  девушки,  которая  улыбаясь,
вспоминала сегодняшний день - такой длинный и такой хороший.
     По традиции, сегодня, в первый день года, все внуки и внучки  дедушки
Питера и бабушки Ягуарунди приходили к  ним  в  гости.  Старшие  везли  на
санках младших, и  просторный  теплый  дом  наполнялся  детским  смехом  и
говором. Оля была среди них единственной совершеннолетней - тринадцать  ей
исполнилось еще в начале весны кончившегося  вчера  года.  Тогда  она  еще
сомневалась - стоит  ли  взрослой  девушке  принимать  участие  в  детском
празднике. Смешно! Ведь это был праздник дедушки с бабушкой, и кто,  кроме
Оленьки, лучше всего  поможет  сделать  его  ярким  и  запоминающимся  для
малышей.
     Сегодня с утра она успела переделать столько дел, что хватило  бы  на
весь год. Бедного дедушку хозяйственная суета перепугала до такой степени,
что он закрылся в своей мастерской, пиратским голосом приказав  беспокоить
его только в том  случае,  если  в  результате  этой  неразберихи  "старое
корыто" - как он назвал дом -  начнет  тонуть.  Но  его  тут  же  извлекли
оттуда,  заявив,  что  дом  действительно,  скоро  утонет  в  сугробах,  и
отправили чистить от снега парадную дорожку и заливать каток у пристройки.
Дедушка тем же пиратским тоном ответил, что старого шкипера  Пита  Сырцова
никогда не пугали  волны  -  морские  ли,  снежные,  электромагнитные  или
подпространственные. Натянув свой любимый красно-белый свитер  и  шапку  с
помпоном, которую связала сама Оленька в прошлом году,  он  отправился  на
улицу, свирепо  мурлыкая  под  нос  старинную  песенку  "Дженни-комета"  и
посасывая очень разбойничью трубку. Трубку эту ни он, ни кто-нибудь другой
не курил, потому что в свое  время,  когда  насмотревшись  телесериалов  о
межзвездном  пирате  Билли-Идеалисте,  Питер  сделал  эту  трубку,  он  по
незнанию не оставил отверстия в чубуке.
     Стоя на  полузанесенном  крыльце,  дедушка  встречал  первых  гостей,
помахивая  в  воздухе  шапкой  и  церемонно  раскланиваясь  перед   самыми
младшими, удивленно-осоловело взирающими на  него  с  санок,  напоминая  в
своих шубках маленьких пушистых совят. Дедушка подкидывал их в  воздух,  и
опуская на землю, подталкивал к крыльцу. Старших он валял в снегу и  гонял
по дорожке  с  зверским  выражением  на  лице.  Девчонки  визжали,  ребята
смеялись, но в конце концов все спасались на крыльце, и в клубах морозного
пара попадали в объятия бабушки.
     Ольга носилась по всем комнатам, но больше всего времени проводила на
кухне. Конечно, хозяйкой и волшебницей  здесь  была  бабушка,  но  Оленьке
предоставлялась почетная роль запечного тролля-поваренка. Тем  более,  что
на кухне действительно была печь. Настоящая, с огнем, заслонкой,  вьюшкой,
трубой и дымом. Топилась она специально  выведенным  древесным  стоеросом,
который за ночь отрастал ровно настолько, чтобы  можно  было  топить  печь
весь день. Совсем маленькой  Оля  боялась,  что  если  дедушка  не  срежет
стоерос вовремя, тот разрастется, оплетет весь дом, весь лес,  всю  землю.
Но стоерос, если его не обрубать хотя бы два дня,  переставал  накапливать
массу и впадал в свою, растительную спячку. За время спячки его  древесина
пропитывалась смолой, и потом отчаянно трещала в печке.
     Все собрались, и праздник  потихоньку  перешел  в  комнаты.  В  кухне
хозяйничали теперь домовые -  маленькие  КС,  следящие,  чтобы  ничего  не
подгорело и не перемерзло. Один из них забрался в печь и  присматривал  за
пирогом, готовый отразить нашествие любой космической армады,  осмелящейся
посягнуть на его румяную корочку.  Кроме  печи,  в  доме  был  камин,  где
бессменно дежурили крошечные  золотые  саламандры,  ворошащие  растопку  и
раздувающие угли, чтобы те мерцали багрово - алым светом.
     Бабушка, как и всякая бабушка, знала множество интересных сказок. Вот
и сейчас младшие внучата расселись вокруг нее у камина, а самый  маленький
устроился на  коленях,  слушая  с  приоткрытым  ртом  старинные  сказки  о
Занебесном Кузнеце и Болотной Старухе - медные  когти,  железные  зубы,  о
Хозяине пестрых бобов и Пестром предке.
     Ребята постарше возились в темном и теплом подвале,  ставшем  сегодня
одновременно тиром, ужасным подземельем, темной планетой  Ку-Фу  и  вообще
Таинственным Местом. В  темноте  сверкали  разноцветные  залпы  игрушечных
лучеметов, носились смешные привидения, раскачивались  лианы  и  воздушные
водоросли.  Павлик  и  Джерри  изображали  отважных  космопроходцев,   все
остальные - экипажи кораблей, спасаемых красавиц и таинственных  туземцев,
а дедушка Питер в ужасной маске - всех врагов сразу. Когда  его  очередной
раз настигало справедливое возмездие, он испускал  такое  леденящее  кровь
рычание и вой, что даже голографические привидения в страхе забивались  по
щелям и норкам. Одно, зеленовато-серебристое, особо  пугливое  привидение,
от страха забралось под свитер зашедшей взглянуть на все это Оли, и теперь
нервно мерцало там, время от времени выглядывая наружу.
     От  сказок,  приключений   и   хозяйственной   суеты   все   отчаянно
проголодались, и теперь наступило время обеда. Домовой в печке  устрашающе
замахал на Ольгу огромным носом, которым проверял, так ли аппетитно пахнет
пирог, как ему,  пирогу,  полагается,  но  узнав  хозяйку,  отодвинулся  в
сторону, гордо поглядывая на нее черными  бусинками  глаз,  будто  говоря:
"Каков пирог вышел, а?".
     Пирог, действительно, вышел ого-го. Впрочем, как и все остальное. Над
огромным столом на некоторое время нависла тишина - так  все  были  заняты
теми вкусными вещами, которые на  нем  находились.  Но  потом  неудержимая
болтовня и щебет снова зазвенели в столовой. Казалось, говорили все и  обо
всем - о новых игрушках и последних открытиях физики параллельного мира, о
корочке пирога и достоинствах  старых  лучевых  карабинов,  о  достижениях
биокосметики, мороженом, разведении мясных стоеросов, артистах  и  певицах
разных планет, легендах древности и последних новостях.
     Не прерываясь,  разговор  перенесся  в  комнату  видеовстреч.  Здесь,
рассевшись все  вместе  на  мягких  выступах  пола,  напоминающих  голубую
мшистую горку необычной  формы,  где  каждому  находилось  удобное  место,
дедушка, бабушка и все внуки сначала сделали общий снимок - такой же,  как
каждый год, а потом посмотрели двенадцать предыдущих  снимков.  На  первом
были только дедушка, бабушка и  маленькая  Оленька,  на  следующих  внуков
становилось все больше, и на предпоследнем  были  уже  все  два  с  лишним
десятка тех, кто собрался сегодня.
     Затем наступило время поздравлений. Другая половина комнаты, где  все
только что, как в зеркале видели самих  себя,  меняющихся  год  за  годом,
становилась то морским берегом, то  снежной  пустыней,  то  джунглями,  то
городом, показывая десятки планет, где жили друзья и  знакомые  дедушки  с
бабушкой.
     Поздравляла всех их знаменитая артистка Александра Пильхонен, знавшая
Питера и Ягуарунди еще по планете 120Саванна, когда  все  они,  тогда  еще
подростки, отражали нашествие Серых Националистов. Она и сейчас  выглядела
чуть старше Ольги -  по  плечам  рассыпалась  взбитая  изумрудно-белокурая
грива,  тело  едва  прикрывала  переливающаяся  стальным  блеском   чешуя,
эффектные узоры зеленовато-сверкающего,  в  тон  глазам,  грима  покрывали
лицо, плечи и ноги - что поделаешь, актриса должна  следовать  моде,  ведь
поздравляла она их между отделениями концерта. Они с бабушкой  посмеялись,
вспомнив свои прозвища того времени: Саша  -  Санзи  -  по-северодантакски
"нахальный маленький  бельчонок",  а  Ягуарунди  -  на  латиноамериканском
наречии "черная хищная кошечка - маленький ягуар".
     Планета сменялась планетой, поздравляющие  желали  нового  счастья  в
новом году - их лица, лица  людей  всех  пяти  разумных  рас  Вселенной  -
высоких, тонкокостных северодантакцев с роговыми пластинками  на  горле  и
смешными узкими челками,  змеиные  мордочки  южнодантакцев  с  искрящимися
юмором глазами и хитрой  ухмылкой  огромного  рта,  обтянутые  белоснежной
кожей птичьи черепа  улури-анго,  сверкающих  рубиновыми  огнями  огромных
щелевидных глаз, переливающиеся гладкой бархатистой шерсткой лица пушистых
тенеке, вздрагивающих вибриссами роскошных беличьих ушей, лица людей Земли
со  всех  известных  планет  -  сливались  в  одно  доброе,   убаюкивающее
полусонных сытых малышей лицо.
     А между старшими  внуками  разгорелся  подогреваемый  видениями  иных
планет спор. Джерри попрекал Ольгу тем, что она уже взрослая, а до сих пор
не побывала ни на одной другой планете. Подпевала Пашка в тон ему  дразнил
Олю "наседкой - домоседкой". Они были близнецами, и каждому еще не хватало
полугода до совершеннолетия, до права выбирать планету и род занятий.  Тем
не менее,  оба  рвались  на  просторы  Вселенной  с  непременным  желанием
немедленно  переделать  ее,  приведя   в   соответствие   с   собственными
представлениями о реальности. Спор продолжался и тогда, когда Оля помогала
одевать сонных малышей и рассаживать их  по  санкам,  на  которых  старшие
увезут их домой.
     И тогда, и сейчас, стоя  под  деревом,  роняющим  последние  морозные
пылинки на ее голову и плечи, Оля не могла  понять,  зачем  бросать  свой,
такой привычный и хороший мир и сломя голову нестись  куда-то  без  всякой
цели, только для того, чтобы оказаться в незнакомом месте. Другие  планеты
по своему хороши, и если для чего-нибудь понадобится,  Оля  сама  побывает
там и выполнит свой долг.  А  так,  путешествие  ради  путешествия?  Зачем
менять мир, знакомый с детства, вырастивший тебя и вросший  в  тебя  всеми
своими мелочами, на чужие  планеты,  которые  приятно,  конечно  видеть  в
изображении, но совершенно незачем пока что делать местом своей жизни. Где
еще будет такой чудесный денек, такой близкий, такой  свой  до  последнего
луча заходящего солнца, до последней снежной искры в звенящем воздухе...
     Сегодня действительно, был чудесный  денек  -  три  луны  из  четырех
взошли в полдень, и теперь сияли нежным  жемчужным  светом  в  прозрачном,
цвета морской волны небе, на  той  же  высоте,  что  и  заходящее  солнце,
заставляющее поверхность снега мерцать алыми и серебряными искрами.
     Маленькая лыжница продолжала свой путь, только  ветер  посвистывал  у
нее в ушах и теребил на них кисточки - Оленька была на четверть тенеке,  и
пышные кисточки на пушистых беличьих ушах унаследовала от бабушки,  также,
как и светло-шоколадный цвет волос и кожи.