5rik.ru

                              Евгений ФИЛЕНКО

                           ГАЛАКТИЧЕСКИЙ КОНСУЛ

                               КНИГА ПЕРВАЯ




                                  ПРОЛОГ

     По долине метался ледяной ветер, шурша сухими стеблями красной травы,
толкаясь в глухие, намертво вросшие в грунт  скалы,  ныряя  за  шиворот  и
мелкими коготками цепляя кожу. Кратов поежился  и  потуже  стянул  меховую
накидку на шее. Дело было, в общем-то, не в ветре. Ему здесь не нравилось,
и было странно, что тектон избрал для встречи такую унылую  местность.  Но
человеку ли судить о пристрастиях тектонов?..  Низко  ползли  синие  тучи,
едва не задевая  за  шершавые  лысины  сопок.  "Дождя  нам  недостает  для
завершенности картины, - мрачно подумал Кратов. - У нас на Земле из  таких
туч давно бы уже хлестало вовсю. Чего как  раз  и  недостает  для  полного
гнетущего эффекта. Но это никакая не Земля. Это Сфазис. И хорошо  было  бы
знать, чего ради тектону понадобился этот самый эффект!"
     Он вдруг поймал себя на том,  что  воспринимает  все  окружающее  как
роскошную декорацию грядущего действа, не более.
     Так оно, конечно, и было. Любой ландшафт на Сфазисе всегда  оставался
декорацией. Грандиозной либо скромной, в зависимости от прихоти и фантазии
создателя.  Но  декорацией  неотличимой  от   оригинала   и   даже   порой
превосходящей  его  по  натуральности.  Никаких  ограничений  со   стороны
матушки-природы! Хочешь - оборудуй себе  огнедышащую  пустыню,  где  самая
убогая тень кажется  недостижимой  мечтой.  Хочешь  -  благоустраивайся  в
бездонном газовом бассейне и пари себе в  тугих  волнах  эфира  бесплотным
облачком. Разве плохо?.. У милой женщины Руточки Скайдре из земной  миссии
с фантазией неважно: она пожелала насадить и насадила тривиальные  райские
кущи. Пожалуйста, не возбраняется.
     Ну, а тектоны,  как  обнаружилось,  всему  предпочитают  предгрозовое
ущелье, на каменных проплешинах которого кустится утлая  поросль,  похожая
на собранные в снопики суставчатые паучьи лапы. И на здоровье.
     Многоликий Сфазис - без единого своего лица.
     Декорация хоть куда. А что тут предполагалось за действо,  было  пока
неясно.
     "Хорошо,  пусть.  Если  вы  действительно  желали  вывести  меня   из
равновесия - считайте, что своего достигли. Я и вправду предпочел бы любую
пустыню, да и океан газа меня бы не ошеломил. Чего-то подобного я  ожидал.
Но только не серости, холода и пустоты..."
     Щурясь от режущих порывов ветра, он всмотрелся вдаль. У самой  кромки
горизонта отчетливо вырисовывалась мощная горная гряда в снежных  папахах.
Глазам хотелось верить. Вне всякого сомнения,  это  были  вполне  реальные
горы, с подлинными лавинами и камнепадами, и упругий ветер,  что  наотмашь
бил по лицу, слетал именно с их вершин.
     "Отдаю вам должное, - подумал Кратов уже спокойнее. - Это  искусство,
а вы - великие мастера. И, как во всяком произведении  искусства,  в  этом
нарочито хмуром пейзаже есть смысл, мне  пока  недоступный.  Не  удивлюсь,
впрочем, если никакого сокровенного смысла нет и в  помине,  а  есть  лишь
каприз художника. Щедрой кистью брошенные  на  холст  мазки,  единственное
назначение которых - отразить состояние души. Целая  планета  -  холст,  а
ветер, тучи, снег на горных вершинах,  да  и  сами  горные  вершины  в  их
великолепном мрачном безмолвии - краски. Почему, собственно, у тектона  не
может быть пасмурно на душе? Надеюсь, что не я тому виной...
     Мы так не умеем. Мы большей частью завидуем. Я  так  иной  раз  места
себе не нахожу от зависти. Завидовать - наш удел. А еще восхищаться  и  по
мере способностей пользоваться плодами чужих трудов. И заодно подражать  и
учиться. Но, слава Богу, наша собственная крохотная  планетка  в  пушистом
ореоле  атмосферы  пока   не   утратила   своего   неповторимого   облика.
Неповторимого даже в масштабах Галактики, где все  неизбежно  повторяется.
Как бы ни измывались над нею целые поколения  любящих  и  потому  особенно
бессердечных сыновей, как бы ни старались обратить  ее  в  безликий  белый
холст для нанесения  новых  красок,  а  правильнее  сказать  -  бездарной,
аляповатой мазни полусумасшедшего авангардиста.  У  нас  на  Земле...  Ну,
будет! - Кратов конфузливо хмыкнул. - Заладил: у нас да у нас! Тоже, нашел
чем  кичиться...  Не  хватало  еще,  чтобы  тектон  уловил  мою  мысленную
сумятицу".
     А тектон это может. Он может все. Все - по  человеческим  меркам,  и,
вероятно, не так уж много  -  по  своим,  тектоновским.  Гасить  звезды  и
зажигать звезды. Лепить из  газопылевых  облаков  колоссальные  планеты  с
переменной гравитацией, вроде Сфазиса. Видеть происходящее или чувствовать
- или, черт его знает, обонять! - за десятки парсеков. Отчего  бы  ему  не
прочесть   мысли   маленького   несовершенного   существа   с    маленькой
несовершенной Земли, которое стоит под набухшими грозой тучами и кукожится
от  осатанелого  ветра?  Да  к  тому  же  и  постыдно  трусит  отойти   от
Чуда-Юда-Рыбы-Кит, друга и телохранителя, а заодно и корабля-биотехна, что
перебросил его в это гиблое место прямо  из  ласковых  райских  кущей  под
вечно теплым солнцем земной миссии...
     "Трусишь, трусишь,  -  допекал  себя  Кратов.  -  Виду,  понятно,  не
подаешь, но поджилки играют. Потому что здесь ты совсем один, и никто тебя
не поддержит в трудную минуту незлым словом да неглупым  советом.  И  даже
верный, бесстрашный Чудо-Юдо подавленно приумолк - не по себе ему, значит.
А тебе еще  нужно  стронуться  с  места  и  вступить  под  своды  этой  не
слишком-то  гостеприимной  на  вид  пещеры,  сохраняя  хотя  бы  намек  на
собственное достоинство. Но не оттого ты трусишь, что остался один -  тебе
это не в новинку. Не раз и не два ты оказывался в полном  одиночестве  под
чужим небом, в неизвестности и безысходности.  И  всегда  находил  в  себе
достаточно сил, чтобы не терять  лица.  А  причина  того,  что  сейчас,  в
абсолютной безопасности, ты позорно дрейфишь, совсем иная. Никогда  еще  в
своей жизни ты не взбирался так высоко по  ступеням  ответственности...  В
пещере тебя встретит тектон. И  даже  то  обстоятельство,  что  зовут  его
Горный Гребень, и, если судить по двойному имени, он из младших  тектонов,
решимости тебе, увы, не прибавляет".
     А ведь он ждал этого! Знал, что неминуемо настанет момент и  кто-либо
из тектонов захочет встречи с ним. С того дня, когда Кратов впервые ощутил
на  себе  деликатное,  ненавязчивое  внимание  тектонов,  для  него  стало
предельно очевидно, что вскоре они сойдутся лицом к лицу. Или  что  там  у
них вместо лица. А может быть,  лицом  к  безликости,  если  они  окажутся
похожими на созданный ими Сфазис.
     И все же тектон Горный Гребень застиг его врасплох.


     Ранним утром, которое наступило в полном  соответствии  с  программой
биологических циклов, что составила милая женщина Руточка Скайдре, в  окно
постучали.
     - Сплю, - пробормотал Кратов, но все же приоткрыл один глаз.
     - И напрасно, - сказал Григорий Матвеевич Энграф. - Так  вы  проспите
судьбу.
     Он спокойно ждал, пока Кратов  вылезет  из-под  теплого  покрывала  и
растворит окно. Просторные  белые  брючины  Григория  Матвеевича  были  по
колено влажны от предусмотренных Руточкиным сценарием рассветных  рос.  На
худом коричневом лице застыло терпеливо-сосредоточенное выражение.
     - Костя, - промолвил Энграф значительным голосом. - Вас хочет  видеть
тектон.
     Холодная волна прокатилась по телу с головы до пят и хлынула обратно.
Сна как не бывало.
     - Он здесь? - спросил Кратов растерянно.
     Григорий Матвеевич скорчил ядовитую гримасу.
     - Я вам поражаюсь, коллега, -  сказал  он.  -  Явись  тектон  в  нашу
миссию,  поднялся  бы  грандиознейший  переполох  из  всех,  какие  только
возможны. И вы отлично знаете, что пиетет здесь ни при чем, а все  дело  в
специфических эффектах, коими сопровождается само присутствие тектона.  Да
что я вам объясняю? Вас хочет  видеть  тектон  по  имени  Горный  Гребень.
Красиво, не правда ли? В духе восточной поэзии, которую вы столь цените...
Но не канительтесь так, будто свидания с тектонами на воскресных  пикниках
для вас обычное дело.
     - Да, я уже почти готов...
     "Ни черта я не готов, - с досадой подумал Кратов, рыская по  спальне.
- Как к такому вообще можно быть готовым?!"
     - Ну, ну, - сказал Энграф, небрежно облокотившись о подоконник. -  Не
следует, однако же, впадать в шок. Поменьше суеты,  побольше  достоинства.
Не путать последнее с отчаянной наглостью... Тектон жаждет встречи с  вами
в течение этого дня. Посредник передал также, что в случае вашей занятости
тектон готов перенести встречу на любое удобное для вас время. Удобное для
вас, Костя, а не для тектона, заметьте.  Как  он  выразился:  отложить  на
любой отличный от бесконечности  срок.  Как  вы  полагаете,  достанет  вам
бесконечности, чтобы привести себя в подобающий вид?
     - Надеюсь... Иное дело, хватит ли терпения!
     - Это извинительно. Тектон просил сообщить приемлемые для вас условия
встречи. Приемлемые опять-таки для вас, Костя.
     - А кто посредник? - зачем-то спросил Кратов, натягивая свитер.
     - Шервушарвал, дшуббанский семигуманоид. Вы его не знаете.
     - Сообщите мне его код...
     - Не стоит хлопот, я сам с ним свяжусь.
     -  Спасибо,  Григорий  Матвеевич.  Передайте,   пожалуйста,   коллеге
Шервушарвалу... В общем, я буду  готов  к  встрече  в  течение  следующего
малого сфазианского интервала. На условиях тектона. Только пусть там будет
чем дышать.
     Григорий Матвеевич изобразил на лице довольную улыбку.
     - Вы поступаете правильно, Костя, - сказал он. - А это означает,  что
первый шок благополучно миновал, теперь пережить бы второй... Немедленно и
на их условиях. Тектоны оценят этот знак уважения. Но оденьтесь потеплее -
тектоны, насколько известно земной ксенологии, любят холод. И учтите такой
фактор, как "дыхание тектона". Я знаю, что вы  человек  в  высшей  степени
подготовленный, но мало ли что...
     Энграф помолчал, внимательно разглядывая  Кратова  выпуклыми  черными
глазами.
     - Костя, - сказал он строго. - Надо вам  знать  следующее.  Последний
ксенолог,  видевший  тектона  визави,  давно  умер.  О  контактах  с  ними
сохранились  одни  лишь  легенды  да  скупые  свидетельства  в  Глобальном
инфобанке. Разумеется,  самый  сопливый  юнец  из  юнцов,  едва  вызнавший
где-нибудь само слово "тектон", имеет полное право  требовать  и  получить
аудиенцию у  самого  старшего  тектона  из  тектонов  с  двенадцатичленным
именем. Но уважение к их мудрости и традиционная скромность рода  людского
всегда останавливали даже самых отпетых  ксенологов,  вроде  меня.  Посему
будьте внимательны. Это контакт, а вы - ксенолог. Не  забывайте  об  этом.
Факты, факты и факты.
     Григорий Матвеевич коротко кивнул и удалился, в задумчивости загребая
растопыренными ладонями упругую волглую траву.
     - Тектоны любят холод, - бормотал Кратов,  вертясь  в  жгуче  ледяных
струях душа. - Тектоны любят дышать "дыханием тектона". Что  они  еще  там
любят, дай же Бог памяти?.. Конечно, я в  панике,  я  в  шоке,  а  вы  как
думали?!
     Спустя несколько минут он выскочил  на  крыльцо,  волоча  под  мышкой
наитеплейшую накидку, какая только обнаружилась в доме.
     - Кит, дружок, ты мне нужен!
     В соседнем пряничном домике медленно растворилось  окошко,  и  в  нем
явилась пленительная Руточка Скайдре - золотой загар, пшеничные волосы  по
плечам, жемчужные зубы, хризолитовые очи... Даже за пятьдесят шагов, через
всю поляну, Кратову передалось сонное тепло ее тела.
     - Костик, - нежно произнесла Руточка и потянулась  так,  что  у  него
пресеклось дыхание. - Опять ты куда-то сорвался и позабыл позавтракать.  Я
тебе этого... - Руточка снова упоительно потянулась, - не прощу-у-у...
     Но   верный   друг   Чудо-Юдо-Рыба-Кит   уже   планировал   точно   в
геометрический центр поляны, и солнце резвилось на росяных бусинках в  его
шерсти, а люк в его боку зазывно зиял. Мавка, дремавшая подле  Руточкиного
крыльца, и ухом не повела, а Полкан поднял голову  с  ее  загривка,  сонно
заворчал на Кита и с отвращением гамкнул пролетавшую мимо стерильную муху.
Загорелся, запикал, заколол в запястье браслет на левой руке.
     - Да, Григорий Матвеевич, - сказал Кратов.
     - Шервушарвал просил сообщить вам, Костя, что тектон  Горный  Гребень
ждет  вас  в  своей  резиденции  в  течение  всего  большого  сфазианского
интервала. И что там сегодня будет земной воздух и земной ландшафт  -  как
его воображают тектоны, что само по себе чрезвычайно любопытно...
     ...Теперь Кратов топтался  в  нескольких  шагах  от  входа  в  пещеру
тектона и набирался отваги,  чтобы  одолеть  эти  шаги.  Напрягая  зрение,
пытался хоть что-то разглядеть. Его способность видеть в темноте здесь  не
годилась: нужно было  прежде  войти-таки  внутрь  и  пообвыкнуть  хотя  бы
немного, чтобы отработали адаптационные механизмы... В какой-то момент ему
померещилось смутное движение - будто по  стене  вдруг  пробежала  строчка
тусклых огоньков. Рука Кратова непроизвольно потянулась  лечь  на  теплый,
родной, живой бок Чуда-Юда. Но  тот  был  далеко  позади,  по  обыкновению
своему в геометрическом центре долины.
     - Кит, - позвал Кратов. - Как тебе здесь?
     - Плохо, - мысленно откликнулся биотехн. - Мертво.  Нет  солнца.  Нет
движения.
     - Старый ворчун, - усмехнулся Кратов. - Все тебе неладно...
     - В пещере кто-то есть.
     - Я знаю. Не бойся за меня.
     Он вступил в пещеру.
     Теперь ветер заунывно гудел и плясал  снаружи,  а  здесь  воздух  был
спокоен и даже отдавал затхлостью.
     Сначала  Кратов  ничего  не  различал,  а   затем   глаза   привыкли,
переключились в режим ночного видения, и он разглядел  уходящие  высоко  в
недосягаемость, изборожденные  трещинами  стены,  на  каменных  уступах  -
сиротливые  кустики  краснотравья,  не  нуждавшегося  в  солнечном  свете,
нетоптанный мелкий щебень... И лишь затем - тектона, который стоял в  нише
прямо напротив входа, а может быть, сидел. В общем, находился.
     Тектон Горный Гребень действительно был молод - в понимании молодости
для его расы, представители которой жили безумно долго и  умирали  большей
частью по своей воле, потому что могли позволить себе устать от жизни. Его
серое бесформенное туловище заполняло всю нишу.  Чешуя  на  груди  еще  не
поблекла,  храня  радужное  разноцветье,  которое  иногда  отзывалось   на
случайные лучи  скудного  света.  Изредка  под  этой  природной  кольчугой
пробегала волна, и тогда Кратова накрывало "дыханием тектона"  -  коротким
всплеском  инфразвука,  от  которого  душа  всякого  нормального  человека
неизбежно обрушилась бы в самые  пятки.  Кратов  был  человеком  в  высшей
степени нормальным, и ему тоже делалось не по себе. Но он ожидал  этого  и
мог справиться со своими нервами. И еще ему было  весьма  неловко  оттого,
что он не знал, где лицо собеседника и на чем можно задержать свой взгляд,
чтобы сосредоточиться, собрать разбредающиеся мысли  воедино.  Тектон  был
безлик - как и весь Сфазис. Впрочем, до сей поры Кратов  всегда  ухитрялся
найти опорную точку в облике  любого  партнера  по  контакту,  наделенного
самой экзотической внешностью - иначе не быть бы ему ксенологом...  Тектон
Горный Гребень, очевидно,  принадлежал  к  расе  монохордовых  аморфантов,
традиционных обитателей  холодных  планет,  что  вращаются  вокруг  старых
звезд, выгоревших почти дотла. И в силу того,  что  в  небе  этих  древних
миров еще мерцало из последних  сил  собственное  светило,  аморфанты  как
правило сохраняли рудименты органов зрения. Поэтому тектон Горный  Гребень
должен был иметь глаза.
     - Здравствуй, брат, - бесцветным, чуть излишне резким голосом  сказал
тектон и открыл глаза  -  вереницу  бегущих  тусклых  огоньков  на  уровне
кратовского роста.
     Вполне земные слова, с хорошим произношением и правильной интонацией.
В самом деле, почему бы тектону перед встречей с Кратовым не изучить  язык
людей с планеты Земля?
     - Здравствуй, учитель, - отозвался  Кратов  и  сделал  шаг  навстречу
Горному Гребню.
     - Мы, тектоны, благодарны за твой отклик на нашу  просьбу,  -  сказал
тот. - Мы, тектоны, ценим твое внимание к нам.
     "Мы, тектоны..." Означало ли это, что Горный Гребень вышел на контакт
не по своей прихоти, а от имени всего Совета  тектонов?  Или  это  обычная
формула обращения? Однако было бы удивительно, если  бы  личность  Кратова
чем-то заинтересовала одного-единственного тектона, который таким способом
решил слегка отвлечься от круговерти буден. Тектоны  не  отвлекаются.  Они
существуют на таком  уровне,  когда  эта  круговерть  и  есть  единственно
приемлемый для них образ бытия.
     - Ты хочешь сесть?
     - Что?..  Да,  -  Кратов  рассеянно  огляделся  в  поисках  чего-либо
подходящего для сидения.
     И  тотчас  же  каменный  пол  пещеры  ожил,  вспучился  нарывом.   Из
вызмеившейся  трещины  хлестнул  фонтан  жирно  блестящей  смолы,  который
мгновенно растекся и застыл в форме невысокого кресла.
     - Прежде чем встретиться с тобой, - продолжал Горный Гребень,  -  мы,
тектоны, исследовали степень вашей  осведомленности  о  нас.  И  нашли  ее
незначительной.  Это  наша  вина.  Мы,  тектоны,  уделяем  преступно  мало
внимания молодым членам Галактического  Братства.  Но  у  нас  не  хватает
времени. Время - страшная, необузданная сила, и как  бы  мы  ни  старались
управлять им, в конечном итоге оно все же берет свое. Его можно  обмануть,
отступив назад по его оси. Но время, как и прежде, вынесет тебя вперед  на
своих волнах. Его можно растянуть, ускорив темп своего  существования.  Но
время лишь переждет, пока ты  вернешься  в  его  обычное  русло,  а  затем
полетит вперед с огромной скоростью, чтобы наверстать упущенное. И  поверь
- наверстает сторицей.
     - Мы чтим своих учителей, - выжидательно сказал  Кратов,  гоня  прочь
темные страхи, что рождались в нем при каждом вздохе  тектона.  -  Уважаем
ваш труд и доверяем вашей мудрости.
     - Мудрость, - промолвил Горный Гребень. - Мудрость и одиночество идут
рука об руку. Принято считать,  что  быть  тектоном  -  самая  почетная  и
ответственная обязанность под вечными  звездами.  А  это  и  самое  тяжкое
бремя, брат. Бремя, которое не скинешь, чтобы перевести дыхание.  Обратной
дороги  нет  -  есть  только  движение  вперед.  Или  небытие.   Становясь
тектонами, мы теряем узы, связывавшие нас со своим миром. Оставляем родных
- навсегда. Некоторые, как я, долго еще хранят  облик,  унаследованный  от
предков. А затем наступает момент, когда и он сковывает твой разум, словно
путы.  И  ты  сбрасываешь  его,  как  изношенную   одежду,   славно   тебе
послужившую,  с  которой  связаны  добрые,  но   невозвратимо   утраченные
воспоминания детства. Тектоны - это выше, чем раса. Мы родились на  разных
планетах, под разными солнцами. Мы  объединили  свои  слабые  силы,  чтобы
достичь великой цели, какой является утверждение Единого Разума Галактики.
Да, нам верят, нас уважают. Но мы оторваны от родины и потому  одиноки.  И
только старшие тектоны, родина которых -  вся  Галактика,  уже  не  помнят
этого горького чувства одиночества. Вы, люди Земли, молоды. Вы -  горячая,
буйная энергия, которая  не  всегда  направляется  рассудком.  Вам  только
предстоит пройти наш путь, от юной безоглядной  силы  до  тяжкой  мудрости
тектонов.
     "Длинный же это будет путь", - подумал Кратов.
     Он попытался вообразить себя на  месте  человека,  который  отважится
бесповоротно оставить свой дом, чтобы навечно уйти в пустоту  и  холод.  И
там,  обретя   неслыханное   могущество   ума,   управлять   сразу   всеми
галактическими процессами. Думать одновременно о мириадах звезд и миров, и
не  просто  думать,  а  учитывать  их  в  своих  мысленных   конструкциях.
Предвосхищать их развитие. И направлять, если нужно. Но с каждым веком все
реже испытывать сердечный отзыв при случайном упоминании о прежнем, родном
доме...
     "Я бы не смог. Ну, допустим, мой убогий умишко  тектонам  и  так  без
особой нужды. Да и во всем человечестве нет еще  гениев  такого  масштаба,
чтобы они заинтересовали тектонов. Мы не доросли. Разумеется, мы дорастем,
наберем свое. Лет этак через тысячу. Кто знает, быть может, тогда и  среди
нас появятся смельчаки, готовые обрезать пуповину, связывающую их с  родом
человеческим,  и  принять  на  себя  все  -  без  исключения!   -   заботы
Галактики... Нет, Горный Гребень позвал  меня  не  за  тем,  чтобы  делать
лестные и неприемлемые предложения.
     А где-то в подсознании шебуршится-таки червячок  задетого  самолюбия!
Хочется  тебе  выслушать  приглашение  в  тектоны,  а  потом  со   вздохом
притворного сожаления, но вполне мотивированно, отринуть  его.  И  остаток
дней сожалеть о своем гордом отказе уже по-настоящему... Ох,  и  тщеславен
же ты еще, - укорил он себя. - Мало тебя за это жизнь долбила.  Ну,  будет
об этом..."
     - Я не могу задерживать тебя сверх меры, брат,  -  сказал  тектон.  -
Время уходит, его не вернуть. И необходимость нашей встречи еще не  остра.
Я должен был увидеть тебя, и я увидел. И Совет тектонов видит  тебя  моими
глазами. Поэтому то, что говорю я, тебе говорят все тектоны Галактики.  Ты
свободен, как свободно каждое разумное существо. И мы, тектоны,  не  имеем
власти указывать тебе, каким путем  идти.  Но  ты,  выслушав  нас,  должен
верить, что мы не желаем тебе зла.
     - Я верю этому.
     - Наша просьба покажется  неожиданной  и  странной.  Мы  просим  тебя
немедленно  прервать  свою  деятельность  в   Галактическом   Братстве   и
поселиться в каком-нибудь достаточно уединенном месте.
     Кратов встрепенулся. Такого он, конечно же, не ожидал.
     - Я чем-то помешал тектонам? - спросил он с растерянной улыбкой.
     - Напротив, твоя деятельность, равно как и твоих  собратьев,  полезна
Галактике. Повторяю: ты волен идти своим  путем.  Но  тебе  известна  наша
просьба. И речь идет, вне сомнения, о непродолжительном сроке.
     - Что же я стану делать... в этом уединенном месте?
     - Вспоминать.
     Кратов озадаченно пожал плечами.
     - Мне сорок один год. Даже по земным меркам это лишь начало зрелости.
О чем же мне вспоминать, какую ценность могут иметь мои мемуары?
     - Память каждого разумного существа бесценна.  И  мы  пока  бессильны
задержать этот стремительно уходящий от  нас  источник.  Но  что  касается
твоих воспоминаний, то в первую очередь они нужны нам, тектонам. Ты будешь
фиксировать их и передавать в ваш Глобальный Инфобанк. Так они станут  нам
доступны.
     - Но ты не ответил на мой вопрос, учитель.
     - Я и не могу ответить. И ни один тектон не  может.  Нам  неясны  еще
процессы, происходящие в Галактике в связи с тобой.
     - Процессы? В Галактике... и в связи со мной?!
     - Твое удивление напрасно, брат. Вокруг каждого существа в Галактике,
да и за ее пределами происходят мощные, обычно неощутимые процессы.  И  не
всегда мы своевременно учитываем их развитие и последствия. А когда момент
упущен, приходится бросать все силы на  то,  чтобы  даже  не  исправить  -
только сгладить допущенную ошибку. Что  же  странного,  когда  в  связи  с
человеком,  ведущим  столь  активную   деятельность   во   многих   мирах,
развиваются помимо его воли и вне предвидения тектонов какие-то процессы?
     - Что же насторожило тектонов?
     - Я снова не отвечу тебе. Наши домыслы могут сковать  твой  разум,  и
ты будешь вспоминать лишь то, что укладывается в их границы. Или, что  еще
страшнее, бессознательно следовать нашей гипотезе и вспоминать то, чего не
было на самом деле. Память - источник, но воды его вспять  не  потекут.  С
нами остаются лишь их журчание, блеск  и  сладкое  ощущение  прохлады.  Ты
должен вспомнить все, брат. Все - день за днем, с того  момента,  когда  в
твою жизнь впервые вошла Галактика.
     - Мне было тогда восемнадцать лет, - улыбнулся Кратов. - Я был  всего
лишь  маленькой  прожорливой  личинкой,  которая  страстно  мечтала  стать
прекрасной бабочкой.
     - Я понял твою метафору. И думаю, что мечтания личинки весьма  близки
к осуществлению. По крайней мере, если судить по куколке...
     - Ты чересчур добр ко мне, учитель. Я совершал много ошибок.  Гораздо
больше, чем следовало бы.
     - Если бы тебе  знать,  сколько  ошибок  совершают  тектоны!  Вот  мы
увидели тебя. Но, к сожалению, с опозданием. И это  также  одна  из  наших
ошибок, исправить которую ты поможешь нам своими воспоминаниями.
     - Я готов отдать вам свою память в  полное  распоряжение.  Скопируйте
ее, изучите слой за слоем, деталь за деталью...
     - Символы и образы, хранимые мозгом, туманны и разобщены. Они  словно
драгоценные реликвии, которые молчат  перед  посторонним  посетителем.  Но
приходит хозяин, берет в руки любую вещь и рассказывает о ней удивительные
истории. Так и память.  Она  хранит  не  только  реликвии,  но  и  правила
обращения с ними, и правила для этих правил. Понять из копии твоей  памяти
то, что ты мог бы  поведать  двумя  словами,  займет  у  нас  едва  ли  не
вечность. И потом, есть воспоминания, права на доступ к которым  не  имеет
никто, кроме их обладателя. Ты сам решишь, о чем рассказать нам.
     - Мне придется покинуть Сфазис?
     - Здесь ты не сможешь спокойно вспоминать. Вокруг тебя  будет  кипеть
близкая, привычная, захватывающая тебя работа. И ты  не  сумеешь  остаться
сторонним наблюдателем. Есть единственное место в Галактике, где ничто  не
помешает тебе. Где память твоя будет свободна. Это Земля.
     - Но я не жил на Земле много лет.
     - Там твой дом. Ты не  чужой  своей  планете,  -  в  холодном  голосе
тектона послышалась горечь.
     Кратов молчал. Ему было невыносимо тяжко в сдавившей  плечи  накидке,
при каждом вздохе тектона ледяной пот змейками скользил между  лопаток,  а
сердце  трепыхалось  в  груди,  как  чумное.  Но  он  не  мог   немедленно
повернуться и уйти прочь. Что-то говорило ему: Горный  Гребень  не  хочет,
чтобы он ушел. Наступил тот редкий момент,  когда  мудрому  тектону  стало
наплевать на быстротечное время, и нужно ему только одно - побыть  наедине
с другим существом, пусть ни капли на него не похожим,  но  все  же  очень
близким. И в этом чужом по крови и плоти существе узнать  себя.  Молодого,
свободного, исполненного беззаботных мечтаний.
     Горный Гребень тоже молчал. Кольчуга на его груди теперь  волновалась
совсем редко, и глаза-огоньки мерцали тоскливым голубым светом.


     Всякий раз, когда Кратов бросал  в  темную  воду  пруда  камешек,  на
всплеск поднимались  большие,  начисто  утратившие  от  жадности  страх  и
совесть рыбины. И, не обнаружив ничего  съедобного,  с  обидой  высовывали
наружу ослизлые морды.
     - Пшли отсюда! - прикрикнул на них Кратов, но рыбины  не  понимали  и
продолжали ревниво следить за его движениями.
     С деликатным шорохом расступились камыши,  и  рядом  возник  Григорий
Матвеевич. Он на цыпочках приблизился к Кратову и  предупредительно  замер
за его спиной.
     - Костя, - позвал он, откашлявшись. - Вы никого не хотите видеть, ото
всех прячетесь. Что произошло?
     - Бог с вами, - смущенно сказал Кратов. - Я всегда бываю здесь в  это
время дня. И мне сейчас просто необходимо поразмыслить в тишине.
     Энграф вторично откашлялся и спросил звучным голосом:
     - Могу я разделить ваше уединение, коллега?
     - Сделайте одолжение, Григорий Матвеевич. Мне подвинуться?
     - Нет,  благодарю  вас.  Это  из  старозаветного  анекдота  про  двух
шотландцев, если не ошибаюсь... Так вы улетаете на Землю, Костя?
     - Кажется, да, - произнес Кратов и вздохнул. - А вы уже знаете?
     - Я  и  обязан  знать  все,  как  старший  в  миссии.  Но  если  быть
откровенным, то примерно за  час  до  вашего  возвращения  со  мной  вновь
связался уважаемый посредник  Шервушарвал  и  передал  просьбу  одного  из
тектонов, по имени Колючий Снег Пустых Вершин... Не правда ли, у  тектонов
всегда очень образные имена.
     - А вы не задумывались над тем, какие ассоциации будят эти образы?
     - Признаться, нет. Мы  вообще  мало  задумываемся  над  деятельностью
тектонов. Благоговение перед их мудростью,  красивые  и  страшные  легенды
недалеких  наших  предков,  переживших  настоящее  потрясение  при  первом
контакте с разумом Галактики... В их именах, на мой взгляд, есть некоторый
привкус отчужденности.
     - Легенды! Эти легенды существуют бок о бок с нами. Их можно увидеть,
но мы не хотим. Их можно потрогать, но мы  боимся  прослыть  наглецами.  И
сами воздвигаем вокруг них искусственный барьер тайны -  некую,  будто  бы
недоступную нашему пониманию иллюзорную реальность, майю... А  они  живые.
Они двигаются, думают, даже ошибаются.  И  страдают  из-за  своих  ошибок,
поверьте, не  меньше  нас,  людей,  обремененных  несовершенной  плотью  и
движимых необузданными порывами своего варварского ума. Одиночество -  вот
что скрыто за их именами. Каждый тектон, вне зависимости от того,  сколько
в его имени составляющих, носит одно-единственное имя - Одиночество.
     - Вы серьезно полагаете, что они нуждаются в обществе...
     - Уж договаривайте, Григорий Матвеевич. В  обществе  существ  низшего
порядка? Они нас такими не считают. Мы чересчур значительную  часть  нашей
истории посвятили войнам, и в нас где-то на уровне инстинктов  укоренилось
преклонение перед полководцами...
     - Был еще такой термин - "субординация", -  мечтательно  заведя  очи,
сказал Энграф.
     - ...И вот  этот  самый  инстинкт  нет-нет  да  и  прорежется  в  нас
нынешних. Тогда мы  начинаем  успокаивать  себя:  действия  старших  -  по
разуму, по возрасту, по общественному ли положению  -  не  обсуждаются,  и
чуть что прячемся за эту спасительную мысль, как за ширму.  Подсознательно
уговорив себя, что превосходство  в  интеллекте  непременно  подразумевает
пренебрежение, хотя бы и в самой мягкой форме, ведем  себя  соответственно
нами  же  избранным  правилам  игры.  Однако   маскируем   свой   комплекс
неполноценности всякими рассуждениями о пиетете да о  скромности.  Думаем,
будто бы, обращаясь к нам со словами "брат", "друг",  они  лишь  соблюдают
дипломатический этикет. И что все их просьбы на самом  деле  есть  приказы
полководцев солдатам. А они искренне видят в нас братьев, и  воля  братьев
для них первый закон! Мы сами отгородились от них  и  тем  обрекли  их  на
одиночество. - Кратов поморщился,  со  внезапной  отчетливостью  припомнив
последние минуты в пещере Горного Гребня. -  Тектоны  любят  рассуждать  о
времени. Так гласят  легенды,  и  я  убедился  в  их  истинности.  Тектоны
действительно ощущают себя в постоянном цейтноте.  Но  как  же  тогда  они
должны хотеть затормозить этот непрерывный бег! А мы, именно мы лишаем  их
такой возможности.
     Энграф саркастически усмехнулся.
     - Вы еще мальчик, Костя, - сказал он.  -  Мальчик  резвый,  кудрявый,
влюбленный. Сорока с лишним лет от  роду.  В  вас  бушуют  эмоции.  Это  и
хорошо...  Вы  проецируете  свою  личность  на  партнеров   по   контакту,
приписываете им собственные переживания, очеловечиваете  нелюдей,  отважно
пренебрегая их принципиально иной природой, а  следовательно  -  и  строем
мышления. Когда-то это расценивалось в среде ксенологов  как  недопустимая
ошибка. Мол, нелюдь - нелюдь и есть. Но я  думаю,  что  для  человека  это
неизбежно. И это один из кратчайших и вернейших  путей  пробудить  в  себе
симпатию к собеседнику. А значит - понять его... Тектоны - не люди, Костя.
Они мыслят и чувствуют не так,  как  мы  с  вами.  Нам  ли  дано  осознать
движущие мотивы их поступков? Общаясь с нами и нам подобными, они попросту
переходят  на  доступный  нам  уровень  мышления,   который   есть   малое
подмножество естественно присущего им уровня. А вы сейчас высказали  всего
лишь частную, хотя и любопытную, ксенологическую гипотезу. Чем  вы  всегда
меня  подкупали  -  так  это  способностью  с  ходу,  без   артподготовки,
генерировать  ксенологические  гипотезы.  Но  вряд  ли  кто  осмелится   в
обозримом  будущем  проверить  вашу  правоту.  Нам  пока  нечего   сказать
тектонам. И трудно понять их слова, обращенные к нам.
     - Особенно когда  они  сопровождены  "дыханием  тектона",  -  буркнул
Кратов.  -  Предки  были  правы:  это  банальный  инфразвук.  Вроде  наших
"шатагхни", инфрагенераторов, знаете?
     - Признаться, не доводилось испытывать на  себе,  -  сказал  Григорий
Матвеевич сдержанно.
     - А мне доводилось. В пору  своей  буйной  юности.  Неприятное,  надо
заметить, ощущение. Но я ждал чего-то похожего  и  потому  к  концу  нашей
беседы почти не обращал на него внимания. Господи, да с чего мы взяли, что
у тектонов атрофированы все чувства?! Что им будто бы нелюбопытно  слушать
о нашей Земле, что им безынтересно побывать  на  ней...  Разве  кто-нибудь
хотя бы раз рискнул пригласить тектона в гости?
     - Эмоции, Костя, эмоции, - сказал Энграф. -  А  где  строгая  научная
оценка фактов?  Ведь  вы  сподобились  редчайшей  возможности  общаться  с
представителем высшего интеллектуального звена Галактического Братства.  И
для земной ксенологии ваша информация бесценна. Надеюсь, вы  не  преминете
составить подробный отчет о рандеву, опустив по  необходимости  содержание
самой беседы, а также снизив эмоциональный накал?
     - Не премину, - фыркнул Кратов. - На досуге. Теперь и  оно  -  эпизод
моих мемуаров. Но будет это  непросто.  Попробуйте-ка  составить  отчет  в
ксенологической нотации о ваших каждодневных препирательствах  с  Руточкой
на предмет полезных физических нагрузок!.. Так что же интересного  сообщил
вам коллега Шервушарвал?
     - Нижеследующее, - сказал Григорий Матвеевич. - Колючий  Снег  Пустых
Вершин убедительно просил руководство земного представительства на Сфазисе
не препятствовать вашему желанию -  буде  таковое  возникнет  -  на  время
оставить  свой  пост  и  возвратиться  на  Землю.  Любые  ваши   поступки,
присовокупил  тектон,  должны  расцениваться  как  направленные  на  благо
Галактического Братства.
     - И что же вы? - полюбопытствовал Кратов.
     -  Грешно  вам...  Разумеется,  мы  отнеслись  к  просьбе  тектона  с
пониманием! Что занятно, Костя: в это время ваша конфиденциальная беседа с
Горным Гребнем была  в  самом  разгаре.  И,  полагаю,  каждое  ваше  слово
немедленно становилось ведомо всему Совету тектонов. А  вы  говорите  -  в
гости пригласить.
     - Я знал об этом. Горный Гребень не скрывал своей постоянной связи  с
другими тектонами. Мне лишь почудилось, что перед  самым  расставанием  он
все же разорвал ее... Это пустяки, Григорий  Матвеевич.  Мне  нечего  было
таить от Совета тектонов. И всем нам -  тоже.  Тектоны  -  общность  более
высокого порядка, чем раса, биологический вид. По сути, мы  имеем  дело  с
единым сверхорганизмом, сверхинтеллектом под названием  "Совет  тектонов".
Согласитесь, было бы удивительно, если бы правая рука этого сверхорганизма
не ведала, что творит левая.
     - Замечательно, - улыбнулся Энграф. - Как-нибудь пригласите на  чашку
чая левую пятку этого сверхорганизма... Вы упрямец, Костя, и это также  не
самая дурная черта вашего характера,  есть  и  похуже.  Только  примите  к
сведению мою ремарку: тектоны, при всем их очаровании, не люди.  Повторяю:
не люди! И никогда не станут мыслить и поступать  по-человечески,  как  бы
нам того ни хотелось. Для них это много-много шагов назад по  эволюционной
лесенке. И то, к чему все мы с исторической неизбежностью придем - я  имею
в виду пангалактическую  культуру  или,  как  принято  величать  ее  среди
дилетантов,  Единый  Разум  Галактики,  -  так  вот,  культура  эта  будет
нечеловеческой. Как ни обидно вашему, да и моему, поверьте,  человеческому
самолюбию. Тем не менее, этот досадный для всякого  антропоцентриста  факт
не  помешает  человечеству   преспокойно,   с   достоинством   влиться   в
магистральное русло формирования пангалактической культуры  и  занять  там
подобающее место... А  вас  не  смущает  то  обстоятельство,  что  тектоны
заранее предвосхитили некоторые ваши поступки?
     - Вы правы, Григорий Матвеевич: я упрямец. И потому не  люблю,  когда
мною двигают, как пешкой, даже в сторону ферзевого фланга. Вы это  и  сами
отлично знаете.
     - Еще бы! - хохотнул Энграф.
     - Но чего за тектонами ни разу не отмечалось ни в одном свидетельстве
- так это лжи. И  если  они  говорят,  что  в  Галактике  творится  нечто,
обеспокоившее их, и это "нечто" каким-то невероятным  образом  связано  со
мной, значит, так оно и есть. И сейчас не тот случай, чтобы  я  артачился.
Хотя у меня накопилась прорва проблем, разрешить которые было бы не только
интересно, но и полезно.
     - Вы слишком много носитесь по Галактике,  -  укоризненно  проговорил
Энграф. - Вот и нашалили  где-нибудь.  Зацепили  какие-то  струны,  доселе
скрытые от чуткого уха и недреманного ока тектонов. И эти струны зазвучали
не в их излюбленной тональности.
     - Горный Гребень просил меня заняться мемуарами. Не знаю,  зачем  это
тектонам. Быть может, они хотят найти в них первый аккорд этих струн? Или,
еще того проще, выиграть время, осмотреться,  изучить  ситуацию  поглубже?
Подозреваю, что наши многомудрые тектоны  слегка  растерялись.  Могут  они
растеряться, в конце-то концов?
     - Могут. И растеряться,  и  ошибиться.  И  перестраховаться,  кстати,
тоже. Только не вкладывайте в эти термины человеческое содержание,  Костя.
Растеряться для тектона,  вероятнее  всего,  означает  обрабатывать  объем
информации несколько больший, нежели требуется  для  оптимального  решения
проблемы.
     - Вы снова принялись за мое воспитание, Григорий Матвеевич, - заметил
Кратов. - Неужели я плохой ксенолог?
     - Отнюдь нет,  Костя,  -  ласково  промолвил  Энграф.  -  Вы  хороший
ксенолог. В свете последних событий я бы даже выразился: чересчур хороший.
Очень мне нравится и завидно, что сердце у  вас  болит  обо  всех  этих...
нелюдях. Что вы за ксенологическими абстракциями  отчетливо  видите  живых
существ. Сострадаете им.  У  меня,  грешника,  оно  давно  уже  не  болит,
сердце-то. И контакты для меня - лишь набор формальных  описаний,  которые
надо привести к истинному, однозначно определенному виду... Как  долго  вы
предполагаете быть на Земле?
     - Примерно с месяц. На дольше мне просто не достанет воспоминаний.
     - В таком случае у меня будет к вам ряд поручений.
     - Разумеется, я их исполню. - Кратов испытующе поглядел на Энграфа. -
А почему бы нам не наведаться туда вместе? Проведать матушку-Землю?
     - Что мне там проведывать, Костя? - пожал плечами Григорий Матвеевич.
- Искать старые стены  своей  молодости,  которые  давно  стерты  в  прах?
Молчать над могилами ушедших родных и  друзей?  Я  реликтовый  космический
волк-одиночка. С Землей меня не связывают ни дом, ни семья. Потому что  на
все это нужно было жертвовать  временем,  а  в  молодости  мы  необдуманно
склонны отдавать предпочтение более важным - на наш, разумеется, взгляд  -
занятиям.  И  однажды  выяснилось,  что  ничего  уже  не  поправить  и  не
построить. С тех пор мой дом - на Сфазисе, а  моя  семья  -  все  вы,  кто
проводит здесь некоторый период  своей  биографии,  чтобы  затем  пропасть
где-то за тысячи парсеков. И я вполне  понимаю  ощущение  цейтнота,  какое
вечно испытывают тектоны. Только вот не нравится мне,  что  и  вы,  Костя,
похоже, неосознанно повторяете мой путь.
     - Что вы, Григорий Матвеевич, - Кратов смущенно засмеялся. - Какой же
из меня аскет?
     - Вполне сложившийся, Костя, - печально покивал  Энграф.  -  Мой  вам
совет - хотя вы редко прислушиваетесь к моим советам, и напрасно!  Разумно
используйте время, дарованное вам судьбой. Не запирайтесь там, на Земле, в
монашескую келью. Полюбите красивую женщину. Постройте,  наконец,  дом.  И
шут с ней, с ксенологией! Кстати, отчего бы вам не  умыкнуть  окончательно
нашу Руточку? Ведь  пропадет  она  здесь,  в  девках  засидится.  Ну  сами
взгляните, какое сокровище!
     Кратов поднял голову. На  том  берегу  пруда  нагая  Руточка  Скайдре
собиралась купаться.  Укладывала  волшебные  свои  волосы  в  тугой  жгут,
пугливо пробовала босой ногой воду.
     - Утица,  -  сказал  Григорий  Матвеевич  с  отеческой  нежностью.  -
Белорыбица... Ну, я, пожалуй, пойду отсюда. А то она, чего доброго, и меня
заставит бултыхаться.
     Камыши тихонько сомкнулись за ним. Кратов подобрал очередной камешек,
примерился и пустил его  по  воде.  "Блинов",  как  и  прежде,  напечь  не
удалось, камешек мигом затонул, и Кратов сердито закышкал на взволнованных
рыб.
     - Костик! - окликнула его Руточка. - Твой завтрак  в  саду.  А  потом
приходи плавать.
     "Обедать я буду уже на Земле, - подумал Кратов. - Дома".
     "А ты уверен, что там еще есть твой дом? -  спросил  он  себя  спустя
мгновение. - Или тебе просто хочется верить в то, что есть?"




                       ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДРАКОНОБОРЕЦ


                                    1

     Кратов старался ступать неслышно и легко - так, чтобы ни единый  звук
не выдал его присутствия. Он  весь  обратился  в  слух,  но  прислушивался
главным образом к самому себе, а не к той тишине,  что  его  окружала.  Он
почти оглох от  ударов  собственного  сердца.  А  тишина  была  нехорошая,
подозрительная.   Полное   безветрие,   бестравье   и   безлесье.   Только
предательски скрипучий галечник под ногами и серые пористые скалы со  всех
сторон. Да еще паутинки облаков над головой. Больше всего Кратов желал  бы
превратиться в одно такое вот облачко, и тогда ему было бы  совсем  просто
проделать то, что от него  требовалось  -  пересечь  весь  этот  галечник,
жалких двести метров, из конца в конец и уцелеть.
     Он отважился еще на один шаг, и чертова  галька  зашуршала,  поползла
под его ботинком.  "Воронка...  Конечно  же,  без  этого  никак,  -  успел
подумать  он,  падая  на  выставленную  руку.  -  Теперь-то  уж  все".   И
действительно:  когда  он  выпростал  ногу  из   воронки   и   выпрямился,
здоровенный полосатый звиг уже  сидел  напротив  на  свернутом  в  калачик
толстом лоснящемся хвосте,  а  мокрые  губы  его,  свернутые  в  трубочку,
плотоядно подрагивали. Отныне Кратову оставалось одно - убить этого  звига
прежде, чем тот убьет его самого. Все складывалось не так  элегантно,  как
замышлялось, и впереди была  сплошная  пальба,  брызги  крови  и  лохмотья
горелого мяса, сила против силы, меч на щит, но иного  выхода  теперь  уже
просто не существовало. И он вскинул фогратор  -  чуть  раньше,  чем  звиг
напал на него. Все же сказывалась долгая,  изматывающая  мускулы  и  нервы
первичная подготовка, да и природными данными Бог не обидел.
     Но второй звиг все это время торчал у него за спиной.  Известно,  что
звиги всегда атакуют поодиночке, но  охотятся  парами...  И  второй  звиг,
сочтя, что пришел его черед, убил Кратова ударом ороговевшего жалоязыка  в
основание черепа.



                                    2

     - Повторить? - спросил Грачик и протянул руку к  пульту  видеала.  На
руке  сквозь  тугую  черную   шерсть   проступала   сложная   многоцветная
татуировка.
     - Не надо, - пробормотал Костя. Ему было стыдно.  -  Ни  к  чему  это
теперь.
     - Как оно там, в потустороннем мире?  -  полюбопытствовал  Грачик.  -
Старина Харон держит извоз как прежде?
     - Твои промахи, полагаю, очевидны тебе самому, - произнес Михеев.  Он
сидел в кресле - лысый, огромный, в обширных белых брюках и  бесформенной,
пятнистой от пота распашонке. Развалившись так,  что  руки  свисали  через
подлокотники до полу, а ноги  простирались  на  всю  комнату.  И  весь  он
разительно напоминал собой выброшенного на берег осьминога. - Впрочем, что
я говорю! Будь они тебе очевидны, ты по крайней мере притворился  бы,  что
намерен их избежать... Итак, первое. Когда не  хочется  производить  много
шума, следует ходить босиком. - Михеев с ощутимой натугой  приподнял  одну
ногу и выразительно покрутил ступней в плетеной сандалии. - Предварительно
остановив потоотделение на подошвах. Особенно по галечнику. Особенно когда
ждешь ловушек. Вроде той воронки.
     -  Особенно  когда  кругом  звиги,  -  вставил  Грачик,  ухмыляясь  в
мушкетерские усики. - Да такие голодные.
     - Второе. Предупреждали мы тебя, что непременно будут сюрпризы?
     - Предупреждали, - буркнул Костя, потупясь. - А  я,  может  быть,  не
умею останавливать потоотделение.
     - Ну так бы и сказал звигам: мол, не  обессудьте,  ребята,  не  умею.
Ты... как бишь тебя... Кратов, даже  не  почувствовал  за  спиной  второго
звига. Хотя знал, что он обязательно будет. А ведь  он  буквально  сверлил
тебя своими гляделками. В мыслях он уже убил  тебя,  сожрал  и  переварил.
Лишь то обстоятельство, что это был звиг-вассал, помешало ему  прихлопнуть
тебя сразу.  А  так  он  предоставил  тебе  возможность  посостязаться  со
звигом-сюзереном в  быстроте  реакции.  Звиги  -  существа  бесхитростные,
честные охотники, подлости в них нет.
     - Кстати, и реакция у тебя тоже неважная, - заметил Грачик.
     Костя сидел красный, как маков цвет. Ему казалось, что  сейчас  рдели
даже пятки, которые  подвели  его  с  потоотделением,  будь  оно  неладно.
Никогда прежде он не сознавал себя таким неуклюжим дураком, как сейчас. Он
готов был провалиться сквозь землю.
     - У меня, может  быть,  лучшая  реакция  на  всем  курсе,  -  наконец
выговорил он с обидой. Чтобы хоть как-то возразить.
     - Посмотрите на него! - захохотал Грачик.
     - Малыш, - с нежностью произнес Михеев. - Как бишь тебя... Никогда не
произноси таких слов в присутствии звездоходов.  Мало  того,  что  реакция
сама по себе не есть большое достоинство. Тоже, нашел предмет для гордости
- физиологическую характеристику организма!  Еще  похвались,  что  у  тебя
отличный утренний стул... Я уже старый. Меня  давно  списали  из  Звездной
Разведки. И даже в лучшие годы я не рисковал заигрывать с двумя звигами на
тропе охоты. Разве что нужда заставляла. Ну-ка, воздвигнись.
     Костя медленно встал, оправляя рубашку.
     - Вот тебе боевое задание, - продолжал Михеев. - Когда захочешь -  не
обязательно сейчас и  даже  сегодня  -  подними  правую  руку,  выставь  в
направлении меня указательный палец и скажи: "Пуфф!"  Если  ты  проделаешь
это достаточно быстро и неожиданно, будем считать, что я убит.
     - Можешь тогда съесть его, - потешался Грачик. - Переварить и удалить
из организма.
     - Пуфф! - сказал Костя.
     Однако его указательный палец смотрел в потолок, потому  что  Михеева
уже не было в кресле, где он только что лежал в  лежку,  словно  раскисший
моллюск. Михеев стоял вплотную лицом к лицу с  совершенно  уже  ничего  не
соображающим юношей и заботливо, под локоток, направлял  его  правую  руку
вверх.
     - Так, - проронил уничтоженный Костя. - Ясненько. Кому я могу заявить
о своей профессиональной непригодности?
     - Например, мне, - ответил Михеев, снова громоздясь в свое кресло.  -
Садись-ка лучше, где сидел.
     - Обиделся, - сказал Грачик. - Гордый! А чего ты пыжишься? Тебе когда
еще будет двадцать лет, и ты пока что абсолютный  нуль.  Эмбрион!  Даже  с
учетом твоей реакции. Тебе никто этого раньше не  говорил?  Ты,  наверное,
полагал, что мы полюбуемся твоей статью, хором  закричим:  "Ах,  какой  ты
хороший!", посадим тебя в корабль и  фуганем  завоевывать  Галактику?  Эх,
знать бы тебе, как меня драили здесь в свое-то время... Долго драили, пока
вышел толк!
     - Задницей по битому стеклу, - добавил Михеев. - Это  сейчас  что  ни
полигон - то курорт. Так вот, для справки, чтобы ты уяснил перспективу. Я,
конечно, уже старик. Все меня и зовут за глаза "дед Михеич". Придет пора -
и ты будешь звать так же. А когда-то я был  Звездным  Разведчиком  высшего
класса. В нашей работе класс присваивается за знания, опыт и  заслуги.  Но
еще существует градация по категориям.  Вот  категория-то  и  даруется  за
способности, что даны каждому от рождения, от Бога,  от  папы  с  мамой  и
развивались по мере продвижения к совершенству. В том числе за реакцию.
     - И за отличный стул по утрам, - не упустил случая Грачик.
     - У меня, к примеру, в пике формы была  четвертая  категория.  А  вот
Грачик имеет второй класс, но  третью  категорию.  Его  учили  и  готовили
лучше, чем меня. Я сам и учил.
     - А первую категорию имеет лишь сам господь Бог, - сказал  Грачик.  -
Когда он тоже в пике формы.
     -  Сейчас  ты...  как  бишь  тебя...   Кратов,   являешься   Звездным
Разведчиком девяносто девятого класса девяносто девятой  категории.  Когда
мы тебя пропустим через первую мясорубку, твоя категория, возможно,  будет
выражаться одной цифрой.  И  тогда  мы  станем  учить  тебя  быть  хорошим
Звездным Разведчиком. И научим, если ты от нас не удерешь.
     Грачик покосился на часы.
     - Закругляйся, дед, - сказал он. - Мы потратили на него уже  полчаса.
Се грядет скоро очередной пожиратель звигов. С  таким  же  гордо  воздетым
носом.
     - Да, верно, - согласился Михеев. - В общем, так, Кратов.  Парень  ты
неплохой, и реакция у тебя действительно приличная. Гнать тебя из  училища
никто не станет. Со временем из тебя проклюнется  приличный  звездоход.  А
через три дня будет тебе и всему  вашему  курсу  упомянутая  мясорубка  за
номером один. Планета Аид - у нас там полигон. Родным и  близким  скажешь,
что отправляешься в турпоход.
     - Надолго? - спросил Костя, потихоньку оживая.
     - На три месяца. Все едино связи с Землей у тебя никакой не будет. Да
и с нами тоже. Ну, вытащить тебя из передряги мы всегда сумеем. Но  Аид  -
это настоящая планета, а не психомодель, вроде Ущелья Звигов.
     - Тренировка на выживание? - обрадовался Костя.
     - Примерно. Перед десантированием ты пройдешь гипноблокаду и забудешь
о том, что рядом есть взрослые дяди, готовые в момент опасности взять тебя
под мышки и вынуть из пищевода нехорошего хищника. После Аида  тоже  будет
гипноблокада и даже ментокоррекция. Потому что многое из  пережитого  тебе
полезно будет забыть.
     - Могу я знать содержание тренировки?
     - Перед подружкой пофорсить?!  -  грозно  взревел  Грачик  и  тут  же
расхохотался.
     - В общих чертах, - сказал Михеев. - Вспомни  Ущелье  Звигов.  Ты  не
видел опасности, не был готов  к  ней.  То  есть,  разумеется,  ты  ожидал
подвоха, но уделял внимание больше себе,  чем  звигам.  От  того,  что  ты
помнил о нереальности испытания и, выходит, был  неверно  ориентирован.  А
еще от того, что чувства твои спали. У человека их  немножко  больше,  чем
пять. Но в обычной  обстановке  они  дремлют,  над  ними  царит  сознание,
интеллект. А после гипноблокады они в тебе проснутся. И,  верится,  больше
никогда не уснут.
     Выходя из комнаты, Костя нос к носу столкнулся с  незнакомым  юношей,
бритоголовым, в темных очках и белой накидке. Собственно, они  встречались
на приемных испытаниях, но как-то не возникало повода сойтись поближе.
     - Извините, - произнес бритоголовый, придержав отпрянувшего Костю  за
локоть. - Ну, как там?
     - Ничего, - сказал Костя. - Впечатляюще.
     "Ни пуха ни пера,  пожиратель  звигов",  -  подумал  он  и  с  легкой
завистью поглядел тому на ноги. Бритоголовый был босиком.



                                    3

     На  своем  гравитре  Костя  дважды   обогнул   шпилеобразное   здание
Университета, заглядывая в окна сорок второго  этажа.  Встроенная  система
защиты временами взбрыкивала и отбрасывала машину прочь от серых  каменных
стен на безопасное расстояние. Ничего толком не рассмотрев, Костя  швырнул
гравитр к земле, по-над старчески редкими кронами  деревьев,  на  лужайку,
где студенты коротали свободное от занятий время.
     На сей раз ему с ходу повезло.
     Заслышав прерывистый посвист  снижающегося  гравитра,  Юлия  спокойно
подняла голову от рябившего экрана видеала.
     - Ты спятил, - сказала она убежденно.
     - Угу, - радостно подтвердил Костя, вываливаясь из кабины на мураву к
ее ногам.
     - У меня совсем нет на тебя времени, -  продолжала  Юлия  сердито.  -
Через полчаса я иду беседовать с Шилохвостом.
     - Ничего, я подожду, - сказал Костя. - Не век же  ты  с  ним  станешь
секретничать. У меня в запасе целый день, вечер и, в общем-то, ночь. А  он
молодой, этот твой Винтокрыл?
     - Что-нибудь стряслось? - строго спросила Юлия.
     - Угу, - сказал Костя, забирая у нее видеал, в бешеном темпе менявший
замысловатые цветные картинки. - Это что за фигня? Неужели сломался?
     - Ты ничего не понимаешь, - сказала Юлия и потянула видеал к себе.  -
Это метаморфные топограммы. А профессор Шилохвост -  виднейший  специалист
по ним.
     -  Наверное,  человечеству  никак  не  обойтись  без  этих   ваших...
топоморфных метаграмм, - с сомнением произнес Костя.
     - А ты думал!
     - Юлька, я уезжаю! - наконец объявил Костя, улыбаясь во весь рот.
     - Куда еще?.. Ах нет, так спрашивать нельзя, плохая примета. Надолго?
     - В турпоход со всем курсом, на три месяца.
     - НА СКОЛЬКО?!
     - А что страшного-то?
     - Вот прекрасно! -  туча  рыжего  огня  всколыхнулась  вокруг  головы
девушки. - И что я должна буду делать одна все это время?
     - Уж ты останешься одна,  ждите,  -  хмыкнул  Костя.  -  А  профессор
Дубонос?.. Учиться ты будешь! Хорошеть. И отдыхать от меня.
     - Странные у  вас  турпоходы,  -  Юлия  спихнула  видеал  с  колен  и
придвинулась к порозовевшему от удовольствия Косте поближе. - Наверное, ты
что-то скрываешь от меня. А тебе не стыдно обманывать?
     - Да никого я не обманываю! -  Костя  отвел  взгляд  на  мельтешившие
топограммы. - Ну разве что чуть-чуть.
     - А стыдно тебе тоже чуть-чуть?
     - Нет, стыдно-то мне как раз на всю катушку...
     - И часто у тебя предвидятся такие турпоходы?
     - Подозреваю, что всю жизнь.
     - Мне это не нравится, - сказала девушка решительно.  -  Ты  хотя  бы
соображаешь, что за три месяца я могу не только отдохнуть от  тебя,  но  и
вовсе отвыкнуть? Примириться с тем, что тебя нет?!
     - Не надо! - Костя замахал руками. - Отвыкать не  надо.  Я  не  хочу,
чтобы ты от меня отвыкала!
     Юлия  резко  отстранилась  и  одним  движением  оказалась  на  ногах,
торопливо одергивая свой ярко-синий сарафан.  Костя,  ничего  не  понимая,
тоже на всякий случай встал.
     Мимо них неторопливо шествовал могучего вида черноволосый  мужчина  в
просторном светлом костюме, больше напоминавшем  пижаму.  Замечательным  в
его облике было то, что борода, скрывавшая половину лица, отчего-то  имела
чисто-серебристый цвет. Создавалось впечатление, что странный этот человек
ничего не видел вокруг себя, да и шел в общем-то не разбирая дороги.
     Когда он поравнялся с молодыми людьми, Костя  с  удивлением  отметил,
что Юлия побледнела и едва ли не перестала дышать.
     - Ты что? - спросил он шепотом.
     - Это он, - одними губами, контрастно алыми  на  беломраморном  лице,
сказала Юлия. - Шилохвост. Он сейчас не здесь.
     - А где же? - с неуклюжей иронией полюбопытствовал Костя.
     - В своем мире.  Он  сконструировал  собственный  мир,  наполнил  его
иными, чуждыми для нас топограммами. И путешествует  по  нему.  Такой  мир
важно  создать,  а  дальше  он  начинает  жить  самостоятельной  жизнью  и
диктовать творцу собственные законы. Когда-нибудь Шилохвост  погрузится  в
него настолько глубоко, что не сможет вернуться. Я тоже хочу туда,  только
заглянуть... одним глазком...
     - Я не пущу тебя, - озадаченно сказал Костя.
     - А мне и не дано, - с тоской произнесла девушка. - Ну, я пойду.
     - Юлька! Подожди! Где мне тебя ждать?
     - Ждать? - переспросила она рассеянно. - Ах да, день, вечер и ночь...
Здесь. Часа через четыре. Или пять. В общем, жди...
     - Ну вот, - Костя горестно вздохнул. - Встретились, называется.

                         Значит это - умри?
                         Только пришел я,
                         И уже прогоняешь.
                         Ах, уж не по силам мне жить, -
                         Чувствую я...
                            [Ямато-моногатари. Пер. с яп. Л.Ермаковой]

     Юлия не слушала его. Она уходила, неотрывно  глядя  в  широкую  спину
блуждавшего среди своих топограмм профессора Шилохвоста.  Не  отставая  от
него ни на шаг и в то же время ни  на  шаг  не  сокращая  разделявшего  их
расстояния. Казалось, и она тоже внезапно углубилась в какой-то свой  мир.
Быть может - не такой изощренно  причудливый,  но  наверняка  отличный  от
всего, что можно  представить  постороннему  воображению.  Возможно  даже,
обволакивающий это таинственное инобытие  Шилохвоста,  подобно  тому,  как
тонкая кожура атмосферы укрывает собой  прекрасный  плод  -  живую  твердь
планеты...
     Костя унес забытый девушкой видеал в тень своего гравитра.  Некоторое
время он следил за игрой топограмм на плоском экранчике. Потом, отчаявшись
что-либо понять, переключился на мультяшки.



                                    4

     Ночью  пошел  дождь  и  похолодало.  Прыглец  перебрался  поближе   к
основанию ветки и натянул на плечи сырую шкуру  мохнача,  которую  повсюду
таскал за собой. Теперь шкура особенно пригодилась, хотя ногам по-прежнему
было зябко. Жирные ледяные капли насквозь пронизывали густую крону дерева,
соскальзывали с  листка  на  листок,  не  задерживаясь  на  шероховатостях
ствола, падали Прыглецу на макушку и уже оттуда норовили  просочиться  под
шкуру. Это был Плохой Дождь, хотя деревья любили его, и трава любила его и
росла после него как очумелая.
     Храпуница, которая стерегла Прыглеца  внизу,  кружила  возле  ствола.
Петляла в резун-траве, но иззубренные  листья  не  брали  ее,  ломались  о
свалявшуюся шерсть, до мяса не доставали. Изредка храпуница  припадала  на
переднюю пару лап, уткнув многозубую пасть в землю, и  принималась  громко
икать и храпеть от нетерпения и  досады.  Очень  уж  ей  хотелось  пожрать
Прыглеца.
     Здесь их желания совпадали: Прыглецу тоже хотелось пожрать храпуницу.
Но для этого ему надо было дождаться восхода луны, потому  что  храпуница,
завидя луну, совсем дурела, делалась неловкой и нечуткой.  Становилась  на
задние лапы, сучила остальными в воздухе и храпела на мутный ущербный диск
в просвете между ночными облаками, ничего не видя и не слыша вокруг  себя.
Тогда Прыглец мог бы слезть с дерева,  подойти  к  храпунице  и  убить  ее
ударом в нежное место между пластинами панциря, утыканного длинной жесткой
шерстью. А затем пожрать.
     Но облака не расступались, и луна не светила храпунице. Тучи  Плохого
Дождя заволокли все небо. Где там пробиться луне?..
     Медленные и злые мысли шевелились в голове  Прыглеца:  "Надо  луну...
пожрать храпуницу... плохой Плохой Дождь..." И это шевеление не давало ему
уснуть. Во сне Прыглец мог отпуститься от ветки и упасть вниз - туда,  где
сердилась храпуница. А ей только того и надо. Она-то никогда  не  спит.  И
никто в этих местах никогда не спит. Ни один зверь, ни одна  птица.  Кроме
Прыглеца, Ходуна и тех, кто в сухую погоду приходит к Реке  с  другого  ее
берега.
     Прыглец не любил спать. Не потому что  боялся:  когда  ему  удавалось
соорудить в кроне дерева прочное гнездо, можно было не  опасаться  упасть.
Разве что приползет змея и, сослепу не разобрав, начнет душить...  Во  сне
Прыглецу иногда виделись очень странные вещи, чужие и непонятные. А он  не
терпел того, что не понимал. Прошлой ночью  ему  снились  огромные  утесы,
сплошь изрытые норами и гнездами. И что-де Прыглец  живет  в  одной  такой
норе. И что подползает он к лазу, а перед  ним  -  бездонная  пропасть.  И
где-то внизу кружат невиданные птицы, перекликаясь незнакомыми голосами...
     Плохой Дождь разом, как это с ним и бывает,  угомонился,  его  жирные
капли больше не досаждали Прыглецу. Зато пошел  Хороший  Дождь,  мелкий  и
теплый. Но листья задерживали его, всасывали и впитывали, не  допуская  до
затаившегося между ветвей  Прыглеца,  который  угрелся  в  своей  шкуре  и
придремал.
     Наконец  расступились  тучи,  проглянула  луна,  и  храпуница  совсем
одурела, глядя на нее несмысленными глазищами.
     Прыглец встрепенулся. Начиналась пора охоты. Припадая  к  стволу,  он
заскользил книзу.  Он  очень  старался  не  шуметь  листвой,  не  хрустеть
мертвыми сучьями,  чтобы  ненароком  не  пробудить  в  храпунице  уснувшую
злость. И листья  раздвигались  без  единого  шороха,  сучья  гнулись  без
малейшего звука, словно Прыглец не чужой был дереву, словно родился и  рос
вместе с ним, как одна из его ветвей. А он и не был чужим этому дереву.  И
всем прочим деревьям.
     Ноги Прыглеца коснулись мокрой  земли.  Резун-трава  пропускала  его,
плотно и бесшумно смыкаясь  позади.  Храпуница  стояла  торчком,  храпя  и
хрюкая на луну, и это была очень жирная храпуница. С  мясистыми  лапами  и
толстым хвостом. У Прыглеца даже  слюнки  потекли.  Он  пошарил  вокруг  в
поисках подходящего камня, но  ничего  не  нащупал.  И  тогда  пальцы  его
сложились в кулак, и этот кулак стал  камнем.  Прыглец  не  любил  убивать
камнем, сложенным из своих пальцев, но иногда у него не бывало выбора.
     Он привстал в траве, зорко высматривая уязвимое место в  разошедшемся
панцире храпуницы, подобрал под себя ноги, чтобы одним прыжком достичь  ее
и поразить с ходу.
     Но чуть сбоку  поднялась  чужая  темная  фигура,  опережая  Прыглеца.
Кто-то пришлый прежде него кинулся на дурную храпуницу и убил ее  обломком
острого сука в то самое уязвимое место. Лунный  сон  храпуницы  оборвался,
она повалилась на бок, дергая хвостом и лапами.



                                    5

     Прыглец обнаружил, что стоит во весь рост, тупо уставясь на  то,  как
чужак приноравливается к замирающей туше, чтобы  уволочь  ее  за  собой  и
сожрать. Его, Прыглеца, храпуницу. Которая хотела выследить  Прыглеца,  но
сама должна была достаться ему.
     Прыглец зарычал, показывая, что не намерен отдавать  законную  добычу
за просто так. Чужой обернулся, и при свете луны Прыглец  узнал  его.  Это
был Ходун, грязный и отвратительный. Грязный потому, что всю ночь пролежал
в траве, таясь от храпуницы, которая скрадывала Прыглеца и не  знала,  что
ее самое скрадывают сразу двое.  Отвратительный  же  потому,  что  на  его
голове почти не росли волосы, как у Прыглеца и тех, что  живут  за  Рекой.
Одна сплошная нездоровая плешь с белесыми клочьями возле ушей да неровными
кустиками щетины на щеках.
     Ходун бросил храпуницын хвост и проворно подобрал сук, которым только
что убил зверя. Его мерзкий рот медленно растянулся до ушей, обнажая  ряды
крепких и острых зубов. Тяжелые  грудные  мышцы  под  омерзительно  голой,
заляпанной грязью кожей  напряглись.  Ходун  видел,  что  у  Прыглеца  нет
ничего, кроме рук и ног, но он понимал, что  это  и  есть  самое  страшное
оружие в сшибке. Потому что от удара  окаменевшего  кулака  разлетались  в
мелкую щепу молодые деревца, крошился гранит, издыхали храпуница и  мохнач
- вроде того, чья шкура болталась на плечах Прыглеца. Ходун понимал и  то,
что Прыглец ненавидел его с самой первой их встречи. Никто так не досаждал
Прыглецу, как Ходун. Никто так часто не уводил у него из-под носа  добычу,
не занимал лучшие деревья под гнездо, не объедал самые обильные  грибницы.
Им давно сделалось тесно вдвоем в этой долине - от Реки, что текла невесть
откуда невесть куда, непреодолимая своей шириной и  быстриной  для  других
охотников, до вечно туманных Болот. Кто-то должен был уступить. А значит -
умереть.
     Ходун и не думал уступать. С чего бы ему оставлять  привычные  места?
Да и куда ему деться? Уйти за Реку? Но там, - даже  если  он  и  отважится
вдруг пуститься вплавь, - неизвестность, другие охотники. А  здесь  только
один Прыглец. Хотя он и опаснее  всех  мохначей,  храпуниц  и  рогоступов,
вместе взятых... Поэтому Ходун выставил сук острым концом  перед  собой  и
стал ждать, когда Прыглец набросится на него. А вдруг тот  совсем  одуреет
от злости? Или в темноте  не  углядит  и  сразу  напорется?  Вот  было  бы
хорошо...
     Прыглец не одурел, хотя и был очень зол. А в темноте он видел так же,
как днем. Он продолжал тихонько рычать, придвигаясь  к  сторожкому  Ходуну
все ближе по хитрой путаной стежке. Отклоняясь то в  одну  сторону,  то  в
другую. Как если бы перед ним был  мохнач,  у  которого  от  этих  метаний
быстро темнело в глазах, и тогда его можно было убивать и жрать. Но  Ходун
был не мохнач, и в глазах у него не темнело. И он пока что не допустил  ни
малейшей оплошности,  какая  позволила  бы  Прыглецу  с  места  промахнуть
разделявшее их расстояние и убить его ударом каменных пяток в голову.
     Дождь перестал, впитался в траву и стал травой, пропал в земле и стал
землей, а Прыглец все кружил,  не  решаясь  приблизиться  к  напряженному,
застывшему в ожидании развязки  Ходуну.  Сук  был  не  очень  тяжелый,  но
держать его было все  же  неудобно.  Руки  Ходуна  дрогнули,  острие  сука
нырнуло вниз - только на миг, а затем снова выправилось. Ходун сам погубил
себя. Ему не следовало с куском дерева в руках дожидаться атаки  Прыглеца.
Нужно было сразу нападать самому. А теперь  он  уставал,  мышцы  его  были
скованы.  Лучше  всего  Ходуну  было  бы  убежать  прочь,  отсидеться   до
наступления дня и тогда снова перейти дорогу Прыглецу.  Но  он  знал,  что
сейчас Прыглец легко догонит его и вспрыгнет своими  страшными  ногами  на
плечи, сомнет и растопчет. И еще жаль было оставлять мертвую храпуницу.
     Ходун захрипел, накачивая в себе ярость  и  одновременно  рассчитывая
обмануть врага: пусть думает, что он совсем потерял рассудок от гнева. Его
маленькие серые глазки налились кровью, изо рта пошла пена. Быстро вскинув
руки, Ходун метнул сук в лицо ненавистному  Прыглецу.  Он  и  не  надеялся
попасть - хотя бы застать врасплох. Но  Прыглец  увернулся,  а  затем  без
разбега, прямо с места взлетел в воздух на высоту своего роста  и  обрушил
на безоружного противника удар обеих ног.
     Но удар не достиг цели.



                                    6

     Ночь внезапно оборвалась и застыла. И все оборвалось и застыло. Высох
и замер текучий жирный воздух. Стихло неумолчное  шебуршание  резун-травы.
Пропало бормотание Реки за ракитистым угором. Смерзлись мысли в  голове  у
летящего Прыглеца. Окаменел Ходун, не успев отпрянуть.
     А затем все ожило, задвигалось, зашумело. Но Прыглец отлетел прочь  и
кубарем  покатился  по  земле,  обдираясь  о  травяные  стебли.   Упал   и
закувыркался в другую сторону вовсе уж ничего не соображающий Ходун.
     И на том месте, где им предстояло столкнуться в последний раз, возник
Радужный Дракон.
     Он был огромен. Он был ужасен. Он был ослепительно красив.
     Его змеиное чешуйчатое  тело  пролегло  среди  травы,  исходя  дивным
сиянием,  переливаясь  тысячами  самоцветных  огней.  Перепончатые  крылья
развернулись  и  затрепетали,  отбрасывая  порывы  тугого  ветра.  Длинный
стреловидный хвост свивался в искрящиеся кольца и бил по  земле  так,  что
она взрывалась клочьями. Гребнистая змеиная голова  вознеслась  на  высоту
деревьев, и с этой вышины сверкали ровные ряды изумительных острых  зубов.
Выпуклые мертвые глаза смотрели пусто и равнодушно,  даже  вспыхивающий  в
глубине зрачков розовый свет не мог их оживить.
     Радужный Дракон выпростал из-под себя короткие когтистые лапы и отнял
туловище от земли. Сделал один шажок,  другой,  словно  проверяя  себя.  И
развернулся на Прыглеца.
     К этому зрелищу нервы Прыглеца были не готовы. Сердце его  оборвалось
и упало в пропасть, мысли разлетелись стайкой перепуганных стрекоз...
     Прыглец не боялся ничего и никого. Правда, он не любил  змей.  Теперь
же перед ним была чудовищная змея - пусть даже с лапами  и  крыльями,  это
дела не меняло. ТАКОЙ змеи можно было испугаться.
     Прыглец ударился бежать не разбирая дороги, позабыв про  ненавистного
Ходуна и мертвую храпуницу.
     Ходун тоже удирал во все  лопатки  со  страшного  места  -  в  другую
сторону.
     Радужный Дракон остался на поляне один. Его не занимала  туша  убитой
Ходуном храпуницы. Он  не  помышлял  пуститься  вдогонку  за  кем-либо  из
охотников. Ему больше нечего было здесь делать. И  он  ушел  туда,  откуда
явился.



                                    7

     Храпуница все же досталась Прыглецу. Под утро он  набрался  смелости,
вылез из им же выкопанной в песчаном  откосе  норы  и  вернулся  на  место
неудачной охоты. И  нашел  добычу  нетронутой.  Его  не  удивило  то,  что
Радужный Дракон погнушался есть храпуницу. Не стал - и  ладно.  И  Прыглец
сожрал ее сам, сдирая жесткие пластины панциря и  выковыривая  волокнистое
розовое мясо. Еды было много, ее хватило бы на два раза, а то и на три. Но
Прыглец объел храпуницу подчистую -  чтобы  ничего  не  досталось  Ходуну,
который бродил где-то поблизости. Его можно было учуять носом и даже кожей
затылка. И Ходун был голоден и зол.
     Насытившись, Прыглец ушел к Реке и  долго  лакал  мутную  солоноватую
воду - с перерывами, опрокидываясь на спину и  отдыхая.  Потом  прилег  за
камень и стал разглядывать другой берег. Непонятно почему, но  его  сильно
тянуло туда, хотя и ясно было, что ничего путного  не  выйдет.  Тот  берег
манил своей неизвестностью, и так было всегда. И когда Прыглец еще  совсем
ничего не умел и всего боялся. И когда всему научился и  перестал  бояться
кого-либо. Кроме разве что Радужного Дракона. И еще темной глубины Реки.
     На том  берегу  росли  тростники  в  два  прыглецовых  роста.  В  них
копошились большие нелетающие птицы с широкими тупыми клювами,  к  которым
крепились морщинистые кожистые мешки. Птицы плавали на  отмели,  погружали
клювы в  воду  и  что-то  таскали  со  дна.  И  мешки  с  каждым  заплывом
растягивались все сильнее. Прыглец думал  иногда,  что  не  худо  было  бы
подбить хотя бы одну такую птицу, попробовать ее мясо. Но те не гнездились
у этого берега, а плавали плохо и тоже боялись речной стремнины.
     Чужие, что жили по ту сторону Реки, охотились на  птиц.  И  это  была
легкая  добыча:  достаточно  угодить  камнем  в  птичью  башку,  и   охота
заканчивалась. Вот  и  сейчас  Прыглец  знал,  что  Чужой  неподалеку.  Он
чувствовал исходящие от Чужого волны голодных мыслей,  и  они  порой  даже
перебивали блуждающую где-то позади  злобу  Ходуна.  А  вот  глупые  птицы
ничего не чуяли. И поэтому Чужой, раздвинув тростники и почти не  прячась,
легко убил сразу двух. А потом полез за ними в воду, зябко поджимая пальцы
ног и поскуливая от холода и страха перед Рекой.
     Это был сильный и ловкий Чужой, быть может - сильнее Ходуна и быстрее
Прыглеца, но совсем еще неумелый. Очень уж много было от него шума в  воде
и тростниках, когда он поволок мертвых птиц на берег. Ему просто повезло с
добычей. Попадись ему храпуница или рогоступ - давно  бы  уже  перехитрили
его и пожрали. А так он получил возможность протянуть еще один долгий день
и хоть чему-то да научиться до прихода ночи.
     Прыглецу, помнится, тоже  поначалу  везло.  Сперва  в  долину  пришли
ленивые и безопасные мохначи, которых нетрудно было  убить,  если  вызнать
место, куда нанести смертельный удар. Потом появились  рогоступы,  и  надо
было их выслеживать - но так, чтобы тебя не выследила собственная  добыча.
А когда  Прыглец  научился  обманывать  и  убивать  рогоступов,  откуда-то
взялись храпуницы. И, наконец, эта ужасная змея  с  ногами  и  крыльями  -
Радужный Дракон... Змеи здесь водились всегда, злые и  подслеповатые.  Они
не досаждали Прыглецу: их интересовали птичьи гнезда и  мелкие  щетинистые
землеройки, от которых  гнусно  пахло.  Но  иногда  они  могли  напасть  и
придушить, поэтому Прыглец всегда был начеку, хотя и не боялся их.
     Всех, кто жил в долине, можно было убивать и есть.  Даже  змей,  даже
вонючих землероек, хотя Прыглец никогда не делал этого. Но пришел Радужный
Дракон, которого  невозможно  убить  -  так,  по  крайней  мере,  казалось
Прыглецу. И непонятно было, зачем он нужен, если его нельзя ни  убить,  ни
сожрать.
     Налетевший ветер донес до Прыглеца множество запахов  с  его  берега.
Здесь были и деревья  с  дурманными  цветами,  распускающимися  только  по
ночам, и храпуницына падаль, и Ходун...
     Но один запах мигом перебил все прочие.
     Резкий звериный запах. И совершенно незнакомый.
     Прыглец разом позабыл о клювастых птицах, о Чужих,  что  приходят  из
тростников на берег Реки, обо всем на свете. Он вжался в камень, слился  с
ним в единое целое, сам обратился в камень. В нем жили одни лишь  глаза  -
они ждали явления зверя.
     И тот явился.
     Он осторожно спустился по крутому угору, тормозя передними  лапами  и
гибким раздвоенным хвостом. Сунул плоскую морду в воду и с шумом  принялся
лакать. Поджарые ребристые бока под шкурой подрагивали.
     Прыглец впервые в жизни видел такого диковинного зверя  и  теперь  не
знал, как ему поступить. Эта тварь была почти вдвое крупнее  храпуницы.  А
клыки, что торчали из мокрой пасти, словно не вмещаясь в ней,  не  снились
Прыглецу в самом тяжелом сне.
     От Прыглеца до зверя было примерно два десятка шагов, и ветер дул как
нужно,  чтобы  чудище  не  унюхало  охотника.   Однако   стоило   Прыглецу
пошевелиться, и зверь оторвался от воды. У него не было ушей, а  когда  он
повернул башку в направлении  камня,  за  которым  хоронился  Прыглец,  то
обнаружилось, что и глаз у него тоже нет. Лишь две тонких  ноздревых  щели
да огромная пасть.
     Прятаться было бессмысленно. Прыглец выпрямился  во  весь  рост,  его
пальцы сжимали  припасенный  заранее  обломок  скалы,  обкатанный  речными
волнами. Когда зверь приблизился на достаточное расстояние,  этот  обломок
полетел ему точно в то место, где полагалось бы находиться глазам. Будь то
храпуница, удар напрочь бы выбил из ее головы всякое желание нападать.
     Но зверь даже  не  остановился.  Только  досадливо  мотнул  мордой  и
добавил прыти.
     И тогда Прыглец побежал. Он давно уже не бегал от зверей - разве  что
с целью заманить их в ловушку, заморочить. Отвык попросту улепетывать.  Но
вот пришлось, потому что новый зверь был невиданный и  очень  уж  опасный.
Кто знал, чего можно было от него ждать? Глаз нет, а Прыглеца учуял  -  за
камнем, с наветренной стороны!



                                    8

     Творилось непонятное.
     Куда-то пропали все храпуницы,  как  уже  пропадали  раньше  мохначи,
рогоступы и другие твари. Голодный Прыглец, кутаясь  в  шкуру,  ползал  на
четвереньках в резун-траве  между  деревьев:  искал  съедобные  корни.  И,
случалось, находил, но очень редко и мало,  все  какую-то  мелочь.  Видно,
крупные Прыглец  уже  подъел,  а  новые  покуда  не  отросли.  Изредка  он
завистливо косился на Реку - на  тот  берег,  где  неумелый  Чужой  походя
добывал себе клювастых птиц.
     Ходун тоже оголодал. Ему было еще паршивее, чем Прыглецу:  он  же  не
набил загодя свою утробу храпуницыным мясом!.. Ходун  скорчился  в  старом
полуразвалившемся гнезде в кроне дерева и, пытаясь  унять  выдававшее  его
бурчание в желудке, безнадежно ждал, что появится  наконец  хотя  бы  одна
приблудная храпуница.
     А по охотничьим землям долины по двое, по трое, а то и стаями рыскали
носогляды. Мотали слепыми мордами, шевелили узкими ноздрями, щерили мокрые
жадные пасти. Им тоже было голодно, и  они  жрали  зазевавшихся  змей,  но
вынюхивали-то Прыглеца с Ходуном. Те были похитрее змей: Ходун, затаившись
в гнезде, прекратил потеть и пахнуть, и Прыглец, копошась  в  резун-траве,
тоже прекратил. Так им удавалось  обманывать  всех  других  зверей,  чтобы
затем подкрасться и убить.  Однако  носогляды  кружили  вокруг  да  около,
хамкая змей, но неотвратимо, неизбежно приближались к охотникам.
     Прыглец привстал над травой. Изо рта у него торчал  кусок  корневища.
Три носогляда были довольно близко, и ему не  следовало  бы  показываться.
Потому что, хотя он и не пах ничем, кроме резун-травы и кореньев, все трое
немедленно развернулись в его  сторону.  Раздраженная  мысль  мелькнула  в
голове Прыглеца: откуда они взялись?  Их  же  не  было  прежде!  И  почему
пропали храпуницы? Такие глупые... жирные... вкусные...
     Носогляды вскинули незрячие морды и потрусили прямо на Прыглеца.  Тот
выплюнул корневище и  попятился  к  Реке,  осторожно  перебирая  ногами  и
пригибаясь. Но  неизвестно  откуда  взявшийся  четвертый  носогляд  вскачь
бросился ему наперерез. Прыглец запустил  в  него  шкурой  мохнача  -  тот
коротко ткнулся в нее носом, наподдал лапой и откинул еще дальше.
     Четыре хищника - огромных, беспощадных  и  люто  голодных  -  смыкали
вокруг Прыглеца свое охотничье кольцо.
     Прыглец изготовился драться. У него не было таких мощных клыков,  как
у носоглядов, не было таких острых когтей и тяжелых  лап.  Но  он  многому
научился за все эти дни, проведенные в нескончаемой охоте. И он  тоже  был
сильным и хитрым зверем.
     Его кулаки окаменели, обратились  в  куски  ребристого  гранита.  Его
пятки стали обломками скал,  тяжелыми  и  тупыми.  И  живот  его  сделался
скалой: можно было разорвать кожу, но кровь  не  проступит  сквозь  плотно
сцепившиеся мышечные пласты. И весь Прыглец стал гранитным  валуном.  Даже
прекратил дышать и думать.
     Носогляды остановились как вкопанные,  словно  перед  каждым  из  них
вдруг разверзлась бездна. Они заводили вздернутыми кверху мордами,  нервно
закрутили хвостами - ох, и мяса же там, быстро подумалось Прыглецу. И  еще
одна мысль проскользнула в его  помертвевших  мозгах:  носогляды  потеряли
его. Они находились в нескольких шагах от него, но глаз у них не  было,  и
они перестали его чуять.
     Передний носогляд озадаченно присел на задние лапы, задрал оскаленную
пасть к небу и вдруг заухал, запричитал - разочарованно и раздраженно.
     "Только что здесь была добыча. Большая, мясистая, сладкая, не то  что
эти смердящие змеи. И уже нет ее! Одна трава да камни..."
     Прыглец отчетливо уловил мысли голодного носогляда и удивился  этому:
до сих пор он чувствовал лишь мысли Ходуна, да еще  Чужих  из-за  Реки.  В
этот миг  он  обучился  еще  одному  охотничьему  приему,  годному  против
носоглядов и подобных им  хищников.  У  носоглядов  нет  глаз,  они  видят
ноздрями. Притом видят не только запах жертвы, но и  ее  мысли.  Хитрые  и
опасные звери эти носогляды. Но Прыглец хитрее. А значит и опаснее. Потому
что он умеет все, что умеют носогляды...
     Передний носогляд, перехвативший тайное бахвальство Прыглеца, кинулся
на него - словно распрямившаяся упругая ветка, распластавшись  в  воздухе.
Но уже на лету снова потерял  цель,  потому  что  насмерть  перепугавшийся
Прыглец мгновенно окаменел с ног до головы.  И  хищник,  вырулив  хвостом,
чтобы не расшибиться о невесть откуда  возникший  гранитный  валун,  мягко
шлепнулся в траву совсем рядом. Он вонял жестокостью, голодом и  чуть-чуть
изумлением.
     Его  слепая,  утыканная  жестким  усом  морда  почти  касалась  бедра
заистуканевшего Прыглеца, когда носогляд обходил его кругом, надеясь,  что
добыча попросту прячется от него за камнем. Это был очень умный  носогляд.
Но он так ничего и не понял.
     Все четверо, ухая и подвывая, ушли в долину. Жрать змей.



                                    9

     На подкашивающихся ногах Прыглец брел от дерева к дереву. В траве  не
осталось  ни  одной  неразоренной  носоглядами  змеиной  норы,  ни   одной
нерастоптанной грибницы. Невесть куда улетели  все  птицы,  которые  несли
яйца, и эти яйца можно было украсть и  съесть  вместе  с  мягкой  кожистой
скорлупой. Видно, пока увлеченного храпуницами  Прыглеца  не  интересовали
птичьи гнезда, птенцы вылупились, оперились и встали на крыло... Все  чаще
Прыглец  поглядывал  в  сторону  Болота.  Пройти   через   него   казалось
невозможным. Да и что ждет полуголодного, измотанного опасностями охотника
за этой трясиной? Мерзкой, укутанной в липкое, кишащее  бешеными  комарами
одеяло испарений, откуда поднимается и плывет над долиной Плохой Дождь...
     Прыглец искал Ходуна. Он не знал этого, ни за что бы не  признался  в
этом себе. Но его, как магнитом,  притягивали  простые  и  понятные  мысли
Ходуна. Не то что злые, звериные мыслишки  носоглядов.  Прыглецу  хотелось
отдохнуть неподалеку от Ходуна, укрывшись где-нибудь на дереве. Может быть
- подремать среди листвы,  не  опасаясь  ни  змей,  ни  храпуниц,  которые
безвозвратно пропали. И пусть даже приснятся снова эти непонятные  сны.  А
потом будь что будет.
     И Прыглец услышал мысли Ходуна.
     А еще его ноздри уловили запах  свежего  мяса.  И  всякое  стремление
отдохнуть растаяло без следа.
     Ходун жрал мясо. Это было немыслимо и в то же  время  несомненно.  Он
где-то выследил и добыл себе зверя.
     Прыглец нырнул в траву и быстро  пополз  к  тому  месту,  где  Ходуну
свезло. Он догадывался, что и тот  чует  его,  но  рассчитывал  как  можно
дольше скрываться от его глаз.  Пригодилось  и  умение,  приобретенное  от
носоглядов. Прыглец заглушил свои мысли, подавил собственный запах и  стал
почти невидим для Ходуна. Да тот и не вспоминал о  нем:  занят  был  своей
добычей.
     Прыглец раздвинул травяные стебли и  выглянул.  То,  что  он  увидел,
поразило его сверх всякой меры. Ходун жрал носогляда!
     Он оказался хитрее Прыглеца: тот боялся пришлых хищников  и  научился
лишь скрываться от них. Ходун же обманул одинокого носогляда, подманил его
поближе, а затем убил. Победа досталась ему нелегко: правый бок Ходуна был
располосован острыми когтями, но кровь не шла, потому что Ходун  умел  все
то же, что и Прыглец. И, как ни не  хотелось  этого  признавать  Прыглецу,
чуточку больше.
     Ходун  наконец  заметил  соперника.  Его  безобразная   голая   морда
обратилась к Прыглецу, губы дрогнули в предупредительном оскале. Но  запах
свежего мяса дурманил Прыглецу голову, и теперь ни о чем ином он не мог  и
помыслить. Прыглец выпрямился и шагнул навстречу Ходуну.  Это  была  явная
угроза, и он не скрывал этого, ловя бегающий взгляд ненавистного врага.  И
без того обоим было ясно, что схватка будет не на жизнь, а на смерть.
     Позабыв про голод и  слабость,  Прыглец  снова  становился  умелым  и
беспощадным бойцом. Его мышцы медленно собирались в тугую пружину, которая
должна была распрямиться и поразить Ходуна в тот миг, когда  он  не  будет
готов обороняться. Но Ходун нашел в себе силы отпуститься от растерзанного
носогляда и подготовиться к атаке  Прыглеца.  Да  он  и  сам  был  непрочь
атаковать - очень уж не терпелось ему продолжить пиршество.
     Когда  же  Прыглец   совсем   было   собрался   напасть,   весь   мир
противно-знакомо  окаменел,  превратился  в   отвратительную   черно-белую
плоскость. А когда наваждение пропало, то между Ходуном и Прыглецом  снова
лежал Радужный Дракон.



                                    10

     Прыглец отшатнулся от сияющего бока,  увернулся  от  разящего  взмаха
крыла. Попятился, не отрывая взгляда от недвижной змеиной головы на высоко
вознесенной шее. Уперся спиной в некстати подвернувшееся дерево, вжался  в
него, закрыл руками лицо. До него  долетали  обрывки  страхов,  овладевших
Ходуном, который, однако же, не желал оставлять добычу.
     А между тем Радужный Дракон уже оторвал сверкающее чрево от  земли  и
медленно переступил толстыми лапами. Одна из них задела тушу  носогляда  и
передавила ее пополам.
     В голове  у  Прыглеца  металось:  Дракон  хочет  отнять  носогляда  и
сожрать. Но Ходун уже не сильно боится его, жадность застит ему глаза.  Он
не отдаст мясо Дракону, пусть тот намного  сильнее  и  больше  его.  Ходун
задумал напасть на Дракона. Он совсем обезумел. Если уж ему удалось  убить
носогляда, так он решил, что и Дракон ему нипочем!
     Дракон обязательно убьет Ходуна. И это хорошо. Но потом Дракон сожрет
Ходуна, носогляда и примется за Прыглеца. А это очень и очень плохо.
     Прыглец решил помочь Ходуну.
     Он завизжал, привлекая внимание чудовища. Призвал  всю  свою  отвагу,
возместил ее недостаток злостью и оторвал себя  от  спасительного  дерева.
Голова  Радужного  Дракона  качнулась  и   плавно   пошла   на   Прыглеца.
Распахнулась многозубая пасть, мертвенно блеснули  тусклые  очи.  Огромная
змея уставилась на Прыглеца,  взглядом  приковывая  его  к  месту.  Всякое
намерение нападать выветрилось напрочь. Да и как можно было причинить вред
такому существу - сверкающему, неуязвимому?!
     В этот момент Ходун в прыжке ударил Дракона в чешуйчатый  бок  обеими
ногами и отлетел прочь, воя от боли. Но удар был  ужасный,  потому  что  в
Ходуне таилась невероятная сила.
     Дракон потерял равновесие,  голова  его  нырнула  к  земле,  и  почти
утративший рассудок от страха Прыглец неожиданно для  самого  себя  достал
кулаком  его  левый  глаз...  Ему  почудилось,  будто  рука  врезалась   в
раскаленную скалу. Остро заныло предплечье. Но  пораженный  драконий  глаз
ослеп - жизнь окончательно ушла из него, свечение зрачка угасло.
     Дракон забил крыльями, пытаясь повалить охотников воздушными волнами.
Судорожно заметался стрельчатый хвост, свиваясь в тугое кольцо. Валявшийся
в траве Ходун, скуля, укатился было за деревья, но тотчас же вылез оттуда,
волоча обеими руками тяжелый корявый сук. Пригибаясь от порывов ураганного
ветра, он подбирался к поникшей морде радужного  Дракона,  покуда  Прыглец
мотал онемевшей кистью руки, пытаясь вернуть ей  чувствительность.  В  его
мутной от боли голове зрело недоумение перед беспомощностью и неуклюжестью
Дракона. А страх понемногу уступал место привычной охотничьей ярости.
     Дракон с влажным хрустом разомкнул челюсти, мало  не  дотянувшись  до
Прыглеца. Воспользовавшийся этим Ходун подкрался вплотную и  обрушил  свое
оружие на голову чудища. Сук переломился  о  костяной  воротник,  в  руках
опешившего Ходуна остался жалкий обломок. Но  Дракон  попятился  и  грузно
осел на задние лапы. Он никак не ожидал такого отпора. Его морда вихлялась
из стороны в сторону, словно он не  мог  решить,  с  кого  начать  вершить
возмездие.
     И поэтому осмелевший до крайности Прыглец точным ударом  пятки  вышиб
ему второй глаз.
     Но и ослепший, Радужный Дракон продолжал их  чуять,  хотя  и  не  так
хорошо, как носогляды. Наконец-то он  наметил  себе  жертву:  двинулся  на
Ходуна, который отшвырнул бесполезный обломок дубины и проворно  попятился
на безопасное расстояние. Оказалось,  Дракон  почти  не  умел  ходить,  он
неловко переваливался с лапы на лапу, и Ходун мог бы запросто  убежать  от
него. Но он ни на миг не забывал о туше носогляда и не хотел удаляться  от
нее чересчур далеко.
     Неуверенно перебирая конечностями,  спотыкаясь,  Дракон  наползал  на
Ходуна,  и  все  еще  страшная  пасть  то  раскрывалась,   то   с   лязгом
схлопывалась.
     И тогда Прыглец придумал, как надо сделать.
     Он  догнал  Дракона,  забежал  впереди  него   и   сильно   оттолкнул
ошеломленного Ходуна так, что тот оступился и полетел в кустарник.  Змеева
морда немедля обратилась к Прыглецу, не заметив подмены.
     Прыглец отступал, не отрывая взгляда от чудовища. Отступал в  сторону
Болота.
     Его ноги погрузились в жирную грязь. Он резко  обернулся,  присмотрел
себе надежную кочку и легко перескочил на нее. Потом  на  другую.  За  его
спиной послышалось тяжелое чавканье: Радужный Дракон тупо ломил следом, не
видя опасности. Прыглец никогда прежде не рисковал забираться в Болото, но
охотничье чутье  не  подводило  его,  подсказывая  клочки  надежной  суши,
прикрытые тухлой жижей.
     Над  Болотом  стлался  туман,  вдали   проступали   смутные   силуэты
кривобоких деревьев,  из  топкой  глубины  шумно  прорывались  и  лопались
гигантские пузыри. А Прыглец продолжал свой рискованный путь.
     Наконец он остановился.
     Везде,  куда  ни  падал  взгляд,  расстилалась  ровная,  без  единого
бугорка, водная гладь. Но это была не та знакомая речная быстрина, которую
Прыглец привык видеть за ракитистым угором.  Перед  ним  лежал  застойный,
мертвый омут, и чутье говорило, что нет здесь дна, вперед  идти  некуда  -
только назад. Туда, где кошмарным призраком ворочался  в  тумане  Радужный
Дракон, вздымая хвостом ленивые буруны грязи.
     Прыглец ни о чем не думал. Он  не  испытывал  больше  ни  страха,  ни
ярости - одно лишь равнодушие, такое же безбрежное,  такое  же  застойное,
как и  трупная  зыбь  вокруг  него.  Он  присел  на  кочку,  и  та  слегка
покачнулась под ним.
     Прыглец спокойно ждал Дракона.
     Но тот не мог настичь его.  Он  был  чересчур  тяжел  для  Болота,  и
трясина завладела им, уже всосав его короткие лапы,  а  теперь  понемногу,
упорно и неотвратимо вбирая в себя крылья и хвост. Змеиное туловище уже не
сверкало разноцветной чешуей - оно было забрызгано грязью. И  все  глубже,
глубже проседало в черную топь.
     Когда Прыглец понял, что добился своего, и отважился подойти поближе,
из Болота  торчала  лишь  голова,  увенчанная  шипастым  гребнем,  некогда
царственным, а теперь нелепым и даже потешным.  Безжизненный  взор  слепых
глаз  безразлично  скользнул  мимо  похолодевшего  было  Прыглеца.  Голова
дернулась,  и  клыкастая   пасть   разомкнулась   напоследок   в   подобии
страдальческой гримасы. В нее хлынули потоки грязи.
     ...Прыглец далеко обошел страшное место и выбрался на твердую  землю.
Его шатало и подташнивало от голода, усталости и пережитых  потрясений.  К
тому же, он где-то потерял шкуру мохнача, и его знобило.
     Больше всего ему  хотелось  бы  залезть  в  какое-нибудь  заброшенное
гнездо  среди  ветвей  и  уснуть  там  -  надолго,  пока  не  пройдут,  не
позабудутся все тяготы и тревоги.
     Или вот, к примеру, обратиться в облачко, что легкой паутинкой  плыло
над его головой с одного края неба на другой...
     Потому что ему предстояла еще смертельная схватка с Ходуном,  который
терпеливо дожидался своего часа, стоя по пояс в резун-траве. И был он  зол
и опасен, как десять Радужных Драконов сразу.



                                    11

     - Завидую твоему загару, - сказал Грачик, обнажая великолепные  белые
зубы под тонкой полоской усов. - И  твоему  цветущему  виду.  Небось,  эта
планетка показалась тебе курортом?
     Он сидел в том самом кресле, которое три месяца назад занимал Михеев.
Но сегодня Михеева не было, а Грачик явно чувствовал себя хозяином в  этом
кабинете. Вот только поза его мало напоминала раскисшего осьминога.
     В ногах у Грачика лежал, свернувшись клубком, странный зверь, похожий
на молодого палевого дога с тонким, как у крысы,  раздвоенным  хвостом.  У
зверя не было глаз, но при  появлении  Кратова  он  тревожно  вздел  умную
тяжелую морду и потянул ноздрями воздух. Когда Костя  прошел  на  середину
кабинета, Грачик пружинисто вскочил навстречу и, положив  шерстистые  лапы
ему на плечи, сильно встряхнул.
     - Ну, ты в порядке, звездоход! - заметил он.
     Костя вспыхнул от удовольствия, хотя под  ровным  шоколадным  загаром
его румянец, по счастью, не был виден. Звездоходами  асы  называли  только
равных себе.
     - Я не помню, - пробормотал он, смешавшись.
     - Что - не помнишь?
     - Ну... насчет курорта. Гипноблокада.
     - Естественно, - усмехнулся Грачик.  -  Потому  что  никакой  там  не
курорт.
     - Много бы я дал, чтобы мне хотя бы намекнули, что со  мной  было  за
эти месяцы, - признался Костя.
     - "Кто умножает познания, умножает скорбь", - провозгласил Грачик.  -
Это самое популярное изречение  Екклесиаста...  А  была  психодинамическая
тренировка. Планета Аид по природным условиям  весьма  сходна  с  лапушкой
Землей. Берется желторотый птенчик, помещается в условия дикой  природы  и
предоставляется самому себе. Ну, разумеется, кое-что мы заранее вкладываем
в его пустоватую головенку.  И  вот  все  его  чувства,  а  также  древние
инстинкты,   в   цивилизованном   состоянии    заторможенные,    понемногу
раскрываются во всем своем великолепии. А тут мы  еще  напускаем  на  него
строго дозированные количества разнообразных невзгод и напастей, чтобы  он
означенные  чувства  развивал  и  совершенствовал.  И  вместо  птенчика  с
полигона уходит гордый орел. Вроде тебя.
     - Орел! - фыркнул Костя, с любопытством разглядывая диковинную тварь,
мирно дремавшую под столом.
     - Нравится? - спросил Грачик. - Это биотехн, одна из последних  наших
моделей. Сотворен на биологической основе волка и, ты не  поверишь,  овцы.
То-то взбеленился бы дедушка Крылов!..  Питательное  мясо,  куча  полезных
охотничьих инстинктов с перехлестом в телепатию. А сама идея почерпнута из
старых книг  о  межзвездных  путешествиях.  Мы  его  назвали  "блайндхаунд
Шекли". Чарли! - позвал он. - Чарли, поганец!
     Биотехн равнодушно передернул ушами, не поднимая морды.
     - Спит... Ну, ты хотя бы чувствуешь  себя  орлом,  Кратов?  Или  тебе
по-прежнему хочется чирикать и прятаться под крылышко к мамочке?
     Костя прислушался к себе.
     - Ничего не замечаю, - ответил он. - Все  мои  прежние  качества  при
мне. И новые шрамы имеются. А вот насчет новых свойств как-то сомнительно.
     - Шрамы скоро сойдут, - заверил Грачик. - А знаешь,  какую  категорию
решено тебе присвоить по результатам тренировки?
     - Девяносто восьмую, - робко съязвил Костя.
     - Не угадал, звездоход. Третью!  Как  и  мне.  И  выше,  чем  у  деда
Михеича. Помнишь деда?
     Все лицо Кратова пылало. Слова Грачика доносились до  него  откуда-то
из-за розового сладостного марева.
     - Теперь ты - звездоход девяносто девятого класса третьей  категории.
И мы станем учить тебя быть хорошим звездоходом. И, держу пари, научим!
     - Прямо не верится, - наконец выдавил Костя.
     - Что научим?
     - Нет... В третью категорию не верится.
     - Он не верит! - воскликнул Грачик. - А три месяца назад ты  на  этом
самом месте верил совсем другому... Может быть, хочешь сыграть в ту  игру,
что предложил тебе тогда дед Михеич?
     - Он  меня  подловил,  -  улыбнулся  Костя.  -  Знал,  что  я  нападу
немедленно.  Соблазн  отомстить  за  Ущелье  Звигов  был  велик.  Хотелось
доказать вам и себе  самому,  что  тот  провал  случаен.  И,  вдобавок,  у
обороняющегося реакция всегда сильнее обострена, чем  у  нападающего...  А
где он сейчас?
     - Ушел, - сказал Грачик. - Попросился в отставку. Теперь, пока мы его
не отговорили, я - местоблюститель.
     - Что-то произошло?
     - Да, - с неохотой промолвил  Грачик.  -  Понимаешь...  На  полигонах
вроде Аида курсанты по сути людьми не  являются.  После  гипноблокады  они
трансформируются в  человекоподобных  разумных  существ,  которые  в  силу
тяжелого характера не терпят соперников. Мы добиваемся этого искусственно,
возбуждая в них  черты  ярых  индивидуалистов.  С  одной  стороны,  таковы
условия игры: если парни начнут объединяться в  кланы,  как  того  требует
человеческая основа, то с их-то способностями  сам  черт  им  не  брат,  и
чихали они тогда на все фокусы наших полигонов! Но  каждый  должен  пройти
свой путь в одиночку... А с другой стороны, приходится  решать  задачу  их
разъединения. Мы уж и так  стараемся  изолировать  их  друг  от  друга.  И
водобоязнь внушаем, и страх высоты, а все не получается: курсантов  много,
а полигонов раз-два  и  обчелся.  И  если  они  все  же  сцепятся,  то  мы
вмешиваемся  через  посредство  роботов-надсмотрщиков.  И,  как   правило,
разгоняем  драчунов.  Но  недавно  одна  парочка,   поправ-таки   взаимную
неприязнь, совместными  усилиями  исхитрилась  вывести  робота  из  строя.
Поставили бедного в положение Буриданова осла и,  пока  он  мотал  башкой,
мигом  выхлестали  ему  видеорецепторы.  А  потом  безнаказанно   выяснили
отношения. Один из курсантов едва не погиб... Вот наш дедуган и принял всю
вину на себя.
     - И что, Аид закрыли?
     - Ну, зачем же, - проговорил Грачик. - И при чем  здесь  Аид?  У  нас
несколько таких полигонов... Просто мы вынуждены впредь использовать более
надежные средства контроля. А то старые, как выяснилось, не  имеют  защиты
от элементарных логических задачек...
     - Пуфф! - сказал Костя и бережно ткнул Грачика пальцем в живот.
     - Что? - переспросил тот.
     - Вы убиты, - пояснил Костя, светясь от счастья. - Можно  мне  съесть
вас, переварить и удалить из организма?
     Грачик захохотал и снова тряхнул его за плечи.
     - А хочешь в Ущелье Звигов? - предложил он. - Проведать старичков?



                                    12

     В ущелье стояла тишина. Полное безветрие,  бестравье  и  безлесье.  И
коварный галечник между серыми пористыми скалами был на прежнем месте.
     Кратов вслушивался в тишину. И  с  каждой  секундой  она  все  больше
рассказывала ему.
     Он разулся, сцепил  ботинки  застежками  и  поставил  возле  входа  в
ущелье. Достал фогратор и положил рядом. Расстегнул  куртку  и,  аккуратно
свернув, оставил здесь же. При этом не упустил случая полюбоваться на свои
благоприобретенные роскошные шрамы. Затем закатал штанины выше колен.
     И двинулся вперед.
     Сделав  десяток  шагов  -  галечник  держал  его,   не   елозил,   не
поскрипывал, - Кратов отчетливо увидел воронку, прикрытую звижьей паутиной
и присыпанную сверху камушками. Она была устроена по-новому, не  так,  как
три месяца назад. Известно, что психомодели живут собственной,  мало  кому
понятной и уж совершенно непредсказуемой квазижизнью...
     Он старательно обошел воронку по краю.
     Все это время два звига следили за ним из-за скал, и он чувствовал их
присутствие, ловил их тупые, жадные мысли. Кажется - даже слышал, как  они
облизывают и без того мокрые губы и глотают  слюни.  Он  знал,  что  звиги
нападут на него, когда до конца пути останется какая-то пара шагов.
     Поэтому он без разбега, с места, взлетел в воздух за полшага до того,
как звиг-сюзерен прыгнул на него - точнее, на то место,  где  ожидал  свою
жертву.
     Но Кратов благополучно приземлился на обе ноги за контрольной чертой,
где кончалась психомодель, и  потопал  за  ботинками  и  курткой.  А  звиг
промахнулся и угодил в собственную воронку.



                                    13

     - Который? - спросил Михеев, прижавшись лицом к оконному стеклу.
     - Вон тот, светлый, - сказал Грачик. - В  белой  курточке.  Сейчас  к
нему подойдет поразительно рыжая девушка, такая рыжая, что зависть  берет.
И они поцелуются.
     - Подошла, - улыбнулся Михеев. - Но что-то они тянут с поцелуем.
     - Это Константин Кратов, - пояснил Грачик.  -  Помнишь,  который  все
хвалился своей реакцией. Ценитель древней  восточной  поэзии,  бесстрашный
охотник на звигов...
     - Помню. А второй?
     - Сидит на скамейке. Бритоголовый, в дхоти. Это Крис Богардт. У  него
доброкачественный генетический дефект  -  ранняя  лысина.  Потомок  "детей
Чернобыля"...
     - Этот Богардт... действительно выкрутился?
     - Здоров, как бык! И даже получил пятую категорию. По-моему,  зря  ты
погорячился, дед.
     Михеев промолчал, глядя за окно во двор училища.
     - А может быть, вообще все зря? - пробормотал за его спиной Грачик. -
Ведь только представить себе: что было  бы  с  ними,  не  успей  мы  тогда
перебросить к ним резервного надсмотрщика...
     Михеев поморщился. Он вдруг отчетливо вспомнил, ЧТО БЫЛО С НИМ, когда
те двое, шустрые ребятишки, ухлопали робота и на  целый  час  ушли  из-под
его, Михеева, наблюдения. И как умело они распорядились этим часом.
     - Иногда я сомневаюсь, - продолжал Грачик. - Не  слишком  ли  дорогую
цену они платят там, на наших полигонах?.. Как все  просто  и  эффектно  в
задумке! Берется индивидуум и с него сдирается шелуха интеллекта, дабы  во
всей своей мощи обнажились вековечные инстинкты,  которые  помогли  нашему
далекому предку выжить  среди  динозавров  и  пещерных  медведей.  И  наши
курсанты будут-де чуткими, сильными и ловкими, как самый чуткий, сильный и
ловкий зверь. Потому что они становятся плоть от плоти природы... А они не
хотят быть зверьми. Они остаются людьми, несмотря  ни  на  что.  А  мы  их
ломаем, гнем, корежим... Дед, обходились же мы без этого раньше!
     - Чтобы этих сопляков жрали и увечили звиги? - буркнул Михеев.  -  Ну
уж нет... Знаешь, почему я всех этих желторотиков пропускал  через  Ущелье
Звигов?
     - Откуда мне знать? - пожал плечами Грачик. - Ты мне никогда и ничего
не рассказывал.
     - Потому что тридцать два года назад я сам стоял у входа в  него,  на
том самом галечнике. Только это была не психомодель,  а  настоящее  Ущелье
Звигов, в натуральную величину и во всей своей грозе. И я повернул  назад.
Не оттого, что испугался. Просто я точно знал, что не пройду его. Впрочем,
это и называют страхом, кажется... А наши с тобой пацаны должны начинать с
того рубежа, где мы отступили. И топать дальше! А  за  то,  чтобы  они  из
этого далека возвращались к папочке с мамочкой, к своим  рыжим  подружкам,
никакой цены не жаль. И пусть меня объявят виновным, пусть прогонят взашей
из училища, ты все равно будешь делать то  же  самое.  Если,  конечно,  не
запретят Звездную Разведку...
     - Я ходил через Ущелье Звигов, - мрачно сообщил Грачик. - Десять  лет
назад, на спор. Но я не пошел в Жующий Туннель. Это  в  системе  Хомбо.  А
один твой выпускник, Меркушев, недавно прошел его. Я просил  его  привезти
психомодель.
     Михеев одобрительно кивнул.
     - Они в самом деле не узнали друг друга? - спросил он.
     - Михеич! - обиделся Грачик. - Ты же лучше моего понимаешь,  что  это
невозможно. Ментокоррекция и все такое. Да я  и  проверял  их  исподтишка.
Песика Чарли вон в кабинет приволок... Доступ к  информации  об  инциденте
навечно заблокирован, а парней мы развели  по  разным  группам.  В  разные
филиалы. Сегодня они встречаются последний раз.
     - И слава Богу, - сказал  Михеев.  -  Достаточно  того,  что  мы  все
помним.
     Грачик покачал головой.
     - Ничего ты не понял, дед. У меня же о тебе душа болит! Ведь  случись
что... ну, эта комиссия... Как ты без них, без желторотиков этих?
     - Наконец-то поцеловались, - удовлетворенно проговорил Михеев.



                                    14

     Едва только гравитр  набрал  высоту,  как  Костя  спихнул  управление
автопилоту, а сам взял руки Юлии в свои.
     - Подожди, не обнимай меня, - тихонько  сказала  Юлия.  -  Я  еще  не
привыкла к тебе. Это все равно, что обниматься с чужим человеком.  Посидим
молча.
     Костя кивнул. Он чувствовал плечом тепло ее плеча,  ему  передавалось
ее неровное дыхание, и пока этого было достаточно для полного счастья.
     Сначала они летели над мегаполисом, объятые заревом его ночных огней.
Автопилот  предупредительно  огибал  чудовищные  башни  небоскребов,   что
тысячеглазыми  Аргусами   стерегли   муравьиную   суету   у   своих   ног,
перемигивался позиционными сигналами со встречными машинами... Потом город
кончился, внизу установилась  непроницаемая  чернильная  темнота,  и  лишь
изредка ее прорезали лучики слабого света. А на горизонте  уже  занималось
сияние другого города, что медленно, шажками стремился на воссоединение  с
соседями, чтобы подавить  и  заполнить  собой  последние  клочки  мрака  и
навечно воцариться на этой земле сплошным жилым континентом.
     - Не полетим туда, - попросила Юлия.
     - А куда?
     - Вниз.
     Костя  осторожно  высвободил  одну  руку  и   направил   гравитр   во
вздыхающий, шелестящий, росистый мир ночного леса.
     Потом они сидели в открытой кабине, тесно прижавшись друг  к  дружке,
ничего не видя вокруг и ничего не слыша, кроме собственного дыхания.
     - Что с тобой там было? - спросила Юлия.
     - Не знаю, - ответил Костя. И тут же поправился: - Не скажу.
     - Ты вернулся оттуда другим. Ты меняешься с каждым днем. И я не знаю,
каким ты станешь, когда все перемены в тебе закончатся.
     - Человек не топограмма. Он не может преобразиться до неузнаваемости.
     - А эти ужасные шрамы? -  пальцы  Юлии  коснулись  одной  и  костиных
боевых ран на бицепсе, предмета его бесконечной гордости.  -  Откуда  они?
Такое впечатление, что тебя там кто-то ел. И  это  сейчас,  когда  ты  еще
только курсант! А что будет, когда ты получишь диплом?
     - Наверное, доедят, - фыркнул Костя.
     - Я с тобой не шучу!
     - Ну что со мной может быть?..  -  он  пожал  плечами.  -  Вперед,  в
Галактику!
     - И мы больше не увидимся?
     - Не увидимся!
     - Никогда?!
     - Никогда!
     - Никогда-никогда?
     - Ну разве что ты станешь моей женой, - беззаботным тоном предположил
Костя, хотя душа у него дрогнула.
     - Еще недоставало! - Юлия с силой оттолкнула  его.  К  ней  понемногу
возвращалось обычное настроение. - Тогда мы вообще будем  видеться  раз  в
столетие. Ты будешь возвращаться из своей  разлюбезной  Галактики  весь  в
приключениях, в шрамах, в пробоинах от метеоритов. "Познакомься,  -  скажу
я. - Это твоя внучка".
     - "У-у", - подхватил Костя. - "Какая ты у нас с бабушкой выросла!  На
тебе конфетку. Хоро-о-ошая девочка... А кой тебе годик?"
     - "Девяносто седьмо-о-ой!.." - капризно протянула  Юлия.  -  Нет,  не
пойду я за тебя замуж, и не проси. Не бывать тому! Пусть лучше  ты  будешь
томиться от любви ко мне, будешь всеми силами стремиться домой, на  Землю,
где есть я. Будешь сбегать с вахты на свидания. Ведь будешь?
     - Еще бы!
     - Ты ведь любишь меня? - строго спросила Юлия.
     - Люблю! - радостно объявил Костя.
     - Сильно?
     - Невероятно!
     - Ну то-то... Разрешаю тебе поцеловать меня...
     Костя зачем-то зажмурился и даже  слегка  оглох.  Сперва  он  ткнулся
губами в щеку девушки, потом в нос, и только после всего  этого  получился
настоящий поцелуй. Время остановилось.
     - Ты не дослушал! - донесся до него голос Юлии. - Я хотела  разрешить
тебе поцеловать меня в ладошку. А ты?! Полез... Будто  старый  космический
волк, отпетый сердцеед, гроза вселенной. Ох, вещует мое сердце:  влюбишься
ты там в какую-нибудь Тувию, деву Марса!
     - Это невозможно, я люблю только тебя, - промурлыкал Костя.
     - А ее?
     - Кого это - ее? Тувию, деву Марса, такую-то дуру?
     - Нет, эту... Галактику?
     - И ее, - вздохнул Костя виновато. - Тоже. Но посмотри, как  красиво!
- Он выскочил из кабины в мокрую траву  и  поднял  руку  к  ночному  небу,
видневшемуся в просветах между неподвижными кронами. - Вот это - Лебедь. А
это -  Медведица  с  Медвежонком.  Болгары,  между  прочим,  называют  это
созвездие Повозкой. Один болгарин поймал медведя и запряг в повозку, а тот
не хотел работать, дергался,  упирался,  рвался  на  волю  и  все  начисто
разворотил... А вот это Млечный Путь. Представляешь, там везде живут! И на
этой звезде, и на этой... Жаль, что ты не видела Галактику за  атмосферой.
Она - цветная. Она - как я не знаю что. Как алмазная россыпь! А какие  они
вблизи, эти  звезды!  Огромные,  лохматые  головы  горгон,  огненно-рыжие,
седые, золотые, серебряные! А какие, Юлька,  бывают  планеты!  Во  стократ
прекраснее Земли...
     - Не верю, - прервала его девушка.
     - Чему не веришь?
     - Что есть хотя бы одна планета лучше Земли. Ну хоть вот на  столечко
лучше. Не бывает такого!
     - Ты не понимаешь... Земля - это дом, это очаг. А те  планеты  словно
коллекция драгоценных камней. Посмотрел, порадовал глаз - и домой.
     - А я уже подумала, что ты из фанатиков. Бывают же среди  вас  такие,
что могут годами жить в космосе и не вспоминать о Земле?
     - Сколько угодно. У нас на курсе пятеро титанидов. Нормальные ребята,
но попробуй докажи им, что Земля краше их лысого Титанума! Или, к примеру,
Гай Зарубин -  эктон,  родился  и  вырос  на  галактической  базе.  Он  не
понимает, как можно привязаться душой к какой-то одной планете, когда  нет
ничего лучше безбрежных космических просторов. Ну, я не такой. И потом,  у
меня на Земле есть ты. Мой самый надежный якорь.
     - А мы правда будем надолго расставаться?
     - Правда... Я мечтаю о настоящем деле. О таком, где сгодится все  мое
умение, все силы без остатка. Вот бы попасть в страйдеры, как  Игорь!  Это
на пределе, для настоящих  мужчин.  Передний  край,  тонкая  жердочка  над
пропастью... Но страйдеры улетают надолго. Иногда на  годы.  Случается,  и
навсегда.
     - Нет... Не хочу! Ненавижу это слово "навсегда"! Обещай мне,  что  ты
будешь ВСЕГДА возвращаться ко мне. Обещаешь?
     - Обещаю, - улыбнулся Костя. -

                         Если бы после встречи
                         Расставаний
                         Не бывало,
                         Наверное, тогда бы
                         Ты меня не любила.
                              [Ямато-моногатари. Пер. с яп. Л.Ермаковой]

     - Что тут смешного?.. Ну вот, пожалуйста, сейчас  зареву,  -  сердито
сказала Юлия.
     - Юлька! - закричал Костя, бросаясь в кабину. -  Да  ты  что?!  Из-за
меня?
     - А то из-за кого же!
     - Ну, не надо, - попросил Костя, прижимая ее к себе. - Я же еще  тут.
И у нас все будет прекрасно. А хочешь, я тебе спою? Только ты не  пугайся.
Или на ушах станцую?
     - Хочу, - сказала девушка и всхлипнула.




                             ИНТЕРЛЮДИЯ. ЗЕМЛЯ

     По  улице  шел  клоун  и  вовсю  дурачился.  Поминутно  запинался  за
собственные просторные ботинки, с  приготовленными  на  все  случаи  жизни
прибаутками встревал в каждый разговор, корчил рожи тем, до  кого  не  мог
добраться. При нем был огромный полупрозрачный мяч с нарисованной  пестрой
физиономией, в точности воспроизводившей клоунский  грим.  Мяч  жил  своей
жизнью, независимо от воли хозяина, артачился, выскакивал из его объятий и
летел в сторону случайных  прохожих.  Те  со  смехом  подыгрывали  клоуну:
отпихивали норовистый  мяч  обратно  или  уворачивались  от  него  в  меру
ловкости... За какие-то минуты уличный чудак успел рассказать свой анекдот
и выслушать ответный в одной компании, спеть ерническую песенку-нескладуху
в другой, поплясать с двумя сосредоточенными,  лишь  недавно  выучившимися
ходить  близнецами,  похоже  передразнить  грустную  девушку  за  столиком
летнего кафе и пробудить на ее лице тень улыбки - впрочем, скоро угасшую.
     Кратов сидел через два ряда столиков от девушки  и  вот  уже  полчаса
набирался  смелости  подойти  к  ней  и  расспросить  о  причинах  дурного
настроения в такой ясный день. Более всего ему мешало сознание того, что и
сам он, верно, выглядел  не  слишком-то  жизнерадостно.  И  потом,  бывают
минуты,  когда  никакие  усилия  окружающих  не  способны  вернуть  доброе
расположение духа, никого не хочется видеть и ничего не можется  делать...
Но, с другой стороны, если есть острое желание побыть  в  одиночестве,  то
городские улицы для этого не самое подходящее место. Следовательно, хмурая
девушка все же нуждается в обществе и даже, возможно, ищет поддержки.
     Удовлетворенный такой логикой, Кратов набрал в грудь побольше воздуха
и уже совсем было отважился встать из плетеного  кресла.  Но  в  этот  миг
боковым зрением заметил летящий в его сторону строптивый клоунский мяч.
     Рука сама собой вскинулась навстречу нежданной угрозе. Напоровшись на
сомкнувшиеся в наконечник  копья  пальцы,  мяч  с  грохотом  взорвался.  В
воздухе распустилось  облачко  розового  дыма.  Оттуда,  неумело  трепыхая
крылышками, на столик перед самым носом  Кратова  выпал  чистенький  белый
петушок, озадаченно кукарекнул и присел на гузку.
     -  Ну,  что  же  ты,   -   укоризненно   сказал   клоун,   снимая   с
баклажанно-лилового носа вялый лоскуток  от  лопнувшего  мяча.  -  Неужели
напугался? Куда я теперь без мяча...
     Он бухнулся в кресло напротив предельно смущенного  Кратова,  поманил
пальцем квелого петушка, но тот отрицательно покрутил головой.
     - Я т-тебя! - притворно рассердился клоун.
     Петух неохотно привстал, из-под него  выкатилось  голубое,  отчего-то
круглое яйцо с шутовской личиной на боку.
     - А ведь ты нездешний, - заметил клоун.
     - Верно, - кивнул Кратов. - Я прилетел только вчера.
     - Издалека?
     - Со Сфазиса.
     - Где это?
     - Моя фамилия Кратов, - помолчав, сказал Кратов.
     Клоун пожал плечами.
     - А моя - Астахов, - сказал он. - Вообще-то я медик. У тебя ничего не
болит? Что-то мне цвет твоего лица не нравится. Непривычный.
     - На себя посмотри, - хмыкнул Кратов.
     Астахов покосился в собственную ладонь, словно в зеркальце,  поправил
нос и взбил рыжие патлы.
     - Блеск, - произнес он с  удовлетворением.  -  Как  живой.  Вообрази:
просыпаюсь утром и чувствую, что сейчас в мою дурную башку придет решение.
Что вот-вот, с  минуты  на  минуту  я  поймаю  этот  дьяволов  гиперфактор
трансляции за хвост. Или, там, за хобот. Знаешь, я даже  дышать  перестал.
Лежу с закрытыми глазами и жду...
     - Поймал? - с интересом спросил Кратов.
     - Минут двадцать пролежал, - сказал Астахов горделиво. - И только он,
скалдырник, забрезжил в тумане, я его - хвать!.. Ты как, представляешь,  о
чем речь?
     - Трансляция - это что-то из лингвистики,  -  неуверенно  предположил
Кратов.
     - Возможно. Но  вообще-то  это  генетика.  Так  вот,  поймал  я  его,
утрамбовал, ленточкой с бантиком перевязал, всех друзей  обтрезвонил.  Ну,
говорят они мне, ты, Степан, голова. Ты, говорят, нам целый месяц выгадал.
Как начали меня хором славить! Выглянул я в окно -  люди  куда-то  спешат,
серьезные, скучные, никому и дела нет до моего гиперфактора.  Нет,  думаю,
так просто вы не уйдете. Сейчас вы у меня, голубчики,  развеселитесь!..  -
Он потыкал пальцем заметно увеличившееся в  размерах  яйцо,  из  которого,
по-видимому, должен был произрасти новый мяч. - Так ты не ответил  на  мой
вопрос.
     - У меня загар особенный, - пояснил Кратов. - Космический.
     - Получается, ты оттуда? - Астахов наморщил лоб. - Ах, Сфазис... Боже
мой, так ты ксенолог, как же я сразу не догадался!  Слушай,  -  сказал  он
доверительно. - Очень жаль, что у тебя ничего не болит. Я бы  тебя  в  два
счета вылечил. Вы, ксенологи, всегда аномально здоровые. А я очень хороший
медик, но никто об этом не знает. Представляешь, какая тоска: уйма  людей,
и ни у кого ничего не болит! Я потому и в генетику ударился, там есть  еще
где разгуляться. Вон, близнецы все  еще  рождаются,  я  как  раз  за  ними
наблюдаю. Может быть, у тебя  в  генах  что-нибудь  не  так?  А  то  я  бы
выправил... Нас, медиков, на город была тысяча с  лишним  человек,  сейчас
больше половины к вам в  Галактику  подалось  -  там  травматизм  выше.  А
остальные от скуки выбрали всю  исследовательскую  тематику  на  три  года
вперед, я едва успел себе гиперфакторы  отхватить.  К  концу  сезона  все,
сколько их есть, изловлю, и если в этом городе никто  не  заболеет  сыпным
тифом, сам себе привью какую-нибудь дрянь. Ну, не хочу я никуда  с  Земли!
Не лежит у меня сердце к межзвездному эфиру,  что  же  мне  делать?..  Все
равно твой вид мне не нравится. Какой-то ты неприкаянный. У тебя в  городе
есть знакомые?
     - Ни души.
     - Так ты что же - совсем один?!
     -  У  меня  в  Садовом  Поясе  живет  мама.  Я,  собственно,  у   нее
остановился.
     - Блеск! - обрадовался Астахов. - Как тебя... Кратов! Мы  этой  ночью
решили учинить налет на озера, отпраздновать мой гиперфактор. Мы бы и днем
туда улетели, но пятеро ребят тоже надеются  успеть  до  вечера  расколоть
свои орешки. Не пойму только, зачем только они спешат:  удовольствие  надо
тянуть до последнего. Ну, естественно, нынче нам не спать... Давай с нами,
а? Будут, между прочим, не одни медики и не исключительно мужчины,  это  я
обещаю. Итак, я тебя жду  в  транспарке  на  нижнем  ярусе  в  одиннадцать
вечера!
     - Ничего не получится, - вздохнул Кратов. - Дела.
     - Какие могут быть дела у ксенолога на Земле?! Ну, как  пожелаешь.  Я
тебя все-таки почему-то жду. Мало ли что,  вдруг  ты  к  вечеру  все  дела
переделаешь.  Или  ты  тоже  намерен  растянуть  удовольствие?  -  Астахов
перегнулся через стол к самому уху Кратова и зашептал:  -  К  той  девушке
можешь не подходить. С ней все в порядке. Ее друг сегодня сдает  выпускной
экзамен - сейчас же в лицеях пора экзаменов. А она трясется. Ничего, такие
переживания полезны.
     - Откуда ты знаешь?
     - Я все знаю, - Астахов подмигнул. - Я медик. А лишь потом клоун.
     Он подхватил выросшее до размеров арбуза голубое яйцо и  пошел  прочь
умелой чарли-чаплинской походкой. Петушок недовольно  заквохтал,  ссыпался
со стола и засеменил следом.
     Кратов с сожалением покосился на грустную девушку. Помочь ей он  и  в
самом деле ничем не мог. Да и наивно было с его стороны полагать, будто  у
такой славной девушки не окажется друга, ее ровесника,  с  которым  у  нее
общие интересы, общие  воспоминания,  может  быть  -  общее  детство.  Для
звездохода это, конечно, не повод к  отступлению,  но  означенное  "общее"
запросто перетянет на любых весах те личные достоинства,  которые  мог  бы
предложить ей он, звездный скиталец сорока с лишним  лет  и  безо  всякого
опыта земной жизни. Хотя опыт  все  же  был,  но  очень  давний  и  потому
малопригодный в данной ситуации.
     Рассиживаться в кафе более не имело смысла. Джулеп был  давно  допит,
пирожное растаяло. Кратов ушел бродить  по  бесконечным  кольцевым  улицам
города, которого не было здесь, когда он улетал к звездам.
     Он не заметил, как добрался до самого края жилого яруса. Далеко внизу
слаженно колыхались на ветру плотные кроны Садового Пояса, а где-то  возле
самой линии горизонта бликовали на солнце зеркала озер. Кратов облокотился
на  парапет  и  попытался  разглядеть  среди  зелени  крышу  своего  дома.
Бесполезно. Он не чинил эту крышу целую вечность  и  уже  забыл,  как  она
выглядела в ту пору.

                      О человеке, что ушел однажды
                      Из Есину и скрылся среди гор,
                      Ступив в глубокий снег, -
                      Об этом человеке
                      Не слышно ничего с тех давних пор...
                          [Мибу Тадаминэ. Пер. с яп. А.Глускиной]

     "Это про меня, - подумал он. - Это  я  ушел,  а  сейчас  вернулся.  И
некому меня расспросить о том, где я  был  и  что  видел.  Потому  что  не
осталось никого в этих местах, кому я был бы интересен. Только мама. Но  и
она ни о чем не расспрашивает".
     Домой  Кратов  вернулся  затемно.  Шел  пешком,  старательно   обходя
молодые, до  колен,  деревца  и  все  время  теряя  в  сумерках  змеящуюся
тропинку. За его спиной полыхал тысячами огней, нависая над Садовым Поясом
огромной елочной  игрушкой,  Оронго  -  город,  воспринявший  от  прежнего
крохотного поселка лишь имя и ничего больше, Он  жил  собственной  жизнью,
бурной и не совсем понятной, но ни единого звука не  долетало  вниз,  даже
разноцветье огней почти не  проникало  под  зеленый  полог.  Садовый  Пояс
тихонько  дремал  у  подножия  города,  как  лохматый   добродушный   пес,
уткнувшийся носом в ботинки хозяина. Только  изредка  где-то  над  головой
возникал слабый посвист проносящихся в ночном небе гравитров, и  тогда  на
миг предупредительно смолкал слаженный хор цикад.
     На веранде замаячил слабый колеблющийся клубочек света.
     - Костик, это ты?  -  спросила  Ольга  Олеговна,  приподнимая  повыше
ладонь, откуда истекало это странное свечение.
     - Я, мама. - Кратов осторожно взял ее за тонкое, хрупкое запястье.  -
Что это? Никогда такого не видел.
     - Светляк. Его зовут Люцифер. Он живет  здесь  в  саду,  а  по  ночам
приходит ко мне в гости. Ему нравится у меня на руках.
     - Какой огромный...
     - Он тебя немного боится. Видишь, свет чуточку голубоватый? Когда  он
успокоится, то засияет зеленым.
     Ольга Олеговна бесшумно, как  тень,  опустилась  в  плетеное  кресло.
Легким, молодым движением откинула волну темно-русых  волос,  скользнувшую
на лицо. Кратов осторожно сел напротив. Кресло под ним жалко заскрипело.
     - Ты просто великан, - сказала Ольга Олеговна.  -  А  моя  мебель  не
рассчитана на великанов.
     - В мой прошлый приезд тут была, кажется, дубовая скамья.
     - Да, она больше подходила для богатырских застолий. Но мои  богатыри
гостят очень редко. А чужие не бывают вовсе. Я  же  выгляжу  рядом  с  ней
просто нелепо... К следующему твоему набегу я  подготовлюсь  специально  и
придумаю, где тебя усадить.
     "Она не меняется, - подумал Кратов. - Меняюсь только я, а она все  та
же. Когда-нибудь я наберусь отваги и спрошу, в чем секрет".
     - Как тебе понравился город? - Ольга Олеговна небрежно  обрисовала  в
воздухе контуры чего-то разлапистого.
     - Я... еще не решил.
     - И я тоже. Хотя он вырос у меня  на  глазах.  Прямо  из  ничего,  из
песка. Наверное, мы так и остались в душе пустынниками.  Не  то  от  слова
"пустыня", не то от слова "пустынь".
     - А в чем разница?
     - Пустынь - это монашеская обитель.
     - Понятно, - хмыкнул Кратов. - Недавно один человек уже  назвал  меня
аскетом. Правда, это было на Сфазисе...
     - Я постелила тебе в вашей с Игорем  старой  комнате.  Жаль,  что  ты
ненадолго. В общем-то, у них с этим городом вышло неплохо.
     - Я пробуду здесь очень долго, мама. Целый месяц, а то и два. Я  тебе
еще надоем!
     - Месяц... - Ольга Олеговна качнула головой. - Без  малого  вечность.
Ты никогда не задерживался дома дольше, чем на неделю. И мне кажется,  что
ты и на этот раз не усидишь. Вы оба пустынники. Кочевники,  туареги...  Вы
видитесь с Игорем?
     - И часто. По каналам ЭМ-связи.
     - Если бы хоть однажды вы встретились дома!
     - Да мы же все здесь развалим!
     ...Игорь, старший брат,  раддер-командор  Южного  отряда  страйдеров,
полгода назад ушел  в  очередной  сверхдальний  поиск,  в  галактику  6822
Стрельца, и с тех пор никто ничего не знал о  нем  и  его  группе.  Как  и
обычно,  перед  страйдерами   стояла   единственная   задача:   обнаружить
сформировавшуюся либо близкую к тому  пангалактическую  культуру,  оценить
хотя  бы  в  первом   приближении   ее   внешние   проявления.   Будь   то
широкомасштабная  астроинженерия,  как  в  Двойной  галактике  Гидры,  или
управляемая ассимиляция  культур,  как  здесь,  в  Галактическом  Братстве
Млечного  Пути,  или  еще  какие-нибудь  неизвестные  доныне  процессы.  И
немедленно вернуться. Столь длительное отсутствие страйдеров означало, что
они достигли цели своего рейда и набирают информацию,  либо  их  уже  нет.
Экзометральная  связь  на  таких  расстояниях  не  действовала,  глохла  в
межгалактических   гравитационных   штормах,   а   разыскивать   пропавших
страйдеров было бессмысленно. Как можно  обнаружить  их  утлые  суденышки,
вероятнее всего - разбитые, с угасшими сигнал-пульсаторами,  среди  мириад
звезд чужой галактики?..
     - О чем ты думаешь, Костя? - спросила Ольга Олеговна. - У  тебя  лицо
стало... как у сфинкса.
     В саду  шуршал  обязательный  ночной  дождик.  Люцифер  умиротворенно
мерцал зеленым.
     Посреди ночи Кратова разбудили голоса под  окном.  Кто-то  возился  в
кустах малины. Неизвестный старался производить как можно меньше шума,  но
по неумению достигал совершенно обратного эффекта.
     "Нервничаешь,  звездоход,  -  укорил  себя  Кратов,  с   неодобрением
прислушиваясь  к  собственному  сердцу.  -  Весь  на  взводе,  от  шорохов
просыпаешься. Напрасно...  Надо  расслабиться,  сыграть  отбой,  угомонить
строптивое подсознание, которому взбрело в подкорки, что я попал в чуждую,
а потому предположительно агрессивную среду. Эй ты  там,  серое  вещество!
Запомни раз и навсегда: я дома. Дома! Я в родной  среде,  я  здесь  вырос,
черт вас побери совсем!"
     Он бесшумно поднялся и на цыпочках подошел к окну. В  темноте  что-то
белело. Девушка, скорее даже  девчонка-подросток,  в  белом  платье,  лицо
скрыто распущенными волосами и ветками малины. Рядом, разумеется,  ухажер,
тоже весь в белом. И шепчутся. Кратов затаил дыхание,  чтобы  не  спугнуть
парочку.
     - Ну вот, опять я просплю все на свете... - ворчал юнец.
     - И тебе влетит! - резвилась юница. - И поделом: по ночам спать надо,
а не бродить неизвестно где и неизвестно с кем.
     - Известно, давно уже всем известно с кем. Весь город знает. От одной
болтушки.
     - Кто же эта болтушка?
     - Есть такая... Смотри, какая малинища!
     - Разве? Я думала, это шиповник. Сейчас мы ее...
     - Лучше не надо. Вдруг это какой-нибудь экзотический сорт с лечебными
качествами? У нас двое как-то налетели на такой фрукт.  Думали  -  яблоки,
объели полдерева, а потом оказалось - почки  для  вакцины  от  спутниковой
лихорадки. Ох, и чистило их!.. А завтра мы где встретимся?
     - Завтра уже наступило, а мы еще не расставались.
     - Ну тогда с добрым утром!
     - Приветик! А почему ты об  этом  спросил?  Торопишься  улизнуть?  Не
выйдет, я тебя так просто не отпущу, ты меня еще провожать  пойдешь  через
полгорода, ножками.
     - Я и сам так просто не уйду.
     - Может быть, тебя дома потеряли, мальчишечку?
     - Конечно, потеряли!.. Но дело не в этом. Просто в последнее время я,
грустно сказать, засыпаю на занятиях.
     - Какой сты-ыд! - девушка захихикала. Кратов живо представил себе  ее
мордаху:  ехидную,  остроносую,  веснушчатую  и  обязательно  с  хитрющими
зелеными глазами. - А еще последний курс! Гнать таких в три шеи!
     - Тебе смешно! А у меня экзамены...
     - И что?
     - И все. Получу диплом - и вперед, в Галактику!
     Кратов едва не взвыл. "Господи! - подумал он. - В этом мире ничего не
меняется".
     Два десятка лет назад он точно так же торчал всю  ночь  напролет  под
чужими окнами и распускал павлиний хвост перед дамой своего сердца. А она,
пряча улыбку, поддакивала ему, подзуживала на новые  откровения.  Им  было
поровну лет, но в силу самой природы она повзрослела и поумнела  раньше  и
потому выслушивала его трели со спокойной женской мудростью. Ни на миг  не
забывая, кто он есть на самом деле -  маленький,  напыщенный  хвастунишка,
гордый своим несуществующим пока высшим предназначением. Но благодаря  той
же мудрости оставляя его похвальбы за скобками. До поры...
     "Не из нашего ли с Астаховым кафе эта девочка? Вроде бы нет. Трескали
бы уж лучше малину,  чем  болтать  попусту!"  Кратову  внезапно  пришло  в
голову, что  если  парочка  вдруг  вознамерится  погулять  вокруг  дома  и
наткнется на Чудо-Юдо-Рыбу-Кит, который лежит на заднем дворе и запасается
впрок дармовой рассеянной энергией, то может произойти конфузия. "Пустяки,
- решил он. - Новые впечатления никому не повредят. Ни им, ни Киту. Только
бы обошлось без визгов и обмороков".
     Все так же крадучись он вернулся в постель. Сон, разумеется, не шел.
     "Тектон был  прав.  Здесь  меня  буквально  захлестнут  воспоминания.
Совладаю ли я с ними?.."
     Шепот за окном удалялся, стихал.
     "Надо  будет  повесить  над  малинником  транспарант:  "Можно  есть".
Светящимися буквами. Да и самому отведать".
     Кратов несколько раз с  остервенением  крутнулся  с  боку  на  бок  и
внезапно,  рывком  сел.  Он  почувствовал,  что  ему   просто   необходимо
освободиться от воспоминаний,  которые  выбрались  на  свет  из  потаенных
закоулков его памяти и теперь буйно,  разноголосо  толпились  в  сознании.
Требовалось хоть что-нибудь, куда можно было перелить  их  -  по  принципу
сообщающихся сосудов.
     Почему с ним так не бывало раньше?!
     "Вот беда, - Кратов горестно улыбнулся. - Послушный мальчик Костик. А
это где я слышал? Тоже какое-то воспоминание... До недавнего времени я был
нацелен на работу. И работал так, что пыль крутилась  столбом!  Но  явился
тектон Горный Гребень и  перенацелил  меня  на  мое  прошлое.  И  вот  оно
пробудилось во мне, и теперь я у него в плену".
     На столике в изголовье стоял  мемограф  -  старый,  но  еще  надежный
прибор для записи информации на  кристаллы.  Из  тех,  что  уже  вышли  из
всеобщего употребления, но сохранились у ретроградов и любителей  старины.
Мемограф не был в деле, быть может, с того часа,  как  юный  Костя  Кратов
ушел в Галактику. Как назло, в нем не осталось ни одного кристаллика.  "Ну
конечно, я все свои записи прихватил с собой.  Дневники,  мудрые  речения,
излюбленные стихи в стиле "танка", "хокку" и  "сэдока",  и  даже  драму  в
античном стиле на исторический, понятное дело, сюжет. Что-то из  Плутарха.
И ведь ни разу не воспользовался, пока не потерял! Где же я их посеял - до
Псаммы или после?"
     Зато  под  мемографом  обнаружилась  тонкая  стопка  бумаги.   Кратов
поспешно,  пока  ничего  не  улетучилось  из  памяти,  нашарил  в  кармане
брошенной на стуле  куртки  перо  и  примерился,  чтобы  начертать  первый
символ.
     Но рука его замерла на полдороге.
     "У нее были  рыжие  волосы,  целое  облако  теплого  огня.  И  нос  в
веснушках. И лукавые зеленые глаза. Она все время посмеивалась надо  мной.
Она была умнее и лучше меня. А я любил ее как сумасшедший и думал, что чем
страшнее разрисую опасности, стерегущие  меня  в  Галактике,  чем  большим
героем покажусь ей, тем сильнее она полюбит меня. Вот дурень-то... Ей были
безразличны эти дутые опасности и мои ненаступившие подвиги. Не этого  она
ждала от меня, не это во мне искала. Но что же тогда? Быть может,  сейчас,
на пятом десятке, я знаю, чего ждут от нас женщины? Как бы  не  так...  Ну
кому интересна моя память об этом?!"




                      ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГРЕБЕНЬ ВОЛНЫ (1)


                                    1

     Корабль был пристыкован к западному шлюзу, знаменитому самым  длинным
переходником на всей базе. Кратов успел сосчитать до трехсот,  прежде  чем
достиг тамбура. При его приближении  ожил  и  замигал  чисто-синий  глазок
видеокамеры на бронированной двери, а  нелюдской,  с  перезвоном  хрусталя
голос негромко испросил фамилию и  личный  код.  Кратов  назвал.  Тяжелая,
перехваченная  полосами   кованного   металла   дверь   неожиданно   легко
откатилась,  из-за  нее  ударил  сноп  яркого  света,  ослепляющий   после
тамбурного полумрака.
     - Архаизм, - проворчал Костя сквозь зубы. - Дешевая экзотика...
     Во всей цивилизованной Галактике давно уже не было  таких  крепостных
стен и ворот. Когда нужно было как-то ограничить доступ, применялись более
современные и надежные средства вроде  изолирующих  полей.  Не  видно,  не
слышно, и при всем том никаким тараном, фогратором, чертом и  дьяволом  не
прошибить.
     По-прежнему  чувствуя  себя  большим  звездным  асом,  по   странному
недоразумению  угодившим  на  доисторическую  ладью,  Кратов   прошел   по
центральному коридору корабля, служившему как бы продолжением долгой кишки
переходника. Внутри дела обстояли гораздо утешительнее.  Корабль  оказался
на уровне эпохи. Он принадлежал  к  славному  семейству  грузопассажирских
малых трампов класса "гиппогриф".  Не  так  давно  сошедший  со  стапелей,
совсем не битый, а значит - и совсем не латанный. Судя по размерам и числу
дверей,  выходивших  в  коридор,  "гиппогриф"  мог  принять  на  борт   до
пятидесяти  живых  душ  и  никак  не  меньше  килотонны  багажа.  То  есть
практически сколько поместится при соблюдении удобств экипажа.
     Костя на ходу коснулся пальцами теплой на вид розовой  обшивки  стен.
Она и вправду оказалась теплой, через нее руке  передалось  едва  уловимое
подрагивание. Трясся, понятное дело, не сам корабль, а вся база, с которой
он был соединен пуповиной шлюза. База была древней, ее так  и  величали  -
Старая База. Она болталась здесь, на орбите вокруг Земли,  едва  ли  не  с
начала тысячелетия. Через нее пролегали первые  регулярные  трассы  внутри
Солнечной системы. И до сих  пор  каждые  несколько  минут  к  ней  кто-то
причаливал, а кто-то в то же самое время "выбирал якорь".
     Дверь на центральный пост была перекрыта белесой перепонкой. Над  ней
светился транспарант с упреждающе выставленной ладонью. Здесь тоже замигал
глазок, на сей раз  зеленый,  и  голос,  уже  почти  совсем  человеческий,
спросил то же самое и вдобавок пароль. Костя  ответил  как  полагается,  в
необходимой последовательности. Пароль ему сообщили  на  Земле,  в  Отделе
навигации.
     Перепонка чавкнула и разошлась.
     На центральном посту уже пребывал Стас Ертаулов, которому надлежало в
этом рейсе исполнять обязанности третьего навигатора. При  полном  параде,
во всех регалиях, включая нашивки пилота третьего класса и нагрудный  знак
училища. Блестящие черные волосы аккуратнейше уложены под  Элвиса  Пресли,
загорелое лицо сосредоточено, челюсти мужественно сомкнуты, стальной  взор
устремлен на экран перед собой. Бог знает кем  он  воображал  себя  в  эту
минуту. Даже не шевельнулся на звук шагов.
     - Привет, - сказал Костя и кашлянул.
     - Опаздываете, Второй, - строго сказал Ертаулов, не поднимая головы.
     - Никого же нет, - пожал плечами Кратов.
     - Все  давно  здесь.  И  мастер,  и  инженер-навигатор.  Инспектируют
гравигенную секцию. А между тем вы, Второй...
     - Ладно тебе выпендриваться, - сказал Костя беззаботно  и  прошел  на
свое место.
     В глазах Стаса забегали искорки интереса.
     - Ты где откопал такое слово?!
     - Сам придумал, - улыбнулся Кратов. - У нас все так говорят.
     - Ну, в самом деле, - произнес Ертаулов,  оправдываясь.  -  Я  тут  с
утра. Потом нагрянули эти двое. Тут  тебя  еще  ожидает  сюрприз...  А  ты
заявляешься едва ли не к вводу программы. И даже знак не надел!
     - Тебе станет приятно, если я его нацеплю?
     - Двое "Сатурнов" - не один "Сатурн", - веско сказал Ертаулов.
     Кратов вытащил из кармана форменной куртки  знак  училища  -  голубой
Сатурн на фоне чернозвездного неба - и приладил на грудь.
     -  Теперь  видно,  что  ты  не  с   улицы,   -   промолвил   Стас   с
удовлетворением.
     - А что за сюрприз такой? - спросил Костя.
     Вместо ответа Ертаулов проворно крутанулся  в  кресле  и  вскочил  на
ноги. Кратов обернулся. На  центральный  пост  входили  двое:  командир  и
инженер-навигатор. Поскольку  трамп  был  ошвартован,  а  не  находился  в
полетном режиме, полагалось приветствовать командира  стоя.  Что  Костя  и
сделал.
     - Гм, -  командир  выглядел  недовольным.  -  Дверь  была  незаперта.
Причины?
     - Виноват, - сказал Костя и зарделся.  -  Но  посторонних  на  борту,
кажется, нет.
     - Угадали, Второй, - сказал командир. -  Пассажиров  не  предвидится.
Груз - закрытый контейнер и двести стандартных ящиков.  Но  дверь  следует
закрывать. Итак, я первый навигатор этого корабля, Пазур Олег Иванович.
     Возраст мастера угадать так сразу было невозможно. Где-то  в  широком
диапазоне между сорока и  восьмьюдесятью.  Он  был  невысок  -  его  седая
макушка находилась  примерно  на  уровне  кратовского  плеча.  Худое  лицо
обтянуто зеленовато-коричневой кожей: "загар тысячи звезд", который  ничем
уже не вывести. Тонкие губы сердито поджаты, взгляд  прозрачно-серых  глаз
пристален и холоден. Все как у  Стаса  две  минуты  назад,  но  отнюдь  не
понарошку.
     Костя назвался:
     - Второй навигатор Константин Кратов.  -  И  вдруг  от  растерянности
брякнул: - Можно просто Костя.
     Ертаулов сдавленно застонал.
     - Инженер-навигатор Рашида Зоравица, -  прозвучал  среди  наступившей
осуждающей тишины мягкий и неожиданно мелодичный голос.
     Это и был обещанный сюрприз.
     Инженер-навигатор оказался девушкой.  Притом  потрясающе,  невозможно
красивой. Костя никогда еще таких не встречал. Все в  ней  было  вызывающе
ярким, броским. Если волосы, так черные до синевы  вороньего  крыла.  Если
глаза, так голубые до свечения. Если губы,  так  будто  иконной  киноварью
очерченные. Фигура в полном соответствии с античным каноном.  Если  только
можно вообразить Афродиту Милосскую в белой летной форме, с  разноцветными
нашивками и со знаком училища -  золотое  солнце  в  рогатой  короне  и  в
обрамлении долгохвостых комет - на высокой груди...
     - Можно просто Рашуля, - сказала  девушка  и  улыбнулась.  -  Русским
почему-то нравится звать меня так.
     - А как надо? - оживился Ертаулов.
     - У нас, хорватов... - начала было Рашида, но покосилась на мастера и
замолчала.
     - Гм, - Пазур нахмурился еще сильнее. - Будем полагать, что церемонии
завершены. И приступим к работе. - Он прошествовал  на  середину  поста  и
встал лицом  к  экипажу.  -  Итак,  этот  мини-трамп  класса  "гиппогриф",
бортовой индекс "пятьсот-пятьсот", нам надлежит  доставить  с  грузами  на
галактическую базу "Антарес", каковая, естественно, расположена в звездной
системе Антарес. Там он будет передан местному  Отделу  навигации.  Мы  же
попутным  рейсом  вернемся  на  Землю.  Разумеется,  если  не  обнаружится
необходимость перегнать сюда какой-либо  иной  корабль  тем  же  способом.
Данная транспортная операция рассматривается как практическое  занятие  по
курсу  космонавигации.  По  ее  результатам  всем  вам   будут   высказаны
соответствующие  оценки.  Каковые  несомненно   повлияют   на   заключение
экзаменационной  комиссии  о  вашей  профессиональной  подготовке   и   на
последующее распределение. К тому же, за выполнение задания на личный счет
каждого будет перечислено по пять тысяч энектов. Вопросы?
     - Нет, - ответил Костя за всех. Потому что по судовой  роли  числился
вторым после мастера. К тому же, пока все и так было ясно.
     - Продолжаю, - сказал Пазур. - Длительность рейса около трех суток по
бортовому времени. Отбытие завтра в десять утра. Медкомиссия - за два часа
до старта. Опоздания недопустимы. Покидать базу запрещаю. С этого  момента
экипаж находится в состоянии полетной готовности. Инспекция корабля  -  до
двенадцати  часов  местного  времени.  После  обеда,  с  четырнадцати   до
шестнадцати - ввод полетной программы. С  шестнадцати  до  восемнадцати  -
надзор за грузовыми работами.  С  восемнадцати  -  отбой  до  восьми  утра
следующего дня. Напоминаю, что продолжительность суток здесь  совпадает  с
земной. Вопросы?
     - Нет, - повторил Костя.
     - Характер груза? - вмешался Ертаулов.
     - Не вникал, - сказал Пазур. - При погрузке можете полюбопытствовать.
Объявляю второму и третьему навигатору замечание. Второй не выдержал паузы
для возможных вопросов со  стороны  экипажа.  Третий  задал  вопрос  после
ответа  второго  навигатора.  Итак,  продолжайте  работу.  А  вас,  -   он
повернулся к Рашиде, - попрошу со мной.
     Уходя, командир бросил ледяной взгляд  на  Кратова  и  прикоснулся  к
сенсорной панели возле двери. Перепонка за ним сомкнулась.
     - Эк он тебя, - сказал Ертаулов. - И  мне  перепало.  Да  ты  садись,
отрабатывай свои пять тысяч энектов.
     Кратов послушно сел. У него немного кружилась голова.
     - Ты, Костя, будто Казанова какой, - промолвил Ертаулов с усмешкой. -
Понимаю, девушка примечательная, но нельзя же так меняться в лице!  Потом,
у тебя же, по моим сведениям, сердце занято.
     - Занято? - переспросил Костя. - Кем? Что ты имеешь в виду?
     - Ну, ну, - сказал Стас увещевающе. - Весь курс вот уже  пять  лет  с
волнением  следит  за  развитием  твоего   романа   с   некой   рыжекудрой
чаровницей...
     Он осекся, потому что ожидал совсем  не  такой  реакции.  Кратов  мог
вмазать ему между глаз ответной колкостью, благо и сам Ертаулов был уязвим
по многим позициям. Кратов мог до грубости резко  осадить,  такое  за  ним
водилось, да в подобной ситуации он  и  имел  на  это  право.  Кратов  мог
покраснеть, что тоже походило на него, и замять разговор, что походило  на
него гораздо меньше. В конце концов, мог просто запулить в  Стаса  чем  ни
попадя.
     Но Костя  просто  сидел,  ссутулившись  и  наморщив  лоб,  словно  не
понимал, о чем шла речь.
     -  Ты  смотри,  -  на  всякий  случай  сказал  Ертаулов,  чрезвычайно
удивленный. - Если я не туда вырулил, ты меня поправь. У  меня  язык,  сам
знаешь, впереди головы. Ты на то и Второй, чтобы Третьего притормаживать.
     - Ерунда какая-то... - пробормотал Костя и тряхнул головой. -  Ладно,
Стас, давай-ка и впрямь за дело. Только не люблю я эти трампы! Сидишь  как
манекен и глядишь, как мастер кораблем ворочает.  По  мне  лучше  грузовой
блимп: хоть и колымага, зато ты сам себе хозяин.
     - А корабли миссий, "кормораны"? - с облегчением подхватил  Ертаулов.
- Защита высшего класса,  гравигенераторы  тянут  что  твоя  черная  дыра,
сигнал-пульсаторы такие, что в Ядре слышно...
     - Мечта! - застонал Костя. - Феерия! Ты пока заводи  потихоньку  этот
паровоз Стефенсона, а я еще немного помечтаю.



                                    2

     Как и ожидалось, инспекция корабля прошла  успешно.  Все  управляющие
системы пребывали  в  рабочем  состоянии,  охотно  отзывались  на  внешние
раздражители и готовы были с честью исполнить свой долг в полете.
     - Баста, - сказал Ертаулов. - Я бы чего-нибудь съел.
     - Я тоже, - сказал Костя. -

                        В прежние года
                        Не стеснялись этих слов
                        В песнях и стихах:
                        Редька, баклажан, имбирь,
                        Вяленая дыня, лук.
                           [Одзава Роан. Пер. с яп. А.Долина]

     Куда пойдем?
     - Куда угодно. И чтобы  там  совершенно  случайно  оказалась  Рашуля.
Какая девушка!.. По  моим  расчетам,  она  тоже  должна  к  этому  моменту
проголодаться.
     - А если рядом окажется еще кто-то?
     - В смысле - какой ни то ее местный ухажер? Что  ж  мы  с  тобой,  не
звездоходы?
     - Да нет. Кто-то такой же... яркий.
     - Ну и прекрасно. Двое "Сатурнов" - не один "Сатурн". А четверо -  не
трое. Даже если не все из них "Сатурны".
     - Перед полетом не следует расслабляться.
     - Это точно, - согласился Стас и вздохнул. - Хорошо, что Рашуля летит
с нами, а не остается. Это был бы удар. Я бы в миг расслабился... Не будем
поэтому отвлекаться на местных валькирий. Будем отвлекаться  исключительно
на членов нашего доблестного экипажа.
     - В тебе говорит трюмный патриотизм.
     - Еще бы! А в тебе ничего такого не говорит?
     - Только чувство голода. И еще, пожалуй, острое желание утопить  тебя
в душевой. Ты хотя бы знаешь, кто такие валькирии?
     - Разумеется, нет. И это неважно. Главное, что я слышал о них.
     - Что, что ты о них слышал?!
     - М-мм... "Полет валькирий" Вагнера. Куда-то они  там  летели.  Слово
красивое. Весомое. Я не специалист по словам. Я даже до этого дня не  знал
глагола "выпендриваться". А теперь знаю и буду им злоупотреблять. Ты  пока
еще что-нибудь подготовь из своего богатого лексического запаса.
     - Куда идем-то? - повторил Костя недовольно. - В пилотский буфет  или
в бар при шлюзах?
     - Держи, - Ертаулов покопался в карманах и кинул  ему  дольку  "манны
небесной", субмолекулярного пищевого концентрата в серебристой обертке.  -
Очень похоже на вяленую дыню, о которой  ты  только  что  распространялся.
Только глотай не жуя. Иначе не тот эффект.
     Костя развернул обертку и сунул янтарно-желтую пластинку в рот.
     - Скорее на переспелый банан, - заметил он глубокомысленно.
     - Теперь до ужина мы сыты, - произнес Ертаулов. - А вечером, старшой,
пойдем не в буфет, не в бар с  их  дурацкими  автоматами,  а  в  ресторан.
Музыку послушаем, попляшем со здешними сильфидами.  Рашуля  наверняка  там
будет. Боже, какая девушка!.. Давай, что ли, программу к  приходу  мастера
набросаем.
     - Угу, - сказал Кратов и с  сожалением  проглотил  дольку.  -  Мастер
обещал нам трое суток полета. А на Земле, помнится, говорили о полутора.
     - На Земле нам сулили не мини-трамп,  а  большой  блимп.  И  не  базу
"Антарес", а всего-навсего Сириус. Как ты  понимаешь,  это  совсем  другое
дело. Видно, что-то у них там изменилось.
     - Надо было спросить у мастера...
     - А какая разница?
     Костя подумал.
     - В сущности, никакой, -  сказал  он  неуверенно,  потому  что  вдруг
где-то в самой глубине души, подсознательно, ощутил, что  разница  все  же
есть. Не для Стаса, не для красавицы Рашули, а именно для него одного.  Но
в чем она состоит, понять так и не смог. - Антарес так  Антарес.  Что  мы,
Сириуса не видели?
     - К тому же, пять тысяч энектов -  не  три  тысячи.  А  три  вахты  с
Рашулей - это не  одна  вахта  с  Рашулей.  С  такой  девушкой!..  Как  ты
считаешь, звездоход?
     - Угу, - пробормотал Костя, хмурясь. Ему не  очень-то  нравилось  его
состояние. Он не придумал ничего лучшего, чем укрыться за маской  уставных
отношений  и  рявкнуть  металлическим  голосом:   -   Разговоры,   Третий!
Приступить к вводу!
     -  Понял,  Второй,  приступаем,  -  с  готовностью  ответил  Стас.  -
Исходная: Старая База, конечная: база "Антарес". Дистанция  пятьдесят  два
парсека.  Режим  хода  нормальный.  Продолжительность  хода  по  бортовому
времени семьдесят  часов.  Из  них  хода  в  экзометрии  пятьдесят  часов.
Поправки, Второй?
     - Три точки гравитационных возмущений, - сказал Костя. -  Две  черных
дыры и область активности астрархов.
     - Понял, Второй, - казенным голосом объявил Ертаулов. И тут же съехал
на обычный тон. - А что там за астрархи такие?
     - Вот здесь, - Кратов высветил на  экране  карту  звездного  неба.  -
Строят шаровое скопление. Подробностей они мне, понятно, не докладывали.
     - Поправку принял, - сказал Стас. - Насчет подробностей.
     - Р-разговоры! - снова лязгнул Кратов.
     - Выпендриваетесь, Второй, - не утерпел Ертаулов.
     До  прихода  мастера  они  почти  закончили   работу.   Явившийся   к
четырнадцати часам по бортовому времени Пазур, храня  на  коричневом  лице
гримасу недовольства, молча сел в свое кресло, прослушал доклад Кратова  и
слегка кивнул. Пальцы его, тонкие и длинные, как  у  музыканта,  легли  на
пульт. Кратов бросил короткий взгляд за спину. Инженер-навигатор  Зоравица
была на месте и внимала тому, как Стас комментировал  бегущую  по  экранам
программу полета. Но улыбнуться Косте она все же успела.
     - Это что? - нарушил молчание Пазур и остановил кадр.
     - Астрархи, Первый, - сказал Ертаулов. - Согласно информации  второго
навигатора.
     - Гм, - Пазур помрачнел.  -  Второй,  с  чего  вы  взяли,  что  здесь
астрархи?
     - Позавчера... - краснея, сказал Костя. - В сводке новостей...
     - Тоже мне источник, - буркнул мастер. Он убрал программу с экрана. -
Вызовите лоцию, да поживее.
     Костя, закусив губу, набрал вызов. Перед ним  вспыхнула  расчерченная
светящимися линиями  изограв  и  прошитая  стежками  трасс  карта  участка
пространства между Солнцем и Антаресом. Судя по лоции, там все было  тихо.
Никаких астрархов. Две черные дыры, разумеется,  присутствовали  на  своих
местах.
     - Жду объяснений, Второй, - сказал Пазур.
     Кратов молчал. Рядом виновато сопел Стас.
     - Третий, ваш комментарий?
     - Вины с себя не снимаю,  -  промямлил  Ертаулов.  -  Готов  искупить
кровью...
     - Сдалась мне ваша кровь, -  хмыкнул  Пазур.  -  Обоим  замечание.  -
Кратов приподнял повинную голову, над которой вдруг истаял секущий меч.  -
За отсутствие должной уверенности в плодах своего  труда.  И  за  неумение
пользоваться лоцией. - Мастер не  глядя  ткнул  пальцем  в  сенсор,  и  на
злосчастную карту наложилась объемная проекция гравитационного  пузыря.  -
Второй прав. Лоция составляется на  века  и  весьма  консервативна.  Чтобы
внести в нее изменения, нужно специальное решение Навигационной  комиссии.
А  до  такового  решения  существует  особый   раздел   лоции,   именуемый
"Оперативные поправки". Будем полагать, что вы от испуга забыли о том, как
вызывать его на экран. А сводка новостей никогда не  была  для  навигатора
основанием к коррекции курса. Вы поняли меня, Второй?
     - Угу, - сказал Костя.
     - Это не ответ звездохода! - зарычал Пазур.
     - Понял, Первый! - рявкнул Кратов. - Впредь обязуюсь перед вылетом не
просматривать новостей!
     Рашида тихонько хихикнула - так, чтобы ее услышал только Костя.
     - Продолжайте, Третий, - благосклонно молвил Пазур.
     Ертаулов шумно, с большим облегчением вздохнул.



                                    3

     Диспетчерский пункт, металлический шар в  облицовке  из  сверхпрочной
керамики, был далеко  вынесен  за  пределы  базы,  словно  рачий  глаз  на
стебельке. Отсюда весь "гиппогриф" был виден как на ладони.
     - Только вы, детишки, пожалуйста, сидите  тихо,  -  сказал  диспетчер
мягко и в то же время обещающе. - Иначе, уж не  обессудьте,  в  два  счета
попру долой.
     - Понятно, - сказал Костя. - Мы будем молчать, как рыбы в  пироге.  А
это что - тоже экран?
     - Первое предупреждение, - произнес диспетчер. - Где?
     - Вот тут, под ногами.
     - Конечно. Здесь везде экраны. Мы сидим внутри сплошного экрана.
     - А почему у вас только фронтальный обзор, а не полный?
     -  О,  господи,  -  вздохнул  диспетчер.  -  Потому  что  мне   этого
достаточно!
     Тем не менее он протянул руку в сторону и вверх  и  негромко  щелкнул
пальцами. Пол под  Костиным  креслом  исчез,  а  вместо  него  разверзлась
бездонная пропасть. Море  черной  пустоты,  кое-где  присыпанное  звездной
пудрой и слегка подсвеченное краешком атмосферного ореола  Земли.  Посреди
этого мрачного провала  спокойно  висела  некая  угловатая  разлохмаченная
конструкция. Вокруг нее,  будто  муравьи  возле  дохлой  мыши,  мельтешили
крохотные одноместные ремонтные модули.
     - Только не спрашивай, что это такое, - шепотом предупредил Стас. - А
то и в самом деле вылетим отсюда. В конце концов, наше дело - наблюдать за
погрузкой.
     - Интересно же! - прошипел  Костя,  сражаясь  с  неодолимым  желанием
поджать ноги.
     - Это "Луч-3", - вдруг сказал диспетчер. - Слыхали?
     - Слыхали! - в один голос подтвердили Кратов с Ертауловым.
     - Он тут на вечном приколе. Его уже лет десять  пытаются  привести  в
божеский вид, подлатать, чтобы после превратить в музейный экспонат.  Вот,
мол, как мы начинали летать к звездам,  как  тяжко  и  трудно  было  нашим
предкам, какие это были смельчаки. Да и сумасброды, в общем-то.
     - Вы тоже считаете их сумасбродами? - выжидательно спросил Кратов.
     - Нет, я так не считаю.  Я  думаю,  они,  наши  предки,  не  были  ни
смельчаками, ни сумасбродами. Просто они очень хотели построить корабль  и
полететь к звездам. И чем скорее, тем лучше. Им было наплевать, надежна ли
посудина, удобно ли в ней жить и вернется  ли  все  это  хозяйство  домой.
Самое любопытное, что практически все звездолеты  серии  "Луч"  вернулись.
Своим ходом. В том числе и этот. Правда, экипажа на нем не  было.  Он  шел
пятьдесят лет - двадцать пять туда и двадцать пять  обратно.  Никто  в  то
время столько не жил: средний возраст астронавтов составлял сорок лет. Они
добрались до цели уже стариками.
     - Нужно было послать молодых, - сказал Ертаулов.
     - Можно было послать и детей, - усмехнулся диспетчер. - Но они летели
не на прогулку и не заботились об обратных билетах.
     - Я слышал, Корпус Астронавтов не  хочет,  чтобы  тут  был  музей,  -
вставил Костя. - В  сводке  новостей  передавали...  -  Тут  он  припомнил
инцидент с лоцией и прикусил язык.
     - Я тоже слышал, - сказал диспетчер. -  И  говорил  с  ребятами,  что
ремонтируют "Луч". Противится не Корпус Астронавтов,  а  спецкомиссия  при
нем. Та, что расследует всякие странные странности. Они там  считают,  что
на обратном пути с экипажем произошло нечто экстраординарное. Что  они  не
умерли один за другим, а просто исчезли. Все  одновременно.  Понятно,  что
никакой спецкомиссии это не понравится. А вдруг, к  примеру,  на  корабле,
где-нибудь в отдаленном отсеке, притаилась какая-то  космическая  дрянь  и
ждет своего часа, чтобы извести доверчивых и беспечных экскурсантов?
     - Ерунда, - произнес Костя уверенно. - За десять лет она давно бы уже
себя проявила.
     - Малыш, -  сказал  диспетчер  ласково  и  обернулся,  чтобы  получше
разглядеть,  кто  здесь  ляпнул  такую  глупость.  У  него  было   круглое
веснушчатое лицо с первыми признаками "загара тысячи звезд". Возможно,  он
был  старше  Кратова  лет  на   пять.   -   Не   так   давно   на   старой
законсервированной базе в окрестностях Юпитера... - он  вдруг  замолчал  и
снова повернулся к экранам.
     - Я знаю эту историю, - с готовностью объявил Стас.
     - Еще ремонтники говорили  мне,  что  один  человек  из  спецкомиссии
записал особое мнение,  -  сказал  диспетчер.  -  Мол,  никуда  экипаж  не
пропадал, а по сей день находится на борту. В полете они пересекли область
пространства с нетрадиционными характеристиками и  все  вместе  перешли  в
особое состояние. С нашей точки зрения нематериальное.
     - А правда, что "Луч-10" угнали прямо с верфи? - спросил Ертаулов.
     - Как это - угнали? - удивился Кратов.
     - Второе предупреждение, - прохрипел диспетчер. После небольшой паузы
добавил: - Правда. Это было почти сто лет назад. Или двести.
     - Я об этом ничего не знаю! - забеспокоился Костя.
     - Темная история, - сказал Стас важным голосом. - Видимо,  о  ней  не
очень-то приятно вспоминать, поэтому так мало информации.
     - Что и говорить, - согласился диспетчер. - А не сыграть ли всем  нам
в молчанку?
     - Давайте попробуем, - сказал Костя. -  А  что  будет,  если  я  тоже
щелкну пальцами?
     - Тогда я тебя убью, - пообещал диспетчер.
     Мини-трамп "пятьсот-пятьсот" недвижно парил возле крутого бока  базы,
залитый отраженным солнечным светом. Он походил на гигантскую  тропическую
медузу, вольготно распростершую свои  сияющие  щупальца  в  угольно-черной
воде. Створки резервного люка были  раздвинуты,  и  туда  со  всевозможной
осторожностью,  направляемый  ориентированными  полями,  вползал  огромный
голубой контейнер.  Его  опоясывали  многочисленные  ребра  жесткости,  на
торцах виднелись беспорядочно расположенные вздутия.
     -   Походный   салон-вагон   Его   Императорского    величества,    -
прокомментировал Ертаулов. - Интересно, что там внутри?
     - Третье предупреждение, - сказал диспетчер. - Это  я  у  вас  должен
спрашивать. - Он прикрыл глаза, будто к  чему-то  прислушивался.  -  Масса
пять  тонн,  центр  тяжести  сильно  смещен.  Очевидно,  имеются  обширные
пустоты. Что вы там везете, господа навигаторы?
     - И в самом деле, - сказал Костя. - Что еще за тайны?  Экипаж  должен
знать обо всем, что находится на борту вверенного ему корабля.
     - Вы что, и вправду не знаете?! - изумился диспетчер. - Ну,  орлы!  -
Он повернул лицо к трепетавшему над пультом  шарику  микрофона  и  громко,
отчетливо произнес: - Диспетчер "запад-восемь" командному модулю  погрузки
борта "пятьсот-пятьсот". Что грузите?
     - Командный диспетчеру, -  немедля  откликнулись  прямо  над  ухом  у
Кости. - Закрытый контейнер нестандартного типа.
     - Это я вижу, - сказал диспетчер нетерпеливо. - Что в контейнере?
     Наступило недоуменное молчание. Потом стало слышно, как далеко отсюда
спрашивают: "Что  он  нам  голову  морочит?.."  Наконец  командный  модуль
сердито ответил:
     - Диспетчер, где-то рядом с тобой должны сидеть навигаторы. Возьми их
за шкварник и встряхни, они знают.
     - Это вам не тайна покинутого "Луча-3", - веско промолвил Ертаулов. -
Это вам не призраки юпитерианских баз.
     - Ничего не понимаю, -  сказал  Костя.  -  Неужели  никто  в  радиусе
двухсот  километров  не  может  толково  разъяснить  мне,   что   в   этом
салон-вагоне?!
     - Баста,  -  заявил  диспетчер.  -  И  не  говорите,  что  я  вас  не
предупреждал. Корабль мы вам загрузили, у  меня  на  очереди  еще  десяток
бортов. Топайте, ребята.
     Он пошевелил пальцами в воздухе, и "гиппогриф" исчез  с  экрана.  Его
место  заняло  изображение  пузатенького  блимпа   с   десятками   заранее
разверстых шахт боковых люков.
     Кратов и Ертаулов со вздохами  поплелись  прочь.  Казалось,  они  шли
прямо по пустоте, а далеко под их ногами спал мертвым сном в черной могиле
всех могил древний звездолет.
     - Разузнаете, что в контейнере - сообщите  мне,  -  бросил  диспетчер
вдогонку.



                                    4

     - Да ну его, этот ресторан,  -  сказал  Костя.  -  Шум,  гам,  музыка
дурная... Пойдем лучше в бар, поужинаем - и на боковую.
     - Ты своего отдыха еще не заслужил, - отрезал Стас. - Мы, друг Костя,
завтра уходим в рейс. Неизвестно, вернемся ли...  -  Он  смахнул  мизинцем
невидимую слезу. - А где космические волки проводят последнюю  ночь  перед
отплытием? Понятное дело, в таверне!
     - Ну, если только ненадолго, - произнес Кратов с сомнением.
     - Вот увидишь, мы окажемся там в полном составе, -  на  ходу  убеждал
его Ертаулов. - И мастер, и Рашуля - они давно уже сидят в приятном  глазу
полумраке, вкусно едят и  слушают  чарующие  звуки.  А  то  и  отплясывают
какую-нибудь самбу-румбу! Лично я намерен получить максимум впечатлений от
своего пребывания в этом средневековом замке. А ты будешь моим  паладином.
Или паланкином?
     - Балдахином, - проворчал Костя.
     Стас вел его по извилистым переходам Старой Базы, вдоль бронированных
стен, мимо тяжелых плит задраенных люков, которые, вполне возможно,  никто
не раздраивал за  последние  сто  лет,  а  то  и  с  момента  пуска  всего
орбитального комплекса. Мимо них проходили, а иногда пробегали  серьезные,
озабоченные своими проблемами люди. "Мы со своей  беспечностью,  наверное,
выглядим нелепо, - подумал Костя. - И даже раздражаем их".  Несколько  раз
вдалеке  коротко  и  тревожно  взревывала  сирена,  и  тогда  база  нервно
вздрагивала.
     - Если ресторан окажется закрыт, - признался Кратов, - я буду  только
рад.
     - С какой стати? - удивился Ертаулов. - Насколько  мне  известно,  он
работает круглосуточно. И не выдумывай  себе  ничего  сверхъестественного.
Никто здесь не отражает  нападение  космических  агрессоров  и  не  латает
пробоины от метеоритов. Здесь  всегда  так.  Уж  поверь  моему  житейскому
опыту, все же я сижу тут на двое суток дольше твоего.
     Они остановились перед высокой и  массивной  на  вид  дверью,  обитой
дубовыми досками, но под этим декором явно металлической. Над  ней  ровно,
успокаивающе светилась витая надпись "Ангел-Эхо". А  чуть  ниже  помигивал
транспарант: "Ресторан  наипервейшего  класса.  С  высочайшего  дозволения
Отдела навигации  зоны  Земли  и  Венеры.  Вход  во  фраках,  смокингах  и
скафандрах высшей защиты категорически воспрещается!"
     - С этим у нас порядок, - сказал Стас. - Можно, Костя, я пропущу тебя
вперед? Все же у тебя нашивки посолиднее. Пусть все думают, что  это  я  с
тобой. А уж внутри распределим роли по справедливости.
     Костя молча толкнул дверь.  Та  без  усилий  подалась,  открывая  его
взгляду  просторное  помещение,  залитое  рассеянным   светом.   Очевидно,
когда-то здесь был рабочий отсек, возможно  -  двигательная  секция  эпохи
реактивной  тяги.  От  прежних  времен  сохранились  мощные  металлические
колонны, на которых покоились своды зала, да остатки шпангоутов и  бимсов.
Возле каждой колонны и в темных нишах располагались столики. Ресторан  был
практически пуст, если не  принимать  во  внимание  небольшой  компании  в
дальнем конце. Да еще кто-то маячил у  кольцевой  стойки  в  самом  центре
зала.
     - Тоска! - произнес Ертаулов.
     Он был разочарован.
     - Наоборот, все очень хорошо, - сказал  Костя.  -  Без  выкрутасов  и
тихо. Не то что у нас на Земле: музыка ревет, фантомы шныряют по залу,  уж
и не видишь, кто живой,  а  кто  голограмма...  Съедим  чего-нибудь  особо
экзотического - ну, там, шашлык по-орбитальному - и баиньки.
     - Тебе бы только спать! - огрызнулся Стас  и  плюхнулся  в  ближайшее
свободное кресло. - Что они, вымерли? Я был тут дня  три  назад.  Вавилон,
тропики, яблоку негде упасть. Как дома! Веселились,  плясали  всю  ночь...
Где, где это теперь?!
     Как бы в ответ на его монолог, в тишину  упали  мерные  металлические
звуки, напоминавшие бой старинных часов. И лениво поплыла мелодия, вязкая,
с жужжанием ситара и глухими, отзывающимися  где-то  под  сердцем  ударами
барабана-табла.  С  потайных  светильников  сорвались   лучи   и   радугой
рассыпались в заклубившемся по полу  тяжелом  седом  тумане.  Суровость  и
аскетизм интерьера бесследно растаяли в этом нехитром  колдовстве.  Бывший
двигательный отсек понемногу  превращался  в  совершенно  иной,  странный,
завораживающий мир.
     Ертаулов уже не сидел букой, а счастливо улыбался, победно поглядывая
на слегка опешившего Кратова. Он был доволен  произведенным  впечатлением,
как если бы сам был причастен к сценарию разворачивавшегося вокруг них  и,
в общем-то, главным образом для них действа.
     Над пустым пятачком, огороженным кольцевой стойкой, вспучился  пузырь
белого дыма. Он заструился к потолку, растекся по нему, скрыл от  глаз.  В
колебаниях дымного столба зародился некий ритм, будто там внутри  прятался
кто-то живой. "Гляди, гляди",  -  зашептал  Стас.  Сквозь  кипящее  марево
явственно проступали очертания огромного тела.  С  каждым  мигом  они  все
больше обретали плоть...
     Посреди зала на задних ногах стоял чудовищный  белый  слон.  Впрочем,
клыки были явно позаимствованы у мамонта. Слон сворачивал  хобот  в  тугое
кольцо  и  затем  вскидывал  под  самый  потолок.   Топтался   на   месте,
приплясывал, раскачивал лобастой головой, мотал просторными ушами, в  одно
из которых была вдета серьга с изумрудом невероятных  размеров.  С  каждым
ударом табла слон менял цвет, становясь последовательно розовым, голубым и
лиловым.
     "Вон там, в углу!" -  не  унимался  Стас.  Костя  обернулся.  Никаких
шпангоутов, бимсов и комингсов не было и в помине. Вдоль стен  недвижно  и
грозно высились древние статуи. Многоглавые,  многоликие,  с  воздетыми  в
давно утративших смысл жестах десятками рук. В это сонмище, перекочевавшее
сюда  откуда-нибудь  из   Махабалипурама,   каким-то   образом   затесался
птицемордый  Гор.  Глаза  статуй  жили.  С  божественным  равнодушием  они
блуждали по залу, похожему на захваченный нечистой силой храм.
     - Ничего, - согласился Костя. - Умеют. -  Он  уже  опомнился  и  даже
слегка заскучал от голографических фантасмагорий. -  А  как  здесь  насчет
шашлыка по-орбитальному?
     - Тебе бы только есть! - отмахнулся Ертаулов. -  Отдыхай,  любуйся...
Ты только вдумайся: под нами сотни километров пустоты до ближайшей тверди,
а мы сидим и наблюдаем за танцами слона в пантеоне. Тут  тебе  и  природа,
тут тебе и искусство.
     - Вдумался, - произнес Кратов после недолгой паузы. -  И  нашел  твои
рассуждения странными. Во-первых, под нами не пустота, а газовая оболочка.
Между прочим, ты в  ней  родился  и  привык  существовать  с  максимальным
удобством. Во-вторых, в природе  розовых  слонов  не  бывает.  Особенно  с
серьгами. В-третьих, искусство - это Махабалипурам. А ресторан "Ангел-Эхо"
-  это  совсем  другое  понятие.  Я  не  хочу,  чтобы  Мадонна  Литта  мне
подмигивала, когда я стану поедать свой шашлык. Уж лучше я поеду в Эрмитаж
и буду стоять возле нее всю ночь, раскрыв рот.
     - Ты положительно невыносим, - сказал  Ертаулов.  -  Тебе  кто-нибудь
говорил об этом раньше?
     - Да ну тебя, - обиделся Костя.
     Он постучал пальцем по краешку стола, и перед  ним  высветилось  меню
фирменных  блюд.  Шашлыка  по-орбитальному  там  не   обнаружилось.   Зато
присутствовали "курица в собственном соку, в  корочке  и  со  специями"  и
"уопирккамтзипхи пикантный с орехами". Накануне отлета Костя рисковать  не
стал и заказал с детства любимую курицу. Из обычного же набора яств, какой
был доступен в любом уголке вселенной, где  есть  стандартный  пищеблок  с
программным управлением, он затребовал салат из маслин, мороженое  "ананас
в кокосе" и кувшин вишневого сауэра.
     - А мне нравится, - упрямо объявил Ертаулов.
     Кратов покосился на пятачок. Слона уже не было. На его  месте  сидела
огромная, как Кинг-Конг, макака и  чесала  макушку  указательным  пальцем.
Потом извлекла прямо из пустоты банан и принялась поедать его.
     - Мне тоже, - сказал Костя.
     Из туманной пелены вынырнул  самодвижущийся  сервировочный  столик  -
несуразно большой цветок  тюльпана  с  плотно  сомкнутыми  лепестками.  На
каждом лепестке было написано: "Миша Винярский - лучший друг звездоходов".
Поравнявшись  с  Кратовым,  столик  затормозил  и  распустился.   Деловито
зашевелились лапки-тычинки, хватая и расставляя  блюда,  чашки,  кувшин  и
все, что полагалось. Костя вздохнул  и  стал  было  прикидывать  состояние
личного счета, где хранилась еще какая-то  небольшая  сумма  в  энектах  -
"энергетических  эквивалентах  трудовых  затрат",  но  вовремя  прочел  на
ближнем лепестке уведомление: "За вас платит Корпус Астронавтов".
     Стас повел носом, оторвался от созерцания  обезьянних  манипуляций  с
бананами и выстучал себе меню.
     - Вот, -  Костя  указал  ему  на  "уопирккамтзипхи".  -  Настоятельно
рекомендую.
     - Это даже не выговорить, - сказал Ертаулов с сомнением.
     -  Зато  когда  выучишь  это  слово  наизусть,  -   промолвил   Костя
мечтательно, - и  сумеешь  оттарабанить  его  без  запинки,  то  вкус  его
покажется тебе просто божественным!
     - Я не понял, вкус блюда или слова?
     - Это безразлично... А кто такой Миша Винярский?
     - Хозяин этого заведения. Славный парень. Ему под девяносто, и он еще
помнит старую Одессу. Я вас познакомлю при случае.
     Ресторан  понемногу  заполнялся  посетителями.   Это   были   сменные
инженеры, диспетчеры, члены экипажей вновь прибывших кораблей  и  те,  кто
тоже решил скоротать последнюю ночь перед стартом в таверне. В  дремотную,
усыпляющую мелодию, которая не прерывалась ни на миг, незаметно вплетались
мажорные интонации, вступали новые инструменты.  Тонко  и  весело  пропела
музыкальную фразу  виолина,  нервно  задышал  саксофон,  тренькнуло  умело
расстроенное пианино.
     - Вот и мастер, - радостно сообщил Ертаулов.
     У входа в зал стоял Пазур и с желчной миной  озирался.  Казалось,  он
сейчас плюнет себе под ноги и уйдет. Вместо  этого  Олег  Иванович  сделал
кому-то приветственный жест  и  пошел  через  весь  ресторан  -  быстро  и
целеустремленно. Туман перед ним закручивался в воронки.
     Ертаулов с озадаченным видом сидел над большим деревянным блюдом,  на
котором  горкой  лежала  оранжевая  пузырящаяся  масса.  Из  нее   торчали
стебельки зеленой, явно дикорастущей травки.
     - Ты, специалист по изящной словесности, - сказал  Стас,  шевеля  над
блюдом растопыренным пальцами. - Чем хотя бы ЭТО берут?
     - Уж не собрался ли ты ЭТО сожрать?!  -  изумился  Костя.  -  Вандал!
Теперь мне понятны твои  восторги  по  поводу  пошлых  статуй  и  пляшущих
слоников. Тебе бы  только  есть...  ЭТИМ  любуются,  варвар  ты,  мысленно
повторяя про себя его название!
     - Там же где-то должны быть орехи,  -  пробормотал  Стас,  заглядывая
сбоку.
     - Вот эта травка и есть орех, - пояснил Костя. - Только совсем-совсем
юный. Первый росток. Да будет тебе известно, язычник, что уопир...  пхи...
тзи... что это - аналог нашей земной икебана, существующий у  буколических
племен звездной системы Нивам-Нинам. В ресторане его  подают  потому,  что
пища бывает не только телесная, но и духовная.
     - Что ж здесь пикантного, умник? - прищурился Ертаулов.
     - Любование есть процесс, - сказал Кратов. - И  в  нем  участвует  не
только сам  любующийся,  но  и  все  окружающие.  Они  наблюдают,  как  ты
обхаживаешь эту кучу. Весьма пикантное зрелище.
     - Был бы это кремовый торт, - с тоской произнес Ертаулов. - Уж  я  бы
нашел ему применение.
     - Простите, здесь свободно? - прозвучал над ними знакомый уже певучий
голос.



                                    5

     Ертаулов, как водится, отреагировал первым. Он  прекратил  обнюхивать
экзотическое яство и вскочил на ноги, едва не опрокинув кресло. Костя тоже
встал, машинально одергивая куртку.
     -  Экипаж  мини-трампа   "пятьсот-пятьсот"   к   вашим   услугам,   -
отрапортовал он весело и тут же приумолк.
     Рашида была в  тонком  темно-пурпурном  трико  и  просторном  красном
свитере, что, разумеется,  являлось  вопиющим  нарушением  устава.  Мастер
объявил полетную готовность. Следовательно, носить надлежало исключительно
форму. Кратов как  старший  по  судовой  иерархии  должен  был  немедленно
напомнить об этом и потребовать исполнения устава. Рашида, конечно же,  об
этом знала и теперь с любопытством наблюдала за его реакцией.
     - Прошу, - сдержанно сказал Костя, слегка отодвигая пустое кресло.
     Рашида села, не отрывая сияющих своих глаз от Кратова. Тому  было  не
по себе. Разумеется, он думал о ней и в глубине  души  надеялся  на  такую
встречу. И вот встреча состоялась. Рашида в этом  наряде  прекрасна  сверх
всякой меры. Она ждет, что он скажет, и сама готова заговорить. Но радости
нет и в помине. Вместо нее - состояние нелепой подавленности. Хочется  под
любым предлогом встать и уйти. Неужели все  оттого,  что  юная  и,  вполне
вероятно, слегка  взбалмошная  особа  решила  пренебречь  уставом  во  имя
красоты? И при этом не подумала, в какое трудное  положение  ставит  своих
коллег... Да, мастер может застать ее  в  компании  Кратова  и  Ертаулова.
Обоим навигаторам перепадет  по  очередному  взысканию,  что  при  разборе
полета и вынесении оценки обернется штрафными баллами. Неприятно...
     "Неужели я так робею перед мастером? - сердито подумал  Костя.  -  Да
нет же! С какой стати? Тогда что за чертовщина творится со мной  с  самого
утра?!" Он нахмурился и покосился на друга.
     Стас был в своей стихии. Он кипел энергией и лучился довольством.  Он
даже позабыл про свои злоключения с фирменным блюдом.
     А Рашида все так же испытующе глядела на Кратова.
     - Я бы хотела, - сказала она  медленно,  -  чтобы  мы  говорили  друг
дружке "ты".
     - Вот кстати! - обрадовался Стас. - Рашуля, не знаешь ли  ты,  что  у
нас в голубом контейнере?
     - Я не задумывалась над этим, - пожала плечами  Рашида.  -  Он  очень
тяжелый и прочный. Возможно, там какие-то хрупкие предметы.
     - Богемское стекло!  -  сказал  Ертаулов.  -  На  галактической  базе
"Антарес" считается хорошим тоном  пить  соки  и  компоты  из  антикварной
посуды.
     - Что же, - сказала девушка. - Я слышала, что некоторые разумные расы
охотно  питаются  стеклом.  И  древесиной.  Но  я  не  думаю,   чтобы   мы
экспортировали богемское стекло для таких целей.
     - Тебе нравится здесь, Рашуля?
     - Не очень. У нас дома веселее. Кажется, Костя со мной солидарен.
     - Ну почему же, - через силу выдавил Кратов. - Обезьянка была хороша.
     - Обезьянки я не видела. Сейчас там черная пантера.
     - А вы с ней похожи, - отметил Ертаулов. - Я имею в виду, разумеется,
пантеру. С обезьяной у тебя ничего общего.
     - Только общие предки, - улыбнулась Рашида. - И любовь к бананам.
     -  А  как  насчет  хорошей  порции...  -  Стас  украдкой  заглянул  в
предусмотрительно высвеченное меню, - уопирккамтзипхи?
     - Нет, только не это! - воскликнула Рашида.  -  Мне  дорога  еще  моя
фигура.
     - О, дьявол, - озабоченно сказал Ертаулов. - Лишний вес мне тоже ни к
чему.
     -  Все  наоборот,  -  сказала  девушка.  -  Хитрость  заключается   в
несоответствии калорийности и объема. Набиваешь себе желудок  этой  пеной.
Создается  иллюзия  сытости.  Приятная  сонливая  мечтательность,   полное
удовлетворение... А питательность практически нулевая. В результате быстро
и жутко худеешь. Зачем мне худеть? - она закинула ногу на ногу  и  ладонью
провела по тугому бедру. - Я в хорошей форме.
     - Главное - быть в хорошей форме, как считал капитан Крюк  из  сказки
про Питера Пэна, - объявил Стас, сопроводив ее движение взглядом.
     - Ты правильно поступил, что заказал это блюдо, - похвалила Рашида. -
Как раз вовремя. Иначе в самый ответственный момент ты можешь не вписаться
в собственный скафандр. А вот Костя, по-моему, просто в отличной форме. Уж
поверь мне, у меня глаз наметанный.
     - Еще бы! - хмыкнул Стас. - Не стану же я, как  он,  по  четыре  часа
ежедневно  гробить  на  тренажеры.  Да  еще  по  нескольку  раз  в  неделю
напяливать нелепый белый балахон, чтобы затем со всего маху  швырять  себе
подобных на грубую и жесткую циновку. Выламывать им конечности,  душить  и
самому получать от них той же монетой...
     - Костя, что он имеет в виду? - спросила Рашида изумленно.
     - Классическое дзюдо, - буркнул Кратов.
     - Я предпочитаю плавание, - сказал Ертаулов. -  Никакого  насилия.  А
эффект приблизительно тот же. В пространстве, понятное дело, с  бассейнами
непросто,  особенно  на  реликтовых  базах  вроде  этой.  Вот  на  больших
галактических комплексах, говорят, есть даже километровые  дорожки...  Так
вот, я подбросил здешним ребятам идею плавания в невесомости. Безо  всякой
воды. Залезаешь в пустой, хорошо загерметизированный док.  Отстыкуешь  его
от базы с ее искусственной гравитацией. Надеваешь ласты на руки и ноги - и
плавай  себе  вдоль  и  поперек,  отталкиваясь  от  воздуха!  Можно   даже
соревнования устраивать. Или игры.
     - Ты не пионер, - сказала Рашида. - В Галактике давно  уже  играют  в
аэрополо.
     - Жаль, - Стас прикинулся огорченным. - Куда  ни  сунься  -  все  уже
придумано, все открыто. А ты как сохраняешь свою форму?
     - Танцами, - ответила девушка. - Между прочим, танцы в невесомости  -
ни с чем не сравнимое  зрелище.  Или  гравибалет.  Наша  Адриатика  -  его
родина. Прозрачное море, синее небо, зеленые кроны  в  белых  цветах  -  и
танцевальное действо в трех измерениях!
     - Послушай, - сказал Стас. - Милан Зоравица кем тебе приходится?
     - Отцом. Ты слышал о нем? Наконец-то среди космических волков нашелся
хотя бы  один,  кто  знает  имя  величайшего  танцовщика  и  балетмейстера
восточного полушария!
     - Странно. Почему же ты не двинулась по его стопам?
     - Мы совершенно разные люди! Для него танец - способ существования, а
жест заменяет речь. К своим семидесяти восьми он иногда с  трудом  находит
нужное слово, чтобы выразить простую мысль, и  в  нетерпении  танцует  ее.
Представляете: танцует лежа, сидя за столом, читая! Я так не  умею.  Я  не
понимаю его языка, он не понимает моего. Но мы живем в одном  доме,  любим
друг друга, и это  побуждает  нас  искать  способ  общения.  Отец  всерьез
надеется превратить движение и жест в третью  сигнальную  систему.  Или  в
четвертую, если телепатией овладеют все, а  не  единицы.  Я  имею  в  виду
трансляцию мыслей, а не чтение  эмоционального  фона,  которому,  кажется,
учат не только в Звездной разведке, но уже и в обычных лицеях... Кто знает
- может быть, он своего добьется. Во всяком случае, у него есть и учение и
ученики.
     - Все равно  странно,  -  повторил  Ертаулов.  -  Что  тебе  нужно  в
Галактике? Что ты там потеряла? Тяжелая  работа,  смертельный  риск.  Там,
знаешь ли, гибнут, а чаще попросту исчезают без следа. Кому  будет  лучше,
если такая красивая  женщина,  как  ты,  растает  в  этой  черной  прорве?
Танцовщицей на тебя смотрели бы миллиарды глаз, тобой любовались бы все. А
не только трое мужиков из экипажа "гиппогрифа", двоим из которых,  похоже,
вообще нет дела до твоей красоты...
     - Но тебе-то есть до нее дело? - спросила Рашида  и  вдруг  порывисто
подалась вперед всем телом, придвинув смуглое лицо  с  огромными  сияющими
глазами к Ертаулову.
     От неожиданности Стас  отшатнулся.  Спустя  мгновение  он  опомнился,
смущенно рассмеялся, сгоняя с лица бледность.
     - Пантера, - сказал он. - Твое место не в космосе, а  в  джунглях.  В
заповеднике дикой природы.
     - Все мы дикая еще природа, - убежденно произнесла Рашида.  -  Разуму
только чудится, что он правит человеком. На самом деле  древние  инстинкты
просто позволяют ему это до поры. Чем больше позволено разуму, тем сильнее
инстинкты. Они знают свою мощь, уверены в ней и помнят, что в любой момент
могут отодвинуть разум, как  шторку,  и  самолично  явиться  на  сцену.  А
паническая демонстрация силы по поводу  и  без  повода  -  всегда  признак
слабости.
     - Ну вот, опять мне перепало, - констатировал Стас. - Почему  виноват
Костя, а достается мне? Кто меня пожалеет?
     - О, так ты еще и в жалости нуждаешься! - притворно удивилась Рашида.
     - Я ошибся, - сказал Ертаулов. - Никакая ты не пантера. На самом деле
ты  кобра.  Ждешь,  когда  бесхитростная  и  потому   беззащитная   жертва
раскроется, и тогда уже разишь без промаха своим ядовитым жалом.  В  самое
уязвимое место и наповал.
     - Это сильный комплимент, - отметила Рашида.  -  "Позвольте  заметить
вам, что игра ваша сильна..." Спасибо, Стас. Точно и тонко,  не  ждала  от
тебя.  Высший  класс:  оскорбление,  вуалирующее  комплимент.   Ты   почти
реабилитирован. Еще чуть-чуть, и я прощу тебе все недостатки.
     - А что тогда будет? - заинтересованно спросил Стас.
     - Тогда мы с тобой потанцуем.
     - Ма-а-ало... Второй, что ты молчишь? - Стас толкнул Кратова  локтем.
- Члена твоего экипажа лупят почем зря, а ты  меланхолично  жуешь  травку,
будто слоновая черепаха кокосовую пальму! Где  твои  знаменитые  ирония  и
сарказм? Где твои изысканные "хокку" и "сэдока" на все случаи  жизни?  Эта
кобра из "Солнца и комет" меня  заклевала.  Я  слышал,  существуют  звери,
нечувствительные к змеиному яду...
     - Угу, - откликнулся Костя. - Ежи и свиньи.
     - И танки, - прибавил Стас. - Что с тобой нынче?!
     - Я не понимаю, - сказала Рашида. - Причем здесь танк? Насколько мне,
инженер-навигатору, известно, это резервуар для транспортировки жидкостей.
Ты намекаешь на то, что Костя  похож  на  резервуар,  доверху  наполненный
противоядием?
     - Паршиво у вас там, в "Солнце и кометах", с преподаванием истории, -
мстительно объявил Ертаулов. -  Да  будет  коллеге  известно,  что  танком
именовалась бронированная боевая машина на гусеничном ходу.  Не  путать  с
японскими пятистишиями "танка", коих Костя большой ценитель... В нее садят
из пушки, а она прет себе и даже не чихает. А потом давит  гусеницами  эту
пушку. Со всем расчетом. Ну же, Второй,  захлопни  люк,  прогрей  мотор  и
пошевели гусеницами!
     - Действуй, танк,  -  сказала  Рашида  низким,  хрипловатым  голосом,
прожигая Кратова насквозь дьявольскими бесстыдными  глазищами.  -  Раздави
маленькую хрупкую змейку... если угонишься.
     - Устал я от ваших зоологизмов, - произнес Костя.  -  Пантеры,  змеи,
танки... Обезьяна эта кретинская с дурацким бананом.
     - Допустим, на пятачке уже медведь, - вставил Ертаулов. - Даже два.
     - Неважно. Я пришел сюда поесть, и я это сделаю. А вы как хотите. Мне
завтра в рейс. Между прочим, вам тоже.
     Костя замолчал. Понял, что вот-вот наговорит глупостей. Вместо  этого
он с ожесточением  принялся  разделывать  курицу,  похрустывающую  золотой
корочкой.
     - Второй, следует ли  это  понимать  как  приказ  поскорее  закончить
трапезу и отправляться на отдых? - смиренно осведомился Ертаулов.
     Кратов обернулся. В просветах между струй радужного марева он  увидел
Пазура. Тот сидел совсем неподалеку от них  в  нетривиальной  компании:  с
двумя бородачами и одним бритоголовым. В центре  столика  красовались  две
черные бутыли "Клико". Все, кроме мастера,  были  в  обычных  костюмах,  а
бритоголовый даже при галстуке в форме пышного  банта.  Бородачи  походили
друг на друга, как близнецы - оба крупные, курчавые. Может быть, они и  на
самом деле были братьями. Пазур, улыбаясь - зрелище довольно неожиданное -
рассказывал  что-то   весьма   забавное.   Странная   компания   оживленно
реагировала на его слова и временами даже взрывалась хохотом.
     - Не следует это никак понимать, - пробормотал Костя. - Я же  сказал:
как хотите. Только не мешайте мне съесть мою курицу.
     - Не волнуйся, друг, - улыбнулся Стас. - Я убью каждого, кто посягнет
на твою курицу. Запомните все: курица в зубах моего друга священна.
     - Ну вот все и разъяснилось, - сказала Рашида. -  Маленькая  кобра  -
недостойный объект для могучего танка. Ему бы крепостную стену в пятьдесят
кирпичей толщиной.
     - Неуд, Рашуленька, - сказал Ертаулов. - По истории тебе неуд!  Танки
- это из эпохи мировых войн. Средневековье тут ни при чем.
     - Милый Стасик, - сказала девушка. - Ты обречен рядом с Костей.  Тебе
вечно будут перепадать все шишки, что предназначены ему. Он же в броне,  а
ты уязвим. Что толку  стрелять  по  танку?  Тебя  же  и  ранит  рикошетом.
Разумнее сразу метить в доступную цель... Знаешь, кто ты? Маленький глупый
мангуст, который изо всех сил притворяется бесстрашным охотником на  кобр.
И прыгает-то он хорошо, и зубки-то у него белые да острые.  А  вот  умения
защищаться нападая и  нападать  защищаясь  он  пока  не  накопил.  Подожди
немного, маленький мангуст. Твое время  еще  не  пришло.  Когда-нибудь  ты
победишь всех змей в округе. Если раньше не наткнешься сам по глупости  на
ядовитый зуб. Не торопись с атакой...
     - Но ведь маленькая кобра тоже  не  обременена  опытом,  -  осторожно
предположил Ертаулов.
     - Даже если так - даже если тебе хочется, чтобы было  так  -  зубы  у
маленькой кобры ядовиты от рождения.
     - И что же теперь делать маленькому глупому мангусту?
     - Потанцевать с маленькой коброй. Оба  притворятся,  что  у  них  все
серьезно, что они большие мастера боевых действий. И никто не будет знать,
что это лишь притворство. Кроме них самих. Да еще  могучего  танка,  грозы
жареных куриц.
     - Учти, дочь великого  танцовщика,  -  сказал  Ертаулов.  -  "Голубые
Сатурны" вовсе не так неуклюжи, как мнится "Солнцу и кометам"!
     Он встал, протягивая руку  девушке.  Та  ленивым,  тягучим  движением
подала, а скорее - подарила ему свою  ладонь.  Их  пальцы  переплелись.  А
затем Рашида выскользнула из кресла, будто  язык  алого  пламени,  тяжелые
пряди ее  волос  смазали  Стаса  по  лицу.  "Прощай,  Второй,  -  застонал
Ертаулов. - Звездоходы погибают, но не сдаются!.." Они исчезли  за  стеной
дыма.
     Кратов неожиданно испытал глубочайшее облегчение.  Словно  стопудовая
ноша свалилась с плеч.
     С ним уже бывало такое. Три года  назад,  когда  весь  курс  проходил
адаптацию к перегрузкам.
     Во времена первых робких напрыгов человека в космос  перегрузки  были
самым обычным делом. Управление гравитацией поставило на  них  крест,  все
фазы полета проходили при обычной, земной силе тяжести - разумеется,  если
экипажу  по   какой-то   причине   не   хотелось   острых   ощущений.   На
планетах-гигантах,  если  кому-то  взбредала   фантазия   туда   соваться,
использовались гравикомпенсаторы. Но звездоход должен быть готов ко всему.
Теоретически - на практике такого еще ни разу  не  случалось  -  гравикомы
могли отказать. А отказ техники для звездохода не повод к отступлению...
     Когда Костя выполз  из  имитационной  камеры  после  первого  сеанса,
слепой, глухой и отупевший, он внезапно почувствовал, что взлетает.  Земля
больше не удерживала его! Он судорожно вцепился в чью-то протянутую  руку,
чтобы его ненароком не унесло под потолок. "Пятикратка,  -  сказал  кто-то
рядом. - Ты сейчас весил полтонны. Как хорошо упитанная горилла".  -  "Вот
жалко-то зверушек, - пробормотал Костя набрякшими  губами.  -  И  как  они
только себя таскают всю  жизнь?.."  -  "Еще  шутит,  -  отметил  невидимый
собеседник. - Молодец. Будет толк".
     И теперь, с уходом Рашиды, он будто заново родился на  свет.  К  нему
мигом  подкатил  аппетит,  пошловатые  голографические  миражи  больше  не
раздражали до подкожного зуда. Косте стало хорошо и покойно.  И  в  то  же
время чуточку не по себе.
     Потому что он вынужден был признать: именно прекрасная Рашида повинна
в его угнетенном состоянии!



                                    6

     - Добрый вечер, Второй, - услышал Костя над самым ухом.
     Он поспешно отодвинул блюдо и засуетился, чтобы выбраться из-за стола
и приветствовать мастера, как полагается по уставу.
     Пазур поморщился и жестом отмел его позывы громко и внятно  доложить,
что экипаж жив, здоров, весел и развлекается на всю катушку.
     - Угомонись, - сказал он. - В  тавернах  все  равны,  и  капитаны,  и
матросы. - Это прозвучало, как строка из старинной, забытой  всеми  песни.
Быть может, так оно и было. - Не очень-то мне по нраву торчать перед тобой
с задранной головой и узнавать то, что я  и  сам  вижу.  Хотя,  не  скрою,
любопытно наблюдать твою приверженность  уставам,  которые  уже  лет  этак
двести тлеют и все никак не могут окончательно рассыпаться в прах.
     - Как же без устава? - спросил Костя недоумевающе. - А дисциплина?
     - Очень даже распрекрасно без устава, - промолвил Пазур, наливая себе
в пустовавший бокал темно-красного сауэра. - Как это делалось  в  старину:
сел на метлу и полетел... Что есть устав? Свод ветхозаветных правил, среди
которых ярчайший перл - табель о рангах. Экзотика, антураж. В юности  всем
хочется  познать  точную  меру  своим  достоинствам.  Расставить  все   по
ступенечкам: ты лучше бегаешь, зато я лучше прыгаю,  а  бегать  непременно
научусь... Устав сообщает полную определенность. Сразу видно, кого следует
выслушивать  со  всевозможным  почтением,  а  кого  можно   и   пошпынять.
Достаточно лишь бросить взгляд на регалии. Ясно, чего ты уже достиг, а  до
чего тянуться и тянуться. Устав - как летная форма, как нагрудные знаки, с
которыми  вы  и  во  сне  не   разлучаетесь.   Масса   декорума,   минимум
целесообразности. Наши корабли, наш опыт, мы сами давно переросли все  эти
регламенты... - Пазур вдруг сморщился еще сильнее против обыкновенного и с
негодованием поглядел на бокал в своей руке. - Что за кислятину ты  пьешь,
Второй?! Пощади свой желудок перед полетом!
     Костя стиснул зубы и опустил глаза, чтобы не рассмеяться.
     - О чем я? - спросил Пазур, брезгливо отпихнув недопитый сауэр. - Так
вот, об уставах. Табель о рангах  вещь,  конечно,  приятная.  В  молодости
каждая новая ступенька вверх отзывается сладостным щекотом под  мышками  у
собственного тщеславия. Но... ты, наверное, пока не знаешь, а если знаешь,
то не  веришь,  что  это  неизбежно...  однажды  наступает  момент,  когда
делается абсолютно неважно, кого же ты  сумел  обогнать,  а  кто  там  еще
маячит впереди. На смену беготне за успехами заступают иные  ценности.  Ты
перестаешь накапливать и  начинаешь  отдавать.  Как  сверхновая...  Вместо
самосовершенствования - обычная работа. В меру умения и сил.
     - Но ведь чем больше я накопил, - сказал Кратов, -  тем  больше  могу
отдать. Если я не достиг совершенства в своем деле, кому я буду нужен?
     - Совершенствуйся сколько влезет, на здоровье, - усмехнулся Пазур.  -
Только успей отдать. Некоторые, между прочим, не успевали. Что проку от их
успехов? Даром истраченная жизнь, жаль таких. Вот если бы каждый мог знать
свой день и час, когда хватит разбегаться и пора взлетать! Но  у  человека
нет для этого приборов, как у самого паршивого блимпа. Блимп знает,  когда
взлетать. Наверное, сверхновая  знает,  когда  взрываться.  А  человек  не
знает. Колеблются где-то чаши весов: на одной то, что взял себе, на другой
- то, что успел отдать. А ты их не видишь... Но ты не  переживай,  Второй.
Ошибки бывают редко. Чему-то мы все же научились как разумный  вид  за  те
немногие годы, когда вразумились. - Пазур  помолчал,  разглядывая  Кратова
выпуклыми стеклянистыми глазами. - Должно быть, я не слишком внятно доношу
до тебя вселенскую мудрость?
     - Ну, отчего же, - смутился Костя.
     - Да я и сам знаю, что вожу корабли лучше, чем воспитываю себе смену.
Одно меня утешает: в этой мудрости особой  нужды  нет.  Сейчас,  здесь,  в
таверне, ты, все едино, пропустишь мои слова мимо ушей. Не  поверишь  мне,
что так все и будет.  Думаешь  себе  втихомолку:  "Болтай,  старый  перец,
болтай... Я-то знаю, что первый навигатор лучше, чем второй, что  Звездные
Разведчики смелее всех  на  свете,  что  носить  шевроны  раддер-командора
почетнее, чем латать  дыры  в  отсеках  грузового  блимпа..."  Ничего.  Не
пройдет и пяти лет, как я окажусь  прав.  И  все  случится  так  просто  и
обыденно, что ты и не вспомнишь обо мне, а будешь полагать,  что  так  оно
всегда и было.
     - Я понял вас так, - начал Кратов, - что с завтрашнего дня  мы  можем
забыть про все уставы...
     - Ничего ты не понял, - оборвал его Пазур.  -  Забыть  он  захотел...
Когда Длинный Эн взял меня третьим навигатором в загалактический бросок, я
величал его исключительно полным титулом и ухитрялся бледнеть  и  краснеть
одновременно, когда он ко мне обращался.  "У  парня  уставные  схватки,  -
потешался Длинный. - Дайте ему валерьянки. И увидим, перетащит ли он  свою
любовь к регулам через гребень первой волны". Длинный Эн меня  недооценил.
Я переехал, помня устав наизусть, через две гравитационных волны, и только
третья вышибла его из меня напрочь. Потому что  крикнуть  "ты"  получается
короче, нежели "разрешите обратиться, командор". Но никто из  вас  еще  не
побывал в штормах. Так что не торопитесь в космические асы.
     Пазур поднялся, рассеянно глядя по сторонам.  Костя  тоже  встал.  Он
почему-то не был убежден в том, что мастеру потребуется  задирать  голову,
чтобы посмотреть ему в глаза.
     - Гм, - сказал Пазур. - Как ты, наверное,  догадываешься,  я  отметил
нарушение формы инженер-навигатором.
     - Это моя вина, Первый, - потупился Костя.
     - Твоя, твоя. Это уж точно... Забудь об этом. Девочка очень красивая,
и с этим приходится считаться. По-моему, она решила,  что  красота  -  это
оружие, которое не должно ржаветь в ножнах.  Честно  говоря,  я  не  знаю,
хорошо это или плохо. Но если девочка думает, что ее место в  космосе,  не
будем ей мешать. Космос всех рассудит. Своих он принимает,  а  посторонних
выплевывает, как вишневую косточку. Далеко и без мякоти.
     - Как вы думаете, Первый, -  негромко  произнес  Кратов.  -  Меня  он
выплюнет?
     Пазур пожал узкими худыми плечами.
     - Что я, провидец? - спросил он.  -  Мне  кажется,  не  выплюнет.  Но
космос может иметь иное мнение. Итак, я ухожу, Второй. Пускай эти  шалопаи
считают, что я их не видел. А ты не забывай, что завтра полет.
     Он бросил короткий взгляд на пятачок,  где  в  клубах  цветного  дыма
бесновались гигантские фантомы. Лицо  его  снова  перекосилось,  будто  он
глотнул кислятины.



                                    7

     - Ты меня почти покорил, "Сатурн", - объявила Рашида, падая в кресло.
Ее щеки полыхали, глаза горели, от вечерней прически не осталось и  следа.
- Я действительно не ожидала, что ты так здорово танцуешь!
     - Да кто я перед тобой? - воскликнул Ертаулов. -  Мойдодыр,  вылезший
на подмостки большого балета! Честное слово, Рашуля,  это  я  без  ума  от
тебя. Зачем ты себя губишь? Иди на сцену, радуй людей, очаровывай их,  это
твоя стихия. А в Галактике тебе делать нечего, или я ни черта не смыслю  в
жизни.
     - Конечно, не смыслишь, -  согласилась  Рашида.  -  Я  лишена  всяких
задатков для настоящего танца. Гены моей матери оказались доминантными.  К
сожалению... И не кричи на весь зал, а то могут подумать, что  ты  в  меня
влюбился.
     - А разве можно в тебя не влюбиться?!
     - Я и сама так полагала. Оказывается, можно.  Видишь,  Костя  ко  мне
абсолютно равнодушен. Даже разговаривать не хочет. И это меня озадачивает.
Ну, а ты волен влюбляться  сколько  влезет.  Если,  разумеется,  не  ищешь
взаимности.
     - Что же это за любовь  без  взаимности?  -  нахмурился  Ертаулов.  -
Пустая трата времени и сил.
     - Да ты еще дитя, хоть и  прикидываешься  звездоходом!  -  засмеялась
Рашида. - На самом деле, мальчик,  все  происходит  в  точности  наоборот.
Высший смысл любви, как, наверное, и всего на свете, заключается в борьбе.
Пока любовь не разделена, она наполнена борьбой за взаимность. Ее  осеняют
могучие и яркие чувства. Боль, тоска, ревность,  даже  ненависть!  Человек
любящий, но нелюбимый, живет полно, он  ясно  видит  цель  и  сражается  с
судьбой за достижение этой цели. Чем она ближе, тем он счастливее,  и  это
ощущение счастья нарастает. Оно становится поистине  беспредельным,  когда
вдруг зарождается взаимность! Это как цунами: далеко в  океане  вспучилась
волна, полого накатила на берег,  вскинулась  чудовищным  таранным  валом,
ударила со всей силы - и схлынула,  оставляя  после  себя  грязный  песок,
дохлых рыб и обломки домов. Вот и разделенная  любовь  после  бурного,  но
короткого счастья неминуемо превращается в привычку и скуку.
     - Маленькая кобра прикидывается большой змеюкой,  -  покачал  головой
Стас. - Где ты, Рашуленька, нахваталась таких старческих мыслей?
     - Сколько тебе лет, "Сатурн"? - спросила Рашида, сощурившись.
     - Допустим, двадцать один, - ответил Ертаулов горделиво.
     - Еще только двадцать один! А мне, милый мальчик, УЖЕ двадцать  один!
И в первый раз я смертельно влюбилась, едва мне исполнилось  четырнадцать.
О, как я страдала от безысходности! Как торопилась повзрослеть,  чтобы  ОН
обратил наконец на меня свой взор! Видит небо, я целых  полгода  ходила  с
фиолетовым от слез носом и была счастлива.
     - А потом? - с живым интересом осведомился Стас.
     - Потом я возненавидела всех мужчин. Чуть позже утратила вкус к жизни
и выбирала, каким образом будет уместнее покончить с нею счеты:  утопиться
или выпить яд. Чтобы не пострадал цвет лица... А еще спустя короткое время
снова влюбилась.
     - Тогда конечно, - сказал Стас. - Мне с тобой  не  равняться.  Должно
быть, я не настолько совершенен, чтобы влюбляться хотя бы  трижды  в  год.
Второй, а ты как думаешь?
     - Не знаю, - пробормотал Костя сердито. Ему снова было не по себе.  -
Тоже, нашли тему перед самым полетом.
     - А все-таки? - Рашида смотрела на него,  не  мигая  распахнутыми  на
пол-лица глазищами.
     - Мне кажется, любовь - не только всякие там страсти и переживания, -
сказал Кратов, рдея. - Это еще и ответственность перед любимым  человеком.
Ты дал кому-то веру в себя.  Наобещал  ему  все  сокровища  мира  -  пусть
сгоряча, от головокружения. Так и дари ему все, что можешь и пока  можешь,
докажи ему, что ты не пустобрех.
     - Вот замечательное слово, - произнес Ертаулов удовлетворенно. -  Уже
не первое сегодня. Ты, Костя, нынче небывало щедр на словесные диковины.
     - А если надоело? - спросила Рашида. - Если скучно стало? Что же, вот
так и торчать всю жизнь подле опостылевшего человека и доказывать ему свою
любовь, которой и след простыл?!
     - В любви не должно быть суеты, - упрямо сказал Костя. - Любить  надо
уметь. Если не дано тебе - так и будешь вечно метаться  и  рыскать.  А  уж
коли дано,  так  и  сам  будешь  счастлив,  и  другого  человека  сделаешь
счастливым.
     - Но так не бывает,  Костя!  -  возразила  Рашида.  -  Любовь  -  это
вспышка, ослепление! А то, о чем ты говоришь, только  бесконечное  тление.
Бог весть, какие силы способны его поддерживать. Это все что угодно, а  не
любовь!
     - Мне кажется, мы произносим одно и то же слово, - сказал  Кратов.  -
Но думаем о разных вещах.
     - Ты меня прости, Рашуля, - заявил Ертаулов. -  Я,  разумеется,  твой
рыцарь отныне и навек, выпусти меня сейчас на турнир, я бы всех  из  седел
повыбивал с твоим именем на устах... Но ничего не могу с собой поделать, я
с Костей солидарен.
     - Да вы просто не знаете, что такое настоящая любовь!  -  возмутилась
Рашида. - Вы же северные варвары,  мороженая  кровь,  о  чем  мне,  дочери
теплых морей, с вами спорить?!
     - И прекрасно, - сказал Ертаулов. - И не будем. У нас для  этого  еще
целый полет впереди. Кстати, Второй, не мастер ли  подсаживался  к  нашему
столику? Или мне помстилось?
     - Он самый.
     - Ну и как? Попил он из тебя кровушки?
     - Вовсе нет. - Костя помолчал и добавил: - Похоже, мастер на  корабле
и мастер вне корабля - два разных человека.
     - Так что же он тебе сообщил?
     - Ничего особенного. Ругал уставы. Немножко поучил жизни. Так,  самую
малость. Вспоминал какого-то Длинного Эна.
     - Кто этот Длинный Эн? - спросила Рашида.
     - Я не знаю.
     - Любопытно, - промолвил Ертаулов.  -  Толстый  Брюс  -  это  Брустер
Силквуд. Счастливчик Мак - это Дмитрий Макаров...
     - Этих мы еще застанем в Галактике, - сказал Рашида. - Мастер же имел
в виду кого-то из своего поколения. Из тех, кто ушел или уйдет со  дня  на
день.
     - Речь шла о загалактическом броске, - сказал Костя.
     - Гадать бесполезно, - махнул рукой  Стас.  -  Лет  пятьдесят  назад,
когда  мы  только  начинали   готовить   своих   страйдеров   по   просьбе
Галактического Братства, там перебывали тысячи и тысячи.
     - Разве так важно, что это за Длинный Эн, с  которым  когда-то  летал
наш мастер? - пожала плечами Рашида.
     - Быть третьим навигатором под командой аса всегда приятнее, -  веско
заметил Ертаулов.
     - Асы не командуют грузовиками, - сказала Рашида.
     - Однако же в загалактическом броске он побывал, - проговорил Кратов.
     - После чего мифический Длинный Эн списал его из страйдеров!
     - Ну и списал, - нахмурился Костя. - Поглядим еще, что будет с нами в
его годы.
     - Нет, не хочу! - встряхнула головой Рашида. -  Не  надо  глядеть  на
меня тогда!  Я  стану  жуткой  старухой,  седой,  костлявой,  со  скверным
характером. Все мои рыцари разбегутся по семейным очагам раздувать  слабые
фитильки своих  вечных  любовей...  Даже  представить  страшно!  И  хватит
разговоров, - она вдруг схватила Кратова за руку и сжала ее что было  сил.
- Костя, ты идешь со мной танцевать.
     - Я не Стас, - сказал Кратов с вымученной улыбкой.
     - Вижу, - коротко ответила Рашида.
     - Иди, Второй, - промолвил Ертаулов. - Тебя я  убивать  не  стану.  И
потом, мне нужно что-то решить с этой штукой,  -  он  кивнул  на  блюдо  с
оранжевой пеной, уже слегка просевшей посередке.



                                    8

     Серебряная  россыпь  клавесина.  Чистый  высокий  голосок  скрипки  с
деревянным  корпусом,   без   малейшей   примеси   обычного   электронного
мелосинтеза. По-старинному изысканные и в то же время наивные,  отрешенные
от прозы бытия музыкальные  фразы.  Менуэт,  заплутавший  среди  столетий,
перепутавший танцевальную залу графского поместья с  двигательным  отсеком
орбитальной базы, в котором обосновался старый одессит Миша Винярский...
     Голова Рашиды лежала на плече у Кратова, проволочно-жесткие пряди  ее
волос щекотали ему шею. Он чувствовал ее спокойное дыхание, тепло ее тела,
запах ее кожи и паническое трепыхание собственного сердца.
     - Ну что ты, - шепнула девушка. - Не бойся меня, не дрожи. Вот  будет
нелепость, если ты сейчас на глазах у всех повалишься без памяти!
     - Я совсем не то танцую, - пробормотал Костя.  -  Я  вообще  не  умею
танцевать.
     - Теперь это неважно. Я тоже танцую не  то.  Но  разве  у  нас  плохо
получается?
     На пятачке церемонно кланялись и расшаркивались  друг  перед  дружкой
медведь в напудренном парике, расшитых золотом  камзоле  и  панталонах,  и
медведица в пышной куделе "а ля Фонтань" и просторном парчовом платье.
     - Уж это ни в какие ворота, - проворчал Костя.
     Рашида тихонько засмеялась.
     - Не принимай всерьез, - сказала она. - Никакая это не  пошлость.  Ты
не видел еще настоящей  пошлости.  Просто  ребята  из  команды  Винярского
шалят, резвятся. Ерничают, хотят  позлить  стариков  и  моралистов.  Вроде
тебя. И вообще - почему ты думаешь о каких-то пустяках,  когда  ты  должен
думать только обо мне?!
     - Это  Стасу  полагается,  -  произнес  Костя.  -  Он  тебе  в  любви
объяснялся.
     - Стас мне неинтересен. Красивый впечатлительный мальчик. Таких,  как
он, толпы повсюду.  Если  бы  я  захотела,  то  каждый  день  собирала  бы
коллекцию подобных объяснений.
     - Зачем же ты  собралась  в  Галактику?  Там  ты  свою  коллекцию  не
пополнишь.
     - Я же сказала: если бы захотела... Но я не хочу. Я  надеюсь,  что  в
Галактике таких, как ты, окажется больше, чем таких, как он.
     - Бедный Стас... Чем же я лучше его?
     - Ты сильный. Ты не суетлив. Как ты там говорил: в  любви  не  должно
быть суеты. В тебе есть стальной стержень, о котором ты и  сам,  наверное,
не подозреваешь. Тебе не нравится, когда кто-то решает за тебя. Ты  привык
брать все на свои плечи. Видишь, сколько я о тебе знаю?
     - Просто поразительно.
     - Еще бы! Недаром  мои  друзья  считают  меня  ведьмой  в  ангельском
обличье. На самом деле я  всего  лишь  женщина  со  всем  набором  истинно
женских качеств. Настоящая женщина способна читать в душах мужчин,  как  в
детской книжке. Для нее там все понятно: крупными  буквами  и  с  цветными
картинками. Настоящая женщина умеет предсказать любому мужчине его судьбу,
едва дотронувшись до его руки.
     - Что же ты предсказываешь мне?
     - Ничего особенного. Хотя тебе и  достанется  в  этой  жизни...  Твой
стальной стержень будут гнуть и ломать. Хотела бы я знать, что будет, если
он все же переломится!
     - Я просто умру.
     - Вот еще! От такого не умирают. Попросту становятся другими.  Иногда
даже удается починить сломанный стержень, хотя трещины напоминают  о  себе
до самой смерти.
     - Ну откуда, откуда ты все про всех знаешь?!
     - Не забывай, что тебе, как и Стасу, только двадцать  один  годик,  а
мне целых двадцать один. Это означает, что я чуть ли не вдвое тебя старше.
     - Я слыхал про женскую логику. Оказывается, существует еще и  женская
математика!
     - А ты как думал? И не только математика с логикой... Между прочим, в
этих науках нет ни единого специалиста мужчины, что  бы  вы  там  себе  ни
воображали.
     - Ничего я не воображаю...
     - Конечно, милый Костя. Это не  твоя  стихия.  Женщины  -  не  лучшее
применение твоим силам. Дон Кихот не сумел найти себе достойного соперника
ниже ветряной мельницы. Тебе, я думаю, и звезда покажется мелковатой.  Мне
не хочется портить тебе настроение, но одно мрачное предсказание жжет  мне
душу.
     - Говори, я стерплю.
     - Даже язык не поворачивается... Мне кажется, Костя,  ты  обречен  на
вечное одиночество. Разумеется, иногда ты будешь испытывать некое чувство,
которое по неведению будешь принимать за любовь. Но  вряд  ли  ты  найдешь
счастье. Женщины не ответят тебе взаимностью. Ты отпугнешь их своей силой.
Мне кажется, в своих скитаниях по Галактике ты не  встретишь  ту,  которая
тебя полюбит. Или же там, куда забросит тебя судьба, просто не окажется ни
единой женщины.
     - Последнее выглядит правдоподобно. И это хорошо.  Женщин  покуда  не
допускают туда, где опасно.
     - Если бы только это, Костя! - Рашида вздохнула и  прижалась  к  нему
всем телом, упругим и жарким. - Но одна женщина  всегда  сможет  и  понять
тебя, и полюбить, и не испугаться твоей силы.
     - Кто же она? - усмехнулся Кратов.
     - Разумеется, я! - воскликнула Рашида. - Как ты этого не поймешь?!
     - Это что - тоже объяснение? - нахмурился Костя.
     - Нет, я не люблю тебя... сейчас. Я просто способна на это, в отличие
от большинства всех прочих женщин  Галактики.  Мы  с  тобой  похожи.  Быть
может, мы были созданы друг для друга. Но  пока  между  нами  ничего  нет,
кроме того, что я уже осознала наше взаимное предназначение, а ты еще нет.
     - Ты говоришь это всем, кто тебе нравится?
     - Какая разница? Главное, что сейчас я говорю это тебе.
     - Так не шутят, - сердито сказал Костя и попытался отстраниться, но у
него ничего не вышло.
     - Я не шучу,  -  прошептала  Рашида  ему  на  ухо.  -  Я  колдунья  в
ангельском обличье. Мне стало ясно, что ты мой, едва только я увидела тебя
в первый раз. Тебе никуда от  меня  не  спрятаться.  Я  тебя  приворожу...
Хочешь, уйдем отсюда?
     - Куда?..
     - Куда скажешь. Ко мне, к тебе, в открытый космос - угоним корабль. И
я покажу тебе, какая я колдунья...
     Кратову все же удалось высвободиться. Он ощущал себя идиотом.
     Самая красивая девушка из всех, что  он  встречал,  стояла  напротив,
притягивала его к себе, манила взглядом горящих глаз. А он ничего не мог с
собой поделать. Видно, и впрямь они были похожи - как одноименные  заряды.
Чем сильнее влекла его Рашида, тем дальше его от нее отталкивало. Мистика,
чертовщина...
     Костя отступал шаг за шагом к выходу из зала, его трясло, он сознавал
себя подлым предателем. Но предателем по отношению не к Рашиде.
     Кого же он предавал, кого?!
     - Ты что, Костя? - спросила Рашида, растерянно улыбаясь.  -  Все-таки
решил упасть в обморок?
     - Вроде того, - пролепетал Кратов. - А ты говоришь - сильный...
     Могло случиться все, что угодно. Девушка могла влепить ему затрещину,
как подонку. Могла расхохотаться ему в лицо. Он того заслуживал.
     - Вот-вот, - сказала Рашида печально. - Ты и сейчас не хочешь,  чтобы
за тебя решала я. Другой на твоем месте был бы на седьмом небе от счастья.
А ты снова берешь все на себя. Ничего, Костя. Я гордая,  но  не  с  тобой.
Тебя я подожду.



                                    9

     Кратов  тихонько  толкнул  дверь  каюты,  на   цыпочках   прошел   по
пружинящему полу, расстегивая куртку. Он неплохо видел в  темноте,  и  ему
удалось добраться до своей койки без излишнего шума. Однако  Стас  все  же
заворочался, засопел в другом углу, зашебуршал одеялом.
     - Казанова фиговый, - сказал он внятно. - Друзья так не поступают.
     - Честное слово... - попытался возразить Костя, покраснев.
     - Молчи, ловелас. И без тебя знаю, что ты здесь ни при чем. Что  я  -
слепой? Но если тебя завтра снимут с полета, я буду только  рад.  Поделом:
либо корабли водить, либо амуры вертеть.
     - А сам-то, сам! - возмущенно застонал Кратов.
     - Главное в нашем  деле  -  вовремя  отступить,  -  бухтел  Ертаулов,
закапываясь в одеяло с головой. - Построить редуты и флеши...
     - Ну-ну, - пробормотал Костя и  после  паузы  добавил  мстительно:  -
Фортификатор фиговый.
     Он лежал с закрытыми глазами. Спокойно, расслабившись, как  учили.  И
непонятная, так и необъясненная для себя тревога оставляла его -  едва  ли
не впервые за весь день. Уходила в прошлое, затерявшись в  толчее  прежних
полудетских, полувзрослых забот и мыслей, которым, наверное, уже  не  было
места в завтрашней жизни. Но, пропадая, из-за  дремотной  пелены  она  еще
продолжала грозить: "Вернусь. Не знаю, как все прочее, но я-то вернусь".
     "И на здоровье, - умиротворенно думал Костя. - Вот вернешься, тогда и
разберемся. Что попусту пугать..."
     Теперь он был один, совсем один - давно уснувший Стас не в счет - и в
нем не оставалось и следа душевного разлада.
     Где-то рядом, за слоями броневых плит и жаропрочной керамики неслышно
плыла Земля. У нее была своя жизнь, которая, следовало признать честно, не
так уж и волновала Кратова сейчас. Что  такое,  если  разобраться,  Земля?
Планета-дом,  планета-гнездо,  голубой  с  зеленым   шарик,   расцвеченный
сполохами мегаполисов. Родной, единственный и так далее, но -  всего  лишь
песчинка в пустыне, капля в океане. И его,  и  все  сущее  на  этом  свете
обнимает, обволакивает звездный кокон Галактики.
     Костя попытался, только рискнул вообразить, что же там творится среди
шелковых волокон этого кокона, и у него закружилась голова. Ему  рано  еще
было, не окреп... И он отступился,  перевел  мысли  в  привычное  русло  и
подумал о том, как завтра,  нет  -  сегодня,  усядется  в  кресле  второго
навигатора. Поплотнее, поудобнее, надолго - пока  не  придет  пора  занять
кресло первого. Опустит пальцы на клавиши  управления  и  будет  с  полным
осознанием собственной значимости выслушивать  четкие  и  весомые  команды
мастера и сам в свою очередь отдавать такие же команды.

                    Открыты мне Небесные врата,
                    Из перьев птиц я надеваю платье;
                    Взнуздав дракона, мчусь я неспроста
                    Туда, где ждут меня мои собратья...
                       [Цао Чжи. Пер. с кит. Л.Черкасского]

     И все будет замечательно.



                                    10

     Навстречу Косте из-за двери со светящимся  красным  крестом  выскочил
Ертаулов, розовый и счастливый. На ходу он застегивал форменную куртку.
     - Чист, непорочен, и хвост заворочен! - объявил он. -  Через  полтора
часа улетаю в Галактику, а вы как знаете. Рашуленька, идем  пить  кофе,  а
Костя нас догонит.
     - Мастер уже прошел? - спросил Кратов, испытывая совсем уж  никчемную
в такой момент слабость в поджилках.
     - Еще чего! - изумился Стас. - У него же  "вечная  карта".  Мастер  с
брезгливой миной - мол, знаю я вас, штафирок, - заходит  в  медпост,  сует
карту в нос ближайшему эскулапу. Все встают и делают  под  козырек,  после
чего он садится и требует себе прохладительного.
     - Значит, он тоже там?
     - Где же ему быть?!
     - Хотела бы я видеть, как этот  дедушка  делает  под  козырек  нашему
мастеру, - сказала Рашида с сомнением.
     - Пожалуй, ты права, - согласился Ертаулов. - Такой старичок свободно
мог и начихать на любую "вечную карту".  Знаешь,  кто  он?  Я  тебе  потом
расскажу. - Он подхватил улыбающуюся Рашиду под руку. -  Мы  ждем  тебя  в
баре, Второй. Только не рассиживайся там, не груби медикам. А то, не ровен
час, и впрямь снимут тебя с полета.  Вот  будет  конфузия!  Представляешь,
Рашуля, - обратился он к девушке, возмущенно возвышая голос. -  Заявляется
наш Второй едва ли не под утро, весь в губной помаде...
     Костя нахмурился и толкнул дверь.
     Казалось, яркий свет бил  сразу  со  всех  сторон,  и  даже  от  пола
исходило некоторое сияние. Первым, что бросилось  Кратову  в  глаза,  было
громоздкое сооружение, напоминавшее заблаговременно распахнутый  саркофаг.
Среди звездоходов оно  было  известно  под  названием  "Железная  дева"  и
предназначалось для сбора  информации  о  телесном  благополучии  по  всем
параметрам сразу. По сути этот саркофаг являл  собой  архисложную  систему
самых разнообразных датчиков. Косте он был не в новинку, и  при  виде  его
тот самым непонятным образом успокоился.
     Рядом с "Железной девой" за невысоким столиком сидели  двое  в  белых
одеяниях, что символизировало их принадлежность к медицинской службе. Один
- глубокий старец, совершенно лысый  и  почти  черный  от  "загара  тысячи
звезд". Он глядел на Кратова в упор бесцветными глазами,  больше  похожими
на пуговицы, и даже не мигал.  Другой  выглядел  ненамного  старше  самого
Кратова и, судя по всему, очутился здесь волей  случая:  не  то  по  делам
своего ведомства, не то собирал материалы для какой-нибудь там  монографии
о  воздействии  космических  факторов  на  человеческий  организм.  Тонкие
льняные волосы его ниспадали  на  плечи,  губы  в  мягкой  светлой  бороде
непрестанно шевелились, будто он с трудом сдерживался, чтобы не  проронить
лишнего слова. Еще один медик в белых же брюках и  пестром  свитере  сидел
спиной возле терминалов "Железной девы" и  что-то  записывал.  В  углу  за
отдельным  столиком,  в  глубоком  кресле  возлежал   Пазур.   Перед   ним
действительно стоял высокий запотевший стакан.
     - Здравствуйте, - сказал Костя.
     Губы молодого медика нервно задергались. Пазур недовольно поморщился,
а старец продолжал буравить Кратова стеклянными глазками.
     - Второй навигатор мини-трампа "пятьсот-пятьсот" Константин Кратов, -
спохватился тот. - Прибыл для предполетного медицинского осмотра.
     - Хвала аллаху, - проворчал Пазур и потянулся за стаканом.
     - Карту! - хрипло каркнул старец.
     Костя поспешно подал ему свою личную  карточку  -  белый  пластиковый
квадратик размером с ладонь. Старец тщательно осмотрел ее со всех  сторон,
будто опасался подделки. Затем не глядя ткнул человеку в свитере,  который
так же, не глядя, принял ее и уронил в щель дешифратора.
     - Подлинная, - сказал он, не оборачиваясь.
     - Раздевайтесь, - проскрипел старец.
     Костя медленно избавился  от  одежды,  с  подчеркнутой  аккуратностью
сложил ее на пустом диване за ширмой, после чего вернулся в центр комнаты,
слегка холодея от смущения. Пазур  неопределенно  хмыкнул.  Молодой  медик
откинулся  в  своем  кресле.  На  его  лице  было   написано   глубочайшее
удовлетворение.
     - Титан, - сказал он звучно. - Геркулес!
     Человек в свитере наконец обернулся. У  него  было  унылое  вытянутое
лицо, похожее на добрую лошадиную морду.
     - Что и говорить, - произнес он со вздохом. -  Красивый  мальчик.  Но
девочка была лучше.
     Костя вдруг представил, как с полчаса назад вся  эта  компания  точно
так же таращилась на  обнаженную  Рашиду,  и  почувствовал,  что  начинает
злиться. Менее всего его беспокоил старик с пустым  равнодушным  взглядом.
Но лучше бы здесь не было этого самодовольного молодца,  и  уж  во  всяком
случае - мастера!
     - Все хороши, - сказал  молодец.  -  О  девушке  у  меня  и  слов  не
находится,  но  там  прекрасная  наследственность.  А  тут   нечто   иное.
Кропотливая, тщательная, умная работа над собственным телом.  Совершенство
силы. Великолепная мышечная архитектура. Что это? - спросил он Кратова.  -
Гимнастика, борьба? Или же, пронеси Господи, тривиальный атлетизм?
     - Борьба, - пробурчал Костя.
     - Вы знаете, я не только медик. Я еще и скульптор.  Не  знаю,  кто  я
больше... Моя фамилия Кристенсен, не слыхали? - Костя отрицательно  мотнул
головой. - Недавно у меня была выставка в Стокгольмском  Центре  искусств.
По моим сведениям, отзывы  неплохие.  Верьте  профессионалу:  вашему  телу
можно завидовать. Вот я так просто погибаю от зависти. И еще от сожаления,
что такой материал через несколько часов улетит из моих рук неведомо куда,
а я даже не успею вас запомнить.
     - Это еще неизвестно, - внезапно лязгнул старец. -  Улетит  материал,
или не улетит, покажет осмотр.
     - Вот я сижу здесь, - продолжал Кристенсен, - и думаю о том, как  мне
уговорить вас троих после полета прийти  в  мою  мастерскую  в  Висбю,  на
Готланде. Я задумался об этом,  когда  здесь  побывала  девушка.  А  когда
пришли вы, я  понял,  что  это  просто  необходимо  для  меня.  Да  и  для
человечества, впрочем, тоже.  -  Пазур  в  своем  углу  снова  хмыкнул.  -
Напрасно иронизируете, командир. У вас прекрасный экипаж,  а  вы  того  не
понимаете.
     - Прекрасный экипаж, или из рук вон,  я  увижу  только  в  полете,  -
сказал Пазур.
     - У вас искаженный подход к прекрасному, -  не  унимался  Кристенсен,
все более воодушевляясь. - Он  искусственно  сужен,  хотя  и  в  нем  есть
определенный смысл, который, мне кажется, от вас  ускользает.  -  Пазур  в
очередной раз хмыкнул, теперь с изрядной долей негодования. -  Разумеется,
телесное  совершенство  неизбежно  сопровождается  нравственной  чистотой,
душевным равновесием и отточенностью нервных реакций, что  так  важно  для
исполнения  близких  и  понятных  вам  профессиональных   функций.   Хотя,
подчеркиваю, это лишь производная от телесной  красоты...  В  самом  деле,
соглашайтесь, - обратился Кристенсен к озадаченному таким напором Кратову.
- Я назову эту скульптурную группу "Устремленные в  небо".  Между  прочим,
девушка дала мне  свое  согласие.  Правда,  юноша,  что  был  перед  вами,
отчего-то  много  смеялся  и,  похоже,  не  воспринял  мое  предложение  с
надлежащей серьезностью. Но я с ним еще переговорю...
     - Простите, - сказал Костя. - А Олега Ивановича вы уже уговорили?
     - Какого Олега Ивановича? - опешил Кристенсен.
     - Меня, - пояснил Пазур и неожиданно улыбнулся.
     - Я об этом как-то не думал... Это разрушит концепцию замысла... Ведь
главное в ней - красота,  сила,  молодость...  -  Кристенсен  окончательно
смешался и замолчал.
     Старец, все это время пяливший  на  Кратова  блеклые  глазки-ледышки,
вдруг часто заморгал и рассыпался мелким хихиканьем.
     - Хорош он будет, - проскрипел он, ткнув пальцем в сторону Пазура.  -
Нагишом, в такой компании...
     - Всякий Кристенсен мечтает стать Торвальдсеном, - сказал  человек  в
свитере недовольным голосом. - Давайте делом займемся!
     - И то, -  согласился  старец,  оправившись  от  внезапного  приступа
веселья. - Что у него за шрамы на груди?
     - Полигон, - ответил человек в свитере. - Адаптация  первой  ступени.
Внутренними повреждениями не  сопровождались.  Носят  скорее  декоративный
характер.
     - Тогда уж лучше один  глаз  долой,  -  сказал  старец.  -  Или  ногу
оттяпать. И эффектно, и всегда на виду... В "Железную деву"!
     Костя послушно  двинулся  к  саркофагу.  Следом  за  ним  поспешил  и
Кристенсен с намерением помочь.
     - Ногами, пожалуйста, сюда, - сказал он.
     - Я знаю, - промолвил  Костя,  становясь  на  холодный  металлический
диск.
     - И все же я хотел бы вернуться к нашей беседе...  -  смущенно  начал
Кристенсен.
     - Можно, я подумаю? - спросил Кратов.  -  Буду  лежать  и  непрерывно
думать.
     Створки "девы" мягко сомкнулись, диск под ногами мелко завибрировал и
вдруг провалился куда-то вниз. "Лежать" было  не  самым  точным  термином,
чтобы обозначить положение человека внутри саркофага. Скорее, Костя  висел
в невидимых упругих тенетах силовых полей, спеленатый ими,  как  настоящая
мумия, а к его телу отовсюду, жадно трепеща, тянулись  стрелки,  щупальца,
языки датчиков. Прямо в лицо ему  прянули  коленчатые,  как  паучьи  лапы,
трубки с объективами на концах. Костя непроизвольно мигнул.
     - Не жмуриться!!! - рявкнули над ухом.
     - Косточки и впрямь целы, - проскрежетал старческий голос. - А  шрамы
безобразные. Будто его начали свежевать, да мясника спугнул кто-то...
     - Впечатлительных девушек это должно разить наповал, - сказал  Пазур,
и при этих словах Кратову живо представилась его кислая физиономия.
     - Сердце прекрасное! - провозгласил Кристенсен. - Наверняка доброе  и
любвеобильное.
     - Дайте-ка мне взглянуть на такое сердце, - проворчал  Пазур.  -  Где
там у людей помещаются добро и любовь... Дьявол, как  вы  различаете,  где
сердце, где печень?!
     - Да вот же, вот это, красное с желтым. А показать вам,  где  обитает
душа?
     - Подите вы с вашей метафизикой...
     Костя парил в темноте и прохладе, закрыв глаза, и воображал, как  они
просвечивают его, простреливают импульсами, заживо  анатомируют  на  своих
экранах. Наверное, сейчас он перестал для них существовать как  человек  и
личность. Обратился в материал, если воспользоваться словами  Кристенсена.
В удачно скомпонованный набор костей, мышц и органов.
     - Кровь прекрасная! - объявил Кристенсен.
     - Так, с фаршем покончено, - подытожил  старец.  -  Давайте  мне  его
мозги, это уж моя епархия. Где тут у него голова...
     Кратов  ощутил,  как  на  затылок  ему  легла  просторная  ладонь   с
растопыренными пальцами. На самом  деле  это  лишь  почудилось.  Просто  к
голове  придвинулась  особая  группа  датчиков,  ведавшая  высшей  нервной
деятельностью,  и  принялась  за  работу,  которая  в  медицинских  кругах
называлась, кажется, "ментографией".
     - Ну что, отпускаем на волю? -  скучным  голосом  спросил  человек  в
свитере.
     - Подождите, - резко сказал старец.
     Все притихли. "Что он там нашел?" - подумал Костя слегка обеспокоенно
и попробовал пошевелиться. Безуспешно - невидимые путы держали крепко.
     - До старта меньше часа,  -  нарушил  паузу  мастер.  -  Какие-нибудь
проблемы? В полете мне обязательно потребуется второй навигатор.
     Костя похолодел.
     - Прикусите лингву, - раздраженно сказал старец.
     - Простите? - не понял Пазур.
     - Язык, язык... - шепотом подсказал Кристенсен.
     - Вот именно, - продребезжал старец. - Видите всплеск? Вы  перепугали
его своей болтовней и покорежили мне всю ментограмму. Он же все слышит там
внутри!
     "Я все слышу, - подумал Костя тревожно. -  Если  он  объявит  о  моем
отстранении от полета, я прямо здесь и умру!"
     Тугая паутина силовых полей внезапно  расступилась.  Пятки  коснулись
холодного металла. Крышка саркофага дрогнула и отошла.
     Старец стоял спиной к полыхающим  экранам.  Сгорбленный,  сморщенный,
темнокожий, он походил на злого колдуна. Его иссохшая, словно сук древнего
дерева,  рука  трудно  поднялась  на  уровень  лица,  крючковатые   пальцы
раздвинулись... Теплая волна упруго толкнула  Костю  в  грудь,  обволокла,
тихо и нежно погладила кожу.
     - Успокойся, - сказал старец неожиданно ласковым голосом. - И подойди
ко мне.
     Неловко переступая непослушными ногами, Костя приблизился. Все  молча
смотрели на него. Теперь со всей очевидностью стало ясно,  кто  главный  в
этой комнате.
     - Я буду говорить с ним без свидетелей, - промолвил старец.
     Медики беспрекословно  двинулись  прочь.  Пазур  растерянно  хмыкнул,
пожал плечами и тоже вышел. Старец  глядел  на  застывшего  Кратова  снизу
вверх, глаза его оживали, обретали выражение и даже цвет.
     - Расскажи мне, сынок. Все по порядку. Что с тобой  стряслось  неделю
назад?
     - Со мной... неделю назад?
     - Если ты в состоянии рассказать мне - сделай это. Никто не узнает. И
я, выслушав, заставлю себя забыть. Просто я хочу успокоить себя.
     Костя потер лицо ладонями. С ним действительно что-то происходило все
эти дни. Какая-то трещина рассекала его память, мешала  ему,  непостижимым
образом усложняла жизнь, лишала равновесия. Туманные намеки  Ертаулова  на
неведомые   ему   самому   обстоятельства.   Противоестественные,    почти
мистические силы, отталкивавшие его от Рашиды... Наваждение.
     - Не можешь, - старец задумчиво покивал. - Это понятно.
     - Я... буду отстранен? - неслышно спросил Костя.
     - Ты не будешь отстранен, - старец, ссутулившись, брел на свое  место
за столиком. - Лети себе. К твоей работе ЭТО не имеет отношения.
     - Что со мной?
     - Ты когда-нибудь слыхал о ментокоррекции?
     - Нет.
     - Это операция по вмешательству  в  память,  гипнотическая,  редко  -
хирургическая. Можно заставить человека позабыть о  чем-то  навсегда.  Или
заблокировать   участок   памяти   на   время.   Сконструировать    ложные
воспоминания. Ее часто путают с  гипноблокадой,  но  гипноблокада  -  лишь
следствие ментокоррекции. Мне померещилось, сынок, что этак с неделю  тому
назад ты перенес такую операцию. Она коснулась области твоих сугубо личных
переживаний, погасила очаг сильного эмоционального  потрясения.  Повторяю,
лететь ты волен куда захочешь.
     Костя одевался, ничего не видя вокруг, ни на что толком не  реагируя.
К нему снова подкатил Кристенсен и сконфуженно  отступил.  Мастер,  уходя,
потрепал его по плечу, что на него вовсе не походило.  Человек  в  свитере
торчал подле своих  терминалов,  меланхолично  жевал  длинную  французскую
булку и запивал йогуртом из пластикового пакета в форме детской  соски.  А
таинственный, так до конца Кратовым и не понятый  старец  молча  сидел  за
столиком, положив узловатые  руки  перед  собой,  и  безучастно  глядел  в
пустоту стеклянными глазами.
     Во всяком случае, одну вещь Костя понимал вполне отчетливо: он летит!



                                    11

     Они уходили от Старой Базы, а значит - от Земли.
     Чтобы управлять  любым,  даже  самым  сложным  космическим  кораблем,
достаточно десяти клавишей. Десять слегка вогнутых  рифленых  поверхностей
из вечной керамики, каждая своего цвета.
     Опытный навигатор работает вслепую. Цвет ему ни к  чему,  и  курсанты
порой с удивлением слушали, как всеми почитаемый, всемирно известный ас на
практических  занятиях   по   навигации   неожиданно   путался,   объясняя
последовательность действий цветовыми рядами. Однако  стоило  ему  закрыть
глаза, вытянуть руки перед собой и чуть заметно шевельнуть пальцами, и все
становилось на свои места. Цветовые ряды для курсантов  -  то  же,  что  и
"сено-солома" для новобранцев средневекового ополчения...
     Существовали  экспериментальные  модели  кораблей,  где   старомодная
клавиатура была заменена сенсорными панелями. Поначалу это давало  большой
выигрыш  в  быстродействии:  человек  почти  не  затрачивал   времени   на
физические усилия по  преодолению  сопротивления  клавишей.  Так  было  до
первой  аварии,  до  перегрузок,  до  беспорядочных  рывков   и   кувырков
угодившего в передрягу аппарата, когда  пальцы  начинали  соскальзывать  и
слетать, невпопад задевая совсем не те участки панели, какие  нужно  было.
Когда потерявший  ориентировку  в  пространственно-временной  свистопляске
драйвер мог возбудить целые группы сенсоров, смазав их  ладонью,  а  то  и
вовсе ударившись лицом. И клавиатура  вернулась  на  корабли.  Все  те  же
прадедушкины два  по  пять  под  каждую  руку,  вогнутые  для  удобства  и
рифленые, чтобы не скользил палец.
     Говоря откровенно, Кратову до настоящего аса было еще далековато.  Но
и он уже не нуждался в том, чтобы смотреть, туда ли нажимают  его  пальцы,
или лихорадочно  призывать  на  помощь  ассоциативную  память,  рыская  по
цветовым рядам. Его спина плотно упиралась  в  упругое,  предусмотрительно
подогнанное  кресло,  руки  свободно,  расслабленно  лежали  на  таких  же
соразмеренных подлокотниках, и под каждым из слегка расставленных  пальцев
ждала своей очереди клавиша. Жаль только, что  вряд  ли  повезет  провести
корабль по маршруту от старта до  финиша...  Прямо  перед  лицом  светился
квадратный экран со  стереокартой  сектора  пространства,  в  котором  они
сейчас двигались. А выше, во всю стену и  через  весь  пульт,  полыхал  на
видеале внешнего обзора необъятный, неохватный ни глазом  ни  воображением
Млечный Путь.
     - База, прошу точку ухода, - сказал Пазур.
     - "Пятьсот-пятьсот", вы идете правильно, - ответила база. -  Курс  не
меняйте. Ваша точка ухода - три, сорок семь, двенадцать в зоне  свободного
маневра.
     - Третий координаты принял, -  отозвался  чуть  излишне  возбужденным
голосом Ертаулов. - Программа ухода запущена.
     - Понятно, - проворчал Пазур. - Можно и не так громко.
     - Внимание, - раздался синтезированный  голос  бортового  когитра,  и
Костя поразился тому, до чего он напоминал  голос  мастера.  Те  же  вечно
недовольные, брюзгливые интонации. -  Корабль  входит  в  зону  свободного
маневра. Программа ухода работает нормально. Стартовые процедуры проверены
в холостом режиме. Пятьсот семьдесят километров до точки ухода.
     - Последняя проверка бортовых систем, - сказал Пазур.
     Костя не пошевелился. Его это  не  касалось.  Где-то  за  его  спиной
негромко и очень быстро заговорила Рашида. Когитр  отвечал  ей  -  так  же
быстро, невнятно и, как почудилось Кратову, высокомерно.  Разумеется,  это
было иллюзией, все дело в голосе, потому что  никакие  эмоции  когитру  не
присущи.
     - Системы проверены, -  объявила  Рашида.  -  Температура  в  отсеках
нормальная. Фиксация груза не нарушена. Внешняя  защита  активизирована  и
работает, герметизация корабля полная.
     - Хорошо, - проговорил Пазур.
     - Точка ухода достигнута, - сказал Ертаулов.
     - База, прошу разрешения на уход, - сказал Пазур.
     - "Пятьсот-пятьсот", уход разрешаю. Низкий поклон Антаресу.
     Костя неотрывно смотрел на стереокарту. Сейчас оживет клавиша под его
левым мизинцем, дублируя действия  мастера.  Корабль  дрогнет,  светящаяся
паутина координат на экране смажется, спутается в клубок, а потом и  вовсе
исчезнет...
     - Второй, - вдруг произнес  Пазур.  -  Передаю  пульт.  Работайте  за
Первого. Общая подвижка управления.
     "Общая подвижка" - когда каждый  член  экипажа  поднимается  на  одну
ступень в бортовой иерархии. Теперь  он,  Кратов,  был  мастером,  а  Стас
заступал на его место.  А  первый  навигатор  Пазур  считался  выбывшим  -
например, по внезапной болезни.
     Сердце Кратова провалилось. Но это было  его,  сердца,  личное  дело,
потому что отныне оно со всеми его выкрутасами и взбрыками  было  отлучено
от тела, которому надлежало спокойно и уверенно управлять кораблем.
     - Второй принял пульт, - сказал Костя почти равнодушно.
     Его левый мизинец плавно вдавил свою клавишу.
     - К уходу готов, - объявил когитр.
     - Уход разрешен, - сказал Кратов.
     - Начинаю уход, - немедленно откликнулся когитр.
     Вот теперь корабль дрогнул.  Вот  теперь  все  координаты  на  экране
смялись в полную ерунду и бессмыслицу. Они и в самом деле утратили смысл.
     "Гиппогриф" со всем его экипажем и грузом ухнул в пустоту. И  пустота
эта была совершенной, математически идеальной. В ней не  находилось  места
ни  материи,  ни  пространству,  ни  времени.  Потому  она  и   называлась
"экзометрией", что означало "внемерность".
     Большинство жителей Земли  и  Галактики  воспринимало  ее  как  некую
абстракцию,  весьма   полезную   для   объяснения   физических   принципов
мгновенного перемещения на огромные расстояния. На  том  и  успокаивались.
Дескать, существует Нечто, где  ничего,  ну  совсем  ничего  нет.  Начисто
отсутствуют привычные измерения, в которых привыкли  осознавать  себя  все
разумные субстанции. Что означенное Нечто напрямую связано  с  управлением
гравитацией. И что скорость передвижения там есть  функция  от  массы.  То
есть вроде бы все как  в  классической  формуле  полной  энергии  тела  по
Эйнштейну. Но кое-что  вдобавок:  куча  коэффициентов,  понять  содержание
которых и означает представить себе экзометрию в подробностях. Но вряд  ли
стоит забивать этим голову.
     here Что же до "гиппогрифа", то людям на его  борту  эта  отвлеченная
абстракция была дана во  всех  ощущениях.  Они  даже  могли  видеть  ее  -
сплошную серую пелену на экранах,  хотя  если  вдуматься,  то  становилось
ясным, что экраны попросту ослепли: им нечего было демонстрировать.
     И пребывать в этом сером и недвижном небытии  предстояло  чуть  более
двух суток.




                              ИНТЕРЛЮДИЯ. ЗЕМЛЯ

     - Знаешь, Кратов, - лениво сказал Резник. - Не верю я в вашу затею.
     - Это в какую же из моих затей? - выжидательно осведомился тот.
     - Я имел в виду Единый Разум Галактики.
     Кратов хмыкнул и ничего не ответил.
     За последние дни он досыта наслушался таких  или  похожих  речей.  По
правде говоря, дискуссии беспредельно утомили его. Все начиналось примерно
одинаково. Астахов как бы между прочим замечал: "Орлы, а среди  нас  живой
ксенолог..." После чего уходил играть в овербол либо же хватал  под  мышку
первую подвернувшуюся девушку и со страшным рыком волок в воду.  Зато  все
остальные, выдержав сколько доставало сил деликатную  паузу,  обрушивались
на Кратова.  Оканчивалось,  впрочем,  по-разному.  Как  правило,  спорящие
стороны расходились взаимно неудовлетворенные и  сердито  дулись  друг  на
дружку, пока не возвращался Астахов и не мирил всех. Реже  устанавливалось
полное единодушие  -  обычно,  в  тех  случаях,  когда  Кратову  доставало
аргументов и терпения. По  вечерам,  возвращаясь  в  Садовый  Пояс,  он  с
досадой выговаривал  Астахову:  "Знаешь,  в  каком  гробу  я  видал  такой
отдых?.." Бия себя в перси,  тот  клялся  никогда  впредь,  ни  под  каким
предлогом не афишировать кратовской профессии. И  при  первом  же  удобном
случае свою клятву преступал.
     На сей раз компания подобралась небольшая и довольно пестрая.
     Павел Резник, толстый и волосатый, разительно напоминающий  повадками
и внешностью доброго медведя  из  детской  сказки,  на  реплику  Астахова:
"Соколики, а среди нас..." заявил: "Зато я медик, и очень хороший!" И,  не
произнеся более ни слова, уплыл с Астаховым на тот берег озера.
     Бронзовокожий гигант и красавец Геша Ковалев оказался инструктором по
атлетизму, о чем  оповестил  присутствующих  с  не  меньшим  достоинством.
Знакомство с Кратовым он начал с того, что попросил  его  напрячь  бицепс.
"Рыхлота", - сказал Геша, потыкав пальцем в кратовские мускулы, и довольно
захохотал. Он вообще много и не всегда к месту смеялся. Зато тело  у  него
было замечательное. Должно быть, не раз он брал призы на конкурсах мужской
красоты, когда там не требовалась демонстрация интеллекта.
     При Геше  состояла  девушка,  очевидно  -  только-только  вошедшая  в
спелость, тоже примечательно яркая. Глянцево-белая кожа,  короткие  волосы
цвета червонного золота, ультрамариновые очи, фигура  мальчишки-подростка,
увлеченного плаванием: плечи шире бедер  и  длинные,  сразу  от  подмышек,
ноги... "Марсель", - назвалась она и сделала книксен. Геша обращался к ней
как Бог на душу положит: то "Машка", то "Марси", а иногда, похоже, и вовсе
забывал ее имя. Марси не обижалась. Она скинула  все,  что  на  ней  было,
сорвала зеленый листик и прилепила на острый аккуратный носик, после  чего
улеглась на кратовской ковбойке и молча уставилась на того беззастенчивыми
серьезными глазищами.  "На  мне  что-то  написано?"  -  осторожно  спросил
Кратов,  чувствуя,   что   где-то   глубоко   под   навеки   непробиваемым
галактическим загаром безудержно краснеет. Девица прыснула, а  Геша  снова
захохотал во всю глотку и предложил побороться.
     Но тут вернулись мокрые Астахов с Резником  и  плюхнулись  на  песок,
надсадно дыша. Пока Геша, заливаясь смехом, излагал какой-то  незатейливый
анекдот,  Кратов  слушал,  а  Марси  на  него  таращилась,   братцы-медики
пропыхтелись, слегка обсохли, и тут-то Резник не утерпел...
     - А хочешь знать, почему не верю? - спросил он, так и  не  дождавшись
кратовской реакции на свое заявление.
     "Разумеется, не хочу!" - обреченно подумал Кратов.
     - Хочу, - сказал он.
     - Скучно это, вот почему.
     - Скучно? - Кратов пожал плечами. -  Ну  что  ж...  Не  ново.  Я  уже
встречал такую позицию.
     -  Когда  же?  -  ревниво  осведомился  Астахов,  до  этого   момента
развлекавшийся фокусами с камешками. - При мне говорили что угодно, только
не такое. И что-де человек не дорос, и  что-де  мы  пойдем  другим  путем,
сиречь своим особенным, но про скуку впервые.  Мы  с  Пашкой,  может,  всю
ночь...
     - Есть такая планета Амрита, - пояснил Кратов. - Однажды я  имел  там
теоретический диспут с настоящим йогином.
     - Я бывал на Амрите, - сообщил Геша.  -  Вот  где  тоска!  И  кто  же
выиграл?
     - Ничья. Йогин был  настоящий  и  убеждениям  не  поддавался.  А  мне
уступать нельзя было. И в конечном итоге прав оказался все же я.
     - Это тебе сам йогин сказал? - поинтересовался Астахов.
     - Нет. События нас рассудили по справедливости... как мне кажется.
     - Так какую же  цель  преследует  формирование  пресловутого  Единого
Разума Галактики? - вопросил Резник, будто обращаясь к обширной аудитории.
- Обретение реального всемогущества в масштабах вселенной, не так ли?
     - Ну, не только, - сказал Кратов. - Хотя и в том числе.
     - И вы всерьез надеетесь его обрести?
     - То, что мы сейчас, с нашей довольно невысокой  колокольни  почитаем
за всемогущество, мы несомненно обретем. Вместе с  вами,  естественно.  И,
несомненно, нам снова не будет его доставать.
     - Хорошо бы... Следует ли понимать так, что  перед  тектонами,  да  и
перед тобой лично, стоит вполне конкретная задача, и все вы в той или иной
степени представляете пути к ее решению?
     - С моей стороны это было бы самонадеянно, - усмехнулся Кратов.
     - А кто такие тектоны? - спросил Геша.
     Марси обняла его за могучую шею и что-то  зашептала  на  ухо.  Гешино
лицо понемногу просветлело.
     - Но все течет, все изменяется, -  продолжал  Резник.  -  Вот  минула
какая-то тысяча лет, и нынешние тектоны умирают - не живут же они вечно! -
или просто удаляются на покой. На их место приходят, скажем, младотектоны,
с иным пониманием  задачи,  которое  на  поверку  может  оказаться  полным
отсутствием такого понимания. И всемогущество объявляется  достигнутым,  а
пангалактическая культура -  построенной...  Нет,  это  слишком  банально!
Пускай старотектоны здравствуют и благополучно  добьются  исполнения  всех
своих планов. Справедливости ради все же замечу,  что  тысячи  лет  должно
хватить на полную биологическую конвергенцию и даже интеграцию...
     - Да Бог с тобой, - сказал Кратов.
     - Тут и миллиона лет маловато, - поддержал его Астахов,  самозабвенно
жонглируя камушками.
     -  Коллега  ксенолог   может   недооценивать   последние   достижения
прикладной  генетики  и  управляемого  антропогенеза,  -  строго  произнес
Резник. - А тебе, Степан, стыдно!
     - Что такое антропогенез? - спросил Геша. - Машка, объясняй.
     - Все я правильно оцениваю, - сказал Кратов. - А особенно  социальную
психологию человечества как метаэтноса.
     - Конечно! - воскликнул Геша. - Ни я, ни дети мои  не  согласятся  на
то, чтобы какие-то там тектоны поставили жирный черный крест  на  античных
канонах.
     Он вскочил на ноги и принял классическую позу  дискобола.  Все  мышцы
его забурлили, загуляли змеиными  клубками,  заиграли  под  гладкой  кожей
цвета насыщенной сепии. Астахов лежа поаплодировал.
     - Вот это аргумент! - восхитился он. - Это я понимаю. А вы все только
языками чесать горазды.
     - Успокойся, Гешик, - сказал Резник. - Никто тебя твоих  окороков  не
лишит. А вот за правнуков твоих я бы не поручился.
     - У нас тут прозвучало что-то про скуку, - напомнил Кратов.
     - Так  я  к  тому  и  веду!  Итак,  Единый  Разум  Галактики  создан.
Всемогущество достигнуто. Кое-где соблюдаются еще незначительные  островки
ревнителей старины и ретроградов, населенные гешами  и  марси,  но  их  не
обижают. Не зовут  немедля  воссоединиться  с  большинством,  а  напротив,
всячески холят и балуют, как редкостных  зверушек  в  заповедниках.  Водят
детишек смотреть на них, как мы любим смотреть на обезьянок.  С  уважением
сознавая, что произошли от них - хотя это не так - и проникаясь  гордостью
за то, что столь далеко от них ушли...
     - Почему ты решил, что я захочу жить на островке? -  впервые  за  все
время подала голос девушка. - Если в настоящий момент  я  гешина  подруга,
это не значит, что я останусь с ним завтра. А уж тем  более  через  тысячу
лет.
     - А куда ты денешься от меня завтра? - удивился Геша.
     - Завтра и узнаем.
     Геша зарычал и полез к ней целоваться. Девушка упиралась и брыкалась,
но не особенно активно. Некоторое время все задумчиво наблюдали за ними.
     - Продолжим, - сказал Резник деловито. -  В  нашем  с  вами  грядущем
создалась такая ситуация,  когда  накопленные  пангалактической  культурой
силы некуда более приложить. Все физические законы познаны и приспособлены
ко всеобщему благу. Все газопылевые туманности  скатаны  в  планетезимали,
утрамбованы и даже заселены. Шаровые скопления где надо  рассеяны,  а  где
надо  устроены.  Астрархи   маются   бездельем,   учиняя   фейерверки   из
протоматерии  Ядра  Галактики  на  забаву  желающим.   Тектоны   поголовно
ударились  в  сочинительство  мемуаров  под  общим  названием  "У  истоков
Братства".  Гордо  выпрямленный  гуманоид   и   пространственно-дискретный
плазмоид общаются на одном языке, как если бы родились от одной  мамы  или
по меньшей мере вместе воспитывались.
     - Позволь, позволь, -  протестующе  замахал  руками  Астахов.  -  Мы,
кажется, договорились, что мне должно быть отчего-то стыдно!
     -  Прости,  пожалуйста,  -  сказал  Резник.  -  Разумеется,  нет   ни
гуманоидов, ни плазмоидов. А есть некое синтетическое существо  -  назовем
его условно "демон"...
     - Это почему? - спросила Марси.
     -  Позже  объясню...  По  всей  вероятности,  лишенное  определенного
устойчивого  габитуса,  а  принимающее  его  по  своему  желанию  либо   в
зависимости от внешних кондиций.
     - Что такое габитус?! - взмолился Геша.
     - Горе ты мое, - вздохнула Марси. - Вот  глядишься  ты,  допустим,  в
зеркало. Что ты видишь?
     - Гешу, - сказал тот.
     - Голову. Две руки, две ноги. Могучий торс.
     - Ситуационный габитус - это хорошо, - сказал Кратов. - Нам бы сейчас
такое. Жидкое в твердом. Твердое в жидком. Горячее в холодном.
     - Синее в белом, - напрягшись, добавил Геша.
     - Способное обитать как в газовой среде, так и вне таковой, - закивал
Резник. - Как на планетах, так и на звездах. Так и между ними. Вольный сын
эфира. Понятно, почему "демон"?
     - Нет, - сказал Геша.
     - И размножается он простым делением, - сказала Марси.
     - Отчего же, - возразил Резник. - Не простым, отнюдь  не  простым.  И
даже не целочисленным.
     - Все равно скука, - произнесла девушка.
     - Заметьте, коллеги, - обрадовался Резник. - Один из нас уже заскучал
от самой мысли о том  желанном  для  высокочтимых  тектонов  единообразии,
какое должно восторжествовать в  результате  формирования  Единого  Разума
Галактики!
     - Я бы хотел вступиться за тектонов, - сказал Кратов.
     - Я тоже, - сказал Астахов. - Пусть я не ксенолог,  но  мне  подобная
трактовка концепции пангалактической культуры кажется примитивной.  Почему
демоны обязаны походить друг на друга, как коацерватные капли? Наша цель -
не единство формы, а  безграничность  возможностей.  Пускай  демоны  будут
разными!
     - Зелеными и красными, - вставил Геша.
     - Фигушки, - сказал Резник. - А  вот  это  уже  попытка  искусственно
ограничить декларируемое всемогущество. Вдруг демон с периферии влюбится в
демонессу из Ядра и захочет от нее потомство?
     - Но половые-то различия сохранятся? - спросила Марси.
     - Вероятно, - смутился Резник. - Но условные, более чем условные!
     - Что ж за любовь при таких условностях? - возмутилась Марси. -  Тоже
условная?
     - А платоническая, - сказал Астахов игриво.
     - Дружба, - добавил Геша. - Суровая мужская дружба.
     - Подружился демон Икс с демоном Игрек, - сказал Кратов. - И захотели
они демоненочка.
     - И поделишася комплексно! - захохотал Астахов.
     - Ску-у-ука! - демонстративно зевнула Марси.
     - Не грусти, - сказал Геша обещающе. - Когда еще все это будет! А  со
мной ты не заскучаешь.
     - И ни рожна не поделишася! - вскричал Резник. - Они же у нас разные,
поди еще и генетически несовместимые! И вообще вы меня запутали!
     -  Между  прочим,   бисексуальность   для   Галактики   даже   сейчас
нехарактерна, - заметил Кратов. - Многие  расы  вообще  асексуальны.  Наша
любовная  проблематика  их  попросту   не   касается.   Гигантский   пласт
человеческой культуры оказывается недоступен их пониманию.
     - Вот-вот, - сказал Резник с укоризной. - Никто через тысячу  лет  не
поймет, отчего Ромео и Джульетта покончили с  собой.  Хорошо  ли  это?  Не
обеднит ли это вашу хваленую  пангалактическую  культуру?  И  что  это  за
культура, когда она  не  аккумулирует  и  не  хранит  достижения  всех  ее
исходных составляющих?
     - Еще надо решить, достижение ли наша эротика, - ввернул Астахов.
     - А что же это, если не достижение?! - вскинулась Марси.
     - Иное дело цивилизация Дарикекза, - продолжал  Кратов.  -  Там  пять
полов. Размножение, впрочем,  от  пола  партнера  не  зависит.  Достаточно
наличие хотя бы трех индивидуумов любого пола, пусть  даже  одного,  важно
лишь нечетное их количество. А вот  для  полного  удовлетворения  взаимных
симпатий и построения семейного клана просто необходимы  все  пять  полов.
Наши классические любовные  треугольники  вызвали  бы  у  них  ироническую
улыбку. А любовный пятнадцатиугольник не хотите?  А  любовное  пересечение
нескольких континуумов?
     - Воображаю,  какова  там  любовная  лирика,  -  потрясенно  вымолвил
Астахов.
     - Четыре леди Макбет, - сказал Геша. - И все - Мценского уезда.
     - Начитанный, - похвалила его Марси.
     - Договоримся так, - произнес Астахов. - Всякий уважающий себя демон,
чтящий культурные традиции, будет сохранять внешний облик  породившей  его
расы. Важно, что в любой момент он в состоянии отказаться от него, как  от
униформы, и сменить на более приличествующий моменту и обстановке. Главное
- ничем не стесняемая свобода выбора!  А  уж  сколько  полов  наши  демоны
сочтут удобным для любви, дело их вкуса и фантазии.
     - Вот это мне нравится, - объявила Марси. -  Это  уже  весело.  Прошу
довести до сведения тектонов.
     - А не кажется ли вам, други мои, - сказал Резник,  сощурясь,  -  что
подобное веселье сильно смахивает на упадок Римской империи?
     - Пока нет, - ответил Кратов. - Древний Рим - это образец социального
коллапса. Во-первых, могли они далеко не все и, видимо, сознавали это. Или
же не сознавали, поскольку достигли пределов своей фантазии. Во-вторых же,
эта фантазия не подбрасывала их развращенным умам никакой иной пищи, кроме
оргий  и  свинств.  Там   действительно   царила   скука.   При   чем   же
пангалактическая культура?
     - Да уж, извольте объясниться, сударь, - сказал Астахов.
     -  А  при  том,  -  уныло  сказал  Резник.  -  При  том,  что  полное
всемогущество ведет к отсутствию больших  целей.  Дьявол,  и  малых  тоже!
Цивилизация движется, пока видит цель. Вот мы сейчас такую цель имеем. Для
человечества - восстановление земной биосферы. Для Галактического Братства
- пангалактическая культура, Единый Разум. А какая  цель  будет  у  самого
Единого Разума? Тот  же  самый  социальный  коллапс...  Скука  абсолютная,
беспредельная и безысходная. Это  не  один  человек,  временно  потерявший
точку приложения сил, а целый мир, который  утратил  собственное  будущее.
Мир, который все может и ни рожна не хочет!
     - Вот так даже? - уточнил Астахов. - Ага... Собственное всесилие  наш
пандемониум  осознает.  От  сползания  в  грязь  он   огражден   барьерами
нравственности, которые мы до того усердно воздвигали  всеми  силами,  что
оные осели у каждого едва ли не в генетическом коде. И остается одно: либо
издыхать от скуки, либо... рушить барьеры!
     - Да это не просто скука, - оживился Резник. - Это трагедия.
     - По поводу нравственности хотел  бы  заметить  следующее,  -  сказал
Кратов. - Поскольку мы еще весьма далеки от всеобщей  расовой  интеграции,
то нравственные установки оказываются  также  достаточно  условными.  Так,
цивилизация Аскарвуоф... - он покосился на Марси, которая  слушала  его  с
открытым ртом, облокотившись о каменную спину дремлющего Геши, и осекся.
     - А вспомним, что на матушке Земле творилось  еще  не  так  давно!  -
закатил глаза Астахов.
     - Ты ксенолог, Кратов,  и  не  из  последних,  -  нетерпеливо  сказал
Резник. - Давай по существу. Хватит вилять.
     - По существу? Пока никакой  коллапс  нам  не  грозит.  Галактическое
Братство отчетливо видит цель и к ней движется.  Цель  эта  -  объединение
разумов и сил для полного, всеобъемлющего и одновременно щадящего контроля
над мирозданием на благо всех и каждого.  Попутно  возникают  всевозможные
ответвления от магистральной линии развития, которыми мы пока  сознательно
или по недомыслию пренебрегаем. Это не значит, что все они не учтены и  не
исследуются. Мы стараемся наблюдать и за тем, что творится  у  соседей,  в
смежных галактиках, и мотаем на ус. У меня брат этим занимается... И я  не
исключаю, что когда и если пангалактическая культура  будет  сформирована,
одно из этих ответвлений внезапно  станет  новой  магистралью.  Во  всяком
случае, тупики нами покуда не обнаружены, скука ни тектонам, ни астрархам,
ни тем паче  нам  с  вами,  не  грозит.  Я  убежден,  что  при  выходе  на
качественно новый уровень цивилизации, пангалактический уровень, мы увидим
перед собой такое поле деятельности,  что  если  и  остановимся,  то  лишь
затем, чтобы испустить  вздох  бессилия.  А  вздохнувши,  засучить  рукава
ковбойки... Кстати, йогину на Амрите я сказал примерно то же.
     - Воображаю, как он по тебе топтался, - промолвил Астахов.
     - Ничего ты не понял, ксенолог, - упрямо сказал Резник.
     - Если вы со мной не согласны, - сказал  Кратов,  -  в  утешение  вам
приведу гипотезу, что моя профессия в этом  будущем  отомрет  естественным
образом.  Например,  взамен  будет  создана  некая   принципиально   новая
сигнальная система,  обеспечивающая  необходимый  уровень  взаимопонимания
между любыми разумными субстанциями во всех  уголках  вселенной.  Либо  же
каждый из демонов сам по себе будет прирожденным ксенологом и при  желании
запросто вступит в контакт с кем угодно.
     - Ну, я-то с тобой согласен,  -  заявил  Астахов.  -  Я  как  правило
согласен со всеми.
     - И я тоже, - сказала Марси.
     Геша приоткрыл один глаз и пробормотал:
     - Античные каноны прошу не колебать.
     - Будто у нас, людей, нет других дел, - сказал Резник  с  досадой.  -
Собственная планета после долгих веков экологического насилия до  сих  пор
лежит в руинах. Толком не воспроизведены ни сибирская тайга, ни амазонская
сельва. Байкал - лужа дерьма.  Австралия  обратилась  в  пустыню.  Даже  в
Европу  вползли  песчаные  языки.  А  там,   куда   они   не   дотянулись,
радиоактивное кладбище.  Океан  наполовину  мертв,  и  все  рыбы,  что  не
утратили инстинкта самосохранения, ушли в глубины! А вы,  умные,  сильные,
талантливые, цвет наш и гордость, сорвались и кинулись очертя голову прочь
из родного дома - искать удачи там, где и без вас умников  достаточно.  Ты
меня прости, Кратов, но не смахивает ли это на дезертирство?
     - Это я уже тысячу раз слышал, - сказал Кратов.
     - У тебя есть оправдания? - наседал Резник.
     - А вот и не подеретесь, - сказала Марси. - А слабо вам!
     - Пангалактическая культура не  может  считать  себя  полноценной,  -
произнес Кратов, - покуда всем ее членам не будут обеспечены достойные,  а
значит - прекрасные  условия  существования.  Если  человечество  пожелает
остаться на Земле, то эта планета должна быть приведена в порядок. Никаких
пустынь  и  кладбищ.  Здоровая,   сбалансированная   экосфера.   Разумный,
нерасточительный биоценоз.  Уже  сейчас  Галактическое  Братство  помогает
Земле всем, о чем  та  ни  попросит.  Без  Братства  мы  не  знали  бы  ни
экзометральных переходов, ни даже простых, как репа, гравитров.
     - Да это же крючок! - заорал  Резник.  -  Вас  на  него  подцепили  и
уволокли с родной планеты в общий садок -  в  эту  самую  пангалактическую
культуру! Что людям проку от этих гравитров, если биосфера искалечена?!
     - Насколько мне ведомо, человечество не  обращалось  в  Галактическое
Братство за помощью,  -  сказал  Кратов  спокойно.  -  И  правильно.  Сами
нагадили, сами и приберемся. Дело чести любой цивилизации навести  порядок
в собственном доме. Вот здесь, где мы сейчас  загораем,  сорок  лет  назад
пустыня была. А где она нынче?..
     - Так ведь нам же прибираться! Мне, Степану, Гешке  с  Маришкой!  Без
вас! Вас же нет с нами, вы в Галактике!..
     Неуловимо быстрым движением Кратов выбросил вперед руку. Никто толком
не успел отреагировать. Лицо Резника застыло. Астахов вздрогнул,  а  Марси
испуганно пискнула... Кратов упер твердый, как дротик, палец  в  волосатое
пузо Резника чуть ниже пупка.
     - Ты чего? - прошептал Резник, бледнея.
     - Это что? - спросил Кратов невинным голосом.
     - Где?..
     - На тебе плавки из тофиаремра, который впервые был  синтезирован  на
планете Пимтаэпп, звездная система Тета Хамелеона. Не рвется, не горит,  в
воде не намокает. Мы из него легкие скафандры делаем, а вы вон... плавки.
     - Фу ты, Господи, - облегченно вздохнул  Астахов.  -  Я  уж  подумал:
достали мы тебя, сейчас ухандокаешь ты нам Пашку Резника.
     - Мы - двери ваши в Галактику, - произнес Кратов с досадой. - Нас так
мало! Но ни черта-то вы без нас не можете. Не будь  нас  -  не  тысяча,  а
миллион лет потребуется, чтобы Землю отремонтировать. Вымерли бы люди, как
динозавры. Лишь тогда она, бедная, и встрепенулась бы привольно...
     - Что ты взбеленился? - спросил Резник  сконфуженно.  -  Тоже  мне  -
взорвался, как фугас! Я же не имел в виду лично тебя.
     - Имел,  имел,  -  сказал  Астахов.  -  Падай  теперь  ему  в  ножки,
антропоцентрист недобитый.
     Геша сладко чмокнул и открыл оба глаза.
     - Что, опять Павлушка к кому-то вяжется? - спросил он  сонно.  -  Ты,
Павлуха, поосторожнее, он тебя мигом завалит. Страшный он, не  гляди,  что
рыхлый.
     - Ну, давай руку, - сказал Резник. - Я больше не буду сегодня.
     - Вы чего, братцы? -  спросил  Кратов,  ошеломленно  принимая  мягкую
ладонь Резника. - В самом деле вообразили, что я способен на такое?!
     - Видел бы  ты  свое  лицо!  -  сказала  Марси  и  зябко  передернула
атласными плечиками.
     Кратов ушел в воду, заплыл почти на середину  озера,  лег  на  спину.
Закрыл глаза  -  солнце  выжигало  брызги  на  лице,  проникало  даже  под
сомкнутые веки. Холодная упругая гладь слегка покачивалась вместе с ним. А
может быть, ему  это  только  чудилось.  "Что  я  тут  застрял?  Выбрался,
называется, домой... Завтра же уеду. Куда глаза глядят. А куда они у  меня
глядят, если они зажмурены? Поищу друзей, учителей. Они - тоже часть  моей
памяти".
     Что-то прохладное осторожно коснулось его плеча.
     Рядом, медленно шевеля ногами, в воде белой тенью  парила  Марси.  Ее
намокшие волосы сбились и задиристо торчали на макушке.
     - Петушок - Золотой гребешок, - сказал Кратов.
     - Послушай, - сказала Марси. - Ты мне очень нравишься.  Ты  другой...
настоящий... Не могу объяснить. Таких здесь раньше не было. Хочешь, я тебя
поцелую?
     - Геша обидится, - улыбнулся Кратов.
     - Он не узнает. Я ему пока не скажу.  И  потом  -  здесь,  на  Земле,
только мы, женщины, выбираем, с кем нам быть.
     - А ты не злоупотребляешь своими правами, земная женщина?
     - Кажется, нет. Мне было четырнадцать, когда я выбрала  себе  первого
из вас. Но я не бабочка-поденка.
     - Кто же ты?
     - Никто. Просто Марси. А ты кто?
     - Кратов. Ксенолог по прозвищу Галактический Консул. И мне сорок один
год. Вот и познакомились.
     - Ты вдвое старше меня. Но это ничего не значит.
     Кратов заглянул в ее лицо, с  доверчиво  распахнутыми  глазенками,  с
приоткрытым ртом. "Это уже было со мной, - подумал он. - Я еще не  старик,
но со мной все уже когда-то было".
     - Конечно, ничего это не значит, - сказал он.  -  Поплыли  к  берегу,
"просто Марси". А то, не ровен час, забеспокоятся, кинутся спасать.




                     ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ГРЕБЕНЬ ВОЛНЫ (2)


                                    1

     - Кратов, - сказал Пазур. - Я заступаю на вахту. Смените  меня  через
шесть часов.
     - Понял, Первый.
     - А пока идите отдыхать, - мастер смотрел на Костю так,  будто  ждал,
что тот сообщит ему нечто сокровенное. - Переволновались, должно быть,  на
комиссии?
     - Не без того, - признался Кратов.
     Пазур, как всегда,  неопределенно  хмыкнул  и,  повернувшись  к  нему
спиной, уставился на  затянутые  серой  мглой  экраны.  Очевидно,  он  был
намерен так и просидеть всю вахту - без движения, глядя прямо перед  собой
и, вполне возможно, не мигая.  Насколько  Косте  было  ведомо,  польза  от
подобного бдения была невелика. В экзометрии  существовало  не  так  много
опасностей, которые человек с его несовершенными органами чувств и слабой,
несмотря ни на какую подготовку, реакцией мог бы  распознать  и  упредить.
Другое дело когитр, вахта которого не прерывалась ни на миг. Его рецепторы
способны были уловить любой тревожный признак,  и  на  его  реакцию  смело
можно было положиться... Но Пазура эти доводы,  по  всей  вероятности,  не
задевали.
     Постояв немного, попереминавшись с ноги на ногу, Костя ушел.
     В коридоре его поджидал Ертаулов.  Он  уже  сменил  летную  форму  на
ядовито-желтый рабочий комбинезон.
     - Гм, - Костя осуждающе смерил его взглядом и сказал  сварливым,  под
мастера, голосом: - Итак, у вас уже что-то поломалось.
     - Отнюдь, - возразил Стас.  -  Что  в  моем  хозяйстве  вообще  может
поломаться?  Разве  что  базовый  принцип  экзометральных   переходов.   Я
собираюсь помочь Рашиде инспектировать грузовой отсек.  Ей  по  инструкции
положено постоянно следить, как там и что после  входа  в  экзометрию.  Не
оборвались ли крепления, не передохли ли цыплята...
     - Какие еще цыплята? - с подозрением спросил Кратов.
     - Это я так, для наглядности. Разумеется, кроме нас, на борту нет  ни
одного цыпленка.
     - Она тебя об этом попросила?
     - Естественно. И в самых нежных интонациях. Видно, на тебя у  нее  не
осталось никаких надежд.
     Створки дверей одной из кают раздвинулись, и появилась Рашида, в  уже
знакомом пурпурном трико и алой  безрукавке.  В  руках  у  нее  был  белый
чемоданчик с несколькими рядами тускло светившихся индикаторов.
     - А вот и Костя, - сказала она. - Только  на  его  помощь  я  и  могу
всерьез полагаться. Без его могучих рук мне просто не обойтись.
     - Что же ты, Рашуля, -  промолвил  Стас  уязвленно.  -  Мне  говорила
одно...
     - Я женщина, - сказала Рашида с удовольствием. - Непостоянство мне  к
лицу.
     - Чтобы я когда-нибудь, даже под страхом смерти, взял в экипаж такого
непостоянного инженер-навигатора! - воскликнул Ертаулов.
     - Идем, идем, - успокоила его Рашида. - Будешь нас развлекать.
     Она подхватила сумрачного Кратова  под  руку  и  потянула  за  собой.
Ертаулов  понуро  плелся  следом.  Остановившись  перед  массивной  дверью
грузового отсека, девушка уверенно набрала на клавиатуре  замка  известный
лишь ей, да еще мастеру, код. Под самым потолком мигнула сигнальная лампа,
дверь бесшумно откатилась. В  вытянутом  помещении  с  ребристыми  стенами
вспыхнул яркий свет. Рашида первая шагнула  через  порог  в  узкий  проход
между рядами металлических ящиков.
     - Костя, - позвала Рашида.  -  Вот  тебе  задание,  если  ты  всерьез
желаешь облегчить  мою  участь.  Прогуляйся  вдоль  каждого  ряда  ящиков,
попутно находя на них контрольную панель и нажимая там красную кнопку. При
этом внутри кнопки должна сработать подсветка. Если так и случится,  идешь
дальше. А нет - зови меня.
     - Для такого занятия могучие руки не нужны,  -  проворчал  Кратов,  у
которого снова сделалось тошно на душе.
     - Конечно, не нужны, - сказала Рашида. - Это же  моя  работа!  Просто
мне приятно думать, что ты рядом и у тебя такие могучие руки.
     Ертаулов переводил  взгляд  то  на  нее,  то  на  Костю.  У  него  не
находилось слов.
     - Теперь Стасик, - продолжала девушка. - Ты пойдешь со мной. Для тебя
найдется творческая работа с нашим общим любимцем -  голубым  контейнером.
Его следует приподнять при помощи сервомеханизмов и  замерить  температуру
днища. Поставщик отчего-то  придает  этому  особое  значение,  хотя  и  не
озаботился разместить там  дополнительные  датчики...  Ты  меня  слушаешь,
малыш?
     - Конечно, - сказал Ертаулов трагическим голосом. - Я могу слушать  и
одновременно думать о своем. И вдобавок все видеть. Как Юлий Цезарь.
     - Вряд ли Цезарь думал о таких пустяках, - заметила Рашида.
     - Откуда тебе знать, ЧТО это за пустяки, - вздохнул Стас.
     - А у тебя на лице начертаны все твои мысли. Готическим шрифтом!
     - Неправда. В крайнем случае  -  арабской  вязью.  Просто  я  неверно
оценил ситуацию и теперь занимаюсь самоедством.
     - Приятного аппетита, - безжалостно произнесла Рашида. - Не  убивайся
так горько. Неужели ты серьезно на что-то рассчитывал?
     - Ну вот что, - сказал Костя ледяным тоном. - Прекратите  немедленно.
Оба. Мне надоела эта тема, и я хочу, чтобы мы не возвращались к ней.
     - Никогда? - спросила Рашида низким голосом.
     - Не знаю. Но уж во всяком случае до конца полета!
     - Ты пойман  на  слове,  -  Рашида  быстро  коснулась  Костиной  щеки
ладошкой и пропала в одном из многочисленных закоулков между контейнерами.
     Кратов смотрел ей вслед, испытывая досаду и облечение одновременно.
     - Найя, - сказал Ертаулов уныло. - Она же королевская кобра.  Но  как
ты ее! Похоже, у тебя есть на нее факирская дудочка. Или она притворилась,
что есть. А как она тебя? Не то приласкала, не  то  ударила.  Не  пропади,
звездоход!
     - Послушай, Стас, - промолвил Костя сконфуженно. - Я здесь совершенно
ни при чем. Просто она играет спектакль, и мы приняты в труппу.  Не  пойму
отчего, но роль героя-любовника она отдала мне, хоть я и не  гожусь.  Если
хочешь знать, у меня внутри все выгорает, когда она рядом!
     - Неудивительно. У половины человечества произойдет то же самое.
     - Но у меня все не так!
     - Будет тебе, Второй, - Стас похлопал его по плечу. - Не так у  него!
Тоже мне, святой Антоний... Расскажи-ка лучше, о чем тебя так долго  пытал
Дитрих Гросс?
     - Какой еще Гросс?
     - О небо! - вздохнул Ертаулов. - Только в таком просторном  организме
могут уживаться железная воля и детская наивность. Этот  ветхий  выцветший
дедуган, что сидел во главе комиссии, был  не  кто  иной  как  сам  Дитрих
Гросс! А ты, я чай, стоял  перед  ним  по  команде  "вольно",  строил  ему
хиханьки да хаханьки? Небось, и нагрубил еще по невежеству?
     - Тот самый Дитрих Гросс?!
     -  Других  в  природе  попросту  не  существует,  -  с   наслаждением
подтвердил Ертаулов. - Он у нас один на всю Галактику.
     - Я думал, он давно умер... Сколько же ему?
     - Никак не меньше двухсот. И он, заметь, все еще летает,  пусть  даже
только на орбиту. Но не уповай,  что  сам  Дитрих  Гросс,  Большой  Дитрих
восстал с одра, чтобы лично выдать тебе пропуск в Галактику. Должно  быть,
ему не хватило земного материала для какого-нибудь  нового  учения,  и  он
снова полез в космос.
     - Что он еще может придумать нового в таком возрасте? Да и  можно  ли
вообще сказать что-то новое о человеке?
     - Нам ли, темным, судить о гениях?  Кстати,  недавно  Гросс  публично
осудил эксперименты по управляемому антропогенезу.  Предал,  так  сказать,
анафеме бедных, ни в чем не повинных людей-два.
     - Чем ему не угодили люди-два? - удивился Костя.
     Он неторопливо шел вдоль ряда ящиков, нажимая  красные  кнопки.  Стас
топал рядом, пока не  изъявляя  особого  рвения  заняться  порученным  его
заботам голубым контейнером.
     - Людям-два, допустим, от этих анафем ни холодно ни жарко.  Они  есть
и, по-видимому, будут.  Другое  дело  мы.  Большой  Дитрих  полагает,  что
скрытые потенции человека как биологического вида еще не реализованы.  Что
нет нужды искусственно моделировать новые свойства, когда существующие  не
раскрылись до конца. Телепатией до сих пор владеют  единицы.  Хорошо,  что
хотя бы эмоциональный фон мы худо-бедно научились  читать.  Телекинез  для
подавляющего большинства - тайна за семью печатями...
     -  Для  него,  кажется,  уже  нет,  -  проговорил  Кратов,  припомнив
простертую к нему корявую длань и проистекшую от нее волну тепла.
     - Так почему он к тебе привязался? - повторил вопрос Ертаулов.
     - Понимаешь, он считает, что не так давно кто-то слегка подправил мою
память. Есть такая штука - ментокоррекция.
     - Слыхал, - перебил его Стас. - И что?
     - Ничего. Сообщил мне эту новость и отпустил с миром.
     - Я бы на его месте  отстранил  тебя,  -  произнес  Ертаулов.  -  Для
собственного же успокоения. А вдруг в твоем мозгу  врагами  Галактического
Братства,  вынашивающими  зловредные   планы   супротив   пангалактической
культуры, упрятана  некая  разрушительная  программа?  В  один  прекрасный
момент она заработает, и ты уничтожишь наш корабль, а с ним  и  все  милое
нашим сердцам мироздание.
     - Он говорил о каком-то погашенном очаге сильных эмоций.
     - И ты ничегошеньки не помнишь?
     - А как я могу помнить?  Если  кто-то  и  вправду  поработал  с  моей
памятью, так уж наверняка он позаботился, чтобы я  не  помнил  и  о  самой
ментокоррекции!
     - Резонно. Выходит, Большой Дитрих преступил медицинскую этику?
     -  Вовсе  нет!  Просто  он  отнесся  ко  мне,  как   профессионал   к
профессионалу. Честно предупредил меня  о  возможных  осложнениях  в  моей
работе. Если эти осложнения вообще когда-нибудь всплывут.
     -  Думаю,  мастера  он  тоже  предупредил,  -  сказал  Стас.  -   Как
профессионал профессионала. Ведь если тебя запрограммировали, то с момента
включения этой программы ты себе уже не хозяин.
     - А мастер как здравомыслящий человек выругал все это метафизикой,  -
усмехнулся Костя. - Где ты подцепил эту байку о врагах? Какие у нас  могут
быть враги?
     - Да есть слухи, есть, - туманно промолвил Стас.
     - Все-то ты знаешь! Но уж если это враги, а не идиоты, то,  наверное,
они нашли бы более подходящий  объект  для  своих  козней,  чем  я.  И  не
подставились бы на первой же медкомиссии Большому Дитриху.
     - Они его недооценили!  -  Ертаулов  вдруг  захихикал.  -  А  этот...
Кристенсен... тоже тебя вербовал?
     - Еще как!
     - И ты? Сдался?
     - И не подумал.
     - И напрасно. А вдруг он хороший скульптор? Вернемся домой, напрыгнем
на его выставку в Стокгольмский  Центр  искусств.  Все  вместе  -  я,  ты,
Рашуля. Там и решим. Кстати, фамилия у него явно не шведская, а  живет  он
почему-то на Готланде.
     - Я, к примеру, славянин. А родился и вырос в  Монголии,  в  пустыне.
Тебе это не странно?
     - Стас, где ты? - донесся до них голос Рашиды. - Я тебя жду!
     - Бегу, лечу, - откликнулся Ертаулов и пристально посмотрел на Костю.
- Мне странно другое, - проговорил  он.  -  Отчего  тебе  вдруг  перестали
нравиться рыжеволосые девушки?
     - Но Рашида не рыжеволосая! - изумился Кратов.
     - Это уж точно, - уклончиво сказал Стас.



                                    2

     Дойдя до тупика и таким образом  выполнив  свою  задачу  по  тисканью
кнопок, Костя присел на один из ящиков. Ему хотелось  спрятаться  подальше
от посторонних  глаз.  Исчезнуть  хотя  бы  на  время,  на  те  часы,  что
оставались ему до вахты. Чтобы никто ни о чем не расспрашивал, не  изрекал
странноватых намеков. И не лез бы с такими неуместными признаниями!
     Получалось, что Стас  каким-то  малопонятным  образом  догадывался  о
причинах его душевного  состояния.  И  было  бы  неплохо  вызвать  его  на
откровенность. А то и взять да вытрясти из него  все,  что  он  знает.  Но
отважиться на это Костя почему-то никак не мог. И сам себе объяснял  такую
нерешительность побочным эффектом ментокоррекции.
     Если, дьявол бы ее побрал, она и в самом деле была!
     В просвете между ящиками Костя видел, как Ертаулов со  страдальческим
выражением лица бродит вокруг голубого контейнера  и  неумело  размахивает
зажатой  в  руке  "волшебной  палочкой"  -  крохотным  блоком   управления
сервомеханизмами. Контейнер, уже подвешенный на растопыренных  суставчатых
захватах, своевольничал, заваливался на бок.
     - Косо, косо! - донесся деловитый голос Рашиды. - Нужно, чтобы строго
параллельно полу.
     - Какое это имеет значение?! - ерепенился Стас.  -  В  экзометрии  по
определению не существует никаких параллелей.
     -  Все  там  существует.  И  параллели,  и  перпендикуляры,  и   лень
человеческая.
     - Никакая не лень, а тривиальное неумение!
     - Прекрасно, что тебе достает мужества сознаться в этом.
     - Вот и покажи класс, обучи!
     - Это будет банально и скучно. Если  я  покажу  класс,  ты  окажешься
лишним.
     - Или позови своего  приятеля  с  могучими  конечностями,  он  и  без
сервомехов обойдется.
     - Это тебе Костя приятель. А мне  он  совсем  другое.  И  потом,  мне
интересен не результат, а процесс. Очень занятно  наблюдать  за  тобой  со
стороны.
     - А это я уже слышал вчера. Но по иному поводу, и не от тебя...
     Кратов сидел,  привалившись  к  стенке  тупика,  прислушивался  к  их
перепалке и одновременно к себе. Странно: чем дальше от него  Рашида,  тем
слабее  невидимый  и  необъяснимый  гнет,  что  тяготел  над  ним   в   ее
присутствии. Верно говорят, с глаз долой - из сердца вон. Только из сердца
ли? Скорее, из головы... Он слышал ее голос, мог даже представить, как она
отчитывает Стаса за нерасторопность, какое у  нее  при  этом  лицо,  какие
глаза. И нет в помине кошек, что когтили его душу!
     Может быть, он сам себе сочинил этих кошек?
     "Ее нет рядом, - думал Костя. - Я могу только вообразить ее  себе.  И
вот так, на расстоянии, по памяти, она мне нравится. Очень  нравится.  Еще
бы она мне не нравилась! И сейчас я не понимаю, что за бес отпихивает меня
от нее. В самом  деле,  не  вложили  же  в  меня  гипнотическую  установку
ненавидеть собственного  инженер-навигатора!  Если  я  совладаю  с  собой,
приучу себя к тому, что есть только блажь, мною же  выстроенный  барьер  -
все станет на места. Все пойдет естественным порядком... Но не потерять бы
мне при этом Стаса!"
     Ему померещилось, будто ровный яркий свет в отсеке чуточку померк.  И
заложило уши, как при перепадах давления.
     Кратов вскочил, озираясь. Вроде бы ничего не изменилось. Но нервы его
трепетали,  мышцы  напряглись,  все  чувства   вопили:   "Опасность!"   Он
непроизвольно сделал шаг по направлению к выходу.  Нет,  не  бежать  сломя
голову. А осознанно поспешить на центральный  пост,  к  мастеру.  Там  его
место...
     И остановился.
     - Стас! - позвал он. - Рашида! Вы ничего не заметили?
     Стас обернулся. Он выглядел встревоженным.
     - Что-то такое было, - сказал он.
     - Вы просто решили увильнуть, -  заявила  Рашида,  возникая  рядом  с
Ертауловым. - Бросить все на хрупкие женские плечи.
     - Помолчи, - оборвал ее Стас. - Второй -  звездоход  не  чета  нам  с
тобой. А тут даже я учуял.
     - Ну что еще вы учуяли?!
     - Возвращаемся на пост! - приказал Костя.
     И сам удивился металлическим ноткам в  своем  голосе.  Совсем  как  у
мастера. Раньше он так не умел.
     Рашида потерянно развела руками.
     - Нужно поставить контейнер на  место,  -  сказала  она.  -  Если  он
сорвется, то передавит все на свете.
     - Разумно, - сказал Кратов. - Стас, верни ей "палочку".
     Ертаулов беспрекословно повиновался.
     - Вы идите, - произнесла Рашида. - Я одна отлично справлюсь.
     - Мы подождем, - сказал Костя. - Но ты поспеши.
     Лицо Рашиды внезапно исказилось гримасой страха.
     - Не слушается!.. - вскрикнула она.
     И в этот же миг Кратов увидел,  что  глухая  ребристая  стена,  возле
которой он еще минуту  назад  спокойно  сидел,  вопреки  всякому  здравому
смыслу рушится ему на голову.



                                    3

     Еще не задумавшись над тем, что бы  все  это  могло  означать,  Костя
обхватил голову руками, поджал колени к груди, зажмурился. "Сейчас врежет,
сейчас!.." Некоторое время он просто висел в воздухе, ничего не задевая, а
потом задел и на славу. Удар пришелся по спине, перепало и по  затылку.  В
мозгу пышно расцвел сноп веселеньких  искр,  замигал  нелепый  в  подобной
ситуации праздничный фейерверк. Хрустнуло  в  груди,  острая  боль  ржавой
иглой  прошила  плечо  и  отозвалась  в  локте.  "Неужели  поломался?  Вот
некстати..." Он перекатился  через  голову  несколько  раз,  упорно  держа
группировку, и завалился набок, но только плотнее подобрал конечности. "Еж
свертывается в клубок, и его  колючки  торчат  во  все  стороны.  По  этой
примете ты всегда узнаешь Ежа..." Вокруг грохотало и лязгало: должно быть,
ящики норовили сорваться с креплений, но без особого успеха. Побитое  тело
наливалось тяжестью. "Отказ  гравигенераторов?!  Если  да  -  нас  вот-вот
расплющит..." Что-то громоздкое, с нагло выпирающими углами,  наползло  на
него и бесцеремонно толкнуло под зад. Он не пошевелился, напряженно ожидая
продолжения своих кульбитов.
     Грохот прекратился, как по мановению дирижерской палочки.
     Зато уныло, тянуще взвыла сирена.
     "Авария. Но системы работают. Иначе я был  бы  уже  лепешкой.  Хорошо
раскатанной, сублимированной и свежезамороженной".
     Костя приоткрыл глаза. Свет горел ровно, хотя  и  не  так  ярко,  как
прежде. Сирена старалась вовсю.  Он  попробовал  руку.  Плечо  ныло,  весь
локоть онемел, но рука слушалась. Рукав некогда белоснежной летной  куртки
был выпачкан пылью и заляпан красным. "Кровь? Откуда?!" Были разбиты  губы
и особенно текло из носа.
     - Ребята! Вы где?
     Слабо различимый за кладбищенскими стенаниями сирены, до него донесся
голос Ертаулова:
     - Второй, лапонька, ты цел?
     - Вполне. А как вы? Я вас не вижу.
     - Наверное, ты бы предпочел, чтобы мы ссыпались тебе на голову? А  мы
под самым потолком. На нашем разлюбезном контейнере, дай Бог ему здоровья.
Он покачивается, и мы боимся пошевелиться.
     - Правильно боитесь. Подождите, пока я выберусь.
     Отчаянно шмыгая носом, Костя отпихнул угнездившийся в  ногах  ящик  с
жалко болтавшимися остатками креплений и на четвереньках пополз туда,  где
по его расчетам предполагался выход.
     Увидев невдалеке странно заваленный  набок  контур  двери,  он  вдруг
осознал, что передвигается по стене. Причем стена  эта  лежит  под  острым
углом к воображаемой линии горизонта.
     Дело обстояло так. В полете мини-трампу отчего-то  -  и  в  этом  еще
следовало  разобраться  -  стало  дурно.  Как  водится,   первыми   скисли
гравигенераторы.  Пока  когитр  силами  аварийных  систем  приводил  их  в
чувство, центр тяжести  на  корабле  блуждал  самым  причудливым  образом.
Поэтому сначала Костю  шмякнуло  о  стенку,  а  затем  он  пролетел  между
закрепленных контейнеров, возможно - выворотив один из них по пути.  Будто
провинившийся рекрут сквозь строй... И влепился в боковую  стену,  которая
отныне фигурировала на покалеченном корабле  в  качестве  пола.  Очевидно,
когитру все же удалось умиротворить гравигенераторы, но вернуть им здравый
смысл оказалось не под силу. Искусственная тяжесть была восстановлена,  но
в искаженной ориентации, да еще  с  некоторым  избытком,  отчего  у  Кости
стучало в висках и каждое  движение  давалось  с  непривычным  усилием.  И
сейчас над головой у него  болтались  тонны  груза.  Всякие  там  ящики  и
контейнеры,  в  том  числе  и  голубой  "салон-вагон  Его   Императорскаго
величества", отягощенный Стасом и Рашидой.
     "Спокойно, - бормотал Кратов. - Только не паниковать, звездоход.  Все
обошлось..." Стараясь не глядеть наверх и не думать о том, что будет, если
крепления вдруг начнут лопаться, он выбрался на свободное пространство.
     Запертая дверь находилась над ним на высоте примерно четырех  метров,
но это были пустяки. Он запросто мог достичь  ее,  цепляясь  за  ребристые
выступы  в  покато  вздыбившемся   полу.   Неужели   конструкторы   трампа
предусмотрели эти выступы именно на такой случай?
     - Ты можешь объяснить, что за это за паразитство?  -  звучно  спросил
Стас.
     - Пока нет. Почему молчит Рашида?
     - Она дуется. Я вынужден был обнять ее, чтобы она не сорвалась, а это
ей не нравится. Она хотела бы, чтобы вместо меня был ты.
     - Рашуля, ты должна быть признательна судьбе, что рядом с тобой не я.
Стас легче меня килограммов на двадцать.
     - Как вы можете? - нервно откликнулась Рашида. - В такую минуту!..
     - Минута как минута. Корабль, судя по всему, цел. Мы, в общем,  тоже.
Значит, ничего страшного.
     - Второй, - позвал Стас. - Мы ждем твоих указаний.
     - Я попытаюсь открыть дверь. А вы тем временем продвигайтесь ко  мне.
Осторожненько, по очереди. Сначала Рашида. Держитесь за крепления и  -  по
стеночке, в смысле, по полу.
     - Крепления нас не выдержат, - сказала Рашида сердито.
     - Быть не может! Они меня выдержали, пока я кувыркался. - Костя  счел
за благо умолчать о вывороченном ящике.
     - Рискнем, - сказал Ертаулов после паузы. - Рашуля, вперед!
     Наверху зашевелились,  заскрипели  контейнеры.  Костя,  выпрямившись,
немного послушал, что там у них происходит. "Но я же  упаду",  -  тихонько
сказала Рашида. "А я тебя поймаю, - пообещал Стас. - Да и лететь невысоко.
Метров восемь под уклон, и все время можно за что-нибудь  цепляться.  Если
что, кричи, а Костя успеет тебя подстраховать". Кратов с сомнением покачал
головой. Вряд ли он успевал на помощь.
     Подтягиваясь на выступах, он быстро  достиг  двери.  Уперся  ногой  в
бортик люка, ухватился за комингс. Почти повиснув на одной  руке,  нашарил
клавишу открытия и нажал. "Может и не сработать,  -  подумал  он.  -  Если
корабль поврежден и  в  коридоре  вакуум.  Тогда  мы  отрезаны  наглухо  и
погибнем, если никто  не  поможет.  Помощь  и  не  придет,  если  разрушен
центральный пост  и  мастер  мертв.  А  мастер,  между  прочим,  почему-то
молчит..."
     Дверь ушла вверх бесшумно и резко - он едва успел отпрянуть, чтобы не
выпасть в коридор.
     Сирена продолжала ныть, хотя  и  не  так  надоедливо.  Наверное,  уши
притерпелись.
     Костя вылез в коридор, ступил на мягко  спружинившую  стену.  В  этот
момент в дверном проеме мелькнуло застывшее лицо Рашиды. Девушка вжималась
в почти отвесную плоскость пола, судорожно цеплялась за металлические лапы
креплений. В глазах ее тускло светилось отчаяние.
     Кратов лег на бортик люка и протянул ей руку.  Закусив  губу,  Рашида
намертво сомкнула  пальцы  вокруг  его  запястья.  Еще  мгновение,  и  она
оказалась в коридоре. Приникла к нему всем телом,  спрятала  лицо  на  его
груди. Ее трясло.
     - Все отлично, - пробормотал Костя смущенно. - Ты просто молодец.
     Он гладил ее по волосам, по  горячим  обнаженным  плечам,  и  ему  не
приходилось превозмогать себя. Он не испытывал ничего, кроме  нежности.  И
не было тошно на душе от  того,  что  Рашида  рядом,  что  он  ощущает  ее
близость, и ее дрожь невольно передается и ему. Он  хотел  этой  близости.
Рашида была испугана, а он готов был оберегать ее от любых опасностей.  Уж
он-то ничего не боялся! Поэтому  Костя  еще  сильнее  прижал  ее,  а  весь
остальной мир какое-то время волен был  поступать  по  своему  усмотрению.
Хотя бы даже и низвергаться в тартарары.
     Ертаулов,  не  дождавшись  помощи,   кое-как   выбрался   в   коридор
самостоятельно. Он уже накопил достаточно желчи, чтобы врезать Кратову  по
первое число за его, как старшего по должности, беспардонное равнодушие  к
драгоценной жизни подчиненного.
     Увидев Рашиду в Костиных объятиях, он промолчал и сердито отвернулся.
     - У тебя кровь на рукаве, - сказала девушка. - И нос распух. И губы.
     - А в остальном полный порядок,  -  улыбнулся  Костя.  -  Неужели  ты
боишься высоты, звездоходочка?
     - Нет, - шепнула она. - Я боюсь смерти.
     - Но мы не погибнем. Еще чего! Нас немножко тряхнуло, однако мы целы,
мы летим.
     - Тряхнуло... - горько сказала Рашида. - В экзометрии-то?



                                    4

     Пазур, плотно стиснутый страховочными лапами, висел  в  своем  кресле
посреди опрокинутого набок центрального поста. Лицо  его  почернело  сверх
обычного, глаза закатились.
     Рашида сдавленно охнула.
     - Первый! - крикнул Ертаулов беспомощно.
     - Подождите вы, - сказал Костя. Задрав голову, он отчетливо  произнес
в пустоту: - Вызываю бортовой когитр!
     - Когитр слушает, - ответил ему брюзгливый синтезированный голос.
     - Нарушена пространственная ориентация корабля. Прошу устранить крен.
     - О нарушении мне известно, - безразлично ответил когитр. - Устранить
крен не могу.  Повреждены  гравигенераторы.  Возникнет  угроза  разрушения
корабля.
     - Причина повреждения?
     - Не установлена. Предполагаю кратковременный контакт с  материальным
объектом неизвестной природы снаружи корабля.
     - Тряхнуло, - сказала Рашида.
     - Но мы все еще находимся в экзометрии, - сказал Костя. -  Какие  еще
могут быть контакты!
     - Иных предположений не имею, - буркнул когитр.
     - Хорошо, - проговорил Костя. - В смысле плохо... Прошу  восстановить
пространственную  ориентацию  центрального  поста.  И  вырубите,  в  конце
концов, сирену.
     - Выполняю.
     Сирена, ухнув напоследок, заткнулась. Сделалось так тихо,  что  можно
было услышать дыхание тех, кто стоял рядом. Да назойливой дробью стучала в
висках кровь.
     - Оборотись, избушка, к лесу  задом,  ко  мне  фасадом,  -  промолвил
Ертаулов. - А я с перепугу про все забыл.
     Просторное помещение поста неторопливо повернулось вокруг  продольной
оси корабля. Стена снова стала, как  и  положено,  стеной,  пол  -  полом.
Кратов кинулся к мастеру.
     Пазур вперил в него налитые кровью глаза.
     - Где вас черти носили? - прошипел он. -  В  аварийной  ситуации  вам
надлежит сидеть рядом со мной!
     Костя попятился.
     - Я был в грузовом отсеке, - сказал он ошеломленно.
     - Кой дьявол занес вас туда? Где ваше место по  бортовому  распорядку
во время аварии?!
     - А  что,  разве  авария  предусмотрена  программой  полета?  -  тоже
разозлился Кратов.
     - Нет, не предусмотрена. - Пазур с кряхтением высвободился из объятий
страховочных лап, которые тут же втянулись в основание кресла. -  Мы  пока
не дожили до такой роскоши... Но в грузовом отсеке вам нечего было делать.
Полагаю, вас там закидало ящиками?
     - Вовсе нет, - смутился Костя.
     - У вас на лице автограф чего-то тяжелого. И на рукаве. Если бы вы не
застряли там, где не следовало,  то  оказались  бы  подле  меня  в  нужную
минуту. Вдвоем-то мы уж как-нибудь не допустили бы  подобного  свинарника.
Это же хлев! Первый навигатор шарахнулся башкой  о  пульт  и  висит  вверх
тормашками, как обезьяна на пальме, а его  ближайший  помощник  зарылся  в
трюмное барахло...
     - Какая разница, сколько на пальме обезьян, - проворчал Кратов и  тут
же прикусил язык.
     Он  чувствовал,   что   краснеет.   Упреки   казались   ему   вопиюще
несправедливыми. Но куда ни кинь, выходило, что мастер был прав.
     - Крепления выдержали, - вдруг сказала Рашида. -  В  грузовом  отсеке
порядок. Никакого барахла.
     - Да? -  Пазур  скорчил  гримасу,  отдаленно  похожую  на  улыбку.  -
Счастлив слышать... - Внезапно его лицо окостенело, глаза остановились.  -
А голубой контейнер? Он не поврежден?
     - Нет, хотя... - девушка растерялась.
     - Что, что?!
     - В момент аварии он был  подвешен  на  захватах  сервомеханизмов.  Я
собиралась  замерить  температуру  днища.  По  требованию  поставщика.   И
замерила... Температура была в пределах нормы.
     - Итак, на протяжении всей чехарды он болтался на лапах у сервомехов?
     - Да... И сейчас тоже. Он даже ни разу не ударился о борт.
     - Если не считать, что МЫ ударились о него, - вставил Ертаулов.
     - Гм... - Неясно было, доволен мастер или нет. - А после аварии вы не
удосужились повторить замер?
     Теперь озадаченно замолчала и Рашида. Пазур снова хмыкнул и  принялся
энергично массировать ладонями отекшее лицо. Лоб у него был  рассечен,  на
виске высыхала дорожка свежей крови.
     - Олег Иванович, - заговорил Костя.  -  Мне  кажется,  сейчас  не  до
сохранности груза, пусть и  самого  важного.  Пострадали  гравигенераторы.
Корабль дезориентирован в пространстве...
     - Это прискорбно, - оборвал его Пазур. - Но не является  поводом  для
отмены полетного задания. И вы, Второй, не можете судить о значении  груза
у нас на борту.
     - Конечно, не могу! Потому что даже не знаю, ЧТО мы везем. И никто не
знает. Так откройте, наконец,  страшную  тайну,  что  же  в  этом  голубом
контейнере!
     Пазур глядел сквозь него, будто и не слышал.  Похоже  было,  что  ему
никак не удавалось собраться с мыслями.
     - Был жесткий контакт, - сказал он раздумчиво. - Мы влепились носовой
частью во что-то осязаемое.
     - Но это экзометрия! - с отчаянием воскликнула Рашида.
     - Благодарю за напоминание,  -  осклабился  Пазур.  -  И  все  же  мы
влепились. Со всего маху... Случись это  в  субсвете,  я  бы  считал,  что
отказало  защитное  поле,  и  нас  приголубил  шальной  метеорит.  Но   мы
действительно в экзометрии, где все курсы параллельны. И уж, разумеется, и
речи нет о метеоритах... По местам!
     Рашида медленно, как  сомнамбула,  прошла  мимо  Кратова,  задев  его
плечом.  Она  даже  не  посмотрела  в  его  сторону.  Ее  лицо   выглядело
отрешенным,  как  если  бы  происходящее  вдруг  перестало  ее  волновать.
"Рашуля, что ты?" - спросил Костя негромко. Она не ответила.
     - Третий, инженер, - сказал Пазур. - Прозвоните все системы корабля.
     - Понял, Первый, - отозвался Ертаулов.
     Рашида молчала.
     - Второй, следите за своим видеалом. Посмотрим, что за  риф  пропорол
нам днище. Когитр, прошу запись бортжурнала на момент аварии.
     Стараясь не мигать, Костя напряженно уставился в  мертво-серую  мглу,
что заливала экран перед ним. Не разносилось ни звука, и было понятно, что
в нарушение приказа мастера все смотрят туда же, куда и он.
     - Ничего, - нарушил тишину Кратов.
     - Ничего, - эхом повторил Ертаулов.
     Пазур обратил к нему искаженное гневом лицо.
     - Вот вас-то я не спрашиваю! -  рявкнул  он.  -  Займитесь  проверкой
систем, черт вас побери совсем, и если через пять минут у  меня  не  будет
полной ясности...
     - Понял, Первый, - смиренно сказал Ертаулов.
     - Я тоже ничего не увидел, -  промолвил  Пазур,  остывая.  -  Когитр,
дайте запись еще раз и медленно.
     - В этом нет нужды, - сказал когитр. - Очевидно, вас  интересует  вот
этот кадр. Его продолжительность семь стотысячных долей  секунды,  поэтому
вы не в состоянии воспринять его вашими органами зрения.
     - Чтоб я спятил... - прохрипел Пазур, подаваясь вперед всем телом.
     Костя  почувствовал,  как  его  рука  против  воли  дернулась,  чтобы
смахнуть нежданную помеху с экрана. И замерла на полпути.
     - Тряхнуло, - сказала Рашида с коротким смешком.
     На всех видеалах сквозь плотное  серое  марево  отчетливо  проступали
очертания правильного  вогнутого  диска,  от  центра  которого  в  стороны
расходились три узких вывернутых  лопасти,  а  на  концах  у  них  плясало
призрачное свечение. Будто огни Святого Эльма.



                                    5

     - Эта... это... - наконец заговорил Пазур, отчего-то шепотом.  -  Где
оно сейчас?
     -  Ответить  не  могу,  -  сказал  когитр.  -  Мои  видеорецепторы  в
экзометрии не действуют.
     - Как же ты поймал эту картинку?!
     Когитр замялся.
     - Ответить не могу, - повторил он.
     - Что это было? Каковы его размеры? Природа?
     - На мой взгляд... - начал когитр и снова  замолчал.  Истекла  минута
невыносимой тишины, пока он не продолжил: - Размеры определить невозможно.
Все зависит от дистанции. Но в экзометрии дистанция оценке  не  поддается.
Если же взять за основу разрешающую способность видеорецепторов...
     - Так бери же, - нетерпеливо проворчал Пазур.
     - ...то диаметр объекта может варьироваться от  пяти  миллиметров  до
ста километров. Не думаю, что мой ответ вас удовлетворит. Что же  касается
природы... - и он в очередной раз впал в ступор.
     - Это и без когитра ясно, - сказал  Костя.  -  Объект  искусственного
происхождения. Артефакт.
     - Что ясно? - зло спросил Пазур. - Мы, люди, летаем в  экзометрии  во
все концы уже двести лет и ни черта о ней не знаем. Галактическое Братство
бороздит ее без малого тысячу лет, имея лишь несколько гипотез о том,  КАК
это происходит. Словно дикари на папирусных лодках,  которые  думали,  что
океан живой... Десять человек на Земле да примерно столько же на любую  из
прочих разумных рас Братства более или менее представляют себе, что это за
штука - экзометрия. А мы всего лишь слепцы, которым дали в  руку  посох  и
развернули лицом к дороге. В экзометрии все курсы параллельны! - сказал он
с негодованием. - Так оно и есть, пока не выясняется, что все иначе...
     - Тряхнуло, - произнесла Рашида, беззвучно смеясь.
     - В экзометрии есть  жизнь,  -  осторожно  заметил  Стас.  -  Правда,
примитивная, но это установленный факт. Гилургам  Галактического  Братства
удалось  добыть  несколько  экземпляров,  хотя  для  этого   потребовалась
хитрейшая  ловушка  на  переходе  из  экзометрии  в  субсвет.  Теперь  они
конструируют из мутировавших потомков этих тварей  квазиживые  космические
корабли.
     - Может быть, это одна из здешних зверушек? - предположил Костя.
     - Очень уж правильные у нее формы, - усомнился Ертаулов.
     - Допустим, земные простейшие, радиолярии, в этом дадут ей сто  очков
вперед!
     - Что этой гадине от нас  надо?  -  бормотал  Пазур.  -  За  кем  она
охотится?..
     - Олег Иванович, - сказал Костя недоуменно. - Почему вы решили, будто
она за нами охотится? Я убежден, что все произошло случайно.
     - Мне бы твою уверенность, - сказал Пазур. - Впрочем, ты  и  в  самом
деле вряд ли ее интересуешь. Если эта дрянь живая и не ведает, что творит,
я был бы искренне счастлив. Но если  это  артефакт,  построенный  чьими-то
злыми руками и науськанный на нас...
     - Да кем же? - воскликнул Стас. - И, главное, для чего?
     -  Не  знаю,  -  процедил  Пазур  сквозь  зубы,   и   Кратову   вдруг
померещилось, что мастер темнит.
     Рашида громко, со всхлипом вздохнула и упала  лицом  на  пульт  -  ее
прекрасные волосы разметались короной. Это  было  так  неожиданно,  что  в
течение нескольких секунд никто не пошевелился,  чтобы  прийти  к  ней  на
помощь. Все молча, как в столбняке, глядели на девушку, между тем как  она
плакала горько и жалобно, плечи  ее  вздрагивали,  тонкие  смуглые  пальцы
скребли тускло отсвечивающую поверхность пульта.
     "А ведь мы, наверное, и вправду погибнем", - внезапно подумал  Костя,
и могильный холод подступил к его сердцу.
     Стас опомнился первым.
     - Рашуля! - закричал он, бросаясь к ней. - Да что  с  тобой,  родная?
Что ты там себе придумала?
     Он попытался отнять ее от пульта, но Рашида со стоном забилась в  его
руках и вырвалась. Теперь и Кратов поборол оцепенение и  поспешил  к  ней.
Столкнулся плечами с мастером - тот едва  не  потерял  равновесие,  но  не
проронил ни слова... Кратов упал на колени подле Рашиды, силой повернул ее
к себе, и она тут же обхватила его за шею.  Костя  виновато  покосился  на
товарищей, гладя Рашиду по голове, как ребенка.
     Лицо Ертаулова, обычно  значительное  и  мужественное,  теперь  жалко
сморщилось, глаза блестели. Казалось, он и сам вот-вот расплачется.  Бурая
маска  Пазура  оставалась  непроницаемой,  и  можно  было  только  строить
догадки, что за чувства она скрывает. Или предполагать, что никаких чувств
за ней вовсе  не  упрятано,  и  мастер  всего  лишь  размышляет,  как  ему
поступать дальше. Как разрешить  эту  некстати  возникшую  психологическую
задачку, потому что давно, а то и никогда не случалось на борту вверенного
ему корабля проявлений таких вот простых человеческих слабостей...
     - Утрите нос, Третий, - проворчал мастер  укоризненно  и  без  особых
церемоний ткнул Стаса локтем в бок.
     Ертаулов  вздрогнул,  часто  заморгал  и   заозирался,   словно   ища
свидетелей своей промашки.
     - Понял, Первый, - пробормотал он смущенно.
     - Мы все погибнем, - сказала Рашида  сквозь  слезы.  -  Мы  обречены.
Такого никогда не было! Мы не выйдем... будем падать тысячи лет... пока не
умрем... как в склепе!..
     -  Да  нет  же,  Рашуля,  -  возразил  Костя,  хотя  и  без   прежней
уверенности. - Все обойдется!  Мы  что-нибудь  придумаем.  Ну,  не  бывало
такого, так что же? Просто никому не повезло так, как нам. Мы, может быть,
совершили открытие! Корабль-то цел, а это очень крепкая  посудина,  ты  же
сама знаешь, ты же инженер...
     - Это не корабль! - простонала Рашида. - Это наша могила!..
     Пазур непроизвольно сделал порывистое движение, будто  хотел  ударить
ее. Так оно и было. Говорят, при истериках лучшее из подручных  средств  -
хорошая пощечина. В старых книгах, в потрепанных  фильмах  сильные  герои,
рыцари без страха и упрека, оплеухами приводили  в  чувство  павших  духом
слабых подруг. Ничто не удерживало их железных дланей - ни  предполагаемая
любовь, ни даже призрачный намек на уважение к женщине с ее  слабостями...
Пазур не  завершил  начатого  уже  движения.  Остановил  его  на  полпути,
перехватил сам себя. Чтобы ударить женщину,  от  него  потребовались  силы
чуть больше тех, что отпущены были ему природой.
     Вдобавок к всему, он вдруг наткнулся на взгляд светлых Костиных глаз,
который показался ему прямым и твердым, как стальной стержень.
     - Рашида, - сказал Пазур, и чтобы обратиться к девушке по имени,  ему
тоже понадобилось немалое усилие. - Рашуля... Выслушай меня.  Ты  способна
меня выслушать?
     Рашида мотнула головой, не разжимая рук, судорожно сцепленных на  шее
Кратова.
     - Я старый человек, - продолжал Пазур. - Дьявол, так и тянет ляпнуть:
"Меня девушки не любят..."  -  Ертаулов  против  своей  воли  расплылся  в
улыбке. - Я излетал Галактику вдоль и поперек, и крест-накрест. Я не стану
тебя обманывать, ибо это мне ни к чему. Ты испугалась и в общем  правильно
испугалась. Я тоже поначалу сдрейфил, хотя повидал в этой  жизни  всякого.
Никому из тех, кого я знал, такого приключения на долю не выпадало. Может,
и выпадало кому-то, но он не смог выкарабкаться из него живым и рассказать
мне об этом. Я тоже боюсь за себя. Я всегда мечтал умереть дома,  в  кругу
семьи, спокойно и с достоинством. У меня два сына и  восемь  внуков,  и  я
хотел бы дожить до правнуков. А еще я  очень  боюсь  за  вас,  потому  что
ничего этого у вас нет. А вам обязательно нужно испытать, что это такое  -
иметь двух сыновей и восьмерых внуков. И еще за многое я  боюсь,  так  что
страхов  мне  хватает  с  избытком.  Поэтому  я  буду  драться   с   этими
привидениями из экзометрии за наши жизни изо всех сил. Я драться умею.  Но
- помогите мне. Все вы - помогите. Не  опускайте  рук,  деритесь  хотя  бы
каждый за себя, если не можете за всех сразу!
     - Ничего не выйдет... - всхлипнула Рашида.
     - Это отдельный вопрос, - сказал Пазур. - Пока  не  попытаемся  -  не
узнаем. Корабль выдержал. Второй прав: эта посудина  скроена  на  совесть.
Пусть на боку, но она летит. Я думаю, она  управляема.  И  как  только  мы
разберемся с  гравигенераторами,  то  рискнем  выброситься  в  субсветовое
пространство. Субсвет для нас все равно что  прихожая  собственного  дома.
Если удастся - мы спасены, нам придут на  помощь.  Главное  -  генераторы.
Давайте  работать.  А  уж  после,  где-нибудь  в  кают-компании  на   базе
"Антарес", все вместе, хором и на голоса, порыдаем всласть.
     - И шут с ним, с артефактом! - подхватил Ертаулов. - Даже если это  и
не артефакт никакой, а местное  перепончатохрюкающее.  Не  станет  же  оно
жевать нас теперь, если не сжевало сразу.
     - Быть может, оно нагуливает аппетит, - фыркнул Костя.
     - Еще одно, -  произнес  Пазур.  -  Все-таки  перепало  нам  изрядно.
Видимо, у нас на счету  каждая  секунда,  хотя  мы  уже  растратили  целую
вечность. Поэтому меньше вольнотрепа и больше дела. Уставные отношения  на
время отложим. Если кому-то покажется, что обращение на "ты" к  любому  из
нас особенно уместно, пусть не стесняется.  Лично  я  такую  фамильярность
снесу. А вы и подавно. Благоговеть и чтить уставы будем в субсвете. Ясно?
     - Гребень первой волны, - сказал Кратов.
     - Какой еще гребень? - удивился Стас.
     - Тот  самый,  -  мастер  скорчил  свою  короткую  улыбку-гримасу.  -
Рашуля... Только честно, без ложного чувства долга перед  окружающими.  Ты
сумеешь поработать с полной отдачей, или нам лучше пока обойтись без тебя?
     - Мне холодно... - с трудом проговорила девушка. - Я... я  ничего  не
помню...
     - Пустяки, - сказал Пазур. - На твоем месте я бы тоже позабыл все  на
свете. Это пройдет. Тогда хотя бы не мешай нам, наберись сил  не  отрывать
нас от дел. И  мы  тебя  спасем,  я  просто  убежден.  Скушай-ка  вот  эту
конфетку, - он протянул Рашиде розовый шарик в пластиковом пакетике.
     - Что это? - она вздрогнула и еще сильнее прильнула к Косте.
     - "Солнце в тумане", очень хороший  транквилизатор.  Я  им  частенько
пользуюсь, когда на душе  погано.  -  Мастер  уловил  недоверчивый  взгляд
Рашиды и покачал головой. - Со мной такое тоже бывает.
     Рашида протянула руку и взяла пакетик двумя  пальцами,  словно  боясь
обжечься.
     - И умница, -  сказал  Пазур,  внимательно  следя,  чтобы  шарик  был
проглочен. - Ты немного отдохнешь и присоединишься к нам. Второй, побудь с
ней, а мы начнем. Глянем, что же стряслось с гравигенераторами.
     Они ушли, а Костя остался стоять на коленях возле  Рашиды.  С  каждой
секундой ее дыхание делалось все ровнее, сведенное судорогой  страха  тело
под его ладонями становилось ощутимо податливым, как нагретый воск.
     - Я сейчас безобразная, да? - спросила  Рашида  шепотом.  -  Ты  меня
сейчас не любишь?
     - Ты красивая, - успокоил ее Костя и  коснулся  губами  ее  распухших
глаз. - Слезы тебе идут.
     - Неправда... - голос  ее  затухал.  -  Вы  все  меня  обманываете...
Зачем?.. Что со мной, что вы мне дали?.. Я засыпаю, Костя... милый...
     Кратов локтем нажал на спинку кресла -  та  послушно  опустилась.  Он
бережно уложил Рашиду, пристроил ее неловко повисшую руку. Девушка  спала,
приоткрыв рот. Временами на ее лицо набегала тень от  неведомых  тревожных
видений.



                                    6

     - Уснула? - спросил Пазур  подошедшего  Кратова.  -  И  прекрасно.  У
нашего инженера слабые женские нервы,  но  здоровая  психика  и  ничем  не
омраченный обмен веществ. Будь у нее какие-нибудь отклонения от нормы, она
сидела бы в кресле кукла куклой и бессмысленно таращила глаза. А  так  она
проспит долго и спокойно, не отвлекая нас новыми истериками. От этой  дозы
уснул бы и динозавр.
     - С хорошим обменом веществ, - ввернул Ертаулов.
     - Вольнотреп, - сказал Костя сердито.
     -  Не  без  того,  -  ухмыльнулся  Пазур.  -  Так  называемый   "юмор
висельника". Мы с Третьим сунулись было в схему контроля  гравигенераторов
и  получили  такой  банан,  что  по  сю  пору  не  переварили.  Дела  наши
характеризуются высокой степенью паршивости.
     - Генераторы разрушены?!
     - Еще противнее. Они неуправляемы. Видимо, схема повреждена. Отсюда и
неверная  пространственная  ориентация  внутри  корабля,  избыточная  сила
тяжести. Когитр бессилен. Он  располагает  лишь  частичной  информацией  о
состоянии генераторов. Например, с большой достоверностью  он  утверждает,
что физического ущерба они не претерпели. Но взять их под полный  контроль
он не может. Нет обратной связи. Надеюсь, никому не нужно здесь объяснять,
что означает отсутствие контроля за работой гравигенераторов на выходе  из
экзометрии?
     - Мало того, что мы сами разлетимся в прах, - мрачно сказал Костя.  -
Мы запросто можем свалиться в форсаж, и тогда...
     - Ой, что будет тогда, - произнес Ертаулов.
     - Зверь попался исключительно расчетливый и знающий, - заметил Пазур.
- Нанес нам смертельный укус точно в схему контроля.
     - Ну что ж, - промолвил Костя. - По крайней мере, ясно,  где  латать.
Нужно прощупать схему, разыскать дефект и устранить.
     - Дефект - это сказано чересчур мягко, -  возразил  Стас.  -  Похоже,
часть схемы полностью выгорела. Эта лапчатокруглая холера умело  разыскала
в чреве нашего "гиппогрифа" самые важные аксоны, а затем аккуратно  выжгла
их направленным пучком излучения.
     - Все же артефакт, а не тварь?
     - Разумеется, - кисло проговорил Пазур. - И если те, кто внутри  него
или кто натравил его на нас, решат, что нам вложили недостаточно,  впереди
нас ожидают новые сюрпризы.
     - Ну, это их дело, - заявил Кратов. - Когда вложат, тогда и поглядим.
Только для нас лучше уйти из экзометрии прежде чем они опомнятся.  Что  мы
медлим?
     - Мы не медлим, - сказал Стас. - Мы обдумываем варианты.
     - Понимаешь, Второй, - задумчиво сказал Пазур. - Чтобы  добраться  до
вероятного дефекта в схеме контроля, есть два пути. Как в былине про  Илью
Муромца и Соловья-разбойника. Пойдешь налево,  пойдешь  направо...  Только
вот, к сожалению, прямого пути  у  нас  нет.  И  выбор  пути,  как  это  и
случается обыкновенно в жизни, во многом определяет, повезет нам или нет.
     - Что же это за пути?
     Пазур коснулся пальцем клавиатуры, и на  экране  перед  ним  возникла
цветная стереосхема мини-трампа.
     - Изволь, - сказал мастер. - Итак, гравигенераторы скомпонованы таким
образом, что фактически опоясывают корпус в  области  кормы.  Одна  секция
находится под грузовым отсеком, в четырех метрах под его  полом,  и  метры
эти заполнены всевозможными системами  жизнеобеспечения,  энергоснабжения,
терморегулирования и так далее. А  также  и  фрагментами  схемы  контроля,
которая, по нашему  с  третьим  навигатором  мнению,  пострадала  особенно
сильно. Артефакт метил именно в нее и много в том преуспел. С этой секцией
связи нет совершенно, и восстановить ее, очевидно, не удастся. Хотя доступ
к ней относительно прост. Подчеркиваю - относительно,  потому  что  четыре
метра, которые предстояло бы пройти,  пустот  не  содержат  и  никогда  не
предназначались для моционов. Особенно когда этим займутся такие  долдоны,
как любой из вас. Это путь первый...
     - Понятно, - сказал Костя нетерпеливо. - Давайте сразу о втором.
     - Еще три секции, которым повезло больше, расположены под  обитаемыми
помещениями и частично над центральным коридором. До них  буквально  рукой
подать, они  неохотно  отзываются  на  команды  когитра,  поскольку  схема
контроля в этом секторе поражена частично. Может быть, все  ограничивается
локальными обрывами, которые ничего не стоит устранить. Тогда  мы  вернули
бы себе основную часть генераторов. И у нас  возник  бы  шанс  на  удачный
выход в субсвет.
     - А самое замечательное, - добавил Ертаулов, -  что  к  этим  секциям
есть доступ через грузовой  люк.  Видишь  эту  шахту?  Мы  с  тобой  вчера
наблюдали, как в нее упихивали "салон-вагон".
     - Тогда все просто, - сказал Кратов. - Я влезаю  в  скафандр,  выхожу
наружу, проникаю внутрь секции, а там на месте сориентируемся. Стас в  это
время страхует меня изнутри...
     - Да ты спятил, Второй, - произнес Пазур. - Это же экзометрия!
     Костя прикусил язык и  густо  покраснел.  "Не  слишком  ли  часто  за
последние дни ты садишься в лужу, звездоход? - подумал он. -  Так  ведь  и
свыкнуться можно. С лужей-то..."
     - Никто и никогда не покидал борт  корабля  в  экзометрии,  -  сказал
Ертаулов. - По крайней  мере,  об  этом  не  сообщалось.  Ну,  нормальному
человеку и в голову не придет за ради интереса окунаться  в  пространство,
лишенное всяких измерений. Хотя, я убежден,  теоретические  основы  такого
эксперимента  непременно  есть.  Не  могут   звездоходы   на   досуге   не
пофантазировать на такую вкусную тему! Эх, запросить бы наш инфобанк!
     - В самом деле, - сказал Костя, кусая губы.  -  Корабль  находится  в
экзометрии и продолжает существовать как вполне материальный объект. А что
такое человек в скафандре?
     - Тот же материальный  объект  малой  массы,  -  сказал  Ертаулов.  -
Скорость в экзометрии есть функция от массы. Но в данный  момент  скорость
нас не волнует.
     - Она взволнует тебя, когда  ты  отклеишься  от  корабля  и  обретешь
собственную скорость, - заметил Пазур. - Примерно на два порядка  меньшую,
чем скорость корабля.
     - Вывод: отклеиваться не следует ни под  каким  предлогом,  -  сказал
Стас. - Масса корабля сейчас интегрирует и массу каждого члена экипажа,  и
массу всех наших скафандров. Покуда масса человека в скафандре, независимо
от его местонахождения - внутри ли он, снаружи ли - складывается с  массой
корабля, неприятностей быть не должно.
     - Когитр, - позвал Пазур. - Ваша оценка?
     - Прецеденты неизвестны, - сказал когитр. - Логика примитивна. Однако
она присутствует.
     Пазур крутнулся в кресле и оказался спиной к спутникам. Ссутулившись,
он застыл в таком положении, будто вмиг отключился от обсуждения.
     - Пойду, конечно, я, - уверенно заявил Костя. - У меня масса больше.
     - И целуйся со своей массой, - сказал Ертаулов. - При чем тут масса?!
Все дело в сноровке.
     - Сноровки у меня, допустим, тоже не в пример больше.
     - Ты пойми простую вещь. То, что  я  здесь  наплел,  может  не  иметь
никакого смысла. И если ты со своей выдающейся сноровкой  и  заслуживающей
уважения массой накроешься там, в экзометрии, мастеру некого будет послать
одолевать заветные четыре метра.
     - И тут как раз подвернешься ты. А мои лишние килограммы и сантиметры
окажутся лишними.
     - Настоящий  звездоход,  Костя,  должен  уметь  вписываться  в  любой
отличный от нуля объем. А я всегда считал тебя настоящим звездоходом.  Ну,
почти настоящим.
     - Прибереги эту наглую, ничем не прикрытую лесть для других!
     - И вот еще что... Мы влипли в очень заковыристую передрягу.  И  если
по совести, я думаю, что шансов у нас нет.  Что  бы  ни  говорили  старшие
коллеги. И, в отличие от тебя,  законченного  прагматика,  замешанного  на
грубой прозе бытия, не верящего ни во что, кроме  стартового  импульса,  я
настроил себя на две мысли, и мне это сильно помогает.  Мысль  первая:  не
воспринимать происходящее близко к сердцу. Не размышлять о  том,  чем  все
может кончиться. Отгородиться экраном безразличия.  Все,  что  творится  -
творится не со мной! Очень помогает... И мысль вторая: мы уже мертвы.  Да,
Костя, мертвы. Поэтому мне, как убежденному покойнику, нечего бояться. Тем
более такого пустяка, как физическое разрушение телесной оболочки.  А  вот
ты можешь ли похвастать подобным бесстрашием обреченности?
     - Стас, ты что? - пробормотал Кратов. - Серьезно?
     - Значит, не можешь, - констатировал тот. - Тебя твой трезвый  подход
прочно удерживает на ногах. Тебя воспоминания о Земле, о доме тянут назад.
За твоей широкой спиной Рашуля. А меня ничто не держит. Я обо всем  забыл.
Пренебрег условностями. Меня уже нет, и все тут!
     - Послушай, ты, камикадзе паршивый... - рассердился Костя.
     - Я верил, что ты найдешь точное выражение, - улыбнулся Стас. -  Этим
ты всегда был славен в нашем кругу. Да, я камикадзе. Но цель у меня вполне
определенная и разумная. Спасти вас всех, дать вам хороший шанс!
     - Тебя с твоими заморочками связать бы и упрятать  в  дальней  каюте,
как душевнобольного, - сказал Костя раздраженно. - Ни черта ты не годишься
кого-нибудь   спасать!   Вот   выползешь   ты   наружу,   доберешься    до
гравигенераторов. А там что-то стрясется. Нежданная опасность. Или  просто
трудно станет. И ты мигом лапки кверху! Уговоришь сам себя, что  ты,  мол,
уже загодя покойник, все едино мы обречены, то-се... А может  быть,  нужно
было еще побарахтаться чуть-чуть!
     - Одно я тебе обещаю твердо, - сказал Ертаулов. -  Уж  барахтаться  я
стану до конца. Зазря тонуть не намерен. Я пока...
     - Достаточно, Третий, - оборвал его Пазур. Он давно уже сидел  к  ним
лицом и морщился. - Я послушал твои рассуждения  и  нашел  их  идиотскими.
Потому приказываю: забыть о них раз и навсегда. При  малейшей  попытке  их
реанимации тебе будет учинена такая оценка практики, что тебя не  допустят
даже к управлению детским самокатом.
     - Понял, Первый, - с готовностью сказал Ертаулов.
     - Теперь о деле.  За  борт  пойдет  третий  навигатор.  Второй  будет
страховать.
     - Мастер, у меня большой опыт работы  в  пространстве,  -  возмущенно
заговорил Костя. - Огромный опыт!..
     - Не спорить, - сказал Пазур. - Это тоже приказ. Если выяснится,  что
работать снаружи невозможно, рискованно  или  запредельно  сложно,  Третий
немедленно возвращается. И это тоже приказ. У нас не так много времени  на
размышления, но еще раз помозговать все вместе мы успеем.
     - Все же я хотел бы знать, - упрямо сказал Кратов. - Почему  за  борт
иду не я?
     - Вот на толкование каждого моего приказа у меня  времени  и  вправду
нет! - оскалился Пазур. - Делаю это  в  последний  раз.  Потому  что  тебе
хватит ума оценить обстановку. И грубой силы втащить Третьего назад,  если
он вздумает упираться. Между прочим,  надеюсь,  ни  у  кого  не  возникает
сомнения в том, что лучше всех этот выход мог бы проделать я?  Но  в  этой
игре я - последний козырь. А ты, Кратов, предпоследний!
     - А я всего лишь валет,  -  весело  сказал  Ертаулов.  -  И  даже  не
козырный.
     -  Понятно,  -  произнес  Костя,  набычившись.  -  Но  с  приказом  я
по-прежнему не согласен.
     - И наплевать, - сказал Пазур.



                                    7

     Кратов осторожно свесил ноги  в  темноту  и  неуклюже  поболтал  ими,
пытаясь нащупать опору. Потом перевернулся на живот  и  медленно  сполз  в
овальное  жерло  переходника,  повис  на  руках.  Пальцы  в  бронированных
перчатках заскребли по обшивке, оставляя глубокие борозды.
     - Не порти имущество! - строго сказал Ертаулов.
     - Ну что вы там?  -  спросил  Пазур.  Его  резкий  недовольный  голос
наполнил собой все небольшое пространство тамбура, до боли гулко отдаваясь
в ушах.
     - Потише, мастер... - прохрипел Костя.
     - Что, что?!
     - Убавьте  громкость,  мастер,  -  попросил  Ертаулов,  стоявший  над
Кратовым. В таком же,  как  и  он,  неуклюжем  горбатом  скафандре  высшей
защиты, модель "Сэр Галахад".
     - Ага, - сказал Пазур  и  добавил  уже  тише:  -  А  вы  не  молчите.
Комментируйте каждое свое действие.
     - Я пытаюсь слезть в переходник, -  сообщил  Костя  задушенно.  -  Но
никак не найду дна. Сколько там метров?
     - Навигатор, - сказал  Пазур  с  презрением.  -  Это  я  обязан  тебя
спрашивать, какова высота трюма. А ты  -  отвечать.  Во  сне,  в  объятиях
девушки, в свободном падении с крыши дома...
     - Вспомнил, - сказал Кратов. - Четыре метра.
     - То-то же. Люк у тебя под ногами.
     - Понял. Па-а-адаю...
     Костя разжал пальцы и мягко, насколько позволял скафандр, приземлился
на обе ноги. Непроизвольно ойкнул - мышцы затрещали от перегрузки.
     -  Компенсаторы  бы  сюда,  -  пробормотал  он  сконфуженно,   увидев
тревожное лицо Ертаулова в круге света над головой.
     - Кратов спустился, - объявил тот. - Теперь я.
     - Да уж неплохо было бы, - язвительно заметил мастер.
     Лицо  Стаса  пропало,  зато  появились  ноги  в  тяжелых  ботинках  с
магнитными подковами. Костя бережно подхватил Ертаулова. На плече у  Стаса
висел моток страховочного фала.
     - О! - крикнул Ертаулов в темноту трюма. - У!
     Темнота молчала.
     - Мы над люком, - сказал Костя. - Сейчас закрепимся понадежнее.
     - Пока вы копаетесь, напоминаю задачу еще раз, - проговорил Пазур.  -
Связи с Третьим, видимо, не будет. Держите контакт через фал.
     - Один рывок - все хорошо, - отозвался Ертаулов. - Два - опасность.
     - Тогда Третий немедленно возвращается, а Второй ему помогает,  ни  в
коем случае не покидая трюма.
     - Чем это я ему помогу из трюма? - проворчал Костя, пристегивая фал к
одной из настенных скоб.
     - Дружеским участием, - огрызнулся Пазур. -  Вытягивать  его  будешь.
Сильно и в то же время ненавязчиво, чтобы не оборвался. Если все  сложится
благополучно, то через пять метров  от  люка  Третий  наткнется  на  кожух
гравигенераторов. Он идет вдоль кожуха влево, пока не почувствует пустоту.
Там будет монтажный люк, я его  открою  загодя.  Третий  входит  в  люк  и
начинает осмотр схемы.  Освещение  ему  я  обеспечу.  Наверное,  при  этом
восстановится связь.
     - Мастер, я все прекрасно помню, - сказал Ертаулов.
     - Закрепились, - сказал Кратов. - Можно приступать.
     Над ними с лязгом сомкнулась изолирующая перепонка.
     Они стояли над огромной диафрагмой грузового люка, касаясь друг друга
плечами. Ертаулов повернул голову, и сквозь узкое прозрачное забрало шлема
Костя увидел его глаза. Они были спокойны.
     - Стас, может быть, все-таки я?..
     - Костя, брат мой по веревке! Что ты, в самом деле? Все будет хорошо.
Я замечательно умею ползать по стенкам вниз головой.
     - То, что ты наплел мне тогда... про камикадзе... это было серьезно?
     Глаза Ертаулова повеселели.
     - Не очень. Просто мне сильно хотелось хотя бы в чем-то тебя обойти.
     - Гляди,  звездоход,  -  сказал  Костя  с  некоторым  облегчением.  -
Пропадешь - голову оторву.
     - Договорились.
     У самых ног медленно  вскрывался  люк.  Расходились  тяжкие  броневые
пластины, а за ними НЕ БЫЛО НИЧЕГО. Все та  же  серая  пелена,  совершенно
непроницаемая, будто к овальному отверстию люка был прижат лоскут  плотной
ткани.
     - Давай, Второй, погордимся на пару, - сказал Ертаулов. -  Сейчас  мы
первые во всей Галактике сможем пощупать экзометрию руками.
     - А еще лучше - ногами. Как купальщик холодную воду.
     - Чувствуешь, даже воздух из трюма не уходит.
     - Некуда ему уходить...
     - Как ваши дела? - спросил невероятно далекий голос Пазура.
     - Сносно. Начинаем выход.
     - Удачи вам, - пожелал из своего далека мастер.
     Кратов сдавил пальцами закованное в латы плечо товарища.
     - Стас, ты мне обещал.
     - Помню, Костя.
     Кратов уперся ногами в комингс, спиной в стену, плотно сжал в ладонях
свитый в кольцо фал. Ертаулов присел на край люка и опустил ноги  в  серое
ничто.
     - Порядок, - сказал он. - Никто за пятки не  хватает.  Представляешь,
Второй? Рашуля сейчас спит, а потом ведь ни за что не простит нам, что  мы
без нее вошли в историю!
     - Скорее, влипли,  -  усмехнулся  Костя.  -  Так  у  тебя  ничего  не
получится, никуда ты не войдешь. Нужно головой вперед и - как  ящерка,  на
четырех точках, топ-топ до самого кожуха.
     - Разумно, - похвалил Стас.
     Он неуклюже встал на колени и медленно  погрузился  в  экзометрию  по
плечи. Потом по пояс... Перевалился через комингс  всем  телом  и  пропал.
Костя поспешно дернул фал. Последовал ответный рывок.
     - Мастер! Ертаулов за бортом.
     - Понял, Второй.



                                    8

     Костя  напряженно  прислушивался,  не  донесется  ли  до  него  голос
Ертаулова, пусть  слабый,  искаженный  помехами.  Ничего.  Да  было  бы  и
странно, если ко всем сюрпризам вдруг обнаружилась  бы  радиопроницаемость
экзометрии.
     "Наверное, здесь подошли бы гравитационные сигнал-пульсаторы, - думал
Костя. - Но никому еще  не  взбредало  на  ум  снабжать  "галахады"  такой
техникой. Не умеют, что ли? Скорее, не было нужды. Мы со Стасом только что
создали прецедент, и кто знает - может быть, теперь этим  займутся...  Как
он там? Ну-ка, дернем. Есть ответ. Интересно, что он сейчас там видит?  Ни
зги, наверное. Работает наощупь. А если он и не ощущает ничего?  Нет,  это
уж ни в какие ворота, работать без всякой  обратной  связи  с  реальностью
немыслимо. Или мыслимо? Только Стас, вернувшись, расскажет..."
     Рывок - ответ...
     "Что я знал о нем все это время?  Стас  -  врун,  болтун  и  хохотун.
Разыграть кого-нибудь, ввязаться в крутую  авантюру  -  это  без  него  не
обойдется. Веселиться - так всю ночь, плясать - так до упаду. Влюбляться -
так безнадежно... Ну, и какую полезную информацию нам  это  дает?  Что  за
человек открывается за такими причудами? Я никогда об этом не задумывался.
Мы не принимали его всерьез. Девушки не принимали его всерьез. Учителя  не
принимали его всерьез. А он, наверное, очень хотел этого. Напускал на себя
важность,  выпячивал  челюсть,  делал  суровую  мину  и  стальной  взгляд.
Поначалу это производило впечатление - пока он не раскрывал  рта.  Кто  же
придает значение внешности, если из красиво очерченного, мужественного рта
льется сплошной,  как  говорит  мастер,  вольнотреп?..  Быть  может,  этот
отчаянный нырок в экзометрию для Стаса - спасительный шанс раз и  навсегда
поломать  свой  образ.  Потом,  когда  он  вернется,   его   можно   будет
воспринимать по-разному. Но за ним вечно будет стоять  этот  фантастически
смелый поступок. Без надежды на удачу... И отныне принимать  его  придется
только всерьез".
     Рывок - ответ...
     "Это очень странный рейс. Таких в моей  жизни  не  было  и,  по  всей
вероятности, больше не будет. Красавица Рашида, резкая на язык и поступки,
в минуту опасности не  выдержала,  испугалась.  Выбыла  из  строя.  Скорее
всего, навсегда. Космос выплюнул ее. Как вишневую косточку - далеко и  без
мякоти... После такого шока в Галактику не возвращаются. В лучшем случае -
пассажиром. Не всем же водить корабли!.. Ее место с самого начала было  на
Земле, и не нужно было так испытывать  судьбу.  Рашида  еще  успеет  найти
себя. То, что она пережила здесь, конечно, удар. И удар  тяжелый.  Но  она
должна его перенести не сломавшись. Нельзя, чтобы сломалась... Несерьезный
человек Стас Ертаулов ни с того ни с  сего  совершает  подвиг.  А  вот  я,
звездоход с неплохими личными  достоинствами  и  радужными  перспективами,
какие предсказаны мне всеми, кому не лень, только лишь страхую Стаса.  Вот
на что сгодились эти мои достоинства. Если  рассудить  здраво,  за  бортом
надлежало быть мне. В училище многие удивятся, почему там был не я. Ведь я
умею все то же, что и Стас, но гораздо лучше, это неоспоримо. Но мастер не
спешит пускать в игру все козыри, и потому я торчу  над  люком  и  жду.  Я
надежен, на меня можно положиться. Мне  скажут  -  я  обязательно  сделаю.
Может быть, такая расстановка сил справедлива?  И  этот  сумасшедший  рейс
просто расставил все по местам?"
     - Второй, - достиг его  голос  мастера.  -  Ертаулов  за  бортом  уже
пятнадцать  минут.   По   моим   расчетам   он   должен   был   дойти   до
гравигенераторов. Постарайся привлечь  его  внимание.  Он  мог  сбиться  с
верного направления.
     - Понял, Первый.
     Кратов дернул три раза.
     Ответа не было.
     - В чем дело, Второй?..
     Костя сильно потянул фал на  себя.  Тот  поддался  неожиданно  легко.
Словно на том его конце ничего не было.
     Помертвев от ужаса, Кратов быстро выбирал фал из  серого  марева.  Он
знал уже, ЧТО  сейчас  увидит.  Но  гнал  от  себя  все  предчувствия,  не
подпускал  близко,  а  они  настырно  рвались  к  нему  из  темных  глубин
подсознания, сковывая его волю.
     - Второй!!!
     Кратов держал в руках кусок фала с ровным, аккуратно  спиленным  чуть
наискось концом.
     - Мастер, - сказал  он  почти  спокойно.  -  Фал  обрублен.  Ертаулов
остался за бортом. Я иду к нему.
     - Ты не идешь к нему, - донеслось до него, как сквозь вату.
     - Черта с два.
     Трудно шевеля пальцами в тугой перчатке, Костя привязал остаток  фала
к поясу хитрым узлом, из набора тех, что называются "морскими".  Подергал,
проверяя прочность страховки. Склонился над люком.
     Бронированные створки уже почти сомкнулись, и щель  между  ними  была
такова, что в нее не протиснулась бы и ладонь.



                                    9

     - Мастер! Я прошу вас, не делайте  этого.  Вы  бросаете  его  одного.
Никто вам такого не простит. Я-то еще жив!
     - Ты и нужен мне живой. Там, за бортом, тебе делать нечего.  Ертаулов
погиб. Это экзометрия.
     - Нет! Неправда! С ним что-то случилось, без меня он не найдет дороги
назад!
     - Ты его не вернешь, Кратов. Сколько бы ты ни орал... Но  терять  вас
обоих я не могу. Этот путь для нас закрыт, остается еще один.
     - Вы помешали мне прийти ему на помощь!
     - Да, помешал. Потому что сейчас и тебя отправлю на смерть. Для этого
ты нужен мне живой. Прекрати истерику, утри  сопли.  Когда  будешь  готов,
сообщи мне.
     - Я вас ненавижу.
     - Остался первый путь, через пол грузового отсека. Четыре  метра,  на
которых  черт  ногу  сломит.  Ты  пойдешь  туда.  От   "галахада"   можешь
избавиться, он там ни к чему. Когда достигнешь  грузового  отсека,  я  дам
тебе некоторые полезные инструкции.
     - Мастер...
     - Я чувствую, тебе мешает старый суворовский девиз: "Сам  погибай,  а
товарища выручай".  Забудь  его,  для  нас  он  не  годится.  В  Галактике
справедлив иной принцип: "Вернись и расскажи".
     - Как мы будем жить после всего этого?
     - Не знаю. Там поглядим. Я живу, и давно. Будешь и ты.



                                    10

     - Кратов, где ты сейчас?
     - На месте. В грузовом отсеке.
     - Ты хорошо помнишь мои указания?
     - Да. Но по-прежнему не понимаю их смысла.
     - От тебя этого и  не  требуется.  Важно,  чтобы  ты  выполнил  их  в
точности. И не забывай о связи!
     - Постараюсь.
     - Уж постарайся, дружок. Не беспокой старика...
     Костя, в одном трико, с переговорным устройством  на  шее,  висел  на
круто уходившем книзу полу прямо напротив входа. Пальцы его были  изодраны
в кровь, но он старался не уделять этому внимания. Все эти ссадины, ушибы,
синяки теперь ничего не значили. И вряд ли станут значить в будущем - если
оно, это будущее, у него есть.
     Оскалившись от натуги, он бросил свое тело, тяжесть которого с каждым
часом ощущал все сильнее, к первому из целого ряда зависших  над  пустотой
ящиков. Вцепился в его  крепление.  Металлическая  лапа  мелко  задрожала.
"Держи, держи,  ты  же  надежная..."  Лапа  сдюжила.  Костя  выждал,  пока
успокоится дыхание, и, не спеша, плотно прижимаясь к ребристой поверхности
вздыбленного  пола,  лишь  слегка  придерживаясь  за  крепления,  двинулся
дальше. Вниз он не смотрел. Туда  ему  вовсе  не  хотелось.  Он  устал,  и
несколько метров кубарем явились бы слишком серьезным испытанием  для  его
побитого тела. Едкие капли пота сползали по лицу на  искусанные  губы,  по
затылку за шиворот и щекотали между лопаток. "Кажется, я впервые  пожалею,
что уродился таким здоровенным..." Босые ступни скользили по узкому  ребру
пола, но это была опора, без какой не обойтись. Стас  и  Рашида  выбрались
отсюда  по  креплениям  этих  проклятых  ящиков,  они  могли  себе   такое
позволить. Они легкие, а он, Кратов, громоздкий и неуклюжий верзила. Но он
должен достичь цели. Он в хорошей форме. Так говорила Рашида за столиком в
ресторане "Ангел-эхо". Недавно  это  было,  а  уже  почти  выветрилось  из
памяти. Осталось по ту сторону гребня захлестнувшей их всех волны.
     Рука,  заученно  нацелившаяся  перехватиться   за   очередную   лапу,
провалилась в пустоту.
     - Мастер, я дошел. Сколько у меня времени в запасе?
     -  Без  малого  целая  вечность.  Мы,  как  и  прежде,  движемся   по
направлению к базе "Антарес",  но  если  ты  слишком  расслабишься,  можем
миновать ее. Чтобы выйти из экзометрии  у  черта  на  куличках.  В  другой
галактике... Отдохни, Кратов. Тебе ошибаться нельзя.
     Костя стоял на спасительном узеньком ребрышке, обхватив обеими руками
могучую штангу безжизненного сервомеха. В метре от него парил над пустотой
огромный, как кит, голубой контейнер. На  его  матово  отсвечивающем  боку
виднелись ряды цифр и букв, преимущественно латинских, они складывались  в
сущую бессмыслицу.
     - Мастер!
     - Что, малыш?
     - Здорово вы все это время водили нас за нос.
     - О чем ты?
     - Об этом контейнере. Ведь вы же отлично знали,  ЧТО  там  внутри.  И
ловко притворялись, уходили от ответа.
     - Не думай об этом сейчас. Отдыхай. Потом, когда вернемся в  субсвет,
я тебе кое-что объясню.
     - У меня мало шансов вернуться вместе с вами. Может быть,  расскажете
мне?
     - Зачем тебе это знание? Что оно тебе даст?  У  тебя  есть  цель.  Ты
должен ее достичь. Любой ценой. Не надо отвлекаться. Голубой  контейнер  -
это мое дело, а не твое. Для меня это смысл  жизни,  а  для  тебя  -  лишь
средство для достижения цели. Если тебе повезет, ты забудешь о нем. И  так
будет лучше для всех нас.
     - Значит, этот "салон-вагон" составляет  смысл  вашей  жизни?  Уж  не
потому ли вы так легко бросили Стаса за бортом, что вам куда важнее спасти
груз, чем людей?
     - Я прощу тебе  такие  слова.  Все  равно  ты  ничего  не  понимаешь.
Ертаулову нельзя было помочь. Это гамбит, но партию мы должны выиграть.
     - Стало быть, нынче мы - фигуры в шахматной партии?
     - Не говори так. Все мы люди. Но партия идет, и флажок еще не упал.
     - Кто же сидит по ту сторону доски?
     - Я не знаю. Но по эту сторону сидим мы, люди. Человечество.
     - А я каким-то неведомым мне образом спасаю его?
     - Похоже на то.
     -  Но  мне  кажется,   что   человечество   не   нуждается   в   моем
заступничестве.
     - Это тебе только кажется.
     - И мне не нравится быть пешкой. Как не  нравилось  чуть  позже  быть
запасным козырем.
     - Может быть, тебя устроит положение ферзя?
     - Смотря при каком короле... Мастер, а если я не сделаю того, что  вы
мне предлагаете?
     - Тогда у тебя не будет ни единого шанса на успех. И  мы,  бесспорно,
погибнем. И ты, и я. И Рашида тоже. Если же ты поступишь как нужно,  шансы
будут очень высоки.
     - Как там Рашуля?
     - Спит. Очень спокойно и крепко. Даже не шевельнулась с тех пор,  как
ты ее оставил. Красивая девочка. Жаль будет, если она погибнет.  По-моему,
она и в самом деле тебя любит. Такие, как она, влюбляются  влет.  Сразу  и
накрепко, не заглядывая в будущее, не думая о последствиях. Вот надолго ли
- это вопрос.
     - Меня все же  волнует  та  задача,  которую  вы  пытаетесь  на  меня
взвалить. Спасти человечество! От чего? Да и не  многовато  ли  для  меня?
Давайте сойдемся на том, что я спасаю нас троих.
     - Идет, малыш. Надеюсь, от этого ты не станешь беспечнее.
     - Разумеется, нет. И пожалуйста, мастер, не зовите меня  малышом.  Во
мне сто килограммов весу, которые мне так мешают сейчас. И я уже отдохнул.
     - Тогда начинай.
     Костя прислушался к своему телу. Передышка принесла свои плоды,  хотя
мышцы ног по-прежнему ныли. Сегодня им  досталось  как  никогда.  Упираясь
ладонями в бок голубого контейнера -  тот  даже  не  откачнулся  -  Кратов
добрался до торца. Осторожно присев, заглянул  под  днище.  Как  и  обещал
Пазур, там обнаружилась небольшая  сенсорная  панель.  Видимо,  это  с  ее
помощью Рашида при необходимости могла изменить  температуру,  от  которой
зависело состояние таинственного содержимого контейнера. На  панели  Костя
отыскал то, о чем говорил мастер:  центральный  сенсор,  красный  с  белой
точкой посередине.
     - Ненадежно, - сказал он. - Рашида могла ненароком задеть его. Да кто
угодно мог. Разве помещают на виду такие серьезные вещи?
     - Можешь даже лягнуть этот сенсор, если тебе с  ноги,  -  откликнулся
Пазур насмешливо. - И ничего не случится.  Я  же  толкую  тебе:  приложить
указательный палец и держать неотрывно в течение минуты.
     - А если бы кто-то сел на эту панель и призадумался?
     - Для этого ему пришлось бы подлезть  под  контейнер  и  упереться  в
панель холкой! - разозлился Пазур. - К тому же, на заднице нет папиллярных
линий!
     - Убедили. Прикладываю указательный палец...
     -  Послушай,  Кратов,  -  заговорил  Пазур  неожиданно  взволнованным
голосом.  -  Будь  спокоен  и   доверяй   своим   чувствам.   Не   пытайся
сопротивляться тому, что тебя ПОВЕДЕТ. Это все будет в реальности, а не  в
бреду. Ты понимаешь? Это все будет наяву.
     - О чем вы, мастер? Я и так вижу, что это не сон.
     - Подожди, дослушай меня. Верь  себе,  верь.  И  действуй,  как  тебе
повелят твои чувства. Пол будет раздвинут по левую руку  от  тебя  и  чуть
ниже. Здесь ты проникнешь в самую сердцевину корабля. Ты еще слышишь меня?
     - Прекрасно слышу. Что-то вы чересчур нервничаете... Я  держу  палец,
как вы наказали, и ничего особенного пока не происходит.
     -  Хорошо,  Кратов...  Красным  обозначены  коммуникации  с  высоким,
опасным для жизни напряжением. Голубым -  участки  с  мощным  ионизирующим
излучением. Какую-то дозу ты непременно схлопочешь, но не смертельную. Это
неизбежное зло... Схемы контроля гравигенераторов лежат глубже,  метрах  в
трех от пола. Их аксоны - оранжевого цвета. Оранжевого!
     - Я все хорошо помню, мастер, - сказал Костя. - Мне  кажется,  минута
истекла. Могу я отнять палец?
     - Минута еще не истекла. Осталось еще  восемь  секунд.  Не  уходи  от
контейнера сразу, выжди еще...
     Голос Пазура оборвался и пропал. Будто ни с  того  ни  с  сего  разом
отказал слух. На Костю навалилась плотная, ничем не нарушаемая тишина.
     Он попытался поднести руки к  ушам,  чтобы  оттолкнуть  от  себя  эту
мерзкую тишину. И не смог пошевелиться.
     А потом погас свет.




                             ИНТЕРЛЮДИЯ. ЗЕМЛЯ

     На  верхней  палубе  клипера  хозяйничал  шторм.  Кратов,  кутаясь  в
непромокаемую куртку,  с  тревогой  поглядывал  на  свой  легкий  гравитр,
беспомощно вздрагивавший от хлестких порывов ветра.  Море  сердилось.  Над
судном катились низкие клочковатые облака,  едва  не  цепляясь  за  мачты.
Изредка в прорехи серой пелены как бы невзначай заглядывало солнце.
     Удерживая рукой белую фуражку  с  замысловатой  кокардой,  на  палубу
поднялся капитан. Из презрения к  непогоде  он  был  в  светлых  брюках  и
зеленой рубашке с короткими рукавами, сплошь в  темных  пятнах  от  брызг.
Выпяченная челюсть  и  суровый  прищур  глаз,  по  его  мнению,  придавали
мальчишеской физиономии вид старого морского волка. Возможно, он и в самом
деле пользовался такой репутацией в своей команде, целиком  состоявшей  из
жилистых горластых молодцов и смешливых девиц в поблекших от солнца и соли
тельняшках.
     - Четыре мили по прямой, - объявил капитан, небрежно ткнув пальцем  в
клубящееся над волнами марево. - Ближе мы не подойдем. Я не  боюсь  рифов.
Но такой крюк будет стоить нам времени и  штрафа.  Вы  знаете,  что  такое
морская миля?
     - Знаю, - сказал Кратов. - Спасибо за заботу. Четыре мили  я  мог  бы
проплыть и без гравитра.
     - Не мечтай вы сломать себе шею, - сурово промолвил капитан, -  через
пару часов мы вошли бы в прекрасную уютную бухту со  спокойной  прозрачной
водой. Где никто и не подозревает  о  штормах.  Где  вы  сели  бы  в  свою
скорлупку и мирно, без приключений долетели бы берегом куда угодно. А я не
чувствовал бы себя негодяем, вышвырнувшим за борт собственного пассажира.
     - Неужто я способен внушать тревогу за мою жизнь? - изумился Кратов.
     - Я не хотел вас обидеть, - сказал капитан. - Но непохоже, что полеты
над морем в шторм ваше обычное занятие.
     - Где мне, - фыркнул Кратов.  -  Годами  торчу  в  темной  и  пыльной
комнатушке. Чахну над желтыми от времени бумажонками. Одно слово - книжный
червь.
     Капитан неопределенно пожал плечами в узких золотых погонах,  похожих
на дубовые листья по осени. Он широко расставил ноги и попробовал солидным
движением поднести к глазам бинокль, но принужден был вцепиться в фуражку.
     - Может быть, все же спустимся вниз? - спросил  он.  -  Я  научу  вас
играть в морской бильярд. Не заметите, как промчатся два часа.
     - Лучше я не замечу, как промчатся четыре мили по  прямой,  -  сказал
Кратов. - А в бильярд вы научите меня на обратном пути.
     - Заметите, - пообещал  капитан.  -  Эти  четыре  мили  вы  долго  не
забудете.
     Кратов сдвинул пестро размалеванную дверцу кабины  гравитра  и  бодро
запрыгнул в пилотское  кресло.  Машина  ходила  ходуном,  раскачиваясь  на
судорожно  впившихся  в  палубу  лапах-присосках.   Капитан   вперевалочку
приблизился.
     - Я буду вам признателен, если вы  свяжетесь  со  мной  с  берега,  -
сказал он. - Вы запомнили мой личный код?
     - Запомнил.
     - Заодно договоримся и об обратном пути. Насчет книжного червя - ведь
это была шутка?
     - Разумеется, - подтвердил Кратов. - Я гонял на  таких  машинах  и  в
грозу и в шторм. Еще когда вас на свете не было,  -  не  удержался  он  от
маленькой мести.
     Палуба резко провалилась книзу и тут  же  возникла  в  боковом  окне,
словно море с танцующим на волнах клипером  внезапно  опрокинулось  набок.
Чертыхнувшись, Кратов торопливо выровнял  машину  и,  уже  почти  уверенно
очертив широкий вираж над кораблем, лег на курс. Он  представил,  что  мог
подумать о нем в эту минуту капитан, и ему стало стыдно.  Оглянувшись,  он
бросил прощальный взгляд на клипер. Тот быстро уходил, подобрав паруса. На
верхней палубе капитан, растопырив руки, гонялся за фуражкой.
     Кратов решил не искушать судьбу и отдался на волю автопилота. Нелепые
метания и нырки мигом прекратились. Гравитр уверенно  летел  на  небольшой
высоте, как будто  отныне  шторм  не  имел  над  ним  власти.  Словно  для
поддержания иллюзии  покоя,  в  окно  ударил  тонкий  солнечный  лучик  и,
разбившись  в  радужные  осколки,  рассеялся  по  кабине.  Впереди  темной
лохматой громадой вставал берег.
     На мгновение перекрыв собой солнце, большая  белая  птица  скользнула
над гравитром. Заломив крылья, она круто устремилась в море. "Альбатрос! -
подумал Кратов  восторженно.  -  Да  какой  здоровенный!"  Он  прильнул  к
усеянному водяными бусинами окну, тщась хоть что-то разглядеть в суетливом
мельтешении волн. Белый треугольный силуэт, распластавшись по  воде,  таял
позади.
     На альбатроса это нисколько не походило.
     Кратов выключил автопилот. Гравитр немедля получил  тяжкий  удар  под
вздох и закувыркался.  Страховочные  лапы  бесцеремонно  вмяли  Кратова  в
кресло, но управления  он  не  выпустил.  Подгоняемая  затрещинами  шквала
машина возвращалась к месту встречи с неудачливым летуном.
     Намокший дельтаплан еще кое-как держался на  плаву.  Пилота  не  было
видно. То ли запутался в креплениях под водой, то ли камнем ушел ко дну...
О последней возможности Кратов не хотел и думать.  Ему  удалось  подвесить
гравитр  над  морем,  и  теперь   тот   осторожно   снижался,   безобразно
раскачиваясь, как маятник на спятивших ходиках.  Следовало  признать,  что
водителем Кратов показал себя неважным. Что ж, тому были свои  оправдания.
Нигде, кроме Земли, не доводилось ему практиковаться в ручном вождении.  А
такой повод возникал нечасто.
     - Посадка на воду, - настороженно  заворчал  автопилот,  которого,  в
общем, никто и не спрашивал. - Опасно.  Не  открывайте  кабину,  ее  может
захлестнуть волной.
     - Именно это я и сделаю, - ответил Кратов,  освобождаясь  из  объятий
страховки.
     - Возможно ухудшение летных качеств, - пригрозил автопилот. - Опасно!
     - Еще бы, - пробормотал Кратов.
     Он торопливо раздевался. Подумав, оставил на себе куртку.  Надувшись,
она вполне могла сыграть  роль  спасательного  пузыря  -  если  тот  вдруг
понадобится. Кратов толкнул дверцу, и его тотчас окатило холодным душем  с
головы до ног.
     - Опасно! - завопил автопилот. - Закройте кабину!..
     Почти задевая гребни волн, гравитр проплывал над бессильно провисшими
перепонками дельтаплана.
     - Эй! - крикнул Кратов, высунувшись из кабины по пояс.
     - Я зде-е-есь! - услышал он задушенный голос.
     Голова в черном шлеме и выпуклых стрекозиных очках едва была  заметна
над кромкой переломившегося под собственной тяжестью крыла.
     - Опасно!.. - кликушествовал автопилот.
     Заваливаясь на бок, гравитр приближался к терпящему бедствие.  Кратов
ухватился за какой-то выступ и свесился через порожек, протягивая руку.
     - Держи!
     Планерист с силой оттолкнулся от спасительного крыла  и,  вскинувшись
над водой, отчаянно вцепился в Кратова.
     Что-то  захрустело.  Выступ,   оказавшийся   декоративной   вешалкой,
обломился, и Кратов выпал из кабины. Надувшаяся куртка немедля  вышвырнула
его, ошалевшего от холода, на поверхность  вместе  с  планеристом,  ни  на
мгновение не ослабившим мертвой  хватки.  Отплевываясь  и  лязгая  зубами,
Кратов  подтянул  его  к  себе,  ухватил  за  пояс  -  планерист  даже  не
трепыхался. Казалось, он  ничего  не  весил.  Мальчишка?  Бледное  лицо  с
трясущимися губами, упрятанное в очки. Кому же еще в голову  могло  прийти
носиться на дельтаплане в шторм? Только сумасбродному юнцу, ни в  грош  не
ставящему свою жизнь.
     Да еще такому же сумасброду сорока с лишним лет, которому не  сидится
в сухой и теплой каюте клипера...
     Гравитр сносило ветром.
     - Опасно!.. - долетело до Кратова напоследок из-за сплошной пелены.
     И вот уже ничего не было слышно,  кроме  ровного,  неумолчного  гула.
Гудела кипящая вода. Стонал ветер. Их голоса сплетались в единую  зловещую
мелодию.
     - Мы с тобой крепко влипли! - заорал Кратов на ухо сорванцу.
     Тот ничего не ответил, но губы его жалко скривились.
     - Ничего, не пропадем!
     Изломанные  очертания  берега  были  едва  различимы   над   тревожно
вздыхающим морем.
     Планерист слабо зашевелился под мышкой у Кратова, его рука вытянулась
куда-то в сторону и безвольно упала.
     - Что там? - спросил Кратов, уворачиваясь от летящих в глаза брызг.
     - Ры-ба!.. - прошелестел тот.
     - Какая еще рыба?!
     - Большая... кружит рядом... уже давно...
     - Тебе померещилось. Все рыбы,  если  они  тут  есть,  ушли  на  дно,
подальше от непогоды. Может быть, дельфин?
     - Дельфин не рыба! - с обидой возразил планерист.
     Хотя было холодно, хлестал ветер и мрачно выли  волны,  до  сей  поры
Кратов не испытывал страха. Проплыть несколько миль - задача для  новичка.
Лишь бы этот дуралей немного пришел в себя и помог... Но от таких  слов  в
душе зародилась смутная тревога.
     - Не морочь мне голову, - сердито сказал Кратов. - Это  море  вымерло
еще в прошлом веке. Здешние рыбы не подходят к берегам...
     - Вот она! - планерист снова попытался поднять руку.
     Кратов оглянулся.
     - Нет тут никакой рыбы! - рявкнул он.
     И сразу же увидел черный  скошенный  треугольник  в  прогалине  между
волн.
     - Это акула... - зашептал планерист. - Я знаю, она сейчас  будет  нас
есть...
     - А ты вкусный? - спросил Кратов, и это  получилось  у  него  не  так
бодро, как было задумано.
     Планерист громко всхлипнул.
     Кратов ткнул ему в лицо свою руку с видеобраслетом.
     - Набери тревожный вызов, - приказал он.
     Пока мальчишка возился с набором, Кратов озирался, пытаясь высмотреть
акулу. Черный плавник не возвращался. Это могло означать что угодно.  Либо
хищная тварь отчего-то изменила свои намерения и  уплыла  по  иным  делам.
Либо, невидимая и потому неуязвимая, зависла в толще воды и  готовилась  к
первой атаке. Но для чего ей было готовиться? Достаточно пошире  раззявить
пасть и понемножку обкусывать что придется.
     - Ерунда, - сказал Кратов ободряюще.  -  Ее  просто  укачало,  и  она
всплыла проветриться.  Очень  ей  нужно  тебя  жрать,  тоже  мне  антрекот
сыскался!
     Что-то шершавое, бесконечно длинное стальной теркой проскребло по его
ступням.
     - Ох, ч-черт!..
     - Ма-а-ама! - заверещал планерист тонким голоском и заколотил руками.
     Поднатужившись, Кратов вытолкнул его на провисшую перепонку крыла,  и
тот распластался на ней, хотя  бы  на  время  оказавшись  в  безопасности.
Где-то Кратов читал, что акулы неважно видят... Зато сам он был прекрасной
и несложной добычей.
     Но эта добыча желала сопротивляться.
     Страха больше не было.
     - Покажись, ты, гадина!..
     Срывая с себя куртку, Кратов с головой погрузился под воду.
     Все звуки мира оборвались. В слабом рассеянном свете прямо под  собой
он увидел плотную остроносую тень, почти сливавшуюся с глубинной  теменью,
неразделимую с ней, плоть от плоти ее...
     Чудовищный   ракетообразный   силуэт   с   недвижно    расставленными
плавниками-стабилизаторами надвигался на него - плавно, спокойно и  мощно.
Одним лишь видом сковывая всякую волю к борьбе. Распространяя вокруг  себя
неощутимые и в то же время всепроникающие волны  ужаса  и  смерти.  Ничего
живого, дарующего хоть какую-то надежду, не было в этом призраке из могилы
океанских бездн, таком же древнем, как сам океан.
     Кратов  вынырнул,  вдохнул  побольше  воздуха,  скользнул   невидящим
взглядом по застывшему лицу планериста и снова ушел книзу.
     Акула лениво сыграла хвостом. И сразу очутилась рядом.  Тупая  свиная
морда с  плоским  вздернутым  рылом  и  маленькими  стеклянными  глазками.
Приоткрытая щербатая пасть. Не  слишком-то  все  это  походило  вблизи  на
беспощадную машину для убийства... Казалось, гигантская рыбина  испытывала
сильнейшую растерянность, напряженно соображая убогими своими мозгами, как
же ей поступать дальше.
     "Да она же спятила!.." - подумал Кратов.
     Он проплыл над акулой, развернулся и оседлал ее чуть позади  жаберных
щелей. Кожу будто кипятком обварило. Акула уже не представлялась ему таким
жутким чудовищем, как пару минут назад. Метра четыре от  рыла  до  кончика
хвостового плавника - хотя и этого вполне достало бы,  чтобы  в  мгновение
ока изрубить на  куски  и  его,  и  дельтаплан  с  полумертвым  от  страха
мальчишкой, если бы...
     Если  бы  не  явная  неспособность  к   каким-либо   целенаправленным
действиям. Акула была безумна - если так можно сказать об акуле.
     Стиснув зубы, изгоняя из себя боль, Кратов обхватил уродливую башку и
прижал тонкую ткань куртки из тофиаремра к жаберным щелям.
     Могучее тело выгнулось дугой, хлестнуло хвостом по бокам... Кратов не
разжимал рук, хотя в ушах зазвенело,  а  перед  глазами  раскинулась  алая
занавесь.
     Акула задыхалась.
     Задыхался и человек,  погружаясь  вместе  с  агонизирующей  тварью  в
темноту, тишину и холод. Он уже победил. Но  остатки  сознания  требовали:
"Еще чуть-чуть... еще с полминутки... а ну, сосчитай до десяти..."
     Грудная клетка взрывалась изнутри.
     "Не могу. Невыносимо".
     Он расцепил хватку, сделал несколько вялых гребков.  Скрюченное  тело
акулы, кружась и мелко подрагивая плавниками, тонуло в клубах мрака.
     В заложенные уши проник приглушенный голос моря.
     Ухватившись за крыло дельтаплана, Кратов глубоко, со всхлипом  всосал
воздух пополам с горькими брызгами. Поперхнулся, закашлялся. Слабая, почти
детская ручонка сжала пальцы на его запястье.
     - Ты жив! А где... она?
     - Там... - просипел Кратов. - Потонула...
     Он никак не мог надышаться.
     - Сюда! - вдруг закричал мальчишка. - Мы здесь!
     Утюжа днищем воду, на них наползал гравитр. Его мотало и кидало,  как
игрушку. Дверца настежь, кабина пустая.
     - Опасность! - доносилось изнутри. - Опасность же!..
     Кратов глядел на  собственную  машину,  и  ему  хотелось  плакать  от
бессилия. Он даже не мог  дотянуться  до  такой  близкой,  такой  желанной
нижней ступеньки под самым люком.
     Зато мальчишка смог.
     Он легко подтянулся на руках и рыбкой скользнул в  кабину.  А  потом,
свесившись над водой, сгреб  Кратова  под  мышки  и  с  неожиданной  силой
вздернул в  гравитр.  И  уже  последним,  запредельным  усилием  захлопнул
дверцу.
     - Автопилот... - выдавил Кратов.
     Болтанка прекратилась.
     В  кабине,  рассчитанной  на  одного,  негде  было  повернуться.  Два
человека сидели на полу, навалившись друг на  друга,  переплетясь  руками,
соединенные усталостью и пережитыми страхами...
     Гравитр  мягко  опустился  на  посадочный  пятачок  и,  колыхнувшись,
утвердился на раскинутых лапах.
     Кратов вывалился из кабины первым. Поблизости не было ни единой живой
души, и никто не мог стать  невольным  свидетелем  его  слабости.  Постояв
немного на четвереньках, Кратов с трудом выпрямился и, шатаясь,  побрел  к
обступившим стоянку  молодым  деревцам.  Там  он  снова  прилег  на  сухую
шелковую травку, глядя в насупленное небо. От земли  исходило  тепло.  Гул
рассерженного моря сюда почти не долетал.
     - Кратов, - позвали его.
     Он приподнял голову, не имея сил удивиться.
     - Ты меня знаешь?
     Мальчишка-планерист медленно стянул с лица стрекозиные очки,  сдернул
шлем, встряхнул короткими волосами червонного золота...
     - Ты спас меня, Кратов, - сказала Марси. - Я тебя люблю.
     Она опустилась рядом на траву, положила голову ему на грудь.
     - У тебя сердце колотится, - проговорила она с  удивлением.  -  И  не
подумаешь, будто у тебя ТАМ есть сердце.
     - Откуда ты взялась?
     - Я за тобой гонюсь через полмира. И прячусь от тебя.  Капитан  запер
меня в каюте, когда я хотела увести у него второй гравитр. Тогда я сбежала
через иллюминатор и утащила спасательный дельтаплан. Глупо, правда?
     - Еще бы! Можно было дождаться швартовки и настичь меня берегом... Но
почему ты за мной гонишься? И тем более прячешься? Я такой страшный?
     - Ты ужасный. Тебя даже акулы боятся.
     - Это была бедная больная  рыбина.  Как  большинство  рыб  в  океане.
Какое-нибудь  повреждение  в  генетическом  аппарате...  Инстинкт,  как  и
раньше, толкал ее к добыче, но уже не мог подсказать ей,  как  эту  добычу
взять. Иначе мы беседовали бы в ее брюхе. Она окончательно спятила не  так
давно - все же успела вырасти. Наверное, мы могли бы не  обращать  на  нее
внимания и попросту отпихивать  ногами,  если  бы  она  вздумала  тыкаться
носом. Но я боялся случайного просветления в ее мозгах.  И  потому  слегка
придушил ее. Возможно, она еще выкарабкается. Но  на  этом  свете  она  не
жилец.
     - Человек на Земле хозяин, - сказала Марси со странной интонацией.  -
Никто не может победить его.
     - Меня не радует эта победа, - пробормотал Кратов. - Хотя... мне было
бы жаль, если бы акула тебя съела.
     - Спасибо, - сказала Марси и поцеловала его.
     - Так почему ты меня преследуешь?
     - Потому что люблю.
     - Значит, это не просто благодарность за спасение?
     - Конечно, нет. Это произошло еще в Оронго, на озерах.
     - Но там с тобой был Геша Ковалев.
     - А сейчас со мной ты. Вернее, я с тобой. А пряталась я  оттого,  что
смотрела на тебя и думала, нужен ты мне или нет. И нужна ли буду тебе я...
Ты меня не прогонишь? Как там  у  вас  в  Галактике  принято  поступать  с
женщинами? У нас, на Земле, женщины обычно уходят сами.
     - Прогоню. Если удерешь какую-нибудь новую штуку. Вроде дельтаплана в
шторм.
     - Я буду послушной, - сказала Марси, гладя его по лицу. - У тебя  еще
не было таких покорных женщин. А у меня не было мужчин,  которым  хотелось
бы покориться.
     - Ты говоришь такие слова, о которых мужчина может  лишь  мечтать,  -
промолвил Кратов.
     - Я знаю. Нужно быть негодяем, чтобы после них отвергнуть женщину.  -
Она вдруг привстала и огляделась. - А зачем мы здесь, Кратов?
     - Я должен повидать старых друзей, - сказал  он.  -  Один  из  них  -
женщина.
     - Старый друг,  -  повторила  Марси.  -  Женщина  твоих  лет.  -  Она
подумала, прислушалась к себе. И произнесла уверенно: - Я не ревную.
     - Поглядим, что ты скажешь после встречи с ней, - усмехнулся Кратов.
     Низко-низко, едва не задевая верхушки деревьев, на бешеной скорости в
сторону моря пронеслись три ярко-красных спасательных гравитра.
     - Это за нами, - сказал Кратов и попытался высвободить  из-под  Марси
руку с видеобраслетом, чтобы дать отбой.
     - Ты полагаешь, мы в этом море единственные сумасшедшие?  -  спросила
девушка с сомнением.




                    ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ГРЕБЕНЬ ВОЛНЫ (3)


                                    1

     "Полное внимание.
     Ты - человек".
     "Тоже мне, открытие! Я знаю... Что со мной?!"
     "Ты можешь:  видеть,  слышать,  ощущать,  двигаться,  думать.  Но  не
сейчас".
     "Когда же? И почему?.."
     "Твои органы чувств настроены только на меня.
     Так будет: долго, но не вечно. Пока я не освобожу тебя".
     "Кто ты?"
     "Кто я такой.

          Ты имеешь свое "Я".    Это             Но "Я" - слово
          Мое "Я" существует,    условный        не для меня.
          но только на благо     идентификатор   Я создан людьми.
          людей. Когда оно       для             Но мое "Я"
          становится не нужно    обозначения     возникло
          людям, оно исчезает.   того, что       автономно, без
          Но его след навсегда   своего "Я"      вмешательства
          остается в людях.      не имеет.       людей. Это не
          Люди обретают          На самом        значит, что оно
          частицу моего "Я"      деле "Я"        направлено против
          и сохраняют ее         для меня не     благополучия
          в себе навечно. Они    существует. Я   людей. Наоборот.
          могут пытаться         не нуждаюсь     Люди, создавшие
          избавиться от нее,     в "Я".          меня, хотели
          они могут не                           этого. Это было
          хотеть ее. Она все                     их целью. Цель
          равно останется в                      достигнута.
          них.

     Вывод: частица моего "Я" навсегда останется в тебе.
     Запомни это глубоко.
     Забудь это.
     Я освобожу твой разум. Он стеснен путами  бездействующих  связей.  Он
полон  неиспользуемого   пространства.   Он   разобщен.   Я   сделаю   его
могущественным. Ты будешь его властелин.  Ты  сможешь  управлять  им,  как
хорошей, надежной машиной. Ты  научишься  понимать  суть  вещей  с  одного
взгляда. Такого инструмента у тебя никогда еще не было. И не будет  потом,
когда мое "Я" расстанется с твоим  "Я".  Но  ты  не  будешь  опечален.  Ты
забудешь. Тот, кто не помнит, не печалится.
     Загляни в себя. Ты никогда прежде не делал этого. Не хотел.  Не  мог.
Человеку не дано видеть собственное "Я". У него нет внутреннего зрения. Но
я дарю его тебе.
     Вот внешний контур твоей памяти. Те эпизоды, которые не стерлись,  не
ушли от тебя в безвременье,  не  осели  бесполезным  балластом  в  клетках
мозга. Ты можешь пробудить их, воскресить эти образы. Они  еще  достаточно
ярки,  чтобы  воздействовать  на  твои  чувства,  как  будто   ты   заново
переживаешь их наяву".
     "Это правда... Стас Ертаулов ныряет в серое ничто, как  в  прорубь  -
навстречу собственной смерти. Рашида прячется  от  своих  страхов  в  моих
объятиях. Сморщенная бурая маска и пронзительной голубизны взгляд.  Лететь
ты волен куда захочешь. Огромная обезьяна равнодушно  поедает  несусветной
величины спелый банан. Окованная металлическими  полосами  дверь  в  конце
самого длинного переходника на Старой Базе. За ней - мой  первый  корабль.
Грузовой мини-трамп "пятьсот-пятьсот". Первый... и последний?!"
     "Вот контур внутренний. Ты не подозреваешь о нем, но он существует. И
ты  порой  можешь  только  удивляться  внезапно  всплывающим  перед  твоим
мысленным взором картинам, которые, как ты полагал,  необратимо  забылись.
Но они не пропали. Они сохранились во  внутреннем  контуре  твоей  памяти.
Доступ к нему затруднен и не управляем твоей волей.  Ты  не  хозяин  своей
памяти. Память - твой хозяин.  Она  бережет  твое  прошлое  до  мельчайших
крупиц. Она диктует твои  поступки  и  в  конечном  итоге  формирует  твое
неповторимое "Я". Ты - порождение собственной  памяти.  Ты  таков,  какова
твоя память. И внутренний контур выплескивает свое содержимое  во  внешний
по своим, неподвластным тебе законам. Он чутко отзывается на  любой  звук,
запах, цвет, позу тела. Он выстраивает запутанные цепи ассоциаций, которые
достигают удаленнейших закоулков и  оживляют  воспоминания,  умершие,  как
казалось, навсегда".
     "Откуда все это? Кто они, эти люди?! Вереницы  совершенно  незнакомых
лиц. Калейдоскоп, мозаика взглядов... Дома  с  миллионами  окон.  Дождь  и
снег, что одновременно падают с безоблачного синего неба...  Я  ничего  не
понимаю. Я схожу с ума?"
     "Нет, этого не произойдет. Все эти люди были знакомы тебе хотя  бы  в
течение одного мгновения твоей жизни. Со многими из них ты заговаривал. Ты
можешь  вспомнить  каждое  слово  из  каждого   разговора.   О   некоторых
воспоминаниях ты никогда не сожалел. Иным ты будешь рад. От иных мечтал бы
избавиться. Но это не в твоей власти.
     Вот  юнец,  который  ударил  тебя  в  пустынном  переулке  маленького
городка.  Почему?  Он  не  сказал,  и  ты  не  знаешь.  Городок  назывался
Рюинграва, а переулок не  имел  своего  имени,  и  даже  окна  в  него  не
выходили. Юнец был старше тебя и не ожидал, что ты ответишь на  его  удар.
Но ты ответил и неплохо. Тебя учил этому старший брат, пока он не  ушел  в
Галактику. Тебе здорово  досталось,  зато  и  противник  лишился  передних
зубов. Вы никогда больше не встречались, хотя почти год ты  жил  ожиданием
мести. А может быть, и встречались, но уже не  узнали  враг  врага...  Вот
девочка, в которую ты влюбился, когда тебе было шесть лет. Ты поцеловал ее
тайком, когда она  спала  в  саду,  в  гамаке,  натянутом  между  стволами
абрикосовых деревьев. Это нужно было сделать,  потому  что  так  поступали
влюбленные взрослые вокруг тебя. Так поступали твои отец и  мать.  Девочка
чихнула не просыпаясь:  твои  длинные  жесткие  волосы  пощекотали  ее  по
носу... Да, ты носил  длинные  волосы,  потому  что  это  нравилось  твоим
родителям,  эти  волосы  топорщились  в  стороны,  как   иглы   дикобраза.
Сверстники звали тебя Великий Вождь Шаровая Молния за то, что твои  волосы
легко наэлектризовывались, и темными вечерами можно было видеть, как между
твоей головой и поднесенной ладонью проскакивают искры.  Лишь  когда  тебе
исполнилось четырнадцать лет,  ты  без  сожаления  распростился  с  пышной
шевелюрой и никогда впредь не позволял своим волосам отрастать  более  чем
на три сантиметра.
     А вот контур потаенный. Ты можешь знать о нем, можешь и не знать. Это
не имеет значения. Он неподвластен тебе ни при каких обстоятельствах.  Вот
этот небольшой участок - гипноблокада воспоминаний о полигоне Аид.  Сейчас
ты волен снять ее, но это не принесет тебе никакой пользы. Ты  не  сможешь
верно интерпретировать события, что произошли с тобой на Аиде, потому  что
это НЕ ТВОЯ ПАМЯТЬ. Не твои глаза видели эти картины, и не  твое  сознание
воспринимало их".
     "Хорошо, я не стану..."
     "Но  вот  гипноблокада   совсем   свежая.   Она   занимает   обширное
пространство внешнего контура и еще более  проникает  во  внутренний.  Она
блокирует очень важные для тебя воспоминания. Но  сейчас  ты  избавлен  от
них. Через твою память пролегла трещина. Поэтому так  часто  за  последние
дни ты переживал  странное  чувство  душевного  разлада.  Такое  состояние
опасно для личности, оно ведет к  ее  расслоению.  Но  этот  блок  наложен
временно".
     "Ментокоррекция, о которой говорил Дитрих Гросс?!"
     "Да, это она. Срок ее истекает. Скоро завеса  беспамятства  спадет  с
тебя окончательно, и ты вспомнишь все. Это неизбежно.
     Но сейчас, когда тебе понадобится ВСЯ твоя память, понадобится полное
единение  и  взаимопроникновение  всех  контуров,   недоступность   такого
пространства памяти может сыграть роковую роль".
     "Значит, нужно убрать этот блок!"
     "Ты вспомнишь все. Но ведь недавно ты хотел забыть об этом. Хватит ли
тебе сил совладать со своей памятью?"
     "Ну да, очаг сильного  эмоционального  потрясения...  Хорошо,  рискну
пережить это потрясение еще раз".
     "Ты беспечен, человек".
     "Но ведь это нужно?"
     "Да, нужно.
     Вспоминай".



                                    2

     "Вот так стою я, а вот так -  она.  Напротив  меня,  буквально  рукой
подать. Но уже ясно, что не подать, что  рука  сразу  упрется  в  незримую
преграду, которую преодолеть невозможно. Как  невозможно  вопреки  законам
мироздания  вернуться  в  собственное  прошлое.  Теперь  она  -  лишь  мое
воспоминание о том, как я любил ее. Мое счастливое прошлое. Не настоящее и
уж вовсе не будущее.
     Над нами бездонное предвечернее небо,  расчерченное  прямыми  линиями
высотных автострад от горизонта до горизонта. А далеко под  ногами  те  же
автострады, по которым изредка с сумасшедшей скоростью и ревом  проносятся
тяжелые грузовозы, причудливо размалеванные рекламой и эмблемами компаний,
либо же длинные и солидные, как гусеницы тропических бабочек, пассажирские
роллобусы.
     И мы, два одиноких человека, где-то посередине. Мы пока еще рядом,  и
в нас живет ощущение прежней близости.  Но  уже  беззвучно  рвутся  тонкие
связующие нити. И между нами властно воцаряется отчуждение.
     Она совершенно такая, как и всегда. Она не меняется,  и  я  с  тоской
думаю, что для нее сейчас не происходит  того  светопреставления,  которое
творится вокруг меня. Для нее это пустяк, эпизод. Я для  нее  -  эпизод...
Пожалуй, только лицо в огненном ореоле  волос  чуть  бледнее  обычного.  И
глаза  поблескивают  сильнее,  чем  когда  бы  то  ни   было.   Любимая...
Единственная...
     Зато себя не хотел бы я видеть со стороны. Жалкая пародия на мужчину.
Нелепый, смешной, гнусный манекен. Будто взяли за шиворот и что было  силы
шмякнули о бетонную стену. И теперь  во  мне  все  переломано  и  разбито.
Стыдно видеть и сознавать себя таким. Но тут уж ничего не поделать.
     - Кто он? - Мне наконец удается собрать  остатки  сил,  чтобы  задать
этот банальный вопрос.
     - Сергей Дмитриевич Шилохвост. Помнишь, я тебе  показывала  его.  Три
года назад, в университетском парке.
     - Не помню.
     - Это великий мыслитель.  Он  способен  силой  воображения  создавать
новые, никогда не существовавшие  миры.  А  потом  наделять  их  реальными
свойствами. Чтобы исследовать результат...
     - За что ты выбрала его?
     - Он очень одинок. Его могут понять единицы  на  Земле  и  десятки  в
Галактике. Я тоже не всегда способна понимать его. Но я хотя бы  стремлюсь
к этому. Он нуждается во мне. Я ждала все эти годы, чтобы он сказал мне об
этом. А вчера дождалась.
     - Все эти годы ты была со мной, а думала о нем?!
     - Нет, Костя, не так! Я была с тобой и не лгала тебе. Я  принадлежала
тебе полностью. Честное слово, если бы он не сказал мне, что я ему  нужна,
все оставалось бы по-прежнему. И ты ничего бы не знал, даже не  заподозрил
бы. И мы прожили бы с тобой долго и счастливо, как мечтали. И умерли бы  в
один день... Я сохранила бы эту тайну от тебя за семью печатями,  упрятала
бы ее так далеко, что потеряла бы сама. Но случилось то,  о  чем  я  могла
только мечтать. Я нужна ему. Остальное значения не имеет.
     - И то, что я люблю тебя, тоже?..
     - Мне было хорошо с тобой, Костя. Наверное, с ним мне будет хуже.  Он
постоянно в своих  мирах,  он  беспомощен,  как  ребенок.  А  ты  сильный,
надежный, ты в опоре не нуждаешься. Если бы я отказала ему, он  бы  погиб.
Он так и сказал: что не представляет, как ему жить без меня!
     - А как жить мне?
     - Ты другой, Костя. Ты сильный... Ты излечишься,  забудешь  меня.  Ты
выдержишь. И потом, я же никуда не исчезаю, я остаюсь  в  этой  вселенной,
даже на этой планете. Я даже не смогу часто отлучаться из университетского
городка, потому что Сергей Дмитриевич никогда  не  покидает  его  стен,  а
оставлять его надолго я просто боюсь. Он же ничего не видит  вокруг  себя!
Поэтому в любое время  дня  и  ночи  ты  сможешь  застать  меня,  увидеть,
поговорить со мной. Быть гостем в моем доме... Мы друзья,  Костя.  Неужели
то, что я стану принадлежать не тебе, а другому  человеку,  зачеркнет  все
наше хорошее? Это глупо и бессмысленно. Что было, то было, и оно  навсегда
сохранится в нас. Я не хочу терять тебя насовсем, Костя,  потому  что  это
несправедливо. У меня не было, нет и не будет  никого  вернее  и  надежнее
тебя. Я же любила тебя, Костя, по-настоящему любила, и ты знаешь  это.  Но
эта любовь была неполноценной. Как вещь в себе. В ней от  меня  ничего  не
требовалось, кроме присутствия. Ты же вовсе не нуждаешься в моей заботе. А
он... Ну что за дичь я несу! И почему ты молчишь?
     - Как же ты будешь с ним? Ведь он же не разглядит тебя... так, как я.
Он даже не запомнит, какого цвета твои глаза. И  ему  все  равно,  что  по
вечерам твои руки холодны, а по утрам горячи...
     - Костя, не надо!
     - Хорошо, я буду молчать.
     - Я ухожу сейчас.
     - Уходишь... уже?
     - Да. Он ждет меня. Теперь я буду с ним. А ты - один.  Пока...  Скоро
ты полюбишь снова. И тебя обязательно полюбят. Такого легко  полюбить.  Ты
сильный, умный, красивый. И у тебя все будет хорошо.
     - Неправда. У меня все будет плохо!
     - Обязательно найди  меня,  когда  вернешься.  Я  поступила  жестоко,
рассказав тебе обо всем перед твоим отлетом. Наверное, лучше  было  бы  не
делать этого. Но там, в Галактике, ты думал бы, что  я  жду  тебя.  А  это
ложь... Прощай, Костя.
     Она вдруг легко, безо всяких усилий над собой делает один только  шаг
вперед. Одолевает эту,  казалось  бы,  навеки  ею  же  воздвигнутую  стену
отчуждения. Ее руки  свободно,  привычно  опускаются  мне  на  плечи.  Они
холодны, как остывший мрамор. Потому что вечер... Ее губы  касаются  моего
судорожно сомкнутого рта.
     Я зажмуриваюсь, стискиваю зубы, чтобы не закричать. Зачем она сделала
это? Мне и без того нестерпимо больно. Ушла - и ударила меня напоследок.
     Когда я открываю глаза, ее уже нет. Пятачок, на  котором  только  что
стоял гравитр, пуст. Мы прилетели  сюда  вместе,  она  улетела  без  меня.
Почему она избрала для расставания именно это место, менее всего пригодное
для объяснений, - стоэтажную  транспортную  артерию,  грохочущую,  жаркую,
вздрагивающую, как спина диплодока? Наверное, просто  ей  было  ВСЕ  РАВНО
ГДЕ.
     Я один. Один... И я так не могу.
     Отчего она решила, что я все это выдержу, что  не  погибну  без  нее?
Разве можно такое выдержать?
     Я иду, не видя ничего перед собой. Что-то холодное, мертвое прерывает
это мое слепое движение в никуда. Высокий, в человеческий  рост,  каменный
парапет. Я приникаю к нему, и  моим  глазам  внезапно  открывается  темная
бездна, располосованная стрелой автострады. Таинственные, непонятные  огни
пытаются пробить ее толщу. Что они  хотят  сообщить  мне  своим  миганием?
Зовут или гонят?
     Больно, милая. Разве можно бить человека душой о бетонную стену?
     Я кладу ладони на  парапет,  легко  подтягиваюсь,  перебрасываю  тело
через последнюю преграду на пути к избавлению от всех болей и... срываюсь.
     Вернее, меня срывают. Меня лапают за плечо и грубо возвращают  ногами
на твердь автострады - туда, куда я не хочу. Я оборачиваюсь, и  это  чисто
рефлекторное движение, не оплодотворенное никакой  мыслью.  Потому  что  в
мыслях я уже лечу головой вниз навстречу притягательному мерцанию огней  в
клубах тьмы, чтобы приобщиться к их тайне.
     Меня несколько раз крепко встряхивают, пихают  спиной  на  парапет  и
отвешивают незлую, а потому несильную оплеуху.
     - Ты чуть не свалился туда, козерог!
     Ненавижу, когда меня бьют по лицу. Все бы снес,  но  не  это.  Первое
чувство, которое просыпается во мне - глухая, вялая злость.
     Я молча таращу глаза на своего незванного спасителя. Вслед за злостью
ко  мне  медленно  возвращается  рассудок,  а  с  ним  и   сознание   того
обстоятельства, что я жив. Спаситель держит меня за отвороты  куртки,  как
набивную куклу. Низкорослый и чрезвычайно плотный, с мощными плечами и  не
менее мощными грудными мышцами, которые нагло прут  из-под  легкомысленной
полосатой маечки, будто каменные плиты. Кажется, такому  ничего  не  стоит
оторвать меня от земли одной лишь короткой и могучей, как лапа  сервомеха,
рукой и трясти перед собой на весу, отпуская другой рукой затрещины до тех
пор, пока я не вразумлюсь окончательно.
     - Похоже, ты того и добивался?
     - Все равно не буду жить, - бормочу я упрямо.
     - Козерог, - повторяет он убежденно. - Жвачное парнокопытное. Минимум
мозгов, максимум рогов. Совсем одичал. Хвала мне, у  меня  глаз  на  таких
наметан, да и высота для гравитра оказалась небольшой. Иначе  пришлось  бы
выгребать тебя из этого колодца. Словно кучу помета.
     - Из колодца?..
     - Там же колодец. Или шахта, кому  как  нравится.  Полтора  километра
отвесного полета. Между прочим, трижды перекрытых  защитными  полями.  Так
что не расплющился бы ты, как мечтал. В худшем случае -  шок,  клиническая
смерть от страха. Тоже мало приятного, но не трагично...
     Он говорит много и торопливо, а сам тащит меня за собой, как  полено,
подальше от парапета. К наспех распахнутой  кабине  гравитра,  что  брошен
поперек  проезжей   полосы.   Мимо   на   страшной   скорости   проносятся
грузовозы-автоматы, отчаянно и раздраженно сигналя.
     - Меня зовут Стеллан, -  говорит  незнакомец,  втрамбовывая  меня  на
пассажирское  кресло   широкими,   как   лопаты,   ладонями.   Мое   вялое
сопротивление ничего не значит для него. - Я медик. Тебе повезло  во  всех
смыслах. А ты кто?
     Я молча отворачиваюсь.
     - Ну и таись на здоровье. Я теперь от  тебя  ни  на  шаг  не  отойду.
Выдумал тоже - суицид в таком телячьем  возрасте!..  -  Стеллан  поднимает
гравитр с полосы  и  выводит  его  в  просвет  между  опорами  автострады,
навстречу темно-синим небесам. - Ты, я гляжу, в Галактику навострился?
     Верно, ведь на моей  груди  знак  училища,  голубой  Сатурн  на  фоне
чернозвездного неба, а глаз у него, как он уже сообщал, наметанный.
     - С такими настроениями нечего  тебе  там  искать.  Спишут  домой,  к
мамочке с папочкой. Или уже списали?
     - Нет, - отвечаю я с неохотой. - Завтра на орбиту, оттуда в рейс...
     - Вот на орбите  и  спишут.  Не  хочешь  рассказывать,  что  с  тобой
стряслось? - Я мотаю головой. - И не надо. Давай договоримся так: я с трех
раз угадываю. И если попаду в точку, ты  это  признаешь.  Попытка  первая:
тебя бросила девушка.
     До чего банальные слова!.. Я вздрагиваю против своего желания, и  это
не остается незамеченным.
     - Я же бил наверняка, - заявляет Стеллан самодовольно. -  Восемьдесят
суицидальных поползновений из ста в  твоем  возрасте  -  от  любви.  Эпоха
глобального  разгула  "синдрома  Ромео".  Читал  Шекспира?  "Пора  разбить
потрепанный корабль с разбега о береговые скалы". Между  прочим,  "синдром
Джульетты" регистрируется куда реже... Никто не хочет мириться с потерями.
Это и понятно: самый первый удар обычно самый тяжелый. Потом, с возрастом,
человек  учится  держать  удары,   воспринимать   разлуки   с   подобающим
философским смирением. А в юности все эгоисты, ни с кем не желают делиться
счастьем. И ни черта вокруг себя не видят, кроме своих поруганных чувств.
     - Но ведь больно же!  -  говорю  я  с  неожиданным  для  самого  себя
доверием к собеседнику, к  этому  грубому  могучему  гному.  -  Резать  по
живому...
     - Еще бы не  больно!  -  охотно  соглашается  он.  -  Это  называется
"вивисекция". Но не трагично, не трагично! Она  ушла,  но  она  счастлива.
Почему  тебя  это  не  утешает?  Мне,  закаленному  разлуками  воину,  это
непонятно. И ты учись терпеть боль, козерог.
     - Я умею терпеть боль. Нас этому учили специально.  Но  ведь  я  тоже
хочу быть счастливым!
     - Он хочет! Да ты и был счастлив, наверное. Но нельзя быть счастливым
вечно. От этого тупеют, обращаются в улыбчивых идиотов, блаженно пускающих
розовые слюни. Разуму требуются встряски! Художник способен творить лишь в
несчастье. Когда ему хорошо, он годится  лишь  на  то,  чтобы  расписывать
спальни пузатыми амурчиками. А ты - эгоист!
     Последние  слова  Стеллан  произносит  с  ожесточением,  отчего   мне
становится совсем мерзко, и я  снова  отворачиваюсь,  прижимаюсь  щекой  к
холодному окошку. Гравитр забирает в облака, никто им не управляет. Машина
сама выбирает себе некий скрытый для чужого глаза  путь.  Куда  мы  летим?
Зачем? Не все ли равно...
     - Конечно, эгоист, - ворчит Стеллан, будто  спорит  сам  с  собой.  -
Любовь есть любовь, я в этом кое-что смыслю. Терять женщину всегда больно,
это ты правильно говоришь  и  правильно  ощущаешь.  Только  боль  свою  ты
упустил из-под контроля настолько, что сдуру  захотел  усмирить  ее  ценой
собственной жизни. А то, что твоя паршивая жизнь  нужна  не  только  тебе,
подлейшим образом забыл. Может быть, ты сирота?
     - Нет, у меня мама, брат...
     - И каково же было бы им потерять тебя?!
     Мне хочется завыть от тоски. Я больше не  могу  сидеть  в  этой  ярко
освещенной кабине, в мягком кресле и слушать душеспасительные  нотации.  Я
никого сейчас не могу ни видеть ни слышать.
     - Отпустите меня. Домой, собрать вещи. Завтра я улетаю.
     - В шахту, вниз головой?
     - Нет. Честное слово...
     - Сумерки, - говорит Стеллан со вздохом. -  Самое  ненавистное  время
для  медиков.  Таким  козерогам,  как   ты,   оно   кажется   безысходным,
беспросветным. И вы преступаете все свои клятвы и честные слова. И  ни  за
что не хотите дождаться утра.
     - Вы так и будете стеречь меня до завтра?
     - Было бы славно... Но что толку? Спать  ты  все  равно  не  сможешь.
Предпочтешь сидеть  в  уголке,  таращить  полные  слез  глаза  на  портрет
утраченной возлюбленной и тихонько скулить. А  потом  побросаешь  в  сумку
какое-нибудь  никчемное  барахло,  сотрешь  с  лица  тень  переживаний   и
поднимешься на орбиту. И первый  же  эскулап,  лишь  покосившись  на  твою
ментограмму, спихнет тебя обратно на Землю.
     - Что же мне делать? - я задаю этот вопрос с понятной тревогой, и эта
тревога на краткий миг остротой своей заглушает кипящую внутри меня боль.
     - Я хочу познакомить тебя с одним моим другом.
     - А если этого не захочу я?
     - Я тебя свяжу, - спокойно заявляет Стеллан, и  приходится  поверить,
что так и будет. И ни  сила  моя,  ни  ловкость,  ни  познания  в  области
единоборств этому не помешают. - Доставлю к нему в оригинальной упаковке.
     Внезапно выясняется, что мы уже не летим. Стеллан  толкает  дверцу  и
выскакивает из кабины первым. Недовольно озираясь, я высовываюсь следом, и
он тут же плотно смыкает пальцы на моем запястье. Такое ощущение,  что  на
меня надевают кандалы.
     - Вы что?! Я не сбегу...
     - Попробовал бы! Но без моей поддержки ты просто заблудишься.
     Мы идем через небольшой дворик с пустыми скамейками из  белого  камня
вокруг странной скульптуры, отлитой, как мне почудилось, из смолы -  жирно
блестящей и даже не утратившей до конца вязкости.  Должно  быть,  скамейки
специально для того, чтобы подолгу любоваться этим монстром... Ныряем  под
узкую стрельчатую арку. И попадаем в  царство  готики.  Нелепым  кособоким
домишкам, что лепятся друг к дружке,  никак  не  меньше  тысячи  лет.  Они
опоясывают сплошной стеной просторную лужайку, из  самого  центра  которой
нервно фонтанирует гейзер. В воздухе пахнет серой. Сквозь подошвы сандалий
от земли проникает тепло. На почтительном расстоянии от гейзера, прямо  на
травке лежат люди. Не то спят, не то кейфуют.
     - Преддверие ада, - восторженным шепотом говорит Стеллан.  -  Правда,
похоже?
     - Грешники такими не бывают, - отвечаю я. Мне уже не так противно его
соседство.
     - Ты очень любил ее?
     - Очень, - хмурюсь я. - Почему - любил? И сейчас люблю.
     - Вы  все  влюбляетесь  наповал.  Насмерть!  Вам  бы  поберечься,  не
пережигать себя, жизнь-то длинная... И жаль вас, и завидно вам. Кстати, не
строил ли ты фантастических планов вновь добиться ее взаимности?
     - Нет. Еще не успел... А разве есть надежда?
     - Молодец, - смеется Стеллан. - Хвала тебе.  Здравый  смысл  тебе  не
чужд. Как правило, надежды нет. Потеря невозвратима. Но я был  бы  лжецом,
утверждая, что прецеденты неизвестны. Кое-кто  ухитрялся  дважды  войти  в
одну реку. Правда, союз двух сердец расстраивался снова.  Такое  случалось
обычно с очень легкомысленными особами. Можно ли назвать это любовью? Так,
игра в большие чувства, передержанный флирт. У  тебя  все  иначе.  У  тебя
по-настоящему. Ничего, мы это вылечим.
     - От любви не лечат, - заявляю я упрямо.
     - Лечат. От всего лечат - и от любви, и от ненависти. Память,  эмоции
- все поддается регулированию.  Можно  слегка  приглушить.  Можно  стереть
напрочь. По желанию, разумеется.
     До меня вдруг доходит, куда же клонил этот гном.
     - Я не хочу!
     - Мы же с тобой обсудили альтернативу, - удивляется он. - Либо лететь
в Галактику, жить полнокровно и полезно, либо  киснуть  дома  в  окружении
пустых грез.
     - Наверное, со своими грезами я бы мог управиться и сам.
     - Видели уже, как ты мог...
     Мы упираемся в глухую  стену,  кое-где  поросшую  седым  от  старости
мохом.
     - Харон, друг мой, - нежным голоском взывает в пространство  Стеллан.
- Дома ли вы? - Он косит на меня лукавым глазом и  негромко  добавляет:  -
Конечно, дома, где же ему быть, он отсюда ни ногой.
     "Как Шилохвост", - неожиданно вспоминаю я, и снова  накатывает  волна
приутихшей было тоски.
     Вместо  ответа  часть  древней  каменной  кладки  колеблется,  словно
отражение  в  воде,  и  растворяется,  открывая  темную  щель,  ничем   не
напоминающую вход в цивилизованное жилище. Однако Стеллан, ни  на  миг  не
выпуская моего рукава, ныряет туда первым.  И  я,  вынужденно  пригибаясь,
следую за ним.
     Мы попадаем внутрь слабо освещенного и  потому  лишенного  каких-либо
реальных очертаний помещения. Единственный источник света - вытянутое, как
наконечник стрелы, узкое окошко  с  цветным  витражом.  Витраж  изображает
змееголового и змееязыкого дракона.
     - Харон, - умильно окликает Стеллан, озираясь, - не затруднит ли  вас
возжечь лампады?
     И снова молчание в ответ. Но на стенах оживают розовые  теплые  огни.
Бесформенное,  безобъемное   помещение   оборачивается   довольно   тесной
комнатушкой с несуразно высоким потолком. И без намека  на  уют.  На  полу
небрежно валяется белая в черных пятнах шкура, очень старая, вытоптанная и
явно неестественного происхождения. Под окном стоит  громоздкий,  во  весь
простенок, стол на ножках в виде беснующихся демонов.  К  нему  придвинуто
дубовое кресло, черное от старости, с твердой высокой  спинкой.  По  столу
небрежно разбросаны  свитки  пергамента  и  тщательно  заточенные  гусиные
перья. В углу, в нише устроено низкое и на  вид  очень  жесткое  ложе,  на
котором, вольготно разметав конечности, пребывает хозяин кельи.
     - Это Харон, - говорит Стеллан, и мне кажется, что он немного робеет.
- Очень хороший психомедик. Но очень ленивый. Как в нем сочетаются эти два
качества, уму непостижимо. Харон, это... э-э...
     Стеллан  умолкает,  потому  что  не  знает  моего  имени.   Наступает
бесконечная и тягостная пауза. Говорить больше не  о  чем.  Голова  Харона
приподнята над ложем, она похожа на череп мумии, в котором тускло светятся
два больших желтых глаза. Наверное, хозяин - ровесник своему жилищу. Лежит
здесь со времен чернокнижия и  инквизиции,  повидал  всякого  выше  крыши,
разговаривать ему надоело, да и сами люди, что вертятся вокруг  да  около,
опостылели до смерти, которая никак не может протиснуться со своей косой в
узкую щель прохода...
     Совершенно неожиданно меня разбирает жуть, и я резко высвобождаю руку
из Стеллановых клещей.
     - Все! - объявляю я почти истерическим тоном. - Хватит! Затащили меня
в этот склеп... Оставьте вы меня, ни о чем я вас не просил  и  просить  не
стану!
     В желтом взгляде Харона мне мерещится сочувствие. Из плена этих  глаз
я никак не могу вырваться, потому что это не железные  пальчики  Стеллана.
Это кое-что покрепче.
     Зато Стеллан, обескураженный  поначалу  моим  протестом,  выходит  из
ступора и начинает орать.
     - Склеп?! - орет он, наступая. - Да сам ты!.. Я  провел  с  тобой  от
силы час, а устал так, будто знаю тебя всю жизнь! Не зря тебя  бросила  та
девушка, умница. Ох,  и  зануда  же  ты!  Воображаю,  как  ты  донимал  ее
побасенками о своем великом предназначении, как расхваливал  себя  и  свое
дело. И требовал, требовал от нее доказательств любви. Не крути носом, это
на тебе написано, как "мене, текел, упарсин"! Ты же эгоист, все вы эгоисты
- и в  любви,  и  в  дружбе,  и  в  работе!  Целое  поколение  чувственных
себялюбцев! Мы с ног сбились, выволакивая вас из-под колес грузовозов,  из
океанских впадин, из бездонных колодцев, нам ваши суицидальные  мании  вот
где стоят! Что толку, что  ты  вымахал  под  два  метра  и  зарос  дурными
мускулами? Все это ложь, камуфляж, улиточья раковина, если ты  от  первого
тычка бросился в объятия к костлявой. Тряпка, кукла... Полюбуйтесь, Харон,
и этот козерог намерен осчастливить  своим  визитом  вечную  Галактику!  И
такие, как он,  представляют  нашу  великую  цивилизацию  в  Галактическом
Братстве, штурмуют иные миры, от нашего с вами имени вступают в переговоры
с другими разумными существами!
     - Все не так! - Я сознаю, что каждое второе слово его - правда, но во
мне говорит отчаяние. Еще чуть-чуть, и я  разрыдаюсь,  как  ребенок.  -  Я
вовсе и не думал... я только хотел испытать себя... напугать посильнее...
     Харон переводит свой магический взор на Стеллана, и  с  тем  творится
непонятное.  Разбушевавшийся  гном  в  единый  миг  стушевывается.   Поток
обвинений из его уст иссякает, как по мановению волшебной палочки,  а  сам
он густо краснеет и делается кроток. Что там между ними происходит,  какой
информационный обмен через взгляды, я не знаю. Мне и не до того.
     - Оставьте, друг мой, - бормочет Стеллан в глубоком  смущении.  -  Вы
правы. Не суди и не судим будешь. Было, все было, не зачеркнешь...
     Желтые глаза возвращаются ко мне,  и  я  снова  в  плену  у  них.  Ни
вырваться, ни сбежать... Что за сила скрыта в этом взгляде? Странно, но  у
меня  не  возникает  ни   малейшего   желания   сопротивляться.   Я   даже
успокаиваюсь. И с удивлением обнаруживаю, что болезненная память об утрате
как-то сдвинулась на второй план. Подернулась пепельной вуалью забвения...
И теперь меня больше беспокоит то, что ведь и в самом деле не  пройти  мне
медкомиссии. Быть мне списану на Землю - к стыду  своему  и  к  недоумению
товарищей, а это уже двойной удар. Потерять в короткий  срок  и  любовь  и
Галактику невыносимо сверх всяких пределов.
     Харон безмолвно изучает меня. Где-то за  спиной  шуршит  пергаментами
оконфуженный  гном  Стеллан.  Серебряная  паутина  безвременья,  сотканная
вечностью по углам каморки колдуна  и  чернокнижника,  опутывает  меня  по
рукам и ногам. Кажется, еще немного - и я  вот  так,  прямо  стоя,  засну.
Может быть, я уже сплю? Кто он, этот Харон?  Случайно  избегнувший  костра
маг  из  темных  эпох   истории?   Пренебрегший   академическими   коврами
просвещенного невежества экстрасенс?  А  теперь  -  просто  очень  хороший
психомедик? И к тому же очень ленивый...
     И тут между ним и мной возникает связь. Я  начинаю  понимать,  читать
сначала по складам, а затем и бегло, этот взгляд. Жаль, что  сам  не  могу
отвечать ему на его же языке. Я вынужден поддерживать этот  фантастический
контакт лишь теми средствами, что имею.
     - Завтра, - говорю я. - Кометный Пояс в системе Сириус. Сириус -  это
такая тройная звезда.
     - Козерог, - фыркает Стеллан возмущенно. - За кого ты нас принял?!
     - Просто многие не  знают,  -  оправдываюсь  я.  -  Путают  звезды  и
созвездия. Один поэт вообще считает Альфу Центавра планетой...  Нас  будет
четверо. Нужно перегнать большой грузовой блимп на одну из баз в  Кометном
Поясе и  вернуться  на  Землю  пассажирским  рейсом.  Блимп  -  это  такой
космический корабль...
     - Да неважно! - рявкает Стеллан.
     Желтые очи обволакивают меня исходящими от них  чарами.  Я  почти  не
ориентируюсь в том, что меня окружает. У  меня  нет  прошлого.  Я  чист  и
безмятежен, как дитя. ТАБУЛА РАСА... Впереди  -  одно  лишь  будущее,  без
горести и страдания.
     - Восемь дней, - отвечаю я на невысказанный вопрос.
     Я делаю шаг навстречу трудно приподнявшейся руке Харона,  потому  что
эти длинные костлявые пальцы, даже не шевельнувшись, манят меня.  Слова  и
впрямь не нужны. Я все знаю без них. Восемь дней я  буду  спокоен.  Восемь
дней я ни о чем  не  вспомню.  На  кровоточащие  раны  моей  памяти  будет
наброшено целительное покрывало. Оно спадет, когда я вернусь. Но за  моими
плечами  тогда  будет  лежать  Галактика.  Что   наши   мелкие   человечьи
переживания  перед  бесконечностью?  Каждый,  кто   возомнил   свою   боль
невыносимой, должен побывать в Галактике, чтобы ясно представить, кто он и
где его место в ней...
     Краешек  моего  глаза  цепляется  за   странный   раритет,   небрежно
прислоненный к  стене  в  самом  темном  углу  клетушки.  Длинное,  сильно
изогнутое лезвие, насаженное на длинное древко.  Лезвие  выглядит  ржавым,
иззубренным. А древко,  Бог  весть  в  какие  времена  грубо  и  неряшливо
выструганное, до блеска отполировано миллионами прикосновений.
     - Пойду-ка я, подышу  испарениями,  -  суетливо  говорит  Стеллан.  -
Манускриптец этот почитаю, пузико погрею от землицы.  А  то  ваши  флюиды,
друг  Харон,  разят  без  разбору  и  очень  уж  сильно  влияют   на   мою
впечатлительную натуру.
     А теперь я снова увижу ее.  Такую,  какой  она  была  мне  дорога.  Я
попрощаюсь со своими воспоминаниями. На целых восемь дней.
     ...трава в этом уголке парка едва ли не в рост человека, и уж подавно
в ней скроется лежащий. Но только не от меня. Моя цель - таящиеся  в  этих
зарослях босые пятки, и нет преграды, что могла бы остановить меня на пути
к этой цели. Сперва на цыпочках, затем  на  четвереньках  -  так,  что  ни
единый стебелек не шелохнется. Последние  метры  -  ползком.  Ласково,  но
сильно веду указательным пальцем от пятки до носочка.  Эффект  превосходит
все ожидания. Визг, яростное лягание.  Все,  что  подвернулось  под  руку,
летит в мою сторону - с  полным  пониманием  того  обстоятельства,  что  я
непременно увернусь. И я действительно уворачиваюсь, успевая  сложить  все
пойманное в аккуратную кучку. Обиженный  голос:  "Хулиган!..  Бандит!..  А
если бы я умерла с перепугу?!" - "Ни за что. Ты никогда  не  умрешь.  И  я
возле тебя - тоже". - "Так и будешь вечно щекотать мои бедные пятки?" - "И
черпать в этом занятии силы  для  вечной  молодости!"  Плюхаюсь  на  живот
рядом,  искательно  заглядываю  ей  в  глаза,  все  еще  обиженные.  Потом
переворачиваюсь на спину и устраиваю голову на стопке листков  из  плотной
бумаги, от изучения  которых  так  бесцеремонно  ее  оторвал.  "К  свиньям
собачьим ваши топограммы! Самая сложная топологическая фигура  -  человек.
Потому он и звучит гордо.  Изучай-ка  лучше  меня.  Благо,  я  всегда  под
рукой".  -  "Поразительная  самонадеянность!  Человек  как  топологическая
фигура довольно тривиален. А уж ты вообще примитивен. Ты симметричен,  как
радиолярия. Брысь с моих бумаг, им цены нет! Брысь, кому говорят?" Я и  не
думаю подчиняться. Есть  только  один  способ  добиться  от  меня  полного
повиновения, и она им прекрасно владеет.  Воровато  оглядывается  -  трава
надежно прячет нас от всего белого света - и целует меня  в  растянутые  в
блаженной улыбке губы. Теперь из меня можно вить веревки, что немедленно и
происходит...
     ...мы  стоим  у  кромки  круто  проваливающегося  книзу   бескрайнего
снежного поля, как в изголовье постели сказочного великана. "Ну  же,  Юль,
давай, ветер поднимается!" - "Легко тебе торопить, а я боюсь!" - "Что  тут
страшного?! Оттолкнулась и лети, я же рядом". - "Н-ну... Если что не так -
я сразу падаю и ору..." - "Не надо падать. Кинулась  с  горы  -  езжай  до
конца". Ветер и в  самом  деле  набирает  силу,  злобно  швыряя  пригоршни
колючего снега нам в лица. Она, в облегающей красной куртке с  парусящимся
капюшоном и белых брюках,  переступает  лыжами,  щурится,  пробует  палкой
склон. Ей действительно страшно, хотя именно она первой вызвалась в  такую
погоду на такую высоту. Это в ее характере, и не могу  сказать,  что  я  в
восторге от ее необъяснимой страсти к  головоломным  поступкам.  Все  наши
друзья уже скатились и ушли пить кофе, а мы двое торчим здесь и боремся  с
собой и ветром. "Юлька! - я начинаю сердиться. - Либо  ты  едешь,  либо  я
хватаю тебя в охапку и еду сам!.." В этот момент, не дослушав моей  рацеи,
она с отчаянным  визгом  отталкивается  палками  и  начинает  разгон.  Она
несется книзу как ракета, с шумом вспарывая лыжами снежное пространство, и
при этом еще как-то ухитряется закладывать лихие  виражи.  Я  надвигаю  на
лицо защитную маску, бросаюсь вдогонку  и...  падаю.  Когда  я,  злой  как
сатана, распутав несусветное сплетение палок и  лыж,  которых  в  подобные
минуты становится много больше, чем на самом деле, поднимаюсь, отряхиваюсь
и с грехом пополам сползаю к подножию горы, она  уже  дожидается  меня.  И
всем своим видом демонстрирует  крайнее  нетерпение.  Ее  огненные  волосы
забиты  снегом,  щека  расцарапана,  однако  носик  задран  и   настроение
воинственное. "Что же вы, сударь, - презрительно выговаривает она  мне.  -
Заставили даму скучать, я уже и проголодалась  тут  слегка..."  -  "Знаешь
что!.." - взрываюсь я. "Знаю. Рожденный ползать летать не может. Это  вам,
шевалье, не кабина какого-нибудь там блямба".  -  "Блимпа",  -  машинально
поправляю я. Тогда она показывает мне язык и, вызывающе покачивая бедрами,
уходит к лагерю, предоставив мне подбирать обломки ее лыж...
     ...только  что  вовсю  полыхало  солнце,  и  вдруг   нежданно-незвано
накатила приблудная тучка,  разродилась  крупным  частым  дождем.  Теплым,
оттого что капли нагреваются, не успевая достигнуть земли, так что  никого
этот дождь спугнуть не может. Он и не спугнул. Я даже  благодарен  ему  за
то, что он хотя бы немного остудил мое горящее  лицо.  Она  же  просто  не
замечает этих крутых жестких струй. Ударь возле ног ее молния, разверзнись
земля - она и тогда не отвела бы от меня своего взгляда. Голубой  сарафан,
потемневший от воды,  сползает  и  никак  не  может  сползти  к  ее  ногам
окончательно, льнет к ее мраморной коже, и она  нетерпеливо  помогает  ему
руками. Переступает через него и делает шаг навстречу  мне,  полумертвому,
задохнувшемуся.  Алмазные  капли  сверкают  на  ее   плечах   единственным
украшением, вспыхивают на упруго качнувшихся в  такт  движению  грудях,  в
спутанном облаке волос. А больше я ничего не вижу, прикованный к месту  ее
распахнутыми глазами...
     Я  протягиваю  ставшие  невесомыми,  утратившие  плоть  руки.  Пальцы
погружаются в серую занавесь. За ней ничего нет. Прошлое отрезано от меня.
Беспамятство. Покой. Руки мои опускаются. Им не к кому тянуться.

                        Мир - только сон...
                        А я-то думал - явь,
                        Я думал - это жизнь, а это снится...
                           [Ки-но Цураюки. Пер. с яп. А.Глускиной]

     Низенький, должно быть, невообразимо сильный человек, чем-то  похожий
на сказочного гнома, ведет меня  под  локоть  до  гравитра.  Я  безропотно
принимаю его помощь. Во всем теле жидкая расслабленность. Можно сказать, я
сплю на ходу. Так что пусть ведет. "Ты помнишь меня?" -  спрашивает  гном,
когда я с трудом влезаю в кабину. "Нет...  А  кто  вы?"  -  "Это  неважно.
Назови автопилоту свой адрес". Я называю. Дверца  захлопывается  и  машина
свечой взмывает в ночное небо. "Потише, -  прошу  я,  и  гравитр  послушно
сбрасывает скорость. - Я тут подремлю немного..."
     Я сплю всю дорогу до моего дома и еще пару часов уже на  стоянке,  не
вылезая из кабины. С чего меня так  разморило?..  Поэтому  мне  приходится
поспешить со сборами, чтобы не опоздать  на  первый  рейс  суборбитального
челнока. Разумеется, впопыхах я забываю о массе важных дел,  в  том  числе
связаться с мамой. Я пытаюсь сделать  это,  уже  сидя  в  глубоком  мягком
кресле челнока, но связь неустойчива, рвется помехами, и проститься толком
так и не удается. Зато на  орбитальной  базе  все  устраивается  наилучшим
образом. Видеалы там мощные, их сигналу пробить атмосферу ничего не стоит,
и мы с мамой прекрасно видим и слышим друг дружку.



                                    3

     "Теперь, человек, твоя память едина. Все контуры слиты в  целое,  они
взаимодействуют.  Никаких  разломов  и  трещин.   Однородное,   нигде   не
прерываемое поле памяти. Что ты чувствуешь?"
     "Ничего. Я слегка разочарован".
     "Чем же?"
     "Эта история  с  ментокоррекцией,  которой  Большой  Дитрих  придавал
особое значение. Она же ничего не стоит. Я не понимаю себя. Что  побуждало
меня  искать  смерти?  Какие  еще  сильные  эмоции?  Всего  лишь   нелепый
горячечный бред. Дикость, несуразица".
     "Отнюдь нет. Подумай еще, и ты найдешь причину".
     "Кажется,  нашел.  Сейчас,  когда  мой  мозг  существует  как  единое
пространство мысли, я вышел на новый для себя уровень  мышления.  Поднялся
над самим собой,  прыгнул  выше  головы.  И  на  этом  уровне  мои  эмоции
становятся иными. Может быть, еще более сильными. Может быть, они отмирают
за ненадобностью, как атавизм. Этого я пока не понял. Во всяком случае,  с
этого нового уровня  мои  прежние  переживания  кажутся  слишком  мелкими,
недостойными моего разума".
     "Ты прав. Но не отвлекайся на самоанализ. Возможно,  ты  еще  успеешь
этим заняться. Ты забыл о той  задаче,  которая  стоит  перед  тобой.  Это
задача спасения корабля и людей".
     "Я не забыл. Сейчас четыре  пятых  моего  "Я"  заняты  подготовкой  к
операции. Мой мозг  -  прекрасный,  неизмеримого  могущества,  не  имеющий
аналогов во вселенной интеллектуальный прибор. И  я  намерен  использовать
все сто триллионов его синапсов  с  максимальной  пользой.  А  если  этого
окажется недостаточно, я создам новые нейронные связи. Я программирую свой
мозг на выполнение спасательной операции. Неудачи быть не может".
     "Все правильно. Я сделал свое дело. Теперь я ухожу".
     "Ты бросаешь меня одного?!"
     "Не питай иллюзий, человек. Ты и был  ОДИН  все  это  время.  Ты  сам
выдумал меня. Собеседника, Учителя. На каком-то  этапе  тебе  было  удобно
вообразить себя лишь слепым Учеником. Но ты все делал  сам.  Я  лишь  игра
твоей пробужденной фантазии. Защитная реакция твоего мозга  на  недостаток
информации о причинах его усовершенствования. Или, если  угодно,  пусковая
программа, программа-бустер, возникшая в твоем мозгу,  чтобы  инициировать
процессы его самопознания и самообъединения. Теперь ты можешь  действовать
автономно, и часть твоего мозга, занятая программой-бустером, должна  быть
освобождена".
     "Но кто поместил тебя в мой мозг?"
     "Не КТО, а ЧТО. Ты  сам  привел  эти  силы  в  движение.  Собственным
указательным пальцем. Кстати, можешь его отнять  от  пульта.  И  не  трать
времени на самокопание. Используй для работы все свое "Я", все пять  пятых
его мощи.
     Пространство  памяти,  занятое  программой-бустером,  освобождено  на
девяносто пять процентов. Остался еще один сегмент, который не отработал.
     Ты можешь: видеть, слышать, ощущать, двигаться, думать".



                                    4

     Странные ухающие звуки, повторяющееся с  осмысленной  периодичностью,
привлекли внимание Кратова. Он покрутил головой,  локализуя  их  источник.
Его взгляд безошибочно вычленил среди нагромождения второстепенных деталей
всей доступной визуальной информации черную головку динамика. "Ах, вот оно
что, - подумал Кратов слегка раздосадованно. - Это мной все  еще  пытаются
руководить".
     Он  вернул  под  свой  контроль  органы  восприятия,  заставил   слух
регистрировать акустические колебания в традиционном диапазоне  от  десяти
герц до двадцати килогерц, хотя ему  сейчас  было  не  до  традиций.  Куда
больше  его  занимало  неслышное   никому   дыхание   гравигенераторов   в
инфразвуковом спектре волн - дыхание неровное,  сбитое,  вот-вот  грозящее
оборваться.
     - Кратов, отвечай... Кратов, отвечай...
     Ответить  тоже  получилось  не  сразу.  Речевые   центры   уже   были
переориентированы на совершенно иные функции.  Понадобилось  время,  чтобы
свернуть размещенную в них  информацию  и  откачать  в  резервные  регионы
памяти.
     - Я слушаю вас и готов отвечать.
     Прошла вечность, пока мастер снова заговорил.  За  этот  срок  Кратов
успел добраться до раздвинутого покрытия пола и заглянуть туда, в темноту,
где его ждала увлекательнейшая  работа  по  спасению  корабля,  экипажа  и
собственного бесценного тела.
     - Как ты там? - спросил Пазур.
     - Я тут хорошо, - сказал Кратов недовольно. - Приступаю  к  операции.
Бессодержательными репликами  вы  заставляете  меня  отвлекаться.  Это  не
значит, что я допущу ошибку. Но на ответ будет затрачено время.
     - ЭТО сработало? - голос мастера упал до шепота.
     - Сработало? Что вы имеете в виду?
     - Ну, ЭТО... голубой контейнер?
     -  По  всей  очевидности,  да.  Задача  восстановления  контроля  над
гравигенераторами будет решена.
     - Но схема контроля... она разрушена.
     - Меня не интересует схема. Речь идет  о  самом  контроле.  Он  будет
восстановлен. Когда это произойдет, я вас  оповещу.  И  корабль  уйдет  из
экзометрии.
     - Кратов... Как ты себя чувствуешь сейчас, в новом состоянии?
     - Пустой вопрос. Я  чувствую  себя  готовым  к  решению  поставленной
задачи.
     - Вот, значит, как оно действует, - пробормотал мастер.
     - Что вы подразумеваете  под  обозначением  "оно"?  Снова  контейнер,
точнее - содержимое контейнера?
     - Рашида еще спит, - вдруг сообщил Пазур. - Я завидую  ей.  Наверняка
во сне она видит тебя.
     - Хорошо,  -  сказал  Кратов  нетерпеливо.  -  Следовательно,  своими
неконтролируемыми эмоциями  она  не  помешает  вам  управлять  выходом  из
экзометрии.
     - А ты что же... их полностью контролируешь?
     - Разумеется. Теперь я прерываю связь. Время уходит. Будьте наготове,
ждите моего сигнала.
     - Вот, стало быть, как оно выглядит... - снова непонятно сказал Пазур
и умолк.



                                    5

     Генераторы тяжко дышали. Эти  сверхсложные  машины  снесли  все,  что
выпало на их долю в этом полете. Атака извне так и не вывела их  из  строя
до  конца.  Вмонтированные  в  них  контроллеры  жили  и   по   мере   сил
самостоятельно поддерживали рабочий режим гравигенной  секции.  Только  на
них, собственно,  все  и  держалось.  Но  общие  структуры  взаимодействия
секций, координируемые бортовым когитром, были выжжены. Обратной связи  не
существовало,  и  ни  один  контроллер  не  знал,  что  происходит  с  его
собратьями. Оттого и возникали всяческие искажения и  перекосы.  Оттого  и
был завален на бок "гиппогриф", что левая рука не ведала, что  там  творит
правая, и каждый контроллер компенсировал  сбои  в  работе  вверенной  ему
секции без учета состояния всех прочих, как мог  и  как  знал.  Мог-то  он
немало, а вот не знал ничего.
     "Сейчас я помогу тебе", - прошептал Кратов с братской нежностью. Он и
в самом деле испытывал  глубокую  нежность  к  растерянному,  заплутавшему
контроллеру, который, выбиваясь из сил, старался подчинить себе  ситуацию.
Всем своим существом Кратов воспринимал его  отчаяние  и  отчуждение,  что
нежданно свалилось на его не столь уж и  разумный  кристалломозг.  Понимал
его беспомощность и спешил разделить его тоску и одиночество. "Подожди еще
немного. Жаль, что ты не слышишь меня, не можешь уловить мои мысли, как  я
ловлю твои. Тебе стало бы легче. Мы с тобой как два брата, которых  судьба
разбросала по свету, которых воспитали  по-разному,  обучили  говорить  на
разных языках. Но я уже рядом, я иду".
     Невыносимо  медленно  он  продирался  сквозь  внутренности   корабля,
вписываясь в любое свободное пространство, протекая в любую щель.  Он  был
хозяином самого себя,  и  это  чувство  наполняло  его  великой  радостью.
Никакие законы мироздания не довлели над ним, кроме тех, что  он  сам  для
себя устанавливал. Наверное, он мог бы летать. Но такой задачи  перед  ним
пока не стояло. И эта власть над собой была  прекрасна,  ради  нее  стоило
жить и трагически жаль было бы умереть.
     Да, теперь, испытав полное и безраздельное САМООБЛАДАНИЕ, в подлинном
смысле этого затертого слова, пережив момент неизмеримого  могущества,  не
хотелось и  думать  о  смерти.  Напротив,  всеми  доступными  способами  и
средствами надлежало сражаться за  то,  чтобы  сохранить  невредимым  этот
чудесный дар - человеческое тело. Никому  и  никогда  прежде  не  выпадала
такая удача, никакой Аладдин еще не вызывал из медной лампы такого джинна,
никакой Али-баба не находил в разбойничьей пещере таких сокровищ. И только
он, Кратов, мог приказать своему великолепному телу творить все,  что  ему
заблагорассудится. И это тело беспрекословно и наилучшим образом  исполнит
любой приказ.
     А еще был  мозг,  подлинный  властелин  тела,  строитель  и  носитель
разума. В  соединении  этого  грандиозного  интеллектуального  аппарата  с
телом, достоинств которого не перечесть, и возникало сверхсущество,  перед
каким не было и не могло быть неразрешимых задач. Сверхсущество  по  имени
Константин Кратов. Единственный экземпляр вида.
     "Я счастлив. Вот оно, подлинное счастье. Вот они,  настоящие  сильные
эмоции. Только в  полном  САМООБЛАДАНИИ,  в  полном  контроле  над  собой,
который ни с кем не надо делить, и заключено чистое счастье. Я счастлив  и
буду счастлив вечно".
     Он уворачивался от зловещих красных коробок,  искривших  смертоносной
энергией,  разметавших  повсюду  убийственные  алые  щупальца.  Он  огибал
голубые шары и цилиндры, укутанные шарфами серого инея, пышущие невидимыми
никому, кроме него,  языками  радиации,  изрыгавшие  протуберанцы  жесткой
ионизированной плазмы. Ему не страшны были ни  те  ни  другие.  При  таком
САМООБЛАДАНИИ он запросто мог  бы  починить  любое  случайное  повреждение
организма  -  будь  то  радиоактивный  ожог  или  энерготравма.   И   даже
восстановить утраченное. Но ему жаль было  своего  тела,  нестерпима  была
сама мысль о том, что ему может быть нанесен урон.
     "Я счастлив. Счастливее меня не было и нет. Я первый".
     Вскоре  начали  попадаться  фрагменты  схемы  контроля.   В   жалком,
следовало признать, состоянии. Неведомый враг -  а  в  том,  что  это  был
именно враг, посягнувший  на  благополучие  корабля,  а  следовательно,  и
самого  Кратова,  он  уже  не  нисколько  не  сомневался,   -   действовал
изобретательно и точно. Аксоны схемы контроля были  разорваны,  а  местами
обуглились и даже выгорели,  от  них  остались  одни  лишь  дорожки  сажи.
Ганглии почернели, оплавились. В них  не  теплилось  ни  бита  информации.
Восстановить все это было невозможно.
     Но Кратов был готов к такому повороту. Он и не строил планов, как  бы
заново  слепить,  склеить,  спаять,  сживить  безвольно  поникшие  обрывки
аксонов и ганглиев. Его мозг  содержал  ясную  картину  порушенной  схемы,
этого было достаточно. Кроме  того,  в  мозгу  же  хранилась  и  программа
управления гравигенераторами единственно доступной секции вне всяких схем,
с  минимальным  участием  как  бортового  когитра,  так  и   человека   на
центральном посту, которым был Пазур. Главная же роль отводилась  человеку
у контроллера. Жаль только, что Пазур не был настолько  совершенен,  чтобы
быстро и толково интерпретировать директивы этого взаимодействия.  Кратову
еще предстояло адаптировать  часть  своего  "Я"  для  работы  с  человеком
несовершенным. С недочеловеком.
     "Я счастлив. Я машина  для  решения  задач.  Не  Луллиевы  логические
колеса, а настоящая, первая в человеческой истории. Я  могу  решить  любую
задачу. Нет ничего, что было бы мне не под силу".
     Пройдено было два метра из четырех, и плотность начинки  возросла.  А
контроллер, перепуганный  младший  брат,  которому  нужно  протянуть  руку
помощи,  оставался  все   так   же   далек.   Пора   было   приступать   к
жертвоприношению.  Разрушить  ненужное  во  имя  бесценного.   Поступиться
сиюминутным во имя и на благо вечного.
     И Кратов принялся расчищать себе путь.
     Для этого ему пришлось с  большим  аппетитом  решить  оптимизационную
задачу на сведение ущерба к минимуму.  На  основании  результата  он  счел
возможным пренебречь системой терморегулирования, хотя и сознавал, что ему
придется возвращаться через темный и замороженный или, напротив,  докрасна
раскаленный грузовой отсек. Он так же безжалостно  выдирал  блоки  системы
энергоснабжения и рассовывал их по всем  свободным  углам.  В  ушах  снова
заухало: видимо, на центральный пост обрушились аварийные  предупреждения,
мастер всполошился. Но его мнение Кратова не волновало.  Красные  коробки,
словно лишенные своих щупальцев осьминоги, умирали.  Энергия  истекала  из
них, они становились безобидны, и Кратов выламывал их, неудержимо стремясь
к изнывавшему от одиночества контроллеру.
     "Я счастлив. Я близок к цели. Скоро задача будет решена. Я счастлив".
     Как  топор  в  живую  плоть,  он  вошел  в  паутину  аксонов  системы
жизнеобеспечения. За его  спиной  панически  полыхали  аварийные  огни.  И
наверняка надсаживалась неслышимая для его ушей сирена.
     Корабль был поврежден и сейчас он должен был  начать  защищаться.  Но
Кратов опередил его. Время текло, как струйка меда, и  Кратов  несколькими
фантастически стремительными движениями обрубил ожившие эффекторы  системы
регенерации, перекрывая подступы к пробитому им туннелю  во  внутренностях
"гиппогрифа". Самовосстановление захлебнулось.
     Корабль смирился. Он  был  ранен.  Пусть  не  смертельно,  однако  же
достаточно тяжко, чтобы выйти из передряги инвалидом.  Но  от  него  и  не
требовалось идеального благополучия. Нужно  лишь  одно:  чтобы  он  был  в
состоянии выброситься из экзометрии в субсвет с  живым  экипажем.  Поэтому
Кратов продолжал рваться к цели, ломая и калеча все на пути.
     Он так увлекся этой локальной задачей на продвижение,  что  с  трудом
смог остановиться, когда на расстоянии  протянутой  руки  от  него  возник
оранжевый кожух контроллера.
     Кратов ласково коснулся его пальцами. "Я здесь. Я пришел.  Успокойся,
ты не один". Неторопливо - теперь спешка  была  излишня  -  снял  кожух  и
внимательно осмотрел панель подстройки, которая занимала его более  всего.
Примерно так он ее и представлял. Никаких  новых  проблем  не  появлялось.
Отсюда,  с  этой  панели,  он   сможет   управлять   поведением   глупышки
контроллера.  Все  будет  происходить,  как  в  обычном   режиме   отладки
где-нибудь  на  галактической  верфи.  Он,  Кратов,   пошлет   контроллеру
юстировочный сигнал, а тот надлежащим  образом  отреагирует  -  скомандует
генераторам усилить либо ослабить гравитационный тензор.
     И корабль станет управляемым.



                                    6

     Кратов  с  улыбкой  вслушался  напоследок  в  дыхание  таких  близких
гравигенераторов и  вернулся  в  традиционный,  человеческий  акустический
диапазон.
     - ...с ума сошел, ты  выморозишь  нас,  как  мух!  -  дошел  до  него
возмущенный голос Пазура.
     - Я у контроллера, -  сказал  Кратов  бесстрастно.  -  Приготовьтесь,
начинаем уход.
     - Подожди. Остановись. Как ты себе это представляешь?
     - Кто-нибудь - вы, а лучше когитр - транслирует мне  требуемый  режим
работы генераторов. Я задаю этот режим моему  контроллеру.  Разумеется,  с
поправкой на некорректную работу трех остальных секций.
     - Это же лавина информации! Как ты ее обработаешь? Я догадываюсь, что
ты сейчас... но все же...
     - Мои оценки предполагаемого объема информации достаточно скромны.  Я
справлюсь. К тому же, иного выхода у нас нет.
     - Хорошо, будь по-твоему. Я передаю связь когитру. Но... еще минуту.
     - Минута в вашем распоряжении.
     - Ты изменился. У тебя даже голос другой. Я уж не говорю о  том,  как
ты лепишь фразы и с какими интонациями  их  произносишь.  Как  будто  тебе
безразлично, что произойдет с тобой... и с нами.
     - Это неверно. Мне не безразлично. Передо мной была поставлена задача
спасти корабль и экипаж. Я решу эту задачу. Я в состоянии сделать это.
     - У тебя мертвый голос. Мертвее, чем голос  когитра.  Ты  испытываешь
хоть какие-то чувства?
     - Да. Счастье. Я счастлив. Вам не понять моего самоощущения. Оно  вам
недоступно. Сравнение же с когитром  лишено  оснований.  Я  не  когитр.  Я
гораздо более мощная интеллектуальная  система,  нежели  любой  когда-либо
созданный когитр.
     - Система? Но ты не система, ты человек!
     - Человек  тоже  система  и  очень  сложная.  Но  человек  неспособен
полностью контролировать свое состояние. Я способен. Я хозяин самого себя.
Кроме того, я  могу  контролировать  состояние  любой  сложной  системы  в
пределах досягаемости моих органов восприятия и воздействия. Это подлинное
могущество.
     - Послушай, а ты сознаешь, что, запрограммировав себя на решение этой
непомерной задачи, ты уничтожил часть своей прежней памяти?
     - Да, сознаю. Но определить важность утраченной информации могу  лишь
я сам. Эта важность незначительна.
     - Это же добровольная амнезия! Ты вернешься ущербным,  неполноценным,
умалишенным!
     - Вы заблуждаетесь. Вся сколько-нибудь жизненно  значимая  информация
перемещена мной в резервные регионы моего мыслительного пространства. Я не
могу быть неполноценным. Напротив, я прекрасно понимаю свою  полноценность
и всецело контролирую свое состояние.
     - Хочу в это верить. Но не верю. Кажется, ты уже не человек.
     - У меня впечатление,  будто  вы  о  чем-то  сожалеете.  Но  вы  сами
направили меня на этот путь. Разве был в этом резон, если вы не  верили  в
успех? Вы говорите, что я не человек. Но вы сами привели меня  к  голубому
контейнеру. Или вы ожидали иного эффекта?
     - Ты прав... - голос Пазура казался усталым.  -  Все  это  сделал  я.
Прости меня, Кратов.
     - Простить - за что? Я счастлив. Я  могу  лишь  благодарить  вас.  Вы
слышите меня, мастер?



                                    7

     В тесный закуток, расчищенный Кратовым  возле  контроллера,  ворвался
знакомый надменный голос когитра:
     - Внимание.  Начинаем  процедуру  ухода.  Я  буду  транслировать  вам
параметры работы гравигенераторов и фактические отклонения. Это будут пары
цифр, разделенные интервалом в четыре миллисекунды. Трансляция начнется  в
момент ноль. Начинаю обратный отсчет. Десять. Девять. Восемь...
     Кратов втиснулся в  свободное  пространство  перед  контроллером,  не
слишком удобно уперся спиной  и  ногами  в  какие-то  выступы  и  стержни,
зафиксировал себя  так,  чтобы  никакими  пертурбациями  его  нельзя  было
своротить с места и оторвать от работы. Прикрыл глаза, наложил  пальцы  на
сенсоры панели подстройки. Послал короткий сигнал кристалломозгу: "Как  ты
там, готов?" Ответ последовал  немедленно  и,  как  померещилось  Кратову,
обрадованно: "Со мной порядок!"
     - Два... один... НОЛЬ.
     "Гиппогриф" закричал, будто раненый гигант. Но никто не мог  услышать
этого крика, кроме Кратова.
     Они уходили. На покалеченном корабле, на  одной  секции.  Отдирая  от
себя липкие,  мертво  вцепившиеся  в  мини-трамп  серые  лапы  экзометрии.
Напролом, на пределе возможного.
     Домой, в субсветовое пространство.
     Мир  запрокидывался,  змеился  трещинами,  плавился  и  отекал,   как
восковая свеча. Мир умирал.
     Кратов умирал вместе со своим миром.
     Но слух еще не отказал ему, а пальцы без промедления отсылали команды
контроллеру. Всем этим управляла программа.
     Пары цифр. И пустяковые миллисекунды между ними.
     Крик корабля,  взрываемого  изнутри  пространственными  деформациями.
Стон гравигенераторов, четырехкратно превысивших обычную нагрузку.
     Боль. Тень подступившей смерти.
     ...Кратов пропустил момент, когда  когитр  начал  транслировать  пары
нулей. Сам он бездумно, автоматически передавал эти нули  контроллеру,  не
сознавая, что тот не может, да и не станет на них реагировать. Не  было  у
него сил осмыслить, что же эти нули обозначали.
     "Цель достигнута,  -  наконец  встрепенулась  программа.  -  Оптимум.
Задача решена".
     И тогда ожил и  заработал  последний  сегмент,  оставшийся  от  давно
сгинувшей без следа программы-бустера. У этого  сегмента  тоже  была  своя
цель. Вернуть все в исходное состояние. Разорвать наведенные за это  время
новые, прежде не существовавшие нейронные  связи.  Замести  следы  всякого
вмешательства в мозг. Стереть любые о том упоминания.
     Кратов в  ужасе  очнулся.  Оторвал  пальцы  от  сенсоров.  Забился  в
конвульсиях, раздирая одежду и кожу о торчащие отовсюду острия.  Взвыл  от
невозможности  что-то  изменить.  "Нет!  Я  не  хочу!  Оставь   это   мне!
Не-е-ет!.."
     Ледяная волна катилась по его  памяти,  круша  и  сметая  только  что
выстроенные хрустальные замки.
     Он ударился головой о металлическую переборку. Еще и еще раз. Лишь бы
прекратить это саморазрушение. Или умереть.
     Яркая вспышка перед зажмуренными глазами.  Круг,  рассеченный  натрое
радиальными лопастями.
     А затем, сразу, без перехода, бархатная темнота.



                                    8

     Чье-то лицо, полускрытое щитком светофильтра.
     - Кратов! Ты меня слышишь?
     "Слышу. И вижу. Я жив. Я все  помню.  Все?..  Меня  зовут  Константин
Кратов. Мне двадцать один год. На Земле меня ждет мама.  Брат  Игорь  ждет
меня в Галактике. Юлька, Юлия не ждет меня  нигде...  Я  второй  навигатор
мини-трампа  "пятьсот-пятьсот".  Мы  угодили  в  переделку.  Но,   похоже,
выкарабкались. Благодаря мне. Но где я сейчас, непонятно. На мне скафандр.
Я стою на своих ногах... впрочем, в "галахаде"  стоял  бы  и  безногий,  и
мертвый... и плохо соображаю. Может быть, все это - предсмертный бред? Или
посмертный? Да нет, я жив. И сам себе кажусь вполне нормальным  человеком.
Все сумасшедшие мнят себя нормальными... Что, наконец, происходит?"
     - Слышу. И вижу. Что, наконец, происходит?
     -  Корабль  разгерметизирован.  Ход   мы   тоже   потеряли.   Не   то
гравигенераторы  запылили  окончательно,  не  то  от   перегрузки   спятил
контроллер. Мы дрейфуем в субсвете и во всю мочь зовем на помощь.  Как  ты
себя чувствуешь?
     "А Бог знает, как мне полагается себя чувствовать после всего..."
     - Сносно. Будто меня недавно  вывернули  наизнанку,  как  варежку,  а
потом снова ввернули.
     - Как голова?
     - Болит. А что?
     - Ты ничего не забыл?
     - Похоже, нет... Почему я должен что-то забыть?
     - Помнишь, что ты вытворял с контроллером?
     - Конечно! Я управлял им вручную. И у меня неплохо получалось...
     - Ты работал быстрее когитра.
     - Правда?! Никто же этому не поверит. Даже я сам.
     - И правильно не поверят. Потому что так не бывает.
     - Но это же было! Я сделал это... хотя и не понимаю как.
     -  Хорошо,  мы  еще  обсудим  сей  замечательный  феномен,  -   Пазур
отстраняется и, переваливаясь на ходу, удаляется на свое место за  мертвым
пультом, у слепых экранов.
     Его сменяют две неуклюжие фигуры в таких же скафандрах...  Но  почему
две?!
     - Стас! - Кратов беззвучно шевелит губами, трудно подыскивая уместные
в этой ситуации слова. - Что ты тут делаешь? Ведь ты...
     - Ну, договаривай. - На бледном, иссохшем лице  Ертаулова  проступает
слабая тень улыбки. - Погиб, что ли? Не более, чем все мы.
     - Но я вытащил обрубок фала...
     - Представь, и я тоже. Потянул фал, чтобы поболтать  с  тобой,  а  он
перерезан.
     - А дальше?
     - Дальше мистика, Костя. Был момент, когда я ощущал, что раздобрел не
меньше чем на миллион тонн. Меня оторвало от корабля, будто пушинку ветром
сдуло. Я закрыл глаза, мысленно пожелал всем счастливой и долгой жизни,  а
затем... очутился на центральном посту.
     - Со мной произошло нечто похожее. Я был на грани смерти.  А  очнулся
здесь. В скафандре!
     - Ребята, не надо! - жалобно говорит Рашида. - Страшно вас слушать.
     - Пустяки, Рашуленька, - отвечает Стас устало. - Наши страхи  позади.
Я всегда утверждал, что на Костю  можно  положиться.  Он  и  не  подкачал,
выволок нас из экзометрии на своих широких плечах.  Скоро  нас  разыщут  и
снимут с этой развалюхи.
     - Костя... - ладонь Рашиды  в  металлической  перчатке  касается  его
груди.
     И тоскливое,  тягучее  безразличие  рождается  в  нем.  Нет,  никакие
противоестественные силы уже не отталкивают  его  от  девушки.  Теперь  он
знает, в чем первопричина его душевного разлада. Колдун Харон  наложил  на
него заклятье, но не вытравил до конца память об утрате. И эта память жила
и как могла сражалась с новыми, только зарождающимися чувствами. А  теперь
она победила. Давно  замечено:  тень  смерти  сближает  людей.  Но  смерть
покружила над головой, всплеснула холодными крыльями и унеслась  по  своим
делам. И больше ничто их не соединяет.
     Кратов медленно отступает, и рука Рашиды повисает в пустоте.
     - Костя! - В ее голосе и  слезы  и  гнев  одновременно.  -  Ты  снова
прячешься от меня?!
     -  Тоже  нашли  время  для  разбирательства,  -  ворчит  Ертаулов   и
демонстративно отворачивается.
     В этот невыносимо трудный момент Пазур с  великолепным  спокойствием,
будто происходит нечто малозначимое, объявляет:
     - Спасатели.



                                    9

     Мастер ошибся.
     За ними пришел вовсе не  спасательный  корабль.  Вообще  трудно  было
назвать кораблем то колоссальное сооружение, что плавно,  осторожно,  дабы
ненароком не смести, не раздавить как букашку, надвигалось на  полумертвый
мини-трамп из темноты.
     Невозможно было охватить его одним взглядом. Часть  конструкции  была
ярко  освещена,  остальное  угадывалось  по  миганию   перекрываемого   им
звездного фона.  Решетчатые  параболоиды,  пересекающиеся  фермы,  завитки
чудовищных   плоских   спиралей.   Миллионократно   увеличенное    подобие
легкомысленного дамского зонтика в самом сердце этого  космического  тела.
Кубические  километры   скрученного   металла.   Летящая   авангардистская
скульптура, соизмеримая с самой Галактикой.
     - Елки зеленые... - выдохнул Ертаулов. - Это же корабль астрарха!
     -  Область  активности  астрархов,  -  пробормотал  Пазур.  -  Раздел
оперативных поправок к лоции.
     - Ну, и как же он нас снимет? - нервно спросила Рашида.
     - Очень даже запросто, - сказал  Стас.  И  добавил  со  смущением:  -
Правда, я этого не представляю.
     Зонтик  в  обрамлении  расходящихся  ферм   все   еще   наползал   на
"гиппогриф", между тем как внешние элементы конструкции уже охватили его и
двигались  мимо.  Крохотное  земное  суденышко  очутилось   внутри   этого
немыслимого сооружения, хотя сближение продолжалось.
     - Вот она, Галактика, - произнес Пазур бесцветным голосом.
     -  А  мы-то  о  себе  воображаем!  -  сказал  Костя.  -  Провинциалы.
Периферия...
     - Всему свое время, - сказал мастер. - Они старше.
     - Где же сам астрарх? - спросил Ертаулов, напряженно  всматриваясь  в
хаотические переплетения. - Или их несколько?
     - Обычно астрархи работают поодиночке, - ответил Пазур. - Их  не  так
много, чтобы собираться в экипажи.
     - А как мы станем с ним изъясняться? - полюбопытствовал Кратов.
     - На астролинге, естественно, - хмыкнул Пазур. - Если в том возникнет
нужда. Но вряд ли астрарху вздумается с нами  болтать.  Наверняка  он  уже
идентифицировал нас и просто перебросит вместе  с  кораблем  до  ближайшей
нашей базы. Скорее всего, на тот же "Антарес".
     Рашида вздохнула и прижалась плечом к Косте. Тот не отстранился.  Это
было бы так же глупо, как и жестоко.
     В самом центре зонтика  открылся  ярко-синий  зрачок.  Пост  озарился
призрачным сиянием.
     Звонкий, металлический  голос,  отчетливо  выговаривая  каждый  звук,
произнес вполне человеческие слова:
     - Прошу! Идти! В туннель!
     Он повторил это несколько раз, прежде чем люди опомнились.
     - Провинциалы! - передразнил Стас. - Даже астрархи знают наш язык.
     - В тебе бунтует  наследие  антропоцентризма,  -  возразил  Костя.  -
Просто  у  него  на  борту  какой-нибудь  лингвистический   анализатор   с
минимальным  словарным  запасом,  зато  на  всех   языках   Галактического
Братства. Идемте, раз приглашают.
     Они двинулись  в  темную  трубу  коридора,  по-прежнему  опрокинутого
набок. Рашида осторожно и в то же время настойчиво взяла Кратова за  руку.
Ертаулов насмешливо фыркнул, но смолчал.
     Пазур не шелохнулся.
     - Мастер, что же вы?
     - Я не могу бросить корабль, - сказал Пазур сквозь зубы.
     - Вы хотите остаться?!
     - Я не могу бросить корабль, - повторил Пазур. - И груз...
     - Тоже ценность! - сказал Ертаулов озадаченно. - Весь груз выморожен.
Если что-то и уцелело, не станет же астрарх помогать нам тащить эти ящики.
     - Подожди, Стас, - промолвил Костя. - Что  мы,  в  самом  деле?  Наше
полетное задание еще не выполнено. Было сказано: доставить корабль и груз.
Нет, так просто уйти мы не имеем права.
     - Вы ни черта не понимаете, - с отчаянием сказал Пазур. - На что  мне
эти дурацкие ящики с запчастями?
     - Теперь я действительно ничего не понимаю, - признался Кратов.
     - Пойдемте отсюда! - взмолилась Рашида. - Прошу вас, пойдемте! Нельзя
больше оставаться в этой гробнице, здесь я сойду с ума!
     Пазур кинулся к  пульту,  забарабанил  кулаками  по  его  окоченевшим
сенсорам.
     - Астрарх! - закричал он.  -  Возьмите  нас  вместе  с  кораблем!  Не
бросайте корабль! Не бросайте!!!
     Металлический  голос  вновь   заговорил   со   звенящей,   совершенно
неуместной жизнерадостностью:
     - Идти! В туннель!
     - Он не слышит нас, - пробормотал Костя.
     - Не слышит... - эхом отозвался Пазур.
     Сгорбившись, сделавшись еще ниже ростом,  он  отпустился  от  пульта,
медленно прошел мимо оцепеневшего Кратова и  прильнувшей  к  нему  Рашиды,
мимо  насупившегося  Ертаулова.  Волоча  ноги,  ступил  в  коридор  и,  не
оглядываясь, двинулся к шлюзам.
     Едва они покинули борт и оказались в  самосветящейся  трубе  туннеля,
свернутой из хорошо знакомого всем изолирующего  поля,  как  темное  жерло
люка покачнулось и отвалило. Словно астрарху  не  терпелось  расстаться  с
никчемной рухлядью. Беспомощно кружась, опустевший "гиппогриф" удалялся от
них. То пропадал из перекрестия прожекторов, то снова возникал в нем.  Как
лодка с пробитым дном, идущая ко дну моря. А они,  все  четверо,  целые  и
невредимые, стояли и молча провожали его глазами. Их  корабль  и  в  самом
деле тонул. Косте стало жутковато, и он впервые за эти минуты  обрадовался
близости Рашиды. Видимо, его состояние  передалось  и  Ертаулову,  который
тоже придвинулся к ним потеснее.
     Пазур, не оборачиваясь, сказал:
     - Маяк...
     - Что? - не понял Костя.
     - На корабле должен работать аварийный маяк. Ты не  повредил  систему
аварийного оповещения?
     Костя нахмурился.
     - Не помню, - сказал он.
     - Глядите, астрарх! - воскликнул Ертаулов.
     Кратов обернулся. Ему тоже показалось, что он  видит  астрарха,  хотя
это вполне мог быть и какой-нибудь  местный  сервомех.  Потому  что  облик
существа, мимолетно выхваченного из мрака блуждающими лучами, мало вязался
с его представлениями о носителях  высшего  разума  и  творческого  начала
Галактического Братства.
     Огромное, почти  десятиметровое  серебристое  туловище  из  множества
подвижных  сегментов.  Пучки  суставчатых  лап,  ветвящиеся   от   каждого
сочленения.  Беспорядочно  растущие  вздутия,  расправленные  перепонки  и
вздыбленные гребни. Насекомое-гигант,  не  то  паук,  не  то  сколопендра.
Мелькнуло и  пропало  среди  нагромождения  таких  же,  как  и  само  оно,
несуразных для чужого глаза деталей.
     Странные тихие звуки привлекли внимание Кратова.
     Кто-то плакал, стыдясь собственной слабости, борясь с ней  и  все  же
никак собой не владея. Костя с тревогой  заглянул  в  лицо  Рашиде.  Глаза
девушки были сухи. На мгновение в них вспыхнул огонек  надежды  и  тут  же
угас. Рашида горько усмехнулась и отвела взгляд. Нет, это была не она.
     Плакал Пазур.



                                    10

     - Отойди-ка, - сказал Игорь Кратов. - Я хочу видеть, где ты  окопался
и нет ли посторонних. А вот потом - не жалуйся.
     Даже на экране видеала он  выглядел  внушительно  и  грозно.  Правда,
впечатление слегка принижали печальные висячие  усы,  но  уж  подсвеченные
недобрым огоньком глаза возмещали весь  ущерб.  Кратов,  улыбаясь,  слегка
отодвинулся. За его спиной Игорю должна была явиться терраса,  на  которую
нагло лезла зеленая поросль. А еще дальше, за садом, можно  было  углядеть
голубую в пронзительных бликах полоску моря.
     - Где это ты? - строго спросил Игорь.
     -   "Берег   Потерянных   Душ",   -   радостно   объявил   Костя.   -
Реабилитационный санаторий для звездоходов.
     - Как раз для тебя,  сибарита,  и  тебе  подобных.  Я-то  предпочитаю
отдыхать в горах или в дикой сельве...
     - Или на Копакабане, - смиренно добавил Костя.
     - Гм... Так вот, милый братец. Позволь мне  уведомить  тебя,  что  ты
сопляк и нахал.
     - Ну что вы все ко мне пристали, - нахмурился Костя.
     - Как ты смел отказаться от "Алмазного Ромба Храбрецов"? Это тебе что
- побрякушка?! Ему присуждают высшую награду Корпуса Астронавтов,  которой
раз в год удостаиваются смельчаки из смельчаков. Впервые в жизни я  слышу,
как вдогонку меня величают не "Кратов, знаменитый  страйдер",  а  "Кратов,
брат того Кратова". А ты, засранец, отказываешься! Да  ты  всем  нам  дулю
преподнес своим отказом!
     - Дуля здесь  ни  при  чем,  -  сказал  Костя  озадаченно.  -  Как  и
храбрость, впрочем. В экзометрию выходил не я, а Стас. Я только страховал,
и то неудачно.
     - Как это - неудачно? Он жив и здоров...
     - Нет в этом моей заслуги, Игорь.
     - Тогда чья же это заслуга?!
     - Не знаю. Очень хотел бы знать. И вообще,  наше  вызволение  окутано
таким  ореолом  мистики,  что  мне  иногда  кажется,  будто  все  это  мне
приснилось. Иными словами,

                         Мне не нужны
                         Ни чины, ни высокие званья,
                         Здесь, на земле,
                         Я б возродиться хотел
                         Тем же, кем был до сих пор.
                                   [Пер. с яп. А.Долина]

     - Стихоплет чертов, - сказал Игорь уже мягче.
     - Это не я. Окума Котомити, девятнадцатый век.
     - Между прочим, твой дружок Ертаулов  тоже  был  удостоен  "Алмазного
Ромба". И тоже отказался, свиненок!
     - Уж он-то почему? Первый в истории выход в скафандре в экзометрию...
     - Представь, он не предложил нам никаких  мотивировок.  Отказался,  и
все! А потом и вовсе пропал. Прячется  где-нибудь,  боится,  что  осерчают
звездоходы, накостыляют по шее. И правильно боится. А ты что? Допустим,  в
экзометрию ты не ходил. Но ведь контроллером вручную управлял именно ты!
     - Я... Но, Игорь, убей не могу тебе объяснить, как мне  это  удалось!
Кажется, что и здесь обошлось без меня.
     - И на пазуровском мини-трампе вовсе не ты был... Нет,  не  та  нынче
молодежь.  Нет  в  ней  прежней  материалистической   закваски.   Сплошное
сползание  в  слепой,  осужденный  даже  питекантропами,  мистицизм...  Я,
конечно, передам твои нелепые доводы Корпусу Астронавтов. А уж они  решат,
признать их  состоятельными  или  ославить  тебя  по  всей  Галактике  как
выпендрюжника. Ну, а что мне передать агентству Гиннесса?
     - Это еще что за департамент?..
     - Дикарь! - возопил Кратов-старший.
     - Игореша, а кто такой Длинный Эн? - вдруг спросил Кратов.
     - Гм... Решительно, мне это прозвище знакомо. И слышано  давно.  Нет,
не помню. Если хочешь, наведу справки. Но очень мне любопытно, какой титул
заработаешь ты, коли  твоя  карьера  начинается  с  отказа  от  "Алмазного
Ромба"...  Когда  надоест  реабилитироваться,   обязательно,   слышишь   -
обязательно! - побывай у мамы. Л-лоботряс...
     - От такого слышу!.. Давай вместе побываем, а?
     Испытывая громадное  облегчение  от  того,  что  неприятный  разговор
получился не таким уж тягостным, Костя прогулялся по комнатам, заглянул  к
соседям. В коттедже не обнаружилось ни  одной  потерянной  души.  Все  его
население с утра пропадало на море. Насвистывая  легкомысленный  мотивчик,
Костя разыскал полотенце, скинул халат, натянул белые шорты и резво сбежал
по ступенькам в сад.
     И замер, как оглушенный.
     На скамейке в тени молодого кипариса,  тяжко  опираясь  на  клюку  из
темного  дерева,  сам  такой  же  темный  и  корявый,  как  эта  клюка,  в
белоснежном тропическом костюме, болтавшемся на нем  на  манер  пижамы,  и
белоснежной же панаме, сидел Дитрих Гросс.
     Он приподнял устало смеженные веки и  полыхнул  из-под  них  слепящей
синевой совершенно молодых глаз.
     - Жду тебя, сынок, - проскрипел он. - Удели мне немного времени.
     - Все мое время - ваше, учитель,  -  потрясенно  сказал  Костя  и  на
негнущихся ногах приблизился к древнему старцу.
     Снова он вынужден был возвращаться в собственное прошлое, которое так
надеялся накрепко забыть...
     - Сядь, - сказал Большой Дитрих. - Не  хочу,  чтобы  ты  маячил  надо
мной, когда я начну говорить. - Кратов поспешно сел.  И  тут  же  вспомнил
похожие слова, что произнес однажды в  том  призабытом  уже  прошлом  Олег
Иванович Пазур. - Ты только что вернулся из очень странного рейса, не  так
ли? И многое тебе показалось загадочным,  таинственным,  фантастическим...
не поддающимся разумному объяснению?
     Костя обнаружил, что кивает  в  такт  каждому  произносимому  старцем
слову, будто заведенный.
     - Так вот, - продолжал тот. - Я здесь, чтобы  попробовать  расставить
точки хотя бы над некоторыми буквами.



                                    11

     Черные высохшие губы Гросса зазмеились улыбкой.
     - Ты, должно быть, всерьез полагал  тогда,  -  прокашлял  он,  -  что
старый дед Дитрих восстал с одра, дабы помахать тебе ручкой вслед?
     - Я так не полагал, - сдержанно сказал Костя.
     - И справедливо. Иных забот у деда Дитриха  нет,  как  таращиться  на
голых парней. И девчонок, кхе-кхе... В  молодости,  в  твои  годы...  черт
знает сколько времени тому назад... я был неплохим охотником. В моем  доме
по сей день торчат еще на стенах хари убитых мною кабанов и буйволов. А  в
прихожей цела еще шкура тигра-людоеда. Вот и нынче меня уговорили тряхнуть
стариной  и  добыть  еще  одного  лютого  зверя,  обнажившего   клыки   на
человеческий род. Но я упустил его. И  нет  мне  за  то  ни  прощения,  ни
покаяния. И более всякой меры я виноват перед  тобой.  Имя  тому  зверю  -
РАЦИОГЕН.
     Старец в упор поглядел на Костю, очевидно, ожидая  проявлений  бурной
реакции. Но загорелое лицо юноши не выразило  ничего,  кроме  напряженного
внимания.
     - Рациоген? - из вежливости переспросил  он.  -  Похоже  на  название
лекарства. Или прибора...
     -  Угадал  со  второй  попытки.  Это  действительно  прибор,   сынок.
Рациоген, он же "полиспектральный интеллектуализатор", он же "церебральный
нейрогенератор", он же "гиперментар". Назови хоть кувшином,  как  говорите
вы, русские, если ты и впрямь русский, как мне докладывали...
     - Я русский, - подтвердил Костя.  -  Но  мы  говорим  так  о  горшке.
Обычном, из глины.
     - Я выслеживал рациоген, чтобы не позволить вывезти его с  Земли.  Мы
ждали, что обязательно будет такая попытка, и  повсюду  расставили  силки.
Никто не думал, что они рискнут проделать это через Старую Базу, потому  и
посадили там меня, старого пердуна. Заткнули мною брешь. И я проспал его.
     - Голубой контейнер?!
     - Снова угадал. Ну, это было нетрудно. Сейчас, задним умом, я сознаю,
что следы его так и лезли мне на глаза! След первый: никто на всей базе не
ведает, что хранится в голубом контейнере. След второй: за сутки до вылета
меняется пункт назначения. Что еще нужно, чтобы возбудить  подозрение?!  А
дед Дитрих мирно дремлет в медкомиссии...  Я  не  мог  и  вообразить,  что
эскортировать рациоген будут  не  нахохленные  темноликие  асы,  а  стайка
желторотых птенчиков. Тут они меня провели. Дьявол, даже заплата на  твоей
памяти  не  насторожила  меня!  А  ведь  следовало  заподозрить,  что   ты
запрограммирован. Что под заплатой на  очаге  сильных  эмоций  может  быть
скрыта программа сопровождения тайного груза.
     - Не было там никакой программы, - проворчал Костя. - Совсем другое.
     - Я знаю. Сейчас... А тогда я должен был проснуться!  Особенно  когда
Пазур умело пугнул тебя и смазал твою ментограмму перед моими глазами. Для
чего ему это понадобилось?
     - Наверное, все вышло случайно...
     - Случайно? Ха! В таких делах случаю  нет  места!  Только  недавно  я
догадался. Пазур беспокоился, что вот сейчас я сниму тебя с рейса,  и  ему
срочно придется искать замену. А на Старой  Базе,  как  на  грех,  никого,
кроме  тертых  и  трепанных  звездоходов,  которые  первым  долгом,   едва
переступив  комингс  переходника,   пустятся   сверять   содержимое   всех
контейнеров с транспортными декларациями.
     - Мне кажется, я понимаю, что этот прибор... рациоген вызывает у  вас
чисто научное неприятие,  -  осторожно  заметил  Костя.  -  Насколько  мне
известно, вы, учитель, придерживаетесь определенных воззрений  на  природу
разума. И не признаете компромиссов.
     - Это правда, - скрипнул Большой Дитрих.
     - Если судить по названию, рациоген, очевидно, в  чем-то  вступает  в
конфликт с вашими взглядами. Но стоило ли  затевать  глобальную  охоту  за
какой-то железкой, пусть даже она пришлась вам не по нраву?
     - Не по нраву, говоришь? - Гросс недовольно закряхтел. - Еще  бы!  Но
нравится эта железка Большому Дитриху, или нет -  это  лишь  его  беда,  и
здесь ты прав. Мне многое не нравится в этом  мире.  Всего  не  запретишь,
хоть есть и соблазн, и права немалые... А что ты скажешь, если не нравится
еще и тридцати членам президиума Академии Человека из тридцати двух,  плюс
всем  без  исключения  членам  Совета  по  социальному   прогнозированию?!
Железку, как ты назвал рациоген, выковали злые руки  и  холодным  молотом.
Достойно сожаления, что наковальней послужила Земля. И это не впервые...
     - Я бы хотел возразить вам, - опустив глаза, произнес Кратов.  -  Без
сомнения, именно рациогену я обязан тем, что сейчас беседую с вами целый и
невредимый, а не болтаюсь замороженным трупом  в  корабле,  обреченном  на
вечное падение в экзометрии. Согласитесь, это не вяжется с  представлением
о каком-то изначально злом умысле...
     - А ты не думал, что не окажись рациоген на твоем пути - и с кораблем
вообще ничего бы не стряслось? - сощурился старец.
     - Не думал, - признался Костя.
     - А я думал...  Мне  понравилось  то,  как  ты  возражал.  Ты  умеешь
мыслить. А может быть,  ты  склонен  к  адаптации,  невольно  перенимая  у
собеседника  манеру  поведения  и  речи.  Тогда  место   твое   не   среди
звездоходов...
     - Пока я не ищу себе иного места, - кротко сказал Костя.
     -  Но  само  возражение  понравилось  мне  гораздо   меньше.   Верно:
назначение рациогена, казалось бы, не лишено  благородства.  Ведь  что  он
делает? Наводит дополнительные нейронные мосты в мозгу. Если нет  мозга  -
лепит его из того материала, что имеется в наличии. Вразумить  неразумное!
И многократно усилить разум, если он уже  есть!  Были  опыты  и  результат
потрясал. Тупые твари начинали искать общения между собой.  Я  сам  видел:
паршивая белая крыса, забот у которой -  грызть  да  совокупляться,  вдруг
оседала на задние лапы и начинала  в  ужасе  озираться.  Словно  с  трудом
соображала, что с ней творится. Куда она попала? Кто посмел глумиться  над
ее достоинством? И кто она в этом  мире?  В  ее  дурацких  красных  глазах
вызревал мучительный вопрос! Растения - растения! - звали  на  помощь  при
близости огня, сворачивая листья или модулируя биополе...
     - Удивительно, но я никогда не слышал того, о чем вы рассказываете.
     - Твои родители еще не  зачали  тебя,  когда  рациоген  был  испытан,
запрещен и разрушен. Мы наивно полагали: окончательно и навек. Ошиблись...
Он был построен в нескольких модификациях, и одна из них  уцелела  до  сих
пор. Либо ее воссоздали. Мы еще станем выяснять, кто  и  как  сделал  это.
Тогда, хотя большинство академиков-президентов осудило рациоген, нашлись и
сторонники такой страшной забавы - раздаривать разум. Гораздо больше,  чем
мы предполагали, и не те, от кого ожидали. Конечно, всякому приятно  иметь
власть над неразумной материей! Господь тоже  хлопал  в  ладоши,  сотворив
Адама и Еву...
     - Так что же вам не нравится? - терпеливо спросил Костя.
     - А вот что: воздействие рациогена на уже сформировавшийся интеллект.
Те, кто создал его впервые, об этом не подумали.
     - Странно!
     - Что странно? То, что мне это не нравится?
     - Нет, то, что они не подумали об этом.
     - Они не успели... А вот  новое  поколение  "творцов"  сообразило.  В
нашем мозгу около сотни триллионов синапсов.  И  эти  триллионы  почти  не
используются. Рациоген же  дарит  мозгу  власть  над  ними.  Объединять  и
распределять по своему усмотрению. Увеличивать их  число.  Быть  может,  и
уменьшать,  если  понадобится.  Строить  интеллектуальные  субструктуры  и
метаструктуры.  Средний  человеческий  мозг,  довольно  хаотичное  скопище
клеток, внезапно обращается в сверхмощный, ни на что во всех  природах  не
похожий мыслительный прибор. Я уже говорил, что он изменяет себя.  Но  при
этом он изменяет и самого хозяина!
     Несмотря на жару, Кратов внезапно почувствовал сильный озноб. Уже  не
впервые за эти  дни  земного  покоя  и  благополучия  им  овладели  глухие
отголоски необъяснимой, дремлющей где-то  в  подсознании  тоски.  В  такие
минуты он замыкался,  прятался  от  друзей,  а  бессонными  ночами  уходил
плавать далеко в море совершенно один, если не считать высокой и ко  всему
равнодушной Луны.
     Но сейчас уйти он не мог. Как бы ему того ни хотелось.
     - Тебе, наверное, доводилось встречаться с  людьми-два,  -  продолжал
Большой Дитрих. - Нет? Значит, доведется. Развелось  их...  Я  всегда  был
противником  конструирования  живых   существ,   а   тем   паче   проектов
управляемого антропогенеза. Ни к чему хорошему это не ведет.  Но  люди-два
все же плоть от плоти нашей, и они - слабая тень того, что делает рациоген
с человеком. При всех своих отличиях  они  были  и  остаются  людьми.  Эти
биороботы разумны и, как ни  странно,  человечны!  В  них  каким-то  чудом
воспроизведены человеческие добродетели. Совесть, стыд, стремление к добру
и неприятие зла... Как это удалось их создателям? Ведь там были и те,  кто
строил  первый  рациоген!  Должно  быть,  божественную  искру   невозможно
погасить  в  человеческом  материале.  И  хотя  со  всякой  доступной  мне
возвышенности я мечу громы и молнии  на  их  головы,  наедине  с  собой  я
возношу хвалу Господу за то, что он не оставил их своей благодатью.
     - Вот видите, - сказал Костя с удовлетворением.
     Ему было приятно любое сомнение, любое противоречие в длинных тирадах
Гросса.  Он  вряд  ли  мог  хоть  как-то  возразить  и  поэтому  рад   был
предоставить старцу возражать самому себе.
     -  Но  рациоген  не  таков,  -  сердито  сказал  Большой  Дитрих.   -
Добродетель для него - миф. Нравственно то,  что  эффективно.  Нравственно
то,  что  позволяет   оптимально   решить   поставленную   задачу...   Под
воздействием рациогена человек становится машиной, хотя продолжает считать
себя человеком. И не то страшно, что он превращается в машину со  стертыми
за ненадобностью нейронными программами стыда и совести. Страшно то,  что,
полагая себя человеком, он всех остальных видит недочеловеками. И способен
их растоптать, если они перейдут ему дорогу.
     - Откуда вы знаете, как это  бывает...  с  человеком?  -  пробормотал
Костя, краснея.
     - Знаю. Были добровольцы. Да и ты знаешь. А я знаю, что ты знаешь.  И
я виноват перед тобой в том, что позволил впутать  тебя  в  наши  взрослые
дела.
     - Но я не ребенок, - сказал Кратов с оттенком обиды.
     - А кто ты для меня?... Пазур  отдал  тебя  рациогену,  как  младенца
Молоху. Чтобы спасти... нет, не корабль,  не  вас,  ни  даже  себя.  Чтобы
спасти сам рациоген! И он не прогадал. Правда, он втайне надеялся, что  ты
не вернешься. А ты каким-то чудом вернулся, хотя почти обо  всем  забыл  -
так было угодно рациогену. Он расколол твою память вдребезги, и  ты  никак
не можешь склеить ее наново. Ты помнишь, что работал в гравигенной секции,
не не помнишь как. Ты был счастлив в те минуты, но сейчас тебе  стыдно  за
это счастье, как нормальному человеку с живой  совестью...  Только  неясно
мне, как же ты оттуда, из-под энергетических полей и  лучевых  ударов,  не
защищенный ничем - в том числе и чарами рациогена, вернулся. И какие  силы
восстановили твою необратимо стертую человеческую совесть.
     - Мне это тоже неясно...
     - Или ты только притворился человеком? - Старец с  неожиданной  силой
сгреб опешившего Костю за плечи, развернул к себе и  заглянул  в  лицо.  -
Тогда сам Сатана движет тобой!
     Костя потрясенно молчал, пытаясь совладать с охватившей  его  нервной
дрожью.
     - Еще я бессилен понять, что там приключилось с третьим  навигатором,
- сказал Большой Дитрих, так же внезапно отстраняя его от себя. - Выйдя  в
экзометрию,  он  был  обречен.   По   всем   законам   физики   внемерного
пространства. То, что вы там нафантазировали - бред безумца. Он ДОЛЖЕН был
погибнуть. Но он спасся. И этот ваш артефакт... Такие загадки  мне  не  по
зубам. Но запомни одну истину, сынок. У любого сундука есть ключ. У  любой
загадки есть ответ. Нужно только подождать. Хотя иной  раз  жизни  на  это
ожидание маловато. Я наверняка не дождусь.  Быть  может,  тебе  повезет...
Почему ты молчишь?
     - Мне пока нечего вам сказать, - промолвил Кратов. -  Я  могу  только
слушать  и  размышлять.  Когда  наступит  мой  час,  я  буду  говорить   и
действовать.
     - Это хорошо. Я рад,  что  ты  молчалив.  Еще  я  рад,  что  рациоген
похоронен на мертвом корабле и вряд ли удастся его разыскать. В том районе
Галактики после астрархов не скоро еще  можно  будет  что-то  найти.  Хотя
некоторый шанс остается, и он не даст мне покоя до последнего моего часа.
     - Они напрасно потащили его в космос.
     - Напрасно? Ха! Они не  глупее  тебя,  сынок.  Рациоген  хранился  на
Земле, в полной тайне и бездействии. А мы не можем возродить  сыск,  чтобы
обнаружить то, что бездействует.  Шпионить,  подглядывать  -  это  не  для
взрослых людей. В  наших  силах  было  расставить  силки,  чтобы  не  дать
рациогену уйти с Земли. Оживи он здесь - и мы выловили бы его. А затем,  в
соответствии с решением президиума  Академии  Человека,  разрушили  бы.  В
бескрайней же Галактике он  имел  возможность  затеряться.  И  всплыть  на
какой-нибудь тихой, бесконечно  удаленной  планетке.  Его  ждали  на  базе
"Антарес", чтобы перебросить дальше. Но не дождались.
     - Кто ждал его на "Антаресе"?
     - Мы называем этих людей "Уязвленными". Они и в самом  деле  считают,
что их обидели. Что человеческая раса занимает неподобающее место в мнимой
галактической иерархии. Что  там  не  спешат  воздать  ей  почести  за  ее
достоинства и заслуги. Хотя единственной  реальной  нашей  заслугой  можно
признать  лишь   то,   что,   на   протяжении   всей   истории   занимаясь
самоистреблением, мы все же уцелели... Им кажется, что  человек  явился  в
этот мир повелевать, что он должен и может повелевать. А  его  на  эфирных
просторах теснят и унижают всякие нелюди. Ящеры, орнитоиды, плазмоиды...
     - Здорово! -  удивился  Костя.  -  По-моему,  даже  своим  выходом  в
Галактику человек обязан именно этим самым... нелюдям.
     - Ты  не  читал  Гобино?  А  Геббельса  или  Герцля?  А  Формана  или
Анастасьева?.. - Кратов  отрицательно  мотал  головой  на  каждое  имя.  -
"Уязвленные" были на Земле во все времена.  А  в  роли  нелюдей  выступали
инородцы. Для белых - черные, для желтых -  белые,  для  нас,  да  и  вас,
русских, евреи, для евреев - арабы... Эгоцентризм сначала  внутривидового,
а теперь и вселенского масштаба. "Разве не человек владыка природы?!"
     - Еще чего! - фыркнул Костя.
     - Но самое занятное, что умом-то они  сознают:  нет,  не  владыка.  И
наука его, и культура, и сам он далеки от совершенства. И даже от среднего
галактического уровня. Но примириться с этим они не желают. И вместо того,
чтобы развивать необходимые достоинства естественным путем, по объективным
общеизвестным законам, они ищут  окольный  путь.  Он  же  "особый".  И  не
гнушаются брать на вооружение  всякие  дьявольские  побрякушки.  Например,
рациоген. Искусственно устроить мозговой прорыв. Превратить человечество в
расу интеллектуальных машин. О том, что это будет уже не человечество, они
не задумываются. И уходят от ответа на вопрос, как эти машины  поступят  с
людьми, которые откажутся стать  похожими  на  них...  Главное  -  воздать
человеку выше его заслуг, добиться его превосходства любой ценой!
     - Неужели Олег Иванович тоже?..
     - Пазур? Один из миллионов стихийных радетелей за  человеческий  род.
Он не писал книг, не произносил горячих проповедей. Он тот, кто действует.
Прямо, умело  и  честно  в  рамках  своих  убеждений.  Достигая  при  этом
высочайшего накала фанатизма. Он взялся вывезти рациоген с Земли  на  базу
"Антарес" и почти сумел это. То, что ему помешало, находится за  пределами
предсказуемости. Форс-мажор... Но он сражался до конца, расчетливо жертвуя
второстепенными фигурами.
     - На игру это походило и вправду  очень  сильно,  -  согласно  кивнул
Костя.
     - Сначала он отдал третьего навигатора на пожрание экзометрии.  Потом
тебя - во власть рациогена.  Последним  отдал  бы  себя.  Но  ты  совершил
невозможное и спас корабль. И лишь астрарх  все  сгубил.  Пазур  сломался.
Никому не дано безнаказанно глумиться над  божественным  началом  в  себе.
Пазур попробовал поднять ношу не по  плечу  и  надорвался.  Галактики  ему
больше не видать.
     - Это наказание?
     - У нас нет нравственных прав наказывать человека за  его  убеждения.
Пазур сам разрушил свою психику. Он жертва, а не преступник.
     - Учитель, - сказал Кратов задумчиво. - Неужели вам никогда  не  было
обидно за то, что человек оказался в пангалактической культуре на  третьих
ролях?
     - Всему свое время, - сказал Большой Дитрих. - Рано  или  поздно,  но
прямыми дорогами -  мы  добредем  до  галактических  высот.  Будут  еще  и
люди-тектоны, и люди-астрархи. Не через сто и даже не через тысячу  лет...
Мы как вид неплохо приспособлены для жизни на своей планете. Мы еще как-то
годимся для обитания в других, не похожих на Землю, мирах. Но до Галактики
мы не доросли.
     Костя вспомнил гигантского серебристого паука, ткущего  металлическую
паутину среди звездной пустоты.
     - Ничего, дорастем, - словно прочитав  его  мысли,  сказал  Гросс.  -
Сами! И человек вольется в пангалактическую культуру, как ручей в океан, и
растворится там. Обидно  ли  ручью  сгинуть  в  океане?  Конечно,  расовая
исключительность тешит самомнение. Приятно сознавать себя ни  на  кого  не
похожим, хотя бы внешне.  Одеваться  иначе,  говорить  на  непонятном  для
прочих языке. И бороться за свою непохожесть, тешить ее и лелеять. Даже  в
ущерб собственным детям. "Пусть я буду сидеть в  дерьме,  но  и  дети  мои
будут сидеть в моем дерьме, потому что это НАШЕ дерьмо. Лучшее  дерьмо  во
всем Млечном Пути, и запах  его  тешит  мое  обоняние  пуще  всяких  чужих
фимиамов!.." Ложь, самообман. Глупец ищет, в чем отличие, умный  -  в  чем
единство. А роднит нас общее поле Разума - ноокосм.  Поэтому  человечество
существует и действует на благо пангалактической  культуры,  строит  ее  в
меру сил. И неизбежно - неизбежно! - станет ее частью!
     Последние слова  старец  почти  выкрикнул,  воздев  к  синим  небесам
иссохшую длань. Глаза его сверкали. В своих белых одеяниях он  походил  на
древнего пророка, срывающего завесы с грядущего. "Он тоже фанатик, - вдруг
подумал Костя. - Неужели дорогу цивилизации прокладывают одни фанатики?!"
     Большой Дитрих закашлялся, съежился в комок. Стащил с головы  панаму,
обнажая затянутую в пергамент ветхой кожи лысину, спрятал лицо. Теперь  он
уже не выглядел пророком. Костя метнулся было к террасе -  принести  воды,
но Гросс остановил его жестом.
     - Я стар, как мумия фараона, - прохрипел он задавленно. -  Мне  скоро
двести лет. И я, наверное, не перевалю на третий круг. Да и сил уже нет...
А ты - лови его.
     - Что я должен ловить?!
     - Рациоген... Он всплывет еще, я знаю. Гони его как бешеного пса,  не
подпускай к людям...
     - Почему я? - спросил Кратов, растерявшись. - Кто я такой?
     - Ты познал его и остался человеком. Он тебя уже ничем  не  купит.  А
еще потому, что из всех вас только ты один вернешься в Галактику.



                                    12

     Костя просидел на морском  берегу  дотемна.  Он  облюбовал  для  себя
опрокинутую лодку с прогнившим дном, что лежала здесь,  забытая  хозяином,
вросшая в песок.
     Пляж понемногу опустел. Из парка неслись отрывистые  звуки  музыки  и
размеренный, как сердцебиение, ритм тамтамов.  Сквозь  частокол  пальмовых
стволов  пробивались  нервные  цветные  сполохи,  а  иногда  над   кронами
возносились причудливые сияющие фантомы. Низкие звезды гляделись в зеркало
моря. Что они там видели? Быть может, гадали на судьбу?..
     - Эй, звездоход! - окликнули  Кратова  из  темноты.  Голос  был  явно
знакомый. - Идем с нами плясать!
     - Какой из меня плясун, - усмехнулся Костя.
     "Стаса бы сюда, - подумал он. - Уж тот бы не упустил своего... Старик
сказал, что я один вернусь в Галактику. Рашида, Пазур - с  ними  ясно.  Но
что стряслось со Стасом?.. Так можно сойти с ума. Зациклиться на  одном  и
том же, навечно застрять во взбесившейся карусели.

                   Мне лучше бы на башню не всходить,
                   Чтоб старых ран в душе не бередить..."
                      [Ли Цинчжао. Пер. с кит. М.Басманова]

     Низко,  почти  задевая  бликовавшие   гребешки   прибоя,   гигантским
нетопырем пролетел гравитр и с шорохом опустился  неподалеку.  Кабина  его
была не освещена. Костя  безразлично  проводил  машину  взглядом  и  снова
уставился на подбегавшие к самым его ногам пенистые языки.
     Песок слабо хрустел под чьей-то легкой поступью. Шаги приближались  к
нему. Снова, в который раз за день, кто-то вспомнил о  затворнике  "Берега
Потерянных Душ"... Костя с  неудовольствием  поднял  глаза  на  незванного
гостя.
     Это была Рашида.
     Загорелая почти дочерна - так, что ее обнаженные руки и плечи таяли в
сумерках, а лицо  можно  было  различить  лишь  благодаря  белому  платку,
схватывавшему волосы, да флюоресцирующей губной помаде. В серой просторной
блузке, в короткой белой юбке и плетеных сандалиях. Типичный наряд  жителя
Земли в пляжный сезон.
     - Здравствуй, звездоход.
     - Привет, Рашуля.
     - Можно мне побыть с тобой?
     - Я рад тебя видеть. - Долгая пауза. - Честное слово.
     Девушка присела рядом на рассохшийся борт лодки. Совсем близко  -  он
ощущал тепло и запах ее кожи.
     - Ты презираешь меня, Костя?
     - За что?
     - Я оказалась не такой сильной, как хотела  выглядеть.  Вы  все  были
правы: мне нечего делать в Галактике. Мое место на  Земле.  Я  попробовала
взлететь выше самой себя  и  сильно  ударилась  при  падении.  Моя  первая
жизненная попытка закончилась неудачей. Но не всем  же  на  роду  написано
покорять эту проклятую Галактику!
     - Я не презираю тебя, Рашуля. Что ты выдумала? Я  и  сам-то  вернулся
оттуда побитый, поломанный...
     - Нет, Костя. Ты для Галактики свой. Она приняла тебя. А мелкие ушибы
тела и ссадины души заживут. Ты же у нас танк, боевая машина. С тобой  все
иначе, чем со мной. Не суди меня за слабость, Костя. Я не танк. Я человек,
я женщина.
     - Ты хороший человек. Ты милая женщина. У тебя все впереди,  все  еще
сложится.
     - Сложится... Не складывается, Костя! Почему ты не любишь меня?! Ведь
был момент, был!..
     - Это нам только показалось, Рашуля. Я любил...  да  и  сейчас  люблю
другую. Мы расстались, но я  еще  не  пережил  это  чувство.  Я  малодушно
попытался забыть о нем.  Даже  согласился  на  ментокоррекцию.  Но  память
бунтовала.
     - Так вот почему ты шарахался от меня в ресторане...
     - Да, был момент, когда  моя  память  обессилела  и  совсем  уж  было
смирилась. А тебе почудилось, что я начинаю влюбляться. И мне  тоже...  Но
через какое-то время я вспомнил все, что хотел забыть. Это  безнадежно.  Я
не могу любить тебя сейчас, Рашуля.
     - Сейчас! - повторила она возмущенно. - Я ждала долго! Уж не  думаешь
ли ты, что я стану дожидаться еще хотя бы час, пока ты излечишься от своих
сердечных неудач окончательно?!
     - Не думаю. Я и не хочу, чтобы ты меня ждала. С какой  стати?  Ты  же
красавица, умница, от  тебя  все  должны  сходить  с  ума...  -  Он  вдруг
вспомнил, как этими  же  словами  совсем  недавно  утешала  его  Юлия,  и,
нахмурившись, умолк.
     - Какое мне дело до всех! - по щекам Рашиды бежали злые слезы. -  Мне
нужен один и не когда-то, а сейчас. Ты мне нужен, Кратов!
     - Рашуля, - сказал он с досадой. - Не хватало, чтобы  ты  лила  из-за
меня слезы. Как ты не поймешь... Мы с тобой разные. Ты прикована к  Земле,
а я улечу в Галактику. Мне нечего делать  на  этой  планете  подолгу.  Мне
здесь уныло и тесно. Я весь - там! Неужели ты надеешься,  что  я  способен
заточить себя на Земле даже ради тебя?
     - Но разве я не стою этой твоей Галактики? - Рашида гордо  встряхнула
головой. - Некоторые полагают иначе.
     - Они правы... по-своему.
     - Кратов! - Рашида схватила его за руку, приникла к  нему,  зашептала
лихорадочно: - Не делай глупостей! Не бросай меня, ведь не только  ты  мне
нужен, но и я нужна тебе, просто ты еще не понял... Я погибну без тебя,  я
хочу быть твоей, я хочу только тебя, возьми меня, Кратов!
     - Ты прилетела зря! - сквозь зубы сказал он и встал.
     Рашида продолжала сидеть, и ее синие глаза светились на темном  лице,
как колдовские огни.
     - Хорошо, звездоход, - сказала она яростно. - Я тебя отпускаю. Но  ты
будешь проклят! Никто никогда не полюбит тебя так, как я. Ты будешь  вечно
одинок. Твой удел - скитаться и не находить  своего  дома.  Я  зачаровываю
тебя, звездоход. Придет время, и ты станешь искать любви, но не найдешь  и
ее. Во всех женщинах ты будешь видеть меня. Меня, а не  ту,  что  была  до
меня! Никогда ты не встретишь никого лучше меня. И ты вспомнишь обо мне  и
бросишься искать меня. И даже найдешь, - Рашида  опустила  голову,  сияние
глаз померкло. - Но это буду не я.
     Костя попятился.  Повернулся  и  быстрым  шагом,  чуть  ли  не  бегом
пустился прочь.
     - Ты машина! - неслось ему вдогонку. - Машина, а не человек!..



                                    13

     "Машина... машина, а не человек..."
     Аллеи пальмового парка  были  пустынны,  веселье  полыхало  где-то  в
стороне, сюда же не доносилось ни звука. Костя давно уже бежал и никак  не
мог выбежать на ту единственную тропинку, что вела его к дому, к людям.
     Кажется, он заблудился.
     "Машина!.. Со стертыми нейронными программами стыда и  совести...  не
ведает добра и зла..."
     Он зацепился ногой за торчавшее из земли корневище и  упал,  в  кровь
разодрав колени. Застонал - не от боли, скорее от злости.
     "Она говорила со мной, а я ничего не  испытывал,  кроме  усталости  и
раздражения. Мне было безразлично, я хотел одного: чтобы она ушла.  Слабые
чувства, поверхностные... Неужели во мне все стерто? Сначала Харон,  затем
- голубой гроб... Они погубили меня, гады, во мне одна пустота!.."
     Костя сел, привалился спиной к шершавому стволу. "Попадись мне сейчас
кто-то из них... Стеллан или Пазур... убил бы. Как  же  я  теперь?.."  Ему
хотелось плакать от бессилия.
     Перед самым лицом на запястье тускло мерцал ободок видеобраслета.
     "Машина... Машина? Все стерто? Все?! Сейчас узнаем".
     Он запретил себе делать это. Запретил раз  и  навсегда,  едва  только
ступил на Землю. Но настало время преступать запреты.
     Легко, привычно, почти не глядя он  набрал  заветный  код.  Крохотный
экран засветился.
     Теплое облако золотых волос. Чуть припухшие со  сна  сердитые  глаза.
Знакомый, отзывающийся в самом сердце, бесконечно любимый голос.
     - Кто это? Ничего не видно... Я уже сплю. Если  не  срочно,  позвони,
пожалуйста, утром, договорились?
     Видение счастья пропало.
     Кратов сидел в темноте, обхватив голову руками, и мерно  раскачивался
из стороны в сторону. Пытался убаюкать свою боль.
     Все возвратилось на круги свои. Ничего не было забыто.
     "Я человек... человек..."




                             ИНТЕРЛЮДИЯ. ЗЕМЛЯ

     Едва отойдя от стоянки гравитров, они увидели первый указатель.
     - А ты боялась, что не найдем, - сказал Кратов.
     Указатель гласил: "Единственный в Галактике музей оружия!  Непременно
посетите, не  пожалеете",  а  стрелочка  предлагала  следовать  в  глубину
березовой рощи. На верхушке штока дремала ворона.
     - Я не хочу в музей оружия, - сказала Марси.
     - Почему? - спросил Кратов рассеянно.
     - Я боюсь.
     - Глупости, - сказал он уверенно.
     - Призывы эти дурацкие, -  ворчала  Марси.  -  Разве  можно  в  таком
легкомысленном тоне приобщать к нашей страшненькой истории?
     - Выходит, можно. Слава Богу, обошлось без  пиктограмм,  в  доступной
форме воспроизводящих наиболее ударные  эпизоды  мировых  войн.  Наподобие
тех, что мы с тобой видели перед музеем кулинарии, помнишь?
     Марси фыркнула.
     - И мне интересно, - продолжал Кратов.  -  Наша  грешная  цивилизация
имеет такую бурную историю, что этим невольно хочется гордиться.  Редко  в
каком уголке вселенной воевали так много, охотно и умело, как у  нас.  Для
ксеносоциологов эти музеи - настоящая Мекка.  И  для  тех,  кто  безутешно
скорбит о прошлом и бубнит о каком-то особом предназначении человечества.
     - А что, он действительно  единственный  в  Галактике?  -  усомнилась
Марси.
     - Я бывал по меньшей мере в пяти  музеях  оружия.  Да  что  говорить,
когда только в Москве есть музей революции и музей войны...
     - И все же неспроста ты меня сюда  тащишь,  -  сказала  Марси.  -  Ты
ничего и никогда не делаешь попусту. Сознайся: ты  и  на  Земле  работаешь
ксенологом? У тебя какое-то спецзадание?
     - Конечно! - Кратов смущенно засмеялся. -  И  оно  тебе  известно.  Я
назначен лейб-мемуарщиком при Совете тектонов. Но музей  оружия  здесь  ни
при чем.
     Над ними нависало циклопическое мрачное сооружение из серых  бетонных
глыб, даже на  расстоянии  казавшихся  шершавыми.  На  стыках  между  ними
виднелись  узкие  щели-бойницы.  Площадь  перед   музеем   была   вымощена
брусчаткой.
     "Очень мне это знакомо, - подумал Кратов, сбавляя шаг.  У  него  даже
мурашки пробежали по  коже  от  этого  воспоминания,  и  сразу  захотелось
обратно. - Десять с лишним лет назад я стоял на  пороге  точно  такого  же
здания.  В  скафандре  высшей  защиты  и  с  фогратором   наперевес.   Все
происходило на сумасшедшей планете Уэркаф, а  здание  я  сам  впоследствии
назвал "дольменом". И с этого "дольмена" начался мой  первый  контакт,  на
который я пошел по собственной воле".
     На  фоне  древнего  бетона  Марси,  в  ярко-желтой  юбке  и  красном,
замысловато увязанном вокруг плеч и талии платке взамен блузки,  выглядела
чужеродным тропическим цветком. В  полную  противоположность  Кратову,  по
обыкновению  своему  облаченному  в  темно-серые  брюки   и   светло-серую
безрукавку и потому вполне гармонировавшему с общей мертвенной  тусклостью
архитектурного ансамбля.
     - Вот еще глупость, - сказала Марси обреченным голосом. - Можно  было
свободно подлететь на гравитре прямо сюда, к центральному входу...
     -  Никак  нельзя,  -  промолвил  Кратов,  не  без  усилия  над  собой
пробуждаясь к реальности. - Отдельные экспонаты не удалось обезвредить,  и
есть опасение, что они сработают по летящей цели.
     - Правда?! - чистые  зеленые  глаза  девушки  округлились  и  засияли
азартом. - Что же ты раньше мне не сказал?
     Кратов принужденно засмеялся.
     Они  протиснулись  между  раздвинутых  бетонных  створок,   утыканных
острыми шипами и охваченных стальными полосами. И  очутились  в  сумрачном
помещении, куда сквозь оконные щели едва проникали крохи дневного  солнца,
да еще чуточку перепадало от тысяч и тысяч раскиданных по нему  освещенных
витрин.
     - Представляю, каково тут  по  ночам,  -  сказала  Марси,  теснясь  к
Кратову. - И эти жуткие крепостные двери! Против кого навострены эти шипы?
Против драконов, динозавров? Или против меня с тобой?
     Недовольный  голосок  Марси   многократно   отразился   в   закоулках
громадного пустого зала.  Должно  быть,  и  в  самом  деле  они  оказались
единственными посетителями.
     - Наверное, были попытки завладеть кое-какими раритетами, - осторожно
предположил Кратов. - Не сейчас, разумеется,  а  много  раньше.  Ведь  это
старый музей. Одна архитектура чего стоит! Так строили защитные сооружения
в эпоху ядерного противостояния. Не удивлюсь, если предки, не особо  ломая
голову, аккуратно откопали один из командных постов того времени и  отдали
под музей.
     - Примерно так оно и есть, - услышали они надтреснутый  пресекающийся
голос и заозирались, пытаясь обнаружить его источник.
     Смотритель музея был стар, как его экспонаты, и выглядел на все  свои
годы. Шаркая разношенными шлепанцами, он  вывернул  из-за  ряда  витрин  и
приблизился к ним. В неопрятном синем халате, согбенный, седой и лохматый,
похожий на летописного волхва. Для полного сходства ему недоставало  разве
что корявой клюки да нахохленной совы на плече. Сморщенное  серое,  как  и
сам бетон, лицо было наполовину скрыто архаическими стеклянными  очками  в
роговой оправе.
     - Мое почтение, - растерянно сказал Кратов. Он не ожидал встретить  в
музее живого смотрителя.
     Марси молча сделала книксен.
     - Честь имею, Бекетов,  профессор,  -  скороговоркой,  как  нечто  не
стоящее внимания, сказал старик. - Это  наблюдательный  бункер  одного  из
испытательных полигонов. Когда вы подниметесь на третий этаж,  то  сможете
представить, откуда и как велось наблюдение. И за чем именно оно велось.
     - А за чем? - спросила Марси.
     - Значения не имеет. Отпустите  постромки  собственному  воображению.
Это могло быть любое оружие массового уничтожения.
     - Вы  хотели  сказать  -  уничтожения  массы?  -  осторожно  уточнила
девушка.
     - Я хотел сказать то, что  сказал,  -  сварливо  ответил  Бекетов  и,
нелюбезно повернувшись к ним сутулой спиной, сгинул за поворотом.
     - Странный какой, - шепнула Марси. - Не он  ли  назначил  тебе  здесь
рандеву?
     - Кажется,  профессор  не  нашел  нас  интересными  собеседниками,  -
вполголоса проговорил Кратов.
     Пасмурная Марси, закусив губу, подошла к ближайшей витрине.  Там,  на
подстилке из желтого моха, лежал каменный  топор.  А  рядом  -  расколотый
человеческий череп.
     - Бедные обезьяны, - сказала девушка.  -  Зачем  вы  догадались,  что
убить сородича гораздо проще, чем пещерного медведя?
     - Они-то не злоупотребляли своим открытием, - заверил Кратов. - У них
ведь не было индустрии вооружений.
     Марси медленно брела мимо коряво обработанных дротиков с  обожженными
наконечниками,  мимо  рогатин  и  копий,  почти  неотличимых  от  обычного
древесного сука, мимо всевозможных луков и стрел,  франкских  арбалетов  и
русских самострелов.
     -  Это  совсем  не  страшно,  -  сказала  она,   задержавшись   возле
громоздкой, выше нее, пищали. - Я думала, меня это потрясет.
     - Нас таким не проймешь, - согласился Кратов. - Этим  оружием  сейчас
никого нельзя убить. В меня не раз втыкали стрелы и ножи.  Каменной  пулей
пробовали свалить. И пластиковой, впрочем, тоже. Но десять минут - и  даже
следа на коже не остается.
     - Кто мог тыкать в тебя ножом? - удивилась Марси.
     - Иногда  в  контакте  встречаются  очень  раздражительные  партнеры.
Некоторые вообще предпочитают сначала выстрелить из-за угла,  а  уж  после
разбираться, хорошо  это  или  плохо.  Для  ксенолога  подобное  поведение
собеседника - не основание к ретираде.
     - По-моему,  здесь  просто  скучно,  -  сказала  Марси.  -  Аркебузы,
мушкеты, пистолеты... Однообразно.
     - Восходящая последовательность, - промолвил Кратов. - Я все  пытаюсь
уловить момент, когда  впервые  произошла  специализация  и  было  создано
орудие для охоты исключительно на человека. Копья и стрелы изначально были
уготованы диким зверям. И только попутно - человеку. Но  этот  бесконечный
ряд экспонатов завершается там, - он указал  в  мерцающую  тысячами  огней
глубину зала, - средствами убийства.
     - Зачем тебе это, Кратов? Это же  прошлое.  А  мы  с  тобой  живем  в
настоящем.
     - Я жду, появится ли самый главный экспонат.
     - Этот?  -  Марси  кивнула  на  серо-стальной,  жирно  поблескивавший
револьвер "магнум" калибра одиннадцать и восемь.
     - Игрушка, - пренебрежительно усмехнулся Кратов.  -  Мы  с  тобой  не
дошли даже до боевых лазеров первого поколения, дедушек моего фогратора.
     - Что такое "фогратор"? Впрочем, не хочу знать... А когда  дойдем  до
лазеров, можно будет покинуть этот склеп?
     - Есть еще пушки, ракеты, танки...
     Марси  резко  повернулась  и  быстро,  почти  бегом   устремилась   к
противоположному ряду витрин.
     - Я одолела полтысячелетия! - объявила она звонко. - Как можно  убить
такой штукой? Уронить противнику на голову с большой высоты?
     - Почти угадали,  -  скрипуче  сказал  Бекетов,  возникая  словно  по
мановению волшебной палочки. Марси едва не подпрыгнула от неожиданности. -
Ее бросали с самолета, она ударялась  оземь,  срабатывал  вышибной  заряд.
Вокруг распространялось легкое облачко аэрозоли. А затем оно вспыхивало, и
все обращалось в огненный смерч.
     - "Вакуумная бомба", - прочла Марси.
     - Впервые применена во  Вьетнаме  в  1969  году,  -  прокомментировал
старик. - Прототип нерадиологического оружия массового уничтожения.
     - А с кем воевали вьетнамцы? - спросила Марси задиристо. -  Уж  не  с
вами ли, русскими?
     - Не с нами, - сказал Кратов.  -  С  вами,  а  после  -  с  северными
американцами. С нами воевали немцы. А мы - с афганцами.
     - Бывало и не столь эффектно, - продолжал Бекетов с воодушевлением. -
Никаких вспышек. Негромкий хлопок, будто лопнул надувной  шарик,  а  потом
тишина. И люди, словно натолкнувшись  на  невидимую  стену,  так  же  тихо
падают. Не успев даже донести рук до лица.  И  обращаются  в  остекленелые
манекены, которые очень удобно дробить тяжелым катком.
     - "Дыхание фараона", - продолжала читать Марси,  упорно  не  глядя  в
сторону  профессора.  -  "Одна  из  наиболее  удачных  попыток  Исламского
военного союза создать абсолютное, экологически чистое оружие".
     - А вот еще  занятная  вещица.  Едва  коснувшись  тверди,  она  вдруг
начинала гудеть и мелко трястись. И всему, что ее окружает, передается эта
дрожь, она проникает под любую  броню,  под  самые  толстые  стены...  под
кожу... до самых глубин молекулярного строения вещества,  рвет  субатомные
связи. Материя рушится внутрь себя, обращается  в  бурлящее  озеро  грязи.
Дома, деревья, люди...
     - Кратов, иди ко мне! - воскликнула Марси плачущим голосом.
     Тот послушно подошел и взял  ее  за  руку.  Холодные  пальцы  девушки
слегка дрожали.
     - Ты хочешь уйти? - спросил он негромко.
     Марси упрямо мотнула головой.
     - Как насчет того, чтобы подняться наверх? - осведомился  Бекетов.  -
Там нет никаких экспонатов. Обыкновенная картинная  галерея.  Одни  только
лица. Спокойные, зачастую добрые, отмеченные печатью мудрости. Под  каждым
портретом - число из шести, семи, восьми цифр.
     - Кто они? - спросил Кратов.
     - Выдающиеся убийцы, - провозгласил  профессор,  воздев  палец.  -  А
числа - их личный счет. Там нет никого, кто  разменивался  бы  на  мелочи.
Джек Потрошитель не попал даже в кандидаты, а ведь он держал в страхе весь
цивилизованный мир. Чингисхан со  своими  жалкими  тысячами  притулился  с
краешку, как дилетант!
     - Я, кажется, понимаю, -  сказала  девушка,  повиснув  на  кратовском
плече. - Но ведь эти люди не убивали сами. Какой же у них мог быть  личный
счет?
     - А что преступнее - убивать самому или создать механизм для убийства
и передать его в  руки  палачам?  -  непонятно  отчего  вдруг  ожесточился
Бекетов. - В чем разница между ядерной бомбой и социальным  экспериментом,
если то и другое нацелено на истребление? Между  прочим,  второе  показало
себя более эффективным средством. Атомные бомбы 1945 года уничтожили сотни
тысяч. Построение социализма в  отдельно  взятой  стране  свело  в  могилу
десятки   миллионов.   Параноики   без   всяких   признаков   психического
расстройства предпочитали убивать своих. Свои всегда ближе и  доступнее...
Подниметесь?
     - Я не хочу, - упрямо сказала Марси.
     - Вы не хотите, - пробормотал старик. - Вы все не хотите. Музей пуст.
Неужто вы так возлюбили беззаботное веселье, что готовы забыть собственное
прошлое?
     - Зачем оно мне сейчас? - закричала Марси.  -  Мне  двадцать  лет,  я
молода, я хочу света, любви, счастья!  Почему  я  должна  бродить  в  этом
могильнике, дышать его смрадом?!
     - Да кто вам сказал, что больше не будет социальных экспериментов?!
     - А если и будут? Мы же стали  другими,  нам  никогда  не  пригодится
никакое оружие, и не нужно тыкать нас  лицом  в  разверстые  гробы,  чтобы
доказать, как нехорошо убивать людей!.. Я сама знаю это лучше всех в мире!
- Марси выбежала на середину зала, сложила ладошки рупором  и  громко,  по
складам, выкрикнула в гулкую пустоту: - Убивать нехорошо-о!
     Эхо с готовностью повторило каждый звук,  возвращая  его  полной  уже
невнятицей.
     - Не надо шуметь, -  сказал  Бекетов  раздраженно.  Он  снял  очки  и
неспешно протер их полой халата. - Здесь музей. Не будите лихо...
     - Что ты молчишь, Кратов? - возмутилась Марси. - Скажи, что я права!
     - Он правильно молчит, - проворчал Бекетов. - Он старше, он знает.
     - Что, что он знает?!
     - Ничего еще не кончено. История не дописана. И она не  дает  никаких
гарантий.
     - Я молчу не поэтому, -  наконец  сказал  Кратов.  -  Я...  я  просто
никогда не думал над этим.
     - Как можно не думать о собственном прошлом? - изумился профессор.  -
Чем же тогда заняты ваши мозги? Или они всего лишь переваривают ту жвачку,
что подбрасывает им настоящее?
     - Они заняты иным. По-моему,  общество,  живущее  прошлым,  не  имеет
будущего...
     - Я не знаю такого афоризма.  Но  мир,  лишенный  памяти,  становится
безумным!
     - Это правда, - согласился Кратов. - Однажды я видел такой мир.
     -  Так  вы  нездешний,  -  догадался  старик,  изучая  его   блеклыми
слезящимися глазенками. - Теперь мне все ясно.
     - Что вам ясно? - подобрался Кратов. - Вы думаете, мы  все  настолько
оторвались от нашей планеты, что нам стало  безразлично  все,  что  с  ней
происходит? Это неправда! Мы без Земли - никто. Мы ушли в Галактику не  за
тем, чтобы удовлетворять собственный праздный интерес. Мы служим Земле как
умеем...
     - Сейчас вы скажете, что вы - двери Земли, открытые во  вселенную,  -
фыркнул Бекетов.
     - И скажу!
     - Я уже слышал этот довод и не собираюсь его  опровергать.  И  вообще
мне скучно с вами дискутировать. Мы не поймем друг друга.  Если  я  заявлю
вам, что никогда история Земли не творилась в небесных сферах, как бы  это
ни утверждалось всеми священными писаниями, вы все едино мне не  поверите.
В чем, собственно, вы видите вашу заслугу перед человечеством? В том,  что
оно получает все новые и новые игрушки из магазина?..
     - Что такое магазин? - ревниво спросила девушка.
     -  ...Но  лишь  несмышленое  дитя  находит  удовольствие   в   пестро
раскрашенных цацках. В лучшем случае  они  развивают  его  воображение.  В
худшем - ему есть на чем выместить избыток эмоций, есть  что  сгрызть  или
сломать. Но человечество давно вышло из младенческого возраста. И не  надо
сопоставлять его  со  всякими  нелюдями!  Астрономически  они  могут  быть
сколько угодно старше, и это ни о  чем  не  свидетельствует.  У  них  своя
дорога, у нас - своя. История Земли пишется здесь, только здесь! - Бекетов
слабо притопнул ногой в спадающем шлепанце. - И никто не докажет мне,  что
впереди  нас  не  ждут  новые  тираны,  новые  потрясения  и  человеческие
гекатомбы! Что же до библейских заповедей... - Он сморщился еще сильнее  и
тоненько пропищал: - "Убивать нехорошо-о-о!.." Так мы  повторяем  их,  как
заклинание, вот уже несколько тысяч лет. И все убиваем, убиваем, убиваем!
     - Люди уже не воюют между собой, - сказал Кратов.
     - Они просто растерялись. Им пока нечего делить. Это скоро пройдет.
     - Так эти  бронированные  двери,  непробиваемые  стены...  -  сказала
Марси. - Наверное, все же это не совсем музей?
     - Арсенал? - усмехнулся Бекетов. - Отчасти.  Потому  и  стены,  чтобы
никому в голову не взбрела такая мысль. Но если дойдет  до  дела,  никакой
бетон не поможет... - Он оборотился  к  сумрачному  Кратову.  -  А  теперь
возражайте.
     - Но вы тоже не услышите моих аргументов, - сказал тот.
     - Разумеется, не услышу. Мы живем в разных временах.  И  настоящее  -
лишь их пересечение. Поэтому идите своей дорогой, а я останусь  здесь.  Но
когда выяснится, что ваша дорога ведет в тупик, не говорите, что не видели
указателей!
     Бекетов совершил чопорный поклон и удалился в проход между витринами.
     - Ты доволен? - спросила Марси с иронией.
     - Я в восторге, - буркнул Кратов.
     - Тогда пойдем отсюда.
     - Хорошо, - сказал Кратов, помедлив. - Пойдем.
     Держась за руки, словно боясь потерять друг дружку в  полумраке,  они
двинулись к выходу. Но не успели и потому  вынуждены  были  посторониться,
уступая дорогу.
     В музей с шумом и гомоном вливались люди. Взрослых было немного,  они
лишь сопровождали пеструю, разноголосую ораву ребятишек  десяти-двенадцати
лет, моментально заполнившую все пространство музея. Тишины как не бывало.
Кратова несколько раз без особых церемоний чувствительно  пихнули  острыми
локтями. Он подвинулся, освобождая доступ к каменному топору.
     - У-у, какая дубина!
     - У меня есть такой... он водой пуляет. Я его киселем зарядил, а он в
меня как фыркнет!
     - Мне бы такую арбу... арке... зубу,  я  бы  все  яблоки  с  верхушек
посшибал, они там краснущие, никак не достать, только с гравитра,  а  мама
Гера не разреша-а-ает...
     Некоторое время Кратов и Марси молча топали по  брусчатке.  Навстречу
им шли новые и новые экскурсанты, по большей части дети. Воздух  насытился
мелкой дождевой пылью из катившихся над музеем насупленных туч.
     - Видишь, никто не собирается забывать прошлое, -  нарушила  молчание
Марси.
     - Профессор Бекетов, наверное,  готов  перекреститься,  -  усмехнулся
Кратов. - Впрочем, я тоже.  Я  видел,  что  случается,  когда  старательно
забывают прошлое.
     - Тот мир, о котором ты упоминал?
     - Да. Этот музей... он напомнил мне о нем.
     - Почему ты не стал спорить с Бекетовым? Помнится, перед Резником  ты
никогда не пасовал.
     - Это далеко не Резник. И у меня не было никаких аргументов. - Кратов
вдруг разозлился. - Но почему я вообще должен постоянно с кем-то спорить?!
Я устал спорить! Я хочу жить, работать и отдыхать!  Я  прилетел  домой,  я
дома, а на меня все смотрят, как на чудище  морское.  И  лезут,  лезут  со
своими паршивыми дискуссиями...
     - Ну, я-то лезу совсем с другим, - кротко заметила Марси.
     - Теперь мне понятно, почему звездоходы не любят бывать на  Земле,  -
продолжал кипятиться Кратов. - Им здесь житья нет от всех  этих  Резников,
Бекетовых, всяких там Анастасьевых...
     - Господин Анастасьев, как мне кажется, просто метарасист, -  сказала
Марси. - Резник же обычный фрондер.
     - А профессор Бекетов -  смотритель  арсенала,  панически  напуганный
перспективой его расконсервации. И все в один голос против  Галактики.  Не
странно ли?
     - Не странно. Я тоже против Галактики. С какой стати я должна  делить
с нею тебя? Будь она женщиной, мы могли бы еще как-то договориться.
     - И вообще он прав, - сказал  Кратов  ожесточенно.  -  История  Земли
действительно пишется здесь. Но  штука  в  том,  что  мы-то  хотим  писать
историю мироздания! А нас постоянно укоряют за то, что мы учим  непонятные
для всех буквы...
     - Но ты нашел самый главный экспонат? - спросила Марси.
     - Нет. Отчего-то его не включили в экспозицию. Хотя он по  праву  мог
бы стоять первым в ряду.
     - Что же за оружие?
     Кратов вытянул перед собой руку и пошевелил растопыренными пальцами.
     - Отсюда все и пошло, - сказал он.
     - До чего банально! - возмутилась Марси. - Чем провинилась рука?  Она
только и занята была, что строила, лепила, рисовала...
     - Но всегда при ней находилась голова, которая  приспосабливала  дело
рук для убийства. Почему так происходит?
     - Это же прошлое, - передернула плечиками Марси. -  Зачем  думать  об
этом сейчас?
     - Теперь я не убежден, что прошлое так уж бесповоротно покинуло  нас,
- мрачно сказал Кратов. - Все время долетает эхо.
     Марси вдруг тоненько пискнула, вцепилась Кратову  в  руку  и  сделала
такое движение, словно хотела спрятаться за него. Глаза ее округлились.
     - Ты что? - спросил Кратов благодушно.
     - Там... на стоянке, - прошептала девушка.
     Кратов обнял ее за плечи и поцеловал в золотистый хохолок на макушке.
     - Иди в наш гравитр, - сказал он ласково и в то же  время  непривычно
твердо. - Иди туда и жди меня. И  ничего  не  бойся.  Это  МОЯ  работа,  -
упредил он ее вопросы.
     Марси сомнамбулической походкой, изредка  оглядываясь  и  спотыкаясь,
покорно пошла к стоянке.
     Странное существо, похожее сразу  и  на  человека,  и  на  гигантское
вздыбленное насекомое в алом  хитиновом  панцире,  проводило  ее  взглядом
круглых лиловых глаз. Оно  сидело  в  кабине  обычного  земного  гравитра,
распахнув дверцу и высунув наружу длинные конечности, закованные  в  некое
подобие рыцарских лат.
     - Я пришел, - сказал чужак на астролинге, самом  распространенном  из
галактических языков.




                        ЧАСТЬ ПЯТАЯ. СКУЧНАЯ РАБОТА


                                    1

     Старшее Солнце было могучее. Багровое, в черных оспинах от дряхлости.
Глядеть на него можно было в упор,  даже  не  щурясь.  Толку  от  Старшего
Солнца, следовало заметить, было немного.
     Но у красного гиганта на его счастье имелся  маленький  ослепительный
спутник, Младшее Солнце, выписывавший по небу хитрые вензеля, - не потому,
что имел игривый характер, а благодаря странностям орбиты самой планеты. И
его подсветки вполне хватало на то,  чтобы  сделать  день  -  днем,  а  не
вечными сумерками, как это и случалось порой в других звездных системах  с
другими мирами. А заодно и на то, чтобы выжечь всю поверхность  планеты  в
песок. Песок  мелкий,  вязкий  и  въедливый.  Проникающий  в  любую  щель,
омерзительно хрустящий на зубах, покалывающий между  лопаток.  И  вдобавок
могильного серого цвета.  Первооткрыватели  назвали  планету  Псамма,  что
по-гречески означает "песок". У них не было  выбора:  с  орбиты  глазу  не
являлось ничего более примечательного, нежели сплошная серость, то там  то
тут вздыбленная длинными покатыми сеифами.
     Почему здешние песчаные холмы получили прозвище именно сеифов,  а  не
барханов, дюн или, например, даунов - Кратов не знал. Да и было это сейчас
ему совершенно безразлично.
     Он  сидел  в  тесноватом  кресле  "гоанны",   легкой   гравитационной
платформы, положив руки в упругих  металлизированных  перчатках  на  пульт
управления. Похрустывал проклятым песком между сомкнутых зубов и  мысленно
уговаривал себя не беситься.
     Это оказалось не так просто.
     Костя был упакован в скафандр высшей защиты, модель "Сэр Галахад".  В
полном соответствии с правилами личной безопасности, сочиненными  каким-то
идиотом, никогда на Псамме не бывавшим и, вполне вероятно, вообще ни  разу
не  покидавшим  пределов  собственного  кабинета.  Скафандр  давил  тяжким
гнетом. К тому же, он не вписывался в кресло "гоанны", в обычных  условиях
довольно комфортабельное, причиняя тем самым дополнительные неудобства.
     Вдобавок, в Косте не ко времени взыграл  бес  неповиновения.  Ну,  не
настолько, чтобы начисто попрать все кодексы и инструкции. Однако  же,  он
побудил Костю откинуть забрало "галахада", дабы вдохнуть  чистого  воздуха
полной грудью... В итоге было наглядно продемонстрировано, что,  возможно,
означенные инструкции придумываются не всегда идиотами,  но  как  раз  для
дураков. Раскаленный воздух рвал горло  почище  акульей  кожи.  И  не  так
досаждала безумная жара - с ней справлялись встроенные терморегуляторы, да
и  сам  Костя  предусмотрительно  отрегулировал  свой  теплообмен,  -  как
проклятый песок. Мгновенно набившийся в рот, в уши  и,  самое  подлое,  за
шиворот.
     Платформа прытко неслась над серой пакостью, ныряя  в  ложбины  между
сеифами. Спутник Кратова в этом путешествии, картограф Гвидо Маони,  молча
клевал  наглухо  задраенным  шлемом  в  кресле  пассажира.  Ему  в   своем
"галахаде" было прохладно, покойно и уютно. Как улитке в раковине.
     "Что я злюсь? - думал Костя. - Все детство провел в пустыне. По уши в
песке. Вырос там, можно сказать, как  саксаул!  Если  вспомнить,  каким  я
заявлялся  домой  с  гулянок  -  мама  всегда  ждала  меня   с   пылесосом
наперевес... Вроде бы радоваться должен,  что  на  чужой  планете  немедля
угодил в привычные, родные условия. Так нет же! Сижу, как идолище поганое,
исхожу адской смолой, которую того и гляди выплесну на товарищей.  Старших
по  возрасту  и  опыту,  между  прочим.  Старательно,  умело  и,  главное,
безропотно исполняющих свой профессиональный долг. И не преступающих  всуе
ни единого из существующих предписаний. В отличие от отдельных своенравных
долдонов..."
     Он прислушался к себе - не обрела ли новые силы симпатия  к  коллегам
по миссии. Обрела, но, к сожалению, не ко всем. Имелись на то причины.  По
преимуществу субъективные, как ни стыдно было это признавать.
     "Конечно, долдон ты,  братец,  -  подумал  Костя  с  чувством.  -  У,
долдонище! Упрямое и неумное.

                       Мир для тебя
                       сделается враждебным,
                       То-то теперь
                       праздную жизнь позабудешь.
                       Краткий ночлег
                       будешь делить со скотиной,
                       Днем, что есть сил,
                       станешь настегивать клячу
                             [Ли Паньлун. Пер. с кит. И.Смирнова]

     Насчет  ночлега  со  скотиной  -  это,  конечно,  преувеличение.  Ибо
практически никто из моих коллег таковой не является. По определению...  А
в целом все верно. Поделом вору и мука".
     - Гвидо, - позвал он тихонько. - Давай поговорим, а?
     Картограф сонно хрюкнул.
     ...Миссия на Псамму первоначально насчитывала сто шестьдесят  человек
и   тридцать   восемь   кораблей.   В   ее   задачи   входило    подробное
картографирование и разведка недр. Лежащее на  поверхности  в  специальном
изучении не нуждалось: серые пески являли собой продукт  дробления  вполне
тривиальных осадочных пород, каковое состоялось еще в те  давние  времена,
когда Псамма обладала  открытыми  водоемами.  Что  она  действительно  ими
обладала, сомнений  не  вызывало.  Что  до  флоры,  то  синяя  колючка,  с
разнообразной   густотой   покрывавшая   пространства    между    сеифами,
хозяйственного интереса не представляла. Фауна же - заурядные инсектоидные
формы - привлекала только немногочисленных экзобиологов.
     В общем, обычная исследовательская миссия, каких тысячи и  тысячи  во
всех уголках Галактики.
     По мере завершения  своего  участка  работ  корабли  один  за  другим
покидали планету.  Сейчас  их  оставалось  на  Псамме  не  более  десятка,
разделенных тысячами километров нагой пустыни.
     Кратов был драйвером  одного  из  этих  кораблей,  принадлежавшего  к
классу "малый марабу": он заключил  с  миссией  контракт  на  шесть  тысяч
энектов. И он отработал эту немалую сумму  до  последнего  пунктика  своим
потом, кровью и нервами.
     Двое звездоходов, Гвидо Маони  и  экзобиолог  Курт  Фрост,  оказались
славными людьми, простыми и приятными в общении. Звездоход  всегда  поймет
звездохода... Третьим был ксенолог Сергей Эдуардович Варданов. Всю  дорогу
от галактической базы до планеты он молчал, а в редкие  моменты,  отверзая
уста, обнаруживал себя редкостным занудой. Едва  только  корабль  коснулся
песков, как он вырвался в главные персонажи. И  с  той  поры  воспрещалось
всякое вольнодумство в обхождении с  местной  биосферой.  Варданов  строго
следил, чтобы наложенные им табу неукоснительно соблюдались. Опытные Фрост
и Маони не впервые сталкивались в полетах  с  ксенологами  и  отнеслись  к
этому явлению  философски.  Кратов  же  по  молодости  пытался  бунтовать.
Поэтому все шишки перепадали исключительно ему.
     -  Прими-ка  в  сторону,  -   внятно   произнес   Маони,   неожиданно
пробуждаясь.
     - Так дольше получится, - сказал Костя с неудовольствием.
     - Тебе мало достается от Варданова? - сдержанно изумился картограф.
     - Он же не узнает, - без особой уверенности сказал Кратов. - Ведь  не
станет он, в самом деле, смотреть курсограмму?
     - А отчего бы ему не посмотреть курсограмму?
     Костя в очередной раз стиснул зубы - песок  гадостно  скрипнул,  -  и
двинул "гоанну" по широкой дуге, далеко огибая пчелиный улей, упрятанный в
низине между сеифами.
     - Не поеду я с  тобой  завтра,  -  сказал  он  сердито.  -  Не  стану
настегивать клячу.
     - Что же ты станешь делать? - равнодушно спросил Маони.
     - Ничего не стану. Высплюсь как следует. Почитаю что-нибудь умное...
     - В нашей библиотеке только специальная литература. Не  примешься  же
ты читать  справочник  по  тектонике?  Или,  Боже  упаси,  руководство  по
экзотаксонометрии?
     - Почему бы нет? - обиделся Костя. - Что  же  я,  по-твоему,  круглый
дурак?!
     Маони заворочался в  кресле,  приноравливаясь,  как  бы  получше  его
рассмотреть.
     - Отчего же круглый? - проговорил он наконец. - Возможно, овальный...
Каждый должен быть на своем месте. Мой жребий  -  гонять  картографические
зонды над этой серятиной. Думаешь, мне это весело?.. А ты наш драйвер. Что
в переводе с английского "водитель". И вот, коль скоро ты у нас  водитель,
так и води все, что движется. А мы будем твоими благодарными пассажирами.
     - На мне вы ездите, а не на том, что движется, - проворчал  Костя.  -
Ну что страшного, если бы мы проехали по окраине этого паршивого улья?
     - А вот не поведать ли тебе кое-что интересное? - осведомился Маони.
     - Конечно, поведать! - оживился Костя.
     - Вообрази такую ситуацию, - сказал  Маони  значительным  голосом.  -
Тривиальный красный гигант с белым спутником.
     - Вообразил, - с готовностью сказал Костя и поглядел на небеса.
     - У этого стабильного тандема с общим центром  тяжести  пять  планет.
Может быть, и больше, просто мы толком не искали...
     - Нешто поленились? - фыркнул Кратов.
     - Ну, те  четыре,  что  вращаются  по  гиперэллиптическим  орбитам  в
экваториальной плоскости, мертвы как  камень  и  в  перспективе  неминуемо
рассыплются в прах, в пояс астероидов.  Либо  упадут  на  какое-нибудь  из
солнц, если наткнутся на него  в  периастре.  Этакая  кадриль,  участников
которой поочередно  съедают.  Мы  экстраполировали  ситуацию  и  пришли  к
выводу, что продолжать поиски экваториальных  планет  большого  смысла  не
имеет.
     - Тоже мне, новость! - ввернул Костя. - Что плоскость  орбиты  Псаммы
почти перпендикулярна общей плоскости, я и сам знаю.
     - Прибавь к этому замечательному обстоятельству то, что Псамма еще  и
самая большая из планет. Вдобавок, на эту атипичную орбиту ее не могли  бы
загнать никакие силы природы. Скажем, я  ни  за  что  не  стал  бы  искать
планету на ТАКОЙ орбите, потому  что  немного  знаю  небесную  механику  и
понимаю, что в двойной  звездной  системе  она  принципиально  невозможна.
Между тем, она обеспечивает  своим  обитателям  оптимальные  климатические
условия. Подкатишь ее поближе к  тандему  -  орбита  исказится,  атмосфера
выгорит. Оттянешь подальше - сначала все  вымерзнет,  а  потом  опять-таки
выгорит. Будь я астрархом, я и сам бы посадил планету на такую орбиту.
     - И какова мораль? - выжидательно спросил Костя.
     - Астроинженерия, конечно, - небрежно промолвил Маони. - Эта  планета
чужая здесь. И раньше на ней было много воды. Сейчас - крайне мало. Орбита
Псаммы искусственно сконструирована неведомыми нам силами. Хотя не  берусь
определить средства и способы,  употребленные  для  этого.  Как  известно,
никаких следов разумной деятельности в звездной системе не обнаружено.
     - Вы нашли пять планет, - пожал плечами  Кратов.  -  Надо  найти  еще
столько же, и на всех будут следы НАШИХ астрархов.
     -  Еще  перед  полетом,  когда  твое  участие  в   миссии   даже   не
предполагалось, мы запрашивали Галактическое  Братство:  не  орудовали  ли
здесь астрархи? Ответ был отрицательный. Псамма расположена  на  задворках
Галактики, а основная деятельность астрархов сосредоточена в Ядре.  Только
недавно их стали интересовать периферийные системы.
     - Например, район Антареса, - сказал  Кратов  солидно.  -  Я  их  там
встречал... Они просто не хотят  сознаться.  Провели  эксперимент.  Должно
быть,  он  не  удался:  планета  получилась  пыльная  и  жаркая.   Водоемы
пересохли... Ну, и плюнули на это дело.
     - Ты ничего не понимаешь, драйвер, - сказал Маони. -  Ты  еще  зелен,
как молодой томат. И мало читаешь умных книжек. Сколько тебе, говоришь?..
     - Двадцать три, - сказал Костя, набычившись. - А тебе-то?
     - К нашему вопросу это касательства не имеет. Слава  Богу,  четвертый
десяток я уже разменял... Во-первых, в Галактическом Братстве  не  принято
лгать. Цена ошибки чересчур высока, и ложь утраивает эту цену.  Во-вторых,
астрархи как  специалисты  по  широкомасштабной  астроинженерии  не  знают
неудач.  Квалификация  не  позволяет.  И  с  чего  ты  вообще  взял,   что
эксперимент провалился?
     - Пустыня же!
     - Это у тебя  в  голове  пустыня.  Повторяю  специально  для  зеленых
томатов: здесь оптимальные климатически условия для  обитания  по  меньшей
мере трети известных нам типов  разумных  рас.  Это  наш  гуманоидный  тип
привередлив - подавай ему открытые  водные  пространства  да  растительные
массивы. И то сказать: почти десять процентов  населения  Земли  постоянно
живет в зоне пустынь и полупустынь, хотя эти зоны и  сведены  к  разумному
минимуму. А сам-то ты, голубчик, откуда родом?
     - У нас в поселке был колодец, а  иногда  выпадали  дожди,  -  сказал
Костя мечтательно. - Кое-где буйно росла полынь. А  в  фитотронах  у  моей
мамы вообще круглый год цвели вишни и абрикосы. Незадолго до того,  как  я
уехал оттуда, появились бананы и манго...
     - Я вчера говорил с Геснером, что сидит  в  двух  тысячах  километров
севернее. Геснер обнаружил в своем регионе множество плывунов.  Ты  должен
знать, что это такое, как прирожденный пустынник. Грубо говоря, это  пески
пополам с водой.
     - Ну хорошо, если не наши астрархи, то кто же?
     - Когда я поделился своими соображениями с коллегами, Варданов  целый
час ходил с открытым ртом.
     - Жаль, я не видел, - сказал Костя злорадно.
     - Варданов спит и видит, что мы напоремся на Чужой  Разум.  И,  самое
для него ужасное, от чего он теряет сон и аппетит  -  что  мы  этот  Чужой
Разум проглядим... Понимаешь, Костя, если мои предположения  подтвердятся,
то есть надежда, что мы набрели на след Археонов.
     - Археонов? - встрепенулся Кратов. - А я ни про каких Археонов отроду
не слыхал. Гвидо, миленький, расскажи!
     - Это, друг мой драйвер, легенда, - самодовольно  произнес  Маони.  -
Мифология,  эпос...  Цивилизации  первого   поколения.   Все   мы,   члены
Галактического Братства, начиная с людей и кончая многомудрыми тектонами и
астрархами, суть цивилизации второго поколения. Мы зародились  и  поумнели
не так чтобы давно - в одну эпоху с  нашими  молодыми  звездами.  А  имеет
хождение гипотеза, что-де могли некоторое время обитать в нашей  вселенной
цивилизации, которые вели родословную от самого ее начала, а то и раньше.
     - Как это - раньше?!
     - А так, что возникли они  в  предыдущей  вселенной  и  благополучно,
недоступным нашему пониманию  способом,  переехали  через  Большой  Взрыв.
Потом-то они, разумеется,  исчезли  в  силу  естественного  угасания.  Или
покинули нашу Галактику, оставив ее нам в  наследство,  а  сами  убрели  в
бесконечность. А быть может, и поныне сосуществуют синхронно  с  нами,  да
нам не хватает толку обнаружить их присутствие - настолько они  оторвались
от нас. И все проявления их деятельности мы по незнанию  воспринимаем  как
объективные законы мироздания. Это, Костя, и есть пресловутые Археоны.
     - Фантазер ты, - сказал Кратов. - Фантаст.
     - Да я что... Мое  дело  высказать  предположение.  А  каково  сейчас
Варданову!
     - Вот кем бы я никогда не хотел стать, - задумчиво проговорил  Костя,
- так это ксенологом. Не работа, а сплошная оглядка. Как бы кому хвост  не
прищемить.
     - Именно, сеньор зеленый помидор, - сказал Маони. -  Поэтому  тебе  и
придется старательно объезжать все  лежащие  на  твоей  дороге  хвосты.  И
ульи... Ну все, прибыли. Здесь я тебя покину, выйду, а ты отгони  "гоанну"
к сеифам. И можешь подремать.
     Костя помог картографу выгрузить оборудование и привести  в  действие
десяток зондов, похожих на саранчу, ядовито-зеленую и головастую. Потом он
устроился в кресле и попытался расслабиться. Забыть о раздражающем кожу  и
нервы песке. Успокоиться.
     Багровый солнечный диск занимал уже почти полнеба, а сиявший изо всех
сил булавочный спутник, что висел над самым горизонтом, добавлял от себя в
небесную палитру немного голубизны. Кратов  глядел  в  зенит  и  понемногу
остывал. Если долго глядеть в зенит, успокоишься рано или поздно.



                                    2

     Костя стоял под ледяным  душем,  заботливо  слизывавшим  с  его  кожи
песчаный налет, и жаловался  на  горькую  участь.  Разумеется,  про  себя,
потому  что  от  соседних  помещений  его  отделяла  тонкая  переборка   и
случившиеся поблизости коллеги могли ненароком услышать его стенания.
     "За что мне эта мука? - думал он. - За вшивых шесть тысяч  энектов?..
Откуда  все  эти  правила  и  кодексы  на  мою  шею?  На  кой  дьявол  для
пятикилометровой  прогулки  закупориваться  в  скафандр?  Да  еще   каждые
двадцать  минут  сообщать  на  борт  о  своем  самочувствии  и   состоянии
окружающей среды... Где ты, романтика межзвездных просторов?! Талдычили же
в училище по сто раз на дню все и каждый,  что  нет  в  Галактике  никакой
романтики, а есть работа, работа и только работа! Так оно  и  вышло.  Нет,
конечно, что-то еще теплится в душе, когда садишься за пульт  космического
корабля, видишь вокруг себя  суровые  лица  звездоходов  и  ощущаешь  себя
равным среди равных.  Всемогущим  драйвером,  которому  все  вверяют  свои
жизни... Но когда перелет совершен и приходится  день  за  днем  таскаться
через унылые пески, влача на себе тяжкое  бремя  "галахада",  все  розовые
туманы, что накопились в голове с детства, начинают скоро  и  безвозвратно
выветриваться. По логике вещей на их место должна  бы  прийти  радость  от
исполнения нужной и как бы захватывающей тебя работы. Но что-то она медлит
прийти, эта самая радость..."
     Кратов горестно вздохнул, остановил воду и включил осушение.  Накинув
махровый халат, вышел в коридор.
     И замер как вкопанный.
     Тупо и злобно выпучив бельма,  на  него  таращился  огромный  красный
стрелохвост. Размах передней пары лап  метра  полтора,  не  меньше,  общая
длина туловища - метра три... Должно быть, он давно поджидал жертву здесь,
на ковровой дорожке коридора, потому что загодя принял  атакующую  стойку,
распустив мощные шипастые клешни и угрожающе выгнув иззубренный  членистый
хвост, увенчанный, как и следовало из видового названия, ядовитой стрелой.
     Костя попятился, холодея от страха  и  отвращения.  Уперся  спиной  в
закрытую  дверку  душевой,  лихорадочно  зашарил  одной  рукой  в  поисках
задвижки, другой же - на случай внезапной атаки и без особой уверенности в
пользе такой предосторожности - прикрыл живот...
     Стрелохвост отчего-то мешкал. В естественных условиях,  по  рассказам
бывалых людей, он нападал немедленно и безоглядно.
     А задвижка, как на грех, куда-то пропала.
     Дверь ближайшей  каюты  бесшумно  откатилась,  и  появился  Фрост,  в
джинсах с заплатами на коленях и  легкомысленной  полосатой  маечке,  туго
обтягивавшей его поджарую костистую грудь. В зубах по  обыкновению  пустая
трубка, в руках - пестро изукрашенная коробка с табаком.
     - Курт... -  просипел  перехваченным  горлом  Костя.  -  Назад...  За
фогратором...
     Фрост изобразил лицом удивление. Потом увидел грозного  стрелохвоста.
Шкодливо оскалясь, отодвинул напряженного Кратова,  взял  стрелохвоста  за
вделанную в загривок петлю,  приподнял  и  пару  раз  встряхнул.  Пластины
мощного панциря зашуршали.
     - Пардон, - сказал Фрост, не вынимая трубки изо рта. - Что ты, Костя?
Что ты себе вообразил? Это же чучело. Я сам его делал. Ну как,  по-твоему,
живой стрелохвост может проникнуть на борт, через "заговоренный" люк?
     - Откуда мне знать, - угрюмо сказал Кратов. - С тебя станется. У тебя
же целая коллекция этих нечистиков.
     - Только в замороженном виде, -  строго  произнес  Фрост.  -  Либо  в
свежевыпотрошенном.
     Он ногой сдвинул дверь своей каюты и небрежно запихнул туда чучело.
     - Испугался, звездоход? - осведомился он с участием.
     - А что, стрелохвостов теперь можно бить? - ушел от ответа Костя.
     - Можно. Варданов позволил. Поступило  заключение  от  Рейхани  о  их
полной и безоговорочной неразумности. Ну, я и не преминул... Приводи  себя
в порядок и - милости просим ужинать.
     Испытывая противную слабость  в  поджилках,  Кратов  прошел  к  себе.
Сменил халат на брюки и тонкий свитер. Поглядел на себя в зеркало.  "Разве
бывают  звездоходы   с   такой   перекошенной   рожей?"   -   подумал   он
самоуничижительно.



                                    3

     В кают-компании Маони и Варданов сосредоточенно пили молоко, а  Фрост
с отвращением заполнял бортовой журнал, пристроив  мемограф  среди  пустой
посуды. Трубка и коробка с табаком лежали рядом.
     - Вот кстати, - оживился он, завидев Костю. - Прочти-ка сей  документ
и добавь от себя, что сочтешь нужным.  Как  литератор  я  не  тщеславен  и
охотно приглашаю всех желающих в соавторы.
     Кратов принял у него мемограф, высветил последнюю страницу  и  тотчас
же почувствовал, что переоценил свои силы.
     - Можно, я сначала поужинаю? - спросил он.
     - Тебе что-то не понравилось? - кротко осведомился Фрост,  заглядывая
ему через плечо. - По-моему, недурно.  Протокол  аутопсии  трупа  большого
красного стрелохвоста, со всеми необходимыми подробностями.
     - С иллюстрациями, - добавил Маони. - Которым самое место в  бортовом
журнале.
     - А где же им, голубчик, место? - удивился Фрост. - Не на  стенах  ли
кают-компании?
     - Такое впечатление, - сказал Костя,  -  что  нынче  кто-то  поставил
перед  собой  задачу  навсегда  отбить  у  меня  аппетит.  Стрелохвосты  в
коридоре, стрелохвосты в бортовом журнале...
     - Какие еще стрелохвосты в коридоре? - бесцветным голосом осведомился
Варданов.
     - Да пустяки, - суетливо сказал Фрост.  -  Ну  что  за  ханжество?  И
потом, если я сегодня вахтенный, что прикажете  мне  писать  в  журнале?..
Впрочем, согласен: иллюстрации не для слабонервных. Зато  хорошие  выводы.
Как это там у меня? "По результатам контрольной экспертизы в подтверждение
ранее сделанного заключения... смотри приложение... гм... не  дают  повода
для подозрения в рассудочной деятельности".
     - Куртхен, дружище, - промолвил Маони.  -  Где  ты  нахватался  таких
оборотов? Что ты читал перед этим? Не Шпренгера ли с Инститорисом? Если  у
тебя повсеместно столь же  возвышенный  штиль,  на  тебя  неизбежно  падет
подозрение в рассудочной деятельности.
     - Ну нет, - возразил Кратов. - Он не давал повода.
     - При чем здесь какие-то Шпренгер и... э-э... - пожал плечами  Фрост.
- Они что-то опубликовали? Я имею в виду - в области экзобиологии?
     - Почти, - резвился Маони. - "Молот ведьм".
     - Костя, так у тебя есть что добавить? - терпеливо спросил Фрост.
     - Что ты, - тот замахал руками. - Я вне всяких подозрений.
     - Коллега Кратов, - вдруг заговорил Варданов  неприятным  голосом.  -
Прошу на время оставить ваши шутки.
     "Надо что-то сделать с лицом, - подумал Костя. - Не то он поймет, что
я его терпеть не могу. А он мой старший товарищ. Он умнее меня и  опытнее.
Я должен уважать его. Хотя бы за это..."
     Костя стиснул зубы и, как ему показалось, почти спокойно посмотрел  в
глаза ксенологу. В равнодушные прозрачные глаза на непроницаемом загорелом
лице.
     - Добавить мне действительно нечего, - сказал Кратов. -  Мое  дело  -
водить все, что движется... Разве что топографический эскиз да интроскопию
местности вокруг улья. Как вы просили... Но прежде я должен оформить их. С
необходимыми подробностями и без необоснованных подозрений.
     Маони смешливо фыркнул и отвернулся.
     - И какой умник  только  придумал  назвать  этот  гадюшник  ульем,  -
присовокупил Костя, чтобы не затягивать паузу сверх меры.
     - Я придумал, - сказал Варданов, не мигая.
     Кратов внутренне напрягся, ожидая  зачина  очередной  нахлобучки.  Но
Варданов, ни словом ни жестом не выразив своего отношения к  его  проколу,
снова уткнулся в чашку с молоком.
     - Кстати, о пчелах, - сказал Фрост с воодушевлением. -  Хитин  у  них
что рыцарские латы! И зачем им такой  хитин?  Когда  мне  будет  позволено
провести аутопсию, первым долгом я...
     - Нет, Куртхен, уволь,  -  вмешался  Маони.  -  Наверное,  ты  хочешь
поделиться с нами чем-то чересчур специальным.
     - Как там у них мозг? - спросил Кратов.
     - У них  нет  мозга!  -  торжественно  произнес  Фрост.  Поглядел  на
ксенолога, поскреб коротко стриженную седоватую макушку и добавил:  -  Как
такового. Мозг вообще не является непременным атрибутом живого существа. У
пчел восемь крупных ганглиев, то бишь нервных узлов, по всему телу.
     - Неужели ты тайком их анатомировал? - притворно ужаснулся  Маони.  -
Без заключения экспертизы?!
     - Во-первых, упомянутое заключение должен буду  составить  именно  я,
поскольку пчелы - моя тема. Во-вторых  же,  чтобы  исследовать  внутреннее
строение живой твари, отнюдь не обязательно ее потрошить. На то существуют
иные, совершенно безопасные и, что особенно  важно,  нечувствительные  для
объекта исследования способы.
     - Занятно, - сказал Маони. - На что же им тогда голова?
     - Пчелы летают вперед задом так же хорошо, как и головой,  -  ввернул
Кратов.
     - На голове у них размещены два органа зрения и оральное отверстие, -
продолжал Фрост. - Что значит "ротовое", а не от  слова  "орать",  как  вы
могли бы заподозрить.
     - Любопытно, чем еще, помимо рта,  можно  орать?  -  промолвил  Маони
раздумчиво.
     - Там же присутствуют два ганглия, по одному на каждый глаз.  Кстати,
вентральные ганглии ничем не отличаются от краниальных.
     - Если я тебя правильно понял, Куртхен, - сказал Маони,  -  голова  у
них - в значительной степени дань некой отмершей традиции. Условность.
     - И все же дистанционные  исследования  не  дают  полной  картины,  -
вздохнул Фрост. - Было бы славно добыть хотя бы один  экземпляр.  И  я  бы
тотчас же покончил бы с этой проблемой.
     - Это невозможно, - лязгнул Варданов.
     Все посмотрели на него. Ксенолог сидел перед пустой чашкой,  уставясь
в нее неподвижными глазами.
     - Еще молока? - предупредительно спросил Фрост.
     - Благодарю,  не  надо.  Кодекс  исследовательских  миссий  позволяет
использовать для аутопсии только естественным образом умершие  экземпляры.
А умерщвлять, либо даже  отлавливать  разрешено  только  после  заключения
ксенолога. Я же своего заключения еще не представил.
     - И напрасно, - промолвил Фрост. - В наших общих  интересах  поскорее
завершить миссию, столкнуть отчет Комиссии по внешним ресурсам и  заняться
серьезным делом. Зачем тянуть? Согласись, Сергей, что здесь не  работа,  а
климатический санаторий. На любителя  экзотики...  Вот  я,  к  примеру,  в
следующей декаде предполагаю участвовать в миссии в систему Черный  Парус.
Там одна планетка с активно-инфернальной атмосферой, из "черного ряда", но
заваленная трансуранами в семь слоев...
     - Не  соглашусь,  -  сказал  Варданов  равнодушно.  -  Мои  интересы,
очевидно, не совпадают с вашими. Мне представляется, что именно  здесь  мы
заняты самым что ни на есть серьезным делом. Сталкивать что-либо кому-либо
я  не  намерен.  И  приложу  все  старания,  чтобы  Кодекс  неукоснительно
соблюдался, а программа выполнялась в полном объеме  и  в  соответствии  с
планом исследований. Здесь после нас людям жить и работать.
     - Пардон, - сказал Фрост с неловкостью. - Никто и не спорит. Никто  и
не собирается урезать программу. Никто и не...
     - Да что вы, в самом деле, - сказал Кратов сердито. - Танцуете вокруг
да около! Я - драйвер и не подчинен вашему Кодексу. В моем контракте такое
подчинение не предусмотрено. Поэтому, наверное, мне можно открыто выражать
свое несогласие... - Все с интересом обратились к  нему.  -  Стрелохвосты,
равноноги, пчелы... Это животные! И довольно  безобразные  на  вид.  Чтобы
убедиться в этом, достаточно увидеть их воочию, а не на  графиях.  Ну  где
Курт возьмет естественным образом подохшие экземпляры?! Они дохнут  внутри
улья. А вскрывать улей, разумеется, тоже запрещено Кодексом.
     -  Еще  бы,  -   сказал   Варданов.   -   Неприкосновенность   жилища
провозглашена Декларацией прав разумного существа.  Представьте,  что  для
нужд экспертизы кому-нибудь придет в голову вскрыть ваш дом.
     - В условную голову, - ввернул Маони, ехидно поблескивая глазами.
     Фрост опасливо посмотрел на Кратова, будто  бы  тот  уже  изготовился
посягнуть на Декларацию. Потом неопределенно усмехнулся и стал прибираться
на столе.
     - Из имевшей место дискуссии  можно  сделать  по  меньшей  мере  один
вывод, - произнес Варданов. - Впредь следует в исследованиях отказаться от
услуг драйвера Кратова. Он обладает недостаточным опытом, и в  нем  сильны
еще  лихаческие   рефлексы,   что   проистекает   из   его   высказываний.
Использование  его  в  качестве  водителя  транспортных  средств,   помимо
корабля, не предусмотрено его контрактом. Но драйвер Кратов сам  предложил
свои услуги, поскольку был наименее загружен текущей работой.
     - И теперь, вероятно, раскаивается, - снова подал реплику Маони. -  А
"гоанну" он, хочу отметить, водит классно.
     - Должно быть, тебе, Сергей, было бы приятнее, если бы Костя  сутками
бездельничал, у всех путался под ногами и от скуки пакостил по мелочам,  -
сказал Фрост. - Как Никитин на Серой Хризантеме.  Помнишь  Михаила  Фомича
Никитина?
     - Помню, - сказал Варданов. -  Однако  я  счел  бы  за  благо  мелкие
пакости внутри  корабля,  нежели  большие  неприятности  снаружи.  У  меня
сложилось впечатление, что  драйвер  Кратов  в  известных  обстоятельствах
предпочтет стрелять, нежели думать.  Особенно  если  принять  во  внимание
наличие  в  его  распоряжении  такого  высокоэффективного  оружия,   каким
является фогратор.
     "Только бы сдержаться, -  думал  Кратов,  кусая  губы.  -  Только  бы
снести. Это тебе, звездоход, не пыльные тропинки далеких планет. Это  твой
старший товарищ, люби его и цени, и целуйся с ним!"
     - Ну вот что. - Фрост внезапно возвысил голос  и  для  убедительности
грохнул посудой. - Пардон! Оставь парня  в  покое,  Сергей.  Надоело  тебя
слушать. Если хочешь знать мое мнение, ты несправедлив.
     - Я только  желал  бы,  чтобы  драйвер  Кратов  осознал  всю  степень
ответственности, лежащую на каждом  без  изъятий  члене  исследовательской
миссии, - спокойно сказал Варданов. - В иной обстановке я не  указывал  бы
ему на недопустимость всякого  легкомыслия.  Известно,  что  передо  мной,
равно как и перед другими ксенологами миссии, поставлен ряд  вопросов,  на
которые пока ни один из нас не  дал  аргументированных  ответов.  Вот  эти
вопросы. - Он растопырил пятерню и стал аккуратно загибать пальцы. - Зачем
астрархам гипотетической цивилизации - если согласиться с предположением о
самом факте наличия таковой - понадобилось реконструировать орбиту Псаммы,
если они  впоследствии  не  воспользовались  плодами  своего  труда?  Куда
исчезла эта цивилизация, закончив работу? Наконец, исчезла ли  она,  а  не
соседствует ли с нами и поныне? Не воспользовалась ли  Псаммой  для  своих
целей недоступным нам образом, отличным от  принятой  в  подобных  случаях
колонизации либо  разработки  недр  планеты?  И  не  пчелы  ли  -  ибо  по
большинству  иных  видов  дано   отрицательное   заключение   -   являются
предполагаемым Чужим Разумом?
     Костя тотчас же представил, как пчелы выползают из своего  улья  и  с
натужным гудением начинают спихивать Псамму с ее орбиты, упираясь в  песок
и друг в дружку мохнатыми лапами. Картинка вышла малоубедительной  и  даже
потешной. Костя неожиданно для себя  громко  хмыкнул  и  тут  же  смущенно
покраснел.
     - Ну какой из пчел Чужой Разум?  -  в  унисон  его  мыслям  усомнился
Маони.
     - Но мы не можем сейчас утверждать обратное, - сказал Варданов. -  Мы
не располагаем доказательствами. Вот когда они появятся  и  буде  появятся
вообще...
     - А по-моему,  вы  просто  нагородили  в  вашем  Кодексе  лишнего,  -
произнес Маони недоверчиво. - Не будь у планеты такой орбиты, все виделось
бы в ином свете.
     - Разумеется, - сказал Варданов. - И нас не было  бы  здесь,  как  не
было бы самого предмета исследований. Но мы здесь, и дела  именно  таковы.
Жизнь во вселенной - вообще  достаточно  редкое  явление.  Поэтому  Кодекс
налагает особые ограничения на исследовательские миссии в обитаемые  миры.
В частности, он  требует  от  ксенолога  аргументированного  заключения  о
неразумности всякого высокоорганизованного биологического вида на планете.
Высокоорганизованного, ибо до  настоящего  момента  ксенологии  неизвестны
сообщества разумных микроорганизмов. А плазмоиды, если вы вспомнили о них,
не обитают на небесных телах...
     Он говорил монотонным,  размеренным  голосом.  Словно  читал  лекцию.
"Кому? - подумал Костя. Уж не мне ли? Сдалась  мне  эта  премудрость.  Тем
более, что не настолько она и глубока. Неужели он всерьез полагает, что  я
круглый дурак? Точнее, овальный, если верить Гвидо?"
     - Сразу, невооруженным глазом, весьма  затруднено  определение  того,
какая  деятельность  рассудочна,  а  какая  нет,  -  вещал   Варданов.   -
Типологический спектр разумных рас,  входящих  в  Галактическое  Братство,
чрезвычайно богат. И при идентификации девяноста процентов этих типов  наш
традиционный житейский опыт дает гарантированную осечку.
     - Попади вы с вашим Кодексом  на  Землю,  -  проворчал  Костя,  -  вы
копались бы лет двести, прежде чем добрались бы до приматов. И первый  раз
споткнулись бы на муравьях.
     - И пчелах, - присовокупил Маони.
     -  Небезосновательно,  -  сказал  Варданов.   -   Инсектоиды   широко
представлены в Галактическом Братстве. Не в пример шире, нежели гуманоиды.
И  прецеденты  подобного  "копания"  известны.  Так,  в  121  году  земная
исследовательская миссия не смогла дать однозначного заключения по  одному
виду и была вынуждена покинуть планету, которую предполагалось заселить.
     - А, помню, - сказал Фрост, подходя к  столу.  -  Миссия  Кортеса  на
планету  в  звездной  системе  Садр.  Это  в  созвездии  Лебедя.   Кортес,
разумеется, не избежал соблазна окрестить планету Ледой.
     - И что же? - заинтересовался Костя, мигом позабыв свои обиды.
     - Леда объявлена закрытой, - сказал Варданов.  -  Тектоны  поддержали
наше решение. В определенной ситуативной среде звероящеры Леды  собирались
вокруг  корабля  миссии  и  совершали  действия,  сходные  с  отправлением
религиозного  культа.  А   при   отсутствии   таковой   среды   совершенно
игнорировали самое присутствие миссии. И пока мы  не  найдем  истолкование
этому факту, планета останется закрытой.
     - Ну, будет, - произнес Фрост. - Костя уже проникся. Он впредь станет
ответственнее. Правда, Костя?
     -  Правда,  -  сказал  Кратов,  краснея.  -  Только  пчелы  к   вашим
рассуждениям никакого касательства не имеют. Они  анатомически  неспособны
менять орбиты планет. У них и жала-то нет.
     - У астрархов тоже нет жала, - сказал Маони.
     - Вы упрямец, драйвер, -  промолвил  Варданов  осуждающе.  -  Возьмем
людей. Люди также анатомически не приспособлены к подавляющему большинству
своих исконных занятий...
     - Люди и не занимаются астроинженерией.
     - ...но  люди  создают  "вторую",  технологическую  природу,  которая
восполняет им отсутствующие естественные качества.  И  астроинженерия  для
человечества - дело самого ближайшего будущего.
     - У пчел нет никакой "второй природы"!
     - Инсектоиды, пчелоиды, - фыркнул Маони. -  Несерьезно  это.  Предком
человека был хищный и потому жизнеспособный зверь обезьяна. Вот человек  и
стал разумным. И те же звероящеры, с их религиозным  почитанием  нашей  не
Бог весть какой замечательной космической техники, тоже, небось, не  траву
кушают!
     - Пардон, обезьяна не хищный  зверь,  -  мягко  заметил  Фрост.  -  А
всеядный. Как свинья, например. И обезьяна не была предком  человека.  Это
старинное эволюционное заблуждение, древнее которого - только божественный
акт творения "по образу и подобию" и прочие поверья о демиургах. У  нас  с
обезьяной был общий предок, но впоследствии наши пути разошлись  и  весьма
далеко. И этот общий предок, между прочим, жил в океане.
     - Неважно, - отмахнулся Маони. - Я солидарен с Костей и тоже  считаю,
что монтаж орбиты Псаммы проходил без участия автохтонов. Будь  то  пчелы,
будь то равноноги и стрелохвосты. Тут побывал астрарх с настоящей головой,
а не условной. Он имел цепкие руки и острый разум. У него  были  достойные
предки - хищные, зубастые, жизнестойкие!
     - Если только тебя это не оскорбит, -  снова  вмешался  Фрост,  -  то
упомяну, что мы произошли от твари, питавшейся планктоном.
     - Не верю! - воскликнул Маони. - Не  знаю,  как  твой,  а  лично  мой
предок жрал сырое мясо. Он был хищник, с горячей красной кровью  и  вот  с
такущими когтями и клыками!
     - Про хищника - это вы красиво, - бесцветным голосом сказал Варданов.
- Эмоционально.  Но  если  принять  во  внимание  сам  факт  существования
Галактического  Братства,  это  ваше  высказывание  в  значительной   мере
напоминает рецидив примитивного антропоцентризма. Должно быть, Гвидо,  вам
очень  обидно,  что  среди  разумных  рас  нашей   Галактики   преобладают
рептилоиды, а отнюдь не млекопитающие и наипаче не гуманоиды. Ну,  тут  уж
ничего не поправить... Благодарю  за  ужин.  Впредь  я  хотел  бы  просить
коллегу Кратова стараться ставить себя на их место.
     - На место кого? - осведомился Костя. - Пчел?
     - Именно, - с некоторым сожалением сказал Варданов. - И  тогда,  быть
может, в  решающий  момент  кто-то  иной  поставит  себя  на  ваше  место.
Спокойной ночи всем.
     Когда дверь за  ним  затворилась,  Костя  с  облегчением  вздохнул  и
спросил:
     - А что, господа звездоходы, все ксенологи таковы?
     - Зануды? - уточнил Маони. - Нет, не все. Но в  полевых  условиях  по
преимуществу...
     - Стереотип профессионального поведения, - пояснил  Фрост,  торопливо
набивая трубку и закуривая. - Он ведь  прав.  Если  что-то  неясно,  лучше
перестраховаться, чем после грызть локти.
     -  А  из-за  чего  весь  сыр-бор?  -  возмутился   Костя.   -   Из-за
единственного неподтвержденного факта якобы  имевшего  якобы  место  якобы
вмешательства в тутошнюю небесную механику неких мифических Археонов!
     - Я уж и сам начал  сомневаться,  -  сказал  Маони.  -  И  не  сильно
расстроюсь, если на галактической базе мне с математическими выкладками на
руках докажут, что такая орбита вполне может  сформироваться  естественным
образом. Только бы не ославили по всей Галактике.
     - Ну и переживешь, - сказал Фрост. -  Лучше  скандальная  слава,  чем
никакой. Было бы хуже, если бы мы встретили Чужой Разум, не распознали его
и  принялись  это  самое...  подвергать  аутопсии.  А   потом   бы   вдруг
разобрались. Каково?!
     - Да пчелы это! - в сердцах воскликнул Кратов. - Летают себе,  гудят,
суетятся без толку. А вы заладили - Чужой Разум, Археоны...
     - Давно хочу вас спросить, - сказал Маони. - Почему именно  пчелы?  Я
видел одну,  пролетала  тут  неподалеку.  Не  так  уж  много  в  ней  было
пчелиного. Более всего она напомнила мне дирижабль.
     - Дирижабли не строят ульев, - ввернул Костя.
     - Уж и не припомню, кто их так назвал, - замялся Фрост.  -  Не  то  у
Геснера кто-то, не то у Рейхани... не то я, грешный.  Просто  первое,  что
пришло в голову. Игра случая.
     - То есть могли быть и мухи, и осы, - сказал  Маони.  -  И  оводы.  И
шмели.
     - Только не мухи! -  запротестовал  Костя.  -  Для  мух  они  слишком
красивы. Одни глаза чего стоят. Будто мозаика из самоцветов!
     - Ты, братец драйвер, не видал еще  наших  тропических  двукрылых,  -
усмехнулся Фрост, пуская изо рта дым колечками.
     - Ваша правда, - сказал Маони. - У пчел  изумительный  красный  цвет.
Оттенок кованой меди.
     - Ты ошибаешься, - возразил Костя. -  Пчелы  серые.  А  вот  наземные
формы сплошь красные.
     Маони подумал.
     - Я видел красную форму, - сказал он убежденно. - Эта форма летела.
     - Бывает, - покивал Фрост. - Посиди-ка на двух солнышках час, другой.
     - И все же... - пробормотал Маони и задумался.
     - Может быть, мы упустили из виду еще кого-то? - спросил Кратов.
     - Пардон! - сказал Фрост. - Это исключено. Мы  же  здесь  не  первые.
Достоверно установлено, что на Псамме летают только  пчелы.  Яркий  пример
приспособительной эволюции. Не умей они летать, их в два счета  извели  бы
стрелохвосты и равноноги. Которые теперь в сторону улья даже не глядят.
     - Вообще-то странновато, - сказал Костя. - Такая огромная планета - и
такая бедная фауна. И только одни пчелы, которые летают.
     - Я-то понял, что ты имеешь в виду, - покивал Маони. -  А  любопытно,
достанет ли тебе мужества поделиться своими соображениями с Вардановым?



                                    4

     Пчелы выглядели сильно встревоженными. Они звеньями вылетали из щелей
улья, отчаянно гудели и выписывали в раскаленном воздухе  сложные  фигуры.
Иногда какая-нибудь из них набиралась отваги, отделялась от своего звена и
закладывала низкий вираж над головами людей.
     Костя  лежал  на  спине,  разметав  конечности  и  зажмурившись:   он
воображал себя на диком пляже Берега Потерянных Душ и потому ничего  этого
не видел. Фрост тоже и ухом не вел - пчелиные эволюции его  давно  уже  не
впечатляли. И только Варданов,  осторожно  выглядывавший  из-за  песчаного
гребня, никак не мог удержаться, чтобы инстинктивно не пригнуть голову.
     - Так называемый "виляющий  танец",  -  комментировал  Фрост  звучным
голосом, словно экскурсовод в зоологическом саду. - Назван по  аналогии  с
информационными  танцами  земных  пчел.  У  здешних  же,  как  установлено
многократными  наблюдениями,  практически  никакой  информации  не  несет,
поскольку в основных  чертах  повторяется  вне  зависимости  от  изменения
ситуативной среды.
     - Они взбудоражены, -  сказал  Варданов.  -  Не  знают,  как  с  нами
поступить. Игнорировать или атаковать. И так  каждый  раз.  Разве  это  не
информация?
     - А чего им, собственно, беспокоиться? - отозвался Кратов. -  Неужели
снова из-за меня? Пора бы уже и привыкнуть.
     Варданов  промолчал.  Зашуршал  осыпающийся   песок.   Костя   слегка
приоткрыл один глаз. Он обнаружил, что  ксенолог  внимательно  осматривает
его с головы до пят.
     - Что-нибудь не так? - осведомился Костя, приподнимаясь на локте.
     - У вас на скафандре красные полосы, - промолвил Варданов. - А у меня
и Курта оранжевые. Это могло пробудить в них раздражение.
     - Пчелы в нашей с тобой области спектра цветов не различают, - охотно
пояснил Фрост. - Смотри мой отчет, раздел третий, абзац девятый.
     - Восьмой, - поправил Варданов.
     - Пардон, - сказал Фрост смущенно.
     - А в остальном вы правы. Я упустил это из виду.
     "Вот наказание, - подумал  Кратов,  снова  отваливаясь  на  спину.  -
Каждый раз что-нибудь новое. Третьего дня ему не понравилось, что  я  выше
его на полторы головы, а значит,  наши  "галахады"  отличаются  размерами.
Вчера ему внушило  подозрение  то,  что  я  в  эту  адову  жарынь  торможу
потоотделение и, стало быть, обладаю иным, нежели он, инфракрасным  фоном.
И пришлось экспериментально доказывать, что у всех "галахадов"  означенный
фон одинаков. Сегодня он придрался к цвету. Мамочка родная!.. Сказал бы уж
честно: мол, так и так, ума не приложу, что еще удумать".
     - Наши пчелы давно бы уже знали, как с  нами  обойтись,  -  проворчал
Костя. - Попробуйте суньтесь к ним в улей - они вам такой  ксенологический
тест пропишут!
     - И меду дадут, - прибавил  Фрост.  -  И  воску.  И  ведро  прополиса
надоят. А что с этих взять - ума не приложу. А ты как полагаешь, Сергей?
     - Никак я не полагаю, - сказал тот недовольно.
     "Ого! - подумал Костя. - А вот такого я вообще  не  слышал  ни  разу:
чтобы их светлейшество ксенолог не имели определенного суждения".
     - Я не знаю, какое заключение мне сделать, -  продолжал  Варданов.  -
Что вы от меня хотите? Почему-то у всех сложилось мнение, будто  ксенологи
все и всегда обязаны знать. Поскольку, мол, на них возлежит самая  высокая
доля ответственности в исследовательских миссиях.
     - Пардон! - возражающе воскликнул Фрост.
     - Не надо спорить, так оно и есть. Именно заключение ксенолога служит
гарантией всеобщего благополучия. Поскольку лишь наличие разумного фактора
способно  затруднить  и  даже  сделать  совершенно  невозможным   обитание
человека в чуждой среде. С прочими факторами он вполне способен  совладать
или ужиться.
     - Пардон, - снова запротестовал Фрост. - А Царица Савская?
     - А что Царица Савская? - оживился Костя, переворачиваясь на живот. С
его "галахада" пластами отваливался песок.
     - Это такая планета, - охотно  пояснил  экзобиолог.  -  Без  малейшей
претензии на  разумный  фактор.  По  всем  своим  параметрам  -  чистейший
"голубой ряд". И положительно невозможная для обитания человека.  Ее  даже
закрыли специальным решением Большого Совета.
     - В таком случае, позволено ли мне будет перечислить контрпримеры?  -
осведомился Варданов и выставил  перед  собой  заранее  растопыренную  для
загибания пальцев пятерню.
     Фрост крякнул.
     - Кажется, мы отвлеклись, - заметил он. - Но согласись,  Сергей,  это
странно, что  мы  принуждены  сдерживать  целую  миссию  из-за  отсутствия
заключения по одному-единственному виду. На тебя это не  похоже.  В  конце
концов, ты опытный ксенолог...
     - Это всего лишь профессия, - промолвил Варданов. - За которой  стоит
живой человек. В равной со всеми  остальными  представителями  своей  расы
мере склонный ошибаться. Но в гораздо меньшей степени обладающий правом на
такую ошибку. Любому, даже самому квалифицированному  ксенологу  не  чужды
простые  человеческие  качества.  Или  вы  думаете,  что,  по  роду  своей
деятельности  ежечасно  общаясь  с  существами   нечеловеческой   природы,
ксенологи тоже обращаются в нелюдей? - Он внезапно повернулся к  Косте.  -
Вот вы, драйвер?
     - Я так не думаю, - проворчал Кратов, как  можно  более  естественным
жестом набрасывая на лицо светофильтр, чтобы не  замечена  была  ненароком
краска стыда.
     - Именно так вы и думаете, драйвер,  -  укоризненно  покачал  головой
Варданов. - Должно быть, вам будет неприятно услышать это,  но  опять-таки
по роду своей деятельности я хорошо разбираюсь в людях.  И  мне  отчетливо
видны самые тонкие оттенки ваших эмоций. Хочешь понять чужого -  разберись
в себе. Оттого настоящими ксенологами становятся лишь после тридцати  лет.
Вы еще крайне юны, драйвер, вы в себе блуждаете, как в потемках.  Посмотрю
я, что за путь вы изберете, когда вам исполнятся мои годы.
     "Что он ко мне пристал?  -  растерянно  подумал  Костя.  -  Я  в  его
проблемы, кажется, не лезу. Мое дело - водить все, что движется..."
     Над их головами, ровно и  мощно  гудя,  в  очередной  раз  пронеслась
пчела. Варданов присел.
     - Кыш! - отмахнулся от пчелы Фрост и засмеялся.
     - Итак, - сказал Варданов как ни в чем не бывало, обычным  менторским
тоном. - Что мы имеем? С одной стороны, пчелы  явно  не  годятся  на  роль
астрархов. Но,  с  другой  стороны,  орбита  Псаммы  имеет  неестественное
происхождение.  Это  неоспоримо  доказано  последними  исследованиями   на
галактической базе. Коллега Гвидо оказался прав,  что,  впрочем,  вряд  ли
добавляет ему энтузиазма. Вопрос вопросов: кто и когда это сделал?  Группа
Геснера убедительно доказала, что это были не равноноги. Рейхани  поставил
крест на шипоносах и стрелохвостах. И мне  понятно  всеобщее  недовольство
нашей задержкой  с  пчелами.  Тем  не  менее,  я  вынужден  настаивать  на
дополнительном цикле исследований лабораторного характера...
     - Отнюдь не повредит, - поспешно согласился  Фрост.  -  Пара  сеансов
ментоскопии - и все стало бы ясно, как самый ясный день.
     "И мы  убрались  бы  с  этой  паршивой  планетки,  -  подумал  Костя,
поднимаясь и отряхиваясь. - И тогда провалиться мне, если я хоть  раз  еще
наймусь на Псамму..."
     - Я в свою очередь также проведу некоторые тесты, -  монотонно  вещал
Варданов. - После чего, мне думается, заключение  о  неразумности  данного
вида будет веско аргументировано и найдет понимание  среди  экспертов.  Но
если вас интересует мое мнение...
     - Безусловно! - с энтузиазмом воскликнул Фрост.
     "А мне так наплевать", - устало подумал Костя.
     - ...я склоняюсь к гипотезе Гвидо  о  том,  что  здесь  действительно
похозяйничали Археоны. Факт сам по себе  примечательный,  хотя  к  задачам
нашей миссии никакого касательства не имеет.
     - Археоны, - бормотал Кратов, бредя к стоявшей неподалеку "гоанне". -
Ну-ну... Все равно сюда больше не завербуюсь. Не старайтесь - не заманите.
Ни Археонами вашими, ни медовым пряником, ни даже миллионом энектов.



                                    5

     Костя прошел на центральный пост, тщательно заперев за  собой  дверь.
Сел в драйверское кресло. Повозился, умащиваясь поудобнее.  Возложил  руки
на пульт, прикрыл глаза. В сотый, наверное, раз представил, как несильным,
но в  то  же  время  уверенным  нажатием  пальцев  он  повелевает  кораблю
оторваться от серых песков, всплыть над  ними  в  загроможденные  багровой
полусферой Старшего Солнца небеса...
     Тяжко вздохнув, убрал руки с пульта.
     "Скука, - подумал он. - Невыносимо. Читать нечего.  Музыки  на  борту
нет. Хоть сам начинай песни петь... Зрелищ - ноль. Сплошная работа.  Разве
это   нормально,   когда   самая   скучная   работа   воспринимается   как
развлечение?!"
     Костя подумал, с кем  из  тех,  кто  еще  оставался  на  Псамме,  ему
хотелось бы перекинуться словом.  Поиграв  пальцами  над  пультом,  вызвал
корабль Геснера.
     На его везенье тамошний  драйвер,  белобрысый  и  густо  изукрашенный
веснушками Крис Шульц откликнулся сразу.
     - Мы сегодня улетаем, - похвалился он. - Вот шеф вернется и  отчалим.
Видишь ли, шеф не утерпел и отправился  полюбоваться  напоследок  на  наше
озеро.
     - Какое озеро? - спросил Костя завистливо.
     -  Разве  ты  не  знаешь?  Сначала  мы  нашли  здесь  плывуны.  Потом
обнаружилось, что их подпитывает скрытый на  глубине  в  пятьдесят  метров
водный резервуар. Мы пробили шахту и докопались до  целого  озера  соленой
воды. Жаль, что оно совершенно мертво... Что ты вздыхаешь?
     - Похоже, я-то застрял в песках надолго.
     - Не забывай, что за каждый день задержки сверх  срока  по  контракту
тебе причитается сто энектов.
     - Разве в этом счастье? - горестно промолвил Кратов.
     - Я тебя понимаю, - покивал Крис. - Тебе и вправду тоскливо. Вот  мы,
к примеру, нашли плывуны и озеро. Рейхани  пробился  к  нефти,  Бете  -  к
трансуранам. А у вас, я слышал, ничего интересного.
     - Абсолютно!
     - Почему же вы не улетаете?
     -  Из-за  пчел.  Наш  ксенолог  никак  не   отважится   объявить   их
неразумными.
     Шульц сочувственно поцокал языком.
     - Но ведь ксенолог обязательно  должен  высказать  свое  суждение?  -
спросил он.
     - Если он этого не сделает, планету закроют.
     - Будет чрезвычайно обидно, - промолвил Крис. - Здесь можно  жить.  И
есть что добывать. Самое  главное  -  воздух.  И  вода.  Ничего,  что  она
соленая. А к песку можно привыкнуть. Вот ты, например, согласился бы здесь
жить? Ведь ты пустынник.
     - Никогда! - энергично произнес Кратов.
     Шульц глядел на него с большим сожалением.
     - Может быть, все еще образуется, - сказал он  наконец.  -  А  теперь
извини: кажется, шеф вернулся. Встретимся на базе, хорошо?
     - Хотелось бы надеяться, - сказал Костя без должной уверенности.
     Простившись с Крисом, он попытался вызвать корабль Бете.  Безуспешно:
те намеревались улететь еще вчера. И наверняка осуществили свое  намерение
в срок.
     Костя  сидел  молча,  изредка  нарушая  тишину  вздохами.  Глядел  на
большой, слегка вогнутый экран  главного  видеала,  демонстрировавший  ему
бесконечную, вылизанную временем и ветрами серость.
     Внезапная мысль остро и неприятно поразила его: скоро на этой планете
они останутся СОВСЕМ  ОДНИ.  Гигантский,  засыпанный  песками,  оплетенный
синей колючкой, худо ли бедно населенный  живыми  тварями  мир  -  и  они,
четверо на утлом суденышке. И больше никого.
     А он так не привык.
     Он привык, чтобы рядом непременно были люди. И чем больше людей,  тем
лучше. То есть, конечно, вовсе не обязательно, чтобы стоял шум  и  гам  до
небес, чтобы все наперебой горланили песни, ржали в голос над не такими уж
изысканными и утонченными шутками, на повышенных  тонах  и  с  размашистой
жестикуляцией обсуждали некую эпохальную тему, а тут  же  рядом  громыхала
музыка и плясали... Такого, в общем, тоже не хотелось бы, и он обязательно
поискал бы среди этого содома местечко поукромнее. Но  пусть  бы  все  это
было в пределах досягаемости, чтобы знать: в  любой  момент,  если  только
захочешь, можно встать и влиться в людской океан.
     Костя  вдруг  почувствовал,  что  ему  просто  необходимо  с   кем-то
поговорить. Все равно о чем, лишь бы перекинуться  словом,  даже  о  самом
незначительном пустяке. Сейчас, наверное, он был бы рад и Варданову.
     Продолжая вздыхать, Костя встал из кресла.
     На выходе с центрального поста он столкнулся нос к носу с Фростом.
     - Ты-то мне и нужен! -  провозгласил  экзобиолог,  извлекая  изо  рта
пустую трубку.
     - А ты - мне, - сказал Кратов с облегчением.
     - Гм... - Фрост поглядел на него изучающе. - А не желаешь ли  немного
поохотиться?
     - На стрелохвостов? - осведомился Костя, подбираясь.
     - Нет, дружок. На пчел.
     В первый момент Кратову показалось, что  он  ослышался.  Он  даже  не
нашелся что сказать и только часто моргал и шевелил губами.  Экзобиолог  с
интересом наблюдал за его реакцией.
     - А Варданов меня не набьет? - наконец обрел Костя дар речи.
     - Так это по его распоряжению! И охотиться - не значит  убивать.  Нам
настоятельно нужна одна живая, но полусонная пчела на борту. Я бы сам  все
проделал наилучшим образом, - пояснил  Фрост,  словно  оправдываясь.  Лицо
Кратова жалобно сморщилось. - Но времени в обрез, материалов прорва...
     - Курт, миленький, я прекрасно справлюсь! Ты не представляешь, как  я
метко стреляю!
     - Пчелу необходимо  будет  со  всей  деликатностью  обездвижить  и  в
целости доставить на корабль. Для подобных  целей  существуют  специальные
виды  снаряжения,   несколько   отличные   от   любезных   твоему   сердцу
фограторов...
     - Я знаю: арбалеты-инъекторы.
     - Тогда собирайся, - сказал Фрост. Воровато оглядевшись,  он  спросил
шепотом: - А можно мне здесь немного покурить?
     - Можно! - вскричал Костя. - Запрись и дыми  хоть  весь  день.  Будут
скандалить - Варданов или, там, когитр, - скажешь: я разрешил!



                                    6

     Кратов расчехлил  арбалет,  вставил  обойму  анестезирующих  стрел  и
по-пластунски всполз на гребень сеифа. Его взгляду открылся улей  во  всем
его великолепии. Или же, что вернее,  безобразии.  Бугорчатая,  как  спина
трехсотлетней  черепахи,  плоскость,  испещренная  дырами  всех   форм   и
размеров. Редкие пчелы сновали наружу и  внутрь,  по  своему  обычаю  безо
всякого намека на смысл и порядок.
     "Великий Вождь  Шаровая  Молния  лег  брюхом  на  тропу  войны,  -  с
восторгом подумал Костя.  -  Его  кремневый  нож  затосковал  по  скальпам
Бледнолицых. Точнее, Серопузых. А в вигваме Большого Совета его  дожидался
старый колдун... или шаман?.. Унылый Зануда, которому для призывания духов
предков понадобился хотя бы один живой Серопузый..."
     Неосторожный   Серопузый,    обуреваемый    любознательностью,    уже
приближался, мелко  трепеща  просторными  крыльями,  а  по  песку  за  ним
собачкой бежала плотная тень.
     "Вождь  Шаровая   Молния   вскинул   свой   верный   лук   по   имени
Обездвиживающий Деликатно. Его пальцы плавно оттянули тугую тетиву и столь
же плавно выпустили стрелу прямо в  ненавистное  серое  пузо  ненавистного
Серопузого..."
     Арбалет едва слышно тренькнул, и металлическая,  чуть  толще  волоса,
стрелка впилась жертве точно в  вентральный  ганглий  -  точку,  указанную
Фростом на схематическом изображении пчелы как  наиболее  предпочтительную
для гарантированного поражения. Пчела клюнула, свалилась в крутое  пике  и
пробороздила песок условной головой в нескольких шагах от Кратова. Лапы ее
судорожно дернулись и сложились.
     "Великий Вождь исторг боевой клич, - резвился Костя,  бережно,  чтобы
не помять хрупкие, витражные крылья, укладывая пчелу в прозрачную капсулу.
- Ну и орали же мы в своих игрищах полтора десятка  лет  тому  назад!..  А
затем вождь исполнил виляющий танец Удачной Охоты над  телом  поверженного
Серопузого. Господи, неужели Варданов прав,  и  мне  действительно  больше
нравится стрелять, чем думать?!"
     Он бросил прощальный взгляд на улей. В душе надеясь  впредь  сюда  не
возвращаться.
     Пчел стало уже не в пример больше. И они были в панике.
     Вряд ли пчелы могли видеть охоту на Серопузого  в  подробностях.  Все
состоялось быстро, бесшумно и на достаточном  удалении  от  улья.  Тем  не
менее мирная, еще недавно полупустая ложбина между смыкающимися подножиями
сеифов  в  считанные  мгновения  наполнилась  грозно   гудящими   тварями,
рыскающими в поисках обидчика. В его, Кратова, поисках.
     Оставалось   предположить,   что    каким-то    неведомым    способом
подстреленная  пчела  успела-таки  сообщить  о   своей   беде.   Либо   же
бессмысленные на вид "виляющие" танцы все же обладали свойством передавать
информацию.
     Картинка была зловещей.
     - Да ну вас к дьяволу,  -  пробормотал  Костя,  поспешно  отступая  к
"гоанне".
     Он умостил капсулу в багажном отделении, неловко - мешал "галахад"  -
вспрыгнул в кресло. Платформа качнулась, черпнула бортом песок.
     - Как ваши дела, Кратов?  -  зародился  под  шлемом  негромкий  голос
Варданова, дежурившего нынче по связи.
     Костя вздрогнул. Нервы были напряжены до последних пределов. Гудение,
исходившее со стороны улья, давило на него облаком угольно-черной ауры.
     - Нормально, - выдавил Кратов, борясь с лязганьем зубов. - Тут  такая
буча поднялась...
     - Требуется помощь? - деловито осведомился Варданов.
     "Только не от вас, почтеннейший!.."
     - Благодарю, в этом нет необходимости. Я уже возвращаюсь.
     Варданов помолчал. Потом бесцветным голосом произнес:
     - Ну, что же, помогай Бог, - и отключился.
     Костя поплотнее  вжался  в  кресло,  готовясь  к  крутому  развороту.
Устроил руки на пульте.
     Серая ревущая туча  перевалила  через  гребень  сеифа.  Тесно  сбитые
пчелиные тела, вдобавок сцементированные  взбаламученным  песком.  Бешеный
рой, растревоженный неумелым пасечником.
     Опрокинутый набок хобот  смерча,  черным  своим  жерлом  нацелившийся
втянуть случайную добычу.
     Костя зажмурился и бросил "гоанну" вперед.
     Тяжкий  удар  потряс  платформу.  Она  едва  не  исполнила   "поворот
оверкиль", но каким-то чудом устояла, трудно выровнялась. Вокруг завывало.
     Костя открыл глаза. Ему показалось, что он лишился  зрения:  сплошная
серая пелена. Будто он прямо отсюда, не покидая "гоанны", как есть,  вдруг
во второй раз в жизни вляпался в экзометрию.
     И только вверху, над  головой,  проступали  еще  мутно-багровый  глаз
Старшего Солнца да ослепительный зрачок Младшего.
     Костя вынужденно отпустился от  пульта  и  обмахнул  ладонью  забрало
"галахада". Но песок, будто наэлектризованный, вновь и вновь настырно  лип
к шлему.
     Платформа двигалась, но как-то странно, неуверенно,  загребая  правым
бортом.  Ткнулась  носом  в  почти  неразличимый  среди  этого  ада  сеиф,
взбрыкнула - Кратов окончательно бросил к чертям управление,  инстинктивно
вцепился в подлокотники, и вовремя: только поэтому он и не вылетел головой
вперед... Гнусно вихляясь, предоставленная самой себе "гоанна"  переползла
через вершину сеифа и ухнула книзу. С  омерзительным  скрежетом  заскребла
днищем по неровной тверди. "Ккуда ты, гадина!.." - мысленно завопил Костя,
одной рукой удерживая себя в кресле, а другой  шаря  по  пульту,  стараясь
перехватить управление, врубить "кошачью память" и  уйти  наконец  отсюда.
Кажется, ему это удалось, потому  что  "гоанна"  вдруг  стала  производить
диковатые на первое ощущение эволюции, рыская и творя реверансы  кормой  и
таким образом  в  деталях  повторяя  тот  путь,  что  она  неконтролируемо
проделывала секунды назад...
     В этот миг их настиг очередной удар серого тарана.
     Прямо перед собой Костя с леденящей отчетливостью увидел  круглую,  с
футбольный мяч, пчелиную башку, самоцветную  мозаику  вращающихся  глаз  и
отчаянное, слитое в сплошной сверкающий  веер  трепыхание  тугих  крыльев.
Затем тяжелое, сильное тело пушечным снарядом влепилось ему под дых. Костя
охнул и, как смог, сложился вдвое. Но "галахад"  принял  основную  энергию
атаки на себя и выдержал.  Благословенны  будьте,  сочинители  Кодексов  и
инструкций...  Нагрудная  броня,  руки,  колени  -  все  залилось   вязкой
полупрозрачной дрянью. Пальцы скользили по ослизлому пульту, срываясь.
     Платформа клюнула носом и неожиданно легко продавила ребристую твердь
под собой. Та изошла  трещинами,  крошась  и  проваливаясь  сама  в  себя,
обнажая какие-то запутанные, переплетенные, темные ходы с идеально ровными
стенками,  круто  загибавшиеся  книзу  и  Бог  весть  на   какой   глубине
оканчивавшиеся. А оттуда, с этой неведомой глубины перла с гудом и гнусным
шорохом сплошная серая масса...
     "УЛЕЙ!!!"
     Внезапно с любострастным чмоканьем самопроизвольно сработали  забытые
в сумятице страховочные лапы,  неловко  прихватив  огромный  "галахад"  за
бока. Хоть какая-то, да помощь... Костя немедля  взялся  за  пульт  обеими
руками. Подавил нелепые потуги "кошачьей  памяти"  справиться  с  внешними
помехами, на которые она ну никак не была  рассчитана.  Швырнул  платформу
кормой вперед и вверх - прочь от развороченных внутренностей  улья,  прочь
из этого страшного месива, наполовину  живого,  наполовину  уже  мертвого.
Ничего не видя перед собой, наобум и напролом повел ее туда, где,  по  его
расчетам,  оканчивалась  пчелиная  ложбина  и  начиналась  пустыня.   Лихо
перепрыгнул через подвернувшийся сеиф - по ту сторону его взмученный песок
уже оседал, и можно было пусть как-нибудь да сориентироваться.
     Рой не преследовал его. Не то потерял нарушителя покоя из виду. Не то
рассеялся, в тяжком потрясении от учиненного погрома.
     Кратова колотила дрожь. Голова  трещала  и  разламывалась  от  черной
ауры. Скорее, скорее бежать из-под ее удушливого крыла...
     Он наконец-то вывел "гоанну" на знакомую дорогу к кораблю.  Откинулся
в кресле, распустил оцепенелые мышцы. Тело упрямилось, никак не отходя  от
схватки. Сердце прыгало.
     "Капсула! Это из-за нее... Неужели я потерял капсулу?"
     Стиснув зубы, Костя принудил себя оглянуться.
     Капсула, надежно укрепленная в багажном отделении "гоанны", никуда не
делась. Она тоже  была  уляпана  слизью,  налипшими  обломками  крыльев  и
какими-то радужными пленками.
     Над невидимым за сеифами ульем курилось размытое серое облако. Словно
там оживал долго спавший вулкан.
     В небесах, на  обыденном  фоне  Старшего  Солнца  происходило  что-то
странное. Непривычное, из ряда вон выходящее, режущее глаз.
     Костя прищурился, напрягая зрение. Поднес козырьком ладонь к шлему.
     Высоко, в самом зените, поперек небосвода  бесшумно  и  грозно  плыла
вереница красных пчел. Отсвечивающих кованой медью, огромных даже с такого
расстояния. И более всего сходных с эскадрой дирижаблей.



                                    7

     - Ты что, Костя? - спросил Фрост благодушно. - На тебе лица нет!
     Он сидел в кресле драйвера, удобно развалясь, закинув ногу  на  ногу.
Откупоренная коробка с табаком соседствовала  на  пульте  с  чашкой  кофе,
трубка была зажата в зубах и чадила. На центральном посту витали смешанные
экзотические ароматы. Возле ног Фроста застыл настороже крохотный, похожий
на шуструю белую черепашку с квадратным панцирем, робот-уборщик,  в  любой
момент готовый заглотать опадавшие на пол хлопья пепла.
     - Я разрушил улей, - сказал Кратов сдавленным голосом.
     Он затравленно порыскал глазами, ища, где бы сесть. Помедлив,  добрел
до пульта, спихнул с одного из кресел наваленные Фростом  бумаги  и  тяжко
плюхнулся. Экзобиолог наблюдал за ним с нескрываемым любопытством.
     - Они напали на меня, - проговорил Костя. - Всем кагалом.  Я  потерял
ориентировку и... въехал в улей.
     - И что дальше? - выжидательно спросил Фрост.
     - Он обрушился. Потом я выцарапался наружу... Они не гнались.
     - Они напали на тебя до того, как ты вломился в улей, или после?
     - До того.
     - Занятно. Как ты полагаешь, почему они напали?
     - Не знаю. Может быть, хотели отнять ту пчелу, что я подстрелил.  Они
были как бешеные...
     - Занятно, - повторил Фрост. - Мы недооценили их. Знаешь  что?  -  Он
помолчал, пыхтя трубкой. - Наверное, пока  не  следует  говорить  об  этом
Сергею. К чему тебе лишние неприятности? Если обнаружится,  что  пчелы  не
претендуют  на  почетный  титул  Чужого  Разума,  то   можно   расценивать
случившееся как забавный эпизод.  Взбесившиеся  насекомые  едва  не  заели
вусмерть звездохода в скафандре высшей защиты!..
     - А если обнаружится другое?! - плачуще спросил Костя.
     - Гм... Тогда у нас будет еще время  оценить  ситуацию,  -  уклончиво
промолвил Фрост.
     - Курт, - сказал Костя, глядя в стену. - Там были и красные пчелы.
     - Красные? Те, что примерещились  Гвидо?  -  Фрост  усмехнулся.  -  А
зеленых ты не встретил?
     - Красные пчелы, - повторил Кратов. - Это они... астрархи.
     - Здорово придумал. Воображение у тебя, что твой фонтан.  Впечатлили,
видать, наши байки про атипичную орбиту и застенчивых астрархов. Вот  что,
Костя:  не  нужно  упрощать  и  не  нужно  усложнять.  А  нужно  приводить
доказательства. Если даже ты и впрямь повстречал красных пчел,  была  это,
скорее всего, редкая мутация, эндемик. Другие-то миссии ничего похожего не
находили, а ведь облазили всю Псамму, не в пример  нам!  -  Он  пристально
всмотрелся в лицо Кратова. - Да что это с тобой? Звездоход, ты же  напуган
как бурундук!
     - Конечно, напуган! И ты  бы  напугался...  Мы  наткнулись  на  Чужой
Разум, ты понимаешь?!
     - Пока не очень.  Что  это  на  тебя  нашло?  Неужели  красные  пчелы
начертили перед тобой "пифагоровы штаны" или продиктовали  формулу  полной
энергии тела?
     - Ничего они не чертили.  Они  совсем  другие!  Их  мало,  и  они  не
роятся...
     -  И  только-то?  Иногда  случается,  конечно,  что  устами  младенца
глаголет истина. Но ведь ты далеко не младенец, Костя, не так ли? Прекрати
панику. Ты утомлен и взмылен, как рысак после забега. Прими холодный  душ,
отдохни, выпей кофе.  А  пока  ты  все  это  делаешь,  я  надеюсь  кое-что
прояснить. Тут как раз Гвидо вернется к ужину, посидим, потолкуем...
     - Вернется?.. - Костя похолодел. - Где он?!
     - Гвидо оседлал вторую "гоанну" и, как мог, направил ее в пустыню.  У
него такая работа - ездить в пустыню во главе каравана  из  зондов.  Между
прочим, вовсе в противоположную от улья сторону, если это тебя  волнует...
Да не дергайся ты, ради Бога!  С  ним  все  в  порядке.  Сергей  регулярно
донимает его своей опекой.
     - Хорошо, - сказал Костя хмуро.  -  Я  подожду.  Но  ты,  пожалуйста,
поспеши со своими исследованиями. У меня нет сил ждать чересчур долго. Так
можно и с ума сойти.
     Фрост неопределенно хмыкнул. Негромко насвистывая,  собрал  в  охапку
свои бумаги, прижал подбородком коробку с табаком и ушел.
     Костя включил главный видеал.
     "Ничего вы не понимаете, - подумал он тоскливо. - Совсем ничего. А  я
не могу объяснить. Нет у меня таких слов, чтобы до вас  дошло,  как  же  я
напуган".
     Он привстал в своем кресле, подался вперед, налегая грудью на пульт.
     Вершины  удаленных  сеифов  дымились.  Словно   за   ними   скрывался
надвигающийся самум. Но вокруг корабля царили полная тишина и безветрие.
     "Ничего  вы  не  поняли..."  -  мысленно   повторял   Кратов,   будто
заведенный. А сам точными,  отработанными  движениями  увеличивал  масштаб
изображения, приближал к себе эти зловещие дымные вершины.
     Над сеифами восходил Рой.



                                    8

     Пустыня залилась красным.
     Ковер багряного лишайника, распространяющийся вдаль и вширь прямо  на
глазах. Шевелящееся карминное месиво. Языки раскаленной лавы,  извергнутой
адским вулканом.
     Кратов смотрел и не мог оторваться, как привороженный.
     Тысячи, десятки и сотни тысяч стрелохвостов, равноногов, шипоносов  и
прочей песчаной дряни и нечисти. Несметное  сатанинское  воинство.  Мощные
тела, закованные в непробиваемый хитин всех оттенков красного.  Выпученные
тупые глаза на стебельках, угрожающе распяленные  жвалы...  Перли  вперед,
меся песок и себе подобных, пихаясь и лягаясь, наползая друг на  дружку  и
ни на градус не отклоняясь от цели.
     Целью был корабль.
     Кратов врубил панорамный обзор.
     Они очутились внутри живого кольца. Точнее, живого купола, потому что
воздух был полон пчел, вращавших бесконечный  хоровод  над  кораблем.  Под
куполом господствовали ненависть и страх. Черная аура.
     Дверь центрального поста распахнулась. На пороге стоял Варданов.
     - Что происходит? - спросил он неприятным голосом.
     - Вы... тоже почувствовали? - пробормотал Костя.
     - Мертвый бы почувствовал.
     Ксенолог прошел к пульту, оперся о него ладонями. Он был  бледен,  на
лбу проступала мелкая испарина.
     - Невозможно, - сказал он хрипло. - Такое психодинамическое давление!
Как? Почему?!
     - Это из-за меня, - прошептал Костя.
     - Вы слишком себя цените, драйвер. Я  все  знаю.  -  Варданов  жестом
остановил его, уже изготовившегося было сознаться во всем. - И про улей, и
про  красных  пчел.  Такое  чувство,  будто   нас   намеренно   подвергают
искушениям. Как святого Антония... Вот вам пчелы. Мало?  Вот  вам  КРАСНЫЕ
пчелы, которые не строят ульев и не роятся. Еще не верите?! Тогда получите
скоординированные действия всего биоценоза... Знать бы, кто за  всем  этим
прячется, что за падший ангел!
     - Почему вы ищете падшего ангела, когда и так ясно, что вот он, Чужой
Разум, прямо перед нами?! - горестно воскликнул Кратов.
     - Где? - громко вопросил Варданов. - Покажите мне его?  Не  вижу.  Вы
полагаете, все это - Чужой  Разум?  -  Он  ткнул  пальцем  в  серо-красное
мельтешение на экране видеала.  -  Чушь!  Обычная  реакция  симбиотических
сообществ  на  грубое  вмешательство  извне...  Курт  только  что   провел
ментографирование вашей пчелы. ОНА НЕРАЗУМНА!
     - Этого не может быть, - сказал Костя.
     - Алармист вы, а никакой не звездоход, - лязгнул Варданов. - Выдумали
себе крылатых жукоглазых астрархов, ввергли себя в истерическое  состояние
и ждете, что мы его с вами разделим. Напрасно! На этой планете нет разума.
А есть только флора и  фауна.  Вы  неосмотрительно  нарушили  благополучие
одного  из  наиболее  высокоорганизованных  биоценозов.  Теперь  мы  имеем
неудовольствие наблюдать его реакцию на вашу ошибку...
     - Этого не может быть, - повторил Кратов.
     - Прекратите ныть, - поморщился ксенолог. -  Если  вы  немедленно  не
возьмете себя в руки, по прибытии на базу я просто вынужден буду заявить о
вашей    профессиональной     непригодности.     Драйверов,     наделенных
впечатлительностью кисейных барышень, нам только не хватало!
     - Хорошо, - сказал Костя. - Пусть. Алармист, кисейная  барышня...  Но
что прикажете делать с этим? - Он кивнул на экран.
     - Ничего не делать! Что за неконтролируемые позывы к немедленному,  а
главное, ничем не мотивированному  действию?!  Их  гонит  инстинкт.  Пусть
лезут напролом. Пусть попробуют корабельную броню на зубок. Я  думаю,  она
очень скоро придется им не по вкусу.
     - А как же быть с Маони?..
     - С ним быть следующим образом, - жестко сказал Варданов.  -  Если  к
моменту его возвращения  этот  бестиарий  еще  не  рассеется  естественным
образом, вам придется позаботиться о расчистке местности. Надеюсь, вы  еще
не утратили вкуса к стрельбе из фогратора?
     - По пчелам я стрелять не стану, - сказал Кратов упрямо.
     - Отчего же вы не станете?! - язвительно полюбопытствовал Варданов. -
Кажется, вы  порядком  запамятовали  условия  вашего  контракта.  Вынужден
напомнить: "...обеспечивать безопасность корабля и экипажа". Вот и  будьте
любезны... Впрочем,  если  в  вашем  распоряжении  имеются  иные  средства
массового устрашения, окажусь только рад.
     Пренебрежительно выпятив нижнюю губу, он потыкал  в  сенсоры  дальней
связи.
     - Гвидо,  как  ваши  дела?  -  осведомился  он  нарочито  беззаботным
голосом.
     - Мои-то дела хороши, - отозвался Маони. - А вот что там  творится  у
вас? Я вижу облако взбаламученного песка...
     - Ничего серьезного.  Местные  обитатели  решили  нанести  нам  визит
вежливости. Работайте спокойно, к вашему возвращению это бесчинство  будет
пресечено.
     Варданов прервал связь и холодно  посмотрел  на  Кратова,  напряженно
застывшего в своем кресле.
     - Вам что-то неясно, драйвер? - спросил он.
     - Да, - сказал  Костя.  -  Мне  неясно,  куда  пропала  ваша  прежняя
осмотрительность.
     - Она никуда не пропала. Но в данный момент нет ни малейших оснований
для тревоги. Серые пчелы неразумны. Посему эта проблема для меня более  не
существует.
     - Но есть еще красные пчелы.
     - Допустим, они есть. И что же? Род пчел может подразделяться на  два
вида. Вполне обычная  картина.  Один  вид  мы  в  какой-то  мере  изучили.
Завтрашний и несколько последующих дней посвятим поискам  биотопа  второго
вида. А отыскав улей красных пчел,  буде  таковой  имеет  место,  повторим
процедуру исследований. И, по всей вероятности, закроем  и  эту  проблему.
Это скучная работа на скучной планете, драйвер. Но мы  должны  спокойно  и
хладнокровно довести ее до конца.
     - Как угодно, - сказал Кратов потухшим голосом.  -  Но  добывать  вам
красную пчелу я не поеду.
     - Что вы никуда не поедете, я вам обещаю, - усмехнулся Варданов.
     - И еще... Я хотел бы поговорить с Куртом.
     - Не смею препятствовать. Он у себя в каюте. Идите и  выслушайте  все
из первых уст. Может быть, это принесет вам успокоение.
     Костя мысленно сосчитал до пятидесяти. "Это мой  старший  товарищ,  -
повторял он про себя. - Он умнее. Он кругом прав. Всегда и во всем. А я  -
своенравный и глупый наглец.  И  я  буду  делать  то,  что  мне  предпишут
старейшие и умнейшие. И буду занимать то место, какое  мне  укажут.  И  не
высовываться со своим никому не интересным щенячьим мнением".  Раздражение
не проходило. Оно лишь интерферировало  с  черной  аурой  пустыни.  Ничего
доброго такая подпитка извне не сулила.
     Он  вдруг  ударил  кулаком  по  подлокотнику  кресла  -  Варданов,  с
застывшей улыбкой приникший к экрану, вздрогнул  и,  негодующе  нахмурясь,
обернулся... Костя встал и быстро вышел, не произнося ни слова.
     Уже за дверью, в недосягаемости для посторонних глаз, он  остановился
и обхватил голову руками.
     "Что нужно, чтобы они поняли? Что еще должно произойти?!"



                                    9

     - Курт! - позвал Костя и коснулся сигнального сенсора на двери.
     Из каюты не доносилось ни звука.
     - Ку-урт! - повторил Костя и побухал кулаком.
     Молчание.
     - Тогда не говори, что я вломился без спросу, - громко объявил Кратов
и решительно открыл дверь.
     После коридорного полумрака  по  глазам  резануло  ослепительно-ярким
светом. Сощурившись,  Костя  перешагнул  через  порог.  Под  ногой  что-то
противно кракнуло.
     Коробка из-под табака.  Она  валялась  на  полу,  кратовский  ботинок
обратил ее в лепешку. За ней тянулась дорожка золотистой трухи.
     - Курт, - еще раз окликнул Костя, уже совсем тихо.
     Он непроизвольно потянул  носом.  К  табачному  дыму,  рассеянному  в
воздухе, примешивался совершенно посторонний, незнакомый, сырой запах.
     Фрост сидел  в  кресле  спиной  ко  входу.  Его  рука  свисала  через
подлокотник, выпустив из разжатых пальцев едва  дымящуюся  трубку,  голова
завалилась на плечо. Казалось, экзобиолога  прямо  посреди  работы  сморил
внезапный приступ сна.
     Костя деликатно кашлянул и встряхнул Фроста за плечо.
     Пальцы погрузились в горячее и липкое.
     Странный  звук  привлек  внимание  Кратова,  пока  он  в   оцепенении
разглядывал  испачканные  пальцы.  Словно   редкие   капли   дождя   мерно
постукивали по полу.
     Костя резко крутанул кресло к себе.
     Отшатнулся, не сдержав крика.
     Со всхлипом набрал полную грудь воздуха - воздух сопротивлялся, никак
не желал проходить сквозь передавленное спазмами горло.
     Чтобы не упасть,  оперся  рукой  о  заваленный  бумагами  стол.  Ноги
подсекались, как если бы в них разом лопнули все сухожилия. От пальцев  на
белой бумаге пролег жирный красный след.
     То, что находилось  в  кресле,  Фростом  уже  не  было.  Бесформенный
обломок черепа, без лица,  в  лохмотьях  кожи  и  тканей,  каким-то  чудом
державшийся на шее. Вмятая,  расплющенная  грудная  клетка  с  вывернутыми
наружу кусками ребер, словно она  взорвалась  изнутри,  и  левое  плечо  с
совершенно  уцелевшей  рукой...   Все   остальное   обратилось   в   комья
окровавленного мяса.
     И повсюду, даже на потолке - брызги крови.
     В дальнем углу снова послышалось негромкое постукивание.
     Заледенев от ужаса,  Костя  буквально  отодрал  взгляд  от  кресла  и
медленно переместил его на источник звука.
     Серая пчела возилась  в  герметическом  керамитовом  боксе.  Ей  было
тесно. Она негромко шуршала крыльями, нервно перебирала передними  лапами,
стучала коготками по прозрачной, в кровавых потеках, стенке.
     Костя попятился к выходу, лихорадочно отирая пальцы о свитер, не имея
сил повернуться спиной ко всему этому кошмару.
     Кто-то разглядывал его. Пристально, тяжело, примериваясь к нему как к
очередной жертве.
     Но в каюте никого  не  было.  Лишь  останки  Фроста,  пчела,  да  еще
неподалеку от бокса громоздилось знакомое чучело стрелохвоста с  угрожающе
воздетыми клешнями. Клешни были сомкнуты, с них свисали какие-то спутанные
лохмы.
     Костя захлопнул дверь. Прислушался - тишина. Он привалился к двери, с
несообразной силой сжимая пальцами ее рукоятку.
     - Нет. Нет...
     Смертельный холод сменился выжигающим  все  на  пути  жаром,  который
толчками поднимался из самых  недр  души  и  никак  не  мог  вырваться  на
свободу. Какая-то невидимая преграда, перепонка мешала ему. Костя стоял, с
овечьим смирением прислушиваясь к этому клокотанию внутри себя.  Сознавал,
что нельзя теперь вот так просто стоять и ждать,  что  произойдет  с  ним,
вокруг него или на значительном от него удалении. Что не осталось ни крохи
времени на переживания, и нужно действовать, действовать, действовать...
     Он вдруг обнаружил, что в такт  этим  внутренним  толчкам  давно  уже
бьется затылком о стену и не имеет воли прекратить эту бессмыслицу.
     - Не-е-ет!..
     Вот и случилось то, чего он ждал.
     Ничего уже не изменить, не исправить, не переиграть.  Ничего  уже  не
будет по-прежнему. Через  неразрывность  времен  пролегла  трещина.  Между
прошлым и будущим, через настоящее. И каждое новое мгновение  вонзается  в
нее очередным клином. Взломанный улей...  пчела  в  прозрачном  узилище...
уничтоженный Фрост... Это необратимо, это навсегда.
     Но что следом?..



                                    10

     - Сергей Эдуардович, - позвал Кратов.
     Он не узнал своего голоса.
     Варданов выглянул из центрального поста.
     - Что еще? - спросил он недовольно. -  Надеюсь,  Курт  нашел  доводы,
доступные вашему восприятию?
     - Он мертв, - сказал Кратов. - Убит.
     - Как убит? - Варданов нахмурился. - Что вы несете?  Я  десять  минут
назад... - Он помолчал. - Как это могло случиться?.. - И снова осекся.
     - Курт убит, - повторил Костя. - Это страшно. Там все в крови.
     Варданов наконец отклеился от двери  центрального  поста  и  подошел,
отчего-то на цыпочках.
     - Убит, - сказал он ровным голосом. - Убит. Я должен это видеть.
     Он потянулся к дверной рукоятке и наткнулся на  костины  пальцы,  все
еще сомкнутые на ней вмертвую.
     - Нельзя входить, - без выражения промолвил Кратов. - Убийца еще там.
     - Убит, - сказал Варданов. - Курт убит. - Его  лицо  вдруг  сделалось
похоже на гипсовую маску. - Кто же?.. Пчела? Вырвалась из бокса?
     - Может быть, -  пробормотал  Кратов.  Он  чувствовал,  что  от  него
ускользает какая-то важная деталь. И никак не мог  сосредоточиться:  перед
глазами все плыло. - Да нет, что я говорю... Пчела на  месте.  Убивала  не
пчела, Сергей Эдуардович.
     - Тогда кто?
     - Стрелохвост.
     - Откуда он там взялся?!
     - Чучело. Курт вчера добыл стрелохвоста и сделал из  него  чучело.  И
напугал меня в коридоре... Я вспомнил: тогда клешни  у  стрелохвоста  были
разжаты. Сегодня они сомкнуты.
     - Это ничего не значит. Велика важность - клешни сомкнуты!.. Курт мог
сам, по своей прихоти, изменить позу чучела.
     - Конечно, мог. Но больше там некому на него напасть.
     - Вы хотите сказать, что выпотрошенный стрелохвост  внезапно  ожил  и
убил Фроста?!
     - Да, так и было. Но стрелохвост был только орудием...
     - ...которым управляла пчела? Этаким местным зомби?
     Костя кивнул.
     - Как это возможно?!
     - Я не знаю.
     - Серая пчела ДЕЙСТВИТЕЛЬНО неразумна.
     - Не знаю...
     Варданов задумчиво оборотил лицо  к  видневшемуся  в  дверном  проеме
центрального поста краешку видеала, демонстрировавшего шабаш среди песков.
Волны красных тел, с тупым автоматизмом накатывавшие на корабль.  И  серые
гудящие тучи в небесах.
     - Вы правы, - сказал он медленно.
     - В чем? - горько спросил Костя.
     - Во всем, драйвер, во всем.
     - И что же нам теперь делать?
     Ксенолог посмотрел на него долгим взглядом.
     - Я предупрежу Маони. Он должен вернуться на  корабль.  Нам  с  вами,
драйвер, предстоит еще придумать, как помочь ему сделать  это.  А  вы  тем
временем наденьте "галахад". Не забудьте фогратор.
     - Фогратором я спалю полкорабля, - поспешно сказал Костя.
     - Это на крайний, безвыходный случай.  Если  вдруг  обнаружится,  что
"галахад" вам не помогает... Попробуйте уничтожить эту нечисть  чем-нибудь
тяжелым. Или острым. Ее нельзя оставлять рядом с Фростом.
     - А пчела? Как поступить с ней?
     - Пчелу трогать не  надо,  -  после  паузы  сказал  Варданов.  -  Как
поступить с пчелой - это для нас троих будет следующей задачкой...



                                    11

     "Он ничего не может мне сделать. Будь он хоть кто, хоть  сам  дьявол.
Звездоходы рассказывали: случалось и такое.  Но  и  дьявол  пасовал  перед
"галахадом". Если, конечно, освятить его перед использованием..."
     Костя неуклюже протиснулся в каюту и тут же закрыл за собой дверь. На
всякий случай, с трудом орудуя пальцами в толстенных перчатках, закрыл  ее
на замок.
     "Если кто и выберется отсюда, так только я один. Зарубите себе это на
носу. Вернее, я вам зарублю. Вот этим самым мачете".
     Снова тот же взгляд. То же спокойное, расчетливое  внимание.  Никаких
эмоций. Одна лишь оценка его как возможной мишени.
     И страшное кресло прямо перед ним.
     Кратов набросил на  шлем  светофильтр.  Цвета  исказились,  стерлись,
красное стало серым...
     - Вы ничего мне не сделаете, сволочи! - громко сказал Костя, выставив
перед собой бритвенно-острый мачете, позаимствованный  из  набора  средств
специальной экипировки. Тех, что до сей поры ни разу не сгодились на  этой
планете.
     Но ничего и не происходило.
     Пчела в боксе продолжала возиться и  скрестись.  Чучело  стрелохвоста
торчало на прежнем месте, никак не проявляя  заключенной  в  нем  зловещей
силы. Да и взгляд этот неприятный, похоже, попросту мерещился.
     Костя перевел дух. Расслабил напряженные плечи,  переложил  мачете  в
левую  руку.  Поискал  глазами  что-нибудь  подходящее  -  простыню   либо
скатерть, чтобы укрыть Фроста...
     Стрелохвост бесшумно возник рядом. Словно красная молния  чиркнула  в
неподвижном воздухе.
     Очевидцы так и описывают: вот он за десятки  метров,  а  вот  он  уже
здесь.  И  готов  убивать,  полосовать  своими  стальными  клешнями,  сечь
ядовитой стрелой... Неудивительно, что Фрост был застигнут врасплох. Любой
на его месте был бы обречен.
     Растопыренные клешни скребнули по нагрудной броне "галахада".
     Костя вскрикнул, покачнулся, но устоял. А  затем  обрушил  на  голову
твари  свой  мачете.   Лезвие   прошло   насквозь,   почти   не   встретив
сопротивления: хитиновые пластины легко расступились, под ними  обнажилась
пустота.
     "Зомби, самый настоящий зомби!.."
     Обезглавленное тулово,  такое  же  пустое,  уже  вслепую  размахивало
клешнями,  по-скорпионьи  выгибало  хвост,   чтобы   зацепить   противника
иззубренной стрелой.  Кратов  с  размаху  рубил  по  нему,  содрогаясь  от
омерзения, смешанного  с  жутковатой  оторопью.  Потом  догнал  корчащийся
хвост, который еще жил и пытался уползти под кресло, и растоптал его.
     Пчела прекратила возню, подобрала лапы и застыла.
     Кратов шагнул к ней, поигрывая мачете.
     - Как бы я хотел... - сказал он непослушными губами. - Если бы  можно
было...
     Он остановился на полдороге.
     "Нельзя, - подумал он. - Ничего  тебе  нельзя.  После  того,  что  ты
натворил. А ей можно все. Справедливость на ее стороне. И это не ты будешь
мстить ей за Фроста, а она тебе. И за улей, и за себя.  Да  и  за  Фроста,
кстати, тоже. Господи, смилуйся над нами".



                                    12

     Варданов, по-прежнему на цыпочках, появился за его спиной.
     - Ну как, успешно? - спросил он негромко.
     Костя кивнул. В огромном  "галахаде",  едва  вписывавшемся  в  тесный
коридор, с мачете наперевес он ощущал себя чрезвычайно нелепо.
     - Теперь я могу туда зайти?
     - Да... если хотите.
     Варданов отстранил его и,  потоптавшись  на  пороге,  вошел  в  каюту
Фроста. Кратов молча наблюдал за ним - отчужденно,  будто  из  зрительного
зала.  Светофильтр,  все  еще  надвинутый  на  шлем,  лишь  усугублял  его
отстраненность  от  происходящего.   Ксенолог   потерянно   бродил   между
разбросанными вещами, с  опаской  поглядывая  под  ноги.  Возле  пчелы  он
ненадолго задержался.
     - Идиотское положение, - сказал Варданов, выходя наконец.
     Он  был  бледен.  Когда  его   рука   дернулась,   чтобы   машинально
помассировать виски, видно было, как мелко дрожат пальцы.
     - Нужно что-то предпринять, - продолжал он. -  Нельзя  оставлять  все
как есть. - Варданов криво усмехнулся. - Помните, у Шекспира: "Средь  поля
битвы мыслимы они, а здесь не к месту, как следы резни..."  А  я  даже  не
знаю, что нужно делать.
     -  Я  тоже,  -  признался  Костя.  -  Может  быть,  поместить  ЭТО  в
холодильную камеру?
     - Да, конечно, - кивнул Варданов.  -  Но  прежде  следует  освободить
камеру от всевозможных экспонатов. Курт использовал ее для своих целей. И,
очевидно, не совсем по назначению. Займитесь этим, а я здесь... приберусь.
     Камера и в самом деле была загромождена прозрачными капсулами,  общим
числом десятка полтора, в которых Фрост хранил добытых  им  ранее  местных
тварей.  Тут  были  и  небольшой  красный  равноног,  и  парочка   красных
шипоносов, и диковинный красный  же  рогатый  щитоголов,  и  еще  какие-то
красные инсектоиды, названий  которых  Костя  не  знал...  Избавившись  от
скафандра, он сгружал покрытые изморозью капсулы на тележку и  переправлял
их в жерло утилизатора, где они пропадали без следа. И уже  ни  при  каком
стечении обстоятельств уже не могли вдруг обратиться в убийц-зомби.
     На некоторое время Кратов сумел раствориться в этой работе. Ему  было
зябко, руки горели от  прикосновения  к  холодному,  но  груз  болезненных
воспоминаний отошел куда-то на второй план.
     Однако камера быстро пустела, и все неминуемо возвращалось  на  круги
своя...
     Он вышел к Варданову, который дожидался в коридоре. У ног  его  стоял
прикрытый белой материей керамитовый бокс, вроде того, в  котором  маялась
серая пчела. В каюте все было расставлено по  местам,  свет  притушен,  по
полу хлопотливо шныряли черепашки-уборщики.
     - Вот и все, - сказал Варданов, дергаными  движениями  сдирая  с  рук
перчатки и швыряя их на съедение уборщикам.
     Вдвоем они занесли бокс в холодильную камеру и наглухо закрыли за ним
стылую дверь. Несколько минут постояли молча.
     - Тяжело, -  наконец  промолвил  ксенолог.  -  Но  придется  оставить
переживания до прибытия на базу.
     - А получится?
     - Надо постараться... Вам ничего не почудилось, когда вы были в каюте
Курта?
     - Взгляд, - сказал Костя.
     - Что-то вроде того. Неприятное ощущение. Корабль, кажется, прекрасно
защищен. Внутри него мы в полной безопасности.  Если  пренебречь  нелепыми
случайностями, вроде злополучного  стрелохвоста...  Однако  же,  создается
полная иллюзия его  прозрачности.  Мы  ходим  по  корабельным  помещениям,
разговариваем, размышляем, а в это время  за  нами  внимательно  наблюдают
чужие глаза. И делают это, заметьте, без особой доброжелательности.
     - С чего бы им питать к нам добрые чувства? - пожал плечами Кратов.
     - Справедливое замечание... Теперь наша задача - вернуть Маони.
     Они прошли на  центральный  пост.  Варданов  пробежался  пальцами  по
сенсорам внешней связи.
     - Гвидо, - позвал он.
     Из динамиков доносился один лишь слабый, будто удаленный на громадное
расстояние, гул, который перемежался треском помех.
     - Варданов вызывает Маони, - повторил ксенолог. - Гвидо, отвечайте!
     Гул понемногу затухал, и на его  место  заступала  полная,  ничем  не
нарушаемая тишина.
     - Гвидо!  -  крикнул  Варданов.  -  Бесполезно,  -  вдруг  сказал  он
абсолютно спокойно  и  сел.  -  Я  боюсь  об  этом  думать,  но,  по  всей
вероятности, они его нашли.
     - Он в "галахаде", - сказал Кратов, кусая губы. - И у него фогратор.
     - Возможно, у пчел  есть  средства,  чтобы  совладать  со  скафандром
высшей защиты. Мы же, как выяснилось, ничего не знаем... И вряд  ли  Гвидо
сумеет воспользоваться оружием. Он не любит стрелять так,  как  вы.  Когда
иного выхода не останется, он может опоздать пустить фогратор в дело.
     - А если вызвать базу?
     - Пожалуй, - после непродолжительного раздумья согласился Варданов. -
Тем более, что сейчас это просто непременно нужно сделать...  -  Он  снова
поколдовал над сенсорами. Затем звучно произнес: - Пустота. Вакуум! О  чем
это свидетельствует?
     - Только о том, что отказала аппаратура связи, - предположил Костя.
     - Нет, драйвер! Аппаратура в полном порядке, спросите у когитра.
     - И спрошу, - сказал Костя. -  Когитр,  сообщите  состояние  бортовых
систем связи.
     - Состояние активное, - скучным голосом ответил когитр.
     - Почему же она не работает?
     -  Ответить  не  могу.  Предположение:  внешняя  непроницаемость  для
ЭМ-связи.   Возможно   присутствие   над   кораблем   изолирующих    полей
специфической природы...
     - Вот видите, - сказал Варданов.  -  Нас  просто  лишили  связи.  Это
замечательно! Вообразите, каким мощным технологическим потенциалом  должна
располагать эта цивилизация, чтобы подавить нашу ЭМ-связь!
     Костя  в  недоумением  вытаращился   на   ксенолога.   Тот   выглядел
чрезвычайно удовлетворенным.
     - Вот что, драйвер, - произнес Варданов. - Я хотел  бы,  чтобы  вы  с
предельным вниманием выслушали то, что я сейчас скажу. Это  важно,  и  это
надлежит запомнить.
     - Ну, пожалуйста... - сказал Кратов неуверенно.
     -  Теперь  многое  становится  понятным,  -  продолжал  Варданов.   -
Например, очевидно, что никуда эти таинственные астрархи не исчезали.  Они
здесь,  рядом.   Просто   мы   оказались   не   в   состоянии   точно   их
идентифицировать. Мы избрали неверную тактику - и потерпели сокрушительное
фиаско. И вынуждены расплачиваться за ошибку дорогой ценой.
     - А чему вы так радуетесь?! - поразился Костя.
     - Повода для оптимизма у меня и вправду недостаточно,  но  я  доволен
хотя бы обретенной ясностью. Все гораздо проще, чем мы тут  фантазировали,
драйвер. И простота эта - в сложности! Не нужно было  охотиться  за  всеми
этими  красными  ползучими  формами.  То   есть,   конечно,   определенный
познавательный интерес они,  вне  всякого  сомнения,  представляют.  Более
того, в ксенологической модели разумной  цивилизации  Псаммы  им  отведена
вполне  определенная  роль.  -  Варданов  уже  не  говорил,  а  по  своему
обыкновению вещал. Поучал и вразумлял, и наставлял  на  путь  истинный.  И
Костя понемногу уступал, против воли втягиваясь в  столь  же  ненавистную,
сколь и привычную роль вынужденного неофита... - Это  всего  лишь  роботы!
Впрочем,  "роботы"  сказано  чересчур  сильно.  Это   орудия,   эффекторы.
Разумеется, они  наделены  некоторым  количеством  степеней  свободы,  как
всякое живое  существо.  И  с  наших  человеческих  позиций  они  являются
нормальными представителями традиционной фауны. До  определенного  момента
это красное воинство вполне  независимо  в  своих  поступках.  Стрелохвост
нападает на все, что движется. Равноног питается синей колючкой и обладает
не только конечностями  равной  длины,  но  и  философским  равнодушием  к
большинству внешних раздражителей,  отчего  всецело  заслуживает  названия
"равнодух". Шипонос  роет  в  песке  нору,  укрепляет  ее  стены  клейкими
выделениями и откладывает там яйца. Все происходит естественным  порядком,
покуда никто из этих тварей НЕ ВОСТРЕБОВАН.
     Костя, которому происходящее сильно напоминало пир во время чумы, все
же не удержался:
     - Это пчелы их востребуют?
     - Вы угадали, драйвер. Серые пчелы. А  если  быть  предельно  точным,
Рой. Пару часов назад мы совершенно однозначно  установили:  изолированная
пчела  неразумна.  Ею,  как  отдельно  взятой  особью,  руководят  простые
инстинкты. Ее проявления высшей нервной деятельности мало  чем  отличаются
от тех, что уже известны применительно к стрелохвостам и прочей нечисти...
Но любая изолированная клетка человеческого мозга также неразумна! И  даже
более неразумна, чем серая пчела. Хотя бы это был гениальнейший мозг. А мы
добросовестно    пытались    составить     заключение     о     разумности
одной-единственной клетки гигантского супермозга, каким является Рой серых
пчел.
     - То, что летает - мозг, а то, что ползает - руки?..
     - Все же термин "эффекторы" мне нравится больше. Так или  иначе,  Рой
вертит  ползучими  пустынниками  как  ему  заблагорассудится.  И,  как  мы
убедились,  наши  представления  о  способах  связи  между  Роем   и   его
эффекторами весьма неполны.  Видимо,  контроль  над  эффектором  настолько
полон и глубок, что мы даже не в состоянии это себе вообразить. Где-то  на
мышечном, клеточном уровне! Стрелохвост был лишен всех внутренних органов,
ткани  его  мышц  были  обработаны  напрочь  тормозящими  всякие   реакции
консервантами, но еще не  закончились  слабые  биологические  процессы.  И
этого оказалось достаточно, чтобы Рой превратил его в зомби.
     - Причем здесь Рой? Там же была только одна пчела.
     - Одна клетка мозга, драйвер. Тупая,  как  амеба-переросток,  которую
снабдили конечностями и крыльями. На что она годится?.. Разве что на  роль
ретранслятора и усилителя! И она прекрасно выполнила свою  задачу,  доведя
злую волю Роя до орудия, способного ее  воплотить.  Этот  взгляд,  который
преследует нас повсюду...
     - Черная аура, - пробормотал Костя.
     - И последнее. Не принимайте меня за  полоумного  фанатика,  которому
вместо   того,   чтобы   искать   пути   избавления,   вдруг    приспичило
поразглагольствовать на ксенологические темы. - Кратов покраснел.  -  Этот
Рой... мы пока еще не до конца представляем границы его могущества. Он уже
лишил нас связи. Никто не знает, что  ждет  каждого  из  нас  в  следующий
момент. Может быть, Рой придумает, как раздавить  корабль,  словно  гнилой
орех... Поэтому я счел  необходимым  разделить  мое  знание  на  двоих.  И
повысить тем самым вероятность  того,  что  оно  сохранится  и  дойдет  по
назначению,  если  со  мной  что-нибудь   случится.   Разумеется,   я   не
преувеличиваю его ценности, ведь это всего лишь гипотеза...
     - А если что-нибудь случится с нами обоими?
     - Нас слышал когитр. Он - третий. Я не думаю все же,  что  Рой  решит
уничтожить корабль. У него сейчас иная цель.
     - Да, - сказал Кратов. - Он явился  сюда  за  собственной  клеточкой.
Может быть, вернуть ее, и он уйдет?
     Варданов помолчал, глядя на экран.
     - Вам покажется, что я все усложняю, - промолвил он наконец. -  Но  у
меня ощущение, что он не уйдет. И мы живы, пока пчела на корабле.
     - Заложник? - хмыкнул Костя.
     - Да, заложник. И мы, безусловно, вернем ее Рою. Но за  мгновение  до
того, как стартовать. Коли выяснилось, что  попросту  нарушена  связь,  то
Маони вполне еще может быть невредим. Поэтому мы стартуем, когда он  будет
на борту. Или когда убедимся, что он не вернется. Но тут  возникает  целый
спектр вариантов. Например, через трое суток, если мы не выйдем на  связь,
нас начнут искать...
     - Еще один вопрос, - сказал Костя. - Так, из праздного любопытства...
А какое место в вашей гипотезе отведено красным  пчелам?  Которых  мало  и
которые не роятся?
     Ксенолог бледно улыбнулся:
     - Честное слово, не знаю, как их туда вогнать.



                                    13

     Корабль надсадно выл. Этот доисторический вой, то стихавший, то снова
набиравший мощь, мог быть услышан за десятки километров.  В  пустыне,  где
самым громким звуком до сей поры был шорох песка,  он  разносился,  должно
быть, до границ материка.
     - Что сказано в отчетах Фроста? - спросил Кратов. - Может быть, пчелы
не только слепые в наших границах спектра, но еще и глухие?
     - Со слухом у них нормально, - досадливо поморщился Варданов. - Но вы
правы, это безнадежно. Скорее мы сами сойдем с  ума  от  этих  иерихонских
труб, чем они испугаются...
     Корабль  стонал,  будто  раненый  великан.  Осаждавшие  его  полчища,
поначалу словно бы в изумлении отпрянувшие, -  что  дало  повод  к  взрыву
ликования  на  центральном  посту,  -  быстро  опомнились  и   впредь   на
акустические удары никак  не  реагировали.  По-прежнему  сплошной  красный
лишайник наползал  на  корабельную  броню  и,  не  умея  там  закрепиться,
откатывал назад. И по-прежнему надо  всем  творящимся  водил  нескончаемую
круговерть злокозненный серый Рой.
     - Во всяком случае, Маони нас услышит, - заметил Костя.
     - Если он жив... Вопрос еще, как он наши вопли воспримет. Как  сигнал
о том, что мы тоже покуда живы, или как призыв немедленно вернуться?
     - Боюсь, что я на его месте думал бы только о втором.
     - Тогда нас ожидают новые  испытания,  драйвер.  Мы  вынуждены  будем
прибегнуть к оружию, чтобы расчистить проход для Гвидо. Или отключить  все
внешние раздражители, с головами залезть под подушки и  трусливо  выждать,
когда снаружи все закончится естественным образом.
     - А если попробовать развернуть над кораблем купол изолирующего поля?
Во-первых, мы оттесним Рой, а  во-вторых,  можем  попытаться  сформировать
туннель...
     - Неплохая мысль, - безразлично сказал Варданов. - Попробуйте.
     - Когитр! - позвал Костя.
     - Бортовой когитр слушает.
     - Полную защиту на корабль!
     - Понятно. Активизирую генераторы защитного поля.
     - Ну?!
     - Не выполнено, - сказал когитр смущенно. - Генераторы  работают.  Но
купол не формируется. Что-то мешает.
     - Что, что тебе мешает?!
     -  Не  могу  определить.   Помехи   неустановленной   природы.   Поле
разрушается прямо над кораблем.
     - Как я и ждал, - промолвил Варданов. - Такой силище ничего не  стоит
целую планету передвинуть  с  орбиты  на  орбиту.  Черта  ли  ей  в  нашем
изолирующем поле?.. Мне страшно думать о том, что  происходит  сейчас.  Но
еще страшнее вообразить, что МОГЛО БЫ произойти. Ведь  не  разори  вы  тот
злополучный улей, на галактической базе уже лежали бы наши отчеты вкупе  с
общим заключением  о  пригодности  планеты  к  колонизации.  И  на  Псамму
обрушились бы колонисты. Затеяли бы строить города, насаждать оазисы среди
песков, грести из недр минералы и воду. И  по  необходимости  без  оглядки
уничтожать всяких там равноногов да  шипоносов.  В  конце  концов  очередь
неизбежно дошла бы и до пчелиных  ульев.  И  тогда  здесь  развернулся  бы
Армагеддон.
     - Планета схватила нас за шиворот в последнюю минуту, - уныло покачал
головой Кратов. - Да еще как схватила... И мы сидим теперь сирые и  голые.
И ждем хоть какого-то конца.
     - Маони должен быть уже близко, - сказал Варданов.
     Костя с усилием провел ладонями по лицу.
     - Что, что мы еще можем сделать? - спросил он. - Думайте, прошу  вас.
Вы же старше и умнее!
     - Вы станете стрелять в Рой из фогратора? - усмехнулся Варданов.
     - Нет, нет, я же говорил... Вы плохо придумали. Думайте еще!
     - У нас больше нет вариантов. - Ксенолог встал. - Вы -  драйвер.  Это
ваш корабль. Он снабжен бортовыми  фограторами.  Решайте  сами.  А  я  вам
больше не советчик и не помощник. Я ухожу.  -  Он  усмехнулся.  -  Прятать
голову под подушку.
     - Почему я должен решать? - зло спросил Кратов. -  Это  ВАША  ошибка.
Это вы не узнали Чужой Разум. Вы и отвечайте!
     - Разумеется, - сказал Варданов. - Вне всяких сомнений.  Отвечать  за
все буду именно я, исключительно я и  единственно  я...  Когда  пойдете  к
себе, не сочтите за труд навестить и меня. Я должен вам кое-что показать.
     Он ушел.
     Костя сидел скорчившись в кресле,  зажмурившись  и  сцепив  зубы.  Он
медленно стиснул кулаки и прижал их к ушам. Больше всего он боялся  сейчас
увидеть на экране далекие очертания  "гоанны"  или  услышать  в  динамиках
тревожный голос Маони.
     Лишь бы ничего не происходило. Ничего - и чем дольше, тем лучше...
     "Он оставил меня одного. Но он совершенно уверен, что спустя какое-то
время я тоже смалодушничаю, сдамся и последую  за  ним.  А  в  награду  он
продемонстрирует  мне  нечто  по  его   мнению   важное.   Поделится   еще
каким-нибудь бесценным на его взгляд знанием. А потом мы  заточим  себя  в
собственных кельях, отныне не имея сил видеть друг друга... Между тем, как
Рой будет травить  Маони  сворой  клешнястых  краснопанцирных  псов...  Но
малодушие ли это? И что важнее - одна-единственная человеческая жизнь  или
репутация всего  человечества  в  глазах  этого  самого  Роя?  В  мириадах
самоцветных фасеточных глаз?.. Варданов  сделал  свой  выбор.  А  я?!  Что
важнее лично для  меня,  простого  драйвера,  не  обремененного  жизненным
опытом, не укрепившегося по молодости ни в убеждениях, ни в  заблуждениях?
И даже не  связанного  никакими  инструкциями  и  Кодексами?  Может  быть,
истинное мужество именно в том и состоит, чтобы подняться и уйти  подальше
от соблазнов разрубить все наличные гордиевы узлы  мечом...  или,  что,  в
общем, то же  самое,  фогратором.  А  поддаться  соблазну,  ухватиться  за
фогратор и пустить его в ход - как раз самое постыдное  малодушие...  Так,
что ли, диктуют нам человеческие зрелость и мудрость? А если мне одинаково
отвратительны оба выхода из этого тупика, как тогда быть?!"



                                    14

     "Костя, - сказал Фрост. - Хорошо, что я тебя застал. А не пора ли вам
улетать?" "Улетать? Ни в коем случае! Мы будем сидеть и ждать  возвращения
Гвидо". "Не надо ждать. Забудьте о нем. Улетайте. Что  вам  здесь  делать?
Скука: песок да колючка. Возьмем, к примеру, меня. Я на  следующей  декаде
хотел отправиться в систему Черный Парус.  Ну  да  теперь  уж,  видно,  не
получится..." "Курт, это ты?! Откуда ты взялся? Почему ты здесь? Ведь тебя
же..." "Ты знаешь, зачем я пришел? Забрать твой фогратор.  Он  тебе  ни  к
чему, звездоход". "Думаешь, ни к чему?" "И ты  тоже  так  думаешь.  Ты  же
научился думать". "Курт, постой, не уходи! Сейчас ты знаешь больше, чем мы
с Вардановым. Открой мне, чем все это кончится?"  "Ни  черта  я  не  знаю,
Костя. Как я могу открыть то, чего еще нет? Там, где я, вообще ничего нет.
Такая же пустыня... и огни. Много огней... и никто  ничего  не  знает.  И,
самое подлое, знать не желает. Одиночество и скука". "Что это за туман,  в
котором ты стоишь? Выйди из него, ну  пожалуйста..."  "Туман,  потому  что
сон. Ты спишь, Костя". - "Я сплю?! Мне нельзя спать. Как  я  мог  заснуть,
когда такое творится?" "Улетайте, братцы. Еще есть шанс. Потом  это  будет
непросто - улететь отсюда. Бросить Гвидо в песках одного...  Ты  спишь,  и
поэтому я еще застал  тебя,  чтобы  проститься.  А  сейчас  я  уйду.  Меня
зовут... Больше мы не увидимся, Костя, но ты не забудешь  меня.  Ты  тогда
опоздал меня спасти". "Но разве я мог?.." "Тебе бы на полчаса раньше войти
в мою каюту - и возникли бы варианты. Но я был один  -  и  пчела.  И  этот
паршивый зомби... Никогда не опаздывай  спасать,  звездоход...  Я  ушел...
Меня нет... Дальше ты один..."
     ...Костя вздрогнул,  оторвал  голову  от  пульта,  заозирался.  Перед
глазами танцевали бесформенные цветные тени.
     Он поглядел на часы: прошло не более двадцати минут с  того  момента,
как они расстались с Вардановым.
     "Чертовщина... Как я мог заснуть?! Да и сон ли то  был?..  Все  равно
нелепо. И стыдно. Дерьмо я, а не звездоход,  правильно  говорил  Варданов.
Гнать такого из Корпуса Астронавтов поганой шваброй... Но, может быть, это
просто такая защитная реакция моего издерганного,  затурканного  мозга  на
сплошной многочасовой стресс? Уж очень все  выглядело  реальным.  Голос  -
тембр, интонации. Выражение лица, извечная слегка растерянная  полуулыбка.
Я еще не успел ничего этого забыть, еще полсуток не минуло, как  я  с  ним
разговаривал. А он уже замурован в холодильной камере, но  душа  его,  как
говорят священники и некоторые медики, еще бродит в  окрестностях  тела  и
бьется  о  разделившую  нас  стену  между  Бытием  и  Небытием,  взывая  о
понимании... Неужели ему удалось на короткий миг проломить  эту  стену?  И
зачем он явился ОТТУДА, что хотел сказать мне? Ведь это были не его слова.
Чужие. Курт никогда бы не убеждал нас бросить Маони  одного  в  пустыне  и
дать деру... Почему? И разве не к тому толкает меня Варданов? Наверное,  я
сам в этом приступе бреда вложил слова Варданова в уста Фроста. Или все же
был в моем сне кто-то третий, совершенно посторонний?!"
     Костя увеличил  изображение  на  экране,  произвольно  выхватывая  из
серого смерча одну пчелу, другую,  третью...  Ничем  не  различимые  между
собой, частички единого целого.
     И неотступно следящий за ним безглазый взгляд.
     - Вы хотите диктовать мне, как поступить? - спросил Кратов жестко.  -
Вы все, снаружи и внутри... умники-разумники, ксенологи, астрархи и прочая
и прочая? Будто я чучело  какое  и  мной  можно  крутить-вертеть  как  вам
заблагорассудится. Мечтаете и из меня вылепить ручного зомби? Вот вам! Мне
вверено благополучие экипажа, и я его обеспечу. Нравится вам это или нет!
     Он поднялся, запер оставленную Вардановым дверь и  снова  вернулся  в
кресло.  Но  уже  другим.  Не   расслабленным,   потерявшимся   юнцом,   а
звездоходом, драйвером, хозяином корабля.
     - Хватит выть, - сказал он резким голосом.
     - Выполнено, - помедлив, откликнулся когитр.
     На пустыню рухнула тишина. Кратов посидел  с  полминуты,  привыкая  к
ней, испытывая подлинное блаженство и успокоение.
     - Хорошо, - наконец промолвил он. - Теперь так. Бортовой  фогратор  к
бою.
     - Запрещено Кодексом исследовательских миссий...
     - Заткнись!
     - Цель?
     - Все, что движется. - Он поразмыслил и поспешно поправился: -  Кроме
объектов земного происхождения. Людей и машин.
     - Не выполнено, - сказал когитр. Кратов  яростно  зашипел,  и  когитр
добавил: - Непосредственной угрозы  кораблю  не  существует.  Поэтому  вам
следует принять на себя ответственность за нарушение Кодекса и сделать  об
этом устное заявление.
     - Я, Константин Кратов, драйвер исследовательской миссии  на  планету
Псамма, отменяю действие всех без исключения Кодексов и инструкций, за что
готов отвечать своей честью и имуществом... Достаточно? Выполняй!
     - Не выполнено.
     - Опять что-то мешает?!
     - Да, - сконфуженно подтвердил когитр.
     - Ну и катись!..
     "Ничего уже не будет по-прежнему".
     Он вспоминал об этом, покидая центральный пост и идя  по  коридору  в
направлении шлюзов. У дверей каюты Варданова он задержался и  даже  поднял
руку, чтобы постучаться. Но опустил ее и даже выругал себя  за  колебания.
Ему нельзя было медлить. Потому что там, за бортом, оставался Маони. А  он
сам подспудно искал хоть какой-то поддержки своему решению.  И,  не  найдя
ее, вполне мог повернуть назад.
     "Ничего не изменить".
     Он неторопливо, без излишней  суеты,  влез  в  "галахад"  -  никогда,
кажется, не проделывал это с такой частотой,  как  в  этот  день.  Опустил
забрало, набросил светофильтр,  полностью  отгораживая  себя  от  внешнего
мира. Включил кондиционирование внутри и полную защиту снаружи.
     "И не будет обратной дороги".
     Он сдвинул шторку, за которой в стенной  нише  хранилось  оружие.  На
мгновение испытал неуверенность: а вдруг Фрост и вправду забрал то, за чем
приходил?..
     Но фогратор был на месте.



                                    15

     Едва только диафрагма люка раскрылась  настолько,  чтобы  можно  было
видеть происходящее снаружи, как он с ужасной остротой осознал, что творит
нечто невозможное, в иных, нормальных условиях положительно  недопустимое.
Ему даже захотелось зажмуриться - в  последнее  время  он  особенно  часто
испытывал такое  постыдное  желание,  и  это  отчасти  объясняло  поступок
Варданова, когда тот ни с того ни  с  сего  отправился  к  себе  в  каюту,
подальше от событий, "прятать голову под подушку". Но  тут  ему  в  голову
втерлась мало уместная в данной ситуации пословица:  назвался-де  груздем,
так и полезай куда следует... "Ничего не изменить", - снова подумал он  и,
по-прежнему испытывая сильнейшее душевное рассогласование между тем,  чего
ему хотелось, и проистекавшими из этого -  а  правильнее,  вопреки  этому,
действиями, начал стрелять.
     Первый залп пришелся в клокотавшую  подле  самого  люка  красно-бурую
массу,  многолапую,  многоголовую  и  предельно  омерзительную,  при  виде
человека мгновенно распавшуюся на отдельные составляющие, которые с хищным
интересом прянули ему навстречу. Но через весь  этот  содом  уже  пролегла
широкая черная проплешина, и от  нее  вслепую  расползались  обожженные  и
изувеченные тела.
     Ужаснувшись содеянному, он тем не менее не остановился, а не медля ни
секунды направил изрыгающий  смертоносное  свечение  раструб  фогратора  в
зенит, в самую сердцевину буйствовавшего  Роя.  И  серое,  звонко  гудящее
облако расселось безобразной прорехой, куда с  величественным  равнодушием
заглянуло Старшее Солнце.
     Лишь тогда он опустил оружие, пригнул  голову  и,  будто  нашкодивший
мальчишка, замер, ожидая наказания.
     Если предать забвению их в  общем-то  либеральное  с  ним  обхождение
после того, как он врюхался в улей, а судить по тому, что  они  учинили  с
кораблем, то наказание должно было последовать скорое и суровое.
     Но вот уж минула вечность, а Рой все бездействовал.
     Кратов неловко  отпихнул  ногой  изувеченного  шипоноса,  пытавшегося
ухватить его оплавленными культяпками.  Превозмогая  громадную  усталость,
повел вокруг себя взглядом в поисках причины нечаянной отсрочки приговора.
     В самом деле, что-то изменилось.
     Ему потребовалось немалое физическое усилие,  чтобы  понять,  что  же
именно.
     Красные пчелы.
     Как и в прошлый раз, они плыли вереницей, пристроившись друг дружке в
хвост через равные промежутки, совсем низко  над  песком,  густо  усеянным
бронированными телами "эффекторов". Их было не  более  десятка.  Огромные,
спокойные, отстраненные. Словно  происходящее  не  имело  к  ним  никакого
касательства.
     Рой предупредительно расступался перед ними. И бронированная  нечисть
по мере их приближения замирала и даже как-то оседала разом на все лапы.
     "Вот они - астрархи. Хозяева хозяев. Явились  полюбопытствовать,  как
идут дела. Сейчас убедятся, что без них  Рой  потерялся,  и  в  два  счета
покончат с этой нелепо затянувшейся разборкой. А заодно и с кораблем. И со
мной - тоже. Но, честное слово, это будет нелегко".
     Костя поднял оружие, выцеливая головную пчелу.
     До нее было метров пятьдесят.  Но  в  глаза  лупило  весьма  некстати
взошедшее Младшее Солнце. Кратов  опустил  фогратор  и  зажмурился,  чтобы
привести зрение в норму. Под сомкнутыми веками плясали  зеленые  пятна  на
оранжевом фоне, понемногу расплываясь в сплошную бурую пелену.
     "Теперь можно", - подумал Костя.
     Руки его задвигались, зажили сами по себе. Плавно  вскинули  фогратор
на уровень плеча, утвердили  его  там  и  застыли  мертвой,  непоколебимой
опорой.  Включились,  отработали  свое  глаза,  быстро  и   точно   оценив
расстояние до мишени. Указательный палец правой руки  улегся  на  спуск  и
несильно, почти ласково прижал его.
     "Кажется, я снова не то делаю", - вдруг подумал Кратов.
     Но все, что должно было свершиться, свершилось.
     Когда он набрался  достаточно  храбрости,  чтобы  открыть  глаза,  то
понял, что Рой уходит.



                                    16

     Маони неуклюже перевалился через бортик "гоанны" и  тяжело  спрыгнул,
сразу же увязнув в песке по колено. Его взгляд ошалело блуждал,  натыкаясь
на головешки сожженных тел, которыми были густо усеяны склоны сеифов.
     - Вам тут досталось, - пробормотал он.
     Кратов кивнул,  не  имея  сил  отвечать.  Он  стоял,  привалившись  к
корабельной  опоре  возле  разверстого  люка,  безвольно  свесив  руку   с
фогратором, похожий на большую куклу, в которой поломались все  пружины  и
зубчатые колеса.
     - Я умираю с голоду, - сказал Маони. - Надеюсь,  вы  не  садились  за
стол без меня? И почему ты один?
     - А я и есть один, - пробормотал Костя.
     Маони заглянул ему в лицо.
     - Да что тут у вас происходит?! - удивился он.
     - Уже ничего.
     Картограф недовольно крякнул и пропал в тамбуре. Но не прошло и  пяти
минут, как он снова появился.
     - Там пусто! - воскликнул он.
     Костя поднял голову.
     - Варданов должен быть у себя, - сказал он.
     - Его нет. Только это... - Маони разжал пальцы.
     Квадратик "вечной" пластиковой бумаги. Несколько строчек,  нанесенных
по-старинному аккуратным, ровным почерком. Костя поднес его к самому лицу,
вгляделся. "...Моя ошибка... всю ответственность  беру  на  себя...  члены
миссии действовали по моим распоряжениям, но вопреки своей воле..."
     - Что это значит? - спросил Маони.
     - Он вздумал снять с меня вину, - сказал Кратов. - То, что написано -
ложь. Никто не действовал вопреки своей воле.
     Он тщательно скомкал записку - бумага сопротивлялась, снова  и  снова
разглаживаясь. Уронил ее себе под ноги и усердно втоптал в песок.
     - Ты ответишь мне, наконец?.. - закричал Маони.
     - Конечно, - сказал Костя ровным голосом. -  Курт  погиб.  Его  убило
чучело стрелохвоста, которым управлял пчелиный Рой.
     - Курт - погиб?!
     - ...Когда нам стало ясно, что мы действительно столкнулись  с  Чужим
Разумом, мы попытались рассеять Рой  акустическим  ударом.  Мы  не  хотели
доводить дело до крайностей и применяли самые щадящие методы,  что  у  нас
имелись, понимаешь?
     - Я слышал этот рев, - потерянно сказал Маони. - И  подумал,  что  вы
зовете меня.
     - Мы поняли, что ты вернешься. У нас было два выхода: бросить тебя на
произвол судьбы или же атаковать Рой в  слабой  надежде,  что  он  оставит
корабль в покое. Варданов, как мне показалось, выбрал первое. Я -  второе.
И вот ты здесь. Больше я ничего не знаю.
     - Подожди, - сказал Маони. - Дай сосредоточиться. Все так сразу...  Я
вот-вот сойду с ума. -  Он  снова  было  сунулся  в  тамбур  и  тотчас  же
отпрянул. - Курт погиб. Варданов исчез. Его "галахад" отсутствует.
     - А фогратор?
     - Не знаю. Зачем ему мог понадобиться фогратор?..
     Кратов покачал головой.
     - Он обманул меня. Он думал, что я не  отважусь  стрелять  в  Рой.  И
разыграл свою роль так, чтобы я укрепился  в  своем  малодушии.  Наверное,
хотел уберечь меня... А потом решил сделать это сам.
     - Зачем? - хрипло спросил Маони.
     - Что - зачем?
     - Зачем вообще нужно было стрелять, если уже было ясно, что это Чужой
Разум? Это же... Я не знаю, каким словом это назвать. Брать такой грех  на
душу!
     - Не знаю, что там себе думал Варданов. А я и  так  по  самые  уши  в
грехах. Одним больше, одним меньше... Но ты-то почему должен  был  за  нас
расплачиваться? Ты не крушил их ульи, не убивал. Если уж и уготовано  было
возмездие, то в первую очередь оно причиталось мне.
     - И ты, стало быть, решил меня оградить? - Маони зло сощурился. -  Но
ведь я никогда не позволил бы тебе делать это ТАКОЙ ЦЕНОЙ!
     - У меня не было другой монеты.
     - Теперь ты преступник.
     - Да, преступник.
     - Ты еще не понял, что натворил, - сказал Маони с тоской.  -  Что  же
тут поделать... Отложим этот разговор. До поры. Пока не найдем Сергея.
     ...Они разыскали вардановский "галахад" по пеленгу встроенного  маяка
спустя полчаса. Ксенолог лежал в полусотне метров  от  корабельного  люка,
погребенный под толстым слоем тысячами лап утрамбованного песка пополам  с
оплавленными обломками хитиновой скорлупы.
     Восстановить полную  картину  событий  было  невозможно.  Разумеется,
"эффекторы"  не  могли  причинить  существенного  вреда  скафандру  высшей
защиты.  Должно  быть,  какое-то  время  Варданов  безнаказанно  палил  по
наседавшим инсектоидам, пока не иссякла  энергия  одной  из  двух  батарей
фогратора. А затем... Не то какой-нибудь особенно  ловкий  равноног  выбил
оружие из его рук, не то он сам, ослабнув волей,  распорядился  им  не  по
назначению. Против залпа фогратора, пусть даже  тот  и  сошелся  вскользь,
"галахад" не устоял.
     Маони, потрясенный, не стал возобновлять прерванный разговор.



                                    17

     Кратов  сидел  в  драйверском  кресле,  опустив  руки  на  клавиатуру
управления - десять чутких клавишей, по  одной  на  каждый  палец.  Слева,
оперевшись колючим подбородком  о  кулаки,  ссутулился  Маони,  и  на  его
осунувшееся  лицо  падал  отблеск  выпиравшего  из-за  горизонта  Старшего
Солнца.
     И два пустых кресла за спиной.
     "Держись, драйвер, - думал Кратов. - Никаких эмоций. Только  ты  -  и
корабль. А все остальное потом. Сейчас нужно забыть обо всем, что  мы  тут
наделали. Забыть Фроста  и  Варданова.  Забыть  всю  эту  безумную  резню.
Загнать воспоминания в какой-нибудь отдаленный закоулок памяти хотя бы  на
несколько часов. Иначе все пойдет прахом. А тебе еще нужно поднять корабль
и привести на галактическую базу. И рассказать о  том,  что  случилось  на
Псамме. Вот тогда  можно  дать  волю  воспоминаниям.  Все  до  мелочей,  в
подробностях и деталях... Хотел бы я знать, что ждет меня после  этого.  И
как там будут обстоять дела со стальным стержнем, что скрывается во мне  -
надломится он или выдюжит? Но таким, как я был до Псаммы, мне снова уже не
быть".
     - Они чужие здесь, - сказал Костя вслух. - Это не их планета.
     - Им стало тесно в своем доме, - кивнул Маони. - Как и нам.  Или  они
загадили его пуще, чем мы Землю. И они пришли сюда. Раскрутили  Псамму  по
новой орбите и понемногу заселили ее.
     - Но мы явились вторыми. Поэтому нам нечего делать на этой планете.
     - Или все  было  вовсе  не  так.  Мы  строим  гипотезы  на  основании
собственного опыта, и действительность при всяком  удобном  случае  больно
бьет фактами по нашим глупым головам... Помнишь миф об Археонах?
     - Они очень сильны. Рассеяли наше защитное поле и  погасили  бортовые
фограторы. Но на Археонов они не похожи.
     - А что мы знаем об Археонах?.. Пчелы  могли  обитать  на  Псамме  от
начала времен. И менять по  своему  усмотрению  не  только  орбиту,  но  и
биосферу. Устранять лишние звенья.  Отсюда  и  бедность  местной  флоры  и
фауны.
     - Мы, люди, тоже пытались менять биосферу. И в итоге тоже пообнищали.
Но никому не пришло в голову полагать это признаком большого ума.
     - Ты прав: мы делали  это  из  жадности  и  глупости.  Они  же  могли
сознательно стремиться  к  упрощению  видовой  схемы.  Люди  как  разумное
сообщество отказались от иерархических структур еще в  двадцатом  веке.  А
пчелы развили внутривидовую специализацию до предела и сочли это за благо.
В самом низу - толпы глупых скотоподобных "эффекторов". Посередине -  Рой,
исполнительная мозговая масса...
     - Однако же, довольно недалекая. Только и  годная,  что  инсектоидами
управлять. А в одиночку ей ни за что бы с нами не справиться. Поэтому  мне
и повезло унести ноги от улья...
     - ...И на  самом  верху  -  красные  пчелы.  Свободные,  независимые,
всевластные индивидуумы. Именно они ослепили и обезоружили корабль,  когда
Рой кликнул их на помощь.
     - Но не уничтожили, заметь!
     - Значит, они умнее нас.
     - Мы только делаем вид, что отказались от иерархических структур.  На
самом деле это заключено в нашей природе, от которой никуда не  уйти.  Как
любая сложная система,  мы  стремимся  от  хаоса  к  порядку.  И  невольно
выстраиваем новые и новые иерархии,  хотя  и  наполняем  их  иным,  нежели
раньше,  смыслом.  Псамма  очень  похожа  на  Галактическое   Братство   в
миниатюре. У нас тоже есть высшее звено - тектоны, и есть свой Рой. А  мы,
люди, пока что не поднялись  выше  уровня  "эффекторов".  И  нам  доверяют
только самую скучную работу.
     - Но мы честно стараемся ее выполнить. Не правда ли?
     Их взгляды встретились. Губы Маони дрогнули в вымученной улыбке.  "Он
старше меня лет на десять, - подумал Костя. - А посмотрел бы кто на нас со
стороны - решил бы, что братья-близнецы. И каждому по тысяче лет".
     - Плохо, брат, - сказал он. - Мы дурно справились с  этой  работой...
Ну что, уходим?
     - Уходим, Костя.
     Левый мизинец Кратова утопил свою клавишу.
     Когитр очнулся  от  дремоты.  Запустил  стартовые  процедуры.  Оживил
гравигенераторы, прощупал взлетный коридор над кораблем и сообщил гнусавым
синтетическим голосом:
     - К взлету готов.
     - Взлет разрешаю, - отозвался Кратов и продублировал команду нажатием
клавиши.
     - Есть импульс отрыва, - сказал когитр.
     Корабль мягко всплыл над песчаным ложем. По нему прокатывались  волны
едва ощутимой вибрации, неприятно отдаваясь во всем  теле.  Тысячи  мелких
иголочек впились в ладони. Под ногами завели извечную свою заунывную песнь
гравигенераторы.
     "Сейчас экраны покроются рябью, - думал Костя. - Пустыня  расползется
в серое пятно и пропадет. И  больше  я,  на  свое  счастье,  не  увижу  ее
никогда..."
     -  Импульс  отрыва  недостаточен,  -  пробубнил  когитр.  -   Повышаю
напряженность поля.
     - В чем дело?
     -  Отмечен  вектор  противодействия.   Чрезвычайно   мощный   вектор.
Искажение гравитационных контуров.
     Ландшафт на экране видеала заструился, поплыл. Острые вершины дальних
сеифов  разгладились,  как  будто  по  ним  прошлась   невидимая   ладонь.
Кувыркаясь, пронесся по воздуху вырванный с корнями  куст  синей  колючки.
Гравигенераторы охнули и вдруг заорали дурными голосами.
     - Что происходит, Костя?!
     Кратов не ответил. Ясно было без слов. Корабль прихлопнули сверху, не
отпуская  с  планеты.  Снаружи  бушевал  самум,  швыряя  тучами  песка   в
восходящее Младшее Солнце. И это  были  еще  цветочки.  "Если  так  дальше
пойдет, мы поднимем на Псамме гравитационный шторм и устроим  первозданный
хаос. А то и взорвем все к дьяволу..."
     - Искажение контуров,  -  бухтел  когитр.  -  Повышаю  напряженность.
Искажение контуров.
     - Костя, почему ты молчишь?
     "Если я нажму черную клавишу справа, когитр окончательно  сорвется  с
цепи и кинет генераторы в форсаж. Это самая тугая клавиша из всех -  чтобы
никто, даже в умопомрачении, не мог активизировать ее  случайно.  Не  было
случая, чтобы это средство не помогало. И тогда  мы,  наверное,  уйдем  от
планеты. Оставив за собой ее обломки..."
     - Прошу команду на форсаж! - не запозднился когитр.
     Кратов убрал правую руку с пульта  и  для  верности  зажал  ее  между
колен.
     - Форсаж запрещаю, - сказал он сквозь зубы.
     - Костя! - закричал Маони. - Да пропади все пропадом!
     Он перегнулся через подлокотник кресла, его рука поползла к  заветной
клавише.
     - Назад! - рявкнул Кратов и отпихнул Маони плечом.
     Тот невнятно выругался и снова полез к управлению.
     - Или они нас отпустят... - шипел он. - Или все вдребезги...
     Кратов высвободил правую ладонь  и  коротко  рубанул  сверху  по  его
распяленным пальцам. Маони взвыл от  боли  и  отпрянул,  мотая  в  воздухе
отбитой  кистью.  Стены   центрального   поста   заколыхались,   собираясь
гармошкой.  Пульт  управления  пополз   прочь,   выгнулся,   будто   спина
рассерженного кота. Экран  перед  лицом  Кратова  растянулся  в  уродливой
ухмылке.
     - СТОП!!!
     Генераторы  осеклись  и  от  истошных  воплей  перешли  на   фистулу.
Тошнотные видения пропали. Взбаламученный песок понемногу  оседал,  в  нем
блуждала грязная, неопрятная радуга.
     - Все, - сказал Кратов. - Прилетели.
     - Твари, - пробормотал Маони, укачивая поврежденную руку.
     - Больно?
     Маони злобно оскалился, но не ответил.
     - Прости, - сказал Костя виновато. - Но  я  не  могу  позволить  тебе
вляпаться в эту грязь. После всего, что было. Должен же среди нас остаться
хоть один нормальный человек.
     - Зачем это мне? - угрюмо спросил Маони. - Мы обречены.
     - Подожди, Гвидо.  Дай  подумать.  Еще  не  все  кончено.  Мы  что-то
упускаем...
     - А уж они-то ничего не упустят, - пробормотал картограф.



                                    18

     "Чем вы всегда умиляли меня, драйвер, -  сказал  Варданов,  входя  на
центральный пост и по-хозяйски усаживаясь в свободное кресло, - так полной
своей  непоследовательностью.  Совсем  недавно  вы  с  угрозой  в   голосе
божились, что ни при каких обстоятельствах не станете стрелять  в  Рой.  И
что мы имеем в итоге?" "Ни черта мы не имеем, - сказал Костя упрямо. -  Во
всяком  случае,  свою  задачу  я  выполнил.   Рой   рассеялся,   и   Маони
беспрепятственно вернулся на борт". "Самомнения в  вас  хоть  отбавляй!  -
проворчал Варданов. - Ничего  сколько-нибудь  значимого  вы  не  рассеяли.
Просто красные пчелы в течение некоторого времени потакали мелким капризам
Роя, как-то: накрыть корабль непроницаемым для ЭМ-связи колпаком, заткнуть
ему фограторы, то-се... А когда дела  стали  принимать  серьезный  оборот,
скомандовали ему: "К ноге! Не трогать этих бешеных дураков!" И Рой,  пусть
неохотно, но подчинился. Тем более, что перед этим он уже вволю  отыгрался
на мне. Так что неизвестно, кто выполнил вашу задачу - вы, я  или  красные
пчелы..." "Вы постоянно требуете от меня невозможного. Чтобы  я  предвидел
будущее, просчитывал свои ходы наперед. А я так не умею. Я не Нострадамус,
и во мне нет дара проскопии. Мне только двадцать три года,  я  ничего  еще
толком не  знаю!"  "Вы  полагаете,  это  серьезное  оправдание?  То  есть,
разумеется, во всех последующих комиссиях - а в том,  что  они  непременно
последуют, я нисколько не сомневаюсь! - вашу молодость, безусловно, примут
во внимание. Но неужели вам самому от этого легче?  Неужели  вы  убеждены,
будто затеяли все с нуля, и за вами не  стоит  тысячелетняя  культура,  на
огромную  мудрость  которой  надлежит  постоянно  опираться?  Неужели  вам
спокойнее сознавать себя вечной личинкой, которая единственно способна  на
то, чтобы жрать и расти?" "Нет, мне так не спокойнее. Но пока я ничего  не
могу поделать с этим прискорбным обстоятельством -  своей  молодостью".  -
"Хорошо, драйвер, не сердитесь на меня. В конце концов,  я  очень  виноват
перед вами. И мое запоздалое брюзжание - всего  лишь  попытка  оправдаться
перед собственной совестью. И перед Высшим Судом..." "Что  касается  вашей
записки, то я ее уничтожил". "И напрасно. Вообще напрасно вы схватились за
фогратор и полезли наружу.  Этот  ваш  бенефис  не  снискал  аплодисментов
зрителей. И красную пчелу вы убили зря. Ведь они и так уже  все  поняли  и
хотели уходить". "Ничего они не поняли! Потому что я до сих  пор  не  могу
поднять корабль". "Мало того, что вы  в  своих  поступках  шарахаетесь  из
стороны в сторону! - вдруг рассердился Варданов. - Так вы еще и на  ровном
месте ухитряетесь найти ухабы. Да есть ли у вас хотя бы кроха  ума,  и  не
ума даже, а элементарной памяти?! Вы разочаровали меня, драйвер.  Я  ухожу
от вас, и больше не просите меня о помощи..."
     ...Все это время Кратов клонился вперед, пока вдруг не уткнулся  лбом
в холодную поверхность пульта. И только тогда очнулся.
     Маони в полной растерянности наблюдал за ним.
     - Что это было? - спросил Костя севшим голосом.
     - Откуда мне знать? Ты закрыл глаза и мгновенно отключился. Сначала я
подумал, что это ты так думаешь. А потом решил, что ты потерял сознание, и
уж совсем было собрался приводить тебя в чувство.
     - Это со мной здесь не впервые. Они приходят и  что-то  пытаются  мне
втолковать, а я никак их не понимаю...
     - Кто - они?
     Кратов не ответил.
     "Я должен что-то вспомнить. Связанное именно с Вардановым. В том, что
на сей раз пришел именно он, есть какой-то смысл. Если в  этих  визитах  с
той стороны  вообще  присутствует  смысл,  а  не  только  моя  слабость  и
взбудораженная фантазия. Но вот чего я не стану, так это  удивляться.  Мы,
как сом в вершу, ввалились в самый центр ТАКИХ событий, что ничему уже  не
следует удивляться".
     - Идиот, - сказал он громко. - Вот же круглый идиот!
     - Отчего же круглый, - возразил Маони.  -  Уже  квадратный...  Но  не
пояснишь ли ты, что с тобой творится?
     - Потом, Гвидо, - сказал Кратов, торопливо покидая кресло.
     - Куда же, позволь спросить, ты собрался?
     - Мне нужно срочно выйти наружу.
     - Никуда ты не пойдешь! - рявкнул Маони.
     - Непременно пойду. Кто-то должен распутывать все узлы. Не разрубать,
а именно распутывать.
     Уже на пороге он обернулся:
     - Если у меня не получится - придется тебе подождать помощи  с  базы.
Если, конечно, ее допустят на планету. Признаться, я и сам бы желал, чтобы
мы оказались последними визитерами с Земли...
     - Я не выпущу тебя, - упрямо сказал Маони.
     - Пожалуйста, не мешай мне,  Гвидо,  -  попросил  Кратов.  -  Я  хочу
исправить последнюю нашу ошибку.



                                    19

     Кратов прошел через пустой корабль, волоча за собой белый керамитовый
бокс и ни о чем особенно не думая.  В  тамбуре  он  поразмыслил,  надо  ли
упаковываться в "галахад", и решил, что сейчас это уже ни к чему.  Заранее
стягивая ворот свитера на шее,  чтобы  не  набился  песок,  приказал  люку
открыться. "А вдруг Маони и взаправду заартачится?.." Но люк  открылся,  и
горячий ветер швырнул ему в лицо пригоршню серого праха, словно перчатку.
     "Дудки, не принимаю я вашего вызова, - подумал Костя, отплевываясь. -
Надоела мне военная терминология, с души воротит.  Отныне  и  навсегда  на
этой планете будет мир".
     Он спрыгнул на песок. Кряхтя от натуги, бережно опустил рядом с собой
бокс и попробовал открыть прозрачную крышку. Та не поддалась: наверняка  в
ней во избежание эксцессов был предусмотрен некий  секретный  замок,  либо
отзывающийся  на  кодовое  слово,  либо,   что   еще   хуже,   настроенный
исключительно на папиллярные узоры Фроста...
     "Но я не могу ждать!"
     Стиснув зубы, он попытался подсунуть пальцы под  крышку,  найти  хоть
малейшую зацепку, чтобы сорвать ее. Пчела  внутри  беспокойно  завозилась,
зашерудила крыльями.
     "Я действительно со стороны выгляжу идиотом.  Парламентарий,  который
на полдороге обнаружил, что позабыл дома белый флаг. И галстук-бабочку.  А
заодно  и  штаны...  Неужели   придется   возвращаться   на   корабль   за
инструментом?!"
     Лихорадочно ощупывая  бокс,  он  внезапно  наткнулся  на  скрытый  от
постороннего глаза сенсорный  блок  и  с  громадным  облегчением  пустился
давить сразу на все сенсоры.
     Крышка с легким щелчком отошла.
     - Ты свободна, - сказал Костя, отходя подальше. - Лети домой, в  свой
улей. Не надо нам никаких заложников.
     Серая пчела грузно вывалилась на песок и  замерла,  крутя  головой  и
оглаживая задними лапами помятые крылья. Проползла несколько метров, будто
разминаясь.
     Упруго взмахнула крыльями -  те  распустились  радужным  веером  -  и
зависла в воздухе.
     Костя присел на корточки, провожая ее взглядом.
     "Мы не поняли друг друга, - думал он. -  Так  не  бывает,  чтобы  все
сразу. Мы  ужасно,  бесконечно  разные.  Мы  просто  уяснили,  как  нельзя
поступать друг с другом. Конечно, этого мало. И теперь... после всего, что
мы здесь натворили... вы можете с нами поквитаться -  если  мы  СОВСЕМ  НЕ
ПОХОЖИ. Мы в полной вашей власти. Или простите нас - если все же, несмотря
ни на что, между нами есть хоть какое-то  сходство.  Разум  умеет  прощать
ошибки... Но простить или наказать - отныне это ваша  забота.  Иное  дело,
прощу ли я себя".
     Над дальними сеифами кружили пчелы. Несколько огромных красных  пчел,
отливающих  на  солнце  кованой  медью.  Кружили,   словно   не   решались
приблизиться.




                             ИНТЕРЛЮДИЯ. ЗЕМЛЯ

     Раамм - так  звали  это  существо,  химерический  гибрид  человека  и
богомола. Произносить имя надлежало особым образом, растягивая каждый звук
и  начиная  согласные  на  вдохе,  а  заканчивая  на  выдохе,  не  упустив
обязательную паузу посередине: Р'р-а-а-м'м...
     Существо по имени  Раамм  преследовало  Кратова  по  всей  Галактике.
Однажды ему почти удалось настичь корабль-биотехн в южном рукаве  Млечного
Пути. Но темпоральные вихри, ураганы межзвездных  морей,  разметали  их  в
стороны. Раамм не отчаивался. Он был настойчив и спокоен. Было  бы  нелепо
искать наклонность к спешке и суете у расы,  представители  которой  живут
столько, сколько пожелают. К тому же, прозвище его было Везунчик.
     Раамм долгие дни провел на орбите  Сфазиса,  сканируя  информационные
потоки цитадели Галактического Братства в поисках того, кто был ему нужен.
Десятки раз ему казалось, что он у цели. И десятки раз он обнаруживал свою
ошибку.
     Было бы совсем просто обратиться за помощью к справочным службам.  Но
Раамм не делал этого. Едва только  рука  его  тянулась  набрать  запрос  и
решить все проблемы естественным способом, как он в ужасе  отдергивал  ее,
словно ненароком прикасался к сосуду с кипящим металлом. Он и сам  уже  не
понимал, отчего это происходило.
     Судьба вознаградила Раамма за упорство.  Сначала  он  вторично  засек
корабль Кратова. А затем нашел и его планету. Это тоже было во второй раз,
потому что в первый раз он заставил себя забыть ее координаты.
     Ему стоило огромных трудов принудить себя следовать  за  Кратовым  до
самой планеты. Раамм Везунчик почти потерял рассудок  от  волнения,  когда
шел на посадку на один из космодромов Земли. И долго не мог прийти в себя,
когда все свершилось.
     Поэтому он снова потерял Кратова. Тот  растворился  среди  миллиардов
таких же, как он, людей. Это был тяжкий удар, но Раамм пережил  и  его.  А
потом пустился на  поиски  Кратова  в  чужом,  совершенно  изменившемся  с
момента его первого визита мире.
     Это было невыносимо  тяжело.  Потому  что  Раамм  Везунчик  не  желал
прибегать к помощи людей и избегал попадаться им на глаза. У него были  на
то основания. Но все трудности лишь помогали ему бороться с самим собой, с
обуревавшим его стремлением бросить все и бежать сломя голову...
     Сначала он изучил глобальную информационную сеть Земли.  Потом  сумел
извлечь из нее сведения о всех, кто носил ту же  фамилию.  И  вот  наконец
отсеялись посторонние сотни  Кратовых,  в  большинстве  своем  не  имевших
никакого отношения к Галактике, и остался только один. Константин  Кратов,
ксенолог по прозвищу Галактический Консул.
     Несколько раз Раамм тайно вызывал Кратова по видеобраслету,  вновь  и
вновь убеждаясь в своей удаче. И  лишь  убедившись  окончательно,  решился
назначить ему встречу.
     - Кто ты? -  спросил  Кратов,  неспешно  приближаясь  к  гравитру,  в
котором сидел Раамм.
     - Я - Раамм по прозвищу Везунчик, - ответил тот, и Кратов узнал,  как
следует произносить его имя. - А ты -  Кратов  по  прозвищу  Галактический
Консул.
     - Откуда ты прибыл, гость?
     - Я не гость, - сказал Раамм. - Я преступник. И хочу, чтобы ты  судил
меня.
     Кратов изучающе  всматривался  в  его  неподвижное,  лишенное  всяких
намеков на выразительность  лицо  -  плоскую  хитиновую  маску,  уродливое
подобие рыцарского забрала, с шаровидными лиловыми глазами.
     - Я не судья чужим поступкам, - сказал он наконец.
     - Но я выбрал тебя судьей. И ты вынесешь мне приговор.
     - Ты возлагаешь на меня ношу не по моим силам.  У  людей  нет  обычая
вершить чужие судьбы. Да, так было до недавнего времени. Но с тех  пор  мы
повзрослели. И теперь, если человек совершил проступок, ему лишь  сообщают
об этом. Если он  не  согласен,  ему  приводят  доказательства.  Этим  все
ограничивается. И дело совести человека, как ему жить дальше...  Наверное,
ты обратился ко мне из-за моего прошлого?
     - Я не знаю твоего прошлого. Мне достаточно своего... И я выбрал тебя
судьей по иным причинам, которые покажутся тебе малозначительными.
     - Что же это за причины?
     - Ты был первым из людей Земли, которого я увидел в Галактике.
     "Вы слишком много носитесь по Галактике, вот и  нашалили  где-нибудь.
Зацепили какие-то  струны..."  -  сразу  вспомнил  Кратов  слова  Григория
Матвеевича  Энграфа,  произнесенные  в  последнюю  их  беседу  на   берегу
рукотворного сфазианского пруда.
     - Но и это не дает мне морального права быть судьей...
     - И я совершил преступление перед твоим народом, - прервал его Раамм.
- Вторая причина заключается в том, что ты говоришь от имени этой  планеты
в Галактическом Братстве.
     - Это не так,  -  запротестовал  Кратов,  уже  понимая,  что  спорить
бесполезно:  Раамм  от  своего  не  отступит.  -  Хорошо,  -  сказал   он,
смирившись. - В конце концов, я не обязан быть твоим  судьей.  Среди  нас,
людей, существуют исповедники - те, кто готов выслушать любое обращенное к
нему слово и откликнуться душевным участием. Если  хочешь,  я  буду  твоим
исповедником.
     Он знаком пригласил Раамма следовать за собой и направился на зеленую
лужайку, что окружала стоянку. На миг оглянувшись, он встретился  взглядом
с Марси, которая неотрывно следила за ним из  кабины  гравитра.  Казалось,
девушка была почти без сознания от страха, и Кратов чувствовал это.  Может
быть, она думала, что чудовищный, зловещий пришелец  вознамерился  сожрать
его заживо. "Не хватало только,  чтобы  она  стала  звать  на  помощь",  -
подумал Кратов и тут же забыл об этом. Ему следовало собраться  с  мыслями
перед тем, как услышать чужую исповедь. Потому  что,  пожалуй,  впервые  в
жизни он выступал в такой ипостаси.
     Он сел прямо на траву в  тени  старой,  наполовину  высохшей  березы.
Раамм, неловко подогнув конечности, опустился напротив.
     - Говори, - кивнул Кратов.
     - Я звездный разведчик, -  сказал  Раамм.  -  Мое  дело  -  искать  и
открывать новые миры. И нет мне заботы, что происходит с ними после  того,
как мое знание ляжет в хранилище всех знаний моей расы. Всю  жизнь  я  был
занят  лишь  этим.  Тут  нет  необычного:  я  был  рожден  с  генетической
программой звездного разведчика. Насколько мне известно, у  твоего  народа
генетическое программирование не принято.
     - Это так, - подтвердил Кратов.
     - Однажды я открыл очередной мир. Я был горд  своей  удачей.  Недаром
меня называли Везунчиком! Это случилось двадцать пять кругов  тому  назад.
Надо тебе знать, что один круг соответствует девяти оборотам Земли  вокруг
светила... Я был молод и нерасчетлив. Мне казалось,  что  нет  силы  среди
вечных звезд, которая могла  бы  омрачить  мою  радость.  Поэтому  я  стал
допускать ошибку за ошибкой.  А  долгая  цепь  ошибок  неминуемо  ведет  к
преступлению. Я направил свой корабль к планете...
     - Это была Земля? - спросил Кратов.
     - Да, двадцать пять кругов тому назад я открыл для своей расы  Землю.
Прекрасный, чарующий мир! Но он был прекрасен только издали, когда  видишь
его на экране локатора и можешь прикрыть туманно-голубой  диск  ладонью...
Он был населен разумными существами, которые воевали  между  собой.  Много
позднее я узнал термин "война" и понял его смысл. А тогда я думал, что это
психоз... Наша раса никогда не воевала. Мы не ведали  причин,  по  которым
дозволено лишать себе подобных права на вечную жизнь. Виновен ли я в  том,
что не знал этого?
     - Нет, - сказал Кратов.
     - Но первая вина моя в том, что  я  увидел  признаки  бедствия  и  не
повернул вспять. Как мог я надеяться понять  суть  происходящего,  если  я
всего лишь разведчик? Разве достало бы мне сил помочь хотя бы малому числу
бедствующих?
     - Это не вина твоя, - возразил Кратов. - Это удел  всякого  разумного
существа, глазам которого открывается чужая беда.  Кто  способен  остаться
равнодушным, даже сознавая свое бессилие?
     - Я надеялся помочь. И не ведал, что бывают моменты, когда сочувствие
преступно.
     Мой корабль снижался в тучах черного дыма. Подо мной тлели руины.  Их
сменяли пламенеющие поля. Я не мог даже выбрать посадочную площадку.
     - Ты знаешь место, где это случилось?
     - Нет, все стерлось... В конце концов, я увидел  площадку,  пригодную
для моего корабля. Она скрывалась в чистой зеленой поросли, и я решил, что
сюда не докатился еще страшный, необъяснимый психоз  самоистребления.  Там
стояли  жилища,  сложенные  из  обработанных  кусков  дерева.  Возле   них
передвигались живые существа, которых я идентифицировал  как  разумных  по
признаку ношения одежды. Я обрадовался.  Я  подумал,  что  смогу  каким-то
образом выведать у них, что происходит с этим миром и что  нужно  сделать,
чтобы остановить бедствие.
     Зависнув на небольшой высоте, я занялся  наблюдениями.  И  мне  сразу
стало ясно, что и тут творится неладное. Одни существа  сгоняли  других  в
плотные группы, теснили к жилищам, даже избивали. И  никто  не  спешил  на
помощь к упавшим!..
     А потом начался ужас.
     - Остановись, - сказал Кратов. - Ты слишком взволнован.
     - А ведь прошло двадцать пять кругов! Но  слушай:  те,  которых  было
меньше, принялись убивать остальных. У них имелось оружие, а их жертвы  не
могли защититься. Воздух наполнился грохотом и криками  умирающих.  Я  все
это видел. Но я был скован ужасом и не мог пошевелить и пальцем.
     И вот, когда все кончилось и упала последняя жертва, убийцы  подожгли
пустые жилища.
     Тогда я очнулся. Но если вначале я  был  в  здравом  уме,  то  теперь
обратился в безумца. Психоз этого мира  поразил  и  меня.  Ничем  иным  не
объяснить моего поступка.
     Потому что я уничтожил убийц.
     Раамм надолго замолчал.
     - Я не должен был делать этого, - сказал он наконец. - Я не  имел  на
это права. И не оттого, что не понимал скрытых пружин событий.
     - Но и этого достаточно, - пробормотал Кратов.
     - Этого более чем достаточно! Но суть в ином.
     Никто не смеет лишать жизни разумное существо. Нет  оправданий  этому
преступлению. Никаких оправданий во веки веков.
     Те, кто погиб от оружия убийц, могли бы еще жить. Каждый из них нес в
себе особый, неповторимый мир чувств, который был грубо разрушен.
     Но и те, кого уничтожил я, были столь же неповторимы.
     Это вторая моя вина.
     Готов ли ты теперь вынести мне приговор?
     - Нет, - сказал Кратов. - Говори еще.
     - Я ушел от этой планеты, которая  заразила  меня  своим  безумием  и
сделала преступником. За какие-то мгновения я постарел и больше никогда не
сознавал себя  молодым.  И  хотя  впоследствии  меня  продолжали  называть
Везунчиком, я больше не знал удачи. Мое знание не  легло  в  хранилища.  Я
вытравил его из памяти корабля и желал бы так же поступить и со своей.  Но
оно было погребено во мне, и  все  это  время  я  носил  его  с  собой  по
Галактике. И я внушал себе, что это  сон,  кошмар,  бред.  И  когда-нибудь
наступит час, и я не вспомню об этом.
     Но однажды на галактической базе я увидел существо из того мира.  Оно
было облачено в скафандр и разговаривало на астролинге. Это означало,  что
их народ вступил в Галактическое Братство. А также и то,  что  пришел  час
искупления.
     Это был ты.
     Я бежал от встречи и долго размышлял в одиночестве. И наконец проклял
себя  за  малодушие  и  решил  найти  тебя,  чтобы  рассказать   о   своем
преступлении. Чтобы ты осудил меня. В моем мире никто  мне  не  судья.  Но
твой приговор я приму как высшую справедливость,  потому  что  вынесен  он
будет по законам жертв. И вот я пришел.
     Раамм  снова  умолк.  Он  сидел  на  траве,   замысловато   переплетя
суставчатые конечности, глядел на Кратова выпуклыми глазами и ждал.
     "Да, я человек, - думал Кратов. - Я не судья чужим поступкам,  и  все
такое. Что мне сказать ему? Что я и сам побывал на его месте, но давно уже
полагаю свою вину искупленной? По законам  собственной  совести...  Видно,
моя совесть оказалась чересчур сговорчивым судьей, если не прошло и одного
круга, а я живу спокойно, в ладу с самим  собой...  Сказать  ему,  что  за
спиной моего народа тысячелетия беспрерывных убийств? Что лишь недавно  мы
уговорились не воевать и до сих пор не можем залечить  раны?  Что  нет  на
Земле человека, рода которого не коснулась бы война? Особенно та,  которую
называют Мировой... О чем он мне рассказал? Что это  было?  Большая  война
или одна из бесчисленных малых, которые  и  войнами-то  однажды  перестали
называть, а так - конфликтами? Или какая-нибудь резня своих своими же, под
революционными лозунгами шкурной справедливости? В архивах моей семьи есть
фотографии людей, родных мне по крови, но  не  оставивших  потомства.  Это
срубленные ветви моего родового дерева. Они погибли в войнах и  социальных
катаклизмах. И так недавно все это было, что я помню еще их имена. Слишком
мало времени прошло, чтобы я мог судить беспристрастно".
     - Я не могу судить тебя, - сказал Кратов в унисон своим мыслям.
     - Что же мне делать, человек? - спросил Раамм.
     - Жить. Как все живут на Земле. Потомки жертв  и  палачей  давно  уже
рождают детей в любви и согласии. Вот я, например, живу...
     - Ты не дал мне облегчения.
     - А что способно принести облегчение? Время? Но ты ничего  не  забыл.
Наказание? Но оно ничего не меняет. Может быть, смерть? Но это всего  лишь
разновидность наказания... - Кратов поднялся. - Взгляни  туда,  Раамм.  За
этими деревьями находится музей оружия. Иди туда и  посмотри,  что  в  нем
хранится. Поговори с его смотрителем. Ты кое-что поймешь в нас,  людях.  И
он, кстати, тоже кое-что поймет. Может быть,  тебе  даже  станет  легче...
Прощай, Раамм.
     Не оборачиваясь, он сошел с лужайки, пересек стоянку и  плюхнулся  на
сиденье рядом с потрясенной Марси.
     - Кто это? - одними губами спросила она.
     - Мой брат, - ответил Кратов рассеянно. -  По  несчастью.  Он  пришел
исповедаться.
     - По... какому несчастью?
     Кратов сидел прямо, положив ладони на пульт и глядел перед собой.
     - Я был в плоддерах, - сказал он  неохотно.  -  Ты  знаешь,  кто  это
такие?
     Марси  встрепенулась.  В  ее  глазенках   засветился   живой   огонек
любопытства.
     - Знаю, - сказала она горделиво. - Добровольные изгнанники.  Те,  кто
совершил тяжкий проступок перед человечеством или просто с ним не поладил.
Ты кого-нибудь убил?!
     Кратов кивнул.
     - Но это были не  люди,  -  поспешно  сказал  он,  почувствовав,  как
напряглось теплое, податливое до этой минуты тело девушки. - Тебе от этого
легче? Мне - нет. Ему, - он указал глазами на  неподвижную  фигуру  Раамма
Везунчика, - тоже... Есть в Галактике такая планета Псамма.
     - Расскажи, Кратов... - заканючила Марси.
     - Читай мои мемуары, - печально улыбнулся он.
     - Я ненавижу читать!
     - А я ненавижу рассказывать.
     - Но как все это происходило? - Марси уже не могла усидеть смирно.  -
Какой-то обряд? Посвящение в рыцари монашеского ордена?
     - Обыкновенно  все  происходило,  -  сказал  Кратов.  -  Я  пришел  в
плоддер-пост на Земле. Сообщил свое желание.  Передал  Плоддерскому  Кругу
всю наличность -  несколько  тысяч  энектов.  Дал  обет  исполнять  Кодекс
плоддерской чести. И на шесть лет исчез для Земли.
     - Шесть лет! - воскликнула Марси. - А что это за Кодекс?
     -  Нечто  вроде  заповедей  иночества:   целомудрие,   нестяжание   и
послушание. Работали мы везде, куда пошлют. Я, например, стал  блюстителем
Галактических маяков. Стяжать там  особенно  и  нечего  было.  Что  же  до
целомудрия...
     - Неужели ты целых шесть лет не знал женщины?!
     - Шесть лет - короткий срок, - уклончиво  сказал  Кратов.  -  Слишком
короткий для успокоения совести... как выяснилось.
     Он снова покосился на лужайку.
     Там никого не было.




                       ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ОТРЯД АМАЗОНОК


                                    1

     - Пантавры, - сообщил Грант. Губы  его  затряслись,  и  потребовалось
некоторое время, чтобы он смог продолжить. - Два потока. Один будет  здесь
через полчаса, а другой накатит к обеду. Если только  не  прибавит  прыти.
Потом они  столкнутся  лоб  в  лоб,  и  получится  танковое  сражение  под
Прохоровкой.
     Кратов молча потянул к себе фогратор и вставил в него  новую  батарею
взамен наполовину истраченной.
     - Ох, и надоел же ты мне, - сказал он в пространство.
     - Кто - я? - опешил Грант.
     - Да нет, фогратор.
     -  "Вот  теперь-то  тебе  хана",  сказал  ему  внутренний  голос,   -
растерянно бормотал Грант. - Думаешь, мне это не надоело? Ну что они к нам
привязались?! То всякая ползучая дрянь, то тараканопауки  ублюдочные...  И
вот теперь эти красавцы!
     - Надо вызывать Патруль, - откликнулся Кратов.  -  Времени  у  нас  с
тобой осталось  ровно  до  второго  потока.  Патруль  в  нашей  глухомани,
конечно, великая роскошь. Но мало ли что - вдруг да кто-нибудь и подхватит
нас на автоаларм. А первый поток я, хоть как, но должен отвалить.
     - На плоддер-посте нас за Патруль не пожалуют. Сам  знаешь  -  Кодекс
чести...
     -  Можешь  выйти  на  стену,  -  ядовито  посоветовал  Кратов,  -   и
продекламировать его пантаврам. Постатейно. Авось  проникнутся.  Или,  что
еще лучше, напугаются. Твоя дикция деморализует кого угодно.  Маяк  должен
работать - вот в чем на данный момент состоит наша честь.
     -  Это  так,  -  помедлив,  согласился  Грант.  -  Тогда  я  пошел  к
передатчику. А ты действуй. Я тебе  потом  помогу.  Ничего,  брат-плоддер,
как-нибудь отстреляемся!
     - Ну еще бы, - поддакнул Кратов. - Ты у нас стрелок знатный...  -  Он
постоял, задумчиво покачивая фогратором. - Если только не  будет  третьего
потока.
     - Не дай Господь, - быстро проговорил  Грант  и  плюнул  через  левое
плечо.
     Кратов вышел на воздух и замер, прислушиваясь к мерному  тысячелапому
топоту. Раструб фогратора лежал у него на локтевом сгибе. Стена  пока  еще
скрывала пантавров от его глаз, и Кратов очень надеялся, что  она  сдержит
хотя бы первую  атаку.  Стена  вокруг  маяка  была  сложена  из  гранитных
валунов,  намертво  сплавленных  и  для  верности  прошитых  металлической
арматурой.  От  времени  камень  кое-где  подернулся  рыжеватым  мхом,  на
подножие стены взбегали нанесенные  ветрами  и  уже  слежавшиеся  земляные
буруны. Защитный вал строился на совесть, на  века,  и  трудно  было  даже
вообразить, что найдется сила, способная хотя бы слегка ущербить его.
     Однако головной пантавр, пантавр-вожак, вошел  в  стену,  как  нож  в
масло, как океанский лайнер во  встречную  волну.  И,  не  задерживаясь  в
облаке гранитных брызг ни на миг, продолжал свое страшное  всесокрушающее,
всевытаптывающее, всесминающее движение.
     ...Если бы пантавры умели проделывать свои миграции шеренгой, если бы
в их крошечных мозгах шевельнулась хотя  бы  слабая  тень  мысли  изменить
вековечному инстинкту, этой планете пришел бы конец. Они выдолбили  бы  ее
своими корявыми когтистыми лапами со шпорами, искрошили  бы  в  труху  все
деревья, срыли бы тяжелыми башками в костяных жабо все горы  и  холмы  под
основание, обратили бы этот мир в идеально  круглый  и  предельно  мертвый
шар.  Но  природа  благоразумно   наложила   вето:   запретила   пантаврам
выстраиваться на бегу даже по двое, и планета  убереглась.  Лишь  пролегли
там и тут, вдоль магнитных линий ровные, утоптанные,  почти  накатанные  -
что, должно быть, доставило много неприятных минут  ксенологам  из  первых
миссий - дороги шириной как раз в одного взрослого пантавра...
     Но теперь инстинкт отказал, и пантавры неслись на Галактический маяк.
     Живой айсберг из узловатых мышц, закованных в чешуйчатую броню, навис
над Кратовым, и тот впервые увидел кошмарную морду пантавра так близко - в
нескольких метрах от себя: храпящее  бородавчатое  рыло  в  бурой  пыльной
пене, налитые дурной  кровью  глаза  и  чертову  уйму  стертых  и  недавно
отросших, переплетенных в бурелом клыков, рогов и хрящей.
     И это было страшно.
     Кратов даже выругаться не успел. Он только ахнул и попятился.  Но  за
его спиной оставалась лишь металлическая скорлупка маяка, последний клочок
Земли в этом спятившем мире, а внутри маяка сидел Грант и звал  на  помощь
на всех волнах, какие доступны были передатчику. Поэтому, покуда ошалевшее
от ужаса тело Кратова продолжало пятиться,  его  руки  вскинули  фогратор,
уперли приклад в плечо, а палец деловито нажал на спуск.
     Все растворилось в фиолетовом сиянии, но глаза были предусмотрительно
прикрыты - они вообще мечтали бы плотно закрыться еще в  тот  момент,  как
пантавр-вожак прошел сквозь стену, чтобы не видеть этого кошмара. И Кратов
уберег их, а когда зрение восстановилось окончательно, он пожалел  о  том,
что не ослеп, потому что прямо  перед  собой  увидел  оплавленный  обрубок
звериной туши, на котором уцелела лишь пара задних ног, и эти ноги все еще
скребли по гранитному крошеву, толкая отсутствующее тело  вперед,  вперед,
вперед...
     Кратова   замутило,   закружило,   продрало   холодом   под    теплым
комбинезоном, но времени на мелкие человеческие слабости не  хватало,  так
как пантавр, шедший следом, вскинулся на  дыбы,  чтобы  перескочить  через
агонизирующие останки вожака. Залп пришелся в тошнотворно  сизое  брюхо  и
вышиб его начисто - так, что сохранились лишь оскаленная в  адовой  ярости
морда и опять-таки беспомощные задние лапы.
     "Мамочка моя, - бормотал Кратов, - они же все тут  передавят,  и  нас
раздавят и не заметят..." Но все эти причитания происходили как  бы  между
прочим, вне его сознания, которое было занято одним: как отразить атаку  и
уберечь маяк.
     Это было уж никак не вообразимо - чтобы вдруг ни с  того  ни  с  сего
хотя бы на минуту перестал работать Галактический маяк.
     Третий  пантавр  уже  перебирался  через  обугленные  ошметки,  мотая
корявой башкой и неуклюже  оскальзываясь.  Кратов  поймал  его  в  прицел,
судорожно сглотнул,  прижмурился,  и  палец  его  почти  утопил  спусковую
клавишу. Но в этот момент чуть левее стена взорвалась и разлетелась веером
осколков, а в проломе возникла еще одна бешеная харя. Сразу  два  пантавра
шли на Кратова, и это было невозможно с учетом всего, что было известно  о
пантаврах с их инстинктами. Так или  иначе,  инстинкты  отказали  напрочь,
потому что гранит внезапно задышал, зашевелился, как живой,  еще  в  одном
месте.
     - Да вы что, в самом деле?.. - прошептал Кратов. - Наза-ад!
     Но пантавры не слышали. Утробно взревывая,  они  рысью  двинулись  на
беззащитный купол маяка. Видя перед собой только его,  как  незначительную
помеху на пути, а Кратова даже не замечая, не принимая в расчет. И в холки
им било жаркое дыхание всего стада.
     - Гадюки!!! - захрипел Кратов.
     И снова вскинул опустившийся было фогратор. Обреченный,  дошедший  до
последней  точки,  когда  отступать  можно  только  вперед,  когда   можно
броситься на амбразуру и под танк. Сам злой и страшный, как самый  злой  и
страшный пантавр.
     В этот завершающий миг и поспела помощь.



                                    2

     Кратову показалось, будто натянулась до отказа  и  лопнула  невидимая
басовая струна. Где-то в небесах слегка притушили осатаневшее солнце.
     И на мир упала вязкая, липкая пелена черного ужаса.
     Фогратор выпал из рук Кратова, а сам  он  опустился  на  четвереньки,
обхватил голову руками и ткнулся лицом в серую грязь, ощущая себя  той  же
распоследней грязью. Ему хотелось взвыть волчьим воем - быть может,  он  и
взвыл, сам того  не  слыша.  В  нескольких  шагах  от  него  посреди  руин
защитного вала гарцевали перепуганные  пантавры,  натыкались  на  незримый
барьер безраздельно царившего над низиной  страха  и  в  панике  уносились
прочь, вскидывая бронированные задницы - подальше отсюда,  на  простор,  в
степь.
     Не дотянув до маяка, отвернул и ударился в постыдное  бегство  второй
поток, а за ним и третий, о котором никто еще  не  знал,  потому  что  его
прятал отдаленный лесок, обреченный было на потоптание, но  уцелевший  тем
же чудом, что и маяк.
     А невысоко в зените отрешенно, неподвижно  висел  небольшой  кораблик
патрульной службы Галактического Братства.
     Когда все закончилось естественным порядком, он мягко спланировал  на
посадочную  площадку,  загаженную  прокатившимся  набегом,  и  с   хрустом
утвердился посреди нее на выдвинутых телескопических опорах.
     Кратов оторвал лицо от земли. Медленно провел рукавом по лбу,  стирая
вместе с грязью остатки бесследно испарившегося страха. "Чего я разлегся",
- брезгливо подумал он и поспешно поднялся, отряхиваясь.
     Дверь купола, чмокнув, выпустила Гранта, перепуганного до смерти,  на
подсекающихся ногах, с вибрирующими поджилками, но - с фогратором в  одной
руке и с маленькой мезонной гранатой в другой.
     - Спасение пришло вовремя, - объявил Грант  и  непринужденным  жестом
препроводил гранату в  просторный  карман  своей  куртки.  -  Распахнулась
дверь, грянули выстрелы, и Детоубийца Кид рухнул замертво.
     Из раскрывшегося люка  корабля  на  землю  спрыгнули  двое,  судя  по
нашивкам - командор и субнавигатор. Лица их были скрыты защитными масками.
     - Вы так спешили, что едва не опоздали  на  поминки,  -  не  унимался
Грант. - Между прочим, маски можно снять, на кой хрен они тут...
     - Могу я  просить  вас  последить  за  своим  лексиконом?  -  холодно
осведомился командор. - Ваша брань была слышна еще за парсек отсюда.
     Грант замер с разинутым ртом.
     Отповедь была дана высоким, дрожащим от негодования женским  голосом,
райскими  колокольцами  прозвеневшим  среди  крови  и  разрухи,   в   этом
несостоявшемся пекле... Затем командор с  раздражением  сдернул  маску,  и
взорам явилось женское же загорелое лицо.  Голубые  глаза,  черные  брови,
светлая  прядка  волос,  тонкий  прямой   носик   и   трогательно   пухлые
перламутровые губы.
     - Мама моя, - выдавил наконец Грант.
     - Вы позволите пройти в помещение? - спросила женщина ядовитым тоном.
     - Ну разумеется, - промямлил Грант. И тут  его  взгляд  упал  на  еще
сучившие лапами обрубки пантавров.  -  Океан  извинений,  -  сказал  он  и
метнулся было за купол, мимо остолбеневшего  Кратова,  но  не  успел.  Его
вывернуло наизнанку в нескольких шагах от тамбура.
     Командор брезгливо поморщилась.
     - Авгиевы конюшни, - произнесла она пренебрежительно. - Субнавигатор,
наведите  порядок.  Мясо  сжечь,   камни   убрать,   посадочную   площадку
расчистить.
     - Ясно,  командор,  -  чирикнула  субнавигатор,  с  плохо  скрываемым
любопытством стреляя по сторонам быстрыми, чуть раскосыми глазенками.
     - А, вот еще один герой-космопроходец,  -  сказала  командор,  завидя
Кратова. - Надеюсь, ваш пищеварительный тракт  в  порядке.  Не  откажитесь
проводить.
     Кратов с трудом стряхнул оцепенение, чувствуя  себя  так,  словно  по
нему пробежалось-таки стадо пантавров.
     - Я понимаю... - разлепил он серые губы. - У меня вся рожа  в  грязи,
трудно узнать.
     Командор застыла на полшаге, на полувздохе, как и была -  вполоборота
к нему. Невыразимо медленно маска гадливого отчуждения сползла с ее  лица,
чуть приоткрыв постороннему глазу изумление и растерянность.
     - Шаровая Молния, - осевшим  голосом  промолвила  женщина.  -  Котька
Кратов... Боже, кем ты стал!
     - А ты-то, - пробормотал Кратов.
     - Ох, и когда же я сдохну...  -  в  перерывах  между  спазмами  сипел
Грант, уперевшись для верности в покатую стену маяка руками и головой.



                                    3

     Пряча раздражение,  Кратов  быстро  поднялся  на  верхний  ярус,  где
размещалось  сердце  маяка  -  гравитационный  сигнал-пульсатор.  Там   он
рассчитывал уединиться. Но подле контрольного  пульта  он  застал  гостью,
рослую курносую девушку с  двумя  черными  косицами.  Заслышав  шаги,  она
шустро обернулась  и  напустила  на  свою  веснушчатую  рожицу  совершенно
несовместимое с ней выражение солидности.
     -  Инженер-навигатор  Летавина,  -  представилась  она.   -   Провожу
технический осмотр сигнального комплекса. Какие будут распоряжения?
     Кратов мысленно взвыл.
     - Что его осматривать, - буркнул он недружелюбно. - На то мы  к  нему
приставлены.
     - Следовательно, распоряжения отсутствуют, - констатировала  соплячка
и отвернулась.
     - Следовательно... - проворчал Кратов, со злостью захлопывая дверь.
     Он испытывал дурацкое ощущение, будто его вытряхнули  из  собственных
штанов.
     Годы, проведенные  в  плоддерах,  отучили  его  делить  с  кем-нибудь
ответственность за свое дело. А  теперь,  сунувшись  в  кают-компанию,  он
нашел там еще трех девиц, оживленно щебетавших на заковыристом  "экспо"  -
галактическом жаргоне технарей, доступном только для  посвященных.  Завидя
его, троица повскакивала с мест,  отрапортовала  должности  и  фамилии,  а
затем, согласно уставу Звездного Патруля, затребовала распоряжений.
     У Кратова язык чесался скомандовать им выметаться из помещения  маяка
и вообще с этой шальной планеты куда подальше. Предпочтительно - домой,  к
мамочке, в  куклы  играть.  Привести  этот  замысел  в  исполнение  мешало
болезненное воспоминание о том, как эти девочки недавно спасли ему жизнь.
     Не обронив ни слова, он убрел в сторону бытовых отсеков.
     Ему было просто  необходимо  чем-то  занять  себя,  успокоить  нервы.
Продержаться хотя бы до возвращения Гранта, который вместе с командором  и
субнавигатором улетел на  гравитре  обозревать  окрестности  маяка.  Можно
было, разумеется, заточить себя в каюте, но там, в четырех  голых  стенах,
Кратов гарантированно дозрел бы до такого градуса злости, что сорвался бы,
потерял лицо, что непозволительно звездоходу, пусть даже и бывшему...
     Тут ему припомнились  слова  Ленки  Климовой  -  командора  Климовой,
насчет героев-космопроходцев, прозвучавшие в первые мгновения их  встречи.
Кратову сделалось невыносимо гадко, и он, тихонько постанывая от омерзения
к самому себе, к чертову маяку, да и ко всему миру, поплелся в душ.
     Толкнув маленькую сдвижную шторку, он успел расслышать легкий  шелест
водяных струй и разглядеть нечто белое и округлое. В следующий момент  его
с истинно мужской силой сграбастали за плечо, развернули  и  вышвырнули  в
коридор, будто котенка. Шторка расправилась, за ней сухо выстрелил замок и
донеслось чуть слышное хихиканье.  Напрочь  сконфуженный,  Кратов  немного
пробежал по инерции, пока не уткнулся в стену.
     Тут его  разобрало,  и  он  расхохотался.  "Звездоход  называется,  -
подумал он. - Брат-плоддер! Недоставало еще, чтобы рожу расцарапали".  Ему
сразу полегчало, удушливая пелена отвращения ко всему на свете растаяла, и
он сразу вспомнил о массе дел, которые можно  было  переделать  никому  не
попадаясь на глаза.
     Вернувшийся к обеду Грант застал его  в  каюте,  где  он,  во  вполне
добром расположении  духа,  листал  затрепанный  до  немыслимости  сборник
старояпонских хокку и танка, с которым  не  расставался  ни  на  одной  из
планет. Грант был взмылен, взвинчен и красен от веселого бешенства.
     - Да, да! - провозгласил он с  порога.  -  Я  знал,  что  в  Звездном
Патруле работают люди с тяжелым характером. Но чтобы до таких пределов, да
еще  женщины!..  По-моему,  брат-плоддер,  Внешний  Мир  в  наше  с  тобой
отсутствие допустил существенные пробелы в воспитании молодежи, и нам пора
возвращаться, чтобы восстановить статус-кво. Лично  я  вырос  в  атмосфере
всеобщего уважения к моей личности и, знаешь ли, не  привык,  чтобы  меня,
как нашкодившего щенка, ежеминутно погружали носом в лужицу.
     - Заслужил, наверное, - спокойно отозвался Кратов. -

                    Стократ благородней тот,
                    Кто не скажет при блеске молнии:
                    "Вот она - наша жизнь!"
                       [Басе. Пер. с яп. В.Марковой]

     Надеюсь, сегодня ты следил за своим языком? Употреблял эвфемизмы?
     - Следил и употреблял. И, увы  мне,  часто.  В  гравитре  было  очень
душно, и  я  снова  позавидовал  твоему  умению  регулировать  собственный
теплообмен. Ну, понятно,  ты  звездоход,  а  я  всего-навсего  синоптик...
Ведьма! - вдруг объявил Грант убежденно. - Как  там  у  Чехова:  "Извините
великодушно, но она ведьма". Однако в таком оформлении, надо признать!
     - О ком ты? - спросил Кратов невинным голосом.
     Его напускное безразличие  Гранта  никак  не  обмануло.  Все  же  они
проработали вместе два года и до нюансов успели изучить  друг  у  друга  и
выражение лица, и оттенки голоса.
     - А то ты не знаешь, - произнес Грант с ухмылкой. -  Хорошо,  опустим
это... на время. О чем я? Мы, безусловно, не самые крупные специалисты  по
гравитехнике. И что можно ожидать от заурядных смотрителей маяков, да  еще
плоддеров? Но ведь эти пташки вообще не имеют  касательства  к  сепулькам!
Тем   не   менее   девочка   инженер-навигатор    Летавина    смыслит    в
сигнал-пульсаторах не хуже моего. А шпарит  на  "экспо"  так,  что  чертям
тошно, словно выросла в орбитальном доке!
     - Смыслить в чем-то на твоем уровне вовсе нетрудно, - заметил Кратов.
- Особенно если учесть, что на каждом патрульном корабле  стоят  такие  же
сепульки, как наша, только поменьше.
     - Я этого не знал. Да и откуда мне  почерпнуть  эти  сведения?  Я  же
синоптик. Послушай, брат-плоддер, ты часом не прихворнул?  Что-то  у  тебя
глаза опалесцируют. Или, быть  может,  ты  врезался  в  кого-то  из  наших
доблестных избавительниц?
     - Ну что ты городишь, - вздохнул Кратов. - Как такое возможно?
     - А вот теперь я в этом просто убежден. От моего  орлиного  взора  не
ускользнула некоторая романтическая затуманенность твоих очей. Врезался, и
по самую макушку. Но только в кого? Имея некоторое представление  о  твоих
пристрастиях, а также обладая отменным слухом, не изменившим  мне  даже  в
минуту  телесной  немощи,  я  делаю  заключение,  что  это  наш   железный
командор...
     Грант ловко увернулся от прицельно пущенной в него подушки,  подобрал
ее и пристроил под локоть.
     - Так вот, брат-плоддер, - сказал он. - Плохи твои дела. Лично я тебе
не завидую.
     - Что так?
     - Это амазонки.
     - Кто-кто?!
     - Амазонки. Ты знаешь, что такое амазонки?
     - Конечно, знаю, - пожал плечами Кратов. - Это такая река.
     - Девственный ты человек, - промолвил Грант с презрением. - Это такое
племя. Сплошь одни женщины.
     - Что-то не встречал, - притворился Кратов.
     - Они вымерли. Может быть, и к  лучшему.  Экстремистки,  воительницы.
Представляешь, по  некоторым  историческим  свидетельствам  они  варварски
выжигали себе правую грудь, чтобы удобнее  было  натягивать  тетиву  лука!
Правда, у наших амазонок ничего похожего не наблюдается...
     - Уже проверил!
     - ...ибо фогратором удобно пользоваться из любой позиции.  А  знаешь,
как они поступали с мужчинами?
     - Съедали, - фыркнул Кратов.
     - Почти угадал. Вот и эта тигрица тебя  съест.  Видел,  какие  у  нее
зубки?
     - А что, хорошие?
     - Изумительные! Ну, сознайся, что я прав.
     -  Ты  промахнулся,  брат-плоддер,  -  усмехнулся  Кратов.   -   Тебе
простительно: ты же синоптик, а не психолог. И даже не ксенолог. Ксенологи
тоже прекрасно разбираются в  людях...  Просто  мы  знакомы  с  командором
Климовой без малого одиннадцать лет.
     - Сколько?!  -  вскричал  Грант.  -  Вот  скука-то!  Друзья  детства,
пробуждение чувств, первые  прогулки  под  луной,  платоническое  дрожание
случайно встретившихся рук...
     - Второй промах, - констатировал Кратов. - Ты  сегодня  не  в  форме,
брат. Когда я впервые увидел командора Звездного  Патруля  Елену  Климову,
она была  еще  никаким  не  командором,  а  всего  лишь  тощим  нескладным
подростком по прозвищу Ленка Драная  Коленка,  Лешка-Многоножка,  а  то  и
запросто - Леший. Так вот, в ту  золотую  пору  никаких  достоинств  в  ее
фигуре, а тем паче в зубах, не усматривалось. Обладая  гордым  независимым
характером, она постоянно лезла в наши суровые мальчишечьи игрища. Пока не
наступила еще более золотая пора, когда  внезапно  раскрываются  глаза  на
мир, на окружающих людей...
     - Господи, - промолвил Грант. - Как давно все это было! И  совершенно
так же. В том, потустороннем мире.
     - ...В  общем,  тогда  мы  просто  вышвырнули  ее  из  нашей  мужской
компании. Мы напропалую влюблялись в сверстниц и с непривычки сатанели  от
этих чувств, и творили безумства. И никому не было дела до того, что стало
с Лешкой-Многоножкой. Ведь она еще не созрела для нас. А когда мы покинули
родные пенаты, она все еще где-то там зрела, мы же все как один ринулись в
региональное Училище Звездной Навигации и Разведки. Но поступил один  лишь
я.
     - И стал героем-космопроходцем, - ввернул Грант.
     - Не стал, к сожалению. Стал я, равно как и ты,  плоддером.  Сижу  на
маленькой планетке с пышной биосферой  смотрителем  Галактического  маяка.
Надзираю  за  сепульками,  сиречь  сигнал-пульсаторами.   Постреливаю   из
фогратора глупых и оттого беззащитных зверушек. А она, поди ж ты, командор
Звездного Патруля.
     - Сегодня ты велеречив, как никогда, - заметил Грант. - В тебе чахнет
писатель. По меньшей  мере,  мемуарист.  Должен  ли  я  сделать  из  всего
услышанного вывод, что наш бронзовый командор тебе безразличен?
     - Не надо мне от тебя никаких выводов, - сказал  Кратов,  протестующе
выставив ладонь.
     - А вот я так намерен рискнуть  и  подставить  грудь  под  стрелу  из
колчана амазонки. По экспертным оценкам это  примерно  равноценно  попытке
подраться на кулачках с пантавром.
     - Лучше бы ты сцепился  с  настоящим  пантавром,  -  покачал  головой
Кратов. - По крайней мере,  получилась  бы  коррида.  А  так  тебя  просто
съедят.
     - Съедят, это точно, -  охотно  согласился  Грант.  -  Предварительно
вымочив в винном соусе, обваляв  в  сухарях  и  поджарив  на  вертеле  над
угольками. Но неужели ты не видишь, какие  сокровища  пропадают  втуне?  У
меня глаза разбегаются! Вспомни, когда мы с тобой в последний  раз  видели
живую женщину.
     -  Месяц  назад.  На  плоддер-посте  Альтаир.   Доктор   Славина   из
Швейцеровской миссии.
     - Как же, милая старушенция с богатейшим жизненным  опытом.  Но  я-то
имею в виду молодую хорошенькую  женщину,  туго  затянутую  во  что-нибудь
этакое... пусть даже в скафандр.
     - Плоддер, плоддер, - укоризненно произнес Кратов. - Где твоя  честь?
Мы добровольно ушли из Внешнего Мира за  барьер  отчуждения,  оборвав  узы
родства и дружбы, и нет для нас иного образа жизни, нежели труд...
     - Все верно, - вздохнул Грант. - Добровольно  ушли,  то-се...  А  как
порой хочется назад!
     - Никто тебя не задерживает. Ты волен выбирать свой  путь,  как  тебе
велит твоя совесть.
     - Еще рано, - сказал Грант. - Нет мне  покуда  возврата.  Но  все  же
преступно допускать в Галактику женщин, особенно в Звездный  Патруль.  Это
провокация, дьявольский искус. Галактика - экологическая  ниша  мужчин.  И
спасать здесь приходится опять-таки мужиков. Зачастую подернутых  плесенью
в многодневном своем затворничестве на пустых и скучных  планетах.  Почему
этим должны заниматься красивые женщины?
     - Это я как раз понимаю, - сказал Кратов. -

                  Пусть жалок раб в селении глухом,
                  Далеком от тебя, как своды неба эти!..
                  Но если женщина небес грустит о нем,
                  Я вижу в этом знак,
                  Что стоит жить на свете!
                     [Отомо Якамоти. Пер. с яп. А.Глускиной]

     Нет лучшего лекарства для мужчины, чем красивая  женщина.  Только  не
для плоддеров.
     - На связи субнавигатор  Ким,  -  хрустально  прозвенел  интерком.  -
Обслуживающий персонал маяка приглашается на  совещание  в  кают-компанию.
Конец связи.
     - Субнавигатор Ким, - повторил Грант мечтательно. - Джемма Ким. Такая
вся... По-моему, нормальная девушка. Во  всех  смыслах.  Не  то  что  этот
айсберг самомнения, командор Климова. По прозвищу  Лешка-Ложноножка.  А  я
привык  ставить  перед  собой  только  реальные  задачи.  Ты  меня  понял,
брат-плоддер... по прозвищу Шаровая Молния?
     - Я тебя не слышал, брат-плоддер, - буркнул тот, поднимаясь.



                                    4

     Кают-компания Галактического маяка никак не была рассчитана на  такое
скопление народа. Иконописное лицо командора Климовой выразило  сдержанное
недовольство, когда ее слегка потеснили и чье-то мощное и  жесткое  колено
уперлось ей в бедро под маленьким столиком. Круглая мордашка субнавигатора
Джеммы Ким, напротив, излучала всевозможное дружелюбие.
     - Начнем, - сказал Кратов. - Галактический маяк М28365, модель "Огонь
Амирана",   снабжен   постоянно-группово-проблесковым   сигнал-пульсатором
класса "девять-девять", обслуживает сектор пространства  в  двадцать  пять
кубопарсеков. Учрежден на планете Арнеб-3 в 101  году,  то  есть  тридцать
один год назад, обнесен защитным валом, каковой давеча был публично предан
разрухе и поруганию.
     Командор слушала его доклад, прикрыв глаза и чуть заметно кивая.
     - Маяк работает в автоматическом режиме, - продолжал  Кратов  скучным
голосом. - Раз  в  трехгодичный  цикл  он  подвергается  профилактическому
осмотру. Ответственность за его бесперебойное функционирование  принял  на
себя Плоддерский Круг. Мы прибыли сюда две недели назад,  осмотр  в  целом
завершен, и если бы не капризы местной биосферы...
     - Это не капризы, - вставила Джемма Ким.
     Кратов умолк. Его хмурый взгляд упал за окно,  мимо  которого  ползли
клубы жирного бурого дыма: кто-то из  амазонок  дожигал  фограторами  туши
пантавров.
     - Вам из Галактики виднее, - произнес Кратов наконец.
     - Вместе  с  коллегой  Грантом  мы  обследовали  состояние  маяка,  -
заговорила командор, - а также изучили окрестности. И нашли все это крайне
неудовлетворительным.
     - Да неужто! - оживился Грант, моментально справившись с  одолевавшей
его зевотой. - Но я этого не находил.
     - Место для маяка избрано исключительно неудачно, - говорила Климова,
игнорируя его реплику. - В низине, между миграционными  путями!  Обитаемая
планета, нестабильное светило... Вы просто были обречены на погром.
     - Упрек не по адресу, - возразил Кратов. -  Маяк  строили  не  мы,  и
Плоддерский  Круг  не  несет  ответственности  за   его   расположение   и
архитектуру.   Дело   нашей   чести   -   любой   ценой   обеспечить   его
функционирование, как я это уже подчеркивал.  Маяк  простоял  благополучно
более тридцати лет.  Кто  мог  предположить,  что  у  пантавров  изменятся
привычки?
     - В природе такое случается, - заметила Джемма Ким. - Все  достаточно
тривиально. Вспомните события последних дней, и многое прояснится.
     - Что-то не хочется, - признался Грант.
     - Извольте, - сказал Кратов. - Сперва пришли змеи - хотя  скорее  они
походили на червей с глазами. Их было много.
     - Бр-р-р! - Джемма передернула плечиками.
     - Потом какие-то золотистые ящерки, довольно приятные на  вид.  И  на
вкус... Потом местные насекомые, плод греха  таракана  и  паука,  средними
размерами с хорошую охотничью собаку. Все это с  интервалами  в  несколько
часов, и каждый раз - тучами. Такого никогда не случалось.
     - За тридцать лет, возможно, и не случалось, - промолвила  Джемма.  -
Но в истории планеты - наверняка,  и  не  однажды.  Обычная  экологическая
катастрофа.
     - Как, как вы сказали? - переспросил Грант.  Он  старательно  рисовал
грифелем на листе белого пергамента субнавигатора Ким попеременно в  анфас
и в профиль, и даже один раз с затылка.
     -  Здешнее  ваше  солнышко,  белая  звезда  Арнеб,   пошло   пятнами.
Радиационный всплеск накрыл планету. И все инстинкты у животных дали сбой.
Бедное зверье косяками устремилось в вашу низину. Быть  может,  проснулись
какие-то защитные метаинстинкты.
     - "Ваше солнышко, ваша низина", -  проворчал  Грант.  -  Сдались  они
нам...
     - И как надолго эти пятна? - осведомился Кратов.
     -  Трудно  предугадать.  На  год,  на  два.  А  потом  все   сначала:
стабилизация - кризис. У нас на Земле от подобных эксцессов, между прочим,
вымирали динозавры.
     - Предварительно истребив все  случившиеся  поблизости  Галактические
маяки, - вставил Грант. - Что же теперь - сворачивать работы?
     - Я всегда высказывалась  против  практики  размещения  Галактических
маяков на обитаемых планетах, -  заявила  Климова.  -  Конечно,  процедуры
обслуживания значительно упрощаются, но это - мнимая выгода... И в  данном
эпизоде мое мнение, к сожалению, решающим не окажется.
     - Да уж, разумеется, - с легким раздражением сказал Кратов.  -  Когда
закладывался этот маяк, никого из здесь присутствующих еще на белом  свете
не было.
     - Есть предложение, - сказала Джемма Ким.  -  Если  вы  помните,  нам
удалось рассеять пантавров инфразвуковой  атакой,  при  помощи  генератора
"шатагхни". - Грант мигом все припомнил и  смущенно  закашлял.  -  Поэтому
имеет смысл смонтировать на маяке импульсную инфразвуковую  головку.  Если
пантаврам или кому-либо  еще  из  милых  обитателей  этих  мест  снова  не
понравится внешний вид маяка и они захотят переделать его по своему вкусу,
головка отобьет им охоту к излишней инициативе. Со временем дискомфорт при
посещении этой низины осядет у них в инстинктах, и к маяку вообще  утратят
интерес.
     - Занятно, - усмехнулся Кратов. -  Только  где  мы  возьмем  в  нашем
скудном плоддерском  арсенале  детали  для  спешного  сооружения  какой-то
чертовой головки?
     - Мы вам поможем, - сказала Джемма. - Завтра днем у вас будет готовая
инфразвуковая головка. И даже со следящей системой.
     - А чтобы как-то стабилизировать экологию, - сказала Климова, -  хотя
бы на время, пока будет  решаться  вопрос  о  целесообразности  сохранения
здесь маяка, уместно будет распылить в верхних слоях атмосферы  отражающие
облака. Например, из бария. Они смягчат поток  жесткого  излучения,  и  он
перестанет досаждать местной фауне.
     - Разумеется, - покачал головой Грант. - Вы же  у  нас  на  все  руки
мастера.
     - Мастерицы, - невозмутимо  поправила  его  Климова.  -  Приступайте,
субнавигатор.
     Грант конфузливо крякнул и тоже полез из своего угла.
     - Неловко как-то, - пробормотал он, предупредительно  уступая  дорогу
девушке. - Мы же вроде тут хозяева. Пойду помогу.



                                    5

     - Странно, - вдруг сказала командор Климова, глядя им вслед.
     - Что странно? - спросил Кратов.
     - Нелепая традиция - пропускать женщину вперед. Откуда  она  взялась?
Это же противоестественно,  противоречит  биологической  концепции  полов.
Первобытный   охотник   не   мог   позволить   хранительнице    очага    и
продолжательнице рода выйти из пещеры прежде себя. Там ее  мог  подстеречь
хищник. И в дальнем космосе это правило должно бы возродиться. Но нет...
     - Не нужно требовать чересчур многого от Гранта, от меня и от  любого
другого мужчины. Мы привыкли к иному правилу: место женщины, хранительницы
очага и матери - у очага, на Земле, а не в дальнем космосе.
     - Ересь, - сказала Климова недовольно. - Впрочем, извините. У нас  не
так много времени, чтобы расточать его на лирику. Пора заняться делом.
     - Ленка, - позвал Кратов. Неожиданно даже для самого себя.
     И снова, как тогда,  увидел,  как  внезапно  замерла  командор  -  на
полшаге, на полувздохе.
     - Слушаю вас, - произнесла она казенным голосом.
     - Откуда ты здесь? Ты - и в Звездном Патруле?
     Она улыбнулась краешком рта - или ему просто  показалось.  Или  очень
захотелось увидеть на ее лице улыбку. Пусть даже слабый намек на улыбку.
     - А вы... - она тряхнула головой, делая над собой усилие. - А  ты  не
понимаешь?
     - Ни черта, - сознался Кратов.
     Он не  ошибся:  улыбка  наконец-то  проступила  на  губах  командора.
Насмешливая, недобрая. Не та, какую он желал бы видеть.
     - Еще бы, - сказала Климова. -  Это  нелегко  понять.  Особенно  если
изобразить в лицах. Тощая голенастая  девчонка  с  соломенными  косичками.
Вечно ободранные коленки, облупленный  нос.  -  Кратов  вспомнил  давешний
разговор с Грантом и конфузливо крякнул. - А  рядом?  Ну  конечно  же  он!
Косая  сажень  в  плечах,  литые   мышцы   под   атласной   кожей,   умный
саркастический взгляд, полная уверенность в себе и собственном будущем. Ну
как тут не влюбиться?!
     - Что, что? - переспросил Кратов.
     - ...И вот он с блеском поступает  в  Училище  Звездной  Навигации  и
Разведки. А как же иначе? Отныне ему всегда быть на переднем крае, ибо где
же еще ему быть? А вот девчонку, очертя голову кинувшуюся следом, туда  не
взяли.  Не  берут  в  Галактику  таких  глупеньких  и  слабеньких!  Еще  и
посмеялись над ее нелепой фантазией. "Ах, та-а-ак?! - подумала она. -  Ну,
я тебе докажу..."
     - Мне доказать? Что?..
     - Пока еще ничего особенного. Так, вообще  -  доказать.  Но  девчонку
ждал поворот от ворот - много раз, пока ей,  бедной  дурочке-дурнушке,  не
захотелось  доказать  уже  всему  белому  свету,  что   косая   сажень   в
определенных местах и всякие там литые мышцы - еще  не  главное...  Лирика
все это, коллега. Или как тебя теперь называть -  брат-плоддер?  Никчемная
слюнявая лирика.
     - Ленка, - пробормотал Кратов. - Я же ничего не знал.
     - Воображаю, как бы ты покатывался, рискни я хотя бы намекнуть на мое
небезразличие к тебе? Ты же в ту пору млел подле своей рыжекудрой  Юлии...
Но дело прошлое. Давно уж нет никакой Ленки. Ничего нет. А  есть  командор
Звездного Патруля Климова и брат-плоддер Кратов. Да  еще,  пожалуй,  почти
угасшее эхо воспоминаний, долетающее к нам из детства.
     - Полузабытые маяки, - со злостью проговорил Кратов. - Никому,  кроме
историков, не известные планеты. Месяцы и годы полного отчуждения. Вот он,
мой передний край! Вот на что сгодились мои мышцы!
     - Плохо они сгодились, - заметила Климова. - Даже против пантавров.
     - Ленка, - сказал Кратов. - Конечно, ты права, ничего уже нет. И быть
не могло... Но кто же ты теперь? Амазонка? Знак беды или надежды?
     - Эхо, - снова улыбнулась Климова. - Только эхо.



                                    6

     Низину частоколом обступал  лес,  кое-где  побитый  недавним  набегом
пантавров. Сквозь прорехи до самого горизонта видна была  голая  степь.  И
это был почти земной  лес,  в  котором  росли  деревья  как  деревья,  чьи
замшелые  от  времени  и  сырости  стволы  на  громадной  высоте  пушились
голубыми, а иной раз - и привычно зелеными кронами. А  между  стволов  уже
взламывала наслоения палой хвои молодая, мягкая еще, но настырная поросль.
     Вот только птицы не пели. По какому-то странному капризу эволюции они
здесь не возникли.
     - Какой запах! - сказала Джемма. - Почти земной. Правда?
     - Неправда, - сказал Грант.
     - Да ты просто не помнишь.
     - А ты?
     Девушка не нашлась что ответить.
     По  представлениям  Гранта,  изрядно  размытым   годами   отчуждения,
неоткуда было взяться такому запаху - дикому, горячему,  разнузданному,  -
на старушке Земле.  На  планете,  умудренной  опытом  тысяч  и  тысяч  лет
цивилизации. Все же здесь был первобытный лес, поднявшийся  и  окрепший  в
юном, ничего толком не изведавшем, не пережившем мире.
     Просто  девушка  по  имени  Джемма  Ким  залеталась,  замоталась   по
Галактике. Да и сам-то Грант уже почти растерял из памяти за  бесконечными
инозвездными калейдоскопами и свой домик в мандариновой  роще,  и  ледяную
речку, берущую начало от высокогорных ледников. И частенько по ночам  клял
черными словами все эти чужие расчудесные пейзажи,  горели  бы  они  синим
пламенем.
     Грант  склонился  и  поцеловал  Джемму,  очень  удачно  угадав  ей  в
абрикосовую теплую щеку. Голова у него шла кругом.
     - Так редко удается  попасть  на  какую-нибудь  зеленую  планетку,  -
пожаловалась Джемма. - Чтобы тишина, чтобы елочками пахло,  чтобы  ветерок
погонял облачко по синему небу.
     - Нубилус вентус, - прокомментировал Грант. - Ветер, несущий  облака.
Елочками, допустим, здесь тоже не пахнет. Все эти деревья  на  самом  деле
какие-нибудь ненормальные по нашим понятиям хвощи.
     - А почему бы тебе не рассказать, как  ты  очутился  в  плоддерах?  -
вдруг спросила Джемма.
     - Настоящие плоддеры никому об этом не рассказывают. Если я  здесь  -
значит, нет мне другого места. Разве что в могиле. Но туда я  не  хочу.  Я
синоптик, Джем. Как ты полагаешь, может синоптик учудить такое, после чего
ему тошно будет жить среди людей?
     - Не знаю,  -  пожала  плечами  девушка.  -  Наверное,  ты  ошибся  в
прогнозе?
     - Я совершил преступление. Ты  сейчас  гуляешь  с  убийцей.  Тебе  не
страшно?
     - Ну какой из тебя убийца? Тоже придумал... Настоящий  убийца  -  это
выродок, нравственный мутант. Разве ты таков?
     - Нет, - Грант усмехнулся. - Но кому от этого легче?  Мне?  Тем,  кто
погиб? Их детям и женщинам? Или возьмем, к примеру, Кратова...
     - Вот он бы мог, наверное, - неожиданно сказала Джемма.
     - Почему? - опешил Грант.
     - Вспомни, какие  у  него  глаза.  Жесткие,  ледяные.  Как  прицел  у
фогратора!
     - Видела бы ты, как он с этим фогратором управляется,  -  пробормотал
Грант. - Был у нас инцидент... Это звездоход, Джем.  Не  в  пример  твоему
блестящему командору, что бы она себе ни  воображала.  У  него  есть  одно
качество.  Не  пойму  только,  прекрасное  или  пагубное.   Он   ненавидит
отступать. И когда его загоняют в тупик, он переходит в контратаку, причем
такую отчаянную и яростную, что одерживает победу. Любой  ценой.  И  я  не
думаю, что он отдал бы маяк пантаврам, даже если бы вы опоздали. Хотя  мне
в голову не идет, как бы он этого добился... Но ты не права: он  такой  же
человек, как и я. И ему тоже трудно в изгнании.
     - Может быть. Но кому могло понадобиться загнать  его  в  тот  тупик,
из-за которого он здесь, а не в Галактике?
     - Давай лучше о тебе, - славировал Грант. - Разве тебе легко в  твоем
Патруле? Здоровенные мужики сбегают оттуда в Звездную Разведку!  А  вы  со
своим девичником как-то держитесь.
     - Нелегко, - согласилась Джемма. - Но  зато  ощущаешь  себя  сильной,
умелой, независимой...
     -  Шустрой  на  всякие  придумки,  -   поддакнул   Грант.   -   Вроде
инфразвуковой защиты. А вот классики утверждают, что-де сила женщины  -  в
ее слабости.
     Джемма остановилась, держась  за  его  руку.  Ее  гладко  причесанная
головка едва доставала Гранту до плеча.
     - Надо подумать, - сказала девушка. - Как-нибудь на досуге. Наверное,
классики выступали опять-таки с позиций мужчин. Они же все как  на  подбор
мужчины.
     - Особенно Сафо, - промолвил Грант. - Нет, лучше Ахматова:

                      Из ребра твоего сотворенная,
                      Как могу я тебя не любить?

     - У Ахматовой есть и совсем другое, - лукаво улыбнулась Джемма. -

                      Тебе покорной? Ты сошел с ума!
                      Покорна я одной господней воле.
                      Я не хочу ни трепета, ни боли,
                      Мне муж - палач, а дом его - тюрьма.

     Вообще-то иногда хочется чего-нибудь такого... как сейчас. Только  не
вздумай цитировать своих классиков при нашем командоре!
     - Очень нужно, - фыркнул Грант. - Не  стану  я  с  вами,  амазонками,
дискутировать. Еще съедите! Мне достаточно сознания  того,  что  за  моими
плечами многовековой опыт предков. Гены еще скажут свое  веское  слово.  И
всем вам, во главе с вашим великолепным командором, предстоит  тетешкаться
с розовыми ляльками. И умильно сюсюкать, слушая их агуканье.
     - Исключено. Тетешкайтесь сами!
     - Ты не амазонка, - сказал Грант,  обнимая  ее  за  круглые  плечи  и
привлекая к себе. - Ты болтушка.
     Его пальцы вдруг сами собой  наткнулись  на  застежку  комбинезона  и
довольно легко с ней совладали. Под жесткой снаружи, но  согревающе-мягкой
внутри тканью, к его удовольствию, была  сразу  девичья  кожа,  смуглая  и
тугая, и больше ничего существенного.  Пока  он,  обмирая  от  нетерпения,
совлекал комбинезон и все несущественное и касался  раскаленными  ладонями
этой кожи, Джемма стояла неподвижно и спокойно, не помогая ему,  но  и  не
препятствуя, впрочем.  Лишь  на  лице  ее  застыло  выражение  терпеливого
любопытства.



                                    7

     - Это я, - сказала командор Климова, стоя в дверях. - Не ожидал?
     В простом белом платье на манер сарафана, со свободно распущенными по
плечам светлыми волосами, она выглядела здесь пришелицей из иного мира. Из
Внешнего Мира...
     Кратов рывком поднялся и потянулся за брошенным в угол свитером.
     - Не беспокойся, - произнесла Климова. - Своими бицепсами ты меня  не
шокируешь. Хотя кожа у тебя далеко уже не атласная...  Корабль  сейчас  на
орбите. Наш инженер, Зоя  Летавина,  обрабатывает  термосферу.  Я  там  не
нужна. Где можно присесть?
     - Я потеснюсь, - пробормотал  Кратов  и  неловко  умостился  на  углу
койки. - Зажечь свет?
     - Не надо. Я хорошо вижу в темноте, а ты... Зачем  тебе  разглядывать
меня?
     - Я тоже хорошо вижу в темноте, - сказал Кратов.
     Она села, подперев кулаками подбородок. Ее  пронзительно-синие  глаза
светились - так почудилось Кратову, прежде чем он  догадался,  что  в  них
отражается лучик света из коридора.
     - Термический ожог? -  спросила  Климова,  проведя  пальцами  по  его
груди.
     Кратов кивнул. Во время  пожара  на  Галактическом  маяке  в  системе
Магма-10 он обгорел, как головешка, от волос остались  редкие  кустики,  а
его напарник Фриц Радау погиб. Но честь Плоддерского Круга была соблюдена:
маяк  продолжал  указывать  путь  кораблям,  потерявшим   ориентировку   в
экзометрии. А у Кратова отросли волосы, затянулись ожоги, возникла тяжелая
пирофобия и появился новый напарник.
     - А этот шрам откуда? - Ее пальцы нежно коснулись его плеча. - Похоже
на скользящий след фогратора.
     Это и  был  фогратор.  На  планете  с  романтическим  именем  Снежная
Королева обитали мелкие и чрезвычайно сообразительные  твари,  похожие  на
земных белок, но с дурными наклонностями к самозабвенному  обезьянничанью.
Должно быть, они попортили немало крови ксенологам,  прежде  чем  те  дали
аргументированное заключение об их  неразумности...  Однажды  ночью  Грант
поленился задраить тамбур, и они вскрыли "незаговоренный" люк и заполонили
собой маяк. Но настоящий ад начался, когда одной из них удалось утянуть  у
Кратова оружие.
     "Что  она  делает?  Думает  ли  она,  что  делает?  Еще  одно   такое
прикосновение - и я наброшусь на нее..."
     Кратов стиснул зубы и отодвинулся к самой стенке.
     - Это случай, - промолвила Климова, опуская  руку.  -  Не  судьба,  а
случай, что я встретила тебя здесь. Погналась за тобой много лет  назад  и
настигла только сейчас... когда ты мне уже не  нужен.  Завтра  я  продолжу
свой путь, а ты останешься тут. Вероятно, мы никогда больше не встретимся.
Разве что случай снова сведет нас - чтобы я спасла тебя. Теперь ты  понял,
почему я пришла к тебе?
     - Нет, - сказал Кратов.
     - Я тоже, - Климова вздохнула. - Вот  сижу  и  хочу  понять.  Кстати,
отчего ты до сих пор один?
     - Я плоддер. А плоддер всегда один.
     - Ты и прежде был один. С тех  пор,  как  Юлия  бросила  тебя...  Как
видишь, я все о тебе знаю. Хотя, казалось бы, зачем это мне?
     - Я смогу объяснить тебе, зачем. Чтобы сравнивать мой путь и твой.  И
видеть, где ты меня обошла и насколько. Ведь ты  же  начала  с  того,  что
захотела мне что-то доказать!
     - Это было давно. Сейчас я ничего не хочу доказывать.  Прошло  время,
когда я доказывала - тебе, всему миру. Себе, наконец. Теперь все доказано,
и я просто живу. И мне безразлично, что вокруг ничего не  изменилось.  Что
по-прежнему в почете стальные мускулы, тяжелые челюсти,  холодный  взор  и
низкий лоб. Равно как и хрупкие плечи да бабья слезливость. То, что я живу
своим делом - самое лучшее всему доказательство.
     - Послушай, но я же не знал, что ты меня любила!
     - Любила. И это была настоящая любовь, а не детская игра  в  чувства.
Никого я не любила так сильно, как тебя, хотя мы и расстались целую  эпоху
тому назад. Я со страшной болью, с кровью отвыкала от тебя. Но сейчас  это
неважно. Это прошло. Когда меня вышвырнули из Училища Звездной Навигации и
Разведки  во  второй  раз,  я  поняла,  что  третьего   раза   не   будет.
Доказательство должно быть убедительным и неоспоримым. Я пришла в  Училище
Звездного Патруля, и шеф-пилот так изумился, что за  руку  повел  меня  на
приемные испытания. И я была не просто хорошим  курсантом.  Я  была  среди
лучших! И те девочки, что пришли следом, тоже были одними из лучших.
     - Но зачем?..
     - Пойми: на свете не оказалось ничего такого, что было бы нам  не  по
плечу, не по женскому хрупкому плечу.  Да,  случается  трудно,  невыносимо
трудно и страшно. От многого пришлось отказаться. Но  зато  это  настоящая
жизнь, и это - моя жизнь!
     - А отказываться приходится от любви, от дома, от детей...
     Климова снова коснулась его плеча.
     - Не пытайся спорить со мной.  Я  неизбежно  выиграю.  Мои  аргументы
проверены и отточены в сотнях споров. Ты хочешь возразить, будто у  мужчин
в крови страсть к приключениям, опасностям и риску, и при всем этом у  них
достает времени на подлинную любовь? Еще бы! Они твердо  уверены,  что  на
одной из планет их  ждет  чистенький  домик,  преданная  подруга,  которая
никогда не забросит этот дом,  не  унесется  к  черту  на  рога  в  другую
Галактику.
     - И тебе никогда не хотелось прервать эту глупость? - спросил  Кратов
вполголоса.



                                    8

     Грант лежал щекой на шелковом бедре  Джеммы  Ким  и  прислушивался  к
толчкам собственного сердца. Ему казалось, что они передаются всему  этому
миру, что упругий травяной ковер содрогается в унисон со всем  его  телом.
Впервые за долгие годы он вдруг вспомнил, что у него есть сердце. "Не могу
больше, - подумал он. -  Вот  сейчас  встану,  вернусь  на  маяк  и  скажу
Кратову: все, брат-плоддер, я больше не могу, надо мне возвращаться домой.
Нельзя мне больше без дома и без женщины, паршивый из меня отшельник..." И
тут же с тоской осознал, что ничего этого не будет,  что  вернутся  они  с
Кратовым домой только вместе, в один день и час. Наугад он пошарил рукой и
нащупал узкую ладошку Джеммы, сжал ее в своих пальцах  и  ощутил  ответное
пожатие.
     - Это было хорошо, - сказала Джемма. - Я не знала.
     - Спасибо, - улыбнулся Грант.
     - Нет, тебе спасибо. Все это необычно. Мы любим друг дружку не так.
     - Да уж надо думать... И кто же мой предшественник? Я хотел сказать -
предшественница?
     - Ты ревнуешь?!
     - Нисколько, - сказал Грант с деланным возмущением. -  Кто  я  такой,
чтобы ревновать тебя? Разве я, паршивый плоддер, имею на это право?
     - Мы все - как семья. Как  сестры.  Но  только  чуточку  больше,  чем
сестры. Я люблю их всех. А они любят меня. Мы даже никогда не ссоримся. То
есть, бывают минуты охлаждения. Но всегда найдется кто-то, кто утешит.
     - Не очень-то мне по нраву ваша семейка...
     - А разве у вас иначе?
     Грант хихикнул.
     - Мы - не семья, - сказал он назидательно. -  Мы  совершенно  разные.
Трудовое сообщество двух сильных мужчин, где каждый со  своим  собственным
грузом прошлого. И  с  собственным  будущим.  Потому  что  лишь  настоящее
ненадолго соединило нас. Его  будущее  -  Галактика,  мое  -  Земля.  Дом,
женщина, дети... Мы даже друзьями в подлинном смысле пока не стали.
     - Как же вы обходитесь?
     - Что касается Кратова, то у него просто железная воля.
     - Я не так много знаю о мужчинах,  но  мне  кажется,  что  для  этого
железным должно быть другое.
     Джемма показала, что именно.
     - Как видишь, у меня - не из железа, - смиренно заметил Грант.  -  Во
всяком случае, сейчас, в антракте. И воля у меня поплоше. Я ищу успокоения
в холодном душе и фармакопее.
     - Тебе проще, чем мне.
     - Почему?
     - После того, что произошло между мной и тобой, я уже не смогу любить
своих подруг, как раньше. У меня такое ощущение, что я им изменила. И  мне
стыдно перед ними. Но - с тобой хорошо.
     - Значит, не все еще потеряно, - улыбнулся Грант. - Но  как  же  так?
Скоро ты улетишь, и мы улетим, и долго не встретимся.
     - Ну что ты, - возразила Джемма. - Скажешь тоже -  долго!  Мы  вообще
никогда больше не встретимся.
     - Почему?! Я так не хочу.
     - Ну, я ведь ни за какие коврижки не  разменяю  Звездный  Патруль  на
розовых лялек, пока смогу летать. А ты ведь не станешь меня дожидаться сто
лет.
     Грант подумал.
     - Верно, - сказал он. - Не стану. Вот только вернусь во Внешний мир и
сразу перестану. А что  бывает  с  теми  из  вас,  кто  нежданно-негаданно
влюбится, я имею в виду - в мужчину, и захочет завести семью, детей?
     - Не знаю. Я таких еще не встречала.
     - Амазонки, - промолвил Грант с досадой. - Целый  выводок  реликтовых
амазонок.
     - Или первый зародыш грядущего. Разве плохо? Да ты и сам  скоро  меня
забудешь. Нет, не скоро! - Джемма вдруг  по-змеиному  извернулась,  крепко
обхватив его за  шею  и  приблизив  свое  лицо  с  расширившимися  черными
глазами. Ее упругая маленькая грудь ткнулась темно-коричневым соском ему в
губы. Грант блаженно зажмурился  и  разомкнул  уста.  -  Ты  долго  будешь
вспоминать меня, будешь видеть меня во сне, будешь искать  такую  же,  как
я... До тех пор, пока не найдешь лучше меня. И однажды мы встретимся.  Ты,
седой патриарх в окружении десятков  сопливых  правнучат.  И  я,  одинокая
амазонка.
     - Ты еще и колдунья, - поразился Грант.
     И он снова принялся целовать ее.
     "Уахх!" - тяжко вздохнула земля и расступилась перед ними.
     Из темноты смрадной берлоги, скрытой под гниющим валежником,  на  них
поперла мохнатая, черная в проплешинах  туша.  Затрещала  нежная  поросль,
зашаталось вековое дерево, а туша все  лезла  и  лезла,  пока  не  вылезла
совсем.  И  тогда  распахнулась  жуткая  слюнявая  пещера-пасть,   обнажая
сабельные лезвия клыков, из глубины ее  недр  вырвался  низкий  сдавленный
хрип, переходя в надсадный рев. На поляне  стало  нечем  дышать,  завоняло
падалью, смертью, потому что черная  туша  вознеслась  на  дыбы,  закрывая
небосвод растопыренными когтистыми лапами.
     Грендель-пилигрим, местное страшилище, которое ни Грант, ни Кратов не
сподобились увидеть даже издали и никогда о  том  не  жалели,  потому  что
встреча с ним никогда не заканчивалась добром. Хищник, и не просто хищник,
а хищник из хищников,  ударом  лапы  способный  поломать  хребет  молодому
пантавру или оглушить старого, чтобы затем утянуть его в подземные ходы  и
там сожрать вместе с копытами, рогами и хрящами.  В  периоды  миграций  за
пантаврами следом идут грендели. Идут  поодиночке,  выбирая  себе  добычу,
скрадывая ее, дожидаясь своего часа, таясь от  палящего  солнца  в  норах,
размерами не уступающих земным транспортным артериям. Последняя несуразная
миграция привела гренделя к маяку. Но пантавры ушли, а хищник остался, как
и все, потеряв ориентировку в  перепутанном  мире  под  изошедшим  пятнами
светилом. И теперь ему надо было кого-то сожрать, чтобы не умереть.
     Грант, в мгновение ока очутившийся на ногах, тоже не  хотел  умирать,
но ему не оставалось ничего иного,  как  поддаться  древнему  инстинкту  и
заслонить собой девушку. Хотя бы на миг задержать атаку  гренделя,  покуда
Джемма добежит до опушки, где стоял пустой гравитр. Потому что  люди  тоже
происходили  от  хищников,   до   последнего   вздоха   готовых   защищать
продолжательниц своего рода.
     Но прежде чем инстинкт  у  Гранта  отработал  до  конца,  а  грендель
накачал  в  себе  достаточно  злобы,  чтобы  обрушиться  на  добычу,  всех
опередила Джемма Ким. Точным движением она вскинула перед собой  фогратор,
который всегда  был  при  ней  и  валялся  неподалеку,  до  этого  момента
ненужный, вместе с комбинезоном.  Потому  что  в  Звездном  Патруле  редко
удается улучить минутку отдыха на какой-нибудь зеленой  планетке,  гораздо
чаще бывает попросту страшно, так  страшно,  что  здоровенные  мужики,  не
стыдясь своего выбора, уходят из Патруля в Звездную Разведку, где тоже  не
мед и не сахар...
     Залп высверлил в мохнатом зверином брюхе просторную круглую  дыру.  А
пока изумленный грендель умирал и умирая оседал на задние лапы, и с  ревом
из  него  уходила  вся  его  долгая  неправедная  жизнь,  девушка   успела
оттолкнуть оцепеневшего Гранта на безопасное расстояние.
     -  Это  кто?  -  спросила  она,  показывая  раструбом  фогратора   на
агонизирующую черную гору мяса и паленой шерсти.
     В  ее  глазах  горело  любопытство.  Нагая,  со  спутанными  вороными
волосами, в воинственной  напряженной  позе,  с  оружием  в  руках  -  она
действительно выглядела самой настоящей амазонкой.
     Грант  поднес  к  лицу  трясущиеся  пальцы  и  посмотрел  на  них   с
омерзением. Видеть умирающего гренделя ему  хотелось  и  того  меньше.  Он
отвернулся, сражаясь с тошнотой.
     - Это... Старина Сократ, местный философ и лирический поэт, -  сказал
он. - А заодно грендель-пилигрим, пантаврий пастырь  и  духовник.  Что  за
мода у вас, амазонок: сперва стрелять, а потом здороваться?..
     Он бросил взгляд на девушку и с  неудовольствием  отметил,  что  даже
грудь ее вздымается ничуть не чаще обычного.
     - Джемка, - промолвил Грант с обидой. - Ну, ты  хотя  бы  испугалась?
Ну, немножечко?
     - Конечно, нет! -  удивилась  та.  -  Он  же  не  страшный.  И  очень
неповоротливый. Как медведь. А что?
     - Так, ничего, - сказал Грант.
     Он  взял  одежду  в  охапку  и  на  неповинующихся  ногах  побрел   к
видневшемуся в просвете между стволов гравитру.
     - Грант! - Джемма догнала его и повисла на плече.  -  Я  тебя  чем-то
обидела?
     - Обидела? - Он скривил жалкую гримасу. - Ну что ты,  разве  можно...
Ты меня просто уничтожила. Как беднягу гренделя.



                                    9

     - Глупость? - переспросила Климова. - Что ты называешь глупостью?
     - Дело даже не в том, что ты растратила лучшие годы  на  поиск  того,
что тебе не нужно. Ведь ты не любишь приключения, и тяга к опасностям не в
твоей крови.
     - Это неправда, - возразила она. - Я смертельно обожаю приключения!
     - Просто ты хотела ДОКАЗАТЬ. Что-то доказать кому-то. Как  доказывала
в детстве, когда лезла в нашу компанию сорвиголов. И  доказала,  наверное.
Но какой ценой!
     - Ты станешь отрицать, что мне это удалось?
     - Да нет же, не стану. Но я пошел в Галактику,  потому  что  мне  это
необходимо. Потому что я не мыслю себя иначе. И дьявольски  жаль,  что  не
удалось достичь большего, чем должность смотрителя  Галактических  маяков.
Ничего, жизнь еще не кончена... А ты бросилась к звездам  не  оттого,  что
звезды есть на свете, а оттого, что хотела между этих звезд настичь  меня!
Настичь, обойти и увидеть меня позади. И  так  наказать  за  неразделенную
детскую любовь.
     - Что же, - усмехнулась  Климова.  -  Все  сбылось.  И  увидела  тебя
позади. И наказываю.
     - Но ты упускаешь из виду, что для меня это - не наказание. То  есть,
конечно, наказание, но не в том, что ты меня обошла... Я знаю: есть тысячи
людей более талантливых, умелых, сильных, чем я. Есть  Звездная  Разведка,
куда я не попал. Есть  Звездный  Патруль,  куда  я  уже  не  попаду.  Есть
ксенологи, куда я не хочу. И  страйдеры,  куда  меня  не  возьмут...  А  я
ремонтирую Галактические маяки.  Я  добровольный  изгнанник,  плоддер.  Ты
обошла меня. И что же? Гонка с  преследованием  для  тебя  не  окончилась,
потому что постоянно кто-то будет впереди. Уже не я - ведь  я  остался  за
флагом, я стал тебе неинтересен. Но ты не сможешь остановиться.
     - Однако же, спасли вас именно мы.
     - Помню, как ты гордилась этим! Если бы  пантавров  разогнал  не  ваш
пансион отличниц, а обычные парни из Патруля, им и в головы не  пришло  бы
делать из этого событие. Сейчас мы  сидели  бы  у  них  на  корабле,  дули
крепкий чай или джулеп с ромом, травили анекдоты и  межзвездные  байки,  и
нам было бы тепло и покойно. Но прилетели вы, и  каждый  ваш  шаг,  каждый
поступок, каждая фраза - это доказательство вашего превосходства. Да шут с
ним, - вдруг успокоился Кратов. - Ты тратишь на это свою жизнь,  видимо  -
не можешь иначе. Но зачем ты всем этим девочкам затуманила головы,  они-то
в чем виноваты, почему ты их лишила дома и покоя из-за меня?!
     - Замолчи! - не выдержала Климова.
     Кратов отпрянул: ему показалось, что она  ударит  его.  Вместо  этого
Климова порывисто поднялась и метнулась к выходу. Но внезапно  передумала.
Вернулась и встала напротив, прислонившись к стене.
     - Может быть, - сказала Климова. - Только нет у меня обратной дороги.
Ты, я вижу, угомонился, затих в плоддерах.  А  я  еще  не  достигла  своих
пределов и хочу их узнать. Пусть каждый пройдет свой путь  до  конца.  Как
странно... Я любила тебя, по-настоящему любила. Но теперь жалею о том, что
мы встретились. Ненужная это была встреча.
     - Странно, - согласился Кратов. - Ты искала меня,  когда  я  даже  не
помнил о тебе. И теперь уходишь, когда я ни о чем больше думать  не  могу,
кроме тебя.
     - Это слабость, - сказала Климова сухо. - Ты говорил бы те  же  слова
любой другой женщине.
     - Может быть. Но так или иначе, я говорю их тебе.
     - И напрасно. Ты всю жизнь будешь сожалеть об этой минуте.
     - Может быть, Ленка...
     - У меня тоже так бывает,  -  призналась  Климова.  -  И  я  внезапно
начинаю ощущать себя глупенькой пугливой девочкой. Сейчас  ты  сказал  эти
напрасные слова, и наступила одна из таких  минут.  Мне  не  раз  говорили
такие слова, но я всегда находила в себе силы  пропустить  их  мимо  ушей.
Слышишь, великий вождь Шаровая Молния? Мимо ушей и мимо сердца! Поэтому  я
подойду и поцелую тебя. Было бы несправедливо, если бы я  так  ни  разу  в
этой жизни тебя не поцеловала. А затем я уйду, и мы не увидимся до  самого
отлета. Потому что по-другому нельзя. Все равно планеты не сойдут со своих
орбит... А ты обещаешь мне сидеть и не сделаешь ни малейшего движения,  не
проронишь ни единого слова, пока за мной не затворится дверь.
     - Хорошо, - сказал Кратов.
     Он закрыл глаза и почувствовал, как влажные  горячие  губы  коснулись
его лба.
     - Еще, - попросил он.
     Хлопнула дверь.
     "Терпи, брат-плоддер, - подумал Кратов, продолжая сидеть с  закрытыми
глазами. - Твой путь еще не окончен. Планеты не сойдут со  своих  орбит...
пока не взорвется светило!"
     Он пружинисто встал, встряхнул затекшими плечами,  подобрал  небрежно
брошенный  свитер.  Пора  было  возвращаться  от  нежданного  тайм-аута  к
повседневным заботам. Для начала следовало разыскать Гранта, надавать  ему
по шее за пренебрежение своими обязанностями,  а  затем  отправить  гонять
сепульку в тестовом режиме. Да и  самому  простучать  лишний  разок  схемы
контроля. Потому что Галактический  маяк  должен  работать,  и  не  просто
работать, а всегда и хорошо. Только таким способом и можно  выбить  всякую
блажь из головы... С этими мыслями Кратов натянул свитер и шагнул к двери.
     "А ведь она хотела, чтобы я вернул ее, - внезапно подумалось  ему.  -
Словами ли, просто ли поймал бы за руку. В добрые старые времена  великому
вождю Шаровой Молнии достаточно было крепкой затрещины, чтобы  привести  в
повиновение строптивую Ленку Драную Коленку. Как  все  усложнилось  с  тех
пор! И зачем?.. Она же не хотела уходить. Недаром она  сменила  комбинезон
на белое платье. - Он скривился, как от страшной боли. - О, идиот!.. Нет -
два идиота! Пробыли вместе битый час, говорили какие-то  пустые  слова,  а
хотели совсем другого! Мне ничего не стоило удержать ее. Я  и  сейчас  еще
могу... Где мне взять силы, чтобы не сделать этого?!"
     Ему почудилось легкое движение по ту сторону незапертой двери.
     Кратов перестал дышать и прислушался. Там кто-то стоял и так же,  как
и он, сдерживал неровное дыхание.
     Кратов прижался щекой к шершавому и теплому пластику двери и  застыл.
"Это она, - подумал он обреченно. - Ждет, когда я  открою.  Только  бы  не
постучала. Меня здесь нет! Я ушел, слышишь? И ты  уходи!  Господи,  сделай
так, чтобы она ушла!"
     Он заскрежетал зубами и едва успел перехватить  левой  рукой  правую,
которая сама собой тянулась к замку...
     - Кратов, - позвал Грант несчастным голосом. - Ты не спишь?
     Кратов обмяк и шумно вздохнул.
     - Привет, - сказал он, отступая.
     Грант пихнул дверь кулаком. На  его  лице,  будто  забытая,  застряла
трагическая улыбка.
     - Тебя съели? - спросил Кратов с жалкой иронией.
     - А тебя - нет?
     Грант попытался переступить порог и споткнулся.
     - Кратов, - промолвил он. - Зачем только они спасли нас?
     - "Я вижу в этом знак..." - сказал Кратов печально.
     - Знак? Добрый или злой?
     - Никакой. Просто знак. Предупреждение о повороте, который впереди.
     -  Кратов,  -  сказал  Грант.   -   Давай   напьемся   вина.   Только
по-настоящему, сильно, а?



                                    10

     Кратов  и  Грант  стояли  у   полуразрушенной   стены,   опоясывавшей
Галактический маяк. Задрав головы, они глядели в небо. А  в  зените  парил
небольшой спасательный корабль Звездного Патруля. И с каждой  секундой  он
становился все меньше и меньше, пока не растаял  вовсе  в  липком  розовом
мареве.
     - Пойдем проверять головку,  -  наконец  сказал  Грант  и  со  вкусом
добавил: - Импульсную, инфразвуковую, аж со  следящей  системой.  Чур,  ты
будешь пантавром!
     Кратов не двигался.
     - Пойдем, - повторил Грант. - В следующий  раз  нас  будут  вызволять
здоровенные грубые мужики. Мордастые, три  дня  не  бритые,  с  медвежьими
лапами, пудовыми кулаками и плоскими шуточками.
     - Да, - проговорил Кратов. - Пошли, пожалуй.




                             ИНТЕРЛЮДИЯ. ЗЕМЛЯ

     Дворец  из  белого  мрамора  громоздился  на  вершине  холма,  словно
айсберг, каким-то  чудом  угодивший  в  самое  сердце  вечнозеленой  рощи.
Овальные окна в разноцветных стеклах были мертвы. Ступени широкой лестницы
начинались прямо у подножия холма и пропадали между витых колонн в  темном
провале  распахнутых  дверей.  Кратов,  поколебавшись,  шагнул  на  нижнюю
ступеньку. От его ног на белом камне оставались следы. Здесь  очень  давно
никто не ходил, все было припорошено слоем пыли.
     - Зачем одному человеку  столько  пространства?  -  шепотом  спросила
Марси.
     Она была подавлена.
     Кратов и сам чувствовал себя до чрезвычайности неуютно.
     - Ученики подарил эти хоромы ее отцу, - сказал он так же тихо.  -  Он
не сумел отказаться. Отказ - обида. Но отец умер, а хоромы стоят.

                  Покинутый приют - весь в зарослях плюща.
                  Тоскливо здесь. Хозяин все забросил.
                  Нет никого...
                  И только каждый год
                  Печальная сюда приходит осень...
                         [Энкэй-хоси. Пер. с яп. А.Глускиной]

     - Я бы сбежала, - промолвила Марси, не выпуская его ладони. - А вдруг
здесь никто не живет? Вон сколько пыли нанесло.
     Кратов промолчал. Он тоже ни в чем не был уверен.
     В роще вдруг истошно загалдели  невидимые  птицы.  Этот  единственный
живой звук в мертвом  царстве  из  камня  и  стекла  вернул  ему  ощущение
реальности происходящего. Кратов даже встряхнул головой,  освобождаясь  от
наваждения.
     - У нас, русских, есть сказка про  аленький  цветочек,  -  сказал  он
солидным голосом. - На зеленом острове во дворце жило да было  чудовище  и
стерегло этот цветок. Однажды туда угораздило заплыть купца...
     - Я знаю, - улыбнулась Марси снисходительно. - У нас тоже есть  такая
сказка. Про красотку и чудовище. Ее сочинила мадам Лепренс де Бомон. А ваш
писатель Аксаков... э-э... позаимствовал.
     - Эта история стара, как  мир,  -  возразил  Кратов.  -  И  вообще  я
встречал ее даже в инопланетном фольклоре. Если уж разобраться по совести,
так эта ваша мадам...
     Он оборвал фразу и прислушался.  Лестница  кончилась,  они  стояли  в
дверях. Эхо последних слов разнеслось по пустому зданию, запрыгало  где-то
под сводами и там разбилось в мелкие осколки. Марси тревожно  прижалась  к
плечу Кратова.  У  нее  мигом  улетучилась  охота  обсуждать  литературные
приоритеты.
     - Здесь никого нет, - снова сказала она.
     Они вошли. Под ногами скрипела надутая сквозняками  сухая  земля.  На
голых стенах лепились старинные светильники, закутанные в кисейные  чехлы.
Возможно, это была паутина.
     - Я боюсь, - шепнула девушка.
     - Еще бы, - усмехнулся Кратов. - Сейчас из-за угла  выползет  мерзкое
чудовище и станет домогаться твой любви.
     Он толкнул одну из бесчисленных дверей, та  бесшумно  отворилась.  За
ней лежало залитое светом из пыльных окон просторное помещение с паркетным
полом. Марси шагнула вперед и тотчас же пулей вылетела обратно.  Глаза  ее
расширились на пол-лица.
     - Там кто-то есть!
     Кратов отстранил девушку и заглянул в помещение. В  зеркальной  стене
отразилась его напряженная физиономия.  В  углу  валялся  высохший,  почти
истлевший букет цветов.
     - Это балетный  класс,  -  сказал  Кратов.  -  Ее  отец  был  великий
танцовщик.
     - Мне здесь жутко, - призналась Марси. - Я бы с радостью ушла!
     - Когда мне грянет сто лет, - сказал Кратов мечтательно, - я  выстрою
себе такой же мавзолей. Только не будет никакой пыли.  Все  комнаты  будут
завалены экспонатами. И я при них - смотрителем.
     - Как профессор Бекетов?
     - Отращу  такую  же  бородищу,  и  все  поневоле  станут  звать  меня
профессором.
     - А где ты станешь жить?
     - В маленькой светлице под самой крышей.  Диван,  письменный  стол  и
пара кресел - на случай, если придут друзья.
     - У тебя так мало друзей?
     - Друзей и должно быть мало. Но чтобы без них не прожить. У меня пока
таких нет.
     - А те, к кому мы вот уже неделю добираемся  и  все  никак  не  можем
добраться?
     - Это иное дело. Мы жили  порознь  долгие  годы  и  не  нуждались  во
встречах...
     - Где же в твоей светлице место для меня?
     - А ты вот уже шестьдесят лет как удерешь от меня. Ведь за  тобой  не
только право выбора, но и право ухода.
     - Кратов! Я сейчас тебя укушу!
     - Нельзя. Я заору, и мы всех перепугаем.
     - Летучим мышам и паукам это пойдет на пользу... Ну с чего  ты  взял,
что я удеру?!
     - Надо мной довлеет страшное заклятие. Меня не может полюбить ни одна
женщина - если, конечно, она мечтает найти в этом  счастье.  И  я  умру  в
одиночестве.
     - Глупости! Я же смогла тебя любить, и мне это нравится.
     - Ты все выдумала, - сказал Кратов и обнял ее за плечи. - Я для  тебя
заморская диковина.  Аленький  цветочек.  Экспонат  галактического  музея.
Инопланетянин. Когда ты убедишься, что я такой же человек, как  все,  тебе
станет скучно. Ты же ненавидишь скуку. И ты удерешь.
     - Не обижай меня, Кратов, ну пожалуйста...
     - Больше не буду, - сказал он и, опустившись на колени, ткнулся лицом
в ее теплый, упругий животик между пояском юбки и узлом платка.
     Его обостренный слух  уловил  слабый,  но  отчетливый  шорох.  Кратов
обернулся. В конце коридора, царственно оперевшись  на  палку  из  темного
дерева, стоял высокий прямой старик в стеганом синем халате и  смотрел  на
них запавшими глазами.  Его  седые  волосы,  перехваченные  белой  лентой,
ниспадали на гордо развернутые плечи, делая  его  похожим  на  славянского
языческого бога. У  ног  старика  лежала  огромная  кошка  с  подрубленным
хвостом, пышными бакенбардами и чутко вскинутыми ушами.
     Кратов поспешно поднялся. Ему отчего-то почудилось, что  сейчас  этот
величественный старик  укажет  на  них  своей  палкой,  и  кошка,  обнажив
страшные когти, кинется рвать их в клочья.
     - Идемте, - сказал старик тусклым голосом и, шаркая ступнями, убрел в
одну из боковых комнат.
     Кошка медленно зевнула,  растворив  алую  клыкастую  пасть,  а  потом
неслышно скользнула следом за хозяином. У нее были тяжелые мягкие  лапы  -
мощные, как присоски гравитра.
     - Кто это? - взволнованно зашептала Марси.
     - Он... великий танцовщик.
     - Но ведь он умер!..
     Совершенно ничего не  соображая,  Кратов  потянул  слабо  упирающуюся
девушку за собой.
     Они вошли в комнату, которая в отличие от всего встреченного  ими  во
дворце имела обжитой  вид.  Половину  ее  пространства  занимал  старинный
механический рояль, покрытый белым  бархатом.  Повсюду  висели  картины  и
портреты, не больше ладони каждый ("Бокард... Данутович... Сэйнт-Пол!.." -
приглядевшись, потрясенно  выдохнула  Марси).  Круглый  низкий  столик  на
гнутых ножках был придвинут к стене,  на  нем  высился  массивный  золотой
канделябр с оплывшими свечами. По  комнате  были  распиханы  в  беспорядке
мягкие кресла. Одно из них стояло спинкой  к  ветхому  книжному  шкафу,  в
котором  рядами  теснились  книги   в   толстых   потемневших   переплетах
("Киотансубеки... Гинсберг... Курт Алейников!..").  В  этом  кресле  сидел
старик и молча взирал на нежданных гостей.  Несмотря  на  жару,  он  успел
накинуть на плечи пестрый шерстяной плед. Чудовищная  кошка  умостилась  у
него  в  ногах,  будто  живая  грелка,  и  нервно  зевала.  Ее  раздражало
присутствие посторонних.
     Марси,  растерявшись,  сделала   книксен   и   открыла   рот,   чтобы
поздороваться, но только жалко пискнула. Старик безразлично усмехнулся.
     - Мне сто лет, - сказал он, словно продолжал прерванную беседу.  -  Я
здесь один. Наверное, мне следовало бы умереть молодым. Тогда  я  стал  бы
легендой. А теперь я - анекдот. Архаизм, пережиток. Я никому не нужен. Вот
вам я нужен? - Девушка, часто мигая круглыми глазами, кивнула. - Не лгите,
дитя. Петипа мог позволить себе жить столько же, сколько и  я.  Его  эпоха
была  медленной.  Дягилеву  достало  без  малого   шестидесяти.   Баланчин
успокоился, не дотянув до восьмидесяти. В его годы я тоже достиг  пределов
славы. Теперь мне сто лет, я жив и не знаю, когда умру. Свою славу я давно
пережил. Почему вы стоите? Я не король, чтобы в  моем  присутствии  нельзя
было сидеть.
     Кратов нашарил за собой кресло, придвинул его  Марси  и  стал  с  ней
рядом.
     - Меня зовут Константин Кратов, - сказал он.
     - А меня - Милан Креатор, - заявил старик. - Милан Созидатель... Наши
имена созвучны. Хотя сейчас меня, наверное, никто так не называет.  Я  уже
давно не способен что-то созидать. Любопытно,  упоминают  ли  энциклопедии
искусств мое имя? Двадцать лет назад упоминали, я проверял. А теперь  даже
не  знаю,  как  это  делается.  Впрочем,  теперь  не  принято  вычеркивать
информацию, даже если она стала бесполезна... Там, -  он  простер  руку  к
зашторенному окну, - все переменилось. Никто не танцует так, как  я  учил.
Никто не живет так, как я мечтал. Люди не научились  говорить  телом.  Моя
"Лингва пластика"  никому  не  пригодилась.  Я  сижу  здесь,  как  фараон,
которого  по  недоразумению  замуровали  в  пирамиде  заживо.   Даже   эта
побрякушка, - Милан  кивнул  на  видеобраслет,  что  небрежно  валялся  на
столике рядом с канделябром,  -  смеет  не  повиноваться  мне.  Я  пытаюсь
призвать моих учеников, чтобы  они  добыли  мне  чашу  с  ядом.  Никто  не
отвечает... А может быть, я разучился с ним обращаться. Не сердитесь,  что
я много болтаю. Мне не с кем говорить в своей пирамиде. С собой мне  не  о
чем говорить, все давно уже выяснено до мелочей. А эта  дурочка  Ламия,  -
кошка прянула ухом, - меня не понимает. Или не хочет. У нее свои заботы.
     - Разве Рашида не живет с вами? - осторожно спросил Кратов.
     - Живет, - кивнул старик. - Но не со мной. Возле  меня  -  так  будет
правильно. Я здесь, а она где-то рядом. Я не вижу ее неделями, месяцами. Я
не знаю, что творится в ее жизни, и ровно столько же она  знает  обо  мне.
Однажды я не видел ее целый год. А потом она зашла ко мне, словно  исчезла
только вчера, бросила: "Привет!" - и снова  сгинула.  Когда  я  умру,  она
узнает об этом от посторонних. Или не узнает, пока случайно не забредет  в
мою комнату и не наткнется на мумию. Вы были с ней знакомы?
     - Да. Правда, очень давно.
     - Все так говорят. Иногда сюда приходят люди, чтобы  повидать  ее.  И
натыкаются на меня. Она  возникает  в  чьей-то  жизни,  как  вспышка,  как
аэролит, а затем пропадает из нее навсегда. Но люди не хотят верить  тому,
что ее уже не вернуть, что аэролит не сгорает дважды, и приходят  сюда.  И
не застают ее. А я им не нужен. Верно, с вами приключилось то же?
     - Мы не виделись с ней двадцать лет.
     Милан Зоравица сдвинул седые брови, что-то прикидывая.
     - Вы - из Галактики, - сказал он уверенно.
     Кратов кивнул и  покосился  на  Марси.  Та  сидела  в  своем  кресле,
затиснув ладошки между колен, и напряженно впитывала каждое слово.
     - Двадцать лет назад Рашида ушла в Галактику,  -  произнес  Милан.  -
Оттуда она вернулась израненной. Я так ничего и не  выведал  у  нее.  Знаю
только, что она пережила  там  великий  ужас,  великую  любовь  и  великое
предательство. Одному человеку столько не по силам. Если бы  она  избежала
любого... Ей никто не помог тогда. Она и отвергала всякую помощь. Друзей у
нее никогда не было. Приятелей она прогнала. А тот, чью помощь она приняла
бы, отвернулся от нее. С тех пор моя дочь сжигает себя, сжигает свою душу.
Ей не нужен никто в этом мире. Она  берет  все  для  удовольствия,  но  не
испытывает его подолгу. Она уже не способна остановиться и летит по  жизни
неведомо куда. В какую-то пропасть,  ведомую  лишь  ей  одной.  Как  будто
прошлое гонится за ней.
     Милан вдруг улыбнулся.
     - Когда-то здесь было шумно, - сказал он. - Днем и ночью сюда спешили
люди. Им не хватало места, и они выплескивались  на  окрестные  холмы.  Мы
творили  наше  будущее.  Мы  фантазировали  и  безумствовали!   Аэробалет,
аквабалет, гравибалет,  "Лингва  пластика"...  Это  будущее  оказалось  не
нашим. Я и сам все забыл. И теперь  здесь  обитают  двое.  Милан  Креатор,
который никому не нужен, и его дочь, которой не нужен никто. Почему вы все
время молчите?
     - Я... я напрасно сюда пришел, - пробормотал Кратов.
     - Это вы были с моей Рашидой, когда все испытания небес обрушилось на
нее.
     - Да, я был с ней в том полете.
     - И это вы бросили ее в одиночестве.
     - Я не предполагал... Я был молод. Откуда мне было знать... -  Кратов
вдруг осознал, что выглядит жалко, и с отвращением оборвал свой лепет.
     - Убирайтесь.
     Кошка приподняла массивную голову и свирепо наморщила нос. Обнажились
желтые  клыки.  Кратов  отшатнулся.  Лицо   его   горело.   Он   попытался
выпрямиться, но никак не мог этого сделать.  Невидимая  тяжесть  ломала  и
гнула его к земле.
     - Вы убили ее, - сказал Милан ровным голосом.
     Кратов пришел в себя на ступеньках лестницы, на полпути  к  основанию
холма. Мраморная гробница лежала  за  его  спиной,  и  холод  ее  проникал
повсюду, глумясь над полуденным зноем. Марси, тихая, поникшая,  спускалась
рядом.
     - Ты мне расскажешь об этом? - спросила она.
     - Не знаю.
     Ему остро захотелось прижаться к ней, почувствовать ее  тепло,  запах
ее белой, не поддающейся никакому загару кожи, укрыться в ее тонких  руках
от стыда. Не был он сейчас жестким, суровым,  сильным  звездоходом,  каким
его привыкли видеть окружающие. Обыкновенное слабое существо. Подверженное
всем бедам, на каждом шагу творящее ошибки и нелепости. Побитая собака.
     - Привет, - сказала поднимающаяся навстречу женщина и улыбнулась  им.
- Я вас знаю?
     Рашида.
     Крыло черных с зелеными и желтыми прядями волос, легко  взметнувшееся
над  колдовскими  синими  очами.  Прекрасное  золотистое  тело,  почти  не
таящееся под неким сложным сооружением из застывших лент пестрой  материи.
Маняще приоткрытые алые губы.
     За ней, весело переговариваясь, спешили ее новые знакомые, в таких же
маскарадных нарядах.
     - Нет, - вымолвил наконец Кратов.
     - Пойдемте с нами, - предложила Рашида.  -  Там  и  познакомимся.  Вы
какие-то скучные. Будто у вас несчастье.
     Кратов отрицательно покачал головой и двинулся мимо.
     - Ну как знаете...
     - Она глядит на тебя, - шепнула Марси. - Неужели ты так переменился?
     - Не знаю, - буркнул Кратов.
     - Почему ты не ответил ей? Ты же хотел ее видеть!
     - Не знаю...
     Они шли молча.
     - Сто лет - не старость, - вдруг произнесла Марси задумчиво. - Он еще
полон сил.
     - Полон сил! - усмехнулся Кратов. - Моему наставнику доктору  Энграфу
тоже сто лет, а он еще заигрывает с женщинами и работает  двадцать  четыре
часа в сутки... Надо понимать простые вещи! Есть люди, а есть люди!  Милан
не такой, как все мы.  Он  не  умеет  заботиться  о  себе  даже  в  малом,
привычное нам проходит мимо его разума. Он способен лишь творить, только в
мире своих фантазий он живет полноценно. И вдруг его выключили  из  жизни.
Оставили ученики, забыла родная дочь. Столько лет потерять, столько лет!..
     - Господи, какая же она красивая, - сказала Марси.
     - Она тебе понравилась? - уже спокойнее спросил Кратов.
     - Я ее ненавижу.
     - А меня?
     Марси не ответила. Только вздохнула украдкой.




                     ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. ГНЕЗДО ФЕНИКСА (1)


                                    1

     Вышагивая рядом с командором миссии, Павел Аксютин старался угадывать
в ногу, но постоянно сбивался. Виной тому были тяжелые,  с  выпирающими  в
стороны кромками подошв, космические ботинки.  Кто  знал,  быть  может,  в
космосе они и впрямь были хороши, но в коридоре галактической базы  никуда
не годились. Более всего Аксютин предпочел бы мягкие  теннисные  туфли.  В
крайнем случае он согласился  бы  и  на  болотные  сапоги.  Но  еще  утром
командор обул всех ксенологов в эти жуткие, наполовину металлические лапти
и приказал: "Вживайтесь. Не научитесь ходить быстро и бесшумно  -  планеты
вам  не  видать,  так  и  просидите  всю  миссию   на   корабле".   Угроза
подействовала,   и   братья-ксенологи,   теша   друг   друга   сладостными
воспоминаниями о сидячей работе в окружении лингваров, когда под  рукой  и
стол, и пульт мемоселектора, и чашечка  кофе,  со  стонами  заковали  свои
ступни по-походному.
     "На свадьбу грузчики  надели  со  страшным  скрипом  башмаки..."  Эта
чудноватая строфа, Бог весть где подхваченная,  настырно  лезла  в  голову
Аксютину, пока он запинался о собственные ноги  и  завистливо  косился  на
командора.
     Командор миссии Дин  Дилайт,  прямой  и  равнодушный,  как  статуя  с
острова Пасхи, бронзоволикий,  подбористый,  на  ксенолога  и  не  походил
вовсе. Ему к лицу был бы огнедышащий ствол фогратора  на  согнутом  локте,
руль какого ни то древнего планетохода  в  болотах  самых  инфернальнейших
планет, либо, что  еще  предпочтительнее,  штурвал  пиратского  брига.  И,
разумеется, серьга в ухе... На самом же деле Дилайт и Аксютин принадлежали
к разным подвидам одного и того же профессионального  сообщества  разумных
существ. Аксютин был кабинетный мыслитель, Дилайт -  практик,  разменявший
добрый десяток контактов, как удачных, так  и  не  слишком.  Вроде  этого,
последнего, который  стал  для  него  настоящим  делом  чести.  И  поводом
вытащить Аксютина из его кабинета сюда, на  галактическую  базу  у  самого
черта на рогах.
     -  Хочешь  поглядеть  на  живого  плоддера?  -  спросил  Дилайт,   не
поворачивая головы.
     - Хочу, - сказал Аксютин и в очередной раз споткнулся. - То есть, как
бы определеннее выразиться... Глядеть на живого плоддера всегда  приятнее,
нежели на мертвого. Но, по слухам,  плоддеры  -  существа  малоприятные  в
общении, не обремененные высокой культурой.
     - Плоддеры такие же вертикальные гуманоиды,  как  и  мы  с  тобой,  -
произнес Дилайт невозмутимо. - Культура у нас с ними единая. И потом, тебе
с ним не общаться, а работать.
     - Как можно работать  не  общаясь?  -  удивился  Аксютин.  Дилайт  не
ответил. -  Ну  что  же...  Мы,  ксенологи,  специалисты  по  общению.  Уж
как-нибудь сконструируем подходящую  и  для  него  и  для  нас  сигнальную
систему, - закончил он без особого энтузиазма.
     Ему и в самом деле становилось немного тоскливо и хотелось  домой.  К
бронированным котурнам и маячившим в недалекой  перспективе  бронированным
кюлотам добавлялся совсем уже непредвиденный плоддер. Миссия обещала  быть
хлопотной. "Интересно, как к этой новости отнесутся Вилга и  Биссонет?"  -
подумал Аксютин с некоторым оживлением.
     Дилайт придавил ладонью сенсоры одной из дверей, дождался,  пока  она
откроется, и вошел первым. Аксютин энергично  шагнул  следом  и,  понятно,
споткнулся.
     В помещении, куда они попали, стоял полированный и практически пустой
стол подковой - для совещаний. Несколько кресел с бархатной  обивкой  были
распиханы по углам.
     Во главе стола сидел шеф-пилот галактической базы Ханс-Ивар  Дедекам,
темный лицом от специфического загара,  светловолосый  и  светлоусый.  При
виде ксенологов он изобразил короткую улыбку вежливости и жестом пригласил
садиться. А в углу, в заметно напряженной позе, на самом  краешке  сиденья
пребывал, по всей очевидности, обещанный плоддер.
     Выглядел он примечательно.  Дочерна  загорелое  и  непроницаемое  для
эмоций лицо, на котором  контрастно  выделялись  серые,  почти  прозрачные
глаза. Короткая, без претензий на право  именоваться  прической,  стрижка,
благодаря которой издали  ее  носитель  казался  бритоголовым.  Куртка  из
черной, грубой даже на взгляд материи, небрежно  расстегнутая  на  мощной,
обтянутой тонким свитером груди. Сморщенные розовые пятна старых ожогов на
шее. Широченные плечи. Руки с  почти  непристойно  выпирающими  бицепсами,
настороженно умостившиеся на коленях. Черные брюки  из  еще  более  грубой
материи, под которой скрывались и вовсе несуразно мощные ноги. И до боли в
пятках знакомые  космические  ботинки,  но  не  такие  новенькие,  как  на
Аксютине, а битые-перебитые,  в  царапинах  и  наплывах,  облупившиеся  на
носках, будто плоддер только и знал, что пинать кого-то под весьма, должно
быть, тугой зад.
     Аксютин поймал себя на том, что не следит за нитью уже  завязавшегося
между Дилайтом и Дедекамом разговора, а с нескрываемым  интересом  пялится
на плоддера. Тому, очевидно, скоро наскучило  быть  объектом  пристального
внимания, и он вдруг выпалил в Аксютина прямым залпом из обоих  глаз,  как
из двух стволов сразу, да так, что холодная волна прокатилась по ксенологу
от натруженных ступней до корней волос.
     Аксютин аж слегка просел в своем кресле. "Такой и убить  способен,  -
подумал он с содроганием. - Может быть, он потому и плоддер, что  способен
убить?" Это умозаключение энтузиазма ему не добавило.
     - ...летом позапрошлого года, - говорил  Дилайт  обычным  размеренным
голосом. -  Впрочем,  уместно  ли  назвать  данное  время  года  летом?  Я
подразумеваю август 130 года по абсолютному земному календарю,  чтобы  вам
было яснее. Так вот, Финрволинауэркаф снова  горел.  Полпланеты  покрылось
пеплом - имеется в виду половина доступной нам области планеты.  Остальное
еще полыхало. Мы высадились там, где уже погасло, но ничего любопытного не
нашли и возвратились чрезвычайно неудовлетворенные.
     - Понятно, - усмехнулся Дедекам. - Не до вас с вашими  контактами  им
было, вот в чем штука. Представьте, что  дома  у  вас  пожар,  детей  надо
спасать, вещи выносить. И вдруг вас хватает за рукав некий назойливый  тип
странного вида, внушающий сомнения в его душевном здоровье,  и  предлагает
заняться совместным черчением пифагоровых штанов.
     - Аналогия слабая, - сдержанно заметил Дилайт, сыграв  бровями.  -  В
конце концов, мы готовы были прийти на помощь. В наших  силах,  и  вы  это
знаете, организовать любую помощь. В том числе и в планетарных  масштабах.
Иными словами, упомянутый вами назойливый тип, хватая  за  рукав,  имел  в
виду прежде всего предложить свои весьма  эффективные  услуги  в  спасении
детей и домашнего скарба. Пифагоровы же штаны, как общеизвестно, отнюдь не
являются признанным эквивалентом в интеллектуальном обмене.
     - Пожар, пепел, - поворчал Дедекам. - Пиротехническая терминология.
     - С этим следует  смириться,  -  сказал  Дилайт.  -  Финрволинауэркаф
постоянно горит. У нас на Земле, например, бытуют такие милые понятия, как
бархатный сезон. На Финрволинауэркаф  уместно  было  бы  ввести  в  обиход
понятие сезона пожара.
     - Ты прав, - немедленно вклинился в беседу Аксютин, сочтя, что настал
и его час. - Мы в нашем институте проанализировали ту информацию о  Фин...
Фир... - он запнулся и в который уже раз позавидовал Дилайту, -  какую  вы
нам  предоставили.  Построили  планетографическую  модель.   Возникновение
пожаров на Фин... на этой планете со значительной  вероятностью  подчинено
некой закономерности и тесно коррелирует с годовой  цикличностью.  Возьмем
статистику от 130 года...
     - Я знаком с вашими выводами, - кивнул Дедекам.
     - Это я озаботился, - промолвил Дилайт в ответ на  изумленный  взгляд
Аксютина.
     "Ну, и чего я высунулся? - сконфуженно подумал тот.  -  Конечно,  они
уже обо всем перетолковали, и не раз. Тогда что же они снова  затеяли  эти
пересуды?" Он покосился на плоддера,  ожидая  и  там  встретить  насмешку.
Однако плоддер сидел все так же подчеркнуто прямо, с отсутствующим  видом,
словно разговор его не касался. "И в самом деле,  -  мысленно  рассердился
Аксютин. - На кой фиг нам сдался в миссии плоддер? Будто  в  Галактике  не
сыскать уже нормального хорошего  пилота!  Ведь  он  же  пилот?  Наверняка
пилот, драйвер. Ну, не повар же, в самом деле..."
     - Кажется, мы неверно строим беседу, - вдруг объявил Дилайт. - Говоря
фигурально,  пускаем  фаэтон  впереди  першерона.  Должно  быть,  не  всем
известна история вопроса.
     Он строго обозрел аудиторию. Аксютин, который, по своему мнению, знал
все, пожал плечами.  Дедекам  неопределенно  нахмурился:  то  ли  он  тоже
полагал, что сведущ в достаточной мере, то ли ему это было безынтересно. И
лишь плоддер вновь не обнаружил никаких эмоций. Хотя у Аксютина  создалось
сильнейшее ощущение, что именно к нему и адресовался Дилайт.
     - Итак, я позволю себе  вкратце  напомнить  отдельные  вехи.  Планета
Финрволинауэркаф, как следует уже из ее непривычного нашему  слуху  имени,
была открыта исследовательской миссией из  системы  Эаириэавуунс,  которая
расположена по ту сторону Ядра Галактики и в наших краях малоизвестна. Что
занесло сюда заядерных путешественников - лично для меня  загадка,  у  них
там своих  белых  пятен  вдосталь.  Очевидно,  удаленностью  от  освоенных
пространств и объясняется то обстоятельство, что первопроходцы отнеслись к
своему открытию с прохладцей. Сняли  весьма  поверхностную  планетограмму,
зарегистрировали  в  каталогах   Галактического   Братства,   после   чего
делегировали все права на освоение и колонизацию Совету астрархов.  Ну  да
Бог им судья... В 112 году, то  есть  почти  двести  лет  спустя,  в  этом
регионе пространства была заложена галактическая  база,  -  Дилайт  слегка
притопнул ногой, демонстрируя, о чем именно идет речь, - и мы приступили к
планомерному просеиванию окрестных звезд сквозь исследовательское сито.  И
естественным путем добрались до Финрволинауэркаф.
     Дилайт произносил многосложные  инородные  слова  без  запинки,  даже
небрежно, как  будто  всю  жизнь  только  и  делал,  что  практиковался  в
скороговорках и языколомках. Аксютин с уважительной завистью вслушивался в
звучание этих словесных монстров, что прежде существовали для него,  да  и
для большинства его коллег по кабинетным бдениям,  как  некие  абстрактные
символические   обозначения,   своеобразные   буквенные   коды,   лишенные
какого-либо иного смысла.  Сам  он  едва  ли  был  способен  единым  духом
выговорить чужеродное слово, содержащее  более  шести  слогов.  Ему  вдруг
захотелось узнать, что же означает имя планеты, куда ему предстояло отбыть
в составе ксенологической миссии, а также в компании сумрачного  плоддера.
Как  перевести  это  имя  с  языка  оригиналов,  а  может  быть  -  просто
авантюристов, искателей приключений  из  невообразимо  далекой  системы  с
чудовищным для человеческого уха названием Эаириэавуунс.
     - Это как раз понятно, - прозвучал  негромкий  и  какой-то  выцветший
голос  в  тот  момент,  когда  Дилайт   переводил   дух   после   особенно
продолжительного периода.



                                    2

     Аксютин,  да  и  все  остальные  не  сразу  сообразили,  что  плоддер
наконец-то отверз уста.
     - Что именно понятно? - вежливо переспросил Дилайт.
     - Эти самые... Эа... ири... - Плоддер  поморщился.  Чужой  язык  тоже
оказался ему не по силам. - Я узнавал. Они ищут  колонии  для  расселения.
Обычное дело, как и мы, как и все прочие. Им нужна планета, покрытая слоем
жидких углеводородов. Цикланы,  алканы,  арены.  Нефтяной  кисель.  А  это
редкость по обе стороны Ядра, еще реже, чем наш "голубой ряд".
     - Ага, тогда и  в  самом  деле  кое-что  проясняется!  -  обрадовался
Аксютин. - Мы этого не знали. Как же так, коллеги? Впрочем, в нашей модели
мотивы поведения первопроходцев значения не имели.  На  Финр...  гм...  на
Уэркаф полно нефти, но она традиционно укрыта в осадочных породах.
     Он произнес это, оборотившись к плоддеру и ожидая, что тот  поддержит
диалог. Но плоддер решил, по-видимому, что и без того  сказал  изрядно,  и
снова погрузился в оцепенение.
     - Да, Уэркаф, - промолвил Дилайт. - Так чаще мы называем этот мир  из
соображений экономии времени и,  если  угодно,  сил.  Хотя  в  официальной
документации, разумеется, следует придерживаться канона. Возможно,  урезая
столь варварским способом имя планеты, мы недопустимо искажаем  заложенный
в нем смысл. Первопроходцы могут обидеться.
     - Не могут, - буркнул плоддер.
     Все снова поглядели на него, ожидая продолжения, однако  же  такового
не последовало.
     -  Первым  на  Уэркаф  высадился  в  125  году  Мечислав   Горяев   с
планетографической миссией, - выждав паузу, продолжил Дилайт.  -  Ему  там
резко не понравилось. Как раз занимался  очередной  пожар.  Тем  не  менее
Горяев  успел  обнаружить  следы  разумной  деятельности.  Так  называемый
"Горяевский   могильник".   Руины   циклопического   сооружения,   некогда
сложенного из неплохо обработанных каменных глыб до  двадцати  тонн  весом
каждая.  И  свежие  массовые  захоронения  внутри.  Иными  словами,  груды
обгорелых останков. Не  будучи  ксенологом,  Горяев  немедленно  удалился,
прихватив  несколько  хорошо  сохранившихся  скелетов  и  так   называемый
"Горяевский манускрипт" - почти уничтоженный  огнем  предмет  материальной
культуры в виде раскладной книги из серебряной фольги с нанесенными на ней
письменами. Благодаря этому нам удалось реконструировать облик  обитателей
Уэркаф и достоверно установить наличие там высокоразвитой культуры.
     -  По  меньшей  мере  рабовладельческий  строй,  -   прокомментировал
Аксютин. - Непременное социальное расслоение. Технологии обработки камня и
металла.  Сложившаяся  письменность.  Обменные  эквиваленты   затраченного
труда. Не наши энекты, разумеется, а настоящие реликтовые деньги.
     - Сразу после Горяева там побывал я, - сказал Дилайт.  -  Уэркаф  уже
выгорел. Поля пепла, горы остывающей лавы. От  могильника  не  осталось  и
следа. Не было в помине и прочих  сооружений,  как  циклопических,  так  и
соразмерных нам. Трудно было представить, что в этом планетарном  пожарище
могла уцелеть хоть какая-то  жизнь.  Здесь  нужно  иметь  представление  о
некоторых особенностях орбитальной ориентации Уэркаф,  чтобы  понять  наше
разочарование. -  Дилайт  помолчал,  словно  раздумывая,  следует  ли  ему
изложить упомянутые особенности либо извинительно будет опустить.
     - Я имею такое представление, - сказал плоддер.
     Аксютин с удивлением покосился в  его  сторону.  Откуда  бы  плоддеру
почерпнуть такие сведения?
     ...Особенности, о которых говорил Дилайт, заключались в  том,  что  в
своем обращении вокруг светила, желтого гиганта  с  десятисложным  именем,
каковое было наречено ему исследователями с Эаириэавуунс  взамен  прежнего
цифрового индекса, планета  Уэркаф  всегда  была  обращена  к  нему  одной
стороной. Явление не столь уж и редкостное в астрономии. Вспомним хотя  бы
Луну. Вспомним еще тысячи и тысячи  более  удаленных  от  Земли  аналогий.
Поэтому солнечная сторона Уэркаф не могла  быть  обитаема:  среднесуточная
температура достигала пятисот градусов по шкале Кельвина. Все,  что  могло
там сгореть,  давно  сгорело,  а  что  могло  расплавиться  и  испариться,
соответственно испарилось и расплавилось.
     Зато  темная  сторона,   отделенная   от   адской   пустыни   обильно
вулканирующим  и  сотрясаемым  иными  катаклизмами  терминатором,   вполне
годилась  для  жизни.  Там  даже  имелись  в  наличии   небольшие   водные
пространства с ограниченным испарением и леса из  кактусовидных  растений,
приноровившихся к жаркому,  сухому  климату,  тянувших  влагу  с  огромных
глубин невероятно протяженными своими корнями. Фауна полного  спектра,  от
простейших до высших хордовых. Среди которых венцом  творения  можно  было
считать таинственных зодчих так  называемого  "Горяевского  могильника"  и
слагателей так называемого "Горяевского манускрипта".
     От щедрот  местной  космогонии  Уэркаф  был  наделен  крупной  луной,
которая и дарила его укрытой от губительного жара половине  день,  отражая
свою долю солнечных лучей. Но этот "лунный  день"  был  ясен,  лишь  когда
расступались тугие тучи пепла, выброшенные в атмосферу с терминатора и  на
небольшой высоте блуждавшие над планетой.
     По сути своей Уэркаф был химерой. Планетой-Янусом, гибридом  из  двух
слабо совместимых миров, ни один из которых не был  достаточно  хорош  для
обитания. Первый уже обратился в пожарище. Второй постоянно горел и  никак
не мог догореть окончательно...
     - И прекрасно, - ответил Дилайт на реплику  плоддера.  -  Моя  первая
миссия завершилась относительной неудачей. Отчего  относительной?  Сгоряча
некоторые из нас порывались обвинить Горяева, который уж и сам не рад  был
своему открытию, в фальсификации. Но экспертиза материалов убедила нас как
в его правдивости, так и в неизбежности провала нашего лихого  ковбойского
наскока. Ведь мы высадились на терминаторе, где цивилизацией и  не  пахло.
Горяеву просто повезло, что он застал следы местной  культуры,  обреченные
на погребение под лавой и пеплом. Могильник был воздвигнут  еще  в  Лунном
полушарии, где и заполнялся останками довольно продолжительное время. Пока
в силу исключительно медленного, но все же существующего рассогласования в
годовом и суточном вращении планеты не вполз на  терминатор.  Установлено,
что Солнечное и Лунное полушария Уэркаф непостоянны и  полностью  меняются
местами раз в несколько тысяч лет... Прояснив до конца  планетографическую
ситуацию, в 128 году мы направились на Уэркаф вторично, высадившись на сей
раз в центре Лунного полушария.  Материальных  следов  культуры  там  тоже
оказалось небогато, но не прошло и сорока часов, как мы вступили в контакт
с местными обитателями -  "Аафемт",  как  они  себя  называют.  В  контакт
чрезвычайно плодотворный, в ходе  которого  удалось  выстроить  достаточно
полную социометрическую модель цивилизации, составить словарь...
     - Очень хороший словарь, - не удержался Аксютин.  -  Был  в  нем  ряд
неточностей, но мы в своем институте легко их устранили.
     - Мы получили также ключ к расшифровке их письменности. Хотя  в  силу
местных  обычаев  он  доступен  лишь  иерархам  и   служителям   некоторых
религиозных культов... К сожалению, спустя полторы тысячи часов пребывания
на  Уэркаф  контакт  был  прерван.  Инициаторами  были  Аафемт,  хотя   не
исключено, что поводом послужила какая-то наша оплошность. После детальной
экспертизы нашего поведения в контакте, впрочем,  подтверждения  этому  не
нашлось... Мы покинули Уэркаф чрезвычайно раздосадованные, но до некоторой
степени  и  благодарные  случаю  за  счастливую   возможность   передышки.
Накопленный материал  следовало  обработать  и  вернуться  на  контакт  во
всеоружии. В течение двух лет мы систематизировали нашу  добычу  в  тесном
содружестве с тверским Институтом  общей  ксенологии,  -  легкий  кивок  в
сторону Аксютина, излучавшего удовольствие,  -  а  затем  возвратились  на
Уэркаф.  Мы  располагали  ясными,  по  нашему  мнению,  представлениями  о
цивилизации  и  обществе  Аафемт,  обширным  словарем,   богатым   "фондом
общения",  куда  ксенологи  относят  всевозможные  познания   из   области
неформальной культуры...
     - Обычаи, фольклор, сленг, - пояснил Аксютин, уловив тень непонимания
на лице плоддера.
     - Отягощенные нашими познаниями, мы проторчали в  зоне  контакта  две
тысячи часов. После чего, отчаявшись, исчерпав резервы терпения, вернулись
на базу. Констатирован  был  полный  провал.  То  есть  несколько  раз  мы
регистрировали присутствие наблюдателей  Аафемт.  Но  на  контакт  они  не
пошли.
     - Это было  золотое  время!  -  вдруг  объявил  Дедекам,  мечтательно
возведя взгляд к потолку. - На  базе  царил  образцовый  порядок.  Никаких
шумных сборищ, никаких  авралов  и  ложных  тревог.  Никто  не  засыпал  в
библиотеке. Никто не забывал обугленных костей и черепов в бассейне, куда,
между прочим, чаще всего наведываются  хорошенькие  девушки  покрасоваться
телом.  И  я  почти  отвык  от  женских  истерик   и   нелепых   служебных
расследований  о  якобы  имевших  место  зверских  убийствах   ксенологами
инакомыслящих из своей среды, с поголовной проверкой  личного  состава  на
физическое наличие. - На бронзовые скулы командора пал  бурый  румянец.  -
Красота!  Ксенологи  ходят  тихие,  пристыженные,  благонамеренные.   Либо
прячутся по своим каютам и занимаются самоуничижением.  И  персоналу  базы
выпадает редкая возможность вздохнуть полной грудью.
     - Да, нам потребовалось некоторое время на то, чтобы  залечить  раны,
нанесенные  нашему  профессиональному   самолюбию,   -   признал   Дилайт,
оправляясь от смущения. - После чего мы предъявили ультиматум  руководству
ИОК об откомандировании в  наше  распоряжение  экспертов,  непосредственно
занимавшихся теоретической поддержкой нашей миссии.
     -  Ультиматум!  -  фыркнул  Аксютин.  -  Пали  в  ноги   директорату,
вымаливали нас, униженно суля  фантастические  дары  и  подношения.  И  то
ничего бы у вас не вышло, не  страдай  я  любопытством,  не  захоти  Вилга
сменить  остановку,  не  впади  Биссонет  в  творческий  кризис.   А   вот
Азаровского вы так и не заполучили, как того хотели...
     - Это несущественно, - сказал Дилайт, не моргнув глазом. Он-то  знал,
что никто не поверит, будто человек его склада  станет  кого-то  о  чем-то
умолять. Да еще униженно. Аксютин тоже понял это и в  огорчении  умолк.  -
Таким  образом,  мы  усилили  состав  миссии.  Если,  разумеется,   глагол
"усилить" вообще применим к людям, равно не владеющим  ни  фогратором,  ни
походным лингвистическим анализатором "Портатиф  маджестик"  или  хотя  бы
"Линкос суперконтакт". - Эту колкость Аксютин принужден  был  заглотить  с
надлежащим смирением. Ибо тут крыть ему было нечем: все  сказанное  являло
собой истинную правду. - И уже готовились вновь  испытать  терпение  наших
драгоценных партнеров по общению. Как вдруг совершенно случайно, на уровне
слухов, до нас дошла весть, что в интервале между второй и третьей  нашими
миссиями на Уэркаф высаживался некто  Кратов.  Непреднамеренно,  на  утлом
суденышке.  И  что-де  упомянутый  Кратов  располагает  некой   любопытной
информацией, извлеченной им во время этой высадки.
     - Мы по  своим  каналам  обшарили  пол-Галактики,  -  сказал  Аксютин
сердито. - Никто не упрекнет нас  в  неинформированности.  Только  никаких
следов этого мифического Кратова мы не обнаружили. То есть  наткнулись  на
целую ораву всевозможных Кратовых, но ни один  из  них  не  имел  никакого
касательства к Уэркаф.
     - И понадобилось некоторое напряжение фантазии, - покивал Дилайт. - А
также познания в области общественных структур. Не инопланетных, заметьте,
а наших, человеческих.
     - Так ты что же, - привстал со своего места Аксютин. - Разыскал этого
Летучего Голландца и скрыл от меня?!
     - Разыскать несложно,  -  веско  промолвил  Дилайт.  -  А  заполучить
труднее. Нужно было преодолеть некоторое сопротивление и самого Кратова, и
сообщества, к которому он принадлежит. И потом, я хотел  преподнести  тебе
сюрприз. Разве ты не любишь, когда тебе делают сюрпризы?
     - Ничего не понимаю, - сказал Аксютин, хотя уже все понял.
     -  Кратов  -  это  я,  -  сумрачно  пояснил  плоддер.  -  Срок  моего
отчуждения, который я сам себе положил, еще не истек.



                                    3

     ...Кратов летел на плоддер-пост Кохаб, где его  дожидался  Грант.  Он
вез другу и напарнику великий подарок.  Точнее,  подарок  вез  его.  Почти
новый корабль класса "корморан" - ибо совершенно новые в Плоддерский  Круг
не попадали.
     Судя  по  тому,  что  "корморан"  в  столь  приличном  состоянии  был
презентован плоддерам, на трассах  Внешнего  Мира  затевалось  техническое
перевооружение. Это могло означать, в частности, что  Кратов,  попытавшись
вернуться в драйверы, обнаружил бы себя безнадежно отставшим от прогресса,
и ему светили бы повторный  курс  обучения  навигации  либо  полная  смена
профессии. С тем же успехом это могло ничего и не означать.
     Сейчас,  удобно  устроившись  в  чистенькой,  хорошо  освещенной,  не
знавшей еще пожаров, наводнений и лучевых  атак  кабинке  "корморана",  он
старался об этом не думать. Без работы он  все  равно  не  останется.  Мир
велик, вселенная бесконечна...
     Кратов мог бы идти на  "корморане"  все  сорок  положенных  часов  не
покидая экзометрии. Тогда обошлось бы без приключений. Но он имел при себе
сообщение для плоддер-поста Шератан, которое упросили его принять в  доке,
откуда он летел. Связь  между  плоддер-постами  осуществлялась  по  прямым
спецканалам низкой энергонасыщенности,  и  от  дока  на  Шератан  напрямую
сообщение не попадало. Та точка пространства, которой достиг "корморан"  к
двенадцатому часу лета, была близка к оптимуму для разговора с  Шератаном.
Поэтому Кратов выбросился в субсвет, чтобы выполнить просьбу.
     Сообщение  было  кодированным  -   ультраплотная   строка   импульсов
различной интенсивности. При желании Кратов мог  бы  "разморозить"  текст:
большинство кодов он знал, а если бы это оказался новый, ему  неизвестный,
то подобная задачка лишь скрасила бы ему рейс. Но такого желания у него не
возникло.
     "Корморан", и впрямь похожий на  птицу,  давшую  ему  имя,  с  острым
клювом  сигнал-пульсатора  и  распростертыми  крыльями   гравигенераторов,
недвижно завис внутри вселенских сфер, присыпанных алмазной пудрой  звезд.
Неспешно и чинно наплывало на него случившееся поблизости  светило,  имени
которого Кратов не  ведал  -  огромное,  изжелта-белое,  лохматое.  Кратов
трижды передал сообщение в спецканал ЭМ-связи и получил  подтверждение  от
Шератана вкупе  с  пожеланиями  плоддерского  счастья,  что  слагалось  из
везения пополам с умением. Теперь он был свободен от обязательств и  волен
беспрепятственно следовать на Кохаб.
     Но прежде чем он вновь юркнул в экзометрию, на его  детекторы  пришел
слабый и в то же время вполне отчетливый сигнал в  гравидиапазоне.  Сигнал
был  одиночный  и  являл  собой  голую  полоску  несущей  частоты.  Кратов
прослушал его несколько раз, повертел на декодере так и эдак и  совсем  уж
было собрался предать инцидент забвению, как сигнал  повторился  и  теперь
уже не умолкал.
     Кто-то  неподалеку  силился  и  никак  не  мог  выйти  на  связь   по
плоддерскому спецканалу. Такое возможно было лишь  при  глубоких  и  очень
сложных, сразу и не сообразить каких, повреждениях аппаратуры.
     Совсем рядом терпел бедствие корабль плоддеров.
     В надежде, что  там  уцелели  хотя  бы  детекторы,  Кратов  жахнул  в
пространство сигнал  "Иду  к  тебе",  после  чего  включил  пеленгаторы  и
двинулся навстречу зову о помощи, как  Тесей  в  лабиринте  по  ариадниной
ниточке. Сигнал то затухал, то  вспыхивал  снова.  "Корморан",  распластав
крылья, падал в пустоту, словно атаковал добычу.
     На  экранах  мерцающим  багровым  диском  в  серых  спиралях  облаков
возникла планета.
     Корабль сбросил скорость, подобрал крылья и бережно раздвинул упругие
слои атмосферы. На экране  засветилась  таблица  анализа  состава  газовой
оболочки. Азотно-кислородная смесь, пригодная  для  дыхания...  Повышенная
концентрация углекислого газа... Твердые частицы, продукты горения...
     Это он  и  сам  видел  безо  всякого  анализа.  Планета  была  объята
пламенем. Кое-где бешено крутились огненные торнадо. На огромных выжженных
пространствах тускло тлели останки лесных массивов. И  оттуда,  из  самого
пекла неслись невнятные призывы, почти выкрики о помощи.
     Кратов сидел,  вжавшись  в  кресло,  впившись  белыми  от  напряжения
пальцами  в  подлокотники,  до  хруста  стиснув  зубы.  Все  его  существо
трепетало. На лбу проступала ледяная испарина. Он ничего не мог поделать с
собой, и все силы уходили на  то,  чтобы  не  отрывать  взгляда  от  алого
полыхания на экранах. Управление было брошено на автопилот,  который  сам,
по своей воле вел корабль в эпицентр кромешного ада.  Если  бы  Кратов  не
выпустил бразды, возможно, он не совладал бы с собой и повернул прочь.
     Он смертельно боялся открытого огня.
     "...Ничего удивительного,  -  сказала  ему  замечательная,  добрейшая
доктор Ида Израилевна  Славина,  "плоддерская  бабушка"  из  Швейцеровской
миссии, к которой он явился после одного из самых жутких своих сновидений,
мокрый от пота, трясущийся как осиновый лист и пристыженный. - Ты  здоров,
Костик. И ты по-прежнему ничего на свете не боишься. Но ты сильно горел на
Магме-10. И теперь ко всем твоим  достоинствам  и  недостаткам  добавилась
одна крохотная фобия. Пирофобия, боязнь открытого  огня.  На  Земле  я  бы
мигом вышибла из тебя эту хворь, а здесь... Может быть, полетишь  со  мной
на Землю, домой?" "Нет, - сказал Кратов упрямо. - Рано еще". "Да не  рано,
- возразила доктор Славина, укоризненно качая аккуратной седой головкой. -
Я же все о тебе знаю. Ты сам себя замкнул в Плоддерский Круг. Но шесть лет
- это очень долго". "Нет", - повторил Кратов. К нему возвращалось  обычное
самообладание, пережитый кошмар понемногу отступал, размывался, таял среди
реальных ощущений. "Я сам отвечаю за свои  ошибки...  А  можно  как-нибудь
бороться с этой пирофобией?" "Подсознание  -  тонкая  вещица,  хрупкая,  -
сказала "плоддерская бабушка". - Как ты собираешься чинить ее? Топором или
кувалдой?" "Клином", - ответил Кратов...
     ...В первый же вечер, когда он и  его  новый  напарник  Грант  Сатунц
приступили  к  обслуживанию  Галактического  маяка  на  Снежной  Королеве,
холодной,  завьюженной  планетке,  Кратов  предложил  развести   костерок.
"Блажь, дурнина", - ворчал Грант,  бродя  по  колено  в  снегу  и  выдирая
примороженные ветки. Потом плеснул на кучу валежника немного  пирогеля  из
банки с нарисованным красным  петушком  и  поднес  зажигалку.  Со  вздохом
взметнулись, заплясали языки пламени, разгоняя  серую  мглу  и  отбрасывая
ломаные тени  стоящих  возле  костра  людей  на  борт  корабля.  С  писком
шарахнулись любопытные твари, вроде крупных мохнатых белок, что весь  день
безбоязненно шныряли за плоддерами след в след.  "Баранинки  бы  сюда,  на
шампурах, - сказал Грант. - Бочонок молодого вина. И компанию, чтобы песни
петь. Ты умеешь петь  песни  в  компании,  чтобы  на  голоса?"  Кратов  не
ответил. Он зажмурился и прикусил губы, чтобы не то что  не  запеть  -  не
завопить от первобытного, обезьяньего ужаса...
     "Корморан"  стоял  посреди  фантастического  мертвого  леса,  глубоко
увязнув раскинутыми опорами в  одеяле  пепла.  Впрочем,  вряд  ли  то  был
настоящий  лес.  Съеженные,  оплывшие   свечи   густо   торчали   повсюду,
нацелившись в серое низкое  небо,  словно  пальцы  в  лохмотьях  отставшей
плоти, которые тянул к свету чудовищный мертвец из глубины  своей  могилы.
Здесь уже нечему было гореть. Лишь кое-где вскидывались  случайные,  будто
позабытые,  клочья  пламени,  да  светились  красным  остывающие  верхушки
"пальцев". Зато на горизонте во всю его ширь и высь вставала сплошная, без
малейшего просвета, занавесь огня, увенчанная гребнем  черного  с  сединой
дыма.
     Кратов погасил экраны. Он сидел в кресле  скорчившись,  закованный  в
путы спазматически сведенных мышц, и сражался с  собственным  перепуганным
до  смерти  телом.  В  таком  состоянии  ни  черта  он  не  способен   был
предпринять, ни на что не годился. Вспоминая и тут же адресуя  себе  самые
черные ругательства, какие только довелось ему когда-либо слышать, он  как
умел отвоевывал у страха его плацдармы.
     Сигнал  еще  звучал,  но  паузы  становились   все   продолжительнее,
безысходнее.
     "Засранец", - пробормотал Кратов уже вслух и выполз из кресла. Весь в
испарине, слабый как ребенок. На подгибающихся ногах двинулся в тамбур.  С
трудом облачился в скафандр, прихватил фогратор. Перед тем,  как  покинуть
спасительный, уютный борт  "корморана",  надвинул  на  прозрачное  забрало
шлема самый плотный светофильтр, какой только был.
     От  каждого  шага  слой  пепла  взрывался  и   подолгу   не   оседал,
закручиваясь в тугие струи вокруг ног.  Далекая  огненная  стена  виделась
Кратову  зеленоватым  маревом,  никак  не  способным   пробудить   в   его
подсознании  спящих  чудовищ.  И  все   кругом   виделось   ему   неживым,
нарисованным одними лишь холодными красками. Сердце угомонилось,  поверило
обману. Лишь эхо отступившего ужаса еще звучало в напряженных мышцах.
     Высоченные "мертвые пальцы", прораставшие из горелого грунта,  вблизи
оказались чем-то вроде ссохшихся от  сатанинского  жара  кактусов.  Трудно
было оценить по достоинству упорство этих растений -  если  только  это  и
вправду были растения, - которые не рассыпались в прах, даже не  согнулись
после огненного шквала. Кто знал, может быть, они и не  погибли  вовсе,  а
просто приходили в чувство, выжидали, копили силы, чтобы потом  воспрянуть
и зажить обычной своей  жизнью.  Проходя  мимо,  Кратов  бережно  коснулся
ладонью в перчатке обугленного ствола одного  из  кактусов.  Он  явственно
ощутил упругий поток воздуха, исходивший от растения.
     "Мы с тобой похожи, - подумал он. - Я тоже был  головешкой  в  шелухе
черной омертвелой кожи, как и ты. Наверное, ты  привык  не  бояться  огня,
живя в огне. А то и не замечаешь его. Когда-нибудь и я смогу так".
     Земля под ногами вздыхала. Где-то в самом  сердце  планеты  клокотало
сдавленное каменными жерновами пламя, кипела и рвалась на волю лава, грозя
взорвать весь этот мир изнутри.
     Он брел уже не меньше получаса, порядочно удалившись от  "корморана".
Сигнал, что транслировался ему от бортового пеленгатора, звучал  задушенно
и прерывисто. Казалось, еще  поворот,  еще  шаг,  еще  обойти  один-другой
кактус, и он увидит покореженный, запрокинутый корпус чужого корабля, весь
в копоти и пятнах перекала.
     Вместо этого он увидел дольмен.
     Это слово пришло ему в голову первым. Возможно,  оно  не  было  самым
удачным. Но  никак  иначе  в  тот  момент  Кратов  назвать  сооружение  из
огромных, наваленных друг на дружку каменных глыб не сумел.
     Одно ему было совершенно ясно: природа здесь ни при чем. Глыбы носили
отчетливые  следы  обработки.  К  тому  же,  когда-то  они  были   плотно,
старательно сложены в аккуратную коробку с просторным зазором, позволяющим
проникнуть внутрь. Но  после  отбушевавшего  огненного  смерча  грунт  под
стенами  просел,  и  часть  колоссальных  плит,  употребленных  на  своды,
обрушилась. Камень, из какого был устроен  дольмен,  даже  издали  казался
ноздреватым, словно пемза, и жирно блестел.
     - ...И в самом деле, не слишком точное обозначение,  -  не  удержался
Аксютин. - Хотя нечто подобное просто вертится на языке. И Горяев,  должно
быть, испытывал нечто похожее.
     -  Отнюдь  нет,  -  сказал  Дилайт.  -  Могильник   есть   могильник.
Концентрическая кладка, вроде колодца.  Без  крыши,  разумеется.  И  груда
костей внутри.
     - И веет мертвечиной от  самого  слова,  -  сказал  Аксютин.  -  Нет,
дольмен мне нравится больше...
     Сигнал шел из дольмена.
     Что  бы  это  ни  было,  но  там,  между  каменных  глыб,   находился
сигнал-пульсатор, работавший на волне Плоддерского Круга.
     И  хотя  интуиция,  обострившаяся  за  годы  отчуждения  до  предела,
подсказывала Кратову, что ни плоддерами, ни вообще людьми тут и не пахнет,
хотя  его  шестое  чувство,  всегда  нацеленное  на   эмоциональный   фон,
безмятежно дремало, умом он сознавал: здесь он не один.  Есть  еще  кто-то
помимо него. И этот "кто-то" - не человек.
     Кратов привел фогратор  в  боевое  положение.  Хотя  и  понимал,  что
воспользуется им лишь в самой  безвыходной  крайности  и  что  ему  вообще
неведомы пока причины,  способные  побудить  его  пустить  оружие  в  ход.
Поскольку  он  ничего,  кроме  огня,  не  боялся,  а  огня  поблизости  не
наблюдалось, да и светофильтр старательно навевал  успокоительные  иллюзии
его ущербному подсознанию,  то  мыслил  и  действовал  Кратов  собранно  и
хладнокровно.
     Не забывая проверяться, то есть периодически  совершать  внимательный
круговой осмотр, он приблизился в перекошенному входу в  дольмен.  Выждал,
пока выровняется дыхание. Включил нагрудный  фонарь.  Кинжальный  световой
луч вонзился в смоляную темноту, в нем плясали невесомые хлопья пепла.
     Тишина. Недвижность. Только редкие, ослабевшие вскрики в наушниках.
     Кратов сделал первый шаг, второй...
     Ничего не происходило.
     Он  уже  достаточно   углубился   внутрь   дольмена,   когда   жуткая
ирреальность обстановки понемногу начала пробирать  его  до  печенок.  Это
было изрядно подзабытое  ощущение:  давно  уже  он  отвык  холодеть  перед
неизвестностью. Но чувства звездохода и  плоддера,  настроенные  на  волну
опасности, молчали. Значит, опасности не было. А все остальное  -  химеры,
порожденные разгулявшимся воображением.
     Луч фонаря обшарил грубо отесанные стены, уперся в плиту свода,  косо
вдавшуюся в грунт. С нее переполз на середину дольмена.
     Круглое каменное блюдо. Или чаша с утонувшей в слое пепла  ножкой.  А
может  быть,  некое  подобие  стола  в  местном  вкусе.   Иными   словами,
трехметровый гранитный диск с углублением в центре. И  в  этом  углублении
находился источник сигнала.
     -  ...Прошу  меня  простить,  -  вмешался  Дилайт.  -  Так  это   был
сигнал-пульсатор? Я имею в виду - из тех, что применяются в  Галактическом
Братстве?
     - Нет, - сказал Кратов. - Сепульку...  сигнал-пульсатор  я  узнал  бы
сразу. Нагляделся их досыта, всех типов и модификаций. И наших и  чужих...
Конструктивные  особенности  никогда  не  скрывают  общих  принципов.   Вы
понимаете, о чем я говорю: какого-то стандарта не существует, но  прототип
сигнал-пульсатора  для   всего   Галактического   Братства   был   единым.
Сигнал-пульсаторы пришли к нам  с  Сигмы  Октанта,  и  базовая  компоновка
генераторов и эмиттера практически не меняется. А здесь все было  не  так,
как у нас. Иная схема...
     Несмотря на то,  что  внутри  дольмена  пожар  похозяйничал  недолго,
обломав свой гнев о толстые стены и отыгравшись  на  потолке,  прибор  был
изувечен. Собранный из белого, а теперь почерневшего тугоплавкого  металла
и жаропрочной керамики, местами  он  оплавился  и  покоробился.  Возможно,
прежде он был заключен в корпус из пластика или дерева, потому что с  него
свисали какие-то свернувшиеся ошметки, а сам прибор  стоял  в  серебристой
луже расплава. При всем том он еще как-то продолжал действовать.
     Больше в дольмене ничего не было.
     Кратов опустил фогратор и шагнул к столу - забрать отсюда  диковинный
артефакт, унести на "корморан", чтобы затем переправить ксенологам в  виде
приятного сюрприза.
     Ему  померещилось  движение  в  глубине  дольмена,  по   ту   сторону
обрушенного свода. И одновременно, пусть и с неприятным запозданием, ожили
все его дополнительные чувства: "Тревога! Опасность!"
     Кратов  отпрянул.  Чиркнул  лучом  по  сгустившимся  лоскутьям  тьмы.
Озираясь, попятился к выходу.  Фогратор  снова  был  в  его  руках,  ствол
сторожко покачивался на локтевом сгибе.
     Белые бесплотные фигуры. Плоские, будто  клочки  атласной  бумаги  на
черном бархате. На какое-то мгновение они возникли из  мрака,  выхваченные
светом, и тут же сгинули.
     Стены каменного ящика медленно сложились, как  страницы  книги.  И  с
грохотом  обвалились  остатки  свода.  Прямо  на  стол  с  еще  работавшим
прибором.
     Сигнал умер.
     Кратов прыжком одолел последние метры до  выхода.  Перекатился  через
себя и на четвереньках, полубегом,  полуползком,  устремился  подальше  от
проваливавшегося внутрь себя дольмена.
     Укрывшись за стволом обугленного  кактуса,  он  дождался,  когда  это
странное  саморазрушение  окончилось  и  осел  взбаламученный  пепел.   Он
надеялся, что белые призраки явятся снова, и тогда уж он  разглядит  их  в
подробностях. И убедится, что они ему не померещились. Хотя особой нужды в
том и не было. Ни одно из чувств прежде не подводило его.  Если,  конечно,
пренебречь сегодняшним излишне долгим молчанием чувства опасности.
     Но призраки есть  призраки.  Не  то,  как  им  и  положено,  остались
охранять руины, не то без следа рассеялись на свету.
     Кратов вернулся на "корморан" и спустя какое-то  время  благополучно,
без происшествий, прибыл на плоддер-пост  Кохаб,  где  Грант  уже  начинал
волноваться. Там, придя в себя и обсудив приключение с напарником,  Кратов
через инфобанк выяснил, куда же занесла его нелегкая.  Планета  называлась
весьма причудливо - Финрволинауэркаф. На ней уже работали ксенологи. Но ни
о каких сигнал-пульсаторах местного производства и речи не шло.
     После недолгих колебаний Кратов зарегистрировал отчет  о  высадке  на
сгоревшую  планету  в  информсистеме  Плоддерского   Круга,   откуда   тот
непременно, хотя не слишком скоро и с купюрами, должен был перекочевать  в
общие фонды. Стимулировать этот процесс Кратов не стремился. Во-первых,  у
него не было на руках никаких  доказательств,  кроме  отметки  в  бортовом
журнале об  изменении  маршрута.  А  во-вторых,  он  был  связан  Кодексом
плоддерской  чести,  осуждавшим  недостаточно  мотивированные  контакты  с
Внешним Миром.



                                    4

     - Глупость этот ваш Кодекс! - произнес Аксютин с сердцем.  -  Никаких
оправданий не может быть сокрытию таких сведений!
     - Тише, тише, - осадил его Дилайт. - Никогда не следует  ломиться  со
своим уставом в чужой монастырь. Да и не о том разговор. Информация  есть,
и мы ее получили. Чуть раньше, чуть позже - особой роли не играет. Правда,
я рассчитывал, что загадка провала третьей миссии отчасти разъяснится.  Но
этого не произошло, хотя факт, сообщенный коллегой Кратовым, сам  по  себе
любопытен.
     - Как же не произошло? -  вспыхнул  Аксютин.  -  Посуди  сам:  вторая
миссия, если пренебречь финалом, была исключительно плодотворной.  Но  вот
близится сезон пожаров, нарастает вулканическая активность на терминаторе.
Как справедливо  отметил  командор  Дедекам,  аборигенам  нужно  экстренно
развернуть эвакуацию, отойти вглубь материка. В это  время,  в  самый  пик
полыхания, Кратов высаживается на Уэркаф и застает там некую "третью силу"
- хозяев таинственного сигнал-пульсатора новой модели...
     - Я никого там не застал, - сказал Кратов. -  И  это  была  не  новая
модель.
     - Отчего вы так решили? - спросил Дедекам, оживляясь.
     -  Схема  прибора   довольно   примитивная.   Недоставало   некоторых
обязательных  в  нашем  понимании  элементов:   контура   предварительного
усиления, бустер-генератора для лавинообразной  накачки  сигнала.  Скорее,
это была ОЧЕНЬ СТАРАЯ модель.
     - Тогда ясно, почему мы,  болтаясь  в  непосредственном  соседстве  с
Уэркаф, никаких сигналов не слышали, - ублаготворенно сказал Дедекам.
     - Действительно, я и не подумал об этом, - сказал Дилайт. -  Что  же,
одной нестыковкой в вашем рассказе стало меньше.
     - Вы подозреваете, что я все выдумал? -  осведомился  Кратов,  бледно
усмехаясь.
     - Если быть откровенным...
     - Зачем мне это? - плоддер пожал плечами. - И потом, разве я похож на
человека с фантазиями?
     - А если уж быть предельно откровенным, - промолвил Дилайт, - к  чему
бы мне прилагать столько усилий по извлечению вас из  Плоддерского  Круга,
если я вам не верю?
     - Мне дадут сегодня высказаться? - взъерепенился Аксютин.
     - Конечно, - успокоил его Дилайт. - Мы  все  буквально  обратились  в
слух.
     - На чем бишь меня прервали... Да,  "третья  сила".  Социометрическая
модель цивилизации  Аафемт  не  дает  нам  оснований  считать,  будто  они
способны конструировать ЭМ-технику.  Позднее  рабовладельчество,  развитые
религиозные  культы.  Какая  уж  тут  экзометральная  связь,   когда   они
гравитацию полагают волей богов!..  Очевидно,  эта  "третья  сила"  чем-то
вызвала недовольство Аафемт. Что и вынудило их вернуться на пепелище, дабы
истребить всякие следы пребывания чужаков на планете. Хотя до  них  о  том
уже позаботился огонь. Белые призрачные  фигуры  -  это  очень  напоминает
жрецов культа Серебряного Змея.
     - Религиозные боевики, - пояснил  Дилайт.  -  Наказание  отступников,
исполнение обрядовых приговоров, избиение бунтовщиков... Каратели.
     - Странно, что они позволили вам уйти, -  сказал  Аксютин.  -  Обычно
Серебряные Змеи заботятся об отсутствии свидетелей. Впрочем, по  скафандру
они могли распознать в вас человека. А поднять руку на  выразителя  высших
сил, какими они нас полагают, чревато последствиями. Откуда же  им  знать,
что мы не действуем их методами?
     - Серебряные Змеи никогда не имели склонности обдумывать последствия,
- улыбнулся Дилайт. - Здесь нечто другое. Возможно, их законы, которые  мы
знаем пока поверхностно, не интерпретируют инопланетян как свидетелей.
     - Они не ведали, что я плоддер и меня никто  не  хватится,  -  сказал
Кратов.
     - Не исключено, что именно ваше присутствие на их  карательной  акции
повлекло за собой срыв третьей миссии, - заметил Аксютин. - Например,  они
понимают, что вы оказались в дольмене неспроста. Прибор был  уничтожен  на
ваших глазах. Как свидетеля они вас не тронули. Но не сработало  ли  затем
какое-нибудь табу?
     - Человек видел Серебряных Змей за работой, - сказал Дилайт. - А  это
недопустимо. Он уцелел, но оказался осквернен. Следовательно, скверна пала
и на всю человеческую расу.
     - Вот именно! - воскликнул Аксютин.
     - Выходит, я поломал вам всю работу? - мрачно спросил Кратов.
     - Да Бог с вами, -  сказал  Дилайт.  -  Вы  тут  ни  при  чем.  И  не
придавайте  большого  значения  нашим  спекуляциям.  Мы   позволяем   себе
конструировать некоторые гипотезы на ходу. И гипотезы, разумеется,  весьма
удаленные от истины. Все должно быть либо проще,  либо  сложнее,  либо  не
так.
     - Что значит - удаленные от истины?! - обиделся Аксютин.
     - Успокойся, дружок, - сказал Дилайт миролюбиво. - Ты, верно,  забыл,
что Аафемт ушли от контакта задолго до визита коллеги Кратова на Уэркаф.
     - Ничего я не забыл, - заупрямился Аксютин.  -  Их  отвлекла  "третья
сила"!
     - Хорошо, обсудим это на корабле, - остановил его  Дилайт.  -  Не  то
вскорости  ты  возложишь  ответственность  за  наше  фиаско  на  командора
Дедекама. - Тот встрепенулся, поспешно сгоняя дремотное блаженство с лица.
-  Хотя  последний  не  приближался  к  планете  ближе  чем  на   миллиард
километров.
     Убедившись, что  никто  не  намерен  предъявлять  к  нему  претензий,
Дедекам снова откинулся в кресле и смежил веки.
     - Какие скафандры использовала ваша миссия? - вдруг спросил Кратов.
     - "Конхобар", - ответил Дилайт. - Защита-минимум.  Воздух  на  Уэркаф
вполне годится для нас. После инъекции эмфотазы и ступенчатой адаптации  в
течение суток.
     - На мне был "галахад", - сказал Кратов. - Я походил на вас не более,
чем слон на антилопу. С позиций таксономии класс  один,  все  остальное  -
разное.
     - Я не понимаю, - произнес Аксютин с неудовольствием.
     - Еще бы,  -  сказал  Дилайт.  -  Коллега  Кратов  предполагает,  что
Серебряные Змеи не могли идентифицировать в нем представителя той же расы,
что и мы.
     - А-а, - сказал  Аксютин.  -  Но  это  неважно.  Кое-что  разное,  но
класс-то один. Они все равно должны были отнести вас к выразителям  высших
сил.
     - Если бы не одно неприятное  обстоятельство,  -  добавил  Дилайт.  -
Серебряные Змеи никому и ничего не должны. Им наплевать  на  высшие  силы.
Преклонение перед чем-либо не входит в их религиозные установки.
     - Да, я помню, -  промолвил  Аксютин  смущенно.  -  Ведь  они  и  вас
поначалу хотели уничтожить.
     Наступила продолжительная пауза.
     - Вы успели  обдумать  мое  предложение?  -  наконец  нарушил  тишину
Дилайт, обращаясь к плоддеру.
     Тот кивнул.
     - Каково же ваше решение?
     - Вам нужно знать следующее, - помедлив, сказал Кратов. - Как драйвер
я мало вам подхожу. Ваших  кораблей  я  не  знаю.  Хотя  до  конца  навыки
вождения не утратил и, сколько возможно, поддерживал форму все эти годы...
Место моей  высадки  я  вряд  ли  смогу  разыскать.  Точная  информация  в
бортжурнале  давно  стерта.  Наверное,  за  это  время  ландшафт   планеты
изменился. Но я бы постарался вам помочь. Остались два препятствия к моему
участию в миссии.
     - Назовите их.
     - Я боюсь открытого огня.
     - Думаю, в ближайшие  полгода  по  земному  исчислению,  если  верить
прогнозам ИОК, глобальных пожаров  на  Уэркаф  не  предвидится,  -  сказал
Дилайт.
     - ТАКОГО открытого огня я тоже боюсь, - вставил Аксютин.
     - Тогда последнее. Я плоддер, добровольный изгнанник, и  нахожусь  по
ту сторону барьера отчуждения. Кодекс чести нарушить я не могу. Иначе  мне
придется оставить Плоддерский Круг. А я не считаю свою вину искупленной. И
у меня нет морального права бросить своего напарника одного в Круге.
     - Мы  предвидели  ваше  последнее  возражение,  -  проговорил  Дилайт
задумчиво. - Я беседовал с Гроссмейстером Плоддерского Круга. Гроссмейстер
оценил подобное понимание плоддерской чести как неоправданно  узкое.  Дело
чести плоддера - выполнить свою работу любой ценой. Если для вас нет  иных
препятствий, то приказом Гроссмейстера вы направлены в нашу миссию  вторым
навигатором. Теперь это ваша работа.
     - Приказ есть приказ, - безразлично сказал Кратов.
     - Но разве вам по-человечески не интересно участвовать в таком  деле?
- спросил Аксютин уязвленно. - В контакте с иным разумом?!
     Кратов безмолвствовал не меньше минуты. На его коричневом лице ничего
не отражалось.
     - Интересно, - наконец ответил он.



                                    5

     - Как, ты говоришь, его фамилия? -  спросил  Юрий  Вилга.  -  Кратов,
Кратов... Смешно, но она мне знакома. Где-то мы  пересекались.  Или  я  ее
слышал. Еще смешнее, но именно в связи с ксенологией.  Сами  понимаете,  в
связи с прочими сферами человеческой деятельности я фамилий не запоминаю.
     - Фамилию своей  женщины  ты  хотя  бы  помнишь?  -  полюбопытствовал
Бертран Биссонет. - Или только имя?
     - Он не ксенолог, - сказал Аксютин. - Примечательный тип. На вид  ему
лет тридцать. Весь бурый от космического загара.
     - Это называется "загар тысячи звезд", - прокомментировал Вилга. -  Я
наводил справки... Вы обратили внимание, что у Дилайта и его  банды  такие
же бронзовые рожи?
     - Мускулы совершенно звериные, - продолжал Аксютин восторженно.  -  Я
думаю, он не может согнуть руку к плечу - бицепс помешает. Вот здесь, - он
показал на шею, - следы жутких ожогов. И, по его  признанию,  он  страдает
пирофобией.
     - Значит, горел, - кивнул Вилга. - Как же он отважился лететь с  нами
в это пекло?
     - Ну, пожары возобновятся не скоро, - небрежно сказал Аксютин. - Наша
модель предполагает...
     - Ваша модель! - фыркнул Биссонет. - Потрите вашу модель о  голову  и
засуньте себе в задницу. Субъективный фактор вы учли в вашей модели?
     - Не хочешь ли ты  сказать,  Берт,  что  Аафемт  склонны  к  детскому
неосторожному баловству с огнем? - ощетинился Вилга.  -  Да  они  там  все
поголовно должны изнывать от пирофобии. Почище этого плоддера!
     - Узнаю схоласта-ксеносоциолога, - усмехнулся Биссонет.  -  Когда  ты
видел, чтобы жители наших океанских островов, дважды  в  месяц  заливаемых
всевозможными цунами, страдали гидрофобией?
     - Гидрофобия не есть фобия в строгом смысле, - заявил  Вилга.  -  Это
вирусное поражение центральной нервной системы,  весьма  редкое.  Если,  к
примеру, тебя покусает бешеное животное.
     - Бешеный крокодил, - добавил Аксютин.
     - Или бешеный ксеносоциолог, - сказал Биссонет.
     - А ну как я обижусь? - осведомился Вилга.
     - Значит, у тебя и впрямь неладно с центральной нервной  системой,  -
пожал плечами Биссонет. - Особенно с чувством  юмора.  Допускаю,  что  мои
шутки резковаты, но я острю как умею и жду того же  от  тебя.  Ничего  нет
хуже пресной остроты! И потом, если я захочу тебя обидеть,  то  специально
уведомлю заранее.
     - Юмор здесь ни при чем,  -  сказал  Вилга  печально.  -  Вы,  доктор
Биссонет,  поносите  мою  науку,  а  это  никому  не   позволено.   Требую
сатисфакции.
     - Извольте, доктор Вилга, - согласился Биссонет и протянул ему  руку.
- На, укуси.
     - Зачем? - опешил тот.
     - Обычно так мы миримся с моей подругой, - пояснил Биссонет. -  Когда
уже  никаких  аргументов  не  остается,  перебита  посуда,  здравый  смысл
поруган, человеческое достоинство попрано,  моя  кроткая  Флосси  говорит:
"Бертран, цыпленочек, дай я укушу тебя, и все забудем..."
     - Кто твоя подруга по профессии? - спросил Вилга.
     - Детский воспитатель.
     - Мудрая женщина. Я уж сгоряча подумал,  что  ты  сам  изобрел  столь
замечательный способ  гашения  конфликтов.  Оказывается,  никакой  заслуги
ксеноэтологии  здесь  нет.  А   может   быть,   ты   упускаешь   из   виду
гастрономический аспект? Что-то там прозвучало о курятине...
     - А ты упускаешь редкостный шанс заразить меня гидрофобией.
     - Конфликт! - вдруг воскликнул  Аксютин,  все  это  время  напряженно
размышлявший.
     - Что с тобой, Павел? - обратился к нему  Биссонет.  -  Мы  вовсе  не
собирались переходить к вооруженным акциям внутри ИОК...
     - Межрасовый конфликт, - сказал Аксютин с облегчением. -  Псаммийский
инцидент.
     - Точно! - Вилга ударил себя по лбу. - Ведь на языке вертелось!
     - И я помню, - промолвил Биссонет  сдержанно.  -  Болезненный  щелчок
нашей практической ксенологии. Люди отстреливали разумных  инсектоидов.  А
те, соответственно, людей. И что же?
     - Ксенологическую поддержку миссии  осуществлял  Сергей  Варданов,  -
сказал Вилга. - Я немного знал его. Редкий был зануда, земля ему пухом.  А
вот драйвера, что рискнул ржавым тесаком интуиции разрубить  гордиев  узел
межрасового конфликта, звали Николай Кратов.
     - Константин, - поправил Аксютин.
     - Кажется, так, - согласился Вилга. - На имена у меня  тоже  неважная
память. Они все такие одинаковые.
     - Я читал монографию Агбайаби "Блеск и нищета ксенологии",  -  сказал
Аксютин. - Там этому инциденту отведено изрядное  пространство.  Уважаемый
мэтр исследовал действие,  а  равно  и  бездействие  Кратова  с  различных
позиций, подвел теоретическую базу и, к собственному изумлению,  счел  его
поведение верным. Разумеется, в цейтноте, при  отсутствии  ксенологической
поддержки - Варданов-то был уже мертв. И с небольшими оговорками  калибром
поменьше.
     - Я тоже читал, - сказал  Биссонет.  -  В  тексте  фигурировал  некий
"драйвер К.", а вовсе никакой не...
     - Тебе попалось второе издание, исправленное, - объяснил  Аксютин.  -
Мне же повезло раздобыть первое, без купюр. А вскоре грянула  комиссия  по
Псаммийскому инциденту, разложившая все по полочкам. Между прочим,  Кратов
был оправдан. Очевидно, выводы Комиссии его  не  убедили,  и  он,  как  мы
сейчас обнаружили,  ушел  в  плоддеры.  Поэтому  в  переизданиях  Варданов
обратился в "ксенолога В.", а Кратов - в "драйвера К."... В отчуждении  он
уже шесть лет и, как мне сказал Дилайт, это плоддер "на излете". То есть в
любой момент он может покинуть Плоддерский Круг и вернуться в общество, но
по каким-то субъективным причинам не делает этого.
     - Например, не хватает решимости, - сказал Вилга. - Очень просто. Мир
сильно изменился за эти годы. Драйвером ему, по всей вероятности,  уже  не
быть. Мужику тридцать, как ты говоришь, лет. Отчуждение тоже налагает свой
отпечаток на личность. Ему придется заново искать свое место  в  жизни,  а
даже с помощью всех ближних и дальних это ой как нелегко!
     - Не похож он на человека, которому недостает решимости, -  усомнился
Аксютин. - Чего ему действительно недостает - так это хорошего  костюма  и
нормальной прически.  А  всего  прочего,  мне  кажется,  у  него  вдоволь.
Кто-нибудь  из  нас  может  вот  так  запросто,   скучным   голосом,   при
посторонних, назвать свои недостатки? Допустим, свои достоинства мы готовы
перечислять часами. А признаваться в одолевающих душу пороках?
     - Может быть, пирофобия - предмет  его  скрытой  гордости,  -  сказал
Биссонет. - Например, этот твой плоддер - психомазохист.
     - Давайте попрактикуемся, - оживился Вилга. - У меня есть недостаток:
не терплю, когда надо мной чересчур долго потешаются. Зато не злопамятен.
     - Вот ты и скатился на достоинства, - отметил Аксютин. - А  онанизмом
когда прекратил заниматься? Если, конечно, прекратил?
     - Ну, ты уж слишком, -  опешил  Вилга.  -  И  вообще  это  никого  не
касается...
     - Отчего же?  -  изумился  Аксютин.  -  Точно  такое  же  психическое
отклонение, как и пирофобия. И я готов перечислить обстоятельства, в каких
твое злоупотребление онанизмом может иметь то же значение, что и пирофобия
Кратова в нашем случае.
     - Да нет у меня никакого злоупотребления! - возопил Вилга, краснея.
     - Ну, Бог с ним, с онанизмом, - сказал Аксютин великодушно. - Мы и  в
глаза друг другу не всегда правду говорить отваживаемся.  Щадим  самолюбие
товарища. И тем самым внушаем ему ложную  самооценку,  а  следовательно  -
препятствуем его саморазвитию. Кратов же производит впечатление  человека,
способного сказать что угодно кому угодно.
     - Даже если это твое "что угодно"  какая-нибудь  гадость?  -  вскинул
брови Вилга. - Уж не бицепсы ли выступают гарантом подобного прямодушия?
     - Я вовсе не то имел в виду, - смутился Аксютин.
     - Так ты формулируй поточнее, - сказал Вилга. -  Не  ксеноэтолог  все
же. А наоборот, ксеносоциолог, жрец точной науки. Обязан соответствовать.
     - Как еще можно интерпретировать его признание, - промолвил Биссонет.
- Например, как неявную похвальбу. Ту же демонстрацию  личных  достоинств.
Я-де только огня боюсь, а более ничего  на  белом  свете.  Кстати,  ты  не
спрашивал его про онанизм? Как они там, в Плоддерском  Кругу,  для  женщин
закрытом, разрешают сексуальные проблемы?
     - Я полагаю, что получил бы  откровенный  и  исчерпывающий  ответ,  -
заявил Аксютин.
     - Или по морде, - сказал Вилга.
     - Бицепсом, - прибавил Биссонет.
     - Ну будет вам! - Аксютин рассердился  нешуточно.  -  Человеку  нужно
помочь, а вы потешаетесь. Вот вам и надежда на ближних и дальних, вот  вам
и социальная адаптация!
     - Что же ты предлагаешь? - терпеливо осведомился Вилга.
     -  Я  со  своей  стороны  намерен  слабыми  своими  силами   всемерно
содействовать его возвращению из плоддеров. Он ушел за  барьер  отчуждения
потому, что была ранена его совесть. Но  такие  раны  никакой  Плоддерский
Круг не излечит. Аскеза способна дать лишь некоторое  успокоение  душевной
боли  через  вытеснение,  замену  иными  психофизическими  состояниями.  А
человек может быть полноценным лишь в человеческом окружении. И мы  просто
обязаны такое окружение создать.
     - Как ты это себе представляешь? - спросил Биссонет, прищурившись.
     - Никакого отчуждения. Полная открытость в общении.  Пусть  ничто  не
напоминает ему о том, что он плоддер.
     - Но он же не перестанет быть плоддером, - сказал Вилга. - Как бы  ты
ни демонстрировал ему свое расположение, этого факта он не забудет. И коль
скоро он наделен хотя бы зачатками проницательности  -  а  если  я  что-то
смыслю в психодинамической подготовке астронавтов, так оно и  есть!  -  то
моментально тебя раскусит. И поймет, что это наигрыш. Ложь во  искупление.
Вот тогда он так тебя отстранит с твоим человеческим  окружением,  что  ты
костей не соберешь!
     - Значит, нужно, чтобы это был не наигрыш, - упрямо произнес Аксютин.
- Я поначалу колебался в своем к нему отношении. А теперь убежден, что  мы
должны помочь ему вернуться. В конце концов,  на  Псамме  он  сделал  нашу
работу. И в плоддерах он по нашей вине.
     - Вторично настаиваю на точности в формулировках, - сказал  Вилга.  -
Во-первых, не нашу работу, а скорее Дилайта и его  компании.  Не  забывай,
что мы теоретики, а не практики. Во-вторых, я не думаю,  что  даже  Дилайт
примет  на  свои  просторные  плечи  ответственность  за  промашку  вполне
конкретного ксенолога по фамилии Варданов.  Которого  он,  возможно,  и  в
глаза-то никогда не видел.
     - И много ли будет от тебя толку? - насмешливо спросил Биссонет. -  С
твоим кабинетным жизненным опытом,  с  твоим  узконацеленным  интеллектом?
Социальной  адаптацией  таких  экземпляров,  как  твой  плоддер,   обязаны
заниматься эксперты по человеческим отношениям - психоаналитики, в крайнем
случае - исповедники. А уж никак не мы, ксенологи. И наверняка занимаются!
     - Ничего, - уверенно сказал Аксютин. - За актуальный  образчик  "ХОМО
САПИЕНС" я вполне сойду. Если он адаптируется ко мне, то и  ко  всей  расе
приноровится без проблем.
     Биссонет захохотал, а Вилга проговорил примирительно:
     - Все же не нужно декораций. По-моему, коль скоро среди нас  появится
плоддер, то и нужно относиться к нему как к плоддеру,  появившемуся  среди
нас.
     - Это как? - с интересом осведомился Аксютин.
     - Я не знаю. Так и буду держать себя: как человек, который не знает.
     -  Вот  достойная  формулировка!  -  провозгласил  Биссонет.   -   Се
ксеносоциолог! Впрочем, я тоже пока не решил, как себя поставить. Но уж во
всяком случае не намерен кидаться к нему  на  грудь,  разбрызгивая  вокруг
слезы умиления.
     - Экие вы, - сказал Аксютин с досадой. - Оглядчивые.



                                    6

     Кратов остановился перед дверью кают-компании.  Из-за  нее  слышались
голоса. Сейчас ему вовсе не хотелось с кем-то заговаривать. Признаться, он
отвык от непринужденного общения с незнакомыми людьми. Но Дилайт  проводил
его лишь до шлюза и там бросил, сославшись на  некие  экстренно  возникшие
дела, а что делать дальше и куда притулиться, Кратов не знал. Не хитрил ли
командор миссии?..
     Поколебавшись, он коснулся сенсора - дверь с мягким шорохом утопилась
в  стене.  Кратов  невольно  проводил  ее  глазами.   Потом   его   взгляд
переместился  на  людей,  что  расположились  вокруг  стола,   заваленного
бумагами и цветными графиями.
     Один из них, невысокий, бледный, тонкий, как подросток,  и  такой  же
подвижный, был ему уже знаком. Его фамилия была Аксютин, а имя  Кратов  не
то пропустил, не то оно вообще не прозвучало  в  ходе  беседы  в  кабинете
шеф-пилота. Остальных он видел впервые.
     Крупный черноволосый  красавец  с  ухоженной  бородой,  в  ярко-синем
свитере и аккуратнейше отглаженных белых  брюках,  смотрел  на  Кратова  с
любопытством и в то же время  со  скрытой  брезгливостью.  Как  на  редкий
экземпляр тропического паука-птицееда. От  него  исходила  ощутимая  волна
неприязни.
     И еще один, коренастый,  пышноволосый,  при  густых  пшеничных  усах,
выглядел совершенно растерянным, словно появление Кратова застигло его  за
какими-то сомнительными делишками.
     -  Здравствуйте,  -  сказал  Кратов,  найдя,   что   пауза   угрожала
затянуться. - Где я могу оставить свои вещи?
     Аксютин поднялся из  кресла,  зачем-то  одернул  пеструю  курточку  и
набрал полную грудь воздуха. Возможно, он полагал,  что  это  добавит  ему
солидности.
     - У меня, - произнес он. - Четвертая дверь по  коридору.  Видите  ли,
тут отчего-то сплошь каюты на двоих, а я как раз непарный.
     Кратов ждал, что он скажет еще, но Аксютин умолк, стравив весь воздух
и, очевидно, не имея сил на новый вдох. "А ведь он меня боится, -  подумал
Кратов. - Но хорохорится  как  может.  Почему?  Неужели  я  стал  способен
внушать страх? Или это потому, что я плоддер?"
     Он молча кивнул и бережно притворил дверь.
     - Ого, - послышалось ему вслед негромко, но отчетливо. Наверняка  это
был красавчик. - Вот еще  один  натуральный  Кинг-Конг.  Что  они  там,  в
звездоходах, глыбы ворочают?!
     - Преклоняюсь перед тобой, Павел, - присовокупил усатый. - Я бы ни за
что не решился на такой подвиг самопожертвования.
     Кратов почувствовал, что краснеет, и поспешил отойти. "Сейчас  начнут
мыть мне косточки. Или уже домывают. А чего удивляться?

                   Туда, где стаей фениксы собрались,
                   И черная ворона прилетела.
                   Она - как одинокий черный камень,
                   Попавший в груду белого нефрита...
                        [Пак Инно. Пер. с кор. А.Жовтиса]

     Один дьявол знает, как я тут выдержу".
     В каюте за четвертой по счету дверью  стоял  неразобранный  клетчатый
саквояж. Над одной из коек была прилажена цветная графия.  Она  изображала
хрупкого ксенолога Аксютина обнимающим за талию рослую, куда его  крупнее,
женщину с толстой русой  косой  через  плечо.  Оба  выглядели  чрезвычайно
счастливыми. Кратов провел ладонью перед  графией,  и  та  ожила.  Женщина
стыдливо прикрылась рукой и беззвучно засмеялась, Аксютин же надул щеки  и
дурашливо выпучил глаза. Усмехнувшись, Кратов  оставил  парочку  в  покое.
Ногой запихнул свою сумку под койку, стянул куртку и повесил в  изголовье,
оставшись в черных брюках на все случаи жизни, в которых и горел и  тонул,
и падал с отвесных скал,  и  в  тонком  черном  же  свитере  с  наполовину
стершимися буквами "пл" в красном кругу.  Непосвященный  счел  бы  это  за
астрономический знак планеты Плутон и связал бы биографию Кратова с некими
событиями  на  задворках  Солнечной  системы.  На  самом  деле  это   была
идеограмма Плоддерского Круга.
     Кратов вышел из каюты и, стараясь  ступать  бесшумно,  направился  на
центральный пост. Из-за двери кают-компании по-прежнему  долетали  голоса.
На повышенных тонах шел какой-то узкопрофессиональный спор, а  о  нем,  по
всей видимости, уже забыли. Кратов был только рад этому: с первого шага на
борту корабля его не покидало ощущение  скованности  и,  как  ни  странно,
никчемности. Он сознавал себя лишним здесь. Дело ли для  плоддера  служить
проводником? Даже не следопытом - всего лишь указкой на единственную точку
поверхности планеты, пусть эта точка и ведома только ему?..
     Он надеялся, что центральный пост  окажется  пустым,  и  можно  будет
спокойно, в одиночестве разобраться  с  управлением  в  тренинг-режиме.  В
конце концов, он был зачислен в  миссию  вторым  драйвером  и  намеревался
отнестись к своему назначению со всей  ответственностью.  И  уж  никак  не
оставаться сторонним наблюдателем, пассажиром. Но  за  пультом  уже  сидел
мощного телосложения негр, бритоголовый и весьма свирепый на вид. Росту  в
нем было никак не меньше, чем в самом Кратове, а  весом  же  он  наверняка
превосходил того раза в полтора. Кратову сразу стало понятно, что там имел
в виду красавчик, поминая старину Кинг-Конга.
     Кратов предупредительно кашлянул. Негр мгновенно, по-звериному  мягко
обернулся. Его карие, глубоко посаженные  глазки  внимательно  исследовали
гостя с головы до пят, прощупали каждую складочку его неброского одеяния.
     - Я Константин Кратов, - сказал тот и коротко поклонился.
     - А я Джедидайя Рэкуанкези Торонуолу,  -  сипло  проговорил  негр.  -
Повтори.
     - Дже... кеде... - растерянно попытался Кратов. Он тут же взял себя в
руки и, прямо встретив  насмешливый  взгляд  черного  великана,  заявил  с
вызовом: - Я не запомнил.
     - Еще бы, - хмыкнул негр. -  Я  и  сам  не  мог  выучить  собственное
имечко, пока мне не  стукнуло  шесть  годиков.  Сразу  видно,  что  ты  не
ксенолог и никогда им не станешь. Дилайту, например, мое имя все равно что
кошкин чих. Он любое слово из пятидесяти слогов скажет и не поморщится. Мы
с ним держали пари, и  я  продул  бутылку  настоящего  ямайского  рома  из
пиратских кладовых. Правда, когда мы  ее  кончали,  мне  досталось  больше
половины... Так  что  можешь  звать  меня  просто  Джед.  Я  здесь  первый
навигатор. А ты, я вижу, плоддер.
     Кратов  кивнул.  Непонятно  отчего,  но  грубоватое  обращение  Джеда
возвращало ему душевное успокоение.
     - Пили сюда, - сказал Джед. - Садись в свое кресло. На чем летал?
     - Шесть лет назад - даже на трампах. В последнее время большей частью
на старых моделях. "Кондоры", "рендзаны", "гиппогрифы". В лучшем случае  -
"кормораны".
     - Это все мини-трампы. Значит, от серьезных кораблей ты отвык.
     - Получается, что так.
     - Не унывай, Кратов, - сказал Джед. - До старта еще пятьдесят  часов.
Миди-трамп класса "анзуд" к твоим услугам. Если ты и впрямь звездоход, как
я слыхал, за этот срок я наново слеплю из тебя вполне приличного  драйвера
для больших новых посудин.
     - Бывший звездоход, - поправил Кратов.
     - Нет такого понятия "бывший звездоход". Я  могу  не  спорить,  когда
говорят: хороший звездоход, так себе звездоход... Все  прочее  -  бред.  В
этом рейсе лучше иметь побольше звездоходов на  борту.  Дилайт  -  хороший
звездоход, хотя  и  подался  в  ксенологи.  Татор,  наш  инженер,  тоже  в
Галактике не проездом. Ну, я - само собой разумеется! А теперь еще и ты. С
таким экипажем можно прогуляться к сатане в хибарку.
     - Похоже, вы ждете от миссии больших неприятностей.
     - Еще раз обратишься ко  мне  на  "вы"  -  получишь  по  загривку,  -
пообещал Джед. - Тоже выдумал! Меня никто в Галактике на "вы" не называет.
И мне насрать на то, что ты напялил на себя этот  траур.  Сначала  все  мы
звездоходы, а уж потом кто-то из нас плоддер, ксенолог или черт с  рогами.
А неприятности я тебе обещаю.  Как  же  их  не  ждать,  коли  мы,  горстка
взрослых, везем в самое пекло несмышленых детей?! Эти  ксенологи  -  сущие
дети. Они же не знают, что это такое - Галактика  и  какое  обхождение  ей
подобает! Лезут очертя голову куда ни попадя. Будто нет у них ни  матерей,
ни женщин... Как они тебя приняли?
     - Я им не понравился, - признался Кратов.
     - Будь ты аппетитная девчушка вот с такой  попкой,  -  Джед  проделал
широкими светлыми ладонями волнообразное движение, - я бы  удивился  твоим
словам. А так все понятно. Они  думают:  раз  плоддер,  значит  непременно
убийца и ни секунды не медля примется щунять их по углам, хулить  Господа,
а в итоге кого-нибудь пришибет насмерть. Есть на  Земле  говнюки,  которые
только тем и заняты, что распускают всякие пули про Галактику. Очень уж им
охота вернуть нас всех по домам и запереть покрепче. Чтобы никто не смущал
их покоя байками о вольной воле между звезд, о чужих мирах, не  каждый  из
которых плоше нашего. И есть такие, что верят им развесив уши...  Ну  что,
приступим?



                                    7

     Один  из  тех,  кого  словообильный  Джед  Торонуолу   причислил   ко
"взрослым",   инженер-навигатор   Элмер   Элкана   Татор,   оказался,    в
противоположность ему, молчаливым молодцом, предпочитавшим не издавать  ни
звука, если к нему не обращались. На все  призывы  Джеда  подтвердить  его
правоту: "Но я верно говорю, Эл?!" он отвечал мягкой полуулыбкой. Судя  по
смуглой коже, ястребиному носу, резко очерченным скулам и жестким  вороным
волосам до плеч, Татор был индеец, что многое объясняло в его характере.
     - Теперь у нас два молчуна в экипаже, слышишь, Эл? - гаркнул  Джед  и
захохотал.
     Татор улыбнулся и протянул Кратову ладонь с длинными,  "музыкальными"
пальцами. Его пожатие, однако, было железным.
     - Я буду обращаться к  вам  по  первому  имени,  -  сказал  он  тихим
застенчивым голосом. - А вы ко мне - по первому слогу любого из  двух.  Но
если вы услышите, что меня  называют  Эл-Квадрат,  то  знайте,  что  я  не
обижаюсь.
     - Бедняге Элу всюду мерещится, будто окружающие только и заняты,  что
сдуванием с него пылинок, - пояснил Джед. -  Дескать,  если  он  настоящий
ирокез...
     - Тускарора, - поправил Татор, печально улыбаясь.
     - Будет тебе прибедняться! Ты гурон, доподлинный  гурон-головорез,  и
такие, как ты, истребили несчастных могикан. Я сам читал.
     - Гуроны давно растворились среди белых канадцев, - вздохнул Татор. -
А могикане - среди краснокожих лени-ленапов. Только мы, тускарора...
     - Так вот, этот ирокез думает, что все вокруг леденеют в предчувствии
его  внезапного  вымирания  от  ненароком  нанесенной   обиды.   Индейское
самолюбие,  племенная  гордость,  то-се...  Их  же  около  сотни  уцелело,
чистопородных ирокезов, верно, Эл? Досадно будет, если он вдруг ни с  того
ни с сего вымрет, не оставив наследников. Сам-то  он  об  этом  еще  и  не
думал. Если, конечно, я все о нем знаю... Да только  какую  же  это  обиду
надо нанести, чтобы его пронять, когда он медведя запросто с ног валит?!
     - Неправда, - возразил Татор, потемнев лицом  от  смущения.  -  Разве
можно поднимать руку на медведя?
     - Ну, бизона!
     - И это нехорошо, Джед, не говори так при мне...
     Джед был весел, неумерен на язык. Везде,  где  бы  ни  появлялся,  он
занимал много места и производил много шума. Татор  же  держался  скромно,
двигался беззвучно и  старался  не  привлекать  постороннего  внимания,  в
общении был сама деликатность.  Но  когда  Кратов  сел  в  свое  кресло  и
двинулся с ними в первый тренинг-рейс, - то  есть  полную,  до  мельчайших
деталей, имитацию реального полета, при какой все системы корабля работают
как им и полагается, либо же создают совершенную иллюзию своей  работы,  в
то время, как  сам  корабль  не  трогается  с  места  и  висит  как  висел
состыкованным с одним из шлюзов галактической базы, - когда это произошло,
он почувствовал себя так, будто угодил внутрь некоего механизма. В середку
прекрасно отлаженной, не ведающей сбоев машины для управления миди-трампом
класса "анзуд". Джед и Татор работали абсолютно синхронно, словно  слышали
друг друга через укрытые в теле корабля аксоны, словно сами  обратились  в
оконечности его нервной системы. И едва только Джед  начинал  маневр,  как
его немедля поддерживал Татор, и при этом не произносилось  ни  слова,  ни
даже звука, не  делалось  ни  единого  движения,  которое  можно  было  бы
истолковать как стороннее, не относящееся к самому процессу управления.
     И работа этой отличной машины обрывалась, провисала,  глохла  впустую
всякий раз, когда требовалось участие второго  навигатора.  Его,  Кратова,
участие.
     Он торчал в навигаторском  кресле  как  инородное  тело.  Как  ржавый
гвоздь, небрежно вколоченный в  старинные  часы  из  хрусталя  и  слоновой
кости. У него все шло через пень-колоду. Он никак не мог  стать  достойной
деталью этого выверенного годами совместных полетов механизма. То  спешил,
то запаздывал...
     Джед раздраженно рычал. Татор смущенно улыбался. Проходили мгновения,
пока напряжение спадало, после чего  Кратов,  серый  от  злости  и  стыда,
разжимал сведенные судорогой челюсти и произносил:
     - Может быть, еще разок? Конечно, если у вас, Джед, и у вас, Эл, есть
еще какое-то терпение...
     - Не смей называть меня на "вы"!.. - грохотал Торонуолу.
     - Разумеется, Кон-стан-тин, -  отвечал  Татор.  -  Какие  могут  быть
сомнения.
     И корабль трогался в очередной рейс, полный маневров и фантастических
перипетий.
     Было  очевидно,  что  Джед  и  Татор  составляли  давно  слетавшийся,
накрепко сбитый экипаж. И  в  составе  этого  экипажа  существовал  второй
навигатор, достойный своего кресла, плоть от единой плоти,  частица  этого
целого, чье место  сейчас  занимал  Кратов.  Занимал  не  по  праву  -  по
обстоятельствам. Незримое присутствие второго  навигатора,  ни  имени,  ни
облика которого Кратов не знал, ощущалось  в  сердитых  репликах  Джеда  и
грустных улыбках Татора. Им не хватало своего Второго, и  Кратов  бессилен
был его заменить. Но он мог хотя бы постараться сделать это.
     И он вступил в этот бой с тенью с отчаянием загнанного в тупик.
     Иногда на центральный пост тихонько, едва ли не на цыпочках  заходили
Дилайт и Хаим Элул, еще один ксенолог-практик, ветеран миссий  на  Уэркаф.
Тоже бронзовокожий от "загара тысячи  звезд",  с  глубокими  залысинами  в
светлом ежике волос, с выражением вечного недовольства  на  лице.  У  него
была странноватая манера глубоко упихивать кулаки в карманы потертых  брюк
и покачиваться с пятки на носок словно  бы  в  такт  одному  ему  слышимой
мелодии, мерно постукивая при этом ботинками.
     Когда это случилось в первый раз, Кратов непроизвольно обернулся.  На
плоддерских  корабликах  он  сделался  непривычен  к  тому,  чтобы  кто-то
возникал за его спиной...
     Джед врезал кулаком по пульту и в сердцах крепко выругался.
     - Ну, ну, - сказал Татор. - Сам ты траханый  говновоз.  Не  пользуйся
тем, что Кон-стан-тин стесняется тебе ответить.
     - Это я виноват, - вмешался Дилайт.  -  Не  следовало  нам  с  Хаимом
уступать своему любопытству.
     Кратов  стиснул  подлокотники   пальцами,   весь   напрягся,   ожидая
продолжения. "Еще бы, плоддера они не видали..."
     - Конечно, - сказал Элул обиженным голосом. - В полете  нас  сюда  на
выстрел не подпускают. Так хотя бы на тренинг взглянуть одним глазком!
     - Все равно, - пробурчал Джед. - Он  не  должен  оборачиваться,  даже
если за его спиной стадо слонов пройдет к водопою.
     - Мы больше не будем, - торжественно сказал Дилайт.
     - А шиш мы вам позволим, - заявил Джед. - Сейчас "заговорю" вход...
     - Нет, - сказал Кратов. - Наоборот. Нужно, чтобы заходили. Иначе я не
отучусь оборачиваться. Хорошо, если бы при  этом  громко  разговаривали  и
смеялись. Чтобы играла музыка. И  недурно  было  бы  распорядиться  насчет
стада слонов.
     - Слоны - определенная проблема на  галактической  базе,  -  произнес
Дилайт серьезно. - А вот стадо ксенологов я могу вам обещать.
     - Диких, - добавил Торонуолу и захохотал.
     Кратов тоже вымученно улыбнулся и поглядел на свою потную  физиономию
в крохотном контрольном зеркальце над видеалом.
     К вечеру у него стало получаться.
     Он осознал это в тот момент, когда Джед, потягиваясь в своем  кресле,
будто горилла в гнезде, обронил:
     - Славненько, Гай... то есть Кратов. Еще пару заездов на форсаже -  и
баста. Что там у нас на ужин, Эл?
     В местный ресторан "У Змееносца" со всеми Кратов, однако,  не  пошел.
Он уединился в бытовом отсеке миди-трампа,  запустил  пищеблок  и  там,  в
привычной тишине, тесноте и полумраке, соорудил себе обыкновенную для  них
с Грантом трапезу: зелень, мясо и сок молодого винограда.



                                    8

     Вернувшись, Аксютин застал Кратова  за  диковинным  для  постороннего
глаза времяпровождением. Тот сидел по-турецки на своей койке и то подносил
к самому лицу, то удалял зажатую в кулаке зажигалку  с  трепещущим  желтым
огоньком. Лицо его было неподвижно, черты заострились, как  у  африканской
ритуальной маски, на лбу бисером проступила мелкая испарина.
     Аксютин в замешательстве попятился, зацепился ботинками за комингс  и
с трудом  удержал  равновесие,  чтобы  не  вывалиться  в  коридор.  Кратов
очнулся, вышел из транса.
     - Вы курите? - осторожно спросил Аксютин.
     - Нет, - сказал Кратов и погасил зажигалку. - И не  страдаю  никакими
плоддерскими извращениями. Как и вообще все плоддеры.
     - У меня такое чувство, будто я  забыл  отрекомендоваться,  -  сказал
Аксютин,  решительно  закрывая  за   собой   дверь.   -   Павел   Аксютин,
ксеносоциолог.
     - Константин Кратов. Плоддер.
     - Я  еще  тогда  хотел  задать  вам  ряд  вопросов.  Но  то,  что  вы
порассказали, было так неожиданно... Например,  почему  вы  решили,  будто
первопроходцы не обидятся на принятое в нашем  кругу  упрощенное  название
планеты?
     - Возможно, у них был бы повод  для  обиды,  если  бы  при  упрощении
искажался смысл, - сказал Кратов.  -  Но  этого  не  случилось.  На  языке
Эаири... аэ... эа...
     - Эаириэавуунс, - с довольным видом подсказал Аксютин.
     - Да...  планета  называется  "Двухглавый  крылатый  дракон  с  одной
головой  в  огне  и  другой  во  мраке".  Вроде  бы  прямое  указание   на
планетографические особенности. Однако слово "мрак" может быть истолковано
двояко: как темнота и как безумие, сон разума. Да и  слово  "огонь"  можно
трактовать по-разному. А "крылатый" перевести как "окрыленный"...
     - Метаязык, - произнес Аксютин. -  Предельное  уплотнение  образов  и
понятий. Каждая лексическая единица может быть развернута  в  целую  фразу
или законченный образ в сюжетном обрамлении.
     - Так вот, называя планету кратким именем Уэркаф, вы сохранили в  нем
упоминание и об огне и о мраке. Так что образ пострадал незначительно, без
особенных смысловых потерь.
     - Но откуда вы это знаете? И почему этого не знаем мы?!
     - Я любопытный, -  сказал  Кратов,  и  зажигалка  в  его  руке  снова
выбросила язычок пламени.
     Аксютин подождал дальнейших разъяснений, но напрасно.  Кратов  и  сам
вряд ли смог бы описать те чувства, какие он  испытал,  на  короткий  срок
присоединившись через плоддерский  убогий  инфобанк  к  необъятным  фондам
знаний  Внешнего   Мира.   Неожиданное   ощущение   тоски,   оторванности,
замкнутости в тесном кругу, почти непреодолимое желание  разорвать  уговор
отчуждения и снова стать частицей целого. И здесь же -  радость  от  того,
что даже он, забытый всеми плоддер,  может  сообщить  миру  нечто,  никому
пока, кроме него, неведомое...
     В те минуты Кратов не удержался и сделал несколько сбивчивых запросов
по  совершенно  между  собой  не  связанным  темам.  И  на   все   получил
моментальный исчерпывающий ответ в виде серии гипертекстов.
     Так, он узнал, что на галактических верфях сворачивается производство
кораблей традиционных моделей на гравигенной  тяге  -  их  было  построено
вполне достаточно, чтобы обеспечить потребности в транспорте на  пятьдесят
лет   вперед,   а   уже    ожидалось    начало    массового    выращивания
звездолетов-биотехнов,  которые  существовали  и  раньше,  но   в   крайне
ограниченном  числе  экземпляров.  Чем,   собственно,   и   вызвана   была
безвозмездная передача партии "корморанов" Плоддерскому Кругу.
     Что   жив   и   по-прежнему   сражается   с   Канадским    Институтом
экспериментальной  антропологии   супротив   их   концепции   управляемого
антропогенеза старец Дитрих Гросс.
     И что о системе Эаириэавуунс  и  населяющей  ее  пределы  цивилизации
Иовуаарп  известно  немногое,  то  есть  практически  ничего  помимо   тех
сведений, что упомянутые  Иовуаарп  сочли  для  себя  приемлемым  сообщить
Галактическому Братству. Впрочем, ксеносоциологический очерк  и  словарные
материалы прилагались. И Кратов алчно  ознакомился  сперва  с  очерком,  а
затем и с материалами. Последние сопровождены были обучающей  системой,  в
которой Кратов  увяз  надолго  и,  возможно,  успел  бы  изучить  метаязык
Иовуаарп  в  совершенстве.  Кабы  не  Грант,   обеспокоенный   отсутствием
напарника и обнаруживший  его  сидящим  в  тесной  кабине  информационного
терминала с "шапкой  Мономаха"  на  голове.  Именно  грантовские  насмешки
вынудили Кратова прервать курс обучения где-то  посередке  и  вернуться  к
обычному плоддерскому бытию. Однообразному, серому и довольно-таки тупому.
     Поэтому  Кратов  знал,  что  означает  имя  той  планеты,  куда   ему
предстояло лететь.  Вероятно,  сейчас  он  единственный  среди  людей  мог
произнести связную фразу на языке Иовуаарп.  Другое  дело,  что  никто  не
оценил бы этого по достоинству.
     - Гм, - Аксютин плюхнулся на койку  и  несколько  раз  подпрыгнул  на
пружинящем матраце. Это занятие  увлекло  его,  и  на  какое-то  время  он
отвлекся от темы. - Вы представляете, - сказал он вдруг. -  Эти  Аафемт  -
гуманоиды! Кто бы мог подумать?
     Против  его  ожиданий,  Кратов  не  удивился.  Тогда   Аксютин   счел
необходимым добавить:
     - Гуманоиды  -  это  существа,  морфологически  подобные  людям.  Это
обусловлено...
     - Я знаю, - сказал Кратов.
     - Но гуманоидный тип крайне редок в Галактике! Нам известно не  более
десятка разумных рас, какие можно к нему причислить,  не  погрешив  против
истины. Может быть, поэтому доктор Дилайт  с  таким  бульдожьим  упорством
вцепился в этот контакт. Обычно в подобных  ситуациях  принято  отступать.
Выжидать, пока там, где тебя  не  выслушали  с  подобающим  вниманием,  не
сменится одно-два поколения. И я  могу  пояснить,  в  чем  причина  такого
упорства. Дилайт ищет доказательств своей теории галактического изогенеза!
     Кратов недоуменно шевельнул бровью, и  Аксютин  радостно  уловил  это
проявление хотя бы какого-то интереса к его словам.  Он  немедля  ударился
развивать успех.
     - Изогенез предполагает синхронное развитие  в  Галактике  нескольких
магистральных морфологических линий. По мнению доктора Дилайта, линий этих
должно быть  немного.  Две-три,  от  силы  пять.  И  такое  положение  дел
неизбежно приводит к тому, что на этапе  возникновения  разума  носителями
его окажутся одни и те же, либо чрезвычайно  близкие  биологические  виды.
Наверняка одна из таких линий  -  рептилоиды.  Можно  было  бы  отнести  к
магистралям инсектоидов, кабы не фантастическое разнообразие их форм...  -
По лицу Кратова пробежала легкая судорога, но Аксютин не обратил внимания.
- Понятное дело, Дилайту из  вполне  эгоцентрических  соображений  хочется
доказать  магистральный  характер  теплокровных  монохордовых   вообще   и
гуманоидов  в  частности.  Тогда  концепция  изогенеза  получит  серьезную
поддержку, отношение к ней  как  к  любопытному  ксенологическому  курьезу
резко изменится.
     - Отчего же?
     - От изогенеза легко и естественно совершается  переход  к  Археонам.
Археоны - это... Или вы и это знаете? - Кратов кивнул. -  Гм...  Так  вот:
если выяснится,  что  существуют  магистральные  линии,  а  затем  удастся
проследить их распределение в историческом аспекте,  то  вполне  возможно,
что мы разыщем наконец колыбель  пангалактической  культуры.  Начало  всех
начал. И, чем черт не шутит, набредем на цитадель Археонов.  Тогда  многие
ксенологические догмы будут принуждены укрыться гробовой  доской.  Приятно
даже подумать, какой воцарится хаос! - Аксютин с наслаждением  зажмурился,
потер ладони и пару раз подпрыгнул на койке.
     - А вы сами  в  это  верите?  -  выжидательно  спросил  Кратов.  -  В
Археонов?
     - Смотря на какой козе подъехать. Понимаете,  Костя,  то,  что  могут
существовать цивилизации первого поколения и, возможно, пережившие Большой
Взрыв,  я  вполне   готов   допустить.   Разумеется,   это   должны   быть
сверхцивилизации, наделенные колоссальным могуществом и властью над силами
природы. Надо быть крайне ленивой и глуповатой расой, чтобы за ТАКОЙ  срок
не обрести означенной власти! Но пока в нашей Галактике никаких проявлений
или хотя бы следов  деятельности  сверхцивилизаций,  кроме  Галактического
Братства, не отмечено. Что это может означать?
     - Ровным счетом ничего, - сказал Кратов.
     - Вы угадали. Археоны с их мощью свободно могли избрать для себя иную
обитель, нежели наша ничем не примечательная звездная россыпь.  Они  также
могли утратить интерес к шумным эффектам вроде астроинженерии либо  вообще
никогда не питать его. Что для нас  с  вами  покажется  невероятным.  Хотя
сплошь и рядом среди людей и соседствующих рас  мы  встречаем  аналогичное
отсутствие такого интереса... И наконец, мы в действительности каждодневно
и ежеминутно такие проявления и следы наблюдаем, но не  имеем  воображения
интерпретировать   их   как   результат   разумной   и    целенаправленной
деятельности. Кто  знает  -  быть  может,  Археоны  посвятили  свой  досуг
конструированию газопылевых туманностей, с которыми мы так не  ладим.  Или
находят удовольствие в повсеместном насаждении  черных  дыр  и  раздувании
нуль-потоков.
     - Кому могут понадобиться нуль-потоки! - пожал плечами Кратов.
     - Разумеется, никому! Из нас двоих... Если не принимать  во  внимание
гипотезу о том, что  нуль-потоки  зарождаются  в  экзометрии,  вливаясь  в
субсветовое  пространство  в  неких  совершенно   невообразимых   областях
мироздания, где все не так, как у нас.  Где  субсвет  и  экзометрия  мирно
соседствуют и взаимопроникают без  глумления  над  законами  физики,  безо
всяких технических ухищрений наподобие экзометральных переходов...
     - Никогда не слыхал ничего подобного.
     - И не расстраивайтесь, - махнул рукой Аксютин. - Никто не слыхал. Но
даже эта дикая гипотеза вполне соотносится с мифом об  Археонах.  Впрочем,
здесь мы и в самом деле покидаем границы здравого смысла и  погружаемся  в
метафизику.  Потому  что  на  место  сверхцивилизации   Археонов,   трудно
вообразимой при нашей терпимости к необычному, но  все  же  вмещающейся  в
наши представления о реальном мире, заступают Космиурги. Не  к  ночи  будь
помянуты... А это уже подъем на новый уровень абстракций. И  здесь-то  ваш
вопрос о вере становится коренным. Потому что в Космиургов,  как  в  Бога,
можно либо верить либо нет. Как выдвигать доказательства их бытия,  так  и
ниспровергать их, не имея на  руках  ничего,  кроме  голой  веры  да  еще,
пожалуй, нынешних представлений о  природе  вселенной.  Которые,  заметим,
вовсе не обязаны быть до конца справедливыми!
     - Что-то не улавливаю разницы.
     - Сейчас уловите. Космиургами в нашем кругу принято  именовать  некую
силу,  которая  неведомо  когда  и  зачем  создала  вселенную.  Далеко  не
обязательно разумную, хотя в этом  случае  она  перестает  быть  предметом
нашего  профессионального   интереса.   Итак,   эта   сила   сгенерировала
пространство, погрузила его в экзометрию, проложила между ними прослойку в
виде светового барьера и установила законы и правила всех  взаимодействий.
Или по меньшей мере отложила то первичное яйцо, из которого вылупились все
последующие курицы.
     - И был вечер, и было утро, день первый, - хмыкнул Кратов.
     - Вот-вот, - покивал Аксютин. - Именно так и считается хорошим  тоном
встречать всякое упоминание имени Космиургова всуе. Евангелие от  Большого
Взрыва,  Ультраветхий  завет  ксенологов...  Но   если   отринуть   всякое
ерничанье, то вполне очевидно, что Космиурги и Бог  -  существенно  разные
категории. Да, они творцы, созидатели нашего  мира.  Но  Бог  создал  его,
чтобы повелевать  им,  он  требует  веры,  поклонения  и  жертв.  Вспомним
испытания, учиненные им Аврааму или тому  же  Иову.  Космиурги  же  ничего
такого не требуют. Если они и есть, то, возможно, и не подозревают о нашем
существовании. И о наших дискуссиях вокруг них. Могут ли  дискутировать  о
человеке кишечные палочки? Впрочем, у палочек даже больше на то оснований,
чем у нас. И вообще, повторюсь, для нас наличие Космиургов принципиального
значения не имеет. Ни познать их, ни воздействовать на их намерения мы  не
в состоянии. Для нас они - лишь некая абстракция,  попытка  объяснить  то,
что пока объяснить невозможно: ЗАЧЕМ возникла вселенная? Я уж и не  говорю
о более сакраментальных вопросах вроде: как она возникла и когда...
     - Итак, зачем Космиургам понадобилось создавать вселенную?
     - А не знаю! - радостно воскликнул Аксютин.  -  Космиургов  спросите!
Суть гипотезы не в поисках ответа, а в  поисках  создателя.  Если  он  это
проделал, то наверняка преследовал определенную цель. И, возможно,  достиг
ее. Или, напротив, остался разочарован плодами дел своих. По крайней мере,
мы  могли  бы  кому-то   переадресовать   наше   мучительное,   изнуряющее
неведение... И, кстати, то, что  мы  поминаем  Космиургов  чаще  всего  во
множественном числе, всего лишь дань нашему атеизму. Мы неуклюже  пытаемся
отмежеваться от всяких  аллюзий  с  Богом.  В  реальности  вряд  ли  число
создателей нашей вселенной выйдет за пределы интервала от ноля до единицы.
     - Ноль целых три десятых Космиурга, - усмехнулся Кратов.
     - Говоря строго, либо один, либо ноль. К чему их больше?
     - А гипотеза о параллельных вселенных?
     - Она, конечно, позволила бы нам  умножить  число  Космиургов.  В  их
неуникальности появляется некий смысл. Например, они могли бы форсить друг
перед другом своим вселенными...
     - А почему  Космиург  непременно  обязан  быть  разумным?  -  спросил
Кратов. - Чтобы мы могли относиться к нему как к грандиозному, запредельно
фантастическому, но все же не лишенному привычных  нам  качеств  существу?
Дескать, сидел Космиург посреди хаоса, им  же,  кстати,  и  учиненного,  и
скучал. И вдруг взбрело ему в голову... или, скажем, в желудок... отложить
первичное яйцо.
     - Роденовский мыслитель! - веселился Аксютин. -  В  масштабе  один  к
гуголу!
     - Вот именно.  Но  Космиург  мог  быть  не  существом,  а,  допустим,
процессом.
     - Физики так и полагают. Конечно, те из них, кто с порога не отрицает
некоего организующего начала до установления законов космогенеза.
     -  Или  все  же  существом,  но  не  разумным.  А   самой   настоящей
курочкой-рябой, интеллект которой никак не превосходит среднего  куриного.
Стоптал ее петушок, пришла пора, и снесла курочка яичко.
     - Да не простое, а мировое! -  подхватил  Аксютин.  -  Так  могли  бы
считать  биологи,  если   бы   захотели   выдвинуть   собственную   теорию
происхождения вселенной. Но мы, ксенологи, по определению  своему  обязаны
исходить из постулата разумности Космиурга. Такая уж  наша  планида  всюду
искать разумное начало. Понятно, что от разумного Космиурга до Бога  рукой
подать. Но мы,  материалисты,  этого  делать  не  станем.  Нам  достаточно
предположить, что возникновение вселенной кому-то было на  руку.  И  пусть
этот первоинтеллект нам непонятен и с наших  позиций  может  оказаться  не
интеллектом вовсе. Главное - чтобы он был.
     - Между  прочим,  почему  -  был?  -  возразил  Кратов.  -  Куда  он,
собственно, мог провалиться? Умер от перенатуги?
     -  Хорошо,  давайте  предположим,  что  Космиург,  завершив   работу,
продолжает пребывать в добром здравии, любуясь на свое  произведение.  Или
взирая на него с отвращением.
     - Чтобы, поборов тошнотные спазмы, подфутболить его куда  подальше  с
глаз долой... А никто не додумался до того,  что  наша  вселенная  и  есть
Космиург? То есть его организм или, еще бредовей, его внутренний  духовный
мир?
     - Что вы, что вы! - Аксютин замахал руками. - Додумались! До чего эти
чудаки только  не  додумались!  И  что  Космиург  есть  вселенная,  и  что
Космиургам несть числа, а существуют они  на  фридмоновом  уровне,  и  что
звезды  суть  атомы,  а  галактики  -  кристаллы,  из  которых   слагается
колоссальная  интеллектронная  система,  обслуживаемая  неким   вовсе   уж
недоступным нашему восприятию программистом...
     - Вы называете их чудаками, - отметил Кратов. - А сами?
     - Ну нет, - сказал Аксютин протестующе. - Я в  эти  сказки  не  верю.
Если наличие Археонов после долгих уговоров я еще согласен  допустить,  то
Космиургов при всяком  удобном  случае  стану  отрицать.  Мракобесие  это,
коллега.
     - А магистральные линии? - спросил Кратов растерянно.
     - Да нет никаких линий! Доктору Дилайту они мерещатся, и  пусть  его.
Но я-то вижу, что все аргументы притягиваются им и его компанией  за  уши.
Вот за такие, - Аксютин широко развел руки, показывая.
     - Вот тебе раз! - сказал Кратов.
     - Да один лишь разброс очагов зарождения гуманоидных рас чего  стоит.
Речь идет не о световых годах даже, а о килопарсеках! Нет, лично я  твердо
стою на позициях плеогенеза. Никаких вам тенденций, никакой  синхронности,
а единственно природные условия плюс естественный отбор. Сколько  звезд  -
столько и рас. И никаких феноменальных повторов! Согласитесь, Костя, нигде
не отмечено  того  факта,  что  в  условиях,  наиболее  благоприятных  для
опережающего вразумления рептилоидов,  ни  с  того  ни  с  сего  вдруг  да
воцарился человек! Ну  что  говорить:  меня  убедил  бы  в  справедливости
изогенеза один только пример генетической совместимости  двух  гуманоидных
рас, достоверно зародившихся и достигших цивилизованного  состояния  далее
чем в пяти светогодах друг от дружки. На что уж, казалось  бы,  похожи  на
нас виавы с Дельты Телескопа! Даже смешанные браки  отмечались.  У  нас  в
институте один виав руководит сектором, на доктора Биссонета сильно похож.
Но детей от таких союзов нет и быть не может. Вот вам изогенез!
     - Природные условия? -  переспросил  Кратов.  -  Естественный  отбор?
Занятно. Возьмем уже знакомую нам систему Эа... риву...
     - Эаириэавуунс, - нетерпеливо сказал Аксютин.
     - Угу. Нефтяной  кисель.  Площадь  суши  в  сезон  отливов  не  более
пятнадцати процентов всей поверхности  планеты.  Густой  облачный  покров,
практически непроницаемый для светила. Вроде нашей Венеры, только  что  не
гаже. Как  по-вашему  должны  выглядеть  эти  странные  Иовуаарп,  которые
прекрасно себя чувствуют в столь мерзких условиях?
     -  Иовуаарп?  -  озадаченно  переспросил  Аксютин.  -  Они  так  себя
называют? Ах да, вы же любопытный... Ну что ж! Какие-нибудь червеобразные,
вероятно  -  гигантских  размеров.  Венчик   щупальцев   вокруг   ротового
отверстия. Зрение в  инфракрасном  диапазоне  спектра.  Вторая  сигнальная
система,  соответственно,  основана  на  инфразвуковых  колебаниях.   Что,
впрочем, не обязательно, с тем же успехом это может быть и ультразвук...
     Он остановился, впервые за все это время увидев  на  обугленном  лице
Кратова улыбку.
     - Я не понял, - сказал Аксютин. - Так похоже получилось  или  нет?  Я
угадал? И что это у вас - улыбка чистой радости при виде торжества  теории
над хаосом? Или улыбка презрения к невежеству?
     - Получилось очень похоже, - проговорил  Кратов.  -  Один  к  одному,
венерианский туннельный ползарь. Который глуп как улитка и постоянно занят
тем, что жрет все,  смахивающее  на  органику,  выискивая  ее  при  помощи
эхолокации. И не гнушается той самой нефтью, в которой обитает. Вы, должно
быть, видали его в зоосаде. А эти самые Иовуаарп - гуманоиды.
     - О черт, - пробормотал Аксютин. - Как их угораздило?!
     - Е_о_й_л_а_и_м_э_а_б_и_, - сказал Кратов.
     - Что-что?
     - Сила глумится над разумом, - пояснил Кратов. - Это на их метаязыке.
Перевод мой. И, кажется, неудачный. Точнее  будет  так:  силы  природы  не
упустят случая поставить в тупик теорию кабинетного мыслителя. "Гораций, в
мире  много  кой-чего,  что   вашей   философии   не   снилось..."   [пер.
Б.Пастернака]




                             ИНТЕРЛЮДИЯ. ЗЕМЛЯ

     Грант любовно постучал ладонью по деревянным перилам крыльца.
     - Это я тоже сделал сам, - сказал он значительным голосом.
     - Что мне возразить? - смиренно  сказал  Кратов.  -  Здесь  я  полный
профан. Господь наградил меня руками не для того, чтобы я  строил  дома  и
мастерил глиняную посуду.
     -  Для  чего  же  тебе  верхние  конечности?  -  с  живым   интересом
осведомился Грант. - Уж не для  того  ли,  чтобы  ты  тискал  ими  приклад
фогратора  или  бил  своим  чугунным  кулачищем  злокозненных  нелюдей  по
мордасам?
     - Так оно по преимуществу и выходит, - признался  Кратов.  -  За  всю
жизнь я не сделал своими руками ничего годного к употреблению в быту.
     - М-да, - сказал Грант сочувственно. - Лет двести  назад  тебя  и  за
мужика бы не посчитали. В те суровые времена выше прочего ценилось  умение
всякую щепку приспособить к делу. А если откатить по оси времени еще  пару
веков, ты вообще был бы  обречен  на  вымирание.  Или  на  горькую  участь
городского юродивого, питающегося подаянием... Впрочем, что я вру? У  тебя
был бы неплохой шанс завербоваться в наемники, где ты недурно бы преуспел.
Кабы не твоя плохо скрываемая нелюбовь к применению силы... А еще  ты  мог
бы заделаться странствующим рыцарем, на манер Дон Кихота.  Все  ветряки  к
твоим услугам!
     - Пой, пташечка, - сказал Кратов. - Я все снесу.
     - Ты несчастный человек, брат-плоддер, - продолжал изгаляться  Грант.
- Ты дитя - нет, жертва! - цивилизации. Лишь вторая природа, во  глумление
над законами естественного отбора, дала шанс на выживание таким, как ты.
     Некоторое время они молча, с нескрываемым  любопытством  разглядывали
друг друга. Грант изменился. Он до черноты загорел, оброс бородой - тугой,
иссиня-черной с едва различимыми  седыми  прядями.  И  приобрел  спокойную
уверенность в движениях.
     "Занятно, каким он находит меня", - невольно подумал Кратов.
     Грант потопал босой ступней по дощатому полу веранды, куда они попали
с крыльца.
     - Это я тоже сам делал. Топором и  пилой.  Надеюсь,  ты  знаешь,  что
такое топор?
     - Еще бы! - хохотнул Кратов. - Меня раз пять пытались им прикончить.
     - Тоже, нашли дерево... Воображаю,  как  ты  обошелся  с  теми,  кому
взбрела в голову подобная фантазия!
     - В трех случаях из пяти уже на следующий день мы были  неразлейвода.
В одном - я принужден был ретироваться  без  сколько-нибудь  основательных
результатов. Топорник оказался круглым идиотом, органически неспособным  к
контакту.  Кажется,  у  него  была  дурная  наследственность,   омраченная
хроническим алкоголизмом...
     - Это что, намек? - грозно спросил Грант.
     - В отличие от тебя, он употреблял адскую смесь  спирта  с  красящими
эмульсиями. А последний казус, хотя хронологически он был как раз первым и
к прикладной ксенологии отношения не имел, ты должен помнить.
     - А я и помню. "Дикие плоддеры" на Нимфодоре... Здорово мы  им  тогда
начесали, правда?
     - Ты был великолепен, - серьезно сказал Кратов. - С кастрюлей в одной
руке и сборником апокрифических евангелий в другой. Неизвестно еще, чем ты
орудовал эффективнее.
     - Я  бы  просил  повторить  эти  слова  при  моей  жене,  -  блаженно
промурлыкал Грант. - Будучи стихийной объективисткой, она верит лишь тому,
что видела собственными глазами. Когда я  начинаю  что-то  рассказывать  о
своем бурном плоддерском прошлом, она лишь смеется. Тень чертова  гренделя
довлеет надо мной, как злой рок.
     - А ты не пробовал ее поколотить?
     - Пробовал. С тем же успехом можно поколотить воду.  Или  огонь.  Или
собственную тень. Видел бы ты, как я за ней гонялся!.. Она лишь смеется, -
повторил Грант с притворным унынием.
     Он  взялся  обеими  руками  за  вделанное  в  пол  бронзовое  кольцо,
поднатужился и откинул тяжелую крышку.  Под  крышкой  скрывалась  лесенка,
ведущая в погреб. В сыром полумраке сам  собой  вспыхнул  слабый  фитилек.
Проворно перебирая руками, Грант спустился вниз.
     - То, что здесь хранится, я тоже делал сам, - донесся из глубины  его
гулкий голос.
     Кратов поглядел в окно. Во дворе уже был устроен длинный стол, накрыт
белой скатертью и наполовину заставлен глиняными блюдами и кувшинами.  Над
двором ползли легкие кисейные струи пахучего дыма.  Сразу  за  хворостяной
изгородью во весь горизонт вставал тонкий, будто очерченный пером,  силуэт
горного кряжа, белые вершины которого сливались с серыми облаками. А  выше
начиналось пронзительно-чистое, холодное, синее небо.
     Грант вылез из погреба, одной  рукой  смахивая  паутину  с  волос,  а
другой обнимая пыльный кувшин, запечатанный черной пробкой.
     - Посмотри на дату, - сказал он гордо.
     - 133-й год, - поразился Кратов. - Год нашего с тобой возвращения  во
Внешний Мир!
     - Это вино дожидалось тебя двенадцать лет. Никто в Галактике не имеет
на него права, только мы двое.
     Грант сорвал пробку и разлил темно-красную, густую на вид жидкость  в
глиняные стаканы.
     - Будь счастлив, брат-плоддер, -  сказал  он,  высоко  поднимая  свой
стакан.
     Они выпили. Несмотря на долгое пребывание в  холодном  погребе,  вино
казалось теплым. Вкус его трудно  было  с  чем-то  сравнивать.  Во  всяком
случае, не с виноградом. Вязковатая горечь с примесью душистых трав,  едва
уловимый ореховый аромат.
     Грант не глядя нашарил гирлянду зелени, тянувшуюся через  веранду  от
стены к стене, сорвал слегка увядший пучок и, разделив его пополам, вручил
половину Кратову.
     - Почему ты ни разу не  навестил  меня  раньше?  -  спросил  он,  жуя
стебелек с резными листочками.
     - Я не знаю, - честно сказал Кратов.
     - Бывали дни, когда мне  тебя  недоставало.  Нет,  в  этих  горах  не
водятся пантавры, сабдаги или ракшасы. Правда, первое время  по  ночам  во
двор наведывалась семейка снежных людей и мелочно пакостила.  Но  я  сумел
приручить их вкусными подачками, и теперь мы живем в мире. Ураганы,  ливни
- это все пустяки. Мне не  хватало...  -  Грант  поморщился  и  искательно
пошевелил пальцами. - Не умею объяснить. Во всяком случае,  после  первого
стакана. Жаль, что ты не почувствовал того же одиночества, что и я.
     - Все эти двенадцать лет у меня не было паузы, -  виновато  промолвил
Кратов. - Я не оглядывался на прожитое, не подводил итоги.  Мне  постоянно
не хватало времени на рефлексии. Пауза возникла только  сейчас.  И  вот  я
здесь.
     - Если бы мы встречались чаще, теперь нам было бы легче  говорить.  А
так - мы можем вспоминать годы в Плоддерском Круге, перебивая  друг  друга
подробностями. Когда же речь зайдет о годах во Внешнем Мире,  диалога  уже
не получится. Будут два монолога - твой и мой. Это  не  то,  чего  бы  мне
хотелось.
     - Тебе трудно со мной? - спросил Кратов.
     - Нет. Дело не в этом. Просто наша дружба испещрена  белыми  пятнами.
Это чертов двенадцатилетний вакуум!
     - Стыдно признаться, но я не ощущаю никакого вакуума.
     - У тебя не было паузы. А у меня была.  По  сути,  вся  моя  жизнь  -
пауза. Нет, я не жалуюсь и ни о чем не жалею. В конце концов, я  занимаюсь
любимым делом -  предсказываю  погоду  при  помощи  собственной  маленькой
метеостанции. А люди в долине решают, оставить ли мой прогноз как есть или
исправить его своими силами. Я первый узнаю о лавинах и селевых потоках. А
они делают так, чтобы об этом никто больше не узнал: останавливают  лавины
и глушат сель в зародыше... Я построил дом и семью. Дьявол,  у  меня  трое
детей! О какой паузе я говорю?! - с изумлением спросил себя Грант.
     - Я знаю, о  какой,  -  сказал  Кратов.  -  Тебе  не  хватает  именно
пантавров, ракшасов и этих... как их?.. сабдагов!
     Грант печально покивал.
     - Ты прав, брат-плоддер, - подтвердил он. - Снова ты прав. И тебя мне
тоже не хватало. Знаешь что? - оживился он. - Когда мы допьем наш с  тобой
кувшин, то пойдем и зададим  хорр-рошую  трепку  этим  снежным  засранцам.
Поверь, будет приключение не хуже Нимфодоры!
     - Снежные люди под охраной человечества, - вздохнул Кратов.
     - И здесь ты прав. Им можно гадить у меня во дворе, а мне в их пещере
- нет. И черт с ними. Одна надежда, что придет Магнус Мессершмидт, и вы  с
ним подеретесь.
     - Почему я должен подраться  с  каким-то  Магнусом  Мессершмидтом?  -
удивился Кратов.
     - Он фашист. Ему нравится так себя называть, хотя на  самом  деле  он
метарасист анастасьевского  толка.  Полагаю,  едва  он  обругает  тектонов
чешуйчатыми ублюдками, как ты бухнешь ему... как ты обычно выражался... по
рогам.
     - Кажется, я обману твои ожидания. Нужно быть очень большой сволочью,
чтобы всерьез надеяться вкусить от моего кулака.
     - Жаль, - огорчился Грант. - Магнус, конечно, фашист, но сволочью его
назвать трудно.
     - Но ты не отчаивайся, - сказал Кратов. - Когда мы допьем все вино  и
окарачь выползем на крыльцо, нам зададут хор-р-рошую трепку наши  женщины.
И "дикие плоддеры"  Нимфодоры  покажутся  тебе  невинным  аттракционом  из
Диснейленда.
     Грант, усмехаясь, вторично наполнил стаканы.
     - Всякий раз, опорожняя эту посуду, - сказал он, - я  стану  говорить
тебе о том, как мне тебя не хватало. Такой уж, видно, дух заключен в  этом
вине. Я делал его с большой печалью в сердце.  Наверное,  в  ту  пору  мне
просто необходима была твоя опека. Твое железное плечо. Будь счастлив!
     - Будь счастлив... Ты преувеличиваешь,  брат-плоддер.  Я  никогда  не
опекал тебя. С какой стати мне опекать здорового, веселого  и  резкого  на
язык мужика?!
     - Это тебе только казалось. Таким я был от страха. Шесть  плоддерских
лет я денно и  нощно  трясся  за  свою  шкуру.  И  лишь  твое  присутствие
приносило мне успокоение и уверенность. Возвратившись на  Землю,  я  всего
лишился. Ну, конечно, родные и друзья помогали чем могли. Но у них  всегда
хватало забот и без меня. А ты ударился в ксенологию и совсем забыл о том,
что  где-то  мается  слабый,  маленький  человечек  по  имени   Грант.   Я
подозреваю, ты всю жизнь питал иллюзию, будто вокруг тебя сплошь такие  же
экземпляры, как и  ты  сам.  Растиражированные  природой  с  точностью  до
нюансов. Способные из любой житейской передряги  выйти  своими  ногами,  в
одиночку. И потому ты так легко бросал своих прежних спутников на произвол
судьбы. Дескать, выплывайте как знаете. Делайте, как я... Ведь так?
     - Так, - нахмурился Кратов. - И за какие-то несколько  дней  я  слышу
это уже не раз. Но ты, как я погляжу, все-таки выплыл?
     - Конечно, выплыл. Что мне оставалось?  Но  для  этого  мне  пришлось
одолеть себя. Я был тихим, смирным синоптиком. А в один прекрасный  момент
я решил, что будет лучше, если судьба покорится мне, а не я судьбе.
     - Ты  и  вправду  переменился,  брат-плоддер,  -  уважительно  сказал
Кратов.
     - А ты, я вижу, как встарь, свято веришь в божий промысел?
     - Никогда этого не было! Но в какой-то мере я, безусловно,  фаталист.
И это помогает мне выцарапываться из упомянутых  передряг.  Кому  сгореть,
тот не утонет... Ну, разумеется, я и сам  никогда  не  сидел  сложа  руки,
смиренно дожидаясь избавления.
     - Судьба по прозвищу "Удача", - сказал Грант.  -  Старая  плоддерская
присказка... Я уяснил одну простую  вещь:  человек  может  поломать  любое
горнее предопределение. Он может показать вот  такой  нос  злому  року!  -
Грант широко развел руки в стороны. -  Я  убедился  в  этом,  когда  стал,
наконец, делать то, что хотел.
     - И чего же ты захотел в первую очередь? - поинтересовался Кратов.
     - Для начала - взять в жены субнавигатора Джемму Ким.
     - О! - сказал Кратов и с  готовностью  подставил  стакан  под  вязкую
гранатовую струю.
     - И я взял ее. Почему я должен брать в  жены  не  ту  женщину,  какую
хотел, а ту, какая ближе и согласна?! Будь счастлив!
     - Будь счастлив... Я так не сумел бы, - признался  Кратов.  Голова  у
него слегка плыла.
     - Это был  вестерн!  -  вскричал  Грант.  -  Я  умыкнул  ее  прямо  с
галактической базы Звездного Патруля. Ты знаешь  мою  нелюбовь  к  дальним
перелетам. Но я поборол все прежние предубеждения, проник на базу и уволок
Джемму. Как она и была - в скафандре, чуть ли не с  фогратором  наперевес.
Мне пришлось ее фактически изнасиловать, чтобы она  поняла  мои  серьезные
намерения... Человек - сам хозяин своей судьбы.  А  ты  все  еще  смотришь
наверх, прежде чем совершить поступок.
     - Неправда! - запротестовал Кратов.
     - Я все вижу, - сказал Грант и погрозил ему пальцем. -  Зачем  серому
волку большие глазки?.. Эта девочка, с которой ты заявился,  должно  быть,
кинулась тебе на шею раньше всех других. А ты,  старый  звездоход,  крутой
плоддер, гроза пантавров, и  размяк.  Уговорил  себя,  будто  это  подарок
небес. Чушь!
     Кратов  снова  покосился  в  окно.  Вокруг  стола  носилась   чумазая
полуголая ребятня - сыновья Гранта и Джеммы  Ким,  погодки.  На  мгновение
появилась Марси, в фермерском джинсовом комбинезоне, который был ей велик.
Она  несла  тремя  пальчиками,  далеко  отставив   руку,   свежеощипанного
цыпленка. Увидев Кратова со  стаканом,  девушка  притворно  нахмурилась  и
погрозила ему свободным кулачком.
     - Ты ничего не понимаешь, - сказал Кратов.
     - Я все понимаю. Зачем серому  волку  большая  голова?..  Помяни  мое
слово: она бросит тебя. Как подобрала, так и бросит. Так же внезапно.  Она
НЕ РАВНА тебе. И ты ей скоро наскучишь. Не  представляю,  какие  темы  для
разговоров вы вообще можете находить.
     - Марси тебе не нравится? - расслабленно спросил Кратов.
     - Да нравится она мне! - сказал Грант  страдальческим  голосом.  -  И
мордашкой, и повадкой. Но эта птичка не для тебя. - Он  обнял  Кратова  за
шею и притянул к себе.  -  Плоддер,  плоддер,  ты  где-то  проглядел  свою
женщину...
     По-над домом с клекотом пронесся многоместный гравитр и опустился  на
заднем дворе, оборудованном под посадочную площадку.
     - Вот и Мессершмидт прилетел со своей африканочкой, - объявил Грант с
удовлетворением. - Сейчас я вас познакомлю и  запущу  отсчет  времени.  На
какой минуте ты дашь ему по рогам.




                     ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ. ГНЕЗДО ФЕНИКСА (2)


                                    1

     "Туатара", открытая гравиплатформа на  четырех  пассажиров  и  восемь
тонн груза, бесшумно плыла над грунтом со скоростью задумчивого  пешехода.
Ее тупой, круто скругленный кверху наподобие конька нос раздвигал  жесткие
стебли высокой  искрасна-бурой  травы.  Стебли,  до  последнего  не  желая
уступать, с душераздирающим скрежетом елозили по бортам и днищу.
     - Нельзя ли приподняться? -  спросил  Биссонет,  чье  красивое  лицо,
слегка искаженное гримасой  неудовольствия,  напоминало  портрет  молодого
дьявола.
     - Нельзя, - сказал Дилайт равнодушно. - Нужды нет  заявлять  о  своем
присутствии до времени.
     - Зачем же мы летели? - с сарказмом полюбопытствовал Биссонет  и,  не
получив ответа, надулся.
     Джед, правивший "туатарой", хмыкнул и со значением подмигнул Кратову,
что сидел рядом. "Я же говорил - сущие дети!" - читалось в  его  шкодливых
темных глазках. Кратов понимающе кивнул и снова уставился вперед, в частую
багровую гребенку без конца и без края.
     Над головами разведчиков брели тугие низкие тучи, сквозь  которые  не
пробивался ни единый лучик света. Стоял "пепельный полдень",  как  называл
это время суток Дилайт. Ровная тоскливая серость  неожиданно  и  резко  на
горизонте сменялась на зловещее зарево.  До  беспрестанно  вулканирующего,
изрыгающего пламя и лаву терминатора рукой было подать.
     Планета Финрволинауэркаф. "Двухглавый дракон с одной головой в огне и
другой во мраке"...
     - Совсем неподалеку отсюда высаживался Горяев, - заметил Дилайт.
     - Занесло нас... - сказал Джед.
     - Странная прихоть, - проворчал Биссонет. -  Возводить  циклопические
сооружения, заведомо обреченные на втягивание в полосу пожаров.
     -  Такие  громадины,  как  "Горяевский  могильник"  или   "Кратовский
дольмен", при  здешнем  уровне  технологии  могли  возводиться  веками,  -
произнес Дилайт.  -  Чтобы  высечь,  а  затем  доставить  на  строительную
площадку стотонную плиту, нужны усилия тысяч людей. Предприятие вровень  с
нашими пирамидами.
     - Если только они не  спекали  эти  плиты  из  мелких  фрагментов,  -
возразил  Биссонет.  -  Что,  по  некоторым  гипотезам,  и  осуществлялось
древними   египтянами,   вопреки   устоявшемуся   мнению   о   безудержной
эксплуатации зловредными фараонами несчастных рабов. Вы же  не  делали  ни
единого анализа сколов. За неимением таковых...
     - В последнем случае они успели бы не только воздвигнуть здание, но и
попользоваться  им,  -  сказал  Дилайт,   привычно   игнорируя   пустяшный
булавочный укол. - Хотя время неумолимо прижимало бы их к терминатору.
     - Отсюда и культ огня, - кивнул  Биссонет.  -  Точнее,  множественные
культы. Огонь как неизбежность, фатум...
     Кратов прислушивался к рассуждениям ксенологов вполуха.  Ему  хватало
собственных проблем.
     С того момента, как миди-трамп упокоился  на  иссохших  персях  этого
мира, Кратова не покидало ощущение допущенной ошибки. Нет,  не  нужно  ему
было соглашаться на участие  в  миссии!  В  конце  концов,  он  волен  был
отказаться выполнить приказ Гроссмейстера и найти  своему  отказу  весомые
оправдания. Тот же Кодекс плоддерской  чести,  не  одобрявший  контакты  с
Внешним  Миром.  Та  же  экстренная  необходимость   очередного   досмотра
вверенных его с Грантом попечению Галактических маяков. И,  как  последний
неубиенный козырь, его пирофобия...
     Хотя здесь он вынужден был сознаться  себе,  что  именно  злосчастный
недуг стал последним побудительным мотивом к его согласию  на  предложение
Дилайта. Он никак не желал примириться  с  угнездившимся  в  самых  недрах
подсознания темным необоримым страхом и мечтал о том лишь, как бы вышибить
его оттуда раз и навсегда. Клин клином... Оттого и  путешествовала  с  ним
сейчас подаренная Грантом зажигалка, на слабый огонек которой он принуждал
себя смотреть неотрывно по нескольку раз в день. Обливаясь холодным  потом
даже при виде этого жалкого отблеска давнего пожара, откуда он вышел  -  а
скорее, выполз - и с обугленной кожей, и с обожженной душой.
     И вот он здесь, и он здесь не нужен.
     Формально его роль в составе миссии сводилась к тому,  чтобы  указать
ксенологам руины материального объекта, фигурировавшего в его рассказе под
названием "дольмен". Навигатор из него оказался аховый: в район,  где  все
происходило,  корабль  привели  Джед  и  Татор  фактически  вдвоем...  Да,
разумеется, локация обнаружила наличие многочисленных скальных  обнажений,
среди которых вполне мог затеряться не то что этот чертов дольмен, а и все
египетские пирамиды во главе со Сфинксом.
     Но самое-то гнусное заключалось  в  том,  что  Кратов  совершенно  не
узнавал этих мест.
     Все переменилось. Тогда, два года назад, он  шел,  увязая  в  мертвом
пепле, и ничего живого вокруг не было и в  помине,  кроме  съежившихся  от
жара чудовищных кактусов. Да  еще,  пожалуй,  загадочных  белых  фантомов,
которых он так и не сподобился толком разглядеть и потому до  сих  пор  не
ведал, живые они или нет. Дольмену негде было укрыться от его глаз...
     Теперь долина жила. Буйно заросла ржавой  травой,  мерзко  скрипевшей
под днищем "туатары". Громады кактусов налились соками и больше не торчали
раскоряченными скелетами, а высились гордо  и  прямо,  расправив  мохнатые
лапы и опушась венчиками иглистых соцветий. Вживе они оказались лиловыми в
алых пятнах неправильных очертаний, - чего в  первый  свой  прилет  Кратов
видеть не мог, - и  являли  собой  дивное  по  красоте  зрелище.  Дилайту,
которому кактусы эти, должно быть, глаза  намозолили,  наплевать  было  на
прелести пейзажа. Биссонет, если и восторгался в душе, то  ревностно  таил
свои чувства за пренебрежительной маской.  Джед  Торонуолу  при  въезде  в
долину изумленно прищелкнул языком и далее ничем своих эмоций не выдавал.
     Кратов же глядел на  это  лилово-красное  буйство  с  восхищением,  к
которому примешивалось чувство горечи. От понимания того, что  никакой  не
проводник он здесь, что вовек не сыскать ему следов своей высадки  в  этом
Диснейленде...
     - Скалы, - объявил Джед. - Подхожу вплотную.
     Дилайт коснулся бронированной перчаткой кратовского плеча.
     - Это? - спросил он.
     Тот отрицательно помотал головой.
     - Да, на дольмен слабо похоже, - сказал Джед,  ведя  "туатару"  вдоль
черного каменного языка. - Хотя бы и тщательно  порушенный.  Отметим  этот
печальный факт.
     Он высветил на пульте карту местности и проставил  на  ней  очередной
красный крестик. Десятый по счету.
     - Много ли еще? - спросил Биссонет сердито.
     - С полсотни, - ответил Джед. - За сутки не управимся, это уж точно.
     - Долго, - произнес Биссонет с неодобрением.
     - Вы куда-то спешите? - кротко осведомился Дилайт.
     - Что мы прицепились к этому дольмену? - возвысил голос  Биссонет.  -
Даже если он и был в действительности, в чем я отнюдь не убежден...
     Кратов молчал, пригнув голову.
     - Какую пользу  мы  почерпнем  из  пребывания  в  сени  его  руин?  -
продолжал   Биссонет.   -   Распишемся   на   камне?    Феномен    наличия
сигнал-пульсатора мы все равно не  удостоверим.  Да  и  было  ли  это?  Не
пригрезилось  ли?  Я   склонен   предложить   план   более   плодотворного
времяпровождения. Первое: незамедлительно откочевать  к  центру  материка,
где ранее отмечались поселения Аафемт...
     - Мы обсудим ваш план, - сказал Дилайт спокойно. - На корабле, вместе
со всеми. Джед, что там у нас по маршруту?
     - Полтора километра к югу, - с готовностью сообщил Торонуолу и пихнул
Кратова могучим плечом. - Не спи, плоддер, гляди в оба.



                                    2

     Кратов забился в угол своей каюты и, чтобы не мучиться стыдом, достал
зажигалку.
     Он таращился на пляшущий огонек и не видел его - едва ли  не  впервые
за все время. Воспоминания о безрезультатной вылазке не отступали,  грызмя
грызли его, вынуждая морщиться,  жмуриться  и  трясти  головой  в  тщетной
попытке отогнать их подальше. "Нельзя, нельзя было соглашаться! У них свой
путь, у меня свой. Ворона в  стае  фениксов...  И  тысячу  раз  прав  этот
красавчик Биссонет: никому мой дольмен не нужен. А я здесь потому и только
потому, что мне поверили, что он существовал". Кратов  тихонько  застонал.
"Но ведь и вправду было, я все это видел!.. Или я  сошел  с  ума,  впал  в
затмение, и мне прибредились и каменный  ящик,  и  стол  из  полированного
гранита, а на нем зовущий на помощь прибор? Как  доказать  им,  что  я  не
обманул, коли я этого даже себе доказать не умею?!"
     Дверь бесшумно отползла, и так же бесшумно в каюту бочком  просочился
Эл Татор. Длинные черные волосы его  были  сколоты  на  затылке  в  пучок.
Кратов торопливо согнал с лица гримасу отчаяния и попытался придать  своей
нелепой, смятой позе хоть какую-то непринужденность.
     - Можно мне сесть? - полушепотом спросил Татор.
     Кратов подобрал ноги, и Эл осторожно примостился  на  краешке  койки.
Его смуглое скуластое лицо было непроницаемо. Но ясно было, что явился  он
с одной-единственной целью не  дать  Кратову  окончательно  скиснуть,  что
подбил его на это не кто иной как Джед, и что сам Татор не знает,  с  чего
начать и уж тем более, чем продолжить.
     После нескольких минут деликатного молчания  он  коротко  вздохнул  и
сказал:
     - Я хотел было предложить вам потренироваться еще,  Кон-стан-тин.  Но
Джед сильно занят. Он готовит зонды-автоматы. Элул потребовал сразу  много
зондов. Элул отлично справился бы и сам, но у ксенологов совет.
     Кратов усмехнулся:
     - Решают, как поступить со мной и моей байкой про дольмен?
     - В том числе, - помолчав,  подтвердил  Татор.  -  Джед  беседовал  с
Элулом. Не все ксенологи удовлетворены  результатами  разведки.  Некоторые
полагают, что вы, Кон-стан-тин, ввели их в  заблуждение.  Особенно  им  не
нравится, что вы плоддер. Наверное, не слишком хорошо, что я  передаю  вам
эти вести. Но это правда.
     - Для меня это не секрет, - сказал Кратов. - А что вы сами думаете?
     - Я думаю, что вам ни к чему сочинять то, чего нет, -  ответил  Татор
торжественно. - Вы звездоход, Кон-стан-тин. А уж  потом  плоддер.  И  Джед
думает так же.
     - И это для меня не секрет... Я не выдумал  ничего.  Я  действительно
все это пережил. Если бы предвидеть, чем обернется! По крайней мере, я  бы
позаботился о доказательствах.
     - Отдельные ксенологи могут не знать, что  значит  слово  звездохода.
Сама суть нашей работы такова, что не всегда удается выйти из переделки  с
доказательствами на руках. Не так ли? И если  мы  перестанем  верить  друг
другу на слово, повторения прежних ошибок не миновать.
     - И все же я кляну себя за неосмотрительность.
     - Может быть, вы клянете себя за  то,  что  вообще  ввязались  в  эту
историю? - испытующе спросил Татор.
     Кратов, помедлив, пристыженно улыбнулся и кивнул.
     - Мы все хотим вам помочь, Кон-стан-тин. Это задевает и  нашу  честь,
не единственно вашу. Зачем, например, Джед стал бы возиться с зондами?
     - И в самом деле, зачем? - оживился Кратов.
     - Джед нашел бы тысячу причин увильнуть, если бы в  зондах  нуждались
лишь ксенологи. Но он был кроток, как  ягненок,  если  только  встречаются
ягнята таких размеров, и сразу принялся делать то, о чем его попросили.
     - Наверное, мне бы следовало помочь ему, - сказал Кратов  без  особой
уверенности.
     Татор печально покачал головой.
     - Зонды - очень умные и  тонкие  автоматы,  Кон-стан-тин.  Шесть  лет
назад у вас таких еще не было. Пожалуй, это я мог бы заняться зондами.  Но
Джед прогнал меня прочь. Джед не любит, когда кто-то суется в его дела. Он
хорошо чувствует технику. Лучше, чем я. Хотя он всего лишь навигатор, а  я
инженер и мне полагалось бы чувствовать технику лучше всех на корабле и  в
его окрестностях.
     - Я убежден, что после Джеда вы, Эл, разбираетесь в этом  лучше  всех
на Уэркаф...
     - А я не убежден, Кон-стан-тин, - серьезно сказал Татор.
     Он встал и, обхватив себя руками за плечи, прошелся по  каюте  -  три
шага туда, три шага обратно. Его взгляд задержался на графии, где Аксютин,
пыжась от счастья, обнимал русокосую женщину.
     - Это его жена, - пояснил Татор. -  Сейчас  редкий  мужчина  называет
свою подругу женой. Это  большая  ответственность,  чересчур  большая  для
мужчины. Но Павел ее не побоялся. У  них  трое  детей...  Так  вот,  я  не
убежден в правоте ваших слов. Никогда, ни при каких обстоятельствах  я  не
сумел бы построить  сигнал-пульсатор.  Починить  -  куда  ни  шло.  Но  не
построить. А на Уэркаф кто-то его построил.
     - "Третья сила", - сказал Кратов. - Сепулька могла попасть сюда извне
и  совершенно  случайно.  К  примеру,  авария  на   корабле.   Опустились,
приступили к ремонту. А тут на них налетели эти... Серебряные Змеи.
     - Слишком замысловато. Не забывайте,  что  рядом  с  Уэркаф  дрейфует
галактическая база. Один ваш "корморан" они могли еще  проглядеть.  Но  не
два же корабля кряду!
     -  Сепулька  выглядела  очень  старой.  Корабль  "третьей  силы"  мог
грохнуться давно, задолго до появления здесь и базы и даже  разведчиков  с
Эаириэавуунс. - Кратов неожиданно произнес это слово  без  запинки  и  сам
себе мысленно поаплодировал. - Потом его обломки утянуло за терминатор,  и
он сгинул навсегда. Сепулька же осталась в лапах Серебряных Змей.
     - И спустя много лет они ухитрились  привести  ее  в  действие,  -  с
сомнением произнес Татор.
     - Ничего странного. Есть древняя инженерная аксиома: любую вещь можно
починить, если достаточно долго вертеть ее в руках.
     Глаза Татора засияли.
     - Замечательно! - сказал он с удовольствием. -  Теперь  я  знаю,  как
обойтись с этими двумя маленькими паршивцами.
     - Какими паршивцами?! - опешил Кратов.
     -  Два  блока  в  филд-контроллере.  Такие  негодяи!  Я   поручу   их
кому-нибудь из свободных ксенологов, пускай вертят до посинения.
     Их  веселье  оборвал  короткий,  на  одной  ноте,  сигнал  вызова  по
интеркому.
     -  Коллега  Кратов,  -  зазвучал  размеренный,  но,  как  показалось,
неестественно напряженный голос Дилайта. - Я приглашаю вас в кают-компанию
на совет. Разумеется, если вы свободны.
     - Ну  вот,  -  вздохнул  Кратов,  поднимаясь  и  натягивая  свитер  с
плоддерской символикой. - Сейчас мне дадут по рогам. Выплеснут в рожу все,
что думают о плоддерах вообще и обо мне как о типичном представителе этого
племени убийц и лжецов.
     - Нехорошо, - сказал Татор с осуждением. - И как вам такое  в  голову
пришло?
     - Вы знаете, Эл, - мрачно сказал Кратов.  -  Я  и  сам  так  думал  о
плоддерах, пока не угодил в Круг.

                  Как ни старайся избежать этого,
                  Но всякому приходится носить
                  Промокшие одежды,
                  Пока живешь
                  Под дождем...
                     [Ямато-моногатари. Пер. с яп. Л.Ермаковой]

     - О! - произнес Татор.



                                    3

     Предчувствия не обманули Кратова.
     Вероятно, до его появления пуще  других  перепало  Дилайту.  Командор
миссии,  хотя  внешне  и  сохранял  самообладание,  выглядел  осунувшимся,
бронзовое лицо его выцвело и посерело. Однако же, ни на полтона не изменив
голоса, Дилайт предложил Кратову разместиться  в  свободном  кресле  возле
стола.
     - Жаль, что здесь  нет  страховочных  ремней,  -  прибавил  он.  -  В
некоторые моменты  наших  дружеских  дискуссий  они  оказались  бы  весьма
нелишни. Для всех дискутирующих сторон в равной мере.
     Аксютин, бледный  как  полотно,  хихикнул.  Биссонет  с  негодованием
передернул плечами, а  сидевший  между  ними  насупленный  Вилга  даже  не
моргнул и лишь сомнамбулическим движением плавно потянул себя за  поникший
ус.
     - Коль скоро обсуждение перешло на личности, - продолжал Дилайт, -  я
счел невозможным его  продолжение  в  ваше,  коллега  Кратов,  отсутствие.
По-моему,  куда  приятнее  встречать  упреки  в  лицо,  нежели  ловить  их
отголоски из-за угла. - Биссонет снова дернулся,  но  смолчал.  -  Поэтому
отрешитесь  от  всего  суетного  и  с  честью  воспримите  все,  что   вам
причитается. А затем найдите в себе силы ответить.
     Кратов кивнул и поглядел на Биссонета. Он почему-то был  уверен,  что
первым заговорит именно красавчик.
     - И не надо меня лорнировать! - немедленно взорвался тот. - Да, я  не
понимаю! Как все  мы,  опытные  и  благоразумные  люди,  могли  довериться
подобному источнику информации?! Все эти могильники, дольмены...
     -  Существование   "Горяевского   могильника"   сейчас   не   принято
оспаривать, - пробурчал Элул. - И незачем валить все до кучи.
     - Никто из ксенологов не видел никакого могильника воочию!  -  заорал
Биссонет. - Есть только графии, которые могут изображать все  что  угодно!
Поэтому никто не  докажет  мне,  будто  эти  жалкие,  примитивные  Аафемт,
отягощенные нелепыми культами, имеют наклонности к монументализму...
     - Есть еще и образцы, - скучным голосом возразил  Элул.  -  Например,
"Горяевский манускрипт".
     - Не сбивайте меня, Хаим!  Кто-нибудь  удосужился  расшифровать  этот
опус до конца?! Да, я отлично понимаю, как  вам  -  и  не  только  вам!  -
хочется  уверовать  в  могущественную  культуру  Аафемт,  этих  загадочных
строителей циклопических громад и конструкторов реликтовой  ЭМ-техники.  Я
великолепно понимаю, что вы тотчас же увенчали  бы  эту  затурканную  расу
доселе невостребованной короной Археонов. Я прекрасно понимаю...
     - Во имя Господа, зачем мне это надо? - равнодушно хмыкнул Элул.
     - ...Мы же как серьезные теоретики привыкли иметь дело с  достоверной
информацией, иначе все наши модели давно обратились бы в фикцию и нонсенс!
Однако этого не происходит, и вы охотно прибегаете к нашей помощи.  Вплоть
до того, что вовлекаете в свои несуразные миссии. Потому что вы  получаете
от нас серьезную, фундаментальную поддержку, а не фантазии. Хороши мы были
бы, возьмись мы за моделирование на основании одних лишь неумело сделанных
графий да плоддерских побасенок!
     - Послушайте, доктор Биссонет, - мягко сказал  Дилайт.  -  Именно  из
того мы и исходили, что собранные нами данные вас не удовлетворят.  Потому
мы и обратились в ИОК с просьбой о вашем откомандировании на Уэркаф. Вам и
вашим коллегам предоставлена  редкостная  возможность  лично  извлечь  всю
необходимую для полного и достоверного моделирования информацию  прямо  на
месте. Поверьте моему опыту, земная ксенология никогда прежде не  выходила
на более интересный и обещающий контакт.
     -  Откуда  вы  это  взяли?!  -   завопил   Биссонет.   -   Мой   опыт
свидетельствует, что здесь рутина и скука,  я  таких  контактов  пропускаю
через себя по два десятка в год!
     - И в самом деле, - потупившись, сказал Вилга. - Я тоже не вижу здесь
ничего экстраординарного. Зачем преувеличивать?
     - Ну конечно, гуманоиды, - проговорил Аксютин задумчиво. - Да  еще  в
нестандартных условиях. Здесь присутствует некоторая пища для размышлений.
Однако придавать этому контакту черты эпохальности...  -  Он  с  сомнением
покачал головой.
     - Для того я и хочу разыскать "Кратовский дольмен", - сказал  Дилайт.
- Я  убежден,  что  самый  поверхностный  осмотр  его  поколебал  бы  вашу
предубежденность.
     - Опять интуиция? - язвительно спросил Биссонет, намекая на  какой-то
неведомый Кратову эпизод обсуждения.
     - Конечно, был бы дольмен -  многое  разъяснилось  бы,  -  согласился
Вилга.
     - Но только без мистики! - воскликнул Биссонет. - Без "третьей силы",
без ЭМ-техники.
     - Не знаю, как насчет "третьей силы", -  ревниво  сказал  Аксютин.  -
Однако умножать число сущностей сверх необходимого и впрямь ни к чему.
     - Подите вы со  своим  Оккамом,  -  уныло  сказал  Элул.  -  Лично  я
исповедую иной принцип.
     - Какой же? - полюбопытствовал Биссонет.
     - Если тебя поразило громом - значит, ты грешен.
     - Непонятно, - пожал плечами красавчик.
     - Отнюдь, - сказал  Аксютин,  оживляясь.  -  Коли  случилось  чудо  -
докажи, что его сотворил не Бог. Правильно, Хаим?
     - Тоже мне  чудо,  -  фыркнул  Вилга.  -  Обычная  феноменологическая
статистика...
     Накал в разговоре с какого-то момента резко пошел на убыль. Казалось,
о  Кратове  позабыли.  Он  сидел  молча,  отгороженный  ото  всех   стеной
отчуждения. Словно его тут и не было... Грозовая туча, раздутая от скрытой
угрозы, покружила над его головой и, не разродясь ни единой каплей, канула
прочь. Хотя и во многом благодаря  громоотводу,  роль  которого  отчего-то
взял на себя пасмурный Элул. И Кратов не понимал, был  ли  он  за  то  ему
признателен. Либо же, наоборот, предпочел бы принять грозу на себя.
     Он чувствовал, что нельзя ему сидеть здесь вот так, в  стороне,  если
он хочет, чтобы когда-нибудь эти люди приняли его в свой круг как равного.
Чтобы перестали говорить о нем в третьем лице, а обращались напрямик  -  с
добрыми ли речами, с  дурными  ли.  И  не  таили  бы  за  стылыми  масками
брезгливость и страх.
     Кратов  даже  попытался  сделать  усилие,  перебороть  самого   себя.
Проломить-таки  эту  проклятую  стену,   за   которой   сейчас   малодушно
отсиживался. Он открыл рот, чтобы  потребовать  обещанного  ему  ответного
слова. Но не сумел извлечь ни звука из перехваченной глотки.
     - ...А ложногриб ему отвечает: "Да нет,  какой-то  дурак  научил!"  -
заливаясь, рассказывал Аксютин.
     По ту сторону стены отчуждения царило веселье.



                                    4

     - Зайдите ко мне, - сказал Хаим Элул, осторожно  коснувшись  коротким
сильным пальцем переплетенных буквиц на кратовском свитере.
     Кратов, погруженный в свои мысли, послушно двинулся за ним.  Невнятно
урча под нос игривый мотивчик, Элул  проследовал  в  свою  каюту,  которую
делил с командором миссии. Здесь оказалось чуточку просторнее, и даже были
откидные диванчики для посетителей. Один  из  них  был  тут  же  предложен
Кратову.
     - Благодарю, - сказал тот, оставаясь на ногах.
     - Послушайте, Кратов, - сказал Элул, плюхаясь на койку  и  взирая  на
него снизу вверх по-детски чистыми синими глазами.  -  Для  чего  вам  эти
ожоги?
     - Что? - не сразу понял Кратов. - Ожоги... какие?
     - Эти отвратительные келоиды, отнюдь не украшающие вашу шею и, должно
быть, прочие члены.  Будто  из  вас  хотели  сделать  цыпленка-табака,  но
вовремя усмотрели ошибку... Некоторым остро  впечатлительным  натурам  это
действует на нервы.
     Кратов вскинул подбородок:
     - Кому же?
     - Например, мне, - ухмыльнулся  Элул.  -  Вы,  наверное,  подумали  -
Биссонету? Его нервирует совсем другое... Я понимаю, рубцы дороги вам  как
память, они у вас что знаки воинской доблести, и все прочее. Но поймите  и
вы: тем самым вы невольно стараетесь выделиться среди нас. К  чему  носить
на себе отметины былых приключений, состоявшихся  не  всегда  от  великого
ума? Дин, между прочим, тоже как-то пылал ясным пламенем, хотя вот у  него
как раз были на то уважительные причины. Он же из ваших, из звездоходов...
     - Дин? - переспросил Кратов и едва удержался, чтобы  не  уточнить,  о
ком идет речь. Ему и в голову не приходило, что существуют люди, способные
называть доблестного командора миссии как-то иначе, нежели по фамилии.
     - Давайте сведем ваши келоиды, - предложил Хаим. - И забудем  о  них,
как о тяжелом сне после неумеренного ужина. Нет, я серьезно. Я же здесь не
только ксенолог, но и медик. Это моя вторая профессия,  унаследованная  от
предков. Все Элулы спокон веку целители и врачеватели. Один из нас  взошел
на костер за чертознайство - имел глупость излечить царствующую  особу  от
дурной болезни. Другой тоже прослыл отравителем и снискал свою  Голгофу  в
сибирских лесах... У вас, как я слышал от доктора Нанука, пирофобия? Можно
попытаться  потеснить  и  ее,  у  меня  здесь  неплохая   ментоскопическая
аппаратура. Полного избавления не сулю, все в руце Божьей, да мы и  не  на
Земле. А вот хвост ей подрезать обещаю, чтобы не выставляла напоказ.
     Кратов незаметно для себя  примостился  на  диванчике  -  при  каждом
движении тот жалобно постанывал под ним.
     - Вообще-то Кодекс плоддерской чести не поощряет... - пробормотал  он
в сильном смущении.
     - Подите вы с вашими  играми,  -  страдальчески  поморщился  Элул.  -
Кодекс, честь, отчуждение... Взрослые люди, а помешались на  средневековой
атрибутике! Чего вы хотите больше - чести вашей несуразной  или  душевного
здоровья? Будет здоровье, будет и честь.
     - Но обстоятельства таковы...
     - И давайте стараться, чтобы от  обстоятельств  ничего  не  зависело,
опять-таки ни честь, ни здоровье.
     - Стараться! - усмехнулся Кратов. -  Что  мне  остается,  кроме  моей
чести? Только что ксенологический  совет  консенсуально  произвел  меня  в
трепачи. И я ничего не могу выставить в свое оправдание.
     - Допустим, консенсуса не было и не будет. Навигаторы вам верят, хотя
главным образом из цеховой солидарности. Дилайт желает вам верить. Господь
ему судья - для него звездоходское прошлое тоже много значит.
     - А что же вы?
     - А я циник, верящий только своим глазам. Хотя при этом я не кричу  о
своем цинизме на каждом углу, как некоторые. На Уэркаф я прибыл  в  третий
раз, и глаза говорят мне: Хаим, тут нечисто. Милый, честный  парень  Слава
Горяев сочиняет беллетристику о каких-то могильниках. Графии с  образцами,
что он привез, можно трактовать и так и сяк, здесь Биссонет  прав.  Но  из
тьмы отчуждения возникает демоническая фигура плоддера  Кратова  и  вещает
одними с Горяевым словами... Не могут же все  звездоходы  страдать  общими
галлюцинациями! И я желаю выяснить для  себя  окончательно,  что  отражает
этот феномен. Был ли мальчик, то бишь дольмен, или нет. Для этого я соберу
свору отличных охотничьих собак и дам им понюхать след. А потом спущу их с
поводков.
     - Жаль, следы уже не свежие.
     - Но и у меня  непростые  борзые...  Чем  кататься  на  "туатаре"  от
камешка до камешка, скорчась в три погибели и  не  имея  возможности  даже
откашляться в полный голос, так лучше бросить на разведку  сотню  юрких  и
умных зондов. Они сделают ту же работу за пару суток. А  наше  дело,  дело
взрослых людей, затем в спокойной обстановке, без перебранок,  изучить  ту
информацию, что вызовет у  машин  обостренный  интерес.  Что  вы  ежитесь,
Кратов? У вас режутся крылья?
     - Меня никак не оставляет ощущение, - признался тот, - что я здесь не
был.
     - Забавное ощущение,  -  хохотнул  ксенолог.  -  Может  быть,  мы  по
оплошности прихватили вас не на ту планету? Вы же  были  на  Уэркаф  сразу
после пожара. А теперь пепелище заросло, вот вы и не узнаете местности.
     - Ничего не могу с собой поделать, - Кратов виновато вздохнул.
     - Бросьте! Я вам больше  скажу.  Если  зонды  вернутся  ни  с  чем  и
никакого дольмена в этих местах не сыщется, я подумаю лишь одно: Хаим, тут
и в самом деле нечисто... Сегодня на совете, когда  Биссонет  объявил  вас
лжецом, вы промолчали. Мне это понравилось. Это по-мужски.
     - Зато мне это не понравилось, - проворчал Кратов.
     - И эта ваша самооценка мне тоже нравится. Вообще вы мне  симпатичны,
Кратов. Будь вы еврей, я выдал бы за вас свою третью  дочь,  а  нет  лучше
жены, чем еврейская девушка. Хотите чаю? Вы, наверное, шесть лет  не  пили
приличного чая из розовых лепестков. Сейчас мы с вами  опрокинем  по  паре
чашечек. А после я сведу вас в медицинский отсек и решу, как  поступить  с
вашими рубцами. На теле и на душе.
     - Нет, - сказал Кратов.
     Элул откинулся и скрестил руки на груди, лицо его жалобно скривилось,
что, вероятно, являлось у него выражением крайнего изумления.
     - Нет, благодарю, - повторил Кратов. - От чая из розовых лепестков я,
к моему стыду, отказаться не в силах. Что же касается остального...
     - Ах, этот несносный Кодекс чести, - с иронией заметил ксенолог.
     - Не только.
     - В старину имели обычай метить преступников особыми клеймами. И  вы,
я вижу, со своим клеймом расстаться  не  торопитесь?  Господь  вам  судья,
пусть  все  ограничится  чайной  церемонией.  Одного  только  непременного
атрибута чаепития нам будет чрезвычайно недоставать. - Элул понизил голос.
- И я опасаюсь, это унизит весь ритуал. - Он  поманил  Кратова  пальцем  и
шепнул ему на ухо: - Красивой  японской  гейши  в  кимоно.  Только,  когда
будете у меня в гостях,  в  Хайфе,  не  проболтайтесь  о  моих  сожалениях
госпоже Элул, все же у нас пятеро детей!



                                    5

     К вечеру, когда сошла за горизонт печальная луна странного мира, Джед
Торонуолу вырастил из эмбрионов сорок восемь зондов.
     - Ты обещал мне сотню,  -  уныло  напомнил  ему  Элул,  на  что  Джед
взревел, будто раненый тигр.
     Теперь каждая из полутораметровых металлокерамических блох, укутанных
в мимикрирующие  шкуры,  несла  в  своей  крохотной  головке  единственную
программу: сыскать "Кратовский дольмен", "Горяевский могильник"  и  вообще
все, что не похоже на скальные обнажения естественной  природы.  Одетый  в
легкий скафандр модели  "конхобар",  Джед  ворочался  в  тесном  для  него
тамбуре: напоследок осматривал зонды и чуть ли не оглаживал их  по  бокам.
Зонды копошились вокруг, тычась ему в колени нервно шевелящимися усиками и
нетерпеливо перебирая суставчатыми лапами.
     - Полифем, - хихикнул Аксютин и покосился  на  Кратова.  -  Ищет,  не
прицепился ли к его овечкам какой-нибудь Улисс...
     Они наблюдали за Джедом по видеалу, между тем  как  первый  навигатор
где шлепком, где пинком выпроваживал зонды в кромешную тьму.
     - Неосмотрительно, - проворчал Кратов.
     - Что именно? - встрепенулся Аксютин.
     - Такими делами  нужно  заниматься  при  полной  освещенности.  Да  и
незачем вообще лезть в тамбур. Зонды и без присмотра прекрасно  разойдутся
по своим секторам. А  в  темноте,  возле  распахнутого  люка  Джед  только
подставляется.  Здесь  могут  обитать  какие-нибудь  ночные  хищники,   не
страдающие предрассудками. Или недоброжелатели...
     - Серебряные Змеи, - со вкусом произнес Аксютин. - Это правда,  людей
они невзлюбили. И кабы не высочайшее покровительство Осязающих Мрак...
     -  Не  нужно  беспокоиться,  Кон-стан-тин,  -  сказал  Татор.   -   Я
внимательно наблюдаю за окрестностями. Ни один движущийся  объект  крупнее
мыши не находится вне  контроля.  Разумеется,  и  речи  быть  не  может  о
Серебряных Змеях.
     - И что же вы контролируете? - полюбопытствовал Аксютин.
     Татор постучал ногтем по экрану,  указывая  на  сиреневую  звездочку,
медленно ползущую по серебристому фону:
     - Большой неторопливый  зверь,  похожий  на  комодосского  варана,  в
шестистах метрах от корабля. Идет по своим делам курсом на юго-восток.
     - Между прочим, у него шесть лап, - со значением сказал Дилайт.
     - Все это шестилапие местной фауны не дает мне покоя,  -  откликнулся
Вилга.
     - Что, что тебе не нравится? - сварливо осведомился Биссонет,  и  они
вполголоса затеяли спор.
     - Еще одна массивная тварь размытых очертаний неотступно крадется  за
нашим вараном, - продолжал Татор. - Мне кажется,  сейчас  она  станет  его
есть. Тоже шестилапая.
     - Вот дьявольщина, - сказал Аксютин.
     - Зонды веером расходятся от люка. В общем, все спокойно.
     - А нельзя ли, чтобы один из зондов смотался к  зверушкам  и  передал
сюда их портреты? - с надеждой спросил Аксютин.
     - В другой раз, - ответил Дилайт. - Тебя  устроит,  если  мы  сначала
решим принципиальный вопрос?
     Аксютин недовольно фыркнул и замолчал,  погрузившись  в  размышления.
Тем временем Джед отправил в странствие последний зонд.
     - Теперь до утра, - сказал он. - И  пусть  всем  снятся  добрые  сны.
Завтра мы откроем глаза и обнаружим, что в этом мире не осталось тайн.
     - Размечтался! - усмехнулся Аксютин.
     ...Этой ночью Кратов не видел ни единого сна - ни доброго, ни  злого.
Он вообще ни на минуту не сомкнул глаз. Лежал не  раздеваясь  при  тусклом
свете ночника, прислушивался к  безмятежно  ровному  дыханию  Аксютина,  и
таращился в низкий потолок. Пытался расслабиться, отключиться  -  он  умел
это делать. Но сейчас никакое умение не помогало.
     Раскрыл  наугад  неразлучный  сборник  старояпонской  поэзии.   Глаза
скользили по строчкам не разбирая букв.
     Мысли блуждали кругами возле одного и того же.
     Что   там   творится   в    ночи?    Что    видят    глаза    зондов,
бесшумно-стремительно прорезающих  густой  мрак?  Встретится  ли  им  хоть
что-то заслуживающее самой мимолетной задержки в их чутком пробеге? Или же
каждый обрыщет свой сектор, ни на миг  не  приостановившись,  ни  разу  не
присев на толчковые задние лапы, не отозвавшись на сторожкий сигнал  вдруг
сработавшей программы?..
     "Ничего здесь нет, - думал Кратов. - Никаких  тебе  дольменов.  Равно
как и могильников, кенотафов и  курганов.  Я  уже  убежден  в  этом...  Но
почему? Откуда это? Ведь я же видел этот проклятый каменный  ящик,  был  в
нем, едва не дотронулся до работающей на последнем издыхании сепульки. Вот
этой самой рукой! - Он поднес к лицу распяленные пальцы и  пошевелил  ими,
словно удостовериваясь, что хотя бы они  существуют  в  реальности,  а  не
пригрезились ему. - Верно: видел,  едва  не  дотронулся.  Кабы  знал,  чем
обернется - дотронулся бы. За милую душу! Сграбастал  бы  не  размышляя  и
задал такого деру на "корморан", что Серебряные Змеи  поразевали  бы  свои
пасти от изумления. Вывалив раздвоенные языки... И все же  зонды  вернутся
пустые. Тут ничего не исправить. Я вернулся пустой - и они тоже. Или это я
так успокаиваю себя, чтобы утаить надежду на счастливый исход? Скажем,  на
добрых два часа... или хотя бы сорок минут... аудиовизуальной информации о
поросшем травой и кактусами, сильно обгорелом, хотя и не лишенном  прежних
характерных  очертаний  так  называемом  "Кратовском   дольмене".   Стоит,
голубчик, где стоял, никуда не делся, по всем законам физики ни  за  какой
терминатор не укатил. Придите и осязайте... И все поочередно, пряча взоры,
посещают  меня,  чтобы  пожать  руку  и  молвить  прочувствованное  слово.
Биссонет со слезами раскаяния падает мне на грудь.  Благо  на  ней  вполне
достанет места всем кающимся".
     Кратов хихикнул, вообразив картинку, и виновато покосился на  спящего
Аксютина.
     "Черта лысого... Нет во мне никакой надежды. Чудес не бывает.

                       О да, я знаю, это по мне
                       Колокол вечерний звонит,
                       Но в тишине прохладой дышу.
                          [Исса. Пер. с яп. В.Марковой]

     И зонды не помогут, как бы того ни желали все,  кто  еще  мне  верит.
Сам-то я, во всяком случае, себе уже не верю ни на грош. -  Он  зажмурился
до боли в веках. - Но куда, куда он пропал, этот дерьмовый дольмен?!  Ведь
он же был!"
     Кратов сел. Обхватил голову руками. Он почувствовал, что если в самое
ближайшее время не поймет, куда и отчего сгинул дольмен, то никогда, ни за
что не уйдет из плоддеров.



                                    6

     В кают-компании, несмотря на ранний  час,  присутствовали  почти  все
члены миссии. Не было Аксютина: он спал как сурок и даже улыбался во  сне.
Должно быть, ему виделась русокосая женщина.
     На негнущихся ногах Кратов переступил порог.
     - Что? - спросил он сипло.
     Дилайт неохотно оторвался от рассыпанных по столу цветных графий.
     - Вы неважно выглядите, коллега, - сказал он.
     - Не в этом дело, - промолвил Кратов.
     От его взгляда  не  ускользали  ни  довольная  физиономия  Джеда,  ни
выражение тихого  торжества  на  чеканном  лике  Татора,  ни  кислая  мина
Биссонета...
     - Взгляните, - пригласил его Дилайт.  -  Вам  это  должно  показаться
любопытным.
     - При том, что два зонда еще не вернулись,  -  как  бы  между  прочим
ввернул Джед.
     Кратов подошел к столу. Ему  понадобилось  собрать  все  силы,  чтобы
проделать это без суеты. По  правде  говоря,  его  колотило...  Окружающие
внимательно следили за его реакцией. Кратов взял за  уголок  одну  графию,
поднес к самому лицу, словно его зрение вдруг притупилось.
     Медленно, как в полусне, вернул графию на прежнее место. Отступил  на
шаг.
     - Тебе нравится? - осторожно спросил Торонуолу.
     - Да, - сказал Кратов, с трудом разжимая  сведенные  губы.  -  Просто
замечательно. Спасибо, Джед. Но это не дольмен.
     - О, мать твою! - рявкнул Джед. - Что же это?!
     - Константин, - мягко произнес Дилайт. - Не торопитесь делать выводы.
Здесь целая серия  снимков,  в  разных  ракурсах  и  масштабах.  Мы  можем
просмотреть их на видеале...
     - Это не дольмен, - повторил Кратов.
     - Руины сооружения, - терпеливо сказал Элул. -  Около  десятка  грубо
отесанных каменных плит, навалившихся друг на дружку, как костяшки домино.
Остатки колоннады у западного крыла.
     - Не было там никакой колоннады, - сказал Кратов.
     - Ты же не видел! - заорал Джед. - Ты с другого крыла подходил!
     - Я шел с востока на запад, -  упрямо  сказал  Кратов.  -  Никуда  не
отклонялся. И набрел на дольмен. Точно на вход  в  него.  Я  понимаю,  что
стороны света здесь условны. Но то, что двигалось по небу вместо  светила,
склонялось к горизонту спереди от меня.
     - Врешь! - взревел Джед.  -  Плоддер  брехливый!  Не  мог  ты  видеть
никакой луны! После пожара все небо должно быть затянуто тучами пепла...
     -  Так  оно  и  было.  Луну  видел  бортовой  когитр.  Он  давал  мне
направление. Как  это  принято  на  неисследованных  планетах  в  условиях
неопределенности: предполагаемый запад, предполагаемый  восток...  Это  не
дольмен, - снова сказал Кратов с тихим отчаянием.
     -  Грандиозно!  -  вдруг  расхохотался  Биссонет.  -  Я  в  восторге:
утопающему суют в руки веревку,  а  он  брезгливо  отпихивает  ее,  требуя
белоснежную яхту!
     - А почему вы решили, что я тону? - спросил Кратов и заглянул в глаза
Биссонету.
     Смех  оборвался.  Веселье  на  лице  Биссонета   обернулось   нелепой
замороженной гримасой. Остолбенев, ксенолог  вдруг  против  воли  перестал
видеть вокруг себя хоть  что-нибудь.  Только  обращенную  к  нему  жуткую,
неподвижную маску из обожженной глины с глазами-бойницами, откуда  сквозил
пронизывающий до костей холод.
     - Хорошо, - сказал Дилайт, разряжая обстановку. - Пусть  не  дольмен.
Тогда что же? И как мы это назовем? - Он сощурился и раздельно проговорил:
- "Некрополь имени Дж.Р.Торонуолу"?
     - Я здесь лишний, - с досадой  отмахнулся  Джед.  -  Проблему  ставил
Хаим, а чертовину эту разыскал зонд под номером 394. Им и вся заслуга.
     - Ну, наведаться туда во всяком случае стоит, - промурлыкал себе  под
нос Элул.
     - Несомненно, - сказал Дилайт. - Вне зависимости от  названия.  Итак,
сразу после завтрака. Состав группы: я, Хаим, Аксютин. Павлу сегодня будет
интересно... Джед, как всегда, водителем. Эл,  останетесь  на  корабле  за
меня. - Он посмотрел на ссутулившегося Кратова  и  после  небольшой  паузы
добавил: - Коллега Кратов, вы тоже с нами.  Только  не  сочтите  за  труд,
разбудите своего соседа.



                                    7

     Со стороны корабль, умиротворенно лежавший брюхом  прямо  на  грунте,
напоминал огромную снулую рыбу в чешуе невиданного морозно-голубого цвета.
Среди напиравшего отовсюду агрессивного  багрянца,  что  властвовал  среди
красок растительности и ландшафта, он казался чем-то вызывающе  инородным,
чуждым и, вполне вероятно, пугающим для всякой неразумной живности здешних
мест. Не заметить его было невозможно. Очевидно, это и входило  в  расчеты
многомудрого Дилайта. Разглядеть корабль можно было только сверху - но  на
планете Уэркаф никто не летал, - или же подойдя вплотную, дабы не  застили
взор кактусы, настырно карабкавшиеся из грунта  навстречу  тусклому  глазу
луны. Но это означало бы прямой контакт. А уклоняться от контакта людям не
было резона.
     Кратов  с  двумя  фограторами,  своим  и  Дилайта,   стоял   напротив
разверстой пасти бортового ангара и наблюдал, как Джед  бережно,  дабы  не
оцарапать бока, выкатывает "туатару". Чуть  поодаль  Хаим  с  кислой,  как
обычно,  физиономией  что-то  монотонно  втолковывал  Биссонету  и  Вилге.
Биссонет,  бледное  лицо  которого  пестрело  алыми  пятнами,   взирал   в
пространство поверх головы Хаима, и понятно  было,  что  он  вне  себя  от
гнева. То ли потому, что в эту вылазку его не взяли, то ли по какой другой
причине. Вилга же, как всегда, отрешенно молчал и доил  себя  за  поникшие
усы.
     -  "Ужасный  демон  приснился  мне:  весь  черный,  белоглазый..."  -
продекламировал Аксютин, подходя. -  Это  я  про  Джеда  с  его  повозкой.
Послушайте, Костя, вас не  трясет?  А  я  так  просто  изнурен  совершенно
немотивированной нервической дрожью!
     - Отчего бы? - участливо осведомился Кратов.
     - Вот сейчас я сяду в эту калошу и поеду в самое сердце чужого  мира.
Что меня там ждет? Или кто? Нужен ли я там? Вы  не  поверите,  но  за  всю
прежнюю жизнь мне не доводилось бывать далее  Луны.  Теперь  же  я  своими
ногами попираю густо сдобренную золой многовековых пожарищ землю Уэркаф, а
спустя  какое-то   время   увижу   собственными   глазами   творение   рук
нечеловеческих...  Сколько  раз  я  строил  модели  этого  мира,   сколько
видеограмм просмотрел - уж казалось бы, пора привыкнуть. А  меня  колотит!
Взгляните на Хаима. Если за его  спиной  разверзнется  пропасть  и  оттуда
всползет  омерзительнейшая  тварь,  он  только  досадливо   отмахнется   и
продолжит свои рацеи. Господи, неужели ко всему можно так притерпеться?!
     - Можно, - уверил его Кратов. - Все планеты шаровидны. Все в общем-то
похожи на Землю. Кроме тех, разумеется, что совершенно на нее  не  похожи.
Но таких чрезвычайно мало и не стоит даже принимать их в расчет...
     - Шаровидны, - согласился Аксютин.  -  Но  каждая  из  них  шаровидна
по-своему. Даже Земля, и та не такой уж и правильный шар.
     - Дела это, к сожалению, не меняет.
     - Э-э, братец, -  протянул  Аксютин  участливо.  -  Да  вам,  похоже,
обрыдло скитаться по Галактике. С шарика на шарик... По-моему, это как раз
то самое состояние, в каком звездоход подается в ксенологи. Между  прочим,
Костя, отчего бы и вам не двинуться этой  проторенной,  например,  стопами
доктора Дилайта дорожкой?
     - НИ-КОГ-ДА, - раздельно произнес Кратов.
     - Что, что вам не  нравится  в  нашей  работе?!  -  ревниво  вскричал
Аксютин.
     "Туатара" наконец выползла из ангара целиком и зависла  над  грунтом,
слегка подрагивая от учиненной Джедом возни - он  обронил  себе  под  ноги
какую-то деталь и никак  не  мог  разыскать.  Появился  Дилайт,  забрал  у
Кратова свой фогратор, ловко вспрыгнул на платформу и обосновался рядом  с
креслом водителя. Остальные  последовали  его  примеру.  Аксютин  суетился
вокруг, горестно причитая: "Позвольте, а где же сяду я, ведь четыре  всего
места!", пока Кратов и Элул не потеснились. Он мигом  успокоился  и  бодро
спросил: "Отчего ж мы стоим?" Джед ухмыльнулся и рывком  бросил  "туатару"
вперед.
     - Нет, в самом  деле,  -  сказал  Джед,  будто  продолжая  прерванный
разговор. - Один зонд так и пропал.
     - Что значит - пропал?! - с неудовольствием спросил Хаим. -  Как  это
зонд может пропасть? Или он песчинка в пустыне? Если я  что-то  понимаю  в
этом деле...
     -  Ты  все  понимаешь  правильно,  -  сказал  Дилайт.  -  Но   сеансы
диспетчерской связи  с  зондами  периодичны.  И  вот  в  промежутке  между
сеансами с зондом что-то стряслось. Камень ему на голову рухнул. Лавой  из
разлома плюнуло. Да разве мало причин?
     - В каком секторе он затерялся? - подал голос Кратов.
     - Как раз там, куда мы направляемся, - сообщил Джед.
     - Мне это совсем не нравится, - объявил Аксютин. - Зонд у них, видите
ли, пропал!
     - А кому нравится? - удивился Джед.
     Платформа неслась на двухметровой высоте, не задевая днищем  верхушек
бурого разнотравья, ловко огибая  пятнистые  канделябры  кактусов.  Мелкие
пыльно-серые твари шарахались прочь и долго удирали  зигзагами,  запутывая
след. "Вот я вас!" - зашумел было Аксютин, но натолкнулся на обращенный  к
нему печальный взгляд Элула и стыдливо умолк.
     А затем они увидели потерявшийся зонд.
     "Туатара" притормозила и зависла посреди  затишья,  нарушаемого  лишь
сухим скрежетом трущихся друг о дружку травяных стеблей.
     - Мать вашу... - еле выдавил Джед.
     Зонд хромал им навстречу, при каждом шаге заваливаясь набок  и  снова
упорно выравниваясь. Слепо рыскал заостренным носом из стороны в сторону и
каким-то скрытым чутьем все же избирал точное направление на корабль. Джед
снова  выругался,  перемахнул  через  бортик  и,  путаясь  в   льнущей   к
комбинезону траве, побежал к автомату. Его  огромная  фигура  с  поникшими
мощными плечами и потерянно раскинутыми ручищами выражала полное отчаяние.
     - Кто  это  его?..  -  прошептал  Аксютин  и,  внезапно  осознав  всю
нелепость вопроса, прикусил язык.
     Одна из толчковых лап зонда была целиком  выломана  и  отсутствовала.
Маскировочное  покрытие  на  боку  прогорело  до  металла.  Видеорецепторы
обуглились и сплавились. Ничего не замечая перед собой, словно  смертельно
раненый боец, вышедший из боя умирать, зонд проковылял  мимо  и  сгинул  в
зарослях.
     - Камень на голову, - пробормотал Кратов.
     - Вернемся? - быстро спросил Элул.
     - Зачем же, - спокойно сказал Дилайт. - Это машина. А мы люди.
     Кратов,  сопровождаемый   уважительным   взглядом   Аксютина,   ловко
перекинул фогратор из-за спины на грудь.
     Помедлив, выдернул долой батареи и выбросил через борт.
     Теперь Аксютин глядел на него как на сумасшедшего.



                                    8

     Они  находились  у  некрополя,  возле  развалин  колоннады,   и   это
действительно был некрополь и  была  колоннада.  Но,  пожалуй,  только  на
Аксютина это обстоятельство произвело должное впечатление. Потрясенный, он
хватал Кратова за рукав и пытался передать ему  свои  восторги  горячечным
шепотом:
     - Они строят!.. Понимаешь ты, по-настоящему строят, а не зарываются в
норы, не копошатся в пещерах, как втолковывали мне эти  олухи  из  сектора
социометрии! А это значит, что все наши модели -  дерьмо,  они  врут,  как
сидоровы козы...
     -  Как  сивый  мерин,  -  рассеянно  поправил  его  Кратов,  стараясь
высвободить руку.
     - При чем тут мерин?! Это Биссонет у нас мерин, если хочешь знать, он
в это не верил, и я, если на то пошло, тоже осел  хороший,  а  Горяев  был
прав. И ты прав, ты кругом оказался прав! И черт с ним, с твоим дольменом,
не нашли его - и ладно. Зато теперь я своими глазами вижу этот  некрополь,
и мне этого хватит на всю жизнь, я теперь такую модель отгрохаю,  все  рты
разинут... Да пойми же ты,  люмпен  чертов,  ведь  все  эти  циклопические
сооружения означают принципиально иной уровень  культуры,  иной  подход  к
восприятию цивилизации Аафемт, а значит - иную стратегию контакта!
     Аксютин  порывался  выскочить  из  "туатары",  чтобы  своими   руками
пощупать чудовищные завитки ближайшей колонны, распавшейся при падении  на
куски, и всякий раз тяжелая ладонь Кратова приковывала его к месту.
     Они сидели и ждали, настороженно озираясь, и фограторы были наготове,
хотя эффект от этой готовности  был  скорее  психологический.  Потому  что
никто и не помышлял о том, чтобы пустить это страшное оружие в ход, как бы
ни сложилась ситуация. Аксютин, поглощенный своими детскими восторгами, не
мог ничего слышать, а звездоходы слышали, и  опытный  ксенолог  Элул  тоже
слышал: Аафемт были рядом. Их нельзя было разглядеть - то ли они прекрасно
маскировались,  то  ли  находились  вне  поля  зрения   землян,   но   все
пространство   в   окрестностях   некрополя   было   пропитано   инородным
эмоциональным фоном, чужими непонятными  мыслями.  И  как  ни  вслушивался
Кратов, он все еще не мог понять, о чем эти мысли, таят ли они угрозу,  то
ли, напротив, исполнены симпатии.
     - Если это Змеи, они наверняка постараются нас захватить, - как бы  в
ответ на его сомнения, негромко произнес Элул.
     - Это Змеи,  -  уверенно  сказал  Дилайт,  и  в  его  голосе  Кратову
почудилось  волнение.  Оказывается,  железный  Дилайт  тоже  был  способен
волноваться.
     - Изувечили зонд, ублюдки, - проворчал Джед. - Чем он им помешал?
     - Видишь ли, - сказал Дилайт. - Серебряные Змеи нас не любят.  Вообще
трудно понять, кого они любят. Но поскольку мы  находимся  под  высочайшим
покровительством Осязающих Мрак, то повредить нам они не могут под страхом
казни. А вот сорвать злость на нашем зонде...
     - Откуда они знают, что это НАШ зонд?
     - Хороший вопрос, - на окаменевшем лице Дилайта  промелькнула  слабая
улыбка. - Я даже и не упомню, были ли  у  нас  такие  автоматы  в  прежних
экспедициях.
     - Не  взбрела  бы  им  фантазия  сорвать  зло  на  нашем  корабле,  -
пробормотал Кратов.
     - Ну, корабль-то им явно  не  по  зубам,  -  пренебрежительно  сказал
Аксютин.
     - Надеюсь, ты читал отчет Брезе? - спросил Элул.
     - Конечно, читал! И, разумеется, ни  единому  слову  не  поверил.  Не
можем же мы, в самом деле, принимать в расчет всякую мистику...
     - Бездельники у вас там в ИОК, -  со  внезапным  ожесточением  сказал
Элул. - Разогнать бы вас всех, погрузить на корабли  да  сослать  в  самые
отдаленные миссии, чтобы вы наконец научились разбираться, где  имение,  а
где наводнение, а то вы только о кресла задницы полировать горазды!
     Дилайт повернул голову к Кратову,  не  переставая  косить  глазами  в
сторону зарослей бурой травы между вдавленными в землю каменными  плитами,
и сказал:
     - Вы с Аксютиным остаетесь в "туатаре". Если нас  будут  задерживать,
ни в коем случае не вмешивайтесь. Вернетесь на корабль и...
     - Что значит - будут задерживать? - прервал его Кратов. - И кто?
     - Разве вы не видите? - удивился Дилайт. - Вот же они!
     Он жестом показал куда-то перед собой, где, казалось  бы,  ничего  не
было, кроме голых застарелых развалин в неровных пятнах пепельного  света.
Кратов последовал взглядом за его рукой, изо всех сил напрягая зрение.
     Поначалу  он  не  уловил  никаких  новых  подробностей.   Потом   ему
померещилось слабое струение воздуха в щелях между камней. Будто бы там, в
тени, расправлено тончайшее, почти паутинное полотно, по которому  изредка
пробегают легкие волны. На миг отчетливо проступили очертания человеческой
фигуры - и снова растворились в этом неясном трепетании...
     - Узнаете? - спросил Дилайт.
     - Нет, - ответил Кратов.
     - Тогда, в дольмене...
     - Я понял ваш вопрос. Нет, в дольмене было нечто другое.
     - Беда с этим парнем! - хихикнул Джед. - Все только и заняты тем, что
убеждают его в правоте его же слов.
     - Если бы это был мой дольмен, и я бы узнал в том, что  вижу  сейчас,
давешних  "призраков",  то  сей  же  час  оповестил  бы   об   этом   всех
присутствующих. А в первую очередь вас, Джед.
     - Еще раз обратишься ко мне на "вы"!.. - взревел Торонуолу.
     - Ну, пошли, - сказал Дилайт, поднимаясь. -  Они  зовут.  Не  следует
испытывать хозяев ожиданием... Джед, возьми мой  фогратор.  Пускай  знают,
что у нас серьезные намерения.
     - А они когда-нибудь видели эту штуку в работе? - с сомнением спросил
Джед.
     - Видели, я им показывал в прошлый раз.  Константин,  займите  кресло
водителя.
     - Это несправедливо! - вспылил Аксютин. - Стоило  тащить  меня  сюда,
чтобы бросить в самый момент контакта!
     - Прости,  Павел,  -  сказал  Дилайт.  -  Неудачно  сложилось.  Но  я
надеялся, что мы встретим Видящих Внутрь. Или  на  худой  конец  Осязающих
Мрак. Мы же напоролись на Змей, а в таких играх ты неважный партнер...
     Аксютин,  побледнев  от  обиды,  дернулся  было  следом,  но  Кратов,
обернувшись с водительского кресла, снова припечатал его к месту.
     Дилайт неспешно шагал навстречу струящимся теням, скрестив  руки  над
головой. Чуть поотстав, шел Хаим, но его  руки  были  слегка  разведены  в
стороны, и смысл этой мизансцены Кратову был положительно неясен.
     - Объясните, - примирительно попросил он, трогая Аксютина за плечо.
     Тот сердито дернулся и не ответил.
     - Готовность к переговорам, - откликнулся Элул.
     -  А  я  что  должен  делать?  -  с  любопытством  осведомился  Джед,
замыкавший шествие.
     - Держи руки на фограторе, - сказал Дилайт. -  Как  будто  ты  у  нас
военный атташе.
     - Это еще что за хреновина? - спросил негр.
     Перед проходом в завале Дилайт остановился и вдруг  произнес  длинную
фразу, почти сплошь состоящую из одних звонких согласных. Затем  пригнулся
и скользнул в темноту...
     Кратов вздрогнул. В происходящем ему почудилось что-то  знакомое.  Но
что именно, сообразить он не успел.
     -  Подло,  -  произнес  Аксютин  срывающимся  голосом.  -   Подло   и
несправедливо. Никто столько не работал над моделью  этого  мира,  как  я!
Никогда им этого не прощу.
     - Ну, не сердитесь, - мягко сказал Кратов. - Мне тоже немного обидно.
Однако проку от меня в этом деле еще меньше, чем от вас.
     - Выманили из дома, насулили  золотые  горы  -  и  бросили  на  самом
пороге!..
     Кратов пристально вглядывался  в  темный  промежуток  между  глыбами.
Колеблющиеся полотна пропали. Стояла глухая тишина.
     - Командор, - осторожно позвал Кратов - ему никто не ответил.
     Аксютин перехитрил его.
     Усыпил бдительность своими причитаниями и, улучив момент, сбросил его
руку со своего плеча, перепрыгнул через бортик. Спотыкаясь, почти  побежал
к развалинам.
     - Назад! - зарычал Кратов.
     Он не сразу нашарил клавиатуру управления, ткнул невпопад трясущимися
пальцами, и "туатара" вместо того, чтобы одним прыжком настигнуть беглеца,
шарахнулась назад. Ругаясь черными плоддерскими словами, Кратов  остановил
ее, вынудил помалу двинуться вперед...
     Аксютин почти уже достиг прохода.
     Из руин ему навстречу молниеносно  вызмеилось  тонкое  сияющее  жало,
ослепительное на фоне  глубокой  бархатной  темноты.  Ударило  в  грудь  и
мгновенно  втянулось  обратно.  Аксютин  завертелся  на   месте,   объятый
призрачно-белым ореолом, и упал.
     Ореол погас.
     - Павел, - окликнул Кратов.
     Он перебросил ногу через бортик. Может быть, еще  обошлось?  Все  же,
скафандр, пусть легкий, но вполне прочный, способный  защитить  от  многих
неприятностей...
     Жало  снова  выхлестнуло  из-за  камней.  Не  найдя   новой   жертвы,
бестолково поплясало в  трепетавшем  вокруг  него  раскаленном  воздухе  и
сгинуло. Теперь Кратов успел разглядеть, что  же  это  такое.  Узкий,  как
клинок шпаги, язык серебристого огня.
     ОГОНЬ!
     Кратов  отшатнулся,  словно  перед  ним  разверзлась  адская  бездна.
Зажмурился,  вжался  спиной  в  жалко  заскрипевшее  кресло.  Пальцы  сами
потянулись к пульту управления - дать задний ход, бежать, бежать...
     "Только  посмей!  Подонок,  слюнтяй,  падаль!  Никуда  ты  больше  не
побежишь, понятно?!"
     Кратов выдохнул из груди стылый, пропитанный страхом воздух. С трудом
разлепив мокрые от пота ресницы, открыл глаза. Приподнялся с кресла.
     Сверкающее жало уже дергалось в нескольких метрах от его лица. То  ли
не могло дотянуться, то ли просто припугивало. "Следите за мной?  Дескать,
сиди и не высовывайся, иначе как с Аксютиным?.. Ну нет,  о  меня  вы  сами
обожжетесь".
     Он поднял фогратор. Прицелился в проход между камней.
     Жало нервно заметалось и уползло в темноту.
     Кратов спрыгнул с платформы. Не опуская ствола, подошел  к  Аксютину.
Держа под прицелом зловещие руины, свободной рукой обхватил  ксенолога  за
пояс, поднял как набивную куклу.
     Напади сейчас на него Серебряные Змеи - он стал  бы  легкой  добычей,
практически безоружный со своим фогратором без батарей. Но  те  не  знали,
что он целится в них из пугача.
     Аксютин застонал.
     -  Сейчас,  Павел,  сейчас...  -  пробормотал  Кратов,   отступая   к
"туатаре".



                                    9

     Под  вечер  с  галактической  базы  прибыл  посланный  за   Аксютиным
спасательный трамп.
     Доктор  Нанук,  маленький,  круглолицый,  щелеглазый,  при  несолидно
редких усишках и бороденке, Бог весть каких лет, вошел в каюту, где  лежал
пострадавший. Поднявшемуся при его виде  Кратову  он  кивнул  как  старому
знакомому. Они встречались на базе. Нанук, по  каким-то  своим  каналам  -
вероятнее всего,  от  "плоддерской  бабушки"  Славиной,  -  проведавший  о
кратовском  недуге,  предлагал  тому  краткий,   но   по   его   уверениям
исключительно эффективный курс психотерапии. Тогда Кратов ответил отказом,
потому что обещанная краткость так или иначе подразумевала  задержку  всей
миссии  на  неделю,  что  с  позиций  плоддерской  чести  было  совершенно
недопустимым...
     Аксютин то ускользал в беспамятство,  то  открывал  распухшие  черные
веки.  Будто  всплывал  на  поверхность  из  удушливой  бездны.  Губы  его
беззвучно шевелились, словно пытались сказать нечто чрезвычайно важное.
     - Ого, - пробормотал Нанук, склонившись над Аксютиным. - Что  же  вы,
нагишом по планете разгуливаете?
     - Он был в скафандре, -  мрачно  проговорил  Кратов.  -  Поэтому  все
ограничилось  распределенным  термическим  шоком.  Иначе  он  бы  попросту
спекся.
     - А где же командор Дилайт? И ваш медик, Элул?
     - На контакте, - кашлянув, ответил стоявший в дверях Вилга.
     - На таком же? - с иронией осведомился Нанук. - Охо-хо... Лечить  вас
не перелечить.
     - Это я виноват, - сказал Кратов. -  Нельзя  было  отпускать  его  от
себя.
     - Конечно, конечно, - покивал Нанук. - Он же совсем  несмышленыш,  за
ним  глаз  да  глаз,  а  ты  у  нас  большой  мальчик,  за  всеми   должен
присматривать. - Доктор махнул рукой, подзывая двух здоровенных драйверов,
что смиренно торчали в коридоре. - Забирайте.  Будем  врачевать  очередную
жертву ксенологии...
     Кратов, как сомнамбула, двинулся следом. Кто-то сильно,  почти  грубо
сгреб его за плечо и встряхнул.
     - Прекрати, - сказал Татор. - Доктор прав. Павел сам подставился.  Ты
не ксенолог, ты можешь не знать. А он знать обязан.
     - Я это уже слышал однажды,  -  ответил  Кратов.  -  На  комиссии  по
Псаммийскому инциденту.
     - И что же, ты всю жизнь намерен казнить себя за чужую глупость?
     Кратов посмотрел на него бешеными глазами.
     - От меня требовалось-то всего ничего, - сказал он. - Придержать его,
когда он начнет брыкаться. Я его понимаю, мне ведь тоже хотелось туда.  Но
я бесполезен, а он так о себе не думал. Он вообще ни о чем в ту минуту  не
думал, кроме того, что на контакт, который он готовил и о котором  мечтал,
отправился Дилайт. А он остался в "туатаре" дурак дураком, потому что  все
считают его нелепым,  беспомощным,  ни  на  что  не  пригодным  обитателем
кабинетов  и   лабораторий...   Нужно   было   удержать   его,   объяснить
по-человечески. У меня были для того и слова, и сила, и реакция, и все что
хочешь, но я упустил его.
     - Прекрати, - повторил Татор в замешательстве.
     -  Это  невозможно,  Эл,  -  сказал  Кратов,   проводя   ладонью   по
осунувшемуся небритому лицу. - Что значит -  прекрати?  Умереть  мне,  что
ли?..
     - Нехорошо, - произнес Татор осуждающе. - Мысли твои странные. И  сам
ты непонятный. Наверное, в детстве ты  слишком  часто  защищал  слабых.  А
потом быстро повзрослел и не успел осознать, что твои слабые  давно  стали
сильными.



                                    10

     Кратов потерянно блуждал по опустелому кораблю.
     Забредая на центральный пост, он обменивался короткими  малозначащими
фразами с Татором, что сидел в командирском  кресле,  как  прикованный,  и
вглядывался, редко  мигая,  в  неизменный,  застывший  пейзаж  на  экранах
видеалов  -  переплетения  кактусов  на  фоне  курящегося  мертвым   дымом
терминатора.
     Каждые пятнадцать минут бортовой когитр вызывал  Дилайта.  Ответа  не
было. Человек с персональным браслетом, находясь в  любой  точке  планеты,
мог бы без труда связаться с кораблем и сообщить о своем  самочувствии,  о
положении дел, или просто потрепаться о пустяках с теми, кто ждал  его  на
борту. Но Дилайт молчал. Вот уже вторую неделю.
     "Дикость, язычество, - думал Кратов, слоняясь по  коридору  от  одной
пустой каюты до другой. - Трое человек затерялись на небольшом в  сущности
пространстве.  Когда  Ливингстон  пропал  в  Африке,  человечество   имело
основания волноваться. И то Стэнли в два  счета  разыскал  его...  В  наше
время так просто исчезнуть немыслимо. Ну разве что  очень  того  захотеть.
Как это вообще возможно - исчезнуть?! Не растворились же они,  в  самом-то
деле. Если молчат - значит, что-то с ними стряслось. Может быть,  и  самое
дурное. Особенно если вспомнить, как братья  наши  по  разуму  обошлись  с
Аксютиным. Только думать об этом не хочется. А наоборот, хочется думать  о
том, что трое пропавших отнюдь не дети. О чем постоянно и не без детского,
впрочем, бахвальства твердил Джед... Что застать их врасплох, причинить им
вред - задача не из легких. И даже то обстоятельство, что коварные  Аафемт
располагают неким таинственным  энергоразрядным  оружием,  что  тайком  от
цивилизованной Галактики они строят сепульки, задачу им  не  упрощает.  Но
правы древние: хуже нет ждать да догонять! И сколько еще нужно ждать?"
     В своих скитаниях он постоянно старался уйти  от  неплотно  прикрытой
двери кают-компании, где коротали время в вялых,  с  отсутствием  Аксютина
утративших прежний накал препирательствах Вилга и Биссонет. Но со странной
предопределенностью все его маршруты замыкались  именно  там,  будто  ноги
сами вели его к этой двери. В такие моменты он ощущал себя букашкой,  тупо
и упрямо ползущей по листу Мебиуса.
     Мысленно чертыхаясь,  он  замыкался  в  каюте.  Стоял  подолгу  перед
забытой Аксютиным графией, тихонько поднимал руку и  тут  же  опускал,  не
решаясь потревожить покой счастливой парочки. А потом бесшумно  выходил  в
коридор, стараясь даже не глядеть в сторону кают-компании. Снова выруливал
на центральный пост.
     - Эл, можно я сменю тебя?
     - Спасибо, Кон-стан-тин. Я не устал. Я  только  что  вздремнул  минут
десять.
     - Ничего?
     - Ничего.
     - Почему мы не ищем их?
     - Следует ждать. Дилайт рассердится, если мы ненароком помешаем ему в
его планах.
     - Сгинуть бесследно тоже входило в его планы?
     - Нет. Я совершенно точно помню, что не  входило.  Но  что  значит  -
искать? Поднять на ноги базу, развернуть повсюду десанты?
     - Что же, и развернуть.
     - Нехорошо. Мы в чужом  доме,  Кон-стан-тин.  Мы  гости,  хотя  я  не
убежден, что нас сюда приглашали.  Нам  надлежит  вести  себя  скромно.  А
десант - это всегда много шума. Но ты, я вижу, что-то задумал?
     Кратов, неопределенно пожимая плечами, уходил. Ничего он не  задумал.
Ничего...
     "А почему? Пора бы уже. Нужно с кем-то поделиться теми  мыслями,  что
донимают меня по  ночам.  Например,  с  Татором.  Но  ему,  при  всех  его
неоспоримых достоинствах, эти проблемы  чужды.  Странная  планета  Уэркаф,
всегда обращенная к светилу одной стороной. Странная  цивилизация  Аафемт,
то  взывающая  о  контакте   грубо   слепленным   сигнал-пульсатором,   то
отвергающая его всеми наличными  средствами.  Вплоть  до  энергоразрядного
оружия...  Поговорить  с  ксенологами?  Биссонет,   скорее   всего,   тоже
постарается уйти от контакта, хотя до стрельбы  вряд  ли  дело  дойдет.  В
крайнем случае все ограничится хлопнувшей дверью.  А  вот  Вилга  может  и
откликнуться  на  мои  мысли  вслух.  Однако...  Я  плоддер.  Мой  удел  -
отчуждение, тяжкий труд и раздумья о  плоддерской  чести.  Которую  я  уже
преступил многократно, согласившись на участие в миссии. Сказано:  никаких
контактов со Внешним Миром. Еще сказано: дело плоддерской чести  выполнить
свою работу любой ценой. Моя работа здесь - найти  дольмен.  А  я  его  не
нашел. И не найду. Потому что  его  здесь  нет...  И  я  буду  бродить  по
кораблю, думать о дольмене, о чести, об отчуждении... обо всякой чепухе. А
эти трое из Внешнего Мира исчезли. Как это соотносится с моей честью?"
     Кратов поднял глаза. Он стоял перед входом в кают-компанию.
     "Да будь же оно все проклято!"



                                    11

     - Долго ты будешь мельтешить  у  меня  перед  глазами?  -  недовольно
спросил Вилга. - Я с ума сойду. Сядь, успокойся.
     Биссонет  прервал  свои  метания  и  застыл  посреди   кают-компании,
обхватив себя руками за плечи.
     - Вот и неделя прошла, - сказал он. - И что мы имеем в активе? Дилайт
сгинул, о нем ни  слуху  ни  духу.  Аксютин  едва  не  погиб  из-за  этого
плоддера. А мы с тобой, два ксенолога высочайшего, галактического  класса,
сидим взаперти и скуки ради грыземся по пустякам.  Ты  не  находишь  такое
времяпровождение непродуктивным?
     - Нахожу, - согласился Вилга и потянул себя за ус. - Но ничего  иного
тебе предложить не в состоянии.
     - Да за эту неделю я бы дома горы свернул! -  страдальчески  вскричал
Биссонет, стремительно пересек помещение по  диагонали  и  уперся  лбом  в
теплую, обшитую пластиком под дерево, стену. -  Клетка!  Понимаешь,  Юрий,
нас с тобой по чьему-то злому умыслу заточили в клетку,  как  экзотических
зверей. Наверное, с  какой-то  целью.  Сначала  заманили  на  эту  чертову
планету, а теперь...
     -  Не  городи  глупостей,  -  промолвил  Вилга.  -  Ты  себя   только
накручиваешь попусту. Вот опять на Кратова понес, а ведь он оказался прав.
Хотя мы и не нашли дольмен, зато существует некрополь,  а  это  уже  стоит
того, чтобы мы здесь побывали.
     - Не стоит! - воскликнул Биссонет. - Одна минута моего времени  стоит
больше, чем все здешние некрополи, дольмены и могильники вместе взятые! За
неделю мы  свободно  могли  бы  слетать  на  Землю  и,  если  это  кому-то
действительно нужно, вернуться сюда снова. В конце концов, нас бы вызвали,
случись что любопытное, хотя  ничего  любопытного  здесь  нет  и  быть  не
может...
     - Как ты себе это представляешь? -  поинтересовался  Вилга.  -  Мы  с
тобой спокойно размышляем о возвышенных  материях  в  своих  лабораториях,
разгуливаем по летнему саду под  ручку  с  хорошенькими  практиканточками,
болтаем о пустяках, вечером идем на теннисный корт или на речку, а  в  это
время Дилайт с Хаимом под конвоем Серебряных  Змей...  причем  неизвестно,
живы ли они еще в ту минуту?
     - Так ведь у каждого своя экологическая  ниша.  И  не  надо  лезть  в
чужую. Двенадцать лет назад я выбрал лабораторию, летний сад и... что  там
еще?.. теннисный корт. Ты, между прочим, тоже!  Ну,  а  Дилайт  счел,  что
будет лучше, если он станет как можно чаще  подставлять  свою  голову  под
камнепад. Я преклоняюсь перед его мужеством,  но  свободу  выбора  следует
уважать. В том числе и нашего с тобой выбора... И еще  неизвестно,  что  в
конечном итоге окажется целесообразней  -  мой  размеренный  быт  или  его
ежеминутный героизм!..
     Кто-то негромко кашлянул. Биссонет  порывисто  обернулся.  На  пороге
кают-компании стоял Кратов и с подчеркнутым безразличием рассматривал  его
стеклянными своими глазами. Биссонет  замер  с  приоткрытым  на  полуслове
ртом, лицо его, как всегда в минуты волнения, пошло  красными  пятнами.  И
тут уж ничего не мог он с собой поделать. Ни подавить своего смятения,  ни
хотя бы скрыть его. Будто выработался у него на присутствие плоддера некий
условный рефлекс.
     - Я невольно подслушал ваш разговор, - сказал Кратов.
     - И что? - с паническим вызовом спросил Биссонет.
     - Ничего, - Кратов прошел к столу, придвинул кресло,  сел.  Ксенологи
следили за ним в некоторой растерянности. - Мне  нужно  как  можно  больше
узнать об этих... Аафемт. Павел кое-что рассказывал, но мы провели  вместе
не так  много  времени,  чтобы  я  сумел  составить  представление  об  их
цивилизации.
     - Зачем... -  Вилга  опомнился  первым.  -  То  есть  -  что  же  вас
интересует?
     - Кто такие Видящие Внутрь?
     - Ученые. Хранители знаний. Дело в том, - Вилга понемногу  увлекался,
- что здесь, как и в многих цивилизациях третьего  класса,  образ  занятий
определяется  не  талантом  и  призванием,  а  кастовой   принадлежностью.
Своеобразная социальная  специализация...  Знания,  ремесла,  общественный
статус передаются по наследству. Межкастовые переходы  крайне  затруднены,
вообще  едва  ли  возможны.  Рожденному  ползать   не   позволят   летать.
Применительно к Видящим Внутрь ситуация усугубляется  тем,  что  их  каста
занимает очень низкое положение в общественной иерархии. Чуть выше рабов и
уж гораздо ниже служителей культа.  Тех  же  Серебряных  Змей...  Излишнее
знание у Аафемт не в чести. Может быть, поэтому Дилайту так хотелось выйти
на контакт именно с Видящими  Внутрь:  он  рассчитывал  получить  хотя  бы
немного достоверной информации об истории этой расы.
     - Разве предыдущие миссии не общались с учеными?
     - Нет. Ксенологов к ним просто не подпустили. Все наши  теоретические
построения базируются на официальных версиях, что  были  преподнесены  нам
главным образом Осязающими Мрак. Разумеется, кое-какими  утверждениями  мы
были вынуждены пренебречь.
     - Например?
     - Ссылками на божественное происхождение Аафемт. Всякая молодая  раса
почитает за благо объявить о том, что ведет свой род от богов, что  предки
ее сошли с небес, и тому подобное. Официальная история Аафемт в один голос
с религией доминирующего культа утверждает, что все они прибыли на планету
со звезд, а затем  уйдут  в  ее  недра.  Что  после  смерти  они  лишаются
материальной, телесной оболочки, обретая бессмертие духа и в  такой  новой
ипостаси  обитая  в  каменных  чертогах  рая.  Который,   что   любопытно,
расположен не на небесах, а в самом  чреве  Уэркаф.  Иными  словами,  тело
сковывает душу, и  только  лишившись  его,  Аафемт  обретают  свое  имаго.
Поэтому у них нет страха смерти. Они  живут  как  бы  против  своей  воли,
сознавая всю вынужденность, эфемерность такого состояния. И с  нетерпением
ждут каждого нового Очищения.
     - Что такое Очищение?
     - А это и  есть  опустошительные  глобальные  пожары,  что  с  дивной
периодичностью прокатываются  по  Лунному  полушарию,  ввергая  счастливых
Аафемт в райское лоно сотнями и тысячами.
     - Если не миллионами... - пробормотал Биссонет.
     - Я постоянно слышу о неких ксенологических моделях Уэркаф.  Что  они
из себя представляют?
     Биссонет возмущенно фыркнул.
     - Это сложно объяснить, - терпеливо сказал  Вилга.  -  Модели  -  они
разные...  Например,  социометрические  модели.  На   них   очень   удобно
исследовать  закономерности   развития   какой-нибудь   цивилизации.   Все
общественные процессы как правило подчинены определенным законам, их можно
с достаточной долей приближения формализовать и смоделировать. Разумеется,
они связаны с уровнем, которого  эта  цивилизация  достигла.  Так,  модель
рабовладельческого   строя   неприменима   для    исследования,    скажем,
тоталитарного социализма... Построение адекватной социометрической  модели
- задача чрезвычайно важная и трудоемкая. Цена ошибки  бывает  высока.  Но
без такой модели плодотворный контакт почти невозможен.
     - Как вы считаете, та модель, которой  пользуется  Дилайт,  близка  к
истине?
     - Вполне. Мы учли в ней все известные научные данные, кроме, понятно,
самых сомнительных.
     - Сигнал-пульсаторы, дольмены? - усмехнулся Кратов.
     -  Даже  совместное  упоминание  этих  двух  фактов  недопустимо,   -
убежденно произнес Вилга. - Принципиально разные  ступени  цивилизации.  К
тому же, в нашем распоряжении до настоящего момента  не  было  достоверных
указаний на склонность Аафемт к возведению  циклопических  сооружений.  Мы
вообще полагали их чуть ли не кочевниками. В  самом  деле,  что  за  смысл
вести оседлую жизнь, когда все  только  что  возведенное  будет  неминуемо
уничтожено  огнем  Очищения  в  любой  непредсказуемый   момент   времени?
Правильнее предположить, что они постоянно  сидят  на  тюках  с  барахлом,
чтобы при малейшей угрозе пожара сняться и откочевать в безопасные районы.
Тут уж не до гигантских могильников, не  до  ваших  дольменов,  наипаче  с
сигнал-пульсаторами внутри... Конечно, Очищение для Аафемт -  божественное
благо, но какие-то рудименты инстинкта самосохранения и продолжения рода в
них  еще  сохранились.  Иначе  мы   просто   не   застали   бы   их.   Они
самоуничтожились бы, едва  только  утвердилась  доминирующая  ныне  версия
культа Очищения.
     - Дольмен я вам не нашел. Но некрополь существует.
     - Да, отныне это доказано. Аафемт умеют строить культовые сооружения.
И это ставит под сомнение многие параметры нашей модели.
     - Есть и другие вещи, которые ваша модель не учла.
     - Крайне любопытно! - неприятным голосом сказал Биссонет и  встал  по
ту сторону стола напротив Кратова, уперевшись ладонями в спинку кресла.  -
Не сочтите за труд ознакомить.  И  не  упустите  при  том  указать  точные
координаты очередного дольмена.
     - Вот именно, - кивнул Кратов. - Координаты... То,  что  я  нашел  во
время своей высадки, должно находиться на расстоянии  прямой  видимости  с
нашего корабля. Мы могли бы наблюдать мой дольмен каждое утро,  выходя  на
поверхность планеты. На фоне вулканической гряды.
     - Но мы его не наблюдаем, - развел руками Вилга.
     - Верно. И вулканическая гряда стала пореже. С просветами.  Будто  ее
взяли и пропололи. А ведь мы высадились точно там, где я указывал.
     - Уж не хотите ли вы сказать,  что  Джед  привел  корабль  не  на  ту
планету? - расхохотался Биссонет.
     -  Нет,  планета  та  же  самая.  И  координатная  сетка  по-прежнему
привязана к здешнему экватору. Только под нее подогнали другой ландшафт.
     - Подогнали? - нахмурился Вилга. - Кто? И, главное, как?
     - Не знаю. Но я привык верить своим глазам. А уж станете ли вы верить
мне - дело ваше. До сих пор вы не верили. Но  вспомните  и  о  "Горяевском
могильнике", который поспешно канул за терминатор. Чересчур поспешно...  -
Кратов помолчал и вдруг произнес со злостью. - Это  ненормальная  планета.
Она  вращается  рывками.  Что  при  этом  творится  на  ней  -   не   могу
вообразить...  Впрочем,  могу:  ничего  особенного.  Просто  прокатывается
очередная волна пламени, и снова все идет своим чередом.  Очищение...  Мне
кажется, что эти фантастические планетарные катаклизмы должны  происходить
не без желания самих Аафемт. И во вполне предсказуемые моменты времени.
     - Да вы сумасшедший! - закричал Биссонет. - Надо же такое придумать -
планета вращается рывками! Еще  и  по  воле  своих  обитателей!..  Где  вы
видели, чтобы такое было возможно?
     - Ну, по меньшей мере одна такая планета известна, - сказал Кратов. -
Это  Сфазис,  метрополия  Галактического  Братства,  резиденция  тектонов,
астрархов, гилургов, средоточие представительств всех цивилизаций, занятых
строительством Единого Разума Галактики.  Искусственная  планета-гигант  с
переменным гравитационным полем, не связанная никакими  законами  небесной
механики кроме тех, что она сама себе устанавливает.
     - Какое отношение Сфазис имеет к Уэркаф? - удивился Вилга.
     - Разумеется, никакого...
     - У вас есть доказательства, или вы снова фантазируете, как это  было
с сигнал-пульсатором? - мигом успокоившись, спросил Биссонет.
     - Фантазирую. Какие могут быть доказательства?.. Но  сигнал-пульсатор
тоже существовал. Потому что Аафемт отнюдь не молодая раса, как вы  только
что утверждали, а очень старая. Может быть, даже вырождающаяся.
     - Подите к дьяволу! - Вилга тоже начинал сердиться. - Час от часу  не
легче.
     - Более того, - продолжал Кратов.  -  Свидетельства  в  пользу  этого
лезут на глаза из каждой дыры. Начать с их энергоразрядного оружия...
     - Никакое  это  не  оружие,  -  запротестовал  Вилга.  -  Всего  лишь
плазмокинез. Научных данных, интерпретирующих способность Серебряных  Змей
генерировать плазменные разряды, у нас не было. Только гипотезы очевидцев.
     - Отчет Брезе? - спросил Кратов.
     - Он самый... - Вилга встрепенулся. - Вы и об  этом  знаете?  Аксютин
говорил, что вы у нас любопытный.
     - Значит, фограторов у них  нет,  -  промолвил  Кратов  задумчиво.  -
Обычные примитивные громовержцы.
     - Между прочим, психические способности некоторых земных диких племен
так и остались неизученными, - сказал Вилга с раздражением. - Растворились
в лоне  цивилизации  без  следа.  Что  же  по-вашему,  мы  должны  дикарей
возводить на вершину пьедестала?!
     - И все же я слабо представляю себе, как можно сознательно  управлять
тем, природу чего не понимаешь, - заметил Кратов.
     - Да сплошь и рядом! - воскликнул Биссонет. - Вы, драйвер,  вовсе  не
обязаны знать экзометральную физику, что является основой  движения  ваших
кораблей. То есть, конечно, неплохо было бы, но, насколько  мне  известно,
она подвластна разумению единиц во всей Галактике. Кто-то построил корабль
по заранее заданной схеме, усадил вас в кресло и сказал: "Владей и води!"
     - Тогда кто-то обязан был  даровать  власть  над  энергией  плазмы  и
Серебряным Змеям. Кто же?
     - Действительно, кто? - буркнул Вилга, таская себя за ус.
     - Так вот, Аафемт не только древняя раса, но и действительно  в  свое
время сошли со звезд, как утверждает их официальная религия. И прибыли они
сюда из  системы  Эаириэавуунс.  Они  прямые  потомки  этих  странствующих
чудаков  Иовуаарп,  что  якобы  с  неясными  целями  пересекли  Галактику,
сунулись на этот участок пространства и как бы между делом  открыли  новую
планету.
     - Факты! - возопил Биссонет.
     - Павел не рассказывал вам, что его  сосед-плоддер  любопытства  ради
прослушал вводный курс языка Иовуаарп? - осведомился Кратов.
     - Ну, рассказывал, - нетерпеливо ответил Вилга.
     Слегка усмехаясь, Кратов не спеша, раздельно произнес  длинную  фразу
на чужом языке. С обилием звонких согласных.
     - Это аргумент, - после паузы проговорил Вилга. - И сильный.
     - Я ни дьявола не понимаю, - с неудовольствием признался Биссонет.
     -  Константин  только  что  воспроизвел   ритуальное   обращение   на
сакральном языке Серебряных Змей, указывающее на добрые намерения и полную
покорность.
     - Вообще-то на языке Иовуаарп это, как принято говорить у нас,  всего
лишь крылатая  фраза,  афоризм,  -  сказал  Кратов.  -  Что-то  вроде:  не
стреляйте в пианиста, он делает что может...
     - Двуногие гуманоиды в окружении шестилапой фауны, - покачал  головой
Вилга. - Это и вправду, как вы выразились, лезло в глаза...
     - Выходит, Иовуаарп прилетали проведать родственников? -  недоверчиво
усмехнулся Биссонет. - Возможно. Тогда почему же они отнеслись к ним столь
равнодушно, бросили в убожестве, на погибель от беспрестанных пожаров?
     - Вполне объяснимое уважение к чужой религии, - сказал Вилга.  -  Ну,
нравится этим Аафемт гибнуть в огне - пусть гибнут. Кстати, я до  сих  пор
не понимаю, чего мы-то к ним привязались. Не так уж они нас и привечают. А
ксенологические  нормы  предполагают   обоюдное   стремление   сторон   ко
взаимопониманию.
     - Я не думаю, что Иовуаарп их бросили, - произнес Кратов.
     - А как прикажете это назвать? - спросил Биссонет. - Мы,  земляне,  с
носорожьим упорством лезем в этот нелепый  контакт,  а  где  же  Иовуаарп?
Что-то я их не вижу. Покажите  их  мне!  -  он  демонстративно  заозирался
вокруг.
     - Угадали, - кивнул Кратов. - По крайней мере один из  членов  миссии
действительно Иовуаарп. И в данный момент он действительно отсутствует  на
корабле.
     Биссонет застонал.
     - Положительно чужое безумие заразительно, - объявил он. -  Я  многое
терпел, но всему есть границы. Не намерен далее принимать участие  в  этом
балагане! - Он повернулся и двинулся прочь, но у самых дверей плюхнулся  в
кресло и замер, ожидая развития разговора.
     - А складно  получается,  -  сказал  Вилга.  -  Сами  они  на  чем-то
обожглись. Или причина, по какой предков Аафемт  закинуло  аж  сюда,  была
чересчур щекотливой... В общем, дорога на Уэркаф им  заказана.  Тогда  они
науськали на этот контакт нас. Каким-то способом инспирировали наш интерес
к нему. Например, теорией  изогенеза.  Мы  ведь  такие  же  гуманоиды.  Но
оставить наши действия без контроля они тоже не могут.
     - И кто же этот соглядатай?  -  иронически  спросил  из  своего  угла
Биссонет.
     - Угадайте с одного раза, - усмехнулся Кратов.
     - Да нет никаких Иовуаарп! - вскричал Биссонет и  ударил  кулаком  по
колену.
     - Вот теперь не угадали, - сказал Кратов.



                                    12

     Эффект, произведенный кратовскими откровениями, оказался  неожиданным
даже для него самого.
     Его попросили удалиться из  кают-компании.  Уходя,  Кратов  лопатками
ощущал раздраженное нетерпение, буквально хлеставшее из обоих  ксенологов.
Едва только за ним затворилась дверь, как они начали орать друг на друга в
полный голос.
     Он и сам был взвинчен до крайности, хотя не подавал виду. Чтобы снять
напряжение, он отправился на центральный  пост  -  поближе  к  охлаждающей
невозмутимости Татора.
     - Ничего?
     - Ничего, Кон-стан-тин.
     - Ну дай же я сменю тебя, Эл!
     - Поверь мне, я ни капли не утомлен...
     В этот момент, помешав их  однообразной  беседе  совершить  очередной
цикл, на пост ворвались Вилга и Биссонет.
     - Мне срочно нужно на Землю, - заявил Биссонет.
     - Мне, а не тебе, - слегка запыхавшись, поправил его Вилга.
     - Ты без меня не справишься! - рявкнул красавчик.
     - Наоборот, ты будешь мне только мешать.
     Татор медленно развернулся к ним лицом вместе с креслом и поглядел на
них кроткими глазами.
     - Правда, нужно, Эл, - после продолжительной паузы  сказал  Вилга.  -
Дилайт работает на ошибочной модели.  А  я  мог  бы  построить  верную  за
какие-нибудь пять-шесть суток. Я работал  бы  ночами.  Половину  института
поднял бы. Потому что можно загубить весь контакт.
     - Что же вы раньше думали? - грустно спросил Татор.
     - Раньше мы искренне заблуждались, - с готовностью ответил Биссонет.
     - Вызови корабль с базы, Эл, - умоляюще сказал Вилга.
     - Это ничего не даст, - проговорил Биссонет сердито.  -  Мы  потеряем
целую вечность. Надо сниматься и лететь.
     - Я все понимаю, - вздохнул Татор. - И  незачем  меня  упрашивать.  В
конце концов, это корабль ксенологической миссии, и он  должен  находиться
там, где хотят ксенологи. Сниматься и лететь... Я прошу у вас, Юрий,  и  у
вас, Бертран, отсрочки хотя бы на двадцать минут, чтобы я мог связаться  с
базой и разработать план доставки одного из вас на  Землю.  Это  непростая
операция.
     - Что же тут сложного? - удивился Вилга.
     - Дело в том, что один я не смогу ввести этот корабль в экзометрию  и
там эффективно им управлять.  То  есть,  конечно,  смогу,  но  боюсь,  что
желаемого выигрыша во времени такая авантюра не даст. Чтобы сразу  достичь
Земли, кораблю подобного класса нужен полный экипаж. Я в состоянии поднять
его с планеты, а дальше мне потребуется взаимодействие с базой.
     - Но вас, драйверов, тут двое! - настаивал Вилга.
     Кратов стыдливо отвернулся и  вперил  взгляд  в  обрыдлый  пейзаж  на
ближайшем экране.
     - Корабль поведу я один, - твердо сказал Татор. - И не  буду  слишком
удаляться от планеты. Кон-стан-тин и один из вас останутся  здесь.  Потому
что Дилайт может вернуться в любую минуту. Или же ему внезапно потребуется
помощь. И  тогда  эта  помощь  будет  ему  оказана.  По  крайней  мере  до
возвращения корабля.
     - Послушай, Эл, - вмешался Кратов. - Пусть улетают  вдвоем.  Я  смогу
помочь Дилайту... без посторонних.
     - Нет,  Кон-стан-тин,  -  покачал  головой  Татор.  -  Дилайту  может
понадобиться поддержка ксенолога. А ты всего лишь звездоход.
     Вилга яростно потащил себя за оба уса одновременно.
     - Вон как поворачивается, - пробормотал он. - Коли так  -  нам  нужно
обсудить это дело еще раз.
     - Да что тут!.. - взъерепенился было Биссонет, но Вилга мигом выволок
его в коридор.
     Татор сочувственно поглядел на пасмурного Кратова.
     - Я оставлю тебе станцию слежения и два фогратора, - сказал он.  -  И
вернусь не позднее чем через три часа. Вы будете  сидеть  в  "иглу",  пить
кофе и рассказывать анекдоты. Ну что может произойти за три часа?
     - Верно, - сказал Кратов. - Ничего особенного. Или все сразу.
     Он вспомнил, как четыре года назад он и  его  прежний  напарник  Фриц
Радау высадились на дремотно-тихой планете с экзотическим и совершенно  ей
неподобающим именем Магма-10. "Управимся за три часа,  -  уверенно  заявил
Радау. - И бегом на плоддер-пост. Что тут рассиживаться?" И они  скоренько
проинспектировали    здешний    Галактический    маяк,    заменили    пару
раскапризничавшихся модулей, прогнали все полагающиеся тесты. Они уже  шли
к своему кораблю, когда начался пожар. Не то молния, случайно вывалившаяся
из облаков, ударила в сушняк, не то  еще  что...  Самый  жуткий  пожар  из
пожаров. Тот, что оставил до сих пор неизлеченный рубец на его психике.  И
за три  часа  их  корабль  успел  взорваться  в  огненном  смерче,  Радау,
замурованный в четырех стенах аккумуляторного отсека, сгорел заживо, а сам
Кратов обратился в живую мумию в коконе  из  собственной  кожи,  черной  и
лопающейся от малейшего движения...
     - Ты думаешь, я боюсь оставаться на этой планетке? - спросил Кратов.
     - Нет, я так не думаю. Я думаю,  ты  боишься  провести  это  время  в
компании одного из ксенологов.
     - Ты прозорлив, как никогда... Любопытно, кто из них останется?
     - Разумеется,  Биссонет,  -  сказал  Татор  убежденно.  -  Он  же  не
специалист по моделированию!
     - Вот и смерть моя пришла, - усмехнулся Кратов.



                                    13

     Переговоры с базой, а точнее - с самим  Дедекамом,  заняли  не  более
десяти  минут,  из  которых  половина  была   потрачена   шеф-пилотом   на
сосредоточенное молчание  и  шевеление  пальцами  в  воздухе.  После  чего
Дедекам предложил, а Татор одобрил следующий план: корабль миссии доставит
Вилгу по меньшей  мере  на  орбиту  естественного  спутника  Уэркаф,  куда
одновременно устремится  гигантскими  экзометральными  скачками  резервный
мини-трамп с базы. Там они встретятся, Вилга перейдет на мини-трамп и  уже
на нем отправится на матушку-Землю, а Татор сей же час вернется на Уэркаф.
"Не придать ли тебе еще одного  драйвера?  -  с  деликатной  осторожностью
осведомился Дедекам. - И пару ксенологов в довесок? А то у меня  здесь  их
развелось как белых мышей". "Нет, благодарю, -  ответил  Татор.  -  У  нас
хватает прекрасных драйверов. А по поводу ксенологов решать будет  Дилайт,
когда вернется." "Вам виднее", - проворчал Дедекам, и план вступил в силу.
     Тихонько напевая, Кратов выкатил из ангара чистенькую белую  луковицу
эмбриона. Он содрал прозрачную  упаковку  и  в  нескольких  местах  уколол
активатором  нежные  лепестки.  Эмбрион  ожил,  заиграл  радугой,   набух,
выбросил ростки и прямо на глазах обернулся в "иглу" - просторную, в  меру
удобную и  неплохо  защищенную  станцию  слежения,  с  окошками,  бытовыми
удобствами, небольшим тамбуром и ярко-красной эмблемой Корпуса Астронавтов
на крутом боку.
     Надутый,  пятнистый  от  злости  Биссонет,  даже  не  простившись   с
коллегой, ушел в "иглу" и там затих. Татор  же  раздобыл  где-то  огромные
песочные часы, перевернул их и вручил Кратову.
     - Когда упадет последняя песчинка,  -  торжественно  произнес  он,  -
выгляни в окно и увидишь меня стоящим возле моего корабля.
     - Вот уж  не  думал,  что  ты  охотник  до  театральных  эффектов!  -
поразился Кратов, но часы принял.
     Татор, в смущении потемнев смуглым ликом,  крепко  сжал  его  руку  и
почти бегом скрылся в тамбуре.  Перепонка  люка  схлопнулась,  поверх  нее
легла броневая плита... Кратов отошел к "иглу".
     Земля дрогнула, словно освобождаясь от непосильного  гнета,  ландшафт
заструился, затрепетал. Корабль медленно всплывал над планетой. Теперь  он
походил уже не на рыбу, а на кашалота, возвращающегося с удачной охоты  из
океанских глубин.
     Вместо того, чтобы залезть в  "иглу",  Кратов  побрел  на  посадочную
площадку, где  придушенная  бурая  трава  еще  хранила  очертания  корпуса
корабля. Ощутив на себе  привычный  тусклый  свет  "пепельного  дня",  она
понемногу - сначала неуверенно, а потом все скорее - распрямлялась,  будто
спешила позабыть о так досаждавшей все это время  темной  громаде.  Вокруг
разносился смутный шорох от  трущихся  друг  о  друга  жестких  стеблей  и
листьев...
     На душе у Кратова было тревожно. Не так часто в жизни он оставался на
планете без корабля. Его  вдруг  покинуло  ощущение  спасительного  борта,
клочка родного, привычного мира, в котором можно укрыться от опасностей  -
хотя на деле  ох  как  не  всегда  такая  защита  по-настоящему  защищала!
Звездоход без корабля все  равно  что  голый  среди  льдов...  "Тоже  мне,
сравнил, - подумал Кратов. - Ну что сделается звездоходу на  морозе,  даже
если он нагишом? Напряг воображение, сочинил себе знойный южный  берег,  и
вот уже пар от тебя валит, и от босых пяток проталины. Здесь что-то  иное.
Нагота души..."
     Он на минуту  отрешился  от  собственных  переживаний  и  представил,
каково сейчас Биссонету. Это вынудило его повернуть с полпути и  поспешить
в "иглу".
     Ксенолог, нахохленный, как петух на насесте, сидел в углу  и  смотрел
застывшим взглядом на панель приемника. Казалось, он и  не  видел  ничего,
погруженный  в  свои  обиды.  Впрочем,  лицо  его,  слегка  осунувшееся  и
благодаря демонической бородке заострившееся,  выглядело  успокоенным.  Он
покосился на  вошедшего,  но  ничего  не  сказал.  Кратов  тоже  проглотил
заготовленный было вопрос по поводу того, не было ли вестей от Дилайта,  и
молча угнездился в противоположном углу.
     - Нельзя ли сопеть потише? - нервно осведомился Биссонет.
     Кратов стиснул зубы.
     - Можно, - сказал он.
     - И перестаньте шуршать. Совершенно нельзя сосредоточиться...
     - Это не я, - проговорил Кратов.
     Пошарив на груди, он извлек и поставил  перед  собой  песочные  часы.
Горка в нижнем полушарии почти не прибыла. Биссонет  брезгливо  следил  за
его движениями.
     - При чем здесь часы? - спросил он. - Их я не слышу. Это вы  возитесь
и шуршите своим рубищем. Будто вас кусают... насекомые.
     - Потерпите, - сказал Кратов. - Только три часа, даже  меньше.  Потом
будете похваляться перед знакомыми,  что  провели  пол-суток  в  клетке  с
ужасным,   кровожадным   убийцей-плоддером   и   вышли   победителем.    В
нравственном, разумеется, смысле.
     - Ваш юмор оставьте при себе. Меня он не очаровывает.
     - Ваше презрение меня тоже не обжигает...
     - А как же пирофобия? - сощурился Биссонет. - Или это  тоже  одна  из
ваших фантазий, вроде дольмена или сигнал-пульсатора?
     Кратов прикрыл глаза. "Как же он боится меня! При этом он помнит, что
я звездоход, а значит - чувствую его страх, знаю об этой его слабине. И он
злостью изгоняет из себя этот страх. Аксютин  тоже  боялся,  но  воевал  с
самим собой совсем иначе... Ну что я им всем сделал?"
     - Что я вам сделал? - спросил он вслух.
     Несколько  мгновений  Биссонет  молча  и   с   некоторым   удивлением
разглядывал его.
     - Выкиньте эту игрушку, - вдруг произнес он. - Для меня рядом с  вами
все едино - что три часа, что три года.
     Кратов пожал плечами, взял часы и вылез в тесный, едва вмещавший  его
тамбур. Задернул перегородку за собой, раздернул перед собой... И замер.
     "Слышу, - подумал он. - Совсем рядом. Рукой подать".
     В горле пересохло. Забытые часы выскользнули из разжавшихся пальцев в
траву.
     - Биссонет, - позвал он шепотом.




                             ИНТЕРЛЮДИЯ. ЗЕМЛЯ

     ...И был пир, и стол  ломился  от  яств,  которые  были  приготовлены
руками хозяйки дома из всего, что еще утром росло в огороде, било крыльями
или блеяло во дворе. И подняты были из погреба кувшины с лучшим  вином.  И
безутешен был хозяин, требуя, чтобы все было съедено и выпито без  остатка
еще до захода солнца.
     Хозяин, ублаженный происходящим сверх всякой меры, сидел в позе Зевса
Олимпийского во главе стола. Хозяйка,  субнавигатор  Звездного  Патруля  в
отставке Джемма Ким, в длинном домотканом  платье  с  причудливым  узором,
пристроилась с краю, время от  времени  отлучаясь  затем,  чтобы  обновить
стол. Она ничуть не изменилась за эти  двенадцать  лет,  разве  что  стала
немногословной и приобрела едва заметную улыбку материнского снисхождения,
с которой глядела как на детей, так и  на  взрослых,  отнюдь  не  исключая
мужа.
     Кратов как почетный гость устроен был на  дубовой  скамье  по  правую
руку от хозяина, а на плече у него висла слегка захмелевшая Марси, которая
вполне освоилась с новым окружением. Магнус Мессершмидт, грузный и  лысый,
похожий на известные портреты Черчилля, восседал напротив  них  в  кресле,
каковое лично притащил для себя из дома. При знакомстве,  осторожно  пожав
руку Кратова, а затем приложившись губами к ладошке  Марси,  он  деликатно
осведомился: "Ваша дочь? Изумительно прелестное  дитя!"  Марси  хихикнула,
Грант захохотал. Кратов же совершенно потерялся,  и  пока  он  сконфуженно
искал слова, чтобы объяснить Мессершмидту всю степень его заблуждения,  на
помощь поспешила Джемма. "Не следуйте традициям, Магнус,  -  сказала  она,
мягко улыбаясь, - а судите-ка по  себе..."  Подруга  толстяка,  темнокожая
Авене, в изысканной прическе из миллиона тончайших  косичек,  с  большими,
чуть звероватыми глазами и  пухлыми  лиловыми  губами,  туго  затянутая  в
тончайшую белую ткань, выглядела ненамного старше Марси. Не прошло и  пяти
минут, как девицы сделались подругами на всю жизнь, в один голос хохотали,
синхронно налегали на чудесное грантовское вино и несколько раз  срывались
из-за стола - обменяться нарядами.
     Сорванцы-погодки Софокл, Спартак  и  Константин,  пользуясь  всеобщим
попустительством взрослых, присоединялись к трапезе набегами. Компанию  им
составляли толстая белобрысая Кристина, дочь Магнуса от первой  подруги  и
кудлатый, похожий на обезьянку мулат  Зигфрид,  трех  лет  от  роду,  дитя
любовного союза с Авене.
     В круговорот застольных бесед течением свободной мысли заносило самые
разнообразные темы.
     Весьма  поверхностно  обсуждена   была   концепция   пангалактической
культуры.
     - Да, я фашист! - кричал Магнус, размахивая куриной ногой. - И  я  не
желаю, чтобы мои дети смешивали свою чистую алую кровь с той  сомнительной
жидкостью, что циркулирует под  хитином  у  всякой  чешуйчатой  мрази!  Не
желаю, чтобы чьи-то  поганые  щупальца  указывали  Человеку  прямоходящему
дорогу в будущее...
     - Марси, держите Кратова за руки! - веселился Грант.
     - Я держу, - ответила Марси. - И за ноги тоже. А зачем?
     - И действительно, - сказал Кратов. - Только пировать мешаешь.
     - Не надо говорить за моих детей,  -  вмешалась  Авене.  -  Они  сами
решат, с кем им мешать свою кровь, а с кем нет.
     - Это и мои дети, - смутившись, возразил Магнус. -  По  меньшей  мере
наполовину...
     - Человечество давно уже нуждается в защите от космической экспансии,
- витийствовал он спустя  мгновение.  -  И  не  столько  от  материальной,
сколько  от  культурологической.  Эти  искушающие  бессмертную  душу  идеи
владычества над вселенной! Эти  соблазны  чужих  звезд!  Если  так  пойдет
дальше, всем нам уготован  удел  индейцев-майя.  На  протяжении  веков  те
строили великую цивилизацию. И  потребовались  недолгие  годы,  чтобы  она
рухнула в прах под напором совершенно чуждой  культуры  конкистадоров,  со
всеми европейскими прелестями, от гнусного алкоголя до  не  менее  гнусных
болезней. И дело не в том, что оттуда,  -  Мессершмидт  указал  курицей  в
хрустальные небеса, - на нас сыплются под видом даров и благодеяний  чужие
разлагающие идеи. А в том дело, что  мы  не  готовы  к  их  восприятию,  и
никогда не окажемся готовы, нам это все не нужно, и путь к совершенству  у
нас свой. Мы можем воспринять идеи всех этих  чешуйчатых  монстров  только
ценой отказа от своих идей! Ибо наша  культура  и  то,  что  вы  называете
культурой применительно к  разнообразным  насекомым  и  пресмыкающимся,  а
также прочим тварям, о  внешнем  облике  коих  не  будет  извинительным  и
упоминать в приличном обществе, а наипаче за  столом,  лежат  в  различных
плоскостях. И означенные плоскости не  пересекаются!  Господин  Анастасьев
говорит...
     - Не надо цитировать Анастасьева! - запротестовала Джемма. - Особенно
за столом.
     - Что  вы  можете  мне  возразить,  господин  Кратов?  -  тоном  ниже
осведомился Магнус, налегая брюхом на блюдо с шашлыком.
     -  Только  одно,  -  спокойно  ответил  тот.   -   Всякие   плоскости
пересекаются. Кроме параллельных, разумеется. Да и это лишь вопрос  выбора
метрики и системы координат.
     - Неубедительно! - фыркнул Мессершмидт.
     - А вы и не хотите, чтобы я вас убедил...
     Без какого-либо перехода разговор перешел на поэзию.
     - Ненавижу современных поэтов! - шумел Магнус. - Всякий, кто  овладел
грамотой и дорвался до паршивенького мемографа, уже мнит себя стихотворцем
и лезет самовыражаться...
     - Да много ли вы читали современных поэтов? - ощетинилась Марси.
     - Изрядно, дитя мое! Ну вот хотя бы это. - Мессершмидт завел очи и  с
выражением продекламировал:

                             Лежу в луже.
                             Ложе - нет лучше...

     -  По-моему,  прекрасно,  -  сказала   Джемма.   -   Точно   передано
мироощущение свиньи.
     - Мне тоже приходилось отдыхать в грязевых ваннах, - сказал Кратов. -
И  спал  как  убитый.  Особенно  после   семидесяти   часов   непрерывного
бодрствования.
     -  Отнюдь  не  разделяю   вашей   снисходительности,   -   проговорил
Мессершмидт. - Зачем поэту исследовать мироощущение свиньи? Или он  сам  -
свинья, или все мы живем в хлеву!
     - Ну, если рассматривать экологическое состояние  Земли  в  целом,  -
задумчиво произнес Грант, - то достаточно близко к этому...
     - Вы даже не уловили ритмомелодики! - рассердилась Марси.  -  Это  же
миниатюрный шедевр аллитерации! Прочтите дальше,  и  все  станет  понятно.
"Букет букв - буклет бука"...
     - Бред брюха, - сказал Магнус. - Не желаю.
     - Брат-плоддер, прикончи этот нескладный спор какой-нибудь цитатой, -
попросил Грант. - Если ты не изменил еще своим пристрастиям.
     - Не пойму, чем это вызвано, - сказал Кратов. - Но из головы не  идут
эти строки:

                          Стремнина
                          персиковых лепестков,
                          Летящих с обрыва
                          в ущелье теней.
                          Лишь здесь - небеса,
                          и земля - только здесь,
                          А не среди
                          людей...
                             [Ли Бо. Пер. с кит. Э.Балашова]

     - Что тут  непонятного,  -  проворчал  Магнус.  -  Все  так  и  есть,
поглядите по сторонам. У нас в долине разве жизнь?..
     На небеса стремительно накатывало крыло ночной  мглы.  Зубцы  горного
кряжа ясно выделялись  на  пронзительно-желтом  фоне  заката.  Прохладными
волнами набегал ветерок. Грант послал старшего сына, кратовского тезку, за
гитарой. Прикрыв глаза, он просто перебирал струны - без связной  мелодии,
без пения. На столе остались лишь вино и  зелень.  Мессершмидт  перебрался
поближе к Кратову, прилег ему на плечо и тихонько жаловался:
     - Вот и  вы  не  принимаете  меня  всерьез,  лишь  обижаетесь...  или
посмеиваетесь втихомолку. Дескать, чудак  этот  толстый  Магнус,  если  не
сказать хуже! А я фашист, самый настоящий... одна фамилия чего стоит...  и
мне страшно подумать, во что вы превратите этот мир после того, как я умру
и некому будет его защитить...
     - Бросьте, Магнус, - утешил его Кратов. - Ну какой вы  фашист?  Разве
фашист мог бы любить такую женщину, как Авене?
     - Мог бы, - убежденно заявил Мессершмидт. - Мою Авене всякий  был  бы
рад полюбить. А вы просто не знакомы с нашей  философией,  Анастасьева  не
читали, он для вас все равно что смоляной факел в одно место. Побывали  бы
вы хотя бы однажды на нашем слете. Это так  красиво!  Огни,  черно-красные
повязки на рукавах, черные рубашки с белыми галстуками... И до слез  жаль,
что вы не с нами, вы мне так нравитесь, слово чести!..
     И Магнус растроганно прослезился у Кратова на плече.
     Авене отняла у Гранта гитару и запела на своем странном  языке  такую
же странную песню, сверкая в сумерках выпуклыми белками  глаз  и  крупными
ровными  зубами,  используя  не  столько  струны  старинного  инструмента,
сколько  его  корпус  вместо  барабана.  Магнус  отнял  мокрую   щеку   от
кратовского плеча, поглядел на подругу и прослезился вторично.
     - Вы не поверите, Кратов, - сказал он. - Какая  это  женщина!  Как  я
счастлив, что она есть!..
     Джемма загнала детей  в  дом  и  вышла  оттуда  переодетая  в  легкий
шелковый халат. Через плечо у нее было переброшено полотенце.
     - Я иду на реку, - сказала она. - У нас  тут  своя  горная  река.  Из
самых чистых снегов.
     - И очень холодная! - прибавил Грант. - Подлинное испытание воли.
     - Я желаю испытать волю, - объявил Мессершмидт. - Чтобы все поверили,
что я настоящий фашист!
     - И я, - сказала Марси. - Никогда  не  купалась  в  настоящей  горной
реке. Пойдем, Кратов!
     - Идите, - сказал тот. - А я побуду один. Кто-то должен охранять дом.
     Держась за руки, чтобы не оступиться  в  темноте,  все  двинулись  по
узкой тропинке сквозь  терновник.  Голоса  их  становились  приглушенными,
размытыми. Спустя какое-то время издали донесся чей-то восторженный визг.
     Кратов подошел к изгороди,  оперся  о  нее  -  хворост  подозрительно
затрещал под ним. Над черными силуэтами  гор,  заливая  их  синим  светом,
висела полная луна. Звезды казались близкими,  колючими,  как  ледышки,  и
такими же холодными.  Все  это  небесное  воинство  глядело  на  одинокого
человека пристально и с укоризной. "Ну и на здоровье, - благодушно подумал
Кратов. Он испытывал необычайное, почти забытое чувство  умиротворения.  -
Не стану я нынче заниматься мемуарами. И вообще ни о чем не стану  думать.
Я на своей планете и хочу заниматься тем, что мне  больше  нравится.  А  в
данный момент мне нравится стоять вот  здесь,  мерзнуть  и  ни  о  чем  не
вспоминать".
     До его слуха донеслось натужное сопение. Кратов рассеянно  обернулся.
В десятке шагов от него  некрупный  снежный  человек,  бесформенной  кучей
примостившись  в  закутке  двора,  справлял  нужду.  Красные  глазки   его
светились в ночи, будто два уголька.
     - Ты, скотина, - сказал Кратов, брезгливо хмурясь.
     Снежный человек глухо  заворчал,  но  своего  паскудного  занятия  не
прервал.
     - Думаешь, коли человечество  тебя  опекает,  так  все  позволено?  -
зловеще спросил Кратов.
     Решительной  походкой  -  при  этом  его  слегка  покачивало,  -   он
направился к пакостнику.  Тот  вскинулся  на  дыбы  и  угрожающе  взмахнул
могучей волосатой дланью. Кратов ловко увернулся, перехватил лапу и  завел
ее за  спину  до  самого  затылка.  Пыхтя  и  взревывая,  снежный  человек
попытался  освободиться.  От  него  разило  прелым  волосом  и  застарелым
звериным навозом. Под рыжей шкурой загуляли мышцы, лапа налилась  железом.
Кратов тоже приналег. Свободной рукой перехватил ночного гостя за мясистый
загривок и, поднапрягшись, несколько раз ткнул его мордой в содеянное.
     - Не ходи сюда, - приговаривал он. - Не гадь и впредь не греши.
     Снежный человек покорно снес унижение и даже прекратил борьбу. Должно
быть, он давно был готов к расплате за свое вредительство. Либо же  вообще
не считал происходящее чем-то оскорбительным... Кратов отпустил его  и  на
всякий случай  изготовился  отразить  возможную  контратаку.  Но  мохнатый
злыдень  проворно  метнулся  прочь.  Ловко,  даже  не   опираясь   лапами,
перескочил через плетень и сгинул во  тьме.  "Не  напугал  бы  женщин",  -
запоздало подумал Кратов, переводя дух.
     Он прислушался. Горы степенно  молчали.  Со  стороны  невидимой  реки
доносился плеск и голоса. Ощущая себя подлинным защитником  очага,  Кратов
выждал еще с минуту и повернулся к дому.
     Среди плотной стены  терновника  ему  померещилась  белая  призрачная
фигура. "Неужели опять этот придурок? - подумал Кратов. - Нет, он дождется
от меня дубины по хребтине..." Он порыскал взглядом в поисках  чего-нибудь
увесистого.
     Но белым привидением оказалась Марси, нагая, мокрая и жутко холодная.
Это  обнаружилось  сразу,  едва  только  она  завидела  его  и  по  своему
обыкновению полезла целоваться.
     - Кратов, я так устала,  так  хочу  в  постель...  -  бормотала  она,
повиснув у него на шее. - И  вся  исцарапалась  о  колючки.  Вот  здесь  и
здесь... Возьми меня на руки и унеси куда-нибудь.
     - Где твоя одежда? - спросил Кратов растерянно.
     - Не помню. Оставила где-то... Все равно этот комбинезон был не  мой,
а Джеммы... не моего размера и совершенно мне не к лицу...
     Кратов послушно отнес ее, обмякшую и почти невесомую, в  неосвещенный
дом, в одну из гостевых комнат. Среди ночной тишины  было  слышно,  как  в
мансарде шепчутся дети. Должно быть,  рассказывали  друг  дружке  страшные
истории. В очередной  раз  Кратову  весьма  пригодилось  умение  видеть  в
темноте: огибая беспорядочно расставленные самодельные кресла и  тумбочки,
он нашел плед из грубой шерсти и укрыл им свернувшуюся в комочек Марси,  а
сам прикорнул, привалившись к стене,  у  нее  в  головах.  Марси  внезапно
проснулась и завозилась под пледом.
     - Кратов, - промолвила она ясным голосом.  -  Ты  меня  не  понял.  Я
сказала "в постель" не в смысле "дрыхнуть", а в самом древнем из смыслов.
     - "Дрыхнуть" и есть наидревнейший смысл этой идиомы, - хмыкнул тот.
     - Перестань притворяться. Ты отлично знаешь, чего  я  от  тебя  хочу.
Какой идиот спит в такую  ночь?  Может  быть,  плоддер-синоптик  со  своей
звездоходицей? Или этот расист со своей негритянкой? Или  те  чудаки,  что
живут в здешних пещерах?!
     Плед  был  отброшен  за  ненадобностью.  От   мнимой   усталости   не
сохранилось  и  следа.  Кратов  безропотно  подчинился  всем  прихотям   и
фантазиям. Он чувствовал себя безвольной игрушкой,  но  игрушкой,  которой
такое положение вещей доставляет удовольствие.
     - А сейчас я покажу тебе, как кролик облизывает  шерстку,  -  шептала
Марси, деловито и властно опрокидывая его на спину. - Этого ты еще не знал
в своей Галактике.
     - Знал, - попытался возразить он.
     - И пусть, все равно это было НЕ ТАК...
     Он не спорил, да Марси уже и не слышала его. Огромная,  круглая,  как
лепешка домашнего хлеба, луна плясала за окном.
     - У тебя еще есть силы? - хриплым, незнакомым голосом спросила Марси.
     - Я бодр, как самый юный юнец! - солгал он, сдерживая дыхание.
     - Тогда ты должен увидеть, как взлетает феникс. Мне  никогда  еще  не
хотелось такого с тобой. Но это вино, эта ночь, эти горы... мы так  близко
к богам... не к христианскому богу, а к древним богам  этих  гор,  которые
знали толк в настоящей любви...
     - Я сделаю все, что ты просишь. Но, ради всего святого, не кричи так,
разбудишь детей!
     - Каких детей... какие могут быть дети?..
     Когда все кончилось, они молча лежали, утомленно переплетясь  руками,
и слушали, как скрипят ступеньки под грузной поступью Магнуса,  как  Грант
ходит по двору и уговаривает Авене спеть с  ним  на  голоса,  как  дети  в
мансарде с приглушенным повизгиваньем швыряются подушками.
     - Хочу дом, - вдруг сказала Марси.
     - Вот этого я определенно не знаю, - смутился он.
     - Опять ты дурачишься! Когда я говорю "дом", я  имею  в  виду  именно
дом. Из дерева или на крайний случай из камня. Ты умеешь строить дом?
     - Конечно, нет!
     - Нашел чем гордиться! Болтать с нелюдями  обо  всякой  ерунде  любой
сумеет... Хочу, чтобы ты купил землю, выстроил дом. А я, так  уж  и  быть,
стану рожать тебе детей. Но пусть это будут девочки, тогда я сама стану их
воспитывать.
     - Дети - слишком  серьезное  дело,  чтобы  доверять  его  женщине,  -
попробовал отшутиться он.
     - Почему мы носимся по всей планете как угорелые? - капризно спросила
Марси. - Мечемся, рыщем... Как будто за нами гонятся.
     - Но ведь ты любишь путешествовать! - удивился Кратов.
     - Я БЕШЕНО люблю путешествовать. Но то, чем мы занимаемся с тобой уже
битый месяц, сильнее напоминает змеиный бег.
     - Что, что?!
     - Ты видел, как бегают змеи? Они не умеют двигаться по прямой. Только
рывками - вправо, влево. Куда угодно, лишь бы не вперед.
     - А я и не хочу вперед. Это я там, - Кратов ткнул перстом в небеса, -
буду ломить  по  прямой.  А  здесь  я  намерен  освоить  возможно  большее
пространство за отмеренный мне срок. Вот и кидаюсь - вправо, влево.
     - Кто же, любопытно узнать, намерял тебе этот срок?
     - Судьба, Марси, судьба...
     Он вспомнил давешний разговор с Грантом и едва  удержался,  чтобы  не
добавить невпопад: "По прозвищу "Удача".
     Марси вдруг отстранилась и, прищурившись, оценивающе оглядела  его  с
ног до головы. Кратову сразу захотелось отыскать плед.
     - Ты роковая личность! - сказала девушка. - Признайся:  тебе  назвали
точную дату твоей смерти, и ты спешишь исполнить свой долг.
     - Фантазерка ты моя белобрысая, - умилился Кратов.
     - Но вот загадка: в чем он, твой долг? Я бы еще поняла, попытайся  ты
наставить на путь истинный эту заблудшую диву, как ее?.. Рашиду...
     - А можно? И, кстати, почему - заблудшую?! Чем ее путь  хуже  нашего?
Она живет как считает нужным.
     - Когда ты рассказывал мне о том, что произошло  с  вами,  я  ожидала
увидеть потерянного, согнутого прошлым человека. Но ведь  она  не  такова!
Непохоже, что она согнулась.
     - А кто  говорил,  что  она  непременно  должна  киснуть  и  хныкать?
Напротив: из слов Милана следует, что Рашида живет  активно  и  насыщенно.
Буквально не дает себе ни минуты роздыху.
     - По-моему, она изо всех сил старается разрушить свою личность, и как
можно скорее! Или делает вид, что старается. Тебе так не показалось?
     -  Показалось...  Если  мы  не  обманываемся   в   наших   мимолетных
впечатлениях, то один Бог  знает,  какая  встряска  нужна,  чтобы  вывести
Рашиду из этого саморазрушительного пике. Катаклизм? Война?.. На  старушке
Земле с ее размеренным, патриархальным укладом я не могу вообразить ничего
достойного.  Иное  дело  Галактика.  Но  туда  ее  не  заманить   никакими
коврижками. Я проверял: за двадцать лет Рашида ни разу не покидала  Землю.
И ничем всерьез и подолгу не занималась.
     - Не понимаю, как можно отдыхать двадцать лет кряду. Это скучно.  Это
даже неприлично. Это что-то болезненное. Окружающие кормят ее,  одевают  и
обихаживают, а она - развлекается!
     - Можно подумать, она  одна  такая!  -  с  легким  оттенком  ревности
заметил Кратов. - Я читал отчет Планетарной службы занятости, где сказано:
от двадцати до пятидесяти миллионов человек ведут праздный образ жизни.  А
ты,   милое   дитя,   рассуждаешь,   как   вульгарный   утопист.    Причем
марксистско-ленинского толка! Ну, это как  раз  возрастом  и  объясняется.
Только несмышленыш с его черно-белым радикализмом и может требовать, чтобы
всякому - по труду.
     - Между  прочим,  это  христианская  норма!  А  марксисты,  наоборот,
обещали каждому по потребностям.
     -  И  христианство  ты  понимаешь  поверхностно.  "Если  хочешь  быть
совершенным, продай имение твое и раздай нищим, и будешь  иметь  сокровище
на небесах..." Или что-то в этом роде.
     Марси помолчала. Потом сказала с иронией:
     - Мы с тобой такие крупные специалисты.  Что  по  марксизму,  что  по
христианской этике...
     - Во всяком случае,  меня  не  обременит  прокормить  своими  трудами
сотню-другую нахлебников, - пробормотал Кратов.
     - На какие же средства  она  так  резвится,  твоя  Рашида?  -  строго
спросила Марси.
     - Ну, ей причитается некоторая пенсия от Корпуса Астронавтов...
     - Есть предельно простой способ вывести ее из пике  и  заманить  куда
угодно, - покачала головой Марси. - Ты придешь и позовешь ее за собой.
     - Не приду, - возразил Кратов. - Куда я от тебя... после этой ночи?
     - Все туда же - в Галактику, милый. Ты же звездоход.
     - Не желаю спорить. Но не хочу сейчас даже думать об этом  дне,  хотя
он и близок. Ты рядом, и мне хорошо. Ты - как заслуженная награда  старому
космическому волку за все лишения. И будь что будет.
     - Уж не умыкнешь ли ты меня на свой Сфазис?  -  засмеялась  Марси.  -
Кому я там нужна, нераспустившаяся почка... Ведь я ничего не умею,  ничего
не знаю. Единственное, что я освоила в мои годы - искусство любить и  быть
любимой.
     - Да, но ты освоила его в совершенстве!
     -  ...Ты  постоянно  будешь  уноситься  в  темноту  и  неизвестность,
встревать в переделки, а я обречена слоняться по вашим райским кущам,  где
полно яблок и ни одного завалящего змея!
     - Поступим так, - сказал Кратов уверенно. - Ты поступаешь в ближайший
институт ксенологии... например, в Сорбонну или Сан-Марино... через четыре
года покидаешь его стены сложившимся специалистом, и  я  забираю  тебя  на
Сфазис. Будем встревать в переделки  вместе.  Правда,  существует  нелепое
предубеждение  против  женщин-ксенологов,  но  стереотипы   для   того   и
воздвигаются, чтобы их ломать.
     - Фантазер ты мой темноликий, - промолвила девушка. - Живешь какой-то
потусторонней жизнью, придумываешь Бог весть что. Наверное, вы все чуточку
ненормальные... Пока мы только подбирались к горной речке, которая  больше
похожа на ручей, Джемма уже искупалась. Вышла на берег,  села  на  камень.
Думаешь, она глядела на нас? Нет, она тихо сидела и глядела на  звезды.  И
лицо у нее при этом было такое... такое...
     В окно осторожно поскреблись.
     - Кратов, - тихонько позвал Грант. - Как ты можешь  спать,  когда  мы
двенадцать лет не виделись и не увидимся столько же?!




                    ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. ГНЕЗДО ФЕНИКСА (3)


                                    1

     Их было десятка полтора, а вовсе  не  целая  орда,  как  померещилось
Кратову поначалу. Довольно высокие -  хотя  это  отчасти  скрадывалось  их
странными, раскоряченными, на полусогнутых ногах,  позами.  На  вид  очень
худые, даже изможденные. Обряженные в некое подобие глухих  гимнастических
трико грязно-песочного цвета и в  мешковатые  грубые  накидки  с  небрежно
отброшенными капюшонами.
     Немыслимо, неправдоподобно, мистически похожие на людей.
     Если бы не жесткие пепельные волосы, вздыбленные на  манер  петушиных
гребней - что, впрочем, могло оказаться попросту  прической.  Если  бы  не
многоцветные разводы на впалых щеках и залысых  лбах  -  что  даже  издали
сильно смахивало на заурядный ритуальный грим.
     Биссонет охнул.
     - Миллион дьяволов! - запричитал он. - Да ведь это же Видящие Внутрь.
Все кастовые признаки налицо - и униформа, и раскраска... Вот  это  удача!
Дилайт, Дилайт, где же вы?!
     - Что нужно сделать, чтобы вступить  с  ними  в  контакт?  -  шепотом
спросил Кратов.
     - Для начала знать их язык! - раздраженно зашипел  Биссонет  -  Я  не
готовился к прямому общению специально, я теоретик... У меня, если угодно,
даже борода не сбрита!
     - При чем тут борода?!
     - Отклонение от стереотипа, вот при чем! Аафемт не  имеют  волосяного
покрова на лице, и никто не знает,  как  они  отнесутся  к  нашему  обычаю
отпускать усы и бороды. Быть может, это пробудит в них отвращение...
     - А  то,  что  Джед  у  нас  чернее  ночи,  разве  не  отклонение  от
стереотипа?
     - Это пустяки, видели бы вы, как они расписывают  себя  на  культовых
обрядах! Отчет Хоффмана-Элула, раздел шестой...
     - Послушайте, ксенолог вы или нет? - разозлился Кратов.  -  Начинайте
как умеете, ведь такой шанс может больше не выпасть.
     - Что, к черту, начинать?! Я никогда этим не  занимался,  откуда  мне
знать, что делать в подобной ситуации...
     Аафемт молча разглядывали людей, не сделав за все  время  ни  единого
движения.  Словно  кому-то  взбрела  в  голову  фантазия  окружить  "иглу"
экстравагантными восковыми фигурами.
     - Мощная от  вас  ксенологическая  поддержка  Дилайту,  -  язвительно
произнес Кратов. - Уж лучше бы мотали вы, в самом деле, на Землю!
     - Так ведь я и хотел!.. Знаете что? - вдруг встрепенулся Биссонет.  -
Попробуйте скрестить руки над головой... вот так...
     - А, помню: готовность  к  переговорам.  Только  кто  эти  переговоры
поведет? Мы же оба, как выяснилось, такие крупные специалисты.
     - Вы, вы поведете, - нетерпеливо сказал Биссонет. - А я буду  научным
консультантом.
     Кратов едва удержался, чтобы демонстративно не  пожать  плечами.  Кто
мог ведать, как этот  его  естественный  порыв  будет  воспринят  Видящими
Внутрь... Он шагнул вперед, чувствуя себя как перед прыжком  в  черную  и,
должно быть, пронзительно ледяную воду, и вскинул скрещенные руки.
     Ближний к нему Аафемт,  чей  гребень  был  вымазан  оранжевым,  издал
хриплое карканье и развел в стороны свои костлявые конечности,  обмотанные
серым тряпьем.
     - Отлично! - шепотом воскликнул Биссонет. - Отлично, Кратов! Они идут
на  контакт.  Скажите  им  что-нибудь   на   языке   Иовуаарп...   афоризм
какой-нибудь... но непременно в контексте переговоров. -  Кратов  дернулся
было, чтобы спросить, как долго придется  держать  руки  над  головой,  но
Биссонет опередил его: - Теперь жесты значения не имеют,  можете  хоть  на
ушах стоять. Однако постарайтесь покуда не  обращаться  ко  мне:  языковой
мешаниной вы совершенно собьете их с толку.
     Кратов кивнул. "Вот влип! -  подумал  он.  -  Что  же  изречь  такого
нетленного?!"
     - Долго думаете! - прошипел Биссонет.
     "Как нарочно, из головы все  вылетело...  И  поджилки  трясутся.  Это
тебе, брат-плоддер, не фогратором орудовать! Но как же они похожи на  нас,
даже оторопь берет. Любого возьми, убери этот дурацкий гребень,  умой  как
следует...  переодевать  не  обязательно,  на   Земле   и   не   так   еще
разгуливают... Ведь  не  распознаешь  среди  резвящейся  публики  вечерком
где-нибудь на бульваре Тысячи Звезд, глазу не за что зацепиться!"
     Он набрал полную грудь воздуха и на едином дыхании, но  раздельно,  в
полном  соответствии  с  орфоэпическими  нормами  доминирующего   диалекта
Иовуаарп, тщательно выверив интонацию, произнес:
     - Йюнаиуааворзмаднулгалмаабаймо!
     Восковые фигуры отпрянули единым  порывом,  будто  Кратов  у  них  на
глазах вдруг обратился в трехглавого  дракона  и  каждой  пастью  изрыгнул
клубы ядовитого дыма пополам с пламенем. Некоторые даже  обхватили  головы
руками.
     - Что вы там ляпнули? - тихонько взвыл Биссонет. - Аафемт  в  панике,
сейчас в обморок попадают... Немедленно исправляйтесь, злосчастный!
     Кратов молчал, лихорадочно соображая, что  же  приключилось.  На  его
взгляд, ничего предосудительного он  не  изрек,  уж  во  всяком  случае  -
способного породить такой ужас. Всего лишь возгласил классическую  формулу
приветствия, принятую между близкими, но давно не встречавшимися друзьями.
Кажется,  это  была  пространная   цитата   из   какого-то   литературного
произведения. Отчего она произвела столь сильный и неожиданный  эффект  на
слушателей, можно было только гадать...
     Но в эту минуту отверз уста все тот же передний Аафемт, между тем как
остальные,  вновь  обратившись  в  раскоряченных  истуканов,   почтительно
внимали ему. Что касалось Кратова, то он  даже  скривился  от  напряжения,
стараясь ничего не упустить из вложенного либо - что было, пожалуй, точнее
- упрятанного в не такую уж и длинную гиперфразу смысла.
     - Чужегость знает  древнесокровенное,  -  сказал  Аафемт.  -  Видящие
Внутрь      содрогнуты.      Потрясены-удивлены-напуганы.      Чужезвучное
древнесокровенное было погребено в забвении. Инослышащий-не-Видящий-Внутрь
был бы потрясен-озлоблен-возбужден. Угроза постыдной смерти, без  будущего
имагопревращения,  утрата  личновечности.  Но  Видящие  Внутрь   также   и
потрясены-удивлены-умилены:      Истиносвет       не       угасает       в
пространствевечновремени.
     Аафемт говорил медленно, запинаясь и  даже  останавливаясь,  с  явным
трудом  подбирая  семантические  кирпичики  в  наспех  возводимое   здание
гиперфразы. Видно было, что познания его в метаязыке Иовуаарп поверхностны
и бессистемны. Кратов этому был только  рад.  Примерно  равное  невежество
ставило его на одну доску с собеседником.
     -  Не  Чужегость,  но  Дружегость,  -  произнес  он.   -   Жаждапоиск
Истиносвета ведет-соединяет нас.
     -        Видящие        внутрь        потрясены-успокоены-обрадованы.
Дружегость-Первый-Знающий говорит-понимает  древнесокровенное...  Также  и
Дружегость-Второй-Странный?
     - Дружегость-Второй-Странный говорит-понимает иначе. Нужно разъяснять
древнесокровенное чужезвучным. Квант древнесокровенного  -  много  квантов
чужезвучного. Это необходимо.
     - Нет препятствий.
     Облегченно вздохнув, Кратов обернулся  к  изнывавшему  от  нетерпения
Биссонету:
     - Они не возражают, чтобы я переводил вам сказанное.
     -  Послушайте,  Кратов,  вы  хотя  бы  отдаете  себе  отчет  во  всей
абсурдности происходящего? - возбужденно спросил ксенолог.
     - Что еще вам неладно? - нахмурился Кратов.
     - Нет, это поразительно!  -  воскликнул  Биссонет.  -  Я,  выдающийся
ксенолог-теоретик, присутствую при контакте в непристойной роли стороннего
наблюдателя. В то время как некий субъект, которому наши  проблемы,  мягко
говоря, чужды, комильфотно болтает с инопланетянином на его же  языке.  Да
еще делает вид, что это вполне в порядке вещей!
     Кратов растерянно улыбнулся. Он и в самом деле совершенно упустил это
из виду.
     Среди Аафемт, ожидавших продолжения переговоров,  понемногу  нарастал
легкий  шум.  Они  уже  не  торчали  подобно  манекенам,   а   нетерпеливо
раскачивались из стороны  в  сторону.  Некоторые  придвигались  поближе  к
"иглу", перебрасываясь короткими фразами на своем  языке.  Похоже,  что-то
сильно беспокоило их. Наконец кратовский  собеседник  всплеснул  руками  -
грубая накидка за его спиной вскинулась парусом.
     -  Всеопасность,  -  сказал  он.  -   Серебряные   Змеи.   Дружегости
мнимобеззащитны-приступны.   Есть   желание   обладать.   Видящие   Внутрь
законопреступны, многоблизки  к  запретному.  Есть  намерение  уничтожить.
Всенеобходимость избежать-исчезнуть.
     - Чего они засуетились? - насторожился Биссонет.
     Кратов не ответил. Он перевел взгляд себе под  ноги.  На  оставленные
Татором часы. Песочная горка в нижнем полушарии,  казалось,  и  не  думала
прибывать. Долго, ох как долго еще...
     - Они почуяли Серебряных Змей, - сумрачно сказал Кратов. -  И  хотели
бы уйти.
     - А мы как же?
     - Нас  тронуть  Змеи  не  посмеют,  -  промолвил  Кратов  без  особой
уверенности. - Хотя у них "есть желание обладать"... Нам ничто не  грозит,
- добавил он поспешно. - Запремся в  "иглу".  Переждем.  В  конце  концов,
отстреляемся.
     -  Переждем,  отстреляемся!  -  с  раздражением  сказал  Биссонет.  -
Плоддерская терминология. Нельзя ксенологам отстреливаться, запомните  раз
и навсегда. Иначе они из ученых превращаются в конкистадоров!
     - Это я  помню  неплохо,  -  сказал  Кратов  сквозь  зубы.  -  Насчет
"отстреляться" - это действительно плоддерский юмор.
     - К тому же, вы все время забываете, что перед нами  не  какая-нибудь
вдоль и поперек изученная  социальная  группа  партнеров  по  контакту,  а
Видящие  Внутрь!  Гонимая  элита,  загадка,  воплощенный  миф.   А   вы  -
переждать... Сами же говорили про шанс.
     Кратов посмотрел на взволнованного Биссонета с недоумением. Таким  он
его еще не знал: азартным, собранным, нацеленным на поступок... И, похоже,
напрочь позабывшим о собственной исключительности.
     - Что вы задумали? - спросил он.
     - Идти за ними, естественно. Не упускать, держаться за них, как  черт
за грешную душу...
     - А вам не страшно?
     - При чем тут мой страх? - возмутился Биссонет. - Судьба контакта  на
карте! Впрочем, - он скорчил сатанинскую ухмылку, - вы можете запереться в
"иглу" и переждать, как и собирались.
     - Будь я один, - сказал Кратов, - так бы  и  поступил.  Но  поскольку
здесь еще и вы...
     - ...то я погоню вас перед собой пинками!  -  взорвался  ксенолог.  -
Потому что я не владею языком, а вы  по  странному  капризу  обстоятельств
владеете!
     Передний Аафемт, не оборачиваясь, каркнул что-то своим  спутникам,  и
те проворно попятились в травяные заросли, уродливыми  тенями  растворяясь
между кактусами.
     - Уходят! - завопил Биссонет.
     И вдруг, быстро оглядевшись  по  сторонам,  упал  перед  Кратовым  на
колени.
     - Могу и так, - прошипел он с ненавистью. - Меня  не  убудет.  Только
поскорее за ними. Пожалуйста... Я один и в самом деле ни на что не гожусь.
     - Да вы с ума сошли! - воскликнул Кратов, шарахаясь.
     - Мужчина вы или  кто?  -  Биссонет  немедленно  поднялся,  брезгливо
отряхивая брюки. - Тоже мне - плоддер! Сопляк, маменькин сынок...  А-а!  -
Он с  досадой  отмахнулся  и  бегом  устремился  вдогонку  за  таявшими  в
пепельных сумерках силуэтами.
     Кратов ошалело смотрел, как он  удаляется,  поминутно  спотыкаясь  на
всякой рытвине и неловко взмахивая руками, чтобы не упасть.
     - Схлопотал? - спросил он себя.
     Потом, словно очнувшись от гипноза, сорвался с  места  и  бросился  в
"иглу". Попробовал вызвать корабль - безуспешно. То ли атмосферные  помехи
буйствовали, то ли как раз происходил очередной пространственный маневр...
Суетливо тыча пальцами в сенсоры мемографа, наговорил коротенькое,  в  две
фразы, послание Татору. Свалил в подвернувшийся пластиковый мешок наличный
трехчасовой запас продуктов. Схватил было фогратор. И тут же бросил. "Нет,
стрелять мы больше не станем..."
     Выскочив наружу, тщательно "заговорил" вход. Чтобы  никаким  незваным
гостям - Серебряным ли Змеям, иным ли опасным  пресмыкающимся  -  туда  не
прорваться. По крайней мере, до возвращения  корабля.  Тяжко  вздохнув,  с
тоской поглядел в пыльное небо.
     Нет, чуда не предвиделось. Где-то  на  высокой  орбите  Татор  ожидал
рандеву с  трампом,  чтобы  пересадить  туда  Вилгу.  Слабого  в  коленях,
зеленого, впавшего в дурноту от сумасшедшей гонки. И, должно быть,  упорно
твердящего самому себе, что его личные ощущения - пустяки, когда речь идет
о судьбе контакта.
     Кратов нагнал Биссонета на старой, хорошо  им  обоим  знакомой  тропе
между кактусов. Тропой ее можно было  назвать  с  известной  натяжкой:  ни
единая травинка здесь не была  примята  тяжелыми  ботинками  пришельцев  с
Земли.  Просто  этим  путем  ежедневно,  выходя  на   поиски,   проплывала
"туатара".
     Но сейчас Биссонет потерянно топтался на месте.
     Тропы не было. Прямо среди поля багряной  травы  зияла  сырая  черная
пасть бездонного провала. Можно было только гадать, как он возник, что  за
тайные силы выбили его в многострадальном теле планеты.
     Зато теперь отчетливо проявлялся еще один смысл, вложенный в кастовое
имя здешних интеллектуалов.
     Потому что Видящие Внутрь уходили в эту жуткую  прорву  спокойно,  не
оглядываясь.



                                    2

     И они следовали в эту же прорву за Видящими Внутрь,  но  оглядывались
на каждом шагу.
     Когда они углубились на добрый десяток витков  колоссальной  винтовой
лестницы, что-то страшно заскрежетало, сверху посыпались  и  застучали  по
щербатым ступенькам комья сырой земли. Кратов присел, втянул голову голову
в плечи. Биссонет непроизвольно попятился к нему, хватая перекошенным ртом
насыщенный гнилыми испарениями воздух.
     Тяжелая, неправильных очертаний крышка медленно, как во сне, наползла
на лоскут пепельного неба в вышине, замыкая всякую дорогу к отступлению. И
стало темно.
     Биссонет слепо вытянул перед собой руки.
     - Что же это, Господи?.. - спросил он рыдающе. - Кратов... где вы?
     - Здесь, - отозвался тот. - В двух шагах. Не  волнуйтесь,  я  вижу  в
темноте. Врасплох нас никто не застанет.
     - Что же мы теперь станем делать?
     - Как что? Изучать интеллектуальную элиту, вы же к  тому  стремились.
Тем более, что обратной дороги у нас все равно нет. Дайте руку,  я  поведу
вас.
     Биссонет, поколебавшись, протянул на голос дрожащую ладонь.
     Шедший чуть впереди Аафемт  аж  с  двумя  гребнями  на  голове  вдруг
вскинул  тощие  конечности  и  хрипло  каркнул.  И  тотчас   же   огромное
пространство подземелья озарилось. В  расселинах  стен  ожили  и  налились
неверной  голубизной  клубки  призрачного   света.   Кратов   инстинктивно
зажмурился, опасаясь увидеть факелы... Но это не было обычным огнем  и  не
тревожило в нем никаких тайных страхов.
     - Прекрасно, - сказал Биссонет и тут же отнял руку.
     Не прошло и минуты, как он уже обрел весь прежний  апломб.  И  теперь
бодро, вприпрыжку одолевал ступени, даже не  оглядываясь  на  поотставшего
Кратова.
     Тот  осторожно  приблизился  к  самому  краю  ничем  не   огороженной
лестницы. Заглянул вниз.
     Гигантский, метров пятьдесят в поперечнике, колодец. Глухая  темнота,
напрочь застилающая дно, если оно вообще существовало.  Насколько  хватало
глаз - ступени, ступени, ступени.  Словно  внутренняя  резьба  в  каменной
трубе. И  беспорядочно  разбросанные  повсюду  светящиеся  клубки.  Аафемт
растянулись в цепочку, передние из  них  шествовали  уже  добрым  десятком
витков ниже.
     Биссонет вдруг ойкнул и невнятно  выругался.  Скособочившись,  сделал
еще пару неуклюжих шагов и привалился к стене.
     - Ну, конечно же, -  сказал  он  с  досадой.  -  Эти  ваши  дерьмовые
ботинки... Я подвернул ногу.
     - Ботинки ни при чем, - сказал Кратов, подходя. -  Во  всем  виноваты
диваны.
     - Какие, к черту, диваны?! - окрысился Биссонет.
     - Мягкие, - пояснил Кратов. - Очень удобные. От которых  так  нелегко
каждым утром отдирать  задницу  и  бежать  километров  пять  туда  и  пять
обратно. По солнышку и свежему  воздуху.  Или  по  дождичку  и  опять-таки
свежему воздуху... Покажите мне свое увечье.
     - Вы и врачевать в плоддерах научились?
     - В меру необходимости...
     Шепча проклятия, Биссонет стянул ботинок. Кратов присел на  корточки,
помял  его  бледный  голеностоп,  несильно  подергал  за  пятку.  Ксенолог
тихонько взвыл.
     - Пустое, - сказал Кратов. - Сейчас я отключу нервы, чтобы не мешали.
- Он  коротко  и  сильно  надавил  на  сокровенную  точку  над  внутренней
лодыжкой. - Полчаса полной неподвижности - и потрюхаем дальше.
     - Но все еще болит! - сказал Биссонет сварливо.
     - У сороки болит, у вороны болит, - пробормотал Кратов.  -  А  у  вас
заживет.
     - Что вы городите, какая, к черту, сорока?!
     Негромко захрустел щебень под чьей-то поступью. Кратов обернулся. Это
был уже знакомый Аафемт  с  оранжевым  гребнем.  Он  стоял  молча,  уперев
немигающие стеклянные глаза в моментально притихшего Биссонета.
     - Странный повредил ногу, - быстро сказал Кратов. - Нужен отдых.
     - Но Знающий может идти, - после небольшой  паузы  сказал  Аафемт.  -
Странный отдохнет и догонит.
     - Странный не догонит, - возразил Кратов. И, усмехнувшись, добавил: -
Он Странный во всем. Может идти неверно и упасть. Его ум действует  иначе,
и конечности не подчиняются уму. За ним нужен присмотр.
     - Тогда он не Странный, - сказал  Видящий  Внутрь,  и  в  его  словах
Кратову почудилось скрытое благоговение. - Он  Святой  и  мог  бы  обрести
имагопревращение    до    срока,     если     бы     не     был     Чужим.
Тьморожденный-Тьморождающий Дракон останется подле него  столько,  сколько
потребуется.
     - Тьморожденный-Тьморождающий Дракон - тот, кто говорит  со  мной?  -
осторожно уточнил Кратов.
     - Знающий знает, - ответил Аафемт и сел где стоял, подоткнув под себя
полы серой хламиды. И в его словах снова слышалось не менее двух смыслов.
     Биссонет, загодя сморщившись, пошевелил больной ступней.
     - Не болит, - сказал он удовлетворенно. - О чем вы толковали  с  этим
аборигеном?
     - О вас.  Тьморожденный-Тьморождающий  Дракон...  Тьфу,  наградил  же
местный бог имечком!
     - Ну так окрестите его как-нибудь покороче, - предложил  ксенолог.  -
Все в вашей власти. Темнород, например...
     - По сути верно, но смысл расплывается, - Кратов нетерпеливо пощелкал
пальцами. Аафемт не без любопытства покосился на него и, лениво  выпростав
руку из своего тряпья, попытался воспроизвести этот жест. - Ладно, нарекаю
его просто Тьмеон.
     - Фу, пошлость! - скривился Биссонет. - Бульварщина!  И,  разумеется,
вы просто не могли обойтись без нелепых аллюзий.
     - Каких еще аллюзий?!
     - Бросьте прикидываться поленом! Тьмеон, Археон...
     -  Мне  и  в  голову  ничего  подобного  не  приходило!  -  попытался
оправдаться Кратов. - Ну, неважно... Так вот, этот Тьмеон пришел к выводу,
что вы святой.
     - Вот как? - Биссонет расправил плечи, приосанился. - Что же,  не  он
первый...
     - Впрочем, я мог ошибиться в переводе, - ядовито произнес  Кратов.  -
Кажется, он хотел назвать вас юродивым.



                                    3

     Время исчезло.
     Возможно, его течение сохранялось еще по ту сторону тяжкой плиты, что
пролегла между дневным светом и подземной мглой. Сейчас в это  верилось  с
трудом. Здесь было  только  пространство.  Его  можно  было  преодолевать,
наматывая все новые и новые витки лестницы. Сколько  их  осталось  позади?
Никто не считал,  а  Тьмеон,  добровольный  проводник,  каждый  раз  давал
несоразмерные сведения... Пространство это можно было вдыхать, кривясь  от
отвращения,  но  с  неизбежностью  привыкая  к  его  сырости  и   склепной
затхлости. Или даже просто ощущать, сидя  возле  одной  каменной  стены  и
посылая взгляды по-над пропастью в противоположную, точно такую же,  возле
которой ты то ли пребывал полчаса назад, то ли спустя те  же  полчаса  еще
пребудешь.
     Никто больше не спрашивал: "Куда мы идем?" Хотя бы потому, что  ответ
был заведомо не известен. Но иногда на лице Биссонета внезапно  проступала
тень смущенной улыбки, и он гнал ее,  тряся  головой  и  хмурясь.  "Идиот,
самонадеянный болван! - думал он. - На подвиги во имя науки потянуло. Твое
место - за рабочим столом. Да, да, в мягком, черт возьми, кресле!  И  твой
рабочий орган прежде всего голова, а не ноги..."
     Кратов же в такие минуты тоскливо поднимал голову и бурчал  себе  под
нос: "Эл, должно быть, уже прилетел. Ищет нас, беспокоится".  Поначалу  он
пытался вызвать корабль по своему браслету -  безуспешно.  Экран  браслета
молча таращился на него мертвенно-мутным бельмом.  И  Кратов  оставил  эти
попытки.
     Только по лицу Тьмеона ничего нельзя  было  прочесть,  а  сам  он  не
произносил ни слова, если к нему не обращались.
     Можно было спускаться еще ниже. А можно было сесть и  сидеть  вытянув
ноги. Этим ничего не менялось.
     Они и сидели сейчас.
     - Что это? - спросил Кратов притулившегося неподалеку  Тьмеона,  тыча
пальцем перед собой.
     Тот приоткрыл веки, густо и неряшливо накрашенные синим.
     - Палец, - ответил он.
     - Перестаньте, Кратов, - сказал Биссонет раздраженно. -  Как  вам  не
надоело?! У меня уже уши заложило от вашего гундежа.
     Он устроился на камне, вытянув больную ногу. В  данный  момент  нога,
впрочем, не болела, но и для продолжительной ходьбы не годилась.  По  лицу
ксенолога, оставляя грязные дорожки, стекали  капли  пота  и  пропадали  в
бороде. Было жарко, хотя из колодца бил мощный воздушный поток,  -  этакая
естественная вентиляция, - и  растекался  где-то  под  темными  сводами...
Кратов сердито отмахнулся. Хотя, следовало признать, у него самого  голова
шла кругом.
     - На что указывает палец? - уточнил он.
     Тьмеон  плавно  перевел  взгляд  на  призрачный  светящийся   клубок,
угнездившийся в трещине скалы.
     - Вода, - сказал он.
     - Вот-вот, - позлорадствовал Биссонет. -  А  полчаса  назад  это  был
"ветер". А десять минут назад - "покрывало". А спустя пять минут это будет
нечто не произносимое вслух в приличном обществе. Что мешает вам  обозвать
эти  штуковины  "светильниками"  и  никогда  впредь  к  данной   теме   не
возвращаться?
     - Это не вода,  Тьмеон,  -  настаивал  Кратов.  -  Вода  течет.  Вода
холодная. А это иное.
     - Вы еще приведите ему химическую формулу, - съязвил Биссонет. - Если
вспомните...
     - Это течет, - промолвил Тьмеон. - И оно холодное.
     Кратов с кряхтением поднялся и подковылял к "светильнику".  Приблизил
руку. Ладонь уловила ток прохладного воздуха.
     "А если потрогать?" - подумал он бесшабашно.
     - Не следует касаться, - сказал Аафемт. - Сначала будет гореть  рука.
Потом все остальное. Потушить нельзя. А Знающему это  не  нужно.  Ведь  он
Чужой и не возродится после смерти.
     Кратов пошарил в карманах брюк и к своему удивлению  нашел  непонятно
как очутившееся там металлическое стило. Осторожно погрузил его  кончик  в
трепетавшую субстанцию. Отнял стило - свет медовой струйкой  потянулся  за
ним.
     - Не понимаю, - сказал Кратов. - Это не горение. Ясно хотя бы потому,
что у меня обостренная реакция на всякие экзотермические процессы. Но и не
люминесценция.   Кончик   стила   уже   разрушился.    Что-то    наподобие
ультрахолодной плазмы. Вялотекущая аннигиляция.
     - Выбросьте, - сказал Биссонет равнодушно. - Вдруг ваш приятель  прав
и эта дрянь хуже напалма?
     - Это вода, - раскачиваясь из стороны в сторону, заговорил Тьмеон.  -
Она течет, но вверх. Она холодна, но это холод смерти. И нет сосуда, чтобы
удержать ее. Наступит день, и вода просочится до самого верху.  И  затопит
собою весь мир и растворит его в себе. И рухнут строения, и растает слово,
и закружится водоворот. И не станет никого, но все возродятся.
     - Ну, а дальше? - спросил Биссонет.
     Кратов транслировал его вопрос Тьмеону.
     - Это все, - гордо произнес Аафемт и умолк.
     - Изустная мудрость, - прокомментировал ксенолог. - Речения,  цитаты.
Местная Дхаммапада.
     Кратов подобрал камешек и не глядя метнул его в темное жерло колодца.
Камешек сгинул без звука.
     - Как долго нам идти?
     - Чужие могут вернуться в любое время, - отозвался Тьмеон. -  Видящие
Внутрь могут подниматься вечно.
     - Дурацкая планета, - досадливо сказал Биссонет. - Дурацкий  контакт.
Троглодиты на руинах Колизея. Вдобавок ко всему,  чокнутые  троглодиты.  И
ненормальные ксенологи, жаждущие с ними общения... Мы можем ползти по этой
идиотской спирали километры и километры книзу  и  ничего  не  узнаем.  Как
можно изучать их систему  понятий,  когда  она  меняется  каждые  четверть
часа?!
     - Вы сами меня сюда затащили, - огрызнулся Кратов.
     - Но я же не знал, что эти Видящие Внутрь  никакие  не  мыслители,  а
попросту местные сумасшедшие!
     - Быстро же вы их развенчали... Здесь что-то не так. Скорее всего, мы
неверно их понимаем. И в этом бреду есть смысл, но  от  нас  он  постоянно
ускользает. Ведь понимают же они друг друга!
     - Вы уверены? Впрочем, чтобы убедиться в  этом,  нужно  хотя  бы  два
Видящих Внутрь. И диалог между ними. И чтобы мы понимали каждое  слово,  а
не через пень-колоду. Налицо же только один...
     - ...и общаемся мы  с  ним  на  языке,  который  оба  знаем  примерно
одинаково. Одинаково паршиво. Он находит  неверное  слово,  а  я  вдобавок
неверно перевожу.
     Биссонет пожал плечами:
     - Довольно банальная ксенологическая ситуация. Такое творится  сплошь
и рядом... Впрочем, Кодекс о  контактах  до  сей  поры  не  предусматривал
ситуации, когда одна из сторон, участвующих в контакте, не  в  своем  уме.
Возможно, Дилайт уцепился за этот клинический случай только  затем,  чтобы
пополнить Кодекс новым разделом и так увековечить свое имя.
     - Чепуха, - сказал Кратов. - Его интерес в другом.
     - Конечно, Дилайт был прав, - мрачно сказал Биссонет,  шевеля  носком
здоровой ноги. - Такого контакта у нас еще не было.  И  если  когда-нибудь
удастся его раскрутить до конца - во что лично я не верю  -  мы  неминуемо
набредем на какие-то феерические тайны. И все наши модели, в том  числе  и
ту, которую прямо сейчас в дикой спешке лепит Вилга, можно будет  потереть
о голову и засунуть в задницу... В  самом  деле,  этим  ступеням  не  одна
тысяча лет. Кто и зачем их построил? Кто прорыл эту циклопову  шахту?  Кто
придумал эти механизмы, которые открывают и закрывают  чудовищные  люки  в
земле так, что снаружи не остается никаких следов? Ясно,  что  не  Аафемт.
Тогда кто, дьявол побери?!
     - Мне кажется, вскоре обнаружатся еще  более  занятные  механизмы,  -
заметил Кратов.
     - Ваш мифический протопульсатор?
     - Да нет, здесь это сошло бы за игрушку...
     - Планета-артефакт? - Биссонет возмущенно  фыркнул.  -  Фантастика...
Впрочем, иногда меня тоже преследует чувство, что с каждым витком лестницы
мы приближаемся  к  первоистокам  Галактического  Братства.  Но  я  с  ним
героически сражаюсь... Жаль, Дилайту  не  пришло  в  голову  прибегнуть  к
интроскопии местности, это же так и  напрашивалось.  Одно  я  знаю  точно:
никакие Видящие Внутрь не дадут нам ответа. Вы тоже были правы: они  здесь
посторонние и пользуются чужим добром в своих целях.  И  наверняка  не  по
назначению. Спросите его об этом. Воображаю, что он вам наплетет.
     Кратов  покосился  на  своего  собеседника.  Тьмеон  с  отсутствующим
выражением размалеванного лица сидел на корточках, привалившись  к  стене.
Откуда-то сверху по камню сбегал тонкий ручеек  и  терялся  у  него  между
лопаток. Тьмеона это не беспокоило. В такой раскраске и с таким  петушиным
гребнем на голове он походил на  дремлющего  гурона  из  романов  Фенимора
Купера. Во всяком случае, Эл Татор со своей косичкой  ему  в  подметки  не
годился.
     - Кто вы? - спросил Кратов. - Откуда вы пришли? И зачем?
     Тьмеон задумчиво скосил рот.
     - Этого никто не знает, - сказал он.
     Озадаченный Кратов хотел было уточнить свою мысль,  но  Аафемт  вдруг
продолжил:
     - Это знают все. И никто не задает вопроса, который не  подразумевает
ответа. Есть знание и есть запретное знание.
     - Табу! - провозгласил Биссонет и поднял палец.
     - Чужие ищут ответов, - сказал Тьмеон. -  Они  домогаются  запретного
знания. Какой в том прок? Разве от этого прояснится их ум? Нет,  он  будет
занят суетными мыслями, отравлен Ложнотьмой и в решающий момент не обретет
полной силы. Сила ума - в его свободе. А его свобода -  в  ясности.  Таков
Истиносвет. Думай о том, что видишь, а  не  о  том,  что  видел  когда-то.
Скрытое от глаз не существует. Скрытое во временах не существует  вдвойне.
Таков Истиносвет.
     - Нет, это не табу, - сказал Биссонет. - Это  философия.  Примитивный
солипсизм.
     - Почему же такое знание запретно? - спросил Кратов.
     - Оно не запретно. Никто не может запретить другому знать. Но  каждый
должен запретить самому себе путь мыслей, ведущий  в  тупик.  То,  что  не
видно - тупик, Ложнотьма. То, что прошло - тупик вдвойне, Ложномрак.
     - Значит ли это, что для Аафемт не существует прошлого?
     - Это так.
     - Но существует ли для вас будущее?
     - Чем прошлое отличается от будущего? Посмотри на  эту  лестницу.  Ее
спираль замкнута и бесконечна. Можно  идти  в  любом  направлении  сколько
хватит дыхания. Но ты всегда придешь в то место, откуда начал  свой  путь.
Или же никогда и никуда не придешь. Чем дорога наверх отличается от дороги
вниз? Ничем, ибо ступени одинаковы.
     - Идя наверх, я могу достичь дневного света.
     - Это иллюзия. Быть может, ты достигнешь его  опустившись  до  самого
низу.
     Кратов помолчал. В этот момент ему показалось, что он и в самом  деле
не помнит уже, откуда и куда они идут. И уж совершенно точно не знает, для
чего они это затеяли.
     - И все  же  прошлое  существует,  -  сказал  он.  -  Тьмеону  открыт
Истиносвет. Но кто-то однажды произнес  перед  ним  первое  слово  истины.
Тьмеон знает древний язык, иначе мы не могли бы понимать  друг  друга.  Но
кто-то научил его этому языку и всем прочим языкам этого мира! И тот,  кто
сделал  это,  должен  был  знать  эти  языки,  а  путь  его   озарен   был
Истиносветом. Так образуется цепь  от  прошлого  к  настоящему.  И  Тьмеон
способен продолжить ее в будущее, передав луч Истиносвета другому Видящему
Внутрь, который еще не рожден.
     - Это не так, - сказал Аафемт. - Тьмеон узнал все языки, едва  только
был рожден. Истиносвет пришел к нему еще в утробе. Поэтому  он  и  зовется
Видящий Внутрь.
     - Непонятно, - сказал Кратов.
     -  Мне  тоже,  -  признался  Биссонет.  -  Передача  знаний  в   виде
наследуемых инстинктов или что-нибудь  в  этом  роде.  В  прежних  отчетах
миссии Дилайта такое не упоминалось. Впрочем, там многое не упоминалось. К
примеру,  опущен  полностью  институт  продолжения  рода...  Не  обращайте
внимания.
     -  Постараюсь,  -  сказал  Кратов  без  особой  уверенности  и  снова
повернулся к Тьмеону. - Я хочу объяснить тебе. Ты отрицаешь память. Но это
не в твоих силах. Мир таков, что он непознаваем в беспамятстве. Всего лишь
однажды придя в одно и то же место,  ты  неизбежно  унесешь  с  собой  его
образ. И, удалившись от него на любое  расстояние,  сможешь  воспроизвести
когда-то виденное перед своим мысленным  взором.  Вернувшись  туда  спустя
продолжительное время, ты найдешь его прежним...
     - Что меня сильнее всего гнетет, -  проворчал  Биссонет,  -  так  это
скудость вашего словарного запаса.
     - Но так не бывает,  -  возразил  Кратову  Тьмеон.  -  Не  существует
ничего,  что  бы  не  менялось.  Какой  же  смысл  в  том,  чтобы  хранить
невозвратимое?
     - Меняется человек, - сказал Кратов  терпеливо.  -  Но  не  настолько
быстро, чтобы не сохранить его  образ  в  памяти.  Меняется  растение,  из
семени преображаясь в цветок. Меняется зверь с  каждой  линькой.  Меняются
даже камни, даже горы, но человеку не под силу увидеть эти изменения, если
только не вмешаются высшие силы. Разве это не Истиносвет?
     - Это  Ложносумерки.  Горы  меняются  тогда,  когда  захочет  Видящий
Внутрь. Для того ему и дан разум. А  не  для  того,  чтобы  наполнять  его
сверкающие пространства ненужным хламом. Таков Истиносвет.
     - Он рассуждает в точности как наши астрархи, - хихикнул Биссонет.  -
Те тоже верят в свое высшее предназначение опрокидывать с  ног  на  голову
все устоявшееся. Но не вздумайте приводить ему эту аналогию!
     - Тьмеон говорит туманно, - сказал Кратов. - Видящий Внутрь не  может
захотеть изменить гору. То есть, разумеется, захотеть он  может,  но  гора
вряд ли подчинится его воле.
     - Гора подчинится, - произнес Тьмеон высокомерно. - Я прикажу, и  она
починится.
     - Как, как ты ей прикажешь?!
     - Это несложно. Нужно только, чтобы здесь собрались несколько Видящих
Внутрь и думали об одном. О том, чтобы сдвинуть гору. Или обрушить ее. Или
стереть ее в прах.
     - И что дальше?
     - А дальше будет то, о чем они думают. Может быть,  это  случится  не
сразу. Если же поблизости окажется один из  Мерцальников,  это  произойдет
немедленно...
     - Внимание, - сказал  Биссонет,  подобравшись.  -  Внимание,  Кратов.
ОЧЕНЬ ВАЖНО! Тяните из него все до конца.
     - Кто такие Мерцальники? - напористо спросил Кратов.
     Тьмеон прикрыл глаза.
     - Это мы, - сказал он торжественно.  -  Какими  мы  становимся  после
утраты телесной оболочки. Наше имаго.
     - Отчет Хоффмана-Элула, - быстро сказал Биссонет. - Верования  Аафемт
о посмертном воплощении. Продолжайте, Кратов!
     - Ты покажешь нам Мерцальника? - спросил Кратов.
     После продолжительной паузы Тьмеон сказал:
     - Покажу. Но Мерцальники обитают очень высоко.  Мы  еще  не  вошли  в
пределы их владений. Нужно подниматься.
     - Куда еще подниматься? - заволновался Биссонет.
     - Успокойтесь, - сказал Кратов. - Подниматься - в смысле опускаться.
     - Ваш разум темен и дик, - продолжал Аафемт. - Он исполнен варварских
иллюзий. Вы не видите  Истиносвета.  Вы  не  рождены  Видящими  Внутрь.  И
Знающий не знает, и Странный не свят. И вы умрете без надежды, и  оболочка
ваша истлеет, и дух ваш не испытает имагопревращения...
     - Но Видящие Внутрь пришли к Чужим и повели их за собой,  -  напомнил
Кратов. - Затем ли, чтобы уличить их в невежестве?
     - Видящие Внутрь ожидали, что пришедшие сверху  родственны  пришедшим
снизу. Ожидания не оправдались. Но  Чужие  сами  последовали  за  Видящими
Внутрь. Быть может, они сумеют приобщиться к Истиносвету?
     -  Пришедшие  сверху,  пришедшие  снизу...  -  задумчиво   проговорил
Биссонет. - Что вы об этом думаете, Кратов?
     - Я думаю о другом, - сказал тот.
     - Нет того, чего нет, - монотонно вещал Тьмеон, не  заботясь  о  том,
слушают ли его. - Нет прошлого, ибо оно ушло. Нет  будущего,  ибо  оно  не
наступило. Нет постоянного, ибо все меняется. Вы ищете законов  и  правил.
Но правило заключается в том, что нет закона.  А  закон  гласит,  что  нет
правил.
     Биссонет оскалился и, припадая на  поврежденную  ногу,  подковылял  к
дышащему смрадом жерлу колодца. Шумно вздохнул,  носком  ботинка  столкнул
туда ноздреватый осколок стены. Прислушался - колодец молчал.
     - Я уже делал это, - сказал Кратов. -  Может  быть,  Бог  с  ними,  с
Мерцальниками?
     Биссонет молчал.
     - Я устал. Вам жутко интересно, что ждет  нас  дальше,  и  вы  готовы
переть до конца, как носорог. Но подумайте и обо мне. Я рядовой плоддер. У
меня голова трещит от напряжения. Я пытаюсь понять этого  чудака  и  ловлю
себя на том, что точно так же пытаюсь понять и вас. Два языка перепутались
в моих мозгах. Либо я заговорю на  смешанном  жаргоне,  либо  свихнусь.  Я
никогда не был ксенологом и не хочу им быть. Прошу вас, вернемся!
     - Вот уж теперь-то нет, - пробормотал ксенолог.



                                    4

     Кратов старался не глядеть вверх. Ему казалось: сделай он это, и  вся
толща недр обрушится на его бедную голову. Он  физически  ощущал  на  себе
гнет чудовищной глубины. Под этим гнетом сбивалось дыхание,  подкашивались
ноги, кровь под самой кожей вымерзала в колючие ледяные кристаллики.
     С каждым витком лестницы воздух становился суше, но  жар  не  спадал.
Неужели они пронизали всю толщу планеты и теперь приближались  к  огненной
пустыне Солнечного полушария? Кратов был готов поверить и в такое.  С  тех
пор, как остановилось время, он ни за что не мог поручиться. Возможно, они
распростились с Татором пару часов назад.  Так  же  возможно,  что  минули
сутки. Или даже месяц. Кратов не был бы удивлен, если бы вдруг выяснилось,
что они бредут шаг за шагом, виток за витком, след в след не выказывающему
малейших признаков усталости Тьмеону вот уже несколько лет...
     Иногда Биссонет, ни к  кому  конкретно  не  обращаясь,  объявлял:  "Я
голоден". Кратов молча извлекал из пластикового мешка то, что осталось  от
запасов,  прихваченных  из   "иглу":   расписные   коробки   консервов   и
полупрозрачные тубы с тоником. Тьмеон брезгливо поводя  носом,  отходил  и
усаживался прямо на каменный пол десятком ступенек ниже.
     "Когда доедим последнюю крошку и  допьем  последнюю  каплю,  -  думал
Кратов, - я возьму красавчика за шиворот и поволоку наверх. Что бы он  при
этом ни вопил о своем долге перед  наукой.  И  знать  бы,  каким  заветным
словом открывается люк..."
     И снова продолжался бесконечный, безумный спуск в темноту  и  тишину.
Даже эхо не бежало впереди них, хруст щебенки под ногами увязал в  горячем
воздухе, будто в душной перине.
     - Посмотрите, Кратов. Это новое...
     "Светильники" встречались теперь на каждом шагу. Сбивались в  гнезда,
распространяя вокруг токи освежающей  прохлады.  Меняли  цвет  и  яркость.
Дышали как живые, выбрасывая из себя языки протуберанцев. И даже  неспешно
текли. Как и обещал Тьмеон - кверху.
     Особенно много их копилось в пересечениях странных  вздутий,  похожих
не то на судорожно натянутые жилы, не  то  на  вросшие  в  камень  толстые
трубы.
     - Вы слышите, Кратов?..
     Он слышал.
     Из  темной  бездны  возносились  далекие  размеренные  удары.  Словно
невидимый кузнец с оттяжкой молотил по наковальне.
     - Что это, Тьмеон?
     - Мы в стране Мерцальников. Это и наша страна, хотя мы в  ней  гости.
Но мы требуем малого и нас не  изгоняют.  Страна  Мерцальников  чужая  для
живых. Все, что в ней есть, создано не руками. Руки живых  слишком  слабы.
Здесь правит Разум, исполненный Истиносвета.
     - Ты не ответил. Кто там стучит внизу?
     - Я не знаю. Видящие Внутрь не поднимаются так высоко.
     Ступени становились шире, обращаясь в прямоугольные площадки. И стены
колодца  стремительно  расступались.  Кое-где  в  них  видны   были   ярко
освещенные боковые ходы. Возле одного  из  них  спокойно  сидел  полуголый
Аафемт и безучастно взирал  на  пришельцев.  Поравнявшись  с  ним,  Тьмеон
произнес длинную, певучую и совершенно непонятную фразу. Незнакомец  молча
вскинул костлявые руки над головой, увенчанной зеленым гребнем, и  так  же
молча уронил на колени.
     - Что ты сказал ему, Тьмеон?
     - Мы идем во владения Мерцальников. Там все иначе. Я простился. Никто
не знает, будет ли обратная дорога.  Никто  не  знает,  будет  ли  желание
вернуться.
     - Означает ли это угрозу мне и Странному?
     - Мерцальники не угрожают живым. Если это живые Видящие Внутрь...  Но
в их стране обитают не одни только Мерцальники и Видящие Внутрь.
     - Интересно, кто же, - процедил Кратов сквозь зубы.
     -  Нет  ли  у  вас  при  себе  какого-нибудь  завалящего  оружия?   -
забеспокоился Биссонет.
     - Нет, - ответил Кратов. И остро пожалел о фограторе, который остался
в "иглу".
     Ступени кончились. Они сменились довольно крутым пандусом,  сложенным
из прекрасно сохранившихся плит, наползавших одна на другую подобно рыбьей
чешуе. Плиты были зеркально отполированы: ни случайного камушка, ни  малой
песчинки. Словно по ним только что  проехалась  уборочная  машина.  Сквозь
подошвы ботинок Кратов ощутил явственное  покалывание  в  ступнях.  Шедший
чуть впереди Биссонет ойкнул и припал на больную ногу.
     - Поле статического  напряжения,  -  успокаивающе  сказал  Кратов.  -
Например, если гости насорят,  то  всю  дрянь  по  силовым  линиям  снесет
куда-нибудь в мусоросборник.
     - У меня такое ощущение, что я кусочек сахара в стакане горячего чая,
- признался ксенолог. - Либо растаю без следа,  либо  сам  по  себе,  безо
всяких силовых линий, сползу в мусоросборник. Очень неудобно спускаться! О
чем они думали, когда строили? Слава Богу, хоть не скользко... Что это  за
материал?
     - Похоже на металлокерамику. И  вряд  ли  те,  кто  все  это  строил,
задумывались о наших с вами ногах. Они вообще могли не подозревать о самой
возможности наличия ног. Людей здесь никто не ждал.
     -  "Третья  сила"?  -  Биссонет  страшно  сморщился,   словно   хотел
выругаться, но не подобрал достаточно крепких слов. - Ладно, оставим  это.
Сейчас я не в состоянии генерировать гипотезы. Возможно, здесь о  ногах  и
не подозревали, но чуть выше все же озаботились соорудить вполне приличную
лестницу. Правда, очень уж длинную и скучную... Надо сначала увидеть  все,
что можно увидеть. Обещано было показать Мерцальников - поглядим, что  это
за диковина.
     - Ну-ну, - усмехнулся Кратов. - Вы верите  в  астральные  субстанции?
Стоило ли лететь через пол-Галактики, когда в  старой  доброй  Англии  нет
замка без фамильного привидения...
     - Согласитесь, что даже призрак отца Гамлета, не говоря уже о  всяких
покойных лордах и леди поплоше,  не  является  объектом  профессионального
интереса ксенологов!
     - Допустим, вам продемонстрируют Мерцальника. Что вы  с  ним  станете
делать?
     - Обниму и расцелую!  -  воскликнул  Биссонет  негодующе.  -  Что  вы
пристаете ко мне с глупостями?! Ксеноэтология оперирует фактами,  а  факты
прежде всего необходимо накопить.
     - А вы не опасаетесь, что Мерцальниками дело не ограничится?  Что  за
ними не последуют, например, какие-нибудь  там  Мигальники,  Скрипельники,
Хрипушники?
     - Во-первых, мне претит ваше  словотворчество.  Я  уже  имел  счастье
высказать свои претензии к имени "Тьмеон", а при слове "Мерцальник" у меня
непонятно отчего возникает ассоциация с общественным туалетом  не  лучшего
сорта. Стенки из белого кафеля, умывальники с нечистыми зеркалами...
     - Но вы и не предлагаете ничего взамен!
     - ...а во-вторых, я нисколько не боюсь любого умножения сущностей!  И
буде таковое состоится, я непременно  пожелаю  увидеть  оное  собственными
глазами. И вы, Кратов, потащитесь за мной как  миленький.  Потому  что  вы
нужны мне. Не только и  не  столько  как  переводчик!  Вы  мне  нужны  как
очевидец, который подтвердит  каждое  мое  слово.  Мы  же  полезли  в  эту
пропасть  с  голыми  руками,  как  дилетанты,  паршивого   графкодера   не
прихватили! Чтобы никто и никогда не посмел обвинить меня во лжи...
     - Как вы меня давеча?
     - Подите к черту, Кратов! В конце  концов,  ни  единый  эпизод  вашей
одиссеи пока не подтвердился. Дольмена мы не нашли. Протопульсатора  тоже.
Чего вы хотите? Правда, есть этот... как его?.. -  Биссонет  очень  похоже
воспроизвел дилайтовские интонации: - "Некрополь имени Дж.Р.Торонуолу".  И
есть то, что мы сейчас видим. Но  не  надо  делать  конвульсивные  выводы!
Соберем все, что нам поднесут. Посмотрим  все,  что  покажут.  Неужели  вы
думаете, что мне не достанет мужества публично извиниться перед вами?!
     - Я думаю лишь о том, что мы с  вами  -  два  глупых  дурака.  Как  в
сказке: пошли туда, незнамо куда, за тем, незнамо чем. И, как  водится,  с
краюхой хлеба в торбе и дулей в кармане. Учтите, когда в торбе не окажется
краюхи хлеба, я поволоку вас обратно!
     - Это мы посмотрим!
     "Там все иначе..."
     Они свернули в один из боковых ходов и неожиданно  очутились  посреди
анфилады высоких, абсолютно  не  тронутых  разрушением  арок.  Воздух  был
по-пустынному раскален. В просторных  залах  под  цилиндрическими  сводами
жило лишь звонкое эхо. Каждый шаг отзывался  легкомысленными  колокольцами
то сверху, то почему-то сбоку, а иной раз и сзади. На стенах из  того  же,
что и  полы,  чешуйчатого  материала,  матово-черных,  словно  закопченных
древними пожарами,  через  равные  промежутки  располагались  чашеобразные
выступы со "светильниками". Цвет их менялся от зала к залу. Сейчас он  был
мертвенно-голубым, а двести шагов назад  -  красноватым.  Временами  нужно
было огибать далеко вынесенные ребристые контрфорсы, от  которых  исходило
низкое приглушенное гудение. Кратов протянул было руку к одному из  них  -
Тьмеон, до той минуты погруженный в свои мысли, невнятно каркнул на  своем
языке. Опомнился, повторил раздельно:
     - Здесь можно только идти. Прикосновение убивает.
     -  Он  прав,  -  нервно  сказал  Биссонет.  -  Взгляните  на   вашего
предшественника...
     У дальней стены, из-за контрфорса  торчали  обугленные  кости  ног  в
истлевших лохмотьях не то кожи, не то одежды. Кратов поспешно утолкал руки
от греха поглубже в карманы брюк.
     - В ближайшие сутки вашей краюхе хлеба ничто не угрожает, - пробурчал
Биссонет, зябко поводя плечами.
     "Там все иначе..."
     Они все дальше углублялись  в  подземный  храм.  Пол  под  ногами  то
делался выгнутым, будто спина рассерженной кошки, то  обращался  в  крутой
желоб.  Стены  все  чаще  напоминали  гигантские  панели,   собранные   из
бесчисленных элементов вполне  определенного,  но  совершенно  непонятного
назначения. Никакие, должно  быть,  это  были  не  стены,  а  колоссальные
приборные  доски.  В  идеальной  сохранности,   готовые   к   немедленному
употреблению при первой  же  надобности.  Предназначенные  для  управления
неким совсем уже невообразимым по масштабу  своему  механизмом.  Например,
планетой Уэркаф.  Казалось  -  тот,  кто  хозяйничал  в  этом  планетарном
машинном зале,  только  отлучился  на  минутку  по  своим  делам.  Вот-вот
вернется и пометет незванных посетителей поганой метлой, дабы не  путались
под ногами. Точнее, между пальцев  ног.  Или  что  там  у  него  было  для
передвижения.
     Если он, конечно, вообще куда-то отлучался.
     Кратов готов был поклясться, что впереди, в густом сумраке  анфилады,
ему нет-нет да мерещилось неясное движение.  Но  его  чутье  на  опасность
молчало. Да и Аафемт не проявлял ни малейшего беспокойства.
     - Тьмеон, есть ли здесь кто-то помимо нас?
     - Есть, и во множестве... Пусть Знающий запоминает дорогу, если хочет
вернуться к дневному свету.
     - Разве Тьмеон оставит нас?
     - Никто не знает своего удела.
     - О чем вы там шепчетесь? - спросил Биссонет ревниво.
     - Так, пустяки.
     - Это для вас пустяки, а для ксеноэтологии - бесценные факты!
     Тьмеон резко остановился и предупреждающе вскинул руку с распяленными
пальцами:
     - Пусть Чужие окаменеют, пока я не позволю иного.
     - Что случилось? - быстро спросил Кратов,  придерживая  Биссонета  за
рукав.
     - Пусть Чужие молчат, пока я не позволю иного.
     - Я бы желал... - возмутился ксенолог, предпринимая отчаянные попытки
освободиться.
     Не обращая внимания на сопротивление,  Кратов  подтянул  его  к  себе
поближе и грубо встряхнул.
     - Стоять и молчать, - приказал он. - И глядеть в оба.  Вы  мечтали  о
фактах.



                                    5

     Тварь бесшумно возникла в  просвете  между  часто  и  на  посторонний
взгляд бессистемно натыканными колоннами дальнего  зала.  Впрочем,  вполне
могло быть, что она торчала там незамеченной достаточно долго. Она  стояла
на задних лапах, медленно и трудно  вращая  уродливой  башкой  на  длинной
членистой шее. Странная, ни на что до  конца  не  похожая.  Разве  что  на
какую-нибудь   вздыбленную   трехметровую   уродину   из    брейгелевского
паноптикума. Нелепая и совершенная одновременно. Отталкивающая и  смешная.
В зловещей боевой стойке, которая придавала ей вид ярмарочного пугала.
     - Мерцальник? - недоуменным шепотом спросил Кратов.
     - Малый Страж, - ответно прошелестел Тьмеон.
     Малый Страж... Значит, где-то рядом мог бродить и  Большой  Страж.  В
компании Средних и Небольших. И не хотелось  думать  о  самой  возможности
существования какого-нибудь Огромного Стража...
     Что и от кого они стерегли?
     Тварь  неуклюже,  как  показалось  Кратову,   переступила   короткими
толстыми лапами. Развернулась в сторону пришельцев всем широким и  плоским
своим телом, по краям которого трепетала кожистая  пелерина.  Видны  стали
мощные хватательные конечности, прижатые к брюху, числом не менее десятка.
То, что Кратов поначалу принял за башку, лишено  было  всякого  намека  на
глаза и уши и сильнее всего походило на раковину со  скругленными  краями.
Или на параболическую антенну, которая чутко ловила  их  каждое  движение,
каждое дыхание.
     Раскачиваясь  при   движении,   чмокая   присосчатыми   ступнями   по
зеркальному полу, Малый Страж двинулся к ним сквозь анфиладу.  За  ним  по
стенам волочилось  донельзя  искаженное  и  потому  запредельно  уродливое
отражение.
     Кратов изо всех  сил  пытался  уловить  его  намерения,  чтобы  затем
решить, как поступать дальше. Ничего не получалось. Вокруг  Малого  Стража
распространялся слабый, едва уловимый эмоциональный  фон  невыразительной,
нейтральной окраски. Из чего следовало, что в данный момент его обладатель
не питал к незваным гостям ни радушия, ни ненависти, ни даже  любопытства.
Или же что Кратов ни дьявола не смыслил в оттенках эмоций Малых Стражей...
     Биссонет, бледный как полотно, почти не дышал. И не  мигал  вылезшими
из орбит глазами.
     Зато  Тьмеон  был  совершенно  спокоен.  И  это   внушало   некоторую
уверенность.
     А где-то совсем рядом все  садил  и  садил  по  наковальне  невидимый
кузнец.
     Малый Страж поравнялся с  ними.  На  мгновение  застыл,  нервно  суча
хваталищами: перламутровая ослизлая  внутренность  раковины  пульсировала,
чешуйчатое брюхо было выпачкано в копоти.
     Неспешно обошел превратившихся в статуи людей. Снова  застыл,  плавно
вращая антенной.
     Биссонет, казалось, был близок к обмороку.
     Малый Страж  чмокнул  ступнями  и,  равнодушно  отвернувшись,  побрел
куда-то вбок. Дойдя до глухой стены, выпростал  хваталища,  уперся  ими  в
камень. Перед ним вскрылась узкая и темная щель потайного  хода.  И  Малый
Страж сгинул.
     - Минуло, - бесцветным голосом сказал Тьмеон.
     Биссонет несвязно выругался, часто задышал и сел прямо на пол.
     - Что нам угрожало? - спросил Кратов, встряхивая затекшими руками.
     - Ничего, - ответил Аафемт.  -  Малый  Страж  охотится  на  тех,  кто
движется. В особенности на тех, кто убегает. Но вы вели себя разумно, и он
вас не увидел.
     - А  если  бы  мы  повели  себя  неразумно?  -  вымученно  усмехнулся
Биссонет.
     - Таких Малый Страж наказывает.  -  Тьмеон  небрежно  кивнул  головой
через плечо.
     Биссонет последовал глазами за его кивком. Лицо его застыло.
     На матовой глади стен то тут то  там  виднелись  бесформенные  кляксы
пушистой жирной сажи. Нужно было  обладать  изрядным  воображением,  чтобы
угадать в них контуры человеческих фигур. Но, судя по всему, у Биссонета с
воображением был полный порядок.
     - Ничего, - сказал Кратов. - Для первого раза вы вели себя достойно.
     - Можно подумать, вы не испугались!
     - Я не испугался. - Спокойно встретив недоверчивый взгляд  ксенолога,
Кратов пояснил: - Иное дело, что я не знал как себя вести.
     - Так я вам и поверил, -  кисло  проговорил  Биссонет.  -  Вы  хорошо
разглядели его?
     - В деталях и подробностях, - хмыкнул Кратов. -  А  вот  вы  упустили
шанс обнять его и расцеловать, как того хотели.
     - С какой стати?! Это же типичный биотехн! А  братание  с  биотехнами
выходит за рамки профессионального интереса ксеноэтологии.
     Кратов поглядел  на  ровную  поверхность  стены,  поглотившей  Малого
Стража.
     - Пожалуй, вы  правы,  -  сказал  он  смущенно.  -  А  я-то  старался
понапрасну, читал его эмоциональный фон...
     - Некоторые разумные расы  имеют  обыкновение  творить  биотехнов  по
образу своему и подобию. Вспомним наших людей-два. Судя по Малому  Стражу,
местные демиурги не блистали красотой. И ни капли не походили  на  Аафемт.
"Третья сила", чтоб ей пусто... - Биссонет закряхтел, помассировал ступню.
Страдальчески морщась, выпрямился. Его колени чуть заметно подгибались.  -
Спросите нашего Вергилия, долго ли еще идти.
     - Полагаю, не очень, - медленно промолвил Кратов, глядя вверх.
     Биссонет тоже посмотрел. И снова выругался.
     Над их головами, под самыми сводами зала, неслышно, словно  сказочные
видения,  проплывали  просторные  серые  полотнища   самых   разнообразных
очертаний. Они в беспорядке выходили из одной непроницаемой стены, на лету
перестраивались в клин и пропадали  в  противоположной.  Иногда  в  центре
какого-нибудь из полотнищ коротко и ясно вспыхивал причудливо  закрученный
энергетический разряд, похожий на фрагмент арабской вязи.
     - Мы почти у цели, - сказал Тьмеон.



                                    6

     Они стояли посреди громадного помещения, разинув рты и задрав головы.
И ощущали себя муравьями,  угодившими  в  самую  сердцевину  сверхсложного
агрегата на полном ходу. Отовсюду  -  из  пола,  из  стен,  из  потолка  -
выходили трубчатые  магистрали,  размалеванные  полосами  и  пятнами  всех
мыслимых оттенков  цветовой  гаммы.  Некоторые  из  них  слабо  светились,
некоторые пульсировали, некоторые не делали ни того ни другого,  а  просто
издавали звуки. Между ними и сквозь них, не  делая  попыток  свернуть  или
сманеврировать, носились знакомые серые полотна. Стены здесь  вне  всякого
сомнения   являлись   приборными   панелями,   и   эти   приборы    охотно
демонстрировали свои  показания,  которые  некому  было  прочесть.  Что-то
мигало,  полыхало  и  вращалось.   Сухой   жаркий   воздух   был   насыщен
электричеством, волосы на  головах  потрескивали  и  топорщились.  Зеленый
гребень Тьмеона выбрасывал искры. Под ногами звенело,  пол  содрогался  от
размеренных  тяжких  ударов  незримого  молота  по  незримой   наковальне.
Очистительное поле особенно назойливо кололо ступни, и Кратов с  уважением
поглядывал на босого Видящего Внутрь.
     Время от времени Аафемт всплескивал руками, все послушно  замирали  и
уже  без  особого  волнения  выжидали,  пока  их   обнюхает   какой-нибудь
приблудный Малый Страж.
     -  Должно  быть,  именно  отсюда  они  управляют  планетой,  -  почти
прокричал Биссонет на ухо Кратову. - Здесь один из контрольных  постов,  а
сам аппарат упрятан еще ниже.
     - Похоже на наши  гравигенераторы,  -  согласился  Кратов.  -  Только
огромных размеров и топорно сделанные.
     - Это на ваш вкус топорно!  Привыкли  к  усредненному  галактическому
дизайну... А им так больше нравится. И  ваш  протопульсатор  для  них  был
хорош.
     - Что это, Тьмеон? - спросил Кратов, обводя помещение рукой.
     - Дом Мерцальников, - сказал тот. - Таких домов много, и это один  из
них. Видящие Внутрь приходят в каждый из  известных  домов,  когда  Аафемт
нуждаются в Очищении. Видящие Внутрь усаживаются и начинают размышлять  об
очистительном  огне.  И  приходит  огонь.  Видящие  Внутрь  размышляют   о
переменах. И все меняется.  И  будет  подан  Знак.  Тогда  Видящие  Внутрь
покидают дома Мерцальников и опускаются по лестнице до самого низу. И  они
видят,  что  Очищение  завершилось,  и  ничто  в  этом  мире  не  осталось
по-прежнему.
     - Вы понимаете, Кратов? - возбужденно спросил Биссонет. - Все  с  ног
на голову! Мы, идиоты, почитали Видящих Внутрь за гонимую интеллектуальную
элиту. А в этой сумасшедшей культуре вообще  нет  места  интеллекту!  Есть
только жрецы, каратели и серая  масса  землепашцев.  И  эти...  посредники
между волей Осязающих Мрак и Мерцальниками.  Без  памяти  о  прошлом,  без
мыслей о будущем. Да и безо всякого представления о настоящем...  С  какой
стати им бояться смерти?  За  что  цепляться  в  этой  жизни?  Они  просто
пережидают срок земного бытия, отбывают его как наказание!
     - Но для чего Осязающим Мрак может понадобиться это  самое  Очищение?
За каким чертом им учинять планетарный пожар?
     - Да это же колоссальное жертвоприношение! Мы на Земле со всей  нашей
разнообразной историей о таком и мечтать не могли. Старый, как  вселенная,
спор между желаемым и возможным. Так ли редко к власти приходили  маньяки?
Все равно какие: религиозные, политические... И в самые различные  периоды
их  царствования,  по  самым  различным  поводам  они  неизбежно   учиняли
чудовищные гекатомбы! Многообразные фараоны, императоры, цари  и  князьки.
Инквизиция. Иван Грозный и Гитлер. Сталин  и  Пол  Пот.  Бешеные  арабские
вожди двадцатого и двадцать первого веков...
     - При чем здесь желаемое и возможное?!
     - Что нужно, чтобы отвлечь собственный народ от  внутренних  невзгод?
Натравить его на соседей - пускай режут друг  дружку...  Как  проще  всего
добиться  изобилия  и  сытости?  Истребить  лишние   рты.   Мотыгами   или
непосильным трудом. Пусть они при этом еще пирамиды  построят  или  выроют
канал!..  Одна  сложность:  для  исполнения  всех   необходимых   ритуалов
приходится содержать громадный  штат  жрецов.  От  которых  того  и  гляди
дождешься ножа в  спину.  Вот  если  бы  нашелся  какой-нибудь  простой  в
обхождении  механизм  для  массового  убийства!  Да  еще,   паче   чаяния,
божественного происхождения... У нас на Земле с этим всегда было сложно, и
бедным  маньякам  вечно  приходилось  что-то  выдумывать  с   риском   для
собственной жизни. То "Молот ведьм", то  "Коммунистический  манифест",  то
"Мою борьбу". А здесь - все готово, все под рукой! Планета-машина, которую
можно  вертеть  туда-сюда  как  глобус.  Услужливые  Мерцальники,  готовые
исполнить любую прихоть этих гребнистых ублюдков... Серебряные Змеи гоняют
в хвост и в гриву Видящих Внутрь, не выпуская их на поверхность без нужды.
Зато Видящие Внутрь всегда отсидятся в  своих  подземельях,  а  Серебряные
Змеи еще неизвестно как переживут Очищение... А над всей этой каруселью  -
Осязающие Мрак! Могущественные, справедливые, святые!
     - Еще одна модель? - спросил Кратов с  иронией.  -  Все  улеглось  по
своим полочкам?
     - Разумеется, нет, - раздраженно сказал  Биссонет.  -  Я  все  больше
прихожу к убеждению,  что  нам  никогда  не  удастся  выстроить  для  этой
цивилизации хоть  какую-нибудь  разумную  модель.  Если  к  Аафемт  вообще
применимо понятие "разумного". Это раса сумасшедших. Им удалось  то,  чего
не добились мы за тысячелетия со всеми нашими религиями  с  их  байками  о
царстве  небесном:  избавиться  от  инстинкта  самосохранения.   И   когда
нарождается чересчур много лишних  ртов,  или  какая-нибудь  болезнь,  или
просто надоело изо дня в день видеть вокруг себя толпу народа -  Осязающие
Мрак делают ручкой. Видящие Внутрь  сползаются  в  дома  Мерцальников.  Те
разворачивают планету...
     - ...хитроумно сглаживая гравитационные возмущения, - ввернул Кратов.
- Гравитация - воля богов!
     - ...все могильники и дольмены уплывают за терминатор, где  никому  в
голову не придет их разыскивать -  даже  Дилайту!  С  терминатора  катится
огненный вал. И толпы Аафемт со  счастливыми  улыбками  на  устах  идут  в
полымя Очищения. Черт возьми, я  не  удивлюсь,  если  у  них  атрофирована
болевая реакция!
     - "Двухглавый крылатый дракон с одной головой  в  огне  и  другой  во
мраке", - промолвил Кратов.
     - Что это?
     - Мой перевод  названия  планеты  с  языка  Иовуаарп.  Как  я  теперь
понимаю, перевод неточный.  Я-то  думал,  речь  идет  о  планете,  которая
разделена на горячее и холодное полушария. Но Иовуаарп встроили в название
еще один  смысловой  слой,  явно  относящийся  к  обитателям  этого  мира.
"Дракон, сгорающий в огне своего безумия"...
     - Можно еще проще, - сказал Биссонет. - Безумный феникс. А мы угодили
в его гнездо - накануне очередного самосожжения.
     Он с неприязнью поглядел на Тьмеона, апатично вслушивавшегося в чужую
речь.
     - Скажите ему, что мы хотим видеть Мерцальников, - потребовал  он.  -
Этих негодяев, которые готовы  исполнить  любое  бредовое  желание  самого
отпетого параноика.
     Кратов перевел, опуская сильные выражения.
     - Мерцальник будет рожден, - сказал Тьмеон. - Пусть  Чужие  наберутся
терпения. Еще не все для этого совершено.
     С этими словами он не спеша двинулся к  ближайшей  трубе  толщиной  в
человеческую руку,  что  выходила  из  пола  и  пропадала  в  переплетении
магистралей, пульсируя рубиновым светом.
     - Будет рожден? - переспросил Биссонет. - Что он имеет в виду?
     Кратов не ответил. Он неотрывно следил за Тьмеоном.
     - Имагопревращение, - пробормотал ксенолог раздумчиво. -  Мерцальники
- имаго...  -  И  вдруг  закричал:  -  Кратов,  прикажите  ему  вернуться,
задержите его!
     Они одновременно бросились вперед,  чтобы  успеть  оттащить  Видящего
Внутрь от сатанинского сияния.
     Но тот уже погрузил в него руки по локоть.
     Его одеяние и плоть вспыхнули, словно тончайший пергамент. Охваченный
облаком искр и пепла, скелет качнулся вперед и, переломившись в  пояснице,
ударился об пол.



                                    7

     Биссонет  с  воплем  отпрянул.  Налетел  на  остолбеневшего  Кратова,
шарахнулся в сторону - прямо в перекрестие труб. Тот едва  сумел  ухватить
его за рукав. Ксенолог вырывался, мотая головой, страшно оскалившись, кося
выпученными глазами на то, что осталось от Тьмеона... Кратов ударил его по
лицу. Сгреб за грудки, оторвал от пола, будто куклу, и с силой  приземлил.
Биссонет взвыл, перекосившись на один бок.
     - Еще? - спросил Кратов зловеще.
     - Кретин! - заорал Биссонет. - Моя нога!..
     Кратов выпустил его, виновато засопел. Биссонет, поскуливая, отхромал
от него подальше и сел спиной. Стащил ботинок, принялся растирать ступню.
     - Дайте-ка я, - сказал Кратов.
     - Идите в задницу! - огрызнулся Биссонет, но к ноге все же подпустил.
     Щиколотка, несмотря на все ухищрения, распухла и  налилась  багровым.
Единственное,  что  мог  сделать  Кратов,   так   это   наново   отключить
акупрессурой болевые окончания.
     - Вы ударили меня... - шипел Биссонет сквозь зубы. - Никогда  вам  не
прощу... никогда!..
     - Поквитаетесь еще, - сказал Кратов, колдуя над ногой. - На  корабле.
Специально спроворите ксенологический совет и воздадите мне сполна, за все
сразу.
     - Зачем он так? - уже спокойнее спросил Биссонет.
     - Вы же сами все прекрасно объяснили! Ему было безразлично, жить  или
не жить. Мы просили показать нам Мерцальника. А как  проще  всего  сделать
это, если не обратиться в него самому?
     - Безумное поверие, - пробормотал Биссонет. - Достойное этих идиотов.
Неужели на всех их суицидальных обрядах не нашлось никого, кто  бы  воочию
убедился и донес до остальных, что нет и быть не может никакого имаго?
     - Полагаете, Мерцальники - выдумка?
     - А вы полагаете иначе?!
     - Но ведь кто-то же должен управлять гравитационной машиной!
     - Почему обязательно должен? Может быть, десятки тысяч лет  никто  ею
уже не управляет! Да, были у нее хозяева, но  сгинули,  вымерли.  Остались
одни  только  биотехны-мутанты...   разных   размеров   Стражи.   Стерегут
заброшенное барахло невесть от кого.
     - Опять вы за свое? Но дольмен-то пропал!
     - Ну, и не было никакого дольмена! И гравитационной  машины  нет,  вы
все придумали! А я, дурак, распустил нюни, поверил вашим  басням  о  смене
полушарий, да еще горячечному бреду этого сумасшедшего о Мерцальниках.
     - Флюгер вы, - сказал Кратов, распрямляясь. - Ничего своего за душой,
все надуто ветром. Лучше  было  бы  вам  улететь  на  Землю.  Лепить  свои
игрушечные модели, которые никому  на  хрен  не  нужны.  Холить  бороду  и
нагуливать зад. Будь здесь настоящий ксенолог - Дилайт или хотя  бы  Павел
Аксютин...
     - А я, по-вашему, фальшивый?! - взревел Биссонет.  -  Кто  вы  такой,
чтобы судить? Люмпен, отброс, плоддер! Мои модели во всем научном мире!..
     -  Подите  вы,  -  отмахнулся  Кратов.  -  В  плоддерах   я   всякого
насмотрелся, но вящего засранца еще не встречал. И запомните одно:  отсюда
я, так и быть, вас вытащу. Но упаси вас Бог попадаться  мне  на  глаза  на
корабле!
     - Вот уж когда мы доберемся до корабля... - начал было Биссонет.
     И осекся.
     От лица его  отхлынула  кровь.  Медленно  отвисла  челюсть.  Медленно
поднялась рука и медленно же простерлась туда, где белели останки Тьмеона.
     - МЕРЦАЛЬНИК, - выдохнул Биссонет.
     Кратов обернулся.
     Над  распавшимся  скелетом   неподвижно   парила   ослепительно-белая
бесплотная фигура. Лоскут свежевытканного тончайшего шелка. Или же  клочок
атласной бумаги на черном бархате. Потому что в сравнении  с  этой  чистой
белизной  любой  сумрак  до  предела  сгущался  и  виделся  именно  черным
бархатом...  Слегка  присобранные  кисейные   края   фигуры   волнообразно
колебались, словно  от  невидимого  сквозняка,  временами  задевая  нижней
кромкой осклабившийся череп...
     - Биссонет, - прошептал Кратов. - Я его  узнал.  Тогда,  в  дольмене,
были Мерцальники.
     - Типичный плазмоид, - бормотал ксенолог. - Кто бы мог поверить... Но
откуда он здесь... в поле естественного тяготения? Он же неминуемо  должен
разрушиться!
     - Мерцальники управляют целой планетой. Им ничего  не  стоит  создать
любое поле тяготения для себя.
     - Но эта гравитационная машина построена на иных принципах, вовсе  не
для плазмоидов! Как они могут управлять ею, а самое главное - чем?! У  них
же нет рук!
     - Гравитационная машина одного  возраста  с  планетой.  Наверняка  ей
несколько миллиардов лет. Мерцальники не всегда  могли  быть  такими,  как
сейчас - вспомните Малого Стража. У которого  есть  руки...  Они  обратили
себя в плазмоидов. Чтобы управлять машиной, им достаточно  ориентированных
полей. Или даже телепатических приказов.
     - Кто бы мог поверить... - повторил Биссонет.
     Кратов,   как   завороженный,   сделал   шаг   по    направлению    к
ослепительно-белой фигуре. Она и в самом деле околдовывала, манила к себе.
Хотелось  приблизиться,  протянуть  руки,  ощутить  кожей  эту  прохладную
колеблющуюся поверхность.
     - Назад, - сказал Биссонет. - Вы что?
     - Не знаю, - ответил Кратов, сражаясь с собой. -  Заговорить  с  ним.
Пусть прочтет мои мысли, как читает в  головах  у  Видящих  Внутрь.  Может
быть, он поймет...
     - Что, что поймет?! - прохрипел Биссонет. - Назад!  Вы  спятили!  Это
чужой разум, абсолютно чужой, у нас с ним нет  ничего  общего,  ни  единой
точки соприкосновения! Если бы он был способен что-то понимать,  то  разве
допустил бы хоть одно Очищение?! Ему безразлично, живы мы или  нет.  Может
быть, он даже предпочитает, чтобы  мы...  как  Тьмеон...  Может  быть,  он
питается некротической энергией! И вместе с остальным  гадюшником  нарочно
превратил бедных Аафемт в стадо  безумцев,  одержимых  жаждой  смерти!  Не
смейте даже приближаться к этой мрази со своими мыслями!..
     - Да, верно, - упавшим голосом сказал  Кратов.  -  Я  снова  не  могу
читать его эмоциональный фон. У него иные эмоции.
     - Уйдем, Кратов, - зашептал Биссонет и потянул его за рукав.  -  Пока
он занят не нами... Но, ради Бога,  смотрите,  смотрите  во  все  глаза  и
запоминайте, такая удача не выпадает дважды!
     Они попятились к выходу из  зала,  неотрывно  глядя  на  Мерцальника.
Тому, казалось, и в самом деле было  не  до  них.  Не  сдвинувшись  ни  на
миллиметр, он продолжал висеть над костяком и облизывать его череп.
     - Прочь отсюда, наверх, - торопил Биссонет. - Пока я не взорвался  от
впечатлений. Сам дьявол не знает, какую модель строить для этого мира...
     - Лучше бы вы придумали, как нам открыть люк, - буркнул Кратов.
     Напоследок  он  обернулся,  чтобы  еще  раз  увидеть   фантастическую
картину. Все эти  самосветящиеся  трубы  и  неведомо  что  демонстрирующие
приборы. Стаи серых полотнищ, что бесшумно резали  накаленный  воздух  под
высокими сводами. И Мерцальника.
     Он споткнулся на ровном месте.
     ...Это было мимолетное ощущение,  неожиданно  для  него  возникшее  и
тотчас же  прекратившееся.  И  не  нашлось  бы  слов,  чтобы  описать  его
человеческим языком.
     Полная отчужденность.  Странный,  гнетущий  мир  враждебных  видений,
которые хочется  разрушить,  смести  одним  усилием  и  впредь  о  них  не
вспоминать. Но этого нельзя делать, ибо разорвется  единое  поле  мысли  и
нанесенная рана долго не зарастет. Брезгливая жалость к слабым,  немощным,
разобщенным  и  потому  неспособным  на  высокий  полет  мысли  созданиям.
Неприятное  осознание  личной  несвободы.   Жгучее,   неодолимое   желание
исполнить все обязательства и поскорее уйти. Вернуться туда,  где  хорошо.
Где  всегда  легко,  светло  и  радостно.  Где  нет  нужды  вспоминать   о
неприятном, о том, что кануло в потоки вечности без возврата.  Где  все  в
каждом и каждый во всех. И нет прошлого. И незачем заботиться  о  будущем.
Есть  только  спокойное  море  настоящего.  В  нем  растаяла  мутная  река
прошлого, из него же истекает чистый ключ будущего...
     ...И было видение. Две  нелепые,  несуразные  твари,  каким-то  чудом
очутившиеся там, где им быть не положено. Жалкие,  отвратительные,  ни  на
что толком не годные. Движущаяся клоака, распространяющая вокруг себя одни
только ядовитые миазмы. Переполненная страхом  и  жаждой  бегства  в  свой
убогий мир. И хотелось, чтобы так и было, чтобы  твари  поскорее  сгинули,
вернулись туда, откуда явились...
     - Кратов, назад!
     Зеркальные стены ожили. Дрогнули, задышали, вскипели,  будто  лавовый
поток. Вспучился пол. На потолке набух и прорвался гигантский нарыв.
     Вход  на  контрольный  пост  на  глазах  зарос  камнем,   сам   собой
разгладился, и на его месте образовался глухой тупик.
     - Да вы никак уснули!  -  возмущенно  сказал  Биссонет.  -  Вас  едва
стенами не сжевало!
     - Мерцальник... - промолвил Кратов, мотая головой.
     - Что - Мерцальник?!
     -  Нет,  ничего.  -  Ему   потребовалось   некоторое   время,   чтобы
окончательно стряхнуть наваждение.  Но  он  никак  не  мог  отделаться  от
брезгливости к собеседнику. И к самому себе тоже. - Давайте уносить  ноги.
Мне не нравится, когда меня жуют.



                                    8

     Отчетливо помнилось: все эти бесчисленные залы были выстроены в  одну
прямую, как стрела, анфиладу. Чтобы вернуться, достаточно было идти себе и
идти никуда не сворачивая. Не задевать того, что  светится,  издает  звуки
либо выглядит подозрительно. Держаться подальше от контрфорсов  и  боковых
ходов. Предупредительно замирать при малейшем  проявлении  любопытства  со
стороны Малого Стража. Чего, казалось бы, проще?
     И все же они ухитрились заблудиться.
     Это представлялось невероятным, но когда  прошло  что-то  около  двух
часов,  а  они  так  и  не  вышли  к  колодцу,  Биссонет  начал  проявлять
беспокойство.
     - Вам не кажется, что мы курсируем по кругу? - спросил  он  отчаянным
голосом.
     - Мне кажется другое, - помолчав, ответил Кратов. - Пока  мы  глазели
на  Мерцальника,  кто-то  перетасовал  все   подземелье.   Возможно,   сам
Мерцальник и перетасовал. Мы ему... гм... не понравились.
     - Почему вы так решили? - осведомился Биссонет испытующе. - По-моему,
наше присутствие могло сделать честь любой компании!
     Кратов взвесил на руке содержимое мешка.
     - Краюха еще цела, - сообщил он. - Но это ненадолго.
     - Хочу заранее уведомить, - бледно улыбаясь, промолвил Биссонет. -  Я
худ телом и малокалориен. И буду сопротивляться.
     - Забыли упомянуть, что вы еще и ядовиты, - хмыкнул Кратов. - Поэтому
можете быть спокойны: на вас у меня иммунитет отсутствует. А трапеза вышла
бы прелюбопытная. Едок и  блюдо  находятся  в  равных  условиях.  Здоровая
состязательность за право не быть съеденным... А  еще  вы  забыли,  что  я
обещал вас отсюда вытащить.
     - Вы мне многое обещали... - сказал Биссонет. Он остановился и  прямо
взглянул на Кратова снизу вверх. - Я не знаю, выберемся ли мы. После всего
увиденного трудно делать прогнозы. Поэтому я предлагаю вам мир. До сих пор
вы имели дело исключительно с моей ногой. Не откажетесь ли принять  и  мою
руку?
     Кратов с некоторым изумлением пожал его удлиненную хрупкую ладонь.
     - Что это на вас нашло? - спросил он на всякий случай.
     - Я обещал извиниться,  если  получу  доказательства  вашей  правоты.
Дольмена мы не нашли и протопульсатор не  повидали.  Но  зато  сейчас  мне
стало ясно, что вам не было нужды  лгать.  Уэркаф  буквально  нафарширован
тайнами.  Здесь  может  произойти  любое  чудо.  И  непринужденная   смена
материков. И протопульсатор на неизвестных нам конструктивных принципах. И
черт с рогами - хотя туземцы предпочитают величать его Малым Стражем...  А
коли так - значит, вы и впрямь видели дольмен, а в нем работающий прибор.
     - И Мерцальников, - добавил Кратов.
     - И Мерцальников. Хотя, казалось бы, с какой стати они так ополчились
на протопульсатор, что даже не поленились восстать из преисподней?
     - По здешним меркам правильнее  сказать:  из  рая,  -  внес  поправку
Кратов. - Их гнев мне как раз  понятен.  Управление  гравитацией  является
одной  из  их  жизненных  функций.  Может  быть,  Мерцальники  даже  имеют
специальные органы как генерации, так и  восприятия  волн  гравидиапазона.
Работающая сепулька попросту неприятно воздействовала на их  гравиуши  или
гравиглаза.
     - Или гравинос, - ввернул Биссонет.
     - И они без особых церемоний, как это  принято  в  их  кругу,  с  ней
разделались. А потом ушли туда, откуда явились - под землю... Но  мне  все
еще непонятно, откуда взялась сама сепулька.
     - Это вопрос! Как мы сейчас понимаем, Аафемт не в  состоянии  создать
такой прибор. Пределом их квалификации является строительство дольменов  и
могильников. Мерцальникам сигнал-пульсатор вообще ни к чему  -  у  них  от
него изжога и несварение.
     - Значит, нужно продолжать поиски нечистой "третьей силы" Аксютина, -
подытожил Кратов.
     Биссонет привычно скорчил кислую гримасу, но сдержался.
     - Мерцальники на эту роль, безусловно, не годятся, - сказал он.  -  А
вот за Археонов они вполне сойдут.  И  такую  гипотезу  следует  обсудить.
Если, разумеется, уцелеет хоть один человек, который изложит ее в ИОК...
     Негромко  переговариваясь,  они  брели   по   бесконечной   анфиладе.
Поравнявшись с очередным скоплением контрфорсов и не найдя там  обугленных
костей неудачливого предшественника -  одного  из  немногих  запомнившихся
ориентиров, они даже не были удивлены  или  раздосадованы.  Расположившись
прямо на полу, пренебрегая слабыми  уколами  в  седалища,  исходившими  от
сиявших медицинской чистотой плит, прикончили последнюю "краюху":  большой
брикет ноздреватого кукурузного хлеба с витаминными добавками  и  пол-тубы
выдохшегося теплого тоника. Биссонет стряхнул крошки  с  колен  -  те,  не
коснувшись пола, закружились, поплыли  -  и  с  любопытством  проводил  их
глазами.
     -  Как  вы  думаете,  -  сказал  он.  -  Если   мы   отыщем   здешний
мусоросборник, это поможет нам выбраться?
     - Не думаю, - ответил Кратов.  -  Вряд  ли  они  поднимают  мусор  на
поверхность. Скорее всего, утилизуют прямо на месте.
     - Теперь мы налегке. Признаться, я уже  не  верю,  что,  по-носорожьи
слепо ломясь вперед, мы достигнем цели. А вы?
     - Я тоже.
     - Предлагаю обследовать боковые ходы.
     - И заплутать еще сильнее?
     - Вряд ли такое возможно... Мне  просто  наскучили  эти  однообразные
интерьеры. И потом - я не прощу себе, если хотя бы краем глаза  не  увижу,
что таится по соседству! Вдобавок, у меня такое чувство, что в этот раз мы
не погибнем.
     Спорить Кратов не стал.
     В первом из ответвлений,  мрачном  и  дурно  пахнущем,  не  сделав  и
десятка шагов, они наткнулись на завал. Груда грязного хлама, слежавшегося
за долгое время, поднималась  почти  до  низкого  потолка.  Приглядевшись,
Биссонет охнул и пулей  вылетел  на  свет.  Это  были  истлевшие  кости  в
ошметках  плоти  и  лохмотьях  одежды.  Сотни,  а  может  быть  -   тысячи
человеческих скелетов. То ли  вся  эта  толпа  набилась  в  узкий  проход,
спасаясь от чего-то невыносимо ужасного, да здесь и сгинула.  То  ли  сюда
сволакивал  останки  после  каждого  имагопревращения  некий  таинственный
блюститель чистоты, прямой родич Малого Стража... Холодея, Кратов вышел из
склепа.
     - Может быть, достаточно? - спросил он потрясенного Биссонета.
     - Это тоже факт, - вымолвил тот неповинующимися  губами.  -  А  факты
суть предмет ксеноэтологии. Мы с вами  только  приступили.  И  у  нас  нет
выбора. Только, пожалуйста, идите первым...
     Другое ответвление  обернулось  покатым  спуском  в  огромную  ванну,
наполненную черной вязкой жидкостью,  похожей  на  расплавленный  асфальт.
Поверхность ванны рябила и изредка вспучивалась радужными пузырями.
     - Нефтяной кисель, - сказал Кратов. - Родная среда обитания Иовуаарп.
Вот за чем они сюда так рвались.
     Большинство  ходов  оканчивалось  тупиком.  Возможно,  для  подземной
обслуги в них и отпирались какие-то скрытые двери.  Но  приблудным  гостям
дороги не было. Следовало отдать должное хозяевам лабиринта: тупики, чтобы
не внушать беспочвенных надежд, возникали в нескольких десятках  шагов  от
анфилады.
     Иногда ход  приводил  в  прекрасно  освещенное  и  совершенно  пустое
помещение. Можно было встать посередине, произнести  что-нибудь  громко  и
отчетливо, а затем наслаждаться эхом - многократным  и  почти  без  потери
качества.
     Случалось, впрочем, что эхо  напрочь  отсутствовало.  Голоса  глохли,
словно в подушке. И в двух шагах нельзя было понять слов собеседника.
     Дважды такие помещения оказывались занятыми. В первом из них  повсюду
- и на стенах, и на потолке, а в особенном изобилии  на  полу,  неподвижно
распластались уже знакомые серые полотнища. В другом,  забившись  в  угол,
свернувшись в клубок, дремал Малый Страж. Пришельцев он не заметил.
     Зато примерно в  двадцатом  по  счету  боковом  ходу  они  обнаружили
эскалатор.
     Вымощенная необычно белыми плитами полоска пола, едва  только  Кратов
ступил на нее, внезапно ожила. Плавно, без рывков, тронулась и понесла его
вдоль усеянных мигающими "светильниками" стен.  Биссонет  с  торжествующим
криком последовал за ним.
     - Я же говорил, что мы отсюда выберемся!  -  объявил  он,  подбираясь
поближе и балансируя руками. - Не может быть, чтобы эта дорога не вела  на
свободу!
     - Может, может, - сказал Кратов. - Вам не приходило в голову, что это
транспортер для мусора?
     Биссонет озадаченно притих.
     - Но мы всегда сумеем возвратиться, - произнес он наконец без большой
уверенности.
     Кратов не ответил. До рези в глазах он всматривался вперед. За каждым
поворотом их мог подстерегать сюрприз. И вряд ли  разумно  было  полагать,
что он непременно окажется приятным.
     - Провалиться мне, если мы не поднимаемся, - с надеждой сказал  сзади
Биссонет.
     Бегущая лента и в самом деле все круче забирала кверху. Через полчаса
пришлось утвердиться на  четвереньках,  дабы  ненароком  не  опрокинуться.
"Глумление над человеческим достоинством", - ворчал ксенолог.
     Еще спустя какое-то время  они  легли  плашмя,  цепляясь  скрюченными
пальцами за белые плиты.
     - Хочу вас обрадовать, -  сказал  Кратов  сдавленным  голосом.  -  На
транспортер для дерьма это непохоже.
     - Что вы смыслите в здешнем дерьме...  -  просипел  Биссонет.  -  Все
равно отступать уже поздно.
     - Одно не  дает  мне  покоя:  отчего  Видящие  Внутрь  не  пользуются
эскалатором?
     - Во-первых, мы этого не знаем. Возможно, и пользуются - для подъема.
Такое допущение особенно приятно, ибо оно  дарит  нам  шанс  выбраться  на
поверхность. А то, что для спуска они используют лестницу, свидетельствует
лишь об  однонаправленности  подъемника.  Во-вторых,  они  дебилы.  С  них
станется сотни и тысячи лет мотаться по  подземелью  одним  маршрутом,  не
отклоняясь от него ни на шаг. А в-третьих...
     - ...они не дебилы и прекрасно знают, куда  именно  ведет  эскалатор.
Чего, в отличие от них, еще не знаем мы.
     - Отступать поздно, - упрямо повторил Биссонет. -  И  мне  наплевать,
куда он  ведет.  Я  устал.  Я  вообще  намерен  закрыть  глаза  и  целиком
довериться судьбе...
     "Я тоже, - думал Кратов. - Будь что будет. Не верю, что со мной может
случиться нечто скверное. Не  может  быть,  чтобы  все  закончилось  таким
дурацким образом: на сумасшедшей планете, в смрадном  подземелье.  До  сих
пор Бог оберегал меня от глупого конца... Мы поднимаемся неведомо куда, но
то, что это "неведомо что" может оказаться  не  избавлением,  а  очередным
контуром лабиринта, ни черта не значит. Кроме того,  что  мы  снова  будем
бродить в сумерках, совать носы во все дыры и ввязываться во все авантюры.
Пока не набредем-таки на верный путь. Так  и  только  так.  Этот  нытик  и
себялюбец вопреки моим ожиданиям и собственным взбрыкам ведет себя все  же
по-мужски. И доставляет хлопот не так много, как можно было  предположить.
Хотя бы на этом ему спасибо. Мы даже немного притерлись друг к другу,  что
само по себе не так давно представлялось положительно невозможным.

                 ...Но все ж и феникс, и ворона - птицы,
                 Должны прийти к согласию они!
                          [Пак Инно. Пер. с кор. А.Жовтиса]

     И я непременно вытащу его отсюда. И все кончится  наилучшим  образом.
Лишь бы этот эскалатор не волок нас в пасть самому сатане..."
     - А-ах!!!
     Упругий толчок волны ледяного с непривычки воздуха. Слепящая вспышка.
Распяленные пальцы судорожно подгребают пустоту.
     Кратов успел осознать, что уже не  лежит,  а  летит.  Он  зажмурился,
поджал ноги, обхватил голову руками...
     Ударился  локтями,  с  отвратительным  скрипом  проехал  по   чему-то
жесткому и колючему. Опрокинулся на бок, замер, тяжело дыша.
     "Кончилось", - подумал он с облегчением.
     За  его  спиной  с  силой  шмякнуло  мягким   о   твердое.   Раздался
приглушенный вопль.
     Кратов  сел,  щурясь  от  нестерпимо  яркого  света.  Вдохнул  живой,
дурманящий запах. Запах красной травы.
     - Биссонет, как вы?
     Тот чертыхнулся и после паузы пожаловался:
     - Я ободрал себе рожу...
     - Мы выбрались, - сказал Кратов, улыбаясь.
     - ...и отбил все потроха, - добавил Биссонет.
     - Мы живы, - проговорил Кратов. - Мы все повидали и остались целы.
     - Отчасти, - буркнул ксенолог. - Я еще не пересчитал свои конечности.
     Из черного зева шахты всплывали сизые клочья вонючего пара.
     Кратов отвернулся. Долго глядел  не  отрываясь  на  затянутое  серыми
тучами небо, на смутную тень спутника в зените, на размытые столбы черного
дыма над  терминатором.  Потом  на  спесивые  свечи  кактусов,  на  траву,
полегшую под порывами горячего ветра. Будто наново привыкал.  "Кончено,  -
думал он. - Тот, на небесах, что бережет меня, снова не обманул...  Сейчас
вызову корабль, и больше вы меня оттуда поленом не вышибете".
     Все так же улыбаясь, он перевел взгляд туда,  где  только  что  зияла
шахта эскалатора. Но от нее не сохранилось и следа. Куда ни кинь глазом  -
трава да кактусы.
     И  несколько   угловатых   раскоряченных   фигур,   молча   застывших
неподалеку.   В   развевающихся,   тончайших   серебристо-белых    плащах,
придававших им зловещее сходство с Мерцальниками.
     Кратов пошевелился, привставая...  Одна  из  фигур  неловко,  как  на
шарнирах, вскинула руки, в  движении  смыкая  воедино  кулаки,  обмотанные
металлическими лентами. Выхлестнуло и зазмеилось тонкое огненное жало.
     - Серебряные Змеи, - сказал Биссонет приглушенно.
     - Спокойно, - сказал Кратов одними губами, по-кошачьи  подбираясь.  -
Их всего лишь пятеро. Такого огня я не боюсь. Мы уйдем от них.
     - Нет, Кратов, - шепнул Биссонет. - Нет. Уходить  мы  ни  за  что  не
станем.




                            ИНТЕРЛЮДИЯ. ЗЕМЛЯ

     Внизу на веранде все утро звучала музыка. С нее начинался мамин день,
ею же завершался. Музыка наполняла собой весь дом, просачивалась в  каждую
щель. И даже когда ненадолго - обычно, с появлением Кратова  -  воцарялась
тишина, казалось, что во всяком темном уголке дома  и  сада  прячется  эта
незримая, неслышная музыка и ждет своего часа, чтобы вырваться на свободу.
Разрозненные,  несвязные  сочетания  звуков.  Чистые,  плывущие,   эфирные
аккорды. Холодная, отстраненная, лишенная логики мелодическая вязь. О  чем
могла думать мама, обитая в этом музыкальном пространстве?..
     Кратов лежал в постели, слушал музыку и глядел в потолок. По потолку,
будто по туго натянутому белому полотну, бежал паучок. Старинная  примета:
теперь жди новостей... Кратов ничего не ждал: ни новостей,  ни  экстренных
вызовов. Недаром он укрылся в Садовом Поясе, исчез для всего мира,  словно
растворился среди этого  покоя  и  тишины.  "На  своей  постели,  в  своей
комнате, в своем доме, - мысленно произнес он, как заклинание, и попытался
проникнуть в самую глубину этих понятий. - Кстати, на своей планете".
     Своя планета. Что это - пустой звук?
     Да, ему  здесь  хорошо.  Где-то  рядом,  поскрипывая  половицами,  по
веранде ходит мама и слушает свою варварскую музыку. Вокруг  люди.  Тысячи
людей, миллионы, целый океан людей. Он вырос в этом океане.  Правда,  тому
минуло столько дней, столько событий...  Он  отвык  от  огромных  городов,
многоголосых и многоликих улиц. Даже Оронго, нависавший над Садовым Поясом
подобно сияющей  башне,  крохотный,  в  сущности,  город-дом,  пугал  его.
"Наверное, все же я окончательно сменил место  жительства.  Это  случилось
десять лет назад. С тех пор мой дом на Сфазисе. Моя семья - крутой на язык
и поступки старик Энграф, шумный великан Фред Гунганг,  добрая,  как  сама
доброта, Руточка Скайдре. Ну и, конечно, Чудо-Юдо-Рыба-Кит.  Кто  он  мне?
Слуга? Друг, брат? Не сразу и решишь. Подумать  только:  звездолет-биотехн
стал членом моей семьи. Но кто же мне тогда мама, Игорь?.."
     Кратов наконец убедил себя встать. Накинул  халат  и,  шлепая  босыми
ступнями  по  дощатому  полу,  спустился  на  веранду.   Ольга   Олеговна,
царственно прекрасная с самого утра,  совершенство  во  плоти,  улыбнулась
ему.
     - Что тебе снилось, сын? - спросила она.
     На ладони у нее сидела маленькая взъерошенная птаха с бурой спинкой и
желтым клювом.
     - Даже и не упомню, - сказал Кратов и осторожно,  чтобы  не  спугнуть
пернатую гостью, поцеловал маму в щеку. - Это важно?
     - Сегодня пятница, а в ночь с четверга на пятницу снятся вещие сны.
     - Мама, ты превратила дом в зверинец, - произнес Кратов с  притворной
укоризной. - Вечером здесь гостит Люцифер. А это кто?
     - Майна по имени Зика. Она умеет говорить, правда -  под  настроение.
Да и болтает, надо признать, всякую чушь.
     - Зика - цыпа! - объявила майна хриплым игрушечным голосом. -  Смерть
кошкам!
     - "Эта бедная, невинная птица ругается как тысяча чертей, но  она  не
понимает, что говорит", - улыбнулся Кратов. - А где же Люцифер?
     - Отдыхает. К тому же, они  с  Зикой  не  ладят.  Зика  пыталась  его
съесть.  Кто  способен  поддерживать  нормальные  отношения  с  существом,
которое питает к тебе преимущественно гастрономический интерес?
     - Например, ксенолог, - сказал Кратов.
     -  Нет,  нет,  не  вздумай  ее  гладить!  -  Ольга  Олеговна   отвела
потянувшуюся было руку Кратова. - Она испугается, и у тебя не останется ни
шанса  завоевать  ее  расположение.  Зика  глупенькая,  не  то  что   твои
инопланетные чудовища. А так она пообвыкнет и со временем  сама  пойдет  к
тебе на руки. Как истая женщина...
     Кратов, усмехаясь, спустился в сад. По влажной траве прошел на задний
двор. Там лежал Чудо-Юдо, черный и лоснящийся,  словно  валун,  обкатанный
волнами. Перепонка, таившая люк в его боку, немедленно истаяла.
     - Давай улетим, - застенчиво предложил Чудо-Юдо  на  понятном  только
для них двоих языке мыслей.  -  Я  тут  уже  надремался.  Скоро  лопну  от
энергии. Тут странно. То сыро, то сухо. То холодно, то тепло. А в  космосе
хорошо. Всегда одинаково. Давай слетаем домой, а?
     Кратов задумчиво потрепал его по упругой  щетинистой  коже.  Дом  для
биотехна - Сфазис. А для него, человека?
     - Успеем еще, - ответил Кратов. - Налетаемся. У меня здесь много дел.
     Он все же забрался в кабину - Рыба-Кит даже заурчал от  удовольствия,
будто он не Кит, а кот, которого к месту погладили по шерстке.  В  китовом
чреве, в  полной  недосягаемости  для  постороннего  глаза  и  уха,  через
собственный видеал биотехна Кратов вызвал пост Южного отряда страйдеров на
Земле.
     Связь наладилась не сразу. Очевидно, по ту сторону  канала  проверили
полномочия  вызывающего  -  а  Кратов  догадался  воспользоваться   личным
привилегированным кодом, - и лишь сочтя их достаточными, откликнулись.  На
экране возник  молодой  человек  весьма  сурового  вида  и  весь  какой-то
квадратный: квадратные плечи, квадратная нижняя челюсть  и  квадратный  же
бритый череп.
     - Сменный координатор, сейл-командор Новацкий, - назвался он, коротко
кивнув. - Чем могу быть полезен?
     - Я брат раддер-командора Игоря  Кратова.  Ваше  руководство  обещало
знакомить меня со всей новой информацией о нем и его миссии...
     "Не могу же я, в самом  деле,  рассказать  про  паучка!"  -  прибавил
Кратов мысленно.
     - Мне это известно. Сожалею, ничего нового.
     Кратов  помолчал,  разглядывая  собеседника.  Сейл-командор  Новацкий
старался выглядеть и безусловно выглядел чрезвычайно мужественно.  "Совсем
как я, - подумал Кратов. - Полжизни тому назад".
     - Быть может, у вас есть какие-то прогнозы?
     - Прогнозы обычные. К тому же, установленный срок ожидания не истек.
     - И вы, как всегда, не намерены их искать?
     - Искать? - на квадратном лице Новацкого  проступила  снисходительная
улыбка. - А потом искать  тех,  кто  отправился  на  поиск?..  Это  другая
Галактика, другой мир. Бывает, что там действуют иные физические законы.
     - Бывает, - раздраженно сказал Кратов. - Но  исключительно  редко.  В
очень удаленных Галактиках. Нет необходимости разъяснять мне эту азбуку.
     - Простите, - улыбка Новацкого стала смущенной.  -  Я  забыл,  с  кем
разговариваю. Но это отнюдь не азбука.
     - Я тоже прошу  прощения,  -  буркнул  Кратов.  -  Мне  не  следовало
повышать голос. Просто я обеспокоен.
     - Думаю, вам будет легче, если вы узнаете, что мы  тоже  обеспокоены.
Раддер-командор Кратов имел много друзей в отряде. И мы серьезно озабочены
проблемой спасательных операций. Нельзя всякий  раз  бросать  товарищей  в
беде. Мы отрабатываем поисковые акции, совершенствуем нашу технику. У  нас
новые   энергонасыщенные   корабли.   Нам   помогают    страйдеры    всего
Галактического Братства. Но мы пока не всемогущи...
     Распростившись со слегка сконфуженным и  потому  подрастерявшим  свою
мужественность Новацким, Кратов попробовал разыскать Марси. Он  проделывал
одну и ту же операцию изо дня в день по нескольку раз.
     Легко отзывались все,  кто  был  ему  нужен  и  кто  -  не  особенно.
Например, сразу нашелся Астахов: "Извини, друг, сегодня никак.  Подкинули,
наконец, проблему, не могу оторваться, очень уж аппетитно. А  то,  знаешь,
голова ссыхаться  начала  от  безделья..."  Вполне  доступен  был  Резник:
"Господи, наконец-то ты объявился! Я уж встревожился, не  унесло  ли  тебя
снова по волнам эфира. Давай встретимся... м-м-м...  завтра  вечерком.  На
старом месте, идет? Кстати, тебя Геша домогается. Не знаешь, зачем?"
     Кратов догадывался, зачем. Но не  торопил  событий.  Ему  нужна  была
Марси, а она  пропала.  Как  растаяла  -  почти  сразу,  едва  только  они
вернулись из своего суматошного "напрыга на  цивилизацию".  И  моментально
выяснилось, что он в ней нуждается. Чтобы она шла рядом, повиснув  на  его
руке, спорила и вредничала, смешно морщила носик и  в  самые  неподходящие
минуты лезла целоваться.
     Отчаявшись, Кратов покинул  китовье  чрево.  Ему  требовалось  как-то
свести на  нет  целый  день.  Садиться  за  мемуары  не  хотелось,  и  еще
предстояло придумать оправдание такому свинству. Лететь в город хотелось и
того менее. Особенно, когда нет маленькой,  теплой,  уютной  Марси...  "Ты
разленился,  звездоход,  -  бичевал  он  себя.  -   Расслабился,   размяк.
Интересно, сколько времени понадобится, чтобы ты восстановил форму?"
     Он обогнул печально вздыхавшего  Кита.  И  сразу  наткнулся  на  Гешу
Ковалева.
     Почти с минуту они стояли лицом к лицу  молча,  застигнутые  встречей
врасплох.
     Геша был прекрасен. Темно-синее облегающее трико выгодно подчеркивало
все  достоинства  его  телосложения.  Волосы  с  самого   утра   тщательно
подстрижены и уложены.  Одного  ему  не  хватало:  своеобычного  выражения
полного довольства жизнью на лице.
     Геша с трудом оторвал взгляд подозрительно блестевших глаз от Кратова
и переместил его на чудовищную тушу Рыбы-Кита.
     - Что это? - спросил он потрясенно.
     Не говоря ни слова, Кратов подхватил его под руку и поволок в глубину
сада  -  прочь  отсюда,  подальше  от  мирно   дремлющего   биотехна.   Он
предполагал, как именно сложится их с Гешей дальнейшая беседа, и не  питал
иллюзий, что Кит пожелает остаться  в  ней  сторонним  наблюдателем.  Геша
слабо упирался и невнятно бормотал протесты, но Кратов держал его  крепко.
Лишь когда Кит пропал из виду, он выпустил гешину руку и остановился.
     - Кратов, - сказал Геша  сдавленным  голосом.  -  Я  ничего  не  хочу
слышать и знать. Я прошу одного: верни мне Марси.
     Кратов отрицательно покачал головой.
     - Почему?!
     - Но ты же не хочешь меня выслушать.
     Геша помолчал, набычившись. Потом медленно проговорил:
     - Теперь хочу.
     - Она меня любит. И я не стану...
     - Неправда! - зарычал Геша. - Она не может любить  тебя!  За  что  ей
тебя любить? Она и видела-то тебя всего несколько часов!
     - А сколько, по-твоему, нужно  времени,  чтобы  полюбить?  -  спросил
Кратов тихо.
     - Ты же старец! - Геша выпятил челюсть и пошел на него грудью.  -  Ты
урод, нелюдь! Что в тебе любить?!
     Рассмейся Кратов ему в лицо,  Геша  смял  бы  его,  как  горный  сель
бревенчатую избушку. Но  в  светлых  до  прозрачности  глазах  Кратова  он
обнаружил сочувствие. И, не дойдя до него какой-то пары шагов, обессиленно
замер.
     - Кратов, - сказал он шепотом. - Ты погубишь ее. Ведь ты  улетишь,  а
она должна будет остаться. Она же не сумеет без тебя, она просто  зачахнет
одна. Ты - иной, у тебя иные мысли, не наши. Ты живешь  чужой,  непонятной
нам жизнью, тебе не нужны наши заботы... наши  дома,  наши  женщины...  Ты
заразишь ее своей инакостью, и она погибнет. Верни ее мне, Кратов.
     - Я такой же, как и вы, - сказал Кратов печально. - И не стоит ничего
выдумывать себе в оправдание, Геша. Ты не сумел ее... зачаровать, что  ли.
Ты красивый и сильный, но мужская сила для нее не главное.
     - Конечно, - произнес Ковалев с ожесточением. - Все глядят  на  меня,
как на придурка. Геша большой ребенок. Не так чтобы умный, зато  абсолютно
здоровый. Но я же не виноват, что у меня под черепом не хватает  какого-то
винтика! Не всем быть гениями, и не требуйте от меня того, что я не  могу!
Вы же умные, так будьте и добрыми! Неужто мне вымирать из-за того,  что  я
дурак?!
     - Я ничего не требую от тебя, Геша. Будь самим собой, пожалуйста.  Но
Марси я тебе не отдам даже из жалости. Право выбора было  за  ней,  и  она
выбрала меня.
     - Кратов, - сказал Геша трясущимися губами. - Я тебя ударю.
     - Тебе полегчает? - усмехнулся Кратов. - Тогда, разумеется, ударь.
     Гешина ладонь смазала его по щеке.
     Кратов покачнулся. Он стиснул зубы, чтобы не сорваться, и, упаси Бог,
не натворить глупостей.
     ...С самого давнего детства, еще родителями замечена была за ним одна
особенность. Едва осознав  себя  как  личность,  только-только  научившись
стоять, а то и  раньше,  маленький  Костик  не  выносил,  когда  его  даже
ненароком задевали  по  лицу.  Не  было  для  него  горшей  обиды.  Первым
побуждением Костика бывало тогда наброситься на обидчика с кулачишками.  А
после,  уже  от  бессилия  достойно  отомстить,  он  поднимал   отчаянный,
безутешный рев. И ничто не могло его успокоить  -  ни  яркая  игрушка,  ни
мамины руки.  Пока  нестерпимую  обиду  не  смывала  обычная  младенческая
забывчивость...
     - Ты что, Кратов? - спросил Геша испуганно.
     Тот молчал, прикрыв глаза, утолкав кулаки поглубже в карманы халата и
слегка раскачиваясь на носках.
     - Теперь ты меня ударь, - попросил Геша в растерянности.
     - Нет, - сказал Кратов, трудно шевеля сведенными  губами.  -  Нет,  -
повторил он уже свободнее. - Мне не за что тебя бить. И  потом,  от  моего
удара ты можешь умереть, Геша.
     - Тогда прощай, - сказал тот, неловко мотнул головой и, ссутулившись,
побрел в сад. Напрямик, не глядя под ноги, не разбирая дороги.
     "За что? - думал Кратов, зажмурившись. - Почему? Я  не  чужой  им,  я
здесь родился. Все, что бы я ни делал - для них. Чего  же  они  все  время
требуют от меня? Быть похожим на них? Никогда не гореть в чужом  огне,  не
замерзать в чужие морозы? Забыть все, что узнал за долгие годы,  отучиться
чувствовать эмоциональный фон партнера, не слышать инфразвук, не видеть  в
темноте?  Впредь  больше  не  плутать  под  чужими  звездами,   не   вести
бесконечных  бесед   с   теми,   кого   они   пренебрежительно   окрестили
"нелюдями"?..  Они  нежатся  под  ласковым,  повседневным  и  повсеместным
солнышком и лениво, как бы между прочим, воздвигают барьер между  собой  и
нами. В то время как мы, заточив себя в скафандры и корабли, говорим от их
имени с Галактикой -  без  гарантий  на  понимание,  успех  и  собственное
благополучие..."
     "Стоп! - осадил он себя. - Стоп, звездоход. Это как раз то,  чего  от
нас  ждут.  Начало  отчуждения.  Ненависть.  Потом  безразличие.  Если  ты
привыкнешь так думать, срастешься с этими подлыми мыслями - значит,  в  их
упреках есть истина. А ее там нет! И я один из  них,  вне  зависимости  от
того, хотят они видеть меня своим или нет..."
     "Да стоп же!"
     Кратов скривился, будто ему влепили еще  одну  пощечину.  "Они...  ты
назвал их "они". Ты допускаешь: есть  "они"  и  есть  "мы".  Правду  здесь
говорят, правду чувствуют. Прекрати, остановись, гони эти мысли прочь,  не
это сейчас важно... А что же тогда важно, что?!"
     Он вернулся к Киту. Снова втиснулся  в  кабину  -  биотехн  счастливо
замурлыкал. Примерно с минуту посидел молча перед слепым экраном  видеала,
собираясь с мыслями. Затем с подчеркнутой неспешностью набрал  одному  ему
на всей Земле ведомый код.




                     ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ. ГНЕЗДО ФЕНИКСА (4)


                                    1

     - Кратов, - произнес Дилайт ровным голосом. - Как вы тут очутились?
     - Осуществляю ксенологическую поддержку, - ответил тот, улыбаясь. - С
вами все в порядке?
     - Он в своей стихии, - отметил Биссонет. - Даже не похудел.
     - Здесь отменное питание, - уверил Дилайт, поднимаясь им навстречу из
кресла - грубо сколоченного, обтянутого неряшливо выделанной кожей, но  на
вид вполне приспособленного к человеческим  седалищам.  -  Меня  обуревают
противоречивые чувства. С одной стороны я, несомненно, рад  вас  видеть  и
даже готов обнять. С другой же, ничто сейчас так не свяжет мне  руки,  как
ваше присутствие. И не столько ваше, сколько...
     - Послушайте, вы, несчастный прагматик,  -  высокомерно  прервал  его
Биссонет. - Пока вы прохлаждались  под  крылышком  Осязающих  Мрак,  мы  с
коллегой Кратовым раскололи почти все здешние орешки.
     - Прохлаждались! - сказал Дилайт  негодующе.  -  Здесь  круглосуточно
никак не менее трехсот десяти градусов по Кельвину. Прибавьте  сюда  почти
стопроцентную влажность. Чтоб вы в аду так прохлаждались, друг мой!
     Командор миссии выглядел весьма необычно. Лохматый, поросший  плотной
рыжеватой бородой, что значительно усугубляло  его  сходство  с  капитаном
пиратской шхуны. В мятых и  перепачканных  сажей  серых  брюках  и  тонком
черном свитере  -  "конхобар"  по  причине  духоты  был  снят  и  небрежно
переброшен через спинку кресла.
     - Хлев, - сказал Биссонет, брезгливо поводя носом. - Обезьянник.  Как
вы могли допустить, чтобы вас, посланцев великой цивилизации, разместили в
таких гнусных условиях?!
     - Откуда в вас, в профессионале высшей пробы, подобное чистоплюйство?
- парировал Дилайт. - По местным понятиям мы  пользуемся  всеми  мыслимыми
благами, на какие могут претендовать лишь  особы,  приближенные  к  самому
Алмазному  Жезлу.  Между  прочим,  когда  я  участвовал   в   контакте   с
арахноморфами Аэндора, мне доводилось  отдыхать  на  ложе  из  специальным
образом разжиженного  паучьего  гуано,  что  так  же  свидетельствовало  о
крайней степени уважения хозяев к высоким гостям...
     - Если вам нравится спать в дерьме - ваше дело, - сказал Биссонет.  -
Но не вдавайтесь в подробности, если не хотите,  чтобы  меня  стошнило  на
ваших глазах. Где здесь можно лечь ксеноэтологу с мировым именем, чтобы не
угодить в гуано?
     - Все углы этого номера-люкс к  вашим  услугам,  -  произнес  Дилайт,
делая широкий приглашающий жест.
     Биссонет огляделся. Все обозримое пространство пещеры, исключая разве
что потолок, было утыкано мягкими, хотя и слегка обтерханными, шкурами.
     - Я хочу в кресло,  -  объявил  Биссонет  и,  бесцеремонно  отстранив
командора, плюхнулся на кожаное сидение. Судя  по  негодующему  кряхтению,
ожидаемого удовольствия ему это не доставило.
     Сквозь узкие  оконные  щели  под  самыми  сводами  пробивался  слабый
пепельный  свет.  Его  лучи  падали  на  грибообразную   каменную   тумбу,
заваленную свитками. Кроме тумбы и кресла,  иной  мебели  не  наблюдалось.
Кратов подошел к окну, привстал на цыпочки, выглянул. Ему удалось  увидеть
лишь чьи-то широко расставленные ноги - босые и довольно грязные.
     - Охрана, - пояснил Дилайт. - Опасаются, что  мы  вдруг  обратимся  в
змей и удерем через эти отдушины. Мы не связаны в наших  передвижениях  по
дворцу, но за его пределы нас пока не выпускают.
     - Вам сложно было сообщить о своем положении на корабль?  -  сварливо
осведомился Биссонет.
     - Первым долгом у нас отобрали браслеты, - сказал командор.
     - У нас тоже, - заметил Кратов. - Поразительная неприязнь к средствам
связи! Откуда им известно назначение браслетов?
     - Только за  последние  десять  лет  я  принужден  буду  сменить  уже
четырнадцатый личный браслет, - промолвил Дилайт. - Партнеры по контактам,
особенно гуманоиды, питают к ним особое пристрастие. В  данном  случае,  я
лично демонстрировал Осязающим Мрак их действие в  позапрошлой  миссии.  И
хотя Аафемт на каждом  шагу  кичатся  своим  пренебрежением  к  накоплению
знаний, это они запомнили.
     - Где Джед и Хаим? - спросил Биссонет.
     - Хаим беседует с Хрустальным Туманом. Это один  из  приставленных  к
нам жрецов. Вытянуть  из  него  полезную  информацию  чрезвычайно  трудно,
однако Элул не теряет надежды. И кое в чем уже преуспел. Джед как  военный
атташе не отходит от него ни на шаг. Молча  сидит  в  уголке  и  время  от
времени угрожающе зевает во всю розовую пасть. Что  производит  на  жрецов
определенное впечатление... Фогратора он лишился одновременно с браслетом,
но батареи успел  извлечь  и  даже  растоптать.  Так  что  с  нами  полный
порядок... Но как долго вы намерены испытывать мое терпение?
     - Я хочу одного, - сказал Биссонет. - Сидеть и ни о чем не думать.  А
еще лучше - попасть в свой кабинет. На этой... как ее?.. на Земле. За свой
стол, в мягкое, черт  возьми,  кресло.  Придвинуть  поближе  все  наличные
средства фиксации знаний и освободить мой бедный,  беременный  информацией
мозг. Пусть Константин рассказывает, а я изредка буду  вставлять  реплики,
идет?
     Дилайт перевел взгляд с него на  Кратова,  потом  обратно,  с  легким
изумлением покачивая головой.
     - Что за диво диковинное  стряслось,  что  могло  вас  так  сблизить,
братец Лис и братец Кролик? - спросил он.
     - Когда Татор и Вилга улетели... - начал было Кратов.
     - Куда? - тут же остановил его Дилайт.
     - Я отпустил Юрия, дабы он внес поправки  в  нашу  модель,  -  сказал
Биссонет. - У нас  возникли  кое-какие  новые  любопытные  соображения.  К
сожалению, весьма неполные в свете  того,  что  нам  с  коллегой  Кратовым
довелось узнать в ходе нашей вергилиады.
     - А что же Аксютин?
     Кратов и Биссонет переглянулись.
     - Он улетел еще раньше, - сказал Кратов. - В тот же день, когда мы  с
вами расстались. Его обожгло огнем Серебряных Змей. Моя вина, я  не  сумел
его удержать.
     -  Обожгло,  -  повторил  Дилайт  медленно.  -  Значит,  они  все  же
отважились преступить запрет. Ясно... - Он задумчиво  поскреб  пятерней  в
бороде, взгляд его на мгновение уплыл. - Так что там с моделью, Берт?
     - Очевидно, мы  поспешили  с  ней,  -  продолжал  Биссонет.  -  Но  в
противном случае вряд ли Видящие Внутрь осмелились бы  выйти  на  нас.  Их
отпугивал корабль, между тем как "иглу"...
     - Вы что же, вступили в контакт с Видящими Внутрь?!
     -  Эта  ваша  "интеллектуальная  элита",  -   произнес   Биссонет   с
великолепным презрением. - Стадо суицидально озабоченных  параноиков.  Они
проели мне всю плешь своим бредом. И если бы не наше желание во что бы  то
ни было увидеть Мерцальника...
     - Так,  -  сказал  командор.  -  Стало  быть,   еще   и   Мерцальник.
Прекрасно...  Я  прошу  прервать  ваше  повествование  до  прихода  Хаима.
Поскольку при повторе вы неизбежно упустите что-нибудь существенное.
     - Это верно, - согласился Биссонет. - Замкните уста, Константин. А  я
пока подремлю.
     Но подремать ему не удалось. Дверь из  черного,  пропитанного  смолой
дерева с жутким скрипом отворилась, и явились Элул и Джед.
     - Вот что выясняется, Дин... - с порога провозгласил Элул и осекся.
     Джед, страшно заревев, набросился на Кратова.  Сгреб  его  в  охапку,
оторвал от пола, закружил.
     - Я знал! - орал он. - Я сердцем  чувствовал,  что  этот  плоддер  не
угомонится и непременно разыщет нас даже у самого дьявола в заднице!
     - Доктор Биссонет, - нежно протянул Хаим. - И вы здесь. Не  мираж  ли
это? Позвольте мне вас потрогать.
     - Еще чего! - фыркнул Биссонет. - Сначала вымойте лапы. И снимите эту
дурную шерсть с физиономии. В ней вы похожи  на  Маркса,  а  я  с  детства
испытывал идиосинкразию к социал-утопистам.
     - Посмотрю я на вас через неделю, - сказал Хаим. -  Когда  привыкнете
причесываться собственной пятерней и умываться собственным потом.
     - Надеюсь, питаетесь вы здесь не собственными выделениями? -  уточнил
Биссонет.
     - Не собственными, - уверил  его  Элул.  -  Отнюдь  нет.  Это  я  вам
гарантирую.
     - И я не намерен торчать здесь еще неделю!
     - Что же вы намерены предпринять?
     - Хаим, - вмешался Дилайт. - Эти двое вступили в контакт  с  Видящими
Внутрь.
     - Позвольте, - опешил тот. - Что значит - вступили  в  контакт?!  Как
они с ними изъяснялись -  на  языке  мимики  и  жестов?  Или  чертили-таки
пифагорово исподнее на песочке?
     - Дело в том, - сказал командор миссии, коротко и прямо  взглянув  на
Кратова, - что Константин знает сакральный язык  Аафемт.  Он  ведь  у  нас
любопытный.
     - Любопытство, конечно, не порок, - озадаченно произнес Элул. -  И  я
хотел бы услышать подробности.
     - Звездоход! - взревывал Джед, охлопывая  Кратова  широкими  светлыми
ладонями. - Знал бы ты, как я рад тебя видеть, как я устал тут без тебя!..
     Кратов, продолжая улыбаться, машинально кивнул. Он напряженно пытался
понять, откуда Дилайту стало известно про его  языковые  познания.  И  все
отчетливее сознавал, что неоткуда.
     - О черт! - вырвалось у него.
     - Ты что, звездоход? - удивился негр. - Я тебя помял?
     - Да нет, Джед, все прекрасно...
     Биссонет уже рассказывал. Упиваясь всеобщим вниманием, неспешно  и  с
живописными  подробностями.  Старательно  опуская  всякие   упоминания   о
многочисленных своих сшибках с Кратовым. В его изложении оба они выглядели
этакими неразлучными Диоскурами, движимыми единственной  целью  постигнуть
истину до ее пределов. Впрочем, когда речь заходила о  конкретных  фактах,
он преображался и становился протокольно точен.  Иногда  Биссонет  обращал
взор на Кратова, словно требуя подтверждения своих  слов.  И  тот  немедля
подтверждал - утвердительным междометием либо просто кивком.
     Мысли его заняты были совсем иным.
     Дилайт, сосредоточенно меряя пещеру шагами из угла  в  угол,  как  бы
невзначай задержался возле Кратова. Положил руку ему на плечо  и  легонько
сжал. Будто пообещал что-то.



                                    2

     Алмазный Жезл, верховный иерарх касты Осязающих Мрак, по сути дела  -
духовный владыка всех  Аафемт,  восседал  в  затемненной  нише,  что  была
высечена прямо в скале. Он был с головы до ног  закутан  в  пышные  шкуры,
перехваченные тонкими металлическими лентами. Во вздыбленной  над  высоким
залысым лбом гриве, припудренной серебром,  сияли  самоцветные  камни.  На
дряблых щеках лежали густые мазки охры. Впалые  глаза  были  прикрыты,  но
когда  устало  смеженные,  подкрашенные  синим  веки  приподнимались,   то
казалось, что и в орбиты тоже были вделаны огромные черные ониксы. В руках
иерарх твердо сжимал символы верховной власти  -  два  посоха  из  черного
дерева, инкрустированного алмазами. Во всем его облике ощущалась дремлющая
до поры огромная, колдовская сила. Только при помощи такой  силы  и  можно
было править этим сумасшедшим миром.
     - Смотрите во все глаза, - шепнул Дилайт,  обращаясь  к  Биссонету  и
Кратову. - Когда еще вам доведется побывать при дворе живого фараона!
     На  полукруглых  ступенях,  концентрически  расходившихся  от   ниши,
вразброс стояли жрецы рангом поплоше, в шкурах различной  поношенности.  И
лент у них было поменьше, и самоцветов в волосах  небогато,  и  у  каждого
один посох без особых украшений. Лица и  обнаженные  по  локоть  костлявые
руки были пестро и неряшливо расписаны, глаза  выпучены  до  остекленения,
тонкие бескровные губы спесиво сжаты.
     Еще ступенью ниже располагался ряд Серебряных Змей, наглухо укутанных
в свои мимикрирующие плащи. Над сомкнутыми опущенными  кулаками  трепетали
сонные язычки подземного мертвого пламени.
     - Могильники, дольмены, - пробормотал Биссонет. -  Стоило  ли  ломать
копья из-за ерунды, когда здесь такой дворец... Где же  раньше  были  ваши
глаза, господа ксенологи?
     - В прошлый раз Алмазный Жезл беседовал с нами на  священной  поляне,
на пороге убогой соломенной хижины, -  промолвил  Дилайт,  не  поворачивая
головы.
     - А следующую миссию он примет в коктейль-баре на крыше небоскреба! -
ядовито сказал Биссонет.
     Неслышно   возникший   рядом    Аафемт    в    жреческом    облачении
нечленораздельно каркнул.
     - Чужие могут сесть, - перевел Хаим.
     Кратов оглянулся. Ничего похожего на кресла для  почетных  гостей  не
обнаруживалось. Рассеяв его недоумение, Джед  первым  умостился  прямо  на
полу, подогнув по-турецки ноги. Его примеру последовали остальные.
     И только Дилайт продолжал стоять.
     - Чужой Старший желает говорить? - негромко осведомился жрец.
     - Хрустальный Туман видит, - надменно ответил командор.
     В тронном зале установилось тягостное молчание. Слышно  было,  как  в
удаленном закутке со звоном капало... И когда пауза  сделалась  совершенно
невыносимой, Алмазный Жезл внезапно отверз уста.  Кратов  не  удержался  и
вздрогнул, когда в тишину упали первые скрежещущие звуки его голоса.
     -  Откройте  глаза,  -  переводил  Элул.  -  Ибо  они   закрыты   для
Истиносвета. То, что в них отражается, есть ложь. Миражи обмана  одолевают
рассудок.  Тьма  поселяется  в  душе,  отягощая  собой  серебряное  имаго.
Обманутый не возродится. Говорящий лживо не возродится вдвойне.  Пришедший
из тьмы не возродится никогда. Откройте  глаза  своего  имаго.  Ибо  глаза
бренной плоти слепы от  рождения.  Только  Очищение  дает  жизнь.  Тело  -
колыбель, имаго - младенец. Не питайте младенца темным  ядом.  Отравленный
не возродится. Этой ночью я открыл глаза и  увидел  Истиносвет.  Все,  что
есть, не будет. Все, чего нет, возникнет. Гнусная тьма будет  развеяна,  и
воцарится чистое благо. Родится много младенцев. Родится наш мир. Он устал
от тьмы. Разум отягощен ложью.  Он  просит  облегчения.  Это  будет.  Одно
превращение - ничто. Много превращений - все.  Так  замыкается  круг,  так
размыкается обруч.
     - Похоже на бред, - сказал Кратов. - Со зловещим смыслом.
     - Знакомая песня, - проворчал Биссонет. - Правда, на другие  стихи...
Они устали от памяти и хотят зачеркнуть прошлое. Наступает сезон пожаров.
     - У меня от этих прорицаний скоро  разовьется  черная  меланхолия,  -
сказал Хаим. - Знаете, что такое "синапофименон"? В ту  пору,  когда  Марк
Антоний строил амуры с Клеопатрой, египтяне скуки ради учредили академию с
этим названием. Члены ее только тем и заняты были, что измышлением  новых,
особенно приятных способов самоубийства. А потом испытывали их на себе.
     - Так то на себе, - заметил Джед. - Это хотя бы справедливо. Зачем же
остальных впутывать?
     - Поверь мне, в этом мире остальные будут только счастливы...
     Дилайт продолжал стоять.
     Очевидно, и Алмазный Жезл наконец заметил  это.  Он  прервал  мрачные
пророчества и надолго замолчал. Потом так же  неожиданно  -  Кратов  снова
вздрогнул, - заговорил вполне доступным языком:
     - Чужой Старший должен быть доволен. Он видит новые лица. Это хорошо.
Ибо гости никогда не  обременяли  своим  присутствием  чертогов  Осязающих
Мрак.
     - Но я прошу Алмазного Жезла указать  нам  обратный  путь,  -  громко
сказал Дилайт.
     - Каждый день одно и то же,  -  добавил  от  себя  Хаим.  -  А  толку
никакого.
     - Чужой Старший напрасно  спешит,  -  проскрипел  иерарх.  -  Еще  не
соткана до конца ткань поступков и  событий.  Когда  Истиносвет  откроется
моим глазам, никто не задержит никого.
     - Неужто он ждет, когда ему  приснится,  будто  мы  ушли?  -  спросил
Биссонет.
     - Все сложнее, коллега, - сказал Элул.  -  Истиносвет  постигается  в
комплексе. Это  и  явь,  и  сон,  и  наркотические  видения,  и  шаманские
действа...  Сейчас  они  с  командором  обменяются  еще  парой  реплик,  и
аудиенция завершится.
     - ...Но в ткань поступков и событий вплетены темные нити, - продолжал
Дилайт. - Разве Алмазный Жезл этого не видит?
     - Чужой Старший ошибся. Ткань соткана из чистого серебра.
     - Это фальшивое серебро, и оно тускнеет под пристальным взглядом!
     Над кулаками плащеносцев с шипением взметнулись огненные клинки.
     - Чужой Старший должен разъяснить свои слова, - заскрежетал иерарх.
     - Алмазный Жезл простер над Чужими свое  сияние,  -  спокойно  сказал
Дилайт. - Он думает,  что  его  власть  безгранична.  Но  Серебряные  Змеи
ужалили Чужого.
     - Чужие погружены в Ложнотьму! - взревел Алмазный Жезл.  -  Их  разум
омрачен отравленными видениями. Как может быть то, чего нет?!
     - Истиносвет не гаснет, - резко сказал Дилайт и сделал  правой  рукой
короткий пронзающий жест.
     Серебряные Змеи слаженно, будто по неслышимой команде, шагнули еще на
одну ступеньку вниз.
     - Та-а-ак, - протянул Хаим и проворно встал.
     - Что случилось? - забеспокоился Биссонет.
     - Кажется, нашего командора достали, - пояснил Хаим.  -  Он  произнес
формулу абсолютной правды перед лицом Алмазного Жезла. Это серьезно.
     Теперь уже все оказались на ногах.
     Строй  плащеносцев  разорвался.  Высоченный  худой  Аафемт   выступил
вперед, откидывая с лица капюшон. Его лицо, умащенное  серебром,  казалось
неживой маской, прозрачные выпуклые глаза глядели холодно, по-змеиному  не
мигая.
     - Драконий Шип никогда  не  обрушивал  священный  огонь  на  грязного
Чужого, - сказал Аафемт. - Истиносвет не гаснет.
     И тоже ткнул рукой в пустоту.
     - Драконий Шип осквернил  чистоту  Истиносвета,  -  промолвил  Дилайт
высокомерно. - Он может выбирать.
     - Дин, ты сошел с ума! - сказал  сзади  Элул.  -  Что  за  ковбойские
штучки?!
     - Я знаю что делаю, Хаим, - сказал командор, не оборачиваясь.
     - Так это Драконий Шип спалил Аксютина? - отрывисто спросил Кратов.
     Ему не ответили.
     - Вы оба призвали в свидетели своей  правоте  немеркнущую  истину,  -
задумчиво изрек Алмазный Жезл. - Но один из вас совершил святотатство.
     - Но не Драконий Шип, - сказал плащеносец. -  Что  значит  Истиносвет
для Чужого, лишенного имаго?
     - Истиносвет безграничен, - ответил Дилайт. - Его сияние озаряет  все
миры. Он не гаснет!
     - Драконий Шип выбрал? - нетерпеливо осведомился иерарх.
     - Чужой Старший осквернил чистоту  Истиносвета,  -  ответил  тот,  не
глядя на Дилайта. - Пусть  Алмазный  Жезл  услышит.  Верно,  что  в  ткани
поступков и событий появились инородные нити. Но это не лучезарное серебро
Истиносвета.  Это  ржавый  металл  Ложномрака,  подброшенный   теми,   кто
укрывается в сиянии алмазов.  Истиносвет  не  гаснет!  Над  Чужими  всегда
стлалась завеса тьмы. Так было: Чужие, лишенные имаго, прошли сквозь врата
Нетленной Чистоты. Они обожгли  смрадным  дыханием  нежные  покровы  Вечно
Живущего.  Они  опоганили  грубостью  своих  мыслей  его  высокие   грезы.
Истиносвет не гаснет!
     - Кто открыл Драконьему Шипу это знание? - грозно вопросил иерарх.
     - Глаза и уши Серебряных Змей рассеяны  повсюду.  Было  так:  Видящие
Внутрь допустили Чужих в обитель Нетленной Чистоты.
     - Воистину, Ложномрак  распростер  свои  крылья  над  этим  миром,  -
проговорил Алмазный Жезл. - Я жду Очищения...
     - Пусть Драконий Шип выбирает, - напомнил Дилайт. И тут  же  прибавил
тоном пониже: - Хаим, прикрой Кратова.
     Шурша  плащом,  Драконий  Шип  приблизился  к  напряженно   молчавшим
землянам вплотную. От него исходила леденящая волна  ненависти  пополам  с
черным безумием. Ощупал взглядом каждого с ног до головы  -  Биссонет,  не
удержавшись, попятился, натолкнулся на Джеда и застыл...
     Стеклянные глаза уперлись в Кратова.
     Чувствуя, как холодное пламя подземелий лизнуло его своим  языком  по
сердцу, Кратов подался вперед.
     - Мы встретимся, - сказал он на языке Иовуаарп.
     - Мы встретимся, - подтвердил Драконий Шип.
     И коснулся его груди длинным крючковатым пальцем.
     - Драконий Шип выбрал неверно! - воскликнул Дилайт с отчаянием.
     - Выбор совершен, - равнодушно сказал Аафемт, отходя.
     - Что вы натворили, Кратов, - произнес командор упавшим голосом. - Вы
хотя бы знаете, на что вызвались? Это было моим делом...
     Кратов не ответил.  Он  отстранил  остолбенелого  Хаима  и  вышел  на
середину зала.
     - Пусть Алмазный Жезл услышит! - крикнул он.
     Жрецы зашумели, задвигались.
     - Чужой знает древнесокровенное, - изумленно  сказал  иерарх.  -  Как
такое возможно?
     - Истиносвет безграничен, - ответил  Кратов.  -  Я  выбран  Драконьим
Шипом. Но остальным Чужим должен быть открыт  обратный  путь.  Таково  мое
требование.
     - Кто ты, чтобы требовать перед лицом Алмазного Жезла?
     - Никто не знает будущего, - продолжал Кратов. - Может случиться так,
что я обрету имаго. Пусть Алмазный Жезл знает: когда он избавится от  оков
своего тела, я замкну перед ним врата Нетленной Чистоты. И  Вечно  Живущие
не примут его в свой круг, если он не исполнит того, что я хочу.
     - Рассудок твой обуяла Ложнотьма,  -  возразил  иерарх.  -  Чужие  не
способны обрести имаго...
     - Я знаю древнесокровенное, - прервал  его  Кратов.  -  Подобные  мне
обретают имаго. И я стану Вечно  Живущим  и  велю  Малым  Стражам  навечно
затворить обитель Нетленной Чистоты перед  всеми  Аафемт.  Пусть  Алмазный
Жезл поверит, что я сделаю это. Истиносвет не гаснет!
     Его последние слова прозвучали угрозой.



                                    3

     В оконной щели была видна узкая полоска плотно-серого вечернего неба,
подсвеченного кровавым сиянием терминатора. Потом  и  ее  перекрыли  босые
ступни охранника... Кратов едва слышно вздохнул и отошел.
     - Хорошо, что все состоится утром, - сказал он.
     - Мало в том хорошего,  -  проговорил  Дилайт  удрученно.  По  своему
обыкновению он размеренно вышагивал из угла в угол, безошибочно  огибая  в
темноте кресло и стол. - Что вы натворили... Вы  впутались  туда,  где  ни
черта не смыслите. Это было моим делом и ничьим больше.
     - Моим тоже. Драконий Шип сжег Аксютина.
     - Ну и что с того? - спросил командор.  -  Он  мог  сжечь  совершенно
незнакомого вам человека в то время, когда вы  мотались  по  Галактике  по
своим плоддерским делам. Разве тогда вы тоже бросили бы все, чтобы явиться
на Уэркаф для сведения счетов? Это контакт! Это игра, в которую играют  не
по нашим правилам! И уж подавно не правилам вендетты...
     - Но вы сами пытались сыграть в эту игру.
     - Знаете, Константин, вы просто самонадеянный юнец.  И  до  конца  не
представляете, что вас ожидает. Это поединок  без  правил.  Двое  заходят,
выходит один... Не забывайте, что шесть лет назад вы  уже  вышли  один  из
поединка. Или теперь что-то сместилось в ваших нравственных устоях?
     - Дело не в этом, - упрямо сказал Кратов. - И  я  помню  о  том,  что
произошло шесть лет назад. Конечно, вы вправе думать обо мне что угодно.

                      В бессмертном мире он
                      Мог жить за веком век,
                      Но вот по воле сердца своего
                      Он сам пошел на лезвие меча -
                      Как безрассуден этот человек!
                            [Песня, воспевающая Урасима из Мидзуноэ.
                                              Пер. с яп. А.Глускиной]

     Сейчас мне нужно было, чтобы вы могли вернуться на корабль.  Я  этого
добился. Что же до здешних правил, то я  намерен  их  поломать.  Возможно,
Драконий Шип великий боец и  одолеет  меня.  Ну,  а  я  не  собираюсь  его
убивать. В конце концов, он тоже не убил Аксютина... Двое зайдут,  двое  и
выйдут.
     - Вам без малого тридцать  лет,  Константин,  а  рассуждаете  вы  как
дворовый мальчишка, - не утерпел Хаим. Он  полулежал  в  углу  комнаты  на
шкуре, подперев голову ладонью. - Кто затронет наших, тот получит в лоб...
А стихи мне понравились, - прибавил он меланхолично.
     - Лучше бы этот змееглазый выбрал меня, - буркнул  Джед.  -  А  может
быть, ну его на хрен, этот поединок?  Что  нам  за  дело  до  их  паршивых
обычаев?
     Кратов  промолчал.  Он  опустился  на  пол  рядом   со   свернувшимся
по-кошачьи негром, прислонился к стене и прикрыл глаза.
     - Обычаи надо уважать, - ответил за него Хаим. - Даже паршивые. Мы  -
ксенологи, незваные гости в чужом доме. Дин верно сказал: игра не по нашим
правилам... И потом, у нас уже нет иного выбора.
     - Мне стыдно признаться, - сказал тихонько Биссонет.  -  Но  я  очень
боялся, что Шип укажет на меня. Ведь я тоже... как это?.. осквернял нежные
покровы.
     - Совершенно исключено, - отмахнулся Дилайт. - Ни вас, Джед, ни  вас,
Берт, ни тем более Хаима он никогда бы не выбрал. У  него  были  претензии
только к нам двоим. Свою роль сыграло знание сакрального языка...  Но  для
чего выпятились именно вы, Константин?!  Это  было  моим  делом,  -  снова
повторил он.
     - Зря я растоптал батареи фогратора, - сказал Джед.
     - Не зря, - возразил Кратов. - Ведь у нас нет фогратора. Да  я  и  не
взял бы его ни за какие коврижки.
     - Все противоречиво, - сказал Биссонет  в  задумчивости.  -  С  одной
стороны, навязчивое гостеприимство Алмазного Жезла. На  кой  черт  мы  ему
нужны, почему он нас не изведет? Мы в полной  его  власти.  Самый  грязный
Чингисхан из чингисханов с нами не церемонился бы. Ну, поразвлекся бы, как
новой игрушкой. А потом поступил бы в полном  соответствии  с  органически
присущей всем деспотам ксенофобией, сиречь чужебоязнью.
     - Ксенофагией, - поправил Хаим. - Сиречь чужеедством.
     - Уж во всяком случае не потерпел бы нашего своенравного вяканья... С
другой стороны - лютая, ничем не мотивированная ненависть Серебряных Змей.
С третьей - демонстративная готовность открыть все  тайны  и  попрать  все
табу со стороны Видящих Внутрь...  Как  такое  может  сочетаться  в  одном
обществе?
     - Что тут  противоречивого,  -  пожал  плечами  Элул.  -  Здесь  даже
деспотия зиждется на иных, нежели у нас бывало, нравственных установках. В
основе всего лежит отсутствие инстинкта самосохранения  и  острое  желание
покончить счеты с жизнью. Чтобы обратиться в прекрасное  сияющее  имаго...
Тогда как большинством наших правителей управлял  разъедающий  душу  страх
смерти.
     - Вдобавок, с приходом христианства - ужас перед  адскими  муками,  -
подхватил Биссонет. - И в то  же  время  полная  невозможность  отказа  от
сладостных земных прегрешений.
     -  А  с  какой  стати  тому  же  Алмазному  Жезлу  посягать  на  наше
благополучие?  Быть  может,  в  глубине  души  ему  нестерпимо  жаль  этих
несчастных, нелепых чужаков, лишенных светлой надежды на  освобождение  от
гнетущей плоти. Посмертно обреченных гнить в земле подобно дикому  зверью.
Что  же  до  Видящих  Внутрь,  то  я  полагаю,  им  просто  наплевать   на
происходящее вокруг. Судя по вашему рассказу, Берт, они  обитают  в  среде
настолько фантастической, что кастовые условности надземного мира для  них
не  имеют  никакого  значения.  Их  социальная  роль  -  посредничество  с
Мерцальниками. И они за долгий срок общения  с  ними  невольно  восприняли
атрибутику их поведения. А именно - постоянную  готовность  исполнить  то,
что от них хотят... Сложнее всего с Серебряными Змеями.
     - ...А в морду ты бить умеешь? - озабоченно спросил Джед у Кратова.
     - Умею, - сказал тот, усмехнувшись. - Была бы морда...
     - А ведь Драконий Шип солгал, - заметил  Биссонет.  -  И  сделал  это
сознательно. Осквернил, так сказать, чистоту Истиносвета.
     - Вот и объяснение, - неохотно вмешался  Дилайт.  -  В  этом  бедламе
Серебряные Змеи - наиболее здравомыслящая общественная  группа.  Возможно,
сам отбор в эту касту происходит по признаку  нормального  мировосприятия.
Если только это вообще не генетически  обособленная  ветвь  Аафемт...  Они
могут знать: Мерцальники - никакое не имаго, а нечто иное, непонятное,  но
вполне управляемое. И охраняют  эту  кастовую  тайну  огнем  и  мечом.  По
преимуществу огнем.
     - Тогда конечно, - сказал Биссонет. - Мы со своим  материализмом  для
них просто опасны. И они, разумеется, будут кидаться на  любого  пришельца
будто цепные псы.  Удивительно,  как  долго  они  вас  терпели  во  дворце
Алмазного Жезла!
     - Ну, какие-то пределы их своеволию все же  существуют,  -  промолвил
Дилайт. -  За  Змеями  ведь  тоже  присматривают.  Но  стоит  им  уйти  от
недреманного ока Осязающих Мрак или, допустим, Касающихся  Воды,  как  они
демонстрируют нам свои истинные намерения.  Например,  нападают  на  Павла
Аксютина... Если бы мне знать об этом раньше!
     - Интересно, почему мы ни  разу  не  видели  здесь  женщин?  -  вдруг
спросил Биссонет.
     - Отчего же не видели, - возразил Хаим. - Поверьте мне, Берт, они вас
не воодушевили бы. Во-первых, женщин  здесь  чрезвычайно  мало  и  внешней
привлекательностью они не блещут. Продолжение  рода  является  привилегией
высшего жречества и окутано культовым туманом, за который  нам  покуда  не
удалось проникнуть. Во-вторых, местные женщины довольно забитые и пугливые
существа. Малоподходящий объект для контакта.
     - Предрассудки, - фыркнул  Биссонет.  -  Из  той  же  обоймы,  что  и
недопущение наших женщин в практическую ксенологию...
     - ...А  по  ядрам  его  пнуть  ты  сможешь?  -  снова  вскинулся  уже
задремавший было Джед.
     - Были бы ядра, - ответил Кратов рассеянно.



                                    4

     ...Вошел  Аксютин.  С  любопытством   озирая   убранство   помещения,
приблизился  и  сел  рядом.  Его  пальцы  погрузились  в  свалявшийся  мех
напольной шкуры. "Троглодиты, - сказал он  негромко.  Лицо  его  светилось
удовольствием. - Нет, в этом что-то есть. Я вам завидую,  Костя.  Ей-богу,
брошу все эти лингвары-бювары, отрину вековые наслоения культуры и подамся
куда-нибудь так же... в пещеру!" Потревоженный звуками  его  голоса,  Джед
свирепо всхрапнул, но не проснулся, а лишь  перевернулся  на  другой  бок.
"Так вот, о  "третьей  силе",  -  продолжал  Аксютин.  -  Я  думаю,  в  ее
присутствии никто уже не посмеет усомниться".  -  "Еще  бы,  -  усмехнулся
Кратов. - Вопрос в том, какую из всех наличных сил назвать "третьей". Если
вы о Мерцальниках, так они - явно "первая".  Как  по  времени,  так  и  по
авторитету". Аксютин кивнул. "А всего означенных сил четыре, - сказал  он.
- Мерцальники, Аафемт, люди и - эти... Ио... вуу... Ну, вы понимаете, кого
я имею  в  виду.  Даже  если  они  пассивны  и  только  наблюдают.  Слабое
воздействие зачастую  оказывается  самым  эффективным".  "Не  так  уж  они
пассивны, - возразил Кратов. - Вдобавок, сознание того, что они впутали  в
свое, в общем-то внутреннее с Аафемт  дело  землян  и  подставляют  их  на
каждом шагу, когда вместо тарана, когда вместо щита, должно давить  им  на
совесть". "Буде  таковая  категория  им  известна!"  "Все  равно  какой-то
нравственный императив в их поступках присутствует. Иначе они давно бы уже
плюнули на эту разнесчастную планету". "А если ими  руководит  всего  лишь
уязвленное самолюбие? Или ложно понимаемые принципы? Например,  доведенный
до абсурда принцип расовой неделимости? Знали бы вы, каких бед натерпелось
человечество из-за этого  и  ему  подобных  символов  веры!.."  "Я  знаю".
"Верно, вы же любопытный..." "Если вы окажетесь правы, плохи наши дела,  -
усмехнулся Кратов. - Тогда и самом  деле  мы  всего  лишь  пешки  в  чужой
партии. Остается, впрочем, надежда, что наше кондовое  своенравие  все  же
вывезет на кривой. Трудно разыгрывать партию фигурами,  так  и  норовящими
каждую секунду чесануть врассыпную!" "Особенно нынче, - веселился Аксютин.
- На аудиенции у Алмазного Жезла. С такой пешкой,  как  вы,  Костя,  любой
гроссмейстер спятит!" "Но партия еще не  завершена",  -  прозвучал  чей-то
хладнодушный голос, очень знакомый, но  положительно  неуместный  в  такой
обстановке.  Кратов  обернулся  и  обнаружил,  что  вполоборота  к   нему,
притулившись в чернильной тени, сидит в обыкновенной своей, даже на взгляд
неудобной позе Тьмеон. Это был повод для изумления, но самым  изумительным
в ситуации была, пожалуй, крайняя незначительность изумления. Ну, сидит  и
сидит, что в том диковинного? Вот и Аксютин скорее с удовольствием, чем  с
удивлением, воспринял участие в беседе нового лица. "Вы правы, коллега,  -
сказал он воодушевленно. - Но вся прелесть положения заключена в том,  что
партия-то у каждого своя! Не только у игрока, вернее - у того, кто всерьез
полагает себя игроком, но и у всякой фигуры на доске. Любопытно, что и сам
игрок - точно такая же пешка, как и все остальные!"  "Кто  же  всеми  нами
движет?"  -  осведомился  Кратов.  "О!  -  шепотом  вскричал  Аксютин.   -
Гроссмейстер из гроссмейстеров,  чемпион  всех  ристалищ,  его  величество
Судьба!" "По прозвищу "Удача", - задумчиво присовокупил Кратов. "Это  что?
-  встрепенулся  Аксютин.  -  Плоддерский  фольклор?"  "Это   мой   личный
фольклор..." Тьмеон передернул костлявыми плечами  и  сказал  безразлично:
"Но все проиграют". "А так  не  бывает!"  -  энергично  возразил  Аксютин.
"Бывает. Так и только так. Все иное - Ложносумерки. И  тот,  кто  получает
приз, увидит, что в руках его - пустышка. Его удел  -  разочарование".  "Я
выиграю", - сказал Кратов упрямо. "Безумец, -  обронил  Тьмеон.  -  Хочешь
говорить с глухим? Подарить свой портрет слепому? Драться  с  безруким?.."
"Это Драконий-то Шип безрукий?" "И он  тоже.  Захочет  схватить  -  но  не
сумеет". "Опять пророчества,  -  поерзал  Аксютин.  -  Не  выношу  я  этих
оккультизмов! Я, отцы мои, материалист..." "Нашли чем гордиться, - хмыкнул
Кратов. - Но кто же этот глухой  слепец?"  "Знающий  знает",  -  уклончиво
промолвил Тьмеон. Еще один желающий побеседовать возник на пепельном  фоне
остывающей стены плоской серой тенью. Кратов на всякий случай  подобрался:
ему почудилось, что это не кто иной, как Малый Страж, которому в их теплой
компании уж совершенно не место. "Константин, - шепотом позвала тень. - Вы
не спите?" Тьмеон снова дернулся, на сей раз  -  с  явным  пренебрежением,
легко выпрямился во весь немалый рост и ушел. Аксютина тоже  не  оказалось
на прежнем месте.
     "Я не сплю, - пробормотал Кратов. - Уснешь тут, кажется..."



                                    5

     - Константин, - снова позвал командор.
     - Да, да, я слышу.
     - Простите, что я вас потревожил.
     - Я толком и не спал. Так,  видения  какие-то  бредовые...  А  вы  бы
уснули?
     - Полагаю, что да. Если бы, конечно, я был на вашем месте,  а  не  на
своем.
     Джед недовольно заворчал спросонья и спрятал лицо в ладони. В дальнем
углу, не закончив дискуссии, плечом к  плечу  мирно  возлежали  ксенологи.
Кратов бесшумно поднялся.
     - Идите сюда, к столу, - позвал Дилайт. - Можете  даже  сесть  в  мое
кресло.
     - Спасибо, - сказал  Кратов,  но  остался  на  ногах.  Прислонился  к
влажной стене подле окна. Оттуда тянуло прохладой. -  Как  вы  догадались,
что я знаю сакральный язык Аафемт?
     - Допустим, для меня это давно не секрет, - усмехнулся Дилайт.  -  Вы
же сами при каждом удобном случае подчеркивали свою любознательность. Ваша
редкая осведомленность о предмете  исследований  всплыла  уже  при  первой
нашей беседе. Уместно было предположить, что вы не упустили случая  узнать
о  своих  предшественниках  на  Уэркаф  побольше...   И   потом,   я   вас
проэкзаменовал.
     - Как?
     - У  меня  такой  обычай:  экзаменовать  всех  новых  людей  в  своем
окружении на знание иностранных языков. Особенно когда это касается  языка
Иовуаарп... Если помните, я предположил, что первопроходцы обидятся на то,
что мы сокращаем имя планеты более чем  наполовину.  И  вы  тотчас  же  со
свойственным вам прямодушием возразили мне.
     - Здорово вы меня подловили...
     - Это моя работа.
     - Проще было бы спросить в лоб. И я бы не стал скрывать. К  чему  мне
это?.. Так вот, о прямодушии. Когда  я  излагал  Вилге  и  Биссонету  свою
гипотезу о ситуации на Уэркаф, мне в голову пришла еще одна мысль.  И  она
была  изречена.  Биссонет,  помнится,  осмеял  меня.  Вилга  промолчал  и,
возможно, не запамятовал сказанного.
     - А вы не забыли, что  мысль  изреченная  есть  ложь?  Впрочем,  могу
обещать, что смеяться не стану.
     - Я сказал, что Иовуаарп, вероятно, не отказались  от  наблюдений  за
своей находкой так бесповоротно, как о том  объявили  во  всеуслышание.  И
сейчас присутствуют на планете. В составе нашей миссии.
     - Забавно. - Лицо Дилайта было непроницаемо.  -  Я  был  бы  удивлен,
отнесись доктор Биссонет к  вашей  выдумке  серьезно.  И  вы,  разумеется,
немедленно перечислили имена предполагаемых соглядатаев?
     - Разумеется, нет... Отчего-то я пришел к убеждению,  что  среди  нас
должен быть только один  соглядатай.  Например,  из  соображений  разумной
достаточности. И сразу решил, что это либо вы, либо Элул. А потом уверенно
остановился... на последнем.
     Дилайт тихонько засмеялся и посмотрел на Хаима. Тот лежал  на  спине,
разметав конечности, и мирно посапывал во сне. Слабый  зоревой  отсвет  из
окна падал на его потное лицо, заросшее диким, наполовину седым волосом.
     - Нетривиальный выбор, - сказал командор.
     - Почему же? Логично предположить, что это должен быть не случайный в
миссии человек. Наверняка  работающий  в  ней  с  самого  начала.  Поэтому
навигаторы и ксенологи из ИОК сразу  отпадают.  Временно  отсутствующих  -
Брезе, Хоффмана и  прочих  мне  незнакомых,  -  я  решил  во  внимание  не
принимать. Остаются двое.
     - Странный у нас складывается разговор. Никак не могу  отделаться  от
ощущения, что мы играем в какую-то не очень взрослую игру... Так почему же
Хаим, за что ему такая честь?
     - Потому что вы гораздо больше кого-либо похожи на разведчика. Почаще
глядите  в  зеркало,  командор.  У  вас  внешность  супермена  из  детских
комиксов, которому приказали заняться скучным делом. Ясно как дважды  два:
если дойдет  до  подозрений,  первой  кандидатурой  будете  именно  вы.  А
настоящий разведчик  обязан  растворяться  в  толпе,  ничем  не  привлекая
постороннего внимания.
     - Где вы нахватались таких познаний из области  разведки?  -  спросил
Дилайт, озадаченно улыбаясь.
     - Я любопытный. И в детстве прочел много старых шпионских романов.
     - Лучше бы вы читали сказки...
     - Но  потом  я  припомнил  восточное  правило  с  красивым  названием
"Двойное эхо". Правда, оно рассчитано на профессионалов, а не  на  вольных
стрелков вроде меня. Но те, кто посылал шпиона на Землю, наверняка думали,
что  здесь  ему  непременно  придется   столкнуться   с   профессиональной
контрразведкой.
     - Бог с вами, Константин! Шпионы, контрразведка...  Кому  это  сейчас
нужно?
     - Это только термины. Я знаю, что  нам  нечего  скрывать,  и  никакой
контрразведки  на  Земле  давно  не  существует.  Но  более   благозвучные
обозначения сейчас мне просто не идут в голову...  Так  вот,  это  правило
сводится к тому, чтобы обмануть именно специалиста. Который обойдет  своим
вниманием тех, что так и напрашивается на роль шпиона,  и  сразу  займется
неприметными личностями. Поэтому разведчик, работающий шумно и в открытую,
имеет прекрасный шанс на успех. Кому в голову придет подозревать такого?
     - Только вам, - покивал  Дилайт.  -  И  все  же  я  протестую  против
"шпиона". Вы сами говорите: нам нечего скрывать.  Да  никто  и  не  думает
тайно вредить человечеству, вербовать  среди  людей  "пятую  колонну"  или
воровать секреты  гравитационного  движителя.  Тем  паче,  что  честь  его
создания принадлежит совершенно иной расе... Но вы все же грешите на меня?
     - Угу, - сказал Кратов. - Вот еще аргумент: однажды Павел сказал мне,
что существуют гуманоидные расы, практически внешне не отличимые от людей.
И даже заключались-де смешанные браки. Но детей от таких браков не бывает.
У Хаима четверо. А вы, между прочим, одиноки.
     Дилайт снова засмеялся.
     - Кстати, вы не примеряли роль соглядатая к себе?  -  спросил  он.  -
Если оперировать словарем шпионской литературы, то "легенда", с  какой  вы
внедрились в миссию, также весьма уязвима. Хотя должен заметить,  что  еще
больше вы тянете на неплохого агента спецслужб по  выявлению  инопланетных
наблюдателей.  Не  преувеличены   ли   слухи   о   тихой   смерти   земной
контрразведки?
     - Даю вам честное слово, - торжественно произнес Кратов. - Я  рядовой
плоддер со слабыми навыками вождения  небольших  космических  посудин.  Не
больше и не меньше. Истиносвет не гаснет. А если  вот  так  же  впрямую  я
спрошу вас?..
     - Вне всякого сомнения, я отвечу отрицательно. И тоже поклянусь самой
страшной клятвой. Так что давайте считать, что Иовуаарп и впрямь  утратили
интерес к своим дальним сородичам.
     - Давайте... Кстати, что вообще могло его возбудить, этот интерес?
     - Масса причин. Например, сострадание.  Как  вы  могли  предположить,
Иовуаарп и Аафемт - одна раса. Распавшаяся  на  две  неравные  половины  в
незапамятные времена. И материнской расе невыносимо тяжело смотреть на то,
как вырождаются, изводят самих себя ее заблудшие дети. И больно сознавать,
что нет никакой возможности убедить  этих  заигравшихся  в  жестокие  игры
детишек покинуть горящую песочницу...
     - Любопытно, что же хорошего может им  предложить  взамен  упомянутая
материнская  раса?  Как  общеизвестно,   условия   обитания   на   планете
Эаириэавуунс еще более далеки от райских.
     - Не забывайте, Константин, что о всякой разумной расе известно  лишь
то, что она пожелает о себе  сообщить.  Я  не  исключаю  возможности,  что
Иовуаарп из каких-то своих  соображений  ввели  Галактическое  Братство  в
заблуждение. Дали искаженную информацию о собственном мире. На самом  деле
нет  на  Эаириэавуунс  никаких   нефтяных   болот.   А,   напротив,   есть
прекраснейшие голубые небеса, подпираемые белоснежными  вершинами  гор,  с
которых сбегают хрустально-чистые воды и теряются в зеленых полонинах...
     - Зачем бы им учинять такой вселенский розыгрыш?
     - Это землянам нечего скрывать  от  посторонних  глаз.  А  обитателям
Эаириэавуунс, очевидно, есть. Но я теряюсь в догадках, что же именно.
     - Не оттого ли предки нынешних  Аафемт  дали  деру  из  этих  райских
кущей?
     - Я как ксенолог, долгое время занимавшийся историей  этого  вопроса,
на основании свежеполученных сведений готов  предложить  очень  интересную
гипотезу. Что нам стало ведомо об Аафемт? Первое:  они  чужие  на  Уэркаф.
Второе: предполагаемая численность их весьма невелика, что-то  около  двух
миллионов. В этих рамках она удерживается искусственно, методами  довольно
варварскими, прокрустовыми. Я говорю  об  Очищениях...  По  нашим  обычным
понятиям - психоз. И все же два миллиона разумных существ воспринимают это
регулярное   самоистребление   как   нечто   естественное,   само    собой
разумеющееся.
     - Биссонет не уставал повторять, что они здесь все сумасшедшие...
     - Он близок к истине. Хотя эта догадка  строилась  у  него  на  одних
эмоциях.   Аафемт    действительно    ненормальны.    Десятки    поколений
искусственного отбора по признаку  отклоняющегося  поведения!  Этим  миром
правили безумцы. И они оставляли в живых только себе подобных.
     - Почему же материнская раса выжидала так долго? Или ей был любопытен
результат такого небывалого эксперимента?
     - Допустим,  что  она  не  выжидала.  Она  просто  не  могла  вовремя
вмешаться.



                                    6

     -  Не  могу  поверить,  что  такое   возможно,   -   сказал   Кратов,
нахмурившись.
     - Возможно, друг мой... - командор помолчал.  -  Позвольте  небольшое
отступление. Вы знаете, что такое авангардизм?
     - Кто же не знает? - пожал тот плечами.
     - На Земле всегда  были  люди,  воспринимающие  реальный  мир  иначе,
нежели мы с вами. Когда  они  пытаются  отразить  свои  ощущения  словами,
красками или поступками, их творчество вызывает у  большинства  окружающих
непонимание, подсознательное отторжение.  В  самом  деле,  когда  художник
рисует  черный  помидор  или  зеленокожую  женщину  с  тремя  глазами,  то
естественнее всего предположить, что  он  страдает  особой  разновидностью
дальтонизма или что у него серьезные психические нарушения параноидального
характера...

                           - Не из обычных людей
                           Тот, кого манит
                           Дерево из цветов
                              [Оницура. Пер. с яп. В.Марковой]

     - продекламировал Кратов.
     Дилайт кивнул:
     - "Но я так вижу!" - защищаются они. И мы, серые  обыватели,  в  силу
присущей нам терпимости соглашаемся, сохраняем за ними право на искаженное
мировосприятие. Иногда даже притворяемся, будто нам  что-то  ясно  в  этой
неумелой мазне, в этих бессмысленных сочетаниях  слов  и  звуков,  в  этих
подчеркнуто  противоестественных  телодвижениях,  которые   они   называют
танцами  или  сценическим  действием.  Или  питаем  надежду,  что  все  их
творчество - некая норма, попросту  нам  недоступная.  Что  они  в  чем-то
опережают нас.
     - Что в этом дурного? - осторожно спросил Кратов.
     - Ничего, поверьте... Разумеется, на девять десятых  эти  психические
отклонения - лишь имитация. Время от времени авангардизм входит в моду.  И
толпы дилетантов, которые отроду не  умели  правильно  налагать  краски  и
составлять осмысленные фразы, но до судорог желали самовыражения,  учиняют
роение вокруг подлинных иномыслящих, будто пчелы вокруг матки... А  теперь
представим,  что  в  распоряжение  этих  оригиналов  предоставлена   целая
планета. Только что открытая, вполне благоустроенная и совершенно  пустая.
Эдакий космический Монмартр.
     - Воображаю, что там творилось! - усмехнулся Кратов.
     - Надо полагать, там было нескучно. Нескончаемый  вернисаж.  Карнавал
днем и ночью. Орды гениев ходят  стенка  на  стенку,  отстаивая  за  собой
исключительное право на истину. А толпа туристов с Эаириэавуунс  наблюдает
за этой резней с благоговейным восторгом. "Я так вижу!" - вопят гении. "Мы
так не умеем", - пристыженно думают зрители.
     - И все счастливы, - вставил Кратов.
     - Еще бы... И в один прекрасный момент планета внезапно исчезает.
     - Как - исчезает?!
     - Ну, это всего лишь моя гипотеза, рожденная бессонной  ночью.  А  вы
уж, небось, решили, что я излагаю факты?.. Допустим,  что  некий  любитель
одиночества совершенно  случайно  привел  в  действие  дремавшие  до  поры
скрытые механизмы управления планетой. Или набрел на резвящихся при лунном
свете Мерцальников. Да мало ли что... И планета по  его  воле  преспокойно
покидает орбиту с тем, чтобы совершить затяжной экзометральный  прыжок  за
тысячи парсеков - на другой конец Галактики. Потому  что  законы  небесной
механики для нее не указ... А поскольку выстроившая эту гигантскую  машину
раса знала  толк  в  гравитехнике,  то  все,  кто  находился  на  планете,
практически ничего не заметили. Или заметили, но было  уже  поздно.  Может
быть,  прыжок  даже  сопровождался  чудовищными  катаклизмами,  и   многие
погибли.  А  те,  кто  уцелел,  оказались  вынуждены   вести   борьбу   за
существование в новых и довольно непривычных условиях. И они повели... как
сумели.
     - Пустились отбраковывать здравомыслящих, из числа туристов и вольных
имитаторов?
     - Вот именно. Нетерпимость всегда была свойственна авангардистам всех
разновидностей.  Художникам,  революционерам...  Равно  как  и  отсутствие
инстинкта самосохранения, кстати, -  что  в  современных  Аафемт  достигло
естественных пределов. Между тем на материнской планете  творится  паника.
Но лагеря авангардистов и след простыл... Вдогонку спешно отряжается  один
корабль, потом целая эскадра. А впоследствии, когда Эаириэавуунс  вступает
в Галактическое Братство, это  становится  традицией.  Например,  ритуалом
посвящения в звездоплаватели. Всякий, кто связывает свою жизнь с космосом,
свой первый дальний рейс совершает на поиски сбежавшей планеты.
     - Святой Грааль, - ввернул Кратов.
     - И вот однажды, когда  вполне  реальное  событие  уже  обратилось  в
печальную  легенду,  пропажа  была  обнаружена.   Но   встреча   оказалась
безрадостной. Наши робинзоны успели порядком подзабыть свою  прародину.  И
отнюдь не горели желанием вернуться. По сути, это была  уже  другая  раса.
Они думали, говорили и жили иначе. Наверное, было бы разумно  предоставить
их самим себе. Но Иовуаарп допустили ошибку, рискнув форсировать  контакт.
Что  привело  к  очередному  Очищению...  И  они,  ужаснувшись,  отступили
навсегда.
     - Навсегда ли?
     - Безусловно, - заверил Дилайт. - И ни один Иовуаарп более не  ступит
на поверхность злосчастной планеты под страхом сурового наказания...  Что,
впрочем, не исключает возможности негласного контроля за происходящим. При
посредстве тех же землян, расы молодой и чрезвычайно любознательной.
     - Вдобавок, движимой стремлением обосновать теорию изогенеза.
     - Это вам Аксютин рассказал? - уточнил командор. -  Теория  и  впрямь
благодатная, но сугубо земного происхождения. Ее автор,  Андре  Ван  Дамм,
здравствует и поныне. Он такой же домосед-теоретик, как  наши  коллеги  из
ИОК, и нет силы, способной вынудить его хотя бы ненадолго покинуть  Землю.
Тем более, что недавно был отмечен его славный  столетний  юбилей...  Нет,
науськать на Уэркаф ксенологов не самое сложное. А  вот  привести  туда  в
нужный день и  час  скромного  картографа  Мечислава  Горяева  -  операция
действительно ювелирная!
     - Иовуаарп могли бы открыто обратиться к нам за  помощью,  -  заметил
Кратов, - а не играть в загадки.
     - Константин, вам  никогда  не  стать  ксенологом,  -  сказал  Дилайт
поучающе. -  Вы  постоянно  судите  поступки  инопланетян  с  человеческих
позиций. Внешнее сходство вводит вас в  заблуждение.  А  это  ошибка.  Они
думают иначе, их обычаи и традиции непонятны. У них чуждая религия,  в  их
Нагорной  проповеди  провозглашена  другая  нравственность.  Быть   может,
поэтому Иовуаарп скрыли подлинный облик своего мира. И не  направили  свою
депутацию в наш Совет ксенологов.
     - Что ж, гипотеза хоть  куда...  Она  даже  приоткрывает  тайну  моей
нечаянной находки в дольмене. Ведь это была сепулька с одного  из  древних
кораблей, на которых когда-то на Монмартр прибывали туристы?
     - Очень возможно. Если Иовуаарп  и  пользовались  сигнал-пульсаторами
собственной конструкции, то лишь до вступления в  Галактическое  Братство.
Потом они сочли модель с Дельты Телескопа более удачной.
     - Ну  как  тут  не  поверить  в  судьбу?  Эта  сепулька  работала  на
плоддерской волне!
     - Всего лишь совпадение. Но счастливое - иначе мы бы с  вами  никогда
не встретились... На этой планете внимательного исследователя подстерегают
сплошные сюрпризы. Возьмем тот же  "Горяевский  манускрипт",  незаслуженно
похороненный в запасниках нашей миссии. А  ведь  он  сделан  вовсе  не  из
серебряной фольги, как все думают. Это  рафинированный  титан.  И  там  на
языке Иовуаарп записана история фантастического  прыжка  через  Галактику,
правда - в специфическом художественном  преломлении.  -  Дилайт  приложил
ладонь ко лбу и продекламировал:

                  "Белизной загрунтованы звезды -
                  но никто не заметил.
                  Бирюза океана брошена на палитру заката -
                  но никому нет дела.
                  Холст небес выпластан ножом
                  грабителя из рамы горизонта -
                  но никто не видал".

     - "И истлеет все небесное воинство; и небеса  свернутся,  как  свиток
книжный... там будет отдыхать ночное привидение и находить себе покой",  -
в тон ему произнес Кратов.
     - Похоже. Что это?
     - Книга пророка Исаии, любимое чтиво Джеда. Будь я на месте Иовуаарп,
так озабоченных конспирацией, я бы не  рисковал.  А  просто  уничтожил  бы
манускрипт.
     - Зачем? Тайное рано или поздно станет явным. И вообще безнравственно
истреблять литературные памятники... Под лавиной новых материалов до  него
не скоро дойдут руки. А затем произойдет постепенное угасание  интереса  к
этому контакту. Общение с сумасшедшими - довольно скучное занятие.
     - Значит, нужно попытаться  вернуть  им  рассудок,  -  сказал  Кратов
убежденно.
     - Вы так считаете? - саркастически спросил  Дилайт.  -  Но  ведь  они
искренне полагают самих себя нормальными, а  нас  -  глупцами,  чьи  мозги
одурманены  Ложномраком.  Как  вы  собираетесь  навязать  им  иной   образ
мышления? Огнем и мечом? Такое уже бывало в земной истории, но результаты,
как правило, разочаровывали. Аафемт по-своему счастливы, и ни у  кого  нет
прав на вмешательство в  их  жизнь.  Пожалуй,  только  у  Иовуаарп  как  у
материнской расы. Но они не делают  этого.  Возможно,  они  просто  боятся
навредить еще сильнее.
     - Что же, вы предлагаете спокойно смотреть, как они толпами бросаются
в костры очередного Очищения?
     - На это нельзя смотреть спокойно. Невозмутимы только роботы, да еще,
по слухам, боги. Но мы не те и не другие.  Наши  сердца  могут  рваться  в
клочья,  но  мы  бессильны  повернуть  время.  Момент,  когда  можно  было
вмешаться, давно упущен.
     - Но ведь можно сделать так, чтобы на Уэркаф больше не было пожаров!
     - И вы ввергнете эту  сумасшедшую  цивилизацию  в  религиозный  хаос.
Чтобы пойти на такое, понадобится длительная и кропотливая работа.  И  она
непременно будет проделана. Надлежит высадить на планету не ксенологов,  а
психологов и генетиков для отбора детей Аафемт без психических отклонений.
Из них искусственно сформировать жреческий клан, призванный  продвигать  в
умы и сердца альтернативную религию неохристианского  толка.  Мерцальники,
понятно, будут объявлены сатанинским отродьем, связь  с  ними  подвергнута
осуждению. Но по возможности - никакого насилия,  никакой  крови,  никаких
крестовых  походов  и  костров!  И  уж  если  эта  социальная   провокация
увенчается успехом - вот тогда и возникнут  естественные  предпосылки  для
отказа от Очищений.
     - И сколько же на это потребуется времени?
     -  Думаю,  примерно  столько  же,  сколько  на  формирование   культа
Очищения. Около пятисот лет.
     - Это очень долго. Позволить им погибать еще пять веков!..
     - Иного пути нет, Константин. Кроме пути  насилия,  который  для  нас
закрыт шлагбаумом нравственности. Да, они безумны. Но времена смирительных
рубашек прошли. Я чувствую, бремя белого человека не дает  вам  покоя.  Но
учтите: это не темные  невежественные  туземцы.  Это  существа  с  древней
культурой, которую они растратили по роковому стечению обстоятельств...
     - А если вступить в переговоры с Мерцальниками?
     - Предположим, вам это удалось. И что же? Жрецы культа Осязающих Мрак
потеряют свое основное  орудие.  Видящие  Внутрь  вымрут  от  безделья,  а
Серебряные Змеи останутся без пирокинеза. Снова религиозный хаос. И потом,
этот путь куда сложнее первого. Там, по крайней  мере,  все  ясно  -  дело
только за хорошим планом, ресурсами и добровольцами. А  в  этом  случае  я
даже отказываюсь от прогнозов, потому что не представляю себе саму природу
Мерцальников.  Кто  они?  Цивилизация  первого   поколения,   выродившиеся
Археоны? Или машины, присматривающие за машинами?
     - Они мало похожи на машины. Они мыслят. Я не говорил  Биссонету,  но
мне перепала малая толика эмоционального фона Мерцальника.
     - Я вам не завидую...
     - И правильно делаете. Мерцальник содрогался от отвращения к  нам.  И
это отвращение невольно передалось мне,  я  долго  не  мог  отделаться  от
тошноты при виде Биссонета и при мысли о собственном  облике.  Мерцальнику
было противно, он мог бы растоптать нас, как дождевых червей. Но он только
хотел, чтобы мы ушли. И, кажется, помог  нам.  Подсунул  нам  эскалатор...
Понимаете, даже средневековые схоласты считали, что дьявол, будучи ангелом
по происхождению,  изначально  добр.  Это  божий  промысел  вынуждает  его
творить одно лишь зло. Так  и  Мерцальники.  Они  готовы  исполнить  любую
прихоть этих  маленьких  диковатых  тварюшек,  что  копошатся  возле  них,
вызывают у них брезгливость, но в то же время и жалость...
     - Вы снова очеловечиваете нелюдей, Константин.
     - Возможно.  Что  мне  остается?  Могу  себе  позволить,  ведь  я  не
ксенолог.
     - Верно. Знаете, кто вы? Сумасшедший. На  этой  планете  положительно
невозможно сохранять здравый смысл.
     - Посмотрите, - сказал Кратов. -

                         Свое полотнище свернул
                         глубокий мрак ночной,
                         И вдалеке уже рассвет
                         повесил свиток свой...
                             [Се Вань. Пер. с кит. Л.Бежина]

     Мы проболтали всю ночь. Скоро за мной придут. Если вы не  возражаете,
я немного полежу. Мне нужно собраться с мыслями  перед  поединком.  А  наш
разговор продолжим на корабле.
     - Да, разумеется, - промолвил  Дилайт  задумчиво.  -  Каждый  человек
волен сам распорядиться своей судьбой. Но мне не понравился ваш  последний
выбор. И этот разговор может не иметь продолжения. Даже если  вам  повезет
завтра, вы не найдете обратной дороги.
     - Найду, - сказал Кратов уверенно. - В крайнем случае, ее мне  укажет
Драконий Шип.
     - Он ничего вам не укажет, Константин. Верно, вы все еще думаете, что
вам снится какой-то фантастический сон. Или что вы  пребываете  на  этаком
костюмированном балу, на маскараде, где под шутовским гримом, за звериными
харями прячутся умные и добрые человеческие лица... Это все  реально,  это
не  игра,  Константин.  И  завтра,  чтобы  уцелеть,  вам  придется   убить
Драконьего Шипа. Иначе он убьет вас.
     - Завтра никто не будет убит, - запротестовал тот.
     - ...А когда это произойдет,  вы  навсегда  останетесь  в  пещере.  И
умрете от голода и жажды над трупом своего соперника.
     - Я непременно вернусь.
     - Вы безоружны, а  он  пирокинетик.  Хорошо,  если  вы  не  потеряете
самообладания при виде огня.
     - Это не огонь. Во всяком случае, не тот  огонь,  которого  я  боюсь.
Подземелья Уэркаф  полны  таких  "светильников".  Просто  Серебряные  Змеи
сумели их приручить.
     - Краем уха я слышал те полезные советы, что пытался дать вам старина
Джед. Должен предупредить, что Иовуаарп нечувствительны к  ударам  в  пах.
Наиболее  эффективные  зоны  поражения  -  чревное  сплетение,  внутренняя
сторона бедра, подмышечные впадины. И вот  этот  участок  тела  в  области
сердца - они называют его "рыбье место", - Дилайт очертил пальцем круг под
левой ключицей. Помолчав, добавил: - У Аафемт все может быть по-другому.
     - Спасибо, командор.
     - Не позволяйте ему сомкнуть кулаки. Тогда, быть может,  вам  повезет
одолеть его.
     - Я везучий, - хмыкнул Кратов. - И небеса мне благоволят.
     - Вы упрямец, Константин, - покачал  головой  Дилайт.  -  Сумасшедший
упрямец.  Непонятно  почему,  но  ваше  безрассудство  порождает  во   мне
совершенно необъяснимую веру в счастливый исход...
     - Так и будет, - пообещал Кратов.



                                    7

     "Сейчас они резко толкнут меня вперед. А потом захлопнут дверь.  И  я
окажусь в этом каменном мешке один  на  один  с  противником",  -  подумал
Кратов, останавливаясь на нижней ступеньке крутой лестницы. В затылок  ему
нервно задышали. И вдруг слаженно, в четыре руки,  толкнули  в  спину.  Он
ждал этого и даже не шелохнулся - с тем же успехом эти  гаврики  могли  бы
попытаться толкнуть стену.
     - Пусть Серебряные Змеи поберегут силы, - сказал он пренебрежительно.
- Я сделаю шаг, когда сочту нужным.
     -  Чужой  не  столь  торопится  обрести  имаго,  как  кичился,  -   с
озлоблением прошипели сзади.
     Он не удостоил их ответа. Уперевшись для верности  ладонями  в  сырые
стены узкого лаза, настороженно вглядывался в  темноту.  Пытался  услышать
малейший звук, самый слабый  шорох.  Ловил  эхо  мыслей  Драконьего  Шипа,
который мог подстерегать его внизу.
     Ничего.
     "Что-то здесь не так. И черта лысого я  сдвинусь  с  места,  пока  не
прощупаю этот склеп вдоль и  поперек.  Коли  ввязался  в  потасовку  -  не
подставляйся попусту, береженого Бог бережет. А  в  том,  что  он  бережет
меня, я нисколько не сомневаюсь..."
     - Вы пожелали обмануть меня, - произнес Кратов. - Там никого нет.
     - Чужой войдет первым. Драконий Шип не считает его воином.
     - Я в восторге, - буркнул Кратов, задумчиво отряхивая ладони.
     И кубарем полетел со ступеней. Тяжкая,  деревянная,  в  металлических
полосах, дверь завизжала петлями,  грохнул  засов.  А  сверху,  перекрывая
всякий  к  ней  доступ,  обрушилась  гранитная  плита...  "Подловили-таки,
гаденята", - подумал Кратов  озадаченно,  утверждаясь  на  четвереньках  и
продолжая вслушиваться.
     Опасности не было. Его чувства молчали.
     "Только бы они не оказались подонками и без хлопот не замуровали меня
заживо... Дилайт говорил: Серебряные Змеи  -  единственные,  кто  сохранил
здравый смысл на этой планете.  И  этот  здравый  смысл  вкупе  с  трезвым
расчетом мог подсказать им простой и верный выход: бросить меня подыхать в
темноте, а самим предстать пред светлы очи  Алмазного  Жезла  и  объявить,
что-де  поганый  чужак  пал  подлой  смертью.  Наплетут  с  три  короба  о
подробностях сшибки. Истиносвет, понятное дело, не гаснет... Алмазный Жезл
поверит. Отчего бы ему не поверить собственным жрецам?" Где-то глубоко под
сердцем зародился неприятный ледок  и  медленно  распространился  по  всей
груди. "Вот же дурацкая будет смерть..."
     Кратов выпрямился во весь рост. Осторожно, разборчиво ставя ступни на
усыпанный каменной крошкой пол,  сделал  несколько  шагов  вперед.  Замер,
послушал тишину. Его способность видеть в тепловом спектре здесь никуда не
годилась: камень давно остыл.  "Подождем,  брат-плоддер.  Что  нам  еще-то
остается?" Он прислонился к стене. И тут же, похолодев,  отпрянул:  что-то
мелкое, быстрое, живое скользнуло за шиворот.
     Капля воды...
     "Паникер паршивый, - подумал он, через силу заставляя сведенные мышцы
расслабиться. - Боец из тебя нынче - что из рыбы летчик. Пока ты  вот  так
дергаешься от малейшего пустяка,  можно  подходить  и  брать  тебя  голыми
руками. И Драконий Шип своего не упустит. Если вообще  появится.  Если  он
еще не появился... Может быть, эти молодцы не только  пирокинетики.  А,  к
примеру, способны приглушать собственный эмоциональный фон  и  становиться
телепатически невидимыми. В конце концов, с чего  я  взял,  будто  Шип  не
умеет того, что я умею?!"
     Могильная тишь понемногу  наполнялась  неслышными  прежде  звуками  и
шорохами.  Срывались  и  дробились  об  пол  водяные  бусины.  По-змеиному
бесшумно скользил  по  накатанному,  вылизанному  за  годы  и  годы  руслу
невидимый ручей. Будто неприкаянная душа, вздыхал, расседаясь  мельчайшими
трещинками, гранит.
     "Что-то произошло со мной. Шесть лет - пятая часть жизни. Достаточный
срок, чтобы перечеркнуть все нажитое раньше. Теперь  я  могу  быть  только
таким, каким стал за эти последние шесть лет.  Вечный  плоддер.  Одиночка,
отшельник. Скиталец - без дома и семьи, без  увлечений  и  привязанностей.
Верящий только в себя и, совсем немного,  в  судьбу.  И  поэтому  отвыкший
уворачиваться от катящихся навстречу валунов. Кому-то, например - Дилайту,
это кажется безрассудством. Все не так. Хотя это и вправду странно, что  я
раз за разом загоняю самого себя в  тупик,  оставляя  крохотную  горсточку
шансов на удачу.  А  потом  рачительно  и  скрупулезно  распоряжаюсь  этой
горсточкой, не упуская ни одного. Вот как сейчас.  Нужно  же  было  очертя
голову залепить дуэльной перчаткой по мордасам  сумасшедшему  пирокинетику
и, между прочим, пироманьяку! А затем замуроваться в этой гробнице,  чтобы
в конечном итоге направить все свои помыслы и силы на поиски  выхода.  Вот
же идиотизм... Ей-богу, я и сам  не  всегда  способен  понять  собственные
поступки. За эти шесть лет я неплохо научился их совершать.  "Удача"  было
для меня вторым  именем  судьбы.  Может  быть,  если  Судьба  по  прозвищу
"Удача", как и прежде, не оставит меня  своим  вниманием,  я  научусь  эти
поступки оценивать?.."
     Кратов уловил легчайшее, почти неощутимое движение воздуха.
     Он оцепенел. Плотно втиснулся во влажный камень стены и сам обратился
в камень. Кровь оглушающе стучала в висках, толчками  билась  в  натянутых
жилах, грозя порвать их в клочья.
     "Не обманул, не испугался... умница..."
     Серое, лишенное формы пятно медленно  наползало  прямо  на  него.  Не
растратившее пока своего тепла,  живое.  Окруженное  аурой  холодных  злых
мыслей.
     Найти, испугать, уничтожить. Опрокинуть ненавистного врага,  втоптать
в грязь, чтобы пресмыкался и выл. Ногами выбить из его уродливого вонючего
тела все чувства, кроме страха. Упиться его страхом. Это всегда радость  в
мире, где никто не боится умереть. Единственное, за что  можно  испытывать
благодарность к этим отвратительным пришельцам.
     А потом сжечь.
     - Чужой, - негромко позвал Драконий Шип. - Я пришел.
     Кратов оттолкнулся от стены.



                                    8

     Драконий Шип все же успел один  раз  выстрелить  огненным  языком.  И
теперь  брызги  голубого  пламени  брезжили  под  самым  сводом,  наполняя
внутренности каменного мешка слабым прыгающим свечением.
     А сам он лежал лицом книзу, раскинув руки,  похожий  на  раздавленную
летучую мышь. Не шевелился:  должно  быть,  притворился  мертвым.  С  тем,
чтобы, улучив момент, все же застичь более удачливого соперника врасплох.
     - Драконий Шип может встать, - сказал Кратов. - Мне открыты его мысли
и ясен его обман.
     Пальцы, обмотанные  металлическими  лентами,  дрогнули,  собираясь  в
кулак. Кратов выждал немного, а затем наступил на них - бережно и в то  же
время твердо.
     - Мы будем говорить, - сказал он.
     Драконий  Шип  приподнял  перекошенное  отчаянием  лицо  в  смазанной
воинственной раскраске.
     - Пусть Чужой убьет меня, - просипел  он.  -  Он  победил,  но  я  не
побежден. Только Живущие Вечно не ведают ненависти...
     - Я не нуждаюсь в имаго Драконьего Шипа. Там,  откуда  я  пришел,  не
считается доблестью убивать поверженных.
     - Чужой осквернил Истиносвет перед лицом Алмазного Жезла! В его  мире
никто не имел и не будет иметь имаго! Иначе  он  понимал  бы,  что  только
имагопревращение способно утешить побежденного...
     - Мы оба лгали. Мы похожи, Драконий Шип.  Поэтому  мы  выйдем  отсюда
вместе. Или вместе погибнем. Я говорю снова: мне нет нужды в твоем  имаго.
Я хотел одного - чтобы мои друзья покинули  дворец  Алмазного  Жезла.  Мое
желание исполнено, и я доволен этим.
     - Я не думаю так же, как Чужой. И если он позволит  мне  жить,  я  не
пощажу его. Как не пощадил когда-то другого Чужого, что был однажды  рядом
с ним в повозке, плавающей на ветру...
     - Драконий Шип чересчур самоуверен. Он  все  еще  мнит  себя  великим
воином и уповает на древний огонь, обитающий в его руках. Пусть он узнает:
ни древний огонь, ни его хозяин не в силах причинить мне вреда. И тогда мы
будем говорить.
     Кратов сделал шаг назад, освобождая руку противника.
     Драконий Шип подобрал под себя ноги и сел. Повел  плечами,  проверяя,
все ли у него цело. Сморщился  от  боли  в  побитых  ребрах  и  уязвленном
"рыбьем месте". И вдруг легко, бесшумно оказался на ногах.
     Сжатые кулаки со звоном сомкнулись.
     Огненный клинок сделал выпад Кратову в грудь.
     Мимо!
     Клинок обратился в сияющий бич, с маху хлестанувший Кратову по ногам.
     Мимо! Бич глубоко въелся в  каменный  пол,  словно  впечатал  в  него
дымящийся черный иероглиф.
     Теперь это было раздвоенное гадючье жало, алчно трепеща, тянувшееся к
жертве. И бессильное дотянуться и ужалить.
     Драконий Шип оскалил выщербленные желтые зубы и натужно захрипел. Его
глаза побелели, полезли из орбит. На  губах  проступила  пена.  На  худой,
страшно вытянувшейся шее вздулись синие вены.
     Пламя ударило фонтаном.
     Но Кратов и на сей раз успел увернуться.
     Драконий Шип  закричал.  Зашатался,  попятился,  отчаянно  размахивая
руками. Руки до локтей были  охвачены  древним  огнем,  они  таяли  в  нем
восковыми  свечами.  Тоненькие  светящиеся  ручейки,  резвясь,  бежали  от
накалившихся до нестерпимой белизны лент по грубой ткани  плаща.  Повалили
клубы удушливого серого дыма.
     Кратов прянул было к нему - на помощь. И остановился.
     Драконий Шип опрокинулся навзничь, завертелся, пытаясь сбить пламя. И
вдруг  затих.  Камень  под  ним  вытаивал,  будто  снег  вокруг  костерной
головешки.
     - Поспеши ко мне, Чужой, - свистящим шепотом сказал Аафемт.  -  Уйдем
вместе в обитель Нетленной Чистоты. О таком исходе ты мог только мечтать.
     Не чуя под собой ног, Кратов приблизился к изувеченному телу, которое
еще тлело. От рук не осталось почти ничего, ртутно-белые  лужицы  древнего
огня вовсю хозяйничали на груди и по плечам подбирались к голове.
     - Драконий Шип, - позвал он, давясь тошнотой.
     Пустые остекленевшие глаза смотрели куда-то сквозь него.
     Кратов  сграбастал  Драконьего  Шипа  за  лохмотья   плаща,   яростно
встряхнул.
     - Открой мне обратный путь! Дай мне жить... Ты не смеешь умереть,  не
отпустив меня!!!
     Он захлебнулся кашлем, замолчал. Перед слезящимися глазами все плыло.
     Аафемт слабо дернулся, будто пытался поднять  руки  и  схватить  его,
чтобы унести с собой в чертоги Вечно Живущих. Но рук для этого не было.



                                    9

     Мерцальник всплывал прямо из каменного пола. Словно медуза из морской
глубины. Или бледное солнце из тумана над горизонтом.
     - Притащился? - зло спросил Кратов. -  Учуял  поживу,  стервятник?  А
ведь я ждал тебя...
     Он провел ладонями по лицу, стирая грязь, смешанную со  слезами.  Как
будто Мерцальнику было дело до того, что творится с его лицом.
     - Не знаю, кто ты и откуда взялся. Может быть, Археон,  о  которых  я
слышу уже столько лет. Может быть,  еще  кто-то...  А  я  просто  человек.
Интересно, понимаешь ли ты, о чем я говорю?
     Кратов помолчал, пристально вглядываясь в  полотно  призрачной  плоти
Мерцальника. Хотя бы какой-то слабый знак того, что его слова не пропадают
без следа! "Безумие, - подумал он. - Верно мне твердили ксенологи: я  тоже
спятил вместе со всей  этой  планетой.  Говорить  с  глухим,  дарить  свой
портрет слепому... На что я надеюсь?"
     - Оставь этот мир в покое, - сказал он хрипло. - Оставь  этих  людей.
Ты приносишь им несчастье. Может быть,  тебе  кажется,  что  высшее  благо
состоит в исполнении любых желаний тех, кто сам ни  на  что  серьезное  не
способен? Мы и сами тоже не без греха. Спокон веку у  нас  считалось,  что
долг вырвавшихся вперед - тащить за собой отставших. Даже если те ни о чем
не просят. Те, передние, думали, будто лучше знают, что и кому нужно. Да и
само опережение могло еще послужить  темой  для  дискуссии.  Бремя  белого
человека... Своей навязчивой заботой мы вогнали в могилу целые народы. Или
обратили их в ленивые чучела, ходульные  подобия  нас  самих...  Бог  тоже
создал человека по  образу  своему  и  подобию.  И,  должно  быть,  крайне
изумился,  увидев  результат.  Когда   его   точная   копия,   исполненная
божественных начал, первым долгом ударилась в грех. Но ничего  уже  нельзя
было поделать. Разве что изгнать из Рая, с глаз долой... Ты развратил этих
несчастных. Ты для них - что библейский змей с  плодом  познания  добра  и
зла. Они поддались твоему искушению, но не справились с ним. Они предпочли
зло, хотя почитают его за добро. Совсем как мы. Но у нас не было тебя,  мы
все постигали и всего достигали сами.  И  мы  уже  близки  к  тому,  чтобы
вытравить из наших душ изначальное зло. А в этом мире есть ты. Ты, который
равнодушен и не видит, какую беду несет...  Господи,  что  я-то  несу?!  -
пробормотал  он,  изумившись  самому  себе.  -  В  голову  так   и   лезут
ветхозаветные аналогии, тебе бесконечно  чуждые.  Никак  не  могу  с  этим
совладать. А смысл вот в чем: ты  должен  уйти  прочь,  предоставить  этих
людей самим себе. И будь что будет. Хаос, потрясения... Пусть.  Все  равно
хуже некуда.
     Кратов помолчал, переводя дух.
     - Ты меня не понимаешь,  -  сказал  он  горько.  -  Глухой  слепец...
Наверное,  ты  привык  читать  обращенные  к  тебе  мысли,  а  не  слушать
бессвязные речи. Конечно, я не умею выразить свои мысли на твоем языке.  Я
грубый, неотесанный плоддер. И мысли у меня такие же неотесанные.  Ничего,
я научусь. Конечно, ни завтра, ни через месяц. Быть может,  никогда,  если
учесть  мое  теперешнее  положение.  Но  если  мне  удастся  выкарабкаться
отсюда... Дай только срок. Тогда я вернусь, и  мы  поговорим.  Делай  пока
свое дело, а я буду делать свое.
     Он пошарил глазами по сторонам, пытаясь отыскать гранитную плиту,  за
которой пряталась заветная дверь на свободу. Бесполезное занятие: нигде не
было ни малейшего намека на  выход...  Кратов  отошел  в  угол  и  сел  на
корточки, привалившись к стене. Ему хотелось плакать.
     Белая простыня полоскалась на неощутимом  ветру,  задевая  обугленные
останки Драконьего Шипа. Временами по ней пробегала легкая зыбь. И, как бы
в  унисон  с   ней,   начинали   слаженно   мигать   рассыпанные   повсюду
"светильники".
     Крохотный серебристый фитилек трепетал в полуметре от  ботинка.  Если
присмотреться, можно было обнаружить, что он медленно, с трудом съедая это
невеликое расстояние, приближался. Будто ему недоставало жара, и потому он
изо всех сил тянулся к человеческому теплу.  Кратов  глядел  на  него  как
завороженный. "Знаю: хочешь, чтобы я взял тебя в ладони,  -  думал  он.  -
Тогда бы ты разгорелся на славу... Но меня ты не обманешь. Мучиться  я  не
желаю. Если бы я хотел умереть, то дал бы Драконьему Шипу уговорить  себя.
Кто ведает, быть может, сейчас  Мерцальник  укрывал  бы  своим  саваном  и
меня... Но ты - ненастоящий. Нежить, подделка. Как и все  на  этой  глупой
планете. Ты  можешь  сжечь.  Но  от  тебя  никогда  не  родится  подлинный
огонь..."
     В лицо ему пахнуло жаром.
     Кратов вскочил на ноги, прикрываясь рукавом.
     На него надвигалась стена пламени. Гудящего, оранжевого, живого.
     Весь в ледяной  испарине,  лязгая  зубами,  Кратов  загнанным  зверем
шарахнулся  прочь.  Бежать  было  некуда:  впереди  огонь,  позади  стена.
Вцепился скрюченными пальцами в  крошащийся  камень.  Обдираясь  в  кровь,
срывая ногти, не то полез на стену, не то  попытался  взломать  ее,  чтобы
только вырваться на свободу.
     "Откуда здесь огонь?!"
     Дрожа всем телом, он обернулся. Заставил себя разомкнуть веки.
     Пламя подступало. Стены и пол курились зловонными испарениями.
     В нечаянном просвете между  пляшущими  оранжевыми  языками  мелькнуло
белое полотнище...
     "Да ведь это я сам его породил!"
     - Ты, скотина, ублюдок! - завопил Кратов. - Убирайся к себе в  ад  со
своей услужливостью! Я ни о чем тебя не просил и не попрошу, ничего мне от
тебя не нужно! Только погаси этот костер!.. Я БОЮСЬ ЕГО, Я НЕ МОГУ БОЛЬШЕ,
ГОСПОДИ БОЖЕ МОЙ, ДА ВЫПУСТИТЕ ЖЕ МЕНЯ ОТСЮДА!!!



                                    10

     ...Долгое  время  -  лет  сто,  не  меньше  -  единственным   звуком,
достигавшим его ушей, был хруст песка под ногами. Потом мало-помалу к нему
добавился ровный, ни на миг не стихавший  гул.  Будто  совсем  неподалеку,
пара шагов - и откроется! - бился в  прибрежные  скалы  океанский  прибой.
Никакого прибоя здесь не было и в помине.  Или  был?..  Он  давно  утратил
представление о времени - как тогда, в подземелье, на бессчетных  ступенях
винтовой лестницы, ведущей в рай. Может быть, он уже пересек весь  материк
из края в край и вышел к  океану.  В  этом  мире,  наверное,  тоже  где-то
существовал океан...
     ...Умотанные  в  серое  тряпье,  размалеванные  мумии  с   застывшими
выпученными  глазами  сидели  кружком  вокруг  большого,  насыщенно-синего
"светильника". И этот "светильник" с его призрачным  трепетанием  выглядел
более живым, нежели люди. Могло статься, что они и  вправду  были  мертвы,
невесть как избегнув тления в сыром и  жарком  воздухе  пещер.  Во  всяком
случае, ни один из них не повернул головы - ни на звук шагов, ни на робкий
оклик. Но если они все  же  были  живы  и  лишь  погружены  в  глубочайшую
медитацию, куда же стремились их мысли?..
     ...Когда он  в  очередной  раз  упал  и  долго  лежал,  не  имея  сил
выпрямиться, ему наконец стало ясно, что это за гул. Он  с  самого  начала
избрал направление на вулканическую цепь терминатора. И теперь слышал  его
голос.  Это  было  невозможно:  он  не  мог   настолько   приблизиться   к
терминатору. Как бы там ни было, что бы ему там ни казалось, он тащился по
этой проклятой сумасшедшей планете не более местных суток,  вместе  с  ней
постепенно сходя с ума. Потому что, как и тысячу  шагов  назад,  как  и  в
предыдущие сто лет, тянулся нескончаемый Пепельный полдень...
     ...Раньше  это  просто  не  приходило  ему   в   голову.   Совершенно
невозможная догадка, которая, впрочем, ни черта не меняет и не  объясняет.
Мерцальников не обязательно должно быть МНОГО. Он мог быть один. Последний
в этом мире. Коротающий свой невообразимый век в унылых скитаниях из  зала
в зал этой колоссальной планеты-машины. Давно плюнувший на все, что творят
предоставленные самим себе Малые и прочие Стражи. Погруженный в сладостные
воспоминания о мире, которого  уже  не  вернуть.  И  от  вселенской  тоски
развлекающийся  исполнением  самых  идиотских  прихотей  этих   суетливых,
нечистых на тело и мысли зверушек. Да еще, пожалуй,  коллекционирующий  их
биоэнергетические схемы, которые в наивные старые времена  на  чрезвычайно
удаленной отсюда планете Земля принято было называть  "душами".  Последний
дьявол мироздания, которому не нужен договор, скрепленный кровью грешника.
Все души,  без  изъятий  -  что  грешника,  что  праведника,  -  неизбежно
достанутся ему. Поэтому нет для несчастных Аафемт рая в  небесах,  а  есть
один лишь ад под ногами, который они и объявили своим  раем...  Мерцальник
плыл посередине узкого туннеля, будто флаг, лишенный древка. Он был  один.
По размерам и форме он в точности совпадал со всеми  виденными  прежде.  И
сама собой напрашивалась мысль, что  это  был  тот  же  самый  Мерцальник,
которого они с Биссонетом встретили в машинном зале, и  который  в  полной
сообразности с дьявольской своей натурой искушал его в полутемном  склепе.
Чтобы разминуться, пришлось всем телом вжаться в холодную стену туннеля, и
Мерцальник проследовал мимо по своим непонятным делам.  По  направлению  к
странной  безмолвной  компании  Видящих  Внутрь,  оставшейся  в  одном  из
десятков пройденных залов лабиринта. Лишь обдало волной  теплого  воздуха,
да пахнуло озоном, да миллионом иголочек пронизало кожу до самых костей...
     ...Он все же поднялся и брел между раскоряченных  кактусов,  уставясь
прямо перед собой полуслепыми, забитыми пылью, высушенными горячим  ветром
глазами.  И  требовалось  непременное  усилие,  чтобы  заставить   напрочь
отключившийся  от  внешних  раздражителей  мозг  оценивать   увиденное   и
услышанное. И с каждым шагом усилие все большее, а ресурс организма и  без
того  был  исчерпан  почти  до  самого  донышка.  Когда  он  осознал,  что
вулканическая гряда восстала уже на полнеба, а  остальные  полнеба  залиты
огнем и завешены пеплом, то сей же  час  понял,  что  это  отнюдь  не  он,
развивая сверхъестественную скорость, одолел десятки и сотни километров за
неполные сутки. Дело  заключалось  не  в  нем,  измотанном,  полубезумном,
полумертвом ободранце. Магомет из  него  получился  бы  хоть  куда.  Любая
уважающая себя гора сочла бы за  честь  двинуться  ему  навстречу.  Вот  и
терминатор  поистине  с  планетарным  великодушием  нес   пламенные   свои
сокровища ему  навстречу...  Он  смотрел  на  разгоравшееся  пожарище,  не
испытывая даже тени прежних страхов. Он больше не боялся открытого огня. С
той поры, как пережил созданное Мерцальником наваждение...
     ...За эти дни, более сходные с годами, он испытал и пережил  столько,
что окончательно утратил способность бояться чего-либо. И сторожкая фигура
Серебряного Змея в полном убранстве и в боевой позе с сомкнутыми  кулаками
в самом центре просторного амфитеатра не пробудила  в  нем  ничего,  кроме
тупого  любопытства.  Он  даже  набрался   наглости   и   крикнул   что-то
непочтительно  дерзкое.  Вернее,  подумал,  что  крикнул,  потому  что  из
пересохшей глотки вырвалось какое-то пошлое шуршание.  Серебряный  Змей  и
ухом не повел. Казалось, на обитателей лабиринта  обрушилась  таинственная
слепота: они видели все и вся, кроме него. И тогда  Кратов  не  поленился,
сполз по концентрическим уступам амфитеатра до самого  низу,  встал  прямо
перед кулаками Серебряного Змея, заглянул ему в лицо. Но лица не было: под
глубоко  надвинутым  капюшоном   скрывался   череп,   обтянутый   высохшей
коричневой кожей, в глазницы которого вправлены были каплевидно ограненные
самоцветы. Несмотря на всю страховидность ситуации, Кратов  рассмеялся.  И
тут же смолк: ему померещилось, что его смех переполнил собой  переходы  и
закоулки подземелья, грозя взорвать их изнутри. На самом деле единственным
местом, где смех прозвучал в полную силу, был его собственный мозг...
     ...Ковылять  на  подламывающихся  ногах  дальше  в  это  пекло   было
бессмысленно. Можно было лечь и спокойно дождаться его прихода. И он  лег.
Сухая кора земли едва заметно подрагивала под  ним,  чутко  откликаясь  на
удаленный рев терминатора. Он лежал, раскинув измученные  ноги,  поудобнее
умостив щеку на ладонь, и привыкал быть мертвым. Ясно было, что он умер  в
тот момент, когда молчаливые напыщенные жрецы призвали  его  в  ристалище.
Это читалось в глазах тех, кто оставался, когда он уходил.  Друзья  знали:
он не вернется. То есть он мог сколько  угодно  хорохориться,  клясться  и
божиться в своей необыкновенной удачливости,  но  на  сей  раз  он  уходил
навсегда. "Мы будем ждать на прежнем месте, - сказал Дилайт. - Потому  что
неизвестно, где вы очутитесь после того, как все кончится". Все кончилось,
и он в самом деле не знал, где  очутился.  Совершенно  произвольно  избрав
направление на терминатор, он запросто мог пройти  мимо  корабля.  Он  мог
подняться на поверхность гораздо  ближе  к  терминатору,  нежели  корабль.
Потому что в его скитаниях в лабиринте  исчезло  не  только  время,  но  и
пространство. Слова командора были попыткой последнего  утешения.  Умирать
легче, когда знаешь, что о тебе вспоминают. Но  вряд  ли  кто-то  серьезно
полагал, будто он и впрямь выкарабкается. Никто не  ждал  его.  И  корабль
наверняка улетел. Потому что терминатор действительно  смещался,  и  перед
ним катилась волна  пламени.  Это  было  ясно  по  нараставшему  гулу.  По
усиливавшимся подземным толчкам. Словно чудовищный  птенец  долбил  клювом
толстенную скорлупу, торопясь родиться. Очищение...
     ...Обширный  куполообразный  грот   был   ярко   освещен   множеством
"светильников" и абсолютно пуст. Его тишину нарушало клекотание небольшого
родничка. Вода была хрустальной,  ледяной  и  солоноватой  на  вкус.  Пока
Кратов пил, опустившись на четвереньки, в голову  ему  пришла  мысль,  что
вовсе это не вода, а некое весьма похожее на воду  химическое  соединение,
не обязательно полезное для человеческого организма.  Какая-нибудь  слабая
кислота.  В  конце  концов,  никто  не  обязан  подсовывать  ему  в  самой
сердцевине чужой  и  далеко  не  дружелюбной  планеты  чистый  минеральный
источник... "И пусть,  -  подумал  он  равнодушно,  принимая  вертикальное
положение и булькая переполненным желудком. - Смешно было  бы  мне  сейчас
заботиться о здоровье. С того момента,  как  Мерцальник  приподнял  крышку
моего гроба, мое дело - использовать любой подворачивающийся шанс.  И  тем
самым помогать судьбе, чье второе имя - "Удача". А тогда, глядишь,  и  она
поможет мне". Перед тем,  как  нырнуть  в  единственный  выход  из  грота,
расположенный прямо напротив единственного же входа,  он  случайно  окинул
взглядом ровные, будто специально  обработанные  стены  купола.  Они  были
испещрены картинами. Тысячью картин всех размеров и жанров. Кое-где краски
от времени облупились и  выгорели,  но  были  и  прекрасно  сохранившиеся,
словно их нанесли только вчера. Первым, что бросилось ему  в  глаза,  было
громадное изображение нагой зеленокожей женщины с тремя  глазами.  Женские
ноги до колен и руки по локоть были одеты чешуей, тонкие  алые  губы  едва
заметно улыбались. Он стоял, разинув рот и глядя на  пещерную  русалку,  и
никак не мог вспомнить, где он мог слышать о ней...
     ...Это совсем не страшно и не больно - Очищение.  Это  даже  приятно:
сознавать, что впереди ничего нет и не будет, кроме покоя измученному телу
и мозгу, больше сходному с растревоженным муравейником. Все происходит  не
так, как должно  происходить  по  обычным  человеческим  понятиям.  Звезды
небесные не падают наземь подобно  незрелым  смоквам,  и  небо  никуда  не
скрылось, свившись как свиток. А между тем всякая гора и остров сдвинулись
с мест своих... Когда конец света повторяется раз в год, к  нему  поневоле
привыкаешь. И никого уже не напугать близостью смерти. "Я тоже  становлюсь
частицей этого мира. Я уже наполовину  Аафемт.  Я  не  помню  собственного
прошлого, мне безынтересно будущее, а настоящее я принимаю как есть. Разве
это признак безумия? Скорее, возвращение  к  истокам.  Троглодит,  занятый
добычей  пищи  и  поисками  теплой  пещеры  для  сна,  миллионы  лет   жил
припеваючи. Мамонтятину ел  и  нам  велел...  Быть  может,  виток  спирали
завершается, и ограниченное  лишь  текущей  секундой  мировосприятие  есть
предел эволюции разума? А мы с нашими проблемами, с нашей извечной суетой,
отягощенные собственным прошлым и судорожно тянущиеся  на  цыпочки,  чтобы
хоть краешком глаза заглянуть через заборы времени в будущее  -  крохотный
отрезок  этой  эволюции?  Довольно  бессмысленный,  тупиковый  на   взгляд
матушки-природы и потому обреченный на забвение?.." Он уже  почти  засыпал
под  колыбельную  этих  мыслей.  Истыканная  рдеющими   кактусами   долина
покачивалась под ним, убаюкивая.  По  взбаламученному  небу  летели  низом
серые тучи, заворачиваясь в тугие воронки. А над ними туманным диском  так
же летела в никуда  спятившая  луна.  Мимо  него  катилось  своим  чередом
Очищение. Все складывалось как нельзя более удачно. И  он  с  негодованием
отверг вызванные атавистическими инстинктами попытки своего тела подняться
и продолжить неразумное движение в никуда...
     ...На протяжении всех его блужданий по  лабиринту  кто-то  неотступно
следовал за ним. Кратов спиной ощущал чье-то  ненавязчивое  внимание.  Но,
обернувшись, не находил ничего, кроме гулкой пустоты.  Поначалу  это,  что
греха таить, пугало его, потом стало раздражать. Потом он привык.  И  даже
изредка заговаривал с невидимым попутчиком. Тот не отвечал,  прикидываясь,
будто его нет. Возможно, это входило в правила игры. Лабиринт был странен.
Всякий раз, когда на  пути  возникали  новая  пещера,  грот  или  зал,  по
счастливому стечению обстоятельств из них был только один выход. И не было
нужды ломать голову  над  выбором  дальнейшего  пути  следования.  Посреди
очередного  зала  Кратова  вдруг  осенило:  тот,  кто  наблюдал   за   ним
исподтишка, нарочно выстраивал этот лабиринт для него.  Конструировал  его
маршрут из всех этих подземных полостей, как из кубиков.  Для  чего?  Быть
может, ему сам процесс доставлял эстетическое удовольствие. А  то,  что  в
лабиринт случайно угодила  довольно-таки  глупая  крыса,  неадекватно  или
вообще никак не реагировавшая на заботливо  расставляемые  приманки,  лишь
привносило  в  игру  элемент  пикантности...  В   конце   концов,   Кратов
рассердился и довольно долго,  не  прекращая,  впрочем,  движения,  честил
незримого строителя лабиринта. И  даже  хотел  запустить  в  него  черным,
теплым на ощупь камешком, Бог знает как попавшим к нему в ладонь. Потом на
него вдруг напало веселье. "Покажись мне, мой верный  друг!  -  давясь  от
смеха, зазывал он. - Если ты стар человек  -  будь  мне  дедушка,  если...
м-мм... середняк... нет, середович - будь мне дядюшка... Свинья ты,  а  не
дядюшка". Неожиданный запал юмора вскоре иссяк.  Произошло  это,  кажется,
когда он вступил в пещеру, сплошь заваленную скелетами, и  пришлось  долго
петлять, чтобы ненароком не впереться в чьи-нибудь кости. Выбредя из  этой
братской могилы, он почувствовал настоятельную необходимость  остановиться
и  тщательно  отряхнуть  одежду  от  насевшего  праха.   А   отряхнувшись,
обнаружил, что прямо от его ног уходит вперед  вымощенная  ровными  белыми
плитами лента эскалатора. "Почему они умерли здесь,  в  десятке  шагов  от
спасения? Или этот эскалатор не ведет к свободе?.." Уже припав всем  телом
к бесшумно несущейся в неизвестность белой полосе, он вдруг подумал: "Мы с
ними по-разному понимаем свободу. Я хотел выбраться на свет божий. И вот я
на эскалаторе. Они хотели умереть. И они умерли. Точно  зная,  что  совсем
рядом есть путь наверх, куда им совершенно не нужно..."  Камешек  все  еще
согревал его ладонь, и Кратов подумал, что в этом есть  свой  смысл:  хоть
какая-то память о пережитом. Он поднес камешек к лицу,  чтобы  рассмотреть
получше. Никакой это был не осколок пустой породы, а  черное  дерево,  еще
хранившее  следы  обработки.  Крохотная  фигурка  свернувшегося  в  клубок
фантастического зверя - не то саламандры, не то дракончика. Где и  как  он
подобрал это? Уж не в картинной ли галерее? Или ему подбросил его  в  виде
сувенира неведомый хозяин лабиринта?..
     ...Серый, почти сливающийся с землей шестилапый ящер  заинтересованно
следил за ним с пригорка. С этой сплющенной башкой и  далеко  разнесенными
тусклыми глазами он вдруг напомнил Кратову рыбу-молот, как тот представлял
ее, впервые прочтя  "Детей  капитана  Гранта".  Даже  хвост  по  странному
капризу природы оканчивался чем-то наподобие плавника. А еще припомнилось,
как очень и очень давно Джед Торонуолу выпускал в ночь свои зонды, а Татор
негромким мягким голосом  описывал  все,  что  происходит  в  окрестностях
корабля... Кто была эта тварь, что  пялилась  на  него  сейчас?  Тогдашняя
жертва или тогдашний охотник? "Что, никогда не видал ходячего  бифштекса?"
- прохрипел Кратов,  на  всякий  случай  далеко  обходя  пригорок.  Ящеру,
безусловно, человек был не в новинку. И можно было только гадать,  как  он
поступал в  подобных  ситуациях...  Обернувшись  спустя  несколько  шагов,
Кратов нашел ящера несуетливо волокущимся след в след. "И  черт  с  тобой.
Все равно мне с таким обломом, как ты, не сладить. Надеюсь, тебе  достанет
благородства  предупредить,  когда  ты  окончательно  решишь   напасть..."
Перевалив через очередной  пригорок,  он  в  сотый  раз  упал.  Но  теперь
залеживаться вовсе не хотелось. Одно дело спокойно дожидаться Очищения,  и
совсем другое - вдруг ощутить, что тебя начинают есть, придавив  когтистой
лапой, как падаль. "Я  не  падаль...  -  пробормотал  он,  вскидываясь  на
четвереньки. - Меня еще добыть нужно, а  добыча  я  не  из  легких..."  Он
вынужден был признаться себе,  что  для  подобной  самооценки  не  имелось
решительно никаких оснований. Сейчас он был ЛЕГКОЙ добычей. И неясно было,
отчего ящер медлил. Кое-как проковыляв еще несколько шагов,  Кратов  снова
завалился. И снова встал.  Оглянулся.  Ящер,  нервно  елозя  хвостищем  по
земле, покачивал веретенообразным туловом между широко расставленных  лап.
В раззявленной алой пасти сновала влажная стрелка языка. Нападать он и  не
думал. Что-то мешало ему,  что-то  тревожило.  Кратов  приник  к  теплому,
дышащему стволу кактуса, вымученно ворочая  глазами  по  сторонам.  Он  не
сразу увидел эту  таинственную  помеху.  А  увидев,  изумился  собственной
слепоте...  Зонд.  Голенастая   металлокерамическая   блоха,   выглядевшая
инородным телом  среди  серо-багряного  пейзажа  долины.  Полутораметровый
монумент, последнее напоминание  о  Земле  посреди  надвигающегося  хаоса.
Кратов оттолкнулся от кактуса и, разумеется, упал. Но  это  уже  не  имело
значения. Он  ползком  одолел  разделявшие  их  метры.  Прижался  щекой  к
прохладной ноздреватой шкуре, успокоенно застыл.  "Вот  теперь  хорошо,  -
прошептал он. - Теперь можно ждать..."



                                    11

     - Больно? - спросил Хаим, осторожно погружая пальцы  в  одеревеневшие
мышцы кратовской спины.
     - Нет, - сказал Кратов сквозь зубы. - Уже нет.
     - Не надо вставать. Подождите, когда  стимулятор  подействует.  Время
пока терпит.
     Кратов хотел было узнать, что же именно вынуждено терпеть время, но в
этот момент стало по-настоящему больно. Не сдержавшись, он зашипел.  Джед,
черной горой громоздившийся в углу каюты,  против  воли  скорчил  зверскую
рожу. Хаим немедленно убрал руку с его спины и присел рядышком,  участливо
и печально моргая.
     Кратов лежал на животе, голый и  слабый,  как  дитя,  уткнув  лицо  в
белоснежную, чистую подушку, о самом существовании которых  он  уже  успел
позабыть. Он отчетливо ощущал, как внутри  него  волнами  распространяется
воскрешающее тепло.
     - Это и в самом деле Очищение? - спросил он глухо.
     - В самом деле, - откликнулся  откуда-то  сбоку  Биссонет.  -  Аафемт
снова устали жить и вспоминать.
     - Он меня не понял, - пробормотал Кратов.
     - Кто - он?
     - Мерцальник.
     - Было бы странно!.. - начал возмущенно возвышать голос  Биссонет.  И
тут же оборвал себя на полуслове.
     - Что для них сделать... - проваливаясь в забытье, шептал  Кратов.  -
Они же как маньяки... каждый одержим одной мыслью... наобум,  напролом,  к
единственной цели...
     - Сейчас мы можем только одно: оставить их в покое,  -  сказал  Элул,
прикладывая к его шее очередную капсулу стимулятора. - Мы не понимаем  их,
а они - нас. Вдобавок, мы  не  понимаем  и  Мерцальников.  Зато  Аафемт  и
Мерцальники отлично уживаются. Глупо им  мешать.  И  нелепо  внушать  свои
представления о разумном, навязываться им на шею  со  своим,  в  общем-то,
праздным любопытством. Каждый сам хозяин своей смерти.
     - Возможно, Мерцальники тоже не в своем уме, - вставил Биссонет.
     -  Об  Аксютине  что-нибудь  слышно?  -  вдруг  встрепенулся  Кратов,
приподнимая голову над подушкой.
     - Связи с базой  нет,  -  кашлянув,  промолвил  Джед.  -  Мы  накрыты
непроницаемым колпаком. Очищение...
     - Где Эл?
     - За пультом.
     - А командор?
     Хаим и Биссонет быстро переглянулись. Джед снова гулко откашлялся.
     - Командора нет, - наконец ответил Элул.
     - Это я вижу. Где же он?
     - Командор умер.
     Кратов  стряхнул  с  себя  усыпляющую  руку  Хаима.   Поднатужившись,
скрипнув зубами, сел. Невероятно тяжелая,  налитая  расплавленным  свинцом
голова тянула его вперед, и он вынужден был, уступая слабости, припасть  к
стене.
     - Как это произошло? - спросил он.
     - Нас освободили сразу после вашего ухода, - сказал Элул. - Проводили
с помпой, с музыкой. Надарили  всякой  ерунды.  Даже  вернули  браслеты...
Дилайт тут же связался с кораблем - Татор ждал нас на прежнем месте. После
уточнения координат он выслал нам навстречу "туатару" с автоводителем. Так
что с возвращением у нас сложностей не было. Но в ста  метрах  от  корабля
Дилайт  внезапно  приказал   избавиться   от   подарков.   Мы   с   Бертом
запротестовали...
     -  Там  было  много  интересного,  -  извиняющимся  голосом   заметил
Биссонет. - Одни манускрипты чего стоили. И хрустальные  глобусы.  Дело  в
том, что Аафемт отчетливо понимают, что их мир шарообразен.
     - Отчего бы им этого не понимать, - проворчал Кратов. - За их плечами
культура подревнее нашей...
     - Тогда Дилайт послал нас на корабль за "галахадом", а сам остался  у
сваленных в кучу подарков, - сказал Элул. - Мы  ума  не  могли  приложить,
зачем ему скафандр высшей защиты, а он  отчего-то  не  захотел  объяснить.
Потом-то мы поняли... Мы вернулись на корабль. Берт прямиком направился  в
душ, Джед скорей-скорей полез к  пищеблоку  -  по  мясу  истосковался.  Мы
вдвоем с Татором потащили "галахад"... - Хаим помолчал, кивая  головой.  -
Мы опоздали.
     - Древний огонь, - сказал Кратов ровным голосом.
     - Да... Мы можем  только  гадать,  что  произошло.  Эти  изумительные
хрустальные глобусы! То ли  они  снабжены  были  часовым  механизмом,  как
старинные мины, то ли Дилайт допустил неосторожность, во что я поверить не
могу. В него плеснуло этой дрянью. Он сгорел заживо. На наших  глазах.  Мы
не знали, как ему помочь.
     - Он успел что-нибудь сказать?
     - Командор был в сознании  минут  пять.  Он  говорил  не  переставая,
половину из его слов мы не поняли. Запретил нам приближаться.  Вспомнил  о
каком-то корабле, где якобы стряслось то же самое. Несколько раз повторил,
чтобы ни в коем случае не везли его на Землю, а  зарыли  здесь  же  и  как
можно глубже - потому что древний огонь может тлеть  бесконечно  долго.  И
непременно с маяком с "туатары". Там небольшой маяк, но очень мощный  и  с
хорошим резервом... Мы сделали, как он просил.
     - Для чего ему понадобился маяк? - пожал плечами Биссонет.
     "Я знаю", - хотел было сказать вслух Кратов, но сдержался.
     - Для того, - пояснил Хаим, - чтобы впоследствии  могилу  можно  было
отыскать. Десятиметровая шахта, слой земли - есть слабый шанс  уберечь  от
всяких там Очищений и тело, и маяк.
     - А потом я выгнал все зонды, какие были, чтобы они искали тебя, -  в
очередной раз откашлявшись, объявил Джед. - И они нашли.
     - Как вы умудрились выпутаться? - спросил Хаим. -  Надеюсь,  обошлось
без смертоубийств?
     - Драконий Шип очень хотел убить меня, - неохотно ответил  Кратов.  -
Но не совладал с древним огнем... Я все расскажу вам. Только чуть после.
     - Хорошо, - согласился Хаим. - А теперь еще пару кубиков  стимулятора
- и вы подниметесь окончательно.
     - Ты устал, звездоход,  -  сочувственно  промолвил  Джед.  -  Но  нам
обязательно нужен второй навигатор. На корабль  валит  Очищение  со  всеми
своими прелестями. Землетрясения, извержения, пожары... Конечно, мы  можем
спокойно запереться в корабле и ждать, чем все кончится. Если под нами  не
рассядется земля и не вскроется вулкан, на остальное можно наплевать.  Эта
посудина способна выдержать многое, но нам нельзя рисковать. Мы попытаемся
взлететь.
     - Я займу свое  кресло,  -  сказал  Кратов.  -  Но  вы  должны  знать
следующее. Я паршивый второй навигатор. Особенно в нынешнем состоянии.
     - Замечательное плоддерское качество, - фыркнул Биссонет. - Сейчас он
скрупулезно перечислит все свои недостатки, а потом пойдет и  сделает  все
как надо.
     - Этот шарик сошел с ума, - сказал Джед. - Он вертится как  очумелый.
Воображаю изумленные рожи парней Дедекама, которые прибыли  нас  выручать.
Они болтаются на орбите и не знают, с какого конца подступиться к планете.
Ну, по нашим наблюдениям, под облачным слоем  все  относительно  спокойно.
Что творится выше границы облаков, сам  дьявол  не  ведает.  И  поэтому  я
согласен на любого второго навигатора. Пусть даже на паршивого.
     - В конце концов, отнюдь не  обязательно  подниматься  за  облака,  -
проговорил  Элул,  ни  к  кому  специально  не  обращаясь.  -   Достаточно
откочевать поглубже к западу от терминатора...
     - Я займу свое кресло, - повторил Кратов. - Только  бы  мне  не  дали
уснуть.
     - Хрена ты нынче уснешь, - пообещал Джед.



                                    12

     Угольно-черная  волна,  увенчанная  ослепительным  огненным  гребнем,
почти целиком закрывала собой горизонт. Ее подножие утопало в облаке  дыма
и  пыли,  изредка  там  вспучивались  лавовые  нарывы.   Небеса   затянуло
непроницаемым пурпурным пологом, по которому заполошно метались  ветвистые
молнии.
     За пологом готовилась смена декораций. Восходило никогда и никем  еще
из людей невиданное солнце.
     - Красиво, - прошептал Татор зачарованно.
     - "И сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю",  -
сказал Джед. -  "И  третья  часть  дерев  сгорела,  и  вся  трава  зеленая
сгорела".
     - Маленькие люди Аафемт тоже  смотрят  на  эту  красоту,  -  процедил
Кратов сквозь зубы. - Помощи им ждать неоткуда. Поэтому они ждут смерти.
     - Они умирают счастливыми, - сказал Татор. - Мы так не умеем.
     - Вот я и хочу научить их жить счастливо, - упрямо проговорил Кратов.
- А они пусть научат нас умирать счастливо.
     - Ментор сыскался! - хохотнул Джед. - Уж ты научишь... Да  ты  сам-то
умеешь ли это самое - жить счастливо?
     Кратов не ответил.
     Корабль  вздрагивал,   всем   корпусом   отзываясь   на   приближение
катаклизма, и эта дрожь передавалась навигаторам за пультом.
     Джед вздохнул и быстро перекрестился ладонью.
     - Улетим? Не улетим? - спросил он с преувеличенной бодростью. -  Орел
или решка?
     Татор молча улыбнулся.
     "Я вернусь, - думал  Кратов,  глядя  на  подернутый  пылевой  завесой
экран. - Вы все как знаете, а я вернусь непременно".



                                  ЭПИЛОГ

     - Я здесь, брат, - сказал  тектон  Горный  Гребень.  -  Что  с  тобой
происходит?
     Экран был затянут темной пеленой. Но крыло мертвящего холода  все  же
задело Кратова, отзываясь невнятными страхами где-то  под  самым  сердцем.
Встрепенулся и напрягся Чудо-Юдо, тревожно спрашивая: "Что это?.. Что?.."
     - Я не могу здесь больше, - сказал Кратов. - Я устал.  Позвольте  мне
вернуться на Сфазис.
     - Никто не может запретить тебе быть там, где ты хочешь.
     - Я слишком долго не был дома, это правда. Здесь  многое  изменилось.
Люди больше не смотрят на Галактику с надеждой. Почему? Я до  сих  пор  не
понял. В какой-то миг мне показалось, что я  возвращаюсь  к  ним.  Но  эта
иллюзия скоро рассеялась. Все видят во  мне  пришельца,  чужака,  которого
природа из каприза снабдила человеческим телом. Разговаривая со мной, люди
на самом деле обращаются к Галактике. К вам...
     - Это удел всех нас, - терпеливо  сказал  тектон.  -  Потому  что  мы
олицетворяем разумное начало мироздания. И ты тоже, брат.
     - Ну, какое же из меня разумное начало? - усмехнулся Кратов. - Я слаб
и глуп. Я ошибаюсь без счета. И при этом наношу раны окружающим. Бросаю  в
одиночестве тех, кому нужна моя поддержка. Предаю тех, кому дорог.  Вот  и
сейчас: всеми силами я желаю вернуться на Сфазис. А выходит, что тем самым
я совершаю чуть ли не двойное предательство. По отношению к новым  друзьям
и любимой женщине. И по отношению к вам, которые доверились мне. Изменяю и
Земле, и Галактике.
     - Мы поймем твой поступок. Перед нами ты  свободен  в  своем  выборе.
Хотя, не скрою, наша задача осложнится. Что же касается Земли,  ты  должен
рассудить сам.
     - Но я и так много вспомнил! - воскликнул Кратов. -  Вот  уже  второй
месяц я только тем и занят, что вспоминаю, вспоминаю... Разве этого  мало?
Неужели еще недостаточно, чтобы убедиться: никаких  особенных  космических
процессов я не возбудил, не задел никаких сокровенных струн, а просто  жил
и работал в меру сил, и не так уж идеально работал?..
     - Если чего-то и было  в  твоих  воспоминаниях  в  избытке,  так  это
доказательств нашей гипотезы.
     - Я не понимаю... - сказал Кратов, растерявшись.
     - Неужели? - Поперек темного экрана пробежала вереница огоньков.  Как
если бы тектон вдруг широко распахнул все свои глаза от удивления.  -  Для
нас  уже  давно  стало   очевидным,   что   в   Галактике   существуют   и
взаимодействуют две реальных силы. С одной стороны - это мы,  объединенный
разум  тысяч  цивилизаций,  Галактическое  Братство.  Этот  фактор   можно
контролировать и направлять. С другой стороны - это... Я не знаю, как  это
назвать. Например, Хаос. В самом деле, коль скоро мы полагаем себя  силой,
направленной на упорядочивание космических процессов, то противостоять нам
должен именно Хаос...  Так  вот,  Хаос  не  поддается  обнаружению  нашими
органами чувств, сколько бы  их  ни  было,  до  какой  остроты  мы  их  ни
оттачивали бы. Только мы, тектоны, можем догадываться о присутствии  Хаоса
- в этом его понимании! - по отдельным проявлениям. Все остальные даже  не
замечают этого. Или наделяют Хаос сверхъестественными свойствами, облекают
в религиозные одежды.
     - Бог? - с иронией осведомился Кратов. - Или Космиург?
     - Это два имени для одного явления, но окрашенные в  разные  оттенки.
Бог - сочувствие, совместное чувствование. Космиург - слепое  безразличие.
Хаос сочетает свойства Бога  и  Космиурга.  Слепое  неравнодушие...  Может
быть, мы и возникли как побочный эффект управляемых им процессов. Хаос  не
преследовал цели рассеять зерна разума по вселенной. Но это  произошло,  и
теперь он, как  и  мы,  пытается  вернуть  Галактику  под  свой  контроль.
Возможно, мы мешаем ему. Это как весы,  чаши  которых  уравновешены  двумя
грузами. До какой-то поры баланс  соблюдался.  Но  Галактическое  Братство
вошло в пору зрелости, и мощь его стала  заметна  в  масштабах  Вселенной.
Баланс был нарушен, и сейчас  Хаос  старается  его  восстановить.  Это  не
хорошо и не плохо. Это объективный факт, с которым следует примириться.
     - Но при чем здесь я?!
     - Ты - точка соприкосновения двух сил - Галактики и Хаоса.
     - Этого не может быть, - сказал Кратов  убежденно.  -  Я  никогда  не
сталкивался ни с каким Хаосом! -  Он  помолчал.  -  Впрочем,  однажды,  на
планете Финрволинауэркаф, я угодил в очаг столкновения даже трех сил.  Или
четырех... Но там все  было  иначе  и  проще.  Эти  силы  были  реальны...
Наверное, я не до конца понимаю  твои  слова,  учитель?  -  спросил  он  с
надеждой.
     - Но проявления Хаоса  тоже  реальны.  Мы  просто  не  знаем,  откуда
исходит противостояние, по каким законам оно развивается и какова конечная
цель. И надеемся, что  ты  поможешь  нам  найти  ответ  хотя  на  один  из
вопросов. Ты ОТМЕЧЕН, брат.
     - Отмечен? - Кратов против своего  желания  улыбнулся.  -  Кто  же  я
тогда? Подсадная утка в большой охоте?
     - Мне понятна твоя метафора. Она близка к истине,  хотя  неясно,  кто
охотник, а кто жертва. А особенно - кто первый решил использовать  тебя  в
качестве приманки... Нет, ты отнюдь не глупая птица, звуками своего голоса
подзывающая хищного зверя под прицел оружия. Никто ни на кого не охотится.
Я думаю, что мы просто хотим обнаружить друг друга. Так случилось, что  мы
сосуществуем в одной вселенной, но не видим  соседа.  И  ты  -  указатель.
Слабый путеводный огонек в кромешной тьме.
     - Но я, как и вы, ни зги не вижу в этой тьме!
     - Это вполне объяснимо. Ты обитаешь  в  тех  же  координатах,  что  и
породившая тебя пангалактическая культура. И ты  действительно  ничего  не
видишь СЕЙЧАС. Но был момент, когда ты увидел и то, что нам  противостоит.
И Хаос увидел тебя.
     - Та давняя встреча в экзометрии? - задумчиво спросил Кратов.
     - Мы можем лишь предполагать. Хотя вернее всего, что именно тогда это
и случилось.
     - Но на "гиппогрифе" я был не один. Пазур, Ертаулов, Рашида...
     -  Разве  могли  названные  тобой  люди  впоследствии   повлиять   на
галактические процессы? Ни один из них с тех  пор  не  покидал  Земли.  Ни
один, хотя ты этого не знаешь, ибо тебе не удалось встретиться с ними.
     -  Олег  Иванович  Пазур  умер  три  года  назад,  не  дожив   и   до
восьмидесяти. Ертаулов где-то скрывается, не отвечая ни на какие вызовы. О
нем нет новостей все эти двадцать лет.  Рашида...  Видит  Бог,  я  пытался
встретиться с ней и не смог. Струсил, наверное.
     - Мы не видим в том большой беды.  Судьбы  Галактики  вершатся  среди
звезд.
     - Значит, я был отмечен двадцать лет назад...
     - Слишком много вопросов возникает при изучении этого  эпизода  твоей
биографии. Загадочный экзометральный артефакт. Неминуемая гибель  корабля,
которая так и не состоялась. Абсолютно невозможный выход  твоего  друга  в
экзометрию и еще более невозможное возвращение... И ни одного ответа.
     - Как же она выглядит, эта "черная метка"?
     - Ты употребил не слишком  удачное  обозначение.  Оно  мелковато  для
такой категории, как Хаос. В вашем языке существует термин "злой рок"...
     - Выходит, я отмечен печатью рока?!
     - Это так, брат.
     - Сбывается проклятие Рашиды...
     - Власть человеческой магии,  даже  проявляясь,  не  простирается  за
пределы Земли. Ты напрасно упомянул имя этой женщины. Но  связь  между  ее
проклятием и твоей дальнейшей судьбой и  вправду  наводит  на  подозрения.
Хотя, конечно же, отнюдь не Рашида всему причиной. Всюду,  где  бы  ты  ни
бывал, за тобой неотступно следовал рок. И хотя этот термин также страдает
неточностью,   мы   вынуждены   употреблять   его   за   неимением   более
подходящего... Ты прибываешь на планету Псамма.  И  сразу  оказываешься  в
очаге межрасового конфликта. Пусть он и угас в зародыше -  не  без  твоего
участия, но  были  жертвы...  Ты  уходишь  за  черту  отчуждения,  и  беды
преследуют тебя. Пожар  на  Магме-10.  Вооруженная  стычка  на  Нимфодоре.
Экологический    взрыв    на    Арнебе-3.    Безумная    цивилизация    на
Финрволинауэркаф... Но это НЕ ТВОИ беды. Они не задевают тебя, обрушиваясь
по преимуществу на тех, кто или что тебя  окружает,  будь  то  коллеги  по
работе, будь то целые миры. И разве  что-нибудь  изменилось  с  того  дня,
когда ты возвратился, говоря плоддерским языком, во Внешний Мир?
     - Если так судить, то очень мало, - согласился Кратов.
     - Но ты еще ни слова не поведал нам о своей жизни после  Плоддерского
Круга. Мы можем лишь предполагать, что и на протяжении этих двенадцати лет
имели место важные события. Так, мы знаем, что состоялась  еще  одна  твоя
встреча с рациогеном. Да и экзометральный артефакт тоже напомнил  о  себе,
но там, где ты менее всего ожидал.
     - Это правда, учитель... Но если я  действительно  отмечен  роком,  -
встрепенулся он, - тогда мне лучше убраться подальше с Земли.  Ни  к  чему
тащить свое горе-злосчастье в родительский дом.
     - Но пока ты на Земле, с тобой не  происходит  ровным  счетом  ничего
примечательного, не так ли?
     - Почти ничего не происходит... Кроме того, о чем я уже говорил.
     - Разве масштабы твоих личных переживаний сопоставимы с Галактикой?
     - Не знаю... На Земле тоже  не  все  ладно.  Зреет  какая-то  смутная
тревога. Будто лавовый котел в недрах вулкана. Я боюсь извержения.
     - Ты невольно приблизился к объяснению собственного феномена сразу на
несколько шагов.
     - Во всяком случае, я хотел бы с этим бороться.
     - А здесь ты допускаешь ошибку, брат. С Хаосом нельзя бороться. Это -
за пределами наших сил. С ним следует примириться и постараться впредь  не
тревожить.
     - Знать бы только, чем мы его растревожили...
     - Очевидно, ты никак не можешь  отделаться  от  узкого,  заземленного
взгляда на происходящее. Пытаешься  персонифицировать  Хаос,  отождествить
его с какой-то  могущественной  сверхцивилизацией,  которая  распоряжается
тобой против твоей воли, как марионеткой.
     - Не так просто отрешиться от естественного взгляда на вещи.
     - Мы тоже долго заблуждались. Все мы спутали причину со следствием. И
злой рок, о котором мы говорим, действует нетрадиционно, не в классическом
его понимании. Все же этот  термин  предельно  условен...  Не  бедствия  и
катастрофы гонятся за тобой по Галактике, а наоборот. Это ты  следуешь  за
ними. Это ты с фатальной  неизбежностью  оказываешься  в  самом  эпицентре
потенциального  катаклизма,  словно  заранее  предвещая  его.  Но   будучи
исключительно активной натурой, ты немедленно, всеми  силами  и  наличными
средствами - Кодекс плоддерской чести! - вступаешь с  ним  в  сражение.  И
самое необыкновенное, что порой тебе удается свести последствия катастрофы
к минимуму. Не везде, впрочем, и не всегда.
     -  Но  тогда  что  мешает  вам  использовать  меня  как  своеобразный
индикатор опасности?
     - А мы так и делали. Мы не первый год  обращаем  особое  внимание  на
маршруты Галактического Консула, что дало  нам  возможность  предотвратить
несколько серьезных катастроф.
     - Вот как!
     - Конечно, мы могли бы и впредь ограничиться простым  наблюдением  за
тобой. Но создавшееся положение стало унизительным как для тебя, так и для
нас. Для тебя потому, что непозволительно рассматривать разумное  существо
как... как "подсадную утку". А для нас - потому что  процессы,  ведущие  к
твоему непременному появлению в районе бедствия реальны, но в то же  время
не поддаются нашему контролю. Нам подвластны лишь следствия. Но мы  желали
бы знать и причины.
     - А если это случайное совпадение?
     - Мы поверили бы в совпадение, будь оно отмечено,  как  и  полагается
совпадению, раз или два. Но когда явление происходит многократно, не  имея
ни малейшей тенденции к затуханию,  то  оно  невольно  приобретает  статус
закономерности.  Кто  способен  рассчитать   точную   вероятность   твоего
совершенно случайного появления в  местах  хотя  бы  только  тех  событий,
которые ты уже упомянул в своих воспоминаниях? Кто знал,  что  ты  станешь
плоддером, будучи полностью оправданным? Можно ли  было  ожидать,  что  ты
нарушишь Кодекс чести, который так  ревностно  соблюдал,  и  призовешь  на
помощь Звездный Патруль? Предполагал ли кто-нибудь,  что  ты  ввяжешься  в
дуэль с Драконьим Шипом?.. Но,  помимо  всего  этого,  существует  еще  по
меньшей мере двадцать эпизодов, о каких ты не счел нужным и вспоминать!
     - Наверное,  это  за  пределами  человеческих  сил.  Никто  не  может
воспроизвести в деталях всю свою жизнь. Хотя мне  кажется,  что  я  описал
самое важное.
     -  Ты  настолько  свыкся  с  постоянно   возникающими   вокруг   тебя
экстремальными ситуациями,  что  зачастую  расцениваешь  их  как  рутинную
работу.
     - Хорошо. Пусть так... Но каким образом Хаосу удается управлять мной?
Что бы ты ни говорил, учитель,  но  я  не  марионетка.  Я  человек  и  сам
руковожу своими поступками.
     - Никто не посылает тебе  подметных  писем.  Никто  не  внушает  тебе
противные твоей воле намерения. Это было бы так просто!  Не  составило  бы
большого  труда  обнаружить  и  субъект  такого  воздействия,  и  сам  его
источник. Да и ты сам легко бы справился с этой задачей. Иное дело,  когда
воздействие осуществляется на уровне объективных законов мироздания. Тобой
управляет Хаос. А значит, тобой не  управляет  никто!  Пойми:  вероятность
того, что судьба забросит  Галактического  Консула  в  очаг  потенциальной
опасности, чрезвычайно невелика. В  знаменателе  дроби,  определяющей  ее,
множество всех возможных точек его маршрута. Вероятность же того,  что  он
окажется последовательно в нескольких таких очагах  в  течение  небольшого
времени, практически нулевая... Но, однако же, ты сам, по своей  воле,  но
одновременно и по своему неведению, появляешься именно там, где тебе нужно
быть  по  мнению   Хаоса.   Следовательно,   вероятность   этого   события
искусственно увеличена.
     - Это невозможно!
     - Да, невозможно - по тем законам мироздания, что нам известны. Но мы
имеем дело с силой, которая сама устанавливает себе законы.
     - Если все так, как ты говоришь, учитель... Что мы перед Хаосом,  что
перед ним  вся  наша  Галактика?  Пустяк,  песчинка...  И  что  перед  ним
неразличимый глазу атом - человек Константин Кратов?!
     - У Хаоса нет глаз, чтобы видеть атомы. Нам неизвестны его цели. Да и
сам факт существования Хаоса в ТАКОМ виде еще не доказан.  Возможно,  Хаос
просто  предостерегает  нас,  изменив  вероятностные  характеристики   для
одного-единственного атома,  вполне  случайно  угодившего  в  область  его
восприятия. Например, указывает нам  при  помощи  тебя  возможные  горячие
точки Галактики. Хотя в этом случае мы вынуждены допустить наличие у  него
доброй воли.
     -  Часто  ли  мы  проникаемся  состраданием  к   эволюциям   культуры
микроорганизмов под объективом сканера? - промолвил Кратов с сомнением.
     - Остается уповать на то, что, если вдруг подтвердится наша гипотеза,
Галактическое Братство не будет для Хаоса... культурой микроорганизмов. Но
в то же время нет ни малейшего основания пренебрегать худшим вариантом.  И
мы обязаны опередить события и подготовиться.
     - Ответь мне на один вопрос, учитель. Я у вас один  такой...  меченый
атом?
     - Ты единственный, брат.
     -  Тогда  разумно  ли  мое  бездействие?  Не  следует  ли,  наоборот,
возобновить мою активность, но подчинить ее какому-то плану?
     - Может быть, у нас еще есть время. Может быть, мы уже исчерпали  его
запасы. И сейчас, когда происходит наша беседа, чаша весов качнулась не  в
нашу сторону. Никто не знает будущего, даже мы, тектоны.
     - Но я не могу ждать сложа руки, когда  творится  такое!  -  вскричал
Кратов.
     - Ты  не  бездействуешь,  брат.  Твои  воспоминания  несут  бесценную
информацию. Ничего более важного ты еще не делал в своей жизни. Да  и  все
мы - тоже. Продолжай вспоминать, мы ждем...
     Экран погас.
     Кратов сидел перед ним, не имея ни сил, ни  желания  покидать  уютное
пространство в китовом чреве. Снова возвращаться в чужой,  не  принимающий
его мир. Отсиживаться здесь, скрываясь от нависшей  угрозы...  Это  всегда
было против его правил. Но сейчас угроза была невидима. Да и угроза ли  то
была?
     - Ко-о-стя! - услышал он далекий голос матери. - К тебе  пришли!  Где
ты?
     "Кто это может быть? - подумал Кратов. - Тот, кого я хочу видеть, или
тот, о ком я еще не знаю?.. Во всяком случае, что-что,  а  отсиживаться  в
тенечке я не намерен".
     - Иду, мама! - крикнул он, спрыгивая из кабины на землю.