Филипп ФАРМЕР

                                  ПЛОТЬ




                                  ПРОЛОГ

     Оживленные толпы стекались к Белому Дому. Отовсюду неслись смех,  рев
мужчин, пронзительные выкрики женщин. Недоставало  лишь  звонких  ребячьих
голосов: дети остались дома под присмотром старших, но  еще  не  достигших
зрелости, братьев и сестер. Им  не  подобало  видеть  то,  что  произойдет
вечером. Да и не понять  детям  смысла  этой  церемонии,  одной  из  самых
священных среди устраиваемых в честь Великой Седой Матери.
     К тому же им было бы и небезопасно присутствовать здесь.  Несколькими
столетиями ранее (а сейчас шел по старому стилю 2860  год),  когда  только
начинали проводить подобные торжества, детям разрешалось бывать на них, но
было много случаев, когда толпа, безумствуя, разрывала их на части.
     Сегодняшний вечер таил  немало  опасностей  и  для  взрослых.  Бывали
нередкими  случаи,  когда  калечили  и  убивали   женщин.   Мужчины   тоже
становились жертвами длинных женских ногтей и острых  зубов.  Одержимые  с
корнем отрывали то, что делало мужчин  мужчинами,  и,  исступленно  крича,
носились по улицам, высоко подняв или держа в зубах свои трофеи,  а  после
возлагали их на алтарь Великой Седой Матери в Храме Матери-Земли.
     На следующей неделе, в пятницу, во время молений, одетые во все белое
Глашатаи Матери, жрецы и жрицы, упрекнут оставшихся в живых в том, что они
слишком далеко заходят в своем  рвении.  Однако  суровыми  словами  все  и
ограничится. Разве  можно  всерьез  наказывать  тех,  кто  столь  искренне
одержим Богиней? Разве жрецы не ожидали этого? Разве не бывает так  каждую
ночь,  когда  рождается  Герой-Солнце,  Король-Олень?  Глашатаи  прекрасно
понимали, что нужно просто успокоить народ, чтобы он мог вернуться к своим
повседневным  делам.  Народ  должен  слушать,  молиться  и   забывать.   И
дожидаться следующего праздника.
     Да и жертвам не  на  что  жаловаться.  Их  торжественно  похоронят  в
святилище, над ними произнесут молитвы и принесут  в  жертву  оленя.  Души
убитых напьются крови и, трижды прославленные, будут  пребывать  в  вечном
блаженстве.
     Багровое солнце скользнуло за  горизонт,  шелестя  черными  холодными
крыльями. Пришла ночь. Толпа немного притихла, когда вдоль  Пенсильванской
авеню начали выстраиваться представители великих  братств.  Между  главами
братств Лося  и  Изюбря  разгорелся  ожесточенный  спор,  кому  возглавить
процессию. Ведь оба гордо носят рога, как и сам Герой-Солнце!
     Раскрасневшийся Джон-Ячменное Зерно, затянутый в традиционное зеленое
облачение, попытался уладить спор. Как обычно, он так хватил за ночь,  что
ему было все равно, что и как  говорить.  Несколько  бессвязных  фраз  еще
больше распалили спорщиков. Они тоже были изрядно пьяны и дошли  до  того,
что схватились за ножи, не заботясь о последствиях.
     Одно  из  отделений  Почетной  Стражи  оставило  свой   пост,   чтобы
прекратить ссору. С крыльца Белого Дома сошли несколько  девушек,  сверкая
остроконечными шлемами в свете  факелов.  У  них  были  блестящие  светлые
одежды и длинные, до талии, волосы. В одной  руке  у  каждой  был  лук,  в
другой - по стреле. В отличие от других девственниц  города  Вашингтон,  у
них была обнажена только одна грудь левая. Одежда скрывала другую,  вернее
ее отсутствие. По традиции,  лучницы  Белого  Дома  добровольно  разрешали
удалить одну грудь, ради удобства при стрельбе.  Они  сделают  свой  выбор
после того, как сегодня ночью Герой-Солнце  оплодотворит  их  божественным
семенем. И мужья-избранники будут гордиться тем,  что  их  жены  -  бывшие
почетные Стражницы с одной грудью.
     Командир девушек без обиняков осведомилась о причине спора.  Выслушав
спорщиков, она заметила:
     - Впервые все так  скверно  подготовлено.  Видимо,  нам  нужен  новый
Джон-Ячменное Зерно.
     Острием стрелы она указала на главу братства Лося:
     -  Ты  возглавишь  процессию.  Твои  братья  удостоены  чести   нести
Героя-Солнце.
     Старейшина братства Изюбра запротестовал - то ли из смелости,  то  ли
по глупости:
     - Я всю прошлую ночь пропьянствовал с Ячменным  Зерном,  и  он  лично
обещал мне, что этой чести удостоятся Изюбри. Я требую объяснения,  почему
вместо нас избраны Лоси?
     Командир бесстрастно взглянула на него и наложила стрелу  на  тетиву.
Однако она была достаточно искушена в политике, чтобы стрелять в кого-либо
из могучего братства Изюбря.
     - В эту ночь Джона Ячменное Зерно воодушевляло, видно, что-то другое,
а не дух Великой Богини. То, что Лоси будут сопровождать  Героя-Солнце  по
пути в Капитолий, было решено недавно. Как зовут  Героя-Солнце?  Стэгг.  И
притом только лося. Самца изюбря всегда звали просто быком.
     - Да, все так, - согласился глава Изюбрей, побледнев при виде стрелы.
- Мне не нужно было слушать Джона. Но по традиции  очередь  была  наша.  В
прошлом году была очередь Львов, а в  позапрошлом  -  Баранов.  Следующими
должны были быть мы.
     - Так бы и случилось, если бы не это.
     И она указала в направлении Пенсильванской авеню.
     В шести кварталах от  Белого  Дома  проспект  упирался  в  гигантское
здание бейсбольного стадиона. Но еще выше  подымалась  в  небо  сверкающая
игла корабля, который Земля не видела семьсот шестьдесят лет.  Всего  лишь
месяц назад, в конце ноября, он с грохотом и пламенем опустился с  неба  и
приземлился в центре игрового поля.
     - Ты права, - кивнул глава Изюбрей. - Никогда прежде Герой-Солнце  не
спускался к нам с небес, как посланник самой Великой  Седой  Матери.  Она,
разумеется, сама дала понять, какое из братств удостоится  высокой  чести,
дав ему имя Стэгг.
     Как только Изюбрь со своими людьми отошел от ступеней Белого Дома, из
Капитолия донесся крик, хорошо слышный за шесть кварталов, разделяющих два
священных  места.   Толпа,   будто   парализованная,   притихла,   мужчины
побледнели, глаза женщин загорелись нетерпеливым предвкушением.  Некоторые
упали на землю, корчась и издавая стоны.  Вновь  раздался  вопль,  и  всем
стало ясно, что это  кричат  молодые  девушки,  сбегая  вниз  по  ступеням
Конгресса.
     Это были жрицы, недавние  выпускницы  семинарии  в  Вассаре.  На  них
колыхались высокие конические шляпы с узкими  полями,  распущенные  волосы
свисали до бедер, груди были обнажены, как и у  других  девственниц.  Лишь
через пять лет служения смогут они прикрыть груди, как подобает  матронам.
Не им этой ночью предназначалось семя Героя-Солнце, их участие сводилось к
прологу  торжества.  Белые  переливающиеся  юбки  в  виде  колокола   чуть
приоткрывали множество нижних юбок. Некоторые из  жриц  опоясались  живыми
светящимися гремучими змеями, у остальных гремучие  змеи  обвивали  шеи  и
плечи. В руках они держали трехметровые плети из змеиной кожи.
     Зазвучала  барабанная  дробь,  пропели  фанфары,  зазвенели  цимбалы,
пронзительно взвизгнули флейты.
     Дико крича и  безумно  вращая  глазами,  молодые  жрицы  побежали  по
Пенсильванской авеню, расчищая  путь  кнутами.  Вот  они  уже  у  решетки,
окружающей двор Белого  Дома.  Последовала  короткая  притворная  схватка.
Почетная стража  только  делала  вид,  что  противится  вторжению.  Однако
схватка эта была далеко не безобидной, так как и лучницы, и молодые  жрицы
имели заслуженную репутацию норовистых сучек. Они таскали  друг  друга  за
волосы, царапали и выкручивали обнаженные груди. Жрицы постарше, время  от
времени, ударами своих плеток по голым  спинам  остужали  пыл  не  в  меру
разошедшихся. От ударов девушки с визгом отскакивали в  разные  стороны  и
продолжали схватку уже с меньшим рвением.
     Многие жрицы  вытаскивали  из-за  пояса  маленькие  золотые  серпы  и
угрожающе размахивали ими, что также  было  частью  ритуала.  Внезапно,  с
преднамеренно  обставленной  торжественностью,  в   дверях   Белого   Дома
показался Джон-Ячменное Зерно. В руке он держал полупустую бутылку  виски.
Не было сомнения в том, куда девалось  ее  содержимое.  Пошатываясь,  Джон
наощупь нашел свиток, висевший на шнурке вокруг шеи, вложил его  в  рот  и
пронзительно свистнул.
     Сейчас же ему ответил вопль собравшихся на улице Лосей. Многие из них
прорвались через стражу и стали взбираться на крыльцо. Вся одежда Лосей  -
миниатюрные, торчащие в разные стороны рога,  накидки,  пояса,  с  которых
свешивались оленьи хвосты, штаны в виде двух вздувшихся  фаллосов  -  была
изготовлена из оленьих шкур.  Даже  их  походка,  вприпрыжку  на  кончиках
пальцев, напоминала бег оленей. Они угрожающе размахивали руками в сторону
жриц; те, как бы испугавшись, отпрянули в  сторону,  открыв  перед  Лосями
проход в Белый Дом.
     Здесь,  внутри  огромного  вестибюля,  Джон-Ячменное  Зерно  еще  раз
свистнул и начал выстраивать их в соответствии с положением в братстве,  а
затем нетвердой походкой стал подниматься по широкой  лестнице  на  второй
этаж.
     Однако он опростоволосился, потеряв равновесие и упав вниз, прямо  на
руки следовавшего за ним главы Лосей. Тот поймал его и отпихнул в сторону.
При обычных обстоятельствах он бы не отважился так бесцеремонно обходиться
со Спикером Дома, но то,  что  Джон  совсем  потерял  форму,  придало  ему
смелости.
     Шатаясь, Джон-Ячменное Зерно привалился к перилам,  затем  перегнулся
через них и упал головой вниз на мраморный пол приемной. Шея  его  торчала
под необычным углом к туловищу, он не шевелился. К нему быстро  подскочила
молоденькая жрица, заглянула в остекленевшие  глаза,  прощупала  пульс,  а
затем вытащила золотой серп.
     Тотчас же по ее голым плечам и груди  хлестнула  плеть,  оставляя  за
собой кровавый след.
     - Что ты затеваешь? - закричала пожилая жрица.
     Молодая жрица раболепно приникла к земле, отвернув голову в  сторону,
но не смея поднять руки, чтобы защититься от плети.
     - Я хотела воспользоваться своим правом, - захныкала дева. -  Великий
Джон-Ячменное Зерно мертв. Я - воплощение Великой Седой Матери,  я  хотела
пожать урожай.
     - Я бы тебя не остановила, - сказала старшая жрица. - Оскопить его  -
твое право, если бы не одно обстоятельство: он  умер  случайно,  а  не  во
время Ритуала Посева. Ты знаешь это.
     - Да простит меня  Колумбия!  -  пролепетала  жрица.  -  Я  не  могла
удержаться. Сегодняшняя ночь  -  наступление  зрелости  Сына,  коронование
Рогатого Короля, лишение девственности девушек...
     Суровое лицо пожилой жрицы расплылось в улыбке.
     - Да простит тебя Колумбия! В воздухе впрямь что-то такое, что лишает
нас рассудка. Это божественное присутствие Великой Седой Матери  в  образе
Виргинии, невесты Героя-Солнце и Великого Стэгга. Я ощущаю ее присутствие.
Она с нами...
     В этот момент раздался рев на втором  этаже.  Обе  женщины  взглянули
вверх. Вниз по ступеням спускалась толпа Лосей,  водрузив  на  свои  плечи
Героя-Солнце.
     На Герое-Солнце не было никакой одежды. Он был великолепно сложен  и,
несомненно, очень высок. Выпуклые надбровные дуги, длинный  прямой  нос  и
массивный подбородок сделали бы честь  любому  чемпиону-тяжеловесу.  Но  в
этот момент все, что можно было бы назвать такими словами  как  "красивый"
или "уродливый", исчезло с его лица. Его  можно  было  бы  определить  как
"одержимое". Именно такое слово  употребил  бы  любой  из  жителей  города
Вашингтон,  столицы  народа  Ди-Си  [Ди-Си  -   Д.С.,   почтовый   индекс,
составленный  из  инициалов  названия  "Д.С.";  так  в   современных   США
называется  округ  Колумбия,  куда  входит   г.Вашингтон   с   прилегающей
территорией;  он  не  входит  ни  в  один  из  50  штатов].  Его   длинные
огненно-золотистые волосы спадали на широкие  плечи.  Из  волнистой  копны
волос прямо надо лбом возвышалась пара рогов. И это были не  искусственные
рога, которые одевали себе на головы мужчины из братства  Лося,  они  были
живыми, имплантированными в череп Героя-Солнце.
     Рога возвышались на 30 см над головой, а между наружными  концами  их
было  добрых  полметра.  Они  были  покрыты  бледной   лоснящейся   кожей,
пронизанной синими жилками кровеносных сосудов. У основания  каждого  рога
пульсировала мощная артерия в такт с сердцебиением Героя-Солнце. Очевидно,
их пересадили на  голову  совсем  недавно.  У  основания  рогов  еще  была
запекшаяся кровь.
     Лицо человека с рогами резко выделялось среди лиц  жителей  Ди-Си.  И
лица Лосей, и лица жриц - все они отличались друг от друга, но имели нечто
общее, что говорило об их принадлежности своей эпохе и что можно  было  бы
назвать оленьим выражением. Треугольные  контуры,  большие  темные  глаза,
высокие скулы, маленький, но мясистый рот, тонкая шея - все эти  отдельные
черты свидетельствовали о том, что  они  сформированы  своим  своеобразным
временем.  На  всех  лежал  отпечаток  сходства  с  животным   -   основой
материального  благополучия  людей,  живших  в  это  время.   От   зоркого
наблюдателя не ускользнуло бы, что, восседавший  на  плечах  людей-оленей,
человек с лицом, лишенным  печати  интеллекта,  принадлежит  более  ранней
эпохе. Как знаток портретов разных времен мог бы отличить  друг  от  друга
лица античной эпохи, и Возрождения,  или  мог  бы  определить  что:  "Этот
человек жил в начале индустриальной эры", так он сказал бы  сейчас:  "Этот
человек родился, когда Земля кишела людьми. Есть  что-то  от  насекомых  в
выражении его  лица.  Хотя  имеется  и  небольшое  отличие.  Оно  отражает
неповторимость  того   времени   -   когда   людям   удавалось   сохранять
индивидуальность в человеческом муравейнике".
     И вот толпа вынесла человека с рогами на  гигантское  крыльцо  Белого
Дома. Появление его вызвало взрыв криков в толпе на улице. Снова загремели
барабаны, пронзительно взвыли флейты. Будто трубы Гавриила в  судный  день
зазвенели горны. Жрицы на крыльце размахивали своими серпами  прямо  перед
носом  мужчин,  изображавших  оленей,  но  поранить  их  могли  разве  что
случайно. Лоси,  стоявшие  поближе,  легонько  подталкивали  жриц,  и  те,
качаясь, падали на спину, да так и оставались лежать, задрав ноги  кверху,
вопя и извиваясь.
     Героя-Солнце   пронесли   через   железные   ворота    на    середину
Пенсильванской  авеню  и  посадили  на  спину  большого  черного  лося   с
обезумевшими глазами. Животное пыталось сбросить седока, но  толпа  крепко
держала его за рога, хватала за длинные космы,  свисавшие  с  боков  и  не
давала  броситься  вскачь  по  улице.  Чтобы  удержаться  на  спине  лося,
Герой-Солнце вцепился в концы его рогов. Спина человека  выгнулась  дугой.
Лось дико мычал, фыркал, хрипел, безумием сверкали в свете  факелов  белки
его глаз. В последний момент, когда уже казалось, что  шея  его  сломается
под напором вздувшихся мышц  человека,  зверь  расслабился  и  стал  мелко
дрожать. Изо рта его капала слюна, в газах появился страх.  Наездник  стал
его повелителем.
     Представители  братства  Лося  построились  позади  наездника  по  12
человек  в  ряд.  За  ними  пристроился  оркестр,  все   музыканты   также
принадлежали к этому братству. Еще дальше расположились Изюбри  со  своими
музыкантами, за ними группа Львов в шлемах  в  виде  черепов  пантер  и  в
плащах из шкур пантер. Длинные когти хищников волочились  по  мостовой.  В
руках Львов были веревки, прикрепленные к воздушному шару, поднявшемуся на
четыре метра над их головами.  Баллон  был  в  форме  сосиски  с  выпуклой
красной оконечностью. В каждой из двух гондол сидели беременные женщины  и
разбрасывали цветы и зерна риса на толпы, окаймлявшие  улицу.  Еще  дальше
находились представители братства Петуха со своим тотемом,  представлявшую
из себя высоченную жердь с насаженной на ней огромной петушиной головой  с
высоким  красным  гребнем  и  длинным   прямым   клювом,   заканчивавшимся
шишковатым наростом.
     Позади них  расположились  предводители  остальных  братств:  Слонов,
Мулов, Зайцев, Лосей, Козлов и многих  других.  Наконец,  в  самых  задних
рядах - представительницы великих женских сообществ: Диких Кошек,  Олених,
Пчел, Львиц, Ласточек. Вся процессия тронулась с места и начала постепенно
продвигаться по Пенсильванской авеню в направлении Капитолия.
     Герой-Солнце не обращал внимания на шествующих следом. Взор  его  был
устремлен на улицу, по обеим сторонам которой толпились жители Ди-Си.  Они
собрались здесь вовсе не случайно. Поближе к мостовой стояли девушки от 14
до 18 лет в блузках с высоким  воротником  и  длинными  рукавами.  Широкий
разрез впереди обнажал их грудь, ноги же скрывались  под  длинными  белыми
колоколообразными юбками со множеством нижних юбок. Ногти на ногах, обутых
в белые сандалии, были выкрашены в красный цвет. Длинные волосы девушек не
были подвязаны и спадали к талии. У каждой в руках - букет белых роз.  Все
они были крайне возбуждены и непрерывно кричали:
     - Рогатый Король!
     - Могучий Самец!
     - Великий Сын и Любовник!
     Матроны, стоящие за девушками, давали дочерям  советы.  На  них  были
такие же блузки с высокими  воротниками  и  длинными  рукавами,  как  и  у
дочерей, но  прикрывающие  груди.  Под  верхней  частью  юбок  топорщились
турнюры, придавая им вид беременных. Из пышных  причесок  торчали  красные
розы - по одной на каждого ребенка.
     Еще дальше, за матронами, стояли отцы девушек,  облаченные  в  одежды
своего братства. В одной  руке  каждый  держал  свой  тотем,  в  другой  -
бутылку, к которой частенько прикладывался,  время  от  времени  передавая
своей жене.
     Все  шумели  и  кричали,  напирая  вперед.  Казалось,  толпа  вот-вот
запрудит улицу и закроет проход. Предупреждая  давку,  почетная  стража  и
выпускницы  Вассара  срочно  выстроились   впереди   наездника   и   стали
наконечниками стрел и плетьми сдерживать зрителей. Больше всех доставалось
девственницам в первом ряду, как будто им нравился запах и вид собственной
крови.
     Внезапно наступила тишина. В дверях Белого  Дома  появились  девушки,
несшие на своих плечах  трон,  в  котором  покоилось  тело  Джона-Ячменное
Зерно. Все они принадлежали к женскому сообществу Кукурузы и были одеты  в
традиционные одежды: длинные суконные платья и высокие желтые шляпы в виде
кукурузного початка. Они несли единственного мужчину - члена своей общины.
Мертвого... Толпа, впрочем, не догадывалась об этом, так как при виде  его
неподвижного тела раздался  дружный  хохот.  Ему  уже  не  раз  доводилось
показываться народу в таком бессознательном состоянии. Девушки  же  никому
не сообщили о случившемся. Они заняли положенное  им  место  сразу  же  за
стражей и жрицами, чуть впереди Героя-Солнце.
     Вновь раздалась барабанная дробь, воззвали трубы и флейты, еще громче
стали крики мужчин и женщин.
     Лось испуганно рванулся вперед. Человек у  него  на  спине  с  трудом
удержал равновесие,  едва  не  свалившись  в  объятия  девушек-подростков,
выстроившихся вдоль прохода. Они выкрикивали такие советы, от которых  мог
бы покраснеть бывалый матрос. Наездник отвечал в таком же духе. Лицо  его,
теперь стало демоническим. Он изо всех сил рвался к девушкам, и когда Лоси
заталкивали его назад, на спину зверя, не церемонясь  пускал  в  ход  свои
железные кулаки. Несколько Лосей рухнули, алея  разбитыми  лицами  и  были
затоптаны своими же собратьями. Их место тут же заняли  другие,  удерживая
Героя-Солнце на спине животного.
     - Держись, Великий Стэгг! - кричали они. - Потерпи до Капитолия!  Там
мы тебя отпустим, и ты сможешь делать все, что тебе угодно! Там ждет  тебя
Верховная Жрица Виргиния - воплощение в образе девушки самой Великой Седой
Матери! И там ждут тебя самые красивые  девственницы  Вашингтона,  нежные,
томные, преисполненные духа Колумбии и  ее  дочери  Америки!  Ждут,  чтобы
наполниться божественным семенем Сына!
     Человек с рогами вряд ли слышал и понимал их.  Частично  из-за  того,
что его родной язык, хоть и английский, существенно отличался от их языка,
но главным образом из-за того, что был одержим, и  не  принадлежал  самому
себе. Он был глух ко всему, кроме кипения собственной крови.
     Процессия старалась идти медленно, но по  мере  приближения  к  месту
назначения, ход ее все  более  ускорялся.  Возможно  из-за  угроз  девушек
разорвать Лосей на части, если они будут медлить. Все больше крови  лилось
под бичами и стрелами. Несмотря на это, девушки  то  и  дело  вливались  в
процессию. Одна  из  них  умудрилась  вспрыгнуть  прямо  на  плечи  Лосей,
поддерживающих Героя-Солнце на спине оленя. Ее стряхнули на землю, содрали
одежду. Тело ее мгновенно покрылось  кровавыми  пятнами.  Один  из  мужчин
попытался даже предвосхитить Героя-Солнце, но за  такое  святотатство  ему
разбили голову, девушку же отшвырнули в задние ряды зрителей.
     - Жди своей очереди, красотка, - кричали Лоси, смеясь. - Если на тебя
не хватит Большого Стэгга, маленькие утешат тебя чуть позже, малышка.
     Когда процессия достигла подножия лестницы Капитолия, вновь  возникла
короткая свалка между девушками и отталкивавшими их жрицами  и  лучницами.
Лоси сняли Героя-Солнце с оленя и понесли вверх по ступеням.
     - Еще минуту, Великий Самец,  -  кричали  они.  -  Потерпи,  пока  не
поднимемся наверх. А там мы отпустим тебя.
     Герой-Солнце исступленно взревел, но  позволил  нести  себя.  Он,  не
отрывая глаз, смотрел на статую Великой  Седой  Матери,  установленную  на
верхней площадке лестницы у входа в здание.  Высеченная  из  мрамора,  она
имела 15 метров в высоту. Великая Седая Мать кормила своего Сына  огромной
грудью, ногою же попирала бородатого дракона.
     Толпа взорвалась неистовым криком.
     - Виргиния! Виргиния!
     Из-за  колонн  на  огромный  балкон,  опоясывавший  Капитолий,  вышла
Верховная Жрица.
     Свет факелов заливал ее обнаженные плечи и  грудь.  На  этом  светлом
фоне еще более темными казались  золотисто-меловые  волосы,  спадавшие  до
лодыжек, загадочная темнота окружала алый, как свежая рана,  рот,  черными
углями сверкали темно-синие глаза.
     Герой-Солнце взревел, словно самец, учуявший самку во время гона.  Он
закричал:
     - Виргиния! Больше ты уже не оттолкнешь меня! Ничто не остановит меня
сейчас.
     Темный  рот  открылся  как  распустившийся  бутон,  в  свете  факелов
сверкнули белоснежные зубы. Длинная  стройная  рука  простерлась  к  нему.
Стэгг вырвался из цепляющихся за него рук и побежал вверх по ступеням.  Он
не обращал внимания ни  на  громовое  крещендо  музыки,  ни  на  вторившие
высоким нотам флейт похотливые крики девушек. Он не видел того, что бывшие
его телохранители - Лоси сейчас изо  всех  сил  боролись  за  свою  жизнь,
вырываясь из острых ногтей девственниц, рвущих их на части.  Он  не  видел
как смешались в одну кучу с упавшими на пол мужчинами белые юбки и  кофты,
сброшенные девушками, взбирающимися вверх по ступеням.
     Лишь одно заставило  остановиться  его  на  мгновение  -  неожиданное
появление девушки в  стальной  клетке,  установленной  у  подножия  статуи
Великой Матери. Она была так же молода, но одета иначе:  шапка  с  длинным
козырьком,  как  у  игроков  в  бейсбол,  свободная  рубаха  с   какими-то
нашивками, широкие штаны до лодыжек и толстые чулки с туфлями  на  толстой
подошве.
     Над клеткой - большая надпись на языке Ди-Си:

                "ДЕВА, пойманная при набеге на Кэйсиленд".

     Девушка  бросила  на  него  один,  преисполненный  ужаса   взгляд   и
отвернулась.
     Недоумение исчезло с его лица, и Герой-Солнце  бросился  к  Верховной
Жрице, встретившей его с простертыми  руками,  как  бы  благословляя.  Она
изогнула спину назад и широко  раскрыла  бедра,  давая  ясно  понять,  что
долгое ожидание закончилось - она не будет противиться.
     Он закричал так, будто крик шел из самых глубин его нутра, схватил ее
за одежды и потянул к себе.
     Такой же безумный крик исторгся из тысяч глоток за ним и,  окруженный
со всех сторон плотью, он исчез из виду собравшихся  у  подножия  лестницы
отцов и матерей прорывавшихся наверх девушек.



                                    1

     Звездолет совершал вокруг Земли один виток за другим.
     Капитан Питер Стэгг оторвался от смотрового экрана.
     - Земля сильно изменилась за 800 лет, не правда ли? Как объяснить то,
что мы видим?
     Доктор Кальторп почесал длинную седую бороду и повернул маховичок  на
панели под экраном.  Поля,  реки,  леса  приблизились  и  исчезли.  Теперь
телескоп показывал город по  обеим  сторонам  реки,  некогда  называвшейся
Потомак. Совсем небольшой, никак не более 10 квадратных миль.
     Он был виден настолько отчетливо, словно корабль кружил не выше сотни
метров над Землей.
     - Что я думаю об этом? - переспросил Кальторп.
     - Твои предположения могут быть столь же правильными, как и мои.  Как
старейший на Земле антрополог, я должен был бы тщательно  проанализировать
полученные нами данные, возможно даже объяснить, каким образом  получилось
многое из того, что мы видим. Но не могу. Нет  необходимых  данных.  Я  не
уверен, что этот город - Вашингтон. Если даже это так,  то  он  перестроен
без всякого плана. Больше я ничего не знаю, и ты тоже. Поэтому надо  сесть
и все выяснить.
     - Ничего другого не остается, - пожал плечами Питер Стэгг. - Топливо,
считай, на нуле.
     Неожиданно он хлопнул огромным кулаком по ладони.
     - Ну, сядем, а что дальше? Я не  вижу  на  Земле  ни  одного  здания,
внутри которого мог бы  располагаться  реактор,  ни  машин.  Где  техника?
Возврат к лошадям и телегам. Только вот  лошадей  тоже  нет.  Похоже,  они
исчезли, хотя появилась замена, эти самые безрогие олени.
     - Рога-то есть, - сказал  Кальторп,  -  да  только  это  скорее  рога
молодого лося. Пожалуй, нынче американцы  разводят  оленей  или  лосей,  а
может быть и тех, и других, не только вместо лошадей, но и вместо рогатого
скота. Оленьих пород много: те, что побольше  -  для  грузов  и  на  мясо,
которые поменьше - под седло. Но меня беспокоит... Даже не так  отсутствие
ядерного топлива, как...
     - Как что?
     -  Прием,  который  ждет  нас  после  посадки.  Большая  часть  Земли
превратилась в  пустыню.  Словно  Господь  решил  побрить  свое  творение.
Погляди: разве это наши старые добрые Штаты? Весь Запад  усеян  вулканами.
Пламя, копоть. То же самое - в Азии, Австралии. Естественно, земной климат
изменился. Полярные шапки тают, океан  наступает,  в  Пенсильвании  растут
пальмы...
     Доктор на мгновение умолк.
     - Все-таки не верится. Сколько труда ушло, сколько адского труда -  и
вот Средний Запад перед нами, гигантская чаша выжженной пыли...
     - Какое это имеет отношение к тому, как  нас  примут?  -  осведомился
Стэгг.
     - Самое прямое. Судя  по  всему,  Атлантическое  побережье  понемногу
приходит в себя.  По  крайней  мере  там  -  люди.  Поэтому  я  рекомендую
приземлиться там. Вот только  уровень  развития...  Организация...  То  ли
рабство, то ли община. Во всяком случае,  побережье  гудит  похлеще  улья.
Сады, поля, оросительные каналы, дамбы, дороги.  Почти  вся  деятельность,
смысл которой нам удалось понять, направлена на восстановление почвы. Да и
все эти церемонии, которые  мы  наблюдали  на  экране,  думаю,  связаны  с
культом плодородия. А отсутствие техники... Какая там техника, когда  судя
по всему именно науку эти люди обвиняют в катастрофе, постигшей Землю.
     - Что же из этого?
     - Да то, что эти люди напрочь забыли о космических кораблях. И  поиск
нетронутых планет для них - пустой звук. На нас они будут смотреть как  на
дьяволов  или  чудовищ.  Мы  для  них  -  исчадие  ада.  Или   еще   хуже:
представители той самой науки, которая,  в  их  понимании,  источник  зла.
Именно так, капитан. Изображения на стенах их  храмов,  статуи,  некоторые
пышные обряды, которые мы  видели,  отчетливо  указывают  на  ненависть  к
прошлому.
     Стэгг прошелся туда и обратно.
     - Восемьсот лет, - пробормотал он. - Ради чего? Наше поколение,  наши
друзья, враги, жены, любовницы, дети, внуки, правнуки  давно  погребены  и
стали травой. И трава эта  превратилась  в  прах.  Пыль,  которая  носится
вокруг планеты, это прах десяти миллиардов, живших вместе с  нами.  И  это
прах, один Бог знает,  скольких  еще  десятков  миллиардов.  В  том  числе
девушек, на которых я не женился,  потому  что  хотел  принять  участие  в
полете...
     - И все-таки ты жив, - заметил Кальторп, - и  по  земному  исчислению
тебе 832 года.
     - Но только тридцать два года физиологического времени,  -  отозвался
Стэгг. - Как объяснить этим людям, что пока наш корабль полз к звездам, мы
спали как рыба во льду? Известна ли им техника замораживания?  Сомневаюсь.
Как же им понять, что мы выходили из спячки только на  время  обследования
планет земного типа? Что мы нашли десять планет, одна из  которых  открыта
для массового заселения?
     - Дай тебе поговорить, так мы никогда не сядем, - сказал Кальторп.  -
Командуй, капитан. От судьбы не уйдешь. Кто  знает,  возможно  внизу  тебя
ждет женщина, похожая на ту, что осталась в прошлом.
     - Женщины! - вскричал Стэгг. Апатию как рукой сняло.
     Кальторп поразился внезапной перемене в поведении капитана.
     -    Женщины!    Восемьсот     лет     не     видел     ни     одной,
единственной-разъединственной! Я проглотил 1095 сексоподавляющих пилюль  -
их бы хватило выхолостить слона! Но они уже не действуют! Я привык к  ним!
Я хочу женщину. Любую! Беззубую, слепую, хромую... собственную прабабку  в
конце концов!
     - Поздравляю, - хмыкнул Кальторп. - Так лучше, Стэгг. Уж  очень  тебе
не к лицу поэтическая меланхолия. Не мучайся. Скоро ты будешь по горло сыт
женщинами. Из того, что мы видим на экране, можно заключить,  что,  скорее
всего,  женщины  верховодят  в  этом  обществе.   Ты   потерпишь   женское
превосходство?
     Стэгг ударил себя кулаком в грудь, словно рассерженный самец гориллы.
     - Не завидую женщине, которая попробует противостоять мне. - Он вдруг
невесело улыбнулся. - На самом деле я боюсь этого. Я  ведь  так  давно  не
разговаривал с женщиной... Кажется, даже забыл как обращаться с ними.
     -  Не  думаю,  что  природа  женщин  изменилась.  Каменный  ли   век,
космический ли, знатная леди или Джуди О'Греди - они все те же.
     Стэгг снова улыбнулся и ласково похлопал Кальторпа  по  спине.  Отдал
распоряжение на посадку. Однако во время спуска спросил:
     - А может, все-таки, нам устроят славный прием?
     Кальторп пожал плечами.
     - Все может быть. Может, повесят. А возможно, сделают королями.
     Случилось так, что через две недели после их триумфального прибытия в
Вашингтон Стэгг был коронован.



                                    2

     - Питер, каждый твой дюйм выглядит по-королевски, - сказал  Кальторп.
- Да здравствует Питер Шестой.
     Каламбур д-ра Кальторпа был не лишен оснований.
     Рост Стэгга достигал двух метров. Весил он около 100 кг и имел обхват
груди, талии и бедер соответственно 120, 80 и 90 см. У него  были  длинные
рыже-золотые волнистые волосы. Лицо было красиво орлиной красотой.  Только
сейчас он больше напоминал орла в клетке, так как ходил туда-сюда, заложив
руки за спину  наподобие  сложенных  крыльев  и  наклонив  голову  вперед.
Темно-синие  глаза  недобро  поблескивали.  Время  от  времени  он   хмуро
поглядывал на Кальторпа.
     Антрополог сидел, развалясь в огромном  золоченом  кресле,  поигрывая
длинным, усеянным бриллиантами мундштуком. Как и Стэгг, он  был  полностью
лишен волос: вскоре после посадки им устроили роскошную баню  -  с  душем,
массажем и бритьем. И все бы хорошо, да только вскоре они обнаружили,  что
душистые кремы-умащения навсегда лишили их  возможности  отпускать  усы  и
бороды по собственной воле.
     Кальторп весьма скорбел по своей пышной бороде, но  -  увы!  -  иного
выхода не было. Туземцы ясно дали понять, что бороды для них отвратительны
и непереносимы, как нечто, противное обонянию Великой Седой Матери. Теперь
доктор уже не напоминал патриарха и чувствовал себя весьма неуютно, ощущая
непривычную наготу тщедушного подбородка.
     Внезапно Стэгг остановился  перед  зеркалом,  закрывавшим  всю  стену
огромной комнаты и злобно посмотрел на свое отражение. Голову его  венчала
золотая корона с  14  зубцами,  каждый  из  которых  заканчивался  крупным
бриллиантом. На голой груди Стэгга было нарисовано лучезарное Солнце.  Шею
обвивало пышное зеленое жабо из бархата.  С  неодобрением  смотрел  он  на
широкий пояс из шкуры ягуара, придерживающий ярко-красную юбку с  нашитыми
на передней части большими фаллическими  символами,  на  сверкающие  белые
кожаные сапоги. Из зеркала на него  глядел  король  Ди-Си  во  всем  своем
великолепии. Рывком он снял корону и  со  злостью  швырнул  ее  через  всю
комнату. Золотым метеором она пролетела десяток метров, ударилась о  стену
и откатилась обратно к ногам короля.
     - Так коронованный я властитель Ди-Си или нет?! - вскричал  Стэгг.  -
Король  дочерей  Колумбии  или  как  они  там   называют   их   на   своем
дегенеративном английском? Какой же я монарх?  Где  моя  власть?  Уже  две
недели я властитель этой бабской земли и по горло сыт всякими  праздниками
в мою честь. Куда бы я ни шел со своей одногрудой  стражницей,  мне  всюду
поют дифирамбы. Меня посвятили  в  тотемическое  братство  Лося.  Премного
благодарен! Наконец меня избрали Великим Стэггом года.
     - С таким именем, как Стэгг, немудрено, что тебя засунули к Лосям,  -
отозвался Кальторп. - Хорошо, что ты догадался не открыть им  свое  второе
имя Лео. А то пришлось бы девочкам ломать головы  куда  тебя  сунуть  -  к
Лосям или ко Львам.
     Стэгг не унимался.
     - Мне говорят, я - отец этой страны. Если это так, почему же не  дают
стать им фактически? Ко мне близко не подпускают  женщин.  Понимаешь,  эта
прелестная сучонка, Верховная Жрица, говорит,  что  мне  нельзя  оказывать
расположение какой-нибудь отдельной  женщине.  Я  -  Отец,  Любовник,  Сын
каждой женщины в Ди-Си.
     Кальторп все больше и  больше  хмурился.  Он  поднялся  и  подошел  к
огромному окну на втором этаже Белого Дома. Туземцы  считали,  что  дворец
назван так в честь Великой Седой  Матери.  Кальторп,  правда,  знал  более
точную причину, но у него хватило ума не спорить.
     Глянув ненароком вниз, подозвал Стэгга к окну. Тот выглянул,  потянул
носом и сделал гримасу. Внизу несколько человек поднимали большую бочку на
задок телеги.
     - Когда-то этих парней называли золотарями, - сказал Кальторп. -  Они
приходили каждый день и собирали испражнения для удобрения полей. Этот мир
таков, что все должно идти на пользу людям и для обогащения почвы.
     - А ведь мы уже привыкли к этому, - сказал Стэгг. - Хотя  запах,  мне
кажется, с каждым днем сильнее. Видно, прибавляется людей в Вашингтоне.
     - Для этого города запах не нов. Хотя прежде он  был  не  столько  от
человеческих испражнений, сколько от воловьих.
     - Кто бы мог подумать, что Америка,  страна  домов  с  двумя  ваннами
вернется к избушкам, да к тому же без дверей. И  не  потому,  что  они  не
знают канализации и водопровода. Водопровод есть во многих зданиях.
     - Все, это приходит от Земли, должно вернуться в Землю. Они не грешат
против природы, выбрасывая  в  океан  миллионы  тонн  столь  нужных  почве
фосфатов и других веществ. В этом  они  похожи  на  нас,  слепых  глупцов,
убивавших свою землю во имя санитарии.
     Стэгг посмотрел на доктора - сверху вниз, очень выразительно.
     - Для этой лекции ты пригласил меня к окну?
     - Да. Я хотел  объяснить  корни  этой  культуры.  Во  всяком  случае,
попытаюсь. Видишь ли,  пока  ты  резвился,  я  работал,  изучая  язык.  Он
английский  по  сути,  но  от  нашего  ушел  дальше,  чем  наш  от   языка
англосаксов. И в лингвистическом отношении выродился значительно  быстрее,
чем когда-то предсказывали. Вероятно, вследствие изолированности небольших
групп  после  Опустошения.  И  еще  потому,  что  большинство  неграмотны.
Грамотность - исключительная привилегия жрецов и "дирада".
     - "Дирада"?
     - Аристократов. Слово произошло  от  "диирлрайвер",  так  как  только
привилегированным  позволяется  ездить  верхом   на   оленях.   Аналогично
испанским кабальеро  или  французским  шевалье.  Оба  слова  первоначально
обозначали всадников. Давай еще раз взглянем не роспись.
     Они подошли к дальней стене  длинной  комнаты  и  остановились  перед
огромной яркой фреской.
     - На  этой  картине,  -  комментировал  Кальторп  очень  серьезно,  -
изображена легенда из религии Ди-Си. Как видно,  -  он  указал  на  фигуру
Великой Седой Матери, возвышающейся над крохотными полями и горами  и  еще
более  крохотными  людьми,  -  она  очень  разгневана.   Сдернув   голубое
покрывало, которым некогда покрывала Землю от  безжалостных  стрел  своего
сына, Богиня помогала своему Сыну - Солнце сжечь земные создания.
     Человек в своей слепоте,  алчности  и  высокомерии  осквернил  землю,
данную богиней. Его города-муравейники опорожняли свои нечистоты в реки  и
моря, превратив их в сточные канавы. Он отравил воздух зловонной  копотью.
Кстати, эта копоть, я полагаю, была  не  только  результатом  деятельности
промышленности,  но  имела  и  радиоактивное  происхождение.  Сами  Ди-Си,
конечно, ничего не знают об атомных бомбах.
     Тогда Колумбия, будучи уже не в состоянии  терпеть  отравления  земли
человеком и его отказ от поклонения ей, сорвала свое защитное покрывало  с
Земли и позволила Солнцу в полную силу осыпать своими стрелами все живое.
     - Я вижу валяющихся по  всей  Земле  мертвых  людей  и  животных.  На
улицах, в полях, в морях, - подхватил Стэгг.  -  Завяли  травы  и  высохли
деревья. Люди и животные еще как-то укрывались от солнечных стрел.
     - Но спастись им не удалось, - продолжил Кальторп. - Они не умерли от
ожогов, но им надо было питаться. Животные выходили  по  ночам  и  поедали
падаль и друг друга. Люди, покончив с запасами  пищи,  съели  животных.  А
затем человек стал есть человека.
     К счастью, смертоносные лучи падали сравнительно  недолго.  Возможно,
меньше недели.  Затем  богиня  смягчилась  и  вернула  на  место  защитное
покрывало.
     - Так чем же на самом деле было Опустошение?
     - Могу только  предположить.  Помнишь,  незадолго  до  нашего  взлета
правительство заключило соглашение с одной из  исследовательских  компаний
на  разработку  всепланетной  системы  передачи  энергии?   Предполагалось
соорудить шахту такой глубины, с которой можно было бы  отсасывать  тепло,
исходящее из ядра планеты. Эта энергия  должна  была  преобразовываться  в
электричество  и  передаваться  по  всему  миру,  используя   в   качестве
проводника ионосферу.
     Теоретически, любая  энергосистема  могла  бы  подключиться  к  этому
источнику. К примеру, весь Нью-Йорк  извлекал  бы  из  ионосферы  энергию,
необходимую для освещения и обогрева домов, питания телевизоров,  а  после
установки электромоторов - и питания всех средств передвижения.
     Полагаю, этот проект был осуществлен через 25 лет после того, как  мы
покинули Землю. Я  уверен,  сбылись  предупреждения  некоторых  ученых,  в
частности, Кардена. Он предсказал, что первая же передача энергии в  таких
размерах разрушит часть озонового слоя.
     - Боже, - сказал Стэгг. - Ведь если уничтожить достаточное количество
озона в атмосфере... - То наиболее короткие волны  ультрафиолетовой  части
спектра, не поглощаемые более им, будут доходить до  поверхности  Земли  и
каждого живого существа  на  ней.  Животные  и  люди  умирали  от  ожогов;
растения, пожалуй, были  более  устойчивы.  Но  все  равно  -  эффект  был
опустошающим, судя по  гигантским  пустыням,  покрывающим  всю  Землю.  Но
этого, как будто, оказалось недостаточно. Природа, или если сказать иначе,
Богиня, поразила еще раз только-только поднявшегося  на  трясущихся  ногах
человека. Утечка озона, по-видимому, продолжалась очень недолго.
     Естественные процессы восстановили его обычное содержание. Лет  через
25 остатки человечества - жалкие остатки, не более нескольких миллионов  -
стали образовывать небольшие изолированные сообщества-поселения.  И  тогда
по всей Земле начали извергаться потухшие ранее  вулканы.  Возможно,  этот
второй катаклизм явился  запоздалой  реакцией  Земли  на  попытки  пробить
земную кору. Механизм Земли действует медленно, но верно.
     Утонула  почти  вся  Япония.  Исчез  Кракатау.   Взорвались   Гавайи.
Раскололась надвое Сицилия. Манхэттен опустился на  несколько  метров  под
воду, а затем снова поднялся. Тихий океан был весь  окружен  извержениями.
Не намного легче было в Средиземном море. Приливные волны проникали далеко
вглубь континентов, останавливаясь только у подножия гор. Горы тряслись, и
те, кто спасся от цунами, были погребены под снежными лавинами.
     Итог: человек низведен до уровня каменного века, атмосфера  наполнена
пылью и углекислым газом, что вызвало удивительные закаты и субтропический
климат в Нью-Йорке, таяние полярных льдов.
     Стэгг зябко передернул плечами.
     - Не удивительно, что практически  нет  преемственности  между  нашим
обществом и теми, кто уцелел  после  Опустошения,  -  сказал  он.  -  Вот,
например, порох. Он открыт заново или нет?
     - Нет.
     - Почему? Ведь сделать порох очень просто.
     - Очень просто, - объяснил Кальторп. - Так  просто  и  очевидно,  что
человечество потратило почти полмиллиона лет на то, чтобы открыть, что  из
смеси древесного угля, серы и селитры в должной пропорции  можно  получить
взрывчатку. Только и всего.
     Доктор помолчал. Пожевал губами.
     - А теперь возьмем такой двойной катаклизм - как  Опустошение.  Почти
все  книги  погибли.  Более  ста  лет  ничтожная  горстка  уцелевших  была
настолько занята тем, чтобы  выкарабкаться,  что  даже  не  обучала  своих
отпрысков грамоте. Результат? Бездонное невежество,  почти  полная  потеря
истории. Для этих людей мир начинается в 2100 году нашей эры или в 1  году
после Опустошения по их летоисчислению. Так говорят легенды.
     И еще один пример - выращивание хлопка. Когда мы покинули Землю,  его
почти не сажали. Зачем такие хлопоты,  если  есть  синтетика?  Хлопок  был
заново открыт всего 200 лет назад, до  этого  люди  одевались  в  звериные
шкуры или ходили нагишом. В основном, нагишом.
     Кальторп снова подвел Стэгга к открытому окну.
     - Я  отклонился,  хотя  делать  все  равно  нечего.  Взгляни,  Питер.
Вашингтон или Ваштин, как его теперь называют, совсем  не  тот  город.  Не
наш. Дважды его равняли с землей, а нынешний город был основан  на  руинах
200 лет назад. Да, они пытались возродить древнюю столицу, но сами-то были
другими! Вот в чем штука, Пит. Они его строили в  соответствии  со  своими
верованиями и мифами.
     Кальторп ткнул пальцем в сторону Капитолия - чем-то здание напоминало
знакомый им Капитолий, но теперь у него было два купола вместо  одного,  и
на вершине каждого была красная башенка.
     - Так сделано ради того, чтобы здание было похоже  на  грудь  Великой
Седой Матери, - сказал Кальторп. Затем он указал на  Монумент  Вашингтона,
ныне расположенный левее Капитолия и взметнувшийся  почти  на  90  метров.
Башня из стали и бетона,  раскрашенная  чередующимися  спиралями  красных,
белых и голубых полос и увенчанная круглой красной надстройкой.
     - Думаю, тебе понятно, что именно он  изображает.  Согласно  легенде,
такой был у Отца всей страны. Предполагается, что сам Вашингтон  похоронен
под  ним.  Вчера  вечером  мне  рассказал  об  этом  с  благоговением  сам
Джон-Ячменное Зерно.
     Стэгг вышел  на  балкон,  опоясывавший  весь  второй  этаж.  Кальторп
вытянул руку по направлению к зданию за пышным садом во дворе Белого Дома.
     - Видишь огромное здание со статуей женщины над ним? Это  Колумбия  -
Великая Седая Мать, присматривающая за своим народом  и  оберегающая  его.
Для нас - ее людей, наших потомков - живая вездесущая сила, ведущая  народ
к его предназначению. И ведет она безжалостно. Любой, вставший  у  нее  на
пути, будет растоптан - раньше или позже.
     - Я обратил внимание на этот храм сразу же, - заметил,  Стэгг.  -  Мы
шли мимо него в Белый Дом. Помнишь, как Сарвант чуть  не  умер  от  стыда,
когда увидел фрески на стенках?!
     - А какое твое мнение?
     Стэгг слегка покраснел.
     -  Я  считаю  себя  закаленным,  но   эти   фрески!   Возмутительные,
непристойные, абсолютная порнография! И  украшают  место,  предназначенное
для поклонения.
     Кальторп покачал головой.
     - Отнюдь нет. Мне довелось быть на двух богослужениях. Достоинство  и
красота - ничего более. Государственная религия - культ плодородия, и этим
скульпторы иллюстрируют различные мифы. Их смысл - не предать забвению то,
что когда-то человек в своей ужасной гордыне едва не уничтожил Землю. Он и
его наука, вкупе с высокомерием, нарушили равновесие  Природы.  Но  теперь
оно восстанавливается, а человек должен сохранять смирение, работать  рука
об  руку  с  Природой,  которая  является  живой   Богиней,   чьи   дочери
совокупляются с Героями. Богиня и Герои, изображенные  на  стенах,  своими
позами отображают важность поклонения Природе и Плодородию.
     - Так ли? Тут есть такие  позы,  в  которых  вряд  ли  можно  кого-то
оплодотворить.
     Кальторп засмеялся.
     - Колумбия - также и богиня эротической любви.
     - Мне все время кажется, - сказал Стэгг, -  ты  хочешь  рассказать  о
чем-то важном. Но все ходишь вокруг да около. Видно, чувствуешь,  что  мне
может это не понравиться.
     В комнате, откуда они вышли, мелодично звякнул гонг. Стэгг, а за  ним
и доктор,  поспешно  вернулись  -  и  навстречу  им  приветственно  грянул
оркестр. Барабаны и трубы. И музыканты -  жрецы,  капелла  Джорджтаунского
университета. Рослые, упитанные, оскопившие себя во имя служения Богине (а
равно и ради пожизненных почестей и  привилегий),  они  сверкали  пестрыми
женскими одеяниями: блузами с длинными рукавами  и  высокими  воротниками,
юбками до колен.
     За ними шел  -  Джон-Ячменное  зерно.  Впрочем,  это  имя  было  лишь
титулом; подлинного имени и истинного положения "Джона" в  обществе  Стэгг
не знал. Обитал "Джон" в Белом Доме  на  третьем  этаже  и  имел  какое-то
отношение к административному управлению страной.  Функции  его  отдаленно
напоминали работу премьер-министра в древней Англии.
     Во всяком случае, насколько мог судить  Стэгг,  Герои-Солнце  в  этой
стране были скорее символами лояльности и  традиции,  царствовали,  но  не
правили; подлинная власть сосредотачивалась в иных руках.
     Высокий и совсем не старый Джон-Ячменное Зерно поражал своей худобой.
Невероятен был синий набухший нос алкоголика.  Длинные  зеленые  волосы  и
такого же цвета очки лишь усиливали  впечатление.  Волосы  венчал  зеленый
цилиндр, а шею обвивали волосы с кукурузного початка.  Юбка  вокруг  голых
чресел усеяна была листьями кукурузы. В правой руке  Джон  держал  эмблему
своей должности - большую бутылку водки.
     - Привет Человеку-Легенде! - воскликнул Джон, повернувшись к  Стэггу.
- Да здравствует Герой-Солнце! До здравствует великий Лось  из  Лосей!  Да
здравствует Великий Муж, Отец своей страны, Дитя и Любовник Великой  Седой
Матери!
     Он сделал большой глоток прямо из бутылки, облизнулся и  протянул  ее
Стэггу.
     - Мне это необходимо, - согласился капитан и сделал  большой  глоток.
Через  минуту,  откашлявшись,  отдышавшись  и  вытерев  слезы,  он  вернул
бутылку.
     Ячменное Зерно повеселел.
     - Великолепное зрелище, благородный Лось! В  тебя,  видно,  вселилась
сила самой Колумбии, столь сильно ударившей тебя  белой  молнией.  Тем  не
менее, ты был божественен. Возьмем меня. Я - простой  бедный  смертный  и,
когда впервые выпил белую молнию, меня  проняло.  Должен  признаться,  что
когда я  заступил  на  эту  должность  совсем  молодым  парнем,  то  порою
чувствовал присутствие Богини в бутылке и бывал сражен так же, как  и  ты.
Но человек, возможно, привыкает  к  божественности,  да  простит  Она  мое
богохульство. Рассказывал ли я тебе легенду о том,  как  Колумбия  впервые
растворила удар молнии и закупорила ее?  И  как  дала  бутылку  с  молнией
первому из людей,  и  не  кому-нибудь,  а  самому  Вашингтону?  И  как  он
опозорился и тем самым навлек гнев Богини?
     Да? Ну тогда о самом главном. Я пришел к  тебе  раньше,  чем  Главная
Жрица, чтобы передать, что завтра день рождения Сына Великой Матери. Ты  -
сын Колумбии, родишься завтра. И тогда случится то, что должно случиться.
     Он еще раз отхлебнул  спиртного,  сделал  глубокий  поклон,  едва  не
свалившись лицом вниз, и шатаясь, шагнул к выходу.
     Стэгг окликнул его.
     - Одну минуту. Я хочу знать, что с моей командой?
     Ячменное зерно заморгал.
     - Я же сказал, что они были в Джорджтаунском университете.
     - А где мои товарищи сейчас, в этот самый момент?
     - С ними обращаются очень хорошо. У них есть все, что  они  пожелают.
Кроме свободы. Ее им предоставят послезавтра.
     - Почему только тогда?
     - Потому что тебя освободят. Но увидеть их ты не сможешь.  Ты  будешь
на Великом Пути.
     - Что это такое?
     - Узнаешь.
     Ячменное Зерно повернулся к выходу, но Стэгг задержал его.
     - Скажи мне, почему ту девушку держат в клетке? Ты знаешь, в клетке с
надписью "Дева, пойманная при набеге на Кэйсиленд".
     - И это ты узнаешь, Герой-Солнце. Между прочим, в твоем ли  положении
опускаться до того, чтобы задавать вопросы?  Великая  Седая  Мать  в  свое
время все объяснит.
     После ухода Ячменного Зерна Стэгг спросил у Кальторпа:
     - Тебе не кажется, что парень темнит?
     Кальторп нахмурился.
     - Я бы сам хотел знать. Но мои  возможности  исследования  социальных
механизмов этой культуры весьма ограничены. Вот только...
     - Что? - с беспокойством спросил Стэгг.
     Кальторп выглядел очень уныло.
     - Завтра зимнее солнцестояние - середина замы - когда  солнце  светит
меньше всего и занимает самое низкое положение. По нашему календарю  -  22
декабря. Насколько мне помнится, это было важной  датой  в  доисторические
времена. С этой датой связаны разного рода церемонии, такие как... Ааа!
     Это было не восклицание. Это был вопль ужаса. Кальторп вспомнил.
     Стэгг еще больше  встревожился.  Он  хотел  спросить,  что  же  такое
вспомнил Кальторп, но ему помешали: грянул оркестр. Музыканты и  служители
обернулись к дверям и пали на колени, хором крича:
     - Верховная жрица, живая плоть Виргинии  -  дочери  Колумбии!  Святая
дева! Красавица! Виргиния, скоро ревущий олень - яростный, дикий, жестокий
самец - лишит тебя  твоей  священной  и  нежной  плевы!  Благословенная  и
обреченная Виргиния!
     В комнату вошла надменная высокая девушка лет восемнадцати.  Несмотря
на бледное лицо и широкую переносицу, она была очень  красива.  Ее  полные
губы были красны как кровь, голубые  глаза  излучали  свет  и  не  мигали,
подобно кошачьим, вьющиеся волосы цвета майского меда  спадали  на  бедра.
Это была Виргиния, выпускница училища в Вассаре, жрица-прорицательница,  и
воплощение Дочери Колумбии.
     - Приветствую смертных, - произнесла она высоким  чистым  голосом.  И
обернувшись к Стэггу, сказала: - Приветствую бессмертного!
     - Здравствуй, Виргиния, - ответил он и почувствовал, как  затрепетало
все естество, и волна боли сжала грудь и поясницу. Каждый раз при виде  ее
он испытывал мучительное, почти непреодолимое влечение. Он  был  уверен  в
том, что как только их оставят наедине, он овладеет ею, несмотря на  любые
последствия.
     Виргиния ничем не выдавала того, что  сознает,  как  воздействует  на
него. Она смотрела на него равнодушным решительным взглядом львицы. Как  и
все девственницы она была одета в блузу с высоким  воротником  и  юбку  до
лодыжек, но одежду покрывали крупные жемчужины. Треугольный вырез  обнажал
большую упругую грудь. Каждый  сосок  был  напомажен  и  обведен  белым  и
голубым кольцом.
     - Завтра, бессмертный, ты  станешь  и  Сыном,  и  Любовником  Матери.
Поэтому тебе необходимо подготовиться.
     - А что я должен для этого сделать? - поинтересовался Стэгг. -  Зачем
мне готовиться?
     Он взглянул на нее, и волна боли прокатилась по всему его телу.
     Девушка дала знак и сейчас же Джон-Ячменное Зерно, должно быть только
и ожидавший этого за дверью, появился  в  комнате  с  двумя  бутылками:  с
водкой  и  какой-то  темной  настойкой.  Жрец-евнух  протянул  чашу.  Джон
наполнил ее темной жидкостью и вручил жрице.
     - Только ты - Отец своей Страны, - имеешь право пить это,  -  сказала
она, передавая чашу Стэггу. -  Нет  ничего  лучше.  Настоено  на  воде  из
Стикса.
     Стэгг взял чашу. Не очень приятно выглядел напиток,  но  не  хотелось
быть неблагодарным.
     - Не все ли равно из чего сделано. Пусть все видят, что  Питер  Стэгг
может перепить кого угодно!
     Зазвучали трубы  и  барабаны,  служители  захлопали  и  приветственно
закричали.
     И вот тогда он услышал протестующий возглас Кальторпа.
     - Капитан, ты что, не понял? Она сказала на воде из  Стикса.  СТИКСА.
Ясно?
     Стэгг понял, но было уже поздно. Комната поплыла кругом, и  кромешная
черная мгла низринулась с высоты.
     Под звуки труб и приветствий он рухнул на пол.



                                    3

     - Ну и похмелье, - простонал Стэгг.
     - Страшно смотреть, что они сделали, - отозвалась мгла и он с  трудом
узнал голос Кальторпа.
     Стэгг приподнялся и застонал от боли и потрясения. Превозмогая  себя,
скатился с кровати, от слабости упал  на  колени,  с  трудом  поднялся  и,
шатаясь, побрел к трем громадным зеркалам, расположенным под углом друг  к
другу. Зеркала отразили ужасное зрелище. Он был гол. Мошонка  выкрашена  в
голубой цвет, член - в красный, ягодицы - в  белый.  Но  не  это  потрясло
Стэгга. Он увидел два рога, торчащих под углом сорок пять градусов из  лба
на добрый фут, затем разветвляющихся на множество отростков.
     - Рога?! Зачем они здесь? Откуда? Дай бог только добраться  до  этого
шутника...
     Стэгг схватился за основания, дернул и  вскрикнул  от  боли.  Опустив
руки, он снова взглянул в зеркало.  У  корня  одного  из  рогов  выступило
кровавое пятно.
     - Рога - не совсем точное слово, - тихо сказал  Кальторп.  -  Это  не
твердые, омертвевшие рога.
     Скорее, это - панты. Они довольно мягкие,  теплые  и  бархатистые  на
ощупь. Приложи к ним палец и под  поверхностью  кожи  почувствуешь  биение
артерии. Станут ли потом они твердыми, мертвыми рогами зрелого  самца?  Не
знаю.
     Капитан потемнел. Гнев и бессильный ужас искали выхода.
     - Да-а, Кальторп, - прорычал он. - И ты участвовал в этой затее? Если
да, то я оторву у тебя все, что торчит!
     - Ты не только похож  на  зверя,  ты  и  поступаешь  по-звериному,  -
отпарировал Кальторп.
     Стэгг весь сжался, сдерживая желание ударить  маленького  антрополога
за неуместную шутку. Он увидел, что Кальторп бледен,  и  у  него  трясутся
руки. И понял, что за шуткой кроется неподдельный страх.
     - Так что же произошло? - спросил Питер, немного успокоившись.
     С дрожью в голосе  Кальторп  рассказал,  как  жрецы  понесли  Стэгга,
потерявшего сознание, к спальне. В коридоре на них набросилась толпа  жриц
и захватила тело. В какой-то момент Кальторпа охватил ужас  от  того,  что
эти две стаи разорвут Стэгга на куски. Однако борьба  была  ложной,  всего
лишь частью обряда. Согласно ритуалу жрицам полагалось добыть тело в бою.
     Они отнесли бесчувственного капитана в  спальню.  Кальторп  попытался
последовать за ними, но его буквально отшвырнули.
     - Они сделали это без зла. Просто не хотели, чтобы в комнате был хотя
бы один мужчина, кроме тебя. Даже хирургами были  женщины.  Скажу  честно:
когда я увидел, как они идут со скальпелями, дрелями и прочим, то чуть  не
рехнулся. Особенно, когда увидел, что хирурги были  пьяны.  Что  за  дикая
компания? Но Джон-Ячменное Зерно вытолкал меня.  Он  сказал,  что  в  этот
момент женщины готовы разорвать,  в  полном  смысле  этого  слова,  любого
подвернувшегося под руку мужчину.  И  намекнул,  что  некоторые  музыканты
стали жрецами поневоле - им не хватило прыти убраться с дороги этих дам  в
вечер зимнего солнцестояния.
     Джон-Ячменное Зерно спросил, являюсь ли я Лосем. Оказывается,  только
братья по тотему Великого Самца находятся  в  это  время  в  относительной
безопасности. Я ответил, что нет, но раньше  был  членом  Львиного  клуба,
хотя уже давно не платил членских  взносов.  Он  сообщил,  что  я  буду  в
безопасности на следующий год, когда Герой-Солнце будет из  Львов.  Сейчас
же мне находиться здесь опасно. И настоял, чтобы я убрался из Белого Дома,
пока сын (он имел ввиду тебя) не родится.  Вернулся  я  рано  утром.  Все,
кроме  тебя,  ушли.  Ну,  а  я  остался  возле  кровати  ждать,  когда  ты
проснешься.
     - Я кое-что припоминаю, - задумчиво  произнес  Стэгг.  -  Все  как  в
тумане, все перепутано, но помню, как очнулся  после  того  пойла.  Я  был
беспомощнее ребенка. Вокруг шумно. Женщины кричали, словно рожая.
     - А ребенком был ты, - подсказал Кальторп.
     - Я? Откуда ты знаешь?
     - Ниоткуда. Просто ситуация проясняется.
     - Не оставляй меня во тьме, если видишь свет, - взмолился Стэгг. -  Я
едва соображал, что происходит. Я даже пробовал сопротивляться, когда меня
укладывали на стол. Затем у изголовья поместили белого ягненка. У меня  не
было ни малейшего представления об их намерениях, пока ему  не  перерезали
горло. Я с ног до головы был пропитан кровью.
     Потом его убрали, а меня начали протаскивать через узкое  треугольное
отверстие. Что-то  вроде  металлического  каркаса,  обрамленного  какой-то
розоватой губкой. Две жрицы держали меня за  плечи  и  протаскивали  через
отверстие. Остальные же кричали по-кошачьи, как безумные. Уж  насколько  я
был в дурмане, а все равно кровь стыла. Ты за всю жизнь никогда не  слыхал
таких кошмарных криков.
     - Слышал, слышал.  Весь  Вашингтон  слышал.  Все  взрослое  население
стояло у ворот Белого Дома.
     - Я застрял в  отверстии,  жрицы  яростно  толкали  меня.  Мои  плечи
сдавило, как в тисках. Вдруг я почувствовал, как вода брызжет мне на шею -
кто-то, должно быть, направил на меня струю. Даже помню,  подумал,  что  у
них должно быть что-то вроде насоса в доме, так как ударил сильный напор.
     Наконец, я проскользнул сквозь  отверстие,  но  не  упал.  Две  жрицы
подхватили меня на руки, подняли и перевернули вверх тормашками. И шлепали
меня, здорово шлепали. От удивления я закричал.
     Именно этого они и хотели от тебя.
     - Затем меня уложили на другой стол, прочистили нос,  рот,  и  глаза.
Смешно, но до этого момента я не замечал, что у меня во рту и ноздрях  был
толстый слой похожего на слизь вещества. Это должно  было  затруднять  мне
дыхание, но я не сознавал этого. Затем... затем...
     - Затем?
     Стэгг покраснел.
     - Меня отнесли  к  невообразимо  толстой  жрице,  распластавшейся  на
подушках на моей кровати. До этого я не видел ее.
     - Наверно, она приехала из Манхэттена. Ячменное Зерно сказал мне, что
тамошняя жрица очень толстая.
     - Чудовищная - вот верное слово, - продолжал  Стэгг.  -  Эта  женщина
была крупнее всех, кого я когда-либо видел. Могу поспорить, рост у нее  не
меньше моего. И весила она, наверное, не меньше полтораста килограмм.  Все
ее тело было покрыто пудрой, должно быть добрую бочку  потратили  на  это.
Она была огромная, только для того, чтобы откладывать миллион яиц.
     Он немного помолчал.
     - Они положили меня так, что голова моя  покоилась  на  одной  из  ее
грудей. Клянусь  это  была  самая  большая  грудь  в  мире.  Она  казалась
выпуклой, как сама Земля. Жрица взяла мою голову и  повернула  к  себе.  Я
попробовал сопротивляться, но был очень слаб. Я ничего не мог поделать.
     И тогда я  почувствовал  себя  маленьким  ребенком  и  не  был  более
взрослым. Я - Питер Стэгг - новорожденный. Это должно быть, все еще  пойло
действовало. Клянусь, в нем был гипнотический  компонент.  И  я  был...  я
был...
     - Голодным? - тихо подсказал Кальторп.
     Стэгг кивнул головой. Затем, очевидно желая уйти от темы,  от  провел
ладонью по одному из рогов и сказал:
     - Гм. Рога укоренились прилично.
     - Да. Среди Ди-Си замечательные биологи. Возможно, местные ученые  не
столь сильны в физике и электронике, но они превосходные скульпторы плоти.
Между прочим, эти панты гораздо большее, нежели символ или украшение.  Они
действуют. Тысяча против одного - они содержат железы, которые выделяют  в
твою кровь гормоны всех видов.
     Стэгг заморгал.
     - Что заставляет тебя так думать?
     - Во-первых,  Ячменное  Зерно  сделал  пару  намеков,  во-вторых,  ты
феноменально  быстро  оправился  после  такой   сложной   операции.   Ведь
необходимо было сделать два отверстия в черепе, поместить панты, соединить
их кровеносные сосуды с твоими и бог знает что еще.
     Питер проворчал:
     - Кто-то еще заплатит за это. Здесь замешана эта Виргиния! Как только
увижу ее, разорву на части. Мне надоели ее пинки.
     Кальторп с беспокойством следил за ним.
     - А сейчас ты чувствуешь себя хорошо?
     Стэгг раздул ноздри и ударил себя в грудь.
     - Нет. Но чувствую, что мог бы  покорить  весь  мир.  Единственное  -
голоден, как медведь после спячки. Сколько я был без сознания?
     - Почти тридцать часов. На дворе темнеет. - Кальторп приложил  ладонь
ко лбу своего капитана. - У тебя жар. Не  удивительно.  Тело  бурлит,  как
доменная печь, создавая новые клетки, насыщая кровь гормонами.  Для  твоей
печи нужен уголь.
     Стэгг ударил кулаком по столу.
     - Пить я тоже хочу! Весь пылаю!
     Он стал быть кулаком в гонг, пока весь дворец не  наполнился  звоном.
И, как бы ожидавшие этого сигнала, в дверь ринулись слуги, держа  в  руках
подносы со множеством тарелок и бокалов.
     Забыв все хорошие манеры, Стэгг вырвал поднос из рук  слуги  и  начал
нагружать быстро работающие челюсти мясом, останавливаясь только для того,
чтобы запить съеденное громадными глотками пива. Пища и пиво  попадали  на
его голую грудь и ноги, но он, хотя раньше ел всегда очень  аккуратно,  не
обращал на это никакого внимания.
     Раз рыгнув так, что чуть не сшиб слугу, он прогремел:
     - Могу всех перепить, перебить, пере...
     Затем еще раз рыгнул с такой же силой и снова набросился на еду,  как
изголодавшийся боров на лохань.
     Кальторпа тошнило не только от самого этого  зрелища,  но  и  от  его
подтекста. Он отвернулся. Очевидно, гормоны вымывали из психики Стэгга все
ограничения и обнажали животную часть человеческого естества. Что же будет
дальше?
     Наконец Стэгг поднялся, выпятив живот вперед, словно горилла,  ударил
себя кулаком в грудь и заявил:
     - Ух, вот теперь мне хорошо, даже  очень!  Эй,  Кальторп,  ты  обязан
раздобыть себе пару рогов. Ах, да. Я забыл, у тебя уже есть  пара.  Именно
поэтому ты и покинул Землю, не так ли? Ха! Ха!
     Лицо антрополога вспыхнуло и исказилось, он  вскочил  и  бросился  на
Стэгга. Тот рассмеялся, схватил его за рубаху и удержал на вытянутой руке.
Кальторп  ругался,  беспомощно   размахивая   руками.   Затем   неожиданно
почувствовал, как пол уходит из-под его ног, и ткнулся во  что-то  твердое
сзади. Раздался громкий звон и до  него  дошло,  что  он  угодил  в  гонг.
Какая-то огромная рука обхватила его за талию, ставя на ноги. Испугавшись,
что Стэгг собирается прикончить его, он сжал  кулак  и  ударил  смело,  но
беспомощно. Затем опустил кулак.
     В глазах Питера стояли слезы.
     - Великий Боже, что же со мной? Должно быть, я совсем тронулся,  если
позволил себе такое с тобой - моим лучшим другом! Что-то  не  так!  Как  я
мог?
     Он заплакал и с чувством прижал к себе Кальторпа.  Тот  вскрикнул  от
боли в ребрах. Стэгг виновато отпустил его.
     - Ну хорошо, ты прощен, - сказал Кальторп, осторожно  отодвигаясь  от
него подальше. Только сейчас он понял, что Стэгг уже не отвечает  за  свои
действия. В чем-то он стал  ребенком.  Но  ребенок  не  всегда  абсолютный
эгоист, он может быть добрым и мягкосердечным. И ему сейчас на самом  деле
было стыдно.
     Кальторп подошел к окну.
     - На улице полно народу и факелов, - сказал он. - Сегодня  вечером  у
них еще один праздник.
     Эти слова ему самому показались  неискренними.  Он  знал  точно,  что
жители Ди-Си  сегодня  собрались  на  церемонию,  где  почетным  гостем  и
участником будет его капитан.
     - Не задумали ли они содрать с кого-нибудь кожу? - спросил  Стэгг.  -
Когда эти люди собираются повеселиться, они не  останавливаются  ни  перед
чем. Запреты отбрасываются, как прошлогодняя змеиная кожа.  Их  совсем  не
волнует, если кого-то покалечат.
     Затем, к великому удивлению Кальторпа, он заявил:
     - Надеюсь, праздник начнется вот-вот. И чем скорее, тем лучше.
     - Почему, ради Бога? - выкрикнул  Кальторп.  -  Разве  твоя  душа  не
натерпелась вдоволь всяких страхов?
     - Не знаю. Но во мне сейчас есть что-то такое, чего раньше не было. Я
чувствую такое влечение и  такую  силу,  настоящую  силу,  какой  не  знал
прежде. Я ощущаю себя... ощущаю себя... богом! Богом! Во  мне  кипит  мощь
всего мира! Я хочу взорваться! Не дано тебе  знать,  что  я  чувствую!  Ни
одному простому человеку не дано!
     Снаружи донесся крик бегущих по улицам жриц.
     Стэгг и Кальторп прислушивались. Они  стояли,  окаменев,  слушая  шум
мнимой схватки между жрицами и Почетной Стражей. Затем схватка переросла в
битву, когда в бой против жриц пошли Лоси.
     И вот - шаги в коридоре, с грохотом  Лоси  срывают  двери  с  петель,
берут Стэгга на плечи и выносят  наружу.  Всего  мгновение  он,  казалось,
понимал, что происходит. Потом обернулся и закричал:
     - Помоги мне, Док! Помоги!
     Кальторпу оставалось только всхлипывать.



                                    4

     Их было восемь: Черчилль, Сарвант, Ястржембовский,  Лин,  Аль-Масини,
Стейнберг, Гбве-Хан и Чандра.
     Они, да  еще  отсутствующие  Стэгг  и  Кальторп,  составляли  десятку
уцелевших из тридцати, покинувших Землю 800 лет  назад.  Они  собрались  в
большой гостиной здания, где их держали узниками шесть недель,  и  слушали
Тома Табака.
     Том Табак не было настоящим его именем. Как звали его на самом  деле,
никто не знал. На этот вопрос он отвечал, что не имеет права называть свое
имя и откликаться на него. Став "Томом Табаком",  он  уже  не  был  больше
человеком. Для жителей Ди-Си он был полубогом.
     - Если бы все шло как положено, - говорил он, - с  вами  разговаривал
бы не я, а Джон-Ячменное  Зерно.  Но  Великой  Седой  Матери  Было  угодно
прервать его жизнь до Праздника Посева. Состоялись выборы, и я, как  глава
великого братства Табака, занял принадлежавшее ему место правителя  Ди-Си.
И буду им, пока не состарюсь и не ослабею, и тогда,  чему  быть,  того  не
миновать.
     В то короткое время, когда экипаж звездолета был  в  Вашингтоне,  его
члены изучали произношение, грамматику и  словарный  состав  языка  Ди-Си,
хотя от акцента им избавиться было практически невозможно. Английский язык
изменился сильно, появились многие  звуки,  которых  никогда  не  было  не
только в английском, но и в древнегерманском, много новых слов  пришло  из
других языков, ударения и интонации стали играть важную  роль  в  значении
фразы. К тому же, незнание  культуры  Ди-Си  было  серьезной  помехой  для
понимания языка. Да и сам Том Табак плохо говорил на основном диалекте. Он
родился и вырос в Норфолке, в Виргинии - самом южном  городе  Ди-Си.  Язык
его соплеменников отличался  от  языка  жителей  Вашингтона  так  же,  как
испанский язык от французского или шведский от исландского.
     Том Табак, как и его предшественник Джон-Ячменное Зерно, был высок  и
очень худ, но в отличие от того, вся его одежда  была  коричневого  цвета.
Такими же были его длинные волосы, из  коричневых  зубов  торчала  толстая
коричневая сигара.  По  ходу  разговора  он  вытаскивал  из  кармана  юбки
сигареты и вручал членам экипажа. Кроме Сарванта никто не  отказывался,  и
все находили их превосходными. Том Табак выпустил густое  облако  зеленого
дыма и продолжил:
     - Вас отпустят на свободу после моего ухода.  И  случится  это  очень
скоро, так как я человек весьма занятой.  Мне  еще  многое  нужно  решить,
подписать  немало  бумаг  и  отдать  много  распоряжений.  Все  мое  время
принадлежит Великой Седой Матери.
     Черчилль был первым помощником та "Терре" и теперь, когда  Стэгга  не
было, он стал не только  формальным  вожаком,  но,  благодаря  силе  своей
личности, и фактическим.
     Он был невысок и коренаст, с мощной шеей, пышной курчавой  шевелюрой,
толстыми руками и массивными ногами. Лицо его имело детское выражение,  но
в тоже самое время было волевым. Оно было розовое, в  веснушках,  а  глаза
были круглыми и прозрачно-голубыми,  как  у  ребенка.  И  хотя  с  первого
взгляда могло показаться, что он и есть беспомощный ребенок, но оказалось,
что ему присущ природный дар командовать теми, кто был  рядом.  Голос  его
звучал уверенно и мощно.
     -  Возможно,  вы  занятой  человек,  мистер  Табак,  но  все-таки  не
настолько, чтобы уйти, не рассказав, что происходит. Нас взяли в плен. Нам
не позволяют общаться ни с капитаном, ни с доктором Кальторпом.  Есть  все
основания подозревать, что вокруг них  затеяли  какую-то  нечистую  возню.
Когда же мы справляемся о них, нам спокойно отвечают: "Чему быть, того  не
миновать". Очень успокаивающе!
     Я требую, мистер Табак, ответов на вопросы.  И  не  думайте,  что  мы
побоимся ваших телохранителей за дверью. Мы хотим,  чтобы  вы  ответили  и
притом сию же минуту!
     - Возьмите еще сигарету и поостыньте, - с важным  видом  ответил  Том
Табак. - Конечно, вы обеспокоены и недовольны, но о правах не говорите. Вы
не граждане Ди-Си, и положение ваше очень шаткое.
     Но я все же отвечу на ваши вопросы. Ради этого и пришел сюда.  Первое
- вас освободят. Второе - вам будет  дан  месяц  на  то,  чтобы  вы  могли
прижиться в Ди-Си. Третье - если к концу месяца вы не  оправдаете  надежды
стать хорошими гражданами, то будете убиты. Да, не изгнаны, а убиты.  Если
бы мы выпроводили вас через границу в  другую  страну,  это  увеличило  бы
население враждебных нам государств. Мы этого делать не намерены.
     - Ну что ж, теперь нам понятно наше положение, -  задумчиво  протянул
Черчилль. - Хотя и весьма туманно. Мы сможем попасть на  "Терру"?  Ведь  в
этом корабле результаты десяти лет уникальных исследований.
     - Нет, не сможете. Но ваше личное имущество вам возвратят.
     - Спасибо. Только вот, вы знаете, что кроме нескольких мелочей у  нас
нет ничего личного? Откуда  мы  возьмем  деньги,  пока  будем  подыскивать
работу? Возможно, что мы даже не  сможем  получить  ее  в  вашем  довольно
примитивном обществе.
     - Мне действительно больше нечего сказать, -  ответил  Том  Табак.  -
Благодарите за то, что  вас  пока  оставили  в  живых.  Многие  не  хотели
даровать даже этого.
     Он приложил ко рту два пальца и свистнул. Появился слуга со шкатулкой
в руках.
     - Я должен сейчас уйти, господа. Дела, дела. Но для того, чтобы у вас
не было причин нарушать законы нашей благословенной Родины по незнанию,  и
для уменьшения искушения украсть,  этот  человек  расскажет  вам  о  наших
законах и даст взаймы денег, которых  хватит  на  покупку  еды  в  течение
недели. Деньги вы вернете, когда у вас появится работа,  если  только  она
появится. Да благословит вас Колумбия!
     Через час вся восьмерка беспомощно стояла на улице.  Настроение  было
далеко не приподнятым.
     Черчилль обвел товарищей взглядом и, хотя его чувства были такими же,
сказал:
     - Ради Бога, встряхнитесь! Что это с вами? Ведь  мы  бывали  и  не  в
таких переделках. Помните, на Вольфе-693? Плот - и ничего больше. А вокруг
юрское болото. Мы же не хныкали а, парни? А  помните  похожих  на  баллоны
тварей, что обступили нас, и то, как мы уронили в воду оружие и  вынуждены
были голыми руками расчищать себе обратный путь на корабль? Тогда нам было
похуже, не так ли? Но никто не  пищал!  Что  произошло?  Разве  мы  сейчас
другие?
     - Боюсь, другие, - пробормотал Стейнберг. - Пожалуй, мужество  мы  не
потеряли. Но от Земли ожидали слишком многого. Когда  мы  высаживались  на
неизвестную планету, то были готовы к любым неожиданностям  и  опасностям.
Даже искали их. А здесь нас провели как котят.  У  нас  даже  не  осталось
оружия, и попади мы сейчас в передрягу, нечем будет расчистить  себе  путь
на корабль, чтобы укрыться там. Мы лишились опоры.
     - Поэтому вы собираетесь ждать сложа руки в надежде на  то,  что  все
будет  хорошо?  -  спросил  Черчилль.  -  Ждите!   Вы,   мужчины,   сливки
человечества, отобранные от десятков тысяч кандидатов  благодаря  высокому
интеллекту, образованию, изобретательности, физической закалке.  А  теперь
вы среди людей, знаний у которых не больше,  чем  у  вас  в  мизинце!  Вы,
мужчины, должны были бы быть богами, а вы - мышата!
     - Хватит, - оборвал Лин. - Мы еще не пришли в себя. И не  знаем,  что
делать! Именно неопределенность нас пугает...
     - Я лично не собираюсь  ждать  тут,  пока  какая-нибудь  добрая  душа
возьмет меня за руку, - решил Черчилль. - Я буду действовать, и сразу же!
     - И что же ты собираешься делать? - заинтересовался Ястржембовский.
     - Поброжу по Вашингтону, погляжу что  и  как.  Идемте  со  мной,  кто
хочет. Но если хотите  идти  своей  дорогой  -  пожалуйста.  Я  могу  быть
предводителем, но поводырем не буду.
     - Ты так и не понял кое-чего, - сказал Ястржембовский, -  шестеро  из
нас даже не с этого материка. Каждого тянет  в  родные  места.  Меня  -  в
Сибирь, Гбве-Хан хочет вернуться в свою Дагомею,  Аль-Масини  -  в  Мекку,
Чандра - в Индию, Лин - в Шанхай. Но это, пожалуй,  невозможно.  Стейнберг
мог бы вернуться в Бразилию, но там сейчас пустыня, джунгли и дикари.  Так
что...
     - Значит, нужно остаться здесь и  попытаться,  как  советовал  Табак,
прижиться. Именно это я и собирался сделать. Кто со мной?
     Дальнейшие  препирательства  были  бесполезны.  Черчилль   решительно
двинулся вперед по улице, но, обогнув угол, остановился, глядя  на  стайку
мальчишек и девчонок, играющих в мяч.
     Подождав минут пять, он тяжело вздохнул. Видимо, никто так и не пошел
с ним.
     Но он ошибся. Тронувшись с места, он услыхал голос Сарванта:
     - Подождите минутку, Черчилль!
     - А где остальные?
     - Азиаты решили добираться до родных мест. Когда я  уходил,  они  все
еще спорили: угнать ли им корабль и пересечь Атлантику или похитить оленей
и на них добраться до Берингова пролива, а оттуда морем до Сибири.
     - Смелые люди, ничего не скажешь. И столь  же  безрассудные.  Неужели
они всерьез думают, что это им удастся? Или у них дома условия получше чем
здесь?
     - Они не понимают, что их ждет. Потеряли голову.
     - Я бы хотел вернуться и пожелать им  удачи.  Все-таки,  они  храбрые
парни. Я всегда знал это, даже  когда  назвал  их  мышатами.  Хотелось  их
расшевелить, но, кажется, перестарался.
     - Я благословил их, хотя почти все они атеисты, - сказал  Сарвант.  -
Боюсь, что их кости на этом материке побелеют.
     - А что же вы? Будете пробираться в Аризону?
     -  Насколько  я  смог  увидеть  с  корабля,   там   нет   не   только
организованной власти, но и людей вообще. Юта выглядит не  намного  лучше.
Большое Соленое Озеро высохло. Возвращаться мне некуда. Ну, а здесь работы
хватит на всю жизнь.
     - Работы? Не собираетесь ли вы проповедовать? - Черчилль  недоверчиво
посмотрел на Сарванта, словно впервые увидев его истинную сущность.
     Нефи Сарвант был невысоким, смуглым, костистым человеком лет сорока с
весьма  характерной  внешностью:  вздернутый  подбородок,  казалось,   был
заострен на конце, тонкие губы, делающие рот узкой  полоской,  и  загнутый
крючком нос, направленный к  подбородку.  Спутники  часто  шутили,  что  в
профиль он напоминает щипцы для орехов.
     Его большие выразительные глаза прямо засветились сейчас изнутри. Вот
так же они вспыхивали  не  раз  во  время  полета,  когда  он  превозносил
достоинства   своей   церкви,   как   единственной   истинной   из    того
ортодоксального ядра христианства, что сохранялось Последними Хранителями.
Правда, в конце концов, и члены этой церкви  стали  отличаться  от  других
христиан только тем, что посещали свои храмы. Религиозный пыл у них угас.
     И лишь небольшая группа Хранителей, к  которой  принадлежал  Сарвант,
отказывалась смиряться с пороками своих соседей. Организовав штаб-квартиру
в штате Аризона, эта группа стала рассылать  миссионеров  в  охладевший  к
религии мир.
     Сарвант попал в экипаж "Терры" по той  причине,  что  был  крупнейшим
авторитетом в области геологии. Ему пришлось дать обещание  не  заниматься
обращением в свою веру членов экипажа. Он и не пытался делать  это  прямо,
но предлагал Библию своей церкви и просил, чтобы ее прочли. После этого он
пытался объяснить суть отдельных положений.
     - Конечно, я намерен проповедовать! - сказал он. - Эта страна так  же
широко открыта для Священного Писания, как и  во  времена  Колумба.  Скажу
вам, Руд,  что,  когда  я  увидел  опустошение  родного  Юго-Запада,  меня
охватило отчаяние. Мне казалось, что моя церковь была ложной, ведь один из
главных ее постулатов - ее вечность. Но я молился, и прозрение снизошло на
меня. Ведь я еще существую! И, благодаря мне, наша вера вновь возродится и
притом так, как  никогда  прежде,  поскольку  те  языческие  умы,  которые
убедятся в истине, станут первоапостолами.  Наше  учение  распространится,
как пламя. Мы -  Последние  Хранители  -  не  имели  большого  влияния  на
остальных христинан, так как они считали, что уже  давно  обрели  истинную
веру и не хотели  иной.  А  значила  она  для  них  едва  ли  больше,  чем
спортивный клуб. Но ведь главное - путь.
     - Я понимаю вас, - сказал  Черчилль.  -  Только  прошу  одного  -  не
приобщайте меня к своей вере. У нас и  без  этого  трудностей  достаточно.
Пошли.
     - Куда?
     - Куда-нибудь, где мы сможем продать эти дурацкие костюмы  и  достать
местную одежду.
     Улица, по которой они шли, была направлена с севера на юг, и  поэтому
Черчилль предложил, что если все время идти  к  югу,  она  приведет  их  к
гавани. Там, если не произошло больших изменений, должна быть одна  лавка,
где можно сменить одежду, и, возможно, даже не без  выгоды.  Пока  что  по
обеим сторонам улицы были расположены  аккуратные  жилые  дома  и  большие
общественные здания. Жилые дома располагались в глубине ухоженных дворов и
были построены из кирпича и цемента. В  основном,  это  были  одноэтажные,
вытянутые  по  фасаду,  строения,  многие  их  которых  имели  пристройки,
расположенные  под  прямым  углом.  Дома,  выкрашенные  в   разные   тона,
отличались разнообразием. Перед каждым домом стоял  столб  тотема.  Столбы
были большей  частью  высечены  из  камня,  так  как  дерево  берегли  для
изготовления судов, экипажей, оружия и как топливо.
     Общественные здания располагались ближе к улице,  были  построены  из
кирпича и зачастую  облицованы  мрамором.  Вокруг  многих  домов  тянулись
галереи из высоких колонн. Верхушки куполообразных крыш венчали статуи.
     Сарвант и Черчилль шли по мостовой, так как тротуаров не было.  Время
от времени им приходилось отступать  поближе  к  зданиям,  чтобы  избежать
столкновения с всадниками на оленях или экипажами.  Всадники  были  богато
одеты и не обращали внимания на пешеходов; зачастую они  неслись  во  весь
опор, не сомневаясь в том, что пешеходы сами поостерегутся,  чтобы  их  не
затоптали.
     Внезапно характер улицы  изменился  в  худшую  сторону.  Однообразные
обшарпанные дома теснились друг к  другу,  лишь  изредка  улицу  прорезали
узкие переулки.  Скорее  всего,  это  были  некогда  общественные  здания,
проданные частным владельцам под лавки,  ночлежки,  доходные  дома.  Перед
ними прямо на улице в грязи копошились голые дети.
     Черчилль отыскал нужную лавку и вместе с Сарвантом вошел в нее. Лавка
представляла из себя небольшое помещение,  заваленное  различной  одеждой.
Цементный пол и стены были очень грязны, противно воняло  собачьим  калом.
Два пса неопределенной породы бросились на вошедших.
     Хозяин был невысок, лыс, с большим животом и двойным  подбородком,  с
большими медными серьгами в ушах. Вид у него был такой же, как и у каждого
лавочника из любого столетия, разве что на черты его лица  время  наложило
некоторый отпечаток сходства с оленем.
     - Мы хотим продать нашу одежду, - обратился к нему Черчилль.
     - А она разве чего-нибудь стоит? - спросил лавочник.
     - Как одежда - немного, - ответил Черчилль. - Как  редкость  -  может
быть и много. Мы с того корабля. - Маленькие глаза хозяина расширились.
     - О, братья Героя-Солнце!
     Черчилль не знал точного смысла этого восклицания. Что он знал -  так
это  то,  что  Том  Табак  вскользь  обронил,  что  капитан   Стэгг   стал
Героем-Солнце.
     - Я уверен, ты сможешь продать каждый предмет нашей  одежды  легко  и
недешево. Эти одежды были среди звезд в местах столь отдаленных, что  идти
к ним без остановки для еды и отдыха пришлось бы тысячи лет да  еще  целую
вечность. Ткани этих костюмов хранят свет чужих солнц и запах экзотических
миров, где, сотрясая землю, бродят чудища больше этого дома. -  Однако  на
лавочника это не произвело сколько-нибудь благоприятного впечатления.
     - А Герой-Солнце прикасался к этим одеждам?
     - Много раз. Как-то он даже одел эту куртку.
     - О-о!
     Хозяин должно быть понял,  что  выдал  свое  нетерпение.  Он  потупил
глаза, лицо его стало безразличным.
     -  Все  это  очень  хорошо,  но  я  бедняк.  И  у  матросов,  которые
заглядывают в мою лавку, денег немного. Когда они  проходят  мимо  таверн,
они готовы продать собственную одежду.
     - Возможно, что это так. Но я уверен, вы имеете дело и  с  теми,  кто
может продать эти вещи более состоятельным господам.
     Хозяин вынул из кармана юбки несколько монет.
     - За все я дам вам четыре колумба.
     Черчилль взял Сарванта за руку и двинулся к выходу. Однако хозяин был
ловок и преградил путь к выходу.
     - Я мог бы предложить пять колумбов.
     Черчилль показал на юбку и сандалии.
     - Столько это стоит? Или вернее, сколько вы запрашиваете за это?
     - Три рыбы.
     Черчилль задумался. По золотому содержанию колумб был примерно  равен
долларам 21-го века. Рыба была равна четверти доллара.
     - Ведь я же отлично знаю, что вы на нас заработаете 1000 процентов. Я
отдам все за двадцать колумбов.
     Хозяин в отчаянии всплеснул руками.
     - Идемте отсюда, Сарвант. Я бы мог пройтись по  домам  богачей  и  по
одной вещи все распродать. Но у меня нет времени. Даете двадцать или  нет?
Спрашиваю в последний раз.
     - Вы вырываете хлеб из рта моих бедных  детей,  но  я  принимаю  ваше
предложение.
     Через несколько минут оба звездолетчика  вышли  из  лавки,  одетые  в
юбки, сандалии и круглые шляпы с отвислыми полями. Талии стягивали широкие
кожаные пояса с ножнами для длинных стальных  ножей.  Убранство  довершали
сумки с накидками от дождя, а в карманах каждого еще оставалось по  восемь
колумбов.
     - Следующая остановка - гавань, - сказал Черчилль. - Когда-то я ходил
матросом на яхтах богачей во время летних  каникул,  чтобы  заработать  на
оплату колледжа.
     - Я знаю, что вы умеете ходить под парусами, - подтвердил Сарвант.  -
Ведь вы командовали краденным парусником, когда мы  бежали  из  тюрьмы  на
планете Викса.
     - Я хочу сначала посмотреть, сможем ли мы найти работу в порту, а еще
лучше на судне. Потом попробуем  выяснить,  что  случилось  со  Стэггом  и
Кальторпом.
     - Почему именно на судне? Я знаю вас достаточно хорошо и чувствую:  у
вас что-то на уме.
     - Я знаю, что Вы не сплетник. Если  я  подыщу  подходящее  судно,  мы
свяжемся с ребятами Ястржембоского и двинем в Азию через Европу.
     - Рад слышать это, - сказал сарвант. - А то я  уже  подумал,  что  вы
умыли руки, бросив парней. Но как их разыскать?
     - Вы что, притворяетесь?  -  засмеялся  Черчилль.  -  Мне  для  этого
достаточно спросить, где ближайший храм.
     - Храм?
     - Конечно. Совершенно очевидно, что  власти  будут  присматривать  за
всеми нами. По сути, за нами хвост с того самого момента, как мы вышли  из
плена.
     - Где же он?
     - Не оглядывайтесь. Я покажу его вам позже. Пока что идите как  ни  в
чем не бывало.
     Они увидели группу людей, собравшихся в кружок и сидевших на коленях.
Черчилль мог бы обойти их, но остановился и заглянул через плечи.
     - Что они делают? - спросил Сарвант.
     - Играют на деньги образца 29-го века.
     - Наблюдать азартные игры против принципов.  Надеюсь,  вы  не  имеете
намерения присоединиться к ним?
     - Именно это я и собираюсь сделать.
     - Не надо, Руд, - попросил Сарвант, взяв Черчилля за руку. - Из этого
не получится ничего хорошего.
     - Отче, я не ваш прихожанин. У них, наверное, есть правила. Это  все,
что мне нужно.
     Черчилль вынул три колумба из кармана и громко спросил:
     - Можно вступить в игру?
     - Конечно, - ответил крупный загорелый мужчина с повязкой на глазу. -
Можешь играть, пока деньги не кончатся. Только сошел с корабля?
     - Недавно, - подтвердил Черчилль.
     Он присел на колени и положил на землю один колумб.
     - Моя очередь бросать, да? Ну, малютки, папе нужны деньги на водку.
     Через тридцать минут Черчилль вернулся к Сарванту, ухмыляясь и  тряся
горстью серебряных монет.
     - Плата за грех, - пояснил он.
     Однако улыбка быстро сошла с его лица, когда он услышал громкие крики
сзади. Обернувшись, он увидел, что игроки направляются к нему.
     - Подожди минутку, дружище, у нас есть пара вопросов.
     - Ну и ну, - произнес Черчилль как бы в сторону.  -  Приготовьтесь  к
бегству. Эти парни не умеют проигрывать.
     - А вы не плутовали, нет? - спросил Сарвант.
     - Конечно, нет! Вам следовало бы  получше  знать  меня.  Кроме  того,
разве можно плутовать с такими грубиянами?
     - Послушай-ка, дружище,  -  сказал  одноглазый,  -  ты  как-то  чудно
разговариваешь. Откуда ты? Из Олбани?
     - Манитовек, Висконсин, - ответил Черчилль.
     - Не слыхал. Это что, какой-то городишко на севере?
     - На Северо-Западе. А зачем вам знать?
     - Нам не по нутру незнакомцы,  которые  даже  говорить  правильно  не
могут. У чужаков много всяких штучек, особенно когда они играют  в  кости.
Только  неделю  назад  нам  попался  один  матрос  из  Норфолка,   который
заговаривал кости. Мы ему повыбивали все  зубы  и  сбросили  с  причала  с
грузом вокруг шеи. Только его и видели.
     - Если считаете, что я мошенник, нужно было сразу  сказать  об  этом,
пока мы играли.
     Одноглазый моряк оставил без внимания реплику Черчилля и оскалился:
     - Что-то не вижу на тебе тотема. Из какого ты братства?
     - Лямбда Чи Альфа, - с вызовом ответил Черчилль  и  опустил  руку  на
нож.
     - Что это за тарабарщина? Ты имеешь в виду братство Льва?
     Черчилль понял, что сейчас их с  Сарвантом,  как  ягнят,  принесут  в
жертву, если они  не  докажут,  что  находятся  под  опекой  какого-нибудь
могущественного братства. Он был бы не против солгать в такой ситуации как
эта, лишь бы выпутаться из нее.  Но  чувство  обиды,  зревшее  в  нем  все
прошедшие шесть недель, вызвало неожиданную вспышку ярости.
     - Я принадлежу к расе людей, чего вы не  можете  сказать  о  себе!  -
закричал он.
     Одноглазый побагровел.
     - Клянусь грудью Колумбии, я вырежу у  тебя  сердце!  Чтобы  какой-то
вонючий чужеземец так со мной разговаривал!
     - Давайте, вы, ворюги, - огрызнулся Черчилль и вытащил нож из  чехла.
Одновременно с этим он крикнул Сарванту:
     - Бегите, что есть мочи!
     Одноглазый также вынул нож и, выставив  вперед  лезвие,  двинулся  на
Черчилля. Тот швырнул горсть монет в глаза моряка  и  сделал  шаг  вперед.
Ладонью левой руки он ударил по запястью руки, державшей нож. Он выпал,  и
Черчилль воткнул острие своего ножа в живот моряка.
     Затем выдернул его и отступил, согнувшись, чтобы встретить остальных.
Но они, как и любые матросы, вовсе не собирались придерживаться каких-либо
правил. Один из них схватил валявшийся в груде мусора кирпич и запустил им
в голову Черчилля. Мир потускнел в его глазах. Лицо залила кровь  из  раны
на лбу. Когда он пришел в  себя,  нож  уже  забрали,  и  два  дюжих  парня
скрутили ему руки.
     Третий, маленький и сморщенный, вышел вперед, скалясь беззубым  ртом,
и направил лезвие в живот Черчилля.



                                    5

     Проснувшись, Питер Стэгг обнаружил, что  лежит  на  спине  на  чем-то
мягком.  Над  головой  шелестели  ветви  огромного  дуба.  Сквозь   листву
пробивалось яркое безоблачное небо. Вверху  в  ветвях  резвились  птицы  -
воробьи, дрозды, на нижней ветке сидела огромная сойка, свесив вниз  голые
человеческие ноги.
     Ноги были загорелыми, стройными, красивой формы. Остальные части тела
были спрятаны в костюме гигантской птицы. Как только Стэгг  открыл  глаза,
сойка сняла маску, открыв хорошенькое личико смуглой большеглазой девушки.
Она вытянула руку и подняла висевший на веревке за спиной  рожок.  Прежде,
чем Стэгг остановил ее, она издала протяжный дрожащий зов.
     И сейчас же поднялся шум.
     Стэгг сел и повернулся к источнику шума, исходившего от толпы  людей,
стоявших по другую сторону дороги. Это было широкое бетонное шоссе,  вдоль
которого тянулись поля. Он сидел в нескольких метрах от обочины на толстой
кипе одеял, заботливо кем-то подложенных под него.
     У него не было ни малейшего представления, как и когда он сюда попал.
И вообще, где он находится. Отчетливо Питер помнил все  события  до  самой
зари, после этого - полное затмение. По высоте солнца можно  было  судить,
что время где-то около одиннадцати.
     Девушка-сойка спрыгнула с ветви и пропела:
     - Доброе утро, благородный Стэгг. Как ты себя чувствуешь?
     Стэгг тяжело вздохнул.
     - Все мышцы затекли и ноют. И ужасная головная боль.
     - После завтрака все будет в порядке. Должна сказать, что этой  ночью
ты был великолепен. Никогда не слыхала  о  Герое-Солнце,  который  мог  бы
сравниться с тобой. Я сейчас должна уйти. Твой друг Кальторп  предупредил,
что когда ты проснешься, тебе захочется некоторое время побыть  наедине  с
ним.
     - Кальторп! - произнес Стэгг и снова  застонал.  -  Его-то  я  меньше
всего хотел бы видеть.
     Но девушка уже перебежала через дорогу и затерялась  среди  остальных
людей.
     Из-за дерева появилась  седая  голова  Кальторпа.  Он  приближался  с
большим крытым подносом в руках и улыбался, но по всему было видно, что он
отчаянно пытался скрыть беспокойство.
     - Как ты себя чувствуешь? - закричал он.
     Стэгг ответил, затем спросил:
     - Где мы находимся?
     - Я бы сказал, что мы находимся на дороге N_1 прежних США, но  теперь
это место называется застава Мэри.  Где-то  в  15  километрах  от  окраины
нынешнего  Вашингтона,  в  трех  километрах  от  небольшого  крестьянского
поселка под названием Фэйр Грэйс. Его обычное население - две  тысячи,  но
сейчас в нем около пятнадцати тысяч. Здесь собрались фермеры и  их  дочери
со всей округи. Все в Фэйр Грэйс с нетерпением ждут тебя. Но нечего сейчас
к  ним  спешить.  Ты  -  Герой-Солнце,  поэтому  можешь  отдыхать  сколько
захочешь. Разумеется, только до захода солнца. Тогда ты должен дать  такое
же представление, как и прошлой ночью.
     Стэгг осмотрелся и только сейчас понял, что он все еще обнаженный.
     - Ты видел меня прошлой ночью? - он умоляюще посмотрел на Кальторпа.
     Теперь наступила очередь Кальторпа уткнуться взглядом в землю.
     - Место возле ринга, только на время.  Я  прокрался  сквозь  толпу  в
здание. Там и наблюдал за оргией с балкона.
     - У тебя есть хоть на грамм благопристойности?  -  промолвил  сердито
Стэгг. - То, что я ничего не могу с собой сделать, плохо само по себе.  Но
еще хуже, что ты спокойно смотришь на мое унизительное поведение.
     - Почему же унизительное? Да, я наблюдал за тобой.  Я  антрополог.  В
первый раз у меня появился шанс засвидетельствовать обряд оплодотворения с
близкого расстояния. Кроме того, как твой друг, я беспокоился за тебя.  Но
причин для беспокойства не оказалось, ты сам о себе прекрасно заботился. И
другие тоже.
     Стэгг вспыхнул.
     - Смеешься надо мной?
     - Боже упаси,  нет.  Испытываю  только  изумление.  Может  быть  даже
зависть. Разумеется, это рога дают тебе такое влечение и способность.  Мне
вряд ли бы дали хотя бы малую  часть  тех  веществ,  которые  вырабатывают
панты.
     Кальторп поставил поднос перед Стэггом и снял с него салфетку.
     - Вот завтрак, какого у тебя не было.
     Стэгг отвернулся.
     - Забери его отсюда. Мне тошно в желудке и муторно на душе от  всего,
что я вытворял ночью.
     - А мне казалось, что ты упивался этим.
     Питер  застонал  с  нескрываемой  яростью,  и  Кальторп  успокаивающе
замахал рукой.
     - Я не хотел тебя обидеть, просто видел тебя и не могу  привыкнуть  к
этому. Давай, дружище, ешь. Смотри, что тебе приготовили! Свежеподжаренный
хлеб, свежее мясо, масло  и  джем,  мед,  яйца,  бекон,  ветчина,  форель,
оленина и кувшин холодного свежего  пива.  И,  если  захочешь,  будет  еще
добавка.
     - Повторяю тебе, меня мутит! Я ничего не могу есть!
     Несколько минут  он  сидел  молча,  разглядывал  расположенные  через
дорогу ярко раскрашенные палатки  и  снующих  возле  них  людей.  Кальторп
присел рядом и раскурил большую зеленую сигару.
     Порывистым движением Стэгг схватил  кувшин  и  сделал  глоток.  Затем
отставил кувшин, вытер пену с губ тыльной стороной кисти, икнул и  схватил
вилку и нож.
     Он начал есть, как будто ел первый раз в жизни. Или в последний.
     - Я должен есть, - извинился он. - Я слаб, как новорожденный котенок.
Смотри, как трясется моя рука.
     - Ты должен поесть за сотню людей, - заметил Кальторп. -  И  в  конце
концов, ты выполнил работу целой сотни, двух сотен.
     Стэгг поднял руку и прикоснулся к рогам.
     - Все еще здесь. Эге! Они не торчат прямо и упруго,  как  вчера.  Они
мягкие. А вдруг они будут уменьшаться и отсохнут?
     Кальторп покачал головой.
     - Нет. Когда к тебе вернется сила, и давление  крови  повысится,  они
затвердеют снова.
     - Чем бы эти рога не накачивали меня, - рассуждал Стэгг, - оно должно
на некоторое время выводиться из  организма.  Если  отбросить  слабость  и
раздражительность, то я  чувствую  себя  вполне  сносно.  Если  бы  только
избавиться от этих рогов! Док, ты не сможешь их удалить?
     Кальторп печально покачал головой.
     Стэгг побледнел.
     - Значит, мне предстоит пройти через все это опять?
     - Боюсь, что да, мой мальчик.
     - Сегодня ночью в Фэйр Грэйс? И следующей ночью в еще одном городе? И
так пока... Когда?
     - Питер, извини, но я не знаю, сколько это будет длиться.
     Стэгг сжал его кисть своей огромной рукой так, что Кальторп взвыл  от
боли. Затем ослабил хватку.
     - Извини, Док. Но я опять возбужден.
     - Что ж, - Кальторп потирал кисть. - Есть одно предположение. Раз все
это дело началось в зимнее солнцестояние, закончится оно,  может  быть,  в
летнее. То есть где-то около  двадцать  второго  июня.  Ты  символизируешь
солнце. По сути, этот народ смотрит на тебя буквально  как  на  воплощение
Солнца, особенно если учесть, что ты снизошел на пылающем железном коне  с
небесной выси.
     Стэгг встал и направился через поле к протекавшему поблизости ручью.
     - Я должен выкупаться. Я весь грязный. Если уж быть Героем-Солнце, то
хотя бы чистым.
     - А вот и они, - указал  Кальторп  на  толпу,  поджидавшую  Стэгга  в
полусотне метров, - твои преданные почитатели и телохранители.
     Питер сделал гримасу.
     - Сейчас я ненавижу себя. Но прошлой ночью восхищался тем,  что  могу
сделать. Мне было все дозволено, все внутренние запреты  были  сметены.  Я
переживал то, что является заветной и  тайной  мечтой  каждого  мужчины  -
получить неограниченные возможности и иметь неистощимую способность. Я был
Богом!
     Он остановился и снова схватил Кальторпа за руку.
     - Вернись на корабль! Достань ружье  и  попробуй  пронести  его  мимо
охраны. Возвращайся и стреляй мне в голову, чтобы не нужно было  проходить
сквозь это снова.
     - Извини, но, во-первых, я не знаю,  где  достать  ружье.  Том  Табак
сказал мне, что все оружие вынесено с корабля и заперто в укромном  месте,
а во-вторых, я не смогу тебя убить. Пока есть жизнь, есть надежда. Мы  еще
выпутаемся из этой переделки.
     - Скажи мне, как?
     Продолжить разговор не удалось. Толпа пересекла поле и  окружила  их.
Прямо в уши ревели трубы и барабаны, визжали флейты  и  дудки.  Мужчины  и
женщины старались перещеголять друг друга в пронзительности криков. Стайка
молоденьких девушек настаивала на том,  чтобы  выкупать  Стэгга,  а  затем
растереть полотенцем и надушить. Напиравшая толпа оттеснила Кальторпа.
     Постепенно  самочувствие  Стэгга  улучшилось.  Массаж,  произведенный
ловкими девичьими пальцами, развеял уныние,  и,  когда  солнце  подошло  к
зениту, силы стали возвращаться к нему. К двум  часам  жизнь  в  нем  била
через край, и он уже хотел приступить к делу.
     К его неудовольствию  наступило  время  сиесты.  Толпа  рассеялась  в
поисках тени. Несколько особенно верных почитателей остались возле Стэгга,
но их сонный вид выдавал желание поваляться где-нибудь. Однако это им было
запрещено, это были его стражи,  надежные  люди  с  копьями  и  ножами.  В
нескольких метрах поодаль дежурили несколько лучников. У них были странные
стрелы,  вместо  широких  острых  стальных   наконечников,   завершающиеся
длинными  иглами.  Без  сомнения,  кончики  игл  были   смочены   каким-то
наркотиком, который бы на некоторое время парализовал Героя-Солнце, решись
он сбежать.
     Стэгг подумал о том, что выставлять стражу было глупо. Теперь,  когда
он чувствовал себя лучше, он уже нисколько не думал о  бегстве.  Наоборот,
даже удивился, как это он мог помышлять о таком глупом поступке. Зачем ему
бежать и почти наверняка быть убитым, если есть столько всего,  ради  чего
стоит жить.
     Он прогуливался по полю, стража  следовала  за  ним  на  почтительном
расстоянии. На лугу было разбито около сорока шатров, вокруг которых спало
более ста пятидесяти человек. Но не они в этот момент интересовали Стэгга.
Ему захотелось поговорить с девушкой в клетке.
     Едва попав в Белый Дом, он сразу же заинтересовался, кто она и почему
ее держат пленницей. На вопросы окружающие неизменно отвечали  одно  и  то
же, приводившее его в ярость: "Чему быть, того не миновать". Он  вспомнил,
что видел ее, когда неудержимо рвался к Виргинии - Верховной Жрице. Память
напомнила ему о том стыде, который он испытал в какой-то момент вчера,  но
это воспоминание быстро прошло.
     Клетка стояла на тележке с колесами в тени платана, олень,  таскавший
ее, пасся рядом. Стражники, которые могли бы подслушивать, были далеко.
     Девушка сидела на встроенной в одном из углов  клетки  параше.  Рядом
Стоял крестьянин и спокойно курил сигарету, ожидая,  когда  она  закончит.
После того, как она встанет, он  заменит  выдвижной  ящик  под  парашей  и
отнесет его в поле, чтобы удобрить почву.
     На ней была кепка с длинным узким козырьком, серая рубашка и штаны до
лодыжек, какие носили все девственницы. Она  наклонила  голову,  но  Стэгг
знал, что не от стыда справлять нужду на  людях.  Он  уже  был  достаточно
знаком с простым, естественным, как  у  животных  (с  его  точки  зрения),
отношением этих людей к отжившим  условностям.  Они  стыдились  многого  и
многое запрещали, но не публичное опорожнение.
     В одном из углов стояла метла, в  противоположном  -  привинченный  к
полу шкафчик. Скорее всего в нем были туалетные принадлежности, так как на
полке сбоку шкафчика лежали таз для мытья и полотенца.
     Он вновь взглянул на надпись над клеткой,  но,  как  и  тогда,  понял
немногое.
     - Здравствуй, - сказал он.
     Девушка встрепенулась, как будто он нарушил  ее  дремоту,  и  подняла
голову. У нее были большие темные глаза и правильные  черты  лица.  И  без
того белая кожа побелела еще больше, когда она увидела его рядом с  собой.
Девушка отвернулась.
     - Я сказал, здравствуй. Ты не  умеешь  говорить?  Я  тебе  не  сделаю
ничего плохого.
     - Не хочу разговаривать с тобой, ты - зверь, - ответила она  дрожащим
голосом. - Уйти прочь.
     Он хотел подойти еще ближе, но сдержался.
     Разумеется, девушка была свидетельницей прошлой ночи. Даже  если  она
отвернулась и закрыла глаза, все равно  должна  была  все  слышать.  Да  и
любопытство заставило бы открыть глаза, хотя бы чуть-чуть.
     - В том, что произошло, моей вины нет, -  продолжал  он,  -  вот  что
всему причина, - он притронулся к рогам. - Они что-то творят  со  мной.  Я
сам не свой.
     - Уйди прочь. Не желаю говорить с тобой. Ты языческий дьявол.
     - Потому, что я не одет? Так я натяну юбку.
     - Уйди прочь.
     Один из стражей подошел к нему.
     - Великий Стэгг, ты хочешь эту девушку? Она будет твоей потом, но  не
сейчас. Только в конце путешествия. Тогда Великая  Седая  Мать  отдаст  ее
тебе.
     - Я только хотел бы поговорить с ней.
     Страж улыбнулся.
     - Поджарить бы слегка ее милую задницу, и она б заговорила. Увы,  нам
не разрешено пытать ее, во всяком случае, пока.
     Стэгг отвернулся от клетки.
     -  Ничего,  как-нибудь  заставлю  ее  говорить,  потом.  Сейчас   мне
захотелось холодного пива.
     - Минуточку, сир.
     Страж,  ничуть  не  заботясь  о  том,  что  разбудит   весь   лагерь,
пронзительно засвистел. Из ближайшего шатра выбежала девушка.
     - Холодного пива, - крикнул страж.
     Девушка юркнула в шатер и вернулась  с  подносом,  на  котором  стоял
запотевший медный кувшин.
     Стэгг схватил кувшин, не поблагодарив девушку, приложил ко рту и  уже
пустой отшвырнул в сторону.
     - Хорошо! - рыгнул он громко. - Но от пива раздувается  живот.  Водка
холодная есть?
     - Конечно, сир.
     Она вынесла из шатра серебряный кувшин, полный кусочков  льда.  Вылив
водку в кувшин со льдом, она протянула его Стэггу.
     Он выпил пол-кувшина. Это обеспокоило стражников.
     - Великий Олень, если будешь так продолжать, то  нам  придется  нести
тебя до Фэйр Грэйс.
     - Герой-Солнце способен выпить  за  десятерых,  -  хвастливо  сказала
девушка, - и все равно сможет переспать с сотней девушек за одну ночь.
     Стэгг зычно рассмеялся.
     - Что, смертный, ты не знал этого? А зачем быть Великим Оленем,  если
нельзя делать всего, что в голову взбредет?
     - Прости меня, сир, - пролепетал стражник. - Просто я знаю, как людям
в Фэйр Грэйс  не  терпится  приветствовать  тебя.  В  прошлом  году  когда
Герой-Солнце был из Львов, он выбрал другую дорогу из Вашингтона, и в Фэйр
Грэйс не смогли принять участие в празднествах. Поэтому их очень опечалит,
если Герой-Солнце будет не в форме.
     - Не дури, - строго заметила девушка. - Разве можно  так  говорить  с
Героем-Солнце? Он может разозлиться и убить тебя. Такое случается, чтоб ты
знал.
     Стражник еще раз извинился и побрел к  своим  товарищам,  стоявшим  в
стороне в ожидании.
     - Я снова голоден, -  удивленно  отметил  Стэгг,  -  дайте  еще  еды.
Побольше мяса.
     - Да, сир.
     Стэгг начал рыскать по лагерю.  Подойдя  к  седому  тучному  мужчине,
храпевшему в гамаке, натянутом между двумя шестами, он перевернул гамак  и
опрокинул толстяка на землю. Затем с хохотом начал  будить  спящих  громко
крича прямо в ухо. Когда и это ему надоело, он  поймал  за  ногу  одну  из
девушек и принялся щекотать ее подошву. Она тряслась от смеха,  плакала  и
умоляла отпустить ее. Молодой человек, ее возлюбленный, стоял рядом, но не
шелохнулся, чтобы освободить ее. Кулаки его были стиснуты, но  вмешиваться
в действия Героя-Солнце считалось святотатством.
     Увидав парня, Стэгг нахмурился, отпустил девушку и вскочил на ноги. К
счастью, в этот момент девушка, посланная за едой, вернулась  с  подносом,
на котором стояли два кувшина с пивом. Стэгг взял один кувшин и выпил  его
на голову парня. Обе девушки расхохотались и, казалось, это стало сигналом
для всего лагеря. Все стали дико смеяться.
     Девушка с подносом схватила  другой  кувшин  и  вылила  на  толстяка,
вывалившегося из гамака. Холодная жидкость живо привела его в чувство,  он
вскочил и побежал в палатку. Выйдя из нее  с  бочонком  пива,  он  немедля
вылил на девушку все его содержимое.
     По всему лагерю начали обливаться пивом. На лугу не осталось  никого,
с кого бы ручьями не текло пиво, вино или виски. Исключением  была  только
девушка в клетке. Даже Герой-Солнце был весь мокрый. В голову  ему  пришла
новая мысль. Он начал опрокидывать шесты, поддерживающие  палатки,  и  они
накрывали тех, кто был внутри. Остальные последовали за ним, и скоро  весь
лагерь превратился в хаос копошащихся  тел,  пытающихся  выбраться  из-под
материи, накрывшей их.
     Стэгг схватил девушку, которая прислуживала ему, и  девушку,  которую
щекотал.
     - Вы обе, наверное, девицы. Иначе бы не были почти голыми. Как же это
я прошел мимо вас прошлой ночью?
     - Для первой ночи мы были недостаточно красивы.
     - Судьи, видно, ослепли, - взревел, негодуя, Стэгг. -  Вы  две  самые
красивые и желанные девушки, которых я когда-либо видел.
     - Спасибо тебе. Говоря честно, наша внешность не виновата в том,  что
нас не избрали невестами Героя-Солнце, сир. Мне страшно даже думать о том,
что может случиться, если меня подслушают жрицы. Но правда в том, что если
родители богаты и имеют связи, то такую девушку изберут  невестой  скорее,
чем даже очень красивую.
     - Тогда почему же вас приставили в мое окружение?
     - Мы заняли второе место на конкурсах Мисс Америка, сир. Быть в вашем
окружении тоже  великая  честь,  хотя  и  не  такая,  как  дебютировать  в
Вашингтоне. И мы надеемся, что сегодня ночью в Фэйр Грэйс...
     Обе смотрели не него, широко открыв глаза, тяжело дыша от вожделения.
Их губы и соски набухли ожиданием.
     - Зачем же ждать ночи?
     - Обычно не принято начинать до начала  праздника,  сир.  К  тому  же
большинство Героев-Солнце приходят в себя после предыдущей ночи  только  к
вечеру...
     Стэгг расхохотался.
     - Я - Герой Солнце, какого у вас еще не было. Я подлинный Стэгг.
     Он сгреб обеих девушек и на руках понес в шатер.



                                    6

     Черчилль отпрянул назад и попытался пустить в ход ноги, чтобы  выбить
еще пару зубов. Но удар кирпичом не прошел даром, и он едва поднял ногу.
     Увидев угрожающее движение  Черчилля,  беззубый  отскочил  назад.  Но
поняв его беспомощность, он решительно бросился  вперед,  целясь  ножом  в
солнечное сплетение.
     Раздался  крик,  и  невысокий  человек  оттолкнул   Черчилля,   рукой
преградив путь к лезвию. Острие прошло насквозь через ладонь.
     Это был Сарвант, который прибег к столь неуклюжему,  но  действенному
средству, чтобы спасти друга от смерти.
     На мгновенье все оцепенели. Затем другой моряк толкнул  Сарванта  так
сильно, что тот упал на спину вместе с торчащим из  руки  ножом.  Беззубый
вырвал его из ладони и обернулся к первоначальной мишени. Прямо над ухом у
него прозвучал пронзительный свист. Беззубый замер. Свистевший размахнулся
длинной пастушьей палкой и огрел концом ее беззубого по шее.
     Свистевший был одет в светло-голубое. Такими же были  его  совершенно
невозмутимые глаза.
     - Эти люди находятся под защитой самой Колумбии,  -  объяснил  он.  -
Расходитесь сейчас же, если  не  хотите,  чтобы  вас  через  десять  минут
вздернули. И не думайте даже мстить людям после. Поняли?
     Моряки не стали дожидаться развития событий и побежали.
     - Я обязан вам жизнью, - поблагодарил Черчилль, все еще трясясь.
     - Вы обязаны  жизнью  Великой  Седой  Матери,  -  ответил  человек  в
голубом. - А ее пути и деяния неисповедимы. Я просто ее орудие. Еще четыре
недели вы будете под ее покровительством. Будем  надеяться,  вы  докажете,
что достойны ее внимания.
     Он взглянул на кровоточащую руку Сарванта.
     - Думаю, вы обязаны жизнью и этому человеку. И хотя он  тоже  простое
орудие Колумбии, он хорошо послужил ей. Идемте со мной. Мы исцелим руку.
     Они  последовали  за  человеком  в  голубом.   Черчилль   поддерживал
стонущего от боли Сарванта.
     - Вот этот парень шел за нами, - объяснил Черчилль. - К  счастью  для
нас. И спасибо за то, что вы сделали, Сарвант.
     Лицо Сарванта засветилось удовольствием.
     - Я был счастлив сделать это для вас, Руд. И я  бы  сделал  еще  раз,
даже зная наперед, что мне будет плохо. Сознание  содеянного  делает  меня
счастливым.
     Черчилль не знал, что ответить на это, поэтому промолчал.
     Они молча вышли из района гавани и подошли к храму, расположенному  в
глубине улицы. Проводник завел их в прохладное  внутреннее  помещение.  Он
что-то сказал жрице в длинном белом платье, которая повела Сарванта дальше
в храм, а Черчилля попросила подождать, пока они не вернутся назад.
     Он не возражал, так  как  был  уверен,  что  у  них  не  было  дурных
намерений, во всяком случае сейчас.
     Почти час расхаживал он взад и вперед около больших  песочных  часов,
стоявших на столе. В комнате было тихо, прохладно и полутемно.
     Когда он переворачивал часы, появился Сарвант.
     - Как рука?
     Сарвант протянул ее к свету. На ней не было повязки.  Отверстие  было
заклеено, и прозрачная пленка из какого-то вещества покрывала рану.
     - Мне сказали, что я могу пользоваться ею  для  тяжелой  работы  даже
сейчас, - восхищался Сарвант. - Руд, может быть эти  люди  и  отсталые  во
многих отношениях, но что касается биологии, они не уступят никому.  Жрица
сказала,  что  эта  тонкая  пленка-псевдоплоть,  которая  будет  расти   и
полностью затянет рану, будто ее и не было. Они  сделали  мне  переливание
крови, затем дали поесть, что, кажется, сразу  придало  мне  силы.  Но  не
даром, - закончил он, сделав гримасу, - они сказали, что пришлют мне счет.
     - У меня такое впечатление, что эта  культура  не  терпит  лодырей  и
тунеядцев, - заметил Черчилль. - Нам нужно подыскать какую-нибудь работу и
побыстрее.
     Они покинули храм и на этот раз без происшествий вышли к берегу  реки
Потомак.
     Гавань простиралась вдоль берега на добрых два  километра.  Некоторые
суда были пришвартованы к причалам, многие стояли на якоре посреди реки.
     -  Перед  нами  панорама  порта   начала   девятнадцатого   века,   -
констатировал Черчилль. - Парусники любых типов и размеров.
     Уверен, пароходов мы здесь не увидим, хотя  неразумно  полагать,  что
эти люди не умеют их строить.
     - Запасы угля и нефти истощились задолго до  того,  как  мы  покинули
землю, - заметил Сарвант. - Они могли бы жечь дрова, но у  меня  сложилось
впечатление, что, хотя деревья здесь нередки, их не рубят без  надобности.
Очевидно, они утаивают это знание.
     - Сила ветра пусть и не  обеспечивает  большой  скорости,  -  добавил
Черчилль, - но его всегда в избытке и  он  доставит  куда  нужно  вовремя.
Смотрите, какой красивый корабль идет сюда!
     Жестом он указал на одномачтовую яхту с  белым  корпусом  и  красными
парусами. Она разворачивалась, чтобы пристать как раз к тому причалу,  где
они стояли.
     Черчилль, таща за  собой  Сарванта,  сбежал  по  длинной  лестнице  к
берегу. Он любил  поговорить  с  моряками,  а  люди  на  этой  яхте  очень
напоминали тех, с кем он плавал во время летних каникул.
     За рулем стоял  седой  плотный  мужчина  лет  пятидесяти  пяти.  Двое
других, по-видимому,  были  его  сын  и  дочь.  Сын  был  высоким,  хорошо
сложенным, статным блондином лет двадцати,  дочь  -  невысокой,  с  хорошо
развитой грудью и тонкой талией, длинноногая, с необычайно красивым  лицом
и длинными светлыми волосами. Ей могло быть от шестнадцати до восемнадцати
лет. На ней были свободные шаровары и короткая синяя куртка.
     Она вышла на ют и, видя, что двое мужчин стоят на пирсе, обратилась к
ним, сверкнув белыми зубами:
     - Держи конец, моряк!
     Черчилль  подхватил  конец  и  подтянул  яхту  к  пристани.   Девушка
перегнулась через борт и улыбнулась:
     - Спасибо, моряк!
     Юноша-блондин пошарил в кармане юбки и бросил Черчиллю монету.
     - За твой труд, милейший.
     Черчилль перевернул монету. Колумб. Раз эти люди  дают  столь  щедрые
чаевые  за  такую  ничтожную  услугу,   с   ними,   должно   быть,   стоит
познакомиться.
     Он легко перекинул щелчком  монету  в  сторону  юноши.  Тот,  хотя  и
удивился, ловко поймал ее одной рукой.
     - Спасибо, но я не слуга, - пояснил Черчилль.
     Глаза девушки стали шире, и Черчилль увидел, что они темно-синие.
     - Мы не хотели вас обидеть, - произнесла она низким голосом.
     - А я и не обиделся. - По вашему акценту можно судить, что вы  не  из
Ди-Си, - сказала она. - Вас не обидит, если я спрошу, откуда вы родом?
     - Я родился в Манитовеке, городе который больше  не  существует.  Имя
мое - Рудольф Черчилль, а товарища моего - Нефи Сарвант.  Он  из  Мезь,  в
Аризоне. Нам по восемьсот лет, и мы на удивление  хорошо  сохранились  для
своего возраста.
     У девушке перехватило дыхание.
     - О, вы братья Героя-Солнце!
     - Да, сотоварищи капитана Стэгга.
     Черчиллю понравилось то, что он произвел такое сильное впечатление.
     Отец протянул ему руку, и по этому жесту Черчилль  понял,  что  он  и
Сарвант приняты как равные, во всяком случае, в данный момент.
     - Я - Рес-Витроу. Это - мой сын Боб, а это - моя дочь Робин.
     - У вас красивая яхта, - похвалил  Черчилль,  зная,  что  это  лучший
способ завязать непринужденный разговор.
     Рес Витроу сразу же стал объяснять достоинства своего судна, его дети
с воодушевлением дополняли его. Как только в разговоре  бывалых  яхтсменов
наступила короткая пауза, Робин, едва дыша, сказала:
     - Вы, должно быть, многое увидели  -  множество  удивительных  вещей,
если это правда, что летали к звездам? Я бы так хотела послушать об этом.
     - И я, - присоединился у ней Витроу, - также полон желания. Почему бы
вам обоим не зайти вечером ко мне в гости? Конечно, если сегодняшний вечер
у вас не занят.
     - Мы польщены, - с достоинством ответил Черчилль. - Но, боюсь, мы  не
одеты надлежащим образом.
     -  Об  этом  не  беспокойтесь,  -  сердечно  возразил  Витроу.  -   Я
позабочусь, чтобы вас одели, как подобает братьям Героя-Солнце.
     - А вы можете сказать, что с ним?
     - Вы не знаете? Охотно допускаю это. Мы  сможем  поговорить  об  этом
вечером. Очевидно, есть многое такое,  чего  вы  не  знаете  о  Земле,  на
которой не были столь невероятно долго.  Это  правда?  Восемьсот  лет!  Да
хранит вас Колумбия!
     Робин  сняла  куртку  и  стояла  обнаженная  по  пояс.  У  нее   была
замечательная грудь, но, казалось, она сама не осознавала  этого,  так  же
как и других своих прелестей. Вернее, она знала, что у  нее  есть  на  что
посмотреть, но не позволяла этому знанию  препятствовать  грации  движений
либо побуждать к кокетству.
     Сарвант был настолько потрясен, что не позволял себе смотреть на  нее
долго. Черчиллю это казалось странным.  Нефи,  хотя  и  порицал  одежду  и
манеры девушек Ди-Си, казалось, нисколько не смущался при виде  их,  когда
они шли по улицам. Пожалуй, из-за того, что на других девушек  он  смотрел
отстраненно, безразлично, как на диких туземцев  чуждой  земли.  Здесь  же
знакомство подразумевало возникновение другого отношения.
     По ступеням они взобрались наверх, где уже ждал  экипаж,  запряженный
парой крупных темно-коричневых оленей. На небольшой площадке позади  возка
стояли двое вооруженных парней. Робин не задумываясь расположилась рядом с
Черчиллем, и притом очень близко к нему. Грудь  ее  почти  лежала  на  его
руке, и он чувствовал, как исходящее от девушки тепло поднимается к  лицу.
Ему даже стало немного не по себе от того, что он не в  состоянии  скрыть,
насколько сильно она его волнует.
     Олени быстро бежали по  улице,  возница  не  считал  нужным  обращать
внимание на пешеходов, которые, по его убеждению, должны были сами вовремя
убираться  с  дороги.  Через  пятнадцать  минут  они  оказались  в  районе
проживания  знати  и  богачей,  промчались  по  длинной  мощеной  алее   и
остановились у большого светлого дома.
     Черчилль спрыгнул и подал руку Робин. Она, улыбнувшись, поблагодарила
его. Внимание его привлек  громадный  тотемный  столб  во  дворе.  На  нем
скалились  стилизованные  головы  нескольких  животных,  но   чаще   всего
попадались кошачьи.
     Витроу догадался, что интересует Черчилля.
     - Я из Львов. Моя жена и дочери принадлежат к Речным Кошкам.
     - Мне известно, что тотем является могучей частью вашего общества. Но
мне чужда сама идея.
     - Я заметил, что  у  вас  нет  ничего,  что  свидетельствовало  бы  о
принадлежности к какому-либо из братств, - отозвался Витроу. -  Я  мог  бы
посодействовать  вам  присоединиться  к  одному  из  них.  Это  совершенно
необходимо. По сути, насколько мне известно, вы - первые, кто сам по себе.
     Беседу прервали пятеро ребятишек, выскочивших из главного входа  и  с
нежностью набросившихся  на  своего  отца.  Витроу  поочередно  представил
гостям этих голых мальчишек и девчонок, а затем, когда подошли к  крыльцу,
познакомил со своей женой, полной женщиной средних лет, некогда, вероятно,
очень красивой.
     Пройдя небольшие сени, они вошли в просторное помещение, вытянувшееся
во всю длину дома, и служившее одновременно столовой, гостиной и  комнатой
для отдыха.
     Здесь Витроу поручил Бобу позаботиться о том, чтобы обоим гостям дали
возможность вымыться. Приняв душ, они получили весьма  пристойную  одежду,
которую, по настоянию Боба, могли оставить себе.
     Вернувшись из ванной в гостиную, они встретили Робин с двумя бокалами
вина.
     - Я понимаю, это противоречит вашим принципам, - прошептал  Черчилль,
пытаясь упредить отказ Сарванта, - но  если  вы  отвергнете  угощение,  то
обидите хозяев. Хотя бы пригубите для вида.
     - Стоит уступить в малом, потом не устоишь и в большом.
     - Да не упрямьтесь, как осел, - сердито зашептал Черчилль. - Вы  ведь
не станете пьяным от одной рюмки.
     - Я притронусь к бокалу губами, -  пообещал  Сарвант.  -  И  все.  На
большее не рассчитывайте.
     Черчилль  рассердился,  но  не  настолько,  чтобы   не   оценить   по
достоинству изысканный  букет  вина.  К  тому  времени,  когда  показалось
донышко бокала, их пригласили к столу. Витроу  предложил  гостям  почетное
место по правую от хозяина руку, Черчилля усадил рядом с собой.
     Робин оказалась, к удовлетворению Черчилля, прямо напротив него. Даже
просто смотреть на нее - и то доставляло радость.
     Жена Витроу, Анжела, сидела на другом конце  стола.  Хозяин  произнес
молитву, нарезал мясо и стал передавать его  гостям  и  домочадцам.  Дети,
хотя и перешептывались и хихикали, следили за  тем,  чтобы  не  рассердить
отца. Даже два десятка котов, разгуливавших по комнате, вели  себя  вполне
пристойно.
     Стол ломился от яств: жареная оленина и баранина, цыплята и  индейка,
ветчина, тушеные кузнечики и муравьи. Слуги непрерывно подливали в  бокалы
вино и пиво.
     - Мне очень хочется послушать о вашем путешествии к звездам, - громко
возвестил Витроу. - Но об этом потом, за столом я лучше расскажу о себе, о
своей  семье,  чтобы  вы  лучше  узнали,  кто  мы,  и   чувствовали   себя
посвободнее.
     Витроу набрал полный рот пищи, но  продолжал  говорить,  одновременно
пережевывая еду. Родился он на небольшой ферме на юге Виргинии, неподалеку
от Норфолка. Отец его был человеком уважаемым, поскольку выращивал свиней,
а свиноводство, как это всем  известно,  кроме,  пожалуй,  звездолетчиков,
весьма почетное занятие в Ди-Си.
     Однако Витроу не был в ладах  со  свиньями.  Ему  нравились  корабли,
поэтому, по окончании начальной школы, он бросил ферму и ушел  в  Норфолк.
Начальная  школа,  по-видимому,  соответствовала  семилетке   во   времена
Черчилля.  Из  слов  Витроу  можно  было  понять,  что  учение   не   было
обязательным и влетело  отцу  во  внушительную  сумму.  Большинство  людей
оставалось неграмотными.
     Витроу нанялся юнгой на рыбацкое судно. Через несколько лет,  накопив
достаточно денег, он поступил  в  навигационное  училище  в  Норфолке.  Из
историй, касавшихся пребывания Витроу в этом училище, Черчилль понял,  что
компас и секстант все еще употреблялись моряками.
     Витроу, хотя и стал моряком, не был посвящен ни в одно из  матросских
братств. С самой ранней юности он строил далеко  идущие  планы.  Ему  было
известно, что наиболее могущественным из всех братств  в  Вашингтоне  были
Львы. Очень нелегко было вступить в это братство  сравнительно  небогатому
юноше, но тут ему улыбнулось счастье.
     - Сама Колумбия взяла меня под свое крыло, - произнес  он,  и  трижды
ударил кулаком по столу. - Я не хвастаюсь, Колумбия,  просто  хочу,  чтобы
люди знали о твоей доброте!
     Да, я был простым матросом, хотя и закончил Математический колледж  в
Норфолке.  Чтобы  получить  должность  младшего  офицера,  мне  нужен  был
состоятельный поручитель. И я нашел покровителя! Это случилось, когда я на
купеческой бригантине шел в Майами, во Флориде. Жители  Флориды  незадолго
до этого проиграли крупное морское сражение и вынуждены были просить мира.
Мы оказались первым за десять лет кораблем с грузом  из  Ди-Си  и  поэтому
рассчитывали, что рейс  будет  прибыльным.  Жителям  Флориды  должны  были
понравиться наши товары, даже  если  не  понравятся  наши  лица.  В  пути,
однако, на нас напали карельские пираты.
     Черчилль было подумал, что карелами зовут сейчас жителей Каролины, но
некоторые подробности, упомянутые Витроу, наводили на мысль о том, что они
родом из-за океана. Но  если  это  так,  то  Америка  вовсе  не  настолько
изолирована, как он полагал.
     Суда карелов протаранили  бригантину,  и  пираты  пошли  на  абордаж.
Последовала жесткая схватка. Витроу спас одного состоятельного  пассажира,
которому грозило быть  рассеченным  надвое  широким  карельским  мечом.  С
большим трудом и потерями нападение  было  отбито.  В  сражении  пали  все
офицеры,  и  командование  судном  принял  Витроу.  Вместо   того,   чтобы
вернуться, он привел судно в Майами и продал груз с большой выгодой.
     С этого-то и началось его быстрое возвышение. Ему доверили судно. Как
капитан, он получил большие возможности увеличивать собственное состояние.
Кроме того, человек, жизнь которого он спас, хорошо разбирался в том,  что
происходит  в  деловых  кругах  Вашингтона  и  Манхэттена,   и   направлял
финансовую деятельность Витроу.
     - Я часто бывал у него в гостях, - произнес  Витроу,  разделываясь  с
очередным, десятым по счету, бокалом вина. - Вот там я  и  познакомился  с
Анжелой. После того, как мы поженились, я стал компаньоном ее отца. И  вот
теперь, можете убедиться сами, я - владелец  пятнадцати  крупных  торговых
судов, множества ферм, и гордый отец этих крепких  и  красивых  детей,  да
продлит Колумбия наше процветание!
     - Выпьем за это! - воскликнул Черчилль и выпил тоже десятую по  счету
чарку. В начале обеда он пытался пить в  меру,  чтобы  сохранить  четкость
восприятия. Однако Витроу настоял на том, чтобы гости пили, не отставая от
него, Сарвант отказался. Витроу промолчал и  больше  уже  к  нему  сам  не
обращался, только отвечал на  те  вопросы,  которые  ему  задавал  Сарвант
непосредственно.
     За столом стало очень шумно. Дети тоже пили вино и пиво,  даже  самый
младший шестилетний сын. Теперь они уже не хихикали потихоньку, а хохотали
вовсю, особенно, когда Витроу отпускал  шутки,  от  которых  пришел  бы  в
восторг Рабле. Слуги, стоявшие за креслами хозяев, тоже хохотали до слез и
держались за бока.
     У этих людей казалось, не было никаких сдерживающих начал. Они громко
чавкали и разговаривали с набитыми пищей ртами. Когда отец громко  рыгнул,
дети попытались превзойти его.
     Поначалу внешний вид Робин, расправлявшейся  с  едой  как  заправская
хавронья, вызывал чувство отвращения у Черчилля. Ему еще более явной стала
видна пропасть между ними, пропасть, гораздо большая, чем просто разница в
возрасте. Но после пятой выпитой чарки он вдруг потерял  отвращение  к  ее
застольным манерам. И убедил себя, что отношение этих людей  к  еде  более
непосредственное и здоровое, чем  в  его  эпоху.  Кроме  того,  застольные
манеры  сами  по   себе   по   своей   внутренней   сущности,   не   могли
характеризоваться такими  категориями,  как  хорошие  или  плохие.  Обычаи
страны определяли, что допустимо, а что - нет.
     Сарвант, казалось,  был  другого  мнения.  Он  становился  все  более
замкнутым и к концу обеда не поднимал глаз от тарелки.
     Витроу же совсем разбушевался. Когда жена проходила мимо него,  чтобы
распорядиться по кухне, он сильно, но с любовью похлопал  ее  по  широкому
заду, рассмеялся и сказал, что вспомнил ту ночь, когда была зачата  Робин,
а затем пустился расписывать подробности той ночи.
     Прямо посреди рассказа Сарвант поднялся и вышел из  дома.  После  его
ухода за столом воцарилась тишина.
     - Ваш друг заболел? - спросил, наконец, Витроу.
     - Некоторым образом, - ответил Черчилль. - Он  вырос  в  стране,  где
сексуальные разговоры считаются непристойными, табу.
     Витроу удивился.
     - Однако... как же такое могло произойти? Что за странный обычай?
     - Я полагаю, что и у вас  есть  свои  запретные  темы,  и  они  могут
показаться столь же  странными  ему.  Извините  меня,  я  должен  пойти  и
выяснить, что он затевает. Я скоро вернусь.
     - Передайте ему, чтобы  он  тоже  вернулся.  Мне  хочется  еще  разок
взглянуть на человека со столь извращенным мышлением.
     Выйдя  из  дома,  Черчилль  увидел,  что  Сарвант  попал  в  довольно
своеобразное положением. Он забрался почти на  половину  высоты  тотемного
столба и тесно к нему прижался, чтобы не  упасть.  Увидев  эту  освещенную
луной сцену, Черчилль стремглав бросился назад, в дом.
     - Во дворце львица! Она загнала Сарванта на столб!
     - Это Алиса, - пояснил Витроу. - Пума,  которую  мы  отпускаем  после
захода солнца отпугивать бродяг. Я сейчас попрошу Робин унять ее. Она и ее
мать умеют управляться с  крупными  кошками  намного  лучше  меня.  Робин,
отведи Алису в клетку!
     - А может ее  лучше  взять  с  собой?  -  спросила  Робин.  -  Ты  не
возражаешь, если мистер Черчилль проведет меня  на  концерт?  С  тобой  он
успеет поговорить  позже.  Я  уверена,  он  не  откажется  от  предложения
погостить у нас некоторое время.
     Казалось, что-то промелькнуло между отцом и дочерью. Витроу понимающе
улыбнулся и кивнул.
     - Разумеется. Мистер Черчилль, не угодно ли  вам  быть  моим  гостем?
Можете оставаться у нас столько, сколько вам заблагорассудится.
     - Для меня это большая честь, - согласился  Черчилль.  -  А  Сарванта
касается это приглашение?
     - Если он пожелает. Только не уверен, что ему будет легко у нас.
     Черчилль открыл дверь и пропустил  Робин.  Она  вышла  наружу  и,  не
колеблясь, взяла пуму за ошейник.
     - Спускайтесь, Сарвант, - позвал Черчилль.  -  Еще  не  пришло  время
бросать христиан ко львам на растерзание.
     Сарвант неохотно спустился со столба.
     - Мне, разумеется, следовало не трогаться с места. Но  все  произошло
так неожиданно. Я меньше всего ожидал этого.
     - Вас  никто  не  осуждает  за  то,  что  вы  спасались,  как  могли,
приободрил его Черчилль. - Я бы поступил точно так же. Горного Льва нельзя
не уважать.
     - Подождите немного, - произнесла Робин. - Я должна пойти за поводком
для Алисы.
     Она погладила голову львицы и пощекотала, хотя  издаваемые  ею  звуки
напоминали, скорее, шум отдаленной грозы. Затем, по команде  хозяйки,  она
последовала за нею в дом.
     - Все в порядке, Сарвант, - сказал Черчилль.  -  Почему  вы  улизнули
из-за стола? Неужели вам непонятно, что этим вы могли нанести  смертельную
обиду нашим хозяевам? К счастью, Витроу на меня не сердится. А  вот  из-за
вас этот лучший взор Фортуны за все время нашего пребывания в Ди-Си мог от
нас отвернуться.
     Сарвант сердито посмотрел на Черчилля.
     - Неужели вы хоть на  миг  допускаете,  что  я  должен  был  спокойно
переносить описания совокупления с женой?
     - Полагаю, что в данное время и в данной стране  в  этом  нет  ничего
предосудительного, - спокойно заметил Черчилль. - Эти люди,  ну,  как  это
сказать, люди вполне земные. Им по  нраву  хорошая  возня  в  постели,  им
нравится рассказывать об этом.
     - Боже праведный, да ведь вы их защищаете!
     - Сарвант, что-то я вас никак не пойму. Вы сотни раз  сталкивались  с
обычаями гораздо более отталкивающими, совершенно омерзительными, когда мы
были на Виксе. Но я никогда не замечал, чтобы вы отворачивались.
     - То было совсем иное. Виксиане не были людьми.
     - Они были гуманоидами. Нет, Сарвант,  нельзя  осуждать  этих  людей,
исходя их наших этических норм.
     - Вы хотите сказать, что получили удовольствие от  анекдотов  об  его
постельных радостях?
     - Мне, разумеется, было не совсем по себе,  когда  он  рассказывал  о
зачатии  Робин.  Но,  полагаю,  только  из-за   того,   что   сама   Робин
присутствовала при этом. Однако это нисколько ее не смущало - она смеялась
вместе со всеми.
     - Эти люди - выродки! Нет кары на их головы!
     - А мне всегда казалось, что вы противник всякого насилия.
     - Да? - Сарвант запнулся в недоумении.  Затем  произнес  тихо:  -  Вы
правы. Я поддался ненависти, хотя мне следовало бы возлюбить.  Но  ведь  я
только человек. И тем не менее, даже  такой  язычник,  как  вы,  абсолютно
прав, упрекая меня в том, что я заговорил о каре.
     - Витроу предложил вам вернуться.
     Сарвант покачал головой.
     - У меня не хватит духа на это. Один бог знает, что может  случиться,
если я проведу там хотя бы одну ночь. Я бы не удивился даже,  если  бы  он
предложил мне свою жену.
     Черчилль рассмеялся.
     - Я так не думаю. Ведь Витроу не эскимос. Вы, что, думаете, если  эти
люди  развязны  в  разговоре,  так  у  них   нет   определенного   кодекса
сексуального поведения? Да он у них может быть даже более строгим, чем  во
времена королевы Виктории. Что вы намерены делать дальше?
     - Я хочу подыскать какую-нибудь гостиницу и заночевать в ней. А вы?
     - Робин, похоже, собирается взять меня в город. Ночевать буду  здесь.
От такой возможности не хочется отказываться. Такой человек,  как  Витроу,
мог  бы  нам  помочь  занять  приличное  положением  в  Ди-Си.  Во  многих
отношениях Вашингтон мало изменился - здесь во все времена  неплохо  иметь
хорошую "руку".
     Сарвант поднял руку в знак прощания. Лицо его было серьезным.
     - Да поможет вам Бог, - прошептал он и шагнул в темноту улицы.
     Из-за угла показалась Робин, держа в одной руке поводок, а в другой -
большую  кожаную  сумку.  Было  ясно,  что  она  была  занята  не   только
подготовкой львицы. И хотя единственным источником  света  была  луна,  от
Черчилля  не  ускользнуло,  что  девушка  переоделась  и  наложила  свежую
косметику, а также сменила сандалии на туфли с высокими каблуками.
     - А куда делся ваш друг?
     - Ушел куда-то, где можно переночевать.
     - Вот и хорошо! Мне  он  не  понравился.  И  я  опасалась  показаться
грубой, не пригласив его с нами.
     - Не представляю себе, что вы можете быть грубой. Не стоит из-за него
расстраиваться. По-моему, ему нравится страдать. Так куда мы идем?
     - Что-то меня уже не тянет на концерт, не люблю долго сидеть на одном
месте. Можно пойти в парк, там много всяких развлечений. А  в  ваше  время
как было?
     - Было по-всякому. Интересно, как изменились за эти годы развлечения?
Но вообще-то, мне все равно куда идти. Лишь бы с вами.
     - Мне показалось, что я вам понравилась, - улыбнулась Робин.
     - А какому мужчине вы бы не понравились?  Но,  как  ни  странно,  мне
кажется, что и я вам по душе. Ведь во мне нет  ничего  особенного,  просто
рыжий борец с лицом ребенка.
     - А я люблю детей, - ответила Робин. - Почему это вы удивились? Да  у
вас, наверное, была добрая сотня девушек, с которыми вы спали.
     Черчилль заморгал от неожиданности. Зря Сарвант посчитал, что он  уже
привык к острым манерам жителей Ди-Си.
     У него хватило ума обойтись без хвастовства.
     - Могу поклясться, что вы - первая женщина, к которой  я  притронулся
за восемьсот лет.
     - Великая Колумбия, как же это вас не разорвало  от  переполнения!  -
весело воскликнула Робин.
     Черчилль покраснел и был рад, что в темноте этого не видно.
     - Есть идея, - предложила  Робин.  -  Почему  бы  нам  не  покататься
сегодня вечером на яхте? Сейчас полнолуние, и Потомак очень красив.  Да  и
жара на реке не такая. Скоро вечерний бриз.
     - Отлично, но придется долго ждать.
     - Храни вас Виргиния! Вы думаете, мы пойдем  пешком?  А  коляска  для
чего?
     Она вынула из кармана  юбки  свисток  и  тихо  свистнула.  Тотчас  же
послышалось цоканье копыт и треск гравия под колесами. Черчилль  помог  ей
взобраться в экипаж. За ними туда же прыгнула пума и легла на  полу  у  их
ног. Возница прикрикнул на оленей, и коляска покатилась по залитой  лунным
светом улице. За возком, так же, как и днем, стояли двое вооруженных слуг.
Черчилля заинтересовала причина, по которой Робин взяла с собой Алису,  но
он тут же понял, что ее присутствие значительно усилит охрану - в  схватке
она стоила пятерых.
     В гавани Робин велела слугам ждать  их  возвращения,  и  вся  троица,
включая Алису, спустилась к воде.
     - Слугам не наскучит нас ждать? - спросил Черчилль, когда они подошли
к яхте.
     - Не думаю. У них есть бутылка белой молнии и кости.
     Алиса первая  прыгнула  на  палубу  и  улеглась  в  маленькой  каюте,
надеясь, что туда не попадет вода. Черчилль отвязал яхту, оттолкнул ее  от
причала и сам прыгнул на борт.
     Прогулка  удалась  на  славу.  Полная  луна  светила  им  более,  чем
достаточно, бриз дул ровно, яхта прекрасно шла даже против ветра.  Отсюда,
с речки, город казался черным чудовищем с тысячей мерцающих глаз - факелов
прохожих. Держа в руке руль, Черчилль рассказывал  сидевшей  рядом  с  ним
Робин о том, как выглядел Вашингтон в его время.
     - Башни здесь громоздились одна на другую, к тому же они  соединялись
между собой множеством мостов по воздуху и туннелями - под  землей.  Башни
возвышались на добрую милю вверх и  на  милю  вгрызались  в  землю  своими
подземными этажами. В этом городе ночи не было, такими яркими были огни.
     - А теперь это все исчезло, рассыпалось в прах и покрылось грязью,  -
вздохнула Робин. Она поежилась, как будто ей стало холодно от  мысли,  что
теперь уже нет всего этого великолепия бетона, стали  и  миллионов  людей.
Черчилль обнял ее и, не видя сопротивления, поцеловал.
     Сейчас самое время, подумал он, свернуть паруса, бросить  якорь.  Ему
не терпелось выяснить, не будет ли ему помехой львица, но он полагался  на
то, что Робин знает,  как  она  ведет  себя  в  подобных  обстоятельствах.
Наверно, им лучше бы спуститься в каюту, хотя он предпочел  бы  оставаться
на палубе, а в каюте запереть львицу.
     Но вышло все совсем иначе. Когда он без обиняков заявил Робин о  том,
что хочет сбросить паруса, она ответила, что этого  делать  не  нужно.  Во
всяком случае, не сейчас.
     Робин говорила очень нежно  и  все  время  ему  улыбалась.  Она  даже
просила у него прощения.
     - Ты не представляешь, Руд, что ты для меня значишь. Мне кажется, что
я в тебя влюбилась. Но я еще не вполне уверена -  люблю  ли  я  тебя,  или
люблю брата Героя-Солнце. Для меня ты  больше,  чем  простой  мужчина.  Во
многих отношениях ты как полубог. Ты родился восемьсот лет назад и  был  в
таких далеких местах, что от одной мысли  об  этом  дух  захватывает.  Мне
кажется, что даже днем вокруг тебя сияет ореол. Но я - девушка порядочная.
Я не могу себе этого позволить - Колумбия знает, что хочу - даже с  тобой.
Пока не буду знать точно... Я понимаю твои чувства сейчас. Почему бы  тебе
завтра не зайти в храм Готью?
     Черчилль не понимал, о чем это она  говорит.  Единственное,  что  его
волновало - не обидел ли он ее чем-то так, что она больше не  захочет  его
видеть. Его к ней тянуло не только вожделение. В этом  он  был  совершенно
уверен. Он полюбил эту красивую девушку. И желал бы только ее, будь у него
даже дюжина женщин.
     - Давай вернемся, - предложила Робин. -  Боюсь,  у  тебя  испортилось
настроение. Я сама виновата. Не надо было с тобой целоваться. Но  мне  так
хотелось.
     - Значит, ты на меня не сердишься? Что ж, я снова счастлив.
     Когда они подошли к лестнице, ведущей с причала наверх, он  остановил
ее.
     -  Робин,  а  сколько  пройдет  времени,  когда   у   тебя   появится
уверенность?
     - Завтра я собираюсь в храм. Смогу сказать, когда вернусь.
     - Ты хочешь попросить совета? Или что-то вроде этого?
     - Я буду молиться. Но это не главное, ради чего я собираюсь  посетить
храм. Я хочу, чтобы жрица меня проверила.
     - И после этой проверки ты узнаешь, хочешь или не хочешь выходить  за
меня замуж?
     - Да нет же. Прежде, чем решиться выйти замуж, я должна гораздо лучше
узнать тебя. Нет, я хочу пройти проверку, чтобы узнать - можно мне или нет
ложиться с тобой в постель.
     - Что же это за проверка?
     - Если ты не знаешь этого, то тебе  и  беспокоиться  незачем.  А  мне
станет известно завтра...
     - Что известно?
     - А то, что можно  будет  перестать  себя  вести  так,  будто  я  еще
девственница.
     Лицо ее зарделось в экстазе.
     - Я узнаю, ношу ли я под сердцем дитя Героя-Солнце!



                                    7

     Утром  того  дня,  когда  Стэгг  должен  был  возглавить  шествие   в
направлении Балтимора, пошел мелкий дождик. Стэгг и Кальторп  отсиживались
под широким навесом и для согревания  прихлебывали  теплую  белую  молнию.
Стэгг  был  недвижим,  как  статуя,  пока  ему,  как  обычно   по   утрам,
подкрашивали половые органы и ягодицы, поскольку за ночь краска стиралась.
Он молчал и не обращал внимания на смешки и комплименты трех девушек,  вся
работа которых заключалась в ежедневном наведении лоска  на  Герое-Солнце.
Кальторп, обычно много говоривший для  поднятия  духа  Питера,  был  также
угрюм.
     Первым нарушил молчание Стэгг.
     - Ты знаешь, Док, прошло уже десять дней, как мы покинули Фэйр Грэйс.
Десять дней и десять городов. Пора нам разрабатывать план побега. По сути,
если мы все еще остаемся теми же людьми, что были прежде, то нам давно уже
надо было бежать в леса, подальше отсюда. Но думать об этом я в  состоянии
только утром, а по утрам  я  настолько  разбит  и  опустошен,  что  ничего
стоящего не могу придумать. К полудню же ничего не стою. Я  себе  нравлюсь
таким, какой я есть!
     - А я неважный тебе помощник, не так ли? - отозвался  Кальторп.  -  Я
напиваюсь вместе с тобой и утром настолько сдаю,  что  могу  только  разве
гладить собаку, которая меня кусает.
     - Ну, а что получается из-за этого? Ты понимаешь, ведь мне до сих пор
ничего неизвестно о том, куда меня ведут, и что  со  мною  будет  в  конце
пути. Я даже не знаю по-настоящему, кто же такой Герой-Солнце!
     - В основном, тут я виноват, - тяжело вздыхая,  произнес  Кальторп  и
пригубил водку. - Мне никак не удается собраться с духом.
     Стэгг посмотрел на одного из своих стражников, стоявшего  у  входа  в
ближайшую палатку.
     - Хочешь, я припугну его, что сверну ему шею? Может  быть,  он  тогда
расскажет все, что мне необходимо знать.
     - Попробуй.
     Стэгг поднялся.
     - Подай мне плащ, пожалуйста. Не думаю,  что  они  станут  возражать,
если я буду в плаще, пока идет дождь.
     Говоря так, он  имел  ввиду  случившийся  вчера  инцидент,  когда  он
натянул юбку и намеревался поговорить с  девушкой  в  клетке.  Прислужницы
были потрясены этим и позвали стражу, которая окружила  Стэгга  и,  прежде
чем он успел выяснить, что же их так возмутило, один из стражников  сорвал
с него юбку и убежал с нею в лес.
     В  тот  день  он  уже  больше  не  показывался  на  глаза.  Но   урок
Герою-Солнце был преподан. Ему все это  время  полагалось  демонстрировать
своим почитателям все великолепие своей наготы.
     Теперь Питер завернулся в плащ и  побрел  босиком  по  мокрой  траве.
Стражники вышли из своих палаток и  последовали  за  ним,  не  отваживаясь
подойти ближе.
     Он остановился перед клеткой. Девушка подняла на  него  глаза,  затем
отвернулась.
     - Можешь, не стыдясь, смотреть на меня, - горько произнес Стэгг. -  Я
одет.
     Ответа не было Тогда он взмолился:
     - Поговори со мною, ради бога! Я такой же пленник, как и ты! И клетка
у меня ничуть не лучше!
     Девушка обхватила руками прутья и прижалась к ним лицом.
     - Ты сказал "Ради бога"?! Что это значит? Что ты тоже из  Кэйсиленда?
Не может этого быть. Ты говоришь совсем  не  так,  как  мои  соплеменники.
Правда, ты не  говоришь  и  на  Ди-Си.  Не  так,  во  всяком  случае,  как
остальные. Скажи мне, ты - почитатель Колумбии?
     - Помолчи немного, я все тебе объясню. Главное, что ты,  слава  богу,
заговорила со мною.
     - Ты опять помянул имя божье. Значит, ты  не  почитаешь  эту  гнусную
суку-богиню. Но если это так, то почему ты Рогатый Король?
     - Я надеюсь ты кое-что мне разъяснишь. Если не сможешь,  то  хотя  бы
расскажи о других вещах, интересующих меня. - Он протянул  ей  бутылку.  -
Может быть, выпьешь?
     - Мне бы хотелось, но я не имею права брать из рук врага.  И  у  меня
нет уверенности, что ты не враг.
     Стэгг понимал ее с большим трудом. То, что она употребляла достаточно
много слов, похожих на слова языка Ди-Си, давало ему возможность  ухватить
основную мысль сказанного. Но произношение, особенно  гласных,  не  такие,
как в языке Ди-Си.
     - Ты разговариваешь на Ди-Си? - спросил он. -  Мне  трудно  разбирать
язык твоего Кэйсиленда.
     - Я неплохо владею Ди-Си, - ответила девушка. - А какой  твой  родной
язык?
     - Язык американца двадцать первого века.
     У нее перехватило дыхание, большие глаза сильнее округлились.
     - А как это может быть?
     - Я родился в двадцать первом веке, 30 января 2030  года  нашей  эры.
Это должно составлять...
     - Не стоит утруждаться, - ответила девушка на его родном языке. - Это
будет... гм... Так, первый год - это 2100. Значит, ты родился в 70 году до
Опустошения,  по  стилю,  принятому  в  Ди-Си.  Мы  у  себя  в  Кэйсиленде
пользуемся старым стилем. Только не все ли равно по какому стилю.
     Питер наконец перестал на нее пялиться и произнес:
     - Ты говоришь на английском языке, очень близком к языку 21 века!
     - Да. Обычно только жрецы могут, но мой отец - человек состоятельный.
Он  направил  меня   в   Бостонский   Университет,   и   я   там   изучала
церковно-американский.
     - Ты хочешь сказать, что его употребляют при богослужениях?
     - Да. Латынь пропала во время Опустошения.
     - Мне кажется, нам надо выпить, - предложил Стэгг. - Ты первая.
     Девушка улыбнулась и ответила:
     - Мне многое не понятно из того, что ты сказал, но я все равно выпью.
     Он просунул бутылку между прутьями.
     - До сих пор я знаю только твое имя. - Мэри из Маленького Рая  Кэйси.
Но это все, что мне удалось вытянуть из моих стражников.
     Мэри возвратила бутылку.
     - Вот замечательно! А то у меня давно уже пересохло горло. Ты сказал,
стражники? Разве тебе  нужна  стража?  Я  была  уверена  в  том,  что  все
Герои-Солнце - добровольцы.
     Стэгг пустился в длительный рассказ о себе. Однако вдаваться  во  все
подробности у него не было времени, хотя по выражению лица Мэри можно было
заключить, что она понимала не более половины из рассказанного. И время от
времени ему приходилось переходить на Ди-Си, так как  было  очевидно,  что
хотя Мэри и изучала церковно-американский,  владеть  им  свободно  она  не
могла.
     - Теперь ты видишь, - закончил он, - что я - жертва этих рогов. Я  не
отвечаю за то, что творю. - Мэри покраснела.
     - Я не хочу говорить об этом. От этого меня тошнит до глубины души.
     - Меня тоже, - признался Стэгг. - По утрам, то есть. А вот позже... -
А ты можешь убежать?
     - Могу. Но прибегу назад еще быстрее.
     - Ох, эти гнусные Ди-Си! Должно быть  они  заколдовали  тебя.  Только
дьявол в твоих чреслах мог бы так повелевать  тобою!  Если  бы  только  мы
убежали отсюда в Кэйсиленд, тамошние жрецы могли бы изгнать дьявола.
     Стэгг оглянулся вокруг.
     -  Лагерь  начинает  сворачиваться.  Через  минуту  мы  двинемся.  До
Балтимора! Слушай! Я рассказал о себе все. Но я не  знаю  ничего  о  тебе.
Откуда ты, как попала в плен?  И  есть  вещи,  которые  ты  бы  могла  мне
объяснить. Что означает этот Герой-Солнце, и тому подобное.
     - Мне непонятно, почему Каль...
     Она прикрыла рот рукой.
     - Каль!.. Ты имеешь ввиду Кальторпа! Он-то здесь причем? Уж не хочешь
ли ты сказать, что беседовала с ним об  этом?  Он  мне  говорил,  что  ему
ничего не известно!
     - Я ему рассказала и считала, что он тебе передаст.
     - Он ничего мне не сказал! Фактически, он убеждал меня в том, что ему
известно ничуть не больше, чем мне...
     Потеряв дар речи, он развернулся и побежал прочь.
     И  только,  пробежав   добрых   пол-поля,   начал   выкрикивать   имя
антрополога.
     Все, кто ему встречались, торопились убраться подальше  с  его  пути.
Они считали, что Великий Стэгг  опять  обезумел.  Выскочивший  из  палатки
Кальторп, едва завидев, что Король-Олень бежит к нему,  с  разгона  махнул
через шоссе. Забор не остановил его. Кальторп подтянулся на одной  руке  и
перебросил тело. И дальше, по другую сторону забора, он бежал во всю прыть
своих ног, подальше в поля за фермой.
     - Если я поймаю тебя,  Кальторп,  -  кричал  ему  вслед  Стэгг.  -  Я
переломаю тебе все кости! Как ты посмел так поступить со мною?
     Постояв некоторое время, задыхаясь  от  ярости,  он  повернул  назад,
бормоча про себя:
     - Почему? Почему?
     Дождь прекратился. Еще через  несколько  минут  небо  прояснилось,  и
засияло полуденное солнце.
     Стэгг сорвал с себя плащ и швырнул его на землю.
     - К черту Кальторпа!  Мне  он  не  нужен  и  никогда  нужен  не  был!
Предатель!
     Подозвав к себе одну из прислужниц, Сильвию, он  велел  принести  ему
еду и питье. Ел он и пил, как всегда, днем. Управившись, свирепым взглядом
посмотрел на окружающих. Панты,  которые  раньше  свободно  болтались  при
каждом движении головы, теперь выпрямились и затвердели.
     - Сколько километров до Балтимора? - взревел он.
     - Два с половиною, сир. Вызвать вам экипаж?
     - К черту экипаж! Колеса  будут  меня  лишь  задерживать!  Я  намерен
бежать до Балтимора! Я хочу взять город врасплох. Я буду там  раньше,  чем
меня ждут! Пусть трепещут, когда Великий Стэгг  из  всех  Стэггов  шквалом
пройдется по ним! Я уложу их всех до единой, как ураган! На сей раз  моими
станут не только девственницы! Я теперь не стану брать только то, что  мне
подсовывают! Не только конкурсанток мисс Америки! Сегодня - весь город!
     Сильвия в ужасе отпрянула.
     - Но, сир... так не годится! Испокон веков...
     - Герой-Солнце я или нет? Кто здесь Рогатый Король? Я  поступлю,  как
пожелаю!
     Он схватил бутылку с подноса в руках девушки и помчался по дороге.
     Поначалу он бежал  прямо  по  бетону.  Но  хотя  теперь  пятки  стали
твердыми, как железо, он решил, что мостовая все-таки  слишком  тверда,  и
поэтому побежал по мягкой траве, покрывавшей обочину дороги.
     "Так лучше, - отметил он про себя. - Чем ближе  к  Матери-Земле,  тем
лучше, тем больше она мне понравится. Возможно, это всего  лишь  суеверная
болтовня - что непосредственный контакт с землей  придает  человеку  новые
силы. Но я склонен верить этим Ди-Си. Я чувствую, что черпаю силу прямо из
лона Матери-Земли, что эта сила, подобно электрическому току,  заряжает  и
перезаряжает мое тело. И ощущаю, что  сила  эта  вливается  в  меня  столь
мощно, ошеломляюще мощно, что мое  тело  уже  недостаточно  велико,  чтобы
вмещать ее всю. А избыток ее хлещет из короны на моей  голове  и  пламенем
вздымается к небесам. Я чувствую это!"
     На какое-то мгновение Стэгг приостановился, чтобы откупорить  бутылку
и отхлебнуть глоток. При этом он заметил бегущих к нему стражников, но они
отставали от него, по крайней мере, метров на двести. Им  недоставало  его
силы и быстроты. В придачу к силам собственных мускулов у  него  еще  была
добавочная сила, сообщаемая разбухшими от крови рогами.  Он  был,  отметил
Пит про себя, по всей вероятности, самым быстрым  и  сильным  человеческим
существом за все время бытия человечества.  Он  отхлебнул  еще.  Стражники
несколько приблизились, но  они  задыхались,  и  бег  их  замедлился.  Они
держали наготове луки и стрелы, но Стэгг не думал, что они будут стрелять,
пока он придерживается дороги в Балтимор. У него не было намерения убежать
от них, только желание бежать и бежать по выпуклой груди Земли и  ощущать,
как ее сила захлестывает тело и приводит в исступленный восторг мысли.
     Вот он побежал быстрее, часто и высоко подпрыгивая  и  издавая  дикие
выкрики.  В  них  смешивались  беспредельное  восхищение,  буйство  жизни,
безымянные   вожделения   и   уверенность   в   их   удовлетворении.   Они
присутствовали  еще  в  самых  первых  словах,  произнесенных  первобытным
человеком, в его ломаной хаотической речи,  еще  не  способный  передавать
оттенки чувств, охватывавших  его.  Стэгг  тоже  уже  не  пытался  назвать
предметы. Он пытался выразить словами чувства. И столь же мало  преуспевал
в этом, как и его предки сто тысяч лет тому назад.
     Но он, как и они, испытывал наслаждение от  этих  попыток.  И  в  нем
росло сознание чего-то ранее не испытанного, чего-то  нового  для  существ
его рода и, пожалуй, для всего живого на свете.
     Впереди себя он увидел мужчину, женщину и  ребенка,  которые  шли  по
дороге. Они остановились, увидев его, и пали на колени,  поняв  кто  перед
ними.
     Питер, не останавливаясь, пробежал мимо.
     - Кому-то может показаться, что я бегу один! - прокричал он им. -  Но
я не один! Со мной Земля, мать и ваша и моя! Она - моя невеста, и  следует
за мною, куда бы я ни шел. И я не могу уйти от  нее.  Даже  в  космосе,  в
местах столь далеких, что туда даже свету нужно  добираться  многие  годы.
Она всегда была со мной. И доказательство этому в том, что  я  вернулся  и
теперь выполняю данное ей восемьсот лет назад обещание жениться на ней!
     К тому времени, когда он закончил свою тираду, люди  остались  далеко
сзади. Его не волновало, слышали ли они его. Все,  чего  он  хотел  -  это
говорить, говорить, говорить. Кричать, кричать,  кричать.  Пусть  даже  от
этого лопнут легкие, но он должен, обязан выкричать истину.
     Вдруг он остановился. В поле зрения попал крупный  красавец  -  лось,
который пасся на лугу за забором.  Он  был  единственным  самцом  в  стаде
крестьянина, и внешность у него была  поистине  величественная:  массивное
туловище, короткие ноги, могучая шея, глупые, но  похотливые  глазки.  Это
был,   по-видимому,   тщательно   подобранный   самец,   высоко    ценимый
производитель.
     Стэгг легко перемахнул через забор, хотя ограда была больше  полутора
метров в высоту и сложена  из  грубого  камня,  который  бы  устоял  перед
попытками его повалить. Приземлившись,  он  рванулся  к  животному.  Самец
замычал громко, но с места не сдвинулся. Его самки сбились в кучу  в  углу
загона и оттуда взирали на происходящее. Их громкие,  похожие  на  собачий
лай, крики подняли такой шум, что из расположенного рядом амбара  выскочил
хозяин.
     Король-Олень смело  подбежал  к  могучему  самцу.  Зверь  ждал,  пока
человек не приблизится на расстояние двадцати метров  от  него.  Тогда  он
опустил рога, протрубил боевой клич и ринулся вперед.
     Питер засмеялся радостно и подбежал еще  ближе.  Тщательно  рассчитав
шаги, он разогнался и  подпрыгнул  вверх  как  раз  в  тот  момент,  когда
огромные ветвистые рога со свистом рассекли воздух там, где он  был  долей
секунды раньше. Стэгг поджал колени к туловищу  так,  чтобы  рога  его  не
задели, а затем выпрямил ноги и оказался точно на холке зверя, сразу же за
основанием рогов. Секундой позже самец запрокинул голову, пытаясь все-таки
достать человека рогами и подбросить в воздух. Но ему удалось  лишь  стать
подкидной доской для наездника, протолкнув его вдоль собственного  хребта.
Питер оказался верхом на широкой спине лося.
     Затем, вместо того, чтобы спрыгнуть на землю, он резко развернулся  и
подался  вперед  намереваясь  оседлать  шею   зверя.   Однако   нога   его
соскользнула,  и  он,  скатившись  с  лося,  упал  рядом  с   ним.   Самец
развернулся, протрубил еще раз, наклонил рога и  бросился  снова.  Но  его
противник уже был на ногах. Он отпрыгнул в  сторону,  ухватился  рукой  за
огромное ухо зверя и закинул свое тело на спину лося.
     В течение следующих пяти минут изумленный фермер наблюдал за тем, как
обнаженный человек скачет верхом на ревущем, бросающемся в разные стороны,
брыкающемся, брызжущем слюной звере, и не падает с его спины, несмотря  на
все бешеные маневры животного. Вдруг лось замер. Глаза его были  выпучены,
из открытого рта текла слюна, он мучительно хватал воздух.
     - Отвори ворота! - закричал Стэгг фермеру. - Я на этом звере войду  в
Балтимор, как подобает Рогатому Королю!
     Фермер  молча  открыл  ворота.  Возражать  он  не  смел.  Он  не  мог
препятствовать Герою-Солнце забрать его призового самца.  Он  не  стал  бы
возражать даже когда Герой-Солнце возжелал бы его дом,  жену,  дочерей,  а
также его собственную жизнь.
     Стэгг вывел лося на дорогу, ведущую в  Балтимор.  Далеко  впереди  он
увидел экипаж, мчавшийся к  городу.  Даже  с  этого  расстояния  он  сумел
разглядеть, что это Сильвия, проехавшая вперед, чтобы предупредить жителей
Балтимора о том, что Рогатый Король прибывает раньше, чем рассчитывали, и,
несомненно,  чтобы  посвятить  жителей   в   намерения   Рогатого   Короля
изнасиловать весь город.
     Он хотел было пуститься в погоню и ворваться в Балтимор  буквально  у
нее на пятках,  но  лось  все  еще  тяжело  дышал,  поэтому  ему  пришлось
пуститься ровным шагом, пока не восстановится дыхание животного.
     В полукилометре от Балтимора Стэгг ударил голыми  пятками  зверя  под
ребра и стал кричать  в  уши.  Тот  перешел  на  рысь,  затем,  непрерывно
понукаемый наездником, -  в  галоп.  Промчавшись  между  двумя  невысокими
холмами, он неожиданно оказался на главной улице города, ведущей  прямо  к
центральной площади, находившейся в 12 кварталах,  где  спешно  собиралась
огромная толпа.  Едва  Стэгг  очутился  в  черте  города,  оркестр  грянул
"КОЛУМБИЯ - ЖЕМЧУЖИНА ОКЕАНА" и группа жриц вышла навстречу Герою-Солнце.
     За ними  плотной  массой  выстраивались  девственницы,  кому  повезло
попасть в число невест Героя-Солнце. В своих белых колоколообразных  юбках
и белых кружевных накидках они очень хорошо смотрелись. У каждой был букет
роз.
     Стэгг позволил зверю перейти на рысь, чтобы приберечь  его  силы  для
финишного броска. Он кланялся и приветственно размахивал руками,  проезжая
мимо выстроившихся  вдоль  улицы  мужчин  и  женщин.  Девочкам-подросткам,
которым не удалось занять  первые  места  на  конкурсе  "Мисс  Америка"  и
которые уныло стояли рядом со своими родителями, он громко обещал:
     - Не плачьте! Сегодня я не пренебрегу и вами!
     Грохот труб, барабанов и флейт заполнил улицу.  К  нему  приближалась
процессия жриц, одетых в  светло-голубые  платья.  Это  был  любимый  цвет
богини Мэри,  покровительницы  Мэриленда.  Согласно  легендам,  Мэри  была
внучкой Колумбии и дочерью Виргинии. Именно она обратила  обитателей  этой
местности в истинную веру и взяла их под свое покровительство.
     Пятьдесят жриц церемониальным маршем приближались к Стэггу. Они  пели
и разбрасывали вокруг себя цветы. Время от времени они издавали  протяжные
дрожащие вскрики.
     Стэгг подождал, пока расстояние до них не  составило  пяти  -  десяти
метров. Затем ударил животное по  ребрам  и  стал  барабанить  кулаком  по
голове. Лось взревел и галопом ринулся прямо на жриц. Те прекратили  пение
и остановились в изумлении. Внезапно осознав, что  Герой-Солнце  вовсе  не
намерен  сдерживать  могучего  зверя,  а  наоборот,  разгоняет  его,   они
закричали и ринулись в стороны. Здесь они уткнулись в толпу,  сбившуюся  в
единую непреодолимую массу. Когда же они развернулись и начали убегать  от
скачущего оленя, то стали  натыкаться  друг  на  друга,  сбивая  с  ног  и
кувыркаясь.
     Только одна жрица не обратилась в бегство. Это  была  Главная  Жрица,
женщина пятидесяти лет, сохранившая свою девственность в  честь  богини  -
своей покровительницы. Смелость словно припечатала ее к  тому  месту,  где
она находилась. Она вытянула вперед руку, как  бы  благословляя  появление
Героя-Солнце и всем  своим  видом  показывая,  словно  ничего  особого  не
произошло. Она бросила ему навстречу  букет  цветов  и  стала  рисовать  в
воздухе священные символы своим золотым серпом.
     Цветы упали под копыта лося, были им растоптаны, а затем и сама жрица
была брошена наземь. Голова ее раскололась, как орех под  могучим  копытом
зверя.
     Тело жрицы вряд ли могло задержать весившего более  полутонны  зверя.
Выставив голову вперед, он тараном пошел на  плотно  спрессованную  толпу,
состоявшую из дико кричавших и упирающихся женщин.
     Пробить эту живую, но прочную, как камень изгородь, зверь не  смог  и
остановился. А вот тело наездника продолжало движение.
     Он по инерции  перелетел  через  опущенные  рога  и  шею  лося  и  на
мгновение как бы завис в воздухе над затянутыми во  все  голубое  жрицами.
Тела их разлетелись во все стороны, катились кувырком, увлекаемые  другими
телами, волочились по земле. Рога зверя уткнулись в  чей-то  подбородок  и
вырвали голову из туловища. Теперь эта голова, вращаясь, летела  рядом  со
Стэггом.
     Он пронесся над голубым месивом из гибнущих жриц и мягко опустился на
поле, образованное белыми накидками, розовыми ртами, белоснежными юбками и
голыми девственными грудями.
     Из этой западни из кружев и плоти выбраться он уже  никак  не  мог  и
исчез из виду.



                                    8

     Проснулся Питер Стэгг только к вечеру следующего дня. Из  всей  своей
группы он поднялся первым, за исключением доктора Кальторпа,  который  уже
сидел у ложа своего капитана.
     - Ты давно в Балтиморе? - спросил Стэгг.
     - Я следовал за тобой по пятам и видел, как ты напустил зверя на жриц
- и все, что было после.
     Питер сел и застонал.
     - Мне кажется, что каждый мускул моего тела натянут, как струна.
     - Так оно и должно быть. Ты лег спать аж в девять часов  утра.  Но  у
тебя должны болеть не только мышцы. Разве спина у тебя не болит?
     - Немного, как-будто легкий ожог в районе поясницы.
     - И это все? - Кальторп удивленно поднял брови. -  М-да,  все  что  я
могу сказать - так  это  то,  что  твои  рога  насыщают  кровь  не  только
гормонами. Они также способствуют самозаживлению клеток.
     - Что все это означает?
     - Ну так вот. Прошлой ночью тебя пырнули ножом в спину. Но  тебе  это
нисколько не помешало, а рана, кажется, совсем зажила. Разумеется,  лезвие
вошло не более, чем на дюйм. Мышцы у тебя очень твердые.
     - Да, да, что-то припоминаю. Правда очень смутно. - Стэгг поморщился.
- И что же произошло с этим человеком потом?
     - Женщины разорвали его на куски.
     - Почему он меня ранил?
     - Выяснилось, что у него помутился разум. Его возмутило  то,  что  ты
сильно заинтересовался его женой, и он ударил тебя ножом.  Безусловно,  он
совершил  ужасное  преступление,   непростительное   святотатство.   Чтобы
покарать его, женщины пустили в ход зубы и ногти.
     - Ты тоже считаешь, что он психически неуравновешен?
     - Да. По крайней мере, с точки зрения этой культуры. Никто в  здравом
уме не стал бы  возражать  против  того,  что  его  жена  совокупляется  с
Героем-Солнце. По сути это великая честь, так как Герои-Солнце  обычно  не
посвящают свое время никому, кроме девственниц. Вот только вчера ночью  ты
сделал исключение... для всего города. Во всяком случае, пытался сделать.
     Стэгг тяжело вздохнул.
     - Прошлая ночь хуже всех.  Не  покалечил  ли  я  больше  народу,  чем
обычно?
     - Вряд ли стоило упрекать в  этом  жителей  Балтимора.  Ты  с  самого
начала затеял все в грандиозных масштабах, еще когда  затоптал  тех  жриц.
Что тебя побудило к этому?
     - Не знаю, просто тогда это мне показалось неплохой  идеей.  Но,  как
мне кажется, именно подсознание подтолкнуло меня к тому,  чтобы  отомстить
виновникам, организовавшим подобное.
     Он притронулся к рогам, затем пристально взглянул на Кальторпа.
     - Ты - Иуда! Почему ты многое от меня скрываешь?
     - Кто это тебе сказал? Та девушка?
     - Да. Но это не имеет значения. Давай, Док, выкладывай. Как бы это ни
было горько для меня, все равно, выкладывай. Я тебя пальцем не трону.  Мои
рога - лучший индикатор того, в здравом ли я уме или нет. Видишь, как  они
обвисли?
     - Я начал догадываться об истинной  сути  событий,  как  только  стал
понимать язык, - начал Кальторп. - Однако уверен не был до тех  пор,  пока
тебе не пожаловали эти рога. Но я не хотел говорить об этом  до  тех  пор,
пока не придумаю какой-нибудь способ бегства.  Я  боялся,  что  ты  раньше
времени совершишь такую попытку  и  тебя  пристрелят.  Вскоре,  однако,  я
понял, что даже если ты убежишь утром, то  все  равно  вернешься  вечером,
если не раньше.  Этот  биологический  механизм  на  твоем  лбу  не  только
обеспечивает тебя более, чем неистощимой способностью извергать свое  семя
- он еще и неодолимо понуждает тебя поступать  так.  Он  овладевает  тобою
всецело - ты становишься невменяемым. Ты представляешь из себя  величайший
в истории случай сатириазиса.
     - Я сам знаю, как они воздействуют на мое  поведение,  -  нетерпеливо
произнес Стэгг. - Я хочу понять, какую все-таки роль я играю во всем этом.
Ради какой цели? И зачем вся эта кутерьма с Героем-Солнце и все прочее?
     - Может быть, выпьешь сначала?
     - Нет! Я не намерен топить в вине свои печали. Мне еще нужно  кое-что
совершить сегодня. Лучше бы хороший глоток холодной  чистой  воды.  И  еще
смертельно хочется искупаться, чтобы смыть с себя весь этот пот  и  другую
дрянь, которой я покрыт. Но я готов терпеть. Пожалуйста,  начинай.  И  как
можно быстрее!
     - У меня нет сейчас времени на то,  чтобы  вдаваться  в  мифологию  и
историю Ди-Си.  Мы  сможем  это  сделать  завтра,  -  начал  повествование
Кальторп. - Лучше я пролью свет  на  то,  какая  сомнительная  честь  тебе
предоставлена.
     Если говорить коротко, то ты сочетаешь в себе  несколько  религиозных
персонажей  из  пантеона  народа   Ди-Си,   а   именно:   Героя-Солнце   и
Короля-Оленя. Герой-Солнце - это мужчина, которого  выбирают  каждый  год,
чтобы в символической форме разыграть прохождение солнца вокруг Земли. Да,
мне известно, как известно и жрецам Ди-Си,  что  вокруг  солнца  вращается
Земля. Об этом знают даже самые  неграмотные.  Но  для  всех  практических
целей принимается будто солнце вращается вокруг Земли.  Так  думает  любой
ученый, если только в это время не размышляет о науке.
     Итак, избирается Герой-Солнце и рождается он  символически  во  время
церемонии, где-то около 21 декабря. Почему именно тогда?  Потому  что  это
дата зимнего солнцестояния. Когда солнце занимает самое  низшее  положение
над горизонтом и в полдень находится в самой южной точке.
     Вот почему разыгрывалась сцена твоего рождения.
     И  именно  поэтому  сейчас  ты  совершаешь  путешествие  в   северном
направлении.  Тебе  предназначено  повторять  путь  солнца  после  зимнего
солнцестояния, к северу. И подобно солнцу, с каждым  днем  ты  становишься
сильнее и сильнее. Ты, наверно, ощутил, что  с  каждым  днем  воздействие,
оказываемое на тебя рогами, становится все более  могучим.  Доказательство
тому - сумасбродство, которое ты отколол, взнуздав лося и затоптав жриц.
     - И что же случится, когда я достигну  самой  северной  точки  своего
маршрута? - спросил  Питер  тихо.  Он  хорошо  владел  собой,  но  здорово
побледнел, несмотря на густой загар.
     - Это случится в городе, который мы когда-то называли Олбани в  штате
Нью-Йорк. Это крайний север государства Ди-Си. И именно там живет Богиня в
ипостаси Богини Смерти. Ей  посвящаются  свиньи,  поскольку  они,  подобно
смерти, всеядны. Альба  является  также  Белой  Богиней  Луны,  еще  одним
символом смерти.
     Кальторп замолчал, не  в  состоянии  продолжать  разговор  дальше.  В
глазах его стояли слезы.
     - Продолжай, - скомандовал Стэгг. - Я переварю это.
     Кальторп тяжело вздохнул.
     - Север, в соответствии с религией Ди-Си, это то  место,  где  Лунная
Богиня забирает в плен солнце. Иными словами, оно...
     - Умирает, - закончил за него Питер.
     Кальторп сглотнул слюну.
     - Да. Намечается, что Герой-Солнце  завершит  свой  Великий  Путь  во
время летнего солнцестояния - двадцать второго июня.
     - А как насчет  другой  его  ипостаси  -  Великого  Стэгга,  Рогатого
Короля?
     - Ди-Си не были бы сами собой,  если  бы  и  тут  не  экономили.  Они
сочетают   роль   Героя-Солнце   с   ролью   Короля-Оленя.    Король-Олень
символизирует человека. Рождается слабым и беспомощным ребенком, вырастает
в страстного зрелого мужа, любовника и отца. Но и он  заканчивает  Великий
Путь и должен, хочешь не хочешь, встретить Смерть. К тому времени  он  уже
слепой, лысый, слабый, бесполый. И... он  борется  до  последнего  вздоха,
но... Альба безжалостно лишает его жизни.
     - А если излагать простым  языком,  а  не  языком  символов,  Док?  -
спросил Стэгг. - Изложи мне голые факты, на чистом английском языке.
     - В Олбани состоится грандиозная церемония, апофеоз. Там ты овладеешь
не юными  нежными  девственницами,  а  седовласыми,  вислогрудыми  жрицами
Богини Свиньи. Твое естественное отвращение  к  старухам  будет  подавлено
тем, что тебя будут держать в клетке до тех пор, пока похоть не дойдет  до
такой степени, что ты рад будешь любой женщине, даже столетней прабабке.
     - А потом?
     - Потом тебя ослепят,  оскальпируют,  оскопят  и,  наконец,  повесят.
Будет объявлен всеобщий траур на целую неделю, а затем  похоронят  в  позе
зародыша под дольменом, под сводом из огромных глыб. В  твою  честь  будут
вознесены молитвы, а перед местом погребения будет принесен в жертву самец
лося.
     - Слабое утешение, - произнес Стэгг. - Скажи мне, Док, почему  именно
меня избрали для этой роли? Разве  не  верно,  что  Героями-Солнце  обычно
бывали добровольцы?
     - Мужчины жаждут славы, так же, как девушки мечтают  стать  невестами
Рогатого Короля. Мужчина, которого подбирают на эту роль - самый  сильный,
самый  красивый,  самый  жизнетворный  юноша  страны.  Но  твое  несчастье
заключается в том, что ты не только соответствуешь всем этим  требованиям,
но и возглавляешь людей, поднявшихся в небо на огненной колеснице, а затем
возвратившихся на Землю. У них есть легенда, согласно которой именно таким
был настоящий Герой-Солнце. Как  я  полагаю,  правительство  Ди-Си  решило
избавиться от тебя и тем  самым  дезорганизовать  весь  остальной  экипаж.
Более того, уменьшится опасность,  что  благодаря  нам  может  возродиться
старая и столь теперь ненавистная наука.  Питер,  погляди-ка.  Мэри  Кэйси
машет тебе рукой. Мне кажется, она хочет поговорить с тобою.



                                    9

     - Почему ты все время отводишь глаза в  сторону,  когда  говоришь  со
мной? - спросил Питер Стэгг.
     - Потому что мне трудно отделить вас одного от  другого,  -  ответила
Мэри Кэйси.
     - Как это одного от другого?
     - Питера, которого я знаю утром, и  Питера,  кого  я  знаю  ночью.  К
сожалению, я бессильна что-либо поделать. Ночью я закрываю глаза и  пробую
думать о чем-нибудь другом, но не могу заткнуть уши. И хотя  понимаю,  что
ты тоже бессилен что-либо сделать, я все равно тебя ненавижу.  Извини,  но
иначе я не могу.
     - Тогда зачем же ты подозвала меня к себе?
     - Потому что понимаю, что делаю это вовсе не без задней мысли. Потому
что знаю, что ты хотел бы вырваться из своей  клетки,  прутья  которой  из
плоти, так же, как и я из своей  железной.  Потому  что  еще  не  потеряла
надежды на то, что можно придумать какой-нибудь способ бегства.
     - Мы с Кальторпом обсудили несколько вариантов побега, но  так  и  не
знаем, каким  образом  предотвратить  мое  возвращение.  Как  только  рога
начинают свое воздействие на меня, я тотчас же бегу назад, к женщинам.
     - Неужели у тебя такая слабая сила воли?
     - Даже святой не смог бы противиться рогам.
     - Тогда надежды никакой нет, - грустно произнесла Мэри.
     - Не совсем так. Я не собираюсь пройти весь  путь  до  Олбани.  Лучше
сменим тему. Расскажи мне о себе и о своем народе.  Мое  невежество  очень
мешает мне. У меня недостает многих необходимых данных,  чтобы  выработать
план побега.
     - Буду рада тебе помочь, - сказала Мэри Кэйси - Мне все  равно  нужно
поговорить с кем-то, даже если это... Извини.
     Весь следующий час Стэгг простоял возле ее клетки, слушая ее  рассказ
о себе и о Кэйсиленде. Все  это  время  она  не  подымала  глаз  от  пола.
Несколько раз он перебивал ее вопросами, ибо она пропускала многое, считая
это общеизвестными фактами.
     ...Кэйсиленд располагался на территории, некогда  называвшейся  Новой
Англией. Он не был ни столь же густо  населен,  как  Ди-Си,  ни  столь  же
богат. Все его население было занято восстановлением плодородия  почвы,  а
основными источниками пищи были разведение  свиней  и  оленей  и  промысел
рыбы. Даже воюя с Ди-Си на юго-западе, карелами на севере и  ирокезами  на
северо-западе, жители Кэйсиленда, сокращенно кэйси,  продолжали  торговать
со  своими  противниками.  Существовало  особое  правило,  известное   как
Договорная Война. По всеобщему соглашению количество воинов, участвовавших
в набегах на территорию противника в течение года, строго  ограничивалось,
так же регламентировался  и  порядок  ведения  боевых  действий.  Ди-Си  и
ирокезы эти правила соблюдали неукоснительно, зато карелы  то  и  дело  их
нарушали.
     - Каким же образом любая из воюющих сторон собирается одержать победу
над противником? - недоумевая, поинтересовался Питер.
     - А никто и не собирается.  Как  я  полагаю,  Договорная  Война  была
придумана нашими предками для того, чтобы давать  выход  излишней  энергии
наиболее агрессивной  части  населения,  позволяя  большинству  продолжать
заниматься восстановлением почвы. Думаю,  когда  население  какой-либо  из
стран станет слишком большим, война пойдет без всяких правил. Но пока  что
ни одно государство не имеет достаточно сил, чтобы воевать  по-настоящему.
Карелы же нарушают договоренности просто потому, что почти полностью живут
за счет военной добычи.
     Затем она приступила к  краткому  изложению  истории  своего  народа.
Существует несколько легенд происхождения нынешнего названия -  Кэйсиленд.
Согласно одной из них, после Опустошения организации под названием "Рыцари
Колумба" удалось основать город-государство неподалеку  от  Бостона.  Оно,
подобно некогда крохотному Риму,  стало  постепенно  расширяться  за  счет
поглощения своих соседей. Назывался этот  город  -  государство  Колумб  -
Сити.  Со  временем  сокращенное   (по   первым   буквам)   его   название
трансформировалось в имя мифического предка, символизирующего этот народ -
Кэйси.
     Согласно другой легенде, на самом деле существовала семья по  фамилии
Кэйси,  которая  и  дала  название   основанному   этой   семьей   городу.
Родоначальник города основал также существующую и поныне родовую  систему,
по которой все жители страны  имеют  одну  и  ту  же  фамилию  -  Кэйси  и
различаются средним именем.
     Есть еще и третья версия, но очень распространенная,  и  состоящая  в
том, что сочетает оба мифа.  Человек  по  имени  Кэйси  был  предводителем
"Рыцарей Колумба".
     - Скорее всего, все эти легенды - вымысел, - подытожил Питер.
     Такое предположение, похоже, не вызвало особого энтузиазма у Мэри, но
будучи беспристрастной, она просто сказала, что и это возможно.
     -  И  как  это  согласуется  с  притязаниями  Ди-Си  на  то,  что  вы
позаимствовали имя своего бога у богини Колумбии? - спросил  он.  -  Ди-Си
утверждают, что вы поклоняетесь богу-отцу по имени Колумб, сделав  мужским
как само божество, так и его имя. Это правда, что у вашего бога два имени:
Иегова и Колумб?
     - Ничего подобного! - возмутилась Мэри. -  Ди-Си  путают  имя  нашего
бога с именем Святого Колумба. Верно, мы часто молимся Святому  Колумбу  с
просьбами заступиться за нас перед Иеговой. Но мы не поклоняемся ему.
     - А кто это Святой Колумб?
     - Всем известно, что он приплыл с востока, из-за океана и высадился в
Кэйсиленде. Именно он  обратил  жителей  города  -  родоначальника  нашего
государства в истинную веру и основал орден Рыцарей Колумба.  Если  бы  не
Святой Колумб, мы все были бы язычниками.
     Питеру все труднее было поддерживать разговор, но прежде,  чем  уйти,
он нашел в себе силы задать еще один вопрос.
     - Скажи, почему и вы, и жители Ди-Си так почитают девственниц?
     - Считается, что девственница - что-то вроде  талисмана,  приносящего
удачу, - гордо ответила она, впервые глядя прямо на него. - Ты,  наверное,
видел, как Ди-Си при любой  возможности  стараются  дотронуться  до  волос
достигшей  зрелости  девушки.   Потому,   что   именно   таким   путем   к
притрагивающемуся иногда может снизойти удача. И, разумеется, каждый отряд
воинов, собираясь совершить набег на  территорию  противника,  обязательно
берет с собой девушку в  качестве  талисмана.  Я  как  раз  участвовала  в
экспедиции  на   Пьюкипси   [город,   расположенный   несколько   севернее
Нью-Йорка], когда меня взяли в плен. Надпись лжет, утверждая, что  я  была
поймана при набеге Ди-Си на Кэйсиленд. Совсем  наоборот.  Но  разве  можно
ждать правды от людей, поклоняющихся Ложному Богу?
     Питер  окончательно   понял,   что   жители   Кэйсиленда   столь   же
невежественны и суеверны, как и жители Ди-Си. С  ними  бесполезно  спорить
или пытаться отделить мифы от истории.
     Пульсация в крупных артериях у основания рогов усилилась,  сами  рога
стали затвердевать.
     - Сейчас мне пора уходить, - успел сказать Стэгг. - До завтра.  -  Он
повернулся и быстро пошел прочь. Только усилием воли он сдерживался, чтобы
не побежать.
     Так прошло еще несколько дней и ночей. Утром - слабость и  разработка
планов побега. Днем - еда, пьянство и дикие необузданные  выходки,  иногда
заканчивающиеся яростными скачками. Ночью - кромешное  марево  исступленно
кричащей белой плоти, слияние в единый огромный организм, пульс  которого,
казалось,  бился  в  такт  с  глубоко  упрятанным  сердцем  самой   земли,
превращение  каждого  отдельного  человека  в   силу   природы.   Безумное
исступление тела, послушного воле Первейшего закона жизни.  Он  становился
орудием природы,  у  которого  не  оставалось  иного  выхода,  как  только
повиноваться тому, что всецело им владело.
     Великий  Путь  из  Вашингтона  поначалу  пролегал  по  Коламбиа-Пайк,
некогда бывшей Трассой N_1 США.  В  Балтиморе  он  сворачивал  на  некогда
Трассу  N_40  США,  теперь   называвшуюся   Дорогой   Мэрио.   В   Вимлине
(Уайлмингтон, штат Дэлавер) он переходил на бывшую Магистраль  Нью-Джерси.
Этой дороге было присвоено имя еще одной дочери Колумбии, Ньюджи.
     Целую неделю Стэгг находился в Кепте (Кэмдене) и обратил внимание  на
большое количество воинов,  находившихся  в  городе.  Ему  объяснили,  что
скопление войск связано с тем, что по другую сторону реки  Двэй  (Дэлавер)
расположена  Филадельфия,  столица  враждебного   государства   Пантс-Эльф
(Восточная Пенсильвания).
     Воины сопровождали Стэгга по выходе его из Кэмдена, по бывшей  Трассе
N_30 США до тех пор, пока  он  не  оказался  на  достаточном  удалении  от
границы. Здесь они повернули назад, а он со своей  свитой  продолжал  свою
миссию в городишке Берлин.
     После пышной церемонии и последовавшей  за  ней  оргии  Великий  Путь
продолжался все по той же Трассе N_30 до Таланта (Атлантик-Сити).
     В Атлантик-Сити Король-Олень  задержался  на  две  недели.  Население
этого  города,  а  составляло  оно  обычно  тридцать  тысяч,   увеличилось
пятикратно за счет сельских жителей, устремившихся в него,  чтобы  принять
участие в ритуале.  Отсюда  процессия  проследовала  по  некогда  Бульвару
Гарден-Стэйт, пока не перешла на Федеральное шоссе  N_72.  Пройдя  еще  по
шоссе N_70 и Трассе N_206, они прибыли в Тринт  (Трентон),  где  снова  их
встречала многочисленная охрана.
     Выйдя из Трентона,  Герой-Солнце  снова  очутился  на  Коламбиа-Пайк,
некогда бывшей Трассой N_1 США. Сделав положенные остановки в сравнительно
крупных городах Элизабет, Ньюарк и Джерси-Сити, он на пароме  переправился
на остров Манхэттен. Здесь его пребывание было  наиболее  длительным,  так
как  в  Манхэттене  было  пятьдесят  тысяч  жителей  и  множество  жителей
окружающих его городов, составляющих Великий Нью-Йорк.
     Кроме того, именно здесь начинались игры Большой Серии.
     Стэгг должен был не только открыть первый матч сезона, но и  посещать
каждую игру. Он сразу же обнаружил, что за восемьсот лет  игра  изменилась
очень сильно.
     Насколько он помнил, в Америке прошлого бейсбольные матчи проводились
на ровном поле, на середине которого  разбивалась  квадратная  площадка  с
длиной сторон по 90 футов [27,3 метра]. Площадка  располагалась  "ромбом",
т.е. так, чтобы ее углы были направлены к сторонам поля. В углах  квадрата
устраивались базы, одна из которых  называлась  "домом".  Принадлежностями
для игры являлись бита, набитый волосом кожаный мяч и перчатки-ловушки.  В
игре участвовали две команды по очереди, которые  стоя  у  "дома",  должны
были отбивать битой бросаемый им мяч и во время его полета  перебегать  от
одной базы к другой. Полный пробег по квадрату давал выигрыш очка.  Игроки
"защищающейся" команды старались поймать мяч и "запятнать" им перебегающих
противников. Если это удавалось три раза подряд, команды менялись  ролями.
Выигрывала та команда, у которой оказывалось  больше  очков  после  девяти
таких  смен.  Бейсбол  прошлого  требовал  от  игроков  большой  ловкости,
быстроты, силы и согласованности действий всех игроков.
     Теперь же игра велась так, что считался необычным матч, в котором  бы
не было серьезных увечий и нескольких  смертельных  исходов  в  каждой  из
команд.
     Первая часть Большой Серии состояла из игр между чемпионами различных
областей Ди-Си. В  финале  встретились  Великаны,  но  при  этом  потеряли
столько игроков, что вынуждены были пригласить  пол-команды  Странников  в
качестве резерва для предстоящих международных встреч.
     Международная часть Большой Серии состояла из  игр  между  чемпионами
Лиги, карельскими пиратами,  Флоридой  и  Буффало.  Последнее  государство
занимало территорию, прилегающую к городу Буффало и часть  побережья  озер
Эри и Онтарио.
     Финальная  игра  Большой  Серии  вылилась  в  кровавую  бойню   между
командами Ди-Си и Кэйсиленда. Одной из отличительных  черт  формы  игроков
Кэйсиленда были ярко-красные гетры, но к концу игры  игроки  команды  были
красными с головы до ног от крови. Уныние царило не только среди  игроков,
но и среди их болельщиков. На стадионе за Кэйси был забронирован отдельный
сектор,  отгороженный  от  других  секторов  высоким  забором  из  колючей
проволоки. Кроме того, полиция Манхэттена выделила специальный  наряд  для
их защиты на тот случай, если страсти зайдут слишком далеко.
     К счастью, рефери-карел, который, как предполагали, должен  был  быть
нейтральным, поскольку ненавидел обе  стороны  в  равной  степени,  принял
решение, приведшее к очень печальным последствиям.
     Шла девятая подача, и счет был 7:7. Отбивали мяч Великаны. Один игрок
из их команды был уже в третьей базе, и хотя на шее у него  была  глубокая
рана, сохранял достаточно сил, чтобы перебежать в "дом", представься такая
возможность. Два игрока были вне игры - в самом буквальном  смысле.  Один,
прикрытый простыней, лежал там, где его сразили, между  второй  и  третьей
базами. Другой сидел в траншее для запасных и  тихо  стонал,  пока  лекарь
скреплял разрывы кожи у него на голове.
     Игрок с битой в руке  был  сильнейшим  отбивающим,  бэтменом  команды
Ди-Си. Ему противостоял в центре  ромба  сильнейший  подающий  из  команды
Кэйсиленда. Форма бэтмена мало чем отличалась от  формы,  принятой  еще  в
девятнадцатом  столетии,  щека  его  оттопыривалась   от   большого   кома
жевательного  табака.  Он  энергично  размахивал  битой.  Отблески  солнца
сверкали на ее металлических боковицах, так как верхняя часть биты покрыта
тонкими продольными полосками меди. Отбивающий ждал, когда  судья  объявил
"Мяч в игру". Услыхав эту фразу он не сразу шагнул  к  своей  площадке,  а
повернулся навстречу выбежавшей к нему из траншеи девушке.
     Это  была  хорошенькая  миниатюрная  брюнетка  в  бейсбольной  форме,
единственным отступлением от правил в  которой  был  треугольный  вырез  в
майке, обнажавший небольшую, но упругую грудь.
     Бэтмен по прозвищу Билл-Большая-Яблоня потер суставы пальцев о черные
волосы девушки, поцеловал ее в лоб, и, когда она повернулась бежать назад,
в траншею, игриво шлепнул ее по ягодицам. После этого вошел  в  очерченную
мелом площадку, квадрат со стороной около метра,  и  принял  традиционную,
древнюю позу отбивающего, готового принять подачу.
     Лэнки  Джон-Через-Речку-Через-Лес-Могучий-Кэйси  выплюнул   табак   и
замахнулся. В руке у  него  был  мяч  стандартного  размера,  из  которого
торчали  четыре  симметрично  расположенных  стальных  шипа.  Поэтому  ему
приходилось держать мяч осторожно, чтобы не порезать пальцы при броске.  С
точки зрения древнего подающего это весьма затрудняло  хорошее  выполнение
подачи, но зато теперь он стоял на шесть метров ближе  к  Бэтмену,  что  с
лихвой компенсировало неудобства, возникающие при метании мяча.
     Лэнки также подождал, пока  девственница  из  команды  Кэйсиленда  не
подошла к нему и не дала потереться о свою голову. Затем он развернулся  и
метнул мяч.
     Снабженный шипами мяч просвистел  в  дюйме  от  лица  Билла-Большая -
Яблоня. Яблоня зажмурился, но не уклонился.
     Толпа дружным ревом приветствовала такую демонстрацию мужества.
     - Первый мяч, - прокричал рефери.
     Болельщики из Кэйсиленда взвыли от негодования. С того места, где они
сидели, казалось, что мяч пролетел точно по прямой  линии,  совпадающей  с
границей очерченного мелом квадрата, и поэтому должен  быть  засчитан  как
мяч, пропущенный отбивающим.
     Яблоня попытался отбить следующую подачу, но промахнулся.
     - Первый промах!
     На третьей подаче Яблоня замахнулся битой и попал по мячу. Однако мяч
взмыл высоко влево, за пределы поля. Разумеется, и он был пропущенным.
     - Второй промах!
     На следующей подаче мяч со свистом летел прямо  в  живот  Яблони.  Он
втянул его и отпрянул назад, но так, чтобы не зацепить мяч и при  этом  не
выйти из квадрата. Иначе был бы засчитан промах.
     При очередной подаче Яблоня взмахнул битой, но не попал  по  мячу.  А
вот тот угодил в цель. Игрок рухнул на землю, один из шипов мяча впился  в
его бок.
     Толпа вскрикнула и сразу же притихла, так как рефери открыл счет.
     У Яблони было всего десять секунд та то,  чтобы  подняться  и  отбить
мяч, иначе будет засчитано решающее очко.
     Вторая девушка - талисман команды Ди-Си, высокая красивая блондинка с
потрясающе длинными ногами и роскошными волосами, спадающими на круглые  и
твердые, как яблоки, ягодицы, бегом направилась к  нему,  высоко  поднимая
колени, как и подобало бежать девственницам в подобных случаях. Подбежав к
лежащему, она опустилась на колени и пригнула голову так, чтобы  роскошная
рыжая копна ее волос упала ему на лицо, и он мог  их  гладить.  Считалось,
что при этом к нему перейдет сила девушки, посвятившей себя Великой  Седой
Матери. Но но что-то шепнул ей, и она поднялась, расстегнула клапан в  его
форме, располагавшийся ниже пояса,  и  снова  склонилась  над  ним.  Толпа
взвывала от досады, ибо это означало, что игрок  настолько  сильно  ранен,
что ему нужна двойная порция духовной  и  физической  энергии.  При  счете
восемь  Яблоня,  радостно  приветствуемый  толпой,  встал  на  ноги.  Даже
болельщики из Кэйсиленда устроили ему овацию - человека с такой силой духа
чествовали все.
     Яблоня вытащил из бока шип, взял у девушки пластырь и наложил его  на
рану. Пластырь пристал к телу без липучки, так как  псевдоплоть  сразу  же
выпускала большое число загнутых, как крючки, усиков,  которые  удерживали
ее.
     После этого он кивнул рефери в знак того, что готов.
     - Мяч в игру!
     Так как мяч остался у команды Ди-Си, им разрешалась одна  попытка  на
то, чтобы поразить подающего. Попав в него,  он  мог  спокойно  перейти  в
первую базу.
     Яблоня  размахнулся  и  метнул   мяч.   Джон   Кэйси   стоял   внутри
используемого  в  таких  случаях  крошечного  квадрата.  Выйдя  из   него,
уклоняясь от мяча,  он  бы  покрыл  себя  несмываемым  позором  -  его  бы
забросали камнями, - а его  оппонент  мог  бы  столь  же  беспрепятственно
перейти во вторую базу.
     Он крепко  стоял  на  ногах  и  только  покачивал  туловищем,  слегка
подогнув колени.
     Бросок оказался техническим промахом, хотя кончик одного из шипов при
вращении мяча слегка резанул правое бедро кэйсилендера.
     Джон Кэйси подхватил мяч и замахнулся.
     Болельщик из Ди-Си, находившийся  в  третьей  базе,  подался  вперед,
готовый бежать к "дому", если представится шанс.  Кэйси  это  заметил,  но
угрожающего  движения  не  сделал.  Не  желая  рисковать,  так  как  своим
четвертым промахом он бы позволил противнику  занять  первую  базу,  Кэйси
спокойно и точно подбросил мяч высоко над площадкой, внутри которой  стоял
отбивающий. Яблоня попал по мячу точно, но,  как  часто  случается,  задел
один из шипов. Мяч взвился высоко над линией перехода из "дома"  в  первую
базу, а затем стал падать как раз посредине между первой базой и "домом".
     Бросив в подающего, на что он имел право, Яблоня  рванулся  к  первой
базе. Ровно на полпути к ней на его голову обрушился отбитый им  же  самим
мяч. Его противник, карауливший первую базу, бросился на перехват мяча, но
тоже врезался прямо в него. Яблоня сильно ударился о землю, несколько  раз
отскочил от нее как резиновый мяч, пробежал еще несколько шагов и юзом  на
животе скользнул к первой базе.
     Однако первый базовый защитник из команды Кэйси все-таки  поймал  мяч
и, не выпуская его из рук, сделал выпад в сторону ползущего игрока  Ди-Си,
который был рядом. Сразу же после этого, решив, что  запятнал  Яблоню,  он
высоко подпрыгнул и бросил мяч другому защитнику из своей команды, который
прикрывал   "дом".   Мяч   звонко   шлепнулся   в   огромную   и   толстую
перчатку-ловушку защитника ровно за мгновение до того, как  игрок  команды
Ди-Си из третьей базы должен был проскочить в "дом".
     Рефери справедливо определил у игрока Ди-Си положение  "вне  игры"  и
пригласил вернуться в третью базу. С  этим  никто  не  спорил.  Но  первый
базовый из команды Кэйсиленда подошел к судье и громко заявил о  том,  что
он запятнал Яблоню, когда тот рвался  к  первой  базе.  Поэтому  тот  тоже
должен быть объявлен в положении "вне игры".
     Яблоня категорически  это  отрицал.  Тогда  защитник  у  первой  базы
заявил, что имеет доказательство. Он зацепил кончиком шипа  правое  колено
Яблони сбоку. Рефери велел Яблоне снять защитный чулок.
     - Свежая, еще кровоточащая рана, - объявил  судья.  -  Вы  тоже  "вне
игры".
     - Почему это? - взревел Яблоня, выплюнув жеванный табак прямо в  лицо
судье. - Это кровь из двух порезов на бедре и это было еще  на  предыдущей
смене! Этот почитатель бога-отца - лжец!
     - А почему же он был уверен в том,  что  мне  надо  осмотреть  правое
колено? Только потому, что он именно это колено зацепил мячом, - гаркнул в
ответ рефери. - Здесь судья - я, и я говорю - аут!
     Затем он еще громче повторил по буквам:
     - А - У - Т!
     Решение это пришлось не по вкусу болельщикам Ди-Си. Они засвистели  и
стали громко выкрикивать традиционное "УБИТЬ СУДЬЮ".
     Карел побледнел, но решения  своего  не  отменил.  К  несчастью,  его
смелость  и  твердость  не  принесли  ему  ничего  хорошего,   ибо   толпа
выплеснулась на игровое поле и повесила беднягу на балке в проходе.  После
этого началось массовое  избиение  игроков  из  команды  Кэйсиленда.  Они,
наверное, все погибли бы под ударами кулаков, если бы вовремя не вмешалась
полиция Манхэттена, окружив взбесившихся болельщиков и оттеснив их тыльной
стороной своих мечей. Карела также удалось спасти, так  как  кто-то  успел
перерезать веревку до того, как петля свершила свое дело.
     Болельщики из Кэйсиленда тоже сделали попытку прийти на помощь  своей
команде, но не сумев пробиться к полю, сцепились с болельщиками из Ди-Си.
     Стэгг некоторое время внимательно  следил  за  свалкой.  Сначала  ему
захотелось броситься в самую гущу отчаянно дерущихся тел и раздавать удары
направо и налево своими могучими кулаками.
     Он ощутил нарастающую жажду крови и даже приподнялся, чтобы броситься
в бушующую под ним толпу. Но в это же самое время огромная  толпа  женщин,
тоже возбужденная зрелищем драки, но в совсем другом  смысле,  захлестнула
его целиком.



                                    10

     Черчилль плохо спал в  эту  ночь.  Он  никак  не  мог  избавиться  от
воспоминания, каким восторженным было лицо Робин, когда  она  с  гордостью
призналась, как надеется на то, что забеременела от Героя-Солнце.
     Сначала он ругал себя за то, о чем  мог  бы  и  сам  догадаться:  она
должна была быть среди ста девственниц, избранных дебютировать на открытии
праздника. Ведь она очень красива, а отец - достаточно богат.
     Затем он стал искать оправдание себе в том,  что  до  сих  пор  очень
плохо знает  культуру  Ди-Си  и  относится  ко  многим  ее  проявлениям  с
предубеждениями, свойственными морали его времени. Никак нельзя относиться
к ней, как к девушке начала двадцать первого века.
     Наконец, он корил себя, что влюбился в Робин.  Его  отношение  к  ней
напоминало больше реакцию пылкого  двадцатилетнего  юноши,  а  не  мужчины
тридцати двух лет - нет, восьмиста тридцати  двух  лет;  мужчины,  который
пропутешествовал миллиарды километров и покорение космоса сделал  основным
своим занятием, а теперь влюбился в восемнадцатилетнюю  девчонку,  которой
знакома была крохотная часть Земли на крохотном отрезке времени!
     Однако Черчилль был человеком практичным. Факт есть  факт.  А  фактом
было то, что он действительно хотел, чтобы Робин Витроу стала  его  женой,
или, по крайней мере, хотел до того самого момента прошлого вечера,  когда
она ошарашила его своим признанием.
     Какое-то время он ненавидел Питера Стэгга.  У  него  и  раньше  часто
возникала некоторая обида на своего капитана: слишком уж тот был красив  и
высок, да и занимал должность, которую, по  мнению  Черчилля,  он  мог  бы
занимать сам. Он любил и уважал шефа, но будучи честен перед самим  собою,
признавался в том, что ревнует.
     Было почти невыносимо думать о том, что тот, как всегда, обошел  его.
Стэгг всегда был первым.
     А ночь все не кончалась. Черчилль поднялся с постели, закурил  сигару
и стал шагать по комнате, заставляя себя не кривить душой.
     Во всем происшедшем нет вины ни Питера,  ни  Робин.  И,  конечно  же,
Робин ничуть не любит Стэгга,  который,  вот  бедный  дьявол,  обречен  на
короткую, но полную чувственных наслаждений жизнь.
     Самое главное, что лишало его покоя - это то, что он  хочет  жениться
на женщине, которая намерена родить от другого. Несомненно, в этом  нельзя
упрекать ни ее, ни отца ребенка. Важнее было другое: хочет ли  он  растить
ее дитя, как свое собственное?
     Наконец, лежа спокойно в постели и  прибегнув  к  технике  йогов,  он
все-таки смог заснуть.
     Проснулся он примерно через час после восхода солнца.  Слуга  сообщил
ему о том, что Витроу уехал по делам и что Робин с матерью  отправились  в
храм и должны вернуться через два часа, а может быть и раньше.
     Черчилль осведомился о Сарванте, но тот еще не появлялся. Позавтракал
он вместе с детьми. Они просили рассказать что-нибудь из его путешествия к
звездам, и он описал происшествие на планете звезды  Вольфа,  где  команда
была атакована летающими осьминогами. Случилось это во  время  бегства  от
преследовавших их местных жителей, когда  пришлось  пересекать  болото  на
плоту.
     Это были гигантские твари, летавшие  с  помощью  наполненного  легким
газом мешка и  добывавшие  пищу  при  помощи  длинных  свисающих  щупалец.
Щупальца могла наносить электрические удары, вызывая паралич у жертвы  или
убивая ее, после чего осьминог разрывал добычу острыми  когтями,  которыми
заканчивались его восемь мускулистых конечностей.
     Дети сидели молча, широко раскрыв рты, пока он рассказывал, а к концу
повествования  смотрели  на  него,  как  на  полубога.  К  концу  завтрака
настроение поднялось, особенно когда Черчилль припомнил, что именно  Питер
Стэгг спас ему жизнь, отрубив схватившее его щупальце.
     Когда он поднялся из-за стола, дети умоляли  рассказать  еще.  Только
дав обещание продолжить, когда вернется, ему удалось от них освободиться.
     Черчилль велел слугам передать Сарванту, чтобы подождал его, а  Робин
- что он пошел искать товарищей  по  команде.  Слуги  настояли,  чтобы  он
воспользовался каретой и взял охрану. Ему не хотелось быть в  еще  большем
долгу перед Витроу, однако отказ мог, вероятно, оскорбить хозяина.  Карета
мигом примчала его к стадиону, где стояла "Терра".
     Ему пришлось столкнуться с  немалыми  трудностями  в  поисках  нужных
чиновников. Однако в некоторых отношениях Вашингтон  почти  не  изменился.
Маленькие взятки то здесь, то там помогли ему раздобыть нужные сведения, и
вот он уже в кабинете чиновника, ведающего звездолетом.
     - Я бы хотел узнать, где сейчас находится экипаж? - спросил Черчилль.
     Чиновник, извинившись, вышел минут на пятнадцать.  Он,  должно  быть,
выяснил местонахождение бывшего персонала "Терры". Вернувшись, он  сказал,
что все, кроме одного, находятся в Доме Заблудших Душ. Это,  объяснил  он,
дом, где можно  поесть  и  переночевать  иностранцам  и  путешественникам,
которые не могут найти гостиницу, принадлежащую их братству.
     Если вы не посвящены в какое-либо из братств, пояснил  чиновник,  вам
придется искать прибежище в общественных  или  жилых  домах,  если  только
удастся. Это весьма нелегко сделать.
     Черчилль  поблагодарил  и  вышел  из  кабинета.  Следуя  наставлениям
чиновника, он отправился в Дом Заблудших Душ.
     Здесь оказались все, с кем он расстался вчера.  Они  были  в  одеждах
туземцев. Не один Руд догадался продать свою.
     Обменявшись последними новостями, Черчилль справился о Сарванте.
     - Не слышали о нем ни слова, - сказал Гбве-Хан и добавил. - А  мы  до
сих пор не пришли к какому-либо решению.
     - Если наберетесь немного  терпения,  -  обнадежил  Черчилль,  -  то,
возможно, еще отплывете домой.
     Он поведал им все, что удалось разузнать о мореплавании в Ди-Си  и  о
шансах заполучить корабль, заключив:
     - Если я добуду корабль, то уж позабочусь, чтобы каждому  из  вас  на
нем досталось по койке. Прежде всего, вам  нужно  быть  готовыми  заменить
моряков. Это  означает,  что  придется  присоединиться  в  какому-либо  из
морских братств, а затем походить в  море  для  тренировки.  Осуществление
этого плана требует времени. Если же вас  это  не  устраивает,  то  всегда
можете попробовать добраться по суше.
     После  двухчасового  бурного  обсуждения  все  члены  экипажа  решили
следовать за Черчиллем.
     - Вот и прекрасно, - заключил он, поднимаясь из-за стола. -  Пока  не
последует  дальнейших   указаний,   оставайтесь   здесь,   как   в   нашей
штаб-квартире. Вы знаете, как связаться со мной. До скорого! Удачи вам!
     Черчилль не стал гнать оленей, позволив им идти тем шагом, который им
по душе. Он все еще опасался того, что выяснится, когда он вернется в  дом
Витроу, а ведь он до сих пор еще не решил, как ему поступить.
     Наконец, карета остановилась  перед  домом.  Слуги  выпрягли  оленей.
Черчилль заставил себя войти в дом. Робин и ее мать  сидели  за  столом  и
стрекотали как пара счастливых сорок.
     Робин соскочила со стула и побежала  к  нему.  Глаза  ее  сияли,  она
восторженно улыбалась.
     - О, Руд,  это  случилось!  Я  ношу  ребенка  Героя-Солнце,  а  жрица
сказала, что это будет мальчик!
     Он попытался изобразить улыбку, но это ему не  удалось.  Даже,  когда
Робин обняла его и расцеловала, а затем стала весело танцевать, ему все не
удавалось справиться с собой.
     - Хотите холодного пива? - предложила мать Робин. - У вас такой  вид,
будто вы получили плохие вести. Надеюсь,  это  не  так.  Сегодняшний  день
должен быть днем веселого праздника. Я сама дочь Героя-Солнце и дочь моя -
дитя Героя-Солнце. А вот теперь  и  внук  мой  будет  сыном  Героя-Солнце.
Трижды благословение  Колумбии  простерлось  над  этим  домом!  Мы  должны
отблагодарить ее весельем.
     Черчилль сел и выпил кружку пива. Вытер пену с губ и произнес:
     - Вы должны простить меня. Я выслушивал жалобы моих товарищей. К  вам
это не имеет никакого  отношения.  Меня  сейчас  больше  всего  интересует
дальнейшая судьба Робин.
     Анжела Витроу понимающе посмотрела на него, как бы ощущая, что сейчас
происходит в его душе.
     - Что ж, она возьмет себе в мужья какого-нибудь  удачливого  молодого
человека. Похоже на то, что ей самой будет весьма  трудно  сделать  выбор,
так как не менее десятка мужчин имеют серьезные намерения по  отношению  к
ней.
     - Предпочитает ли она кого-нибудь? - как ему  самому  показалось,  не
очень-то тактично спросил Черчилль.
     - Она ничего не говорила мне об этом, - ответила  мать  Робин.  -  Но
будь я на вашем месте Черчилль, я бы спросила у нее об этом прямо здесь  и
сейчас - пока не объявились другие соискатели.
     Он смутился, но ничем не выдал волнение.
     - Вы прямо читаете мои мысли.
     - Вы ведь мужчина, не так ли? И я знаю, что  вы  нравитесь  Робин.  Я
уверена в том, что вы будете ей наилучшим из мужей.
     - Благодарю вас, - пробормотал Черчилль.
     Некоторое время он сидел молча, барабаня  пальцами  по  столу.  Затем
встал и подошел к Робин, которая ласкала одну  из  своих  кошек.  Обхватив
Робин за плечи, он спросил:
     - Пойдешь за меня, Робин?
     - Да, да! - закричала она и упала в его объятия.
     Вот и все, пожалуй.
     Как только Черчилль принял решение, его уже нисколько не  беспокоило,
что Робин не девушка и что она зачала ребенка  от  капитана  Стэгга.  Ведь
могло, в конце концов, быть так, что она была  замужем  за  ним  и  родила
сына, а затем Стэгг умер, и поэтому у Черчилля не может быть  ни  малейших
оснований в чем-либо обвинять ни его, ни Робин.  Эта  ситуация  ничуть  не
отличалась от той, которую он так мучительно исследовал, где  Робин  всего
одну ночь была замужем за его бывшим командиром, а Питер Стэгг, хотя еще и
жив пока, все равно обречен.
     Он понял окончательно, что его душевное равновесие нарушилось  только
тем, что он рассматривал происходящее, исходя из системы оценок  в  данном
случае неприемлемых. Ему хотелось, чтобы его невеста была девушкой, но она
ею уже не была, и с этим ничего не поделаешь.
     И все же, где-то в самой глубине души у  него  то  и  дело  возникало
ощущение, что в чем-то его обманули.
     Но предаваться подобным мыслям все время  было  просто  невозможно  -
жизнь продолжалась. Витроу вызвали домой из его конторы. Он  разрыдался  и
обнял дочь и своего будущего зятя, а затем напился  вдрызг.  Тем  временем
служанки увели Черчилля, чтобы помыть его и  постричь,  сделать  массаж  и
надушить. После того, как его туалет был завершен,  он  увидел,  выйдя  из
ванной, что Анжела Витроу с несколькими подругами занята приготовлениями к
праздничному гулянью, которое должно было состояться сегодня же вечером.
     Гости стали собираться сразу после  ужина.  К  этому  времени  успели
изрядно набраться и оба старшие Витроу и суженый младший из них, но гостей
это вовсе  не  смущало.  Казалось,  другого  они  и  не  ожидали  и  вовсю
стремились их догнать.
     В  доме  Витроу  воцарилась   атмосфера   буйного   веселья,   шумных
разговоров, открытого  хвастовства.  Общее  настроение  не  испортил  даже
прискорбный инцидент, когда один из парней, ранее  ухаживавших  за  Робин,
непристойно прошелся по адресу чужеземного акцента Черчилля и затем вызвал
его на поединок, дуэль на ножах, причем оба должны быть привязаны за талию
к тотемному столбу. Робин доставалась победителю.
     Освоившись с простыми нравами Ди-Си, Черчилль, не долго думая, заехал
парню в челюсть. Друзья его, смеясь и  громко  икая,  отнесли  неподвижное
тело своего незадачливого  приятеля  в  одну  из  своих  колясок,  а  сами
вернулись продолжать веселье.
     Около полуночи Робин оставила друзей и взяла Черчилля за руку.
     - Идем в постель, - шепнула она.
     - К-куда? С-сейчас?
     - Ко мне в комнату, глупенький. И, разумеется, сейчас.
     - Но, Робин, мы ведь еще не поженились? Или я такой пьяный, что  даже
не заметил?
     - Ну и что? Свадьба будет в Храме в конце  следующей  недели.  Только
какое отношение это имеет к нашему желанию завалиться в постель?
     - Никакого, - признался он,  пожимая  плечами.  -  Другие  времена  -
другие нравы. Веди, Макдуф.
     Робин хихикнула и спросила:
     - Что это там ты бормочешь?
     Воздержавшись от объяснений, кто был Шекспир и когда  жил,  он  задал
встречный вопрос:
     - Слушай, а что ты будешь делать, если я дам задний ход до того,  как
мы поженимся?
     - Ты шутишь, разумеется?
     - Верно. Просто ты должна понять, Робин, дорогая, что я плохо  знаком
с обычаями Ди-Си и к тому же очень любопытен.
     -  Я-то  сама  ничего  не  буду  делать.  Но  это  будет  смертельным
оскорблением моему отцу и брату. Им придется тебя убить.
     Следующая неделя была  до  предела  заполнена  различными  делами,  в
дополнение к обычным приготовлениям в свадебной церемонии Черчилль  должен
был решить, к какому из братств он намерен примкнуть. Было бы  немыслимым,
чтобы Робин вышла замуж за мужчину без тотема.
     - Я бы предложил свой собственный тотем Льва, - посоветовал Витроу. -
Но тебе лучше было бы примкнуть к братству, непосредственно  связанному  с
твоим   занятием   и   именно   такому,   которое    было    благословлено
духом-хранителем в образе животного, с которым ты будешь иметь дело.
     - Вы имеете в виду одно из рыбацких братств, Рыбы иди Дельфина?
     - Нет,  ничего  подобного.  Я  имею  ввиду  тотем  Кабана.  Неразумно
разводить свиней и в то же самое время иметь в качестве своего тотема Льва
- зверя, который на них охотится.
     - Но, - запротестовал Черчилль, - какое мне дело до свиней?
     Наступила очередь Витроу удивляться.
     -  Разве  ты  еще  не  обсуждал  это  с  Робин?  Ну,   впрочем,   это
неудивительно. У нее мало было времени для болтовни. Правда, вы оставались
одни каждую ночь от полуночи до утра. Но в это время, я не сомневаюсь,  вы
больше занимались соответствующими постельными упражнениями. Вот бы  снова
стать молодым! Так вот,  мой  мальчик,  положение  таково.  Я  унаследовал
несколько ферм от отца, который тоже был не промах,  когда  дело  касалось
денег. Мне нужно, чтобы ты заведовал этими фермами по нескольким причинам.
     Во-первых, я  не  доверяю  нынешнему  управляющему.  Думаю,  он  меня
обманывает. Докажи мне это, и я его вздерну.
     Во-вторых, на мои фермы совершают  регулярные  набеги  карелы,  воруя
лучший скот и женщин с хорошей внешностью. Дома и хлева они не  сжигают  и
не оставляют батраков голодными, так как они умные люди и не хотят убивать
гусыню, несущую золотые яйца. Ты должен прекратить набеги.
     В-третьих, я  понимаю,  что  ты  -  человек  образованный  и  немного
смыслишь в селекции. Ты сможешь улучшить свой скот.
     В-четвертых,  когда  я  вернусь  в  лоно  Великой  Седой  Матери,  ты
унаследуешь несколько ферм. Торговый флот достанется моим сыновьям.
     Черчилль встал.
     - Я должен поговорить с Робин.
     - Поговори, сынок. Но ты увидишь, что она согласна со мной.
     Витроу оказался прав. Робин не хотела, чтобы  ее  муж  был  капитаном
судна. Она бы не смогла выдержать частых разлук.
     Черчилль опроверг  этот  довод,  сказав,  что  она  могла  уходить  в
плавание вместе с ним.
     Робин  возразила,  что  это  невозможно.  Жены   моряков   не   могут
сопровождать своих мужей. Они бы мешали на судне, увеличивали  расходы,  и
что хуже всего, навлекали бы на корабль беду. Даже когда на судно берут за
плату пассажира-женщину, требуется, чтобы жрец особо благословил  корабль,
дабы не навлечь на него несчастья.
     Черчилль уколол ее, сказав,  что  если  она  любит  своего  мужа,  то
смирится с его продолжительными отлучками.
     Робин и здесь не осталась в долгу. Если он по-настоящему ее любит, то
не захочет оставлять ее одну даже ненадолго. Кроме того, а  как  же  дети?
Всем известно, что дети, выросшие в семьях, где отец более или менее часто
отсутствует, обычно вырастают с извращенной психикой. Детям нужен  сильный
отец, который всегда рядом для ласки и для поддержания дисциплины.
     Черчилль призадумался на минуту.
     Возьми он назад обещание жениться, неизбежен поединок с Витроу и  его
сыном. Кто-то будет убит, и Черчилль не  сомневался  в  том,  что,  скорее
всего это будет он. Но даже если он не  уступит  двум  мужчинам  Витроу  и
сразит их, то ему придется тогда сражаться с ближайшими родственниками,  а
таковых у Витроу было множество. Конечно, он мог бы вынудить Робин,  чтобы
она сама его отвергла. Но он не хотел ее терять.
     В конце концов он сдался.
     - Ладно, дорогая. Буду свиноводом. Только хочу  попросить  об  одном.
Мне  хочется  прежде,  чем  осесть,  совершить  одно   последнее   морское
путешествие. Мы можем отправиться в Норфолк на судне, а затем добраться  к
фермам сушей.
     Робин вытерла слезы, улыбнулась и поцеловала его. Затем сказала,  что
была бы бессердечной дрянью, если бы отказала ему в этом.
     Черчилль ушел, чтобы предупредить  своих  товарищей  о  том,  что  им
придется оплатить билеты на то судно, на котором  он  будет  с  Робин.  Он
позаботился о том, чтобы им хватило на это денег, и договорился с  ними  о
том, что как только корабль выйдет в открытое море,  они  его  захватят  и
попытаются пересечь Атлантику. Очень плохо, что у них не было  возможности
приобрести навыки кораблевождения и что учиться придется на ходу.
     - А твоя жена не рассердится? - поинтересовался Ястржембовский.
     - Еще как! Но если она любит меня, то пойдет  за  мной.  Если  же  не
любит, то мы высадим на берег ее и команду перед отплытием в океан.
     Но экипажу "Терры" так и не представился случай захватить корабль. На
второй день плаванья на них напали пираты-карелы.



                                    11

     У входа в Вассарское училище Стэгг услышал те же гимны  или  вариации
песнопений, которые слышал всегда, когда ему вручали ключи от  городов.  В
данном конкретном случае ему вручили диплом почетного  профессора.  Здесь,
однако, приветственные гимны исполнялись не огромными толпами, а хором  из
новеньких  послушниц.  Женщины  постарше,   жрицы   и   преподавательницы,
разодетые в голубое и алое, полумесяцем располагались  за  одетым  во  все
белое хором. Пока послушницы пели, остальные кивали в знак  одобрения  или
постукивали своими жезлами от великой радости лицезрения Рогатого Короля.
     Боевой  отряд  Пантс-Эльфов  застал  Вассарское  училище   совершенно
врасплох. Участники набега неизвестно откуда получили сведения о том,  что
Герой-Солнце должен посетить неофициальную церемонию во дворе семинарии  в
полночь. Они узнали также,  что  жителей,  близлежащего  городка  Пьюкипси
предупредили: не мешать проведению  церемонии.  Единственным  мужчиной  на
территории семинарии был Стэгг, жриц было около сотни.
     Воины прямо из окружавшей семинарию темноты  ворвались  в  освещенный
факелами двор. Женщины опомнились только тогда, когда  Пантс-Эльфы  издали
боевой клич и начали рубить головы тем, кто был в первых рядах.
     Питер ничего не помнил из того,  что  было  после.  Когда  он  поднял
голову, услышав шум,  то  только  и  успел  увидеть  прыгнувшего  на  него
мужчину, который и оглушил его, ударив плоской стороной меча.
     Когда он пришел в себя, то обнаружил, что висит, как  забитый  олень,
на жерди, которую несли на плечах двое мужчин. Руки  и  ноги  его  онемели
из-за нарушения кровообращения, так как он был привязан к жерди ремнями из
сыромятной кожи. Ему казалось, что голова вот-вот расколется;  она  болела
не только от удара, но и от прилива крови, вызванного положением его тела.
     Высоко в небе стояла полная луна. В ее  ярком  свете  он  мог  видеть
только голые ноги и грудь человека, шедшего сзади. Повернув голову,  Питер
различил отсвет луны на сильно загоревших спинах  мужчин  и  белой  одежде
жрицы.
     Внезапно его грубо опустили на твердую землю.
     - Старый Рогач пришел в себя, - услышал он низкий мужской голос.
     - Давайте развяжем этого ублюдка, пусть идет  сам,  -  послышалось  в
ответ. - Я устал тащить этого никчемного зверя. Жердь на дюйм впилась  мне
в плечо.
     - Хорошо, - послышался  третий  голос,  принадлежавший,  по-видимому,
вожаку. - Развяжите его. Но спутайте руки за спиной и  накиньте  петлю  на
шею. Если попытается бежать, мы его придушим. Эй, поосторожней с  ним!  На
вид он силен, как лось.
     - Ох, какой сильный! А как хорошо  сложен!  -  воскликнул  четвертый.
Голос был намного выше, чем у остальных. - Мальчик просто прелесть!
     - Ты что, добиваешься, чтобы я приревновал? - грозно произнес один из
мужчин. - Если так, голубь мой,  то  это  у  тебя  получается.  Только  не
переборщи, не то я вырежу из тебя печенку и скормлю ее твоей мамаше.
     - Не смей ничего говорить о моей матери, ты, волосатый! - отпарировал
высокий голос. - Ты что-то перестаешь мне нравиться!
     - Во имя Колумбии, Матери нашей Благословенной! Прекратите эту  ссору
влюбленных! Мне уже тошно от них! Мы в военном походе, а не на  гулянке  в
тотемном зале. Давай, освободи его. Но смотри в оба.
     - Я при всем желании не  смог  бы  охранять  его,  -  вновь  раздался
высокий голос.
     - Ты хочешь пересадить его рога на мой  лоб?  -  спросил  только  что
угрожавший мужчина. - Только попробуй, и я так разукрашу твою  морду,  что
ни один мужчина больше на тебя не глянет.
     - Последний раз говорю, заткнитесь! - резко прикрикнул вожак.  -  Еще
раз, и я перережу глотку тому, кто первый начнет препираться, поняли?  Вот
и прекрасно! Тогда пошли.  Нам  еще  чертовски  долго  идти  по  вражеской
территории и, наверное, совсем скоро по нашим следам пустят гончих.
     Стэгг весьма свободно разбирал то, о чем говорили похитители. Язык их
был  близок  к  языку  Ди-Си,  примерно,  как  датский  к  немецкому.  Ему
доводилось слышать такой и раньше, в  Кэмдене,  когда  в  его  честь  были
перерезаны  глотки  у  группы  плененных   пантс-эльфов   на   грандиозном
празднестве.  Многие  их  пленников  были  храбрецами:   они   выкрикивали
непристойности в адрес Героя-Солнце, даже захлебываясь собственной кровью.
     Ныне он был не против того, чтобы  глотки  перерезали  всем  мужчинам
Пантс-Эльфа. Ноги и  руки  онемели  и  ныли  все  больше.  Ему  захотелось
закричать от боли, но, понимая, что пантс-эльфы вышибут из  него  дух,  он
сдержался. Да и не хотелось доставлять им удовольствие, выдавая, насколько
ему плохо.
     Налетчики связали ему  руки  за  спиной,  затянули  петлю  на  шее  и
пригрозили проткнуть ножом спину при первом  же  подозрительном  движении.
Затем Питера толкнули вперед.
     Поначалу ему показалось, что он не  в  состоянии  идти.  Каждый  раз,
споткнувшись, он чувствовал,  как  петля  стягивает  шею  и  перехватывает
дыхание. Но через некоторое время, по  мере  того,  как  восстанавливалось
кровообращение и утихала боль, он мог идти  быстрее.  Это  ему  показалось
добрым знаком.
     Сейчас отряд спускался с пологого холма по редколесью: человек сорок,
построенных по два, и у каждого широкие мечи, короткие копья, дубины, луки
и  стрелы.  На  них  не  было  никаких  доспехов,  по-видимому,  чтобы  не
ограничивать. Воины Пантс-Эльфа не отращивали длинные волосы,  как  жители
Ди-Си, а подрезали их очень коротко. Широкие темные  усы  делали  их  лица
весьма необычными в этом мире - пантс-эльфы оказались первым  народом,  из
виденных им, оставляющим растительность на лице.
     Когда отряд вышел из леса и стал спускаться  к  берегу  реки  Гудзон,
Питеру удалось лучше рассмотреть пантс-эльфов  и  он  обнаружил,  что  усы
вытатуированы или нарисованы.
     Более того, на голой груди каждого  большими  буквами  было  выведено
слово "МАТЕРЬ".
     Пленников оказалось семеро: он сам, пять жриц и - сердце  его  слегка
дрогнуло - Мэри Кэйси. Их  руки  также  были  связаны  за  спинами.  Питер
попытался нагнуться к Мэри, чтобы шепнуть что-то, но  веревка  вокруг  шеи
оттянула его назад.
     Отряд  остановился.  Несколько   воинов   раздвинули   кусты,   стали
разгребать груду веток,  и  вскоре  показались  несколько  крупных  каноэ,
укрытых в небольшом углублении в земле. Их перенесли у самой воды.
     Пленников посадили в каноэ по одному в каждое, и флотилия направилась
к противоположному берегу.
     После переправы каноэ столкнули вниз  по  течению,  и  отряд  быстрым
шагом  двинулся  через  лес.  Время  от  времени  кто-либо  из  пленников,
споткнувшись, падал на  колени  или  навзничь.  Пантс-эльфы  пинали  их  и
угрожали перерезать горло тут же, если они  не  перестанут  плестись,  как
неуклюжие коровы.
     Один раз упала Мэри Кэйси.  Кто-то  пнул  ее  под  ребра,  и  девушка
скорчилась от боли. Стэгг взревел от ярости и громко сказал:
     - Стоит только мне высвободиться, пантс-эльф, я оборву  твои  руки  и
ими же тебя придушу!
     Пантс-эльф рассмеялся и ответил:
     - Давай, дорогуша.  Одно  удовольствие  побывать  в  объятиях  такого
мужика, как ты.
     - Матери ради, помолчи-ка! - вскричал вожак. - Это война или гулянка?
     Остаток ночи прошел  спокойно.  Некоторое  время  шли  быстро,  затем
продвижение замедлилось. К утру было пройдено немало миль, хотя и  меньше,
чем если бы шли напрямик.  Приходилось  все  время  петлять  среди  крутых
склонов.
     Едва только стала светлеть восточная кромка горизонта, вожак  объявил
привал.
     - Надо укрыться где-нибудь и поспать до  обеда.  Затем,  если  вокруг
будет достаточно  безлюдно,  двинемся  вперед.  Днем  можно  уйти  гораздо
дальше, пусть даже будет больше шансов на то, что нас засекут.
     Они подыскали удобную выемку под нависшим карнизом обрыва, расстелили
одеяла прямо на земле и улеглись. Через несколько минут все  спали,  кроме
четырех часовых, оставленных для присмотра за пленниками и на тот  случай,
чтобы объявить тревогу в случае появления Ди-Си.
     Стэгг тоже был исключением.
     - Эй! - обратился он к одному из часовых. - Я не в состоянии  уснуть!
Я голоден!
     - Поешь вместе с остальными, - буркнул часовой. - То есть,  если  что
останется.
     - Тебе этого не понять. У меня ненормальная потребность в еде. Если я
не буду есть каждые четыре часа и притом вдвое больше, чем обычный человек
то  мое  тело  начнет  пожирать  само  себя.  Тому  виной  рога.  Они  так
воздействуют на меня, что я должен есть, как самец лося.
     - Сейчас я принесу тебе охапку сена, - тихо заржал часовой.
     Кто-то другой тихо шепнул Стэггу сзади:
     - Не беспокойся, красавчик мой. Я что-нибудь тебе раздобуду. Не  могу
себе позволить, чтобы такой чертовски красивый мужик помер с  голоду.  Это
было бы такой утратой!
     Послышался шорох заплечного мешка. Часовые с любопытством  посмотрели
на добровольца, затем осклабились.
     - Похоже, ты совсем свел  с  ума  Абнера,  -  хмыкнул  один  из  них,
обращаясь к Стэггу. - Вот только это вряд ли понравится его дружку,  Люку,
когда он проснется.
     Другой добавил:
     - Хорошо еще, что голоден не Абнер. А то он  мог  бы  тебя  съесть  с
потрохами. Ха, ха, ха!
     Шептавший, наконец, возник перед Питером. Это  был  невысокий  юноша,
тот самый, что, не стесняясь, восхищался им прошедшей  ночью.  В  руках  у
него были полбуханки хлеба, два больших ломтя ветчины и фляга.
     - Сиди тихонько, малыш. Мама покормит большого Рогатика.
     Часовые тихо засмеялись. Стэгг покраснел,  но  был  слишком  голоден,
чтобы отказаться от пищи. Ему чудилось,  что  внутри  него  пылает  огонь,
плоть пожирает плоть.
     Тонконогому на вид было не более двадцати лет.
     Это был красавчик с очень стройными бедрами, длинными  в  отличие  от
остальных пантс-эльфов, вьющимися кудрями цвета спелой  пшеницы.  Женщины,
пожалуй, сочли бы его миловидным, если б не  нарисованные  усы,  портившие
нежное лицо, придавая владельцу  несколько  шутовской  вид.  Зато  большие
карие глаза,  окаймленные  длинными  пушистыми  ресницами,  очень  красили
юношу, зубы были настолько  белы,  что  казались  вставными,  а  язык  был
неестественно красен, по-видимому, из-за злоупотребления какой-то жвачкой.
     Стэгга передернуло от омерзения. Невыносимо оказаться в  должниках  у
подобной мрази. Но рот его,  вопреки  мыслям,  открывался,  казалось,  сам
собой, заглатывая пищу.
     - Вот и славно, - проворковал Абнер, ласково поглаживая панты Стэгга.
Затем провел длинными нежными пальцами по волосам.
     - Рогатику сейчас лучше? Как там  насчет  хорошего  поцелуя,  в  знак
благодарности Рогатика?
     - Рогатик вышибет из тебя  дух,  только  сунься  поближе,  -  отрезал
Питер.
     Абнер удивленно  выпучил  глаза,  отступил  назад,  его  нижняя  губа
искривилась в негодовании.
     - Разве так обращаются с  дружком,  который  спас  тебя  от  голодной
смерти? - спросил он обиженно.
     - Разумеется, не так, - ответил Стэгг. - Я  просто  хотел,  чтобы  ты
понял, если попытаешься затеять свои шуточки, я прибью тебя.
     Абнер засмеялся, ресницы его встрепенулись.
     - О, ты должен стать выше этого глупого  предрассудка,  малыш.  Кроме
того, я наслышался о том, что вы, рогатые люди,  сверхчувственны  и  когда
возбуждены,  вас  уже  ничто  не  может  остановить.  Что  же  ты  намерен
предпринять, если вокруг не окажется женщин?
     Его губы  насмешливо  искривились,  когда  он  упомянул  про  женщин.
"Женщины" были весьма  вольным  переводом  слова,  которое  он  употребил,
слово,  которое  во  времена  Стэгга  применялось  в  самом  унизительном,
физиологическом смысле. Позже Питер узнал, что мужчины Пантс-Эльфа  всегда
прибегают к этому словечку в разговорах между собой,  хотя  в  присутствии
женщин они обращаются к ним, употребляя слово "ангел".
     - Будущее покажет, - пробормотал он, закрыл глаза и уснул.
     Ему показалось, что проспал он не более минуты, но солнце уже  стояло
в зените. Пит присел и стал искать взглядом Мэри Кэйси. Девушка ела,  руки
ее были развязаны, но рядом стоял часовой с мечом наготове.
     Вожака банды звали Раф. Это был крупный, широкоплечий мужчина с узкой
талией, потрясающими волосами и холодными бледно-голубыми глазами.
     - Мэри Кэйси говорит, что  ты  не  из  Ди-Си,  -  сказал  он.  -  Она
утверждает, что ты сошел с неба на огненном  железном  корабле  и  покинул
Землю восемьсот лет назад ради исследований звезд. Она лжет?
     Питер  вкратце  рассказал  свою  историю,  внимательно  наблюдая   за
Ральфом. Он надеялся, что Раф решит обращаться с ним не  так,  как  обычно
обращаются пантс-эльфы с жителями Ди-Си, оказавшимися в их власти.
     - Да, тебе можно позавидовать, - произнес Раф с энтузиазмом, хотя его
бледно-голубые глаза оставались такими же бесстрастными, как и всегда. - А
эти бешеные рога! Они придают тебе вид настоящего мужика!  Я  слышал,  что
когда вы, Рогатые Короли, в силе, то можете заменить полсотни застоявшихся
кобелей.
     - Это общеизвестно, - подтвердил Стэгг спокойно. - Я хотел бы  узнать
другое: что нас ждет дальше?
     - Это мы решим, когда покинем территорию Ди-Си и  переправимся  через
Дэлавер.  У  нас  впереди  еще  два  дня  усиленного  хода,  мы  будем   в
безопасности,  как  только   перевалим   через   Шаванганские   Горы.   За
Шаванганками простираются земли кочевников, где повстречаться можно только
с небольшими вооруженными отрядами как своими, так и противника.
     - Почему бы меня не развязать? - спросил Стэгг. -  Теперь  я  уже  не
могу вернуться в Ди-Си, и моя судьба отныне крепко повязана с вашей.
     - Ты что, смеешься? Я бы скорее выпустил на волю взбесившегося  лося!
Я - человек чертовски добрый, крошка, но не хотел  бы  оказаться  с  тобой
наедине. Нет, с тобою лучше не связываться.  Так  и  оставайся  связанный.
Вернее будет.
     Отряд двинулся в путь быстрым шагом. Двое разведчиков бежали впереди,
чтобы предупредить о засаде. Преодолевая Шаванганские  Горы,  воины  очень
осторожно вышли на перевал, подолгу прячась в ожидании сигналов  дозорных.
В полночь  отряд,  наконец,  сделал  привал  по  другую  сторону  высокого
каменистого кряжа.
     Стэгг несколько раз пытался заговорить с Мэри  Кэйси,  успокоить  ее.
Девушка выглядела  совсем  измотанной.  Всякий  раз,  когда  она  начинала
отставать, ее ругали и били. Особенно суров с нею был Абнер - казалось, он
ненавидел ее.
     Вечером третьего дня  они  пересекли  вброд  Дэлавер,  заночевали  на
другом берегу, поднялись  на  заре  и  к  восьми  часам  утра  триумфально
вступили в небольшое приграничное селение Хай Квин.
     В  Хай  Квине  жило  человек  пятьдесят.  Каменные  дома,   уродливой
прямоугольной формы, с заборами из камня и бетона, возвышались  на  добрые
восемь метров. Двери были упрятаны в глубоких нишах. Окна  домов  выходили
во двор.
     Ни дворов, ни лужаек, стены шли  заподлицо  с  улицей.  Однако  между
домами располагались поросшие бурьяном пустыри, на которых  паслись  козы,
копошились куры и возились грязные голые дети.
     Толпа, приветствовавшая  отряд,  состояла,  в  основном,  из  мужчин.
Несколько случайно оказавшихся женщин ушли, подчинившись грубому  приказу.
Их лица скрывала вуаль, длинная одежда укрывала тела  с  головы  до  самой
земли. Очевидно, здесь женщины были существами низшего сорта, несмотря  на
то, что единственным идолом в городе была гранитная статуя  Великой  Седой
Матери.
     Позже Питер узнал, что пантс-эльфы тоже поклоняются  Колумбии,  но  в
Ди-Си считали их еретиками.  В  религиозных  канонах  пантс-эльфов  каждая
женщина  была  живым  воплощением  Колумбии  и,  следовательно,  священным
сосудом материнства. Но мужская половина Пантс-Эльфа также  понимала,  что
плоть слаба. Поэтому мужчины делали  все,  чтобы  лишить  женщин  малейшей
возможности осквернять чистоту этого сосуда.
     Им полагалось быть хорошими служанками  и  добрыми  матерями,  но  не
более. Их внешность должна была быть как можно больше скрыта, показываться
на людях они должны были  как  можно  реже,  чтобы  не  вводить  мужчин  в
искушение. Мужчины вступали в половой контакт со своими женами только ради
продолжения рода. Другие контакты, как в  личной,  так  и  в  общественной
жизни, сводились к минимуму. Процветало многоженство, полезность  которого
подкреплялось доводом, согласно которому полигамия - отличное средство для
быстрого заселения пустующих земель.
     Женщины, отгороженные  от  мужчин  и  предоставленные  обществу  себе
подобных,  зачастую  становились   лесбиянками.   Такое   поведение   даже
поощрялось мужчинами, но тем не менее женщинам предписывалось  ложиться  в
постель с мужчиной по меньшей мере три раза в неделю. Это  возлагалось  на
мужа и жену как святая обязанность, сколь бы неприглядна она ни  была  для
обоих. Результатом была почти непрекращающаяся беременность.
     Это и было то состояние женщины, которого жаждал мужчина. Согласно их
еретическому учению беременная была ритуально нечистой, прикасаться к  ней
могли только жрицы и другие нечистые.
     Пленников  заперли  в  одном  из  самых   больших   каменных   домов.
Прислужницы принесли им пищу, но перед этим Стэгга заставили  одеть  юбку,
чтобы не смущать женщин. Участники набега и жители  поселка  отпраздновали
возвращение повальной пьянкой.
     Около десяти  часов  вечера  хмельная  толпа  вломилась  в  камеру  и
выволокла Питера, Мэри  и  жриц  на  главную  площадь  поселка,  к  статуе
Колумбии. Изваяние окружали большие груды дров, а в центре  каждой  торчал
столб.
     К каждому столбу привязали по жрице. Стэгга и  Мэри  не  тронули,  но
заставили стоять и смотреть.
     - Этих злых ведьм необходимо очистить огнем - пояснил Раф. -  Поэтому
мы не поленились привести сюда этих девушек. Нам  жаль  тех,  кто  пал  от
меча. Их души навсегда потеряны и обречены вечно  блуждать  неприкаянными.
Но этим повезло. Очищенные огнем, они отойдут в блаженные края.
     - Конечно, плохо,  -  добавил  он,  что  в  Хай  Квин  нет  священных
медведей; всем известно - лучше бы скормить нечестивиц медведям.  Медведи,
понимаете, такое же орудие, как и огонь.
     За себя, Олень, и за девку пока не беспокойся. Жаль  пускать  тебя  в
расход в таком вшивом селении. Мы отведем вас в Филу, пусть  правительство
решает, как с вами поступить.
     - Фила? Филадельфия, город братской любви?
     В последний раз за этот вечер Питер попытался поддержать себя шуткой.
     Костры были подожжены, и начался ритуал очищения.
     Стэгг какое-то мгновение смотрел, затем закрыл глаза. На его  счастье
криков слышно не было, так  как  несчастным  перед  казнью  заткнули  рты.
Жрицы,  сгорая,  имели  обыкновение   низвергать   потоки   проклятий   на
пантс-эльфов. Кляпы уберегали суеверных зрителей от этого.
     Увы, запах, горелой плоти заткнуть было невозможно, им с  Мэри  стало
дурно. К тому же приходилось еще и переносить веселый смех мучителей.
     Когда костры  догорели,  обоих  пленников  увели  назад,  в  тюремную
камеру. Несколько стражников схватили Мэри за руки, а двое других  раздели
ее догола, одели на бедра железный пояс целомудрия и сверху натянули юбку.
     Стэгг пытался воспротивиться, но на него посмотрели с удивлением.
     - Что? - возмутился Раф. - Оставить ее незащищенной перед искушением?
Позволить, чтобы этот чистый сосуд  Колумбии  был  загрязнен?  Ты,  должно
быть, сошел с ума. Если оставить ее наедине с тобой,  Рогатый  Король,  то
результат очевиден. Учитывая твою неистощимость, он для нее будет роковым.
Вы должны благодарить нас за это. Ведь ты прекрасно знаешь,  что  сотворил
бы с нею!
     - Если вы меня и дальше будете так кормить, - отрезал он, - то  я  ни
на что не буду годен. Я умираю от истощения.
     По правде говоря, в некотором отношении ему совсем не хотелось  есть.
Судная диета заметно ослабила воздействие рогов на  его  организм.  Но  он
продолжал страдать  от  неудовлетворенного  желания,  что  стало  постыдно
заметно  и  оказалось  мишенью  многочисленных  насмешек   и   восхищенных
замечаний тюремщиков. Однако вожделение, испытываемое сейчас, не шло ни  в
какое сравнение с сатириазисом, который овладевал им в Ди-Си.
     Сейчас Питер опасался того, что, поев, он набросится  на  Мэри  Кэйси
независимо от того, в поясе целомудрия ли она или без него.  Но  не  менее
его пугало и то, что если он не подкрепится, то к утру будет мертв.
     Наверное, подумалось ему, не  помешает  все-таки  подкрепить  немного
свое тело и рога, но не в такой мере, чтобы влечение стало неуправляемым.
     - Почему бы не  поместить  нас  в  разных  помещениях,  если  вы  так
уверены, что я на нее наброшусь? - предложил он.
     Раф  сделал  вид,  будто  удивился  такому  предложению.   Но   Стэгг
догадался, что он исподволь подталкивал пленника к  тому,  чтобы  тот  сам
высказал такое пожелание.
     - Разумеется! Просто я так  устал,  что  плохо  соображаю!  -  горячо
откликнулся Раф. - Мы запрем тебя в другой комнате.
     Эта комната была в том же доме,  но  по  другую  сторону  внутреннего
двора. Из окна ему было видно окно комнаты Мэри. Света  там  не  было,  но
луна хорошо освещала двор. Питер отчетливо видел бледное лицо Мэри, плотно
прижавшееся к стальным прутьям.
     Ожидание длилось минут двадцать.  Затем  раздался  долгожданный  звук
ключа, вставляемого в замок обитой железом двери.
     Скрипнули несмазанные  петли,  и  дверь  отворилась.  Вошел  Абнер  с
большим подносом в руках. Он поставил чашу на стол и крикнул часовому, что
позовет его в случае надобности. Часовой попробовал возразить, но  осекся,
увидев свирепый взгляд Абнера. Он был из местных и  имел  причины  бояться
этих филадельфийских головорезов.
     - Смотри, Рогатик, -  промурлыкал  Абнер,  -  какую  чудесную  еду  я
принес! Ты догадываешься о том, что за  это  будешь  у  меня  в  небольшом
долгу?
     - Разумеется, буду, - ответил Питер. Он был уже  готов  на  все,  что
угодно ради еды. - Ты принес более, чем достаточно. Но если позже я захочу
еще, ты мог бы легко достать?
     - На спор. Кухня чуть дальше по коридору. Кухарка ушла  домой,  но  я
ради тебя охотно  выполню  женскую  работу.  Как  насчет  поцелуя  в  знак
благодарности?
     - Только после еды, - сказал Стэгг, принуждая себя улыбнуться Абнеру.
- Там посмотрим.
     - Не скромничай, Рогатик. И, пожалуйста, скорее ешь. У нас не так  уж
много времени. Я уверен, эта сука Раф намеревается заглянуть  сюда  ночью.
Да и Люк, мой приятель... Не дай Колумбия, если он узнает, что я здесь,  с
тобой наедине!..
     - Я не могу есть с руками, завязанными за спиной.
     - Не знаю, не знаю... -  нерешительно  протянул  Абнер.  -  Ты  такой
большой, такой сильный. У тебя такие  огромные  руки  -  ты  бы  мог  меня
разорвать на куски голыми руками.
     - Это было бы очень глупо с моей стороны. Кто  бы  тогда  таскал  мне
еду? Я бы умер с голоду.
     - Верно. Значит, ты не причинишь вреда своему  маленькому  дружку?  Я
такой слабый и беззащитный. И похоже, тебе чуточку нравлюсь, не правда ли?
Ты ведь не думаешь на самом деле сделать со мною  то,  о  чем  говорил  во
время перехода?
     - Разумеется,  это  я  просто  так,  -  промычал  Стэгг,  пережевывая
ветчину, хлеб с маслом и соленья. - Я сказал лишь  для  того,  чтобы  твой
дружок Люк ни о чем не догадался.
     - Так ты не только сногсшибательно красив, ты еще и умница к тому же,
- восхищенно сказал Абнер. Лицо его слегка вспотело. - Ты  уже  чувствуешь
себя достаточно сильным?
     Питер хотел было сказать, что должен съесть все до конца, прежде  чем
к нему вернется сила, но вспомнил о необходимости воздержания. Его выручил
шум снаружи. Питер приложил ухо к железу двери.
     - Это твой дружок, Люк. Ему известно, что ты у  меня  и  он  требует,
чтобы его пропустили.
     Абнер побледнел.
     - О, Матерь! Он убьет меня, и тебя тоже! Такая ревнивая сука!
     - Позови его. Я беру это на себя. Я  не  стану  его  убивать,  просто
задам небольшую взбучку. Пусть знает, как обстоят дела у нас с тобой.
     Абнер взвизгнул от восторга.
     - Это будет божественно!
     Он схватил руку Питера и в умилении закатил глаза.
     - Матерь! Что за бицепс! Такой большой и такой твердый!
     Стэгг постучал кулаком по двери и сказал часовому:
     - Абнер просит пропустить!
     - Да, да, - пролепетал Абнер, прячась за спину Стэгга. - Именно  так.
Пусть Люк пройдет.
     Он поцеловал Питера в затылок.
     - Воображаю, какая у него будет рожа, когда ты ему скажешь о  нас.  Я
чертовски устал от его ревнивых выходок.
     Дверь скрипнула, и в комнату с мечом в  руке  ворвался  Люк.  Часовой
захлопнул за ним дверь, и все трое оказались взаперти.
     Стэгг не стал терять время зря. Он рубанул ладонью по шее  Люка.  Тот
свалился, меч его зазвенел, ударившись о пол.
     Абнер слегка вскрикнул от восторга. Затем увидел лицо  повернувшегося
к нему пленника и открыл рот,  чтобы  закричать.  Но  прежде,  чем  легкие
наполнились воздухом, тоже рухнул на пол. Голова  оказалась  под  каким-то
непривычным углом к туловищу. Удар кулака  был  столь  силен,  что  сломал
шейные позвонки.
     Стэгг отволок тела вглубь комнаты, чтобы их не было видно  с  порога,
взял меч Люка и резким ударом отсек ему голову.
     Затем легонько постучал по двери и позвал, подражая голосу Абнера:
     -  Часовой!  Иди  сюда  и  заставь  Люка  прекратить  издеваться  над
пленником!
     Ключ повернулся, и часовой с мечом в руках вошел внутрь. И тотчас  же
напоролся на меч.  Голова  часового  на  полметра  отлетела  от  тела,  из
разрубленной шеи брызнул поток крови.
     Стэгг засунул за пояс кинжал  часового  и  вышел  в  коридор,  тускло
освещенный факелом в дальнем конце. Рассудив,  что  именно  там  находится
кухня, он, не мешкая, направился  туда.  Дверь  вела  в  большую  комнату,
полную всякой еды. Питер нашел вещевой  мешок  и,  наполнив  его  пищей  и
несколькими бутылками вина, снова вышел в коридор.
     Как раз в это время в коридоре появился Раф.
     Шел он, крадучись, и, вероятно, из-за  охватившего  его  волнения  не
заметил отсутствия часового. При нем не было никакого оружия, кроме ножа в
чехле у пояса.
     Стэгг стремглав ринулся к нему. Раф поднял голову и  увидел  бегущего
прямо на него рогатого человека с поднятым мечом в одной  руке  и  большим
мешком в другой.
     Он повернулся и побежал к  выходу.  Поздно!  Лезвие  прошло  насквозь
через его шею.
     Стэгг переступил через труп, из которого все еще  хлестала  кровь,  и
вышел во двор. Здесь он наткнулся на двух  охранников,  спавших  прямо  на
каменной дорожке. Как и большинство обитателей Хай Квина они были пьяны до
потери сознания. Ему не хотелось оставлять ни малейшего шанса на то, чтобы
его  преследовали  и  двумя  быстрыми  ударами  по  шее  он  устранил  эту
возможность. У тому же, у него возникло желание убивать всех пантс-эльфов,
сколько их ни попадется под руку.
     Питер быстро пересек двор и вошел в другой коридор,  точно  такой  же
как и тот, откуда он вышел. Возле двери в комнату, где была заперта  Мэри,
сидел часовой, приложив к губам бутылку.
     Он заметил Стэгга только тогда, когда тот  уже  был  рядом.  Какое-то
мгновенье он был парализован от изумления  и  не  мог  даже  пошевелиться.
Этого мгновения вполне хватило, чтобы метнуть в него меч острием вперед.
     Острие ударило стражника прямо в букву "А"  вытатуированного  на  его
голой груди слова "Матерь". Часовой от удара отшатнулся  назад,  рука  его
вцепилась в поразившее грудь лезвие. К удивлению Питера, другая  его  рука
продолжала крепко держать бутылку.
     Острие вошло в тело  неглубоко,  но  Стэгг  сбросил  с  плеча  мешок,
прыгнул к мечу, схватил его за рукоятку и с  силой  толкнул  эфес.  Лезвие
проткнуло насквозь внутренности до самого позвоночника.
     Мэри Кэйси едва не потеряла  сознание,  когда  открылась  дверь  и  в
комнату вошел окровавленный рогатый человек. Затем она все поняла.
     - Питер Стэгг! Как это?..
     - Потом, - бросил он. - Нет времени на разговоры!
     Вместе они перебегали из тени одного дома в  тень  другого,  пока  не
достигли стены и высоких ворот, через которые попали в  поселок.  У  ворот
стояли двое часовых и еще двое - в небольших будках над ними.
     К счастью все четверо отсыпались после попойки. Стэггу  не  составило
особого труда перерезать кинжалом горло  обоим  часовым  внизу.  Затем  он
неслышно поднялся по ступеням, которые вели к смотровым будкам, и покончил
еще  с  двумя.  Без  всякого  труда  он  вытащил  огромный  дубовый  болт,
удерживавший обе половины ворот вместе.
     Они вышли на ту же тропу,  по  которой  их  вели  сюда.  Сотню  шагов
пробежали, сотню  прошли  быстрым  шагом,  опять  пробежали  сотню,  снова
перешли на ходьбу.
     Подойдя к реке Дэлавер, они перешли ее вброд в том же  месте,  что  и
утром. Мэри захотела отдохнуть, но он возразил - останавливаться нельзя.
     - Когда в поселке проснутся и обнаружат все эти обезглавленные трупы,
то бросятся в погоню. Они не остановятся, пока  нас  не  перехватят,  если
только мы не доберемся до Ди-Си раньше, чем  они.  Но  от  Ди-Си  тоже  не
приходится ждать добра. Нам нужно пробираться в Кэйсиленд.
     Пришло время, когда им все-таки пришлось перейти на медленную  ходьбу
- Мэри уже не могла идти так быстро, как он.
     В девять часов утра она села.
     - Не могу больше сделать ни шага. Я должна хоть немного передохнуть.
     Они нашли ложбинку в сотне метров от  тропы.  Здесь  Мэри  сейчас  же
уснула. Питер сначала поел  и  выпил,  затем  тоже  прилег.  Ему  хотелось
остаться на страже, но он понимал, что все  равно  через  несколько  часов
отдых понадобится ему тоже. Следовало восстановить  силы,  потому  что  не
исключено, что придется нести Мэри.
     Он проснулся раньше Мэри и снова перекусил.
     Когда она  открыла  глаза  несколькими  минутами  позже,  то  увидела
склонившегося над ней Стэгга.
     - Что ты делаешь?
     - Молчи. Пробую снять твой пояс целомудрия.



                                    12

     Контуры лица  в  профиль  у  Нефи  Сарванта  полностью  отражали  его
характер. Они напоминали щипцы для раскалывания орехов. И Нефи  был  верен
своему лицу: вцепившись во что-то, уже не отпускал.
     Покинув дом Витроу, Сарвант  поклялся  больше  не  переступать  порог
дома, столь погрязшего в пороках. Он также поклялся посвятить свою  жизнь,
а если будет надо, то и отдать ее,  делу  несения  Истины  этим  заблудшим
язычникам.
     Он прошел пять километров к Дому Заблудших Душ, провел там  бессонную
ночь и сразу же после восхода ушел. Несмотря на раннее  время,  на  улицах
было полно фургонов с грузами, моряков, купцов, детей,  торговок.  Сарвант
заглянул  в  несколько  харчевен,  счел  их  слишком  грязными   и   решил
позавтракать фруктами прямо на улице. Он разговорился с хозяином фруктовой
лавки относительно возможностей подыскать работу. Тот рассказал, что  есть
место уборщика в храме богини Готью. Хозяин знал это  наверняка,  так  как
только вчера с этой работы прогнали его зятя.
     - Там платят немного, но зато предоставляют  стол  и  жилье.  Есть  и
другие преимущества, особенно, если у вас много детей, - сказал  хозяин  и
подмигнул Сарванту. - Моего зятя уволили как раз за то, что он пренебрегал
уборкой ради этих преимуществ.
     Сарвант не стал уточнять, что это за преимущества, узнал, как  пройти
к храму, и распрощался с хозяином.
     Эта работа, если только удастся ее заполучить, может  стать  отличным
местом для изучения религии Ди-Си. А также и первоклассным  полем  боя  за
обращение в свою веру.
     О,  это  может  оказаться  опасным  занятием,  но  какой   миссионер,
достойный своей веры, отступал перед опасностями?
     Оказалось, что к храму пройти  непросто.  Сарвант  сбился  с  пути  и
забрел довольно далеко, в район обитания знати и богачей, где  не  у  кого
было справиться о дороге, кроме пассажиров карет или всадников на  оленях.
Однако на это рассчитывать не приходилось,  вряд  ли  кто  остановился  бы
перед переходом, ибо это само по себе указывало на низкое происхождение.
     Он решил вернуться в район гавани и начать сначала. Но  не  прошел  и
квартала, как увидел женщину, вышедшую из большого дома. Она  была  как-то
странно одета - в длинный, до самой земли, балахон с капюшоном,  натянутым
на голову. Сначала Нефи подумал, что это кто-нибудь из прислуги, сознавая,
что аристократка никогда не опустится так низко, чтобы идти пешком,  когда
можно ехать в экипаже. Приблизившись к ней, он увидел, что балахон сшит из
слишком дорогой для низших классов ткани.
     Нефи проследовал за ней несколько кварталов, не рискуя вступить с ней
в разговор из опасения, что это  может  оскорбить  аристократку.  Наконец,
все-таки решился.
     - Госпожа, можно вам задать скромный вопрос?
     Женщина,  обернувшись,  высокомерно  посмотрела  на  него.  Она  была
высока, лет двадцати  двух,  лицо  ее  можно  было  бы,  пожалуй,  назвать
красивым, не будь черты его  слишком  заостренными.  У  нее  были  большие
темно-синие глаза, из-под капюшона выбивались золотистые локоны.
     Сарвант повторил вопрос и незнакомка утвердительно кивнула. Тогда  он
спросил, как пройти к храму Готью.
     Женщина вспыхнула и сердито бросила:
     - Вы что, смеетесь надо мной?
     - Нет, нет, - опешил Нефи. - Что вы! Мне не понятно,  почему  вы  так
решили.
     - Поверю вам, - сказала женщина. - Вы говорите, как чужеземец. Скорее
всего, у вас нет причин преднамеренно меня  оскорблять.  Не  то  мои  люди
убили бы вас - даже если бы я и заслуживала упрека.
     - Клянусь, у меня не было дурных намерений. Если же я  и  обидел  вас
чем-то, то я приношу свои извинения.
     Она улыбнулась и сказала:
     - Я вас извиняю. Только откройте,  почему  вы  хотите  посетить  храм
Готью? Ваша жена столь же несчастна и отвергнута Богиней, как и я?
     - Она давно умерла, - признался Сарвант. - И я  не  понимаю,  что  вы
имеете ввиду, предполагая, что она несчастна и  отвергнута?  Нет,  я  хочу
наняться уборщиком в храме. Видите ли, я один  из  тех,  кто  вернулся  на
Землю...
     И он, хотя и очень коротко, поведал свою историю.
     - Думаю, вы можете разговаривать со мною, как равный, хотя  и  трудно
представить  себе,  чтобы  знатный  человек   подметал   полы.   Настоящий
аристократ, "дирада", скорее бы умер с голода. И я вижу,  что  у  вас  нет
символа вашего тотема.  Если  бы  вы  принадлежали  к  одному  из  высоких
братств, то могли бы подыскать более достойную работу. Может быть,  у  вас
нет покровителя?
     - Тотемизм - проявление  суеверного  идолопоклонства.  Я  никогда  не
нацеплю на себя такой знак.
     Она подняла брови.
     - Вы какой-то чудной. Не знаю даже, как оценить ваше  положение.  Как
брат  Героя-Солнце,  вы  -  "дирада".  Но  ваш  внешний  вид  и  поведение
совершенно  не  соответствуют  вашему   высокому   происхождению.   Я   бы
посоветовала вам вести себя так, как и подобает "дирада". В этом случае мы
могли бы что-нибудь придумать, чтобы помочь вам.
     - Благодарю вас. Но я должен оставаться тем, кто я есть.  И  все  же,
будьте любезны, подскажите мне, как пройти в этому храму.
     - Просто следуйте за мной.
     Сбитый с толку, он плелся в нескольких шагах позади  нее.  Ему  очень
хотелось, чтобы она пояснила свои слова, но что-то в ее отношении  к  нему
отбивало охоту задавать вопросы.
     Храм Готью располагался на границе между районом, где обитала  знать.
Это было внушительное здание из бетона  в  форме  гигантской  полуоткрытой
устричной раковины, покрытое чередующимися красными и белыми полосами.  Ко
входу вели широкие ступени. Внутри было  полутемно  и  прохладно.  Верхняя
часть раковины поддерживалась несколькими стройными  каменными  колоннами,
представляющими собой подобие Богини Готью,  хорошо  сложенной  женщины  с
печальным вытянутым лицом и открытым углублением в том месте,  где  должен
был быть ее живот. В этих нишах  помещались  большие  каменные  скульптуры
куриц, окруженных яйцами.
     У основания каждой кариатиды-богини  сидели  женщины.  Все  они  были
одеты примерно так же, как и дама, за которой он следовал. Только у  одних
одежда была поношенная, у других -  новая  и  дорогая.  Богатые  и  бедные
сидели рядом.
     Женщина, не колеблясь, подошла к группе, сидящей  на  цементном  полу
далеко в тени. Вокруг кариатиды уже было двенадцать женщин и  они,  должно
быть, поджидали эту высокую блондинку, поскольку заранее заняли ей место.
     Сарвант нашел жреца с очень бледным лицом, стоящего за рядом  больших
каменных киосков, и справился у  него  насчет  работы.  К  его  удивлению,
оказалось, что он говорит с управляющим храмом - он ожидал,  что  придется
иметь дело со жрицами.
     Настоятель Энди заинтересовался  странным  произношением  Сарванта  и
задал ему уже ставший привычным вопрос. Тот подробно  ответил,  ничего  не
скрывая, и вздохнул с  облегчением,  когда  у  него  так  и  не  спросили,
является  ли  он  почитателем  Колумбии.  Настоятель  отослал  Сарванта  к
младшему жрецу, который  объяснил  ему,  что  входит  в  его  обязанности,
сколько он будет получать, где будет питаться и когда спать. В  заключение
он спросил:
     - Вы отец многих детей?
     - Семерых, - сказал Нефи, не упомянув,  однако  что  все  они  умерли
восемьсот лет тому назад. Не исключено было, что и сам жрец является одним
из его потомков. Было даже возможно, что все находящиеся под этой  крышей,
могли считать его своим дедом в тридцатом с лишним колене.
     - Семерых? Отлично, - сказал жрец. -  В  таком  случае  у  вас  будут
привилегии, как и у любого другого мужчины, доказавшего свою плодовитость.
Однако, проверку придется пройти, так как в столь ответственном случае  мы
не можем верить на слово. Но хочу  вас  предупредить.  Не  злоупотребляйте
привилегиями. Ваш предшественник был уволен за то, что  пренебрегал  своей
метлой.
     Подметать Сарвант начал с тыльной части храма. Дойдя до колонны,  под
которой сидела блондинка, он обратил внимание на мужчину, разговаривавшего
с ее соседкой. Он не слышал, о чем они говорили, но вскоре женщина  встала
и распахнула свой балахон. Под ним у нее ничего не было.
     Мужчине, по-видимому, пришлось по вкусу то, что там увидел,  так  как
он одобрительно кивнул. Женщина взяла его под руку и повела  к  одному  из
киосков. Они вошли в него, и женщина задернула занавеску над входом.
     Сарвант потерял дар речи. Прошло несколько минут, прежде чем он снова
смог взяться за метлу. За это  время  он  успел  убедиться,  что  подобные
действия совершаются всюду вокруг храма.
     Первым его побуждением было швырнуть метлу, бежать из храма и  больше
никогда сюда не возвращаться. Но он напомнил себе, что, куда ни пойдешь  в
Ди-Си, всюду найдешь Зло. С  таким  же  успехом  можно  остаться  здесь  и
посмотреть, можно ли что-нибудь совершить во имя Истинной Веры.
     Затем ему довелось увидеть нечто такое, от чего его едва не  вырвало.
К блондинке подошел верзила-матрос и заговорил  с  нею.  Она  поднялась  и
распахнула балахон. И тут же оба ушли в киоск.
     Сарвант затрясся от ярости. С него было  уже  более,  чем  достаточно
того, что другие занимались этим, но то, что она, она!..
     Усилием воли он заставил себя спокойно и думать.
     Почему ее поступок  потряс  его  больше,  чем  подобные  же  действия
других? Потому что - Нефи вынужден был признаться в этом - он ощущал к ней
влечение. Очень сильное влечение. У него возникли такие чувства, каких  не
было в отношении любой другой женщины с того дня, когда он познакомился со
своей женой.
     Он поднял метлу, прошел в помещение, где сидел  жрец,  и  потребовал,
чтобы ему рассказали, что здесь происходит.
     Жрец искренне удивился.
     - Вы настолько плохо знакомы с нашей религией, что на самом  деле  не
знаете о том, что Готью является покровительницей бесплодных женщин?
     - Нет, не знаю, - ответил с  дрожью  в  голосе  Сарвант.  -  А  какое
касательство это имеет к... - тут он запнулся, так как, насколько это было
ему известно, в языке Ди-Си не было  слов,  обозначающих  проституцию  или
блуд, затем продолжал. - Почему эти женщины предлагают  себя  незнакомцам,
какое отношение к этому имеет почитание Готью?
     - Самое прямое,  разумеется!  Это  несчастные  женщины,  заклейменные
бесплодием. Они приходят к нам после года  бесплодных  попыток  зачать  от
своих мужей, и мы их тщательно обследуем. У некоторых женщин имеются такие
дефекты, но не у всех. Во многих случаях, а это относится  именно  к  этим
женщинам, мы бессильны что-либо сделать.
     Поэтому, когда не помогает знание,  нужно  полагаться  на  веру.  Эти
несчастные приходят сюда каждый день  -  кроме  святых  дней,  когда  надо
посещать церемонии в честь Богини, - и молятся...  Молятся  о  том,  чтобы
Готью послала им мужчину, семя которого оплодотворило бы их мертвое чрево.
Если в течение года на них не  снизойдет  благословение  в  виде  зачатого
дитя, они уходят в особый монашеский орден, где могут посвятить свою жизнь
служению богине и народу.
     - А  что  же  Арва  Линкон?  -  Сарвант  упомянул  имя  блондинки.  -
Немыслимо, чтобы женщина с ее внешностью  и  артистического  происхождения
ложилась в постель с каждым встречным, который ее поманит.
     - Но, но, мой дорогой друг! Не с каждым встречным. Вы,  наверное,  не
обратили внимания на то, что те  мужчины,  которые  прошли  сюда,  сначала
должны были  посетить  боковой  притвор.  Там  мои  братья  проверяют  их,
удостоверяясь  в  том,  что  она  переполнены  здоровым  семенем.  Там  же
отвергается любой человек,  который  болен  или  по-каким-то  причинам  не
подходит к роли отца. Что же касается уродства или красоты, то на  это  мы
не обращаем никакого внимания. Семя и чрево - вот, что главное. Личность и
предпочтения здесь не принимаются во внимание. Кстати, почему бы вам самим
не провериться тоже? Зачем эгоистично ограничивать себя потомством  только
от одной женщины? Вы в таком же долгу  перед  Готью,  как  и  перед  любым
другим воплощением Великой Седой Матери.
     - Пора возвращаться к уборке, - пробормотал Сарвант и поспешно вышел.
     Немалых усилий ему стоило закончить уборку первого этажа. Он  не  мог
удержаться, чтобы время от времени не поглядывать в сторону  Арвы  Линкон.
Она ушла в обеденное время и больше уже не появлялась.
     Ночью Нефи почти не спал. Ему все виделась Арва, то, как она  заходит
со всеми этими мужчинами в киоск. Их оказалось десять  -  он  сосчитал.  И
хотя умом Сарвант понимал, что должен возлюбить грешников и  возненавидеть
грех, он люто ненавидел всех десятерых.
     Когда наступило утро, он поклялся, что не будет ненавидеть мужчин,  с
которыми Арва сегодня пойдет. Но даже произнося клятву, понимал, что не  в
силах следовать ей.
     В этот день он насчитал семерых. Когда уходил последний, ему пришлось
убежать в свою каморку, чтобы не погнаться и не вцепиться ему в горло.
     В третью ночь он молил небо,  чтобы  хватило  мужества  принять  хоть
какое-нибудь решение.
     Следует ли покинуть этот храм и подыскивать другую работу? Оставшись,
он косвенно одобрит и непосредственно поддержит  это  непотребство.  Более
того, еще,  возможно,  отяготит  свою  совесть  ужасным  грехом  убийства,
обагрит руки человеческой кровью. Он не хотел этого!  Но  страстно  жаждет
этого! Он не должен желать такого! Но он обязан...
     А если он уйдет, то так ничего и не  совершит  для  искоренения  зла,
сбежит, как трус.  Более  того,  уже  никогда  не  сумеет  заставить  Арву
осознать, что  она  фактически  плюет  в  лицо  божье,  осуществляя  такую
омерзительную пародию на святой обряд. Ничего сейчас не  желал  он  более,
чем тогда, когда на борту отправлявшейся "Терры" мечтал нести слово  божье
невежественным язычникам, обитавшим на других планетах.
     За все восемьсот лет Сарвант так никого и не обратил в свою веру.  Но
старался, как мог. Лез из кожи вон. И нет его  вины  в  том,  что  уши  их
остались глухи к Слову, глаза - слепы к свету Истины.
     На следующий день Нефи подождал, пока Арва не  собралась  уходить  из
храма, приткнул метлу к стенке  храма  и  последовал  за  нею  по  залитой
солнцем и бурлящей жизнью улице столицы Ди-Си.
     - Госпожа Арва, - позвал он. - Я должен переговорить с вами.
     Она остановилась. Лица почти не было видно в глубине капюшона, но ему
казалось, что в глазах ее выражение глубокого  стыда  и  страдания.  Может
быть, выражение лица было совсем иным, но Сарвант  страстно  желал,  чтобы
было именно таким, какое ему показалось.
     - Можно вас проводить домой? - спросил он.
     - Зачем? - удивилась Арва.
     - Потому, что я сойду с ума, если не пойду рядом с вами.
     - Не знаю. Правда, вы - брат Героя-Солнце, поэтому я не уроню  своего
достоинства, позволив вам идти рядом. С другой стороны, у вас нет  тотема,
и вы выполняете работу, приличествующую только самым низким слугам.
     - А кто вы сами, чтобы от имени всех говорить мне, что  я  пал  столь
низко! - резко отчитал ее Сарвант. -  Вы,  которая  уводит  с  собой  всех
первых встречных!
     Ее глаза расширились.
     - Что я совершила дурного? Как вы смеете  так  говорить  с  одной  из
Линконов?
     - Вы... вы... продажная девка! Блудница! - выкрикнул Нефи  английское
слово, значение которого, как он сам понимал, она не знает.
     - О чем это вы?
     - Проститутка! Женщина, которая продает себя за деньги!
     - Я никогда  не  слышала  о  чем-либо  подобном,  -  сказала  она.  -
Интересно,  из  какой  это  такой  страны  вы  родом,  где  позволяют  так
бесчестить святой сосуд Великой Матери?
     Сарвант попробовал взять себя в руки. Он заговорил тихим, но дрожащим
голосом.
     - Арва Линкон, я просто хочу переговорить с вами.  Я  должен  сказать
вам нечто такое, что станет самым важным из всего слышанного за  всю  вашу
жизнь. В самом деле, это крайне важно.
     - Не знаю, что и сказать. Мне кажется, что вы немного не в своем уме.
     - Клянусь, что даже в помыслах у меня нет желания причинять вам зло!
     - Поклянитесь святым именем Колумбии!
     - Нет, этого я не могу сделать. Но клянусь именем  своего  Бога,  что
даже не притронусь к вам рукой.
     - Бога? Какого это бога? Вы почитаете бога Кэйсилендов?
     - Нет, нет! Не их бога! Своего! Истинного Бога!
     - Теперь мне уже совершенно ясно, что вы безумны! Иначе  не  поминали
бы этого бога в нашей стране и, тем более,  в  разговоре  со  мною.  Я  не
намерена слушать эти мерзкие богохульства, извергаемые из порочных уст.
     Она ушла. Сарвант сделал один шаг за нею. Затем, осознав, что  сейчас
не время продолжать разговор, и то, что он ведет себя совсем не  так,  как
следовало бы, повернул назад, сжав кулаки  и  сцепив  зубы.  Он  брел  как
слепой, натыкаясь на прохожих. Его осыпали  бранью,  но  Нефи  не  обращал
внимания. Вернувшись в храм, он подобрал свою метлу.
     Наступила очередная бессонная ночь. Сотни раз он мысленно представлял
себе, как спокойно и разумно поговорит с Арвой. Он раскроет ошибочность ее
веры, сделает это настолько логично, что она не сможет его опровергнуть. И
станет первой обращенной им в новую веру.
     Бок о бок они дружно примутся за работу, которая сделает  всю  страну
чистой от греха, как очистили Рим первые христиане.
     Однако, на следующий день Арва не появилась в храме.  Сарвант  был  в
отчаянии. А вдруг она больше никогда сюда не вернется?
     И тут вдруг до него дошло, что именно этого он  и  добивался,  хотел,
чтобы она это сделала. Наверное, подумал  Нефи,  ему  сопутствует  больший
успех, чем он предполагал.
     Но как все же встретиться с нею снова?
     Утром следующего дня Арва, одетая, как обычно, в  балахон  бесплодной
женщины, пришла в храм. Когда Нефи  поздоровался  с  нею,  она  ничего  не
ответила и отвела глаза  в  сторону.  Помолившись  на  обычном  месте  под
колонной, она прошла вглубь храма и оживленно заговорила с настоятелем.
     Страх обуял Сарванта. Он  опасался  разоблачения.  Да  разве  разумно
ожидать от такой женщины, что она будет хранить молчание? Ведь в ее глазах
он совершает святотатство одним фактом присутствия в столь  священном  для
нее месте.
     Через некоторое время, когда Арва вернулась на свое привычное  место,
настоятель вызвал Сарванта к себе.
     Нефи отложил метлу  и  пошел  к  нему.  Неуверенность  сковала  ноги.
Неужели вся его миссия закончится здесь и сейчас, до того, как  он  успеет
бросить в благодатную почву хоть одно семя веры, пусть даже прорастет  оно
тогда, когда его уже не станет. Если он потерпит неудачу сейчас, то  Слово
будет потеряно навеки, так как он последний представитель церкви.
     - Сын мой, - произнес настоятель храма. - До сих  пор  только  высшее
жречество знало, что ты не являешься последователем нашей веры. Ты  должен
был помнить о том, что такая великая привилегия была  тебе  дарована  лишь
потому, что ты брат Героя-Солнце. Будь ты кем-нибудь другим, тебя  бы  уже
давным-давно повесили. Но вам был дан месяц, чтобы отрешиться  от  пороков
прежней жизни и засвидетельствовать постижение истины. Твой месяц  еще  не
истек, но я должен предупредить тебя  о  том,  чтобы  ты  держал  язык  за
зубами, когда дело касается  твоей  прежней  фальшивой  веры.  Иначе  срок
сократится. Я очень расстроен, так как искренне надеялся, что твоя просьба
поработать здесь означает намерение в скором  времени  известить  о  своем
желании посвятить себя всецело служению Матери Всех Нас.
     - Значит, Арва рассказала вам?
     - Да снизойдет благословение на эту поистине  благочестивую  женщину!
Обещаешь, что ничего подобного тому, что ты совершил позавчера, больше  не
повторится?
     - Обещаю, - произнес Сарвант.
     Он легко дал это  обещание,  ведь  настоятель  не  просил  прекратить
попытки обращения в новую веру. Он только  просил  не  повторять  то,  что
произошло позавчера. А позавчера он не  делал  попытки.  С  этого  момента
придется быть хитрым, как лис, и коварным как змея.
     Но уже через пять минут он начисто позабыл о своем решении.
     Он увидел, как высокий красавец, судя по манерам  и  дорогой  одежде,
аристократ, приблизился к Арве. Она улыбнулась  ему,  встала  и  повела  к
киоску.
     Все решила ее улыбка.
     Никогда раньше она не улыбалась мужчинам,  делавшим  ей  предложение.
Обычно лицо ее было бесстрастным, будто высеченным из мрамора. Сейчас  же,
увидев ее улыбку, Сарвант почувствовал как что-то в нем  пробудилось.  Это
возникло в чреслах, поднялось к груди, прокатилось  по  горлу,  перехватив
дыхание. Оно наполнило его мозг и там взорвалось. Вокруг сгустилась  тьма,
он перестал что-либо слышать.
     Он не знал, как долго находился в трансе, но когда чувства частично к
нему вернулись, обнаружил, что стоит перед жрецом-медиком.
     - Нагнитесь, чтобы я мог сделать массаж предстательной железы и взять
пробу, - попросил жрец.
     Нефи  повиновался  как  автомат.  Пока  жрец  рассматривал  пробу   в
микроскоп, он  стоял  окаменев,  словно  глыба  льда.  Внутри  него  пылал
настоящий пожар. Он был переполнен такой неистовой радостью, какой никогда
не знал прежде, и, зная, что собирается сделать, не  противился  этому.  В
это мгновенье он был готов бросить вызов  любому  существу  или  божеству,
которое пыталось бы его остановить.
     Выбежав через несколько минут от  медика,  он  решительно  подошел  к
Арве, которая только что вышла из киоска и собиралась сесть.
     - Я хочу, чтобы ты пошла со мною! - произнес он громко и отчетливо.
     - Куда? - спросила она, но все поняла, увидев выражение его лица.
     - А что ты говорил обо мне в тот день? - спросила она с презрением.
     - Тогда было не сегодня.
     Он взял ее за руку и потянул к  киоску.  Она  не  сопротивлялась,  но
когда они очутились внутри киоска и он задернул занавеску, заявила:
     - Теперь я знаю! Ты решил принести себя в жертву Богине!
     Она отшвырнула балахон и восторженно улыбнулась, глядя при этом не на
него, а куда-то выше.
     - Великая Богиня, благодарю тебя за то, что ты позволила  именно  мне
стать орудием, которое обратит этого человека в истинную веру!
     - Нет! - прохрипел Сарвант. - Не говори этого!  Я  не  верю  в  твоих
идолов. Я только... Помоги мне,  Боже...  Я  только  хочу  тебя!  Я  не  в
состоянии спокойно стоять, когда ты заходишь с любым мужчиной,  стоит  ему
только попросить. Арва, я люблю тебя!
     Какое-то мгновенье она с ужасом смотрела на  него,  затем  нагнулась,
подняла свой балахон и выставила его, как щит, перед собой.
     - Ты думаешь, что я позволю  осквернить  себя  твоим  прикосновением?
Язычник! И это под святой-то крышей!
     Она поднялась, чтобы выйти. Сарвант набросился  на  нее  и  развернул
лицом к себе. Арва открыла рот, чтобы закричать,  но  он  заткнул  ей  рот
краем балахона. Оставшуюся часть балахона Нефи обмотал вокруг ее головы  и
толкнул ее назад на кровать, а сам навалился на нее.
     Она корчилась и извивалась, пытаясь высвободиться из мертвой  хватки,
но Сарвант держал ее так крепко, что пальцы глубоко впились в ее тело. Она
пыталась сжать колени вместе, но он как гигантская рыба обрушился на  нее,
дико работая бедрами. Это взломало замок ее ног.
     Тогда Арва стала отползать на спине назад, извиваясь по змеиному,  но
голова ее уперлась в стенку. Внезапно она прекратила сопротивление.
     Сарвант застонал и обхватил руками ее спину, пытаясь прижаться  лицом
к балахону, прикрывшему ее лицо. Он искал ее губы, но там где был  заткнут
рот, материя одежды была двойной толщины, и он ничего не ощущал.
     Мелькнула в его мозгу искра благоразумия, мысль о  том,  что  он  так
всегда ненавидел жестокость и особенно  насилие,  а  вот  теперь  сотворил
такое над женщиной, которую любил. И что было хуже, гораздо хуже - это то,
что она добровольно отдалась  по  меньшей  мере  доброй  сотне  мужчин  за
последние десять  дней,  мужчин,  которым  была  абсолютна  безразлична  и
которые  просто  желали  выплеснуть  на  нее  свою  похоть,  а   вот   ему
сопротивляется, как дева-мученица в Древнем  Риме,  брошенная  на  милость
императора-язычника! Это было бессмысленно, совершенно непостижимо!
     Он вскрикнул от неожиданного высвобождения того, что копилось  в  нем
восемьсот лет.
     Он не  сознавал  того,  что  кричит.  Он  вообще  уже  совершенно  не
воспринимал окружающее. Он не был в состоянии  постигнуть  происходящее  и
тогда, когда в киоск ворвались настоятель  и  жрец,  и  Арва,  всхлипывая,
рассказала о насилии. Только тогда понял Нефи, что происходит, когда  храм
запрудила толпа разъяренных мужчин, и кто-то притащил веревку.
     Но уже было слишком поздно.
     Слишком  поздно  пробовать  объяснить  им  свои  побуждения.  Слишком
поздно, даже если бы они были  в  состоянии  понять,  о  чем  он  говорит.
Слишком поздно, даже если бы его не повалили и не били ногами до тех  пор,
пока не выбили все зубы, а губы распухли так, что он  вообще  уже  не  мог
ничего сказать больше.
     Настоятель попытался было вмешаться, но толпа отпихнула его в сторону
и вытащила Сарванта на улицу. Здесь его волокли  за  ноги,  голова  больно
билась о цемент, и  так  было  до  самой  площади,  где  стояла  виселица.
Виселица в форме отвратительной богини-старухи  Альбы,  губительницы  Духа
Человеческого. Ее  стальные  руки,  окрашенные  смертельно-белой  краской,
простирались так, будто  она  хотела  схватить  и  задушить  каждого,  кто
проходит мимо.
     Веревку перебросили  через  одну  из  рук  и  конец  завязали  вокруг
запястья. Из какого-то дома поблизости  притащили  стол  и  поставили  под
свисающей  с  руки  веревкой.  Миссионера-насильника  подняли  на  стол  и
завязали руки за спиной. Двое  мужчин  крепко  держали  его,  пока  третий
набрасывал не шею петлю.
     Когда крики разъяренных людей прекратились, и они перестали  дубасить
его и рвать богохульную плоть, на какое-то время наступила тишина.
     Сарвант попытался осмотреться. Что-либо увидеть отчетливо он  уже  не
мог - глаза заливала кровь из глубоких ран на голове. Он что-то прошамкал.
     - Что он сказал? - спросил кто-то из державших.
     Повторить Нефи уже не мог. Он думал о том, что  ему  всегда  хотелось
стать мучеником. Ужасным грехом было его желание. Грехом  гордыни.  Но  он
продолжал жаждать  мученичества.  И  всегда  рисовал  в  воображении  свой
будущий конец в ореоле достоинства и мужества, которые придаст ему знание,
что  ученики  будут  продолжать  его  дело,  пока  оно   окончательно   не
восторжествует.
     Сейчас же все было совсем не так. Его вешали как  преступника  самого
низкого пошиба. Не за проповедь Слова, а за изнасилование.
     Так никого и не обратил он  в  свою  веру.  И  умрет  не  оплаканным,
безвестным, безымянным. Тело его швырнут свиньям. Но не  судьба  тела  его
волновала. Мучила мысль о том, что имя его и деяния умрут вместе с ним - и
вот это как раз и заставляло его взывать к небесам в отчаянии. Кто-нибудь,
пусть хоть одна живая душа, но несет Слово дальше.
     Никакая новая религия, мелькнуло у него в голове, не добьется успеха,
пока сперва не ослабеет окончательно старая. А эти  люди  верят  без  тени
какого-либо сомнения, которое могло бы ослабить слепоту  заблуждений.  Они
верят так истово, как уже давно не верили люди - его современники.
     Он что-то прошамкал  снова.  Теперь  он  уже  стоял  на  столе  один,
покачиваясь  из  стороны  в  сторону,  но  преисполненный   решимости   не
выказывать страха.
     - Слишком рано, - произнес Сарвант на языке,  который  был  непонятен
его слушателям, даже если бы он  говорил  разборчиво,  -  слишком  рано  я
вернулся на Землю. Следовало бы подождать еще восемьсот лет,  когда  люди,
возможно, начали бы терять веру и тайно глумиться над нею. Слишком рано!
     Затем стол вышибли из-под его ног.



                                    13

     Две  шхуны  с  высокими  мачтами,  вынырнули  из  утреннего   тумана,
оказавшись  рядом  с  бригантиной  раньше,   чем   впередсмотрящий   успел
выкрикнуть  предупреждение.  Однако  у  матросов  на   борту   "Священного
Дельфина" не было сомнений в отношении того, кто на  них  напал.  Со  всех
концов бригантины раздался одновременно крик: "Карелы!", и все смешалось.
     Один из пиратских кораблей подошел вплотную к "Дельфину".  Ободранные
крючья  с  карельского  судна  притянули  борта  друг  к  другу.  Короткое
мгновение - и пираты уже на палубе.
     Это были высокие полунагие люди,  одетые  лишь  в  ярко  раскрашенные
короткие штаны, стянутые широким кожаным поясом, обвешанные оружием.  Тела
их с головы  до  ног  покрывала  татуировка,  они  размахивали  саблями  и
увесистыми дубинками с острыми шипами.  Пираты  свирепо  вопили  на  своем
родном финском наречии и орудовали саблями и дубинами, как берсеркеры,  то
и дело обрушивая их в слепой ярости на своих же воинов.
     Команда Ди-Си была захвачена врасплох, но сражалась мужественно.  Она
и не думала сдаваться - плен означал рабство и непосильный труд  до  самой
смерти.
     Экипаж "Терры" сражался в рядах защищающихся. Хотя  у  звездолетчиков
отсутствовали навыки боевого фехтования, они рубили и  кололи  нападающих,
как могли. Даже Робин схватила меч и дралась бок о бок с Черчиллем.
     Вторая шхуна прижалась к "Дельфину"  с  другого  борта.  Карелы,  как
муравьи, ринулись с нее в битву и напали на людей  Ди-Си  раньше,  чем  те
успели повернуться к ним  лицом.  Гбве-Хан,  дагомеец,  пал  первым  среди
звездолетчиков. Удачным ударом он сразил одного пирата, ранил еще  одного,
но подкравшийся сзади карел ударил дагомейца по  руке,  державшей  меч,  а
затем срубил голову. Следующим пал Ястржембовский, истекая кровью из  раны
на лбу.
     В пылу сражения Робин и Черчилль не заметили, как их  сверху  накрыли
сеткой, сброшенной с реи, после чего они были избиты до беспамятства.
     Очнувшись, Черчилль обнаружил, что  руки  его  связаны  сзади.  Робин
валялась на палубе рядом с ним, тоже связанная. Звон мечей прекратился, не
слышно было и криков умирающих. Тяжело раненых врагов карелы повыбрасывали
за борт, а тяжело раненые карелы сдерживали стон.
     Перед пленниками стоял капитан  пиратов,  Кирсти  Айнундила,  высокий
загорелый моряк с повязкой на одном глазу и шрамом через всю  левую  щеку.
На языке Ди-Си он говорил с сильным акцентом.
     - Я ознакомился с судовым журналом, - сказал он, - и  знаю,  кто  вы.
Отпираться бессмысленно. Так вот, вы двое, -  он  показал  на  Черчилля  и
Робин, - стоите большого выкупа. Я уверен, что Витроу раскошелится,  чтобы
заполучить невредимыми дочь и зятя. Что касается остальных - за  них  тоже
дадут приличную цену на базаре в Айно.
     Айно, Черчилль знал это, был удерживаемый карелами город на побережье
в районе прежней Северной Каролины.
     Кирсти велел отвести всех пленников  в  трюм  и  приковать  цепями  к
переборкам. Среди них оказался и Ястржембовский, так как  карелы  во-время
заметили, что он оправился от раны.
     После того как, посадив на цепь, пираты  оставили  их  одних,  первым
заговорил Лин.
     - Теперь я понимаю, что  было  глупо  рассчитывать  на  то,  что  нам
удастся добраться до родных мест. И не из-за плена, а потому,  что  у  нас
уже больше нет родных мест. Там нам было бы ничуть не лучше, чем здесь. Мы
обнаружили бы, что наши потомки столь же  чужды  нам  и  враждебны,  сколь
здесь - потомки Черчилля. Я сейчас долго думал  о  том,  что  мы  позабыли
из-за нашего страстного желания возвратиться на  Землю.  Что  случилось  с
землянами, которые находились в колониях на Марсе?
     - Не знаю, - ответил Черчилль, - но мне кажется, что уцелей  так  или
иначе, они давным-давно бы послали на Землю свои корабли. Ведь они жили на
самообеспечении и владели собственным космофлотом.
     - Видимо, что-то им помешало, - вступил  в  беседу  Чандра.  -  Но  я
понял, куда  клонит  Лин.  На  Марсе  есть  радиоактивные  минералы.  Есть
средства для добычи руды, пусть даже людей там больше нет.
     - Насколько я понял, - произнес Черчилль, - вы предлагаете  направить
туда "Терру"? У нас  действительно  хватит  топлива,  чтобы  добраться  до
Марса, но слишком мало, чтобы  потом  вернуться.  Значит,  вы  предлагаете
использовать оборудование, оставшееся в  марсианских  куполах,  для  того,
чтобы изготовить недостающее количество топлива? А затем еще раз улететь в
дальний космос?
     -  Мы  обнаружили  планету,  где  аборигены  слишком  отстали,  чтобы
угрожать нам, - сказал Лин. - Я говорю о второй планете Веги.  Там  четыре
крупных материка, каждый почти с Австралию, разделенные океанами. Один  из
них заселен гуманоидами: развитые примерно на уровне древних  греков.  Два
заселены людьми с камнями и палками. Четвертый необитаем. Если нам удастся
добраться до Веги, мы сможем осесть на четвертом материке.
     Все притихли.
     Черчилль понимал, что в предложении Лина есть резон. Дело  за  малым:
как его осуществить? Во-первых, нужно освободиться.  Во-вторых,  завладеть
"Террой", - а она столь надежно охраняется, что им пришлось отвергнуть эту
мысль, обсудив ее после того, как их освободили из заточения в Вашингтоне.
     - Даже если нам удастся захватить корабль, - рассуждал он,  -  а  это
маловероятно, мы должны лететь на  Марс.  Вот  в  чем  главный  риск  этой
задумки. Что, если условия там таковы, что  не  удастся  пополнить  запасы
топлива?
     - Тогда придется застрять на  Марсе  надолго  и  начать  производство
необходимого оборудования, - предложил Аль-Масини.
     - Ладно, предположим на Марсе мы раздобудем все, в чем  нуждаемся,  и
долетим до Веги, но нам понадобятся женщины.  Иначе  раса  вымрет.  А  это
означает, что волей-неволей, но я должен взять Робин. А также  и  то,  что
нам придется похитить женщин Ди-Си.
     - Когда  они  очнутся  на  Веге  после  глубокого  замораживания,  им
останется только смириться, - улыбнулся Стейнберг.
     -  Насилие,  похищение,  изнасилование  -  какой  великолепный  старт
прекрасного нового мира, - воскликнул Черчилль.
     - А существует другой выход? - спросил Лин.
     - Вспомним сабинянок, - ответил Стейнберг.
     Черчилль не стал отвечать на  это  предложение,  а  привел  еще  один
довод:
     -  Нас  так  мало,  что  через  совсем   небольшое   время   начнется
кровосмешение  среди  наших  потомков.  Мы  ведь   не   собираемся   стать
основоположниками расы кретинов.
     - Мы похитим вместе с женщинами и  детей  и  возьмем  их  с  собою  в
морозильнике.
     Черчилль нахмурился. Казалось, нет никаких способов избежать насилия.
Но так ведь всегда и было на всем протяжении человеческой истории.
     - Предположим, мы заберем с собою младенцев, еще не умеющих говорить,
но нам придется набрать еще и  достаточное  количество  женщин,  чтобы  их
вырастить. И тут еще одна проблема: полигамия. Не стану ручаться за других
женщин, но уверен, что Робин будет крепко возражать.
     - Объяснить ей, что это временная мера, - сказал Ястржембовский. -  В
любом случае, для тебя можно сделать исключение. Оставайся с одной  женой,
если тебе так хочется, а нам оставь удовольствие. Я предлагаю  напасть  на
одну из деревень в Пантс-Эльфе. Мне  рассказывали,  что  тамошние  женщины
привычны к полигамии и, судя по тому, что я слышал, будут очень  довольны,
заимев мужей, обращающих на них внимание. Им  чертовски  не  по  душе  так
называемые мужики, которые достались им сейчас.
     - Порядок, - произнес Черчилль. - Согласен. Осталось одно,  что  меня
беспокоит.
     - Что же именно?
     - Как освободиться из плена?
     Наступила угрюмая тишина.
     - Как ты считаешь, - спросил Ястржембовский, - Витроу выложит деньги,
чтобы выкупить нас всех?
     - Вряд ли. Его кошелек серьезно отощает, когда он раскошелится, чтобы
вырвать меня и Робин из рук этих головорезов с огромными кулаками.
     - Ну что ж, хотя бы вы окажетесь на свободе, - сказал Стейнберг. -  А
что же будет с нами?
     Черчилль поднялся и громко звякнул наручниками, требуя капитана.
     - Что ты затеял? -  спросила  Робин,  до  этого  не  участвовавшая  в
разговоре, так как могла разобрать не больше двух-трех слов на  английском
языке 21-го века.
     - Я намерен попытаться подбить капитана на  что-то  вроде  сделки,  -
ответил он на языке Ди-Си. - Кажется, я нашел выход.  Но  все  зависит  от
того, насколько буду красноречив я и насколько понятлив он.
     В люк трюма просунул голову один из  матросов-карелов  и  спросил,  с
чего это поднят такой чертов шум.
     - Передай своему капитану, что я знаю способ, с помощью  которого  он
мог бы заработать в тысячу раз больше денег, чем  рассчитывает,  -  заявил
Черчилль. - И такую славу, которая сделает его героем.
     Голова исчезла. Через пять минут в  трюм  спустились  два  матроса  и
освободили Черчилля.
     Он даже представить себе  не  мог,  насколько  верными  окажутся  его
слова, произнесенные почти что в шутку.
     Прошел день, и он не вернулся.  Робин  была  близка  к  истерике.  Ей
представлялось, что капитан разгневался на ее  мужа  и  убил  его.  Другие
пытались ее успокоить разумными доводами, рассуждая, что такой делец,  как
капитан пиратов, не станет губить столь крупное помещение  денег.  Тем  не
менее, несмотря на все доводы, остальных пленников тоже понемногу охватило
беспокойство. Черчилль мог  совершенно  непреднамеренно  оскорбить  чем-то
капитана, и тому не оставалось ничего другого, как убить его, чтобы  смыть
позор. А может быть, его просто прирезали при попытке к бегству.
     Некоторые  из  узников  задремали.  Робин  продолжала   бодрствовать,
безостановочно молясь Колумбии.
     Наконец, почти на заре, люк  открылся.  По  лестнице,  сопровождаемый
двумя матросами, сошел Черчилль. Пошатнулся, еле удержался на ногах и стал
громче икать. После того, как его приковали, все наконец-то поняли  в  чем
дело. От него несло перегаром и он едва ворочал  языком,  глотая  слова  и
обороты.
     - Напился, как верблюд перед уходом каравана, - пролепетал  Черчилль.
- Весь день, всю ночь. Переговорить мне его удалось, но  перепить  -  вряд
ли. Многое разузнал об этих финнах. Они меньше других пострадали во  время
Опустошения, а затем  заполнили  всю  Европу,  подобно  древним  викингам.
Смешались  с  остатками  скандинавов,  поляков  и  прибалтов.  Сейчас  они
удерживают северо-запад России, восток Англии, почти весь  север  Франции,
побережье Испании и Северной  Африки,  Сицилию,  Южную  Африку,  Исландию,
Гренландию, Лабрадор и Северную Каролину. Бог знает, что еще, так как  они
выслали несколько экспедиций в Индию и Китай...
     - Все это очень интересно, но расскажешь как-нибудь позже, -  перебил
его  Стейнберг.  -  Лучше  выкладывай,  о  чем  договорился  с  капитаном.
Заключили сделку?
     - Очень хитрый парень  и  ужасно  подозрительный.  Убедить  его  было
чертовски трудно.
     - Что с тобою? - спросила Робин.
     Черчилль попросил ее не беспокоиться, скоро они все будут на свободе.
Затем снова переключился на родной язык.
     - Вы пробовали объяснить действие  антигравитационных  генераторов  и
двигателей человеку, который даже не ведает о том, что есть  такие  штуки,
как молекулы или электроны? Между  прочим,  мне  пришлось  прочесть  целую
лекцию по основам теории атома и...
     Его голос ослабел, голова упала на грудь. Он спал.
     В отчаянии женщина трясла его, пока он не переборол дурман.
     - А, это ты, Робин,  -  пробормотал  он.  -  Робин,  тебе  ужасно  не
понравится моя затея. Ты  возненавидишь  меня.  -  Он  снова  заснул.  Все
попытки разбудить его на этот раз оказались тщетными.



                                    14

     - Жаль,  что  у  меня  нет  возможности  самой  снять  этот  пояс,  -
пожаловалась Мэри Кэйси. - Он так мне натер кожу, что я едва  хожу.  И  он
очень негигиеничен. В нем есть два небольших отверстия, но мне  приходится
наливать туда воду, чтобы смыть грязь.
     - Сочувствую, - нетерпеливо произнес Питер. - Но не это  меня  сейчас
беспокоит.
     Мэри взглянула на него.
     - О нет, только не это!
     Рога его перестали свободно болтаться и стояли ровно и упруго.
     - Питер, сказала она, пытаясь сохранить спокойствие. - Пожалуйста, не
надо. Ты не имеешь права. Ты погубишь меня.
     - Нет, не погублю, - ответил он, едва сдерживая рыдания -  то  ли  от
овладевшего им желания, то ли от мук, которые ему приносила  невозможность
владеть самим собой. Точную причину Мэри определить не смогла.
     - Я буду нежен, насколько это возможно.  Обещаю,  что  для  тебя  это
будет совсем немного.
     - Даже один раз - слишком много! - возразила она. - Нас  не  повенчал
жрец. Это грех.
     - Какой же грех, если ты сделаешь это не по своей воле,  -  прохрипел
он. - У тебя нет выбора. Поверь мне, нет выбора!
     - Я не хочу этого! Не хочу! Не хочу!
     Она продолжала протестовать, но Стэгг не  обращал  внимания.  Он  был
слишком  занят,  сосредоточившись  на  открывании  пояса.  Это   оказалось
проблемой, разрешить которую мог только ключ или напильник.  Поскольку  ни
того, ни другого под рукой не было, казалось, все  его  старания  окажутся
тщетными. Но напор гормонов был столь велик, что он уже не мог  рассуждать
трезво.
     Пояс состоял из трех частей. Две, облегавшие талию, были из  листовой
стали. На спине они соединялись петлями.  Одеть  эти  створки  можно  было
открытыми, а затем защелкнуть замок впереди. Третья часть  пояса  состояла
из множества небольших звеньев, как у кольчуги, и пристегивалась  к  поясу
вторым замком. Благодаря такому устройству третья часть предоставляла телу
определенную степень свободы. Как и бандаж вокруг талии, она была  изнутри
подбита толстой тканью,  чтобы  предотвратить  натирание  кожи  и  порезы.
Однако, в целом, приспособление было весьма  тесным,  иначе  носящая  его,
могла  бы  выскользнуть,  либо  стащить  его  силой,  всего  лишь  немного
поцарапав поверхность кожи.
     Пояс был очень тесен и Мэри жаловалась на затрудненность дыхания.
     Стэггу удалось просунуть руку под переднюю часть пояса.
     На ее протесты и стоны он не отвечал, и пытался, двигая туда  и  сюда
две части пояса, перегнуть их до такой степени, чтобы оторвать замок.
     - О боже! - рыдала Мэри.  -  Не  надо!  Не  надо!  Ты  раздавишь  мне
внутренности! Ты убьешь меня. Не надо, не надо!
     Неожиданно он отпустил ее. Казалось на мгновенье ему удалось овладеть
собой. Он тяжело дышал.
     - Мэри прости меня, прости. Я не  ведаю,  что  творю.  Наверное,  мне
нужно бежать, куда глаза глядят, пока эта штука во мне не повернет меня  и
не заставит снова тебя искать.
     - Но тогда мы, может быть, уже больше никогда не найдем друг друга, -
она старалась говорить как можно спокойнее. - Мне будет недоставать  тебя,
Питер. Ты мне очень нравишься, пока не испытываешь действия рогов.  Только
не нужно кривить душой. Даже если ты одолеешь  себя  сегодня,  завтра  все
начнется сначала.
     - Лучше я уйду сейчас, пока владею  собой.  Вот  положение!  Оставить
тебя здесь умирать в одиночестве иди  остаться,  но  тогда  ты  все  равно
погибнешь.
     - У тебя нет другого выхода, - сказала Мэри.
     - Ну, видишь ли, есть еще... - начал он немедленно и нерешительно.  -
Этот пояс совершенно не мешает мне получить то,  что  я  хочу.  Существуют
другие способы... Она побледнела и закричала:
     - Нет! Нет!
     Он повернулся и со всех ног побежал по тропе.
     Но через некоторое время в голове его мелькнула мысль о том, что  она
может пойти этой же  дорогой,  и  они  снова  встретятся.  Питер  сошел  с
тропинки и углубился в лес. Лес здесь  не  был  густым,  скорее  эта  была
пустошь, медленно возрождающаяся после катастрофы. Почву никто не  засевал
и не орошал, как это делали на территории Ди-Си. Деревьев было  не  густо.
Тем не менее, там, где влага была доступна круглый год,  лес  рос  погуще.
Стэгг убежал не очень далеко, когда дорогу преградил небольшой ручеек.  Он
лег прямо в него, надеясь, что струи холодной воды остудят огонь, пылавший
в нижней части его туловища, но вода в ручье оказалась теплой.
     Он поднялся, пересек ручей и побежал снова. Внезапно, обогнув одно из
деревьев, Питер оказался лицом к лицу с медведем.
     С ночи побега из Хай Квин он все время остерегался  встречи  с  таким
зверем.
     Ему  было  известно,  что  в  этой  местности  медведи   сравнительно
многочисленны, так как  жители  Пантс-Эльфа  имели  обыкновение  оставлять
связанных  пленников  и  взбунтовавшихся  женщин  на  съедение   священным
медведем.
     Медведь  оказался  крупным  темным  самцом.  Неизвестно,  был  ли  он
голоден. Возможно, неожиданное появление человека, напугало его не меньше.
Будь у зверя возможность,  он  наверняка  бы  отступил,  но  Стэгг  возник
настолько внезапно, что тот, должно быть, принял это за нападение.  А  раз
уж на тебя напали, то лучше всего атаковать самому.
     По   привычке,   выработанной   опытом   обращения   с   беспомощными
человеческими жертвами, зверь поднялся на задние лапы и  занес  необъятную
переднюю лапу над головой Питера. Попади он по черепу, тот раскололся  бы,
как сброшенная на пол мозаика.
     Но удар не достиг цели, хотя лапа и прошла настолько близко к голове,
что когти слегка скользнули по коже. Стэгг повалился наземь - частично  от
удара, частично по инерции, нарушившей равновесие тела.
     Медведь опустился на все четыре лапы и двинулся  на  человека.  Питер
вскочил, выхватил меч и с криком бросился на медведя.  Зверь,  не  обращая
внимания на крик, снова поднялся на дыбы. Стэгг взмахнул мечом и край  его
лезвия полоснул по протянутой лапе.
     Медведь взревел от боли перестал  теснить  своего  противника.  Стэгг
замахнулся вновь, но на этот раз лапа с такой силой обрушилась на  лезвие,
что меч выскользнул из рук и полетел в траву.
     Питер прыгнул  вслед,  нагнулся,  чтобы  поднять  клинок  и  оказался
погребенным под огромной  тушей.  Голова  его  была  прижата  к  земле  и,
казалось, все тело расплющено гигантским утюгом.
     Наступило короткое мгновение, когда даже медведь оказался в некотором
замешательстве и слегка приподнялся, чтобы перевести дух.  Стэгг  оказался
прижатым  только  задней  четвертью  туши.  Он  воспользовался   этим   и,
приподнявшись, выскользнул из-под зверя, но не успел сделать и двух шагов,
как медведь снова встал на задние лапы и обхватил его передними.
     Питеру вспомнилось: когда-то он читал, что  медведи  не  душат  своей
жертвы до смерти. В  данный  момент  он  подумал,  что  ему  повстречалось
животное, ничего не ведавшее о том, что пишут  о  нем  естествоиспытатели.
Зверь продолжал удерживать его и одновременно питался разодрать ему грудь.
     Но это не удалось, так как Стэгг  вырвался.  Имей  он  время  оценить
гераклов подвиг, позволивший ему раздвинуть могучие объятия, то понял  бы,
что эту сверхъестественную силу ему придали все те же рога.
     Питер  отпрыгнул  в  сторону  и  снова  повернулся  лицом  к   своему
противнику. Он понимал, что как бы быстро он не бежал прочь, зверь слишком
близко от него. На отрезке в пятьдесят  метров  он  сможет  обогнать  даже
олимпийского чемпиона в спринте.
     Медведь снова бросился на него. Стэгг сделал  единственное,  до  чего
был в состоянии додуматься: изо  всей  силы  ударил  животное  кулаком  по
черному носу.
     Человеческая челюсть сломалась бы от этого  удара.  Медведь  с  шумом
выдохнул воздух и оторопел. Кровь бежала из его  ноздрей,  глаза  налились
яростью.
     Стэгг не стал восхищаться своей  работой.  Он  метнулся  к  клинку  и
попытался  его  поднять,  но  правая  рука  не   повиновалась   и   висела
безжизненно, парализованная ударом косматой лапы. Тогда он перехватил  его
левой рукой и обернулся.  На  счастье,  вовремя.  Медведь  пришел  в  себя
настолько, что сделал еще один бросок в сторону  человека,  хотя  скорость
его уже была не та, что в начале схватки.
     Стэгг хладнокровно поднял меч и в тот момент,  когда  зверь  оказался
рядом, нанес сокрушительный удар по короткой могучей шее.
     Последнее, что он видел, было лезвие, глубоко вошедшее в черный  мех,
и алая струя, ударившая из раны.
     Когда Питер пришел в себя, то обнаружил, что все его тело  мучительно
болит, рядом с ним лежит мертвый медведь, а над ним плачет Мэри.
     Затем боль стала невыносимой и он потерял сознание.
     Когда он снова пришел в чувство, голова его покоилась на ее коленях и
в открытый рот текла вода из  фляги.  Голова  все  еще  мерзко  болела  и,
пытаясь выяснить причину такой боли, он обнаружил на голове повязку.
     Вся правая ветвь его рогов отсутствовала начисто.
     - Должно быть, это Медведь сорвал,  -  объяснила  Мэри.  -  Я  издали
услыхала шум схватки. Слышала, как  ревел  медведь  и  как  кричал  ты.  Я
старалась бежать как можно быстрее, хотя и была напугана.
     - Если бы не ты, - прошептал Питер, - я бы умер.
     - Наверное, - промолвила она, как нечто само собой разумеющееся. - Ты
жутко истекал кровью из раны на голове, у  основания  сорванного  рога.  Я
оторвала часть своей юбки и остановила кровотечение.
     Горячие слезы закапали на лицо Стэгга.
     - Теперь, когда все позади,  сказал  он,  -  можешь  плакать  сколько
захочешь. Но я рад, что ты так смела.
     Я бы не посмел тебя упрекнуть, даже если бы ты убежала отсюда.
     - Я бы не смогла убежать, - продолжала всхлипывать Мэри.  -  Я...  Я,
кажется, люблю тебя. Разумеется, и любого другого не бросила бы умирать  в
одиночку. Кроме того, я испугалась, что останусь одна.
     - Я не ослышался? - спросил Питер. - Не понимаю,  как  такая  девушка
может любить подобное чудовище. Но если от этого тебе лучше,  а  не  хуже,
то, признаюсь, я тебя люблю тоже - хотя раньше это  проявлялось  несколько
иначе.
     Он притронулся к поврежденной части основания рогов и поморщился.
     - Может быть... от этого мое влечение наполовину уменьшится?
     - Не знаю. Хорошо было бы. Только... мне кажется, если у тебя  совсем
удалить рога, ты умрешь от потрясения.
     - Мне тоже кажется. А может быть,  жрица  солгала.  Возможно,  смерть
наступит при полном удалении рогов. Ведь пока  что  у  меня  еще  остались
костное основание и один рог, который действует.
     - Лучше бы ты перестал думать об этом, - посоветовала она. -  Как  ты
считаешь, тебе можно есть? Я приготовила немного медвежатины.
     - Слушай, это от меня такой  запах?  -  спросил  он,  потянув  воздух
ноздрями. Затем увидел мертвую тушу медведя. - Сколько времени я  был  без
сознания?
     - Весь день, всю ночь и часть утра. А о дыме можешь не  беспокоиться.
Я знаю, как надо разводить небольшой костер без дыма.
     - Кажется, я поправляюсь быстро. У рогов  очень  сильная  заживляющая
способность. Я даже не удивлюсь, если отрастет оторванный рог.
     - Буду молиться, чтобы этого не произошло, - сказала она  и  сняла  с
деревянного вертела два куска медвежатины. В одно мгновенье он проглотил и
их, и полбуханки хлеба.
     - Мне, похоже, становится лучше, - признался Питер. -  Я  вдруг  стал
таким голодным, что мог бы проглотить всего медведя.
     Эти слова, сейчас произнесенные со смехом, он вспомнил через два дня,
ибо к тому времени он на самом деле съел медведя. От медвежьей туши ничего
не  осталось,  кроме  шкуры,  костей  и  внутренностей.  Даже  мозги  были
поджарены и съедены.
     Он был готов двинуться в путь. Мэри сняла  повязку  с  раны,  обнажив
чистый заживший шрам точно над костным основанием рогов.
     - По крайней мере, рог не собирается отрастать, -  заметил  Стэгг  и,
глядя в сторону девушки, добавил. - Мы там же, где и раньше, когда я решил
от тебя убежать. Я снова начинаю ощущать то же самое влечение.
     - Это означает, что нам снова  придется  расстаться?  -  по  тону  ее
трудно было разобрать, хочет ли она, чтобы он ушел, или нет.
     - Я о многом передумал, пока выздоравливал, - сказал Питер. - Первое,
о чем я подумал, это то, что когда пантс-эльфы  вели  нас  в  Хай-Квин,  я
чувствовал ощутимое уменьшение  влечения.  Причиной  тому,  кажется,  было
недоедание. Предлагаю не разлучаться, а перейти на жесткую диету.  Я  буду
есть ровно  столько,  сколько  нужно  для  того,  чтобы  идти  дальше,  но
недостаточно, чтобы возбуждать это... это желание. Будет трудно, но у меня
хватит сил терпеть.
     -  Просто  замечательно,  -  воскликнула  Мэри,  затем  покраснела  и
нерешительно произнесла.  -  Мы  должны  еще  кое-что  сделать.  Я  должна
избавиться от этого пояса... Нет, нет, вовсе не для того, о чем ты,  может
быть, думаешь. Он меня сводит  с  ума.  Все  время  так  натирает  кожу  и
впивается в тело, что я едва дышу.
     - Как только мы доберемся до территории Ди-Си и  найдем  какую-нибудь
ферму, - сказал он, - я украду напильник. Тогда мы и освободимся  от  этой
дьявольской выдумки.
     - Ладно, только не вздумай превратно истолковать  мои  побуждения,  -
предупредила Мэри.
     Он поднял мешок, и они пустились в путь. Пояс  существенно  мешал  их
попытке увеличить скорость. К тому же нужно было  проявлять  осторожность,
приходилось прислушиваться к каждому необычному звуку.  В  равной  степени
они могли нарваться как на неизбежную  погоню  из  Хай  Квина,  так  и  на
разведчиков из ненавистной им Ди-Си.
     Перейдя Шаванганские Горы, они увидели на одной  из  лесных  прогалин
тех, кто вышел вслед за ними  из  Хай  Квина  отомстить  за  смерть  своих
друзей.  Пантс-Эльфы,  видимо,  настолько  увлеклись  погоней,  что   были
захвачены врасплох засадой  людей  Ди-Си.  Теперь  некоторые  из  них  еще
висели, привязанные к стволам деревьев до того, как им  перерезали  горло,
кости же других валялись  внизу,  у  корней.  То,  что  не  успели  съесть
медведи, довершили лисицы,  а  что  проглядели  они,  теперь  растаскивали
вороны.
     - Следует быть поосторожнее, - сказал Питер. -  Вряд  ли  люди  Ди-Си
прекратили поиск.
     В его голосе уже не было прежней силы.  Рог  безвольно  болтался  при
каждом движении головы, он изрядно похудел, под глазами  появились  черные
круги. Когда они садились перекусить,  он  быстро  расправлялся  со  своей
скудной долей, а затем жадно взирал на порцию Мэри. Иногда  даже  оставлял
ее одну во время еды, а сам где-нибудь прятался, чтобы не видеть, как  она
ест.
     Хуже всего было то, что он никак не мог позабыть о еде, даже во  сне.
Ему снились столы, гнущиеся  под  тяжестью  изысканных  яств  и  множества
кувшинов, наполненных холодным темным пивом. А если его не мучили  видения
пищи, то снова снились девушки,  снился  Великий  Путь.  И  хотя  влечение
значительно уменьшилось вследствие скудного  питания,  оно  все  еще  было
сильнее, чем у большинства мужчин. Бывали времена, когда после  того,  как
засыпала Мэри, ему приходилось бежать  в  лес  и  там  сбрасывать  избыток
вожделения. После этого ему было до  глубины  души  стыдно,  но  это  было
лучше, чем овладеть девушкой силой.
     Он до сих пор не осмеливался поцеловать Мэри. Она, казалось, понимала
его состояние, поскольку тоже не делала попыток. И  больше  не  повторяла,
что любит. Наверное, думал он, она меня и раньше не любила, просто  сильно
расчувствовалась, когда увидела, что он  остался  жив.  Слова  ее,  скорее
всего, выражали радость облегчения.
     После встречи с останками пантс-эльфов они сошли с тропы и  двигались
прямо через перелески. Продвижение замедлилось, но они себя чувствовали  в
большей безопасности.
     Так они вышли к берегам Гудзона. В этот вечер Питер взломал  сарай  и
нашел напильник. Ему пришлось придушить сторожевого пса  прежде,  чем  тот
гавкнул более двух раз. После этого они вернулись в лес, где  Стэгг  более
четырех часов возился с поясом. Сталь была твердая, напильник -  не  очень
подходящим орудием для такой работы, и к  тому  же  ему  приходилось  быть
очень осторожным, чтобы не поранить Мэри. Освободив ее от пояса, он дал ей
мазь, найденную в том же сарае, и она ушла за кусты, чтобы смазать раны  и
потертости. Он только пожал плечами, глядя на такую неуместную скромность.
Ведь они уже много раз  видели  друг  друга  без  одежды.  Правда,  тогда,
разумеется, это от нее не зависело.
     Когда  девушка  вернулась,  они  двинулись  вдоль  берега,  пока   не
наткнулись на привязанную к деревянному настилу лодку. Отвязали  ее  и  на
веслах переправились на другую сторону реки, после чего пустили лодку вниз
по течению, и возобновили свой путь на восток. Они шли две ночи, прячась и
отсыпаясь днем. На одной из ферм,  неподалеку  от  Пьюкипси,  Питер  украл
немного еды и, вернувшись в лес к Мэри, за один присест съел  в  три  раза
больше  того,  что  мог  себе  позволить.  Девушка  встревожилась,  но  он
попытался успокоить ее, сказав, что должен  был  плотно  поесть,  так  как
почувствовал, что клетки его тела начали пожирать друг друга.
     Съев  половину  принесенного  и  выпив  целую  бутылку  вина,  он  на
некоторое время успокоился. Затем обратился к Мэри:
     - Прости меня, но я не в силах терпеть более. Я вынужден вернуться на
ферму.
     - Зачем? - спросила она, встревожившись.
     - Потому, что мужчин там нет, ушли, наверное, в город, и остались три
женщины, причем две из них - привлекательные девушки. Мэри, ты можешь меня
понять?



                                    15

     - Нет! - сказала Мэри. - Не могу. Но даже если  б  могла,  все  равно
была бы против, потому что ты не понимаешь,  какой  опасности  подвергаешь
нас, возвращаясь на ферму. Когда вернутся мужчины, эти несчастные обо всем
им расскажут, и жрицы в Вассаре будут  уведомлены,  что  ты  где-то  здесь
неподалеку. Можешь не сомневаться - нас выследят и поймают.
     - Да, ты права, я понимаю. Но  больше  я  уже  не  в  силах  терпеть.
Слишком много съел. Или эти две женщины, или ты.
     Мэри вскочила. У нее был такой  вид,  будто  она  собирается  сделать
что-то, что ей не нравится, но сделать это было необходимо.
     - Если ты отвернешься на мгновение,  -  произнесла  она  с  дрожью  в
голосе, - мне кажется, я смогу облегчить твое положение.
     - Мэри, в самом деле? - восторженно вскрикнул Стэгг.  -  Ты  сама  не
представляешь, что это для меня значит!
     От  отвернулся  и,  несмотря   на   почти   непереносимое   страстное
нетерпение, вынужден был улыбнуться. Насколько это в  ее  духе,  проявлять
подобную благопристойность, раздеваясь самой перед тем, как лечь с ним!
     - Я могу повернуться? - спросил он, услышав какое-то движение у  себя
за спиной.
     - Еще нет. Я еще не готова.
     Он услышал, как она к нему приближается.
     - Ну? Все в порядке? Уже можно? - в нем нарастало нетерпение.
     - Еще нет, - ответила она и стала позади него.
     - Я больше уже не в состоянии ждать, как ты...
     Что-то тяжелое обрушилось на его затылок, и он лишился чувств.
     Когда он очнулся, то обнаружил,  что  лежит  на  боку  со  связанными
руками и ногами. Для этого ей пришлось перерезать надвое  тонкую  веревку,
которую он бросил в мешок перед бегством из Хай Квина. Рядом лежал крупный
обломок, сваливший его.
     Увидев, что он открыл глаза, она сказала:
     - Прости меня, Питер, но я вынуждена была так поступить. Если  бы  ты
навел людей Ди-Си на наш след, мы бы уже не могли скрыться.
     - У меня в мешке две бутылки виски, - сказал Стэгг. - Обопри  меня  о
ствол дерева и приложи бутылку у губам. Я хочу выпить весь  литр.  Первое,
мне нужно хоть как-то убить боль в голове. Второе, если я  не  напьюсь  до
бесчувствия, то сойду с ума от безысходности. Третье, я постараюсь забыть,
какой бессердечной сукой ты оказалась!
     Она молча повиновалась.
     - Прости меня, Питер.
     - Убирайся к чертям! Зачем только я связался с такой, как ты? Неужели
я не мог убежать с настоящей женщиной? Спаивай меня, спаивай!
     Два часа длилась эта странная попойка.  К  концу  он  совсем  притих,
устремив перед собой неподвижный взор. Затем застонал и уснул.
     Утром  он  сразу  же  почувствовал,  что  развязан.  На  похмелье  не
жаловался и вообще ни о чем не говорил с  Мэри.  Молча  смотрел,  как  она
поставила перед ним его порцию. После  завтрака,  в  течение  которого  он
выпил очень много воды, они молча отправились на восток.
     Был уже почти полдень, когда Мэри заговорила.
     - Лес становится все реже, появились скалы. За последние два часа  не
видно было ни одной фермы. Мы в пустоши между Ди-Си и  Кэйсилендом.  Здесь
надо быть осторожнее вдвойне, так как легко нарваться на вооруженный отряд
с любой стороны.
     - А что плохого, если мы повстречаемся  с  твоими  соплеменниками?  -
спросил Питер. - Именно они нам и нужны, не так ли?
     -  Они  сначала  нас  пристрелят,  и  только   после   этого   начнут
разбираться, кто мы, - объяснила Мэри, явно нервничая.
     - Ну и что? - резко бросил  он.  -  Мы  ведь  можем  покричать  им  с
безопасного расстояния. Скажи мне, Мэри, ты уверена, что со мной не  будут
обращаться как с пленником из Ди-Си? Эти рога могут им не понравиться.
     - Я расскажу им, как ты спас мне жизнь. И что ты  не  по  своей  поле
стал Героем-Солнце. Разумеется...
     - Что разумеется?
     - Тебе придется вытерпеть операцию. Не знаю, есть ли  в  моей  стране
достаточно искусные медики, чтобы удалить твой рог, не убив тебя при этом,
но придется рискнуть. А не то тебя запрут. И ты сойдешь с ума. Разгуливать
на свободе с  этой  штуковиной  на  голове  тебе  никто  не  позволит.  И,
естественно, я и не подумаю выйти за тебя замуж, пока у  тебя  будет  этот
рог. Кроме того, тебе следует сначала креститься. Я ни  за  что  не  выйду
замуж за язычника. Не смогу, даже если бы захотела. Язычников мы убиваем.
     Стэгг не знал, то ли рычать от ярости, то ли плакать от досады, то ли
заливаться хохотом. Опыт  подсказывал  ему,  что  лучше  всего  вообще  не
показывать свои чувства. Поэтому он спокойно произнес:
     - Я что-то не припоминаю, чтобы просил тебя выходить за меня замуж...
     - О, а тебе и не нужно просить, - ответила она.  -  Достаточно  того,
что мы провели хотя бы одну ночь вместе без свидетелей. В моей стране  это
означает,  что  мужчина  и  женщина  обязаны  пожениться.   Зачастую   это
единственный способ объявить о своей помолвке.
     - Но ты же не совершила ничего такого, что оправдывало бы вынужденный
брак. Ты все еще девственница. Во всяком случае, насколько мне известно.
     - Ну, а как же! Только это не имеет никакого значения. Считается само
собой  разумеющимся,  что  мужчина  и  женщина,   проведя   ночь   вместе,
обязательно уступят плоти, сколь бы ни была у них сильна воля. Если только
они не святые.  Но  святые  никогда  не  допустят,  чтобы  возникло  такое
положение.
     - С какой же  это  стати-разстати  ты  изо  всех  сил  старалась  мне
показать, какая ты паинька? - громко сказал он. -  Раз  уж  попалась,  так
чего же мешкать?
     - Потому что я воспитана так, а не иначе. Потому что, - добавила  она
самодовольно, - не имеет никакого значения, что люди думают. Главное,  что
видит Мать. Вот что засчитывается.
     - Временами ты такая ханжа, что я с  удовольствием  свернул  бы  твою
прелестную шейку! Я здесь исхожу от изнеможения, такого, что тебе  век  не
знать, а ты все это время могла бы облегчать мои страдания,  нисколько  не
запятнав свою репутацию - да за одно и провести время так, как  мало  кому
из женщин удавалось!
     - Не надо сердиться, - попросила Мэри. - Все гораздо сложнее. Если бы
такое случилось у меня на родине, нас бы убили еще до  свадьбы.  Для  меня
это было бы большим грехом. Кроме того, разве ты сейчас нормален?  У  тебя
этот рог. А это уже  особый  случай.  Я  уверена,  что  понадобится  очень
умудренный жрец, чтобы разобраться во всех этих сложностях.
     Стэгг затрясся от гнева.
     - Мы ведь еще не в Кэйсиленде, - только и сказал он.
     День клонился к вечеру. Стэгг  съел  гораздо  больше,  чем  мог  себе
позволить. Мэри ничего  не  сказала  об  этом,  только  стала  внимательно
следить за ним. Она отступала каждый раз, когда он подходил к ней  близко.
Они упаковались и тронулись в путь. Воздействие еды на самочувствие Питера
стало  очевидным.  Верхняя,  мясистая  часть   рога   стала   набухать   и
распрямляться.  Глаза  блестели,  он  шел  вприпрыжку,  кряхтя   от   едва
сдерживаемого самодовольства.
     Мэри  стала  потихоньку  отставать.  Его  настолько  захватила  волна
нарастающего желания, что он этого не замечал. Отстав метров  на  двадцать
девушка юркнула в кусты. Он прошел еще метров  двадцать  и  только  тогда,
обернувшись, увидел, что она исчезла. Стэгг взревел и  бросился  искать  в
заросли, потеряв всякую осторожность и громко выкрикивая ее имя.
     Он отыскал ее  след  по  примятой  траве,  прошел  по  нему  к  руслу
небольшого, почти высохшего ручья, и вошел в  дубовый  подлесок.  Подлесок
быстро кончился. Питер очутился на обширной поляне.
     Прямо в лицо ему целились более дюжины, широких  мечей,  за  остриями
которых он увидел хмурые лица кэйсилендеров.
     Из-за их сомкнутых спин выглядывала девушка лет двадцати.
     Девушка-талисман была одета точно так же, как Мэри, когда он  впервые
увидел ее в клетке. Мужчины были в форме чемпионов Кэйсиленда по бейсболу.
Неуместным предметом их одежды были лишь треугольные адмиральские шляпы  с
плюмажами вместо кепи с длинными заостренными козырьками.
     Чуть поодаль стояли  олени:  девятнадцать  для  основных  и  запасных
игроков,  один  для  девушки-талисмана  и   четыре,   груженные   едой   и
снаряжением.
     Капитан команды Майти, носивший титул "Могучий", как и все  остальные
капитаны команд Кэйсиленда, был высок и мускулист, с узким длинным  лицом.
Одна щека его вздувалась от комка табака. Увидев Стэгга,  он  издал  дикий
смех.
     - Привет, Рогатый! Ты надеялся найти мягкую юную плоть? Вместо  этого
тебя ждет острое лезвие! Ты разочарован, зверь? Не стоит. Мы позволим тебе
побыть в объятиях женщины, только вот руки ее будут худыми  и  костлявыми,
грудь сморщенной и отвислой, а дыхание будет пахнуть свежей могилой.
     - К чему такая торжественность, Майти?  -  хрипло  закричал  один  из
мужчин. - Повесим его, и ладно. Нас ждет игра в Пьюкипси.
     Теперь Питер понял, что они здесь делают. Это был не военный отряд, а
бейсбольный клуб, приглашенный на соревнования в  Ди-Си.  Только  в  таком
случае им гарантирована безопасность при переходе на территорию  Ди-Си  от
засад, которые могут им повстречаться.
     С другой стороны, такая гарантия означала, что ими дано  обещание  не
причинять вреда кому-либо из Ди-Си,  кого  они  повстречают  в  этих  мало
населенных местах.
     - Нечего говорить о веревке, - сказал Стэгг, обращаясь к Майти. -  По
правилам вы не имеете права причинить вред кому-либо  из  Ди-Си,  если  он
только сам на вас не напал.
     - Что верно, то верно, - согласился Кэйси. - Но тебе не  повезло.  Мы
наслышались от своих шпионов, что ты не уроженец Ди-Си  и,  следовательно,
наше обещание тебя не касается.
     - Зачем же тогда меня вешать, - спросил Питер, -  если  я  не  житель
Ди-Си? Я же вам не враг? Скажите, вы не видели женщину,  бежавшую  впереди
меня? Ее зовут Мэри Кэйси. Она скажет, что вы должны обращаться  со  мной,
как с другом.
     - Рассказывай, - вмешался тот, кто предлагал повесить пленника. -  Ты
один из этих одержимых дьяволом рогатых! Нам этого вполне достаточно.
     - Помолчи, Лонзо, - сказал Майти. - Здесь я командую. - Он  обратился
к Стэггу.
     - Жаль, что я не перерезал тебе глотку до того, как ты  смог  открыть
рот. Тогда у меня не было бы сомнений. Но мне  хочется  услышать  от  тебя
больше об этой Мэри Кэйси. - Неожиданно он спросил. - А какое у нее полное
имя?
     - Мэри из Маленького Рая Кэйси! - выпалил Питер.
     - Да, так зовут мою двоюродную сестру. Только мне  кажется,  что  это
само по себе еще ничего не доказывает. Ее таскали вместе с тобой по  всему
Великому Пути. У нас хорошая сеть осведомителей, и нам  известно,  что  вы
исчезли после  налета  этих  мужеложцев  на  Вассар.  Но  тамошние  ведьмы
подобрали другого Рогатого Короля, а затем  разослали  вооруженные  дозоры
искать вас.
     - Мэри где-то поблизости, в этом лесу, - сказал Стэгг. - Разыщите ее,
и она подтвердит, что я помогал ей вернуться на родину.
     - А что же, вы это делали порознь? - подозрительно спросил  Майти.  -
Почему это ты так бежал?
     Он молчал.
     - Я вот что скажу, - произнес брат Мэри. -  Одного  взгляда  на  тебя
достаточно, чтоб любой мог сказать, почему это ты ее преследовал. Вот  что
я скажу тебе, Рогатый Король. Я намерен проявить к тебя снисхождение. Если
бы мы не спешили, то я бы сначала поджарил тебя на медленном  огне,  потом
вырвал бы глаза и заткнул ими твою же глотку. Но у нас впереди игра, мы не
можем тратить время, поэтому смерть твоя будет быстрой. Свяжите ему  руки,
ребята, и вздерните.
     Через ветку дуба перебросили веревку и  накинули  петлю  пленнику  на
шею. Двое игроков схватили его за руки, третий приготовился вязать.  Стэгг
не сопротивлялся, хотя мог бы легко всех расшвырять.
     - Погодите! Я вызываю вас на игру по правилам! "Один против  пяти"  и
призываю бога быть в том свидетелем!
     - Что? - не веря своим ушам произнес Майти. - Ради Колумба, мы и  так
опаздываем. С чего бы это нам принимать вызов? Нам неизвестно, ровня ли ты
нам. Мы все "дирада", видишь ли, и вызов  человека  низкого  происхождения
для нас неприемлем. Ты что, не понимаешь этого? Просто немыслимо!
     - Вы зря меня  унижаете.  Вы  разве  не  слышали,  что  Героев-Солнце
выбирают только из аристократов?
     - Верно, - согласился Майти и почесал затылок. -  Что  ж,  ничего  не
поделаешь. Отпустите его ребята. Думаю, игра не затянется.
     Он не мог даже на секунду допустить мысль о  том,  чтобы  не  принять
вызов и повесить Питера, ибо у него имелся свой кодекс  чести  и  нарушать
его было невозможно. Тем  более,  когда  Стэгг  призвал  в  свидетели  его
божество.
     Начинавшая игру первая пятерка игроков Кэйси сняла свои  адмиральские
шляпы и одела кепи с продолговатыми козырьками. Распаковав  снаряжение  из
мешков, что висели по бокам оленей, они стали размечать  ромб  на  ближнем
лугу. Для этого они сыпали  какой-то  тяжелый  белый  порошок  из  кожаной
сумки, обозначая им трассы от базы к базе и  от  каждой  базы  к  площадке
возле них, согласно правилам "Один  против  пяти".  Стэггу  разрешалось  в
процессе игры отбивать, находясь в любой из баз. Несколько больший квадрат
они начертили для подающего.
     - Не возражаешь, если судьей будет наша девушка? - спросил  Майти.  -
Она поклянется перед Отцом, Матерью и Сыном, что не будет нам подсуживать.
Если же сплутует, пусть поразит ее  молния.  Хуже  того,  пусть  останется
бесплодной.
     - У меня нет другого выбора, - согласился Питер, примеряясь к  обитой
медью бите, которую ему дали. - Я готов.
     Сейчас у него прошло влечение  к  женщинам,  его  заменило  страстное
желание пролить кровь этих людей. Девушка, в хорошо защищенной форме  и  в
маске из стальной сетки на голове, вразвалку направилась  к  своему  месту
позади защищающего первую базу.
     - Мяч в игру!
     Стэгг приготовился к приему подачи.  Майти  находился  всего  лишь  в
тридцати девяти метрах от него и держал  в  руке  тяжелый  кожаный  мяч  с
четырьмя острыми стальными шипами.  Он  посмотрел  в  сторону  противника,
затем размахнулся и бросил.
     Мяч, как ядро, летел прямо в голову Питера, приближаясь, столь быстро
и точно, что вряд ли человек с нормальными рефлексами мог бы уклониться от
него. Стэгг, однако, успел присесть.  Мяч  просвистел  на  дюйм  выше  его
головы.
     - Первый мяч! - высоким чистым голосом объявила девушка.
     Защитник даже не пытался  его  поймать.  В  этом  варианте  игры  его
главной обязанностью было бегать за  мячом  и  возвращать  его  подающему.
Разумеется, он также охранял "дом" и  попытался  бы  поймать  мяч  в  свою
огромную ловушку, если бы соперник предпринял попытку в него проскочить.
     Майти Кэйси размахнулся снова и пустил мяч, целясь на этот  раз  ниже
груди.
     Питер взмахнул битой, но вместо ожидаемого  резкого  звука  попадания
биты по мячу услышал глухой  стук.  Мяч  отскочил  влево  и  выкатился  за
пределы ромба, оказавшись за штрафной линией, откуда им  уже  нельзя  было
играть.
     - Первый промах!
     Защитник вернул мяч подающему. На сей раз Майти Кэйси  сделал  ложный
выпад, а затем метнул его одним неуловимым движением.
     Эта подача застала Питера  почти  врасплох.  Отклониться  он  уже  не
успевал, у него лишь хватило времени прикрыться битой.  Мяч  угодил  в  ее
плоскую сторону и на мгновение как бы прилип  к  ней,  смяв  медь  обшивки
своих шипов.
     Стэгг рванулся к первой базе, прижав к себе  биту,  так  как  правила
разрешали это, если мяч прилипал к ней. Майти Кэйси побежал вслед за  ним,
надеясь, что по дороге мяч свалился с биты. В противном  случае,  если  бы
Стэгг  добежал  до  первой  базы,  продолжая  им  владеть,  то  становился
подающим, а Майти - отбивающим.
     Мяч свалился с биты на полпути к первой базе.
     Питер бежал как олень, на которого был похож. Вот он рванулся головой
вперед и по траве юзом проскользнул в первою базу. Бита, которую он держал
перед собой на вытянутой руке, попала первому базовому защитнику в голень,
повалив его с ног.
     Что-то сильно ударило Стэгга в плечо. Он взвыл от боли,  ощутив,  как
шип вонзился ему в тело. Но подпрыгнул, развернулся в  воздухе  и  схватил
мяч, не обращая внимания на теплую струю, полившуюся из  раны,  откуда  он
вытащил шип.
     Теперь, по правилам, выдержав удар мяча и сохранив достаточно сил, он
мог бросить его либо в подающего, либо в первого базового.
     Первый базовый сделал попытку бежать, но его нога была слишком сильно
повреждена битой. Поэтому он вынул собственную биту из футляра,  висевшего
за спиной, и приготовился отбить мяч, если Стэгг бросит в него.
     Первый базовый с, лицом, искаженным от боли  в  ноге  лицом  встретил
бросок.
     Раздался глухой звук. Защитник покачнулся несколько раз, затем рухнул
на землю. Шип вонзился ему в горло.
     Теперь у Питера появилось две возможности: остаться в безопасности  в
первой базе, или попытаться прорваться ко второй. Он решил бежать. Так же,
как и при перебежке в первую, он сделал перед самой базой  бросок  вперед,
пытаясь проскользнуть  в  нее.  Второй  базовый  защитник,  в  отличие  от
первого, посторонился. Перед падением Питер разогнался  настолько  сильно,
что по инерции проехал юзом базу, но сразу же перевернулся  и  вкатился  в
нее.
     В это время раздался  хлопок  -  это  второй  базовый  поймал  мяч  в
ловушку.
     Теоретически Стэгг был в безопасности, находясь во второй базе. Но он
не расслабился, видя ярость на лице второго базового, вскочил  на  ноги  и
приготовился ударить защитника  по  голове,  если  тот  настолько  забудет
правила, что посмеет попытаться "запятнать" своего соперника прямо в базе.
     Второй базовый, увидев занесенную для  удара  биту,  выронил  мяч  на
землю. Кровь капала с его пальцев в тех  местах,  где  их  рассекли  шипы,
когда он поспешно вынимал мяч из ловушки.
     Был объявлен перерыв. Над телом первого базового защитника произнесли
слова прощания, после чего его накрыли одеялом.
     Питер попросил еду и воду, чувствуя, что начинает слабеть от  голода.
Он имел на это право, так как тайм-аут брал противник.
     Как только он закончил есть, раздался выкрик девушки:
     - Мяч в игру!
     Теперь Стэгг, находясь в крохотном квадрате возле второй базы,  снова
стал отбивающим. Майти размахнулся и метнул мяч. Питер отбил его влево  от
себя, но мяч остался внутри  ромба,  не  долетев  до  штрафной  линии.  Он
рванулся к третьей базе,  но  на  этот  раз  игрок,  заменивший  погибшего
первого базового, бросился за  мячом  тотчас  же,  стоило  тому  коснуться
земли. Стэгг на миг остановился, не зная, то ли бежать к третьей базе,  то
ли вернуться во вторую.
     Первый базовый неуловимым движением  перебросил  мяч  Майти,  который
теперь, выгнув спину дугой,  поджидал  противника  почти  на  линии  между
второй и третьей базами, находясь практически у  него  на  пути.  Если  бы
продолжил Питер перебежку, его спина была бы не защищена.  Он  развернулся
на ходу, босые ноги скользнули по траве, и он упал на спину.
     Вот и конец, пронеслось в объятом ужасом сознании. Майти стоял совсем
рядом и уже распрямился, чтобы бросить мяч в распростертое тело.
     Но Стэгг не выпустил биту из рук.  В  отчаянии  он  поднял  ее  перед
собой. Мяч звонко ударился  о  биту,  выбил  ее  из  рук  и,  подпрыгивая,
остановился в метре от Стэгга.
     Питер торжествующе взревел, вскочил на ноги, поднял биту и, не  сходя
с места, стал угрожающе ею  размахивать.  Поскольку  он  ни  разу  не  был
"запятнан" во время перебежки, то не имел права подобрать  мяч  и  бросить
его в кого-либо из противников. Не мог он и сойти с  белой  полосы-трассы,
чтобы помешать кому-либо из противников подобрать мяч. Но,  поскольку  тот
лежал на земле совсем близко,  он  мог,  не  сходя  с  места,  бить  битой
игроков, пытающихся завладеть мячом.
     Над поляной  раздался  звонкий  девичий  голос,  начавший  отсчет  до
десяти. У игроков Кэйси было десять секунд, чтобы принять решение  -  либо
попытаться овладеть мячом, либо пропустить его без помех в третью базу.
     - Десять! - объявила девушка, и Майти повернул  назад.  Он  решил  не
связываться с битой, которой размахивал чужак.
     Он снова подал мяч. Питер замахнулся, но не попал. Майти улыбнулся  и
метнул мяч, целясь в  голову  отбивающегося.  Тот  занес  биту,  но  снова
промахнулся. Однако мяч не коснулся Стэгга.
     Капитан Кэйси  оскалил  зубы.  Теперь,  по  правилам,  раз  уж  Стэгг
замахнулся битой, но не попал по мячу,  то  должен  был  отшвырнуть  ее  в
сторону и стоять неподвижно, пока Майти  не  сделает  попытку  "запятнать"
его, пусть даже ударом мяча между глаз.
     С  другой  стороны,  если  сейчас  пронесет,  у  него  появилась   бы
возможность попасть в "дом"  и,  таким  образом,  самому  стать  подающим.
Правда, он все  равно  будет  в  невыгодном  положении.  Будучи  сам  себе
командой, он не имел помощников, но зато огромная сила и быстрота  реакции
делали его совсем неплохим "коллективом".
     В наступившей тишине  было  слышно  только,  как  молятся  игроки  из
команды Кэйси. Затем Майти с силой метнул мяч.
     Мяч летел точно в живот Стэгга. Оставалось  либо  отбить  его  голыми
руками, либо отклонить туловище, не выходя при этом за пределы  крохотного
квадрата. Сделай он шаг в сторону или упади за пределы квадрата, ему  было
бы засчитано очко.
     Питер предпочел слегка отклонить туловище.  Мяч  скользнул  по  телу,
вращающийся шип прочертил кровавую полосу на животе.
     - Первый мяч!
     Майти снова прицелился  в  живот.  Питеру  почудилось  даже,  что  он
чудовищно разбух, неся в своем чреве собственную судьбу, словно гигантская
падающая планета.
     Он широко замахнулся, молниеносно описав битой дугу и держа все время
параллельно земле. Кончик ее соприкоснулся с мячом, сила  удара  отклонила
биту назад, она раскололась на две части, а мяч отлетел назад к Майти.
     Подающий опешил. Он не мог поверить в то, что тяжелый мяч  может  так
далеко отлететь. Затем, когда Стэгг во  всю  прыть  мчался  к  "дому",  он
стремглав бросился вперед, навстречу мячу, и поймал его  в  свою  ловушку.
Одновременно другие игроки, также оправившись от сковавшего их  изумления,
бросились на перехват.
     Между бегущим человеком-командой и "домом" оказались два  игрока,  по
одному с каждой стороны белых линий,  обрамлявших  трассу  между  базой  и
"домом". Оба умоляли  Майти  перебросить  им  мяч.  Но  он  оставил  честь
перехватить соперника себе.
     В отчаянии Питер отбил мяч обрубком биты. Он воткнулся в землю  прямо
у его ног.
     Один из игроков Кэйси нырнул к нему. Стэгг обрушил чудовищный удар на
череп под шлемом. Остальные игроки оцепенели.
     Девушка закрыла лицо руками, чтобы не видеть второго  сраженного.  На
мгновенье она опустила руки и умоляюще взглянула на своего капитана. Майти
колебался, не дать ли сигнал всем броситься  на  убийцу  и  порешить  его,
отбросив ко всем чертям правила.
     Затем сделал глубокий вдох и громко крикнул:
     - Ладно. Кэйси, начинай отсчет. Мы все-таки "дирада". Не к  лицу  нам
мошенничать.
     - Раз! - пронзительно вскричала девушка.
     Остальные игроки смотрели на Майти. Он осклабился и скомандовал:
     - О'кэй. Выстраивайтесь за мной. Попробую первым.  Я  не  имею  права
просить вас, ребята, делать то, что является моей обязанностью.
     Один из игроков предложил:
     - Может быть, пропустить его в "дом"?
     - Что? - вскричал Майти. - Чтобы потом  всякий  подбашмачник,  всякий
юбочник, всякий идолопоклонник из Ди-Си смеялся над нами? Нет! Если  мы  и
должны умереть, умрем как подобает мужчинам!
     - Пять, - объявила девушка. Казалось, сердце ее вот-вот разорвется.
     - У нас нет ни единого шанса! - простонал кто-то. - Он вдвое  быстрее
каждого из нас. Мы для него, что ягнята на алтаре.
     - Я - не ягненок, - взревел Майти.  -  Я  -  Кэйси.  Мне  не  страшно
умереть! Я-то попаду на небо, а этот парень будет жариться в аду!
     - Семь!
     - Ну, давайте! Давайте! - кричал Стэгг, размахивая обрубком  биты.  -
Подходите, господа, испытайте свою удачу!
     - Восемь!
     Майти приготовился к прыжку, губы его беззвучно шевелились в молитве.
     - Девять!
     - ОСТАНОВИТЕСЬ!



                                    16

     Из-за деревьев выбежала Мэри Кэйси,  протестующе  размахивая  руками.
Она обняла Майти и стала его целовать, слезы хлынули из ее глаз.
     - О, брат, брат, я уже думала, что никогда тебя не увижу!
     - Возблагодари Мать за свое спасение, - сказал он. -  Значит  все,  о
чем говорил этот рогатый, правда? - Он немного  отстранил  ее  от  себя  и
внимательно осмотрел. - Он тебя не обижал?
     - Нет, нет! Он не прикасался  ко  мне.  Он  все  время  был  истинным
"дирада". И он не поклоняется Колумбии. Он клянется богом и сыном.  Я  это
слышала множество раз. А  ты  ведь  знаешь,  никто  из  Ди-Си  так  бы  не
поступил.
     - Жаль, что я этого не знал, - сказал Майти.  -  Мы  бы  не  потеряли
зазря двух хороших парней.
     Он повернулся к Питеру.
     - Если то, о  чем  она  говорит,  правда,  то  нет  смысла,  дружище,
продолжать игру. Разумеется, если ты настаиваешь, то мы продолжим.
     Стэгг швырнул наземь обрубок биты.
     - Я с самого начала хотел  пробраться  в  Кэйсиленд  и  провести  там
остаток жизни.
     - У нас нет времени на болтовню! - сказала Мэри.  -  Нужно  убираться
отсюда! И побыстрее! Я вскарабкалась на дерево, чтобы оглядеться и увидела
свору гончих, а за ними - скопище мужчин и  женщин  на  оленях.  И  черных
кабанов смерти!
     Кэйсилендеры побледнели.
     - Кабаны смерти! - произнес Майти. - Это едет Альба. Только  что  она
здесь делает?
     Мэри указала на Стэгга.
     - Они, должно быть, узнали, что он находится поблизости  и  выследили
его. Нельзя мешкать, они приближаются слишком быстро.
     - Ну и дела, - пробурчал Майти. - Нас-то она вряд ли  тронет.  У  нас
есть пропуск. Хотя от Альбы можно ожидать чего угодно...  Она  выше  таких
мелочей, как договор.
     - Верно, - согласилась Мэри. - Но  даже  если  вам  она  не  причинит
вреда, то что будет со Стэггом - и со мной? На меня ведь  ваш  пропуск  не
распространяется?
     - Я мог бы отдать вам пару  лишних  оленей.  Вы  могли  бы  бежать  в
направлении реки Хаусатоник. На  другом  ее  берегу  вы  будете  в  полной
безопасности. Там у нас укрепление.  Но  Альба  может  поймать  вас  и  по
дороге.
     На  лице  его  застыла  маска  крайней  сосредоточенности.  Затем  он
произнес:
     - Нет, это все не то. Надо поступать благородно. Мы  не  имеем  права
допустить, чтобы двое правоверных попали в грязные лапы  Альбы.  Особенно,
если среди них моя сестра!
     Так вот, мужики! Что скажете? Плюнем на пропуск и  будем  драться  за
этих двоих? Или спрячемся в зарослях, как цыплята, завидев ястреба?
     - Мы живем, как Кэйси, и умрем, как Кэйси!  -  Дружно  вскричала  вся
команда.
     - Значит деремся, - сказал Майти. - Но сперва попробуем  убежать  как
можно дальше. Пусть они попотеют, если уж так жаждут нашей крови.
     Как раз в это мгновенье послышался лай гончих.
     - По седлам! В путь!
     Мэри и Стэгг отвязали тюки с оленей, которых им дали,  взобрались  на
их голые спины и взялись за поводья.
     - Женщины пусть едут первыми, - сказал Питер. - Мы немного сзади.
     Мэри огорченно взглянула на Стэгга.
     - Если ты останешься сзади, я буду рядом с тобой.
     - Не время спорить, - сказал Майти. - Будем держаться все вместе.
     Они поскакали по неровной и извилистой тропе. Лай позади  усилился  -
это гончие почуяли запах. Едва беглецы покинули прогалину, как из зарослей
выскочили  первые  гончие.  Питер,  обернувшись,  увидел  огромного   пса,
сложением  напоминавшего  помесь  гончей  и   волка.   Шерсть   его   была
белоснежной, а уши - рыжеватые. За ним вылетела свора - двадцать таких  же
псов.
     Затем внимание его переключилось на  управление  оленем  по  усеянной
камнями тропе, и он уже больше не рисковал оборачиваться, тем  более,  что
испуганное животное никак не хотело бежать с наибольшей скоростью.
     Только через полкилометра бешеной скачки  Стэгг  обернулся  еще  раз.
Теперь он увидел около двадцати всадников на оленях. Впереди на белом лосе
с окрашенными в ярко-алый цвет  рогами  восседала  нагая  старуха,  только
черная коническая шляпа и живая  змея  вокруг  шеи  составляли  ее  наряд.
Длинные седые волосы  развевались  по  ветру,  а  обвислые  плоские  груди
подпрыгивали при каждом движении животного.
     Вид ее испугал бы кого-угодно. Рядом со всадниками,  не  отставая  от
оленей, бежало стадо свиней  -  высокие,  длинноногие  мускулистые  твари,
привыкшие к бегу. Все они были  черного  цвета,  их  длинные  клыки  жутко
багровели. Они омерзительно визжали на бегу.
     В  то  самое  мгновение,   когда   он   повернул   голову,   раздался
оглушительный треск, и олень, бежавший впереди него, закричал от боли.
     Питер глянул вперед. Двое оленей бились на  земле,  рядом  лежали  их
всадники. Случилось самое худшее. Олень с девушкой-талисманом оступился  и
упал.
     Мэри ехала сразу же за ним и не успела увернуться.
     Стэгг остановил своего оленя и спрыгнул на землю.
     - У вас все в порядке? - крикнул он.
     - Немножко тряхнуло, - ответила Мэри. - А  вот  олень  Кэйси,  похоже
сломал ногу. И мой удрал в заросли.
     - Залезай на спину моего, -  велел  он.  -  Кто-нибудь  другой  пусть
подберет Кэйси.
     Мэри поднялась с места, где лежала Кэйси, и подошла к нему.
     - Она не в состоянии двигаться. Кажется, у нее сломан позвоночник.
     Кэйси, должно быть понимала, о чем идет речь.
     - Убейте меня, - взмолилась она. - Сама  я  не  могу  совершить  этот
грех! Но если меня убьете вы,  я  знаю,  бог  простит  это.  Разве  Матери
хочется, чтобы я попала в руки Альбы?
     - Никто тебя не собирается убивать, Кэйси, - сказал Майти. -  Пока  в
живых будет хотя бы один из нас, мы будем защищать тебя.
     Он отдал отрывистые распоряжения, и остальные Кэйси спешились.
     - Располагаемся  в  две  линии.  Сначала  на  нас  нападут  собаки  -
отбивайтесь мечами. Затем хватайтесь за  копья.  Сами  знаете,  следующими
ударят кабаны или всадники.
     Кэйси едва успели построиться в две шеренги, заслонив девушек, как на
них набросились псы. Это были не охотничьи собаки, обученные  повисать  на
боку у загнанной дичи. Это были злобные твари, натасканные  на  то,  чтобы
убивать. С грозным рычанием они взвились в воздух  и  вцепились  в  глотки
защищавшихся.
     На мгновенье все смешалось, так как псы посбивали многих  с  ног.  Но
через две минуты, несмотря на отчаянный лай, визг, хрип, рычанье,  с  ними
было покончено. Четыре тяжело  раненых  пса  ползли  подыхать  в  заросли.
Остальные  валялись  мертвыми  с  наполовину  отсеченными   головами   или
отрубленными лапами.
     Один из Кэйси лежал на спине с обращенным к небу взором. У него  было
разорвано горло. Еще пятеро были сильно искусаны, но могли держать в руках
мечи.
     - А вот и остальные! - вскричал Майти. - Плотнее ряды и приготовьтесь
метать копья!
     Люди из Ди-Си натянули вожжи. Седоволосая карга выехала чуть вперед и
закричала пронзительно:
     - Люди Кэйсиленда! Вы нам  не  нужны.  Отдайте  нам  нашего  Рогатого
Короля,  и  все  вы,  даже  девушка,  которая  была   пленницей,   сможете
невредимыми вернуться на родину. Если же не отдадите, я напущу на вас моих
вепрей - и вы все погибнете!
     - Сама подыхай, - проревел в ответ Майти. - Я уверен в  том,  что  ты
здесь единственная подходящая для этого, ты, вонючая, высохшая коза!
     Альба затряслась в бешенстве. Она повернулась к своим жрецам и жрицам
и сделала знак рукой.
     Те отстегнули с привязи огромных клыкастых зверей.
     - Пользуйтесь копьями, будто вы на охоте на свиней, - закричал Майти.
- Мы охотимся на диких свиней с детства, едва научившись держать  в  руках
копье! Не поддавайтесь панике!
     Стэггу же сказал:
     - Бери меч. Я видел, как ты дрался с  псами.  Ты  быстрее  и  сильнее
любого из нас настолько, что можешь и мечом биться с  кабанами...  Ребята,
готовы? Вот и они!
     Майти воткнул свое копье в шею огромного борова. Тот припал к  земле.
Сразу  же  из-за  него  на  Майти  набросилась  громадная  свинья.   Стэгг
перепрыгнул через тушу мертвого кабана и с такой силой обрушил на нее меч,
что перебил хребет сразу же за шеей.
     Затем таким же ударом сразил еще одну свинью, сбившую с ног одного из
Кэйси и зубами рвавшую его ноги.
     Раздался крик Мэри, и он увидел, что она с трудом  удерживает  копье,
вонзившееся в бок вепря. Рана оказалась незначительной, только еще  больше
разъярила кабана, и он пытался  добраться  клыками  до  девушки.  Она  же,
вцепившись в конец копья, кружилась вокруг мечущегося зверя.
     Питер издал воинственный крик  и  одним  прыжком  оказался  на  спине
вепря. От удара ноги кабана подкосились, и он скатился  наземь.  Животное,
поднявшись, с быстротой молнии рванулось к нему. Стэгг  прикрылся  острием
меча. Оно вошло в открытую пасть зверя до самой глотки.
     Затем  он  вскочил  и   бросил   взгляд   в   сторону   Мэри,   чтобы
удостовериться, что она, хотя и напугана, но не ранена. Тут же он  заметил
свинью, набросившуюся на Кэйси. Защищавший ее соплеменник тоже валялся  на
земле, корчась от боли. Ноги и туловище его  были  сплошь  искромсаны,  из
порванной плоти торчали ребра.
     Питер запоздал с помощью. К тому времени, когда он  отрубил  одну  из
задних ног свиньи и рассек шейную артерию, девушка уже скончалась.
     На мгновенье он остановился, оценивая положение. Оно  было  скверным.
Из шестнадцати  кэйсилендеров,  уцелевших  после  собачьей  резни,  кабаны
оставили в живых десять, да и то на ногах держались только пятеро.
     Стэгг  помог  расправиться  еще  с  четырьмя   кабанами.   Оставшиеся
израненные, четверо из двух десятков, с диким визгом умчались в лес.
     - Теперь очередь Альбы, - тяжело дыша, произнес Майти,  -  и  с  нами
будет покончено. Только знай, Стэгг, что еще  долго  будут  воспевать  эту
битву по всему Кэйсиленду!
     - Мэри они не получат! - взревел Питер. Глаза его пылали безумием,  в
лице не осталось ничего человеческого. Он снова был одержим - но не женщин
он теперь жаждал, а крови.
     Он повернулся лицом к окружению Альбы. Ее дружинники  шли  рядами  по
пять, сверкая на солнце наконечниками длинных копий.
     - Альба! - зарычал Стэгг и побежал к ней.
     Поначалу она  не  заметила  его,  но,  услышав  предупреждение  своих
приверженцев, направила своего белого оленя навстречу.
     - Я  убью  тебя,  гнусная  старая  сука!  -  кричал  Питер.  Он,  как
берсеркер, описывал широкие круги мечом у себя над головой. - Я убью  всех
вас до единого!
     А затем произошло нечто странное.
     С детства жрецов и жриц приучали относиться  к  Герою-Солнце,  как  к
полубогу. Теперь все они оказались в необычном,  не  укладывавшемся  в  их
сознании,  положении.  Их  вела  непобедимая  Богиня-Смерть.  Вела  против
человека, о котором все догматы говорили,  что  он  также  непобедим.  Все
легенды, связанные с Героем-Солнце, подчеркивали его неизбежное  торжество
над противниками. Одна из легенд повествовала даже о его победе над  самой
смертью.
     Более того, они стали свидетелями расправы над  гончими  и  кабанами,
животными Альбы, и видели  сверхчеловеческую  быстроту  и  наводящие  ужас
удары  меча.  Поэтому,  когда  воплощение   Богини-Смерти   приказало   им
приготовить копья и напасть на Рогатого Короля, они замешкались.
     Смятение длилось всего лишь  несколько  секунд,  но  этого  оказалось
достаточно, чтобы Питер встал лицом к лицу с Альбой.
     Он коротким  взмахом  перерубил  деревянное  древко  копья,  стальной
наконечник упал на землю. В то же самое время  олень,  на  котором  сидела
Альба, встал на дыбы.
     Старуха упала с его спины, как кошка, приземлившись на ноги. Какое-то
мгновенье казалось, что, пользуясь оленем, как прикрытием от  Стэгга,  она
еще сумеет скрыться среди своих приспешников.
     Стэгг ударил мечом по оленю, и животное отпрянуло.
     Какую-то секунду он смотрел прямо в ее  блекло-голубые  глаза.  Перед
ним была высокая женщина со скрюченной спиной, старая, очень-очень старая.
На вид ей была не менее  двухсот  лет,  таким  изборожденным  морщинами  и
ссохшимся было  ее  лицо.  Длинные  поредевшие  седые  волосы  образовали,
подобную молочной, пленку над ее верхней губой. Глаза ее, казалось, видели
множество давно умерших поколений, и их спокойствие как бы утверждало, что
увидят еще больше. Она была сама Смерть!
     Мурашки пробежали по телу Стэгга, будто  он  стоял  лицом  к  лицу  с
неизбежной Губительницей всего сущего.
     Гремучая змея, шипя и извиваясь вокруг шеи,  еще  более  подчеркивала
зловещий облик рока.
     Затем он стряхнул с  себя  оцепенение,  напомнив  себе,  что  она,  в
общем-то, всего лишь человек, и бросился на нее.
     Но ему так и не удалось ее поразить.
     Лицо старухи перекосилось от боли, она схватилась за  грудь  и  упала
замертво.
     Среди  ее  прислужников  началась   паника,   которой   не   преминул
воспользоваться Стэгг. Бросившись  прямо  в  толпу,  он  разил  направо  и
налево. Сейчас он был берсеркером,  нечувствительным  к  ранам,  наносимым
копьями и саблями жрецов.
     Он одинаково рубил и пеших и всадников. Олени вздымались  на  дыбы  и
сбрасывали мужчин и женщин, а Стэгг поражал их прежде,  чем  они  успевали
встать на ноги.
     Казалось, он в состоянии уничтожить весь отряд. Он убил или ранил, по
меньшей мере, шестерых верховых, и опрокинув еще  четверых,  добил  их  на
земле.  И  тогда  одна  из  всадниц,  хранившая   до   того   невозмутимое
спокойствие, погнала своего оленя вперед. Она правила прямо  на  него.  Он
поднял взгляд как раз вовремя - она уже склонилась над ним.
     Он увидел прекрасное  лицо  Виргинии,  прежней  главной  девственницы
Вашингтона, женщины с волосами цвета меди и точеным носом,  губами  алыми,
как кровь, и высокой  выпуклой  грудью.  Сейчас  ее  грудь  и  живот  были
прикрыты одеждой, так  как  она  несла  в  своем  чреве  его  ребенка.  Ей
оставалось всего лишь четыре месяца до родов - и тем не менее  она  сидела
верхом на олене.
     Стэгг поднял меч, чтобы поразить и ее.
     Затем, узнав ее - и поняв, что в ней его дитя, остолбенел.
     Этого  мгновения  оказалось  достаточно.  Не  меняя  невозмутимого  и
бесстрастного выражения лица, она взметнула остро отточенную саблю. Лезвие
просвистело и распороло его рог. И это стало концом Питера Стэгга.



                                    17

     Осуществление  плана   потребовало   несколько   месяцев   тщательной
подготовки.
     Прежде всего, шпионы, замаскированные под людей  Ди-Си  из  различных
сословий, просочились в Вашингтон. Они прибегали к любым средствам,  чтобы
узнать о судьбе оборудования, оставшегося на "Терре". Они также делали все
возможное, чтобы  выяснить,  что  же  случилось  с  Героем-Солнце.  Данные
разведки показывали, что доктора Кальторпа вернули в Вашингтон.
     Сразу же с ним связались и через несколько дней переправили на  лодке
по реке Потомак в Чесапикский залив и  далее  в  открытое  море,  где  его
подобрал карельский двухмачтовик и доставил в порт Айно.
     Он был счастлив  воссоединиться  с  Черчиллем  и  остальными  членами
экипажа "Терры", хотя и глубоко опечалился известием о смерти  Сарванта  и
Гбве-Хана и неизвестностью судьбы капитана Стэгга.  Черчилль  изложил  ему
суть сделки, заключенной с карелами. Кальторпу план понравился. Почему  бы
и нет, сказал он, задумано неплохо. А если и нет, то мы во  всяком  случае
не будем сидеть сложа руки. Доктор стал надежнейшим источником сведений  о
состоянии дел на борту "Терры". Он-то  наверняка  знал,  что  осталось  на
корабле, а что еще нужно разыскать.
     Наконец, все было готово.
     Они вышли из Айно  на  быстроходной  бригантине  с  капитаном  Кирсти
Айнундила во главе, имея по  три  карела  на  каждого  из  членов  команды
"Терры". При первом же подозрительном шаге звездолетчиков  карелы  пустили
бы в ход кинжалы, с которыми никогда не расставались.
     Вслед за  ними  должна  была  выйти  флотилия  судов,  принадлежавших
карельским поселениям по всему побережью Атлантики южнее территории  Ди-Си
и  из  колоний  к  северу  вплоть  до  мест,  некогда  называвшихся  Новой
Шотландией и Лабрадором.
     Бригантина смело вошла в Чесапикский залив и  на  небольшой  парусной
лодке высадила передовой отряд  в  устье  Потомака.  Замаскировавшись  под
рыбацкую лодку из Ди-Си, они вечером причалили  к  одной  из  пристаней  в
Вашингтоне.
     В полночь десант двинулся к зданию, где хранилось оружие с "Терры".
     Были без лишнего шума перерезаны несколько глоток, взломано помещение
для оружия. Скорострельные автоматы звездолетчики  взяли  себе,  остальное
раздали карелам. Те никогда прежде не держали в  руках  такое  оружие,  но
тренировались  в  Айно,  используя  макеты,  изготовленные  по   указаниям
Черчилля.
     Черчилль вооружил звездолетчиков  также  реактивными  гранатами.  Без
задержек отряд подошел к огромному  бейсбольному  стадиону,  превращенному
ныне в святилище Героя-Солнце.  На  его  поле  "Терра"  все  еще  вздымала
заостренный нос к звездам, которые она покинула.
     Часовые окликнули отряд. Последовала короткая схватка, вернее, бойня.
Тридцать лучников были убиты из автоматов, и еще сорок  -  тяжело  ранены.
Налетчики, не заработав и царапины, взорвали настежь ворота стадиона.
     Звездолет был сконструирован так, что  управлять  им  мог  даже  один
человек. Черчилль занял место пилота, Кирсти и два карела  с  кинжалами  в
руках стояли рядом.
     - Вы сейчас убедитесь, на что способен этот корабль, - гордо  сообщил
первый помощник. - Он может уничтожить весь  Вашингтон,  просто  проутюжив
здания своим корпусом. После этого ваша флотилия может  без  всяких  помех
разграбить город. А затем мы можем полететь в Кэмден, Балтимор, Нью-Йорк и
повторить то же самое. Если бы его сразу же не захватили  вероломные  люди
Ди-Си, мы ни за что не попали бы к ним в плен. Но мы позволили им убаюкать
себя сладкими речами, и они выманили нас из корабля, провозгласив капитана
Стэгга своим королем.
     Рудольф  проверил  работу  органов   управления,   изучил   показания
приборов. Все функционировало вполне нормально. Он закрыл главный вход,  а
затем глянул на часы на приборной панели.
     - Пора переходить к делу, - громко  сказал  он.  По  этому  условному
сигналу все звездолетчики задержали дыхание.
     Черчилль нажал какую-то кнопку. Не прошло и шестидесяти  секунд,  как
все  карелы  были  без  сознания.   Черчилль   нажал   другую   кнопку   и
провентилировал рубку.
     Это был трюк, к которому они уже один раз прибегали, когда  попали  в
подобное положение, спасаясь от авиатропов на планете Викса.
     - Поместить их в камеру глубокого холода? - спросил Стейнберг.
     - Временно, - ответил Черчилль. - Позже  мы  их  высадим.  Если  этих
ребят взять с собой на Вегу-2, они могут поубивать нас.
     Он отвел один из рычагов, и "Терра" плавно оторвалась  от  земли.  Ее
антигравитаторы легко подняли корпус весом в пятьдесят тысяч тонн.
     - Из-за сопротивления атмосферного воздуха, - сказал Черчилль,  -  мы
будет в Айно через пятнадцать минут. Заберем там ваших жен, и мою  тоже  и
айда в Пьюкипси!
     Под женами он подразумевал женщин-карелок, завезенных  Ястржембовским
и Аль-Масини во время их пребывания в Айно.
     - Они не ожидают этого. Неизвестно, как они себя поведут на борту.
     - Дайте им газ - и в камеру глубокого холода, - посоветовал Черчилль.
- Это, разумеется, грязный трюк, но у нас нет сейчас времени на разговоры.
     - Страшно подумать, что они скажут, когда оттают на Веге.
     - Им придется смириться, -  сказал  Черчилль  и  тут  же  нахмурился,
вспомнив острый язычок Робин.
     Однако все обошлось без особых неприятностей.  Робин  и  две  женщины
взошли на борт, и корабль покинул  Айно.  Женщины-карелки  слишком  поздно
поняли, что их похитили, но брань уже никому не смогла принести вреда, так
как их просто никто не слушал. На всякий случай, снова прибегли к  газу  и
поместили женщин в камеры охлаждения.
     По пути в Пьюкипси Черчилль обратился к Кальторпу:
     - Исходя из того, о чем сообщили шпионы, Стэгга видели несколько дней
тому назад в деревушке на восточном берегу Гудзона. Это означает,  что  он
сбежал из Пантс-Эльфа. Не знаю, где он находится сейчас.
     - Наверное, пробирается на Кэйсиленд, -  сказал  Кальторп.  -  Но  он
попадет из огня да в полымя. Чего я  не  пойму,  так  это  откуда  у  него
взялись силы не возвращаться на Великий Путь. Этот  человек  одержим  тем,
чему не смог бы сказать "нет" ни один мужчина.
     - Мы совершим посадку неподалеку от Пьюкипси, -  сказал  Черчилль.  -
Вблизи Вассара. Там есть  большой  детский  приют,  в  котором  заправляют
жрицы. Сирот там держат до тех пор,  пока  не  найдется  семья,  согласная
усыновить ребенка. Мы заберем ребятишек и заморозим их. И  разузнаем,  где
все-таки может быть Стэгг.
     Этой же ночью они зависли над приютом. Дул  легкий  ветерок,  поэтому
корабль продвинулся немного против ветра, прежде чем был пущен  усыпляющий
газ.
     Размещение спящих шестидесяти младенцев заняло почти час. После этого
была приведена в чувство старая жрица приюта, женщина примерно  пятидесяти
лет.
     Звездолетчики  не  стали  утруждать  себя,  заставляя   ее   говорить
добровольно. Ей сделали инъекцию и через несколько минут узнали, что Альба
со своей охотничьей свитой покинула Пьюкипси прошлой  ночью  и  напала  на
след Героя-Солнце.
     Затем ее отнесли назад в дом и уложили в кровать.
     - Когда рассветет, - сказал  Черчилль,  -  мы  прочешем  окрестности.
Инфракрасные приборы вряд ли сейчас помогут, так как с их  помощью  трудно
обнаружить тех, кто находится под прикрытием листвы.
     На заре корабль покинул  укромную  долину,  в  которой  скрывался,  и
поспешил на восток на высоте тридцати метров. Как только  показалась  река
Хаусатоник, Черчилль повернул корабль назад, на запад.  По  его  расчетам,
Стэгг не мог еще достигнуть этой реки и должен был  находиться  где-то  на
ничейной территории.
     Вернувшись, они несколько раз задерживались, чтобы  разобраться,  что
за люди замечены в лесу.  Раз  они  увидели  мужчину  и  женщину,  которые
исчезли  в  пещере,  и  звездолетчики  высадились,  чтобы  допросить   их.
Оказалось не так-то просто выудить их из извилистых  туннелей  -  остатков
заброшенной шахты. Пока было выяснено, что этим двоим ничего неизвестно  о
местонахождении Стэгга, они потеряли несколько часов.
     Опять достигнув Гудзона, корабль повернул на несколько миль к северу,
а затем возобновил поиски в восточном направлении.
     - Если Стэгг увидит "Терру", он  выйдет  из  укрытия,  -  предположил
Кальторп.
     - Мы сейчас поднимемся повыше и включим полное увеличение, -  ответил
Черчилль. - Мы обязаны разыскать его!
     Корабль плыл километрах в пяти  от  реки  Хаусатоник,  когда  увидели
беспорядочно скачущих по тропе всадников на оленях. Спустившись  пониже  и
увидев одинокую  фигуру,  шагавшую  рядом  с  оленем  в  километре  позади
всадников, они решили допросить отставшего.
     Это была  Виргиния,  бывшая  главная  жрица-девственница  Вашингтона.
Обремененная плодом, она утомилась от езды и спешилась. Попытка укрыться в
зарослях не удалась: с корабля пустили облако газа  и  она  повалилась  на
землю. Когда ее привели в чувство, сделав укол противоядия, жрица не стала
молчать.
     - Да, я знаю, где находится так называемый  Герой-Солнце,  -  сказала
она злобно. - Он лежит на тропе в двух с половиною километрах  отсюда.  Но
вам уже не нужно спешить. Он подождет. Он мертв.
     - Мертв?! - Черчилль задохнулся от боли. На полчаса раньше, и  мы  бы
могли спасти его - промелькнуло в его голове.
     - Да, мертв! - произнесла Виргиния  и  плюнула.  -  Я  убила  его.  Я
срезала оставшийся рог, и он умер от потери крови. И я рада этому!  Он  не
был настоящим Героем-Солнце. Он был предателем и  святотатцем,  и  погубил
Альбу.
     Она умоляюще посмотрела на Черчилля и жалобно попросила:
     - Дайте мне нож, чтобы я могла себя убить. Когда-то я очень гордилась
тем, что ношу под сердцем ребенка Рогатого Короля. Но мне не нужно отродье
ложного бога! И я не хочу умереть от стыда, вынашивая его.
     - Вы хотите сказать, что если мы вас отпустим, вы убьете  и  себя,  и
неродившееся дитя?
     - Клянусь священным именем Колумбии, что именно так я и сделаю!
     Черчилль кивнул Кальторпу, и тот ввел иглу шприца ей в руку. Нажав на
кнопку, он впрыснул в кровь крупную дозу анестезирующего  вещества,  жрица
обмякла, и двое мужчин отнесли ее в камеру глубокого холода.
     - Мы ни в коем случае не должны позволять ей убить ребенка Питера,  -
сказал Кальторп. - Если он мертв, пусть хоть живет его сын.
     - На вашем месте я бы не беспокоился о том, будут ли у него  потомки,
- сказал Черчилль. Он не стал развивать свою мысль, но  подумал  о  Робин,
замороженной в резервуаре с жидким азотом. Примерно  через  пятьдесят  лет
она родит ребенка от Стэгга.
     Бессильный изменить что-либо, он  просто  перестал  об  этом  думать.
Сейчас следовало думать о своем капитане и решать его судьбу.
     Черчилль поднял  корабль  и  направил  его  на  восток.  Внизу  узкой
коричневой лентой, окаймленной зеленью,  вилась  проселочная  дорога.  Она
огибала небольшую гору, холм, затем еще один холм... И вот уже  показалась
картина разыгравшейся здесь битвы.
     Мертвые тела собак, оленей и кабанов. Несколько человеческих  трупов.
А где же остальные, которых, судя по словам Виргинии, должно быть немало?
     Корабль коснулся земли,  сев  точно  на  тропу  и  повалив  множество
деревьев. Из главного выхода вышли звездолетчики, вооруженные  автоматами,
и стали осматривать поле боя. Стейнберг остался в кресле пилота.
     Мне кажется, - сказал Черчилль,  -  мертвых  кэйсилендеров  убрали  с
проселка в лес. Возможно, их похоронили. Обратите внимание на то, что  все
трупы в одежде Ди-Си.
     - Может быть, похоронили и Питера? - спросил Кальторп.
     - Надеюсь, нет, - печально ответил Черчилль.
     Ему стало вдруг очень жаль погибшего капитана, который успешно провел
"Терру" через  столько  опасностей.  Однако  он  понимал,  что  есть  одна
причина, по которой он не смог бы заставить себя оплакивать Стэгга слишком
долго. Будь тот жив, какие только трудности  не  возникнут  по  достижении
Веги? Вряд ли он поддержал бы только умеренный интерес  к  ребенку  Робин.
Всякий раз, когда  Черчилль  поощрял  бы  или  наказывал  ребенка,  у  его
настоящего отца могло возникать желание вмешаться в его  действия.  А  он,
Черчилль, все хотел бы знать, считает  ли  еще  Робин  Стэгга  более,  чем
простым человеком.
     Что если она захочет остаться верна своей вере?
     Звездолетчики  разделились  в  поисках  похоронной  команды.   Вскоре
прозвучал свисток, который кэйсилендеры не  могли  бы  услышать,  так  как
частота звука была слишком высокой для  восприятия  человеческим  ухом.  У
звездолетчиков же в одном ухе был прибор, понижающий частоту, но при  этом
не мешающий восприятию обычных звуков.
     Они бесшумно, украдкой собрались вокруг подающего сигнал  Аль-Масини.
Здесь, внутри  круга,  образованного  деревьями,  они  увидели  наихудшее:
девушку  и  четырех  мужчин,  выравнивавших  холм,  ставший,  по-видимому,
братской могилой.
     Черчилль вышел из-за деревьев и произнес:
     - Не пугайтесь. Мы друзья Питера.
     Кэйсилендеры всполошились, но услышав  еще  раз  заверение  Черчилля,
несколько успокоились, впрочем, не выпуская оружия из рук.
     Черчилль приблизился на несколько шагов, остановился и  объявил,  кто
он и почему сюда пришел.
     У девушки были красные глаза, по лицу размазаны слезы.  Услышав,  что
Черчилль интересуется судьбой Стэгга, она вновь разрыдалась.
     - Он мертв, - всхлипывала она. - Если  б  вы  только  пришли  немного
раньше!
     - Давно он умер?
     Один из кэйсилендеров взглянул на солнце.
     - Около получаса тому  назад.  Он  еще  долго  истекал  кровью  и  не
сдавался без борьбы.
     - Прекрасно! Стейнберг, - произнес  Черчилль  в  микрофон  переносной
рации. - Гони корабль сюда и спускай  несколько  механических  лопат.  Нам
нужно как можно быстрее откопать тело Стэгга. Кальторп, как  ты  считаешь,
шансы есть?
     - Воскресить его? Очень неплохие. А вот на то, что мозг его останется
без повреждений - практически никаких. Но можно восстановить  поврежденные
клетки и ткани, а там посмотрим, что получится.
     Они не открыли кэйсилендерам причин необходимости извлечь  из  могилы
тело Стэгга. Теперь им уже стали известны чувства, которые питала  к  нему
Мэри, и они не хотели подавать ложных надежд. Ей сказали лишь,  что  хотят
забрать капитана назад, к звездам, где он желал быть захороненным.
     Остальные трупы остались в могиле. Они были очень сильно  повреждены,
да и жизнь покинула их гораздо раньше.
     Уже  находясь  внутри   корабля,   Кальторп,   управляя   сверхнежным
робохирургом, вырезал костное основание рогов  и  поднял  черепную  крышку
Стэгга.
     Была  вскрыта  грудная  клетка,  в  сердце  и   мозг   имплантированы
электроды. К системе кровообращения подключили  насос.  Затем  специальное
устройство подняло тело и поместило в ванну для оживления.
     В  ванне  пульсировал  биогель,  идеальная  питательная   среда   для
помещенных в нее клеток. Клеток  было  два  вида.  Один  выедал  из  трупа
поврежденные или распавшиеся  клетки.  Другой  вид  состоял  из  множества
воспроизведенных собственных клеток тела Питера Стэгга.  Здесь,  в  ванне,
эти клетки, соприкасаясь с различными  органами,  замещали  те,  что  были
отторгнуты от тела первым видом.
     Повинуясь  электростимулятору,  начало   биться   сердце.   Поднялась
температура  тела.  Постепенно  сероватый  цвет  кожи  сменялся  здоровым,
розовым.
     Почти пять часов делал свое дело  биогель.  Кальторп  снова  и  снова
проверял показания  приборов  и  форму  кривых  на  экранах  осциллографа.
Наконец он произнес:
     - Можно больше не держать его здесь.
     Он повернул переключатель на приборной  панели  робохирурга,  и  тело
Стэгга было осторожно извлечено из  ванны  и  перенесено  на  операционный
стол. Здесь с него были смыты  остатки  биогеля,  извлечены  электроды  из
сердца и головного мозга, зашита грудь, установлена на свое место черепная
коробка, натянута кожа на кости черепа и наложены швы.
     Теперь товарищи отнесли его в постель. Спал он как новорожденный.
     Черчилль вышел из корабля к кэйсилендерам, которые наотрез отказались
пройти внутрь корабля, будучи преисполненными суеверного ужаса.
     Мужчины  тихо  переговаривались  между  собой.  Мэри  Кэйси   сидела,
прислонившись  к  стволу  дерева,   лицо   ее   походило   на   маску   из
древнегреческой трагедии.
     Услышав шаги Черчилля, она подняла голову и произнесла безжизненно:
     - Мы можем теперь уходить? Я бы хотела остаться со своими.
     - Мэри, - сказал Черчилль. -  Вы  можете  идти,  куда  пожелаете.  Но
сначала я должен рассказать, почему просил подождать эти несколько часов.
     Мэри слушала его рассказ о намерении слетать на Марс  для  пополнения
запасов топлива, а затем направиться  на  планету  звезды  Вега,  где  они
собираются обосноваться. Поначалу казалось, что выражение ее лица стало не
таким печальным,  как  раньше,  но  через  некоторое  время  к  ней  снова
вернулось безразличие.
     - Я рада, что у вас есть цель, к которой стоит стремиться, -  сказала
она, - хотя все это и отдает слегка  богохульством.  Однако  меня  это,  в
сущности, не касается. Для чего вы рассказываете об этом?
     -  Мэри,  когда  мы  покидали  Землю,  в  2050   году   было   широко
распространено возвращение умерших к жизни. Это не колдовство и не  черная
магия, это приложение знаний, которые...
     Она вскочила и схватила его за руку.
     - Неужели вы хотите сказать, что возвратили Питеру жизнь?
     - Да, - ответил Черчилль. - Он сейчас спит. Вот только...
     - Только что?
     -  Когда  человек  бывает  мертв  столь  долго,  как  он,   неизбежно
повреждается какая-то часть мозга.  Обычно  ее  удается  восстановить.  Но
бывают случаи, когда человек остается слабоумным.
     Улыбка сошла с ее лица.
     - Значит, до утра ничего не будет известно? Почему  же  вы  сразу  не
сказали о том, чтобы подождать до утра?
     - Потому что вы могли бы отправиться домой, если бы я не  предупредил
об этом. Есть еще кое-что, с этим  связанное.  Каждый  из  членов  экипажа
"Терры" знает, что может случиться, если он умрет и будет воскрешен после.
Все из нас, кроме Сарванта, договорились о том, что если выйдут  из  ванны
для оживления идиот, то их снова убьют. Кому хочется жить слабоумным?
     - Его убийство будет чудовищным грехом! -  Воскликнула  Мэри.  -  Это
будет крайне жестоко!
     - Не буду тратить время на спор с вами, - пожал плечами Черчилль. - Я
только хочу, чтобы вы знали, что может произойти. Тем не менее,  если  это
хоть немного вас утешит, я могу рассказать, как  на  планете  Викса  погиб
Аль-Масини. Ядовитое растение, стреляющее крохотными  отравленными  иглами
при помощи сжатого воздуха, дважды попало в него.  Он  умер  на  месте,  а
растение затем раскрылось и из него выскочило около двадцати,  похожих  на
сороконожек, насекомых более  полуметра  длиной  и  вооруженных  огромными
клешнями. По-видимому, они намеревались затащить тело  Аль-Масини  внутрь,
где все - в том числе и растение - поделили бы его плоть между собой.
     Мы находились вне пределов досягаемости игл  и  уничтожили  насекомых
ружейным огнем, а растение - гранатой. Затем переправили  тело  Аль-Масини
на корабль и, изгнав яды из его системы кровообращения, воскресили его. Он
совершенно не пострадал - ни физически, ни умственно. Но случай со Стэггом
намного сложнее.
     - Я смогу повидаться с ним утром?
     - Обязательно, каков бы ни был исход.
     Ночь тянулась медленно. Никто из команды не спал. Не  спала  и  Мэри,
хотя остальные кэйсилендеры залегли  в  кусты  и  сладко  храпели.  Кто-то
спросил у Черчилля, почему они торчат на  месте,  ожидая,  пока  проснется
Стэгг. За это время они могли усыпить еще одну или две деревни, заложить в
камеры глубокого холода еще больше женщин и детей и отправиться на Марс.
     - Из-за этой девушки, - объяснил Черчилль. - Питер, возможно, захочет
забрать ее с нами.
     - Тогда почему бы просто не отправить  ее  тоже  в  азот?  -  заметил
Ястржембовский. - Что за мелкое чистоплюйство? Такая трогательная забота о
ее чувствах на фоне похищения нескольких дюжин женщин и младенцев!
     - Мы их не знаем. И делаем одолжение детям и пантс-эльфским женщинам,
вытаскивая их из этого дикого мира. Но ее-то мы знаем. И  знаем,  что  они
собирались пожениться. Подождем и поглядим, что Стэгг скажет об этом.
     Наконец наступило утро. Команда позавтракала  и  занялась  различными
подготовительными работами, пока всех не созвал Кальторп.
     - Время! - произнес он, зарядил  шприц  и  воткнул  иглу  в  огромный
бицепс Стэгга, после чего приложил тампон  и  предусмотрительно  отошел  в
сторону.
     Черчилль вышел к Мэри и сообщил  ей,  что  Питер  вот-вот  проснется.
Мерой ее любви к Стэггу стало то, что она набралась смелости пойти  внутрь
корабля. Она старалась не глядеть по сторонам, пока ее вели по  коридорам,
заполненным тем, что ей казалось  колдовскими  и  зловещими  устройствами.
Девушка смотрела прямо перед собой на широкую спину Черчилля.
     Увидев Питера, она разрыдалась.
     Он что-то пробормотал, веки его слегка дрогнули  и  замерли.  К  нему
возвращалось дыхание.
     - Проснись, Питер! - громко сказал Кальторп и  похлопал  капитана  по
щеке.
     Глаза Стэгга открылись. Он обвел  взглядом  всех  собравшихся  вокруг
него - Кальторпа, Черчилля, Стейнберга, Аль-Масини, Лина, Ястржембовского,
- и на лице его отразилось недоумение. Когда же он увидел Мэри  Кэйси,  то
совсем опешил.
     - Что за дьявольщина? - попытался он рявкнуть на  своих  подчиненных,
но звуки эти скорее напомнили кудахтанье. - Я, что, потерял  сознание?  Мы
на Земле? А где же еще! Иначе, откуда на борту женщина.  Если  только  вы,
Дон-Жуаны, не прятали ее, как зайца, все это время.
     Черчилль первым понял, что произошло со Стэггом.
     - Капитан, - спокойно произнес он. - Что ты помнишь последнее?
     - Последнее? Странный  вопрос.  Вы,  что,  не  знаете,  какое  я  дал
распоряжение перед тем, как потерял сознание? Садиться на Землю!
     С Мэри Кэйси случилась истерика. Черчилль  и  Кальторп  вывели  ее  и
доктор дал ей успокоительное.  Через  две  минуты  она  уже  спала.  Затем
Кальторп с первым помощником ушли в навигационную.
     - Пока еще рано что-то утверждать, - сказал док, но не думаю,  что  у
него пострадал интеллект. Он  явно  не  идиот.  Вот  только  часть  мозга,
которая  хранила  воспоминания  последних  пяти   с   половиною   месяцев,
претерпела  некоторые  изменения.  Физически  она  восстановилась,   будет
функционировать не хуже, чем прежде. А вот память в ней пропала. Для  него
мы только-только возвратились с Виксы и готовимся к посадке на Землю.
     - И я так полагаю, - произнес  Черчилль.  -  Только  как  нам  теперь
поступить с Мэри Кэйси?
     - Объясним ей положение и пусть сама решает. Может быть, она  захочет
попытаться заставить его влюбиться в нее еще раз.
     - Мы должны рассказать ей о Виргинии. И  о  Робин.  Может  быть,  это
повлияет на ее решение.
     - Сейчас не время, - сказал Кальторп. -  Я  сделаю  укол,  чтобы  она
проснулась, и все расскажу ей. Она должна сделать выбор сейчас, не мешкая.
У нас нет времени на всякие трали-вали.
     Он вышел из навигационной.
     Черчилль сел в кресло пилота и задумался. Что же, все-таки, их ждет в
будущем? Что-что, а  скучать  им  не  придется.  У  него  будет  по  горло
собственных неприятностей, но он ни за что не хотел бы очутиться  в  шкуре
Стэгга. На самом деле, стать отцом многих сотен детей,  участвуя  в  самых
разнузданных и длительных оргиях, о которых только мог  бы  мечтать  любой
мужчина, и в то же самое время оставаться в душе невинным, ничего не ведая
об этом! Отправиться на Вегу-2 и там получить в подарок двух младенцев  от
разных женщин, а возможно - и трех, если Мэри его не  покинет.  Слушать  о
том, что происходило - и быть абсолютно неспособным представить  себе  это
визуально, и, скорее всего, неспособным даже поверить этому,  несмотря  на
клятвенные заверения доброй дюжины свидетелей. Разбираться в конфликтах, о
которых он не имеет ни малейшего представления, но отзвуки  которых  будут
возникать во время неизбежных впоследствии семейных ссор.
     Нет, решил про себя Черчилль, не хотел бы он быть на месте Стэгга. Он
доволен тем, что он - Черчилль, хотя и ему будет несладко, когда проснется
Робин.
     Он поднял глаза. Вернулся Кальторп.
     - Ну и каков вердикт? - спросил Черчилль.
     - Не знаю, смеяться или плакать, - ответил Кальторп. - Она остается с
нами.



                                  ЭПИЛОГ

     Молния, гром, ливень.
     Небольшая таверна на ничейной земле на границе Ди-Си и Кэйсиленда. За
столом в отдельной комнате с тыльной стороны таверны сидят три женщины. Их
тяжелые одеяния с капюшонами  висят  на  деревянных  колышках,  забитых  в
стену. На всех троих высокие черные конические шляпы.
     Первая, Виргиния, младшая сестра девы, оставшейся на  борту  "Терры".
Сейчас  она,  как  и  ее  старшая  сестра  во  время  появления  Стэгга  в
Вашингтоне, главная жрица священного  города.  Высокая,  красивая,  волосы
цвета меда,  темно-синие  глаза,  точеный,  чуть  хищный  нос,  губы,  как
разверстая рана, открытая грудь, полная и упругая. Другая,  настоятельница
женской общины Кэйсиленда. Тридцать пять лет,  седеющие  волосы,  тяжелая,
отвислая грудь, выпирающий живот, а под длинным платьем - набухшие вены на
ногах, признак многих деторождений, хотя она и давала обет  безбрачия.  На
людях она молится Колумбу-Отцу, Сыну  и  Матери.  Оставшись  одна,  славит
Богиню Колумбию, Великую Седую Мать.
     Третья, Альба,  вся  седая,  беззубая,  высохшая  старуха,  преемница
Альбы, сраженной Королем-Оленем.
     Из высоких бокалов они медленно потягивают вино. А может быть,  и  не
вино?
     Виргиния, девственница, спрашивает, не потерпели  ли  они  поражение.
Ведь звездные люди убежали от  них,  забрав  с  собою  Героя-Солнце  и  ее
любимую сестру, понесшую от него.
     Седоволосая матрона отвечает ей: они  никогда  не  терпят  поражений.
Неужели она думает, что ее сестра позволит  зачахнуть  мысли  о  Богине  в
своем ребенке? Никогда!
     Но ведь Стэгг, протестует дева, забрал с собою также и  благочестивую
девушку из Кэйсиленда, почитающую Отца.
     Альба, старая ведьма, кудахчет - так она смеется  -  и  говорит,  что
даже  если  он  и  приобщится  к  вере  Кэйси,  молодой  и  красивой,   но
невежественной девушки, они, сидящие с нею, должны знать, что  Богиня  уже
победила в Кэйсиленде. Люди оказывают весьма слабое почтение Отцу и Сыну в
своих субботних рождениях, но именно Матери молятся истово и ежечасно.  Ее
статуи  заполняют  их  землю.  Ею  заполнятся  их  помыслы.  Разве   имеет
какое-либо значение, зовут ли Богиню Колумбией  или  иначе.  Если  она  не
может войти через парадный вход, она пройдет в заднюю дверь.
     - Но Стэгг ускользнул от нас, - не унимается дева.
     - Нет, - отвечает матрона, - он не ушел ни от  нас,  ни  от  Великого
Пути. Родился он на юге и держал путь  на  север.  Встретил  Альбу  и  был
умерщвлен.  Не  имеет  никакого  значения,  что  он  сразил   человеческое
существо, называемое Альбой, поскольку она осталась  среди  нас  в  старой
телесной оболочке и сидит сейчас с нами. И был  он  убит,  и  погребен,  и
вновь восстал, как о том и гласят легенды. А сейчас он, как  новорожденный
ребенок, ибо слышала я, что не  осталось  у  него  памяти  о  днях  жизни,
проведенных на Великом Пути.
     Обрати, дитя, внимание на то, что говорит  Альба  о  Богине,  которая
всегда в выигрыше, даже тогда, когда она  терпит  поражение!  И  не  имеет
никакого значения, возьмет ли он Виргинию или  предпочтет  Мэри.  Он  наш.
Мать Земля шествует с ним к звездам.
     Они говорят и  о  других  вещах,  строят  планы  на  будущее.  Затем,
несмотря на неистовство грома и молний, несмотря на продолжающийся ливень,
покидают таверну. Теперь их лица в  тени  капюшонов,  и  никто  не  сумеет
распознать,  кто  они.  Они  останавливаются  на  мгновенье,  прежде   чем
разойтись: одной - на юг, другой -  на  север,  третьей  -  оставаться  на
полпути между ними.
     Дева спрашивает: когда мы все трое встретимся снова?
     Зрелая женщина отвечает: когда  человек  родится  и  умрет,  и  снова
родится.
     Старуха отвечает: когда битва и проиграна, и выиграна.