5rik.ru

                              Роберт ГОВАРД
			   Рассказы и повести

БАССЕЙН ЧЕРНЫХ ДЬЯВОЛОВ
БОГ ИЗ ЧАШИ
БОГ, ЗАПЯТНАННЫЙ КРОВЬЮ
В ЗАЛЕ МЕРТВЕЦОВ
ГИБОРЕЙСКАЯ ЭПОХА
ГОЛУБИ ПРЕИСПОДНЕЙ
ДОЛИНА ПРОПАВШИХ ЖЕНЩИН
ДОРОГА  ОРЛОВ
ДОЧЬ ЛЕДЯНОГО ГИГАНТА
ДЬЯВОЛ ИЗ ЖЕЛЕЗА
КОРОЛЕВА ЧЕРНОГО ПОБЕРЕЖЬЯ
ЛОГОВО ЛЕДЯНОГО ЧЕРВЯ
МОРДА В ТЕМНОТЕ
ПО ТУ СТОРОНУ ЧЕРНОЙ РЕКИ
ПОЛЗУЩАЯ ТЕНЬ
ПОЛНЫЙ ДОМ НЕГОДЯЕВ
ПРОЛОГ. ГИБОРИЙСКАЯ ЭРА
РАЗ В СТОЛЕТЬЕ РОЖДАЕТСЯ ВЕДЬМА
РУКА НЕРГАЛА
ТЕНИ В ЛУННОМ СВЕТЕ
ЧЕРНЫЙ КОЛОСС
ЯСТРЕБЫ НАД ШЕМОМ





                              Роберт ГОВАРД

                          ЛОГОВО ЛЕДЯНОГО ЧЕРВЯ




     Преследуемый ледяной  красотой  дочери  Имира  Атали  и  заскучав  от
простой  жизни  киммерийских  поселений,  Конан  отправляется  на  юг,   в
цивилизованные  королевства,  в  надежде  найти  применение  своему  мечу,
устроившись командиром наемников на службе у разных Гиборейских  князьков.
В это время ему около двадцати трех лет.



                                    1

     Весь день одинокий наездник ехал высоко по склонам  Эглофийских  гор,
которые тянулись через мир с востока на запад как могучая стена из снега и
льда, отделяя северные земли Ванахейма,  Асгарда  и  Гипербореи  от  южных
королевств. В середине зимы большая часть перевалов была закрыта. Однако с
приходом  весны  они   открывались,   чтобы   открыть   отрядам   свирепых
светловолосых северных варваров  пути,  по  которым  они  могли  совершать
набеги на теплые южные земли.
     Этот наездник был один. На вершине перевала,  который  вел  на  юг  в
Пограничное  Королевство  и  Немедию,  он   сдержал   на   секунду   коня,
засмотревшись на фантастический вид перед собой.
     Небо представляло собой купол пурпурных и золотых паров, темнеющих от
зенита к восточному горизонту пурпуром наступающего  вечера.  Но  огненное
великолепие  умирающего  дня  все   еще   очерчивало   белые   шапки   гор
обманчиво-теплым на вид розовым  сиянием.  Оно  отбрасывало  темно-лиловые
тени на замерзшую поверхность огромного  ледника,  который  извивался  как
ледяная змея из ущелья между высокими пиками, все ниже  и  ниже,  пока  не
поворачивал  перед  перевалом  и  не  уходил  затем  опять  влево,   чтобы
истощиться у подножий гор и превратиться в водяной  поток.  Путешествующим
через перевал приходилось осторожно выбирать  путь  мимо  края  ледника  в
надежде не провалиться в одну из скрытых на нем трещин и не быть сметенным
горной лавиной с высоких склонов. Заходящее  солнце  превратило  ледник  в
сверкающий багряно-золотой простор. На скалистых склонах, поднимающихся от
краев  ледника,  были  редко  разбросаны  точки  -  сучковатые  карликовые
деревья.
     Путник знал, что это - Ледник Снежного дьявола, известный  также  под
именем Реки Смертельного льда. Он слышал об этом  леднике,  хотя  за  годы
странствий ему так и не довелось попасть сюда раньше. Все, что  он  только
слышал  об  этом  охраняемом  ледником  перевале,   было   покрыто   тенью
невыразимого страха. Никто не мог сказать, почему в суровых горах запада в
рассказах о Снежном Дьяволе его соплеменники-киммерийцы употребляли  самые
страшные выражения. Его часто поражали легенды,  которых  много  ходило  о
леднике и которые наделяли его смутной аурой древнего  зла.  Рассказывали,
что там без вести пропадали целые группы людей.
     Киммерийский юноша Конан нетерпеливо отметал эти слухи. У  пропавших,
думал он, наверняка не хватало  опыта  горных  переходов  и  они  беспечно
забредали на один из тех мостиков из тонкого льда, под которыми скрывались
ледяные расщелины. И тогда снежный мост рушился, обрекая их  на  смерть  в
зелено-голубых глубинах ледника.  Знает  Кром,  такое  случалось  довольно
часто; не один детский приятель молодого киммерийца погиб  таким  образом.
Но это не значило, что надо говорить о Снежном Дьяволе с дрожью в  голосе,
смутными намеками и отводя глаза в сторону.
     Конан  горел  желанием  спуститься  по  перевалу   к   низким   плато
Пограничного Королевства, потому что ему  стала  надоедать  простая  жизнь
родных  киммерийских  селений.  Его  злосчастные  приключения  с   отрядом
златовласых асов в походе на Ванахейм принесло ему много горьких поражений
и никакой выгоды. Оно также оставило в его памяти воспоминание  о  ледяной
красавице Атали, дочери ледяного великана, которая чуть не завлекла его на
смерть во льдах.
     В общем, он получил все, что хотел в суровых северных краях. Он горел
желанием вернуться на жаркие земли Юга, вновь испытать радость от шелковых
одеяний,  золотистого  вина,  прекрасной  еды  и  нежного  женского  тела.
Довольно, думал он, тоскливого однообразия сельской  жизни  и  спартанской
суровости полевой жизни!
     Его конь  вышел  к  месту,  где  ледник  пересекал  прямую  дорогу  к
равнинам. Конан слез с седла и повел животное по узкой тропинке, слева  от
которой был ледник, а справа - высокий, укрытый снегом склон. Его огромная
накидка из медвежьей шкуры была велика даже для его громадной фигуры.  Она
скрывала кольчугу и широкий меч на бедре.
     Его глаза вулканического голубого цвета сверкали из-под края рогатого
шлема, а шарф закрывал и нижнюю  часть  лица,  чтобы  защитить  легкие  от
остроты холодного воздуха высот. В свободной руке он нес тонкую пику. Там,
где тропинка извивалась  по  поверхности  ледника,  Конан  шел  осторожно,
втыкая конец пики в снег в тех местах,  где  могла  скрываться  расщелина.
Боевой топор висел на ремне, прикрепленный к седлу.
     Он приблизился к концу узкой тропинки между  ледником  и  горой,  где
ледник сворачивал влево,  а  тропинка  продолжала  спускаться  по  широкой
пологой  поверхности,  слегка  покрытой  весенним   снегом,   на   которой
попадались  валуны  и  холмики.  Вдруг  крик  ужаса  заставил  его   резко
обернуться и вскинуть покрытую шлемом голову.
     Слева от него, на расстоянии полета стрелы, где  ледник  в  последний
раз выравнивался  прежде  чем  начать  свой  окончательный  спуск,  группа
косматых неуклюжих существ окружила стройную девушку в белых мехах. Даже с
такого расстояния сквозь чистый горный воздух Конан мог различить  теплый,
с румяными щечками овал  ее  лица  и  копну  блестящих  коричневых  волос,
которые  выбивались  из-под  ее  белого  капюшона.  Она   была   настоящей
красавицей.
     Не оставив себе времени на раздумья, Конан сбросил  свою  накидку  и,
опершись на пику, вспрыгнул в седло. Он дернул за поводья и ударил в ребра
коня шпорами. Когда перепуганное  животное  подалось  слегка  назад  из-за
спешки, с которой было сдержано его движение  вперед,  Конан  открыл  рот,
чтобы произнести проклятие и страшный боевой клич киммерийцев, но  тут  же
закрыл его. Будучи  молодым  человеком,  он  бы  издал  этот  клич,  чтобы
вдохновить себя, но годы службы в Туране научили его  некоторой  хитрости.
Не было смысла предупреждать  нападавших  на  девушку  о  своем  появлении
раньше времени.
     Впрочем, они услышали  его  приближение  довольно  скоро.  Хотя  снег
заглушал стук конских копыт, слабый звон кольчуги,  скрип  седла  и  сбруи
заставили одного из них обернуться. Этот человек что-то крикнул и  потянул
за руку соседа, и через несколько секунд все  они  повернулись  в  сторону
приближающегося Конана и приготовились встретить его.
     Там было с десяток горных  людей,  вооруженных  толстыми  деревянными
дубинами,  топорами  и  копьями  с  каменными  наконечниками.   Это   были
приземистые существа с короткими конечностями, закутанные в рваные грязные
куски меха. Маленькие,  налитые  кровью  глаза  горели  из-под  нависающих
бровей и покатых лбов; толстые губы растянулись,  обнажив  большие  желтые
зубы. Они напоминали остатки какой-то из ранних стадий эволюции  человека,
о которых Конан  однажды  слышал  спор  придворных  философов  немедийских
замков. Но сейчас, однако, он был слишком сильно занят  управляя  конем  и
целясь пикой, чтобы уделить  этому  предмету  более  чем  одно  мимолетное
воспоминание. И он обрушился на них как гром небесный.



                                    2

     Конан знал, что с таким количеством  пеших  врагов  можно  справиться
единственным способом - полностью  использовать  преимущество  подвижности
коня, все время находиться в движении, чтобы не  дать  им  сосредоточиться
вокруг себя. Потому что, в то время как его кольчуга  могла  защитить  его
собственное  тело  от  большинства  ударов,   даже   их   оружием,   самым
примитивным, можно было быстро  уложить  коня.  Поэтому  он  направился  к
ближайшему звере-человеку, направляя коня немного левее.
     Когда железная пика пробила кость и мохнатую  плоть,  горный  человек
вскрикнул, выронил оружие и попытался схватить древко копья Конана.  Рывок
коня швырнул  недочеловека  на  землю.  Острие  пики  потянулось  вниз,  а
противоположный ее конец поднялся. Пронесшись на коне сквозь разбежавшуюся
толпу, Конан высвободил пику.
     За его спиной горные люди  взорвались  хором  криков  и  воплей.  Они
махали руками и кричали что-то друг другу,  отдавая  одновременно  десятки
противоречивых команд. Тем временем Конан резко развернул коня  и  галопом
понесся сквозь толпу. Брошенное копье задело его покрытое кольчугой плечо;
другое оставило небольшую открытую рану на боку коня. Но он направил  свою
пику в следующего горного человека и  снова  выехал  со  свободной  пикой,
оставив позади корчащееся, бьющееся тело обрызгивать снег алым.
     На третий раз  человек,  которого  он  поразил  копьем,  покатился  в
падении и обломал древко пики. Выехав  на  свободное  пространство,  Конан
отбросил обломок пики и схватился за рукоятку топора, который висел у него
на седле. Когда он въехал в гущу еще раз, он наклонился из седла. Стальное
лезвие сверкало  огнем  в  зареве  заката,  когда  топор  описал  огромную
восьмерку с одной петлей налево и одной направо. С каждой стороны на  снег
упал  горный  человек  с  расколотым  пополам  черепом.   Багряные   капли
забрызгали  снег.  Третий  горный  человек,  который  недостаточно  быстро
двигался, был сбит с ног конем Конана.
     С воплем ужаса сбитый человек, шатаясь,  встал  на  ноги  и,  хромая,
побежал.  Через  мгновение  шестеро   остальных   присоединились   к   его
паническому бегству через ледник. Конан натянул поводья, чтобы  посмотреть
на их уменьшающиеся косматые фигуры  и  вдруг  вынужден  был  спрыгнуть  с
седла,  потому  что  его  конь  зашатался  и  упал.  Копье   с   кремневым
наконечником глубоко засело в туловище животного, как раз за  местом,  где
была левая нога Конана. Взглянув на животное, Конан понял, что оно мертво.
     "Прокляни меня Кром за мою глупость!" -  проворчал  он  про  себя.  В
северных краях кони были редкостью  и  дорого  стоили.  Этого  жеребца  он
привез из самой Заморы. Он держал его в  конюшне,  кормил  и  баловал  всю
долгую зиму. Он не взял его с собой в поход с асами,  зная,  что  глубокий
снег и ненадежный лед практически сделают его практически бесполезным.  Он
рассчитывал, что верное животное доставит его в теплые края, а теперь  оно
лежало мертвое, и все из-за того, что он, повинуясь импульсу,  вмешался  в
ссору горных людей, к которой не имел никакого отношения.
     Когда его тяжелое дыхание успокоилось и красный туман  боевой  ярости
рассеялся из его глаз, он обернулся к девушке, из-за которой сражался. Она
стояла в нескольких метрах, глядя на него широко раскрытыми глазами.
     - С тобой все в порядке, милая? - промычал он. - Эти звери не  ранили
тебя? Не бойся, я не враг. Я Конан, киммериец.
     Она ответила на  диалекте,  который  он  никогда  раньше  не  слышал.
Похоже, что это была одна из форм гиперборейского,  в  которой  попадались
слова из других языков - некоторые из немедийского, а некоторых он не знал
вовсе. Он с трудом понимал половину из того, что она говорила.
     - Ты сражаешься... как бог, - выдохнула она. - Я думала  -  сам  Имир
пришел спасти Илгу.
     Когда она успокоилась, ему удалось  из  потока  ее  слов  понять  что
произошло.  Ее  звали  Илга,  она  была  из  племени  вирунийцев  -  ветви
гиперборейцев, которые перекочевали в Пограничное  королевство.  Ее  народ
жил в непрекращающейся войне  с  косматыми  каннибалами,  которые  жили  в
пещерах в Эглофийских горах. В  этой  пустынной  местности  шла  отчаянная
борьба за выживание; если бы Конан не спас ее, каннибалы съели бы ее.
     Два дня назад, объяснила она, она  отправилась  с  небольшой  группой
вирунийцев, чтобы пройти перевал над ледником Снежного Дьявола. Отсюда они
намеревались ехать верхом еще несколько дней на северо-восток до  Сигтоны,
ближайшей гиперборейской крепости. Там у них были соплеменники, с которыми
вирунийцы собирались торговать на весенней ярмарке. Там же  дядюшка  Илги,
который ехал с ними, думал подыскать ей хорошего жениха. Но они  попали  к
косматым в засаду и только Илга уцелела в страшной  схватке  на  скользких
склонах. Последними словами дяди к ней перед тем, как ему раскроили  череп
каменным топором, были слова лететь домой как ветер.
     До того как она скрылась из виду горных людей ее  конь  поскользнулся
на льду и сломал ногу. Ей удалось вовремя соскочить и, хотя и  в  синяках,
убежать. Но косматые видели ее падение и часть из них бросилась  стремглав
за ней по леднику чтобы схватить ее. Ей показалось, что она убегала от них
много часов. Но, в конце концов они догнали и окружили ее, как  видел  сам
Конан.
     Конан промычал сочувственно; его глубокая неприязнь к  гиперборейцам,
основанная на его временном пребывании рабом на гиперборейских плантациях,
не распространялась на их женщин. Это была суровая история, но и  жизнь  в
суровых северных краях была жестокой. Он часто слышал о подобных вещах.
     Теперь, однако, у них появилась другая проблема. Наступала ночь и  ни
у нее, ни у Конана не было коня. Поднимался ветер и у них было мало шансов
пережить ночь на поверхности ледника. Они должны найти убежище и  развести
костер, или к дани Снежному Дьяволу добавятся еще две жертвы.



                                    3

     Конан уснул глубокой ночью. Они нашли углубление под нависшей  скалой
сбоку  от  ледника,  где  растаяло  достаточно  льда,  чтобы   они   могли
втиснуться.  Если  повернуться  спиной  к  гранитной  поверхности   утеса,
усеянной глубокими бороздами и следами от трения ледника, было  достаточно
места чтобы  вытянуться.  Перед  углублением  поднимался  край  ледника  -
чистый, прозрачный лед, изборожденный полостями расщелин  и  туннелями.  И
хотя холод от льда пробирал их до костей, им все же было теплее, чем  если
бы они были на  поверхности,  где  завывающий  ветер  толкал  перед  собой
плотные снежные облака.
     Илга не хотела идти с Конаном, хотя он дал ей  ясно  понять,  что  не
причинит ей вреда. Она пыталась  вырвать  у  него  свою  руку,  выкрикивая
непонятное слово, которое звучало примерно как "яхмар".  Наконец,  потеряв
терпение, он слегка стукнул ее по голове и принес ее, потерявшую сознание,
в сырое убежище пещеры.
     Потом он ушел,  чтобы  подобрать  свою  медвежью  накидку,  оружие  и
припасы, привязанные к  седлу.  На  скалистом  склоне,  возвышавшемся  над
ледником, он насобирал две  охапки  веток,  листьев  и  поленьев,  которые
принес в пещеру. Там с помощью кремня и стали он развел небольшой  костер.
Он больше создавал иллюзию тепла, чем давал настоящее  тепло,  потому  что
Конан не осмеливался позволить  ему  разгореться,  чтобы  он  не  растопил
находящуюся рядом стену ледника, вынудив  их  покинуть  их  убежище  из-за
воды.
     Оранжевые отблески огня глубоко освещали трещины и  туннели,  которые
уходили в тело ледника, пока их  извилины  и  ответвления  не  терялись  в
смутной дали. Негромкое журчание текущей воды достигало ушей Конана, то  и
дело прерываемое скрипом и хрустом медленно двигающегося льда.
     Конан снова вышел на обжигающий ветер, чтобы отрубить от окоченевшего
трупа коня несколько толстых ломтей мяса. Он принес  их  в  пещеру,  чтобы
поджарить на концах заостренных палок. Жаркое из конины  и  ломти  черного
хлеба из переметной сумы, залитые горьковатым асгардским пивом из  бурдюка
составили грубую, но питательную трапезу.
     Казалось, что Илга пришла в себя, когда поела. Сначала Конан подумал,
что она все еще сердится на него за то, что он ее ударил. Но постепенно он
увидел, что она вовсе не думает об этом происшествии. Напротив,  она  была
охвачена страшным ужасом. Это  был  не  тот  обычный  страх,  который  она
испытывала к банде косматых зверей, которые преследовали ее, но  глубокий,
суеверный ужас каким-то образом связанный с ледником. Когда  он  попытался
расспросить ее, она не смогла сказать ничего, кроме одного слова:  "Яхмар!
Яхмар!" и ее прекрасное лицо стало бледным и исказилось от ужаса. Когда он
попытался узнать у нее значение этого слова, она сделала  только  какие-то
мало понятные жесты, которые ему ничего не объяснили.
     После еды, согревшиеся и уставшие, они завернулись вдвоем в  медвежью
накидку. Ее близость навела Конана на мысль, что если с ней  разок  хорошо
заняться любовью, ее мозг успокоится и  она  сможет  поспать.  Его  первые
пробные  ласки  показали,  что  она  вовсе  не  против.  Не  осталась  она
безответной к его юношескому пылу; как он вскоре обнаружил,  она  не  была
новичком в этой игре.  После  часа  любовных  утех  она  тяжело  дышала  и
вскрикивала от страсти.  Потом,  подумав,  что  она  теперь  расслабилась,
киммериец свернулся и заснул как убитый.
     Девушка, однако, не спала. Она  лежала,  напрягшись,  всматриваясь  в
черноту, которая зияла в ледяных полостях за слабым светом  кучки  тлеющих
углей. И вот, перед рассветом, пришло то, чего она боялась.
     Это был слабый свист - тонкая завывающая нить музыки, которая  обвила
ее мозг пока она не стала беспомощной как попавшая в сеть  птичка.  Сердце
трепетало у нее в груди. Она не могла ни пошевелиться, ни произнести звук,
даже чтобы разбудить похрапывающего рядом с ней юношу.
     Потом в отверстии ближайшего ледяного  туннеля  появились  два  диска
холодного зеленого огня - два больших круга, которые  прожгли  ее  молодую
душу и набросили на нее смертельное заклятие. За этими  пылающими  дисками
не было ни души, ни ума - только беспощадный голод.
     Словно лунатик Илга встала, не заметив как соскользнула  к  ногам  ее
сторона медвежьей накидки. Обнаженной белой фигуркой на фоне  сумрака  она
пошла вперед в темноту и исчезла. Дьявольский  свист  звучал  все  тише  и
смолк; холодные зеленые глаза вздрогнули и исчезли. Конан продолжал спать.



                                    4

     Конан проснулся внезапно. Какое-то  жуткое  предчувствие  -  какое-то
предупреждение от сверхострых чувств варвара - кольнуло током кончики  его
нервов. Подобно  некоторым  воинственным  лесным  кошкам  Конан  мгновенно
перешел от глубокого, без сновидений,  сна  к  полной  пробужденности.  Он
лежал не двигаясь, исследуя свое окружение всеми органами чувств.
     Затем с глубоким ревом, грохочущим в  его  могучей  груди,  киммериец
встал на ноги и обнаружил, что он один в пещере. Девушки не  было.  Но  ее
меховые одежды, которые она разбросала во время их любовных игр, были  все
еще здесь. У него нахмурились брови. Опасность все еще витала  в  воздухе,
царапая своими тонкими пальцами кончики его нервов.
     Он поспешно надел на себя одежду и оружие. Сжав в  кулаке  топор,  он
ринулся в узкое пространство между нависшей скалой и краем ледника.  Ветер
наверху утих. Хотя Конан чувствовал в воздухе приближение зари, свет  утра
еще не притупил алмазное сверкание тысяч пульсирующих над  головой  звезд.
Горбатая луна висела  низко  над  западными  вершинами,  покрывая  бледным
золотым светом снежные поля.
     Острым взглядом Конан ощупывал  снег.  Возле  нависшей  скалы  он  не
увидел ни отпечатков ног, ни каких бы то ни было следов борьбы.  С  другой
стороны, невозможно было представить себе,  чтобы  Илга  ушла  в  лабиринт
туннелей и расщелин, где идти было практически невозможно даже в  обуви  с
шипами и где от одного неверного шага можно было погрузиться в один из тех
холодных потоков из растаявшего льда, которые бегут по дну ледников.
     У Конана зашевелились волосы на затылке  от  странности  исчезновения
Илги. Будучи в душе суеверным варваром, он не боялся ничего смертного,  но
был полон  страхами  жутких  сверхъестественных  существ  и  сил,  которые
таились в темных углах первобытного мира.
     Вдруг, продолжая свои поиски на снегу,  он  застыл.  Мгновение  назад
что-то появилось из проема во льду в нескольких шагах от каменного навеса.
Оно было огромным, длинным, мягким и волнообразным и двигалось без  помощи
ног. Его извивающийся  след  был  хорошо  заметен  по  неровной  тропинке,
продавленной животом в мягкой белизне, как от чудовищной змеи,  живущей  в
снегах.
     Заходящая луна светила слабо, но обостренным в дикой природе  зрением
Конан мог легко проследить тропинку. Она вела, извиваясь между сугробами и
выступающими краями скал вверх по горе от ледника  -  в  сторону  открытых
ветру горных вершин. Он сомневался, что это была единственная тропинка.
     Когда он пошел по тропинке -  массивной  черной  мохнатой  тенью,  он
прошел место, где лежал его мертвый  конь.  Теперь  от  туловища  осталось
всего несколько костей. След чудовища можно было различить возле останков,
но с трудом, потому что ветер уже засыпал их свежим снегом.
     Чуть поодаль он нашел и девушку, вернее то, что от  нее  осталось.  У
нее не было головы, а вместе с ней и плоти  всей  верхней  части  туловища
так, что белые кости светились как  слоновая  кость  в  рассеянном  лунном
свете. Выступающие кости были очищены, как если бы мясо  было  обсосано  с
них или соскоблено каким-то многозубым языком.
     Конан был воином, суровым сыном сурового народа,  и  видел  смерть  в
тысячах разных видов. Но сейчас мощная  ярость  сотрясала  его.  Несколько
часов назад эта стройная, теплая девушка лежала в  его  могучих  объятиях,
отвечая страстью на страсть. Теперь  от  нее  ничего  не  осталось,  кроме
чего-то распластанного и безголового,  подобно  поломанной  и  выброшенной
игрушке.
     Конан  заставил  себя  осмотреть  труп.  С  возгласом  удивления   он
обнаружил, что он был насквозь промерзший и покрыт слоем твердого льда.



                                    5

     Конан задумчиво прищурился. Она покинула их убежище  не  больше  часа
назад, потому что накидка все еще хранила немного тепла ее тела, когда  он
проснулся. За такое  короткое  время  теплое  тело  не  может  промерзнуть
насквозь и покрыться коркой  сверкающего  льда.  Такое  не  может  быть  в
природе.
     И  тут  он  прорычал  ругательство.  Теперь  он  понял,  с   чувством
отвращения и яростью в душе,  кто  забрал  у  него  девушку.  Он  вспомнил
полузабытые легенды, которые слышал в детстве у костра в Киммерии. Одна из
них была о ужасном чудовище, живущем в снегах, мрачной  Реморе  -  снежном
черве-кровососе, чье имя в киммерийском мифе превратилось в почти  забытый
шепот ужаса.
     Он знал, что высшие  животные  излучают  тепло.  Ниже  их  по  уровню
развития шли покрытые  чешуей  или  панцирем  пресмыкающиеся,  температура
которых совпадала с температурой окружающей их  среды.  Но  Ремора,  червь
ледяных земель, похоже, был уникальным в своем роде, потому что он излучал
холод; так, по крайней мере, мог бы  это  сформулировать  Конан.  От  него
исходил такой жуткий холод, который мог заточить труп в ледяной панцирь за
несколько минут. Поскольку ни один из соплеменников Конана не говорил, что
видел Ремору, Конан полагал, что это существо давно вымерло.
     Это, должно быть, и было то чудовище, которого так боялась Илга  и  о
котором она тщетно пыталась предупредить его, произнося слово "яхмар".
     Конан угрюмо решил проследить это создание до его логова и убить его.
Мотивы его решения были туманны, даже для него  самого.  Но,  несмотря  на
свою юношескую импульсивность и дикую, не знающую законов, натуру, он имел
свой грубый кодекс чести. Ему нравилось держать  свое  слово  и  выполнять
обязательства, которые он свободно брал на себя. Хотя он  не  считал  себя
безупречным рыцарем и героем, он относился к женщинам с  грубой  добротой,
которая  контрастировала  с  жестокостью  и  свирепостью,  с  которыми  он
относился к представителям своего пола.  Он  воздерживался  от  насильного
удовлетворения своей жажды к женщинам, если они сами  того  не  хотели,  и
пытался их защитить, если считал, что они зависят от него.
     Теперь он пал в собственных глазах.  Приняв  его  грубый  акт  любви,
девушка Илга отдала себя под его защиту. И вот, когда она стала  нуждаться
в его силе, он  спал  как  какой-нибудь  одурманенный  зверь.  Не  зная  о
гипнотическом свистящем звуке, которым Ремора парализует свои жертвы  и  с
помощью которого чудовище держало его, обычно чутко  спящего,  в  глубоком
сне, он называл себя глупым, невежественным дураком за то, что  не  уделил
должного внимания  предупреждениям  девушки.  Он  скрипел  своими  мощными
зубами и кусал губы в ярости, решив стереть это пятно  со  своего  кодекса
чести, даже если это будет стоить ему жизни.
     Когда небо посветлело на востоке, Конан вернулся в пещеру. Он  связал
в узел свои вещи и продумал план действий. Несколько лет назад он  ринулся
бы по следу ледяного червя, полагаясь на свою невероятную силу и на помощь
острых лезвий оружия. Но жизненный опыт, если и не приручил до  конца  его
необдуманные импульсы, то по меньшей мере научил началам осторожности.
     Схватиться  с  ледяным  червем  голыми  руками  было  бы  невозможно.
Малейшее прикосновение чудовища означало смерть от замерзания. Сомнительно
было, что даже его меч и топор смогут быть полезны.  От  страшного  холода
металл, из  которого  они  сделаны,  мог  стать  хрупким,  или  холод  мог
подняться по их рукояткам и заморозить руку, которая их держит.
     Но - тут мрачная усмешка заиграла на губах Конана,  -  возможно,  ему
удастся обратить силу ледяного червя против него самого.
     Быстро и тихо он сделал все приготовления. Нажравшийся ледяной  червь
будет несомненно дремать в дневные часы. Но Конан не знал, сколько времени
ему понадобится, чтобы достичь логова существа  и  боялся,  что  очередная
буря может стереть его змеиный след.



                                    6

     Как оказалось, Конану понадобилось меньше часа,  чтобы  найти  логово
ледяного червя. Утреннее солнце едва поднялось  над  восточными  вершинами
Эглофийских гор,  заставив  снежные  поля  сверкать  подобно  мостовым  из
алмазных осколков, когда он наконец остановился  перед  входом  в  ледяную
пещеру, куда привел его извивающийся в снегу след. Эта  пещера  уходила  в
небольшой боковой  ледник,  который  впадал  в  ледник  Снежного  Дьявола.
Отсюда, сверху, Конан мог проследить взглядом вниз по склону этот  меньший
ледник до места, где он  поворачивал  чтобы  влиться  в  основной  подобно
притоку реки.
     Конан вошел в пещеру. Свет восходящего солнца сверкал и  вспыхивал  в
прозрачном льду с обеих сторон, разбиваясь на многоцветные радужные блики.
У Конана было ощущение, будто он идет каким-то волшебным  способом  сквозь
твердое вещество огромного драгоценного камня.
     Вскоре, когда он глубже проник в ледник, темнота застыла вокруг него.
Тем не менее, он упрямо продолжал переставлять ноги, двигаясь  вперед.  Он
поднял воротник своей медвежьей накидки, чтобы защитить лицо от леденящего
холода, который разливался вокруг него, от которого болели глаза и который
заставлял делать короткие неглубокие вдохи, чтобы  не  заморозить  легкие.
Кристаллы льда собирались на его лице в тонкую маску, которая  распадалась
при каждом движении, чтобы тут же появиться снова. Но он  продолжал  идти,
бережно держа то, что он нес так осторожно под своей накидкой.
     И вот во мраке перед ним возникли два холодных зеленых глаза, которые
глядели в самую глубь его души. От этих  светящихся  шаров  шло  леденящее
подводное свечение. При этом слабом (так светятся некоторые  грибы)  свете
ему было видно, что здесь пещера заканчивалась круглым  колодцем,  который
был гнездом ледяного червя. Он свернулся во впадине своего гнезда  во  всю
свою огромную длину, одно волнистое кольцо на другом. Его бескостная форма
была покрыта шелковистым ворсом густого белого меха. Его  рот  представлял
собой просто круглое отверстие без челюстей, сейчас сморщенное и закрытое.
Над ртом из гладкой закругленной, не имеющей больше  ничего,  угреподобной
головы мерцали два светящихся шара.
     Насытившийся ледяной червь замер на  два  удара  сердца,  прежде  чем
отреагировал на присутствие Конана. За бесчисленные века проживания  этого
снежного монстра в  холодной  тишине  ледника  Снежного  Дьявола  ни  один
человечишка не посмел  бросить  ему  вызов  в  замороженных  глубинах  его
гнезда. Теперь над Конаном зазвучала его роковая, вибрирующая, связывающая
мозг  песня,  которая  лилась  на  него  успокаивающими,   непреодолимыми,
наркотическими волнами.
     Но было слишком поздно. Конан отбросил накидку,  чтобы  открыть  свою
ношу. Это был его тяжелый стальной рогатый  асгардский  шлем,  который  он
набил раскаленными углями из костра и в котором покоилась  еще  и  головка
топора,   закрепленного   петлей   из   подбородочного   ремешка    шлема,
обхватывающей рукоятку. Сверху на рукоятку топора и ремешок была наброшена
петля из уздечки.
     Держа поводья за один конец в руке, Конан начал раскручивать всю  эту
массу над головой, круг за кругом, как пращу. Поток воздуха  раздул  слабо
тлеющие угли до красного,  желтого,  наконец  до  белого  цвета.  Завоняла
горящая подкладка шлема.
     Ледяной червь поднял свою тупую  голову.  Его  круглый  рот  медленно
открылся, открыв кольцо мелких, направленных внутрь зубов. Когда свистящий
звук дошел до невыносимой высоты и черный круг рта двинулся в  направлении
Конана, он остановил вращение шлема на конце  ремня.  Он  выхватил  топор,
рукоятка которого обуглилась, дымила и горела в том месте, где она входила
в страшно светящуюся головку топора. Коротким броском он послал, закрутив,
раскаленное добела оружие в пещеру утробы. Держа шлем за  один  из  рогов,
Конан швырнул пылающие угли вслед за топором. После этого он развернулся и
побежал.



                                    7

     Конан так никогда и не смог понять,  каким  образом  он  добрался  до
выхода. Снежное чудовище, корчась в  агонии,  сотрясало  ледник.  Со  всех
сторон от Конана громоподобно трещал лед. Поток межзвездного холода больше
не  шел  из  глубины  туннеля;  его   заменили   ослепляющие,   кружащиеся
водоворотом, облака пара, которые не давали дышать.
     Оступаясь, поскальзываясь, падая на скользкой,  неровной  поверхности
льда, ударяясь то об одну стенку туннеля,  то  об  другую,  Конан  наконец
достиг открытого воздуха. Ледник дрожал у него под ногами от  титанических
конвульсий умирающего внутри  чудовища.  Столбы  пара  били  из  множества
расщелин и пещер со всех  сторон  от  Конана,  который,  поскальзываясь  и
съезжая, сбегал вниз со снежного склона. Он срезал угол,  чтобы  сойти  со
льда. Но, до того как он достиг твердой поверхности горы  с  ее  торчащими
валунами и чахлыми деревьями, ледник взорвался. Когда  раскаленная  добела
сталь головки топора встретилась с холодной внутренностью чудовища  что-то
одно должно было уступить.
     С ревом крушения лед задрожал, сломался, швырнул стеклянные осколки в
воздух и превратился в хаотическую массу льда  и  льющейся  воды,  которая
вскоре скрылась под большим облаком пара. У Конана земля ушла из-под  ног,
он упал, перевернулся, покатился, заскользил и уткнулся, набив  синяки,  в
валун на краю ледяного потока. Снег забил ему рот и залепил глаза. Большой
кусок льда упал сверху, переворачиваясь, и ударился о камень,  у  которого
лежал Конан, едва не похоронив его под обломками льда.
     Полуоглушенный Конан выбрался  из-под  массы  разбитого  льда.  Хотя,
осторожно пошевелив конечностями, он понял, что  обошелся  без  переломов,
ушибов у него было столько, сколько бывает  после  сражения.  Над  ним  от
места, где раньше была пещера ледяного  червя,  а  теперь  чернел  кратер,
кружась, уходило вверх огромное облако пара и сверкающих кристаллов  льда.
Обломки льда вместе с ледяной кашей стекали в этот кратер со всех  сторон.
В этом месте весь ледник осел.
     Понемногу пейзаж пришел в норму. Колючий  горный  ветер  сдул  облака
пара. Вода от растаявшего льда опять замерзла.  Ледник  вернулся  к  своей
обычной почти неподвижности.
     Избитый  и  утомленный,  Конан  захромал  вниз  к   перевалу.   Таким
покалеченным ему придется теперь пройти весь путь  до  самой  Немедии  или
Офира, если он не сможет купить, выпросить, одолжить  или  украсть  нового
коня. Но он шел с радостным сердцем, повернувшись лицом в синяках к югу  -
золотому  югу,  где  блистающие  города   устремляли   высокие   башни   к
благодатному солнцу и где сильный мужчина, обладающий храбростью и удачей,
мог завоевать золото, вино и мягких, полногрудых женщин.




   ДОЧЬ ЛЕДЯНОГО ГИГАНТА
   
   Легенды гласят, что самый могучий воин Гиборийской эры, тот,
кто, по выражению немедийского летописца, "ножищами, обутыми в
грубые сандалии, попрал украшенные самоцветами престолы владык
земных", появился на свет прямо на поле битвы, и этим
определилась его дальнейшая судьба. Дело вполне возможное, ибо
жены киммерийские владели оружием не хуже мужчин. Не исключено,
что мать Конана, беременная им, устремилась вместе со всеми в
бой, чтобы отразить нападение враждебных ванов. Так среди
сражений, которые с небольшими передышками вели все киммерийские
кланы, протекло все детство Конана. От отца, кузнеца и ювелира,
он унаследовал богатырскую стать и принимал участие в битвах с
той поры, как смог держать в руке меч.
   Пятнадцать лет было ему, когда объединенные племена киммерийцев
осадили, взяли и сожгли пограничный город Венариум, возведенный
захватчиками-аквилонцами на исконно киммерийских землях. Он был
среди тех, кто яростней всех сражался на стенах и меч его вволю
напился вражеской крови. Имя его с уважением произносили на
советах старейшин. Во время очередной войны с ванми он попал в
плен, бежал в Замору, несколько лет был профессиональным
грабителем, побывал в землях Коринтии и Немедии, дошел до самого
Турана и вступил в наемную армию короля Юлдуза. Там он овладел
многочисленными воинскими искусствами, научился держаться в
седле и стрелять из лука. Побывал он и в таких диковинных
странах, как Меру, Вендхия, Гиркания и Кхитай. Года через два он
крепко повздорил с командирами и дезертировал из туранской армии
в родные края. И вот с отрядом асов он пошел в Ванахейм,
потревожить извечных врагов - ванов...

   * * *

   ...И вот затих лязг мечей и топоров. Умолкли крики побоища.
Тишина опустилась на окровавленный снег. Белое холодное солнце,
ослепительно сверкавшее на поверхности ледников, вспыхивало
теперь на погнутых доспехах и поломанных клинках там, где лежали
убитые. Мертвые руки крепко держали оружие. Головы, увенчанные
шлемами, в предсмертной агонии запрокинули к небу рыжие или
золотистые бороды, как бы взывая напоследок к Имиру Ледяному
Гиганту, богу народа воинов.
   Над кровавыми сугробами и закованными в доспехи телами стояли
друг против друга двое. Только они и сохраняли жизнь в этом
мертвом море. Над головами из висело морозное небо, вокруг
расстилалась бескрайняя равнина, у ног лежали павшие соратники.
Двое скользили между ними словно призраки, покуда не очутились
лицом к лицу.
   Были они высоки ростом и сложены как тигры. Щиты были потеряны,
а латы помяты и посечены. На броне и клинках застывала кровь.
Рогатые шлемы украшены были следами ударов. Один из бойцов был
безбород и черноволос, борода и кудри другого на фоне залитого
солнцем снега отсвечивали алым.
   - Эй, приятель, - сказал рыжий. - Назови-ка свое имя, чтобы я
мог рассказать своим братьям в Ванахейме о том, кто из шайки
Вульфера пал последним от меча Хеймдала.
   - Не в Ванахейме, - проворчал черноголовый воин, - а в Вагалле
расскажешь ты своим братьям, что встретил Конана из Киммерии!
   Хеймдал зарычал и прыгнул, его меч описал смертоносную дугу.
Когда свистящая сталь ударила по шлему, высекая сотни голубых
искр Конан зашатался и перед глазами его поплыли красные круги.
Но и в таком состоянии он сумел изо всех сил нанести прямой
удар. Клинок пробил пластины панциря, ребра и сердце - рыжий
боец пал мертвым к ногам Конана.
   Киммериец выпрямился, освобождая меч, и почувствовал страшную
слабость. Солнечный блеск на снегу резал глаза как нож, небо
вокруг стало далеким и тусклым. Он отвернулся от побоища, где
золотобородые бойцы вместе со своими рыжими убийцами покоились в
объятиях смерти. Ему удалось сделать лишь несколько шагов, когда
потемнело сияние снежных полей. Он внезапно ослеп, рухнул в снег
и, опершись на закованное в броню плечо, попытался стряхнуть
пелену глаз - так лев потрясает гривой.
   ... Серебристый снег пробил завесу мрака и зрение начало
возвращаться к Конану. Он поглядел вверх. Что-то необычное,
что-то такое, чему он не мог найти ни объяснения, ни названия,
произошло с миром. Земля и небо стали другого цвета. Но Конан и
не думал об этом: перед ним, качаясь на ветру, словно молодая
береза, стояла девушка. Она казалась выточенной из слоновой
кости и была покрыта лишь муслиновой вуалью. Ее изящные ступни
словно бы не чувствовали холода. Она смеялась прямо в лицо
ошеломленному воину, и смех ее был бы слаще шума серебристого
фонтана, когда бы не был отравлен ядом презрения.
   - Кто ты? - спросил киммериец. - Откуда ты взялась?
   - Разве это важно? - голос тонкострунной арфы был безжалостен.
   - Ну, зови своих людей, - сказал он, хватаясь за меч. - Силы
покинули меня, но моя жизнь вам дорого обойдется. Я вижу, ты из
племени ванов.
   - Разве я это сказала?
   Взгляд Конана еще раз остановился на ее кудрях, которые сперва
показались ему рыжими. Теперь он разглядел, что не были они ни
рыжими, ни льняными, а подобными золоту эльфов - солнце горело
на них так ярко, что глазам было больно. И глаза ее были ни
голубые, ни серые, в них играли незнакомые ему цвета. Улыбались
ее пухлые алые губы, и вся она, от точеных ступней до лучистого
вихря волос была подобна мечте. Кровь бросилась в лицо воину.
   - Не знаю, - сказал он, - кто ты - врагиня ли из Ванахейма или
союзница из Асгарда. Я много странствовал, но не встречал равной
тебе по красоте. Золото кос твоих ослепило меня... Таких волос я
не видел и у прекраснейших из дочерей Асгарда, клянусь Имиром...

   - Тебе ли поминать Имира, - с презрением сказала она. - Что ты
знаешь о богах снега и льда, ты, ищущий приключений между чужих
племен пришелец с юга?
   - Клянусь грозными богами моего народа! - в гневе вскричал
Конан. - Пусть я не золотоголовый ас, но нет равного мне на
мечах! Восемь десятков мужей погибло сегодня на моих глазах.
Лишь я один остался в живых на поле, где молодцы Вульфера
повстречали волчью стаю Браги. Скажи, дева, видела ли ты блеск
стали на снегу или воинов, бредущих среди льдов?
   - Видела я иней, играющий на солнце, - отвечала она. - Слышала
шепот ветра над вечными снегами.
   Он вздохнул и горестно покачал головой.
   - Ньорд был должен присоединиться к нам перед битвой. Боюсь, что
он со своим отрядом попала в ловушку. Вульфер и его воины
мертвы... Я думал, что на много миль вокруг нет ни одного
селения - война загнала нас далеко. Но не могла же ты прийти
издалека босяком. Так проводи меня к своему племени, если ты из
Асгарда, ибо я слаб от ран и борьбы.
   - Мое селение дальше, чем ты можешь себе представить, Конан из
Киммерии, рассмеялась дева.
   Она раскинула руки и закружилась перед ним, склонив голову и
сверкая очами из-под длинных шелковистых ресниц.
   - Скажи, человек, разве я не прекрасна?
   - Ты словно заря, освещающая снега первым лучом, - прошептал он
и глаза его запылали, как у волка.
   - Так что же ты не встаешь и не идешь ко мне? Чего стоит крепкий
боец, лежащий у моих ног? - в речи ее он услышал безумие. -
Тогда ложись и подыхай в снегу, как эти болваны, черноголовый
Конан. Ты не дойдешь к моему жилищу.
   С проклятием Конан вскочил на ноги. Его покрытое шрамами лицо
исказила гримаса. Гнев опалил ему душу, но еще жарче было
желание - кровь пульсировала в щеках и жилах. Страсть сильнейшая
чем пытка охватила его, небо стало красным. Безумие обуяло
воина, и он забыл об усталости и ранах.
   Не говоря ни слова, он засунул окровавленный меч за пояс и
бросился на нее, широко расставив руки.
   Она захохотала, отскочила и бросилась бежать, оглядываясь через
плечо и не переставая смеяться. Конан помчался за ней, глухо
рыча.
   Он забыл о схватке, о латниках, залитых кровью, о Ньорде и его
людях, не поспевших к сражению. Все мысли устремились к летящей
белой фигурке. Они бежали по ослепительной снежной равнине.
Кровавое поле осталось далеко позади, но Конан продолжал бег со
свойственным его народу тихим упорством. Его обутые железом ноги
глубоко проваливались в снег. А девушка танцевала по снежному
насту как перышко и следов ее ступней нельзя было различить на
инее. Холод проникал под доспехи разгоряченного воина и одежду,
подбитую мехом, но беглянка в своей вуали чувствовала себя
словно среди пальмовых рощ юга. Все дальше и дальше устремлялся
за ней Конан, изрыгая чудовищные проклятия.
   - Не уйдешь! - рычал он. - Попробуй заманить меня в засаду я
поотрубаю головы твоим сородичам! Попробуй спрятаться - я горы
расшибу и пойду за тобой даже в преисподнюю!
   Издевательский смех был ему ответом.
   Она увлекала его все дальше в снежную пустыню. Шло время, солнце
стало клониться к земле и пейзаж на горизонте стал другим.
Широкие равнины сменились невысокими холмами. Далеко на севере
Конан увидел величественные горные вершины, отсвечивающие в
лучах заходящего светила голубым и розовым. В небе горело
полярное сияние. Да и сам снег отливал то холодной синевой, то
ледяным пурпуром, то вновь становился по-зимнему серебряным.
Конан продолжал бег в этом волшебном мире, где единственной
реальностью был танцующий на снегу белый силуэт, все еще
недосягаемый.
   Он уже ничему не удивлялся - даже когда двое великанов
преградили ему дорогу. Пластины из панцирей заиндевели, на
шлемах и топорах застыл лед. Снег покрывал их волосы, бороды
смерзлись, а глаза были холодны, как звезды на небосклоне.
   - Братья мои! - воскликнула девушка, пробегая между ними. -
Смотрите - я привела к вам человека! Вырвите его сердце покуда
оно бьется, и мы возложим его на жертвенник нашего отца!
   Гиганты зарычали - словно айсберги столкнулись в океане. Они
взметнули сверкающие топоры, когда киммериец бросился на них.
Заиндевевшее лезвие блеснуло перед ним, на миг ослепив, но он
ответил выпадом и клинок пробил ногу противника повыше колена. С
криком упал он на снег, но удар другого великана поверг Конана.
Воина спасла броня, хотя плечо и онемело. И увидел Конан, как
над возвысилась на фоне холодного неба огромная, словно бы
высеченная изо льда фигура. Топор ударил - и вонзился в снег,
потому что варвар откатился в сторону и вскочил на ноги. Великан
зарычал и вновь поднял топор, но клинок Конана уже засвистел в
воздухе. Колени великана подогнулись и он медленно опустился в
снег, обагренный кровью из рассеченной шеи.
   Конан огляделся и увидел девушку, смотревшую на происходящее
расширенными от ужаса глазами.
   Капли крови стекали с его плеча, и грозно вскричал Конан:
   - Зови остальных своих братьев! Их сердца я брошу на поживу
полярным волкам! Тебе не уйти!
   В страхе она бросилась вперед - без смеха, без оглядки, без
памяти. Варвар мчался изо всех сил, но расстояние между ними все
увеличивалось.
   Конан стиснул зубы так, что кровь пошла из десен, и ускорил бег.
И вот между ними осталось не более ста шагов.
   Бежать ей было все трудней, и он уже слышал ее тяжелое дыхание.
Чудовищная выносливость варвара победила.
   Адский огонь, который она разожгла в дикой душе Конана,
разгорелся в полную силу. С нелюдским ревом он настиг ее и она,
защищаясь вытянула руки вперед. Он отшвырнул меч и сжал девушку
в объятиях. Тело ее дугой изогнулось в его железных руках.
Золотистые волосы ослепляли Конана, а плоть ее, гладкая и
холодная, казалась выточенной из обжигающего льда.
   - Да ты ледышка! - бормотал он. - Я согрею тебя огнем моей
крови!
   В отчаянном усилии она освободилась и отскочила назад, оставив в
его кулаке обрывок вуали. Золотистые волосы ее растрепались,
грудь тяжело вздымалась, и Конана еще раз поразила ее
нечеловеческая красота.
   Она воздела руки к звездам на небосклоне, и голос ее навсегда
запечатлелся в памяти Конана:
   - Имир, отец мой, спаси!
   Воин протянул руки, чтобы схватить ее, и тут словно бы
раскололась ледяная гора. Небо заполыхало холодным огнем, и был
он так ослепителен, что киммериец зажмурился. Огонь этот охватил
тело девушки. И она исчезла.
   Высоко над его головой колдовские светила кружились в
дьявольском танце. За дальними горами прокатился гром, словно
проехала гигантская боевая колесница и огромные кони высекли
своими подковами искры из ледяной дороги.
   А потом зарево, белые вершины и сияющее небо закачались перед
глазами Конана. Тысячи огненных шаров рассыпались каскадами
брызг, а небосвод закружился, как гигантское колесо, сыплющее
звездным дождем.
   Волной поднялась земля из-под его ног, и киммериец рухнул в
снег. ничего уже не видя и не слыша.
   ... Он почувствовал присутствие жизни в этой темной и холодной
вселенной, где солнце давным-давно погасло. Кто-то безжалостно
тряс его тело и сдирал кожу со ступней и ладоней. Конан зарычал
от боли и попытался нашарить меч.
   - Он приходит в себя, Хорса, - раздался голос. - Давай-ка
поживей растирай ему руки и ноги - может, он еще сгодится в бою!

   - Никак не разжать левую руку, - сказал другой. - Что-то он в
ней держит.
   Конан открыл глаза и увидел бородачей, склонившихся над ним. Его
окружали высокие золотоволосые воины в латах и мехах.
   - Конан! - воскликнул один из них. - Никак ты живой!
   - Клянусь Кромом, Ньорд, - простонал Конан. - Или я живой, или
вы все уже в Валгалле.
   - Мы-то живые, - ответил ас, продолжая растирать ступни Конана.
- Не смогли соединиться с вами потому, что пришлось прорубаться
через засаду. Тела еще не успели остыть, когда мы пришли на
поле. Тебя не было среди павших, и мы пошли по следу. Клянусь
Имиром, Конан, почему тебя понесло в полярную пустыню? Долго шли
мы за тобой, и, клянусь Имиром, найти не надеялись - поземка уже
заметала следы...
   - Не поминай Имира слишком часто, - сказал один из бойцов. - Это
ведь его владения. Старики говорят, вон между теми вершинами.
   - Я видел деву, - прошептал Конан. - мы встретились с людьми
Браги на равнине. Сколько времени дрались - не знаю. В живых
остался только я. Я ослабел и замерз, и весь мир вокруг
переменился - теперь-то я вижу, что все по-прежнему. Потом
появилась дева и стала увлекать меня за собой. Она была
прекрасна, словно холодные огни ада. Тут напало на меня какое-то
безумие и забыл я все ан свете, помчался за ней... Вы видели ее
следы? Видели великанов в ледяной броне, сраженных мной?
   Ньорд покачал головой.
   - Только твои следы были на снегу, Конан.
   - Значит, я рехнулся, - сказал киммериец. - Но я видел девущку,
плясавшую нагишом на снегу так же ясно, как вижу вас. Она была
уже в моих руках, но сгинула в ледяном пламени...
   - Он бредит, - прошептал Ньорд.
   - О нет! - воскликнул старик с горящими глазами. То была Атали -
дочь Имира Ледяного Гиганта. Она приходит к тем, кто умирает на
поле битвы. Когда я был юным, то видел ее, валяясь полумертвым
на кровавом поле Вольфравен. Она кружилась среди трупов, тело ее
было подобно слоновой кости, а волосы сияли золотом в лунном
свете. Я лежал и выл, как подыхающий пес, потому что у меня не
было сил поползти за ней. Она заманивает бойцов с поля сражения
в ледяную пустыню, чтобы ее братья могли принести их неостывшие
сердца в жертву Имиру. Точно говорю вам, Конан видел Атали, дочь
Ледяного Гиганта!
   - Ха! - воскликнул Хорса. - Старина Горм в молодые годы
повредился умом, когда ему проломили башку в сражении. Конан
просто бредил после жестокой сечи. Гляньте-ка, во что
превратился его шлем! Любого из этих хватит, чтобы выбить из
головы всякий ум. Он бежал по снегу за призраком. Ты ведь
южанин, откуда тебе знать об Атали?
   - Может, ты и прав, - сказал Конан. - Но струхнул изрядно.
   Он умолк и уставился на свою левую ладонь. Он поднял ее вверх, и
в наступившей тишине воины увидели обрывок материи, сотканной из
таких тонких нитей, каких не прядут на земных веретенах.




   Р. Говард

   ГОЛУБИ ПРЕИСПОДНЕЙ


   Свист из мрака

   Грисвелл проснулся внезапно: каждый его нерв звенел,
предупреждая об опасности. Беспокойно он осмотрелся вокруг, с
трудом припоминая, где он находится и что здесь делает. Лунный
свет едва просачивался сквозь запыленные окна, и большая пустая
комната с высоким потолком и зияющей пастью камина казалась
призрачной и незнакомой. Постепенно высвобождаясь от липкой
паутины недавнего сна, Грисвелл наконец сообразил, где он и как
попал сюда. Он повернул голову и уставился на своего компаньона,
спящего на полу рядом с ним. Джон Брэйнер выглядел во тьме
смутной тяжелой грудой, едва посеребренной лунным светом.
   Грисвелл попытался вспомнить, что его разбудило. В доме стояла
тишина; лишь отдаленное улюлюканье совы доносилось из чащи
соснового леса. Наконец ему удалось поймать ускользающее
воспоминание. Это был сон, наполненный темной угрозой,
заставившей его в ужасе проснуться. Воспоминание нахлынуло
вновь, живо обрисовывая отвратительное видение.
   Да и был ли это сон? Он так странно смешался с недавним
действительным событием, что теперь трудно было разобрать, где
кончается реальность и начинается фантазия. В этом сне Грисвеллу
казалось, что он вновь переживает последние часы вчерашнего дня.
   Сон вернул его в то мгновение, когда он и Джон Брэйнер увидели
дом, в котором они сейчас лежали. Они подъехали по тряской
разбитой дороге, пересекавшей сосновый лес. Здесь, вдали от
родной Новой Англии, они с Джоном скитались в поисках
развлечений. Этот ветхий заброшенный дом, поднимающийся посреди
зарослей дикого кустарника навстречу заходящему солнцу, сразу
завладел их воображением. Черный, застывший, мрачной громадой
возвышался он на фоне зловеще багряного заката.
   Оставив машину на дороге, они направились к дому по узкой,
затерянной в зарослях дорожке, усыпанной кирпичной крошкой.
Примерно с середины пути они увидели, как с баллюстрад дома
сорвалась целая стая голубей и унеслась прочь, сотрясая воздух
громким хлопаньем крыльев.
   Дубовая дверь осела на сломанных петлях. Пыль лежала толстым
слоем на полу просторной прихожей, на широких ступенях лестницы,
ведущей куда-то вверх. Они выбрали дверь напротив лестничной
площадки и вошли в обширную пустую комнату с блестками паутины
по углам. Пыль и здесь лежала повсюду, даже на пепле в камине.
   Они не стали разжигать огонь. Как только село солнце, все вокруг
окутала темнота - густая, черная, кромешная тьма дремучих
сосновых лесов. Они знали, что гремучие змеи чувствуют себя как
дома в этих краях, и потому побоялись шарить под деревьями в
поисках хвороста. Перекусив консервами, они расположились около
камина, с головой завернувшись в свои одеяла, и мгновенно
уснули.
   Почти то же самое только что приснилось Грисвеллу. Он вновь
увидел мрачный дом, вздымающийся на фоне багрового неба, увидел
полет голубей, когда они с Джоном шли к дому по кирпичной
дорожке. Откуда-то со стороны он увидел и темную комнату, в
которой они сейчас лежали, и две фигуры, закутанные в одеяла на
пыльном полу - себя и своего друга. С этого момента его сон
слегка изменился, выходя за пределы здравого рассудка и
обращаясь ночным кошмаром. Он перенесся в другую тенистую
комнату, освещенную серебристым светом, падавшим неведомо
откуда, ведь в этой комнате совсем не было окон. В этом
призрачном свете он увидел три маленькие фигуры, неподвижно
висящие в ряд. Своими очертаниями и мертвенным спокойствием они
вызывали леденящий душу ужас. Не было ни звука, ни слова, но он
чувствовал присутствие безумия и злобы, затаившихся в темном
углу. Внезапно он вновь перенесся в прежнюю темную пыльную
комнату с высоким потолком, где лежал напротив камина.
   Он лежал закутанным в одеяло и напряженно всматривался в темный
коридор и дальше, в холл, туда, где луч лунного света падал на
лестницу с баллюстрадами в нескольких шагах от лестничной
площадки. И там, на лестнице, былонечто, скорчившееся,
уродливое: призрачная тварь, лишь частично освещенная лучом
лунного света. Тусклое желтое пятно, которое могло быть ее
лицом, повернулось к Грисвеллу, словно притаившийся на лестнице,
рассматривал его и Джона. Холодный ужас пробежал по нервам, и
затем Грисвелл проснулся - если это был сон.
   Он вздрогнул, всматриваясь. Луч света все так же падал на
лестницу, но сейчас там никого не было. Однако мурашки
по-прежнему бегали по коже; ноги Грисвелла были холодны как лед.
Он сделал резкое движение, надеясь разбудить своего товарища, а
затем его парализовал внезапно раздавшийся звук.
   Кто-то свистел этажом выше. Свист становился жутким и сладким,
не неся никакой мелодии. Это был просто свист, переливчатый и
пронзительный. Такой звук в доме, выглядевшем пустым, был вполне
тревожным сам по себе, но нечто большее, чем просто страх перед
странным соседством, держало Грисвелла в оцепенении. Он не мог
определить тот ужас, что завладел им. Но вот Брэйнер зашевелился
и сел. Фигура Джона смутно вырисовывалась в обволакивающей тьме,
голова его была повернута в сторону лестницы, словно он
внимательно прислушивался. Сверхъестественный свист стал еще
более сладким и казался теперь поистине дьявольским.
   - Джон! - прошептал Грисвелл сухими губами. Он хотел крикнуть,
предупредить друга, что на лестнице есть кто-то, навряд ли
притаившийся там с добрыми намерениями, и что они должны
немедленно покинуть дом... Но крик застрял в пересохшем горле.
   Брэйнер встал. Его башмаки застучали по полу, когда он двигнулся
навстречу неведомой твари за дверью. Не спеша вышел он в
прихожую и ступил на нижнюю ступеньку лестницы, смешавшись с
тенями, сгустившимися в прихожей.
   Грисвелл лежал, не в состоянии пошевелиться, захваченный вихрем
замешательства и страха. Кто свистел наверху? Он видел Джона,
проходящего пятно света, видел его голову, откинутую назад, как
будто тот смотрел на нечто, загороженное от Грисвелла лестницей.
Лицо его было лицом лунатика. Джон пересек полосу света и исчез
из поля зрения. Грисвелл пытался кричать ему вслед, но
сдавленный шепот - вот все, на что он оказался способен.
   Свист перешел на низкую ноту и внезапно затих. Грисвелл слышал,
как лестница скрипела под ногами Джона; потом он достиг верхней
прихожей, и теперь Грисвелл слышал его шаги прямо над собой.
Внезапно они стихли; сама ночь, казалось, задержала свое
дыхание. И вдруг ужасный крик разорвал тишину. Грисвелл,
подскочив, уставился на дверь.
   Странный паралич, охвативший его, теперь был сломлен. Он бросися
к двери, но остановился, взяв себя в руки. Шаги наверху
возобновились: Джон возвращался. Он не бежал; его поступь была
даже более твердой и размеренной, чем прежде. Вновь заскрипела
лестница. Рука, цепляющаяся за перила, показалась в полосе
лунного света; за ней появилась и вторая... Чудовищный трепет
потряс Грисвелла: эта рука сжимала короткий, тускло мерцающий
топор! Был ли спускающийся по лестнице Брэйнером?!
   Да! Человек полностью вошел в полосу света, и Грисвелл узнал
своего товарища. Затем он увидел лицо Джона, и вопль сорвался с
его губ.
   Лицо это было бескровным, точно лицо трупа, струйки крови
стекали по мертвенно-бледной коже, остекленевшие глаза глубоко
запали, огромная рана, сочась кровью, почти пополам рассекала
голову Джона.
   Грисвелл не помнил точно, как он выбрался из этого проклятого
дома. Впоследствии к нему вернулись дикие, смутные воспоминания - о
том, как он проломил собой пыльное, затянутое паутиной окно,
о том, как спотыкаясь, вслепую продрался сквозь колючий
кустарник и увидел в кроваво-черном тумане собственного безумия
темную стену сосен с бесстрастной луной, плывшей над ними в
черном небе.
   Какой-то клочок здравого смысла вернулся к нему, когда он увидел
на дороге свою машину. В мире, который внезапно стал кошмаром,
это был предмет, сохранивший прозаичную реальность. Но как
только он дотронулся до дверцы, сухое холодное шуршание
донеслось изнутри, и он отшатнулся от слегка подрагивающей
ленты, молние взметнувшейся с сидения водителя и с пронзительным
шипением выбросившей вперед раздвоенный, блеснувший в лунном
свете язык.
   С воплем ужаса он бросился вниз по дороге. Так человек бежит в
бесконечном кошмарном сне. Он бежал безо всякой цели; его
окостеневший мозг не был в состоянии произвести ни единой мысли.
Он мог только отдаться слепому отчаянному порыву - бежать и
бежать до тех пор, пока усталость или смерть не заставят его
упасть.
   Черные сосны беспокойно колыхались вдоль дороги; ему казалось,
что он так и не сдвинулся с места. Но вот чей-то ровный,
нарастающий топот донесся до Грисвелла сквозь пелену его ужаса.
Повернув голову, он увиделчто-то, несущееся за ним - собаку или
волка, определить было невозможно. Глаза этого существа горели,
как шары зеленого пламени. Задыхаясь, он увеличил скорость,
огибая поворот дороги, и тут же услышал храп лошади, а затем
увидел и ее саму. До него донеслись проклятья всадника, в руке
которого блеснула голубая сталь.
   Грисвелл повернулся к нему и успел перед падением уцепиться за
поводья.
   - Ради бога, помогите мне! - прохрипел он из последних сил. - Эта
тварь! Она убила Брэйнера и теперь охотится за мной!
Смотрите!
   Два одинаковых огненных шара светились сквозь бахрому кустарника
у поворота дороги. Всадник выругался, и Грисвелла оглушили
револьверные выстрелы. Огненные глаза исчезли, и всадник, вырвав
у Грисвелла поводья и пришпорив лошадь, помчался вперед, к
повороту дороги.
   Пошатываясь, Грисвелл поднялся, трясясь всем телом. Через
несколько мгновений всадник галопом вернулся обратно.
   - Это был волк, я думаю, - заявил он, - хотя я никогда не
слышал, чтобы в наших краях волки нападали на человека. Вы
разглядели, что это было?
   Грисвел смог только слабо покачать головой. Всадник смотрел на
него сверху вниз, все еще держа в руке дымящийся револьвер. Это
был плотно сложенным человек среднего роста. По его широкополой
шляпе и башмакам в нем можно было узнать уроженца этих мест, так
же как одежда Грисвелла выдавала в нем приезжего.
   - Что же все это значит?
   - Не знаю, - беспомощно ответил Грисвелл. - Меня зовут Грисвелл.
Джон Брэйнер - мой друг, он путешествовал вместе со мной. Мы
остановились на ночлег в заброшенном доме, там, дальше по
дороге. Что-то... - вспомнив, он прочти зхадохнулся от вновь
нахлынувшего ужаса. - Боже! Я, должно быть, сошел с ума! Что-то
появилось там и смотрело на нас через баллюстраду лестницы - какая-о
тварь с желтым лицом! Я думал, что это мне приснилось,
но, видно, так оно и было на самом деле! Потом наверху начали
свистеть, и Брэйнер встал и, не просыпаясь, подннялся по
лестнице, точно лунатик или загипнотизированный. Я услышал, как
кто-то закричал - или что-то закричало - а затем Джон стал
спускаться по лестнице с окровавленным топором в руке. И, боже
мой, сэр - он был мертв! Голова была рассечена пополам; его
мозги вперемешку с кровью стекали по лицу, и лицо это было
лицом покойника. Но он спускался по лестнице! Пусть бог будет
моим свидетелем, я говорю правду: Джон Брэйнер был убит в холле
наверху, а затем его мертвое тело спустилось вниз по лестнице,
чтобы убить меня!
   Всадник ничего не ответил, сидя на лошади, точно статуя. Профиль
его чернел на фоне звезд, и Грисвелл не мог прочесть выражение
лица, скрытого под тенью от широкополой шляпы.
   - Вы думаете, что я сумасшедший, - сказал он беспомощно. - Может,
так оно и есть...
   - Не знаю, что и думать, - ответил всадник. - Если здесь и есть
какой-то дом, то это всего лишь поместье Блассэнвиль. Хорошо,
посмотрим. Мое имя Баннер. Я здешний шериф, и сейчас как раз
возвращаюсь домой.
   Он соскочил с лошади и встал возле Грисвелла. Теперь он оказался
ниже тощего англичанина, но был куда более плотного сложения. В
нем чувствовалась природная решительность и мощь опытного бойца.
   - Вы побоитесь вернуться обратно к этому дому? - спросил он.
Грисвелл содрогнулся, но все же покачал головой. В нем
заговорило упрямство его предков-пуритан.
   - Мысль о том, чтобы увидеть этот дом и этот ужас еще раз
приводит меня в трепет, - признался он. - Но бедный Брэйнер... - он
запнулся. - Мы должны найти его тело. Боже мой! - вскричал
он, осознав наконец кошмар всего происшедшего. - Что мы найдем?
Если мертвый человек ходит...
   - Посмотрим, - шериф зажал поводья в левой руке и на ходу
принялся перезаряжать свой револьвер.
   - Боже, как зловеще выглядел это дом на фоне черных сосен! - воскликнул
Грисвелл, ссделав несколько шагов; - Он дурно
выглядел с самого начала, когда мы только подошли к нему, и стая
голубей вспорхнула в небо с его баллюстрад!
   - Голубей? - Баннер бросил на него быстрый взгляд. - Вы видели
голубей?
   - Да, конечно. Целая стая сидела там на перилах.
   Они шагали некоторое время в молчании, а потом Баннер внезапно
сказал:
   - Я прожил в этом графстве всю жизнь. Я пересекал имение
Блассэнвиль тысячу раз, я думаю, во все часы дня и ночи. Но я
никогда не видел здесь голубей!
   - Их было множество, - повторил изумленный Грсивелл.
   - Я встречал людей, которые клялись, что видели стаю голубюей на
баллюстраде, как раз на закате, - медленно сказал Баннер. - Все
они были негры, кроме одного... бродяги. Он разжег во дворе
огонь, намереваясь там переночевать. Я проходил мимо, когда уже
сгущалась тьма, и он рассказал мне о голубях. Я вернулся
следующим утром, от костра остался пепел, рядом валялись жаровня
и жестяная кружка. Одеяло лежало нетронутым. С тех пор парня
больше никто не видел. Это было двенадцать лет назад. Негры
говорят, что видят здесь голубей, но никто из них не рискует
приходить сюда между закатом и рассветом. Они говорят, что
голуби - это души Блассенвилей, ночью выпускаемые из ада. Негры
говорят, что красное зарево на западе - свет из преисподней,
потому что ворота ада открыты, когда вылетают Блассенвили...
   - Кто же эти Блассенвили? - спросил Грисвелл, все еще дрожа.
   - Они владели когда-то этой землей. Англо-французский род.
Пришли сюда из Вест-Индии, задолго до покупки Луизианы.
Гражданская война похоронила их, как и многих других. Некоторые
были убиты, большая часть вымерла после. Никто не жил в поместье
с 1890 года, с тех пор как мисс Элизабет Блассэнвиль, последняя
из рода, сбежала из старого дома ночью, словно из чумной ямы, и
никогда не вернулась... Это ваша машина?
   Они остановились возле машины, и Грисвелл мрачно уставился на
старый дом. Его пыльные стекла были пустыми и белыми, но не
слепыми! Казалось, что чьи-то глаза жадно рассматривают новую
добычу сквозь затемненные стекла.
   Баннер повторил свой вопрос.
   - Да. Будьте осторожны. Там, на сидении, змея... по крайней
мере, она была там.
   - Сейчас никого, - пробормотал Баннер, привязывая свою лошадь и
вытаскивая из седельной сумки электрический фонарик, - давайте
посмотрим, что в доме.
   Он невозмутимо зашагал по кирпичной дорожке. Грисвелл почти
наступал на пятки Баннеру, сердце его учащенно билось. Ветер
доносил запах разложения и прелой травы. Грисвеллу стало до
тошноты плохо от ненависти к этим черным лесам, к этим ветхим
домам плантаторов, в которых еще дремал забытый дух рабства,
кровавой гордыни и темных интриг. Он всегда думал о Юге как о
солнечной и праздной стране под легким ветром, пахнущим специями
и цветами, где жизнь спокойно текла под бой барабанов черного
народа, поющего на залитых солнцем хлопковых полях. Но сейчас
ему открылась другая ее сторона, о которой он прежде и не
подозревал - темная и мрачная, окутанная страхом. И он не мог
сдержать своего отвращения.
   Дубовая дверь свисала, как и прежде, с разбитых петель. Луч
фонарика лишь сгустил мрак внутри дома; Баннер стоял на пороге,
осматривая прихожую. Луч скользнул сквозь тьму и взобрался вверх
по лестнице, Грисвелл затаил дыхание, сжав кулаки - но в этот
раз никто не смотрел на них сверху. Баннер вошел внутрь, ступая
мягко, как кошка - в одной руке фонарик, в другой револьвер.
   Когда он повернул свой фонарь в глубину бокового проема,
Грисвелл закричал, почти потеряв сознание от невыносимой
дурноты.
   След кровавых капель тянулся по полу, пересекая одеяла, на
которых спал Брэйнер между дверью и постелью Грисвелла. И на
этой постели лицом вниз лежал Джон Брэйнер с расколотой
головой, сочащейся свежей кровью, отблескивавшей в луче фонаря.
Его вытянутая рука все еще сжимала топор, лезвие которого
вонзилось в одеяло там, где должен был спать Грисвелл.
   Мгновенно назхлынувший поток темноты поглотил Грисвелла. Ничего
не соображая, он, шатаясь, побрел прочь, но Баннер схватил его
за руку. Когда он вновь стал слышать и видеть, ему стало
невероятно дурно, и в приступе рвоты он едва успел склонить
голову над камином.
   Баннер повернул на него фонарь. Его голос донесся из-за
слепящего круга:
   - С вашей стороны было бы умнее использовать другой топор!
   - Но я не убивал его, - простонал Грисвелл. - Я не собираюсь
говорить о самозащите!
   - Что меня и удивляет, - честно признался Баннер, выпрямляясь. - Какой
бы убийца состряпал такую сумасшедшую историю, чтобы
доказать свою невиновность? Реальный убийца рассказал бы, по
крайней мере, правдоподобную сказку... Хм-м! Капли крови ведут
от двери. Тело тащили - хотя нет, кровь не размазана. Вы, должно
быть, несли его сюда, после того как убили где-то в другом
месте. Но в таком случае почему нет крови на вашей одежде? Вы
сменили ее и вымыли руки? Но парень мертв не так уж давно...
   - Он сам спустился по лестнице и пересек комнату, - безнадежно
проговорил Грисвелл. - Он пришел убить меня. Я увидел его, когда
он спускался по лестнице. Он ударил в то место, где я лежал бы,
если бы не проснулся. Вот окно, через которое я выбрался.
Видите, оно разбито.
   - Вижу... но если он шел тогда, то почему он не ходит сейчас?
   - Не знаю. Я боюсь даже думать об этом. Вдруг он поднимется с
пола и снова пойдет на меня?! Когда я услышал его шаги.. А потом
топот волка, преследующего меня на дороге - я подумал, что это
Джон бежит за мной с топором в руке, с окровавленной расколотой
головой и смертельной усмешкой на губах!
   Зубы Грисвелла застучали, когда он вновь вспомнил этот ужас.
Баннер поводил лучом фонаря по полу:
   - Капли крови ведут в холл. Поднимемся вверх и проследим их.
   Грисвелл вздрогнул:
   - Но они ведут наверх...
   Глаза Баннера сверкнули на него:
   - Боитесь?
   Лицо Грисвелла стало серым:
   - Да. Но я все равно пойду - с вами или без вас. Тварь, что
убила бедного Джона, может быть, все еще скрывается там.
   - Держитесь позади меня, - приказал шериф. - Если кто-нибудь нас
атакует, не вмешивайтесь. Предупреждаю, что я стреляю быстрее,
чем пргыгает кошка, и редко промахиваюсь. Если у вас в голове
есть блажь напасть на меня сзади, забудьте об этом.
   - Не будьте дураком! - Презрение взяло вверх над страхом.
Казалось, эта вспышка Грисвелла убедила Баннера больше, чем все
его предшествующие излияния.
   - Я хочу быть честным, - сказал он тихо, - и не буду за глаза
приговаривать вас. Если хотя бы половина из рассказанного вами
правда, вы прошли через адское испрытание, и я не хочу быть с
вами жестоким. Но вы же видите, как мне трудно поверить во все,
что мне рассказали!
   Грисвелл устало кивнул головой, давая знак идти. Они вышли в
холл и остановились у подножия лестницы. Цепочка темно-красных
капель, ясно видимая на толстом слое пыли, вела навверх.
   - На пыли следы человеческих ног, - тихо заметил шериф. - Идите
медленнее. Я должен быть уверен в том, что вижу, потому что мы
их стираем, поднимаясь наверх. Одна пара следов ведет наверх, а
другая вниз. Один и тот же человек. Следы не ваши. Брэйнер был
крупнее вас. Капли крови повсюду - кровь на перилах, словно
человек опирался на них окровавленной рукой - пятно вещества,
которое выглядит, как мозги.. Но что же...
   - Он спустился по лестнице, уже будучи мертвым, - Грисвелл
содрогнулся, - шаря одной рукой впереди себя, а другой сжимая
топор, которым был убит.
   - Как он был перенесен вниз? - бормотал свое шериф. - Где же
следы? Они должны быть, если его несли...
   Они вошли в верхний холл - большую пустынную комнату,
покосившиеся окна которой почти не пропускали света. Луча фонаря
явно не хватало, чтобы рассеять плотную тьму. Грисвелл дрожал
как осиновый лист. Здесь среди кошмара и мрака умер Джон
Брэйнер.
   Глаза шерифа странно блестели при свете фонаря.
   - Кто-то свистел отсюда, сверху, - прошептал Грисвелл. - Джон
пошел сюда, словно кто-то его подзывал.
   - Следы ведут вглубь холла - такие же следы, как и на лестнице.
Те же отпечатки... Боже!
   Позади шерифа Грисвелл подавил крик, увидев то, что вызвало его
восклицание. В нескольких футах от лестницы следы Брэйнера
внезапно кончались, а затем, повернув, вели в обратном
направлении. И там, где цепочка его следов поворачивала, на
пыльном полу растеклась огромная лужа крови - а напротив нее
кончалась другая цепочка следов, следов босых ног, узких, со
скошенными передними пальцами. Они тоже вели прочь от лужи, но
не к лестнице, а в глубину холла.
   Чертыхаясь, шериф нагнулся над ними.
   - Следы встречаются. И как раз в этом месте, где на полу кровь и
мозги. Наверное, Баннер был убит именно здесь, ударом топора...
Следы босых ног ведут из темноты и встречаются со следами ног,
обутых в башмаки, а затем уходят обратно.
   Он указал фонариком в направлении прохода. Следы босых ног
исчезали во тьме вне пределов досягаемости луча.
   - Предположим, что ваша сумасшедшая история правдива, - пробормотал
Баннер под нос. - Эти следы не ваши. Они выглядят
как женские. Предположим, кто-то свистнул, и ваш приятель
отправился наверх, посмотреть в чем дело. Предположим, кто-то
встретил его в темноте и разрубил ему голову. Тогда все следы
были бы точно такими, как мы видим. Но если так, то почему же
Брэйнер не лежит там, где он был убит?! Или он смог продержаться
так долго, что успел взять топор у того, кто его убил, и
спуститься с ним вниз?
   - Нет, нет! - содрогнувшись, возразил Грисвелл. - Я видел Джона
на лестнице. Он был мертв. Ни один человек с такой раной не
прожил бы и минуты!
   - Я верю, - прошептал Баннер. - Но это - сумасшествие или
дьявольская хитрость... Однако, какой идиот станет выдумывать и
исполнять такой изощренный и совершенно безумный план, чтобы
избежать наказания за преступление, когда простая ссылка на
самозащиту была бы куда эффективнее? Ни один из судов не
признает эту историю. Ну, давайте проследим вторые следы. Они
ведут дальше в холл... черт, что это?!
   Ледяная рука сжала сердце Грисвелла, когда он увидел, что свет
фонарика начал тускнеть.
   - Батарея новая, - пробормотал Баннер, и впервые за все время
Грисвелл уловил в его голосе нотки страха и неуверенности. - Давайте
отсюда убираться, и побыстрее!
   Свет превратился в слабое мерцание. Казалось, что тьма бросилась
на них из углов комнаты. Шериф попятился назад, толкая перед
собой спотыкающегося Грисвелла и сжимая в руке револьвер. В
сгущающейся тьме Грисвелл услышал звук осторожно приоткрываемой
двери. И тут же тьма вокргу них завибрировала, излучая
опасность. Грисвелл знал, что шериф чувствует то же самое,
потому что тело Баннера напряглось и вытянулось подобно телу
крадущейся пантеры.
   Но все же он без видимой двигался к лестнице. Следуя за ним,
Грисвелл подавлял в себе страх, пытавшийся заставить его
закричать и броситься в безумное бегство. Ужасная мысль
пронеслась в его голове, и ледяной пот выступил на теле.
   Что, если мертвый человек крадется во тьме им навстречу, вверх
по лестнице, с окровавленным топором, уже занесенным для удара?!
   Это предположение так ошеломило его, что он даже не
почувствовал, как лестница кончилась и они оказались в нижнем
холле. Фонарь светил здесь по-прежнему ярко, но когда шериф
направил его луч вверх по лестнице, тот не смог пробиться сквозь
тьму, которая точно липкий туман окутала верхний холл и верхние
ступеньки.
   - Проклятье, заколдована она, что ли, - пробормотал Баннер. - Что
еще это может быть?!
   - Посветите в комнату, - попросил Грисвелл. - Посмотрим, как там
Джон... если Джон...
   Он не мог вложить в слова свую дикую мысль, но шериф понял его.
   Луч света метнулся по комнате, и...
   Грисвелл никогда бы не подумал, что вид окровавленного трупа
может принести такое облегчение.
   - Он здесь, - проговорил Баннер. - Если он и ходил после того
как был убит, то больше уж не вставал. Но эта штука...
   Он снова направил луч фонаря вверх по лестнице и стал в
нерешительности кусать губы.
   Три раза он поднимал револьвер. Грисвелл чиатл его мысли. Шериф
колебался - ему хотелось броситься вверх по лестнице, чтобы
попытать счастья в борьбе с неведомым противником, но здравый
смысл удерживал его на месте.
   - Я не осмелюсь в темноте, - признался он наконец. - И у меня
есть предчувствие, что фонарь опять погаснет.
   Он повернулся и посмотрел в лицо Грисвеллу:
   - Не стоит испытывать судьбу. В этом доме обитает нечто
дьявольское, и, похоже, я знаю, что это такое. Я не верю, что вы
убили Брэйнера. Его убийца сейчас находится там, наверху. Многое
в вашей сказке звучит безумно, но нет сомнения, что фонарь там
гаснет. Я не верю, что эта тварь наверху - человек. Я еще
никогда и ничего не боялся в темноте, но сейчас не поднимусь
туда до рассвета. Осталось не так много времени, и мы дождемся
его снаружи!
   Звезды уже бледнели, когда они вышли из дома. Шериф уселся на
баллюстраду лицом к двери, держа револьвер наготове. Грисвелл
устроился около него, опершись спиной о колонну.
   Он закрыл глаза, радуясь ветерку, который, казалось, остудил
его пылающий мозг. Он испытывал смутное чувство нереальности.
Эта чужая ему страна страна внезапно наполнила Грисвелла черным
ужасом. Тень виселицы маячила перед ним: Джон Брэйнер лежал в
этом ужасном темном доме с раскроенной головой. Словно остатки
сна, эти факты крутились в его голове, пока не отступили перед
серыми сумерками, и неожиданный сон не снизошел на его усталую
душу.
   Он проснулся при свете зари, ясно помня все ужасы ночи. Туман
клубился у верхушек сосен и дымчатыми волнами стелился по старой
дороге.
   Баннер тряс его:
   - Проснитесь! Уже рассвет!
   Грисвелл встал, подрагивая от холода в онемевшем теле. Лицо его
посерело и осунулось.
   - Я готов. Идемте наверх...
   - Я там уже был! - глаза шерифа горели в слабом свете зари. - Я
не стал вас будить, когда пошел туда с первой зарей - и ничего
не нашел.
   - А следы голых ног?!
   - Они исчезли.
   - Исчезли?
   - Да, да, исчезли. Пыль убрана по всему холлу, начиная с того
места, где кончались следы Баннера, и заметена по углам. Сейчас
там ничего нельзя разглядеть. Я не слышал ни звука. Я обошел
весь дом, но ничего не увидел.
   Грисвелл содрогнулся при мысли, что спал во дворе один, в то
время как Баннер проводил свои исследования.
   - Что же нам делать? - спросил он обеспокоенно. - Вместе со
следами изчезла и моя единственная надежда на доказательство
правдивости моих слов!
   - Мы доставим тело Брэйнера в полицейский участок, - ответил
шериф. - Я все возьму на себя. Если бы власти знали, как
обстояло дело, они настояли бы на вашем аресте и вынесли бы
приговор. Я не верю, что вы убили своего приятеля, но ни судья,
ни адвокат, ни суд присяжных не поверит в вашу историю. Я все
устрою по-своему. Не собираюсь вас арестовывать до тех пор, пока
не докопаюсь до сути. Ничего не говорите о том, что здесь
произошло. Я скажу следователю, что Джон Брэйнер убит бандой
неизвестных, и я расследую это дело. Не хотите ли рискнуть
вернуться со мной в дом и провести здесь ночь - в комнате, где
вы и Брэйнер спали прошлой ночью?!
   Грисвелл побледнел, но ответил стоически, так, как могли бы
ответить его предки-пуритане:
   - Я согласен.
   - Тогда идемте. Помогите перенести тело в машину.
   Грисвелл почувствовал странное отвращение при виде бескровного
лица покойника в холодном утреннем свете и прикосновении к
окоченевшей плоти. Серый туман опутывал своими клочковатыми
щупальцами все вокруг, когда они несли свою ужасную ношу через
лужайку к машине.


   Братец Большого Змея

   И снова тени роились под кронами сосен, и снова двое мужчин
ехали на машине с английским номером, подскакивая на ухабах
разбитой дороги.
   Машину вел Баннер. Нервы Грисвелла были слишком расшатаны, чтобы
садиться за руль. Бледный и мрачный, он выглядел измученным
бессонной ночью. День, проведенный в участке, и страх,
поселившийся в душе Грисвелла, сделали свое дело. Он не мог
спать и не чувствовал вкуса пищи.
   - Я хотел рассказать про Блассенвилей, - заговорил Баннер. - Это
были гордые люди, надменные и чертовски безжалостные к тем, кто
задевал их интересы. Они жестоко обращались со своими рабами и
слугами - видно, привыкли к этому еще в Вест-Индии. Жестокость у
них в крови, и особенно это проявилось в мисс Селии, последней
из их рода. Это было уже много после отмены рабства, но она
лично порола свою служанку-мулатку, словно та все еще была
рабыней. Так рассказывали старики-негры. Они же говорили, что
когда кто-нибудь из Блассэнвилей умирал, дьявол поджидал его
душу под кронами этих сосен. Ну, а после Гражданской войны, в
нищете на заброшенной плантации, им быстро пришел конец. От всей
семьи остались четыре девочки-сестры, они прозябали в старом
доме, всего лишь с несколькими неграми, ютившимися в старых
хижинах рабов и батрачившими на общественных землях. Держались
сетры замкнуто, стыдясь своей бедности. Их не видели месяцами.
Когда им что-то требовалось, они послылали в город кого-нибудь
из негров. Старожилы помнят, что в конце концов у них появилась
мисс Селия. Она приехала откуда-то из Вест-Индии, где род
Блассэнвилей имел дальних родственников. Она была симпатичной и
приятной на вид женщиной, лет тридцати, но держалась замкнуто,
как и ее племянницы. Она привезла с собой мулатку-служанку и
изливала на нее всю жестокость рода Блассэнвилей. Я знал одного
негра, который сам видел, как мисс Селия привязала девушку к
дереву и выпорола ее вожжами. Никто не удивился, когда мулатка
исчезла. Все считали, что она убежала - и правильно сделала. И
вот одним весенним днем 1890 года мисс Элизабет, самая младшая
из сестер, появилась в городе - впервые быть может за целый год!
Она приехала за продуктами и сказала, что негры покинули свои
хижины. И еще она сообщила, что мисс Селия бесследно исчезла.
Сестры предполагали, что она уехала обратно в Вест-Индию, но
сама Элизабет сказала, что мисс Селия все еще находится в доме.
Она не объяснила, что именно имела в виду, закупила провизию и
ускакала обратно в поместье.
   Месяц спустя один из негров пришел в город и сказал, что
Элизабет живет в доме одна, а три ее сестры исчезли неведомо
куда, ничего никому не сказав. Элизабет не знала, куда они
подевались, и боялась оставаться в доме одна, но больше идти ей
было некуда. Она всю жизнь провела в поместье, и у нее не было
ни родственников, ни друзей. И все же она смертельно боялась
чего-то. Негр сказал, что по ночам она запирается в комнате и
никогда не гасит свечей.
   Стояла ветренная весенняя ночь, когда мисс Элизабет влетела в
город верхом на лошади, вся в слезах, едва живая от страха. На
площади она без чувств упала с лошади, а на следующтй день,
придя в себя, рассказала, что нашла в доме тайную комнату,
забытую, очевидно, лет сто назад. И там она обнаружила всех трех
своих сестер - мертвыми, повешенными за шею под самым потолком.
Что-то бросилось на нее в этой комнате и побежало следом, чуть
не размозжив голову топором, но она сумела спастись, вскочив на
лошадь и ускакав прочь.
   Она почти сходила с ума от страха и не могла объяснить, чтоименно
гналось за ней. Но ей показалось, что это походило на женщину с
желтым лицом.
   Тотчас около сотни мужчин вскочили в седла и помчались к
поместью. Они обыскали дом от подвала до крыши, но не нашли ни
тайной комнаты, ни останков сестер. Только топор с прилипшими к
нему волосами Элизабет торчал в косяке входной двери - точно
так, как она рассказывала. Когда ей предложили вернуться и
показать тайную комнату, она чуть не лишилась рассудка.
   Вскоре она достаточно оправилась, и ей собрали немного денег в
дорогу - как бы в долг, она была сликшом горда, чтобы просто
взять их - и мисс Элизабет уехала в Калифорнию. Обратно она так
и не вернулась, прислав позже деньги и письмо, в котором
сообщала, что вышла замуж.
   Никто так и не купил старый дом. Он стоит таким, каким его
покинула последняя из Блассэнвилей, разве что народ постепенно
растащил из него всю мебель. Негры не заходят в туда ночью, но
не прочь поживиться днем...
   - А что люди думают об этой истории с мисс Элизабет? - перебил
его Грисвелл.
   - Людт думают, что она свихнулась, живя одна в старом доме. Но
некоторые говорили, что их служанка-мулатка - кстати, ее звали
Джоан - не убежала, а спряталась в лесу и отомстила за мучения,
убив мисс Селию и трех сестер Элизабет. Если в доме есть
потайная комната, она вполне могла там скрываться. Конечно,
если во всем этом есть хоть крупица правды.
   - Она не смогла бы прятаться там многие годы, - пробормотал
Грисвелл. - Да и тварь в этом доме - не человеческое существо!
   Баннер повернул руль и резко свернул с дороги на проселок,
змеившийся между сосен.
   - Куда это мы? - спросил Грисвелл.
   - В нескольких милях от дороги, - пояснил Баннер, - живет один
старик-негр. Я хочу поговорить с ним. Мы столкнулись с чем-то,
превышающим рассудок белого человека. Черные знают куда больше о
некоторых странных вещах. Этому старику почти сто лет, и про
него говорят, что он колдун.
   Грисвелл поежился, услышав это. Зеленые стены леса смыкались все
ближе к дороге. Запах смолы и сосен смешивался с запахом
незнакомых цветов, но самым сильным, казалось, был здесь запах
гнили и разложения. Тошнотворный ужас этого леса вновь окутал
Грисвелла.
   - Колдун, - пробормотал он. - Здесь, на Черном Юге! Колдовство
для меня - старые кривые улочки в прибрежных городишках,
горбатые крыши, помнящие Салемские процессы, темные старые аллеи
и горящие глаза черных котов... Колдовство Новой Англии - милое,
домашнее, уютное; но все это - хмурые сосны, старые покинутые
дома, заброшенные плантации, таинственный черный народ - все это
отдает каким-то древним ужасом! Боже, какие чудовищные дела
творятся на этом континенте, который дураки зовут "молодым"!
   - А вот и жилище старого Джекоба, - провозгласил Баннер и
остановил машину.
   Грисвелл увидел расчищенную поляну в лесу и на ней - маленькую
приземистую хижину в тени нависающих ветвей. Сосны здесь
уступали место замшелым дубам и кипарисам, хижина стояла на краю
болота, поросшего буйной травой. Тонкая струйка дыма поднималась
из дырявой трубы.
   Грисвелл следовал за шерифом. Тот толкнул дверь, висящую на
кожаных петлях, и вошел внутрь. В комнате стоял полумрак,
единственное маленькое оконце почти не давало света. Старый
негр, скорчившись у очага, наблюдал за котелком над пламенем. Он
взглянул на вошедших снизу вверх, но даже не привстал. Он
казался неимоверно старым даже для своих ста лет. Лицо его было
сплошной сеткой морщин, глаза, некогда темные и живые,
затуманились вслед за помрачившимся рассудком.
   Баннер взглядом указал Грисвеллу на сплетенное из лозы кресло, а
сам пододвинул себе грубо сколоченный табурет и уселся у очага
лицом к старику. Глаза негра то блестели, то вновь
затуманивались, словно разум его засыпал, уступая старости.
   - Джекоб, - прямо сказал Баннер, - тебе пришло время говорить. Я
знаю, что тебе известен секрет Блассэнвилей. Я никогда тебя о
нем не спрашивал, потому что меня это не касалось. Но прошлой
ночью в поместье убит человек, и другой человек может быть
вздернут на виселицу, если ты не расскажешь мне, что делается в
проклятом старом доме!
   - Блассэнвили, - произнес старик, и голос его оказался ясным и
звучным, а речь - непохожей на диалект черных людей, населявших
здешние леса. - Это были гордые люди, сэр - гордые и жестокие.
Некоторые из них погибли в войну, некоторые были убиты на дуэли - мужчины,
сэр. Некоторые умерли в поместье, в старом доме.
Старый дом... - голос его вдруг перешел в бессвязное бормотанье.
   - Так что же дом? - напомнил о себе шериф.
   - Мисс Селия была самой гордой из них - и самой безжалостной. Ее
ненавидели все черные люди, а больше всех - Джоан. В венах Джоан
текла кровь белых, и она тоже была гордой. А мисс Селия порола
ее как рабыню...
   - В чем тайна этого дома? - настаивал Баннер.
   Туманная пелена вновь исчезла с глаз старика, и они стали
темными колодцами, залитыми лунным светом.
   - Тайна? Не понимаю, сэр.
   - Много лет дом стоит под защитой этой тайны. И ты знаешь ключ к
разгадке.
   Старик помешал свое варево. Ясность рассудка, казалось,
полностью вернулась к нему.
   - Сэр, жизнь прекрасна даже для негра!
   - Ты хочешь сказать, что кто-то убъет тебя, если ты расскажешь
мне правду? - быстро спросил Баннер. Но старик, казалось, снова
погрузился в свои туманные видения, и бормотание его выглядело
бредом:
   - Не кто-то. Не человек. Черные боги болот. Секрет мой
неприкосновенен, он охраняется Большим Змеем, богом всех богов.
Он пошлет младшего братца, чтобы тот поцеловал меня своими
холодными губами - маленького братца с белым полумесяцем на
голове. Я продал свою душу Большому Змею, и за это он сделал
меня творцом зувемби...
   Баннер напрягся.
   - Я уже слышал это слово, - сказал он мягко, - от умирающего
человека, когда был еще ребенком. Что он означает?
   В глазах старика появился страх:
   - Я что-то сказал? Нет, нет, я ничего не говорил!
   - Зувемби, - торопил его Баннер.
   - Зувемби, - механически повторил старик, и глаза его
прояснились. - Зувемби раньше были женшины - на рабском берегу
знают о них. Барабаны, в которые бьют по ночам на холмах Гаити,
рассказывают о них. Творцы зувемби - почетные люди Дамбала.
Говорить о них белому человеку значит умереть; это один из
главных секретов Змеиного Бога...
   - Ты говорил о зувемби, - мягко перебил его Баннер.
   - Я не должен о них говорить... - Грисвелл внезапно понял, что
старик думал вслух, слишком далеко погрузившись в свои грезу,
чтобы понять, что он вообще говорит. - Ни один белый не должен
знать, что я плясал в Черной Церемонии и стал творцом зомби и
зувемби. Большой Змей наказывает распущенные языки смертью.
   - Зувемби - женщина? - поторопил его Баннер.
   - Была, - пробормотал старик, - и она знала, что я творец
зувемби. Она пришла в мою хижину и просила зелье - отвар из
костей змеи, крови летучей мыши-вампира и росы с воронова крыла.
Раньше она плясала в Черной Церемонии и была готова к тому,
чтобы стать зувемби. Черной Зелье - вот все, чего ей
недоставало. Она была красива. Я не мог ей отказать...
   - Кто? - настойчиво спросил Баннер, но голова старика поникла и
упала на ссохшуюся грудь. Ответа не было. Казалось, он задремал
посреди разговора. Баннер потряс его. - Ты дал зелье, чтобы
сделать женщину зувемби? А что такое зувемби?
   Старик беспокойно пошевелился, и раздалось сонное бормотанье:
   - Зувемби - больше не человек. Она не знает ни родственников, ни
друзей. Но она заодно с народами Черного Мира. Она повелевает
оборотнями, демонами и животными - совами, петухами, мышами,
змеями. Она может навлечь тьму, погасив маленький свет. Она
уязвима для свинца и стали, но если ее не убить, она живет
вечно. Она не ест человеческой пищи и живет подобно летучим
мышам в пещере или в заброшенном доме. Время ничего не значит
для нее - час, день, год, все равно. Она не говорит речью
человека, но звуком своего голоса может притягивать людей,
убивает их и повелевает безжизненным телом, пока оно не остынет.
Пока течет кровь - труп подчиняется ей. И ей доставляет
удовольствие убивать.
   - Зачем же становятся зувемби? - спросил Баннер.
   - Ненависть, - прошептал старик. - Ненависть и месть.
   - Ее имя было Джоан? - спросил Баннер. Это имя медленно
просочилось сквозь пелену, окутывавшую разум чародея, и он
встрепенулся, пробуждаясь от сна наяву. Глаза его снова стали
ясными и заблестели как мокрый гранит.
   - Джоан? - повторил он медленно. - Я давно уже не слышал этого
имени. Кажется, я спал, белые господа. Прошу прощения, но я
ничего не помню. Старики точно собаки - любят вздремнуть у огня.
Вы спрашивали меня о Блассэнвилях? Господа, если бы я сказал
вам, почему не могу ответить, то вы назвали бы это простым
суеверием. Но пусть Бог белого человека будет моим свидетелем,
я...
   Говоря это, он протянул руку за хворостом, вороша кучу
валежника. Речь его оборвалась криком. Он конвульсивно отдернул
руку - бьющая хвостом змея повисла на ней. Она обвилась вокруг
руки колдуна несколько раз и в молчаливой ярости раз за разом
наносила удары своей клинообразной головой.
   Крича, старик свалился в огонь, опрокинув на себя котелок и
разбрасывая угли. Баннер выхватил из костра тяжелую головню и
ударил ею по плоской голове змеи. Та соскользнула с руки
старика, и Баннер, чертыхаясь, отбросил пинком ноги ее
извивающееся тело. Старый Джекоб больше не кричал. Он лежал
спокойно, уставившись остекленевшими глазами в грязный потолок
хижины.
   - Мертв? - прошептал Грисвелл.
   - Мертв, - согласился Баннер. - Мертв как Иуда Искариот. - Он
посмотрел на извивающуюся змею. - Эта чертова гадина вогнала
столько яду в его вены, что хватило бы на дюжину здоровых
молодых парней. И все же я думаю, что его убил страх.
   - Что же теперь мы будем делать?!
   - Оставим тело здесь на койке. Дикие свиньи не повредят его,
если хорошенько закрыть дверь. Завтра мы отвезем тело в город, а
сегодня ночью у нас есть другая работа. Пойдем!
   Грисвелл старался не прикасаться к трупу, когда помогал шерифу
положить старого Джекоба на койку, а затем, спотыкаясь, вышел из
хижины. Солнце опускалось за горизонт, пламенея меж черных
стволов.
   Они молча забрались в машину и поехали обратно.
   - Он сказал, что Большой Змей пошлет своего младшего брата, - пробормотал
Грисвелл.
   - Чепуха, - буркнул Баннер. - Змеи любят тепло, и болото просто
кишит ими. Эта змея подобралась к костру и свернулась среди
сучьев. Старый Джекоб потревожил ее, и она напала. В этом нет
ничего сверхъестественного. - После короткой паузы он добавил
чуть дрогнувшим голосом. - Впрочем, я первый раз вижу, чтобы
гремучая змея напала без предупреждения. И впервые вижу гремучку
с белым полумесяцем на затылке.
   Они свернули на главную дорогу, и Грисвелл снова заговорил:
   - Вы думаете, что мулатка Джоан пряталась в доме все эти годы?
   - Вы слышали, что сказал старый Джекоб, - сурово ответил шериф. - Время
ничего не значит для зувемби.
   Они сделали последний поворот, и Грисвелл собрался с духом. При
виде дома, вздымающегося черной громадой на фоне заката, он
закусил губу, чтобы не закричать. Мысли о таящемся во мраке
ччудовище вновь завладели им.
   - Смотрите! - прошептал он пересохшими губами, когда они
остановились у поместья. Баннер хмыкнул.
   С баллюстрад галереи вспорхнула стая голубей и облаком черных
крапинок понеслась по багровому небе.


   Зов зувемби

   Они сидели, боясь пошевелиться, пока последний из голубей не
скрылся вдали.
   - Ну вот, наконец-то и мне довелось их увидеть, - проговорил
Баннер.
   - Может быть, это суждено только обреченным, - прошептал
Грисвелл. - Вспомните того бродягу...
   - Мы скоро узнаем это, - спокойно ответил шериф, выбираясь из
машины, но Грисвелл заметил, что рука его непроизвольно
потянулась к кобуре.
   Дубовая дверь все так же болталась на сломанных петлях. Звуки
шагов по каменному полу гулко отдавались в пустой прихожей.
Слепые окна горели пламенем заката. Войдя вслед за Баннером в
просторный холл, Грисвелл отметил цепочку черных отметин на
полу, обозначивших последний путь Джона Брэйнера.
   Баннер расстелил в пыли захваченные из машины одеяла.
   - Я лягу ближе к двери, - сказал он, - а вы - туда, где спали
прошлой ночью.
   - Не разжечь ли нам огонь в камине? - спросил Грисвелл, ужасаясь
мысли о тьме, которая нахлынет из леса, когда кончаться короткие
сумерки.
   - Зачем? У нас есть фонари. Мы ляжем в темноте и посмотрим, что
будет дальше. Вы умеете пользоваться оружием?
   - Думаю, что смогу. Я никогда не стрелял из револьвера, но знаю,
как это делается.
   - Хорошо, тогда предоставим стрельбу мне, - Баннер сел, скрестив
ноги, на одеяло и, опустошив барабан своего огромного кольта,
проверил каждый патрон, перед тем как вставить его обратно.
   Грисвелл нервно ходил взад-вперед, провожая тоскливым взглядом
умирающий закат, подобно скупцу, взирающему на отбираемое у него
золото.
   Облокотясь одной рукой на рамку камина, он посмотрел вниз, на
золу, покрытую пылью. Возможно, этот огонь разжигала сама
Элизабет Блассэнвиль более сорока лет тому назад. Мысль эта еще
больше расстроила его. Он чертыхнулся и пхнул пепел носком
ботинка. Что-то мелькнуло среди головешек - клочок бумаги,
желтый от старости. Нехотя Грисвелл нагнулся и вытащил из-под
слоя пепла тетрадь в рассыпающемся картонном переплете.
   - Что это вы там нашли? - осведомился шериф, опуская револьвер.
   - Старую тетрадь. Похоже на чей-то дневник. Страницы исписаны,
но чернила сильно выцвели, а бумага в таком состоянии, что
ничего не разобрать. Как вы думаете, почему она не сгорела в
камине?
   - Брошена туда, когда огонь уже погас, - предположил Баннер. - Может
быть, кто-то нашел ее и забросил в камин - кто-то из
воровавших мебель. Очевидно, он не умел читать.
   Грисвелл перелистал мятые листы, напряженно всматриваясь при
свете гаснущего заката в поблекшие каракули. Внезапно он
выпрямился:
   - Вот здесь разборчиво! Слушайте! - Он начал читать. - "Я знаю,
что в доме есть кто-то кроме меня. Я слышу, как он ходит по дому
ночью, когда садится солнце и сосны снаружи теряются во мраке.
Часто по ночам кто-то скребется под моей дверью. Кто это? Одна
из моих сестер? Или тетушка Селия? Если это так, то зачем ей
красться по собственному дому? И зачем, потянув ручку двери, она
тихо уходит, когда я спрашиваю - кто там? Нет, нет! Я боюсь. О
боже, что мне делать? Я боюсь оставаться здесь, но куда же мне
идти?"
   - О! - воскликнул Баннер. - Похоже, это дневник Элизабет
Блассэнвиль! Продолжайте!
   - Не могу прочесть остального, - ответил Грисвелл. - После этих
страниц я могу разобрать только несколько строчек. - Он прочел. - "Почему
негры сбежали, когда исчезла тетушка Селия? Сестры мои
мертвы - я знаю, что они мертвы. Я чувствую, что они умерли
ужасно, в страхе и в темноте. Но почему? Если кто-то убил
тетушку Селию, то зачем ему убивать моих бедных сестер? Они были
так добры к неграм. Если только Джоан..." - Он остановился,
тщетно разыскивая продолжение. - Оторван кусок страницы. Здесь
есть еще запись, под другой датой - то есть я думаю, что это
дата. Начинется с полуслова: "...ужасная вещь, на которую
намекала старая негритянка. Она назвала Джекоба и Джоан, но
ничего не объяснила - может быть, она боялась". Здесь
неразборчиво... А затем: "Нет, нет!... Как это может быть?! Она
мертва или ушла! Пусть она родилась и воспитана в Вест-Индии, и
не раз намекала, что посвящена в какие-то темные таинства - как
она могла стать таким чудовищем! Это ужас! Боже, разве бывают
такие вещи? Я не знаю, что думать. Если это она бродит ночью по
дому, копошится у моей двери и свистит так дьявольски сладко...
Нет, нет, я наверняка схожу с ума! Если я останусь здесь, я умру
так же ужасно, как и сестры - уж в этот-то я уверена..."
   Бессвязная хроника кончилась так же внезапно, как и началась.
Грисвелл, поглощенный разглядыванием неразборчивых строчек, не
заметил, как пришла тьма. Баннер давно уже освещал рукопись
своим фонарем.
   Оторвавшись от чтения, Грисвелл вздрогнул и бросил быстрый
взгляд в темный холл.
   - Что вы об этом скажете? - спросил он.
   - То, что я и подозревал, - ответил Баннер. - Эта мулатка Джоан
превратилась в зувемби, чтобы отомстить мисс Селии. Вероятно,
свою ненависть к хозяйке она перенесла и на всю семью. Она
принимала участие в колдовских обрядах на своем родном острове и
"была готовой", как сказал старый Джекоб. Все, чего ей не
хватало - это Черное Зелье... и Джекоб снабдил ее им. Она убила
мисс Селию и трех ее племянниц-сестер. Она убила бы и Элизабет,
да помешала случайность. Она скрывается все эти годы в старом
доме, как змея в развалинах.
   - Но зачем ей понадобилось убивать Брэйнера?!
   - Вы же слышали, что сказал старый Джекоб, - напомнил шериф. - Убивать
людей доставляет зувемби удовольствие. Она заманила
Брэйнера наверх и проломила ему голову, а потом, вооружив труп
топором, направила его вниз, чтобы убить вас его руками. Ни один
суд не поверит этому, но если мы предъявим суду ее тело, этого
хватит, чтобы доказать вашу невиновность. Моему слову поверят, а
я скажу, что Брэйнера убила она. Джекоб сказал, что ее можно
убить... впрочем, отчитываясь перед судом, я не буду вдаваться в
подробности.
   - Но она смотрела на нас с лестницы через баллюстраду, - пробормотал
Грисвелл. - Почему же мы не обнаружили ее следов на
лестнице?
   - Возможно, вам это приснилось, или она может внушать какие-то
видения... К черту! Зачем пытаться объяснить то, что выше нашего
понимания? Пора приступать к нашей вахте.
   - Не выключайте свет! - непроизвольно воскликнул Грисвелл, но
все же взал себя в руки. - Нет, конечно, гасите его. Мы должны
лежать в темноте, как... - он запнулся, - как в тот раз.
   Но страх, словно тошнота, подступил к нему, когда комната
погрузилась во тьму. Он лежал и дрожал, слушая, как неистово
стучит его сердце.
   - Вест-Индия, наверное, самое гиблое место в мире, - задумчиво
проговорил Баннер. Голубая сталь кольта мерцала поверх его
одеяла. - Я слышал о зомби - оживших мертвецах. Но никогда до
этого я не знал о зувемби. Очевидно, колдуны могли состряпать
какое-то средство, вызывающее помешательство у женщин. Но это не
объясняет гипнотических снов, необыкновенную долговечность,
способность управлять трупами - нет, зувемби не может быть
просто одержимой женщиной. Это чудовище - нечто большее, чем
человеческое существо, оно порождено волшебными силами черных
болот и джунглей.
   Грисвелл заставил себя лежать спокойно. Казалось, время
остановилось. Он чувствовал себя так, будто что-то душило его.
Неопределенность становилась невыносимой; при попытке овладеть
сжатыми в комок нервами его лоб покрылся холодным потом. Он сжал
зубы и держал их так, пока челюсти не свело болью. Ногти его
глубоко впились в ладони.
   Он не знал, что его ждет. Дьявол появится вновь - но в каком
облике? Будет ли это ужасно-сладостный свист, или шаги босых ног
по скрипящим ступеням, или же внезапный удар топора из темноты?
Кого зувембивыберет в этот раз - его или Баннера? Быть может,
Баннер уже мертв? Грисвелл ничего не видел в темноте, но слышал
ровное дыхание шерифа. Баннер, очевидно, имел стальные нервы - но
был ли это Баннер? Может быть, дьявол уже пришел и занял его
место, с кровожадным злорадством выцеливая следующий удар?
Тысячи леденящиих фантазий копошились в мозгу Грисвелла,
сливаясь в сплошной ужасный кошмар.
   Он понял, что сойдет с ума, если тотчас же не вскочит на ноги и
не бросится, дико крича, прочь из этого проклятого дома. Даже
страх перед виселицей не мог удержать его здесь - но не успел он
пошевелиться, как дыхание Баннера изменилось, и Грисвелл
почувствовал себя так, словно его окатили ведром ледяной воды.
Откуда-то сверху, от лестницы, раздался дьяволский сладкий
свист...
   Инстинкт Грисвелла сработал, погрузив его мозг во тьму более
глубокую, чем окружавший его непроглядный мрак. В течение
некоторого времени он находился в абсолютной прострации, а затем
ощущение движения проникло в его пробуждающееся сознание. Он
бежал, как сумасшедший, спотыкаясь о неровности дороги. Все
вокруг него заполняла тьма, и он бежал вслепую. Он смутно
сообразил, что, должно быть, вырвался из дома и пробежал
несколько миль, прежде чем мозг его снова стал работать
нормально. Ему было все равно. Смерть на виселице за убийство,
которое он не совершал, и вполовину не ужасала его так, как
мысль о возвращении в этот дом кошмара. Он был одержим
единственным побуждением - бежать, бежать, бежать, как он бежал
сейчас, вслепую, не останавливаясь, пока не иссякнут силы. Туман
все еще окутывал его разум, но он почувствовал смутное удивление - почему
не видно звезд сквозь ветви деревьев? Он желал видеть,
куда он бежит, он чувствовал, что взбирается на холм, и это было
странно, так как он знал, что на несколько миль в округе не было
никаких холмов. Затем впереди и вверху появилось тусклое
свечение.
   Он взбирался навстречу свечению, ступая на выступы, которые
принимали все более симметричную форму. Затем ужас пронзил его - он
понял, что все это время на уши его давил звук - странный,
насмешливый свист. Эвук его рассеял туман - но что это? Где он
был? Пробуждение и ясность мысли были ошеломляющими, словно удар
топора. Он не бежал по дороге и не взбирался на холм.
   Он поднимался по лестнице.
   Он все еще был в доме Блассэнвилей - и он поднимался по
лестнице!
   Нечеловеческий вопль сорвался с его губ - и, заглушая все,
сумасшедший свист перешел в зловещий демонический рев звериного
торжества. Он попытался остановиться, повернуть назад или хотя
бы прижаться к баллюстраде. Собственный вопль нестерпимо звенел
в его ушах. Его сила воли была смята. Грисвелла больше не
существовало. У него не было разума. Он уронил свой фонарь и
забыл о лежащем в кармане оружии. Он не владел своим телом. Ноги
двигались неуклюже, работая словно части механизма, подчиненные
внешней силе. Стуча по ступеням, они влекли его вверх, навстречу
мерцающему дьявольскому пламени.
   - Баннер! - молил он. - Баннер! Помогите мне, ради бога!
   Но крик застрял в горле. Грисвелл достиг верхней площадки. Он
уже шел внутрь холла. Свист притих и исчез совсем, но импульс
чужой воли влек его по-прежнему. Он не видел, откуда исходит
тусклое свечение. Казалось, оно шло с разных сторон. Затем он
увидел маленькую гибкую фигуру, приближающуюся к нему. Она была
похожа на женщину, но ни у одной женщины не могло быть такого
ужасного лица, отвратительно-желтого, наполненного безумной
жаждой убийства. Он попробовал закричать при виде этого лица и
блеска стали в занесенной когтистой лапе - но его язык отказался
повиноваться ему.
   Затем позади него что-то оглушительно грохнуло. Тени были
развеяны языком пламени, осветившим падающую назад
откратительную фигуру. Раздался пронзительный нечеловеческий
вопль.
   Во тьме, последовавшей за вспышкой, Грисвелл упал на колени и
закрыл лицо руками. Он не слышал голоса Баннера, и лишь рука
шерифа, встряхнувшая его за плечо, вывела его из обморочного
состояния.
   Свет ослепил его. Мигая и прикрывая глаза рукой, Грисвелл
взглянул в лицо шерифу. Тот был бледен.
   - Вы целы? Боже, целы ли вы? Этот мясницкий топор...
   - Я цел, - промямлил Грисвелл. - Вы выстрелили вовремя. Но
дьявол! Где она? Куда она делась?
   - Уползла в свое логово. Слушайте!
   Откуда-то из глубины дома доносились отвратительные хлопающие
звуки, словно что-то извивалось и билось в предсмертных
конвульсиях.
   - Джекоб был прав, - угрюмо сказал шериф. - свинец может их
убивать. Я уложил ее. Все в порядке. Нельзя было использовать
фонарь, но света и так хватило. Когда этот свист завладел вами,
вы чуть не наступили на меня. Я знал, что вы загипнотизированы
или не в себе, и пошел следом за вами по лестнице. Я держался
позади вас, пришлось согнуться, чтобы она меня не заметила. Я
долго медлил, прежде чем выстрелить - вид ее чуть не парализовал
меня. Смотрите!
   Луч фонаря скользнул вдоль холла. Там, где раньше была видна
сплошная стена, теперь зиял темный проем.
   - Дверь в потайную комнату, которую нашла мисс Элизабет, - взволнованно
сказал Баннер. - Идемте!
   Он побежал через холл, и Грисвелл машинально последовал за ним.
Хлопанье и возня доносились именно со стороны этой новой двери,
но сейчас они уже прекратились.
   Свет обрисовал узкий коридор, подобный туннелю, который был
проделан в толстой стене старого дома. Не колеблясь, шериф
нырнул в темноту.
   - Наверное, мышление зувемби отличается от человеческого, - рассуждал
он вслух, освещая себе дорогу. - Но раз прошлой ночью
у этой твари хватило ума замести следы, чтобы мы не смогли
понять, откуда он пришла... Да, здесь есть комната - тайная
комната дома Блассэнвилей!
   Он остановился, и Грисвелл за его спиной в ужасе закричал:
   - Боже мой! Это та самая комната без окон, с тремя повешенными,
которая мне приснилась!
   Луч фонаря, обежав стены круглой комнаты, внезапно остановился.
В широком круге света виднелись три фигуры, три маленькие
сморщенные мумии в истлевших платьях прошлого века. Их ноги
отделяло от пола не менее фута, а сами они были подвешены за
вытянувшиеся шеи к цепям, свисающим с потолка.
   - Три сестры Блассэнвиль! - прошептал Баннер. - В любом случае
мисс Элизабет не была сумасшедшей.
   - Смотрите, там, в углу... - Грисвелл с трудом заставил голос
повиноваться.
   Свет фонаря двинулся и тут же замер.
   - Неужели это когда-то было женщиной? - прошептал Грисвелл,
содрогаясь. - Это ужасное желтое лицо, эти руки с черными
когтями, словно у зверя. И все же это был человек - на ней
обрывки старого бального платья... Почему служанка-мулатка
носила такое одеяние?
   - Вот где было ее логово в течение сорока лет, - не слушая его,
проговорил Баннер, глядя на мертвую тварь, распростертую в углу. - И
это оправдывает вас, Грисвелл. Помешанная женщина с топором - вот
все, что нужно знать властям. Боже, что за место! И какую
дьявольскую натуру надо было иметь с самого начала, чтобы
предаваться этим колдовским обрядам!
   - Женщина-мулатка? - прошептал Грисвелл, предчувствуя новое
ужасное открытие.
   Баннер покачал головой:
   - Мы неправильно поняли бормотание старого Джекоба, как и то,
что написала мисс Элизабет. Она должна была знать правду, но
семейная гордость не позволила ей сказать правду. Грисвелл,
теперь я понял - мулатка отомщена не так, как мы предполагали.
Она не пила Черного Зелья, который приготовил для нее старый
Джекоб. Зелье предназначалось для другой - подмешать в еду или
в кофе... а потом Джоан убежала, посеяв семена зла.
   - Так значит, это не мулатка? - спросил Грисвелл.
   - Когда я увидел ее там в холле, я уже знал, что она не мулатка.
Даже в этих искаженных чертах лица отражается ее наследственная
красота. Я видел ее портрет и не могу ошибиться. Здесь лежит
существо, когда-то бывшее Селией Блассэнвиль.





                              Роберт ГОВАРД

                              ЧЕРНЫЙ КОЛОСС


                               "Ночь Власти, когда Судьба шла по коридорам
                           мира, словно колосс, восставший с многовекового
                           каменного трона..."
                                    Э.Хофман Прайс "Девушка из Самарканда"



     Интерес  Руфии   продлился   столько,   насколько   хватило   добычи,
привезенной Конаном из Асгалуна. Он распрощался с ней и поступил на службу
к Амальрику  Немедийскому,  наемному  генералу  королевы-регентши  Ясмелы,
правительницы небольшого пограничного королевства Хорайя. Там Конан вскоре
дослужился до капитанского чина. Брат Ясмелы, король Хорайи,  находится  в
плену в Офире, а его королевство подвергается  нападению  сил  кочевников,
которых собрал под своим началом таинственный Колдун  в  Маске,  именуемый
Нэток.



                                    1

     Ничто не нарушало многовековой  тишины,  нависшей  над  таинственными
руинами Кутшема, и все же здесь присутствовал Страх.  Страх  владел  душой
вора по имени Шеватас,  заставляя  его  дышать  тяжело  и  неровно  сквозь
стиснутые зубы.
     Он  стоял  один  -  крошечная   искра   жизни,   затерявшаяся   среди
колоссальных  монументов,  покинутых  и  медленно  разрушающихся.   Никого
вокруг.  Даже  в  синем  просторе  неба  не  парил  ни  один   стервятник,
высматривая добычу. Нещадно палило  солнце.  Со  всех  сторон  возвышались
угрюмые  реликты  иных,  забытых  времен:   огромные   разбитые   колонны,
устремляющие  зазубренные  верхушки  к  небесам;  упавшие  каменные  блоки
циклопических размеров; полуразрушенные стены с остатками изображений, чьи
жуткие очертания  были  наполовину  стерты  песчаными  бурями.  До  самого
горизонта - ни признака жизни, только бескрайняя и бесплодная пустыня,  от
вида  которой  перехватывало  дыхание,  пересекаемая  сухим  руслом  давно
исчезнувшей реки. И  посреди  этого  простора  -  сверкающие  клыки  руин,
колонны, напоминающие сломанные мачты затонувших кораблей, и возвышающийся
надо всем железный купол, перед которым в страхе замер Шеватас.
     Основанием куполу служил гигантский пьедестал из мрамора.  Он  венчал
собой то, что раньше  было  изрезанным  террасами  возвышением  на  берегу
древней реки. Широкие ступени вели к огромной бронзовой  двери  в  купола,
который лежал  на  своем  основании  подобно  половинке  яйца  невероятных
размеров. Сам купол был из чистого железа, которое  сверкало  так,  словно
неведомые руки постоянно полировали его, поддерживая блеск. Точно  так  же
сверкали золотой шпиль на верхушке купола и надпись, состоящая из  золотых
иероглифов в несколько ярдов высотой каждый, которая  тянулась  по  кругу,
огибая купол. Ни один человек на земле  не  мог  прочесть  эти  знаки,  но
Шеватас задрожал от смутных догадок, которые они у него вызывали.  Ибо  он
происходил из очень  древней  расы,  чьи  мифы  уходили  вглубь  веков,  к
событиям и образам, неведомым теперешним народам.
     Шеватас был выносливым, жилистым  и  гибким,  что  неудивительно  для
главного  вора  Заморы.  Его  небольшая  голова   была   гладко   выбрита.
Единственной одеждой ему служила набедренная повязка из алого  шелка.  Как
все люди его расы, он был очень темнокожим, а на его узком ястребином лице
выделялись умные черные глаза. Его длинные тонкие пальцы двигались  быстро
и нервно, как крылья мотылька. С отделанного  золотом  пояса  вора  свисал
короткий узкий меч с украшенной драгоценными камнями рукоятью,  в  кожаных
ножнах с орнаментом. Шеватас обращался с оружием преувеличенно  осторожно.
Он даже старался избежать прикосновения ножен к своему нагому  бедру.  Его
осторожность имела весьма веские причины.
     Шеватас был вором из воров, королем воров, и имя  его  произносили  с
благоговейным трепетом в злачных местах Маула  и  в  темных  тайниках  под
храмами Бела, а песни и легенды о нем переживут  века.  Но  сейчас,  когда
Шеватас стоял перед железным куполом  Кутшема,  душу  его  пожирал  страх.
Любому  профану   было   бы   видно,   что   в   сооружении   есть   нечто
сверхъестественное. Его жгло солнце и хлестали ветра трех  тысячелетий,  и
все же золото и железо купола сверкали так же ярко, как в тот день,  когда
его воздвигли безымянные создатели на берегу безымянной реки.
     Эта сверхъестественность вполне соответствовала общему впечатлению от
руин.  Казалось,  здесь  обитают  злые  духи.  Пустыня,  посреди   которой
находились руины, представляла собой загадочную неисследованную область  к
юго-востоку от Шема. Шеватас знал: несколько дней пути на верблюде  назад,
на юго-запад, и путник увидит великую реку Стикс  в  том  месте,  где  она
поворачивает под прямым углом к своему прежнему направлению и  несет  свои
воды на запад, к далекому морю. У изгиба  реки  начинаются  земли  Стигии,
темногрудой владычицы Юга. Эта богатая страна раскинулась на южном  берегу
великой реки, а за пределами ее тянулись пустыни.
     Далее на восток, знал Шеватас, пустыня постепенно переходит в  степи,
за  которыми  лежит  гирканское  царство  Туран,  раскинувшееся  в  блеске
варварского великолепия  на  берегах  великого  внутреннего  моря.  Неделя
верхового пути на север, пустыня  кончается,  и  начинается  нагромождение
лишенных растительности холмов, а еще дальше -  плодородные  горные  земли
Косса, самого южного из  королевств,  населенных  гиборейцами.  На  западе
пустыня переходит в луга Шема, которые тянутся до самого океана.
     Все это Шеватас знал бессознательно, как человек знает улицы  родного
города. Он много  путешествовал,  и  добычей  его  были  сокровища  многих
королевств.  Но  теперь  он  замер  в  нерешительности  на  пороге  самого
потрясающего из своих приключений и самого огромного из сокровищ,  которое
ожидало его.
     В этом железном куполе лежал прах Тугра Хотана, черного мага, который
правил Кутшемом три тысячи лет назад,  в  те  времена,  когда  королевства
Стигия и Ахерон простирались к северу от  великой  реки,  захватывая  луга
Шема и горные области. Затем гиборейцы, расселяясь из колыбели своей  расы
близ северного полюса, устремились на  юг.  Это  было  не  имеющее  равных
переселение, которое длилось века и тысячелетия.  Но  во  время  правления
Тугра Хотана,  последнего  из  магов  Кутшема,  сероглазые  и  рыжеволосые
варвары в волчьих шкурах и чешуйчатых  кольчугах  вторглись  с  севера  на
богатые возвышенности и своими мечами отсекли для себя  королевство  Косс.
Они промчались по Кутшему, сметая все  на  своем  пути,  запятнали  кровью
мраморные башни, и королевство Ахерон погибло в огне.
     Но пока они  бесчинствовали  на  улицах  древнего  города,  защитники
которого падали под мечами варваров, как созревшая кукуруза,  Тугра  Хотан
проглотил странный и чудовищный  яд,  и  жрецы  в  масках  закрыли  его  в
гробнице, которую он сам себе  приготовил.  Его  верные  слуги  погибли  в
кровавой резне вокруг гробницы, но варвары не смогли ни выломать дверь, ни
повредить сооружение  оружием  или  огнем.  Они  ускакали  прочь,  оставив
великий город в руинах. Тугра Хотан, последний из магов  Кутшема,  остался
лежать непотревоженным под железным куполом своей  гробницы.  Безжалостное
время подточило колонны, обрушило стены,  и  даже  река,  которая  некогда
питала водой эти земли, ушла в песок и высохла.
     Многие  воры  стремились  украсть  сокровища,  которыми,  как  гласят
легенды, полон железный купол, где покоятся  кости  мага.  И  многие  воры
встретили свою смерть на пороге купола,  а  многие  другие  бежали,  теряя
рассудок от дьявольских видений, и последним, что сорвалось с их губ перед
смертью, были не слова, а вой и хохот безумцев.
     Поэтому  Шеватас  дрожал,  стоя  перед  гробницей.  И  страх  его  не
становился слабее от мыслей о змее, которая, если верить легенде, охраняет
прах мага. Все мифы о Тугра  Хотане,  словно  могильным  покрывалом,  были
окутаны смертельным ужасом. С того места, где стоял вор, были видны  руины
огромного зала, где сотни закованных в цепи пленников стояли на коленях во
время праздников, ожидая, когда жрец-король срубит им головы в честь Сета,
бога-змея Стигии. Где-то неподалеку,  должно  быть,  находилась  темная  и
жуткая яма, где кричащих жертв  скармливали  безымянному  и  бесформенному
чудовищу, которое вползало туда из еще более глубокой и страшной пещеры. В
легендах Тугра Хотан представал больше, чем  человеком.  Однако  верования
тех, кто чтил его, постепенно  выродились  в  уродливый  и  отвратительный
культ. Они  продолжали  чеканить  изображение  Тугра  Хотана  на  монетах,
которыми их мертвые расплачивались за путь через великую реку тьмы.  Стикс
-  всего  лишь  материальная  тень  этой  великой  реки.   Шеватас   видел
изображение древнего мага на монетах, украденных из-под языков мертвых,  и
его лицо навсегда запечатлелось в памяти вора, хоть  он  и  желал  бы  его
забыть.
     И все же он отбросил прочь страх и поднялся  к  бронзовой  двери,  на
гладкой поверхности которой не было ни ручки, ни  засова.  Но  Шеватас  не
напрасно  изучал  темные  культы,  не  напрасно  внимал  хриплому   шепоту
служителей Скелоса в полночь под деревьями  и  читал  запретные  окованные
железом книги Слепца Вахелоса.
     Опустившись на колени у входа, он ощупал проворными  пальцами  порог.
Их чувствительные подушечки нашли выступы, слишком крошечные, чтобы их мог
заметить глаз или могли обнаружить  менее  тренированные  пальцы.  Шеватас
принялся осторожно нажимать на них в строго заданном порядке, одновременно
бормоча  давно  забытое  заклинание.  Нажав  на  последний  выступ,  он  с
невероятной быстротой вскочил и резко ударил в центр двери ладонью.
     Не скрипели пружины, не скрежетал  засов.  Дверь  медленно  и  плавно
отъехала назад, и Шеватас шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы. За  дверью
обнаружился короткий узкий коридор. Дверь скользнула вдоль него  и  теперь
запечатывала  собой  его  противоположный  конец.  Пол,  потолок  и  стены
открывшегося тоннеля были железными. И вот из  бокового  отверстия  явился
молчаливый извивающийся ужас, что поднял  голову  и  глянул  на  пришельца
жуткими светящимися глазами. То была змея двадцати  футов  длиной.  Чешуя,
покрывающая ее тело, мерцала и переливалась всеми цветами радуги.
     Чудовище, вероятно, обитало в подземельях и  пещерах  под  основанием
купола, где царит вечная ночь. Вор не терял времени на  подобные  догадки.
Он со всевозможной осторожностью  вынул  из  ножен  меч.  С  лезвия  упало
несколько капель зеленоватой жидкости, точно такой же, как та, что сбегала
с кривых, как ятаган, клыков. Лезвие меча было смочено таким же ядом,  как
яд стража гробницы, и то, как Шеватас добыл этот яд в дьявольских  болотах
Зингары, уже само по себе заслуживало отдельной истории.
     Вор осторожно  продвигался  вперед,  слегка  согнув  колени,  готовый
мгновенно метнуться в любую сторону, как пламя свечи от порыва ветра.  Ему
понадобились все его скорость и слаженность движений, когда  змея  выгнула
шею  и,  распрямляя  все  свое  могучее  тело,  бросилась  с  быстротой  и
неотвратимостью удара молнии. Несмотря на свою  скорость  реакции  Шеватас
едва не погиб. Ему повезло. Все его тщательно продуманные планы  отскочить
в сторону и ударить мечом  по  вытянутой  шее  рухнули  в  мгновение  ока,
сметенные невероятной быстротой нападения змеи. Вор успел только выставить
меч перед собой, невольно закрыв глаза и вскрикнув. Затем меч был выдернут
из его руки, и коридор наполнился оглушительными хлопающими звуками.
     Шеватас открыл глаза и с  удивлением  обнаружил,  что  все  еще  жив.
Чудовище вздымалось и опускалось, его гибкое туловище корчилось в  ужасных
конвульсиях. Меч застрял в  огромной  пасти  змеи.  Единственно  благодаря
счастливому случаю змея бросилась разверстой пастью  туда,  где  он  слепо
выставил перед собой копье. Через несколько  мгновений  змея  сложилась  в
блестящие, чуть подрагивающие кольца. Яд сделал свое дело.
     Как можно осторожнее переступив через тело  стража,  вор  бросился  к
двери, которая на этот раз скользнула вбок, открывая внутренность  купола.
Шеватас  вскрикнул.  Вместо  кромешной  тьмы  его   полоснул   по   глазам
темно-красный свет, который трепетал и пульсировал так, что глаза обычного
человека почти  не  могли  это  выдержать.  Свет  исходил  из  гигантского
красного драгоценного  камня,  закрепленного  высоко  под  сводом  купола.
Шеватас, хотя вид драгоценностей и был ему привычен, уставился в изумлении
на то, что предстало его глазам.
     Сокровище было здесь, громоздилось вокруг  в  изобилии,  от  которого
кружилась голова. Бриллианты, сапфиры,  рубины,  бирюза,  опалы,  изумруды
лежали грудами. Небрежно  были  рассыпаны  нефрит,  агат  и  ляпис-лазурь.
Бруски золота были  сложены  в  пирамидки,  высились  теокалли  серебряных
слитков, лежали мечи с  изукрашенными  драгоценными  камнями  рукоятями  в
позолоченных ножнах; золотые шлемы с цветными гребнями из конского волоса,
или   с   черными   или   алыми   перьями;   отделанные   серебром   латы;
инкрустированные драгоценными камнями  перевязи,  которые  некогда  носили
короли-воители, что уже три тысячи лет покоятся в  своих  могилах;  кубки,
вырезанные из цельного драгоценного камня; черепа,  окованные  золотом,  с
лунными  камнями  в  пустых  глазницах;  ожерелья  из  человеческих  зубов
вперемешку с драгоценными  камнями.  Железная  дверь  была  покрыта  слоем
золотой пыли толщиной в несколько  дюймов.  Пыль  мерцала  и  искрилась  в
темно-красном  сиянии  тысячами  сверкающих  искр.   Вор   стоял   посреди
магического великолепия, попирая звезды обутыми в сандалии ногами.
     Но взгляд его был неотрывно устремлен на ложе из  кристалла,  которое
высилось посреди мерцающего блеска в  центре  купола,  прямо  под  красным
драгоценным камнем, и на котором должны были покоиться кости, обратившиеся
в прах под мерной поступью тысячелетий.  Но  когда  Шеватас  глянул  туда,
кровь отхлынула от его темной кожи, его собственные кости  превратились  в
лед, и все тело  вора  покрылось  гусиной  кожей  от  ужаса,  а  губы  его
беззвучно шевелились. Внезапно голос вернулся к нему. Единственный ужасный
вопль прорезал тишину и долго отдавался эхом внутри высокого купола. Затем
тишина многих веков вновь воцарилась над руинами таинственного Кутшема.



                                    2

     Слухи, путешествуя по  лугам,  достигли  гиборейских  городов.  Весть
несли караваны: длинные цепи верблюдов, идущие через пески, ведомые худыми
и жилистыми, одетыми в белые кафтаны  людьми  с  ястребиными  глазами.  Ее
передавали  горбоносые  пастухи  на  пастбищах,  она   путешествовала   от
обитателей шатров к жителям приземистых каменных городов, в которых короли
с курчавыми иссиня-черными бородами  творили  странные  ритуалы  во  славу
пузатых божков. Слухи просочились сквозь путаницу холмов, где тощие дикари
взимали дань с караванов. Известие проникло на плодородные земли  нагорья,
где высились гордые города на берегах синих озер и рек. Слухи проползли по
широким белым дорогам, по которым оживленно двигались  запряженные  волами
повозки, мычащие стада, богатые купцы, закованные в сталь рыцари,  лучники
и жрецы.
     То были слухи из пустыни, лежащей к востоку от Стигии, далеко  на  юг
от холмов Косса. Среди кочевых племен появился новый пророк. Люди говорили
о племенной войне, о том, что на юго-востоке собираются стервятники, и  об
ужасном вожде, который вел эти орды, растущие как снежный ком,  к  победе.
Стигийцы, которые всегда были угрозой северным народам, не были связаны  с
этим движением, потому что они сами собирали армии на северных границах, а
их жрецы творили  боевую  магию,  чтобы  противостоять  магии  колдуна  из
пустыни. Люди именовали его Нэток, Колдун  в  Маске,  ибо  он  никогда  не
открывал лица.
     Но волна устремилась  на  северо-запад,  и  короли  с  иссиня-черными
бородами  умерли  перед  алтарями  своих  пузатых  божков,  а  приземистые
каменных стены их городов были залиты  кровью.  Люди  говорили,  что  цель
Нэтока и его завывающих приспешников - горные земли гиборейцев.
     Набеги из пустыни были обычными, но возникшее ныне движение  не  было
обычным набегом. Слухи гласили, что Нэток заставил тридцать кочевых племен
и пятнадцать городов присоединиться к нему, и даже  непокорный  стигийский
принц покорился колдуну и стал его вассалом.  Последняя  весть  предвещала
грядущему нападению характер настоящей войны.
     Как обычно, большинство гиборейских народов были склонны не  обращать
внимания на растущую угрозу. Но в Хорайе, земли которой были  высечены  из
шемитских земель мечами косских воинов,  встревожились.  Хорайя  лежала  к
юго-востоку от Косса и в случае вторжения  приняла  бы  на  себя  всю  его
тяжесть. Юный король страны был пленником коварного короля Офира.  Тот  не
мог решить: вернуть ли его на родину, взяв огромный выкуп, или отдать  его
в руки заклятого врага, скупого короля Косса,  который  не  сулил  золота,
зато обещал выгодный договор между странами. Тем временем бразды правления
королевством,  которому  угрожала   страшная   опасность,   находились   в
прекрасных руках юной принцессы Ясмелы, сестры короля.
     Менестрели воспевали ее красоту по всему  западному  миру.  Она  была
воплощением гордости, присущей королевской  династии.  Но  в  ту  ночь,  о
которой идет речь, вся гордость слетела с нее, как  покрывало.  В  комнате
принцессы,  потолок  которой  представлял  собой  купол  из  ляпис-лазури,
мраморный пол был устлан редкими и ценными мехами, а стены украшал золотой
фриз, десять девушек, дочерей благороднейших домов, дремали  на  бархатных
кушетках  вокруг  ложа  принцессы  -  золотого  возвышения  под   шелковым
балдахином. Но принцессы Ясмелы не было на шелковом ложе. Она лежала нагая
ничком  на  мраморном  полу,  словно  служанка,  которую   наказывают   за
провинность. Темные волосы разметались  по  белым  плечам,  тонкие  пальцы
царапали пол в невыносимой муке. Принцесса  корчилась  от  ужаса,  который
заморозил кровь в ее  жилах,  заставил  неестественно  расшириться  зрачки
прекрасных глаз, от которого дыбом  вставали  волосы  и  тело  покрывалось
гусиной кожей.
     Над ней, в самом темном  углу  мраморной  комнаты,  высилась  большая
бесформенная тень. Это не было живое существо, состоящее из плоти и крови.
Это был сгусток тьмы, туманное  пятно,  чудовищное  и  противоестественное
порождение  ночи,  которое  могло   бы   показаться   плодом   воображения
погруженного в кошмарный сон мозга, если бы не два блестящих желтых  огня,
которые двумя глазами сверкали во мраке.
     Более того, от тени исходил  голос.  Низкое,  едва  уловимое  шипение
больше всего походило на тихий свистящий  звук,  который  издают  змеи,  и
который не могло бы воспроизвести ни  одно  существо  с  губами  человека.
Голос твари, равно как и смысл ее  слов,  наполняли  Ясмелу  ужасом.  Ужас
сотрясал ее до глубины души;  ужас  был  столь  нестерпим,  что  принцесса
извивалась и корчилась  всем  телом,  как  под  ударами  плетей  -  словно
пыталась стряхнуть движениями тела навязчивое зло, ползущее ей в душу.
     - Ты отмечена знаком, ты  принадлежишь  мне,  принцесса,  -  шелестел
страшный шепот. - Еще прежде чем восстать от долгого сна, я отметил тебя и
стремился к тебе, принцесса.  Но  меня  сковывало  древнее  заклятие,  при
помощи которого я спасся от врагов. Я -  душа  Нэтока,  Колдуна  в  Маске!
Посмотри хорошенько на меня, принцесса. Скоро  ты  обнимешь  меня  в  моем
телесном воплощении. Скоро ты будешь любить меня!
     Шепот призрака перешел в похотливое хихиканье. Ясмела застонала  и  в
пароксизме ужаса ударила по мраморным плитам пола крохотными кулачками.
     - Я сплю во дворце Акбитаны, - продолжалось  жуткое  шипение.  -  Там
лежит мое тело, его кости и плоть. Но тело - лишь пустая скорлупа, которую
свободный дух может покинуть для полета. Если бы  ты  могла  выглянуть  из
окна  того  дворца,  ты  бы  поняла   тщетность   сопротивления.   Пустыня
расстилается цветником в свете луны, а его цветы - это сотни тысяч военных
костров. Как стремится лавина с гор, набирая  силу  и  скорость,  так  моя
армия обрушится на земли моих древних врагов. Черепа их  королей  послужат
мне кубками, их женщины и дети станут рабами рабов моих рабов. Долгие годы
сна взрастили мое могущество... А ты будешь моей королевой, о принцесса! Я
научу тебя древним, забытым ныне способам наслаждений. Мы...
     Под   потоком   сверхъестественной   непристойности,   исходящей   от
призрачного колосса, Ясмела скорчилась, как если  бы  удар  бича  ожег  ее
нежное нагое тело.
     - Помни! - шепнул ужас. - Уже очень скоро я приду  за  тем,  что  мне
принадлежит!
     Ясмела, прижав лицо к каменным плитам и зажимая уши нежными пальцами,
услышала странный хлопающий звук, словно от крыльев летучей мыши.  Она  со
страхом глянула вверх, но увидела только луну, светящую в окно. Лунный луч
пронзил серебряным клинком то место, где только  что  скрывался  во  мраке
чудовищный  фантом.  Дрожа  всем  телом,  принцесса  поднялась,  с  трудом
добралась до атласной кушетки, упала на  нее  и  истерически  разрыдалась.
Девушки продолжали спать, но вот одна проснулась, зевая и  потягиваясь,  и
огляделась вокруг. Тотчас она  была  на  коленях  подле  кушетки,  обнимая
Ясмелу за стройный стан.
     - Это было... было?.. - ее темные глаза расширились от испуга. Ясмела
судорожно вцепилась в нее.
     - Ах, Ватиса, Оно явилось снова!  Я  видела  Его,  слышала,  как  Оно
говорит! Оно назвало Свое имя - Нэток! Это Нэток!  Это  не  был  кошмарный
сон, это было на самом деле! Оно возвышалось  надо  мной,  а  все  девушки
спали, как будто им дали сонное зелье. Что делать, о, что мне делать?
     Ватиса в раздумье повернула золотой браслет на полной руке.
     - О принцесса, - сказала она. -  Нет  сомнений  в  том,  что  простым
смертным не под силу  справиться  с  Ним,  и  предохранительное  заклятие,
полученное тобой от жрецов Иштар, не помогло.  Значит,  единственное,  что
тебе осталось - обратиться к забытому оракулу Митры.
     Несмотря на  только  что  пережитый  ужас,  Ясмела  вздрогнула.  Боги
вчерашнего  дня  становятся  дьяволами  завтрашнего.  Жители  Косса  давно
перестали поклоняться Митре, забыли, каким был всеобщий бог гиборейцев.  У
Ясмелы было только смутное представление, что, поскольку  бог  этот  очень
древний, он должен быть ужасен. Иштар тоже следовало бояться, равно как  и
других  богов  Косса.  Культура  и  религия  Косса  претерпела  изменения,
соприкоснувшись с культурами Шема и Стигии, и кое-что из них  заимствовав.
Простой  образ  жизни  гиборейцев  сильно   изменился   под   воздействием
чувственных, роскошных и деспотических привычек Востока.
     - А Митра поможет мне? - Ясмела схватила Ватису за запястье. - Мы так
давно поклоняемся Иштар...
     - Поможет. Пусть не будет сомнения в  сердце  твоем!  -  Ватиса  была
дочерью офирского жреца, который привез с собой свои обычаи,  когда  бежал
от политических врагов в Хорайю. - Ступай и вопроси  святыню!  Я  пойду  с
тобой.
     - Я пойду! - Ясмела встала, но воспротивилась,  когда  Ватиса  хотела
помочь ей одеться. - Не годится мне стоять перед  святыней,  закутанной  в
шелка. Я приползу на коленях, нагая,  как  должно  тому,  кто  поклоняется
истинно, чтобы Митра не счел, что мне не достает скромности.
     - Чушь! - Ватиса, похоже, не питала большого уважения к тому, что она
считала ложным культом. - Митра предпочитает, чтобы люди стояли перед  ним
выпрямившись, а не ползали на животах, как червяки, и не окропляли  кровью
животных его алтарь.
     Получив такой выговор, Ясмела позволила девушке надеть на себя легкую
шелковую рубашку без рукавов,  набросить  поверх  нее  шелковую  тунику  и
перехватить ее в талии широким бархатным поясом.  Изящные  ноги  принцессы
были обуты в атласные туфли, а несколько искусных прикосновений  проворных
пухлых  пальчиков  Ватисы  привели  в  порядок  темные  волнистые   волосы
принцессы.
     Ватиса откинула тяжелый, тканый золотом гобелен и отодвинула  золотой
засов скрытой  за  ним  двери.  Принцесса  следовала  за  ней.  За  дверью
обнаружился узкий изгибающийся коридор.  По  нему  девушки  быстрым  шагом
добрались до другой двери,  за  которой  был  просторный  зал.  Там  стоял
стражник в позолоченном шлеме, украшенном гребнем, посеребренной кирасе  и
гравированных золотом поножах. Вооружен он был боевым  топором  с  длинной
рукоятью.
     Ясмела махнула ему рукой, он отсалютовал и снова занял свое  место  у
двери, неподвижный, как медная  статуя.  Девушки  пересекли  зал,  который
казался невообразимо огромным и  сверхъестественным  в  свете  факелов  на
очень высоких стенах, и спустились вниз по  лестнице.  Ясмела  вздрагивала
при виде темных теней по углам. Они  спустились  вниз  на  три  лестничных
пролета и наконец остановились в узком коридоре, потолок которого  в  виде
арки был инкрустирован драгоценными камнями, в пол были вделаны самоцветы,
а стены были украшены золотым фризом. Они  на  цыпочках  прошли  по  этому
сияющему пути, взявшись за руки, и остановились перед позолоченной дверью.
     Ватиса распахнула дверь, и их взорам предстала святыня, давно забытая
всеми, за исключением нескольких верных, а также членов королевской  семьи
Хорайи, ради которых и поддерживался храм. Ясмела никогда не  была  здесь,
хотя родилась и провела всю свою жизнь во дворце. Святилище было простым и
неукрашенным по сравнению с богатством и вычурностью святилищ Иштар. Здесь
чувствовалась простота достоинства и красоты, присущие религии Митры.
     Потолок был очень высоким, но не в виде купола и из  простого  белого
мрамора, так же как стены и дверь. Вдоль стен бежал полоской узкий золотой
фриз. Позади алтаря из чистого зеленого нефрита, не  запятнанного  следами
жертвоприношений,  стоял  пьедестал,  на   котором   сидело   материальное
представление божества. Ясмела в благоговейном ужасе смотрела  на  могучий
размах плеч, на строгие правильные черты - большие глаза правильной формы,
борода патриарха, крупные завитки волос, перехваченные простой  лентой  на
висках. Это, хоть принцесса того и не знала, было искусство в высшем своем
проявлении  -  свободное,  ничем  не  скованное  художественное  выражение
высокоэстетической расы, не заторможенное принятым символизмом.
     Ясмела опустилась на колени и простерлась ниц, не обращая внимания на
упреки и  увещевания  Ватисы.  Ватиса  на  всякий  случай  последовала  ее
примеру,  ибо  она  была  всего  лишь  обычной  девушкой   и   чувствовала
благоговейный ужас  в  святилище  Митры.  Но  даже  сейчас  она  не  могла
удержаться и шепнула Ясмеле на ухо:
     - Это всего лишь символ бога. Никто не пытался утверждать, что знает,
как  выглядит  Митра.  Эта  статуя  представляет  его  в  идеализированном
человеческом облике, настолько близком  к  совершенству,  насколько  может
вообразить человеческий ум. Бог не обитает в этом холодном камне, как,  по
словам ваших жрецов, обитает Иштар. Он повсюду - над нами, вокруг  нас,  и
утром он дремлет в высоте среди  звезд.  Но  в  этом  месте  его  сущность
фокусируется. Поэтому воззови к нему.
     - Что мне сказать? - шепнула Ясмела, запинаясь от ужаса.
     - Прежде чем ты заговоришь, Митре уже известны все  твои  мысли...  -
начала Ватиса. И вдруг обе девушки вздрогнули от испуга,  когда  прямо  из
воздуха над ними возник голос. Глубокие, спокойные, звучные тона  исходили
отовсюду, из статуи не больше, чем из стен.  Снова  Ясмела  дрожала  перед
бестелесным голосом, который обращался к ней, но на этот раз не  от  ужаса
или отвращения.
     - Не нужно слов, дочь моя, ибо мне известно, в чем ты  нуждаешься,  -
пришли интонации, как глубокие  музыкальные  волны,  ритмично  бьющиеся  о
золотой берег. - Есть только один способ тебе спасти твое  королевство  и,
спасая его, спасти весь мир от клыков змеи, которая выползла  на  свет  из
многовековой тьмы. Ступай одна на улицы города,  и  доверь  судьбу  своего
королевства в руки первого, кого встретишь.
     Голос, не имеющий эха, умолк, и девушки  уставились  друг  на  друга.
Затем они поднялись на ноги и на цыпочках вышли прочь. Они  заговорили  не
раньше, чем добрались до  спальни  Ясмелы.  Принцесса  выглянула  в  окно,
забранное золотой решеткой. Луна зашла. Было уже далеко за полночь.  Звуки
пиров затихли в садах и на  крышах  города.  Хорайя  спала  под  звездами,
словно отражениями которых служили факелы, которые мерцали вдоль  садов  и
улиц, и на плоских крышах домов, где спали люди.
     - Что будешь делать? - шепнула Ватиса, вся дрожа.
     - Подай мне плащ, - ответила Ясмела, стиснув зубы, чтобы не стучали.
     - Одна, на улицах, в столь поздний  час!  -  принялась  увещевать  ее
Ватиса.
     - Митра говорил со мной, - ответила принцесса. - Это мог  быть  голос
бога или трюк жреца. Неважно. Я пойду!
     Она закутала гибкую фигуру в обширный шелковый плащ, надела бархатную
шапочку с  плотной  вуалью,  торопливо  прошла  по  коридорам  до  большой
бронзовой двери. Дюжина копейщиков удивленно смотрели ей вслед, когда  она
вышла наружу. Это было крыло дворца, которое выходило прямо на  улицу,  со
всех остальных сторон дворец был окружен большими садами и обнесен высокой
стеной. Принцесса оказалась на улице, освещенной факелами,  расположенными
через равные промежутки.
     Она замерла на мгновение, затем, прежде  чем  ее  решимость  исчезла,
принцесса закрыла за собой дверь. Легкая дрожь пробежала по ее телу, когда
она посмотрела по сторонам. Улица была совершенно пустой и тихой.  Ясмела,
дочь аристократов, никогда прежде не выходила одна, без сопровождающих, из
дворца своих предков. Мысленно подбодрив себя, она быстро пошла по  улице.
Ее ноги, обутые в  атласные  туфли,  легко  ступали  по  мостовой,  но  от
малейшего звука шагов ее сердце подпрыгивало до горла.  Ей  казалось,  что
они отдаются громовым эхом в лабиринте города, и будят  злобные  фигуры  с
крысиными глазами в тайных логовищах под землей. Казалось, в  каждой  тени
крылся наемный убийца, в каждой подворотне таились крадущиеся псы ночи.
     Внезапно она вздрогнула всем  телом.  Впереди  нее  на  жуткой  улице
появилась фигура. Принцесса быстро укрылась в густой тени, которая  теперь
казалась небесным спасением. Ее сердце бешено  колотилось.  Приближающийся
человек шел не скрытно, как вор, и  не  робко,  как  скромный  путник.  Он
вышагивал по ночной улице, как человек, у  которого  нет  ни  желания,  ни
необходимости идти тихо. В его походке была  бессознательная  важность,  и
звуки его шагов по мостовой отдавались громким эхом. Когда он  приблизился
к факелу, принцесса ясно  разглядела  его  -  высокий  мужчина,  одетый  в
кольчугу из прочных колец, какие носят  наемники.  Принцесса  собралась  с
духом и вышла из тени, плотно кутаясь в плащ.
     - Ах-ха! - меч прохожего наполовину вылетел из ножен. Он замер, когда
мужчина увидел, что перед ним всего  лишь  женщина.  Однако  взгляд  воина
скользнул поверх ее головы в тень, ища возможных компаньонов.
     Они стояли друг перед другом. Рука мужчины лежала на длинной  рукояти
меча, которая выглядывала из-под алого плаща, небрежно  спадавшего  с  его
широких плеч. Свет факелов тускло блестел на полированной синей стали  его
поножей и легкого шлема. Более  гибельный  огонь  блестел  синевой  в  его
глазах. С первого взгляда было видно, что он не коренной житель  Косса,  а
когда он заговорил, принцесса поняла, что он не гибореец. Он был одет  как
капитан наемников, а в этой отчаянной команде были люди из многих стран  -
как цивилизованные иностранцы, так и варвары.  В  этом  воине  было  нечто
волчье, изобличавшее в нем варвара. Глаза цивилизованного человека,  каким
бы он ни был дикарем или преступником, не могут сверкать  таким  огнем.  В
его дыхании чувствовались винные пары, но он не пошатывался.
     - Тебя что, вышвырнули на улицу? - спросил он на варварском  косском,
протягивая к ней руку. Его пальцы сомкнулись на ее запястье без нажима, но
она почувствовала, что он без труда может сломать ей кости.  -  Я  иду  из
последнего открытого винного погребка - Иштар да проклянет этих белобрюхих
крючкотворов, которые закрывают питейные дома!  "Пусть  люди  спят  вместо
того, чтобы напиваться", говорят  они  -  ну  конечно,  чтобы  люди  лучше
работали и сражались для своих хозяев. Евнухи  с  мягкими  кишками,  я  их
называю. Когда я служил наемником в Коринфии, мы пили и гуляли  с  девками
всю ночь, а потом сражались весь день - о да, и кровь рекой текла по нашим
клинкам! Но что с тобой стряслось, детка? Сними-ка эту проклятую маску...
     Принцесса, ловко изогнувшись, избежала его хватки, стараясь в  то  же
время не оттолкнуть его. Она понимала, какой опасности себя подвергает - в
городе, на пустынной улице, наедине с пьяным варваром.  Если  она  откроет
ему свое имя, он может посмеяться над ней и уйти. Она не была уверена, что
он не  перережет  ей  горло.  Варвары  поступают  странно  и  необъяснимо.
Принцесса переборола растущий страх.
     - Не здесь, - рассмеялась она. - Пойдем со мной...
     - Куда? - его дикая кровь взыграла, но он был осторожен, как волк.  -
Ты хочешь меня заманить в притон грабителей?
     - Нет, нет, клянусь! - она  всеми  силами  старалась  избежать  руки,
которая снова протянулась сорвать с нее вуаль.
     - Укуси тебя демон, девчонка! - буркнул он с  отвращением.  -  Ты  со
своей вуалью хуже гирканской женщины.  Дай  я  хотя  бы  взгляну  на  твою
фигуру!
     Прежде чем она успела ему помешать, он сдернул с нее плащ, и тихонько
свистнул сквозь зубы. Он стоял с ее плащом в  руках,  глядя  на  нее  так,
словно вид ее богатых одежд слегка протрезвил его. Она увидела, что в  его
глазах мелькнуло сердитое подозрение.
     - Кто ты такая, черт побери? - пробормотал он. - Ты не уличная девка,
если только твой любовник не украл для тебя одежду из королевского сераля.
     - Неважно, - она решилась положить свою белую руку на  его  массивное
закованное в броню предплечье. - Пойдем со мной, уйдем с улицы.
     Он некоторое время колебался, затем пожал могучими плечами. Принцесса
увидела, что он наполовину поверил в то, что она  -  какая-нибудь  знатная
дама, которой прискучили церемонные любовники, и она выбрала такой  способ
развлечься. Он позволил ей снова закутаться в плащ и последовал за ней.
     Принцесса краем глаза наблюдала за  ним,  когда  они  вместе  шли  по
улице. Его кольчуга не могла скрыть суровых черт его тигриной мощи. Все  в
нем было тигриным, первобытным, раскованным. Он  был  для  нее  чужд,  как
джунгли, в своем отличии от благовоспитанных  придворных,  к  которым  она
привыкла. Она боялась его, она говорила себе,  что  ей  отвратительны  его
грубая  неотделанная  сила  и   бесстыдное   варварство.   Однако   что-то
безымянное,  жаждущее  риска  внутри  нее  тянулось  к  нему   -   скрытая
первобытная струна, которая прячется в  душе  каждой  женщины,  звучала  в
ответ. Она чувствовала его напряженную руку в своей руке, и что-то глубоко
в ней ответило на эту близость. Много мужчин становилось перед Ясмелой  на
колени. Это был тот, кто, она чувствовала, никогда не станет на колени  ни
перед кем. Ее чувства напоминали чувства человека, который ведет тигра без
поводка. Она была испугана и возбуждена своим испугом.
     Принцесса остановилась у двери дворца и легонько постучала.  Наблюдая
украдкой за своим спутником, она не заметила в его глазах подозрения.
     - Дворец, да? - проворчал он. - Так ты горничная?
     Принцесса обнаружила,  что  со  странным  чувством  ревности  думает,
впускала ли какая-нибудь из ее девушек  во  дворец  этого  военного  орла.
Стражи не шевельнулись, когда она вела его мимо них, но он смотрел на них,
как дикий злобный  пес  смотрел  бы  на  чужую  стаю.  Она  провела  через
занавешенную  дверь  во  внутренний  покои,  где  он  остановился,  наивно
разглядывая гобелены, пока  не  заметил  хрустальный  кувшин  с  вином  на
столике черного дерева. Варвар с удовлетворенным вздохом схватил кувшин  и
опрокинул его содержимое в рот. Из внутренней комнаты  выбежала  Ватиса  с
взволнованным восклицанием:
     - О, моя принцесса!
     - Принцесса?!
     Кувшин с вином упал на пол и разбился.  Неуловимо  быстрым  движением
наемник сорвал  с  Ясмелы  вуаль  и  глянул  ей  в  лицо.  Он  отпрянул  с
проклятием, меч оказался в его руке, блеснула синевой сталь. Глаза варвара
сверкали, как у попавшего в ловушку тигра. В воздухе скопилось напряжение,
словно затишье перед бурей. Ватиса осела на пол, лишившись  дара  речи  от
ужаса, но Ясмела смотрела на разъяренного варвара,  не  отводя  глаз.  Она
понимала, что речь идет о ее жизни. Доведенный до безумия  подозрениями  и
нерассуждающей паникой, он был готов сеять смерть при малейшей провокации.
Но принцесса чувствовала какое-то  невыразимое  возбуждение  от  опасности
ситуации.
     - Не бойся, - сказала она. - Я принцесса Ясмела, но у тебя нет причин
бояться меня.
     - Зачем ты привела меня  сюда?  -  рявкнул  он,  осматриваясь  вокруг
сверкающими глазами. - Что это за ловушка?
     - Это не ловушка, - ответила она. - Я привела тебя сюда,  потому  что
ты можешь мне помочь. Я воззвала к богам - к Митре - и он велел мне  пойти
на улицы и просить помощи первого, кого я встречу.
     Это было нечто, что он мог понять. У варваров тоже есть  оракулы.  Он
опустил меч, хотя и не вложил в ножны.
     - Ну, если ты принцесса Ясмела, тебе действительно  нужна  помощь,  -
буркнул он. - Твое королевство попало в дьявольскую переделку.  Но  чем  я
могу тебе помочь? Конечно, если тебе нужен головорез...
     - Садись, - предложила она. - Ватиса, принеси ему вина.
     Варвар повиновался. Она обратила внимание, что он  позаботился  сесть
спиной к прочной  стене,  где  он  мог  видеть  всю  комнату.  Он  положил
обнаженный меч на защищенные кольчугой колени. Ясмела смотрела  на  меч  в
восхищении.  Его  тусклый  синеватый  блеск,   казалось,   отражал   былые
кровопролития и грабежи. Она  сомневалась,  что  сможет  его  поднять,  но
знала, что наемники вращают мечи одной рукой с такой же легкостью, как она
- хлыст для верховой езды. Она  обратила  внимание  на  силу  и  мощь  рук
варвара. Это не были корявые неразвитые лапы дикаря. С чувством  вины  она
внезапно обнаружила, что представляет, как эти сильные руки перебирают  ее
темные волосы.
     Варвар, похоже, успокоился, когда она села напротив него на диван. Он
снял свой легкий шлем и положил рядом на стол, и  откинул  назад  железный
назатыльник, позволяя складкам кольчуги падать  на  его  массивные  плечи.
Теперь она более явственно рассмотрела его несходство с гиборейцами. В его
темном, покрытом шрамами лице был намек на угрюмость, и, хотя черты его не
были отмечены испорченностью или злобой, они были определенно грозными,  а
самым примечательным были его горящие синие глаза. На низкий  широкий  лоб
спадали пряди взъерошенных волос, черных как вороново крыло.
     - Кто ты такой? - резко спросила она.
     - Конан, капитан наемных копьеносцев, -  ответил  он,  одним  глотком
опустошая чашу вина  и  протягивая  ее  наполнить  снова.  -  Я  родом  из
Киммерии.
     Название ей мало что говорило.  Она  смутно  знала,  что  эта  дикая,
угрюмая холмистая страна лежит далеко на севере, за пределами  гиборейских
земель, и населяет ее дикая, жестокая, угрюмая раса. Она  никогда  до  сих
пор не видела киммерийца.
     Ясмела оперла подбородок на руки и устремила на воина  взор  глубоких
темных глаз, которые полонили много сердец.
     - Конан Киммериец, - произнесла она,  -  ты  сказал,  что  мне  нужна
помощь. Почему?
     - Ну, - ответил он, - это всякому понятно. Твой брат король - пленник
в Офире, Косс строит заговоры, чтобы поработить тебя, этот колдун  в  Шеме
провозгласил кровь и смерть. А что  хуже  всего,  так  это  то,  что  твои
солдаты дезертируют ежедневно.
     Принцесса ответила  не  сразу.  Для  нее  было  внове  слышать  столь
откровенную речь. Слова этого человека  не  прятали  суть  за  придворными
вежливыми оборотами.
     - Почему мои солдаты дезертируют, Конан? - спросила она.
     - Некоторых переманил Косс, - ответил он, с  удовольствием  потягивая
вино. - Многие считают, что Хорайя как независимое  государство  обречена.
Многие испуганы россказнями об этом псе Нэтоке.
     - Наемники останутся? - обеспокоенно спросила она.
     - Да, пока ты будешь нам хорошо платить, - честно ответил  он.  -  До
твоей политики нам дела нет. Ты можешь верить Амальрику, нашему  генералу,
но остальные наемники - простые ребята,  которые  любят  добычу.  Если  ты
заплатишь выкуп, который просит Офир, люди  станут  говорить,  что  ты  не
сможешь заплатить нам. В этом случае мы можем перейти на службу  к  королю
Косса, хотя этот проклятый скупердяй мне не друг. Или можем ограбить  твой
город. В гражданской войне добыча всегда богатая.
     - Почему вы не перейдете к Нэтоку? - настойчиво спросила она.
     - Чем он нам заплатит? - фыркнул  он.  -  Пузатыми  медными  идолами,
которые он унес  из  ограбленных  шемитских  городов?  Пока  ты  воюешь  с
Нэтоком, можешь быть уверена, что мы не переметнемся к врагу.
     - Пойдут ли за тобой твои товарищи? - резко спросила она.
     - Что ты хочешь сказать?
     - Я хочу сказать, - подчеркнуто  ответила  она,  -  что  я  собираюсь
назначить тебя командующим армией Хорайи!
     Он замер с чашей вина,  поднесенной  к  губам,  которые  кривились  в
широкой ухмылке. Глаза его сверкнули новым огнем.
     - Командующим? Кром! Но что скажут твои надушенные аристократы?
     - Они будут повиноваться мне! - Она хлопнула в ладоши, призывая раба,
который вошел и склонился в низком поклоне. -  Пусть  граф  Теспид  тотчас
явится ко мне, а также канцлер Таурус, лорд Амальрик и Агха Шупрас.
     - Я верю словам Митры, - сказала она, останавливая взгляд на  Конане,
который теперь уплетал еду, поставленную перед ним дрожащей Ватисой. -  Ты
много воевал?
     - Я был рожден на поле сражения, - ответил он, отрывая кусок мяса  от
огромной кости сильными зубами. - Первые звуки, которые услышали мои  уши,
были звон мечей и вопли сражающихся. Я дрался в кровавых схватках  кланов,
участвовал в племенных войнах и в имперских кампаниях.
     - Но ты сможешь вести людей и организовывать линии войска?
     - Ну, я могу попробовать, - ответил он, не раздумывая.  -  Это  всего
лишь битва на мечах, только большого масштаба. Вынимаешь из ножен гвардию,
замахиваешься, удар - и либо голова врага с плеч, либо твоя.
     Раб вернулся, объявил прибытие тех, за кем посылали. Ясмела вышла  во
внешнюю  комнату,  задернув  за  собой  бархатную  занавесь.   Аристократы
опустились на колени, явно удивленные тем, что их призвали в такой час.
     - Я призвала вас, чтобы известить о своем решении, - сказала  Ясмела.
- Королевство в опасности...
     - Вы правы, моя принцесса, - заговорил граф Теспид, высокий  мужчина,
чьи черные волосы были завиты и надушены. Одной белой рукой он  поглаживал
остроконечные усы, другой держал бархатный берет с алым  пером  и  золотой
пряжкой. Его туфли с  острыми  носками  были  атласными,  одежда  была  из
расшитого  золотом  бархата.  Граф  отличался  жеманностью  манер,  однако
мускулы его под шелковыми одеждами были стальными. - Хорошо бы  предложить
Офиру больше золота за освобождение вашего брата.
     - Я категорически возражаю, - прервал  его  канцлер  Таурус,  пожилой
мужчина в плаще, подбитом мехом горностая. Лицо канцлера было  изборождено
морщинами от забот его долгой службы. - Мы  уже  предложили  столько,  что
королевство останется нищим.  Если  предложить  еще,  это  только  повысит
алчность Офира. Моя принцесса, я повторяю то, что  уже  говорил:  Офир  не
пошевелится, пока мы не встретим вторжение этой орды. Если  мы  проиграем,
они отдадут нашего короля Коссу, если победим, они несомненно  вернут  его
величество нам за выкуп.
     -  А  тем  временем,  -  вмешался  Амальрик,  -  солдаты  дезертируют
ежедневно, а наемники не устают спрашивать, почему мы прохлаждаемся. - Это
был немедиец, огромный мужчина с львиной гривой светлых волос. - Мы должны
действовать быстро, если мы вообще...
     - Завтра мы выступаем на юг, - ответила принцесса. - А  вот  человек,
который поведет вас!
     Откинув бархатные  занавеси,  она  драматическим  жестом  указала  на
киммерийца. Возможно, это был не слишком удачный момент для представления.
Конан развалился в кресле, положил ноги на столик черного  дерева,  и  был
поглощен тем, что обгладывал кость, держа ее обеими  руками.  Он  небрежно
глянул  на  потрясенных  аристократов,  походя  ухмыльнулся  Амальрику   и
продолжал свое занятие с явным удовольствием.
     - Сохрани нас Митра! - взорвался Амальрик. - Это же северянин  Конан,
самый беспокойный из моих негодяев! Я бы его давно повесил, если бы он  не
был лучшим из мечевиков, которые когда-либо носили кольчугу...
     - Ваше высочество изволит смеяться над  нами!  -  воскликнул  Теспид,
хмуря аристократические черты. - Этот человек дикарь, лишенный культуры  и
воспитания! Это оскорбление - заставлять благородных людей служить под его
началом! Я...
     - Граф Теспид, - сказала Ясмела, - у  вас  за  поясом  моя  перчатка.
Отдайте ее мне и идите.
     - Идти? - воскликнул он, потрясенный. - Куда идти?
     - В Косс или в Хадес! - ответила она. - Если вы не будете служить мне
так, как я того желаю, вы не будете служить мне вовсе.
     - Вы неправильно поняли меня, принцесса, - ответил  он,  склоняясь  в
низком поклоне, глубоко уязвленный. - Я не оставлю вас. Ради  вас  я  даже
готов предоставить мой меч в распоряжение этого дикаря.
     - А вы, милорд Амальрик?
     Амальрик выругался вполголоса, затем ухмыльнулся.  Он  был  настоящим
солдатом удачи, и никакой скачок удачи, безразлично, вверх  или  вниз,  не
мог его удивить.
     - Я буду служить под его началом. Я всегда говорил, что жизнь  должна
быть короткой и веселой - а  под  командованием  Конана  Головореза  жизнь
несомненно будет и короткой, и веселой. Митра! Если  этот  пес  когда-либо
командовал больше, чем отрядом таких же убийц, как он сам, я готов  съесть
его вместе с его доспехами!
     - А ты, мой верный Агха? - обратилась она к Шупрасу.
     Тот пожал плечами, словно говоря своим видом: что еще мне  делать?  У
него были типичная внешность  для  расы,  живущей  вдоль  южных  границ  с
Коссом: высокий, худощавый, черты лица более заостренные и ястребиные, чем
у родственных пустынных народов с более чистой кровью.
     - Иштар решает за нас, принцесса, - ответил  он  с  фатализмом  своих
предков.
     - Ждите здесь, - приказала Ясмела, и пока Теспид комкал  и  мял  свой
бархатный берет, Таурус обеспокоенно бормотал себе  под  нос,  а  Амальрик
расхаживал  взад-вперед,  теребя  свою  светлую  бороду  и  ухмыляясь  как
голодный лев,  принцесса  исчезла  за  занавесями  и  хлопнула  в  ладоши,
призывая рабынь.
     По ее приказу они принесли доспехи взамен кольчуги  Конана  -  латный
воротник, стальные ботинки, кирасу, оплечье лат, ножные латы,  набедренник
и шлем с забралом. Когда Ясмела вновь отдернула занавеси,  Конан  предстал
перед собравшимися закованный в блестящую сталь. Одетый в броню  с  головы
до пят, с поднятым забралом шлема, с тенью от  черных  перьев,  украшающих
шлем, на темном  лице,  он  обладал  мрачным  величием,  которое  неохотно
признал даже Теспид. С губ Амальрика неожиданно исчезла усмешка.
     - Клянусь Митрой, - сказал он. - Я никогда не  ожидал  увидеть  тебя,
Конан, в полных рыцарских доспехах, но ты их не позоришь. Клянусь  костями
моих пальцев, Конан, я видел королей, на которых доспехи смотрелись не так
уместно, как на тебе!
     Конан молчал. Неясная тень промелькнула в его уме,  как  пророчество.
Через много лет он вспомнит слова  Амальрика,  когда  придет  время  мечте
стать реальностью.



                                    3

     В слабом свете раннего утра улицы Хорайи были  полны  людей,  которые
наблюдали, как всадники выезжают из южных ворот.  Армия  наконец  вышла  в
поход. Там были богатые рыцари, закованные в блестящую броню, разноцветные
перья развевались над их полированными шлемами. Их кони, убранные  шелком,
лакированной кожей и золотыми пряжками, гарцевали и делали курбеты,  когда
всадники пускали их разными аллюрами. Утренний  свет  блестел  на  остриях
пик, которые лесом поднимались над отрядами,  их  флажки  развевал  ветер.
Каждый рыцарь нес знак дамы сердца - перчатку, шарф или розу,  привязанный
к шлему или перевязи меча. Это была кавалерия  знати  Хорайи,  пять  сотен
отважных рыцарей под предводительством графа Теспида, кто,  как  говорили,
надеялся получить руку самой принцессы Ясмелы.
     За ними следовала легкая кавалерия на выносливых конях. Всадники были
типичными обитателями холмов, худыми, с ястребиными чертами  лица.  На  их
головах были остроконечные стальные шапки, под  их  просторными  кафтанами
блестели кольчуги. Их  основным  оружием  были  страшные  шемитские  луки,
которые посылали стрелу на пятьсот шагов. Этих воинов было пять  тысяч,  и
во главе их ехал Шупрас. Его узкое  лицо  под  остроконечным  шлемом  было
мрачным.
     По пятам за ними маршировали копьеносцы Хорайи, которых  всегда  было
сравнительно немного в любом гиборейском государстве, где  считалось,  что
единственная достойная служба - в кавалерии.  Копьеносцы,  как  и  рыцари,
были древней косской крови  -  сыновья  обедневших  семейств,  неудачники,
безденежная молодежь, которые не могли себе позволить лошадь  и  рыцарские
доспехи. Их было пять сотен.
     Тыл замыкали наемники, тысяча всадников  и  две  тысячи  копьеносцев.
Высокие кони кавалерии казались дикими и крепкими, как их всадники. Они не
делали ни курбетов, ни прыжков. У  воинов,  этих  профессиональных  убийц,
ветеранов  кровавых  кампаний,  был  мрачный  деловой  вид.  Закованные  в
кольчугу с головы  до  пят,  они  носили  свои  шлемы  без  забрал  поверх
кольчужных назатыльников. Их щиты не были украшены, их длинные  пики  были
без флажков. У седел были приторочены боевые топоры или стальные булавы, и
у каждого воина на поясе был широкий меч. Копьеносцы были вооружены  очень
похоже, только вместо коротких легких пик всадников  у  них  были  длинные
тяжелые пики.
     То были люди многих рас и многих преступлений. Среди них  встречались
высокие гиперборейцы, худые и ширококостные, медленные на слово, но скорые
на  драку;  рыжеволосые  гундерцы  с  северо-западных  холмов;   чванливые
отступники из Коринфа; смуглые  зингаранцы  с  колючими  черными  усами  и
бешеным  темпераментом;  аквилонцы  с  далекого  запада.  Но  все,   кроме
зингаранцев, были гиборейцами.
     Позади войска шел верблюд  в  богатых  попонах,  ведомый  рыцарем  на
боевом коне и окруженный группой воинов,  вооруженных  пиками,  из  охраны
королевского дворца. На шелковой подушке сиденья  ехала  стройная  фигура,
закутанная в шелк, при виде которой народ, всегда помнящий о королях, снял
шапки и разразился приветственными криками.
     Конан Киммериец, которому было  непривычно  и  неудобно  в  рыцарских
доспехах, неодобрительно уставился на украшенного верблюда и  заговорил  с
Амальриком. Тот ехал  рядом  с  ним,  великолепный  в  кольчуге,  прошитой
золотом, с золотым щитком на груди и в шлеме с  развевающимся  гребнем  из
конского волоса.
     - Принцесса едет с нами. Она гибкая, но все равно слишком нежная  для
такого дела. В любом случае ей придется снять свои шелка.
     Амальрик шевельнул светлыми усами, чтобы  скрыть  усмешку.  Очевидно,
Конан полагал, что Ясмела собирается взяться за меч и  принять  участие  в
сражении, как часто делали женщины варваров.
     - Женщины гиборейцев не сражаются,  как  ваши  киммерийки,  Конан,  -
сказал он. - Ясмела едет с нами, чтобы наблюдать  за  битвой.  Между  нами
говоря, - он наклонился к  Конану  и  понизил  голос,  -  я  полагаю,  что
принцесса просто боится оставаться одна, без защиты. Она боится...
     - Восстания? Так может проще повесить десяток горожан, прежде чем  мы
выступим...
     - Нет. Одна из ее девушек проболталась о том, что  Нечто  явилось  во
дворец ночью и перепугало Ясмелу до  смерти.  Это  дьявольское  колдовство
Нэтока, у меня нет сомнений! Конан, это нечто большее, чем плоть и  кровь,
с которыми мы сражаемся.
     - Ладно, - проворчал киммериец. - Лучше встретить врага,  чем  ждать,
пока он придет.
     Он бросил взгляд на длинную вереницу повозок и обоза, собрал  поводья
в закованной в броню руке и привычно сказал присказку наемников:
     - Ад или добыча, друзья - вперед!
     Тяжелые  ворота  Хорайи  закрылись,  пропустив  армию.   Нетерпеливые
военачальники выстраивали войска в шеренги. Горожане знали,  что  в  поход
отправляется их жизнь или смерть. Если войско будет разбито, судьба Хорайи
будет написана кровью. Орды, вздымающиеся огромной волной с дикого юга, не
знают такого понятия, как милосердие.
     Весь день колонны маршировали  по  лугам,  поросшим  травой,  которая
колыхалась под ветром. Луга  пересекало  множество  малых  рек.  Местность
постепенно повышалась. Впереди лежала цепь  низких  холмов,  протянувшихся
прочной стеной с востока на  запад.  Этой  ночью  они  разбили  лагерь  на
северных склонах  холмов,  и  горбоносые,  с  горящими  глазами  дикари  -
обитатели холмов приходили десятками сидеть на корточках вокруг костров  и
повторять новости,  которые  пришли  из  таинственной  пустыни.  Через  их
рассказы ползло имя Нэтока, как извивающаяся змея. По его  призыву  демоны
воздуха приносили гром, и ветер, и туман; жестокие  бесы  подземного  мира
сотрясали землю ужасающим ревом. По его велению возникал  огонь  прямо  из
воздуха, и пожирал ворота обнесенных стенами городов, и сжигал  закованных
в броню воинов, оставляя одни лишь обуглившиеся кости.  Его  войска  своей
численностью заполонили пустыню, и еще у него было пять  тысяч  стигийских
войск в боевых колесницах под началом мятежного принца Кутамуна.
     Конан слушал известия без волнения. Война была  его  ремеслом.  Жизнь
была непрерывным сражением, или цепью  сражений.  С  самого  его  рождения
Смерть была ему постоянной спутницей. Она вышагивала  рядом  с  ним  своей
жуткой походкой; стояла за его  плечом  у  игорных  столов;  ее  костлявые
пальцы стучали по кубкам с  вином.  Она  возвышалась  над  ним  чудовищной
неясной тенью в плаще с капюшоном, когда он укладывался спать. Он  обращал
внимания на ее присутствие не  больше,  чем  король  замечает  присутствие
своего виночерпия. Придет день, когда ее костлявые объятия  сомкнутся;  не
более того. Достаточно, что прямо сейчас он жив.
     Однако, другие были более подвержены страху, чем он. Проверив  стражу
и возвращаясь в центр лагеря, Конан оказался перед  гибкой,  закутанной  в
плащ фигурой, которая остановила его, протянув руку.
     - Принцесса! Вы должны быть в своем шатре.
     - Я не могу спать, - ее темные глаза прятались в  тени.  -  Конан,  я
боюсь!
     - Ты боишься каких-нибудь людей? - Его  рука  сомкнулась  на  рукояти
меча.
     - Нет, не людей, - вздрогнула она. - Конан, есть ли что-нибудь,  чего
ты боишься?
     Он задумался, трогая себя за подбородок.
     - Да, - признал он наконец. - Я боюсь проклятия богов.
     Она снова задрожала.
     - На мне лежит проклятие. Дьявол из пропасти  поставил  на  мне  свою
отметину. Ночь за ночью он кроется в тени, шепча мне кошмарные  тайны.  Он
потащит меня вниз, в ад, и сделает своей королевой. Я не смею спать  -  он
придет ко мне в мой шатер, как приходил во дворец. Конан,  ты  так  силен,
будь со мной - я боюсь!
     Она больше  не  была  принцессой,  а  была  напуганной  девочкой.  Ее
гордость спала с нее, оставив ее не стыдящейся наготы. В  своем  неистовом
страхе она пришла к Конану, который казался сильнее всех. Его безжалостная
сила, которая отталкивала ее, теперь влекла ее к себе.
     Вместо ответа он сбросил свой алый плащ и закутал ее в него -  грубо,
как будто нежность любого рода была для него немыслима. Его железная  рука
на мгновение задержалась на ее узком плече, и Ясмела снова  задрожала,  но
не от страха. Словно электрический шок, волна животной  жизненной  энергии
прошла через нее от этого одного прикосновения,  как  будто  часть  бьющей
через край силы Конана передалась ей.
     - Ляг здесь, - от указал на чистое место близ небольшого  костра.  Он
не увидел ничего неподобающего в том,  чтобы  принцесса  лежала  на  голой
земле рядом с лагерным костром, закутанная  в  плащ  воина.  Но  принцесса
повиновалась без возражений.
     Он уселся рядом с ней на валун, положив на колени широкий  меч.  Свет
костра мерцал на его броне из синей стали,  и  весь  он  казался  стальной
статуей - воплощением силы, которая на мгновение замерла в бездействии, не
отдыхая,  а  лишь  временно  неподвижная,  ожидающая  знака,  чтобы  вновь
ринуться в бешеное действие. Отблески пламени играли на его  лице,  и  оно
казалось сделанным из вещества тени, но твердой как сталь. Черты лица были
неподвижны, но глаза пылали неукротимым огнем. Он был не  просто  дикарем,
он был частью дикости, единым целым с необузданными стихиями жизни. В  его
жилах текла кровь волчьей стаи, в  его  мозгу  крылись  потаенные  глубины
северной ночи, его сердце пульсировало огнем пылающих лесов.
     Так, размышляя в полудреме,  Ясмела  постепенно  погрузилась  в  сон,
окутанная прекрасным ощущением безопасности. Почему-то она  была  уверена,
что никакая тень с горящими глазами не будет возвышаться над ней во мраке,
пока эта угрюмая фигура из далеких стран стоит на  страже  около  нее.  Но
проснулась принцесса опять от всепоглощающего  ужаса,  хотя  ужас  не  был
вызван чем-то, что предстало ее взору.
     Ее разбудило низкое бормотание голосов. Открыв  глаза,  она  увидела,
что костер почти догорел. В воздухе  было  ощущение  рассвета.  Она  могла
смутно различить, что Конан все еще сидит на валуне; она  мельком  увидела
продолговатый синий блик его меча. Рядом с ним скорчилась  другая  фигура,
на которую угасающий костер бросал слабый свет. Ясмела  сонно  рассмотрела
горбатый нос, блестящие глаза под белым тюрбаном. Человек  быстро  говорил
на шемитском диалекте, который она понимала с трудом.
     - Пусть Бел скрючит мне  руку!  Я  говорю  правду!  Клянусь  Деркето,
Конан, я король лжецов, но я не  стану  лгать  старому  товарищу.  Клянусь
днями, когда мы вместе были ворами в Заморе, прежде чем ты надел кольчугу!
     Я видел Нэтока. Вместе с остальными я  падал  на  колени  перед  ним,
когда он вершил песнопения Сету. Но я не сунул нос в  песок,  как  сделали
остальные. Я вор Шумира, и мое зрение острее,  чем  у  ласки.  Я  украдкой
взглянул вверх, и увидел,  как  его  вуаль  развевается  на  ветру.  Ветер
отбросил его маску, и я увидел... я увидел... да поможет мне  Бел,  Конан,
говорю тебе, я действительно увидел это! Кровь  моя  застыла  в  жилах,  и
волосы встали дыбом. То, что я увидел,  жгло  мою  душу,  как  раскаленное
докрасна железо. Мне не было покоя, пока я не удостоверюсь.
     Я отправился к руинам Кутшема. Дверь железного купола была открыта. В
двери лежала гигантская змея, пронзенная мечом. Внутри купола лежало  тело
человека, такое скрюченное и изуродованное, что я едва  узнал  его  -  это
были  останки  Шеватаса  из  Заморы,  единственного  вора  в   мире,   чье
превосходство над собой я признавал. Сокровища были не тронуты, они лежали
сверкающими грудами вокруг трупа. И это все.
     - Там не было костей... - начал Конан.
     - Там не было ничего! - горячо перебил его шемит.  -  Ничего!  Только
ОДИН труп.
     В ответ воцарилось молчание,  и  Ясмела  отшатнулась  от  крадущегося
безымянного ужаса.
     - Откуда явился Нэток? - вознесся  вибрирующий  шепот  шемита.  -  Он
явился из пустыни ночью, когда мир был ослеплен и сделался дик от безумных
туч, гонимых в бешеном полете  мимо  дрожащих  звезд,  и  завывания  ветра
мешались с воплями потерянных душ. В ту ночь вампиры  вышли  на  промысел,
нагие ведьмы скакали, оседлав ветер, и волки-оборотни  выли  в  глуши.  Он
явился на черном верблюде, что мчался как ветер, и нечистый  огонь  озарял
его, и следы от копыт его верблюда сияли во мраке.  Когда  Нэток  спешился
перед святилищем Сета в оазисе Афака, животное вернулось в ночь и исчезло.
И я говорил с людьми племени,  которые  клянутся,  что  верблюд  развернул
гигантские крылья и взмыл в облака, оставляя за собою огненный след. С той
ночи никто не видел этого верблюда, но черная  тень,  похожая  и  на  тень
зверя, и на тень человека, проникает в шатер Нэтока  и  говорит  с  ним  в
темноте перед рассветом. Я скажу  тебе,  Конан,  Нэток  на  самом  деле...
смотри, я покажу тебе образ того, что я увидел в тот день у Шушана,  когда
ветер отбросил прочь его вуаль!
     Ясмела увидела блеск  золота  в  руке  шемита,  когда  мужчины  низко
склонились над чем-то. Он услышала ворчание  Конана,  и  внезапно  чернота
окутала ее. Первый раз в своей жизни принцесса Ясмела потеряла сознание.



                                    4

     Рассвет все еще был не более чем намеком на просветление на  востоке,
когда армия уже снова была на марше. В лагерь прискакали дикари,  их  кони
шатались от долгой скачки, с сообщениями, что пустынная орда стоит лагерем
близ Источника Алтаку. Поэтому солдаты торопливо  совершали  бросок  через
горы, оставляя обоз следовать позади. Ясмела ехала верхом вместе с ними, в
ее глазах отражался призрачный ужас. Неописуемый кошмар принял  еще  более
чудовищные очертания с тех пор,  как  она  узнала  монету  в  руке  шемита
прошлой ночью - одна из тех, что тайно  выплавлялись  извращенным  культом
зугитов, на которых изображался тот, кто был три тысячи лет как мертв.
     Дорога петляла между остроконечными иззубренными утесами и  скальными
столбами, что подобно башням возвышались над узкими долинами.  Там  и  тут
были  разбросаны  деревни  -  нагромождения  каменных  хижин,  облепленных
грязью.   Дикари   выезжали   оттуда,   чтобы   присоединиться   к   своим
соплеменникам, так что прежде чем они пересекли холмы,  армия  увеличилась
примерно на три тысячи диких лучников.
     Внезапно они покинули  холмы  и  дыхание  их  перехватило  от  широты
раскинувшегося перед ними пространства, которое  простиралось  к  югу.  На
южной стороне холмы отвесно обрывались,  обозначая  четкую  географическую
границу между  Косскими  возвышенностями  и  южной  пустыней.  Холмы  были
ободком возвышенностей, и они тянулись почти непрерывной стеной. Здесь они
были  голыми  и  пустыми,  населенные   только   кланом   Захейми,   чьими
обязанностями было  охранять  караванный  путь.  За  холмами  простиралась
пустыня - голая, пыльная, безжизненная. Но за  горизонтом  лежал  Источник
Алтаку, и там были орды Нэтока.
     Воины посмотрели вниз на Путь Шамла, по которому  шли  все  богатства
севера и юга, и по которому  промаршировали  армии  Косса,  Хорайи,  Шема,
Турана и Стигии. Здесь была брешь в отвесной стене оплота.  Отроги  холмов
выходили в пустыню, образуя защищенные долины,  которые  все  кроме  одной
были закрыты с северной оконечности обрывистыми утесами. Эта  единственная
и была проходом. Она напоминала огромную руку, протянувшуюся с холмов: два
пальца,  разойдясь,  образовали  долину  в  форме   веера.   Пальцы   были
представлены широкими гребнями горы  с  каждой  стороны,  внешние  стороны
обрывающиеся  отвесно,  внутренние  склоны  пологие.  Долина  устремлялась
вверх, постепенно сужаясь, и  выходила  на  плато,  склоны  которого  были
изрезаны оврагами. Здесь был колодец,  а  также  сборище  каменных  башен,
занимаемых Захейми.
     Здесь Конан остановился, резко осадив  лошадь.  Он  сменил  рыцарскую
броню  на  более  привычную  кольчугу.   К   нему   подскакал   Теспид   и
требовательным тоном спросил:
     - Почему ты остановился?
     - Мы подождем их здесь, - ответил Конан.
     -  Рыцарю  более  подобает  выехать  вперед  и  встретить  врага,   -
презрительно бросил граф.
     - Они сомнут нас своей численностью, -  ответил  киммериец.  -  Кроме
того, там снаружи нет воды. Мы станем лагерем на плато...
     - Я и мои рыцари разобьем лагерь в долине, - сердито возразил Теспид.
- Мы - авангард, и уж мы, по  крайней  мере,  не  боимся  толпы  пустынных
оборванцев.
     Конан  пожал  плечами,  и  рассерженный  аристократ  ускакал   прочь.
Амальрик остановился вместе со своим отрядом,  и  смотрел  как  сверкающая
компания съезжает вниз по склону в долину.
     - Идиоты! Их фляги  скоро  опустеют,  и  им  придется  ехать  обратно
наверх, чтобы напоить своих лошадей.
     - Пусть поступают как хотят, - ответил Конан. - Им трудно получать от
меня приказы. Вели братьям-волкам расслабить ремни  и  отдохнуть.  Мы  шли
тяжко и быстро. Напоите лошадей, а люди пусть пожрут.
     Не было  смысла  посылать  разведчиков.  Пустыня  лежала  перед  ними
обнаженная взгляду, хотя прямо сейчас видимость  была  ограничена  низкими
облаками, которые белесой массой лежали на юге над горизонтом. Однообразие
пустыни  нарушалось  лишь  выступающим  нагромождением  каменных  руин   в
нескольких милях от холмов, Руины считались остатками древнего стигийского
храма. Конан велел спешиться лучникам и разместил их вдоль горных  гребней
вместе с лучниками-дикарями. Он поместил наемников и хорайских копьеносцев
на плато рядом с колодцем.  Позади,  в  том  углу,  где  дорога  с  холмов
выходила на плато, был поставлен шатер Ясмелы.
     Врага не было  видно,  и  воины  расслабились.  Сняли  легкие  шлемы,
отбросили  назатыльники  на  затянутые  в  кольчугу   плечи,   расстегнули
перевязи. Перебрасываясь грубыми шутками, воины пожирали  мясо  и  глубоко
окунали физиономии в кувшины с пивом. На склонах жители  холмов  отдыхали,
пожевывая финики и оливки.  Амальрик  подошел  туда,  где  Конан  сидел  с
непокрытой головой на валуне.
     - Конан, ты слышал, что дикари рассказывают о Нэтоке? Они  говорят...
Митра, это такое безумие, что повторить нельзя! Что ты об этом думаешь?
     - Бывает, что семена остаются в земле на протяжении  столетий,  и  не
гниют, - ответил Конан. - Но нет сомнений в том, что Нэток - человек.
     - Я не уверен, - проворчал Амальрик. - Как бы то ни было, ты построил
войско не хуже, чем опытный генерал. Наверняка дьяволы Нэтока не  захватят
нас врасплох. Митра, что за туман!
     - Я сначала подумал, что это облака, - ответил Конан. -  Смотри,  как
он катится.
     То, что казалось облаками, было густым туманом, который  двигался  на
север как огромный неспокойный океан,  быстро  скрывая  из  виду  пустыню.
Вскоре он поглотил стигийские руины и  продолжал  катиться  вперед.  Армия
смотрела на него в изумлении. Это было нечто до сих пор не  встречавшееся,
неестественное и необъяснимое.
     - Нет смысла посылать разведчиков, - с отвращением сказал Амальрик. -
Они ничего не увидят. Его края сейчас рядом с внешними краями горных  стен
долины. Скоро весь проход и эти холмы будут скрыты...
     Конан,  который   наблюдал   за   клубящимся   туманом   с   растущей
нервозностью, вдруг наклонился и приложил ухо к земле. Он вскочил на  ноги
с бешеной быстротой, с проклятием на губах.
     - Лошади и боевые колесницы, их тысячи! Земля дрожит от копыт. Эй, вы
там! - Его голос прогремел по долине и подбросил с мест отдыхающих  людей.
- Берите мечи и пики, вы, псы! Станьте в ряды!
     В этот момент, когда воины заняли  свои  позиции,  торопливо  надевая
шлемы, вытаскивая оружие и  выставив  щиты,  туман  откатился  прочь,  как
нечто, в чем больше не было нужды. Он не поднялся медленно и  не  растаял,
как природный туман, он просто исчез, как задутое пламя.  Только  что  вся
пустыня была скрыта клубящимися  перистыми  валами,  которые  громоздились
горами, слой над слоем, а мгновение спустя  солнце  сияло  с  безоблачного
неба над голой пустыней. Пустыня больше не была пуста - она кипела  пышной
толпой, карнавальным шествием войны. Сильнейший вопль потряс холмы.
     Изумленные наблюдатели смотрели вниз  на  сверкающее  море  бронзы  и
золота, где стальные острия мерцали как мириады звезд. Как только поднялся
туман, наступающие застыли на месте, длинными сомкнутыми  плечом  к  плечу
рядами, блестя доспехами на солнце.
     Первым был длинный ряд колесниц, которые везли бешеные огромные  кони
Стигии с плюмажами на головах - фыркающие и осадившие назад  когда  каждый
нагой колесничий отклонился назад, согнув мощные  ноги,  и  на  его  руках
напряглись мускулы. Воины в колесницах были высокими, их  ястребиные  лица
охвачены  бронзовыми  шлемами,  на  гребнях   которых   были   полумесяцы,
поддерживающие золотые шары. Это были не простые  лучники,  а  аристократы
Юга,  взращенные  для  войны  и  охоты,  привычные  сражать  львов  своими
стрелами.
     Вслед за ними двигался пестрый отряд дикарей на полудиких  лошадях  -
воины Куша, первого из великих черных королевств травяных равнин к югу  от
Стигии. Они сияли  черным  деревом  тел,  гибкие  и  худые,  скача  верхом
совершенно нагие и без седла и узды.
     Позади  этих  шла  орда,  которая,  казалось,  заполонила  собой  всю
пустыню. Тысячи и  тысячи  воинственных  сынов  Шема:  ряды  наездников  в
кольчужных латах и цилиндрических шлемах - "ассхури" Ниппра, Шумира, Эрука
и их братских городов; дикие орды в белых одеяниях - кочевые кланы.
     Теперь ряды начали смешиваться и  клубиться  водоворотами.  Колесницы
сбились на одну сторону, а основная часть войска  нерешительно  продолжала
наступать. Внизу в долине рыцари сели  на  коней,  и  теперь  граф  Теспид
галопом поднялся вверх по склону туда, где стоял Конан.  Он  не  соизволил
спешиться, а резко заговорил, оставаясь в седле.
     -  То,  что  туман  поднялся,  привело  их  в  замешательство!  Время
нападать! У кушитов нет луков, и они  прикрывают  все  наступление.  Атака
моих рыцарей сомнет их и бросит назад на ряды шемитов, нарушив их порядки.
Следуйте за мной! Мы выиграем это сражение одним ударом!
     Конан покачал головой.
     - Если бы мы противостояли обычному врагу, я бы согласился  с  тобой.
Но это замешательство в их рядах больше деланное, чем подлинное. Как будто
они хотят вынудить нас напасть. Я боюсь ловушки.
     - Значит, ты отказываешься наступать? -  вскричал  Теспид,  лицо  его
потемнело от чувств.
     - Будь рассудителен, - увещевал  его  Конан.  -  У  нас  преимущество
позиции...
     С яростным проклятием Теспид развернулся и помчался  галопом  вниз  в
долину, где нетерпеливо ждали его рыцари.
     Амальрик покачал головой.
     - Ты не должен был его отпускать, Конан. Я... смотри!
     Конан распрямился с проклятием. Теспид ворвался в толпу своих  людей.
Его нетерпеливый голос был едва слышен,  но  его  жест  по  направлению  к
приближающейся орде был достаточно красноречив. Через мгновение пять сотен
пик наклонились, и закованный в сталь отряд загромыхал вниз по долине.
     Юный паж  прибежал  бегом  со  стороны  шатра  Ясмелы,  крича  Конану
пронзительным встревоженным голосом:
     - Мой лорд, принцесса спрашивает,  почему  вы  не  выступаете  следом
поддержать графа Теспида?
     - Потому что я не такой законченный идиот как он, - проворчал  Конан,
снова усаживаясь на валун и принимаясь обгрызать мясо  с  огромной  бычьей
кости.
     - Власть сделала тебя серьезнее, - заметил Амальрик. - Безумие  вроде
этого всегда доставляло тебе особенную радость.
     - Ну да, когда я думал только о своей собственной  жизни,  -  ответил
Конан. - А теперь... что, во имя Ада...
     Орда  остановилась.   От   крайнего   крыла   отделилась   колесница,
устремилась вперед.  Нагой  возница  нахлестывал  коней,  как  безумец.  В
колеснице была высокая фигура, чье одеяние призрачно развевалось на ветру.
В руках она держала огромный золотой сосуд, из  которого  сыпалась  тонкая
струйка, искрящаяся в солнечном свете. Колесница  прокатилась  перед  всем
фронтом пустынной орды, и за ее грохочущими колесами оставалась как полоса
пены за кормой корабля длинная тонкая  линия  пыли,  которая  блестела  на
песке, как фосфоресцирующий след змеи.
     - Это Нэток! - с  проклятием  воскликнул  Амальрик.  -  Какие  адские
семена он сеет?
     Бросившиеся в атаку рыцари не умерили опрометчивый бег. Еще пятьдесят
шагов, и они врежутся в неровные ряды кушитов, которые стояли неподвижно с
поднятыми копьями. И вот передние рыцари достигли  тонкой  линии,  которая
сверкала на песке. Они не остереглись этой ползучей угрозы. Но как  только
подкованные сталью копыта лошадей коснулись линии, это было так, как когда
сталь ударяет о кремень - но с более ужасным  результатом.  Ужасный  взрыв
потряс пустыню, которая  словно  раскололась  на  части  вдоль  насыпанной
линии, с чудовищной вспышкой белого огня.
     Мгновенно вся передняя линия рыцарей была окутана этим огнем. Кони  и
закованные в броню всадники корчились в пламени, как насекомые на открытом
огне. В  следующий  миг  задние  ряды  набежали  на  их  обугленные  тела.
Неспособные умерить свою опрометчивую  скорость,  всадники  ряд  за  рядом
падали в огонь. С ужасающей внезапностью атака превратилась в  бойню,  где
бронированные рыцари умирали среди ржущих покалеченных лошадей.
     Теперь иллюзия замешательства исчезла, и орда выстроилась в  стройные
порядки. Дикие кушиты бросились в бойню, добивая копьями  раненых,  сбивая
шлемы с рыцарей камнями и железными молотками. Все кончилось  так  быстро,
что наблюдатели на склонах стояли ошеломленные.  И  снова  орда  двинулась
вперед, расколовшись, чтобы обойти обугленную кучу трупов. Воины на холмах
вскричали: "Наши враги - не люди, а дьяволы!"
     На горных гребнях жители холмов дрогнули. Один  из  них  бросился  на
плато, с бороды его капала пена.
     - Бегите, бегите! - захлебывался воплем он. - Кто может биться против
магии Нэтока?
     Рявкнув, Конан вскочил с валуна и ударил бегущего обгрызенной костью.
Тот упал, кровь потекла из его носа и рта. Конан выхватил меч,  глаза  его
превратились в щели, из которых полыхал синий огонь.
     - Вернитесь на посты! - заорал он. - Если кто-то еще сделает хоть шаг
назад, я снесу ему голову! Сражайтесь, будьте вы прокляты!
     Паника прекратилась так же быстро, как началась. Ярость Конана словно
ледяной водой погасила пламя их ужаса.
     - Займите свои места, - быстро приказал он. - И оставайтесь  там!  Ни
люди, ни дьяволы сегодня не пройдут по Пути Шамла!
     В том месте, где ободок плато прерывался спуском в  долину,  наемники
подтянули пояса и перехватили покрепче копья. Позади них  воины  с  пиками
заняли места  в  седлах,  а  с  одной  стороны  были  размещены  хорайские
копьеносцы как резерв. Ясмеле, которая стояла, побелев  и  лишившись  дара
речи у входа в свой шатер, войско казалось жалкой горсткой в  сравнении  с
огромной толпой пустынной орды.
     Конан стоял среди копьеносцев. Он  знал,  что  нападающие  не  станут
пытаться вести колесницы вверх по долине в зубы лучников, но он  удивленно
заворчал, когда увидел, что всадники  спешиваются.  Эти  дикари  не  имели
обоза с припасами. Фляги и переметные сумки висели у них на седлах. Теперь
они выпили последнюю воду и выбросили прочь фляги.
     - Это объятия смерти, - пробормотал он, глядя как они образуют  пешие
ряды. - Лучше бы кавалерийская  атака;  раненые  лошади  падают  и  ломают
порядки.
     Орда выстроилась огромным клином, на конце  которого  были  стигийцы,
основную часть составляли одетые в кольчуги "ассхури", а  фланги  занимали
кочевники. Плотно сомкнувшись, подняв щиты, они устремились вперед. Позади
них высокая  фигура  в  неподвижной  колеснице  воздела  руки,  с  которых
ниспадали рукава белого одеяния, в чудовищном заклинании-призыве.
     Когда орда влилась в  широкий  вход  долины,  люди  холмов  выпустили
стрелы. Несмотря на защитный строй, нападающие валились дюжинами. Стигийцы
отбросили свои луки. Со склоненными  головами  в  шлемах,  блестя  темными
глазами  над  краями  щитов,  они  двигались  вперед  неукротимой  волной,
перешагивая через  упавших  товарищей.  Но  шемиты  отвечали  стрелами  на
стрелы, и от туч стрел потемнело небо. Конан смотрел  поверх  вздымающихся
волн копий и думал, какой новый ужас призовет колдун. Каким-то образом  он
чувствовал, что Нэток, как все ему подобные, был куда страшнее  в  защите,
чем в нападении; атаковать его значило вызвать катастрофу.
     Но несомненно это магия двигала орду вперед в зубы  смерти.  У  Конан
перехватило дыхание от опустошения, нанесенного стремящимся вперед  рядам.
Края клина постепенно таяли, и уже  долина  была  покрыта  мертвецами.  Но
живые шли вперед, как безумцы,  словно  не  сознавая  присутствия  смерти.
Одной только численностью  своих  луков  они  начали  сметать  лучников  с
утесов. Тучи стрел летели вперед, заставляя людей холмов прятаться. Паника
вспыхнула в их сердцах при приближении этой неотвратимой  силы,  и  они  с
безумным усердием  работали  своими  луками.  Глаза  их  блестели,  как  у
попавших в ловушку волков.
     Когда орда приблизилась к более узкому горлу  Пути,  вниз,  громыхая,
полетели валуны, круша нападающих  дюжинами,  но  атака  не  прекратилась.
Волки Конана собрались с  силами  для  неизбежного  прямого  столкновения.
Плотно сомкнув ряды, превосходящие противника броней, они мало  пострадали
от стрел.  Конан  боялся  непосредственного  удара,  когда  огромный  клин
вобьется в его тонкие цепи. И, как он теперь понимал, разбить  этот  напор
невозможно. Он схватил за плечо стоящего рядом захейми.
     - Есть какой-нибудь способ всадникам спуститься в боковую  долину  за
этим западным горным гребнем?
     - Есть, но путь крутой и  опасный.  Он  хранится  в  тайне  и  всегда
охраняется. Но...
     Конан силой тащил его туда, где Амальрик восседал на  своем  огромном
боевом коне.
     - Амальрик! - рявкнул он. - Следуй за этим человеком! Он проведет вас
во внешнюю долину. Проедьте по ней до конца, объедьте  гребень  и  ударьте
орду в тыл. Не отвечай, делай! Я знаю, что это безумие, но  мы  все  равно
обречены. Так нанесем же  им  вреда,  сколько  можем,  прежде  чем  умрем!
Торопись!
     Усы Амальрика  встопорщились  в  дикой  ухмылке,  и  через  несколько
мгновений его воины с пиками следовали за проводником в  путаницу  ущелий,
ведущих вниз с плато. Конан побежал обратно к вооруженным пиками солдатам,
с мечом в руке.
     Он успел вовремя. На каменных гребнях  по  обе  стороны  воины-дикари
Шупраса, обезумевшие от  предчувствия  поражения,  отчаянно  пускали  вниз
дождь стрел. В долине и на склонах люди  умирали  как  мухи.  И  с  ревом,
стремящейся вперед  волной,  которой  невозможно  противостоять,  стигийцы
навалились на наемников.
     В урагане грохочущей стали  линии  смялись  и  закачались.  Это  были
рожденные и вскормленные для  войны  аристократы  против  профессиональных
солдат. Щиты разбивались о щиты, а между ними стремительно мелькали копья.
И пролилась кровь.
     Конан увидел могучую форму принца Кутамуна за морем мечей,  но  напор
держал его прочно, грудью к груди  с  темными  фигурами,  которые  хватали
ртами воздух и рубили мечами. Позади стигийцев ассхури напирали  волной  и
дико вопили.
     По обе стороны кочевники взбирались на утесы и вступали в  рукопашный
бой со своими горными  родственниками.  По  всей  длине  каменных  гребней
ярилась битва в слепой задыхающейся жестокости. Зубы и ногти, пена безумия
на губах от фанатизма и древней кровной вражды. Дикари разрывали врагов на
куски, и убивали, и  умирали.  С  развевающимися  волосами  нагие  кушиты,
завывая, бросились в драку.
     Конану казалось, что его залитые потом глаза смотрят вниз на бушующий
океан стали, который вздымался и опадал, заполняя долину от края до  края.
В битве установилось  кровавое  равновесие.  Люди  холмов  держали  горные
гребни, а наемники,  крепко  перехватив  пики,  с  которых  капала  кровь,
упершись ногами в окровавленную землю,  держали  проход.  Преимущественная
позиция и броня  на  некоторое  время  уравновесили  преимущество  намного
превосходящего количества нападающих. Но это не могло продолжаться  долго.
Волна за волной свирепых лиц и  сверкающих  копий  устремлялась  вверх  по
склону. Бреши в рядах стигийцев заполняли ассхури.
     Конан обернулся и увидел, что  всадники  Амальрика  обходят  западный
гребень. Но они все не показывались, и пикейщики стали откатываться  назад
под ударами.  Конан  отказался  от  всякой  надежды  на  победу  и  жизнь.
Выкрикивая команды своим задыхающимся  капитанам,  он  прорвался  прочь  и
помчался через плато к резервам Хорайи, которые дрожали от нетерпения.  Он
не глянул в сторону шатра Ясмелы. Он совершенно  забыл  о  принцессе,  его
единственной мыслью был инстинкт дикого зверя  убивать  как  можно  больше
перед собственной смертью.
     - Сегодня вы станете  рыцарями!  -  бешено  рассмеялся  он,  указывая
мечом, с которого капала кровь, на принадлежащих дикарям лошадей,  которые
паслись рядом. - На коней, и следуйте за мной в Ад!
     Кони дико пятились под непривычным  лязгом  косской  брони,  и  взрыв
смеха Конана вознесся над шумом битвы, когда он вел их туда, где восточный
гребень  ответвлялся  и  спускался  с  плато.  Пять  сотен  пехотинцев   -
обедневшие патриции, младшие сыновья, черные овечки  -  теперь  верхом  на
полудиких шемитских лошадях, атакующие армию, сверху вниз  по  склону,  по
которому еще никогда не осмеливалась двигаться кавалерия!
     Они загремели  мимо  заблокированного  сражением  устья  прохода,  на
заваленный трупами гребень. Они обрушились вниз по склону, и  два  десятка
лошадей оступились и покатились под копыта своих собратьев. Под ними  люди
кричали и барахтались, а грохочущая атака пронеслась по  ним,  как  лавина
сминает лес молодых деревьев. Воины Хорайи промчались сквозь  столпившиеся
ряды нападающих, оставляя за собой ковер из растоптанных мертвецов.
     И затем,  когда  орда  смялась  и  хлынула  сама  на  себя,  всадники
Амальрика,  прорвавшись  сквозь  кордон  наездников,  охраняющих   внешнюю
долину, пронеслись вокруг оконечности западного  гребня  и  ударили  армию
клином со стальным наконечником, разбивая ее на куски. Их атака  произвела
на задние ряды ошеломляющее действие своей  неожиданностью,  лишая  воинов
неприятеля боевого духа. Считая, что на них напали превосходящие силы, и в
страхе быть отрезанными от пустыни, толпы кочевников бросились  врассыпную
и обратились в паническое бегство, наводя беспорядок в рядах  своих  более
стойких товарищей. Те пошатнулись, и наездники проскакали сквозь  них.  На
гребнях дрогнули пустынные бойцы, и  люди  холмов  набросились  на  них  с
возобновленной яростью, сметая их вниз по склонам.
     Ошеломленная неожиданностью орда распалась на части прежде чем у  них
хватило времени увидеть, что на них напала всего горстка людей. Как только
армия распалась, даже маг не смог бы собрать  такую  орду  воедино.  Через
море голов и копий безумцы Конана  увидели  всадников  Амальрика,  которые
настойчиво продвигались сквозь поток бегущих туда, где вздымались и падали
топоры и ножи, и безумная  радость  победы  вдохновила  сердце  каждого  и
сделала стальной его руку.
     Твердо ступая в бурном море крови, чьи темно-красные волны плескались
по щиколотку, пикейщики в устье  прохода  двинулись  вперед  и  ударили  в
кипящие перед ними ряды. Стигийцы  выдержали,  но  за  ними  ряды  ассхури
растаяли. И поверх аристократов юга, которые все до одного умирали, но  не
сходили с места, прокатились наемники, чтобы расколоть и смять волнующуюся
массу позади стигийцев.
     Вверху на утесах старый Шупрас лежал со стрелой  в  сердце;  Амальрик
упал, ругаясь как пират, копье пронзило его  бедро,  пробив  кольчугу.  От
конной инфантерии Конана в седле осталось едва полторы сотни. Но орда была
разбита на части. Кочевники  и  копейщики,  одетые  в  кольчуги,  ринулись
прочь, бежали в лагерь, где ждали их лошади. Люди холмов ринулись вниз  по
склонам, били бегущих в спину, перерезали глотки раненым.
     В клубящемся  красном  хаосе  перед  подавшимся  назад  конем  Конана
внезапно возникло ужасное видение. Это был принц Кутамун, обнаженный, если
не считать набедренной повязки, ремни отброшены,  шлем  с  гребнем  помят,
тело залито кровью. С жутким воплем он резко швырнул Конану в лицо рукоять
своего меча с обломком лезвия и в прыжке  схватил  за  узду  коня  Конана.
Киммериец пошатнулся в  седле,  наполовину  оглушенный.  С  ужасной  силой
темнокожий гигант принудил дико ржущего коня  дергаться  вперед  -  назад,
пока тот не оступился. Конь рухнул  на  мерзость  окровавленного  песка  и
корчащихся тел.
     Когда лошадь упала, Конан распрямился и  отскочил.  С  ревом  Кутамун
бросился на него. В этом безумном кошмаре битвы варвар никогда в  точности
не помнил, как он убил этого человека. Он только знал, что камень  в  руке
стигийца снова и снова бил его по шлему, наполняя его  зрение  сверкающими
искрами,  а  Конан  тем  временем  всаживал  и  всаживал  кинжал  в   тело
противника, без видимого действия на потрясающую жизнеспособность  принца.
Мир перед глазами Конана плыл, когда с конвульсивной дрожью тело,  которое
боролось с ним, замерло и осталось неподвижным.
     Конан  развернулся.  Кровь  текла  ручьями   по   его   лицу   из-под
поврежденного шлема. Конан мутно посмотрел вокруг на  разгар  уничтожения,
который простирался перед ним. От гребня  до  гребня  лежали  разбросанные
убитые - красный ковер, покрывший долину. Это было  как  красное  море,  в
котором каждая волна - разбросанная  неровная  линия  трупов.  Они  забили
устье прохода, они завалили склоны.  А  внизу  в  пустыне  кровавая  бойня
продолжалась. Выжившие из орды добрались до своих  лошадей  и  устремились
прочь,  преследуемые  утомленными  победителями.  Конан  ужаснулся,  когда
увидел, как немного их осталось, чтобы преследовать.
     Затем чудовищный вопль вознесся над шумом. Вверх  по  долине  неслась
колесница, не обращая внимания на груды трупов. Ее влекли  не  лошади,  но
огромное черное создание, напоминающее верблюда. В колеснице стоял Нэток в
развевающемся  одеянии,  а  держа  поводья  и  как  безумец  хлеща   бичом
скорчилось черное человекоподобное создание, которое могло быть чудовищной
обезьяной.
     С порывом  обжигающего  ветра  колесница  взлетела  по  замусоренному
трупами склону, прямиком к шатру, где  одиноко  стояла  Ясмела,  покинутая
своими стражами  в  горячке  преследования.  Конан,  застывший  на  месте,
услышал ее пронзительный вопль, когда длинная рука Нэтока  толкнула  ее  в
колесницу. Затем кошмарный скакун развернулся и помчался обратно  вниз  по
долине, и ни один человек не посмел пустить стрелу или копье, чтобы оно не
попало в Ясмелу, которая извивалась в руках Нэтока.
     С нечеловеческим криком Конан схватил  свой  упавший  меч  и  прыгнул
поперек пути летящему ужасу. Но когда его меч  поднимался,  передние  ноги
черной бестии ударили его как  гром,  и  он  отлетел  кувыркаясь  на  пару
десятков футов в сторону, оглушенный и поцарапанный. Визг Ясмелы отдавался
призраком в его оглушенных ушах, когда колесница прогромыхала мимо.
     Вопль, в котором не было ничего человеческого, сорвался  с  его  губ,
когда Конан поднялся с окровавленной земли и схватил  поводья  лошади  без
всадника, которая пробегала у него за спиной. Он  запрыгнул  в  седло,  не
останавливая лошадь.  С  безумной  отреченностью  он  погнался  за  быстро
удаляющейся колесницей. Он пролетел по  склону  и  промчался,  как  смерч,
через шемитский лагерь.  Он  устремился  в  пустыню,  минуя  отряды  своих
собственных всадников и изо всех сил погоняющих лошадей воинов пустыни.
     Колесница мчалась вглубь пустыни, и следом мчался Конан, хотя  лошадь
под ним начала пошатываться. Теперь вокруг простиралась открытая  пустыня,
купающаяся в огненном великолепии солнечного света.  Перед  ними  возникли
древние руины, и с  пронзительным  визгом,  от  которого  у  Конана  кровь
застыла в жилах, нечеловеческий колесничий отбросил Нэтока и девушку.  Они
покатились по песку, и перед изумленным взором Конана колесница и тот, кто
ее вез, чудовищно переменились. Огромные крылья  развернулись  из  черного
ужаса, который теперь ничем не напоминал верблюда,  и  он  взмыл  в  небо,
унося  за   собой   форму   ослепляющего   пламени,   в   которой   черное
человекоподобное существо что-то быстро и невнятно бормотало в дьявольской
радости. Они промелькнули так быстро, что это было как жуткое  видение  из
ночного кошмара.
     Нэток вскочил на ноги,  бросил  быстрый  взгляд  на  своего  угрюмого
преследователя,  который  не  остановился,  но   быстро   приближался,   с
обнаженным  мечом,  с  которого  срывались  капли  крови.  Колдун  схватил
потерявшую сознание девушку и бросился в руины.
     Конан соскочил с лошади и ринулся за ними.  Он  очутился  в  комнате,
которое светилось нечистым сиянием, хотя снаружи быстро сгущались сумерки.
На алтаре из черного нефрита лежала Ясмела. Ее нагое  тело  отсвечивало  в
сверхъестественном сиянии, как слоновая кость. Ее одежды были  брошены  на
пол, как будто  их  срывали  с  нее  в  страшной  спешке.  Нэток  встретил
киммерийца лицом  к  лицу.  Колдун  был  нечеловечески  высокий  и  тощий,
затянутый в мерцающий зеленый шелк. Он отбросил свою вуаль, и Конан глянул
в лицо, которое видел отчеканенным на зугитской монете.
     - Прочь, пес!  Беги  в  страхе!  -  Его  голос  был  подобен  шипению
гигантской змеи. - Я - Тугра Хотан! Долго я лежал в своей  могиле  и  ждал
дня пробуждения и освобождения. Искусство, что  тысячи  лет  назад  спасло
меня от варваров, заточило меня там -  но  я  знал,  что  настанет  время,
придет человек и найдет свою судьбу. И он пришел, и умер так, как никто не
умирал за три тысячи лет!
     Глупец, ты думаешь, что  победил,  потому  что  мое  войско  разбито?
Потому что я был предан и покинут демоном, моим рабом? Я  -  Тугра  Хотан,
который будет  править  миром,  презрев  ваших  ничтожных  богов!  Пустыня
заполнена моими людьми; демоны земли  будут  исполнять  мои  повеления,  и
пресмыкающиеся послушны мне. Вожделение к женщине ослабило мое колдовство.
Теперь женщина моя, и, выпив ее душу, я стану непобедим! Прочь, глупец! Ты
не победил Тугра Хотана!
     Он бросил свой посох, и тот упал к ногам Конана. Конан отпрянул, и  с
губ его невольно сорвался крик, ибо посох, упав, чудовищно изменился.  Его
очертания  плавились  и  корчились,  и  вот  кобра  с   капюшоном,   шипя,
развернулась перед потрясенным киммерийцем. С  яростным  проклятием  Конан
ударил, и его меч разрубил ужасную  тварь  пополам.  У  его  ног  остались
лежать всего лишь два куска разрубленного посоха из черного дерева.  Тугра
Хотан жутко засмеялся и, повернувшись, схватил что-то,  что  отвратительно
копошилось на пыльном полу.
     В его протянутой руке корчилось и пускало слюну что-то живое. На этот
раз никаких фокусов или теней. Тугра  Хотан  голой  рукой  держал  черного
скорпиона более фута длиной - самое смертоносное  создание  пустыни,  удар
шипастого хвоста которого означал мгновенную смерть.  Лицо  Тугра  Хотана,
подобное  черепу,  прорезала  ухмылка  мумии.  Конан  мгновение  медлил  в
нерешительности. Затем без предупреждения бросил меч.
     У застигнутого врасплох Тугра Хотана не было  времени  уклониться  от
удара. Острие меча вонзилось в него под сердцем, прошло насквозь  и  вышло
на фут из спины. Колдун упал, раздавив в кулаке ядовитую тварь.
     Конан бросился к алтарю и поднял Ясмелу  окровавленными  руками.  Она
судорожно  обхватила  белыми  руками   его   защищенную   кольчугой   шею,
истерически всхлипывая, и не отпускала его.
     - Кром и его дьяволы, девочка! - заворчал он. - Пусти  меня!  Сегодня
было убито пятьдесят тысяч человек, и у меня еще много работы...
     - Нет! - выдохнула она, прижимаясь к нему  с  необузданной  силой,  в
этот миг от страха и страсти такая же варварка, как он. - Не позволю  тебе
уйти! Я принадлежу тебе, ты завоевал меня огнем, и сталью, и кровью! А  ты
- мой! Там, среди людей, я принадлежу другим, а здесь - себе и тебе! Ты не
уйдешь!
     Мгновение  он  колебался.  Его  мысли  метались  в  горячке  бушующих
страстей. Огненное неземное  сияние  продолжало  озарять  комнату,  бросая
призрачный свет на мертвое лицо Тугра Хотана, который, казалось, улыбается
им в безрадостном оскале. Снаружи, в  пустыне,  на  холмах,  среди  океана
мертвецов, люди продолжали умирать, стонать от ран,  жажды  и  безумия,  и
решалась судьба королевств.  Затем  все  было  смыто  прочь  темно-красной
волной, которая восстала из глубин души Конана, когда он с дикой  страстью
сжал в железных руках гибкое белое тело, мерцающее перед его очами  словно
колдовской огонь безумия.





                              Роберт ГОВАРД
                              Спрэг ДЕ КАМП

                         БОГ, ЗАПЯТНАННЫЙ КРОВЬЮ




     Конан  дезертирует  из  туранского  войска.  Слухи   о   таинственном
сокровище заставляют его отправиться в горы Кезанка, простирающиеся  вдоль
границ Заморы...


     В этом зловонном переулке,  по  которому  Конан-киммериец  пробирался
ощупью, такой же слепой, как и окружающая его чернота, было темно, как  на
самом дне преисподней.  Случайный  прохожий,  чудом  оказавшийся  в  таком
проклятом месте, увидел бы высокого и необычайно сильного юношу, одетого в
свободную рубаху, на которую была натянута кольчуга, сплетенная из  тонких
стальных полос, а поверх всего - зуагирский  плащ  из  верблюжьей  шерсти.
Грива черных волос  и  широкое  серьезное  молодое  лицо  были  полускрыты
зуагирским головным убором-каффией.
     Тишину прорезал душераздирающий крик боли.
     Такие крики не были чем-то необычным на  кривых,  извилистых  улочках
Аренжуна, Города воров,  робкий,  или  сколько-нибудь  осторожный  человек
поспешил бы прочь, даже не подумав вмешаться не в свое дело. Однако, Конан
не был ни робким, ни осторожным. Его  неуемное  любопытство  не  позволяло
оставить без внимания и, к тому же он кое-кого разыскивал  здесь,  и  этот
вопль может навести его на нужных людей.
     Не  раздумывая,  повинуясь  безошибочному  инстинкту  варвара,  Конан
повернул в сторону луча  света,  прорезавшего  неподалеку  темноту.  Через
минуту он уже стоял у окна в массивной каменной стене, заглядывая  в  щель
крепко запертых ставней.
     Его  взгляду  открылась  просторная  комната,  увешанная   бархатными
тканями, с  богатой  вышивкой,  устланная  дорогими  коврами,  уставленная
мягкими диванами. У одного из них столпились  несколько  человек:  шестеро
дюжих заморских бандитов и еще двое - Конан не смог определить,  кто  они.
На  диване  лежал  человек,  по  всей  видимости,  кочевник,  из  Кезанка,
обнаженный до пояса. Он был  крепким  и  мускулистым.  Четыре  здоровенных
головореза крепко держали его за руки и за ноги. Он лежал, распятый  между
ними, не в силах пошевелиться, хотя напрягал мускулы изо  всех  сил,  так,
что они вздувались узлами у него на руках и плечах. Его покрасневшие глаза
блестели, по груди текли струйки пота. На глазах у Конана гибкий человек в
красном шелковом тюрбане выхватил щипцами горячий уголь и положил  его  на
трепещущую обнаженную грудь лежащего, уже покрытую ожогами.
     Один из присутствующих, высокий, выше чем  тот,  что  был  в  красном
тюрбане, злобно проворчал  что-то,  глядя  на  лежащего  -  вопрос,  смысл
которого Конан не уловил.  Кочевник  изо  всех  сил  затряс  головой  и  в
бешенстве плюнул в лицо спросившего. Раскаленный уголь  скользнул  ниже  и
тот неистово завопил. В тот же миг Конан навалился  всем  своим  весом  на
ставни.
     Действия киммерийца были не такими уж бескорыстными. Именно сейчас он
нуждался в друге среди горцев Кезанских гор - народа, который был известен
своей ненавистью к чужакам. И теперь случай пришел ему на помощь. Ставни с
грохотом раскололись,  и  Конан,  извернувшись,  свалился  внутрь,  ногами
вперед, держа в одной руке секиру, а в другой  -  зуагирский  кривой  нож.
Люди, пытавшие горца, быстро повернулись к  нему,  невольно  вскрикнув  от
неожиданности.
     Перед ними  стоял  высокий  могучий  воин,  облаченный  в  зуагирскую
одежду: развевающиеся складки каффии закрывали нижнюю часть лица. Над этой
маской горели подобно раскаленной лаве,  синие  глаза.  На  мгновение  все
застыли, потом немая сцена взорвалась лихорадочным действием.
     Человек  в  красном  тюрбане  что-то  коротко  крикнул,  и  навстречу
незваному  гостью  бросился  гигант,  сплошь  покрытый  волосами,  подобно
обезьяне. Он держал трехфутовую саблю, и  нападая,  резко  поднял  лезвие,
чтобы нанести смертельный удар. Но секира опустилась на его  руку.  Кисть,
сжимавшая острый клинок, отлетела, разбрызгивая струйки  крови  и  длинный
узкий нож Конана перерезал глотку заморийца, заглушив последний хрип.
     Перепрыгнув через убитого, киммериец бросился к  Красному  Тюрбану  и
его высокому спутнику. Тот взмахнул ножом, второй выхватил из ножен саблю.
     - Руби его, джиллад! - зарычал Красный Тюрбан, отступая перед  мощным
натиском киммерийца. - Зал, помоги ему!
     Человек, которого назвали Джилладом, отбил нападение Конана  и  нанес
ответный удар.  Конан  увернулся  с  легкостью,  которой  позавидовала  бы
голодная пантера, хватающая  добычу,  и  это  движение  приблизило  его  к
Красному Тюрбану. Тот сразу нанес удар, нож блеснул, его острие  коснулось
бока молодого варвара, но не смогло проникнуть  сквозь  почерневшую  сталь
кольчуги. Красный Тюрбан отскочил,  едва  увернувшись  от  лезвия  Конана,
которое все же прорезало его шелковое одеяние, задев кожу. Споткнувшись  о
сиденье,  он  упал,  ударившись  о  пол,  но  прежде,   чем   Конан   смог
воспользоваться своим преимуществом,  Джиллад  стал  теснить  его,  осыпая
дождем сабельных ударов.
     Парируя эти удары, киммериец заметил, что человек, которого  называли
Зал, пробирается к нему, держа в руке тяжелый топор, а  Красный  Тюрбан  с
трудом поднимается на ноги.
     Конан не стал ждать, пока  враги  сомкнут  вокруг  него  кольцо.  Его
секира описала широкий сверкающий круг, и Джиллад быстро отскочил.  Потом,
как только Зал поднял топор, Конан пригнулся, и прыгнул  вперед,  выставив
нож. Удар и  Зал  оказался  на  полу,  извиваясь  в  луже  крови,  посреди
собственных  внутренностей,  вывалившихся  из  распоротого  живота.  Конан
бросился на тех, кто еще держал пленника. Они отпустили  его,  с  громкими
воплями вынимая из ножен свои сабли.
     Один из головорезов попытался ударить горца,  но  тот  спасся,  ловко
скатившись с дивана. Тут между ними  оказался  Конан.  Отступая  перед  их
натиском, он крикнул пленнику:
     - Сюда! Ко мне! Быстрее, или тебе конец!
     - Эй вы, собаки, - крикнул Красный тюрбан. - Не давайте им удрать!
     - Иди сюда сам и понюхай, каков запах смерти, пес! -  крикнул  Конан,
говоря на заморийском с варварским акцентом и бешено захохотал.
     Пленник из Кезанка, ослабевший от пыток, с трудом отодвинул  засов  и
открыл дверь, ведущую в небольшой дворик, пока  стоявший  в  дверях  Конан
преграждал путь  его  мучителям,  теснившимся  в  узком  проходе,  где  их
многочисленность превратилась из преимущества в недостаток. Молодой варвар
смеялся и сыпал проклятиями,  нападая  и  отражая  удары.  Красный  тюрбан
метался позади своих людей, громко  проклиная  их  медлительность.  Секира
Конана мелькнула, словно жало кобры и один замориец завопил и упал, сжимая
руками живот. Джиллад, стремясь  прорваться  во  двор,  перепрыгнул  через
раненого, но упал сам. Не дожидаясь, пока копошащаяся и вопящая куча людей
в дверях оправится и бросится его преследовать, Конан повернулся и побежал
через двор к стене, за которой скрылся горец.
     Вложив оружие в  ножны,  Конан  прыгнул,  ухватился  за  край  стены,
подтянулся и увидел перед собой  темную  извилистую  улицу.  Потом  что-то
ударило его по голове и он, обмякнув, скатился по стене вниз,  на  скрытую
тенями землю мрачной улицы.

     Когда сознание вернулось к нему, первое, что он  увидел,  был  слабый
свет восковой свечи. Он сел, моргая и  ругаясь  вполголоса,  нащупал  свою
саблю. Потом кто-то задул свечу, и в темноте  незнакомый  голос  произнес:
"Не бойся, Конан, я твой друг".
     - Кто ты такой, во имя Крома? - спросил Конан. Он нашел на земле свою
секиру и подобрав ноги, приготовился к прыжку.  Он  находился  на  той  же
улице, у подножия стены которой упал, человек, обратившийся к  нему  стоял
рядом, фигура с неясными очертаниями, еле видная при неверном свете звезд.
     - Друг. Твой друг, - повторил незнакомец с мягким акцентом,  присущим
жителям Иранистана. - Зови меня Сасан.
     Конан встал, держа наготове секиру. Сасан вытянул руку. В свете звезд
блеснула сталь, и Конан приготовился нанести  удар,  но  тут  увидел,  что
иранистанец протягивает ему его собственный нож, рукояткой вперед, который
Конан выронил при падении.
     - Ты подозрителен, как голодный волк, Конан, - рассмеялся Сасан, - но
побереги лучше свой клинок для врагов.
     - Где они? - спросил молодой варвар, принимая нож.
     - Ушли на поиски Окровавленного бога.
     Конан,  вздрогнув,  схватил  Сасана  железной  хваткой  за  ворот,  и
всмотрелся в темные глаза иранистанца, таинственные и насмешливые, странно
блестящие в свете ночных звезд.
     - Что ты знаешь  об  Окровавленном  Боге,  проклятый?  -  нож  Конана
коснулся бока незнакомца чуть пониже ребер.
     - Я знаю вот что, - ответил Сасан. - Ты прибыл в  Аренжун  по  следам
тех, кто похитил у  тебя  карту,  на  которой  обозначено,  где  находится
сокровище, которое дороже сокровищницы самого короля Илдиза.  Я  тоже  ищу
здесь кое-что. Я прятался неподалеку и подсматривал через  дыру  в  стене,
когда ты ворвался в комнату, где пытали несчастного кочевника.  Откуда  ты
узнал, что это те самые люди, которые украли твою карту?
     - Я ничего не знал, - пробормотал Конан. - Я услышал крик, и подумал,
что надо бы вмешаться. Если бы я знал, что это те самые  люди,  которых  я
ищу... Что ты знаешь о них?
     - Не много. Неподалеку в горах скрыт древний храм, куда горцы  боятся
заходить. Говорят, что он был  построен  еще  до  Великой  Катастрофы,  но
мудрецы спорят  о  том,  были  ли  его  создатели  грондарийцами,  или  же
неизвестным народом, непохожим на людей, правившим в Гиркании сразу  после
Катастрофы.
     Горцы объявили эти места запретными для  всех  чужеземцев,  но  некий
чужеземец по имени Осторио  нашел  храм.  Он  вошел  внутрь  и  нашел  там
золотого идола, усыпанного  драгоценностями  и  камнями,  которого  назвал
Окровавленным Богом. Он не смог взять его с собой,  потому  что  идол  был
выше человеческого роста, однако, он оставил карту, намереваясь вернуться.
Ему удалось выбраться из этих мест, но в Шадизаре какой-то  бандит  ударил
его ножом и он умер. Перед смертью он передал карту тебе, Конан.
     - Ну и  что?  -  мрачно  произнес  варвар.  Дом  за  его  спиной  был
молчаливым черным пятном.
     - Карта была украдена, - сказал Сасан. - И тебе известно, кем.
     - Тогда я не знал этого, - проворчал Конан. - Потом мне сказали,  что
воры - Зирас-коринфянин и Аршак, туранский  принц,  изгнанный  из  страны.
Какой-то слуга подслушал наш  разговор  с  Осторио,  когда  тот  умирал  и
рассказал им. Хотя я даже не знал похитителей в лицо, но  выследил  их  до
вашего города. Сегодня я выведал, что они прячутся на этой улице. Я бродил
здесь, надеясь что-нибудь узнать, а потом услышал этот крик.
     И ты сражался с ними, не зная, кто они! -  воскликнул  Сасан.  -  Тот
горец - Рустум, соглядатай Кераспа, вождя  одного  местного  племени.  Они
заманили его к себе домой и пытали, чтобы выведать тайный путь через горы.
Остальное тебе известно.
     - Все, кроме того, что случилось, когда я влез на стену.
     - Кто-то швырнул в тебя скамьей и попал в голову. Когда ты упал сюда,
за стену, никто больше не обратил на тебя внимания. Либо подумали, что  ты
умер, либо просто не узнали под каффией. Они погнались за кочевником, но я
не знаю, поймали ли его. Очень скоро они вернулись, оседлали коней и,  как
безумные, помчались на запад, оставив убитых.  Я  подошел  к  тебе,  чтобы
посмотреть, кто тут лежит, и узнал тебя.
     - Значит, человек в красном  тюрбане  и  есть  Аршак,  -  пробормотал
Конан. - А Зирас?
     - Это тот человек в туранской одежде, которого они называли Ажиллад.
     - И что теперь? - проворчал варвар.
     - Как и ты, я ищу окровавленного бога, хотя среди всех, кто занимался
много столетий до меня, только Осторио смог уйти из храма живым.  Говорят,
на это сокровище наложено проклятие против возможных грабителей.
     - Что ты знаешь об этом? - резко спросил Конан.
     Сасан пожал плечами.
     - Немного. Люди в Кезанкине говорят, что этот  Бог  губит  всех,  кто
осмеливается  поднять  святотатственную  руку  на  него,  но  я  не  такой
суеверный глупец, как они. Ты ведь тоже не боишься, верно?
     - Конечно, нет! - По правде говоря, Конану было страшно. Хотя  он  не
боялся  ни  человека,  ни  зверя.  Все  сверхчеловеческое  наполняло   его
варварскую душу неизъяснимым ужасом. Но он никак  не  хотел  признаться  в
этом.
     - Что ты задумал?
     - Я думаю, что в одиночку никто из нас не справится с  целой  бандой,
но вдвоем мы можем последовать за ними и отобрать идола. Что скажешь?
     - Да, я согласен. Но я убью тебя  как  собаку,  если  ты  попытаешься
строить со мной какие-нибудь фокусы.
     Сасан засмеялся:
     - Конечно, убьешь, поэтому можешь мне доверять. Пошли. Там наши кони.
     Иранистанец  шел  впереди,  они  шагали  по  извилистым  улицам,  над
которыми нависали балконы с извилистыми решетками, и дальше, по  зловонным
трущобам. Наконец, они остановились у ворот, освещенных  фонарем  На  стук
Сасана в окошко ворот выглянула бородатая физиономия.  Сасан  обменялся  с
привратником несколькими словами и ворота открылись. Сасан  быстро  вошел,
Конан, то и дело оглядываясь, последовал за ним. Но  его  подозрения  были
напрасны: там действительно стояли кони и по приказу держателя  постоялого
двора, сонные слуги стали седлать их и накладывать  провизию  в  седельные
сумки.
     Вскоре Конан и Сасан выехали из западных ворот города, кратко ответив
на вопросы сонного стражника, стоявшего у ворот.
     Сасан был довольно полным, но мускулистым, с широким хитрым  лицом  и
быстрыми черными глазами. На плече он держал пику, и видно было,  что  это
оружие ему не в новинку. Конан не сомневался, что в случае надобности  его
спутник будет сражаться, применив всю свою  хитрость  и  смелость.  Он  не
сомневался и в том, что может доверять Сасану до тех пор пока их  союз  на
руку иранистанцу: он, не задумываясь убьет Конана при первой  возможности,
как только надобность в нем отпадет.
     Рассвет застал их в пути, когда они проезжали по неровной поверхности
бесплодных Кезанских гор, отделяющих восточные оконечности болот  Котха  и
Заморы от  туранских  степей.  Хотя  и  Котх,  и  Замора  претендовали  на
обладание этой областью, никто не мог покорить их жителей и  подчинить  их
себе. Город Аренжун возвышающийся на высоком крутом холме, дважды  успешно
выдерживал   осаду   туранских    войск.    Дорога    разделилась,    став
трудноразличимой, и наконец,  Сасан  признался,  что  не  знает,  где  они
находятся.
     - Я вижу их следы, - проворчал Конан. - Если ты не  можешь  различить
их, то я могу.
     Прошло несколько часов, и следы недавно проскакавших коней  стал  еще
четче. Конан сказал:
     - Мы приближаемся к ним, и врагов все еще немного  больше.  Не  будем
показываться до тех пор,  пока  они  не  найдут  идола.  Тогда  мы  сможем
устроить засаду и отобрать его.
     Глаза Сасана блеснули.
     - Хорошо! Но надо быть осторожными. Это земли Кераспа, а он  алчен  и
хватает все, что видит.

     В полдень они все еще ехали по древней, забытой дороге.  Подъезжая  к
узкому ущелью, Сасан сказал:
     - Если этот горец вернулся  к  Кераспу,  все  племя  будет  готово  к
приходу чужеземцев...
     Они натянули поводья: поджарый кезанкинец с лицом коршуна  выехал  из
ущелья, подняв руку.
     - Стойте! - крикнул он. - Кто позволил вам ступить на землю Кераспа?
     - Осторожно, - пробормотал Конан, - они наверняка окружили нас.
     - Керасп требует уплаты пошлины с проезжающих, - сквозь зубы  ответил
Сасан. - Может быть, это все, что надо этому парню. -  Пошарив  у  себя  в
поясе, он сказал горцу: - Мы просто бедные путешественники  и  с  радостью
заплатим пошлину вашему доблестному предводителю. Мы путешествуем вдвоем.
     - А кто же это с вами? - спросил горец, выхватил из-за пояса кинжал и
метнул его в иранистанца.
     Движение было молниеносным, но Конан все же опередил  его.  Не  успел
кинжал коснуться горла Сасана, блеснула секира Конана, сталь  зазвенела  о
сталь. Кинжал отлетел в сторону, и горец, рыча  от  ярости,  схватился  за
свою саблю. Но прежде, чем лезвие вышло из ножен,  Конан  нанес  еще  один
удар, рассекая тюрбан и череп под ним. Конь под кезанкийцем встал на дыбы,
сбросил убитого на землю. Конан повернул своего коня.
     - В ущелье! - крикнул он. - Это засада!
     Труп горца ударился оземь, в  то  же  мгновение  зазвенела  тетива  и
засвистели стрелы. Конь Сасана сделал скачек, когда стрела впилась  ему  в
шею, и помчался к выходу из ущелья. Конан почувствовал, как стрела порвала
рукав, дал шпоры своему коню и направил его вслед за Сасаном,  который  не
мог справиться с раненым конем.
     В то время, как они неслись к ущелью, оттуда  выехали  три  всадника,
размахивавших  кривыми  саблями.  Сасан,  оставив  все  попытки  успокоить
обезумевшее от боли животное, направил пику на ближайшего из  них.  Оружие
пронзило его и сбросило с седла.
     В следующую минуту Конан поравнялся со вторым всадником,  тот  поднял
саблю высоко над головой. Киммериец взмахнул секирой, кони сошлись грудь в
грудь, зазвенела сталь. Конан, поднявшись  на  стременах,  потянул  секиру
вниз мощным рывком, выбив из рук противника саблю и  раскроив  ему  череп.
Через мгновение  он  уже  скакал  вверх  по  ущелью,  слыша  свист  стрел,
пролетающих слева и справа.
     Конь Сасана, раненый стрелой горцев, споткнулся и  упал,  иранистанец
сумел извернуться в падении и высвободить ноги.
     Конан натянул поводья.
     - Садись позади меня! - прохрипел он.
     Сасан  прыгнул  на  круп  коня  Конана,  не  выпуская  из  рук  пику.
Прикосновение шпор - и несущее двойную ношу животное  рванулось  вверх  по
ущелью. За спиной у них раздались  крики,  горцы  бежали  к  своим  коням,
спрятанным неподалеку. Поворот ущелья заглушил шум.
     - Должно быть, это  кезанкийкий  соглядатай  вернулся  к  Кераспу,  -
задыхаясь, сказал Сасан. - Они жаждут крови, а не золота. Как ты  думаешь,
горцы уже покончили с Зирасом?
     - Он мог проехать здесь до того, как они устроили засаду, или же  они
преследовали его и остановились, чтобы устроить нам ловушку. Думаю, он все
еще впереди.
     Проехав около мили, они  услышали  доносившийся  издали  стук  копыт.
Погоня! Они  доскакали  до  чашеобразной  ложбины,  окруженной  утесами  с
отвесными склонами. От ее середины полого поднималась дорога к  выходу  из
углубления, узкому, словно  горлышко  бутылки.  Приблизившись  к  проходу,
Конан увидел, что он перегорожен невысокой каменной стеной.  Сасан  громко
крикнул, соскочил с коня и в то  же  мгновение  на  них  обрушился  ливень
стрел. Одна из них попала коню в грудь.
     Конь упал, но Конан вовремя спрыгнул и  покатился  по  земле  к  куче
камней, за которыми успел спрятаться Сасан. Еще одна волна стрел разбилась
о камни, некоторые, дрожа, воткнулись в землю рядом с ними.  Два  искателя
приключений обменялись насмешливыми взглядами.
     - Вот мы и нашли Зираса! - сказал Сасан.
     - Через минуту они нападут на нас, - со  смехом  отозвался  Конан.  -
Керасп ударит с тыла и ловушка захлопнется.
     - Эй, выходите, что бы вас легче было подстрелить, -  крикнул  кто-то
из-за стены с открытой издевкой. - Что за человека ты взял с собой, Сасан?
А я-то думал, что вышиб ему мозги прошлой ночью.
     - Меня зовут Конан, - прорычал киммериец.
     С минуту длилось молчание, потом Зирас крикнул:
     - А, мне надо было сразу узнать тебя! Ну ладно, теперь уж ты попался.
     - Мы оба попались! - ответил Конан. -  Слышали  вы  схватку  внизу  в
ущелье?
     - Да, слышали, когда остановились что бы напоить коней. Кто  за  вами
охотился?
     - Керасп и сотня кезанкийцев! Когда горцы  покончат  с  нами,  и  вам
несдобровать: ведь им станет известно, как вы пытали одного из них!
     - Лучше пусти нас к себе, - добавил Сасан.
     - Керасп действительно гонится за вами? - крикнул Зирас. Его  голова,
обернутая тюрбаном, показалась над краем стены.
     - Ты что, глухой? - резко спросил Конан.
     Ущелье дрожало от воплей горцев и стука копыт.
     - Входите сюда, быстрее! - воскликнул Зирас. - У нас  хватит  времени
на то, что бы разделить по справедливости сокровище, если мы выберемся  из
этого ада.
     Конан и Сасан, выскочили из-за камней, и побежали вверх по склону,  к
выходу из лощины, к стене. Из-за нее показались  волосатые  руки,  которые
помогли им перебраться через неровные камни. Конан  осмотрел  своих  новых
союзников: Зираса,  мрачного,  с  тяжелым  взглядом  в  туранской  одежде,
Аршака, все еще франтоватого,  даже  после  долгой,  утомительной  скачки,
тройку смуглых заморийцев, оскаливших зубы  в  приветственной  улыбке.  На
Зирасе и Аршаке были такие же кольчуги, как на Конане и Сасане.
     Около двух десятков кезанкийцев  натянули  поводья,  остановив  своих
коней, когда с тетив луков заморийцев и Аршака  сорвались  первые  стрелы.
Некоторые ответили выстрелами из  своих  луков,  другие  быстро  повернули
коней и отъехали на  безопасное  расстояние,  где  спешивались,  поскольку
перескочить стену их коням было, явно, не под силу. Одно  седло  опустело,
раненый конь понес своего назад в ущелье.
     - Они, должно быть, преследовали нас, - прорычал Зирас. -  Конан,  ты
солгал! Здесь не будет сотни всадников!
     - Достаточно для того, что бы всем нам перерезали глотки,  -  ответил
Конан, положив руку на свою саблю. - И Керасп может в любой момент послать
за подкреплением.
     - Мы удержимся за стеной, - хрипло сказал Зирас. - Думаю, ее построил
тот же народ, что и храм Окровавленного Бога. Берегите свои стрелы до того
когда они нападут.
     Под прикрытием стрел,  которыми  осыпали  стены  четверо  кезанкийцев
справа и слева, остальные горцы сплошным потоком ринулись вверх по склону,
передовые подняли вверх блестящие круглые щиты.  За  ними  Конан  различил
Кераспа. Рыжебородый коварный предводитель кочевников  гнал  вперед  своих
людей.
     - Стреляйте! - крикнул Зирас.
     Стрелы полетели в столпившихся людей и  трое,  корчась  в  судорогах,
остались лежать на склоне. Но остальные продвигались  вперед,  с  горящими
глазами, сжимая сабли в волосатых руках.
     Оборонявшиеся выпустили последние стрелы в  плотную  массу  горцев  и
поднялись из своего укрытия, обнажив сабли.  Горцы  подкатились  к  стене.
Некоторые попытались подсадить друг друга на  стену,  другие  подтаскивали
небольшие  валуны  валуны  к  ее  подножию,  устраивая  что-то   наподобие
ступеней. Вдоль стены были слышны глухие удары, словно  боровшиеся  ломали
друг другу кости, хрипло свистела сталь, раздавались прерывистые  стоны  и
проклятия умирающих. Конан снес голову вражескому воину и увидел  рядом  с
собой Сасана, который направил пику прямо в открытый рот другого, так  что
острие вышло у того из затылка. Горец, бешено выкатил глаза, всадил нож  в
живот одного из заморийцев. Тот упал и тотчас же его место  занял  вопящий
горец, который подтянулся и влез на стену прямо перед Конаном, не успевшим
остановить его. Киммериец получил легкую рану в левую руку, ответный  удар
секиры рассек врагу плечо.
     Перепрыгнув через его тело, он бросился на тех, кто пытался перелезть
через стену, не ведая, как идет сражение с  другой  стороны.  Зирас  сыпал
проклятиями на языке коринфян, Аршак ругался так,  как  это  умеют  только
гирканцы.  Кто-то  издал  предсмертный  крик.  Горец  охватил  длинными  и
сильными как у гориллы руками мускулистую шею Конана, но киммериец  напряг
мышцы и нанес удар ножом вниз раз и еще раз. Наконец,  кезанкиец  отпустил
его и со стоном упал со стены.
     Задыхаясь и ловя ртом воздух, Конан огляделся  и  понял,  что  натиск
врагов ослабел. Оставшиеся в жив,  покрытые  кровавыми  ранами  кезанкийцы
бежали вниз по  склону.  У  подножия  стены  лежал  ряд  трупов.  Все  три
заморийца были убиты или испускали  последний  вздох.  Конан  увидел,  что
Аршак сидит прислонившись спиной к стене,  прижав  руки  к  телу  и  кровь
струится у него между пальцев. Губы принца посинели, но он растянул  их  в
улыбке, внушавшей ужас.
     - Рожденный во дворце, - прошептал он, - умирает за каменной  стеной!
Что ж, это судьба. На сокровище наложено проклятие: все, кто шли по следам
Окровавленного Бога, умирали... - Он затих.
     Зирас, Конан и Сасан молча посмотрели друг на  друга:  одежда  висела
клочьями, они были с головы до ног забрызганы кровью. Руки и ноги  каждого
были покрыты неглубокими ранами, но  кольчуги  спасли  их  от  смерти,  не
пощадившей их спутников.
     - Я видел - Карасп ускользнул, - прорычал Зирас. -  Он  доберется  до
своего селения и поднимет против  нас  все  племя.  Они  пойдут  по  нашим
следам. Мы должны опередить их, добыть идола и увезти его  из  этих  мест,
чтобы он не успел схватить нас. Сокровища хватит на всех.
     - Верно, - проворчал Конан. - Но прежде, чем мы  отправимся  в  путь,
верни мне мою карту.
     Зирас открыл рот, желая что-то сказать, но  увидел,  как  Сасан  взял
один из луков и натянув тетиву, прицелился в него.
     - Делай, как велит Конан, - сказал иранистанец.
     Зирас открыл рот, желая что-то сказать, но  увидел,  как  Сасан  взял
один из луков и натянув тетиву, прицелился в него.
     - Делай, как велит Конан, - сказал иранистанец.
     Зирас, пожав плечами, протянул Конану скомканный пергамент.
     - Будь ты проклят! Но все же мне причитается треть сокровища.
     Посмотрев на карту, Конан засунул ее себе за пояс.
     - Ладно. Я не злопамятный. Конечно, ты - свинья, но держи слово и  не
пытайся обмануть нас, и мы поступим так же. Верно, Сасан?
     Сасан кивнул и подобрал с земли пучок стрел.

     Кони людей Зираса были привязаны в проходе за стеной. Конан, Сасан  и
Зирас выбрали себе наилучших и направились к  каньону,  открывавшемуся  за
узким проходом. Трех оставшихся коней они вели в поводу.  Наступила  ночь,
но они двигались без остановок, помня  о  том,  что  за  спиной  Керасп  с
горами.
     Конан зорко  наблюдал  за  своими  спутниками.  Самое  опасное  время
наступит, когда они добудут золотую статую и больше не  будут  нужны  друг
другу. Тогда Зирас и Сасан способны сговориться и убить Конана,  или  один
из  них  может  предложить  ему  убрать  третьего.  Каким  бы  жестоким  и
безжалостным ни был сын варвара, его  кодекс  чести  не  позволял  первому
замыслить измену.
     Он раздумывал о том, что хотел сказать ему перед самой кончиной  тот,
кто составил карту. Смерть настигла Осторио в тот самый момент,  когда  он
описывал храм: его слова были прерваны кровавой струей, хлынувшей изо рта.
"Немедиец хотел о чем-то предупредить", - подумал Конан. Но о чем?
     Уже рассвело, когда они выехали из ущелья в долину, с  боков  которой
стеной стояли крутые склоны. В долину вел только один путь - проход, через
который они проникли в нее. Он переходил  в  карниз,  шириной  примерно  в
тридцать  шагов.  С  одной  стороны  на  высоту,  равную   полету   стрелы
поднимались утесы, с другой стороны  зияла  бездонная  пропасть.  Казалось
невозможным сойти вниз в глубину долины, затянутую туманом.  Но  все  трое
почти сразу же отвели глаза, ибо то, что они увидели перед собой заставило
забыть и голод и усталость.
     На самом краю пропасти возвышался храм, мерцавший в лучах восходящего
солнца. Он был целиком высечен в гранитном утесе, и  его  огромный  портал
был  обращен  прямо  к  ним.  Карниз  вел  к  высокой   бронзовой   двери,
позеленевшей от времени.
     Конан не пытался угадать, какой народ, какие существа воздвигали  это
сооружение. Развернув карту, он стал разглядывать  заметки  на  ее  полях,
стараясь понять, каким образом можно открыть двери храма.
     Но  Сасан,  соскочив  с  седла,  побежал  к  дверям,  опередив  своих
спутников, издавая радостные  вопли.  Алчность  заставила  его  забыть  об
осторожности.
     -  Дурак!  -  проворчал  Зирас,   спешиваясь.   -   Осторио   записал
предостережение здесь, на полях карты: что-то относительно  Бога,  который
сам взимает дань с тех, кто хочет проникнуть в его святилище.
     Сасан в эту минуту ощупывал выпуклости на богато украшенном портале и
одну за другой тянул их к себе. Конан и Зирас услышали  его  торжествующий
крик, когда одна из них поддалась у него под рукой. Но крик превратился  в
ужасный вопль: дверь храма, целая тонна литой бронзы внезапно  наклонилась
наружу и рухнула с оглушительным грохотом,  раздавив  иранистанца,  словно
насекомое. Из-под огромного ломтя текли алые струйки.
     Зирас пожал плечами:
     - Ну вот, я же сказал, что он  дурак.  Осторио,  должно  быть,  нашел
какой-то способ открыть дверь так, чтобы  она  не  падала,  не  сходила  с
винтов, на которых укреплена.
     "Одним ножом в спину меньше", - подумал Конан.
     - Эти винты не настоящие, - сказал он,  осматривая  дверь  вблизи.  -
Смотри! Дверь опять поднимается!
     Винты, как и сказал Конан, были фальшивые. В действительности,  дверь
была укреплена на двух пружинах в  нижних  углах  так,  что  могла  падать
вперед, словно подъемный мост. На верхних углах двери было прикреплено  по
цепи, которые по диагонали шли вверх и исчезали  в  отверстии  у  верхнего
края дверной рамы. Сейчас цепи натянулись, в  отдалении  раздался  глухой,
скрежещущий звук, - и дверь стала медленно подниматься.
     Конан схватил пику, брошенную  Сасаном.  Всунув  конец  ее  древка  в
углубление в резьбе на внутренней поверхности  двери,  он  вставил  острие
словно клин в верхний угол дверной рамы. Скрежет умолк  и  дверь  замерла,
поднявшись едва ли на одну десятую.
     - Неглупо, Конан, - произнес Зирас. - Ну теперь, раз Бог получил свою
пошлину, дверь больше не закроется.
     Ступив на внутреннюю поверхность лежащей двери, он спрыгнул  в  храм.
Конан последовал за ним. Остановившись у самого порога, они вглядывались в
пространство, покрытое мрачными  тенями,  словно  змеиное  логово.  Тишина
царила в древнем храме. Ее нарушал лишь мягкий звук их  шагов,  когда  они
двинулись вглубь.
     Осторожно шли они в полутьме. И вдруг вспышка багрового света, ударив
в глаза, словно яркие лучи заходящего солнца. Они  увидели  Бога  -  глыбу
литого золота, усыпанную горными драгоценными камнями.
     Изваяние, немного больше человеческого роста, было похоже  на  гнома,
что стоял выпрямив широко раздвинутые ноги на огромном куске базальта. Оно
было повернуто лицом к входу в храм, с обеих сторон от него стояли  разные
сиденья из блестящего черного дерева, выложенного драгоценными  камнями  и
перламутром в странном узоре, не похожем на  что-либо,  созданное  людьми,
ныне живущими на Земле.
     Слева от статуи, в нескольких футах от основания пьедестала,  в  полу
храма от стены до стены  зияла  трещина,  шириной  примерно  в  пятнадцать
футов.  В  незапамятные  времена,   может   быть   до   постройки   храма,
землетрясение разделило скалу. И в эту черную бездну  много  веков  подряд
безжалостные жрецы бросали вопивших от ужаса людей, принося  их  в  жертву
своему   страшному   божеству.   Высокие   стены   храма   были    покрыты
фантастическими резными узорами, кровля над головой утопала в тени.
     Но внимание людей было приковано к идолу. Несмотря на то, что он  был
отталкивающе уродлив и грубо сделан, для них он  воплощал  богатство,  при
одной мысли  о  котором  Конан  почувствовал  головокружение  от  успехов,
выпавших на их долю.
     - Кром и Имир! - выдохнул он. - На  эти  рубины  можно  купить  целое
королевство!
     - Это  слишком  прекрасно  для  того,  чтобы  достаться  неотесанному
варвару, - задыхаясь, произнес Зирас.
     Эти слова, произнесенные полубессознательно  сквозь  стиснутые  зубы,
были предостережением для Конана. Он  быстро  пригнулся,  рядом  свистнула
сабля Зираса - лезвие, не задев шеи, срезало  кусок  с  каффии.  Проклиная
свое легкомыслие и неосторожность, Конан отпрыгнул, подняв секиру.
     Зирас набросился на него. Конан принял бой. Они сражались, нападая  и
отступая перед изваянием, которое, казалось, злобно наблюдало за схваткой,
их ноги скользили  по  гладкому  камню  пола  стальные  лезвия  звенели  и
свистели в воздухе. Конан был  крупнее  коринфянина,  но  Зирас  отличался
необыкновенной ловкостью, был силен и  опытен  и  знал  множество  опасных
приемов. Снова и снова Конан оказывался на волосок от смерти.
     Но вот  варвар  поскользнулся  на  отполированном  полу  и  его  удар
пришелся по воздуху. Зирас, призвав на помощь всю  свою  силу  и  быстроту
движений, сделал  мощный  выпад,  казалось,  его  сабля  неизбежно  должна
пронзить молодого воина. Но  киммериец  вовсе  не  потерял  равновесие.  С
гибкостью пантеры он изогнул свое сильное тело  так,  что  длинное  лезвие
Зираса прошло у него под мышкой сквозь ткань рубахи.  На  мгновение  сабля
Зираса запуталась в складках.  Коринфянин,  не  растерявшись,  нанес  удар
кинжалом, который держал в левой руке. Острие вонзилось  Конану  в  правую
руку и в тот же момент нож в левой руке варвара, прорвав  кольчугу  врага,
проник ему в тело меж  ребер.  Зирас  закричал,  в  горле  у  него  что-то
булькнуло, он откинулся назад и упал, раскинув руки на полу.
     Конан, отбросив оружие, встал на колени  и  оторвал  кусок  ткани  от
своей рубахи, что бы добавить еще одну повязку к тем, что уже были на нем.
Он перевязал рану, затянув  зубами  и  руками  узлы  и  поднял  взгляд  на
Окровавленного Бога, глядевшего на него  с  высоты  пьедестала.  Кошмарное
сверкающее лицо казалось, выражало злорадство и ненасытную жадность. Конан
вздрогнул и по спине его пробежал холодок, он  замер,  охваченный  страхом
перед сверхъестественным, который был присущ суеверному варвару.
     Но он быстро взял себя в руки. Окровавленный Бог  принадлежал  теперь
ему, вопрос заключался лишь в том, как увезти эту  массивную  глыбу.  Если
идол не полый, то он даже не сдвинет его с места. Но когда Конан  постучал
рукояткой ножа по статуе, то убедился, что внутри пустота. Конан  прошелся
по храму, строя различные планы и раздумывая, не разбить ли  ему  одно  из
тех тяжелых деревянных сидений, стоявших по бокам идола,  что  бы  сделать
рычаг из ножки, с помощью которого можно будет поднять Бога с пьедестала и
вытащить его из храма, привязав  цепями  от  входной  двери  к  нескольким
коням. Внезапно громкий голос заставил его повернуться.
     - Ни с места! - Торжествующий крик прозвучал на кезанкийском наречии.
     Конан увидел двух человек, стоявших в дверях и целившихся в  него  из
тяжелых двойных гирканских  луков.  Один  из  них  был  высоким,  тощим  и
рыжебородым.
     - Керасп! - воскликнул Конан, потянувшись за саблей и ножом,  которые
бросил на пол.
     Спутник Кераспа был крепкий, приземистый человек, которого Конан, как
ему показалось, уже видел где-то раньше.
     - Не двигаться, - произнес предводитель горцев. - Ты подумал,  что  я
бежал в свое селение, верно?  Так  вот,  я  преследовал  вас  всю  ночь  с
единственным человеком из моих людей, который остался невредимым. -  Он  с
восхищением посмотрел на идола. -  Если  бы  я  знал,  что  в  этом  храме
хранится такое сокровище, я давно бы взял его себе, что бы там ни говорили
суеверные дураки из моего племени. Рустум, подбери себе саблю и кинжал.
     Спутник Кераспа бросил  взгляд  на  медную  голову  ястреба,  которой
кончалась ручка секиры Конана.
     - Погоди, - крикнул он. - Это ведь тот самый, кто спас меня от  пытки
в Аренжуне! Я узнал его оружие!
     - Молчи! - прорычал Керасп. - Вор умрет!
     - Нет! Он спас мне жизнь! Что я видел от тебя, кроме тяжких трудов  и
ничтожной платы? Я больше не слуга тебе, грязный пес!
     Рустум ступил вперед, подняв подобранную им секиру Конана, но в ту же
секунду  Керасп,  повернувшись  к  нему,  спустил  стрелу  с  тетивы.  Она
вонзилась в тело противника. Горец  пронзительно  вскрикнул  и  покатился,
скользя по полу храма прямо к  краю  бездонной  трещины,  и  рухнул  вниз.
Отчаянные вопли доносились из бездны все слабее и, наконец, замерли.
     Быстрый, как метнувшаяся змея,  прежде  чем  безоружный  Конан  успел
сделать хоть одно движение, Керасп выхватил  из  колчана  новую  стрелу  и
натянул тетиву для нового выстрела. Конан прыгнул, словно тигр,  так,  что
сбил бы с ног вождя кочевников, даже если бы тот успел выстрелить в  него.
И вдруг послышался тяжелый звон металла. Усыпанный рубинами  Бог  сошел  с
каменного возвышения и сделал широкий шаг к Кераспу.
     С   испуганным   воплем,   вождь    кочевников    выпустил    стрелу,
предназначавшуюся Конану, в  ожившую  статую.  Стрела  ударилась  о  плече
золотого Бога, отскочила и полетела вверх, переворачиваясь  в  воздухе,  а
длинные руки вытянулись и схватили Кераспа за руку и ногу.
     Отчаянные крики срывались  с  покрытых  пеной  губ  Кераспа,  а  Бог,
повернувшись, торжественно двинулся к провалу.  Это  зрелище  парализовало
Конана, наполнив его ужасом, а Бог, медленно шагая вперед,  преградил  ему
путь к выходу: куда бы он не повернул, он неминуемо  попал  бы  в  объятия
этих страшных рук, длинным, подобно обезьяньим. К тому же, Бог,  при  всей
своей массивности двигался весьма проворно.
     Окровавленный Бог приблизился к бездонному колодцу и  поднял  Кераспа
высоко над головой, чтобы сбросить его  в  черную  бездну  провала,  Конан
увидел, как Керасп открыл рот, с его губ на рыжую бороду стекала слюна, он
стал издавать отчаянные вопли, словно обезумев. Покончив с  Кераспом,  Бог
без сомнения примется за него. Древние жрецы не должны были бросать жертвы
в бездну - этим занимался Бог.
     Когда статуя качнулась назад на своих золотых ногах,  чтобы  сбросить
вниз Кераспа, Конан протянул назад руку, нащупал одно из древних  сидений.
Они, конечно, предназначались для верующих жрецов, или других прислужников
древнего Бога. Конан, резко повернувшись,  схватил  массивное  сиденье  за
высокую спинку и поднял его. Чувствуя, что мускулы его едва не лопаются от
напряжения, он раскрутил сиденье над головой и ударил им Золотого  Бога  в
спину между лопатками, в то время, как тело вопящего Кераспа уже летело  в
бездну.
     Дерево сиденья расщепилось от удара о металлическое  тело.  Нападение
застало Бога в тот момент, когда он покачнулся вперед, бросая Кераспа и он
потерял равновесие. Какую-то долю  секунды  монстр  балансировал  на  краю
провала, отчаянно колотя по воздуху своими длинными золотыми руками. Затем
сверкающий Бог тоже рухнул в пустоту.
     Конан бросил на пол остатки сиденья  и  заглянул  в  пропасть.  Крики
Кераспа уже затихли.  Конану  почудилось,  что  он  услышал  где-то  очень
глубоко внизу слабый звук падения, какой мог произвести идол, ударившись о
скалу и отскочив от нее, но наверняка сказать было трудно. Ни грохота,  ни
плеска: все стихло.
     Конан провел рукой по лбу и  устало  улыбнулся.  Кончилось  проклятие
Окровавленного Бога, исчез и сам  Бог.  Какое  бы  огромное  богатство  не
скрылось сейчас навсегда в земных недрах, Конан не жалел,  что  его  ценой
купил себе жизнь. На земле осталось еще  немало  сокровищ,  которые  можно
было украсть.
     Он подобрал свою секиру, лук Рустума и вышел из  храма  на  солнечный
свет, что бы выбрать себе лучшего коня.





                              Роберт ГОВАРД
                              Спрэг ДЕ КАМП

                             В ЗАЛЕ МЕРТВЕЦОВ




     Вдоволь насытившись Городом Воров, Конан  путешествовал  на  запад  в
столицу Заморы, Злой Шадизар. Там, он надеялся, заработки будут  побогаче.
Некоторое время, действительно, он был более удачлив в воровстве,  чем  он
был в Аренжуне, хотя женщины Шадизара быстро  освободили  его  от  добытых
средств, но взамен научили его искусству любви. Слухи о сокровищах привели
его почти к самым развалинам древней Ларши, как раз впереди отряда солдат,
посланных арестовать его.


     Ущелье было темным, хотя садящееся солнце оставило полосу оранжевого,
желтого  и  зеленого  вдоль  западного  горизонта.  Перед  этими  цветными
полосами острый глаз мог еще различить  черные  силуэты  храмов  и  шпилей
Злого Шадизара, - столицы  Заморы,  города  черноволосых  женщин  и  башен
паучьих мистерий.
     По мере того как таяли сумерки, над головой появились первые  звезды.
Как  бы  отвечая  на  их  сигнал,  замигал  свет  в  отдаленных  храмах  и
остроконечных верхушках домов. Пока свет звезд был еще скудным и  бледным,
свет в окнах Шадизара был оттенка  знойного  янтаря  с  намеком  на  дела,
вызывающие отвращение.
     Ущелье было  тихим,  так  что  можно  было  услышать  стрекот  ночных
насекомых. Вскоре, однако,  тишина  была  потревожена  звуками  движущихся
людей. В ущелье входил отряд заморийских солдат: пять  человек  в  широких
стальных  шлемах  и  коротких  кожаных   куртках,   усыпанных   бронзовыми
пуговицами. Впереди шел офицер в полированной бронзовой  кирасе  и  шлеме,
украшенном гребешком конских  волос.  Их  ноги  в  бронзовых  наголенниках
рассекали высокую буйную  траву,  которая  покрывала  дно  ущелья.  Упряжь
скрипела, оружие позвякивало. Трое из них несли  луки,  остальные  двое  -
пики, короткие мечи висели на боку и щиты висели за  спинами.  Офицер  был
вооружен длинным мечом и кинжалом.
     Один из солдат пробормотал:
     - Если мы этого Конана поймаем живьем, что мы с ним будем делать?
     -  Отошлем  его  к  Йезуду,  скормить  паучьему  богу,  это  я   тебе
гарантирую, - сказал другой. - Вопрос в другом: останемся ли мы  в  живых,
чтобы получить ту награду, которую нам обещали?
     - Я его не боюсь, а ты что, боишься? - сказал третий.
     - Я? - фыркнул второй говоривший. - Я не боюсь ничего,  включая  саму
смерть. Вопрос в том, чью смерть? Этот вор не  цивилизованный  человек,  а
дикий варвар с силой десятерых. И я пошел к судье...
     - Утешительно знать, что твои наследники получат  награду,  -  сказал
еще один. - Я желал бы подумать об этом.
     - О, - сказал первый говоривший, - они найдут массу  причин  обмануть
нас с нашей наградой, даже если мы поймаем этого негодяя.
     - Сам префект обещал, - сказал еще один. - Богатые купцы  и  дворяне,
которых грабил Конан, организовали фонд.  Я  видел  эти  деньги:  мешок  с
золотом был настолько тяжел, что человек едва мог его поднять. После того,
как все это было обнародовано, они просто не осмелились взять  свои  слова
обратно.
     - Я все-таки  надеюсь,  что  мы  его  не  поймаем,  -  сказал  второй
говоривший. - Возможно, мы заплатим за это нашими головами,  -  говоривший
повысил голос. - Капитан Нестор! А что там насчет наших голов...
     - Попридержите языки, вы все! - огрызнулся офицер. - Вас слышно  даже
в Аренжуне. Если Конан находится за милю от нас,  он  уже  предупрежден  о
нашем приближении. Прекратите болтовню и попытайтесь двигаться без лязга.
     Офицер  был  широкоплечим  мужчиной   среднего   роста   и   крепкого
телосложения. При дневном свете можно было увидеть, что у него серые глаза
и волосы тронутые  сединой.  Он  был  родом  из  Гундера,  самой  северной
провинции  Аквилонии,  которая  располагалась  на  пятнадцать  сотен  миль
западнее. Его задание - доставить Конана живым или мертвым волновало  его.
Префект предупредил его, что в случае неудачи его ждет строгое  наказание,
возможно, это может стоить ему головы. Сам король распорядился о том,  что
преступник должен быть пойман, а у короля Заморы был короткий  разговор  с
теми,  кто  не  выполнял  его  поручения.   Дозорный   обнаружил   Конана,
появившегося возле ущелья еще днем, и командир Нестора  поспешно  отправил
его с теми солдатами, которых смог найти в бараках.
     У Нестора не было никакого доверия  к  тем  солдатам,  которые  ехали
позади него. Он считал их  хвастунами,  которые  могут  побежать,  завидев
опасность и оставив его одного лицом к лицу с варваром.  И  хотя  гундерец
был храбрым человеком, он не обманывался, оценивая свои шансы, встреть  он
свирепого молодого гиганта-дикаря. Его броня была бы ему слабой защитой.
     По мере того, как жар западной  стороны  неба  спадал,  стены  ущелья
становились уже, круче и  все  больше  нависали  над  отрядом.  За  спиной
Нестора снова послышалось бормотание:
     - Мне это совсем не нравится. Ущелье ведет  нас  к  руинам  Проклятой
Ларши, где в засадах прячутся привидения древности, пожирающие  проходящих
мимо. А городе, говорят, есть Зал Мертвецов...
     - Заткнитесь! - прорычал Нестор, поворачивая голову. - Если...
     В это  мгновение  офицер  споткнулся  о  спрятанный  шнур,  натянутый
поперек  дороги  и  спрятанный  в  траве.  Раздался   треск   от   столба,
выскочившего из своего гнезда, и шнур обвис.
     С ужасным грохотом с левого  склона  вниз  обрушилась  груда  скал  и
грязи. Как только Нестор вскочил на ноги, камень, величиной с человеческую
голову, ударил его по кирасе и опять свалил на землю.  Другой  стукнул  по
шлему, а камни помельче градом сыпались и жалили его руки и ноги.  За  ним
слышался многократно повторенные крики  и  стук  камней  о  металл.  Затем
наступила тишина.
     Нестор, пошатываясь, поднялся  на  ноги,  кашляя,  выплюнул  пыль  из
легких и повернулся узнать, что же случилось. В нескольких  шагах  за  ним
упавшая скала перегородила ущелье от стены  до  стены.  Приблизившись,  он
заметил под камнями человеческую руку. Он крикнул, но ответа не  было.  Он
дотронулся до руки, торчащей  из-под  камней,  но  она  была  безжизненна.
Каток, запущенный оборванным шнуром, раздавил всех его гвардейцев.
     Нестор  ощупал  себя,  чтобы  узнать,  насколько  поврежден  он  сам.
Оказалось, что кости все целы, хотя его кираса была во вмятинах, а на теле
было несколько синяков. Горя от гнева, он нашел свой шлем и продолжил путь
один. Неудачи в поимке вора уже было достаточно, но если он еще признается
в том, что он потерял  весь  свой  отряд,  его  ждет,  он  предвидел  это,
медленная и мучительная смерть. Единственным  его  шансом  было  -  добыть
Конана, или, по крайней мере, его голову.


     С мечом в руке Нестор хромал по бесконечным извилинам ущелья. Свет на
небе, прямо над ним, исходил от поднимающейся ущербной луны.  Он  напрягал
глаза, ожидая нападения варвара из каждого изгиба лощины.
     Ущелье становилось менее глубоким,  а  его  стены  -  менее  крутыми.
Справа и слева в стены ущелья врезались овраги, а дно было неровным и было
усеяно обломками скал,  что  заставляло  Нестора  карабкаться  по  камням.
Наконец ущелье и вовсе сошло  на  нет.  Взобравшись  на  небольшой  откос,
гундерец оказался на краю приподнятого плато, окруженного дальними горами.
На расстоянии полета стрелы впереди, белые  в  лунном  свете,  поднимались
стены Ларши. Массивные ворота были как  раз  перед  ним.  Время  выщербило
стены, а за ними были видны наполовину разрушенные крыши и башни.
     Нестор остановился. Говорили, Ларша чрезвычайно  стара.  По  легендам
она возродилась, когда предки заморцев -  земри  -  организовали  островок
полуцивилизации в океане варварства.
     Истории о смерти, которая пряталась в этих руинах, часто рассказывали
на базарах Шадизара. Насколько Нестор мог вспомнить, ни один из  тех,  кто
вторгался в эти руины в поисках сокровищ, по  слухам  существующие  здесь,
никогда больше не возвращался. Никто не знал,  какая  именно  подстерегает
здесь опасность, потому что не было ни одного выжившего, кто  бы  смог  об
этом рассказать.
     Лет десять назад король Тиридатес послал  отряд  своих  самых  смелых
солдат при свете дня в город, а сам остался ждать под стенами. Были слышны
крики и шум сражения, а после - ничего.  Войско,  ожидавшее  под  стенами,
разбежалось, Тиридатес волей-неволей бежал  с  ними.  Это  была  последняя
попытка раскрыть тайну Ларши грубой силой.
     Хотя Нестор и имел обычную для всех  наемников  жажду  незаслуженного
богатства, он не бросился безрассудно  вперед.  Годы  службы  в  различных
королевствах между Заморой и его родиной научили его осторожности. И  пока
он стоял, взвешивая опасности выбора, он увидел нечто такое, что заставило
его застыть. Прямо под стеной он  увидел  фигуру  человека,  крадущуюся  к
воротам. И хотя человек был слишком далеко,  чтобы  можно  было  разобрать
лицо в лунном свете, ошибки быть не могло. Этот мягкая,  похожая  на  шаги
пантеры, поступь. Конан!
     Чувствуя поднимающееся бешенство, Нестор двинулся вперед. Он двигался
быстро, придерживая ножны,  чтоб  они  не  звякали.  Но  как  тихо  он  ни
двигался, острый слух варвара предупредил его. Конан развернулся и его меч
со свистом вылетел из ножен. Затем, увидев, что к нему приближается только
один недруг, киммериец опустил меч.
     По мере того, как Нестор приближался, он различал детали.  Конан  был
более шести футов роста, его потертая туника не могла скрыть  его  могучее
телосложение. С плеча на ремне свисала кожаная сумка. Черты лица были  еще
юными, но жесткими, лицо обрамляла грива густых черных волос.
     Не было произнесено ни слова. Нестор остановился перевести дыхание  и
сбросить плащ, и в это мгновение Конан бросился на него.
     Два меча сверкнули как молнии в лунном свете,  звон  и  лязг  клинков
разбили могильную тишину. Нестор был более искушенным бойцом, но  огромная
ослепительная скорость его противника сводила  на  нет  его  преимущества.
Атака Конана была стихийной  и  неотразимой  как  ураган.  Парируя  удары,
Нестор пятился шаг за шагом. Теснимый противником,  в  ожидании  следующей
атаки, он замедлял темп,  явно  утомленный.  Но,  казалось,  киммериец  не
знает, что такое усталость.
     Сделав выпад, Нестор разрезал тунику у Конана на груди,  но  даже  не
дотронулся до кожи. Ослепительным ответным  ударом  клинок  Конана  пробил
защитную пластину на груди Нестора, оставив борозду в бронзе.
     Нестор шагнул назад от  очередной  яростной  атаки,  и  вдруг  камень
выскочил из-под его ноги. Конан направил ужасный удар в шею гундерца. Если
бы он достиг цели, голова Нестора  слетела  бы  с  плеч,  но  так  как  он
споткнулся, удар пришелся на его шлем. Клинок, громко лязгнул о металл,  и
тяжелый удар швырнул Нестора на землю.
     Тяжело  дыша,  Конан  ступил  вперед,   держа   меч   наготове.   Его
преследователь лежал неподвижно,  и  только  кровь  струилась  из-под  его
расколотого шлема. Юношеская самонадеянность и уверенность  в  силе  своих
ударов убедили Конана в том, что он убил своего  противника.  Вложив  свой
меч в ножны, он снова повернулся к городу древних.


     Киммериец подошел к воротам. Они состояли из двух массивных  створок,
высотой в два человеческих роста, сделанных из балок  толщиной  в  фут,  и
покрытых сверху  листами  бронзы.  Конан,  ворча,  налег  на  створки,  но
безрезультатно. Он достал меч и ударил по  бронзе  рукоятью.  Увидев,  как
ворота провисли, Конан понял, что дерево сгнило, но  слой  бронза  слишком
толст, чтобы разрубить его, не  попортив  лезвие.  Кроме  того,  был  путь
проще.
     В тридцати шагах севернее ворот стена осыпалась так,  что  ее  нижняя
точка была меньше чем на двадцать футов  над  землей.  В  то  же  время  у
подножия стены возвышалась груда обломков высотой в шесть-восемь футов.
     Конан подошел к этому месту, отошел на несколько шагов и побежал.  Он
вскочил на откос из обломков, подпрыгнул и схватился  за  поломанный  край
стены. Кряхтение, напряжение, карабканье, - и  он  на  стене.  Царапины  и
синяки не в счет. Он посмотрел вниз на город.
     За  стеной  расстилалось  расчищенное  пространство,  где  столетиями
растения  накатывались  волнами  войны   на   мостовую.   Плиты   мостовой
потрескались и торчали краями вверх.  Между  ними  пробивали  себе  дорогу
трава, сорняки и несколько деревьев, больше похожих на кустарник.
     За расчищенным местом  лежали  руины  одного  из  беднейших  районов.
Лачуги из грязного кирпича  попадали  и  превратились  в  явные  могильные
холмики  грязи.  За  ними  Конан  различил  белые  в  лунном  свете  лучше
сохранившиеся здания: замки, дворцы и дома дворян и богатых купцов. Как во
многих древних руинах, над опустевшим городом висела аура зла.
     Насторожив  уши,  Конан  вглядывался  влево  и  вправо.   Ничего   не
двигалось. Единственным звуком был стрекот сверчков.
     Конан тоже слышал сказки о гибели,  которая  обитает  в  Ларше.  Хотя
сверхъестественное будило панический атавистический страх в душе  варвара,
он  укреплял  себя  мыслью  о  том,   что   сверхъестественное   принимает
материальные формы, и оно может быть ранено  или  убито  обычным  оружием,
совсем как земной человек или чудовище. Эти мысли  не  остановили  его  от
попытки найти сокровище, кто бы его не охранял  -  человек,  животное  или
демон.
     Как  говорили  предания,  сказочное  сокровище  Ларши  находилось   в
королевском дворце. Сжимая меч в ножнах левой рукой, молодой вор  спрыгнул
с внутренней стороны поломанной стены. Мгновение спустя он уже двигался по
извилистым улицам к центру города. Он производил не больше шума, чем тень.
     Руины  окружали  его  со  всех  сторон.  Там  и  тут  фасады   домов,
обвалившиеся на улицу, заставляли его обходить или карабкаться через груды
поломанных кирпичей и мраморных плит. Насмешливая  луна  стояла  высоко  в
небе, омывая развалины жутким светом. Справа от киммерийца высился  замок,
частично   завалившийся,   кроме   портика,   поддерживаемого   массивными
мраморными колоннами, еще неповрежденными. По краю крыши шел ряд  химер  -
изваяний чудовищ давно ушедших дней, полудемонов, полуживотных.
     Конан старался припомнить обрывки легенд, которые он слышал в  пивных
Маула, касающиеся разрушения Ларши. Там было что-то о проклятии, посланном
разгневанным божеством много веков тому назад в наказание за деяния  такие
безнравственные и ужасные, что они делали преступления и  пороки  Шадизара
почти добродетелями.
     Он все еще  двигался  к  центру  города,  но  начал  замечать  что-то
странное. Его сандалии начали прилипать в разрушенной  мостовой  так,  как
будто она была залита теплой смолой.  Подошвы  издавали  чавкающие  звуки,
когда он отрывал ноги от земли. Он остановился  и  попробовал  землю.  Она
была покрыта слоем бесцветного липкого вещества, сейчас почти высохшего.
     Положив руку на рукоятку меча, Конан огляделся в лунном свете. До его
ушей не доносился  ни  один  звук.  Он  попробовал  двинуться.  Снова  его
сандалии отрывались от мостовой в чмоканьем. Он  остановился,  поворачивая
голову. Он мог поклясться, что такое же чавканье  доносилось  до  него  из
другого места. На мгновение  он  подумал,  что  это  может  быть  эхо  его
собственных шагов. Но он уже прошел полуразрушенный замок, и сейчас вокруг
него не было никаких стен, которые могли бы отражать звуки.
     Он снова двинулся и остановился. И снова услышал чавкающие звуки,  но
на этот раз они прекратились, когда он замер. Да, конечно, они становились
громче. Его острых слух определил, что они приближаются как раз перед ним.
Пока он ничего не видел на улице, источник звука, должно быть, был или  на
другой стороне улицы или в одном из разрушенных домов.
     Звук возрос до неописуемого  скользящего,  булькающего  свиста.  Даже
стальные  нервы  Конана   дрожали   от   напряжения   ожидания   появления
неизвестного источника звука.
     Наконец из-за угла выползла гигантская скользкая масса, отвратительно
серая в лунном  свете.  Она  выскользнула  на  улицу  перед  ним,  издавая
чмокающие звуки, вызванные ее странным способом передвижения. На  передней
ее части росла пара выростов, похожих на  трубы  по  меньшей  мере  десяти
футов в длину, а сзади - пара  покороче.  Длинные  трубки  изогнулись  над
дорогой, и теперь увидел, что на их концах торчали глаза.
     Создание было, фактически, слизняком, как безвредный садовый слизняк,
который оставляет за собой след слизи в своих ночных похождениях.  Однако,
этот слизняк был пятидесяти футов в длину, а в толщину таким же, как Конан
в высоту. Кроме того, он двигался с такой скоростью, с какой человек может
бежать. Перед собой он распространял ужасное зловоние.
     Парализованный  удивлением,  Конан  вглядывался   в   огромную   тушу
резиновой плоти, несущуюся на него. Слизняк издавал такие звуки, как будто
плевался человек, но во много раз громче.
     Наконец придя в себя, Конан отпрыгнул в сторону. Как только он сделал
это, струя жидкости пролетела в ночном воздухе и  попала  как  раз  на  то
место, где он стоял. Крошечная капелька попала на его плечо и обожгла  как
горящий уголь.
     Конан повернулся и побежал по тому же пути,  по  которому  он  пришел
сюда. Его длинные ноги сверкали в лунном свете.  И  снова  он  должен  был
перепрыгивать через груды битого кирпича. Его уши  подсказывали  ему,  что
слизняк совсем близко. Возможно, он уже настигает.  Конан  не  осмеливался
повернуться и  посмотреть,  чтобы  не  споткнуться  о  какой-нибудь  кусок
мрамора и не растянуться. Тогда монстр появится над  ним  раньше,  чем  он
успеет снова встать на ноги.
     Снова послышались звуки плевков. Конан бешено прыгнул в одну сторону,
снова за ним пронеслась струя жидкости. Даже если он будет бежать  впереди
слизняка  всю  дорогу  к  городской  стене,  следующий  плевок,  вероятно,
достигнет своей цели.
     Конан свернул за угол,  чтобы  таким  образом  поставить  препятствие
между собой и  слизняком.  Он  помчался  узкой  извилистой  улицей,  затем
завернул еще за один угол. Он потерялся в путанице улиц, он понял это,  но
главное было прятаться за углами, чтобы не оставлять между собой  и  своим
преследователем чистого пространства. Чавкающие звуки и вонь указывали  на
то, что тот идет по следу. Раз, когда Конан остановился перевести дыхание,
он оглянулся назад и увидел,  как  слизняк  выплывает  из-за  угла,  из-за
которого он только что выскочил.
     Он бежал, виляя то в одну сторону, то  в  другую,  в  лабиринте  улиц
древнего города. Если он не сможет оторваться от слизняка, то возможно  он
просто надоест ему. Конан знал, что человек  может  продолжать  бежать  на
длинные дистанции дольше, чем почти любое  животное.  Но  слизняк  казался
неутомимым.
     В зданиях, мимо которых он пробегал, что-то показалось ему  знакомым.
Он заметил, что приближается к полуразрушенному храму, который он проходил
как раз перед тем, как увидел слизняка. Один быстрый взгляд, и  он  понял,
что сможет достичь верхних этажей здания.
     С груды булыжника Конан  перескочил  на  верхушку  поломанной  стены.
Перепрыгивая с камня на камень, он пробежал по зазубренному профилю  стены
до неповрежденной части, обращенной на улицу. Он оказался  на  крыше,  как
раз  за  рядом  мраморных  химер.  Осторожно  ступая,  чтобы  не  обвалить
полуразрушенную кровлю и огибая дыры, в которые можно  было  свалиться  во
внутренние покои, он приблизился к ним.
     С улицы до него донеслись звуки и запах слизняка.  Понимая,  что  оно
потеряло след и не зная, куда свернуть дальше, создание остановилось перед
входом в храм. Очень осторожно, - он не был уверен, что слизняк  не  видит
его в лунном свете, - Конан выглянул из-за одной из статуй на улицу.
     Там лежала огромная серая масса, на которой влажно поблескивала луна.
Стебельки глаз вращались в одну и в другую стороны, выискивая добычу.  Под
ними трубки покороче двигались вперед и назад над  самой  землей,  как  бы
вынюхивая след киммерийца.
     Конан понял, что слизняк скоро нападет на его след. У  него  не  было
сомнений в том, что слизняк сможет проскользнуть на  верх  здания  так  же
легко, как он сам сюда взобрался.
     Он положил руку на химеру - кошмарное создание с человеческим  телом,
крыльями летучей мыши и головой рептилии, -  и  толкнул  ее.  Статуя  чуть
сдвинулась с легким треском.
     На этот звук трубки слизняка поднялись  наверх  к  крыше  храма.  Его
голова закрутилась, а все тело вытянулось в одну изогнутую  линию.  Голова
приблизилась к  фронтону  храма  и  принялась  скользить  вдоль  одной  из
гигантских колонн, как раз под тем местом, где  Конан  стиснул  оскаленный
зубы.
     Меч, подумал Конан, вряд ли будет полезным против такого  страшилища.
Как и все низшие формы жизни, оно сможет выжить,  даже  имея  такие  раны,
которые могли бы уничтожить любое высшее существо.
     Вверх  вдоль  колонны  поднималась  голова  слизняка,  его  глаза  на
стебельках вращались вперед и назад. Если она будет  двигаться  с  той  же
скоростью, то скоро голова чудища достигнет края кровли, в то  время,  как
тело останется внизу на улице.
     Конан понял, что ему надо делать. Он бросился к химере. С невероятным
усилием он опрокинул ее через край крыши. Вместо грохота, с которым  такая
груда мрамора могла бы рухнуть на мостовую, раздался такой звук, как будто
она упала в  вязкую  мокрую  массу.  Затем  послышался  глухой  стук:  это
передняя часть слизняка упала на землю.
     Когда Конан рискнул выглянуть из-за парапета, он увидел,  что  статуя
погрузилась в тело слизняка. Огромная серая масса корчилась  и  извивалась
как червяк на крючке рыбака. Удар хвоста заставил задрожать  весь  фронтон
храма,  где-то  внутри  с  грохотом  обвалились  несколько  камней.  Конан
подумал, выдержит ли все сооружение,  или  обвалится,  похоронив  его  под
обломками.
     - Тебя слишком много! - прорычал киммериец.
     Он прошел вдоль ряда химер, пока не нашел еще одну, которая  шаталась
и была над телом слизняка. И эта  свалилась,  как  в  раздавленную  массу.
Третья пролетела  мимо  и  грохнулась  на  мостовую.  Когда  он  приподнял
четвертую,  меньшую  статую  он  приподнял,  его  мускулы   затрещали   от
напряжения. Он швырнул ее в корчащуюся голову.
     Когда  конвульсии  животного  начали  медленно  затихать,  Конан  для
уверенности сбросил  еще  две  химеры.  Дождавшись,  когда  тело  слизняка
перестало корчиться, он спрыгнул на  улицу.  Осторожно  он  приблизился  к
громадной зловонной туше, держа меч наготове.  Наконец,  собрав  все  свое
мужество, он вонзил  меч  в  колышущуюся  плоть.  На  влажной  серой  коже
показалась черная жидкость и с журчанием потекла на землю. Хотя  отдельные
части чудовища еще подавали какие-то признаки жизни, слизняк был мертв.


     Конан все еще бешено рубил серую массу,  как  вдруг  раздался  голос,
который заставил его обернуться.
     - На этот раз ты от меня не уйдешь!
     Это был Нестор с мечом в руке с  окровавленной  повязкой  на  голове.
Гундерец остановился, увидев слизняка.
     - Митра! Что это?
     - Это привидение Ларши, - сказал  Конан  на  заморийском  с  акцентом
варвара. - Оно гналось за мной полгорода, пока я не убил его.
     И так как Нестор недоверчиво смотрел, Конан продолжил:
     - Почему ты здесь? Сколько раз мне тебя надо убить, чтобы ты  наконец
умер?
     - Ты сейчас увидишь, какой я мертвый,  -  скрежетнул  зубами  Нестор,
выхватывая меч.
     - Что случилось с твоими солдатами?
     - Они погибли под камнями, которые ты приготовил для нас. Они мертвы,
как скоро будешь и...
     - Посмотри, глупец, - сказал Конан. - Зачем  тратить  силы  на  удары
мечей, когда здесь больше богатства, чем мы  вдвоем  сможем  унести,  если
легенды не врут. Ты умеешь драться, почему бы тебе  не  присоединиться  ко
мне в поисках сокровищ Ларши?
     - Я должен выполнить свой долг и отмстить за своих людей!  Защищайся,
пес, варвар!
     - Клянусь Кромом, я буду драться,  если  ты  так  хочешь,  -  зарычал
Конан, выхватывая меч. - Но подумай! Если  ты  вернешься  в  Шадизар,  они
распнут тебя за то, что ты потерял свой отряд, даже если  ты  захватишь  с
собой мою голову, хоть я не думаю, что  так  случится.  Но  если  хотя  бы
десятая часть историй - правда, твоя доля добычи будет больше, чем  ты  бы
заработал наемником за сотню лет!
     Нестор опустил клинок и сделал шаг назад.  Он  молча  стоял,  глубоко
задумавшись. Конан добавил:
     - Между прочим, ты никогда  не  сделаешь  настоящих  бойцов  из  этих
заморийских трусов.
     Гундерец вздохнул и вложил меч в ножны.
     - Ты прав, будь ты проклят! До тех пока это  рискованное  предприятие
не закончится, мы будем сражаться спина к спине, а  потом  добычу  поделим
поровну. Идет?
     Он протянул руку.
     - Договорились! - сказал Конан, тоже вкладывая меч в ножны и  пожимая
руку Нестора. - Если нам придется разделиться, давай встретимся у  фонтана
Нинуса.


     Королевский дворец Ларши  стоял  в  центре  города,  посреди  широкой
площади. Это сооружение не рассыпалось со  временем  и  по  одной  простой
причине. Оно было вырезано из цельной скалы или каменного  холма,  который
когда-то нарушил плоскость равнины, на которой стояла  Ларша.  Конструкция
здания была так продумана до мелочей, что только при внимательном изучении
становилось ясно, что это не обычное  здание,  составленное  из  отдельных
частей.  Линии,  выгравированные  на   черной   базальтовой   поверхности,
имитировали соединения между строительными блоками.
     Осторожно ступая, Конан и Нестор  вглядывались  в  темные  внутренние
покои.
     - Нам понадобится свет, - сказал Нестор. - Я не хочу столкнуться  еще
с одним слизняком в темноте.
     - Я не чувствую запах еще одного  слизняка,  -  сказал  Конан,  -  но
сокровище должно иметь других охранников.
     Он повернулся и срубил молодую сосну,  пробившуюся  сквозь  мостовую.
Затем он срезал с нее ветки и разрубил их на мелкие части.  Нарезав  кучку
стружек, он с помощью кремня и стали поджег ее. Потом  он  расщепил  концы
двух поленьев и зажег их. Смолистое дерево загорелось сразу и  сильно.  Он
отдал один из факелов Нестору, и каждый из них засунул половину оставшихся
за пояс. Затем, держа мечи наготове, они снова приблизились к дворцу.
     Внутри сводчатого коридора мерцающее желтое пламя факелов  отражалось
от полированных стен из черного камня, но под ногами  лежал  толстый  слой
пыли. Несколько летучий мышей, висевших  на  кусках  каменной  резьбы  над
головой, со злобным писком  сорвались  со  своих  мест  и  прошелестели  в
темноту.
     Они прошли между статуями ужасного вида,  поставленными  в  ниши.  По
сторонам открывались темные  залы.  Они  прошли  тронный  зал.  Сам  трон,
вырезанный из того же черного камня,  что  и  остальное  здание,  все  еще
стоял. Остальные стулья и диваны, сделанные из дерева, рассыпались в пыль,
оставив на полу разбросанные в беспорядке гвозди, металлический орнамент и
полудрагоценные камни.
     - Должно быть, он стоял не занятым тысячи лет, - прошептал Нестор.
     Они  прошли  несколько  палат,  которые,   наверное,   были   личными
апартаментами короля, но из-за отсутствие бренной обстановки ничего нельзя
было сказать точно. Наконец они оказались перед дверью. Конан поднес к ней
факел.
     Это была крепкая дверь, вставленная в каменной арке и составленная из
двух массивных створок, скрепленных вместе двумя скобами  из  позеленевшей
меди. Конан ткнул в дверь  мечом.  Лезвие  легко  вошло,  вниз  посыпались
пыльные куски, бледные в свете факелов.
     - Она прогнила, - прорычал Нестор, ударяя ногой в дверь. Его  ботинок
вошел в дерево так же легко, как перед этим меч  Конана.  Медная  арматура
повалилась на пол с глухим лязгом.
     В одно мгновение они расколотили прогнившие створки  в  облако  пыли.
Они нагнулись, вставив свои факелы в открывшийся проем. Свет, отражаясь от
серебра, золота и драгоценных камней, мигал им.
     Нестор рванулся в  проем,  но  выскочил  так  внезапно,  что  стукнул
Конана.
     - Там внутри люди! - зашипел он.
     - Посмотрим, -  Конан  просунул  голову  в  проем,  посмотрел  влево,
вправо. - Они мертвы. Пошли!
     Войдя, они всматривались в темноту, пока факелы не догорели и  им  не
пришлось зажигать новые. Вокруг в комнате семь гигантских  воинов,  каждый
по меньшей мере семи футов роста, развалились на стульях. Их  головы  были
откинуты на спинки стульев, а рты были раскрыты. Их одежды были  одеяниями
давно прошедших лет: медные шлемы и медные кольчуги позеленели от времени.
Из кожа была коричневой и выглядела восковой, как у мумий, а седые  бороды
свисали до пояса. Медные пики и алебарды были прислонены к стене  за  ними
или лежали на полу.
     В центре комнаты высился алтарь  из  черного  базальта,  как  и  весь
дворец. Возле алтаря на полу лежали ящики  с  сокровищами.  Дерево  ящиков
сгнило, ящики раскрылись, и сверкающая куча драгоценностей  вывалилась  на
пол.
     Конан подошел ближе к одному из неподвижных воинов  и  дотронулся  до
его ноги концом меча. Тело оставалось неподвижным. Он пробормотал:
     - Древние, должно быть сделали из них мумий. Мне  говорили,  что  так
делают с мертвыми жрецы в Стигии.
     Нестор  напряженно  смотрел  на  семь  неподвижных  фигур.  Казалось,
мигающее пламя факелов не в силах  отогнать  густую  темноту  к  стенам  и
потолку комнаты.
     Глыба черного камня посреди комнаты доставала до  пояса.  На  плоской
полированной крышке, инкрустированной тонкими  полосками  слоновой  кости,
был вырезан рисунок из пересекающихся кругов и треугольников.  Все  вместе
составляло семиконечную звезду. Место между линиями было покрыто какими-то
символами, которые Конан не смог узнать. Он  мог  читать  по-заморийски  и
красиво писать, поверхностно знал гирканский и коринфский,  но  эти  знаки
были ему незнакомы.
     В любом случае его больше заинтересовало то, что находилось на крышке
алтаря. В каждом углу звезды, мигая в красноватом свете факелов, лежало по
огромному зеленому камню, большему, чем куриное  яйцо.  В  центре  рисунка
стояла зеленая статуэтка змеи с поднятой головой, вырезанная из нефрита.
     Конан поднес факел ближе к сверкающим камням.
     - Я хочу это, - проворчал он. - Ты можешь брать все остальное.
     - Ну нет, - отозвался Нестор. - Они ценнее, чем все сокровища в  этой
комнате вместе взятые. Я их возьму!
     В комнате повисло напряжение, и свободные руки  мужчин  потянулись  к
рукояткам мечей. Мгновение они стояли  пристально  глядя  друг  на  друга.
Потом Нестор сказал:
     - Давай поделим их, как мы и договаривались.
     - Ты не разделишь семь на два, - сказал Конан. - Давай бросим монету.
Тот, кто выиграет, забирает семь камней, второй  забирает  все  остальное.
Так тебе подходит?
     Конан взял монету  из  кучи,  где  когда-то  стояли  ящики.  Хотя  он
приобрел достаточно познаний в монетах, совершенствуясь как вор, эта  была
совершенно ему незнакома. На одной стороне было лицо, но чье  -  человека,
демона или совы, он не  смог  бы  сказать.  Другая  сторона  была  покрыта
знаками, похожими на те, что были на алтаре.
     Конан  показал  монету   Нестору.   Два   охотника   за   сокровищами
одобрительно хмыкнули. Конан  подбросил  монету  в  воздух,  поймал  ее  и
шлепнул ее на левую ладонь.  Он  протянул  ладонь,  не  показывая  монету,
Нестору.
     - Голова, - сказал гундерец.
     Конан открыл ладонь. Нестор посмотрел и прорычал:
     - Пусть проклятие Иштар падет на эту вещь! Ты  выиграл.  Подержи  мой
факел.
     Конан, настороже в  ожидании  любого  предательского  движения,  взял
факел. Но Нестор только лишь развязал завязки плаща  и  расстелил  его  на
пыльном полу. Он принялся собирать пригоршнями золото и драгоценные  камни
из куч на полу и ссыпать на плащ.
     - Не нагрузи себя так тяжело, что не сможешь бежать, - сказал  Конан.
- Мы еще из этого всего не выпутались, а обратная дорога в Шадизар далека.
     - Я справлюсь, - ответил Нестор.
     Он собрал вместе углы плаща, перекинул импровизированный мешок  через
плечо и протянул руку за факелом.
     Конан вернул ему факел и шагнул к алтарю.  Один  за  другим  он  брал
огромные зеленые драгоценные камни и бросал их в  кожаную  сумку,  которая
висела у него за плечами.
     Когда все семь камней были сняты с алтаря, Конан  остановился,  глядя
на нефритовую змейку.
     - За нее дадут хорошие деньги,  -  сказал  он,  схватил  статуэтку  и
бросил ее туда же в сумку.
     - Почему ты не возьмешь золота и драгоценностей из тех, что остались?
- спросил Нестор. - Я все равно больше не унесу.
     - Ты забрал лучшие, - ответил Конан. - Кроме того, мне больше  ничего
не нужно. Парень, да за это я смогу купить  королевство!  Ну,  по  крайней
мере,  графство  наверняка,  и  столько  вина,  сколько  смогу  выпить,  и
женщин...
     Звук заставил их обернуться. Дикими глазами они уставились на то, что
происходило. Вдоль стен семь мумифицированных воинов  оживали.  Их  головы
поднялись, рты закрылись и воздух со свистом наполнил их древние  высохшие
легкие. Их суставы скрипели, как ржавые дверные петли, когда они  взяли  в
руки свои пики и алебарды и поднялись на ноги.
     - Бежим! - возопил Нестор, бросив свой факел в ближайшего  гиганта  и
выхватив меч.
     Факел ударил гиганта в грудь, упал на пол  и  погас.  У  Конана  были
свободны обе руки, и он выхватил меч, не выпуская из рук факела. Его  свет
слабо мерцал на зелени древнего медного оружия. Гиганты окружали воров.
     Конан отразил удар алебарды и отбросил от  себя  пику.  Между  ним  и
выходом Нестор дрался с гигантом, который вознамерился преградить им  путь
к бегству. Гундерец парировал удар и нанес свирепый удар с размаха в бедро
врага. Лезвие вошло в тело мумии, но ненамного, словно  он  рубил  прочное
дерево. Гигант покачнулся, и  Нестор  бросился  на  другого.  Острие  пики
скользнуло по его кирасе.
     Гиганты двигались медленно. Если бы не это, охотники  за  сокровищами
пали бы под первыми же их ударами.  Разворачиваясь,  прыгая,  уклоняясь  в
сторону, Конан избегал ударов, от которых он бы растянулся без  чувств  на
пыльном  полу.  Снова  и  снова  его  меч  рубил  сухую  деревянную  плоть
нападающих. Удары, которые бы снесли голову с плеч живого человека,  всего
лишь заставляли покачнуться этих существ из прошлого. Конан опустил меч на
руку одного из гигантов, увеча ее, и заставил мумию выронить пику.
     Он увернулся от удара другой пики и вложил всю  свою  силу  в  низкий
рубящий удар по щиколотке гиганта. Лезвие разрубило ногу  до  середины,  и
гигант повалился на пол.
     - За мной! - взревел Конан, перепрыгивая через упавшее тело.
     Он и Нестор выбежали в дверь и ринулись прочь через залы  и  комнаты.
На мгновение Конан испугался,  что  они  заблудились,  но  тут  он  увидел
отблеск света впереди. Они выбежали из главного входа дворца.  Позади  них
раздавался топот и лязг оружия стражей. Небо над ними  уже  побледнело,  и
звезды исчезали с приходом рассвета.
     - Беги к стене, - тяжело дыша, бросил Нестор. - Мы обгоним их.
     Когда они добрались противоположной стороны площади, Конан оглянулся.
     - Взгляни! - крикнул он.
     Один за другим гиганты появлялись из дворца. И один  за  другим,  как
только на  них  падал  свет  раннего  утра,  они  оседали  на  мостовую  и
обращались в прах. От них оставались лежать мертвыми грудами только медные
шлемы, чешуйчатые кирасы и прочие их принадлежности.


     - Ну, вот и все, - сказал Нестор. - Но  как  нам  попасть  обратно  в
Шадизар, чтобы нас не арестовали? День настанет  гораздо  раньше,  чем  мы
доберемся туда.
     Конан ухмыльнулся.
     -  Есть  путь  в  город,  известный  только  нам,  ворам.   Рядом   с
северо-восточным углом стены растет небольшая роща деревьев. Если пошарить
среди кустов, которые заслоняют стену,  там  находится  отверстие,  что-то
вроде стока для ливневых вод. Оно когда-то было забрано железной решеткой,
но ее давно  съела  ржавчина.  Если  ты  не  слишком  толстый,  то  можешь
пробраться  сквозь  это  отверстие.  Окажешься  на  пустыре,   куда   люди
выбрасывают хлам из разрушенных домов.
     - Хорошо, - сказал Нестор. - Я...
     Его  слова  были  прерваны  сильным  грохотом.  Земля   задрожала   и
затряслась. Нестор упал, киммериец зашатался, но устоял на ногах.
     - Берегись! - воскликнул Конан.
     Нестор начал подниматься на ноги. Конан схватил его за руку и потащил
обратно, в центр площади. В этот момент стена ближайшего дома  рухнула  на
площадь. Она разлетелась на куски в том самом месте, где  они  только  что
стояли. Но грохот страшного удара потонул в чудовищном шуме землетрясения.
     - Давай выбираться отсюда! - крикнул Нестор.
     Находя дорогу при помощи луны, которая теперь висела низко на западе,
они зигзагами бежали по улицам. По обе стороны  от  них  стены  и  колонны
кренились, рушились и разбивались вдребезги. Шум оглушал. Пыль  вздымалась
клубами, заставляя беглецов кашлять.
     Конан  резко  остановился  и  отпрыгнул  назад,  чтобы  не  оказаться
раздавленным фасадом рушащегося храма. Он покачнулся,  когда  новая  дрожь
сотрясла землю у него под ногами. Он перебирался через груды развалин,  из
которых одни были древними, другие только  что  разрушились.  Он  совершал
безумные прыжки, уходя из-под удара падающих  колонн.  Его  ударяли  куски
камня и кирпичи; один острый осколок раскроил  ему  подбородок.  Еще  один
отскочил от его колени, заставив Конана высказать проклятие именами  богов
всех стран, где он бывал.
     Наконец он добрался до городской стены. Это  больше  не  была  стена,
землетрясение превратило ее в невысокую насыпь каменных обломков.
     Хромая, кашляя  и  тяжело  дыша,  Конан  перебрался  через  насыпь  и
обернулся взглянуть назад. Нестора с ним не было.  Не  исключено,  подумал
он, что гундерец остался лежать под  какой-нибудь  упавшей  стеной.  Конан
прислушался, но не услышал криков о помощи.
     Грохот содрогающейся  земли  и  рушащихся  зданий  прекратился.  Свет
низкой луны озарял обширное облако пыли,  которое  скрывало  город.  Затем
повеял рассветный ветерок и медленно прогнал облако прочь.
     Сидя на гребне каменной  насыпи,  которая  обозначала  место  прежней
стены, Конан устремил взгляд туда, где недавно была Ларша. Город  выглядел
совершенно иначе, чем когда варвар вошел в него.  Не  осталось  ни  одного
целого здания. Даже монолитный дворец  из  черного  базальта,  где  они  с
Нестором нашли свои сокровища, обрушился и превратился  в  груду  разбитых
блоков. Конан отказался от мысли когда-нибудь в будущем снова  попасть  во
дворец и забрать остаток сокровища.  Чтобы  добраться  до  драгоценностей,
нужна была целая армия рабочих убрать обломки.
     Вся древняя Ларша превратилась в развалины. Так далеко, насколько  он
мог видеть в утреннем свете, ничто в  городе  не  двигалось.  Единственным
звуком было запоздалое падение случайного камня.
     Конан ощупал свою кожаную сумку, чтобы удостовериться, что добыча при
нем, и обратил лицо на запад, к Шадизару. Позади  него  восходящее  солнце
бросило копье света в его широкую спину.


     Поздним вечером Конан с важным видом  появился  в  своей  излюбленной
таверне, таверне Абулета в Мауле.  В  пропахшей  дымом  комнате  с  низким
потолком воняло потом и кислым вином. За столами теснились воры и убийцы -
пили вино и эль, играли в кости, спорили, пели, ссорились и шумели.  Здесь
считался скучным такой вечер, когда никому не разбивали голову в драке.
     На  противоположной  стороне  комнаты  Конан  увидел  свою   нынешнюю
подружку, пьющую в одиночестве за маленьким столиком. Это была Семирамида,
черноволосая, крепко сложенная женщина на несколько лет старше киммерийца.
     - Хей, привет, Семирамида! - взревел Конан, проталкиваясь через  зал.
- У меня  есть  кое-что  показать  тебе.  Абулет!  Кувшин  твоего  лучшего
кирийского вина! Я сегодня с удачей!
     Будь Конан  постарше,  осторожность  удержала  бы  его  от  открытого
объявления своего успеха, не говоря уж о том, чтобы  показывать  добычу  в
таком месте. А так он направился к столику Семирамиды и вывернул  на  стол
кожаную сумку, в которой лежали семь огромных зеленых драгоценных камней.
     Драгоценности  высыпались  из  сумки,  застучали  по  залитой   вином
столешнице - и мгновенно превратились в красивый зеленый порошок,  который
засверкал в свете свечей.
     Конан уронил сумку и остался  стоять  с  разинутым  ртом,  тогда  как
ближайшие посетители разразились громовым хохотом.
     - Кром и Маннанан! - наконец  выдохнул  киммериец.  -  На  этот  раз,
похоже, я сам себя перехитрил. - Затем он вспомнил  о  нефритовой  змейке,
которая все еще находилась в сумке. - Ну что ж, у меня все равно есть  еще
кое-что, чего хватит заплатить за несколько добрых попоек.
     Движимая любопытством, Семирамида взяла со стола  сумку,  но  тут  же
бросила ее с криком.
     - Оно... оно живое! - вскричала она.
     - Что... - начал было Конан, но его прервали возгласы около дверей.
     - Вот он, ребята! Держите его!
     Толстый судья  появился  в  таверне,  сопровождаемый  отрядом  ночной
стражи, вооруженной алебардами. Остальные посетители замолчали,  деревянно
глядя в пространство, как будто  знать  не  знали  ни  Конана,  ни  прочих
головорезов из числа гостей Абулета.
     Судья протолкался к столу Конана. Выхватив меч, киммериец прислонился
спиной к стене. Его синие глаза опасно сверкали, а зубы блестели  в  свете
свечей.
     - Возьмите меня, если сможете, собаки! - презрительно фыркнул он. - Я
не сделал ничего противоречащего вашим дурацким законам! -  Краем  губ  он
тем временем пробормотал Семирамиде: - Возьми сумку  и  выбирайся  отсюда.
Если они меня схватят, это твое.
     - Я... я боюсь этого! - захныкала женщина.
     - Хо-хо! - издевательски произнес судья,  подходя  ближе.  -  Ничего?
Совсем ничего, если, конечно, не считать наглого  ограбления  наших  самых
уважаемых граждан! Против тебя достаточно свидетелей, чтобы отрубить  тебе
голову сто раз подряд. А затем ты перебил солдат Нестора  и  уговорил  его
присоединиться к тебе в набеге на  руины  Ларши,  верно?  Мы  нашли  этого
негодяя сегодня вечером, пьяного и  хваставшегося  своими  подвигами.  Ему
удалось бежать от нас; но тебе не удастся!
     Стражники образовали полукольцо вокруг Конана, приставив острия пик к
его груди. В этот момент судья заметил сумку на столе.
     - Что это, твоя последняя добыча? Посмотрим...
     Толстяк запустил руку в сумку. Какое-то время он шарил там. Затем его
глаза расширились, с его губ сорвался ужасный вопль. Он выдернул  руку  из
сумки. Змея цвета зеленого нефрита, живая, извивающаяся, обернулась петлей
вокруг его запястья и вонзила клыки ему в ладонь.
     Раздались крики ужаса и  удивления.  Один  стражник  отпрянул  назад,
наткнулся на стол, перевернул кружки и расплескал выпивку.  Другой  шагнул
вперед  подхватить  падающего  судью.   Третий   бросил   алебарду   и   с
истерическими воплями бросился к двери.
     Посетителей охватила  паника.  Часть  посетителей  стала  ломиться  в
дверь,  возникла  свалка.  Двое  начали  драться  ножами.  Еще  один  вор,
сцепившись со стражником, покатился по полу. Перевернули подсвечник, затем
второй. Комната погрузилась  во  мрак,  слабо  освещаемый  лишь  небольшой
глиняной коптилкой на стойке.
     В темноте  Конан  схватил  Семирамиду  за  руку  и  поднял  на  ноги.
Расшвыривая охваченную паникой толпу, нанося направо и налево удары  мечом
плашмя, как дубинкой, он прорвался к двери. Оказавшись  снаружи,  в  ночи,
они бросились бежать и несколько раз завернули за угол,  чтобы  оторваться
от преследователей. Затем они остановились отдышаться. Конан сказал:
     - После всего, что случилось, этот город для  меня  становится  адски
горяч. Я ухожу. Прощай, Семирамида.
     - Ты не останешься провести со мной последнюю ночь?
     - Не в этот раз. Я должен попытаться найти  этого  мерзавца  Нестора.
Если бы идиот не распустил язык, закон не напал бы на мой след так быстро.
У него столько богатств, сколько человек может унести, а я  остался  ни  с
чем. Может, мне удастся заставить его отдать мне половину. Если нет...
     Конан провел пальцем по лезвию меча.
     Семирамида вздохнула.
     - Пока я жива, у тебя всегда будет в Шадизаре место, где  ты  сможешь
укрыться. Поцелуй меня на прощание.
     Они кратко обнялись, и Конан исчез как тень в ночи.


     Близ Коринфской Дороги, которая ведет на запад от  Шадизара,  в  трех
полетах стрелы от городских стен, стоит фонтан Нинуса. Если  верить  тому,
что рассказывают, Нинус был богатым купцом,  страдавшим  от  изнурительной
болезни. Во сне ему явился бог и пообещал излечение, если  купец  построит
фонтан около дороги, идущей  в  Шадизар  с  запада,  чтобы  путники  могли
умыться и утолить жажду, прежде чем войдут в город. Нинус построил фонтан,
но история не говорит, излечился ли он от своей болезни.
     Через полчаса после своего бегства из таверны Абулета Конан обнаружил
Нестора, сидящего на бортике фонтана Нинуса.
     - Ну и как твои успехи с семью бесценными камнями? - спросил Нестор.
     Конан рассказал, что произошло с его долей добычи.
     - Теперь, - сказал он, - поскольку из-за твоего  длинного  языка  мне
придется покинуть Шадизар, и  поскольку  у  меня  нечего  не  осталось  от
сокровищ, будет справедливо, если ты разделишь свою часть со мной.
     Нестор хрипло, невесело рассмеялся.
     - Моя доля? Парень, вот половина того, что  у  меня  осталось.  -  Он
вынул из кошеля две золотых монеты и бросил одну Конану. Конан поймал  ее.
- Я должен ее тебе за то, что ты вытащил меня из-под той падавшей стены.
     - Что с тобой случилось?
     - Когда стражники загнали меня в угол, мне удалось перевернуть стол и
придавить нескольких. Я подхватил цацки,  завязанные  в  плащ,  перебросил
узел через  плечо  и  бросился  к  двери.  Одного,  который  пытался  меня
задержать, я прирезал, но второй распорол мечом мой плащ. Все золото,  все
драгоценности высыпались на пол, и все, кто там был  -  стражники,  судья,
посетители - бросились их собирать, как сумасшедшие. - Он показал  дыру  в
плаще длиной в два фута. - Полагая, что от сокровищ мне будет мало пользы,
если мою голову выставят на колу над Западными Воротами, я убрался оттуда,
пока это можно было сделать. Выбравшись из города,  я  осмотрел  плащ,  но
все, что я нашел - вот эти две монеты, которые застряли в складке. Одна из
них твоя.
     Мгновение Конан хмурился. Затем широко ухмыльнулся. Низкий  гортанный
смех родился в его горле и перешел в громоподобный хохот.
     - Отличная пара искателей сокровищ мы с тобой! Кром, ну и  посмеялись
же над нами боги! Вот это шутка!
     Нестор сухо усмехнулся.
     - Я рад, что ты видишь забавную сторону вещей. Однако,  я  не  думаю,
чтобы я или ты были теперь в безопасности в Шадизаре.
     - Куда ты направишься? - спросил Конан.
     - На восток. Собираюсь поступить наемником в армию  Турана.  Говорят,
король  Йилдиз  нанимает  бойцов,  чтобы  превратить  свою  шайку-лейку  в
настоящую армию. Почему бы тебе не пойти со мной, парень? Ты рожден, чтобы
быть солдатом.
     Конан покачал головой.
     -  Это  не  для  меня  -  весь  день   маршировать   взад-вперед   по
тренировочному плацу, пока какой-нибудь тупоголовый  офицер  орет:  "Шагом
марш! Пики вперед!" Я слышал,  на  Западе  можно  найти  неплохую  добычу.
Попробую пока заняться этим.
     - Ну что ж, да пребудут  с  тобой  твои  варварские  боги,  -  сказал
Нестор. - Если передумаешь, найдешь меня в казармах Аграпура. Прощай!
     - Прощай! - ответил Конан.
     Не говоря больше ничего, он зашагал по  Коринфской  Дороге  и  вскоре
затерялся в ночи.




   ПРОЛОГ. ГИБОРИЙСКАЯ ЭРА

   Об эпохе, названной немедийскими летописцами Допотопной Эры, мы
знаем слишком мало; пожалуй, можно говорить лишь о ее последнем
периоде, да и то эти сведения окутаны туманом легенд.
   Самые ранние исторические свидетельства рассказывают об упадке
допотопной цивилизации. Наиболее влиятельными в этот период были
монархи Комелии, Валюзии, Верулии, Грондара, Туле и Коммории.
Народы этих государств говорили на одном языке, что
свидетельствует об их общем происхождении.
   Существовали тогда и иные держава в сходной степени развития,
населенные другими народами, скорее всего, более древними.
   Варварами же этой эпохи были пикты, жившие на островах,
расположенных в Западном океане далеко от материка, атланты,
населявшие небольшой континент между островами пиктов и Главным,
или Туранским, материком, а также лимурийцы, заселявшие
архипелаг больших островов в Южном полушарии.
   И существовали также бескрайние просторы неизведанных земель.
Цивилизованные государства, при всей их обширности, занимали
весьма скромную часть земной суши.
   Самым западным царством Туранского континента была Валюзия,
самым восточным королевство Грондар. Жители Грондара были менее
цивилизованы, чем их сородичи в других государствах. К востоку
от Грондара простиралась бесконечная пустыня, безлюдная и дикая.

   Там, где земля была более щедрой, в джунглях и отрогах гор, жили
примитивные первобытные племена. Далеко на юге существовала
таинственная цивилизация, не имеющая ничего общего с туранской -
скорее всего, дочеловеческая. Восточные побережья континента
населяла другая раса, также не туранская по происхождению. Время
от времени с ней вступали в контакты лемурийцы; раса эта
происходила, по-видимому, с загадочной, вечно покрытой туманом
земли, лежащей к югу от островов Лемурии.
   Туранская культура клонилась к упадку. Армии Турана состояли по
большей части из варваров-наемников. Полководцами, политиками, а
не редко и правителями туранских государств были пикты, атланты
и лемурийцы.
   В междоусобицах и стычках, о войнах между Валюзией Комморией, о
том, наконец, как атланты покорили часть старого материка и
основали там державу - легенд обо всем этом для потомков
осталось куда больше, чем достоверных исторических свидетельств.

   А потом Катастрофа опустошила землю. Ушли на дно Лемурия и
Атлантия; острова же пиктов, напротив, поднялись и стали горными
вершинами нового материка. Исчезли в волнах целые регионы
Турана, затонули и некоторые области в глубине континента - на
их месте образовались огромные внутренние моря и озера. Повсюду
заклокотали вулканы и чудовищные землетрясения обратили богатые
города в груды развалин. Целые народы исчезли с лица земли.
   Варварским племенам повезло больше, чем цивилизованным людям.
Острова пиктов погибли, но большая колония пиктов, поселенная на
южном границе Валоюзии для защиты рубежей, не пострадала.
Пощадил катаклизм и континентальную державу атлантов: тысячи их
соплеменников прибывали туда на кораблях, покинув погружающуюся
в океан отчизну. Многие лемурийцы спаслись на малопотревоженном
катастрофой восточном побережье Туранского континента. Там Они
попали под иго загадочного древнего народа. Их история на многие
тысячелетия стала историей жестокого угнетения и рабского труда.

   Изменившиеся природные условия в западной части континента
привели к расцвету причудливых форм животных и растений. Густые
джунгли покрывали равнины, бурные реки, в своем стремлении к
морю, пробили глубокие ущелья, до небес поднялись горные
массивы, а развалины расположенных в цветущих долинах древних
городов очутились на дне озер.
   Со всех сторон стекались к континентальной державе атлантов стаи
зверей и первобытных людей, обезьян и человекообразных,
спасавшихся из затонувших областей. В постоянной борьбе за
существование атланты сумели, однако, сохранить остатки своей
варварской культуры. Лишенные металла и металлических руд, они,
подобно предкам, вернулись к обработке камня и преуспели в этом,
но столкнулись с сильным народом пиктов. Пикты также занялись
выделкой кремниевых орудий, но их военное искусство развивалось
быстрее, чем у атлантов. Пикты были расой многочисленной, хоть и
примитивной - не осталось от них ни рисунков, ни резьбы по кости
- только горы отличного каменного оружия.
   Сшиблись в схватке эти державы каменного века и, после ряда
кровопролитных войн, пикты отбросили атлантов на уровень убогого
варварства, но и сами остановились в развитии.
   Спустя пять сотен лет после Катастрофы королевства варваров
исчезли с лица земли. От них остались вышесказанные племена -
дикие и непрестанно враждующие. И числом, и организацией пикты
превосходили атлантов, распавшихся на роды, слабо соединенные
племенными связями.
   Таков был Запад в эту эпоху.
   На Дальнем же Востоке лемурийцы, отрезанные от остального мира
гигантскими горными хребтами и цепями великих озер, продолжают
влачить рабское существование под пятой древних аборигенов.
   Отдаленные области Юга покрыты мглой тайн. Катастрофа их не
коснулась, но еще не скоро эта земля сыграет свою роль в истории
человечества.
   Среди невысоких холмов Юго-Запада сумели выжить остатки народа
невалюзийского происхождения; люди эти называют себя "земри".
   Тут и там разбросаны по свету племена обезьяноподобных дикарей.
Они и знать не знают о рассвете и гибели великих цивилазаций. Но
далеко на Севере уже приближается по-немногу к барьеру,
разделяющему зверя и человека, иная первобытная раса.
   Во время Катастрофы небольшая группа дикарей, по уровню не
далеко ушедших от неандертальцев, в поисках спасения бежала на
Север. Там они нашли заснеженную страну, населенную лишь
воинственными обезьянами - сильными, обросшими белой шерстью
зверями, вполне приспособившимися к здешнему климату. Пришельцы
вступили в борьбу с ними и вытеснили обезьян за Полярный Круг -
на верную, как им думалось, погибель. Но обезьяны и там
приспособились и выжили.
   После того, как войны пиктов и атлантов уничтожили то, что могло
стать зачатков новой цивилизации, следующая, так называемая
Малая Катастрофа еще больше преобразила материк. Великие озера
слились в одно континентальное море, отделившее Восток от
Запада. Землетрясения, наводнения и извержение вулканов
довершили гибель варваров - гибель, которую они сами уготовили
себе во взаимных войнах.
   Через тысячу лет после Малой Катастрофы Запад представлял собой
дикую страну джунглей, озер и бурных рек. На Юго-Западе между
лесистых холмов бродят кочевые племена человекообразных, не
знающих ни речи, ни огня, ни орудий - это потомки атлантов,
погрузившиеся в бездну дикости, из которой с таким трудом
выбпались их предки. Там же на Юго-Западе, живут рассеянные
племена выродившихся пещерных людей, говорящих на убогом языке.
Они по-прежнему зовут себя пиктами, но сейчас это слово означает
просто "человек" - чтобы отделить себя от зверей. Только это имя
связывает пиктов с древней историей их племени. Ни выродившиеся
пикты, ни обезьяноподобные атланты не вступают в контакты с
другими народами.
   На Дальнем Востоке лемурийцы, доведенные почти до животного
состояния почти рабским трудом, подняли восстание, перебили
своих угнетателей и ведут первобытный образ жизни среди развалин
загадочной цивилизации. Остатки их поработителей, спасшихся от
возмездия, двинулись на Запад, напали на необычное древнее
королевство и установили там свою власть. Культура победителей
под влиянием культуры побежденных подверглась переменам. Так
возникло государство, именуемое "Стингия". Известно также, что
исконных жителей этой страны осталось немного и завоеватели
относились к ним с почтением.
   О диких племенам, разбросанных по свету, ведомо лишь, что они
все больше приближаются к людям. Но это и все.
   Зато возрастает могущество народов Севера. Они называют себя
гиборийцами или гиборами. Богом их считается Бори - некий
великий вождь, который, согласно легендам, правил ими еще до
короля, приведшего их на Север в дни Катастрофы - в дни, что
остались только в преданиях и сказках.
   Гиборийцы распространились по северным областям и неторопливо
двигаются к югу. До сих пор они не сталкивались с другими
народами и воюют лишь между собой. Спустя полторы тысячи лет,
проведенных в снежной стране, эта светловолосые высокие люди,
вспыльчивые и воинственные. Уже на этой стадии развития их
культуру отличает своеобразная природная поэтика и умение хорошо
рисовать. Живут они главным образом охотой, но южные племена уже
сотни лет занимаются скотоводством.
   Только один случай нарушил полную отъединенность гиборийцев от
других народов - когда вернулся с Дальнего Севера странник и
принес известие, что ледяные пустыни вовсе не безлюдны - их
наcеляют многочисленные племена человекообразных, происходящих,
по его словам, от тех самых обезьян, которых прогнали предки
гиборийцев. Странник утверждал, что следует послать за Полярный
Круг вооруженные отряды и перебить этих бестий, пока они не
превратились в настоящих людей. Над ним посмеялись. Только
небольшая группа молодых воинов в поисках приключений двинулась
за ним на север и пропала: ни один не вернулся. Гиборийцы же по
мере увеличения своей численности, продвигались на юг.
   Следующее столетие было эпохой путешествий и завоеваний. По
исторической карте мира текут реки племен, постоянно изменяя ее.

   Поглядим на эту карту пятьсот лет спустя.
   Отряды русоволосых гиборийцев продвинулись к югу и западу,
покорив или уничтожив множество малых неизвестных народов.
Потомки первых волн переселенцев, cмешиваясь с побежденными,
приобрели иной расовый облик. На них напирают племена
чистопородных гиборийцев, гоня перед собой все народы, словно
щетка мусор - в результате этого племена еще больше
перемешиваются между собой.
   До сих пор победители не столкнулись с более древними расами.
   Тем временем на Юго-Западе потомки народа шемри, усиленные
свежей кровью некоего таинственного племени, стараются хотя бы
отчасти возродить свою древнюю культуру.
   На Западе начинают свое долгое и трудное восхождение
обезьяноподобные атланты. Цикл развития для них замкнулся, давно
уже забыли они, что их предки были людьми и движутся сейчас без
путеводной звезды - памяти о прошлом.
   Живущие к югу от них пикты остаются дикарями. Нарушая все законы
эволюции, они не развиваются и не деградируют.
   Еще дальше на юг дремлет таинственное, древнее уже государство
Стигия. На ее восточных рубежах живут кочевники-номады, уже
тогда известные как Сыны Шем, или шемиты.
   Под самым боком у пиктов в цветущей долине Зингг под защитой
высоких гор безымянное примитивное племя, родственное шемитам,
сумело наладить развитое сельское хозяйство.
   К мощному натиску гиборийцев прибавился еще один фактор: одно из
племен овладело искусством возводить каменные постройки и вскоре
миру предстала первая гиборийская держава - дикое варварское
королевство Гиперборея, взявшее свое начало от неуклюжей
каменной крепости для защиты от межплеменных розней. Люди этого
племени быстро отказались от шатров из конских шкур и
переселились в нескладные, но крепкие каменные дома.
Обезопасившись таким образом, они стали немалой силой в
тогдашнем мире.
   Немного было в истории переломных моментов, равных по значению
созданию этого сильного и воинственного государства, жители
которого внезапно отказались от кочевой жизни и возвели дома из
неотесанных глыб, окружив их циклопическими стенами.
   И совершил это народ, только что вышедший из каменного века, по
чистой случайности открыв основные принципы строительного
искусства.
   Рождение королевства Гипербореи подтолкнуло многие гиборийские
племена. Одни были побеждены в бою, другие просто отказадись от
оседлости своих собратьев - и все они двинулись по дальним
дорогам, протянувшимся через полмира. И уже тогда выдвинувшиеся
на юг племена гиборийцев стали все сильнее ощущать удары
светловолосых дикарей, недалеко ушедших по сравнению с
человекообразными.
   Рассказ о следующем тысячелетии 3 это сага о рождении мощи
гиборийцев, воинственные племена которых подчинили себе весь
Запад. Именно тогда начинают возникать первые примитивные
королевства. Русоволосые захватчики столкнулись с пиктами и
вытеснили их на бесплодные западные земли. Осевшие на
северо-западе потомки атлантов медленно превращаются из обезьян
в первобытных людей и не видели еще ни одного гиборийца.
   На Дальнем Востоке лемурийцы развивают свою собственную странную
цивилизацию. Гиборийцы основывают на юге королевство Кот,
граничащее с пастушеской страной, именуемой Земля Шем. Полудикое
местное население постепенно отказывается от варварских обычаев
- отчасти благодаря контактам с гиборийцами, отчасти под
влиянием Стигии, которая в течение столетий донимала пастушеские
племена грабительскими набегами.
   Светловолосый народ дикарей с Дальнего Севера так укрепился
числом и силой, что северные гиборийские племена бросились на
юг, сметая поселения своих сородичей. Одна из северных орд
покорила древнюю Гиперборею, но название державы осталось
неизменным.
   На юго-востоке от Гипербореи из королевства Земри возникает
государство по имени Замора. На юго-западе пикты вторгаются в
плодородную долину Зингг, покоряют ее жителей и оседают там.
Таким образом возникает смешанная раса. Ее, в свою очередь,
подчиняет гиборийское племя, и, соединившись в единое целое, они
дают начало королевству Зингар.
   Пять веков спустя границы государств уже четко определены. В
западной части мира преобладают гиборийские державы - Аквилония,
Немедия, Бритуния, Гиперборея, Кот, Офир, Аргос, Коринтия и
Пограничное Королевство. К востоку от них лежит Замора, на
юго-востоке - Зингар. Их народы не родня между собой - схожи они
только смуглой кожей да причудливыми обычаями.
   Далеко на юге притаилась Стигия, еще не тронутая иноземными
захватчиками, но уже в других пределах, ибо шемитские народы
сбросили стигийское ярмо, предпочли ему менее тягостную
зависимость от королевства Кот. Смуглолицые угнетатели отброшены
за великую реку, Именуемую Стикс, а также Нилус или Нил.
   Река эта течет на север из неведомых юных земель, потом
поворачивает почти под прямым углом и несет свои воды на запад
через щедрые пастбища Земли Шем, чтобы впасть в великий Океан.
   Самое западное гиборийское государство - лежащая к северу от
Аквилонии Киммерия. Дикие его обитатели не отказались от кочевой
жизни. Это потомки атлантов. Благодаря связям с гиборийской
культурой они развиваются куда быстрей своих извечных врагов -
пиктов, населяющих джунгли на западе Аквилонии.
   Спустя следующие пятьсот лет гиборийская цивилизация развита уже
настолько, что контакты с ней диких племен дают им возможность
вырваться из бездны варварства. Самым могущественным
государством становится Аквилония, а другие стараются сравняться
с ней в богатстве и силе.
   Гиборийская раса сильно изменилась из-за притока чужой крови.
Наибольшей близостью к общим северным предкам могут похвалиться
только обитатели Гандерланда - северной аквилонской провинции.
Но чужая кровь не ослабила гиборийцев - они все еще решающая
сила на Западе, хотя в степях растут и множатся новые племена и
народы.
   На Севере потомки арктической расы - русоволосые голубоглазые
варвары - вытеснили племена гиборийцев, им Противостоит только
древняя Гиперборея. Родина этого северного племени зовется
Нордхейм, обитатели ее делятся на рыжих ванов из Ванахейма и
белобрысых асов из Асгарда.
   Тут на карте истории снова появляются лемурийцы - на этот раз
под именем гирканцев. В течение веков продвигались они на запад,
чтобы осесть на южном побережье огромного континентального моря
Вилайет и заложить там королевство Туран. Между морем и
восточными границами местных княжеств лежит дикая степь, а к югу
и северу - пустыня. Разбросанные в степи пастушеские племена -
иного, не гирканского происхождения. О северной их ветви
неизвество ничего, южная же произошла от местных шемитов с
небольшой примесью гиборийской крови.
   В конце этого периода другие кланы гирканцев, продвигаясь на
запад, заселяют северное побережье и сталкиваются с пришедшими
на восток передовыми отрядами гиборийцев.
   Теперь посмотрим на людей этого века.
   Господствующие в мире гиборийцы, как уже говорилось, не сплошь
светловолосы и сероглазы. У жителей королевства Кот мы обнаружим
ярко выраженные шемитские и даже стигийские черты, как и у
обитателей Аргоса, где еще сохранилась и зингарская кровь.
Восточные бритунцы породнились со смуглыми жителями Заморы, а
южные аквилонцы со стройными зингарцами до такой степени, что
черные волосы и карие глаза преобладают в Пойтайне, самой южной
провинции. Древнее королевство Гиперборея лежит на самом краю
цивилизованного мира, нов жилах и его подданных течет много
чужой крови из-за рабынь, которых привозят из Гиркании, Асгарда
и Заморы.
   Чистую гиборийскую кровь можно все еще найти в Гандерланде - не
в обычаях тамошнего народа держать рабов.
   Сохранили свою породу и варвары. Киммерийцы сильные и рос- лые,
черноволосые, с голубыми или серыми глазами. Схожи с ними люди
из Нордхейма, но кожа у них белая, глаза голубые а волосы рыжие
либо золотистые. Пикты не изменились - низкорослые, крепкие,
очень смуглые, черноглазые и темноволосые.
   Темнокожие гирканцы - народ худощавый и рослый, хотя все чаще
встречаются среди них люди широкоплечие и раскосые - это
следствие похода в земли мудрецов, живущих в горах к востоку от
моря Витайет.
   Шемиты чаще всего, высоки, пропорционально сложены, черты их лиц
просты и благородны - таков правящий класс, низшие же касты -
сплошная смесь стигийцев с шемитами и даже гиборийцами.
   К юге от Стигии лежат обширные государства чернокожих -
амазонов, кушитов и атлайан, а также населяемая разными народами
империя Зембанте.
   Между Аквилонией и лесами пиктов расположено Боссонское
пограничье. Его жители ведут свой род от местного племени,
покоренного гиборийцами. Эти люди среднего роста и сложения,
глаза у них серые или карие. Живут крестьянским трудом за
крепкими стенами, подчиняются аквилонским королям. Их земля
защищает королевство от пиктов и киммерийцев. Боссноцы
чрезвычайно стойки в бою. За столетия войн с варварами они так
научились держать оборону, что прорвать их строй прямой атакой
невозможно. Таков был мир, в который пришел Конан.





                              Роберт ГОВАРД
                              Спрэг ДЕ КАМП

                              ДОРОГА  ОРЛОВ




     В качестве главаря разношерстного Красного Братства Конан  более  чем
когда-либо представлял собой занозу в чувствительной коже короля  Йилдиза.
Этот  монарх,  находящийся  под  каблуком  у  матери,  вместо  того  чтобы
приказать задушить своего брата Тейяспу, как это  принято  в  Туране,  дал
себя  убедить  запереть  его  в  замке  глубоко  в  Колхианских  Горах   к
юго-востоку от Вилайет  в  качестве  пленника  запоросканского  разбойника
Глега. Чтобы избавиться от еще одной напасти, Йилдиз  посылает  одного  из
сильнейших военачальников Тейяспы, генерала Артабана, уничтожить пиратскую
крепость в устье  реки  Запороска.  Артабан  выполняет  поручение,  но  из
преследователя становится преследуемым.


     Проигравший в морском сражении корабль качался на  окрашенных  кровью
волнах. На расстоянии полета стрелы  от  него  победитель  уплывал  прочь,
направляясь к иззубренным скалам, что нависали над синими водами.  Картина
была достаточно обычной на море  Вилайет  во  времена  правления  Йилдиза,
короля Турана.
     Корабль, который кренился, словно пьяный, к синеве морских  вод,  был
туранской боевой галерой с высоким носом. Второй был во всем подобен  ему.
С проигравшего корабля смерть собрала богатый урожай. Высокий  полуют  был
завален  мертвыми  телами;  мертвецы  перевешивались   через   изрубленные
поручни,  загромождали  палубу.  Убитые  гребцы  лежали  среди   сломанных
скамеек.
     На полуюте собралась горстка уцелевших - тридцать человек, из которых
многие были ранены и истекали кровью. Среди них были представители  многих
наций, жители Коса, Заморы, Бритунии, Коринфии, Шема, Запороски. Их  черты
были чертами дикарей, и многие были отмечены шрамами от  ударов  бича  или
заклеймены. Многие были наполовину нагими, но та одежда,  которая  на  них
была, часто отличалась хорошим качеством - хотя сейчас она была  испачкана
смолой и кровью. Одни были с непокрытыми головами, на других  были  надеты
стальные шлемы, меховые шапки или полосы  ткани,  обернутые  вокруг  голов
тюрбанами. Некоторые носили кольчужные куртки,  другие  были  обнажены  до
пояса и подпоясаны кушаками. Их мускулистые руки и  торсы  загорели  почти
дочерна. Драгоценные камни сверкали в серьгах и на  рукоятях  кинжалов.  В
руках у них были обнаженные мечи. Темные глаза людей были неспокойны.
     Они собрались вокруг человека, который был выше и  мощнее  остальных,
почти гигант. Мышцы его вздулись подобно корабельным канатам. Грива черных
волос ниспадала на широкий низкий лоб. Глаза на темном,  покрытом  шрамами
лице сверкали глубокой синевой.
     Взгляд этих глаз был устремлен на берег. На  этом  пустынном  отрезке
берега между Хаварисом, южным аванпостом королевства Туран, и его столицей
Аграпур не было видно ни одного города,  ни  одной  гавани.  От  береговой
линии начинались поросшие деревьями холмы, которые  по  мере  удаления  от
берега быстро повышались. Вдали виднелись высокие пики Колхианских  Гор  с
покрытыми снегом вершинами, которые заходящее солнце окрашивало в  красный
цвет.
     Великан перевел взгляд на медленно удаляющуюся галеру. Для ее команды
смертельная схватка кончилась  удачно,  и  теперь  корабль  направлялся  к
пресной речушке, которая выбиралась из холмов  меж  двух  высоких  утесов.
Капитан пиратов все еще мог различить  на  полуюте  чужой  галеры  высокую
фигуру, чей шлем сверкал в лучах низкого солнца. Он  хорошо  помнил  черты
лица под  этим  шлемом,  которые  мельком  увидел  в  бешенстве  сражения:
ястребиный нос, черная борода, раскосые черные глаза. Таков был Артабан из
Шахпура, до недавнего времени - бич моря Вилайет.
     -  Мы  почти  было  расправились  с  дьяволом,  -   заговорил   худой
коринфянин. - Что нам теперь делать, Конан?
     Гигант-киммериец направился к одному из рулевых весел.
     - Иванос, - обратился он к коринфянину, - возьмитесь вместе с  Гермио
за  второе  рулевое  весло.  Медий,  возьми  еще  троих  людей  и  начинай
вычерпывать воду.  Остальные  собачьи  души  пусть  перевяжут  свои  раны,
спускаются и берутся за  весла.  Выбросьте  за  борт  столько  покойников,
сколько понадобится, чтобы освободить место.
     - Ты собираешься последовать за той галерой к устью речки? -  спросил
Иванос.
     - Нет. Их таран пробил в нашем корабле слишком много  дыр,  и  у  нас
внутри слишком много воды, чтобы мы могли рисковать ввязаться в  еще  одну
стычку. Но если мы постараемся, то сможем причалить вон к тому мысу.
     Они принялись за тяжкий труд  продвижения  галеры  к  берегу.  Солнце
село; туман, подобный  синеватому  дымку,  повис  над  сумрачными  водами.
Корабль их недавних противников скрылся в устье реки. Перила правого борта
почти касались воды, когда днище пиратской галеры проскрежетало по песку и
гальке мыса.


     Воды реки Акрим, текущей среди лугов и пашен, были окрашены  красным,
и горы, что вздымались по обе стороны долины,  смотрели  вниз  на  картину
почти столь же древнюю, как они. Ужас пришел к мирным жителям долины, ужас
в обличье волкоподобных всадников  из  внешних  земель.  И  они  не  могли
взглянуть с надеждой на замок, что прилепился к отвесному склону горы, ибо
там тоже таились угнетатели.
     Клан Куруш Хана, одного из малых вождей варварских гирканских  племен
с востока моря Вилайет, был вытеснен из своих родных  степей  на  запад  в
результате племенной кровавой вражды. Теперь варвары-гирканцы взимали дань
с деревень йуэтши в долине реки Акрим. Хотя это  был  всего  лишь  обычный
набег с целью заполучить скот, рабов и прочую  добычу,  планы  Куруш  Хана
простирались гораздо дальше. В этих горах уже возникали королевства  таким
путем.
     Прямо сейчас, однако, Куруш Хан, как и его воины, был пьян от  крови.
Хижины йуэтши лежали в дымящихся развалинах. Захватчики  пощадили  амбары,
потому что в них был фураж. Уцелели и стога - по той же причине. Худощавые
всадники  носились  взад-вперед  по  долине,  нанося  удары   и   выпуская
зазубренные стрелы. Когда сталь находила цель, мужчины валились со стоном;
женщины кричали, когда их, нагих, грубо  перебрасывали  через  луки  седел
захватчики.
     Всадники в бараньих шкурах и высоких меховых шапках  заполнили  улицы
самой большой  из  деревень  долины,  которая  представляла  собой  убогое
скопище  хижин,  наполовину  каменных,  наполовину  слепленных  из  грязи.
Выгнанные из своих жалких убежищ жители деревни  либо  падали  на  колени,
тщетно умоляя  о  милосердии,  либо  столь  же  тщетно  пытались  убежать,
превращаясь в забаву для всадников. Свистели  ятаганы,  разрубая  плоть  и
кости.
     Один из беглецов обернулся с диким криком,  когда  Куруш  Хан  настиг
его. Плащ гирканца распростерся по ветру как крылья ястреба.  В  этот  миг
глазам йуэтши предстало, словно видение, обрамленное бородой лицо с тонким
загнутым книзу носом; широкий  рукав  спадал  с  руки,  которая  поднялась
вверх, сжимая изогнутый стальной клинок. У йуэтши в  руках  было  одно  из
немногих действенных орудий в долине: тяжелый охотничий лук с единственной
стрелой. С отчаянным воплем он нацелил стрелу, натянул тетиву и  выстрелил
в тот самый миг, когда гирканец на скаку нанес ему удар. Стрела  попала  в
цель, и Куруш Хан вывалился из седла.  Смерть  его  была  мгновенной,  ибо
стрела пронзила его сердце.
     Когда лошадь без всадника умчалась прочь, одна из двух лежащих  фигур
ценой невероятного усилия поднялась на локте. Это был  йуэтши,  чья  жизнь
стремительно покидала его вместе с кровью,  что  струилась  из  чудовищной
раны, рассекшей ему шею и плечо. Задыхаясь, он посмотрел на вторую фигуру.
Борода Куруш Хана торчала кверху,  словно  в  комическом  удивлении.  Рука
йуэтши подогнулась, и он упал лицом в  грязь,  глотая  землю.  Он  сплюнул
кровью, жутко рассмеялся и больше не шевелился. Когда  гирканцы  добрались
до места происшествия, он уже тоже был мертв.
     Гирканцы  слетелись,  как  стервятники  к  мертвой  овце,   и   долго
совещались над телом своего хана. Когда  они  договорили,  судьба  каждого
йуэтши в долине реки Акрим была решена.
     Амбары, сараи, хлева, которые пощадил Куруш Хан, взметнулись  к  небу
столбами пламени. Все пленники были перебиты, младенцев бросали  живыми  в
огонь, девочек насиловали и бросали на  залитых  кровью  улицах.  Рядом  с
телом хана выросла груда отрубленных голов. Всадники  подъезжали  галопом,
держа страшные трофеи за волосы, и бросали их в  чудовищную  кучу.  Каждое
место, где мог бы скрываться уцелевший бедняга, было проверено и вскрыто.
     Один из гирканцев, проверяя стог сена, заметил  в  нем  шевеление.  С
волчьим возгласом он расшвырял сено и вытащил на  свет  свою  жертву.  Это
была девушка, но отнюдь не  обезьяноподобная  коренастая  женщина  йуэтши.
Сорвав  с  нее  плащ,  гирканец  впился  глазами  в  едва  прикрытое  тело
красавицы.
     Девушка молча сопротивлялась  его  хватке.  Он  потащил  ее  к  своей
лошади. Затем, быстрая и смертоносная как кобра, она  выхватила  кинжал  у
него из-за пояса и всадила ему под  сердце.  Со  стоном  он  повалился  на
землю, а девушка молниеносно, как  самка  леопарда,  вскочила  на  лошадь.
Лошадь заржала и подалась назад. Девушка развернула ее и  понеслась  вдоль
по долине. Позади нее раздались крики. Гирканцы бросились вдогонку. Над ее
головой засвистели стрелы.
     Она направляла лошадь прямиком к горной стене на юге долины, где было
устье узкого каньона. Здесь путь был опасным, и гирканцы  среди  камней  и
валунов замедлили бег лошадей. Но  девушка  неслась  вперед,  как  гонимый
ветром лист, и опережала их на несколько сотен шагов, когда  добралась  до
низкой стены, загораживающей устье каньона. Похоже было, что  этот  барьер
кто-то построил, подкатив друг к другу валуны  -  грубое,  но  действенное
средство защиты. На  гребне  каменной  стены  простерли  свои  перья-ветки
тамариски. Из небольшой выемки посредине струился ручей. Там были люди.
     Девушка увидела их среди камней,  и  они  крикнули  ей  остановиться.
Сперва она решила, что это тоже гирканцы, но затем поняла, что это не так.
Они были высокими, крепкого телосложения. Под плащами на них  были  надеты
кольчуги, на головах были остроконечные стальные  шлемы.  Девушка  приняла
мгновенное решение. Она соскочила с лошади, взбежала  вверх  по  камням  и
бросилась на колени, крича:
     - Помогите, во имя Иштар милосердной!
     К ней шагнул человек, при виде которого она воскликнула:
     - Генерал Артабан! - она обняла его колени.  -  Спаси  меня  от  этих
волков, что гонятся за мной!
     - Зачем мне рисковать жизнью ради тебя? - равнодушно спросил он.
     - Мы с тобой знакомы!  Я  танцевали  перед  тобою  при  дворе  короля
Аграпура! Я Роксана из Заморы.
     - Многие женщины танцевали передо мной.
     - Тогда я назову тебе пароль, - в отчаянии воскликнула она. - Слушай!
     Когда она шепнула ему на  ухо  имя,  он  вздрогнул  как  от  удара  и
пронзительно уставился на нее. Затем, взобравшись на  огромный  валун,  он
обратился к приближающимся всадникам, воздев руку.
     - Ступайте своей дорогой в мире, во имя Йилдиза, короля Турана!
     Ответом ему был свист выпущенных в него стрел. Он спрыгнул с камня  и
махнул рукой. Воины вдоль барьера натянули тетиву луков, и  стрелы  дождем
обрушились на гирканцев. Часть всадников попадала из седел. Лошади заржали
и заметались. Остальные всадники  подались  назад,  недовольно  вопя.  Они
повернули и поскакали обратно в долину.
     Артабан повернулся к Роксане. Это был  высокий  мужчина  в  плаще  из
малинового шелка и кольчужных латах, прошитых золотом. На его одежде  были
пятна воды и крови, но богатство ее было  хорошо  заметно.  Люди  Артабана
собрались вокруг него: сорок дюжих туранских моряков, обвешанных  оружием.
Неподалеку стоял несчастного вида йуэтши со связанными руками.
     - Дочь моя, - сказал Артабан. - Из-за тебя  я  нажил  врагов  в  этом
далеком краю. Тому причиной имя, которое  ты  прошептала  мне  на  ухо.  Я
поверил тебе...
     - Если я солгала, пусть с меня снимут кожу!
     - Так оно и будет, - мягко пообещал он. - Я лично об этом позабочусь.
Ты назвала имя принца Тейяспы. Что тебе известно о нем?
     - Три года я делила с ним его изгнание.
     - Где он?
     Она  показала  в  сторону  долины,  туда,  где  башни  крепости  едва
виднелись из-за скал.
     - Там. В твердыне Глега Запоросканца.
     - Ее будет трудно взять, - задумчиво произнес Артабан.
     - Пошли за остальными твоими морскими ястребами! Я знаю путь, который
приведет вас прямиком в сердце этой крепости!
     Он покачал головой.
     - Эти, кого ты видишь, это весь мой отряд. - Видя  ее  недоверие,  он
добавил: - Меня не удивляет, что ты не веришь. Я расскажу тебе...
     С прямодушием, которое его приятели-туранцы находили столь  досадным,
Артабан поведал  ей  историю  своего  падения.  Он  не  пересказывал  свои
триумфы,  которые  были  слишком  хорошо  известны,  чтобы   нуждаться   в
повторении. Генерал Артабан был  знаменит  набегами  в  далекие  страны  -
Бритунию, Замору, Кос и Шем - когда пять лет назад  пираты  моря  Вилайет,
действуя согласно  с  незаконными  козаками  соседствующих  степей,  стали
представлять серьезную опасность для этого самого западного из  гирканских
королевств. Король Йилдиз призвал Артабана, чтобы тот исправил  положение.
Энергичными действиями  Артабан  победил  пиратов,  или  по  крайней  мере
прогнал их с западных берегов моря.
     Но Артабан, будучи азартным игроком, глубоко  увяз  в  долгах.  Чтобы
получить возможность  расплатиться  с  долгами,  он,  будучи  в  одиночном
патрульном   плавании   на   своем   флагманском   корабле,    напал    на
законопослушного торговца из Хурусуна, перебил  всех  на  борту  торгового
корабля и снял с него груз. Груз он доставил на свою  базу,  чтобы  втайне
продать.  Однако,  хотя  вся  его  команда   поклялась   молчать,   кто-то
проболтался. Артабан сохранил голову на плечах  только  ценой  повиновения
приказу короля Йилдиза, который требовал от него практически самоубийства:
пересечь море Вилайет  к  устью  реки  Запороска  и  уничтожить  поселения
пиратов. Для этого предприятия ему были выделены только два корабля.
     Артабан нашел укрепленный лагерь пиратов  моря  Вилайет  и  взял  его
штурмом, поскольку  там  в  тот  момент  находились  лишь  небольшие  силы
пиратов. Остальные направились вверх по реке,  чтобы  сразиться  с  бандой
бродячих гирканцев вроде банды  Куруш  Хана,  которая  напала  на  местных
запоросканцев, живущих по берегам реки, так как  пираты  были  с  местными
жителями в дружеских отношениях.  Артабан  уничтожил  несколько  пиратских
кораблей в доках и  взял  в  плен  большое  количество  старых  и  больных
пиратов.
     Чтобы устрашить отсутствующих пиратов,  Артабан  приказал  тех,  кого
взяли живыми, одновременно посадить на кол, поджарить на медленном огне  и
содрать с них кожу живьем. Этот приговор как раз был в разгаре исполнения,
когда вернулись основные силы пиратов.  Артабан  бежал,  оставив  один  из
своих кораблей  в  руках  пиратов.  Зная,  какое  наказание  его  ждет  за
невыполнение  миссии,  он  направился  к  дикому   участку   юго-западного
побережья моря Вилайет, где Колхианские Горы подступают к  самому  берегу.
Пираты бросились в погоню за ним на захваченном корабле и догнали Артабана
уже в виду западного берега. Последовала яростная битва, которая  длилась,
пока палубы обоих кораблей не были завалены мертвыми и ранеными. Численное
превосходство и лучшее вооружение туранцев, умелое использование Артабаном
имевшегося у них тарана позволили им с большим трудом одержать  бесславную
победу, которую верней будет назвать отсутствием поражения.
     - ...Итак, мы вытащили галеру на берег реки. Мы могли бы починить ее,
но морем Вилайет правит королевский флот, а как только король узнает,  что
моя миссия потерпела неудачу, меня будет ждать рея. Мы углубились в  горы,
в поисках сами не знаем чего - дороги прочь  из  туранских  владений,  или
нового королевства, которым можно править.
     Роксана выслушала его и, не высказав никаких замечаний,  начала  свою
повесть. Как было отлично известно Артабану, у королей Турана  существовал
обычай при восхождении  на  трон  убивать  своих  братьев  и  детей  своих
братьев, чтобы предотвратить возможность гражданской  войны.  Более  того,
был  и  такой  обычай:  когда  король  умирал,  аристократы   и   генералы
провозглашали королем  того  из  его  сыновей,  который  первым  достигнет
столицы после смерти короля.
     Даже имея такое преимущество,  слабый  Йилдиз  не  смог  бы  победить
своего агрессивного брата Тейяспу, если бы не их мать, косская женщина  по
имени  Кушия.  Эта  кошмарная  старуха,  подлинная  правительница  Турана,
предпочла Йилдиза, поскольку он был послушнее. Принц Тейяспа отправился  в
изгнание. Он искал  убежища  в  Иранистане,  но  обнаружил,  что  тамошний
правитель ведет переписку с Йилдизом, намереваясь отравить принца. Пытаясь
добраться до Вендии, принц попал в  плен  к  кочевому  племени  гирканцев,
которые узнали его и продали  туранцам.  Тейяспа  решил,  что  судьба  его
решена, но вмешалась мать и не позволила Йилдизу  отдать  приказ  задушить
брата.
     Вместо этого Тейяспа  был  заточен  в  крепости  Глега  Запоросканца,
свирепого главаря банды разбойников, который пришел в долину  Акрим  много
лет назад и  обосновался  там  как  феодальный  правитель  над  полудикими
йуэтши. Он наживался на них, но не защищал их от  внешних  врагов.  Принцу
Тейяспе в его заточении были предоставлены  все  виды  роскоши  и  порока,
долженствующие размягчить его дух.
     Роксана рассказала, что она была одной из  танцовщиц,  посланных  для
развлечения принца. Она безумно влюбилась в  красивого  принца  и,  вместо
того, чтобы пытаться повредить ему, стала искать пути вернуть  его  в  мир
людей.
     - Однако, - заключила она, - принц  Тейяспа  впал  в  апатию.  В  нем
невозможно  узнать  юного  орла,  который  вел  своих  всадников  в   зубы
бритунских рыцарей и шемитских ассхури.  Заточение,  вино  и  сок  черного
лотоса затупили его чувства. Он сидит на  своих  подушках,  погруженный  в
транс, и оживает только когда я танцую или пою для него. Но  в  жилах  его
течет кровь завоевателей. Он - лев, который спит, и может проснуться.
     Когда гирканцы ворвались в долину, я бежала из замка и отправилась на
поиски Куруш Хана в надежде найти  человека,  достаточно  храброго,  чтобы
помочь Тейяспе. Но я увидела, как Куруш Хан был убит, после чего  гирканцы
превратились в бешеных собак. Я спряталась от них, но они вытащили меня из
укрытия. О мой лорд, помоги нам! Что с того,  если  у  тебя  лишь  горстка
людей? Этого бывало достаточно для возникновения королевств. Когда  станет
известно, что принц  на  свободе,  люди  присоединятся  к  нам!  Йилдиз  -
бездарная посредственность, а его юного сына Ездигерда люди боятся, ибо он
свиреп, жесток и угрюм.
     До ближайшего туранского гарнизона -  три  дня  пути  верхом.  Долина
Акрим изолирована, она не известна никому,  кроме  бродячих  кочевников  и
несчастный  йуэтши.  Здесь,  в  спокойствии  уединения,  можно   замыслить
империю. Ты тоже  вне  закона.  Давай  же  объединимся,  чтобы  освободить
Тейяспу и возвести его на трон! Если он станет королем, ты обретешь  честь
и богатство, тогда как Йилдиз не предлагает тебе  ничего,  кроме  позорной
смерти на рее!
     Она стояла на коленях, держа его  за  полу  плаща.  Ее  темные  глаза
сверкали от переполнявших ее чувств. Артабан стоял молча;  затем  внезапно
рассмеялся сочным смехом.
     - Нам понадобятся гирканцы, - сказал он, и девушка всплеснула  руками
с радостным возгласом.


     - Стойте!
     Конан  Киммериец  остановился  и  осмотрелся  вокруг,  нагибая   свою
массивную шею. Позади него его товарищи остановились, звеня  оружием.  Они
находились в узком ущелье.  По  обе  стороны  возвышались  крутые  склоны,
поросшие  низкорослыми  скрюченными   елями.   Впереди   небольшой   ручей
пробивался ключом из земли среди уродливых деревьев и сбегал  по  мшистому
руслу.
     - Наконец-то вода, - проворчал Конан. - Пейте.
     Вчера  вечером  быстрый  марш  еще  дотемна  доставил  их  к  кораблю
Артабана, спрятанному на берегу реки. Конан  оставил  там  четверых  своих
людей, раны которых были самыми серьезными, чинить корабль, а сам вместе с
остальными пошел дальше.  Конан  был  уверен,  что  туранцы  ненамного  их
обогнали, и безжалостно подгонял своих людей в  надежде  догнать  врага  и
отомстить за кровавое побоище на реке Запороска.  Но  когда  молодая  луна
зашла, они потеряли след в лабиринте ущелий и  брели  наугад.  Теперь,  на
рассвете, они нашли воду, но  были  измучены  до  предела  и  основательно
заблудились. Единственным свидетельством присутствия человека, которое они
видели с самого  берега,  было  нагромождение  хижин  среди  скал.  Хижины
служили прибежищем неизвестным одетым в шкуры существам,  которые  с  воем
убежали при их приближении. Где-то в горах послышался львиный рык.
     Из двадцати шести человек отряда  Конан  был  единственным,  кто  еще
сохранил силы.
     - Ложитесь спать, - проворчал он. - Иванос, выбери еще двоих, которые
будет нести с тобой первую стражу. Когда солнце покажется  из-за  верхушки
вон той ели, пусть вас сменят другие трое. Я пойду разведаю дорогу.
     Он зашагал вверх по ущелью, и вскоре затерялся среди деревьев. Крутые
склоны ущелья постепенно превратились в каменные столбы,  которые  отвесно
вздымались над наклонным, загроможденным камнями, дном ущелья. Вдруг,  так
внезапно, что от неожиданности могло бы остановиться сердце,  из  путаницы
кустов выпрыгнула дикая косматая фигура и  замерла  перед  пиратом.  Конан
шумно выдохнул сквозь зубы, меч сверкнул в его руке. Но он остановил удар,
видя, что явившийся безоружен.
     Это был йуэтши: низкорослый, гномоподобный человек, одетый в  бараньи
шкуры. У него были длинные  руки,  короткие  ноги  и  плоское,  желтое,  с
раскосыми глазами лицо, испещренное множеством мелких морщинок.
     - Кхосатрал! - воскликнул бродяга. - Что делает человек из Свободного
Братства в этих краях, где полно гирканцев?
     Он говорил на туранском диалекте гирканского, но с сильным акцентом.
     - Кто ты такой? - буркнул Конан.
     - Я был вождем йуэтши, - ответил тот с диким смехом. - Меня  называли
Винашко. Что ты здесь делаешь?
     - Что находится за пределами этого  ущелья?  -  ответил  вопросом  на
вопрос Конан.
     - Вон за тем гребнем лежит путаница скал  и  каньонов.  Если  сумеешь
пробраться сквозь нее, выйдешь над широкой долиной  Акрим.  До  вчерашнего
дня она была домом для моего  племени,  а  сегодня  там  лежат  только  их
обугленные кости.
     - Там есть пища?
     - Да. И смерть. Долина в руках орды гирканских кочевников.
     Пока Конан раздумывал над услышанным, шаги заставили его  обернуться.
Он увидел, что приближается Иванос.
     - Ха! - нахмурился Конан. - Я  приказал  тебе  сторожить,  пока  люди
спят!
     -  Они  слишком  голодны,  чтобы  спать,  -  ответил  коринфянин,   с
подозрением разглядывая йуэтши.
     - Кром! - проворчал киммериец. - Я не могу достать  еду  из  воздуха.
Придется им потерпеть, пока мы не  найдем  деревню,  которую  можно  будет
разграбить...
     - Я могу отвести вас туда, где достаточно  еды  для  целой  армии,  -
вмешался Винашко.
     Конан произнес голосом, полным угрозы:
     - Не пытайся обмануть меня,  приятель.  Ты  только  что  сказал,  что
гирканцы...
     - Нет, нет! Здесь неподалеку есть место, о котором они не знают,  где
мы хранили запасы. Я шел туда, когда увидел тебя.
     Конан потряс своим мечом  -  широким,  прямым,  обоюдоострым  клинком
более четырех футов длиной, необычным  оружием  для  здешних  земель,  где
преимущественно пользовались кривыми клинками.
     - Тогда веди нас, йуэтши, но первое же неверное движение будет стоить
тебе головы!
     Йуэтши снова засмеялся диким, пустым смехом и махнул рукой, приглашая
их следовать за ним. Он направился к ближайшему утесу, пошарил среди сухих
кустов и открыл отверстие в скале. Обернувшись,  он  кивком  подозвал  их,
нагнулся и исчез внутри.
     - Лезть в это волчье логово? - сказал Иванос.
     - Чего ты боишься? - спросил Конан. - Мышей?
     Он нагнулся и протиснулся в  отверстие.  Иванос  последовал  за  ним.
Конан оказался не в  пещере,  а  в  узкой  расселине  скалы.  Над  головой
виднелась узкая полоска синего  утреннего  неба,  зажатая  между  отвесных
стен, которые с каждым шагом по мере продвижения  вперед  становились  все
выше. Конан прошел во мраке  около  сотни  шагов  и  выбрался  на  широкую
круглую площадку, окруженную нависающими стенами из материала, который  на
первый взгляд был похож на гигантские медовые соты. Из  середины  площадки
доносился низкий рев. Там была окруженная невысоким бортиком круглая  дыра
в полу, из которой вырывалось бледное пламя высотой в  человеческий  рост,
слабо освещая пещеру.
     Конан  с  любопытством  осмотрелся.  Они  словно  находились  на  дне
гигантского колодца. Пол был из сплошного камня, который был гладким,  как
будто его отполировали ноги десяти тысяч поколений.  Стены,  расположенные
по  слишком  правильному   кругу,   чтобы   быть   совершенно   природного
происхождения, были  испещрены  сотнями  квадратных  черных  углублений  в
ладонь глубиной,  расположенных  правильными  рядами  и  столбцами.  Стены
поднимались, потрясая воображение, и заканчивались небольшим кругом синего
неба, где черной точкой висел стервятник. Спиральная лестница,  вырезанная
в черном камне, начиналась от пола, поднималась,  делая  половину  полного
оборота по стенам, и заканчивалась помостом перед большой черной  дырой  в
стене - входом в тоннель.
     - Эти отверстия - могилы древнего народа, который жил  здесь  еще  до
того, как мои предки пришли к морю Вилайет, - пояснил Винашко. -  Об  этом
народе существует только несколько туманных легенд. Говорят,  что  они  не
были людьми, и они грабили и терзали моих предков, пока  жрец  йуэтши  при
помощи великого заклинания не заключил их в эти отверстия  в  стене  и  не
возжег этот огонь, чтобы удерживать их там. Несомненно, их кости давно уже
рассыпались в прах. Некоторые люди моего племени пытались вынуть  каменные
блоки, которые закупоривают их могилы, но камень не поддался их усилиям. -
Он указал на груды припасов, сложенные у стены с одной стороны амфитеатра.
- Мое племя хранило здесь запасы на случай голода. Берите, сколько хотите;
больше не осталось йуэтши, чтобы съесть их.
     Конан подавил дрожь суеверного ужаса.
     - Твоему племени нужно было поселиться в этих  пещерах.  Эту  внешнюю
расселину один человек может оборонять против целой орды.
     Йуэтши пожал плечами.
     - Здесь нет воды. Кроме того, когда гирканцы ринулись в долину, у нас
не было времени перебраться сюда. Мой народ не был воинственным. Мы хотели
только мирно возделывать землю.
     Конан покачал  головой,  неспособный  понять  такие  натуры.  Винашко
вытаскивал кожаные мешки с зерном, рисом, заплесневелым  сыром  и  вяленым
мясом, мехи с кислым вином.
     - Пойди  приведи  кого-нибудь  помочь  донести  еду,  -  велел  Конан
Иваносу, глядя вверх. - Я побуду здесь.
     Когда Иванос покинул пещеру, Винашко дотронулся до руки Конана.
     - Ты мне веришь?
     - Да, клянусь Кромом, - ответил Конан, жуя пригоршню сушеных смокв. -
Любой, кто привел меня к еде, мой друг. Но как ты и твое племя  добирались
сюда из долины Акрим? Это, должно быть, долгий и трудный путь.
     Глаза Винашко сверкнули, как у голодного волка.
     - Это наша тайна. Я покажу тебе, если ты мне доверишься.
     - Когда мой желудок будет полон, - ответил Конан. Рот его  был  набит
смоквами. - Мы преследуем этого черного дьявола, Артабана из  Шахпура.  Он
где-то здесь, в горах.
     - Он ваш враг?
     - Враг?! Если я до него доберусь, я сделаю из его кожи пару сапог.
     - Артабан из Шахпура находится в трех часах верхового пути отсюда.
     - Ха! - Конан вскочил с мечом в  руке,  его  синие  глаза  горели.  -
Отведи меня к нему!
     - Будь осторожен! - воскликнул Винашко. - У  него  сорок  вооруженных
туранцев, и к нему присоединился  Дайуки  с  полутора  сотнями  гирканцев.
Сколько людей у тебя, лорд?
     Конан молча жевал, нахмурившись. При  таком  неравенстве  сил  он  не
может дать Артабану еще какое-нибудь преимущество. За месяцы, что прошли с
тех пор, как он стал капитаном пиратов, Конан силой превратил свою команду
в превосходных воинов, но это по-прежнему было орудие,  которое  следовало
использовать  осмотрительно.  Сами  по  себе   они   были   беспечными   и
непредусмотрительными. Если ими  умело  руководить,  они  могли  совершить
многое. Но без мудрого вождя они бы просто понапрасну отдали жизни.
     - Если ты пойдешь со мной, козак, - сказал Винашко, - я  покажу  тебе
то, чего ни один человек кроме йуэтши не видел уже тысячу лет!
     - Что именно?
     - Дорогу смерти для наших врагов!
     Конан шагнул вперед и остановился.
     - Подожди, идут красные братья. Слышишь, как мои псы ругаются?
     - Отошли их обратно с едой, - шепнул Винашко, когда полдюжины пиратов
выбрались из расселины в пещеру. Конан встретил их широким взмахом руки.
     - Несите это все назад к ручью, - велел он. - Я же  вам  сказал,  что
найду пищу!
     - А ты что? - спросил Иванос.
     -  Обо  мне  не  беспокойтесь.  Мне  надо   поговорить   с   Винашко.
Возвращайтесь в лагерь и набейте брюхо, покусай вас демоны!
     Когда шаги пиратов затихли в  расселине,  Конан  хлопнул  Винашко  по
спине с такой силой, что тот пошатнулся.
     - Пошли, - сказал Конан.
     Йуэтши первым стал подниматься по спиральной лестнице,  вырезанной  в
каменной стене. Над последним рядом могил она заканчивалась перед входом в
тоннель. Конан обнаружил, что может стоять в тоннеле, выпрямившись во весь
рост.
     - Если ты пойдешь по этому тоннелю, - сказал Винашко,  -  то  выйдешь
позади крепости запоросканца Глега, которая висит над долиной Акрим.
     - Что мне толку от этого? - проворчал Конан, нащупывая  дорогу  вслед
за йуэтши.
     - Вчера, когда началась кровавая резня, я некоторое время сражался  с
гирканскими псами. Когда всех моих соплеменников  перерезали,  я  бежал  к
выходу из долины, который называется Горло  Дива.  Там  я  оказался  среди
воинов-незнакомцев, которые повалили меня на землю и связали.  Они  хотели
узнать от меня, что происходит в долине. Это были моряки флота короля. Они
называли своего начальника Артабаном.
     В то время, когда  они  допрашивали  меня,  прискакала  девушка.  Она
мчалась, как безумная, а по пятам  за  ней  гнались  гирканцы.  Когда  она
спрыгнула с лошади и стала умолять  Артабана  о  помощи,  я  узнал  в  ней
танцовщицу из Заморы, которая живет в замке  Глега.  Туча  стрел  отогнала
гирканцев, и затем Артабан вступил в  разговор  с  девушкой,  позабыв  про
меня. Уже три года в замке Глега живет пленник. Я знаю об этом, потому что
я отвозил зерно и отгонял овец в крепость. Платили  мне  по-запороски,  то
есть руганью и затрещинами. Козак, этот  пленник  -  принц  Тейяспа,  брат
короля Йилдиза!
     Конан удивленно хмыкнул.
     - Девушка, Роксана, открыла это Артабану, и  он  поклялся  помочь  ей
освободить  принца.  Пока  они   разговаривали,   гирканцы   вернулись   и
остановились в отдалении. Они жаждали мести, но  были  осторожны.  Артабан
приветствовал их и имел беседу с Дайуки, их новым вождем, потому что Куруш
Хан был убит. Наконец гирканец взобрался на стену и разделил хлеб и соль с
Артабаном. И эти трое составили заговор с целью спасения принца Тейяспы  и
возведения его на трон.
     Роксана обнаружила тайный путь, ведущий в замок. Сегодня, перед самым
заходом солнца, гирканцы должны атаковать крепость в лоб. Пока  они  таким
образом будут отвлекать внимание запоросканцев, Артабан и его люди  должны
пробраться в замок тайным путем. Роксана откроет  им  дверь,  они  возьмут
принца и скроются в горах, чтобы собрать войско. Тем  временем,  пока  они
составляли планы, наступила ночь, я перегрыз веревки и убежал.
     Ты хочешь мести. Я покажу тебе, как поймать Артабана. Можешь перебить
всех, кроме Тейяспы. Ты сможешь либо получить большой выкуп от Кушии за ее
сына, либо от короля Йилдиза за убийство брата, либо, если тебе так больше
понравится, сам возвести его на трон.
     - Покажи, - сказал Конан. Глаза его блестели нетерпением.
     Гладкий пол тоннеля, в котором могли ехать три лошади в ряд, наклонно
уходил вниз. Время от времени короткие лестничные пролеты  вели  на  более
нижний уровень. Некоторое время Конан ничего не  видел  в  темноте.  Затем
слабое свечение впереди слегка рассеяло мрак.  Свечение  стало  серебряным
сиянием, и шум падающей воды наполнил тоннель.
     Они стояли у выхода из тоннеля, который был  замаскирован  полотнищем
воды, падающей со скал наверху. Из водоема, который образовался у подножия
водопада, неширокий поток сбегал вниз. Винашко показал на выступ,  который
вел из выхода пещеры по краю водоема.  Конан  последовал  за  ним.  Пройдя
сквозь тонкую завесу воды, он  оказался  в  расселине,  которая  была  как
ножевая рана в теле горы. Они имела пятьдесят шагов ширины в самом широком
месте. По обе ее стороны возвышались отвесные  скалы.  Нигде  не  было  ни
следа растительности, если не считать буйной поросли вдоль  потока.  Поток
стремился вниз  по  каменному  ложу  ущелья  и  исчезал  в  узком  проломе
противоположной каменной стены.
     Конан последовал за Винашко вверх по извивающемуся  каменному  горлу.
Через триста шагов они потеряли из вида водопад.  Пол  поднимался.  Вскоре
йуэтши остановился и подался назад, предостерегающе взяв  за  руку  своего
спутника. На углу каменной  стены  росло  скрюченное  деревце.  За  ним  и
спрятался Винашко, показывая рукой вперед.
     За  этим  поворотом  ущелье  тянулось  еще  на  восемьдесят  шагов  и
оканчивалось тупиком. С левой  стороны  от  них  скала  казалась  какой-то
странной, и Конан некоторое время смотрел на не,  прежде  чем  понял,  что
видит  стену,  сложенную  человеком.  Они  находились  практически  позади
крепости, построенной в теснине среди скал. Ее стена  поднималось  отвесно
от  края  глубокой  пропасти.  Этот  разрыв  не  был  соединен  мостом,  и
единственным входом в стене, по-видимому, была тяжелая, окованная  железом
дверь на середине высоты стены. Напротив нее вдоль скалы шел узкий карниз,
который тоже носил следы человеческого труда,  в  результате  которого  на
него можно было попасть с того места, где они стояли.
     - Этим путем выбралась из крепости девушка Роксана, - сказал Винашко.
- Ущелье идет почти параллельно долине Акрим. Оно сужается к  западу  и  в
конце концов выходит в долину узкой тесниной, по которой стремится  поток.
Запоросканцы заблокировали вход камнями, чтобы путь не был  виден  снаружи
тем, кто о нем не знает. Они редко пользуются этой  дорогой  и  ничего  не
знают о тоннеле за водопадом.
     Конан поскреб свой  бритый  подбородок.  Ему  очень  хотелось  самому
ограбить замок, но он не видел способа добраться туда.
     - Клянусь Кромом, Винашко, я бы хотел  посмотреть  на  это  место,  о
котором ты говоришь.
     Йуэтши глянул на могучую фигуру Конана и покачал головой.
     - Есть путь, который мы называем Дорогой Орлов, но он не  для  таких,
как ты.
     - Ймир! Неужто одетый в шкуры дикарь лучше лазит по скалам, чем горец
из Киммерии?! Веди!
     Винашко пожал плечами и двинулся  назад  по  ущелью.  Они  уже  снова
видели водопад, когда он остановился рядом с  чем-то,  что  выглядело  как
неглубокий желоб, выветрившийся в скальной  стене.  Присмотревшись,  Конан
увидел цепочку неглубоких выемок для  рук,  выбитых  в  сплошной  каменной
стене.
     - Я бы углубил эти оспины, - проворчал Конан, но тем  не  менее  стал
подниматься следом за Винашко, цепляясь за неглубокие выемки пальцами  рук
и ног. Наконец они достигли верхушки каменного гребня,  образующего  южную
стену ущелья, и уселись на него, свесив ноги.
     Ущелье извивалось внизу, под ними, как  след  змеи.  Конан  посмотрел
поверх противоположной, более низкой стены ущелья в долину Акрим.
     Справа от него утреннее солнце  стояло  высоко  над  блестящим  морем
Вилайет. Слева  возвышались  пики  Колхианских  Гор  со  снежными  шапками
вершин. Бросив взгляд назад, он мог видеть путаницу скал  и  ущелий,  где,
как он знал, стояла лагерем его команда.
     Дым все еще лениво поднимался вверх от почерневших  пожарищ,  которые
только вчера были деревнями. В глубине долины, на левом берегу реки,  были
расставлены шатры из шкур. Конан увидел людей, снующих как  муравьи  среди
этих шатров. То были гирканцы, сказал Винашко, и указал Конану на выход из
долины, устье узкого каньона, где был лагерь туранцев. Но внимание  Конана
было поглощено крепостью.
     Крепость была прочно поставлена в теснине среди скал  между  ущельем,
которое находилось под ними и долиной. Замок был обращен фасадом к  долине
и полностью окружен массивной двадцатифутовой стеной. Тяжелые  ворота,  по
обе стороны которых  высились  башни  с  узкими  бойницами  для  лучников,
главенствовали над внешним склоном. Этот склон был  не  слишком  крут,  по
нему можно было взобраться пешком и даже верхом, но он был совершенно  гол
и не предоставлял возможным атакующим никакой защиты.
     - Только дьявол может решиться штурмовать эту крепость,  -  проворчал
Конан. - Как мы можем добраться  до  королевского  брата  через  эту  кучу
камня? Отведи нас к  Артабану,  чтобы  я  смог  доставить  его  голову  на
Запороску.
     - Будь осторожен, если тебе дорога своя собственная голова, - ответил
Винашко. - Что ты видишь в ущелье?
     - Голый камень, и только вдоль потока полоска зарослей.
     Йуэтши оскалился в волчьей ухмылке.
     - А ты заметил, что на правом берегу заросли  гуще  и  выше?  Слушай.
Скрытые завесой водопада, мы можем наблюдать и  дождаться,  когда  туранцы
направятся вверх по ущелью. Затем, пока  они  заняты  в  замке  Глега,  мы
спрячемся  в  кустах  у  потока  и  нападем  на  них,  когда   они   будут
возвращаться. Мы убьем всех, кроме Тейяспы, а его возьмем  в  плен.  Затем
вернемся обратно через тоннель. У тебя есть корабль, на котором мы  сможем
бежать?
     - Да, - ответил Конан, вставая и  потягиваясь.  -  Винашко,  есть  ли
какой-нибудь другой спуск вниз с этого лезвия ножа, на котором  мы  сидим,
кроме того, которым мы пришли?
     - Есть тропа, которая ведет на восток вдоль гребня и затем спускается
в лабиринт ущелий, в одном из которых стоят лагерем твои люди.  Смотри,  я
покажу тебе. Видишь вон ту скалу,  похожую  на  старуху?  Около  нее  надо
повернуть...
     Конан внимательно выслушал, куда и как  надо  поворачивать.  Но  суть
объяснений сводилась к тому, что этот опасный путь, более  подходящий  для
каменного козла или серны, чем для человека, не давал возможности  попасть
в ущелье под ними.
     Посреди объяснений Винашко вдруг повернулся и окаменел.
     - Что это? - воскликнул он.
     Из  удаленного  гирканского  лагеря  галопом  вырвались  всадники  и,
нахлестывая лошадей, проскакало через  мелкую  реку.  Солнце  сверкало  на
остриях пик. На стене крепости замелькали шлемы.
     - Атака! - вскричал Винашко. - Кхосатрал Хел! Они  переменили  планы;
они собирались напасть не раньше вечера. Быстро! Нужно спуститься  прежде,
чем появятся туранцы.
     Они стали спускаться по неглубокому желобу, шаг за шагом, медленно  и
осторожно.
     Наконец они ступили  на  дно  ущелья  и  поспешили  к  водопаду.  Они
добрались до водоема, пересекли карниз и нырнули под  водную  завесу.  Как
только они оказались в сумраке позади водопада, Винашко схватил Конана  за
одетый кольчугой локоть. Сквозь шум воды киммериец расслышал звон стали  о
камень. Он выглянул наружу через мерцающую стену воды, которая делала  все
размытым и призрачным, зато скрывала их от  взглядов  тех,  кто  находился
снаружи. Конан и йуэтши едва-едва успели попасть в свое убежище.
     По ущелью двигался отряд высоких людей в кольчужных латах  и  шлемах,
обмотанных тюрбанами. Во главе  их  был  человек  выше  остальных  ростом,
чернобородый, с ястребиными чертами лица. Конан шумно выдохнул и,  положив
руку на рукоять меча, подался вперед, но Винашко вцепился в него.
     - Во имя богов, козак! - яростно зашептал он. - Не отдавай наши жизни
понапрасну. Они у нас в ловушке, но если ты бросишься прямо сейчас...
     - Не волнуйся, - ответил Конан с  угрюмой  ухмылкой.  -  Я  не  такой
простак, чтобы испортить добрую месть бездумным порывом.
     Туранцы  пересекали  узкий  поток.  На  противоположном  берегу   они
остановились, как будто прислушиваясь. Конан и йуэтши различили  за  шумом
воды отдаленный многоголосый вопль.
     - Атака! - шепнул Винашко.
     Как будто это было сигналом,  туранцы  быстро  устремились  вдоль  по
ущелью. Винашко коснулся руки киммерийца.
     - Останься здесь и наблюдай. Я вернусь и приведу твоих пиратов.
     - Поторопись, - сказал Конан.  -  Если  ты  не  успеешь  привести  их
вовремя, все пропало.
     И Винашко исчез, словно тень.


     В просторной комнате, роскошное убранство которой  составляли  тканые
золотом гобелены, шелковые диваны и  бархатные  кушетки,  полулежал  принц
Тейяспа. Он казался воплощением чувственного безделья, одетый  в  шелка  и
атлас, с хрустальным кувшином вина возле  локтя.  Его  темные  глаза  были
глазами сновидца, чьи  сны  навеяны  вином  и  наркотическими  снадобьями.
Взгляд его покоился на Роксане, которая напряженно сжимала прутья решетки,
глядя наружу. Но выражение принца было спокойным  и  отстраненным.  Похоже
было, что он нес слышит криков и шума, доносящихся снаружи.
     Роксана беспокойно шевельнулась, бросив на принца взгляд через плечо.
Она сражалась как тигрица, стараясь удержать принца от падения  в  глубину
вырождения и отказа от всего, которую заботливо подготовили его тюремщики.
Роксана не признавала фатализма и пыталась вернуть его к жизни и амбициям.
     - Время, - выдохнула она, оборачиваясь. - Солнце в  зените.  Гирканцы
атакуют  замок,  хлещут  лошадей  и  впустую   тратят   множество   стрел.
Запоросканцы пускают в них стрелы и сбрасывают камни.  Склон  уже  завален
мертвыми телами, но они атакуют снова  и  снова,  как  безумцы.  Я  должна
торопиться. Ты еще воссядешь на золотом троне, о возлюбленный мой!
     Она простерлась перед ним и поцеловала его туфли в экстазе  обожания,
затем поднялась и торопливо вышла из  комнаты.  Она  прошла  через  другую
комнату, в которой десять огромных немых чернокожих несли стражу  денно  и
нощно. По коридору она перебралась во внешний двор,  который  лежал  между
замком и задней стеной, в которой была дверь. Хотя Тейяспе не  разрешалось
выходить без стражи из его  комнаты,  Роксана  могла  входить  и  выходить
свободно, когда ей вздумается.
     Она пересекла двор и подошла к  двери,  ведущей  в  ущелье.  Рядом  с
дверью прислонился к стене один воин,  недовольный  тем,  что  его  лишили
участия в сражении. Хотя тыл  крепости  казался  неприступным,  осторожный
Глег все равно поставил там стражу. Стражник был согдийцем. Его  войлочная
шапка съехала набок.  Он  нахмурился  и  взялся  за  пику,  когда  Роксана
приблизилась к нему.
     - Что тебе здесь нужно, женщина?
     - Я боюсь. Крики и шум испугали меня, лорд. Принц пьян соком  лотоса,
и некому успокоить мои страхи.
     Она бы зажгла огонь в сердце трупа своим видом воплощенного испуга  и
мольбы. Согдиец ущипнул себя за густую бороду.
     - О, не бойся, слабая газель, - сказал он. - Я успокою тебя.
     Он положил руку с грязными ногтями ей на плечо и  привлек  девушку  к
себе.
     - Никто не тронет и пряди твоих волос. Я... ааах!
     Прильнув к нему, Роксана вытащила из-за кушака кинжал и всадила ему в
горло. Одной рукой согдиец вцепился в  бороду,  второй  пытался  выхватить
меч, да так и замер, затем закачался и тяжело повалился на землю.  Роксана
вынула связку ключей из его пояса и  бросилась  к  двери.  Она  распахнула
дверь и вскрикнула от радости при виде Артабана и его туранцев на  карнизе
с противоположной стороны.
     Тяжелая  доска,  которой  пользовались  в  качестве   моста,   лежала
неподалеку, но  она  была  слишком  тяжела,  чтобы  девушка  могла  с  ней
управиться.  Счастливая  случайность  позволила  девушке   воспользоваться
доской для вчерашнего побега, поскольку кто-то по небрежности  оставил  ее
перекинутой через пропасть  и  без  охраны  на  несколько  минут.  Артабан
перебросил девушке веревку, которую она привязала к  двери.  Второй  конец
веревки держали полдюжины сильных мужчин. Три  туранца  пересекли  бездну,
перебирая руками по веревке. Затем они перебросили  через  пропасть  доску
для остальных.
     - Двадцать человек  стеречь  мост,  -  отрывисто  бросил  Артабан.  -
Остальные со мной.
     Морские волки  выхватили  мечи  и  последовали  за  своим  капитаном.
Артабан быстро вел их за легконогой девушкой. Когда  они  вошли  в  замок,
откуда-то появился слуга и уставился на них. Прежде чем он успел крикнуть,
острый как бритва ятаган Дайуки перерезал ему горло.  Отряд  устремился  в
комнату, где десять немых вскочили, хватаясь за кривые  сабли.  Последовал
быстрый, яростный, молчаливый бой - беззвучный, если не считать  свиста  и
звона клинков, да шумных вдохов раненых.  Три  туранца  умерли,  остальные
ворвались во внутреннюю комнату по телам поверженных чернокожих.
     Тейяспа поднялся с подушек. Его глаза сверкали прежним  огнем,  когда
Артабан драматически преклонил колени перед ним и  поднял  рукоять  своего
окровавленного ятагана.
     - Вот воины, которые вернут тебе трон! - воскликнула Роксана.
     - Пойдемте быстрее, пока эти запоросканские собаки не обнаружили нас,
- сказал Артабан.
     Он окружил Тейяспу  своими  людьми.  Они  быстро  пересекли  комнаты,
внутренний двор, и приблизились к двери. Но звон стали был услышан.  Когда
туранцы пересекали мост, позади них  раздались  дикие  крики.  Через  двор
метнулась крепкая, мощная  фигура,  одетая  в  шелк  и  сталь,  а  за  ней
пятьдесят лучников и мечников в шлемах.
     - Глег! - вскричала Роксана.
     - Сбросьте вниз доску! - взревел Артабан,  перепрыгивая  на  каменный
карниз.
     По обе стороны пропасти воины взялись за луки, и в воздухе засвистели
тучи стрел, летящих в обоих направлениях. Несколько  запоросканцев  упало,
но упали также двое туранцев, которые  нагнулись  поднять  доску,  и  Глег
бросился через мост. Его серые глаза яростно горели из-под  остроконечного
шлема.  Артабан  встретил  его  грудью.  В  сверкающем  водовороте   стали
туранский ятаган схлестнулся с клинком Глега,  и  острое  лезвие  рассекло
мощные мускулы шеи запоросканца. Глег пошатнулся и с диким криком сорвался
в пропасть.
     В мгновение ока туранцы сбросили вслед за ним мост. С противоположной
стороны пропасти запоросканцы разразились яростными воплями и принялись  с
бешеной быстротой осыпать врагов  стрелами.  Прежде  чем  спускающиеся  по
карнизу туранцы выбрались за пределы досягаемости, еще трое  пали  и  пара
воинов была ранена, так сильна была буря стрел,  поднятая  запоросканцами.
Артабан разразился проклятиями по поводу потерь.
     - Все, кроме вас шестерых, ступайте вперед и проверьте,  свободен  ли
путь, - приказал он. - Я последую за вами вместе с принцем. Мой лорд, я не
мог привести лошадь по этому ущелью, но я велю своим псам сделать для тебя
носилки из копий...
     -  Боги  да  спасут  меня  от  того,  чтобы  ехать  на  плечах   моих
освободителей! - воскликнул принц Тейяспа. - Я снова мужчина!  Никогда  не
забуду этот день!
     - Хвала богам! - шепнула Роксана.
     Они добрались до водопада. Все, кроме  небольшой  замыкающей  группы,
перебрались через  поток  и  выбирались  на  левый  берег,  когда  на  них
неожиданно посыпался град  стрел.  Туча  стрел  просвистела  над  водой  и
обрушилась в их ряды, затем еще одна и еще. Первые из туранцев упали,  как
пшеница под косой. Остальные с предупредительными криками отпрянули назад.
     - Пес! - возопил Артабан, поворачиваясь к Дайуки. - Это твоя работа!
     - Я что, приказал своим людям стрелять в меня? - взвизгнул  гирканец.
Его темное лицо побледнело. - Это какой-то новый враг!
     Артабан ринулся по ущелью к своим деморализованным воинам, выкрикивая
проклятия. Он знал, что запоросканцы соорудят из  чего-нибудь  мост  через
пропасть и бросятся в погоню, так что он окажется меж двух вражеских  сил.
Он понятия не имел, кто эти новые враги.  Будучи  в  крепости,  он  слышал
крики битвы, а затем будто бы топот копыт, выкрики и звон стали  донеслись
из долины. Но запертый в этом узком ущелье, которое заглушало звуки, он не
мог сказать наверняка.
     Туранцы  продолжали  падать  под  стрелами   невидимого   противника.
Некоторые выпустили свои стрелы  наугад  по  кустам.  Артабан  отбросил  в
сторону их луки с криком:
     - Глупцы! Не тратьте стрел на тени! Возьмите сабли и за мной!
     С бешенством отчаяния оставшиеся туранцы бросились в  заросли.  Плащи
их развевались, глаза сверкали. Некоторых остановили стрелы, но  остальные
попрыгали в воду и перебрались на противоположную сторону.  Из  кустов  на
том берегу поднялись дикие фигуры, одетые в кольчуги или нагие до пояса.
     - Вперед! - взревел могучий голос. - Режьте их, бейте их!
     Туранцы издали вопль удивления при виде  вилайетских  пиратов.  Затем
враги схлестнулись. Звон и  бряцанье  стали  отражалось  эхом  от  утесов.
Первые туранцы, выбравшиеся на высокий  берег,  упали  обратно  в  воду  с
расколотыми черепами.  Пираты  выскочили  на  берег,  чтобы  схватиться  с
врагами вблизи, по пояс в воде, которая вскоре покраснела от крови. Пираты
и туранцы наносили удары и отвечали на них, размахивая  оружием  в  слепой
ярости схватки. Кровь и пот заливали им глаза.
     Дайуки ворвался в гущу битвы, свирепо  сверкая  глазами.  Его  дважды
изогнутый клинок расколол голову пирата. Затем Винашко бросился на него  с
голыми руками, пронзительно вопя.
     Гирканец отшатнулся, испуганный дикой ненавистью в  лице  йуэтши,  но
Винашко схватил Дайуки за шею и впился зубами ему в  горло.  Он  повис  на
враге, вгрызаясь все глубже и  глубже,  не  обращая  внимания  на  кинжал,
который Дайуки всаживал ему в бок. Кровь брызнула из-под  его  зубов.  Оба
оступились и упали в поток. Продолжая рвать и терзать друг друга, они были
смыты течением вниз. Над водой показывалось то одно лицо, то другое,  пока
оба не исчезли навсегда.
     Туранцы были отброшены  обратно  на  левый  берег,  где  они  недолго
противостояли пиратам в кровавой схватке. Затем они не выдержали и  бежали
туда, где сидел в тени утеса  и  наблюдал  происходящее  принц  Тейяспа  с
горсткой воинов, которых Артабан оставил охранять его. Принц трижды  делал
такое движение, словно хотел  выхватить  клинок  и  броситься  в  бой,  но
Роксана, прильнув к его ногам, не пускала его.
     Артабан, вырвавшись из схватки, поспешил к  принцу.  Клинок  адмирала
был в крови по самую рукоять, кольчуга порублена, а из-под шлема струилась
кровь. За ним из гущи битвы выбрался Конан, потрясая своим огромным мечом,
зажатым в  кулаке,  подобном  кузнечному  молоту.  Он  расшвыривал  врагов
ударами, которые разбивали щиты, оставляли  вмятины  в  шлемах,  пробивали
кольчугу и плоть, разрубая кости.
     - Хо, шакалы! - ревел он на своем варварском гирканском. - Мне  нужна
твоя голова, Артабан, и мне нужен тот, кто  рядом  с  тобой,  Тейяспа.  Не
бойся, прелестный принц, я не причиню тебе вреда.
     Артабан, оглядевшись вокруг в поисках пути к спасению, увидел  желоб,
ведущий вверх по каменной стене, и разгадал его назначение.
     - Быстрее, мой лорд! -  шепнул  он.  -  Вверх  по  скале!  Я  задержу
варвара, пока вы подниметесь.
     - О да, торопись! - взмолилась Роксана. - Я последую за тобой.
     Но фатализм принца Тейяспы вновь одержал верх. Принц пожал плечами.
     - Нет. Как видно, богам неугодно, чтобы  я  стремился  к  трону.  Кто
может избежать своей судьбы?
     Роксана в ужасе схватилась за волосы. Артабан вложил оружие в  ножны,
прыгнул к желобу и стал взбираться наверх с ловкостью  моряка.  Но  Конан,
бросившись к нему, успел схватить Артабана за щиколотку и сдернул  туранца
со стены, как птицелов птицу, которую поймал за лапку. Артабан  рухнул  на
землю, звеня доспехами. Он попытался откатиться в сторону и вырваться,  но
в этот миг  киммериец  пронзил  тело  туранца  мечом,  пробив  кольчугу  и
пригвоздив его к земле.
     Приближались пираты. С их мечей капала кровь. Тейяспа развел  руки  в
стороны со словами:
     - Я принц Тейяспа, и я в вашей власти.
     Роксана покачнулась, заслоняя глаза руками. Вдруг быстрее молнии  она
вонзила свой кинжал в сердце принца. Тейяспа умер мгновенно.  В  тот  миг,
когда его тело падало к ее ногам, девушка пронзила кинжалом свою  грудь  и
осела на землю рядом со своим возлюбленным. Со стоном она прижала  к  себе
его голову. Пираты стояли вокруг в благоговейном ужасе, ничего не понимая.
     Шум,  послышавшийся  в  ущелье,  заставил  их  поднять   головы.   Их
оставалась жалкая горстка, они были измучены  сражением,  одежда  их  была
пропитана водой и кровью.
     - Сюда движутся люди, - сказал Конан. - Вернемся в тоннель.
     Пираты послушались его не сразу, как будто  не  вполне  понимали  его
слова. Последние из них еще не успели скрыться  за  водной  завесой,  а  в
ущелье уже показалась группа людей, спустившихся сверху, со стороны замка.
Конан, подгоняя последних из своих людей пинками и проклятиями,  оглянулся
и увидел, что ущелье заполнили вооруженные фигуры. Он узнал меховые  шапки
запоросканцев и белые тюрбаны Имперской Гвардии Аграпура. Тюрбан одного из
новоприбывших  был  украшен  пучком  перьев  райской  птицы,  и  Конан   с
изумлением узнал по этому и другим признакам генерала  Имперской  Гвардии,
третьего человека в Туранской Империи.
     Генерал тоже заметил Конана и хвост процессии  пиратов,  и  выкрикнул
приказ. Когда Конан, замыкающий  цепь,  проходил  сквозь  стену  воды,  от
основного отряда  туранцев  отделилась  небольшая  группа  и  бросилась  к
водоему.
     Конан крикнул своих людям,  чтобы  они  бежали  бегом,  повернулся  и
остановился лицом к водной завесе с внутренней  ее  стороны,  с  небольшим
круглым щитом убитого туранца и собственным огромным мечом в руках.
     Сквозь стену воды прошел гвардеец. Он набрал в грудь  воздуха,  чтобы
закричать, но его крик был оборван сочным ударом, когда меч Конана  прошел
сквозь его шею. Тело и голова воина отдельно друг  от  друга  свалились  в
водоем. У второго гвардейца было время ударить смутно  различимую  фигуру,
что возвышалась над ним, но его меч отскочил от щита Конана.  В  следующий
миг он тоже упал в водоем с разрубленным черепом.
     Раздались крики, частично заглушенные шумом воды.  Конан  прижался  к
стене тоннеля. Буря стрел просвистела сквозь водную  завесу,  разбрызгивая
воду, и отразилась от стен и пола тоннеля.
     Быстрый взгляд показал Конану, что его  люди  уже  исчезли  во  мраке
тоннеля. Он бросился бежать вслед за ними, так что когда спустя  несколько
мгновений гвардейцы снова ринулись сквозь  стену  падающей  воды,  они  не
встретили никого.


     Тем временем в ущелье раздались крики, исполненные ужаса, когда вновь
прибывшие остановились среди трупов. Генерал  опустился  на  колени  перед
мертвым принцем и умирающей девушкой.
     - Это принц Тейяспа! - вскричал он.
     - Принц вне пределов вашей власти, - пробормотала  Роксана.  -  Я  бы
сделала его королем, но вы отняли у него мужество...  отняли  все...  и  я
убила его.
     - Но я привез ему корону  Турана!  -  воскликнул  генерал.  -  Йилдиз
мертв, и народ восстанет против его сына Ездигерда, если ему будет за  кем
последовать...
     - Слишком поздно, - шепнула Роксана, и ее темноволосая  голова  упала
на плечо.


     Конан  бежал  по  тоннелю,  а  позади  него  отдавался   эхом   топот
преследователей-туранцев. Там, где тоннель выходил в огромное естественное
помещение, стены которого хранили в себе могилы забытой  расы,  он  увидел
своих людей, которые  нерешительно  столпились  внизу.  Одни  разглядывали
пламя, бьющее из отверстия в полу, другие смотрели вверх на  лестницу,  по
которой они спустились.
     - Бегите на корабль! - взревел Конан, приложив к рту сложенные  чашей
руки.
     Слова его отразились странным эхом от черных цилиндрических стен.
     Пираты устремились в расселину, которая вела  из  пещеры  во  внешний
мир. Конан снова повернулся и прижался к стене рядом с  самым  выходом  из
тоннеля. Он ждал, пока топот преследователей не стал громче.
     Имперская гвардия вынырнула из тоннеля. Снова меч Конана просвистел в
воздухе и обрушился на врага, пробивая насквозь кольчугу, кожу и  тело,  и
вгрызаясь в  позвоночник.  С  воплем  гвардеец  полетел  с  помоста  перед
тоннелем головой вниз. Инерция увлекла его  мимо  спиральной  лестницы  на
середину пола пещеры. Его  тело  угодило  в  дыру,  из  которой  вырывался
бледный огонь и застряло там,  как  пробка  в  бутылке.  Пламя  погасло  с
хлопком, погрузив пещеру во мрак, который  лишь  едва  рассеивался  слабым
светом из отверстия в потолке высоко вверху.
     Конан не видел, куда упало  тело  гвардейца,  потому  что  смотрел  в
тоннель, готовый встретить очередного врага. Следующий гвардеец  показался
наружу, но отпрыгнул назад, когда Конан свирепо бросился на него. Раздался
шум  голосов;  стрела  просвистела  рядом  с  головой  Конана,  ударила  в
противоположную стену пещеры и сломалась о черный камень.
     Конан повернулся и стал спускаться по каменной лестнице, прыгая через
три  ступени.  Спустившись  вниз,  он  увидел  Иваноса,  который  подгонял
последних пиратов к расселине.  Они  были  от  Конана  на  противоположной
стороне пещеры, на расстоянии, которое он мог бы покрыть примерно в десять
прыжков. Слева от расселины, на высоте примерно  пять  ростов  Конана  над
полом, из  тоннеля  высыпала  туранская  гвардия  и  устремилась  вниз  по
лестнице. Несколько гвардейцев на бегу выпустили стрелы в  киммерийца,  но
освещение было слабым, а он двигался так быстро, что они промахнулись.
     Однако в тот миг, когда ноги Конана  коснулись  пола,  появилась  еще
одна действующая сила. Каменные блоки, загораживающие отверстия  могильных
отверстий,  со  скрежетом  поползли  внутрь.  Сначала  шевельнулись   лишь
несколько каменных блоков, затем они  стали  двигаться  десятками.  Словно
личинки, выползающие из коконов, обитатели могил стали выбираться  наружу.
Конан успел  сделать  только  три  прыжка  к  расселине,  когда  путь  ему
преградила дюжина тварей.
     Они  имели  тела,  смутно  напоминающие  человеческие,  но  белые   и
совершенно лишенные волос, тощие  и  волокнистые,  как  будто  от  долгого
поста. Пальцы их рук и ног оканчивались огромными загнутыми когтями. У них
были  огромные  глаза  с  тяжелым  неприятным  взглядом.  Лица  их  больше
напоминали морды летучих  мышей,  чем  человеческие  лица:  огромные  уши,
маленькие  вздернутые  носы  и  здоровенные  пасти,  из  которых   торчали
заостренные, как иглы, клыки.
     Первыми добрались до пола те существа, которые выбирались из  нижнего
яруса камер.  Но  верхние  ярусы  тоже  продолжали  открываться,  и  твари
выбирались из камер сотнями. Они сноровисто спускались вниз по испещренной
отверстиями стене, цепляясь когтями. Те, которые добрались  вниз  первыми,
увидели последних пиратов, когда те входили в расселину. Указывая  на  них
когтистыми пальцами и пронзительно вереща,  ближайшие  к  расселине  твари
бросились туда.
     У Конана волосы встали дыбом от свойственного  варварам  ужаса  перед
опасностями  сверхъестественного  происхождения.   Он   узнал   в   тварях
чудовищных "брылюк" из запоросканских легенд  -  созданий,  которые  и  не
люди, и не звери, и не демоны, но одновременно и то, и  другое,  и  третье
отчасти. Их почти человеческий разум служил их звериной жажде человеческой
крови, а их сверхъестественные способности позволили им выжить,  хотя  они
были заточены в могилах  в  течение  столетий.  Созданий  тьмы  удерживало
взаперти магическое пламя. Когда оно погасло,  брылюки  вырвались  наружу,
чудовищно свирепые и алчущие крови.
     Те, которые спускались на пол рядом  с  Конаном,  бросились  к  нему,
протягивая страшные лапы. С нечленораздельным ревом  киммериец  закружился
на месте, размахивая мечом, чтобы  не  подпустить  тварей  со  спины.  Меч
отсекал здесь голову, там лапу, а одну брылюку разрубил  пополам.  Но  они
продолжали напирать, пронзительно вереща. Со стороны  спиральной  лестницы
раздались вопли туранцев. Брылюки набросились на них сверху, подобрались к
ним снизу и вонзили клыки и когти в их тела.
     Лестница  заполнилась  корчащимися  и  дерущимися  фигурами.  Туранцы
бешено отбивались от напирающих на них тварей. Клубок  тел,  состоящий  из
гвардейца и нескольких вцепившихся в него брылюк, скатился по  лестнице  и
упал на пол. Вход в  расселину  был  основательно  заблокирован  визжащими
брылюками, которые старались протиснуться туда  и  погнаться  за  пиратами
Конана. Конан почувствовал, что еще несколько секунд, и они  раздавят  его
своей массой. Ни один выход из пещеры не был доступен.
     С яростным ревом Конан  промчался  через  пещеру,  однако  не  в  том
направлении, которого ждали брылюки. Конан двигался бросками и  зигзагами.
Меч в его руке превратился в бушующий ураган стали. Киммериец достиг стены
в точке непосредственно  под  помостом,  которым  оканчивалась  спиральная
лестница перед входом в тоннель. За ним  оставался  след  неподвижных  или
корчащихся тел. Твари вцеплялись в него кривыми когтями, разрывали на  нем
кольчугу, драли на куски одежду, наносили глубокие  царапины,  из  которых
текла кровь.
     Достигнув  стены,  Конан  отбросил  щит,  взял  меч  в  зубы,  высоко
подпрыгнул и ухватился  за  край  отверстия  нижнего  яруса,  которое  уже
покинул его обитатель. С обезьяньей  ловкостью  киммерийский  горец  полез
вверх по стене, используя отверстия камер как опоры для рук и ног. В  один
из моментов, когда голова Конана оказалась на уровне одного из  отверстий,
ему прямо  в  лицо  уставилась  жуткая  морда  брылюки,  которая  как  раз
выбиралась наружу. Кулак Конана молниеносно устремился вперед  и  попал  в
ухмыляющуюся  морду  твари,  круша  кости.  Не  задержавшись  ни  на   миг
посмотреть, каков был результат удара, Конан полез дальше наверх.
     Позади него по стене лезли вверх преследующие его  брылюки.  Наконец,
со вздохом облегчения и ворчанием,  он  оказался  на  помосте.  Гвардейцы,
которые шли последними, увидели, что творится в пещере, и бросились бежать
обратно по тоннелю. Несколько брылюк устремились за ними  как  раз  в  тот
миг, когда Конан показался на помосте.
     Твари не успели броситься на него, а он уже был среди них, быстрый  и
смертоносный, как ураган. Меч Конана принялся крушить белую неестественную
плоть, и помост заполнился телами и обрубками тел. На мгновение  путь  был
расчищен от визжащих чудовищ. Конан прыгнул в тоннель и ринулся бежать что
было сил.
     Впереди него бежали несколько вампиров, а  перед  ними  -  гвардейцы.
Конан, подбежав к тварям сзади, сокрушил одну, затем еще одну и еще,  пока
все они не остались лежать позади него, корчась в лужах собственной крови.
Конан не снижал  темпа,  пока  не  добежал  до  конца  тоннеля.  Последние
гвардейцы как раз ныряли сквозь водную завесу.
     Бросив быстрый взгляд через плечо, Конан увидел, что очередная  волна
брылюк рвется к нему, протягивая когтистые лапы. Он проскочил сквозь стену
воды  и  оказался  рядом  с  местом,  где  разыгралась  недавняя  битва  с
туранцами. Генерал и его отряд стояли тут же, крича и  размахивая  руками.
Гвардейцы, только что вынырнувшие из-за  водопада,  бросились  по  карнизу
вниз, на землю. Когда сразу за ними  выскочил  Конан,  туранцы  продолжали
пререкаться, пока громкий крик генерала не перекрыл все голоса:
     - Один из пиратов! Стреляйте!
     Конан сбежал по карнизу и находился уже на полпути к желобу, ведущему
по стене наверх. Гвардейцы, бежавшие  впереди  него,  которые  уже  успели
спуститься в ущелье, обернулись и уставились на него. Конан промчался мимо
них такими гигантскими шагами, что лучники,  недооценившие  его  скорость,
осыпали стрелами камни позади него. Прежде чем они успели снова  выпустить
стрелы, Конан добрался до вертикального желоба в скальной стене.
     Киммериец скрылся в желобе, стенки которого на мгновение защитили его
от стрел окружавших генерала туранцев. Он устремился  вверх,  цепляясь  за
выемки  руками  и  ногами,  как  обезьяна.  Пока  туранцы  пришли  в  себя
настолько, чтобы добежать до желоба и занять позиции напротив, откуда  они
могли стрелять в него, Конан был уже на высоте шести своих ростов и быстро
поднимался еще выше.
     Вокруг него снова просвистела туча стрел, со стуком ударяясь о камни.
Две-три попали ему в спину, но кольчужная рубашка помешала им пронзить его
тело. Еще пара стрел застряла в одежде. Одна попала Конану в правую руку и
прошла насквозь под самой кожей.
     Со страшным проклятием Конан схватился за наконечник, выдернул стрелу
из раны, отбросил ее и продолжал взбираться. Кровь из раны заструилась  по
его руке. Но когда в него выпустили  стрелы  следующий  раз,  он  уже  был
слишком высоко, и долетевшие до него стрелы потеряли силу. Одна попала ему
в башмак, но не смогла его проткнуть.
     Конан взбирался все выше и  выше,  и  туранцы  внизу  превратились  в
крошечные фигурки. Поскольку их стрелы больше не  долетали  до  него,  они
перестали стрелять. До Конана донеслись отголоски  спора.  Генерал  хотел,
чтобы его люди взобрались вверх по желобу за Конаном, а  те  протестовали,
утверждая, что это напрасно, так как пират просто дождется их и срубит  им
по очереди головы,  когда  они  будут  появляться  наверху.  Конан  угрюмо
улыбнулся.
     Наконец Конан выбрался наверх. Он сел на каменном гребне, свесив ноги
в желоб и тяжело дыша. Конан принялся перевязывать  раны,  отрывая  полосы
ткани от  одежды.  Одновременно  он  осматривался  вокруг.  Бросив  взгляд
вперед, поверх каменной стены, на долину Акрим, он увидел одетых в бараньи
шкуры всадников - гирканцев, которые поспешно удирали в  сторону  гор.  За
ними гнались всадники в блестящих доспехах - туранские солдаты. Внизу, под
ним, туранцы и запоросканцы мельтешили, как  муравьи,  и  в  конце  концов
направились вдоль по ущелью по направлению в крепости, оставив  нескольких
воинов сторожить Конана, на случай, если он решит спуститься.
     Через  некоторое  время  Конан  встал,  потянулся  могучим  телом,  и
обернулся посмотреть на восток, на море Вилайет. Он вздрогнул,  когда  его
острый взор различил корабль. Прикрыв глаза  рукой,  он  увидел,  что  это
туранская галера выбирается из  устья  речки,  где  Артабан  оставил  свой
корабль.
     - Кром! - пробормотал  он.  -  Значит,  трусы  поднялись  на  борт  и
отплыли, не дожидаясь меня!
     Он стукнул кулаком по ладони, издав глубокое горловое  ворчание,  как
рассерженный  медведь.  Затем  он  расслабился   и   коротко   рассмеялся.
Собственно, ничего другого он от них и не ждал. Как бы  то  ни  было,  ему
основательно надоели гирканские земли, а на Западе  лежало  еще  множество
стран, где он никогда не бывал.
     Конан принялся высматривать опасную тропу, ведущую вниз  с  каменного
гребня, которую ему утром показал Винашко.




   ПО ТУ СТОРОНУ ЧЕРНОЙ РЕКИ

   Валерия осталась лишь эпизодом в жизни Конана, как и все
остальные женщины, кроме той, которой он сделал королевой
Аквилонии. Одинокий варвар странствовал по свету и вернулся,
наконец, в родную Киммерию. Там дошла до него весть, что
аквилонцы, которых горький урок крепости Венариум ничему не
научил, опять расширяет свои владения к западу, вторгаясь в
леса, населенные племенами пиктов, или, как их называли,
Пиктийские Дебри. Значит, впереди снова было кровопролитие и
много работы для таких искуссных воинов, как Конан.

   1. Конан теряет топор

   На лесной тропе стояла такая тишина, что даже мягкие сапоги,
казалось, поднимают немыслимый шум. Именно так думал одинокий
странник и двигался с осторожностью, которая необходима всякому,
кто переправился через Громову Реку.
   Был этот юноша среднего роста с открытым лицом и коротко
остриженными каштановыми волосами - на голове не было ни шляпы,
ни, тем более, шлема. Одет он был по обычаю здешних мест в
шерстяную тунику, перетянутую поясом, короткие кожаные штаны и
сапоги доколен. Из правого голенища торчала рукоять ножа, на
широком поясе висели короткий тяжелый меч и кожаная сумка. Без
всякого страха углублялся он в зеленую чащу. Сложен он был,
несмотря на высокий рост, крепко.
   Он шагал беззаботно, хотя последние хижины поселенцев остались
далеко позади и каждый шаг приближал его к той чудовищной
опасности, которая тенью нависла над древними дебрями. Шума он
поднимал немного, но был уверен, что наверняка засекут любой
треск чуткие уши в предательской зелени. Так что беззаботность
его была показной, он внимательно приглядывался и прислушивался
ко всему, особенно прислушивался, так как видимость вокруг была
не более чем на два шага.
   Какое-то чутье приказало ему остановиться и положить руку на
рукоятку меча. Он встал как вкопанный посреди тропы и стал
соображать, что за звук он уловил да и был ли этот звук. Тишина
была поной - не верещали белки, не пели птицы. Потом взгляд его
упал на густые заросли в нескольких шагах перед ним. Никакого
ветра не было в помине, а одна из веток явственно колыхалась.
Волосы поднялись на голове путника и он не мог ни на что
решиться - ведь любое движение притянет к нему летящую из зелени
смерть.
   В чаще послышался звук тяжелого удара, заросли закачались и
оттуда вертикально вверх взлетела стрела. Прыгая в укрытие,
путник видел ее полет.
   Притаившись за толстым стволом дерева с мечом в дрожащей руке,
он увидел, что на дорожку, раздвигая кусты, выходит высокий
человек.
   На чужаке были такие же высокие сапоги и короткие штаны, только
не кожаные, а шелковые. Вместо туники на нем была кольчуга из
вороненой стали, голову защищал шлем. Не рыцарский шлем с
султаном - его украшали бычьи рога. Таких вещей не куют кузнецы
в цивилизованных странах.
   Да хозяин шлема и не походил на цивилизованного человека. Его
темное, иссеченное шрамами лицо с горящими голубыми глазами
вполне соответствовало этим первобытным лесам.
   Огромный меч в руке человека был в крови.
   - Вылезай! - крикнул он, и выговор показался путнику незнакомым.
- Опасность миновала. Этот пес был один. Вылезай!
   Опасливо покинул путник укрытие и поглядел на незнакомца. По
сравнению с ним он чувствовал себя слабым и ничтожным.
   Двигался незнакомец скользящей походкой пантеры - да, не к миру
горожан или поселенцев принадлежал он, и даже в этих диких краях
казался чужим.
   Великан пошел назад и снова раздвинул кусты. Путник сделал
несколько шагов за ним и заглянул в заросли. Там лежал человек -
коренастый, смуглый, сильный. Всю одежду его составляли
набедренная повязка, ожерелье из человеческих зубов и массивный
наплечник. За поясом убитого был короткий меч, а правая рука все
еще сжимала тяжелый черный лук. Волосы у него были длинные и
кучерявые, о лице же нельзя было судить - это было сплошное
месиво из крови и мозга. Голова была прорублена до зубов.
   - Клянусь богами, это пикт! - воскликнул юноша.
   - Тебя это удивляет?
   - Ну, в Велитриуме и у поселенцев мне говорил, что эти дьяволы
время от времени пробираются через границу, но никак я не ожидал
его увидеть в этих местах.
   - Черная река всего в четырех милях к востоку, - наставительно
сказал незнакомец. - А мне случалось убивать их и всего в миле
от Велитриума. Ни один поселенец между Громовой Рекой и фортом
Тускелан не может чувствовать себя в безопасности. На след этого
пса я напал поутру в трех милях от форта и с тех пор шел за ним.
А догнал уже тогда, когда он целился в тебя. Еще немного, и в
преисподней появился бы новый посетитель. Но я испортил ему
выстрел.
   Путник глядел на него широко открытыми глазами: этот человек
выследил лесного дьявола, незаметно подкрался к нему и убил!
Такое искусство было невероятным даже для Конайохары, славной
своими следопытами.
   - Ты из гарнизона форта? - спросил он.
   - Я не служу в солдатах. Жалованье и права у меня как у
пограничного офицера, но я занимаюсь в дебрях своим делом.
Валанн знает, что здесь от меня больше толку.
   Ногой он затолкал тело поглубже в кусты и пошел по тропинке.
Путник поспешил за ним.
   - Зовут меня Бальт, - представился он. - Ночь я ночевал в
Велитриуме. Я еще не решил - то ли взять земельный надел, то ли
пойти в солдаты.
   - Лучшие земли у Громовой Реки уже разобрали, - сказал огромный
воин. - Много хорошей земли между ручьем Скальпов, который ты
уже прошел, и фортом, но чертовски близко к реке. Пикты
переплывают через нее, чтобы поджигать и убивать - вот как наш.
И всегда ходят поодиночке. Но в один прекрасный день они
попытаются изгнать из Конайохары всех поселенцев. И, боюсь, это
им удастся. Даже наверняка. Потому что все эти поселения -
безумная затея. К востоку от Боссонского пограничья тоже полно
доброй земли. Если бы аквилонцы урезали владения тамошних
баронов да засеяли их охотничьи угодья пшеницей, то не надо было
бы ни границу переходить, ни с пиктами связываться.
   - Странные речи для человека на службе губернатора Конайохары, -
заметил Бальт.
   - Это для меня звук пустой. Я наемник и продаю свой меч тому,
кто больше платит. Я сроду хлеба не сеял и сеять не собираюсь,
покуда существует тот урожай, который пожинают мечом. Но вы,
гиборийцы, забрались так далеко, что дальше некуда. Вы перешли
границу, спалили несколько деревень, выбили отсюда пару племен и
провели рубеж по Черной Реке. Но я сомневаюсь, что вы и это
сохраните, а не то что продвинетесь на запад. Глупый ваш король
не понимает здешней жизни. Нет подкреплений - не хватит и
поселенцев, чтобы отбить многочисленный набег из-за реки.
   - Но пикты разделены на небольшие кланы, - сказал Бальт. - Они
никогда не объединятся. А любой клан мы уничтожим.
   - И даже три или целых четыре, - согласился великан. - Но рано
или поздно появится человек, который объединит тридцать или
сорок кланов, так было в Киммерии, когда жители Гандера вздумали
передвинуть границу на север. Они хотели заселить южные области
Киммерии. Уничтожили несколько деревень и построили крепость
Венариум. Остальное тебе известно.
   - Известно, - с горечью сказал Бальт. Воспоминание об этом
сокрушительном поражении было черным пятном в истории гордого и
воинственного народа. - Мой дядя был там, когда киммерийцы
прорвали оборону. Считанные единицы из наших остались в живых. Я
не раз слушал его рассказы. Варвары хлынули с гор и штурмовали
Венариум с неудержимой яростью. Вырезали всех - мужчин, женщин,
детей. И до сих пор на том месте лишь груда камней. Больше
аквилонцы не пытались захватить Киммерию. Но ты говорил о
Венариуме со знанием дела - ты что, был там?
   - Был, - проворчал воин. - Был одним из тех, кто первым
взобрался на стены. Я еще пятнадцатого снега не увидел, а имя
мое звучало на советах стариков.
   Бальт отшатнулся от него и смотрел в изумлении. Рядом с ним
спокойно шел один из тех самых визжащих кровожадных дьяволов,
что в давние дни падали со стен Венариума, чтобы залить его
потоками крови...
   - Так ты варвар... - вырвалось у Бальта.
   Великан не обиделся и кивнул.
   - Меня называют Конан-киммериец.
   - Я слышал о тебе! - взволнованно воскликнул Бальт. Ничего
удивительного, что пикт проиграл в этой игре, ибо киммерийцы
были такими же варварами, только еще более опасными. Конан,
несомненно, провел много лет среди цивилизованных людей, но это
не повредило его древним инстинктам. Бальт надивиться не мог его
кошачьей походке и умению двигаться бесшумно. Даже звенья
кольчуги не звенели, потому что были смазаны маслом. В самой
густой и запутанной чащобе Конан сумел бы пройти так же
беззвучно, как давешний пикт.
   - Ты не из Гандера? - это было скорее утверждение, чем вопрос.
   - Я из Таурана.
   - Встречал воинов из Таурана, они неплохие в лесу. Но боссонцы
слишком долго прикрывали вас, аквилонцев, от диких людей леса.
Закалка вам нужна.
   И действительно, боссонское пограничье с его укрепленными
селениями, где жили отчаянной храбрости стрелки, долго было для
Аквилонии надежной крепостной стеной от варваров. Сейчас в
поселениях за Громовой Рекой, росло поколение лесных людей,
способных противостоять варварам, но таких пока было немного.
Большинство жителей границы составляли такие, как Бальт -
земледельцы, а не следопыты.
   Солнце уже скрылось за вершинами деревьев. Тени на тропе
становились все длиннее.
   - Не успеем мы в форт до темноты, - спокойно сказал Конан. И
вдруг добавил: - Слушай!
   Он стоял с мечом в руке, пригнувшийся, готовый в любую минуту
прыгнуть и нанести удар. Бальт услыхал дикий визг, оборвавшийся
на самой высокой ноте - крик человека либо смертельно
испуганного, либо умирающего.
   Конан сорвался с места и помчался по тропе, с каждым шагом
отдаляясь от своего спутника, хотя тот также бежал изо всех сил.
В Тауране Бальт слыл неплохим бегуном, но варвар опередил его
без всяких усилий. Но юноша забыл об этом, потому что уши ему
пронзил самый страшный крик, который ему пришлось слышать в
жизни. Но на этот раз кричал не человек: то было какое-то
ликующее сатанинское мяуканье, торжество нелюди, убившей
человека, и эхо этого крика прокатилась где-то в мрачных безднах
за пределами людского понимания.
   В ужасе Бальт чуть не споткнулся, но Конан продолжал все также
бежать и скрылся за поворотом тропы; Ьальт, чтобы не остаться
один на один с этим кошмарным воплем, в панике помчался за ним.
   И... едва не налетел на киммерийца, который стоял над
безжизненным телом. Но Конан глядел вовсе не на мертвеца,
лежащего в кровавой грязи - он внимательно осматривал заросли по
обе стороны тропы.
   Убитый - невысокий полный человек - был в дорогих узорных
сапогах и, несмотря на жару, в подбитой горностаем тунике. Его
широкое бледное лицо сохраняло выражение ужаса, а толстая шея
словно бритвой была перерезана от уха до уха. Короткий меч
находился в ножнах - значит, нападение было внезапным.
   - Пикты? - прошептал Бальт и тоже начал смотреть по сторонам.
   - Нет, лесной черт. Это уже пятый, клянусь Кромом!
   - Что ты имеешь в виду?
   - Ты слышал когда-нибудь о пиктийском колдуне по имени Зогар
Заг?
   - Никогда не слышал.
   - Он живет в Гватели, ближайшей деревне за рекой. Месяца три
назад он похитил несколько навьюченных мулов из каравана, что
направлялся в форт как раз по этой тропе. Наверное, одурманил
чем-нибудь погонщиков. Мулы принадлежали, - Конан тронул тело
носком сапога, - вот этому Тиберию, купцу из Велитриума. Везли
мулы бочонки с пивом, и старый Зогар, вместо того, чтобы скорее
перебраться через реку, решил угоститься. Следопыт по имени
Сократ выследил его и привел Валанна с тремя солдатами в чащу,
где наш колдун спал пьянешенек. По настоянию Тиберия Валанн
посадил Зогара Зага в тюрьму, а это для пикта самое страшное
оскорбление. Старик сумел убить стражника и бежать, да еще
передал, что собирается прикончить Тиберия и тех пятерых, что
его поймали, да так прикончить, что аквилонцы два века будут
помнить и дрожать от страха.
   И следопыт, и солдаты уже мертвы. Сократа убили у реки, воинов -
возле самого форта. А теперь и Тиберий тоже. Но никто из них не
пал от руки пикта. Каждый труп, кроме этого, был обезглавлен.
Головы эти, конечно, украшают сейчас алтарь того божества,
которому служит Зогар Заг.
   - С чего ты взял, что убивали не пикты? - спросил Бальт.
   Конан показал на тело купца.
   - Ты думаешь, это мечом или ножом сделано? Посмотри внимательнее
и сообразишь, что такую рану может оставить только коготь. Мышцы
разорваны, а не перерублены.
   - А если пантера... - неуверенно предположил Бальт.
   - Человек из Таурана должен отличать следы когтей пантеры. Нет,
это лесной дьявол, которого Зогар Заг вызвал, чтобы отомстить.
Болван Тиберий, пошел в Велитриум один да еще под вечер. Но
каждый из убитых перед смертью словно бы с ума сходил. Гляди -
следы сами говорят. Тиберий ехал по тропе на своем муле - видно,
вез шкурки выдры на продажу в Велитриум. И что-то прыгнуло на
него сзади, из тех кустов. Видишь, там ветки поломаны? Тиберий
успел только раз крикнуть - и уже стал торговать шкурками в
преисподней. Мул убежал в заросли. Слышишь, он шуршит кустами в
той стороне? Демон не успел унести голову Тиберия - испугался,
когда мы прибежали.
   - Когда т ы прибежал, - поправил Бальт. - Значит, не так и
страшна эта тварь, если убегает от одного вооруженного человека.
А может, это все-таки был пикт с каким-нибудь крюком? Ты сам
видел э т о?
   - Тиберий был тоже при оружии, - проворчал Конан. - Но Зогар Заг
уж наверное предупредил демона, кого убивать, а кого оставить в
покое. Нет, я его не видел. Видел только, как дрожали кусты. Но
если хочешь еще доказательств, то гляди.
   Убийца наступил в лужу крови. Под кустами на обочине тропы
остался кровавый след на засохшей глине.
   - Это, по-твоему, человек оставил?
   Мурашки побежали по стриженной голове Бальта. Ни человек, ни
один из известных ему зверей не мог оставить такого странного,
страшного, трехпалого следа. Осторожно, не касаясь земли, Бальт
попробовал измерить его пядью. Но расстояние между кончиками
мизинца и большого пальца оказалось недостаточным.
   - Что это/ - прошептал юноша. - Никогда не видел такого.
   - И ни один человек из находящихся в здравом уме не видел, -
мрачно ответил Конан. - Это болотный демон. В трясинах по ту
сторону Черной Реки их словно летучих мышей в пещере. Когда с
юга дует сильный ветер в жаркие ночи, слышно, как они там
завывают.
   - Что же нам делать? - спросил аквилонец, опасливо глядя на
черные тени. ОН никак не мог забыть выражения лица убитого.
   - Не стоит и пытаться выследить демона, - сказал Конан и вытащил
из-за пояса лесной топор. - Когда он убил Сократа, я хотел это
сделать. И потерял след через несколько шагов. То ли у него
крылья выросли, то ли он в землю ушел. И за мулом тоже пойдем.
Сам выйдет к форту или чьей-нибудь усадьбе.
   Говоря это, он срубил два деревца на краю тропы и очистил стволы
от веток. Потом отрезал кусок толстой лианы и переплел стволы
так, что вышли простые, но надежные носилки.
   - По крайней мере демон остался без головы Тиберия, - проворчал
Конан. - А мы отнесем тело в форт. До него не больше трех миль.
Этот толстый болван никогда мне не нравился, но нельзя же
допустить, чтобы пикты вытворяли над головами белых людей все,
что им вздумается.
   Вообще-то пикты тоже относились к белой расе, хоть и были
смуглыми, но жители пограничья не считали их за белых.
   Бальт взялся за задние ручки носилок, Конан без всякого уважения
положил на них несчастного торговца и они тронулись быстрым
шагом. Даже с таким грузом Конан продолжал двигаться бесшумно.
Он захлестнул оба своих конца носилок ремнем купца и держал их
одной рукой, чтобы оставить правую свободной для меча. Тени
сгущались. Чаща погружалась в сумерки, в серо-голубой
таинственный полумрак, в котором скрывалось непредсказуемое.
   Они одолели уже больше мили и крепкие мышцы Бальта стали уже
побаливать, когда из перелеска, который окрасился алым цветом
заходящего солнца, раздался пронзительный вопль.
   Конан резко остановился, и Бальт чуть не уронил носилки.
   - Женщина! - крикнул он. - Великий Митра, там женщина зовет на
помощь!
   - Жена колониста заблудилась, - проворчал Конан, опуская
носилки. - Корову, поди, искала... Оставайся тут!
   И, как волк за зайцем, нырнул в зелень. У Бальта волосы стали
дыбом.
   - Оставаться с покойником и с этим дьяволом? - взвыл он. - Я иду
с тобой!
   Конан обернулся и не возразил, хотя и не стал поджидать менее
проворного спутника. Дыхание Бальта стало тяжелым, киммериец
впереди то пропадал, то вновь возникал из сумерек, пока не
остановился на поляне, где начал уже подниматься туман.
   - Почему стоим? - поинтересовался Бальт, вытер вспотевший лоб и
достал свой короткий меч.
   - Кричали здесь или где-то поблизости, - ответил Конан. - Я в
таких случаях не ошибаюсь, даже в чаще. Но где же...
   Снова послышался крик - у них за спиной, у тропы. Крик был
тонкий и жалобный, вопль женщины, охваченной безумным страхом, -
и вдруг он внезапно, разом перешел в издевательский хохот.
   - Что это, во имя Митры... - лицо Бальта белело в сумерках.
   Конан ахнул, выругался и помчался назад, ошарашенный аквилонец -
за ним. И на этот раз налетел-таки на внезапно остановившегося
киммерийца - словно в каменную статую врезался. А Конан словно и
не заметил этого...
   Выглянув из-за богатырского плеча, юноша почувствовал леденящий
ужас. Что-то двигалось в кустах вдоль тропы. Не шло, не летело,
а вроде бы ползло. Но это была не змея. Очертания существа были
размыты, оно было ростом повыше человека, но казалось менее
массивным. К тому же оно испускало странное свечение - словно
болотный огонек, словно ожившее пламя.
   Конан выкрикнул проклятие и с дикой силой швырнул вслед существу
свой топор. Но тварь не спеша двигалась дальше, не меняя
направления. Они еще некоторое время видели туманный силуэт,
потом он бесшумно сгинул в дебрях.
   С рычанием Конан продрался сквозь заросли и вышел на тропу.
Бальт не успевал запоминать все новые и новые цветистые
проклятия, в которых богатырь отводил душу. Конан замер над
носилками с телом Тиберия. Труп был обезглавлен.
   - Он надул нас своим поганым мяуканьем! - стервенел Конан и в
гневе рассекал воздух над головой своим огромным мечом. - Я
должен был это предвидеть! Должен был ждать какой-нибудь
пакости! Значит, алтарь Зогара украсят все пять голов.
   - Что же это за тварь - причитает как женщина, хохочет как
демон, ползет и светится? - спросил Бальт, вытирая вспотевшее
лицо.
   - Болотный демон, - угрюмо сказал Конан. - Берись за носилки.
Так или иначе, унесем труп. Тем более ноша стала легче.
   И с этой мрачной шуткой взялся за кожаную петлю.

   2. Колдун из Гвавели

   Форт Тускелан поднимался на западном берегу Черной Реки, и ее
волны плескались у основания частокола. Частокол был из толстых
бревен, как и все остальные постройки, в том числе и башня ( так
с гордостью именовалось это строение ), в которой жил
губернатор.
   За рекой раскинулись бесконечные леса, вдоль берега они были
густыми, как джунгли. День и ночь патрули на стенах форта
внимательно всматривались в эту зеленую стену. Изредка оттуда
выходила какая-нибудь опасная тварь, и стражники знали, что за
ними тоже следят не менее внимательно голодным, диким и
безжалостным взором. Постороннему глазу дебри за рекой могли
показаться безлюдными и мертвыми, но они кишели жизнью - не
только птицы, звери и пресмыкающиеся обитали там, но и люди,
которые были страшнее любого хищника.
   Здесь, в укреплении, кончался цивилизованный мир. Форт Тускелан
был самым последним поселением на северо-западе. Дальше
гиборийские народы не продвинулись. Мир за рекой был таким же,
как тысячелетия назад. В тенистых лесах стояли хижины, крытые
хворостом и украшенные оскаленными человеческими черепами,
глинобитные селения, где горели костры и где точили наконечники
копий худощавые неразговорчивые люди с курчавыми черными
волосами и змеиными глазами. Когда-то хижины смуглого народа
стояли на этом месте, где нынче раскинулись цветущие поля и
деревянные дома русоволосых поселенцев, до самого Велитриума,
беспокойного пограничного города на берегу Громовой Реки и
дальше - до боссонского пограничья. Сюда пришли торговцы и жрецы
Митры - эти по обычаю ходили босиком и без оружия, отчего и
погибали часто страшной смертью, за ними двигались солдаты и
лесорубы, их жены и дети на повозках, запряженных волами. Огнем
и мечом аборигены были отброшены и за Громову Реку, и за Черную.
Но смуглолицый народ никогда не забывал, что этот край,
называемый Конайохара, принадлежал ему.
   Стражник у ворот потребовал назвать пароль. Сквозь зарешеченное
окошко пробивался свет факела, отражаясь на стальном шлеме и в
настороженных глазах.
   - Открывай ворота! - рявкнул Конан. - Это же я!
   Он терпеть не мог армейской дисциплины.
   Ворота отворились во двор и Конан с товарищем прошли в форт.
Бальт заметил, что с двух сторон возвышались башенки с
бойницами.
   Стражник удивленно вскрикнул, увидев груз, доставленный
пришельцами. Остальные тоже собрались посмотреть, но Конан
сердито сказал:
   - Вы что, безголовых покойников не видали?
   - Это Тиберий, - прошептал один из солдат. - Я узнаю его по
одежде. Стало быть, Валерий должен мне пять монет. Я же говорил
ему, что Тиберий пошел на зов смерти - я сам видел, как он со
стеклянными глазами проезжал верхом на муле через ворота. Тогда
я и поспорил, что не сносить ему головы.
   Конан жестом приказал Бальту опустить носилки, и оба направились
в дом губернатора. Аквилонец с любопытством озирался,
рассматривая конюшни, солдатские казармы, лавчонки, надежный
блокгауз и прочие строения. Навстречу им через площадь спешил
народ - поглядеть на страшную ношу. Здесь были и аквилонские
копейщики, и следопыты, и коренастые боссонские лучники.
   Бальт не слишком удивился, что губернатор принял их лично.
Аристократия с ее сословными предрассудками осталась к востоку
от границы. Валанн был человек еще молодой, хорошо сложенный, с
благородным, но несколько угрюмым лицом.
   - Мне сказали, что ты вышел из форта перед рассветом, -
обратился он к Конану. - Я уже начал опасаться, что пикты
все-таки добрались до тебя.
   - По всей реке будет известно, когда они начнут за мной
охотиться, - сказал Конан. - Потому что завывания пиктийских
женщин по своим покойникам услышат даже в Велитриуме. Я сам
ходил в разведку. Не спалось - за рекой всю ночь били барабаны.
   - Да они каждую ночь колотят, - сказал губернатор и внимательно
поглядел на Конана. ОН знал, что не стоит пренебрегать чутьем
дикаря.
   - Той ночью было по-другому, - сказал Конан. - И это с той поры,
как Зогар Заг вернулся за реку.
   - Да, надо было либо одарить его и отпустить, либо повесить, -
вздохнул губернатор. - Ты ведь так и советовал, но...
   - Да, трудно вам, гиборийцам, понимать здешние обычаи, - сказал
Конан. - Ну да теперь ничего не поделаешь, и не будет покоя на
границе до тех пор, пока Зогар Заг жив и вспоминает здешнюю
тюрьму. Я следил за их воином - он переплыл реку, чтобы сделать
пару зарубок на своем луке. Я размозжил ему голову и встретил
этого молодца. Его зовут Бальт и он прибыл из Таурана помочь нам
охранять границу.
   Губернатор благосклонно посмотрел на открытое лицо Бальта и его
крепкую фигуру.
   - Рад приветствовать тебя, молодой человек. Хотелось бы, чтобы
побольше приходило сюда твоих сородичей. Нам нужны люди,
привычные к лесному житью. А то многие из наших солдат и
колонистов родом из восточных провинций. Они не только что леса
не знают, но и землю вспахать не умеют.
   - Да, в Велитриуме полно таких, - согласился Конан. - Но
послушай, Валанн, мы нашли на дороге мертвого Тиберия... - и
вкратце пересказал всю мрачную историю.
   Валанн побледнел.
   - Я не знал, что он покинул форт. Он что, с ума спятил?
   - Именно, - кивнул Конан. - спятил, как и четверо других. Каждый
из них, когда приходил его час, терял рассудок и направлялся в
лес навстречу собственной смерти, словно кролик, что лезет в
пасть к удаву. Что-то потянуло его в чащу. Против чар Зогар Зага
бессильна аквилонская цивилизация.
   - Солдаты об этом знают?
   - Мы оставили тело у восточных ворот.
   - Лучше бы вы спрятали его в лесу. Солдаты и без того волнуются.

   - Все равно бы узнали - не так, так Этак. Ну, оставил бы я труп
в лесу, а он бы снова вернулся в форт. Как покойник Сократ - они
привязали его тело к воротам, чтобы люди поутру нашли его.
   Валанн вздрогнул. Отвернувшись, он подошел к парапету башни и
молча глядел на черную воду реки, в которой отражались звезды.
За рекой черной стеной стояли джунгли. Отдаленный рев пантеры
нарушил тишину. Ночь наступала, заглушая голоса солдат внизу и
задувая огни. Ветер шумел в черных ветвях, волновал речную
гладь, доносил из-за реки низкий пульсирующий звук.
   - А в сущности, - сказал Валанн, словно бы рассуждая вслух, -
что мы знаем... Что кто-нибудь знает о том, что творится в
дебрях? Слышали только неясные байки об огромных болотах и
реках, и что леса покрывают необозримые равнины и горы и
обрываются только на побережье Западного Океана. Но такие тайны
скрывает эта земля между Черной Рекой и океаном, мы не
осмеливаемся даже предположить. Ни один белый человек не
вернулся из этой чащобы и не рассказал нам, что там творится. И
вся наша наука и образованность - она только до западного берега
этой древней реки. Кто знает, что за звери, земные и неземные,
могут находиться за пределами того маленького светлого кружка,
который мы называем знанием...
   Кто знает, каким богам поклоняются во мраке этого языческого
леса, что за демоны выползают из черной болотной грязи? Кто
может с уверенностью сказать, что все обитатели этих темных
краев принадлежат к этому свету? Зогар Заг... Мудрецы из
восточных краев сочли бы его примитивное колдовство фокусами
базарного факира, а он свел с ума и убил пятерых, причем
совершенно необъяснимым образом. Я начинаю сомневаться - с
человеком ли мы имеем дело?
   - Если бы я подобрался к нему на бросок топора, все стало бы
яснее ясного, - проворчал Конан. Не спросясь, он налил вина
себе, а другой стакан подвинул Бальту. Тот взял стакан, но с
сомнением поглядел на хозяина.
   Губернатор повернулся к Конану.
   - Солдаты, которые не верят в духов и демонов, - сказал он, -
уже в панике от страха. А ты, который верит в духов, призраков,
гоблинов и прочую нежить, вовсе ее не боишься.
   - Нет на свете ничего такого, что не разбудила бы холодная
сталь, - ответил Конан. - Вот я метнул топор в демона и не
поразил его. Но ведь я мог промахнуться в сумерках, топор мог
налететь на ветку и отклониться. Словом, я не стану сходить с
дороги, чтобы полюбоваться на демона, но и никакому демону
дороги не уступлю.
   Валанн поднял голову и поглядел киммерийцу в глаза.
   - Конан, от тебя сейчас зависит больше, чем ты можешь
предполагать. Ты знаешь все слабые места провинции - она как
тонкое лезвие кинжала в огромной туше леса. Ты знаешь, что жизнь
всего населения западного пограничья зависит от этого форта.
Если он падет, красные топоры вонзятся в ворота Велитриума
раньше, чем всадник успеет туда доскакать. Его Величество или
советники Его Величества не обратили внимания на мою просьбу
усилить пограничный гарнизон. Они знать ничего не хотят о
здешней обстановке и не желают присылать подкрепления. Судьба
пограничья в наших руках.
   Ты знаешь, что большая часть армии, покорившей Конайохару,
отозвана. Ты знаешь, что оставшихся сил недостаточно, особенно с
того дня, как этот дьявол Зогар Заг отравил колодцы и в один
день погибло четыреста человек. Среди оставшихся много больных,
укушенных змеями или раненых хищниками, которых вокруг форта
становится все больше. Люди верят в похвальбу Зогара, что он
может вызывать лесных зверей для расправы над своими врагами.
   У меня три сотни копейщиков, четыреста боссонских лучников и,
может, полсотни вроде тебя. Хотя бы было и в десять раз больше -
все равно мало. Я честно скажу тебе, Конан, положение мое
аховое. Солдаты поговаривают о дезертирстве - они верят, что
Зогар Заг насылает на нас демонов. Боятся черной заразы, которой
он угрожал, черной смерти с болот. Когда я вижу заболевшего
солдата, меня в пот бросает - вдруг он почернеет, высохнет и
умрет на глазах!
   Конан, если начнется мор, солдаты сбегут все до единого. Граница
останется без охраны и ничто не удержит орду, которая примчится
под стены Велитриума, а может, и дальше. Если мы не сумеем
отстоять форт, то они и подавно не спасут город.
   Словом, если мы хотим удержать Конайохару, Зогар Заг должен
умереть. Ты уходил на тот берег дальше всех нас, ты знаешь, где
находится деревня Гвавели, тебе знакомы лесные тропы за рекой.
Возьми-ка нынешней ночью несколько человек и попробуй убить его
или взять в плен. Да, я знаю, что это безумная затея и вряд ли
вы вернетесь живыми. Но если этого не сделать, мы все погибли.
Возьми столько людей, сколько сочтешь нужным.
   - Дюжина справится с этой работой скорее, чем полк, - ответил
Конан. - Пятьсот солдат не пробьются к Гвавели, а дюжина
проскользнет. Позволь мне самому выбрать людей. Солдаты мне ни к
чему.
   - Позволь пойти с тобой! - волнуясь, крикнул Бальт. - У себя в
Тауране я всю жизнь охотился на оленей!
   - Согласен. Валанн, я пойду в таверну, где собираются следопыты
и выберу тех, кто мне нужен. Выйдем через час. Спустимся на
лодке пониже деревни и подберемся к ней лесом. Ну, если будем
живы, вернемся утром!

   3. Ползущие во тьме

   Река была словно туманная дорога между двумя черными стенами.
Весла погружались в воду бесшумно, как клюв цапли. Широкие плечи
того, кто сидел перед Бальтом, отливали синим в темноте. Юноша
знал, что даже опытный глаз следопыта на носу лодки видит сейчас
не дальше, чем на несколько локтей. Конан выбирал направление
чутьем, потому что прекрасно знал реку.
   Бальт хорошо присмотрелся к своим спутникам еще в форте, когда
они вышли за частокол и садились в лодку. Это были люди той
самой новой породы, которая зарождалась в суровом пограничном
краю, люди, поневоле овладевшие искусством жить и выживать в
лесах. Они даже внешне походили друг на друга, и наряд их был
сходен - козловые сапоги, кожаные штаны и куртки, широкие пояса,
и оружие - топоры и короткие мечи, и лица у всех были иссечены
шрамами, а глаза смотрели жестко.
   Они тоже были дикарями, но все-таки между ними и киммерийцем
лежала пропасть. Они - дети цивилизации, опустившиеся на
варварский уровень. Он - варвар в тысячном поколении. Они
научились прятаться и подкрадываться, он таким родился. Они были
волками, он - тигром.
   Бальт восхищался ими, восхищался предводителем и страшно
гордился, что его допустили в такую компанию. Гордился и рем,
что его весло было так же бесшумно, как у всех. Хотя бы в этом
он был равен им - ведь охотничье искусство в Тауране не шло ни в
какое сравнение с пограничным.
   Вниз по течению от форта река описывала широкую петлю. Быстро
скрылись из виду огни сторожевых постов, но лодка прошла еще с
милю, с необыкновенной точностью избегая мелей и топляков.
   Потом, по сигналу предводителя, повернули к западному берегу.
Лодка покинула спасительную тень зарослей и выплыла на стержень,
где ее легко можно было заметить. Но свет звезд был неярким, и
Бальт надеялся, что никто за рекой не наблюдает.
   Когда подошли к зарослям западного берега, Бальт протянул руку и
ухватился за какое-то корневище. Не было произнесено ни слова.
Все распоряжения были отданы еще до выхода из форта. Конан
бесшумно перелез через борт и исчез в зарослях. За ним в полной
тишине последовали девять других. Один из следопытов остался в
лодке с Бальтом.
   У них было свое задание: сидеть и ждать возвращения остальных.
Если Конан с товарищами не вернуться с первыми лучами солнца,
надлежало подняться вверх по реке и доложить в форте, что дебри
снова взяли положенную им дань. Тишина была угнетающей. Ни один
звук не доносился из черного леса. Даже барабаны не били. Юноша
напрягал глаза, напрасно стараясь разглядеть что-нибудь в этом
мраке. От воды тянуло холодом. Где-то поблизости плеснула рыба -
так, во всяком случае, ему показалось. Лодка даже вздрогнула от
носа до руля. Тот, кто сидел на корме, отпустил руль, и Бальт
обернулся, чтобы выяснить, в чем дело.
   Напарник не отвечал - уж не задремал ли? Бальт протянул руку и
тронул его за плечо. От прикосновения тело следопыта покачнулось
и сползло на дно лодки. Дрожащие пальцы Бальта коснулись шеи
товарища, и, только крепко сжав зубы, юноша сумел подавить в
себе крик. Горло следопыта было перерезано от уха до уха.
   В ужасе Бальт поднял голову - и тотчас же мускулистая рука
крепко зажала ему шею. Лодка заплясала на воде. В руке Бальта
оказался нож - он и сам не заметил, как достал его из-за
голенища. Нанес наугад несколько яростных ударов. Лезвие вошло
глубоко, раздалось сатанинское рычание, со всех сторон ему
ответил жуткий звериный вой и другие руки вцепились в Бальта.
Под тяжестью многих тел лодка опрокинулась, и, прежде чем она
пошла ко дну, Бальта шарахнули чем-то по голове, он увидел
огненную вспышку и погрузился во тьму, в которой даже звезды не
горели.

   4. Звери Зогара Зага

   Когда сознание начало медленно возвращаться к Бальту, он вновь
увидел пламя. Свет резал глаза. Вокруг стоял сплошной шум,
постепенно распадавшийся на отдельные звуки. Он поднял голову и
огляделся. Вокруг на алом фоне пламени костров вырисовывались
черные силуэты.
   Память вернулась разом. Он был привязан к столбу посреди
площадки, окруженной дикими и страшными существами. Позади них
пылали костры, разведенные нагими темнокожыми женщинами. Дальше
стояли глиняные хижины, за ними - частокол с широкими воротами.
   Люди, окружившие его, были широкоплечими и узкобедрыми, пламя
костра подчеркивало игру их могучих мускулов. Темные лица были
неподвижны, но узкие глаза горели, как у тигров. Взлохмаченные
волосы были перехвачены медными обручами. Вооружены они были
мечами и топорами. Многие были в крови, с перевязками на руках и
ногах - видно, недавно был бой.
   Он отвел глаза от своих пленителей и издал крик ужаса: в двух
шагах от него возвышалась пирамида из окровавленных человеческих
голов. Мертвые стеклянные взоры были обращены к небу. Среди лиц,
глядящих в его сторону, Бальт узнал тех, что пошли за Конаном.
Была ли и его голова в этой куче? За пирамидой голов лежали тела
пяти или шести пиктов - по крайней мере следопыты дорого продали
жизнь.
   Отвернувшись от ужасного зрелища, он увидел напротив своего
другой столб. К нему был привязан лианами еще один из людей
Конана. На нем оставили только кожаные штаны. Кровь текла у него
изо рта и раны в боку. Он поднял голову, облизал пересохшие губы
и пробормотал:
   - Так тебя тоже поймали!
   - Они подплыли незаметно и перерезали горло моему напарнику, -
простонал Бальт. - Но мы ничего не слышали до последнего. О
Митра, можно ли передвигаться вообще без звука?
   - Это же дьяволы, - сказал следопыт. - Видно, они заметили нас
еще на середине реки. Мы попали в засаду. Не успели опомниться,
как со всех сторон полетели стрелы. Большинство из нас были
убиты сразу. Трое или четверо схватились врукопашную. Но их было
слишком много. А вот Конан, пожалуй, скрылся. Я не видел его
головы. Лучше бы нас с тобой сразу прикончили! Конана винить не
в чем. Мы бы добрались до деревни не замеченными, у них нет
постов на берегу в том месте, где мы причалили. Должно быть, мы
напоролись на большой отряд, шедший вверх по реке с юга.
Готовится какая-то чертовщина - здесь слишком много пиктов.
Кроме здешних здесь люди из западных племен, с верховьев и
низовьев реки...
   Бальт глядел на дикарей. Немного знал он о жизни пиктов, но
соображал, что такого количества жителей в деревне быть попросту
не может. Потом заметил, что боевая раскраска и украшения из
перьев у воинов были разные - значит и вправду сюда собрались
разные племена и кланы.
   - Какая-то дьявольщина, - бормотал следопыт. - Может, они
собрались посмотреть на волшбу Зогара? Он будет совершать чудеса
с помощью наших трупов. Ну что ж, житель пограничья и не
надеется умереть в своей постели. Но неплохо бы сдохнуть вместе
со всеми этими...
   Волчьи завывания пиктов зазвучали громче, в толпе началось
движение - сразу было видно, что приближается важная персона.
Обернувшись, он увидел, что столб вкопан перед длинным
строением, превосходящим размерами другие хижины и украшенном
человеческими черепами вдоль крыши. В дверях кружилась
фантастическая фигура.
   - Зогар, - прорычал следопыт и скривился от боли.
   Бальт увидел худощавого человека среднего роста в одежде из
страусиных перьев. Из перьев выглядывала отвратительная злобная
физиономия Перья почему-то особенно поразили Бальта. Он знал,
что их привозят откуда-то из немыслимого далека на юге. Они
зловеще шуршали, когда колдун приплясывал и кривлялся.
   Так, танцуя, он вошел на площадку и закружился вокруг связанных
пленников. Другой бы на его месте казался смешным - безмозглый
дикарь, бессмысленно подпрыгивающий под шорох перьев. Но
страшное лицо придавало всему этому совершенно иное значение.
Ничего смешного не было в этом сатанинском лице.
   И вдруг он застыл, как статуя; перья взметнулись в последний раз
и опали. Зогар Заг выпрямился и стал казаться куда выше ростом и
массивнее. Быльту казалось, что он поднялся над ним и глядит
откуда-то сверху, хотя колдун был никак не выше аквилонца.
   Волшебник заговорил гортанным и скрипучим голосом, похожим на
шипение кобры. Он вытянул голову в сторону раненого следопыта, и
тот плюнул ему в лицо.
   Дико взвыв, Зогар отпрыгнул далеко в сторону, а воины зарычали
так, что звезды содрогнулись. Они бросились к пленнику, но
колдун остановил их. Потом послал несколько человек к воротам.
Они открыли их нараспашку и вернулись. Кольцо воинов разделилось
пополам. Бальт увидел, что женщины и голые детишки попрятались
по хижинам и выглядывают из дверей и окон. Образовался широкий
проход к воротам, за которыми стоял черный лес.
   Наступила мертвая тишина. Зогар Заг повернулся к лесу, встал на
кончики пальцев и направил в ночь пронзительный, душераздирающий
нечеловеческий вопль. Где-то далеко в дебрях ему отозвался
низкий рев. Бальт задрожал. Ясно было, что это не человеческий
голос. Он вспомнил слова Валанна о том, что Зогар хвастался
своим умением вызывать зверей из леса. Лицо следопыта под
кровавой маской побледнело.
   Деревня затаила дыхание. Зогар Заг стоял неподвижно, только
перья слегка колыхались. В воротах что-то появилось.
   Вздох пробежал по деревне и люди лихорадочно стали разбегаться и
прятаться между хижинами. Тварь, стоящая в воротах, казалась
ожившим кошмаром. Шерсть на ней была светлая, отчего в ночи вся
фигура представлялась призрачной. Но не было ничего
сверхъестественного ни в низко посаженной голове, ни в огромных
кривых клыках, поблескивающих при свете костра. Двигался зверь
бесшумно, как видение былого. Это был пережиток древних времен,
людоед-убийца старинных легенд - саблезубый тигр. Ни один
гиборийский охотник вот уже сотни лет не встречал этого
чудовища.
   Зверь, направлявшийся к привязанным жертвам, был длиннее и
тяжелее обычного полосатого тигра, силой же равнялся медведю.
Мозга в массивной голове было немного, да он в данном случае и
не требовался. Это был самый идеальный хищник из всех снабженных
когтями и клыками.
   Вот кого призвал Зогар Заг из дебрей. Теперь Бальт не сомневался
в чарах. Только чародейное искусство могло совладать с этой
примитивной могучей тварью. И внезапно в глубине сознания юноши
прозвучало имя древнего бога тьмы и ужаса, которому поклонялись
некогда и люди, и звери, и дети которого, по слухам, все еще
обитали в разных частях света.
   Чудовище прошло мимо тел пиктов и кучи голов, не коснувшись их.
Тигр брезговал падалью. Всю жизнь он охотился только на живых
существ. Неподвижные глаза его горели голодным огнем. Из
раскрытой пасти капала слюна. Колдун отступил и показал рукой на
следопыта.
   Огромная кошка припала к земле. Бальт вспомнил рассказ о том,
что саблезубый тигр, напав на слона, вонзал свои клыки в голову
лесного великана так глубоко, что не мог потом вытащить и
подыхал с голоду. Колдун пронзительно завизжал и зверь прыгнул.
   Удар пришелся в грудь следопыту, столб треснул и рухнул на
землю. А потом саблезубый потрусил к воротам, таща за собой
кусок мяса, только что бывший человеком. Бальт смотрел на все
это и разум его отказывался верить зрению.
   В прыжке зверь не только своротил столб, но и оторвал от него
окровавленное тело. В мгновение ока страшные когти разорвали
несчастного на куски, а огромные зубы вырвали кусок головы, с
легкостью пробив кость. Бальта вырвало. Ему случалось
выслеживать и медведей, и пантер, но никогда он не видел зверя,
способного в секунду превратить человека в кровавые ошметки.
   Саблезубый исчез за воротами, его рычание еще раз не решались
выйти из-за хижин, а колдун стоял и смотрел в сторону ворот. Они
были открыты для тьмы.
   Бальт покрылся холодным потом. Какой новый ужас выйдет из леса к
нему самому? Он попытался освободиться - тщетно. Ночь обступала
его со всех сторон, и даже костры казались адским пламенем. Он
чувствовал на себе взгляды пиктов - сотни голодных безжалостных
глаз. Они уже не были похожи на людей - демоны из черных
джунглей, такие же, каких вызывал колдун в страусиных перьях.
   Зогар послал в темноту следующий призыв, совсем не похожий на
предыдущий. Слышалось в нем отвратительное шипение - и кровь
заледенела в жилах юноши. Если бы змея могла шипеть громко, как
раз такой звук и получился бы.
   Ответа на этот раз не последовало - тишину нарушал только
отчаянный стук сердца юноши. Потом за воротами раздался шум,
сухое шуршание и в проходе появилось отвратительное тело.
   И снова это было чудовище из древних легенд. То был гигантский
змей. Голову он держал на уровне человеческого роста и была
треугольная эта голова размером с лошадиную. Дальше тянулось
бледно отсвечивающее тело. Раздвоенный язык извивался, торчали
острые зубы.
   Бальт ничего не видел и не слышал. Страх парализовал его.
Древние называли этого гигантского гада Змей-Призрак за белую
окраску. Он вползал по ночам в хижины и губил целые семьи.
Жертвы свои он или душил, как удав, или убивал ядом своих зубов.
Он также считался вымершим. Но прав был Валанн: ни один белый не
знает, что творится в дебрях по ту сторону Черной Реки.
   Змей приблизился, держа голову на той же высоте и слегка откинув
ее назад - готовился нанести удар. Остекленевшими глазами глядел
Бальт на страшную пасть, в которой суждено было ему сгинуть и не
чувствовал ничего, кроме легкой тошноты.
   Потом что-то сверкнуло, метнулось из темноты между хижинами и
огромный змей забился в конвульсиях. Как во сне увидел Бальт,
что шея чудовища насквозь пробита копьем.
   Извиваясь в агонии, обезумевший змей врезался в толпу людей и
они метнулись назад. Копье не повредило позвоночника, пробило
только мышцы. Бешено колотящийся хвост змея поверг на землю
дюжину воинов, с зубов брызгал яд, обжигающий кожу. Люди завыли,
запричитали и бросились врассыпную, давя и увеча друг друга. Тут
змея еще угораздило заползти в костер, и боль придала ему силы -
стена хижины рухнула под ударом хвоста и люди с завываниями
побежали прочь. Некоторые бежали прямо через костры. Картина
была впечатляющая: посередине площади бьется огромное
пресмыкающееся, а от него разбегаются люди.
   Бальт услышал какое-то движение позади себя и руки его
неожиданно оказались свободными. Сильная рука потянула его
назад. Пораженный, он узнал Конана и почувствовал, как могучие
пальцы схватили его за плечо.
   Доспехи киммерийца были в крови, кровь засохла на мече.
   - Бежим, пока они не опомнились!
   Бальт почувствовал, что в руку ему вкладывают топор. Зогар Заг
исчез. Конан тащил Бальта за собой до тех пор, пока тот
окончательно не пришел в себя. Тогда киммериец отпустил его и
вбежал в дом, украшенный черепами. Бальт за ним. Он увидел
страшный каменный жертвенник, слабо освещенный откуда-то
изнутри. Пять человеческий голов лежали на этом алтаре - Бальт
сразу узнал голову купца Тиберия. За жертвенником стоял идол -
получеловек, полузверь. И вдруг, к ужасу Бальта, он стал
подниматься, гремя цепью и воздевая руки к небу.
   Свистнул смертоносный меч Конана, и киммериец снова потащил
Бальта за собой к другому выходу из дома. В нескольких шагах от
двери возвышался частокол.
   За святилищем было темно. Никто из убегающих пиктов сюда не
попал. Возле изгороди Конан остановился и поднял Бальта на руках
как младенца. Бальт ухватился за концы бревен и, обдирая пальцы,
вскарабкался наверх. Он протянул руку киммерийцу, когда из-за
угла хижины выскочил пикт и встал как вкопанный, глядя на
человека у изгороди. Удар топора киммерийца был верным, но пикт
успел закричать раньше, чем голова его развалилась пополам.
   Никакой страх не помеха врожденным инстинктам: только что воющая
толпа услыхала сигнал тревоги, как сотни голосов ответили на
него и воины помчались отбивать нападение, сигнал о котором
подал убитый.
   Конан высоко подпрыгнул, ухватил Бальта повыше локтя и
подтянулся. Бальт стиснул зубы, чтобы выдержать тяжесть тела, но
киммериец был уже наверху и беглецы оказались по ту сторону
частокола.

   5. Дети Иргала Зага

   - В какой стороне река?
   - К реке соваться нечего, - буркнул Конан. - Лес от деревни до
реки кишит пиктами. Вперед! Направимся туда, где нас не ждут -
на запад!
   Бальт в последний раз оглянулся и увидел, что из-за частокола
торчат черные головы пиктов. Но они подбежали слишком поздно, а
беглецы уже скрылись в зарослях.
   Бальт понял: дикари еще не сообразили, что пленник бежал. Судя
по крикам, воины под предводительством Зогара Зага добивали
стрелами раненого змея. Чудовище вышло из повиновения колдуну.
Через минуту раздались гневные вопли: бегство было обнаружено.
   Конан расхохотался. Он вел Бальта по узкой тропинке с такой
быстротой и уверенностью, словно это был проезжий тракт. Бальт
ковылял за ним.
   - Теперь они бросятся в погоню; Зогар увидел, что тебя нет.
Собака! Если бы у меня было второе копье, я бы прикончил его
раньше, чем змея. Держись тропинки. Они сначала побегут к реке,
растянут там цепь из воинов на пару миль и станут нас ждать. А
мы не уйдем в чащу, пока не подопрет. По тропинке быстрее
получится. А теперь, парень, давай-ка беги так, как ты в жизни
еще не бегал!
   - А быстро они опомнились, - пропыхтел Бальт и прибавил ходу.
   - Да, страх у них скоро проходит, - проворчал Конан.
   Некоторое время они молчали и продолжали углубляться все дальше
и дальше от цивилизованного мира. Но Бальт знал, что Конан
всегда все делает правильно. Наконец киммериец сказал:
   - Когда будем уже далеко от деревни, сделаем большую петлю к
реке. На много миль от Гвавели нет других поселений. А вокруг
деревни собрались все пикты. Мы обойдем их. До света они не
нападут на след, а уж потом мы оставим тропу и свернем в чащу.
   Они продолжали бег. Крики позади затихли. Свистящее дыхание
вырвалось сквозь стиснутые зубы Бальта. Закололо в боку, бежать
было все труднее. Он то и дело влетал в кусты по краям тропы.
Внезапно Конан остановился, обернулся и стал вглядываться в
темноту дороги.
   Где-то вверху над ветвями неторопливо всходила бледная луна.
   - Сворачиваем? - прохрипел Бальт.
   - Дай-ка мне топор, - прошептал Конан. - Сзади кто-то есть.
   - Тогда лучше уйдем с тропы! - крикнул Бальт.
   Конан помотал головой и толкнул спутника в кусты. Луна поднялась
выше и осветила дорогу слабым светом.
   - Мы же не можем драться с целым племенем! - шепнул Бальт.
   - Человек не смог бы нас так быстро выследить и догнать! -
проворчал Конан. - Тс-с-с!
   Наступила тишина. Внезапно на тропе появился зверь. Бальт
содрогнулся при мысли о том, что это может быть саблезубый. Но
это был всего лишь леопард. Он зевнул, открывая клыки, и глянул
на тропу, после чего не спеша двинулся вперед. Дрожь пробежала
по спине аквилонца: леопард, несомненно, выслеживал их.
   И выследил. Зверь поднял голову и глаза его вспыхнули, как два
огненных шара. Раздалось глухое рычание, и Конан метнул топор.
   Всю свою силу вложил киммериец в этот удар. Серебром сверкнуло
лезвие в лунном свете - и леопард забился на земле. Топор торчал
у него посередине лба.
   Конан выскочил из кустов, схватил оружие, леопарда же зашвырнул
куда-то между деревьев.
   - Теперь бежим, и быстро! - сказал он и свернул в чащу в южном
направлении. - За этой кошечкой подойдут воины. Зогар отправил
его за нами, как только опомнился Пикты идут следом, но они еще
далеко. Он бегал вокруг деревни, пока не взял след, а потом
полетел как молния. Так что они знают, в какую сторону идти. Он
подавал им знак рычанием. Ха, больше не подаст, но они увидят
кровь на тропе, найдут и падаль в кустах. Могут и наши следы
увидеть, так что иди осторожно.
   Он без всяких усилий прошел через колючий кустарник и двинулся
дальше, не касаясь стволов деревьев и ступая на такие места, где
не видно следов. Бальт неуклюже повторял его действия - тяжелая
это для него была работа.
   Они прошли еще с милю, и Бальт спросил:
   - Неужели Зогар Заг ловит леопардов и превращает их в гончих
псов?
   - Нет, этого леопарда он вызвал из леса.
   - Если он может приказывать зверям, так почему же не пошлет их
всех в погоню за нами?
   Конан некоторое время молчал, потом отозвался сдержанно:
   - Он не может приказать любому зверю. Он властен только над
теми, кто помнит Иргала Зага.
   - Иргал Заг? - с волнением повторил Бальт древнее имя. Он слышал
его раза три или четыре в жизни.
   - Некогда ему поклонялись все живые существа. Это было давно,
когда люди и звери говорили на одном языке. Но люди все забыли,
да и звери тоже. Помнят лишь немногие. Люди, помнящие Иргала
Зага и звери, что его помнят, считаются братьями и понимают друг
друга.
   Бальт ничего не сказал: перед его глазами встали ворота, через
которые приходили чудовища из дебрей.
   - Цивилизованные люди смеются, - сказал Конан. - Но ни один не
объяснит, каким это образом Зогар Заг вызывает из чащи удавов,
тигров, леопардов и заставляет себе служить. Он даже может
сказать мне, что это ложь, если осмелится. Таков обычай
цивилизованных людей - они не желают верить в то, что не может
объяснить их скороспелая наука.
   Народ в Тауране был не такой ученый, как остальные аквилонцы,
они помнили древние легенды и верили им. Поэтому Бальт, который
видел все сам своими глазами, был уверен, что все сказанное
Конаном - правда...
   - Где-то в этих местах есть древняя роща, посвященная Иргалу
Загу, - сказал Конан. - Я ее не нашел. Но рощу эту помнят многие
звери...
   - Значит, и другие пойдут по нашему слнду?
   - Уже пошли, - ответил Конан. - Зогар Заг не доверил бы такое
важное дело одному животному.
   - Что же нам делать? - взволнованно спросил Бальт. Ему казалось,
что еще минута - и со всех сторон в него вонзятся когти и клыки.

   - Подожди-ка!
   Конан отвернулся, встал на колени и начал вырезать ножом на
земле какой-то знак. Бальт глянул через плечо и ничего не
понимал. Какой-то странный стон пробежал по ветвям, хотя ветра
не было. Конан поднялся и угрюмо поглядел на свою работу.
   - Что это? - прошептал Бальт. Рисунок был непонятный и явно
древний. Юноша полагал, что он незнаком ему по неграмотности. Но
его не смог бы понять и ученейший из мужей Аквилонии.
   - Я видел этот знак, вырезанный на камне в пещере, куда миллион
лет не ступала человеческая нога, - сказал Конан. - Это было в
безлюдных горах за морем Вилайет, за полсвета отсюда. Потом этот
же знак начертил в песке у безымянной реки один знахарь из
страны Куш. Он мне и растолковал его значение. Этот знак -
символ Иргала Зага и тех, кто ему служит. Теперь смотри!
   Они отступили в кустарник и стали в молчании ждать. На востоке
били барабаны, им отзывались другие, на севере и западе. Бальт
задрожал, хотя и знал, что многие мили леса отделяют его от тех,
кто бил в эти барабаны.
   Он и сам не заметил, как затаил дыхание. Потом листья с легким
шорохом разошлись и на тропу вышла великолепная пантера. Блики
лунного света играли на ее блестящей шкуре.
   Она наклонила голову и двинулась к ним - почуяла след. Потом
вдруг встала и начала обнюхивать начерченный на земле знак.
Время шло; пантера пригнула свое длинное тело к земле и стала
отбивать поклоны перед знаком. Бальт почувствовал, как волосы
шевелятся у него на голове. Огромный хищник выказывал страх и
почтение знаку.
   Пантера поднялась и, касаясь брюхом земли, осторожно отошла и,
словно охваченная внезапным страхом, помчалась и скрылась в
зарослях.
   Бальт вытер лоб дрожащей рукой и посмотрел на Конана. Глаза
варвара пылали огнем, не виданным у цивилизованных людей. Сейчас
он принадлежал к дикому древнему миру, от которого у большинства
людей и воспоминаний не осталось.
   А потом этот огонь погас и Конан в молчании продолжил путь через
дебри.
   - Зверей можно не бояться, - сказал он наконец. - Но этот знак
увидят и люди и сразу поймут, что мы свернули к югу. Но поймать
нас без помощи зверей будет не так-то легко. В лесах к югу от
дороги будет полно воинов. Если мы будем двигаться днем,
непременно на них нарвемся. Так что лучше найдем подходящее
место и дождемся ночи, а тогда повернем к реке. Нужно
предупредить Валанна, но мы ему не поможем, если позволим
прикончить себя.
   - Предупредить? О чем?
   - Проклятье! Леса вдоль реки кишат пиктами! Вот почему они нас
поймали. Зогар затеял войну, а не обычный набег. Он сумел
соединить пятнадцать или шестнадцать кланов. С помощью магии,
конечно: за колдуном пойдут охотнее, чем за вождем. Ты видел
толпу в деревне, а на берегу прячутся еще сотни. И с каждой
минутой прибывают новые. Тут будет не меньше трех тысяч воинов.
Я лежал в кустах и слышал их разговор, когда они проходили мимо.
Они хотят штурмовать форт. Когда - не знаю, но Зогар долго
тянуть не будет. Он их собрал и взвинтил. Если не повести их в
бой, они перегрызут глотки друг другу.
   Возьмут они форт или нет - неизвестно, но предупредить людей
надо. Поселенцам вдоль велитрийской дороги нужно бежать или в
форт, или в город. Пока одни пикты будут осаждать форт, другие
пойдут дальше, к Громовой Реке, а там столько усадеб...
   Они углублялись все дальше и дальше в чащу, пока киммериец не
хмыкнул от удовольствия. Деревья стали реже и началась идущая на
юг каменная гряда. А на голом камне даже пикт никого не
выследит.
   - Как же ты спасся? - спросил юноша.
   Конан похлопал себя по кольчуге и шлему.
   - Если бы пограничники носили такие железки, то меньше черепов
было бы в святилищах пиктов. Но они не умеют ходить в них
бесшумно. Словом, пикты ждали нас по обе стороны тропы и
замерли. А когда пикт замирает, то его не увидит даже лесной
зверь, хоть и пройдет в двух шагах. Они заметили нас на реке и
заняли позицию. Если бы они устроили засаду после того, как мы
высадились, то я бы уж ее учуял. Но они уже ждали, так что даже
лист не шелохнулся. Тут и сам дьявол ничего бы не заподозрил.
Вдруг я услышал, как натягивается тетива. Тогда я упал и крикнул
людям, чтобы тоже падали, но они были слишком медлительны и
просто дали себя перебить.
   Большинство погибли от стрел сразу - их пускали с двух сторон.
Некоторые попали даже друг в друга - я слышал, как они там
завывали...
   Довольная улыбка тронула его губы. - Те, кто остался в живых,
бросились в лес и схватились с врагом. Когда я увидел, что все
убиты или схвачены, то пробился в лес и стал прятаться от этих
раскрашенных чертей. Я и бежал, и полз, и на брюхе в кустах
лежал, а они шли со всех сторон. Сначала я хотел вернуться на
берег, но увидел, что они только этого и ждут.
   Я бы пробился и даже переплыл реку, но услышал, как в деревне
бьют барабаны. Значит, кого-то схватили живьем.
   Они были настолько увлечены фокусами Зогара, что я смог
перелезть через частокол за святилищем. Тот, кто должен был
стеречь это место, пялился на колдуна из-за угла. Пришлось
подойти к нему сзади и свернуть шею - бедняга и понять ничего не
успел. Его копьем поражен змей, а его топор у тебя.
   - А что за гадину ты убил в святилище? - вспомнил Бальт и
вздрогнул, представив это зрелище.
   - Один из богов Зогара. Беспамятное дитя Иргала Зага - вот он
его и держал на цепи. Обезьяна-бык. Пикты считают ее символом
Лохматого Бога, что живет на луне - бога-гориллы по имени
Гуллах.
   Место здесь удачное. Тут и дождемся ночи, если нам не станут
наступать на пятки.
   Перед ними был невысокий холм, заросший деревьями и кустами.
Лежа между камнями, они могли наблюдать за лесом, оставаясь
невидимыми. Пиктов Бальт уже не опасался, но вот зверей Зогара
побаивался. Он стал сомневаться в магическом знаке, но Конан
успокоил его.
   Небо между ветвями начало бледнеть. Бальт начал испытывать
голод. Барабаны вроде бы умолкли. Мысли юноши вернулись к сцене
перед святилищем.
   - Зогар Заг был весь в страусиных перьях, - сказал он. - Я видел
такие у рыцарей с востока, которые приезжали в гости к нашим
баронам. Но ведь в этих лесах страусы не водятся?
   - Эти перья из страны Куш, - ответил Конан. - Далеко к западу
отсюда лежит берег моря. Время от времени к нему пристают
корабли из Зингара и продают тамошним племенам оружие, ткани и
вино в обмен на шкуры, медную руду и золотой песок. Торгуют и
страусиновыми перьями - они берут их у стигийцев, а те, в свою
очередь, у черных племен страны Куш. Пиктийские колдуны хорошо
платят за эти перья. Только опасная это торговля. Пикты так и
норовят захватить корабль, поэтому побережье пользуется дурной
славой у моряков. Я там бывал с пиратами с островов Бараха, что
лежат к югу от Зингара.
   Бальт с удивлением посмотрел на спутника.
   - Я знаю, что ты не всю жизнь проторчал на границе. Тебе,
наверное, пришлось много постранствовать?
   - Да, забирался я так далеко, как ни один человек моего народа.
Видел все большие города гиборийцев, шемитов, стигийцев и
гирканцев. Скитался по неведомым землям к западу от моря
Вилайет. Был капитаном наемников, корсаром, мунганом, нищим
бродягой и генералом - эх! Не был только королем цивилизованной
страны, да и то, может, стану, если не помру.
   Мысль эта показалась ему забавной, он улыбнулся. Потом потянулся
и вольготно развалился на камне.
   - Но и здешняя жизнь неплоха, как и всякая другая. Я не знаю,
сколько прожили на границе - неделю, месяц, год. У меня бродяжья
натура - в самый раз для пограничья.
   Бальт внимательно наблюдал за лесом, каждую минуту ожидая, что
из листвы покажется размалеванное лицо. Но проходили часы, и
ничто не нарушало покоя. Бальт уже решил, что пикты потеряли
след и прекратили погоню. Конан оставался озабоченным.
   - Мы должны выследить отряды, которые прочесывают чащу. Если они
и прекратили погоню, то для того, что появилась лучшая добыча.
Значит, они собираются переплыть реку и напасть на форт.
   - Значит, мы ушли так далеко на юг, что они потеряли след?
   - След потеряли, это ясно, иначе они уже давно были бы тут. При
других обстоятельствах они перетряхнули бы весь лес по всем
направлениям. И тогда мы бы хоть одного-двух заметили. Значит,
точно - переплавляются через реку. Не знаю только, на сколько
они ушли вниз по течению. Надеюсь, что мы еще ниже. Что ж,
попытаем счастья.
   Они начали спускаться с камней. Бальту все время казалось, что
его спина - мишень для стрел, могущих вылететь в любую минуту из
засады. Но Конан был уверен, что врагов поблизости нет - и
оказался прав.
   - Сейчас мы на много миль южнее деревни. Пойдем прямо к реке.
   И с поспешностью, которая показалась Бальту излишней, они
двинулись на восток. Лес словно вымер. Конан полагал, что все
пикты собрались в районе Гвавели, если еще не форсировали реку.
Впрочем, они вряд ли сделали бы это днем. Кто-то из следопытов
наверняка их заметил и поднял тревогу. Они переправятся выше и
ниже форта, там, где стража их не увидит. Потом остальные сядут
в челны и направятся туда, где частокол спускается в воду. И
нападут на форт со всех сторон. Они и раньше пробовали это
сделать, но безуспешно. А сейчас у них достаточно людей для
штурма.
   Они шли не останавливаясь, хотя Бальт с тоской поглядывал на
белок, снующих между ветвей - их так легко было достать броском
топора! Он вздохнул и потуже затянул пояс. Тишина и мрак,
царящие в дебрях, начали его угнетать. Он возвращался мыслями на
солнечные луга Таурана, к отцовскому дому с островерхой крышей,
к упитанным коровам, щиплющим сочную траву, к своим добрым
друзьям - жилистым пахарям и загорелым пастухам.
   В обществе варвара он чувствовал себя одиноким. Конан был в лесу
настолько своим, насколько он сам чужим. Киммериец мог годами
жить в больших городах и быть запанибрата с их владыками, могла
в один прекрасный день исполниться безумная его мечта стать
королем цивилизованной страны - такие вещи случались. Но он не
перестал бы быть варваром. Ему были знакомы лишь самые простые
законы жизни. Волк останется волком, если даже случай занесет
его в стаю сторожевых псов.
   Тени удлинились, когда они вышли на берег реки и огляделись
из-за кустов. Видно было примерно на милю туда и сюда. Берег был
пуст.
   - Здесь опять придется рискнуть. Переплывем реку. То ли они
переплавились, то ли нет. Может, их полно на том берегу. Но мы
должны рискнуть.
   Зазвенела тетива, и Конан пригнулся. Что-то вроде солнечного
зайчика мелькнуло между ветвями - это была стрела.
   Конан тигриным прыжком преодолел кусты. Бальт увидел только
блеск стали и услышал глухой вскрик. Потом двинулся вслед за
киммерийцем.
   Пикт с рассеченной головой лежал на земле и царапал пальцами
траву. Шестеро остальных кружились возле Конана. Луки они
отбросили за ненадобностью. Узоры на их лицах и телах были
незнакомы аквилонцу.
   Один из них метнул топор в юношу, подбегавшего с ножом в руке.
Бальт уклонился и перехватил руку врага с кинжалом. Оба упали и
покатились по земле. Пикт был силен как дикий зверь.
   Бальт напряг все силы, чтобы не выпустить руки дикаря и
воспользоваться своим топором, но все попытки кончались
неудачей. Пикт отчаянно вырывал руку, не отпуская топора Бальта
и колотя его коленом в пах. Внезапно он попытался переложить
кинжал из одной руки в другую, оперся на колено и Бальт,
воспользовавшись этим, молодецким ударом топора раскроил ему
лоб.
   Юноша вскочил на ноги и стал искать спутника, опасаясь, что
враги одолели его числом. И только тогда он понял, как страшен и
опасен в бою киммериец. Двух врагов Конан уже уложил, распластав
мечом почти до пояса. Третий замахнулся коротким мечом, но Конан
парировал удар и подскочил к дикарю, решившему поднять лук и
пустить его в дело. Прежде чем пикт успел выпрямиться, кровавый
клинок рухнул вниз, перерубив его от плеча до груди и застряв в
ней. С обеих сторон атаковали киммерийца двое оставшихся, но
одного Бальт успокоил метким броском топора. Конан бросил
застрявший меч и повернулся к врагу с голыми руками. Коренастый
пикт, на голову ниже его, замахнулся топором и одновременно
ударил ножом. Нож сломался о доспехи киммерийца, топор же застыл
в воздухе, когда железные пальцы Конан сомкнулись на запястье
врага. Громко хрустнула кость, и Бальт увидел, как скорчился от
боли пикт. В следующий миг он взлетел над головой киммерийца,
все еще вереща и пинаясь. Потом Конан грохнул его об землю с
такой силой, что тот подпрыгнул и лег замертво. Было ясно, что у
него сломан позвоночник.
   - Идем! - Конан вытащил свой меч и поднял топор. - Бери лук,
несколько стрел и вперед! Теперь вся надежда на ноги. Они
слышали крики и сейчас будут здесь. Если мы поплывем сейчас, нас
нашпигуют стрелами раньше, чем мы выплывем на стержень!

   6. Кровавые топоры пограничья

   Конан не стал слишком углубляться в лес. Через несколько сотен
шагов от реки он изменил направление и направил бег вдоль
берега. Позади слышались вопли лесных людей. Бальт понял, что
пикты добежали до поляны с убитыми. Беглецы все-таки оставили
следы, которые мог прочитать любой пикт.
   Конан прибавил ходу, Бальт старался не отставать, хоть и
чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он держался, собрав
все силы воли. Кровь стучала у него в ушах так громко, что он не
заметил, когда крики за спиной смолкли.
   Конан остановился. Бальт обхватил ствол дерева и тяжело
отпыхивался.
   - Они бросили это дело, - сказал Конан.
   - Они подкрады...ваются... к нам! - просипел Бальт.
   - Нет. Когда погоня короткая, как сейчас, они верещат каждую
минуту. Нет. Они повернули назад. Я слышал, как кто-то звал их
перед тем, как прекратился этот гвалт. Их позвали назад. Для нас
это хорошо, для гарнизона форта - скверно. Значит, воинов
выводят из леса для штурма. Те, с которыми мы дрались, из
какого-то племени в низовьях реки. Несомненно, они шли к
Гвавели, чтобы присоединиться к остальным, мы должны переплыть
реку во что бы то ни стало.
   И, повернув на запад, побежал сквозь чащу, даже не пытаясь
скрываться. Бальт поспешил за ним и только сейчас почувствовал
боль в боку - пикт его укусил. Внезапно Конан остановился и
задержал аквилонца. Бальт услышал ритмичный плеск и увидел
сквозь листву плывущую вверх по реке долбленку. Единственный ее
пассажир изо всех сил махал веслом, преодолевая течение. Это был
крепко сложенный пикт с пером цапли, воткнутым за медный
головной обруч.
   - Человек из Гвавели, - пробормотал Конан. - Посланец Зогара. Об
этом говорит белое перо. Он ездил предлагать мир племенам в
низовьям, а теперь торопится принять участие в резне.
   Одинокий посланник находился уже против их укрытия, когда у
Бальта от удивления чуть глаза на лоб не вылезли. Прямо над ухом
у него зазвучала гортанная речь пикта. Тут он понял, что это
Конан окликает гонца на его родном языке. Пикт вздрогнул, обвел
взглядом заросли и что-то ответил; потом направил долбленку к
западному берегу. Бальт почувствовал, что Конан забирает у него
поднятый на поляне лук и одну из стрел.
   Пикт подвел лодчонку к берегу, и, всматриваясь в заросли, что-то
крикнул. Ответом ему был молниеносный полет стрелы, которая
вонзилась ему в грудь по самое оперение. Со сдавленным хрипом
пикт перевалился через борт и упал в воду. Мгновенно Конан
оказался там же, чтобы схватить уплывавшую долбленку. Бальт
приковылял за ним и, ничего уже не соображая, залез в лодку.
Конан схватил весло и помчал долбленку к противоположному
берегу. С завистью глядел на него Бальт: видно, этому железному
воину незнакома усталость!
   - Что ты сказал пикту? - спросил юноша.
   - Чтобы он пристал к берегу, потому что за рекой сидит белый
следопыт и может подстрелить его.
   - Но это же нечестно, - сказал Бальт. - Он-то думал, что с ним
говорит друг. А здорово у тебя получается по-ихнему!
   - Нам была нужна его лодка, - проворчал Конан. - Нужно было
приманить его к берегу. Что лучше - обмануть пикта, который бы
рад с нас шкуру спустить, или подвести людей за рекой, чья жизнь
зависит теперь от нас?
   Пару минут Бальт размышлял над этой нравственной проблемой,
потом пожал плечами и спросил:
   - Далеко мы от форта?
   Конан показал на ручей, который впадал в Черную Реку на
расстоянии полета стрелы от них.
   - Вот Южный Ручей. От его устья до форта десять миль. Это южная
граница Конайохары. За ним на много миль тянутся болота. С этой
стороны они напасть не могут. Девятью милями выше форта Северный
Ручей образует другую границу. За ним тоже болота. Вот почему
нападение возможно только со стороны реки. Конайохара похожа на
копье в девятнадцать миль шириной, вонзившееся в Пиктийские
Дебри.
   - Так почему бы нам не подняться вверх по реке на лодке?
   - Потому, что пришлось бы бороться с течением и тратить время на
повороты. Пешком быстрее. Кроме того, помни, что Гвавели
находится южнее форта. Если пикты переправились, мы попадем
прямо к ним в лапы.
   Уже начало смеркаться, когда они вышли на восточный берег. Конан
сразу же двинулся на север быстрым шагом. Ноги у Бальта заныли.
   - Валанн предлагал построить два форта возле обоих ручьев. Таким
образом река все время была бы под наблюдением. Но правительство
не разрешило. Спесивые болваны, сидят на бархатных подушках, а
голые девки на коленях подают им вино... Знаю я эту публику. Они
ничего не видят за пределами своих хором. Дипломатия, черт
побери! Они хотят завоевать пиктов теориями об территориальной
экспансии. И такие дельные люди, как Валанн, вынуждены выполнять
распоряжения этой банды идиотов! Им так же удастся захватить
земли пиктов, как восстановить Венариум! И час придет - они
увидят варваров на стенах восточных городов!
   Неделю назад Бальт, возможно, только рассмеялся бы над этим.
Теперь он молчал, познакомившись с необузданной яростью племен,
живших у границы.
   Впереди послышался какой-то звук. Конан выхватил меч и медленно
опустил его, когда из-за кустов вышел пес - огромный, тощий,
покрытый ранами.
   - Это собака колониста, который строил дом на берегу реки в двух
милях южнее форта, - сказал Конан. - ясно, что пикты убили его и
дом спалили. Мы нашли его труп на пепелище. Пес лежал без памяти
рядом с тремя пиктами, которых он загрыз. Они почти пополам его
перерубили. Мы отнесли его в форт и перевязали. Он чуть
поправился, сразу сбежал в лес... Ну, что, Рубака, все ищешь
тех, что убили твоего хозяина?
   Пес покачал тяжелой головой и сверкнул зелеными глазами. Он не
рявкнул, не зарычал - молчком встал рядом с ними.
   Бальт улыбнулся и ласково погладил его по шее. Пес ощерил клыки,
потом склонил голову и как-то неуверенно завилял хвостом - он
давно отвык от человеческого обращения.
   Рубака помчался вперед, и Конан ему не препятствовал. Сумерки
сменились полной темнотой. Они проходили милю за милей. Пес
бежал все так же молчком. Внезапно он остановился и навострил
уши. Через минуту и люди услышали где-то вдали дьявольский вой.
   Конан яростно выругался.
   - Они напали на форт! Мы опоздали! Вперед!
   Он прибавил ходу, рассчитывая на то, что собака вовремя почует
засаду. От волнения Бальт забыл о голоде и усталости. Вопли
впереди становились все громче. К завыванию прибавились четкие
военные команды защитников форта. Когда Бальт совсем уже
испугался, что они нарвутся на дикарей, Конан отвернул от реки и
привел их на невысокий холм. Отсюда они увидели форт, освещенный
факелами, а под его стенами толпу голых раскрашенных людей. На
реке было множество лодок. Пикты окружили форт со всех сторон.
   Непрерывный поток стрел из леса и с реки обрушивался на
частокол. Вой тетив заглушал вопли людей. Вереща и размахивая
топорами, сотни две воинов бросились к восточным воротам. Они
были в полутораста шагах от цели, когда смертоносный залп из
луков со стены покрыл землю их телами. Оставшиеся бежали под
защиту леса. Те, что в лодках, направились к береговым
укреплениям, но и там их обстреляли из метательных машин - камни
и бревна полетели с неба, разбивая и топя лодки вместе с их
экипажами. И здесь нападавшим пришлось отступить. Победный рев
донесся со стен форта. Ответом ему был звериный вой.
   - Попробуем пробиться? - спросил Бальт.
   Конан отрицательно помотал головой. Он стоял, опустив голову и
заложив руки за спину, печальный и задумчивый.
   - Форт не спасти. Пикты впали в боевое безумие и не отступят,
пока все не погибнут. Но их слишком много. Даже если бы нам
удалось пробиться, это бы ничего не изменило. Мы погибли бы
рядом с Валанном, только и всего.
   - Что же нам делать, кроме как спасать собственные задницы?
   - Нужно оповестить колонистов. Ты понимаешь, почему пикты не
поджигают форт стрелами? Они не хотят, чтобы пламя всполошило
людей на востоке. Они собираются взять форт и двинуться на
восток, пока никто ничего не знает. Может, они даже рассчитывают
переправиться через Громовую и с ходу взять Велитриум. Во всяком
случае они уничтожат все живое между фортом и Громовой Рекой.
   Защитников форта мы не предупредили. Да вижу теперь, что это бы
и не помогло. Слишком мало сил и людей. Еще несколько приступов,
и пикты будут на стенах. Но мы можем предупредить тех, кто живет
по дороге в Велитриум. Вперед!
   И они пошли, слыша позади рев, который то усиливался, то
затухал. Вопли пиктов сохраняли прежнюю ярость.
   Внезапно открылась дорога, ведущая на восток.
   - Теперь бегом! - бросил Конан. Бальт стиснул зубы. До
Велитриума было двенадцать миль, да добрых пять до Ручья
Скальпов, где начинались первые поселения. Аквилонцу казалось,
что он бежит и сражается уже целый век.
   Рубака бежал впереди, обнюхивая дорогу. Вдруг пес глухо зарычал
- это был первый услышанный от него звук.
   - Неужели пикты впереди? - Конан опустился на колено и стал
рассматривать дорогу. - Знать бы, сколько их. Наверное, только
группа. Не дождались взятия форта и побежали вперед, чтобы
перерезать людей спящими. Ну, бежим!
   Наконец они увидели впереди свет между деревьями и дикий
жестокий вой пронзил им уши. Дорога здесь делала поворот, и они
срезали путь сквозь кустарник. Через минуту им открылась ужасная
картина. На дороге стояла повозка с нехитрым скарбом. Она
горела. Волы валялись с перерезанными глотками. Неподалеку
лежали изуродованные тела мужчины и женщины. Пятеро пиктов
плясали вокруг, потрясая окровавленными топорами.
   Красный туман застлал на миг глаза юноши. Он вскинул лук,
прицелился в пляшущую фигуру, черную на фоне огня, и спустил
тетиву. Грабитель подскочил и упал мертвым со стрелой в сердце.
А потом двое белых воинов и пес напали на растерявшихся пиктов.
Конана воодушевлял дух борьбы и очень древняя расовая ненависть,
Бальт же пылал гневом.
   Первого пикта, вставшего у него на дороге, он встретил
убийственным ударом по раскрашенному лбу, и, отшвырнув падающее
тело, бросился на остальных. Но прыжок аквилонца опоздал: Конан
уже убил одного из тех, кого присмотрел для себя, второй же был
пронзен его мечом раньше, чем юнош успел поднять топор.
Обернувшись к последнему пикту, Бальт увидел, что над его телом
стоит пес Рубака и кровь капает с его могучих челюстей.
   Бальт молча посмотрел на изрубленные тела у повозки. Колонисты
были молоды, она - совсем еще девочка. По случайности лицо ее
осталось нетронутым и даже в момент мучительной смерти осталось
прекрасным. Но зато тело... Бальт с трудом проглотил слюну и все
поплыло у него перед глазами. Ему хотелось упасть на землю,
рыдать и грызть траву в отчаянии.
   - Эта парочка направлялась в форт, когда их встретили пикты, -
сказал Конан, вытирая меч. - Парень, наверное, хотел наняться в
солдаты или взять участок в верховьях реки. Вот что будет с
любым мужчиной, женщиной или ребенком по эту сторону Громовой
Реки, если мы не поторопимся в Велитриум.
   Колени Бальта подкашивались, когда он пошел за Конаном. Но шаг
киммерийца по-прежнему оставался широким и легким, словно у
бежавшей рядом собаки. Рубака уже не рычал и не опускал голову.
Дорога была свободна. Шум от реки был уже почти не слышен, но
Бальт верил, что форт еще держится. Вдруг Конан с проклятием
остановился.
   Он показал Бальту на колею, которая сворачивала к северу от
дороги. Колея заросла кустами, но сейчас они были сломаны или
пригнуты. Чтобы убедится в этом Бальту понадобилось
прикосновение руки, а Конан же, казалось, видит в темноте не
хуже кошки. Дальше широкий след повозки сворачивал прямо в лес.
   - Поселенцы поехали за солью на солонцы, - проворчал он. -
Проклятие! Это на краю болот в девяти милях отсюда. Их отрежут и
перебьют. Слушай! Ты один здесь справишься. Беги вперед,
поднимай всех и гони в Велитриум. Я пойду за теми, что собирают
соль. На дорогу мы уже не вернемся, пойдем прямо по лесу.
   И, не сказав больше ни слова, Конан свернул в сторону и пошел по
заросшей дороге. Бальт посмотрел ему вслед и двинулся своим
путем. Пес остался с ним и бежал рядом. Но не успел Бальт
сделать и сотни шагов, послышалось рычание. Он обернулся и
увидел, что там, куда свернул Конан колышется мертвенно-бледный
призрачный свет. Рубака продолжал рычать, шерсть поднялась дыбом
у него на загривке. Бальт вспомнил жуткий призрак, что
неподалеку отсюда похитил купца Тиберия и заколебался. Тварь,
несомненно, преследовала Конана. Но великан-киммериец уже не раз
доказал ему, что прекрасно защитит себя сам, а его долг
предупредить беззащитных людей, которые оказались на пути
кровавого урагана. Вид изрубленных тел у повозки был для него
страшнее всяких призраков.
   Он поспешно перешел через Ручей Скальпов и оказался возле первой
хижины колонистов - длинной, невысокой, сложенной из грубо
отесанных бревен.
   Недовольный голос спросил, чего ему надо.
   - Вставайте! Пикты перешли реку!
   Дверь немедленно открыла женщина. В одной руке она держала
свечу, в другой - топор. Лицо ее было бледным.
   - Входи! - закричала она. - Отобьемся в доме!
   - Нет, вам надо уходить в Велитриум. Форт их надолго не
задержит. Может, он уже взят. О доме не думай, хватай детей и
беги!
   - Но мой-то пошел с людьми за солью! - заревела она, ломая руки.
Из-за ее спины выглянули растрепанные головенки троих ребятишек,
моргавших спросонья.
   - За ними пошел Конан, он их выведет. Нам нужно идти, чтобы
предупредить других.
   Она облегченно вздохнула.
   - Хвала Митре! Если за ними пошел киммериец, то они в
безопасности. Никто из смертных не защитит их лучше!
   Она поспешно подхватила на руки младшего и, гоня перед собой
двух других, вышла из хижины. Бальт взял свечу и погасил ее,
прислушиваясь. На дороге было тихо.
   - Лошадь у вас есть?
   - Да, в стойле. Ох, быстрее!
   Он отодвинул ее в сторону и сам открыл засов. Потом вывел коня и
посадил на него детей, наказав, чтобы держались за гриву и друг
за друга. Они смотрели на него серьезно и молчали. Женщина взяла
поводья и пошла по дороге. Топор она несла в руке и Бальт был
уверен, что в случае чего она будет биться, как пантера.
   Он шел сзади и прислушивался. Его преследовала мысль, что форт
уже пал и что темнокожая орда несется сейчас по дороге,
опьяненная от пролитой крови и жаждущая новой. Они будут
нестись, как стая голодных волков.
   Наконец, он увидел в темноте силуэт следующей хижины. Женщина
хотела крикнуть хозяевам, но Бальт ее удержал. Он подошел к
двери и постучал. Ему ответил женский голос. Он объяснил в чем
дело и обитатели хижины живо выскочили из нее - старуха, две
молодые женщины и четверо детей. Мужчины у них тоже отправились
на солонцы. Одна из женщин остолбенела, другая была близка к
истерике. Но старуха, уроженка пограничья, живо ее утихомирила,
помогла Бальту вывести двух лошадей из сарая за хижиной и
усадила на них детей. Бальт и ей посоветовал ехать верхом, но
она приказала сделать это одной из невесток. - Она ждет ребенка,
- пояснила старуха. - А я смогу идти пешком. И драться, если это
понадобиться.
   Когда тронулись, одна из молодух сказала:
   - Вечером по дороге ехали двое. Мы им посоветовали переночевать
у нас, но они спешили в форт. Что с ними?
   - Они встретили пиктов, - кратко ответил Бальт, и женщина
зарыдала.
   Едва хижина скрылась из виду, где-то вдали послышался высокий
протяжный вой.
   - Волк! - сказала одна из женщин.
   - Раскрашенный волк с топором, - проворчал Бальт. - Идите!
Поднимайте всех колонистов по дороге и ведите с собой. Я
посмотрю, что у нас за спиной.
   Старуха молча повела своих подопечных дальше. Когда они уже
пропадали во мраке, Бальт увидел бледные овалы детских лиц,
обращенных к нему. Он вспомнил своих родных в Тауране и в голове
у него помутилось. Все тело ослабло, он застонал и опустился на
дорогу, обхватив рукой шею Рубаки, который немедленно принялся
облизывать ему щеки.
   Юноша поднял голову и через силу улыбнулся.
   - Пойдем, парень, - сказал он вставая. - Нас ждет работа.
   Алое зарево вспыхнуло между деревьями. Пикты подожгли первую
хижину. Вот бы взбесился Зогар Заг, если бы узнал об этом! Ведь
огонь встревожит всех, кто живет вдоль дороги. Когда первые
беглецы придут туда, все будут уже наготове. Но тут лицо юноши
помрачнело. Женщины двигались медленно, лошади были тяжело
нагружены. Быстроногие пикты легко догонят их... Он занял
позицию за грудой бревен, сваленных у дороги. Путь на запад
освещала горящая хижина, и, когда пикты подошли, он увидел их
первым - черные притаившиеся фигуры.
   Он натянул тетиву до уха и одна из фигур рухнула на землю.
Остальные рассыпались по кустам вдоль дороги. Рубака завыл возле
его ног от нетерпения. Еще один силуэт появился на дороге,
подбираясь к завалу. Следующая стрела пробила ему бедро, пикт
завыл и упал. Одним прыжком Рубака бросился в кусты, послышался
шум и пес оказался снова рядом с Бальтом. Его пасть была в
крови.
   Никто больше не рискнул выйти на дорогу. Бальт опасался, что его
обойдут сзади, и, услышав шорох слева от себя, выстрелил наугад.
Проклятье - стрела вонзилась в дерево! Но Рубака бесшумно, как
призрак, исчез, через минуту раздались хруст и хрипение - и пес
уже вытирал окровавленную морду об руку юноши. На шее пса была
рана, но шуршать в кустах стало некому.
   Люди, притаившиеся по обеим сторонам дороги сообразили, что
случилось с их товарищем и решили, что лучше пойти в атаку
открыто, чем быть задавленными этим невидимым демоном. Возможно,
они поняли, что за бревнами только один стрелок. И все разом
выскочили из своих укрытий. Стрелы поразили троих, двое
оставшихся остановились. Один повернулся и побежал назад по
дороге, но другой полез через бревна с топором. Бальт вскочил,
но поскользнулся, и это спасло ему жизнь. Топор отсек только
прядь волос с его головы, а пикт полетел вниз, увлеченный силой
своего же удара. Прежде чем он поднялся, Рубака разорвал ему
горло.
   Наступило напряженное ожидание. Бальт размышлял; тот, кто убежал
- был ли он последним? Скорее всего, это была небольшая банда,
которая не участвовала в штурме форта или была отправлена на
разведку перед основными силами. Каждая лишняя минута давала
женщинам и детям возможность добраться до Велитриума.
   Внезапно рой стрел прогудел над его головой. Дикий вой понесся
из кустов. Или уцелевший привел подкрепление, или подошел
следующий отряд. Хижина все еще пылала, слабо освещая дорогу.
Пикты двинулись к нему, скрываясь за деревьями. Он пустил три
последние стрелы и отшвырнул лук. Словно бы зная это, они
подходили ближе, сохраняя молчание - в тишине слышался лишь
топот ног.
   Бальт пригнул голову рычащему псу и сказал:
   - Все в порядке, парень, мы еще вложим им ума!
   И вскочил, подняв топор. Лезвия, острия, клыки - все сплелось в
один клубок.

   7. Демон в огне

   Свернув с дороги, Конан настроился бежать все девять миль. Но не
одолел и четырех, как услышал, что впереди люди. По голосам он
понял, что это не пикты, и прокричал приветствие.
   - Кто идет? - спросил хриплый голос. - Стой, где стоишь, пока мы
не поглядим на тебя, не то схлопочешь стрелу.
   - В такой темноте ты и в слона не попадешь, - отозвался Конан. -
Успокойся, дурень, это я, Конан. Пикты перешли реку.
   - Так мы и думали, - сказал предводитель группы, когда они
подошли ближе - высокие стройные люди с суровыми лицами и при
луках. - Один из наших подранил антилопу и гнал ее почти до
Черной Реки, но услышал, что внизу завыли и бегом вернулся в
лагерь. Мы бросили соль и повозки, распрягли волов и бросились
домой со всех ног. Если пикты осаждают форт, то банды грабителей
пойдут по дороге к нашим домам.
   - Ваши семьи в безопасности, - сказал Конан. - Мой друг повел их
в Велитриум. Если вернемся на дорогу, то можем нарваться на всю
орду. Значит, пойдем на юго-восток прямо через лес. Я буду
прикрывать.
   Через две минуты вся компания тронулась в путь. Конан шагал
потише, держась на расстоянии голоса от остальных. Ну и шум же
они подняли в лесу! Любой пикт или киммериец мог пройти здесь
так, что никто бы и не услышал.
   Переходя небольшую поляну, Конан почувствовал, что за ним
следят. Он остановился в кустах, слыша удаляющиеся голоса
колонистов. Потом кто-то стал звать его с той стороны, откуда
они вышли:
   - Конан! Конан! Подожди, Конан!
   - Бальт! - воскликнул удивленный киммериец и сказал негромко: -
Я здесь!
   - Подожди меня, Конан! - голос звучал громче.
   Конан нахмурился и вышел на поляну.
   - Какого черта ты здесь делаешь? Клянусь Кромом!
   Он осекся и дрожь пробежала по его спине. На той стороне поляны
его ждал вовсе не Бальт. Странное свечение струилось между
деревьев. Свечение двинулось к нему - мерцающий зеленый огонь,
уверенно двигающийся к цели.
   Свечение остановилось в двух шагах от Конана. Он старался
распознать затуманенные светом очертания. Зеленый огонь имел
материальную основу, он лишь окутывал какое-то враждебное живое
существо, но какое? Тут, к удивлению воина, из светящегося
столба зазвучал голос:
   - Что же ты стоишь, как баран на бойне, Конан?
   Голос был человеческий, но как-то странно вибрировал.
   - Баран? - в гневе вскричал Конан. - Неужели ты думаешь, что я
испугался поганого болотного демона? Меня позвал друг!
   - Я кричал его голосом, - ответил демон. - Те, за которыми ты
идешь, принадлежат моему брату - я не могу оставить его нож без
их крови. Но ты мой. О глупец, ты пришел сюда с далеких серых
холмов Киммерии, чтобы сгинуть в дебрях Конайохары!
   - У тебя уже была возможность добраться до меня! - рявкнул
Конан. - Почему же ты меня тогда не прикончил?
   - Потому что брат мой тогда еще не покрасил черной краской череп
и не бросил меня в огонь, что вечно горит на черном жертвеннике
Гуллаха, еще не шепнул твоего имени духам тьмы, что навещают
горы Мрачного Края. Но пролетел над Мертвыми Горами нетопырь и
нарисовал твой образ на шкуре белого тигра, которая висит перед
большим домом, где спят Четверо Братьев Ночи. Огромные змеи
вьются у их ног, а звезды, словно светлячки, запутались в их
волосах.
   - Отчего же боги тьмы обрекли меня на смерть?
   Что-то - рука ли, нога ли, коготь ли - метнулось из пламени и
быстро начертило на земле знак. Знак вспыхнул и погас, но Конан
узнал его.
   - Ты осмелился нарисовать символ, который принадлежит только
жрецам Иргала Зага. Гром прокатился над Мертвыми Горами и
святилище Гуллаха рухнуло от вихря из Залива Духов. Этот вихрь,
посланец Четырех Братьев Ночи, примчался и шепнул мне на ухо
твое имя. Людям твоим конец. Сам ты уже мертв. Твоя голова
повиснет на стене в святилище моего брата. Твое тело пожрут
чернокрылые и остроклювые Дети Ихиля.
   - Да что это, сто чертей, у тебя за брат? - спросил Конан. Меч
уже был в его руке, теперь он потихоньку доставал топор.
   - Зогар Заг, дитя Иргала Зага, который все еще навещает свою
древнюю рощу. Женщина из Гвавели проспала ночь в этой роще и
понесла Зогара Зага. Я тоже родился от Иргала Зага и огненного
существа из дальних земель. Зогар вызвал меня из Страны Туманов.
С помощью заклинаний магии и собственной крови он облек меня в
плоть этого мира. Мы с ним единое целое, соединенное невидимыми
узами. Его мысли - мои мысли. Меня ранит удар, нанесенный ему,
он истекает кровью, когда ранят меня. Но я уже и так много
сказал. Теперь пусть душа твоя беседует с духами Мрачного Края.
Они тебе и поведают о древних богах, которые не сгинули, а
только дремлют в бездне и временами пробуждаются.
   - Хотел бы я посмотреть, как ты выглядишь, - проворчал Конан и
приготовил топор. - Ты оставляешь птичий след, горишь огнем и
говоришь человеческим голосом...
   - Ты увидишь, - донеслось из пламени. - Ты все узнаешь и унесешь
это знание с собой в Мрачный Край.
   Пламя вспыхнуло и опало, начало гаснуть. Стал вырисовываться
туманный облик. Сначала Конан подумал, что это сам Зогар и есть,
закутанный в зеленый огонь, но только он был куда выше ростом -
выше самого Конана, и в лице было что-то дьявольское, хотя и
были у него такие же раскосые глаза и острые уши, как у колдуна.
Вот только глаза были красные, как угли.
   Торс существа, длинный и тонкий, был покрыт змеиной чешуей. Руки
были человеческими, зато ноги кончались трехпалыми лапами, как у
гигантской птицы. По всему телу пробегали дрожащие синие
огоньки.
   И вдруг эта тварь повисла прямо над ним, хоть и не сделала
никакого движения. Длинная рука, вооруженная серповидными
когтями, взметнулась и устремилась к его шее. Конан дико
закричал, отгоняя наваждение и отскочил в сторону, одновременно
метнув топор. Демон уклонился от удара с невероятным проворством
и снова окутался огнем.
   Когда демон убивал других, его союзником был страх. Но Конан не
боялся. Он знал, что каждое существо, облеченное в земную плоть,
может быть поражено оружием - как бы страшно это существо не
выглядело.
   Удар когтистой лапы сорвал с него шлем. Чуть ниже - и голова
слетела бы с плеч. Жестокая радость охватила варвара, когда его
меч вонзился в подбрюшье чудовища. Конан увернулся от следующего
удара и освободил меч. Когти пропахали его грудь, разрывая
звенья кольчуги, словно нитки. Но следующая атака киммерийца
была подобна прыжку голодного волка. Он оказался между лап
чудовища и еще раз с силой вонзил меч ему в брюхо. Он слышал,
как длинные лапы разрывают кольчугу на спине, добираясь до тела,
чувствовал, как холодный огонь окутывает его самого... Внезапно
Конан вырвался из ослабевших лап и его меч совершил смертоносный
взмах.
   Демон зашатался и упал на бок. Голова его держалась на тонкой
полоске шкуры. Искры, бегавшие по его телу, из голубых стали
красными и покрыли все тело демона. Конан услышал запах горящего
мяса, стряхнул с глаз кровь и пот, повернулся и побежал по лесу.
По израненным рукам и ногам текла кровь. Потом он увидел где-то
на севере зарево - возможно, горел дом. За спиной начался
знакомый вой. Он побежал быстрее.

   8. Конец Конайохары

   Стычки на берегах Громовой Реки; жестокое сражение под стенами
Велитриума; немало потрудились топор и факел и не одна хижина
превратилась в пепел, прежде чем отступила размалеванная орда.
   Затишье после этой бури было особенным: люди, собираясь,
говорили вполголоса, а воины в окровавленных бинтах пили свое
пиво по тавернам и вовсе молчком.
   В одной из таких таверн сидел Конан-киммериец и прихлебывал из
огромной кружки. К нему подошел худощавый следопыт с
перевязанной головой и рукой в лубке. Он один остался в живых из
гарнизона форта Тускелан.
   - Ты ходил с солдатами на развалины форта?
   Конан кивнул.
   - А я не мог, - сказал следопыт. - Драки не было?
   - Пикты отступили за Черную Реку. Что-то их напугало, но только
дьявол, их папаша, знает, что это было.
   - Говорят, там и хоронить нечего было?
   Конан кивнул.
   - Один пепел. Пикты свалили все трупы в кучу и сожгли, прежде
чем уйти. И своих, и людей Валанна.
   - Валанн погиб одним из последних в рукопашной, когда они
перелезли через частокол. Они хотели взять его живым, но он не
дался - вынудил, чтобы его убили. Нас десятерых взяли в плен -
мы слишком ослабели от ран. Девятерых зарезали сразу. Но тут
сдох Зогар Заг. Мне удалось улучить минуту и бежать.
   - Зогар Заг умер?! - воскликнул Конан.
   - Умер. Я сам видел, как он подыхал. Вот почему у стен
Велитриума пикты уже не сражались с прежней яростью. Странно все
это было. В бою он не пострадал. Танцевал среди убитых,
размахивал топором, которым прорубил голову последнему из моих
товарищей. Потом завыл и бросился на меня, но вдруг зашатался,
выронил топор, скрючился и завопил так, как ни одна зверюга не
кричит перед смертью. Он упал между мной и костром, на котором
они собирались меня поджарить, из пасти у него пошла пена, он
вытянулся и пикты завопили, что он сдох. Пока они причитали, я
освободился от веревок и убежал в лес.
   Я хорошо рассмотрел его при свете костра. Никакое оружие его не
коснулось, а ведь были у него раны в паху, в брюхе, шея чуть не
перерублена... Ты что-нибудь понимаешь?
   Конан не отозвался, но следопыт, зная, что варвары в этих делах
разбираются, продолжал:
   - Он колдовством жил и колдовства же сдох. Вот этой-то странной
смерти и напугались пикты. Ни один из тех, кто это видел, не
пошел под стены Велитриума, все ушли за Черную Реку. На Громовой
сражались те, кто ушел раньше. А их было слишком мало, чтобы
взять город.
   Я ушел по дороге за их главными силами и точно знаю, что больше
из форта никто не тронулся. Тогда я пробрался между пиктами в
город. Ты к тому времени уже привел своих колонистов, но их жены
и дети вошли в ворота прямо перед носом у этих разрисованных
дьяволов. Если бы молодой Бальт и старый Рубака не задержали их
на какое-то время, конец был бы всем женам и детям в
Конайохаре... Я проходил мимо того места, где Бальт и пес
приняли бой. Они лежали посреди кучи мертвых пиктов - я насчитал
семерых со следами топора или клыков, а на дороге валялись и
другие, утыканные стрелами. О боги, что это за схватка была!
   - Он был настоящим мужчиной, - сказал Конан. - Я пью за его тень
и за тень пса, не знавшего страха.
   Он сделал несколько глотков. Особым загадочным движением вылил
остатки на пол и разбил кружку.
   - Десять пиктов заплатят за его жизнь своей и еще семь - за
жизнь пса, что был храбрей многих воинов.
   И следопыт, поглядев в суровые, горящие голубым огнем глаза,
понял, что варвар выполнит свой обет.
   - Форт не будут отстраивать?
   - Нет. Конайохара потеряна для Аквилонии. Границу передвинули.
Теперь она проходит по Громовой Реке.
   Следопыт вздохнул и поглядел на свою ладонь, грубую, как дерево,
от топорища и рукояти меча. Конан потянулся за жбаном вина.
Следопыт глядел на него и сравнивал со всеми остальными - и
теми, что сидели рядом, и теми, что пали над рекой, и с
дикарями, что жили за этой рекой. Конан не видел этого
изучающего взгляда.
   - Варварство - это естественное состояние человечества, - сказал
наконец следопыт, печально глядя на киммерийца. - А вот
цивилизация неестественна. Она возникла случайно. И в конце
концов победит варварство.

   * * *

   Книга на этом кончается, но не кончаются приключения Конана из
Киммерии. Он сторицей отомстил за друга, наголову разгромив
пиктов под велитриумом - варвар стоял тогда во главе аквилонской
армии. В конечном счете эта победа возвела его на трон Аквилонии
- правда, его пришлось освободить, слегка придушив жестокого и
вероломного короля Нумедида. Так как человек Конан был простой,
держава при нем процветала. Но завистливые соседи решили
свергнуть его с престола. Им это удавалось - впрочем, ненадолго.
О том, как Конан спас свое королевство, рассказывается в романе
Роберта Говарда "Час дракона".





                              Роберт ГОВАРД
                              Спрэг ДЕ КАМП

                               БОГ ИЗ ЧАШИ




     Жуткие приключения Конана в Башне Слона и в развалинах Ларши  привили
ему отвращение к  колдовству  Востока.  Он  бежал  на  северо-запад  через
Коринфию в Немедию, второе из самых могущественных Гиборейских  королевств
после Аквилонии. В городе  Нумалия  он  возобновил  свою  профессиональную
карьеру вора.


     Сторож Арус сжал свой арбалет трясущейся рукой и вытер капли  липкого
пота,  выступившие  на  его  лице,  когда  он  увидел  перед  собой  труп,
растянувшийся на полированном полу. Нет ничего  приятного  во  встрече  со
Смертью в уединенном месте в полночь.
     Сторож стоял в просторном коридоре, освещенном  гигантскими  свечами,
стоявшими в нишах вдоль стен. Между  нишами  стены  были  покрыты  черными
бархатными занавесями, между которыми висели щиты и  перекрещенное  оружие
самого фантастического вида. Там и тут стояли фигуры  редкостных  богов  -
идолы, вырезанные из камня или редкого дерева, отлитые из  бронзы,  железа
или серебра, тускло отражающиеся в отблесках черного пола.
     Арус вздрогнул.  Он  никогда  не  заходил  сюда,  хотя  служил  здесь
сторожем уже несколько месяцев.  Это  было  фантастическое  учреждение,  -
огромный музей и античное здание, которое люди  называли  Замком  Каллиана
Публико,  полное  редкостей  со  всего  мира,  но  сейчас,  в  одиночестве
полуночи, Арус стоял в огромном пустом зале и вглядывался в  распростертый
труп богатого и могущественного владельца Замка.
     Даже тупым мозгам сторожа было ясно,  что  лежащий  человек  выглядит
совсем не так, как он же, едущий в позолоченной колеснице по Паллиан  Вэй,
высокомерный и властный, со глазами, сверкающими  притягивающей  жизненной
силой. Люди, ненавидевшие Каллиана Публико, с трудом бы узнали его сейчас,
лежащего как бесформенная груда мяса,  в  наполовину  сорванной  мантии  и
перекосившейся пурпурной тунике. Его  лицо  почернело,  глаза  вылезли  из
орбит, язык вывалился из широко раскрытого  рта.  Его  толстые  руки  были
раскинуты  в  жесте  странной  тщетности.  На  толстых  пальцах   сверкали
драгоценные камни.
     - Почему они не взяли драгоценности? - с трудом  пробормотал  сторож.
Он сделал шаг и застыл, вглядываясь. Короткие волосы на его голове  встали
дыбом. Сквозь темную шелковую занавесь, закрывающую один из многочисленных
дверных проемов, ведущих в зал, показалась чья-то фигура.
     Арус увидел высокого юношу крепкого  телосложения,  на  котором  были
только набедренная повязка и сандалии, застегнутые высоко на лодыжках. Его
кожа  была  коричневой  от  палящего  солнца  выжженных  степей,  и   Арус
занервничал, взглянув на широкие плечи, массивную  грудь  и  тяжелые  руки
юноши. Одного взгляда на суровые черты лица и широкий лоб незнакомца  было
достаточно для сторожа, чтобы понять, что юноша не  немедиец.  Под  густой
щеткой непокорных черных волос сверкала тлеющими углями пара голубых глаз.
На поясе в кожаных ножнах висел длинный меч.
     Арус почувствовал, как по его  спине  побежали  мурашки.  Он  натянул
арбалет трясущимися пальцами,  чтобы  выпустить  стрелу  в  пришельца  без
всяких переговоров, содрогаясь от мысли о том, что может  произойти,  если
он промахнется и не убьет его с первого выстрела.
     Пришелец посмотрел на тело, лежащее на полу  больше  с  любопытством,
чем с удивлением.
     - Зачем ты убил его? - нервно спросил Арус.
     Юноша качнул взъерошенной головой.
     - Я не убивал его, - ответил  он,  говоря  по-немедийски  с  акцентом
варвара. - Кто это?
     - Каллиан Публико, - ответил Арус, пятясь.
     Проблеск интереса показался в сумрачных голубых глазах.
     - Владелец дома?
     - Ага, - Арус уперся в стену.  Он  схватил  толстый  бархатный  шнур,
висящий здесь и сильно  дернул  за  него.  С  улицы  донесся  резкий  звон
колокольчика, который обычно висит перед всеми  магазинами  и  заведениями
для вызова стражи.
     Пришелец вздрогнул.
     - Зачем ты это сделал? - спросил он. - Это  может  привлечь  внимание
сторожа.
     - Я и  есть  сторож,  негодяй!  -  вскричал  Арус,  собрав  всю  свою
смелость. - Стой, где стоишь. И не двигайся, иначе моя стрела пронзит тебя
насквозь!
     Его палец нащупал спусковой  крючок  арбалета,  бездушное  квадратное
острие смотрело прямо в широкую  грудь  юноши.  Пришелец  нахмурился,  его
темное лицо потемнело еще больше.  Он  не  проявил  страха,  но  казалось,
серьезно задумался - подчиниться команде или рискнуть,  пытаясь  скрыться.
Арус облизал пересохшие губы, и его кровь застыла в жилах, когда  он  ясно
увидел в туманных глазах чужеземца борьбу с намерением убить его, Аруса.
     Когда он услышал скрип открываемой двери и шум голосов, из его  груди
вырвался вздох благодарного облегчения.  Пришелец  напрягся  и  пристально
посмотрел взглядом загнанного зверя на то, как полдюжины вооруженных людей
вошли в зал. Все, кроме одного, носили алые  туники  нумалийской  полиции.
Они были подпоясаны короткими мечами, похожими на кинжалы, и в руках несли
алебарды - оружие с длинным древком, наполовину пика, наполовину топор.
     - Что это за чертовы проделки? -  воскликнул  передний  мужчина,  чьи
холодные серые глаза и тонкие острые черты лица, не менее, чем гражданская
одежда, выделяли его из его дородных спутников.
     - Клянусь Митрой, Деметрио! - вскричал Арус. - Несомненно судьба этой
ночью со мной. Я и не надеялся,  что  стража  так  быстро  откликнется  на
вызов, а тем более, что ты будешь среди них!
     - Я наматывал круги с Дионусом, - ответил  Деметрио.  -  Мы  как  раз
проходили мимо Замка, когда зазвонил звонок. Но кто это? О, Иштар!  Хозяин
Замка собственной персоной!
     - Никто другой, - ответил Арус, - и подло убитый. Сегодня моя очередь
сторожить дом всю ночь, потому что, как ты знаешь, здесь хранится огромное
количество ценностей. У Каллиана Публико  богатые  покровители  -  ученые,
принцы и состоятельные  коллекционеры  редкостей.  Всего  несколько  минут
назад я попробовал дверь, которая открывается в портике и  обнаружил,  что
она закрыта только на засов, а не на замок.  Дверь  запирается  на  засов,
который можно открыть с другой стороны, и на большой замок, который  можно
отпереть только снаружи. Ключ был только у Каллиана Публико, это тот ключ,
который висит у него не поясе.
     Я понял, что что-то неладно, потому что Каллиан всегда  запирает  эту
дверь на большой замок, когда закрывает Замок, а я не видел Каллиана с тех
пор, как он оставил Замок запертым и уехал на свою виллу в  предместья.  У
меня есть ключ, которым можно отпереть засов, я  вошел  и  увидел  лежащее
тело, так как видите его и вы. Я ничего не трогал.
     - Так, - острые глаза Деметрио остановились на мрачном пришельце. - А
кто это?
     - Убийца, без сомнений! - вскричал Арус. - Он  появился  из  вон  той
двери. Он из северных варваров, может, гипербореец, а может, боссонец.
     - Кто ты? - спросил Деметрио.
     - Я Конан, киммериец, - ответил варвар.
     - Ты убил этого человека?
     Киммериец покачал головой.
     - Отвечай, когда тебя спрашивают!
     Злой блеск промелькнул в мрачных голубых глазах.
     - Я не собака, чтобы со мной так говорили!
     - А ты наглый тип! - усмехнулся спутник  Деметрио,  крупный  мужчина,
носящий знаки отличия префекта полиции. -  Ты,  независимая  дворняжка!  Я
выбью из него его наглость! Эй, ты! Говори! Зачем ты убил...
     -  Подожди  немного,  Дионус,  -  приказал  Деметрио.  -  Дружище,  я
начальник Инквизиторского Совета города Нумалии. Будет лучше, если ты  мне
расскажешь, зачем ты оказался здесь, а если ты не убийца, то докажи это.
     Киммериец колебался.  Он  не  выказывал  никакого  страха,  а  только
замешательство,  которое  обычно  испытывает  варвар,   столкнувшийся   со
сложностями цивилизованной системы, работа которой загадочна для него и  к
тому же препятствует его планам.
     - Пока он обдумывает,  -  быстро  сказал  Деметрио,  поворачиваясь  к
Арусу, - скажи мне: ты видел Каллиана Публико покидающим дом этим вечером?
     - Нет, мой господин, но он обычно уходит, когда я только начинаю свою
стражу. Большая дверь была заперта и на засов и на замок.
     - Мог ли он войти в здание снова так, чтобы ты его не заметил?
     - Да, это возможно, но маловероятно. Если он вернулся со своей виллы,
он бы наверняка приехал в своей колеснице, потому что путь  оттуда  долог.
Но кто слышал, чтобы Каллиан Публико возвращался? Даже если  бы  я  был  с
другой стороны Замка я бы услышал стук колес колесницы по  мостовой.  А  я
ничего такого не слышал.
     - И дверь вечером была заперта раньше?
     - Я могу  в  этом  присягнуть.  Я  пробовал,  все  ли  двери  заперты
несколько раз за ночь. Дверь была заперта еще часа полтора назад - тогда я
пробовал ее последний раз перед тем, как обнаружил, что она отперта.
     - Ты не слышал никаких криков или шума борьбы?
     - Нет, господин. Но это не странно, потому что стены  в  Замке  такие
толстые, что ни один звук не проникнет через них.
     - Зачем вдаваться во все эти расспросы и  размышления?  -  недовольно
сказал дородный префект. - Вот кто нам нужен. Отведем его в суд, и я выбью
из него признание или размелю его кости в кашу.
     Деметрио посмотрел на варвара.
     - Ты понял, что он сказал? - спросил  инквизитор.  -  Что  ты  можешь
сказать в ответ?
     - То, что любой, кто коснется меня, быстро отправится на  встречу  со
своими предками в ад, - процедил Киммериец сквозь сжатые зубы.  Его  глаза
сверкали злым огнем.
     - Зачем ты пришел сюда, если не ты убил этого человека?  -  продолжил
Деметрио.
     - Я пришел украсть, - угрюмо ответил юноша.
     - Украсть что?
     Конан заколебался.
     - Еду.
     - Ложь, - сказал Деметрио. - Ты знаешь, что здесь  нет  еды.  Или  ты
скажешь мне правду, или...
     Киммериец положил руку на рукоятку меча, и его жест был полон угрозы,
как оскал тигра.
     -  Оставь  свои  запугивания  для  трусов,  которые  боятся  тебя,  -
проворчал он. - Я не выросший в  городе  немедиец,  чтобы  раболепствовать
перед твоими наемными псами. Я убивал людей и получше тебя и за меньшее.
     Дионус, который открыл было рот, чтобы гневно  зарычать,  закрыл  его
снова. Стража  неуверенно  сдвинула  алебарды  и  пристально  смотрела  на
Деметрио, ожидая приказаний, безмолвно слушая, как открыто  не  повинуются
всемогущей полиции. Они ожидали команды схватить варвара. Но  Деметрио  не
спешил отдавать такой приказ. Арус смотрел то на одного,  то  на  другого,
недоумевая, что происходит в остром мозгу Деметрио, в его голове с орлиным
носом. Может, инквизитор боится разбудить варварское бешенство киммерийца,
или может у него есть действительные сомнения.
     - Я не обвиняю тебя в убийстве Каллиана, - усмехнулся Деметрио. -  Но
ты должен понять, что факты против тебя. Как ты проник в Замок?
     - Я спрятался в тени склада  за  этим  зданием,  -  неохотно  ответил
Конан. - Когда этот пес, - он выбросил палец в  сторону  Аруса,  -  прошел
мимо и зашел за угол, я подбежал к стене и взобрался на нее...
     - Это ложь! - взорвался Арус. - Ни один человек не сможет  взобраться
по той отвесной стене.
     - Ты видел когда-нибудь, как киммерийцы взбираются на крутые утесы? -
спросил Деметрио. - Я вел такое следствие. Продолжай, Конан.
     - Угол украшен резьбой, -  сказал  Киммериец.  -  И  мне  было  легко
взобраться. Я добрался до крыши раньше, чем этот пес обогнул дом еще  раз.
Я нашел люк, закрытый железным засовом,  который  был  заперт  изнутри.  Я
разрубил его...
     Арус, вспомнив толщину засова,  задохнулся  и  двинулся  на  варвара,
который нахмурился и продолжил:
     -  Я  пролез  через  люк  и  вошел  в  верхнюю  комнату.  Там  я   не
останавливался, а пошел сразу к лестнице...
     - Как ты узнал, где находится лестница? Только слуги Каллиана  и  его
богатые покровители были вхожи в верхние комнаты.
     Конан застыл в упрямом молчании.
     - Что ты сделал после того, как дошел до лестницы?
     - Я пошел прямо вниз, - пробормотал Киммериец. - Она вела  в  комнату
за вон той занавешенной дверью. Когда я посмотрел сквозь занавес, я увидел
этого пса, стоящего над мертвым телом.
     - Почему ты вышел из своего убежища?
     - Потому что сначала я подумал, что он  другой  вор,  который  пришел
украсть то, за чем... - киммериец сам себя оборвал.
     - То, за чем ты сам пришел сюда, - закончил Деметрио. - Ты не  медлил
в верхних комнатах, где хранятся самые богатые вещи. Тебя послал тот,  кто
прекрасно знает Замок, украсть что-то особое!
     - И убить Каллиана Публико! - воскликнул Дионус. - Клянусь Митрой, мы
докажем это! Схватить его, и мы получим признание еще до утра.
     С чужеземным ругательством Конан отступил  назад  и  выхватил  меч  с
такой злостью, что острое лезвие зажужжало в воздухе.
     - Назад, если вы дорожите вашими трусливыми душонками! - прорычал он.
- Потому что, если вы осмеливаетесь  мучить  домохозяек,  обирать  и  бить
проституток, чтоб  заставить  их  говорить,  не  думайте,  что  вы  можете
наложить ваши грязные лапы на горца! Спрячься со своим луком, сторож,  или
я выпущу твои кишки!
     - Подождите! - сказал Деметрио. - Отзови своих псов,  Дионус.  Я  все
еще не убежден в том, что он убийца.
     Деметрио наклонился к Дионусу и что-то прошептал  тому  на  ухо,  что
именно, Арус не разобрал, но он подумал, что это был план, как отобрать  у
Конана его меч.
     - Ладно, - проворчал Дионус. - Назад, ребята, но не спускайте с  него
глаз.
     - Отдай мне твой меч, - сказал Деметрио Конану.
     - Возьми, если сможешь, - ухмыльнулся Конан.
     Инквизитор пожал плечами.
     - Хорошо. Но не пытайся ускользнуть. Воины с арбалетами охраняют  дом
снаружи.
     Варвар опустил лезвие, хотя  расслабился  только  слегка,  напряжение
явно просматривалось в его позе. Деметрио опять повернулся к трупу.
     - Задушен, - пробормотал он. - Зачем было душить его, если удар мечом
намного быстрее и надежнее? Эти киммерийцы рождаются с  мечом  в  руке,  я
никогда не слышал, чтоб они убивали таким образом.
     - Возможно, чтобы отвести подозрения, - сказал Дионус.
     - Возможно, - Деметрио  ощупал  тело  опытными  руками.  -  Мертв  по
крайней мере уже час. Если Конан говорит правду о том, когда  он  вошел  в
Замок, он вряд ли смог убить человека перед тем, как вошел  Арус.  Правда,
он может и лгать, он мог зайти и раньше.
     - Я взобрался на стену, после того, как Арус  прошел  свой  последний
круг, - проворчал Конан.
     - Это ты так говоришь, - Деметрио размышлял, глядя на горло мертвеца,
которое было раздавлено в кашу  темно-красного  мяса.  Голова  обвисла  на
куске позвоночника. Деметрио покачал головой в сомнении.
     - Зачем было убийце  использовать  шнур  толщиной  в  руку?  И  какое
ужасное сжатие могло так раздавить эту шею?
     Он поднялся и пошел к ближайшей двери, открывающейся в коридор.
     - Возле этой двери разбит  бюст,  упавший  со  своего  постамента,  -
сказал он, - и здесь поцарапан пол, и занавеси  на  дверном  проеме  висят
косо... Должно быть, Каллиана Публико атаковали в этой комнате.  Наверное,
он бросился от нападающего и потащил его за собой, когда побежал. В  любом
случае, он шатаясь вышел в коридор, где убийца настиг и прикончил его.
     - Но если этот язычник не убийца, тогда  где  же  убийца?  -  спросил
префект.
     - Я еще  не  оправдал  киммерийца,  -  сказал  инквизитор,  -  но  мы
обследуем ту комнату...
     Он остановился и развернулся, прислушиваясь.  С  улицы  донесся  звук
колес приближающейся колесницы, который вдруг резко прекратился.
     - Дионус! - скомандовал Деметрио. -  Пошли  двух  человек  найти  эту
колесницу. Привести сюда возницу.
     - По звуку, - сказал Арус, которому были знакомы все шумы улицы, -  я
могу сказать, что она остановилась  напротив  дома  Промеро,  как  раз  на
другой стороне улицы, напротив магазина торговца шелком.
     - Кто такой Промеро? - спросил Деметрио.
     - Главный управляющий Каллиана Публико.
     - Приведите его сюда вместе с возницей, - сказал Деметрио.
     Два охранника выбежали. Деметрио все еще осматривал  тело,  Дионус  и
оставшиеся полицейские охраняли Конана, который стоял с мечом в руке,  как
бронзовая фигура - воплощение угрозы. Вскоре снаружи послышался  шум  ног,
обутых в сандалии и два полицейских  ввели  темнокожего  мужчину  крепкого
сложения в кожаном шлеме и длинной тунике возницы  с  хлыстом  в  руке,  и
маленького робкого на вид типичного представителя  того  класса,  который,
поднявшись из  рядов  ремесленников,  становятся  правой  рукой  купцов  и
промышленников.  Маленький  человечек   с   криком   отпрянул   от   туши,
растянувшейся на полу.
     - О, я знал, что это повлечет за собой зло! - запричитал он.
     Деметрио сказал:
     - Ты, я полагаю, Промеро, главный управляющий. А ты?
     - Энаро, Возница Каллиана Публико.
     - Кажется, тебя не очень трогает вид этого трупа, - заметил Деметрио.
     Черные глаза Энаро блеснули огнем.
     - А почему это должно меня трогать? Кто-то сделал то, что я хотел, но
не осмеливался.
     - А, так, - пробормотал инквизитор. - Ты свободный человек?
     В глазах Энаро была горечь,  когда  он  приподнял  тунику  и  показал
клеймо раба-должника на своем плече.
     - Ты знал, что твой хозяин пришел сюда сегодня вечером?
     - Нет. Я привел колесницу к Замку как всегда вечером. Он сел в нее, и
я повез его на виллу. Однако, перед тем, как мы выехали на Паллиан Вэй, он
приказал мне повернуть и везти его назад. Он казался очень взволнованным.
     - И ты привез его назад в Замок?
     - Нет. Он приказал мне остановиться у дома Промеро. Там  он  отпустил
меня, приказав вернуться вскоре после полуночи.
     - Сколько было тогда времени?
     - Вскоре после сумерек. Улицы были почти пустынны.
     - Что ты делал после этого?
     - Я вернулся в квартиры, где живут рабы, там я  и  оставался  до  тех
пор, пока не пришло время ехать к дому Промеро. Я подъехал прямо  туда,  и
ваши люди схватили меня, когда я говорил с Промеро у его двери.
     - Ты знаешь, почему Каллиан пошел в дом Промеро?
     - Он не говорит о делах с рабами.
     Деметрио повернулся к Промеро.
     - Что ты об этом знаешь?
     - Ничего, - когда управляющий говорил, его зубы стучали.
     - Заходил к тебе Каллиан Публико, как говорил возница?
     - Да, господин.
     - Как долго он оставался?
     - Совсем немного. А потом ушел.
     - Он ушел из твоего дома в Замок?
     - Я не знаю! - голос управляющего задрожал.
     - Зачем он приходил в твой дом?
     - Поговорить... поговорить со мной о делах.
     - Ты лжешь, - сказал Деметрио. - Зачем он приходил в твой дом?
     - Я не знаю! Я ничего не знаю! - голос Промеро стал истерическим. - Я
ничего не сделал...
     - Заставь его говорить, Дионус,  -  бросил  Деметрио.  Дионус  что-то
проворчал и кивнул одному  из  своих  людей,  который,  свирепо  ухмыляясь
двинулся к двум пленникам.
     - Ты  знаешь,  кто  я?  -  прорычал  он,  выставив  вперед  голову  и
пристально глядя на съежившуюся добычу.
     - Ты Постюмо, - ответил угрюмо управляющий. - Ты выдавил глаз девушке
в суде за то, что она не захотела выдать своего любовника.
     - Я всегда получаю то, за чем пришел, - прорычал  охранник.  Вены  на
его толстой шее  вздулись,  лицо  сделалось  багровым,  когда  он  схватил
несчастного управляющего за воротник туники и  затряс  его  так,  что  тот
почти висел.
     - Говори, крыса! - зарычал он. - Отвечай инквизитору!
     - О, Митра, пощади! - завопил несчастный. - Клянусь...
     Постюмо дал ему ужасную пощечину сначала  по  одной  щеке,  потом  по
другой, потом швырнул его на пол и злобно лягнул.
     - Пощады! - простонала жертва. - Я скажу... Я все скажу...
     - Тогда вставай, трусливая душонка! - ревел Постюмо. - Не скули!
     Дионус бросил короткий взгляд на Конана -  посмотреть,  произвело  ли
все это на него впечатление.
     - Ты видишь, что бывает с теми, кто перечит полиции, - сказал он.
     Конан ответил презрительной усмешкой.
     - Он слабое существо и дурак к тому же, - проворчал он. - Пусть  хоть
один из вас тронет меня - я вытрясу все его внутренности наружу.
     - Ты готов говорить? - спросил Деметрио.
     - Все, что я знаю, - начал всхлипывать управляющий, когда поднялся на
ноги, подвывая как побитая собака, - это то, что Каллиан пришел в мой  дом
вскоре после того, как я появился, - а я ушел из замка вместе с ним,  -  и
отослал колесницу. Он грозил мне увольнением, если я когда-нибудь заговорю
об этом. Я бедный человек, господа, у меня нет влиятельных друзей. Если  я
потеряю свое место, я буду голодать.
     - А мне что с этого? - сказал Деметрио. - Как долго  он  оставался  у
тебя в доме?
     - До полуночи оставалось еще часа полтора, когда он ушел, сказав, что
идет в Замок и вернется после того, как сделает то, что хочет сделать.
     - Что он имел в виду?
     Промеро заколебался, но один только взгляд на  ухмыляющегося  Постюмо
раскрыл ему рот.
     - В замке было что-то такое, что он хотел осмотреть.
     - Но зачем ему было идти одному, в такой тайне?
     - Потому что эта вещь - не его собственность. Ее привезли на рассвете
караваном с юга. Люди из каравана ничего не знали о ней кроме того, что ее
привезли караваном из  Стигии  и  она  предназначалась  для  Карантеса  из
Ханумана, жреца Ибиса.  Караванщику  заплатили  какие-то  люди,  чтобы  он
доставил ее прямо Карантесу, но этот негодяй захотел  пройти  в  Аквилонию
такой дорогой, которая не проходит через Хануман. И он спросил,  может  ли
он оставить эту вещь в Замке, пока Карантес не сможет за ней послать.
     Каллиан согласился и сказал  ему,  что  сам  пошлет  слугу  известить
Карантеса. Но после того, как этот человек ушел и  я  заговорил  о  гонце,
Каллиан запретил мне посылать его. Он сел размышлять о  том,  что  оставил
этот человек.
     - И что это было?
     - Что-то типа саркофага, какие находят в древних стигийских  могилах.
Но этот был круглым, как покрытая металлом чаша. Материал, из которого  он
был сделан, был как медь, но тверже, и весь  покрыт  иероглифами,  такими,
как на древних менгирах в южной Стигии. Крышка была  крепко  прикручена  к
чаше резными полосами из металла, похожего на медь.
     - Что было внутри?
     - Человек из каравана не знал. Он только сказал, что те, кто дал  ему
саркофаг, утверждали, что это бесценная реликвия,  найденная  среди  могил
глубоко под  пирамидами  и  посланная  Карантесу,  "из-за  любви,  которую
даритель испытывает к жрецу Ибиса". Каллиан Публико полагал, что  саркофаг
содержит диадему королей-гигантов, живших в тех землях до того, как предки
стигийцев не появились там. Он показал  мне  рисунок,  выгравированный  на
крышке, который, как он клялся,  выполнен  в  форме  диадемы,  которую,  в
соответствии с легендой, носили короли-монстры.
     Он решил открыть чашу и посмотреть, что в ней.  Он  просто  сходил  с
ума, когда думал о  легендарной  диадеме,  украшенной  такими  невиданными
драгоценными камнями, известными только древним расам, что только один  из
них может быть оценен выше, чем все драгоценности современного мира.
     Я предупреждал, чтоб он не делал этого. Но почти перед  полуночью  он
пошел один в Замок, прячась в  тени,  пока  сторож  не  прошел  на  другую
сторону дома, а затем открыв дверь ключом, который он носил  на  поясе.  Я
наблюдал за ним из тени магазина шелков  пока  он  не  вошел,  а  затем  я
вернулся в свой дом. Если  диадема  или  что-то  другое  большой  ценности
оказалось бы в чаше, он намеревался спрятать  это  где-нибудь  в  замке  и
снова незаметно исчезнуть. Затем на  рассвете  он  хотел  поднять  большой
крик, говоря,  что  воры  забрались  в  его  дом  и  украли  собственность
Карантеса. Никто не должен был  знать  о  его  ночных  похождениях,  кроме
возницы и меня, и никто из нас не предал бы его.
     - А сторож? - спросил Деметрио.
     - Каллиан не думал, что сторож его увидит, он собирался  распять  его
как сообщника воров, - ответил Промеро. Арус сглотнул комок  и  смертельно
побледнел, когда понял все двуличие и коварство своего работодателя.
     -  Где  этот  саркофаг?  -  спросил  Деметрио.  Промеро  показал,   и
инквизитор хмыкнул:
     - Так. Как раз та комната, в которой Каллиан и был атакован.
     Промеро затряс тонкими руками.
     - Зачем человек из Стигии будет посылать Карантесу  подарок?  Древние
боги и подозрительные мумии прибывали раньше по караванным путям,  но  кто
любит жрецов Ибиса в Стигии, где до  сих  пор  поклоняются  Сету,  который
свертывается кольцами среди могил в темноте. Бог Ибис сражается с Сетом  с
первого рассвета над землей, а Карантес борется со жрецами Сета  всю  свою
жизнь. Здесь кроется что-то темное и странное.
     - Покажи нам саркофаг, - скомандовал Деметрио, и Промеро,  колеблясь,
показал дорогу. Все последовали за ним, за исключением Конана, который был
явно не обращал внимания на настороженные взгляды охранников, следящих  за
ним, и  казался  просто  любопытствующим.  Все  прошли  через  разорванные
занавеси и вошли  в  комнату,  которая  была  освещена  еще  тусклее,  чем
коридор. Двери на другой стороне комнаты вели в другие помещения, а  стены
были испещрены фантастическими образами, богами странных земель и  далеких
народов. Промеро резко вскрикнул.
     - Смотрите! Чаша! Она открыта... и пуста!
     В центре стоял странный черный цилиндр около четырех футов в высоту и
почти три фута  в  диаметре  в  самой  широкой  его  части,  которая  была
посредине между верхом и низом. Тяжелая, гравированная  крышка  лежала  на
полу, а за ней валялись молоток и долото. Деметрио посмотрел внутри, замер
на мгновение в недоумении над смутными иероглифами и повернулся к Конану.
     - Это то, что ты пришел украсть?
     Варвар покачал головой.
     - Разве один человек может вынести это отсюда?
     - Полосы разрезаны долотом, - размышлял Деметрио, - и в спешке.  Есть
отметины, где молоток не попал по  долоту  и  бил  по  металлу.  Мы  можем
предположить, что  Каллиан  открыл  чашу.  Кто-то  прятался  неподалеку  -
возможно за занавесями дверного проема. Когда Каллиан открыл чашу,  убийца
набросился на него, - или он мог убить Каллиана и открыть чашу сам.
     - Это страшная вещь, - задрожал управляющий. - Она  слишком  древняя,
чтобы быть священной. Кто когда-нибудь видел металл,  подобный  этому?  Он
кажется тверже  аквилонской  стали,  а  посмотрите,  как  она  разъедается
ржавчиной. Но посмотрите, здесь, на крышке! - Промеро  показал  трясущимся
пальцем. - Что вы скажете об этом?
     Деметрио пододвинулся ближе к выгравированному рисунку.
     - Я бы сказал, что он изображает корону или что-то  в  этом  роде,  -
хмыкнул он.
     - Нет! - воскликнул Промеро. - Я  предупреждал  Каллиана,  но  он  не
верил мне! Это змея, кусающая себя за хвост. Это знак Сета, Старого  Змия,
божества стигийцев! Чаша - слишком древний предмет для человеческого мира.
Это реликт из времен,  когда  Сет  ходил  по  земле  в  обличье  человека.
Возможно, раса, которая пошла от него, хранила останки своих царей в таких
футлярах, как этот.
     - И ты хочешь сказать, что эти  кости  поднялись,  задушили  Каллиана
Публико и отправились погулять?
     - В этой чаше лежал не человек, - прошептал  управляющий.  Его  глаза
округлились и загорелись. - Какой человек сможет поместиться здесь?
     Деметрио выругался.
     - Если Конан не убийца, то убийца все еще где-то в здании.  Дионус  и
Арус, останьтесь здесь со мной, и вы, трое задержанных,  останьтесь  тоже.
Остальные, обыскать весь дом! Убийца, если он не ускользнул до  того,  как
Арус обнаружил труп, мог уйти только тем путем, которым вошел Конан,  и  в
этом случае варвар должен был видеть его. Если варвар говорит правду.
     - Я не видел никого, кроме этой собаки, - проворчал Конан,  показывая
на Аруса.
     - Конечно не видел, потому что ты и есть убийца, - сказал  Дионус.  -
Мы зря теряем время, но мы обыщем дом, чтоб соблюсти формальности. Но если
мы никого не найдем, я  обещаю,  что  ты  будешь  сожжен.  Вспомни  закон,
черноволосый дикарь: за убийство ремесленника ты будешь отправлен на копи,
за купца тебя повесят, но за дворянина тебя сожгут!
     Конан в ответ оскалил зубы. Воины начали обыск. Оставшиеся в  комнате
слышали, как они топают вверх и вниз по  лестницам,  передвигают  какие-то
предметы, открывают двери и перекрикиваются из разных комнат.
     - Конан, - сказал Деметрио, - ты знаешь, что будет означать для  тебя
то, что они никого не найдут?
     - Я не убивал его, - огрызнулся киммериец. - Если бы он помешал  мне,
я бы раскроил ему череп. Но я не видел его до того, как увидел его труп.
     - По меньшей мере, кто-то послал тебя сюда красть, - сказал Деметрио,
- а своим молчанием ты сам же  обвиняешь  себя  еще  и  в  убийстве.  Того
очевидного факта, что ты здесь, уже  достаточно,  чтобы  послать  тебя  на
копи, признаешь ли ты свою вину или нет. Но если ты  расскажешь  все,  как
есть, ты можешь спасти себя от позорного столба.
     - Ладно, -  неохотно  промолвил  варвар.  -  Я  пришел  сюда  украсть
заморийский бриллиантовый браслет. Человек дал мне план Замка и рассказал,
где мне его искать. Браслет хранится в той комнате,  -  Конан  показал,  в
какой, - в нише на полу под медным Шемским божеством.
     - Он  говорит  правду,  -  сказал  Промеро.  -  Я  думаю,  не  больше
полудюжины человек во всем мире знают секрет этого тайника.
     - Но если тебе так доверяют, - с насмешкой сказал Дионус, - собирался
ли ты отдавать браслет человеку, который нанял тебя?
     И вновь голубые глаза блеснули огоньками обиды.
     - Я не собака, - пробормотал варвар. - Я держу свое слово.
     - Кто тебя сюда послал? - спросил Деметрио, но Конан  угрюмо  молчал.
Охранники по одному вернулись после своих поисков.
     - В доме не прячется ни один человек, - сказали они.  -  Мы  обыскали
все вокруг. Мы нашли люк, через который вошел варвар,  засов  на  нем  был
перерублен пополам. Человека,  который  захотел  бы  улизнуть  тем  путем,
увидела бы наша охрана, разве что  он  сбежал  до  того,  как  мы  пришли.
Однако, для того,  чтобы  добраться  до  люка  снизу,  он  должен  был  бы
нагромоздить кучу мебели, а этого сделано не было. Почему он не  мог  уйти
через центральную дверь как раз перед тем, как Арус обошел дом?
     - Потому что, - сказал Деметрио, -  дверь  была  заперта  изнутри,  а
ключи, которыми можно было ее открыть, находятся один у Аруса, а другой до
сих пор висит на поясе Каллиана Публико.
     Другой охранник сказал:
     - Мне кажется, я видел канал, которым воспользовался убийца.
     - Где же он, дурень? - воскликнул Дионус.
     - В комнате, примыкающей к этой, - ответил охранник.  -  Это  толстый
черный канат, закрученный вокруг мраморной колонны. Я не смог его достать.
     Он повел в комнату, заполненную  мраморными  статуями  и  показал  на
высокую колонну. Вдруг он замер.
     - Канат исчез! - закричал он.
     - Его никогда здесь не было, - фыркнул Дионус.
     -  Клянусь  Митрой,  был!  Он  был  закручен  кольцами  вокруг   этих
вырезанных листьев. Здесь так темно, что я не могу сказать ничего  больше,
но он был здесь!
     - Ты пьян, - сказал Деметрио, поворачивая назад.  -  Слишком  высоко,
чтобы человек мог  достать,  и  никто  не  сможет  взобраться  по  гладкой
колонне.
     - Киммериец может, - пробормотал один из охранников.
     - Возможно. Говоришь, Конан задушил Каллиана,  затянул  канат  вокруг
колонны, пересек коридор и спрятался в комнате, где есть лестница. Как  же
тогда он смог снять канат после того, как ты его увидел? Он был среди  нас
с тех пор, как Арус нашел тело.  Нет,  скажу  я  вам,  Конан  не  совершал
преступление. Мне  кажется,  настоящий  преступник  убил  Каллиана,  чтобы
спрятать то, что было в чаше и сейчас скрывается в  каком-нибудь  укромном
уголке Замка. Если мы не сможем найти его, нам придется обвинить  варвара,
чтобы удовлетворить правосудие, но... где же Промеро?
     Все разрозненно  вернулись  к  молчаливому  телу  в  коридор.  Дионус
заревел, вызывая Промеро, который вышел  из  комнаты,  где  стояла  пустая
чаша. Его лицо было белым, он весь дрожал.
     - Что на этот раз, дружище? - раздраженно воскликнул Деметрио.
     - Я нашел символ в нижней части чаши, - зачастил Промеро. - Но это не
древний  иероглиф,  это  недавно  вырезанный  символ!   Знак   Тота-Амона,
стигийского колдуна, злейшего врага Карантеса! Должно быть он нашел чашу в
каком-то страшном расселине под пирамидой. Боги древних времен не умирают,
как люди, - они погружаются в долгий сон, а их поклонники закрывают  их  в
саркофаги, но так, что чужая рука не может потревожить  их  сон.  Тот-Амон
послал смерть Карантесу, алчность Каллиана заставила  его  выпустить  этот
ужас на свободу, и сейчас он скрывается где-то  здесь,  рядом  с  нами,  и
сейчас, может, он подкрадывается к нам...
     -  Ты  бормочущий  дурак!  -  зарычал  Дионус,  залепив  ему  тяжелую
пощечину. - Ну, Деметрио, - сказал он, поворачиваясь к инквизитору, - я не
вижу ничего другого, как только арестовать варвара...
     Киммериец вскрикнул,  пристально  глядя  на  дверь  комнаты,  которая
примыкала к комнате со статуями.
     - Смотрите! - воскликнул он. - Там  что-то  двигалось  в  комнате,  я
видел! Я видел это сквозь  занавеси!  Что-то  проскользнуло  по  полу  как
темное облако!
     - Ерунда, - фыркнул Постюмо. - Мы обыскали эту комнату...
     - Он что-то видел! - голос Промеро дрожал в истерическом возбуждении.
- Это проклятое место! Что-то вышло из саркофага и убило Каллиана Публико!
Оно прячется там,  где  никакой  человек  не  может  спрятаться  и  сейчас
скрывается в той комнате! Митра защитит нас от  сил  тьмы!  -  он  схватил
скрюченными пальцами руку Дионуса. - Обыщите ту комнату, мой господин!
     Когда префект  вырвался  из  яростной  хватки  управляющего,  Постюмо
сказал:
     - Ты обыщешь ее сам!
     Схватив Промеро за шею и пояс, он  толкнул  визжащего  несчастного  в
дверь перед собой, на мгновенье остановился и с такой силой зашвырнул  его
в комнату, что управляющий упал и остался лежать оглушенный падением.
     - Достаточно, - проворчал  Дионус,  глядя  на  молчащего  киммерийца.
Префект  поднял  руку,  в  воздухе  чувствовалось  напряжение,  как  вдруг
атмосфера разрядилась.  Вошел  охранник,  таща  за  собой  гибкого  богато
одетого юношу.
     - Я увидел, как он крался с  задней  стороны  Замка,  -  отрапортовал
охранник, ожидая похвалы. Вместо этого он услышал такие ругательства,  что
волосы у него поднялись дыбом.
     - Отпусти дворянина, кретин! - заорал префект. - Разве ты  не  знаешь
Азтриаса Петаниуса, племянника губернатора?
     Смущенный охранник вышел, а  щеголеватый  молодой  дворянин  принялся
чистить свой разукрашенный рукав.
     - Оставьте свои извинения, добрый Дионус,  -  прошепелявил  он.  -  Я
понимаю, все на  дежурстве.  Я  возвращался  с  поздней  пирушки  и  решил
пройтись, чтоб проветрить мозги от  винных  паров.  А  что  у  нас  здесь?
Клянусь Митрой, неужели это убийство?
     - Убийство и есть, мой господин, - ответил префект. - Но  у  нас  уже
есть подозреваемый, и хотя, кажется, Деметрио имеет сомнения на этот счет,
мы, несомненно, отправим его на кол.
     - Порочная скотина, - промямлил молодой  аристократ.  -  Какие  могут
быть сомнения в его вине? Никогда прежде я не видел такую злодейскую рожу.
     - О нет, ты видел, собака, - огрызнулся киммериец. - Когда ты нанимал
меня украсть для тебя заморийский браслет. Откроемся, а? Да ведь  ты  ждал
меня в тени деревьев забрать свою добычу! Я бы  не  открыл  твоего  имени,
если бы ты сказал мне хоть одно порядочное  слово.  Теперь  расскажи  этим
псам, что ты видел, как я взбирался по стене после того, как сторож сделал
свой последний круг, чтобы они знали, что у меня не было  времени  убивать
эту жирную свинью до того, как вошел Арус и нашел тело.
     Деметрио быстро глянул на Азтриаса, но тот не изменился в лице.
     - Если то, что он сказал, правда, мой господин, - сказал  инквизитор,
- это снимает с него подозрения в убийстве, и мы можем просто  умолчать  о
попытке кражи. Киммериец заслужил десять  лет  тяжелых  работ  за  попытку
пробраться в дом, но если вы скажете слово, мы дадим  ему  уйти,  и  никто
кроме нас не будет знать об этом.  Я  понимаю,  -  не  вы  первый  молодой
дворянин, который прибегает к  такому  средству,  чтоб  оплатить  долги  в
азартных играх, но вы можете проявить благоразумие.
     Конан выжидающе смотрел  на  молодого  дворянина,  но  Азтриас  пожал
своими худыми плечами и прикрыл зевок холеной белой рукой.
     - Я совершенно не  знаю  его,  -  ответил  он.  -  Он  сошел  с  ума,
утверждая, будто я нанял его. Отправьте его  в  пустыни.  У  него  крепкая
спина и тяжелая работа в копях будет как раз для него.
     Глаза  Конана  вспыхнули  и  он  дернулся  как  ужаленный.  Охранники
напряглись, сжимая свои алебарды, а затем расслабились,  когда  он  угрюмо
опустил голову. Арус не мог сказать, видит он всех остальных из-под  своих
тяжелых черных бровей.
     Киммериец нанес удар без предупреждения, как бросившаяся  кобра,  его
меч сверкнул в свете свечей. Азтриас пронзительно вскрикнул и вдруг смолк,
- его голова слетела с плеч, ливнем полилась кровь, черты лица  застыли  в
белой маске ужаса.
     Деметрио выхватил кинжал и шагнул  вперед.  Мягко,  как  кошка  Конан
развернулся и направил  убийственный  удар  в  пах  инквизитора.  Деметрио
инстинктивно отпрянул, едва отклонив  клинок,  который  погрузился  в  его
бедро, отскочил от кости и вышел с другой стороны ноги. Деметрио со стоном
упал на колено.
     Конан не останавливался. Алебарда,  которую  швырнул  Дионус,  спасла
череп префекта от свистящего лезвия, которое легко повернулось,  перерезав
древко и, скользнув  по  его  голове,  снесло  правое  ухо.  Ослепительная
скорость варвара парализовала полицию. Половина из них пала еще  до  того,
как смогла сразиться, за исключением дородного  Постюмо,  которому  больше
благодаря везению, чем мастерству, удалось  обхватить  руками  киммерийца,
лишив того возможности двигать рукой с мечом. Левая рука Конана взлетела к
голове гвардейца, и Постюмо свалился  с  пронзительным  криком,  стискивая
зияющую красным глазницу на том месте, где должен был быть глаз.
     Конан отскочил от летящих в него алебард. Его  прыжок  вынес  его  из
кольца его врагов туда, где Арус перезаряжал свой арбалет.  Удар  ногой  в
живот опрокинул позеленевшего сторожа, и  нога  Конана  сокрушила  челюсть
сторожа. Несчастный сторож завопил сквозь осколки зубов и  кровавую  пену,
текущую из его разбитых губ.
     Вдруг  все  застыли  от  душераздирающего  ужасного  крика,   который
раздался из комнаты,  в  которую  Постюмо  зашвырнул  Промеро.  Из  двери,
завешенной бархатом, появился,  пошатываясь,  управляющий  и  остановился,
сотрясаемый беззвучными рыданиями. Слезы лились  по  его  рыхлому  лицу  и
капали с широких отвисших губ. Он был похож на плачущего младенца-идиота.
     Все остановились, глядя на него: Конан со  своим  мечом,  с  которого
капала  кровь,  полиция  со   своими   поднятыми   алебардами,   Деметрио,
согнувшийся на полу и пытающийся остановить кровь, струящуюся из  глубокой
раны на бедре, Дионус, схватившийся за кровоточащее место, где  было  ухо,
скулящий  Арус,  выплевывающий  остатки  разбитых  зубов,  даже   Постюмо,
прекративший свои завывания и моргающий оставшимся глазом.
     Промеро вывалился в коридор, стал неподвижно перед ними и  разразился
невыносимым безумным смехом:
     - У бога длинная шея! Ха-ха-ха! О, эта проклятая  длинная  шея!  -  и
после страшных конвульсий оцепенел и упал с отсутствующей ухмылкой на пол.
     - Он мертв! - прошептал Дионус в страхе, забыв о собственной боли и о
варваре, который стоял со своим мечом  рядом  с  ним.  Он  наклонился  над
телом, затем выпрямился, его поросячьи глазки широко раскрылись.
     - Он не ранен! Во имя Митры, что же в этой комнате?!
     Над всеми повис ужас,  все  с  криками  побежали  к  выходной  двери.
Гвардейцы, побросав свои алебарды, смешались в царапающуюся и пронзительно
кричащую толпу, выбежали как безумные.  Арус  бежал  за  ними,  полуслепой
Постюмо, спотыкаясь, плелся за своими друзьями, визжа, как раненая свинья,
умоляя их не бросать его одного. Он был одним из самых  последних,  и  те,
кто бежал за ним, повалили и топтали его, крича в ужасе.  Он  полз  позади
всех, а за ним хромал Деметрио, сжимая свое кровоточащее  бедро.  Полиция,
возница, сторож, раненые или целые,  выбежали  с  воплями  на  улицу,  где
полицейские, охраняющие дом, тоже  поддались  панике  и  присоединились  к
бегству, даже не спрашивая, чем это вызвано.
     Конан стоял в огромном коридоре один,  за  исключением  трех  трупов,
лежащих на полу. Варвар перехватил свой меч и зашагал в комнату. Она  была
завешена богатыми шелковыми гобеленами.  Шелковые  диванные  подушки  были
разбросаны по полу, а из-за тяжелого позолоченного  экрана  на  киммерийца
смотрело Лицо.
     Конан с удивлением вглядывался в холодное лицо классической  красоты.
Ничего похожего он никогда не видел среди людей. Ни слабости,  ни  пощады,
ни мучений, ни доброты, - никакие другие человеческие эмоции не отражались
в его чертах. Это  могла  быть  мраморная  маска  бога,  вырезанная  рукой
мастера,  исключительно  для  безошибочной  жизни,  -  жизни  холодной   и
странной, такой, которой киммериец  никогда  не  знал  и  не  понимал.  Он
мельком подумал о мраморном великолепии тела, скрываемого экраном,  -  оно
должно быть великолепно,  думал  он,  если  лицо  было  так  нечеловечески
красиво.
     Но пока он мог видеть только голову, которая раскачивалась из стороны
в сторону. Губы открылись  и  произнесли  одно-единственное  слово  густым
вибрирующим тоном как золотые колокола, которые звенят  в  храмах  Кхитая,
затерянных в джунглях. Это был неизвестный язык, забытый еще до того,  как
поднялись королевства людей, но Конан понял, что это значит: "Подойди!"
     И киммериец приблизился,  отчаянно  прыгнув  и  со  свистом  разрубив
воздух. Прекрасное лицо взлетело  над  телом,  ударилось  об  пол  с  этой
стороны экрана и еще немного прокатилось, прежде чем застыть.
     У Конана по спине побежали мурашки,  потому  что  экран  затрясся  от
содроганий чего-то, что скрывалось за ним. Он  видел  и  слышал  множество
умирающих людей, но он никогда  не  слышал,  чтобы  человеческое  создание
могло издавать такие звуки при своей  кончине.  Это  был  шум,  как  будто
кто-то  барахтался,  стучал,  молотил  чем-то.  Экран  шатался,   качался,
наклонялся и наконец с металлическим  звуком  упал  Конану  под  ноги.  Он
посмотрел за экран.
     Ужас обрушился на киммерийца. Он побежал,  силы  не  покидали  его  в
безумном бегстве, пока шпили  Нумалии  не  растворились  в  предрассветной
дымке за ним. Мысли о Сете были похожи на кошмар, но  дети  Сета,  которые
когда-то  правили  землей,  сейчас  спят  в  темных  пещерах  под  черными
пирамидами. За позолоченным экраном лежало не человеческое тело, а  только
мерцающие безголовые кольца гигантской змеи.





                              Роберт ГОВАРД
                              Спрэг ДЕ КАМП

                            ЯСТРЕБЫ НАД ШЕМОМ




     После  событий,  описанных  в  рассказе  "Морда  в  темноте",  Конан,
разочарованный  своими  достижениями  в  черных   странах,   предпринимает
путешествие на север через пустыни Стигии к зеленым долинам Шема. Во время
этого перехода ему помогает его репутация. Вскоре он оказывается  в  армии
Сумуаби,  короля  одного  из  южных  городов-государств   Акхарии.   Из-за
предательства  Отбаала,  кузена  сумасшедшего  короля  Пелиштии  Акхирома,
акхарские  войска  попадают  в  ловушку  и  погибают.  Все  кроме  Конана,
выжившего, чтобы выследить предателя в столице Пелиштии Асгалуне.


     Высокая фигура в белом плаще кружила, глухо чертыхаясь,  не  выпуская
рукоятки ятагана. Нелегко ему было идти ночными улицами столицы  шемитской
Пелиштии. В этих темных извилистых переулках невзрачного речного  квартала
всякое могло случиться.
     - Зачем ты идешь за мной, пес?
     Голос был грубый. Шемитские гортанные звуки смешивались с  гирканским
акцентом.
     Другая  высокая  фигура,  также  в  белом  шелковом  плаще,  но   без
остроконечного шлема, возникла из темноты.
     - Ты сказал - "пес"?
     Акцент отличался от гирканского.
     - Да, пес. Ты следил за мной...
     Прежде чем гирканец успел  договорить,  другой  сделал  ослепительный
рывок атакующего тигра. Гирканец схватился за меч,  но  прежде  чем  успел
обнажить его, удар огромного кулака поразил его голову. Если бы не  мощное
телосложение гирканца и не защита кольчуги, свисавшей со  шлема,  его  шея
была бы сломана. Даже без этого он как подкошенный  полетел  на  мостовую.
Меч загремел о камни.
     Когда гирканец начал мотать головой и приходить в себя, он увидел над
головой своего  преследователя  с  обнаженной  саблей.  Незнакомец  сказал
громовым голосом:
     - Я никого не преследую и не позволю называть себя  псом!  Ты  понял,
пес!
     Глаза  гирканца  искали  меч.  Он  уже  был  отброшен  на  безопасное
расстояние. Он пытался выиграть время, чтобы вернуть меч.
     - Прошу прощения, если оскорбил тебя, но  меня  начали  преследовать,
как только стемнело. В темных переулках я слышал предательские шаги. Затем
неожиданно появился ты. Место здесь подходящее для убийства.
     - Иштар тебя возьми! Зачем ты мне нужен? Я заблудился.  Никогда  тебя
не видел и надеюсь...
     Крадущийся топот ног заставил его оглянуться и отскочить назад, чтобы
видеть гирканца и пришельцев перед собой.
     Четыре огромных фигуры замаячили во мраке.  Их  мечи  поблескивали  в
тусклом свете звезд. На черных лицах мерцали белые зубы и глазные яблоки.
     На мгновение все застыли в ожидании. Затем один из них пробормотал  с
плавным акцентом черного королевства:
     - Кто из них наш пес? Оба одеты одинаково, а  в  темноте  вообще  как
близнецы.
     Другой, возвышавшийся над остальными на полголовы, сказал:
     - Зарежем обоих. Не ошибемся и не оставим свидетелей.
     С этими словами четверо негров молча двинулись вперед.  Незнакомец  в
два прыжка достиг места, где лежал меч. Крикнув "Держи!"  он  швырнул  его
гирканцу. Тот подхватил оружие. С клятвенным рыком незнакомец  ринулся  на
приближавшихся негров.
     Великан кушит и его приятель были блокированы, тогда как  два  других
побежали за гирканцем. Незнакомец с  той  же  кошачьей  скоростью  прыгнул
вперед не  дожидаясь  атаки.  Быстрое  обманное  движение,  звон  стали  и
молниеносный удар сносит с плеч голову меньшего  негра.  Пока  он  наносил
удар, то же самое делал и великан. Мощный взмах кисти мог  перерубить  его
пополам.
     Но, несмотря на свой рост, незнакомец двигался быстрее  лезвия  меча.
Он лишь услышал свист клинка, когда пригнулся к  земле,  чтобы  пропустить
ятаган над собой. Пока он сидел на корточках перед своим  противником,  он
ударил по его ногам. Лезвие  вонзилось  в  мускулы  и  кости.  Пока  негр,
пошатнувшись, размахнулся для следующего удара, незнакомец вскочил под его
руку и по самую рукоятку вонзил клинок в его грудь. Кровь фонтаном хлынула
на руку незнакомца. Описав кривую,  ятаган  упал  на  землю,  отсекая  его
стынущий взгляд под металлическим шлемом. Умирающий гигант осел на землю.
     Незнакомец  освободил  клинок  и  помчался.   Гирканец   хладнокровно
встретил атаку двоих негров, медленно отступая,  чтобы  держать  их  перед
собой. Неожиданно он поразил одного в грудь и плечо, так  что  тот  уронил
меч и со стонами упал на колени. Падая, он схватил противника за колени  и
повис на них как пиявка. Гирканец тщетно  пытался  сбросить  его.  Могучие
черные руки с железными мускулами намертво  зажали  его  ноги,  тогда  как
оставшийся негр удвоил ярость своих ударов.
     Кушитский  воин  как  раз  собрался   нанести   связанному   гирканцу
неотразимый удар, когда услышал за спиной топот ног. Прежде чем  он  успел
оглянуться сабля незнакомца вонзилась в него с такой неистовой силой,  что
наполовину вышла у него на груди. Эфес толкнул его в спину. Жизнь с криком
покинула его тело.
     Гирканец обрушил рукоятку меча на голову второго негра и  освободился
от его трупа. Он повернулся к незнакомцу, вынимавшему саблю из пронзенного
тела.
     - Зачем ты пришел мне на помощь после того,  как  чуть  не  снес  мне
голову?
     Тот пожал плечами.
     - На нас напали воры. Судьба сделала  нас  союзниками.  Теперь,  если
хочешь, мы можем продолжить нашу ссору. Ты сказал, что я шпионил за тобой.
     Гирканец торопливо ответил:
     - Я вижу, что ошибся и прошу прощения. Теперь я знаю, кто  следил  за
мной.
     Он вытер и вложил в ножны свой меч. Затем стал наклонился над  каждым
трупом по очереди. Дойдя до тела великана, он остановился и проворчал:
     -  Сохо!  Меченосец  Келука!  Знатный  лучник,  чье  древко  украшено
жемчужинами!
     Он вывернул с вялого пальца тяжелое, украшенное орнаментом  кольцо  и
спрятал его в кушак. Затем взял его за одежду.
     - Брат, помоги мне  убрать  эту  падаль,  чтобы  не  возникло  лишних
вопросов.
     Незнакомец взял по окровавленному сюртуку в каждую руку и потащил  их
вслед  за  гирканцем  вниз  по  темному  переулку,  в  котором  возвышался
фундамент заброшенного колодца. Трупы полетели в пропасть.  Послышался  их
мрачный всплеск где-то глубоко внизу. Гирканец улыбнулся с облегчением.
     - Боги сделали нас союзниками. Я перед тобой в долгу.
     - Ничего ты мне не должен, - мрачно ответил он.
     - Слова не сдвинут гору с места. Я Фарук, лучник  гирканской  конницы
Маздака.  Пойдем  со  мной  в  более  подходящее  место,  где  мы   сможем
поговорить. Я не держу на тебя зла за  твой  удар,  хотя,  признаюсь,  моя
голова все еще гудит.
     Незнакомец неохотно спрятал  в  ножны  свою  саблю  и  последовал  за
гирканцем. Их путь лежал через мрак дымных переулков  и  узких  извилистых
улиц. Асгалун поражал контрастами великолепия и упадка, где между  грязных
руин  прошлых  веков  возвышались  роскошные  дворцы.  Сразу  за   стенами
запретного города, где  жил  король  Акхиром  и  его  придворные,  ютились
окраины.
     Мужчины подошли к  более  новому  и  респектабельному  кварталу,  где
решетчатые окна нависающих балконов почти смыкались над головой.
     - Во всех магазинах темно, - проворчал незнакомец. -  Несколько  дней
назад город освещался так ярко, как днем от заката до восхода.
     - Один из капризов Акхирома. Теперь у него  другой  каприз:  чтобы  в
Асгалуне вообще не зажигали  огней.  Что  будет  завтра  -  одному  Птеору
известно.


     Они остановились перед кованой дверью под тяжелой  каменной  аркой  и
гирканец осторожно постучал в нее.  Изнутри  отозвался  чей-то  голос,  на
который гирканец ответил паролем. Дверь  отворилась  и  он  протиснулся  в
кромешную темноту, увлекая за  собой  своего  компаньона.  Дверь  за  ними
закрылась. Тяжелая кожаная занавеска была отодвинута,  обнажая  освещенный
лампой коридор и перепуганного старика-шемита.
     - Старый солдат занялся торговлей вином, - сказал гирканец. -  Отведи
нас в комнату, где мы могли бы побыть одни, Кханон.
     - Большинство комнат свободны, - проворчал Кханон, хромая перед ними.
- Я пропащий человек. Мужчины боятся дотронуться до бокала, так как король
запретил вино. Да покарает его Птеор!
     Незнакомец с любопытством заглянул в  большие  комнаты,  которые  они
проходили, где ели и пили мужчины. Большинство  посетителей  Кханона  были
типичными пелиштимами: коренастые и смуглые с орлиными носами и кучерявыми
иссиня-черными бородами. Изредка здесь можно было встретить  мужчин  более
стройного телосложения, пришедших из  пустынь  восточного  Шема,  а  также
гирканцев или черных кушитов из наемной армии Пелиштии.
     Кханон отвел их в маленькую комнату, где расстелил для них  маты.  Он
поставил перед ними огромное блюдо с фруктами и  орехами,  налил  вина  из
бурдюка и поковылял в сторону, бормоча что-то невнятное.
     - Пелиштия  переживает  тяжелые  времена,  брат,  -  протяжно  сказал
гирканец, жадно глотая вино Кироса. Он был высоким  человеком,  худощавым,
но крепко сбитым. Проницательные черные глаза, немного косящие,  придавали
его желтоватому лицу беспокойное выражение. Его нос  с  горбинкой  нависал
над тонкими черными висящими усами. Его простой плащ был из дорогой ткани,
а заостренный шлем украшен серебром.  Рукоятка  его  ятагана  была  усеяна
драгоценными камнями.
     Он смотрел на  человека,  такого  же  высокого  как  сам,  но  совсем
непохожего на  него.  Он  был  плотнее  и  шире  в  плечах.  У  него  было
телосложение горца. Под белой чалмой  его  широкое  коричневое  лицо,  еще
моложавое, но уже покрытое шрамами, было  гладко  выбритым.  Его  сложение
было легче, чем у гирканца, а в смуглости лица было больше от загара,  чем
от природы. Его холодные голубые глаза хранили печать пережитых  бурь.  Он
залпом выпил свое вино и облизался.
     Фарук усмехнулся и снова наполнил его бокал.
     - Ты здорово дерешься, брат. Если бы гирканцы Маздака не были  такими
завистливыми к пришельцам, ты бы стал отличным воином.
     Тот лишь заворчал в ответ.
     - Так кто же ты? - настаивал Фарук. - Я ведь сказал, кто я такой.
     - Я Ишбак, зуагирец из восточных пустынь.
     Гирканец запрокинул голову и громко  засмеялся.  На  что  тот  сказал
нахмурившись:
     - Что здесь смешного?
     - Ты думаешь я поверил?
     - Ты хочешь сказать, что я лгу? - зарычал незнакомец.
     Фарук усмехнулся.
     - Ни один зуагирец не говорит на пелиштинском с таким акцентом как  у
тебя. Так как зуагирцы говорят на диалекте шемитского языка.  Более  того,
во время схватки с кушитами, ты обращался к  неизвестным  богам:  Крому  и
Мананану, имена которых я слышал раньше от северных варваров. Не бойся,  я
перед тобой в долгу и умею держать язык за зубами.
     Незнакомец  привстал,  схватившись  за  рукоятку  меча.  Фарук   лишь
отхлебнул немного вина. После минутного напряжения незнакомец снова сел на
место. Он сказал в смущении:
     - Пожалуйста. Я  Конан  Киммериец,  служил  в  армии  короля  Акхарии
Сумуаби.
     Гирканец усмехнулся и набил рот виноградом. Прожевывая, он сказал:
     - Дорогой Конан, ты никогда  не  сможешь  быть  шпионом.  Ты  слишком
вспыльчив и открыт. Что привело тебя в Асгалун?
     - Месть.
     - Кто твой враг?
     - Анакиец по имени Отбаал, гнить его костям!
     Фарук присвистнул.
     - Клянусь Птеором, ты нацелился на большую шишку! Знаешь ли  ты,  что
этот человек - генерал анакийских войск короля Акхирома?
     - О Кром! Это ничего не меняет, даже если бы он был мусорщиком.
     - Что он тебе сделал?
     Конан стал рассказывать:
     - Народ Анакии восстал против своего короля, который был еще  глупее,
чем Акхиром. Они попросили помощи у соседней  Акхарии.  Сумуаби  надеялся,
что  им  удастся  победить  и   выбрать   нового,   более   дружественного
короля-соседа, поэтому он набирал добровольцев. Пятьсот воинов отправились
на помощь анакийцам. Но этот проклятый Отбаал вел двойную игру. Он  поднял
мятеж, призывая врагов короля к открытой битве. А затем передал восставших
в руки его армии. Почти всех их перебили.
     Отбаал также знал о  нашем  приходе.  Поэтому  устроил  нам  ловушку.
Ничего не подозревая, мы  попали  в  нее.  Я  один  спасся,  притворившись
мертвым. Остальные либо пали на поле битвы, либо  были  подвергнуты  самым
страшным пыткам, на которые были способны королевские палачи.  Его  унылые
голубые глаза сузились.
     Мне приходилось воевать и раньше. Но на этот раз я поклялся  отмстить
Отбаалу за моих друзей. Когда я вернулся в  Акхарию,  то  узнал,  что  он,
испугавшись народа, бежал из Анакии и прибыл сюда.  Как  ему  удалось  так
быстро возвыситься?
     - Он - кузен короля Акхирома, -  сказал  Фарук.  Хотя  -  Акхиром  по
национальности пелиштиец, он также кузен короля Анакии и  поэтому  получил
этот трон. Короли этих шемитских городов-государств все в какой-то степени
родственники, что делает их войны похожими на семейные  раздоры,  имеющими
еще более тяжелые последствия. Как долго ты пробыл в Асгалуне?
     - Всего несколько дней.  Этого  правда  хватило,  чтобы  понять,  что
король сумасшедший. Запретить вино! - Конан сплюнул.
     - Ты еще не все знаешь.  Акхиром  действительно  сумасшедший  и  люди
стонут под его пятой. Он держится у  власти  с  помощью  трех  группировок
наемных войск. С их помощью он сверг и убил своего брата, бывшего королем.
Первую, анакийскую, он сформировал, находясь в ссылке  при  дворе  Анакии.
Вторая состоит  из  черных  кушитов.  Под  командованием  своего  генерала
Имбалайо  она  ежегодно  пополняется  новыми  силами.  Третью  группировку
составляет гирканская конница, в которой я  служу.  Ею  командует  генерал
Маздак. Между ним, Имбалайо и Отбаалом столько ненависти и зависти, что ее
хватило бы на дюжину войн. Ты испытал ее в сегодняшней схватке.
     - Год назад Отбаал пришел сюда нищим странником.
     Он возвысился отчасти благодаря родству  с  Акхиромом,  а  отчасти  с
помощью интриг офирской рабыни  по  имени  Руфия,  которую  он  выиграл  у
Маздака,  а  когда  протрезвел  отказался  вернуть.  Это  одна  из  причин
неприязни между  ними.  За  Акхиромом  также  стоит  женщина.  Это  Зерити
Стигийская,  ведьма.  Говорят,  он  свихнулся  из-за  небольших  доз  яда,
которыми она его пичкала, чтобы удержать под своим контролем.
     Конан поставил свой кубок и в упор посмотрел на Фарука.
     - И что же дальше? Ты предашь меня. А может и нет.
     Перебирая в руках кольцо, снятое с Келуки, Фарук рассуждал:
     - Я буду нем как могила. По простой причине: у меня к  Отбаалу  также
есть долг. И если тебе удастся твоя месть или я смогу рассчитаться с  ним,
мой сон от этого станет лишь крепче.
     Конан рванулся вперед. Его железные пальцы коснулись плеча гирканца.
     - Ты говоришь правду?
     - Пусть эти пузатые шемитские боги  покарают  меня  своими  горшками,
если я лгу!
     - Тогда я помогу тебе в твоей мести!
     - Ты? Пришелец, не знающий ничего о секретах Асгалуна?
     -  Конечно!  Это  облегчает  задачу.  Здесь  у   меня   нет   никаких
родственников. Мне можно доверять. Давай составим план. Где эта  свинья  и
как можно добраться до нее?
     Фарук был не из  робкого  десятка,  но  поначалу  растерялся.  Прошло
несколько минут, прежде чем в его глазах загорелся мстительный огонек.
     - Мне надо подумать, - сказал он. - Есть  один  способ,  если  хватит
сноровки и дерзости...
     Через некоторое время две фигуры в капюшонах  остановились  у  группы
пальм, росших среди руин ночного Асгалуна. Перед ними текли  воды  канала,
за  которым  возвышалась  городская  бастионная  стена  из  кирпича-сырца.
Фактически город представлял  собой  огромную  крепость,  в  которой  жили
король со свитой и наемные войска. Простолюдин мог попасть туда только  по
пропуску.
     - Мы сможем перелезть через стену, - прошептал Конан.
     - И ничуть не приблизимся к  своей  цели,  -  ответил  Фарук,  что-то
нащупывая в темноте.
     - Здесь!
     Конан смотрел как гирканец рылся в бесформенной куче мрамора.
     - Это развалины древней гробницы, - пробормотал Фарук. - Но что это?
     Он отодвинул широкую плиту, под которой оказалась лестница,  уходящая
в темноту. Конан нахмурился, его одолевали сомнения.
     Фарук объяснил:
     - Этот тоннель проходит под водами канала и ведет в дом Отбаала.
     - Под каналом?
     - Да. Когда-то дом Отбаала был притоном короля  Уриаза.  Он  спал  на
диване, плававшим в бассейне со ртутью, охраняемый дрессированными львами.
Все-равно ему не удалось уйти от мести. Он построил тайные  ходы  во  всех
уголках своего дома. Прежде чем  Отбаал  занял  дом,  он  принадлежал  его
сопернику Маздаку. Анакиец ничего не подозревает об этой тайне. Пойдем!
     Зачехлив мечи,  в  полной  темноте  они  стали  пробираться  вниз  по
каменной лестнице, а затем по  горизонтальному  тоннелю.  Конан  осторожно
ощупывал стены. Они были выложены из  огромных  глыб  камня.  По  мере  их
продвижения  воздух  становился   сырым,   а   камни   скользкими.   Конан
почувствовал как по спине потекли капли воды. Он вздрогнул  и  поморщился.
Над ними текли воды канала. Через некоторое время влажность уменьшилась.
     Фарук  предостерегающе  зашикал  и  они  стали  подыматься  вверх  по
лестнице.
     Наверху руки гирканца нащупали засов. Плита слегка отодвинулась  и  в
тоннель проникла  полоска  мягкого  света.  Фарук  протиснулся  вперед  и,
пропустив Конана, задвинул плиту на место.  Она  ничем  не  отличалась  от
обычных плит, которыми был выложен  подземный  ход.  Перед  ними  открылся
просторный  сводчатый  коридор.  Фарук  закрывал  лицо   чалмой,   жестами
предлагая Конану сделать то же самое. Оставив сомнения,  Фарук  решительно
зашагал по коридору. Киммериец, сжимая  меч  и  оглядываясь  по  сторонам,
последовал за ним.
     Отодвинув занавеску из темного бархата,  они  очутились  в  сводчатой
веранде из черного дерева, отделанного золотом.
     Огромный негр в шелковой  набедренной  повязке,  очнувшись  ото  сна,
вскочил на ноги и выхватил огромный меч. Почему-то он не кричал.  Они  все
поняли, когда увидели его открытый рот, зиявший пустотой.
     - Тихо! - огрызнулся Фарук,  уклоняясь  от  удара  меча.  Когда  негр
покачнулся от обманного удара, Конан подставил ему ножку.  Тот  растянулся
на полу, а Фарук пронзил мечом его смуглое тело.
     - Быстро и довольно тихо! - с улыбкой вздохнул  Фарук.  -  Теперь  за
настоящей добычей.
     Пока он осторожно пробовал открыть дверь, великан-киммериец  согнулся
для прыжка. Его глаза горели как у тигра на охоте. Дверь поддалась  и  они
впрыгнули в комнату. Фарук закрыл за собой  дверь  и  начал  хохотать  над
человеком, с проклятиями вскакивавшего с кушетки. Лежавшая  рядом  женщина
вскрикнула и приподнялась на подушках.
     - Он в наших руках, брат!
     Долю  секунды  Конан  был  захвачен  зрелищем.  Отбаал  был   высоким
похотливым мужчиной. Его густые черные волосы были собраны  на  затылке  в
узел. Черная тщательно ухоженная борода лоснилась. Несмотря на поздний час
он был полностью одет в шелковые шальвары и бархатный жилет,  под  которым
поблескивала кольчуга. Он бросился к зачехленному мечу, лежавшему рядом  с
кушеткой.
     Что касается женщины, то ее внешность была  скорее  приятной,  нежели
красивой: рыжеволосая, с  широким  веснушчатым  лицом  и  карими  глазами,
светящимися умом. Она была крепко сложена. Плечи казались  шире  обычного.
Большой бюст и полные  бедра  создавали  впечатление  огромной  физической
силы.
     - На помощь! - заорал Отбаал. - Я окружен!
     Фарук бросился было к нему, но затем отпрыгнул назад к  двери,  через
которую они вошли. Краем уха Конан услышал шум в коридоре,  а  затем  стук
чего-то тяжелого  в  дверь.  Затем  их  мечи  скрестились.  Ночной  воздух
наполнился звоном стали. Дождем посыпались искры.
     Оба  противника  атаковали,  нанося   яростные   удары,   поглощенные
единственной целью -  жизнью  друг  друга.  За  каждым  ударом  скрывалась
несгибаемая воля. Они сражались молча. Когда они кружили по комнате  Конан
из-за плеча Отбаала увидел, что  Фарук  удерживает  плечами  дверь.  Удары
снаружи становились все сильней. Они уже сорвали дверь с  петель.  Женщина
исчезла.
     - Ты справишься с ним? - спросил Фарук. - Если я отпущу  дверь,  сюда
хлынут его рабы.
     - Пока все идет хорошо, - проворчал Конан, отражая жестокий удар.
     - Тогда поспеши. Я не смогу долго удерживать их.
     Конан бросился вперед с новой силой. Теперь  внимание  анакийца  было
занято отражением киммерийского меча, который  бил  теперь  как  молот  по
наковальне. Непомерная сила и ярость варвара начала  сказываться.  Смуглое
лицо Отбаала побледнело. Дыхание стало прерывистым, его клонило  к  земле.
Кровь, струившаяся из ран, заливала его руки, бедра  и  шею.  Конан  также
истекал кровью, но его бешеный натиск не ослабевал.
     Отбаал был рядом со стеной, покрытой  гобеленом,  когда  ему  удалось
резко уклониться от удара Конана. Потеряв равновесие от  обманного  удара,
киммериец метнулся вперед. Острие его меча застряло  между  каменных  плит
стены. В тот же миг Отбаал со  всей  убывающей  силой  размахнулся,  чтобы
снести ему голову.
     Но стигийская сталь, вместо того, чтобы  треснуть,  подобно  обычному
клинку, изогнулась и выпрыгнула из ловушки. Меч ударил  по  шлему  Конана.
Гнутое железо больно вонзилось ему в голову. Но, прежде чем  Отбаал  успел
восстановить равновесие, тяжелый клинок Конана  пробил  кольчугу,  тазовую
кость и вонзился в позвоночник.
     Анакиец пошатнулся  и  упал,  задыхаясь  от  боли.  Его  внутренности
вывалились на пол. Пальцы судорожно царапали ворс  тяжелого  ковра.  Потом
они застыли.
     Конан, мокрый от крови и пота, в бешенстве продолжал  вонзать  меч  в
лежащее месиво. Он был слишком опьянен яростью, чтобы  заметить,  что  его
противник был мертв. Наконец, Фарук крикнул:
     - Хватит, Конан! Пока они несут тяжелый таран, мы можем бежать.
     - Как? - спросил Конан, смахивая кровь с глаз. Его голова  продолжала
кружиться от удара, пробившего ему шлем. Он сорвал с головы  окровавленный
шлем и швырнул его в сторону, обнажив  коротко  стриженную  черную  гриву.
Алая струйка стекала ему на лоб, застилая глаза.  Он  нагнулся  и  оторвал
полоску ткани с шальвар Отбаала, чтобы перевязать голову.
     - В ту дверь! - сказал Фарук, показывая рукой. - Руфия убежала  через
нее, чертовка! Если ты готов, бежим!
     Конан увидел за кушеткой потайную дверь. Она была  задрапирована,  но
Руфия, спасаясь бегством не успела закрыть за собой дверь.
     Гирканец достал из за пояса кольцо,  снятое  с  руки  черного  убийцы
Келуки. Рванувшись к потайной двери, он бросил его  около  трупа  Отбаала.
Конан последовал за ним. Ему пришлось  наклониться  и  повернуться  боком,
чтобы протиснуться через дверь.
     Они очутились в другом коридоре. Фарук  вел  Конана  обходным  путем,
поворачивая и протискиваясь по лабиринту ходов  до  тех  пор,  пока  Конан
совершенно не запутался. Таким образом им удалось избежать армии  домашних
телохранителей, собравшихся у главного входа в спальню убитого. Один  раз,
проходя мимо комнаты, они услышали женские крики, но Фарук продолжал идти.
Вскоре они достигли секретной плиты, вошли в подземный ход  и  стали  идти
ощупью в кромешной темноте, пока снова не очутились в заброшенной могиле.
     Конан остановился, чтобы перевести дыхание и перевязать голову. Фарук
спросил:
     - Как твоя рана, брат?
     - Простая царапина. Зачем ты бросил это кольцо?
     - Чтобы перехитрить мстителей. Тарим! Жаль, что  этой  шлюхе  удалось
скрыться.
     Конан  сухо  улыбнулся.  Очевидно  Руфия  не  считала  Фарука   своим
спасителем. Картина, которая предстала перед его  глазами  за  секунду  до
схватки, не покидала воображения. Такая женщина, думал он,  очень  подошла
бы ему.


     За стенами города начала распространяться  потрясающая  новость.  Тем
временем  под  балконами  домов  пробиралась  фигура,  закрытая  шалью   и
капюшоном. Впервые за три года улицами Асгалуна пробиралась женщина.
     Зная об опасности, она вздрагивала от каждой тени. Камни впивались  в
ступни ее бархатных комнатных тапочек. Уже три  года  сапожникам  Асгалуна
было запрещено изготовлять женские  туфли.  Король  Акхиром  издал  закон,
обязывающий женщин Пелиштии сидеть дома, подобно рептилиям в клетке.
     Руфия,  рыжеволосая  офирка,  бывшая  фавориткой  Отбаала,   обладала
большей властью, чем любая другая женщина Пелиштии. Кроме любовницы короля
Зерити, конечно. Теперь же, пробираясь по ночному городу как  отверженная,
она страдала как никогда. Одна мысль жгла  ей  сердце:  в  одно  мгновение
плоды ее трудов рухнули под мечом врагов Отбаала.
     Руфия  принадлежала  к  типу  женщин,  привыкших  брать  троны  своей
красотой и умом. Она почти не помнила свой родной Офир, откуда ее  выкрали
в детстве катианские работорговцы.  Аргосский  магнат,  воспитавший  ее  и
принявший в  свой  дом,  погиб  в  битве  с  шемитами.  Четырнадцатилетним
подростком Руфия попала в руки стигийского принца,  слабого  женоподобного
юноши, которого она легко обвела вокруг своего маленького пальчика.
     Через несколько лет из мифической земли, лежащей якобы за Вилайетским
морем, пришли банды пиратов. Они напали  на  остров  удовольствий  принца,
лежащий в верховьях Стикса. Там было все: кровавая бойня и огонь, грабеж и
рухнувшие стены,  смертельные  крики  и  рыжеволосая  девушка  в  объятиях
капитана.
     Руфия не погибла и не стала  хныкающей  игрушкой,  так  как  привыкла
управлять мужчинами. Маздак со своей бандой поступил на службу к Акхирому,
так как его целью был захват Пелиштии у своего ненавистного  брата.  Тогда
Руфия начала действовать.
     Она не любила Маздака. Сардонический авантюрист,  он  был  холоден  и
властен в обращении с женщинами. У него был большой гарем. Командовать или
убедить его в чем-то было практически невозможно. Так как Руфия  не  могла
терпеть соперниц, она не  очень  расстроилась,  когда  узнала  что  Маздак
проиграл ее своему сопернику Отбаалу.
     Анакиец пришелся ей по вкусу. Несмотря на свою жестокость и  лживость
этот человек обладал силой, жизнеспособностью и умом. А главное  им  можно
было управлять. Стоило лишь задеть его самолюбие. Руфия умело пользовалась
этим.
     Она подталкивала его вверх к сияющим вершинам служебной  лестницы.  И
вот двое убийц в масках, неизвестно откуда взявшихся, убили его.
     Охваченная горькими думами она подняла голову, когда  чья-то  высокая
фигура в капюшоне вышла из-под нависающего балкона и  уставилась  на  нее.
Были видны лишь глаза, почти светившиеся в темноте ночи. Она  съежилась  и
вскрикнула от испуга.
     - Женщина на улицах Асгалуна! - Голос был безжалостным и  призрачным.
- Разве это не против воли короля!
     - Видит бог, я вышла на улицу не по своей  воле,  -  сказала  она.  -
Моего хозяина убили и я бежала от его убийц.
     Незнакомец  стоял  как  статуя,  слегка  наклонив  голову.  Руфия   с
нетерпением смотрела на него. Что-то мрачное и зловещее было в его фигуре.
Он  был  похож  скорее  на  мрачного  пророка,  задумавшегося  о   судьбах
грешников, чем на человека слушающего случайного  прохожего.  Наконец,  он
поднял голову.
     - Пойдем! - сказал он. - Я найду место для тебя.
     Не оглядываясь он зашагал по улице. Руфия едва поспевала за ним.  Она
не могла ходить по улицам всю ночь, так как любой  офицер  мог  лишить  ее
жизни за нарушение указа короля Акхирома. Может быть незнакомец вел ее еще
в худшее рабство, но у нее не было другого выхода.
     Несколько раз она пыталась заговорить с ним, но его мрачное  молчание
заставляло ее умолкнуть. Его неестественная отчужденность пугала ее.  Один
раз она заметила чьи-то фигуры, тайком пробирающиеся за ними.
     - Нас преследуют какие-то мужчины!
     - Не обращай на них внимания, - ответил человек жутким голосом.
     Они молчали до тех пор, пока не достигли маленьких сводчатых ворот  в
высокой стене. Незнакомец  остановился  и  что-то  крикнул.  Ему  ответили
изнутри. Ворота отворились и из-за них показался немой раб  с  факелом.  В
его свете рост незнакомца в плаще неестественно увеличился.
     - Но это... это же ворота большого дворца! - заикаясь сказала Руфия.
     Вместо ответа он сбросил с головы капюшон, обнажив  бледное  овальное
лицо и эти странные светящиеся глаза.
     Руфия вскрикнула и упала на колени:
     - Король Акхиром!
     - Да, король Акхиром! Неверная грешница! - Его  голос  был  похож  на
звон колокола. - Глупая и презренная женщина, непослушная указам  Великого
короля, Короля из королей, Короля  Мира,  да  услышат  нас  боги!  Которая
погрязла в грехе и не прислушивается к законам любимца богов! Хватайте ее!
     Тени, преследовавшие их,  приблизились.  Ими  оказались  отряд  немых
негров. Когда ее схватили, она потеряла сознание.


     Офирка пришла в себя в комнате без окон. Сводчатые двери комнаты были
закрыты на золотые засовы. Она  дико  оглянулась  по  сторонам  и,  увидев
своего захватчика отшатнулась. Он стоял прямо  над  ней,  поглаживая  свою
острую седеющую бороду, тогда как его ужасные глаза заглядывали прямо в ее
душу.
     - О, Шемитский Лев! - сказала она, задыхаясь и вставая на  колени.  -
Пощади!
     Она знала тщетность  своей  мольбы.  Она  ползала  на  коленях  перед
человеком, чье имя было проклятием Пелиштии. Он, ссылаясь на  волю  богов,
приказал убить всех собак, вырубить все виноградники, весь виноград и  мед
сбросить в реку. Он запретил вино, пиво, азартные игры и  считал  малейшее
неповиновение самым непостижимым из  грехов.  Переодевшись,  он  ходил  по
ночному городу и проверял как выполняются его  приказы.  Руфия  машинально
ползала по полу, пока он смотрел на нее немигающим взглядом.
     - Богохульница! - прошептал он. - Дочь зла! О, Птеор! - закричал  он,
вознося руки к небу. - Какое наказание ты назначишь  этому  демону?  Какой
ужасной агонии, какой пытки будет достаточно для свершения правосудия! Дай
мне твоей великой мудрости!
     Руфия встала на колени и указала в лицо Акхирома.
     - Зачем ты призываешь на помощь богов? - воскликнула она. -  Обратись
к Акхирому. Ты сам бог!
     Он остановился, пошатнулся и бессвязно закричал. Затем он остановился
и посмотрел на женщину. Ее лицо было  бледным,  глаза  выпучены.  Ужас  ее
положения усиливал ее актерские способности.
     - Что ты видишь, женщина? - спросил он.
     - Бог снизошел ко мне! В твоем облике, сияющий как солнце! Я  сгораю,
я умираю в сиянии твоей славы!
     Она спрятала лицо  в  ладони  и  задрожала,  еще  больше  согнувшись.
Акхиром провел дрожащей рукой по своим бровям и лысине.
     - О, да! - прошептал он. - Я бог! Я догадывался об  этом.  Я  мечтал.
Одному мне доступна мудрость вселенной. Теперь  и  смертная  увидела  это.
Наконец, я прозрел. Я не простой служитель и выразитель воли богов. Я  сам
бог богов! Акхиром - земной бог Пелиштии. Фальшивого  демона  Птеора  надо
отбросить, а его статуи переплавить...
     Опустив свой взгляд, он приказал:
     - Встань, женщина и посмотри на своего бога!
     Она повиновалась, ежась от его ужасного взгляда. Глаза Акхирома  были
окутаны пеленой. Казалось он впервые видит ее.
     - Твой грех прощен, - переменил тон Акхиром,  -  так  как  ты  первая
увидела  своего  бога.  Теперь  ты  сможешь  служить  мне  в   роскоши   и
великолепии.
     Она распростерлась,  целуя  ковер  у  его  ног.  Он  хлопнул  руками.
Поклонившись, вошел евнух.
     - Быстро иди в дом Абдаштарта, главного служителя  Птеора,  -  сказал
он,  глядя  поверх  головы  слуги.  Передай  ему,   что   Акхиром   теперь
единственный истинный бог Пелиштии и скоро станет  единственным  настоящим
богом всех народов на земле. Завтра будет начало всех начал. Идолы  Птеора
будут низвергнуты, а на их месте будут воздвигнуты статуи истинного  бога.
Должна быть провозглашена истинная вера, а жертва из ста самых благородных
детей Пелиштии закрепит это торжественное событие...


     У входа в Храм Птеора стоял Маттенбаал, первый  помощник  Абдаштарта.
Почтенный Абдаштарт стоял со связанными руками в окружении двух темнокожих
анакийских солдат. Его длинная белая борода покачивалась, пока он молился.
Позади них другие солдаты готовили  костер  в  основании  огромного  идола
Птеора.  У  него  была  бычья  голова  и   явно   преувеличенные   мужские
достоинства. Невдалеке  стояло  огромное  семиэтажное  здание  асгалунской
пагоды, из которой священникам было удобно читать волю богов, обитающих на
звездах.
     Когда  медная  поверхность  статуи  раскалилась,  Маттенбаал   шагнул
вперед, достал папирус и стал читать:
     -  Наш  божественный  король  Акхиром  -  плоть  от   плоти   Якин-Я,
происшедшего от богов, когда они еще ходили по земле. Сегодня он  является
богом среди нас! И теперь я приказываю вам, послушным гражданам  Пелиштии,
признать, преклониться и молиться ему, величайшему из богов,  Богу  богов,
Создателю Вселенной, Воплощению Божественной Мудрости, королю Богов. Слава
Акхирому, сыну Азумелека, королю Пелиштии! Те же, кто, подобно  низкому  и
упрямому  Абдаштарту,  в  глубине  сердца  отвергает  это   откровение   и
отказывается преклониться перед настоящим  богом,  будет  брошен  в  огонь
вместе с идолом фальшивого Птеора!
     Солдат дернул за медную дверь в животе статуи. Абдаштарт закричал:
     - Он лжет.  Этот  король  не  бог,  а  сумасшедший  смертный!  Убейте
богохульников праведного  бога  Пелиштии,  могучего  Птеора,  пока  он  не
отвернулся от своего народа...
     В этот момент четверо  анакийцев  взяли  Абдаштарта,  как  бревно,  и
швырнули его в открытую дверь ногами  вперед.  Его  вопли  были  заглушены
лязгом закрывающейся двери,  через  которую  во  времена  кризисов  те  же
солдаты  бросали  сотни  детей  Пелиштии  под  руководством  того   самого
Абдаштарта. Из отверстий в ушах статуи повалил  дым,  а  лицо  Маттенбаала
расплылось в самодовольной улыбке.
     Толпа всколыхнулась и вздрогнула.  В  тишине  раздался  дикий  вопль.
Вперед выбежал заросший полуголый человек, пастух. С криком "Богохульник!"
он швырнул камень, попавший его преосвященству прямо в челюсть и сломавший
ему несколько зубов. Маттенбаал пошатнулся, по его бороде полилась  кровь.
С ревом толпа хлынула вперед. Высокие налоги,  голод,  тиранию,  грабеж  и
резню  -  все  терпел  народ  Пелиштии  от  своего  сумасшедшего   короля.
Надругательство над религией было последней каплей, переполнившей чашу его
терпения. Степенные купцы превратились в сумасшедших, а раболепные нищие -
в озверевших злодеев.
     Камни посыпались  градом,  крик  толпы  усилился.  Маттенбаала  стали
хватать за одежду. Одетые в доспехи анакийцы окружили его и, отбиваясь  от
толпы колчанами и древками копий, увели.
     Бряцая оружием и звеня цепями сбруи,  на  улицу,  ведущую  к  площади
Птеора выехала кушитская конница. Всадники были в блестящих  доспехах,  на
их головах были страусиные перья и львиные гривы. Белые зубы сияли  на  их
темных лицах. Камни толпы отскакивали от их щитов из шкуры  носорога.  Они
заставляли своих лошадей теснить толпу, нанося смертельные удары  длинными
копьями и кривыми лезвиями  своих  ятаганов.  Люди  падали  и  вопили  под
копытами лошадей. Бунтовщики побежали врассыпную по окрестным переулкам  и
магазинам, оставляя за собой площадь, усеянную корчащимися телами.
     Черные всадники спрыгивали со своих лошадей и крушили двери магазинов
и жилищ, возвращаясь с богатой добычей. Из домов доносились крики  женщин.
Рухнула решетка и фигура в белом выбросилась  на  улицу.  Другой  всадник,
посмеиваясь, пронзил лежащее тело своей пикой.
     Великан Имбалайо в  пламенном  шелке  и  полированной  стали,  ездил,
покрикивая на своих воинов, собирая  их  с  помощью  тяжелого  кнута.  Они
вскакивали на лошадей  и  выстраивались  в  шеренгу.  Легким  галопом  они
понеслись по улице, подняв на своих пиках окровавленные головы в назидание
озверевшим асгалунцам,  прятавшимся  по  своим  норам  и  задыхающимся  от
ненависти.


     Бездыханный евнух, принесший королю известие о восстании  быстро  был
заменен другим, который бросился наземь и закричал:
     - О божественный  король,  генерал  Отбаал  мертв!  Слуги  нашли  его
мертвым в своем дворце.  Рядом  с  ним  лежало  кольцо  меченосца  Келуки.
Анакийцы кричат, что он был убит по приказу генерала Имбалайо. Теперь  они
разыскивают Келуку в кушитском квартале и мстят за него!
     Руфия, подслушивая за  занавеской,  чуть  не  вскрикнула.  Отрешенный
взгляд Акхирома остался неподвижным. Погруженный в свои мысли, он сказал:
     - Пусть гирканцы разъединят их. Семейные  ссоры  не  должны  касаться
жизни бога. Отбаал мертв, зато Акхиром будет жить  вечно.  Другой  человек
поведет анакийцев. Пусть кушиты занимаются толпой, пока они  не  осознают,
что атеизм - это грех. Судьбой дано, чтобы я явился перед миром в  огне  и
крови, пока передо мной не склонятся все племена земли! Можешь идти.


     На  мятущийся  город  опускалась  ночь.  Конан   шагал   по   улицам,
прилегающим к кварталу кушитов.  Его  рана  уже  заживала.  В  этой  части
города,  занимаемой  преимущественно  солдатами,  по  неписанному  приказу
горели огни, двери конюшен были  открыты.  Беспорядки  продолжались  целый
день. Толпа напоминала многоглавого змея: в одном месте ее давили, но  она
появлялась в другом. Копыта кушитской конницы разбрызгивали кровь, грохоча
из одного района города в другой.
     По улицам теперь  ходили  лишь  вооруженные  люди.  Огромные  ворота,
кованные железом, были закрыты как во  времена  гражданской  войны.  Через
арку больших Симурских ворот то и дело проезжали отряды черных  всадников.
Свет факелов озарял их обнаженные  мечи.  Шелковые  плащи  развевались  на
ветру, а руки блестели как полированное черное дерево.
     Конан зашел в харчевню, где воины жадно ели и тайком  пили  запретное
вино. Вместо того, чтобы  сесть  на  первое  попавшееся  место  он  поднял
голову, и стал искать что-то более подходящее. Его  взгляд  остановился  в
дальнем углу комнаты, где в  укромной  нише  скрестив  ноги  сидел  просто
одетый человек в чалме, закрывающей добрую половину его  лица.  Перед  ним
стоял низкий столик, полный яств и закусок.
     Конан зашагал к нему, обходя  другие  столы.  Он  швырнул  подушку  к
столику и сел напротив человека.
     - Привет, Фарук! - прогремел он. - Или мне следует сказать -  генерал
Маздак?
     Гирканец вздрогнул.
     - Что такое?
     Конан хищно улыбнулся.
     - Еще в доме Отбаала я понял, кто ты. Никто, кроме хозяина  дома,  не
мог так хорошо знать его секреты. А этот дом когда-то принадлежал гирканцу
Маздаку.
     - Не так громко, друг! Как ты  догадался,  когда  даже  мои  люди  не
узнали меня в этой зуагирской чалме?
     - Я полагался на свои глаза. Итак, наше первое предприятие  оказалось
удачным. Что будем делать дальше?
     - Не знаю. Можно бы что-то и предпринять, полагаясь на  твою  силу  и
мощь. Ты сам понимаешь какие нравы в волчьей стае.
     - О, да! - проворчал Конан. - Я пытался поступить в наемную армию, но
три твоих армии так ненавидят друг друга и так жестоко дерутся за  власть,
что я передумал. Каждый думает, что  я  шпион  и  работаю  на  две  другие
группировки.
     Он остановился, чтобы заказать себе мяса.
     - Какой ты неугомонный! - сказал Маздак. - Разве  ты  не  собираешься
вернуться в Акхарию?
     Конан сплюнул.
     -  Нет.  Она  слишком  маленькая  даже  для  карликового   шемитского
государства.  И  слишком  бедна.  А  люди  так  болезненно  охраняют  свои
национальные признаки как и все вы, что у меня нет никаких шансов  сделать
карьеру. Возможно мне придется попытать счастья у  одного  из  гиборийских
правителей, если не найду того,  кто  бы  ценил  человека  только  по  его
способности сражаться. Послушай, Маздак, а почему бы тебе не взять на себя
управление этой нацией? Теперь, когда Отбаала нет в живых, тебе нужен лишь
повод для того, чтобы выпустить кишки Имбалайо и...
     - Тарим! У меня столько же амбиций,  как  и  у  тебя.  Опрометчивости
только меньше. Знай же, что этот  Имбалайо,  заручившись  доверием  нашего
сумасшедшего монарха, живет  в  Большом  Дворце,  окруженном  его  черными
меченосцами. Не без того, чтобы его могли пырнуть во  время  какого-нибудь
мероприятия. Конечно,  если  убийца  не  будет  против,  что  его  тут  же
настрогают ломтями. А как же тогда быть с амбициями?
     - Мы должны что-нибудь придумать, - сказал Конан.
     Его глаза сузились.
     - Мы? Ты рассчитываешь на награду за участие?
     - Конечно. Ты думаешь я глуп?
     - Не глупее остальных. Пока что я не вижу реальной возможности, но  я
буду иметь тебя в виду. Можешь не сомневаться, что  твои  услуги  были  бы
оценены по достоинству. А теперь прощай, я должен заняться политикой.
     Мясо подали после ухода Маздака. Конан вонзился зубами в мясо  еще  с
большим подъемом, чем обычно. Удавшаяся месть окрыляла его.  Жадно  глотая
мясо, он прислушивался к разговорам вокруг.
     - Где анакийцы? - спрашивал усатый гирканец, набивая рот  миндальными
пирожными.
     - Они затаились в своем квартале, - отвечал ему  другой  гирканец.  -
Клянутся, что кушиты убили Отбаала и  в  подтверждение  показывают  кольцо
Келуки. Келука исчез, а Имбалайо клянется, что ему ничего не  известно  об
этом. Но как быть с кольцом? К тому времени,  когда  король  приказал  нам
разъединить их, в драках уже погибло десятки человек. Клянусь Ашурой,  это
было лишь начало!
     - Виной тому сумасшествие Акхирома, -  тихим  голосом  сказал  третий
собеседник. - Когда-нибудь этот лунатик очередной шалостью сведет всех нас
в могилу!
     - Осторожно, - предупредил его компаньон. - Наши мечи принадлежат ему
до тех пор, пока нам приказывает Маздак. Если поднимется  мятеж,  анакийцы
вероятней всего будут воевать не на стороне кушитов, а против них. Мужчины
говорят, что Акхиром взял рабыню Отбаала Руфию в свой гарем. Это разозлило
анакийцев еще больше. Они подозревают,  что  убийство  было  совершено  по
приказу короля или, по-крайней мере, с его согласия. Но их злость ничто по
сравнению со злостью Зерити, которой король дал отставку. Говорят,  злость
ведьмы может превратить весенний бриз в песчаную бурю в пустыне.
     Унылые  глаза  Конана  загорелись,  когда  он   осознал   услышанное.
Последние дни память о рыжеволосой гурии не покидала его. Мысль увести  ее
из-под  носа  сумасшедшего  короля,  скрыв  от  бывшего  хозяина  Маздака,
придавала жизни пикантный привкус.  И,  если  ему  суждено  было  покинуть
Асгалун, она могла бы стать ему приятной попутчицей по  дороге  в  Кот.  В
Асгалуне был один человек, который действительно мог  ему  помочь:  Зерити
Стигийская. По понятным причинам она бы сделала это с радостью.  Он  вышел
из харчевни и пошел в направлении стен внутреннего города.  Он  знал,  что
дом Зерити находился в той части Асгалуна. Для того,  чтобы  попасть  туда
надо было пересечь большую городскую стену. Единственным способом  сделать
это был тоннель, который ему показал Маздак.
     Поэтому он пошел в  направлении  пальмовой  рощи  на  берегу  канала.
Пробираясь в темноте среди мраморных развалин, он нашел и отодвинул плиту.
Снова его путь лежал сквозь мрак и капающую воду. Но вот он  наткнулся  на
ступеньки и стал подниматься наверх. Он нащупал засов, отодвинул  плиту  и
оказался в коридоре. Здесь было темно и тихо, но огни, горевшие  в  других
местах дома, говорили о том, что в доме по-прежнему  жили  люди,  вероятно
слуги убитого генерала и женщины.
     Неуверенный в том, как  попасть  на  входную  лестницу,  он  двинулся
наугад и, отодвинув занавеску... столкнулся с  шестерыми  черными  рабами,
свирепо вскочившими на ноги. Прежде чем он бросился бежать он  услышал  за
спиной крики и топот ног. Проклиная судьбу, он побежал  прямо  на  негров.
Взмах клинка и он прорвался,  оставив  за  собой  корчащееся  тело.  Конан
метнулся к двери в противоположной части  комнаты.  Он  уже  слышал  свист
кривых мечей, когда захлопнул за собой дверь. Сталь вгрызлась в  дерево  и
через филенки пробились огоньки клинков.  Он  задернул  засов  и  бросился
искать выход. Его взгляд остановился на окно в золотой решетке.
     Молниеносным рывком он бросился на окно. Под  натиском  мощного  тела
мягкий металл изогнулся и лопнул, вырывая за собой половину основания.  Он
полетел вниз, когда дверь с треском ввалилась и комнату заполнили люди.


     Никакое эхо от ада, творившегося на улицах  города,  не  долетало  до
покоев Большого Восточного Дворца. Молодые рабыни и  евнухи  скользили  по
коврам босиком, не нарушая тишины. В комнате с куполом из инкрустированной
слоновой кости на кушетке, украшенной драгоценными камнями,  сидел  король
Акхиром. Ноги его  были  скрещены,  а  белый  плащ  делал  его  еще  более
призрачным. Он смотрел на Руфию, стоявшую перед ним на коленях.
     Она была одета в хитон из  кремового  шелка  и  подпоясана  сатиновым
кушаком, вышитым жемчугом. Но при всем этом великолепии глаза офирки  были
закрыты. Она вдохновила Акхирома на его последнюю выходку, но не  покорила
его. Теперь он, кажется, был отрешен.  Выражение  его  глаз  заставило  ее
содрогнуться. Неожиданно он сказал:
     - Не пристало богу водиться со смертными.
     Руфия вздрогнула. Она открыла рот, но побоялась сказать что-либо.
     - Любовь - это слабость человечества, - продолжал он. - Я отброшу  ее
от себя. Боги выше любви. Когда я лежу в твоих объятиях  я  чувствую  себя
слабым.
     - Что ты имеешь в виду, мой господин? - рискнула спросить Руфия.
     - Даже боги должны  жертвовать.  Я  решил  оставить  тебя,  чтобы  не
ослаблять свое божество.
     Он хлопнул руками и на полусогнутых влетел евнух.
     - Пошлите  за  генералом  Имбалайо,  -  приказал  Акхиром,  и  евнух,
ударившись головой об пол, отполз назад.  Таковы  были  недавно  введенные
правила этикета во дворце.
     - Нет! - вскочила Руфия. - Ты не можешь отдать меня этому зверю!
     Она упала на колени, хватая его за хитон, который он одернул.
     - Женщина! - прогремел он. - Ты сошла с ума? Нападать на бога?
     Имбалайо неловко вошел в комнату. Воин  из  варварского  Дарфара,  он
возвысился  благодаря  умению  воевать   и   плести   интриги.   Но   даже
проницательному, мускулистому и бесстрашному негру, не всегда были понятны
намерения безумного Акхирома.
     Король указал на женщину, согнувшуюся у его ног.
     - Бери ее!
     Имбалайо усмехнулся и схватил Руфию, корчившуюся  и  вскрикивающую  в
его объятиях. Пока Имбалайо выносил ее  из  комнаты,  она  тянула  руки  к
Акхирому. Тот не ответил, продолжая сидеть скрестив руки. Взгляд  его  был
отрешенным.
     Но мольбы ее были услышаны. Спрятавшись в  нише  стройная  темнокожая
девушка видела как улыбающийся кушит нес свою  добычу  из  зала.  Едва  он
исчез как она побежала в другом направлении.
     Имбалайо был любимцем короля. Единственный из  генералов,  он  жил  в
Большом Дворце. Это был настоящий  комплекс  зданий,  соединенных  в  одну
структуру, вместившую около трех тысяч слуг Акхирома. Он шел по извилистым
коридорам,  через  дворик,  выложенный  мозаикой  к  южному  портику,  где
находились его апартаменты. Но как только  показалась  знакомая  дверь  из
тика, покрытая медными арабесками, гибкая фигура преградила ему дорогу.
     - Зерити! - Имбалайо в страхе  отшатнулся.  Руки  интересной  смуглой
женщины не находили себе места от избытка страсти.
     - Служанка доложила мне, что Акхиром выбросил эту рыжую  плутовку,  -
сказала стигийка. - Мне надо вернуть ей долг.
     - При чем здесь я, - сказал кушит,  ерзая  от  нетерпения.  -  Король
подарил мне ее. Отойди, чтобы я не задел тебя.
     - Ты слышал, что кричат анакийцы на улицах?
     - Какое мне дело?
     - Они жаждут головы Имбалайо, виновного в убийстве  Отбаала.  Я  могу
рассказать им, что их подозрения оправдались!
     - Мне нет до этого дела, - закричал он.
     - У меня будут свидетели, видевшие, как ты  помогал  Келуке  зарезать
его.
     - Я убью тебя, ведьма!
     Она засмеялась.
     - Не посмеешь. А теперь продай мне эту рыжую клячу,  если  не  хочешь
воевать с анакийцами.
     Имбалайо опустил Руфию на пол.
     - Бери ее и убирайся! - прорычал он.
     - Возьми свою плату, - сказала она,  бросая  пригоршню  монет  ему  в
лицо. Глаза Имбалайо налились кровью, а руки стали судорожно сжиматься.
     Не обращая на него  внимания,  Зерити  наклонилась  над  Руфией.  Она
стояла на коленях, удрученная сознанием  тщетности  своих  женских  уловок
перед лицом своей новой хозяйки.  Зерити  схватила  рыжие  локоны  офирки,
запрокинула ей голову и с ненавистью посмотрела ей в глаза. Затем хлопнула
в ладоши. На ее зов вошли четыре евнуха.
     - Уведите ее в мой дом, - приказала Зерити и они унесли  извивающуюся
Руфию. Сцепив зубы, Зерити последовала за ними.
     Когда Конан прыгнул в окно, он представлял куда летит. Кусты смягчили
его стремительное падение. Вскочив на ноги, он увидел в выбитом окне своих
преследователей. Он очутился в саду, огромном тенистом саду,  утопающем  в
цветах. Пока его охотники блуждали  между  деревьев,  он  беспрепятственно
добрался до стены. Высоко подпрыгнув он ухватился одной рукой  за  выступ,
подтянулся и перемахнул на другую сторону.
     Он остановился, чтобы сориентироваться. Хотя он  никогда  не  был  во
внутреннем городе, он много слышал о нем и успел составить  в  голове  его
план. Он находился в государственном квартале. Перед ним,  возвышаясь  над
плоскими крышами, маячили очертания  Малого  Западного  Дворца,  огромного
дома удовольствий, выходящего в знаменитый сад Абибаала. Уверенный в своих
ориентирах, он побежал по улице и вскоре оказался на  широкой  центральной
улице, пересекавшей внутренний город с севера на юг.
     Для такого позднего часа там было оживленное движение. Мимо проходили
вооруженные гирканцы. На большой площади между двух дворцов Конан  услышал
звяканье упряжи ретивых скакунов. Оглянувшись он увидел эскадрон кушитской
конницы. Наездники держали собой факелы.  Наверное  были  причины  для  их
повышенной боевой готовности. Издалека, со стороны  пригородных  кварталов
были слышны удары там-тамов. Ветер  доносил  до  него  обрывки  разгульных
песен и отдаленных криков.
     Со своей легкомысленной  походкой  Конан  прошел  незамеченным  среди
фигур в кольчугах. Затем он дернул за рукав какого-то гирканца  и  спросил
как пройти к дому Зерити. Тот с готовностью ответил. Конан, как  и  все  в
Асгалуне знал, что Зерити, считавшая Акхирома своей собственностью,  ни  в
коей мере не считала себя его имуществом. Были наемные  капитаны,  так  же
хорошо знавшие ее спальню, как и король Пелиштии.
     Дом Зерити прилегал ко двору Восточного  Дворца  и  находился  в  его
садах. Зерити во времена своего фавора могла  пройти  из  своего  дома  во
дворец, не нарушая приказа короля  об  уединении  женщин.  Зерити,  будучи
дочерью свободного военачальника,  была  любовницей  Акхирома,  а  не  его
рабыней.
     Конан не ожидал трудностей при попытке попасть в ее дом.  Она  играла
важную роль в тайных интригах. В ее дом были вхожи политики и мужчины всех
рас и рангов. Всех развлекали танцовщицы и благоухание черного  лотоса.  В
эту ночь танцовщиц и гостей не было.  Зуагирец  со  злодейской  внешностью
открыл сводчатую дверь  под  горящим  фонарем  и  без  расспросов  впустил
Конана. Он провел его по маленькому дворику, вверх по внешней лестнице, по
коридору в просторную комнату, огороженную  арками  с  резным  орнаментом,
между которыми висели кремовые бархатные шторы.
     Мягко  освещенная  комната  была  пуста,  но   откуда-то   доносились
болезненные крики женщины. Затем послышались  раскаты  мелодичного  смеха,
также женского, неописуемо мстительного и злобного.
     Конан резко повернул голову, чтобы поймать направление  звука.  Затем
он начал присматриваться  к  драпировке  за  арками,  стараясь  разглядеть
потайную дверь.
     Зерити разогнулась и бросила на пол тяжелый кнут. Обнаженная  фигура,
привязанная к дивану, была исполосована красными рубцами с головы до  пят.
Это, однако, была лишь прелюдия к более ужасной пытке.
     Ведьма взяла в своем кабинете кусочек угля,  которым  она  нарисовала
сложную   фигуру   на   полу,   приговаривая    таинственные    заклинания
человеко-змеи, правившей Стигией до Катаклизма. Поставив в каждом из  пяти
углов фигуры по маленькой золотой лампе, она подбросила в огонь по щепотке
пыльцы пурпурного лотоса,  растущего  на  болотах  южной  Стигии.  Комнату
заполнил странный, до тошноты сладкий  запах.  Затем  она  стала  говорить
заклинания на древнем языке, умершем более трех тысяч  лет  назад  еще  до
появления в исчезнувшей империи Ахерон пурпурного Питона.
     Постепенно  появилось  что-то  похожее  на  темное   облако.   Руфия,
полуживая от боли и страха, приняла его за столб  пыли.  Над  бесформенной
массой  появилась  пара  светящихся  точек,  похожих   на   глаза.   Руфия
почувствовала пронизывающий холод, будто эта масса вытягивала из  нее  все
тепло.  Облако  казалось  черным,  но  не  очень   большой   насыщенности.
Постепенно  оно  уплотнялось,  однако  Руфия  видела  стену  позади   этой
бесформенной массы.
     Зерити наклонилась и задула лампы: одну, другую,  третью,  четвертую.
Комната, освещенная последней лампой,  теперь  была  охвачена  полумраком.
Столб дыма был едва различим. Лишь два светящихся глаза маячили в темноте.
     Голоса снаружи заставили Зерити обернуться. Можно  было  понять,  что
кричат очень громко, хотя звук был приглушенным. Это были голоса мужчин.
     Зерити возобновила свое колдовство. Но ее снова  прервал  злой  голос
зуагирца. Ворвался Имбалайо. Его зубы и глазные яблоки  блестели  в  свете
лампы. С меча стекала струйка крови.
     - Пес! - вскинулась Зерити, подобно потревоженной змее.  -  Зачем  ты
здесь?
     - Женщина, которую ты забрала у меня!  -  заорал  Имбалайо.  -  Город
восстал и небеса разгневаны! Отдай мне женщину или я убью тебя!
     Зерити посмотрела  на  свою  соперницу,  вытащила  кинжал,  усыпанный
драгоценными камнями и воскликнула:
     - Хотеп! Хафра! Помогите мне!
     Чернокожий генерал с ревом сделал выпад. Гибкость проворной  стигийки
не помогла. Широкий клинок пробил ее тело насквозь и вышел  между  лопаток
на целый фут. Задыхаясь от крика, она покачнулась и кушит выдернул из  нее
меч. В этот момент в дверях появился Конан с мечом в руках.
     Приняв  киммерийца  за  одного  из  слуг  ведьмы,  кушит,  устрашающе
размахивая мечом, устремился к нему. Конан отскочил назад. Меч  просвистел
в сантиметре от его горла и вгрызся  в  наличник  двери.  Отскочив,  Конан
атаковал его с тыла. Невероятно как черный великан мог  успеть  оправиться
от промаха и парировать удар. Имбалайо сумел изогнуть тело, руку и  клинок
и встретил удар, который бы подкосил любого другого просто от толчка.
     Под  звон  мечей  они  двигались  по  комнате.  Вдруг  лицо  Имбалайо
исказилось от догадки. Он отшатнулся назад с криком "Амра!"
     Теперь Конан был вынужден убить этого человека. Хотя  он  не  помнил,
где видел его раньше, кушит узнал вождя команды черных корсаров,  которого
звали Амра или Львом. Они грабили побережье Куша, Стигии и Шема.  Если  бы
Имбалайо раскрыл эту тайну пелиштийцам, мстительные  шемиты  разорвали  бы
его на части. Хотя они жестоко враждовали  между  собой  бы  объединились,
чтобы уничтожить кровожадного варвара, сеявшего разбой на их побережье.
     Конан сделал выпад, потеснив Имбалайо назад.  Затем  сделав  обманное
движение, нанес удар, целясь по голове кушита. Удар был  такой  силы,  что
прижал меч Имбалайо к его бронзовому шлему. Меч Конана,  имевший  глубокие
зазубрины, обломался по самую рукоятку.
     Два воина стояли вплотную друг к другу. Налитые кровью глаза  черного
воина искали уязвимое место на теле Конана.  Его  мускулы  напряглись  для
заключительного прыжка и удара.
     Конан швырнул обломок меча в голову Имбалайо. Пока тот  уклонялся  от
удара, Конан собрал свой плащ в левую руку, а правой рукой  выхватил  свой
кинжал. У него не было иллюзий: он не мог выиграть бой  этим  зингаранским
способом. Кушит, передвигаясь как кошка, был совсем не похож на  неуклюжую
гору мышц наподобие Келуки. Это была  отличная  мобильная  машина  смерти,
почти такая же быстрая как и Конан. Взмах меча и...
     Бесформенное облако, незамеченное в темноте, подошло сзади и  повисло
на шее Имбалайо. Имбалайо закричал так, как будто его поджаривают  живьем.
Он извивался и лягался ногами,  пытаясь  достать  спины  своим  мечом.  Но
светящиеся  глаза  существа   оставались   невозмутимы.   Оно   продолжало
обволакивать его и потихоньку оттаскивать назад.
     Конан  отшатнулся  назад.  Животный  страх  перед  сверхъестественным
поднялся как ком в горле.
     Крики Имбалайо прекратились. Темное тело соскользнуло на пол с мягким
чавкающим звуком. Облако исчезло.
     Конан осторожно приблизился.  Смятое  тело  Имбалайо  было  странного
бледного цвета. Как будто демон вынул  из  него  кости  и  высосал  кровь,
оставив  лишь  мешок  тела  и  несколько  внутренних  органов.   Киммериец
вздрогнул.
     Всхлипывание со стороны дивана привлекли его внимание к Руфии.  Двумя
прыжками он достиг ее и перерезал веревки, которыми  она  была  привязана.
Она села, продолжая молча плакать. Вдруг они услышали голос:
     - Имбалайо! Именем всех злодеев отзовись, где ты? Пора  выступать!  Я
видел, как ты вбежал сюда!
     Фигура в шлеме и кольчуге ворвалась в комнату. Маздак отшатнулся  при
виде тел и закричал:
     - О, проклятый дикарь, зачем ты убил Имбалайо?  В  городе  восстание.
Анакийцы воюют с кушитами,  у  которых  и  без  того  дел  невпроворот.  Я
выступаю со своими людьми  на  помощь  кушитам.  Что  касается  тебя  -  я
по-прежнему обязан тебе жизнью, но всему есть предел! Убирайся из  города,
чтобы я тебя больше не видел!
     Конан усмехнулся.
     - Это не я убил его, а один из демонов Зерити, после того как он убил
ведьму. Посмотри на это тело, если ты не веришь мне.
     Пока Маздак смотрел Конан добавил:
     - Ты не хочешь поприветствовать свою давнюю подругу Руфию?
     Руфия пригнулась за спиной Конана. Маздак закусил свой ус.
     - Хорошо. Я возьму ее назад в свой дом. Мы должны...
     Отдаленный шум толпы стал слышнее.
     - Я должен идти, чтобы не допустить мятежа. Но как  я  могу  оставить
бродить ее по улицам голой?
     Конан сказал:
     - Почему бы тебе  не  поддержать  анакийцев,  которые  будут  так  же
счастливы избавиться от сумасшедшего короля,  как  и  асгалунцы?  Так  как
Имбалайо и Отбаал мертвы, ты - единственный генерал в  Асгалуне.  Возглавь
восстание  и  свергни  безумного  Акхирома.  А  на   его   место   поставь
какого-нибудь кузена-неженку или племянника. Тогда  ты  станешь  настоящим
властелином Пелиштии!
     Маздак, слушавший будто в забытьи, вдруг рассмеялся.
     - Идет! - закричал  он.  -  По  коням!  Отведи  Руфию  в  мой  дом  и
возвращайся  сражаться  на  стороне  гирканцев.  Завтра  я  буду   править
Пелиштией и ты сможешь просить любой награды. А теперь прощай!
     Гирканец, вскинув плащ, вышел из комнаты. Конан повернулся к Руфии:
     - Оденься, гурия.
     - Кто ты? Я слышала, Имбалайо назвал тебя Амрой...
     - Не произноси это имя в Шеме! Я - Конан из Киммерии.
     - Я слышала, как о тебе говорили, когда была  близка  с  королем.  Не
веди меня в дом Маздака!
     - Почему? Он будет настоящим правителем Пелиштии.
     - Я слишком хорошо знаю эту холодную змею. Лучше возьми меня с собой!
Давай ограбим этот дом и убежим из города. В этой суматохе  никто  нас  не
остановит.
     Конан усмехнулся.
     - Ты соблазняешь меня, Руфия, но сейчас расположение Маздака  слишком
много значит для меня. Кроме того, я пообещал ему  доставить  тебя  в  его
дом. Я люблю держать слово. Теперь одевайся или мне придется  тащить  тебя
как есть.
     -  Хорошо,  -  сказала  Руфия,   немного   успокоившись,   но   затем
остановилась.
     Из тела Зерити донесся булькающий звук. У Конана волосы встали дыбом,
когда он увидел как ведьма медленно поднялась и села.  Несмотря  на  рану,
смертельную для любого воина. Покачиваясь она  встала  на  ноги  глядя  на
Конана и Руфию.  Из  ран  на  спине  и  груди  текли  струйки  крови.  Она
заговорила, задыхаясь от крови:
     - Не так-то просто убить дочь Сета.
     Она пошла к двери. Затем оглянулась, чтобы сказать:
     - Асгалунцам будет интересно узнать, что Амра и его женщина находятся
в их городе.
     Конан  стоял  в  нерешительности,  зная,  что  для  его   собственной
безопасности ему следует догнать ведьму  и  разрубить  ее  на  куски.  Его
дикарское рыцарство не позволило ему напасть на женщину.
     - Зачем тебе трогать нас? - выпалил  он.  -  Можешь  забирать  твоего
сумасшедшего короля!
     Зерити покачала головой.
     - Я знаю, что замышляет Маздак. Если я покину это тело, я отомщу этой
проститутке.
     - Тогда... - зарычал  Конан  и,  схватив  меч  Имбалайо,  бросился  к
ведьме. Но Зерити сделала  жест  и  что-то  сказала.  От  стены  до  стены
пролегла линия огня, отделившая Конана от  двери.  Конан  отпрянул,  рукой
закрыв лицо от страшного жара. Зерити исчезла.
     - За ней! - крикнула Руфия. - Огонь - это лишь один из ее трюков.
     - Но если она бессмертна...
     - Как бы то ни было, головы, отделенные от тела, не выдают секретов.
     Конан неумолимо прыгнул  через  огонь.  Мгновение  ожога  и...  пламя
исчезло.
     - Жди здесь! - рявкнул он Руфии и побежал за ведьмой.
     Но когда он выбежал на улицу, никакой ведьмы не было.  Он  побежал  в
ближайший  переулок,  но  там  ее  не  было.  Он  вернулся  и  побежал   в
противоположном направлении. Не было никаких следов.
     Через пару секунд он вернулся в дом Зерити.
     - Ты была права, - проворчал он Руфии.  -  Берем  все  что  сможем  и
уходим.


     На большой площади Адониса в свете  раскачивающихся  факелов  кружили
напряженные тела, ржали лошади и блестели  мечи.  Шла  рукопашная  схватка
кушитов с шемитами. Вокруг летели  проклятия,  крики  и  стоны  умирающих.
Асгалунцы как  сумасшедшие  хватали  черных  воинов  и,  срезая  подпруги,
стаскивали их с седел. Ржавые пики бряцали о пики воинов. То здесь, то там
вспыхивали пожары. Их  вспышки  были  видны  далеко  за  городом,  вызывая
недоумение пастухов Либнанских гор. На площадь стекались все новые  потоки
народа из пригородов. Сотни мертвых тел в кольчугах  или  полосатых  робах
лежали под копытами лошадей. Поверх них ездили и кричали живые.
     Площадь находилась в кушитском квартале. Сюда и  хлынули  анакийцы  в
поисках  добычи,  пока  основные  силы  кушитов  были  заняты  подавлением
восстания. Теперь, вернувшись в свой квартал, темнокожие всадники  сметали
анакийскую пехоту, превосходя ее в численности. Толпа  также  была  готова
вот-вот захлебнуться телами. Под командованием  своего  капитана  Бомбаата
кушитам  удалось  сохранить  какой-то  боевой   порядок,   что   дало   им
преимущество перед неорганизованными  анакийцами  и  безликой  толпой.  Их
эскадроны ездили по площади,  расчищая  место  в  многотысячной  дерущейся
толпе для того, чтобы воспользоваться своей конницей.
     Между тем разъяренные асгалунцы крушили и  грабили  дома  чернокожих,
растаскивая их кричащих женщин. Пламя горящих домов превратило  площадь  в
островок, плывущий в океане огня. Крики женщин  и  детей,  разрываемых  на
части, заставляли негров драться еще с большей свирепостью, чем обычно.
     Вдруг над конским топотом пронесся звон гирканских литавр.
     - Наконец-то гирканцы! - сказал задыхаясь Бомбаата. -  Долго  же  они
собирались. И где же Имбалайо, во имя Деркето?
     На площадь с пеной у рта вскочила  лошадь.  Всадник,  раскачиваясь  в
седле и держась окровавленными руками за гриву, крикнул:
     - Бомбаата! Бомбаата!
     - Сюда, дурак! - заревел кушит, схватив удила лошади.
     - Имбалайо мертв! - вскрикнул  всадник,  заглушая  гул  огня  и  звон
приближающихся литавр. - Гирканцы предали нас! Они убили наших братьев  во
дворце! Они идут сюда!
     С оглушительным грохотом и барабанов на площадь  ворвались  эскадроны
пикадоров, попирая и  друзей,  и  врагов.  Бомбаата  успел  увидеть  худое
ликующее лицо Маздака, прежде чем его меч снес ему голову.
     На горных вершинах Либнана пастухи с трепетом наблюдали  за  городом.
Звон мечей  был  слышен  за  милю  вверх  по  течению  реки,  где  бледные
придворные дрожали  в  своих  садах.  Окруженные  закованными  в  кольчуги
гирканцами, свирепыми анакийцами и кричащими асгалунцами, кушиты сражались
до последнего.
     Толпа первой вспомнила об Акхироме. Она  хлынула  через  неохраняемые
ворота во внутренний город и через большие бронзовые  ворота  в  Восточный
Дворец. Стадо оборванцев в визгом  ринулось  по  коридорам  через  Золотые
Ворота к Золотому залу. Полетела в сторону  золотая  занавеска.  Трон  был
пуст. Грязные, залитые кровью руки  сдирали  со  стен  шелковые  гобелены.
Столики из сардоникса  с  грохотом  летели  на  пол,  опрокидывая  золотые
сосуды. Евнухи в кремовых  хитонах  с  криком  бежали,  а  молодые  рабыни
стонали в руках восхищенных дикарей.
     Акхиром стоял как  статуя  в  Большом  Изумрудном  зале  на  помосте,
обтянутом мехами. Его белые руки дрожали. У входа в зал  сгрудилась  кучка
верных слуг, отбиваясь от толпы мечами. Отряд анакийцев прорезал  толпу  и
смял заслон черных рабов. Когда клин смуглых шемитских солдат  ворвался  в
зал,  Акхиром,  кажется,  пришел  в  себя.  Он   бросился   к   выходу   в
противоположном конце комнаты. Анакийцы и пелиштийцы, смешиваясь на  ходу,
побежали вдогонку. Вслед  за  ними  прибыл  отряд  гирканцев  во  главе  с
кровожадным Маздаком.
     Акхиром побежал по коридору, затем  рванулся  в  сторону  к  винтовой
лестнице. Он поднимался все выше и выше, пока не достиг крыши  дворца.  Но
не остановился там. Лестница вела его в тонкий минарет, возвышающийся  над
крышей, откуда его отец, король Азумелек наблюдал за звездами.
     Акхиром поднимался все выше. Преследователи не отставали до тех  пор,
пока лестница не стала настолько узкой, что по ней мог  протиснуться  лишь
один человек. Погоня замедлилась.
     Король Акхиром вышел на крохотную площадку  на  вершине,  огражденную
маленьким бордюром и опустил за собой каменную дверь. Он перегнулся  через
бордюр. На крыше собрались воины, остальные смотрели с главного двора.
     - Грешные смертные! - завопил Акхиром. - Вы не верите, что я  бог!  Я
докажу вам! Меня не притягивает земля как червей, вроде вас. Я могу парить
в небе как птица. Вы увидите и склонитесь передо мной в молитвах! Я иду!
     Акхиром взобрался на бордюр, постоял мгновение и нырнул вниз, раскрыв
руки как крылья. Его тело описало длинную крутую параболу и,  минуя  крышу
дворца, ударилось о камни мостовой со звуком дыни, рассекаемой тесаком.
     Даже уничтожение кушитов и смерть Акхирома не  успокоила  разъяренных
асгалунцев. Новые толпы слонялись по городу,  подстрекаемые  таинственными
слухами о главаре черных корсаров Амре, якобы  находившемся  в  городе  со
своей офиркой Руфией.  Слухи  множились  и  видоизменялись  после  каждого
рассказа и вскоре уже говорили, что Амра послал Руфию в Асгалун в качестве
шпиона пиратов.  А  на  побережье  уже  стоял  пиратский  флот,  ожидавший
распоряжений Амры, чтобы начать наступление на город. Но  сколько  они  не
искали, никаких следов Амры и его подружки в городе не нашли.
     На север от Асгалуна, через долины западного Шема, пролегла дорога  в
Кот. С рассветом по этой дороге легким галопом ехали Конан и Руфия.  Конан
на своей, а Руфия на лошади,  потерявшей  всадника.  На  ней  была  одежда
Зерити, тесноватая для ее полной фигуры, но красивая.
     Руфия сказала:
     - Если бы ты остался в Асгалуне,  ты  бы  мог  возвыситься  благодаря
Маздаку.
     - А кто меня просил не возвращать себя хозяину?
     - Я знаю. Он был холодным, бездушным хозяином. Но...
     - Между прочим, он мне нравился. Если  бы  я  остался,  то  рано  или
поздно, один из нас бы погиб из-за тебя.
     Киммериец засмеялся и хлопнул по кувшину с добычей из дома Зерити так
что зазвенели монеты и украшения.
     - Я сделаю карьеру на севере. Едем туда,  выжимай  скорость  из  этих
кляч!
     - У меня все еще болит спина от побоев...
     - Если не будем спешить,  будет  болеть  еще  больше.  Хочешь,  чтобы
гирканцы нас поймали, прежде чем мы успеем позавтракать?





                              Роберт ГОВАРД

                            ГИБОРЕЙСКАЯ ЭПОХА




     Об этом времени, известном немедийским составителям хроник, как Эпоха
До Катастрофы, известно немногое, а  то,  что  известно,  окутано  туманом
легенд. Известная история начинается с упадка цивилизаций,  существовавших
до катастрофы, среди которых главенствовали королевства Камелия,  Валузия,
Верулия, Грондар, Тули и Коммория. Эти народы говорили на сходных  языках,
что  доказывает  общность  их  происхождения.  Существовали  также  другие
королевства, находящиеся на той же ступени развития, но  населенные  иными
и, вероятно, более древними расами.
     Варварами  этой  эпохи  были  пикты,  которые   жили   на   островах,
расположенных далеко  в  западном  океане;  атланты,  которые  обитали  на
небольшом  континенте  между  Пиктскими  Островами  и  большим  Турианским
Континентом, и лемурийцы,  которые  населяли  цепь  островов  в  восточном
полушарии.
     Обширные    пространства    земли    оставались     неисследованными.
Цивилизованные королевства, хоть и простирались  на  огромные  территории,
занимали сравнительно небольшую часть поверхности  планеты.  Валузия  была
самым  западным  королевством  Турианского  Континента,  Грондар  -  самым
восточным. К востоку от Грондара, народ которого  был  менее  цивилизован,
чем народы родственных королевств, тянулись дикие и голые пустыни.
     Там, где земля была более щедрой, в джунглях и отрогах  гор,  обитали
разбросанные  кланы  и  племена  примитивных  дикарей.   Далеко   на   юге
существовала  таинственная  цивилизация,  не  имеющая  ничего   общего   с
турианской   культурой,   явно   предчеловеческая.   Восточные   побережья
континента населяла другая раса - человеческая, но тоже таинственная и  не
турианская. Время от времени с ней вступали в контакты лемурийцы. Раса эта
происходила, по-видимому, с  загадочной,  вечно  покрытой  туманом  земли,
лежащей где-то на востоке от Лемурийских Островов.
     Турианская цивилизация клонилась  к  упадку.  Армии  ее  состояли  по
большей части из варваров-наемников. Полководцами, политиками, а  зачастую
и правителями турианских государств были пикты,  атланты  и  лемурийцы.  О
междоусобицах и стычках, о войнах  между  Валузией  и  Комморией,  о  том,
наконец, как атланты  покорили  часть  старого  материка  и  основали  там
державу,  легенд  для  потомков  осталось  куда  больше,  чем  достоверных
исторических свидетельств.
     А потом Катастрофа потрясла планету. Ушли на дно Лемурия и Атлантида;
Пиктские Острова, напротив, поднялись и  стали  горными  вершинами  нового
материка. Исчезли в волнах целые регионы Турианского Континента, в глубине
материка возникли огромные внутренние моря и озера. Образовались  вулканы;
чудовищные землетрясения обратили богатые города империй в груды развалин.
Целые народы исчезли с лица земли.
     Варварским  племенам  повезло  больше,  чем  цивилизованным  народам.
Пиктские Острова погибли со всем населением, но  большая  колония  пиктов,
основанная в горах на южной границе Валузии  для  защиты  ее  рубежей,  не
пострадала. Пощадил катаклизм и континентальную державу  атлантов:  тысячи
их соплеменников прибывали туда на кораблях, покинув погружающуюся в океан
отчизну. Многие лемурийцы  спаслись  на  восточном  побережье  Турианского
Континента, почти не  затронутом  катастрофой.  Там  они  попали  под  иго
загадочной древней расы. Их история на многие тысячелетия  стала  историей
жестокого угнетения и рабского труда.
     Изменившиеся природные условия в западной части континента привели  к
расцвету  причудливых  форм  флоры  и  фауны.  Равнины  покрылись  густыми
джунглями, бурные реки в своем стремлении к морю пробили глубокие  ущелья,
до небес поднялись горные массивы, а развалины  расположенных  в  цветущих
долинах древних городов очутились на дне озер.
     Со всех сторон стекались  к  континентальной  державе  атлантов  стаи
зверей и первобытных людей,  обезьян  и  человекообезьян,  спасавшихся  из
затонувших областей. В постоянной борьбе за существование атланты  сумели,
однако, сохранить  остатки  своей  прежней  высокой  варварской  культуры.
Лишенные металла и металлических руд, они, подобно  предкам,  вернулись  к
обработке камня и преуспели в этом, но тут столкнулись с  сильным  народом
пиктов. Пикты также занялись производством каменных орудий, но их  военное
искусство развивалось быстрее, чем у  атлантов,  и  численность  их  росла
быстрее. Пикты были расой многочисленной, хоть и примитивной - от  них  не
осталось ни рисунков, ни резьбы по кости - только горы отличного каменного
оружия.
     Эти  державы  каменного  века  сошлись  в   битве,   и   после   ряда
кровопролитных  войн  пикты  отбросили   атлантов   на   уровень   убогого
варварства, но и сами остановились в развитии. Спустя пять сотен лет после
Катастрофы королевства варваров исчезли с лица земли.  Пикты  теперь  были
расой дикарей, непрестанно  враждующих  с  дикими  племенами  атлантов.  И
числом, и организацией пикты превосходили атлантов, распавшихся на  кланы,
слабо связанные друг с другом. Таков в эти дни Запад.
     На  далеком  Востоке  лемурийцы,  отрезанные   от   остального   мира
гигантскими горными хребтами и цепями  великих  озер,  продолжают  влачить
рабское существование под пятой своих древних хозяев.  Отдаленные  области
Юга  по-прежнему  скрыты  тайной.  Катастрофа  их  не  коснулась,  и   там
продолжают  существовать  предчеловеческие  расы.  Из  цивилизованных  рас
Турианского  Континента  сумели  выжить  остатки   народа   невалузийского
происхождения. Эти люди живут среди холмов на юго-востоке и называют  себя
"земри". По всему миру разбросаны племена обезьяноподобных дикарей, ничего
не знающих о возникновении и гибели  великих  цивилизаций.  Но  далеко  на
Севере постепенно складывается новая раса.
     Во время Катастрофы небольшая группа дикарей,  по  уровню  не  далеко
ушедших от неандертальцев, в поисках спасения бежала  на  Север.  Там  они
обнаружили заснеженную страну,  населенную  лишь  свирепыми  обезьянами  -
сильными, обросшими белой шерстью зверями,  для  которых  здешний  суровый
климат был родным. Пришельцы вступили в борьбу с ними и вытеснили  обезьян
за Полярный  Круг  -  на  верную  гибель,  как  они  решили.  Но  обезьяны
приспособились к новым условиям и выжили.
     После того, как войны пиктов и  атлантов  уничтожили  то,  что  могло
стать зачатком новой цивилизации, другой, меньший по масштабам  катаклизм,
снова преобразил материк. Цепь великих озер слилась в одно континентальное
море, окончательно отделившее Восток от Запада. Постоянные  землетрясения,
наводнения и извержения вулканов довершили гибель  варваров,  которой  они
сами положили начало межплеменными войнами.
     Через тысячу лет после  малой  катастрофы  Запад  представляет  собой
дикую  страну  джунглей,  озер  и  бурных  рек.  Среди   лесистых   холмов
северо-запада бродят кочевые племена человекообразных, не знающих ни речи,
ни огня, ни орудий - это потомки атлантов, погрузившиеся в бездну дикости,
из которой с таким трудом выбрались их предки. К юго-западу от них обитают
разбросанные   племена   выродившихся   пещерных   людей,   говорящих   на
примитивном, убогом языке. Они по-прежнему зовут себя пиктами,  но  сейчас
это слово означает просто "человек" - чтобы отделить  себя  от  зверей,  с
которыми они соперничают за жизнь и пищу. Только это имя связывает  пиктов
с древней историей их племени. Ни выродившиеся пикты, ни  обезьяноподобные
атланты не вступают в контакты с другими народами.
     Далеко на Востоке лемурийцы, доведенные почти до животного  состояния
своим рабским положением, подняли восстание, перебили своих угнетателей  и
ведут первобытный образ жизни среди развалин чужой цивилизации. Остатки их
поработителей, спасшихся от  возмездия,  двинулись  на  запад,  напали  на
таинственное  предчеловеческое  королевство  Юга  и  установили  там  свою
власть. Культура победителей под влиянием культуры побежденных подверглась
переменам. Так  возникло  государство,  именуемое  Стигия.  Известно,  что
исконных жителей этой страны осталось немного, и  завоеватели  даже  стали
почитать их, после того как перебили большую их часть.
     Там и тут в мире небольшие группы дикарей невыясненного происхождения
проявляют тенденцию к развитию. Они разбросаны  и  не  поддерживают  связи
друг с другом. Но на Севере  продолжает  набирать  силу  новая  раса.  Они
называют себя гиборейцами или гиборами. Их  бог  -  Бори,  великий  вождь,
который, согласно легендам, правил ими еще до  короля,  приведшего  их  на
Север в дни великой Катастрофы - в дни, что остались только в преданиях  и
сказках.
     Гиборейцы  распространились  по  северным  областям   и   неторопливо
двигаются к югу. До сих пор они не сталкивались с  другими  расами,  воюют
лишь между собой.  Полторы  тысячи  лет,  проведенных  в  снежной  стране,
сделали их светловолосыми и сероглазыми высокими  людьми,  вспыльчивыми  и
воинственными.  Уже  на  этой  стадии  развития   их   культуру   отличает
своеобразная  природная  поэтика  и  умение  хорошо  рисовать.  Живут  они
по-прежнему  преимущественно  охотой,  но  южные  племена  уже  в  течение
нескольких сотен лет занимаются скотоводством.
     Только один  случай  нарушил  полную  изолированность  гиборейцев  от
других народов - когда  вернулся  с  Дальнего  Севера  странник  и  принес
известие,  что  ледяные  пустыни  вовсе  не   безлюдны   -   их   населяют
многочисленные племена человекообразных, происходящих, по его  словам,  от
тех самых обезьян, которых прогнали предки гиборейцев. Странник утверждал,
что следует послать за Полярный Круг вооруженные отряды  и  перебить  этих
бестий, пока они не превратились в настоящих людей.  Над  ним  посмеялись.
Только небольшая группа молодых воинов в поисках приключений двинулась  за
ним на север и пропала: ни один не вернулся.
     Племена гиборейцев продвигались на юг, и по мере роста населения  это
движение становилось все более  мощным.  Следующее  столетие  было  эпохой
путешествий и завоеваний. По исторической карте мира  текут  реки  племен,
непрестанно меняя картину.
     Посмотрим на эту карту пятьсот лет спустя.
     Отряды русоволосых гиборейцев продвинулись к югу  и  западу,  покорив
или уничтожив множество малых разрозненных  кланов.  Потомки  переселенцев
первых  волн,  смешиваясь  с  побежденными,  приобрели  иной  облик.   Эти
смешанные расы подвергаются постоянному напору чистокровных гиборейцев,  и
бегут перед ними. Гиборейцы наступают, гоня перед собой  все  народы,  как
щетка мусор - в результате этого племена еще больше  перемешиваются  между
собой. До сих пор победители не столкнулись с более древними расами.
     Тем временем на юго-востоке потомки народа земри, получившие толчок к
развитию от смешения с каким-то безвестным  племенем,  стараются  хотя  бы
отчасти возродить свою древнюю культуру. На Западе начинают свое долгое  и
трудное восхождение к цивилизации обезьяноподобные атланты. Цикл  развития
для них замкнулся; они давно позабыли, что их предки были людьми, и память
о прошлом не озаряет путеводной звездой  их  тяжкий  путь.  Живущие  южнее
пикты  остаются  дикарями.  Нарушая  все  законы  эволюции,   они   и   не
развиваются, и не деградируют. Еще  дальше  на  юге  дремлет  таинственное
древнее государство Стигия. На  ее  северных  и  восточных  рубежах  живут
кочевые племена, уже тогда известные как Сыны Шема, или шемиты.
     Рядом с пиктами, в цветущей долине Зингг, защищенной высокими горами,
безымянное  примитивное  племя,  родственное  шемитам,  наладило  развитое
сельское хозяйство.
     Мощное стремление гиборейцев к расселению получило еще один  движущий
фактор. Одно из племен этой расы овладело  искусством  возводить  каменные
постройки. Вскоре явилась на  свет  первая  гиборейская  держава  -  дикое
варварское королевство Гиперборея, получившее начало от неуклюжей каменной
крепости, что была выстроена для защиты от нападений других  племен.  Люди
этого племени быстро отказались от шатров из конских шкур и переселились в
грубые, но крепкие каменные дома.  Защищенные  таким  образом,  они  стали
гораздо сильнее. Немного  было  в  истории  событий,  равных  по  значению
созданию грубого и воинственного государства Гиперборея,  жители  которого
внезапно отказались от кочевой жизни и возвели дома из  неотесанных  глыб,
окружив их циклопическими  стенами.  И  совершил  это  народ,  только  что
вышедший из каменного века, который благодаря  счастливому  случаю  открыл
основные принципы строительного искусства.
     Рождение королевства Гипербореи подтолкнуло к дальнейшему  расселению
многие гиборейские племена. Одни были побеждены в бою,  другие  отказались
быть данниками своих оседлых собратьев - и те и другие двинулись в далекую
дорогу. Эти дороги протянулись через полмира. И уже тогда  самые  северные
племена гиборейцев  стали  все  чаще  подвергаться  нападениям  гигантских
светловолосых дикарей, недалеко ушедших  в  развитии  от  человекообразных
обезьян.
     Рассказ  о  следующем  тысячелетии  -  это   повесть   о   возвышении
гиборейцев,  воинственные  племена  которых  подчинили  себе  весь  Запад.
Возникают   первые   примитивные   королевства.   Русоволосые   захватчики
встретились с пиктами и вытеснили их на бесплодные западные земли. Осевшие
на северо-западе потомки атлантов постепенно  превращаются  из  обезьян  в
первобытных людей. Они еще не столкнулись с завоевателями.
     Далеко на  Востоке  лемурийцы  развивают  свою  собственную  странную
полуцивилизацию. На юге гиборейцы основали королевство Кос,  граничащее  с
пастушеской страной, именуемой  Земли  Шем.  Полудикое  местное  население
постепенно  отказывается  от  варварских  обычаев  -   отчасти   благодаря
контактам с гиборейцами, отчасти под влиянием Стигии,  которая  в  течение
столетий донимала пастушеские племена грабительскими набегами.
     Светловолосый народ дикарей с Дальнего Севера так укрепился числом  и
силой, что северные гиборейские племена устремились прочь от них,  на  юг,
гоня перед собой своих южных  сородичей.  Одно  из  этих  северных  племен
покорило древнюю Гиперборею, но название державы осталось неизменным.
     На юго-востоке от Гипербореи возникло  государство  земри,  названное
Замора.  На  юго-западе  пикты  вторгаются  в  плодородную  долину  Зингг,
покоряют ее жителей и оседают там. Таким образом возникает смешанная раса.
Ее, в свою очередь, побеждает бродячее племя гиборов.  Смешение  этих  рас
дает начало королевству Зингара.
     Пять веков спустя границы государств уже четко определены. В западной
части  мира  господствуют  гиборейские  державы  -   Аквилония,   Немедия,
Бритуния,  Гиперборея,  Кос,   Офир,   Аргос,   Коринфия   и   Пограничное
Королевство. К востоку от них  лежит  Замора,  на  юго-западе  -  Зингара.
Народы двух последних схожи смуглой  кожей  и  причудливыми  обычаями,  но
больше никак не связаны.
     Далеко на юге спит Стигия, не затронутая  вторжениями  иноземцев.  Но
шемитские народы сменили стигийское ярмо на менее тягостную зависимость от
королевства Кос. Смуглолицые угнетатели оттеснены к югу от  великой  реки,
именуемой Стикс, Нилус или Нил. Река эта течет на север из неведомых южных
земель в глубине континента, затем поворачивает почти под прямым  углом  и
через щедрые пастбища Шема несет свои воды на запад к великому Океану.
     К северу от самого западного из  гиборейских  государств,  Аквилонии,
обитают киммерийцы, непокоренные  захватчиками,  но  развивающиеся  быстро
благодаря контактам с ними. Это потомки атлантов. Теперь  они  развиваются
куда быстрей своих извечных врагов - пиктов, населяющих пустоши  к  западу
от Аквилонии.
     Спустя следующие пятьсот  лет  гиборейская  цивилизация  развита  уже
настолько, что контакты с ней диких племен дают им  возможность  вырваться
из  бездны  варварства.  Самым  могущественным   государством   становится
Аквилония, а другие  стремятся  сравниться  с  ней  в  богатстве  и  силе.
Гиборейская раса стала  очень  смешанной.  Наибольшей  близостью  к  общим
северным предкам могут похвалиться только обитатели Гундерланда - северной
провинции  Аквилонии.  Но  чужая  кровь  не   ослабила   расу.   Гиборейцы
по-прежнему решающая сила на Западе, хотя в степях растут и множатся новые
племена и народы.
     На Севере потомки арктической расы дикарей - русоволосые голубоглазые
варвары - окончательно вытеснили племена гиборейцев из северных земель. Им
противостоит только древняя Гиперборея. Страна северного  племени  зовется
Нордхейм, обитатели ее делятся на рыжих ванов из Ванахейма  и  беловолосых
асов из Асгарда.
     Теперь на карте истории снова появляются лемурийцы - на этот раз  под
именем гирканцев. В течение веков продвигались они на запад, обошли с  юга
огромное континентальное море Вилайет и заложили королевство Туран на  его
западном побережье. Между внутренним морем и восточными границами  местных
государств лежит дикая степь, а на крайнем юге и крайнем севере - пустыни.
Разбросанные  в  степи  пастушеские  племена  -  иного,   не   гирканского
происхождения. О происхождении северной их ветви неизвестно ничего,  южная
же произошла от местных шемитов с небольшой примесью гиборейской крови.
     К концу этого периода другие кланы гирканцев,  продвигаясь  на  запад
вокруг северной оконечности внутреннего моря,  сталкиваются  с  восточными
аванпостами гиборейцев.
     Бросим взгляд на людей этого века.
     Господствующие в мире гиборейцы теперь не все одинаково  светловолосы
и сероглазы. Они смешались с другими расами. У жителей королевства Кос  мы
обнаружим ярко выраженные шемитские и даже  стигийские  черты.  В  меньшей
степени это относится к обитателям  Аргоса,  которые  больше  смешались  с
зингарцами, нежели с шемитами. Восточные бритунцы породнились со  смуглыми
жителями Заморы, а южные аквилонцы - с  темнокожими  зингарцами  до  такой
степени, что черные волосы и карие глаза  преобладают  в  Пойтайне,  самой
южной  провинции.  Древнее  королевство  Гиперборея  лежит  в  стороне   о
остальных, но в жилах его подданных тоже течет  много  чужой  крови.  Тому
причиной рабыни из Гиркании, Асгарда и Заморы.  Чистую  гиборейскую  кровь
можно все еще найти в Гундерланде, поскольку не в обычаях тамошнего народа
держать рабов.
     Сохранили свою породу и  варвары.  Киммерийцы  -  сильные  и  рослые,
черноволосые, с голубыми или серыми глазами. Схожи  с  ними  телосложением
люди из Нордхейма, но кожа у них белая, глаза голубые, а волосы рыжие  или
золотистые. Пикты не изменились - низкорослые, очень смуглые,  черноглазые
и темноволосые.
     Темнокожие гирканцы  -  народ  худощавый  и  рослый,  хотя  все  чаще
встречаются среди них люди приземистые, широкоплечие, с раскосыми  глазами
- это следствие смешения со странной расой низкорослых, но весьма развитых
и умных аборигенов, которых гирканцы покорили в горах к  востоку  от  моря
Вилайет в своей миграции на запад.
     Шемиты чаще всего среднего  роста,  хотя  иногда  примесь  стигийской
крови дает  огромный  рост  и  мощное  телосложение.  Все  они  горбоносы,
темноглазы,  а  их  черные  волосы  отливают  синевой.  Стигийцы  высокие,
пропорционально сложенные, с правильными чертами лица - по  крайней  мере,
таков тип их правящих классов. Низшие классы  представляют  собой  пеструю
толпу, в которой перемешались расы негроидов, стигийцев,  шемитов  и  даже
гиборейцев. К югу  от  Стигии  лежат  обширные  государства  чернокожих  -
амазонок, кушитов и атлайан, а также населяемая разными  народами  империя
Зимбабве.
     Между  Аквилонией  и  Пиктскими  пустошами   расположено   Боссонское
пограничье. Его жители ведут свой род от местной расы, покоренной племенем
гиборов в  давние  времена  первой  волны  гиборейских  переселенцев.  Эта
смешанная раса никогда не достигла уровня развития чистокровных гиборов, и
была оттеснена ими на самый край цивилизованного  мира.  Боссонцы  -  люди
среднего роста и  сложения,  глаза  у  них  серые  или  карие.  Живут  они
преимущественно  крестьянским  трудом,  обитают  в  деревнях,   обнесенных
крепкими стенами, подчиняются аквилонским королям.  Их  земли  тянутся  от
Пограничного Королевства на севере до Зингары на юге, и защищают Аквилонию
как от киммерийцев, так и от пиктов. Боссонцы чрезвычайно стойки в бою. За
столетия войн с северными и западными варварами они так научились  держать
оборону, что прорвать ее прямой атакой практически невозможно.
     Таков мир во времена Конана.




   "РАЗ В СТОЛЕТЬЕ РОЖДАЕТСЯ ВЕДЬМА"

   Потом Конан пиратствовал в южных морях, оттуда попал в землю
Шем. Там, среди небольших пограничных городов-государств, его
воинское умение высоко ценилось, и был он близок к королевской
короне как спаситель принцессы Ясмелы из Корая. Но киммериец
предпочел свободу и ринулся на поиски приключений в гиборийские
державы. Вместе с другими безработными наемниками он основал
Вольницу, которая тревожила границы королевства Кот, Заморы и
Турана, потом подался на запад в степи и присоединился к
мунганам, конным грабителям, жившим на казачий манер. И,
наконец, спасаясь от разгневанных туранцев, он возглавил
дворцовую гвардию королевы Тарамис в Кауране.

   1

   Тарамис, королева Каурана, пробудилась от тревожного сна.
Окружающая ее могильная, звенящая в ушах тишина не походила на
обычный покой ночного дворца - скорее на покой мрачных
подземелий. Она удивилась тому, что свечи в золотых подсвечниках
гасли. Сквозь стекла в серебряных переплетах пробивался звездный
свет, но он был слишком слаб, чтобы развеять мрак спальни.
   В темноте Тарамис заметила светящуюся точку, и она приковала к
себе все внимание королевы. Свет, исходивший из нее, становился
все ярче и ярче и осветил обитые шелком стены. Тарамис
приподнялась и увидела, что перед ней вырисовываются очертания
человеческой головы. Пораженная королева хотела крикнуть людей,
но ни одного звука не вырвалось из ее пересохшей гортани. Черты
призрака становились все отчетливей: гордо запрокинутая голова,
увенчанная копной черных волос. Королева замерла: перед ней было
ее собственное лицо! Словно бы она гляделась в зеркало - правда,
кривое. Таким жестоким и хищным было выражение этого лица.
   - О Иштар! - прошептала Тарамис. - Я околдована!
   К ее ужасу отражение ответило голосом, подобным сладкому яду:
   Околдована? Нет, милая сестричка, это не колдовство!
   - Сестричка? - сказала королева. - У меня нет сестры!
   - И никогда не было? - поинтересовался голос. - Неужели у тебя
никогда не было сестры-близняшки с таким же тонким телом, равно
чувствительным и к пыткам, и к поцелуям?
   - Да, когда-то у меня была сестра, - ответила Тарамис, все еще
считая это кошмарным сном. - Но она умерла...
   Прекрасное лицо во тьме исказилось гримасой столь ужасной, что
королева отпрянула - ей показалось, что черные локоны со змеиным
шипением поднимаются над мраморным челом призрака.
   - Ты лжешь! - выдохнули алые искривленные губы. - Она не умерла!
Ты дура! Но довольно маскарада - гляди на здоровье.
   Свечи в золотых подсвечниках внезапно зажглись - словно
светящаяся змейка проскользнула по стенам. Тарамис задрожала и
съежилась в изголовье покрытого шелком ложа, глаза ее
расширились и с ужасом глядели на фигуру, возникшую из мрака.
Казалось, что стоит перед ней вторая Тарамис, сходная с
королевой в каждой жилке тела, но как бы охваченная злым
демоном. Ярость и мстительность горели в глазах дикой кошки,
жестокость таилась в изгибе сочных пунцовых губ, каждое движение
тела словно бы бросало вызов. И волосы были уложены так же, как
у королевы, и на ногах такие же золоченные сандалии...
   - Кто ты? - пересохшими губами прошептала Тарамис. - Объясни,
как ты сюда попала, или я прикажу слугам позвать стражу!
   - Кричи-кричи, пусть хоть стены рухнут, - отвечала незваная
гостья. - Слуги твои не проснутся до утра, даже если весь дворец
сгорит. И гвардейцы не услышат твоего визга - я отослала их из
этого крыла дворца.
   - Что ты сказала? - воскликнула оскорбленная Тарамис. - Кто
кроме меня осмеливается приказывать моим гвардейцам?
   - Я, милая сестричка! Как раз перед тем, как войти сюда. Они
подумали, что это их любимая повелительница. Ха! Я удачно
сыграла эту роль! С каким царственным величием, с какой
неотразимой женственностью держалась я с этими бронированными
болванами...
   Тарамис почувствовала, что какие-то грозные и загадочные события
сжимают кольцо вокруг нее.
   - Кто ты? - крикнула она в отчаянии. - Зачем ты пришла? Что это
за бред?
   - Кто я? - в ласковом голосе сквозило шипение кобры. Незнакомка
наклонилась к ложу, крепко схватила королеву за плечи и
заглянула ей в глаза. Взгляд этот парализовал Тарамис.
   - Дура! - взвизгнула гостья. - И ты еще спрашиваешь? И ты еще
гадаешь? Я же Саломея!
   - Саломея! - воскликнула Тарамис и волосы зашевелились у нее на
голове, когда это имя обрело смысл. - Я думала, что ты умерла
сразу же после рождения...
   - Многие так думали, - сказала та, что назвалась Саломеей. -
Меня унесли умирать в пустыню - будьте вы все прокляты!
Беспомощного плачущего ребенка, еле живого! А знаешь, почему
меня обрекли на смерть?
   - Я слышала... Мне рассказывали...
   Саломея захохотала и разорвала тунику на груди. Как раз между
двумя тугими полушариями виднелось странное родимое пятно в виде
красного, как кровь, полумесяца.
   - Ведьмин знак! - Тарамис отпрянула.
   - Он самый! - Полный ненависти хохот был острым, как лезвие
кинжала. - Проклятие царствующего дома Каурана! До сих пор на
торговых площадях наивные глупцы рассказывают эти байки о том,
как первая в нашем роду королева сошлась с повелителем тьмы и
понесла от него дочь, имя которой помнят и по сей день. И с тех
пор каждые сто лет появляется в аскаурийской династии девочка с
алым полумесяцем. " Раз в столетие да рождается ведьма" - так
звучит древнее проклятие. И оно сбывается! Некоторых из нас
убивали при рождении - так хотели поступить и со мной. Другие
оставались жить ведьмами - гордые дочери Каурана, меченные
адским полумесяцем на мраморном теле, и каждая из них звалась
Саломеей! Всегда была и всегда будет появляться ведьма Саломея.
Даже если сойдут с полюсов вечные льды, чтобы обратить мир в
прах, даже если заново возродятся царства земные - все равно
будут ходить по свету царственной походкой Саломея, и будут чары
ее порабощать мужчин, и будут по ее капризу отрубать головы
мудрейшим!
   - Но ты... Ты...
   - Что я? - глаза ведьмы загорелись зеленым огнем. - Меня вывезли
далеко за город и бросили в горячий песок, на солнцепек, и
уехали, оставив плачущее дитя на растерзание стервятникам и
шакалам. Но жизнь не покинула меня, ибо источник ее таится в
таких безднах, которых и представить не может ум человеческий.
   Шли часы, солнце палило нещадно - а я жила. И я помню, хоть и
смутно, эти муки.
   Потом появились верблюды и желтолицые люди, говорившие на
странном наречии. Они сбились с караванной тропы. Их вожак
увидел меня и знак на моей груди.
   И он взял меня на руки и спас мне жизнь.
   Это был чародей из далекого Кхитая, возвращавшийся из странствий
по Стингии. Он взял меня с собой в город Пойкан, где пурпурные
купола висят над зарослями бамбука. Там я выросла, постигая его
науки. Годы не ослабили могущества моего наставника, и научил он
меня многому...
   Она прервалась, загадочно улыбнулась и продолжала:
   - В конце концов он прогнал меня и сказал, что я заурядная
колдунья, не способная управлять могучими силами. Он добавил,
что собрался сделать меня владычицей мира, но я всего навсего
"проклятая вертихвостка". Ну и что? Мне вовсе не улыбалось
сидеть одной в Золотой Башне, часами всматриваться в магический
кристалл, бесконечно повторять заклинания, начертанные кровью
девственницы на змеиной коже, а от замшелых книг меня просто
тошнило. Учитель сказал, что я земная нежить и не сумею постичь
космическую магию. Что ж - все, что я желаю, можно найти и на
земле - власть, блеск, роскошь, красивых любовников и послушных
рабынь. Заодно он рассказал мне и о моем детстве, и о проклятии.
Вот я и вернулась, чтобы взять то, на что имею равное с тобой
право.
   - Что это значит? - оскорбленная Тарамис вскочила. - Неужели ты
полагаешь, что, заморочив головы слугам и стражникам, пполучила
права на корону Каурана? Помни, что королева здесь я! Конечно,
ты будешь иметь все, что положено принцессе крови, но...
   Саломея злобно засмеялась.
   - Как ты щедра, милая сестричка! Но прежде чем
облагодетельствовать меня, будь любезна, объясни, что это за
войско стоит лагерем за городской стеной?
   - Это шемиты-наемники. Ими командует Констанций, вельможа из
королевства Кот.
   - А что их привело в наши пределы?
   Тарамис почувствовала в тоне сестры издевку, Но отвечала с
королевским достоинством:
   - Констанций обратился к нам с просьбой пропустить его солдат
через нашу землю в Туран. Он поручился за войско своей головой,
и, покуда солдаты находятся в границах королевства, будет
оставаться моим заложником.
   - Неужели нынче утром этот витязь не просил твоей руки?
   Тарамис гневно глянула на сестру:
   - Откуда ты знаешь?
   Ведьма пожала плечами и спросила:
   - Можно ли поверить, что ты отказала такому красавцу?
   - Разумеется! - ответила Тарамис. - Неужели ты, принцесса крови,
могла подумать, что королева Каурана даст иной ответ? Чтобы я
вышла за бродягу с руками по локоть в крови, которого с позором
изгнали с родной земли, за главаря банды наемных убийц и
грабителей? Мне не следовало вообще впускать этих чернобородых
мясников в пределы Каурана. Но ведь он заточен в Южной башне, и
мои гвардейцы зорко его стерегут. Завтра я прикажу, чтобы его
орда покинула королевство, а он будет в заложниках до тех пор,
пока не уйдет последний солдат. Наши воины сейчас не патрулируют
по городу, но я предупредила Констанция, что он головой
поплатится за любой вред, причиненный землепашцам и пастухам!
   - И Констанций вправду томится в Южной башне? - допытывалась
Саломея.
   - Я же сказала! Почему ты спрашиваешь?
   Саломея хлопнула в ладоши и воскликнула голосом, полным
жестокого торжества:
   - Королева приглашает тебя на прием, Сокол!
   Открылись раззолоченные двери, и в покой шагнул рослый воин. При
виде его Тарамис воскликнула с гневом и удивлением:
   - Констанций, как посмел ты войти сюда?
   - Да, это я и есть, Ваше величество! - пришелец опустил голову в
глумливом поклоне. Черты его лица и вправду напоминали хищную
птицу. И красота его была хищной. Лицо его было опалено солнцем,
черные, как воронье крыло, волосы зачесаны назад. Он был одет в
черный камзол и высокие сапоги - обычный походный наряд, местами
даже носивший следы ржавчины от панциря.
   Подкрутив усы, наемник оглядел вжавшуюся в угол кровати королеву
с такой бесцеремонностью, что она содрогнулась.
   - Клянусь Иштар, Тарамис, - сказал он ласково. - Ночная рубашка
тебе больше к лицу, чем королевский наряд. Да, черт возьми, эта
ночь начинается совсем неплохо!
   Ужас мелькнул в глазах Тарамис: она сразу поняла, что Констанций
не отважился бы на такое оскорбление ни с того ни с сего.
   - Безумец! - сказала она. - Пусть в этой комнате я в твоей
власти, но тебе не уйти от мести моих слуг - они на клочки
разорвут тебя, если посмеешь меня коснуться! Попробуй, если
жизнь тебе не дорога!
   Констанций расхохотался, но Саломея остановила его:
   - Довольно шутить, перейдем к делу. Послушай, милая сестрица.
Это я послала Констанция в твою землю, потому что решила занять
престол. А для своих целей выбрала Сокола, потому что он начисто
лишен качества, именуемого у людей добродетелью.
   - Дивлюсь твоей доброте, госпожа! - иронически усмехнулся
Констанций и поклонился.
   - Я послала его в Кауран. А когда его люди встали лагерем под
стенами и сам он направился во дворец, прошла в город через
Западные ворота - стерегущие их болваны решили, что это ты
возвращаешься с вечерней прогулки.
   Щеки Тарамис вспыхнули, гнев возобладал над королевским
достоинством.
   - Ты змея! - крикнула она.
   Саломея усмехнулась и продолжала:
   - Они, конечно, удивились, но впустили меня без слова. Точно так
же я прошла во дворец и приказала стражникам, стерегущим
Констанция, удалиться. Потом пришла сюда, а по дороге успокоила
твою служанку...
   Тарамис побледнела и спросила дрожащим голосом:
   - Слушай! - Саломея гордо откинула голову и показала на окно.
Сквозь толстые стекла все же доносилась поступь отрядов, лязг
оружия и доспехов. Приглушенные голоса отдавали команды на чужом
языке, сигналы тревоги мешались с испуганными криками.
   - Люди проснулись и немало удивились, - ядовито сказал
Констанций. - Неплохо бы, Саломея, пойти успокоить их.
   - Отныне зови меня Тарамис, - ответила ведьма. - Нам нужно
привыкать к этому...
   - Что вы сделали? - закричала королева. - Что вы еще сделали?
   - Ах, я совсем забыла тебе сказать, что приказала страже
отпереть ворота. Они удивились, но не ослушались. И вот армия
Сокола входит в город!
   - Дьявольское отродье! - воскликнула Тарамис. - Ты
воспользовалась нашим сходством и обманула людей! О Иштар! Мой
народ сочтет меня предательницей! О, я выйду сейчас к ним...
   С ледяным смехом Саломея схватила ее за руки и толкнула назад.
Молодое и крепкое тело королевы оказалось беспомощным против
тоненьких рук Саломеи, наполненных нелюдской силой.
   - Констанций, тебе знакома дорога из дворца в подземелье? -
спросила ведьма и, видя, что Констанций согласно кивнул,
продолжала:
   - Вот и хорошо. Возьми эту самозванку и запрячь в самую глубокую
темницу. Стража там усыплена зельем - я позаботилась об этом.
Пока они не очнулись, пошли кого-нибудь перерезать им глотки.
Никто не должен знать, что произошло нынче ночью. Отныне я
Тарамис, а она - безымянная, забытая богами и людьми узница
подземелья.
   Констанций улыбнулся, открыв ряд крупных белых зубов.
   - Дела наши идут неплохо. Надеюсь, ты не откажешь мне в
небольшом развлечении, прежде чем эта шалунья попадет в камеру?
   - Я тебе не запрещаю. Вразуми эту злючку, если охота.
   Саломея толкнула сестру в объятия Констанция и с торжествующей
улыбкой покинула спальные покои.
   Она еще раз улыбнулась, когда услышала, проходя длинным
коридором, высокий отчаянный крик.

   2

   Одежда молодого воина была покрыта засохшей кровью, потом и
пылью. Кровь продолжала сочиться из глубокой раны в бедре, из
порезов на груди и руках. Капли пота выступили на его искаженном
яростью лице, пальцы терзали покрывало постели.
   - Она, верно спятила! - снова и снова повторял он. - Все это как
дурной сон! Тарамис, любимица народа, продает нас этому дьяволу!
О Иштар, лучше бы меня убили! Лучше пасть в бою, чем знать, что
королева предала свой народ!
   - Лежи спокойно, Валерий, - умоляла девушка, перевязывавшая ему
раны. - Ну, дорогой, успокойся! Ты разбередишь раны, а я не
успела еще сбегать за лекарем...
   - Не делай этого! - сказал раненый юноша. - Чернобородые дьяволы
Констанция будут обыскивать все дома в поисках раненых кауранцеы
и прикончат всех, кто пытался дать им отпор. О Тарамис, как
могла ты предать людей, обожествлявших тебя!
   Валерий откинулся на ложе, содрогаясь от гнева, а испуганная
девушка обхватила его голову руками и прижала к груди, умоляя
успокоиться.
   - Лучше смерть, чем позор, ставший уделом Каурана, - стонал
Валерий. - Неужели ты все это видела, Игва?
   - Нет, милый, - ее нежные чуткие руки снова принялись
обихаживать раны. - Я проснулась от шума битвы на улице.
Выглянула в окно и увидела, что шемиты убивают наших, а потом ты
постучал в дверь - еле слышно...
   - Я был уже на пределе, - пробормотал Валерий. - Упал в переулке
возле дома и не могу подняться, хоть и знаю, что тут меня быстро
разыщут. Клянусь Иштар, я уложил троих! Они уже не осквернят
своими лапами мостовых Каурана - их сердца пожирает нечисть в
преисподней!
   Я не был на стенах, когда шемиты вошли в город. Я спал в казарме
вместе с другими свободными от службы ребятами. На рассвете
вбежал наш командир, бледный, при мече и в доспехах. "Шемиты в
городе, - сказал он. - Королева вышла к Южным воротам и
приказала их впустить. Я этого не понимаю, да и никто не
понимает, но приказ я слышал своими ушами и мы, как водится,
подчинились. У меня новое распоряжение - собраться на площади
перед дворцом. Построиться у казарм в колонны и без амуниции
двигаться на площадь. Только Иштар ведает, что все это означает,
но таков приказ королевы".
   Когда мы вышли на площадь, шемиты уже были наготове. Они
выстроились в каре - десять тысяч вооруженных бронированных
дьяволов, а горожане выглядывали из окон и дверей. Улицы,
ведущие к площади, заполнялись ошарашенными людьми. Тарамис
стояла на ступенях дворца на пару с Констанцием, а тот крутил
усы, словно толстый котяра, слопавший птичку. Перед ступенями
стояли шеренгой полсотни шемитских лучников, хотя это место
королевской гвардии. Но гвардейцы стояли среди нас и тоже ничего
не понимали. Зато они, вопреки приказу, пришли во всеоружии.
   Тарамис обратилась к нам и сказала, что повторно обдумала
предложение Констанция - хотя еще вчера при всем дворе отказала
ему - и порешила объявить его королевским супругом. И ни слова о
предательском вторжении шемитов. Сказала только, что у
Констанция достаточно умелых воинов, так что кауранская армия
отныне не нужна и будет распущена.
   И повелела нам разойтись по домам с миром.
   Послушание королям у нас в крови. Но ее слова так потрясли нас,
что мы онемели и сломали строй. А когда повелели сложить оружие
и гвардейцам, вперед неожиданно вышел их капитан, Конан. Люди
говорят, что этой ночью он службы не нес и крепко набрался. Но
сейчас он был в полном уме: приказал гвардейцам не двигаться без
его команды, и они подчинились ему, а не королеве.
   Потом он взошел на ступени, поглядел на Тарамис и воскликнул:
"Да это не королева, не Тарамис перед вами, а демон в ее
обличье!".
   И начался настоящий ад. Не знаю, что послужило сигналом -
кажется, кто-то из шемитов замахнулся на Конана и мертвым пал на
ступени. Сейчас же площадь стала полем сражения - шемиты
схватились с гвардией, но и их копья и стрелы поразили также
немало безоружных кауранцев. Некоторые из нас, схватив, что под
руку попало, дали отпор, сами не зная, за кого сражаясь. Нет, не
против Тарамис, клянусь - против Констанция и его чертей!
   Народ не знал, чью сторону принять. Толпа моталась туда-сюда,
словно перепуганный лошадиный табун. Но на победу нам
расчитывать не приходилось - без брони, с парадными побрякушками
вместо боевого оружия... Гвардейцы построились в каре, но их
было всего пять сотен. Кровавый урожай собрала гвардия, прежде
чем погиубнуть, но исход был предрешен.
   Что же делала Тарамис? Она спокойно стояла на ступенях и
Констанций приобнял ее за талию. Она заливалась смехом, словно
злая колдунья! О боги! Это безумие, безумие...
   Никогда я не видел человека, равного в бою Конану. Он встал у
дворцовой стены и вскоре перед ним была куча порубленных тел в
половину его роста. В конце концов они одолели его - сотня
против одного. Увидел, что он упал - и мир перевернулся перед
моими глазами. Констанций приказал взять его живым, покручивал
усы и улыбка у него была самая подлая...
   ...Именно такая улыбка была у Констанция и сейчас.
   Предводитель шемитов возвышался на коне, окруженный скопищем
своих людей - коренастых, закованных в броню, с иссиня-черными
бородами и крючковатыми носами. Заходящее солнце играло на их
остроконечных шлемах и серебристой чешуе панцирей. Примерно в
миле отсюда, среди буйно зеленеющих лугов, виднелись башни и
стены Каурана.
   На обочине караванной дороги был вкопан массивный крест. К
кресту был прибит железными гвоздями человек.
   Всю одежду его составляла набедренная повязка, а сложение было
воистину богатырским. Капли смертного пота выступили на лбу и
могучем торсе распятого, из пробитых ступней и ладоней лениво
сочилась кровь, но глаза под черной гривой волос горели диким
голубым огнем.
   Констанций глумливо поклонился и сказал:
   - Весьма сожалею, капитан, что не смогу присутствовать при твоем
издыхании - у меня есть дела в городе. Оставлю тебя твоей
собственной судьбе. Не могу же я заставить ждать нашу прелестную
королеву. Тобой займутся вон те красавцы, - он указал на небо,
где черные силуэты неустанно выписывали широкие круги.
   - Если бы не они, то такой крепкий дикарь мог бы прожить на
кресте и несколько дней. Так что пусть оставит тебя всякая
надежда, хотя я даже не поставлю охрану. Глашатаи объявили по
городу, что всякий, кто попытается снять твое живое или мертвое
тело с креста, будет заживо сожжен со всей родней. А слово мое в
Кауране нынче надежнее всякой стражи. К тому же при солдатах
стервятники не слетятся...
   Констанций подкрутил усы и, глядя Конану прямо в глаза ехидно
улыбнулся:
   - Ну, капитан, желаю удачи! Я вспомню о тебе в ту минуту, когда
Тарамис окажется в моих объятиях.
   Кровь снова брызнула из пробитых ладоней жертвы. Кулаки,
огромные, как ковриги хлеба, сомкнулись на шляпках гвоздей,
заиграли мышцы на могучих плечах и Конан, выгнувшись вперед,
плюнул в лицо Констанцию. Тот рассмеялся, вытер плевок и
поворотил коня.
   - И ты вспомни обо мне, когда грифы начнут тебя терзать, -
бросил он через плечо. - Стервятники в пустыне прожорливы.
Случалось мне видеть, как человек висел на кресте часами - с
выбитыми глазами, с оголенным черепом и без ушей, прежде чем
кривые клювы обрывали нить его жизни.
   И, не оглядываясь больше, погнал коня в сторону города -
стройный, ловко сидящий в седле, в сверкающих доспехах. Рядом
скакали его могучие бородачи, поднимая дорожную пыль.
   Смеркалось. Вся округа, казалось, вымерла. На расстоянии,
доступном взгляду, не было ни единой души. Для распятого
капитана Кауран, что был всего лишь в миле, мог с таким же
успехом находиться в далеком Кхитае или существовать в другом
столетии.
   Конан стряхнул пот со лба и обвел мутнеющим взором такие
знакомые места. По обе стороны от города и за ним тянулись
пышные луга, стояли виноградники, мирно паслись стада. На
горизонте виднелись селения. Ближе, на юго-западе, серебристый
блеск обозначал русло реки, за которой сразу же начиналась
пустыня и тянулась до бесконечности.
   Конан оглядывал раскинувшиеся вокруг просторы, как ястреб,
попавший в силок, смотрит в небо. Загорелое тело киммерийца
блестело в лучах заходящего солнца. Гневная дрожь охватывала
варвара, когда он бросал взгляд на башни Каурана. Этот город
предал его, запутал в интригах - и вот он висит на деревянном
кресте, словно заяц, прибитый к стволу дуба метким копьем.
   Неуемная жажда мести затмевала все другие мысли. Проклятия
лились из Конана сплошным потоком. Вся вселенная сейчас для него
заключалась в четырех железках, ограничивших его свободу и
жизнь. Вновь, как стальные канаты, напряглись могучие мышцы, и
пот выступил на посеревшем теле киммерийца, когда он, используя
плечи как рычаги, попробовал вытянуть из креста длинные гвозди.
Тщетно - они забиты как следует. Тогда он попытался содрать
ладони сквозь шляпки, и не дикая боль остановила его, но
безнадежность. Шляпки были слишком толстые и широкие.
   Впервые в жизни гигант почувствовал себя беспомощным. Голова его
упала на грудь...
   Когда раздалось хлопанье крыльев, он едва смог приподнять
голову, чтобы увидеть падающую с неба тень. Он инстинктивно
зажмурился и отвернулся, так что острый клюв, нацеленный в глаз,
только разодрал щеку. Изо рта Конана вырвался хриплый отчаянный
крик, и напуганные стервятники разлетелись. Впрочем недалеко.
   Он облизнулся и, почувствовав соленый привкус, сплюнул. Жестокая
жажда мучила его: минувшей ночью он как следует выпил, а вот
воды ни глотка не сделал с самого утра перед боем на площади. Он
смотрел на дальнюю речную гладь словно грешник, выглянувший на
миг из адской печи. Он вспоминал упругие речные потоки, которые
ему приходилось преодолевать, роги, наполненные пенистым пивом,
кубки искристого вина, которые ему случалось по небрежности или
с перепою выливать на полы трактиров. И крепко стиснул челюсти,
чтобы не завыть от необоримого отчаяния.
   Солнце спускалось за горизонт - мрачный бледный шар погружался в
огненно-красное море. На алом поле неба, словно во сне, четко
вырисовывались городские башни. Конан взглянул вверх - и
небосвод отливал красным. Это усталость застила ему глаза
багровой пеленой. Он облизнул почерневшие губы и снова глянул на
реку. И река была алой.
   Шум крыльев вновь коснулся слуха. Он поднял голову и горящими
глазами смотрел на силуэты, кружившие вверху. Криком их уже не
испугаешь. Одна из громадных птиц начала снижать круги. Конан
изо всех сил запрокинул голову назад и ожидал с поразительным
хладнокровием.
   Гриф упал на него, оглушительно хлопая крыльями. Удар клюва
разорвал кожу на щеке. Вдруг, прежде чем птица успела отскочить,
голова Конана метнулась вперед, подчиняясь могучим мышцам шеи, а
зубы его с треском сомкнулись на зобе стервятника. Гриф
заметался, словно яростный вихрь из перьев. Бьющиеся крылья
ослепляли человека, длинные когти бороздили его грудь. Но Конан
держался так, что мышцы челюстей задрожали - и голая шея грифа
не выдержала. Птица трепыхнулась разок - и бессильно обвисла.
Конан разжал челюсти, тело шлепнулось к подножию креста, он
выплюнул кровь. Другие стервятники, потрясенные участью своего
сородича, поспешно убрались в сторону отдаленного дерева и
уселись на его ветвях, подобные черным демонам.
   Торжество победы оживило Конана, кровь быстрей побежала в жилах.
Он все еще мог убивать - следовательно, он жил. Весь его
организм противился смерти.
   - Клянусь Митрой!
   Человеческий голос или галлюцинация?
   - Никогда в жизни ничего подобного не видел!
   Отряхнув с глаз пот и кровь, Конан увидел в полумраке четырех
всадников, глядевших на него снизу.
   Трое из них, тонкие, в белых одеждах, были, несомненно,
зуагирами - кочевниками из-за реки. Четвертый был одет так же,
но принадлежал к другому народу - Конан сумел разглядеть это в
густеющих сумерках.
   Ростом он, пожалуй, не уступал Конану, да и шириной плеч, хоть и
не был так массивен. Короткая черная борода, волевая нижняя
челюсть, серые глаза, холодные и проницательные, как лезвие.
   Всадник уверенной рукой осадил коня и сказал:
   - Митра свидетель, этот человек мне знаком.
   - Да, господин, - отозвался голос с гортанным выговором
зуагиров. - Это киммериец, который был капитаном королевской
гвардии!
   - Вот, значит, как избавляются от фаворитов, - проворчал
всадник. - Кто бы мог помыслить такое о королеве Тарамис. Я бы
предпочел долгую кровавую войну - тогда бы и мы, люди пустыни,
могли поживиться. А сейчас подошли к самым стенам города и нашли
только эту клячу, - он кивнул на коня в поводу у одного зуагира,
- да еще этого издыхающего пса!
   Конан поднял залитое кровью лицо.
   - Если бы я мог спуститься с этой палки, ты сам бы стал у меня
издыхающим псом, мунгатский ворюга! - прошептали почерневшие
губы.
   - О Митра, эта падаль меня знает! - удивился всадник.
   - Ты же один такой в округе, - проворчал Конан. -Ты Гарет,
атаман тех, кто объявлен вне закона.
   - Точно! И родом я из мунганов, ты верно сказал. Хочешь жить,
варвар?
   - Дурацкий вопрос, - ответил Конан.
   - Человек я тяжелый, - сказал Гарет, - и в людях ценю лишь
мужество. Вот и посмотрим, истинный ли ты муж или взаправду
издыхающий пес.
   - Если мы начнем его снимать, нас увидят со стен, - предостерег
один из кочевников.
   Гарет властно сказал:
   - Уже совсем стемнело. Бери-ка топор, Джебал, и руби крест у
самого основания.
   - Если крест упадет вперед, его раздавит, - возразил Джебал. - А
если назад, у него башка расколется и все внутренности отобьет.
   - Выдержит, если достоин ехать со мной, - нетерпеливо бросил
Гарет. - А если нет, то и жить ему незачем. Руби!
   Первый удар боевого топора в подножие креста отозвался в
распухших ладонях и ступнях Конана пронзительной болью. Снова и
снова бил топор, и каждый удар поражал измученные пыткой нервы.
Конан закусил губу и не издал ни стона. Наконец топор врубился
глубоко в дерево, крест дрогнул и пошел назад. Конан собрал все
тело в единый узел твердых как сталь мускулов, а голову крепко
прижал к брусу. Длинный брус грохнулся о землю и подскочил на
локоть. Адская боль на мгновение ошеломила Конана. С трудом он
понял, что железные мышцы уберегли тело от серьезных
повреждений.
   Одобрительно хмыкнув, Джебал склонился над ним с клещами,
которыми выдергивают гвозди из подков, и ухватил шляпку гвоздя в
правой ладони. Клещи были маловаты. Джебал сопел и пыхтел,
пытаясь расшатать упрямый гвоздь, крутил его туда-сюда в
древесине и в живой ране. Кровь текла между пальцами киммерийца,
который лежал недвижно, как труп - только грудь тяжело
вздымалась.
   Наконец гвоздь поддался, Джебал торжествующе поднял вверх
окровавленную железку и бросил ее в пыль, перейдя к другой руке.
Все повторилось. Затем кочевник занялся ступнями Конана. Но
варвар сел, вырвал клещи у Джебала, а его самого отшвырнул
крепким толчком.
   Кисти его опухли и стали чуть не вдвое больше обычных, сгибать
пальцы было мучением. Но киммериец, хоть и неуклюже, сумел
вытащить гвозди из ступней - они были забиты не так глубоко.
   Он поднялся, качаясь на распухших, обезображенных ногах. Ледяной
пот катился по его лицу и телу. Он стиснул зубы, чтобы перенести
боль - начались судороги. Равнодушно смотревший на него Гарет
указал на краденую лошадь. Конан, спотыкаясь, побрел к ней.
Каждый шаг причинял страшную боль, на губах богатыря выступила
пена. Изуродованная ладонь нащупала луку седла, окровавленная
ступня с трудом нашла стремя. Сжав челюсти, киммериец
оттолкнулся от земли, чуть не сомлев при этом - и очутился в
седле. Гарет стегнул коня хлыстом, тот поднялся на дыбы и едва
не сбросил изученного всадника на землю. Но Конан обернул
поводья вокруг кистей рук и сумел осадить коня, да так, что чуть
не сломал ему челюсти.
   Один из номадов вопросительно поднял флягу с водой, но Гарет
сказал:
   - Пусть потерпит до лагеря. Здесь всего-то десять миль. Выдержит
без воды еще столько же, если он вообще способен жить в пустыне.

   Всадники помчались к реке. Конан глядел на мир налитыми кровью
глазами и мена засыхала на его почерневших губах.

   3

   Странствуя по Востоку в неустанной погоне за знаниями написал
мудрец Астрей письмо своему другу, философу Алкемиду,
оставшемуся в родной Немедии. Все сведения народов Запада о
полумифическом для них Востоке основаны были именно на этом
послании.
   Вот что писал Астрей:
   "Ты даже представить себе не можешь, старина, что за порядки
установились в этом маленьком царстве с тех пор, как королева
Тарамис впустила в его пределы Констанция с его наемниками - об
этом я уже упоминал в предыдущей весточке. С того дня минуло
семь месяцев, и, похоже, этой несчастной землей завладел сам
дьявол. Тарамис, по моему мнению, начисто лишилась рассудка.
Славившаяся прежде доброжелательностью, справедливостью и
милосердием, ныне она выказывает совершенно противоположные
качества. Интимная ее жизнь - это сплошной скандал, да и можно
ли назвать ее таковой, коли королева и не пытается даже скрыть
распутства, царящего при дворе. Она дает волю любым своим
желаниям, устраивает пользующиеся дурной славой застолья (правду
сказать - оргии) и заставляет участвовать в них несчастных
придворных дам - и девиц, и замужних. Сама она даже не
потрудилась сочетаться браком со своим любовником Констанцием,
который восседает рядом с ней на троне, словно законный владыка.
Его офицеры, следуя примеру вождя, преследуют всякую
понравившуюся им женщину, не глядя на ее происхождение и
положение.
   Бедное королевство стонет под тяжестью чудовищных налогов и
податей. Ограбленные до нитки селяне питаются кореньями и
капустой, купцы ходят в лохмотьях - это все, что осталось после
сбора налогов от их богатств. Да они и тому рады, что голова
уцелела. Предвижу недоверие твое, почтенный Алкемид; знаю, что
усомнишься в моем рассказе, предвзятым его сочтешь. Верно, такое
было бы немыслимо ни в одной из стран Запада. Но всегда помни об
огромной разнице между Западом и Востоком, особенно этой его
частью. Ты знаешь, что Кауран - небольшое королевство,
находившееся некогда в составе империи Кот. Сравнительно недавно
обрело оно желанную независимость. Ближайшее окружение Каурана
составляют подобные ему маленькие державы, несравнимые с
великими государствами Запада, или обширными султанатами
Дальнего Востока, однако весьма влиятельные по причине
необыкновенного богатства. К тому же в руках их все караванные
пути. Среди этих держав Кауран расположен дальше всех на
юго-восток и граничит с пустынными просторами земли Шем.
Название государство получило по имени столицы - это самый
большой город в стране. Кауран защищает плодородные земли и
пастбища от набегов кочевников, словно сторожевая башня. Земля
здешняя столь обильна, что дает урожай трижды в год. Равнины к
северу и западу от города густо населены. У того, кто привык к
громадным поместьям Запада, эти крошечные поля и виноградники
могут вызвать улыбку. Однако зерно и фрукты текут из них, словно
из рога изобилия. Население занимается в основном крестьянским
трудом. Люди это мирные и безоружные - тем более, что сейчас им
вообще запрещено иметь оружие. С давних времен живут они под
защитой столичного гарнизона и совершенно утратили боевой дух.
Крестьянское восстание, которое непременно бы вспыхнуло в
подобных условиях на Западе, здесь невозможно. Хлебопашец гнет
горб под железной рукой Констанция, а чернобородые шемиты
неустанно снуют по полям с батогами - точь-в-точь надсмотрщики
черных рабов на плантациях южного Зингара. Не слаще и горожанам.
Все они ограблены, а прекраснейшие из их дочерей отданы на
потеху Констанцию и его наемникам. Люди эти безжалостны.
Вспомни, с какой яростью сражались наши солдаты с шемитскими
союзниками Аргоса - столь отвратительны были немедийцам их
нечеловеческая жестокость, ненасытная жадность и зверства.
Горожане принадлежат к правящему сословию Каурана и ведут свое
происхождение от гиборийцев - отсюда их благородство и
воинственность. Но измена королевы отдала горожан в руки
угнетателей. Шемиты - единственная военная сила в городе, и горе
тому обывателю, в доме которого найдут меч! С великим рвением
истребляются молодые боеспособные мужи, их казнят или продают в
неволю. Тысячи молодцов бежали из города - кто под знамена
чужеземных владык, кто просто в банды грабителей. Сейчас стала
реальной опасность нападения со стороны пустыни, населенной
племенами шемитских кочевников-номадов. Дело в том, что наемники
Констанция набирались в западных городах земли Шем - Пелиштиме,
Анакиме, Акхариме, а зуагиры и другие кочевые племена люто их
ненавидят. Ты знаешь, добрый Алкемид, что сия варварская страна
разделяется на плодородные западные земли, тянущиеся до океана,
на берегу которого стоят вышесказанные города, и восточную
пустыню, где бродят номады. Пламя войны между жителями городов и
обитателями пустыни не гаснет столетиями. С незапамятных времен
зуагиры нападали на Кауран, но ни сразу одержали победы. Так что
теперь, когда город захватили ненавистные западные сородичи,
гордость номадов уязвлена. Ходят слухи, что эту вражду всячески
раздувает человек, служивший раньше капитаном королевской
гвардии. Он, будучи распят на кресте, непостижимым образом сумел
ускользнуть из рук Констанция. Человек сей зовется Конан и
происходит он из варварского племени киммерийцев, чью дикую мощь
не однажды испытали на собственной шкуре наши доблестные воины.
В деревнях говорят, что человек этот стал правой рукой Гарета,
мунганского кондотьера, что пришел из северных степей и своей
волей возглавил зуагиров. Болтают также, что банда зуагиров в
последнее время весьма усилилась. Гарет же, несомненно,
наущаемый киммерийцем, готовится напасть на Кауран. Кончиться
это может весьма плачевно, ибо, не имея опыта правильной осады и
надлежащих машин, кочевники не устоят в открытом бою перед
вымуштрованными и хорошо вооруженными шемитами. Обитатели города
встретили бы номадов с радостью, поскольку ига худшего, чем
нынешнее, быть не может. Но они настолько запуганы и беспомощны,
что никакой поддержки кочевникам оказать не сумеют. Воистину,
горька их доля! Тарамис же, обуянная злым демоном, запретила
поклонение Иштар и храм ее превратила в языческое капище, где
поклоняются идолам и жертвуют демонам. Статую Иштар из слоновой
кости наемники изрубили топорами прямо на ступенях храма. Хоть
это и второстепенная богиня по сравнению с нашим Митрой, ее все
же следует предпочесть Шайтану, которому поклоняются шемиты.
Здание же храма наполнила Тарамис непристойными изображениями
божков обоего пола в сладострастных позах и с самыми
отвратительными подробностями, кои может измыслить извращенный
ум. Многие из этих идолов - нечистые божества шемитов, туранцев,
жителей Вендхии и Кхитая. Другие же вообще похожи на злых духов,
живьем явившихся из незапамятного прошлого, ибо ужасные признаки
их сохранились только в самых туманных легендах, ведомых ныне
лишь ученым да адептам тайного знания. Откуда Тарамис привела их
- страшно даже подумать. Королева ввела в обычай человеческие
жертвоприношения, и со времен их позорного союза с Констанцием
не менее шести сотен молодых мужчин, женщин и детей стали
кровавой данью. Многие из них окончили жизнь на жертвеннике,
возведенном королевой в храме (причем она сама умерщвляла их
ритуальным кинжалом), большинству же была суждена участь
ужаснейшая. Что оно такое и откуда взялось - неведомо. Но
королева, едва был подавлен мятеж воинов против Констанция,
провела ночь в оскверненном храме в обществе дюжины связанных
пленников. Потрясенный народ видел тяжелы смрадный дым, что
поднимался над храмовой крышей, а изнутри всю ночь слышались
заклинания королевы и смертные стоны пленников. Перед зарей еще
один звук добавился - жуткий нелюдской хохот, и кровь застыла в
жилах у тех, кто его услышал. Утром Тарамис покинула храм -
усталая, но с торжествующим сатанинским блеском в глазах.
Пленников больше никто никогда не видел, и хохот этот не
повторялся. Но есть в храме зала, в которую не вхож никто, кроме
королевы. Королева же, направляясь туда, гонит перед собой
обреченного на жертву. Никого из этих людей уж более не видели,
и все полагают, что в оной зале и угнездилось чудовищу,
вызванное Тарамис из черной бездны веков и пожирающее людей. Я
уже не думаю о Тарамис, как о простой смертной - это какая-то
злобная гарпия, что таится в пропахшей кровью норе среди костей
своих жертв. То, что вышние силы дозволяют такое безнаказанно,
заставляет меня усомниться в божественной справедливости.
Сравнивая ее нынешнее поведение с тем, которое я запомнил в
первые дни пребывания своего в Кауране, начинаю склоняться к
мысли, что в тело Тарамис вселился некий демон. Другое
подозрение высказал мне один молодой воин по имени Валерий. Он
утверждает, что некая колдунья приняла облик чтимой королевы,
сама же Тарамис заключена в подземелье. Молодец этот поклялся
отыскать подлинную королеву, если та еще жива, но, боюсь, сам
пал жертвой жестокого Констанция. Он участвовал в мятеже
дворцовой гвардии, сумел бежать и скрывался, упорно отказываясь
покинуть город. В его укрытии я и беседовал с ним. Теперь же он
исчез - так же, как и другие, о чьей судьбе здесь не принято
спрашивать. Боюсь, что шпионы Констанция его выследили. На этом
я вынужден закончить свое письмо, чтобы нынче же ночью отправить
его с почтовым голубем. Он принесет послание туда, где родился -
на рубеж земли Кот. Оттуда будет отправлен верховой, а потом
верблюжья эстафета доставит письмо тебе. Я должен успеть до
рассвета, а уже поздно, и звезды начинают бледнеть над висячими
садами Каурана. Город погружен в тишину, и только глухой звук
жертвенного барабана доходит со стороны храма. Не сомневаюсь,
что это Тарамис в союзе с силами преисподней затевает новые
злодейства".
   Но мудрец был неправ. Женщина, известная миру под именем
Тарамис, стояла в подземелье, озаренная зыбким светом факела.
Блики метались по ее лицу, усугубляя дьявольскую жестокость этих
прекрасных очертаний. Перед ней на голой каменной лавке сжалась
фигурка, едва прикрытая лохмотьями. Саломея тронула ее носком
золотого башмачка и мстительно улыбнулась: - Не соскучилась ли
ты по мне, милая сестричка? Несмотря на семимесячное заточение и
гнусные лохмотья, Тарамис все еще была прекрасна. Она ничего не
ответила и только ниже склонила голову. Ее равнодушие задело
Саломею, она закусила пунцовую губку и нахмурилась. Одета она
была с варварским великолепием женщин Шушана. При свете факела
драгоценные камни сверкали на ее обуви, на золотом нагруднике,
золотых кольцах и браслетах. Прическа была высокой, как у
шемиток, золотые серьги с "тигровым глазом" поблескивали при
малейшем движении гордо поднятой головы. Украшенный геммами пояс
поддерживал платье из прозрачного шелка. Небрежно наброшенная
темно-алая накидка скрывала какой-то сверток в левой руке
ведьмы. Внезапно Саломея сделала шаг вперед, схватила сестру за
волосы и откинула ее голову так, чтобы заглянуть в глаза.
Тарамис встретила этот страшный взгляд не дрогнув. - Ты уже не
рыдаешь, как бывало, милая сестричка? - прошипела ведьма сквозь
зубы. - Нет у меня больше слез, - ответила Тарамис. - Слишком
часто ты тешилась видом королевы, на коленях просящей о
милосердии. Знаю я, что живу лишь только для того, чтобы ты
могла меня унижать. Потому и в пытках соблюдала ты меру, чтобы
не убить меня и не покалечить. Но я уже не боюсь тебя - нет во
мне ни страха, ни стыда, ни надежды. И хватит об этом,
сатанинское отродье! - Ты льстишь себе, дорогая сестра, -
сказала Саломея. - я по-прежнему забочусь о том, чтобы страдали
и твое прекрасное тело, и твоя гордыня. Ты забыла, что, в
отличие от меня, подвержена и душевным мукам - вот я и
развлекала тебя рассказами о том, какие забавы учиняю над твоими
безмозглыми подданными. Но на этот раз я принесла более веское
доказательство. Знаешь ли ты, что твой советник Краллид вернулся
из Турана и был схвачен? Тарамис побледнела. - Что, что ты с ним
сделала? В ответ Саломея вытащила загадочный сверток и, сбросив
шелковый покров, подняла вверх голову молодого мужчины. Лицо его
застыло в страшной гримасе - смерть, видно, наступила после
жестоких мук. Тарамис застонала, как от удара ножом в сердце: -
О Иштар! Это Краллид! - Да, это Краллид! Он пытался взбунтовать
народ. Уверял, глупец, что Конан был прав насчет того, что я не
настоящая королева. Дурень, неужели он полагал, что чернь с
палками и мотыгами поднимется против солдат Сокола? Ну и
поплатился за свою глупость. Собаки терзают его обезглавленное
тело во дворе, а дурная голова полетит в помойную яму к червям.
Что, сестричка, неужели ты все-все слезы выплакала? Прекрасно!
Под конец я приготовила для тебя отличную пытку - ты увидишь еще
много таких картинок! - и Саломея торжествующе потрясла головой
Краллида. В эту минуту она не походила на существо,
произведенное на свет женщиной. Тарамис не поднимала глаз. Она
лежала ничком на грязном холодном полу и тонкое ее тело
сотрясалось рыданиями. Стиснутыми кулачками она колотила по
каменным плитам. Саломея медленно пошла к двери под звон
браслетов. Через несколько минут ведьма была у выхода из
подземелья. Ожидавший там человек повернулся к ней. Это был
огромный шемит с мрачными глазами и широкими плечами. Длинная
черная борода его свисала на могучую грудь, обтянутую
серебристой кольчугой. - Ну что, завыла? - голос его был подобен
реву буйвола - низкий, глубокий, как отдаленные гром. Это был
командир наемников, один из немногих приближенных Констанция,
посвященных в тайну судьбы королевы Каурана. - Разумеется,
Кумбанигаш. Есть в ее душе струны, которых я еще не касалась.
Когда одно чувство притупляется, всегда можно найти другое,
более отзывчивое на пытки. К ним приблизилась согбенная фигура в
лохмотьях - грязная, со спутанными волосами, потешно
прихрамывающая. Один из нищих, что ночуют в открытых садах и
аллеях дворца. - Лови, пес! - Саломея кинула ему голову
Краллида. - Лови, немтырь. Брось ее в ближайшую выгребную яму...
Кумбанигаш, он глухой - покажи ему, что нужно сделать! Командир
исполнил поручение, а растрепанный нищий закивал головой -
дескать, понял, - и медленно стал бултыхать в сторону. - Зачем
затягивать этот фарс, - гремел Кумбанигаш. - Ты уже так прочно
сидишь на троне, что никакие силы не снимут тебя оттуда. Что
такого, если глупые кауранцы узнают правду? Все равно они ничего
не смогут сделать. Так царствуй под своим собственным именем.
Покажи им их бывшую повелительницу и повели отрубить ей голову
на площади! - Еще не время, достойный Кумбанигаш. Тяжелая дверь
закрылась и заглушила высокий голос Саломеи и громовую речь
Кумбанигаша. Нищий притаился в одном из уголков сада. Там не
было никого, чтобы заметить: руки, крепко обхватившие
отрубленную голову - тонкие, мускулистые, - никак не вяжутся с
горбатой фигурой и грязными тряпками. - Я узнал! - шепот был
едва слышным. - Она жива! О. Краллид, твои муки не были
напрасными! Они замкнули ее в подземелье! Иштар, богиня честных
людей, помоги мне!

   4

   Гарет наполнил алым вином украшенный самоцветами кубок, а потоп
пустил золоченый сосуд по черному дереву столешницы прямо в руки
Конану-киммерийцу. Одеяние Гарета могло бы стать предметом
зависти как любого варварского вождя, обожающего пышность, так и
князя Запада, обладающего хорошим вкусом. Вождь разбойников
пустыни был облачен в белую шелковую тунику, расшитую на груди
жемчугом и перетянутую в талии поясом из золотой м серебряной
канители, переплетенной причудливыми узорами. Стальной
остроконечный шлем был обернут тюрбаном из зеленого атласа и
инкрустирован золотом с черной эмалью. Пышные шальвары
заправлены в сапоги из выделанной кожи. Единственным оружием
Гарета был широкий кривой кинжал в ножнах из слоновой кости, по
моде номадов заткнутый за пояс над левым бедром. Удобно
расположившись в резном кресле, Гарет вытянул скрещенные ноги и
звучно прихлебывал благородный напиток из драгоценного кубка. В
противоположность утонченному облику мунгана, киммериец выглядел
куда более проще. Черные, гладко причесанные волосы, загорелое
лицо в сетке шрамов, яркие голубые глаза. На нем была вороненая
кольчуга, а единственным украшением служила золотая пряжка
пояса, поддерживающего меч в истертых кожаных ножнах. Они были
вдвоем в шатре из тонкого шелка, освещаемом восточными
светильниками. Пол был застлан трофейными коврами, шкурами
зверей и бархатными подушками. Извне в шатер доносился низкий
шум большого военного лагеря. Время от времени ветер пустыни
заставлял трепетать вершины пальмовых деревьев. - Судьба
изменчива! - воскликнул Гарет и, слегка распустив алый кушак,
потянулся к сосуду с вином. - Некогда был я мунганским
вельможей, ныне предводительствую народами пустыни. Семь месяцев
назад ты висел на кресте в двух полетах стрелы от стен Каурана,
а сейчас - доверенный человек самого удачливого грабителя между
туранскими укреплениями и пастбищами Запада. Ты должен
благодарить меня! - За то, что пригодился тебе? - рассмеялся
Конан и поднял кубок. - Если ты позволяешь человеку подняться
вверх, так уж наверное, не без выгоды. А я добивался всего в
жизни своей силой, потом и кровью. - Он поглядел на свои
изуродованные ладони. Да и многих шрамов на теле еще не было
семь месяцев назад.
   - Верно, ты дерешься как целое полчище дьяволов, - согласился
Гарет. - Но ты же не думаешь, что из-за твоих доблестей в орду
приходят все новые и новые люди. Племенам номадов всегда не
доставало удачливого вождя. Наверное, поэтому они предпочитают
доверять чужеземцам, а не соплеменникам. Отныне для нас нет
невозможного. Сейчас под моей рукой одиннадцать тысяч воинов.
Через год их будет втрое больше. До сих пор мы грабили только
пограничные города Турана. С тридцатью тысячами мы оставим
набеги и поведем правильную войну, покорим королевство Шем. Если
будешь послушен, останешься моей правой рукой - министром,
канцлером, вице-королем. Сейчас нужно ударить на восток, взять
туранскую крепость Везек - там собирают пошлину с караванов и
можно поживиться. Конан отрицательно покачал головой. - Я так не
думаю. - Что значит - ты так не думаешь? Я возглавляю войско,
мне и думать! - Воинов и сейчас хватит для моих целей, - ответил
киммериец. - Не оплаченный долг тяготит меня. - Ах, вон как, -
Гарет глянул исподлобья и отхлебнул вина. - Ты все никак не
можешь забыть этот крест? Похвально, но с этим придется
обождать. - Когда-то ты обещал помочь взять Кауран, - сказал
Конан. - Верно, да ведь это когда было? Я в ту пору и не
предполагал, что соберется такая армия. Кроме того, я собирался
пограбить город, а не захватывать его. Я не хочу ослаблять своих
воинов, а Кауран - крепкий орешек. Вот через год, тогда... -
Через неделю, - оборвал его Конан и твердость этих слов
заставила мунгана изменить тон. - Послушай, дружище, если бы я
даже решился погубить своих ребят, ты что думаешь - неужели наши
волки сумеют осадить и взять неприступный Кауран? - Не будет ни
осады, ни приступа. Я знаю, как выманить Констанция за стены. -
Ну и что? - в гневе воскликнул Гарет. - Пока мы будем осыпать
друг друга стрелами, не их, а нашей коннице придется туго. Их
отряды пройдут через нас, как нож сквозь масло. - Такого не
будет, если за нами встанут три тысячи отчаянных гиборийских
всадников, привыкших сражаться в строю по моей науке. - Где же
ты возьмешь три тысячи гиборийцев? - рассмеялся Гарет. - Разве
что из воздуха наколдуешь? - Они уже есть, - твердо сказал
Конан. - Три тысячи кауранских воинов кочуют в оазисе Акель и
ждут моего приказа. - Что? - Гарет стал похож на загнанного
волка. - Что слышал. Эти люди бежали от власти Констанция.
Большинство из них скитались по пустыне как изгнанники. Зато
теперь это закаленные и готовые на все солдаты. Это
тигры-людоеды. Каждый стоит троих наемников. Беда и неволя
укрепляют истинных мужей и наполняют их мышцы адским пламенем.
Они бродили мелкими группами и требовали вождя. Я связался с
ними через моих посыльных. Они собрались в оазисе и ждут
команды. - И все это без моего ведома? - в глазах Гарета
появился зловещий блеск, рука нашаривала кинжал. - Они признали
мою власть. А не твою. - И что ты наобещал этим выродкам? - Я
сказал, что волки пустыни помогут им распластать Констанция и
вернуть Кауран его жителям. - Дурак. Ты что, вождем себя
вообразил? Оба вскочили. Дьявольские огни плясали в серых
зрачках Гарета, губы киммерийца тронула грозная усмешка. - Я
прикажу разодрать тебя четырьмя конями, - процедил сквозь зубы
мунган. - Кликни людей да прикажи, - сказал Конан. - Авось
послушаются. Хищно ослабившись, Гарет поднял руку и остановился
- его удержала уверенность Конана. - Выродок с западных гор, -
прошипел он. - Как же ты осмелился на заговор? - В это не было
нужды, - ответил Конан. - Ты лгал, когда говорил, что люди идут
к нам не из-за меня. Как раз наоборот. Они, правда, выполняют
твои приказы, но сражаются за меня. Короче, двум вождям здесь не
бывать, а все знают, что я сильнее тебя. Мы с ними прекрасно
понимаем друг друга - ведь я такой же варвар, как они. - Но что
скажет армия, когда ты прикажешь ей биться для пользы Каурана? -
Подчинится. Я обещал им караван золота из дворцовых сокровищниц.
Кауран заплатит хороший выкуп за изгнание Констанция. А уж потом
пойдем на Туран, как задумано. Народ подобрался жадный, им хоть
с Констанцием биться, хоть с кем. В глазах Гарета появилось
осознание краха. За кровожадными мечтами о собственной империи
от просмотрел то, что творилось под боком. Мелочи вдруг обрели
настоящее значение. Он понял, что слова Конана - не пустая
угроза. В черной кольчуге перед ним стоял подлинный предводитель
зуагиров. - Так погибни, собака! - зарычал мунган и схватился за
кинжал. Но рука Конана с кошачьей быстротой метнулась вперед и
кисть ее сомкнулась не предплечье Гарета. Раздался треск костей
и напряженная тишина повисла в шатре. Мужи стояли лицом к лицу,
неподвижные, точно статуи. Капли пота выступили на лбу Гарета.
Конан засмеялся, но кулака не разжал. - Неужели ты выдержишь
это, Гарет? Улыбка все еще бродила по лицу Конана. Мышцы его
заиграли, сплетаясь в ременные узлы, а могучие пальцы вонзились
в дрожащую руку мунгана. Послышался хруст трущихся друг об
дружку костей и лицо Гарета стало серым как пепел. Из
прикушенных губ брызнула кровь - но он не издал ни звука.
Смеясь, Конан освободил его и отступил на шаг. Мунган покачнулся
и оперся здоровой рукой о стол. - Я дарю тебе твою жизнь, Гарет,
так, как ты подарил мне мою, - спокойно сказал Конан. - Хотя ты
снял меня с креста исключительно для своей пользы. Тяжкое это
было для меня испытание, ты бы его не выдержал. Это под силу
только нам, варварам с Запада. Ступай, садись на своего коня -
он привязан за шатром, вода и пища во вьюках. Отъезда твоего не
увидит никто, но поспеши - побежденному владыке не место в
пустыне. Если воины увидят тебя, калеку, лишенного власти, то
живым не отпустят. Молча Гарет выслушал Конана и так же в
молчании повернулся и вышел из шатра. Молча взобрался он в седло
высокого белого жеребца, привязанного в тени раскидистой пальмы,
молча вложил покалеченную руку за ворот туники, поворотил коня и
отправился на восток, в пустыню, чтобы навсегда исчезнуть из
жизни зуагиров. Конан остался один. Он осушил кубок и вытер
губы. Ему стало легко. Отшвырнул кубок в угол, поправил ремень и
вышел вон. На минуту он остановился и оглядел море палаток из
верблюжьей шерсти, расстилающееся перед ним. Между палаток
бродили люди в белом. Они пели, ссорились, чинили конскую сбрую
и точили сабли. Голос Конана был подобен грому и раскаты его
донеслись до самых дальних шатров: - Эй вы, канальи, навострите
уши и слушайте! Ступайте все сюда - я хочу вам кое-что поведать!

   5

   Люди, собравшиеся в башне при городской стене, внимательно
прислушивались к речам одного из них. Все они были молоды, но
крепки и ловки. Чувствовалась в них закалка, которую дают тяжкие
испытания. Все они были в кольчугах, в кожаных кафтанах и при
мечах. - Я знал, что Конан прав - это не Тарамис! - толковал
Валерий. - Целый месяц под видом глухого побирушки я слонялся
возле дворца. И, наконец, убедился в своих давних подозрениях.
Наша королева томится в дворцовом подземелье. Стал выжидать
удобного случая. Тут мне и подвернулся стражник-шемит. Я его
оглушил, затащил в ближайший погреб и допросил с пристрастием.
Перед тем как сдохнуть, вот что он мне сказал: Каураном правит
ведьма по имени Саломея, а Тарамис заключена в самом глубоком
подземелье. А этот набег зуагиров нам крепко поможет. Что
намерен предпринять Конан - угадать трудно. Наверняка он
посчитается с Констанцием, но, возможно, разграбит и разрушит
город. Это ведь варвар, нам его не понять. Тогда у нас одна
задача - в разгар битвы освободить Тарамис. Констанций выведет
войско в поле, они уже оседлают коней. В городе нет припасов,
чтобы выдержать осаду - слишком уж внезапно воины Конана
появились под стенами. А киммериец как раз готовился к осаде:
разведка доложила, что зуагиры тащат стенобитные машины и
осадные башни. Все это придумал Конан, он ведь все военные науки
Запада превзошел. Непременно выведет Констанций всех своих
солдат, чтобы одним ударом покончить с врагом. В городе
останется едва ли сотни три шемитов, да и те будут на стенах и у
ворот. Тюрьма останется почти без охраны. А когда освободим
Тарамис, посмотрим, как дело пойдет. Если победит Конан, покажем
Тарамис людям и призовем к восстанию. И народ поднимется,
сомнений нет! У нас хватит сил перебить шемитов хоть голыми
руками. А потом мы закроем ворота и от наемников, и от
кочевников. Ни те, ни другие не попадут в город. А уж тогда
можно и с Конаном толковать. Он всегда был верен присяге. А
когда узнает правду, да королева сама его попросит - может, и
отступит. Но вероятнее всего, Констанций разгромит Конана. Тогда
придется бежать из города и спасть королеву. Вы все поняли?
Собравшиеся разом кивнули. - Доверим же мечи наши и души богине
Иштар и пойдем к тюрьме - наемники выходят из города через Южные
ворота! Так оно и было. Солнце играло на остроконечных шлемах,
непрерывным потоком льющихся через широкие ворота, на белых
чепраках тяжелых боевых коней. Битва должна была начаться с
атаки тяжелой конницы, как принято на Востоке. Всадники
выплывали из городских ворот стальной рекой - грозные мужи в
вороненых и серебристых кольчугах в кирасах, в сплошных
панцирях, бородатые, с хищными носами. Свирепые глаза их
выражали решимость и ярость. Люди высыпали на улицы, выглядывали
из окон, молча провожали взорами чужеземных воинов, вышедших
защитить чужой город. А горожанам было все равно. На башне,
возвышающейся над широкой улицей, что вела к Южным воротам,
Саломея иронически разглядывала Констанция, который препоясался
мечом и натянул рукавицы из стальных чешуек. Из окна доносился
шум движущегося войска - поскрипывание сбруи и тяжелый конский
топот по мостовой. - Прежде чем стемнеет, - сказал Констанций и
подкрутил усы, - у тебя будет множество пленников, чтобы
насытить твоего дьявола в храме. Ему, поди, надоели мягкие тела
горожан? Может, ему номады понравятся - они жилистые! - Смотри
сам не нарвись на тварь еще более дикую, чем мой Тауг, -
ответила Саломея, - Помни, кто ведет врагов. - Память у меня
хорошая, потому и выхожу ему навстречу. Этот паршивый пес воевал
на Западе и знает толк в штурме городов. Мои разведчики
подобрались к их лагерю, а это нелегко, ведь у номадов орлиное
зрение. Все же они разглядели, что верблюды волокли и
катапульты, и тараны, и осадные башни. Клянусь Иштар! Чтобы все
это соорудить, десять тысяч человек должны были трудиться не
меньше месяца. А где он взял материалы - ума не приложу. Неужели
договорился с туранцами? Впрочем, ему все это не понадобится. Я
уже дрался с этими песчаными волками. Сперва перестрелка - тут
моих воинов убережет броня, - потом атака. Мои полки прорвут
слабый строй номадов, развернутся, ударят сзади и разгонят это
воинство на все четыре стороны. Вечером я войду в Южные ворота и
сотни пленников поплетутся за хвостом моего коня. Ночью мы
устроим на дворцовой площади праздник - мои ребята любят сжигать
пленных живьем и сдирать с них кожу. Что же касается, Конана, то
неплохо бы взять его живым и посадить на кол перед дворцом. -
Развлекайтесь сколько влезет, - равнодушно откликнулась Саломея.
- Я давно мечтала о платье из человеческой кожи. Но уж сотню
пленных отдай мне - и на жертвенник, и для Тауга. - Все будет по
твоему слову, - ответил Констанций и бронированной ладонью
зачесал волосы назад. - Итак, иду сразиться и победить во имя
незапятнанной чести Тарамис! - он взял украшен ный перьями шлем
на изгиб левой руки, правой же отдал шутовской салют. Через
минуту с улицы донесся его властный голос, отдававший команды.
Саломея лениво приподнялась, потянулась и позвала: - Занг!
Бесшумный жрец с лицом из желтого пергамента скользнул в
комнату. Саломея указала на возвышение из слоновой кости, на
котором лежали два хрустальных шара и велела жрецу взять тот,
что поменьше. - Поезжай за Констанцием. Будешь сообщать о ходе
сражения. Ступай! Человечек с пергаментным лицом низко
поклонился, спрятал шар в складки черного плаща и поспешно
вышел. В городе стало тихо. Через минуту послышался топот коня,
затем - грохот закрываемых ворот. По широкой мраморной лестнице
Саломея поднялась на крышу, защищенную от солнца балдахином.
Отсюда открывался вид на опустевшие улицы и безлюдную дворцовую
площадь - народ Каурана предпочитал держаться подальше от
опоганенного храма. Город словно вымер. Только на южной стене и
на крышах прилегающих к ней домов толпились горожане. Они не
издавали обычных в таких случаях приветственных криков, ибо не
знали - победы желать Констанцию или поражения. Победа - значит
снова вернется иго ненавистных шемитов, поражение - значит, в
городе будет грабеж и резня. Никаких вестей Конан не подавал, а
то, что он варвар - помнили все. Полки наемников выходили на
равнину. Далеко - далеко, на этом берегу реки можно было
разглядеть волну конницы. Противоположный берег был усеян
темными точками - осадные машины оставались на месте. Должно
быть, Конан опасался удара в момент переправы. Отряды Констанция
тронулись - сперва шагом, потом рысью. Низкий рев донесся до
стоящих на стене. Две встречные волны столкнулись и перемешались
в сплошную клубящуюся массу. Нельзя было понять, кто ударил
первым. Тучи пыли, поднятой копытами, покрыли поле сражения, как
туман. Изредка из этого тумана выныривали всадники и снова
скрывались, временами сверкало оружие. Саломея недовольно
передернула плечами и спустилась вниз. Во дворце было тихо - все
слуги и рабы вместе с горожанами таращились на сражение. Ведьма
вошла в зал, где прощалась с Констанцием, и подошла к
возвышению. Она увидела, что хрустальный шар помутнел и покрылся
алыми пятнами. Саломея склонилась над ним и прошептала
заклинание. - Занг! - позвала она. - Занг! Внутри шара поплыли
туманные пятна, распадаясь в мелкую пыль. Мелькали неясные
темные силуэты. Иногда, как молния в ночи, сверкала полированная
сталь. Затем появилось лицо Занга - такое четкое, словно он сам
стоял перед Саломеей и глядел на нее выпученными глазами. По
голому черепу текла кровь, желтая кожа была в пыли. Губы его
дрогнули. Случись в зале посторонний, он бы ничего не услышал.
Но для Саломеи голос жреца звучал отчетливо, словно и не было
между ними нескольких миль. Только демоны тьмы ведали, что за
магические нити связывали оба шара. - Саломея! - сказал раненый.
- Я слышу! - крикнула ведьма. - Говори! - Мы погибли! Кауран
потерян. Клянусь Сетом! Подо мной убили коня, я не могу убежать!
Вокруг падают люди... Эти, в серебристых кольчугах, гибнут как
мухи... - Перестань скулить и говори, что случилось! - фыркнула
Саломея. - Мы пошли навстречу этим псам пустыни, - начал жрец. -
И они двинулись к нам. Полетели тучи стрел и номады дрогнули.
Констанций скомандовал атаку и мы двинулись сомкнутыми рядами. И
тогда их орда расступилась вправо и влево и нам предстали
несколько тысяч гиборийских всадников - их никто не ждал!
Кауранские витязи, охваченные гневом! Огромные детины на могучих
конях и в полном вооружении! Плотным железным клином они прошли
сквозь нас. Мы и заметить не успели, как строй был разрезан
пополам. И тогда с двух сторон ударили кочевники. Наши ряды
смешались, нас сломали и перебили! Это хитрый дьявол Конан!
Осадные машины были для виду - одни каркасы из пальмовых стволов
да раскрашенные тряпки. Наши разведчики ошиблись. Коварством
выманили нашу армию за городские стены на погибель! Шемиты
Сокола бегут! Конан зарубил Кумбанигаша. Констанция я не вижу.
Кауранцы терзают нас, словно львы-людоеды, кочевники
расстреливают из луков... Я... ах-х... В хрустале блеснула
сталь, брызнула кровь - изображение исчезло, словно лопнул
пузырь на воде. Саломея застыла, вглядываясь с опустевший
кристалл. Потом хлопнула в ладоши, и в комнате появился жрец,
точь-в-точь похожий на покойного Занга. - Констанций разбит, -
торопливо сказала она. - Мы погибли. Скоро Конан начнет ломиться
в городские ворота. Не сомневаюсь, что со мной будет тогда. Но
сперва я уверюсь, что моя проклятая сестричка никогда уже не
взойдет на трон. Будь что будет, но мы угостим Тауга на славу!
Ступай за мной! Они уже спускались во двор, когда со стен
донесся нарастающий рев - толпа, стоявшая там, поняла, что
победил Конан. Из облаков пыли вырывались всадники и
устремлялись к городу. Дворец был соединен с тюрьмой длинной
галереей под островерхой крышей. Потом Саломея и жрец вошли в
широкий коридор, откуда круто вниз уходили ступени. Вдруг
Саломея встала как вкопанная и проклятье застыло на ее губах. В
полумраке возле стены лежал стражник-шемит, уставив короткую
бороду в потолок. Голова его была почти отделена от тела. Внизу
раздавались приглушенные голоса и шаги нескольких человек, на
стене появились отблески пламени. Саломея отступила во тьму и
притаилась за массивной колонной, туда же укрылся и жрец. Рука
ведьмы потянулась к висящей на поясе позолоченной сумочке.

   6

   Яркое и дымное пламя факела пробудило королеву Каурана от
сна. Она поднялась, опираясь на руки и открыла глаза. Наверное,
Саломея что-то задумала! Но раздался взволнованный голос: -
Тарамис! О, моя королева! Она сперва подумала, что продолжает
спать, но глаза ее увидели за пламенем блеск оружия и
человеческие фигуры. Пятеро людей склонились над ней - грозные
чернобородые загорелые лица. Королева завернулась в лохмотья и,
сжавшись в комок, ожидили своей участи. Один из пришельцев пал
на колени и простер к ней руки. - О Тарамис! Иштар помогла
разыскать тебя! Помнишь ли ты меня? Я Валерий. Когда-то, после
битвы при Корвеке ты удостоила меня поцелуем... - Валерий... -
простонала королева. - Я, должно быть, сплю... Это новая ворожба
Саломеи... - Нет! - голос его дрожал. - Твои верные слуги пришли
спасти тебя. Но нужно торопиться. На равнине Констанций
сражается с Конаном, который привел из-за реки зуагиров, но
сотни три шемитов все еще в городе. Стражник убит, вот его
ключи. Других часовых не видно. Уходим быстро! Королева
облегченно вздохнула и потеряла сознание. Не раздумывая, Валерий
подхватил ее на руки и пошел вслед за тем, кто нес факел. Они
стали подниматься по сырым ступеням лестницы - казалось, им не
будет конца - и очутились в коридоре. Вдруг возле портала факел
погас, а тот, кто его нес, издал короткий предсмертный стон.
Голубая вспышка выхватила на миг из темноты разъяренные лица
Саломеи и ее спутника.
   Вспышка была такой яркой, что кауранцы ослепли. Валерий с
королевой на руках продолжал бежать, слыша за спиной звуки
убийственных ударов, стоны и хищное сопение. Но тут сильный
толчок поверг воина на пол, а королеву вырвали у него из рук. Он
кое-как поднялся и затряс головой, чтобы прогнать ослепление. Он
был один в коридоре, его спутники лежали в крови, покрытые
глубокими ранами. Ослепленные адским пламенем, они, должно быть,
и не защищались. Все были мертвы. Королева исчезла. Грубо
выругавшись, Валерий вытащил меч, снял погнутый шлем и что было
сид хватил им об пол. Из раны на голове по лицу потекла теплая
струйка. Он несколько раз оборотился, прикидывая, в какую
сторону унесли Тарамис, и услышал, что кто-то зовет его: -
Валерий! Валерий! Спотыкаясь, он побежал на голос и через минуту
в его руках оказалось знакомое стройное тело. - Игва! Да ты с
ума сошла! - Я должна, должна была пойти сюда, - со слезами в
голосе сказала девушка. - Я следила за вами и спряталась во
дворе за аркой. Только что я видела ее и слугу, который тащил
женщину. Я узнала Тарамис и поняла, что вам не повезло... Ты
ранен! - Царапина, - он оттолкнул ее руку. - Вперед, Игва!
Показывай, куда они побежали! - Через двор в сторону храма.
Молодой воин побледнел. - Во имя Иштар! Вот ведьма! Она решила
принести Тарамис в жертву своему демону! Скорее беги к людям на
южной стене и скажи, что нашлась настоящая королева и ведьма
тащит ее в храм. Беги! Девушка, заливаясь слезами, пересекла
площадь и скрылась в улице, что вела к стене. Валерий устремился
к зданию, угрюмо возвышавшемуся напротив дворца. Ноги его едва
касались каменных плит. Саломея и жрец в спешке не закрыли за
собой тяжелую дверь. Воин вбежал в храм и увидел тех, кого
преследовал. Королева очнулась и, чуя неминуемую гибель,
сопротивлялась изо всех сил. Ей даже удалось вырваться из цепких
рук жреца, но лишь на мгновение. Они были уже в центре огромного
зала, на другом конце которого находился страшный жертвенник, а
за ним - высокие железные двери. Многие прошли через них, но
возвращалась лишь одна Саломея. Во время борьбы лохмотья слетели
с королевы и она казалась лесной богиней в об'ятиях демона.
Саломея шагала к дверям, нетерпеливо оглядываясь. В полумраке
мелькали перекошенные физиономии идолов. Подняв меч, Валерий в
гневе бросился вперед. Раздался предостерегающий крик Саломеи и
желтолицый жрец, отбросив Тарамис, достал из ножен окровавленный
клинок. Резать людей, ослепленных колдовским пламенем Саломеи,
было, видно, легче, чем противостоять молодому и сильному
гиборийцу, охваченному яростью и ненавистью. Кровавый клинок
взлетал вверх, но меч воина был более быстрым и просто-напросто
отсек кисть жреца. Брызнула кровь. Опьяненный боем, Валерий
наносил все новые и новые удары, пока бездыханное тело не
рухнуло на пол. Лысая голова при этом покатилась в сторону.
Валерий, похожий в эту минуту на лесного хищника, обернулся в
поисках Саломеи. Та склонилась над Тарамис. Одной рукой ведьма
держала сестру за волосы, другая, с кинжалом, выбирала место для
удара. Снова свистнул меч Валерий и вонзился в грудь ведьмы с
такой силой, что вышел между лопатками на добрый локоть. Со
страшным криком Саломея рухнула на колени, схватилась руками за
лезвие меча и упала, содрогаясь в конвульсиях. Глаза ее уже не
походили на человеческие и с нездешной силой цеплялась она за
жизнь, вытекавшуюю из нее через рану - она как раз рассекла алый
полумесяц на груди. Ведьма извивалась в агонии, кусала и
царапала каменные плиты. Валерий с отвращением отвернулся и
поднял королеву; та была в полуобморочном состоянии. Оставив
позади издыхающую тварь, он вынес Тарамис во двор к подножию
лестницы. Площадь была заполнена народом. Кто откликнулся на
призыв Игвы, кто просто бежал со стены от страха перед ордой.
Отупелость и равнодушие сменились под'емом, толпа волновалась и
шумела, потрясала кулаками. Со стороны ворот раздавались глухие
удары тарана. Отряд разъяренных шемитов напирал на толпу - это
была стража Северных ворот, спешившая на подмогу к Южным. Но все
- и стражники, и народ - разинули рты от удивления, когда на
ступенях храма появился юноша, державший на руках обнаженное
тело. - Вот наша королева! - провозгласил Валерий, стараясь
перекричать толпу. Люди ничего не поняли. Верховые шемиты стали
пробиваться к ступеням храма, избивая народ древками копий. И
тогда... За спиной Валерия появилась тонкая фигурка в
окровавленной белой одежде. И люди увидели, что на руках Валерия
лежит их повелительница, а в дверях храма стоит другая - точная
ее копия. Увидев ведьму, Валерий почувствовал, что кровь стынет
у него в жилах: ведь его меч пробил ей сердце. По всем законам
природы ей полагалось быть мертвой. Но она была жива. - Тауг! -
закричала ведьма, оборотившись к дверям. - Тауг! В ответ
послышался громовой хохот, треск дерева и звон лопающегося
металла. - Это королева! - завопил сотник-шемит и сорвал с плеча
лук. - Стреляйте в эту парочку на лестнице! Но толпа уже рычала,
как свора раз'яренных собак. Люди, наконец, поняли смысл слов
Валерия и догадались, кто их настоящая королева. С этим рычанием
люди и набросились на шемитов, вооруженные лишь зубами, ногтями
да кулаками. Возвышавшаяся над этим месивом людских и лошадиных
тел Саломея покачнулась и упала на мраморные ступени - на этот
раз мертвая окончательно и бесповоротно. Стрелы свистели вокруг
Валерия, пытавшегося укрыться за колонной портика. Конные рубили
и стреляли направо и налево, стремясь спастись от расправы
толпы. Валерий добежал до двери храма и уже собирался
переступить порог, но вдруг вернулся, закричав от ужаса. Из
мрака, царившего в храме, выкатилась огромная черная туша и
устремилась к Валерию длинными лягушечьими прыжками. Юноша
увидел, как сверкают огромные глазищи, увидел клыки и
саблеподобные когти и отскочил от дверей. Стрела просвистела над
ухом, напомнила ему, что за спиной тоже стоит смерть. Четверо
или пятеро шемитов пробились сквозь толпу, и теперь их кони были
уже на ступенях. Стрелы с теском ударялись в колонну. Тарамис
давно уже была без сознания и казалась мертвой. Прежде чем
шемиты успели еще раз выстрелить, ворота храма заполнило
гигансткое тело. Наемники в ужасе поворотили коней и влетели в
толпу. Люди в панике побежали, топча упавших. Но чудовищу были
нужны только Валерий и королева. Протиснув свое могучее
колышущееся тело сквозь ворота, оно бросилось к юноше, который
побежал вниз по лестнице. Валерий слышал, как э т о движется за
спиной - огромная тварь, порожденная в сердце мрака, черная
желеобразная масса, в которой можно было различить только
горящие жаждой крови глаза и страшные клыки. Тут раздался топот
копыт и отряд окровавленных, изрубленных шемитов влетел на
площадь и стал вслепую прорубаться сквозь толпу. Это были те,
что охраняли Южные ворота. Их преследовала группа всадников,
которые размахивали окровавленными мечами и кричали на родном
языке - то жители Каурана, бежавшие в пустыню, вернулись в свой
город. Вместе с ними в'ехали полсотни чернобородых номадов во
главе с богатырем в вороненой кольчуге. - Конан! - воскликнул
Валерий. - Это Конан! Гигант увидел его, все понял и отдал
приказ. Не останавливая коней, всадники из пустыни подняли луки,
натянули тетивы и выстрелили. Смертоносная туча запела над
человеческим морем и вонзилась в тушу чудовища. Тварь
остановилась, издала ужасный рев и зашаталась - черная клякса на
белом мраморе. Всадники сделали еще один залп, еще один...
Мерзкое кваканье раздалось из поганой пасти. Тварь рухнула и
покатилась по ступеням - мертвая, как и та, что вызвала ее из
бездны минувших тысячелетий. Конан остановил коня и спешился.
Валерий положил королеву на мраморные плиты и упал рядом с ней -
силы оставили его. Толпа хотела приблизиться. Конан с проклятием
отогнал ее и склонился над королевой. - Клянусь Кромом, это
Тарамис, А кто же та? - Дьявольница, принявшая ее облик, -
прохрипел Валерий. Конан выругался и, сорвав с ближайшего воина
плащ, накрыл им обнаженное тело королевы. Она открыла глаза и с
изумлением посмотрела на покрытое шрамами лицо киммерийца. -
Конан! - ее нежные руки обхватили богатырское плечо. - Или я
сплю? Ведь она сказала, что ты убит! - Убит, да неудачно, -
широко улыбнулся Конан. - Ты не спишь, Ваше величество! Там, у
реки, я разгромил Констанция в пух и прах. Они бежали, трусливые
собаки, но до стен не дошел ни один - я приказал не брать
пленных, кроме самого Констанция. Стража захлопнула ворота у нас
перед носом, но мы вышибли их тараном. Своих волков, не считая
этой полусотни, я оставил за воротами. Не могу поручиться, что
они будут вежливо вести себя в городе. - О Иштар! Какой ужасный
сон! - вздохнула королева. - Несчастный мой народ! Конан, ты
должен помочь нам - отныне ты и капитан гвардии, и самый главные
советник! Конан засмеялся и отрицательно покрутил головой. Он
встал и помог подняться королеве, потом кивнул кауранцам, чтобы
они спешились и ждали распоряжений своей повелительницы. - Не
стоит, Ваше величество - капитаном я уже был. Отныне я вождь
зуагиров и поведу их на Тауран, как обещал. Вот из Валерия
получится добрый капитан, а мне надоела жизнь среди мраморных
стен. Но сейчас я должен оставить тебя и закончить свои дела - в
городе еще полно живых шемитов! Сказав это, Конан жестом
приказал подать ему коня, вскочил в седло и помчался, увлекая за
собой своих лучников. Тарамис, опираясь на плечо Валерия,
обернулась ко дворцу и ликующая толпа расступилась, образовав
коридор до самых дверей. Валерий устлышал, как нежная ладонь
коснулась его правой руки, онемевшей от тяжести меча, и не успел
он опомниться, как оказался в объятиях Игвы. Наступило время
мира и покоя. Увы, не всем сужден мир и покой - некоторые для
того и приходят на свет, чтобы неустанно сражаться и нет у них
иной дороги... ... Всходило солнце. По древнему караванному пути
от стен Каурана до самой реки растянулись всадники в белых
одеждах. Во главе кавалькады ехал Конан-киммериец на огромном
белом жеребце. Неподалеку от него торчал из земли обрубок
деревянного бруса. По соседству возвышался массивный деревянный
крест. На нем висел человек, прибитый по рукам и ногам железными
гвоздями. - Семь месяцев назад, Констанций, ты стоял здесь, а я
висел на кресте, - заметил Конан. Констанций не ответил, только
облизнул помертвевшие губы. Глаза его были полны болью и
страхом. - Пытать, конечно, ты горазд, а вот терпеть... -
продолжал спокойно Конан. - Я висел точно так же, но выжил -
хвала счастливому случаю и варварскому здоровью. Где вам,
цивилизованным людям, равняться с нами. Вы умеете только мучить,
но не переносить муки. Да, слабо вы за жизнь боритесь! Солнце не
успеет зайти, как ты умрешь. Я оставлю тебя, Сокол Пустыни, в
обществе других здешних птичек, - он показал на стервятников,
кружащихся в небе над головой распятого. Констанций закричал от
ужаса. Конан тряхнул поводьями и жеребец послушно направился к
реке, горевшей серебром в лучах утренней зари. Следом за своим
вождем тронулись белые всадники. Жалость незнакома людям пустыни
- на Констанция они взирали вполне равнодушно. Копыта коней
отбивали в пыли ритм похоронного марша распятому, а крылья
голодных стервятников рассекали воздух все ниже и ниже...





                              Роберт ГОВАРД
                              Спрэг ДЕ КАМП
                                Лин КАРТЕР

                             ДЬЯВОЛ ИЗ ЖЕЛЕЗА




     Покинув Замбулу, Конан со  Звездой  Хорала  отправился  на  запад,  в
луговые земли Шема. Добрался ли он с ней до Офира и запросил  там  за  нее
целую кучу золота или по  дороге  она  досталась  какому-нибудь  вору  или
женщине легкого поведения, неизвестно. В любом случае,  имевшихся  у  него
запасов хватило ненадолго. Он нанес короткий визит в свою родную  Киммерию
и обнаружил, что старые друзья умерли, а старые занятия еще  скучнее,  чем
раньше. Когда до него дошли известия, что козаки восстановили  свою  былую
мощь и портят как могут жизнь королю Ездигерду, Конан взял свою  лошадь  и
свой меч и отправился снова разорять Туран.
     Хотя люди с севера прибывали все с пустыми руками,  он  нашел  старых
друзей и среди козаков и среди Красного Сообщества  с  Вилайетского  моря.
Вскоре приличного размера шайка разбойников из этих групп действовала  под
его командованием и находила себе поживу еще лучше, чем раньше.



                                    1

     Рыбак проверил свой нож в ножнах. Жест был инстинктивным, так как то,
чего он боялся, нельзя было убить ножом, даже ножом с зубчатым серповидным
етшийским  лезвием,  способным  одним  ударом  распотрошить  человека.  Ни
человек, ни животное не угрожали ему в уединенности, нависшей над островом
Ксапур.
     Он вскарабкался по утесам, прошел сквозь густые заросли, растущие  по
их краю и сейчас стоял окруженный  следами  запустения.  Разбитые  колонны
проглядывали  между  деревьями,  разбросанные   линии   разрушенных   стен
виднелись там и тут среди теней, под ногами была широкая  мощеная  дорога,
потрескавшаяся и покоробившаяся от растущих под ней корней.
     Рыбак был типичным представителем своей расы, странного  народа,  чье
происхождение терялось на заре веков и который обитал  в  грубых  рыбачьих
хижинах вдоль южного берега Вилайетского моря с  незапамятных  времен.  Он
был широко сложен, с длинными, обезьяньими руками и могучей грудью, но  со
стройной талией и тонкими, кривыми ногами.  Его  лицо  было  широким,  лоб
низким и покатым, волосы густые и спутанные. Пояс для ножа  и  набедренная
повязка - вот и вся его одежда.
     То, что он находился там, где он сейчас находился, доказывало, что он
был более любопытен, чем большинство представителей его народа. Люди редко
посещали Ксапур. Он был необитаем и забыт, просто один из мириад островов,
испещривших внутреннее море. Люди называли его Ксапур  Укрепленный,  из-за
руин оставшихся от какого-то доисторического королевства,  разрушенного  и
забытого еще до завоевания гиборейцами южных земель. Никто  не  знал,  кто
поднимал  эти  камни,  хотя  в   легендах,   ходивших   между   етшийцами,
предполагалась какая-то связь в  незапамятные  времена  между  рыбаками  и
неизвестным островным королевством.
     Но прошла тысяча лет с того времени, как етшийцы  узнали  о  значении
этих историй; они повторяли  их  сейчас  как  бессмысленную  формулировку,
тарабарщину, которая слетала с их губ  по  привычке.  Ни  один  етшиец  не
посещал  Ксапур  целое  столетие.  Примыкающее  побережье  материка   было
необитаемым, тростниковые болота дали приют мрачным животным,  которые  их
облюбовали. Деревушка рыбака  находилась  достаточно  далеко  на  юге,  на
материке. Шторм погнал его хрупкое суденышко далеко от тех  мест,  где  он
жил, через сверкающую молниями ночь и вздымающиеся массы воды и разбил его
о выступающие утесы острова. Сейчас,  на  рассвете  небо  было  голубым  и
ясным; капельки на листьях сверкали  на  солнце,  как  драгоценные  камни.
Рыбак вскарабкался по утесу, за который зацепился ночью. Во  время  шторма
черные небеса разрезала вилка молнии и  последовал  удар,  который  потряс
весь остров. Все это сопровождалось страшным треском, который вряд ли  мог
быть результатом падения расколотого дерева.
     Любопытство заставило рыбака провести исследование; и сейчас он нашел
то, что увидел и животное беспокойство овладело им, чувство подстерегающей
опасности.
     Между деревьев  поднималась  разрушенное  куполообразное  сооружение,
построенное из гигантских блоков особого зеленого  камня,  который  имелся
только на Вилайетских островах. Казалось невероятным,  чтобы  человеческие
руки могли обработать и уложить эти камни, и несомненно, выше человеческих
сил было их разрушить. Но удар грома расколол  многотонные  блоки,  словно
они были сделаны из стекла, другие превратил в зеленую  пыль,  и  распорол
арку купола.
     Рыбак пробрался через обломки и посмотрел внутрь, и то что он увидел,
заставило его хмыкнуть. Внутри разрушенного  купола,  окруженный  каменной
пылью и кусками разбитой каменной кладки, лежал на золотом блоке  мужчина.
Он был одет в какую-то рубашку и шагреневый пояс. Его черные волосы, прямо
спадавшие на массивные плечи,  были  перетянуты  у  висков  узкой  золотой
лентой. На его обнаженной мускулистой груди лежал  удивительный  кинжал  с
широким серповидным лезвием и с украшенным  драгоценными  камнями  эфесом.
Его рукоятка была обтянута шагренью. Он был почти такой  же,  как  и  нож,
который рыбак носил у себя за поясом, но без зубцов на лезвии и  сделан  с
величайшим мастерством.
     Рыбаку страстно захотелось заполучить это оружие.  Мужчина,  конечно,
был мертв; мертв в течении многих столетий. Этот купол  был  его  могилой.
Рыбака не интересовало, какое древнее искусство  сохранило  тело  в  таком
хорошем состоянии, оставив  его  конечности  плотными  и  несморщившимися,
темное тело таким жизненным. Тупые мозги етшийца занимало  только  желание
иметь нож  с  такими  утонченными  волнистыми  линиями  тускло  мерцающего
лезвия.
     Пробравшись внутрь, он поднял оружие с  груди  мужчины.  И  когда  он
сделал это, произошло нечто странное и ужасное.  Мускулистые  темные  руки
конвульсивно  дернулись,  веки  разомкнулись,  открыв   большие,   темные,
магнетические глаза, чей взгляд обрушился на вздрогнувшего рыбака,  словно
физический удар.  Он  отскочил  выронив  в  смятении  кинжал.  Мужчина  на
возвышении поднялся в сидячее положение и рыбак изумился, осознав истинные
его размеры. Прищуренные глаза незнакомца смотрели на  етшийца  и  в  этих
раскосых глазах нельзя было прочитать ни дружелюбия, ни признательности; в
них был виден только огонь, такой чужой и неприветливый, как и  в  горящих
глазах тигра.
     Неожиданно мужчина поднялся и навис над рыбаком, угрожая  всем  своим
видом. В тупых мозгах рыбака не было места для страха,  по  крайней  мере,
для такого страха, который  испытал  бы  человек,  оказавшийся  свидетелем
нарушения фундаментальных законов природы. Когда  огромные  руки  схватили
его за плечи, он выхватил свой нож  с  пилообразным  краем  и  нанес  удар
вверх. Лезвие раскололось о упругий  живот  странного  мужчины,  словно  о
стальную колонну, а затем толстая шея рыбака хрустнула в гигантских руках,
словно гнилой прут.



                                    2

     Джехунгир  Ага,  лорд  Хавариса  и   хранитель   прибрежных   границ,
просмотрел еще раз разукрашенный пергаментный свиток с павлиньей печатью и
засмеялся коротко и сардонически.
     - Все нормально? - спросил его советник Газнави.
     Джехунгир пожал плечами. Это был утонченный человек,  с  безжалостной
гордостью, как врожденной так и полученной в результате воспитания.
     - Король теряет свое терпение, - сказал он. - Своей собственной рукой
он резко пишет мне о том, что называет моими ошибками по  охране  границы.
Ради Тарима, если я не смогу нанести удар по этим степным  разбойникам,  в
Хаварисе может оказаться новый лорд.
     Газнави задумчиво потер свою серую бороду. Ездигерд,  король  Турана,
был самым могучим монархом в мире. В его дворце,  находившимся  в  большом
дворцовом городе Аграпуре хранились  кучи  добра,  награбленного  во  всех
концах  империи.  Его  быстрые  военные  галеры  с   пурпурными   парусами
превратили Вилайетское море в озеро. Темнокожие люди  Заморы  платили  ему
дань, как и восточные провинции Коса.  Шемиты  подчинялись  его  правлению
далеко на запад, до самого Шушана. Его армии разоряли  границы  Стигии  на
юге и снежные земли гиборейцев на севере. Его всадники шли с огнем и мечом
на запад до Бритунии, Офира и Коринфии, и  даже  до  границ  Немедии.  Его
мечники в позолоченных шлемах  топтали  толпы  копытами  своих  лошадей  и
обнесенные  стенами  города  погибали  в  пламени  по  его   команде.   На
переполненных рынках рабов  в  Аграпуре,  Султанапуре,  Хаварисе,  Шахпуре
женщин  продавали  за  три  маленькие  серебряные  монетки   -   белокурых
бритуниек, темно-желтых стигиек, темноволосых замориек, эбеновых  кушиток,
оливковокожих шемиток.
     Но, пока его быстрые всадники разбивали армии на дальних границах, на
ближних границах наглый враг щипал его за  бороду  кровавой,  прокопченной
дымом рукой.
     В  широких  степях  между  Вилайетским  морем  и   границами   самого
восточного Гиборейского  королевства  за  последние  полвека  образовалась
новая раса, состоявшая из скрывающихся  преступников,  людей  из  остатков
разбитых армий, беглых рабов и дезертировавших солдат. Это  были  люди  из
разных стран, совершивших разные преступления;  одни  родились  в  степях,
другие бежали  из  западных  королевств.  Они  называли  себя  козаками  -
никудышными людьми.
     Обитая в широких открытых степях, не признавая никаких законов, кроме
своего собственного кодекса, они стали людьми,  способными  бросить  вызов
даже Великому  Монарху.  Они  непрерывно  совершали  налеты  на  туранские
границы, отступая в степи после поражений; вместе с вилайетскими пиратами,
которых тоже развелось очень много, они опустошали  побережье,  захватывая
торговые суда, которые курсировали между гирканскими портами.
     - Как я разобью этих волков? - спросил Джехунгир. - Если  я  последую
за ними в степи, я рискую тем, что либо меня отрежут и уничтожат, либо они
увернутся и сожгут город в мое отсутствие. В последнее  время  они  больше
способны на это, чем раньше.
     - Это из-за их  нового  главаря,  который  сейчас  командует  ими,  -
ответил Газнави. - Ты знаешь, кого я имею в виду.
     - Конечно! - с чувством ответил Джехунгир. - Это этот  дьявол  Конан;
он еще более дикий, чем козаки, и хитрый как горный лев.
     - Это скорее от звериных инстинктов, чем от ума, - ответил Газнави. -
Другие козаки - это по крайней мере опустившиеся цивилизованные люди. А он
варвар. Но захватив его, мы нанесем им сокрушительный удар.
     - Но как? - спросил Джехунгир. - Он неизменно выбирается из передряг,
которые казалось бы для него смертельны. Чутье или хитрость помогает  ему,
но он всегда избегает или спасается  из  всех  ловушек,  которые  на  него
устанавливаются.
     - Для каждого животного и каждого  человека  существует  ловушка,  из
которой он не может  спастись,  -  промолвил  Газнави.  -  Когда  мы  вели
переговоры с козаками о выкупе пленных, я наблюдал за этим Конаном. У него
резкое пристрастие к женщинам и хорошей выпивке.  Прикажи  доставить  сюда
твою пленницу Октавию.
     Джехунгир хлопнул в ладоши и бесстрастный кушитский евнух, скульптура
из блестящего эбонита в шелковых  штанах,  склонился  перед  ним  и  пошел
выполнять его приказание.  Вскоре  он  вернулся,  ведя  за  руку  высокую,
изящную девушку. Желтые волосы, ясные глаза и светлая кожа выдавали в  ней
чистокровного представителя своей расы. Ее шелковая  туника,  подпоясанная
на талии, не скрывала изумительных контуров ее завораживающей  фигуры.  Ее
глаза вспыхивали от негодования, а ее красные  губы  были  надуты,  но  ее
приучили к подчинению за время плена. Она стояла с поникшей головой  перед
своим господином, пока тот жестом не предложил ей  сесть  на  диван  перед
ним. Затем он вопросительно посмотрел на Газнави.
     - Мы должны выманить Конана от козаков, - обрывисто сказал  советник.
- Их военный лагерь в настоящее время находится  где-то  в  низовьях  реки
Запороска, где, как ты хорошо знаешь, дикие заросли тростника и болотистые
джунгли, в которых наша последняя экспедиция была разрезана на части  этим
непобедимым дьяволом.
     - Я никогда не забуду этого, - сухо сказал Джехунгир.
     - Недалеко от материка есть остров, - сказал Газнави, - известный под
названием Ксапур Укрепленный, из-за древних  руин  на  нем.  У  него  есть
особенность, которая делает  его  идеальным  для  нашей  цели.  Вдоль  его
берегов из моря торчат отвесные утесы в полторы сотни футов высотой.  Даже
обезьяна не сможет взобраться по  ним.  Единственное  место,  где  человек
может подняться наверх или спуститься - это  узкая  тропинка  на  западной
стороне, которая больше похожа на лестницу, высеченную  в  твердых  камнях
утеса.
     -  Если  мы  сможем  заманить  Конана  одного  на  остров,  то  потом
перехватим его внизу с луками, как люди охотятся на льва.
     - Хорошо помечтать об этом, - нетерпеливо сказал Джехунгир. - Мы  что
же, пошлем ему посла и прикажем вскарабкаться на утесы и  подождать,  пока
мы не придем?
     - Именно так! - посмотрев на озадаченный взгляд  Джехунгира,  Газнави
продолжал: - Мы  попросим  козаков  провести  переговоры  о  пленниках  на
границе степей в Форте Гори. Как обычно, мы отправимся туда  с  отрядом  и
разобьем лагерь снаружи замка. Они придут с такими же  силами  и  начнутся
переговоры с обычным недоверием и подозрительностью.  Но  в  этот  раз  мы
возьмем с собой, вроде как случайно, нашу прекрасную пленницу.  -  Октавия
изменилась в цвете и стала прислушиваться с  повышенным  интересом,  когда
советник кивнул в ее сторону. - Она  использует  все  свои  уловки,  чтобы
привлечь внимание Конана. Это не будет трудно. Для этого дикого разбойника
она покажется ослепляющим светом очарования. Ее жизненная и крепкая фигура
быстрее привлечет к себе внимание, чем любая из кукольных красавиц  твоего
сераля.
     Октавия вскочила, сжав свои белые кулаки. Ее  глаза  горели,  а  тело
тряслось от бешеной злости.
     - Вы собираетесь заставить  меня  силой  играть  проститутку  с  этим
варваром? - воскликнула она. - Я не  буду!  Я  не  рыночная  шлюха,  чтобы
ухмыляться и строить  глазки  степному  разбойнику.  Я  дочь  немедийского
властелина...
     - Ты была немедийской дворянкой до того, как мои  воины  не  привезли
тебя сюда, - цинично ответил Джехунгир.  -  А  сейчас  ты  просто  рабыня,
которая будет делать то, что ей прикажут.
     - Я не буду! - яростно ответила она.
     - Наоборот, - возразил Джехунгир, жестоко глядя на нее, - ты  будешь.
Мне нравится план Газнави. Продолжай, лучший среди советников.
     - Конан вероятно захочет купить ее. Конечно же, ты откажешься продать
ее или обменять  на  гирканских  пленников.  Он  может  затем  попробовать
выкрасть ее или взять силой... хотя я не думаю, что даже он может нарушить
перемирие при переговорах. В любом случае мы должны быть готовы ко  всему,
что он может предпринять.
     - Затем, вскоре после переговоров, до того, как он  успеет  забыть  о
ней, мы пошлем к нему посла под флагом переговоров, обвиняя его в том, что
он похитил девушку и потребуем ее вернуть. Он может  убить  посла,  но  по
крайней мере будет думать, что она сбежала.
     - Затем мы пошлем к нему шпиона -  это  будет  етшийский  рыбак  -  в
казацкий лагерь, который скажет ему,  что  Октавия  прячется  на  Ксапуре.
Насколько я знаю людей, он помчится прямо в это место.
     - Но он может прийти и не один, - возразил Джехунгир.
     - Разве человек будет брать с  собой  целую  толпу  воинов,  если  он
собирается встретить женщину, которую желает? - ответил Газнави. -  Вполне
вероятно, что он придет один. Но нам нужно подумать и о других  вариантах.
Мы будем ждать его не на острове, где сами можем оказаться в ловушке, а  в
болотистых зарослях тростника в тысяче ярдов от Ксапура. Если он  приведет
крупные силы, мы удалимся и подумаем о другом плане. Если он  придет  один
или с небольшим отрядом, мы схватим его. Будь уверен, он придет, помня  об
очаровательной улыбке и многозначительных взглядах твоей рабыни.
     - Я никогда не опущусь до такого позора! - Октавия была вне  себя  от
ярости и унижения. - Я скорее умру!
     - Ты не умрешь, моя непослушная красавица, - сказал Джехунгир,  -  но
ты подвергнешься очень болезненной и унизительной процедуре.
     Он хлопнул в ладоши и Октавия побледнела. В этот раз вошел не  кушит,
а шемит, мускулистый мужчина среднего  веса  с  короткой  курчавой  черной
бородой.
     - Для тебя есть работа, Гилзан, -  сказал  Джехунгир.  -  Возьми  эту
глупышку и поиграй с ней немного. Но только будь осторожен, не испорть  ее
красоту.
     С нечленораздельным мычанием шемит схватил  Октавию  за  руки  своими
железными пальцами и ее вызывающее поведение  мгновенно  улетучилось.  Она
вырвалась с  жалобным  криком  и  бросилась  на  колени  перед  неумолимым
господином и в сбивчивых рыданиях просила прощения.
     Джехунгир жестом удалил разочарованного палача и сказал Газнави:
     - Если твой план сработает, я насыплю тебе полный подол золота.



                                    3

     В предрассветной  темноте  необычный  звук  побеспокоил  одиночество,
нависшее над тростниковыми зарослями и покрытой туманом прибрежной  водой.
Но звук издавала ни сонная водная птица, ни проснувшееся животное. Это был
человек, который шел шатаясь  сквозь  густой  тростник,  поднявшийся  выше
человеческого роста.
     Если бы кто-то мог его здесь увидеть, он увидел бы женщину, высокую и
желтоволосую. Ее прекрасные руки и ноги были хорошо видны  под  облепившей
их туникой. Октавия сбежала по  настоящему,  до  сих  пор  трясясь  каждой
жилкой своей оскорбленной натуры от  пребывания  в  плену,  которое  стало
непереносимым.
     Господство  Джехунгира  было  достаточно  плохим;  но  с  дьявольской
предусмотрительностью  Джехунгир  отдал  ее  дворянину,  чье   имя   стало
нарицательным в Хаварисе, означая выродка.
     Упругое тело Октавии тряслось и  дрожало  от  воспоминаний.  Отчаяние
придало ей сил и она сбежала из дворца Джелал Хана по  веревке,  сделанной
из полос разорванных гобеленов. Ей повезло и она наткнулась на привязанную
лошадь. Она скакала всю ночь и к  рассвету  загнала  коня,  добравшись  до
заболоченного морского берега.  Дрожа  от  мысли,  что  ее  могут  вернуть
обратно к Джелал Хану и помня какая судьба ей там уготована, она полезла в
топкие заросли в поисках места, где она могла  бы  укрыться  от  ожидаемой
погони. Когда заросли тростника стали не такими густыми, а вода  поднялась
ей до бедер, она увидела впереди себя смутно маячивший остров. Между ним и
ею была обширная масса воды, но она не колебалась. Она  шла  до  тех  пор,
пока низкие волны не  стали  достигать  до  ее  талии;  затем  она  сильно
оттолкнулась  и  поплыла  с  энергичностью,  которая  выдавала   необычную
выносливость.
     Когда она приблизилась к острову, то увидела, что он торчит  из  воды
отвесными утесами, словно замок. Наконец она достигла  его,  но  не  нашла
уступа ни чтобы встать на него под водой, ни чтобы вскарабкаться на  него.
Она поплыла  дальше,  вдоль  кривой  линии  утесов.  Из-за  напряжения  от
длинного плавания ее конечности стали наливаться тяжестью. Руки  цеплялись
за отвесный камень и  неожиданно  нашли  углубление.  С  плачущим  вздохом
облегчения она выбралась туда из  воды,  белая  мокрая  богиня  в  тусклом
звездном свете.
     Она выбралась на то, что  было  похоже  на  ступеньки,  высеченные  в
утесе. Поднимаясь наверх, придерживаясь  за  камни,  она  услышала  слабый
приглушенный всплеск весел. Октавия напрягла свой взор  и  ей  показалось,
что она увидела нечеткую массу,  двигающуюся  в  направлении  тростниковых
зарослей, которые она только что покинула. Но это было очень далеко от нее
чтобы быть уверенным в такой темноте; вскоре слабый звук прекратился и она
продолжила свой подъем. Если это были ее преследователи,  то  лучше  всего
было спрятаться на острове. Она знала, что большинство  островов  на  этом
заболоченном побережье необитаемы. Этот остров мог  бы  оказаться  логовом
пиратов, но  даже  пираты  были  предпочтительней,  чем  то  животное,  от
которого она сбежала.
     Разные мысли носились у нее в голове, пока  она  поднималась  наверх.
Октавия мысленно сравнивала своего бывшего господина с казацким  главарем,
с которым ей пришлось бесстыдно флиртовать в палатках лагеря у Форта Гори,
где гирканский лорд  вел  переговоры  со  степными  воинами.  Его  горящий
пристальный взгляд пугал  и  унижал  ее,  но  его  первобытная,  стихийная
свирепость  ставила  его  выше  Джелал  Хана,  монстра,   которого   может
произвести только изнеженная в роскоши цивилизация.
     Она добралась до  края  утеса  и  робко  смотрела  на  плотные  тени,
нависавшие над ней. Недалеко от утесов  росли  деревья,  образуя  сплошную
массу черноты. Что-то прожужжало над ее  головой  и  она  съежилась,  хотя
поняла что это всего лишь летучая мышь.
     Ей не нравился вид этих эбеновых теней, но она сжала зубы и  пошла  в
их сторону, стараясь не думать о змеях. Ее босые ноги  не  производили  ни
малейшего шума на рыхлой почве под деревьями.
     Пугающая темнота между ними окружила  ее.  Не  прошла  она  и  дюжины
шагов, как уже не могла рассмотреть утесов и моря у себя  за  спиной.  Еще
несколько шагов и девушка безнадежно запуталась и потеряла всякое  чувство
направления. Сквозь переплетенные ветви не проглядывали даже  звезды.  Она
стала медленно продвигаться ощупью и неожиданно остановилась.
     Где-то впереди нее послышался ритмический бой барабана.  Это  был  не
тот звук, который она ожидала бы услышать в это время в этом месте. Но она
забыла о нем, когда осознала, что рядом кто-то есть. Она не могла  видеть,
но знала, что кто-то стоит рядом с ней в темноте.
     С сжатым криком Октавия бросилась обратно, и когда она  это  сделала,
что-то обхватило ее за пояс. Несмотря на охвативший ее ужас, она осознала,
что это были человеческие руки. Она вскрикнула и  вложила  все  свои  юные
силы в яростный удар, пытаясь освободиться,  но  ее  пленитель  держал  ее
словно ребенка, с легкостью преодолевая отчаянное сопротивление. Молчание,
с которым воспринимались ее отчаянные просьбы  и  протесты,  увеличили  ее
испуг, когда она почувствовала, что ее несут сквозь темноту  к  удаленному
барабанному бою, который все еще ритмично и тихо звучал впереди.



                                    4

     Когда море только-только порозовело от первых лучей встающего солнца,
к утесам приблизилась маленькая лодка с одним человеком. Мужчина  в  лодке
выглядел очень колоритно. Вокруг  его  головы  был  завязан  темно-красный
платок;  широкие  шелковые  штаны  огненного  цвета  удерживались  широким
поясом, на котором висела кривая сабля в шагреневых ножнах. По  отделанной
золотом кожаной обуви можно было предположить, что это скорее всадник, чем
моряк, но он умело управлял своей лодкой.  Из-под  его  распахнутой  белой
шелковой рубашки  виднелась  широкая,  мускулистая,  загорелая  на  солнце
грудь.
     На мышцах его  тяжелых  бронзовых  рук  выдавались  бугры,  когда  он
налегал на весла почти с кошачьей ловкостью в движениях. Полный  жизненных
сил, которые сквозили в каждой его черте и в каждом движении, отделяли его
от большинства людей; выражение его лица не было ни свирепым, ни  угрюмым,
хотя в голубых глазах тлели  искорки  легко  возбудимой  ярости.  Это  был
Конан, который пришел в военные лагеря  козаков,  не  имея  ничего,  кроме
своего ума и своего меча, и которые проложил себе путь к  руководству  над
ними.
     Он приблизился к высеченным в  утесе  ступенькам,  которые  были  ему
известны, и причалил лодку под укрытие скалы. Затем он стал без  колебаний
подниматься по стертым ступеням. Он был  насторожен,  но  не  потому,  что
подозревал прячущуюся опасность, а потому, что настороженность была частью
его самого, выработанная тем суровым образом жизни, который он вел.
     То,  что  Газнави  считал  звериной  интуицией  или  каким-то  шестым
чувством, было просто большими способностями и первобытным  умом  варвара.
Никакой инстинкт не говорил Конану, что в зарослях  тростника  у  материка
прячутся люди.
     Когда он карабкался по утесу, один из  этих  людей  глубоко  дышал  и
втихомолку  поднимал  лук.  Джехунгир  схватил  его  за  руку  и  прошипел
ругательство ему на ухо.
     - Дурак! Ты хочешь выдать нас? Ты  что,  не  понимаешь,  что  он  вне
пределов досягаемости выстрела? Пусть идет на остров. Он будет искать  там
девушку. А мы тем временем  подождем  его.  Он  может  почувствовать  наше
присутствие или догадаться о наших планах. Где-то могут быть спрятаны  его
воины. Мы подождем. Через час, если ничего подозрительного не случится, мы
приблизимся к подножию лестницы и будем ждать его там. Если он не вернется
за разумное время, некоторые из нас пойдут на остров и погонят  его  вниз.
Но я не хотел бы,  чтобы  дошло  до  этого.  Некоторые  из  нас  наверняка
погибнут, если мы пойдем за ним в эти заросли. Я предпочел бы  перехватить
его во время спуска по лестнице, где мы смогли  бы  украсить  его  перьями
стрел с безопасного расстояния.
     Тем временем ничего не  подозревающий  варвар  углубился  в  лес.  Он
двигался бесшумно в своей мягкой кожаной  обуви,  его  пристальный  взгляд
внимательно  изучал  каждую  тень  в   желании   обнаружить   превосходную
желтоволосую красавицу, о которой он думал постоянно с тех пор, как увидел
ее в палатках Джехунгира Аги у Форта Гори. Он желал бы ее даже если бы она
показывала свое отвращение к нему. Но ее загадочные  улыбки  и  мимолетные
взгляды зажигали его кровь и всей  своей  дикой  свирепостью,  которую  он
унаследовал,   он   желал   эту   белокожую   золотоволосую   женщину   из
цивилизованного мира.
     Он бывал на Ксапуре раньше. Меньше чем месяц  тому  назад  он  провел
здесь  тайное  совещание  с  пиратской  шайкой.  Он   знал,   что   сейчас
приближается к тому месту, откуда будут видны  загадочные  руины,  которые
дали острову его название, и думал, что девушка скорее всего прячется там.
С этой мыслью он остановился как вкопанный.
     Впереди него, между деревьями поднималось нечто, о чем  его  рассудок
говорил ему, что это невозможно. Это была большая темная зеленая стена,  с
башнями, виднеющимися за ее зубцами.
     Конан  стоял  парализованный  в  недоумении.  Это  деморализовало  бы
любого, кто столкнулся бы с явлением, невозможным с точки зрения здорового
рассудка. Он не сомневался ни в своем зрении, ни в своем разуме, но что-то
пугающе несовместимое было перед ним.  Меньше  месяца  тому  назад  только
разрушенные руины виднелись между деревьями. Какие человеческие руки могли
воздвигнуть  такую  громаду,  стоящую  у  него  перед  глазами,  всего  за
несколько недель? Кроме того, пираты, которые непрерывно странствовали  по
Вилайетскому морю, знали бы о любой работе  такого  огромного  масштаба  и
сообщили бы об этом козакам.
     Этому не было никакого объяснения, но это  было  так.  Конан  был  на
Ксапуре и эта фантастическая груда возвышающейся каменной кладки  была  на
Ксапуре, и все это было безумством и парадоксом; но еще это было истиной.
     Он  повернулся,  чтобы  бежать  обратно  сквозь  заросли,   вниз   по
высеченной лестнице  через  голубые  воды  к  удаленному  лагерю  в  устье
Запороски.  В  этот  момент  безумной  паники  даже  мысль  о  том,  чтобы
находиться рядом с внутренним морем была отвратительной. Он хотел покинуть
его, покинуть военные лагеря и степи и убраться за тысячу  миль  от  этого
пугающего, загадочного Востока, где самые фундаментальные  законы  природы
могут нарушаться дьявольскими силами, о которых он и не догадывался.
     Какое-то мгновение будущая  судьба  королевств,  зависящая  от  этого
пестро одетого варвара,  колебалась  на  чаше  весов.  Его  глаза  поймали
маленький  предмет  трепыхавшийся  на  ветру  -  просто  лоскуток   шелка,
зацепившийся за куст. Он прыгнул к нему,  его  ноздри  расширились,  нервы
затрепетали от неуловимого возбуждения. На этом крошечном  обрывке  одежды
остался дразнящий запах, такой слабый что  не  физические  способности,  а
какое-то смутное инстинктивное чувство уловило его. Этот запах  соединялся
в его мозгу с образом сладкой, плотной женщины, которую он видел в палатке
Джехунгира. Значит рыбак не солгал; она была  здесь!  Затем  на  земле  он
увидел след, след босой ступни, длинный  и  стройный,  но  мужской,  а  не
женский,  и  вдавленный  в  грунт  сильнее   обычного.   Объяснение   было
естественным; мужчина, который оставил этот след,  нес  груз,  и  что  это
могла быть за ноша, если не девушка, которую искал козак?
     Конан молча стоял перед темными башнями,  которые  поднимались  между
деревьев. В его глазах горел голубой огонь. Желание обладать  желтоволосой
женщиной  соперничало  с  мрачным,   первобытным   неистовством,   которое
когда-либо  овладевало  им.   Но   его   человеческая   страсть   победила
нечеловеческие страхи, и он  припал  к  земле  как  охотящаяся  пантера  и
заскользил по направлению к стенам, прячась под густой листвой,  чтобы  не
быть замеченным.
     Приблизившись, он увидел, что  стены  сложены  из  того  же  зеленого
камня, из которого были руины, и он смутно угадывал в них что-то знакомое.
Это было так, словно он смотрел на то, что никогда не видел раньше, но что
мысленно воображал. Наконец он понял, в чем дело. Стены и башни  следовали
плану руин. Это было так, словно разрушенные  линии  опять  выстроились  в
структуру, которая была раньше.
     Ни один  звук  не  побеспокоил  утреннего  спокойствия,  когда  Конан
подкрался  к  подножию  стены,  которая  отвесно  поднималась  из   буйной
растительности. На южных просторах внутреннего  моря  растительность  была
почти тропической. Он никого не увидел на  зубцах  башни,  не  услышал  ни
одного звука. Недалеко от себя, слева он увидел  массивные  ворота,  но  у
него не было оснований предполагать, что они не закрыты и  не  охраняются.
Но он считал, что женщина, которую он искал, была где-то за этой стеной, и
путь, который он выбрал, граничил с характерным для него безрассудством.
     Над ним увитые виноградной лозой ветки простирались в сторону  зубцов
стены. Конан как кошка забрался на большое дерево, пока не  оказался  выше
парапета. Обхватив обеими руками толстую ветку он стал раскачивать ее взад
и вперед на длину руки и уловив момент катапультировался на стену.  Припав
там к поверхности он стал смотреть вниз, на улицы города.
     Периметр стены был небольшим,  но  число  домов  из  зеленого  камня,
которое за ней находилось, было удивительным. Они  имели  три  или  четыре
этажа  в  высоту,  в  основном  с  плоскими  крышами  и  отражали  хороший
архитектурный  стиль.  Улицы  сходились  как  спицы  в  колесе   к   двору
восьмиугольной формы в центре города, в котором стояло высокое здание, чьи
башни и купола  доминировали  над  всем  городом.  Он  не  видел  никакого
движения на улицах и в окнах, хотя солнце уже взошло. Над  городом  царила
тишина, которая могла быть только в мертвом или покинутом городе. Недалеко
от него со стены спускалась узкая каменная лестница; он пошел по ней вниз.
     Дома стояли так близко от стены, что на полпути до спуска он оказался
на расстоянии вытянутой руки  от  окна  и  остановился,  чтобы  посмотреть
внутрь. В нем не было никаких решеток и шелковые занавески  были  оттянуты
атласными веревками. Он заглянул в комнату. Ее  стены  были  спрятаны  под
темными гобеленами, пол покрыт толстыми  коврами.  Там  были  скамейки  из
полированного эбонита и помост из слоновой кости, заваленный мехами.
     Он  собирался  уже  продолжить  свой  спуск,  когда  услышал   чей-то
приближающийся звук внизу на улице. До того, как неизвестный человек успел
обогнуть  угол  и  увидеть  его  на  лестнице,  он  быстро  шагнул   через
разделяющее пространство и легко прыгнул  в  комнату,  вынув  свою  кривую
саблю. Мгновение он стоял как статуя; затем, когда  ничего  не  произошло,
пошел по коврам к дверному проему с аркой наверху. В этот момент  портьера
отдернулась в сторону, открывая устеленный подушками альков,  из  которого
на него смотрела томным взглядом темноволосая женщина.
     Конан посмотрел на нее напряженно, ожидая, что  она  сейчас  поднимет
крик. Но она просто прикрыла зевок лакомой рукой, поднялась  с  алькова  и
небрежно прислонилась к портьере, которую держала одной рукой.
     Она без сомнения принадлежала белой расе, хотя  ее  кожа  была  очень
темной.  Ее  ровно  подстриженные  волосы  были   черные,   как   полночь.
Единственной одеждой на ней был кусок шелка на поясе.
     Она заговорила, но ее язык был ему  неизвестен  и  он  покачал  своей
головой. Она снова зевнула, гибко потянулась и  не  показывая  страха  или
удивления перешла на язык, который он понимал, диалект етшийского, который
звучал очень архаично.
     - Ты  что  нибудь  ищешь?  -  спросила  она  так  безразлично,  будто
вторжение в ее комнату вооруженных чужаков было самой привычной вещью.
     - Кто ты? - спросил он.
     - Я Ятели, - ответила она томно. - Я пировала допоздна  в  эту  ночь,
поэтому я такая сонная. А ты кто?
     -  Я  Конан,  гетьман  козаков,  -  ответил  он,  наблюдая   за   ней
прищурившись. Он считал, что ее поведение было наигранным  и  ожидал,  что
она попробует сбежать из  комнаты  или  поднять  на  ноги  дом.  Но,  хотя
бархатная веревка, которая могла быть сигнальным шнурком, висела  рядом  с
ней, она не попыталась ей воспользоваться.
     - Конан, - сонно повторила она. - Ты не дагониец. Мне кажется, что ты
наемник. Ты перерезал глотки многим етшийцам?
     - Я не воюю с водными крысами, - фыркнул он.
     - Но они такие ужасные, - прошептала она. - Я  помню,  как  они  были
нашими рабами. Но  они  восстали  и  жгли  и  убивали.  Только  волшебство
Хосатрала Хела удерживало их  от  стен...  -  она  замолчала.  Озадаченный
взгляд боролся с сонливостью. - Я забыла, - прошептала  она.  -  Последней
ночью они карабкались по стенам. Был огонь  и  стрельба  и  люди  напрасно
взывали к Хосатралу, - она потрясла своей головой, пытаясь прояснить  свои
мысли. - Но этого не может быть, - прошептала она, - потому что я живая, а
я думала, что я умерла. О, к дьяволу все это!
     Она прошла  через  комнату  и  взяв  Конана  за  руку  повела  его  к
возвышению. Он уступил в замешательстве и растерянности. Девушка улыбалась
ему, как сонный ребенок; ее длинные шелковые  косы  спадали  над  темными,
затуманенными  глазами.  Она  пробежала  пальцами  по  его  густым  черным
волосам, будто желая удостовериться в его реальности.
     - Это был сон, - зевнула она. - Возможно, это  все  сон.  Я  чувствую
себя так,  будто  сплю.  Но  меня  это  не  волнует.  Я  чего-то  не  могу
вспомнить... Я забыла... Есть что-то такое, чего я не могу  понять,  но  я
становлюсь такой сонной, когда пытаюсь думать.  В  любом  случае,  это  не
важно.
     - Что ты имеешь в виду? - спросил он беспокойно. - Ты  говорила,  что
они карабкались по стенам последней ночью. Кто?
     - Етшийцы. Во всяком случае, я так думала.  Все  скрылось  в  облаках
дыма, и обнаженный, запачканный кровью дьявол  схватил  меня  за  горло  и
всадил свой нож в мою грудь. О, это было больно! Но это  был  сон,  потому
что видишь, здесь нет никакого шрама. Она лениво  осмотрела  свою  гладкую
грудь и затем уселась Конану на колени и обвила своими гибкими руками  его
массивную шею. - Я не могу вспомнить, - шептала она, укладывая свою темную
голову на его могучей груди. - Все такое смутное и загадочное. Но  это  не
важно. Ты - не сон. Ты сильный. Давай жить, пока можно. Люби меня!
     Он убаюкивая качал лоснящуюся голову девушки своей согнутой  рукой  и
поцеловал ее полные красные губы с неподдельным пристрастием.
     - Ты сильный, - повторяла  она;  ее  голос  слабел.  -  Люби  меня...
люби... -  Сонный  шепот  затих;  темные  глаза  закрылись,  длинные  косы
рассыпались по ее чувственным щекам;  гибкое  тело  расслабилось  в  руках
Конана.
     Он нахмурился, глядя на нее.  Она  казалась  частью  миража,  который
овладел всем городом, но твердая упругость ее конечностей под его пальцами
убеждала его что она была живой человеческой девушкой в его  руках,  а  не
тенью из сна. Не беспокоя ее больше, он торопливо уложил девушку  на  меха
на возвышении. Ее сон был слишком глубоким, чтобы  быть  естественным.  Он
решил,  что  она  скорее  всего  находится  под   воздействием   какого-то
наркотика, возможно похожего на черный лотос с Ксутала.
     Затем он заметил еще одну вещь,  заставившую  его  задуматься.  Среди
мехов на помосте была ярко расцвеченная  шкура,  преимущественно  золотого
цвета. Это была не искусная копия, а шкура  настоящего  животного.  И  это
животное, насколько было известно Конану, вымерло по крайней  мере  тысячу
лет тому назад; это был большой золотой леопард, о котором  рассказывалось
в гиборейских легендах и чьи  изображения  древние  художники  сделали  на
пергаменте и мраморе.
     Тряхнув в замешательстве своей  головой,  Конан  вышел  в  извилистый
коридор. В доме стояла тишина, но снаружи он услышал звук, в  котором  его
чуткое ухо распознало что-то поднимающееся по ступенькам  на  лестнице,  с
которой он вошел в здание. Спустя  мгновение  он  вздрогнул,  услышав  как
что-то приземлилось с мягким но тяжелым ударом на пол в  комнате,  которую
он только что покинул. Быстро развернувшись, он  заспешил  по  извилистому
коридору, пока что-то на полу не заставило его остановиться.
     Это была человеческая  фигура,  которая  лежала  наполовину  в  зале,
наполовину в проеме, в котором вместо двери были двойные панели стены. Это
был человек, темный и  стройный,  одетый  только  в  шелковую  набедренную
повязку, с бритой головой и жестокими чертами лица.  Он  лежал  так  будто
смерть захватила его в тот момент, когда он выходил  из-за  панели.  Конан
склонился над ним, изучая причину смерти,  и  обнаружил,  что  тот  просто
погружен в такой же глубокий сон, что и девушка в комнате.
     Но почему он выбрал такое место для сна? Конан задумался над этим, но
тут же услышал за собой звук, заставивший его отвлечься  от  этих  мыслей.
Что-то двигалось по коридору в его направлении.  Быстрый  взгляд  показал,
что коридор заканчивался большой дверью, которая могла быть закрыта. Конан
оттянул неподвижное тело с прохода и  зашел  внутрь,  задвинув  панель  за
собой. Щелчок сказал ему, что она встала на свое место. Стоя в совершенной
темноте, он услышал, что шаркающие шаги остановились как раз против  двери
и слабый холодок пробежал по его спине. Это  были  шаги  ни  человека,  ни
животного, как он рассчитывал.
     Несколько секунд было тихо, потом стало слышно слабый скрежет  дерева
и  металла.  Положив  свою  руку  на  дверь,  он  почувствовал,  как   она
прогибается внутрь, словно гигантский вес давит равномерно на нее снаружи.
Когда он  взялся  за  свою  саблю,  давление  прекратилось  и  он  услышал
странное, слюнявое чавканье, от которого волосы у него  на  голове  встали
дыбом. С саблей в руке он попятился назад и его пятки нащупали  ступеньки,
с которых он чуть не грохнулся. Он был на узкой лестнице, ведущей вниз.
     Он пошел ощупью вниз в темноте в поисках другого проема в темноте, но
не находя его. Когда он решил, что уже находится не в доме, а глубоко  под
землей, ступеньки закончились и он оказался в ровном туннеле.



                                    5

     Конан пошел вперед ощупью по черному бесшумному туннелю,  опасаясь  в
любой момент провалиться в какую-нибудь невидимую яму; но наконец он опять
наткнулся на ступеньки и пошел по ним вверх, пока не добрался до двери, на
которой его пальцы нащупали металлическую  задвижку.  Он  вошел  в  тускло
освещенную величественную комнату неестественных пропорций. Фантастические
колонны стояли  около  пестрых  стен,  поддерживая  потолок,  который  был
сумеречный и полупрозрачный и  выглядел,  как  облачное  полуночное  небо,
создавая иллюзию невозможной высоты. Если какой-либо свет и проникал через
него, он был причудливо изменен.
     В нависающих  сумерках  Конан  двинулся  по  пустому  зеленому  полу.
Большая  комната  была  круглой.  В  одном  ее  конце  находились  большие
бронзовые створки гигантской двери. Напротив них, на возвышении у стены  к
которому вели широкие закругленные ступени, стоял трон из  меди,  и  когда
Конан увидел, что свернулось на этом троне, то поспешно отступил, поднимая
саблю.
     Заметив, что создание не шевельнулось, Конан рассмотрел его  с  более
близкого расстояния, а затем поднялся по стеклянным ступенькам и уставился
на него. Это была  гигантская  змея,  очевидно,  высеченная  из  какого-то
желто-зеленого материала. Каждая чешуйка на  ней  была  словно  настоящая,
переливающие  радугой   цвета   были   искусно   воспроизведены.   Большая
клинообразная голова была наполовину скрыта  в  кольцах  ее  туловища;  ни
челюстей, ни глаз не было видно.  Воспоминания  поднялись  в  его  голове.
Очевидно, эта змея изображала одного из болотных монстров, которые  раньше
обитали в тростниковых зарослях на  южных  берегах  Вилайета.  Но,  как  и
золотой леопард, они исчезли много сотен лет тому назад.  Конан  видел  их
грубые миниатюрные изображения среди  идолов  в  етшийских  хижинах.  Было
также их описание в Книге Скелоса, которая основывалась на  доисторических
источниках.
     Конана  восхищал  чешуйчатый   торс,   толщиной   с   его   бедро   и
соответствующей длины. Он потянулся к нему и дотронулся  любопытной  рукой
до твари. Когда он сделал это, его сердце чуть  не  остановилось.  Ледяной
холод остановил кровь в его венах и поднял волосы дыбом на голове. Под его
рукой была не гладкая хрупкая поверхность из стекла, камня или  метала,  а
пружинистая жилистая масса живого существа. Он почувствовал, как  холодная
вялая жизнь течет под его пальцами.
     Его рука инстинктивно отдернулась назад.  Сабля  затряслась  в  руке,
ужас, отвращение и страх почти задушили его и Конан бросился  назад,  вниз
по  стеклянным  ступенькам  с  болезненным   беспокойством,   наблюдая   с
благоговейным трепетом за  созданием,  спящим  на  медном  троне.  Оно  не
шевелилось.
     Он добрался до бронзовой двери и попробовал ее открыть. Он вспотел  и
сердце у него ушло в пятки при мысли, что он может  оказаться  запертым  с
этой ужасной тварью. Но створки двери раскрылись от его прикосновения и он
проскользнул мимо них и закрыл за собой.
     Конан обнаружил, что находится в широком коридоре  с  величественными
стенами, покрытыми гобеленами, в котором мерцал такой же сумеречный  свет.
Из-за этого  удаленные  предметы  выглядели  нечетко  и  у  него  возникли
беспокойные мысли, будто невидимые змеи скользят к нему в  тусклом  свете.
Из-за иллюзорного света казалось, что до двери на другом конце целая миля.
Рядом с ним один гобелен висел так, будто за ним был проход,  и  осторожно
подняв его он обнаружил узкую лестницу, ведущую вверх.
     Пока он колебался, из большой комнаты, которую он только что покинул,
до него донеслись те  же  самые  шаркающие  шаги,  которые  он  слышал  за
закрытой панелью. Кто-то преследовал его по туннелю? Он торопливо  побежал
по лестнице, закрыв за собой гобелен.
     Оказавшись вскоре в  извилистом  коридоре,  он  свернул  в  ближайший
дверной проем. В  его  бесполезных  пока  блужданиях  была  двойная  цель:
выбраться из дома и его загадочных явлений, и найти  немедийскую  девушку.
Варвар чувствовал, что она находится под стражей где-то в этом дворце  или
часовне или чем оно там было. Он считал, что это покрытое куполом строение
в центре города. Весьма вероятно, что здесь обитает  правитель  города,  к
которому без сомнения доставили девушку.
     На этот раз он оказался в комнате, а не  в  другом  коридоре,  и  уже
собирался вернуться обратно, как услышал голос за одной из  стен.  В  этой
стене не  было  никакой  двери,  но  подошел  ближе  и  слышал  достаточно
отчетливо. И ледяной холод  пробежал  медленно  по  его  спине.  Язык  был
немедийский,  но  голос  был  не  человеческий.  В  нем  звучал  ужасающий
резонанс, словно полночный колокольный звон.
     - В первобытном хаосе не было  никакой  жизни,  не  считая  тех,  кто
присоединился ко мне, - мерно звенел он. - Там не было ни света, ни звука,
ни движения. Только побуждение из потустороннего мира  вело  меня  в  этом
путешествии вверх, слепом,  бесчувственном,  безжалостном.  Через  годы  и
годы, через неизменные толщи темноты я карабкался...
     Заколдованный этим звенящим резонансом, Конан приник к  земле,  забыв
обо всем другом, пока гипнотическая энергия  вызывала  странное  изменение
способностей и восприятия, а звук вызывал зрительные иллюзии. Конан больше
не ощущал голоса, а только отдаленные волны звука. Перенесенный из  своего
времени и  из  своей  индивидуальности,  он  видел  превращение  человека,
называвшегося Хосатралом Хелом, который выполз из Ночи и видел первобытный
хаос  каким  он  был  много  лет  тому  назад,  облеченный  в   субстанцию
материальной вселенной.
     Но человеческая плоть была слишком хрупкой, слишком ничтожной,  чтобы
содержать  сущность  того,  чем  был  Хосатрал  Хел.  И  вот  он  стоял  в
человеческом облике, но его плоть  не  была  плотью;  его  кость  не  была
костью; его кровь не была кровью. Он стал вызовом всей  природе,  так  как
вызвал к жизни, мышлению и деятельности базовую субстанцию, которая раньше
никогда не испытывала биения ритмов жизни.
     Он шел по миру, словно бог, так как никакое земное  оружие  не  могло
повредить ему, и для него век был подобен часу.  В  своих  странствиях  он
пришел к первобытному народу населявшему остров Дагония и  ему  захотелось
дать этой расе культуру и цивилизацию. С его помощью они  построили  город
Дагон, стали там жить и служить ему. Странными и мрачными были его  слуги,
вызываемые из темных уголков  планеты,  где  все  еще  скрывались  мрачные
создания из забытого прошлого. Его дом в Дагоне был соединен туннелями  со
всеми другими домами в городе и по ним его  бритоголовые  жрецы  приносили
ему жертвы.
     Но спустя многие годы пылкий и грубый народ появился на берегах моря.
Они называли себя етшийцами и после жаркого сражения  были  разгромлены  и
порабощены, и в течении жизни целого  поколения  они  умирали  на  алтарях
Хосатрала.
     Его колдовство держало их  в  подчинении.  Но  затем  один  их  жрец,
странный мрачный мужчина неизвестной расы  отправился  в  дикие  земли,  и
когда он  вернулся,  он  принес  нож,  который  был  сделан  из  неземного
вещества. Он был выкован из метеора, который вспышкой промчался  по  небу,
словно пылающая стрела, и упал в  отдаленной  долине.  Рабы  восстали.  Их
зубчатые серпы резали дагонийцев словно  овец,  а  против  неземного  ножа
колдовство Хосатрала было бессильно. Пока резня и убийство продолжались  в
красном дыму, окутавшем улицы, самый трагический акт  этой  угрюмой  драмы
разыгрался под загадочным  куполом  в  пестрых  словно  кожа  змеи  стенах
большой комнаты с возвышением и медным троном на нем.
     Из-под этого купола етшийский жрец вышел  один.  Он  не  убил  своего
врага, так как хотел сохранить угрозу его освобождения над головами  своих
мятежных подчиненных. Он оставил Хосатрала лежащим на  золотом  помосте  с
волшебным   ножом   поперек   его   груди.   Заклинание   удерживало   его
бесчувственным и неподвижным до скончания дней.
     Но годы шли и жрец умер, башни покинутого Дагона разрушились, истории
стали расплывчатыми, етшийцы обессилели от голода и чумы, а война рассеяла
их остатки, обитавшие в нищете на побережье моря.
     Только таинственный купол боролся со временем,  пока  случайный  удар
грома не разрушил его, а любопытный рыбак не поднял с груди золотого  бога
волшебный нож и не разрушил  заклинание.  Хосатрал  Хел  поднялся  и  стал
живым, еще более могущественным, чем раньше. Ему  захотелось  восстановить
город таким, каким он был в дни до его падения.  Своими  злыми  чарами  он
поднял башни из пыли забытых тысячелетий, а также вызвал  к  жизни  людей,
которые были пылью многие годы.
     Но люди, которые отведали вкус смерти, были живыми только отчасти.  В
темных уголках их души и разума смерть подстерегала их. Ночью народ Дагона
двигался и любил, ненавидел и пировал, и падение Дагона было в  их  памяти
словно смутный сон; они двигались  в  чарующем  тумане  иллюзии,  ощущения
странности их существования, но не искали этому объяснения. С приходом дня
они погружались в глубокий сон, чтобы вновь  подняться  с  приходом  ночи,
которая сродни смерти.
     Все это пронеслось в потрясающей  панораме  перед  сознанием  Конана,
когда он приник  к  земле  за  покрытой  гобеленом  стеной.  Его  рассудок
пошатнулся. Все  разумное  и  здравое  было  сметено,  оставив  призрачную
вселенную, сквозь которую крались  укутанные  фигуры  с  вызывающими  ужас
возможностями. Сквозь звенящий голос,  который  был  словно  мерные  удары
триумфа  над  царившими   на   планете   нормальными   законами   природы,
человеческий голос вытащил  рассудок  Конана  из  полета  над  безбрежными
сферами безумства. Это был истерический плач женщины.
     Конан непроизвольно вскочил.



                                    6

     Джехунгир Ага ожидал  с  нарастающим  нетерпением  в  своей  лодке  в
тростниковых зарослях. Уже прошло больше часа, а Конан не возвращался. Без
сомнения он все еще искал на острове  девушку,  так  как  думал,  что  она
прячется там. Но  Агу  беспокоило  другое  подозрение.  Что  если  гетьман
оставил своих воинов недалеко отсюда и  если  они  заподозрят  неладное  и
отправятся выяснять причину его долгого отсутствия? Джехунгир отдал приказ
людям, сидевшим на веслах и  длинная  лодка  выскользнула  из  зарослей  и
понеслась к высеченным в скале ступенькам.
     Оставив полдюжины людей в лодке, он взял  остальных,  десять  могучих
лучников из Хавариса в остроконечных шлемах и одежде  из  тигриной  шкуры.
Словно охотники на льва, они украдкой шли вперед, прячась  под  деревьями,
положив стрелы на тетивы. Тишина воцарилась над лесом. Лишь однажды что-то
большое и зеленое, скорее всего попугай, пронеслось у них над  головами  с
тихим шорохом широких крыльев и  исчезло  между  деревьев.  Резким  жестом
Джехунгир остановил свой отряд и  они  недоверчиво  уставились  на  башни,
выглядывающие из растительности недалеко от них.
     - Тарим! - прошептал Джехунгир. - Пираты  восстановили  руины!  Конан
без сомнения здесь. Нам  нужно  исследовать  это.  Укрепленный  город  так
близко от материка!.. Идем!
     С удвоенной осторожностью они  заскользили  между  деревьев.  Правила
игры  изменились.  Из  преследователей  и  охотников  они  превратились  в
шпионов.
     И когда  они  пробирались  сквозь  густую  растительность,  человеку,
которого они искали угрожала опасность более смертельная, чем их стрелы.
     Когда Конан осознал, что звенящий голос за стеной замолчал, у него по
коже побежали мурашки. Он стоял неподвижный  как  статуя,  уставившись  на
занавешенную дверь. Он знал, что сейчас в ней появится что-то ужасное.
     В комнате был тусклый, неясный  свет  и  у  Конана  на  голове  стали
подниматься волосы от того, что он увидел. Он увидел голову  и  гигантские
плечи, вырастающие из сумеречного купола. Не было звуков шагов, но большая
расплывчатая форма становилась все более отчетливой, пока Конан не узнал в
ней фигуру мужчины. Он был одет в сандалии, рубашку и  широкий  шагреневый
пояс. Его ровно подстриженные волосы  были  перетянуты  золотой  полоской.
Конан смотрел на размах плеч, на ширину вздымающейся груди, на бугры  мышц
на торсе, на руках, на ногах. На лице не было ни слабости, ни  милосердия.
Глаза были шарами темного огня. Конан знал,  что  это  был  Хосатрал  Хел,
древнейшее создание из первобытного хаоса, бог Дагонии.
     Ни одного слова не  было  сказано.  Слова  были  не  нужны.  Хосатрал
протянул свои  огромные  руки.  Конан  проскользнул  под  ними,  ударив  в
гигантский  живот.  Затем  он  отскочил  назад  с  глазами,  горящими   от
удивления. Острый край зазвенел о  могучее  тело,  как  об  наковальню,  и
отскочил не оставив пореза. Хосатрал стал нависать над  ним  непреодолимой
волной.
     Затем  был  сокрушительный  толчок,  напряжение  тел  и  переплетение
конечностей. Потом Конан отпрыгнул, дрожа  каждым  мускулом  от  неистовых
усилий; кровь текла там, где пальцы разорвали его кожу.  В  это  мгновение
контакта он осознал беспредельное безумство этой  богохульной  натуры;  он
ушибся не о человеческую плоть, а об движущийся и чувствующий  метал;  ему
противостояло тело из живого железа.
     Хосатрал нависал над воином в полумраке. Если позволить этим огромным
пальцам однажды сомкнуться, они не отпустят,  пока  человеческое  тело  не
повиснет безжизненно в их  объятиях.  В  этой  тускло  освещенной  комнате
создавалось впечатление, будто  человек  дерется  с  монстром  из  ночного
кошмара.
     Бросив на пол бесполезную  саблю,  Конан  схватил  тяжелую  скамью  и
бросил ее со всей силой. Он метнул то, что  другие  несколько  человек  не
смогли бы даже поднять. Но на могучей груди Хосатрала она  раскололась  на
куски и осколки. Гигант даже не пошатнулся на своих  широко  расставленных
ногах. В его лице исчезло все человеческое, огненный ореол заиграл над его
устрашающей головой и, словно движущаяся башня, он пошел вперед.
     Отчаянным рывком Конан  оторвал  целый  кусок  гобелена  со  стены  и
раскрутив его с  усилием  еще  большим,  чем  когда  бросал  скамейку,  он
набросил его на голову гиганта. Какое-то  мгновение  Хосатрал  барахтался,
задохнувшийся   и   ослепленный   облепившей   его   материей,    сумевшей
противостоять его силе, хотя этого не могли сделать ни дерево, ни  железо.
И в это мгновение Конан схватил  свою  саблю  и  выскочил  в  коридор.  Не
останавливаясь он добежал до двери в примыкающую комнату, захлопнул  дверь
и закрыл ее на засов.
     Когда он развернулся, то на мгновение  замер.  Кровь  ударила  ему  в
голову. Припав  к  куче  шелковых  подушек,  рассыпав  золотые  волосы  по
обнаженным плечам с пустыми от ужаса глазами там была женщина, которую  он
так сильно желал. Он почти забыл о том кошмаре,  который  преследует  его,
пока треск за спиной не  привел  его  в  чувство.  Он  схватил  девушку  и
помчался к  противоположной  двери.  Она  была  совершенно  беспомощна  от
испуга, чтобы  сопротивляться  или  помогать  ему.  Слабое  хныканье  было
единственным звуком, на который она была способна.
     Конан не стал терять времени, дергая дверь. Сильным ударом  сабли  он
выбил замок и оказался на лестнице, которая была за дверью. В этот  момент
он увидел голову и плечи  Хосатрала,  пробивающего  другую  дверь.  Колосс
раскалывал массивные створки, словно они были картонными.
     Конан помчался вверх по лестнице, неся крупную девушку на  плече  так
легко,  будто  это  был  ребенок.  Он  не  думал,  куда  бежит.   Лестница
закончилась у двери в круглую комнату с куполообразным потолком.  Хосатрал
несся за ними по  лестнице,  молчаливый  как  ветер  смерти,  и  такой  же
быстрый.
     Стены комнаты были из крепкой стали. Такой же  была  и  дверь.  Конан
закрыл ее и задвинул большие засовы, которыми она  была  оборудована.  Ему
пришла в голову мысль, что  это  была  комната  Хосатрала,  в  которой  он
закрывался сам, чтобы спать не опасаясь тех монстров, которых  он  вытянул
из Преисподней, чтобы они служили ему.
     Едва засовы встали на место, как дверь  затряслась  и  задрожала  под
натиском гиганта. Конан пожал плечами. Это был конец пути.  В  комнате  не
было другой двери и ни  одного  окна.  Воздух  и  странный,  неясный  свет
очевидно проникали через отверстия в куполе. Он проверил зазубренный  край
своей сабли, хладнокровно осознавая то, что  он  оказался  в  западне.  Он
сделал все что можно для спасения; когда гигант  доберется  сюда,  выломав
дверь, он снова бросится в яростную атаку  с  бесполезной  саблей,  но  не
потому что надеется чего-то этим достичь, а потому, что в его натуре  было
умереть сражаясь. А сейчас не нужно совершать  никаких  действий,  поэтому
его спокойствие не было притворным или наигранным.
     Взгляд, который он обратил на свою  прекрасную  спутницу,  был  таким
восхищающимся и пылким,  словно  он  собирался  жить  еще  сотню  лет.  Он
бесцеремонно положил ее на пол, когда закрывал дверь, а сейчас она  встала
на колени, механически приводя в порядок свои локоны и скудную  одежду.  В
глазах Конана засветилось одобрение и они жадно пожирали ее густые золотые
волосы, ее ясные широкие глаза, ее  молочную  кожу,  гладкую  и  здоровую,
плотные округлости ее груди, контуры ее великолепных бедер.
     Она издала тихий крик, когда дверь затряслась и засов застонал.
     Конан  не  оглянулся.  Он  знал,  что  какое-то   время   дверь   еще
продержится.
     - Они сказали мне, что ты сбежала, - сказал  он.  -  Етшийский  моряк
сказал мне, что ты прячешься здесь. Как тебя зовут?
     - Октавия, - выдохнула она механически. Затем слова полились потоком.
Она схватилась за него отчаянными пальцами. - О Митра! Что это  за  ночной
кошмар? Люди... темнокожие люди... один из них поймал меня в лесу и принес
сюда. Они привели меня к... к этому... этому созданию. Он сказал мне... Он
сказал... Может я сошла с ума? Может, это сон?
     Он мельком взглянул на дверь, которая  прогнулась  внутрь  словно  от
удара тарана.
     - Нет, - ответил он. - Это не  сон.  Эти  петли  скоро  не  выдержат.
Странно, что дьявол разбивает дверь, словно обычный человек; правда,  сила
у него дьявольская.
     - Ты не можешь убить его? - спросила она, тяжело дыша. - Ты сильный.
     Конан был слишком правдивый, чтобы лгать ей.
     - Если бы смертный мог убить его, он был бы мертв, - ответил он. -  Я
затупил свое лезвие о его живот.
     Ее глаза потускнели.
     - Так значит, ты должен  умереть,  и  я  должна...  о  Митра!  -  она
вскрикнула с неожиданным бешенством. Конан схватил ее за руки, боясь,  как
бы она сама себя не поранила. - Он сказал  мне,  что  собирается  со  мной
сделать! - прокричала она задыхаясь. - Убей меня! Убей меня  своей  саблей
до того, как он выломает дверь!
     Конан поглядел на нее и покачал головой.
     - Я сделаю все, что смогу, - сказал он. - Это не много, но я дам тебе
шанс проскользнуть мимо него вниз по лестнице.  Затем  беги  к  утесам.  Я
привязал лодку у подножия ступенек. Если ты выберешься из дворца,  ты  еще
можешь спастись. Жители этого города сейчас все спят.
     Она уронила свою голову ему на руки. Конан поднял свою саблю и  пошел
к трещащей двери. Наблюдая за ним нельзя  было  заметить,  что  он  ожидал
неизбежной смерти. В его глазах горел живой огонек; его  мускулистая  рука
крепко обхватила рукоятку сабли. Это был конец.
     Петли  не  выдержали  ужасного  натиска  гиганта   и   дверь   бешено
закачалась, удерживаемая только засовами. И эти  крепкие  стальные  прутья
сгибались, прогибались в своих гнездах. Конан наблюдал с почти безучастным
очарованием, завидуя нечеловеческой силе монстра.
     Затем, без всякого предупреждения атака прекратилась.  В  наступившей
тишине Конан услышал другие звуки где-то снаружи дворца - удары крыльев  и
приглушенный голос, который звучал словно ночной шелест  ветра  в  ветвях.
Вскоре опять наступила тишина,  но  в  воздухе  появилось  какое-то  новое
ощущение. Только развитые варварские инстинкты могли уловить это, но Конан
знал, не видя и не слыша этого, что  хозяин  Дагона  не  стоит  больше  за
дверью.
     Он посмотрел сквозь трещину, которая  появилась  в  стальных  дверях.
Лестничная площадка была  пуста.  Он  отодвинул  покоробившиеся  засовы  и
осторожно приоткрыл прогнувшуюся дверь. Хосатрала не было на лестнице,  но
далеко  внизу  он  услышал  звяканье  металлической  двери.  Он  не  знал,
собирался ли гигант прибегнуть к какому-то колдовству или  удалился  из-за
приглушенного голоса, но не стал терять времени на предположения.
     Он позвал Октавию и новая нотка в его голосе заставила ее подняться и
подойти к нему почти бессознательно.
     - Что это? - тяжело сказала она.
     - Не будем тратить время на разговоры! - он схватил  ее  за  руку.  -
Идем! - Возможность предпринимать какие-то действия преобразовала его; его
глаза горели, голос звенел. - Нож! - прошептал он,  почти  волоча  девушку
вниз по лестнице.  -  Волшебное  етшийское  лезвие!  Он  оставил  его  под
куполом! Я... - его  голос  неожиданно  замер,  когда  отчетливая  картина
пронеслась перед его мысленным взором. Купол примыкал к большой комнате, в
которой стоял медный трон... Пот заструился по его телу. Единственный путь
к куполу лежал через эту комнату с ее медным троном и тем  созданием,  что
спало на нем.
     Но он не колебался. Быстро он спустился по лестнице, пересек комнату,
спустился по следующей лестнице и  оказался  в  большом  тусклом  холле  с
загадочными  портьерами.  Они   не   увидели   никаких   следов   колосса.
Остановившись перед дверью с бронзовыми створками, Конан  схватил  Октавию
за плечо и с силой его потряс.
     - Послушай! - сказал он. - Я зайду в комнату  и  закрою  дверь.  Стой
здесь и слушай; если появится Хосатрал, позови меня. Если ты услышишь, что
я кричу тебе убираться отсюда, беги так, будто сам Дьявол преследует  тебя
по пятам... возможно, так оно и будет. Беги от этой двери к другому  концу
холла, потому что я буду не в состоянии  помочь  тебе.  Я  отправляюсь  за
етшийским ножом!
     До того как  она  попыталась  запротестовать,  он  проскользнул  мимо
створок двери и закрыл их за собой. Он опустил за собой засов, не заметив,
что его можно открыть снаружи. В тусклом мраке он  увидел  мрачный  медный
трон; да, чешуйчатая тварь  все  еще  была  здесь,  заполнив  трон  своими
мерзкими кольцами. Он увидел дверь за троном и  понял,  что  она  ведет  в
купол. Но чтобы добраться до нее, ему нужно  преодолеть  помост  и  пройти
всего в нескольких футах от самого трона.
     Ветерок, пронесшийся над зеленым полом, сделал бы  больше  шума,  чем
скользящие ступни Конана. Его глаза приклеились к спящей  рептилии,  когда
он добрался до помоста и стал подниматься по стеклянным ступеням. Змея  не
шевелилась. Он добрался до двери...
     Засов на бронзовых  дверях  звякнул  и  Конан  еле  сдержал  страшное
ругательство, когда увидел, что Октавия вошла в  комнату.  Она  огляделась
вокруг, растерявшись в глубоком полумраке, а он застыл на месте,  не  смея
выкрикнуть предупреждения. Затем она увидела его неясную фигуру и побежала
к помосту с возгласами:
     - Я хочу пойти с тобой! Я боюсь оставаться самой... о! - Она  подняла
свои руки с ужасным криком, когда наконец увидела хозяина трона.
     Клинообразная голова поднялась с колец и вытянулась в ее  сторону  на
целый ярд, сверкая шеей.
     Затем со спокойным, плавным движением она начала медленно сползать  с
трона,  кольцо  за  кольцом,  ее  уродливая  голова  тянулась  в   сторону
парализованной девушки.
     В отчаянном прыжке Конан преодолел пространство между ним  и  троном,
размахивая  своей  саблей.  Но  змея  метнулась  с   такой   ослепительной
скоростью, что встретила его высоко в воздухе и обхватила его тело, руки и
ноги полудюжиной колец. Когда  он  упал  на  помост  в  попытке  проткнуть
чешуйчатое тело, его удар оказался наполовину погашенным и ему не  удалось
этого сделать.
     Он начал корчиться на  стеклянных  ступеньках,  выбираясь  из  одного
скользкого кольца за другим. Эти  кольца  крутились  узлами  вокруг  него,
извиваясь, сокрушая, убивая его. Его правая рука была все  еще  свободной,
но ему никак не удавалось нанести смертельный удар. Он знал,  что  у  него
будет только одна попытка. С тяжелым стоном он напряг  свои  мускулы.  Его
вздутые жилы почти разрывались  на  висках.  Мышцы  дрожали  от  сжимающих
узлов. Он поднялся, подняв  с  собой  почти  полностью  эту  сорокафутовую
тварь.
     Мгновение он качался на широко  расставленных  ногах,  чувствуя,  как
ребра вжимаются в его органы. В глазах у него потемнело, но сабля все  еще
мерцала над его головой. Затем она опустилась вниз, проходя сквозь  чешую,
плоть и позвонки. И там, где был один огромный извивающийся  трос,  сейчас
их было  два,  извивающихся  и  трепещущих  в  смертельной  агонии.  Конан
пошатываясь отошел от их слепых  ударов.  У  него  все  ныло  и  кружилась
голова, из носа сочилась кровь. Двигаясь ощупью в  полумраке,  он  схватил
Октавию и стал трясти ее, пока она не пришла в себя.
     - В следующий раз, если я скажу тебе где-нибудь остаться, -  выдохнул
он, - ты должна остаться!
     У него так кружилась голова, что он даже не понял,  ответила  ли  она
ему. Взяв ее за руку, словно провинившуюся школьницу, он повел  ее  вокруг
отвратительных обрубков, которые все еще скручивались в узлы  и  петли  на
полу. Ему показалось, что он услышал где-то вдалеке вопли людей, но в  его
ушах еще шумело, так что он мог быть в этом уверен.
     Дверь поддалась его усилиям.  Если  Хосатрал  разместил  здесь  змею,
чтобы охранять предмет, которого он боялся, очевидно он подумал и о других
предосторожностях. Конан был почти уверен, что когда он откроет дверь,  на
него бросится еще какой-нибудь монстр. Но в тусклом свете он увидел только
неясные очертания арки наверху,  слабое  поблескивание  слитков  золота  и
мерцающий полумесяц на камне.
     Со  вздохом  облегчения  он  взял  его  и  не  стал   больше   ничего
рассматривать. Конан повернулся и пошел через комнату и через большой холл
к удаленной двери, которая как ему  казалось,  вела  наружу.  Он  оказался
прав. Спустя несколько минут он выбрался на молчаливые  улицы,  наполовину
ведя, наполовину неся свою спутницу. Никого не было видно, но за  западной
стеной были слышны крики и стонущие вопли, заставившие Октавию  задрожать.
Он повел ее к юго-западной  стене  и  без  труда  обнаружил  там  каменную
лестницу, поднимавшуюся на крепостной вал. В  большом  холле  он  захватил
веревку от гобелена и  сейчас,  добравшись  до  парапета,  обвязал  петлей
мягкий прочный канат вокруг талии девушки и спустил ее  на  землю.  Затем,
закрепив один конец вокруг зубца стены, он быстро соскользнул  вниз  вслед
за ней. Для бегства с острова у них был только один  путь  -  лестница  на
западных утесах. В этом направлении он и заспешил, широко огибая место,  с
которого доносились крики и звуки страшных ударов.
     Октавии  казалось,  что  страшная  опасность  подстерегает   их   под
прикрытием листьев. Ее дыхание стало  тяжелым  и  она  прижалась  ближе  к
своему  защитнику.  Но  сейчас  лес  молчал,  и  они  не   видели   ничего
угрожающего, пока не выбрались из-за деревьев и не увидели фигуру, стоящую
на краю утесов.
     Джехунгир Ага избежал участи,  которая  постигла  его  воинов,  когда
железный гигант выскочил неожиданно из ворот и начал бить  и  крушить  их,
оставляя от них куски плоти и осколки костей. Когда он  увидел,  что  мечи
его людей ломаются о сокрушительную силу в образе человека, он  понял  что
их враг - не обыкновенный человек, и убежал прячась за большими деревьями,
пока звуки резни не прекратились. Затем он добрался до лестницы, но люди в
лодке не остались ждать его.
     Они слышали крики, а затем, нервно ожидая, увидели на утесе над  ними
запачканного кровью монстра, размахивающего своими  гигантскими  руками  в
устрашающем триумфе. Больше они  не  ждали  ни  секунды.  Когда  Джехунгир
добрался до утесов,  они  как  раз  исчезли  в  тростниковых  зарослях  за
пределами слышимости. Хосатрал ушел - или вернулся в город или  отправился
в лес на поиски человека, который сбежал от него у городских стен.
     Джехунгир как раз собирался спуститься по лестнице и  воспользоваться
лодкой Конана, когда увидел, как гетьман и девушка вышли  из-за  деревьев.
Потрясения, от которых стыла кровь в жилах и чуть не  помутился  рассудок,
не изменили  намерений  Джехунгира  в  отношении  казацкого  главаря.  Вид
человека, которого он хотел убить, наполнили его чувством  удовлетворения.
Он удивился, увидев с ним девушку, которую отдал Джелал Хану, но  не  стал
тратить на нее времени. Подняв свой лук, он направил стрелу ему в голову и
выстрелил. Конан пригнулся и стрела воткнулась в дерево. Конан рассмеялся.
     - Собака! - насмехался он. - Ты не можешь ранить меня! Я  родился  не
для того, чтобы умереть от гирканской стали! Попробуй еще разок, туранская
свинья!
     Джехунгир больше не пробовал.  Это  была  его  последняя  стрела.  Он
поднял свою саблю и самоуверенно двинулся вперед. На нем был остроконечный
шлем и сплетенная кольчуга. Конан  встретил  его  на  полпути  ослепляющим
вращением сабли. Изогнутые лезвия встретились,  затем  отскочили  друг  от
друга и закружились сверкающими кругами, так что взгляд не успевал следить
за ними. Наблюдавшая Октавия не видела ударов, а только слышала их  звуки.
Она увидела как Джехунгир упал и кровь брызнула из его бока,  когда  сталь
киммерийца пробила его кольчугу и проколола спинной хребет.
     Но Октавия закричала не из-за гибели своего бывшего господина.  Ломая
висящие сучья, к ним приближался Хосатрал Хел. Девушка  не  могла  бежать;
слабый стон сорвался с ее губ, когда ее колени подогнулись и она упала  на
траву.
     Конан, переступив через тело Аги,  не  попытался  убежать.  Переложив
покрасневшую саблю в свою левую руку, он взял большой етшийский полумесяц.
Хосатрал Хел возвышался над ним, его руки  поднялись  словно  кувалды,  но
когда лезвие засверкало на солнце, гигант неожиданно развернулся.
     Но кровь заиграла в жилах Конана и он  бросился  за  ним,  размахивая
полукруглым лезвием. И оно не раскололось. Оно вошло в тусклый метал  тела
Хосатрала, как входит обыкновенная сталь в человеческую плоть. Из глубокой
раны потекла странная сукровица и Хосатрал закричал,  словно  погребальный
колокол. Его ужасные руки рухнули вниз, но Конан был быстрее, чем  лучники
Джехунгира, которые погибли под этими устрашающими ударами. Он уклонился и
нанес еще один удар и еще один.  Хосатрал  закружился  и  пошатнулся;  его
крики страшно было слушать, словно метал заговорил от боли, словно  железо
закричало и заревело под пыткой.
     Затем, развернувшись,  он  шатаясь  пошел  в  лес;  он  шел  неверной
походкой, продираясь сквозь кусты и отскакивая  от  деревьев.  Хотя  Конан
преследовал его со всем пылом, стены и башни Дагона  показались  до  того,
как человек догнал раненного ножом гиганта.
     Затем Хосатрал опять развернулся, рассекая воздух отчаянными ударами,
но Конан, яростный как берсерк, на этот раз не стал уклоняться от них. Как
пантера атакует затравленного лося, так и он бросился под сокрушающие руки
и всадил дугообразное лезвие по рукоятку в то место, где у  человека  было
бы сердце.
     Хосатрал крутнулся и упал. Когда  он  крутился,  то  имел  еще  форму
человека, но на землю уже упало нечто, на человека совсем непохожее.  Там,
где должно было быть подобие человеческого лица, лица не было вообще.  Его
конечности размягчились и утратили свою форму....  Конан,  не  отступивший
перед Хосатралом живым, отскочил от Хосатрала мертвого, отвернув  от  него
свои глаза при виде  этого  ужасного  превращения;  в  смертельной  агонии
Хосатрал Хел снова стал той субстанцией, которой удалось тысячелетия  тому
назад выкарабкаться из первобытного хаоса. Зажав от отвращения рот,  Конан
отвернулся от этого зрелища; и неожиданно он обнаружил, что  остроконечные
башни Дагона больше не маячат между деревьев. Все развеялось словно дым  -
зубчатые стены, зубчатые башни, большие бронзовые ворота, бархат,  золото,
железо,  и  темноволосые  женщины,  и  мужчины  с  бритыми   черепами.   С
исчезновением нечеловеческого интеллекта, который их возродил,  они  снова
превратились в пыль, которой они были в течении многих лет. Только остатки
разбитых колон возвышались над  разрушенными  стенами,  да  потрескавшиеся
мостовые и расколотый купол. Конан снова видел руины Ксапура, какими он их
помнил.
     Дикий гетьман стоял некоторое время словно статуя,  смутно  улавливая
во всем происходящем фрагмент космической трагедии между тем  непостоянным
и эфемерным, что называется человечеством, и  неуловимыми  формами  мрака,
которые охотятся на него. Затем, когда он услышал  свой  голос  с  нотками
страха в нем, он  вздрогнул,  словно  очнулся  от  сна,  еще  раз  мельком
взглянул на создание на  земле  и  отправился  к  утесам,  где  его  ждала
девушка.
     Она  пугливо  выглядывала  из-за  деревьев   и   приветствовала   его
полусдавленным криком облегчения. Мрачные картины, которые  постоянно  его
преследовали, исчезли.
     - Где он? - спросила она.
     - Отправился обратно в Ад, откуда он пришел, - бодро  ответил  он.  -
Почему ты не спустилась по лестнице и не уплыла на моей лодке?
     - Я не могла покинуть... - начала было она,  но  затем  передумала  и
угрюмо сказала, - мне  некуда  идти.  Гирканцы  снова  меня  поработят,  и
пираты...
     - А как насчет козаков? - предложил он.
     - А разве они лучше пиратов? - спросила она презрительно.  Восхищение
Конана увеличилось при виде того, как быстро она пришла в себя после  всех
этих страшных переживаний. Ее высокомерие забавляло его.
     - Создавалось впечатление, что ты думала именно так в лагере Гори,  -
ответил он. - Там ты довольно охотно улыбалась.
     Ее красные губы скривились от презрения.
     - Ты что, думаешь, что я была покорена тобой? Ты думаешь, я могла  бы
по доброй воле так бесстыдно себя вести  перед  варваром,  который  хлещет
пиво и обжирается  мясом?  Мой  господин,  чье  тело  лежит  здесь,  силой
принудил меня к этому.
     - О! - Конан казалось упал духом. Но затем он  рассмеялся  с  прежним
пылом.
     - Неважно. Теперь ты принадлежишь мне. Поцелуй меня.
     -  Ты  осмеливаешься  просить...  -  начала  она   со   злостью,   но
почувствовала, что оказалась прижата к  мускулистой  груди  гетьмана.  Она
сопротивлялась отчаянно, изо всех своих молодых сил, но он  только  весело
смеялся, пьяный от обладания этим стройным созданием, извивавшимся в его в
руках.
     Он с легкостью преодолел ее сопротивление,  наслаждаясь  нектаром  ее
губ со всей присущей  ему  необузданной  страстью,  пока  руки  боровшиеся
против него не ослабли и не обвили его массивную шею. Затем он  с  улыбкой
посмотрел в ее чистые глаза и сказал:
     - Почему главарь Свободного Народа  не  может  быть  предпочтительней
городской туранской собаки?
     Она отбросила назад свои  желтые  локоны.  Каждый  ее  нерв  все  еще
трепетал от огня его поцелуя. Она не убрала свои руки с его шеи.
     - Ты считаешь, что ты не хуже Аги? - спросила она с вызовом.
     Он засмеялся и зашагал к лестнице, неся ее на руках.
     - Вот увидишь, - похвастал он. - Я сожгу Хаварис,  чтобы  он  факелом
освещал твой путь в мою палатку.





                              Роберт ГОВАРД

                         ДОЛИНА ПРОПАВШИХ ЖЕНЩИН




     Именно тогда, когда подругой Конана была Бэлит, он  получил  прозвище
Амра, что значит Лев, которое сопровождало его до конца его карьеры. Бэлит
была первой настоящей любовью в его жизни и после ее смерти он  не  станет
держаться моря в течение нескольких лет. Вместо этого он углубится в  сушу
и присоединится к первому же  черному  племени,  которое  предоставит  ему
убежище - воинственным бамулам. В течение нескольких месяцев сражениями  и
интригами  он  достигнет  положения  военного  вождя  бамулов,  могущество
которых будет стремительно расти под его руководством.



                                    1

     Грохот барабанов и рев труб, сделанных из слоновьих бивней,  оглушал,
но для ушей Ливии этот шум казался не более  чем  бессвязным  бормотанием,
унылым и отдаленным.  Она  лежала  на  ангаребе  в  большой  хижине  и  ее
состояние было чем-то средним между  горячкой  и  полуобмороком.  Наружные
звуки и движения еле-еле тревожили ее органы  чувств.  Все  ее  внутреннее
видение, хоть и изумленное и хаотическое, все еще было сконцентрировано со
страшной правдоподобностью на обнаженной скорчившейся фигуре ее брата,  из
дрожащих бедер которого ручьем текла кровь. На смутном кошмарном  фоне  из
сумеречных переплетающихся форм и теней  эта  белая  фигура  проступала  с
беспощадной и ужасной ясностью. Воздух, казалось, все еще  пульсировал  от
криков  агонии,  смешавшихся  и   бесстыдно   переплетенных   со   звуками
дьявольского смеха.
     Она не чувствовала себя  как  личность,  отдельная  и  различимая  от
остальной части вселенной. Она потонула  в  широком  потоке  боли  и  сама
превратилась в боль, кристаллизовавшуюся и проявившуюся во плоти. Так  она
лежала без  сознательных  движений  и  мыслей,  в  то  время  как  снаружи
грохотали барабаны, ревели  трубы  и  голоса  варваров  заводили  страшные
песни, отбивая такт шлепками босых ног по твердой земле и мягкими хлопками
открытых ладоней.
     Но  сквозь  ее   замороженный   ум   наконец   начало   просачиваться
самосознание. Первым смутно проявило себя чудо, что ее  тело  до  сих  пор
оставалось невредимым.  Она  приняла  это  чудо  без  благодарности.  Это,
казалось, не имеет никакого значения. Двигаясь  машинально,  она  села  на
ангареб  и  тупо  осмотрелась  вокруг.  В  ее  конечностях   стало   слабо
пробиваться движение, как бы отвечая слепо пробуждающимся нервным центрам.
Ее босые ноги нервно протащились по  истоптанному  грязному  полу.  Пальцы
конвульсивно дернули юбку ее короткой нижней рубашки, из которой  состояла
вся ее одежда. Она вспомнила, как бы наблюдая со  стороны,  как  когда-то,
казалось очень давно, грубые руки сорвали с ее тела всю остальную одежду и
она плакала от  страха  и  стыда.  Сейчас  казалось  странным,  что  такая
маленькая  неприятность  могла  вызвать  у  нее  столько   горя.   Размеры
надругательства и бесчестия были, в конце концов, относительны, как и  все
остальное.
     Дверь хижины открылась и  вошла  женщина  -  гибкое,  пантероподобное
создание, чье гибкое тело  блестело  как  покрытое  лаком  черное  дерево,
прикрытое лишь клочком шелка, обернутого вокруг  ее  важно  покачивающихся
бедер. Когда она зло повела глазами, в белках глаз отразился огонь костра,
горевшего снаружи.
     Она принесла бамбуковое блюдо с едой - дымящееся мясо, жареный батат,
маис, грубые бруски местного хлеба и чеканного золота сосуд с пивом ярати.
Все это она поставила на ангареб,  но  Ливия  не  уделила  этому  никакого
внимания, она сидела, тупо уставившись в противоположную стену,  увешанную
циновками из побегов бамбука. Молодая местная женщина засмеялась,  блеснув
темными глазами и белыми зубами; и, с  язвительным  бесстыдством  прошипев
ругательство и с поддельной заботой, которая была более вульгарна, чем  ее
язык, она повернулась и с важным видом вышла  из  хижины,  выражая  больше
издевки движениями своих бедер, чем любая цивилизованная женщина могла  бы
выразить словесными оскорблениями.
     Ни слова девушки, ни ее действия не потревожили поверхности  сознания
Ливии. Все ее чувства были  по-прежнему  обращены  внутрь.  И  все  же  от
живости представляемых ею  картин  видимый  мир  казался  лишь  нереальной
панорамой призраков и теней. Машинально она съела еду и  выпила  жидкость,
даже не почувствовав вкуса ни того, ни другого.
     Все так же механически она наконец поднялась и  прошлась  неуверенным
шагом через хижину, чтобы посмотреть  наружу  сквозь  щелку  в  бамбуковой
стене. В тембре барабанов и труб  произошла  внезапная  перемена,  которая
повлияла на какую-то затуманенную  часть  ее  мозга  и  заставила  ее  без
ощутимого желания искать причину.
     Сначала она не понимала ничего из того что видела; все было  хаотично
и призрачно, формы двигались  и  перемешивались,  корчились  и  крутились,
черные бесформенные массы вырубались,  застывая  на  фоне  кроваво-красных
декораций, которые светились то ярче, то глуше. Потом действия  и  объекты
обрели привычные пропорции и она распознала мужчин  и  женщин,  движущихся
вокруг костров. Красный  свет  отблескивал  на  украшениях  из  серебра  и
слоновой  кости;  белые  перья  раскачивались  на  фоне   света   костров;
обнаженные фигуры расхаживали и застывали силуэтами, вырезанными в темноте
и окрашенными в темно-красный цвет.
     На табурете из слоновой  кости,  в  окружении  великанов  в  головных
уборах, утыканных перьями, и набедренных  повязках  из  леопардовых  шкур,
сидело что-то жирное, приземистое, ужасный, отталкивающий, похожий на жабу
коренастый человек, испарение влажных гниющих  джунглей  и  ночных  болот.
Короткие и толстые руки этого существа покоились на гладкой выпуклости его
брюха; затылок представлял собой складку жира, которая, казалось,  толкает
его заостренную голову вперед; его глаза  напоминали  угольки,  тлеющие  в
мертвом черном пне. Их пугающая  живость  не  соответствовала  инертности,
которую предполагало его тучное тело.
     Когда взгляд девушки остановился на этой фигуре, ее тело окаменело  и
напряглось, потому что безумная жизнь снова пронзила  ее.  Из  безмозглого
автомата она превратилась вдруг в чувствующую форму живой, дрожащей плоти,
истерзанной и горящей. Боль утонула в ненависти, такой сильной, что  стала
снова болью; она ощущала  себя  твердой  и  хрупкой,  как  будто  ее  тело
превращалось в сталь. Она  почувствовала  как  ее  ненависть  течет  почти
осязаемо по ее взгляду; так, что ей  показалось,  что  объект  ее  чувства
должен упасть замертво со своего резного табурета от этой силы.
     Но если даже Баджудх,  король  племени  бакала,  чувствовал  какой-то
дискомфорт от концентрации чувств своей пленницы, то он не показал его. Он
продолжал битком набивать свой лягушачий рот пригоршнями маиса, зачерпывая
его из сосуда, который держала перед  ним  коленопреклоненная  женщина,  и
глядеть  на  широкий  проход,   который   образовывался   действиями   его
подчиненных, оттесняющих людей в обе стороны.
     Ливия смутно догадывалась, что по этому проходу, стены которого  были
образованы потными черными людьми, должен прийти кто-то  важный,  судя  по
резкому шуму барабанов и труб. И пока она смотрела, он пришел.
     Колонна воинов, идущих по три в ряд, направилась к резному  табурету,
густая линия колышущихся  перьев  и  сверкающих  копий  извивалась  сквозь
многоцветную толпу. Во главе чернокожих копьеносцев шел человек, при  виде
которого Ливия судорожно вздрогнула; ее сердце, казалось, остановилось,  а
потом заколотилось опять, не давая дышать. На этом  сумеречном  фоне  этот
человек стоял, четко выделяясь. Как и те, кто был за ним, он  был  одет  в
набедренную повязку из шкуры леопарда и украшенный перьями головной  убор,
но это был белый человек.
     Он подошел к резному табурету не так как  подошел  бы  проситель  или
подчиненный и внезапная тишина воцарилась в толпе,  когда  он  остановился
перед сидящей фигурой. Ливия почувствовала  напряженность  ситуации,  хотя
она лишь смутно  догадывалась,  что  это  предвещало.  Какое-то  мгновение
Баджудх сидел, вытянув свою  короткую  шею  вперед  как  большая  лягушка;
потом, словно притянутый против своей воли немигающим взглядом другого, он
неуклюже встал  со  своего  табурета  и  стоял,  смешно  покачивая  бритой
головой.
     Напряжение мгновенно исчезло. Толпа  жителей  издала  дикий  крик,  а
воины  чужака  по  его  жесту  подняли  копья  и  прокричали   королевское
приветствие Баджудху. Ливия знала, что кем бы  ни  был  этот  человек,  он
должен быть могущественным в этих диких краях, если король бакала  Баджудх
поднялся, чтобы приветствовать его. А могущество означало военный  престиж
- потому что насилие было единственным, что уважали эти свирепые народы.
     С этого момента Ливия стояла, приклеившись глазами к щелке в стене, и
следила  за  чужестранцем.  Его  воины  смешались  с  людьми  бакала,  они
танцевали, пировали, потягивали пиво. Сам он, вместе с несколькими  своими
военачальниками, сидел с Баджудхом и вождями  бакала,  скрестив  ноги,  на
циновках, жадно поглощая еду и питье. Она видела, как он вместе с  другими
запускал руки глубоко в горшки с едой, видела  как  он  погружал  морду  в
сосуд с пивом, из которого пил и Баджудх. Но тем не менее,  она  заметила,
что ему  оказывали  уважение  как  королю.  Поскольку  для  него  не  было
табурета, Баджудх отказался от своего тоже и сидел теперь  на  циновке  со
своим гостем.  Когда  принесли  новый  кувшин  пива,  король  бакала  едва
отхлебнул  оттуда  и  передал  его  белому  человеку.  Власть!   Вся   эта
церемониальная учтивость указывала на  власть  -  силу  -  престиж!  Ливия
задрожала  от  волнения,  когда   в   его   голове   начал   формироваться
захватывающий дух план.
     Она следила за белым человеком  с  болезненным  напряжением,  отмечая
каждую деталь его внешности. Он был высоким; ни ростом, ни массой  его  не
превосходили многие из черных великанов. Он двигался с гибкой проворностью
большой пантеры. Когда костер осветил его  голубые  глаза,  они  вспыхнули
синим пламенем. Высоко завязанные сандалии охраняли его ноги, а с широкого
пояса свисал меч в кожаных ножнах. Его внешность была чужая и  незнакомая;
Ливия никогда не видела похожих людей, но она и не пыталась определить его
место среди народов человечества. Достаточно было того, что  у  него  была
белая кожа.
     Проходили часы, и постепенно рев пирушки затих, поскольку  мужчины  и
женщины погрузились в пьяный сон. Наконец Баджудх встал, едва не  упав,  и
поднял руки, не столько как знак закончить празднество, сколько как символ
того, что он сдается в соревновании по количеству съеденного  и  выпитого,
споткнулся и был подхвачен своими воинами, которые и  отнесли  его  в  его
хижину. Белый человек тоже поднялся в  ничуть  не  лучшем  виде,  очевидно
из-за того  невероятного  количества  пива,  которое  он  выпил  огромными
глотками, и был препровожден в хижину для гостей теми  из  вождей  бакала,
которые были в состоянии удержаться на ногах. Он исчез в  хижине  и  Ливия
заметила, как дюжина его воинов заняла  свои  места  вокруг  сооружения  с
копьями наготове. Очевидно, чужестранец не хотел рисковать, заводя  дружбу
с Баджудхом.
     Ливия бросила взгляд на деревню, которая  отдаленно  напоминала  Ночь
Суда из-за разбросанных по улицам фигур пьяных. Она знала, что  мужчины  в
полной  готовности  к  бою  охраняют  внешние  подходы,  но  единственными
бодрствующими людьми, которых она увидела внутри деревни, были вооруженные
копьями воины вокруг хижины чужестранца - а некоторые из них тоже начинали
клонить головы и опираться на свои копья.
     Сердце ее стучало как молоток, когда она проскользнула к задней стене
своей тюрьмы и вышла в дверь, пройдя мимо  храпящего  охранника,  которого
Баджудх поставил охранять ее. Тенью цвета слоновой кости она проскользнула
через пространство,  разделяющее  ее  хижину  и  хижину  чужестранца.  Она
подползла к задней стене этой хижины на четвереньках. Здесь  на  корточках
сидел черный великан, уронив украшенную перьями голову себе на колени. Она
пробралась мимо него к стене хижины. Ее сначала держали в заточении именно
в этой хижине и узкое отверстие в стене,  спрятанное  свисающей  циновкой,
представляло  ее  слабую  жалкую  попытку  побега.  Она  нашла  отверстие,
повернулась боком и,  выгнувшись  своим  гибким  телом,  прыгнула  внутрь,
оттолкнув внутреннюю циновку в сторону.
     Свет костра снаружи слабо освещал внутренность хижины. Как только она
отдернула циновку, она услышала бормотание ругательства, почувствовала как
ее схватили за волосы, протащили сквозь отверстие и  рывком  поставили  на
ноги.
     С перепугу она не сразу привела в порядок свои мысли и убрала с  глаз
спутавшиеся распущенные волосы, чтобы взглянуть на лицо  белого  человека,
который возвышался  над  нею  с  удивлением,  написанным  на  его  темном,
покрытом шрамами лице. В руке он держал обнаженный меч, а  глаза  сверкали
как огонь костра, - от злости, подозрения или удивления  -  она  не  могла
сказать. Он говорил на языке, который она не могла понять, языке,  который
не был гортанным негритянским, но и  не  звучал  как  язык  цивилизованных
народов.
     - О, пожалуйста! - попросила она. - Не так громко. Они услышат...
     - Кто Вы? - спросил он, говоря по-офирски с  варварским  акцентом.  -
Видит Кром, я не мог представить, что встречу в этих чертовых краях  белую
девушку!
     - Меня зовут Ливия,  -  ответила  она.  -  Я  пленница  Баджудха.  О,
выслушайте, пожалуйста, выслушайте меня! Я не могу здесь долго оставаться.
Я должна вернуться в хижину до того как они  обнаружат  мое  исчезновение.
Мой брат... - рыдание заглушили ее голос, потом она продолжила: -  У  меня
был брат Тетелис, мы из рода Челкус, ученых и  дворян  Офира.  По  особому
распоряжению короля Стигии, моему брату разрешили отправиться  в  Хешатту,
город волшебников, чтобы изучать их искусство, и я  отправилась  вместе  с
ним. Он был совсем мальчик - моложе меня...
     Ее голос запнулся и прервался. Чужестранец молчал, но стоял и смотрел
на нее горящими глазами с мрачным, непроницаемым лицом. В нем было  что-то
дикое и неукротимое, что пугало ее и делало нервной и неуверенной.
     - Черные кушиты напали на Хешатту, - поспешно продолжила  она.  -  Мы
приближались  к  городу  с  караваном  верблюдов.  Наша  охрана  бежала  и
нападавшие забрали нас с собой. Они не причинили нам вреда и сообщили, что
они  будут  вести  переговоры  со  стигийцами  и  возьмут  выкуп  за  наше
возвращение. Но один из их вождей хотел получить весь выкуп сам, и  он  со
своими людьми выкрал нас из лагеря однажды ночью и бежал с нами далеко  на
юго-восток, к самым границам Кушии. Там на них напала и вырезала их  банда
из племени бакала. Тетелиса и меня притащили  в  это  логово  зверей...  -
рыдание сотрясло ее. - Сегодня утром моего брата изуродовали и зарубили  у
меня  на  глазах...  -  Она  внезапно  смолкла  моментально   ослепла   от
воспоминаний. - Они скормили его тело шакалам. Сколько времени я была  без
сознания я не знаю...
     Она не могла больше говорить и  подняла  глаза,  чтобы  взглянуть  на
хмурое лицо чужестранца. Ее обуяла сумасшедшая ярость; она подняла  кулаки
и стала тщетно бить в могучую грудь, на что он обратил не больше внимания,
чем на жужжание мухи.
     - Как Вы можете стоять здесь как тупое  животное?  -  вскрикнула  она
страшным шепотом. - Или Вы такой же  зверь  как  и  все  эти?  Ах,  Митра,
когда-то я думала, что у мужчин есть честь. Теперь я знаю, что каждому  из
них есть своя цена. Вы - что Вы знаете о чести - или о сострадании, или  о
приличиях? Вы такой же варвар как и другие, только с белой  кожей;  у  Вас
такая же черная душа как и у них. Вам наплевать, что человека  вашей  расы
жестоко растерзали эти собаки и что я - их рабыня! Ладно.
     Она отпрянула от него.
     - Я заплачу Вам, - с жаром произнесла она,  срывая  тунику  с  грудей
цвета слоновой кости. - Разве  я  не  мила?  Разве  я  не  вызываю  больше
желания,  чем  эти  местные  девки?  Разве  я  не  достойная  награда   за
кровопролитие?  Является  ли  девственница  с  прекрасной   кожей   ценой,
достаточной за убийство? Убейте этого черного пса Баджудха!  Покажите  мне
как его проклятая голова валяется  в  залитой  кровью  пыли!  Убейте  его!
Убейте его! - В агонии своего пыла она ударила сжатыми  кулаками  один  об
другой. - И тогда берите меня и делайте со мной что захотите. Я буду Вашей
рабыней!
     Секунду он  молчал  и  стоял  как  великан,  рожденный  для  резни  и
разрушения, перебирая пальцами рукоятку меча.
     - Вы говорите так, как  будто  Вы  вольны  отдавать  себя  по  своему
желанию, - сказал он, - как будто дарение Вашего тела дает власть  вертеть
королевствами. Почему я должен убивать Баджудха чтобы получить Вас? В этих
краях женщины дешевы как бананы, и их желание или нежелание стоит  так  же
мало. Вы слишком дорого оцениваете себя. Если бы я хотел Вас, я бы не стал
сражаться с Баджудхом, чтобы получить Вас. Он скорее отдал бы Вас мне, чем
стал со мной сражаться.
     У Ливии перехватило дыхание. Весь огонь вышел из нее и хижина поплыла
у нее перед глазами. Она пошатнулась и упала скомканной кучей на  ангареб.
Горечь изумления раздавила ее душу, когда  ее  грубо  ткнули  лицом  в  ее
полную  беспомощность.  Человеческий  мозг  бессознательно  цепляется   за
знакомые ценности и идеи, даже в окружении и условиях чужих и не связанных
со средой, в  которых  эти  ценности  и  идеи  приняты.  Несмотря  на  все
пережитое, Ливия продолжала  предполагать,  что  согласие  женщины  -  это
главное в той игре, которую она предлагала  играть.  Она  была  ошеломлена
осознанием того, что от нее совсем ничего не зависит. Она не могла двигать
мужчинами как пешками в игре; она сама была беспомощной пешкой.
     - Я понимаю абсурдность  предположения,  что  любой  человек  в  этом
уголке мира  будет  поступать  в  соответствии  с  правилами  и  обычаями,
существующими в другом уголке мира, - пробормотала она слабо, едва понимая
что она говорит и что вообще было только звуковым обрамлением  той  мысли,
которая овладела ею.  Ошеломленная  новым  поворотом  судьбы,  она  лежала
неподвижно, пока железные пальцы белого варвара не сжали  ее  плечо  и  не
поставили ее опять на ноги.
     - Вы сказали, что я варвар, -  сказал  он  резко,  -  и  это  правда,
спасибо  Крому.  Если  бы  Вас  охраняли  люди  из  провинции,  а  не  эти
цивилизованные слабаки, у которых кишка тонка, этой ночью Вы  бы  не  были
рабыней этой свиньи. Я Конан, киммериец, и я живу своим  мечом.  Но  я  не
такая собака, чтобы оставить женщину в руках дикаря; и хотя у вас  принято
называть меня разбойником, я никогда не принуждал женщину без ее согласия.
Обычаи различны в разных странах, но если  человек  достаточно  силен,  он
может силой навязать некоторые из своих обычаев где бы то ни было. И никто
никогда не называл меня слабаком!
     Если бы Вы были старой и безобразной как любимец дьявола гриф,  я  бы
вырвал Вас из лап Баджудха  просто  из-за  Вашей  расы.  Но  Вы  молоды  и
красивы, а я насмотрелся на местных сучек до тошноты. Я сыграю в эту  игру
по  Вашим  правилам,  просто   потому   что   некоторые   Ваши   инстинкты
соответствуют некоторым моим. Возвращайтесь в свою хижину. Баджудх слишком
пьян, чтобы прийти к Вам сегодня, а  я  позабочусь,  чтобы  он  был  занят
завтра. И завтра Вы будете согревать постель Конана, а не Баджудха.
     - Как Вы это сделаете? - Она дрожала от смешанных чувств. -  Это  все
Ваши воины?
     - Этих достаточно, - проворчал он. - Воины племени бамула, каждый  из
них, вскормлены у сосков войны. Я пришел  сюда  по  просьбе  Баджудха.  Он
хочет, чтобы я присоединился к нему при штурме Джихиджи.  Сегодня  вечером
мы пировали. Завтра мы держим совет. Когда я с  ним  разберусь,  он  будет
держать совет в аду.
     - Вы нарушите перемирие?
     - Перемирия в этих краях устанавливаются, чтобы быть  нарушенными,  -
ответил он мрачно. - Он бы нарушил свое  перемирие  с  Джихиджи.  А  после
того, как мы бы разграбили город вместе, он бы уничтожил меня  сразу,  как
только застал без охраны. Что было бы самым черным предательством в других
краях, здесь является мудростью. Я бы не завоевал свое положение  военного
вождя племени бамула, если бы не  запомнил  уроков,  которым  учит  черная
страна. А теперь возвращайтесь в свою хижину и спите с мыслью о  том,  что
не для Баджудха, а для Конана Вы хранили свою красоту!"



                                    2

     Ливия смотрела через  щелку  в  бамбуковой  стене  и  ее  нервы  были
натянуты и дрожали. Весь  день  после  позднего  подъема,  затуманенные  и
отупевшие от оргии прошлой ночью, люди готовили пиршество  к  наступающему
вечеру. Весь день Конан Киммериец сидел в хижине с Баджудхом  и  Ливия  не
знала, о чем они  там  говорили.  Она  с  трудом  попыталась  скрыть  свое
волнение  от  единственного  человека,  который  вошел  в  ее   хижину   -
мстительной местной девушки, которая приносила ей  еду  и  питье.  Но  эта
грубая девица слишком нетвердо стояла на ногах после  возлияний  прошедшей
ночи, чтобы заметить перемену в поведении своей пленницы.
     И вот снова наступил вечер, костры осветили деревню,  и  снова  вожди
покинули хижину короля и уселись на открытой площадке между  хижинами  для
того чтобы пировать и держать последний церемониальный совет. На этот  раз
пива пили меньше. Ливия заметила, что воины бамула  постепенно  собираются
возле кружка, где сидели вожди. Она увидела Баджудха и сидящего  напротив,
за горшками с едой, Конана, смеющегося и беседующего  с  великаном  Аджой,
военачальником Баджудха.
     Киммериец грыз большую говяжью кость и, когда Ливия наблюдала за ним,
она увидела, как он бросил взгляд через плечо. Как если бы это был сигнал,
которого все  они  ждали,  воины  бамула  все  стали  смотреть  на  своего
предводителя. Конан встал, все так же улыбаясь, как  бы  для  того,  чтобы
дотянуться до ближайшего горшка с едой; и вдруг с кошачьей быстротой нанес
Адже страшный удар тяжелой костью. Военачальник племени бакала тяжело осел
с проломленным черепом и тут  же  страшный  клич  расколол  небеса,  когда
бамула ринулись в бой как раздразненные кровью пантеры.
     Горшки с едой перевернулись, ошпарив  сидящих  на  корточках  женщин,
бамбуковые стены прогибались от ударов падающих на них тел,  крики  агонии
вспарывали ночь и  над  всем  этим  поднималось  ликующее  "Йе!  йе!  йе!"
взбесившихся бамула и пламя копий, малиновых в огненном свете.
     Бакала было сумасшедшим домом, который, краснея, превращался в бойню.
Несчастные жители деревни  были  парализованы  действиями  пришельцев,  их
неожиданной внезапностью. Мысль о нападении со стороны гостей  никогда  не
могла прийти им в головы. Большая часть  копий  была  сложена  в  хижинах,
многие  воины  были  полупьяные.  Падение  Аджи  было  сигналом  погрузить
сверкающие лезвия воинов бамула в сотни ничего не подозревавших тел; после
этого началась резня.
     Ливия застыла у своего смотрового окошка, белая как статуя,  отбросив
свои золотые волосы и схватив их обеими руками у  висков.  Ее  глаза  были
широко раскрыты, а тело окаменело. Крики боли  и  ярости  вонзались  в  ее
истерзанные  нервы   почти   физически;   корчащиеся,   изрубленные   тела
расплывались в ее глазах, а затем снова появлялись с ужасающей  четкостью.
Она видела как  копья  тонут  в  извивающихся  черных  телах  и  разливают
красное. Она видела  как  взлетают  и  опускаются  на  головы  дубины.  Из
костров, разбрасывая  искры,  выбрасывали  головешки;  тростниковые  крыши
хижин начинали тлеть и вспыхивали. В криках прорезалась еще большая  мука,
когда жертв живьем стали бросать головой в горящие  дома.  Запах  паленого
мяса сделал воздух, который и так уже был пропитан  вонью  пота  и  свежей
крови, тошнотворным.
     Перенапряженные нервы  Ливии  сдали.  Она  снова  издала  мучительный
вопль, потерявшийся в реве огня и бойни. Она била  себя  в  виски  сжатыми
кулаками. Ее разум был на грани краха, превратив  ее  крики  в  еще  более
ужасные взрывы истерического смеха. Напрасно она пыталась постоянно думать
о том, что это ее  враги  умирают  так  ужасно,  что  именно  на  это  она
безрассудно надеялась и это задумывала, что что эта страшная  жертва  была
справедливой расплатой за бедствия, причиненные ей и ее близким. Неистовый
ужас держал ее своей безумной хваткой.
     Она не испытывала жалости к  жертвам,  умирающим  под  градом  копий.
Единственным ее чувством был слепой, сумасшедший, безрассудный страх.  Она
увидела Конана, белая фигура которого контрастировала на черном фоне.  Она
увидела как сверкает его  меч  и  люди  падают  вокруг  него.  Вот  клубок
борющихся закружился вокруг костра  и  внутри  него  она  увидела  мельком
корчащуюся жирную приземистую фигуру. Конан пробился сквозь этот клубок  и
пропал из  вида  за  вертящимися  черными  фигурами.  Изнутри  все  громче
доносился невыносимый тонкий визг. Толпа  раздалась  на  секунду  и  Ливия
увидела шатающуюся, доведенную до отчаяния приземистую фигуру,  истекающую
кровью. Затем сильные сомкнулись опять и  сталь  засверкала  в  толпе  как
молния в сумерках.
     Поднялся животный лай, наводящий ужас своим  примитивным  ликованием.
Высокая фигура Конана проталкивалась сквозь толпу. Он пробирался к хижине,
в которой съежилась девушка, неся в руке сувенир - свет  костра  отражался
красным на отсеченной голове короля Баджудха. Черные глаза, уже не  живые,
а остекленевшие, закатились, и были видны только белки; челюсть  бессильно
отвисла будто в идиотской улыбке; красные капли  частым  дождем  проложили
дорожку на земле.
     Ливия прекратила свои стон и крики. Конан заплатил назначенную цену и
теперь шел призвать ее, неся ужасное  доказательство  своего  платежа.  Он
схватит ее окровавленными пальцами и раздавит ей губы своим ртом, все  еще
тяжело дышащим от резни. От этой мысли ее залихорадило.
     С криком Ливия пробежала через хижину и бросилась на дверь  в  задней
стене. Дверь упала и она стрелой пронеслась  через  открытое  пространство
легким и бесшумным белым призраком в царстве черных теней и алого пламени.
     Какой-то неясный инстинкт привел  ее  к  загону,  в  котором  держали
лошадей. Воин как раз снимал перекладины, отделявшие загон с  лошадьми  от
остальной территории и он вскрикнул от  изумления,  когда  она  пронеслась
мимо него. Он схватил ее рукой за верхнюю часть  туники.  Безумным  рывком
она вырвалась, оставив одежду в его руке.  Лошади  захрапели  и  в  панике
побежали мимо нее, сбив воина в пыль, - высокие, жилистые лошади кушитской
породы, уже обезумевшие от огня и запаха крови.
     Вслепую она ухватилась за летящую гриву, оторвалась от  земли,  опять
коснулась ее пальцами ног, высоко подпрыгнула, подтянулась и вскарабкалась
на напряженную спину коня.  Обезумевший  от  страха  табун  прошел  сквозь
огонь, высекая слепящий поток искр маленькими копытами. Испуганные  черные
люди мельком увидели дикое зрелище - обнаженную  девушку,  уцепившуюся  за
гриву животного, которое неслось как ветер, развевавший распущенные желтые
волосы всадницы. Затем конь понесся прямо к ограде деревни, взлетел высоко
в воздух, захватывая дух, и исчез в ночи.



                                    3

     Ливия не только не могла никаким образом управлять лошадью, но  и  не
чувствовала в этом необходимости. Крики и зарево постепенно исчезали у нее
за спиной; ветер путал ей волосы и ласкал ее  обнаженные  конечности.  Она
чувствовала  только  необходимость  держаться  за  развивающуюся  гриву  и
скакать, скакать на край света от всей агонии, горя и ужаса.
     И выносливый конь скакал несколько часов, пока, наконец,  взобравшись
на освещенную звездами вершину, не споткнулся и не сбросил  всадницу  вниз
головой.
     Она ударилась в мягкую подушку  дерна  и  какое-то  мгновение  лежала
полуоглушенная, смутно слыша как убегает ее конь.  Когда  она  пошатываясь
поднялась, первым, что ее поразило, была тишина. Она была почти  осязаема,
как мягкий темный бархат,  после  бесконечного  дикарского  рева  рогов  и
грохота барабанов, которые сводили ее с ума несколько дней. Она посмотрела
вверх на большие белые звезды, густо усыпавшие темное небо. Луны не  было,
но земля  была  освещена  звездами,  впрочем,  призрачно,  с  неожиданными
скопищами теней. Она стояла на покрытом  травой  возвышении,  от  которого
сбегали вниз округлые склоны, мягкие как бархат в  свете  звезд.  С  одной
стороны вдалеке она различила плотную  темную  полоску  деревьев,  которая
обозначала далекий лес. Здесь была только ночь и сумасшедшее спокойствие и
легкий ветерок, идущий от звезд.
     Казалось, что эта обширная земля  дремлет.  Теплый  ласковый  ветерок
напомнил ей о ее наготе и она беспокойно изогнулась,  обняв  себя  руками.
Потом она почувствовала одиночество ночи  и  непрерываемость  одиночества.
Она была одна; она стояла на вершине этой земли и никого  не  было  видно;
ничего кроме ночи и шепчущего ветра.
     Внезапно она обрадовалась ночи и одиночеству. Здесь никого  не  было,
кто мог бы угрожать ей или схватить  ее  грубыми,  жестокими  руками.  Она
посмотрела вперед и увидела склон,  спускающийся  в  широкую  долину;  там
густыми  волнами  рос  папоротник  и  свет  звезд  отражался  от  каких-то
маленьких белых предметов, разбросанных по всей долине. Она подумала,  что
это большие белые цветы и  эта  мысль  родила  смутное  воспоминание;  она
подумала о долине, о которой черные говорили со страхом. Это была  долина,
в которую от них сбежали молодые  женщины  незнакомой  расы  с  коричневым
цветом кожи, расы, которая обитала в этих краях до прихода предков бакала.
Там, рассказывали  люди,  эти  женщины  превратились  в  белые  цветы,  их
превратили старые боги, чтобы спасти от насильников. Ни  один  из  местных
жителей не осмеливался идти туда.
     Но Ливия осмелилась пойти в эту долину. Она хотела спуститься по этим
травянистым склонам, которые были как бархат под ее  нежными  ногами;  она
хотела жить там среди качающихся белых цветов, где ни один мужчина никогда
бы ни пришел, чтобы положить на нее свои грубые руки.  Конан  сказал,  что
соглашения  заключаются,  чтобы  быть  нарушенными;   она   нарушит   свое
соглашение с ним. Она пойдет в долину пропавших женщин; она  потеряется  в
одиночестве и спокойствии... как раз в тот момент, когда эти  мечтательные
и разрозненные мысли  протекали  через  ее  сознание,  она  спускалась  по
пологим склонам и ярусы стен, обрамляющих долину, все выше  поднимались  с
обеих сторон.
     Но спуск был таким постепенным, что когда  она  остановилась  на  дне
долины, она не испытала чувства, что попала в ловушку. Со всех  сторон  от
нее проплывали моря теней, а большие белые цветы качались и что-то шептали
ей. Она пошла наугад, разводя папоротники своими маленькими руками, слушая
шепот ветра в листьях, получая детское удовольствие от журчания невидимого
ручья. Она двигалась будто во сне,  в  объятиях  незнакомой  нереальности.
Одна и та же мысль не покидала ее: здесь она в  безопасности  от  животной
грубости мужчин. Она заплакала, но это  были  слезы  радости.  Она  легла,
вытянувшись, на лужайку и сжала руками мягкую траву, как будто она  хотела
прижать обретенное убежище к груди и держать его там вечно.
     Она нарвала лепестков цветов  и  вплела  их  венком  в  свои  золотые
волосы. Их запах гармонировал со всем остальным в этой долине - сказочным,
тонким, очаровательным.
     Так она наконец вышла на прогалину в  центре  долины  и  увидела  там
большой камень, как будто высеченный  человеческими  руками  и  украшенный
папоротником и гирляндами цветов. Она остановилась, разглядывая его, и тут
возле нее началось движение и жизнь. Обернувшись, она  увидела  крадущиеся
из  глубоких  теней  фигуры  стройных   коричневокожих   женщин,   гибких,
обнаженных, с цветами в черных как ночь волосах. Как видения  из  сна  они
подошли к ней, но ничего не говорили. И вдруг ужас охватил ее,  когда  она
взглянула в их глаза. Эти глаза светились, излучали свет по  сравнению  со
светом  звезд;  но  это  не  были  человеческие  глаза.  Их   форма   была
человеческой, но с душами произошла странная перемена, которая  отражалась
в их светящихся глазах. Страх волной накатил на Ливию. Змея  подняла  свою
наводящую ужас голову в обретенном ею Раю.
     Но спастись бегством она не могла. Гибкие коричневые женщины окружили
ее со всех сторон. Одна, самая прекрасная из них, молча подошла к дрожащей
девушке и  согнула  ее  своими  гибкими  коричневыми  руками.  Ее  дыхание
издавало тот же аромат, который исходил  от  белых  цветов,  качающихся  в
свете звезд. Ее губы прижались к губам  Ливии  в  долгом  жутком  поцелуе.
Офирка почувствовала, как холод растекается по ее венам; руки  и  ноги  ее
стали хрупкими; как белая мраморная  статуя  лежала  она  на  руках  своей
пленительницы, неспособная пошевелиться или что-нибудь сказать.
     Быстрые мягкие руки подняли ее и уложили на камень-алтарь,  устланный
цветами. Коричневые женщины взялись за руки,  образовав  кольцо,  и  гибко
двинулись вокруг алтаря в странном темном танце.  Никогда  ни  солнце,  ни
луна не видели такого танца, и большие белые  звезды  стали  еще  белее  и
засияли еще более ярким светом как будто его  темное  колдовство  находило
ответ в чем-то космическом и стихийном.
     И  зазвучала  тихая  песнь,  которая  была  менее  человеческой,  чем
журчание ручья вдалеке; шелест голосов напоминал шепот цветов,  качающихся
под звездами. Ливия лежала в сознании, но не имея сил пошевелиться. Ей  не
пришло в  голову  усомниться  в  здравости  своего  ума.  Ей  не  хотелось
размышлять или анализировать; она была и эти странные создания,  танцующие
вокруг  нее,  были;  молчаливое  осознание   существования   и   узнавания
действительности кошмара овладело ею, когда она лежала,  беспомощно  глядя
вверх на усыпанное звездами  небо,  откуда,  как  она  почему-то  знала  с
уверенностью, не данной смертным, что-то должно прийти к ней,  как  пришло
оно когда-то давно, чтобы сделать этих обнаженных коричневых женщин такими
лишенными душ созданиями, какими они теперь были.
     Сначала высоко над  собой  она  увидела  среди  звезд  черную  точку,
которая росла и ширилась; она приближалась к ней; она распухла до размеров
летучей мыши; и все продолжала расти,  хотя  ее  форма  теперь  сильно  не
изменялась. Она летела над ней среди звезд, камнем падая вниз, накрывая ее
своими большими крыльями; она лежала в ее тени. И со всех  сторон  от  нее
пение стало громче, превратившись  в  победную  песнь  бездушной  радости,
приветствие богу, который пришел требовать новую жертву, свежую и  розовую
как цветок, покрытый росой на заре.
     Теперь он висел прямо над ней и душа ее при виде его сжалась и  стала
холодной и маленькой. Его крылья были похожи на крылья  летучей  мыши,  но
тело и смуглое лицо, которое взирало на нее сверху не были  похожи  ни  на
что, встречающееся в море, на земле и в воздухе; она знала, что смотрит на
высший ужас, на черное, космическое  зло,  рожденное  в  черных  как  ночь
течениях, недосягаемых даже в самых диких кошмарах сумасшедшего.
     Разорвав  незримые  узы,  которые  держали  ее  немой,   она   ужасно
закричала. Ответом на ее крик был глубокий, угрожающий крик. Она  услышала
топот бежавших ног; со всех сторон возникло кружение, как от быстрых  вод;
белые цветы дико взметнулись и коричневые женщины исчезли. Над ней нависла
большая черная  тень  и  она  увидела  высокую  белую  фигуру  с  перьями,
качающимися среди звезд, которая ринулась к ней.
     - Конан! - крик сорвался непроизвольно с ее губ.
     Со свирепым нечленораздельным воплем варвар подпрыгнул в воздух, стал
хлестать вверх своим мечом, который горел в свете звезд.
     Большие черные крылья поднялись и упали. Ливия, онемевшая  от  ужаса,
увидела как Киммерийца  окутала  черная  тень,  которая  висела  над  ним.
Мужчина дышал тяжело, его ноги топтались по истоптанной земле, раздавливая
в грязи белые цветы. Толчки от его разрывающих ударов  отдавались  эхом  в
ночи. Его швыряло вперед-назад как крысу  в  зубах  собаки;  поляна  густо
покрылась кровавыми  пятнами,  смешанными  с  белыми  лепестками,  которые
лежали вразброс как ковер.
     И вот, глядя на это дьявольское сражение как в кошмарном сне, девушка
увидела,  что  это  чернокрылое  встрепенулось  и  заколебалось  высоко  в
воздухе; послышались  хлопающие  удары  покалеченных  крыльев  и  чудовище
оторвалось от Конана и, покачиваясь,  взмыло  вверх,  чтобы  затеряться  и
исчезнуть   среди   звезд.   Его   победитель   стоял,   пошатываясь    от
головокружения, держа меч на весу, широко расставив ноги, и  глупо  глядел
вверх, изумленный победой, но готовый снова вступить в страшную битву.
     Через мгновение Конан подошел к алтарю, тяжело дыша и капая кровью на
каждом шагу. Его массивная грудная  клетка  вздымалась,  блестя  от  пота.
Кровь струилась по его рукам  из  шеи  и  плеч.  Когда  он  дотронулся  до
девушки, колдовство разрушилось, она вскочила  и  соскользнула  с  алтаря,
отпрянув от  его  руки.  Он  прислонился  к  камню,  глядя  вниз  на  нее,
съежившуюся у его ног.
     - Люди видели как ты ускакала из деревни, - сказал  он.  -  Я  поехал
вслед как только смог и напал на твой след, хотя идти по  нему  при  свете
факела было нелегкой задачей. Я проследил тебя до места, где тебя  сбросил
конь, и хотя к тому времени факелы догорели и я  не  мог  найти  отпечатки
твоих босых ног на траве, я был уверен, что ты спустилась  в  долину.  Мои
люди наотрез отказались идти со мной, поэтому я пришел пешком. Что это  за
дьявольская долина? Что это было за чудовище?
     - Бог, - прошептала она. - Черные люди  говорили  о  нем  так  -  бог
издалека и из дальних времен!
     - Дьявол из Внешней Темноты, -  проворчал  Конан.  -  Они  совсем  не
редкость. Они скрываются в таких количествах как блохи  за  поясом  света,
который окружает этот мир. Я слышал как о них говорили мудрецы из  Заморы.
Некоторые из них пробираются  на  землю,  но  когда  им  это  удается,  им
приходится принять какую-то земную форму  и  обрести  какую-нибудь  плоть.
Такой мужчина как я, с мечом, годится на любое количество клыков и когтей,
потусторонних и земных. Пошли, мои люди ждут меня у края долины.
     Ливия припала к земле без движения, неспособная  найти  слова,  в  то
время как Конан хмуро смотрел на нее. Потом она заговорила:
     - Я убежала от  тебя.  Я  хотела  тебя  одурачить.  Я  не  собиралась
выполнять обещание, которое дала тебе; я была твоей по сделке, которую  мы
заключили, но я бы убежала от  тебя,  если  бы  смогла.  Накажи  меня  как
хочешь.
     Он вытер пот и кровь со своих волос и вложил меч в ножны.
     - Вставай, -  проворчал  он.  -  Сделка,  которую  я  заключил,  была
грязной. Мне не жалко эту черную собаку Баджудха, но ты - не  та  девушка,
которую можно продавать и покупать. Мужчины ведут себя по-разному в разных
краях, но мужчине не надо быть свиньей, где бы он ни был. После того как я
немного подумал, я понял, что заставить тебя выполнить  обещание  было  бы
все равно что принуждать тебя. Кроме того, ты недостаточно крепка для этих
краев. Ты - дитя городов, книг и  цивилизованного  поведения,  в  чем  нет
твоей вины, но ты бы скоро умерла, ведя жизнь, которой я живу.  Мне  ни  к
чему мертвая  женщина.  Я  возьму  тебя  до  стигийских  границ.  Стигийцы
отправят тебя домой в Офир.
     Она смотрела на него, как будто не расслышала правильно.
     - Домой? - повторила она  механически.  -  Домой?  В  Офир?  К  моему
народу? Города, башни, мир, мой дом? - Вдруг слезы хлынули у нее  из  глаз
и, упав на колени, она обхватила руками ноги Конана.
     - Боже, девочка, - заворчал Конан, смутившись. -  Не  делай  так.  Ты
должна считать, что я делаю тебе услугу, вышвыривая из этой страны.  Разве
я не объяснил тебе, что  ты  не  подходящая  женщина  для  военного  вождя
племени бамула?





                              Роберт ГОВАРД
                                Лин КАРТЕР

                               РУКА НЕРГАЛА




     Конан вошел во вкус  гиборейских  интриг.  Он  ясно  видел,  что  нет
существенной разницы между мотивами обитателей дворца и  жителей  Крысиной
Норы.  Зато  во  дворце  можно  поживиться  гораздо  большим.   На   своей
собственной лошади, с запасом провизии, полученным  от  благодарного  -  и
предусмотрительного  -   Мурильо,   Конан   отправляется   посмотреть   на
цивилизованный мир, который он не прочь превратить в свою добычу.
     Дорога Королей, что  вьется  по  гиборейским  королевствам,  в  конце
концов приводит его на восток, в Туран, где Конан поступает  на  службу  в
армию короля Йилдиза. Сначала ему военная служба приходится  не  по  душе,
так  как  он  слишком  своенравен  и  горяч,  чтобы  легко   смириться   с
дисциплиной. Более того,  поскольку  на  тот  момент  Конан  еще  неважный
наездник и лучник, а главной силой туранской армии считаются именно конные
лучники, его направляют в  низкооплачиваемое  нерегулярное  подразделение.
Однако вскоре он получает шанс продемонстрировать свою истинную храбрость.



                              1. ЧЕРНЫЕ ТЕНИ

     - Кром!!!
     Проклятие сорвалось с угрюмо  сжатых  губ  юного  воина.  Он  откинул
голову, взмахнув взъерошенной  гривой  черных  волос,  и  обратил  к  небу
горящие  голубые  глаза.  Они  расширились  от  изумления.  Жуткая   дрожь
суеверного ужаса прошла по его высокой, мощного телосложения фигуре.  Воин
был широкоплечий, с огромной  грудной  клеткой,  узкобедрый,  длинноногий,
дочерна загоревший под жгучим солнцем пустошей  и  почти  нагой,  если  не
считать обрывка ткани на бедрах и сандалий с ремнями до голени.
     В начале битвы он был на коне, как солдат нерегулярной кавалерии.  Но
его лошадь, которую он получил от аристократа Мурильо из Коринфии, пала от
стрел неприятельских лучников в числе первых, и юноша сражался пешим.  Его
щит был разбит ударами врагов; он бросил щит и сражался с одним мечом.
     Сверху, с прожигаемого  солнцем  неба  над  лишенной  растительности,
продуваемой ветрами  туранской  степью,  где  сошлись  в  безумной  ярости
схватки две великих армии, явился ужас.
     Поле битвы было охвачено заревом заката и промокло насквозь от  крови
людей. Могучая армия Йилдиза, короля Турана, в которой  юный  воин  служил
наемником, пять долгих часов сражалась против закованных в железо легионов
Манхассем Хана, мятежного сатрапа Пограничья Заморы, что лежит  на  севере
Турана. И  вот  теперь,  медленно  кружа,  вниз  с  кроваво-красного  неба
спускались неведомые твари. Ничего подобного варвар не видел, и не  слышал
ни  о  чем  таком  в  своих  многочисленных  скитаниях.  Это  были  черные
призрачные чудовища,  парящие  на  широких  перепончатых  крыльях,  как  у
летучих мышей.
     Две армии продолжали сражаться, не замечая их. Только Конан,  который
находился на невысоком холме,  окруженный  телами  врагов,  сраженных  его
мечом, увидел, как они спускаются с окрашенного закатом неба.
     Опершись на меч, с которого капала кровь, и позволив утомленным рукам
немного отдохнуть, он уставился на  жутких  призраков.  Ибо  они  казались
более призрачными,  нежели  материальными  -  полупрозрачными,  как  клубы
ядовитого  черного   дыма   или   призрачные   тени   гигантских   летучих
мышей-вампиров. Узкие  щели  глаз  пылали  злым  зеленым  огнем  в  черных
призрачных фигурах.
     В тот миг, когда Конан заметил их, и волосы у него на загривке встали
дыбом от ужаса перед сверхъестественным,  что  присущ  варварам,  чудовища
ринулись вниз, на поле битвы - как стервятники на кровь. Ринулись убивать.
     Крики боли и страха  раздались  среди  армии  короля  Йилдиза,  когда
черные тени набросились на их ряды. Куда бы ни  падал  черный  дьявол,  он
оставлял за собой труп. Их были сотни, и  ряды  усталых  воинов  туранской
армии рассыпались. Солдаты падали, спотыкались, бежали, в панике  побросав
оружие.
     - Сражайтесь, псы! Стойте и  сражайтесь!  -  громовым  ревом  отдавая
приказы,  высокий  человек  верхом  на  огромной  черной  кобыле   пытался
сохранить ломающиеся линии. Конан заметил блеск посеребренной кольчуги под
богатым  голубым  плащом,  лицо  с  ястребиным  носом  и  черной  бородой,
величественное и жесткое под  остроконечным  стальным  шлемом,  в  котором
кровавое солнце отражалось как в зеркале. Он  знал,  что  этот  человек  -
Бакра из Акифа, генерал короля Йилдиза.
     С раскатистым проклятием гордый командующий выхватил кривую  саблю  и
ударил всей плоскостью клинка. Быть может,  ему  бы  удалось  восстановить
ряды, но одна из дьявольских  теней  ринулась  на  него  со  спины.  Тварь
окутала его полупрозрачными  дымчатыми  крыльями  -  смертельное  объятие.
Генерал окаменел. Конан видел его лицо, которое внезапно  побледнело,  его
застывшие глаза, полные ужаса - видел сквозь окружающие  человека  крылья,
как белую маску сквозь вуаль из тонкого черного кружева.
     Лошадь генерала обезумела от ужаса и встала на  дыбы.  Но  призрачная
тварь подхватила генерала с седла. Мгновение  она  держала  его  на  весу,
медленно  взмахивая  крыльями,  затем  позволила  упасть   окровавленному,
изодранному трупу в лохмотьях одежд.  Лицо,  которое  смотрело  на  Конана
сквозь  пелену  призрачных  крыльев  с   выражением   предельного   ужаса,
превратилось в кровавое месиво. Так закончилась карьера Бакры из Акифа.
     Так закончилось и его сражение.
     Когда командующий был убит, армия обезумела. Конан видел, как бывалые
ветераны, за плечами у которых был не один  десяток  кампаний,  с  воплями
бежали с поля  боя,  словно  зеленые  новобранцы.  Он  видел,  как  гордые
аристократы  визжали  от  страха,  будто  трусливые  слуги.  А  за   ними,
нетронутые летучими фантомами, гнались воины мятежного  сатрапа,  стремясь
укрепить свое полученное сверхъестественным путем превосходство. День  был
потерян - если только не найдется решительный человек, который не  дрогнет
и соединит разбитую армию своим примером.
     Внезапно перед первыми из бегущих солдат выросла фигура столь дикая и
угрюмая, что вид ее остановил их безрассудное паническое бегство.
     - Стоять, трусливые ублюдки! Не то, клянусь Кромом, я накормлю сталью
ваши животы!
     Это  был  наемник-киммериец.  Его  темное  лицо  напоминало   угрюмую
каменную маску, от  которой  веяло  холодом  смерти.  Свирепые  глаза  под
черными  нахмуренными  бровями  сверкали  вулканической  яростью.   Нагой,
залитый с головы до ног дымящейся кровью, он держал длинный тяжелый меч  в
могучем, покрытом шрамами кулаке. Голос его был подобен глубокому ворчанию
грома.
     - Назад, если вы  хоть  сколько-нибудь  дорожите  вашими  презренными
жизнями, вы, белобрюхие псы! НАЗАД! Или я выверну ваши трусливые  кишки  к
вашим ногам. Подними на меня свой ятаган, гирканская  свинья,  и  я  вырву
твое сердце голыми руками и  заставлю  тебя  съесть  его,  прежде  чем  ты
умрешь! Что? Разве вы женщины, чтобы бежать от теней? Но вы же только  что
были мужчинами - о да, и вы сражались, как подобает  мужчинам  Турана.  Вы
бились с врагами, вооруженными сталью,  вы  встречали  их  лицом  к  лицу.
Теперь вы струсили и бежите прочь, словно дети от  ночных  теней.  Ффу!  Я
горжусь тем, что я варвар, когда вижу вас, воспитанных в городе  слабаков,
шарахающихся от стаи летучих мышей!
     На миг ему удалось задержать их  -  но  только  на  миг.  Чернокрылый
кошмар ринулся на него, и он - даже  он  -  отшатнулся  от  жутких  черных
крыльев и вони ядовитого дыхания.
     Солдаты бежали, оставив Конана в одиночку сражаться с  тварью.  И  он
сразился. Прочно упершись  ногами,  он  взмахнул  огромным  мечом,  выгнув
корпус и вложив в удар всю силу спины, плеч и могучих рук.
     Меч сверкнул, описав свистящую дугу стали и расколол  фантом  на  две
половины. Но, как и  предполагал  Конан,  тварь  была  нематериальна.  Меч
встретил не больше сопротивления, чем сопротивление  воздуха.  Сила  удара
вывела воина из равновесия, и он растянулся на каменистой земле.
     Над ним парила призрачная тварь. Его меч прорезал в ней большую дыру,
подобно тому, как можно, взмахнув рукой, рассечь струйку дыма. Но  у  него
на глазах туманное тело возвращало  себе  прежние  очертания.  Глаза,  как
щели, полные адского зеленого огня, сверкнули на него. Они  горели  жуткой
радостью и нечеловеческим голодом.
     - Кром!! - выдохнул Конан. Может, это было проклятие,  но  прозвучало
оно почти как мольба.
     Он попытался вновь поднять меч, но тот выпал из онемевших рук. В  тот
миг, когда меч рассекал призрачную  тварь,  он  стал  чудовищно  холодным,
исполненным наводящего дрожь холода небесных бездн, что  щерятся  чернотой
позади далеких звезд.
     Призрачная летучая мышь парила низко,  медленно  взмахивая  крыльями,
словно пожирая глазами свою лежащую жертву и впитывая в себя ее  суеверный
страх.
     Бессильными руками Конан попытался нащупать за ремнем из сырой  кожи,
который поддерживал его набедренную повязку, кинжал с  узким  лезвием.  Но
его онемевшие пальцы вместо рукоятки кинжала наткнулись на кожаный кошель,
который висел на ремне, и коснулись  чего-то  гладкого  и  теплого  внутри
кошеля.
     Конан отдернул руку, когда  странное  тепло  пронзило  его  пальцы  и
оживило нервы. В кошеле лежал странный амулет,  который  он  нашел  вчера,
когда они стояли лагерем в Бахари.  Прикоснувшись  к  гладкому  камню,  он
освободил неизвестные силы.
     Черная тварь внезапно шарахнулась от него. Мгновением ранее она  была
так близко,  что  его  тело  покрылось  мурашками  от  сверхъестественного
холода, который исходил от призрака. Теперь  тварь  вовсю  улепетывала  от
него, яростно маша крыльями.
     Конан  с  трудом  поднялся  на  колени,  чувствуя  слабость,  которая
сковывала тело. Сначала призрачный холод прикосновения фантома, затем  это
пронзительное  тепло,  которое  прошило  насквозь  его  нагое   тело.   Он
чувствовал,  как  его  физические  силы  тают  меж   этих   двух   могучих
противоборствующих Сил. Перед глазами у него  поплыло,  он  был  на  грани
потери сознания. Конан яростно тряхнул головой, чтобы прояснить  мысли,  и
осмотрелся.
     - Митра! Кром и Митра! Неужели весь мир сошел с ума?
     Смертоносная армия летучих ужасов  заставила  солдат  генерала  Бакры
бежать с поля боя. Те,  кто  бежал  недостаточно  быстро,  были  перебиты.
Ухмыляющихся солдат армии Манхассем Хана твари не трогали - не обращали на
них внимания, как будто солдаты Яралета и призрачные кошмарные твари  были
соратниками, состоящими в каком-то нечистом союзе, заключенном при  помощи
черной магии.
     Но теперь пришел черед воинов Яралета с воплями бежать с поля боя  от
призрачных вампиров. Обе армии разбиты и бежали: неужели мир действительно
сошел с ума, вопрошал Конан закатные небеса.
     Что до киммерийца, силы и  сознание  покинули  его  окончательно.  Он
погрузился в черноту беспамятства.



                             2. КРОВАВОЕ ПОЛЕ

     Солнце, словно багровый уголь, тлело над горизонтом. Оно  взирало  на
поле боя подобно единственному глазу, что безумно сверкает в уродливом лбу
циклопа. Объятое молчанием смерти, заваленное обломками войны, поле  битвы
простиралось мрачное и неподвижное под огненными лучами светила. Тут и там
среди распростершихся недвижных тел красные лужи  застывшей  крови  лежали
тихими озерами, отражающими кровавые небеса.
     Темные фигуры украдкой  пробирались  в  высокой  траве,  обнюхивая  и
наваленные грудами трупы и  повизгивая.  Их  горбатые  спины  и  уродливые
собакоподобные морды выдавали в них степных гиен. Для них поле битвы будет
банкетным столом.
     Вниз с багровеющего неба,  неуклюже  взмахивая  крыльями,  спускались
черные  стервятники  попировать  мертвецами.  Угрюмые  птицы   падали   на
истерзанные  тела  с  шелестом  темных  крыльев.  Если  не  считать   этих
пожирателей падали, ничто  не  двигалось  на  объятом  молчанием,  залитом
кровью поле.  Оно  было  неподвижно,  как  сама  смерть.  Ни  скрип  колес
колесницы, ни рев бронзовых труб не нарушали сверхъестественное  молчание.
Тишина смерти сменила здесь отгремевший гром битвы.
     Подобно наводящим ужас предвестникам  Судьбы  неровная  линия  цапель
медленно пролетела низко над горизонтом, направляясь к заросшим тростником
берегам реки Незвая. Ее разлившиеся в половодье воды  отсвечивали  тусклым
багровым блеском в последних солнечных  лучах.  За  рекой  черная  громада
обнесенного стеной города Яралет высилась горой цвета эбенового дерева  на
фоне сумерек.
     Однако единственная крошечная фигура все же двигалась на этом  широко
раскинувшемся поле смерти, освещенном тлеющими углями заката. Это был юный
гигант-киммериец с черной гривой волос и горящими голубыми глазами. Черные
крылья межзвездного холода лишь слегка коснулись его; жизнь зашевелилась в
нем и сознание вернулось. Он расхаживал по черному  полю,  слегка  хромая,
так как на бедре у него была ужасная рана, которую он  получил  в  горячке
боя, а заметил и наспех перевязал только когда очнулся и попытался встать.
     Внимательно,  хоть  и  нетерпеливо,  он  продвигался  среди  мертвых,
залитых кровью. Он был покрыт засохшей кровью с головы до ног, а  огромный
меч в его руке был запятнан багровым по  самую  рукоять.  Конан  устал  до
смерти, а его горло пересохло, как пустыня.  Он  испытывал  боль  от  двух
десятков ран. Все они были не  более  чем  порезами  и  царапинами,  кроме
огромного разреза на бедре. Мучимый голодом и жаждой, он страстно мечтал о
куске мяса и бурдюке вина.
     Хромая среди мертвых тел, перебираясь от покойника  к  покойнику,  он
ворчал, как голодный волк, и сыпал гневными проклятиями. Конан ввязался  в
эту туранскую войну как наемник, у которого не было ничего, кроме лошади -
теперь убитой - и  огромного  меча,  который  он  держал  в  руке.  Теперь
сражение было проиграно, война  закончилась,  и  он  остался  в  полнейшем
одиночестве  посреди  вражеской  земли.  Он  надеялся  по   крайней   мере
поживиться у павших какими-нибудь ценными предметами, которые им больше не
нужны. Кинжал с украшенной драгоценными камнями рукоятью, золотой браслет,
серебряная нагрудная пластина - несколько таких штучек, и он сможет купить
себе дорогу прочь из владений Манхассем Хана и вернуться  в  Замору  не  с
пустыми руками.
     Но до него здесь побывали другие: либо воры, прокравшиеся из  темного
города, либо солдаты, вернувшиеся на поле битвы, с которого ранее  бежали.
Потому что вся добыча была унесена с поля, остались только сломанные мечи,
расколотые копья, помятые шлемы и щиты. Конан осмотрел усыпанную трупами и
мусором равнину, яростно ругаясь. Он лежал в беспамятстве  слишком  долго;
даже искатели добычи уже покинули поле. Он был волком, который  промедлил,
и шакалы украли его добычу. В данном случае это были шакалы в человеческом
облике.
     Выпрямившись,  он  прекратил  свои  бесплодные  поиски  с  фатализмом
истинного варвара. Пора было обдумать, что делать дальше.  Сведя  брови  к
переносице, задумчиво нахмурившись, Конан неуверенно глянул вдаль, где  на
фоне  умирающего  блеска  заката  черными   грубыми   силуэтами   высились
квадратные, с плоскими крышами башни Яралета. Не стоит надеяться найти там
прибежище тому, кто сражался  под  знаменами  короля  Йилдиза!  Однако  ни
одного города, вражеского или дружеского, поблизости  больше  не  было.  А
Аграпур, столица Йилдиза, лежит в сотнях лиг к югу...
     Погруженный в раздумья, он  не  заметил  приближения  высокой  черной
фигуры, пока его слуха не достигло слабое дрожащее  ржание.  Конан  быстро
обернулся, не нагружая свою раненую ногу, и угрожающе поднял меч. Затем он
расслабился и улыбнулся.
     - Кром! Ну ты меня и напугала. Значит, я не единственный, кто  выжил?
- ухмыльнулся Конан.
     Высокая черная кобыла  дрожала  и  смотрела  на  обнаженного  гиганта
большими испуганными глазами. Это была та самая кобыла, на которой  скакал
генерал Бакра, лежащий теперь где-то здесь, на поле, в луже крови.
     Кобыла тихонько заржала, благодарная звуку дружелюбного человеческого
голоса. Хотя Конан и не был опытным наездником, он  видел,  что  лошадь  в
плохом состоянии. Ее вспотевшие от страха бока вздымались, а длинные  ноги
дрожали от  крайней  усталости.  Конан  угрюмо  подумал,  что  дьявольские
летучие мыши поразили ужасом и ее сердце тоже. Он заговорил  успокаивающе,
и осторожно подходил все ближе, пока не смог протянуть  руку  и  погладить
переступающую с ноги на ногу лошадь. Мягкими  движениями  он  заставил  ее
слушаться.
     На его  далекой  северной  родине  лошади  встречались  редко.  Среди
безденежных  варваров  киммерийских  племен,  от  которых  он  происходил,
хороший конь мог быть только у очень богатого вождя или у храброго  воина,
который добыл скакуна в  бою.  Но  несмотря  на  свое  незнание  тонкостей
обращения с лошадьми, Конан  сумел  успокоить  огромную  черную  кобылу  и
вскочил в седло. Он уселся верхом, разобрал поводья и медленно двинулся по
полю, которое теперь представляло  собой  область  чернильной  темноты  во
мраке ночи.  Конан  почувствовал  себя  лучше.  В  седельных  сумках  была
провизия, а верхом на  доброй  лошади  у  него  было  куда  больше  шансов
пересечь пустую и безжизненную тундру и добраться до границ Заморы.



                                3. ХИЛДИКО

     Низкий мучительный стон достиг его слуха.
     Конан дернул поводья, заставив черную  кобылу  остановиться,  и  стал
подозрительно всматриваться в непроглядную тьму. Волосы  его  зашевелились
от суеверного ужаса, вызванного жутким звуком. Затем он  пожал  плечами  и
буркнул проклятие. Это не был ночной призрак или голодный вампир пустошей;
это был всего лишь крик боли. Это означало, что нашелся третий выживший  в
страшной битве. Раз он жив, значит, его могли и не ограбить.
     Конан соскочил с лошади, обмотал поводья вокруг спиц колеса сломанной
колесницы. Крик донесся слева. Там, на самом краю поля битвы выживший  мог
избежать зоркого глаза искателей добычи. У Конана появился шанс  добраться
до Заморы с пригоршней драгоценных камней в кошеле.
     Киммериец принялся разыскивать того, кто издал стон. Он  добрался  до
самого края равнины. Конан  развел  руками  невысокие  тростники,  которые
росли кучками на берегу медленной реки, и  уставился  на  бледную  фигуру,
которая слабо шевелилась у самых его ног. Это была девушка.
     Она лежала наполовину нагая, ее белое тело было покрыто  ссадинами  и
порезами. Кровь запеклась в ее длинных черных волосах, как рубиновые бусы.
Ее темные блестящие глаза смотрели невидящим взором,  отражая  лишь  боль.
Девушка стонала в беспамятстве.
     Киммериец стоял, глядя вниз на  девушку.  Он  бессознательно  отметил
красоту ее гибкого тела, округлость спелой юной груди.  Он  был  озадачен.
Что такая девушка, почти дитя, делала здесь, на поле битвы?  Она  не  была
похожа на крепкую, хмурую, пышнотелую лагерную девку.  Ее  гибкое  изящное
тело  предполагало  хорошее   воспитание,   может   быть,   даже   высокое
происхождение. В недоумении Конан  покачал  головой,  разметав  по  плечам
черную гриву. Девушка у его ног зашевелилась.
     - Сердце... Сердце... Таммуза... О хозяин! - тихо воскликнула она. Ее
темноволосая голова  моталась  из  стороны  в  сторону.  Девушка  говорила
бессвязно, как в горячке.
     Конан пожал плечами, и на миг закрыл глаза. У  другого  человека  это
можно было  счесть  выражением  жалости.  Она  смертельно  ранена,  угрюмо
подумал он и поднял меч, чтобы прикончить несчастную девчонку и освободить
от страданий.
     Когда лезвие нависло над нею, девушка снова забормотала, как  больной
ребенок. Огромный меч остановился в  воздухе,  и  киммериец  на  мгновение
замер, неподвижный, как бронзовая статуя.
     Затем, внезапно решившись, он сунул меч обратно в ножны, наклонился и
легко поднял девушку могучими руками. Она слабо сопротивлялась, ничего  не
видя, и стонала в полусознательном протесте.
     Неся ее нежно и бережно, он захромал  к  скрытому  тростником  берегу
реки и осторожно  положил  ее  на  пучок  высохшего  тростника.  Зачерпнув
пригоршнями воду, варвар умыл ее белое лицо и промыл раны так  нежно,  как
мать обращается с ребенком.
     Ее раны оказались несерьезными, всего лишь порезы,  если  не  считать
рассеченного лба. Даже эта рана, хотя она сильно кровоточила, была  далеко
не смертельна. Конан заворчал с облегчением и снова умыл  ее  лицо  и  лоб
чистой холодной водой. Затем, устроив ее голову у себя на груди,  он  влил
немного  воды  в  ее  полуоткрытые  губы.  Девушка  судорожно   вздохнула,
закашлялась и пришла в себя. Она уставилась на него снизу  вверх  глазами,
похожими на темные звезды, затуманенными удивлением и страхом.
     - Кто... что... летучие мыши!
     - Их уже нет, девочка, - сказал он грубовато. - Тебе нечего  бояться.
Ты пришла сюда из Яралета?
     - Да... да... но кто ты?
     - Конан Киммериец. Что девица вроде тебя делает на поле  сражения?  -
спросил он.
     Но  она  будто  не  слышала.  Она  слегка  нахмурила  лоб,  словно  в
раздумьях, и беззвучно, одними губами повторила его имя.
     - Конан... Конан... да, именно это  имя!  -  Она  подняла  изумленный
взгляд на его покрытое шрамами бронзовое лицо. - Меня послали найти  тебя.
Как удивительно, что ты меня обнаружил!
     - А кто послал тебя за мной, девчонка? - подозрительно проворчал он.
     - Я Хилдико, бритунка, рабыня из  Дома  Аталиса  Далековидящего,  что
находится в Яралете. Мой хозяин тайно послал меня пробраться среди  воинов
короля Йилдиза и найти некоего Конана, наемника из  Киммерии,  и  потайным
путем привести его в город и в Дом. Ты - тот, кого я искала!
     - Вот как? И что твоему хозяину нужно от меня?
     Девушка покачала темноволосой головой.
     - Это мне неведомо. Но он велел сказать тебе, что он не желает вреда,
и если ты придешь, то получишь много золота.
     - Хм, золота? - пробормотал он задумчиво,  помогая  ей  подняться  на
ноги и поддерживая  ее  бронзовой  рукой  за  белые  плечи,  так  как  она
покачивалась от слабости.
     - Да. Но я не успела на поле до начала битвы. И спряталась от  воинов
в тростниках у реки. И  вдруг  -  летучие  мыши!  Они  внезапно  оказались
повсюду, падали с неба на людей, убивали... Один из всадников бежал от них
сквозь камыши и, не видя меня, сбил под копыта лошади...
     - Что с этим всадником?
     - Мертв, - она вздрогнула. - Летучая мышь вырвала  его  из  седла,  а
затем бросила его труп в реку. Я потеряла сознание, потому  что  лошадь  в
панике ударила меня...
     Девушка подняла маленькую руку к ране на лбу.
     - Тебе повезло, что ты осталась жива, -  пробурчал  Конан.  -  Ладно,
девчонка, мы отправимся в гости к этому твоему хозяину, и выясним, что ему
нужно от Конана. И откуда он знает мое имя!
     - Ты пойдешь? - беззвучно шепнула она.
     Он рассмеялся и, запрыгнув в  седло  черной  кобылы,  поднял  девушку
могучими руками на луку седла перед собой.
     - Да! Я одинок, среди врагов, в чужой стране. Моя  работа  окончилась
вместе с гибелью армии Бакры. Почему бы мне не  встретиться  с  человеком,
который выбрал меня среди десяти тысяч воинов и сулит мне золото?
     Они перебрались через реку по  утонувшему  в  тени  броду,  пересекли
погруженную во мрак равнину и добрались  до  Яралета,  твердыни  Манхассем
Хана. Сердце Конана, которое никогда не билось с большей радостью,  чем  в
предчувствии приключений, пело.



                             4. ДОМ АТАЛИСА

     Странная беседа происходила  в  небольшой  комнате  с  драпированными
бархатом  стенами,  освещенной  тонкими  свечами.   Комната   принадлежала
Аталису, которого одни называли философом,  другие  ясновидцем,  а  третьи
плутом.
     Эта таинственная личность была худощавым мужчиной среднего  роста,  с
великолепной головой и строгими чертами истинного ученого,  однако  острый
взгляд его напоминал скорее взгляд проницательного торговца. Он был одет в
прямое платье из богатой ткани, а голова его была обрита в знак того,  что
он посвятил себя искусствам и наукам. Аталис  негромко  говорил  со  своим
собеседником, и сторонний наблюдатель, если бы  таковой  нашелся,  мог  бы
заметить  в  его   поведении   странную   особенность.   Беседуя,   Аталис
жестикулировал только левой  рукой.  Правая  его  рука  лежала  на  бедре,
неестественно вывернувшись. И время от времени его  спокойное  умное  лицо
ужасно искажалось внезапным спазмом сильной боли. В этот  миг  его  правая
нога, скрытая под длинным одеянием, судорожно дергалась.
     Его собеседником был тот, кого в городе  Яралет  знали  и  чтили  как
принца Тхана, отпрыск древнего и аристократического дома Турана. Принц был
высоким худым человеком, юным и  неоспоримо  красивым.  Его  правильное  и
крепкое тело воина, спокойная уверенность его серо-стальных глаз  обращали
на себя большее внимание, чем пышность завитых и надушенных черных волос и
расшитого драгоценностями плаща.
     Рядом с Аталисом, который сидел в кресле с высокой спинкой, сделанном
из темного дерева и  покрытом  сложной  резьбой,  в  которой  были  злобно
смотрящие химеры и ухмыляющиеся рожи, стоял столик  из  эбенового  дерева,
инкрустированного слоновой костью.  На  столике  покоился  огромный  кусок
зеленого кристалла,  величиной  в  человеческую  голову.  Кристалл  мерцал
странным внутренним сиянием. Время от времени философ  прерывал  беседу  и
вглядывался в глубь мерцающего камня.
     - Она найдет его? А он придет? - в отчаянии произнес принц Тхан.
     - Он придет.
     - Но с  каждым  мгновением  опасность  все  возрастает.  Даже  сейчас
Манхассем Хан может наблюдать, и нам опасно быть вместе...
     - Манхассем Хан лежит, опьяненный сонным лотосом,  ибо  Тени  Нергала
были в мире в час заката, - сказал философ.  -  А  на  некоторый  риск  мы
должны пойти, если хотим освободить город  от  этого  тирана  с  кровавыми
руками! - Его лицо болезненно дернулось в невольной гримасе  непереносимой
боли, затем снова разгладилось. Он угрюмо сказал: - И ты знаешь, о  принц,
как мало времени у нас осталось. Отчаянные усилия отчаявшихся людей!
     Внезапно  красивое  лицо  принца  исказилось  паникой  и  глаза  его,
устремленные  на  Аталиса,  вдруг  помертвели,  превратившись  в  холодный
мрамор. Почти столь же  быстро  жизнь  вернулась  в  его  глаза,  и  принц
откинулся на спинку кресла, бледный и вспотевший.
     - Очень... мало... времени! - выдохнул он.
     Скрытый гонг негромко прозвенел где-то в темном и тихом доме  Аталиса
Далековидящего.  Философ  поднял  левую  руку,  успокаивая  встревоженного
принца.
     Мгновением позже одна из бархатных драпировок отодвинулась, обнаружив
потайную дверь. В двери,  словно  кровавый  призрак,  возникла  гигантская
фигура киммерийца,  который  поддерживал  наполовину  потерявшую  сознание
девушку.
     Негромко вскрикнув, философ вскочил на ноги и направился  к  мрачному
киммерийцу.
     - Добро пожаловать... трижды  добро  пожаловать,  Конан!  Входи,  иди
сюда. Вот вино... еда...
     Он указал на табурет у дальней стены и забрал у Конана полуобморочную
девушку. Ноздри киммерийца расширились, как у волка,  при  виде  еды.  Но,
подозрительный как тот же волк,  всегда  настороже,  чтобы  не  попасть  в
ловушку, он  обвел  горящими  голубыми  глазами  улыбающегося  философа  и
бледного принца, и осмотрел каждый уголок маленькой комнаты.
     - Позаботьтесь  о  девчонке.  Ее  сбила  лошадь,  но  она  все  равно
доставила мне ваше послание,  -  проворчал  он  и  без  церемоний  пересек
комнату,  налил  и  осушил   кубок   крепкого   красного   вина.   Схватив
основательный  кусок  мяса  с  тарелки,  он  принялся  насыщаться.  Аталис
позвонил в колокольчик и передал девушку на  попечение  молчаливого  раба,
который появился из-за другой драпировки как по волшебству.
     - Ну, так в чем  дело?  -  спросил  киммериец,  усевшийся  на  низкую
скамейку и сморщившись от боли в раненом бедре. - Кто вы такие? Откуда  вы
знаете мое имя? И что вам от меня нужно?
     - Мы поговорим позже, - ответил Аталис. -  Ешь,  пей  и  отдохни.  Ты
ранен...
     - Кром побери любые задержки! Будем говорить сейчас.
     - Хорошо. Но позволь мне промыть и  перевязать  твою  рану,  пока  мы
будем говорить.
     Киммериец пожал нетерпеливо плечами и что-то  невежливо  пробурчал  в
ответ на любезное поведение  философа.  Пока  Аталис  промывал  его  рану,
умащал ее пахучей мазью и перевязывал чистой полосой ткани,  Конан  утолял
голод, пожирая холодное мясо с пряностями и поглощая красное вино.
     - Я знаю тебя, хотя мы никогда не встречались, - начал Аталис  мягким
спокойным голосом. - Тому причиной мой кристалл  -  вон  тот,  на  столике
рядом с креслом. В его глубинах я могу видеть и слышать на тысячи лиг.
     - Колдовство? - Конан мрачно сплюнул, демонстрируя презрение воина  к
подобным магическим штучкам.
     - Называй так, если хочешь, - льстиво улыбнулся Аталис.  -  Но  я  не
колдун, я лишь ищу знания. Некоторые  называют  меня  философом...  -  его
улыбка скривилась в  чудовищный  оскал  агонии.  Покрывшись  мурашками  от
ужаса, Конан смотрел, как корчится философ.
     - Кром! Ты что, болен?
     Задыхаясь от боли, Аталис упал в свое кресло с высокой спинкой.
     - Не болен, проклят.  Проклят  этим  негодяем,  который  правит  нами
чудовищным скипетром магии, рожденной в аду...
     - Манхассем Ханом?
     Аталис устало кивнул.
     - То, что я не колдун, сохранило мне жизнь - пока.  Сатрап  уничтожил
всех магов Яралета. Меня, скромного  философа,  он  оставил  жить.  Но  он
подозревает, что мне известно кое-что из Черных  Искусств,  и  он  проклял
меня этим смертельным недугом. Он корчит мое тело и истязает мои нервы,  и
вскоре прикончит меня! - Аталис указал на неестественно  скрюченную  руку,
безжизненно лежащую на его бедре.
     Принц Тхан дико глянул на Конана.
     - Я тоже был проклят этим исчадием ада, ибо я следующий за  Манхассем
Ханом в иерархии, и он полагает, что я могу  желать  его  трона.  Меня  он
мучает другим способом. Болезнь мозга вызывает у меня приступы слепоты.  В
конце концов она пожрет мой мозг и превратит  меня  в  лишенную  мыслей  и
зрения воющую тварь!
     - Кром! - Конан тихо выругался. Философ протянул к нему руку.
     - Ты - наша единственная надежда! Ты один можешь спасти наш город  от
дьявола с черным сердцем, который истязает нас!
     Конан непонимающе уставился на него.
     - Я? Но я не колдун, приятель! Все что может сделать воин с железом в
руке, я могу сделать для вас; но как  я  могу  сражаться  с  магией  этого
дьявола?
     - Выслушай меня,  Конан  из  Киммерии.  Я  поведаю  тебе  странную  и
чудовищную историю...



                             5. РУКА НЕРГАЛА

     Вот что рассказал Аталис.
     В городе Яралет с наступлением ночи  люди  закрывают  ставнями  окна,
запирают накрепко двери и дрожат от ужаса, и зажигают свечи перед алтарями
своих покровителей-богов, и молятся до тех пор, пока чистый свет  зари  не
коснется  квадратных  башен  города,  превращая  их  в  гравюру  на   фоне
светлеющего неба.
     Ворота города не стерегут лучники. Стража не обходит  дозором  пустые
улицы. Не крадется вор по ветреным аллеям, и раскрашенные девки  не  стоят
на углах и в подворотнях. Ибо  в  Яралете  негодяи  и  честный  люд  равно
страшатся ночных теней; вор,  попрошайка,  убийца  и  уличная  девка  ищут
убежища в вонючих притонах или плохо освещенных  тавернах.  От  заката  до
рассвета Яралет - это город молчания, и его темные улицы совершенно пусты.
     Так было  не  всегда.  Некогда  Яралет  был  процветающим  и  веселым
городом, с бурной торговлей,  полным  лавок  и  базаров,  в  котором  жили
счастливые  люди.  Ими  правил  сильной  рукой  мудрый  и  добрый  владыка
Манхассем  Хан.  Он  не  брал  больших  налогов,  правил   справедливо   и
милосердно, занимался своей коллекцией древностей. Его острый пытливый  ум
был поглощен изучением этих древних предметов.  В  караванах  медлительных
верблюдов, выходящих из Пустынных Ворот, всегда среди  купцов  ехали  люди
Манхассем Хана, которые разыскивали диковины и редкости, чтобы  купить  их
для музея своего господина.
     Затем он переменился, и чудовищная тень нависла над Яралетом.  Словно
могучее и злое заклинание изменило сатрапа. Там, где он был добр, он  стал
жесток. Где был справедлив и милосерден,  стал  злобным  и  подозрительным
тираном.
     Ни с того, ни с  сего  городская  гвардия  схватила  многих  людей  -
аристократов, богатых купцов, жрецов, магов, - они исчезли в темницах  под
дворцом сатрапа, и больше их никто не видел.
     Кое-кто шептался о том, что караван с далекого юга  привез  правителю
нечто из глубин проклятой Стигии. Немногие  видели  это,  и  один  из  них
сказал, дрожа всем телом, что вещь эта была покрыта странными  нескладными
иероглифами, как те,  которые  вырезаны  на  пыльных  стигийских  могилах.
Похоже было, что именно эта вещь наложила страшное  заклятие  на  сатрапа,
она же дала ему потрясающее могущество  черной  магии.  Сверхъестественные
силы  защищали  его  от  тех  отчаявшихся  патриотов,   которые   пытались
прикончить его. Странные багровые огни сверкали в окнах высокой башни  его
дворца, которую, как шептались люди, он превратил в мрачный храм какого-то
темного и кровавого бога.
     Ужас бродил по улицам ночного Яралета, словно призванный  из  царства
смерти чудовищными, дьявольскими преданиями.
     Люди точно не знали, чего они боятся в ночи. Но это  не  были  пустые
сны, от которых они вскоре стали запирать двери и окна. Говорили о мельком
увиденных за окнами крадущихся подобиях летучих мышей - о  парящих  темных
ужасах,  неведомых  человеческому  знанию,   опасных   для   человеческого
рассудка. Расползались слухи о выломанных ночью дверях, о жутких воплях  и
визге, исходящих из  глоток  людей  -  за  которыми  следовала  абсолютная
тишина, исполненная зловещего смысла. Самые смелые  говорили  о  том,  как
восходящее  солнце  освещало  через  разбитые  двери  внутренность  домов,
которые оказывались внезапно и необъяснимо пусты...
     Вещью из Стигии была Рука Нергала.


     - Она  выглядит,  -  сказал  тихо  Аталис,  -  как  рука  с  когтями,
вырезанная из старой слоновой кости, вся  покрытая  странными  иероглифами
забытого языка. В когтях рука держит шар из дымчато-туманного кристалла. Я
знаю, что она есть у сатрапа. Я видел ее здесь, - он  махнул  рукой,  -  в
моем кристалле. Ибо, хоть я и не колдун,  мне  ведомо  кое-что  из  Черных
Искусств.
     Конан беспокойно поежился.
     - Ты знаешь, что это за вещь?
     Аталис слабо улыбнулся.
     - Знаю ли я? О да! Старые книги говорят о ней и  нашептывают  мрачную
легенду ее кровавой истории. Слепой ясновидящий, написавший Книгу Скелоса,
много знал о ней... Рука Нергала, именуют ее с дрожью в  мыслях.  Говорят,
что она упала со звезд на закатные острова дальних западных  пределов,  за
века и века до того, как возвысился Король Кулл  и  объединил  под  своими
знаменами Семь Империй. Столетия и эпохи, которые нельзя охватить разумом,
прокатились над миром с тех пор, как бородатый пиктский рыбак  выловил  ее
из глубин  и  завороженно  уставился  к  дымчатые  огни  кристалла!  Пикты
обменяли ее на товары у жадных купцов-атлантов, и она перешла  на  восток.
Иссохшие седобородые маги древней Тулы и темного Грондара изучали ее тайны
в своих пурпурных и серебряных башнях. Люди-змеи из  таинственной  Валузии
вглядывались в сверкающую глубь кристалла. С ее  помощью  Ком-Язох  правил
Тридцатью Царями, пока Рука не обратилась против него и не убила его.  Ибо
Книга Скелоса гласит, что Рука приносит владеющему ею два дара:  первый  -
власть, не имеющая границ; второй - смерть, чудовищнее которой не бывает.
     В тихой  комнате  раздавался  только  спокойный  голос  философа,  но
черноволосому воину показалось, что он слышит,  как  во  сне,  слабое  эхо
грохочущих колесниц, лязг стали, крики пытаемых королей, тонущие  в  громе
рушащихся империй...
     - Когда весь древний мир погиб в Катастрофе, и море погребло в  своих
глубинах разбитые пики затерянной  Атлантиды,  а  народы  один  за  другим
вернулись к дикости, Рука исчезла из пределов досягаемости  человека.  Три
тысячи лет Рука спала, но когда юные  королевства  Кос  и  Офир  вышли  из
варварства, талисман был вновь обнаружен. Мрачные короли-колдуны  угрюмого
Ахерона пытались раскрыть ее тайны, а когда сильные  гиборейцы  растоптали
это жестокое королевство, Рука перешла на  юг,  в  пустынную  Стигию,  где
кровавые жрецы этой черной земли использовали  ее  в  чудовищных  целях  в
ритуалах, о которых я не смею говорить. Когда какой-то смуглый колдун  был
убит, Рука была похоронена вместе с ним  и  спала  долгие  столетия...  но
теперь грабители могил снова вернули к жизни Руку Нергала, и она попала  к
Манхассем Хану. Искушение полной  и  абсолютной  власти,  даруемой  Рукой,
развратило его, как до него - бесчисленное количество других, покорившихся
коварной власти Руки. Я боюсь, киммериец, боюсь  за  все  эти  земли,  ибо
теперь, когда Рука Демона  проснулась,  и  темные  силы  снова  бродят  по
земле...
     Голос Аталиса понизился до шепота и замер. Конан поежился  и  нарушил
молчание, неловко проворчав:
     - Н-ну ладно... Во имя Крома, приятель, но я-то какое отношение  имею
к этим делам?
     - Ты один можешь уничтожить воздействие талисмана на мозг сатрапа!
     Горящие голубые глаза расширились.
     - Как?
     - Ты единственный владеешь противо-талисманом.
     - Я? Ты сошел с ума! У меня нет никаких амулетов и прочей  магической
дребедени...
     Аталис, подняв руку, заставил его замолчать.
     - Разве ты не нашел странный золотой предмет накануне битвы? -  мягко
спросил он. Конан уставился на него.
     - Ну  да,  нашел.  В  Бахари,  накануне  вечером,  когда  мы   стояли
лагерем...
     Он сунул руку в кошель на поясе и  вынул  гладкий  блестящий  камень.
Философ и принц воззрились на него, забыв дышать.
     - Сердце Таммуза! Воистину это и есть тот самый противо-талисман!
     Талисман имел форму сердца, величиной с кулак ребенка. Сделан он  был
из золотого янтаря или, возможно, из редкого желтого нефрита. Он лежал  на
ладони киммерийца, сияя мягкими огнями, и Конан с  благоговейным  трепетом
вспомнил, как целебная пронзительная теплота талисмана изгнала из его тела
сверхъестественный холод крылатых теней.
     - Иди, Конан! Мы пойдем с тобой. Из этой комнаты есть  секретный  ход
во дворец сатрапа, в зал, где он сейчас находится,  -  подземный  тоннель,
подобный тому, которым моя рабыня Хилдико провела тебя под городом  в  мой
дом. Ты, вооруженный и  защищенный  Сердцем,  убьешь  Манхассем  Хана  или
уничтожишь Руку Нергала. Опасности нет, ибо сатрап  лежит,  погруженный  в
глубокий магический сон, который приходит к нему всегда  после  того,  как
ему приходится призвать Тени  Нергала.  А  сегодня  вечером  ему  пришлось
сделать это, чтобы победить туранскую армию Короля Йилдиза. Иди же!
     Конан поднялся из-за стола и  выпил  остатки  вина.  Затем  он  пожал
плечами, пробормотал имя Крома и  последовал  за  хромающим  ясновидцем  и
принцем в темное отверстие за драпировкой.
     Мгновением позже они уже скрылись в  отверстии,  и  комната  осталась
пустой и тихой, как могила. Единственным  движением  было  мерцание  огней
внутри зеленого зазубренного кристалла на столике рядом с креслом.  В  его
глубине  можно  было  разглядеть  фигурку  Манхассем  Хана,   лежащего   в
наркотическом сне посреди огромного зала.



                            6. СЕРДЦЕ ТАММУЗА

     Они шли сквозь нескончаемую тьму. Вода капала с потолка высеченного в
камне тоннеля, и  время  от  времени  с  пола  на  них  сверкали  красными
огоньками глаз крысы - сверкали, и исчезали с яростным  визгом.  Маленькие
мусорщики удирали от ног странных существ, что вторглись  в  их  подземные
владения.
     Аталис шел  первым,  пробуя  здоровой  рукой  мокрую  неровную  стену
пещеры.
     - Я бы не стал возлагать эту задачу на тебя, мой юный друг, -  сказал
он  шепотом.  -  Но  Сердце  Таммуза  попало  в  твои  руки,  и  я  ощутил
целенаправленность - судьбу - в его выборе. Мы называем противоборствующие
силы: Темную  Силу  -  "Нергал",  Светлую  Силу  -  "Таммуз".  Между  ними
существует определенная связь. Сердце проснулось и  каким-то  непостижимым
образом сделало так, что его нашли - потому что Рука  уже  бодрствовала  и
выполняла свое ужасное предначертание. Поэтому я поручил тебе это задание,
ибо Силы уже избрали тебя для этого деяния... ТИХО! Мы  уже  под  дворцом.
Почти на месте...
     Аталис  протянул  руку   и   коснулся   грубой   поверхности   камня,
загораживающего проход. Каменная глыба беззвучно  отъехала  в  сторону  на
невидимых противовесах. В тоннель ворвался свет.
     Они стояли в  одном  конце  широкого,  полного  теней  зала,  высокий
сводчатый потолок которого терялся во мраке. В центре  зала,  который  был
пуст, если не считать  могучих  колонн  и  этого  единственного  предмета,
располагалось квадратное возвышение, а на возвышении - массивный  трон  из
черного мрамора. На троне находился Манхассем Хан.
     Он был средних лет, но худой и  истощенный  до  предела.  Белая,  как
бумага, нездоровая плоть,  обтянутый  кожей  череп,  черные  круги  вокруг
запавших глаз. Он лежал на спине, откинувшись, а на груди у его  покоилась
рука с предметом, который он держал как скипетр. Это был жезл из  слоновой
кости, один конец которого  был  сделан  в  виде  когтистой  лапы  демона,
держащей дымчатый кристалл, который пульсировал неясными огнями, как живое
сердце. Рядом с троном на медном блюде  курилось  наркотическое  снадобье:
сонный лотос, испарения которого давали колдуну силу вызвать демонов-теней
Нергала. Аталис вцепился Конану в руку.
     - Смотри - он все еще спит! Сердце защитит тебя. Выхвати у него  Руку
из слоновой кости, и вся власть покинет его!
     Конан что-то проворчал в знак неохотного согласия, и двинулся  вперед
с мечом в одной руке. Что-то в это  было  такое,  что  ему  не  нравилось.
Слишком легко...
     - О, господа! Я вас ожидал.
     Манхассем Хан улыбнулся им с возвышения. Они застыли в изумлении. Его
тон был мягким, но безумная ярость горела в его больных глазах. Он  поднял
скипетр власти; он сделал движение...
     Огни кристалла жутко вспыхнули. И вдруг, внезапно,  хромой  ясновидец
закричал. Его мускулы скрючились в судороге невыносимой агонии. Он упал на
мраморные плиты, корчась от боли.
     - КРОМ!
     Принц  Тхан  схватился  за  рапиру,  но  движение   магической   Руки
остановило его. Его глаза стали пустыми и мертвыми. Ледяной  пот  выступил
на побледневшем лбу. Он испустил пронзительный  крик  и  упал  на  колени,
раздирая ногтями лоб, когда клыки ослепляющей боли вонзились в его мозг.
     - А теперь ты, мой юный варвар!
     Конан прыгнул.  Он  двигался  как  атакующая  пантера,  крепкое  тело
превратилось в стремительный вихрь. Он был на первой ступеньке  возвышения
раньше, чем Манхассем Хан успел шевельнуться. Его  меч  взметнулся  вверх,
закачался и  выпал  из  ослабевших  рук.  Волна  полярного  холода  лишила
чувствительности тело. Холод исходил из туманного кристалла в когтях Руки.
Конан, задыхаясь, глотнул воздух.
     Горящие  глаза  Манхассем  Хана  впились  в  его  глаза.   Лицо-череп
оскалилось в жутком подобии веселья.
     - Воистину Сердце защищает - но лишь того, кто знает, как  вызвать  к
жизни его мощь! - злорадно хихикнул сатрап, наблюдая, как  Конан  пытается
вернуть силу могучим мускулам. Конан выпятил  подбородок  и  дико,  угрюмо
боролся против волны холода и зловонной тьмы,  которые  источал  вместе  с
темными лучами демонический кристалл, и которая  понемногу  затемняла  его
рассудок. Силы вытекали из его тела, как вино из  порванного  меха.  Конан
упал на колени, затем скатился к подножию возвышения. Он  чувствовал,  как
его сознание сокращается до слабой  одинокой  точки  света,  затерянной  в
широком просторе ревущей  тьмы.  Последняя  искра  воли  трепетала  словно
огонек свечи под напором шторма. Без надежды, но  с  яростной,  неодолимой
решимостью дикаря он продолжал бороться...



                             7. СЕРДЦЕ И РУКА

     Закричала женщина. Манхассем Хан от неожиданности обернулся на  звук.
Его внимание отвлеклось от Конана - фокус исчез - и  в  этот  краткий  миг
белая фигурка  нагой  девушки  с  темными  сверкающими  глазами  и  черным
водопадом  кудрей  быстро  скользнула  из  тени  колонны  к   беспомощному
киммерийцу.
     Конан уставился на нее сквозь клубящуюся тьму. Хилдико?
     Быстрая как мысль, она опустилась на колени рядом с ним.  Белая  рука
нырнула в кошель  и  вынырнула,  сжимая  Сердце  Таммуза.  Девушка  быстро
вскочила на ноги и швырнула противо-талисман в Манхассем Хана.
     Камень ударил его между глаз с громким стуком. Закрыв  глаза,  сатрап
сполз в объятия  застеленного  мягкими  покрывалами  черного  трона.  Рука
Нергала выпала из бесчувственных пальцев и со стуком  упала  на  мраморную
ступеньку.
     Как только талисман выпал из  руки  сатрапа,  чары,  которые  держали
Аталиса и принца Тхана в чудовищной агонии,  исчезли.  Бледные,  дрожащие,
измученные, они были живы, их муки  прекратились.  И  могучая  сила  Конан
вернулась в его распростертое тело. С проклятием он вскочил на ноги. Одной
рукой он схватил Хилдико за  плечо  и  отшвырнул  ее  прочь,  подальше  от
опасности, а другой поднял меч с пола. Конан был готов разить врага.
     Но он замер, изумленно моргая.  С  каждой  стороны  от  тела  сатрапа
лежало по талисману. И из обоих поднялись сверхъестественные формы.
     Из Руки  Нергала  распространилась  темная  мерцающая  паутина  злого
излучения  -  сверкание  тьмы,  подобное  блеску  полированного  эбенового
дерева. Зловоние Бездны было в его  нечистом  дыхании,  и  проникающий  до
костей холод межзвездных глубин был в его губительном прикосновении. Перед
его медленным продвижением блекло  оранжевое  пламя  факелов.  Оно  росло,
пуская щупальца блестящей тьмы, которые корчились и извивались.
     Но нимб золотого сияния  вокруг  Сердца  Таммуза  усилился  и  вырос,
образуя облако сверкающего янтарного огня. Тепло тысячи медовых источников
струилось из него, отрицая полярный холод, и столбы сочного золотого света
ударили  в  чернильно-черную  паутину  Нергала.   Две   космических   силы
встретились в поединке. Конан неохотно отошел подальше от этой битвы богов
и присоединился к своим дрожащим товарищам. Они  стояли,  в  благоговейном
трепете взирая на невероятную  схватку.  Дрожащая  нагая  фигурка  Хилдико
укрылась в его объятиях.
     - Как ты сюда попала, девочка? - спросил он.
     Она слабо улыбнулась, в глазах ее все еще был испуг.
     - Я пришла в себя и направилась в комнату хозяина. Она была пуста. Но
в кристалле ясновидения я увидела, как вы вошли в зал сатрапа,  и  как  он
проснулся. Я... я последовала за вами, и обнаружив, что вы в  его  власти,
рискнула всем в попытке достать Сердце...
     - Счастье для нас всех,  что  ты  так  поступила,  -  угрюмо  выразил
признательность Конан. Аталис схватил его за руку.
     - СМОТРИ!
     Золотой  туман  Таммуза  превратился  теперь  в  гигантскую   фигуру,
сверкающую  невыносимо  ярким  светом,  смутно  напоминающую  человеческую
своими очертаниями, но огромную как каменные колоссы, вырезанные  из  скал
Шема безвестными мастерами многие века назад.
     Темное облако Нергала тоже распухло до невероятных  размеров.  Теперь
это было огромное черное существо - уродливое, звероподобное, сгорбленное,
похожее больше на гигантскую обезьяну, чем на человека. В туманном  горбе,
который служил ему головой, раскосые щели, полные злобного огня,  сверкали
как изумрудные звезды.
     Две Силы сошлись с громовым ревом,  потрясающим  все  вокруг,  словно
столкнувшиеся миры. Сами  стены  сотряслись  от  ярости  их  столкновения.
Какое-то полузабытое чувство внутри четверых людей сказало им, что  в  бой
вступили титанические космические силы. Воздух был наполнен резким запахом
озона. Искры электрического огня длиной в  руку  вспыхивали  в  клубящейся
ярости, когда золотой бог и темный демон сошлись в поединке.
     Столбы невыносимо яркого света разорвали темную фигуру-тень.  Сияющие
лезвия рассекли ее на полосы плавающей в воздухе тьмы. На мгновение темное
облако окружило и  затмило  сверкающую  золотом  фигуру  -  но  только  на
мгновение.  Еще  один  рев  потрясающего  землю  грома,  и  черная  фигура
растворилась под  напором  ослепительного  сияния.  И  исчезла.  Мгновение
образ, сотканный из света, возвышался над троном, вбирая  в  себя  частицы
тьмы, как могильный прах. Затем он тоже исчез.
     В потрясенном громом  зале  Манхассем  Хана  воцарилась  тишина.  Оба
талисмана исчезли с опаленного возвышения  -  либо  распыленные  на  атомы
яростью космических сил, что бушевали  здесь,  либо  перенесенные  куда-то
далеко, где  будут  ждать  следующего  пробуждения  существ,  которых  они
символизировали или содержали в себе... Никто не мог бы сказать точно.
     А тело на троне? Ничего не осталось от него, не считая горсти пепла.
     - Сердце всегда сильнее, чем рука, - мягко произнес Аталис в звенящей
тишине.


     Конан правил огромной черной кобылой - грубой,  но  уверенной  рукой.
Лошадь дрожала от нетерпения  оказаться  вне  города,  копыта  звенели  по
булыжникам.  Конан  ухмыльнулся.  Его  варварскую  натуру  восхищала  мощь
великолепной кобылы. Широкий плащ из красного шелка ниспадал с его широких
плеч, а посеребренная кольчуга сверкала в утреннем свете.
     - Значит, ты твердо решил покинуть нас, Конан? - спросил принц  Тхан,
прекрасный в своих одеждах новый сатрап Яралета.
     - Да! Гвардия Сатрапа - спокойное место, а мне не терпится попасть на
эту новую войну, которую король  Йилдиз  затевает  против  горных  племен.
Неделя бездействия, и я наелся мирной жизнью до отвала! Так что желаю  вам
удачи, прощайте, Тхан, Аталис!
     Он резко дернул поводья, развернул черную  кобылу  и  направил  ее  к
выходу из двора дома ясновидца. Аталис и принц благосклонно  смотрели  ему
вслед.
     - Странно, что наемник  вроде  Конана  взял  платы  меньше,  чем  мог
получить, - заметил новый сатрап. - Я предложил ему полный сундук  золота,
ему бы хватило этого на всю жизнь. Но  он  взял  только  небольшой  кошель
золота, лошадь, которую нашел на  поле  битвы  и  выбранные  им  оружие  и
доспехи. Слишком много золота, сказал он, только замедлит его.
     Аталис пожал плечами, затем  улыбнулся,  указывая  на  дальний  конец
двора. В двери показалась стройная бритунская девушка с длинной  шевелюрой
кудрявых черных волос. Она подошла  Конану,  который  остановил  лошадь  и
наклонился  к  девушке.  Они  обменялись  несколькими  словами,  затем  он
нагнулся, подхватил ее за тонкую талию, поднял и посадил перед собой.  Она
оказалась лицом к нему и, обхватив обеими руками его могучую шею, спрятала
лицо у него на груди.
     Конан обернулся, взмахнул бронзовой рукой, ухмыльнулся им на прощание
и выехал со двора вместе с прижавшейся к нему гибкой девичьей фигуркой.
     Аталис усмехнулся.
     - Некоторые люди сражаются за другие вещи, не за  золото,  -  заметил
он.





                              Роберт ГОВАРД

                         БАССЕЙН ЧЕРНЫХ ДЬЯВОЛОВ



                           На Запад, не изведавший людей,
                           Стремились корабли с начала мира
                           Прочти, коль смел, слова слепца Скелоса -
                           Он их писал, а мертвецы его за плащ хватали
                           Холодными руками;
                           Прочти о кораблях, что шли сквозь ураган и тьму
                           И не вернулись.


     Конан продолжает идти по  своему  пути  через  южные  равнины  черных
королевств. Здесь его знают давно,  и  Амре  Льву  нетрудно  добраться  до
берега, который он опустошал в прежние дни вместе с Белит. Но Белит ныне -
лишь  память  на  Черном  Побережье.  Кораблем,  который  в  конце  концов
появляется в виду берега, где Конан сидит  и  точит  свой  меч,  управляют
пираты с Островов Бараша, что лежат к  юго-западу  от  Зингары.  Они  тоже
слыхали о Конане и готовы приветствовать его меч и опыт.
     Когда Конан присоединяется к барашским пиратам, ему уже за  тридцать.
Он долгое время остается с  пиратами.  Однако  Конану,  который  знаком  с
хорошо организованными армиями гиборейских королей, банды барашцев кажутся
слишком слабо организованными,  чтобы  можно  было  добиться  лидерства  и
связанных  с  этим  выгод.  Попав  в  исключительно  трудную  ситуацию  на
пиратской встрече  в  Тортадже,  Конан  обнаруживает,  что  выбор  у  него
невелик: либо ему перережут глотку, либо ему придется пуститься в плавание
по Западному  Океану.  Это  последнее  он  и  осуществляет  с  потрясающей
сноровкой и уверенностью в себе.



                                    1

     Санча, родом из Кордавы, изысканно зевнула,  роскошно  вытянула  свои
стройные ноги  и  поудобнее  устроилась  на  отороченном  мехом  горностая
шелковом покрывале, постеленном на кормовой  палубе  каракки.  Она  лениво
сознавала, что вся команда, от носа и до кормы судна, наблюдает за  ней  с
горячим интересом - так же как она сознавала,  что  ее  короткое  шелковое
платье не слишком скрывает очертания ее великолепного тела  от  их  жадных
взоров. Девушка дерзко улыбнулась и  приготовилась  урвать  еще  несколько
минуток, прежде чем солнце, золотой диск которого только начал подниматься
над океаном, станет слепить глаза.
     Но в этот миг ее слуха достиг звук, не похожий ни на скрип снастей  и
шпангоута, ни на плеск волн. Девушка поднялась и села, устремив взгляд  на
бортик, через который, к ее превеликому удивлению, перебрался  человек,  с
которого капала  вода.  Ее  темные  глаза  широко  открылись,  яркие  губы
образовали изумленное "О". Человек, который так грубо  нарушил  ее  покой,
был ей незнаком. Вода струилась ручьями по его  широким  плечам  и  мощным
рукам. Его  единственная  одежда  -  алые  шелковые  шаровары  -  промокла
насквозь, так же как его широкий расшитый  золотом  пояс.  Вода  капала  с
меча, висевшего в ножнах на  поясе.  Лучи  восходящего  солнца  превратили
стоящего у бортика незнакомца в бронзовую статую.  Он  запустил  пальцы  в
мокрую гриву черных волос. Взгляд незнакомца упал на девушку, и его  синие
глаза загорелись.
     - Кто ты такой? - требовательно спросила она. - Откуда ты взялся?
     Он махнул рукой  в  сторону  моря,  указывая  по  меньшей  мере  румб
компаса, а взгляд его не отрывался от стройной фигурки девушки.
     - Ты что, морской человек и живешь прямо  в  море?  -  спросила  она.
Нескрываемое восхищение в его глазах привело Санчу в замешательство,  хотя
она и привыкла к поклонению.
     Прежде  чем  он  успел  ответить,  раздался  звук  быстрых  шагов,  и
появившийся владелец каракки сердито уставился на незнакомца.  Пальцы  его
сжимали рукоять меча.
     - Эй, ты, кто ты такой,  черт  тебя  побери?!  -  спросил  он  тоном,
далеким от дружелюбия.
     - Я Конан, - ответил тот, ничуть не взволнованный.
     Санча заново навострила уши. Она никогда не слыхала, чтобы зингаранец
говорил с таким акцентом, как разговаривал этот человек.
     - И как ты попал на борт моего корабля? - голос владельца  был  полон
подозрения.
     - Приплыл.
     - Приплыл! - возопил владелец. -  Ты  смеешься  надо  мной,  пес!  Мы
далеко за пределами видимости берега. Так откуда ты взялся?
     Конан махнул могучей загорелой рукой на восток, окутанный  золотистым
сиянием поднимающегося солнца.
     - С Островов.
     - Ах вот как! - собеседник посмотрел на него с  возросшим  интересом.
Черные брови опустились ниже, нависли  над  хмурыми  глазами.  Узкие  губы
искривились в неприятной усмешке.
     - Значит, ты один из этих барашских псов.
     Легкая ухмылка коснулась губ Конана.
     - А тебе известно, кто я  такой?  -  требовательно  спросил  владелец
корабля.
     - Корабль зовется "Негодяй", стало быть, ты - Запораво.
     - Ага.
     Угрюмое самолюбие капитана было затронуто тем,  знает  ли  Конан  его
имя. Капитан был высоким человеком, одного роста с Конаном, хотя не такого
могучего телосложения. Обрамленное  стальным  шишаком  лицо  было  темным,
мрачным, ястребоподобным - люди прозвали этого человека Ястреб. Его одежда
и оружие были богатыми и щедро украшенными,  как  водится  у  зингаранской
знати. Рука капитана все время лежала на рукояти меча.
     В его взгляде, устремленном  на  Конана,  было  мало  приязни.  Между
зингаранскими отступниками и отщепенцами,  которые  селились  на  Островах
Бараша, что лежат к юго-западу от Зингары, отношения были  не  из  лучших.
Барашские пираты были  преимущественно  моряками  из  Аргоса,  с  добавкой
небольшого количества представителей других народов. Они совершали  набеги
на торговые корабли и прибрежные города Зингары. Точно так  же  вели  себя
зингаранские буканьеры, но они облагораживали свое занятие,  называя  себя
вольными моряками, и презирали барашских пиратов. Они были не первыми и не
последними из людей, кто пытался позолотить имя вора.
     Некоторые из  этих  мыслей  промелькнули  в  уме  Запораво,  пока  он
поигрывал рукоятью меча и хмуро разглядывал непрошеного  гостя.  Конан  не
подавал вида, о чем думает он сам. Он стоял со скрещенными на груди руками
столь же спокойно, как на палубе собственного корабля; на губах его играла
улыбка, а взгляд был лишен и тени тревоги.
     - Что тебе нужно здесь? - резко спросил вольный моряк.
     -  Вчера  ночью  я  почувствовал  необходимость  покинуть  встречу  в
Тортадже до того, как взойдет луна, - ответил Конан. - Я отплыл в  дырявой
лодке, и всю ночь греб и вычерпывал воду. На рассвете я увидел ваши паруса
и бросил несчастную лоханку, потому что вплавь я мог добраться быстрее.
     - В этих водах полно  акул,  -  проворчал  Запораво,  и  почувствовал
смутное раздражение, когда в ответ Конан только пожал могучими плечами.  С
нижней палубы таращилось множество любопытных лиц. Одно только слово  -  и
они бросятся на незваного гостя с мечами в руках,  как  ураган,  и  сметут
даже такого умелого бойца, каким выглядел незнакомец.
     - С какой стати я должен  сажать  себе  на  шею  каждого  безымянного
бродягу, которого выбросит море? - буркнул Запораво. Его вид  и  поведение
были еще более вызывающими, чем слова.
     - На корабле всегда пригодится хороший моряк,  -  ответил  Конан,  не
обижаясь.
     Запораво нахмурился, понимая, что тот  говорит  правду.  Он  поддался
нерешительности, в результате чего потерял  свой  корабль,  свою  команду,
свою девушку и свою жизнь. Но, разумеется, он не мог предвидеть будущее, и
для него Конан был всего лишь еще одним негодяем, "выброшенным морем", как
он выразился. Конан ему не понравился; однако ничего худого незнакомец ему
не сделал. Поведение его не было вызывающим, хотя и более  свободным,  чем
ему бы понравилось.
     - Будешь работать за свое содержание, - рявкнул Ястреб. -  Проваливай
вниз. И помни: единственный закон здесь - моя воля.
     Плотно сжатые губы Конана разошлись в улыбке. Без колебаний, но и без
излишней спешки он повернулся и спустился на палубу. Он больше  не  глянул
на Санчу, которая жадно наблюдала за коротким разговором, вся  обратившись
в зрение и слух.
     Когда он спустился на палубу, команда собралась  вокруг  него  -  все
зингаранцы, нагие до пояса. Их кричаще яркие шелковые  одежды  перепачканы
смолой, в ушах и на рукоятях кинжалов сверкали драгоценные  камни.  Им  не
терпелось начать древнюю  игру  встречи  новичка.  Сейчас  его  подвергнут
испытанию и определят его будущее положение в команде. Вверху на  кормовой
палубе Запораво  явно  уже  позабыл  о  существовании  новичка,  но  Санча
наблюдала с жадным интересом. Она привыкла к таким  сценам  и  знала,  что
проверка будет жестокой и, возможно, кровавой.
     Но ее знакомство с подобными вещами было весьма слабым по сравнению с
опытом Конана. Он слегка улыбнулся  при  виде  враждебных  фигур,  которые
угрожающе окружили его. Он остановился и  обвел  их  взглядом,  в  котором
ничего нельзя было прочесть. На лице его была  непоколебимая  уверенность.
Существовали неписаные законы поведения в таких ситуациях. Если  бы  Конан
напал на капитана, на него бы набросилась вся команда. Но  теперь  команда
даст ему возможность подраться один  на  один  с  тем,  кого  они  выбрали
затеять ссору с новичком.
     Матрос, выбранный для этой цели, протолкался вперед. Это был  крепкий
жилистый зверь. Вокруг его головы, как тюрбан, был обмотан кроваво-красный
шелковый пояс. Его худой подбородок торчал вперед,  изуродованное  шрамами
лицо было отвратительно злобным. Каждый его взгляд, каждый  шаг  вразвалку
был намеренно оскорбителен. Он завязывал ссору столь же примитивно,  грубо
и жестоко, каким был он сам.
     - Бараша, да? - ощерился он. - Там все псы, а не мужчины. Мы, вольные
моряки, плюем на них - вот так!
     Он плюнул Конану в лицо и схватился за меч.
     Движение  барашца  было  слишком  быстрым,  чтобы  кто-то  успел  его
заметить. Его  кулак,  подобный  кузнечному  молоту,  с  чудовищной  силой
врезался в  челюсть  задиры.  Зингаранец  пролетел  по  воздуху  и  рухнул
бесформенной кучей у борта.
     Конан обернулся к остальным. Если не  считать  постепенно  угасающего
сверкания его глаз, в нем ничего не изменилось.  Однако  проверка  новичка
закончилась так же быстро, как началась. Моряки подняли  своего  товарища.
Его сломанная челюсть отвисла, голова бессильно болталась.
     - Клянусь Митрой, у него сломана шея! - выругался чернобородый пират.
     - Вы, вольные моряки,  ребята  со  слабыми  костями,  -  расхохотался
Конан. - Мы на Бараш не  обращаем  внимания  на  такие  оплеухи.  Ну  что,
кто-нибудь из вас полезет ко мне с мечом? Нет? Тогда порядок.  Мы  друзья,
э?
     Достаточно языков были наготове, чтобы заверить его, что  так  оно  и
есть. Загорелые руки выбросили мертвого пирата за борт, и дюжина плавников
разрезала воду в том месте, куда упало тело. Конан рассмеялся и  потянулся
могучим телом,  как  огромная  кошка.  Его  взгляд  устремился  вверх,  на
кормовую палубу. Санча перегнулась через бортик, ее яркие губы раскрылись,
темные глаза сверкали интересом.  Солнце  за  ее  спиной  обрисовывало  ее
гибкую фигуру, просвечивая насквозь легкую ткань ее платья. Затем  на  нее
упала мрачная тень Запораво и тяжелая рука по-хозяйски  легла  на  хрупкое
девичье плечо. В хмуром многозначительном взгляде, который он бросил вниз,
была угроза. Конан ответил ему ухмылкой, словно подумав о  шутке,  которая
известна ему одному.
     Запораво совершил ошибку, которую делают  многие  тираны.  В  мрачном
великолепии своего одиночества на  верхней  палубе  он  недооценил  людей,
которые находятся ниже его. У него была возможность убить  Конана,  но  он
упустил ее, упиваясь собственным величием.  Он  не  мог  представить,  что
кто-то из этих псов на нижней палубе может быть ему опасен. Он  так  долго
был наверху и столь многих врагов подавил и уничтожил, что  бессознательно
счел себя стоящим выше происков любых соперников.


     Конан и в самом деле не провоцировал его. Он смешался с командой, жил
и развлекался вместе с ними. Он показал себя опытным  моряком.  Конан  был
намного сильнее любого из них. Он делал работу за троих  и  всегда  первым
хватался за тяжелую или опасную работу. Его товарищи начали полагаться  на
него. Он не затевал с ними ссор, и они  старались  ничем  не  задеть  его.
Конан играл с ними в азартные игры, ставя свой пояс и ножны,  выигрывал  у
них деньги и оружие, и отдавал обратно со смехом.  Команда  бессознательно
стала видеть в нем вожака. Он ничего не рассказывал о том,  что  заставило
его покинуть Бараш, но то, что он совершил нечто настолько кровавое, из-за
чего его изгнала такая дикая банда, как барашские  пираты,  прибавило  ему
уважения в глазах свирепых вольных моряков.  По  отношению  к  Запораво  и
товарищам-матросам Конан был неизменно вежлив,  никогда  не  вел  себя  ни
нагло, ни услужливо.
     Даже самые тупые отметили контраст между угрюмым, грубым,  молчаливым
капитаном и пиратом, который часто смеялся  раскатистым  смехом,  распевал
непристойные песни на дюжине языков, хлестал эль как завзятый  пьяница  и,
судя по всему, ничуть не заботился о будущем.
     Если бы Запораво знал, что его сравнивают - пусть бессознательно -  с
человеком с нижней палубы, он потерял бы дар речи от удивления и гнева. Но
он был занят своими мыслями, которые с годами становились все  мрачнее,  и
своими смутными мечтами о величии - а также  девушкой,  обладание  которой
доставляло ему горькую радость. Впрочем, таковы были все его радости.
     А девушка все чаще и чаще посматривала на  гиганта  с  гривой  черных
волос, который в работе или на отдыхе возвышался среди товарищей-матросов,
как гора. Он никогда не заговаривал с ней, но нельзя  было  ошибиться  при
виде огня в его  глазах.  Санча  и  не  ошибалась,  и  она  часто  думала,
насколько ей хватит смелости продолжать эту игру.
     От дворцов Кордавы ее отделяло не  так  много  времени,  но  для  нее
прошла целая жизнь с тех пор, как Запораво унес ее с  пылающей  каравеллы,
на  которую  напали  его  волки.  Санча,  которая  была   избалованной   и
испорченной дочерью Графа Кордавского, узнала, что  значит  быть  игрушкой
пирата. Поскольку она была достаточно сильной и гибкой, чтобы  гнуться  не
ломаясь, Санча выжила там, где другие женщины  умирали.  А  поскольку  она
была  юной  и  полной  жизни,  она  начала  находить   радость   в   своем
существовании.
     Эта новая жизнь была лишена уверенности в завтрашнем дне,  похожа  на
сон и полна разительных  контрастов  -  сражения,  мародерство,  убийства,
бегство. Странности Запораво делали их жизнь еще более  случайной,  чем  у
обычных вольных моряков. Никто  не  знал,  что  предпримет  их  капитан  в
следующий раз. В настоящий момент они  покинули  известные  берега  и  все
дальше  углублялись  в  неведомые  просторы,  которых   избегали   обычные
мореплаватели. С начала времен находились  искатели  приключений,  которые
направляли свои корабли этим курсом - и исчезали навсегда.
     Известные земли остались далеко позади. День за  днем  синий  простор
вздымающихся и опускающихся волн расстилался перед  их  взором.  Здесь  не
было добычи - ни городов, которые можно ограбить, ни кораблей, на  которые
можно напасть. Команда роптала, хотя и потихоньку,  чтобы  их  недовольные
речи не достигли ушей неумолимого капитана. Он денно и нощно вышагивал  по
верхней палубе в угрюмом величии, или же склонялся над древними схемами  и
пожелтевшими от времени картами;  читал  пухлые  тома  из  рассыпающегося,
изъеденного червями пергамента. Время от времени он разговаривал с Санчей.
Его речи казались девушке дикими и  странными.  Он  говорил  о  затерянных
континентах, о сказочных городах, что  дремлют  непознанными  среди  синих
вод, омывающих их  берега,  и  рогатые  драконы  стерегут  там  сокровища,
собранные королями дочеловеческих государств когда-то давным-давно.
     Санча слушала, не понимая его, обхватив руками свои стройные  колени.
Мысли девушки все время  отвлекались  от  речей  ее  угрюмого  спутника  и
устремлялись  к  бронзовокожему  гиганту,  чей  смех  был  раскатистым   и
первобытным, как морской ветер.


     Итак, после многих утомительных недель плавания они увидели землю  на
западе и на рассвете бросили якорь  в  мелководной  бухте.  На  берегу  за
полосой белого песка начинались пологие склоны, поросшие густой  травой  и
деревьями. Ветер принес запах свежей зелени и цветов, и Санча захлопала  в
ладоши в восторге, что они  высадятся  на  берег.  Но  ее  радость  быстро
прекратилась, когда Запораво приказал ей оставаться на корабле, пока он не
пошлет за ней. Он никогда не  объяснял  свои  распоряжения,  так  что  она
никогда не знала причин его поступков - кроме тех  частых  случаев,  когда
дьявол в его душе заставлял его причинять девушке боль без всякой причины.
     В прескверном настроении Санча  расположилась  на  верхней  палубе  и
наблюдала, как матросы взмахами весел направляют лодку к берегу  по  тихой
воде, которая в  утреннем  свете  сверкала,  как  жидкий  нефрит.  Девушка
видела, как они высадились на песчаный берег -  настороженные,  с  оружием
наготове. Несколько человек направились на разведку под деревья. Среди них
она заметила Конана. Невозможно  было  не  узнать  его  высокую  бронзовую
фигуру,  его  пружинистый  шаг.  Люди   говорили,   что   он   вообще   не
цивилизованный человек, он киммериец - один из тех варваров,  чьи  племена
обитают на холмах далекого Севера и наводят своими набегами ужас на  южных
соседей. Она и сама чувствовала, что в нем есть что-то необычное, какая-то
потрясающая  жизненная  сила  варвара,  которая  отличала  его  от  других
матросов, хоть они и были достаточно дикими.
     В тишине берега эхом отдавались голоса.  Тишина  придала  уверенности
пиратам. Группы рассыпались и люди разбрелись по берегу среди  деревьев  в
поисках фруктов. Санча смотрела, как они лезут на деревья, срывают фрукты,
и ей захотелось тоже попробовать фруктов. Она топнула маленькой  ножкой  и
выругалась с умением, которое обеспечивал  ее  опыт  общения  с  постоянно
сквернословящими пиратами.
     Люди на берегу нарвали много прекрасных фруктов и принялись пировать.
Им особенно пришелся по вкусу незнакомый фрукт в золотистой кожуре. Только
Запораво не искал и не ел фруктов. Его разведчики не обнаружили поблизости
ни людей, ни каких-либо следов присутствия человека, ни диких  зверей.  Он
стоял, устремив взгляд на длинные цепи пологих холмов,  мягко  переходящих
один в другой. Затем, отдав краткое распоряжение, он взял  в  руку  меч  и
направился к деревьям. Один из матросов попытался убедить его не ходить  в
одиночку и был вознагражден ужасным ударом в челюсть. У Запораво были свои
причины для того, чтобы идти одному. Он хотел выяснить,  действительно  ли
этот остров - тот самый, который упоминался в таинственной Книге  Скелоса.
Там  говорилось,  что  на  этом  острове  неведомые   чудовища,   создания
безымянных мудрецов, стерегут склепы, полные покрытого иероглифами золота.
Запораво, следуя своему угрюмому образу мыслей,  не  желал  делиться  этим
знанием, вне зависимости от того, было оно истинным или ложным, ни с кем -
а меньше всего со своей собственной командой.
     Санча, с неослабным любопытством наблюдая с верхней  палубы  за  тем,
что происходит на берегу, увидела, как Запораво исчез среди деревьев.  Она
увидела также, как барашский пират Конан оглянулся, бросил быстрый  взгляд
на  остальных,  которые  разбрелись  по  берегу,  последовал  в   том   же
направлении, что и Запораво, и тоже исчез за деревьями.
     Любопытство Санчи стало еще сильнее. Она ждала, когда  они  вернутся,
но они не возвращались. Матросы продолжали бесцельно слоняться по  берегу,
кое-кто побрел вглубь суши. Многие улеглись в  тени  поспать.  Время  шло.
Санча беспокойно расхаживала по палубе. Солнце стало припекать даже  через
полотняный навес над верхней палубой. Здесь было жарко, тихо, сонно - а  в
нескольких ярдах от корабля, за полосой синего  мелководья,  в  прохладной
тени деревьев Санчу манила тайна неведомого острова.  А  больше  всего  ее
занимала загадка исчезновения Запораво и Конана.
     Она слишком хорошо знала, каким будет  наказание,  если  она  посмеет
ослушаться своего не знающего жалости  хозяина.  Некоторое  время  девушка
колебалась. Наконец  она  решила,  что  даже  если  Запораво  отхлещет  ее
плеткой, это мероприятие того стоит. Не  раздумывая  более,  она  сбросила
легкие кожаные сандалии, выскользнула из платья и осталась нагой, как Ева.
Перебравшись через борт и спустившись вниз по снастям, Санча скользнула  в
воду и поплыла к берегу. Через несколько минут она уже стояла  на  берегу.
Она поежилась, когда песок обжег ей ступни. Девушка осмотрелась в  поисках
пиратов. Она увидела только несколько человек, поодаль на  берегу.  Многие
спали, развалившись под деревьями. В руках у них  были  золотистые  плоды.
Санча удивилась, отчего они так крепко спят в такой ранний час.
     Никто не окликнул ее, когда  она  пересекла  белую  полоску  песка  и
оказалась в тени деревьев. Она обнаружила, что деревья на пологих  склонах
растут неровными группами, а между  этими  рощицами  простираются  широкие
травянистые луга. Санча продвигалась вглубь суши, в том же направлении,  в
котором  скрылись  Запораво  и  Конан.  Ее  заворожил  зеленый   ландшафт,
расстилавшийся перед ней: один пологий холм за  другим,  покрытый  зеленым
ковром травы с пятнами рощ. Между склонов лежали неглубокие  низины,  тоже
покрытые густой травой.  Ландшафт,  казалось,  таял,  растворялся  в  себе
самом, одна картина мягко переходила в другую.  Пейзаж  был  своеобразным,
одновременно просторным и ограниченным. Все было окутано сонным молчанием,
словно чарами.
     Неожиданно она вышла на плоскую вершину  холма,  окруженную  высокими
деревьями, и волшебное сонное очарование тотчас исчезло при виде того, что
лежало на  покрасневшей  истоптанной  траве.  Санча  невольно  крикнула  и
отпрянула, но остановилась  и  подкралась  вперед,  вся  дрожа,  с  широко
открытыми глазами.
     На траве  перед  ней  лежал  Запораво.  Он  смотрел  вверх  невидящим
взглядом. В груди  его  была  открытая  рана.  Меч  его  валялся  рядом  с
бесчувственной рукой. Ястреб спикировал в последний раз.
     Нельзя сказать, что Санча смотрела  на  труп  своего  повелителя  без
всяких чувств. У него не было причин любить его, но по  крайней  мере  она
испытывала такие  чувства,  как  любая  девушка  при  виде  мертвого  тела
человека, который первый обладал  ей.  Она  не  плакала  и  не  испытывала
потребности плакать, но ее охватила сильная дрожь и  кровь  застыла  в  ее
жилах. Девушка с трудом подавила приступ истерики.
     Она осмотрелась в поисках  человека,  которого  ожидала  увидеть.  Ее
взгляд не встретил ничего, кроме кольца высоких лесных гигантов  с  густой
листвой, и синих склонов за ними. Куда исчез тот, кто  прикончил  вольного
моряка? Уполз, смертельно раненый? Но не было кровавых следов, ведущих  от
тела.
     Озадаченная девушка направилась к  деревьям,  но  застыла  на  месте,
когда изумрудные листья зашевелились -  и  это  не  было  вызвано  порывом
ветра. Она осторожно подошла к  деревьям,  пристально  вглядываясь  вглубь
листвы.
     - Конан? - неуверенно спросила она. Собственный  голос  показался  ей
странным и тихим в необозримом пространстве тишины, которая внезапно стала
тревожной.
     Колени девушки задрожали от охватившей ее паники.
     - Конан! - отчаянно вскрикнула она. - Это я,  Санча!  Где  ты?  Прошу
тебя, Конан...
     Голос ее прервался. Карие глаза расширились от невыразимого ужаса.  С
ярких губ сорвался нечленораздельный крик. Оцепенение завладело ее  телом:
ей нужно было бежать со всех ног, а она не могла пошевелить ни  рукой,  ни
ногой. Она могла только кричать, кричать без слов.



                                    2

     Когда Конан увидел, что Запораво один удаляется  вглубь  острова,  он
понял: это тот шанс, которого он ждал. Конан не ел фруктов, не  участвовал
в грубых забавах своих товарищей. Он был занят наблюдением  за  действиями
капитана пиратов. Привыкшие к странным  настроениям  Запораво  матросы  не
особенно удивились,  что  их  капитан  решил  исследовать  неизвестный  и,
возможно,  враждебный  остров  в  одиночку.  Они   занялись   собственными
развлечениями, и не заметили, как Конан скользнул вслед за капитаном,  как
пантера на охоте.
     Конан вовсе не недооценивал свое влияние на команду.  Но  он  еще  не
получил права вызвать капитана на смертельный поединок, так  как  пока  не
участвовал в боях и набегах. В пустых морских просторах, которые  бороздил
корабль  Запораво,  у  Конана  не  было  возможности   показать   себя   в
соответствии с неписаными законами вольных моряков. Команда была бы против
него, если бы он решился открыто напасть на капитана. Но он знал, что если
он убьет Запораво без их ведома, команда,  лишенная  капитана,  не  станет
хранить верность мертвецу. В таких волчьих стаял в счет шли только живые.
     Поэтому он последовал за Запораво с мечом  в  руке  и  нетерпением  в
душе. Они вышли на плоскую вершину, окруженную кольцом  высоких  деревьев.
За их толстыми стволами виднелся зеленый ландшафт пологих холмов, тающих в
синей  дымке  расстояния.  Посредине  открытого  места  Запораво,   почуяв
преследование, обернулся. Рука его легла на рукоять меча.
     Пират выругался.
     - Зачем ты идешь за мной, грязный пес?
     - Ты с ума сошел? Это же яснее ясного,  -  рассмеялся  Конан,  быстро
приближаясь к тому, кто до сих пор был его капитаном. На  губах  его  была
улыбка, а глаза пылали диким блеском.
     Запораво, гнусно выругавшись, выхватил свой меч. Барашец  без  лишних
слов бросился на него. Меч Конана превратился в  свистящую  арку  стали  у
него над головой. Сталь ударилась о сталь.
     Запораво был ветераном тысячи боев на суше и на море. В мире не  было
человека, более глубоко и всесторонне знакомого с искусством боя на мечах,
чем он. Но он никогда еще не  сталкивался  с  клинком,  которым  орудовали
могучие  руки  варвара,  взращенного   в   диких   землях   за   пределами
цивилизованных  стран.  С  его  искусством  владения  мечом  соревновались
молниеносная  скорость  и  чудовищная  сила,  недоступные  цивилизованному
человеку. Манера  Конана  действовать  мечом  была  необычной.  Он  дрался
естественно и свободно, как лесной волк. Сложности искусства мечника  были
бесполезны против его первобытной ярости, как была бы бесполезна  ловкость
человека-боксера против убийственной мощи пантеры.
     Запораво сражался так, как никогда до сих  пор.  Он  выкладывался  до
последнего, чтобы отразить клинок, который подобно молнии сверкал над  его
головой.  В  отчаянии  Запораво  принял  один   удар   рукоятью   меча   и
почувствовал, что рука его онемела до самого плеча от страшного удара.  За
этим ударом немедленно последовал другой,  столь  чудовищный,  что  острие
меча прошло сквозь кольчугу и ребра, как сквозь бумагу, и пронзило  сердце
насквозь. Губы Запораво искривились в краткой агонии. Но он до  конца  был
верен своему угрюмому нраву и не издал ни звука. Он был мертв раньше,  чем
его тело упало на истоптанную  траву,  на  которой  капли  крови  сверкали
подобно рубиновой крошке в солнечных лучах.
     Конан стряхнул с меча капли крови,  удовлетворенно,  но  без  особого
восторга ухмыльнулся, потянулся  как  огромная  кошка  -  и  вдруг  замер.
Довольное выражение на его лице сменила гримаса недоумения. Он застыл, как
статуя, с мечом наперевес.
     Когда он поднял глаза от тела поверженного врага,  его  отсутствующий
взгляд задержался на окружающих ровную  площадку  деревьях  и  пейзаже  за
ними.  И  Конан  увидел  нечто   фантастическое,   нечто   невероятное   и
необъяснимое. Над мягким округлым силуэтом  отдаленного  холма  он  увидел
высокую черную нагую фигуру, которая несла на плече другую -  тоже  нагую,
но белую. Явление исчезло так же внезапно, как появилось, оставив Конана в
полнейшем недоумении.
     Пират осмотрелся вокруг, неуверенно глянул  туда,  откуда  пришел,  и
выругался. Он был в замешательстве - можно даже сказать,  расстроен,  если
такое определение применимо к человеку со стальными нервами вроде  Конана.
Посредине совершенно реального, хоть и экзотического  пейзажа,  он  увидел
странствующий призрак из кошмарного сновидения. Конан не сомневался  ни  в
своем зрении, ни в здравом  рассудке.  Он  точно  знал,  что  видел  нечто
чуждое, таинственно жуткое, сверхъестественное. Достаточно было уже одного
только появления черной фигуры,  несущей  на  плече  белого  пленника;  но
вдобавок черная фигура была неестественно высока.
     С сомнением покачав головой, Конан направился в том направлении,  где
он видел  фигуру.  Он  не  обдумывал,  насколько  разумно  так  поступать.
Любопытство его было настолько возбуждено, что  он  не  мог  не  поддаться
искушению.
     Он пересекал холм за холмом. Все холмы  были  одинаковыми,  поросшими
густой зеленой травой, с разбросанными по склонам  рощами  деревьев.  Хотя
Конану приходилось  все  время  подниматься  и  спускаться  по  склонам  с
утомительной  монотонностью,  в  целом  местность  постепенно  повышалась.
Череда  округлых  вершин  и  неглубоких  долин   изматывала   и   казалась
бесконечной. Но наконец Конан поднялся на холм, который, похоже, был самой
высокой вершиной острова, и остановился при виде зеленых сверкающих стен и
башен. Пока он не достиг того места, где стоял теперь, они так сливались с
зеленью ландшафта, что были незаметны даже для его зоркого взгляда.
     Конан некоторое время стоял в нерешительности, поигрывая мечом, затем
двинулся вперед, снедаемый червем любопытства. Он  приблизился  к  высокой
арке в закругленной стене. Вокруг не было ни души. Осторожно и внимательно
заглянув внутрь, Конан увидел просторный открытый двор,  поросший  травой.
Двор окружала круглая стена из зеленого полупрозрачного  вещества.  В  ней
было несколько арок. Ступая на цыпочках босыми ногами, держа меч наготове,
Конан наугад выбрал одну из арок и, пройдя сквозь нее, оказался  в  другом
похожем  дворе.  Над  внутренней  стеной  он  видел  шпили   башнеподобных
сооружений странной формы. Одна из этих башен выходила в тот двор, где  он
оказался. В нее вела широкая лестница. Конан поднялся по лестнице, задавая
себе вопрос - происходит ли это с ним на самом деле, или он попал в грезы,
вызванные черным лотосом?
     Взойдя по лестнице, он оказался на обнесенном стеной выступе, или  на
балконе, Конан не разобрался, что именно это было. Теперь он видел  детали
строений, но они ничего для него не значили. С неуютным чувством он понял,
что обычные человеческие существа не могли бы построить эти  башни.  В  их
архитектуре была симметрия и система, но  то  была  безумная  симметрия  и
система, чуждая человеческому рассудку. Что касается  планировки  городка,
или замка, или что это было, в целом, то Конан видел достаточно,  чтобы  у
него создалось впечатление огромного  количества  дворов,  преимущественно
круглых, окруженных каждый своей стеной и связанных с другими  посредством
открытых арок. Вся постройка в целом группировалась вокруг странных  башен
в центре.


     Повернувшись  в  сторону,  противоположную  башням,   Конан   испытал
страшное потрясение  и  съежился  за  парапетом  балкона,  ошеломленный  и
удивленный.
     Балкон  или  выступ,   на   котором   находился   Конан,   был   выше
противоположной стены, и Конану был  поверх  стены  виден  соседний  двор.
Дальняя внутренняя стена этого двора  отличалась  от  других,  которые  он
видел. Она была не гладкой,  а  пересекалась  длинными  линиями  выступов,
заполненных  небольшими  предметами,  природы   которых   Конан   не   мог
определить.
     Однако в тот момент он  обратил  мало  внимания  на  эту  стену.  Его
внимание  было  сосредоточено  на  группе  существ,   которые   сгрудились
поблизости от  темно-зеленого  бассейна  в  центре  двора.  Существа  были
черными  и  нагими,  человекоподобными  -  но  самое  невысокое  из   них,
выпрямившись, было бы на  две  головы  выше  Конана.  Высокий  пират  едва
доставал бы ему до плеча. Они были скорее стройными,  чем  массивными,  их
мускулистые  тела  были  правильными,  без  малейшего  признака  уродства.
Единственным отличием был ненормально  высокий  рост.  Но  даже  на  таком
расстоянии Конан уловил дьявольское в их лицах.
     В центре группы, съежившись от страха, стоял нагой юноша,  в  котором
Конан узнал  младшего  из  моряков  "Негодяя".  Значит,  это  он  был  тем
пленником, которого несла по  склону  замеченная  Конаном  черная  фигура.
Конан не слышал тогда шума борьбы и теперь не замечал следов крови или ран
на лоснящихся телах гигантов цвета черного дерева. Надо  полагать,  парень
забрел вглубь острова, далеко от своих товарищей,  и  его  схватил  черный
гигант, который скрывался в засаде. Конан мысленно определил этих  существ
как черных людей за неимением лучшего определения; инстинктивно  он  знал,
что эти высокие черные существа не люди в привычном смысле слова.
     Звуки  до  Конана  не  доносились.  Черные  кивали   друг   другу   и
жестикулировали, но непохоже было, что  они  разговаривают  -  по  крайней
мере, вслух они не общались. Один из  них,  присев  на  корточки  рядом  с
дрожащим от страха парнишкой, держал в руках какой-то предмет, похожий  на
свирель. Он поднес ее к губам и, наверное, дунул - хотя Конан  не  услышал
звука. Но юный зингаранец услышал или почувствовал. Он задрожал. Он дрожал
и  корчился,  словно  в  агонии.  В  движениях  его  тела  стала   заметна
определенность,  движения  стали  ритмичными.  Дрожь  перешла   в   жуткие
содрогания, правильные и ритмичные. Парень начал танцевать -  как  танцуют
кобры, извиваясь под звуки флейты факира. В этом танце  не  было  никакого
пыла, восторга, радостного самозабвения. Самозабвение, правда, было  -  но
вовсе не радостное. На это было жутко смотреть.  Как  будто  немая  музыка
свирели впилась похотливыми пальцами в самые тайники  души  паренька  и  с
дьявольской жестокостью помимо  его  воли  вымучивала  из  него  выражение
потаенных страстей. Это были судороги непотребства,  спазм  сладострастия,
принудительно  вызванное   извержение   скрытых   желаний.   Желание   без
удовольствия, боль, неразрывно сплетенная с похотью. Смотреть на это  было
все равно что наблюдать, как с души срывают все покровы до  последнего,  и
она остается обнаженной, являя все свои темные и безымянные тайны.
     Конан смотрел, застыв от ужаса и отвращения. Это зрелище  вызывало  у
него тошноту. Сам он был примитивен, как лесной волк, но ему были  знакомы
извращенные секреты загнивающих цивилизаций. Он бродил по городам Заморы и
знавал  женщин  Злого  Шадизара.  Но  сейчас  он  чувствовал   присутствие
космического   зла,    далеко    превосходящего    обычную    человеческую
испорченность: извращенная ветвь на древе Жизни, развивавшаяся по законам,
недоступным человеческому пониманию. Конан был потрясен не  агонизирующими
судорогами несчастного паренька, а глубинным непотребством  этих  существ,
которые могли  вызвать  на  свет  тайны,  что  дремлют  в  бездонной  тьме
человеческой  души,  и  находили  удовольствие  в  бесстыдном  выставлении
напоказ таких вещей, на которые не следовало бы даже намекать,  о  которых
нельзя вспоминать даже в бессонные ночи, полные кошмаров.
     Вдруг черный мучитель отложил свирель и встал, возвышаясь  как  башня
над дрожащей белой фигуркой. Грубо схватив паренька за шею и ноги,  гигант
перевернул его вниз головой и окунул в зеленый бассейн. Конан увидел,  как
тело несчастного блеснуло  белизной  сквозь  зелень  воды.  Гигант  держал
пленника глубоко под  поверхностью  воды.  Затем  среди  остальных  черных
произошло  движение,  и  Конан  быстро  укрылся  за  стеной  балкона,   не
осмеливаясь высунуть голову, чтобы его не увидели.
     Через некоторое время  любопытство  одержало  верх,  и  он  осторожно
выглянул. Черные переходили из того двора в другой через арку. Один из них
как раз клал что-то на выступ дальней стены, и Конан увидел, что этот  тот
из гигантов, который мучил паренька. Он был выше остальных,  и  на  голове
его был обруч, украшенный драгоценными камнями. Зингаранского паренька  не
было видно. Гигант последовал за своими товарищами, и  Конан  увидел,  как
они выходят через ту арку, через которую он сам попал в этот замок  ужаса,
и направляются туда, откуда он пришел. У них  не  было  оружия,  но  Конан
понял, что они намерены расправиться с вольными моряками.
     Но прежде чем идти предупредить об опасности ничего не  подозревающих
пиратов, он хотел выяснить,  какая  участь  постигла  паренька.  Ничто  не
нарушало тишину. Конан решил, что во дворах и в башнях нет  никого,  кроме
него самого.
     Он быстро спустился по лестнице, пересек двор и прошел через  арку  в
тот двор, которые только что покинули черные. Теперь он рассмотрел, что из
себя представляет стена с выступами. На ней рядами располагались  выступы,
вырезанные  из  цельного  камня.  На  выступах  были  расставлены   тысячи
маленьких фигурок, в  основном  сероватого  цвета.  Эти  фигурки  были  не
длиннее человеческой руки. Они изображали  людей,  и  были  сделаны  столь
искусно, что Конан различил в статуэтках разные  расовые  черты  -  черты,
типичные для жителей Зингары, Аргоса, Офира и корсаров Куша. Эти последние
были  черными,   как   настоящие   кушиты.   Конан   чувствовал   странную
напряженность, когда рассматривал немые незрячие фигурки.  Они  так  точно
копировали реальность, что становилось не по себе. Он  потрогал  несколько
статуэток, но  не  смог  определить,  из  какого  материала  они  сделаны.
Материал был похож на окаменевшую кость, но он не мог представить,  откуда
на острове нашлось такое множество окаменевшей кости, чтобы ее можно  было
использовать так щедро.
     Конан обратил внимание, что статуэтки, изображающие  людей  тех  рас,
которые ему знакомы, стоят на верхних выступах. Нижние выступы были заняты
фигурками, черты которых  были  ему  незнакомы.  Они  либо  были  вымыслом
неведомого мастера, либо представляли давно вымершие и забытые расы.
     Нетерпеливо тряхнув головой, Конан повернулся к бассейну.  В  круглом
дворе негде было спрятаться; поскольку  тела  зингаранца  нигде  не  было,
значит, оно должно лежать на дне бассейна.
     Приблизившись в ровному зеленому диску, Конан всмотрелся в  блестящую
поверхность. Он как будто смотрел  сквозь  толстое  зеленое  стекло  -  не
замутненное,  но  странно  обманчивое.  Бассейн  был  небольших  размеров,
круглый как колодец, огражденный бортиком из зеленого нефрита. Заглянув  в
него, Конан увидел круглое дно. Он не  смог  определить,  как  глубоко  от
поверхности оно находится. Однако  бассейн  казался  невероятно  глубоким.
Глядя вниз, Конан чувствовал головокружение, как будто смотрел в бездонную
пропасть. Он был озадачен тем, что вообще видит дно: оно было  невероятно,
невозможно далеким, призрачным, иллюзорным, но явственно различимым. Время
от времени ему казалось, что он  замечает  нечто  вроде  слабого  свечения
глубоко в глубинах цвета нефрита, но он не  мог  сказать  наверняка.  Зато
Конан мог сказать со всей  определенностью,  что  бассейн  пуст,  если  не
считать сверкающей воды.
     В таком случае, куда, во имя Крома, делся паренек, которого у  Конана
на глазах жестоко  утопили  в  этом  бассейне?  Конан  выпрямился,  провел
пальцем по лезвию меча и вновь осмотрел двор. Его  взгляд  остановился  на
одной из статуэток, выстроенных на одном  из  верхних  уступов  стены.  Он
видел, как черный гигант что-то поставил туда... Холодный пот выступил  на
загорелой коже Конана.
     Нерешительно, однако не в силах противиться, словно его  влекло  туда
магнитом, пират подошел к блестящей стене. Ошеломленный возникшим  у  него
подозрением  -  подозрением  слишком  чудовищным,  чтобы  его  можно  было
высказать вслух, - он воззрился на  последнюю  фигурку  в  ряду.  Страшное
сходство было очевидным. Ошибиться было невозможно. Каменные,  неподвижные
черты маленькой статуэтки были  чертами  зингаранского  паренька.  Фигурка
уставилась на Конана незрячими глазами.  Конан  отпрянул,  потрясенный  до
глубины души. Его меч дрогнул в онемевшей руке. Он не мог оторвать взгляда
и стоял, разинув рот, ошеломленный осознанием факта, который  был  слишком
бездонным и ужасающим, чтобы его можно было охватить умом.
     Однако сомнений быть не могло. Секрет маленьких фигурок был раскрыт -
хотя за ним лежала более темная и зловещая тайна их природы.



                                    3

     Как долго Конан стоял,  переживая  свое  открытие,  он  не  знал.  Из
оцепенения его вывел женский голос. Женщина кричала все громче  и  громче,
как будто ее тащили ближе. Конан узнал этот голос, и оцепенение  мгновенно
слетело с него.
     Быстрым движением он взлетел  вверх  по  узким  выступам,  отшвыривая
фигурки, чтобы  поставить  ногу.  Он  прыгнул,  уцепился  за  край  стены,
подтянулся и заглянул через стену. Стена оказалась внешней.  Взору  Конана
предстал зеленый луг, окружающий замок.
     По заросшему травой склону шагал  черный  гигант,  неся  извивающуюся
пленницу под мышкой, как человек может  нести  сопротивляющегося  ребенка.
Пленницей была  Санча.  Ее  черные  волосы  ниспадали  спутанными  черными
волнами, оливковая кожа резко контрастировала с  блестящей  чернотой  тела
гиганта. Не обращая ни малейшего внимания на  то,  как  она  извивается  и
кричит, он направлялся к арке входа.
     Когда черный скрылся внутри, Конан сломя голову прыгнул вниз со стены
и  осторожно  прокрался  сквозь  арку,  которая  вела  в  соседний   двор.
Прижавшись к стене, он наблюдал, как гигант вошел в двор с бассейном, неся
сопротивляющуюся пленницу. Отсюда Конану были хорошо видны  черты  черного
существа.
     Превосходная симметрия тела производила еще  большее  впечатление  на
близком расстоянии. Под кожей цвета черного дерева  выступали  мускулы,  и
Конан при виде их не усомнился, что  гигант  способен  разорвать  обычного
человека на части голыми руками. Еще одни могучим оружием служили ногти на
руках - они были длинными, как когти дикого зверя. Лицо было словно маска,
вырезанная из черного дерева.  Темно-карие  глаза  переливались  мерцающим
золотом. Но само  лицо  было  нечеловеческим.  Каждая  его  линия,  каждая
черточка была  отмечена  злом  -  глубинным  злом,  превосходящим  обычное
человеческое зло. Существо не было человеком, не могло им быть.  Это  было
богохульное  создание,  противоречащее   самой   жизни,   развившееся   по
противоестественным законам - извращение эволюции.
     Гигант бросил Санчу на траву. Девушка упала  ниц,  плача  от  боли  и
ужаса. Черный осмотрелся вокруг, словно что-то его беспокоило, и глаза его
расширились при виде разбросанных статуэток. Тем не менее  он  наклонился,
взял пленницу за шею  и  ноги  и  целеустремленно  направился  к  зеленому
бассейну. Конан выскользнул из-за арки и  подобно  ветру  смерти  пронесся
через двор.
     Гигант  обернулся  и  глаза  его  вспыхнули,  когда  он  увидел,  что
бронзовокожий человек ринулся напасть на него.  От  удивления  он  на  миг
разжал жестокую хватку, и Санча вывернулась из его рук и упала  на  траву.
Руки с чудовищными когтями протянулись к ней, но  Конан  проскользнул  под
ними и вонзил меч в пах гиганта. Черный человек свалился,  как  срубленное
дерево, истекая кровью, и в следующий миг Санча изо всех сил  вцепилась  в
Конана, вне себя от страха и истерического облегчения.
     Конан выругался, высвобождаясь из ее объятий. Но  его  враг  уже  был
мертв: темно-карие  глаза  остекленели,  огромное  черное  тело  перестало
вздрагивать.
     - Ах, Конан, - всхлипывала Санча, цепко прижимаясь к нему.  -  Что  с
нами будет? Кто эти чудовища? Ах, несомненно, это Ад, и этот черный -  сам
Дьявол...
     - В таком случае Аду понадобится новый дьявол, - осклабился  барашец.
- Но как он поймал тебя? Они что, захватили корабль?
     - Не знаю, - она  попыталась  вытереть  слезы,  потянулась  за  краем
платья, и только тогда вспомнила, что на ней ничего нет. -  Я  поплыла  на
берег. Я видела, как ты последовал за Запораво, и пошла за вами двоими.  Я
нашла Запораво... Это ты... ты его...
     - Кто же еще? - проворчал Конан. - И что дальше?
     - Я увидела  движение  среди  деревьев,  -  девушка  задрожала.  -  Я
подумала, что это ты. Я позвала... А потом я  увидела  это...  эту  черную
тварь, которая сидела на ветках, как обезьяна, и злобно пялилась вниз,  на
меня. Это  было  как  в  кошмарном  сне.  Я  не  могла  бежать,  не  могла
пошевелиться. Могла  только  кричать.  Потом  оно  спрыгнуло  с  дерева  и
схватило меня... О! - Она спрятала лицо в ладонях, не в силах вынести даже
воспоминаний о пережитом ужасе.
     - Ну ладно, пора выбираться отсюда, - пробурчал Конан,  беря  девушку
за запястье. - Пошли, надо еще предупредить команду...
     - Когда я направилась вглубь острова, большинство матросов  спали  на
берегу, - сказала Санча.
     - Спали? - неодобрительно воскликнул он. -  Проклятье!  Что,  во  имя
семи дьяволов адского огня...
     - Слушай! - Санча замерла и побелела, как воплощение страха.
     - Я слышал! - рявкнул Конан. - Это был громкий стон. Жди!
     Конан снова взобрался по выступам, заглянул за стену  и  выругался  с
такой  концентрированной  яростью,  что  Санча  задохнулась.  Черные  люди
возвращались, но не с пустыми руками. Каждый  нес  человека,  а  некоторые
даже двух. Их пленниками были вольные моряки. Люди  безжизненно  видели  в
руках гигантов, и если бы не случайное слабое движение или судорога, Конан
решил бы, что они мертвы. Моряки были обезоружены, но не связаны. Один  из
черных нес из мечи в ножнах - полная  охапка  торчащей  в  разные  стороны
стали. Время от времени кто-нибудь из пиратов испускал слабый крик, словно
пьяница, вскрикивающий в тяжелом сне.
     Конан огляделся по сторонам, как волк, попавший в западню. Из двора с
бассейном вели три арки. Через восточную  арку  черные  покидали  двор,  и
через нее они, вероятно, вернутся. Он  сам  вошел  через  южную  арку.  За
западной аркой он прятался,  и  у  него  не  было  времени  выяснить,  что
находится за ней. Хотя он совершенно не представлял себе планировку замка,
теперь ему приходилось срочно принимать решение.
     Спрыгнув со стены, Конан в невероятной  спешке  расставил  по  местам
статуэтки, подтащил труп своей жертвы к  бассейну  и  сбросил  туда.  Тело
мгновенно погрузилось. Провожая его взглядом, Конан ясно увидел, как жутко
уменьшается тело - съеживается, уплотняется. Он  быстро  отвернулся,  весь
дрожа. Конан схватил за руку свою спутницу и торопливо потащил ее к  южной
арке. Санча умоляла, чтобы он объяснил ей, что происходит.
     - Они схватили команду, - на бегу бросил он. - У  меня  нет  никакого
плана. Мы просто где-нибудь спрячемся и посмотрим. Если они не заглянут  в
бассейн, они могут не догадаться, что мы здесь.
     - Но они увидят кровь на траве!
     - Может быть, дьяволы решат, что  ее  пролил  кто-то  из  них  же,  -
ответил он. - Как бы то ни было, придется рискнуть.
     Они оказались в том  дворе,  из  которого  он  наблюдал,  как  мучают
паренька. Конан быстро втащил Санчу вверх по лестнице, идущей вдоль  южной
цены, и заставил ее пригнуться за балюстрадой  балкона.  Это  было  жалкое
укрытие, но лучшего у них не было.
     Они едва успели спрятаться, как черные  вошли  во  двор.  У  подножия
лестницы раздался  звон,  от  которого  разошлось  громкое  эхо,  и  Конан
напряженно замер, схватившись за меч. Но гиганты прошли через юго-западную
арку. Послышались глухие удары и стоны. Гиганты побросали своих  жертв  на
траву. Санча начала истерически хихикать, и Конан быстро  зажал  ей  рукой
рот, прежде чем она успела их выдать.
     Через некоторое время они услышали топот многих ног внизу  на  траве.
Затем воцарилась тишина. Конан выглянул из-за стены. Двор был пуст. Черные
снова собрались рядом с бассейном в соседнем дворе,  присев  на  корточки.
Они, похоже, не обратили внимания на  огромные  пятна  крови  на  траве  и
нефритовом бортике бассейна. Надо полагать, пролитая кровь не  была  здесь
чем-то необычным. В бассейн они  тоже  не  заглядывали.  Они  были  заняты
каким-то своим необъяснимым совещанием.  Высокий  черный  снова  играл  на
своей золотой свирели, а  его  товарищи  слушали,  застыв  как  статуи  из
черного дерева.
     Взяв Санчу за руку, Конан скользнул вниз по лестнице, нагнувшись так,
чтобы его головы не было видно над стеной.  Ему  пришлось  тащить  девушку
силой. Она со страхом смотрела на арку, ведущую во двор с  бассейном.  Под
таким углом через арку не было видно ни бассейна, ни угрюмое сборище рядом
с ним. У подножия лестницы лежали грудой мечи  зингаранцев.  Металлический
звук, который слышали Конан с девушкой, был звуком брошенного оружия.
     Конан потащил Санчу к юго-западной арке. Они молча пересекли  двор  и
через арку попали в двор, лежащий за ней. Там  лежали  небрежно  брошенные
вольные моряки. Усы их топорщились, в ушах блестели серьги.  То  один,  то
другое ворочался и беспокойно стонал. Конан склонился над  ними,  а  Санча
опустилась рядом на колени и наклонилась вперед уперев руки в бедра.
     - Что это за сладкий приторный запах? - нервно  спросила  она.  -  Их
дыхание так пахнет.
     - Это те проклятые фрукты, которые они ели, - мягко ответил Конан.  -
Я помню их запах. Они, должно быть, как черный  лотос,  который  погружает
людей в сон. Клянусь Кромом, они начинают просыпаться - но они  безоружны,
и, по-моему,  эти  черные  дьяволы  не  станут  долго  ждать,  прежде  чем
подвергнут их своей магии. Ребята безоружны и одурманены сном, какие у них
будут шансы?
     Он на мгновение задумался, сосредоточенно нахмурившись. Затем схватил
Санчу за оливковое запястье так сильно, что она поморщилась от боли.
     - Слушай! Я отвлеку этих черных уродов в другую часть замка и задержу
их на некоторое время. А ты тем временем растолкай этих олухов  и  принеси
им оружие. Это единственный шанс выиграть сражение. Ты сможешь?
     - Я... Я... не знаю! - запнулась она, дрожа от ужаса и едва  понимая,
что говорит.
     Конан с проклятием схватил ее за пышные волосы и тряс, пока стены  не
закачались у нее перед глазами.
     - Ты должна это сделать! -  прошипел  он.  -  Это  наша  единственная
надежда!
     - Я постараюсь! - выдохнула она.
     Конан наградил Санчу одобрительным ворчанием  и  ободряющим  шлепком,
который чуть не сбил ее с ног, и тотчас скользнул прочь.
     Через несколько мгновений он уже прятался за аркой, ведущей в двор  с
бассейном, высматривая, что делают враги.  Они  все  еще  сидели  рядом  с
бассейном, но начали выказывать признаки злобного  нетерпения.  Из  двора,
где лежали  пленные  пираты,  доносились  их  стоны,  которые  становились
громче. Стали раздаваться невнятные  проклятия.  Конан  напряг  мускулы  и
собрался, как пантера перед прыжком, легко дыша сквозь стиснутые зубы.
     Гигант в обруче с драгоценностями поднялся, отнял от губ свирель -  и
в тот же миг Конан одним  тигриным  прыжком  оказался  среди  ошеломленных
черных. Подобно тигру, который прыгает и убивает добычу, Конан  прыгнул  и
ударил мечом: его клинок блеснул трижды, прежде  чем  кто-либо  из  черных
успел поднять руку в свою  защиту.  Затем  Конан  отпрыгнул  в  сторону  и
помчался через двор. Позади него остались три черные фигуры с  расколотыми
черепами.
     Однако, хотя его яростное нападение застало гигантов врасплох, те, до
кого он не добрался, оправились быстро. Когда он бросился в западную арку,
они мчались за  ним  по  пятам.  Их  длинные  ноги  несли  их  с  огромной
быстротой. Конан все  же  был  уверен,  что  при  необходимости  может  их
опередить; но не это было его целью. Он намеревался  отвлечь  их  погоней,
чтобы дать Санче время растолкать и вооружить зингаранцев.
     Оказавшись во дворе за западной аркой,  Конан  выругался.  Этот  двор
отличался  от  других,  которые  он  видел.   Он   был   не   круглый,   а
восьмиугольный.  Арка,  через  которую  вбежал  Конан,  была  единственным
выходом.
     Развернувшись, он увидел, что все черные последовали за  ним  внутрь.
Несколько  черных  загородили  выход,  а  остальные  растянулись  цепью  и
приближались к нему. Он медленно отступал к северной стене, держась  лицом
к ним. Цепь черных изогнулась полукругом, они продвигались  вперед,  чтобы
окружить его. Конан продолжал отступать, но  все  медленнее  и  медленнее,
следя за расширяющимися промежутками между преследователями. Они  боялись,
что он попытается прорваться сбоку,  в  обход  полукруга,  и  все  сильнее
растягивали линию.
     Конан наблюдал со спокойной настороженностью волка. Когда он  ударил,
это произошло с ошеломляющей внезапностью удара грома. Конан напал на  них
в самом центре полукруга. Гигант, который преграждал ему путь,  рухнул  на
землю, разрубленный до середины  груди.  Пират  вырвался  из  смыкающегося
кольца прежде чем черные слева и справа от него успели  прийти  на  помощь
своему товарищу. Группа, загораживающая выход, приготовилась встретить его
с боем. Но Конан не стал нападать  на  них.  Он  обернулся  и  смотрел  на
преследователей, не проявляя никаких чувств, и  уж  во  всяком  случае  не
проявляя страха.
     На этот раз они не стали растягиваться неплотной цепью.  Они  поняли,
что смертельно  опасно  разделять  свои  силы  против  такого  противника,
который  был  воплощением  ярости,  разрывающим  врагов  на   части.   Они
сгрудились в один  отряд  и  приближались  к  Конану  без  лишней  спешки,
построившись в боевой порядок.
     Конан понимал,  что  если  он  столкнется  с  этой  массой  мускулов,
вооруженных когтями, результат может  быть  только  один.  Как  только  он
окажется среди них и они смогут добраться до него когтями  и  использовать
преимущество своего веса, даже его первобытная свирепость ему не  поможет.
Конан посмотрел вверх, на стену, и увидел над одним из углов что-то  вроде
выступа. Он не знал, что это такое, но оно вполне могло послужить ему.  Он
начал отступать спиной к этому углу. Гиганты приближались к нему  быстрее,
чем раньше. Им явно казалось, что это они загоняют его  в  угол,  и  Конан
сообразил, что они считают его существом низшего порядка,  разум  которого
гораздо ниже их собственного. Что ж, тем лучше. Нет  ничего  опаснее,  чем
недооценивать своего противника.
     Теперь он находился всего в  нескольких  ярдах  от  стены,  и  черные
быстро приближались, явно собираясь зажать  его  в  углу,  прежде  чем  он
поймет, что происходит. Группа на выходе  покинула  свой  пост  и  спешила
присоединиться к своим товарищам. Гиганты двигались на полусогнутых ногах,
глаза их блестели золотом адского пламени, сверкали  белые  зубы,  руки  с
когтями были угрожающе вытянуты. Они  были  готовы  к  внезапным  и  диким
действиям со стороны своей жертвы, но все же Конан своим движением  застал
их врасплох.
     Конан поднял меч, сделал шаг к ним, тотчас же повернулся и бросился к
стене. Стальные мускулы, словно пружина, подбросили его в воздух. Пальцами
вытянутой руки он ухватился за выступ. Раздался треск,  и  выступ  подался
под его весом. Пират свалился обратно во двор.
     Конан упал на спину, и сломал бы ее несмотря на свои могучие мускулы,
если бы не ковер травы, смягчившей падение. Тотчас он был  на  ногах,  как
огромная кошка, и стоял  лицом  к  врагам.  Бесшабашность  в  его  взгляде
исчезла. Глаза его сверкали зловещим синим пламенем,  черная  грива  волос
встала дыбом, со сжатых губ сорвалось  угрожающее  ворчание.  В  один  миг
смелая игра обернулась схваткой не на жизнь,  а  на  смерть,  и  дикарская
натура Конана отреагировала на перемену со всей первобытной яростью.
     Черный, который на миг замерли от неожиданности происшедшего,  теперь
приготовились наброситься на него. Но тут тишину  нарушил  громкий  вопль.
Обернувшись, гиганты увидели под аркой разношерстную толпу пиратов. Моряки
пошатывались, как пьяные, и невнятно ругались. Они были обалдевшими и мало
что соображали, но вытащили мечи и двинулись вперед с свирепостью, которая
ничуть не уменьшилась оттого, что они не вполне понимали, что происходит.
     Черные уставились на них в изумлении. Конан  испустил  дикий  крик  и
бросился на врагов, как разящая молния. Они падали под  его  клинком,  как
спелая пшеница. Зингаранцы  с  яростными  воплями  побежали,  пошатываясь,
через двор и напали на гигантов с кровожадным бешенством. Матросы все  еще
не пришли в себя окончательно. Они с  трудом  очнулись  от  наркотического
сна, когда Санча отчаянно трясла их и совала им в руки  оружие,  и  смутно
поняли, что она куда-то завет их. Они поняли не  все  ее  слова,  но  вида
незнакомцев и льющейся крови для них было достаточно.
     В мгновение ока двор превратился в поле жестокой битвы и  вскоре  уже
напоминал кровавую бойню. Зингаранцы  шатались  и  падали  с  ног,  однако
орудовали мечами с  силой  и  умением.  Они  выкрикивали  проклятия  и  не
обращали никакого внимания на раны, кроме  смертельных.  Их  было  гораздо
больше,  чем  черных.  Но  гиганты  показали  себя   далеко   не   слабыми
противниками. Возвышаясь на нападающими,  гиганты  производили  разрушения
зубами и когтями,  разрывали  людям  глотки  и  кулаками  наносили  удары,
которые разбивали черепа. Перемешавшись в беспорядке с врагами, моряки  не
могли  как  следует  использовать  свои  быстроту  и   ловкость,   которые
составляли  их  превосходство.  Многие  еще  были  такими  отупевшими   от
наркотического  сна,  что  не  уклонялись  от  наносимых  им  ударов.  Они
сражались со слепой свирепостью диких зверей, и были слишком  заняты  тем,
что причиняли смерть, чтобы самим избегать ее. Мечи  рубили  тела  черных,
как мясницкие ножи. Визг, вопли и  проклятия  смешались  в  отвратительный
шум.
     Санча, прижавшись к стене  рядом  с  аркой,  была  оглушена  шумом  и
яростью схватки. Перед ее глазами клубился хаос, в котором сверкала сталь,
мелькали руки, возникали  и  пропадали  искаженные  лица.  Тела  дерущихся
сталкивались,  переплетались,  налетали  друг  на  друга,   смешавшись   в
безумной, дьявольской пляске боя.
     Отдельные детали врезались ей в память, словно выгравированные черным
на кровавом фоне. Она видела, как зингаранский моряк,  который  ничего  не
видел перед собой, потому что у него была ободрана большая полоса  кожи  с
черепа и свисала ему на глаза, вонзил свой меч по самую  рукоять  в  живот
черного гиганта. Она явственно  расслышала,  как  заворчал  пират,  нанося
удар, и увидела, как темно-карие глаза жертвы закатились в  агонии,  когда
из вспоротого живота показались внутренности и  хлынула  кровь.  Умирающий
черный схватил лезвие голыми руками. Ослепленный моряк  тупо  пошатывался.
Черная рука обхватила его за шею, черное колено с чудовищной силой ударило
его в позвоночник. Голова зингаранца откинулась назад  под  неестественным
углом, послышался хруст, различимый  даже  среди  шума  битвы,  как  будто
сломали толстую ветку. Победитель отбросил прочь тело своей  жертвы,  и  в
этот миг стальной клинок молнией сверкнул позади него слева направо и снес
ему голову. Черный пошатнулся, голова покатилась ему на грудь, а оттуда на
землю. Это было чудовищно.
     Санче стало плохо. Она зажала себе рот, к горлу подступала рвота. Она
попыталась отвернуться и убраться прочь от страшного зрелища, но  ноги  не
слушались ее. Глаза она тоже не могла закрыть. Наоборот,  она  открыла  их
еще шире. Она была потрясена, чувствовала отвращение, ей было дурно,  и  в
то же время она ощущала какое-то ужасное возбуждение, как всегда при  виде
крови. Однако эта битва превосходила все те сражения, которые ей  довелось
видеть, сражения, которые велись между  людьми  в  набегах  на  порты  или
нападениях на корабли. И тут она увидела Конана.
     Отделенного от своих товарищей всей группой врагов,  Конана  окружили
черной волной рук и тел и столкнули вниз. Они бы быстро  вышибли  из  него
дух, но он ухитрился увлечь  одного  из  них  за  собой,  и  тело  черного
послужило пирату защитой. Гиганты рвали когтями своего  товарища,  пытаясь
добраться до барашца, но Конан отчаянно вцепился зубами в горло умирающего
черного и изо всех сил прижимал к себе его, как щит.
     Нападение зингаранцев ослабило натиск. Конан отбросил труп и поднялся
во  весь  рост  -  залитый  кровью  с  головы  до  ног,  ужасный.  Гиганты
возвышались над ним как огромные черные тени, размахивая руками, хватая  и
нанося чудовищные удары.  Но  Конана  было  так  же  сложно  схватить  или
ударить, как обезумевшую от драки пантеру. Каждый удар его  разящего  меча
проливал кровь черных. Ему уже досталось столько, что это убило  бы  троих
обычных людей, но жизненная сила могучего варвара ничуть не уменьшилась.
     Боевой  крик  Конана  разнесся  над   полем   кровавой   схватки,   и
ошеломленные, но полные ярости зингаранцы удвоили  свои  усилия,  так  что
крики боли и проклятия почти потонули в звуках ударов  мечей,  рассекающих
плоть и кости.
     Черные пошатнулись и бросились к выходу. Санча при виде их  завизжала
и  поспешила  убраться  с  дороги.  Черные  ринулись  в  узкую  арку   все
одновременно. Зингаранцы рубили последних, всаживая  мечи  им  в  спины  с
криками  ликования.  Столпотворение  по  аркой  превратилось  в   кровавое
побоище. Те из гигантов, кто выжил, прорвались и бросились бежать,  каждый
сам по себе.
     Схватка превратилась в погоню. Гиганты  убегали  по  заросшим  травой
дворам, по сверкающим лестницам, по наклонным крышам фантастических башен,
даже  по  широкому  верху  стен.  Они  истекали  кровью,  а   безжалостные
преследователи гнались за ними по пятам,  как  волки.  Некоторые  из  них,
загнанные  в  угол,  сами  набрасывались  на  моряков,  и  прикончили  еще
нескольких пиратов. Но в конце концов результат был всегда один и тот  же:
изрубленное черное тело валилось на траву или падало, корчась, с  парапета
или крыши башни.
     Санча укрылась во дворе с бассейном и пряталась там, дрожа от  ужаса.
Вдруг снаружи раздался жуткий вопль, послышался топот и через арку во двор
вбежал окровавленный черный гигант. Это был тот из них, на голове которого
был обруч с драгоценными камнями. Коренастый преследователь бежал  за  ним
по  пятам.  Черный  обернулся  у  самого  края  бассейна.  Доведенный   до
крайности, он подобрал меч, брошенный каким-то умирающим моряком, и, когда
зингаранец сломя голову бросился на него, черный встретил  его  незнакомым
оружием. Пират упал с проломленным черепом. Но сила удара была так велика,
что клинок в руке последнего живого гиганта сломался.
     Он бросил рукоять в толпящихся  под  аркой  пиратов  и  повернулся  к
бассейну. Его лицо, искаженное ненавистью, застыло, как чудовищная  маска.
В это время Конан прорвался сквозь  толпу  пиратов  и  бешено  рванулся  к
черному.
     Гигант широко раскинул руки, и с его губ сорвался нечеловеческий крик
- единственный звук, который люди услышали от черных за все  время  битвы.
Он завывал, изливая небесам свою ненависть. Голос его был подобен  вою  из
бездны. Зингаранцы замерли в нерешительности. Только Конан не остановился.
Молча он взмахнул своим смертоносным  мечом,  намереваясь  сразить  черную
фигуру, застывшую у края бассейна.
     Но в тот самый миг, когда его окровавленный меч  блеснул  в  воздухе,
гигант подпрыгнул высоко в воздух. На долю мгновения он, казалось, завис в
воздухе над бассейном.  Затем  с  ревом,  потрясшим  землю,  зеленые  воды
поднялись, устремились ему навстречу, подобно извержению зеленого вулкана,
и окутали его целиком.
     Конан прервал свой стремительный прыжок как  раз  вовремя,  чтобы  не
угодить в  бассейн,  и  отпрыгнул  назад,  отгоняя  подальше  своих  людей
могучими взмахами рук. Зеленый бассейн превратился в настоящий  гейзер.  С
оглушительным  шумом  зеленый  столб  воды  извергался  вверх,  увенчанный
огромной шапкой пены.
     Конан подталкивал пиратов к арке,  как  стадо  овец.  Он  держал  меч
плашмя и подгонял их мечом. Рев воды, казалось,  вверг  их  в  совершенное
ошеломление. Конан увидел,  что  Санча  стоит,  словно  парализованная,  и
широко открытыми от ужаса глазами смотрит на бурлящий столб.  Он  окликнул
ее громовым ревом, который перекрыл грохот воды и вывел ее из  оцепенения.
Девушка подбежала к нему, протягивая руки. Конан подхватил ее  подмышку  и
выбежал из двора.
     Те матросы,  которые  остались  в  живых,  столпились  во  дворе,  из
которого арка вела во внешний мир. Люди были измученными, израненными, все
в крови, в изодранной одежде. Они стояли,  тупо  уставившись  на  огромную
колеблющуюся колонну воды, которая в один миг выросла, казалось, до  самых
небес. Зеленый водяной столб увенчан белой шапкой пены, которая была в три
раза шире основания. Казалось, что колонна вот-вот разбрызгается и  упадет
вниз водопадом, но она продолжала расти все выше и выше.
     Конан окинул взглядом жалкий отряд окровавленных, изодранных пиратов,
и выругался. Их было не  больше  двух  десятков.  Положение  было  слишком
серьезным, чтобы думать о вежливости. Он  схватил  за  шиворот  ближайшего
пирата и встряхнул его так сильно, что кровь  из  ран  матроса  забрызгала
всех вокруг.
     - Где остальные? - проревел Конан своей жертве в самое ухо.
     - Это все! - крикнул  тот  в  ответ,  перекрывая  грохот  гейзера.  -
Остальных перебили эти черные...
     - Ладно, давайте убираться отсюда! - взревел Конан  и  грубо  толкнул
зингаранца к выходу. - Фонтан вот-вот рухнет!
     - Мы все утонем! - завопил моряк, хромая к арке.
     - Черта с два утонем! - рявкнул  Конан.  -  Мы  превратимся  в  куски
окаменевшей кости. Убирайтесь отсюда, будьте вы прокляты!
     Он бросился к выходу, посматривая одним глазом на зеленую исполинскую
башню воды,  которая  возвышалась  над  ними,  а  другим  глазом  на  едва
плетущихся пиратов. Ошеломленные кровавым сражением, оглушенные чудовищным
грохотом воды, некоторые из них двигались, как в трансе. Конан подгонял их
очень простым способом. Он хватал отстающих за шиворот и с силой толкал их
к арке, а там поддавал им под  зад,  сопровождая  пинок  ругательствами  в
адрес их предков. Санча хотела было остаться с ним,  но  он  оттолкнул  ее
руки, которые она пыталась обвить вокруг него и, выругавшись,  отвесил  ей
шлепок по заднице, который отправил ее через плато.
     Конан убедился, что все из  его  людей,  которые  остались  в  живых,
покинули замок, только тогда пересек поросший травой двор. Обернувшись, он
бросил взгляд на ревущую  колонну,  которая  возвышалась  над  замком,  по
сравнению с которой башни казались  крошечными.  Конан  последним  выбежал
наружу и покинул замок неописуемых ужасов.
     Зингаранцы уже пересекли плато и спускались вниз  по  склонам.  Санча
ждала его на верхушке первого холма,  который  следовал  за  плато.  Конан
остановился на миг, чтобы бросить взгляд на замок. Как  будто  исполинский
цветок с зеленым стеблем и белым венчиком  распустился  над  башнями.  Рев
наполнял  воздух.  Затем  нефритово-зеленая,  отороченная  белым   колонна
подломилась с таким грохотом, словно раскололись небеса, и гремящий  поток
поглотил стены и башни.
     Конан схватил девушку за руку и побежал. Холм  за  холмом  вздымались
перед ними, а позади шумела и грохотала вода. Конан бросил быстрый  взгляд
через плечо и увидел, как широкая зеленая лента поднимается и  спускается,
захлестывая холмы. Поток не разлился и не иссяк; подобно  гигантской  змее
он спускался в низины и взбирался  на  холмы,  не  меняя  направления.  Он
преследовал их!
     Когда Конан понял это, он удвоил усилия, хотя это  и  было  настоящим
подвигом. Санча споткнулась и упала на колени со стоном отчаяния. Ее  силы
исчерпались. Конан поднял ее, перебросил через могучее  плечо  и  побежал.
Грудь его тяжело вздымалась, ноги дрожали,  воздух  со  свистом  вырывался
сквозь стиснутые зубы. На бегу Конан огляделся. Впереди него изо всех  сил
бежали матросы, подгоняемые ужасом.
     Внезапно его взгляду открылся  океан.  Все  прыгало  у  Конана  перед
глазами. Он увидел "Негодяя", корабль был в  порядке.  Пираты  как  попало
попрыгали в лодки. Санча упала на дно и беспомощно лежала там, не в  силах
подняться. Конан, хотя в ушах его шумела  кровь,  а  перед  глазами  стоял
красный туман, схватился за весло вместе с задыхающимися моряками.
     Сердца были готовы выпрыгнуть у них  из  груди  от  изнеможения.  Они
отчаянно гребли  на  корабль.  Зеленая  река  показалась  из-за  деревьев.
Деревья на ее пути падали, как подрубленные. Они  погружались  в  жидкость
цвета нефрита и исчезали. Поток выплеснулся на песчаный берег,  устремился
в океан, и зелень  океанских  вод  приобрела  более  глубокий  и  зловещий
зеленый оттенок.
     Нерассуждающий, инстинктивный страх завладел пиратами. Они  напрягали
свои измученные тела и затуманенные рассудки,  выжимая  из  них  последние
силы. Они не знали, что из себя представляет то, чего они боятся,  но  они
чувствовали в этой отвратительной зеленой струе опасность для тела и души.
Зато Конан в точности знал, чем грозит зеленая река.  Он  видел,  как  она
разрезает волны и преследует их, не меняя формы  и  курса,  и  он  призвал
последние силы, которые были у него в запасе. Он  греб  так  яростно,  что
весло сломалось у него в руках.
     Но тут лодки уткнулись в борт "Негодяя", и матросы полезли  вверх  по
снастям, бросив лодки на произвол судьбы. Санчу внес на борт корабля Конан
на своем широком плече. Девушка свисала, как труп. Барашец  без  церемоний
сбросил ее на палубу и взялся за руль, выкрикивая приказания своим  жалким
остаткам команды.
     Все это время он командовал ими, и все инстинктивно подчинялись  ему.
Они  пошатывались  как  пьяные  и  механически  возились  со  снастями   и
такелажем. Якорная цепь, не выбранная на палубу, хлопала по  воде.  Паруса
развернулись  и  наполнились  ветром.  "Негодяй"  дрогнул,  встряхнулся  и
величественно повернул в море. Конан взглянул  в  сторону  берега.  Словно
язык изумрудного пламени, зеленая лента тщетно лизала воду  на  расстоянии
длины весла от киля "Негодяя". Она больше не приближалась.  Конан  перевел
взгляд с застывшего зеленого потока на  белый  песчаный  берег,  затем  на
холмы, которые терялись в голубой дымке расстояния.
     К барашцу вернулась уверенность в себе. Он ухмыльнулся тяжело дышащей
команде. Санча стояла рядом с ним, истерические  слезы  бежали  у  нее  по
щекам. Шаровары Конана были изодраны в клочья и пропитаны кровью,  пояс  и
ножны пропали. Лезвие меча, который он воткнул в палубу перед собой,  было
покрыто пятнами крови. От крови слиплась его грива черных  волос,  и  одно
ухо было разорвано. Руки, ноги, грудь и плечи пирата  были  изодраны,  как
будто он дрался с пантерами. Но он ухмылялся,  прочно  упираясь  в  палубу
мощными ногами и поворачивая руль, радуясь избытку могучих сил.
     - Что теперь? - нерешительно пробормотала девушка.
     - Пиратство на морях! - расхохотался он. - Команда ничтожеств,  и  те
изодраны в клочья, но они вполне способны управиться с кораблем, а в любом
порту мы найдем новых матросов. Иди сюда, девочка, и поцелуй меня!
     - Поцеловать? - истерически воскликнула она.  -  Ты  можешь  в  такой
момент думать о поцелуях?
     Его смех прозвучал громче хлопанья парусов. Он  подхватил  девушку  с
палубы одной могучей рукой, привлек ее к себе  и  со  вкусом  поцеловал  в
яркие губы.
     - Я думаю о Жизни! - взревел он. - Мертвые мертвы, а что  было  -  то
прошло. У меня есть корабль, и команда бойцов, и девушка с губами как вино
- а больше мне ничего и не нужно. Залижите ваши раны, драчуны,  и  давайте
выпьем эля! Вам придется поработать на этом корабле так, как вы никогда не
работали до сих пор. Танцуйте, пейте, черт вас побери, и веселей  беритесь
за дело. Ко всем чертям пустые моря! Мы направляемся  в  моря,  где  порты
богаты, а торговые корабли битком набиты добычей!





                              Роберт ГОВАРД

                        КОРОЛЕВА ЧЕРНОГО ПОБЕРЕЖЬЯ




     Еще несколько месяцев Конан провел в  родной  Киммерии,  прежде,  чем
снова вернуться в цивилизованные страны. Служил в армиях Немедии и  Офира.
Но времена были мирные. Конан бросил службу и отправился в Аргос...



                       1. КОНАН СТАНОВИТСЯ ПИРАТОМ

                                   Подобно листьям, что весной хотят
                                   Дождаться осени, что выкрасит их кровью
                                   Хотела одарить его она
                                   Неугасимой, пламенной любовью.
                                                             Песнь о Белит

     Копыта  звенели  по  улице,  ведущей  к   пристани.   Люди   поспешно
разбегались,  едва  успев  разглядеть  всадника  на  вороном  жеребце.  На
всаднике был  панцирь  и  развивавшийся  по  ветру  красный  плащ.  Позади
слышался шум погони. Доскакав до причала, всадник  с  такой  силой  осадил
коня, что тот сел на круп. Матросы, поднимавшие полосатый широкий парус на
высокобортной пузатой галере,  засмотрелись  на  богатыря,  а  здоровенный
чернобородый шкипер протестующе закричал, когда всадник прямо  с  седла  в
невероятно длинном прыжке соскочил на палубу.
     - Кто тебе разрешил взойти на корабль?!
     - Отчаливай!  -  рявкнул  незнакомец,  сунув  под  нос  шкиперу  свой
огромный меч, с клинка которого стекали алые капли.
     - Мы же плывем к кушитскому побережью!  -  попытался  отговорить  его
шкипер.
     - Так и плыви в Куш! Отчаливай, я  тебе  говорю!  -  Богатырь  бросил
взгляд в конец улицы, где уже появился конный  отряд,  за  которым  бежала
группа лучников.
     - А у тебя есть, чем заплатить за проезд? - не унимался шкипер.
     - Сталью заплачу! - взмахнул мечем воин. - Клянусь Кромом!  Или  твоя
галера немедленно отплывет, или я утоплю ее в крови экипажа.
     Шкипер неплохо разбирался в людях.  Ему  хватило  одного  взгляда  на
застывшее в гневе мрачное, покрытое шрамами лицо, чтобы  без  лишних  слов
оттолкнуть галеру багром от берега. Весла опустились,  заработали  гребцы.
Вскоре дуновение ветра наполнило  парус.  Галера  все  быстрее  и  быстрее
скользила по волнам океана.
     На берегу всадники в ярости потрясали мечами, выкрикивая угрозы.
     -  Пусть  бесятся,  -  усмехнулся  воин.  -  Следуй   своим   курсом,
благородный шкипер.
     Шкипер сошел с мостика на палубу и принялся разглядывать  незнакомца.
Тот стоял, опираясь на мачту и все еще сжимая  в  руке  меч.  Его  могучая
фигура  была  закована  в   черный   чешуйчатый   полупанцирь,   блестящие
наколенники  и  серо-голубоватый  стальной  шлем,  из   которого   торчали
отполированные бычьи рога. С могучих плеч свешивался, развеваясь на  ветру
пурпурный плащ, широкий пояс  был  украшен  золотой  пряжкой.  Видневшиеся
из-под шлема  аккуратно  подстриженные  черные  волосы  контрастировали  с
голубыми глазами.
     - Коль уж нам суждено путешествовать вместе, - сказал  шкипер,  -  то
неплохо хотя бы познакомиться для начала. Меня зовут  Тито,  я  шкипер  из
порта Аргос. Направляюсь в Куш, менять бусы, шелк, сахар и бронзовые  мечи
на слоновую кость, копру, медную руду, жемчуг и сильных черных рабов.
     - А я Конан из Киммерии. Прибыл в Аргос  в  поисках  достойного  меня
занятия. Но сейчас королевству не грозят войны, так что я не нашел, к чему
бы приложить руки.
     - Почему же тебя преследовали  гвардейцы?  -  спросил  Тито.  -  Это,
конечно, не мое дело, можешь не отвечать...
     - Мне скрывать нечего, - перебил  его  Конан.  -  Клянусь  Кромом,  я
немало времени  прожил  среди  вас,  цивилизованных  людей,  как  вы  себя
называете, но никак не смог постичь ваших обычаев.
     - Прошлой ночью сотник королевской гвардии в таверне  хотел  отобрать
девчонку у моего приятеля, который, естественно,  заколол  гвардейца.  Но,
видимо, ваши законы охраняют наглецов. Парню пришлось бежать. А  поскольку
меня видели рядом с ним, то потащили в суд и принялись  допытываться,  где
мой приятель. Я ответил им, что это мой друг, и я не могу его выдать.  Тут
судья завопил, что меня надо бросить в подземелье за  оскорбление  суда  и
держать там до тех пор, пока я не выдам приятеля. Поняв, что они  все  там
свихнулись, я выхватил меч, раскроил голову судье, прорубил себе дорогу из
зала суда, вскочил на коня предводителя гвардейцев  и  помчался  к  порту,
чтобы попасть на корабль и отправиться подальше отсюда.
     - Не испытываю горячей любви к судейским, - сказал Тито. - Правда, по
возвращении у меня могут быть неприятности, но у меня есть  все  основания
утверждать, что я действовал исключительно под угрозой насилия. Вложи  меч
в ножны, мы мирные моряки и не имеем ничего против тебя. К тому же неплохо
иметь такого воина на корабле для защиты. Пойдем-ка, выпьем по  кувшинчику
вина.
     - Вот это по мне, - охотно согласился Конан и сунул меч в ножны.
     Галера,  на  которую  попал  Конан,  называлась  "Аргус".  Маленькая,
прочная она ничем не отличалась от множества кораблей, курсировавших между
портами Зингары и Аргоса и редко отваживавшихся выходить в открытое  море.
"Аргус" был широк в корме и плавно сужался к носу, высокому и  изогнутому.
Управлялся он с помощью огромного весла. Парусное вооружение  состояло  из
большого грота - прочного полосатого шелка - и кливера. Люди  спали  прямо
на палубе, прячась в непогоду под балдахинами. Экипаж состоял из  двадцати
гребцов, трех рулевых и шкипера.
     Погода благоприятствовала "Аргусу", который мерно двигался к  югу.  С
каждым днем становилось все жарче, над палубой пришлось натянуть  тент  из
того  же  полосатого  шелка.  Наконец,  показались  берега  страны  Шем  -
бескрайние холмистые луга  с  виднеющимися  то  тут,  то  там  крепостными
башнями. Крючконосые  всадники  с  иссиня-черными  бородами  патрулировали
побережье, бросая на галеру недружелюбные взгляды. Шкипер и  не  собирался
заходить в порт, так как прибыль от торговли с суровыми и  подозрительными
сыновьями Шема была весьма сомнительной.
     Не стали моряки заходить и в устье  реки  Стикс,  в  голубом  зеркале
которой отражались черные громады замков  Кеми.  Страна  эта  пользовалась
дурной славой. Мрачные чернокнижники творили  здесь  страшные  заклятья  в
облаках жертвенного дыма, вздымавшегося с алтарей, обагренных  кровью,  на
которых визжали женщины, обреченные на заклание. Здесь Сет, Древний  Змей,
дьявол для гиборейцев  и  бог  для  стигийцев,  показывал  свое  блестящее
чешуйчатое тело толпам верующих.
     Шкипер Тито приказал кормчему сделать  широкую  дугу,  чтобы  быстрее
пройти залив. Тем не менее, навстречу им из-за мыса  выскочила  змеевидная
гондола, с борта которой с серо-коричневые женщины, с  пышными  грудями  и
красными  цветами  в   волосах,   зазывали   мореходов,   принимая   самые
соблазнительные и непристойные позы.
     Затем галера двинулась  вдоль  пустынного  берега.  Парусник  миновал
границы Стигии и приближался к побережью Куш.  Для  Конана,  рожденного  в
горах, все было внове: и море, и, что самое неприятное,  морская  болезнь.
Моряки, в свою очередь, с интересом присматривались к нему  -  киммерийцев
им встречать не доводилось. Сами они были типичными аргосскими мореходами,
невысокого роста, но крепкого  сложения.  У  них  нельзя  было  отнять  ни
мужества, ни твердости, но сравниться с Конаном  в  выносливости,  волчьей
живучести, силе стальных мускулов и молниеносной реакции аргосцы, конечно,
не могли. Киммериец мог без труда  победить  двух  самых  могучих  из  них
одновременно.
     Конана легко было рассмешить, но гнев его был ужасен. Ел он за троих,
вино было его радостью и слабостью. Так и не привыкший к  цивилизации,  во
многом наивный как ребенок, он отличался природным умом, ревностно охранял
свои права, и, если кто-то пытался на них посягнуть, Конан  превращался  в
разъяренного тигра. Киммериец был еще довольно молод, но закален во многих
странствиях,  географию  которых  легко  можно  было  определить  по   его
доспехам. Такие рогатые шлемы носили  золотоволосые  Эзиры  из  Нордхейма,
панцирь  и  наколенники  были  изготовлены  лучшими  оружейниками   Ктоха,
кольчуга под панцирем была, явно, из Немедии, огромный меч  -  аквилонской
работы, а великолепный пурпурный плащ не  мог  быть  выткан  нигде,  кроме
Офира.
     Галера  двигалась  к  югу.  Тито  принялся  высматривать   окруженные
высокими частоколами поселения черного народа. Но им удалось обнаружить на
берегу одного из заливов только дымящиеся развалины и груды черных трупов.
     - Хорошенькая здесь была торговля! - рассвирепел  Тито,  разразившись
бранью. - Это поработали пираты.
     - А если мы с ними встретимся? - спросил Конан, положив руку на эфес.
     - Попробуем удрать. Война - не мое ремесло. Но если дойдет до боя, мы
сумеем постоять за себя. Но не дай бог нарваться на "Тигрицу" Белит!
     - Кто это - Белит?
     - Отъявленная дьяволица, худшая из еще не повешенных. Я  уверен,  что
это работа ее мясников. Мечтаю увидеть  ее  на  виселице!  Белит  называют
Королевой  Черного  Побережья.  Это  шемитка,  которая  командует   бандой
чернокожих. Она грабит корабли и отправила на дно морское немало достойных
купцов.
     Из-под палубы на корме Тито извлек стеганые доспехи, стальные шлемы и
луки со стрелами.
     - Долго нам не продержаться, - проурчал он. - Но горе  душе,  которая
отдает жизнь без боя.
     На восходе вахтенные подняли сигнал тревоги. Из-за мыса  выскользнула
змееподобная галера. Сорок пар весел придавали ей большую скорость.  У  ее
низких бортов основались неисчислимые голые тела чернокожих, которые  дико
выли и колотили копьями об  овальные  щиты.  На  мачте  галеры  развевался
длинный пурпурный флаг.
     - Белит! - воскликнул побледневший Тито. - Яр! Лево на борт! К  устью
реки! Если успеем добраться до берега, то, возможно, спасем свои жизни.
     "Аргус" помчался в сторону заросшего пальмами побережья. Тито метался
между лавками, проклятиями и угрозами подгоняя гребцов.
     - Дайте мне лук! - приказал Конан. - Хоть я и не считаю его  оружием,
достойным настоящих мужчин, но в Гиркании научился неплохо владеть  им,  и
пусть позор падет на мою голову, если я не поражу двух-трех пиратов.
     Стоя на корме, Конан смотрел, как легко несется по волнам  змеевидная
галера. Было ясно - от погони "Аргусу" не уйти. Пиратские стрелы падали  в
море в двадцати шагах от купеческого корабля.
     - Быстрее, псы! - орал Тито, размахивая кулаками.
     Бородатые гребцы стонали от напряжения,  их  тела  покрылись  каплями
пота. Корпус маленькой галеры скрипел и трещал. Ветер стих,  парус  повис.
Преследователи приближались.
     Около мили  отделяло  "Аргус"  от  спасительного  берега,  когда  его
кормчий полетел за борт с торчащей из шеи стрелой. Его место  занял  Тито.
Упершись в палубу широко расставленными ногами, Конан поднял  лук.  Гребцы
пиратского корабля были защищены плетеными щитами, но танцевавших на узкой
палубе воинов Конан видел как  на  ладони.  На  невысоком  мостике  стояла
стройная женщина, светлая кожа которой резко выделялась на  фоне  эбеновых
тел воинов. Конан натянул тетиву,  но  не  в  его  правилах  было  убивать
женщин, и стрела пронзила грудь стоявшего рядом с  ней  рослого  пирата  в
плюмаже из перьев. Дождь стрел посыпался  на  палубу  "Аргуса",  все  чаще
раздавались стоны. Все рулевые погибли. Тито в  одиночку  правил  огромным
веслом, но вскоре и он закашлялся и упал на палубу  с  пронзенной  грудью.
Перепуганные матросы закричали, но Конан уже принял командование на себя.
     - Смелее, парни! - рычал он,  спуская  тетиву  лука.  -  Беритесь  за
оружие и задайте перцу этим псам, прежде чем они перережут нам глотки!  Да
бросьте вы весла, все равно они сейчас нас догонят!
     Гребцы схватились за оружие, но  было  уже  поздно.  Всего  один  раз
успели они выстрелить из  луков,  прежде  чем  на  них  налетел  пиратский
корабль. Битва была кровавой, но короткой. Все матросы были убиты. Лишь  в
одном месте схватка затянулась. Там, где сражался Конан.  Когда  окованный
железом нос пиратской галеры пропорол борт  "Аргуса",  киммериец  отбросил
лук и выхватил свой верный меч. Первый же пират  был  аккуратно  разрублен
пополам. В пылу схватки Конан перескочил через борт и очутился  на  палубе
"Тигрицы". На него обрушился ураган копий и дубин. Но копья ломались о его
панцирь,  дубины  обрушивались  в  пустоту,  а  огромный  меч   киммерийца
неустанно пел песню смерти. Конана охватило боевое  безумие.  Гора  трупов
выросла у его ног, прежде чем пираты отступили,  пораженные  страхом.  Они
подняли копья, что бы метнуть их в Конана, но пронзительный крик  заставил
застыть руки пиратов.
     Перед шеренгой черных воинов, наклоняя вниз копья,  появилась  Белит.
Ее сверкающие глаза уставились на Конана.  Восхищение  стальными  пальцами
сжало его сердце. Белит была стройна и великолепно  сложена  -  сильная  и
одновременно очень женственная. Одежду ее  составляла  только  набедренная
повязка. Алебастровое тело женщины и пышные полушария ее грудей  возбудили
у киммерийца страсть  более  сильную,  чем  боевое  безумие.  Черные,  как
стигийская ночь, волосы ниспадали волнами на округлые плечи Белит.
     Не обращая внимания на окровавленный меч, она  подошла  к  киммерийцу
так близко, что клинок коснулся ее упругого бедра.
     - Кто ты? - спросила она. - Клянусь богиней Иштар, я избороздила моря
от Зингары до самого крайнего юга, но нигде не встречала  таких,  как  ты.
Откуда ты, воин?
     - Из Аргоса, - коротко ответил Конан, не  спуская  глаз  со  стилета,
торчавшего за набедренной повязкой. Делал он, впрочем,  это  инстинктивно.
Слишком многих женщин  держал  он  в  руках,  чтобы  не  распознать  огня,
пылавшего в глазах пиратки.
     - Ты не из гиборийских слабаков,  -  сказала  Белит.  -  Ты  тверд  и
грозен, как  волк.  Глаз  твоих  не  затмили  огни  городов,  а  мышцы  не
размягчила жизнь среди мраморных стен!
     - Я Конан из Киммерии.
     Для Белит Север был туманной, полумифической страной, но безошибочное
чутье подсказало ей, что она нашла возлюбленного, равного которому  у  нее
до сих пор не было.
     - А я Белит! -  произнесла  она  так,  как  если  бы  сказала:  "А  я
королева". - Взгляни на меня,  Конан.  Разве  я  не  прекрасна?!  О,  тигр
Севера, Возьми меня, и пусть раздавят  мое  тело  твои  железные  объятия!
Пойдем вместе на край земли и морей. Битвы, сталь  и  огонь  сделали  меня
королевой Черного Побережья - так стань же моим королем!
     Конан взглянул на чернокожих пиратов, ища на их лицах признаки вражды
или ревности, но напрасно. Он понял, что Белит была для них  чем-то  вроде
богини, желания которой - закон.
     - Я поплыву с тобой, - сказал он.
     - Хо! Нъяга! - приказала Белит. - Приготовьте снадобья  и  перевяжите
раны своего господина. Всем остальным  перетащить  добычу  на  палубу,  да
поживее! Пора плыть дальше.
     Конан сидел на корме, а старый колдун промывал многочисленные раны на
его руках и ногах. Груз с "Аргуса" пираты погрузили в трюм. Трупы погибших
бросили за борт на радость акулам. Убрали  абордажные  крючья,  и  "Аргус"
бесшумно погрузился в красные от  крови  воды.  А  "Тигрица",  подгоняемая
ритмичными ударами весел, направилась на юг.
     Белит взошла на корму, резким движением сбросила набедренную повязку,
оставшись совершенно обнаженной, и крикнула своей дикой орде:
     - О, волки синих морей,  смотрите  на  танец,  брачный  танец  Белит,
предки которой были королями Асгалуна!
     И она закружилась, как смерч, как искры  костра.  Ее  стройные  белые
ноги едва касались окровавленной палубы, а умирающие пираты, глядя на нее,
забывали о смерти. И когда на небе появились первые звезды,  со  страстным
криком она бросилась к ногам Конана, который горя от  неутолимого  желания
прижал обнаженное тело Белит к своей груди...



                             2. ЧЕРНЫЙ ЛОТОС

                              Когда в Граде Мертвых сокровища блеск
                              Она ненасытными ела глазами
                              Вселился в меня злобной ревности бес,
                              Как будто кто третий вдруг встал между нами.
                                                             Песнь о Белит

     Без устали кружила "Тигрица" по морям, и  дрожали  от  страха  черные
деревни. Гремели по ночам тамтамы, передавая  весть  о  том,  что  морская
дьяволица нашла себе возлюбленного,  который  в  гневе  страшнее  раненого
льва. А уцелевшие в битвах мореходы страшными словами проклинали  Белит  и
белого воина с жестокими голубыми глазами. И вот однажды "Тигрица" бросила
якорь у устья широкой реки, окруженной мрачными таинственными джунглями.
     - Это река Заркхеба, что означает "смерть", -  сказала  Белит.  -  Ее
воды  ядовиты.  Смотри,  как  темны  волны.  Однажды  галера,  которую  мы
преследовали, спасаясь от погони, поднялась вверх  по  реке.  Я  приказала
бросить якорь. Через много дней течение  вынесло  корабль,  весь  покрытый
засохшей кровью. На нем был лишь один живой человек, да и тот вскоре умер.
Мы ничего не могли добиться от  него,  кроме  безумного  бормотания.  Груз
никто не трогал, но экипаж бесследно исчез.  Любимый,  я  слыхала,  что  в
верховьях реки стоит город. В нас с тобой нет страха, мы  должны  найти  и
ограбить его.
     Конан согласился, он всегда соглашался с ее предложениями. Белит была
мозгом,  он  -  мышцами.  Куда  плыть,  с  кем  сражаться  -  это  его  не
интересовало. Главное - драться.
     Экипаж "Тигрицы" сильно  поредел  после  битв  и  состоял  теперь  из
восьмидесяти копьеносцев, но Белит  не  хотела  терять  время  для  набора
новых.  Ее  звало  новое  приключение.  "Тигрица"  вошла  в  устье   реки,
преодолевая сильное течение. Сколько они не плыли, им ни разу не  пришлось
увидеть животное или птицу, которые пожелали бы напиться из  реки  Смерти.
Из джунглей порой доносились ужасные нечеловеческие вопли. Белит  сказала,
что  это  кричат  обезьяны,  в  которых  переселились   души   закоренелых
грешников, но Конан ей не поверил. В Гиркании он  видел  этих  животных  с
грустными глазами, едва ли они были способны издавать  вопли,  исполненные
такой неистовой злобы.
     Кровавым диском поднялась  луна.  В  ее  лучах  засветились  холодным
светом весла, плюмажи воинов, бриллианты в черных локонах  Белит,  лежащей
на шкуре леопарда. Опершись на локоть, она любовалась  Конаном.  Глаза  ее
пылали.
     - Мы плывем в страну кошмаров и  смерти,  -  сказала  она.  -  Ты  не
боишься, Конан?
     Киммериец в ответ только пожал плечами.
     - И я не  боюсь,  -  продолжала  она.  -  Слишком  часто  приходилось
смотреть мне в пасть Смерти. А богов ты не боишься, Конан?
     - Я стараюсь не связываться с ними. Одни строги,  другие  добры.  Вот
Митра гиборейцев, похоже, могущественный бог, раз  этот  народ  понастроил
своих городов по всему свету. Но даже гиборейцы трепещут перед Сетом.  Мне
по душе Бел, покровитель воров. Он здорово мне помогал, когда я был  вором
в Заморе.
     - А у твоего народа есть свои боги? Ты никогда не взываешь к ним.
     - Есть. Самый могучий из них Кром. Он живет на вершине горы и взывать
к нему бесполезно. Ему наплевать, жив человек  или  умер.  Кром  мрачен  и
безжалостен. Его дело - вдохнуть при рождении в человека душу и  силу  для
сражений. А чего еще ждать от богов?
     - А веришь ли ты в миру по ту сторону смерти?
     - Нет. Человек в этом мире  напрасно  страдает,  находя  удовольствие
только в безумии сражения. Когда он умирает, его душа направляется в серую
туманную страну туч и холодных  ветров,  чтобы  вечно  скитаться  там,  не
находя утешения.
     - Самая плохая жизнь привлекательней такой судьбы, - сказала Белит. -
Но во что ты тогда веришь Конан?
     - В жизнь. В густой сок мяса, в крепкое вино, в объятия нежных рук, в
безумие боя, в танец стальных клинков. Все это есть у меня,  и  поэтому  я
счастлив.
     - Но боги все-таки существуют.  Иштар,  Ашторет,  Деркето...  И  есть
жизнь после смерти. Я точно знаю это, Конан. Мое сердце слилось  с  твоим,
моя душа - часть твоей. И если бы я умерла прежде тебя, то даже из  бездны
вечности поспешила бы тебе на помощь, чтобы  поддержать  тебя  в  неравном
бою. Я принадлежу тебе, и никакие боги не в силах нас разлучить!
     Истошный крик прервал их беседу. Конан, схватив меч, бросился на  нос
галеры. Черный воин висел  над  палубой  в  объятиях  гигантского  питона,
вылезшего из реки. Конан взмахнул мечом  и  почти  перерубил  тело  удава,
которое было толщиной с человеческое  туловище.  Издыхающее  чудовище,  не
выпуская свою жертву из пасти, начало сползать с палубы кольцо за кольцом,
пока навеки не погрузились в воду и змей, и человек. Только кровавая  пена
выступила на поверхности реки. Конан принял вахту у погибшего, но все было
спокойно, а когда утреннее солнце осветило верхушки деревьев, он заметил в
чаще черные клыки башен. Конан окликнул Белит. Она тут  же  примчалась  на
его зов.
     Не город, а призрак города представился их взорам. Буйные травы росли
между глыбами  растрескавшихся  стен.  Город  захватили  джунгли,  скрывая
рухнувшие колонны и руины домов под своей ядовитой зеленью.
     На главной площади вздымалась мраморная пирамида, увенчанная стройной
колонной,  на  вершине  которой  сидело  существо,  принятое  Конаном   за
скульптуру.
     - Это большая птица, - предположил один из воинов.
     - Громадный нетопырь, - сказал второй.
     - Обезьяна, - заключила Белит.
     Тут существо расправило крылья и улетело в джунгли.
     - Крылатая обезьяна, - обеспокоенно  произнес  Нъяга.  -  Какой  черт
занес нас сюда? Лучше было бы сразу перерезать себе глотки. Это  проклятое
место!
     Белит посмеялась над его страхами и  приказала  причалить  к  берегу.
Первой  спрыгнула  на  сушу,  за  ней  последовали  остальные  чернокожие,
приготовив копья к бою.  Вокруг  царила  тишина,  зловещая,  как  молчание
спящей змеи.
     Медленно и мрачно над джунглями  поднималось  солнце.  Белит  указала
рукой на тонкую  круглую  башню,  наклонившуюся  к  земле.  К  башне  вела
обрамленная упавшими колоннами  широкая  аллея,  упиравшаяся  в  массивный
алтарь. Белит подбежала к нему...
     - Это храм древних богов, - сказала она. - Смотри, Конан, вот канавки
для стока крови. Тысячи лет прошли, а дожди так и не смыли  с  них  темных
пятен. Стены города рассыпались, а алтарь стоит, презирая время.
     - Кто же были эти древние боги?
     - Об этом молчат даже легенды. Однако, обрати внимание на поручни  по
обе стороны алтаря! Жрецы часто скрывали  свои  сокровища  под  жертвенным
камнем. Попробуйте сдвинуть эту плиту!
     Конан и трое самых сильных воинов взялись за  каменные  поручни,  как
вдруг их остановил пронзительный крик Белит:
     - Змея! Здесь в траве. Конан, убей ее! А вы продолжайте свое дело!
     Пока Конан искал в траве змею, четверо воинов напряглись до  предела,
пытаясь приподнять алтарь. Внезапно он стал вращаться, в тот же миг  башня
рухнула вниз, похоронив под обломками четверых воинов.
     Тонкие пальцы Белит сжали руку Конана.
     - Змеи не было, - прошептала  она.  -  Я  почувствовала  опасность  и
хотела  уберечь  тебя.  Древние  боги  хорошо  стерегут  свои   сокровища.
Разберите завал!
     Под грудой камней воины обнаружили  нишу,  залитую  кровью  погибших.
Невообразимые  сокровища  таились  в  ней.  Алмазы,   сапфиры,   изумруды,
аметисты, лунные камни, опалы...
     Белит с криком упала на колени и по плечи погрузила свои руки в  море
драгоценностей. С воплем восхищения она  вытащила  нанизанную  на  золотую
цепь связку пурпурных камней, похожих на застывшие капли крови. Белит была
в трансе. Ее шемитская душа находила в богатстве радость и упоение.
     - Забирайте драгоценности, псы! - приказала Белит воинам.
     - Смотри! - Конан указал рукой в сторону корабля.
     С мачты галеры взлетела черная фигура и исчезла в джунглях.
     - Дьявольская макака похозяйничала на корабле, - пробормотал один  из
воинов.
     - Ну и что?! - завизжала Белит. - Делайте носилки из копий и плащей и
грузите драгоценности! Ты куда, Конан?
     - Осмотрю галеру. Этот нетопырь мог ее продырявить.
     Конан осмотрел "Тигрицу" и вернулся. Белит надела ожерелье из рубинов
и пурпурные камни мрачно сверкали на ее обнаженной пышной груди. Громадный
чернокожий воин стоял,  погруженный  по  пояс  в  россыпь  бриллиантов,  и
горстями насыпал их в трясущиеся от жадности руки товарищей.  И  казалось,
что он стоял в огненной яме ада, держа в руках звезды.
     - Летающий дьявол продырявил бочки с водой, -  сообщил  Конан.  -  Мы
могли бы не  допустить  этого,  если  бы  поменьше  восхищались  дурацкими
камнями! Даже на вахте вы не оставили никого,  уроды!  Я  возьму  двадцать
человек и отправлюсь в джунгли на поиски воды.
     Белит едва удостоила его взглядом, горящим огнем безумия,  пальцы  ее
беспрестанно перебирали висевшее на груди ожерелье.
     - Хорошо, - отрешенно проговорила она. - Я перенесу добычу на галеру.
     Джунгли сомкнулись за воинами, превратив золотой свет солнца в серый.
С ветвей деревьев свешивались похожие на питонов лианы. Однако, заросли не
были настолько густыми, как можно было ожидать. Дорога поднималась в гору.
Все дальше уходили воины от реки, но не находили даже признаков ручья  или
родника. Внезапно киммериец остановился и беспокойно покрутил головой.
     - Отведи подальше людей, Нгоро, - сказал Конан. - Спрячьтесь и  ждите
меня. Я чувствую, что за нами кто-то следит.
     Вдалеке затихли звуки шагов отряда. Конан неожиданно услышал странный
аромат. Что-то необычайно нежное коснулось его  виска.  Конан  молниеносно
обернулся. К нему тянулись огромные, черные  цветы,  изгибая  свои  гибкие
стебли, раскрывая пышные бутоны. Конан отпрянул.  Это  был  черный  лотос,
нектар которого нес смерть, а запах - сон, полный кошмарного бреда.  Разум
киммерийца помутился. Он хотел было выхватить меч, чтобы срубить  коварные
стебли, но руки уже не повиновались ему. Конан попытался окликнуть воинов,
но из его  груди  вырвался  только  слабый  стон.  Стволы  деревьев  стали
расплываться перед его глазами. Конан уже не слышал  ужасных  воплей,  что
неслись из ближайших кустов. Колени его подломились, и он  бессильно  упал
на землю. Над его неподвижным телом в  полнейшем  безветрии  раскачивались
черные цветы.



                          3. КОШМАР В ДЖУНГЛЯХ

                              Только ли сон подарил ему гибельный лотос?
                              Проклят тот сон, коим жалкую жизнь он купил.
                              Каждой минутой бессилия смерть
                                                 средь друзей наслаждалась
                              Меч же был в ножнах и крови врага не пролил.
                                                             Песнь о Белит

     Сначала был мрак пустоты, пронзаемой ледяным дуновением  космического
ветра. Потом появились ужасные фигуры, ежеминутно меняющие свои очертания,
как будто мрак приобретал телесную  форму.  Подул  ветер  и  взбесилась  в
смерче пирамида ревущей черноты.
     И родились из нее Форма и Пространство. Тьма неожиданно расступилась,
и на  берегу  широкой  реки,  пересекавшей  бескрайнюю  равнину,  вознесся
навстречу небу огромный город из зеленого камня. Над ним кружили  неземные
существа.
     Они чем-то походили на людей, но, без  сомнения,  не  были  ими.  Они
являлись плодом совершенно другого эволюционного древа.  Своим  видом  они
напоминали человека не больше, чем сами люди напоминали собой обезьян.  Но
духовным и умственным развитием летающие существа были настолько  же  выше
человека, насколько тот выше  горилл.  Когда  они  построили  свой  город,
предки человека еще не выползли на берег первичного океана.
     Существа были смертны, как все, состоящее из плоти  и  крови.  Как  и
люди, они жили, любили и умирали, хоть  срок  их  жизни  был  невообразимо
долгим. А спустя миллионы лет  началась  Перемена.  Изображение  задрожало
перед глазами Конана, как отражение в воде.
     Над  городом  волнами  проносились  эпохи,  и  каждая  из  них  несла
изменения. Менялась река. Равнины превращались в болота,  кишащие  змеями.
Но поля еще кое-где  плодоносили.  Постепенно  леса  вытеснялись  влажными
джунглями. Менялись и жители. Какие-то непонятные причины не позволяли  им
оставить древний город.  Некогда  богатая  и  могучая  страна  все  глубже
погружалась  в  черное  болото  джунглей,  в   неистовом   хаосе   которых
растворялись жители города. Страшные конвульсии сотрясали землю.  Со  всех
сторон мрачного горизонта взметнулось к небу множество  багровых  столбов,
изрыгавших раскаленную лаву.
     Землетрясение разрушило внешние стены и самые высокие башни города, а
воды реки стали черными от какого-то ядовитого вещества,  вырвавшегося  из
недр  земли.  Многие  из  тех,  кто  пил  эту  воду,   умерли,   некоторые
приспособились  к  новым  условиям.  Те,  кто   были   крылатыми   богами,
превратились в летающих демонов. С высот, о которых человечество не  могло
даже мечтать, они скатились ниже,  чем  могли  представить  люди  в  самых
кошмарных снах.
     Они погибали в ужасных сражениях, пожирая друг друга. Их  становилось
все меньше и меньше, и, наконец, среди поросших мхами руин города осталась
только одна ужасная уродливая фигура.
     И тогда тут впервые появились  люди.  Темнокожие  мужчины  в  кожаных
доспехах, вооруженные луками  и  медными  мечами  -  воины  доисторической
Стигии. Их было около полусотни, истощенных, грязных, покрытых  множеством
ран. Более сильное племя разгромило стигийцев и загнало остатки  войска  в
джунгли, где они заблудились как в лабиринте.
     Выбившись  из  сил,  они  легли  среди  руин  и  погрузились  в  сон,
окруженные кроваво-красными цветами, распускающимися один раз в  столетие.
А когда  взошла  луна,  ужасный,  красноглазый  монстр  выполз  из  мрака,
приблизился  к  спящим  и  совершил  над  каждым  страшное,  невообразимое
действие. И когда наступил рассвет,  среди  руин  не  осталось  ни  одного
человека:  мохнатое  крылатое  чудовище  сидело  в  окружении   пятидесяти
крапчатых гиен, которые выли, подняв морды к небу, оплакивая свои погибшие
души.
     Затем изображения замелькали с невообразимой быстротой. Черные  воины
плывут вверх по реке на длинных лодках, украшенных  оскаленными  черепами.
Вот они крадутся среди деревьев, сжимая в руках копья. А вот они уже бегут
в ужасе, спасаясь от красноглазых  чудовищ  с  омерзительными  клыками,  с
которых капала слюна. Вопли умирающих разрывали  ночную  тишину,  во  тьме
пылали глаза вампира. И началось страшное кровавое пиршество.
     Картина сменилась. В отличии от предыдущих, она была четкой.
     На  палубе  змеевидной  галеры  в  окружении  черных   воинов   стоял
светлокожий гигант в панцире и рогатом шлеме. Только сейчас,  когда  Конан
узнал самого себя на борту "Тигрицы", он понял, что спит, но проснуться не
мог.
     Затем он увидел поляну в джунглях, а на ней  ожидающих  его  Нгоро  и
девятнадцать воинов, вооруженных копьями. И тут кошмар ринулся  на  них  с
неба. Обезумевшие воины, бросив копья, бросились через джунгли, ничего  не
видя перед собой. А над ними распростер крылья гигантский вампир.
     Конан снова попытался проснуться. Он увидел свое тело,  распростертое
под навесом из черных цветов,  почувствовал,  что  к  нему  подкрадывается
страшный монстр.
     Невероятным усилием воли он разорвал сонные путы и, шатаясь, поднялся
на ноги. Совсем рядом в мягкой земле Конан увидел след, как  будто,  зверь
готовился выскочить и уже выставил одну лапу. Судя по очертаниям, это  был
след невероятно большей гиены.
     Конан окликнул Нгоро. Голос киммерийца прозвучал до смешного слабо  и
глухо. Солнце не проникало сквозь густые кроны,  но  инстинкт  подсказывал
ему, что день подходит к концу. Конан ужаснулся, поняв, как долго  он  был
без сознания, и двинулся по следу отряда. Вскоре он достиг знакомой поляны
и дрожь пробежала по его спине. Это была поляна из его сна. По поляне были
разбросаны щиты и копья. Цепочки  следов  вывели  Конана  к  голой  скале,
которая резко обрывалась, заканчиваясь пропастью глубиной в  сорок  футов.
Какое-то существо жалось к краю обрыва.
     Сперва Конану показалось, что  это  горилла,  но  присмотревшись,  он
разглядел стоящего на четвереньках черного гиганта, испускавшего пену  изо
рта. Лишь когда человек ринулся на Конана с рыдающим воем, киммериец узнал
в нем Нгоро. Он не  обращал  внимания  на  крик  Конана,  глаза  его  были
вытаращены, лицо казалось человекоподобной маской. С дрожью ужаса, который
безумец всегда вызывает у здорового человека, Конан  пронзил  мечом  грудь
Нгоро.  Уклонившись  от  скрюченных  пальцев  падающего   гиганта,   Конан
приблизился к краю пропасти.
     С минуту  он  смотрел  вниз,  где  на  острых  обломках  скал  лежали
разбившиеся пираты. Тучи огромных черных мух грозна жужжали  над  залитыми
кровью камнями, муравьи уже начали пожирать трупы, а на окрестных деревьях
расположились стервятники.
     Конан  повернулся  и  побежал  назад,  продираясь  сквозь  заросли  и
перепрыгивая через стволы упавших деревьев. В руке он судорожно сжимал меч
и его смуглое лицо сейчас было необыкновенно белым.
     Ничто не нарушало царившей в джунглях тишины. Солнце уже скрылось.  В
полутьме, где скрывалась смерть, Конан казался летящей молнией из  пурпура
и стали. Наконец, он выбежал на покрытый туманом  берег  реки.  Он  увидел
прижавшуюся к берегу "Тигрицу". Тут и там между камнями  багровели  свежие
пятна. И здесь царила смерть. От леса до самой  реки  между  выщербленными
колоннами и на  потрескавшихся  плитах  -  повсюду  лежали  изуродованные,
разорванные на части, полусъеденные человеческие останки.
     Силы оставили Конана. Медленно побрел  он  к  галерее.  На  ее  мачте
что-то висело, поблескивая в слабом свете, точно слоновая  кость.  Онемев,
смотрел Конан в мертвое лицо Королевы Черного Побережья. Стройную  длинную
шею Белит сдавил шнур из пурпурных драгоценных  камней,  которые  в  серых
сумерках казались застывшими каплями крови.



                                 4. БИТВА

                                            Черные тени его окружили,
                                            Зубы оскалили черные пасти
                                            И как вода, лилась кровь.
                                            Но поднялась из мрачной бездны
                                            Та, чья любовь сильнее смерти
                                            Что б прилететь на его зов.
                                                             Песнь о Белит

     Джунгли черными руками сжимали руины  города.  Луна  еще  не  взошла.
Звезды, как пылинки янтаря, блестели на небе, которое, казалось, застыло в
ужасе перед царством смерти. На ступенях пирамиды среди  рухнувших  колонн
сидел, словно железная статуя, Конан из Киммерии, опершись подбородком  на
могучие кулаки. Из темноты доносились  звуки  крадущихся  шагов,  блестели
красные глаза. А вокруг лежали мертвецы...
     На палубе "Тигрицы", закутанная в алый плащ Конана вечным сном  спала
Белит. Спала, как настоящая королева,  посреди  рассыпных  драгоценностей,
шелка, златотканых одежд, слитков серебра  и  золотых  монет  -  все,  что
осталось  от  зловещего  клада  из  проклятого  города,  который  Конан  с
проклятием швырнул в воды Заркхебы.
     Он сидел на ступенях  пирамиды,  поджидая  невидимых  врагов.  Черная
ярость изгнала без остатка страх из его сердца. Он  уже  не  сомневался  в
том, что сны его были вещими. Отряд Нгоро, ослепленный ужасом, сорвались в
пропасть. Сам Нгоро, спасся от гибели, но не от  безумия.  Тогда  же,  или
чуть раньше, были уничтожены и все остальные пираты.
     Конан не недоумевал, зачем его пощадили? Разве только хозяин джунглей
намеревался подольше помучить его страхом и пытками. Похоже  было  на  то.
Доказательство - петля на шее Белит. Неизвестный  враг  стремился  довести
его душевные муки до предела, сначала показав  судьбу  его  товарищей.  От
этой мысли глаза Конана запылали ледяным огнем.
     Поднялась луна. Ее лучи высекли искры из рогатого  шлема  киммерийца.
Не было слышно ни звука. Джунгли затаили дыхание, а  воздух  сгустился  от
напряжения. Ступени пирамиды были обращены  к  джунглям.  Конан  сжимал  в
руках шемитский лук, положив рядом колчан, набитый стрелами.
     Что-то шевельнулось в темноте и в лунном свете Конан увидел очертания
звериных голов. Они выскочили из мрака, огромные и гибкие, прижимающиеся к
земле - двадцать громадных, пятнистых гиен.
     "Двадцать? - подумал Конан. - Значит копья  пиратов  все-таки  успели
собрать свою жатву!"
     Он  до  отказа  натянул  тетиву,  она  застонала,   освобождаясь,   и
огненноглазая тварь, высоко подпрыгнув, рухнула на  землю.  Остальные  без
колебаний устремились к пирамиде, хотя  смертельным  дождем  навстречу  им
летели  стрелы,  посылаемые  стальной  рукой  киммерийца,  силу   которого
удесятерила ненависть, раскаленная,  как  огонь  Ада.  Конан  ни  разу  не
промахнулся в боевом  безумии.  Воздух  был  наполнен  свистящей  смертью.
Меньше половины тварей добрались до ступеней...
     Глядя в их горящие глаза, Конан понял, что имеет дело не с животными.
Они выделяли ауру зла, такую же ощутимую, как  и  испарения  от  покрытого
трупами болота. Он даже не мог предположить, какое дьявольское  колдовство
вызвало их к жизни, но твердо знал, что столкнулся с магией более черной и
могущественной, чем магия Колодца Скелоса.
     Конан вскочил и послал последнюю стрелу в мохнатое тело,  метнувшееся
к  его  горлу  и  сатанинская  бестия,  скорчившись  в  прыжке,   рухнула,
простреленная навылет. И тут налетел  остаток  своры.  Молниеносные  удары
меча рассекли пополам трех тварей, но три оставшихся свалили киммерийца  с
ног. Он успел размозжить череп одной из них  рукоятью,  а  затем  отбросив
меч, схватил за глотки последних двух, кусающих и рвущих его тело.  Только
панцирь спас киммерийца от верной смерти. Он чуть не задохнулся от мерзкой
вони, испускаемой бестиями, глаза его заливал пот. В  следующее  мгновение
рука Конана разорвала горло  одного  оборотня,  а  другая,  промахнувшись,
раздавила лапу другого. Короткий, до ужаса человеческий стон  вырвался  из
пасти искалеченной твари. Пораженный этим, Конан ослабил хватку.
     Гиена с разорванной глоткой, брызгая кровью, вдруг кинулась на  воина
в последней дикой судороге и сомкнула клыки на  его  шее.  Но  прежде  чем
Конан почувствовал боль, она упала замертво. Другая  же,  прыгая  на  трех
лапах, вцепилась киммерийцу в живот, да так, что прокусила  пару  пластин.
Конан огромным усилием поднял над собой большое  извивающееся  тело  и  на
мгновение застыл. Смрад,  вырывающийся  из  пасти  гиены,  вызвал  у  него
приступ тошноты, клыки щелкали у самой шеи. Рывок - и со страшной силой он
швырнул бестию на каменные плиты.
     Конан переводил дыхание, шатаясь на широко расставленных ногах, когда
раздались громкие хлопки перепончатых крыльев. Он схватил меч,  смахнул  с
глаз кровь  и  поднял  его  обеими  руками  над  головой,  приготовился  к
нападению сверху.
     Но удар был нанесен с другой стороны. Внезапно пирамида  содрогнулась
под его ногами. Одновременно он заметил, как высокая колонна,  зашатавшись
как ветка на ветру, стала наклоняться в его сторону. Времени для  раздумий
не было. Конан одним прыжком преодолел половину  расстояния  до  основания
пирамиды, ступени которой ходили ходуном. В следующем отчаянном прыжке  он
достиг земли. В тот же миг пирамида  с  грохотом  развалилась,  а  колонна
рухнула градом мраморных глыб...
     Конан пришел в себя и принялся отбрасывать обломки, под которыми  был
погребен. Его ноги были придавлены к земле огромной глыбой, и Конан не был
уверен, целы ли они. Какой-то из обломков сбил с  него  шлем.  Волосы  его
слиплись от крови. Она сочилась так же из многочисленных ран на шее  и  из
рук. Опираясь на локти, Конан попытался освободиться.
     Темный силуэт мелькнул на фоне звезд и опустился на траву неподалеку.
Повернув  голову,  Конан  увидел  крылатого  демона,   успел   рассмотреть
человекообразную фигуру на кривых коротких ногах, вытянутые вперед  черные
волосатые лапы с длинными когтями, бесформенную голову  лицо,  на  котором
выделялись лишь пара кроваво-красных глаз. В этом существе дико сочетались
одновременно сверхчеловеческое и  примитивно-животное.  Мгновение  спустя,
демон бросился на Конана.
     Киммериец попытался схватить меч, но не смог дотянуться  до  него.  С
силой,  приумноженной  отчаянием,  он  схватил  придавившую  его  глыбу  и
попытался сбросить ее. Жилы вздулись на его лбу, мышцы, казалось,  вот-вот
разорвутся. Глыба  шевельнулась  и  начала  понемногу  поддаваться.  Конан
понял, что прежде чем  ему  удастся  освободиться,  черные  когти  вампира
принесут ему смерть. Тем не менее воин продолжал бороться.
     Крылатый  дьявол  черной  тенью  склонился  над  поверженным,  но  не
сломленным воином, и уже приготовился сжать острые когти на его  шее,  как
вдруг ему наперерез молнией метнулся светлый силуэт и заслонил жертву.
     Пораженный Конан узнал бы эту упругую алебастровую фигуру  из  тысячи
других. Это была Она, дрожащая от любви и  ярости,  опасная,  как  раненая
пантера. Ее гибкое тело слоновой костью поблескивало в свете луны,  пышная
грудь высоко вздымалась. Издав крик, похожий на удар клинка о клинок,  она
изо всех сил оттолкнула крылатое чудовище.
     - Белит! - вскричал Конан.
     Она  бросила  на  него  быстрый  взгляд,  в  котором   горело   пламя
беспредельной любви,  горячее  как  раскаленная  лава,  и  исчезла.  Перед
Конаном остался только вампир, который, подняв лапы,  будто  защищаясь  от
атаки, в страхе отступал.
     Конан знал, что Белит на  самом  деле  спит  вечным  сном  на  палубе
"Тигрицы". И тут он вспомнил ее страстные слова:  "Если  бы  я  даже  была
мертва, а тебе пришлось бы сражаться за свою жизнь, я и из бездны  поспешу
к тебе на помощь"...
     Киммериец вскочил и с ужасным воплем, опрокинул глыбу и схватил  меч.
Враги бросились друг на друга. Конан нанес такой страшный удар,  что  сила
инерции  свистящей  стали  заставила  его   сделать   полуоборот.   Клинок
погрузился в тело вампира чуть повыше бедер и рассек его на две части.
     Конан стоял с  окровавленным  мечом  в  руке  и  смотрел  на  верхнюю
половину  ужасного  врага.  Красные  глаза  еще  минуту  пылали,  а  затем
остекленели  и  закрылись  навеки.  Огромные  когтистые  лапы  сжались   в
предсмертной судороге. И исчезла последняя, самая древняя раса Мира...
     Конан  оглянулся,  ища  взглядом   ужасных   бестий,   которые   были
одновременно палачами и рабами крылатого демона, но не увидели  ни  одной.
На каменных  плитах  лежали  тела  темнокожих  людей  с  орлиными  носами,
пронзенные стрелами или разрубленные ударом меча. На глазах у  Конана  они
рассыпались в прах. Почему же хозяин джунглей не пришел  на  помощь  своим
рабам, когда они сражались с  Конаном?  Возможно,  он  сам  боялся  ярости
страшных клыков им же созданных чудовищных оборотней...
     Не торопясь, Конан подошел  к  берегу  и  поднялся  на  борт  галеры.
Несколькими ударами меча он перерубил канаты и взялся  за  рулевое  весло.
"Тигрица" медленно двинулась к середине мрачной реки,  где  ее  подхватило
сильное  течение.  Сжимая  весло,  Конан  не  сводил  хмурого  взгляда   с
неподвижного тела, закутанного в  пурпурный  плащ,  которое  возлежало  на
груде богатства, достойной императрицы.



                          5. ПОГРЕБАЛЬНЫЙ КОСТЕР

                                        Настал конец дороги нашей
                                        Смолк весел плеск и арфы звук
                                        И спущенный наш флаг кровавый
                                        Уж никого не ужаснет
                                        О, бирюза морей, неси в Элизий
                                        Ту, кто была для нас дороже жизни!
                                                             Песнь о Белит

     Занимался рассвет. Устье  реки  окрасилось  кровавым  цветом.  Конан,
опершись на свой огромный меч, стоял на берегу океана и провожал  взглядом
"Тигрицу", отправляющуюся в свой последний рейс. Глаза  его  были  сухими.
Лазурный простор океана утратил  для  него  свою  красоту,  и  сердце  его
застыло в ожесточении.
     Белит была морем. Она делала его восхитительным и чудесным.  Без  нее
оно превратилось бы в мрачную, безлюдную пустыню, протянувшуюся от  полюса
до полюса. Белит принадлежала морю  и  теперь  Конан  возвращал  ее  туда.
Больше он ничего не мог для нее сделать.
     Голубое великолепие океана было сейчас для Конана более омерзительно,
чем бездонные глубины смерти, в которые он желал бы сейчас погрузиться.
     Никто не управлял "Тигрицей", бессильно замерли ее весла.  Но  чистый
свежий ветер наполнил ее шелковый парус, и, как лебедь, спешащий к родному
гнезду, галера помчалась в открытое море. А пламя поднималось с палубы все
выше и выше к небу, заключая в свои всепоглощающие  объятия  закутанную  в
пурпурный плащ Белит.
     Так ушла в Вечность Королева Черного Побережья.
     Опираясь на меч, Конан молча стоял до тех пор, пока последний отблеск
пламени не растворился в голубом тумане.





                              Роберт ГОВАРД

                           ПОЛНЫЙ ДОМ НЕГОДЯЕВ




     ...Приключение в Башне Слона ничему не научило Конана.  Вернувшись  в
город, он вскоре начисто забыл об этом. Однако, свободная воровская  жизнь
тоже постепенно стала ему надоедать...



                                    1

     Во время дворцового бала Набонидус,  Алый  жрец,  истинный  властелин
столицы, незаметно коснулся плеча молодого аристократа Мурило и, не говоря
ни слова, сунул ему в руку небольшую золотую коробочку. Мурило, зная,  что
Набонидус ничего не делает просто так, поспешил вернуться  домой.  Там  он
открыл коробочку. В ней лежало отрезанное человеческое ухо.  Мурило  сразу
узнал его по характерному шраму на мочке. Это было ухо кастеляна, которого
он подкупил, чтобы тот следил за коварным Набонидусом.
     Несмотря на завитые и надушенные локоны, Мурило не был ни трусом,  ни
тряпкой и не собирался без боя подставлять свою шею палачу.  Он  не  знал,
играет ли с ним жрец как кот с мышью, или дает возможность  отправиться  в
добровольное изгнание. Во всяком случае, у него было несколько  часов  для
раздумий. Впрочем, Мурило знал, как разрушить планы Жреца. Ему нужно  было
орудие, и он знал, где его искать. Этого человека ему послала сама судьба.
     В храме бога Ану,  расположенном  на  границе  храмового  квартала  и
района воровских трущоб, все еще служил толстый хитрый жрец,  в  свободное
от молитв время занимавшийся ростовщичеством и скупкой краденого,  являясь
одновременно и шпионом столичной гвардии. Жрец процветал. Деньги  текли  в
его шкатулку - за доносы от гвардейцев и за  услуги  из  Лабиринта  -  так
называлась путаница тонущих в грязи улочек, ночлежек и мерзких  трактиров,
логово самых закоренелых воров и негодяев королевства.  Среди  них  особой
отвагой и наглостью выделялись дезертир-наемник  из  гундерского  полка  и
варвар-киммериец. Первого, по доносу жреца схватили и повесили на торговой
площади.  Киммерийцу  удалось  бежать;  он,  узнав  каким-то   образом   о
предательстве жреца, проник ночью в храм и укоротил доносчика на голову.
     В городе поднялся  шум.  За  голову  варвара  была  обещана  награда,
которой и соблазнилась одна шлюха. Опоив киммерийца вином, в которое  было
подмешано какое-то снадобье, она  привела  в  комнату,  где  спал  варвар,
королевский патруль. Но когда его принялись связывать, киммериец  очнулся,
всадил стилет  в  горло  капитана  стражников,  разбросал  патрульных,  и,
несомненно, ушел бы, но коварное снадобье свершило свое дело. Рванувшись к
двери, он не попал в нее, врезавшись в стену так, что упал без чувств.
     Очнулся он  в  глубоком  подвале,  прикованный  к  стене,  на  охапке
полусгнившей соломы. Конан проклинал кислое  вино  и  предательницу-шлюху,
как вдруг лязгнули засовы, и в подвал зашел человек, закутанный  по  самые
глаза в широкий черный плащ. Киммериец решил, что  это  палач,  присланный
тихо перерезать ему горло. Но он ошибся.
     - Хочешь жить? - спросил у него Мурило.
     Варвар не произнес ни слова, но блеск надежды, появившийся в  глазах,
был лучше всякого ответа.
     - Ты должен убить одного человека.
     - Кого?
     - Набонидуса, Алого Жреца, - ответил Мурило,  понизив  голос  до  еле
слышного шепота.
     Киммериец остался равнодушным, ему была чужда даже  тень  уважения  к
сильным мира сего. Жрец, нищий, король - какая разница?
     - Когда я буду свободен?
     - Не позже, чем через час. Эту  часть  тюрьмы  охраняет  только  один
стражник. Он подкуплен мной. Сейчас я сниму твои  цепи.  Через  час  после
моего  ухода  стражник  Аттикус  откроет  двери  камеры.  Ты  свяжешь  его
обрывками своей туники,  чтобы  на  него  не  пало  подозрение.  Сразу  же
отправляйся к дому Алого жреца и убей его, затем беги в Крысиную нору, там
тебе дадут коня и полный кошель золота. Это беспрепятственно позволит тебе
покинуть страну.
     - Согласен. Сними эти проклятые цепи и прикажи стражнику принести мне
поесть, я подыхаю от голода!
     - Хорошо. Но помни: бежать не раньше, чем через час, я должен  успеть
вернуться домой.
     Освобожденный от цепей  варвар  встал  и  потянулся,  играя  могучими
мышцами. Мурило залюбовался его могучей фигурой, сочетавшей  в  себе  силу
медведя и ловкость пантеры, подумав, что  если  кому-то  и  суждено  убить
ненавистного  всем  Алого  жреца,  так  это  только  киммерийцу.   Молодой
аристократ еще раз повторил  свой  план,  затем  покинул  тюрьму,  поручив
Аттикусу покормить арестованного. Мурило  знал,  что  на  стражника  можно
положиться, и не только благодаря щедрой взятке. Ему были известны  многие
грешки стражника, за которые того давно ждала веревка.
     Вернувшись домой, Мурило обрел наконец  спокойствие.  Если  Набонидус
решил с ним расправиться, то действовать он  будет  от  имени  безвольного
короля. Но королевская стража еще не стучала в его  дверь,  следовательно,
жрец пока ничего не сказал королю. А  вот  завтра  он  несомненно  сделает
это... Если только доживет до утра.
     Мурило верил, что киммериец сдержит слово. Но сможет  ли  он  достичь
цели? Многие пытались убить Алого Жреца, - но все убийцы, умелые, храбрые,
жестокие, погибали таинственной смертью. С  другой  стороны,  рожденные  в
городе, они не имели волчьего инстинкта варвара...
     Мурило налил полный бокал вина и поднял  его  за  человека  по  имени
Конан, за его и свою удачу. В этот  момент  один  из  его  шпионов  принес
весть, что Аттикус арестован и посажен в крепость, а киммериец все еще  не
бежал. У Мурило кровь застыла в жилах, ему показалось,  что  Набонидус  не
человек, а колдун, способный читать мысли своих жертв.
     Отчаяние рождает решимость. Скрывая меч  под  черным  плащом,  Мурило
выбежал из дома через черный ход. Приближалась полночь, когда он  оказался
перед дворцом Набонидуса,  окруженным  высокой  каменной  стеной.  За  ней
постоянно бегал по саду гигантский кровожадный пес, натасканный на  людей.
Что еще ждало его за стеной, Мурило не мог даже предположить.
     Те,  кому  приходилось  бывать  по  государственным  делам  в  покоях
Набонидуса, рассказывали, что он окружил  себя  невероятной  роскошью,  но
обходится всего двумя слугами. Обычно, видели  только  одного  -  высокого
молчаливого мужчину по имени Джока, второй же не появлялся никогда, слышны
были только его шаги в отдаленном конце дома. Но загадочнее всех  был  сам
Алый  Жрец.  Силой  интриг,  хитрости   и   жестокости   он   стал   самым
могущественным человеком в королевстве. И король, и канцлер, не говоря уже
о простом народе, были всего лишь марионетками в его руках.
     Мурило взобрался на стену и спрыгнул в сад.  Ни  единого  огонька  не
было в окнах дома, черной  глыбой  выделявшегося  на  фоне  ночного  неба.
Молодой дворянин  пробирался  сквозь  колючие  кусты,  ежесекундно  ожидая
нападения ужасного пса. Мурило сомневался, что его меч  способен  отразить
атаку бестии, но он колебался. Смерть от клыков пса или от  топора  палача
все равно остается смертью.
     Неожиданно он споткнулся обо что-то массивное и в то же время мягкое.
Мурило склонился при слабом свете звезд разглядел  мертвого  пса.  У  него
была свернута шея, а на теле виднелись раны, напоминающие  следы  огромных
клыков. Ни один  человек  не  мог  бы  сделать  такого.  По  спине  Мурило
пробежала дрожь. Он поспешил в сторону погруженного в тишину  дома.  Дверь
была открыта. Он покрепче сжал рукоять меча, перешагнул порог и очутился в
длинном коридоре, слабо освещенном неясным  светом,  который  просачивался
сквозь шторы, прикрывавшие отдаленный вход. Стояла гробовая тишина.
     Мурило прокрался по коридору и осторожно заглянул  в  комнату.  Среди
обломков мебели и сорванных со стен  ковров  лежала  человеческая  фигура.
Лицо человека было обращено вверх, хотя человек лежал на животе,  на  лице
застыла злобная  гримаса.  Мурило  содрогнулся  и  почувствовал,  что  его
решительность ослабевает. Он прошел через комнату, стараясь не смотреть на
покойника.  Судя  по  описаниям,  это  был  Джока,  вечно   хмурый   слуга
Набонидуса.
     Мурило очутился в круглом зале, опоясанном галереей на половине своей
высоты. Посреди зала стоял роскошный стол,  щедро  уставленный  яствами  и
винами. И еще... В кресле, которое было обращено к  нему  спинкой,  Мурило
увидел фигуру  в  одеждах,  известных  всему  королевству.  Красный  рукав
прикрывал  руку,  лежащую  на  поручне  кресла,  голова,   покрытая   алым
капюшоном,  слегка  наклонилась,  будто  бы  в  раздумье.   Любимая   поза
Набонидуса.
     Проклиная   оглушительные   удары   своего   сердца,    юноша    стал
подкрадываться к врагу, подняв свой меч. Лишь один шаг отделял  Мурило  от
жреца,  как  вдруг  сидящий  в  кресле  встал,  обернулся,  и  их  взгляды
встретились.
     Кровь застыла в  жилах  Мурило.  Рукоять  меча  выскользнула  из  его
онемевшей руки, и клинок зазвенел, ударившись о каменные плиты.
     Ужасный крик вырвался из посиневших губ юноши, и эхо  его  слилось  с
глухим шумом падающего тела.
     И снова в доме Алого Жреца воцарилась тишина...



                                    2

     Вскоре после ухода Мурило из тюрьмы Аттикус принес Конану кувшин пива
и зажаренную целиком бычью ногу. Конан жадно накинулся на еду, а  стражник
отправился  на  обход  камер.  Он  еще  не  закончил  обход,  когда  отряд
гвардейцев ворвался в тюрьму и арестовал его. Мурило ошибался, считая, что
арест Аттикуса был связан с намеченным бегством Конана. Связь стражника  с
Лабиринтом была слишком явной И его арестовали за один из  старых  грехов.
Его место занял другой тюремщик -  тупое  создание,  которое  нельзя  было
соблазнить никакими деньгами.  Слишком  уж  он  гордился  важностью  своих
функций.
     Едва только затихли  крики  уведенного  гвардейцами  Аттикуса,  новый
страж начал обход камер. Когда он заглянул в камеру Конана,  то  пришел  в
ужас, пораженный неслыханным нарушением дисциплины. Он  увидел  свободного
от цепей узника, который доедал воловью ногу. Тюремщик так взбесился,  что
ворвался в камеру, не позвав на помощь часовых. Конан размозжил ему голову
бычьей костью, забрал стилет и связку ключей и очутился на свободе.
     Из камеры он бежал сам, а это значит, что он ничего не должен Мурило.
Но Конан понимал, что юноша освободил его из цепей, а  без  этого  бегство
было бы невозможным. Так что, как не верти, он оставался должником Мурило.
Конан  был  человеком  слова  и  решил  выполнить  обещание,   данное   им
аристократу. Но  сперва  надо  было  уладить  кое-какие  личные  дела.  Он
выбросил обрывки туники, оставшись  в  набедренной  повязке.  Вооружившись
стилетом, Конан с предельной  осторожностью  крался  по  темным  улицам  и
площадям,  пока  не  добрался  до  Лабиринта.  Здесь  он  уже  двигался  с
уверенностью старожила. Улицы в этом районе не имели тротуаров и утопали в
грязи и грудах мусора, который выбрасывали прямо из окон. Тут  можно  было
легко поскользнуться и провалиться по пояс в липкую вонючую грязь. Нередко
здесь попадались трупы с перерезанным горлом,  или  утопленные  в  дерьме.
Честные граждане имели все основания обходить Лабиринт десятой дорогой.
     Конан  вовремя  подоспел  к  своей  цели.  Шлюха  как  раз  проводила
очередного своего любовника. Закрыв за  собой  дверь  ее  комнаты,  бандит
ощупью спускался по скрипучей лестнице, погруженный в мысли,  обычные  для
обитателей Лабиринта, как бы чего украсть. Краем глаза он успел заметить в
темноте неясные очертания тела,  готовящегося  к  прыжку  и  пару  зловеще
сверкавших глаз. Хриплое рычание, донесшееся до его ушей, было  последним,
что он услышал в этой жизни.
     Конан прыгнул на него и острым клинком  распорол  ему  живот.  Бандит
издал истошный вопль  и  упал  замертво.  Конан  не  обратил  на  крик  ни
малейшего внимания. В Лабиринте такие  звуки  были  обычным  делом.  Конан
остановился перед знакомой дверью и клинком стилета поднял засов. Он вошел
внутрь и запер за собой дверь.
     Шлюха, предавшая  его,  сидела  в  одной  ночной  рубашке  на  смятой
постели. Она была бледна и смотрела  на  Конана  как  на  приведение.  Она
слышала крик на лестнице, а  окровавленное  жало  стилета  сообщило  ей  о
судьбе любовника. Однако собственная жизнь интересовала ее гораздо больше.
Она принялась молить о пощаде. От страха ее язык заплетался. Конан молчал,
прищурившись глядя  на  нее  и  пробуя  пальцем,  насколько  остро  лезвие
стилета. Шлюха вжалась в стену и слабо закричала.  Конан  сунул  стилет  в
ножны, Схватил вопящую женщину левой рукой и пошел к окну. Как и  во  всех
домах, каждый этаж был окружен карнизом, Киммериец пинком распахнул окно и
выбрался на карниз, держа под мышкой полуголую дергающуюся девку.  Изнутри
дома донесся  шум,  видимо,  кто-то  обнаружил  труп  на  лестнице.  Конан
внимательно всмотрелся в окружающую грязь и метко швырнул  девку  прямо  в
клоаку. С минуту он наслаждался видом девки,  барахтавшейся  в  дерьме,  с
удовольствием внимая омерзительной ругани, вырывавшейся из ее  рта.  Конан
даже захохотал басом, что  случалось  с  ним  крайне  редко.  Шум  в  доме
нарастал. Конан решил: поскольку  личные  дела  закончены,  пора  заняться
Набонидусом.



                                    3

     Вибрирующий, металлический лязг привел Мурило в чувство. Он застонал,
собрался с силами и с трудом сел, прислонясь спиной к влажной  стене.  Его
окружал кромешный мрак. На секунду он подумал, что ослеп и чуть не  сомлел
от ужаса. Он принялся ощупывать все вокруг и обнаружил, что сидит на  полу
из плотно пригнанных каменных блоков. Стены тоже были  каменными.  Держась
за них, он попробовал подняться. Мурило понял, что находится  в  подземной
тюрьме, но как  давно,  не  имел  ни  малейшего  понятия.  Ему  вспомнился
металлический звук. Возможно, за ним заперли дверь камеры, а  может  быть,
подкрадывался убийца.  Мурило  задрожал  от  этой  мысли  и  ощупью  начал
продвигаться  вперед,  рассчитывая  определить   границы   камеры.   Через
несколько минут он убедился, что движется  на  четвереньках  по  уходящему
куда-то вниз коридору. Внезапно  Мурило  почувствовал,  что  рядом  кто-то
притаился. Волосы зашевелились у него на голове, он понял - еще секунда  и
его сердце разорвется. В этот момент грубый голос прошептал  с  варварским
акцентом:
     - Это ты, Мурило?
     - Конан!
     Молодой аристократ продолжал продвигаться на  четвереньках,  пока  не
уткнулся в могучее волосатое бедро киммерийца.
     - Хорошо еще, что я узнал тебя, - буркнул варвар, поднимая его.  -  А
то уже собирался зарезать тебя, как свинью.
     - Где же мы, во имя Митры?! - слабо застонал Мурило.
     - В подземелье Алого Жреца.
     - Который сейчас час?
     - Недавно миновала полночь.
     Мурило покрутил головой, пытаясь собраться с мыслями.
     - А ты как здесь очутился? - спросил его Конан.
     - Я пришел, чтобы убить Набонидуса. Узнал, что стражника  арестовали,
и...
     - Ага, схватили, - подтвердил Конан. - А  я  разнес  череп  новому  и
ушел. Я был бы здесь  уже  пару  часов  назад,  но  мне  пришлось  уладить
кое-какие дела. Ну а теперь что? Поохотимся на Жреца?
     - Конан! - задрожал Мурило. - Мы в доме самого Сатаны! Я пришел убить
человека, а наткнулся на волосатого дьявола, поднявшегося из Ада.
     Конан озадаченно присвистнул. Люди враги не могли  его  запугать,  но
как  человек  примитивный,  он   был   полон   суеверного   страха   перед
сверхъестественными явлениями.
     - Мне удалось перелезть через стену, - шептал  Мурило.  -  В  саду  я
нашел разорванного и задушенного пса Набонидуса. В доме сначала  обнаружил
слугу Джоку со свернутой шеей, а затем наткнулся на самого Набонидуса.  Он
был в ритуальной одежде и неподвижно сидел в кресле. Я думал, что он спит,
хотел подкрасться к нему и зарубить, но тут он  встал...  И  посмотрел  на
меня! О, Митра!
     Воспоминания о пережитом ужасе на минуту лишили Мурило речи.
     - Конан, - произнес он наконец. - Это был НЕ ЧЕЛОВЕК! Только  фигурой
он напоминал человека, но из-под  жреческого  капюшона  на  меня  смотрело
лицо, будто явившееся из  кошмарного  сна  безумца.  Все  покрытое  черной
щетиной, из которой сверкали красные  поросячьи  глазки.  Нос  плоский,  с
вывернутыми ноздрями, толстые губы дрожали  в  свирепом  рычании,  обнажая
жуткие громадные клыки. Руки с острыми когтями,  густо  покрытые  шерстью,
выступали из алых рукавов мантии. Все это я разглядел  в  одно  мгновение.
Меня охватил ужас и я потерял сознание.
     - А что потом? - нетерпеливо спросил Конан.
     - Должно быть, чудовище швырнуло меня в подземелье. Я очнулся  совсем
недавно. Конан, я подозревал, что Набонидус больше,  чем  человек.  Теперь
мне известно наверняка -  он  оборотень!  Днем  он  ходит  в  человеческом
облике, а ночью...
     - Ясное дело, - согласился Конан. - Только обычно такие  превращаются
в волков. Но почему он убил собаку и слугу?
     - Кто  может  постичь  разум  дьявола?  -  ответил  Мурило.  -  Лучше
подумаем, как нам отсюда выбраться. Человеческое оружие  бессильно  против
Сатаны. Ты как сюда проник?
     - Я предположил, что сад охраняется, поэтому  воспользовался  каналом
для нечистот, который соединен тоннелем с  этим  подземельем.  Я  надеялся
проникнуть отсюда прямо в дом.
     - Тогда немедленно бежим обратно этим же путем! - воскликнул  Мурило.
- Главное - выбраться из этого жуткого логова! Со  стражниками  как-нибудь
договоримся. В крайнем случае, уедем из города. Веди, Конан!
     - Не выйдет, - сказал киммериец. - Путь в канал закрыт. Как только  я
вошел в тоннель, сверху обрушилась  железная  решетка,  и  если  бы  я  не
прыгнул вперед быстрее молнии, она пришпилила бы меня к полу, как червя. Я
попытался ее поднять, но она и не дрогнула. Ее не сдвинул бы и слон. Через
ее ячейки не проникнет никто, крупнее крысы.
     Мурило грязно выругался. Можно было сразу предположить, что Набонидус
не оставит без защиты ни  единой  лазейки,  ведущей  в  его  берлогу.  Они
заперты!
     - Тогда нам не остается ничего иного,  как  искать  еще  какой-нибудь
выход, - сказал Мурило. - Наверняка, все они снабжены ловушками, но у  нас
нет выбора.
     Ворчание варвара, видимо означало согласие.  Они  осторожно,  ощупью,
двинулись вдоль стены коридора.
     - Как ты узнал меня в темноте? - вдруг вспомнил Мурило.
     - Я услышал запах духов, которыми ты поливаешь свои волосы, - ответил
Конан. - Как раз тогда, когда готовился выпустить тебе кишки.
     Мурило приложил к носу прядь волос. Запах был едва слышен. Он еще раз
удивился остроте чувств варвара. Через некоторое  время  впереди  замаячил
слабый свет. Коридор  делал  резкий  поворот.  Мурило  и  Конан  осторожно
выглянули из-за угла. Посреди коридора лежало полуголое человеческое тело,
освещенное лучами, лившимися из висящего  на  стене  широкого  серебряного
щита.  Очертания  лежащей  фигуры  показались  Мурило  знакомыми.   Жестом
приказав киммерийцу следовать за собой, Мурило подошел поближе и склонился
над телом. Преодолевая  брезгливость,  он  схватил  лежащего  за  плечи  и
перевернул на спину.
     Крик ужаса вырвался из груди юного аристократа. Стоявший рядом  Конан
только недоуменно фыркнул.
     - Это Набонидус, - выдавил Мурило. - Кто же тогда...
     Лежащий застонал и пошевелился. С кошачьей ловкостью Конан прыгнул  к
нему, намереваясь вонзить стилет в сердце врага,  но  в  последний  момент
Мурило схватил его за руку.
     - Подожди! Пока не надо его убивать.
     - Почему? - удивился Конан. - Ты же видишь, он сбросил шкуру оборотня
и спит. Хочешь, чтобы он проснулся и разорвал нас в клочья?
     - Смотри, - сказал Мурило. - Он не спит.  Видишь,  у  него  синяк  на
виске. Его оглушили, видимо, он лежит здесь давно.
     - Но ты сам говорил, что недавно видел его наверху в виде оборотня.
     - Да, видел. Но может... Он приходит в себя! Попридержи свой  кинжал,
Конан. Мы впутались в более серьезное дело, чем мне казалось вначале. Надо
попытаться допросить его.
     Набонидус поднял дрожащую руку к  виску,  застонал  и  открыл  глаза,
которые скоро приобрели разумное  выражение.  Взгляд  его  остановился  на
Мурило.
     - Ты почтил мой дом своим присутствием, молодой господин,  -  холодно
усмехнулся жрец, поглядывая на Конана, стоявшего за спиной Мурило. - Зачем
ты привел этого силача? Разве твоего меча недостаточно, чтобы лишить жизни
мое бедное тело?
     - Хватит  об  этом,  -  оборвал  его  Мурило.  -  Как  долго  ты  тут
находишься?
     - Нелегкий вопрос для человека, едва  пришедшего  в  себя.  Не  знаю,
который теперь час. Помню только, что ударили меня незадолго до полуночи.
     - Кто же находился в доме, облаченный в твои одежды?
     - Это, должно быть, Так, - ответил жрец, осторожно ощупывая  раны.  -
Наверняка, это он. Ты говоришь, в моих одеждах? Паршивая скотина!
     Конан, не понимая,  о  чем  идет  речь,  выругался  на  своем  языке.
Набонидус бросил в его сторону беспокойный взгляд.
     - Нож твоего наемника тоскует по моему сердцу. Я же  считаю,  Мурило,
что у тебя хватит ума воспользоваться моим  предупреждением  и  бежать  из
города.
     - У меня не было уверенности в том, что ты позволишь мне это сделать.
К тому же у меня здесь дела.
     -  Ты  выбрал  хорошего  исполнителя,  -  сказал  Набонидус,   искоса
поглядывая на Конана. - Я давно подозревал тебя. Бедняга кастелян  поведал
мне о многом, прежде,  чем  умереть.  Назвал  он  имя  и  одного  молодого
дворянина, который подкупил его, чтобы узнать  некоторые  тайны  двора,  а
потом продать их соседним странам. И не стыдно тебе, Мурило, преступник  с
нежными руками?
     - У меня не больше причин для стыда, чем у тебя, мерзавец  с  сердцем
грифа, - ответил Мурило, ничуть не смутившись. -  Из-за  своей  ненасытной
жадности ты грабишь все королевство, нацепив  на  рожу  маску  праведника,
уставшего  от  государственных  забот.  Ты  надуваешь  короля,   разоряешь
богатых, угнетаешь бедняков.  Ты  лишил  будущего  наш  народ  ради  своих
гнусных  амбиций.  Не  пытайся  сравнивать  мои  прегрешения   со   своими
злодействами. А этот киммериец вообще самый честный из нас - он  крадет  и
убивает открыто, рискуя жизнью.
     - Ну, ладно, - сказал Набонидус. - Значит, нас здесь трое  мерзавцев,
достойных друг друга. Но что будет со мной?
     - Когда я увидел ухо убитого тобой кастеляна, то понял, что  это  мой
смертный приговор, но чтобы привести его в исполнение,  тебе  потребовался
бы приказ короля. Не так ли?
     - Ты угадал, - ответил жрец. - От кастеляна легко было избавиться. Ты
же лицо значительное, даже для меня. Как раз  утром  я  собирался  кое-что
рассказать о тебе королю...
     - И это стоило бы мне жизни! - закричал  Мирило.  -  Так  король  еще
ничего не знает о моей деятельности?
     - До сих пор не знал, - вздохнул  Набонидус,  глядя  на  нож  в  руке
Конана. - И я начинаю опасаться, что не узнает.
     - Ты должен знать, как  нам  выбраться  из  этой  ловушки,  -  сказал
Мурило. - Договоримся так. Я подарю тебе жизнь, а взамен ты  поможешь  нам
бежать и поклянешься молчать о моих... деяниях.
     - Разве жрец способен сдержать клятву? - вмешался  Конан.  -  Позволь
мне перерезать ему горло. Хочу посмотреть, какого цвета у  него  кровь.  В
Лабиринте говорят, что сердце у Алого Жреца черное,  тогда  и  кровь  тоже
должна быть черной.
     - Помолчи! - шепнул Мурило. - Если он не покажет нам  выход,  мы  оба
погибнем здесь. Так что, Набонидус, согласен? - добавил он уже громче.
     - Что может ответить волк, лапа  которого  в  капкане,  -  усмехнулся
жрец.
     - Если мы хотим выбраться отсюда, то вынуждены помогать  друг  другу.
Клянусь душой митры, что я забуду о твоих темных делах!
     - Я удовлетворен, - сказал  Мурило.  -  Даже  Алый  Жрец  не  посмеет
нарушить такую  клятву.  А  теперь  уйдем  поскорее  из  этого  проклятого
подземелья. Мой  друг  проник  сюда  через  тоннель,  но  упавшая  решетка
отрезала путь назад. Ты можешь поднять ее?
     - Не отсюда.  Рычаг  управления  решеткой  находится  в  комнате  над
тоннелем. Наверх можно выйти только одним путем. Я покажу его.  Но  сперва
удовлетвори мое любопытство и расскажи, как ты сюда попал?
     Мурило вкратце поведал о своих приключениях и жрец кивнул  головой  в
знак того, что ему все понятно. Затем поднялся,  и  пошатываясь  пошел  по
коридору. Подземелье расширилось,  образовав  просторное  помещение.  Жрец
направился прямо к серебряному  щиту.  Подойдя  к  нему,  Мурило  и  Конан
увидели в щите узкие ступени, ведущие наверх.
     - Вот и выход. Уверен, что дверь там, наверху,  не  заперта.  Но  мне
кажется, что тому, кто осмелится пройти через нее, лучше сразу  перерезать
себе горло. Меньше мучиться, - и жрец жестом указал на щит.
     То, что издали казалось щитом,  на  самом  деле  оказалось  зеркалом,
вмурованным в стену. К большому зеркалу была подведена целая система малых
зеркал. Неожиданно молодой аристократ  вздрогнул  от  удивления,  а  Конан
ругнулся, не веря своим глазам. Казалось, они  заглядывают  через  широкое
окно в ярко освещенную комнату.  Они  видели  зеркала  на  стенах,  обитых
атласом, пока  покрытые  драгоценным  шелком  ложа,  кресла  из  эбенового
дерева, инкрустированные слоновой костью, многочисленные двери,  прикрытые
портьерами. Но в глаза прежде всего бросалось черное чудовище.
     Мурило замер от страха, - казалось, что бестия смотрит  прямо  ему  в
глаза.  Инстинктивно  он  отскочил  от  зеркала.  Конан,  напротив,  почти
уткнулся в стекло носом, бормоча варварские ругательства.
     - Во имя Митры. Набонидус! - Мурило еле дышал от ужаса. - Что это  за
мерзость?
     - Это Так, - спокойно ответил жрец, осторожно массируя висок.  -  Его
можно было бы назвать обезьяной, если бы он не отличался от  обезьяны  так
же сильно, как и от человека. Его  народ  обитает  далеко  на  Востоке,  в
горах, у границ королевства Заморы. Племя это немногочисленное, но я верю,
что через тысячи  лет  они  станут  людьми.  Сейчас  же  они  находятся  в
переходном состоянии. Не знают огня и одежды, не  строят  домов,  речь  их
состоит из ворчания. Я купил Така, когда он был совсем  маленьким,  но  он
рос и обучался всему намного быстрее и лучше любого зверя.  Постепенно  он
стал моим защитником и слугой.
     Но  я  забыл,  что  получеловеческое  существо  нельзя  превратить  в
безвольную тень,  как  обычное  животное.  Видимо,  в  его  мозгу  таилась
ненависть, злоба, и что-то в виде гордости. А сегодня  весь  день  он  вел
себя беспокойно.
     Я услышал звуки битвы в саду и подумал, что это мой пес рвет на части
тебя, Мурило. Я пошел взглянуть на то, что от тебя осталось, но неожиданно
из кустов выскочил Так. Он кинулся на меня и страшным ударом твердого  как
лошадиное копыто кулака поразил меня в висок.  Судя  по  всему,  он  затем
раздел меня и бросил в подземелье. Зачем? Одни боги знают это.
     - Потом он убил Джоку. Я сам видел труп, - сказал Мурило, не  отрывая
взгляда  от   чудовища,   которое   сидело   перед   дверью   с   каменной
неподвижностью.
     Сверхъестественно широкие плечи  растягивали  алую  одежду,  открывая
руки, покрытые густой шерстью. Вглядевшись в страшное  лицо  Така,  Мурило
согласился с мнением  жреца,  что  бестия  является  чем-то  большим,  чем
обычное животное. Ужасное тело таило в себе душу и разум, обещающие  стать
человеческими. Мурило отметил сходство между собой и бестией, и неожиданно
ему стало плохо от мысли - сколько еще звериного в человеке.
     - Он должен нас видеть, - сказал Конан. - Но почему не  нападает?  Он
легко может пройти через это окно.
     - Он нас не видит, - ответил жрец. - Так охраняет  дверь,  к  которой
ведут эти узкие ступени. Его изображение передается через систему  зеркал.
Видите эти медные трубки?
     Мурило стало ясно, что жрец опередил свое время  на  века.  Конан  же
просто посчитал магией, и даже не попытался понять что-либо из  объяснений
Набонидуса.
     - Я приказал соорудить это подземелье, чтобы оно служило и тюрьмой, и
убежищем одновременно, - продолжал жрец. - Не раз я скрывался  здесь  и  с
помощью зеркал наблюдал, как гибнут жаждущие моей крови наемники.
     - А почему Так стережет именно эту дверь? - спросил Мурило.
     - Наверное, он слышал звук падения решетки в тоннеле. Решетка связана
со звонком в комнате. Так знает, что кто-то находится в подземелье и ждет,
когда мы поднимемся по ступенькам наверх. Он хорошо усвоил мои уроки.  Так
не раз видел, что происходило с  людьми,  проникшими  в  покои  через  эту
дверь, когда я дергал за веревку, висящую на стене. Теперь  он  собирается
последовать моему примеру.
     - Что же нам делать?
     - Пока только наблюдать. Любого из нас Так легко разорвет  на  куски.
Ему даже не придется напрягать мускулы, стоит лишь потянуть за веревку,  и
мы перенесемся в вечность.
     - Как же это получается? - поинтересовался Мурило.
     - Я согласился помочь вам бежать, - ответил  жрец.  -  Но  не  помню,
чтобы я обещал раскрывать свои секреты.
     Мурило хотел что-то сказать, но замер, уставившись в зеркало. Конан и
Набонидус тоже прильнули к нему.
     Чья-то  рука  украдкой  раздвинула  портьеру,  прикрывавшую  один  из
входов. Показалось смуглое лицо. Угрожающе сверкавшие глаза уставились  на
погруженную в кресло фигуру в алом капюшоне. Следом появились другие лица,
все как одно пылавшие жаждой убийства.
     - Это Петреус! - прошипел жрец. - Стая грифов слетелась этой ночью  в
мой дом.
     - Что они тут делают? - прошептал Мурило.
     - А что может делать в доме Алого Жреца Петреус со своими  оголтелыми
националистами? Видишь, с какой  ненавистью  они  смотрят  на  того,  кого
принимают за своего злейшего врага. Они делают ту же  ошибку,  что  и  ты,
Мурило. Представляю, какие будут у них рожи, когда они столкнутся с Таком.
     Мурило молчал. Вся эта сцена казалась ему нереальной. Было непонятно,
чувствует ли Так приближение убийц, ибо по-прежнему он сидел спиной к ним.
     - Они проникли в дом с теми же намерениями, что  и  ты,  -  продолжал
Набонидус. - Только из патриотических побуждений,  а  не  из  личных.  Ах!
Какой  случай  представился  бы  мне,  чтобы  избавиться  сразу  ото  всех
заговорщиков, будь это я там, в кресле...
     Петреус и  его  спутники  с  обнаженными  мечами  в  руках  осторожно
двигались к креслу.
     Внезапно Так вскочил и бросился на заговорщиков. Застигнутые врасплох
ужасным  видом  чудовища,  те  мигом  растеряли  всю  свою   храбрость   и
решительность. Охваченные паникой, они бросились в  узкий  проход,  сбивая
друг друга с ног и спотыкаясь об упавших. В этот момент Так одним  прыжком
достиг стены, схватил толстую шелковую веревку и дернул.
     Тут же портье разошлись, открывая коридор,  и  сверху  что-то  упало,
блеснув серебром.
     - Запомнил! - ликовал  Набонидус.  -  Эта  бестия  -  почти  человек!
Однажды он был свидетелем такой казни  и  запомнил  все!  Теперь  смотрите
внимательно!
     Мурило догадался, что коридор перегорожен с обеих  сторон  стеклянной
стеной. Заговорщики метались то в одну сторону,  то  в  другую,  но  везде
натыкались на прочную, почти невидимую преграду.
     - Дергая за веревку, вы запираете коридор, -  хихикнул  Набонидус.  -
Стеклянные плиты можно поднять только снаружи. Они очень  прочные.  Против
них бессилен даже кузнечный молот.
     Жертвы напрасно метались в  прозрачной  западне,  в  бешенстве  стуча
мечами по хрустальным стенам. Красная фигура спокойно наблюдала снаружи за
происходящим. Внезапно  один  из  заговорщиков  взглянул  вверх  и  что-то
закричал, указывая рукой на потолок.
     - Падение стен вызывает Туман Смерти, - услужливо пояснил Алый  Жрец,
заливаясь смехом. - Это пыльца черного лотоса, который  растет  только  на
Болотах Мертвецов, в далеких джунглях Кхитая.
     В коридор медленно опускалась гроздь золотых тюков. Из появившихся  в
них  отверстий  ниспадали  волны  серого  тумана,  постепенно  заполнявшие
ограниченное стеклами пространство. И тут  паника,  охватившая  пленников,
уступила место агрессивности и  безумию.  Люди  в  коридоре  шатались  как
пьяные. Пена выступала на их искривленных жутким  смехом  губах.  С  дикой
яростью они бросались друг на друга. Рубили, кололи, грызли, раздирали  на
части своих бывших друзей в безумии смерти.
     Мурило затошнило, и он возблагодарил богов за  то,  что  хотя  бы  не
слышит воплей и стонов несчастных. Вид радостно  подпрыгивавшего  у  стены
Така вызвал у него омерзение. А за спиной Набонидус гнусно хихикал:
     - Какой прекрасный удар, Петреус! Ты выпотрошил его на совесть! А вот
этот выпад был припасен именно для тебя, мой друг-патриот. Ну  наконец-то!
Пали все, и живые грызут трупы мертвых!
     Смерть воцарилась в стеклянном  коридоре.  Заговорщики  лежали  кучей
изрезанных,  искалеченных  тел,  обратив  вверх   окровавленные   лица   с
невидящими глазами, над которыми парил туман-убийца.
     Сгорбленный Так, похожий на гигантского  гнома,  подошел  к  стене  и
снова дернул за веревку.
     - Он открывает внешние  двери!  -  восхитился  Набонидус.  -  Клянусь
Митрой, в нем  больше  ума,  чем  я  думал.  Видимо,  туман  выплывает  из
коридора, а Так  ждет,  когда  он  полностью  рассеется,  и  только  тогда
поднимет внутреннюю стену. Так осторожен  и  знает  силу  черного  лотоса,
несущего безумие и смерть. Вот он, наш единственный шанс. Если Так покинет
комнату хоть на пару минут, мы можем рискнуть подняться по ступеням.
     Все напряженно следили за  тем,  как  внутренняя  стена  поднялась  и
чудовище исчезло в глубине коридора. Портьеры  сдвинулись,  скрывая  место
казни.
     - Пора! - воскликнул жрец, обращая к Мурило лицо, на котором выступил
пот. - Так видел когда-то, как я избавлялся от тел, и решил сделать то же.
Быстрее наверх!
     С этими словами Набонидус бросился вверх по ступеням  с  удивительной
для его возраста скоростью. Мурило и Конан неслись за ним по  пятам.  Вот,
наконец, и дверь. Распахнув ее, все облегченно вздохнули - Така в  комнате
не было.
     - Он сейчас в коридоре. Почему бы нам не поймать его в ту же ловушку?
- предложил Мурило.
     - Нет, нет, - возразил жрец, утомленно дыша. - Мы не знаем точно, где
он сейчас. Кроме того, мы можем не успеть добежать до веревки. Следуйте за
мной, нам надо добраться до моей комнаты, там хранится  оружие,  способное
уничтожить Така.
     В мгновение ока они очутились у покоев жреца, но дверь была заперта.
     - О, Митра! - Алый  Жрец  пошатнулся  и  оперся  о  стену,  лицо  его
приобрело пепельный оттенок. - Так отобрал у меня ключи и  запер  комнату.
Мы в ловушке!
     Мурило в оцепенении раскрыл глаза, уставившись на жреца.
     - Эта бестия ужасает меня, - произнес Набонидус, взяв себя в руки.  -
Я видел, как он разрывает людей... Помоги нам, Митра! Теперь нам  придется
сражаться с ним тем оружием, которое даровали нам боги! Идемте!
     Они вернулись к замаскированному портьерами входу в  круглую  комнату
как раз в тот момент, когда  Так  появился  из  противоположной  двери.  С
первого взгляда было заметно, что чудовище что-то почуяло.  Бросая  вокруг
свирепые взгляды, Так подошел к ближайшей двери и отдернул портьеру, чтобы
проверить, не прячется ли там кто-нибудь.
     Набонидус, трясясь от страха, судорожно  вцепился  в  руку  Конана  и
шепотом спросил:
     - Парень, готов ли ты выставить свой кинжал против клыков Така?
     Блеск глаз киммерийца был ответом на вопрос.
     - Тогда поспешим, - зашипел  жрец,  подталкивая  Конана  к  стене  за
портьерой. - Мы с Мурило отвлечем его  внимание.  Мурило,  как  только  он
заметит тебя, беги по коридору, а ты, варвар, постарайся вонзить Таку  нож
в спину, когда он будет пробегать мимо тебя. Надежд на спасение  мало,  но
другого выхода у нас нет.
     Мурило, преодолевая страх, отодвинул портьеру и высунулся  в  круглый
зал. Так мгновенно заметил его и прыгнул по направлению к  нему  с  жутким
рычанием, обнажив страшные клыки. Мурило бросился бежать  вдоль  коридора.
Страх прибавил ему сил, но черно-красное чудовище настигало его.
     Как  только  Так  миновал  портьеру,  Конан  прыгнул  ему  на  спину,
одновременно вонзив стилет в шею бестии. Так завизжал и, не удержавшись на
ногах, покатился по полу. Конан переплел ноги на  торсе  бестии,  стараясь
удержаться  на  спине  чудовища,  нанося  удар  за  ударом.  Так   пытался
дотянуться до  киммерийца  клыками,  которые  зловеще  щелкали  в  усилиях
разорвать нападающего. Противники клубком перекатывались по полу и  Мурило
никак не решался пустить в ход тяжелое кресло, боясь попасть в Конана.
     Несмотря на то, что на стороне варвара было преимущество внезапности,
а движения чудовища сдерживались красной мантией, сверхъестественная  сила
Така начала брать верх.  Медленно,  но  неумолимо  киммериец  соскальзывал
навстречу дышащей смертью пасти чудовища.
     Обезьяночеловек получил уже такое количество ударов, которого хватило
бы, чтобы убить  дюжину  людей.  Кинжал  Конана  методично  погружался  по
рукоять в спину, плечи, затылок бестии, залитой кровью, но, видимо  лезвие
не задело еще жизненно-важных органов. У Така оставалось  достаточно  сил,
чтобы разорвать Конана и двух его спутников. Черные когти  чудовища  рвали
тело киммерийца, а клыки целились прямо в горло.
     В этот момент Мурило,  улучшив  момент,  обрушил  тяжелое  кресло  на
голову Така. Оглушенное чудовище на  миг  ослабило  хватку,  и  истекающий
Конан молниеносно вонзил кинжал в сердце бестии.
     Судорога пробежала па телу обезьяночеловека. Он попытался подняться и
не смог, глаза его закатились. Еще несколько раз Так дернулся в  агонии  и
застыл.
     Конан пошатываясь, медленно поднялся на ноги, тыльной стороной ладони
отер кровь и пот, заливавшие ему глаза. Мурило бросился  к  Конану,  чтобы
поддержать его, но тот остановил аристократа нетерпеливым жестом:
     - Если я когда-нибудь не смогу встать на ноги,  это  будет  означать,
что я умер, - произнес он распухшими губами. - А вот кувшин вина  я  выпил
бы сейчас за милую душу.
     Набонидус уставился на труп Така, как-будто еще не мог поверить своим
глазам. Лежащее чудовище в красных одеждах было  похоже  на  человека  как
никогда раньше. Даже Конан заметил это и сказал:
     - Сегодня я победил не зверя, а человека. Его имя будет  среди  самых
сильных и храбрых противников, из тех, чьи души я отправил в  край  вечной
тьмы, и мои женщины будут петь о нем песни.
     Набонидус  наклонился  и  поднял  связку  золотых   ключей,   которые
свалились с шеи Така. Кивком пригласил их следовать за ним.
     Покои жреца были роскошны и прекрасно  освещены.  Набонидус  взял  со
стола кувшин с вином и наполнил  хрустальные  бокалы.  Когда  все  утолили
жажду, он сказал:
     - Ну и ночка выдалась! Светает. Что вы намерены делать дальше?
     - Дай мне бинты и лекарства -  я  перевяжу  раны  Конана,  -  ответил
Мурило.
     Набонидус кивнул в знак согласия и двинулся к выходу. Внезапно Мурило
обратил внимание, что в поведении жреца  произошли  неуловимые  изменения.
Набонидус остановился в дверях и резко обернулся.  Глаза  его  победоносно
блестели, губы кривились в жестокой усмешке:
     - Эй, вы - мерзавцы, - издевательски зазвучал его голос. - И такие же
законченные глупцы! Особенно ты, Мурило!
     - Что ты имеешь в виду? - аристократ приготовился к прыжку.
     - Не двигаться! - голос жреца ударил как бич. - Еще шаг, и я уничтожу
вас!
     - Это измена! - вскричал Мурило. - Ты же клялся!
     - Клялся, что не сообщу королю о ваших проделках, но я не обещал, что
не попытаюсь разделаюсь с тобой. Неужели ты думаешь,  что  я  упущу  такой
случай? Не надо просить санкции короля. Никто ничего не узнает. Ваши трупы
попадут в бассейн с кислотой вместе с Таком и всякий  ваш  след  исчезнет.
Чудесная ночь! Я потерял слуг, но зато избавлюсь одним махом от всех своих
злейших врагов. Стоять! Вам меня не достать, а я всегда успею  дернуть  за
веревку и отправить вас в ад. Все мои  комнаты  оборудованы  ловушками.  В
этой, правда, не лотос, Но не менее эффектное средство. Так  вот,  Мурило,
ты глупец...
     С почти неуловимой глазом быстротой, Конан схватил стол и метнул  его
в жреца. Набонидус хотел было  защититься,  вытянув  руки  вперед,  но  не
успел. Тяжелый стол раскроил ему череп. Алый Жрец  рухнул  ничком.  У  его
головы расплывалась лужа крови.
     - Однако, кровь у него все-таки красная, - буркнул Конан.
     Мурило  почувствовал,  что  у  него  подгибаются  ноги.   Неожиданное
спасение лишило его последних сил. Он оперся о кресло,  чтобы  не  упасть,
вытер со лба холодный пот и наконец сказал слабым голосом:
     - Светает... Уходим, пока на нас не напал еще  кто-нибудь.  Если  нам
удастся незаметно перелезть через стену, никто не сможет заподозрить,  что
мы принимали участие в  событиях  этой  ужасной  ночи.  Пусть  королевские
гвардейцы поломают себе головы.
     Мурило бросил прощальный взгляд на тело Набонидуса.
     - Это ты был глупцом, жрец. Слишком много болтал и издевался...
     - Его постиг конец, который рано или поздно ожидает любого  мерзавца,
- равнодушно произнес Конан. - Хорошо бы ограбить его  дом,  но,  пожалуй,
нам лучше поскорее уйти.
     - Алому Жрецу пришел конец, - сказал Мурило, когда они  выбрались  из
сада под покровом предрассветного тумана. Мне теперь нечего  опасаться.  А
что будет с тобой, друг мой? Тебя наверняка разыскивают.
     - Мне уже надоел этот город, - ответил с улыбкой Конан. -  Ты  что-то
говорил о коне и кошельке с золотом, которые ожидают меня в Крысиной Норе?
Интересно проверить, как быстро доскачет этот конь  до  границы  соседнего
королевства. Я хочу еще походить по многим дорогам, прежде чем уйти  туда,
куда намеревался отправить нас Набонидус этой ночью.





                              Роберт ГОВАРД

                           ТЕНИ В ЛУННОМ СВЕТЕ




     Гордость Конана не позволила бы ему  быть  "мистером  королевой"  при
любой женщине, какой бы она ни была прекрасной и пылкой.  Через  некоторое
время Конан ускользает, чтобы  снова  посетить  родные  земли  Киммерии  и
отомстить своим старым врагам, гиперборейцам.
     Конану почти тридцать. Его кровные братья среди  киммерийцев  и  асов
завоевали жен и породили сыновей, среди которых уже есть такие же взрослые
и почти такие же сильные,  каким  был  Конан,  когда  впервые  пустился  в
приключения в крысиных трущобах Заморы. Но его опыт в качестве  корсара  и
наемника укрепил в нем дух битвы и слишком сильно впитался  в  его  кровь,
чтобы он мог последовать их примеру. Когда торговцы приносят весть о новых
войнах на Юге, Конан отправляется обратно в гиборейские королевства.
     Мятежный принц Коса сражается, чтобы  свергнуть  Страбонуса,  скупого
короля этой занимающей обширные земли нации,  и  Конан  оказывается  среди
своих старых приятелей в армии принца. К несчастью,  принц  примиряется  с
королем, и его наемные силы остаются  без  дела.  Наемники,  и  среди  них
Конан, образуют незаконную банду Свободных  Товарищей,  которая  совершает
набеги на границы Коса, Заморы и  Турана  равно  беспристрастно.  В  конце
концов они смещаются в степи к западу от Моря Вилайет, где  присоединяются
к банде головорезов, известной как "козаки".
     Конан вскоре завоевывает  лидерство  в  этой  беззаконной  команде  и
опустошает  западные  границы   Туранской   империи,   пока   его   старый
работодатель, король Йилдиз, не решает основательно наказать  разбойников.
Силы под началом Шах Амураса заманивают "козаков"  глубоко  на  территорию
Турана и вырезают их в кровавой битве у реки Иллбар.



                                    1

     Стремительный бросок лошадей сквозь высокий  тростник;  тяжелый  удар
падения, отчаянный вопль. С умирающей лошади, шатаясь, поднялся всадник  -
стройная девушка в сандалиях  и  подпоясанной  тунике.  Ее  темные  волосы
падали на белые плечи; глаза были глазами пойманного в ловушку зверя.  Она
не  смотрела  ни  на  заросли  тростника,  окружающие  небольшой  открытый
участок, ни на синие воды, что  плескались  о  низкий  берег  позади  нее.
Взгляд ее  широко  открытых  глаз  был  с  пристальностью  смертного  часа
устремлен на всадника, который пробился через стену тростника  и  спешился
перед девушкой.
     Это был высокий мужчина, худощавый, но крепкий как сталь. С головы до
ног он был одет в легкую  посеребренную  кольчугу,  которая  облегала  его
гибкую фигуру, как перчатка. Из под куполообразного шлема,  гравированного
золотом, его карие глаза насмешливо рассматривали ее.
     - Отойди! - ее голос звенел ужасом.  -  Не  прикасайся  ко  мне,  Шах
Амурас, не то я брошусь в воду и утону!
     Он  рассмеялся,   и   его   смех   был   подобен   мурлыканью   меча,
выскальзывающего из шелковых ножен.
     - О нет, ты не утонешь, Оливия, дочь недоразумения,  поскольку  здесь
слишком мелко, и я успею  схватить  тебя  прежде,  чем  ты  доберешься  до
глубокого места. Боги видят, это было славно - поохотиться за тобой, и все
мои люди остались далеко позади. Но  к  западу  от  Вилайета  нет  лошади,
которая смогла бы долго обгонять Ирема. - Он  кивнул  в  сторону  высокого
тонконогого степного скакуна.
     - Отпусти меня! - взмолилась девушка. Слезы отчаяния катились  по  ее
щекам. - Разве  я  мало  страдала?  Есть  ли  еще  какое-нибудь  унижение,
страдание, боль, которым ты меня не подвергал? Как  долго  должны  длиться
мои мучения?
     - Так долго, пока мне доставляют  удовольствие  твои  слезы,  мольбы,
хныканье и  то,  как  ты  корчишься,  -  ответил  он  с  улыбкой,  которая
постороннему могла показаться милой. - Ты удивительно мужественна, Оливия.
Мне интересно знать, надоешь ли ты мне  когда-нибудь,  как  надоедали  все
женщины до тебя. Ты всегда столь свежа и незапятнанна, что бы я с тобой ни
делал. Каждый новый день с тобой приносит новую радость.
     Иди  сюда,  нам  пора  возвращаться  в  Акиф,  где  народ  продолжает
праздновать победу над жалкими козаками - тогда как  их  победитель  занят
поимкой бежавшей негодницы. Великолепный и совершенно идиотский побег!
     -  Нет!  -  Она  отшатнулась  и  повернулась  к  воде,  плещущей  меж
тростника.
     - Да! - Его вспышка неприкрытой ярости была как искра, высеченная  из
огнива. С быстротой, на которую неспособно было ее нежное тело, он схватил
ее за запястье и выворачивал ей руку - жестокость ради жестокости  -  пока
девушка не упала на колени, крича от боли.
     - Дрянь! Тебя нужно бы отвезти назад в Акиф, привязав к хвосту  моего
коня, но я милосерден, и ты поедешь на луке моего  седла.  Благодари  меня
смиренно за эту милость, ты...
     Он отпустил ее, выругавшись от неожиданности, и отпрыгнул в  сторону,
просвистев саблей в воздухе, когда из зарослей тростника выскочило ужасное
создание с нечленораздельным воплем ненависти.
     Оливия, лежа на земле, увидела нечто, что она приняла за  дикаря  или
безумца, который набросился на Шах Амураса  с  видом  смертельной  угрозы.
Дикарь был мощного телосложения, обнаженный, если не  считать  набедренной
повязки с поясом, запачканной  кровью  и  высохшей  болотной  грязью.  Его
черные волосы слиплись от крови и тины, высохшие струйки крови были на его
теле, и длинный прямой меч, который он держал  в  правой  руке,  тоже  был
покрыт запекшейся кровью.  Из-под  беспорядочно  спадавших  на  лоб  волос
налитые кровью глаза сверкали синим огнем.
     -  Гирканский  пес!  -  процедил  сквозь  зубы  дикарь  с  варварским
акцентом. - Дьяволы возмездия привели тебя сюда!
     - Козак! - отпрянув, воскликнул Шах Амурас. - Я не знал, что  кому-то
из вас, собак, удалось сбежать! Я думал, что  все  вы  лежите  мертвыми  в
степи у реки Иллбар.
     - Все, кроме меня, будь ты проклят! - крикнул тот. - О, как я  мечтал
об этой встрече, когда полз на брюхе через заросли  колючек,  когда  лежал
под камнями, а муравьи жрали мое тело, когда полз, захлебываясь в болотной
грязи - как я мечтал о ней, но никогда не думал, что она состоится! О боги
Ада, как я ждал этой минуты!
     Кровожадную радость  незнакомца  было  трудно  вынести.  Его  челюсти
судорожно сжались, на почерневших губах выступила пена.
     - Прочь от меня! - приказал Шах  Амурас,  следя  за  ним  сузившимися
глазами.
     - Ха! - Это было рычанием дикого волка. - Шах  Амурас,  великий  лорд
Акифа! Будь ты проклят, как рад я тебя  видеть  -  тебя,  который  скормил
стервятникам моих товарищей,  который  разрывал  их,  привязывая  к  диким
лошадям, который ослеплял их, увечил и калечил. Ах ты пес, грязный пес!  -
Его голос перешел в безумный вопль, и он бросился на Шах Амураса.
     Несмотря на его жуткий вид, Оливия ждала, что он упадет при первом же
скрещении мечей. Безумец или дикарь, что мог  он  сделать,  нагой,  против
одетого в кольчугу повелителя Акифа?
     Было мгновение, когда лезвия молниеносно  блеснули,  словно  бы  едва
коснулись друг друга и тотчас  разлетелись.  Затем  меч  мелькнул  быстрее
сабли и со страшной силой опустился на плечо Шах Амураса. Оливия закричала
при виде ярости этого удара. Она  явственно  различила  вместе  со  звоном
кольчуги хруст ломающихся костей. Гирканец отшатнулся, лицо его  мгновенно
покрыла пепельная бледность, из-под кольчуги текла кровь. Сабля  выпала  у
него из руки.
     - Пощады, - хрипло прошептал он.
     - Пощады? - Голос незнакомца дрожал от бешенства. - Такой пощады, как
ты оказал нам, свинья?!
     Оливия закрыла глаза. Это  была  уже  не  битва,  а  кровавая  бойня,
безумная и яростная, вдохновляемая  ненавистью  и  бешенством,  в  которой
разрешились  страдания  битвы,  массовых  убийств,   пыток   и   страшного
преследования.  Хотя  Оливия  знала,  что  Шах   Амурас   не   заслуживает
сострадания и жалости ни от одного живого существа, она  закрыла  глаза  и
зажала руками уши. Она не могла видеть этот поднимающийся  и  опускающийся
меч, с которого капала кровь, не могла слышать чавкающий звук,  с  которым
он кромсал тело  поверженного  врага,  и  захлебывающиеся  крики,  которые
становились все тише и наконец прекратились.
     Оливия  открыла  глаза.  Незнакомец   отвернулся   от   окровавленной
изуродованной фигуры, которая лишь отдаленно  напоминала  человека.  Грудь
победителя вздымалась от усталости или волнения, лоб был покрыт испариной,
правая рука забрызгана кровью.
     Он не заговорил с ней, даже не глянул в ее сторону. Оливия  смотрела,
как он направился сквозь тростник к воде, нагнулся и  за  что-то  потянул.
Выплыла лодка, которая была укрыта среди зарослей. В этот  момент  девушка
догадалась, что намерен делать  незнакомец,  и  эта  догадка  побудила  ее
действовать.
     - Подожди!  -  взмолилась  она,  вскочила  на  ноги  и,  пошатываясь,
побежала за ним. - Не оставляй меня! Возьми с собой!
     Он обернулся и уставился на нее. Теперь он выглядел  по-другому.  Его
воспаленные глаза не были безумными. Как будто кровь,  которую  он  только
что пролил, потушила огонь его бешенства.
     - Кто ты такая? - требовательно спросил он.
     - Меня зовут Оливия. Я была его пленницей. Я убежала. Он  преследовал
меня. Поэтому он  и  оказался  здесь.  О,  не  оставляй  меня!  Его  воины
неподалеку. Они найдут его тело, найдут меня рядом с ним... О!
     Девушка застонала от ужаса и заломила белые руки. Он в замешательстве
уставился на нее.
     - Ты действительно хочешь отправиться со мной? - сурово спросил он. -
Ведь я варвар, и я вижу, что ты боишься меня.
     - Да, я тебя боюсь, - ответила она. Она была слишком  потрясена  всем
происшедшим, чтобы скрывать свои чувства. - Я не могу сдержать  дрожи  при
виде тебя. Но гирканцев я боюсь  больше!  О,  позволь  мне  отправиться  с
тобой! Они подвергнут меня  пыткам,  если  найдут  рядом  с  телом  своего
мертвого повелителя!
     - Что ж, садись.
     Он посторонился, и она быстро шагнула в лодку, стараясь не  коснуться
варвара. Она уселась на носу лодки. Варвар ступил в лодку, оттолкнулся  от
берега веслом и, используя его как шест, принялся  с  трудом  прокладывать
дорогу среди высоких стеблей тростника. Наконец они  выбрались  на  чистую
воду. Тогда он взялся работать  обоими  веслами,  делая  ровные,  сильные,
уверенные гребки. Мощные мускулы его торса, плеч и рук напрягались в  такт
усилиям.
     Некоторое время  они  молчали.  Девушка  скорчилась  на  носу  лодки,
мужчина работал веслами. Она наблюдала за ним  с  боязливым  любопытством.
Очевидно было, что он не гирканец, и он  не  был  похож  на  представителя
какой-либо из  гиборейских  рас.  В  нем  была  твердость  волка,  которая
отличает варваров. Его черты лица, принимая в расчет шрамы битв,  грязь  и
кровь последних событий, отражали такую же неукрощенную дикость. Но в  них
не было тупой злобы или извращенной жестокости.
     - Кто ты? - спросила девушка. - Шах Амурас назвал  тебя  козаком.  Ты
был в этой банде?
     - Я Конан из Киммерии, - буркнул он. - Я  был  с  козаками,  как  нас
называли гирканские псы.
     Она имела смутное представление о том, что названная им страна  лежит
далеко на северо-западе, намного дальше самых далеких государств ее расы.
     - Я дочь короля  Офира,  -  сказала  она.  -  Мой  отец  продал  меня
повелителю шемитов, потому что я отказывалась выйти замуж за принца Коса.
     Киммериец удивленно  хмыкнул.  Губы  девушки  искривились  в  горькой
усмешке.
     - О да, цивилизованные люди иногда  продают  своих  детей  дикарям  в
рабство. И при этом они называют твой народ варварским, Конан Киммериец.
     - Мы  не  продаем  своих  детей,  -  проворчал  он,  свирепо  выпятив
подбородок.
     - Ну вот, я была продана. Но пустынный вождь нашел мне  самое  лучшее
применение. Он хотел купить благосклонность Шах Амураса, и я была в  числе
даров, которые он привез в Акиф, город пурпурных  садов.  Потом...  -  Она
вздрогнула и спрятала лицо в ладонях.
     - Я должна была бы давно разучиться испытывать стыд,  -  сказала  она
наконец. - Но каждое воспоминание для меня - словно удар плетью для  раба.
Я пребывала во дворце Шах Амураса, пока несколько недель назад он со своим
войском не отправился сражаться с бандой чужаков, которые разбойничали  на
границах Турана. Вчера он вернулся  с  победой,  и  в  честь  его  начался
огромный праздник. В суматохе, когда все перепились, я  нашла  возможность
бежать из города на украденной лошади. Я думала, что побег мне удастся, но
Шах Амурас бросился в погоню за мной. Я опередила его воинов, но  от  него
бежать не смогла. Он настиг меня. И тут появился ты.
     - Я лежал и прятался в тростнике, - проворчал варвар. - Я  был  одним
из тех отчаянных парней, Свободных Товарищей, которые жгли  и  грабили  на
границах. Нас было пять тысяч, из двух десятков разных народов  и  племен.
Большинство из нас служило наемниками мятежному принцу Коса,  и  когда  он
примирился со своим проклятым сюзереном, мы остались без дела. Мы и начали
хозяйничать в приграничных землях Коса, Заморы  и  Турана.  Мы  не  делали
между ними разницы. Неделю назад Шах Амурас поймал нас в ловушку на берегу
Иллбара. С ним было пятнадцать тысяч человек. Митра! Небо было  черным  от
стервятников. Когда наши цепи сломались, после целого дня битвы, некоторые
пытались прорваться на север, другие на запад. Сомневаюсь,  чтобы  кому-то
удалось бежать. Степь была полна всадников, которые преследовали беглецов.
Я вырвался на восток и долго пробирался по болотам, которые  окружают  эту
часть моря Вилайет.
     С тех пор я скрывался в болотах. Только позавчера гирканца прекратили
прочесывать тростники в поисках беглецов вроде меня. Я закопался в  грязь,
как змея, питаясь мускусными крысами, которых ловил и  ел  сырыми,  потому
что не мог развести костер. Сегодня утром я нашел эту лодку, спрятанную  в
тростнике. Я собирался отправиться в море не  раньше  ночи,  но  но  после
того, как я убил Шах Амураса, его псы в кольчугах наверняка быстро возьмут
след.
     - И что теперь?
     - Нас наверняка  будут  преследовать.  Если  они  не  найдут  следов,
оставленных  лодкой,  которые  я  скрыл,  насколько  мог,  они  все  равно
догадаются, что мы направились в море, когда не найдут нас в болотах. Но у
нас есть преимущество во времени, и я собираюсь налегать на весла, пока мы
не окажемся в безопасном месте.
     - Где мы найдем такое место? - безнадежно  спросила  она.  -  Вилайет
принадлежит гирканцам.
     - Кое-кто так не считает, - угрюмо  усмехнулся  Конан.  -  А  именно:
рабы, которые сбежали с галер и стали пиратами.
     - Но что ты намерен предпринять?
     - Юго-западный берег на сотни миль держат  в  своих  руках  гирканцы.
Чтобы пересечь северные границы их владений, нам тоже предстоит  проделать
долгий путь. Я собираюсь двигаться на север,  пока  не  решу,  что  мы  их
пересекли. Тогда мы повернем на запад и постараемся  высадиться  там,  где
степь необитаема.
     - Что, если мы встретимся с пиратами или попадем в шторм? -  спросила
она. - А в степи мы просто умрем от голода.
     - Я не просил тебя отправляться со мной, - напомнил он.
     - Прости, - она  склонила  темноволосую  голову.  -  Пираты,  штормы,
голодная смерть - все они милосерднее людей Турана.
     - Да, - его темное лицо посуровело. - Я с ними  еще  не  рассчитался.
Успокойся, девочка. Штормы на Вилайет в это время года бывают редко.  Если
мы доберемся до степей, от голода не умрем. Я вырос на  голой  земле.  Это
проклятые болота, с их вонью и жалящими мухами, чуть не лишили  меня  силы
духа. В горах я тоже дома. Что касается пиратов...
     Он уклончиво усмехнулся и сильней налег на весла.
     Солнце упало, как тускло блестящий медный шар в  озеро  огня.  Синева
моря слилась с синевой неба, и обе превратились в  мягкий  темный  бархат,
усыпанный звездами и отражениями звезд.  Оливия  прилегла  на  носу  мягко
покачивающейся лодки, в состоянии полудремы, когда все кажется нереальным.
Ей казалось, что она плывет по воздуху: звезды внизу,  звезды  вверху.  Ее
молчаливый спутник рисовался темным силуэтом на фоне более мягкой темноты.
Весла поднимались и опускались ритмически и непрерывно. Этот  человек  мог
бы быть легендарным перевозчиком, везущим ее через темное озеро Смерти. Но
у нее уже не было сил  бояться.  Убаюканная  монотонностью  движения,  она
погрузилась в спокойный сон.


     Оливия  проснулась  с  рассветом,  чувствуя  ужасный  голод.  Девушку
разбудило изменение  движения  лодки.  Конан  отдыхал  на  веслах,  смотря
куда-то вдаль поверх нее.  Она  догадалась,  что  он  греб  всю  ночь  без
передышки, и восхитилась  его  железной  выносливостью.  Она  повернулась,
чтобы проследить за направлением его  взгляда,  и  увидела  зеленую  стену
деревьев и кустарника, поднимающуюся от  самого  края  воды  и  замыкающую
небольшую бухточку, воды которой были неподвижны, как синее стекло.
     - Один из многих островов, которых много в этом  внутреннем  море,  -
сказал Конан. - Считается, что они  необитаемы.  Я  слышал,  что  гирканцы
редко их навещают. Они в своих галерах обычно держатся поближе к берегу, а
мы отплыли далеко. Мы еще до заката потеряли из вида берег.
     Несколькими ударами весел  он  подогнал  лодку  к  берегу  острова  и
привязал веревку к выступающему корню  дерева,  растущего  у  самой  воды.
Ступив на берег, он протянул руку помочь Оливии. Оливия приняла протянутую
руку,  слегка  вздрогнув,  потому  что   рука   была   запачкана   кровью.
Прикоснувшись, она ощутила тень той буйной жизненной силы, которой  дышало
все тело варвара.
     Сонное спокойствие  сковывало  лес,  который  окаймлял  синюю  бухту.
Где-то далеко за деревьями птица запела свою утреннюю песню. Бриз шелестел
листвой и заставлял листья перешептываться. Оливия поймала  себя  на  том,
что внимательно прислушивается, сама не зная к чему. Что может  таиться  в
этом безымянном лесу?
     Пока она робко всматривалась в тени среди деревьев, что-то с  громким
хлопаньем крыльев выпорхнуло на свет: огромный попугай. Он уселся на ветку
и закачался на  ней  -  блестящий,  нефритово-зеленый  и  кроваво-красный.
Попугай склонил набок увенчанную хохолком голову и посмотрел на пришельцев
блестящими агатовыми глазами.
     - Кром! - пробормотал киммериец. - Вот дедушка  всех  попугаев.  Ему,
должно быть, тысяча лет. Посмотри, какая злая мудрость в его глазах. Какие
тайны ты стережешь, Мудрый Дьявол?
     Птица неожиданно расправила яркие крылья и, взмыв со своего  насеста,
хрипло прокричала: "Йахкулан йок тха, ксуххалла!"  С  диким  пронзительным
хохотом, который прозвучал пугающе по-человечески, попугай полетел  прочь,
в лес, и скрылся в мерцающих сумерках.
     Оливия смотрела ему вслед, не в силах отвести  взгляд,  чувствуя  как
холодная рука непонятного предчувствия дотронулась до ее спины.
     - Что он сказал? - шепнула она.
     - Могу поклясться, это были  слова  человеческого  языка,  -  ответил
Конан. - Но какого именно, я не знаю.
     - И я не знаю, - отозвалась девушка. - Но он, должно  быть,  научился
им от человека. Человека или... - она засмотрелась в глубину леса и слегка
задрожала, сама не зная, почему.
     - Кром, до чего я голоден! - буркнул киммериец. - Я  бы  съел  целого
быка. Поищем фруктов. Но сначала я смою с себя  всю  эту  грязь  и  кровь.
Прятаться в болотах - грязное занятие.
     С этими словами он отложил меч  и,  зайдя  по  плечи  в  синюю  воду,
принялся совершать  омовение.  Когда  он  снова  показался  из  воды,  его
бронзовое  тело  сверкало,  блестящие  черные  волосы   больше   не   были
слипшимися. Синие глаза, хоть и горели неугасимым огнем,  больше  не  были
налитыми кровью и мрачными. Но тигриная ловкость тела и угроза,  сквозящая
в его облике, не изменились.
     Он поднял меч и махнул девушке рукой,  чтобы  она  шла  за  ним.  Они
покинули берег, нырнув под арки огромных ветвей.  Землю  покрывал  зеленый
ковер травы, который пружинил  под  их  шагами.  Между  стволами  деревьев
открывался прекрасный вид.
     Через некоторое время Конан заворчал от удовольствия при виде золотых
и красновато-коричневых шаров,  висящих  по  нескольку  штук  рядом  среди
листвы. Сделав знак девушке, чтобы она села на ствол упавшего  дерева,  он
набросал ей в подол экзотических фруктов, а затем и сам принялся за еду  с
нескрываемым аппетитом.
     - Иштар! - воскликнул он,  прервавшись  на  мгновение.  -  От  самого
Иллбара я питался крысами и корнями, которые выкапывал из  вонючей  грязи.
Эти фрукты великолепны, хотя и не слишком питательны. Но  если  мы  съедим
достаточно, то наедимся.
     Оливия была слишком занята,  чтобы  ответить.  Как  только  киммериец
утолил острый голод, он начал посматривать на  свою  красивую  спутницу  с
большим интересом, чем до сих пор. Он обратил внимание на ее  великолепные
темные волосы, на персиковый оттенок ее нежной кожи и  округлые  очертания
ее гибкой фигуры, которые во всей их  прелести  открывала  взору  короткая
шелковая туника.
     Завершив трапезу, объект его пристального  внимания  взглянул  вверх.
Встретив жгучий взгляд  его  прищуренных  глаз,  девушка  вспыхнула  ярким
румянцем, и выронила остатки фруктов.
     Без  лишних  слов  Конан  жестом  указал,  что  им  нужно  продолжить
исследование острова. Оливия встала и последовала за  ним.  Они  вышли  на
большую поляну, по другую сторону которой деревья сплелись в  непроходимую
чащу. Как только они выбрались на поляну, в чаще послышался шум  и  треск.
Конан, отпрыгнув в сторону и увлекая девушку за собой, едва  успел  спасти
их от чего-то, что пролетело в воздухе  и  ударилось  о  ствол  дерева  со
страшной силой.
     Выхватив меч, Конан пересек поляну и бросился в чащу. Ничто больше не
нарушало тишину. Оливия скорчилась на траве, перепуганная  и  не  знающая,
что предпринять. Наконец Конан появился, с озадаченной и хмурой  миной  на
лице.
     - В чаще ничего нет, - буркнул он. - Но там было что-то...
     Он изучил снаряд, который едва не попал в них, и недоверчиво хмыкнул,
как будто не мог согласиться с тем, что видел  собственными  глазами.  Это
был огромный куб из зеленоватого камня. Он лежал  на  траве  под  деревом,
ствол которого он сильно повредил при ударе.
     - Странный камень для необитаемого острова, - проворчал Конан.
     Прекрасные глаза Оливии расширились от изумления. Камень  представлял
собой  правильный  куб,  несомненно  высеченный  и   обработанный   руками
человека. Он был удивительно тяжел. Киммериец поднял  его  обеими  руками,
уперся ногами в землю, поднял камень над головой, от  чего  на  его  руках
напряглись и рельефно выступили мускулы, и бросил его  изо  всех  сил  как
можно дальше от себя. Камень  упал  в  нескольких  футах  от  него.  Конан
выругался.
     - Ни один человек в мире не  сможет  перебросить  этот  камень  через
поляну. Это под силу только осадному орудию. Но здесь нет ни катапульт, ни
баллист.
     - Может, он был брошен из  такого  орудия  издалека,  -  предположила
девушка.
     Конан покачал головой.
     - Камень упал не сверху. Он прилетел вон  из  той  чащи.  Взгляни  на
сломанные ветки. Кто-то бросил его, как человек может бросить  гальку.  Но
кто? Или что? Пойдем!
     Она неохотно последовала  за  ним  в  чащу.  Внутри  внешнего  кольца
густого кустарника подлесок был не таким густым.  Здесь  царила  полнейшая
тишина. На упругой траве не было ничьих следов. И все же  именно  из  этой
таинственной чащи прилетел камень,  стремительный  и  смертоносный.  Конан
пригнулся ближе к траве и покачал головой. Даже  его  опытным  глазам  она
ничего не говорила о том, кто или что стояло или бежало здесь. Он  перевел
взгляд на зеленую крышу у них над головами -  прочный  потолок  из  густой
листвы и сплетенных ветвей. И замер на месте, как громом пораженный.
     Очнувшись, с мечом в руке, он стал пробираться назад, увлекая  Оливию
за собой.
     - Прочь отсюда, быстро! - приказал он шепотом, от которого у  девушки
кровь застыла в жилах.
     - Что там? Что ты увидел?
     - Ничего,  -  сдержанно  ответил  он,  не  прекращая  их  осторожного
отступления.
     - Но что же там? Что прячется в этой чаще?
     - Смерть, - ответил он, не сводя взгляда с распростершихся  над  ними
нефритовых арок, что закрывали небо.
     Как только они выбрались из чащи, он взял девушку за  руку  и  быстро
повел ее между деревьями, пока они не выбрались на поросший густой  травой
склон, на котором деревья росли редко. По склону они выбрались  на  низкое
плато, где трава была выше, а деревья встречались лишь изредка.  Посредине
плато  возвышалась   длинная   широкая   постройка   из   полуразрушенного
зеленоватого камня.
     Они изумленно взирали на  представшее  перед  ними  зрелище.  Никакие
легенды не  говорили  о  том,  что  на  каком-либо  острове  моря  Вилайет
существует нечто  подобное.  Конан  и  девушка  осторожно  приблизились  к
постройке. Мох и лишайники покрывали каменные стены, обвалившийся  потолок
смотрел в небо пустым провалом. Вокруг было еще  много  остатков  каменных
стен, полускрытых травой. Похоже  было,  что  когда-то  здесь  возвышалось
много  строений.  Быть  может,  целый  город.  Но  теперь  только  длинная
постройка, что-то вроде зала, поднималась к небу, и ее покосившиеся  стены
были обвиты лианами.
     Какие бы двери прежде не стерегли вход в здание, они давно  сгнили  и
обратились в прах. Конан и его спутница  остановились  в  широком  дверном
проеме и заглянули внутрь. Солнечный свет струился сквозь дыры в  крыше  и
стенах, превращая внутренность постройки в неясное  переплетение  света  и
тени. Крепко сжав  в  руке  меч,  Конан  шагнул  внутрь  мягкой  неслышной
походкой охотящейся пантеры, чуть  наклонив  голову.  Оливия  на  цыпочках
последовала за ним.
     Оказавшись внутри, Конан удивленно хмыкнул, а  Оливия  едва  сдержала
громкий крик.
     - Смотри! Смотри же!
     - Вижу, - ответил он. - Нечего бояться, это статуи.
     - Но какими живыми они выглядят - и  какими  злыми!  -  шепнула  она,
придвигаясь поближе к нему.
     Конан  и  девушка  стояли  посреди  огромного  зала,  пол   которого,
сделанный из полированного камня, был покрыт пылью и каменными  обломками,
упавшими с крыши.  Лианы,  выросшие  между  камнями,  скрывали  отверстия.
Высокая крыша,  совершенно  плоская,  поддерживалась  толстыми  колоннами,
которые тянулись рядами вдоль стен. И в каждом промежутке между  колоннами
стояла странная фигура.
     Это были статуи, с виду железные, черные и сверкающие так, словно  их
постоянно  полировали.  Они  были  натуральных  размеров  и   представляли
высоких, гибких и сильных  мужчин,  чьи  жестокие  лица  имели  ястребиные
черты. Статуи были нагими, и каждая впадина и выпуклость,  все  суставы  и
мышцы были воспроизведены с невероятным реализмом.  Но  самым  потрясающим
подобием жизни были их гордые и нетерпимые лица. Их черты не были  сделаны
по одному образцу. Каждое  лицо  обладало  индивидуальными  особенностями,
хотя в них и было сходство людей одной нации. В статуях,  или  по  крайней
мере в их лицах, не было ничего от монотонного единообразия  декоративного
искусства.
     - Кажется, будто они слушают - и ждут! - шепнула девушка, поеживаясь.
     Конан постучал рукоятью меча по одной из статуй.
     - Железо, - заявил он. - Но, Кром! - в каких формах их отливали?
     Он озадаченно покачал головой и пожал могучими плечами.
     Оливия робко осмотрелась. В  огромном  зале  было  тихо.  Ее  взгляду
предстали только обвитые плющом  стены  и  колонны,  да  темные  фигуры  в
промежутках между колонн. Ей стало неуютно, захотелось уйти отсюда, однако
статуи, похоже, имели  странную  привлекательность  для  ее  спутника.  Он
осмотрел их в подробностях и,  как  истинный  варвар,  попытался  отломать
кусок. Но материал, из которого они были сделаны, успешно противостоял его
попыткам. Ему не удалось ни повредить статую, ни сдвинуть  какую-нибудь  с
места. Наконец он сдался, бормоча ругательства в изумлении.
     - Что за люди послужили для них образцом?  -  задал  он  риторический
вопрос. - Статуи черные, но не похожи на негров. Я никогда не видел людей,
похожих на них.
     - Давай выберемся на свет, - попросила Оливия, и Конан кивнул, бросив
последний озадаченный взгляд на темные фигуры вдоль стен.
     Они выбрались из пыльного зала на яркий свет летнего  солнца.  Оливия
удивилась положению солнца на небе; они пробыли в руинах  гораздо  дольше,
чем она предполагала.
     - Давай вернемся в лодку, - предложила она. - Я  боюсь  этого  места.
Здесь странно, и здесь присутствует зло. Мы не знаем, когда на  нас  снова
может напасть то, что швырнуло камень.
     - Я думаю, мы в безопасности, пока мы не под деревьями, - ответил он.
- Пойдем-ка.
     Плато, склоны которого спускались в лес на востоке, юге и западе,  на
севере повышалось и переходило в путаницу скалистых утесов,  которая  была
самой высокой точкой острова. Туда и  направился  Конан,  соразмеряя  свой
размашистый шаг с походкой спутницы. Время от времени  он  бросал  на  нее
беглый взгляд, и она это чувствовала.
     Они добрались до северной оконечности плато и остановились там, глядя
на крутизну высоких утесов. По краю плато к востоку  и  западу  от  утесов
густо росли деревья, цепляясь за  обрывистый  склон.  Конан  подозрительно
посмотрел на эти деревья, но начал подъем,  помогая  спутнице  взбираться.
Скалы не были отвесными, и были изрезаны уступами. Киммериец, рожденный  в
горной стране, мог  бы  взбежать  по  ним  вверх,  как  кошка,  но  Оливия
поднималась с трудом. Снова и снова она  чувствовала,  как  ее  поднимают,
перенося через препятствие, которое она могла бы преодолеть лишь с большим
трудом, и ее изумление невероятной  физической  силе  этого  человека  все
возрастало. Его прикосновения больше не казались  ей  отталкивающими.  Его
железная хватка обещала защиту.
     Наконец они выбрались на самую вершину. Их  волосы  развевал  морской
ветер. От их ног скалы отвесно обрывались вниз на три-четыре сотни  футов.
Под обрывом лежала узкая полоса прибрежного леса.  Посмотрев  на  юг,  они
увидели  весь  остров,  который  лежал  как  огромное  овальное   зеркало.
Скошенные склоны от края плато уходили вниз и тонули в ободке  зелени,  за
исключением того места, где устремлялись вверх  утесы.  Насколько  хватало
глаз, вокруг простирались  синие  воды,  стеклянно-гладкие,  исчезающие  в
туманной дымке расстояния.
     - Море спокойно, - вздохнула Оливия. - Почему нам не продолжить путь?
     Конан, замерший на утесе подобно бронзовой статуе, указал  на  север.
Оливия увидела белое пятнышко, которое казалось подвешенным в дымке.
     - Что это?
     - Парус.
     - Гирканцы?
     - Кто может сказать на таком расстоянии?
     - Они бросят здесь якорь и обыщут остров в поисках нас!  -  вскричала
она, поддавшись мгновенной панике.
     - Не думаю. Они плывут с севера, значит, они не могут нас искать. Они
могут остановиться здесь по какой-либо иной причине.  В  этом  случае  нам
придется прятаться, как только  сможем.  Но  мне  кажется,  что  это  либо
пираты,  либо  гирканская  галера  возвращается  из  северного  набега.  В
последнем случае они вряд ли бросят здесь якорь. Но мы не  можем  выйти  в
море, пока они не скроются из вида, потому что они плывут с  той  стороны,
куда нам плыть. Они, без сомнения,  минуют  остров  сегодня  ночью,  и  на
рассвете мы сможем продолжить наш путь.
     - Значит, нам придется провести ночь здесь? - Девушка задрожала.
     - Это безопаснее всего.
     - Тогда давай спать здесь, на скалах, - взмолилась она.
     Конан покачал головой, глядя на скрюченные деревья на склонах  плато,
на раскинувшийся внизу лес -  зеленая  масса,  что,  казалось,  вытягивала
щупальца, пытаясь уцепиться за скалы.
     - Слишком много деревьев. Мы будем спать в развалинах.
     Оливия издала возглас протеста.
     - Ничто тебе там не грозит, - успокаивающе произнес он. - Что  бы  ни
бросило в нас камнем, оно не последовало за нами из  леса.  В  руинах  нет
никаких следов того, что там гнездится какая-нибудь дикая  тварь.  У  тебя
нежная кожа, ты привыкла спать в уюте. Я могу спать голым на снегу, и  мне
это не причинит неудобств, но у тебя будут судороги от росы, если мы будем
ночевать снаружи.
     Оливия молча согласилась, не находя больше возражений. Они спустились
со скал, пересекли плато и снова приблизились к мрачным, окутанным  тайной
древности руинам. К этому времени солнце опустилось  за  край  плато.  Они
нашли фрукты на деревьях около утесов. Фрукты послужили им ужином - едой и
питьем одновременно.
     Южная ночь опустилась быстро, рассыпав по темно-синему  небу  большие
белые звезды. Конан вошел в темные развалины,  увлекая  за  собой  Оливию,
которая шла нехотя. Она задрожала при виде  темных  фигур  в  нишах  между
колонн. В темноте, которую едва рассеивал слабый свет звезд, она не  могла
различить их очертания, только чувствовала ожидание, скрытое  в  них.  Они
ждали, как ждали в течение неведомого числа столетий.
     Кона принес полную охапку тонких веток с листьями.  Он  сложил  их  в
кучу, устраивая ложе  для  Оливии,  и  она  легла  на  ветки  со  странным
ощущением человека, который устраивается спать в змеином гнезде.
     Каковы бы ни были ее предчувствия, Конан их  не  разделял.  Киммериец
сел рядом с ней, прислонившись спиной к колонне, положив  на  колени  меч.
Его глаза сверкали в темноте, как у пантеры.
     - Спи, девочка, - сказал он. - Мой сон чуток, как сон волка. Ничто не
проникнет в этот зал, не разбудив меня.
     Оливия не ответила. Лежа на своей постели из веток  они  смотрела  на
неподвижную фигуру, слабо различимую в мягкой тьме. Как странно - завязать
дружбу с варваром! О  ней  заботится  и  защищает  ее  человек  той  расы,
сказками о которой ее пугали в детстве.  Он  вырос  среди  людей  угрюмых,
свирепых и кровожадных. Его дикость проглядывала в  каждом  его  движении,
горела в его глазах. И все же он  не  причинил  ей  вреда.  А  хуже  всего
обращался с ней человек, которого мир  называл  цивилизованным.  Когда  ее
усталое тело расслабилось в дремотной неге, и она погрузилась  в  туманные
образы  сновидений,  ее  последней  мыслью  было  волнующее   воспоминание
прикосновения сильных пальцев Конана к ее нежной коже.



                                    2

     Оливия спала, и во сне ее преследовало ощущение скрытого зла,  словно
образ черной змеи, тайно ползущей среди цветов. Ее сны были обрывочными  и
яркими - экзотические  картинки,  разбросанные  части  незнакомого  узора,
которые в конце концов сложились в картину, исполненную ужаса  и  безумия,
фоном которой служили циклопические камни и колонны.
     Она увидела огромный зал. Его высокий потолок поддерживался каменными
колоннами, которые выстроились ровными рядами вдоль массивных стен.  Между
колонн летали огромные зеленые с алым попугаи. Зал  был  полон  темнокожих
воинов с ястребиными лицами. Они не были  неграми.  Ни  их  внешность,  ни
одежды, ни оружие не походили ни на что, известное в мире, в котором  жила
спящая.
     Воины напирали на человека, привязанного к  колонне.  То  был  гибкий
белокожий юноша, золотые кудри которого спадали на лоб, белизной  подобный
алебастру.  Его  красота  была  не  вполне  человеческой.  Он  был  словно
воспоминание о боге, высеченное из белого мрамора.
     Чернокожие воины смеялись над ним, выкрикивали что-то  на  незнакомом
языке. Гибкое обнаженное тело корчилось под их безжалостными руками. Кровь
стекала по бедрам цвета слоновой кости и капала на полированный  пол.  Эхо
разносило по залу крики жертвы. Затем, подняв лицо к потолку и небесам над
ним, юноша ужасным голосом выкрикнул имя.  Кинжал  в  руке  цвета  черного
дерева оборвал его крик, и золотая голова упала на грудь слоновой кости.
     Словно в ответ на этот отчаянный крик раздались громовые раскаты, как
от колес небесной колесницы, и  среди  мучителей  возникла  фигура,  будто
материализовавшись из ничего, из воздуха. Фигура была человеческой, но  ни
один смертный человек никогда не обладал  столь  нечеловеческой  красотой.
Между ним и  юношей,  который  безжизненно  повис  на  своих  цепях,  было
несомненное  сходство.  Но  человечности,  что  скрадывала  богоподобность
юноши, не было в чертах незнакомца, застывших неподвижно и ужасных с своей
красоте.
     Чернокожие отпрянули от него. Глаза их  сверкали  бешеным  огнем.  Он
поднял руку и заговорил, и голос его разошелся глубоким, многократным эхом
в молчании зала. Словно в трансе, темнокожие воины  продолжали  отступать,
пока не заняли места вдоль стен в равных промежутках друг от друга.  Затем
со сжатых губ незнакомца сорвалось чудовищное заклинание и приказ:
     - Йахкулан йок тха, ксуххалла!
     При звуках страшного крика черные фигуры застыли.  Их  члены  сковала
странная неподвижность, они неестественно окаменели.  Незнакомец  коснулся
безвольного тела юноши, и цепи упали. Он  поднял  мертвое  тело  на  руки.
Затем обернулся, его спокойный взор скользнул по  безмолвным  рядам  фигур
черного дерева, и он указал на луну,  которая  заглядывала  в  зал  сквозь
оконные переплеты. И они поняли, эти  напряженные,  застывшие  в  ожидании
статуи, которые были людьми...


     Оливия проснулась, как от толчка, на своем ложе  из  веток.  Она  вся
была в холодном поту. Сердце ее громко стучало в тишине.  Она  осмотрелась
вокруг безумным взглядом. Конан спал, прислонившись к колонне, его  голова
свесилась на могучую грудь. Серебряное свечение поздней  луны  пробиралось
сквозь дыры в потолке, бросая длинные белые полосы света на  пыльный  пол.
Девушка смутно различала статуи  -  черные,  полные  скрытого  напряжения,
ожидающие. Борясь с истерикой, она увидела, как лунные лучи легко  ложатся
на колонны и статуи в нишах.
     Что это было? Дрожь прошла по статуям, где их  коснулся  лунный  луч.
Оцепенение ужаса сковало ее, ибо там, где должна была  быть  неподвижность
смерти, возникло движение: медленное шевеление, странные  судороги  черных
тел, Ужасные крик сорвался с ее губ, когда она сбросила оковы, что держали
ее в немой неподвижности. От ее вопля Конан  прыжком  вскочил  на  ноги  с
мечом в руке. Зубы его сверкали в темноте.
     - Статуи! Статуи! О, Бог мой, они оживают!
     Со страшным криком она прорвалась сквозь  пролом  в  стене,  разрывая
своим телом лианы, и бросилась  бежать  -  слепо,  безумно,  оглашая  ночь
дикими воплями, - пока твердая рука не схватила ее за плечо. Она визжала и
барахталась в обхвативших ее руках, пока знакомый голос не  проник  сквозь
туман владевшего ею ужаса, и она не увидела перед собой  озадаченное  лицо
Конана, освещенное лунным светом.
     - Что стряслось, девочка, во имя Крома? Тебе приснился кошмарный сон?
     Его голос показался ей незнакомым и далеким. С отчаянным всхлипом она
обхватила руками его могучую шею и судорожно прижалась к нему, плача и  не
в силах отдышаться.
     - Где они? Они гнались за нами?
     - Никто за нами не гнался, - ответил он.
     Она села, продолжая все так же  прижиматься  к  нему,  и  со  страхом
осмотрелась вокруг. Ее слепое бегство привело  их  к  южному  краю  плато.
Прямо под ними начинался склон, подножие которого скрывалось в густой тени
леса. Обернувшись, она увидела руины, ярко освещенные  высоко  поднявшейся
луной.
     - Ты их не видел? Статуи двигались, поднимали руки, глаза их сверкали
во тьме...
     - Я ничего не видел, - нахмурившись, ответил варвар. - Я спал крепче,
чем обычно, потому что мне уже очень  давно  не  приходилось  спать  целую
ночь. И все-таки не думаю, чтобы кто-то мог войти в зал, не разбудив меня.
     - Никто и не входил, - она истерически рассмеялась. -  Они  уже  были
там. О, Митра, мы устроились на ночлег посреди них! Овцы забрели спать  на
бойню!
     - О чем ты говоришь? - требовательно спросил он.  -  Я  проснулся  от
твоего крика, но прежде чем успел осмотреться, ты бросилась  наружу  через
трещину в стене. Я побежал за тобой, чтобы с тобой ничего не случилось.  Я
решил, что тебе приснился скверный сон.
     - Так оно и было! - девушка вздрогнула.  -  Но  реальность  оказалась
куда страшнее сна. Слушай!
     И она рассказала все, что она видела  во  сне  и,  как  ей  казалось,
наяву.
     Конан слушал очень внимательно. Естественный скептицизм просвещенного
человека был ему незнаком. В его мифологии встречались вампиры, гоблины  и
чернокнижники. Когда она договорила, он некоторое  время  сидел  молча,  в
задумчивости поигрывая мечом.
     - Юноша, которого они пытали, был похож на высокого мужчину,  который
появился потом? - спросил он наконец.
     - Как сын на отца, - ответила она, и нерешительно  добавила:  -  Если
можно вообразить плод союза божества со смертным человеком, то это и будет
тот юноша. Наши легенды говорят, что в древние  времена  смертные  женщины
иногда рождали детей от богов.
     - От каких богов? - пробормотал он.
     - Эти боги давно забыты, никто не знает их имен. Кто может знать? Они
вернулись в спокойные воды озер, в тихие холмы, на берега,  что  лежат  за
звездами. Боги столь же непостоянны, как и люди.
     - Но если эти статуи - люди, обращенные в железо богом или  дьяволом,
как могут они оживать?
     - Это колдовство луны, - девушка снова  задрожала.  -  ОН  указал  на
луну. Пока на них падает лунный свет, они живут. По-моему, так.
     - Но нас никто не преследовал, - пробормотал Конан, бросив взгляд  на
освещенные луной развалины. - Тебе могло присниться, что они  движутся.  Я
думаю пойти и проверить.
     - Нет, нет! - вскричала она, отчаянно схватившись  за  него.  -  Быть
может, заклинание удерживает их внутри зала. Не возвращайся! Они  разорвут
тебя на части. О, Конан, давай спустимся в лодку и  покинем  этот  ужасный
остров! Гирканский корабль уже наверняка миновал его. Бежим отсюда!
     Ее мольбы  были  столь  горячи,  что  подействовали  на  Конана.  Его
любопытство по отношению к статуям уравновешивалось его же суевериями.  Он
не боялся врагов из плоти и крови, каково бы ни было их превосходство,  но
намек на сверхъестественность тотчас вызывал к жизни смутные и  чудовищные
инстинкты страха - наследство варвара.
     Он взял девушку за руку. Они спустились по склону и  вошли  в  густой
лес,  где  шептала  листва  и  сонно  вскрикивали  неизвестные  птицы.  По
деревьями тени сгустились  еще  плотнее,  и  Конан  шел  зигзагами,  чтобы
избежать  самых  темных  участком.  Его  взгляд  безостановочно  бегал  по
сторонам, и часто устремлялся вверх, на ветки у них над головой. Конан шел
быстро, но осторожно. Он так  крепко  обнял  девушку  за  талию,  что  она
чувствовала, что ее скорее несут, чем  ведут.  Оба  молчали.  Единственным
звуком был звук быстрых нервных шагов девушки, шорох ее  маленьких  ног  в
траве. Так они добрались через лес до  воды,  которая  блестела  в  лунном
свете подобно расплавленному серебру.
     - Нам нужно было захватить с собой фруктов, - пробормотал Конан, - но
нет сомнений, что мы  найдем  другие  острова.  Можно  отправляться  прямо
сейчас. Осталось всего несколько часов до рассвета...
     Он  не  закончил  фразу.  Веревка,  которой  была  привязана   лодка,
по-прежнему была обмотана вокруг корня дерева. Но на другом ее конце  были
только раздавленные и разбитые останки лодки,  наполовину  скрывшиеся  под
спокойной поверхностью воды.
     У Оливии вырвался сдавленный крик. Конан  обернулся  лицом  к  густой
тени, где таилась неведомая  опасность.  Ночные  птицы  внезапно  смолкли.
Угрожающая тишина воцарилась в лесу. Ветерок не шевелил ветки,  и  все  же
листва по непонятной причине слабо трепетала.
     Стремительный, как гигантская кошка, Конан схватил Оливию на  руки  и
побежал. Он промчался сквозь тени, как фантом, а  в  это  время  сверху  и
вокруг  них  что-то  ломилось  через  листву,  и  шум  все  приближался  и
приближался. Затем им в лицо ударил лунный свет, и Конан взбежал по склону
плато.
     На краю он опустил Оливию на землю  и  обернулся  взглянуть  на  море
сумрака, которое они только что покинули. Листва вздрогнула от  внезапного
порыва ветра. Больше ничего. Конан тряхнул головой с  сердитым  ворчанием.
Оливия жалась к его ногами, как напуганный ребенок. Она посмотрела на него
снизу вверх, глаза ее были темными колодцами страха.
     - Что нам делать, Конан? - шепнула она.
     Он посмотрел на руины и вновь уставился на лес внизу.
     - Пойдем на скалы, - объявил он, помогая  ей  подняться  на  ноги.  -
Завтра я сделаю плот, и мы снова вверим нашу судьбу морю.
     - Это не... не ОНИ уничтожили лодку? - Ее  слова  были  полувопросом,
полуутверждением.
     Конан угрюмо покачал головой, не тратя слов.
     Каждый шаг на пути через залитое лунным светом плато был  для  Оливии
нестерпимым ужасом. Но никакие черные  фигуры  не  выбрались  украдкой  из
раскинувшихся развалин, и наконец Конан с девушкой добрались  до  подножия
утесов, которые  вздымались  над  ними  в  мрачном  величии.  Здесь  Конан
остановился  в  некоторой  нерешительности,  и   наконец   выбрал   место,
защищенное широким выступом, достаточно удаленное от деревьев.
     - Ложись и засни, если сможешь, - сказал он. - Я останусь на страже.
     Но сон не шел к Оливии, и она  лежала  без  сна,  рассматривая  руины
вдалеке и лес, окружающий плато, пока не  стали  бледнеть  звезды.  Восток
просветлел, и розовый с золотом рассвет зажег огнями  росинки  на  стеблях
травы.
     Девушка встала, расправив окоченевшее  тело.  Мысли  ее  вернулись  к
тому, что произошло ночью. В свете утра некоторые  из  ее  ночных  страхов
казались плодами чрезмерного воображения. Конан наклонился к  ней,  и  его
слова заставили ее снова вздрогнуть.
     - Перед самым рассветом я слышал скрип  дерева  и  веревок,  хлопанье
весел. Корабль бросил якорь у берега недалеко от нас. Может быть, это  тот
корабль, который мы видели вчера  вечером.  Давай  взберемся  на  скалы  и
понаблюдаем за ним.
     Они взобрались наверх и, лежа среди валунов,  увидели  внизу  высокую
мачту за деревьями на западе.
     - Гирканское судно, судя по его  оснастке,  -  пробормотал  Конан.  -
Интересно, команда...
     Их слуха достиг отдаленный шум голосов.  Добравшись  до  южного  края
утесов, они увидели, как пестрая орда выбралась из  леса  с  к  западу  от
плато, взобралась по склону  наверх  и  остановилась  на  открытом  месте,
споря. Спор проходил бурно: хватались  за  оружие,  потрясали  кулаками  и
громко перебранивались грубыми голосами. Затем  весь  отряд  направился  к
развалинам. Их путь должен был пройти у самого подножия утесов.
     - Пираты!  -  шепнул  Конан  с  угрюмой  ухмылкой.  -  Они  захватили
гирканскую галеру. Сюда, спрячься в этих камнях. И не показывайся, пока  я
тебя не позову, - велел он, замаскировав ее среди валунов,  лежащих  вдоль
гребня скал. - Я пойду навстречу этим псам. Если  мой  план  удастся,  все
будет хорошо, и мы уплывем отсюда вместе с ними. Если  у  меня  ничего  не
выйдет - что ж, прячься в скалах до тех пор, пока они не  уплывут,  потому
что все дьяволы этого острова не могут сравниться жестокостью  с  морскими
волками.
     Освободившись от ее бессознательной хватки, он  быстро  скользнул  по
скалам вниз.
     С опаской выглянув из своего укрытия, Оливия увидела, что  отряд  уже
приблизился к подножию утесов. В этот момент Конан вышел из-за  валунов  и
стоял, ожидая их лицом к лицу, с мечом в руке. Они отпрянули с угрожающими
и  изумленными  возгласами.  Затем  неуверенно  остановились  и  устремили
взгляды на эту фигуру, которая так неожиданно возникла среди скал. Их было
около семидесяти - дикая орда, состоящая из людей многих  национальностей.
Среди них были жители Коса, Заморы, Бритунии,  Коринфии,  Шема.  Их  черты
отражали дикость их натур. Многие были покрыты шрамами от ударов бичей или
заклеймены. Среди  пиратов  были  люди  с  обрезанными  ушами,  вырванными
ноздрями,  пустыми  глазницами,  обрубками  рук  -  как  следами   военных
сражений, так и результатом действий палача. Большинство были  полуголыми,
но те предметы одежды, которые они носили, были богатыми:  тканые  золотом
куртки, атласные пояса, шелковые штаны. Одежда их была рваной, запачканной
смолой и кровью. С ней соперничали детали  посеребренных  лат.  В  ушах  и
носах  пиратов  болтались  кольца  и  серьги   с   драгоценными   камнями.
Драгоценности сверкали на рукоятях их кинжалов.
     Высокий, мускулистый,  бронзовотелый  киммериец  с  полным  жизненной
энергии правильным лицом составлял разительный контраст с этой причудливой
толпой.
     - Кто ты такой? - заорали они.
     - Конан Киммериец! - его голос был подобен громовому рыку льва. -  Из
Свободного Товарищества. Я хочу испытать свою удачу с  Красным  Братством.
Кто у вас главный?
     - Я, клянусь Иштар! - раздался бычий рев, и  вперед  важно  выступила
огромная фигура. Гигант был обнажен до пояса.  Его  объемистый  живот  был
перехвачен  широким  кушаком,  который  поддерживал  необъятных   размеров
шелковые шаровары. Голова его была обрита, не  считая  чуба.  Длинные  усы
свисали ниже подбородка. На ногах у него были зеленые  шемитские  туфли  с
загнутыми вверх носками, а в руке - длинный прямой меч.
     Конан мрачно уставился на него.
     - Сергиуш из Хроша, клянусь Кромом!
     - Да, клянусь Иштар! - проревел гигант. Его маленькие  черные  глазки
горели ненавистью. - Надеешься,  что  я  забыл?  Ха!  Сергиуш  никогда  не
забывает врагов. Теперь я подвешу тебя вверх пятками и сниму с  тебя  кожу
живьем! Взять его, парни!
     - О да, спусти на меня  своих  псов,  большебрюхий,  -  издевательски
произнес Конан с неприятной ухмылкой. -  Ты  всегда  был  трусом,  косская
дворняжка!
     - Трусом?!  Это  ты  мне?  -  широкое  лицо  почернело  от  гнева.  -
Защищайся, северный пес! Я вырежу твое сердце!
     В мгновение ока пираты образовали круг, в середине которого оказались
соперники. Глаза  их  блестели,  дыхание  неровно  вырывалось  из  глоток,
разгоряченных свирепой радостью.  Высоко  в  скалах  Оливия  наблюдала  за
происходящим, впиваясь ногтями в ладони от волнения.
     Без  никаких  предварительных  формальностей  соперники  начали  бой.
Сергиуш ринулся в атаку, быстрый как гигантская кошка,  несмотря  на  свой
вес. Сквозь стиснутые зубы у него вырывались проклятия,  когда  он  бешено
наносил и отражал удары. Конан дрался  молча.  Глаза  его  превратились  в
щелки, в которых сверкал синий гибельный огонь.
     Сергиуш  перестал  бормотать  проклятия,   чтобы   сберечь   дыхание.
Единственными звуками были быстрое шарканье ног по земле, сопение  пирата,
звон и  клацанье  стали.  Мечи  мелькали,  словно  белый  огонь,  в  свете
утреннего солнца, вздымаясь и кружа.  Они  то  избегали  контакта  друг  с
другом, то на краткий миг  соприкасались,  издавая  металлический  лязг  и
звон. Сергиуш отступал. Только его превосходное владение искусством боя до
сих пор спасало его от  умопомрачительной  скорости,  с  которой  атаковал
киммериец.  Но  вот  -  громкий  удар  меча  о  меч,  скрежет  скольжения,
полузадушенный вскрик... Яростный  вопль  пиратской  орды  расколол  утро,
когда меч Конана пронзил насквозь массивное тело их капитана. Острие  меча
долю мгновения дрожало между плеч Сергиуша - полоска белого огня шириной в
руку. Затем киммериец выдернул меч, и тело капитана пиратов  тяжело  упало
на землю лицом вниз. Так оно и  осталось  лежать  в  луже  крови,  которая
быстро увеличивалась.
     Конан обернулся к корсарам, которые тупо таращились на него.
     - Вы, псы! - взревел он. - Я отправил вашего вожака в Ад. Что говорит
об этом закон Красного Братства?
     Раньше,  чем  кто-либо  успел  ответить,  стоящий  позади   остальных
бритунец с крысиным лицом молниеносно и смертельно раскрутил пращу. Камень
устремился в цель прямо, как стрела. Конан пошатнулся и упал,  как  падает
дерево под топором лесоруба. Вверху на скалах Оливия судорожно  схватилась
за валун. Картина плыла и качалась у нее перед  глазами.  Она  не  сводила
глаз с киммерийца, неподвижно лежащего на земле. Из раны у него на  голове
сочилась кровь.
     Крысолицый  пират  радостно  завопил  и  бросился   всадить   нож   в
распростертую фигуру. Но тощий коринфиец отшвырнул его прочь.
     - Ты что, Арат, собрался нарушить закон Братства, презренный пес?
     - Я не нарушаю закона, - ощерился бритунец.
     - Не нарушаешь? Ах ты пес!  Этот  человек,  которого  ты  только  что
свалил, согласно справедливым правилам - наш капитан!
     - Нет! - закричал Арат. - Он не из нашей  банды,  он  чужак.  Его  не
приняли в братство. То, что он убил Сергиуша, еще не делает его капитаном.
Это относилось бы только к одному из нас, если бы он убил капитана.
     - Но он хотел присоединиться к нам, - возразил коринфиец. - Он заявил
об этом.
     Его слова вызвали большой шум. Одни стали на сторону Арата, другие на
сторону  коринфийца,  которого  называли  Иванос.  Посыпались   проклятия,
взаимные обвинения, руки схватились за рукояти мечей.
     Наконец над шумом вознесся голос шемита:
     - К чему спорить о том, кто мертв?
     - Он не мертв, - возразил коринфиец, склонившись над телом Конана.  -
Он всего лишь оглушен, и уже приходит в себя.
     При этих словах шум возобновился. Арат пытался добраться до лежащего.
Иванос в конце концов вынул меч и заслонил  собой  Конана,  приготовившись
защищать его. Оливия поняла, что коринфиец стал на сторону Конана не  ради
самого Конана, а чтобы воспротивиться Арату. Похоже было, что эти  двое  -
помощники Сергиуша, и между ними не было дружбы. После  дальнейших  споров
было решено связать Конана и забрать с собой, а о его участи  договориться
позднее.
     Киммериец, который начал постепенно  приходить  в  себя,  был  связан
кожаными поясами. Затем  четверо  пиратов  подняли  его  и  с  жалобами  и
проклятиями потащили с собой.  Отряд  пиратов  возобновил  путешествие  по
плато. Тело Сергиуша оставили  лежать  там,  где  оно  упало  -  уродливая
фигура, развалившаяся на омытой солнечными лучами земле.
     Наверху  среди   скал   Оливия   лежала,   оглушенная   разразившимся
несчастьем. Она не могла ни  пошевелиться,  ни  заговорить,  могла  только
лежать там и смотреть остановившимся от ужаса взором,  как  свирепая  орда
уносит прочь ее защитника.
     Сколько времени она так пролежала, Оливия не знала.  Ей  было  видно,
как пираты добрались до руин и вошли внутрь, втащив с собой пленника.  Она
смотрела, как они появляются и исчезают в дверях постройки и  проломах  ее
стен, ворошат груды каменных  обломков  и  слоняются  вокруг  стен.  Через
некоторое время два десятка пиратов снова пересекли  плато  и  исчезли  за
краем плато в западной стороне, волоча  за  собой  тело  Сергиуша  -  надо
полагать, чтобы сбросить его в море. Около руин остальные ломали  деревья,
готовя костер. Оливия слышала их крики,  но  на  расстоянии  не  разбирала
слов. Слышала она и голоса тех, кто ушел  в  лес,  отдающиеся  эхом  среди
деревьев. Через некоторое время они вернулись с бочонками вина и  кожаными
мешками, набитыми провизией, злобно чертыхаясь под своей ношей.
     Все это Оливия отмечала чисто механически. Ее переутомленный мозг был
готов отключиться. Только когда она  осталась  одна,  беззащитная,  Оливия
поняла, как много значила для нее защита киммерийца. Она смутно  удивилась
прихотям  Судьбы,  которая  сделала  дочь  короля  спутницей   варвара   с
окровавленными  руками.  Затем  пришло  отвращение  к  людям,  считавшимся
цивилизованными.  Ее  отец  и  Шах  Амурас  были  цивилизованными.  И  оба
доставляли ей только страдания. Она никогда не  встречала  цивилизованного
человека, который обращался бы добр к  ней,  если  за  его  действиями  не
просматривались какие-то скрытые мотивы. Конан защищал ее, помогал ей и  -
до сих пор - ничего не требовал взамен.  Уронив  голову  на  руки,  Оливия
плакала, пока отдаленные крики непристойного пиршества не вернули  девушку
к ее собственным опасностям.
     Она  перевела  взгляд  с  темной  громады  развалин,  где  мельтешили
фантасмагорические фигуры пиратов, крошечные на расстоянии, на  сумеречные
глубины леса. Даже если ее страхи  прошлой  ночью  в  руинах  были  снами,
опасность, что скрывалась в этой зеленой  громаде  листвы,  не  была  лишь
частью кошмара. Был ли Конан убит, или его взяли в плен,  ее  единственный
выбор лежит между тем, чтобы отдать  себя  морским  волкам  и  тем,  чтобы
остаться на этом населенном дьяволами острове.
     Когда Оливия полностью осознала  весь  ужас  своего  положения,  силы
оставили ее, и она потеряла сознание.



                                    3

     Когда Оливия  очнулась,  солнце  уже  висело  низко.  Слабый  ветерок
доносил крики пиратов и  обрывки  непристойной  песни.  Девушка  осторожно
поднялась и посмотрела в их сторону. Она  увидела,  что  пираты  собрались
вокруг огромного  костра  близ  руин.  Ее  сердце  подпрыгнуло,  когда  из
постройки показалась группа, которая тащила какой-то предмет, которым, как
она  знала,  был  Конан.  Они  прислонили  его  к  стене.  Как  видно,  он
по-прежнему был крепко связан.  Последовал  долгий  спор  с  размахиванием
руками и хватанием за оружие. Наконец они отволокли его обратно  в  зал  и
снова принялись накачиваться элем.  Оливия  вздохнула.  По  крайней  мере,
теперь она знала, что киммериец все еще жив. Новая решимость овладела  ей.
Как только опустится ночь, она прокрадется в эти мрачные развалины и  либо
освободит его, либо ее схватят при попытке это сделать. И  девушка  знала,
что в ее решении был не только эгоистический интерес.
     С такими мыслями она выбралась из своего  убежища,  чтобы  собрать  и
поесть орехов. На скалах росло несколько ореховых деревьев. Оливия  ничего
не ела с прошлого дня. Собирая орехи, она никак  не  могла  отделаться  от
чувства, что за ней наблюдают. Девушка нервно оглядывалась  на  скалы,  но
там никого не было. Внезапно страшное подозрение заставило  ее  задрожать.
Она подобралась к северной оконечности скал  и  долго  смотрела  вниз,  на
колышущуюся зеленую массу листвы. Лес уже скрылся в закатных сумерках. Она
ничего не увидела. Не может быть, чтобы за ней следило нечто,  таящееся  в
лесу! Но она явственно ощущала взгляд невидимых глаз  и  чувствовала,  что
нечто живое и обладающее сознанием знает о ее присутствии, и ему  известно
ее укрытие.
     Прокравшись обратно в  свое  убежище  среди  камней,  Оливия  лежала,
наблюдая за развалинами в отдалении, пока ночная тьма не скрыла их. Теперь
их местоположение выдавал только огромный костер, на фоне  которого  пьяно
шарахались темные тени.
     Оливия встала. Пришло время попытаться сделать то, что она  задумала.
Но сначала она прокралась к северной оконечности скал и всмотрелась в лес,
окаймляющий плато.  Напрягая  зрение  в  слабом  свете  звезд,  она  вдруг
замерла, и ледяная рука коснулась ее сердца.
     Далеко внизу что-то двигалось. Словно бы черная  тень  отделилась  от
скопища теней. Нечто медленно продвигалось  вверх  по  отвесному  утесу  -
неясная фигура, бесформенная в полутьме. Паника схватила Оливию за  горло,
и девушка едва сдержала крик, что  рвался  с  ее  губ.  Повернувшись,  она
бросилась вниз по южному склону.
     Бегство по темным скалам было кошмаром, в  котором  она  скользила  и
карабкалась, хватаясь за острые камни похолодевшими пальцами. Когда Оливия
ранила свою нежную кожу и ударялась телом о выступы валунов, через которые
Конан вчера перенес ее так легко, она снова осознала свою  зависимость  от
варвара с  железными  мускулами.  Но  эта  мысль  мелькнула  и  пропала  в
водовороте страхов и ощущений безумного бегства.
     Спуск казался ей бесконечным, но наконец ее ноги коснулись  травы.  С
безумной быстротой отчаяния девушка бросилась  бежать  к  костру,  который
пылал как огненное сердце ночи. На бегу она услышала позади грохот камней,
сыплющихся с крутого склона, и шум словно придал  ей  крылья.  Девушка  не
осмеливалась даже задуматься над тем, что за зловещая тварь, взбираясь  на
скалы, обрушила эти камни.
     Необходимость  серьезных  физических  усилий  ослабила  владевший  ею
слепой страх, и когда Оливия приблизилась  к  развалинам,  ее  мысли  были
ясными и рассудок настороже, хотя ноги ее подкашивались от перенапряжения.
     Девушка опустилась на землю и поползла на животе, пока  не  добралась
до небольшого деревца, которое избежало топоров пиратов. Оттуда она  стала
наблюдать за врагами. Они уже поужинали, но  продолжали  пить,  зачерпывая
оловянными кружками или  украшенными  драгоценностями  кубками  из  винных
бочонков с выбитыми днищами. Некоторые уже заснули здесь же, на  траве,  и
оглашали ночь пьяным храпом. Другие, пошатываясь, побрели внутрь развалин.
Конана нигде не было видно.  Оливия  продолжала  лежать  на  земле.  Трава
вокруг нее и листья над ее головой покрылись  росой.  Люди  вокруг  костра
ругались, играли в азартные игры и спорили. Около  костра  осталось  всего
несколько человек; остальные ушли спать в руины.
     Девушка лежала, наблюдая за ними. Нервы ее были напряжены от ожидания
и от мыслей о том, что может в свою очередь наблюдать за ней из темноты  -
или незаметно подкрадываться к ней.  Время  тянулось  медленно,  словно  в
свинцовых башмаках. Один за другим пьяные погружались в  тяжелую  дремоту,
пока все они не улеглись рядом с догорающим костром.
     Оливия некоторое время колебалась. Ее побудило к действию серебристое
сияние, поднимающееся из-за деревьев. Вставала луна!
     С судорожным вздохом  девушка  поднялась  на  ноги  и  направилась  к
руинам. Тело ее покрылось гусиной кожей, когда она шла на  цыпочках  между
пьяных, уснувших перед входом в развалины. Внутри было еще больше пиратов.
Они ворочались и бормотали в тяжелом сне, но ни один не  проснулся,  когда
она проскользнула среди них. Всхлип радости сорвался с ее губ,  когда  она
увидела Конана. Киммериец не спал. Он был привязан к колонне  стоя.  Глаза
его  блестели,  отражая  проникающий  внутрь  постройки  свет  догорающего
костра.
     Осторожно обходя спящих, Оливия приблизилась к нему. Как тихо она  ни
ступала, он услышал ее шаги; увидел ее, когда  ее  силуэт  вырисовался  на
фоне входа. Едва уловимая ухмылка коснулась его суровых губ.
     Оливия добралась до Конана и на мгновение приникла к нему. Он  ощутил
грудью частое биение ее сердца. Сквозь широкий пролом  в  стене  прокрался
лунный луч, и воздух вдруг словно стал заряжен напряжением.  Конан  ощутил
это, и мускулы его непроизвольно напряглись. Оливия тоже  ощутила  это,  и
прерывисто вздохнула. Спящие продолжали бормотать  и  похрапывать.  Быстро
нагнувшись,  Оливия  вытащила  кинжал  из-за  пояса  его   бесчувственного
владельца и занялась веревками,  опутывающими  Конана.  Это  были  морские
снасти, толстые  и  прочные,  завязанные  морскими  узлами.  Она  отчаянно
работала кинжалом, а полоса лунного света медленно подбиралась к подножиям
черных фигур в нишах между колоннами.
     Дыхание неровно вырывалось из  груди  Оливии.  Запястья  Конана  были
свободны, но локти и ноги оставались крепко привязанными. Девушка  бросила
быстрый взгляд на статуи вдоль стен: ожидающие. Казалось, они наблюдают за
ней с чудовищным терпением, не присущим ни жизни, ни смерти, с  терпением,
свойственным им одним. Пьяные на полу застонали  и  заворочались  во  сне.
Лунный свет полз по залу, касаясь подножий черных фигур. Веревки  упали  с
рук Конана. Он забрал у девушки кинжал и  разрезал  путы  на  ногах  одним
сильным и резким взмахом. Конан шагнул вперед, разминая  затекшее  тело  и
стоически терпя агонию возобновляющегося кровообращения. Оливия приникла к
нему,  дрожа  как  лист.  Был  ли  то  обман  зрения,  или   лунный   свет
действительно зажег глаза статуй зловещим огнем, так  что  они  красновато
тлели во тьме, подобно углям костра?
     Конан рванулся с места внезапно, как кошка джунглей. Он выхватил свой
меч из груды оружия неподалеку, поднял Оливию  на  руки  и  выскользнул  в
пролом заросшей лианами стены.
     Они не обменялись ни словом. С девушкой  на  руках  Конан  устремился
через плато, залитое лунным  светом.  Оливия  обняла  его  крепкую  шею  и
склонила  темноволосую  голову  ему  на   могучее   плечо.   Ее   охватило
восхитительное чувство безопасности.
     Несмотря на ношу, киммериец  быстро  пересек  плато.  Оливия,  открыв
глаза, увидела, что они находятся в тени утесов.
     - Что-то взобралось на скалы, - шепнула она. -  Я  слышала,  как  оно
карабкается позади, когда спускалась.
     - Нам придется рискнуть, - проворчал он.
     - Я не боюсь - теперь, - вздохнула она.
     - Ты не боялась и тогда, когда пришла освободить меня, - ответил  он.
- Кром, ну и денек был! Никогда не слышал столько споров и воплей. Я  чуть
не оглох. Арат хотел отрезать мне голову, а Иванос  не  соглашался,  чтобы
разозлить Арата, которого он терпеть не может. Весь день они грызлись друг
с другом, а команда быстро перепилась, и уже не  могла  голосовать  ни  за
одного, ни за другого...
     Он внезапно оборвал фразу и замер, подобный бронзовой статуе в лунном
свете.  Быстрым  движением  он  опустил  девушку  на  землю  позади  себя.
Коснувшись ногами мягкой почвы,  Оливия  увидела  то,  что  прервало  речь
Конана. И закричала.
     Из   тени   утесов   появилась   чудовищная   неуклюжая   фигура    -
человекоподобный ужас, жуткое, карикатурное создание.
     В целом очертания фигуры напоминали человеческие. Но  лицо  существа,
явственно различимое в лунном  свете,  было  звериным:  близко  посаженные
глаза, вывернутые ноздри и огромная пасть с отвисшими  губами,  в  которой
сверкали белые клыки. Существо было  покрыто  косматой  серой  шерстью,  в
которой попадались белые пряди, блестящие  серебром  в  сиянии  луны.  Его
чудовищные уродливые лапы свисали почти  до  земли.  Туловище  зверя  было
невероятных размеров, а мощные нижние лапы -  короткими.  Ростом  существо
было выше человека, который стоял перед ним; размах его грудной  клетки  и
плеч потрясал воображение, а гигантские верхние лапы напоминали  узловатые
стволы деревьев.
     Освещенная  луной  картина  закачалась  перед  глазами  Оливии.  Вот,
значит, и конец  их  пути  -  ибо  какое  человеческое  существо  способно
противостоять свирепой ярости этой волосатой горы мускулов? Но  когда  она
перевела взгляд расширенных от ужаса глаз  на  бронзовую  фигуру,  стоящую
лицом к лицу с чудовищем, она почувствовала, что в противниках есть  нечто
общее.   Сходство   это   было   пугающим.   Противостояние    Конана    и
человекоподобного существа было похоже не на борьбу человека и зверя, а на
конфликт между двумя дикими созданиями, равно  свирепыми  и  беспощадными.
Сверкнув белыми клыками, чудовище бросилось на противника.
     Разведя в стороны могучие лапы, зверь ринулся вперед  с  ошеломляющей
быстротой, поразительной для его массивной туши и коротких ног.
     Действия  Конана  были  столь  стремительны,  что  Оливия  не  смогла
уследить за ними. Она увидела только,  что  он  каким-то  образом  избежал
смертельной хватки, и его меч, сверкнув подобно белой молнии,  отсек  одну
из чудовищных лап выше локтя. Кровь хлынула рекой. Отрубленная лапа  упала
на землю, жутко извиваясь. Но еще в момент  удара  вторая  уродливая  лапа
ухватила Конана за волосы.
     Только железные мускулы шеи спасли киммерийца - иначе его шея была бы
сломана в тот же миг. Его левая рука уперлась в горло зверя, левое  колено
было притиснуто к волосатому животу твари.  И  началась  ужасная  схватка,
которая  длилась  лишь  несколько  секунд,  но  эти   секунды   показались
парализованной ужасом девушке часами.
     Обезьяна мертвой хваткой  вцепилась  Конану  в  волосы,  таща  его  к
клыкам, сверкающим белизной в лунном свете.  Киммериец  сопротивлялся,  не
давая согнуть свою левую руку, тогда как  меч  в  его  правой  руке  ходил
взад-вперед как мясницкий нож, снова и снова врезаясь в пах, живот и грудь
противника. Зверь дрался в наводящем ужас молчании. Не было заметно, чтобы
его  ослабила  потеря  крови,  струившейся  ручьями  из  чудовищных   ран.
Невероятная  сила  обезьяны  постепенно  одерживала  верх  над   железными
мускулами  Конана.  Рука  Конана  неотвратимо  сгибалась  под   давлением;
противник  подтаскивал  его  все  ближе  и  ближе  к   чудовищной   пасти,
ощерившейся клыками, с  которых  капала  слюна.  Теперь  сверкающие  глаза
варвара смотрели прямо в  налитые  кровью  глазки  обезьяны.  Конан  нанес
противнику еще один удар мечом, и  меч  застрял  в  теле  зверя.  Напрасно
варвар пытался его вытащить. В этот миг страшная пасть, которая  скалилась
всего в нескольких дюймах от лица Конана, судорожно  захлопнулась.  Варвар
упал на землю, отброшенный чудовищем в предсмертных конвульсиях.
     Оливия, почти  теряя  сознание,  увидела,  как  обезьяна  зашаталась,
опустилась на землю, скорчилась и  по-человечески  ухватилась  за  рукоять
меча, торчащую из  ее  тела.  Еще  одно  чудовищное  мгновение,  затем  по
огромному туловищу прошла дрожь, и оно застыло.
     Кона поднялся на ноги и захромал к мертвому врагу.  Киммериец  тяжело
дышал и шел как человек,  чьи  мускулы  и  кости  подверглись  предельному
испытанию на прочность. Он пощупал свою окровавленную голову  и  выругался
при виде длинных прядей черных волос,  намокших  от  крови,  которые  были
зажаты в волосатой лапе мертвого чудовища.
     - Кром! - взревел он, хватая ртом воздух.  -  Я  чувствую  себя  так,
будто меня пытали! Я бы лучше сразился с дюжиной воинов. Еще немного, и он
бы откусил мне голову. Будь он проклят, он вырвал у меня половину волос!
     Взявшись за рукоять меча обеими руками, он с усилием вытащил  оружие.
Оливия подобралась поближе, взяла его за руку и широко  открытыми  глазами
уставилась на распростертое на земле чудовище.
     - Кто... кто это? - прошептала она.
     - Серая человекообезьяна, -  буркнул  Конан.  -  Людоед.  Они  немые.
Обитают в холмах на восточном берегу моря. Как эта добралась  до  острова,
понятия не имею. Может быть, ее смыло с берега штормом и она  приплыла  на
бревне.
     - Это она бросила камень?
     - Да. У меня появилось такое подозрение, когда мы стояли в чаще  и  я
увидел склонившиеся книзу ветки  у  нас  над  головой.  Эти  твари  всегда
прячутся в самой чащобе и редко показываются оттуда. Не знаю, что  привело
ее на открытое место, но для нас это оказалось удачным. Среди  деревьев  я
бы с ней не справился.
     - Она  шла  за  мной.  -  Оливия  задрожала.  -  Я  видела,  как  она
карабкалась на скалы.
     - Повинуясь инстинкту, тварь пряталась в тени  утесов,  вместо  того,
чтобы последовать за тобой через плато. Они обитают во мраке, в  потаенных
местах, и ненавидят солнце и луну.
     - Как ты думаешь, здесь есть другие?
     - Нет. Иначе бы они напали на пиратов, когда те шли через лес.  Серая
обезьяна осторожна, несмотря на свою  страшную  силу.  Поэтому  она  и  не
решилась напасть на  нас  в  чаще.  Она,  должно  быть,  очень  уж  хотела
заполучить тебя, раз решилась атаковать на открытом месте. Что...
     Он резко обернулся туда, откуда  они  пришли.  Ночь  разорвал  жуткий
крик. Он раздался из развалин.
     За  первым  воплем  последовала  безумная  мешанина   визга,   крика,
завываний и стонов агонии. Хотя им  сопутствовало  лязганье  стали,  звуки
походили скорее на шум кровавой бойни, нежели битвы.
     Конан застыл на месте. Девушка прижалась к нему в безумном ужасе. Шум
возвысился яростным крещендо. Киммериец повернулся  и  направился  к  краю
плато, где темнели заросли деревьев. Ноги Оливии дрожали так  сильно,  что
она не могла идти. Конан обернулся, подхватил ее на руки  и  понес.  Когда
девушка снова оказалась в колыбели его могучих рук,  сердце  ее  перестало
колотиться так бешено.
     Они шли по темному лесу, но густые тени больше  не  таили  ужасов,  а
серебро лунных лучей не выхватывало из тьмы зловещих фигур.  Ночные  птицы
сонно  бормотали.  Вопли  кровавой  резни   затихли   позади,   расстояние
приглушило  их  до   неузнаваемости.   Где-то   крикнул   попугай,   точно
сверхъестественное эхо: "Йахкулан йок тха, ксуххалла!"  Они  добрались  до
воды, к самому краю которой подступал лес,  и  увидели  стоящую  на  якоре
галеру, парус которой белел в лунном свете. Звезды уже начинали  бледнеть,
предвещая рассвет.



                                    4

     В призрачно-бледном свете предрассветного утра горстка  окровавленных
фигур в лохмотьях выбралась  из  леса  на  берег.  Их  было  сорок  четыре
человека, запуганных и упавших духом. Задыхаясь от  спешки,  они  вошли  в
воду и побрели вброд к галере. Грубый оклик  с  борта  судна  заставил  их
остановиться.
     Силуэтом на фоне светлеющего  неба  они  увидели  Конана  Киммерийца,
стоящего на носу галеры с мечом в руке.  Легкий  ветерок  развевал  черную
гриву его волос.
     - Стоять! - приказал он. - Не подходите ближе. Что вам нужно, псы?
     - Пусти нас на корабль! - крикнул  волосатый  пират,  трогая  пальцем
кровоточащий обрубок  уха.  -  Мы  хотим  убраться  с  этого  дьявольского
острова.
     - Первому, кто попытается влезть на борт, я вышибу мозги, -  пообещал
Конан.
     Их было сорок четыре против него одного, но преимущество было на  его
стороне. События этой ночи напрочь выбили из пиратов боевой дух.
     - Позволь нам попасть на корабль, добрый Конан,  -  жалобно  заскулил
замориец, подпоясанный красным кушаком, боязливо оглядываясь  через  плечо
на молчаливый лес. - Нас так покалечили, искусали, разодрали на части,  мы
так устали от драки и бегства, что ни один из нас не в силах поднять меч.
     - Где этот пес Арат? - спросил Конан.
     - Мертв, как и остальные! На нас напали дьяволы! Они  набросились  на
нас и стали разрывать на куски, прежде чем мы  успели  проснуться.  Дюжину
хороших бойцов они  растерзали  во  сне.  Развалины  были  полны  теней  с
горящими глазами, острыми клыками и когтями.
     - О да, - вмешался другой пират. - Это были демоны  острова,  которые
приняли вид  статуй,  чтобы  обмануть  нас.  Иштар!  Подумать  только,  мы
устроились на ночлег среди них. Мы не  трусы,  мы  сражались  с  ними  так
долго, как смертные могут сражаться с  силами  тьмы.  Затем  мы  бросились
бежать, оставив их терзать трупы, точно шакалы. Но они наверняка  бросятся
за нами в погоню.
     - Да, да, пусти нас на борт! - вскричал  тощий  шемит.  -  Пусти  нас
миром, или нам придется сделать это с оружием в руках.  Мы  так  измучены,
что ты наверняка убьешь многих, но тебе не удастся перебить всех нас.
     - Тогда я пробью дыру в днище и потоплю  корабль,  -  угрюмо  ответил
Конан. В ответ поднялся хор яростных возражений,  который  Конан  заставил
умолкнуть львиным рыком.
     - Псы! С какой стати я должен помогать своим врагам? Пустить  вас  на
борт, чтобы вы вырезали мне сердце?
     - Нет, нет! - наперебой закричали  они.  -  Мы  твои  друзья,  Конан!
Друзья и товарищи! Нам незачем ссориться между собой. Мы ненавидим  короля
Турана, но не друг друга.
     Их взгляды впились в его темное хмурое лицо.
     - Тогда, если я принадлежу к Братству, - проворчал он, -  его  законы
распространяются на меня. И, раз я убил вашего главаря в честном поединке,
я - ваш капитан!
     Никто  не  возражал.  Пираты  были  так  истерзаны  и  напуганы,  что
единственным их желанием было поскорее убраться с этого  жуткого  острова.
Конан поискал взглядом окровавленную фигуру коринфийца.
     - Эй, Иванос! - крикнул он. - Ты уже однажды встал  на  мою  сторону.
Поддержишь ли ты меня сейчас?
     - О да, клянусь Митрой! - пират, почувствовав, куда ветер  дует,  был
рад оказаться поближе к Конану. - Он прав, парни. Он наш законный капитан!
     Последовали одобрительные возгласы. Пиратам, может быть,  недоставало
энтузиазма, но в их  голосах  звучала  неподдельная  искренность,  которую
усиливало ощущение молчаливого леса позади, который мог  таить  чернокожих
красноглазых дьяволов с окровавленными клыками.
     - Поклянитесь на мечах, - потребовал Конан.
     К нему протянулись сорок четыре рукояти мечей и сорок  четыре  голоса
произнесли пиратскую клятву верности.
     Конан ухмыльнулся и вложил в ножны меч.
     - Поднимайтесь на борт, мои храбрецы, и беритесь за весла.
     Он обернулся и поднял на ноги Оливию, которая пряталась за планширом.
     - А что будет со мной, капитан? - спросила она.
     - Чего бы ты хотела? - спросил он, внимательно глядя на нее.
     - Я бы  хотела  пойти  с  тобой,  куда  бы  ни  лежал  твой  путь!  -
воскликнула она, обвивая белыми руками его бронзовую шею.
     Пираты, перебиравшиеся через борт, при виде  девушки  задохнулись  от
изумления.
     - Даже если это путь кровавых сражений? - спросил он. - Этот  корабль
окрасит кровью синеву любых вод, куда бы он ни плыл.
     - Да. Я готова плыть с тобой по любым морям,  синим  или  красным,  -
горячо ответила она. - Ты варвар,  а  я  вне  закона,  я  отвергнута  моим
народом. Мы оба парии, мы бродяги на этой земле. Возьми меня с собой!
     Порывисто рассмеявшись, он поднял ее к своим яростным губам.
     - Я сделаю тебя королевой Синего Моря! Поднимайте якорь, псы! Мы  еще
подпалим штаны королю Йилдизу, клянусь Кромом!





                              Роберт ГОВАРД

                              ПОЛЗУЩАЯ ТЕНЬ




     ...Вернувшись  из  Афгулистана  в  гиборейские   королевства,   Конан
присоединяется к восстанию,  поднятому  принцем  Котха  Альмуриком  против
короля Страбонуса. Восстание было подавлено и мятежное  войско  беспощадно
истреблено на краю пустыни...



                                    1

     Раскаленный воздух волнами поднимался над  пустыней.  Конан-киммериец
провел рукой по потрескавшимся губам и огляделся. Из одежды  на  нем  была
лишь шелковая набедренная повязка, да широкий пояс с золотыми украшениями,
на котором висели  сабля  и  кинжал.  Киммериец  стоял,  равнодушно  снося
болезненные уколы  лучей  нещадно  палившего  солнца.  На  руках  и  ногах
виднелись свежие раны.
     Обхватив руками колени и низко опустив светловолосую голову, рядом  с
ним на песке сидела юная девушка, белизна ее кожи резко контрастировала  с
цветом загорелого тела огромного варвара. Короткая, перехваченная в  талии
туника без рукавов и с глубоким вырезом  на  груди  скорее  обнажала,  чем
прикрывала ее прекрасное тело.
     Конан тряхнул головой, словно хотел избавиться от  слепящего  солнца.
Он приложил к уху кожаный бурдюк, который держал в руке, встряхнул  его  и
услышав слабый плеск, только сильнее сжал челюсти.
     Девушка вздрогнула и жалобно простонала:
     - Пить! Пить! О Конан! Нам теперь не спастись!
     Киммериец не ответил ничего, враждебным взглядом осматривая  песчаные
дюны. Исподлобья он смотрел на них и такая  злоба  пылала  в  его  голубых
глазах, что казалось - нет у него врага большего, чем эта пустыня.
     Конан наклонился и поднес бурдюк к губам девушки.
     - Давай, пей! - приказал он. - Пей, пока не остановлю!
     Она пила мелкими, жадными глотками, пока не выпила всю воду.  И  лишь
тогда все поняла.
     - Ах, Конан, - воскликнула девушка. - Зачем ты это сделал? Ведь я  же
выпила все! И тебе ничего не осталось!
     - Не реви! - прорычал он. - Береги силы!
     Конан выпрямился и отшвырнул в сторону пустой бурдюк.
     - Ну почему ты не остановил меня, почему? - всхлипывала девушка.
     Он даже не посмотрел на нее. Конан стоял, выпрямившись во весь  рост,
и в его глазах, устремленных в таинственную пурпурную мглу  на  горизонте,
горела ненависть.
     Киммериец понимал, что близится смерть, хотя при одной мысли об  этом
бунтовала вся его дикарская душа. Силы еще были, но он чувствовал, что под
этим убийственным солнцем ему долго не выдержать. Девушка  же  уже  совсем
обессилела. Так не лучше ли одним  ударом  сабли  милосердно  прервать  ее
страдания? Видеть ее адские мучения, наблюдать, как она медленно сходит  с
ума от жажды - ведь эти несколько глотков ненадолго ее утолили -  о,  нет!
Из ножен, дюйм за дюймом выползала сабля.
     Рука Конана  дрогнула.  В  глубине  пустыни,  далеко  на  юге  что-то
сверкнуло в раскаленном воздухе. "Почудилось, - подумал он со  злостью,  -
очередной  мираж,  что  так  часты  в  пустыне".  Конан  приложил  руку  к
полуослепшим от солнца глазам, - и ему показалось, что он различает  вдали
башни, минареты и сверкающие стены. Он недоверчиво  смотрел,  ожидая,  что
мираж  вот-вот  поблекнет  и  рассеется  в   воздухе.   Натала   перестала
всхлипывать. Она  с  трудом  поднялась  на  ноги  и  тоже  вглядывалась  в
мерцающее марево.
     -  Что  это  такое,  Конан?  -   прошептала   она,   боясь   спугнуть
пробудившуюся надежду. - Город, или мираж?
     Киммериец молчал. Он  несколько  раз  моргнул,  искоса  посмотрел  на
город, затем вновь прямо - тот не исчезал, не улетучивался, стоял  на  том
же месте.
     - Кто его знает, - буркнул он в сомнении. - Так или иначе,  стоит  на
это посмотреть поближе.
     Он затолкнул саблю в ножны,  наклонился,  и  легко,  словно  перышко,
поднял Наталу на руки.
     - Не надо, Конан, - запротестовала она. - Я могу идти, пусти меня!
     - Смотри, сколько камней! - рявкнул он гневно. - Мигом порвешь! -  Он
мотнул головой, показывая на изящные, салатового цвета сандалии. -  А  нам
надо спешить, чтобы дойти туда до заката.
     Надежда на спасение влила новые силы в стальные мышцы киммерийца.  Он
бежал по дюнам, словно летел на крыльях. Цивилизованный человек уже  давно
отдал бы богу душу, но он, варвар, сражался за жизнь словно кошка.
     Конан и Натала чудом бежали после  разгрома  армии  мятежного  принца
Альмурика, этой пестрой орды, которая вихрем промчалась по королевству Шем
и утопила в крови северную  границу  Стигии.  После  этого  орда,  уже  со
стигийской армией на хвосте, вторглась в королевство Куш и в  ее  пределах
была наконец окружена на краю южной пустыни.  Армии  стигийцев  и  кушитов
соединились и уже не выпустили добычу из капкана. Конан в последний момент
поймал  верблюда,  забросил  на  него  девушку   -   и   был   таков.   Им
посчастливилось, они избежали трагической судьбы своих товарищей,  но  для
них осталась лишь одна дорога - в пустыню.
     Натала была родом из Бритунии. Конан как-то увидел ее на невольничьем
рынке в одном из шемитских городов, захваченных ордой Альмурика, и  он  не
долго думая, тут же присвоил себе понравившуюся ему девушку, не  спрашивая
ни у кого на то разрешения. Сама она с радостью приняла  такой  поворот  в
своей жизни, да и чего ей оставалось ждать? Скорее всего, ее продали бы  в
шемитский сераль, а для женщин гиборейской эры это  было  худшим  из  всех
возможных зол.
     Конан и его спутница несколько суток подряд не слезали с  верблюда  -
стая стигийцев неутомимо преследовала их по пятам.  Когда  погоня  наконец
отстала, беглецам не оставалось ничего иного, как продолжить путь в том же
направлении - возвращаться  было  поздно.  Они  долго  ехали,  высматривая
оазис, но их спаситель-верблюд в конце концов упал замертво, и им пришлось
идти дальше пешком, по колено в горячем песке  испытывая  жестокую  жажду.
Девушка была сильной и выносливой, закаленной суровой лагерной жизнью, как
мало кто из женщин той суровой эпохи, но и она, как ни оберегал ее варвар,
постепенно выбилась из сил.
     Адская жара струилась с неба на  черную  гриву  Конана.  Тошнотворный
туман и тупое безразличие волнами заливали его мозг, но он не поддавался и
шел стискивая зубы все дальше и дальше, поскольку теперь  знал  наверняка,
что впереди действительно находится город, а не мираж. Что  ждет  их  там?
Новые враги? Кем бы они не оказались,  с  ними  можно  будет  сразиться  и
убить. А большего Конану и не требовалось.
     Солнце низко висело над горизонтом, когда они остановились наконец  в
животворной тени огромных городских ворот. Конан с  облегчением  расправил
плечи. Перед ними на высоту не менее тридцати футов возвышались крепостные
стены. Зеленоватого цвета, они блестели, словно стеклянные.
     Конан пробежал взглядом по верхушкам стен, но ничего не  заметил.  Он
крикнул во всю мощь своих легких - ответом была тишина.  Варвар  ударил  в
ворота рукояткой сабли - лишь гулкое эхо отозвалось и  тут  же  утонуло  в
песках. Натала, напуганная странной тишиной, дрожала словно в лихорадке, а
Конан, разгорячившись, навалился всей  массой  на  ворота.  Те  неожиданно
уступили и не  издав  ни  малейшего  скрипа,  начали  открываться.  Варвар
отскочил, напряженный, как пантера и с саблей наготове прижался  к  стене,
ожидая нападения. Девушка вскрикнула.
     За воротами лежал человек.  Конан  внимательно  осмотрел  его,  затем
поднял глаза и увидел просторную площадь, окруженную  зданиями,  сияющими,
как и  стены  зеленоватым  светом.  За  ними  возносились  стройные  башни
минаретов.  И  нигде  не  было  ни  следа  жизни.  Посреди  площади  стоял
четырехугольный колодец. Ничто иное  в  тот  момент  не  могло  обрадовать
Конана больше. Вспухший, облепленный  песком  язык  еле  ворочался  в  его
пересохшем рту. Он подхватил Наталу на руки, скользнул за ворота и  закрыл
их за собой.
     - Он живой? - со страхом спросила девушка,  показывая  на  неподвижно
лежащее мужское тело.
     Черты лица его были обычны для человека средних лет той  эпохи,  лишь
более раскосые глаза, да чуть более желтая кожа.  На  нем  были  пурпурная
шелковая туника, ноги  обуты  в  плетеные  сандалии,  к  поясу  приторочен
короткий меч в ножнах, украшенных золотом, Конан прикоснулся к  телу.  Оно
было холодным, без всяких признаков жизни.
     - Даже не ранен, - удивился киммериец, - а мертв, как Альмурик, когда
его нашпиговали стигийскими стрелами. Да ладно,  хватит  об  этом.  Нам  с
тобой надо прежде всего напиться. Клянусь Кромом, я осушу весь колодец!
     Сделать это оказалось весьма непросто.  Зеркало  воды  блестело  в  в
добрых сорока футах внизу, но ни единой веревки,  ни  подходящей  посудины
поблизости  не  было.   Разозленный   неожиданным   препятствием,   варвар
лихорадочно осматривался по сторонам, пытаясь разыскать  хоть  что-нибудь,
когда до его ушей долетел пронзительный крик девушки.
     Конан мгновенно повернулся. К нему бежал, держа  высоко  над  головой
меч тот человек, которого он посчитал мертвым. Конан не тратил времени  на
размышления, его сабля свистнула в воздухе, и голова незнакомца покатилась
по каменным плитам. Из шеи, словно сок  из  перерубленной  лианы,  ударила
струя крови, тело пошатнулось, и все еще с мечом в руке рухнуло на землю.
     - Умер ты, наконец? - рявкнул  Конан.  -  Или  добавить?  Ну  что  за
проклятый город нам попался!
     Натала дрожала всем телом, укрыв лицо в ладонях.  Она  посмотрела  на
Конана, раздвинув пальцы и снова зашлась в рыданиях.
     - Они убьют нас, Конан! Они не простят того, что ты сделал!
     - А что я должен был делать? Ждать, пока нас изрубят на куски?  -  он
внимательно осмотрел площадь. По-прежнему вокруг царила тишина,  нигде  не
было ни малейшего движения.
     - Ни единой живой души, -  пробурчал  он  успокоенно,  ладно,  я  его
спрячу.
     Ухватив рукой за пояс,  он  поднял  труп,  второй  рукой  схватил  за
длинные волосы отрубленную голову и потащил свою страшную ношу к колодцу.
     - Мы не можем напиться, -  рассмеялся  он,  -  так  хоть  ты  напейся
досыта!
     Он бросил тело в колодец, швырнув следом голову. Мгновение спустя  из
темной глубины донесся плеск.
     - А кровь, Конан! Кровь осталась! - прошептала девушка.
     - Если я сейчас не напьюсь, то кровь польется еще раз, - с угрозой  в
голосе  произнес  варвар,  который  вообще  не  отличался  долготерпением,
особенно тогда, когда его мучили голод и жажда.
     Девушка со страху и думать забыла о еде, но Конан помнил.
     - Пойдем туда, во дворец. Должен же тут быть хоть кто-то живой.
     - О, Конан, - она крепко обняла его,  пытаясь  сдержать  дрожь.  -  Я
ужасно боюсь. Это город духов, - духов и трупов! Вернемся в пустыню! Лучше
погибнуть от жары, чем от нечистой силы!
     - Вернемся в пустыню, как же, - бормотал Конан в гневе, - мы вернемся
тогда, когда нас сбросят с этих стен. Я найду воду, пусть даже  для  этого
придется отрубить все головы в этом проклятом королевстве!
     - А вдруг у них отрастут эти головы? - ее голос дрожал от ужаса.
     - Тогда я буду рубить их,  пока  они  окончательно  не  отвалятся,  -
заверил он ее. - Держись за моей спиной и ни в коем  случае  не  беги  без
приказа.
     - Как скажешь, Конан, - тихо шепнула она.
     Натала, смертельно перепуганная, шла так близко за  Конаном,  что  он
чувствовал  не  только  ее  горячее   дыхание,   но   и   к   собственному
неудовольствию, сандалии, наступавшие ему на пятки.
     Сгущались сумерки, наполняя таинственный город пурпурными тенями. Они
прошли под аркой и оказались в большом зале, пол и потолок  которого  были
выложены все тем же стекловидным зеленоватым камнем, а стены  из  того  же
материала покрывала  драпировка  из  шелковой  с  фантастическими  узорами
ткани.  На  полу  устланном  пушистыми  шкурами,   валялись   беспорядочно
разбросанные  атласные  подушки.  Сквозь  дверь  в  противоположной  стене
виднелась следующая комната. Они прошли  через  несколько  залов,  похожих
друг на друга, как две капли воды. Во дворце никого не было, но  киммериец
подозрительно посматривал по сторонам и что-то бормотал. Он никак  не  мог
отделаться от мысли, что в залах  кто-то  присутствовал  за  мгновение  до
того, как они здесь появились. Вот софа - она еще теплая. На этой  подушке
еще не разгладилась вмятина - только что на ней кто-то  сидел.  В  воздухе
плыл слабый запах благовоний - кто-то тут только что прошел.
     Некая аура ирреальности окутывала дворец, казалось он снился Конану в
наркотическом сне. Некоторые из залов утопали в абсолютном  мраке,  в  них
они не заглядывали, другие  были  освещены  мягким  светом,  исходящим  из
драгоценных камней,  сверкавших  на  стенах.  Вдруг  Натала  вскрикнула  и
судорожно  вцепилась  в  плече  Конана.  Он  мгновенно  отшвырнул   ее   и
повернулся, готовый встретить врага лицом к лицу.
     - В чем дело? - рявкнул он, не увидев никого.  -  Никогда  не  хватай
меня за плечи, руки поотрываю! Ты почему кричала?
     - Посмотри! - показала она дрожащей рукой.
     Киммериец сглотнул слюну.  На  матово  поблескивающем  столе  черного
дерева сияла золотая посуда. В тарелках было полно еды, в чашах и кубках -
вина.
     - Пир! - радостно выдохнул варвар. - Какой пир мы сейчас устроим!
     - Мы ведь не тронем тут ничего? - голод боролся в голосе  девушки  со
страхом. - Вдруг кто-нибудь придет?
     - Лир ан маннаман нам лир! - выругался Конан, схватил Наталу за шею и
бесцеремонно швырнул ее в позолоченное кресло, стоявшее у  края  стола.  -
Тут кишки от голода скручиваются словно змеи, а она на двери оглядывается!
Ешь!
     Сам он плюхнулся в кресло на  противоположном  конце  стола,  схватил
нефритовый кубок с вином и немедленно выпил несколькими большими глотками.
На его пересохшее горло этот острый напиток, похожий  на  красное  вино  с
каким-то незнакомым ему привкусом, подействовал подобно  бальзаму.  Слегка
утолив жажду он с волчьим аппетитом набросился на еду: на  мясо  неведомых
животных, на странные фрукты. Кувшины, амфоры, тарелки  -  все  прекрасной
ювелирной работы, вилки - из  чистого  золота.  Впрочем,  на  вилки  Конан
обращал меньше всего внимания, он рвал мясо руками, крушил кости  крепкими
зубами. Манеры его более цивилизованной спутницы тоже  вряд  ли  бы  сочли
приемлемыми в изысканном обществе, если  бы  увидели,  с  какой  скоростью
исчезали в ее маленьком  рту  яства  сказочного  стола.  В  голове  бешено
работавшего челюстями Конана мелькнула вдруг мысль, что еда и  вино  могут
быть отравленными, но он тут же забыл о ней, рассудив, что  лучше  умереть
от яда, нежели от голода.
     Насытившись, Конан развалился поудобнее  в  кресле  и  удовлетворенно
рыгнул. Что ж, раз в этом пустом дворце  полно  свежей  еды  и  питья,  то
должны быть и люди. Кто знает, может быть в каждом из  этих  темных  углов
таится враг. Однако, даже если это было так, киммериец относился  к  этому
совершенно спокойно. Он безгранично верил в свои силы на  него  навалилась
дремота и он начал всерьез подумывать над тем, что неплохо  бы  прилечь  и
поспать часок-другой.
     Натала, удовлетворив голод и  жажду  вовсе  не  избавилась  от  своих
страхов и опасений и даже не помышляла о сне. Она напряженно  вглядывалась
в темноту под арками, в которой  крылось  нечто  неведомое,  таинственное,
молчаливое и ужасное. Зал, в котором они сидели, показался вдруг огромным,
стол - невероятно длинным, а сама она оказалась гораздо дальше от  сонного
Конана, чем хотелось бы.
     Натала вскочила, обежала стол и устроилась на коленях своего опекуна,
обшаривая зал тревожным взглядом. Крутые арки открывали вход к  нескольким
другим залам, некоторые из них были залиты мягким розоватым светом, другие
утопали во мраке. Именно эти последние приковали внимание девушки.
     - Пойдем же Конан, пойдем отсюда! -  взмолилась  она.  -  Я  чувствую
здесь зло!
     - Не каркай! Ничего плохого с нами не  слу...  -  начал  он,  но  тут
что-то зашуршало, и этот звук в сгустившейся  тишине  разнесся  рокотанием
грома.
     Конан, мгновенно подобравшись, мягко, словно пантера вскочил на ноги,
девушка слетела с его колен, а он уже держал саблю наготове,  озираясь  по
сторонам. Шорох не повторялся, и киммериец бесшумно двигаясь, направился в
ту сторону, откуда он донесся до их ушей. Девушка, съежившись и дрожа всем
телом, следовала за ним.
     Они остановились на пороге соседнего зала и варвар застыл, словно лев
перед прыжком, а Натала боязливо вытянув шею, посмотрела через его  плечо.
Их глаза, быстро привыкшие к темноте, уловили очертания стоявшего у  стены
возвышения, похожего на саркофаг, на котором лежал на спине  человек,  как
две капли воды похожий на того, которого Конан спустил в  колодец.  Одежда
его, правда отличалась гораздо большей пышностью - она  вся  была  усыпана
золотом и драгоценными камнями и в скудном свете, проникавшем из соседнего
зала, сверкала подобно огромному  бриллианту.  Снова  послышался  зловещий
шорох, словно кто-то отодвинул  портьеру.  Конан  моментально  отскочил  в
сторону, потянул за собой девушку и зажал ей рот огромной ладонью.
     С того места, где они стояли, не было  видно  возвышения  с  лежавшим
человеком, лишь на стене рисовалась слабая тень. И к  этой  тени  медленно
подползала другая  тень,  она  была  бесформенной,  огромной  и  настолько
черной, что киммериец похолодел от ужаса.
     Эта тень не была тенью человека или животного - Конан никогда в жизни
не видел  ничего  подобного.  Натала  еще  шире  раскрыла  свои  огромные,
остекленевшие от страха глаза. В гробовой тишине  явственно  слышалось  ее
спазматическое дыхание. Тяжелая,  словно  черное  облако,  тень  обволокла
человека и они увидели, как на  стене  вспучился  огромный  горб,  тут  же
впрочем опавший и рассосавшийся. Тень медленно и  лениво  уползла  куда-то
вниз, открывая очертания ложа. Оно было пустым - человек исчез.
     Тело девушки конвульсивно дернулось - первый признак истерики.
     Конан чтобы привести ее в чувства, вновь воспользовался  ладонью.  Он
сам ежился от холодного пота, стекавшего по спине. Ничто в подлинном  мире
не могло так напугать его, но ведь то,  что  они  видели,  судя  по  всему
относилось вовсе не к этому миру.
     И все же любопытство пересилило  страх  и  киммериец,  чуткий  словно
кошка, скользнул в зал. Он был пуст. Пустым оказалось и возвышение, обитое
шелковой тканью. В его изголовье быстро впитывалась капля  алой  жидкости,
поблескивая, словно рубин. Натала увидела ее и взвизгнула от ужаса.  Конан
не обратил на это внимания, ибо он чувствовал, что его горло  все  сильнее
сдавливает ледяная петля страха. Значит здесь действительно лежал человек,
а затем появилось что-то чудовищное и человек  исчез.  Что  же  это  было,
какие мрачные силы скрываются в мрачных закоулках этого проклятого дворца?
     Варвар взял девушку за руку собираясь уйти из  зловещего  зала,  -  и
замер не дыша. Издалека, со стороны того зала,  в  котором  они  пировали,
слышался тихий шелест шагов. Сомневаться  не  приходилось,  к  ним  кто-то
приближался, мягко ступая босыми ногами. Киммериец сорвался с места,  таща
за собой девушку. Он надеялся,  что  сумеет  выбраться  на  площадь  через
другие двери, избежав встречи с незнакомцем, кем бы он там ни был.
     Однако они не успели еще добежать до  арки,  когда  тяжелая  шелковая
занавеска раздвинулась за их плечами и в комнату заглянул человек.
     Это был мужчина, тоже очень похожий на того,  что  встретился  им  на
свою беду по пути во дворец, - столь  же  высокий,  плотный,  в  пурпурной
тунике, перетянутой в талии расшитым золотом и драгоценностями  поясом.  У
бедра болтался короткий меч, но  мужчина  даже  не  положил  руку  на  его
рукоять, он неподвижно стоял, равнодушно  разглядывая  пришельцев.  В  его
янтарных глазах  не  отражалось  ничего,  кроме  отчаянной  скуки.  Тишину
разорвал сонный  голос  незнакомца.  Так  же  равнодушно,  ни  к  кому  не
обращаясь конкретно, он произнес  несколько  слов  на  неизвестном  Конану
языке. Киммериец ответил по-стигийски и тут же услышал вопрос, заданный на
том же языке:
     - Кто вы такие?
     - Я Конан из Киммерии, - гордо выпрямившись, ответил варвар. -  А  ее
зовут Натала, она бритунка. Скажи нам, что это за город?
     Незнакомец молчал, но его сонный, мечтательный  взгляд,  скользнувший
по девушке, дрогнул, глаза загорелись вожделением.
     - О юное создание, ты прекраснее  всех,  кого  мне  доводилось  здесь
увидеть! Кто же ты, о золотоволосая гурия, в какой из благословенных стран
родилось такое чудо?  В  Антаре,  Жотре,  или  быть  может,  в  сверкающей
серебряными звездами Кут?
     - Что ты мелешь? - спросил  раздосадованный  Конан,  который  не  мог
терпеть пустых речей.
     Незнакомец не обратил на него ни малейшего внимания и захлебываясь от
восторга, продолжал:
     - Да, это верно, мне снились многие красавицы, они были  стройными  и
грациозными, словно газели, их волосы были темнее самой  темной  ночи.  Но
твоя кожа белее молока, глаза прозрачнее чем воздух раннего утра, ты слаще
нектара самых нежных цветов. Иди же ко мне, взойдем на ложе мягкое, словно
лебяжий пух, о прекраснейшая из прекрасных, королева моих снов!
     Он подошел к Натале  легким  танцующим  шагом  и  протянул  руку,  на
которую тут же обрушился огромный кулак Конана.
     Незнакомец  пошатнулся,  зашипел  от  боли,   его   глаза   изумленно
раскрылись.
     - Это еще что такое? В моих снах меня же и бьют?! -  закричал  он.  -
Ах, негодяй! Убирайся с глаз моих! Исчезни! Поди прочь! Приказываю тебе  -
исчезни!
     - Это ты сейчас у меня исчезнешь! - рявкнул разозленный киммериец и в
его руке блеснула сабля. - Так тут у вас принимают гостей!
     Сонное  выражение  в   глазах   незнакомца   сменилось   безграничным
удивлением, затем они просветлели.
     - Клянусь Тогом! - воскликнул он. - Ты живой! Ты существуешь на самом
деле! Кто вы? Как вы попали в Ксутал?
     - Пришли из пустыни, - хмуро объяснил Конан. - Мы вошли  в  город  на
закате, голодные и еле живые, и увидели стол с яствами и ни  единой  живой
души. Что нам оставалось делать? Мы сели, утолили голод и  жажду.  Платить
нам правда нечем. У меня на родине гостя, даже  незванного,  прежде  всего
кормят, но у вас, цивилизованных людей все иначе... Мы пришли из  пустыни,
туда же и вернемся, не причинив никому зла, ибо, клянусь  Кромом,  мне  не
нравится этот город, в котором трупы носятся по улицам, размахивая мечами,
а спящих пожирают какие-то ужасные тени!
     Последние слова  Конана  буквально  ошеломили  незнакомца.  Его  лицо
мгновенно пожелтело.
     - Что ты сказал? Тени пожира...
     - Тени - не тени, не знаю, как  их  еще  назвать.  Нечто  такое,  что
приходит и уходит, а от человека остается одна-единственная капля крови.
     - Вы видели? Что вы видели?  -  незнакомца  колотила  крупная  дрожь,
голос его срывался.
     - Лежал тут один  на  возвышении,  -  начал  Конан,  -  вдруг  видим,
накрывает его огромная тень, а когда тень исчезла...


     Незнакомец уже не слушал его. Он пронзительно  взвизгнул  и  бросился
наутек. Ударившись о стену на повороте, он упал, но тут же  вскочил  и  со
всех ног помчался прочь, крича что-то во весь голос.  Конан  стоял,  не  в
силах сдвинуться с места от изумления, девушка с  отчаянием  цеплялась  за
его руку. Крик незнакомца несся все дальше и дальше, его подхватывало эхо,
отражаясь от потолков  бесчисленных  залов.  Внезапно  крик  оборвался  на
высокой ноте - и все стихло.
     - О, Кром! - Конан дрожащей рукой вытер пот со лба. - Воистину,  этот
город проклят. Идем отсюда скорее!
     - Призраки!  Призраки!  Тут  все  мертвы!  -  рыдала  девушка.  -  Мы
обречены! Мы в аду!  Мы  умерли  там,  в  пустыне,  а  здесь  только  наши
призраки! Духи-и-и!
     Она зашлась в рыданиях, и варвар в сердцах шлепнул ей  своей  тяжелой
ладонью по округлому заду. Девушка завопила еще громче.
     - Духи так не вопят! - резонно заметил киммериец. -  Мы  живы,  я  же
слышу! А будем здесь стоять, вообще голов лишимся. Идем!
     Однако, едва переступив  порог  следующего  зала,  они  остановились.
Навстречу им снова кто-то шел. Кто-то или что-то. Зрачки варвара сузились,
ноздри дрогнули - он  уловил  тонкий  запах  благовоний,  точно  такой  же
возносился в одном из первых залов. Под аркой появилась неясно  очерченная
фигура человека. Киммериец  неуверенно  кашлянул,  а  Натала  раскрыла  от
удивления рот.
     Перед ним стояла стройная, прекрасная девушка,  а  ее  черные  глаза,
чувственные, полные тайной неги глаза изумленно  смотрели  на  них  из-под
длинных ресниц.  Всю  ее  одежду  составляла  узкая  набедренная  повязка,
украшенная бисерной вязью и множеством драгоценных  камней.  Иссиня-черные
волосы тяжелой волной падали на плечи,  подчеркивая  алебастровую  белизну
кожи. Красота ее была  столь  ослепительной,  что  у  варвара  перехватило
дыхание. Овал лица незнакомки был типично стигийским, но у стигиек никогда
не встречалось столь белой кожи.
     - Кто вы такие? - спросила девушка по стигийски, голос ее был высоким
и мелодичным. - Как вы попали сюда? С неба свалились?
     - А ты кто такая? - вопросом на вопрос грубо ответил варвар.
     - Меня зовут Талис, - сказала  девушка.  -  Я  родом  из  Стигии.  Но
расскажите мне наконец, как вы попали в этот город? Не может же быть,  что
вы пришли сюда по доброй воле.
     - Не может быть, ты говоришь! - взвился киммериец. - Это того, что мы
здесь видим, не может быть! Мы притащились в этот город на закате  солнца,
чуть живые от голода и жажды. Возле ворот валялся какой-то  труп,  который
через пару минут напал на меня с мечом в руках. Мы зашли во дворец,  видим
- стол прямо гнется под тяжестью блюд с едой и  кувшинов  с  вином.  Потом
наткнулись на спящего мужчину, который тут же  исчез,  когда  его  накрыла
какая-то  тень...  -  киммериец,  внимательно  наблюдавший  за   девушкой,
заметил, что та побледнела, - накрыла тень, а потом...
     - Что потом? - стигийка явно преодолевала страх. - Говори же! Я жду!
     - Я тоже жду. Мне казалось, что  ты  завопишь,  и  бросишься  наутек.
Когда я рассказал то же самое твоему приятелю в пурпурной тунике, он взвыл
от ужаса и быстро убежал от меня.
     - Ах, так значит это он так орал, - пожала она белоснежными  плечами.
- Дурак! От судьбы не убежишь! Тог найдет везде, когда придет срок.
     - Что еще за Тог? - спросил Конан с ноткой неуверенности в голосе.
     Она пробежала по его телу настолько  бесстыдным  взглядом,  что  щеки
Наталы залились темным румянцем, а жемчужные  зубы  со  злостью  прикусили
нежную губку.
     - Сядем на эту софу, - предложила Талис, -  и  я  расскажу  тебе  обо
всем. Прежде всего, назовите ваши имена.
     - Я Конан - киммериец, - ответил варвар, - она - Натала из  Бритунии.
Но я не собираюсь сидеть на софе и гадать, свалится мне сейчас на шею  эта
тварь или нет!
     Она звонко рассмеялась и грациозно опустилась на мягкое ложе.
     - Видите ли, - сказала она с напускным смирением в голосе,  -  бежать
от Тога - напрасный труд. И тот, которого вы видели, тоже не избежал своей
судьбы.
     Конан что-то буркнул и присел на край софы, вытащив саблю и держа  ее
наготове на коленях. Рядом  с  ним,  поджав  под  себя  ноги  пристроилась
Натала. Она с ненавистью посматривала на прекрасную Талис,  чувствуя  себя
рядом с  ней  никчемной  дурнушкой.  От  ее  внимания  не  укрылись  также
пламенные взоры, которыми забрасывала могучего варвара юная стигийка.
     - Расскажи нам о городе, - попросил киммериец. - Что  за  люди  живут
здесь.
     - Ксутал - очень старый город. Много веков назад одно  из  кочевавших
по пустыни племен наткнулось на оазис и осталось в нем жить. Когда  именно
это случилось, горожане уже и не помнят.
     - Горожане не помнят... Значит здесь все же живут люди?
     - Да, живут. Их не слишком много, но больше, чем ты думаешь. Ксутал -
город, в котором стоит одно-единственное здание, поскольку все строение за
этими крепостными стенами соединены тысячами коридоров и переходов,  и  вы
могли бы часами и даже сутками бродить по залам и не встретить ни  единого
человека. Но их тут сотни...
     - Как же это? - изумился Конан.
     - Видите ли, горожане обычно спят, вся  их  жизнь  проходит  в  снах,
гораздо  более  реальных  для  них,  чем  действительность.  Вам  наверное
доводилось слышать о черном лотосе? На земле нет более ядовитого растения.
Но предки ксуталийцев научились так обрабатывать его сок, что он  приносил
им не смерть, а сны - фантастические, красочные, чудесные, - и с  тех  пор
горожане живут исключительно этими снами. Они иногда просыпаются  -  едят,
пьют, занимаются любовью и вновь возвращаются в свои сны, иногда  даже  не
притронувшись к еде, стоящей на столах. К одному  из  таких  столов  вы  и
попали...
     - А что они едят? - перебил ее Конан. - Что-то я нигде  в  округе  не
видел ни полей, ни виноградников. А где их сады, поля?
     -  О,  они  мудрецы,  эти  ксуталийцы,  или  точнее  их  предки  были
мудрецами. Они  получают  еду  из  воды  и  воздуха,  используя  солнечную
энергию. Кто знает, до чего они бы додумались еще, не погуби  их  лотосные
сны. К счастью, до того, как они увлеклись ими поголовно  и  без  оглядки,
город уже был построен. Вы обратили внимание на светящиеся  алмазы?  Стоит
потереть пальцем такой камень, и он начинает светиться.  Потрешь  снова  -
гаснет. И это лишь  малая  часть  древних  знаний,  большинство  их  давно
утрачено. Впрочем, зачем им это в их снах, похожих на смерть?
     - Значит этот тип у ворот тоже спал? - спросил киммериец.
     - Несомненно. Человек, погруженный в сон,  подаренный  соком  лотоса,
подобен мертвецу. Их тела как бы умирают, а души тем временем  странствуют
в чудесных видениях. Бедняга у ворот был стражником, - они все несут здесь
по очереди стражу, таков обычай, но с тех  пор,  как  была  построена  эта
стена, ни один чужак... Чему же удивляться, когда они спят на посту?
     - Так где же все эти люди? - допытывался Конан. - Ты говоришь, их тут
сотни. Так где же они?
     - Спят, - ответила она, - спят на софах, на шелковых  оттоманках,  на
пушистых шкурах, на атласных подушках, спят, сложив руки на груди, спят...
     Варвар вздрогнул, подумав о  том,  что  сотни  тел  неподвижно  лежат
где-то рядом, вглядываясь широко раскрытыми остекленевшими глазами в  мрак
и тишину своих комнат.
     - А что за тень похитила одного из них?
     Прекрасное лицо стигийки исказилось на миг гримасой страха.
     - Это Тог, древний бог, что живет глубоко под землей. Никто не знает,
был ли он в оазисе, когда здесь появились первые люди, или пришел  сюда  с
ними. Многие жители Ксутала чтят его как бога. Большую  часть  времени  он
проводит где-то в земных недрах, но когда проголодается, то некими тайными
тропами поднимается на поверхность. И тогда беда тому,  кто  повстречается
ему на дороге.
     Натала охнула от ужаса и обняла Конана рукой за шею  с  такой  силой,
словно боялась что ее вот-вот разлучат с могучим защитником.
     - О, Кром! - ошарашенно воскликнул киммериец. - Как же это? Они  что,
так и лежат, как бараны, пока этот демон их пожирает?
     - А ты отказал бы богу в полагающейся ему  жертве?  У  нас  в  Стигии
людей тоже убивают на алтарях во славу богов, и  жертвой  может  оказаться
любой из стигийцев. Так не все ли равно - жрец приносит жертву или бог сам
приходит за ней?
     - Ну, нет! - гневно воскликнул варвар. - У  нас  людей  в  жертву  не
приносят. Клянусь Кромом, хотел бы я посмотреть на жреца, которому  пришло
бы в голову зарезать на алтаре киммерийца! Кровь пролилась бы, это  верно.
Но чья кровь, как ты думаешь?
     - Ты варвар! - рассмеялась Талис. - Ты настоящий  варвар!  Но  Тог  -
очень старый бог, бог кровавый, жаждущий жертв, не забывай об этом!
     - Ну что за люди! - гневно бормотал Конан. - Лежать  и  спать,  зная,
что проснуться может быть придется в животе у чудовища!
     - Такая уж их судьба! - улыбнулась  Талис.  -  Тог  лакомился  ими  с
незапамятных времен. Некогда их были тысячи, теперь -  жалкие  сотни.  Еще
несколько поколений и останутся единицы, а Тогу придется искать  поживу  в
другом месте или убираться туда, откуда появился. Ксуталийцы знают о  том,
что их ждет, но даже не помышляют о бегстве, они  уже  давно  смирились  с
этим. Вы не поверите, но вот уже  несколько  поколений  никто  из  них  не
выходит из города дольше, чем на несколько часов.  А  я  видела  старинные
карты, нарисованные на пергаменте, на них в дне пути в  южном  направлении
указан оазис, еще в дне пути - второй, а там уже до края пустыни недалеко.
Но туда никто из граждан теперь не решится пойти. Они хуже растений,  всех
их  погубили  лотосные  сны.  У  них  есть  золотистое  вино  с  чудесными
свойствами, которое залечивает любые раны и  возвращает  силы  даже  после
самых разнузданных оргий, - его они и пьют. И спят, спят...
     И все же, несмотря на сонное отупение, все они судорожно цепляются за
жизнь, когда приходит их час. Да  вы  в  этом  сами  убедились.  Мне  тоже
приходилось видеть перепуганных горожан, а однажды весь город переполошило
известие, что Тог покинул свое подземелье. Люди бегали по улицам, рвали на
себе волосы, пока наконец не выскочили за ворота. Посовещавшись  там,  они
решили бросить жребий и оттащили того, на кого он пал, связанным по  рукам
и ногам в одну из комнат, чтобы Тог, удовлетворившись жертвой, оставил  их
в покое.
     - Бежим отсюда! - рыдала Натала. - Бежим скорее!
     - Замолчи! Еще не время! - шикнул на нее Конан, любуясь белым, словно
слоновая кость телом прекрасной стигийки.
     - Но скажи, Талис, как ты оказалась в этом городе?
     - О, я попала сюда еще ребенком, - ответила она, томно потянувшись  и
заложив руки за голову. - Я принцесса, как ты  наверное  уже  понял.  Меня
похитил один из мятежных принцев, что шатался по свету с бандой  кушитских
лучников, отыскивая место, где смог бы обосновать собственное королевство,
пока не заблудился в пустыне. В конце концов и он сам и его люди умерли от
жажды. Я обязана жизнью одному из лучников - он, прежде чем испустить дух,
посадил  меня  на  верблюда.  Это   славное   животное   притащило   меня,
полумертвую, прямо к воротам  этого  города.  Потом  мне  рассказали,  что
однажды утром увидели  за  воротами  мертвого  верблюда,  а  рядом  с  ним
полузасыпанную песком девушку. Горожане принесли меня в  город  и  напоили
вином. Так вот я и выжила. Я не  знала  их  языка,  но  они  очень  быстро
изучили мой. Особенно старались мужчины. И вовсе не потому, что стигийский
язык так понравился им, - ради меня они готовы были бросить даже свои сны.
     Она бесстыже рассмеялась, бросив откровенный взгляд на киммерийца.
     - Их женщины ужасно ревнивы, - продолжала  стигийка.  -  Они  кстати,
очень красивы, и если бы не желтоватый оттенок кожи, да не опухшие ото сна
веки, их красота вообще была бы совершенной. Здешних мужчин прельщает  то,
что я совсем иная, нежели их женщины. Я, правда, тоже  вкусила  лотосового
сна, но мне это не понравилось. Я предпочитаю жить наяву, а не  в  розовых
снах, как эти желтые лунатики. Ксуталийцы охочи до женских ласк и знают  в
них толк. Я бы посоветовала тебе своей рукой избавить девушку  от  мучений
прежде, чем они дорвутся до ее тела. Сладострастной похоти этих  мучителей
не вынести - слишком слаба. Я сама еще в пятнадцать лет приняла участие  в
мистериях  в  честь  богини  Деркето,  но  где  нашим  жрецам  тягаться  с
ксуталийцами по этой части. У них вся жизнь проходит в снах и оргиях.
     - Какая мерзость! - презрительно сплюнул киммериец.
     - О, это дело вкуса, - усмехнулась Талис, опуская глаза.
     - Ладно, нам пора, - поднялся Конан, - только время зря тратим. Мы не
собираемся сидеть здесь и ждать, пока не появятся эти негодяи или сам Тог.
Чем дольше мы здесь находимся, тем  больше  мне  кажется,  что  в  пустыне
гораздо уютнее, чем в этом злосчастном городе.
     Натала плохо говорила по стигийски, но знала язык  достаточно,  чтобы
понять, о чем идет речь, поэтому она охотно сорвалась с места, готовая  не
медля ни минуты отправляться в путь.
     -  Покажи  нам  дорогу,  и  мы  немедленно  уйдем  отсюда,  -  сказал
киммериец, не сводя глаз с  нагого  тела  прекрасной  Талис.  Та,  отлично
понимая значение блуждающего по ее груди и бедрам жадного взгляда,  лениво
потянулась, словно персидская кошка.
     - Идите за мной, - махнула  она  рукой  и  пошла  впереди,  покачивая
бедрами. Они шли по незнакомым залам, но прежде, чем в  сердце  киммерийца
зародилось подозрение, что дело нечисто, остановились в маленькой  комнате
со стенами, выложенными слоновой костью, и фонтаном, тихо журчавшим  в  ее
центре.
     - Ополосни личико, милая, - обратилась Талис к Натале.  -  Ты  вся  в
пыли, даже в волосах песок.
     В голосе стигийки прозвучало  столько  издевки,  что  бедная  девушка
залилась румянцем. Но совет был неплох, как и кем бы  он  ни  был  дан,  -
солнце и  песок  действительно  оставили  свои  следы  на  нежной,  словно
лепесток розы, коже бритунки.  Натала  забросила  за  спину  свои  длинные
светлые волосы и нагнулась над фонтаном.
     - О, Кром, - пожал  плечами  киммериец.  -  Женщина  всегда  остается
женщиной! Тог, не Тог, а ей лишь бы зеркало. Да ведь стоит  нам  оказаться
за воротами, как ты опять покроешься пылью. Ты дашь нам что-нибудь из  еды
и питья на дорогу? - повернулся он к Талис.
     Вместо ответа она прижалась к нему всем телом и положила руки на  его
бедра. Он чувствовал нежную теплоту ее кожи, пьянящий запах волос  дразнил
ноздри.
     - Зачем тебе пустыня? - горячо шептала она. -  Останься  со  мной!  Я
научу тебя любви, ты узнаешь самые сокровенные тайны Ксутала. Ты настоящий
мужчина, не чета этим сонным мечтателям. А я хочу  настоящей  любви.  Хочу
тебя. Мое сердце  рвется  из  груди  навстречу  тебе,  я  теряю  сознание,
чувствуя на своем теле твои руки. Оставайся со мной! Я сделаю тебя королем
Ксутала.
     Талис обняла варвара за шею и поднявшись на цыпочки, прильнула к нему
горячим нагим телом. Конан посмотрел через плечо стигийки на  Наталу.  Она
изумленно следила за происходящим,  широко  раскрыв  свои  голубые  глаза.
Киммериец смущенно кашлянул и одним движением  могучей  руки  отодвинул  в
сторону черноволосую  красавицу.  Та  удивленно  подняла  на  него  глаза,
метнула взгляд в сторону Наталы и понимающе улыбнулась.
     Глаза Наталы метали молнии,  губы  перекосились  в  гневной  гримасе.
Конан пробурчал что-то себе под нос. Он исповедовал верность  в  любви  не
больше любого другого из наемников, но в нем все еще  оставались  какие-то
крохи врожденной стыдливости - вернейшего союзника Наталы.
     Талис пожала плечами и вдруг, словно испугавшись чего-то  отшатнулась
к стене, задев плечом за висевший на ней гобелен.
     - Что случилось? - встревоженно спросил Конан. - Ты что-то услышала?
     - Оглянись! - протянула она белоснежную руку, показывая на что-то  за
его плечами.
     Конан мгновенно повернулся, выхватив из из ножен саблю. И  никого  не
увидел. За его спиной послышался вздох, шелест, какой-то  стук.  Он  вновь
повернулся к фонтану.  Обе  девушки  исчезли.  По  гобелену  волной  плыла
складка, словно кто-то только что приподнимал его край. Складка проплыла и
разгладилась. И тут где-то за стеной громко закричала Натала.



                                    2

     Натала стояла за Конаном, когда он повернулся к  выходу  и  в  ту  же
секунду быстрая и гибкая стигийка зажала ей рукой рот, второй обхватила за
талию и с неожиданной силой рванула ее на  себя,  -  прямо  в  стену,  или
точнее, в открывшуюся в стене потайную дверь.
     Они оказались в  абсолютном  мраке.  Талис,  возясь  у  двери  видимо
закрывая ее на запор, вынуждена была отпустить  Наталу,  и  та  немедленно
закричала во весь голос.  Смех  стигийки,  пропитанный  смертельным  ядом,
пронзил темноту.
     - Кричи, кричи милая, сколько влезет. Скорее сдохнешь!
     Натала замолчала, слышно было, как стучат от страха ее зубы.
     - Что я сделала? Что я тебе сделала? Что ты хочешь от меня?
     - Да ничего мне от тебя не надо. Сейчас я оттащу тебя вниз  по  этому
коридору, - голос Талис стал злым шипящим, утратив всю свою  мелодичность,
- полежишь там немного, пока за тобой не придут, а придут обязательно!
     - О боги, сжальтесь надо  мной!  -  всхлипывала  Натала  и  ее  голос
ломался от страшного предчувствия. - Чем я провинилась перед тобой?
     - Мне нужен твой молодец, а ты мешаешь. Я же вижу, что нравлюсь  ему.
Если бы не ты, он остался бы со мной. Исчезни - и он станет моим.
     -  Да  он  скорее  горло  тебе  перегрызет!  -  воскликнула   Натала,
безгранично верившая своему возлюбленному.
     - Увидим, - рассмеялась Талис со столь же безграничной верой  в  свои
женские чары. - Да тебе-то что до того: горло  он  мне  перегрызет  или  к
сердцу прижмет. Ты к тому времени будешь нежиться  в  объятиях  жениха  из
бездны ада!
     Хотя  Натала,  постанывая  от  ужаса,  отбивалась  руками  и  ногами,
стигийка скрутила ее словно беспомощное дитя и потащила вниз по  коридору.
Девушка, помня злорадное предупреждение, молчала. В глубокой тишине слышны
были только резкое, спазматическое дыхание Наталы,  да  сопение  стигийки.
Внезапно пальцы  несчастной  бритунки  наткнулись  на  усыпанную  алмазами
рукоятку  кинжала,  торчащую  из-за  набедренной  повязки  Талис.  Девушка
недолго думая, выхватила кинжал и ударила им сверху вниз,  вложив  в  удар
последние силы.
     Талис взвизгнула от боли и гнева, пошатнулась и выпустила  Наталу  из
рук. Девушка упала на каменные плиты, но тут же вскочила на ноги, отбежала
и прижалась к стене. Она не могла ничего разглядеть в окружавшем ее мраке,
но слышала пронзительный голос стигийки - лучшее доказательство того,  что
убить ее не удалось. Талис выкрикивала грязные ругательства, и в ее голосе
было столько злобы, что Натала похолодела.
     - Куда ты делась, проклятая сука?! - кричала стигийка. - Ну  попадись
ты мне в руки! - Описание пыток, уготованных ее сопернице, было  красочным
и более чем подробным, а язык, которым  оно  было  изложено,  заставил  бы
залиться румянцем стыда самую бесстыжую проститутку Аквилонии.
     Талис что-то искала, ощупью шаря по стене руками, и вскоре  загорелся
тусклый свет - стигийка в ярости забыла об угрожавшей им обеим  опасности.
Натала увидела в нескольких шагах от себя Талис. Сквозь пальцы левой руки,
которыми та сжимала рану в боку, ручейком текла кровь, но стигийка  твердо
стояла на ногах и в  глазах  ее  пылала  смертельная  ненависть.  Надежда,
теплившаяся  в  душе  Наталы,  бесследно  покинула  ее,   когда   стигийка
презрительно стряхнула кровь с ладони  и  увидела,  что  удар  кинжала  не
достиг цели - лезвие скользнуло по драгоценным украшениям  на  набедренной
повязке и лишь слегка поцарапало кожу ее грозной противницы.
     - Отдай кинжал, гадина! - процедила она сквозь зубы,  нагнувшись  над
скорчившейся у стены девушкой.
     Натала понимала, что это последняя возможность отстоять  свою  жизнь,
иной ей уже не представится, но не могла воскресить в  себе  даже  искорки
отваги - она впрочем никогда ей не отличалась, - и лишь дрожала всем телом
полностью парализованная  темнотой,  яростью  соперницы  и  безысходностью
своего положения. Талис без труда вынула кинжал из ее  безвольно  повисшей
руки и отбросила его во мрак.
     - Кусаешься, сука! - она со всего размаху  ударила  ее  окровавленной
ладонью по щеке. - Кусаешься? Ну так кровь за кровь! Ты  пожалеешь  еще  о
своей дерзости!
     Стигийка схватила Наталу за волосы и  выволокла  на  свет.  Из  стены
торчало  железное  кольцо,  с  которого  свисал  шелковый  шнур.   Девушке
показалось, что с ней происходит всего лишь  кошмарный  сон.  Она  уже  не
сопротивлялась, когда Талис, сорвав с нее  остатки  одежды,  подтащила  ее
руки вверх и затянула на запястьях крепкий узел. Нагая,  натянутая  словно
струна, она висела едва касаясь пола кончиками  пальцев,  словно  заяц,  с
которого вот-вот начнут сдирать кожу. Повернув с огромным  трудом  голову,
она увидела Талис, снимавшую со стены тяжелый кнут с рукоятью,  блестевший
золотом и алмазами и с семью длинными концами, плетеными из особого шелка,
более твердыми и гибкими чем обычные ременные.
     Стигийка глубоко  вздохнула,  с  наслаждением  размахнулась,  и  семь
жгучих языков пламени обернулись вокруг бедер взвизгнувшей от боли Наталы.
Бедная девушка вилась всем телом,  стонала,  пыталась  выдернуть  руки  из
шелковой петли, кричала, выла, начисто забыв о грозной опасности таившейся
где-то неподалеку. Жестокая стигийка  тоже  по-видимому  забыла  об  этом,
наслаждаясь муками жертвы.
     Обезумевшая от боли Натала подняла залитые слезами глаза, собираясь в
последний раз взмолиться о пощаде, - и стон замер на ее сразу затвердевших
губах, а глаза наполнились неописуемым ужасом.
     Взметнувшийся в очередной раз кнут  завис  в  воздухе,  когда  Талис,
встревоженная выражением  лица  жертвы,  быстро,  как  кошка,  повернулась
посмотреть на то, что ее  так  напугало.  Но  новый  противник  действовал
быстрее. Перед глазами полумертвой от боли Наталы мелькнуло подброшенное с
невероятной силой белое тело стигийки  -  мелькнуло  и  исчезло  в  недрах
огромного черного облака. Пронзительный вопль  разорвал  тишину  и  облако
растворилось во тьме.
     Еще несколько секунд из  мрака  коридора  доносился  умоляющий  лепет
Талис,  затем  ее  громкие   стоны   перешли   в   душераздирающий   крик,
завершившийся истерическим, диким смехом и  все  стихло.  Натала  до  боли
напрягала глаза,  вглядываясь  во  мрак,  в  котором  исчезла  Талис.  Она
чувствовала, что там таится нечто угрожающее не только ее телу, но и душе.
     Мрак вздыбился вдруг гигантской волной, в  нем  проявилось  некоторое
бесформенное  пятно,  образовавшее  что-то  вроде  колоссальной  головы  с
разинутой жабьей пастью, чьи контуры расплывались, словно марево, в голове
прорезались два светящихся словно гнилушки, глаза - они притягивали, в них
читалось  омерзительное,  воистину  космическое  вожделение,  и  вся   эта
пульсирующая, похожая на густой черный  дым  масса  клубилась,  густела  и
изменялась. Трудно было сказать - ползет это нечто, идет или летит, но оно
двигалось, приближаясь к ней. Вот оно добралось до круга света,  падавшего
из алмаза-светильника, но эта клубившаяся масса не поддавалась свету, даже
тогда, когда этот сгущенный мрак оказался на расстоянии вытянутой руки  от
Наталы, - если бы она могла конечно вытянуть руку, -  даже  тогда  она  не
различала деталей на этом  странном  теле,  лишь  жабья  пасть  рисовалась
вполне выразительно, словно темное пятно на сетчатке ее глаза.
     В голове девушки мелькнула мысль, что она возможно уже сошла с ума  -
ведь никто и ничто не может  смотреть  одновременно  сверху  и  снизу,  из
бездонной пропасти и с головокружительной высоты - а ведь было именно так,
это нечто смотрело на нее отовсюду.  И  в  то  же  время,  она  знала  это
совершенно  определенно,  оно  было  реальным,  осязаемым,  а  если   даже
обманывало зрение, то уж никак не обманывало тело, которое  вдруг  ощутило
холодное прикосновение не то лапы, не то щупальца. То, что проползло по ее
ноге,  было  холодное,  но  вместе  с  тем  жгло  как  раскаленный  уголь,
скользкое, и в то же время шершавое - оно абсолютно отличалось от чего  бы
то ни было, хоть раз  прикасавшегося  к  ее  телу.  Натала  вскрикнула  от
омерзения. В этом прикосновении сконцентрировалась вся непристойность, вся
похоть, все распутство, которые копились среди отбросов  земной  жизни  со
времен ее зарождения. Она чувствовала  такой  стыд,  такое  отвращение,  о
каких до сих пор не имела понятия. Теперь она отчетливо сознавала, что это
чудовище может быть чем угодно, но только не примитивным животным.
     Безумный визг девушки разорвал тишину, когда это нечто потянуло ее  к
себе, выворачивая все суставы и разрывая натянувшиеся до предела  мышцы  и
ткани рук, - но  тут  где-то  высоко  вверху  послышался  треск,  какая-то
огромная масса пронеслась по воздуху и грохнулась на плиты пола.



                                    3

     Когда Конан увидел разглаживающийся  гобелен,  он  с  диким  рычанием
бросился на стену, будто хотел снести ее  одним  ударом  своего  огромного
тела. Удар был таким сильным, что наверное поломал бы кости любого другого
человека, но варвар лишь отскочил от стены  словно  мячик,  сорвав  с  нее
гобелен. Его глазам открылась совершенно гладкая,  монолитная  стена.  Вне
себя от злости,  он  махнул  саблей,  словно  собираясь  иссечь  на  куски
мраморную преграду, но услышал за спиной шорох и  огляделся.  Его  смуглое
лицо было белым от ярости, что никак не могла найти себе выхода.
     За ним стояли десятка два мужчин в пурпурных туниках и с  желтоватыми
лицами. Каждый из них сжимал в руке короткий меч. Когда  Конан  оглянулся,
они набросились на него, что-то гневно вопя. Он не пытался ни  успокаивать
их не объяснять. Взбешенный исчезновением девушки, он действовал так,  как
на его месте действовал бы любой другой человек гиборейской эры.
     С яростным ревом Конан метнулся навстречу врагам, его  свистнувшая  в
воздухе сабля отбила в сторону чей-то меч, и вот уже из головы первого  из
нападавших брызнули мозги. Изогнувшись по-кошачьи, Конан ударил  снова,  и
чья-то  рука,  судорожно  цеплявшаяся  за  рукоять  меча,  отрубленная   в
запястье, взвилась по крутой дуге  в  воздух,  волоча  за  собой  кровавый
хвост, словно комета. Конан не потерял ни секунды, когда легким  движением
увернулся от воинов одновременно напавших на него, - и вот уже меч  одного
из них по рукоять погрузился в грудь второго.
     Увидев это, ксуталийцы  закричали  от  ужаса,  а  варвар  рассмеялся,
победно и хрипло, нырнул под чью-то руку, хлынула алая струя  и  следующий
воин в пурпурной тунике рухнул наземь,  зажимая  руками  огромную  рану  в
животе. Ксуталийцы завыли, словно волки, настигающие добычу. Непривычные к
ратному  труду,  отупевшие  от  своих  лотосовых  снов,   они   безнадежно
проигрывали быстрому словно молния, варвару, в котором  стальные  мышцы  и
четко работающий мозг составляли единое  целое.  Его  противники,  путаясь
друг у друга под ногами, наносили удары или слишком  поздно,  или  слишком
рано, рассекая  мечами  пустой  воздух.  Киммериец  же  двоился,  троился,
исчезал в одном месте, чтобы тут же появиться в другом, неуловимый  словно
ртуть, недоступный мечам врагов, а тем временем кривое  лезвие  его  сабли
ежесекундно грозило смертью и выполняло угрозы.
     Но  неуклюжие  и  нерасторопные  желтолицые  воины  вовсе   не   были
трусливыми. Грозно крича, они кружили вокруг варвара  и  рубили  короткими
мечами, а со всех сторон в комнату через настежь раскрытые  двери  вбегали
все новые и новые горожане, разбуженные непривычным их слуху шумом.
     Конан, с виска которого уже лилась кровь, в  очередной  раз  взмахнул
саблей, уложив одним ударом сразу нескольких врагов, словно косец  пшеницы
и огляделся по сторонам, намечая путь к отступлению. В ту  же  секунду  на
одной из стен раздвинулась драпировка и приоткрылась  потайная  дверь.  За
ней виднелась лестница из зеленоватого камня,  на  самом  ее  верху  стоял
человек в роскошном шелковом одеянии, моргая глазами,  словно  только  что
проснулся. Киммериец, не колеблясь ни  секунды,  одним  прыжком  преодолел
лязгавший мечами круг воинов и помчался к лестнице. Трое воинов преградили
ему дорогу, три меча молниями сверкнули над его головой, и тут  же  упали,
киммериец же не задерживаясь, несся вперед по  лестнице,  за  ним  гналась
свора преследователей спотыкаясь о валявшиеся  тела.  Один  из  несчастных
лежал вниз лицом в луже крови и мозгов, второй пытался подняться на руках,
залитых кровью, струей хлеставшей из перерезанного  горла,  третий  скуля,
прижимал к груди обрубок правой руки.
     Увидев варвара, бежавшего прямо на него, человек  в  богатых  одеждах
опомнился и его меч холодно сверкнул в лучах камней-светильников, падая на
голову Конана. Тот успел увернуться и воткнул саблю, словно нож мясника  в
сердце противника. Инерция движения Конана была столь  велика,  что  сабля
пронзила горожанина насквозь, а варвар, налетев на него,  споткнулся  и  с
грохотом врезался в стену. Когда он падал, сабля, острая,  словно  бритва,
распорола живот убитого снизу  доверху,  и  обмякшее  тело  покатилось  по
ступеням  вниз,  путаясь  в  собственных  внутренностях  и  сбивая  с  ног
желтолицых воинов.
     Полуоглушенный  варвар,  придя  в  себя,  яростно  потряс  в  воздуха
окровавленной саблей и  помчался  дальше.  Остановившись  на  мгновение  в
комнате наверху и убедившись, что она  пуста,  варвар  метнулся  к  двери.
Внизу, тем временем поднялся крик,  в  котором  звучало  столько  гнева  и
отчаяния, что Конан понял, что сам того не желая,  отправил  на  тот  свет
кого-то очень важного, может быть самого короля этого странного города.
     Киммериец бежал, не оглядываясь и не выбирая дороги. Он понимал,  что
Натале грозит смертельная опасность, но не мог заняться поисками  девушки,
не стряхнув с хвоста волчью стаю преследователей.
     Комнаты верхнего этажа дворца были погружены  в  полутьму,  и  Конан,
быстро потеряв ориентацию, вновь вбежал в зал, по  которому  уже  пробегал
пару минут назад, чуть не столкнувшись с преследователями. Увидев варвара,
они  заорали  как  сумасшедшие  и  бросились  к  нему,  он  же  с   трудом
увернувшись, проскочил под арку.
     Комната, в которой на этот раз оказался киммериец, в отличие от  всех
остальных не  была  пустой.  Ее  хозяйка  только  что  вскочила  на  ноги,
вскрикнув от удивления и испуга.
     Перед киммерийцем стояла совершенно нагая - если не считать  ожерелья
из драгоценных камней на шее - женщина, которая вглядывалась в него широко
раскрытыми от удивления и страха глазами. Это было последнее, что он успел
заметить:  когда  женщина  подняла  руку  и  потянула  за  шелковый  шнур,
свисавший со стены. Под  его  ногами  разверзлась  черная  пропасть.  Даже
феноменальная реакция варвара на этот раз запоздала.
     Высота, с которой свалился Конан, была не слишком  большой,  и  любой
другой на его месте тоже бы остался в  живых,  отделавшись  множественными
переломами рук, ног  и  ребер.  Как  кошка  падает  на  четыре  лапы,  так
приземлился и Конан, не выпуская  из  рук  сабли.  Внутренне  сжавшись  от
испуганного женского крика, он вскочил на ноги и увидел обнаженную Наталу,
отчаянно  извивавшуюся  в  сладострастных   объятиях   чего-то   настолько
отвратительного, что не могло  быть  ничем  иным,  как  порождение  адской
бездны.
     Любой из людей увидел этого  ужасного  монстра,  был  бы  парализован
страхом. Любой, но только не Конан. Глаза его заволокла  красноватая  мгла
бешенства, жажда крови затмила мозг - и он обрушился на  чудовище.  Бросив
свою жертву, монстр  повернулся  к  противнику,  сабля  которого  рассекла
воздух, пролетела сквозь черные клубы его бесформенного тела и чиркнула по
каменной стене, высекая сноп искр.
     Конан, ожидавший гораздо  большего  сопротивления  черной  субстанции
потерял равновесие и упал на колени. Когда  он  вскочил  на  ноги,  черное
облако уже сидело на его плечах. Варвару показалось, что его  захлестывают
волны некоей студенистой жидкости - он рубил их саблей, рассекал кинжалом,
рвал руками, по его лицу сплошным потоком текла грязь, что  вероятно  была
кровью чудовища. Конан не знал, отсекает ли он щупальца или какие-то  иные
органы монстра, врубается ли в само его тело, вновь и вновь сливавшееся  в
однородную массу. Ему уже начинало казаться, что он сражается не с  одним,
с огромным  множеством  адских  существ,  грызущих,  царапающих,  колющих,
колотящих  его  с  невероятной  силой.  Он  чувствовал  клыки   и   когти,
разрывающие его тело, чувствовал гибкие, но твердые, словно сталь,  не  то
щупальца, не то лианы, обвивающие его руки  и  ноги.  Вдобавок  ко  всему,
нечто, похожее на скорпионий хвост с острым шипом на конце,  молотило  его
по спине, шее, груди, до кости, рассекая кожу и мясо, впрыскивая  в  кровь
яд, жгучим огнем растекающийся по всему телу.
     Сплетенные в плотный клубок человек  и  монстр  выкатились  из  круга
света  и  оказались  в  абсолютной  темноте.  Забыв  в  пылу  сражения   о
брезгливости, варвар вонзил зубы в тело врага и его чуть было не вывернуло
наизнанку, когда это нечто, с писком и скрежетом, упруго  выскользнуло  из
захвата его мощных челюстей.
     Они катились все дальше и дальше по коридору. Варвар уже начал терять
сознание от боли и ран, когда  увидел  высоко  над  собой  огромную  жабью
пасть, освещенную тусклым светом, исходившим  казалось  откуда-то  изнутри
нее. Киммериец собрался с силами и с хриплым криком рванулся словно  волк,
к этой кошмарной пасти. Его верная сабля погрузилась  в  нее  по  эфес,  и
вдруг бесформенная масса, поглотившая Конана,  конвульсивно  содрогнулась.
Сильная судорога свела и тут  же  отпустила  адское  тело,  которое  вдруг
быстро поползло по неровному полу коридора, таща за собой варвара,  упрямо
цеплявшегося за  рукоятку  сабли,  застрявшей  глубоко  в  пасти  монстра.
Движения чудовища ускорились, киммерийца трясло, давило, мяло,  но  он  не
сдавался, яростными ударами кинжала раздирая на части студенистую массу.
     Внезапно из нее ударил какой-то странный фосфоресцирующий свет  прямо
в глаза Конана и  тот  вдруг  почувствовал,  что  клубящееся,  сотрясаемое
конвульсиями тело куда-то исчезло, а его рука с саблей повисла в  пустоте.
Он лежал на скользком краю какого-то бездонного колодца, в глубь  которого
летело, сверкая словно метеор, тело чудовища. Прижавшись щекой к  гладкой,
грязной каменной поверхности, он смотрел,  не  в  силах  отвести  глаз  от
быстро уменьшающегося светящегося  шара,  навстречу  которому  из  глубины
вдруг начала подниматься  темная,  блестящая  поверхность,  поглотившая  в
конце концов фосфоресцирующую точку. В  таинственной  бездне  всколыхнулся
тусклый огонек, и тут же погас.  Воцарилась  полная  тишина  и  абсолютный
мрак.



                                    4

     Натала  из  последних  сил  пыталась  освободиться,  сбросить   шнур,
врезавшийся  в  запястья.  Ее  взгляд  неотрывно  следил  за  краем  тьмы,
сгущавшейся за кругом  света.  Там  исчез  Конан,  увлеченный  демоном,  и
девушка, напрягая слух, еще некоторое время слышала сопение варвара, свист
его сабли и грохот ударов, затем шорох, похожий на шум лавины сползающей с
гор, сменившийся мертвой и глухой тишиной. Голова Наталы упала  на  грудь,
тело безжизненно повисло на шелковом шнуре.
     Она очнулась, услышав шаги, подняла голову и увидела вынырнувшего  из
темноты  варвара.  Вздох,  выражавший  одновременно  облегчение  и   ужас,
вырвался из ее опухших губ и эхом понесся по бесконечному  коридору.  Лицо
варвара  представляло  собой  сплошной  синяк,  словно  кто-то   долго   и
старательно колотил по нему бревном, кровь из рассеченной на  голове  кожи
заливала глаза. Губы были искусаны  и  разбиты,  руки,  ноги  и  все  тело
покрывали глубокие раны. Хуже всего выглядели грудь и шея, они почернели и
опухли, кожа свисала с них  клочьями,  казалось  их  долго  и  безжалостно
пороли бичом.
     - Ах, Конан! - рыдала Натала. - Как тебе досталось!
     Опухшие губы киммерийца исказила гримаса презрительного пренебрежения
к собственным ранам. Он тяжело дышал, и его  волосатая,  залитая  потом  и
кровью грудь вздымалась и опадала, словно  кузнечные  мехи.  Он  с  трудом
дотянулся до шелкового шнура, связывавшего запястья девушки, перерезал его
кинжалом привалился к стене, пошире  расставив  дрожащие  ноги,  чтобы  не
упасть. Натала прижалась к его плечу и горько и горько заплакала.
     - О, Конан! Ты умираешь!
     - Нельзя драться с  демоном,  -  тихо  прошептал  он,  -  и  остаться
невредимым.
     - Ты убил его? - спросила она с надеждой в голосе. - Правда убил?
     - Не знаю. Он свалился в какой-то колодец. Не знаю,  страшна  ли  ему
вообще сталь...
     - Ох, твоя спина! - всплеснула она руками. - Что он с ней сделал!
     - Это хвостом, - скривился он от боли. - Он был  твердый,  словно  из
стали и жег огнем. Но хуже всего эти щупальца, они  давили  и  мяли  меня,
словно  сотни  питонов.  Готов  поспорить,  что  все  мои   кишки   змеями
расползлись по животу.
     - И что нам теперь делать? - всхлипнула девушка.
     Он запрокинул голову.  Крышка  ловушки  была  плотно  захлопнута,  ни
единого звука не доносилось сверху.
     - Там не пройти, - буркнул он. - Там полно  трупов,  и  скорее  всего
засада. Они думают, что с нами покончено, или просто боятся  спускаться  в
эти коридоры. Выковыряй-ка вон тот светящийся камушек. Я, когда шел  сюда,
наткнулся на несколько боковых коридоров. Пойдем туда, не умирать  же  нам
здесь.
     Зажав в левой руке камушек - светильник, а в правой  -  окровавленную
саблю, киммериец направился вниз по коридору. Он шел медленно, каждый  шаг
давался ему с огромным трудом. В его висках пульсировала  тупая  боль,  он
ежесекундно облизывал запекшиеся губы.
     Через некоторое время  камень  тускло  высветил  черное  отверстие  в
стене, куда Конан свернул не колеблясь ни секунды. Сколько  они  шли  этим
черным тоннелем, Натала не знала, но в  конце  концов  дошли  до  какой-то
лестницы, вскарабкались по  ней  и  остановились  перед  каменной  дверью,
запертой на золотой засов.
     Девушка нерешительно  посмотрела  на  покачивавшегося  на  ослабевших
ногах великана, в вялой ладони которого дрожал слабый  огонек.  По  стенам
метались их огромные тени.
     - Открывай же, - бормотал Конан, - там нас ждут. О, Кром!  Я  принесу
тебе такую жертву, о которой понятия не имеет никто в этом городе.
     Натала поняла, что варвар бредит. Она  вынула  из  его  окровавленной
руки светящийся камень, вытащила золотой  рычаг  и  открыла  засов.  Дверь
оказалась  завешенной  изнутри  золотистой   шелковой   тканью.   Бритунка
осторожно отодвинула занавеску и заглянула за  нее.  Ее  глазам  открылась
комната, совершенно пустая, лишь  в  самом  центре  ее  шумел  серебристый
фонтан.
     Широкая ладонь варвара легла на нагое плечо.
     - Отойди в сторону, девушка! - пробормотал он.  -  Сейчас  тут  будет
жарко!
     - Здесь никого нет, - успокоила она его. - Это шумит вода.
     - Вода, - облизал он почерневшие губы, - хоть напьемся перед смертью.
Она взяла его за руку и словно слепца повела, осторожно ступая к  фонтану,
с замиранием сердца ожидая, что вот-вот в комнату со всех сторон  ворвутся
воины в пурпурных туниках.
     - Я посторожу, а ты пей, - с трудом произнес Конан.
     - Пей, пей, я не хочу. Ляг сюда, я омою твои раны.
     - Не слышу звона мечей, - удивился он, протирая глаза, словно пытаясь
сорвать с них мешавшую пелену.
     - Тут никого нет, Конан.
     Он ощупью нашел край чаши фонтана, наклонился, погрузил лицо в чистую
прозрачную жидкость, и пил, пил,  не  в  силах  оторваться.  Когда  варвар
поднял голову, Натала увидела, что безумие  уже  покинуло  его  глаза.  Он
облегченно вытянулся  на  полу  рядом  с  фонтаном,  но  выражение  чуткой
озабоченности не покидало его изуродованного лица, а сабля так и  осталась
в крепко сжатом кулаке.
     Девушка омыла его рваные раны и  перевязала  самые  глубокие  из  них
бинтами из разорванной на широкие  полосы  шелковой  занавески.  Занимаясь
этой работой, Натала ни на секунду не прерывала лихорадочных раздумий  над
тем, что им следовало делать дальше. Если они останутся во дворце, их рано
или поздно найдут, в этом она не сомневалась.  Правда  не  исключено,  что
ксуталийцы уже не ищут их,  а  давно  спят  где-нибудь  в  своих  потайных
комнатах, отправив души в бесконечные скитания по миру черного лотоса.
     Закончив перевязывать раны, Натала подняла голову - и оторопела.
     В алькове, поначалу незамеченном ею,  кто-то  был  -  сквозь  щель  в
пологе высовывалась мертвенно белая человеческая рука.
     Стараясь двигаться как можно тише,  чтобы  не  тревожить  киммерийца,
Натала, держа кинжал наготове, подкралась к алькову. Умоляя сердце  биться
тише, она медленно  отодвинула  полог.  На  возвышении,  похожем  на  ложе
катафалка, покоилось нагое тело женщины с желтоватой кожей. Рядом  с  ним,
на уровне ее плеча стоял нефритовый сосуд с золотистой жидкостью. Вероятно
это был тот самый чудесный  эликсир,  о  котором  говорила  Талис.  Натала
осторожно наклонилась над спящей чуть ли  не  касаясь  ее  груди  кончиком
кинжала, и схватила сосуд.
     Прижав к  себе  кувшин  с  драгоценной  жидкостью,  она  пару  секунд
раздумывала над тем, не стоит ли ей превратить  лотосовый  сон  желтолицей
женщины в  вечный,  но  так  и  не  смогла  заставить  воткнуть  кинжал  в
беззащитное тело, задернула, полог и вернулась  к  мирно  посапывающему  в
полузабытьи Конану.
     Присев рядом с ним, она поднесла сосуд к губам варвара. Тот  послушно
пару раз глотнул, затем оживился, сел и выхватил кувшин у нее из рук.
     - Клянусь Кромом, - сказал он, - это то самое чудесное вино. Откуда?
     - Стояло там в алькове, - показала она рукой.  -  Там  спит  какая-то
женщина.
     Конан припал губами к краю кувшина и осушил его несколькими огромными
жадными глотками.
     - О, Кром! - выдохнул он с  облегчением.  -  Я  чувствую  животворный
огонь в своих жилах! Оно придало мне новые силы!
     Конан вскочил на ноги.
     - Вернемся, Конан, вернемся в тот коридор, пересидим там, пока ты  не
поправишься!
     Ни за что! - воскликнул варвар. - Мы что, крысы, чтобы  прятаться  по
норам мы уйдем из этого проклятого города, и пусть кто-то  попытается  нам
помешать!
     - А твои раны?
     - Я не чувствую никаких ран, - бодро сказа Конан. - Может  быть,  все
дело в том, что я немножко захмелел, но я не чувствую никакой боли!
     Он подошел к окну, тоже укрывшемуся от глаз  Наталы.  Она  посмотрела
через его плечо. За окном чернело  бархатное  небо,  усыпанное  множеством
звезд. Внизу серым бесконечным покровом расстилалась пустыня.
     - Талис говорила,  что  этот  город  -  одно-единственное  здание,  -
вспомнил Конан, значит комнаты и залы в крепостных башнях  тоже  соединены
со всеми остальными. Нам не повезло.
     - Что ты задумал? - спросила она с опаской.
     - Там на столе хрустальный кувшин,  -  сказал  он  вместо  ответа.  -
Наполни его водой и привяжи к нему ручку из этой вот ткани. Я тоже немного
поработаю.
     Она повиновалась,  а  когда  закончив  с  порученным  делом,  подняла
голову, то увидела, что Конан связывает туго  скрученные  шелковые  ленты,
оторванные от полога, в  длинную  веревку,  один  конец  которой  уже  был
привязан к  ножке  массивного  столика  из  слоновой  кости,  стоявшего  в
алькове.
     - Попытаем счастья в пустыне, - пояснил варвар. - Талис говорила, что
в дне пути отсюда - оазис, в двух  -  второй.  Там  мы  и  переждем,  пока
затянутся мои раны. Нет, воистину это вино творит чудеса! Только что я был
полутрупом,  а  сейчас  мог  бы  гору  свернуть.  Эй   прикройся   наконец
чем-нибудь!
     Натала совсем забыла, что на ней нет ни клочка одежды -  впрочем  это
совсем ее не смущало, - но вспомнив о  жаре  и  палящем  солнце,  которыми
встретит их пустыня, она поспешно  набросила  на  себя  шелковую  накидку.
Киммериец тем временем  подошел  к  окну  и  без  труда  выломал  решетку,
выкованную из какого-то желтого металла. Опоясав бедра Наталы веревкой, он
затянул петлю, перенес девушку за зеленоватый парапет и осторожно  спустил
ее вниз. Когда она высвободилась из петли, он  втащил  веревку  обратно  и
привязал к ней кувшин с водой. Когда кувшин оказался у девушки, Конан  сам
съехал вниз по веревке.
     Как только он ступил на землю, Натала с  облегчением  вздохнула.  Они
стояли у подножия городской стены под бархатным  куполом  звездного  неба,
лицом к безбрежной  пустыне.  Девушка  понятия  не  имела  об  опасностях,
подстерегавших их далее, но сердце ее пело от  радости,  ибо  они  наконец
покинули этот чуть не погубивший их город.
     - Если они найдут веревку, то  могут  отправить  за  нами  погоню,  -
проговорил Конан, забрасывая за плечо кувшин, - хотя мне кажется, что  они
теперь побоятся ступить хотя бы на шаг за стену  города.  Ладно,  юг  там.
Идем.
     Конан с совершенно не характерной для него нежностью взял  Наталу  за
руку,  и  они  направились  в   пустыню,   не   оглядываясь   на   холодно
поблескивавшую за их спинами стену Ксутала.
     - Скажи, Конан, - осмелилась наконец спросить Натала, - там в  черном
коридоре ты нигде не видал Талис?
     - Было темно, я вообще ничего не видел, но ощупывал путь перед  собой
и знаю, что там никого не было.
     - Хотя она чуть не замучила меня на смерть, - шепнула девушка,  -  но
мне жаль ее.
     - Это так вот принимают гостей в  этом  проклятом  городе!  -  гневно
воскликнул варвар, но тут же успокоился. - Ничего,  они  надолго  запомнят
нас. Их кишки и мозги размазаны чуть ли не по всему  городу,  а  этому  их
Тогу, думаю досталось похуже чем мне. В конце-то концов, мы не  так  уж  и
плохо выпутались из этой истории. Есть вода, знаем, где искать оазис. Меня
правда изрядно исполосовали, да и у тебя на спине сплошь рубцы от бича...
     - Это ты виноват! - вспыхнула бритунка. -  Если  бы  ты  не  пялился,
разинув рот, на эту стигийскую кошку...
     - О, Кром! - проворчал варвар.  -  Надо,  чтобы  небо  обрушилось  на
голову, лишь тогда заставишь женщину забыть о ревности. Я, что ли виноват,
что стигийка влюбилась в меня? Все вы женщины такие...





                              Роберт ГОВАРД

                             МОРДА В ТЕМНОТЕ




     Продолжая свой путь на север, теперь ускорившийся  благодаря  лошади,
Конан наконец достиг  полуцивилизованного  королевства  Куш.  Это  страна,
которую правильно называют "Куш",  хотя  Конан,  как  и  другие  северяне,
обычно использует это название свободно, подразумевая любую из  населенных
неграми  стран  к  югу   от   стигийских   пустынь.   Здесь   ему   вскоре
предоставляется возможность продемонстрировать свое мастерство во владении
оружием.



                          1. ЧУДОВИЩЕ В ТЕМНОТЕ

     Амбула из Куша просыпался медленно. Чувства все еще были  заторможены
от вина, которое он выпил во  время  пиршества  прошлой  ночью.  Некоторое
время, пока  он  все  еще  был  одурманенный,  он  не  мог  вспомнить  где
находится. Лунный свет, который лился потоком через  зарешеченное  окошко,
расположенное высоко на одной из стен, освещал незнакомое окружение. Потом
он вспомнил, что лежит в верхней камере тюрьмы, куда его бросила  Королева
Тананда.
     Он  подозревал,  что  в  его  вино  было  подмешано  зелье.  Пока  он
беспомощно распростерся, едва осознавая что происходит вокруг, два  черных
великана из охраны королевы схватили  его  и  Лорда  Аахмеса,  двоюродного
брата королевы, и затолкали их в камеры. Последним, что  он  помнил,  была
короткая фраза королевы, прозвучавшая как удар хлыста:
     - Ну так что, мерзавцы, будете  устраивать  заговор,  чтобы  сбросить
меня? Узнаете, что ожидает изменников!
     Когда огромный черный воин пошевелился, по звону  металла  он  понял,
что его запястья и лодыжки в оковах,  присоединенных  цепями  к  массивным
железным  скобам,  вмонтированным  в  стену.  Он   напряг   глаза,   чтобы
всмотреться в вонючий сумрак вокруг него. По крайней мере, подумал он,  он
все еще жив. Даже Тананда  должна  была  дважды  подумать  убивать  ли  ей
командира Черных Копьеносцев - костяка кушитской армии и героя нижних каст
королевства.
     Что озадачивало Амбулу больше всего, так  это  обвинение  в  заговоре
Аахмеса. Конечно, они  были  с  князьком  хорошими  друзьями.  Они  вместе
охотились, выпивали и развлекались, и Аахмес по секрету  жаловался  Амбуле
на королеву, жестокое сердце которое было настолько же хитрым и  коварным,
насколько ее  смуглое  тело  было  привлекательным.  Но  дело  никогда  не
доходило до настоящего заговора. В любом случае, Аахмес не был  человеком,
способным на такое - он был добродушным, общительным молодым человеком, не
питающим интереса к политике и власти.  Должно  быть,  какой-то  доносчик,
который хочет достичь своих целей за счет других, подсунул королеве ложные
обвинения.
     Амбула осмотрел свои оковы. Несмотря на всю свою силу, он  знал,  что
не сможет разорвать ни их, ни даже цепи, на которых они держались. Не  мог
он надеяться и на то, что вытащит скобы из стены. Он знал об этом,  потому
что сам наблюдал за их установкой.
     Он знал что последует дальше. Королева будет пытать  его  и  Аахмеса,
чтобы вытянуть из них подробности заговора и имена сообщников. Несмотря на
всю варварскую храбрость Амбулы, его страшила такая перспектива.  Возможно
больше всего ему стоило надеяться на то, что если  он  обвинит  всю  знать
Куша в соучастии, Тананда не сможет наказать всех. Если бы она  попыталась
это сделать, то воображаемый заговор очень скоро стал бы реальностью...
     Внезапно Амбула похолодел. Леденящее  чувство  пробежало  у  него  по
спине. Он что-то ощутил в комнате рядом с собой -  чье-то  живое,  дышащее
присутствие.
     С глухим криком он вздрогнул и стал озираться, вглядываясь в темноту,
которая окружила его как тенистые крылья смерти. В слабом  свете,  который
проходил  через  зарешеченное  окошко,  офицер  смог   разглядеть   только
страшную, наводящую ужас фигуру. Ледяная рука сжала  его  сердце,  которое
после множества сражений до последнего часа не знало страха.
     Бесформенный серый туман висел во мраке. Бурлящие пары вращались  как
гнездо свернувшихся змей и из них стала обретать плоть призрачная  фигура.
Леденящий ужас  лег  на  перекошенные  губы  Амбулы  и  засветился  в  его
вращающихся глазах, когда он увидел, что  это  что-то  медленно  сгущается
прямо из чистого воздуха.
     Сначала он увидел свиноподобное  рыло,  покрытое  жесткой  щетиной  и
появившееся в столбе тусклого света, проходившего  через  окно.  Потом  из
теней вырисовалась неуклюжая  фигура  -  нечто  огромное,  бесформенное  и
животное, - которая тем не  менее  стояла  вертикально.  К  свиной  голове
теперь добавились толстые волосатые  руки,  заканчивающиеся  недоразвитыми
кистями, как у бабуина.
     Издав  пронзительный  вопль,  Амбула  вскочил  на   ноги,   и   тогда
неподвижное нечто начало двигаться с парализующей  скоростью  чудовища  из
кошмара. Черный воин успел  одним  безумным  взглядом  увидеть  чавкающие,
истекающие пеной челюсти,  большие  клыки,  похожие  на  резцы,  маленькие
свиные глазки, сверкающие кровавой яростью в темноте.  Потом  грубые  лапы
вцепились в его плоть мертвой хваткой, а клыки стали рвать и резать его...
     И вот лунный свет упал на черную  фигуру,  распростертую  на  полу  в
расплывающейся луже крови. Сероватое, волочащее ноги чудовище, которое  за
секунду  до  этого  терзало  черного  воина,  исчезло,   растворившись   в
неосязаемом тумане, из которого оно появилось.



                            2. НЕВИДИМЫЙ УЖАС

     -  Тутмес!  -  Голос  был  настойчив,  как  был  настойчив  и  кулак,
барабанивший в тиковую дверь дома  одного  из  самых  честолюбивых  дворян
Куша. - Господин Тутмес! Впустите меня! Дьявол снова на свободе!
     Дверь открылась и в дверном проеме стоял Тутмес - высокая,  стройная,
аристократическая фигура с тонким лицом и смуглой кожей,  характерной  для
его касты. Он был завернут в одежды из белого шелка, как если бы готовился
ко сну, и держал в руке небольшую бронзовую лампу.
     - Что случилось, Афари? - спросил он.
     Пришедший, сверкая белками глаз, ворвался в комнату. Он дышал тяжело,
как после продолжительного бега. Это был долговязый  сухопарый  темнокожий
человек в белой джуббе [длинная мужская или женская одежда типа  халата  с
длинными рукавами; принята в мусульманских странах], ростом ниже Тутмеса и
с более ярко выраженными чертами своих  предков-негров.  Несмотря  на  всю
поспешность, он позаботился прикрыть дверь прежде чем ответил.
     - Амбула! Он мертв! В Красной Башне!
     - Что? - воскликнул Тутмес. - Тананда  осмелилась  казнить  командира
Черных Копий?
     - Нет, нет, нет! Она бы не сделала такую глупость,  конечно.  Его  не
казнили, а убили. Что-то проникло в его камеру - каким  образом  -  только
Сет знает - и вырвало  ему  горло,  проломало  ребра  и  раскроило  череп.
Клянусь змеиными волосами Деркето, я видел много мертвых, но ни  к  одному
из них смерть не была так немилосердна как к Амбуле.  Тутмес,  это  работа
демона, о котором  поговаривают  черные  люди!  Невидимый  ужас  снова  на
свободе в Мероэ! - Афари сжал в руке  маленького  глиняного  божка  -  его
хранителя, который висел на ремешке на его тощей шее. - Горло Амбулы  было
прокушено, а следы зубов не похожи ни на львиные,  ни  на  обезьяньи.  Эти
следы такие, как будто нанесены острыми как бритва резцами!
     - Когда это произошло?
     - Где-то около полуночи. Охранники в нижней части башни  смотрели  за
лестницей, которая ведет к камере, в которой он  был  заточен,  как  вдруг
услышали его крик. Они бросились вверх по лестнице, ворвались в  камеру  и
нашли его лежащим как я уже рассказывал. Я спал в нижней части башни,  как
Вы мне приказали. Увидев  что  произошло  я  пошел  прямо  сюда,  приказав
охранникам никому ничего не говорить.
     Тутмес улыбнулся холодной бесчувственной улыбкой,  которую  неприятно
было наблюдать. Он пробормотал:
     - Вы знаете  сумасшедшую  ярость  Тананды.  Бросив  Амбулу  и  своего
двоюродного брата Аахмеса в тюрьму, она могла точно так же убить Амбулу  и
обезобразить труп, чтобы он выглядел как работа  чудовища,  которое  давно
обитает в этих краях. Могла ведь?
     Понимание  озарило  глаза  министра.  Тутмес,  взяв  Афари  за  руку,
продолжал:
     - Идите теперь и нанесите удар до того как королева узнала  об  этом.
Сначала возьмите отряд черных копьеносцев и убейте  охранников  в  Красной
Башне за то, что они спят на посту. Постарайтесь сделать  так,  чтобы  все
знали, что это сделано по моему приказу. Это продемонстрирует черным,  что
я отомстил за их командира и забрал оружие из рук Тананды. Убейте их, пока
это не успела сделать она.
     Затем сообщите другим знатным вождям. Если Тананда  будет  обращаться
таким образом с сильными ее королевства, то нам всем лучше быть начеку.
     Затем отправляйтесь во Внешний Город и найдите  там  старого  Эджира,
знахаря. Не говорите ему напрямик, что Тананда вызвала  это  происшествие,
но намекните на это.
     Афари вздрогнул.
     - Как может обычный человек обмануть этого дьявола? У него глаза  как
угли костра; кажется, что они глядят в невероятные глубины. Я  видел,  как
он заставлял трупы вставать и идти,  а  черепа  чавкать  и  тереть  своими
лишенными плоти челюстями.
     - Не надо обманывать, - ответил Тутмес.  -  Просто  намекните  ему  о
своих подозрениях. В конце концов, даже если какой-то демон и убил Амбулу,
его из ночи вызвал какой-то человек. В конце концов за этим  действительно
может стоять Тананда. Ну идите же скорее!
     Когда Афари ушел,  напряженно  обдумывая  поручения  своего  патрона,
Тутмес мгновение еще стоял посреди  своей  комнаты,  увешанной  гобеленами
варварского великолепия. Голубой дым сочился из куполообразной курильницы,
сделанной из пробивной латуни и стоявшей в углу. Тутмес позвал:
     - Муру!
     Босые  ноги  зашаркали  по  полу.  Занавес,   сделанный   из   глухой
темно-красной ткани и висевший на одной из стен, откинулся и  невероятного
роста худой человек высунул голову из-под косяка потайной двери и вошел  в
комнату.
     - Я здесь, хозяин, - сказал он.
     На человеке, который  возвышался  даже  над  высоким  Тутмесом,  было
большое алое одеяние, свисавшее как тога с одного  плеча.  Хотя  его  кожа
была черной как  смола,  лицо  его  имело  тонкие  орлиные  черты,  как  у
представителей правящей касты Мероэ. Похожие на шерсть волосы были уложены
на его голове в фантастическую заостренную прическу.
     - Оно вернулось в свою клетку? - спросил Тутмес.
     - Да.
     - Никто ничего не заметил?
     - Да, мой господин.
     Тутмес помрачнел.
     - Как ты можешь быть уверен  что  оно  всегда  будет  выполнять  твои
команды и потом возвращаться к тебе? Как ты  можешь  знать,  что  однажды,
когда ты выпустишь его, оно не убьет тебя и не  убежит  в  то  дьявольское
измерение, которое считает своим домом?
     Муру развел руками.
     -  Заклинания,  которые  я  узнал  от  своего   хозяина,   высланного
стигийского колдуна, для управления демоном, всегда срабатывали.
     Тутмес пронизывающе посмотрел на колдуна.
     - Мне кажется, что вы, волшебники, большую часть  жизни  проводите  в
изгнании. Откуда мне знать, может, какой-нибудь враг подкупит тебя,  чтобы
ты однажды натравил чудовище на меня?
     - О, хозяин, не надо так думать! Без Вашей защиты куда  бы  я  пошел?
Кушиты презирают меня за то, что я не их расы; а по известным Вам причинам
я не могу вернуться в Кордофу.
     - Хм. Ладно, хорошо позаботься о демоне, потому что скоро он нам  еще
понадобится. Этот болтливый дурак Афари ничто так не любит, как  выглядеть
мудрым  в  глазах  других.  Он  передаст  рассказ  об   убийстве   Амбулы,
приукрашенный моими намеками о роли королевы, сотням ждущих  ушей.  Разрыв
между Танандой и ее двором увеличится, а я пожну плоды.
     Посмеиваясь от редкого для него хорошего настроения,  Тутмес  плеснул
вина в две серебряных чаши и дал  одну  из  них  тощему  колдуну,  который
принял ее с молчаливым поклоном. Тутмес продолжал:
     - Конечно, он  не  упомянет,  что  начал  всю  эту  шараду  с  ложных
обвинений против Амбулы и Аахмеса - без моих приказов тоже. Он об этом  не
знает, благодаря твоему колдовскому опыту, дружище Муру, а я знаю об  этом
все. Он делает вид будто предан моему делу  и  моей  фракции,  но  тут  же
продаст нас, если  узнает,  что  сможет  получить  от  этого  выгоду.  Его
конечная претензия - это жениться на Тананде и править  Кушем  в  качестве
супруга королевы. Когда я стану королем, мне понадобится  более  достойный
инструмент, чем Афари.
     Потягивая вино, Тутмес размышлял: "Еще с тех времен, когда  последний
король, брат  Тананды,  погиб  в  битве  со  стигийцами,  она  небезопасно
уцепилась за трон слоновой кости, играя одной фракцией против  другой.  Но
ей не хватает  характера,  чтобы  удерживать  власть  в  стране,  традиция
которой не позволяет править  женщинам.  Она  опрометчива,  импульсивна  и
своенравна и единственный способ, который она знает для удержания  власти,
- это убить того, кого она опасается в данный момент, каким бы знатным  он
ни был, вызвав тем самым тревогу и вражду среди остальных."
     - Постарайся тщательно проследить за Афари, о Муру.  И  крепко  держи
своего демона в узде. Нам снова понадобится это создание.
     Когда кордофец ушел, еще раз пригнув голову, чтобы  пройти  в  дверь,
Тутмес поднялся по лестнице из полированного красного дерева. Он вышел  на
плоскую, освещенную луной крышу своего дворца.
     Глядя  через  парапет,  он  увидел  внизу  перед  собой  тихие  улицы
Внутреннего Города Мероэ. Он увидел  дворцы,  сады  и  большую  внутреннюю
площадь, на которую в одно мгновение могла въехать тысяча черных всадников
из дворов прилегающих бараков.
     Глядя дальше, он видел большие медные ворота Внутреннего Города, а за
ними - Внешний Город. Мероэ находился посреди  большой  равнины,  покрытой
холмистыми лугами, которая простиралась, лишь изредка прерываемая  низкими
горками,  до  горизонта.  Узкая  река,  извивающаяся  в  лугах,   касалась
разбросанных окраин Внешнего Города.
     Массивная высокая стена,  которая  окружала  дворцы  правящей  касты,
разделяла Внешний и Внутренний Город. Правители были потомками  стигийцев,
которые сотни лет назад пришли с севера, чтобы основать империю и  смешать
свою гордую кровь с кровью своих черных подчиненных. Внутренний Город  был
хорошо спланирован, в нем были  правильно  расположенные  улицы,  площади,
каменные дома и сады.
     Внешний Город, напротив, был расползшейся  дикостью  глиняных  хижин.
Его улицы в беспорядке вели к нерегулярным открытым пространствам.  Черный
народ Куша, коренные  жители  этой  страны,  жил  во  Внешнем  Городе.  Во
Внутреннем Городе жила только правящая каста, за исключением слуг и черных
всадников, которые использовались как охрана.
     Тутмес посмотрел сверху на это широкое поле хижин. На шумных площадях
светились  костры;  факелы  раскачивались  вперед-назад  на  разбегающихся
улицах. Время от времени до  него  доносился  обрывок  песни,  варварского
треньканья, в котором слышались  злоба  и  кровожадность.  Тутмес  плотнее
завернулся в свою накидку и задрожал.
     Проходя по крыше, он остановился, увидев фигуру, спящую под пальмой в
искусственном саду. Потревоженный пальцем ноги Тутмеса, человек  проснулся
и вскочил.
     - Не надо ничего говорить, -  предупредил  Тутмес.  -  Дело  сделано.
Амбула мертв и до рассвета весь Мероэ будет знать, что его убила Тананда.
     - А... дьявол? - прошептал человек с дрожью.
     - Снова заперт в своей клетке. Послушай, Шубба, тебе пора идти. Найди
среди Шемитов подходящую женщину - белую женщину. Быстро доставь ее  сюда.
Если успеешь вернуться до новой луны, я дам тебе столько серебра,  сколько
она будет весить. Если нет - я повешу твою голову на этой пальме.
     Шубба распростерся  и  коснулся  лбом  пыли.  Затем,  поднявшись,  он
поспешил с крыши. Тутмес снова взглянул в  сторону  Внешнего  Города.  Ему
показалось, что костры  горят  более  свирепо  и  барабан  начал  издавать
зловещую монотонную мелодию. Внезапно раздавшиеся яростные крики заполнили
все до звезд.
     - Они услышали, что Амбула мертв, - пробормотал Тутмес  и  его  снова
сотрясла сильная дрожь.



                             3. ЕДЕТ ТАНАНДА

     Заря  осветила  небо  над  Мероэ   темно-красным   пламенем.   Потоки
насыщенного красного света пробивались через туманный воздух и  отражались
от крытых медью куполов и шпилей построенного из камня Внутреннего Города.
Скоро население Мероэ было на ногах. Во Внешнем  Городе  величавые  черные
женщины шли на рыночную площадь с бутылями и корзинами на  головах,  в  то
время как молодые девушки болтали и смеялись по  пути  к  колодцам.  Голые
дети дрались и играли в пыли или догоняли друг  друга  по  узким  улочкам.
Большие черные мужчины сидели в  дверях  своих  крытых  тростником  хижин,
занимаясь своим промыслом, или сидели, развалившись, в тени.
     На  рыночной  площади  под  полосатыми  навесами   сидели   торговцы,
показывая горшки и другие изделия, овощи и другую  продукцию,  разложенную
на  подстилках  на  земле.  Черные  люди  торговались,  ведя   бесконечные
разговоры, о бананах, банановом пиве и орнаментах из  чеканки  по  бронзе.
Кузнецы склонялись над маленькими печами, топившимися  углем,  с  усердием
выбивая из железа мотыги, ножи и  наконечники  копий.  Раскаленное  солнце
палило над всем этим -  над  потом,  весельем,  злостью,  наготой,  силой,
убожеством и энергией черного народа Куша.
     Вдруг в этом мире произошла какая-то перемена, какая-то новая нота  в
мелодии. С цокотом копыт в направлении больших ворот во  Внутренний  Город
ехала группа всадников. В ней  было  пол-дюжины  мужчин  и  одна  женщина,
которая ехала впереди группы.
     У нее была смуглая коричневая кожа; ее волосы, густая  черная  масса,
были стянуты назад и перехвачены золотой повязкой. Кроме сандалий на ногах
и инкрустированных драгоценными камнями золотых пластин, которые  частично
покрывали ее полные груди, единственной  одеждой  была  короткая  шелковая
юбка, перехваченная поясом на талии. У нее  были  правильные  черты  лица,
смелые сверкающие глаза, полные вызова и уверенности. Она правила стройной
кушитской  лошадью  с  легкостью  и  уверенностью  при  помощи  украшенной
драгоценностями уздечки и поводьев шириной в  ладонь  из  красной  кожи  с
золотым шитьем. Ее обутые в сандалии ступни стояли  в  широких  серебряных
стременах, а сзади через седло  была  переброшена  газель.  Пара  поджарых
охотничьих собак бежала позади недалеко от лошади.
     Когда женщина  подъехала  ближе,  работа  и  разговоры  прекратились.
Черные  лица  стали  угрюмыми;  мрачные  глаза  горели   красным.   Черные
поворачивали головы, чтобы прошептать что-то друг другу, и шепот слился  в
слышимое зловещее бормотание.
     Юноша, который ехал в полуметре позади от женщины, забеспокоился.  Он
посмотрел вперед, вдоль извивающейся улицы. Оценив расстояние до бронзовых
ворот, которые еще не показались за хижинами, он прошептал:
     - Народ стал  опасен,  Ваше  Высочество.  Было  безрассудством  ехать
сегодня через Внешний Город.
     - Все черные собаки в Куше не  помешают  мне  охотиться!  -  ответила
женщина. - Если кто-нибудь будет угрожать, раздавите лошадьми.
     - Проще сказать, чем сделать, - пробормотал юноша, оглядывая молчащую
толпу. - Они выходят из домов и заполняют улицы - посмотрите туда!
     Они въехали на широкую бурлящую площадь, где толпились черные люди. С
одной стороны этой площади стоял  дом  из  высушенной  глины  и  пальмовых
стволов, больший чем  соседние,  с  черепами  над  дверью.  Это  был  храм
Джуллаха, который правящая  каста  презрительно  называла  домом  дьявола.
Черный люд поклонялся Джуллаху, а  не  Сету,  змее-богу  правителей  и  их
стигийских предков.
     Черные люди толпились на этой площади, угрюмо глядя на  всадников.  В
их отношении чувствовалась угроза. Тананда, впервые почувствовав некоторое
беспокойство, не заметила еще одного всадника, приближавшегося  к  площади
по другой улице. В другое время этот всадник привлек бы  внимание,  потому
что он не был ни коричневым, ни черным.  Это  был  белый  мужчина,  мощная
фигура в кольчуге и шлеме.
     - Эти собаки замышляют бунт, - пробормотал юноша в  сторону  Тананды,
наполовину обнажив свой изогнутый меч. Остальные охранники - черные, как и
люди вокруг них, - подъехали ближе к ней, но не  достали  оружие.  Низкий,
угрюмый рокот становился все громче, но движения никакого не было.
     - Проталкивайтесь через них,  -  приказала  Тананда,  пришпорив  свою
лошадь. Черные угрюмо расступились перед ней.
     И тут внезапно из дома дьявола вышла долговязая  черная  фигура.  Это
был старый Эджир, колдун, одетый в одну  набедренную  повязку.  Указав  на
Тананду, он крикнул:
     - Вон она едет, она, руки которой  забрызганы  кровью!  Она,  убившая
Амбулу!
     Его крик был искрой, которая вызвала взрыв. Громкий рев поднялся  над
толпой. Люди двинулись вперед, выкрикивая: "Смерть Тананде!"
     Через мгновение сотня черных рук начала хватать  всадников  за  ноги.
Юноша правил конем так, чтобы быть между Танандой и толпой,  но  брошенный
камень расколол ему  череп.  Охранников,  отбивающихся  руками  и  мечами,
стащили  с  лошадей,  избили,  затоптали  и  закололи  насмерть.  Тананда,
охваченная наконец страхом, вскрикнула, когда ее лошадь  встала  на  дыбы.
Множество диких черных людей, мужчин и женщин, тянуло к ней свои руки.
     Какой-то великан схватил ее за бедро  и  сдернул  с  седла,  прямо  в
яростные руки, которые жадно ожидали ее. Юбку сорвали  с  ее  тела  и  она
поплыла в воздухе над ней под раскаты примитивного  смеха  от  волнующейся
толпы. Какая-то женщина плюнула ей  в  лицо  и  сорвала  с  нее  нагрудные
пластинки, расцарапав ей грудь черными от грязи ногтями. С силой брошенный
камень задел ее голову.
     Тананда увидела камень, зажатый  в  руке  человека,  который  пытался
протиснуться к ней в давке  чтобы  размозжить  голову.  Сверкали  кинжалы.
Только неуверенность некоторых из людей удерживала толпу  от  того,  чтобы
немедленно убить ее. Прошел рев: "К храму Джуллаха!"
     В ответ тотчас раздался шум. Тананда почувствовала, что ее наполовину
несут, наполовину тащат сквозь волнующуюся толпу. Черные руки  хватали  ее
за волосы, руки  и  ноги.  Удары,  нацеленные  в  нее,  блокировались  или
отводились массой.
     И вдруг наступило потрясение, от которого вся толпа рассредоточилась,
когда в нее на полном скаку влетел на мощном коне какой-то всадник. Люди в
крике падали прямо под молотящие копыта. Тананда мельком  увидела  фигуру,
возвышающуюся над  толпой,  с  темным,  изборожденным  шрамами  лицом  под
стальным шлемом, и большой меч, бьющий вверх и вниз, разбрызгивая  красные
всплески. Но откуда-то из толпы взлетело копье, выпустив кишки  коню.  Тот
взревел и упал.
     Всадник, однако, приземлился на ноги,  убивая  налево  и  направо.  С
дикой силой бросаемые копья соскальзывали с его шлема и щита,  который  он
держал на левой руке, а его широкий  меч  тем  временем  кромсал  плоть  и
кости, раскалывал головы и разбрасывал внутренности по окровавленной пыли.
     Плоть и кровь не могли устоять.  Расчистив  пространство,  незнакомец
наклонился и подхватил перепуганную девушку. Прикрывая ее своим щитом,  он
подался назад, безжалостно пробивая путь,  пока  не  стал  спиной  к  углу
стены. Протолкнув ее к себе за спину, он стал перед ней, отбивая  кипящую,
кричащую бешеную атаку.
     Тут раздался цокот копыт. Отряд охранников вырвался на площадь,  гоня
взбунтовавшихся перед собой. Кушиты, крича от внезапной  паники,  побежали
спасаться в боковые  улицы,  оставив  груду  тел,  которыми  была  устлана
площадь. Командир стражников - огромный негр, блистающий красным шелком  и
позолоченной сбруей, подъехал и спешился.
     - Ты долго ехал, - сказала Тананда, которая встала и снова  приобрела
свою горделивую осанку.
     Командир стал серым как пепел. Он не успел пошевелиться, как  Тананда
дала знак людям за его спиной. Один из  них,  держа  копье  двумя  руками,
вонзил его между лопатками командира с такой силой, что острие  высунулось
из груди. Тот упал на колени и пол-дюжины других копий завершили задачу.
     Тананда встряхнула своими длинными черными  спутавшимися  волосами  и
обернулась к своему спасителю. У нее шла кровь из множества царапин и  она
была голой как новорожденный ребенок, но смотрела  на  этого  мужчину  без
смятения и неуверенности. Он ответил на ее взгляд и его  выражение  выдало
его искреннее восхищение ее  невозмутимостью  и  зрелостью  ее  коричневых
конечностей и имеющим чувственные формы торсом.
     - Кто ты? - спросила она.
     - Я Конан, киммериец, - промычал он.
     - Киммериец? - Она никогда не слышала о его далекой  стране,  которая
лежала за сотни лиг на север.  Она  помрачнела.  -  Ты  носишь  стигийскую
кольчугу и шлем. Ты стигиец в каком-то роде?
     Он покачал головой, обнажив в улыбке белые зубы.
     - У меня оружие от стигийца, но  сначала  мне  пришлось  убить  этого
дурака.
     - В таком случае, что ты делаешь в Мероэ?
     - Я странник, - сказал он просто, - и сдаю в наем свой меч. Я  пришел
сюда попытать счастья.
     Он подумал, что не стоит рассказывать ей  о  его  предыдущей  карьере
корсара на Черном Берегу или о своем предводительстве в одном из племен  в
южных джунглях.
     Глаза королевы с уважением окинули гигантскую фигуру Конана,  измеряя
ширину его плеч и размеры грудной клетки.
     - Я найму твой меч, - сказала она наконец. - Какова твоя цена?
     - А какую цену предложите  Вы?  -  ответил  он  вопросом  на  вопрос,
печально взглянув на труп своего коня. - Я - странник без гроша и  теперь,
увы, пеший.
     Она затрясла головой.
     - Нет,  клянусь  Сетом!  Ты  теперь  не  без  гроша,  ты  -  командир
королевской стражи. За сто золотых в месяц можно купить твою преданность?
     Он взглянул краем глаза на распростертую фигуру  прежнего  командира,
лежавшего в шелке, стали и крови. Зрелище  это  не  омрачило  живости  его
внезапной усмешки.
     - Я думаю, да, - сказал Конан.



                            4. ЗОЛОТАЯ РАБЫНЯ

     Дни  шли  за  днями,   луна   убыла   и   прибыла   снова.   Короткое
неорганизованное восстание  нижних  каст  было  подавлено  железной  рукой
Конана. Шубба, слуга Тутмеса, вернулся в Мероэ.  Придя  к  Тутмесу  в  его
комнату, где на мраморном полу были разостланы ковром  львиные  шкуры,  он
сказал:
     - Я нашел женщину, которую Вы желали, хозяин -  немедийскую  девушку,
схваченную на торговом корабле из Аргоса. Я  заплатил  за  нее  шемитскому
работорговцу много больших кусков золота.
     - Дай мне взглянуть на нее, - приказал Тутмес.
     Шубба вышел из комнаты и через секунду вернулся,  держа  за  запястье
девушку. Она была стройной  и  ее  белое  тело  поражало  по  контрасту  с
коричневыми и черными телами, к которым привык Тутмес. Ее  волосы  спадали
кудрявым волнистым золотым потоком на ее белые плечи. На ней  была  только
оборванная сорочка. Эту сорочку Шубба убрал, оставив сжавшуюся  девушку  в
полной наготе.
     Не обращаясь ни к кому, Тутмес кивнул головой.
     - Это хорошая покупка. Если бы я не был занят играми за трон, у  меня
было бы искушение оставить  ее  себе.  Научил  ты  ее  кушитскому,  как  я
приказал?
     - Да, в  городе  стигийцев  и  потом  каждый  день,  пока  мы  шли  с
караваном, я ее учил. По шемитскому принципу я с помощью туфля  внушил  ей
необходимость учить. Ее имя Диана.
     Тутмес уселся на кровать и показал девушке, чтобы она  села  скрестив
ноги на полу у его ног. Она сделала это.
     - Я собираюсь отдать тебя королеве Куща в качестве подарка, -  сказал
он. - Формально ты будешь ее рабыней, но  на  самом  деле  ты  по-прежнему
будешь принадлежать мне. Ты будешь регулярно получать  мои  приказы  и  ты
всегда будешь их выполнять. Королева жестока и вспыльчива, поэтому избегай
досаждать ей. Ты ничего не скажешь,  даже  под  пытками,  о  том,  что  ты
продолжаешь поддерживать связь со мной. Чтобы у тебя не возникло искушения
ослушаться меня, когда ты  будешь  вне  моей  досягаемости  в  королевском
дворце, я продемонстрирую тебе свою власть.
     Взяв ее за руку, он повел ее по коридору, затем вниз на  один  пролет
каменной лестницы в длинную, слабо освещенную комнату.  Эта  комната  была
разделена на равные половины хрустальной стеной, чистой как вода, несмотря
на метровую толщину и прочность, достаточную чтобы  выдержать  удар  самца
слона. Тутмес подвел Диану к этой стене и поставил лицом к  ней,  отступив
назад. Внезапно свет померк.
     Пока  она  стояла  в  темноте  с  дрожащими  от  необъяснимой  паники
стройными ногами, в черноте начал разгораться свет.  Она  увидела  как  из
черноты появляется уродливая отвратительная  голова.  Она  увидела  хищное
рыло, зубы как резцы  и  щетину.  Когда  это  страшилище  двинулось  в  ее
сторону, она вскрикнула и  отвернулась,  забыв  в  своем  диком  страхе  о
хрустальной стене, которая отделяла от нее  зверя.  В  темноте  она  упала
прямо в руки Тутмеса. Она услышала, как он прошипел:
     - Ты была и будешь моей рабыней. Не подводи  меня,  иначе  он  найдет
тебя, где бы ты ни была. Тебе не удастся от него спрятаться.
     Когда он еще что-то прошептал ей на ухо, она потеряла сознание.
     Тутмес отнес ее наверх и передал ее в руки черной  женщины,  приказав
привести ее в чувство, присмотреть, чтобы ей дали еды  и  вина,  выкупать,
причесать, надушить и украсить для завтрашнего представления королеве.



                            5. ИЗБИЕНИЕ ТАНАНДЫ

     На следующий день Шубба привел Диану из Немедии  к  повозке  Тутмеса,
поднял ее в повозку и взялся  за  поводья.  Это  была  уже  другая  Диана,
оттертая и надушенная, и  красота  ее  была  усилена  осторожным  касанием
косметики. На ней была одежда из такого тонкого шелка, что сквозь него был
виден каждый изгиб. Диадема из серебра сверкала на ее золотых волосах.
     Она, однако, все еще была  напугана.  Жизнь  стала  кошмаром  с  того
самого  момента,  когда  работорговцы  похитили  ее.   Она   пыталась   за
последующие долгие месяцы успокоить себя мыслью что ничто не вечно  и  что
все обстоит так плохо, что должно наступить улучшение.  Но  наоборот,  все
становилось хуже.
     Теперь ее вот-вот должны  были  предложить  как  подарок  жестокой  и
раздражительной королеве. Если она выживет, она будет  меж  двух  огней  -
опасностью  чудовища,  которое  показывал  Тутмес,  с  одной  стороны,   и
подозрениями королевы - с другой. Если она не будет шпионить для  Тутмеса,
она достанется демону; если будет - королева может поймать ее и довести до
смерти каким-нибудь еще более ужасным способом.
     Небо над головой было стальным. На западе слой за слоем  громоздились
тучи; наступал конец сухого времени года в Куше.
     Повозка прогромыхала к главной  площади  перед  королевским  дворцом.
Колеса тихо  хрустели  по  нанесенному  песку,  время  от  времени  громко
грохоча, когда встречали полосу чистого  булыжника.  На  улице  было  лишь
несколько мерувийцев из высшей касты, потому что полуденная жара  достигла
своего пика.  Большая  часть  правящего  класса  дремала  в  своих  домах.
Несколько их черных слуг угрюмо брели по улицам, поворачивая сверкающие от
пота пустые лица к повозке, когда она проезжала мимо них.
     Во дворце Шубба на руках спустил Диану с повозки и  провел  ее  через
бронзовые позолоченные ворота. Толстый мажордом провел их по  коридорам  в
большую комнату, украшенную с  богатством,  достойным  комнаты  стигийской
принцессы, чем она и была в некотором смысле. На кровати из черного дерева
и слоновой кости, инкрустированной золотом  и  жемчугом,  сидела  Тананда,
одетая лишь в короткую юбку из красного шелка.
     Глаза королевы нагло изучали стоявшую перед  ней  дрожащую  белокурую
рабыню. Эта девушка  безусловно  была  прекрасным  предметом  человеческой
собственности. Но сердце Тананды, само погрязшее в измене, было скорым  на
подозрение измены в  других.  Королева  заговорила  внезапно,  голосом,  в
котором была едва прикрыта угроза:
     - Говори, девка! Зачем Тутмес послал тебя во дворец?
     - Я... Я не знаю - где я? - Кто Вы? - Диана говорила тонким,  высоким
голосом, как ребенок.
     - Я королева Тананда, дура! Теперь отвечай на мой вопрос.
     - Я не знаю ответа, моя госпожа. Я знаю только, что  господин  Тутмес
послал меня как подарок...
     - Ты лжешь! Тутмес снедаем честолюбием. Поскольку он ненавидит  меня,
он не сделал бы мне подарок без скрытой причины. У него должно быть что-то
на уме. Говори или хуже будет!
     - Я... Я не знаю!  Я  не  знаю!  -  запричитала  Диана,  разразившись
слезами. Напуганная чуть  ли  не  до  безумия  демоном  Муру,  она  бы  не
заговорила даже если бы пожелала. Ее язык отказывался подчиняться мозгу.
     - Разденьте ее! - приказала Тананда.
     Тонкую одежду сорвали с тела Дианы.
     - Привяжите ее! - сказала Тананда.
     Диане связали запястья, веревку перебросили через балку у  потолка  и
туго натянули конец так, что руки  девушки  вытянулись  прямо  у  нее  над
головой.
     Тананда встала, держа в руке кнут.
     - Сейчас, - сказала она с жестокой усмешкой, - мы  посмотрим  что  ты
знаешь о планах нашего дорогого друга Тутмеса. Еще раз: будешь говорить?
     Поскольку голос Дианы  душили  рыдания,  она  могла  только  покачать
головой. Кнут просвистел и затрещал на коже немедийской  девушки,  оставив
красный след по диагонали через спину. Диана издала пронзительный вопль.
     - Что все это значит? - прозвучал низкий голос.
     Конан, в кольчуге поверх джуббы, с мечом на поясе,  стоял  в  дверях.
Став близким с Танандой, он привык входить в ее дворец без  объявления.  У
Тананды были любовники и раньше - убитый Амбула в том числе - но ни в чьих
других объятиях она не находила такого экстаза и никакую другую связь  она
не выставляла  напоказ  так  бесстыдно.  Она  никак  не  могла  насытиться
северным гигантом.
     Сейчас, однако, она обернулась.
     - Всего лишь северная сучка, которую Тутмес прислал мне как подарок -
несомненно, чтобы сунуть мне кинжал под ребра или яд в  вино,  -  выпалила
она. - Я пытаюсь узнать от нее правду. Если тебе хочется заняться со  мной
любовью, приходи попозже.
     - Это не единственная причина, по которой я  пришел,  -  ответил  он,
хищно улыбаясь. - Есть еще маленькое государственное дельце.  Что  это  за
глупость - впустить черных во  Внутренний  Город  наблюдать  за  сожжением
Аахмеса?
     - Какая глупость, Конан? Это покажет этим черным собакам, что со мной
шутки плохи. Негодяя будут пытать так, что это запомнится на долгие  годы.
Так погибают все враги  нашей  божественной  династии!  Ты  что-то  имеешь
против, - пожалуйста!
     - Только одно: если ты впустишь во Внутренний Город тысячи кушитов  и
потом возбудишь  их  кровожадность  зрелищем  пыток,  то  немного  времени
понадобится, чтобы разразилось новое восстание. Ваша божественная династия
не дала им много поводов для любви.
     - Я не боюсь этих черных мерзавцев!
     - Может быть. Но я дважды спасал от них твою прелестную шейку,  а  на
третий раз удача мне  может  изменить.  Я  попытался  сказать  это  твоему
министру Афари только что в его дворце, но он сказал, что это твой  приказ
и он ничего не может сделать. Я думаю, тебе стоило бы прислушаться к моему
разумному совету, поскольку твои люди слишком боятся  тебя  чтобы  сказать
что-нибудь, что могло бы тебе не понравиться.
     - Я не сделаю ничего подобного. А теперь убирайся отсюда и  не  мешай
мне работать, если не хочешь сам взяться за кнут.
     Конан подошел к Диане.
     - У Тутмеса есть вкус, - сказал он. -  Но  у  девчонки  страх  затмил
мозги. Ни один рассказ, который ты из нее вытащишь, не стоит внимания. Дай
ее мне и я покажу, что может сделать немного доброты.
     -  Тебе,  милый?  Ха!  Занимайся  своими  делами,  Конан,  а  я  буду
заниматься  своими.  Тебе  следует  расставить  по  постам  стражников   к
сегодняшнему сборищу. - Тананда резко  обратилась  к  Диане:  -  А  теперь
говори, шлюха, будь ты проклята!
     Кнут просвистел, когда она занесла руку назад, приготовившись нанести
новый удар.
     Двигаясь с не требующей усилий скоростью льва, Конан схватил  Тананду
за запястье и вывернул кнут из ее руки.
     - Отпусти меня! - закричала она. - Как ты  смеешь  применять  ко  мне
силу? Да я тебя... Я... я...
     - Ты меня что? - сказал  Конан  спокойно.  Он  бросил  кнут  в  угол,
вытащил свой кинжал и перерезал веревку, которой были связаны руки  Дианы.
Слуги Тананды обменялись неловкими взглядами.
     - Подумайте о  своем  королевском  достоинстве,  Ваше  Высочество!  -
усмехнулся Конан, беря Диану на руки. - Не забывайте, что пока я  стою  во
главе стражи у Вас, по крайней мере, есть один шанс. А без меня...  ладно,
Вы сами знаете ответ. Увидимся во время казни.
     Он пошел к двери, неся  немедийскую  девушку.  Вскрикнув  от  ярости,
Тананда  подняла  отброшенный  кнут  и  швырнула  его  вслед  за  Конаном.
Кнутовище ударилось о его широкую спину и кнут упал на пол.
     - Только потому что у нее такая же как у тебя кожа, похожая на  рыбье
пузо, ты предпочитаешь ее мне! - прокричала Тананда. Ты  еще  пожалеешь  о
своей дерзости!
     С грохочущим смехом Конан вышел из  комнаты.  Тананда  опустилась  на
пол, колотя по мрамору кулаками и плача от досады.
     Через  некоторое  время  Шубба,  который  правил  повозкой   Тутмеса,
направляясь к дому своего хозяина, проезжал мимо  жилища  Конана.  Он  был
удивлен, увидев как Конан с обнаженной  девушкой  на  руках  входит  через
переднюю дверь. Шубба тряхнул поводьями и поспешил своей дорогой.



                           6. ТЕМНОЕ СОВЕЩАНИЕ

     От наступающих сумерек зажгли первые лампы, когда Тутмес сел в  своей
комнате вместе с  Шуббой  и  Муру,  высоким  кордофским  колдуном.  Шубба,
беспокойно поглядывая на своего хозяина, закончил свой рассказ.
     - Я вижу, что недооценивал в полной мере подозрительность Тананды,  -
сказал Тутмес. - Жалко терять  такой  многообещающий  инструмент  как  эта
немедийская девушка, но не все стрелы попадают в цель. Вопрос, однако, вот
в чем: что нам делать дальше? Кто-нибудь видел Эджира?
     - Нет, мой господин, - сказал Шубба. - Он исчез после того как затеял
этот бунт против Тананды, довольно благоразумно, я  бы  сказал.  Некоторые
говорят, что он покинул Мероэ; некоторые  говорят,  что  он  скрывается  в
храме Джуллаха, занимаясь ворожбой день и ночь.
     - Если бы наша божественная  королева  обладала  мудростью  червя,  -
усмехнулся  Тутмес,  -  она  бы  захватила  этот  дом  дьявола  с  помощью
нескольких  крепких  стражников  и  повесила  жрецов   под   потолком   их
собственного дома. - Два  его  слушателя  вздрогнули  и  в  замешательстве
скосили глаза. - Я знаю, вы все запуганы их заклинаниями  и  привидениями.
Ладно, давайте подумаем. Девушка для нас теперь бесполезна.  Если  Тананде
не удалось выжать из нее секреты,  то  Конан  сделает  это  более  нежными
методами, а в его доме она в любом случае не узнает ничего  из  того,  что
нас интересует. Она должна немедленно умереть.  Муру,  ты  можешь  послать
своего демона в дом Конана пока он командует  своими  стражниками  сегодня
вечером, чтобы прикончить эту девку?
     - Это я могу, хозяин, - ответил кордофец. - Не стоит ли мне приказать
ему оставаться там до возвращения Конана и убить его тоже?  Потому  что  я
вижу, что Вы никогда не станете королем, пока жив Конан. Пока он  занимает
свой нынешний пост, он будет сражаться как дьявол чтобы защитить королеву,
свою любовницу, потому что он обещал это делать, независимо  от  того  что
они временами ссорятся.
     Шубба добавил:
     - Даже если мы избавимся от Тананды, Конан все равно будет  стоять  у
нас на пути. Он мог бы сам стать королем. Да он сейчас и  так  практически
некоронованный король Куша - наперсник и любовник королевы. Его  стражники
любят его и клянутся, что несмотря на его белую  кожу  он  на  самом  деле
такой же как они черный человек внутри.
     -  Хорошо,  -  сказал  Тутмес.  -   Давайте   отделаемся   от   обоих
одновременно. Я буду наблюдать за казнью Аахмеса на главной  площади,  так
что никто не сможет сказать, что я приложил руку к этому убийству.
     - Почему бы не послать демона и к Тананде тоже? - спросил Шубба.
     - Время еще не пришло. Сначала я должен заручиться поддержкой  других
представителей знати, а это нелегко будет  сделать.  Кроме  того,  слишком
многие из них воображают себя королями Куша. Пока моя  фракция  не  станет
сильнее, я так же непрочно  буду  сидеть  на  троне  как  Тананда  сейчас.
Поэтому я довольствуюсь выжиданием, позволяя  ей,  однако,  повеситься  от
собственных перегибов."



                          7. СУДЬБА КОРОЛЕВСТВА

     На главной площади Внутреннего  Города  к  столбу,  установленному  в
центре, привязали Принца Аахмеса. Аахмес был полным  молодым  человеком  с
коричневой кожей, чья полная невинность в политических делах, казалось,  и
позволила Афари поймать его в ловушку с помощью ложного обвинения.
     Костры в углах площади и линии факелов освещали адскую  сцену.  Между
столбом и королевским дворцом  стоял  низкий  помост,  на  котором  сидела
Тананда. Вокруг помоста в три ряда были выстроены  королевские  стражники.
Костры освещали красным светом длинные острия их копий, щиты из  слоновьей
кожи и перья головных уборов.
     С одной стороны площади на своей лошади сидел Конан, возглавляя отряд
конных стражников с поднятыми вверх пиками. Вдалеке  сквозь  нагромождение
туч пробивалась молния.
     В центре,  где  был  привязан  господин  Аахмес,  большее  количество
стражников поддерживало свободное пространство.  Здесь  королевский  палач
разогревал  свои  профессиональные  инструменты  над  небольшой  жаровней.
Остальная часть  площади  была  забита  большей  частью  населения  Мероэ,
смешавшейся в одну большую однородную толпу.  Факелы  высвечивали  светлые
белки глаз и зубы на фоне темной  кожи.  Тутмес  и  его  слуги  образовали
плотную группу в первом ряду.
     Конан осматривал толпу, полный  темных  предчувствий.  Пока  все  шло
организованно, но кто  знает,  что  может  случиться,  когда  всколыхнутся
примитивные страсти? Необъяснимая тревога сидела  занозой  в  глубине  его
мозга. Время шло  и  эта  тревога  окрепла,  не  относительно  своенравной
королевы, но относительно немедийской девушки, которую он оставил в  доме.
Он оставил ее с единственной служанкой, черной женщиной,  потому  что  все
стражники были нужны ему для присмотра за сборищем на этой площади.
     За несколько часов, в течение которых он знал Диану, Конану она очень
понравилась. Милая, нежная и, возможно,  даже  девственная,  она  во  всем
контрастировала с вспыльчивой, бурной,  страстной,  жестокой,  чувственной
Танандой. Быть  любовником  Тананды  было,  конечно,  волнительно,  но  со
временем Конан начал думать, что он предпочел бы кого-то более бурного для
перемены. Зная Тананду, он не исключал с ее стороны того, что  она  пошлет
кого-нибудь из своих слуг чтобы  убить  Диану,  пока  Конан  занят  чем-то
другим.
     В центре площади палач раздувал свою маленькую угольную  жаровню.  Он
поднял инструмент, который светился ярко-вишневым  светом  в  темноте.  Он
приблизился к заключенному. Конану не было слышно сквозь ропот  толпы,  но
он знал, что палач спрашивает Аахмеса  о  подробностях  заговора.  Пленник
отрицательно качал головой.
     Как будто какой-то голос  звучал  в  голове  Конана,  требуя  от  его
немедленного возвращения домой. В гиборейских краях Конан слышал  рассказы
жрецов и философов. Они  спорили  о  существовании  духов-хранителей  и  о
возможности прямого общения одного мозга с другим. Будучи убежденным,  что
все эти люди сумасшедшие, он не уделил этому много внимания  в  то  время.
Теперь, однако, он подумал, что знает о чем  они  говорили.  Он  попытался
отделаться от этого чувства как от  простой  выдумки,  но  оно  вернулось,
более сильное чем прежде.
     Наконец Конан сказал своему адъютанту:
     - Монго, возьми командование на себя пока я не вернусь.
     - Куда Вы, господин Конан? - спросил черный.
     - Проедусь по улицам, проверю не собралась ли где  банда  разбойников
под покровом темноты. Держи все под контролем; я скоро вернусь.
     Конан развернул своего коня и выехал с площади.  Толпа  расступилась,
чтобы дать ему проехать. Чувство в его голове стало еще сильнее. Он пустил
коня легким галопом и вот уже натянул  поводья  у  входа  в  свое  жилище.
Прозвучал негромкий раскат грома.
     В доме было темно, за исключением одного огонька  с  задней  стороны.
Конан спешился, привязал коня и вошел в дом, держа руку на рукоятке  меча.
В то же мгновение он услышал испуганный крик, в  котором  он  узнал  голос
Дианы.
     Со страшными проклятиями Конан ринулся в дом, выдергивая на ходу меч.
Крик доносился из жилой комнаты, в которой было  темно,  если  не  считать
случайных лучей одинокой свечи, которая горела на кухне.
     В  дверях  жилой  комнаты  Конан  остановился,  прикованный  к  месту
открывшейся ему сценой. Диана съежилась  на  низком  диванчике,  устланном
шкурами  леопардов  и  ее  белые  конечности  были  открыты  сбившейся   в
беспорядке шелковой одеждой. Ее голубые глаза округлились от ужаса.
     Висящий в центре комнаты серыми кольцами  туман  сгущался  и  обретал
форму. Этот бурлящий туман уже отчасти воплотился в  массивную  чудовищную
фигуру с покатыми волосатыми плечами и  толстыми  животными  конечностями.
Конан заметил уродливую голову создания с  покрытым  щетиной,  похожим  на
свиное, рылом и с усеянными клыками, чавкающими челюстями.
     Чудовище  затвердевало  в  прозрачном  воздухе,  материализуясь   под
действием какой-то демонической магии. Первобытные легенды всплыли в мозгу
Конана  -  рассказываемые  шепотом  истории  об  ужасных  волочащих   ноги
созданиях, которые крались в темноте и убивали с  нечеловеческой  яростью.
На пол-удара сердца его атавистические страхи  заставили  его  колебаться.
Потом, взревев от ярости, он прыгнул вперед, чтобы дать бой - и  перелетел
через тело черной женщины, которая потеряла сознание  и  лежала  сразу  за
дверью. Конан упал, распластавшись, и меч вылетел из его руки.
     В ту же секунду чудовище со сверхъестественной быстротой обернулось и
пустилось за Конаном гигантскими прыжками. Поскольку Конан лежал на  полу,
демон пронесся над его телом и ударился о  стену,  отделявшую  комнату  от
зала.
     Через мгновение сражающиеся были снова на ногах. Когда чудовище снова
прыгнуло на Конана,  вспышка  молнии  через  окно  осветила  его  огромные
клыки-резцы. Киммериец уткнулся левым локтем ему  под  челюсть,  пока  сам
ощупью искал правой рукой свой кинжал.
     Волосатые лапы чудовища обхватили тело Конана с раздавливающей силой;
спина человека поменьше была бы переломлена. Конан услышал как трещит  его
одежда под впившимися тупыми когтями и пара колец его кольчуги  лопнула  с
резким металлическим звуком. Хотя вес чудовища был примерно такой же,  как
вес киммерийца, сила его была невероятной. Конан напряг все свои  мускулы,
но чувствовал, что левое предплечье понемногу  отводится  назад  так,  что
вытянутые челюсти все больше приближались к его лицу.
     В полумраке эти двое топтались и метались из стороны  в  сторону  как
партнеры в каком-то гротескном танце. Конан нащупывал свой кинжал, а демон
все ближе подводил свои клыки. Конан сообразил, что его пояс, должно быть,
съехал и поэтому до кинжала не дотянуться. Он почувствовал, что  даже  его
титанические силы убывают, как вдруг что-то  холодное  втолкнулось  в  его
ищущую правую руку. Это была рукоятка  меча,  который  подобрала  Диана  и
теперь сунула ему.
     Конан отвел назад правую руку, пока не почувствовал, что кончик  меча
уткнулся в тело его противника. И тогда он  воткнул  меч.  Кожа  чудовища,
казалось, была неестественной прочности, но могучий толчок  вогнал  лезвие
по назначению. Чавкая в спазмах своими челюстями, создание издало животный
рев.
     Конан колол снова и снова, но волосатое животное, казалось,  даже  не
чувствует укусов стали. Демонические руки стянулись вокруг  Конана  в  еще
более тесном, ломающем кости объятии.  Челюсти  с  зубами  как  резцы  все
больше приближались  к  его  лицу.  Еще  большее  количество  звеньев  его
кольчуги разъединилось с музыкальным звоном. Грубые лапы рвали его  рубаху
и прорвали кровавые борозды на его покрытой потом спине.  Липкая  жидкость
из ран чудовища, которая не была похожа  ни  на  какую  нормальную  кровь,
сбегала впереди по одежде Конана.
     Наконец, соединив ноги и  упершись  ими  в  живот  чудовища  со  всей
оставшейся в нем силой, Конан вырвался. Пошатываясь, он встал  на  ноги  и
кровь капала с него. Когда демон опять затопал в его  сторону,  размахивая
своими обезьяньими лапами, готовясь опять обхватить его,  Конан,  взявшись
за рукоятку меча обеими руками, отчаянной дугой размахнулся мечом.  Клинок
вонзился в шею чудовища и наполовину рассек ее. Могучий удар обезглавил бы
двух или трех противников-людей сразу, но ткани демона были прочнее чем  у
простых смертных.
     Демон, шатаясь, завалился назад и упал на  пол.  Когда  Конан  стоял,
тяжело дыша, с клинком, с которого капало, Диана обхватила руками его шею.
     - Я так рада... я молилась, чтобы Иштар послала тебя...
     - Ну, ну, - сказал Конан, успокаивая девушку  грубыми  ласками.  -  Я
может и выгляжу готовым к могиле, но я все еще могу...
     Он прервался, широко раскрыв глаза. Мертвое чудовище поднялось и  его
уродливая голова закачалась на наполовину перерубленной  шее.  Оно  шаткой
походкой направилось к двери,  споткнулось  о  тело  все  еще  лежавшей  в
обмороке служанки-негритянки и побрело в ночь.
     - Кром и Митра! - выдохнул Конан. Оттолкнув  девушку  в  сторону,  он
проворчал: - Потом, потом! Ты хорошая девушка, но я должен  проследить  за
этой тварью. Это тот самый демон  ночи,  о  котором  ходят  разговоры,  и,
клянусь Кромом, я узнаю откуда он приходит!
     Он пошатываясь вышел и обнаружил, что его конь исчез. Длина поводьев,
идущих к привязному кольцу, говорила о том, что животное порвало привязь в
панике при появлении демона.
     Через некоторое время Конан  снова  очутился  на  площади.  Когда  он
пробивал себе путь сквозь  толпу,  которая  уже  ревела  от  волнения,  он
увидел, что чудовище зашаталось и упало перед высоким кордофским  колдуном
из свиты Тутмеса. В своей агонии оно положило голову у ног чародея.
     Крики гнева раздались  из  толпы,  которая  узнала  в  этом  чудовище
демона, который на протяжении многих лет наводил ужас на  Мероэ  время  от
времени.  Хотя  стража  по-прежнему  пыталась  силой  удержать   свободное
пространство вокруг столба пыток, с боков  и  сзади  тянулись  руки  чтобы
повалить Муру. В поднявшемся реве  замешательства  Конан  услышал  обрывки
фраз: "Убейте его! Он хозяин демона! Убейте его!"
     Внезапно наступила тишина. На открытом  пространстве  вдруг  появился
Эджир; его бритая голова была раскрашена  в  виде  черепа.  Как  будто  он
каким-то образом перепрыгнул через головы  толпы,  чтобы  приземлиться  на
свободном пространстве.
     - Почему же убивать инструмент, а не человека, который держит  его  в
руках? - крикнул он. Он показал на Тутмеса. - Вот стоит тот,  кому  служил
кордофец! По его приказу демон убил Амбулу! Мои духи сказали мне в  тишине
храма Джуллаха! Убейте его тоже!
     Когда еще большее количество рук стащило на землю кричащего  Тутмеса,
Эджир показал на помост, где сидела королева.
     - Убейте всех господ! Сбросьте  ваши  оковы!  Убейте  хозяев!  Будьте
снова свободными людьми, а не рабами! Убейте, убейте, убейте!
     Конан едва устоял на ногах, когда толпа начала метаться из стороны  в
сторону, распевая: "Убейте, убейте, убейте!" То в одном, то в другом месте
кричащего господина валили на землю и разрывали на куски.
     Конан пробивался к своим конным стражникам, с помощью которых он  все
еще надеялся очистить площадь. Но потом поверх голов  он  увидел  то,  что
изменило его планы. Один из королевских стражников, который стоял спиной к
помосту, повернулся и метнул копье прямо в королеву, которую он должен был
защищать. Копье прошло сквозь ее восхитительное  тело  как  сквозь  масло.
Когда она осела на своем месте, еще для дюжины копий она стала мишенью.  С
падением их правительницы  конные  стражники  присоединились  к  остальным
своим соплеменникам в уничтожении правящей касты.
     Через некоторое время Конан,  избитый  и  взъерошенный,  но  с  новой
лошадью, появился у своего жилища. Он привязал животное, ринулся внутрь  и
принес из тайника мешок с монетами.
     - Пошли! - рявкнул  он  Диане.  -  Захвати  буханку  хлеба!  В  каком
холодном нифлхеймском аду мой щит? А, вот он!
     - Ты разве не хочешь забрать все эти прелестные вещи...
     - Нет времени; с коричневыми  покончено.  Поедешь,  сидя  у  меня  за
спиной и будешь держаться за мой пояс. Ну, залезай же!
     С двумя седоками лошадь тяжелым  галопом  проскакала  по  Внутреннему
Городу  сквозь  толпу   грабителей   и   мятежников,   преследователей   и
преследуемых. Какой-то человек, который попытался схватить  их  лошадь  за
уздечку, был сбит с ног и растоптан лошадью с  криком  и  хрустом  костей;
другие люди безумно шарахались в сторону, освобождая дорогу.  Они  выехали
за большие бронзовые ворота, а за  спиной  у  них  дома  знати  вспыхивали
желтыми пирамидами пламени. Над головой блеснула молния, загрохотал гром и
дождь хлынул водопадом.
     Через час дождь перешел  в  изморось.  Лошадь  шла  медленным  шагом,
выбирая дорогу в темноте.
     - Мы все  еще  на  стигийской  дороге,  -  проворчал  Конан,  пытаясь
пронзить взглядом темноту. - Когда дождь кончится, мы  сделаем  остановку,
чтобы просохнуть и немного поспать.
     - Куда мы едем? - сказала Диана высоким нежным голосом.
     - Я не знаю; но я устал от черных стран. С этими людьми ничего нельзя
делать; они такие же ограниченные и тупоголовые как варвары моей  северной
страны - киммерийцы, как Эзир и Ванир. Я хочу еще раз попытать  счастья  в
цивилизации.
     - А что будет со мной?
     - А что ты хочешь? Я могу отправить тебя домой или оставить со  мной,
что тебе больше понравится.
     - Мне кажется, - сказала она тихо, - что если бы  не  сырость  и  все
прочее, мне нравится все как оно есть.
     Конан молча усмехнулся в темноте и пустил лошадь рысцой.