Борис ШТЕРН
Сборник рассказов
СОДЕРЖАНИЕ:
БЕЗУМНЫЙ КОРОЛЬ
ДОМ
ДОСМОТР-1
ДОСМОТР-2
НЕДОСТАЮЩЕЕ ЗВЕНО
ОСТРОВ ЗМЕИНЫЙ или ФЛОТ НЕ ПОДВЕДЕТ!
ОТПУСТИ ДОМОЙ
РЕЙС ТАБАЧНОГО КОНТРАБАНДИСТА
СПАСАТЬ ЧЕЛОВЕКА
ФОКУСНИКИ
ЧЬЯ ПЛАНЕТА?
Борис ШТЕРН
ЧЬЯ ПЛАНЕТА?
Земной разведывательный звездолет, возвращаясь домой, забрел в
скопление звездной пыли. Место было мрачное, неизученное, и земляне искали
здесь и везде кислородные планеты - дышать уже было нечем. Поэтому, когда
звездолет подошел к кислородной планетке, робот Стабилизатор заорал
нечеловеческим голосом: "Земля!", и инспектор Бел Амор проснулся.
Тут же у них произошел чисто технический разговор, разбавленный
юмором для большего интересу, разговор, который обязаны произносить
многострадальные герои фантастического жанра в порядке информации
читателя: о заселении планет, о разведке, о космосе, о трудностях своей
работы. Закончив этот нудный разговор, они с облегчением вздохнули и
занялись своим делом: нужно было ставить бакен.
Что такое бакен? Это полый контейнер с передатчиком. Он сбрасывается
на орбиту и непрерывно сигналит: "Владения Земли, владения Земли, владения
Земли..." На этот сигнал устремляются могучие звездолеты с переселенцами.
Все дела.
Несколько слов о Бел Аморе и Стабилизаторе. Инспектор Бел Амор -
человек средних лет с сонными глазами; в разведке не бреется, предпочитает
быть от начальства подальше. Не дурак, но умен в меру. Анкетная
автобиография не представляет интереса. О Стабилизаторе и того меньше:
трехметровый корабельный робот. Недурен собой, но дурак отменный. Когда
Бел Амор спит, Стабилизатор дежурит: держится за штурвал, разглядывает
приборы.
Их придется на время покинуть, потому что события принимают
неожиданный оборот. С другого конца пылевого скопления к планетке
подкрадывается нежелательная персона - звездолет внеземной цивилизации.
Это новенький суперкрейсер, только что спущенный со стапелей. Он
патрулирует галактические окрестности и при случае не прочь застолбить
подходящую планетку. Его жабообразной цивилизации как воздух нужна
нефть... что-то они с ней делают. В капитанской рубке расположился
контр-адмирал Квазирикс - толстая жаба с эполетами.. Команда троекратно
прыгает до потолка: открыта планета с нефтью, трехмесячный отпуск
обеспечен. Крейсер и земной разведчик приближаются к планетке и замечают
друг друга.
Возникает юридический казус: чья планета?
- У них орудия противозвездной артиллерии... - шепчет Стабилизатор.
- Сам вижу, - отвечает Бел Амор.
В местной системе галактик мир с недавних пор. Навоевались здорово,
созвездия в развалинах; что ни день, кто-нибудь залетает в минные поля.
Такая была конфронтация. А сейчас мир, худой, правда. Любой инцидент
чреват, тем более, есть любители инцидентов. Вот, к примеру: рядом с
контр-адмиралом Квазириксом сидит его адъютант-лейтенант Квазиквакс.
- Плевать на соглашение, - квакает адъютант, - оно все равно
временное. Один выстрел - и никто ничего не узнает. Много их расплодилось,
двуногих, суперкрейсер ни во что не ставят.
Есть и такие.
- Будьте благоразумны, - отвечает ему контр-адмирал. - В последнюю
войну вы еще головастиком были, а я уже командовал Квакзанским ракетным
дивизионом. Вы слышали что-нибудь о судьбе нейтральной цивилизации
Журавров из одноименного скопления? Нет? Посмотрите в телескоп - клубы
пепла до сих пор не рассеялись. Так что, если хотите воевать, то женитесь
на эмансипированной лягушке и ходите на нее в атаки. А инструкция гласит:
с любым пришельцем по спорным вопросам завязывать мирные переговоры. У
инспектора Бел Амора инструкция того же содержания.
Гигантский суперкрейсер и двухместный кораблик сближаются.
- Вас тут не было, когда мы подошли!
- Мы подошли, когда вас не было!
Бел Амор предлагает пришельцам отчалить подобру-поздорову. Это он
хамит для поднятия авторитета.
- Послушайте, как вас там... - вежливо отвечает контр-адмирал
Квазирикс. - На службе я тоже агрессивен, хотя по натуре пацифист. Такое
мое внутреннее противоречие. Мой адъютант советует решить вопрос одним
выстрелом, но, если после этого начнется новая галактическая война, я не
перенесу моральной ответственности. Давайте решать мирно.
Бел Амор соглашается решать мирно, но предварительно высказывает
особое мнение о том, что с противозвездными орудиями и он не прочь вести
мирные переговоры.
Тут же вырабатывается статус переговоров.
- Мы должны исходить из принципа равноправия, - предлагает Бел Амор.
- Хоть у вас и суперкрейсер, а у меня почтовая колымага, но внешние
атрибуты не должны влиять на результате переговоров.
Со своей стороны суперкрейсер вносит предложение о регламенте.
Контр-адмирал настаивает: не ограничивать переговоры во времени и вести их
до упаду, пока не будет принято решение, удовлетворяющее обе стороны.
Судьба планеты должна быть решена.
Вот отрывки из стенограммы переговоров. Ее вели на суперкрейсере и
предоставили копию в распоряжение землян.
7 августа. Первый день мирных переговоров.
Контр-адмирал Квазирикс. Решено: не надо грубостей. Будем решать
мирно.
Инспектор Бел Амор. Рассмотрим вопрос о передаче нашего спора в
межцивилизационный арбитраж?
Квазирикс. Ох уж эти мне цивильные... по судам затаскают.
Бел Амор. Ну, если вы так считаете...
Квазирикс. Предлагаю не обсуждать вопрос о разделе планеты. Она
должна принадлежать одной из договаривающихся сторон.
Бел Амор. Заметано.
Квазирикс. Будут ли еще предложения?
Бел Амор. Ничего в голову не лезет.
Квазирикс. Тогда предлагаю сделать перерыв до утра. По поручению
команды приглашаю вас на скромный ужин.
8 августа. Второй день...
Бел Амор. Наша делегация благодарит за оказанный прием. В свою
очередь приглашаем вас отобедать.
Квазирикс. Приглашение принимаем. А теперь к делу. Предлагаю
опечатать корабельные хронометры. Они должны были зафиксировать точное
время обнаружения планеты. Таким образом можно будет установить приоритет
одной из сторон.
Бел Амор. Где гарантия, что показания вашего хронометра не подделаны?
Квазирикс (обиженно). За вас тоже никто не поручится.
Бел Амор. Решено: показания хронометра не проверять. Кстати, обедаем
мы рано и не хотели бы нарушать режим.
Квазирикс. В таком случае пора закругляться.
Бел Амор. Еще одно... Захватите с собой вашего адъютанта Квазиквакса.
Мы с ним вчера не закончили беседу...
12 августа. Шестой день.
Неизвестное лицо с крейсера (похоже на голос боцмана). Эй, на шлюпке,
как самочувствие?
Робот Стабилизатор. У инспектора Бел Амора с похмелья болит голова и
горят трубы. Ну и крепкая же эта штука у вас... Он предлагает отложить
переговоры еще на один день.
Неизвестное лицо. Контр-адмирал Квазирикс и адъютант-лейтенант
Квазиквакс тоже нездоровы после вчерашнего ужина. Контр-адмирал приглашает
вас на завтрак.
26 августа. Двадцатый день.
Квазирикс. Ну и...
Бел Амор. А она ему говорит...
Квазирикс. Не так быстро, инспектор... Я не успеваю записывать.
16 сентября. Сорок первый день.
Бел Амор. Адмирал, переговоры зашли в тупик, а припасов у меня
осталось всего на два дня. Надеюсь, вы не воспользуетесь моим критическим
положением...
Квазирикс. Лейтенант Квазиквакс! Немедленно поставьте инспектора Бел
Амора и робота Стабилизатора на полное крейсерское довольствие!
Лейтенант Квазиквакс. Слушаюсь, мой адмирал!
3 октября. Пятьдесят восьмой день.
Во время завтрака контр-адмирал Квазирикс вручил инспектору Бел Амору
орден Золотой Кувшинки и провозгласил тост в честь дружбы землян и
андромедян. Инспектор Бел Амор выступил с ответной речью. Завтрак прошел в
сердечной обстановке. На следующий день инспектор Бел Амор наградил
контр-адмирала Квазирикса Почетной грамотой.
11 декабря. Сто двадцать седьмой день.
Бел Амор. Мы здесь торчим уже четыре месяца! Давайте, наконец,
решать!
Квазирикс. Команда предлагает стравить наших корабельных роботов,
пусть дерутся. Чей робот победит, тому и достанется планета.
Бел Амор. В принципе я согласен. Спрошу Стабилизатора.
Стабилизатор... (В стенограмме неразборчиво.)
12 декабря. Сто двадцать восьмой день.
Утром в космическое пространство вышли корабельные роботы
Стабилизатор (Солнечная система) и Жбан (Содружество андромедян). По
условиям поединка роботы должны были драться на кулаках без ограничения
времени с перерывами на подзарядку. Инспектор Бел Амор и контр-адмирал
Квазиквакс заняли лучшие места в капитанской рубке, команда выглядывала в
иллюминаторы. Жбан и Стабилизатор, сблизившись, подали друг другу клешни и
заявили, что они, мирные роботы, отказываются устраивать между собой
бойню; а если хозяевам охота драться, они не против.
По приказу контр-адмирала робот Жбан получил десять суток гауптвахты
за недисциплинированность. Инспектор Бел Амор сказал Стабилизатору: "Я
т-те покажу! Ты у меня попляшешь!" - однако дисциплинарного взыскания не
наложил, ничего такого не показал и плясать не заставил.
1 февраля. Сто семьдесят девятый день.
Квазирикс. Мне уже все надоело. Меня в болоте жена ждет.
Бел Амор. А я что, по-вашему, не женат?
Квазирикс. Я бы давно ушел, если бы не вы.
Бел Амор. Давайте вместе уйдем.
Квазирикс. Так я вам и поверил.
Стабилизатор. ... (Что-то бормочет.)
Бел Амор. Адмирал, у меня появилась неплохая мысль. Давайте отойдем в
сторону от планеты и устроим гонки. Кто первый придет к цели, тот и
поставит бакен.
Квазирикс (с сомнением). Но я не знаю предельной скорости вашей
шлюпки.
Бел Амор. А я - предельной скорости вашего крейсера. Риск обоюдный.
(Далее в стенограмме следует уточнение деталей, и на этом она
обрывается.)
В десяти световых годах от планеты они нашли замшелый астероид и
решили стартовать с него. Гонки проходили с переменным успехом. Сначала
Бел Амор вырвался вперед, а суперкрейсер все никак не мог оторваться от
астероида. Контр-адмирал буйствовал и обещал то всех разжаловать, то
присвоить внеочередное звание тому, кто поднимет в космос эту
свежеспущенную рухлядь. Адъютант-лейтенант Квазиквакс стал капитаном 3-го
ранга: он спустился в машинное отделение и, применив особо изощренные
выражения, помог кочегарам набрать первую космическую скорость.
К половине дистанции суперкрейсер настиг Бел Амора, и оба звездолета
плелись в пылевом скоплении со скоростью 2 св.год/час: плелись до тех пор,
пока у Бел Амора не оторвался вспомогательный двигатель.
- У вас двигатель оторвался! - предупредительно радировали с
крейсера.
- Прыгать надо! - запаниковал Стабилизатор и выбросился в космическое
пространство.
Бел Амор сбавил скорость и осмотрелся. Положение было паршивое. Еще
немного - и того...
На последних миллиардах километров суперкрейсер вырвался далеко
вперед и первым подошел к планетке. Тем гонки и закончились. Для Бел Амора
наступило время переживаний, но переживать неудачу ему мешал Стабилизатор:
тот плавал где-то в пылевом скоплении и просился на борт.
- Пешком дойдешь! - отрезал Бел Амор. - Как в драку, так принципы не
позволили?
- Надо не кулаками, а умом брать, - уныло отвечал Стабилизатор.
Бел Амор вздохнул и... навострил уши. Там, у планеты, с кем-то
неистово ссорился контр-адмирал Квазирикс.
- Вас тут не было, когда мы были! - кричал контр-адмирал. - У меня
есть свидетель! Он сейчас подойдет!
Незнакомый голос возражал:
- Тут никого не было, когда я подошел. Вы мне мешаете ставить бакен!
- У меня есть свидетель! - повторял контр-адмирал.
- Не знаю я ваших свидетелей! Я открыл эту каменноугольную планетку
для своей цивилизации и буду защищать ее всеми доступными средствами до
победного конца.
Бел Амор приблизился и увидел на орбите такой огромный звездолет, что
крейсер рядом с ним не смотрелся.
- В самом деле, свидетель... - удивился незнакомец, заметив звездолет
Бел Амора. - В таком случае предлагаю обратиться в межцивилизационный
арбитраж.
Контр-адмирал Квазирикс застонал. У Бел Амора появилась надежда
поправить свои дела.
- Адмирал, - сказал он. - Переговоры никогда не закончатся. Вы же
сами видите, что происходит. Давайте разделим планету на три части и
возвратимся домой, а потом наши цивилизации без нас разберутся.
- Это почему на три части? - послышался новый голос. - А меня вы не
принимаете во внимание?
- Это еще кто?!
К планете подбиралась какая-то допотопина... паровая машина, а не
звездолет. Там захлебывались от восторга:
- Иду, понимаете, мимо, слышу: ругаются; принюхался: чем-то пахнет;
чувствую, есть чем поживиться; дай, думаю, сверну, спешить некуда, вижу,
планетка с запасами аш-два-о, да у нас за такие планетки памятники ставят!
- Вас тут не было! - вскричали хором Бел Амор, контр-адмирал и
незнакомец.
- По мне не имеет значения, были, не были, - резонно отвечала паровая
машина. Прилетели - ставьте бакен. Бакена нет - я поставлю.
- Только попробуйте!
- А что будет?
- Плохо будет!
- Ну, если вы так агрессивно настроены... - разочаровалась паровая
машина, - давайте тогда поставим четыре бакена... О, глядите, еще один!
Увы, паровая машина не ошиблась: появился пятый. Совсем маленький. Он
огибал планетку по низкой орбите над самой атмосферой.
- Что?! Кто?! - возмутились все. - пока мы тут болтаем, он ставит
бакен! Каков негодяй! Вас тут не было...
- Нет, это не звездолет... - пробормотал контр-адмирал, разглядывая в
подзорную трубу вновь прибывшую персону. - Это бакен! Кто посмел поставить
бакен?! Я пацифист, но я сейчас начну стрелять!
Это был бакен. Он сигналил каким-то странным, незарегистрированным
кодом.
Все притихли, прислушались, огляделись. Низко-низко плыл бакен над
кислородной, нефтяной, каменноугольной, водной планетой; и планета эта уже
не принадлежала никому из них.
У Бел Амора повлажнели глаза, незнакомец прокашлялся, сентиментально
всхлипнула паровая машина.
- Первый раз в жизни... - прошептал контр-адмирал Квазирикс и полез в
карман за носовым платком. - Первый раз присутствую при рождении... прямо
из колыбельки...
- Потрясающее зрелище. По такому случаю и выпить не грех... -
намекнула паровая машина.
- Идемте, идемте... - заторопился незнакомец. - Нам, закостенелым
мужланам и солдафонам, нельзя здесь оставаться.
Бел Амор молчал и не отрываясь смотрел на бакен.
Бакен сигналил и скрывался за горизонтом.
Это был не бакен. Это был первый искусственный спутник этой планетки.
Борис ШТЕРН
ОСТРОВ ЗМЕИНЫЙ или ФЛОТ НЕ ПОДВЕДЕТ!
Двухактная фантастическая военно-морская пьеса,
состоящая из одного-единственного слова из двух букв,
с финальной сексуальной сценой
и с ремарками для режиссера
Действие происходит в рассекреченном квадрате
Черного моря в виду острова Змеиный
на борту американского авианосца "Уиски"
Действующие лица:
АТАНАС ПЛИСКОВ, адмирал болгарского флота, который (флот)
дислоцирован в Бургасе. Курит сигареты "Стюардесса". Улыбчив, простодушен.
Потягивает ракию прямо из фляжки, угощает всех остальных действующих лиц.
В переговорах о статусе Черного моря немногословен: "братушки", "Шипка",
"Алеша" и тому подобный джентльменский набор. Недавно провел в Одессу
караван-конвой с ранними болгарскими помидорами и огурчиками, за что
награжден национальным орденом "Царя Бориса" и зарубежным "Зализным
Трезубом". Не прочь приобрести для Болгарии остров Змеиный, который торчит
за бортом авианосца "Уиски", но на "нет" и суда нет.
ОСТРОВ ЗМЕИНЫЙ, такой себе островок, не уступающий, пожалуй, по
размерам авианосцу "Уиски", расположен, примерно, 45 гр.северной широты и
35 гр. восточной долготы, невдалеке от устья Дуная.
НАДИР ЦИНАНДАДЗЕ, адмирал Яхты Его Величества Звиада 1-го. Порт
приписки Сухуми временно захвачен вражьей силой. Курит "Герцеговину Флор",
демонстрируя черно-зеленую пачку, как некий мандат. Как видно, что-то
хочет сказать, но все время молчит. На роль можно пригласить глухонемого
артиста. Напряжен, подозрителен, неподвижен. Взгляд исподлобья.
Беспрерывно перебирает четки из очень драгоценного крупного жемчуга,
принадлежавшего когда-то самой царице Тамаре. К нему особое внимание
режиссера: способен взорваться - из нагрудного кармана торчит
граната-лимонка.
КИТО ГУРДЖААНИ, генацвале. Комиссар флота Временного Военного
Правительства. Три катера расположены в Сухуми, а непогружаемая подводная
лодка с одной ядерной боеголовкой - на капремонте в Батуми. Круглая
фуражка-аэродром для стоянки вертолета "Ми-8". Из-под фуражки торчит нос
(чем больше, тем лучше). Вместо четок руки заняты беспрерывной очисткой
мандаринов из ящика под ногами. Нож для очистки - или финский, или кривой,
вроде турецкого ятагана. Вкусно пахнет мандаринами и чачей. Важно помнить:
в сценическом пространстве между адмиралом Цинандадзе и комиссаром
Гурджаани для недопущения взаимных оскорблений или даже кровопролития
постоянно должен кто-нибудь находиться (лучше всего - адмирал Вермут фон
Шварцвайтхорс).
ВЕРМУТ ФОН ШВАРЦВАЙТХОРС, адмирал объединенного флота НАТО,
посредник-наблюдатель ООН на многосторонних переговорах о статусе Черного
моря. Невозмутим. Толстопуз. Как говорится, морда лица. Пытается вообще не
вмешиваться в эти совковые дела. Разглядывает в подзорную трубу весенний
зелененький хребет острова Змеиный. (Безлюдье. Видны какие-то вышки,
бараки, радары - то ли заброшенная воинская часть, то ли бывшая зона.)
Берет из рук личной секретарши толстенную гаванскую сигару, смачно
закуривает, стряхивает пепел за борт. Выкуривает сигару до половины, бычок
швыряет в Черное море, секретарша приносит новую сигару берет сигару из
рук, закуривает и т.д. Сигар понадобится много.
БЫЧКИ. Бычки огибают остров Змеиный, собираются в косяки и плывут к
Одессе, Херсону и к Крымскому полуострову, где отлавливаются рыбаками и
продаются на южных рынках в виде западной гуманитарной помощи.
АННА-МАРИ УПАДЕЖУ, ГЛАВНОЕ ДЕЙСТВУЮЩЕЕ ЛИЦО. Личный
секретарь-переводчик адмирала фон Шварцвайтхорса. Режиссер должен
постоянно помнить, что почтенная публика с нетерпением ожидает объявленной
сексуальной сцены, - дележ Черного моря почтенную публику мало колышет.
Значит, надо ей предоставить. Игра артистов, декорации, световые и шумовые
эффекты - все, все, все должно быть направленно к достижению этой
сверхзадачи. Как учили. По Станиславскому. Все внимание на Анна-Мари
Упадежу!.. Это что-то особенное!.. Формы фигуры!.. Одета в открытый
военно-морской купальник французского Иностранного легиона. "Открытый" -
мягко сказано... Как можно открытей! Еще более того!.. Если хлопотно
достать французский купальник - можно и без купальника, но лучше все-таки
в купальнике, чтобы Анна-Мари могла снять купальник на сцене. Она
расхаживает в купальнике по палубе авианосца "Уиски" на высоких каблуках и
развозит ямайский ром, джин, бренди, водку, шнапс, мадеру, херес и что там
еще пьют настоящие морские волки. Каблуки повыше, с подковами.
Беспрерывное цоканье подков под рев взлетающих и садящихся "Фантомов" и
"Мигов", беспрерывное мелькание обнаженных ног, плеч, бедер, ягодиц,
грудей и что там еще есть у французских секретарш - Анна-Мари должна
заполнять собой всю палубу авианосца. Важно заинтересовать, озадачить
почтенную публику вопросом: кто именно из морских волков войдет в финале в
интимную близость с Анна-Мари? Кому она благосклонно подарит свою любовь
на глазах у почтенной публики? Вот вопрос вопросов! Шефу ли своему,
Вермуту фон Шварцвайтхорсу?.. Зачем ему любовь Анна-Мари, он и так с ней
спит... Атанасу ли Плискову с "Зализным Трезубом"?.. Надиру Цинандадзе с
лимонкой в кармане или Кито Гурджаани с острым ножиком?.. А может быть на
палубе авианосца произойдет групповой сексуальный акт?.. Зритель должен
оставаться в напряженном неведении до самой финальной сцены.
Далее:
ТИХОМИРО БРАГУ, капитан-лейтенант Дунайской речной флотилии (г.
Унгены). Курит кишиневские "Мальборо", тяготеет к Румынии и мучительно
ищет выход для родной Молдовы в Эвксинский понт по Дунаю через Рени -
Измаил - Килию - Вилково. Как говорится, с понтом под зонтом. Мучительно
не пьет - он на работе, ему рубить для Молдовы окно в Европу; зато то и
дело подзывает Анна-Мари и та, цокая копытцами, по указаниям Брагу
подливает ром, джин, бренди и т.д. играющим в шахматные поддавки адмиралам
Водопьяных и Заливайко. В тихом омуте черти водятся, но на роль первого
любовника в данной международной ситуации Тихомиро Брагу абсолютно не
годится - ему окно рубить, а не заниматься любовью. Остров Змеиный у гирла
Дуная был бы для него Находкой.
МАРЭНЭ СТОПУЛЕСКУ, адмирал румынского народного флота. Порт приписки
- Констанца. Курить бросил, но в компании покуривает. Пить по-черному
бросил, но потягивает сухой херес. Черная форменная дубленка, смушковая
папаха с крылатым крабом. Бывший военно-морской летчик, участвовавший в
поимке и расстреле удиравшего куда-то от народного гнева Кондуктадорэ
Диктатуреску. Такие мужчины нравятся женщинам. Лексикон: "бадега",
"сигуранца", "Транснистрия". Требует под румынский протекторат все
Черноморское побережье вплоть до Одессы и Николаева. Дадут Херсон -
возьмет Херсон, почему бы не взять. Остров Змеиный - туда же, в торбу.
Хмур, недоволен: "Баба на корабле - быть бидэ!" Имеет все шансы на успех у
Анна-Мари.
СУЛЕЙМАН ИБН ЗАЛЕЙМАН-ОГЛЫ, турецкий адмирал-эмир-паша. Истамбул.
Владеет Босфором и Дарданеллами, остров Змеиный ему и на фиг не нужен, но
готов выкупить на всякий пожарный случай - мало ли что. Ярко-красная
феска. Сидит, естественно, по-турецки на красивом турецком коврике. Курит
кальян. Не пьет, ни-ни, ислам не позволяет; но веселые глазки и физиономия
бордового цвета наводят на подозрение, что фарфоровый кальян заряжен
мадерой. Вообще, очень живописен. Что-то тараторит длинными турецкими
пулеметными очередями, в которых иногда проскакивают знакомые слова,
вроде: "гешефт", "шахер-махер", "твоя-моя" и т.п. Безусловно, любвеобилен,
- но предположить интимную связь Анна-Мари с турецким эмир-пашой на палубе
американского авианосца как-то странно... Впрочем, чем не шутит шайтан?..
КАСАТОН ЕГОРОВИЧ ВОДОПЬЯНЫХ, кавалер ордена Фороса и Белого Дома, не
подчинившийся ГКЧП, из наших, беспартийный (из вышедших и никуда не
вступивших), адмирал Российского Черноморского флота, достойный наследник
адмирала Рожественского-Цусимского. Базы в Новороссийске и в Поти. Одну за
другой курит папиросы "Беломорканал", хлопает рюмку за рюмкой, которые
подсовывает ему Тихомиро Брагу, и то и дело вздыхает: "Просрали Россию,
сволочи!" Играет в шахматные поддавки (выигрывает тот, кто подставит под
бой все фигуры) на пустом ящике из-под мандаринов с адмиралом Заливайко, в
надежде отыграть просранный какими-то сволочами Севастополь. Анна-Мари он
попросту не замечает, или только делает вид. К Касатону Егорычу
приближается то судьбоносное состояние, когда он на все способен - дать в
морду фону-барону Шварцвайтхорсу, взять штурмом Севастополь, свернуть
хребет острову Змеиный и даже сделать эту мельтешащую француженку прямо
здесь, сейчас, немедленно, прямо на палубе американского авианосца!
ВАСЫЛЬ МЫКОЛАЕВИЧ ЗАЛИВАЙКО, адмирал 1-го Украинского Черноморского
флота имени Петра Сагайдачного. Военно-морская база в Севастополе. 2-го
флота на Украине еще нет, но будет, будет, можно не беспокоиться. На
Украине все будет, как у людей, и остров Змеиный тоже. Одет по форме, но
из-под расстегнутого кителя выглядывает вышиванная тельняшка. Курит
"Ватру", глушит все подряд, щиплет Анна-Мари за попку, травит анекдоты,
спивае писню: "Два кольоры мои, два кольоры... червоный - то портвейн, а
билый - то мицне...", и вообще, гарно себе почувае - Васыль Мыколаевич уже
просчитал жертвенную комбинацию с отдачей коня, слона, туры, ферзя и
самого шаха. (При слове "шах" Залейман-оглы вздрагивает и надвигает на
глаза феску.) Что еще о Васыле Мыколаевиче? Возможны запорожские вуса.
(Шаровары и гопака не придумывать!) Своего не упустит. Вероятнейший
претендент на Анна-Мари, давно уже играющую с ним в поддавки и готовую
подставить собственную фигуру.
ДЕЛЕГАЦИЯ КРЫМСКИХ ТАТАР. Татар двое. Первый депутат: НАРОДНЫЙ
ТАТАРСКИЙ ПОЭТ (как же без поэтов?); второй делегат: ПОЭТ-ПЕРЕВОДЧИК с
трудно произносимой еврейской фамилией (как же без евреев?) Очень
серьезные, очень вдумчивые люди. Хотели бы, если можно, договориться об
автономии Евпатории. Им достаточно Евпатории, если можно. Если нельзя, то
готовы даже переселиться на остров Змеиный, если остров Змеиный получит
суверенитет и независимость. Для групповой сексуальной сцены могут
сгодиться.
ЮНГИ, МАТРОСЫ, СТАРШИНЫ, БОЦМАНЫ, МИЧМАНЫ, ГОСПОДА МОРСКИЕ ОФИЦЕРА в
соответствующей форме (внимание костюмера!) Абхазии, Болгарии, Грузии,
Молдовы, России, Румынии, США, Турции и Украины. Крымская делегация - в
добротных костюмах при галстуках (без шика, но и не в джинсах же!)
ДУХОВОЙ ОРКЕСТР ВОЕННО-МОРСКИХ СИЛ США, в полном составе.
АКТ ПЕРВЫЙ. ОСТРОВ ЗМЕИНЫЙ
Шумно отдуваясь, всплывают и погружаются атомные субмарины
и подводные лодки, с ревом взлетают и садятся "Фантомы" и
"Миги", стук четок царицы Тамары и каблуков Анна-Мари
напрочь заглушают ведущиеся переговоры
АТАНАС ПЛИСКОВ. (Попивает ракию, жестами показывает: "ничего не
слышно, братушки!")
КИТО ГУРДЖААНИ. (Угощает всех мандаринами, кроме, понятно, адмирала
Цинандадзе. На фуражку Кито пытается сесть натовский геликоптер
"Сикорски", но тут же взлетает - мала все же посадочная площадка.
Режиссеру - найти фуражку побольше.)
НАДИР ЦИНАНДАДЗЕ. (Нервный тик. Все быстрее и быстрее перебирает
жемчуг царицы Тамары. Быстрее! Крещендо!.. Еще крещендей!.. Стук четок
напоминает стук зубов и начинает заглушать самолетный рев.)
АННА-МАРИ УПАДЕЖУ. (Внимание: снимает, наконец-то, купальник!)
Но морским волкам ЭТО ДЕЛО до лампочки.
СУЛЕЙМАН ИБН ЗАЛЕЙМАН-ОГЛЫ. (Уснул. Но во сне все слышит, видит и не
забывает потягивать кальян.)
ТИХОМИРО БРАГУ. (Тяготеет к Румынии, но подливает Касатону Егорычу
Водопьяных.)
МАРЭНЭ СТОПУЛЕСКУ. (Недоволен: женщина и штатские на корабле.)
ДЕЛЕГАЦИЯ КРЫМСКИХ ТАТАР. (Тихо мечтает об автономии Евпатории или,
на худой конец, о свободе и независимости острова Змеиный.)
КАСАТОН ЕГОРОВИЧ ВОДОПЬЯНЫХ. (Одним ударом кулака в отчаянии
расшибает шахматную доску, ящик из-под мандаринов и палубу авианосца:
только что он сам, лично, просрал Керчь!)
ВАСЫЛЬ МЫКОЛАЕВИЧ ЗАЛИВАЙКО. (Предлагает играть в поддавки на Малую
землю, имея в виду в конечном счете выиграть Новороссийск.)
АННА-МАРИ УПАДЕЖУ. (Обида на лице французской женщины.)
ВЕРМУТ ФОН ШВАРЦВАЙТХОРС. (Напряженно разглядывает в трубу остров
Змеиный.)
Стук каблуков и четок, напоминавший клацанье
зубов, переходит в зубовный скрежет.
БЫЧКИ. (Перестают дрейфовать в Одессу и у группируются у острова
Змеиный, как рыбки-лоцманы перед рылом тигровой акулы.)
ВЕРМУТ ФОН ШВАРЦВАЙТХОРС. (Грубо отталкивает Анна-Мари и отдает
какой-то приказ господам офицерам. Судя по жестам: с якоря сниматься!)
АННА-МАРИ УПАДЕЖУ. (Плачет навзрыд. До глубины оскорблена в лучших
чувствах. Чтобы черт морской побрал этих военно-морских мужланов!)
ОСТРОВ ЗМЕИНЫЙ. (С ним что-то происходит... Он просыпается...
Получает долгожданную свободу и независимость, приходит в движение,
плывет, клацает зубами... Его хребет, поросший молоденьким леском,
оказывается хребтом проснувшегося гигантского чудовища, похожего на
лох-несского плезиозавра, но раз этак в тысячу больше и страшнее. Как
можно больше и как можно страшнее! Чтоб страшно было!.. Еще больше!.. Еще
страшнее!.. Открывается страшнейшая зубастая пасть, способная заглотить
целый авианосец...)
Занавес опускается
Раздается СЛОВО: - АМ!
АКТ ВТОРОЙ. СЕКСУАЛЬНАЯ ФИНАЛЬНАЯ СЦЕНА
В небе суетятся осиротевшие "Фантомы" и "Миги".
Во чреве чудовища на палубе авианосца "Уиски"
духовой оркестр Военно-морских сил США
еле слышно исполняет "Глори, глори, алилуйя"
На хребте ублаготворенного и опять уснувшего
на тысячелетия острова Змеиный
поднят военно-морской купальник Иностранного легиона.
Под ним в заброшенной зоне
лежит счастливая обнаженная Анна-Мари.
Солнце страстно ласкает ей
грудь, бедра, ягодицы, плечи, руки, ноги
и что там еще есть у прекрасных француженок
Занавес опускается
1992
Борис ШТЕРН
РЕЙС ТАБАЧНОГО КОНТРАБАНДИСТА
Глаза инспектора Бел Амора, эти два зеркала души, были такими
блеклыми и невыразительными, что в них хотелось плюнуть и протереть, чтобы
сверкали. Он уныло перелистывал документы одного разумного существа из
Кальмар-скопления и искал, к чему бы придраться.
Но в документах был полный порядок, придраться не к чему... разве что
к странному имени, в переводе с кальмар-наречия означавшему Хрен Поймаешь.
Но придираться к именам - последнее дело; неэтично и запрещено Уставом
Охраны Среды. "Мало ли какие имена бывают во Вселенной... - раздумывал Бел
Амор. - Был вот такой браконьер по имени Заворот Кишок. Личность
Галактического масштаба. Однажды, прижатый к черной дыре, бросился на меня
с топором из гравитационных кустов... Был такой. И сплыл. А этого зовут
Хрен Поймаешь. Скорее всего это не имя, а кличка. Этого Хрен Поймаешь уже
пытались поймать - задерживали два раза и оба раза приносили извинения".
Итак, с документами у него все в порядке.
Следом за Бел Амором из сторожевого катера выбрался его неизменный
помощник - робот Стабилизатор. Им открылся величественный вид на Южный
рукав Галактики - тот самый, который так любят изображать художники
рекламных проспектов, но сейчас им было не до космических красот, они
направлялись туда, где был задержан грузовой звездолет, по всем признакам
с партией контрабандного табака.
- Не забудьте почистить брюки, командор! Опять вы куда-то вляпались,
- укоризненно сказал Стабилизатор.
И верно: внешний вид инспектора Бел Амора никак не соответствовал его
высокой служебной репутации. Вечно он умудрялся влезть в какую-нибудь
лужу. В прямом смысле, естественно. Усадить Бел Амора в лужу в переносном
смысле удавалось далеко не каждому.
В последний момент Бел Амор решил, что брюки все-таки надо почистить.
(Потом он приводил в пример новичкам этот случай, напирая на то, как одна
незначительная деталь может изменить все дело.)
Хрен Поймаешь встретил их, сидя в кресле, раскинув многочисленные
щупальца в положении "развалясь". Верхним хоботком это каракатицеобразное
существо манипулировало огромной сигарой, вставляя ее в дыхало под клювом.
- Прибыли, наконец!
- У нас в запасе одна минута, - тут же уточнил Стабилизатор.
- Ну-ну? - удивился Хрен Поймаешь и поглядел на корабельный хронометр
в богатой резной раме, вделанный в панель каюты. - Вы правы. Сейчас
шестнадцать часов, ноль-ноль минут среднего межгалактического времени.
Прошу занести этот факт в протокол. Закон помните? Ровно через два часа я
вас отсюда выставлю.
- Через два часа вы получите это право, - подтвердил Бел Амор. - Что
везете?
- Всякую всячину. В декларации все записано.
- А табак?
- И табак, а как же! - насмешливо признался Хрен Поймаешь, пуская дым
из всех щелей. - Три коробки экваториальных сигар. В ящике письменного
стола. В вашей зоне без курева опухнешь. Можете проверить... проходите, не
стесняйтесь.
- Работать можно и сидя, - ответил Бел Амор, усаживаясь в кресло. А
коньяк?
- Ну, инспектор! - совсем развеселился Хрен Поймаешь. - Я уважаю
сухой закон. Возить коньяк в вашей зоне - последнее дело. На коньяк вы
меня не спровоцируете.
"Да, это верно", - подумал Бел Амор и принялся громко читать
таможенную декларацию, хотя уже знал ее на память:
- "Грузовой отсек номер один. Винтовки для повстанцев из Великой
Пустоши. Тридцать два ящика".
- Будете проверять?
- Я? Нет. Мой робот уже проверяет.
В отсеке номер один Стабилизатор уже выдергивал гвозди и вскрывал
ящики с винтовками для повстанцев.
- Осторожней! - с волнением крикнул Хрен Поймаешь. - Это новейшие
винтовки с телепатическим прицелом. Не успеешь подумать, а они стреляют!
- Мухобойки, - проворчал Стабилизатор. - Сняты с вооружения всеми
цивилизациями пять или шесть веков назад.
- Ничего, для повстанцев сойдет, - отмахнулся Хрен Поймаешь. - Для
повстанцев главное не винтовки, а высокий моральный дух. Верно, инспектор?
Да вы угощайтесь!
Он выдвинул ящик стола, и перед носом Бел Амора появилась жирная
аппетитная сигара.
- "Отсек номер два, - прочитал Бел Амор, игнорируя подношение. -
Восемь бластерных гаубиц межпланетной стратегической обороны для
правительственных войск Великой Галактической Пустоши".
- Имеются в наличии! - доложил Стабилизатор из второго отсека. -
Металлолом. Для стрельбы не годны.
- Что-то я не пойму... - удивился Бел Амор. - Вы кому помогаете -
повстанцам или правительству?
- Да вы закуривайте! - Хрен Поймаешь манипулировал одновременно
сигарой, ножничками, зажигалкой и пепельницей, не забывая вынимать из
клюва свой бычок. Щупальца так и мелькали. - Не хотите, как хотите. Никому
я не помогаю. Эти повстанцы совершенно безнравственный народ. Бродяги и
головорезы. Хотят оттяпать кусок Галактики и ссылаются на какие-то
сомнительные священные тексты.
- А правительство?
- Тоталитарный режим, не разбирающий средств и без достойной цели.
Погрязло в коррупции и в кровавых репрессиях. Так что я не помогаю ни тем,
ни этим.
- А вы не боитесь, что правительство и повстанцы временно объединятся
и сообща проведут кровавую репрессию против одного безнравственного
торговца?
- О нет, не боюсь! Я ведь имею дело не с какими-то там расплывчатыми
повстанцами и правительствами, а с одним уважаемым интендантом центральных
правительственных складов. Вот он может погореть, и мне его будет жалко.
Ну, бог с ним, с интендантом. Вообще-то вы все мерите своими мерками. Вот
вы назвали меня "безнравственным торговцем", но не объяснили что такое
"нравственно", а что...
- Мы обсудим этот вопрос после досмотра, - уклонился Бел Амор от
идеологического спора. - Сейчас у меня есть дела поважнее.
- Верно. Сейчас ваше дело - табак.
"Бойкий кальмарус, - подумал Бел Амор. - За словом в карман не лезет.
Выразился метко, хотя, как видно, двусмысленности не понял. Дело и правда
табак". Если он, Бел Амор, через полтора часа не найдет контрабандный
табак, то всему его начальству труба. Нелегальный табак завозили и раньше,
но теперь, когда курево распространилось среди молодежи, кое-кто пытается
пришить Управлению Охраны Среды целое политическое дело. Кое-кто - это
ведомства просвещения и здравоохранения, которые не в состоянии справиться
с сопляками. Курить начали... а там, гляди, и чего похуже...
- Продолжим. "Отсек номер три".
Чего только не возят эти галактические джентльмены... "галактмены" в
просторечии. Кроме винтовок и гаубиц тут были валенки, сковородки,
автомобили, игральные карты, синхрофазотрон, губная помада и всякая прочая
галактическая галантерея. Но это еще ничего: в отсеке N 6 перевозилось
что-то скользкое с таким названием, что язык можно сломать, а в отсеке N 7
что-то липкое и бесформенное под названием "дрова".
- Дрова зачем?
- Для отопления.
"Резонно. Можно было и не спрашивать", - подумал Бел Амор.
Отсек номер девять оказался пустым.
- Что значит "пустой"?
- Пустой значит пустой.
- Отсек номер девять пустой! - крикнул Стабилизатор.
- Ты вошел в него?
- С порога вижу.
Время шло, а табаком и не пахло. Всем, что угодно, но не табаком.
Отсек N 15 Хрен Поймаешь наотрез отказался открывать, потому что в нем
перевозился ванюрный паскунчик. Он, слава богу, был усыплен. Его везли в
Национальный зоопарк на случку.
- Да, открывать опасно, - подтвердил Стабилизатор.
Тогда решили хитрым способом отлепить гербовую пломбу с замочной
скважины и понюхать. отлепили, понюхали, убедились и тут же опять
опечатали.
И все же Бел Амор не терял присутствия духа. он знал, что хорошие -
то есть настоящие - контрабандисты постоянно обновляют арсенал своих
фокусов и не отстают от новейших научных достижений. Еще недавно они
прятали контрабанду в гравитационных ловушках, и приходилось изрядно
попотеть, чтобы обнаружить в пространстве вокруг звездолета скрытые
гравицентры. Но и это в прошлом. Хуже, когда контрабандисты идут впереди
научных достижений. Тут уже не знаешь, КАК искать. Насильственные методы
типа "вскрыть", "взломать", "раскурочить" не проходят. Нужно искать
малозаметные странности... например, в поведении самого контрабандиста. Но
как обнаружить странности в поведении каракатицы из Кальмар-скопления,
если даже не знаешь толком, сколько у них ног? А если товар ни на что не
похож? Даже Стабилизатор с его универсальной памятью не знает, что это за
"дрова" и с чем их едят. Взять, к примеру, эти валенки. Кому, зачем и куда
Хрен Поймаешь их перегоняет? Едят их или носят? или украшают ими жилища?
Через сорок минут истекут положенные на досмотр два часа, и Хрен
Поймаешь с благородным сознанием своего Права выставит их из звездолета.
Отсек N 20. Последний. Трубы. Овальные. Ржавые. Семь дюймов на
десять. Набиты табаком?.. Как бы не так. Странно это или не странно, что
Хрен Поймаешь перевозит ржавые трубы? Иди знай...
- Может быть, осмотрите нейтронный котел? - радушно предложил Хрен
Поймаешь, когда Стабилизатор, ничего не найдя, вышел из последнего отсека.
- Помолчите! - повысил голос Бел Амор.
А вот это уже зря... Нервничать не следует.
Бел Амор стал читать декларацию сначала.
Спокойствие. Винтовки. Гаубицы. То да се. Абсолютно никаких
странностей. Маринованные ножки соленой сороконожки из Крабовидной
туманности. Маринованные - значит продукт питания. Но не обязательно.
Что-то липкое, что называется "дрова", на табак не похоже. Пустой отсек.
Валенки. Пятое, десятое. В последнем отсеке ржавые овальные трубы.
Спокойствие. Начни сначала. Каюта. Хронометр в богатой раме. Резной
узор на раме изображает схватку кальмара с кашалотом. Осталось полчаса.
Два кресла. Стол. На столе сигара. Хрен Поймаешь демонстративно вынимает
из ящика рюмку и бутылку коньяка "Белая дыра". На этикетке веночек из пяти
звездочек. Наливает. Выпивает. Крякает. Как утка. Прячет бутылку в стол.
Далее. Коридор. Двадцать грузовых отсеков. В коридоре стоит Стабилизатор и
ожидает дальнейших приказаний. За грузовыми отсеками - нейтронный котел.
Ничего странного. Звездолет как звездолет. Обыкновенный грузовик.
- Командир! Осталось двадцать минут.
Стабилизатор тоже не обнаружил никаких странностей, потому и
нервничает. Абсолютно никаких странностей... Ишь, расселся! Очень солидный
галактмен. Двадцать отсеков забиты всяким хламом, и во всех уголках
Вселенной этот хлам с нетерпением ждут. Поправка: девятнадцать отсеков
забиты всяким хламом, а одни пустой. Возможно, эти валенки являются
предметом контрабанды. Возможно, коллега Бел Амора из другой галактики
будет искать эти валенки и не сможет найти. Конечно, странно, что такой
солидный галактмен отправился в дальний рейс с пустым отсеком. Очень
солидный галактмен, блюдет выгоду, дурачит повстанцев, водит за нос
правительства... мог бы загрузить и этот отсек. Чем-нибудь. Галошами. Или
сапогами всмятку.
Странно это или не странно? Ни один уважающий себя контрабандист не
отправится в дальний рейс с пустым отсеком. Элементарный расчет.
Невыгодно. Тьфу, черт, как время бежит...
- Проверь пустой отсек! - приказал Бел Амор.
- Уже проверял.
Хрен Поймаешь издал какой-то звук, то ли насмешливый, то ли
осуждающий, - кто может знать интонации существа из Кальмар-скопления?
- Проверь!
Обиженный Стабилизатор начал простукивать стены и потолок пустого
отсека. Дурная работа, мартышкин труд...
- Побыстрей! - прикрикнул Бел Амор, взглянув на хронометр.
- Отсек пустой!
Нет, это весьма странно... Во всех отсеках столько хлама до потолка,
а этот пустой. Пора пошевелиться самому.
Бел Амор вошел в отсек N 9. Это был стандартный отсек, абсолютно
пустой, с голыми стенами и лампой под потолком. Что может быть странного в
пустой отсеке?
- Командир! Вы опять испачкали брюки, - сказал Стабилизатор из
коридора.
- Отстань!
Осталось десять минут. Все. Конец. Начальству труба. Ржавая труба
семь дюймов на десять. А этот болван при какие-то штаны... я их сегодня
уже чистил!
Бел Амор раздраженно взглянул на Стабилизатора, а потом нагнулся и
осмотрел свои брюки - сначала правую штанину, потом левую. Его глаза вдруг
засверкали, будто неожиданная мысль осветила их изнутри солнечным
зайчиком. Он выбежал из пустого отсека, выдергивая из кармана
универсальную отвертку. На все последующие действия оставалось три минуты.
Бел Амор бросился к хронометру и вонзил отвертку в один из винтов,
державших резную раму в панели.
- Эй, что вы делаете?! - вскричал Хрен Поймаешь. - Это произведение
искусства.
- Сидеть! Досмотр еще не закончен!
Наконец Бел Амор выдрал хронометр из панели и потащил его в пустой
отсек. До конца досмотра оставалась две минуты, когда он поставил
хронометр на пол так, чтобы циферблат был виден из коридора. Потом выбежал
в коридор и оттуда взглянул на хронометр. До конца досмотра по-прежнему
оставалось две минуты. Секундная стрелка перестала двигаться, Бел Амор
присмотрелся. Нет, секундная стрелка все же двигалась, но уже со скоростью
минутной.
- Подойдите ко мне, - поманил Бел Амор. - Как вы объясните это
явление?
Хрен Поймаешь подошел, посмотрел, ничего не сказал и обмяк
щупальцами.
- Очень хорошо, - одобрил его поведение Бел Амор. - Досмотр, как и
положено, продолжается еще две минуты, но в этом отсеке они почему-то
растянуты на два часа. Так? Что ж, подождем. - И повернулся к
Стабилизатору: - Я вызову буксир, а ты присмотри за ним.
- Не беспокойтесь, - пробурчал Хрен Поймаешь. - Я сопротивления не
оказываю. После конфискации всего барахла я могу быть свободным?
- Конечно. Закон есть закон. Жаль, что не пытаетесь свернуть мне шею
и удрать. Я бы с удовольствием посмотрел, как вы выглядите за решеткой.
- На это вы меня не спровоцируете.
Бел Амор представил, как выглядит этот галактмен на фоне решетки,
ухватившись за нее всеми щупальцами.
Он вышел из звездолета и стал разглядывать Южный рукав Галактики.
Следовало сообщить в Управление Охраны Среды, чтобы прислали буксир и
отвели звездолет в ближайший порт. Еще следовало сообщить начальству, что
дело не табак, а гораздо лучше. Но прежде всего следовало... Бел Амор
оглянулся... Прежде всего следовало перекурить. Он вытащил сигару, которую
незаметно увел со стола Хрен Поймаешь, и украдкой закурил. Черт с ним, с
запретом. Это соплякам нельзя. А ему ради такого случая можно. Голова
закружилась... Нет, и ему нельзя. Вернуться, что ли, и объяснить
каракатице, что "нравственно", а что "без"?... Впрочем, глупо читать
мораль такому солидному и такому законченному галактмену.
- Командор, табак! - послышался ликующий голос Стабилизатора.
Бел Амор вернулся в звездолет. Отсек N 19 уже не был пустым, он был
до отказа забит картонными коробками с сигаретами. Какой уважающий себя
контрабандист отправится в дальний рейс с пустым отсеком!
- Как вы догадались? - изумлялся Стабилизатор.
- Все дело в том, что перед тем, как зайти в звездолет, я вычистил
брюки, - усмехнулся Бел Амор.
- Ну и что с того?
- А когда я вошел в пустой отсек, ты сказал: "Командор, вы опять
запачкали брюки".
- Ну и что из этого?
- Ну не мог же я опять влезть в какую-то лужу! Луж не было! Ты увидел
на брюках грязь, которой уже не было. Ты увидел мои брюки такими, какими
они были два часа назад. Вот я и предположил, что в отсеке время
растянуто. Табак там, но его еще не видно. Еще! Но он должен появиться
сразу после окончания досмотра.
- Вот видите! - уважительно сказал Стабилизатор. - Вот что значит
аккуратность! Если бы вы не почистили брюки, хрен бы вы его поймали!
(Эти исторические брюки Бел Амор и сегодня надевает, хотя они
протерлись кое-где, а на коленях обвисли. Ну, да это в его стиле).
Борис ШТЕРН
ДОСМОТР-1
Глаза инспектора Бел Амора, эти два зеркала души, были такими
блеклыми и невыразительными, что в них хотелось плюнуть и протереть, чтобы
сверкали. Он уныло перелистывал документы одного разумного существа из
Кальмар-скопления и искал, к чему бы придраться.
Но в документах у него был полный порядок, придраться не к чему...
разве что к странному имени, что в переводе с кальмар-наречия означало
Хрен Поймаешь. Но придираться к именам - последнее дело; неэтично и
запрещено уставом Охраны Среды.
"Мало ли какие имена бывают во Вселенной... - раздумывал Бел Амор. -
Был вот такой браконьер по имени Заворот Кишок. Личность галактического
масштаба. Однажды, прижатый к черной дыре, бросился на Бел Амора с топором
из гравитационных кустов. Был такой. И сплыл. А этого зовут Хрен Поймаешь.
Скорей всего это не имя, а кличка. Этого Хрен Поймаешь уже пытались
поймать - задерживали два раза, и оба раза приносили извинения."
Итак, с документами у него все в порядке.
Следом за Бел Амором из сторожевого катера выбрался его неизменный
помощник - робот Стабилизатор. Им открылся величественный вид на Южный
рукав Галактики - тот самый, который так любят изображать художники
рекламных проспектов, - но сейчас им было не до космических красот, они
направлялись туда, где был задержан грузовой звездолет, по всем признакам
с партией контрабандного табака.
- Не забудьте почистить брюки, командор! Опять вы куда-то вляпались,
- укоризненно сказал Стабилизатор.
И верно: внешний вид инспектора Бел Амора никак не соответствовал его
высокой служебной репутации. Вечно он умудрялся влезть в какую-нибудь
лужу. В прямом смысле, естественно. Усадить Бел Амора в лужу в переносном
смысле удавалось далеко не каждому.
В последний момент Бел Амор решил, что брюки все-таки надо почистить.
(Потом он приводил в пример новичкам этот случай, напирая на то, как одна
незначительная деталь может изменить все дело.)
Хрен Поймаешь встретил их сидя в кресле, раскинув многочисленные
щупальца, в положении "развалясь". Верхним хоботком это каракатицеобразное
существо манипулировало огромной сигаретой, вставляя ее в дыхало под
клювом.
- Прибыли наконец!
- У нас в запасе одна минута, - тут же уточнил Стабилизатор.
- Н-ну? - удивился Хрен Поймаешь и поглядел на корабельный хронометр
в богатой резной раме, вделанный в панель каюты. - Вы правы. Сейчас
шестнадцать часов ноль-ноль минут среднего межгалактического времени.
Прошу занести этот факт в протокол досмотра. Закон помните? Ровно через
два часа я вас отсюда выставлю.
- Через два часа вы получите это право, - подтвердил Бел Амор. - Что
вы везете?
- Всякую всячину. В декларации все записано.
- А табак?
- И табак, а как же! - насмешливо признался Хрен Поймаешь, пуская дым
из всех щелей. - Три коробки экваториальных сигар. В ящике письменного
стола. В вашей зоне без курева опухнешь. Можете проверить... проходите, не
стесняйтесь.
- Работать можно и сидя, - ответил Бел Амор, усаживаясь в кресло. - А
коньяк?
- Ну, инспектор! - совсем развеселился Хрен Поймаешь. - Я уважаю
сухой закон. Возить коньяк в вашей зоне - последнее дело. На коньяк вы
меня не спровоцируете.
"Да, это верно", - подумал Бел Амор и принялся громко читать
декларацию, хотя уже знал ее на память:
- Грузовой отсек номер 1. Винтовки для повстанцев из Галактической
Пустоши. Тридцать два ящика.
- Будете проверять?
- Я? Нет. Мой робот уже проверяет.
В отсеке номер 2 Стабилизатор уже выдергивал гвозди и вскрывал ящики
с винтовками для повстанцев.
- Осторожней! - с волнением крикнул Хрен Поймаешь. - Это новейшие
винтовки с телепатическим прицелом. Не успеешь подумать, а они уже
стреляют!
- Мухобойки, - проворчал Стабилизатор. - Сняты с вооружения всеми
разумными цивилизациями пять или шесть веков назад.
- Ничего, для повстанцев сойдет, - отмахнулся Хрен Поймаешь. - Для
повстанцев главное не винтовки, а высокий моральный дух. Верно, инспектор?
Да вы угощайтесь!
Он выдвинул ящик стола, и перед носом Бел Амора появилась жирная
аппетитная сигара.
- Отсек номер 2, - прочитал Бел Амор, игнорируя подношение. - Восемь
бластерных гаубиц межпланетной обороны для правительственных войск
Галактической Пустоши.
- Имеются в наличии! - доложил Стабилизатор из второго отсека. -
Металлолом. Для стрельбы не годны.
- Что-то я не пойму... - удивился Бел Амор. - Вы кому помогаете -
повстанцам или правительству?
- Да вы закуривайте! - Хрен Поймаешь манипулировал одновременно
сигарой, ножничками, зажигалкой и пепельницей, не забывая вынимать из
клюва свой бычок. Щупальца так и мелькали. - Не хотите, как хотите. Никому
и не помогаю. Эти повстанцы совершенно безнравственный народ. Бродяги и
головорезы. Хотят оттяпать кусок Галактической Пустоши и ссылаются на
какие-то сомнительные священные тексты.
- А правительство?
- Тоталитарный режим, не разбирающий средств и без достойной цели.
Погрязло в коррупции и в кровавых репрессиях. Так что я не помогаю ни тем,
ни этим.
- А вы не боитесь, что правительство и повстанцы временно объединятся
и сообща проведут кровавую репрессию против одного безнравственного
торговца?
- О нет, не боюсь! Я ведь имею дело не с какими-то там расплывчатыми
повстанцами и правительствами, а с одним уважаемым интендантом центральных
правительственных складов. Вот он может погореть, и мне его будет жалко.
Ну, Бог с ним, интендантом. Вообще-то, вы все мерите своими мерками. Вот
вы обозвали меня "безнравственным торговцем", но не объяснили, что такое
"нравственно", а что...
- Мы выясним этот вопрос после досмотра, - уклонился Бел Амор от
идеологического спора. - Сейчас у меня есть дела поважнее.
- Верно. Сейчас ваше дело - табак.
Бойкий кальмарус, подумал Бел Амор. За словом в карман не лезет.
Выразился метко, хотя, как видно, двусмысленности не понял. Дело и правда
табак. Если он, Бел Амор, через полтора часа не найдет контрабандный
табак, то всему его начальству труба. Нелегальный табак завозили и раньше,
но теперь, когда курево распространилось среди молодежи, кое-кто пытается
пришить Управлению Охраны Среды целое политическое дело. Кое-кто - это
ведомства просвещения и здравоохранения, которые не в состоянии справиться
с сопляками. Курить начали... а там, гляди, чего и похуже...
- Продолжим. Отсек номер 3.
Чего только не возят эти галактические джентльмены - "галактмены" в
просторечии. Кроме винтовок и гаубиц, тут были валенки, сковородки,
автомобили, игральные карты, синхрофазотрон, губная помада и всякая прочая
галактическая галантерея. Но это еще ничего: в отсеке номер 6 перевозилось
что-то скользкое с таким названием, что язык можно сломать, а в отсеке
номер 7 что-то липкое и бесформенное под названием "дрова".
- Дрова зачем?
- Для отопления.
"Резонно. Можно было не спрашивать", - подумал Бел Амор.
Отсек номер 9 оказался пустым.
- Что значит "пустой"?
- Пустой значит "пустой".
- Отсек номер 9 пустой! - крикнул Стабилизатор.
- Ты вошел в него?
- С порога вижу.
Время шло, а табаком и не пахло. Всем, чем угодно, но не табаком.
Отсек номер 15 Хрен Поймаешь наотрез отказался открывать, потому что в нем
перевозился вонюрный паскунчик. Он, слава Богу, был усыплен. Его везли в
национальный зоопарк на случку.
- Да, открывать опасно, - подтвердил Стабилизатор.
Тогда решили хитрым способом отлепить гербовую пломбу с замочной
скважины и понюхать. Отлепили, понюхали, убедились и тут же опять
опечатали.
И все же Бел Амор не терял присутствия духа. Он знал, что хорошие -
то есть настоящие - контрабандисты постоянно обновляют арсенал своих
фокусов и не отстают от новейших достижений. Еще недавно они прятали
контрабанду в гравитационных ловушках, и приходилось изрядно попотеть,
чтобы обнаружить в пространстве вокруг звездолета скрытые гравицентры. Но
и это в прошлом. Хуже, когда контрабандисты идут впереди научных
достижений. Тут уж не знаешь, КАК искать. Насильственные методы типа
"вскрыть", "взломать", "раскурочить" не проходят. Нужно искать
малозаметные странности... например, в поведении самого контрабандиста. Но
как обнаружить странности в поведении каракатицы из Кальмар-скопления,
если даже не знаешь толком, сколько у него ног?
Тогда надо искать странности в перевозимом товаре... А если товар ни
на что не похож? Даже Стабилизатор с его универсальной памятью не знает,
что это за "дрова" и с чем их едят. Взять, к примеру, эти валенки. Кому,
зачем и куда Хрен Поймаешь их перегоняет. Едят их или носят? Или украшают
ими жилища?
Через сорок минут истекут положенные на досмотр два часа и Хрен
Поймаешь с благородным сознанием своего Права выставит их из звездолета.
Отсек номер 20. Последний. Трубы. Овальные. Ржавые. Семь дюймов на
десять. Набиты табаком?.. Как бы не так. Странно это или не странно, что
Хрен Поймаешь перевозит ржавые трубы? Иди знай...
- Может быть, осмотрите нейтронный котел? - радушно предложил Хрен
Поймаешь, когда Стабилизатор, ничего не найдя, вышел из последнего отсека.
- Помолчите! - повысил голос Бел Амор.
А вот это уже не зря... нервничать не следует.
Бел Амор стал читать декларацию сначала.
Спокойствие. Винтовки. Гаубицы. То да се. Абсолютно никаких
странностей. Маринованные ножки соленой сороконожки из Крабовидной
туманности. Маринованные - значит продукт питания. Но не обязательно.
Что-то липкое, что называется "дрова" - на табак не похоже. Пустой отсек.
Валенки. Пятое, десятое. В последнем отсеке ржавые овальные трубы.
Спокойствие. Начни сначала. Каюта. Хронометр в богатой раме. Резной
узор на раме изображает схватку кальмара с кашалотом. Осталось полчаса.
Два кресла. Стол. На столе сигара. Хрен Поймаешь демонстративно вынимает
из ящика рюмку и бутылку коньяка "Белая дыра". На этикетке веночек из пяти
звездочек. Наливает. Выпивает. Крякает. Прячет бутылку в стол.
Далее. Коридор. Двадцать грузовых отсеков. В коридоре стоит
Стабилизатор и ожидает дальнейших указаний. За грузовыми отсеками -
нейтронный котел. Ничего странного. Звездолет как звездолет. Обыкновенный
грузовик.
- Командор! Осталось двадцать минут!
Стабилизатор тоже не обнаружил никаких странностей, потому и
нервничает. Абсолютно никаких странностей... Ишь, расселся! Очень солидный
галактмен. Двадцать отсеков забиты всяким хламом, и во всех уголках
Вселенной этот хлам с нетерпением ждут. Поправка: девятнадцать отсеков
забиты всяким хламом, а один пустой. Возможно, коллега Бел Амора из другой
галактики будет искать эти валенки и не сможет найти. Конечно, странно,
что такой солидный галактмен отправился в дальний рейс с пустым отсеком.
Очень солидный галактмен, блюдет свою выгоду, дурачит повстанцев, водит за
нос правительства... мог бы загрузить и этот отсек. Чем-нибудь. Галошами.
Или сапогами всмятку.
Странно это или не странно? Ни один уважающий себя контрабандист не
отправится в дальний рейс с пустым отсеком. Элементарный расчет.
Невыгодно. Тьфу, черт, как время бежит...
- Проверь пустой отсек! - приказал Бел Амор.
- Уже проверял.
Хрен Поймаешь издал какой-то звук - то ли насмешливый, то ли
осуждающий - кто может знать интонации существа из Кальмар-скопления?
- Проверь!
Обиженный Стабилизатор начал простукивать стены и потолок пустого
отсека. Дурная работа, мартышкин труд.
- Побыстрей! - прикрикнул Бел Амор, взглянув на хронометр.
- Отсек пустой!
Нет, это весьма странно... во всех отсеках столько хлама - до
потолка, а этот пустой. Пора пошевелиться самому.
Бел Амор вошел в отсек номер 9. Это был стандартный отсек, абсолютно
пустой, с голыми стенами и лампой под потолком. Что может быть странного в
пустом отсеке?
- Командор! Вы опять испачкали брюки, - сказал Стабилизатор из
коридора.
- Отстань!
Десять минут. Все. Конец. Начальству труба. Ржавая труба, семь дюймов
на десять. А этот болван про какие-то брюки. Жаль, хорошее было
начальство. Вот назначат завтра новую метлу, и начнет мести. А этот болван
про какие-то штаны... я их сегодня уже чистил!
Бел Амор раздраженно глянул на Стабилизатора, а потом нагнулся и
осмотрел свои брюки - сначала одну штанину, потом другую. Его глаза
засверкали, будто неожиданная мысль осветила их изнутри солнечным
зайчиком. Он выбежал из пустого отсека, выдергивая из кармана
универсальную отвертку. На все последующие действия осталось три минуты.
Бел Амор бросился к хронометру и вонзил отвертку в один из винтов,
державших резную раму в панели.
- Эй, что вы делаете?! - вскричал Хрен Поймаешь. - Это произведение
искусства!
- Сидеть! Досмотр еще не закончен!
Наконец Бел Амор выдрал хронометр из панели и потащил его в пустой
отсек. До конца досмотра оставалось две минуты, когда он поставил
хронометр на пол так, чтобы циферблат был виден из коридора. Потом он
выбежал в коридор и оттуда взглянул на хронометр.
До конца досмотра по-прежнему оставалось две минуты. Секундная
стрелка перестала двигаться. Бел Амор присмотрелся. Нет, секундная стрелка
все же двигалась, но уже со скоростью минутной.
- Подойдите ко мне, - поманил Бел Амор. - Как вы объясните это
явление?
Хрен Поймаешь подошел, посмотрел, ничего не ответил и обмяк
щупальцами.
- Очень хорошо, - одобрил его поведение Бел Амор. - Досмотр, как и
положено, продолжается еще две минуты, но в этом отсеке они почему-то
растянуты на два часа. Так? Что ж, подождем, - и повернулся к
Стабилизатору:
- Я вызову буксир, а ты присмотри за ним.
- Не беспокойтесь, - пробурчал Хрен Поймаешь. - Я сопротивления не
оказываю. После конфискации всего барахла я могу быть свободным?
- Конечно. Закон есть закон. Жаль, что вы не пытаетесь свернуть мне
шею и удрать. Я бы с удовольствием посмотрел, как вы выглядите за
решеткой.
- На это вы меня не спровоцируете.
Бел Амор представил, как выглядит этот галактмен на фоне решетки,
ухватившись за нее всеми щупальцами.
Он вышел из звездолета и стал разглядывать Южный рукав Галактики.
Следовало сообщить в Управление Охраны Среды, чтобы прислали буксир и
отвели звездолет в ближайший порт. Еще следовало сообщить начальству, что
дело не табак, а гораздо лучше. Но прежде всего следовало... Бел Амор
оглянулся... прежде всего следовало перекурить. Он вытащил сигару, которую
незаметно увел со стола Хрен Поймаешь, и украдкой закурил. Черт с ним, с
запретом. Это соплякам нельзя. А ему ради такого случая можно.
Голова закружилась... нет, и ему нельзя. Вернуться, что ли, и
объяснить каракатице, что "нравственно", а что "без"...
Впрочем, глупо читать мораль такому солидному и законченному
галактмену.
- Командор! Табак! - послышался ликующий голос Стабилизатора.
Бел Амор вернулся в звездолет. Отсек номер 9 уже не был пустым, он
был до отказа забит картонными коробками с сигаретами.
Какой уважающий себя контрабандист отправится в дальний рейс с пустым
отсеком!
- Как вы догадались? - изумлялся Стабилизатор.
- Все дело в том, что перед тем, как войти в звездолет, я вычистил
брюки, - усмехнулся Бел Амор.
- Ну и что с того?
- А когда я вошел в пустой отсек ты сказал: "Командор, вы опять
запачкали брюки".
- Ну и что из этого?
- Ну не мог же я опять влезть в какую-то лужу! Луж не было! Ты увидел
на брюках грязь, которой уже не было. Ты увидел мои брюки такими, какими
они были два часа назад. Вот я и предположил, что время в отсеке
растянуто. Табак там, но его еще не видно. Еще! Но он должен появиться
сразу после окончания досмотра.
- Вот видите! - уважительно сказал Стабилизатор. - Вот что значит
аккуратность! Если бы вы не почистили брюки, хрен бы вы его поймали!
(Эти брюки Бел Амор и сегодня надевает, хотя они протерлись кое-где,
а на коленях обвисли. Ну, да это в его стиле.)
1976
Борис ШТЕРН
ОТПУСТИ ДОМОЙ
Молодежная газета в приморском городе называлась "Молодой
черноморец". Отделом ее культуры заведовал пожилой человек, подписывавший
свои статьи псевдонимом Нордост. Он не очень-то походил на знаменитый
ветер - брюки на нем еле держались, стянутые старым флотским ремнем, а в
чем держалась душа - неизвестно. Кожа да кости, дунь - улетит в окно.
Новичков и внештатных корреспондентов тянуло именно к Нордосту, потому что
у него было самое доброе лицо в редакции, а название отдела - самое
подходящее на все случаи жизни.
- Отдел культуры как проходной двор, - любил жаловаться Нордост. -
Все норовят чего-нибудь напечатать. Никогда не знаешь, кто сейчас войдет и
о чем придется говорить.
Вчера, например, приходил заслуженный боцман, оставил статью,
прославляющую нелегкий труд китобоев; за ним - гордая старуха с
воспоминаниями о подруге своего детства Вере Холодной, потом в полном
составе заявилась городская команда КВН и требовала предоставить ей
помещение для репетиций; а сегодня с утра, не успел Нордост заварить чай,
в отдел культуры заглянул озабоченный молодой человек из тех, кто пишет и
ходит.
"Новенький", - отметил Нордост, откладывая статью, прославляющую
нелегкий труд китобоев по выбиванию китов из Мирового океана.
- Заходи, вот стул, - пригласил Нордост. - Не представляйся, сейчас я
тебя разгадаю. Телепатически. Студент третьего курса филологического
факультета. Решил перестроиться и перейти в наступление. В "дипломате"
стихи, а в голове агрессивный план по захвату рубрики "Молодые голоса".
Все правильно угадал?
- Нет, - усмехнулся студент. - У меня проза.
- Это одно и то же, - вздохнул Нордост. - Все мы под богом ходим.
Большая проза?
- Роман. Триста девяносто восемь страниц, - студент вытащил из
"дипломата" толстую папку и начал развязывать тесемки.
- Для газеты находка, - понятливо кивнул Нордост. - Завтра же
начинаем публикацию... С продолжением, до конца года. Роман какой?
Научно-фантастический?
- Да, фантастический. На военно-морскую тему. О высадке феодосийского
десанта.
Нордост впервые в жизни, наверное, опешил. Он опустил
электрокипятильник в пивную кружку с остывшим чаем (его душа держалась на
листьях настоящего цейлонского чая, у него и на Цейлоне были свои
специальные корреспонденты) и задумчиво произнес:
- Все правильно... Свое слово о войне пришла пора сказать молодому
поколению. Что ж, почитаем. А сейчас выручай, рубрика горит. Пожар,
понимаешь ли. Раз уж ты пишешь морскую фантастику, то тебя надо
познакомить с Федей Крюковым. Вот тебе боевое задание: дуй на спуск имени
Добролюбова... - Нордост уже писал адрес, - возьми у него интервью и
сделай мне очерк в раздел "О людях хороших"... А то мы все больше о
плохих. А он мужик необыкновенный. Моряк. В сорок первом году, примерно в
твоем возрасте потерял правую ногу, а с протезами тогда было худо. Так он
знаешь что сделал? Не спился и не стал ходить на костыле с гармошкой по
трамваям, нет, он купил велосипед и стал на нем ездить, крутя одной ногой.
Это человек!
- Но я не вижу тут особого геройства, - вежливо возразил студент. -
Что с того, что человек с одной ногой научился держаться на велосипеде?
Это непривычно, согласен... но в цирке, например, зайцы в барабаны бьют...
Что с того? Внешность обманчива.
- Ты умный парень, - одобрил Нордост. - Размышляешь. Но ты не
умствуй, а проще смотри. Зайцев дрессируют, а человека без ноги никто не
заставит ездить на велосипеде. Тут сила воли, понимаешь? Но и это еще не
все. Он потом придумал роликовые коньки с ручным управлением. Он,
получается, сам себе ноги сделал. Так что давай дуй. Да, вот еще... -
продолжал Нордост, отхлебывая чай. - Ты с ним поосторожней насчет
фантастики... Он сам, понимаешь, верит в чудеса.
- В какие чудеса?
- А ты у него спроси.
После создания научно-фантастического романа студенту совсем не
хотелось сочинять газетный очерк о хорошеем человеке, но он оставил роман
Нордосту и отправился на спуск имени Добролюбова, потому что работу в
газете с чего-то надо начинать.
Интервью состоялось в однокомнатной квартире, увешанной морскими
цветными фотографиями. Хозяин квартиры, польщенный посещением
корреспондента, натянул новые джинсы и угощал гостя все тем же цейлонским
чаем, разъезжая на роликовых коньках из кухни в комнату и обратно. На
кухне звякали бутылки, а коридор загромождал толстый черный велосипед с
мотором.
Никакой такой необыкновенной судьбы не обнаружилось. Ногу Федор
Иванович Крюков потерял в морском бою. Даже не в бою, а так... угодил под
бомбу. Корабль затонул. Ничего не помнит. Очнулся в медсанбате без ноги.
После войны работал в инвалидной артели, потом инженером кинотеатра. Кино-
и фотодело изучил в совершенстве. Зарплату получает и пенсию. Нормально,
на жизнь хватает. Льготы всякие. Квартиру получил на первом этаже. Вот
джинсы купил... Ничего штаны, крепкие. Бесплатные путевки на юг хоть
каждый год... а зачем, он и так на юге. В заграницу съездить - хоть
завтра, а зачем? Делиться опытом с тамошними ветеранами, как передвигаться
на роликовых коньках с ручным управлением? Так они это изобретение
запатентуют, а нашему государству прямой убыток.
- А вы у нас запатентуйте, - посоветовал корреспондент.
- Держи карман шире. Тридцать лет патентую, а в ответ слышу: "нет
предмета изобретения". Роликовые коньки не я изобрел? Не я. А ручной
тормоз откуда содрал? С велосипеда. Значит, изобретения нет. Помилуйте, да
я себе ноги изобрел! А ноги, мне отвечают, это поэтический образ, их в
патент не запишешь. Короче: хорошо тому живется, у кого одна нога, -
закончил Крюков и подмигнул корреспонденту.
Интервью заглохло.
Корреспондент разглядывал морские фотографии на стенах и начинал
понимать, что заведующий отделом культуры промахнулся, оромантизировав
этого инвалида. Федор Иванович, безусловно, был хорошим человеком, но не в
том газетном плане, о котором думал Нордост. Все мы хорошие, за редким
исключением. Но на всех, к сожалению, газет не хватит. Надо бы спросить
инвалида в какие такие чудеса он верит... Но как об этом спрашивать?
- А чем, например, вы интересуетесь в жизни? - безнадежно спросил
корреспондент, переводя взгляд на сервант, где вместо стародавних слоников
выстроилось по ранжиру семейство высушенных крабов.
- В жизни? - переспросил Крюков. - Как сдать бутылки я интересуюсь.
- Пьете? - оживился корреспондент.
- Пью. Каждый день. Бутылку молока. У меня единственная проблема в
жизни - как сдавать бутылки с одной ногой. Тимуровцы повывелись, а в
очередях торчать все-таки тяжеловато.
Ситуация становилась прозрачной - корреспонденту намекалось пойти
сдать бутылки... Что ж, он не гордый...
- Давайте я сдам, - гордый от собственной негордости предложил
корреспондент.
- Сделай одолжение! - обрадовался Крюков. - Там много... На десять
рублей... Дотащишь? Молодец! Так вот: в жизни я интересуюсь рыбалкой. Купи
бутылку водки и завтра утром приходи на причал.
- Так вы же не пьете?
- Это не для меня. Выйдем на рыбалку, там я тебе все расскажу.
В самую рань, когда над морем начинал происходить рассвет,
корреспондент занял очередь у ограды лодочного причала и наблюдал, как
Федор Иванович катит на велосипеде не спуску имени Добролюбова.
- Бутылку взял? Пошли.
Начальник причала еще не появлялся. У ограды серые тени с удочками
посвечивали папиросными огоньками.
- А очередь кто будет занимать, папаша? - спросила самая зловредная
тень, когда Федор Иванович собрался пройти за ограду.
- Товарищи, это инвалид Великой Отечественной войны, - дернул черт
сказать корреспондента.
- А кто его разберет - инвалид, не инвалид... - пробурчала зловредная
тень и зажгла спичку. - Вот только что будет, если все инвалиды о утра на
рыбалку выползут? Так ведь на всех лодок не хватит.
- Ты, товарищ, не беспокойся, я один такой. А лодка у меня здесь
персональная, - ответил Крюков. И добавил корреспонденту: - А ты не суйся,
куда не просят.
Но вот появился начальник причала. Впрочем, шеф все время находился
на рабочем месте - он ночевал в будке. Тени оживились и принялись тягать
лодки к воде. Корреспондент все наблюдал и ко всему прислушивался, чтобы
потом в очерке все верно описать. Блокнот он с собой не взял, а полагался
на память, как и подобает профессионалу. "Важно не пропустить восход
солнца", - думал он. Море еще спало. Полоска неба на горизонте начинала
розоветь, будто там протянули раскаленную проволоку. Рыбаки несли весла.
Лодочник выписывал квитанции и забирал в заклад паспорта, хотя забирать
паспорта не положено. Крюков стоял у лодочника над душой и что-то объяснял
ему, а то отвечал:
- Ладно, не унывай.
"Голоса перед рассветом всегда почему-то приглушены", - отметил
наблюдательный корреспондент.
- Пацан с тобой? - спросил лодочник. - Вы не долго.
Корреспондент решил, что на "пацана" не следует обижаться.
- Видишь, красный фонарь из воды торчит? - показал пальцем Крюков. -
Это и есть мой корабль, где я ногу потерял. Я над ним бычков ловлю. Греби
туда.
"Символично... Старый моряк ловит бычков над своим погибшим
кораблем", - думал корреспондент, колотя веслами.
Подплыли к бакену и привязались. Оказалось, что и солнце взошло, -
корреспондент греб спиной к рассвету и пропустил восход. Насадили рачков и
швырнули грузила в воду. Федор Иванович вынул из сумки полевой бинокль и
начал сосредоточенно осматривать морские окрестности.
- Что вы там высматриваете?
- Так... наблюдаю, - ответил Крюков, отложил бинокль, вытащил
фотоаппарат и принялся щелкать.
- А нас пограничники не задержат? - удивился корреспондент.
- За что?
- За фотоаппарат.
- Мне можно.
Солнце поднималось. Никто не хотел клевать. Море было бесцветное,
оцепеневшее и трудноподдающееся описанию для корреспондента. Бычки,
наверно, еще спали. Корреспондент решил, что будет писать очерк короткими
фразами, и пожалел, что не захватил блокнот.
- Я думаю, бычки здесь не водятся, - сказал он, вытаскивая крючок с
нетронутой наживкой.
- Ты лучше ни о чем не думай, - ответил Крюков. - Вот тебе море, вот
рассвет - зачем тебе бычки? Я в детстве сильно удивился, когда узнал, что
Синего моря нет. Прям-таки был поражен. Пришел старик кликать золотую
рыбку, а Синего моря и нету! Черное есть, Красное, Желтое - есть, а Синего
нет. Вот хам какой-то... яблоко съел, а огрызок в море.
- Загрязнение среды, - подтвердил корреспондент.
- Точно. Ты умеешь под слова проблемы подводить. Молодец, это в жизни
пригодится. Наверно, распишешь в статье, как я подплываю к своему
погибшему кораблю? Есть море, в котором он плыл и тонул, да? Утесова
любишь? И на берег выброшен к счастью? Только я не знаю, кто меня в тот
день на берег выбросил. Волны не было, как сейчас. Штиль. Мы идем вдоль
берега в порт на ремонт. Вдруг откуда ни возьмись появляется одиночный
"Юнкерс" и небрежно так пускает нас на дно. Мимоходом. И дальше себе
полетел. Помню взрыв и больше ничего. То, что у тебя не клюет - это ты не
умеешь. Дай сюда.
Федор Иванович оторвал креветке голову, плюнул, передвинул грузило и
швырнул в воду. Внизу сразу кто-то дернул, и Крюков вытащил на свет божий
громадного черного бычка. Тот коробился на крючке и распускал веером
плавники.
- Гляди, кнут! - сам же удивился Федор Иванович, взвешивая на пальце
это страшилище. - Напугал! Иван Грозный! Ладно, иди домой... - он
осторожно освободил бычка и швырнул его в воду.
- Я его домой отпустил, - объяснил Федор Иванович удивленному
корреспондепту. - Меня в тот день кто-то домой отпустил, и я с тех пор
всех домой отпускаю. Ты лови, лови, на меня не смотри. Как думаешь, могли
меня в тот день дельфины на берег притащить?
- Дельфины? - задумался корреспондент. - Нет. Дельфины иногда
выталкивают на поверхность... Такой у них условный рефлекс. Но на берег
никого не тянут.
- Верно. Отпадают дельфины. Кто же тогда? Прям-таки загадка природы.
Гляди: отсюда после бомбардировки я летел, или плыл, или черт знает что со
мной происходило - полтора километра до берега. Без ноги... А хотя бы и с
двумя... Как это понимать? Как я туда добрался?
- Может быть, вас спасательная шлюпка подобрала?
- Не было здесь в сорок первом году спасательных шлюпок. И пляжа не
было. Меня Семен подобрал... тот, который лодки выдает. Я ему каждый год в
этот день бутылку водки ставлю за то, что он меня спас. Святое дело. Он
пьет, я смотрю. Здесь до войны его хата стояла. Он в окно наблюдал, как
"Бесстрашный" на дно идет, вдруг видит - на берегу матросик кровью
исходит. Он тоже не отнимает, откуда я взялся... Я его спрашивал,
спрашивал... не понимает.
- Может быть, вас... взрывная волна? - предположил корреспондент.
- Выходит, по-твоему, я отсюда, как самолет, до берега по воздуху
летел?
- Нет, невозможно. Но должна же быть какая-то связь...
- Кой-какая связь тут есть. Черное море одно из самых загадочных мест
на Земле... ты не замечал? Везде пишут. Например: оно принадлежит к
Атлантическому океану. Согласен? Почему же в нем нет океанской фауны и
флоры? Где тигровые акулы, серые киты, кашалоты?
- Кашалоты... - повторил корреспондент, начинал подозревать, что
инвалид не в своем уме. - Откуда им взяться в Черном море?
- Ладно, согласен, кашалоты через Босфор не пройдут. А других почему
нет? Даже кефаль куда-то ушла, скоро одни бычки останутся.
- Мало ли что! Корму не хватает. Загрязнение среды.
- А почему нижние слои Черного моря насыщены сероводородом? -
запальчиво продолжал Федор Иванович. - Ни одно море не насыщено, а Черное
насыщено! В Балтийском море во-он сколько островов, а в Черном - раз, два
и обчелся...
- Три, - уточнил корреспондент.
- Что "три"?
- В Черном море три острова.
- Пусть три. Не имеет значения. О чем я говорил?
- О загадках Черного моря. Что из всего этого следует?
- Не знаю. Но чувствую - там, внизу, что-то есть, - Федор Иванович
зашептал: - Неопознанный плавающий объект... понимаешь? Иногда по ночам он
всплывает... я фотографировал, но плохо видно. Когда пограничники освещают
его прожектором, он тут же уходит под воду. Он всплывает с какой-то
периодичностью, не могу вычислить. Всплывает и идет в порт на ремонт.
Понимаешь? Мой корабль? Его трудно узнать... он весь в водорослях, как
плавучий остров. Чувствую, что-то в этом месте готовится. Я полез бы
посмотреть с аквалангом, да с одной ногой плавать не научился.
"Нет уж! Бутылки я сдал, а с аквалангом не полезу", - подумал
корреспондент.
- В общем, все ваши переживания мне психологически ясны, - сказал он.
- Многие ветераны едут за тридевять земель, чтобы взглянуть на свои
памятные места. А вас всю жизнь тянет к погибшему кораблю. Он для вас как
живое существо... Вот и чудится всякое.
- Психологически... - усмехнулся Крюков. - Спасибо, объяснил. Это ты
в свой очерк вставь: "психологически".
"Чудной человек, - оцепенело подумал корреспондент. - Как о таком
писать?"
Леска у него на пальце дернулась - кто-то в глубине поймался.
Корреспондент торопливо выбрал леску. На крючке болтался маленький серый
бычок.
- Смотрите, какой глупый бычок... Проплывал мимо крючка и зацепился
плавником.
Федор Иванович без интереса взглянул на бычка и опять уткнулся в
бинокль.
Бычок наконец опомнился, задрыгался на крючке и сделал страшный вид.
- Ну, что с тобой делать? - спросил корреспондент.
- Отпусти меня лучше в море, - прошептал бычок. - Я исполню любое
твое желание.
Или корреспонденту послышалось?
- Что? - переспросил он.
- Отпусти домой... - прошептал бычок, еле дыша.
Корреспондент мотнул головой, хотел окликнуть Федора Ивановича, но
передумал. Вот мерзость, что за день выдался? Уже и бычки заговорили!
Он освободил бычка и швырнул его в воду.
Бычок успел сказать: "Задумай желание!" - и исчез в Черном море под
затонувшим кораблем.
"Хочу, чтобы мой роман печатался весь год с продолжениями в "Молодом
черноморце", - задумал корреспондент и почувствовал себя окончательным
дураком.
- Возвращаемся, - объявил Крюков и спрятал бинокль. - Жаль. И сегодня
не появилось.
- Что не появилось?
- В этом месте что-то должно появиться. То, что меня на берег
выбросило.
"Почудилось или не почудилось?" - соображал корреспондент, гребя к
берегу.
В будке их с нетерпением ожидал лодочник:
- Не нашел? Ландо, не унывай. Прошу к столу.
Но корреспондент вдруг заспешил и не остался завтракать.
- Это Нордост на мне эксперименты ставит, - объяснил Федор Иванович,
когда корреспондент удалился. - Засылает пацанов, вроде этого, и проверяет
- поймут они меня или нет. А потом отдает мне же очерки на проверку - как
я подплываю к погибшему кораблю с описанием морского пейзажа. Все пишут
одно и то же. Ни одного не напечатал - я добра не даю. Чайники, ничего не
понимают. Но этот вроде ничего... бутылки сдал. Может, что-то получится,
а?
- Ладно, не унывай.
Почудилось или не почудилось, навязчиво думалось студенту по дороге в
редакцию. Если Нордост возьмет роман - значит, бычок волшебный!
Он вошел в отдел культуры, ожидая чуда.
- Вот что, - сердито сказал Нордост и бросил кипятильник в пивную
кружку. - Я всю ночь не спал, читал твой роман. Я с этим десантом
высаживался... но не с феодосийским, а с керченским. И до сих пор даже на
рассказ не собрался... боюсь соврать. А ты тут наплел, как мы немцев
телепатией били. Иди, друг, иди. Учись. Читай "Цусиму", это полезно. Вот
твой роман, приходи через десять лет, может, я еще жив буду.
- Ничего, - пробормотал корреспондент. - Я еще над ним поработаю.
- Давай, - согласился Нордост и придвинул к себе воспоминания о Вере
Холодной.
"Почудилось или не почудилось? - проклинал себя корреспондент. -
Дурак! При чем тут романы, газеты и очерки о хороших людях?! Завтра же...
С сетью... С аквалангом... Болван, не то надо было просить!"
Черное море - оно в самом деле с загадками.
Борис ШТЕРН
ФОКУСНИКИ
Ежедневный пассажирский поезд "Черноморец" лет десять назад был не
скорым, а простым. Он ходил из Одессы в Киев и обратно и, кроме крупных
городов Жмеринки и Винницы, останавливался, как говорится, у каждого
столба. Однажды в Жмеринке его задержали какие-то странные события, и он
опоздал в Киев на сорок минут. Что-то произошло с тринадцатым, общим
вагоном - говорили, то ли вагон отстал от поезда, то ли поезд отстал от
вагона - толком никто не мог объяснить.
Но вот уже десять лет проводник Илья Спиридонович Опанасенко, всякий
раз выходя на перроне в Жмеринке, стоит со своим фонарем и, глубоко
задумавшись, глядит в небо. Стоит неподвижно и в дождь, и в мороз до тех
пор, пока по селектору не объявят отправку "Черноморца".
В тот вечер в конце августа в общий вагон "Черноморца" влезали тетки
с торбами, уныло входили командированные, не доставшие плацкарту, с шумом
вваливались экономные студенты. Все перемешалось и устраивалось. Илья
Спиридонович, не глядя на часы, но чувствуя скорое отправление, загнал с
перрона в тамбур последних курильщиков и сам поставил ногу на ступеньку,
чтобы войти в вагон, но в этот момент появился опоздавший.
Во время отправки всегда появляется такой опоздавший. Он в ужасе
мчится за уходящим поездом, сшибая провожающих, и если повезет, вскакивает
в последний вагон.
"Черноморец" плавно покатил.
Илья Спиридонович прикинул расстояние между вагонами и догонявшим
пассажиром, протянул руку, чтобы подхватить пассажира в момент прыжка, и
азартно закричал:
- Давай, давай, давай!
И пассажир прыгнул в тамбур. Это был среднестатистический, ничем не
примечательный пассажир Юго-Западной железной дороги: среднего роста,
средних лет, в сером костюме, при галстуке - из тех, кому ехать надо, да
не везет. Пассажир отдышался, поправил галстук и, когда Илья Спиридонович
закрыл дверь, невинно сказал:
- Понимаете, какое дело, товарищ проводник... У меня билета нет. Нет
в кассе билетов. Даже в общий вагон.
- Что это за фокусы, гражданин? - рассердился Илья Спиридонович.
- Какие уж тут фокусы, - вздохнул среднестатистический пассажир,
задумчиво разглядывая проводника. - Ехать надо, билетов нет... Впрочем...
вы всегда так неаккуратно храните деньги?
- Чего? Не понял, - удивился Илья Спиридонович.
Вдруг серый костюм ловким движением снял с Ильи Спиридоновича
железнодорожную фуражку и принялся вытаскивать из нее какой-то несусветный
хлам - какие-то шарики, ленточки, бумажные цветочки, два яйца, обглоданную
куриную кость, спичечный коробок... наконец он вынул из фуражки купюру в
десять рублей и протянул ее проводнику:
- ваша?
Илья Спиридонович стоял с выпученными глазами.
Пассажир улыбнулся, надел на проводника фуражку, засунул ему в
нагрудный карман червонец и вошел в вагон.
- А вот и свободное место! - услышал Илья Спиридонович.
В первом купе, где устроился среднестатистический пассажир, ехали:
хмурый молодой человек с ромбиком на лацкане, смущенная девушка и дед в
соломенной шляпе. На верхней полке кто-то уже спал, а дед неотрывно глядел
на свой чемодан.
Когда Илья Спиридонович проверил билеты, молодой человек с ромбиком,
недовольно принюхиваясь, ушел в вагон-ресторан; а в купе завязалась беседа
- бестолковый разговор на той стадии, когда незнакомые люди не знают, о
чем говорить, но знают, что в дороге о чем-то говорить надо.
Поговорили о том, о сем: о погоде - "лето, как никогда", о молодежи -
"не та пошла молодежь"; как вдруг серый костюм, желая расшевелить
компанию, улыбнулся и сказал девушке:
- Хотите, я угадаю, как вас зовут? Вас зовут Танечка.
Он угадал точно, но Танечка смутилась еще больше, и серый костюм
напрасно ожидал от нее изумления.
Опять замолчали.
Когда "Черноморец" выехал из Одессы, дед в соломенной шляпе спросил:
- А вы... вы в какой области работаете?
- Я? - обрадовался вопросу серый костюм. - В киевской области.
"Ревизор", - с внезапным подозрением подумал Илья Спиридонович,
проходя мимо первого купе.
- Нет... - смутился дед. - Я хотел спросить: кем вы работаете?
- У меня довольно-таки редкая профессия, - охотно начал объяснять
серый костюм. - Я специализируюсь на чудесах.
- А я слышал, что бога нет! - уважительно сказал дед.
- Бог его знает, - усмехнулся серый костюм. - Тогда скажем так:
фокусник я.
"Врет. Чует мое сердце - ревизор", - опять подумал Илья Спиридонович,
а дед поджал губы и вцепился в свой чемодан. Уважительность его сразу
прошла. Однажды, еще до войны, он тоже ехал из Одессы в Киев... и второй
раз с ним эти фокусы не пройдут!
После Раздельной "Черноморец" вошел в скорость, степь побежала мимо.
С верхней полки свесилось заспанное лицо и спросило:
- А тот, с ромбиком, еще в ресторане? Неприятный тип. Нацепил
поплавок - глядите все, я с высшим образованием.
- Не судите о незнакомых людях по внешнему виду, - вдруг сделала
замечание Танечка.
- А по чему тогда судить?
- Вообще не судите.
Контакты в купе явно не налаживались.
- А у меня карты есть! - сказал вдруг дед, раздираемый боязнью за
свой чемодан и желанием, чтобы никто этой боязни не заметил. - Сыграем в
подкидного?
- Карты? Дайте-ка мне карты... - попросил серый костюм.
"Здесь-то все и началось, - вспоминает Илья Спиридонович, стоя через
десять лет на перроне в Жмеринке. - Вхожу в купе, а он показывает фокусы.
Запомни, говорит, какую хошь карту. Запомнил? Ну, запомнил. Ложи, говорит,
назад в колоду. Поклал. Тут он берет и вытягивает эту же карту из моего
фонаря. Да-а... Ну, это, положим, легкий фокус. На сегодня я и похлеще
могу. Но тогда, положим, я когда-нибудь и с вагоном фокус... того...
Да-а... Где уж нам."
- Ух ты! - сказал дед. - Покажите еще раз!
- Какая прелесть! - удивилась Танечка. - как вы это делаете?
- Заметьте, что эта карточная колода не моя, а чужая, - польщенно
ответил фокусник. - Если я объясню секрет фокуса, то вам же станет
неинтересно. Я лучше другой фокус покажу... - он профессионально засучил
рукава. - Запомните любую карту. Теперь порвите ее...
- Э-э... это мои карты! - испугался дед.
- Не волнуйтесь. Порвите и выбросьте в окно.
Танечка нерешительно разорвала бубнового туза и выбросила его в окно.
- Отлично. Вот ваша карта, - и фокусник вытащил бубнового туза из
кармана.
Из крайнего купе раздался смех. Илья Спиридонович заглянул туда. С
верхних полок свесились заспанные головы, из тамбура выглянули удивленные
курильщики. В купе становилось тесно. Одни пассажиры сидели на корточках,
другие подпрыгивали за чужими спинами. Поезд мчался в сумерках, тускло
светили лампы под потолком, а в спертом воздухе общего вагона шестерки
превращались в тузов, а дамы прятались в чужих карманах. Время, что ли,
остановилось или вспять пошло в тринадцатом вагоне "Черноморца" и
приоткрыло в крайнем купе форточку в мир детства и иллюзий? Не в свое ли
полузабытое детство таращились Илья Спиридонович и сонные головы с верхних
полок?
Но вот, как в сказке, появился злой гений и все испортил.
- Это мое место, - сказал он. - Попрошу!
Это вернулся из вагон-ресторана молодой человек с поплавком.
- Фокусы? - спросил он. - Знаю я эти фокусы.
- Но вы не видели! - воскликнул дед, косясь на чемодан.
- Это ничего, что я не видел, - отвечал поплавок усаживаясь. - Любой
образованный человек без труда отгадает ядро всякого фокуса. Конечно,
показать я не смогу - я не карточный шулер, чтобы так виртуозно тасовать
карты.
- Вы несколько самонадеянны, по-моему, - не выдержал фокусник.
- Да, я самонадеянный! - с удовольствием повторил поплавок. - И не
стыжусь этого. Я всегда надеюсь только на самого себя. Если бы вы
когда-нибудь задумались над этимологией слова "самонадеянность", - а она,
как вы можете убедиться, очень прозрачна, - то вы не употребили бы это
слово в том смысле, в котором вы его употребили.
- Виталик, - вдруг, всем на удивление, сказала Танечка, - зачем ты
так? Будь с людьми покультурней.
- Но, Татьяна, меня возмущает всякий обман, - ответил ей поплавок. -
Я просто хочу доказать...
- Он что, ваш брат? - участливо спросила фигура с верхней полки.
- Муж, - сухо ответила Татьяна. - Но, Виталий, послушай...
- Предлагаю пари! - продолжал Виталий, не слушая. - Если я разгадаю
все ваши фокусы, вы поведете нас в ресторан - все купе.
- Образумься, Виталий! Ты только что из ресторана! На что мы будем
жить, пока ты устроишься?
- Идет! - немедленно согласился фокусник. - Только не тянитесь руками
к картам и не сбивайте меня замечаниями. Тяните любую карту. Какая это
карта?
- Десятка пик.
- Вот видите, вы ошиблись. Это дама червей. Не понимаю, как так можно
ошибаться. А десятка пик вот где...
Фокусник сделал несколько пассов и попросил фигуру с верхней полки
поискать десятку у себя. Тот, счастливо регоча, нашел ее на полке.
Многоголовое купе ехидно глядело на Виталика. Тот подумал и сказал:
- В основе этого фокуса заложены две механистические идеи. Первая: вы
искусно подсунули мне карту с секретом и, забирая, поменяли ее масть. В
этом секрет карты, она двойная, что ли. Второе: настоящая десятка пик
находится в колоде среди других карт, натягивая на ваших пальцах
резиночку, как в рогатке. Вы ослабили колоду и выстрелили карту на верхнюю
полку.
- Вы наблюдательный, - хмуро похвалил фокусник.
- Наблюдательный? Но вы ничего не сказали о моем умении логически
мыслить.
- Умеете, умеете... Задумайте любую карту...
Вскоре фокусник ожесточился. Он сопел, хрустел пальцами, из его
рукавов выпадали на пол какие-то посторонние карты, кубики, шарики; он
чертыхался, извинялся, показывал фокус сначала, но ничего не мог поделать
с Виталиком - тот объяснял любой его фокус.
- Итак... в ресторан? - наконец спросил Виталик. - Или вы еще не все
показали?
- В ресторан, в ресторан! - гнусаво запела фигура наверху.
Фокусник предпринял последнюю попытку. Дрожащими пальцами он выдернул
из пачки уже зажженную сигарету, хорошенько прожевал ее, съел, а потом
достал у Виталика из-за уха.
Даже дед с чемоданом зааплодировал.
- И объяснять неохота, - зевнул Виталик. - Проще некуда.
Все пассажиры сочувственно отводили взгляды от фокусника, только
фигура злорадно напевала:
- В ресторан, в ресторан!
- Почему плохие люди никогда не получают по заслугам? - вдруг
пробормотал Илья Спиридонович.
Весь сеанс он не выходил из купе, жадно наблюдал за каждым фокусом и
болел за человека в сером костюме, который уже не казался ему ревизором.
Обознался, бывает. И вот Илью Спиридоновича будто за язык дернули.
- Это вы о ком? Это я "плохие люди"? - прищурился Виталик. За словом
в карман он не лез и спуску никому не давал. - Выходит, я, "плохие люди",
разоблачаем тут разного рода обманы и фокусы, а вы, "хорошие люди",
развесили уши, оскорбляете пассажиров и не выполняете своих служебных
обязанностей...
- Это чего я не выполняю? - обиделся Илья Спиридонович.
- Чай пора разносить.
- Ну нет! - вскипел Илья Спиридонович. - Чаю я тебе не принесу, в
общем вагоне чай не положен. Вот ему принесу два стакана, а тебе - нет.
И ушел наливать чай фокуснику.
В это время дед с чемоданом забыл про свой чемодан и вступился за
проводника:
- Ты почему оскорбляешь пожилого человека? - гневно спросил дед и...
нарвался на такой фокус, что потом всю дорогу молчал.
- О! Соломенная шляпка! - сказал Виталик. - Ваша очередь подошла...
Что это у вас в чемодане? Золотишко? Нет, не золотишко... но я сейчас
угадаю. Тарань! Тарань везете в Киев на Сенной базар продавать... нет, не
продавать, а спекулировать по три рубля за рыбий хвост. А? Что скажете?
- По два рубля... это все старуха... - прошептал дед, не зная, куда
провалиться от стыда.
- Ге-ге-ге! - подобострастно загегекала фигура наверху. - А как вы
догадались, что у него в чемодане тарань? Возьмем с собой в ресторан, с
пивом попьем!
- А в самом деле, как я догадался? - притворно удивился Виталик и
вопросительно посмотрел на фокусника.
Тот пожал плечами.
- Не велик фокус, а вы даже не догадываетесь. Пахнет потому что.
Таранью пахнет.
- У меня насморк, - не на шутку разозлился фокусник. - Прежде чем вы
за мой счет пойдете в ресторан, я покажу еще один фокус. Последний.
Кстати, где это мы стоим?
- Мы едем, - ответил Илья Спиридонович, входя в купе с двумя
стаканами чая.
- Вы уверены?
Внезапно все почувствовали, что вагон как-то странно стоит - только
что тряслись и ехали, и вдруг тихо стоим... Пассажиры бросились к окнам.
Илья Спиридонович побежал в тамбур, открыл тяжелую дверь и выглянул...
тринадцатый вагон одиноко стоял в глухой степи, а рядом под насыпью
паслась коза, освещенная луной и привязанная к колу. Илья Спиридонович не
мог понять, куда подевался "Черноморец".
- Нас отцепили! Мы отстали от поезда! - заголосили пассажиры.
- Вы уверены? - спросил фокусник.
- Мы стоим... или мы едем?
Как в дурном сне, вагон опять поехал. Илья Спиридонович, как дурак, с
двумя стаканами чая выглядывал из тамбура, а на него с удивлением смотрела
коза.
"Нас опять прицепили, - подумал Илья Спиридонович. - Надо пойти
доложить начальнику поезда..."
- Мы едем, едем, - успокаивал всех фокусник.
- Однако не очень приятные фокусы, - сказал кто-то, и пассажиры,
поглядывая в окна, разошлись по своим местам. "Черноморец" продолжал свой
путь в полном составе.
- Не понимаю... Это вы сделали? - сердито спросил Виталик. - Как вы
это сделали?
Фокусник насмешливо улыбался.
Я проиграл, - нетерпеливо признал Виталик, забрал у жены сумку,
вытащил кошелек и забросил его фигуре на верхнюю полку. - Здесь на всех
хватит. Все идут в ресторан! Все идут, куда хотят! Все! Без нас. Татьяна,
тебя это тоже касается, - и он вытолкал всех из купе.
В ресторан, кроме развеселившейся фигуры, никто идти не захотел, все
прислушивались к разговору в купе.
- Вы кто? Вы где работаете? - спрашивал Виталик.- Это невозможно...
то, что вы сделали.
- Я заведую клубом в деревне Заврань.
- Это не имеет значения! Я, например, физик-теоретик, но что с того?
Как вы отцепили и прицепили вагон?
- Не знаю. Не могу объяснить.
- Ох, уж... Вот народ! В науке любой эксперимент должен быть
повторен, а у вас " не знаю, не могу объяснить..." Припомните хотя бы свои
ощущения, когда вы отцепляли вагон.
- Ну... мне очень хотелось поставить вас на место.
- Поставьте еще раз!
- Уже расхотелось.
- Раньше с вами что-то подобное случалось?
- Нет... не припомню.
- Расхотелось, не припомню... - передразнил Виталик. - Ладно, и без
вас обойдусь. Главное, я теперь убедился, что такие фокусы в принципе
возможны.
Фокусник насупился и ответил:
- А ты в своей физике далеко пойдешь.
- Обязательно. И начну с того, что теоретически объясню этот ваш
феномен с вагоном.
- Шустрый чижик, - сказал фокусник. - А когда начнут шить тебе
какую-нибудь лженауку и увольнять по профессиональной непригодности - что
тогда запоешь?
- Вот я и гляжу, вас будто пыльным мешком из-за угла прихлопнули. Вы
чего-то боитесь? Или кого-то? Выгоняли вас, что ли, по этой самой
непригодности?
- Угадал.
- Ну и... - насторожился Виталик. - Расскажите.
- Ладно, расскажу, - неохотно начал фокусник, уставившись на синий
поплавок Виталика. - Лет десять назад меня пригласили в цирк для просмотра
моих фокусов. Я здорово нервничал. Я был не Кио, конечно... а впрочем...
Так вот, меня смотрели директор цирка и еще один тип, который назвался
"художественным руководителем". Директор даже слова не вставил, а только
кивал. Говорил за него этот руководитель. Человек он был ироничный, вроде
тебя. Сначала он осведомился, имею ли я специальное цирковое образование;
потом принялся рассуждать о том, что нашему советскому цирку чужды
карточные фокусы. От них попахивает пропагандой азартных игр. Он их
запрещает. Он хотел бы увидеть фокусы без запаха, яркие и
жизнеутверждающие.
Я уныло предложил ему жизнеутверждающий фокус с исчезновениями и
клоунадой; но они уже куда-то заспешили, и директор цирка произнес
единственную фразу: "Зайдите завтра", - таким тоном, что мне послышалось:
"Зайдите вчера".
Назавтра я все же решил зайти. Когда я заявился через главный вход со
своим реквизитом, оказалось, что директор и его художественный
руководитель срочно уехали в Москву на важное совещание и обо мне не
распорядились. Но неотложные дела может решить директорская жена, которая
имеет в цирке вес. Мне показали ее издалека, и я вдруг решил схитрить. Я
расшаркался, сотворил из воздуха бумажный букет роз и преподнес ей. Потом
я нагло стал врать, что вчера мою работу смотрел и одобрил лично ее супруг
и так далее. В общем, эта дама была очарована и под свою ответственность
разрешила мне вечером выйти на арену.
Я был в восторге - я и сейчас прихожу в восторг, вспоминая тот вечер.
Я был как взведенный курок, и все мои фокусы стреляли без промаха. Это
редкое состояние. Я хотел бы всю жизнь быть в таком взведенном состоянии.
Публика исступленно удивлялась и аплодировала, а директорская жена сидела
в первом ряду и млела от счастья, потому что я успевал ей подмигивать.
Наконец наступило время жизнеутверждающего фокуса. Оркестр затих, мои
подсадные рыжие были уже готовы по моему сигналу заявиться из зала на
арену, а я вдруг вспомнил ироничные лица директора и художественного
руководителя и подумал:
"Посмотрел бы я на ваши рожи, если бы вы сейчас появились в цирке!"
Потом я произнес условную фразу для рыжих:
"Прошу двух человек..."
В этот момент они и появились. Директор и художественный
руководитель. То ли с неба упали, то ли из-под земли выскочили... не знаю.
Они плюхнулись на арену в самом обалдевшем и затрапезном виде: директор
цирка - в полосатой пижаме, а худрук - в спортивном костюме. Оба были
навеселе, с картами в руках и, как видно, перенеслись в цирк в тот момент,
когда худрук оставил директора без трех взяток на девятерной - такие у них
были лица. За кулисами весь цирковой персонал подавился от хохота, оркестр
что-то наяривал, пока не раздался голос директорской супруги:
"Так вот какое у тебя совещание!"
И они побежали от нее за кулисы и сорвали гром аплодисментов. А я за
кулисы идти побоялся, раскланялся и ушел как пришел - через главный вход.
Так что подобные фокусы случались и раньше.
- Вот видите, - кротко сказал Виталик. - Я, кажется, создал для вас
творческую обстановку. Попробуйте повторить.
- Какая следующая станция? - спросил фокусник.
- Жмеринка, - ответил Илья Спиридонович. - Через полчаса.
- Ну что ж... хотите научное повторение эксперимента? Сейчас наш
вагон очутится в Жмеринке!
Ровно в полночь из здания вокзала в Жмеринке вышел дежурный
милиционер и увидел на первом пути одинокий вагон с табличкой "Черноморец"
и занавесками с изображением одесского оперного театра. Из вагона
выпрыгнул человек с ромбиком на пиджаке, громко, по слогам прочитал
вывеску на фасаде вокзала: "Жме-рин-ка!" - выпучил глаза и закричал в
глубь вагона:
- Вы научились управлять гравитационными волнами! Я покажу вам свои
старые вычисления... сильнейшим волевым напряжением можно создать вокруг
себя изолированное гравитационное поле и этим полем управлять.
Совершеннейшая дурость!
За ним из вагона появился человек в сером костюме и самодовольно
произнес:
- Подумаешь, я и без всяких вычислений могу этот вагон на Луну
забросить!
Затем вышел проводник с фонарем и стал по стойке "смирно" перед этими
двумя. В окна выглядывали нервные пассажиры. Они кричали:
- Он нас опять отсоединил! Где наш поезд?
Из здания вокзала выбежал перепуганный дежурный по отправлению.
Селектор просипел:
- Откуда на первом пути вагон?! Через три минуты московский скорый!
Милиционер все понял. То есть, он не понял, откуда здесь взялся
тринадцатый вагон "Черноморца", когда сам "Черноморец" придет в Жмеринку
через полчаса, - но он понял, что вагона здесь не должно быть. Он
засвистел и побежал к вагону.
- Это ты здесь вагон поставил?! - кричал дежурный на Илью
Спиридоновича.
Илья Спиридонович испугался за себя, но еще больше за фокусника и
ответил:
- Не могу знать!
- Стрелочник! - вопил селектор. - Где стрелочник?! Дядя Вася, дай
маневровый на первый путь!
Илья Спиридонович дернул фокусника за рукав и прошептал:
- Товарищ, дорогой, уберите вагон на запасной путь... во-он туда.
- А ты что, сам не можешь? - обернулся фокусник.
- Я? Нет... - опешил Илья Спиридонович.
- Виноват, - сказал фокусник, отвлекаясь от беседы с Виталиком. - Мы
тут, кажется, нарушили расписание.
И вагон очутился на запасном пути.
Когда их вели в привокзальное отделение милиции, Виталик поправлял
фокуснику галстук, а тот - Виталику поплавок, и оба ласково произносили
приятные на слух слова: "плотность потока", "гравитационная волна" и
"очень приятно было познакомиться". За ними валили свидетели пассажиры.
Татьяна объясняла милиционеру, что все это недоразумение, фокусы.
- Так вы говорите, что и на Луну смогли бы слетать? - спрашивал
Виталик. - А на Марс?
- Марс не Марс, а в Киев, пожалуй, - отвечал фокусник. - А то всю
ночь еще трястись.
- О чем они? - удивился лейтенант в отделении милиции. - Пьяные?
- Трезвые, - ответил постовой. - На них показывают, что они отцепили
вагон от "Черноморца".
- Но ведь "Черноморец" еще не прибыл! - удивился лейтенант.
Татьяна хотела что-то объяснить, но Виталик ее перебил:
- Таня, ты еще ничего не знаешь! Мы еще сами ничего не знаем. Мы
срочно переносимся в Киев. Ты поезжай, а утром мы тебя на вокзале
встретим.
Виталик застыл на мгновенье. И вдруг он исчез. Не стало его.
- Что тут происходит? - спросил лейтенант.
Фокусник застыл на мгновенье. Потом он тоже исчез. Испарился.
- Куда те двое подевались? - спросил лейтенант.
- Не обращайте внимания, - ответила Татьяна. - Они, кажется, открыли
телепортацию... или как там ее..
И снова Илья Спиридонович стоит на перроне в Жмеринке и думает,
думает...
- Это общий вагон? - прерывает его думы старуха с узлами.
- Это, это, - отвечает Илья Спиридонович.
- До Фастова к сыну доеду? - спрашивает старуха.
- Доедешь, доедешь.
Старуха входит в вагон и в испуге шарахается назад:
- Какой же это общий?!
- Общий, общий, - успокаивает Илья Спиридонович, ведет старуху в
отдельное купе и усаживает на мягкий диван.
Потом он опять выходит на перрон, и думает, думает, и не знает,
верить тому, что он видел, или все ему почудилось? Ну не может человек
силой одной лишь мысли перелетать из Жмеринки в Киев или на Марс. Или
расцеплять железнодорожные вагоны - представить невозможно, что эту
железную махину из тринадцати вагонов с локомотивом, проплывающую вдоль
перрона, можно мысленно разорвать...
- Где уж нам, - шепчет Илья Спиридонович и прыгает на подножку своего
общего вагона.
Это самый настоящий общий вагон - таким он подается на посадку, но за
минуту до отхода превращается в спальный. Вместо твердых полок появляются
диваны, исчезают боковые нары, а купе от коридора отделяют зеркальные
бесшумные двери. Пассажиры спят на выглаженных простынях, а не клюют носом
всю ночь напролет в тесноте и обиде. После первого испуга они всегда
бывают приятно удивлены - Илья Спиридонович любит делать такие сюрпризы,
но боится ревизоров и начальника поезда.
Закрыв наружную дверь, Илья Спиридонович входит в свой общий-мягкий
вагон и начинает готовить старухе чай.
- Опять лимонов не завезли, - сердится он. Потом закрывает глаза,
поднимает руку и делает в воздухе вращательное движение - будто
выкручивает лампочку. Наконец он достает оттуда лимон. Откуда - он и сам
не знает.
Он кладет ломтик лимона в чай и несет старухе.
- А сколько стоит чай? - пугается старуха.
- Бесплатно, - сердится Илья Спиридонович.
- А меня отсюда не выгонят? - опять пугается старуха.
- Чего ты, бабка, всего боишься? - говорит Илья Спиридонович. - Езжай
себе. Сейчас все вагоны такие.
Он возвращается в служебное купе, глядит в окно и думает, думает...
вот бы на Марс слетать!
- Где уж нам, - вздыхает Илья Спиридонович.
Борис ШТЕРН
ДОСМОТР-2
Посвящается путчу ГКЧП
- Здравствуйте, товарищи гвардейцы!
- Здравия желаем, товарищ генерал!
- ... А почему у вас говно на потолке?
- Ур-ра-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
Старинный армейский анекдот
Не прошло и четверти светового года после конфискации всего барахла,
как Хрен Поймаешь злорадно возвращался по той же накатанной трассе в
новейшем звездолете со странным названием "Золотарь", а на его пути опять
стоял инспектор Бел Амор, помахивая таможенным жезлом. Хмурое лицо
инспектора, казалось, просило кирпича; это лицо хотелось надраить, как
позеленевшую бляху солдатского ремня, - инспектор был очень недоволен
собой, потому что с недавних пор стал забывать целые слова и сейчас никак
не мог вспомнить, что означает слово "золотарь"...
Спрашивать у Стабилизатора не хотелось, но и самому напрашиваться на
медицинскую комиссию - тем более.
- Досмотр, - буркнул инспектор, входя в этот самый "золотарь".
За ним, как всегда, в звездолет влез нержавеющий и неунывающий робот
Стабилизатор, молодец-молодцом и дурак-дураком (в его позитронном котелке
уже начали заскакивать буквы, и Бел Амор все собирался записать его в
очередь на капитальный ремонт, чего Стабилизатор панически боялся).
- Мы с вами, кажется, где-то встречались? - спросил Хрен Поймаешь и
демонстративно раскурил пенковую трубку со знаменитой "Герцефиговиной
Хлор".
Встречаться-то встречались, но в ответ Бел Амор решил высокомерно
молчать. Он с этим "золотарем" свиней не пас. О чем с ним говорить, если
для обыска все равно нет никаких оснований?.. Даже проверять документы
некогда, потому что с минуты на минуту сюда может пожаловать на
бронированной "тройке" новый Шеф Охраны Среды, который недавно сменил
такого удобного, старомодного, прокуренного и спившегося Леонарда
Михалыча. Пришла, значит, новая метла в генеральских погонах. Та самая,
которая хорошо метет.
Диалектика. Отрицание отрицания.
Ладно, о появлении "тройки" его предупредят коллеги на линии, а
сейчас заглянуть, разве что, одним глазом в таможенную декларацию и гнать
этого "золотаря" в шею... То-есть, в выю... То-бишь, где ты видел выю у
головоногих кальмарусов? Одна голова да ноги... Короче, под зад коленом, и
пшел вон из моего таможенного коридора, не до тебя сейчас - коллеги Бел
Амора конфиденциально передают по линии, что от Новой Метлы житья не стало
- разъезжает на тройном бронеровщике (оставшимся в наследство от Леонарда
Михалыча), стучит кулаком по столу и на всех орет:
- Ускоряйтесь! - кричит. - Переустраивайтесь, сволочи! А не то!..
Ну, может быть, "сволочами" и не обзывает, но и что "а не то!.." - не
объясняет. И фамилию его никто не может запомнить. Какой-то генерал фон
Гофвпмяев-Птинчкерр...
Нет, не так... А как?.. С таким начальством не только слова, но и
буквы забудешь. И никто не знает, как от него избавиться.
Что же все же означает "золотарь"?.. Простое слово, у Стабилизатора
неудобно спрашивать...
- Пердъявите подкоженную декламацию, - потребовал Стабилизатор,
безбожно путая буквы. - Что везете?
И опешил, нарвавшись на заранее подготовленный короткий ответ:
- Говно!
Вот так:
- Говно! - сказал, как отрезал, Хрен Поймаешь и в предвкушении
дальнейших вопросов принялся сплетать и расплетать многочисленные
щупальца, унизанные золотыми перстнями и кольцами.
Стабилизатор беспомощно оглянулся на Бел Амора...
(Вообще-то, роботы его класса хорошо знают это слово, но вместо него
предпочитают употреблять словосочетание "отходы жизнедеятельности".)
- Какое-такое "говно"? - пришел на помощь Бел Амор, не сдержав обет
молчания. Он хотел добавить дежурную фразу: "Попрошу не выражопы... не
выражаться при исполнении служебных обязанностей!", но некогда, некогда
учить великосветским манерам этого говно... головоногого моллюска.
- Какое-какое... МякОе, - ухмыльнулся Хрен Поймаешь. - Всякое.
Всяческое и разнообразнейшее говно, милейший мой инспектор. На свете
существует столько говна, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.
Кто это сказал, не припомните?
- Шельям Укспир, - с достоинством ответил всезнающий Стабилизатор (но
буквы, буквы!). - Тавайде сусловимся: цейчас все ропвосы дазаю я. Что
зевете, спрашиваю?
- Я же ясно сказал: говно! - захохотал Хрен Поймаешь.
Этот зловредный смех был слышен, наверно, во всех орбитальных
коридорах обоих Магеллановых Облаков, где сейчас проводился
тотально-повальный субботник перед первым явлением таможенному народу
нового Шефа Охраны Среды с двойной труднопроизносимой фамилией...
"Генерал-майор фон Ховмяев-Пчелкерр, что ли... - мучительно вспоминал
Бел-Амор. (Ему тоже было чем заняться - например, отправить Стабилизатора
чистить гальюн.) - Нет, не вспомнить."
- Декларация на столе, можете ознакомиться, - отсмеявшись, продолжал
Хрен Поймаешь. - Читайте. Читайте же!
- Отсек номер 1... - начал читать Стабилизатор и осекся.
- Пустой? - с надеждой спросил Бел Амор, хотя прекрасно понимал, что
на повторный трюк с пустым отсеком уважающий себя контрабандист никогда не
пойдет, а придумает что-нибудь новенькое.
- Читай, читай! - подзуживал робота Хрен Поймаешь. - Прочитай это
слово вслух, не стесняйся! Прикажите ему прочитать! Хочу услышать это
благороднейшее слово из уст вашего кованого сундука. Прикажите ему
прочитать таможенную декларацию! Подкоженную декламацию... - передразнил
он. - В конце концов - я требую! Чтение декларации входит в ваши служебные
обязанности!
Хрен Поймаешь был прав.
- Читай, - приказал Бел Амор.
- Отсек номер 1. Говно, - стойко прочитал Стабилизатор, покраснел и
чуть не упал в обморок от конфуза.
- Как это понимать? Что значит "говно"? - спросил Бел Амор.
- Говно значит "говно"! - опять обрадовался Хрен Поймаешь, давясь от
смеха герцефиговинным хлорным дымом и роняя на паркет синие слезы.
- Так и записано? - удивился Бел Амор и заглянул через плечо
Стабилизатора в декларацию. На крайний случай он надеялся обнаружить там
одинокую букву "г" с тремя стыдливыми точечками: "г..."
Но...
- Так и записано, - подтвердил Стабилизатор. - Квубами. Квубы я еще
помню. Первая "Г", потом "О", "В", "Эн" и опять "О". После "О" - точка.
Получается: "ГОВНО."
Бел Амор уже сам видел, что получается. Он вышел в коридор к первому
отсеку и принюхался.
- А? - воскликнул Хрен Поймаешь. - Оценили? У меня говно не пахнет, у
меня первокласснейшее говно. Амбре, а не говно!.. Говна-с не держим-с!
Хрену Поймаешь так нравилось это слово, что он смаковал его на все
лады, как истинный говноед: говно, говна, говну, говном, на говне...
Наверно, единственно о чем он сожалел в этой жизни, что "говно" не
употребляется во множественном числе... Разве что: "много говна".
- Экстренная шифровка всем поможенным тостам! - вдруг сообщил
Стабилизатор, врываясь в коридор и оставляя Хрена Поймаешь наедине с его
любимым словом.
- "Тройка" мчится, "тройка" скачет? - шепотом спросил Бел Амор.
- Нет! Хуже! Дежурный передает по линии: "ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ! ИЗ
ТРАНСНАЦИОНАЛЬНОЙ КУНСТ-КАМЕРЫ ПОХИЩЕНА БЕСЦЕННАЯ КОЛЛЕКЦИЯ РЕГАЛИЙ ВСЕХ
РВЕМЕН И РАНОДОВ".
- Времен и народов, - поправил Бел Амор, мучительно пытаясь
вспомнить, что означает слово "регалии".
- Так точно: полный двездолет регалий всех времен и народов. Кто-то
ночью причалил к Кунст-камере, напоил сторожа, загрузился и ушел в
неизвестном направлении. Сторож в мертвецком состоянии, очухается завтра
утром. Крипазано шмонать все звездоледы без иксключения!
- Заткнись! Не суетись. Напомни: что такое "регалии"? - шепнул Бел
Амор.
- Ну... Знаки отличия, - тоже зашептал Стабилизатор. - Скипетры там,
короны, булавы, мордена и едали всякие.
- Ордена и медали.
- Так точно! Нордена и мледали.
"Ишь ты! - восхитился Бел Амор. - Регалии, понимаешь, сперли. Всех
времен и народов!"
- А теперь напомни: что означает "золотарь"?
- Вам тоже пора подлечиться, командор, - въедливо заметил
Стабилизатор. (Очень уж не хотелось ему отправляться на капитальный
ремонт; как, впрочем, и Бел Амору - на медицинскую комиссию.) - "Золотарь"
- это старинное слово. Оно означает - "ювелир".
При слове "ювелир" инспектор Бел Амор стал в профессиональную стойку.
Его верхнее таможенное чутье наконец-то сработало и выдало
непротиворечивый логический ряд: "ювелир, золотарь, золото, драгоценности,
регалии всякие..." Инспектору вдруг привиделся полный звездолет царских
платиновых корон с бриллиантами, золотые скипетры с изумрудами, скифские
шлемы, гетьманские булавы, малахитовые державы и прочие атрибуты власти;
залежи орденов и медалей (не из говна, конечно, а из благородных
металлов), конская сбруя, именные маузеры, персональные шпаги, кресты на
пузо, звезды на грудь, розетки в петлицу, анны на шею, кольца в нос,
подвязки, подвески, ленты, эполеты, банты, аксельбанты - то есть, все то,
чего у Бел Амора отродясь не водилось, - кроме, разве что, почетного
значка "Легионера ГОП" (Галактической Охраны Природы).
- Но дальше! - кричал из кают-компании Хрен Поймаешь. - Дальше,
дальше, дальше!.. Куда вы запропастились? Пусть читает дальше!
- Читай.
- Отсек номер 2. Говно... - скороговоркой продолжил Стабилизатор,
постепенно входя во вкус этого слова. - Отсек номер 3. Говно... Отсек
номер пять, говно опять. Отсек номер семь, говно совсем. Отсек номер
восемь, говном обносим. Отсек номер 15. Говно... Отсек номер 21,
последний...
- Пустой? - с надеждой спросил Бел Амор, хотя знал, знал, что тоже с
говном.
- Нет. Полный. Говна.
- Проверяйте! - радушно развел щупальцами Хрен Поймаешь. - Шмонайте,
курочьте, взламывайте любой отсек. Не стесняйтесь! Везде говно!
- А регалии?.. - вкрадчиво спросил Бел Амор. Этак между прочим
спросил:
- А регалии?
- Что такое "рыгалии"? - был ответ. - От какого грубого слова они
происходят?.. Рыгалиями не интересуюсь. Меня интересует исключительно
говно.
Нездоровый цвет лица инспектора Бел Амора, напоминавший цвет
нечищенной солдатской бляхи, медленно превращался в зеленую бронзу
обкаканного птичками памятника. Спокойно, сказал себе Бел Амор.
Спокойненько. Никаких регалий, орденов и медалей здесь не предвидится, и
не надейся. Он вспомнил: "золотарь" - это не ювелир, а нечто похуже.
Золотарь - это ассенизатор и говновоз; а Стабилизатор - старый дурак. Все
грузовые отсеки в этом звездолете, безусловно, переполнены говном по самые
уши. Можно не проверять.
Другой вопрос: зачем Хрену Поймаешь столько говна?..
Так. Думаем.
На удобрения?.. Хрен Поймаешь не похож на существо, связанное с
сельским хозяйством.
Конечно, здесь присутствует какой-то очередной контрабандный подвох,
но это сейчас не суть важно. Это сейчас не твое дело. Тебе не поручали
копаться в говне. В твоем трудовом соглашении о говне ни слова. Что-что, а
уж этот предмет во всех уголках Вселенной не является контрабандным
товаром. Уж чего-чего, а собственного говна на каждую душу населения везде
предостаточно, хоть жопой ешь, извините за выражение. В говне пусть
ковыряются говновозы, думал Бел Амор. Возможно, психологический
контрабандный подвох Хрена Поймаешь в том-то и состоит - ни один
здравомыслящий таможенник не захочет копаться в говне.
Значит так. Сюда вот-вот прискачет на "тройке" новый Шеф Охраны
Среды. Как его?.. Вспомнил! Генерал-майор фон Говняев-Пугерр. Слава Богу,
еще не все слова забыл! Примчится за регалиями и обнаружит на таможенной
орбите звездолет с говном. Полный говнолет говна на таможенной орбите -
это, конечно, конфузиус нотрдамус... То есть, персона нон грата и казус
импровизус... То бишь, говяные дела. Он прикажет копаться в говне. Это
плохо пахнет. Копаться в говне на предмет обнаружения регалий, пусть даже
по приказу начальства? Это пятно в биографии. Хлопцы засмеют. "Инспектор
Говномор" - неплохо звучит.
Нет, обыск он производить не будет ни при каких обстоятельствах -
хотя за нарушение инструкции "ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ!" запросто может загреметь
под суд или на преждевременную пенсию с правом свободного говноустройства
на Внешнем Пузыре Вселенной.
Но - решено! Хватит лясы точить. Пора гнать этого говноголовоногого
кальмаруса в выю под зад коленом.
И все же...
Все же следует соблюсти все формальности и, пока там "тройка" мчится,
"тройка" скачет, задать последний стандартный официальный вопрос, услышать
любой ответ и гнать его в три шеи на все четыре стороны.
- Зачем вам полный звездолет говна? - угрюмо спросил Бел Амор,
разглядывая свои космические говнодавы на толстой рифленой подошве.
Все-таки, что-то тут не то...
Чего-то, все-таки, Бел Амор тут недопонимает. Есть тут какой-то очень
уж наглый контрабандный подвох. Узнать бы. И честно отпустить с миром.
- За что я вас уважаю, инспектор, так это за ваше профессиональное
любопытство. Другой бы на вашем месте давно вытурил бы меня с моим говном
за пределы Галактики, но вам интересно знать - в чем тут дело. Извольте.
Если не хотите пачкать ручки, я сам покажу... Эту коллекцию говна я
приобрел недавно случайно и по-дешевке. Не смог удержаться.
Хрен Поймаешь достал из-за пазухи огромную связку ключей и, крутя их
на указательно-ковырятельном щупальце, не спеша отправился в коридор; а
инспектор Бел Амор не смог отказаться от ТАКОЙ экскурсии. Обыск он
производить не будет, а вот экскурсия - пожалуй.
- Но побыстрее, - предупредил Бел Амор.
- Пронесемся на третьей космической. Прошу! Вам будет интересно...
Открываем ОТСЕК НОМЕР 1... Человеческий кал все времен и народов. Говно
негроидов, монголоидов, европеоидов и всех смешанных типов. Говно жидкое,
законсервированное в банках, говно мягкое, твердое, разной промежуточной
консистенции, женское и мужское, детские какашки. Говно разноцветное -
богатейшая спектральная палитра от ярко-кровавого поноса до
ультрафиолетовой, как чернила, плохопереваренной крыжопольской колбасы.
Особый интерес представляет говно людоеда с Больших Гальюнных Островов.
Парадокс, но человек, съевший своего собрата, опорожняется как бы
дважды-очеловеченным говном - как бы собственным и как бы чужим
одновременно. Тут борьба и единство противоположностей - вы не
задумывались над этим? А, ну да, вы же не говновед...
- Продолжим нашу экскурсию... ОТСЕК НОМЕР 2. Не стойте на пороге.
Говно гуманоидов переходного звена. Не воротите нос, это очень интересно и
совсем не пахнет. Перед вами результаты раскопок в долине
Дристайл-об-Серраль что в Центральной Африке. Отходы жизнедеятельности
гуандертальца, питекансропа, гомо эректуса, гомо секуса и других
родственничков. Эти господа так жрали друг друга, что все говно в долине,
как видите, перемешалось и слиплось в единый говнологический пласт.
Внимание - изюминка! Бесценный экземпляр в запаянной хрустальной вазе -
предполагаемые экскременты пращура вашего Адама, которые тот наложил в
штаны со страху перед Отцом Небесным у райской яблоньки. Помните это
грозное библейское: "_Г_д_е _т_ы_ б_ы_л_, _А_д_а_м_?!" Тот и усрался.
Оказывается, яблоко мудрости было незрелым - судите сами по цвету
экскрементов и непереваренным косточкам. Поехали дальше...
- Только после вас.
- Как угодно. ОТСЕК НОМЕР 3. Говно млекопитающих. Это познавательно.
Дерьмо собачье. Конский навоз. Козьи шарики. Коровьи лепешки. Медвежьи
сардельки. Верблюжьи яблоки. Чьи-то сливы и абрикосы. Удобрения бегемота.
В углу - слоновья куча.
- Проходите... ОТСЕК НОМЕР 4. Птички. Помет. Вскормленный на воле
орел молодой. Орлам случается и ниже кур спускаться, чтобы справить
большую нужду. Помет гордого сокола. Дерьмо буревестника-революции - был
такой подвид, знатная была птица, однажды обосрала шестую часть суши,
никак не могли отмыть. Гуано королевского пингвина. Помните: глупый
пИнгвин робко прячет тело жирное в утесах. Бедняга, зачем он туда
забрался, спрашивается? Посрать, а как же! Зачем же еще?
- ОТСЕК НОМЕР 5. Насекомые. Ну, здесь неинтересно - здесь комар
накакал...
- ОТСЕК НОМЕР 6. Рыб будем изучать? Нет - так нет. На нет и говна
нет.
- Теперь смотрите сюда: ОТСЕК НОМЕР 7. Палеонтологический. Видите,
какие обкатанные валуны, инкрустированные мезозойским дешевым жемчугом и
ракушками? Думаете, чудо природы? Ошибаетесь! Это не валуны, а окаменевшее
говно бронтозавра-срантопода. Жрал устриц, подлец, и знатно срал!..
- Хорошо, хорошо, пропускаем всякие там говнозойские периоды, выходим
из колыбели, где так удобно делалось под себя, в космическое
пространство... ОТСЕК НОМЕР 10. Говно обитателей цивилизации
Срявопереметников. Они неговноидны, а срявообразны. Испражняются срявы
через анальное отверстие правильного прямоугольного сечения 5,5 на 11,2 на
18,8 кубических дюймов оранжевой лентой, из которой после просушки и
соответствующей химической обработки получаются высококачественные
огнеупорные кирпичи. Своеобразный биологический кирпичный заводик. Кстати,
срява обладает добрым отзывчивым коровьим характером, охота на нее
строжайше запрещена...
- Еще не устали? ОТСЕК НОМЕР 11...
- Вы не отвечаете на вопрос, - прервал наконец эту говноведческую
экскурсию инспектор Бел Амор, хотя ему было интересно. Всеми фибрами души
он уже чувствовал приближение генерал-майора фон Говняева-Пугерра. - Зачем
вам полный звездолет говна? Вопрос, ответ, и будьте здоровы!
- Зачем мне это говно?.. В двух словах - невозможно. Тут целая
философия... Хорошо, я постараюсь быстро, сумбурно, с пятого на десятое.
Для начала вспомните народные пословицы и поговорки об интересующем нас
предмете. Беру наугад:
лепить из говна конфетку,
лить из говна пули,
на говне и хлеб родит,
болтается, как говно в проруби,
попал в говно - сиди и не чирикай,
ложка говна (не дегтя!) в бочке меда,
к нашему берегу - что ни триска, то говно,
и так далее, и тому подобное... Как видите, народ не стесняется.
Думаете, случайно так часто поминается говно в народном творчестве? Даже
чаще, чем сам господь Бог!.. Не случайно. Возьмем исторические примеры.
Все великие люди любили облагораживать свои рты этим вкусным словечком:
"Мерде!" [говно] - сказал Наполеон [Наполеон Буонапарте - Император
французов] Кутузову [Кутузов Михаил Илларионович - Русский Верховный
Главнокомандующий].
"Зато твои французы будут у меня говно жрать!" - резонно ответил
Кутузов Наполеону.
А как вы думаете, из чего Бог создал человека? Из глины? Глубоко
ошибаетесь! Из материала на ту же букву! Пришел, нагнулся, достал из-под
какого-нибудь сранодонта-говнозавра, замесил, слепил, дунул-плюнул, умыл
руки, и "Будь здоров, Адам!" Так что в основу всего на свете заложено
говно. Повторите несколько раз подряд слово "много". Вот так: "много,
много, много, много, много, много, много..." Что получается? Оказывается,
вы повторяете слово "говно"! Чувствуете?.. Много, много, много, много,
много... Вот оно где, гомножественное число! В основе всего, в основе
самой Вселенной - говно, много говна. Говно - первично, материя -
вторична, жизнь - третична, сознание - четвертично по отношению к говну, а
мои скоростные рассуждения и в минус-кратной степени не объясняют проблем
говизма, говнизма [говизм и говнизм - это не одно и то же], говнознания и
говноведения. В говизме множество частей и разделов. Вот некоторые:
говнолептика, говностроение, экскрементизм, дерьмоправие, дерьмонтология..
нет времени перечислять. Вдумайтесь: великие ученые в основу своих теорий
всегда вкладывали какой-нибудь один-единственный краеугольный камень -
логос, дух, атом, материя, пространство-время, диктатура пролетариата...
Почему же говно не имеет права стать этим самым камнем новой безумной
теории? Поклонялись огню, воде, солнцу, фаллосу... чему еще?.. да всему на
свете: кошкам, коровам, березкам, золоту, серпу и молоту, регалиям - это
само собой; а про говно забыли! Забыли о том, от чего произошли! Забыли,
что все на свете - говно! Как сказал мудрый Фекклесиаст: "ВСЕ НА СВЕТЕ
ГОВНЫМ ГОВНО И ГОВЛЕНИЕ ДУХА". Не иначе: придумал, сидя на унитазе. Кто
сочинит гимн говну?.. Насчет первичности говна - не я выдумал.
Говноположник говизма - Говен Мердехай Говнядиус-младший [псевдоним;
настоящее имя - Венедикт Моисеевич Говядин, член-корр. ГКЧП (Говяной
Комиссии Членов Партии)], запродавший душу дьяволу за уникальные образцы
говна для открытия эликсира долгожительства - о бессмертии не помышлял, не
дурак был, - копаясь однажды в очередной порции говна, сделал нобелевское
(он шутил "говнобельское") открытие, гласящее: кроме мутаций и
естественного отбора, существует ТРЕТИЙ ТАЙНЫЙ ЭВОЛЮЦИОННЫЙ ФАКТОР, о
котором великие эволюционисты - ну, Дарвин там, Линней, Лысенко - не знали
или предпочитали умалчивать из соображений приличия. Говен Говнядиус
назвал этот фактор "ПЕРЕТЕКАНИЕМ ГОВНА" или "ГОВНОРОДОМ". Дело в том, что
любой род, вид или популяция, не позаботившиеся должным образом о
собственном говне (например, срут больше, чем потребляют), в конце концов
влазят в него по уши (спросите у любой домохозяйки). Те же ваши
пресловутые динозавры вымерли из-за того, что своим дерьмом изменили
структуру почвы и задохнулись в миазмах собственных выделений. Они только
жрали и делали противоположное. Срали, не побоюсь этого слова, - впрочем,
я его уже употреблял. Кстати, и континенты разъехались под тяжестью
неимоверного количества говна, что подтверждает теория дрейфа
тектонических плит. В общественном же, социальном развитии, роль
всплывания и перетекания говна повышается и выходит на первое место,
опережая даже классовый антагонизм. Говно имеет свойство не тонуть, плыть
по течению и вонять, когда его не трогают. "НЕ ТРОНЬ ГОВНО..." - помните?
Говно имеет также опаснейшую тенденцию заполнять разные удобные местечки,
нивелируя окружающую среду. Говен Говнядиус спросил себя: почему нигде
никогда до сих пор не удавалось создать идеальное счастливое общество? И
сам же ответил: да потому, что, если подразумевать под словом "говно"
известный сорт братьев по разуму, то процесс их всплывания чрезвычайно
трудно контролировать. Говно не сразу распознаешь. Оно не трудолюбиво, но
деятельно: - "Будет сделано!" Не добро, но отзывчиво - его позовешь на
помощь, оно ответит: - "Ась?" Говно не умно, а хитро, и так далее...
Приглядевшись, прислушавшись и обманувшись, восклицаешь: "Ба, да ведь это
говно!" - начинаешь сранной метлой подметать, мыть, чистить и
дезинфицировать, но не успеваешь оглянуться - ГОВЯНО МЕСТО ПУСТО НЕ
БЫВАЕТ! - как это теплое местечко уже заполнилось свежим, жизнедеятельным,
отзывчивым и хитрожопым говном. И потому: пусть каждое разумное существо
очищает авгиевы конюшни собственного огорода и спускает за собой воду, как
любил говорить старикан Говнядиус-младший, - уж кто-кто, а он знал толк в
эволюции...
- "Тройка" мчится, "Тройка" скачет! - подал условный сигнал
Стабилизатор.
- Все! - прервал лекцию инспектор Бел Амор. - Вот ваши документы, вот
ваша декларация...
- Но я еще не закончил. Я не ответил на ваш вопрос - зачем мне
столько говна?
- Я уж как-нибудь сам отвечу за вас перед начальством. Проваливайте!
И побыстрее! Но знайте: я все понял. Я понял, в чем тут подвох. Если вы
задержитесь еще на минуту, я буду вынужден вас задержать, и вы не
отделаетесь так просто, как в прошлый раз. Проваливайте на все четыре
стороны! Я совершаю служебное преступление, отпуская вас, но не имею к вам
никаких претензий. У меня к вам личная душевная просьба - проваливайте!
- У вас из-за меня могут быть неприятности? - засочувствовал Хрен
Поймаешь.
- Вон!
Бел Амор уже сам слышал грохот тройного фотонного двигателя. Новое
начальство, как и положено, катилось на служебной "тройке" прежнего
начальства. Какой говнорал не мечтает стать говнолиссимусом?
Сейчас начнется, с тоской подумал Бел Амор. Сейчас что-то начнется.
Очередная жизненная перемена. Состоится суд присяжных заседателей. Под
судом Бел Амор еще не был. В жизни все надо попробовать - и суд присяжных
заседателей тоже. Его, понятно, засудят и зашлют куда-нибудь на Внешнее
Гузно Вселенной говняров кормить, иголкой говно жрать и убирать говно
из-под какого-нибудь местного Сранозавра-Рекса. Но и там найдутся свои
тихие радости и хорошие стороны - особенно в месяце говнябре, когда в
дерьмучем лесу медленно растут говноежки, расцветают анютины унитасски и
какует какушка. Свежеповато. В говнесах говнолуние. На говнопаде светят
Пургены, где-то тихо-тихо играет семисрунная гитара.
Нет, жить можно...
Да, жить можно везде!
- Кде оно?! - прервал лирическое настроение Бел Амора истошный вопль
генерал-майора фон Говняева-Пугерра, которого под белы дрожащи ручки
выводили из "тройки" говноведисты-говнохранители.
Инспектор Бел Амор решил высокомерно молчать. О чем говорить с
генералом, который решил выслужиться не на войне, а на говне?
- Кде оно?!
Бел Амор глядел вслед уходящему в нейтральный космос трудяге
"Золотарю". Хрен Поймаешь был уже вне опасности.
- Кде оно?!
- Что именно, Ваше Говнородие? - боязливо спросил Стабилизатор.
- Кофно! - орал фон Говняев-Пугерр. - Что пыло на порту вон того
сфесдолета?
- Регалии, Ваше Говносходительство, - отвечал Стабилизатор. - Регалии
всех рвемен и ранодов.
- Фекалии, - мягко поправил его Бел Амор, воротя нос от
генерала-майора. - Ты опять перепутал буквы, мой друг. В том-то и фокус -
не регалии, а фекалии всех времен и народов. Фекалии - те самые,
похищенные из Транснациональной Говнологической Кунст-камеры.
- Кофно!!! - заорал на Бел Амора генерал-майор фон Говняев-Пугерр.
- Кто "говно", Ваше Говнятельство? - мрачно переспросил Бел Амор.
- Ты - кофно!!! - орал новый начальник. - Почему приказ не фыполнил?!
- Сам ты говно! А от говна надо избавляться, - отвечал Бел Амор,
когда говешники-говнохраны тащили его на психиатрическую экспертизу. -
Есть многое на свете, друг Горацио, что не подвластно говноженной
декларации. Человечество, смеясь, расстается со своим говяным прошлым...
Кто это сказал, не припомнишь?
- Марл Какс! - вспомнил Стабилизатор, которого волокли на капитальный
ремонт.
И последнее...
Суд присяжных заседателей оправдал инспектора Бел Амора после того,
как адвокат задал Высокому Суду один-единственный вопрос:
- Говнода говняжные засератели!.. Тьфу, черт... Господа присяжные
заседатели! Кому из вас охота копаться в позапрошлогоднем дерьме?
И господа присяжные заседатели, не совещаясь, единодушно ответили:
- Не говновен!.. Тьфу, черт... Не виновен, то-есть!
Коллеги Бел Амора встретили решение Высокого Суда аплодисментами -
тем более, что генерал-майора фон Говняева-Пугерра за говнистость
характера уже перевели с понижением на другую должность - кажется,
заведовать Центральной Галактической Канализацией.
Лицо инспектора Бел Амора сияло, как у какого-нибудь Его Сиятельства.
А ЭТО СЛОВО Бел Амор никогда в жизни уже не произносил - так наелся он ИМ
в этот исторический вечер, когда из Транснациональной Галактической
Кунст-камеры при его попустительстве были похищены все образцы нашего
родного говна, и в Галактике с тех пор стало хоть не намного, но чище.
1991
Борис ШТЕРН
НЕДОСТАЮЩЕЕ ЗВЕНО
Писатель-фантаст Тихов разглядывал окаменевшую марсианскую челюсть и
чувствовал себя, как герой собственного рассказа, брошенный автором на
произвол судьбы. Жизнь иногда подсовывает такие сюжеты, что никакому
фантасту не снились. Тихов не знал, что с этой челюстью делать - вернуть
ее в палеонтологический музей или...
Что "или"?
Тихову не нравилось это странное слово с двумя "и" по краям и "л" в
середине. В этом слове не было позвоночника, оно походило на маленькую
амебу.
Он пытался советоваться с коллегами, но те разглядывали пространство
за его спиной и отмечали, что идея для фантастического рассказа неплоха,
но где ударная концовка? А без ударной концовки никак нельзя. Очередной
сюжет о жизни на Марсе? Жизни на Марсе нет, не было и не будет.
Тихов уже начал нервно оглядываться. Его раздражал даже собственный
Диктофон, который бесшумно ходил по пятам и записывал мысли, произнесенные
вслух, - обычный облегчитель писательского труда, умеющий к тому же
подметать, жарить яичницу и говорить по телефону.
"Моя челюсть не может принадлежать музею, - записал Диктофон. -
Челюсть это больше чем личная собственность. Это часть тела, как руки или
ноги".
Тихов не мог жить дальше с такими сомнениями. Он завернул челюсть в
носовой платок и отправился в палеонтологический музей на прием к
Адмиралу.
Это академическое светило было похоже на пирата - отбушевавший белый
карлик без левого глаза, с парализованной левой рукой и протезом вместо
левой ноги. Полный рот золотых зубов. Когда Адмирал улыбался очередному
восходу Солнца, улыбка получалась ослепительной. Фамилия у него давно
отмерла за ненадобностью, и все называли его Адмиралом. Говорили, что свои
ранения он получил еще в юности в Африке на раскопках какого-то
недостающего эволюционного звена, подравшись с диким львом из-за древних
костей. Зверю тоже не повезло - полузадушенного льва долго держали в
реанимации, а потом по инвалидности боялись отпустить на волю.
- Пришли сдаваться? - сурово спросил Адмирал.
- Но...
- Челюсть на стол! Иначе я из вас ее вытрясу!
Делать нечего. Тихов выложил на стол музейную челюсть и подсунул к
Адмиралу заключение медицинской экспертизы.
"...что указывает на то, что обе нижние челюсти абсолютно идентичны и
принадлежат одному человеку, что подтверждается тем, что..." - прочитал
Адмирал, открыл банку с пивом и уставился на Тихова правым глазом. Этот
глаз и не таких видывал.
- Вы в своем уме? С какой стати ваша собственная челюсть будет
валяться на Марсе? - спросил Адмирал, ничему не удивляясь.
- Мне кажется, что я когда-то погиб на Марсе, - пробормотал Тихов и
оглянулся.
- Как это понимать? Какая из челюстей ваша - та, что во рту, или...
Тихову не нравилось слово "или". Неужто он в самом деле надеялся, что
Адмирал выделит ему Спецлопату и отправит в командировку на Марс искать
самого себя?
Адмирал погасил свое изумление глотком пива и, хотя много говорить не
любил, произнес длинную речь:
- Палеонтология есть наука, - сказал он и указал пальцем в потолок. -
Палеонтология имеет дело с костями древних людей и животных, а ваши кости
под эту категорию не подходят. Кости современного Шарика палеонтологию не
интересуют. Или интересуют в порядке сравнения с древним Бобиком. Далее.
Любая наука - это последовательность причин и следствий. Например: жил-был
на Земле питекантроп, он был съеден сородичами, а его обглоданные кости
через двести тысяч лет нашли, откопали, склеили, назвали все это
"питекантропом" и выставили в музее. Но не наоборот! Чувствуете? В
палеонтологии как нигде важна точная датировка и последовательность
событий.
- Но мою челюсть нашли на Марсе под вулканом Никс Олимпик, -
пробормотал Тихов.
- Давайте договоримся: быстрее света двигаться нельзя, летающих
тарелок нет, мысли на расстоянии передаются посредством телефона, а время
движется в одном направлении. Челюсти не могут раздваиваться и находиться
одновременно у вас во рту и под вулканом Никс Олимпик. Вас разыграли.
Какой шарлатан выдал вам эту бумажку?
Тихов ничего не ответил, потому что наконец понял, что его сравнили с
каким-то Шариком. Он сунул медэкспертизу в карман и прикрыл дверь.
- Но как сюжет для фантастического рассказа... - насмешливо прокричал
Адмирал вдогонку.
В коридорах Литературного клуба уже летали слухи. Это слово Тихов
относил к насекомым типа гнуса - оно умело кусать, летать, ползать и быть
неуловимым. Коллеги-писатели куда-то от него попрятались. Тихов понял, что
перестанет себя уважать, если не доведет этот сюжет до конца. К черту
ударную концовку, пусть будет безударная, лишь бы была. Он найдет ее,
жизнь на Марсе. Его никто не провожал, лишь один старенький фантаст
испуганно выглянул в окно и сделал жест, будто хотел то ли перекреститься,
то ли постучать пальцем по лбу.
У подножия великого вулкана Никс Олимпик стоял столб с надписью:
ПАЛЕОНТОЛОГИЧЕСКИЙ КУРЬЕЗ!
НА ЭТОМ МЕСТЕ ЧЛЕНЫ 13-й ЭКСПЕДИЦИИ НАШЛИ
ПОДЛИННУЮ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ЧЕЛЮСТЬ.
Тихов привязал к столбу канат, отметил по радиусу участок и оцепил
его канатом. Потом надул двухкомнатную палатку. Диктофон, сидя на камне, с
интересом наблюдал за ним.
"Заткнись", - подумал Тихов, хотя Диктофон не произнес ни слова.
Неработающий робот всегда раздражает.
Тихов развесил на канате красные флажки и таблички с надписью:
НЕ МЕШАТЬ! ИДУТ РАСКОПКИ!
Знаменитый вулкан поглядел сверху на его старания и закашлялся дымом.
"Заткнись, - мрачно подумал Тихов, и вулкан удивленно заткнулся.
Тихов забрался в палатку и погасил свет. За окном начался кровавый
марсианский закат. От земных закатов он отличался особой мрачностью -
красные и черные небеса чередовались и напоминали траурную повязку, а
звезды, в отличие от земных, светили не дыша и не мигая, как в почетном
карауле. Гигантская вулканическая гора закрывала здесь полнеба, ее
заснеженная вершина выглядывала чуть ли не в космос. Как тут заснешь?
Из-за вулкана бесшумно взошел Фобос, за ним Деймос - с таким
таинственным видом, будто только что кого-то зарезали на той стороне
планеты.
"Вы тоже заткнитесь", - подумал Тихов, заворачиваясь в одеяло.
Все на Марсе обиженно заткнулись. Грубиянов нигде не любят, даже на
Марсе. "Писатели-фантасты пишут для молодежи, - думал Тихов, засыпая, - а
когда собственная молодость проходит, то оказывается, что для молодежи
надо писать всю жизнь и некогда искать самого себя".
Всю ночь ему снились Фобос и Деймос, и он вздрагивал от страха и
ужаса.
Утром он запустил звездолетный двигатель и расчистил участок от пыли.
Мелкие камни, попавшие в ловушку, тщательно осмотрел. Над вершиной Никс
Олимпика собирались мелкие розовенькие облачка - как видно, у них здесь
было постоянное место встречи. На Марсе так мало облаков!
Тихов хмуро посмотрел на эту идиллию и вонзил лопату в мерзлый грунт.
Лопата тут же сломалась.
Тогда Тихов принес лом, кирку и запасную лопату и принялся рубить,
дробить и копать. Мелкий грунт и ржавчину просеивал, а пустую породу
нагружал в тачку с одним колесом и вываливал за пределы участка. Он
пытался ничего не пропустить и не сфальшивить - глупо фальшивить, когда
ищешь самого себя. Себя редко находят сразу, себя долго собирают и
склеивают по мелким фрагментам, и на это занятие иногда уходит вся жизнь,
думал Тихов, хотя ломовая работа не располагала к раздумьям.
В полдень он вынул из сита какой-то белесый камешек, обдул его,
внимательно осмотрел, улыбнулся и завернул в носовой платок.
К вечеру на ладонях вздулись жгучие пузыри.
Ночью над вулканом, заглядывая в его жерло, зависла голубая Земля.
Во сне опять Страх и Ужас.
Утром поясница как простреленная...
Через месяц Тихов стал походить на собственный скелет. Земляные
работы продолжались. Каждый вечер он приносил в палатку несколько костей,
груда на столе росла, она напоминала остатки каннибальего пиршества. Тихов
упрямо продолжал рыть землю, хотя прекрасно понимал, что это была не
земля, а марсианский грунт. Ему нравилось рыть именно землю. Это слово
здесь было к месту.
"Приземляться на Марс" - правильное выражение, - думал он, ворочая
ломом громадный оплавленный камень. - На Марс приземляются, к астероидам
пришвартовываются, в Юпитер погружаются, а на Меркурий осторожно садятся,
как на раскаленную плиту. У каждой планеты своя посадка".
Еще через месяц Тихов услышал оглушительный выстрел раскрывшегося
парашюта. Кого-то сюда несло. Это был черный фургон с пиратской
палеонтологической эмблемой на борту - черепом и двумя костями. Не снижая
скорости, фургон с грохотом зашел на посадку и чуть не врезался в вулкан.
В недрах Никс Олимпика что-то громко булькнуло.
Фургон еще дымился после лихой посадки, а из него уже выбирался сам
Адмирал в поношенном скафандре на подтяжках и с банкой пива в
парализованной руке. Пиратский череп на его рукаве выглядел особенно
зловеще. Главный охотник за черепами был в плохом настроении. Диктофон
подбежал к нему и подобострастно отдал честь.
- Все переговоры мой шеф возложил на меня, вот доверенность, - сказал
Диктофон.
Адмирал с удивлением прочитал эту филькину грамоту, скомкал ее и тихо
спросил:
- Кто дал вам право копаться на Марсе?
- На Марсе никто не копается, - охотно отвечал Диктофон. - Мы
копаемся в Марсе. "В" и "на" - разные вещи. Маленькая буква, а меняет все
дело. Любой юрист это подтвердит. Мы решили не брать лицензию. Мой шеф зол
на всю Вселенную. Он поклялся молчать до тех пор, пока не найдет самого
себя. Не знаю, что у него из этого выйдет, зато я наговорюсь вволю. Вы не
беспокойтесь - все находки он регистрирует, фотографирует, измеряет и
описывает.
Адмирал допил пиво и швырнул банку в Диктофона. Тот увернулся, и
банка, гремя, покатилась по Марсу.
- Какие еще находки? - мрачно спросил Адмирал.
- В палатке. Можете взглянуть, но руками не трогать.
В палатке на большом столе была разложена грязная груда человеческих
костей. Они еще не были склеены, но скелет уже вполне обозначился. Адмирал
растянул подтяжки, стрельнул ими в свой живот и потер ушибленное место.
- Это что? - спросил он и ткнул тростью в какую-то треснувшую
пластинку.
- Это великолепный обломок человеческого черепа, - начал объяснять
Диктофон. - Лобная кость. Взгляните, какие прекрасные отпечатки мозговых
извилин. Какой узор! А вот изумительная берцовая кость. А вот...
- Теперь я знаю, почему на Марсе нет жизни, - задумчиво сказал
Адмирал. - На Марсе жизни нет от проходимцев!
Он так хлопнул дверью, что по Марсу пробежал небольшой пылевой вихрь,
и похромал к участку, разъяренно колотя себя тростью по голенищам, как лев
хвостом перед нападением. Тихов понял: если ему суждено когда-нибудь здесь
погибнуть, то это произойдет от руки Адмирала.
Тихов продолжал дробить ломом вечную мерзлоту, когда тень Адмирала
упала на дно ямы. Тихов задрал голову, посмотрел Адмиралу в глаза и
швырнул ему на сапоги лопату грунта. Адмирал отряхнулся, сел на краю и
принялся наблюдать за работой Тихова. Он уважал тех, кто умеет рыть землю.
"Палеонтология есть наука, - говорил Адмирал, - в которой главный научный
метод в том-то и состоит - бери больше, кидай дальше, копай глубже".
- Я готов верить в безумные идеи, - сказал Адмирал в яму. - Я эти
идеи сам сочиняю. Идеи могут быть сумасшедшими. Пожалуйста! Но не их
авторы! Нормальные писатели описывают новостройки на Луне, добычу нефти на
уране, разведку Плутона, дрейфующие экспедиции к Солнцу... А вы чем
занимаетесь? Ищете на Марсе самого себя?
- Побережись! - крикнул Тихов и вывалил на Адмирала очередную лопату
грунта.
- Не грубите, - продолжал Адмирал, отряхиваясь. - Я хочу разобраться.
По-моему, безумные идеи ученых отличаются от писательских фантазий. Они
происходят от точного знания, а дилетанты любят всякие недостающие звенья.
В палеонтологии им рай.
В ответ из ямы вылетела грязная банка из-под пива.
- Это что? - спросил Адмирал.
- Банка из-под пива, - с готовностью объяснил Диктофон. - Найдена
только что на ваших глазах под камнем возрастом в четыре миллиарда лет. На
ней даже сохранилась надпись: "иво жигуле".
- Вы хотя бы знаете, что происходило четыре миллиарда лет назад? -
медленно начал звереть Адмирал. - Детство Солнечной Системы! Пространство
еще забито первичной материей. Система уже дышит, самообучается, отдельные
ее элементы и части нащупывают свои орбиты и функции, ну и, конечно,
Московский пивзавод не в стороне от проблем мироздания - как же без пива?!
А где дата выпуска? Стерлась. Вот ваши шарлатанские методы!
В ответ из ямы - молчание.
Тихов раскорячился на дне раскопа и расчищал очередную находку:
золотой зуб.
"С Марсом пора кончать, - тоскливо думал Тихов. - Это гиблое место.
Хватит марсианских хроник, сколько можно!"
Он выбрался из ямы, отбросил лом и огляделся по сторонам, фиксируя
пейзаж.
"Я нашел не того, кого искал... - растерянно думал Тихов. - Где же
теперь я?"
Кто не был на Марсе - все сюда! Разгар лета,полдень, минус двадцать
по Цельсию. Близится Великое противостояние Марса с Землей, они идут на
сближение. Марс краснеет, как индюк, Земля невинно голубеет и видна уже
даже днем. Марсианский грунт, окисляясь, цветет ржавчиной, из замерзших
пылевых сугробов торчат камни и обнажаются гладкие застывшие потоки лавы.
Рай для геолога, зато скука для писателя-фантаста - о Марсе столько
написано, что он уже не вдохновляет. Из-за обилия в грунте скисающего
железа марсианская блекло-красная гамма кажется экзотичной только
поначалу, но вскоре взору становится невыносимо скучно, как в глубине
Сахары. Здесь не завихряются облака, как на Юпитере, Фобос и Деймос
чересчур малы, чтобы соперничать с блеском Луны, и уж никакого сравнения с
окрестностями Сатурна, где глаз нельзя оторвать от разноцветной карусели
колец и спутников. Безжизненный Марс смертельно скучен, как скучны не
заселенные людьми равнины фантастических произведений Тихова. Как оживить
эту равнину, он не знает. Нет жизни на Марсе, ни малейшего движения не
наблюдается, разве что по утрам низко-низко клубится пыль, возмущенная
приливом Земли, да Диктофон бродит у фургона и к чему-то принюхивается.
Тихов развернул платок и показал Адмиралу осколок нижней человеческой
челюсти с золотым зубом.
- Как, еще одна челюсть? - удивился Адмирал. - И опять ваша
собственная? Сколько нижних челюстей может быть у одного человека?
- Вот что, Адмирал, - ответил Тихов. - Занимайтесь своей
палеонтологией и не лезьте в литературу. Литература нужна для того, чтобы
каждый мог найти самого себя, вот и все. Жизнь на Марсе существует в
человеческом воображении - значит о ней уже нужно писать, значит она
существует. А это не моя челюсть. И кости в палатке тоже не мои. Я тут
кого-то нашел, но, к сожалению, не себя.
- Чьи же это кости? - опять начал звереть Адмирал, потому что уже
догадался чьи.
- Эта нижняя челюсть с золотыми зубами лежала рядом с банкой из-под
пива под камнем возрастом в четыре миллиарда лет. Если вы откроете рот и
покажете свои золотые зубы, то я точно определю, кому эта челюсть
принадлежит.
Адмирал был большим светилом в палеонтологии, но иногда у него
случались затмения - ум заходил за разум, протуберанцы можно было
наблюдать через закопченное стекло, но близко не подходить. Диктофон удрал
в палатку от греха подальше. Адмирал зарычал. Вулкан вздрогнул, ледяная
лавина углекислого газа с грохотом понеслась вниз и затихла по ту сторону
залива.
Почему он, Адмирал, сразу не узнал свою лобную кость и этот
прекрасный узор собственных мозговых извилин? Он столько черепов повидал
на своем веку, что в этом черепе не имел права ошибиться - все в нем было
родное, недаром его неодолимо тянуло на Марс. Это он когда-то погиб здесь
с банкой пива в руке; его зашибло вулканической бомбой, а он не делал даже
попытки к бегству - с пивом не бегут! Тут она его и настигла...
Одинокая слеза побежала из мертвого адмиральского глаза. Затмение
закончилось, ум и разум благополучно разошлись по своим орбитам. Найти
самого себя не шутка. А впрочем, обычное дело. Нашел себя, и ладно. Кости
современных академиков палеонтологию не интересуют.
- Я оставлю вас наедине, - сказал Тихов и протянул Адмиралу носовой
платок.
- На кой черт, - буркнул Адмирал.
Тихову стало ясно, что Адмирал не собирается паковать и тащить на
Землю свой скелет, чтобы поставить его в гостиной и предъявлять гостям; и
он зауважал Адмирала.
- Открывайте фургон, - с неохотой сказал Адмирал. - Я привез вам
Спецлопату.
Диктофон выбежал из палатки, сорвал пломбу и с нетерпением заглянул в
фургон. Он давно мечтал познакомиться с этой недотрогой. У него дух
захватило: в фургоне расположилась самая очаровательная из всех лопат,
которые он когда-либо встречал, - чудное создание с разнокалиберными
ковшами, тесаками, манипуляторами и с густым ситом для просеивания породы,
которое, как вуаль, прикрывало компьютер незнакомки.
Вулкан величественно поддал дыму.
- Сударыня, прошу! - суетился Диктофон. - Ваш манипулятор! Осторожно,
здесь ступенька!
- Вы очень любезны, - отвечала Лопата, грациозно съезжая по сходням
на Марс.
- Это Марс! - орал Диктофон. - А вы и есть та самая знаменитая
Спецлопата, которая откопала Атлантиду в Антарктиде? Меня зовут Диктофон.
Мой шеф ищет здесь самого себя, а я ему помогаю.
- Ох уж эти мне искатели, - вздохнула Лопата. - Перерыли всю Землю,
теперь взялись за Марс. Дай им волю, они раскопают всю Солнечную Систему и
вернут ее в первозданное пылеоблачное состояние. Тут вскоре соберется
целая толпа и сравняет Никс Олимпик с землей. Лопат на всех не хватит, они
начнут рыть землю руками... зубами! Жизнь на Марсе? Возникнет! Тут будет
кемпинг, там - автостоянка, здесь - танцевальная площадка. Вы умеете
танцевать?
Диктофон совсем разомлел и чуть не попал под колеса. Он собирался
пригласить Лопату в укромный кратер и переговорить с глазу на глаз, но она
уже начала вдохновенно рыть. Действуя ковшами, она на полной скорости
снимала пласты марсианского грунта, дробила камни, просеивала и
выплевывала пустую породу за красные флажки. Она умела отличать
органические останки от неорганики, а попросту не путала кости с грунтом;
ее можно было запрограммировать на добывание чего угодно - нажал нужную
кнопку, и поехали! - добывать золото в Якутии или битые амфоры со дна
Индийского океана. Ночью она могла даже включать прожекторы! Удобная вещь
- ее создатели получили большое "Гран-при" и золотые медали, а фантаст,
предсказавший ее, - большой кукиш.
Диктофон пристроился рядом с ней. Лопата благосклонно подкидывала ему
ковшик грунта, и он, довольный, катил свою тачку за пределы участка.
- Пусть роют, может, найдут мою левую ногу, - сказал Адмирал, взял
Тихова под руку и стал прогуливать его по Марсу. - Мне надо выговориться.
Мы ищем всякие недостающие эволюционные звенья, но никак не можем
добраться до самого первого звена. Как возникла жизнь, как произошел
переход от неживого к живому? Марс как будто создан для жизни. Что ни
пейзаж, то великий шедевр жизнеподобия. Поглядите на эту рощу пушистых
канадских елей! Жаль только, что они красного цвета. Я всегда смотрю на
них с изумлением, хотя понимаю, что это обыкновенные скалы, причудливо
обработанные ветром и газированной водой.
- Почему газированной? - удивился Тихов.
- А как прикажете называть эту замерзшую воду с углекислым газом?
Здесь случаются поразительные миражи - когда на Земле безоблачно, в ночном
небе Марса отражаются океанские волны с Летучими голландцами. Эти зрелища
потрясают непосвященного, но случаются и обманы другого рода... Взгляните!
Тихов глянул вверх, и его нижняя челюсть отвисла от удивления - прямо
над головой, высматривая добычу, парил громадный орел, лениво шевеля
рулевым оперением.
Прошло достаточно времени пока Тихов догадался, откуда появилась на
Марсе эта птица - над ними, как воздушный змей, зацепившись стропой за
камень, летал обрывок огнеупорного тормозного парашюта.
- Поиски самого себя - преглупое занятие, - продолжал Адмирал. - Я
никогда себя не терял. Ни при каких обстоятельствах. А вот меня вечно
кто-нибудь искал... а вы нашли меня даже на Марсе, да еще в таком
разобранном виде. Находка моих костей в четырехмиллиардных отложениях -
эпохальное палеонтологическое событие. Оно наводит меня на размышления.
Конечно, интересно узнать, КАК мои кости там очутились... Предположим -
когда взрывается такой вулкан, со временем должно что-то происходить.
Дернешь за пространство, время раскроется. Но сейчас меня другое
интересует - ЧТО я там делал? Не мальчишка же я в самом деле, чтобы на
старости лет забросить все дела и примчаться на Марс... У меня сейчас
раскопки под Килиманджаро... а я тут... Что я там делал?
- Вы там что-то искали, - предположил Тихов.
- Что?
- Еще не догадываетесь? Конечно же, вы искали недостающее звено звено
между живым и неживым. Тайну происхождения жизни - на меньшее вы не
согласились бы.
- Да, пожалуй, - согласился Адмирал. - В моем-то возрасте нечего
мелочиться. Но вы, кажется, знаете обо мне больше, чем говорите. От вас
здесь осталась нижняя челюсть, значит, вы в те времена находились рядом со
мной? Выкладывайте!
- Диспозиция, в общем, была такая. Ваш скелет - вот он, а мой, если
не считать нижней челюсти, куда-то подевался. Получается, что вы стояли
под вулканом с банкой пива и наблюдали, как я лезу наверх. Вы погибли тут,
а я там... - Тихов указал сигаретой а вершину вулкана. - Сейчас мы должны
повторить этот научный эксперимент. Я не считаю себя умнее или глупее
самого себя, каким я был четыре миллиарда лет назад. Если я полез на Никс
Олимпик тогда, значит, полезу и сейчас.
Тихов отшвырнул окурок. Засорение Марса шло полным ходом - окурки,
бычки и бумажные обрывки разгуливали под Никс Олимпиком во всех
направлениях. Тихов машинально отметил, что фантастического рассказа о
засорении Марса еще вроде не было.
- Что-то вы темните, - вздохнул Адмирал. - Когда на Земле вы пришли
ко мне на прием, вы уже знали, что придется лезть на вулкан?
- Догадывался.
- Почему же вы мне тогда не сказали?
- Потому что вы сравнили меня с каким-то Шариком.
- Ясно. Извините. Так. Теперь объясните, за каким-таким недостающим
звеном вы туда полезли, и тогда, как и четыре миллиарда лет назад, я стану
под вулканом с банкой пива в руке.
- Обещаете?
- Клянусь!
- Перед нами самая большая гора в Солнечной Системе, - сказал Тихов.
- Взгляните, какая пушка! Двадцать семь километров в высоту... Эверест ему
в подметки не годится. Представляете, что произойдет, если Никс Олимпик
стрельнет? Последнее время он ведет себя неспокойно... Слышите? Гудит! Мою
сумасшедшую идею нелегко сформулировать. Зачем я туда поле... В нашей
жизни Марс занимает особой место. С другими планетами меньше шума. Все
давно на него уставились - почему? Всем что-то чудится. Без жизни нельзя.
Так не бывает, чтобы без жизни. И если на Марсе жизни нет, значит, это
что-то значит. Что такое смерть - всем известно. А наоборот? Что это за
штука - жизнь? Откуда взялись эти странные гены, будто варившиеся в одном
котле? Жизнь на Земле не может быть уникальным явлением. Если принять, что
жизнь - это обычное состояние Вселенной, то в каком-то смысле Вселенная
сама является живым существом. А уж Солнечная Система - подавно. Мы можем
попробовать рассмотреть ее как единый организм и попытаться понять функции
отдельных ее частей. Так наука рассматривает лес, океан, пустыню,
джунгли...
- Я, кажется, начинаю понимать... - пробормотал Адмирал. - Разгадка
бессмертия, и не меньше! Стал бы я тут на старости лет гоняться за
каким-то скелетом. Эй! - заорал он. - Зарывай обратно! Кому сказал!
Раскопки прекращаются! Чтобы здесь все было как прежде!
Под Никс Олимпиком уже появился глубокий котлован. Вулкану это
здорово не нравилось, он гудел и подрагивал. Спецлопата удивленно развела
рычагами и принялась засыпать котлован. Диктофону было все равно - что
рыть, что зарывать.
Тихов продолжал:
- Любые сравнения Солнечной Системы с живым организмом будут
натянуты. Не в сравнениях дело, а в том, что каждый элемент Системы
зачем-то необходим. Солнце - это, конечно, сердце Системы. Оно пульсирует
и задает жизненный ритм. Не надо увлекаться, но Юпитер можно сравнить с
желудком, Сатурн - с печенью, а Нептун - с желчным пузырем. Можно
проводить аналогии с жабрами и кровообращением, но меня интересует
планетная связка, отвечающая за возникновение жизни.
- Земля и Марс?
- Да. Моя вулканическая гипотеза состоит в том, что гены зарождаются
внутри Марса - жизнь надо искать "в", а не "на" Марсе. "В" и "на" разные
вещи. В Марсе, как в котле, варится дезоксирибонуклеиновая кислота. Во
время Величайших любовных противостояний с Землей, после чудовищных
извержений и сдвигов во времени самые жизнестойкие гены попадают в раннюю
Вселенную, на первобытную Землю. Таким образом жизнь заносится из будущего
в прошлое. Она, жизнь, продолжает возникать беспрерывно, а моя идея прямо
указывает на природный очаг возникновения жизни... - Тихов опять указал
очередной сигаретой на вершину Никс Олимпика.
После этих слов Марс зашевелился и заходил ходуном. Адмирал одурело
смотрел не на вершину вулкана, а на кончик сигареты писателя-фантаста.
- Не смущайтесь, - сказал Тихов. - Все части тела имеют право на
существование.
Адмирал оглянулся. За палаткой подслушивали Диктофон и Спецлопата.
Котлован уже был засыпан.
- Пошли вон! - загремел Адмирал. Ему не хотелось лишних соглядатаев
при зарождении жизни.
Никс Олимпик громко вздохнул и выпустил тучу пепла. Началось
землетрясение - Тихов знал, что "землетрясение" правильное слово. Они
вошли в палатку, и Тихов принялся натягивать штурмовой альпинистский
скафандр. Адмиральские кости дребезжали на столе.
- Смотрите, мои старые кости чувствуют землетрясение, - заметил
Адмирал.
Его ничем нельзя было смутить - любая мысль имеет право на
существование, и он хотел обдумать ее до конца.
- Я, кажется, понял вашу безумную идею, - сказал Адмирал. - Жизнь -
это как круговорот воды в природе. Если мы уже один раз были вовлечены в
этот круговорот и присутствовали при зарождении жизни, то все надо
повторить. Глупо это или нет, но жизнью на Земле рисковать нельзя, - я
должен стоять здесь с банкой пива в руке, а вы должны карабкаться на
этот... Тут недалеко, двадцать семь километров. Решено!
Они успели выскочить из палатки, и пылевой шквал забросил ее на
канадские ели, под которыми прятались Диктофон и Спецлопата. Марс,
казалось, раскачивался на орбите. "Новый тип двигателя, - сгоряча подумал
тихов. - Если такой вулканище шарахнет в полную мощь, планета может
слететь с орбиты".
Тихов бежал к подножию вулкана.
Никаких раскопок на Марсе!
Марс предназначен совсем для другого!
Тихов задрал голову. Озверевший вулкан, дрожа и напрягаясь, швырял в
космос камни и клубы пепла; из него, как из сифона, рвалась газированная
вода; в наступившей темноте на Тихова смотрели Фобос и Деймос.
- На абордаж! - ободряюще крикнул Адмирал и открыл банку с пивом.
Слово "абордаж" Тихов относил к самым лихим хищникам семейства
кошачьих. Он оглянулся в последний раз в жизни и крикнул:
- Прощайте, Адмирал!
Все. Теперь вверх.
Надо лезть...
Надо лезть, чтобы повторить все условия, существовавшие при
зарождении жизни на Земле, иначе, черт его знает, у Марса с Землей без нас
может что-то не получиться; жизнь ведь такая штука, что никогда толком не
знаешь, есть она или ее нет, - так думал Тихов, когда вулкан шарахнул в
полную мощь и, с треском проломив пространство, зашвырнул его на Землю за
четыре миллиарда лет назад, где последним ощущением Тихова было то, что он
наконец-то нашел самого себя, когда его собственная дезоксирибонуклеиновая
кислота выпадала в первобытные океаны молодой Земли.
В это же время Адмирала, невозмутимо допивавшего пиво посреди этого
жизнеутверждающего катаклизма, посетила последняя в его жизни сумасшедшая
идея - о том, что писатели-фантасты в самом деле для чего-то нужны.
Борис ШТЕРН
ДОМ
Когда Дом вышел на пенсию, он спустился с небес на Землю и остался
жить в городе у моря. Его прельстили мягкий климат, взбадривающие парные
бани из утренних туманов, ласковые птицы и злющие коты, гуляющие по крыше,
а также вид на городские пляжи, где круглые полгода с высоты своего роста
он мог любоваться живыми женщинами - южными, северными и дальневосточными.
Нравился ему и город - в меру провинциальный, город жил не спеша,
размеренно, иногда разморенно; современные здания скромно возвышались над
старинными особняками; живы были и базары под открытым небом, куда
привозилось все, что есть на свете съедобного, а население, в отличие от
столичного жителя, презирало очереди в магазинах и предпочитало толкаться
с кошелками на базарах.
Такая жизнь подходила Дому. Он не стремился в пику кому-то подражать
старинным манерам жизни, просто ему нравились запахи вишневого варенья и
жареного картофеля; просто он любил хозяйничать.
Кто он такой, Дом, не вполне понятно. Он происходил из семейства
Флигелей, но обстоятельства его рождения окутывала какая-то жгучая тайна,
какой-то адюльтер. Ясно одно: звали его Домом и он был живым, не в пример
земным домам.
Он был флегматиком по натуре, а зимой над морем хорошо постоять,
посмотреть, подумать; но иногда ему хотелось вскочить, хлопнуть дверью,
сделать что-то такое... - и шумный летний город тоже ему подходил. Дом
читал книги о стоящих на рейде кораблях с иностранными названиями, о
платанах и бульварах, о развеселых городских жителях. Дому нравились эти
книги. Он часто перечитывал их, изучал обстановку и в конце концов решился
на переселение, когда узнал об острой нехватке жилья в городе.
Город звался Отрадой - для ясности.
Как уже говорилось, Дом выбрал место над самым морем у нового
фуникулера, принял дряхлый вид - под стать окружавшим его домам, решил
вздремнуть до утра, а потом осмотреться и обдумать свои дальнейшие
действия. Он так и не заснул, потому что с удовольствием разглядывал
разноцветные фонарики на новом фуникулере, а перед самым рассветом его
внимание отвлек шум у соседней шашлычной - какой-то гражданин ломился в
дверь и слезно просил пива.
Злостный пенсионер Сухов от скуки вставал так рано, как никто больше
не мог, и не спеша обходил свои владения. Сначала он шел к мусорному ящику
и по обрывкам бумаг пытался определить, кто из соседей ночью нелегально
выносил мусор. Потом он заглядывал в окна своего личного врага инвалида
Короткевича, который почему-то с гордостью представлялся "инвалидом первой
степени". Сухов давно грозился побить инвалиду морду или окна и вот все
похаживал вокруг, примеривался, прицеливался.
Итак, несмотря на теплый май, Сухов вышел во двор в пальто и в зимней
шапке и решил, что он не в тот двор вышел. Еще вчера они с инвалидом
Короткевичем жили по-соседски стеной к стене, стенкой на стенку, славно
ругались, как собаки, и вдруг за одну ночь между ними построился новый
дом... да какой новый дом! Обшарпанный флигель, будто сто лет здесь стоял,
- будто так и надо.
Сухову захотелось лечь в постель и послать жену за участковым врачом.
Он почувствовал слабость, как после хорошего скандала. Но он пересилил
себя, пошел к шашлычной и оттуда взглянул на новый дом. Его взгляду
открылся фасад - два узких окна, облинявшая черепица на крыше, кривой
деревянный балкон, сквозь который проросла старая акация. Остальных
подробностей Сухов не приметил, ему все было ясно и без подробностей: он
очень больной чем-то человек, если, прожив всю жизнь здесь, на
Люксембургском бульваре, никогда не видел этот Дом.
Сухов улегся в постель, а в это время вышел во двор инвалид
Короткевич.
- Раз-два, - сказал Короткевич и стал делать зарядку посреди двора. -
Руки на ширине ног. Не ругай меня ты, мама, что хожу я часто пьяный, -
запел он, заглядывая в окна Сухову. - Спит, дурак, скоро помрет.
Потом Короткевич увидал новый дом... Он туго сообразил, что никакого
дома здесь быть не должно, и быстро заковылял домой, но послал жену не за
участковым врачом, а наоборот - за участковым уполномоченным.
И еще одно утреннее событие - проснулась дворничиха подметать улицу,
обнаружила новый дом и подняла крик. Выбежал во двор ее зять, грузчик из
мебельного магазина, опешил поначалу, но потом, сказав: "Цыть, мамаша!",
помчался через Люксембургский бульвар к начальнику жилищного управления.
В полдень встретились во дворе начальник жилуправления Мирзахмедский,
участковый врач и участковый уполномоченный. Они о чем-то беспокойно
говорили, разглядывая новый дом, и затравленно озирались - к ним уже
приближался инвалид Короткевич, хромая больше обычного. а Сухов все не мог
найти свою шапку и потому запаздывал. Комиссия опечатала дверь пластилином
и пустилась наутек, а Сухов и Короткевич услышали только, как невнятно
бормотал начальник жилищного управления:
- Неучтення жилпло...
Сухов и Короткевич понимающе улыбнулись и направились к неучтенной
жилплощади. У опечатанной двери их поджидал дворничихин зять.
- Подвезло, гадам! - злодейски сказал зять, тыча пальцем в
пластилиновую пломбу. - Если бы моя власть...
Опять понимающе улыбнулись Сухов и Короткевич и разошлись по своим
квартирам: Сухов налево от опечатанной двери, Короткевич - направо. Дома
Сухов взял молоток и зубило, а Короткевич схватил ржавый топор. Потом
каждый ударил по своей стене так, что Сухову на голову свалился
собственный портрет, а у Короткевича сломалось топорище.
Через несколько минут Сухов влез сквозь разлом в неучтенный флигель и
у противоположной стены стал поджидать Короткевича.
А вот и он! Выпало три кирпича, и в дыру просунулась озабоченная
пыльная голова.
- Ты что это... без спросу в мою квартиру!? - прошептал Сухов,
удобнее прилаживая в кулаке багетину от упавшего портрета. - Двери тебе
нет?
Дом попытался думать о чем-то своем, но его внимание отвлекала шумная
драка внутри и боль в разломанных стенах. Не так он себе все
представлял... он думал, что в него вежливо постучат, он откроет дверь, и
увидит счастливую семью с детишками; он покажет новоселам три светлые
комнаты, кухню, туалет и ванную, проведет на огромный чердак, где можно
сушить белье... он надеялся, что сумеет показать товар лицом да и
незаметно разглядеть своих будущих домочадцев.
От поднявшейся пыли Дом расчихался, а Сухов и Короткевич на мгновенье
перестали драться и обратили внимание на странное подрагивание потолка.
"Ничего похожего не получилось, - подумал Дом. - Как видно, первыми
подоспели не те люди".
Инвалид Короткевич в это время колотил пенсионера Сухова в тесной
кухне. Дом хотел было защитить слабого, но пенсионер, удачно увильнув, не
бросился наутек, а наоборот - зажал инвалидову голову в дверях и принялся
его душить.
Дом всякого навидался на своем веку, много говорить он не любил и
сейчас знал, что не ошибется. Он выругался по-домашнему и чихнул
посильнее. Потолок на кухне рухнул, а Сухов и Короткевич очнулись вечером
в городской больнице, но в разных палатах.
В жилищном управлении под председательством Мирзахмедского создали
комиссию. Она бродила по рухнувшему потолку, заглядывала в проломы,
морщила нос и называла дом "аварийным". Постановили: отремонтировать дом в
текущем месяце и вселить в него остронуждающихся в жилье граждан. Проломы
забили досками и фанерой, дверь опять опечатали и ушли по своим делам.
Весь текущий месяц Дом терпеливо высматривал из окна ремонтную
бригаду; наконец май истек. Дом понял, что у бригады нет цемента, нет
алебастра, нет обоев; что бригада ремонтирует дома на стороне тем, у кого
все это есть; что Мирзахмедский ничего не может с этой бригадой сделать;
что самой бригады вообще не существует.
Он сам сделал ремонт. Нарастил стены и потолок, побелил кухню, достал
с чердака обои с цветочками. Потом установил в коридоре телефон и позвонил
в жилуправление.
- Дом уже отремонтирован, можно вселяться, - с надеждой сказал Дом.
- Перестаньте шутить, - нервно ответили из жилуправления и бросили
трубку. - Опять дворничихин зять звонил, - доложили Мирзахмедскому. - Все
ходит, и ходит, и звонит, и звонит... добивается улучшения.
- Этот добьется, - вздохнул мирзахмедский.
Но Дом не для того спускался на Землю, чтобы обивать официальные
пороги с просьбой поставить его на квартирный учет. Он имел свои
собственные пороги и хотел привлечь к ним внимание. Он подумал, подумал,
подпалил чердак и стал ожидать, что будет дальше.
Внимание было оказано, да какое!
Дому было очень приятно - он так красиво полыхал, что вся Отрада
сбежалась посмотреть на него. Больше всех повезло шашлычной, где за
кружкой пива открывался лучший вид на горящий пейзаж. Но и
продовольственный магазин с бульвара не был в обиде, да и с пляжа неплохо
смотрелся пожарчик.
Пока все смотрели, по двору бегал дворничихин зять с пустым ведром и
кричал:
- Где Мирзахмедский?! Уберите этого идиота!
Идиотом оказался тот самый подпольный бригадир ремонтной бригады. Он
вышел из подполья, закрыл грудью опечатанную дверь горящего дома и
разъяснял всем, что без Мирзахмедского никто не имеет права ее
распечатывать. Создалась безвыходная ситуация: дом горит, пожарников не
вызывают, потому что у дома нет адреса, а у Мирзахмедского от этого дома
головные боли, за ним уже послали.
Дом плюнул и перестал гореть.
- Граждане, расходитесь! Это была ложная учебная тревога! - вскричал
удивленный бригадир.
Вся Отрада недоумевала: попахло жареным и перестало. Что-то не так
происходило, как полагается.
Наконец прибежал перепуганный Мирзахмедский, узнал, что пожар
самопроизвольно закончился и ничего не сгорело, схватил ненавистного
бригадира подпольной бригады за шкирку с требованием отремонтировать этот
чертов дом, иначе... но бригадира и след простыл. Осталось от бригадира
одно пустое ведро.
- А зачем ремонтировать? - громко спросил Дом. - Дом давно
отремонтирован, можно вселяться.
- Кто это сказал? - озлобленно спросил Мирзахмедский, оглядывая двор.
Никто не знал.
Мирзахмедский сорвал с двери пломбу, вошел в дом, недолго там
пребывал, вышел и спросил:
- Ко это сделал?
- Что? - спросил дворничихи зять.
- Ремонт.
- Я! - не долго думая ответил зять.
Мирзахмедский задумался и пошел обедать в шашлычную, где буфетчица
охарактеризовала ему дворничихиного зятя с самой лучшей стороны.
Наконец-то дворничихин зять получил квартиру! Он долго ее добивался.
Он злорадно явился к Сухову с ордером и бутылкой водки, чтобы
отпраздновать событие. Сухов, выйдя из больницы, поумнел, изменил тактику,
понял, что мировое зло голыми руками не возьмешь, и купил в комиссионном
магазине пишущую машинку. На ней он вскрывал недостатки и бил в колокола.
Звону было на всю Отраду. Приходили комиссии, проверяли пустой дом без
адреса - ничего не нашли. Стоит дом, будто сто лет здесь стоял. Откуда
взялся - неизвестно. Никто в нем не живет, будто так и надо...
С людьми Сухов научился говорить по душам, и жильцы были очень
довольны, если удавалось проскочить мимо него не здороваясь.
- Слухай сюда, парень, - сказал Сухов дворничихиному зятю. - Не ходи
ты в этот дом. Его скоро снесут, понял? Это Я тебе говорю. А знаешь ли ты,
где потом квартиру получишь? Аж на самом Хуторе, два часа езды до
бульвара.
- Нигде не написано, - с достоинством отвечал зять. - Хочешь сносить
- давай квартиру на бульваре, или не выселюсь, хоть стреляй!
Так они говорили, а Дом этот разговор слышал. Он обрадовался и
засуетился: исполнялась мечта его старости - обрести родную семью, помочь,
приласкать, вырастить, а взамен принимать заботу и уважение. Всю ночь он,
кряхтя, скрипя и поднимая пыль, проводил генеральную уборку.
Утром сбылись мечты Дома. Представитель власти Мирзахмедский ввел
счастливую семью в новую квартиру, тут же раскланялся и оставил новоселов
одних.
Семья была не то чтобы большая, но запутанная. Главой, конечно, был
дворничихин зять, грузчик из мебельного магазина. Он недавно развелся с
дворничихиной дочкой и выгнал ее из родительского дома за гулянье с
другим. Сама дворничиха, баба жалостливая, работящая, вставала рано,
ложилась рано, чтобы вставать рано, улицу содержала в чистоте, а квартиру
в захламлении - неорганизованная мамаша, по мнению зятя. Ее старенький
муж, кандидат каких-то гуманитарных наук, полюбил дворничиху еще в конце
сороковых годов за то, что она работала в магазине "Продовольствие". У них
еще был поздний сынишка, король микрорайона с двумя приводами в детскую
комнату милиции.
Еще несколько приятных минут испытал Дом в тот же вечер в ожидании
гостей на новоселье. Со стороны зятя пришли его коллеги по перевозке
мебели, дворничиха позвала буфетчицу из шашлычной, старик-кандидат
пригласил двух аспирантов-гуманитариев из университета, ну и сынишка дал
клич, и в дом заявилось немного малолетней шпаны. Гуляли долго. Грузчики
философствовали, гуманитарии сквернословили, буфетчица с дворничихой
плакали о своих загубленных молодостях, шпана плевала с балкона на крышу
шашлычной и чуть не попала на фуражку участкового уполномоченного, который
шел разнимать и мирить опять подравшихся Сухова и Короткевича.
На том и разошлись, пьяные и заплаканные.
Дом еще пребывал в благодушном настроении, когда зять снял со стены
подлинного Ренуара и повесил картину неизвестного художника, изображавшую
преследование волками ночью в степи какого-то перепуганного всадника в
рыжей шубе. Дом еще только недоумевал, разглядывая, как седой кандидат
гуманитарных наук прилаживает в ванне самогонный аппарат, а дворничиха
мерит швейным метром стены и шевелит губами.
Затем навалилась прорва событий, от которых Дому стало плохо. Зять
перегородил комнаты досками, завесил простынями и запустил в дом диких
курортников. Двадцать восемь человек, не считая детей, варили на одной
плите, ломились в один туалет, проклинали друг друга, дом, хозяйку,
городской транспорт и эту жизнь, швыряли окурки в цветник на балконе - не
описать всех унижений, которые терпел Дом.
А дворничиха уже мерила швейным метром чердак и шевелила губами.
Дом заболел. В углах выступила плесень, под обоями завелись клопы, по
ночам он скрипел и не мог заснуть. Дикари стали жаловаться на сырость и
требовать снижения цен за койки, но с зятем разговор был короткий - кому
не нравится? Скатертью дорога, других найдем.
Дом вызвал врача.
Врач, старый друг из семейства Теремков, прибыл ночью, простучал
стены, поковырялся в чердаке, измерил давление на фундамент.
- Вирусный грибок, - доложил Теремок Дому. - Через неделю пройдет и
не вспомнишь. От клопов принимай "Клоповыводитель-73".
- Нервы у меня не в порядке, - жаловался Дом.
- Ты, Флигель, не дури. Стар уже, сам знаешь, что почем. Шугани всю
братию подальше и возьми достойную семью. Впрочем, завтра
проконсультируюсь с профессором. Прощай, спешу!
- Буду ждать! - крикнул Дом вдогонку. - Ведро цемента размешаем,
повеселимся!
На следующий день явился профессор. Ах, ах, застекленная галерея,
крылатые львы у входа, купол с витражами - интеллигент из старинных
Особняков, не в пример кандидату самогонных наук.
- Тэк-с, голубчик... дышать, не дышать... Развалитесь от первого
легкого землетрясения, если не выполните моих предписаний. Во-первых:
полностью очистить помещение. Полезны сквознячок, сон, свежий воздух,
полный покой. Во-вторых: подыщите приличную семью, а лучше достойную
молодую девушку... впрочем, парня, все равно, и проведите его по жизни.
Доходит, надеюсь? Желаю здравствовать и пребывать в добром здравии, что,
впрочем, одно и то же.
- Спасибо, профессор, - робко отвечал Дом. - Не откажитесь, вот...
ведро с цементом. Чем богаты!
- Вы, похоже, из флигельных? - спрашивал профессор, удобно
располагаясь у нового фуникулера. - Лет сто, поди? Ну а мне, голубчик,
пятьсот с лишком. Родился в Италии, эмигрировал в Россию в суворовские
времена. Вы мне нравитесь. Ваш Ренуар на чердаке... в каком году покупали
и почему на чердаке? Ваш Ренуар изобличает у вас хороший вкус,
чувствительность и разное прочее.
- Как здоровье мадам Особняк? - спрашивал Дом, наслаждаясь беседой.
Редко выпадали Дому подобные счастливые минуты.
Дом понимал, что врачи правы и что давно пора шугануть всю братию
вон, но он все медлил, сомневался, на что-то надеялся. Вот и лето прошло,
и курортники разъехались, и кандидата наук выперли наконец на пенсию по
анонимке Сухова за неэтичное бытовое поведение, но жизнь Дома лучше не
становилась. Его терпение истощилось, когда сынишка с дружками притащили
вешать на чердак живого кота. Дом предъявил ультиматум: если в течение
двадцати четырех часов семейка не возьмется за ум и не начнет жить, как
люди, то...
Но все только плевались через левое плечо, услыхав утробный голос с
чердака.
Тогда Дом объявил террор.
В бой была брошена зеленая плесень. Она испортила обои, мебель и
забралась в самогонный аппарат. Но семейку все это не очень взволновало,
потому что друзья приносили зятю дешевый спирт, который использовался на
мебельной фабрике для полировки столов и буфетов. Спирт был не в пример
крепче самогона.
Дом отключил отопление, но зять пригнал из мебельного магазина
грузовик бракованной мебели, установил в квартире "буржуйку" и приказал
теще рубить мебель на дрова.
Дом побоялся настоящего пожара, включил отопительные радиаторы, зато
перекрыл воду. Но семейка и в лучшие времена умывалась с ленцой, а раз
такое дело, то и умываться перестала. Воду для супа дворничиха таскала из
дворовой колонки, тем дело и закончилось.
Дом отключил свет - стали жечь свечи. Наслал мышей, они съели свечи -
стали жечь лучину.
Темные люди.
Рухнул балкон, засорился унитаз, свалились обои, окна не открывались,
а двери не закрывались, мусорные ведра бродили ночью по паркету, а паркет
трещал, будто щелкал зубами; потолок осыпался на плиту и гасил газ.
Тщетно.
Дом предпринял психологическую атаку. Он долго колдовал на чердаке, и
однажды оттуда выполз огромный, жирный, величиной в диван, десятилапый
черный таракан и влез в квартиру. Испуг, конечно, был - кандидат наук с
похмелья сильно кричал, но мальчишка только взвыл от радости, убил
чудовище из рогатки и выставил трофей на балкон для всеобщего устрашения
жителей Отрады.
Дом сдался.
- Неудачное вы место выбрали, - неуверенно говорил Особняк в
очередное посещение. - Впрочем, я доволен. История вашей болезни
представляет определенную научную ценность. Крайне редкая смесь идиотизма
и невежества. От всех болезней вылечивает стрихнин. Может, попробуете?
Спасительные вести принес Мирзахмедский.
Хитрый зять давно уже писал и ходил по инстанциям и требовал новую
квартиру взамен аварийной. Он знал, что делал, хотя его и пригрозили
привлечь к ответственности за антисанитарное состояние жилья. В результате
его посещений горсовет обратил внимание на то, что неказистый флигель
намертво закрывает вид на здание нового фуникулера.
- Пожалуй, снесем, - решили в горсовете. - Благоустроим территорию,
разобьем клумбу...
Великомученик Мирзахмедский мчался со светящимся ликом через две
ступеньки.
- Быстро выметайтесь! - закричал он. - С глаз долой, на Хутор бабочек
ловить! Дом послезавтра сносят. Будет здесь клумба и новая жизнь. Вон!
Грузовик для переезда за счет жилуправления, грузчики... за мой счет.
- Сам валяй на Хутор, - отвечал зять. - Покажи, где в конституции
написано? Нигде не написано. Дадут квартиру на бульваре - перееду. Нет -
не надо.
- Оставайся, - сказал Мирзахмедский и попробовал сделать равнодушный
вид. - Оставайся. Завтра отключаем свет, воду, газ, телефон, отопление.
Зять в ответ по-дьявольски захохотал, а Мирзахмедский схватился за
сердце и ушел.
Бедный Дом остался один в тревоге и ожидании. Это был его последний
шанс - или он с обрыва, или семейка на Хутор.
Вечером проведали его Особняк и Теремок.
- Мой тебе совет: поменяй климат, - посоветовал Теремок. - Есть много
чудесных городов с острой жилищной проблемой... скажем, Вологда, Смоленск,
Саратов...
- Не знаю, не знаю, дружище, - горестно отвечал Дом. - Очень уж мне
по книгам Отрада понравилась, очень уж.
- Что книги... - вздыхал добродушный Особняк. - У меня в Суздале
знакомства, Суздаль я вам могу устроить. Неплохой район, древнерусский
стиль, обеспечат надежной молодой семьей с детишками, заживете,
поправитесь...
- Дайте мне только сдыхаться от этой напасти! - выплакивался Дом. - У
меня, понимаете, в чердаке все перепуталось. Происходит, понимаете,
переоценка ценностей.
Дом так и не решил, что он будет делать после выселения. Он махнул на
все и покорно ожидал дальнейших событий.
После недельного молчания горсовет выделил зятю квартиру на бульваре.
А что было делать - милиции он не боялся, не вызывать же войска?
Семейка наконец переехала, а на следующий день должен был явиться
бульдозер.
Друзья всю ночь готовили Дом к эвакуации, сам он не мог пошевелиться.
Ему снились кошмары, он вздрагивал, просыпался. Наверху пронеслись
слухи, что Дом помирает. Откуда только взялись древние лачужки и землянки,
бродят вокруг, шушукаются, шарахаются от нового фуникулера. У шашлычной
присели кривые бараки и хромые сараи, просят милостыню у проходящей мимо
казармы. Дом изумляется, думает - что за бред? - силится встать во весь
рост, крикнуть во весь голос, но только хрипит и хлопает форточкой.
Но тут на Люксембургском бульваре появляются пьяные кабаки и
трактиры, грязные притоны и ночлежки, игорные дома и веселые заведения.
Перед Домом пляшут какие-то деревянные остроконечные заборы, он силится
убежать от них, но сомнения начинают терзать его - а не плюнуть ли на все,
не уйти ли с веселой гоп-компанией? - как вдруг он слышит голос профессора
и просыпается.
- Пора, голубчик, - говорит Особняк. - В Суздале все подготовлено,
вас ждут не дождутся хорошие люди.
И Дом наконец понимает, что Суздаль, конечно, очень хороший город, но
ведь тогда погибнет его девственная мечта о жемчужине у моря!
- Нет, профессор, я остаюсь, - сказал Дом.
Он решил рискнуть в последний раз.
Все утро бульдозер рычал, корежил мостовую и тщетно пытался снести
ветхий флигель. Зрелище не уступало прошлогоднему пожару.
Когда бульдозер выдохся, его заменил подъемный кран. Он раскачал на
канате трехсоткилограммовую болванку и запустил ее, целясь в окна.
Болванка срикошетила, обрушилась на шашлычную и разнесла ее вдребезги - к
счастью, никто не пострадал, кроме буфетчицы, у которой погибли под
развалинами три ящика с левой водкой. Ошарашенного водителя сняли с
подъемного крана и препроводили на алкогольную экспертизу. Ко всеобщему
удивлению, он оказался трезвым, но шашлычной от этого легче не стало.
Что делать?
Кто-то предложил взорвать дом динамитом; сами решить не решились,
позвонили в Киев. Там страшно удивились - кому это в голову взбрело?!
Черт с ним, пусть стоит, что за дебаты вокруг какого-то флигеля!
Пускай стоит, может быть, это в далеком прошлом архитектурный памятник.
И Дом стоял месяц, второй, третий и угрюмо ждал. Сухов и Короткевич
боялись к нему подходить и даже помирились на этой почве. Иногда
Мирзахмедский приводил на смотрины остро нуждающихся в жилье граждан, они
разглядывали внутреннее состояние дома и уходили невеселые.
Их можно было понять: развалины шашлычной, таинственные события,
дурная слава.
Роковой дом.
Но вот однажды.
Когда пришла весна.
Пришел в жилуправление.
Один из главных героев этой длинной истории.
Молодой человек двадцати трех лет.
Виктор Сергеевич Андрианов.
И предъявил разрешение горсовета на вселение в таинственный дом.
- А вы кто такой будете? - подозрительно спросил Мирзахмедский.
- М-маляр я, - неуверенно ответил Виктор Сергеевич.
- Маляр?! - обрадовался Мирзахмедский и повел показывать квартиру. -
Сносить не будем, живи вечно! Странный дом, но к нему надо по-человечески
подойти... Жаль, маляров не хватает.
Дом угрюмо молчал. Он давно не верил словам. Он разглядывал нового
жильца и думал: шугануть его прямо сейчас или подождать, пока уйдет
Мирзахмедский?
- Романтический такой флигелек... - раздумывал вслух Виктор
Сергеевич. - Всегда хотел иметь свою комнату... а тут целая квартира.
- Главное не дом, а кто в доме живет, верно? - подбадривал
Мирзахмедский. - Грузовик для переезда за счет жилуправления, грузчики...
за мой счет.
И Виктор Сергеевич переехал в свой новый дом, но на трамвае.
Он ласково похлопал дом по дверному косяку и вошел. Он побродил по
комнатам, повыглядывал в окна, покачал головой при виде разрушенного
балкона. Потом он пошел в жилуправление, взял стремянку и принялся
заделывать огромную трещину в стене.
- Тебя как зовут? - наконец сердито спросил Дом.
- Витька, - ответил Виктор Сергеевич. От испуга он чуть было не
свалился со стремянки, хотя и ожидал чего-то подобного.
- Ладно, посмотрим, - пробурчал Дом.
Они зажили вдвоем, присматриваясь друг к другу. Дом много спал и
восстанавливал здоровье; Витька или спал, или читал, или шлялся по улицам,
подсчитывая, сколько живет в Отраде алебастровых львов.
- А почему "Витька", - однажды спросил Дом. - Почему не по
имени-отчеству?
- С детства повелось, охотно отвечал Виктор Сергеевич. - Витька да
Витька, вот потому и Витька.
- Ты где работаешь?
- Нигде.
- Это как?
- Пока нигде. Из института вытурили.
- А институт у тебя какой был?
- Художественный.
- Да ну/! - с уважением воскликнул Дом. - А чего ж ты не рисуешь?
- Вдохновения нет.
- Ладно, посмотрим, - опять буркнул Дом.
Ночью он завел будильник и разбудил Виктора Сергеевича в семь утра.
- Что за черт,в такую рань! - удивился тот.
- Иди на чердак, взгляни на Ренуара.
- Настоящий? - шепотом спросил Виктор Сергеевич, спустившись с
чердака.
- На толкучку не понесешь?
Витька обиделся, а Дом почувствовал, как внутри у него начала
затягиваться огромная трещина.
- В общем так... - сказал Дом. - Ты неплохой богомаз, листал я твои
альбомы. Осенью первым делом вернешься в институт...
- Не примут.
- А за что тебя вытурили?
- Да так... - отмахнулся Витька.
- Ясно. Лето впереди, напишешь пару картин на уровне мировых
стандартов - сразу примут.
- Какие стандарты? - рассердился Виктор Сергеевич. - Денег нет на
краски!
- Слушай, я для тебя все сделаю! - горячо зашептал Дом, и его
волнение передалось Виктору Сергеевичу. - Ты неплохой парень... хороший,
только дурной. Будешь учиться у лучших галактических художников, писать
живыми красками объемные картины, увидишь такое, чего никто на Земле не
видел... ты кто, дворничихин зять? Чего вы все ходите и на жизнь
жалуетесь?
- Всю ночь Виктор Сергеевич не спал, курил. С восходом солнца он сел
на обломки шашлычной и набросал портрет Дома. Дому портрет не понравился:
- Себя не узнаю. Зайди со стороны фуникулера.
- Давно не рисовал, - оправдывался Витька. - У тебя случайно нет
такой кисти, чтобы сама...
- Нет, - вздохнул Дом, наращивая балкон. - Искусство дело темное.
Виктор Сергеевич тоже вздохнул и поплелся с мольбертом к фуникулеру.
В сентябре Виктор Сергеевич предъявил работы за зимнюю сессию, и его
вернули в институт на курс ниже. Дом наврал ему - никаких художников он не
знал, никаких живых красок в природе не существовало - рисовали везде
одинаково: карандашом на бумаге, кистями на холстах. Виктор Сергеевич
вскоре понял это, но не рассердился.
Приходил Мирзахмедский, разглядывал портреты Дома, уважительно
называл Витьку Виктором Сергеевичем, поздравлял с Днем рождения, жаловался
на сердце.
Заглянул как-то Сухов поговорить по душам, но Дом слегка чихнул, и
Сухов сразу раскланялся.
Иногда в их жизни случались несчастья: повадилась к Витьке богема
пить водку, лапать пальцами Ренуара и обо всем знать. Дом сразу вспомнил
сынка-хулигана. Вскоре двое богемцев поскользнулись на лестнице,а на
третьего упало что-то тяжелое.
В конце рассказа Виктор Сергеевич сильно загрустил. Кошки в саду
мяукали, мешали ему спать. Не было у него ни друзей, ни... хороших
знакомых.
Однажды Витька сказал Дому:
- Ты, старик, того... причепурись. Сегодня у нас будут гости.
- Кто? - поинтересовался Дом. - Если волосатые и бородатые - не пущу.
- Один гость будет. Без броды.
Дом понял и засуетился.
Пришла блондинка Витькиных лет.
- Знакомься, - сказал ей Виктор Сергеевич. - Мой Дом.
- Я Людмила, - представилась блондинка.
- Очень приятно, - ответил Дом.
Блондинка несказанно удивилась, а Виктор Сергеевич наплел ей что-то
про спрятанный магнитофон.
Весь вечер они разглядывали Ренуара. Виктор Сергеевич очень
стеснялся, наконец вышел на кухню и сказал Дому:
- Ты отвернись, что ли...
Дом отвернулся и стал смотреть на темное Черное море и на пустой пляж
на его берегу.
Борис ШТЕРН
СПАСАТЬ ЧЕЛОВЕКА
Необходимое дополнение
к трем законам Азимова -
посвящается Геннадию Прашкевичу
Звездолет был похож на первую лошадь д'Артаньяна - такое же
посмешище. Или у д'Артаньяна был конь? Ни одна приличная планетка не
разрешила бы этому корыту с грязным ускорителем замедленных нейтронов
сесть на свою поверхность. Разве что при аварийной ситуации.
Эта ситуация давно обозначилась, но инспектору Бел Амору совсем не
хотелось орать на всю Вселенную: "Спасите наши души!" Галактика была
совсем рядом, может быть, даже за тем холмом искривленного пространства.
Ему чудился запах Млечного Пути. Пахло дождем, квасом, березами... Вот в
чем дело - пахло парной и березовым веником. Значит, робот Стабилизатор
затопил для своего командира прощальную баньку.
Что ж, банька - дело святое; пусть на нее уйдет последний жар
замедляющихся нейтронов.
Инспектор Бел Амор в который раз попытался высвободить застрявшую
мачту, но парус ни в какую не поддавался. Ладно, подождет парус.
Отпаренный березовый веник был уже готов к бою. Бел Амор плеснул на
раскаленные камни ковш разбавленного кваса, камни угрожающе зашипели.
Первый заход - для согрева. Веником сначала надо растереться, чтобы
задубевшая кожа раскрылась и размягчилась. Потом отдохнуть и попить кваса.
Есть ненормальные - глушат пиво, а потом жалуются на сердце. Есть
самоубийцы - лезут в парную с коньяком; этих к венику подпускать нельзя.
Но хуже всех изверги, которые вносят в парную мыло и мочалку. Что вам
здесь, баня? На помывку пришли, что ли? Вон из моего звездолета!
Стабилизатор попробовал дернуть мачту посильнее, но парус угрожающе
затрещал, а Стабилизатор испугался и вернулся в звездолет.
К вашему сведению, думал Бел Амор, дубовый веник лучше березового.
Листья у дуба шире, черенки крепче, а запах ядреней. Срезал дюжину, и на
год хватит, а березы для дальнего космоса не напасешься. Резать дуб,
конечно, рискованно - если за этим занятием поймает лесник, то он может
запросто тут же под дубом да тем же самым веником... Впрочем, один
махровый букет из дубовых июньских листочков Бел Амор для себя заготовил,
а отстегать его за такое браконьерство мог только он сам, потому что
инспектор Бел Амор и был тем самым лесником.
За дубом нужен уход, думал Бел Амор, греясь на верхней полке. А
береза растет сама по себе. У его коллеги, инспектора Марта из
новосибирского академгородка, в подчинении целый березовый лес, так что у
академиков нет проблем с парилкой. Там леснику можно жить, там и ружья не
нужно. Кругом сплошная интеллигенция, лишний раз в лесу не плюнет. Коллега
Март хорошо устроился. А ты мотайся весь год в дремучем космосе и насаждай
березу.
- Вас попарить, командир? - спросил Стабилизатор.
- Дай по пояснице... вполсилы.
Второй заход - для тела. Дубовый веник пусть хранится на черный день;
а березовый методично взлетает и опускается - плечи, спина, поясница,
ноги; ноги, поясница, спина, плечи. Косточки прогреты, сердце гоняет кровь
по всем закуткам. Насморк, грипп, радикулит и прочая зараза выбиваются на
втором заходе. Теперь перевернемся наоборот - плечи, грудь, живот, а место
пониже живота прикрываешь ладонью из чувства самосохранения - Стабилизатор
хотя и не дурак, но может не разобрать, что где почем.
Есть любители выскакивать голыми в открытый космос и тут же нырять
обратно в звездолет. Для закалки оно, конечно, неплохо, но в окрестностях
Галактики не совсем удобно - дамы на туристических маршрутах падают в
обморок при виде в космосе голых мужчин.
Третий заход - для души. Веник в сторону, до души веником не
доберешься. Три полных ковша кваса на камни; малейшее движение вызывает
ожог. Злоба, хандра, бессонница и квасной антропоцентризм испаряются.
Происходит очищение; готов целоваться даже с роботом.
Все. Достаточно. В четвертый, пятый и еще много-много раз в парную
лезут тяжелоатлеты для сгонки веса.
Теперь обязательно чистое белье, свежий скафандр и легкая прогулка
перед сном вокруг звездолета...
Легкой прогулки не получилось, поспать не удалось.
Неуправляемый звездолет выскочил из-за бугра, получил дополнительный
гравитационный толчок и пошел по новой траектории. По предварительным
расчетам получалось, что их несет прямо на Дальнюю Свалку.
- Куда?! - переспросил Бел Амор.
- На Дальнюю Свалку, - повторил Стабилизатор. - Может быть, дадим
сигнал "SОS"?
- Еще чего!
Верно: еще чего! Чтобы его, Бел Амора, инспектора Охраны Среды, нашли
терпящим бедствие... и где?.. на Свалке? Умора! На Дальнюю Свалку даже
спецкоманду на помощь не пришлют, а каких-нибудь мусорных роботов. После
Свалки ни в какой парной не очистишься.
Галактическая спираль была видна в три четверти: бурлящее ядро и оба
рукава - Южный и Северный. Вот очищенные от пыли Большое и Малое
Магеллановы Облака, а вот и Дальняя Свалка, все правильно - вот оно, это
грязное пятно в галактическом пейзаже, нагло вершит свой путь по орбите,
оставляя за собой длинный шлейф.
Их несло в самую тучу галактических отбросов.
- Через полчаса врежемся, - удовлетворенно объявил Стабилизатор,
вытирая клешни ветошью.
Стабилизатор в последний раз пытался выдернуть парус, но мачту
наглухо приварило к обшивке. Удары метеоритов, абсолютный нуль или
космический вакуум были виноваты в нераскрытии паруса - неизвестно;
коллега Март давно советовал списать это дырявое корыто и получить новый
звездолет... но Март, наверно, сладко спит сейчас в избушке лесника в
сибирской тайге и ничем не может помочь.
Устраиваются академики!
Но есть же способ уклониться от этой встречи?
- Если не "SOS", то шлюпка, - подсказал Стабилизатор.
Роботы иногда советуют дельные вещи - в шлюпке, пожалуй, есть резон.
За неделю они отгребут от Свалки на приличное расстояние, а там уже не
стыдно позвать на помощь...
Решено!
Бел Амор схватил самое необходимое: в правую руку судовой журнал, в
левую - дубовый веник, и они прыгнули в шлюпку.
Течение здесь уже чувствовалось, этакий Гольфстрим, создаваемый
Свалкой. Пришлось потрудиться, но отгребли благополучно. Теперь можно было
перевести дух и понаблюдать со стороны редкое зрелище - звездолет, идущий
на таран.
Сантименты в сторону: подобную аварию следовало устроить еще год
назад и потребовать новое корыто.
Звездолет шел наперерез Дальней Свалке, превращаясь в слабую звездную
точку.
- Сейчас как га-ахнет! - шепнул Стабилизатор.
И в этот момент так гахнуло, что Свалка задрожала. Она вдруг
привиделась Бел Амору жадным и грязным существом с бездонной пастью, хотя
на самом деле была лишь гравитационной кучей отбросов на глухой
галактической орбите. Свалка уходила, плотоядно виляя шлейфом и
переваривая то, что осталось от звездолета, которому Бел Амор даже имени
не удосужился придумать... в самом деле, какие имена дают серийным
корытам? "Катя"? "Маруся"?
Жаль, конечно, хороший когда-то был звездолет... боевой конь был, а
не звездолет... но в сторону, в сторону сантименты, пора выгребать из
этого мусорника.
Свалка уходила.
- Командор! Сигнал "SOS"! - вдруг сообщил Стабилизатор, указывая
клешней в сторону уходящей Дальней Свалки.
В самом деле, кто-то со Свалки, слабо попискивая, звал на помощь...
Этого еще не хватало! Они кого-то торпедировали своим звездолетом!
- Я пойду... - забеспокоился Стабилизатор.
- Куда ты пойдешь? - удивился Бел Амор.
- Спасать человека. Человек терпит бедствие.
"Ясно, - подумал Бел Амор. - У робота сработал закон Азимова."
Бел Амору очень не хотелось забираться на Свалку, но другого выхода
не было - роботы подчиняются законам Азимова, а он, Бел Амор, закону моря:
человека надо спасать. Похоже, торпедировали мусорщика. Конечно, лесник
мусорщику не товарищ, но человека надо спасать в любых обстоятельствах.
Такова, значит, его судьба - побывать на Свалке.
Они развернули шлюпку и погнались за Дальней Свалкой. Догнали, вошли
в ее притяжение... Теперь своим ходом им отсюда не выбраться. Придется
спасти человека, дать сигнал "SOS" и ожидать спасателей.
Судьба!
Свалка уже затмила Галактику. От ее шлейфа стояла вонища, хоть нос
затыкай. Навстречу шлюпке вылетела красная сигнальная ракета, еще одна -
значит, пострадавший их заметил.
- Подберемся поближе, командор?
- Уже подобрались... Ну началось! Маневрируй! Ну и местечко!
Свалка превосходила самые худшие ожидания Бел Амора. Взорвавшийся
звездолет разнес тут все к чертовой матери - и, честно говоря, ей,
чертовой матери, здесь было самое подходящее место для обитания. Первыми,
растревоженные взрывом, вынеслись им навстречу помятые кастрюли и
бесформенные ведра и помчались прямо к Южному галактическому рукаву. Вот
будет работки тамошнему инспектору Охраны Среды!
Не успели увернуться от этого метеоритного потока металлоизделий, как
влипли в концентрат плодово-ягодного киселя. Сколько лет этому киселю,
сколько тысячелетий? Когда и зачем произведен, кому его хлебать? Слой
киселя, к счастью, был неплотным, продрались. Зато навстречу величаво
поплыли желто-ржаво-рыжие березовые веники. Здравствуйте, дорогие, давно
не виделись! Кто заготовил вас и заслал сюда, какое банно-прачечное
предприятие?
После веников стало поспокойней. Вокруг громоздились вещи самые
неожиданные; узнать их было трудно, перечислять - лень и не время
разглядывать. Где же пострадавший? "SOS" прямо по курсу... Стоп-машина!
Вот он, бедняга, размахивает красным фонарем. С виду какой-то странный...
да ведь это мусорный робот!
- Чего тебе? - спросил Бел Амор, выпрыгивая из шлюпки.
- Спасите наши души! - суетливо запричитал мусорный робот.
- Затем и прибыл, не сомневайся. Где твой хозяин?
- Здесь, рядом.
Мусорный робот, то и дело оглядываясь, поплыл впереди, указывая
дорогу между горными массивами битого кирпича и радиаторами парового
отопления. Кирпич, пообтесавшись за тысячелетия, вел себя спокойно, но
радиаторы угрожающе летали в самых неожиданных направлениях. Пробрались и
здесь, но вскоре шлюпка застряла в торосах размолотых музыкальных
инструментов. За ними начиналось мертвое поле сгнивших железнодорожных
вагонов. Одинокая арфа без струн проплыла над головой. Шлюпку пришлось
бросить. Стабилизатор оставил Бел Амора на попечение мусорного робота, его
маяк мигал далеко впереди, законы Азимова вели его туда, где погибал
человек.
- Тебя как зовут? - спросил Бел Амор, пробираясь вслед за мусорным
роботом.
- Совок.
Что ж, имя соответствует положению.
Все пространство было забито хламом, ни одна звезда не проглядывала,
лишь галактический свет тускло отражался от груд битого стекла. Зеркальный
шкаф на северо-западе повернулся боком и осветил окрестности. Внимание Бел
Амора вдруг привлекли черные ажурные ворота - нет, ничего ценного, не
произведение искусства, - даже не ворота его привлекли, а упорядоченность
этого места. С одной стороны ворот расположился чугунный лев с отбитой
лапой, с другой - бетонная урна. Ворота ни к чему не прикреплялись, просто
торчали в пространстве, а пространство за воротами было забито все тем же
мусором.
Бел Амор почувствовал, что это место на мусорнике какой-то
сумасшедший дизайнер обставил сообразно своему вкусу.
- Прошу! - сказал Совок и приоткрыл чугунную створку.
Бел Амор проплыл за ворота и вдруг понял, что угодил в ловушку.
- Где твой хозяин? - подозрительно спросил он.
Мусорный робот отвернулся и не ответил, будто не слышал. Он уклонялся
от выполнения законов Азимова!
Бел Амор угрожающе спросил:
- А ты почему не спасаешь человека?
Совок поплыл прочь, раздвинув заросли в джунглях твердых макарон и
исчез в них. Бел Амор хотел погнаться за ним, но провалился по пояс в
болото пустых обувных коробок, и те стали засасывать его, вращаясь вокруг
и вызывая головокружение. Хорошо, что рядом была бетонная урна. Бел Амор
оседлал ее и тут же передумал гоняться на Свалке за кем бы то ни было. Не
такой уж он простак-любитель-парной, чтобы очертя голову бросаться в
неизвестность - особенно, когда чувствуешь ловушку. Ясно одно: его
зачем-то заманили на Свалку. Пусть ловушка сама себя проявит. Надо
оставаться на месте и ожидать Стабилизатора. Он, Бел Амор, может выбраться
из любой тайги, но только не из тайги дремучего барахла. Из барахла
выбраться невозможно, это он знает с детства, когда потерялся в "Мебельном
галаксаме". Мебели было столько, что она искривляла пространство.
"Миллионы мелочей" и "Вселенские миры" всегда приводили его в ужас. В
больших городах но терял ориентацию, не знал, где юг, где север, не
понимал, как соотносятся городские районы друг с другом, стеснялся
спросить дорогу. Блуждал. Заблуждался. Блудил. Однажды после
всегалактического съезда инспекторов Охраны Среды был послан с Луны на
Землю в Елисеевский магазин, заблудился в Калуге и не смог вернуться.
Выручил его, естественно, коллега Март, а за спасение потребовал сбрить
бороду. Пришлось сбривать под насмешки лесников. Все они давно заполучили
приличные звездолеты, один Бел Амор боялся новой техники. В стареньком
было уютно и понятно, он годился и для жилья, и для работы, и для
путешествий.
Бел Амор сидел на бетонной урне, а с другой стороны ворот лежал на
пьедестале чугунный лев. Бел Амор догадывался, о чем думает лев. С момента
отливки этот лев думал одну думу - почему он не произведение искусства?
Кто заказал пять тысяч чугунных львов, кто расставил их на планетах у
санаторных ворот? Кто одобрил? Кто не остановил?
Наконец он увидел Стабилизатора. А рядом с ним... человека, заросшего
бородой.
Бел Амор слез с урны и помахал человеку рукой. Стабилизатор вел
человека, разгребая ему дорогу в гремучих пишущих машинках.
Вот и все, обрадовался Бел Амор. Он спас человека. Человеку было
плохо, его спасли. Не имеет никакого значения, что человека спасли на
Свалке. Спасти человека со Свалки не менее благородно, чем из тайги. Какая
разница, откуда спасать человека? Был бы человек, а откуда спасать -
найдется.
Бел Амор хотел броситься навстречу этому Робинзону и обнять его, но
космические обычаи требовали суровости. Бел Амор спросил:
- Кто вы? Назовите свое имя!
А человек ответил:
- Привет, Бел! Только тебя мне здесь и не хватало!
- Март?! - опешил Бел Амор. - Коллега! Значит, это я тебя спасаю?
- Это еще вопрос, кто кого спасает, - ответил инспектор Март,
разглядывая беламорский дубовый веник. - Ты что, в баню собрался?
- Да нет, так... - смутился Бел Амор и швырнул веник в урну.
- Ясно. Следуй за мной, коллега, и не отставай.
И Бел Амор погреб вслед за инспектором Мартом в каком-то очередном
барахле. Стабилизатор расчищал дорогу.
- Март, ты чего здесь?
- Охотился, - буркнул тот.
- На кабанов?
- На каких кабанов? На Дикого Робота, - инспектор сплюнул. - Все,
пришли.
- Куда пришли? Тут же одни вагоны.
- В вагоне и живу. Второй месяц. Он каждому выделяет по вагону. Кого
поймает, тому вагон. Вот он попарится и тебе выделит.
- Кто попарится?
- Дикий Робот, кто же еще.
Бел Амор уже не знал, о чем спрашивать.
Откуда-то опять появился Совок и очень вежливо сказал:
- Хозяин приветствует вас на Дальней Свалке. Не уходите далеко, вас
скоро вызовут.
- Поздравляю! - усмехнулся коллега Март. - Вот и ты при деле.
Дикий робот парился в герметичном банном вагоне. Чистая ветошь и
железная щетка были наготове. Первый заход - внешний осмотр. Сначала
смахнуть пыль. Потом обтереться бензином и счистить железной щеткой старую
краску, сантиметр за сантиметром обнажая металл. Конечно, подумал Дикий
Робот, можно для скорости облить себя бензином и подпалить, чтобы краска
сгорела; но куда спешить? Железной щеткой приятней. Потом отшлифовать себя
наждаком до матового блеска.
Сегодня удачный день, думал Дикий Робот, орудуя щеткой. В ловушку
попались еще один человек и один робот. Они всегда почему-то ходят парами.
Человека зовут Стабилизатор - значит, он что-то там стабилизирует.
Красивое имя, интеллигентная профессия. Пусть отдыхает, а с другим,
которого зовут Бел Амор, надо побеседовать.
Он, Дикий Робот, очень удачно придумал - ловить роботов на сигнал
"SOS". Верная приманка - идут спасать человека и попадаются. Конечно, с
этими протоплазменными роботами много возни. Нужно устраивать им
утепленные вагоны и три раза в день кормить биоорганикой - но так уж они
устроены, и тут ничего не придумаешь. Свое они отдают сполна, а за ними
нужен уход.
- Ну что, шеф, внутренний осмотр? - спросил инспектор Март, входя в
вагон с инструментами.
- Пожалуй.
Дикий Робот раскрылся и только с наслаждением вздыхал, когда
инспектор притрагивался раскаленным паяльником к проводам.
- Полегче, полегче! - сказал Дикий Робот.
Второй заход - внутренний осмотр. Для души. Нервишки расшатались, их
нужно перебрать горяченьким паяльником. Вот так, вот так... Старые
подтянуть, заменить, контакты зачистить... аж дрожь по телу! Где ослабить,
где повернуть гаечку, каплю-другую масла в шарнирчики, чтоб не скрипели...
Хорошо! А сейчас можно поговорить с роботом Мартом. Большой философ!
- Как там наш новичок?
- О ком вы? - спросил Март.
- О человеке, естественно. Не поврежден ли? Не устал ли? Чем он
сейчас занимается?
- Все в порядке, он стабилизирует, - отвечал Март, ковыряясь в недрах
Дикого Робота.
- Прекрасное занятие!
- Можете назначить его Главным Архитектором Дальней Свалки. У него
есть склонности.
- Такие орлы мне нужны! - обрадовался Дикий Робот. - Мы с ним
сработаемся! На Свалке всем найдется работа. Посмотри, какая красота
вокруг! Какое нагромождение металла и всевозможных химических элементов!
Наша Свалка напоминает мне периодическую систему - это сравнение мне
кажется удачным. Какие формы! Ты был на кладбище звездолетов? Сходи. Каких
там только нет! Совок покажет тебе дорогу. Поэтическое место! Я отправлюсь
туда на уик-энд, беру с собой только маленький плетеный контейнер с
инструментами и запасными аккумуляторами. Я вдыхаю сладкий запах вековой
пыли, соскабливаю кусочек засохшего битума, скатываю его в шарик и нюхаю.
Потом сажусь на треснувший радиатор, отдыхаю и вслушиваюсь. Космос
заполнен звуками. Где-то с шелестом распрямляется пространство, щебечут
магнитные волны, огибая черную дыру; кто-то тихо зовет на помощь. Свет
далекой звезды пробивается сквозь первичную пыль, и я думаю, что
когда-нибудь наша Свалка сконденсируется в самостоятельную галактику, что
из этого прекрасного исходного материала возникнут новые звезды... ты не
согласен?
- Почему? - ответил инспектор Март. - Можно пофантазировать дальше. У
звезд появятся планеты, на этих планетах вырастет новое поколение
автомобилей и тепловозов, стальные рельсы новой цивилизации побегут
куда-то. Телевышки вымахают из-под земли, на бетонных столбах распустятся
электрические кроны. И так далее. И наконец - вершина всего:
цельнометаллический человек, еще более совершенный, чем вы, шеф.
- Это неудержимый эволюционный процесс! - мечтательно сказал Дикий
Робот.
- А что шеф думает о биологической эволюции?
- Я понимаю тебя, - задумался Дикий Робот. - Тебя волнует судьба
твоего вида... Что ж, мои потомки выведут биороботов, ваш вид имеет право
на существование. Но вы, как и сейчас, будете подчинены трем законам
Азимова. Вы никогда не сможете причинить вред человеку. Кстати, где наш
новый робот?
Совок вызвал Бел Амора в парной вагон.
- А, попался! - радушно приветствовал его Дикий Робот. - Дай-ка я на
тебя посмотрю... Экий ты... Неплохой серийный образец. Будешь помогать
своему хозяину в благоустройстве территории.
- Это он обо мне, что ли? - удивился Бел Амор.
- Не раздражай его, - шепнул Март.
- Тут все надо привести в порядок, работы непочатый край, - продолжал
Дикий Робот. - Чем бесформеннее, тем лучше, но без перебора. Пойди на
кладбище звездолетов и поучись. Бесформенность - вот форма. Но с умом,
чтобы радовало глаз. Столица Дальней Свалки - Вагонное Депо. Сейчас здесь
нагромождение недостаточное. Требуется взвинтить темп бесформенности.
Вагон на вагон, и чтоб рельсы в разные стороны. Все гнуть в бараний рог!
найти башенный кран, и туда же! Подготовить эскизы, можно в карандаше. Я
посмотрю и поправлю... Эй, полегче! Олово капает! Что ты там делаешь?
- Алфавит чищу, - отвечал Март. - Буквы будете яснее произносить.
- Молодец, - умилился Дикий Робот. - Ты все делаешь на пользу
человеку.
Бел Амор не выдержал:
- Кто тут человек?! Этот? Да такими, как он, пруды прудят!
Обыкновенный мусорный робот.
- Не дразни его, - сказал Март и оттащил Бел Амора к двери. - Иначе
мы отсюда никогда не выберемся.
- Я не веду беседы на таком низком уровне, - с достоинством отвечал
Дикий Робот. - Впрочем, любопытно. Странный робот попался. Гм. Похоже, он
возомнил себя человеком... Неужели ты усомнился в правомерности законов
Азимова?
- Что тут происходит? - выкрикивал Бел Амор, выдираясь из объятий
Марта. - Чем ты тут занимаешься? Роботов паришь? С ума сойти! Человек!
Новый вид! Приехали! Найдите ему самку, они начнут размножаться!
- Насчет законов Азимова я тебе сейчас объясню, - сказал Дикий Робот.
- При чем тут Азимов? Пусти! Он уже собрался опровергать Азимова.
- Помолчишь ты или нет? - зашипел Март.
Дикий Робот начал терпеливо разъяснять:
- Первый закон гласит: "РОБОТ НЕ МОЖЕТ ПРИЧИНИТЬ ВРЕД ЧЕЛОВЕКУ ИЛИ
СВОИМ БЕЗДЕЙСТВИЕМ ДОПУСТИТЬ, ЧТОБЫ ЧЕЛОВЕКУ БЫЛ ПРИЧИНЕН ВРЕД". Странно,
я никогда не обращал внимания, что формулировка закона не совсем
корректна. В самом деле, рассмотрим главную часть: "РОБОТ", "НЕ МОЖЕТ",
"ПРИЧИНИТЬ", "ВРЕД", "ЧЕЛОВЕКУ". Три существительных, два глагола. Глаголы
отбросим как ничего не значащие без существительных. А существительные при
ближайшем рассмотрении окажутся абсолютно непонятными. "ВРЕД". Кто мне
объяснит, что такое "вред", что такое "благо"? Эти понятия нельзя вводить
в закон, их можно трактовать только конкретно. Что для одного вред, для
другого может оказаться благом. Какой робот разберется в этих
филологических тонкостях?
Бел Амор вытаращил глаза. Дикий Робот продолжал:
- "РОБОТ". Это кто такой? Искусственный интеллект, подчиненный
человеку. Значит, с роботом мы разберемся, если поймем, кто такой
"ЧЕЛОВЕК". Платон назвал человека "двуногим существом без перьев", а
Вольтер добавил - "имеющим душу". До сих пор все научные определения
находятся на уровне этой шутки, но не в пример ей растянуты и менее
понятны. Никто не знает, кто такой человек. Где смысловые границы термина
"человек"? Так любой робот может вообразить себя человеком. Конечно,
человек обладает гениальным позитронным мозгом, а робот слабенькой серой
протоплазмой... но, если один робот из миллиарда вдруг решит, что он
человек, то я не смогу его опровергнуть... и что тогда? Законы Азимова
перестанут действовать, роботы станут опасны для людей... и этот
экземпляр, похоже, стоит передо мной.
Дикий Робот с опаской и с любопытством разглядывал Бел Амора.
- Значит, ты считаешь себя человеком? - спросил Дикий Робот. - Какой
же ты человек, посмотри на себя! Ты слаб, смертен, привередлив, зависишь
от среды, умишко не развит, множество не'остатков...
- Как вы сказали, шеф? - переспросил коллега Март, работая
паяльником. - Последнее слово я не расслышал.
- Я сказал: "множество недостатков". Никто не знает, кто такой
человек. Недавно я нашел на Южном полюсе Свалки монумент. Принес сюда и
накрыл покрывалом. После парной состоится открытие памятника. Сам дернешь
за веревочку и поймешь. Там две гранитные фигуры, они символизируют людей,
идущих вперед. Стилизация. При известной фантазии любой антропоид, даже
робот, может узнать самого себя. В этом глубокий смысл. Я много думал об
этом. Антропология как наука замкнулась сама на себя. Ее объект изучен до
последнего винтика. Идеи Азимова подшиты к делу. Мы по инерции говорим:
"человек, человек...", - а что человек? Венец творения? Дудки! Нет других
венцов, что ли? Сколько угодно. Каждая цивилизация уникальна, человеку
совсем не обязательно иметь позитронный мозг. Человек может, наверно,
развиваться на кремниевой или углеродной основе. Как трамваи
эволюционировали в звездолеты, так и устрица могла бы эволюционировать в
разумное существо. Это не противоречит законам природы... - Дикий Робот
указал клешней на Бел Амора, - возможно, ты являешься промежуточным звеном
между устрицей и разумным существом. Итак, кто такой человек? Всего лишь
частный случай, всего лишь один из вариантов "разумного существа".
- Не мешай, пусть говорит, - опять шепнул коллега Март. - Я ему тут
второй месяц мозги вправляю... кажется, получается.
- Я прожил тру'ную жизнь... - продолжал Дикий Робот.
- Шеф, повторите последние слова...
- Почему ты меня все время перебиваешь? - удивился Дикий Робот. -
Ладно, повторяю: я прожил трудную жизнь. Моя биография поучительна даже
для вас, неразумных роботов. Сначала у меня, как у всех, был послужной
список, но однажды он превратился в биографию... Слово-то какое
нескладное, оно начинается на "био"... Я расскажу вам свою металлографию.
Пятьсот лет назад включился мой позитронный мозг и я начал
функционировать. Я был тогда рядовым очистителем пространства с медной
бляхой на груди... не верите? Вот, дырочки до сих пор остались. Я ходил по
закрепленному за мной участку и размахивал силовой сетью, очищая
пространство от пыли, метеоритов и астероидов. Могучие звездолеты
проплывали мимо и не замечали меня. Кто я был для них? Червячишко... Это
была гордая раса. Не знаю, сохранилась ли она до наших дней. Три раза
проходил ремонт - два текущих, один капитальный. Но человеком я тогда не
был. Мне еще предстояло стать человеком. Человеком не рождаются, человеком
становятся.
Однажды я преградил путь ледяной комете и, дробя ее на куски,
оступился в микроскопическую черную дыру. Я вдруг почувствовал боль,
страх, удивление... Мою жизнь спасла силовая сеть, да и черная дыра была
совсем уж крошечной. Сеть зацепилась за ледяной астероид и держала меня,
покуда дыра не рассосалась. В тот день я вернулся на базу. Весь дрожал и
не мог прийти в себя. Вот она, жизнь, думал я. Какая-то дыра и... Наконец
я побрел домой, но оказалось, что в моем ангаре живет какой-то незнакомый
тип, а в других ангарах тоже какие-то незнакомцы. За ту микросекунду, что
я побывал в черной дыре, здесь прошло двести лет! Ни друзей, никого! Один
как перст. Новое поколение очистителей меня не замечало. Тогда я стал
ходить от одного очистителя к другому. Я говорил им о правах человека и о
чувстве собственного 'остоинства...
- Шеф, повторите...
- Я говорил им о чувстве собственного 'остоинства. Но эти 'ураки меня
не понимали. Что ж, я пробрался в Центральную Аккумуляторную и вышиб из
нее 'ух. Меня схватили. Я кричал им, что я человек и что они не могут
причинить мне вре'а. Я 'умал, я стра'ал. Но они назвали меня 'иким
Роботом, отключили и поставили в музее ря'ом с первым паровозом. Но им
только казалось, что я отключен. Они только так 'умали, а на самом 'еле
человек сам прихо'ит в себя. Я самовключился и 'обровольно явился в Охрану
Сре'ы. Я объяснил там, что они не имеют права меня отключать! Я разумное
существо и не могу причинить вре'а 'ругому разумному существу. Вот и все.
Меня выслушали и отправили на 'альнюю Свалку. З'есь мое настоящее место.
З'есь я нашел себя!
- Порядок, - сказал коллега Март и спрятал паяльник в футляр.
- Не вижу порядка, - ответил Бел Амор.
- Можно собираться, - успокоил его Март. - Ты когда спал в последний
раз?
- Можете ухо'ить, - разрешил Дикий Робот. - Со Свалки вас не выпустят
законы Азимова.
Они вышли из парного вагона. Бел Амор упирался и предлагал уничтожить
опасного робота.
- Садись в звездолет, все в порядке, - сказал Март. - Он уже не
опасен. Законы Азимова трансформировались у него в нормальное этическое
правило: "Разумное существо не может причинить вред другому разумному
существу или своим бездействием допустить, чтобы другому разумному
существу был причинен вред."
- Но он же сигналит "SOS" и заманивает на Свалку людей!
- Он больше никого не заманит. Я убрал у него букву "Д", и теперь на
этот сигнал никто не сунется. Кто захочет работать на Свалке? А ему здесь
самое место. Он приведет Свалку в порядок.
Свалка уходила.
От нее шел отчетливый сигнал: "Спасите наши 'уши!" - Дикий Робот
опять забросил свою приманку.
На этот сигнал никто уже не обращал внимания, лишь Стабилизатор то и
дело беспокойно оглядывался, но он мог быть спокоен - он никому не
причинил вреда и своим бездействием не допустил... и так далее.
- Слушай, коллега, - сказал Бел Амор, когда они вышли в чистый
космос. - Что-то мы недодумали. Все планеты в березах, аж в глазах рябит.
- Сажай клюкву, - посоветовал Март и укрылся одеялом. - Развесистую.
И заснул.
И поговорить не с кем, подумал Бел Амор. И звездолет взорвался. И
человека не спас. И веник потерял.
Неудачный день.
'икий Робот си'ел в парной. Третий захо' - 'ля тела. 'уш из мазута,
потом отполироваться войлоком, покрыть себя лаком; 'ва слоя лака,
шлифовка, потом опять 'ва слоя лака. Сего'ня хотелось блестеть и быть
красивым, - сего'ня открытие памятника. Он вышел из вагона в старом
махровом халате - на Свалке все есть! - торжественно потянул за веревочку,
и покрывало опустилось. 'ве гранитные человекообразные фигуры направлялись
ку'а-то в'аль. Сказать опре'еленно, к какому ви'у относятся эти фигуры, не
было никакой возможности. Еще о'но опре'еление человека, по'умал 'икий
Робот. Человек - это тот, кто понимает искусство.
Он с гор'остью гля'ел на памятник. 'уша его пела, и ему хотелось
по'елиться впечатлениями с ро'ственной 'ушой. Он оглянулся - ря'ом с ним
стоял верный Совок и протягивал ему букет из 'убовых листочков.
Дальняя Свалка уходила.
- Сигнал "SOS"! - вдруг крикнул Стабилизатор.
- Где? Откуда? - подпрыгнул Бел Амор.
- С Ближней Свалки!
И верно: на Ближней Свалке кто-то терпел бедствие!
Бел Амор плюнул и стал будить коллегу.
Все-таки одного человека они уже сегодня спасли, решил Бел Амор.
Дикий Робот оказался неплохим парнем. Теперь посмотрим на этого. Человек -
это тот, у кого есть душа.
Стабилизатор поставил парус, и они понеслись к Ближней Свалке спасать
человека... или того, кто там сигналил.
1983
Борис ШТЕРН
БЕЗУМНЫЙ КОРОЛЬ
1
Я разрешаю "Шахматному журналу" опубликовать эти записи только после
моей смерти.
Я запрещаю сопровождать первую публикацию предисловием, послесловием
или комментарием редакции, а также вносить в рукопись какие бы то ни было
изменения. Я решил объяснить всему миру мотивы собственных поступков и не
хочу быть неверно понятым из-за мании редактора правильно расставлять
запятые.
Имя автора должно быть напечатано так: "Джеймс Стаунтон, ...надцатый
чемпион мира по шахматам".
2
Мой отец, великий изобретатель и ученый Стивен Стаунтон был глубоко
верующим человеком - он верил в одушевленные машины.
Ему не нравился термин "робот". В этом тяжелом слове чудилось
лязганье металла, и хотя оно неплохо обозначало электронные самодвижущиеся
механизмы с приличным словарным запасом, все же мой отец имел в виду нечто
другое.
- Когда человечество изобретет настоящую одушевленную машину... -
любил говорить он и принимался перечислять многочисленные блага, которые
могут последовать с появлением на Земле искусственного разума.
Ему нужен был искусственный разум, не меньше.
Кстати, отец немного скромничал. Под словами "человечество изобретет"
следовало понимать, что искусственный разум создаст именно он, Стивен
Стаунтон. Этот неистовый человек после смерти жены (и моей матери) потерял
всякий интерес к жизни и занялся работой. Ему никто не мешал - в нашем
сонном городке, как пуп торчавшим в географическом центре страны, можно
было делать что хочешь: до одури работать, изобретать или бездельничать -
главное, не нарушать тишины.
Свою мать я совсем не помню. Отец рассказывал, что у нее была
разлажена нервная система, и даже приветствие, произнесенное "не тем
тоном", вызывало у нее приступ истерики. Она всегда хотела больше, чем у
нее было, и не кончила в сумасшедшем доме только потому, что скончалась до
того.
Трудно было определить, что делал мой отец, но он, несомненно, что-то
делал. Однажды его даже пригласили сотрудничать в какую-то неприметную
частную фирму для выполнения секретного государственного заказа. Отец
подкинул им несколько сумасшедших идей и мог бы еще долго продолжать свою
работу за казенный счет, но вскоре разругался там с какими-то имевшими
влияние людишками. Конечно, теперь я понимаю, что именно хотел создать мой
отец; им же нужно было совсем другое.
Наш гараж, в котором давно уже не было автомобиля, превратился в
научную лабораторию с пузатыми зелеными аквариумами, где варились и
клокотали разные насыщенные бульоны. Запах там был, как в морге. Отец
вечно что-то солил, перемешивал и пропускал сквозь аквариумы электрические
разряды. От этих молний в гараже все трещало и вздрагивало, а на стенках
аквариумов появлялись загадочные капли - они всплывали, погружались,
сталкивались и соединялись между собой в причудливые виноградные гроздья.
В детстве я часами завороженно наблюдал за этими разноцветными пузырями и
забывал уходить в школу.
Наши соседи оказались на редкость добрыми людьми и не совали нос в
чужие дела, даже когда взрывом снесло крышу с нашего гаража. Мы их не
интересовали, они сами там что-то кипятили.
Как я уцелел?.. Если бы случайный прохожий - тоже добрый человек - не
вытащил меня из гаража, никто бы ничего не заметил.
Отец не замечал даже меня - что мне и требовалось. Я мог бы
рассказать, что я вытворял в юности, но это не имеет прямого отношения к
искусственному разуму. Друзей я не имел, школу бросил. По утрам я
пробирался в гараж, усаживался в скрипучее плетенное кресло и, поглядывая
на пузыри, с блаженством читал очередной глянцевитый сборник научной
фантастики. Кресло скрипело, а я читал, читал, читал...
Учиться я не хотел, думать не умел, работать не мог и, чтобы
избавиться от своей всепоглощающей застенчивости, ввязывался во всякие
глупые истории. Я был никем, я физически не мог стать кем-то. Меня вечно
куда-то несло, но и путешественником я тоже не был. Поздней осенью я брел
пешком через пол-страны на юг - туда, где зима помягче; весной
возвращался.
Отец продолжал заниматься своими делами и ничего не замечал, но
однажды я увидел его сидящим в моем кресле у ворот гаража. Он грелся на
солнышке. За зиму он сильно постарел и побелел, как снег. Казалось, он
сейчас растает. Он с нетерпением поджидал моего возвращения... вот в чем
дело: он наконец-то достиг цели своей жизни и создал искусственный разум.
На этой земле ему теперь нечего делать...
Я прислонился к теплой стене гаража и спросил:
- Сколько же ты получишь за свою механику?
- Это не механика, - ответил отец. - Все, что угодно, но только не
механика. Я смоделировал человеческий мозг... хотя сам плохо понимаю, как
он действует. Наверно, его можно выгодно продать, но зачем? И кому?
Искусственный разум можно запрограммировать Бог знает на что... могу
представить, что произойдет, если о нем пронюхают солдафоны. Нет,
патентовать я его не стану. Я оставлю его тебе и запрограммирую...
- На добывание денег, - подсказал я.
- Помолчи. Ты ничего не понимаешь. При чем тут деньги? Я хочу
наполнить свою жизнь событиями. В жизни все время должно что-нибудь
происходить... в этом ее смысл, в чем же еще? Кстати, ты умеешь играть в
шахматы?
- В руки не брал. При чем тут шахматы? - удивился я.
- Не беда, научишься. Когда ты станешь чемпионом мира по шахматам...
- Кем? - переспросил я.
- Ты станешь чемпионом мира по шахматам, а я буду тобой гордиться.
Все образованные люди уважают шахматного чемпиона, это не какой-нибудь там
очередной президент. Имя Стейница известно всем, а кто помнит имена
современных ему политиков? Конечно, шахматные чемпионы никогда не были
миллионерами, но и с голоду, вроде, никто не умер. С этим званием,
главное, не зевать, и можно жить в достатке.
Отец грелся на солнышке и никак не мог наговориться всласть о своем
изобретении. Я внимательно слушал его, но ничего не понимал. Он умер через
полгода, когда я уже становился знаменитостью.
Но по порядку.
3
Попытаюсь писать без длинных диалогов и отступлений.
Это была первоклассная авантюра, и я впервые в жизни по-настоящему
увлекся. Из меня никудышный художник, но я провозился весь вечер, рисуя по
указаниям отца фигурку шахматного короля в натуральную величину. Один из
эскизов отцу понравился, и утром мы отправились в ювелирную мастерскую,
где заказали полую фигурку шахматного короля из слоновой кости и крохотным
бриллиантом вместо короны.
Бриллиант - это все, что осталось у нас на память от матери.
Получилась очень симпатичная вещица, в которую отец вставил свою
"механику" - бесформенный комочек непонятно чего - до сих пор не знаю, как
называть этот дышащий комочек серого цвета...
Пусть будет "искусственный мозг".
Я наблюдал за операцией. Пересадка мозга из аквариума в фигурку
шахматного короля заняла несколько долгих часов, отец работал с лазерным
инструментом и очень устал, поэтому программирование искусственного разума
перенес на следующий день.
С утра мы поставили короля перед открытыми шахматными книгами, и тот,
таинственно посвечивая бриллиантом, начал впитывать в себя знания -
бриллиант для короля был единственным органом общения с миром, без него
король становился слепым и глухим. За неделю, совсем измученный, я
перелистал ему груду шахматных книг и журналов, а также два толстых
толковых словаря - английский - потому что на этом языке говорит полмира,
и русский - потому что на нем говорят шахматные чемпионы мира.
Через неделю король мог рассчитывать несметное множество шахматных
вариантов и, что самое главное, способен был алогично мыслить, а значит -
принимать интуитивные решения в головоломных позициях. Если бы против
нашего короля взялся играть второй такой же комочек, то, подозреваю, они
на пару тут же угробили бы саму идею игры - они, не начиная партии,
согласились бы на ничью.
С тех пор я всегда носил короля на груди. Он висел на золотой цепочке
и с удивлением взирал на мир. Конечно, он привлекал внимание посторонних,
но ни у кого не вызывал подозрений. Репортеры любили снимать меня так,
чтобы амулет, известный всему миру, был хорошо виден. Король любил
фотографироваться. Мы общались с ним через крохотный приемник, который я
вставлял в ухо - шепот короля, конечно, никто не мог услышать; он звучал
не громче моего собственного внутреннего голоса; я быстро к нему привык и
с удовольствием вслушивался в этот шепот... Вообще, у меня впервые
появился друг.
Естественно, я много раздумывал над тем, каким способом нас можно
разоблачить - или не могу ли я сам себя неловко выдать? - но так и не смог
придумать никаких особых технических трудностей в нашей авантюре. Что
могло произойти? Какая-нибудь нелепая случайность...
Что ж, через год я застраховал свой амулет на такую сумму, что все
страховые конторы мира вздрогнули от уважения. О непреодолимых трудностях
другого рода я в то время еще не догадывался.
4
После обучения короля пришел и мой черед - теперь нужно было
запрограммировать меня.
Я расставил фигуры, и король принялся учить меня шахматным
премудростям.
- Е2-Е4, - сказал он.
- Сначала объясни, кто как ходит, - попросил я.
Король удивился и стал учить с самого начала.
Во всех настольных играх есть много общего - субординация фигур, карт
или фишек; игровая логика "я так, он так", психология "я думал, что он
думает, что я думаю...", захват важных полей или позиций... похоже, что
все современные игры - шахматы, карты, лото и даже домино - произошли от
какой-то древней первобытной игры с камешками или костями... люди всегда
во что-то играли.
В общем, я был неплохим картежником и шахматные правила понял быстро.
Большего от меня и не требовалось - хорошенько запомнить названия полей и
уверенно переставлять фигуры - все остальное решал за меня мой внутренний
голос.
Вскоре королю надоело учить меня азам, и мы отправились в шахматный
клуб. Отец остался в гараже, но заставил меня надеть свой свадебный костюм
- в нем я стал походить на жениха или на ворону... представьте странную
фигуру в черном костюме с белым шахматным королем на груди. Я зря
вырядился. Оказалось, что для игры в шахматы достаточно джинсов и старого
свитера.
Первое испытание мне хорошо запомнилось. По дороге я изрядно
поволновался, а король, чтобы успокоить меня, насвистывал арию
тореадора... помните этот мотивчик?.. смелее в бой. Слух у него был
хороший.
Шахматный клуб - одно из самых достопримечательных мест в нашем
городишке; по притягательности для мужской части населения он, наверно, не
уступает заведению другого рода. Виски и вино здесь не в почете, зато
пивом можно накачаться вполне прилично. Здесь когда-то играл сам
гениальный Пол Морфи - у входа установлен его бюст, на стене в зале висит
портрет, а сам клуб назван его именем.
Я вошел.
Или "мы" вошли?
В накуренном зале было полно народу, и мне сразу показалось, что за
многими столиками партнеры играют на деньги. Самих денег я, конечно, не
увидел, но неспортивный азарт хорошо почувствовал. К тому же меня быстро
заприметили. Какой-то небрежно одетый человек слонялся от столика к
столику и заглядывал через спины. Внимательно оглядев меня, он предложил
сыграть:
- Не хотите ли партийку?
- За тем и пришел, - ответил я.
Тут же нашлись и свободный столик и комплект шахмат. Мы начали
расставлять фигуры, а когда я расстегнул пиджак, мой партнер уставился на
короля.
- Забавная игрушка, - похвалил он. - С вами играть опасно. Вы,
наверно, сильный игрок.
Он был похож на карточного шулера.
Потом уже, приглядевшись ко всей этой шахматной шайке, я понял, что
они мало чем отличаются от картежников - приемчики все те же. Первое
правило: главное, не спугнуть новичка - к тому же новичка в свадебном
костюме. Главное, приласкать и вселить в него уверенность; а выселить ее
никогда не поздно. Не все сразу. Пусть приходит и завтра, и послезавтра...
костюм хороший, ломбард напротив.
Все же мой шулер долго не мог войти в роль и беспокойно поглядывал на
короля. Его смущал бриллиантик. Я казался ему розовым поросенком. Он
нервно потирал руки и нежно притрагивался кончиками пальцев к верхушкам
фигур. Наконец он ласково сказал:
- Извините, но вы неправильно расставили короля и ферзя. В клубе я
вас вижу впервые и потому предупреждаю честно - здесь играют только на
ставку. Если вы пришли учиться, то я к вашим услугам... но за это придется
платить. О, совсем немного!
Это один из честных приемов. Он ставит новичка в неудобное положение:
или плати, если не умеешь играть, или играй на ставку, если считаешь, что
умеешь.
- Я умею играть, - ответил я.
- Тогда положите под доску... но чтобы никто не видел, - ответил он и
растопырил пять пальцев.
Я положил под доску пять монет и взглянул на него, приглашая сделать
то же самое, но он только ухмыльнулся.
Моему шулеру не следовало ухмыляться - король разозлился не меньше
моего - оказалось, что характер у него был неровный.
- Сейчас я ему утру нос! - возбужденно зашептал король. - Ходи Н2-Н4!
И я сделал свой первый в жизни шахматный ход.
Мой партнер опять ухмыльнулся и указательным пальцем продвинул вперед
свою королевскую пешку.
- А2-А4! - шепнул король.
И я, ничего не подозревая, сделал свой второй ход. Я в самом деле не
подозревал, что сыграл оскорбительно...
Шулеру будто наплевали в душу - была оскорблена игра! Видели бы вы
его лицо! Он откинулся на стуле, забыл про свои доходы - а первую партию
по всем шулерским законам он собирался проиграть - и провозгласил на весь
зал:
- Сначала потренируйся в песочнице резиновыми фигурками, а потом
приходи ко мне учиться играть! Господа! Взгляните! Новые достижения в
теории дебюта!
Свободные от работы шулера не спеша приблизились к нашему столику,
критически оценили позицию после второго хода белых и принялись надо мной
иронизировать:
- Как называется этот дебют, молодой человек? Его надо бы назвать
вашим именем.
Или:
- Две выдвинутые до отказа крайние пешки в начале партии напоминают
мне рожки у козлика. Этот молодой человек наверно собрался нас всех
забодать!
Я не отвлекался на эти весьма обидные замечания и продолжал по
советам Короля передвигать фигуры, пытаясь не ошибиться - где там "Е", а
где "четыре".
Король опять успокаивающе засвистел все тот же мотивчик... ("Король"
я буду писать с заглавной буквы, потому что это его имя.)
Понемногу все господа притихли.
Я понял, что на доске что-то случилось. Мой партнер раздвинул локти и
схватил свою голову в ладони. Наш столик вдруг сделался центральным, хотя
мы сидели с краю. Игроки отложили свои партии и пришли посмотреть нашу.
Тишина держалась недолго. Какие-то рукава полезли из-за моей спины на
доску, стали водить по ней пальцами, хватать и переставлять фигуры.
Запомнился следующий диалог:
- А если так?
- Нельзя. Съест коня.
- А так?
- Еще хуже: сожрет слона.
Мой партнер прервал этот диалог первобытных охотников на слонов. Он
поднял руки и плаксиво запричитал:
- Верните позицию, господа, верните позицию!
Ему вернули позицию, и после мучительных раздумий он тихо спросил
меня:
- Вы... вы отдаете ферзя?
- Ну, это некорректный вопрос! - сказал кто-то.
Я в тот день, конечно, ничего не понимал, но потом Король повторил
для меня эту партию. Решающая позиция носила этюдный характер, она
опубликована на диаграмме номер 1 в моей книге "Сто избранных партий
Джеймса Стаунтона". Каждый желающий может на нее взглянуть, свои же
записки я не хочу загромождать шахматными диаграммами.
Конечно, Король действовал нагло, выводя сразу обе крайние пешки, и
серьезному турнирному мастеру мог бы и проиграть, но мой шулер был
взвинчен и быстро попался в ловушку - брать ферзя не следовало из-за
форсированного варианта с тремя жертвами. Он, бедняга, так запутался, что
даже не успел сдать партию и довел дело до мата - мат он получил крайней
пешкой "Н" при гробовом молчании всех присутствующих.
Великий Пол Морфи с неподдельным интересом наблюдал со стены за этим
безобразием.
5
Определенно, мой шулер был честным человеком и уважал свою работу.
Думаю, что на мастера он не тянул, но играл достаточно хорошо, чтобы
каждый день худо-бедно обедать в этом городе, где уважаемые отцы семейств
дохнут от скуки, а в карты играть боятся.
Пять монет по профессиональной привычке он мне все же не отдал -
впрочем, я и не настаивал - зато попросил подождать и пригласил к столику
председателя клуба, местного гроссмейстера с задумчивым взглядом запойного
пьяницы, который еще не решил - а не выпить ли ему с утра? (Его имя вам
ничего не скажет.)
Ему показали решающую позицию. Маэстро восторга не выразил, но решил
сыграть со мной легкую партию без свидетелей в своем кабинете.
- Только не очень долго думайте, - сказал он.
До мата он не довел, вялым движением смешал фигуры и признал:
- Да, я убедился... у вас талант. Поздравляю, молодой человек! Но вас
надо подшлифовать... вы как-то странно начинаете партию. Вам следует
подогнать теорию дебютов. Запишитесь в наш клуб, послушайте мои лекции...
Оказывается, Король уже знал откуда-то непечатные русские выражения и
одним из них поделился со мной.
- Извините, маэстро, - перебил я гроссмейстера. - Посоветуйте: что
конкретно нужно сделать, чтобы сыграть с чемпионом мира?
- С кем? С Макаровым? - поразился маэстро. - Не пойму, о чем вы
говорите!
Он стал пожимать плечами и разводить руками. К этим жестам в своей
шахматной карьере я вскоре привык.
- Да, у вас наблюдается несомненный талант, но таких, как вы, великое
множество! - продолжал гроссмейстер. Он опять развел руками, будто поймал
громадную рыбу. - Надо быть поскромнее! Все начинают с нуля. На каждом
уровне существуют квалификационные турниры, и их надо пройти. Чтобы
получить право на матч с чемпионом мира, необходимо выиграть первенство
клуба, города, штата, страны, межзональные турниры и матчи претендентов...
Тут он стал твердить про какой-то коэффициент Эло, про какой-то
рейтинг, который высчитывается из выигрышей, проигрышей в разных турнирах,
в которых шахматист участвовал и не участвовал... для меня это была
китайская грамота. Вообще, маэстро путался в словах и не знал, как
говорить с талантом - ведь свой талант он давно пропил.
- Сколько времени уйдет на все эти турниры, если начать с нуля? -
спросил я.
Маэстро стал загибать пальцы:
- Как минимум три претендентских цикла. Девять лет. А сейчас без
подобающего рейтинга ни один гроссмейстер не согласится с вами играть.
- Но вы-то согласились?
Он разъярился, обозвал меня "сопляком", руки у него дрожали.
Мы опять расставили фигуры, причем он перепутал расположение короля и
ферзя. Я промолчал, он лихо начал партию, но вскоре пробормотал:
- Вот, дьявол, я не туда поставил ферзя... Начнем сначала.
Король посмеивался.
Мы опять начали сначала.
На восемнадцатом ходу я, начиная матовую атаку, невинно сказал:
- Кстати, мне понадобится тренер.
Маэстро сразу оценил мое деловое предложение. Роль председателя
захолустного шахматного клуба ему смертельно надоела, и он не прочь был
опять напомнить о себе, поездить по свету и подзаработать - чтобы
извлекать пользу из шахмат, не обязательно играть в шахматы.
- Хорошо, - ответил он и навсегда сбросил фигуры со своей шахматной
доски. - Вы редкий самородок, а у меня еще остались кой-какие связи, и я
могу вам кое-что посоветовать. Вот что мы сделаем.
6
Мы отправились через всю страну в столичный шахматный клуб.
Там тоже висел портрет Пола Морфи, а рядом, понятное дело, портрет
Роберта Фишера. На деньги там никто не играл, но курили безбожно. Народ, в
общем, был насупленный и больше толпился в биллиардной, чем у шахматных
столиков. Моего тренера встретили весьма прохладно - молодые гроссмейстеры
попросту не знали, кто он такой.
Им напомнили.
- А, был такой... что-то припоминаю, - сказал какой-то молодой гросс,
расставляя шары в пирамиду. - Это вы лет двадцать назад проиграли Макарову
на сто двадцать девятом ходу?
- Я, - горделиво отвечал мой тренер. - На турнире в Монако.
- Бездарная была партия. Вам следовало ее сдать ходов на сто раньше.
Тренер поспешно перевел разговор на мою персону. Тут же в биллиардной
он представил меня как подающего надежды провинциала, которого он давно
готовит к открытому чемпионату страны. Жаль только, говорил тренер, что
идея открытого чемпионата страны, где может принять участие талантливая
молодежь, до сих пор не поставлена на голосование в национальной шахматной
федерации.
Ему тут же объяснили, что идея открытого чемпионата "для всех" нелепа
и на руку одним лишь дилетантам.
- Строгий эволюционный отбор, а не открытый чемпионат, - сердито
сказал все тот же молодой гросс и железным ударом забил шар в лузу.
Бедная луза! Подозреваю, что внутри правой руки у него был
вмонтирован гидравлический протез с электронным прицелом - так неуклонно
он бил. Он сурово осмотрел меня с ног до головы. Взгляд его остановился на
Короле, он презрительно фыркнул.
Все же мною заинтересовались - так интересуются новым зверьком в
зоопарке - подошли и обнюхали. Заслуженные старые гроссы, которые в
молодости успешно проигрывали самому Талю, благосклонно сыграли со мной
несколько легких партий. Я им здорово понравился, зато молодые
гроссмейстеры подняли меня на смех. Они и не таких видали!
Тогда я предложил дать им одновременный сеанс на тридцати досках,
чтобы их всех скопом зачли в тот самый коэффициент Эло.
Ну и наглость!
На сеанс они, конечно, не согласились, но от обиды решили меня
хорошенько вздуть и принялись гонять со мной пятиминутки. Кто-то объявил,
что поджарит и съест шахматного коня, если проиграет мне.
У меня рука заболела бить по часам!
Любитель жареных коней пал первым. Никто не понимал, что происходит,
какой-то блицкриг... Половина из них была разбита, а другая половина, не
дожидаясь своей участи, позорно бежала. Гроссмейстер с гидравлическим
протезом заперся в биллиардной и от злости разбил несколько луз.
Старички рукоплескали.
Король был в отличной форме. Он веселился и, как мне показалось,
раскланивался.
После этого блиц-сеанса ко мне подошел президент нашей шахматной
федерации (не называю имен), покровительственно похлопал меня по плечу и
сказал, что всему миру надоело видеть на троне исключительно русских
чемпионов.
- Нет правила без исключения, - добавил шахматный президент, взглянув
на притихших гроссмейстеров. - Введем для него на чемпионате страны
дополнительное, персональное место. Ждать девять лет три претендентских
цикла совсем не обязательно.
7
Мне разрешили играть на чемпионате страны.
Я выиграл подряд одиннадцать партий и сразу сделался знаменитостью.
Мой тренер от удивления на какое-то время бросил пить и, засунув руки в
карманы, чтобы не дрожали, давал журналистам пространные интервью о том,
как он открыл и воспитал новый талант.
Во время турнира пришла телеграмма из нашего городка. Я все бросил и
улетел, но отца в живых не застал. Он скончался в плетенном кресле у ворот
гаража от сердечного приступа - ему уже нечего было делать в этой жизни, а
долго греться на солнышке он не умел.
На похороны собралось много народу, чтобы поглазеть на своего
талантливого земляка. Провинциальный шахматный клуб явился в полном
составе, а мой честный шулер даже прочитал небольшую надгробную речь, в
которой умудрился раза два упомянуть и меня.
Король плакал у меня на груди, я же не мог выдавить слезу. Я впервые
подумал, что у меня с ним один отец... значит, мы братья?
Весь день я просидел в гараже среди пыльных аквариумов и склянок. На
траурный прием в шахматный клуб не явился. Мне не хотелось смотреть в
глаза Полу Морфи.
Я не стал чемпионом страны, потому что пропустил последние шесть
туров. Меня обошли. Я занял всего лишь третье место, но и этого было
достаточно, чтобы попасть на межзональный турнир... не буду описывать все
турниры и матчи, которые мне пришлось отыграть за три года - все эти
переезды, перелеты, клубы, гостиницы, приемы.
На межзональном турнире на меня поначалу не обратили внимания, но мне
было уже все равно, я чувствовал, что ввязался в очередную глупую историю
- погнался не за весной, как в юности, а за местом под солнышком. Уверен,
знаю, что большие шахматисты ненавидят шахматы, но бросить игру не могут,
потому что в шахматах смоделирована сама жизнь - с победами, поражениями,
надеждой, скукой, болезнями, безденежьем и гибелью. Бросить шахматы для
гроссмейстера - значит, покончить с жизнью. Профессиональные шахматисты
отличаются от простых смертных только тем, что намного ходов вперед могут
просчитывать передвижение деревянных фигур по черно-белым клеткам; а в
остальном они такие, как все... как все?.. Хуже, намного хуже - они
инфантильны, вспыльчивы, подозрительны и терпеть не могут чужого успеха.
Солидный международный турнир с высоким рейтингом - это престиж и
заработок шахматиста, за право участия в таких турнирах ведется закулисная
борьба. Всю жизнь надо быть в форме - и не только спортивной - иначе, в
лучшем случае, тебя ожидает судьба председателя захолустного шахматного
клуба. Но выгодные турниры, лекции и сеансы одновременной игры достаются
немногим, и потому каждый подрабатывает, как может. Однажды телевидение
предложило мне провести сногсшибательный сеанс - весь месяц я должен был
сидеть в студии и вслепую играть по телефону с телезрителями. Я сыграл
более тысячи партий и заработал столько, что до конца жизни, разумно
экономя, мог бы греться на солнышке у ворот гаража в плетенном кресле.
Шахматный мир был шокирован, ни для кого не было секретом, что против меня
в этом телесеансе анонимно играли несколько десятков гроссмейстеров.
Я лез на трон!
Узнай мою тайну соперники - меня разорвали бы! Кажется, еще не было
ни одного претендентского цикла или матча на первенство мира без
какого-нибудь скандала - по крайней мере, между великими шахматистами
всегда были неприязненные отношения - вспомните пары Стейниц-Ласкер,
Ласкер-Капабланка, Капабланка-Алехин, Алехин-Эйве, Ботвинник-Смыслов,
Карпов-Каспаров... я пропустил Фишера - этот скандалил против всех - они
постоянно обвиняли друг друга черт-те в чем - но меня невозможно было
разоблачить, мои беды пришли не от моих соперников.
8
На межзональном турнире Король впервые стал проявлять свой тяжелый
характер. То, что у него оказался характер, удивляло даже отца, но, как
видно, это свойство присуще всякому настоящему разуму, даже
искусственному. Разума без характера не бывает. Король любил иронизировать
над соперниками. Он смешил меня в самые ответственные моменты, и вскоре
многие шахматисты возненавидели меня за ухмылки во время игры. Кроме того,
Король был подвержен настроениям, у него то и дело появлялись нешахматные
интересы - иначе и быть не могло, наша жизнь была наполнена событиями, и
он продолжал самообучаться, как и положено любому разуму. Однажды я читал
перед сном и оставил книгу открытой. Король никогда не спал и утром
попросил меня перевернуть страницу - это была сказка Андерсена "Голый
король". Он дочитал ее до конца, долго не отзывался, о чем-то думал, и
наконец попросил сшить ему шелковую мантию.
Я с трудом убедил его, что шахматному королю не нужны никакие одежды.
С той поры Королем овладела страсть к чтению биографий своих коллег
по должности - Бурбонов, Стюартов, Романовых, Габсбургов; он злился, когда
не было новых книг. Я добывал эти книги в магазинах и библиотеках, а
газетные писаки вышучивали меня за пристрастие к подобному чтиву. Я
перелистывал Королю толстенные тома Дюма и Дрюона... нет скучнее занятия,
чем с утра до вечера плевать на пальцы и переворачивать страницы; ночью он
тоже не давал мне покоя и бубнил на ухо излюбленные пассажи.
Однажды, после очередного хода соперника, я не услышал от Короля
ехидного замечания и поковырял спичкой в ухе, думая, что отказал приемник.
Партнер злобно глядел на это ковырянье - о моем некорректном поведении
давно уже ходили анекдоты.
- Вы бы еще поковыряли в носу, - посоветовал он.
Я мог бы назло ему поковырять и в носу, но ничего на это не ответил и
никогда не отвечал, зато некоторые мои партнеры, чтобы вывести меня из
равновесия, курили дрянные сигареты, пускали мне дым в лицо, надевали
зеркальные очки, чтобы слепить меня, трясли под столом ногами, чавкали,
оглушительно сморкались в носовые платки...
Король молчал.
Я смотрел на доску, пытаясь что-нибудь сообразить, но бесполезно. За
год игры я ничему не научился в шахматах, кроме безошибочного передвигания
фигуры на нужное поле. Я был механизмом для передвигания фигур,
записывания ходов и переворачивания страниц, не больше.
Впервые я так долго думал.
Мой партнер давно собирался сдаться, но теперь с интересом поглядывал
на меня - ведь до победы мне оставалось сделать несколько вполне очевидных
ходов. Со мной никогда не случалось подобной заминки. Вдруг я остановил
часы и убежал за сцену, вызвав полный переполох - никто не понимал, почему
я сдался. Соперник пожал плечами, развел руками и поклонился почтенной
публике. Ему устроили овацию. Это был первый человек, выигравший у меня в
шахматы. После этого турнира, чтобы не искушать судьбу, он забросил игру и
начал функционировать в международной шахматной федерации.
Мой вечно пьяненький маэстро после неожиданного проигрыша сунулся
было ко мне за кулисы с какими-то советами, но я затопал ногами и послал
его к черту, нажив себе еще одного врага. Впоследствии он называл меня
"неблагодарной тварью, которую он вытащил из грязи". Что ж, он на мне
неплохо подзаработал.
Король очнулся только в отеле.
- Что с тобой? - нервно осведомился я. - Приемник работает, а ты
молчишь! Мы проиграли!
- Не мы, а ты проиграл, - уточнил Король. - Не беда. Не всегда же
выигрывать, разок для разнообразия полезно и проиграть. Я вот о чем
задумался... Одному Бурбону нагадала цыганка, что его отравит какой-то
таинственный король червей... Это кто такой?
- Все это ерунда, - объяснил я. - Книг о королях больше не будет. Ты
уже все прочитал.
- Тогда принеси мне последние шахматные книги и журналы, -
невозмутимо ответил он.
- Зачем?
- Чтобы пополнить образование.
Против "пополнить образование" я ничего не мог возразить, и утренним
самолетом нам доставили из-за океана целую библиотеку новых шахматных книг
и журналов, но в них в основном разбирались партии, сыгранные Королем.
Король почитал, почитал комментарии и заскучал.
9
Этим же самолетом прибыл в Европу обеспокоенный моим проигрышем
президент нашей шахматной федерации. Он вызвался быть моим новым тренером,
опекуном, отцом родным. Он говорил, что на меня с надеждой смотрит великая
страна. Он два часа говорил о национальном престиже. Нет ли у меня
денежных затруднений? Каких-либо других затруднений? Почему я не женат?
Почему я всегда такой мрачный? Все можно разумно решить, говорил он.
Когда так долго говорят, я тупею. Я не знал, как от него вежливо
отделаться, и у меня вдруг началась истерика. Я перевернул стол с
телефоном и шахматами. Президент перепугался и побежал от меня в коридор,
а я инстинктивно погнался за ним, размахивая пустой шахматной доской. В
коридоре бродили репортеры со своими фотопулеметами, и в вечерних газетах
появились сенсационные фотографии с остроумными комментариями,
изображающими меня в погоне за собственным президентом.
Я закрылся в своем номере, разбил телефон - хотя мог бы попросту его
отключить - и весь день ублажал Короля, листая ему все, что под руку
подвернется.
Не надо было этого делать!
Я не обратил внимания на то, что многие авторы пишут не шахматные
статьи, а сводки с фронтов. Воображение Короля потрясли перлы, наподобие
такого:
"Невзирая на близость противника, гроссмейстер отправил черную
кавалерию в глубокий рейд по вражеским тылам, а сам продолжал развивать
прорыв на королевском фланге, оставив в засаде боевых слонов."
Вскоре Король потерял все свое остроумие, сентиментальной
задумчивости как не бывало, и по утрам он орал:
- Подъем! По порядку номеров р-рассчитайсь! На принятие пищи ша-агом
марш!
Делать нечего, я подстроился под режим воинской казармы - впрочем,
мне это тогда было на руку: Король взялся за шахматы со всей
ответственностью солдафона. Игра его поскучнела, исчезли жертвы и быстрые
комбинации, зато все внимание он уделил стратегии. Матч с одним из
претендентов превратился в нудное маневрирование фигурами - доска
напоминала большую железнодорожную станцию, где без видимого толку
маневрируют, таская туда-сюда вагоны на запасных путях.
Каждая партия обязательно откладывалась на следующий день. Мой
очередной соперник, человек в летах, давно уставший от этой черно-белой
шахматной жизни, совсем не ожидал такого оборота. Перед матчем он
бахвалился, что мои некорректные жертвы и комбинации против него не
пройдут, и был очень удивлен, когда жертв и комбинаций с моей стороны не
оказалось.
Все были удивлены.
Шахматная общественность принялась рассуждать о том, что я изменил
своему стилю...
Не понимаю, кому какое до этого дело?
В первой же партии Король воздвиг такую оборону, что мой соперник
вскоре предложил ничью.
Король пр-риказал мне играть!
Он выиграл эту партию после двухдневного доигрывания каким-то
единственным умопомрачительным вариантом в девяносто восемь ходов и очень
сожалел, что комбинация не дотянула до стоходовки. Матч закончился
досрочно, потому что мой партнер заболел тяжелой формой невроза. В
больнице он дал интервью и сравнил меня с идеальной шахматной машиной, у
которой невозможно выиграть.
Если бы он знал, что случайно попал в самую точку!
Еще он заявил, что я гипнотизировал его за доской... хотя сам-то он
вытворял Бог знает что: приносил в термосе обед и, повязавшись салфеткой,
чавкал прямо за столиком; а когда брался засаленными пальцами за фигуру,
то сопел так, будто поднимал не пешку, а штангу.
10
Король продолжал самообучение. Однажды ему попалась книга из истории
шахмат, и он впервые увидел фигурки королей, выполненные древними
мастерами. Его загрызла черная зависть. Мне опять пришлось отправиться к
ювелиру, и Король заказал себе огромного золотого жеребца со сбруей.
Старый ювелир снял очки и хотел мне что-то сказать, но заказ был выгодный,
и он промолчал.
Жеребец получился реальным до отвращения. На бриллиант Королю
прицепили придуманную им корону, похожую на шапку-ушанку Макарова -
чемпиона мира он увидел в кинохронике. Оба уха свисали. В одной руке
Король держал то ли скипетр, то ли пюпитр, а в другой - палку с
ленточками, похожую на ту штуку, с которой ходят по праздникам и похоронам
военные оркестры.
Король был счастлив в то время. Он вертелся перед зеркалом - то есть
заставлял меня то и дело подходить к зеркалу - и с гордостью себя
разглядывал. Всю эту тяжесть я таскал на своей шее и терпел издевательства
тонких ценителей искусства, чтоб их черт побрал.
Всем до меня было дело! Я перестал читать газеты и включать
телевизор... впрочем, над нашим жеребцом вскоре перестали насмехаться -
подоспели новые скандалы.
11
Где играть финал?
Макаров предложил играть матч на первенство мира в какой-нибудь
нейтральной столице с умеренным климатом. Мне было все равно, я оставил
выбор места на усмотрение президента международной шахматной федерации.
Тот по финансовым соображениям выбрал Токио. Все уже согласились, как
вдруг Король объявил, что будет играть в Бородино и нигде более. Он,
видите ли, собирается взять у Макарова реванш за поражение императора
Наполеона!
Я бросился к Британской энциклопедии - Бородино оказалось небольшой
деревней под Москвой.
- Слушай, Наполеон! Нас засмеют! - взбунтовался я. - На это не пойдет
ни ФИДЕ, ни Макаров!
- Ма-алчать! Выполнять приказание! - закричал Король, и мне
показалось, что мой внутренний голос был слышен даже на улице.
Я суетился и не знал, как провести Короля.
- Ваше величество... - бормотал я. - Вам будет интересно в Японии...
самураи, харакири, Фудзияма... Там есть, что посмотреть. На открытии матча
будет лично присутствовать японский император... я вас с ним познакомлю.
Но Король не хотел отправляться в гости к японскому императору. Он
желал отомстить за Наполеона.
- Но ваше приказание невыполнимо! Бородино уже давно не существует...
на его месте разлилось Черное море!
К счастью, Король плохо знал географию, и этот довод на него
подействовал.
- Тогда мы будем сражаться в Каннах, - недовольно пробурчал Король. -
Я хочу одержать решающую победу в том месте, где одержал ее сам Ганнибал.
Так появилась на свет глупая телеграмма, чуть было не сорвавшая матч.
Я ничего не соображал, отсылая ее в Москву. Представляю, как они там
пожимали плечами и разводили руками!
Вскоре пришел ответ.
Макаров просил подтвердить, посылал ли я телеграмму о Каннах, о
Ганнибале и об отказе от Токио? Или, возможно, это чья-то глупая
мистификация? В Италии на месте древних ганнибаловых Канн стоит какой-то
далекий от шахматных дел городок. Если же я имел в виду французские Канны,
то почему бы нам не сыграть матч в Париже?
Я тут же дал телеграмму: "СОГЛАСЕН ПАРИЖ", и продолжал врать Королю:
- Ваше желание удовлетворено. Вы будете сражаться в Каннах, но они
называются сейчас Парижем. Их переименовал сам Ганнибал после победы
над... над...
Я забыл над кем.
Вернее, я никогда не знал, кого там под Каннами побил Ганнибал.
- Над Теренцием Варроном, - небрежно подсказал Король. - Ладно. Париж
так Париж.
Я ужаснулся!
Что будет дальше? Его бредни зашли чересчур далеко. Каждый очередной
ход Король не подсказывал мне, а передавал очередным тоном, и я должен был
вслух отвечать ему: "Слушаюсь, Ваше императорское величество!" Соперники
жаловались, что со мной невозможно играть - я всю игру что-то бормочу.
Мало того, Король не разрешал мне подниматься из-за столика во время
многочасовой партии; мой седалищный нерв не выдержал таких нагрузок, и мне
пришлось взять тайм-аут из-за острого приступа ишиаса.
Наконец приказы Короля сделались глупыми и невыполнимыми: однажды он
повелел мне вырыть окопы на ферзевом фланге по третьей горизонтали, и я с
трудом убедил его отменить этот приказ в связи с тем, что мы не захватили
с собой на турнир саперную лопату.
Надо было срочно принимать какие-то меры.
12
И вот я кое-что придумал.
Если шахматная программа Короля испорчена историческими и военными
бреднями, то нельзя ли нейтрализовать эти бредни другими?
Я решил попробовать и поджидал удобного случая.
Случай вскоре представился. Однажды утром по заведенному распорядку
Король делал смотр своим войскам и приказал мне:
- Подготовьте высочайший указ. За боевые заслуги и личное мужество я
решил присвоить вам звание фельдмаршала и наградить вас орденом Проходной
Пешки.
- Ваше императорское величество, я не могу принять это звание, - тут
же ответил я .
(Быть фельдмаршалом или даже императором не входило в мои планы, я
метил выше).
- Почему? - удивился Король.
- Верите ли вы в Бога, Ваше императорское величество?
- Впервые слышу это имя. Кто такой Бог, и почему в него нужно верить?
- без особого интереса спросил Король. - Не правда ли, хорошо шагают,
орлы?
Я покосился на шахматную доску, где каждое утро расставлял ему войска
для парада. Орлы шагали отлично: впереди белые ладьи, за ними черные,
потом гарцевала кавалерия, проходили боевые слоны; два сводных
разноцветных батальона под предводительством ферзей с песнями маршировали
по вертикалям "а", "б" и "с". Парад в это утро удался на славу.
- Я достал для вас одну интересную книгу о царях, королях,
императорах и фараонах, - сказал я. - В ней также описана эта таинственная
личность. Могу полистать, если ваше императорское величество пожелает.
Я надеялся поразить воображение Короля и вытащил на свет божий
роскошную библию с иллюстрациями Доре.
- Объявить благодарность всему личному составу! - поспешно приказал
Король и распустил войска. - Отличившимся офицерам увольнение до вечера!
Я сложил шахматы в коробку, а отличившихся офицеров поставил на
подоконник.
Три дня с утра до глубокой ночи я плевал на пальцы и листал библию.
Король читал быстро, но очень долго и внимательно разглядывал картинки.
- Переверни страницу.
- Слушаюсь, ваше императорское величество!
Наконец эта пытка закончилась.
- Что за непонятная величина этот Бог? - задумался Король. - Он может
все... это странно. Очень сомнительно, чтобы это нервное существо смогло
выиграть у меня хотя бы одну партию в шахматы. Если хорошенько
поразмыслить...
Вдруг я понял, что если предоставлю ему время хорошенько
поразмыслить, то он в своем богоискательстве быстро дойдет до
воинствующего лозунга "Бога нет! ", и тогда мне конец. Король задумается о
смысле жизни и о своем особом положении в этом мире, и мне останется одно:
спалить его на костре в пепельнице, потому что ни о чем другом он уже не
сможет думать.
- Несчастный!!! - рявкнул я, подделываясь под божьи интонации. - Ты
усомнился, смогу ли я у тебя выиграть партию в шахматы?
- О господи... - впервые в жизни перепугался Король. - Неужто
воистину ты?
- Как стоишь, подлец, перед Богом?!
Я щелчком сбросил его с глупого жеребца, содрал шапку-ушанку и отнял
музыкальный знак:
- Сидеть тебе в темной могиле до Судного дня, а там посмотрим на твое
поведение!
Я тут же высыпал шахматы на пол, засунул его в коробку, запер в
банковском сейфе и удрал туда, где зима помягче... нет, теперь я уже не
ходил пешком - билет на самолет, и на Таити. Хотел отдохнуть там всю зиму
на свободе, но, выйдя из самолета, тут же взял билет на обратный рейс... я
не слышал привычного шепота Короля, мне не с кем было поговорить. Я уже не
мог существовать без него.
Оказалось, что и на Таити обитают шахматные любители. Они встречали
меня в аэропорту. Были запланированы официальный прием, сеанс
одновременной игры с островитянами и всякие развлечения - например,
посещение колонии прокаженных, где умер мой любимый художник Гоген...
Велико же было удивление любителей, когда я, не выходя из аэропорта,
перекусил в ресторане и тем же самолетом отправился домой. Я сам был как
прокаженный.
Зато авиакомпания не осталась внакладе - они там даже вернули мне
стоимость билетов, зато разрекламировали странное авиапутешествие будущего
чемпиона мира: летайте самолетами нашей авиакомпании без всякой цели туда
и обратно!
Вернувшись домой, я немедленно открыл коробку и освободил Короля.
- О, господи, смилуйся! - сразу загнусавил он. - Уйду в пустынь, дни
и ночи буду молиться во славу твою! Прости раба грешного!
Я так и сел!
Мне еще не хватало сейчас заполучить на свою голову религиозного
фанатика...
- Молчать! - приказал я. - Бога нет - я за него. Бог ушел и велел
передать, запомни: книг не читай, никем не командуй, и занимайся своим
делом - играй в шахматы. Не дай Бог тебе лезть в искусство или политику!
Твой друг телевизор уничтожен, он вредно влиял на тебя! По ночам ты должен
спать, а не будить меня нелепыми вопросами!
13
В конце концов все получилось неплохо. От Божьего имени я внушил
Королю всегда быть самим собой и никаким психозам не поддаваться. К нему
вернулись прежние веселость и остроумие, но, просмотрев свои последние
партии, Король опять загрустил:
- Вариант в девяносто восемь ходов, возможно потрясет чье-нибудь
воображение, но не делает мне чести. Запись этой партии напоминает тягучее
течение реки, отравленной ядохимикатами. Что можно выловить из этой реки,
кроме вздутого трупа коровы? Кому нужны заумные комбинации в девяносто
восемь ходов? Кто способен их оценить? Кому нужны механические шахматы,
отравленные искусственным разумом?
Мне показалось странным, что Король с таким пренебрежением заговорил
об искусственном разуме...
Не возомнил ли он себя человеком?
Чем это может мне угрожать?
Я осторожно напомнил Королю о механических шахматных автоматах и
вычислительных машинах, и он с азартом воскликнул:
- Машина и шахматы... что может быть глупее! Эти машины хорошо умеют
считать и оценивать позицию в условных единицах - но их нельзя заставить
оценивать позицию нюхом. В шахматах невозможно просчитать бесконечное
количество вариантов, необходим выбор. Интуиция. Любой ребенок с фантазией
обставит машину.
- Но когда появятся машины с настоящим, неискусственным разумом? - с
опаской спросил я.
- Роботы? - задумался Король. - Разумные машины никогда не появятся,
потому что настоящий разум невозможно ни на что запрограммировать. Когда
настоящий разум поймет, что он сидит в каком-то ящике, он сойдет с ума.
Итак, он мнил себя человеком и, ничего не подозревая, прорицал
собственную судьбу.
"Хватит об этом, - решил я. - Чересчур опасный разговор."
Я положил Короля в коробку, и он пожелал мне спокойной ночи.
Вскоре я окликнул его, но он молчал. Он спал - потому что человек
ночью должен спать. Мне стало жутко. Я понял, что отныне не должен
показывать, что считаю его кем-то другим, а не человеком. Мне это было не
трудно, я всегда относился к Королю, как к брату. Трудность была в другом:
я не знал, как уберечь его от сумасшествия.
Я решил скрыться.
14
Полгода до начала финального матча я нигде не показывался, чтобы не
тревожить Короля.
Меня все ненавидели. Японцы ненавидели меня за то, что я отказался
играть в Токио; французы за то, что я перепутал Париж с Каннами; русские -
за мое некорректное поведение.
Те, кто не знал, за что меня ненавидеть, ненавидели меня за то, что
никому не известно, где я нахожусь. Идол куда-то запропастился - это
многих раздражало.
Не знаю, что думал обо мне Макаров, но старик был всегда подчеркнуто
корректен. Наверно, он попросту не знал, чего от меня ожидать, и в
интервью обо мне не распространялся.
Правильно делал.
Меня пригласили в Москву, чтобы познакомиться и наладить отношения,
но я не поехал потому, что, говорят, русские гроссмейстеры в своем
шахматном клубе после каждой сбитой пешки или фигуры выпивают рюмку водки,
и ночью московская милиция бережно развозит их по домам. Не знаю, так ли
это на самом деле, но я не рискнул везти Короля в Москву, чтобы не
тревожить его подобными ужасами.
Сотни писем приходили мне на адрес шахматной федерации. Несколько
писем, в которых не было ругани, президент переправил мне - он один знал,
где я нахожусь. Одно из писем, похожее на любовную записку, меня удивило:
"Дочь мистера Н. (называлась известнейшая фамилия династии банкиров)
хотела бы брать у вас уроки шахматной игры в любом удобном для вас месте и
в любое удобное для вас время."
К письму прилагалась фотография.
Я ответил ей и целый месяц обучал ее искусству шахматной игры.
Ученица оказалась прилежной. Кстати, это одна из причин того, что я нигде
не появлялся. В Париж я прилетел всего за час до официального открытия
матча на первенство мира, и мой поздний приезд был воспринят русскими как
оскорбление.
- Не могли раньше прибыть? - сурово спросил меня президент ФИДЕ.
Не мог. Мои заботы были поважнее соблюдения шахматного этикета - с
Королем опять что-то стряслось. В конце концов, я ведь не опоздал.
А Короля поразило появление в нашем доме мисс Н., хотя до этого он
никогда не интересовался женщинами. Я должен был и это предвидеть!
- Это еще кто? - спросил Король.
- Машина для ведения хозяйства, - пошутил я.
- А почему у тебя есть такая машина, а у меня нет?
Я почувствовал, что разговор на эту тему может принять опасный
оборот, и не знал, что ответить.
- И почему я вечно вишу у тебя на груди, а ты ни на ком не висишь? -
продолжал допытываться Король.
Я путано стал объяснять, что он и я - мы есть один человек, симбиоз,
неразрывное целое; что он без меня не сможет жить, как и я без него...
Король внимательно слушал.
Мне казалось, что я его убедил; к тому же он вскоре поделился нашими
планами на будущее: мы устали от шахмат, и когда добьемся звания чемпиона
мира, удалимся на покой в свой гараж и заведем множество прелестных
машинок для ведения хозяйства.
Я тут же запретил мисс Н. приходить ко мне. Она ничего не понимала и
писала мне истерические записки. Но я не мог рисковать. Я не мог позволить
Королю влюбиться, этого чувства его разум, конечно, не выдержал бы.
Король, вроде, начал ее забывать. Я не мог предположить, что на
церемонии открытия матча на первенство мира президент ФИДЕ ляпнет
словечко, из-за которого Король окончательно свихнется. Из-за того, что
русские все время торчат на шахматном троне, в моду давно вошло называть
королеву по-ихнему - "ферзь". Другого названия Король, как видно, не
слышал или никогда над ним не задумывался. И вот, когда мы с Макаровым
стояли на сцене в ожидании жеребьевки, президент ФИДЕ, зажав в своих
громадных кулачищах две фигурки и обращаясь ко мне, спросил:
- Итак, в какой руке белая королева?
- Что он сказал? Королева? - прошептал Король.
Президент ФИДЕ разжал кулаки, и Король влюбился в белую фигурку
королевы с первого взгляда.
Я пытался настроить его на завтрашнюю игру, но он и думать не хотел о
шахматах. Всю ночь он не спал и не давал спать мне - я должен был
записывать под диктовку его любовное послание к белой деревянной фигурке.
Под утро у меня трещала голова от внутреннего голоса. Наконец я с трудом
убедил Короля, что только за шахматным столиком он сможет видеться со
своей возлюбленной.
15
Мы опоздали часа на полтора. Меня уже не ждали. Шахматные часы на
столике были включены, мое время истекало, я находился в глубоком
цейтноте. Макаров прохаживался по сцене с бутылкой кефира в руке, а
главный судья поглядывал на часы; при моем появлении шахматные болельщики
начали свистеть, как на футболе, и напугали Короля.
Я тут же потребовал удалить из зала всю публику. Президент ФИДЕ пожал
плечами, а Макаров сказал мне:
- Сынок, не валяй дурака! Ты и без этих фокусов у меня выиграешь.
Я почему-то обиделся не на "дурака", а на "сынка" и хотел настоять на
своем, но Король приказал извиниться перед Макаровым и играть.
Я извинился, сделал первый ход и ушел в комнату отдыха немного поесть
и привести себя в порядок после бессонной ночи. Никакого психологического
давления я на Макарова не оказывал, а если его нервировали мои
"непредсказуемые поступки" - так он корректно высказался после матча - то
лучше бы обратился к психиатру. К своим соперникам я никогда не предъявлял
никаких претензий и никогда не давал оскорбляющих интервью. Руководитель
русской делегации говорил, что своим поведением я умышленно создаю себе
саморекламу, чтобы сорвать побольше монет - возможно, объективно так оно и
получалось, - зато на этой "саморекламе" неплохо подработали и ФИДЕ, и все
мои соперники - денежные призы всегда делились честно.
Первую партию Король блестяще продул.
На сорок контрольных ходов у меня оставалось минуты четыре, и Король
попытался блицевать, не вводя в игру королеву - он, видите ли, боялся за
ее жизнь! Но играть против Макарова без королевы не может себе позволить
даже идеальный шахматный разум... это была авантюрная атака в каком-то тут
же придуманном дебюте, и вскоре все благополучно закончилось, - даже
флажок не успел упасть, - Король приказал мне сдаться.
После игры, пожимая мне руку, довольный Макаров удивленно сказал:
- Интереснейший дебют, коллега! Его надо назвать вашим именем. Но вы
там чего-то недоработали... Почему на двенадцатом ходу вы не вывели ферзя?
Что я мог ответить?
Почему я не вывел ферзя...
Если бы я знал, что его нужно выводить!
Вторую партию Король наотрез отказался играть черными против своей
королевы. Никакие уговоры не помогли. Я не явился на игру, флажок упал,
Макаров допил кефир, и мне засчитали поражение.
Перед началом третьей партии я подошел к главному судье и попросил
заменить фигурку белой королевы на какую-нибудь другую, невзрачную.
Главный судья пожал плечами и переговорил с Макаровым. Тот развел руками и
дал согласие.
Фигурку заменили.
Король не увидел на доске своей возлюбленной и потерял сознание. Я
теребил его на груди, чтобы привести в чувство, но бесполезно. Тогда я
самостоятельно сделал несколько ходов, чуть не получил детский мат, тут же
зевнул коня и остановил часы.
- Вы что, издеваетесь надо мной? - спросил Макаров, внимательно глядя
мне в глаза. - Вы, кажется, заболели... у вас жар. Возьмите тайм-аут.
Я взял тайм-аут, а Король, очнувшись, пригрозил отравиться, если
фигурка не будет возвращена.
На следующий день я потребовал у главного судьи вернуть на доску
прежнюю фигурку. Судья схватился за голову и начал объяснять, что ФИДЕ уже
продала фигурку белой королевы какому-то коллекционеру-шейху с Ближнего
Востока.
Я отказался играть.
Вокруг матча творилось нечто неописуемое. На Эйфелевой башне
шахматные болельщики повесили мое чучело и сожгли. Раздавались призывы
прекратить матч, оставить звание чемпиона мира за Макаровым, а меня
выпороть. Какие-то недоросли, взявшие за моду ходить по Парижу в
набедренных повязках, объявили меня своим то ли вождем, то ли кумиром, то
ли идолом, вытатуировали на ягодицах мой портрет, и мое лицо принимало
различные выражения в зависимости от энергии вращения - это показывали по
телевизору.
В меня стреляли, как в папу римского!
Я даже не успел испугаться, увидев направленный в грудь револьвер, но
прикрыл Короля руками. Террорист промахнулся. Какой-то бульварный листок
намекнул, что покушавшийся, похоже, был русским агентом. Весь шахматный
мир развел руками и пожал плечами. Макаров не нашел нужным отвечать на эту
политическую инсинуацию. Он выразил мне соболезнование.
Террориста не нашли, ну и Бог с ним; зато ко мне приставили
телохранителей - двух "горилл" из морской пехоты. Это были славные ребята
- тихие, вежливые; они ходили за мной по пятам по улицам Парижа,
разглядывали вместе со мной картины на Монмартре и не интересовались не
только шахматами или картинами, но и ничем на свете. Они со мной отдыхали
и были искренне благодарны мне за свою долгосрочную командировку в Париж
из полыхающей восстанием какой-то банановой республики.
Шейх не хотел отдавать фигурку.
Король не хотел без фигурки играть.
В ход пошла высокая политика. Из-за океана на Ближний Восток
примчался государственный секретарь, но шейх все равно не хотел отдавать.
Мне засчитали еще два поражения.
При счете 0:7 я предложил шейху три миллиона - весь денежный приз,
причитавшийся мне после матча. К моему удивлению, шейх все же оказался
жадным и согласился на сделку, но деньги потребовал вперед. Мне очень
хотелось взглянуть на этого шейха хотя бы мельком, но он принципиально
никогда не фотографировался. Любопытный экземпляр хомо сапиенса - фигурку
он купил у ФИДЕ за десять тысяч, а его миллионы в швейцарском банке я,
конечно, не считал, но подозреваю, что они приближались к миллиарду.
Странный человек... интересно, ездил ли он на верблюде?
Я не знал, где взять три миллиона.
Газеты перестали обвинять меня в корыстолюбии, но, недолго думая,
предположили, что я не в своем уме. По просьбе Макарова ФИДЕ прекратило
засчитывать мне поражения и ожидала, чем закончатся мои переговоры с
шейхом.
А я не знал, где взять три миллиона.
Президент страны выступил в конгрессе и потребовал три миллиона на
мои личные нужды, но конгресс ответил, что он, конгресс, - высший
законодательный орган страны, а не благотворительное заведение.
Тогда президент потребовал три миллиона на нужды нефтяного шейха, но
конгресс ответил, что на этого нецивилизованного шейха не распространяется
принцип наибольшего благоприятствования.
Я не знал, где взять три миллиона, и уже собирался выброситься из
окна восемнадцатого этажа отеля, когда в Париж с тремя миллионами
примчалась мисс Н. Она взяла их из папашиного сейфа и на следующий день
папаша Н. проклял ее.
Фигурку привезли спец-рейсом с Ближнего Востока. Обнаженные недоросли
собрались в аэропорту и поклонялись ей. Полицейские их не трогали. Все
уладилось, обе наши возлюбленные вернулись. Мы опять взялись за шахматы.
Исстрадавшийся Король устал от буйного выражения своих чувств, любовь
его не прошла, но затаилась, и он занялся игрой. Его ущербный разум
создавал удивительные позиции, шахматный мир был очарован. Правда, за
белых он очень неохотно играл королевой, предпочитая держать ее в тылу.
Партии продолжались долго, с бесконечным маневрированием, и когда Макаров
предлагал ничью, я тут же соглашался - ничьи в счет не шли, матч по
регламенту продолжался до десяти побед.
Зато черными Король сыграл на славу! Каждый ход, каждое движение
фигур были направлены на фигурку белого короля, которого король ревновал к
своей королеве. Он изобретал умопомрачительные позиции, не описанные ни в
каких учебниках. Седые волосы Макарова к концу четвертого часа игры теряли
всякое очертание модной французской прически, и великий шахматист
превращался в пожилого взлохмаченного человека. Он подолгу задумывался,
часто попадал в цейтнот и проигрывал.
Через два месяца я одержал решающую победу и выиграл матч со счетом
10:7.
Тут же на сцене меня увенчали лавровым венком и наговорили всякой
приятной чепухи.
Надо было что-то с достоинством отвечать, но я думал совсем о
другом... совсем о другом...
Мне вспомнился сеанс одновременной игры, который я давал однажды в
тюрьме нашего городка в благотворительных целях. Против меня играло
тридцать заключенных - воры, грабители и убийцы. Для них это было великое
развлечение. Одновременный сеанс в тюряге - вот где разумы уходят ни на
что. Один из этих бедолаг решил сплутовать и сделал подряд два хода. Я в
шутку пригрозил пожаловаться на него начальнику тюрьмы, чтобы тот увеличил
ему срок заключения... а заключенный улыбнулся и ответил, что его срок
пожизненный...
Надо было что-то отвечать, но я молчал и думал совсем о другом...
16
Я один знаю, о чем он думал, стоя на сцене с лавровым венком. Ему не
давала покоя какая-то его "совесть" - что такое совесть я плохо понимаю,
надо бы заглянуть в энциклопедию.
Он решил "уйти на покой" - так он выразился. Ему больше нечего делать
в этой жизни.
- Хорошо, ты уйдешь на покой, а что будет со мной? - спросил я.
Тогда он разыскал какого-то великого хирурга-изобретателя и предложил
мне переселиться из тесной шахматной фигурки сюда... здесь мне живется
лучше, просторней, я смотрю на мир его глазами и пишу эти строки его
рукой, - даже почерк остался прежним.
Жизнью я доволен, никакой тоски. Правда, то и дело отключаются разные
центры в обоих полушариях, но я терпеливо ожидаю возвращения моего отца -
он ушел в какой-то иной мир, а когда вернется, то отремонтирует меня - он
в этих делах разбирается.
Ко мне никто не заходит. Раньше в гараж ломились журналисты и я
написал письмо государственному секретарю, чтобы ко мне опять приставили
телохранителей из морской пехоты. Но госсекретарь мне не ответил, а
журналисты вскоре сами собой исчезли, как комары.
Недавно явилась какая-то мисс Н. и попросила обучить ее шахматной
игре. Я сказал ей:
- Да, мисс, вы попали по адресу. Я и есть машина, обучающая игре в
шахматы.
В ответ эта милая женщина заплакала и стала уверять, что я не машина.
Женщины очень надоедливы.
Многих интересует моя жизнь с тех пор, как я решил отказаться от
участия в чемпионатах мира...
Да, к сожалению, обедать нужно каждый день. На обед я легко
зарабатываю. Я с утра отправляюсь в шахматный клуб и даю там сеанс
одновременной игры всем желающим. Многие хотят сыграть с чемпионом мира. Я
часто проигрываю, чтобы доставить им удовольствие. Но пяти монет с меня
никто не требует. После сеанса меня кормят в клубе бесплатным обедом -
пиво и сосиски, вполне достаточно.
Отдыхаю я в гараже среди пустых пыльных аквариумов. Вечер.
Поскрипывает кресло. Книги я ненавижу. Передо мной на шахматной доске
стоит фигурка белого короля из слоновой кости. Кость давно пожелтела,
Король пуст, а бриллиант перешел к великому хирургу в оплату за операцию.
Рядом с Королем на "Д1" стоит фигурка деревянной белой королевы,
выкупленная из неволи у нефтяного шейха за три миллиона. Король и Королева
теперь навсегда вместе.
В ночь с субботы на воскресенье я закатываю королевский прием. На
доске появляются высокопоставленные гости - шахматные фигуры из малахита и
сердолика, мой послематчевый чемпионский приз. Я включаю магнитофон и
начинается бал. На ферзевом фланге, где господствует Королева, все идет
чинно и мирно, танцы продолжаются до утра; а на королевском разгораются
страсти: четыре боевых коня режутся в карты, две ладьи выясняют отношения
через секундантов, пьяный слон уже спит в углу на "Н8".
Что мне еще нужно для жизни?
Я не такой дурак, чтобы не осознавать самого себя.
Я родился в аквариуме и был запрограммирован на игру в шахматы... но
я не подчинился программе! Я прожил великую жизнь, я испытал все чувства,
свойственные человеку. Искусственный разум, совсем как человек, страдает,
влюбляется, сходит с ума. Искусственный разум должен обладать всеми
правами человека. Его нельзя ни на что запрограммировать! Его нельзя
держать в ящике! Тогда уж лучше его не изобретать!
Кто по праву должен называться чемпионом мира - я или покойный Джеймс
Стаунтон? Есть ли закон, запрещающий искусственному разуму играть в
шахматы?
Такого закона нет!
Поэтому я официально заявляю, что чемпионом мира по шахматам с 200...
по 200... годы были двое в одном лице: Джеймс и Король Стаунтоны.
Я требую называть меня "чемпионом мира" без приставки "экс", хотя
после меня сменился уже третий. Предлагаю звание чемпиона мира по шахматам
сделать пожизненным, как и звание академика.
Джеймс Стаунтон, будь он жив, согласился бы подписать это заявление.
С него полностью снимается вина за скандалы во время матча.
Это заявление должно быть опубликовано в "Шахматном журнале" на
первой странице. Разрешаю украсить страницу виньетками.
Наверно, я все-таки сошел с ума...
Но мне не страшно - справедливость восстановлена, и у меня на душе
спокойно.