5rik.ru

                               Филип ФАРМЕР

                      ПАССАЖИРЫ С ПУРПУРНОЙ КАРТОЧКОЙ




                     Если  б  Жюль  Верн  получил   реальную   возможность
                заглянуть в будущее, скажем в тысяча девятьсот  шестьдесят
                шестой год от Рождества Христова, он наложил бы в штаны. А
                в две тысячи сто шестьдесят шестой - о Боже!
                            Из неопубликованной рукописи Старика Виннегана
                    "Как я надул дядю Сэма и Другие частные высказывания".



                 ПЕТУХ, КОТОРЫЙ КУКАРЕКАЛ В ОБРАТНУЮ СТОРОНУ

     Ун и Суб, два гиганта, перемалывают его на муку.
     Раздробленные крошки всплывают сквозь винную  толщу  сна.  Гигантские
ступни давят гроздья в бездне чана для сатанинского причастия.
     Он, словно Питер Простак, плещется  в  омуте  души,  пытаясь  выудить
ведром левиафана.
     Он стонет, полупросыпается, перекатывается на другой  бок  -  весь  в
темных разливах пота, снова стонет. Ун и Суб, выказывая усердие к  работе,
вращают каменные жернова обветшалой мельницы, пыхтя: фай! фуй!  фой!  фум!
Глаза вспыхивают оранжево-красно, как у кошки в подвальной  щели,  зубы  -
потускневшие белые палочки в ряду угрюмых единиц.
     Ун и Суб, сами тоже простаки, смешивают деловито метафоры, не  вникая
в смысл.
     Навозная куча и петушиное яйцо: из него  является,  расправив  члены,
василиск, он  издает  первый  крик,  их  будет  еще  два,  пока  приливает
стремительно     эта     кровь      этого      рассвета      над      этим
Аз-есмь-воздвижение-и-раздор.
     Он разбухает и разбухает, пока вес и длина не гнут его к  земле,  иву
еще неплакучую, камышинку с изломом. Красная  одноглазая  голова  зависает
над кроватью. Голова кладет на простынь свою скошенную челюсть, затем,  по
мере разрастания тела, переползает на  другую  сторону  и  на  пол.  Глядя
монокулярно туда и сюда, она находит дорогу примитивно,  нюхом,  к  двери,
которая стоит незапертой из-за оплошности расхлябанных часовых.
     Громкое  ржание  в  центре  комнаты  заставляет  голову  повернуться.
Трехногая ослица, ваалов мольберт, хрипит и  надсаживается.  На  мольберте
закреплен "холст" - неглубокое  овальное  корыто  из  особо  обработанного
пластика, который излучает свет. Холст семи футов в высоту и  восемнадцати
дюймов в глубину. Внутри формы - картина, ее нужно обязательно закончить к
завтрашнему дню.
     Эта  скульптура  и  одновременно  живопись,   фигуры   альторельефны,
округлены, они ближе ко дну корыта, чем другие. Они  лучатся  от  внешнего
света и также от мерцания самого пластика, основы "холста".  Кажется,  что
фигуры вбирают  свет,  пропитываются  им,  затем  исторгают  его.  Свет  -
бледно-красный, это краска утренней зари, крови,  смоченной  слезами,  это
краска ярости, краска чернил в расходной графе гроссбуха.
     Это будет продолжение его "Серии с  собакой":  "Догмы  устами  дога",
"Мертвая хватка в  мертвой  петле",  "Собачья  жизнь",  "Созвездие  Гончих
Псов", "К  чертям  собачьим",  "Господин  боксер",  "Перчатки  из  лайки",
"Собачка на муфте", "Ловцы туш" и "Импровизация на собачью тему".
     Сократ, Бен Джонсон, Челлини, Сведенборг, Ли Бо и Гайавата бражничают
в таверне "Русалка". Через окно виден  Дедал:  стоя  на  крепостной  башне
Кносса, он вставляет ракету в  задний  проход  своему  сыну  Икару,  чтобы
обеспечить  реактивный  старт  его  всемирно  известному  полету.  В  углу
скорчился Ог, Сын Огня. Он обгладывает саблезубову кость, рисуя бизонов  и
мамонтов  на  штукатурке,   изъеденной   плесенью.   Трактирщица,   Афина,
наклонилась над столом, подавая нектар и соленые сушки своим прославленным
клиентам. Аристотель, украшенный козлиными рогами, стоит  позади  нее.  Он
поднял ей юбку и покрывает ее сзади. Пепел от сигареты, которую он мусолит
небрежно в ухмыляющихся губах, упал на юбку, и та  начинает  дымиться.  На
пороге  мужского   туалета   пьяный   Человек-молния,   поддавшись   давно
сдерживаемой похоти, пытается овладеть Мальчиком-вундеркиндом. Второе окно
выходит на озеро, по поверхности которого идет человек,  над  его  головой
парит потускневший нимб, подернутый зеленой окисью. Позади  него  из  воды
торчит перископ.
     Демонстрируя свою  гибкость,  пенисообразный  гад  обвивается  вокруг
кисти  и  начинает   рисовать.   Кисть   представляет   собой   цилиндрик,
присоединенный с одного конца к  шлангу,  который  тянется  к  бочковидной
машине. С другого конца у цилиндра имеется носик. Подача  краски,  которая
разбрызгивается  через  носик  тонкой  пылью  или  густой  струей,  любого
желаемого цвета или оттенка, регулируется несколькими дисками.
     Яростно, хоботически василиск наносит один фигурный слой  за  другим.
Затем он учуивает мускусный аромат мускатели,  бросает  кисть  и  скользит
через дверь вниз по изгибу стены, голо, по овалу холла, выписывая каракули
ползучих тварей, письмена на песке, их всякий может читать,  но  мало  кто
понимает. Ун и Суб качают кровь своей мельницей, она пульсирует  ритмично,
питая и опьяняя теплокровного червя. Но стены, обнаружив вторгшуюся  массу
и исторгающееся из нее вожделение, наливаются жаром.
     Он стонет, а набухшая кобра вздымается и раскачивается,  направляемая
его жаждой погрузиться во влагу в щель пола.  Да  не  будет  света!  Пусть
тлетворные ночи станут его средой. Быстрее мимо материной  комнаты,  сразу
за ней выход. А! Тихий вздох облегчения, но воздух вырывается  со  свистом
сквозь  плотно  сжатый,  вверх  обращенный   рот,   объявляя   экспрессное
отправление в страну Желание.
     Дверь устаревшей конструкции: в ней есть замочная  скважина.  Быстро!
Бегом по спуску и вон из дома сквозь скважину, прочь на улицу. Где  бродит
одна лишь уличная личность, молодая  женщина  с  серебристыми  светящимися
волосами и статью всему остальному под стать.
     Наружу, и вдоль по улице, и обвиться вокруг ее лодыжки.  Она  смотрит
вниз с удивлением и затем пугается. Ему нравится это: тех, что  отдавались
слишком охотно, было слишком много. Он нашел жемчужину  в  пене  кружевных
оборок.
     Вверх извиваясь по ее  ноге,  нежной,  как  ухо  котенка,  кольцо  за
кольцом, и скользя  под  сводом  паха.  Тычась  кончиком  носа  в  нежные,
закрученные  барашком  волоски,  и  затем,  Тантал  по  своей   воле,   ты
взбираешься  по  плавному  изгибу  живота,  приветствуешь   пуговку-пупок,
нажимаешь на нее, подавая звонок на верхние  этажи,  обвивая  и  обвиваясь
вокруг узкой талии, застенчиво,  быстренько  срывая  поцелуй  с  левого  и
правого соска. Затем вниз, обратно, чтобы организовать экспедицию,  взойти
на холм Венеры и водрузить на нем свой стяг.
     О, запрет на услады и священносвятосветлость! Там внутри ребенок,  от
духа зародившийся, он начинает формироваться в страстном предопредвкушении
материального мира. Капля, яйцо, и прорастай по раструбам  тела,  торопясь
проглотить Счастливчика Микро-Моби Дика,  опережая  в  корчах  миллионы  и
миллионы его братьев; идет борьба на выбивание.
     Зал заполняется  до  краев  кваканьем  и  карканьем.  Жаркое  дыхание
леденит кожу. Он исходит потом. Сосульками обрастает отечный фюзеляж,  его
продавливает гнет льда, туман клубится  вокруг,  рассекаемый  со  свистом,
распорки и растяжки  сковало  льдом,  и  с  ним  происходит  стремительное
высокопадение. Вставай, вставай! Где-то впереди спутан туманами Венерберг,
опутана ими гора Венеры; Таннхаузер,  подхвати  ревом  твоих  труб  падшие
звуки, я в крутом пикировании.
     Дверь  в  комнату  матери  открылась.  Грузная  жаба  заполняет   все
пространство яйцевидного дверного проема. Ее подгрудок набухает и  опадает
наподобие мехов; ее беззубый рот широко разинут.  Крикукекеп!  Раздвоенный
язык выстреливает и обвивается вокруг  питона,  зажатого  щелью  пола.  Он
вскрикивает сразу обоими ртами, мечется вправо и  влево.  Спазм  неприятия
прокатывается по  коже.  Две  перепончатые  лапы  гнут  и  завязывают  его
бьющееся тело в узел, теперь будешь голенчатовальным ошейником.
     Женщина продолжает прогулку. Подожди меня! Наводняется с шумом улица,
волна бьет в узел-ошейник, откатывается, отлив схлестывается  с  приливом.
Слишком много, а открыт всего один путь. Он резко рванулся; хляби небесные
разверзлись, но нет  Ноева  ковчега  или  чего  другого;  он  обновляется,
заново: миллионное крошево  мерцающих  извивающихся  метеоров,  вспышек  в
корыте всего сущего.
     Да  приидет  царствие  твое.  Чресла  и  живот  облеглись   подпрелой
аморатурой, и тебе холодно, сыро, и ты дрожишь. Не плота нам - спастись от
потопа, а плоти!



                      ПРАВА БОГА НА РАССВЕТ ИСТЕКАЮТ

     ...Прозвучало в исполнении Альфреда Мелофона  Вокспоппера  на  канале
шестьдесят девять-Б в программе "Час Авроры -  заряд  бодрости  и  чашечка
кофе".  Строки  записаны  на  пленку  во  время  пятидесятого   ежегодного
смотра-конкурса в Доме  народного  творчества  по  адресу  Беверли  Хиллз,
Четырнадцатый горизонт. А сейчас в исполнении Омара Вакхалидиса  Руника  -
строки,  родившиеся  у  него  на   лету,   если   не   считать   небольших
предварительных набросков предыдущим вечером в таверне  для  узкого  круга
"Моя Вселенная"; и такой подход будет оправдан, потому что Руник не помнил
абсолютно ничего из того вечера. Несмотря ни на что, он  завоевал  Большой
лавровый венок в  первой  подгруппе,  при  этом  все  награждались  только
Большими венками  во  всех  тридцати  подгруппах;  Боже,  благослови  нашу
демократию!

               Розово-серая форель борется с ночной стремниной,
               Пробиваясь к икрометному омуту завтрашнего дня.
               Рассвет - красный рев быков Гелиоса,
               Пересекших черту горизонта.
               Фотонная кровь умирающей ночи,
               Заколотой Солнцем - убийцей...

     И так далее на  пятьдесят  строк,  перемежаемых  эффектными  паузами,
прерываемых  восторженными  криками  публики,   аплодисментами,   свистом,
неодобрительным гулом и взвизгами.
     Чиб наполовину проснулся. Он смотрит, щурясь, вниз: тьма сужается  до
тонкой полоски по мере того, как  сон  исчезает  с  грохотом  в  подземный
туннель.  Он  глядит  сквозь  щелки  едва  разлепившихся  век  на   другую
реальность - сознание.
     - Пусть идут мои соглядатаи для высматривания!  -  стонет  он,  вторя
Моисею, и далее, вспоминая длинные бороды и рога (благодаря Микеланджело),
он вспоминает своего прапрадеда.
     Воля, этот домкрат, раздвигает  настежь  его  веки.  Он  видит  экран
своего фидео, который занимает всю стену напротив и загибается на половину
потолка. Рассвет - рыцарь солнца - швыряет на землю свою серую перчатку.
     Канал шестьдесят девять-Б - "_В_а_ш  _л_ю_б_и_м_ы_й_"  -  собственный
канал  Лос-Анджелеса,  дарует  вам  рассвет.  (Надувательство  в   натуре.
Поддельная  заря,   которую   создают   электроны,   которые   испускаются
аппаратами, которые создал человек.)
     Просыпайся с солнцем в сердце и песней на губах! Пусть трепещет  твое
сердце под волнительные строки Омара Руника! Увидь рассвет,  как  птиц  на
дереве, как Бога, увидь его!
     Вокспоппер  декламирует  напевно  свои  стихи,  и  в  это  же   время
разливается  напевно  григовская  "Анитра".  Старый  норвежец  никогда  не
помышлял о такой аудитории, но это не страшно. Молодой человек -  Чибиабос
Эльгреко Виннеган проснулся с поникшим фитилем из-за  того,  что  извергся
липкий фонтан из нефтеносных слоев его подсознания.
     - Оторви свой зад от ослицы и марш на жеребца, - говорит Чиб. - Пегас
вот-вот отбывает.
     Он говорит, думает напряженно живет данным моментом.
     Чиб вылезает из  кровати  и  задвигает  ее  в  стену.  Если  оставить
кровать, она торчит, вывалившись измятым языком алкоголика, и это нарушает
эстетику его комнаты, разрывает ту  кривую,  которая  является  отражением
основ мироздания, это мешает ему заниматься своей работой.
     Комната представляет собой  внутренность  огромного  яйца,  в  остром
конце которого - яйцо поменьше, там туалет с  душем.  Он  выходит  оттуда,
подобный одному из гомеровских богоподобных ахейцев: с массивными бедрами,
могучими руками, золотисто-загорелой кожей, голубыми  глазами,  рыжеватыми
волосами, хотя и без бороды. Телефон звонит,  имитируя  басистые  раскаты,
какие производит одна южно-американская древесная лягушка, как  он  слышал
однажды по сто двадцать второму каналу.
     - О сезам, откройся!



                       INTER CAECOS REGNAT LUSCUS

     Рекс Лускус на фидео, его лицо растягивается по экрану, кожа выглядит
как исклеванное снарядами поле боя времен первой мировой войны.  Он  носит
черный монокль, прикрывая левый глаз, выбитый в яростной  потасовке  между
искусствоведами во время трансляции одной  из  лекций  в  серии  "Я  люблю
Рембрандта" по сто девятому каналу. Хотя  у  него  достаточно  влиятельных
связей, чтобы вставить новый глаз без очереди, Лускус не торопится.
     - Inter caecos  regnat  luscus,  -  любит  повторять  он,  когда  его
спрашивают об этом, и  довольно  часто,  если  даже  и  не  спрашивают.  -
Перевод: среди слепых одноглазый - король. Вот почему я дал себе новое имя
- Рекс Лускус, то есть Одноглазый Король.
     Ходит  слух,  распускаемый  Лускусом,  что  он  разрешит  парням   из
биослужбы вставить ему искусственный протеиновый глаз, когда ему попадутся
произведения художника настолько великого, что появится смысл восстановить
свое зрение в полном  объеме.  Также  поговаривают,  что  он  сделает  это
довольно скоро, потому что им был открыт Чибиабос Эльгреко Виннеган.
     Лускус осматривает жадным  взглядом  (он  любит  слова  про  зрение!)
опушенный участок на голом теле Чиба. Чиб наливается - не соком желания, а
злостью.
     Лускус говорит мягко:
     - Милый, я всего лишь хотел убедиться, что ты встал и  приступаешь  к
той ответственно-важной работе, что намечена у тебя на сегодня. Ты  должен
подготовиться к выставке, должен! Но теперь, увидев тебя, я вспомнил,  что
еще не ел. Как насчет позавтракать вместе?
     - Чем будем питаться? - спрашивает Чиб. Он не ждет ответа. - Нет. Мне
надо очень много сделать сегодня. О сезам, закройся!
     Исчезает Рекс Лускус, лицом похожий на козла или, как он предпочитает
говорить, это лицо Пана, фавна изящных искусств. Ему даже  подрезали  уши,
он сделал их себе заостренными. Настоящая бестия.
     - Бе-е! - блеет Чиб  вслед  исчезнувшему  видению.  -  Иа-иа!  -  уже
по-ослиному. - Чушь и сплошное притворство! Не дождешься, что стану лизать
твой зад, Лускус, и тебе не добраться до моей задницы. Даже  если  потеряю
премию!
     Снова басит телефон. Появляется смуглолицый Руссо Рыжий Ястреб. Нос у
него, как у орла, глаза - осколки черного стекла. Широкий  лоб  перехвачен
красной  тесьмой,  она  придерживает   ободком   прямые   черные   волосы,
ниспадающие на плечи. У него рубашка из оленьей кожи; на шее  висит  нитка
бус. Он выглядит индейцем прерий, хотя Степные Бизоны, Бешеные Мустанги  и
все остальные, имеющие благороднейший римский профиль, вышвырнули  бы  его
из своего племени. Не то чтобы они настроены антисемитски,  просто  у  них
нет уважения к молодцу, который  променял  конную  скачку  на  ползанье  в
муравейнике города.
     Записанный при рождении как  Юлиус  Аппельбаум,  он  стал  официально
Руссо Рыжим Ястребом в свой Именинный день. Недавно  вернувшись  из  диких
лесов, набравшись первозданной чистоты,  он  теперь  предается  разгулу  в
греховных рассадниках загнивающей цивилизации.
     - Как дела, Чиб? Ребята интересуются, когда ты к нам подскочишь.
     - К вам? Я еще не завтракал, и мне еще надо кучу вещей переделать,  я
к выставке не готов. Увидимся в полдень!
     - Жаль, тебя не было вчера вечером, было на что посмотреть. Пара этих
чертовых египтян захотели  пощупать  наших  девочек,  но  мы  устроили  им
неплохой селям-алейкем, раскидав по углам.
     Руссо исчез с экрана, как последний из могикан.
     Чиб мечтает о завтраке, но тут свистит внутриквартирный переговорник.
     О сезам, откройся! Вызывают из гостиной. Клубами ходит дым, настолько
густой, что вентилятором его не  разогнать.  У  дальней  стены  яйцевидной
комнаты спят на топчанке сводные брат и сестра Чиба. Они заснули, играя  в
маму и ее дружка, их рты раскрыты невинно, только у  спящих  детей  бывает
такой ангельский вид. В их закрытые глаза смотрит со стены немигающее  око
- как у циклопа, по-азиатски раскосое.
     - Ну разве не милашки? - спрашивает Мама. - Так устали дорогуши,  что
было не добраться до кровати.
     Стол круглый. Престарелые рыцари и дамы  собрались  вокруг  него,  их
крестовый поход - за тузом, королем, дамой и валетом. Они облачены лишь  в
броню жировых складок. У  Мамы  нижняя  челюсть  отвисла,  как  хоругвь  в
безветренный  день.  Ее  груди  подрагивают,  покрываются  гусиной  кожей,
разбухают и волнуются на кромке стола.
     - Вертеп вертопрахов, - говорит Чиб громко, глядя на ожиревшие  лица,
гигантские соски, округлые огузки. Они поднимают брови. Что за  чертовщину
несет там наш полоумный гений?
     - А ваш детка все-таки приотстал в  умственном  развитии,  -  говорит
один из маминых друзей, все смеются и отхлебывают пива. Анжела  Нинон,  не
желая  пропускать  кон  и  полагая,  что  Мама  все  равно  скоро  включит
разбрызгиватели для устранения дурных  запахов,  писает  под  себя.  Гости
смеются над ней, а Вильгельм Завоеватель выкладывает на стол свои карты.
     - Я открываюсь.
     - А я всегда открыта, - говорит Мама, и все трясутся от хохота.
     Хочется заплакать, но Чиб не  плачет,  несмотря  на  то,  что  его  с
детства приучали: плачь, когда возникнет такое желание.
     ("...тебе полегчает; и возьмем викингов: какие это  были  мужчины,  а
плакали,  как  малые  дети,  когда   им   хотелось".   -   Из   популярной
фидеопрограммы "Материнские хлопоты"; с разрешения двести второго канала.)
     Он не плачет, сейчас он чувствует себя человеком,  вспоминающим  свою
мать, ту, которую любил и которая умерла, но смерть случилась давно.  Мать
давным-давно  покоится  под  оползнем  жировых  складок.  Когда  ему  было
шестнадцать, у него еще была прелестная мать.
     Затем она как отрезала его от себя.



        СЕМЬЯ, ЧТО ТРАНЖИРИТ, - ЭТО СЕМЬЯ, КОТОРАЯ ЧИСЛО СВОЕ ШИРИТ
                      (Из лирики Эдгара А.Гриста;
             транслировалось по восемьдесят восьмому каналу.)

     - Сынок, я мало что получаю от этого, но  я  делаю  все,  потому  что
люблю тебя.
     Затем: толще, толще, толще! Куда делась твоя мать? В глубину  жировых
толщ. Она тонула в них по мере того, как жирела.
     - Сыночек, ты бы хоть иногда заходил поболтать со мной.
     - Мама, ты же отрезала меня  от  себя.  И  ничего  страшного.  Я  уже
взрослый парень. И у тебя нет оснований думать, что мне  захочется  начать
все сначала.
     - Ты больше не любишь меня!
     - Что на завтрак? - спрашивает Чиб.
     - Чибби, мне пошла хорошая карта, - отвечает Мама. - Ты ведь  говорил
мне тысячи раз,  что  ты  взрослый  мальчик.  Один  разок  приготовь  себе
что-нибудь сам.
     - Зачем ты звонила мне?
     - Я забыла, когда открывается твоя выставка. Хотелось  бы  вздремнуть
немного перед тем, как пойдем.
     - В четырнадцать тридцать, Мама, но тебе не обязательно идти туда.
     Губы, накрашенные зеленой  помадой,  расползаются,  как  гангренозная
рана. Она почесывает один из напомаженных сосков.
     - А я хочу поприсутствовать. Не хочу пропускать  триумф  моего  сына.
Как ты думаешь, тебе присудят премию?
     - Если не присудят, нам грозит Египет, - говорит он.
     - Эти вонючие арабы! - говорит Вильгельм Завоеватель.
     - Это все Управление делает, а не арабы,  -  отвечает  Чиб.  -  Арабы
приехали сюда по той же причине, по  которой  нам,  может  быть,  придется
уехать отсюда.
     (Из неопубликованной рукописи Старика: "Кто бы мог  подумать,  что  в
Беверли Хиллз появятся антисемиты?")
     - Я не хочу в Египет, - хнычет Мама. - Ты должен получить эту премию,
Чибби. Я не хочу покидать свой насест. Я здесь родилась и выросла; точнее,
на Десятом горизонте, но все равно, и когда я переезжала, все  мои  друзья
переехали вместе со мной! Я не поеду!
     - Не плачь, Мама, - говорит Чиб, страдая вопреки своему желанию. - Не
плачь.  Ты  же  знаешь,  правительство  не  имеет  права  заставлять  тебя
насильно. Они не имеют права тебя трогать.
     - Придется ехать, если хочешь,  чтобы  тебе  продолжали  выдавать  на
сладенькое, - говорит Завоеватель. - Конечно, если Чиб не получит  премию.
А я не стал бы его упрекать, если б он вообще не устраивал этой  выставки.
Не его вина, что ты не можешь сказать "нет" дяде  Сэму.  Ты  получаешь  по
своей пурпурной карточке - плюс те деньжата, которые платят Чибу с продажи
его картин. И все  равно  не  хватает.  Ты  тратишь  быстрее,  чем  что-то
получаешь.
     Мама вопит в ярости на Вильгельма, они исчезают. Чиб их отключает.  К
черту завтрак, можно поесть и позже. Последнюю картину для Праздника нужно
закончить к полудню. Он нажимает на пластинку, и  голые  стены  яйцевидной
комнаты открываются  в  нескольких  местах,  все  необходимое  для  работы
выдвигается на середину, словно дар электронных богов. Зьюксис  остолбенел
бы, а Ван Гога хватил бы удар, если б им показали холст, палитру и  кисть,
которыми пользуется Чиб.
     Процесс создания картины заключается в том, что художник  по  очереди
сгибает и придает определенную форму каждому из нескольких тысяч проводков
на  разной   глубине.   Проволока   очень   тонкая,   видна   только   под
увеличительными  стеклами,  и  при  работе  с  ней  требуется  чрезвычайно
деликатное обращение. Чем объясняются и очки с толстыми  линзами,  которые
надевает Чиб, и длинные, почти как паутинка тонкие инструменты в его  руке
на первых  этапах  создания  картины.  Проходят  сотни  часов  медленного,
кропотливого труда (как в любви), прежде чем проводки  приобретают  нужные
очертания.
     Чиб снимает очки-линзы, чтобы оценить произведение в целом. Затем  он
берется за распылитель краски  -  покрыть  проволочки  нужным  цветом  или
оттенком. Краска высыхает и затвердевает в течение нескольких  минут.  Чиб
подсоединяет электрические контакты  к  "корыту"  и  нажимает  на  кнопку,
подавая небольшое напряжение на проводки. Те,  электропроводки  Лилипутии,
раскаляются докрасна под слоем краски  и  испаряются  в  облачке  голубого
дыма.
     Результат: трехмерное произведение, состоящее  из  краски,  застывшей
как скорлупа, на нескольких уровнях под внешней оболочкой. Скорлупки имеют
разную толщину, но все они настолько тонкие,  что  свет  проникает  сквозь
верхнюю оболочку на нижнюю, если картину поворачивать под разными  углами.
Часть  оболочек-скорлупок  служит  лишь  как  отражатели,  чтобы   усилить
световой поток и таким образом улучшить обзор внутренних деталей.
     В выставочном зале  картина  крепится  на  автоматической  подставке,
которая поворачивает "холст" на двенадцать градусов влево от осевой  линии
и затем вправо от оси.
     Звучно квакает фидео. Чиб, чертыхаясь, сомневается: не  отключить  ли
его. Хорошо хоть  это  не  внутренний  переговорник  с  очередной  Маминой
истерикой. Нет, для Мамы еще рано; она позвонит, и  довольно  скоро,  если
начнет по-крупному проигрывать в покер.
     О сезам, откройся!



                        ПОЙТЕ, О СПИЦЫ, О ДЯДЕ СЭМЕ

     Старший  Виннеган  пишет  в  своих  "Частных  высказываниях":  "Через
двадцать пять лет после  того,  как  я  скрылся  с  двадцатью  миллиардами
долларов и случилась моя мнимая  смерть  от  сердечного  приступа,  Фалько
Аксипитер снова напал на мой  след.  Тот  самый  детектив  из  Финансового
управления,  взявший  себе  имя  Фалькон  Ястреб  при  вступлении  в   эту
должность.  Какое  самолюбование!  Да,   он   такой   же   остроглазый   и
безжалостный, как хищная птица, я боялся бы его, если б  не  мой  возраст:
мне слишком много лет, чтобы пугаться обыкновенных  человеческих  существ.
Кто распустил путы на ногах ловчего сокола, кто снял колпак с его  головы?
Каким образом вышел он на старый, давно остывший след?"
     Взгляд у Аксипитера точно как у  чрезмерно  подозрительного  сапсана,
который  старается  осмотреть  каждую  щель,  паря  над  землей,   который
заглядывает в собственную задницу проверить, не спряталась  ли  там  какая
утка.  Светло-голубые  глаза  мечут   взгляды,   подобные   кинжалу,   что
выхватывают из рукава и кидают быстрым движением  кисти.  Они  прощупывают
все  вокруг,  вбирая  с  шерлок-холмовской  проницательностью   мельчайшие
существенные детали. Его голова поворачивается то вперед,  то  назад,  уши
подрагивают, ноздри раздуваются, это сплошной радар, сонар, обонар.
     - Господин Виннеган, прошу прощения за ранний звонок. Я поднял вас  с
постели?
     - Разве не видно, что нет? - говорит Чиб. - Нет нужды представляться,
я вас знаю. Уже третий день вы ходите за мной по пятам.
     Аксипитер  не  краснеет.  Он  -  гений   самообладания,   стыдливость
проявляется у него где-то в глубинах кишечника, где никто ее не видит.
     - Если вы знаете меня, тогда, наверно,  сможете  объяснить,  зачем  я
звоню?
     - Я еще не полный идиот, чтобы объясняться с вами.
     - Господин Виннеган, я хотел бы поговорить о вашем прапрадеде.
     - Он умер двадцать пять лет назад! - выкрикивает Чиб.  -  Забудьте  о
нем. И не лезьте ко мне. И не пытайтесь заполучить ордер на обыск. Ни один
судья не выдаст вам ордера. Для человека его дом - его убожище... убежище,
я хотел сказать.
     Он думает о Маме и во что превратится  этот  день,  если  вовремя  не
убраться из дома. Но ему нужно закончить картину.
     - Исчезни с глаз моих, Аксипитер, - говорит Чиб. - Пора  пожаловаться
на тебя  в  Полицейское  управление.  Уверен,  что  там  у  тебя  спрятана
фидеокамера - в дурацкой шляпе, что у тебя на голове.
     Лицо Аксипитера остается спокойным и бесстрастным,  как  алебастровая
маска Хора, бога  с  орлиной  головой.  Возможно,  его  внутренности  чуть
раздувает от газов. Если так, он выпускает их незаметно для окружающих.
     - Если вам так угодно, господин  Виннеган.  Однако  вам  будет  очень
непросто избавиться от меня. В конце концов...
     - Исчезни!
     Переговорник свистит три раза. Если что-то повторяется трижды  -  это
Старик.
     -  Я  подслушивал,  -  говорит  стодвадцатилетний  голос,  гулкий   и
глубокий, как эхо в гробнице фараона. - Хотелось бы  повидаться  до  того,
как ты уйдешь. Другими словами, не мог бы ты уделить пару минут  старожилу
в его сумеречный час?
     - Иду прямо сейчас, дед, - говорит Чиб, сознавая, как сильно он любит
своего Старика. - Тебе принести чего-нибудь?
     - Да, и для желудка пищи, и для ума.
     Der Tag. Dies Irae.  Gotterdammerung.  Армагеддон.  Сдвигаются  тучи.
Время сотворить или разрушить. День сомнений: идти  -  не  идти?  Все  эти
звонки и предчувствие, что будут еще и другие. Что принесет с собой  конец
это дня?



           ТАБЛЕТКА СОЛНЦА ПРОСКОЛЬЗНУЛА В ВОСПАЛЕННОЕ ГОРЛО НОЧИ
                            (Из Омара Руника)

     Чиб шагает к выгнутой двери, та откатывается в щель  в  толще  стены.
Сердце дома - овальный семейный  зал.  В  первом  секторе,  если  идти  по
часовой стрелке, расположена кухня, отделенная от семейного зала складными
ширмами шестиметровой высоты. Чиб изобразил на  них  сцены  из  египетских
гробниц, это его очень тонкий намек на пищу, которую мы едим сегодня. Семь
тонких колонн по кругу зала отмечают границу жилых помещений  и  коридора.
Между колоннами также растянуты гармошки высоких ширм, разрисованных Чибом
в тот период, когда он увлекался мифологией америндов.
     Двери всех комнат в доме выходят в коридор, он тоже  овальной  формы.
Комнат всего семь, шесть  из  них  -  это  комбинация  спальни,  кабинета,
мастерской, туалета и душа. Седьмая комната - кладовка.
     Маленькие  яйца  внутри  больших  яиц  внутри  огромных  яиц   внутри
мегамонояйца на грушевидной  орбите  внутри  яйцевидной  Вселенной;  самая
последняя теория космогонии  утверждает,  что  бесконечность  имеет  форму
куриного плода. Господь Бог нахохлился  на  космическом  насесте,  издавая
плодотворное кудахтанье раз в миллиард лет или около того.
     Чиб пересекает прихожую, проходит между двух колонн, они вырезаны его
собственной рукой в виде нимфеток-кариатид; он входит в семейный зал. Мать
смотрит краем глаза на сына, который, как она считает, быстро  скатывается
к умопомешательству, если уже не спятил. Частично она виновата в этом,  ей
бы подавить в себе отвращение, а она психанула в какой-то  момент,  и  все
из-за этого оборвалось.
     А  теперь  она  толстая  и  некрасивая,  о  Боже,  какая  толстая   и
некрасивая! Если рассуждать трезво или даже нетрезво, у нее все равно  нет
надежды начать все сначала.
     "Вполне естественная  вещь,  -  повторяет  она  сама  себе,  вздыхая,
негодуя,  заливаясь  слезами,  -  что  он  променял   любовь   матери   на
неизведанные, упругие, округлые прелести молодых женщин. Но оставить и  их
тоже? Он не голубой. С этим у него покончено в тринадцать лет.  В  чем  же
причина  его  воздержания?  И  он  не   занимается   любовью   с   помощью
форниксатора, что можно было бы понять, хотя и не одобрить.
     Боже, где, в чем я ошиблась? Если посмотреть, у меня все в порядке. А
он сходит с ума, точно как его отец, Рейли Ренессанс - так,  кажется,  его
звали, - и как его тетка, и как его прапрадед. Все из-за этой  живописи  и
этих  радикалов,  Юных  Редисов,  с  которыми  он  водится.  Он  уж  очень
утонченный, очень чувствительный. Не дай Бог, если  что  случится  с  моим
мальчиком, мне придется ехать в Египет".
     Чиб знал ее мысли, поскольку она высказывала их много  раз  и  ничего
нового не может появиться в ее голове.  Он  огибает  молча  круглый  стол.
Рыцари и дамы  этого  баночного  Камелота  следят  за  ним  сквозь  пивную
поволоку во взгляде.
     На кухне он открывает  овальную  дверь  в  стене.  Берет  поднос,  на
котором  еда  и  питье  в  плотно  закрытых  мисках  и  чашках,  обернутых
прозрачной пленкой.
     - Почему ты не хочешь поесть вместе с нами?
     - Не скули, Мама, - говорит он и возвращается в свою  комнату,  чтобы
захватить несколько сигар для Старика. Дверь, улавливая, усиливая  зыбкий,
но узнаваемый призрачный контур электрических полей  над  кожным  покровом
посетителя, подает сигнал приводному механизму, но тот не реагирует. Чиб в
сильном  расстройстве.  Магнитные  бури  бушуют  над  его  кожей,  искажая
спектральный рисунок.  Дверь  отъезжает  наполовину,  задумывается,  снова
передумывает, и задвигается, и отодвигается.
     Чиб пинает дверь, и ее  совсем  заклинивает.  Он  принимает  решение:
установить здесь сезам, реагирующий на твой вид и голос. Загвоздка в  том,
что у  него  нет  нужных  деталей,  нет  талонов,  на  которые  приобрести
оборудование. Он пожимает плечами и идет вдоль единственной стены круглого
зала, он останавливается перед дверью, которая ведет к Старику  и  которая
скрыта от любопытных взглядов из гостиной.

                        Ибо пел он о свободе,
                        Красоте, любви и мире,
                        Пел о смерти, о загробной
                        Бесконечной, вечной жизни,
                        Воспевал Страну Понима
                        И Селения Блаженных.
                        Дорог сердцу Гайаваты
                        Кроткий, милый Чибиабос.
                                  [Перевод И.А.Бунина]

     Чиб выговаривает нараспев слова пароля; дверь открывается.
     Свет вспыхивает, желтоватый с примесью красного, собственная  выдумка
Старика. Заглядывая в овальную  вогнутую  дверь,  ты  словно  заглядываешь
сквозь зрачок в глазное яблоко душевнобольной личности.  Старик  в  центре
комнаты, его белая борода почти достигает колен, а белые волосы  ниспадают
чуть ниже подколенных впадин.  Борода  и  длинная  шевелюра  скрывают  его
наготу; сейчас он не на людях, но все равно Старик надел шорты. Он немного
старомоден, что простительно для человека,  видевшего  кончину  двенадцати
десятилетий.
     У него один глаз, как у Рекса Лускуса. Улыбаясь,  он  показывает  ряд
натуральных зубов, вживленных ему тридцать лет назад. В уголке полных  губ
он пожевывает толстую зеленую сигару. Нос у Старика  широкий  и  примятый,
как будто Время наступило на него тяжелым сапогом. Лоб и щеки широкие, что
объясняется, наверно, тем, что в его венах  есть  примесь  крови  индейцев
оджибву, хотя родился  Старик  Финнеганом;  он  даже  потеет  по-кельтски,
источая  характерный   запах   виски.   Он   держит   голову   высоко,   и
голубовато-серый глаз похож на озерцо - остаток растаявшего ледника на дне
первозданно-дикой котловины.
     В общем, лицо Старика - это лик  Одина,  когда  тот  возвращается  из
колодца Мимир, раздумывая, не слишком ли большую цену он заплатил. Или  же
это исхлестанное ветрами, иссеченное песками лицо Сфинкса в Гизе.
     - Сорок веков истории смотрят на вас, если перефразировать Наполеона,
- говорит Старик. - Головоломка всех времен: что есть Человек? - вопрошает
Новый Сфинкс, когда Эдип разгадал загадку Старого Сфинкса, ничего этим  не
решив, поскольку к тому моменту Он - вернее, это Она! - уже породила  себе
подобного отпрыска, дерзкую штучку, и на Ее вопрос пока что никто не  смог
ответить. Возможно, на него и вообще нет ответа.
     - Ты забавно говоришь, - замечает Чиб. - Но мне нравится.
     Он широко улыбается Старику, так высказывая свою любовь.
     - Ты прокрадываешься сюда каждый день не столько из-за любви ко  мне,
сколько для того, чтобы приобрести знание  и  понять  суть  вещей.  Я  все
видел,  я  все  слышал,  я  вынес  для  себя  кое-какие  мысли.  Я   много
странствовал, прежде чем эта комната стала  моим  убежищем  четверть  века
назад. Но все же самой большой одиссеей стало это мое заключение.



                          СЕДОБОРОДЫЙ МАРИНАТОР

     - Так  я  называю  себя.  Плод  мудрости,  замаринованный  в  рассоле
перечеркнутого цинизма и слишком долгой жизни.
     - У тебя такая  улыбка,  словно  ты  только  что  поимел  женщину,  -
подшучивает Чиб.
     - Какие там женщины. Мой шомпол потерял свою упругость  тридцать  лет
назад. И я благодарю Бога  за  это,  поскольку  теперь  я  не  страдаю  от
искушения совершить прелюбодеяние, не говоря уже о мастурбации. Однако  во
мне остались другие силы и, соответственно, благодатная среда  для  других
грехов, и они куда посерьезнее. Помимо сексуальных  прегрешений,  которым,
как ни странно, сопутствует грех семенных извержений, у меня  были  другие
причины не обращаться к этим целителям от Древней Черной Магии, чтобы  они
взбодрили мои жизненные соки  до  прежнего  уровня  парой  уколов.  Я  был
слишком стар; если бы что-то и привлекло ко мне  юных  девиц,  так  только
деньги. И во мне было слишком много  от  поэта,  ценителя  красоты,  чтобы
обрастать морщинами и плешинами своего поколения или нескольких  поколений
до меня. Теперь ты понимаешь, сынок: я  словно  колокол,  внутри  которого
язык болтается бесполо. Дин-дон, дин-дон. Все больше дон, чем дин.
     Старик  смеется  раскатистым  смехом,  это  львиный  рык   с   ноткой
голубиного воркования.
     - Я  всего  лишь  оракул,  через  который  доносится  голос  вымерших
народов, я - адвокатишка, отстаивающий интересы  давно  умерших  клиентов.
Явитесь, но не класть во гроб, а  вознести  хвалу  и,  вразумившись  моему
голосу разума, тоже признать ошибки  прошлого.  Я  -  странный,  согбенный
старик, запертый, словно Мерлин, в дупле дерева, мне  не  упорхнуть.  Я  -
Самолксис, фракийское божество в  обличье  медведя,  пережидающее  зиму  в
своей  берлоге.  Последний  из  семьи,  из  спящего  сонма  Заколдованного
царства.
     Старик подходит к  тонкой  гибкой  трубке,  свисающей  с  потолка,  и
притягивает к себе складные ручки перископа.
     - Аксипитер ходит кругами вокруг нашего дома. Он чует какую-то падаль
на  Четырнадцатом  горизонте  Беверли  Хиллз.  Неужели  он  не  умер,  тот
Виннеган,  неужели  опять  ускользнул  победителем?  Дядя  Сэм  -   словно
диплодок, которому дали пинка под зад. Проходит двадцать пять лет,  прежде
чем сигнал доходит до его мозгов.
     Слезы выступают на глазах Чиба. Он говорит:
     - Не дай Бог, если с тобой что-нибудь случится,  Старик,  я  не  хочу
этого.
     - Что может случиться с человеком, которому сто двадцать  лет,  разве
что отключится мозг или откажут почки.
     - Нужно отдать должное, твоя телега скрипит и не ломается, -  говорит
Чиб.
     - Называй меня мельницей Ида,  -  просит  Старик.  -  Ид  -  зародыш,
передающий наследственные  качества;  из  муки,  которую  мелет  мельница,
выпекается хлеб в причудливой печи моей души - или наполовину  выпекается,
если тебе угодно.
     Чиб улыбается сквозь слезы и говорит:
     - В школе меня учили, что все время  каламбурить  -  дешевая  поза  и
вульгарность.
     - Что вполне годилось Гомеру, Аристотелю, Рабле  и  Шекспиру,  вполне
подходит и мне. Между прочим, если уж заговорили о дешевом и вульгарном, я
встретил в прихожей твою мать, вчера ночью, до того, как они сели играть в
покер. Я выходил из кухни, прихватив бутылку. Она чуть не упала в обморок.
Но быстро пришла в себя и притворилась, что меня не видит. Возможно, она и
действительно  подумала,  что  столкнулась   с   привидением.   Только   я
сомневаюсь. Она бы разболтала об этом по всему городу.
     - Возможно, она сказала что-то своему врачу, -  говорит  Чиб.  -  Она
видела тебя пару месяцев назад, помнишь? Скорее всего, она упомянула о той
встрече, распространясь о всех своих мнимых головокружениях и видениях.
     - И старый костоправ, зная историю нашей семьи, настучал в Финансовое
управление? Допускаю.
     Чиб смотрит в окуляр перископа. Он поворачивает прибор и подкручивает
настройку на рукоятках, поднимая и опуская циклопье око на  вершине  трубы
снаружи. Аксипитер вышагивает  вокруг  массива  из  семи  яиц,  каждое  из
которых - на конце широкого тонкого ветвеподобного  пролета,  выступающего
из центральной  опоры.  Аксипитер  поднимается  по  ступенькам  одного  из
пролетов к дверям госпожи Аппельбаум. Двери открываются.
     - Похоже, он оторвал ее от форниксатора, - говорит Чиб. - И,  похоже,
ей одиноко: она разговаривает с ним не через фидео.  Мой  Бог,  она  толще
Мамы!
     - А что тут странного? - спрашивает  Старик.  -  Господин  и  госпожа
Я-как-все отсиживают задницу с утра до вечера, пьют, едят, смотрят  фидео,
их мозг разжижается, их тела расползаются. Цезарю было  б  легко  окружить
себя ожиревшими друзьями в наши дни. Ты тоже поел, Брут?
     Однако комментарии  Старика  не  следует  относить  на  счет  госпожи
Аппельбаум. У нее отверстие в голове,  и  люди,  предающиеся  форниксации,
редко толстеют. Они сидят или лежат весь день и часть ночи, игла вставлена
в зону  сладострастия  их  головного  мозга,  она  посылает  серию  слабых
электрических толчков. Неописуемое блаженство затопляет  тело  при  каждом
импульсе - экстаз, несравнимо  превосходящий  все  радости  еды,  питья  и
секса. Форниксация преследуется законом,  но  власти  никогда  не  трогали
пользователей иглы, разве только возникала необходимость привлечь человека
за что-нибудь другое; объяснение в том, что форники редко заводят детей. У
двадцати процентов жителей Лос-Анджелеса просверлены дыры в  голове,  туда
вставлены крошечные стержни для введения иглы. Пять процентов втянулось  в
это по уши: они сгорают, почти не дотрагиваясь до еды, их раздутый мочевой
пузырь источает яды в кровеносную систему.
     Чиб говорит:
     - Мои брат и сестра, похоже,  видели  тебя,  когда  ты  прокрадывался
тайком в церковь. И не они ли...
     - Они тоже думают, что я привидение. В наш век, в наши дни! С  другой
стороны, может, это и добрый знак, что они способны верить, пусть  хоть  в
загробные тени.
     - Ты бы лучше прекратил эти тайные походы в церковь.
     - Церковь и ты - вот, пожалуй, и все, что придает смысл  моей  жизни.
Честно говоря, я опечалился в тот  день,  когда  ты  сказал  мне,  что  не
способен верить в Бога. Из тебя получился бы хороший священник, пусть и не
идеальный, и тогда прямо в этой комнате я бы выслушивал мессу и  каялся  в
грехах.
     Чиб ничего не отвечает. Он  бывал  на  церковной  службе,  выслушивал
наставления пастора - только чтобы сделать приятное Старику. Церковь  была
яйцевидной морской раковиной: когда подносишь к  уху,  голос  Бога  слышен
слабыми громовыми раскатами, удаляющимися, как отлив.



                В КОСМОСЕ ЕСТЬ МИРЫ, КОТОРЫЕ МОЛЯТ О БОГЕ,
        а Он слоняется вокруг нашей планеты, выискивая себе работу
                          (Из рукописи Старика)

     Теперь Старик приник к перископу. Он смеется.
     - Финансовое управление! Я думал, их разогнали! Ведь больше не сыщешь
никого с таким большим доходом, что надо устанавливать за ним слежку.  Как
ты считаешь, их, может, не распускают только из-за одного меня?
     Он подзывает Чиба обратно к  перископу,  наведенному  на  центральную
часть Беверли Хиллз. Центр просматривается сквозь жилые насесты, в  каждом
по семь яиц, каждое на разветвленной опоре. Чибу виден краешек центральной
площади, гигантские  овальные  формы  Городского  Совета,  государственные
конторы, Народный Дом, отрезок массивной  спирали,  на  которой  гнездятся
молитвенные дома, видна Дора (производное от Пандоры), где получают товары
все  те,  кто  живет  по  пурпурным  карточкам;  а  тем,   у   кого   есть
дополнительные заработки, там же выдается "сладенькое"  сверх  рациона.  В
поле зрения попадает край большого искусственного озера; ялики и  байдарки
плавают по воде, люди рыбачат.
     Пластиковый купол, которым накрыты насесты Беверли  Хиллз,  подсвечен
небесно-голубым сиянием. Электронное солнце взбирается к зениту. На  купол
спроецировано несколько белых облаков, их можно принять за настоящие, есть
даже гуси, улетающие клином в сторону юга, слабо доносятся их крики. Очень
приятное зрелище для тех, кто никогда не бывал за  стенами  Лос-Анджелеса.
Но Чиб провел два года в Корпусе Восстановления и Сохранения Дикой Природы
- КВСДП, - и он улавливает разницу. Был момент, когда он  чуть  не  бросил
все, чуть не сбежал к америндам вместе с Руссо Рыжим  Ястребом.  Затем  он
собирался пойти в лесники. Но в таком случае все могло кончиться тем,  что
пришлось бы арестовывать и стрелять в Рыжего Ястреба. Кроме того,  Чиб  не
хотел становиться маленьким Сэмом, клеткой в организме большого дяди Сэма.
И больше всего на свете ему хотелось рисовать.
     - Вижу Рекса Лускуса, - говорит  Чиб.  -  Дает  интервью  у  входа  в
Народный Дом. Приличная толпа сбежалась.



                           ПЕЛЛУСИДАРНЫЙ ПРОРЫВ

     Лускусу надо бы добавить второе имя - Всегда-на-коне. Человек большой
эрудиции с правом доступа к компьютеру Библиотеки Большого  Лос-Анджелеса,
обладающий хитроумностью Одиссея, он всегда дает фору своим коллегам.
     Именно он основал школу критической философии "Иди-Иди".
     Прималукс Рускинсон, его великий оппонент,  провел  обширные  научные
изыскания после того, как Лускус объявил название своей  новой  философии.
Рускинсон  утверждал,  торжествуя,  что  Лускус  позаимствовал  фразу   из
устаревшего жаргона, имевшего распространение в середине двадцатого века.
     На следующий день в интервью по фидео Лускус  сказал,  что  Рускинсон
проявил  себя  довольно  посредственным  ученым,  что,   в   общем-то,   и
неудивительно.
     "Иди-Иди" было взято из языка готтентотов. По готтентотски  "иди-иди"
означает "изучать", то  есть  созерцать  до  тех  пор,  пока  не  заметишь
что-нибудь в предмете - в данном случае в художнике и его произведениях.
     Искусствоведы выстроились в очередь, чтобы записаться в новую  школу.
Рускинсон подумывал о самоубийстве, но вместо этого обвинил  Лускуса,  что
тот через постельные дела вскарабкался к славе.
     Лускус ответил через фидео, что его личная жизнь никого не  касается,
а Рускинсон подвергает себя опасности попасть на скамью  подсудимых,  если
будет  нарушать  частные  интересы  личности.  Однако,   чтобы   поставить
Рускинсона на место, потребуется не больше усилий, чем когда прихлопываешь
москита.
     - Москит - это что за хреновина? - спрашивают  миллионы  зрителей.  -
Неужели эти ученые шишки не могут говорить на общепринятом языке?
     Голос Лускуса  приглушается  на  минуту,  переводчики  растолковывают
смысл непонятного слова, буквально на  лету  подхватив  записку,  выданную
компьютером с нужным объяснением, после того  как  машина  перебрала  весь
загруженный в нее энциклопедический запас.
     В течение двух лет  Лускус  набирал  очки,  играя  на  новизне  школы
"Иди-Иди".
     Затем он вторично утвердил  свой  престиж,  несколько  пошатнувшийся,
выступив с философией Всепотентного человека.
     Философия приобрела такую популярность,  что  Управление  культурного
развития и досуга  закрепило  за  собой  ежедневный  одночасовой  эфир  на
полтора   года   вперед   для   ознакомления   зрителей    с    программой
всепотентизации.

     (Письменные заметки Старика Виннегана из его "Частных высказываний".
     "Что же думать о Всепотентном человеке? Это апофеоз индивидуализма  и
абсолютного  психосоматического   развития,   это   Сверхчеловек-демократ,
образец  для  подражания  по  рецепту   Рекса   Лускуса,   это   однополая
сексуальность? Бедняга дядя Сэм! Он пытается придать  многоликому  сонмищу
своих граждан единую устойчивую форму, чтобы управлять ею. И в то же время
старается подвигнуть всех и каждого, чтобы граждане реализовывали присущие
им таланты  -  если  таковые  имеются!  Бедный  старикан,  длинноногий,  с
бакенбардами  до  подбородка,  мягкосердечный,   твердолобый   шизофреник!
Воистину левая рука не ведает, что творит правая. Следует заметить, что  и
правая рука сама не ведает, чем занимается".)

     - Так что же  такое  Всепотентный  человек?  -  обращается  Лускус  к
председательствующему  во  время  четвертой  встречи  в  программе  "Серия
лусканских лекций". - Как он соотносится с современным Zeitgeist  -  духом
времени? Никак. Всепотентный человек - это  насущная  необходимость  нашей
эпохи. Он должен материализоваться до того момента, как  станет  возможным
золотой век. Как можно создавать Утопию, не имея утопийцев?  Золотой  век,
имея людей из бронзы?
     Именно в тот памятный день Лускус выступил с  речью  о  Пеллусидарном
Прорыве, тем самым сделав Чибиабоса Виннегана знаменитостью. И  тем  самым
более чем не случайно опередив сразу на сто очков всех оппонентов.
     -  Пеллусидарный?  Пеллусидарный?  -  бормочет  Рускинсон.  -   Боже,
представляю, что творится сейчас с господином Рядовым Зрителем!
     - Мне потребуется некоторое время, чтобы объяснить, почему я прибегаю
именно к таким словам при определении гениальности Виннегана, - продолжает
Лускус. - Позвольте, сначала я сделаю как будто бы незначащее отступление.



                          ОТ АРКТИКИ ДО ИЛЛИНОЙСА

     - Начнем с того, что Конфуций однажды сказал: если на Северном полюсе
испортил воздух некий белый медведь, следствием  будет  сильный  ураган  в
Чикаго. Под этим он имел в виду, что все  события  и,  следовательно,  все
люди  связаны  между  собой  нерасторжимой  паутиной.  Если  один  человек
совершает нечто на первый взгляд незначительное, от его движений все  нити
начинают вибрировать и оказывать воздействие на остальных людей.


     Хо Чунг Ко, сидя перед  своим  фидеовизором  на  Тридцатом  горизонте
Лхасы, в Тибете, говорит своей жене:
     - Этот беложопый все переврал. Конфуций  не  говорил  такого.  Ленин,
спаси и сохрани! Сейчас позвоню этому типу и скажу ему пару ласковых.
     Его жена говорит:
     - Переключи на другой канал. Сейчас будет концерт из Пай Тинга и...


     Нгомбе, Десятый горизонт, Найроби:
     - Местные критики - банда  черномазых  выродков.  Вот  послушай,  что
говорит Лускус, он бы в одну секунду определил, что  я  гений.  Завтра  же
утром подам заявление, что эмигрирую отсюда.
     Жена:
     - Мог бы сначала спросить, согласна ли я куда-то ехать! А дети? Мать?
Друзья? Наша собака? - уплывает, замирая, голос - в темноту,  подсвеченную
на африканский манер, в ночь, где не бродят львы.


     Лускус продолжает:
     - Бывший президент Радинофф однажды сказал,  что  мы  живем  в  эпоху
Зацикленного  человека.  Делались  довольно  грубые  выпады  против  этого
проницательного, как мне кажется, определения. Но Радинофф не имел в виду,
что человеческое общество - веночек из маргариток. Он  имел  в  виду,  что
электрический ток  современной  жизни  циркулирует  по  той  цепи,  частью
которой мы с вами являемся. Мы живем в век Абсолютной взаимосвязи. Ни один
из проводников не может дать слабину, иначе всех  нас  закроют.  С  другой
стороны, не требует доказательств та истина, что  потеря  индивидуальности
делает  нашу  жизнь  бессмысленной.  Каждый  человек  должен  быть   hapax
legomenon...
     Рускинсон подскакивает на стуле и вопит:
     - Мне знакома эта фраза! На этот раз ты попался, Лускус!
     Он так разволновался,  что  падает  в  обморок,  это  симптом  широко
распространенного дефекта в генах. Когда он приходит в  себя,  лекция  уже
кончилась. Рускинсон бросается  к  диктофону,  чтобы  прослушать  то,  что
пропустил. Но Лускус уклонился ловко от главного момента и не дал  четкого
определения Пеллусидарного  Прорыва.  Он  пообещал,  что  объяснит  это  в
следующей лекции.


     Старик, снова приникнув к окулярам, присвистывает:
     - Я чувствую себя астрономом.  Планеты  вращаются  на  своих  орбитах
вокруг нашего дома, как вокруг Солнца. Вон Аксипитер,  самый  ближайший  к
нам, Меркурий, хотя он не покровитель ворам,  он  -  их  возмездие.  Далее
Бенедиктина  -  твоя  опечаленно-покинутая  Венера.  Крепость,   крепость,
крепость! Сперматозоиды расплющивают себе головы об это каменное яйцо.  Ты
уверен, что она беременна? Твоя мать тоже там,  начистила  перышки;  точно
напрашивается под выстрел охотника; вот бы кто и стрельнул  действительно.
Мать Земля на подходе к перигею, который - госоргановская лавка,  где  она
проматывает твое состояние.
     Старик  расставляет  ноги,  как  будто  борется  с  морской   качкой,
иссиня-черные вены на его ногах  напрягаются  виноградной  лозой,  которая
душит ствол древнего дуба.
     - Играю роль великого астронома, я - Доктор Звездочертзнаетчто,  герр
Штерншайссдрекшнуппе, затем быстрое перевоплощение,  и  я  -  Капитан  дер
подлетка фон харпцунен ди шпротен ин дер банка. Ах!  Я  видель  снофа  дас
трамп шлепать, твой маман, рыскать, зарываться носом, давать крен в пьяном
море. Компас потерян; каютам каюк.  Гребные  колеса  молотят  по  воздуху.
Шкоты шкодят. Чумазые  кочегары  шуруют  лопатами  так,  что  яйца  у  них
вспотели, распаляя огонь  своего  бессилия.  Винты  запутались  в  неводах
неврастении. И Большой Белый Кит - блестка в черных  глубинах,  но  быстро
всплывает, поставив целью прошить насквозь днище корабля,  такое  широкое,
что невозможно промахнуться. Посудина обречена, я оплакиваю ее. Меня также
тошнит  от  отвращения.   Первая,   пли!   Вторая,   пли!   Ба-бах!   Мама
опрокидывается с рваной дырой в корпусе, но совсем не та дыра,  о  которой
ты  думаешь.  На  дно  пошла,  носом  вперед,  как  подобает   ревностному
последователю какой-нибудь идеи, ее огромная корма взмывает к небу.  Хлюп!
Хлюп! С головою на дно! А теперь из подводного мира снова в  космос.  Твой
Рыжий Ястреб, этот лесной Марс, появился только что из дверей  таверны.  И
Лускус,  одноглазый  Юпитер,  верховный  покровитель  искусства  -   прошу
прощения, что мешаю в кучу скандинавские и древнеримские мифы, - выступает
в окружении целой свиты своих приверженцев.



                   ЭКСКРЕЦИЯ КАК ГОРЬКАЯ СТОРОНА ГЕРОИЗМА

     Лускус говорит фидеорепортерам:
     - Смысл  моего  высказывания  в  том,  что  Виннеган,  как  и  всякий
художник, будь он гений или посредственность, создает  искусство,  которое
складывается,  во-первых,  из  секреции,  процесса  очень  секретного,  и,
во-вторых, из экскреции. Экскреция понимается  в  первоначальном  значении
слова: отсеивание через испражнение. Творческая экскреция, или  совокупное
испражнение. Я предвижу, что мои уважаемые коллеги будут иронизировать  по
поводу данных аналогий, поэтому я пользуюсь этим моментом,  чтобы  вызвать
их на дискуссию по фидео в тот день и час, которые их устраивают.  Героизм
состоит в смелости художника, который выставляет свои внутренние  процессы
на широкую публику. То,  что  у  героизма  присутствует  горькая  сторона,
исходит из следующего факта: художника могут отвергнуть или не понять  его
современники. И не забывайте о  той  ужасной  борьбе,  которая  ведется  в
сердце  художника  против   разрозненных   или   хаотически   разбросанных
элементов, зачастую противоречивых, которые он должен совокупить  и  затем
создать  из  них  нечто  уникально-целостное.   Отсюда   мое   определение
"совокупное испражнение".
     Репортер фидео:
     - Должны ли мы понимать так: все вокруг -  большая  куча  дерьма,  но
искусство подобно  морской  стихии,  которая  перемалывает  его  на  нечто
блестящее, искрящееся?
     - Не совсем так. Но близко к истине. Я  обещаю  развить  предложенную
тему и остановиться на деталях в другой раз. В настоящую минуту я хотел бы
продолжить о Виннегане. Факт, что  малые  таланты  показывают  нам  только
поверхность вещей; они - фотографы. А великий мастер  отражает  внутренний
мир предметов и живых существ. Однако Виннеган - первый художник, сумевший
отразить  более  одного  внутреннего  уровня  в   единичном   произведении
искусства. Изобретенная им техника  многослойного  альторельефа  позволяет
эпифанизировать - то есть выявлять сокровенное слой за слоем.
     Громкий возглас Прималукса Рускинсона:
     - Великий Специалист по снятию капустных листьев с кочана!
     Лускус - невозмутимо, после того как утихли насмешки:
     -  В  каком-то  смысле  неплохо  подмечено.  Великое  искусство,  как
некоторые овощи, лук например, заставляют нас  плакать.  Однако  свечение,
исходящее  от  полотен  Виннегана,  -  это  не  просто   отражение;   свет
всасывается, переваривается и затем излучается  раздробленными  частицами.
Каждый прямолинейный луч делает видимыми не разные грани одной  и  той  же
фигуры в глубине полотна, но выявляет целостные фигуры. Целые миры,  я  бы
сказал.  Я  называю  это  Пеллусидарным  Прорывом.  Пеллусидар  -   пустая
внутренность нашей планеты, как ее изобразил в двадцатом веке ныне забытый
автор романтических фантазий Эдгар Райс  Барроуз,  создатель  бессмертного
Тарзана.
     Рускинсон издает стон, к нему снова подкатывается обморок.
     - Пеллусидар! Прозрачный, от  латинского  "сверкать"!  Лускус,  вы  -
негодяй, разрываете древние могильники для своих дурацких каламбуров!
     - Герой Барроуза проник в глубь Земли и обнаружил под ее  корой  иной
мир. Который оказался в некотором смысле противоположностью внешнего мира:
где на поверхности океаны, там материки, и наоборот. Подобным  же  образом
Виннеган открыл внутренний мир, подлинное лицо того общепринятого  образа,
который рисуется при упоминании Рядового Гражданина.  И  точно  как  герой
Барроуза, он вернулся к нам с ошеломляющим рассказом о  своем  рискованном
исследовании душевных глубин.  Выдуманный  герой  увидел,  что  Пеллусидар
населен людьми каменного века и динозаврами, и точно так же мир Виннегана,
хотя  он,  с  одной  стороны,  абсолютно  современен,  с  другой  стороны,
архаичен.  Ужасно  первобытен.  Однако  при  высвечивании  этого  подземья
обнаруживается  непроницаемое,  источающее  зло  пятнышко   черноты,   ему
соответствует в  Пеллусидаре  крошечная  неподвижная  луна,  отбрасывающая
застывшую  мрачную  тень.  Итак,  я   имею   в   виду   именно   то,   что
"пеллусидность",   понимаемая   как    прозрачность,    является    частью
"Пеллусидара". Однако слово  "пеллусидный"  определяется  как  "отражающий
свет равномерно  всеми  гранями"  или  "пропускающий  свет  с  минимальным
рассеиванием   или   искажением".   Полотна   Виннегана   обладают   прямо
противоположным  свойством.  Но  сквозь  изломанный,  перекрученный   свет
проницательному глазу  видно  первозданное  прозрачное  сияние,  ровное  и
устойчивое. Это тот свет, который я имел в виду в моей предыдущей лекции о
полярном медведе и "Эпохе Зацикленного человека". Внимательно,  пристально
вглядевшись,  наблюдатель  может  обнаружить  его,  даже  почувствовать  -
фотонный пульс, биение жизни виннегановского мира.
     Рускинсон на грани обморока. Видя улыбку Лускуса, его черный монокль,
так и рисуешь мысленно образ пирата, который только что захватил испанский
галеон, груженный золотом.


     Старик, глядя все так же в перископ, говорит:
     - А вон  Мариам  ибн-Юсуф,  египетская  дикарка,  о  которой  ты  мне
рассказывал. Плывет, как Сатурн, с отчужденным  царским,  холодным  видом,
несет на голове одну из этих шляпок, от которых обезумели  модницы:  здесь
подвешено, здесь закручивается, тут все цвета радуги. Кольца Сатурна?  Или
нимб?
     - Она прекрасна, она была бы чудесной матерью моих детей,  -  говорит
Чиб.
     - Аравийская цыпа. У твоего Сатурна две луны - мать и тетка.  Дуэньи!
Ты говоришь, стала бы доброй матерью? Превосходной женой? Она умна?
     - Не уступает умом Бенедиктине.
     - Тогда дерьмо. Как и где ты их находишь? Ты уверен,  что  влюблен  в
нее? За последние полгода ты влюблялся в двадцать женщин.
     - Я люблю ее. Это настоящее.
     - До тех пор, пока не встретил  следующую.  Разве  ты  можешь  любить
что-то, кроме своих картин? Бенедиктина собирается сделать аборт, верно?
     - Да, если я не сумею отговорить ее, - отвечает Чиб. - Если честно, я
больше  не  испытываю  к  ней  ничего,  даже  малейшей  симпатии.  Но  она
вынашивает моего ребенка.
     - Дай-ка я взгляну на твой лобок. Нет, ты  все-таки  самец.  А  то  я
усомнился на секунду, уж так ты раскудахтался по поводу ребенка.
     - Ребенок - это чудо, способное поколебать секстильоны неверных.
     - Даже и не знаю, что можно возразить. Но разве ты не  в  курсе,  что
дядя Сэм прожужжал нам все уши, ведя пропаганду за  снижение  рождаемости.
Ты как с неба только что свалился.
     - Дед, мне пора идти.
     Чиб целует Старика и возвращается в  свою  комнату,  чтобы  закончить
последнюю картину. Дверь по-прежнему  отказывается  узнавать  его,  и  Чиб
звонит в госоргановскую мастерскую, где ему отвечают, что все  специалисты
на Фестивале народного творчества. Он покидает  дом  в  полном  бешенстве.
Флаги пузырятся, воздушные шарики трепыхаются под  напором  искусственного
ветра, усиленного по случаю праздника, а около озера играет оркестр.
     Старик наблюдает в перископ за удаляющимся Чибом.
     - Бедный малый! Его боль становится моей болью. Он хочет ребенка, и у
него внутри сердце разрывается, потому что бедняжка Бенедиктина собирается
сделать аборт. Отчасти его страдание вызвано тем,  что  он,  сам  того  не
сознавая, ставит себя на место обреченного младенца. Его собственная  мать
делала бесконечные - ну, скажем, многочисленные аборты.  Только  благодаря
Божьему провидению он не стал одним из тех выкидышей, частицей небытия. Он
хочет, чтобы этому ребенку тоже повезло. Но что он может сделать?  Ничего.
Есть еще одно чувство, его разделяют вместе с  ним  очень  многие  в  этом
мире. Он сознает, что запутался в жизни или что-то ее  искорежило.  Каждый
думающий человек сознает это. Даже  самоуверенные  мещане  и  пустоголовые
болваны понимают это подсознательно. Но ребенок, это прелестное  создание,
эта чистая незапятнанная душа, неоперившийся ангел,  несет  в  себе  новую
надежду. Возможно, он  не  запутается.  Возможно,  он  вырастет  и  станет
физически здоровым,  уверенным,  разумным,  добродушным,  щедрым,  любящим
мужчиной или женщиной. Он не будет похож на меня или соседа  за  стеной  -
обещает себе гордый, но испытывающий тревогу родитель. Чиб  думает  именно
так и клянется себе, что его ребенок будет другим. Но как и все остальные,
он обманывается. У ребенка одна мать и один отец, но миллиарды  тетушек  и
дядюшек. Не только те, кто приходятся ему  современниками,  но  и  мертвые
тоже. Даже если бы Чиб скрылся  в  пустыню  и  воспитал  ребенка  сам,  он
передал  бы  ему  свои  неосознанные  предрассудки.  Ребенок  вырастет   с
убеждениями и взглядами, о которых отец даже не  подозревал.  Более  того,
выросший в изоляции ребенок превратится в поистине диковинное человеческое
существо. А если Чиб станет воспитывать  ребенка  в  нашем  обществе,  тот
неизбежно воспримет по меньшей мере какую-то часть  убеждений  и  взглядов
своих ровесников, учителей и... устанешь всех перечислять. Так что  забудь
об этом, Чиб, тебе не  сотворить  нового  Адама  из  своего  удивительного
ребенка со всеми его скрытыми талантами и  задатками.  Если  он  вырастет,
сохранив хотя бы наполовину здравый ум,  это  произойдет  потому,  что  ты
вложил в него любовь и воспитание,  ему  повезло  с  людьми  и  средой,  в
которой  он  рос,  а  также  ему  выпало  счастье  получить  в  наследство
правильное сочетание генов. Это означает, что сейчас  участь  твоего  сына
или дочери - бороться за себя и любить.



       ЧТО ДЛЯ ОДНОГО КОШМАРНЫЙ СОН, ТО ДЛЯ ДРУГОГО - БЛАЖЕННЫЕ ГРЕЗЫ

     Говорит Старик:
     - Я беседовал с Данте Алигьери буквально на днях, и он рассказал мне,
что  шестнадцатый  век  был  сущим  адом  с  его  глупостью,  жестокостью,
извращенностью, безбожием и откровенным  насилием.  Посетив  девятнадцатый
век,  он  забормотал  что-то  невнятное,  тщетно   подыскивая   подходящие
обличительные определения. Что до нашей эпохи, то в  результате  визита  у
него так  подскочило  давление,  что  мне  пришлось  сунуть  ему  таблетку
успокоительного  и  отправить  обратно  с   помощью   машины   времени   в
сопровождении медсестры. Она была  очень  похожа  на  Беатриче,  так  что,
наверное, послужила для него самым лучшим лекарством - кто знает.
     Старик хихикает, вспомнив, как Чиб, когда был мальчиком,  воспринимал
все за чистую правду, когда дед описывал ему  своих  гостей  из  прошлого,
таких выдающихся людей, как Навуходоносор - царь пожирателей травы; Самсон
- обрушиватель храмов бронзового века и бич филистимлян;  Моисей,  который
украл бога у своего тестя в Кените и всю жизнь боролся  против  обрезания;
Будда -  самый  первый  битник;  Сизиф-не-липнет-мох,  взявший  отпуск  от
катания своего камня; Андрокл и его приятель Трусливый Лев из  страны  Оз;
барон фон  Рихтхофен,  Красный  рыцарь  Германии;  Беовульф;  Аль  Капоне;
Гайавата; Иван Грозный и сотни других.
     Наступил момент, когда Старик встревожился,  решив,  что  Чиб  путает
вымысел с реальностью. Ему очень не хотелось признаваться мальчику, что он
сочинил все эти удивительные рассказы  главным  образом  для  того,  чтобы
познакомить его с историей. Это было все равно что  сказать  мальчику:  на
свете нет никакого Деда Мороза.
     Но потом, разоблачая себя неохотно перед  внуком,  он  вдруг  заметил
едва скрываемую насмешливую улыбку на его  лице  и  понял,  что  наступила
очередь  Чиба  поморочить  голову  своему  деду.  Чиб  с   самого   начала
воспринимал все как сказку, или же с течением времени докопался до сути  и
не был потрясен своим открытием. Итак, оба посмеялись вволю, и Старик  еще
не раз рассказывал внуку о своих гостях.
     - Машины времени не существует, - говорит Старик. - Нравится тебе или
не нравится, Чиви - охотник за горностаевой белизной, а  придется  жить  в
этом, твоем времени.
     Машины делают  свою  работу  на  коммунальных  установках  в  тишине,
нарушаемой лишь пощелкиванием электронных надсмотрщиков. Огромные трубы на
дне океана всасывают воду  и  донный  ил,  другие  трубы  перекачивают  их
автоматически на десять  производственных  горизонтов  Лос-Анджелеса.  Там
неорганические вещества  становятся  энергией,  которая  затем  становится
основой пищевых  продуктов,  напитков,  лекарств,  предметов  материальной
культуры. Сельское хозяйство и скотоводство почти отсутствуют за пределами
городских стен, но это ни в коей мере не приводит к недостатку  продуктов.
Искусственное, но абсолютно точное копирование органического состава,  так
что какая нам разница?
     Больше нет ни голода,  ни  нужды,  разве  только  среди  добровольных
изгнанников, что бродят в лесах. Продукты и товары доставляются в  Пандоры
и  выдаются  всем  обладателям  пурпурной  карточки.  Пурпурная  карточка.
Эвфемизм, изобретенный газетчиками и фидеорепортерами, в нем  улавливается
отблеск царской мантии  и  божественного  права.  Права,  дарованного  уже
только за сам факт твоего рождения.
     С  точки  зрения  других  эпох  наше  время  показалось  бы  бредовым
кошмаром; тем не менее  у  нас  есть  преимущества,  им  неведомые.  Чтобы
население не превратилось в текучую,  ни  к  чему  не  привязанную  массу,
огромное жилое образование разбито на небольшие общины. Человек может  всю
свою жизнь прожить в одном месте, не чувствуя необходимости  куда-то  идти
для того, чтобы доставать  себе  что-то  необходимое.  Это  сопровождается
неким провинциализмом,  присущим  малым  городам,  узкими  патриотическими
настроениями, враждебностью ко всему чужому. Отсюда кровавые стычки  между
бандами подростков из разных городов. Отсюда бесконечные ядовитые сплетни.
И настойчивое навязывание всем окружающим местных нравов.
     В то же  самое  время  житель  маленького  города  имеет  фидеовизор,
который дает ему возможность наблюдать события в любой части земного шара.
Вперемешку с ерундой и  пропагандой,  которая,  по  мнению  правительства,
служит  на  пользу  людям,  в  его  распоряжении  бесконечное   количество
первоклассных программ. Человек может повысить свое образование до  уровня
доктора философии, не высовывая носа из дома.
     Наступило второе Возрождение, расцвет искусств сравним с Афинами  при
правлении   Перикла,   с   городами-государствами   Италии   во    времена
Микеланджело, с шекспировской Англией. Парадокс. Безграмотных больше,  чем
в любой другой отрезок мировой истории. Но также  больше  и  образованных.
Число говорящих на классической латыни превышает всех, кто говорил на  ней
при  Цезаре.  Древо  эстетики  приносит  сказочные  плоды.   И   сказочные
результаты.
     Чтобы разбавить как-то провинциализм и  снизить  до  минимума  угрозу
международных войн, мы разработали  политику  хомогенизации.  Добровольный
обмен некоторой части населения одной нации  с  другой  нацией.  Заложники
мира и братской любви. Есть граждане, которым не удается протянуть на одну
пурпурную карточку, или же они думают, что им станет лучше жить  где-то  в
другом месте, таких склоняют к эмиграции, прибегая к денежному подкупу.
     Золотой век в одном отношении, кошмарный сон  -  в  другом.  Так  что
ничего нового не усматривается в современном мире. Он всегда был таким,  в
любую эпоху. На наш век выпали перенаселенность и автоматизация. Как иначе
можно было решить все проблемы? Снова и снова, как и в предыдущих случаях,
мы возвращаемся к Буриданову ослу (в действительности осел  был  собакой).
Он умирает с голоду, потому что не может решить, какую гору еды - из  двух
одинаковых - ему съесть!
     История - pons asinorum, ослиный мозг из  евклидовой  геометрии,  где
люди в качестве ослов на мосту времени.
     Нет, эти два сравнения  несправедливы  и  неверны.  Нам  предлагается
лошадь - любая, на выбор, но единственное, что есть в наличии, - это мерин
в ближайшем стойле. Дух  времени  отбывает  сегодня  вечером,  и  к  черту
опоздавших!
     Составители программы Тройной Революции в  середине  двадцатого  века
оказались  в  чем-то  точны  со  своими  прогнозами.  Но  они  не   сумели
предвидеть,  в  какой  степени  увеличение  досуга  скажется  на   Рядовом
Гражданине.  Они  утверждали,  что  в  каждом  человеке  заложены   равные
возможности развивать творческие наклонности, что каждый способен заняться
искусством,  ремеслами,  любимыми  делами   или   же   образованием   ради
образования. Они отказывались  признать  факт  "неравенства":  что  только
около десяти процентов населения -  если  не  меньше  -  по  природе  свой
способны производить что-то стоящее или  хотя  бы  отдаленно  напоминающее
искусство. Коллекционирование марок, вышивание гладью и растянутый на  всю
жизнь учебный  процесс  быстро  приедаются,  так  что  давай  опять  пить,
пялиться в фидеоящик и прелюбодействовать.
     Теряя уважение к самому себе, отец семейства сбивается  на  свободный
полет, становится кочевником в  прериях  секса.  Мать,  с  заглавной  "М",
превращается в главенствующую фигуру в семье. Бывает, что и  она  резвится
на стороне; но она заботится о ребятишках, она  почти  всегда  на  глазах.
Таким образом, видя, что "отец" пишется со строчной буквы, что он - фигура
слабая, его нет или он ко  всему  безразличен,  дети  зачастую  становятся
гомосексуалистами полностью или частично. Страна чудес  -  это  также  рай
голубых вожделений.
     Некоторые особенности нашего времени можно было предсказать. Одна  из
них - сексуальная распущенность, хотя никто не мог  предвидеть,  насколько
далеко она распространится. Никто не мог знать заранее о  появлении  секты
панаморитов, хотя Америка и порождала то и дело культы на  грани  безумия,
как лягушка плодит  головастиков.  Вчерашний  маньяк  завтра  уже  мессия;
подобным образом Шелти со своими апостолами пережил многолетние гонения  и
сегодня его заповеди укоренились в нашей культуре.
     Старик снова ловит Чиба в сетку визирных нитей перископа.
     - Вот он шагает, мой прекрасный внук, неся дары  данайцам.  Пока  что
моему Геркулесу не удалось расчистить авгиевы конюшни своей души.  Тем  не
менее  он,  возможно,  доберется,  спотыкаясь,  до  успеха,  наш  кутежный
Аполлон, наш Поверженный Эдип. Ему повезло больше, чем основной массе  его
современников. У него был конкретный отец, пусть  и  удалившийся  в  тень,
есть  также  выживший  из  ума  дед,  скрывающийся  от   так   называемого
правосудия. Он получил любовь, воспитание  и  превосходное  образование  в
этой вот звездной палате. К счастью, у него хорошая профессия.
     Но Мама тратит уж очень много, она также  пристрастилась  к  азартным
играм,  из-за  этого  порочного  увлечения   она   теряет   часть   своего
гарантированного дохода. Я считаюсь мертвым, так что ничего не получаю  по
пурпурной карточке. Чиб вынужден выкручиваться за нас обоих, продавая  или
обменивая свои картины. Лускус помог  ему,  создав  рекламу,  но  в  любой
момент Лускус может повернуть против него. Денег  от  продажи  картин  все
равно не хватает. В  конце  концов,  деньги  не  составляют  основы  нашей
экономики; они - скудное вспоможение. Чибу необходима эта  премия,  но  он
получит ее, только если отдастся Лускусу.
     Нельзя сказать, что  Чиб  отвергает  сексуальную  связь  между  двумя
мужчинами. Как и большинство его сверстников, он допускает  любовь  как  с
женщиной, так и с мужчиной. Мне кажется, что они с Омаром Руником время от
времени навещают друг друга в постели. Почему бы и  нет?  Они  любят  друг
друга. Но Чиб отвергает Лускуса, делает это  из  принципа.  Он  не  станет
ложиться под кого-то ради  своей  карьеры.  Более  того,  для  Чиба  имеет
большое значение та точка зрения,  которая  глубоко  укоренилась  в  нашем
обществе. Он считает, что гомосексуальная связь без принуждения -  явление
естественное, но гомосексуализм по принуждению - это уже педерастия,  если
воспользоваться устаревшей терминологией. Есть ли, нет  ли  оснований  для
подобного разграничения, но Чиб его делает.
     Итак, Чиб, возможно, отправится в Египет. Но что тогда будет со мной?
     Не думай о своей матери и обо мне,  Чиб.  Что  бы  ни  случилось.  Не
поддавайся Лускусу. Помни последние слова Синглтона, директора  Управления
по переселению и приспособлению к новым условиям, он пустил  себе  пулю  в
лоб, потому что не смог приспособиться  к  изменениям  вокруг,  он  сказал
перед смертью: "Как с этим быть:  ты  завоюешь  весь  мир,  но  для  этого
подставишь кому-то свой зад?"
     В этот момент Старик замечает, что его внук, который  до  этого  шел,
как будто чем-то придавленный, внезапно расправил плечи. Он видит, как Чиб
переходит  на  танцующую  походку,   делая   несколько   импровизированных
шаркающих па, после чего кружится несколько раз подряд. Ясно, что при этом
он улюлюкает. Пешеходы вокруг него улыбаются.
     Старик издает стон, затем смеется:
     - О Боже, эта жеребячья энергия юности, непредсказуемый сдвиг спектра
от черной тоски до ярко-красной радости! Танцуй,  Чиб,  танцуй  до  потери
сознания! Будь счастлив, пусть это всего лишь на минуту! Ты еще  молод,  у
тебя в груди бьет неистощимым ключом надежда! Танцуй, Чиб, танцуй!
     Он смеется и смахивает слезу.



          "СЕКСУАЛЬНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ БЫСТРОЙ АТАКИ ЛЕГКОЙ КАВАЛЕРИИ"

     настолько занимательная книга, что доктор Йесперсен  Джойс  Батименс,
психолингвист федерального Управления перегруппировки и взаимных  сношений
не хотел бы прерывать чтение. Но дела зовут.
     -  Пук  редисок  не  обязательно  ассоциировать  с  кружком   красных
террористов, - наговаривает он в диктофон. - Юные Редисы назвали так  свою
группу потому, что редиска имеет  корень  -  радикал,  следовательно,  она
радикальна.  Затем,  обыгрываются  слова  "корень"  и  "кореш",  жаргонное
определение близкого закадычного друга и, возможно, "ремиз" и "релиз".  И,
вне сомнений, "рудикал" - диалектное, распространенное  только  в  Беверли
Хиллз название для  отталкивающих,  неуправляемых,  неприятных  в  общении
личностей. Все же Юные Редисы не принадлежат к тем силам, которые я назвал
бы  Левым   Крылом;   они   представляют   собой   нынешнее   недовольство
Жизнью-в-целом,  но  не  выдвигают   никаких   коренных   предложений   по
перестройке. Они  поднимают  крик  против  современного  состояния  вещей,
подобно обезьянам на дереве,  но  их  критика  никогда  не  несет  в  себе
конструктивных идей. Они хотят все разрушить, совсем не задумываясь о том,
что надо делать после разрушения.
     В двух словах, они отражают ворчание и брюзжание среднего мещанина, с
той лишь разницей, что высказываются более членораздельно. В Лос-Анджелесе
тысячи группировок, похожих на них, а во всем мире их, возможно, миллионы.
В детстве они вели нормальную жизнь. Фактически все они родились и выросли
в том же самом насесте, это одна из причин, почему их отобрали для данного
исследования. Чем и кем стали десять таких творческих людей, взращенных  в
семи домах района 69-14, примерно одинакового возраста, живших практически
бок о бок друг с другом, так как их отдавали в игровой  загон  на  вершине
опоры и каждая мать по  очереди  присматривала  за  ними,  пока  остальные
занимались тем, что им было нужно, и... О чем я?
     Ах да, они жили  нормальной  жизнью,  ходили  вместе  в  одну  школу,
развлекались,  предавались  обычным  сексуальным  играм  в  своей   среде,
вступали в молодежные банды и вели довольно кровопролитные войны с  бандой
соседнего гнездовья  и  ребятами  с  Западной  окраины.  Однако  в  каждом
проявлялась острая интеллектуальная пытливость и  каждый  стал  заниматься
художественным творчеством.
     Высказывалось предположение, которое  может  оказаться  правдой,  что
известная нам загадочная личность Рейли Ренессанс был отцом  всех  десяти.
Факт допустимый, но требующий доказательств. Рейли  Ренессанс  одно  время
проживал в доме госпожи Виннеган  и,  похоже,  развил  невероятно  кипучую
деятельность в этом насесте, да в целом в Беверли Хиллз.  Откуда  появился
этот человек, кем он был и куда  исчез,  остается  загадкой,  несмотря  на
усиленные поиски различных органов. У него не было удостоверения  личности
или какого другого документа, тем не менее  его  никто  не  трогал  долгое
время. Похоже, у него был какой-то материал на начальника местной  полиции
и,  возможно,  на  некоторых  служащих  в  представительстве  Федерального
правительства в Беверли Хиллз.
     Он жил два года у госпожи Виннеган, затем исчез из вида. Прошел слух,
что он покинул Лос-Анджелес, чтобы вступить в племя  белых  новоамериндов,
которых тогда называли индейцами-семянолами.
     Однако вернемся к Юным (перегласовка с Юнгом?) Редисам. Они  восстают
против Верховного Идола - против дяди Сэма, которого они ненавидят,  но  и
любят. Словосочетание "дядя Сэм", конечно же, связывается в их подсознании
с шотландским словом примерно такого же звучания, обозначающим незнакомую,
странную, жуткую личность; это указывает на то, что  их  собственные  отцы
были людьми со стороны. Все исследуемые живут в семьях, где отца  нет  или
же он - слабое существо; явление, к сожалению,  распространенное  в  нашей
цивилизации.
     Я никогда не видел своего отца... Туни, сотри последнюю фразу, она  к
делу не относится. То же самое шотландское слово, похожее на "дядю", имеет
второе  значение:  "новость",  "известие",  это  указывает  на   то,   что
несчастные молодые люди страстно надеются получить известие о  возвращении
своего отца и, возможно, верят втайне в примирение с дядей Сэмом, то  есть
со своими отцами.
     Дядя Сэм. Сэм - сокращенно  от  имени  Самуэль,  от  древнееврейского
Шему'эль, что означает "Имя Божье". Все Редисы - атеисты, хотя  некоторые,
прежде  всего  Омар  Руник  и  Чибиабос  Виннеган,  получили   в   детстве
религиозное    воспитание    (первый    -    панаморитское,    второй    -
римско-католическое).
     Бунт молодого Виннегана против Бога  и  против  католической  церкви,
несомненно, усугубился в связи со  следующим  фактом:  когда  у  него  был
хронический запор, мать принуждала его пить  слабительное,  чтобы  вызвать
катарсис - очищение желудка. Вероятно, его  также  злило,  что  приходится
заучивать катехизис в то время, как ему хотелось играть. Также имел  место
знаменательный эпизод, оставивший глубокий шрам в его памяти, - это  когда
ребенка заставили глотать катетер.  (Нежелание  испражняться,  характерное
для детского возраста, будет подвергнуто анализу в следующем докладе.)
     Дядя Сэм, Фигура Отца. _Ф_и_г_у_р_а_ звучит настолько очевидной игрой
слов, что я  не  стану  утруждать  себя  демонстрацией  очевидного.  Сюда,
наверно, можно отнести и "фигу" в ее фигуральном  значении:  фига  вам!  -
посмотрите "Ад" Данте, то место, где  какой-то  итальянец  или  кто  иной,
находясь в преисподней, говорит:  "Фиг  тебе,  Боже!"  -  кусая  при  этом
большой палец, что являлось в старину вызывающим,  неуважительным  жестом.
Хм? Кусать большой палец - характерная черта младенческого возраста?
     Сэм также представляет собой многослойный  каламбур  из  фонетически,
орфографически и полусемантически  связанных  слов.  Важно  отметить,  что
молодой Виннеган не терпит, когда его называют "дорогой",  он  утверждает:
мать так часто называла его дорогим, что его тошнит от этого слова. Однако
Чиб улавливает здесь гораздо более глубокий смысл.  Например,  есть  такой
олень в Азии - самбар, у него на  рогах  по  три  разветвления.  (Обратите
внимание на созвучие: сэм - сам.) Очевидно, три  ветви  символизируют  для
Чиба программу Тройной революции,  историческую  точку  отсчета  -  начало
нашей эпохи, которую Чиб так ненавидит,  по  его  утверждению.  Три  точки
также связываются исконно со Святой Троицей, по поводу которой Юные Редисы
часто богохульствуют.
     Мне следовало бы отметить, что этим данная группировка отличается  от
других, которые я изучал.  Все  остальные  высказывали  богохульные  мысли
довольно редко и в умеренной форме, что согласуется с умеренным,  поистине
бесцветным религиозным духом, преобладающим в наши дни. Ярые  богохульники
процветают, только когда процветают ярые церковники.
     "Сэм"   также   перекликается   с   "семьей",   что   указывает    на
подсознательное стремление Редисов следовать общепринятой морали.
     Существует  догадка,  которая,  однако,  сможет   оказаться   сильной
натяжкой,  будто  "Сэм"  соответствует  "самеху"   -   пятнадцатой   букве
древнееврейского алфавита.  (Сэм!  Эх!?)  В  старом  варианте  английского
алфавита, который Юные Редисы учили в детстве, пятнадцатой  буквой  стояло
"О". В сравнительной  таблице  моего  словаря  (это  новое,  сто  двадцать
восьмое издание Вебстера для университетов) латинское  "О"  помещается  на
той  же  строке,  что  и  буква  Пап  арабского  алфавита.   Рядом   стоит
древнееврейская Мам. Итак, мы прослеживаем двойную связь с  отсутствующим,
но желанным отцом (Пап) и сверхдовлеющей матерью (Мам).
     Я  не  нахожу  применения  древнегреческому  Омикрону  из   того   же
горизонтального ряда. Но дайте срок; требуется провести тщательный анализ.
     Омикрон. Маленькое "о"! Строчной Омикрон имеет форму яйца.  Маленькое
яйцо  есть  оплодотворенная  сперма  их  отца?   Матка?   Основная   форма
современной архитектуры?
     Сэм Хенна - устаревший эвфемизм для "геенны".  Дядя  Сэм  -  это  Сэм
Хенна в качестве отца? Давай лучше сотрем это место, Туни. Возможно,  наши
высокообразованные юноши сталкивались  с  этой  вышедшей  из  употребления
фразой, но это невозможно проверить. Я бы не хотел выступать с  догадками,
которые могли бы выставить меня в смешном свете.
     Идем дальше. Сэмисен. Японский музыкальный  инструмент  с  _т_р_е_м_я
струнами. Снова программа Тройной революции и Святая Троица. Троица? Отец,
Сын и Святой Дух. Мать - абсолютно презренная фигура,  она,  так  сказать,
Смятый Пух? Может, и так. Убери это, Туни.
     Сэмисен.  Сын  Сэма?  Что  приводит  нас,  естественно,  к   Самсону,
обрушившему храм филистимлян на себя и их головы. Наши парни высказываются
за то, чтобы совершить нечто подобное. Хм?  Вспоминаю  самого  себя  в  их
возрасте, до того, как я возмужал. Вычеркни последнюю фразу, Туни.
     Самовар. Данное русское изобретение предназначено для кипячения воды.
Вне всяких сомнений, Юные Редисы кипят от революционного задора. Однако  в
глубине своих обеспокоенных душ они  сознают,  что  дядя  Сэм  для  них  -
вечнолюбящий Отец-Мать, в его сердце главная забота - о  своих  детях.  Но
они заставляют себя ненавидеть его, следовательно, они само-варятся.
     Самоцвет  или   полудрагоценный   камень.   Среди   многих   оттенков
преобладают самоцветы желтовато-розового, бледно-красного цвета,  близкого
к редису; по крайней мере, у них в подсознании возникает  такая  аналогия.
Самоцвет  соответствует  Юному  Редису;  им  кажется,  что  их  подвергают
шлифовке на наждачном круге современного общества.
     Туни, как тебе нравится эта зонко  такрученная...  тонко  закрученная
фраза, я хотел сказать. Прогони всю запись, отредактируй, как  полагается,
подчисти, где надо, и передай боссу, сам знаешь. Мне пора идти.  Опаздываю
к маме на обед; она сильно огорчается, если я опаздываю хоть на секунду.
     Ах, постскриптум! Я советую  агентам  организовать  более  тщательное
наблюдение за Виннеганом. Его друзья выпускают пар душевных терзаний через
разговоры и пьянку, а он вдруг изменил стиль поведения. У  него  случаются
долгие периоды молчания, он бросил курение, выпивку и секс.