smit

Кордвейнер СМИТ
Сборник рассказов и повестей

СОДЕРЖАНИЕ:

САМОСОЖЖЕНИЕ
ПОДВИГ И ПРЕСТУПЛЕНИЕ КАПИТАНА СУЗДАЛЯ
ИГРА С КРЫСОДРАКОНОМ
БАЛЛАДА О ПОТЕРЯННОЙ К'МЕЛЬ
МАЛИНЬКИЕ КАТЯТА" МАТЕРИ ХИТТОН
НА ПЛАНЕТЕ ДРАГОЦЕННЫХ КАМНЕЙ
БУЛЬВАР АЛЬФА РАЛЬФА
ПОГРУЖЕНИЕ В МОРЕ МРАКА
СКАННЕРЫ ЖИВУТ НАПРАСНО
ПЛАНЕТА ШЕОЛ

САМОСОЖЖЕНИЕ

1. ДОЛОРЕС О

Это очень неприятно, скажу я вам, очень неприятно, очень страшно,
потому что нет ничего ужаснее, чем падать и снова взмывать ввысь, лететь и
не лететь одновременно, рассекать межзвездное пространство, как мотылек,
снующий тут и там среди листьев в летнюю ночь.
Из всех людей, управлявших плосколетами, не было более храброго,
более сильного, чем капитан Магно Тальяно.
Уже давно ушли в небытие сканнеры, а ионаидальный эффект сделался
таким простым, таким доступным, что для пассажиров огромных кораблей
преодолеть расстояние в световой год стало легче, чем перейти из одной
комнаты в другую.
Для пассажиров - да.
Но не для экипажа.
И менее всего - для капитана.
Капитан ионаидального лайнера, находившегося в межзвездной дали,
всегда испытывал ни с чем не сравнимую боль и подвергался огромному
напряжению. Это можно было сравнить разве что с легендарными подвигами
древних, которые водили свои морские суденышки через бурные воды океанов.
Итак, капитаном "Ву-Фейнштейна" - лучшего среди кораблей своего
класса - был Магно Тальяно. О нем говорили: "Этот человек пройдет через
преисподнюю, и у него ни один мускул не дрогнет. Голова его справится с
верходалью лучше, чем любое оборудование..."
Жену капитана звали Долорес О. Ее фамилия, японского происхождения,
восходила к древнейшим временам. Долорес О была когда-то красавицей, такой
красавицей, что у мужчин при виде ее захватывало дух. Мудрецы из-за нее
становились дураками, юноши зажигались страстью и вожделением. Где бы она
ни появлялась, мужчины всегда ссорились из-за нее.
Но Долорес О была очень гордой. Она отказалась пройти через
общепринятое омоложение. Душевные волнения сотен лет наложили отпечаток на
ее внешность. И она, наверное, сказала себе, посмотревшись как-то в
зеркало: "Но это же я! Должно же во мне быть еще что-то, кроме красивого
лица и нежной кожи. Разве я останусь самой собой, если верну молодость?
Разве юная плоть будет соответствовать моей душе?"
Но еще до этого она познакомилась с капитаном Тальяно и вышла за него
замуж. Это был роман, о котором судачили сорок планет, и несколько
запланированных на то время полетов были отменены.
Магно Тальяно тогда только начинал свою головокружительную карьеру.
Потому что космос, скажу я вам, штука суровая. Капитанов там подстерегает
столько опасностей, что только самые умные, быстрые и отважные могут
выжить и победить.
И самым лучшим среди своих товарищей, превзошедшим учителей и
руководителей, был Магно Тальяно. Его женитьба тогда на самой прекрасной
женщине сорока планет напоминала романтическую историю любви Элоизы и
Абеляра.
Корабли, которыми командовал Магно Тальяно, становились с каждым
веком все прекраснее и прекраснее. Успех сопутствовал гению капитана, и
ему всегда доверялось управление самыми последними моделями кораблей,
штурмовавших двухмерное пространство.
Те, кто работал с Тальяно, считали себя избранниками судьбы и всегда
смотрели на своего капитана с восхищением и обожанием.
У Магно Тальяно была племянница, которую по моде того времени
называли не просто по имени, а еще и по названию местности, откуда она
была родом: Дита из Грейт Саут Хаус.
Вступив на борт "Ву-Фейнштейна", Дита уже многое знала о своей
родственнице Долорес О, женщине, которая когда-то очаровала многих мужчин
из разных миров. Но Дита не была подготовлена к тому, что увидела на
корабле.
Долорес встретила ее очень вежливо, но за этой вежливостью явно
скрывалась тревога, за дружелюбием - презрительная насмешка, и их встреча
по сути превратилась в нападение со стороны жены Тальяно.
"Что с ней такое?" - подумала Дита.
И, как будто отвечая на ее мысль, Долорес вслух сказала:
- Приятно познакомиться с женщиной, которая не хочет увести у меня
Тальяно. Я люблю его. Ты мне веришь? Веришь?
- Конечно, - кивнула Дита. Она посмотрела на истерзанное временем
лицо Долорес О, увидела тоску в ее глазах и поняла, что эта женщина прошла
через все кошмары жизни и стала настоящим демоном отчаяния, высасывавшим
из своего мужа все его жизненные силы. Она ненавидела людей, боялась
дружбы и даже простого контакта со знакомыми, потому что страшилась
потерять Магно Тальяно и из-за этого потерять себя.
Вошел Тальяно.
Он увидел жену и племянницу вместе.
Капитан, конечно, очень любил свою жену. В глазах Диты Долорес была
страшнее самой отвратительной рептилии, выбрасывающей вперед свою ядовитую
голову в слепой ярости и жажде убийства. Но Магно Тальяно эта уродливая
женщина, стоявшая рядом с ним, казалась прекрасной девушкой, о которой он
когда-то мечтал и на которой женился сто шестьдесят четыре года назад.
Он поцеловал Долорес в увядшую щеку, погладил сухие редкие волосы и
заглянул в злые, полные ужаса глаза, как будто это были глаза ребенка,
которого он очень любит. Тальяно ласково сказал ей:
- Будь добра к Дите, дорогая.
Потом он вышел из комнаты и пошел по коридору в сектор управления.
Его уже там ждали. Через открытые иллюминаторы на корабль проникал
благоухающий ветерок прекрасной планеты Шерман, рядом с которой они
находились.
"Ву-Фейнштейну", самому лучшему судну своего класса, не требовалась
металлическая обшивка стен. Этот корабль построили таким образом, что,
пролетая среди звезд, он был защищен броней собственного устойчивого
самовосстанавливающегося силового поля.
Пассажиры приятно проводили время, наслаждаясь комфортом просторных
кают, весело болтали и прогуливаясь на зеленых лужайках, которые трудно
было отличить от настоящих, под чудным пологом неба, удивительно похожего
на земное.
Тальяно и его светострелки умело бросали плосколет из одной
компрессии в другую, неистово перескакивая пространство иногда
протяженностью в один световой год, а иногда - в сотни; скачок - еще
скачок - еще скачок, и все это - благодаря тренированному мозгу отважного
капитана, проводящего судно по миллионам миров через все многочисленные
опасности, для того чтобы в какое-то мгновение легче пушинки посадить его
на узорный ковер живописной местности, где пассажиры могли бы погулять и
отдохнуть после своего путешествия, как будто они ненадолго оказались за
городом, чтобы насладиться красотами реки и ее берегов. И только сейчас, в
секторе управления кораблем, капитан узнал, что произошло нечто
непредвиденное.

2. ЛОКШИТЫ ВЫШЛИ ИЗ СТРОЯ

Магно Тальяно кивнул своим светострелкам, которые склонились перед
ним в поклоне. Он серьезно, но по-дружески посмотрел всем в глаза и
заговорил, соблюдая принятый этикет:
- Джентльмены и коллеги, все ли готово к ионаидальному эффекту?
- Да, сэр и капитан.
- Локшиты на месте?
- На месте, сэр и капитан.
- Пассажиры в безопасности?
- Пассажиры в безопасности, находятся под контролем, сэр и капитан.
Наконец он задал самый важный вопрос:
- Мои светострелки надели шлемы и готовы вступить в бой?
- Готовы вступить в бой, сэр и капитан.
- Магно Тальяно улыбнулся своим светострелкам. А все они подумали об
одном и том же: "Как может такой удивительный человек быть столько лет
женатым на ведьме по имени Долорес О? Разве это привидение могло быть
когда-то красавицей? Неужели это та самая чудная Долорес О, чей образ
навсегда запечатлелся в сердцах стольких мужчин?"
Воистину Тальяно был женат на ведьме, которая питалась его жизненной
энергией. Но ему удавалось оставаться при этом приятным доброжелательным
человеком, и сил у него хватало на двоих. Разве он не был капитаном самого
большого и современного межзвездного лайнера?
Светострелки улыбнулись в ответ на улыбку Магно Тальяно, и он нажал
на золотой церемониальный рычаг: это был единственный механический прибор
на корабле, потому что управление другими осуществлялось телепатически или
с помощью электроники.
Сектор управления был единственным помещением судна, из которого были
видны черные лоскуты космического пространства, вскипавшего вокруг
корабля, как вода у подножия водопада, пока пассажиры в своих каютах
наслаждались иллюзией голубого неба Земли.
Магно Тальяно сидел в своем капитанском кресле, уставившись в стену
напротив и ощущая всей своей плотью, что через триста-четыреста
миллисекунд в его мозгу сформируется образ-модель, который позволит ему
определить местонахождение корабля и подскажет, как двигаться дальше.
Он управлял плосколетом с помощью импульсов собственного мозга, а
стена была превосходным подспорьем мозговых процессов. Дело в том, что на
ней располагалось несметное множество локшитов - пластинчатых карт, до ста
тысяч на каждый квадратный дюйм. Стена была смонтирована таким образом для
того, чтобы оказать помощь капитану в любых непредвиденных
обстоятельствах, чтобы корабль в каждое следующее мгновение был способен
преодолеть нужные расстояния, совершая прыжок в пространстве и времени.
В поле зрения капитана появилась новая звезда.
Магно Тальяно ждал, когда стена покажет ему их местонахождение, и он
сможет бросить корабль в очередном прыжке туда, откуда начнется прямой
путь возвращения домой.
Но ничего не произошло.
Ничего?!
Впервые за сто лет в его мозгу начала зарождаться паника.
Не может быть! Не может. Они сфокусируются. Локшиты всегда идеально
фокусируются.
Он телепатически обследовал стену и понял, придя в ужас всем своим
человеческим существом, что они сбились с курса, и локшиты не помогут. В
результате какого-то невероятного стечения обстоятельств с ними произошло
то, чего не происходило ни с одним кораблем: локшиты вышли из строя.
Теперь они были безвозвратно потеряны в космосе: может, в пятистах
миллионах миль от Земли, а может, в сорока парсеках.
Локшиты вышли из строя.
Все они погибнут.
Через несколько часов, когда силовое поле корабля ослабнет, на них
обрушатся холод, темнота и смерть. И все будет кончено: погибнет
"Ву-Фейнштейн", погибнет Долорес О.

3. ТАЙНА ТЕМНЫХ ГЛУБИН МОЗГА

А за стенами сектора управления пассажиры "Ву-Фейнштейна" и не
подозревали о том, что брошены на волю случая.
Долорес О качалась в своем древнем кресле-качалке. Ее уродливое лицо
было равнодушно повернуто к воображаемой реке, весело плещущейся среди
зеленых лужаек. Дита из Грейт Саут Хаус сидела на подушечке у ее ног.
Долорес рассказывала о путешествии, которое она предприняла в
молодости, когда еще была удивительной красавицей, приносившей вечные
раздоры в общество мужчин.
- ...И тогда охранник убил капитана, пришел ко мне в каюту и сказал:
"Вы должны выйти за меня замуж. Я все бросил к вашим ногам", а я ответила
ему: "Я никогда не говорила, что люблю вас. Конечно, то, что вы дрались
из-за меня, льстит моей красоте, но это совсем не значит, что всю
оставшуюся жизнь я должна посвятить вам. Кто я такая, по-вашему?"
Долорес О вздохнула коротким старческим вздохом, словно треснула
ветка под напором сильного ветра и продолжила:
- Видишь ли, Дита, быть красивой - это еще не все. Женщина должна
оставаться самой собой, пока не выяснит, что она собой представляет. Я вот
знаю, что мой муж и повелитель, мой капитан, любит меня, несмотря на то,
что красота моя давно померкла, значит, он любил всегда меня саму, а не
мою красоту.
Вдруг на веранде появилась странная фигура. Это был светострелок в
полном боевом снаряжении. Светострелки никогда не покидали сектор
управления, поэтому его появление здесь, среди пассажиров,
свидетельствовало о чем-то чрезвычайном.
Он поклонился обеим леди с преувеличенной учтивостью и сказал:
- Дамы, пройдите, пожалуйста, в сектор управления. Нужно, чтобы вы
срочно увиделись с капитаном.
Долорес схватилась рукой за горло, словно у нее перехватило дыхание.
Жест был стремительным, как прыжок змеи. Дите вдруг показалось, что тетка
сотню лет ждала какого-то большого несчастья, что она страстно желала
смерти своего мужа, как другие страстно желают любви.
Дита молчала. Долорес - тоже.
Так же молча они обе последовали за светострелком в сектор
управления.
Дверь за ними тяжело захлопнулась.
Магно Тальяно с суровым видом сидел в своем кресле.
Он заговорил очень медленно, как пластинка на замедленной скорости в
проигрывателе древней конструкции.
- Мы сбились с курса, дорогая. Мы сбились с курса, и я подумал, что
если твой мозг поможет моему, может, нам еще удастся вернуться домой.
Но первой собралась заговорить Дита, и светострелок подбодрил ее:
- Говорите, говорите, дорогая, у вас есть какие-то предложения?
- Надо во что бы то ни стало попытаться вернуться. Нужно
воспользоваться локшитом чрезвычайных мер. Мир простит Магно Тальяно эту
единственную неудачу после тысяч блестящих удач.
Светострелок, приятный молодой человек, был спокоен и дружелюбен, как
доктор, который сообщает кому-то о перспективе пожизненной инвалидности:
- Случилось невозможное, Дита из Грейт Саут Хаус. Все локшиты вышли
из строя, в том числе и локшиты чрезвычайных мер.
Теперь женщины поняли все. Они знали, что космос все равно разорвет
их на куски, что либо они будут медленно часами умирать, пока их тела не
распадутся на молекулы, либо они погибнут сразу, если капитан предпочтет
медленной смерти самоуничтожение. Им же остается только молиться.
Светострелок обратился к суровому капитану:
- Нам кажется, что в самой глубине вашего мозга хранится нужная нам
модель. Может, мы посмотрим?
Тальяно медленно кивнул.
Светострелок не двинулся с места.
Обе женщины внимательно наблюдали. Ничего заметного не произошло, но
они знали, что в эти мгновенья совершается нечто очень важное.
Светострелки начали проникать в мозг оцепеневшего капитана в поисках хоть
малейшей зацепки, которая могла бы их всех спасти.
Прошли минуты. Но они показались часами.
Наконец светострелок заговорил:
- Капитан, в вашем подсознании мы обнаружили модель звезды, которая
видна на наших экранах и может послужить ориентиром, - он нервно
засмеялся. - Мы хотели бы знать: вы сможете повести корабль только с
помощью импульсов мозга?
Магно Тальяно посмотрел на вопрошающих полными боли глазами. Он не
выходил из оцепенения, потому что это был единственный способ удержать
плосколет на месте. Он медленно спросил:
- Вы имеете в виду, смогу ли я вести корабль без помощи локшитов? Да
ведь я сожгу свой мозг, и судно все равно погибнет...
- Но мы потерялись среди звезд! - закричала Долорес О. Ее лицо ожило
дикой жаждой глобальной катастрофы. - Да проснись же, дорогой, давай умрем
вместе! И мы будем принадлежать друг другу уже навсегда!
- Зачем же умирать? - возразил светострелок. - Поговори ты с ним,
Дита.
- Почему бы не попытаться, сэр и дядя? - сказала Дита. Очень медленно
Магно Тальяно повернул лицо к племяннице. И снова зазвучал его глухой
голос:
- Если я это сделаю, то превращусь в ребенка, или в ненормального или
в мертвого человека, но ради тебя я это сделаю.
Дита хорошо понимала, что тех непомерных перегрузок мозга, которые
предстояли дяде в этом полете, не в состоянии выдержать даже самый мощный
интеллект. Ради спасения находившихся на корабле людей капитан рисковал в
конце концов превратиться в идиота.
Магно Тальяно протянул к жене руку, сжал ее пальцы и медленно
произнес:
- Когда я перестану быть самим собой, ты, наконец, обязательно
поймешь, как сильно я тебя люблю.
И снова женщины ничего не увидели. Они подумали, что их позвали
только для того, чтобы в последний раз увидеть того Магно Тальяно, каким
он был.
Сектор управления ожил. Странные небеса пенились вокруг них, как
молоко, взбиваемое в масло.
Дита поняла, что ее частичные способности к телепатии необходимо
включить на полную мощность. Она мысленно ощупывала мертвую стену
локшитов. Она чувствовала, как движется "Ву-Фейнштейн", как неуверенно
совершает корабль каждый новый прыжок - словно человек, перепрыгивающий с
льдины на льдину и неуверенный в том, что в следующий раз приземлится
благополучно.
Она почти физически ощущала, что кора головного мозга ее дяди
испепеляет себя раз и навсегда, что с помощью светострелков капитан
сжигает свой мозг от клетки к клетке, пытаясь найти тот курс, которым
должен следовать корабль. Это его последний полет.
Долорес О наблюдала за своим мужем с подавляющей все остальные
чувства голодной жадностью.
Постепенно мускулы его лица расслаблялись, и на нем проступало
выражение безмерной глупости.
Дита видела, как сгорают последние мозговые клетки капитана, как
испепеляется самый удивительный и блестящий интеллект своего времени.
Неожиданно Долорес О упала на колени к ногам мужа и, схватив его
руку, забилась в рыданиях.
Светострелок взял Диту под руку:
- Мы достигли места назначения.
- А мой дядя? - спросила она.
Светострелок странно посмотрел на нее.
И она поняла, что говорит с ним не открывая рта, что они
разговаривают телепатически.
- Разве вы ничего не поняли?
Она недоуменно покачала головой.
Светострелок мысленно продолжил разговор с ней:
- Ваш дядя испепелил свой мозг, но вы вобрали в себя все его умения и
способности. Чувствуете? Теперь вы станете капитаном, вы могущественнее
нас всех.
- А он?
Светострелок послал ей мысль, которой выражал свое сочувствие.
Магно Тальяно поднялся со своего кресла и безропотно побрел за своей
женой Долорес О в другую комнату. На лице бывшего капитана застыла
безмятежная улыбка идиота, губы подрагивали, весь его вид впервые за
прошедшие сто лет выражал полную покорность женщине.

ПОДВИГ И ПРЕСТУПЛЕНИЕ КАПИТАНА СУЗДАЛЯ

Не читайте этот рассказ - быстро переверните страницы. Он может
расстроить вас. И потом вы, скорее всего, уже знаете эту историю. Это
очень печальная и очень известная история. О подвиге и преступлении
капитана Суздаля уже писали тысячу раз. Но не думайте, что все это правда.
Это неправда. Здесь правды нет ни капли. Нет планеты под названием
Аракозия, нет людей, которых называют клоптами, нет Кэтляндии - мира,
населенного кошками. Все это чистейший вымысел. И ничего подобного никогда
не происходило. Забудьте об этом и почитайте что-нибудь другое.

НАЧАЛО

Капитана Суздаля послали исследовать самые отдаленные уголки нашей
Галактики. Его корабль назывался крейсером, но он был единственным
человеком на борту. Суздаля снабдили гипнотическими веществами, чтобы
создать иллюзию человеческого окружения, иллюзию большого дружеского
коллектива, который в любой момент мог возникнуть в его сознании.
Содействие даже предложило ему выбрать себе воображаемых товарищей, каждый
из которых был помещен в маленький керамический куб, содержавший мозг
какого-нибудь небольшого животного. Этот мозг был превращен в копию
реально существовавшей человеческой личности.
Суздаль, коренастый человек небольшого роста с веселой улыбкой на
лице, был непреклонен, когда начался разговор о снаряжении корабля:
- Мне нужны два хороших офицера безопасности. Я умею управлять
кораблем, но если столкнусь с чем-то непонятным, мне нужна будет помощь.
Офицер, отвечавший за погрузку корабля, улыбнулся:
- Я никогда не слышал, чтобы капитанам крейсеров нужна была помощь
офицеров безопасности. Считается, что они совершенно бесполезны.
- Ну, - сказал Суздаль, - я так не считаю.
- Разве вам не нужны партнеры для шахмат?
- Я умею играть в шахматы. Но все, что мне нужно, - это простые
компьютеры, которые начинают проигрывать, как только я уменьшаю их
мощность. Если они работают на полную мощность, то всегда выигрывают.
Офицер бросил на Суздаля изумленный взгляд. Он посмотрел не то, чтобы
враждебно, но с некоторой неприязнью:
- А что еще? - и в его голосе прозвучал смешок.
- У меня есть книги. Несколько тысяч. А лететь я буду всего несколько
земных лет.
- Это зависит от того, куда вы попадете. Может пройти и несколько
тысяч лет. Хотя время начнет совершать обратный виток, когда вы будете
возвращаться на Землю. Впрочем, я не книги имел в виду, - и в голосе
офицера снова прозвучал смешок.
Суздаль покачал головой, будто его что-то внезапно встревожило.
Проведя рукой по своим волосам песочного цвета и глянув голубыми глазами
прямо в глаза офицера, он сказал:
- Что же вы имеете в виду, если не книги? Навигаторов? У меня они
есть, не говоря уже о людях-черепахах. Они - хорошая компания, если
помедленнее говорить и давать им побольше времени подумать. Не забывайте,
что я и раньше бывал...
Офицеру наконец надоело ходить вокруг да около:
- Женщины. Для любви. Разве они вам не нужны? Мы можем даже вашу
собственную жену зарядить в куб и настроить на вас. Она будет с вами
всегда, когда вы будете просыпаться.
Суздаль посмотрел на него с отвращением.
- Элис? Вы хотите сказать, что засунете мне на корабль ее призрак? А
как будет себя чувствовать настоящая Элис, когда я вернусь? И не говорите
мне, что мою жену втиснут в мозг какой-то мыши. Вы мне навязываете бред
сумасшедшего. Мои мозги будут качаться на огромных волнах космического
времени, из-за чего я и так буду не вполне нормальным. Не забывайте, что я
уже был там. А возвращение к настоящей Элис для меня - один из самых
сильных стимулов, который поможет мне вернуться домой, - на этом месте
голос Суздаля понизился и стал более доверительным. - И не говорите мне,
что многие капитаны крейсеров хотят лететь с женами-призраками. По-моему,
это просто отвратительно. Многие этого хотят?
- Мы здесь для того, чтобы обеспечить разумную загрузку вашего
корабля, а не обсуждать, чего хотят, а чего не хотят другие капитаны.
Иногда мы считаем полезным для капитана иметь в сопровождающих женщину,
пусть и не настоящую. Иначе может случиться такое, что, встретив среди
звезд нечто, напоминающее женщину, вы станете и уязвимым.
- Женщину? Среди звезд? Глупости!
- Иногда случаются странные вещи...
- Но не те, о которых вы говорите. Боль, безумие, искривление
пространства и времени, паника, помешательство на еде - да, все это может
случиться и обязательно случится. Но женщины - нет. Их там нет. Я люблю
свою жену и не могу придумать себе других женщин. В конце концов, у меня
есть черепахи, а они будут постоянно давать потомство. У меня будет
возможность наблюдать их семейную жизнь и принимать в ней участие.
Маленьким я даже буду устраивать рождественские вечера.
- Что это за вечера? - удивился офицер.
- Просто смешной древний ритуал, о котором я слышал от одного пилота.
Вы дарите всем малышам подарки - раз в год; конечно, в зависимости от
того, что считается годом.
- Неплохо, - голос офицера звучал устало. - Вы все-таки отказываетесь
от женщины на борту? Вам ведь не придется активировать ее, пока не
возникнет потребность.
- Вы ведь сами не летали?
Офицер покраснел и ровным тоном произнес:
- Нет.
- Вам нужно прежде всего думать о корабле. Я человек жизнерадостный,
очень дружелюбный. Давайте-ка я буду уживаться со своими черепахами. Они
не очень-то подвижны, но разумны и надежны. Две тысячи лет - это не так уж
и мало. Никаких решений я больше принимать не буду. Мне достаточно забот с
управлением, оставьте меня с моими черепахами.
- Суздаль, вы капитан, и вам решать.
- Отлично. Вы, может, исполняя служебные обязанности, перевидали
здесь немало странных типов, но я не отношусь к ним.
Мужчины улыбнулись друг другу, и загрузка корабля закончилась.
Корабль вели черепахи, которые, как известно, очень медленно
старятся. И пока Суздаль следовал по внешнему краю Галактики, преодолевая
в своем холодильнике тысячелетия галактического времени, черепахи
размножались, учили свое потомство управлять кораблем, рассказывали им о
Земле, которую они уже никогда не увидят, обрабатывали данные компьютеров
и будили Суздаля только тогда, когда возникала необходимость во
вмешательстве человека. Суздаль просыпался время от времени, делал свою
работу и снова засыпал. Ему казалось, что в космосе он не более нескольких
месяцев.
Месяцев! Он был в полете уже более десяти тысяч галактических лет,
когда натолкнулся на капсулу-Сирену.
Внешне это была обыкновенная капсула, несшая в себе сигнал бедствия.
Такие часто посылают в космос, чтобы сообщить о постигшем человека среди
звезд несчастье. Эту капсулу, очевидно, послали издалека, и от нее Суздаль
услышал историю Аракозии.
История эта была лживой. Умы целой планеты - гении злобного и
несчастного народа - работали над проблемой: как заманить в ловушку пилота
со Старой Земли. Свою историю капсула пела удивительным контральто, и этот
голос ассоциировался с образом прекрасной и яркой женской
индивидуальности. Суздаль слушал ее рассказ, и он звучал как оркестровый
фрагмент великой оперы.
Сейчас все знают правду об Аракозии, страшную историю планеты,
которая была раем, а превратилась в ад. Историю о том, как люди, по сути
перестали быть людьми.
Он бы, конечно, улетел, если бы знал правду. Но он не понимал тогда
того, что понимаем сейчас мы.
Людям нельзя было встречаться с ужасным народом Аракозии, который
стремился только к одному: найти землян, попасть вместе с ними на Землю и
принести человечеству самое большое горе, которое может быть, самое
страшное безумие, которое может существовать, чуму, которую вряд ли можно
сравнить с "черной смертью" XIV века. Аракозийцы стали нелюдьми, но все же
по способу мышления они остались людьми. Они слагали песни, прославлявшие
свою метаморфозу, песни, восхвалявшие то ужасное, чем они стали, но все же
в их песнях и балладах всегда повторялась одна и та же строчка:

"Я оплакиваю человеческий род..."

Аракозийцы знали, что они собой представляют, и ненавидели себя. И в
своем несчастье они винили человечество.
Содействие приняло надежные меры предосторожности против аракозийцев.
Оно опутало сетями обмана весь тракт края Галактики, чтобы этот народ
никогда не нашел нас. Содействие охраняет все миры человечества.
Метаморфоза, постигшая Аракозию, никогда не обрушится на людей. Пусть
аракозийцы охотятся на людей. Им нас никогда не найти.
Но разве мог знать об этом Суздаль?
Это был первый случай встречи с аракозийцами, и решающим здесь
оказался чудный голос сирены, певшей о страданиях обитателей неизвестной
планеты на чистейшем старом человеческом языке. В сущности, история, о
которой пел удивительный голос, была очень проста. Такой ее услышал
Суздаль, и такой она дошла до нас с тех давних времен.
Аракозийцы были переселенцами. Переселенцы могли посылать в космос
небольшие суда, разбрасывавшие на пути следования свои контейнеры-ловушки.
Это был один из их способов охоты на людей.
Второй способ заключался в том, что охотниками становились пилоты
аракозийцев, управлявшие плосколетами и способные с борта корабля
многократно выходить в открытое пространство.
А на очень больших расстояниях использовался третий способ.
Контейнеры-ловушки запаковывались в гигантские суда типа корабля Суздаля.
И пока аракозийцы спали в своих холодильниках, а приборы управляли
кораблем, лишь время от времени по мере необходимости поднимая своих
разумных живых сопровождающих, корабль несся со скоростью света вперед,
преодолевая гиперпространство и устремляясь к выбранной цели. Только очень
храбрые аракозийцы отваживались на подобные полеты. Ведь если цель полета
не достигалась, приборы прокладывали новый курс, и корабль мог остаться в
космосе навечно. В этом случае тела замороженных аракозийцев постепенно
разрушались, и из них уходила жизнь.
Корабли-контейнеры были созданы человечеством в связи с тем, что ни
Старая Земля, ни дочерние планеты не могли справиться с темпами роста
населения. На борта таких кораблей всходили отважные романтики, иногда
даже преступники. Человечество неоднократно теряло из поля зрения эти
корабли. Исследователи-первопроходцы в самых отдаленных уголках
мироздания, где находились планеты, подобные Земле, не раз натыкались на
целые города и культуры, малоразвитые и высокоразвитые, племена и роды,
которые вели свое начало от экипажей кораблей-контейнеров, падавших на
планету, как огромные умирающие насекомые, и создававших новый мир, новых
мужчин и женщин.
Аракозия оказалась планетой, вполне приемлемой для жизни людей,
которые высадились на ней: прекрасные пляжи с отвесными скалами,
напоминавшие бесконечные ривьеры Земли, две ярких луны в небе, и недалеко
от них - солнце. Приборы предварительно взяли пробы воздуха и воды и
рассеяли по планете образцы жизни Старой Земли, чтобы люди, проснувшись
после своего долгого сна, услышали пение птиц и увидели в океанах в
огромном количестве привычную их взору рыбу. Жизнь, казалось, обещала быть
прекрасной и безбедной. Все шло отлично.
Все шло действительно отлично. Эта часть истории, которую пропела
сирена, была правдой. Но отсюда начинается неправда.
Капсула ничего не рассказала об ужасной, плачевной судьбе Аракозии.
Голос, телепатически исходивший от капсулы, был теплым, счастливым и
принадлежал женщине зрелой, обладавшей великолепным контральто.
Суздаль даже представил себе ее, настолько реальной она ему казалась.
Откуда он знал, что его обманывают, заманивают в ловушку?
Голос звучал очень, очень правдиво:
"А потом на нас обрушилась аракозийская болезнь. Не высаживайтесь на
этой планете! Держитесь от нее подальше. Но поговорите с нами. Расскажите,
что вы знаете о способах лечения. Наши дети умирают без причины. Наши
фермы полны скота, а пшеница дает еще большие урожаи, чем на Земле. И
персики наши налиты соком больше, чем земные, и цветы наши белее. Все
прекрасно - но люди умирают. Умирают дети..." - и голос перешел в рыдания.
"Есть ли какие-то симптомы?" - успел подумать Суздаль, а голос уже
отвечал, как будто заранее знал вопрос:
"Они просто умирают - и все. Наши медицина и наука бессильны. Они
умирают. Население резко уменьшается. Люди, не забывайте нас! Человек, кем
бы ты ни был, быстрее, быстрее, постарайся помочь нам! Но ради своего же
блага, не высаживайся на планете! Понаблюдай за нами и поскорее передай
людям, что потерявшиеся среди звезд дети человечества умирают!"
Как странно все это было!
Но правда была еще более странной и страшной. Суздаль безоговорочно
поверил в правдивость рассказа. Ведь он был послан в этот полет, потому
что был добрым, храбрым и умным человеком, а призыв, который он услышал,
взывал ко всем этим качествам.
Позже, намного позже, когда он был арестован, его спросили:
- Суздаль, идиот, почему же ты не проверил эту информацию? Ты
рисковал безопасностью всего человечества ради какого-то дрянного голоска!
- Но голосок не был дрянным. Капсула пела печальным, удивительным
женским голосом, и информация была проверена.
- Кем? - вяло спросил следователь.
Суздаль ответил усталым и тоскливым голосом:
- Я проверил ее по своим книгам. Кроме того, я исходил из
собственного опыта, - и неохотно добавил: - Это было мое собственное
мнение.
- И что, верным оно оказалось?
- Нет, - признал Суздаль, и это единственное слово повисло в воздухе,
как будто было последним, которое он сказал в своей жизни. Но сам же
Суздаль и прервал свое дальнейшее молчание: - Прежде чем проложить курс и
отправиться спать, я активировал своих офицеров безопасности и дал им
задание проверить информацию. Они добыли мне настоящую историю Аракозии.
Они расшифровали ее по тем же сигналам бедствия, которые подавала капсула,
и выдали мне ее, как только я проснулся.
- И что же ты сделал?
- Делать что-либо было уже поздно. Аракозийцы уже ждали меня. Они
захватили мой корабль. Ну, откуда мне было знать, что та история, которую
рассказал удивительный женский голос, была правдивой только наполовину? И
не женщина это была совсем, а клопт.
Дела у аракозийцев шли первые двадцать лет отлично. А потом на них
обрушилось несчастье, о котором так и не поведала капсула.
Они не могли ничего понять. Они не знали, почему это произошло с
ними. Они не знали, почему для того, чтобы это случилось, понадобилось
двадцать лет, три месяца и четыре дня. Но их час пробил.
Очевидно, что-то произошло с солнечным излучением. Или, может быть,
сочетание какого-то особого солнечного излучения и химии, чего даже
приборы корабля-контейнера не смогли полностью идентифицировать. Но
произошло несчастье. Оно было простым и совершенно непреодолимым.
У них были врачи. У них были больницы. У них даже проводились научные
исследования. Но они не могли предотвратить чудовищную катастрофу.
Все женщины планеты стали генетически предрасположенными к раку.
Опухоли у них начали развиваться на губах, груди, в женских органах.
Что-то произошло с солнечным излучением, которое проникло внутрь
человеческого организма и превратило присущий женскому организму
дезоксикортикостерон - в вещество, неизвестное на Земле, - прегнандиол -
неминуемо вызывавшее рак. Все произошло очень быстро.
Маленькие девочки начали умирать первыми. Женщины с рыданиями
цеплялись за своих отцов и мужей. Матери прощались с сыновьями.
Одна женщина-врач оказалась очень сильным человеком. Она безжалостно
срезала живую ткань со своего собственного тела, рассмотрела ее под
микроскопом, взяла анализы своей мочи, крови, слюны. Но даже ее
мужественные исследования ничего не дали.
Ясно было только одно: солнце Аракозии убивает все женское: женские
особи рыб всплывали на поверхность воды животами вверх, птицы-матери,
сидевшие на насесте, заводили пронзительную дикую песнь, прежде чем
умереть, самки животных выли и рычали от боли в берлогах, куда прячутся
перед смертью. Но женщины человеческого рода не могут принимать смерть так
же покорно, как животные.
Врача звали Астарта Краус.

ИСТОРИЯ КЛОПТОВ

Женщины были способны гораздо на большее, чем самки. Они могли стать
мужчинами. С помощью судового оборудования в огромных количествах был
приготовлен тестостерон, и все оставшиеся к тому времени в живых девочки и
женщины были превращены в мужчин. Им было сделано большое количество
впрыскиваний. Лица их огрубели, они все немного выросли, их грудь стала
плоской, а мускулы - сильными. Менее чем через три месяца это были уже
настоящие мужчины.
Некоторые низшие формы жизни на планете выжили, потому что не имели
четкого деления на мужские и женские особи. Погибли многие растения, рыбы
и птицы, но выжили насекомые: стрекозы, бабочки, мутировавшие формы
кузнечиков, жуки и другие козявки - ими кишела вся планета.
Мужчины, потерявшие жен, бок о бок трудились с мужчинами, которые
когда-то были женщинами. И когда они узнавали друг друга, встреча была
безрадостной: муж и жена, оба бородатые, сильные, агрессивные, отчаявшиеся
и уставшие. Мальчики постепенно привыкали к мысли, что у них нет матерей и
не будет возлюбленных, жен, дочерей.
Но что могло остановить растущий интеллект и мятущуюся мысль доктора
Астарты Краус? Она стала вождем своего народа - настоящих мужчин и
мужчин-женщин. Она хладнокровно просчитывала все возможности, поставив
перед собой одну цель: сохранение человеческого рода на Аракозии любой
ценой.
Если бы она умела по-настоящему сочувствовать этим людям, может быть,
лучше бы дала им умереть. Но такова была природа доктора Краус - женщины
незаурядной и отбросившей все сантименты перед лицом безжалостного мира.
Перед смертью она успела разработать тщательно продуманную генетическую
программу. Небольшие срезы здоровых тканей хирургическим путем
имплантировались в брюшную полость мужчин. Созданная таким способом
искусственная матка позволила мужчинам с помощью искусственного
осеменения, радиации и нагревания рожать детей-мальчиков. Какой смысл был
в том, чтобы воспроизводить девочек, если они все равно умирали?
Народ Аракозии продолжал свой путь. Первое поколение, при котором
произошла трагедия, наполовину обезумело от горя и разочарования.
Аракозийцы послали в космос свои первые капсулы, понимая, что Земля узнает
о них только через шесть миллионов лет. Переселиться на какую-либо другую
планету, пригодную для жизни, они не могли. Ведь по политическим
соображениям Старая Земля снабжала исследовательские экипажи лишь самым
необходимым минимумом оборудования, боясь, что те могли со временем
создать крупные агрессивные империи, попытаться вернуться и уничтожить
Землю. Земля хотела всегда быть уверенной в своих преимуществах.
Последующие поколения Аракозии все еще были людьми. Но все они были
мужчинами. Они сохранили человеческую память, книги, они знали слова
"мама", "сестра", "любимая", но уже не понимали их значений.
Человеческое тело, формировавшееся четыре миллиона лет на Земле,
имеет огромные внутренние ресурсы, о которых человек, как правило не
подозревает. Тела аракозийцев решили проблему сами. Так как все женское
означало смерть и любая случайно родившаяся девочка появлялась на свет уже
мертвой, тела приспособились. Мужчины Аракозии стали одновременно
мужчинами и женщинами. Они дали себе уродливую кличку "клопт". Не зная
радостей семьи, они превратились в самодовольных петухов, не видящих
разницы между любовью и убийством, песнью и дуэлью, постоянно точащих свое
оружие, чтобы установить свое государство.
Менее чем за четыре столетия аракозийцы превратились в общество
воюющих кланов. Их наука, литература и искусство развивались странным
путем, потому что они утратили человеческую психику, не знали отношений
между мужчиной и женщиной, любви и семьи. Они выжили, но сами стали
чудовищами и не осознавали этого.
На основе сохранившихся у них воспоминаний о человечестве они создали
легенду о Старой Земле. Женщина согласно этой легенде была существом, с
которым связана метаморфоза, - поэтому ее следовало уничтожать. Семья им
представлялась чем-то грязным и омерзительным.
Сами они были бородатыми, обвешанными серьгами гомосексуалистами с
накрашенными губами и копнами волос. Среди них было очень мало пожилых
мужчин. Они убивали друг друга еще до того, как успевали состариться. То,
чего они были лишены, не зная любви, спокойствия и уюта, компенсировалось
радостью вечных столкновений и побед над врагом. Они слагали песни, в
которых провозглашали себя последними стариками и первыми юношами клана,
пели о своей ненависти к человечеству, с которым они мечтали встретиться,
и никогда не забывали свою любимую песню: "Горе Земле, когда встретится с
нами". Но все же что-то из глубины души подсказывало им другие слова: "Я
оплакиваю человеческий род..."
Они оплакивали человечество, но готовились к нападению на него.

ЛОВУШКА

Итак, капитан Суздаль был обманут голосом капсулы. Он залег спать,
отдав черепахам приказ найти Аракозию, где бы она ни была. Он сделал это,
будучи в здравом рассудке. Это было обдуманное решение. Решение, за
которое его позже судили и справедливо приговорили к наказанию, худшему,
чем смерть.
Он этого заслуживал.
Он искал Аракозию, не удосужившись вспомнить о самом главном: как ему
удастся удержать аракозийцев, этих поющих монстров, когда они устремятся к
Земле? А вдруг они несут в себе заразную болезнь? А вдруг их жестокое
сообщество обрушится на Землю и уничтожит ее миры? Он не подумал об этом,
за что его потом судили и наказали. Мы еще дойдем до этого.

ПРИБЫТИЕ

Суздаль проснулся, когда его корабль был на орбите Аракозии. Он
проснулся, уже зная, что сделал ошибку. Странные корабли заблокировали
крейсер, сжав его цепкими щупальцами. Он приказал черепахам включить
управление, но оно не работало.
Те, кто находились снаружи: мужчины или женщины, звери или боги, -
имели достаточно технических знаний, чтобы парализовать его корабль.
Суздаль сразу же понял, какую глупость он совершил, но было уже поздно.
Естественно, он немедленно подумал о самоуничтожении, но побоялся, что,
если он, уничтожив себя, не сумеет полностью уничтожить корабль, тот
попадет в руки противника, а корабль был оснащен оружием последних
моделей. Он не мог рисковать. Ему предстояло принять более рациональное
решение. И в тот момент он не думал о земных предписаниях.
Его офицер безопасности - призрак из куба, немедленно принявший образ
человека, - прошептал ему короткую информацию:
- Это люди, сэр, более настоящие, чем я, являющийся лишь призраком,
отблеском умершего мозга. Это настоящие люди, капитан Суздаль, но они
самые плохие люди из всех живущих среди звезд. Вы должны уничтожить их,
сэр!
- Я не могу, - возразил Суздаль, все еще окончательно не придя в
себя. - Ведь это люди.
- Тогда отбейте их нападение. Любыми путями, сэр, любыми путями.
Спасите Землю. Остановите их. Предупредите Землю.
- А что будет со мной? - спросил Суздаль и сразу же пожалел о своем
эгоистичном вопросе.
- Вы умрете или понесете наказание, - сообщил офицер безопасности, и
в голосе его прозвучало сочувствие. - Но я не знаю, что для вас лучше.
Имейте в виду, у вас нет времени. Совсем нет времени.
- А предписания?..
- Вы и так не слишком точно следовали им.
Предписания на такой случай существовали, но Суздаль их
проигнорировал.
За бортом корабля был кошмар, замешанный на человеческой плоти и
человеческих мозгах. Мониторы уже подавали Суздалю подробную информацию об
этих существах - страшных монстрах, никогда не знавших женщин, агрессивных
чудовищах, структура семейных отношений которых была настолько странной,
что ее не смог бы понять и принять человеческий мозг. Те, кто были
снаружи, оказались людьми и нелюдьми одновременно. Они обладали
человеческим мозгом, человеческим воображением и человеческими пороками,
но все же Суздаль, храбрый капитан, был так напуган их ужасной природой,
что не мог пойти на контакт с ними, как они того добивались.
Суздаль ощутил и страх своих черепах-женщин, которые уже поняли, кто
обрушил свой удар на их корабль и кто пел свои воинственные песни, пытаясь
проникнуть внутрь корабля.
Да, Суздаль совершил преступление. Особой гордостью Содействия
является то, что оно позволяет иногда людям совершать преступления,
ошибки, самоубийства. Чтобы человек не утратил лучшие человеческие
качества, оно оставляет ему возможность выбора.
Содействие наделяет своих эмиссаров тайными знаниями, которые
обыкновенный человеческий мозг не в состоянии усвоить, сообщает им
секретные сведения, которые запрещено передавать обыкновенным мужчинам и
женщинам. Ведь офицеры Содействия нередко должны принимать неординарные
решения ради безопасности человечества.
Суздаль углубился в арсенал своих знаний. Большая из лун Аракозии
оказалась пригодной для жизни. Он увидел, что на ней имеются растения и
насекомые, похожие на земных. Аракозийцы просто не потрудились обратить
внимание на свою луну. Он в последний раз затребовал информацию у
компьютеров:
- Дайте мне ее возраст!
- Более тридцати миллионов лет, - пропела в ответ машина.
У Суздаля на корабле хранились в крошечных капсулах сперматозоиды и
яйцеклетки земных животных, которые могли быть воспроизведены в любой
момент. У Суздаля были также небольшие разбрызгиватели для распространения
живых организмов на новой планете.
Он взял из капсулы, в которых были помещены будущие кошки - восемь
пар, шестнадцать земных домашних кошек, тех, которые всем нам хорошо
известны, которых разводят иногда для использования в телепатии, иногда
для того, чтобы их можно было взять в полет, где они могут сослужить
человеку отличную службу как дополнительное оружие защиты.
Суздаль закодировал в них информацию, которая должна была дойти до
чудовищ-аракозийцев. Вот что это была за информация:

Не сохраняйте чистоту своей породы.
Разработайте основы новой химии жизни.
Станьте цивилизованным народом.
Когда человек позовет вас, будьте готовы.
Сделайте шаг назад, чтобы потом сделать два шага вперед.
Служите человеку.

Информация была внедрена в мозг животных на молекулярном уровне.
Теперь родившиеся кошки будут нести в себе заряды генетического и
биологического кодирования. Вот тут Суздаль и нарушил законы Земли. У него
на борту было хронопатическое устройство - временной деформатор, который
мог быть использован в случае, если уничтожение корабля нужно было
задержать на одну-две секунды.
А бесполые существа Аракозии тем временем уже пробивали корпус
крейсера. Он слышал их высокие гикающие голоса, вопли восторга от
предвкушения встречи со своими вожделенными врагами - первыми чудовищами
со Старой Земли, которые они, наконец, захватили и которым они, наконец,
отомстят.
Суздаль сохранял спокойствие. Он закодировал кошек. Он загрузил их в
разбрызгиватели. Он использовал хронопатическое устройство так, как его
было запрещено использовать: вместо того, чтобы вернуть корабль на секунду
назад, он зашвырнул контейнер на два миллиона лет назад. На безымянную
луну Аракозии.

КЭТЛЯНДИЯ, СОЗДАННАЯ СУЗДАЛЕМ

И кошки полетели. Их капсулы засверкали всеми цветами Земли в голом
небе Аракозии. Их небольшая эскадра атаковала врага. Кошки, за минуту до
этого еще не существовавшие, но хранившие в себе информацию о своей
двухмиллионной истории и подлинном назначении, превратились в людей - с
речью, интеллектом, и готовностью выполнить свой долг перед человеком. Они
должны были спасти Суздаля и обрушиться на Аракозию.
В их капсулах-кораблях раздавались воинственные кличи: "Пришел день,
предначертанный нам судьбой! И кошки идут войной на Аракозию!".
Аракозийцы ждали этой битвы четыре тысячи лет и дождались ее. Кошки
атаковали их. Некоторые атакующие служили Суздалю специальными
передатчиками: "О Бог, Создатель всего сущего, Повелитель Времени, Отец
Жизни, мы долго ждали, чтоб повиноваться Тебе, служить Твоему Имени, Твоей
Славе! Мы будем жить для Тебя и умрем за Тебя! Мы Твой народ".
Суздаль кричал, передавая им приказы:
- Победите клоптов, но не убивайте их всех! Преследуйте их,
остановите их, дайте мне уйти!
Он швырнул свой крейсер в гиперпространство и исчез. Ни кошки, ни
аракозийцы не последовали за ним.
Вот и вся история, но трагедия Суздаля в том, что он вернулся на
Землю. И аракозийцы все еще там, и кошки все еще там. Может, Содействие и
знает, чем все это кончится, а может, и не знает. У человечества нет
желания встречаться с ними. Создание форм, более развитых, чем человек,
совершенно противозаконно. Может, кошки и являются такими формами. Может,
кто-то и знает, победили ли аракозийцы кошек, уничтожили ли их или же,
овладев их знаниями, ищут нас теперь повсюду, чтобы найти и наказать. А
может, победили кошки. Может, они до сих пор живы со своей странной
миссией и прозрачными надеждами на служение людям, которых не знают.
Может, они думают, что все мы аракозийцы и им следует подчиняться только
одному капитану крейсера, которого они уже никогда не увидят. А они
никогда не увидят Суздаля, ведь мы знаем, что с ним произошло.

СУД НАД СУЗДАЛЕМ

Суздаля судили публично на огромной сцене. Ход процесса записывался
на пленку.
Капитан сунулся туда, куда не следовало. Он полетел к аракозийцам, не
запросив никаких указаний у Земли. Зачем он вмешался в чужие судьбы? Какое
ему было дело до Аракозии?
И потом эти кошки!
Его хронопатическое устройство зашвырнуло маленькие разбрызгиватели
на мокрую поверхность большой луны Аракозии. Закодировав на молекулах
кошачьего мозга приказание выжить, создать свою цивилизацию и в нужный
момент прийти к нему на помощь, он менее чем за секунду земного времени
создал целый новый мир - мир необычных живых существ кошачьего
происхождения, но подобных людям, мир со своей историей в два миллиона
лет.
Суд лишил Суздаля имени, объявив:
- Вас больше никогда не будут называть Суздалем.
Суд лишил Суздаля его звания:
- Вы больше никогда не будете капитаном этого или какого-нибудь
другого космического корабля - ни Империи, ни Содействия.
Суд лишил Суздаля жизни:
- Вы больше не будете жить, бывший капитан Суздаль.
И наконец, суд лишил Суздаля смерти:
- Вы полетите на планету Шеол, место величайшего позора, откуда никто
не возвращается. Вы полетите туда, сопровождаемый ненавистью и презрением
человечества. Мы не будем вас убивать. Мы просто ничего не хотим больше о
вас знать. Вы будете жить, но для нас вы перестанете существовать.
Вот и вся история. Очень печальная история. Теперь Содействие
пытается ободрить самые разные отряды человечества, утверждая, что все это
не правда, а простая легенда. Может быть! Но может, где-то безумные клопты
Аракозии даст жизнь своим мальчишкам, вскармливая их молоком войны, -
поколениям мужчин, которые всегда знали только отцов и никогда - матерей.
А может, аракозийцы все еще воюют с умными кошками, которые слепо служат
неведомому им человечеству.
Вот и вся история.
Но все это - неправда.

Кордвейнер СМИТ

ИГРА С КРЫСОДРАКОНОМ

ЛОМБЕРНЫЙ СТОЛ

Да это черт знает что за профессия - светострелок! Разъяренный
Андерхилл закрыл за собой дверь. Что толку носить форму, похожую на
военную, если люди не понимают, как нужен твой труд?
Он сел за свое рабочее место, откинул голову на подголовник и по
самые брови надвинул шлем.
Он стал ждать, пока аппаратура в шлеме разогреется, и ему опять
вспомнилась девушка, которую он только что встретил в коридоре. Она
посмотрела сперва на шлем, потом презрительно на него.
"Мяу", - только это она и сказала. Однако его словно ударили хлыстом.
Кто он такой, по ее мнению - дурак, бездельник, ничтожество, одетое в
форму? Неужели она не знает, что светострелок, поработавший полчаса, потом
два месяца валяется на больничной койке?
Шлем разогрелся. Теперь Андерхилл ощущал вокруг космическое
пространство и мог легко делить его мысленно на квадраты и кубы. Здесь, в
этой пустоте, его подстерегал гложущий страх перед лицом бесконечности, и
невыносимая тревога охватывала его каждый раз, как он обнаруживал хотя бы
малейший след инертной пыли.
Он расслабился - и опять, как всегда, заявила о себе успокаивающая
надежность Солнца, привычный часовой механизм планет и Луны. Лишь около
полутонны пыли ощущал он сейчас в пространстве, да и та была далеко от
плоскости эклиптики, в стороне от трасс, по которым двигались люди. Здесь
же, внутри Солнечной системы, не с кем было драться, ничто не бросало
вызова человеку, не вырывало ни у кого из тела живую душу, обнажая ее
сочащиеся кровью корни.
В Солнечную систему извне не залетало ничто никогда. Не снимай с себя
шлем хоть целую вечность - все равно ты, пока остаешься в пределах
системы, будешь всего лишь чем-то вроде ясновидца-астронома, будешь
чувствовать, что твой разум находится под надежной защитой пульсирующего,
обжигающе жаркого Солнца.
Вошел Вудли.
- В мире все по-прежнему, - сказал Андерхилл. - Никаких происшествий.
Не удивительно, что наши шлемы придумали и начали сажать нас,
светострелков, в корабли только тогда, когда начали переходить в плоскоту
и двинулись за пределы системы. А вообще-то не так уж плохо, наверно,
жилось в древние времена. Переходить в плоскоту не было надобности. Не
нужно было отправляться к звездам, чтобы заработать себе на жизнь. Не
нужно было увертываться от Крыс, участвовать в Игре. Светострелков не
было, потому что в них не было необходимости - правда, Вудли?
- Угу, - буркнул тот.
Вудли было двадцать шесть лет, и через год он должен был уйти в
отставку. Он уже присмотрел для себя ферму. За спиной у него было десять
лет этой трудной работы, и его считали одним из лучших. Он не слишком
задумывался о работе, честно, не жалея себя, отдавал вое силы, а в
перерывах не вспоминал о ней до тех пор, пока не нужен был снова.
Вудли никогда не добивался расположения Партнеров; может быть,
поэтому никто из Партнеров расположения к нему и не испытывал. Некоторые
из них прямо-таки терпеть его не могли. Его даже подозревали в том, что
временами он плохо думает о Партнерах, но, поскольку ни один из Партнеров
ни разу не придал своей мысленной жалобе необходимую членораздельность,
светострелки и Творцы величия человечества не предъявляли к нему
претензий.
Андерхилла до сих пор все не покидало изумление перед собственной
профессией. Она постоянно занимала его мысли, и сейчас он с воодушевлением
опять говорил об их работе:
- Что происходит с нами в плоскоте, как по-твоему? Это похоже на
смерть? Сам ты видел кого-нибудь, из кого вырвана душа?
- Вырванная душа - это не более, чем оборот речи, - ответил Вудли. -
До сих пор никто еще познает точно, есть у нас душа или нет. Но кое-что я
однажды видел. Видел, что было с Догвудом. Из него вышло что-то странное,
мокрое и будто клейкое на вид - и знаешь, что они сделали с Догвудом?
Увели наверх, в ту часть больницы, в которую нас с тобой никогда не клали,
туда, куда отправляют тех, на кого напал в верходали крысодракон и кто
все-таки остался жив.
Вудли сел, взял в рот то, что древние называли "трубкой", и зажег в
ней нечто, называемое табаком. Довольно-таки противная привычка, но когда
Вудли это делал, он выглядел смелым и уверенным.
- Послушай, что я скажу тебе, юноша. Тебе не нужно ни о чем этом
тревожиться. Работать светострелком становится все легче. Лучше становятся
Партнеры. Я видел, как они убили двух крысодраконов за какие-нибудь
полторы миллисекунды. Пока светострелки работали одни, без Партнеров,
всегда была вероятность, что мы не успеем убить крысодракона достаточно
быстро и не защитим свой перешедший в плоскоту корабль - ведь меньше чем
за четыреста миллисекунд человеческому мозгу здесь не управиться. Партнеры
изменили все. Они опережают крысодраконов. И будут опережать всегда. Знаю
- не очень-то легко бывает, когда допускаешь Партнера к себе в сознание.
- А разве им легко, когда они допускают нас? - сказал Андерхилл.
- О них не беспокойся. Они не люди. Они пусть заботятся о себе сами.
Я только знаю, что от неосторожного обращения с Партнерами нас спятило
больше, чем от крысодраконов. А вообще говоря, сам ты много знаешь таких,
кто бы пострадал от крысодраконов?

Андерхилл посмотрел на свои пальцы, одни зеленые, а другие лиловые в
резком свете, исходящем от включенного шлема, и стал на них считать.
Большой палец - "Андромеда", пропавшая без вести со всем экипажем и
пассажирами; указательный и средний - "Платформа-43" и "Платформа-56", на
которых все до единого мужчины, женщины и дети оказались мертвыми или
безумными, а шлемы светострелков была пережжены. Безымянный, мизинец,
большой палец другой руки - первые три военных корабля, чьи экипажи стали
жертвами крысодраконов, стали уже тогда, когда люди поняли: откуда-то со
дна пространства появляется, чтобы нанести смертельный удар, что-то
непредсказуемое и злое.
При переходе в плоскоту ощущение было немного странное. Такое,
будто...
Будто ничего особенного не произошло.
Будто тебя совсем-совсем слабо ударило током.
Будто, кусая, ты почувствовал боль в зубе.
Будто перед глазами у тебя вспыхнул очень яркий свет.
И однако за это мгновение сорокатысячетонный корабль, поднимавшийся
над Землей, исчезал, переходя каким-то образом в два измерения, и
появлялся вновь в половине светового года или в пятидесяти световых годах
от места исчезновения.
Только-только ты сидел в боевом отсеке, шлем включен и работает, и в
голове у тебя, как часовой механизм, тикала вместившаяся в нее целиком вся
солнечная система. То ли за секунду, то ли за год (он не мог бы сказать,
за сколько именно) сквозь тебя пробегает что-то вроде разряда - и вот ты
уже в верходали, в леденящих душу пространствах между звезд, где сами эти
звезды ощущаются, как маленькие бугорки на внутренней стороне сферы твоего
телепатического восприятия, а планеты не ощущаются вообще.
И где-то в этих пространствах ждала смерть, отвратительная и
страшная, какую человек узнал только тогда, когда осмелился выйти в
межзвездные просторы. Судя по всему, "драконы" боялись света солнц и
держались от них подальше.
"Драконы". Так называли их люди. Для обыкновенного человека за этим
словом не стояло ничего - ничего, кроме прыжка в плоскоту, смерти,
разбившей тебя, как удар молота, или темной, надрывной ноты безумия,
погасившей свет твоего разума.
Но для телепата это были "драконы".
За долю секунды, истекавшую между осознанием того, что в бездонной
черной пустоте космоса шевелится что-то враждебное, и всесокрушающим
ударом по всему живому внутри корабля, в воображении телепатов возникало
нечто напоминающее драконов древних легенд Земли - хищные звери коварней
всех хищных зверей, вместе взятых, демоны реальнее демонов, вихри
ненависти, голодные и живые, родившиеся из вещества, распыленного между
звезд.
Известно о них стало по возвращении одного чудом уцелевшего корабля:
в нем по чистой случайности у телепата, обязанность которого была
поддерживать связь с Землей, оказался наготове источник мощного светового
излучения, он направил его на внешне невинные клубы космической пыли - и
"дракон", появившийся было в панораме его сознания, рассеялся, превратился
в ничто, а остальным людям на корабле, не телепатам, даже в голову не
пришло, что они только что были на волосок от гибели.
После этого все стало просто - почти все.
В экипаж межзвездного корабля стали обязательно включать телепатов.
Способности их резко возрастали благодаря специальным шлемам-усилителям.
Шлем через электронные реле контролировал мощные излучатели света.
Нужен был только свет - и ничего больше.
Свет уничтожал "драконов", позволял кораблям между прыжками от звезды
к звезде возвращаться в три измерения.
Вместо ста шансов к одному против человечества теперь стало
шестьдесят к сорока в его пользу.
Мало того. Телепатов стали тренировать, развивать их
чувствительность, чтобы любой из них мог обнаружить "дракона" меньше чем
за миллисекунду.
Но выяснилось, что расстояние в миллион километров "дракон" покрывает
меньше чем за две миллисекунды. Ни один человек не успевал за такой
промежуток времени включить и направить на "дракона" мощный луч света.
Попробовали одевать корабли в свет.
Такая защита вскоре стала недостаточной.
В то время как люди узнавали повадки "драконов", те в свою очередь
узнавали повадки людей. Каким-то образом они тоже научились уплощаться и в
таком виде перемещались в пространстве с огромной скоростью.
Теперь, чтобы уничтожить их, был необходим свет, по яркости сравнимый
с солнечным. Его могли дать только световые ядерные заряды.
Светострелок метал в "дракона" миниатюрную ядерную бомбу, при взрыве
которой несколько граммов изотопа магния целиком превращались в
электромагнитное излучение видимой части спектра.
Однако корабли исчезали по-прежнему.
Людям даже не хотелось разыскивать исчезнувшие корабли, потому что
они заранее знали, что там увидят. Ужасно было привозить на Землю разом
триста мертвых тел или триста сумасшедших, которых нужно будить, кормить,
мыть, укладывать спать, потом будить и кормить снова, и так до конца их
дней.
Телепаты пытались заглядывать в головы к тому, кого "драконы" лишили
разума, но только гейзеры обжигающего ужаса находили они там, ужаса,
бьющего из первооснов личности, из вулканического источника самой жизни.
И тогда на выручку пришли Партнеры.
Вместе Человеку и Партнеру оказалось под силу то, что было не по
плечу одному только Человеку. У Человека был разум. У Партнера была
мгновенная реакция.
В своих крохотных, с футбольный мяч величиной и в шесть фунтов весом,
кораблях Партнеры неслись рядом с огромными кораблями Человека и вместе с
ними переходили в плоскоту.
Корабли-крошки были необычайно быстрыми.
И каждый нес дюжину световых бомб с наперсток величиной.
Посредством включаемых движением мысли боевых реле светострелки
бросали кораблики с Партнерами прямо в "драконов".
Что человеческому сознанию представлялось драконом, Партнеру
представлялось огромной крысой.
И даже там, в безжалостной пустоте, Партнер повиновался древнему, как
жизнь, инстинкту. Партнер нападал со скоростью, превосходящей
человеческую, нападал снова и снова, пока не погибнет "крыса" или он сам.
Почти всегда гибла "крыса".
Как только прыжки от звезды к звезде стали безопасными для кораблей,
торговля расцвела, увеличилось население колоний и возрос спрос на
Партнеров.
Андерхилл и Вудли принадлежали всего лишь к третьему поколению
светострелков, однако им казалось, будто профессия их существовала всегда.
Подключение сознания к космосу при посредстве специального шлема,
устойчивая телепатическая связь с Партнером, подготовка психики к бою, от
исхода которого зависит все, - с такой нагрузкой синапсы человеческого
мозга подолгу справляться не могли. После получасового боя Андерхилл
нуждался в двух месяцах отдыха. После десяти лет работы Вудли нужно было
уходить на пенсию. Оба они были молоды. Оба - из лучших в своем деле. Но
физические и психические возможности их были не безграничны. Очень многое
зависело от того, какой Партнер тебе достанется, и от везения.

ТАСОВКА

В комнату вошли Папаша Мунтри и девочка по имени Вест. Они тоже были
светострелками. Команда боевого отсека (точнее, та часть ее, что состояла
из людей) была вся в сборе.
Папаша Мунтри, краснолицый, сорокапятилетний, жил, пока ему не пошел
сороковой год, мирной жизнью фермера. Только тогда, довольно-таки поздно,
обнаружились его парапсихические способности, и ему позволили, несмотря на
возраст, стать светострелком. Справлялся с работой он хорошо.
Сейчас он смотрел на угрюмого Вудли и погруженного в свои мысли
Андерхилла.
- Ну, как, молодые люди? К бою приготовились?
- Папаша все рвется в бой, - сказала, засмеявшись, девочка по имени
Вест.
Она была еще совсем маленькая. Смеялась как дети ее возраста -
звонко. Уж про нее-то никак нельзя было подумать, что она в шлеме
светострелка снова и снова вступает в жестокое единоборство со смертью.
Андерхилла очень позабавило, когда он однажды увидел, как один из
самых медлительных Партнеров уходил счастливый после контакта с сознанием
девочки по имени Вест.
Обычно Партнера мало волновало сознание человека, с которым на время
путешествия его соединяла судьба. По-видимому, все Партнеры придерживались
того мнения, что сознание человека сложно и невероятно захламлено.
Превосходство человеческого разума ни один Партнер под сомнение не ставил,
однако лишь очень немногие Партнеры перед этим превосходством
преклонялись.
Партнеры привязывались к людям. Они готовы были драться бок о бок с
ними. Готовы были даже умереть за них. Но когда Партнер привязывался к
кому-нибудь так, как, например, Леди Май или Капитан Гав были привязаны к
Андерхиллу, к интеллектуальному превосходству последнего это не имело
никакого отношения. Все зависело от сходства темпераментов.
Андерхилл прекрасно знал, что Капитан Гав считает его глупым. Что
нравилось в нем Капитану Гаву, так это дружелюбие, бодрость духа и
пронизывающая все его подсознательные мыслительные процессы ироническая
усмешка, а также радость, с которой он идет в бой. Зато человеческую речь,
историю человечества, абстрактные идеи, науку Капитан Гав отбрасывал как
несусветную чушь, что вполне явственно и ощущало сознание Андерхилла.
Вест подняла на него глаза.
- Поспорю, что вы смошенничаете.
- Нет!
Андерхилл почувствовал, как уши его краснеют. Во время своего
ученичества он, когда светострелки разыгрывали Партнеров, однажды
попытался схитрить, чтобы заполучить себе в пару красивую молодую кошку по
имени Мурр, которая ему особенно полюбилась. Так легко было обороняться и
нападать вместе с ней, так привязана была она к нему - и он забыл на
время, что учили его вовсе не для того, чтобы они с Партнером приятно
проводили время.
Одной попыткой все и кончилось. Его уличили, и он надолго стал
всеобщим посмешищем.
Папаша Мунтри взял пластиковую чашку и встряхнул кости, решавшие, с
кем из Партнеров предстоит быть в паре в этом путешествии каждому
светострелку. Старший по возрасту, он бросал кости первым.
И тут же скорчил недовольную гримасу. Судьба преподнесла ему старого,
вечно голодного жадюгу, внутренний мир которого, казалось, исходит слюной
- так переполнен он был образами еды, целых океанов, доверху наполненных
несвежей рыбой. Когда-то Папаша Мунтри рассказывал, что, поработав в паре
с этим обжорой, он потом несколько недель подряд поглощал невероятные
количества рыбьего жира - настолько глубоко вошел в его сознание
телепатический образ рыбы. Но Партнер этот, столь жадный до еды, был не
менее жадным до опасности. На его счету было шестьдесят три убитых
крысодракона, больше, чем у любого другого Партнера на службе в
межзвездных кораблях людей.
Следующей бросала кости маленькая Вест. Ей выпал Капитан Гав. Увидев
это, она улыбнулась.
- Как он мне нравится! - сказала она. - Так здорово драться вместе с
ним! Он такой пушистый и мягкий у тебя в голове, такой милый!
- Уж куда милее! - буркнул Вудли. - Я ведь тоже бывал с ним в паре.
Лукавей его никого на корабле нет.
- Злой человек, - сказала девочка. Сказала констатируя, не упрекая.
Андерхилл посмотрел на нее, и по коже у него пробежали мурашки.
Он не понимал, как это можно сохранять спокойствие, имея дело с
Капитаном Гавом. В голове у Капитана лукавства и в самом деле было хоть
отбавляй.
Жаль, подумал Андерхилл, что никто, кроме кошек, абсолютно никто на
всем белом свете не годится в Партнеры. Кошка, когда войдешь с ней в
телепатический контакт, оказывается как раз то, что надо. Трудности боя ей
по плечу, хотя мотивы и желания ее, безусловно, мало похожи на
человеческие.
Кошка готова с тобой общаться, когда ты телепатически посылаешь ей
конкретные образы, но она сразу отгородит от тебя свой внутренний мир и
заснет, если начнешь читать ей мысленно Шекспира или попытаешься
объяснить, что такое пространство.
Как-то не укладывалось в голове, что Партнеры, такие серьезные и
собранные здесь, в космосе - это те самые грациозные зверьки, которых еще
тысячи лет назад люди на Земле держали в своих домах, украшая их
присутствием свою жизнь. Андерхилл не раз ловил себя на том, что, увидев
самую обыкновенную кошку, забывал, что это не Партнер, и, как полагается
по уставу при встрече с Партнерами, отдавал ей честь.
Он высыпал кости на стол.
Ему повезло - ему выпала Леди Май.
Такой ясной головы, как у нее, он не встречал ни у какого другого
Партнера. В Леди Май благородная родословная персидской кошки достигла
одной из своих высочайших вершин.
Впервые вступив с ней в телепатический контакт, он удивился этой
ясности. Он вспомнил вместе с Леди Май время, когда она еще была котенком.
Вспомнил все ее любовные встречи. Увидел ее глазами целую галерею
светострелков, в паре с которыми она дралась, и хоть и с трудом, но узнал
их всех. Увидел себя, несущего радость, веселого и желанного.
Вудли выпало то, чего он заслуживал, - мрачный, весь в шрамах старый
кот, личность куда более бледная, чем Капитан Гав. От животного в нем было
больше, чем в других Партнерах, он был тупой зверюга с самыми низменными
наклонностями. Даже телепатические способности не смогли облагородить его.
Еще в молодости половину ушей ему отгрызли соперники.
Он удовлетворял требованиям, предъявляемым к бойцу, и только.
Папаша Мунтри посмотрел на светострелков.
- Ну что ж, теперь каждый идет за своим Партнером. А я сообщу, что мы
готовы выходить в верходаль.

РАСКЛАД

Андерхилл набрал цифры на замке клетки Леди Май. Разбудил ее ласково,
взял на руки. Она лениво потянулась, выпустила когти, замурлыкала, потом
перестала и лизнула ему запястье. Шлемов ни на нем, ни на ней еще не было,
и потому ни он, ни она не знали, что сейчас творится в голове у другого,
но судя по тому, как Леди Май топорщила усы и двигала ушами, она была
довольна, что оказалась именно его Партнером.
Он заговорил с нею вслух, хотя знал, что человеческая речь для кошки
лишена смысла.
- Как же это не стыдно людям зашвыривать такое милое крошечное
существо в холодную пустоту, чтобы оно носилось там и охотилось на крыс,
которые больше и страшнее нас всех, взятых вместе? Ведь ты не просилась в
этот бой, правда?
В ответ она лизнула его руку, замурлыкала, опять провела по его щеке
длинным пушистым хвостом и уставилась на него сверкающими золотыми
глазами.
Их взгляды встретились, и несколько мгновений они смотрели друг на
друга; он - сидя на корточках, она - стоя на задних лапах, а когтями
передних слегка впиваясь в его колено. Никаким словам не преодолеть было
бесконечности, лежавшей между глазами человека и глазами кошки, однако
достаточно было короткого взгляда, чтобы расстояние это перешагнула
любовь.
- Ну, нам пора, - сказал он.
Она послушно вошла в свой маленький шарообразный корабль. Андерхилл
надел на нее миниатюрный шлем светострелка и закрепил его удобно и надежно
у нее на затылке. Укрепил на ее лапах мягкие подушечки, чтобы, опьяненная
битвой, она не нанесла ран самой себе.
- Готова? - спросил он ее негромко.
В ответ она, насколько позволяла державшая ее теперь сбруя, выгнула
спину и тихонько замурлыкала.
Он захлопнул крышку и стал смотреть, как намертво запечатывается
кораблик. Теперь на несколько часов Леди Май была запаяна внутри, а потом,
когда она исполнит свой долг, электросварщик снимет крышку и освободит ее.
Обеими руками он поднял кораблик и вложил в стартовую трубу. Закрыл
дверцу трубы, запер ее, набрав цифры, а потом сел в свое кресло и надел
шлем.
Он снова нажал на тумблер. Он сидел в небольшой каюте, _о_ч_е_н_ь
н_е_б_о_л_ь_ш_о_й_, _о_ч_е_н_ь _т_е_п_л_о_й_, остальные три светострелка
были тут же, до них можно было дотронуться рукой, и свет ярких ламп в
потолке, казалось, давил на его сомкнутые веки.
Когда шлем начал разогреваться, стены как бы растаяли. Те трое, кто
был с ним в каюте, утратили очертания и казались теперь кучками тлеющих
углей, - это горело, дышало жаром живое сознание.
Когда шлем разогрелся еще больше, Андерхилл ощутил Землю, ощутил, как
уходит из пут ее тяготения корабль, ощутил Луну, она была сейчас по ту
сторону Земли, ощутил планеты и жаркую, ясную, спасительную щедрость
Солнца, не подпускающего "драконов" к родине человечества.
И наконец в его телепатическое сознание вошло все на многие миллионы
миль вокруг. Он ощутил пыль, которую еще раньше заметил над плоскостью
эклиптики. Ощутил - и словно волна тепла и нежности прошла сквозь него, -
как в него вливается внутренний мир Леди Май. На вкус мир этот был как
ароматизированное масло, такой же нежный, чистый и немного острый. Этот
мир освобождал от напряжения и взбадривал. Теперь Андерхилл чувствовал,
как рада ему Леди Май.
Наконец они снова стали одним целым.
Где-то в закоулке его сознания, закоулке таком же крохотном, как
самая малюсенькая игрушка его детства, еще были каюта и корабль, и Папаша
Мунтри там взял микрофон и начал докладывать капитану корабля.
Телепатическое сознание Андерхилла восприняло мысль задолго до того,
как слух его уловил формулирующие ее слова:
- В боевом отсеке все на местах. К переходу в плоскоту готовы.

ИГРА

Андерхилла всегда немного раздражало, что Леди Май все воспринимает
раньше его.
Сцепив зубы, он приготовился к мгновенной муке перехода, но узнал от
Леди Май о том, что переход уже произошел, еще до того, как сотряслись
собственные его нервы.
Земля словно упала куда-то далеко-далеко, и прошло несколько
миллисекунд, прежде чем он нашел Солнце в верхнем заднем правом углу
своего телепатического сознания.
"Хороший прыжок, - подумал он. - Четыре-пять таких прыжков, и мы на
месте назначения".
Леди Май в нескольких сотнях миль от корабля откликнулась: "О теплый,
о щедрый, о великан! О смелый, о добрый, о нежный и огромный Партнер! О
как хорошо, хорошо, тепло, тепло, тепло с тобой вместе драться, с тобой, с
тобой..."
Он знал, что это собственное его сознание придает словесную форму ее
смутным, полным огромного расположения к нему мыслям, переводит их на язык
понятных ему образов.
Ни его, ни ее обмен приветствиями, однако, не поглотил целиком.
Андерхилл вгляделся дальше, чем могла увидеть она, - не изменилось ли
что-нибудь в пространстве вокруг? Было как-то странно, что ты можешь
делать два дела сразу. Когда на нем был шлем светострелка, внутренним
зрением он мог оглядывать космос и в то же время ловить праздные мысли
Леди Май - например, полную нежности и любви мысль о сыне, у которого
золотистая мордочка, а на груди мягкий, невероятно пушистый белый мех.
Все еще обегая взглядом космос, он уловил предупреждение от нее:
"_П_р_ы_г_а_е_м _с_н_о_в_а_!"
Да, второй прыжок. Звезды были другие. Солнце осталось позади,
немыслимо далеко. Страшно далеко было теперь даже до ближайших к кораблю
звезд. В таких вот местах, в таком вот открытом космосе и появлялись
крысодраконы. Андерхилл искал опасность, готовый, едва найдет, метнуть
Леди Май прямо на нее.
Внезапно его пронизал ужас, острый, как боль от перелома руки или
ноги. Это Вест только что нашла нечто огромное, длинное, черное,
заостренное, прожорливое, леденящее душу. И Вест метнула на это Капитана
Гава.
Андерхилл попытался сохранить ясную голову. "Берегитесь!" -
телепатически крикнул он остальным, начиная в то же время перемещать Леди
Май.
С какого-то места на поле боя в его сознание ворвалась хищная ярость
Капитана Гава - это персидский кот, подлетая к скоплению пыли, угрожавшей
кораблю и людям внутри его, бросал световые бомбы.
Хоть и ненамного, но Капитан Гав промахнулся.
Скопление пыли перестало быть похожим на электрического ската и
приобрело форму копья.
Длилось все это меньше трех миллисекунд.
- К-а-п-и-т-а-н... - медленно начал Папаша Мунтри.
Но Андерхилл уже знал, что он скажет: "Капитан, скорей!", и до того
как Папаша Мунтри договорит свою фразу, бой кончится.
Теперь в игру вошла Леди Май.
Вот когда нужна молниеносная реакция Партнера - она и решает все.
Леди Май реагировала на опасность быстрей, чем он. Огромная крыса,
несущаяся прямо на нее, вот что такое была для Леди Май эта опасность.
Световые бомбы Леди Май бросала с недоступной для него точностью.
Он был связан с ней, но угнаться за ней не мог.
Сознание Андерхилла приняло страшную рваную рану, нанесенную столь не
похожим на человека врагом. Никто на Земле не знал подобных ран, этой
раздирающей, безумной боли, начавшейся с ощущения ожога в пупке. Он
почувствовал, что его корчит.
Но еще ни одна мышца у него не успела дернуться, а Леди Май уже
нанесла их общему врагу ответный удар.
Через равные расстояния на общем протяжении в сто тысяч миль
вспыхнули пять световых ядерных бомб.
Боль исчезла.
Он пережил мгновение страшного в своей свирепости, чисто животного
восторга, охватившего Леди Май, когда она приканчивала врага. А потом ее
разочарование - кошки всегда бывали разочарованы, когда обнаруживали, что
враг, казавшийся им огромной крысой, бесследно исчезал в миг своей гибели.
И только потом докатилась до него волна страданий, боли и страха,
испытанных ею во время боя.
И опять укол боли - при переходе в плоскоту.
Корабль прыгнул снова.
Андерхилла достигла обращенная к нему мысль Вудли: "Не беспокойся ни
о чем. Мы с этим старым негодяем вас подменим".
Еще два укола боли, два новых прыжка.
Когда Андерхилл пришел в себя, внизу сияли огни космической станции
Каледония.
Потребовалось огромное усилие, чтобы ввести сознание в нужный режим,
но когда это ему удалось, он, как всегда, точно и бережно вернул кораблик
Леди Май назад, в трубу запуска.
Она была полумертвой от усталости, но он ощущал биение ее сердца, ее
прерывистое дыхание и ее благодарность.

ПОДСЧЕТ

На Каледонии его положили в госпиталь.
Врач говорил с ним приветливо, но твердо:
- Крысодракон вас только задел. Случай редчайший, вам необыкновенно
повезло. Наука не скоро поймет, что тут было, слишком быстро все
происходит, но уверен, что продлись соприкосновение хоть на несколько
десятых миллисекунды дольше, вам бы не миновать вечной койки. Что за кошка
с вами работала?
Андерхилл заговорил, и ему казалось, что произносит слова он страшно
медленно. Ведь слова так медлительны и безрадостны рядом с мыслью, ясной,
острой, стремительной, из разума в разум! Но обычные люди, такие, как этот
врач, понимают только слова.
- Не называйте наших Партнеров кошками, - с трудом проговорил
Андерхилл. - Правильно называть их Партнерами. Они дерутся за нас, и они с
нами в паре. Как чувствует себя мой Партнер?
- Не знаю, - смущенно ответил врач. - Мы это выясним. А пока,
дружище, отбросьте от себя все заботы. Помочь вам может только отдых. Вы
хорошо спите? Не дать ли вам снотворного?
- Я сплю хорошо, - ответил Андерхилл. - Я только хочу знать, что с
Леди Май.
В разговор включилась сестра. Ее что-то раздражало.
- А что с людьми на корабле, вы знать не хотите?
- С ними все в порядке, - сказал Андерхилл. - Это я знал еще до того,
как меня сюда доставили.
Он потянулся, вздохнул и широко улыбнулся им. Напряжение начало
покидать врача и сестру, теперь они видели в нем человека, а не больного.
- Я себя чувствую хорошо, - сказал он. - Но когда мне можно будет
пойти к Партнеру, вы мне об этом сразу скажите.
И его как громом поразила внезапная мысль. Он резко повернулся к
врачу.
- Ведь Леди Май не отправили на корабле дальше? Неужели отправили?
- Выясню сейчас же, - сказал врач. Он дружески сжал плечо Андерхилла
и вышел из комнаты.
Сестра сняла салфетку с бокала холодного фруктового сока.
Андерхилл попытался ей улыбнуться. Что-то с этой девушкой было не
так. Пожалуй, лучше было бы, если бы она ушла. Сперва говорила с ним
приветливо, теперь отдалилась снова. До чего же это докучно быть
телепатом! Контакта не получается, а ты все равно лезешь из кожи, чтобы
установить его.
Вдруг она резко повернулась к нему:
- А ну вас светострелков с вашими проклятыми кошками!
Уже, громко топая, она выходила в коридор, когда он ворвался в
тайники ее сознания. Там он увидел себя излучающим сияние героем в
замшевой форме светострелка и в шлеме, так похожем на корону древних
царей, сверкающую драгоценными камнями. Увидел собственное свое лицо,
красивое, мужественное и светлое. И увидел ее ненависть.
Она ненавидела Андерхилла. Ненавидела за то, что он (так она считала)
богат, горд и непонятен, за то, что он лучше и красивее таких, как она.
Он оторвал от этих тайников чужой души свой внутренний взгляд, но,
зарываясь лицом в подушку, успел еще увидеть образ Леди Май.
"Да, она кошка, - подумал он. - Кошка, не более того!"
Но видел он Леди Май совсем другой, чем ее видела медицинская сестра,
- быстрой настолько, что это не укладывалось в воображении,
проницательной, умной, невероятно грациозной, прекрасной, легко
обходящейся без слов и ничего не требующей.
Где женщина, которая могла бы с ней сравниться?

БАЛЛАДА О ПОТЕРЯННОЙ К'МЕЛЬ

Она была гейшей, они - настоящими людьми, повелителями и творцами,
она играла против них и выиграла. Такого не случалось в прошлом, это не
повторится в будущем, но победа осталась за ней. Обладая человеческой
внешностью, она не принадлежала к человеческому роду. "К" перед ее именем
означало "кошка". Ее отцом был К'макинтош, ее звали К'мель, и она обвела
вокруг пальца сразу всех всемогущих Повелителей Содействия.
Это случилось в Террапорту - самом большом здании и самом маленьком
городе мира, взметнувшемся на двадцать пять миль ввысь на восточном берегу
Маленького моря Земли.
Офис Джестокоста располагался над четвертым клапаном.

В отличие от большинства Повелителей Содействия, Джестокост любил
утреннее солнце, и апартаменты его полностью устраивали. Девяносто метров
в длину, двадцать - в высоту и двадцать - в ширину, не считая подсобных
помещений. Прямо под ними находился четвертый клапан, площадью около
тысячи гектаров. Формой своей он напоминал спираль или гигантскую улитку.
Огромное жилище Джестокоста когда-то служило одним из множества
резервуаров для сбрасывания раскаленных газов при посадке космических
кораблей - резервуаров, устроенных на ободке Террапорта - огромного
бокала, поднимающегося из магмы в стратосферу.
Террапорт был построен во время величайшего технического взлета
человечества. Космические корабли на ядерной тяге существовали еще во
времена Древних войн. Но чтобы доставить груз на орбиту, где швартовались
межпланетные ионные транспорты, или чтобы собрать межзвездный фотонный
парусник, люди использовали маленькие ракеты на химической тяге.
Впоследствии техники Содействия разработали и построили большой
грузовой корабль, позволявший поднимать на орбиту миллионы тонн. Он был
всем хорош, но при посадке разрушал все, чего ни касался. Даймони -
потомки землян, появившиеся откуда-то с дальних звезд, помогли людям
построить космопорт из огнеупорного, водоупорного, времяупорного
материала. Потом даймони ушли и больше не возвращались.
Джестокост часто рассматривал свои комнаты и гадал, как это должно
было выглядеть: добела раскаленный газ со звуком, заглушенным до шепота,
врывается через клапан в его дом и шестьдесят три других таких же дома. В
настоящее время его офис был отделен от клапана толстой деревянной плитой.
Сам клапан превратился в огромную пещеру, в которой обитали птицы и
какие-то странные существа. Он уже давно не работал. Корабли, ходившие в
двухмерном пространстве, по традиции садились в Террапорту, но, конечно
без шума и столбов раскаленного газа.
Джестокост посмотрел на высокие облака далеко внизу и пробормотал:
- Хороший день. Приятный воздух. Никаких неприятностей. Так что пора
бы и позавтракать.
Он часто разговаривал сам с собой. Он вообще был несколько
эксцентричен. У него - члена Высшего Совета Человечества - было много
разнообразных проблем, но ни одна из них не затрагивала его лично. Над его
кроватью висел Рембрандт - единственный в мире, а сам Джестокост был,
наверное, единственным человеком в мире, способным оценить Рембрандта.
Гобелены забытой Империи украшали стены его жилища. Каждое утро солнце
играло ему симфонии, оживляя выцветшие краски. Он мог представить себе
невозможное: что древние ссоры, убийства и сильные чувства возвратились на
Землю. У него был Шекспир, Колгров и две страницы из Книги Экклезиаста,
хранившиеся в сейфе рядом с кроватью. Только сорок два человека во всей
Вселенной могли читать по-английски, он был одним из них. Он пил вино со
своих собственных виноградников на Закатном берегу. Короче говоря, он
создал себе прекрасный, комфортабельный мир, отвечавший его потребностям,
и потому мог всецело посвятить себя государственной деятельности.
Проснувшись этим утром, он, конечно, не знал, что в него безнадежно
влюбится прекрасная девушка; что после стольких лет работы в правительстве
он обнаружит неизвестное ему до сих пор правительство Земли - почти такое
же древнее и могучее, как и первое; что он с радостью вступит в заговор,
не понимая и половины его целей. Судьба пока еще проявляла милосердие к
нему. Единственный вопрос, мучивший Повелителя в то утро: пить или не пить
за завтраком белое вино. В тот день на завтрак были яйца. Редкость и
деликатес. Джестокост не злоупотреблял ими, но и не хотел совсем забыть их
вкус. Он кружил по комнате, в раздумье бормоча себе под нос: "Белого
вина?". К'мель уже входила в его жизнь, но он еще не знал об этом, ей
предстояла победа - этого еще не знала она сама.
С того момента как Возрождение Человека вернуло на Землю
правительства, деньги, разные языки, болезни и несчастные случаи, особенно
остро встала проблема квазилюдей - обладавших человеческой внешностью
отдаленных потомков земных животных. Они умели говорить, читать, писать,
петь, работать и любить, но закон называл их "гомункулами" и приравнивал к
животным и роботам. Настоящих людей с других планет называли гоминидами.
Большая часть квазилюдей принимала свое полурабское положение как
нечто естественное. Некоторые из них приобрели славу: К'макинтош,
например, поставил вселенский рекорд по прыжкам в длину при земном
тяготении - пятьдесят метров. Его дочь К'мель была гейшей и зарабатывала
себе на жизнь, принимая людей и гоминидов с других планет, помогая им
почувствовать себя на Земле, как дома. Работа в Террапорту была
привилегией, но сам труд был очень тяжел, и платили за него немного. Люди
и гоминиды так долго жили в изобилии, что давно забыли, что значит
бедность. Но квазилюди жили по экономическим законам Древнего мира. Они
должны были платить за жилье, еду, одежду, за образование своих детей. В
случае банкротства они попадали в приюты, где их безболезненно убивали
газом.
Люди Земли еще не были готовы признать очеловеченных земных животных
равными себе.
Именно из-за этого Джестокост находился в оппозиции. Он мало что
любил, не знал ни страха, ни честолюбия, работа была его призванием, а
политика - страстью. В течение двухсот лет он, уверенный в своей правоте,
оставался в меньшинстве, и это только усилило его желание добиться своего.
Повелитель был одним из тех немногих настоящих людей, кто признавал
права квазилюдей. Он считал, что человечество не исправит древнее зло до
тех пор, пока квазилюди не станут политической силой. Им нужны оружие,
деньги, информация и, прежде всего, организация - тогда они смогут бросить
вызов людям. Джестокост не боялся революции, он жаждал справедливости, это
заслоняло все остальные соображения.
Когда до Повелителей Содействия дошел слух о заговоре среди
квазилюдей, они поручили это дело полиции и забыли о нем.
Джестокост поступил иначе. Он создал свою полицию, пытаясь установить
контакты с теми, кто, убедившись, что он стремится к доброй цели, свяжет
его впоследствии с руководителями заговора квазилюдей.
Если эти руководители существовали, они были умны. Кто бы мог
подумать, что гейша К'мель руководит сетью заговорщиков в Террапорту?
Заговорщики были очень осторожны. Телепатические мониторы - люди и роботы
- держали под наблюдением любое скопление квазилюдей. Но даже компьютеры
не могли заметить ничего существенного, кроме вспышек беспричинной
радости.
Смерть отца К'мель, знаменитого атлета-квазичеловека, дала
Джестокосту ключ.
Он сам пошел на похороны. Тело умершего в ледяной оболочке должны
были положить в ракету и отправить в космос. В толпе, провожающей гроб,
смешались скорбящие и любопытствующие. Спорт объединяет все миры, расы,
виды... Сюда пришли и гоминиды - настоящие люди, выглядевшие странно и
страшно; их тела, приспособленные к жизни в чужих мирах, сохранили очень
мало человеческого.
Квазилюди, животные по крови, гомункулы, тоже пришли сюда - большей
частью в простой рабочей одежде. Они выглядели куда более "человеческими",
чем гоминиды. У них были человеческие лица и человеческая речь. Те из них,
кому не хватало способностей или трудолюбия для окончания начальной школы,
гибли. Джестокост оглядел толпу, бормоча про себя: "Мы поставили их в
максимально тяжелые условия и тем самым дали им лучший стимул к развитию.
И мы, дурачье, еще надеемся, что они не обгонят нас". Настоящие люди в
толпе явно не разделяли его мнения Они бесцеремонно раздвигали квазилюдей,
заставляя их уступать себе дорогу, и люди-медведи, люди-быки, люди-кошки
немедленно подчинялись, шепча извинения.
К'мель шла за ледяным гробом своего отца.
Джестокост не просто следил за ней (а на нее было приятно смотреть),
он сделал вещь, считавшуюся недостойной среди обыкновенных людей, но
позволительной для Повелителя Содействия: он "просветил" ее мозг.
И нашел то, чего не ожидал.
Когда гроб ушел к звездам, она всхлипнула: "О'тели-кели, помоги!
Помоги мне!"
Джестокост уловил лишь отзвук имени, но это было уже кое-что.
Он не был бы настоящим Повелителем Содействия, не обладай он
дерзостью. Повелитель мыслил быстро, хотя порой поверхностно. Интуиция
заменяла ему логику. Он решил навязать К'мель свое расположение.
По дороге с похорон он смешался с толпой ее друзей, мрачных
квазилюдей, пытавшихся защитить К'мель от бестактных, хотя и
доброжелательных болельщиков.
Она узнала его и встретила с должным почтением.
- Повелитель, я преисполнена благодарности. Вы знали моего отца?
Он скорбно кивнул и произнес несколько звучных слов утешения и
печали. Это вызвало одобрительный шепот среди собравшихся.
Одновременно его расслабленно висящая левая рука повторяла сигнал
тревоги, применяемый у сотрудников Террапорта - большой палец постукивает
по среднему - не привлекая внимания инопланетных гостей.
К'мель была так расстроена, что едва все не испортила. Ибо прямо
посреди его скорбной речи четко и ясно спросила:
- Вы имеете в виду меня?
Джестокост без запинки продолжил свои соболезнования:
- Я надеюсь, что ты, К'мель, будешь достойной наследницей своего
отца. К тебе обращаются наши глаза в час общей скорби. О ком, как не о
тебе, мог думать я, когда говорил, что К'макинтош никогда ничего не делал
наполовину и умер молодым из-за того что стремился совершить невозможное.
До свидания, К'мель, я возвращаюсь к себе.
Она появилась у него уже через сорок минут.

Он внимательно смотрел на нее, изучая ее лицо.
- Это важный день в твоей жизни.
- Да, Повелитель.
- Я не имею в виду смерть и похороны твоего отца. Я говорю о будущем.
Нашем общем будущем.
Ее глаза расширились. Она не думала, что он _т_а_к_о_й_. Он был
важной персоной, беспрепятственно разгуливал по Террапорту, иногда
встречал особо важных гостей. Она тоже входила в команду встречающих. Она
успокаивала обиженных или разочарованных гостей гасила ссоры. У К'мель
была почетная профессия. Никто не считал ее проституткой, невинный флирт
входил в ее профессиональные обязанности. Джестокост вовсе не выглядел как
человек, предлагающий что-то... личное. "Но, - подумала она, - с мужчинами
никогда ничего нельзя знать наверняка".
- Ты хорошо знаешь мужчин. - Он передавал ей инициативу.
- Да, Повелитель, наверное. Лицо ее выглядело странно. Она попыталась
изобразить улыбку номер три (максимально завлекательную), усвоенную в
школе гейш. Поняла, что ошибается, исправилась. Она чувствовала, что
происходит нечто важное.
- Посмотри на меня, - сказал он. - Проверь, можешь ли ты доверять
мне. Я собираюсь взять обе наши жизни в свои руки.
Она подняла глаза. Что, какое дело может связать его - Повелителя
Содействия с квазичеловеком? У них нет ничего общего. И не будет. Но она
не отвела взгляд.
- Я хочу помочь квазилюдям.
Она моргнула от неожиданности. Это был грубый подход. За ним обычно
следовали еще более грубые предложения. Но его лицо было серьезно. Она
ждала.
- У твоего народа нет политических прав. Нет даже права первым
заговорить с человеком. Я не совершу предательства по отношению к своей
расе, покончив с вашим бесправием. Если вы добьетесь справедливости, это
пойдет на благо обеих сторон.
К'мель смотрела в пол. Ее рыжие волосы были мягкими, как шерсть
персидской кошки. Казалось, что огонь стекает по ее фигуре. Когда она,
оторвав взгляд от пола, посмотрела прямо на него своими ярко-зелеными как
у кошек древности глазами, в которых отражался солнечный свет, ему
показалось, что его отбросило взрывной волной.
- Чего вы хотите от меня?
Он ответил ей таким же жестким взглядом.
- Посмотри на меня. Посмотри мне в лицо. Ты ведь понимаешь, что я не
хочу от тебя ничего, хм... личного?
Она была ошеломлена.
- Но чего же еще вы можете хотеть от меня? Я гейша. Я совсем
необразованная и значу очень мало. Вы знаете куда больше, чем я когда-либо
смогу узнать.
- Возможно, - согласился он.
Он говорил с ней не как с гейшей, а как с личностью, и ей было
неловко.
- Кто руководит вами?
- Мистер Тидринкер, сэр. Он заведует бюро услуг. Она осторожно
наблюдала за Джестокостом - казалось, он не лгал.
Он был слегка рассержен:
- Мистер Тидринкер мой подчиненный. Кто руководит вами там, среди
квазилюдей?
- Мой отец, но он умер.
- Простите, - в ходе разговора Повелитель перешел на "вы". - Я не
хотел причинить вам боль. Садитесь, пожалуйста.
Она устало опустилась в кресло с видом невинного сладострастия,
которое могло бы свести с ума обычного мужчину. Она была в одеянии гейши,
модном и с первого взгляда вполне скромном. Но, в соответствии с ее
профессией, одежда неожиданно и провокационно распахивалась, когда она
садилась, открывая ровно столько, чтобы привлечь внимание мужчины, не
шокируя его бесстыдством.
- Я попросил бы вас чуть-чуть поправить одежду, - бесстрастно сказал
Джестокост. - Я мужчина, хотя и государственный деятель. Наш разговор
очень важен. Я понимаю, что вы мне не доверяете...
К`мель была слегка напугана его тоном. Ей бы не хотелось сердить его.
Она пошла в этом платье на похороны, потому что у нее просто не было
другого.
Он прочел все это на ее лице и безжалостно продолжил:
- Юная леди, я спросил, кто руководит вами. Вы назвали вашего
хозяина, потом вашего отца. А я хочу знать совсем другое.
Она молчала.
"Значит, - сказал себе Джестокост, - я должен открыть карты". Он
собрался с духом - его слова должны были войти в ее мозг, как нож.
- Кто, - медленно и холодно произнес он. - Кто такой этот
О-телликелли???
Лицо девушки и раньше было бледным от усталости и горя. Теперь оно
стало совсем белым. Ее глаза горели, как два костра.
"Нет, девочка, - подумал Джестокост, - не тебе гипнотизировать меня",
- но сразу пошатнулся.
Ее глаза - два холодных огня.
Комната закружилась вокруг него. Девушка исчезла, на ее месте остался
только холодный огонь. В огне стоял человек. У него были крылья, но были
также и руки. Лицо - чистое и холодное, как мрамор древних статуй.
Опаловые переливающиеся глаза.
- Я О'теликели. Вы поверите в меня. Вы можете говорить с моей дочерью
К'мель, - он исчез.
Джестокост снова увидел девушку. Она сидела на прежнем месте, в
кресле, слепо уставившись на него. Он хотел было пошутить над ее
гипнотическим даром, но заметил, что она погрузилась в транс. Одежда
К'мель снова пришла в прежний тщательно спланированный беспорядок, но
теперь девушка была похожа не на флиртующую женщину, а на спящего ребенка.
- Кто ты? - спросил он, проверяя, насколько глубок транс.
- Я тот, чье имя не произносят вслух, - ответила девушка резким
шепотом. - Я тот, в чью тайну ты проник. Я запечатлел свое имя и облик в
твоем мозгу.
Джестокост не спорил с привидением. Он уже решился:
- Если я открою свой мозг, сможешь ли ты читать в нем? Хватит ли у
тебя сил?
- С избытком, - прозвучал ответ.
К'мель подошла и положила руки ему на плечи, заглянула в глаза.
Сильный телепат, он не был готов встретить тот страшный поток мысленной
энергии, который лился от нее. Он чуть не захлебнулся.
- Смотри в меня, - приказал он, - ищи информацию только о квазилюдях.
- Хорошо, - ответил тот, кто управлял К'мель.
- Ты видишь, каковы мои намерения?
Джестокост слышал тяжелое дыхание девушки. Он старался сохранять
спокойствие, чтобы видеть, что читает гость. "Такая сила, такой интеллект
существует на Земле, и мы, Повелители, ничего о нем не знали!", -
пронеслось у него в мозгу.
Девушка сухо рассмеялась.
Повелитель мысленно произнес: "Извини, продолжай".
"Этот твой план, - вопросил чужой разум, - можно узнать о нем
подробнее?"
"Это все, что есть".
"Вы хотите, чтобы я думал за вас. Можете ли вы дать мне ключи от
Колокола и Банка - все, что связано с уничтожением квазилюдей?"
"Вы сможете получить выход на эту информацию, как только я сам получу
ее. Но не возможность контролировать Колокол."
"Справедливо, - ответил гость. - Что вы хотите взамен?"
"Вы будете поддерживать мой политический курс. Когда дело дойдет до
переговоров, вы, если сможете, удержите квазилюдей от опрометчивых
действий. Вы поможете мне добиться, чтобы переговоры были честными. Но я
не знаю, как добыть информационные ключи. У меня уйдет год на то, чтобы
вычислить их самому".
"Пусть девушка поглядит хоть однажды... я буду с ней. Идет?"
"Да" - мысленно согласился Джестокост.
"Кончаем?" - спросил гость.
"Как я смогу связаться с вами?"
"Как сейчас. Через девушку. И... не произносите вслух мое имя. Не
думайте о нем, если можете. Конец?"
"Конец".
Девушка, которая все еще держала его за плечи, наклонилась и
поцеловала его. Ее губы были упругими и теплыми. Повелитель никогда не
прикасался к квазилюдям, ему в голову не приходило, что он может
целоваться с кем-то из них. Это было приятно, но он оторвал ее руки от
своей шеи, встал, с трудом удерживая ее на ногах.
- Папа, - счастливо вздохнула она.
Вдруг девушка застыла, взглянув ему в лицо и бросилась к двери.
- Джестокост! - крикнула она. - Повелитель Джестокост, что я здесь
делаю?!
- Ты уже сделала все, что надо, девочка. Ты можешь уйти.
Она качнулась назад в комнату.
- Мне плохо, - и тут ее вырвало на пол.
Джестокост вызвал робота-уборщика и приказал подать кофе. Она
расслабилась, и около часа они проговорили о квазилюдях. К моменту ее
ухода у них созрел план. Они не упоминали О'теликели. Объяснялись
полунамеками. Если их даже слушали, то вряд ли нашли в их разговоре
что-либо предосудительное.
Когда К'мель ушла, Джестокост выглянул в окно. Он увидел облака внизу
и понял, что на Землю опустились сумерки. Он собирался помочь квазилюдям и
столкнулся с силой, о которой и не подозревал. Он был прав с самого
начала. Еще более прав, чем думал. Теперь нужно было сделать дело.
И прекрасная К'мель в качестве партнера! Интересно, был ли в истории
миров более странный дипломат?

Менее чем за неделю были отработаны все подробности. Они получат
сведения во время заседания Совета Повелителей - мозгового центра
Содействия. Риск велик, но если работать с самим Колоколом, операция
займет считанные минуты.
Все это захватило Джестокоста.
Он не знал, что К'мель следит за ним. Обе К'мель. Верный товарищ,
отчаянная конспираторша, целиком преданная делу, за которое они боролись.
И женщина...
К'мель была более женственна, чем любая из дочерей Евы. Она знала
цену своей тренированной улыбке, своей рыжей шевелюре, своей гибкой юной
фигурке с твердой грудью и крутыми бедрами. Люди не могли скрыть от нее
свои секреты. Мужчины мучились в ее присутствии чрезмерными желаниями,
женщины - неприкрытой ревностью. К'мель хорошо знала людей, потому что не
была человеком. Она училась, имитируя, а имитация подразумевает
осмысление. Любая мелочь, детали, о которой обычная женщина почти не
вспоминает, становилась для К'мель предметом пристального, тщательного
изучения. Она была девушкой по профессии, люди ассимилировали ее народ, но
по природе своей она осталась любопытной кошкой.
Она все больше влюблялась в Джестокоста и знала это.
Она не представляла себе, что ее страсть станет предметом искаженных
слухов, распространившихся среди людей, слухи превратятся в легенду, а
легенда облечется в стихи. Баллада, которая станет шлягером через много
лет, начиналась так:

Уж давно легендой стало - то, что сделала она.
Свой народ она спасала - вот что делала она.
Но влюбилась в гоминида - слишком смелая она.
Ведь она другого вида - что ж наделала она?

Но это будут распевать в будущем, которого она еще не знала.
Она знала только прошлое.
Она помнила принца-инопланетянина, его голову на своих коленях. Он
говорил ей:
- Это смешно, К'мель, ты ведь даже не личность, но ты самое разумное
существо из всех, кого я встречал здесь. Знаешь, во сколько обошлась моей
планете эта поездка? И чего я добился? Ничего, ничего и ничего. Но, если
бы ты правила Землей, я бы, на наверно, получил то, что нужно моему
народу. Это принесло бы пользу и Земле тоже. Дом Человечества - они зовут
ее так! Дом, дьявольщина! Единственный обладатель мозгов в Доме
Человечества - кошка!
Он провел рукой по ее лодыжке, она не отодвинулась. Это было в
обычаях гостеприимства, а у нее были свои приемы, не позволявшие гостю
заходить слишком далеко. Люди Земли следили за ней. С их точки зрения она
была одним из удобств, предназначенных для инопланетных гостей. Чем-то
вроде мягких кресел в залах ожидания или фонтанчиков с кислотной питьевой
водой для тех, кто не мог пить щелочную воду Земли. Ей не положено было
испытывать чувства или вмешиваться в дела гостей. Если бы по ее вине хоть
что-нибудь случилось, наказание было бы страшным. Скорее всего, ее просто
убили бы после краткой и формальной судебной процедуры (конечно, без права
апелляции). Это было разрешено законом и поощрялось обычаем.
Она целовала в своей жизни свыше тысячи мужчин. Она создавала им уют,
выслушивала их печали и секреты. Это утомляло ее эмоционально, но зато
стимулировало развитие интеллекта. Ее смешили женщины-люди с их задранными
носами: они знали о собственных мужчинах меньше, чем она.
Однажды женщина-полицейский приняла у К'мель доклад о двух туристах с
Нового Марса - ей было приказано не отходить от них. Когда женщина прочла
бумагу, лицо ее исказилось ревнивой яростью.
- Ты называешь себя кошкой. Кошка! Ты свинья, собака, грязное
животное! Это преступление, что такие, как ты, общаются с настоящими
людьми с других планет! Я не могу прекратить это безобразие, но попробуй
только подойти к настоящему землянину! Попробуй только применить на нем
свои штучки!
- Да, мэм, - покорно кивнула К'мель и подумала про себя: "Эта
бедняжка не умеет одеваться и делать прическу. Неудивительно, что она
ненавидит всех, кому удается выглядеть прилично".
Вероятно, эта женщина думала ошеломить ее взрывом ненависти. Она
ошиблась. Квазилюди привыкли к ненависти. И они не видели разницы между
ненавистью открытой и грубой и ненавистью вежливой. Они просто жили с
этим.
Но теперь все изменилось.
Она любила Джестокоста.
Любил ли он ее?
Невозможно! А впрочем, нет: маловероятно. Это считалось и незаконным,
и недостойным настоящего человека, но не невозможным. Он должен был
почувствовать ее любовь.
Если это было так, он не подавал виду.
Любовь между человеком и квазичеловеком была не так уж редка. Когда
это обнаруживалось, квазилюдей убивали, а людям стирали память.
Существовал закон, запрещавший подобный мезальянс. Ученые, создав
квазилюдей, дали им нечеловеческие способности, помогавшие им прыгать на
полсотни метров или телепатировать в пределах двух миль. При этом их
сотворили по образу и подобию людей. Это было удобно: человеческий глаз,
пятипалая рука, размеры - исходя из инженерных соображений, чтобы не
перестраивать помещений, не создавать новые виды одежды и мебели. Внешний
вид человека был достаточно удобен для этих квазилюдей.
О человеческом сердце они забыли.
И вот теперь женщина-кошка К'мель была влюблена в человека,
настоящего человека, достаточно старого, чтобы быть дедом ее отца. Но
чувства ее не были дочерними. Она помнила, как это было с ее отцом: она
любила его, они дружили, она восхищалась им - и оба они не обращали
внимания на то, что он куда больше похож на их кошачьих предков, чем она.
И еще между ними была болезненная пустота никогда не сказанных слов. Они
были так близки, что не могли стать еще ближе. Это создавало страшную
дистанцию. Это разбивало им сердца - и об этом они тоже молчали. Ее отец
умер, и появился этот человек со своей добротой...
"В этом все дело, - прошептала она, - в доброте. Я не видела ее ни в
ком из тех, ушедших. Такой глубокой - никто из моих бедных квазилюдей не
обладает такой. Она заложена в них, но они рождаются в грязи, их смешивают
с грязью всю жизнь и выбрасывают после смерти, как грязь. Откуда же
взяться доброте? А в ней есть какое-то особое величие. Это самое главное,
то из-за чего стоит быть людьми. И странно, странно, что он никогда не
любил женщину..."
К'мель остановилась, похолодев.
А потом утешилась, прошептав: "А если и любил, то это было так давно,
что уже не имеет значения. Он получил меня. Осознает ли это он?"

Повелитель Джестокост осознавал это с трудом. Он привык к преданности
людей, ибо в отношениях с ними соблюдал честность и верность. Он знал и о
преданности назойливой, стремящейся принять физические формы, особенно у
женщин, детей и квазилюдей. Раньше он принимал это спокойно. Теперь он
полагался на то, что К'мель поразительно умна и как гейша давно научилась
контролировать свои чувства.
"Мы живем в несправедливое время, - думал он, - я встретил самую
прекрасную и умную женщину в своей жизни и вынужден ограничиться
платоническими отношениями. Но эти законы о квазилюдях очень липкие. Их
лучше не нарушать: потом не отмоешься. Так что - ничего личного".
Так он думал. Наверное, он был прав.
Если безымянный, которого он не решался вспоминать, приказывает
атаковать Колокол - дело стоит того, чтобы рискнуть жизнью; эмоции не
имеют значения, когда речь идет о Колоколе, о справедливости, о
возвращении на путь прогресса - все это было очень важно. Его жизнь уже не
имела значения - он почти выполнил свою часть работы. Жизнь К'мель тоже не
идет в счет: в случае поражения она навсегда останется квазичеловеком. В
счет идет только Колокол.
Колокол не был колоколом. Так назывался трехмерный ситуационный
компьютер, расположенный этажом ниже Зала Совета. Он выглядел как грубо
отлитый древний колокол. В столе, за которым сидели Повелители, был
вырезан круг, так что они могли смотреть в Колокол и моделировать любую
нужную ситуацию. Спрятанный под полом Банк был ключевым банком памяти ко
всей системе.
Кроме Джестокоста, сегодня на Совете присутствовало трое:
Повелительница Джоанна Гнад, Повелитель Эйссан Оласкоага и Повелитель
Уильям Нездешний (нездешние были древним североавстралийским родом,
репатриировавшимся на Землю).
О'теликели изложил Джестокосту свой план.
К'мель проникнет в камеру для вызванных. Это серьезное преступление,
но ее не смогут убить по обычной процедуре, потому что полетят реле. В
камере она войдет в частичный транс. Джестокост должен будет запросить у
Колокола необходимую информацию. Одного вызова будет достаточно.
О'теликели заверил его, что отвечает за результат. Остальных Повелителей
Совета О'теликели отвлечет.
Идея проста. Сложности начнутся в процессе реализации.
План казался Джестокосту ненадежным, но менять его было поздно. Он
проклинал свою страсть к политике, вовлекшую его в эту интригу. Было уже
поздно отступать: во-первых, он дал слово; во-вторых, ему нравилась
К'мель, как человек, а не как гейша, и он не хотел, чтобы вся ее жизнь
стала нереализованной возможностью. Он знал, как квазилюди относятся к
своему статусу.
С тяжелым сердцем вошел он в Зал Совета. Секретарь, девушка-собака,
вручила ему листок с повесткой дня.
Как К'мель или О'теликели собираются связаться с ним здесь, внутри
зала, со всеми его перехватчиками мысли?
Он устало рухнул в кресло. И чуть не выпрыгнул из него.
Заговорщики, видимо, сами составляли повестку дня. Первым пунктом
стояло: "К'мель, дочь К'макинтоша, кошка (чистопородная), жребий 1138.
Исповедь. Суть: заговор с целью экспорта зародышей гомункулов. Справка:
планета Де Принсемахт".
Повелительница Джоанна уже нажимала на кнопку - планета была хорошо
известна. Ее обитатели, земляне по происхождению, отличались редкой силой.
Один из их лидеров находился сейчас на Земле с торгово-политической
миссией. Он носил титул Сумеречного Принца (Принц Ван де Шеменринг).
Поскольку Джестокост опоздал, к тому времени как он дочитал повестку
дня, К'мель уже ввели в зал. Она была в тюремной одежде. Одежда шла ей. Он
никогда не видел ее ни в чем ином, кроме как в одеянии гейши. В голубой
тюремной тунике К'мель казалась очень юной, очень хрупкой и очень
испуганной. Ее кошачья порода проявлялась только в буйной рыжей шевелюре и
в гибкой силе тела.
Повелитель Эйссан начал:
- Ты покаялась, повтори.
- Этот человек, - она показала на портрет принца, - хотел попасть в
заведение, где для забавы мучили человеческих детей.
- Что?! - вырвалось у всех четверых.
- Где это? - спросила Повелительница Джоанна.
- Там командует человек, очень похожий вот на этого джентльмена. -
К'мель показала на Джестокоста.
Быстро и осторожно она пересекла комнату и положила руку ему на
плечо. Он ощутил холод контакта и услышал птичий клекот в ее мозгу.
О'теликели был здесь.
- Тот человек фунтов на пять легче, чем Повелитель, и он рыжий.
Заведение - в квартале Холодного Заката, вниз по бульвару и под бульвар.
Там живут квазилюди с плохой репутацией.
Колокол помутнел, перебирая всех подозрительных квазилюдей в этом
районе. Потом на экране возникла комната и дети в святочных масках.
- Это не люди, это роботы, это старая глупая пьеса, - рассмеялась
Повелительница Джоанна.
- Потом, - продолжила К'мель, - он хотел увезти домой доллар и
шиллинг. Настоящие. Их нашел робот.
- А что это?
- Древние деньги, настоящие деньги древних Америки и Австралии! У
меня есть копии, а оригиналы - только в музее... Повелитель Уильям,
страстный нумизмат, был явно вне себя.
- ...Робот нашел их в укрытии под Террапортом.
Повелитель Уильям чуть ли не закричал в сторону Колокола:
- Посмотри каждое укрытие, найди эти деньги.
Колокол опять помутнел. Он просчитал все варианты, а потом показал
старую мастерскую. Робот полировал круглые кусочки металла.
Когда Повелитель Уильям увидел их, он пришел в еще большее волнение:
- Немедленно доставь их сюда. Я куплю их!
- Ладно, - сказал Эйссан, - это несколько против правил, но ладно. И
это все? - обратился он к допрашиваемой.
К'мель захныкала. Она была хорошей актрисой.
- Потом он захотел, чтобы я достала ему яйцо гомункула типа "Е".
Повелитель Эйссан включил поиск.
- Может быть, - сказала К'мель, - кто-то уже поместил его под рубрику
"уничтожение".
Колокол и Банк проверили все данные по этой серии. Джестокост
чувствовал, что его нервы напряжены до предела. Человеческий мозг не в
силах запомнить бесчисленные узоры, пролетающие через Колокол, но мозг,
смотревший глазами Джестокоста, не принадлежал человеку. "Да, - подумал
он, - недостойно Повелителя Содействия служить подсматривающим устройством
черт знает для кого."
На экране возникло пятно.
- Это обман, - констатировал Эйссан, - ни следа похищения.
- Возможно, он только попытался это сделать, но у него ничего не
получилось, - заметила Повелительница Джоанна.
- Следите за ним: человек, который хотел украсть старинные монеты,
может украсть, что угодно!
Повелительница Джоанна повернулась к женщине-кошке:
- Ты дурочка. Ты отняла у нас время, отвлекла нас от важных дел...
- Но ведь это было важное дело, - заплакала К'мель, ее рука
соскользнула с плеча Джестокоста, контакт прервался.
- Мы должны вынести приговор.
- Следовало бы наказать ее, - фыркнула Повелительница Джоанна, - да
ладно уж.
Повелитель Джестокост молчал. Внутри у него все пело от радости. Если
О'теликели запомнил хотя бы половину, квазилюди будут знать все
полицейские посты, все укрытия в своих районах. И смертные приговоры будет
не так легко приводить в исполнение.

В ту ночь в коридорах не смолкала музыка. Квазилюди пели от счастья,
казалось бы, без всякой видимой причины.
В ту ночь К'мель плясала танец дикой кошки для очередного клиента, а
вернувшись домой, стала на колени перед портретом отца и возблагодарила
О'теликели за то, что сделал Джестокост. Вся эта история стала известна
лишь следующим поколениям. К тому времени, когда власти, знавшие
Джестокоста и не знавшие О'теликели, согласились вступить в переговоры с
представителями квазилюдей, К'мель уже давно умерла.
Но она прожила хорошую долгую жизнь. Когда К`мель стала слишком
стара, чтобы быть гейшей, она открыла маленький ресторан, быстро
прославившийся своей кухней. Однажды Джестокост навестил ее. В конце обеда
он вдруг сказал:
- В коридорах поют глупую песенку. Из людей ее слышал только я.
- Я не интересуюсь уличными песнями.
- Она называется - "То, что сделала она".
К'мель залилась краской до воротничка модной блузки - она была теперь
зажиточной женщиной. Ресторан с лихвой окупал себя.
- Действительно, глупость.
- Там говорится, что ты любила гоминида...
- Нет. Это неправда.
Ее вспыхнувшие зеленые кошачьи глаза были так же прекрасны, как и
прежде. Она снова была рыжей ведьмой, которую он знал когда-то.
- Я не любила его. Это нельзя так назвать... Я любила только тебя.
- Но в песенке говорится, - настаивал Джестокост, - что это был
гоминид. Принц ван де Шеменринг.
- Кто это?
- Тот силач.
- Ах да! Я забыла его.
Джестокост встал из-за стола:
- Ты прожила хорошую жизнь, К'мель. Ты была женщиной, заговорщицей,
лидером. Ты хоть помнишь, сколько у тебя детей?
- Семьдесят три, - прошипела она. - То, что мы рожаем помногу, еще не
значит, что мы не знаем своих детей.
Веселое настроение оставило Джестокоста. Его лицо стало серьезным,
голос потеплел:
- Прости, К'мель, я не хотел обидеть тебя.
Он не знал, что после его ухода она вышла на кухню и расплакалась.
Потому что с первой их встречи безнадежно любила его.
И после ее смерти ему казалось, что он еще долго встречал ее в
коридорах и шахтах Террапорта. Ее праправнучки были похожи на нее, как две
капли воды, и многие из них стали известными гейшами. Все они считали его
своим крестным отцом. Он часто удивлялся, когда очаровательные юные
девушки посылали ему нежные поцелуи.
Ведь они больше не были рабами. Они были гражданами, и закон защищал
их имущество, жизнь и права.
Джестокост был счастлив. Его политическая страсть пришла к
счастливому завершению. Всю свою жизнь он был влюблен, пылко влюблен...
В леди Справедливость.
Наконец пришел и его смертный час. Он знал, что умирает, и не жалел
ни о чем. Сотни лет назад у него была жена, он любил ее. Его потомки давно
слились для него со всем человечеством.
Но он хотел знать одну вещь, и позвал безымянного, который находился
там, под землей. Он звал всей силой своего мозга, пока не понял, что
услышан.
- Я помог твоему народу.
- Да, - прозвучал тихий шепот в его мозгу.
- Я умираю. Я хочу знать. Она любила меня?
- Она ушла без тебя - потому что она тебя любила. Она не хотела
связывать тебя. Ее любовь была сильна. Сильнее смерти, сильнее жизни,
сильнее времени. Вы никогда не расстанетесь. Никогда!..
- ...Пока есть память людская, - добавил голос после паузы и умолк.
Джестокост откинулся на подушки и стал ждать заката.

"МАЛИНЬКИЕ КАТЯТА" МАТЕРИ ХИТТОН

Плохие взаимоотношения
удерживают от воровства;
Хорошие взаимоотношения
способствуют воровству;
Отличные взаимоотношения
уничтожают воровство.
Ван Браам

Луна стремительно двигалась по небу. Женщина наблюдала. В ее функции
входило наблюдение за лунным экватором. Это была Мать Хиттон - хозяйка
всего оружия Старой Северной Австралии.
Мать Хиттон была румяной жизнерадостной блондинкой неопределенного
возраста. С голубыми глазами, тяжелой грудью, сильными руками. Она
походила на мать семейства, но единственный ребенок, которого она родила,
умер много поколений назад. Теперь она был матерью планеты, а не одного
человека; североавстралийцы спокойно спали, зная, что она на страже. И
оружие спало долгим, болезненным сном.
В эту ночь она уже двухсотый раз бросала взгляд в сторону берега. На
берегу было тихо. Огни, предупреждавшие об опасности, не светились. Но она
чувствовала, что враг где-то притаился: враг, ожидающий возможности
наброситься на нее и на ее планету, обрушиться на богатство
североавстралийцев, - и она в нетерпении хрипела: "Давай же, давай, малыш,
иди навстречу своей смерти, не заставляй меня ждать!"
Она улыбнулась, внезапно осознав, до чего смешны ее мысли.
Она ждала его.
А он об этом не знал. Он, вор, слишком расслабился. Звали его
Бенджакомин Бозарт, и он был очень искусен в деле релаксации.
Никто здесь, в Сунвале на Тьоле, не подозревал о том, что он старший
хранитель гильдии воров, вознесшийся под светом этой ярко-фиолетовой
звезды. Никто не чувствовал запаха Вьолы Сидерии, исходившего от него.
"Вьола Сидерия, - как-то сказала повелительница Ру, - когда-то была
прекраснейшим из миров, а теперь превратилась в самый отвратительный. Ее
народ раньше был образцом для человечества, а теперь это воры, лгуны и
убийцы. И запах душ этих людей хорошо чувствуется". Повелительница Ру
умерла очень давно. Ее очень уважали, но она была неправа. От вора не
исходило никакого запаха. И он знал это. Он был не более "неправ", чем
акула, приближающаяся к треске. Смысл жизни живых существ в том, чтобы
жить, и его научили жить так, как он жил: в погоне за жертвой.
А как иначе он мог жить? Вьола Сидерия давно обанкротилась - еще в те
времена, когда из космоса исчезли фотонные паруса и по звездным путям
начали ходить плосколеты. Его предки остались умирать на планете, лежавшей
вдали от звездного тракта. Но они не хотели умирать. Экология на их
планете изменилась, и сами они стали хищниками, охотившимися на человека,
- хищниками, в которых ожили их первоначальные дикие инстинкты. И он, вор,
был самым лучшим среди них.
Его звали Бенджакомин Бозарт. Он поклялся обокрасть Старую Северную
Австралию или умереть, но умирать он не собирался.
Пляж в Сунвале радовал теплом и уютом. Тьоле была обычной свободной
транзитной планетой. Его оружием была удача и он сам: он верил и в то и в
другое. Североавстралийцы умели убивать. Но и он тоже.
Сейчас на этом чудесном пляже он был счастливым туристом. Но где-то
еще, в какое-то другое время, он мог бы быть хорьком среди кроликов,
ястребом среди голубей.
Бенджакомин Бозарт не знал, что кто-то поджидает его. Кто-то, не
знающий его имени, готовился разбудить смерть - и притом только для него.
Он все еще пребывал в неведении.
Но Мать Хиттон не была в неведении. Она хорошо учуяла его, но пока не
могла обнаружить. Одно из ее орудий зафыркало, но она успокоила его.
А за тысячи звезд отсюда Бенджакомин Бозарт шел по пляжу и улыбался
счастливой улыбкой.

Бенджакомин действительно чувствовал себя туристом. Его загорелое
лицо выражало спокойствие. И гордые, скрытые за темными очками глаза тоже
были спокойными. Его красивый рот, даже не тронутый улыбкой, таил в
уголках нечто привлекательное. Бозарт очень неплохо смотрелся - и это
ничуть не странно: ведь он выглядел значительно моложе своего возраста. И
он шел по прекрасному солнечному пляжу Сунваля.
Волны с белыми гребнями накатывались на берег. Народ Сунваля гордился
тем, что его планета очень походила на Землю. Совсем немногим из них
удалось побывать в колыбели человечества, но они все немного знали
историю, и на многих из них накатывалось мимолетное беспокойство при мысли
о древнем правительстве, до сих пор державшем в руках власть над всеми
мирами Вселенной. Им не нравилось старое Содействие Земли, но они боялись
его. Волны, должно быть, напоминали им о прекрасной Земле, и ни о чем
неприятном, связанном с Землей, они думать не хотели.
А при взгляде на этого человека вспоминалось все самое хорошее на
Земле. Сунвалийцы не ощущали в нем силу и власть. Они беззаботно улыбались
ему, когда он шел вдоль пляжа.
Атмосфера вокруг него была спокойной и безоблачной. Он повернулся
лицом к солнцу и закрыл глаза. Солнечный луч ласкал его веки, как бы
утешая и подбадривая.
Бенджакомин мечтал о величайшей из спланированных когда-либо краж. Он
мечтал украсть добрый кусок того, что принадлежало богатейшему из миров,
созданных человечеством. Он думал о том мгновении, когда украденные им
сокровища попадут на Вьолу Сидерию, откуда он был родом. Бенджакомин
отвернулся от солнечных лучей и бросил ленивый взгляд на людей, загоравших
на пляже. Североавстралийцев в поле зрения не наблюдалось; их легко
узнавали повсюду, потому что это были крупные люди с румяными
жизнерадостными лицами, великолепные атлеты, очень молодо выглядевшие. Он
готовился к тому, чтобы совершить эту кражу, около двухсот лет. Гильдия
воров Вьолы Сидерии продлила ему жизнь до такого большого срока
исключительно с этой целью. Сам Бенджакомин воплощал в себе мечты своей
планеты, некогда являвшейся перекрестком торговых путей, а теперь ставшей
мелким аванпостом, погрязшим в грабежах и кражах.
Вдруг он увидел североавстралийку, выходившую из отеля с явным
намерением направиться на пляж. Он смотрел на нее долгим мечтательным
взглядом. У него было, о чем спросить ее, но ни один взрослый австралиец
не ответил бы на его вопрос. "Как смешно - подумал он, - что я называю их
"австралийцы" даже сейчас, когда никто их уже так не называет - этих
богатых, храбрых, выносливых людей. Воинственные дети, владеющие половиной
мира... А теперь они тираны человечества. Они богаты У них есть
сантаклара, и все остальное человечество вынуждено торговать с
североавстралийцами. Но я этим заниматься не буду. И моя планета не будет.
Мы волки для людей".
Бенджакомин терпеливо ждал. Загоревший под лучами разных солнц, он в
свои двести выглядел на сорок. Одетый обыкновенно, как одеваются туристы,
он мог бы оказаться и интерпланетным коммивояжером, и крупным
контрабандистом, и помощником управляющего космопортом. Он мог бы быть
даже детективом, работающим в области межпланетной торговли. Но он не был
никем из них.
Он был вором, и притом таким искусным вором, что люди сами отдавали
то, чем владели, этому спокойному, уверенному, сероглазому и
светловолосому человеку. Бенджакомин ждал. Женщина посмотрела на него, и в
ее быстром взгляде проскользнуло неприкрытое подозрение.
Но то, что она увидела, должно быть, успокоило ее. Она вдруг громко
позвала: "Джонни, беги сюда, мы здесь можем покупаться", и мальчик лет
восьми или десяти стремительно подбежал к матери.
Бенджакомин напрягся, как кобра. Острый взгляд его сузившихся глаз
сфокусировался на ребенке. А вот и жертва. Не слишком молодой, не слишком
старый. Если бы он был моложе, то ничего бы не знал; если бы он был
старше, то не был бы нужен Бозарту. Североавстралийцы были неустрашимыми
воинами, физически и умственно они могли отразить любое нападение.
Бенджакомин знал, что все, кто приближался к Старой Северной
Австралии и пытался отобрать у нее ее богатства, погибали. И об их судьбе
никто ничего не знал.
И все же он был уверен, что сотни тысяч североавстралийцев должны
знать "секрет". Они постоянно шутили по этому поводу. Бенджакомин много
раз слышал эти шутки, когда был молодым человеком, но теперь, став старым,
он ни на йоту не приблизился к пониманию того, что же имелось в виду.
Между тем жизнь стоила дорого. Он проживал уже третий жизненный срок, и
его народ немало платил за это. Искусные воры, они расплачивались тяжело
добытыми деньгами, покупая лекарство, благодаря которому их великий вор
мог оставаться в живых. Бенджакомин не любил насилия. Но если оно могло
приблизить его к величайшей из краж всех времен, он был готов. Женщина
снова посмотрела на него. Злобная маска мгновенно исчезла с его лица, и
весь он начал излучать добросердечие. Он понравился ей. Она улыбнулась и,
сделав вид, что колеблется (а это было так нехарактерно для
североавстралийцев), сказала:
- Мы, кажется, встречались в отеле. Вы не могли бы присмотреть за
мальчиком, пока я буду купаться?
- Пожалуйста. С удовольствием. Иди сюда, сынок.
Джонни пошел по золотому песку к Бенджакомину - навстречу своей
смерти. Он стал досягаем. А его мать уже отвернулась и пошла к воде.
Тренированная рука вора потянулась к мальчику и схватила его за плечо. С
силой прижав к себе ребенка, прежде чем от успел крикнуть, Бенджакомин
ввел ему "наркотик правды".
Единственной реакцией Джонни была боль, как только наркотик начал
действовать, внутри его черепа что-то взорвалось.
Бенджакомин наблюдал за водой. Мать Джонни плавала. Она смотрела на
них, но никакого беспокойства не выказывала. Ей казалось, что незнакомец
показывает что-то мальчику, а тот внимательно рассматривает.
- Ну что ж, сынок, скажешь мне, как работает ваша внешняя защита?
Но ребенок не отвечал.
- Как работает ваша внешняя защита? Что она собой представляет? -
повторил Бенджакомин.
Мальчик молчал.
Нечто похожее на страх прокатилось по телу Бенджакомина Бозарта,
когда он осознал, что напрасно рискнул своей безопасностью на этой
планете, рискнул планами, которые разработала Вьола Сидерия в надежде
узнать "секрет" североавстралийцев.
Его положили на лопатки очень просто. Ребенка запрограммировали так,
чтобы он ничего не сказал. И любая попытка вытянуть из него информацию
могла закончиться только одним: абсолютным молчанием. Ребенок был просто
не способен говорить.
Солнечные лучи блеснули в мокрых волосах женщины, когда она
обернулась в воде и крикнула:
- Все в порядке, Джонни?
Бенджакомин в ответ успокоительно помахал ей рукой.
- Я показываю ему фотографии, мэм. Они ему нравятся. Купайтесь!
Она на мгновение заколебалась, но потом повернулась и, не спеша,
поплыла вперед.
Джонни под действием наркотика сидел расслабленно, как больной, на
коленях вора.
- Джонни, ты сейчас умрешь, и тебе будет очень больно, если ты мне не
скажешь того, о чем я тебя прошу.
Мальчик вяло попытался освободиться из объятий Бозарта. Тот повторил:
- Тебе будет очень больно, если ты не скажешь. Как работает ваша
внешняя защита? Что она собой представляет?
Ребенок снова попытался освободиться, и Бенджакомин вдруг понял, что
мальчик собирается не ускользнуть от него, а выполнить его требование. Как
только он отпустил Джонни, тот наклонился и начал писать пальцем на мокром
песке.
Внезапно над ними нависла фигура мужчины.
Бенджакомин, испуганный, готовый либо нанести смертельный удар, либо
спастись бегством - скользнул на песок к Джонни со словами: "Это смешная
головоломка. Очень веселая. Покажи-ка мне еще одну". Он улыбнулся
человеку. Тот был ему незнаком. Мужчина бросил на него настороженный
взгляд, который тотчас же исчез, как только он увидел приятное лицо
Бенджакомина, заботливо возившегося с ребенком. Мужчина отошел.
Пальцы мальчика все еще чертили буквы на песке. И тут выстроилась
фраза-загадка: "Малинькие катята" Матери Хиттон".
Женщина выходила из воды, на губах ее застыл вопрос. Бенджакомин
провел рукой по рукаву своей рубашки и извлек вторую иглу, на этот раз с
ядом; чтобы получить его, понадобилась не одна неделя работы в
лаборатории. Он быстро ввела иглу в мозг ребенка как раз на границе между
лбом и тем местом, где начинают расти волосы, которые скроют след от
укола. Игла проникла в череп. Мальчик был мертв.
Убийство произошло. Бенджакомин спокойно стер "секрет", начерченный
на песке. Женщина подошла ближе. Он окликнул ее, и голос его был полон
тревоги и озабоченности: "Мэм, идите сюда! Ваш сын, кажется, потерял
сознание от жары".
Он передал матери тело ребенка. Лицо ее вспыхнуло. Она очень
встревожилась и испугалась, не понимая, что произошло.
Какое-то одно мгновение женщина смотрела ему в глаза. Но
двухсотлетняя тренировка сделала свое дело: мать ничего не увидела. На
убийце не было печати убийства. Ястреб спрятался за личиной голубя. Сердце
заблокировала маска хорошо тренированных мускулов лица.
Бенджакомин вновь обрел свою профессиональную уверенность. Преступник
был готов убить и ее тоже, хоть и сомневался, что сумеет убить взрослую
североавстралийку. С встревоженным видом он сказал ей: "Вы оставайтесь с
ним, а я побегу в отель за помощью. Я быстро".
Он повернулся и побежал. Смотритель пляжа увидел его и бросился
навстречу. "Ребенку плохо!" - прокричал Бенджакомин. Он вернулся к женщине
как раз в тот момент, когда на ее лице появилась гримаса трагедии и...
сомнения.
- Ему не плохо, - сказала она. - Он умер.
- Не может быть! - Бенджакомин казался быть очень встревоженным. Он
выжал из себя все сочувствие, которое только мог изобразить. - Не может
быть! Я только минуту назад с ним разговаривал. Мы чертили маленькие
головоломки на песке.
Женщина заговорила глухим, изломанным голосом, который звучал так,
как будто ему никогда уже не было суждено стать нормальным, навсегда
вобрав в себя тональность неожиданного горя:
- Он умер. Вы видели, как он умер, и я, думаю, тоже видела это. Я не
знаю, что произошло. Он был весь пропитан сантакларой. Он должен был
прожить еще тысячу лет, а теперь вот он умер... Как вас зовут?
- Элдон. Элдон-коммивояжер, мэм. Я живу здесь уже очень давно.

"Малинькие катята" Матери Хиттон. Малинькие катята" Матери Хиттон".
Эта глупая фраза глубоко засела в его мозгу. Кто эта Мать Хиттон? Чья она
мать? Кто "катята"? Может, это неправильное написание слова "котята"? Или
что?
Неужели он убил идиота, чтобы получить идиотский ответ?
Сколько еще дней ему выносить эту потрясенную, но что-то смутно
подозревавшую женщину? Сколько ему еще наблюдать и ждать? Он хочет
вернуться на Вьолу Сидерию, привезти туда добытый им "секрет", как бы плох
он ни был, чтобы сидерийцы начали изучать его. Кто же все-таки такая Мать
Хиттон?
Он заставил себя выйти из комнаты и спуститься вниз.
Жизнь отеля была такой однообразной, что он сразу привлек к себе
всеобщее внимание. Ведь на его руках на пляже умер ребенок. Некоторые
жадные на сенсации люди поговаривали, что это он убил ребенка. Другие же
защищали его, говоря, что хорошо знают Элдона-коммивояжера. Такие
обвинения в его адрес просто смешны.
Люди нисколько не изменились с тех пор, как их суда начали бороздить
всю Вселенную, а сами они рассеялись по многочисленным звездным мирам, не
упуская шанса прокатиться туда и обратно, если есть деньги. Люди
оставались такими, какими были раньше - листочками деревьев, которыми
играет легкий ветерок. Перед Бенджакомином вставала неразрешимая проблема.
Он знал, что любая попытка расшифровать "секрет" неминуемо закончится
столкновением с системой защиты североавстралийцев.
Даже Земля - мать-Земля - которую нельзя было купить ни за какие
деньги, поддалась, когда появился "наркотик жизни". Унция сантаклары,
очищенной, кристаллизованной и называемой "струн", могла продлить жизнь на
сорок-шестьдесят лет. Мерами струна во всех колониях Земли были унция и
фунт, а на Северной Австралии его мерили тоннами. Владея таким сокровищем,
североавстралийцы создали свой собственный, не поддающийся никакому
описанию мир, материальные ресурсы которого стали неисчерпаемыми. Они
могли купить все, что угодно. Они платили тем, что держали в руках жизни
всех существовавших народов.
Сотни лет они накапливали тайные фонды, на которые подкупали все
инопланетные службы, способные обеспечить их безопасность.
Бенджакомин стоял в вестибюле и повторял про себя: "Малинькие катята"
Матери Хиттон."
Мудрость и богатство тысяч миров были сконцентрированы в его мозгу,
но он не отважился бы спросить у кого-то, что значит эта фраза. И внезапно
его осенило. Он вдруг стал похож на человека, который вспомнил о любимой
игре или о том, что сегодня его ждут приятное развлечение, или встреча с
другом, или новое блюдо. Ему пришла в голову очень простая мысль.
Существовал только один способ получить информацию, не вызвав подозрений:
обратиться в библиотеку. Он, по крайней мере, мог бы проверить совершенно
простые, очевидные факты и одновременно изучить все, что известно на
данный момент о "секрете", который он выведал у умирающего мальчика.
И то, что его безопасность подвергается риску, и то, что ему пришлось
убить маленького мальчика, будет оправдано, если он сумеет найти ключ к
пониманию хотя бы одного из слов: "Мать", или "Хиттон", или "Малинькие",
или "катята". Он должен ограбить Северную Австралию!
Бенджакомин стремительно направился в бильярдную, за которой
находилась библиотека. Он вошел.
Это был очень дорогой отель и очень старомодный. Здесь хранились даже
бумажные книги в настоящих переплетах. Бенджакомин пересек комнату. Он
увидел, что здесь имеется даже "Галактическая энциклопедия" в двухстах
томах. Он взял том на "Хи 70", открыл его в конце, поискал слово "Хиттон"
и нашел: "Хиттон, Бенджамин - первооткрыватель старой Северной Австралии.
Является автором одного из механизмов системы внешней защиты. Годы жизни:
10719-17213 нашей эры". И это все. Бенджакомин искал дальше. Слов
"катенок" и "малинький" в таком написании он не нашел нигде: ни в
энциклопедии, ни в других справочниках. Он вышел и пошел наверх в свой
номер.
Наверное, это была какая-то фантазия мальчишки.
Бенджакомин решил сделать еще одну попытку. Мать убитого им мальчика,
полуослепшая от горя и отчаяния, сидела на жестком откидном стуле у входа
в гостиницу. С ней разговаривала другая женщина. Они говорили о том, что
должен приехать муж женщины, потерявшей ребенка. Бенджакомин подошел к
ним, пытаясь обратить на себя внимание, но несчастная мать не заметила
его.
- Я уезжаю, мэм. Я лечу на ближайшую отсюда планету и вернусь через
две или три недели. Если я буду срочно вам нужен, то мой адрес вы найдете
в местном отделении полиции.
Бенджакомин оставил женщину плачущей. Он выехал из тихого отеля,
предварительно получив право на срочный отъезд. Сунвальская полиция, с
которой всегда было легко ладить, не препятствовала ему в получении
срочной выездной визы. В конце концов, у него было удостоверение личности,
у него были деньги, с какой стати полиции Сунваля задерживать гостей
города? Бенджакомин взошел на борт корабля и уже направлялся к каюте, где
мог отдохнуть несколько часов, когда возле него вырос человек. Это был
моложавый мужчина небольшого роста, сероглазый, с пробором посредине.
Это был агент североавстралийской тайной полиции.
Даже Бенджакомин, будучи профессионалом высокого класса, не сумел
распознать в нем полицейского. Ему и в голову не приходило, что библиотека
телепатически прослушивалась, а слово "катенок" в том значении, в каком
его употребляли североавстралийцы, служило сигналом тревоги. Разыскивая в
словарях это слово, он не раз повторял его про себя и таким образом
допустил неслыханную ошибку.
Незнакомец поклонился. Бенджакомин ответил на поклон:
- Я путешествую, ненадолго свободен от дел. У меня не слишком успешно
складывался бизнес в последнее время. А как у вас?
- Меня это мало интересует. Я не зарабатываю денег. Я занимаюсь
техникой. Меня зовут Ливерант.
Бенджакомин смерил незнакомца взглядом: человек действительно был
похож на инженера. Мужчины обменялись небрежным рукопожатием. Ливерант
сказал: "Увидимся в баре попозже. Сначала я немного отдохну".
Расположившись в баре, они не успели сказать друг другу и двух слов,
как корабль озарился вспышкой: из книг и школьных учебников они знали, что
в этот момент судно входит в двухмерное пространство и все космические
параметры начинают отсчитываться суровыми компьютерами, которые передают
информацию капитану корабля.
Они знали все это теоретически, но ощутить процесс на себе им еще
предстояло. Внезапно они почувствовали легкую боль, хотя вентиляционная
система начала уже разбрызгивать успокаивающие вещества. Обоим показалось,
что они слегка пьяны.
Вор Бенджакомин Бозарт был хорошо подготовлен. Любая телепатическая
попытка проникнуть в его мозг, какой бы совершенной она ни была, всегда
натыкалась на животной силы сопротивление, выработанное им еще в юные
годы. Но Бозарт не был подготовлен на случай, если ему придется
встретиться с сознательным обманом. Гильдия воров Вьолы Сидерии никогда не
задумывалась над тем, что ее люди могут столкнуться с чистейшим
надувательством. Ливерант уже выходил на контакт с Северной Австралией, на
деньги которой кормились агенты всех известных планетных систем и которая
подняла на ноги уже сотню тысяч миров. Ливерант завел разговор:
- Жаль, что я не смогу полететь дальше. Я хотел бы попасть на
Олимпию. Там можно купить все, что угодно.
- Я слышал об этом, - сказал Бозарт. - Это смешная маленькая торговая
планета, у которой очень мало реальных шансов выдвинуться.
Ливерант засмеялся, смех его был неподдельно веселым:
- Торговая? Да они не занимаются торговлей! Это простой обман. Они
скупают все награбленное на самых разных планетах, перекрашивают, ставят
свою марку и продают прежним владельцам. Вот в чем заключается их бизнес.
Люди слепы. Нужно только поехать туда - и сразу же можно сделать
состояние. Послушайте, да я горы бы своротил там за год! Никто этого не
понимает, кроме меня и еще нескольких человек. Все, что где-то продается,
в том числе и половина потерпевших аварию кораблей, и добро брошенных
колоний (они все начисто вычищены!) - все попадает на Олимпию.
На самом деле Олимпия была не так уж хороша, и Ливерант не знал,
почему он должен спровадить убийцу именно туда. Но он знал, что это его
долг, а долг нужно выполнять.
За много лет до того, как на планету стали попадать чужаки, в
специальную литературу, упаковочные ярлыки, счета было введено кодовое
слово: "катята" - именно в таком неправильном орфографическом варианте.
Это слово было замаскированным названием внешней луны Северной Австралии,
являвшейся местом, где была сосредоточена система защиты. И простое
употребление слова "катята" приводило систему в действие, являясь сигналом
тревоги, при этом каждый нерв системы приходил в готовность реагируя
быстро и действенно, как накаленный добела вольфрамовый провод.
Когда они собрались выйти из бара, Бенджакомин уже почти перестал
осознавать тот факт, что об Олимпии ему рассказал его новый знакомый. Он
был полон решимости лететь на Вьолу Сидерию и получить разрешение отбыть
на Олимпию, чтобы завоевать эту планету, отобрать у нее ее богатства.

Прибытие Бозарта на родную планету отмечалось не слишком пышно, но
зато сердечно. Старейшины гильдии воров приветствовали его и поздравляли:
"Кто еще способен на то, что удалось сделать тебе, мальчик? Это не
получалось ни у кого. У нас есть шифр, мы знаем, о каком животном идет
речь. Посмотрим-ка у себя". И Совет гильдии обратился к своей собственной
энциклопедии. Они поискали слово "Хиттон" и нашли в статье слово
"катенок". Они не знали, что оно намеренно было введено туда агентом,
которого Северная Австралия держала на их планете.
Агент был подкуплен много лет назад. Все эти годы он ждал своего
задания, не зная, кем завербован, и не мечтая о том, что так просто сможет
заплатить свой долг. Все, что ему требовалось сделать, это добавить лишнюю
страницу в энциклопедию. И он сделал это. Годы, которые он прожил в страхе
и ожидании, стали слишком большим испытанием для него. Он много пил,
боясь, что иначе в конце концов покончит с собой. Но тем не менее, он
выполнил задание, и в энциклопедии появилась дополнительная страница,
включавшая новую фальсифицированную статью, являвшуюся якобы новой
редакцией предыдущей. Вот что в ней было сказано:
"Упомянутые "катята" Северной Австралии есть не что иное, как
органические средства, используемые при заражении земных мутировавших овец
болезнью, благодаря которой они вырабатывают особый вирус, являющийся в
очищенном виде сырьем для производства наркотика "сантаклара". Термин
"катята" получил хождение в связи с тем, что им обозначалась как сама
болезнь, так и ее последствия. Все это предположительно связано с
деятельностью Бенджамина Хиттона, одного из первооткрывателей Северной
Австралии".
Совет воров ознакомился со статьей, и председатель сказал:
- Ну что ж, для тебя все готово. Можешь попытаться. А как ты хочешь
лететь? Через Ньюгамбург, наверное?
- Нет, - ответил Бенджакомин. - Я хочу попробовать через Олимпию.
- Олимпия - это хорошо. Легко добираться. Есть только один шанс из
тысячи, что у тебя не получится. И тогда нам, возможно, придется заплатить
за это. - Председатель криво улыбнулся и вручил Бенджакомину незаполненную
закладную на все имущество Вьолы Сидерии. Потом он хрипло засмеялся и
добавил: - Мы не очень хорошо себя будем чувствовать, если ты одолжишь
слишком много под эту закладную и нам придется платить, а у тебя ничего не
получится.
- Не бойтесь, - сказал Бенджакомин. - Я справлюсь.

Есть планеты, на которых никаким мечтам не суждено сбыться. Но
Олимпия не из их числа. На Олимпии глаза мужчин и женщин прозрачны, потому
что принадлежат незрячим.
"Этот светлый цвет глаз был цветом боли, когда мы еще видели, -
говорил Нахтигаль. - И если твои глаза сбивают тебя с пути истинного,
отвернись, потому что не глаза виноваты, а душа твоя".
Так всегда говорили на Олимпии, где поселенцы ослепли очень давно, но
никогда не переставали чувствовать своего превосходства над зрячими.
Радиолокационные сигналы доставляют удовольствие их мозгу: они
воспринимают радиацию так же хорошо, как люди-животные, дышащие с помощью
маленьких аквариумов, подвешенных к носу. Их рисунки очень четки: им
совершенно необходима четкость. Их здания повисают в воздухе под
немыслимыми углами, а их слепые дети поют песни о том, как скроенный
портным климат меняется в зависимости от выкройки.
Вот на какую планету попал Бозарт. Среди этих слепых он чувствовал,
что мечты уносят его слишком далеко. Он не переставал платить за
информацию, которая ничего не стоила. Вечно облачная и дождливая Олимпия
проплывала мимо него, как будто это была не его, а чужая мечта - приехать
сюда. Он не собирался оставаться здесь, потому что в искрящемся
несговорчивом небе Северной Австралии ему предстояло свидание со смертью.
Только прибыв на Олимпию, Бенджакомин начал вынашивать планы
нападения на Старую Северную Австралию. На второй день ему очень повезло.
Он познакомился с человеком по имени Лавендер, и он был уверен в том, что
слышал это имя раньше. Не будучи членом гильдии воров, Лавендер был
отважным мошенником с навечно запятнанной репутацией.
Неудивительно, что он нашел Лавендера. На протяжении всей прошедшей
недели ему снился этот человек и история его жизни. Он не знал, что все
его сны внедрялись в его сознание североавстралийской контрразведкой.
Сначала его внутренне убедили направиться именно на Олимпию, а потом уже
руководили им здесь в соответствии с необходимостью. Североавстралийская
полиция не отличалась жестокостью, но ей приходилось защищать свою
планету. Кроме того, неотомщенной еще оставалась смерть ребенка.
Последняя встреча Бенджакомина с Лавендером, когда нужно было
заключить сделку, на которую последний уже согласился, прошла драматично.
Лавендер отказался:
- Я не собираюсь высовываться. Я не буду ни на кого нападать и никого
грабить. Да, конечно, я никогда не был пай-мальчиком, но лезть туда, где
меня могут убить... А ты, сволочь, это знаешь.
- Подумай, что мы получим. Деньги. Там денег столько, сколько тебе и
не снилось.
Лавендер засмеялся:
- Ты думаешь, я этого не знаю? Ты мошенник, и я мошенник. И я ничего
не буду делать за пустые слова. Деньги на бочку! Я умею драться, а ты вор,
и я не спрашиваю тебя, зачем ты... но мне сначала нужны мои деньги.
- У меня их нет.
Лавендер встал:
- К чему же тогда разговоры? Тебе не следовало говорить со мной.
Потому что теперь придется выкладывать за то, что я буду молчать.
Лавендер был очень уродлив. Человек, которому немало довелось
погрешить, прежде чем стать настоящим злодеем. Грех - нелегкий труд, и
усилия, необходимые, чтобы его совершить, отпечатываются на лице.
Бозарт смерил его взглядом с головы до ног, спокойно улыбаясь. В его
улыбке не было даже презрения.
- Закрой меня, пока я буду кое-что доставать из кармана.
Лавендер не обратил внимания на его слова. Он не полез за оружием, а
спокойно стоял, постукивая по правой руке большим пальцем левой.
Бенджакомин узнал этот знак, но не подал виду.
- Посмотри, - сказал он, это закладная целой планеты.
- Об этом я уже слыхал, - Лавендер засмеялся.
- Возьми ее.
Тот взял пластинчатую карточку, и глаза его расширились:
- Да она, кажется, настоящая! Действительно настоящая! - Теперь он
стал намного дружелюбнее. - Я никогда таких не держал в руках. Каковы твои
условия?
Между тем мимо них сновали жизнерадостные олимпийцы, одетые в
черно-белые одежды, придававшие им вид людей, которых постигло какое-то
горе. Невероятные геометрические фигуры застыли на их платьях и шляпах. Но
собеседники не обращали внимания на местных жителей. Они были заняты
только собственными переговорами.
Бенджакомин не сомневался в том, что все делает правильно, хотя он
заложил год труда всей Вьолы Сидерии в обмен на неквалифицированную помощь
капитана Лавендера, тогда еще капитана патруля Имперского внутреннего
флота. Он отдал ему закладную. На ней стояла отметка о годичном сроке
гарантийных обязательств. Даже на Олимпии существовали машины, которые
немедленно отправили на Землю информацию об условиях сделки, превратив
закладную в документ, который мог быть предъявлен целой планете. "Вот и
первый шаг к мести, - подумал Лавендер. - После того, как убийца исчезнет,
его народ должен будет выплатить все сполна". Он посмотрел на Бенджакомина
с сочувствием, но тот принял этот взгляд как знак доверия и улыбнулся,
чарующей улыбкой, которую ему было так легко изобразить. Бозарт протянул
Лавендеру правую руку, желая рукопожатием закрепить условия сделки и
придать торжественность моменту. Мужчины пожали друг другу руки, но Бозарт
так никогда и не узнал, что стояло за этим рукопожатием.

"И серой стала земля. И серой стала трава от неба до неба. Но не
возле воды. Не возле горы - низкой или высокой, а лишь возле холмов -
серых-серых. Посмотри на покрытую серебристой рябью полосу света вон у той
звезды... Это Северная Австралия. Весь грязный мусор смыт с нее: все
труды, сомнения, боль...
Бежево-коричневые овцы лежат на серо-голубой траве, а на низком небе
выделяются облака, такие плотные, словно на них опирается потолок всего
мира...
Возьми же больную овечку, человек, за это воздастся тебе. На этой
планете можно стать бессмертным. Если ты ищешь место, где живут простаки и
волшебники, так оно здесь...
Вот и вся книжка, мальчик.
Если ты не видел Северную Австралию, ты не видел ничего. Но когда ты
увидишь ее, ты не поверишь своим глазам...
На картах она обозначена: "Старая Северная Австралия".
Здесь, в сердце звездной системы, находилась ферма, которая
обеспечивала всеобщую безопасность. Это были владения Матери Хиттон. Их
окружали башни, между башнями - натянутые провода. Часть их безобразно
свисала, а часть сияла таким металлическим цветом, которого не встретишь
больше нигде: ни на самой Земле, ни в ее колониях.
Башни с проводами окружали открытое пространство. Посредине этого
открытого пространства простирались земли размером двенадцать тысяч
гектаров, покрытые бетоном. Радары ощупывали каждый миллиметр поверхности
бетона. Ферма жила своей жизнью. В центре располагалась группа зданий. Там
Мать Хиттон работала над задачей, которую поставил себе ее род: обеспечить
надежную защиту планеты.
Ни один микроб не попадал туда и ни один - не исчезал оттуда. Вся еда
доставлялась по воздуху трансмиттером. Здесь жили животные. И жизнь
животных зависела только от нее одной. Умри она внезапно - по несчастной
случайности или убитая животным - власти, имея ее полное факсимиле, с
помощью которого можно обучить под гипнозом новых "нянь", немедленно
принялись бы за это.
Над фермой дул ветер, пригоняя сюда серые тучи с серых холмов,
скользя над серым бетоном. А над башнями радаров неизменно висела
плененная многогранная блестящая луна. Ветер обрушивался на здания, тоже
серые, прежде чем столкнуться с бетонной поверхностью, а потом снова
отправлялся туда, откуда пришел - к серым холмам.
Равнина за пределами группы зданий не нуждалась в особом камуфляже:
она была точь-в-точь такой, как любая другая равнина Северной Австралии.
Бетон же был окрашен в приглушенные тона цвета почвы планеты. Такой была
ферма, на которой жила и работала единственная женщина. В этом и состоял
комплекс всей внешней защиты богатейшего из миров.
Кэтрин Хиттон посмотрела в окно и подумала: "Еще сорок два дня - и я
пойду на рынок. Благословенный день! Я услышу музыку джиги". Женщина
глубоко вдохнула воздух. Она любила эти серые холмы, хоть в молодости
повидала немало других, более ярких планет. Теперь она не могла бросать
своих животных и свои обязанности. Она была единственной и неповторимой
Матерью Хиттон, и здесь жили ее "малинькие катята".
Они с отцом вывели их из земных норок: из самых маленьких и самых
свирепых норок, завезенных сюда с матери-Земли. Из них получились
животные, служившие для охраны от других хищников овец, от которых
получали струн. Но эти животные рождались безумными.
Целые поколения "неонорок" рождались психоаномальными. Они жили,
чтобы умереть, и умирали, чтобы остаться жить. Это были "катята" Северной
Австралии. Животные, в которых смешались все страсти: страх, ярость,
голод, половое влечение, жажда убийства - которые с рычанием пожирали друг
друга и свой молодняк, или людей, или любые другие продукты органической
природы. Эти животные люто ненавидели самих себя и выжили только потому,
что просыпались каждый на своем месте, крепко связанные, когти к когтям,
не имея возможности нанести удар соседу или самому себе. Мать Хиттон
будила их лишь на несколько минут в жизни. Они давали жизнь потомству и
убивали друг друга. Каждый раз она выводила их только по двое.
Весь день она ходила от клетки к клетке. Сон животных был нормальным.
Питание проникало в кровь, и некоторые из них не просыпались годами. Мать
Хиттон занималась их размножением, лишь частично разбудив самцов, а самок
- до такой степени, чтобы они поддавались ветеринарному лечению и уходу.
Она обычно сразу же отделяла молодняк от матерей, а потом кормила
детенышей на протяжении нескольких счастливых недель, пока они не
превращались во взрослых самцов и самок и их хищная натура не начинала
проявлять себя. Глаза их загорались огнем жестокой ненависти и безумия,
рычание наводняло все здания.
В этот раз Мать Хиттон никого не разбудила. Наоборот, она покрепче
связала их. Она перекрыла вход, по которому поступали питательные
вещества. Она ввела им стимулирующее лекарство замедленного действия,
чтобы, когда они проснутся, пробуждение было полным и они смогли
немедленно действовать. Потом она сама приняла успокоительное, откинулась
на спинку стула и начала ждать сигнала.
Когда раздастся сигнал, который проникнет через стены во все здания
фермы, она сделает то, что делала уже тысячу раз: нажмет кнопку сирены, и
всю лабораторию наполнит пронзительный невыносимый звук.
Сотни мутировавших норок проснутся. Их проснувшееся сознание резко
перейдет из состояния сна в состояние активности, и в этом сознании все
смешается: голод, ненависть, ярость и половое влечение. Они начнут рваться
наружу через металлические решетки, стремясь уничтожить друг друга, а
молодняк - стремясь наброситься на нее, Мать Хиттон. Они сметут все на
своем пути.
Она знала, что все будет именно так.
В центре комнаты находился тюнер. Это был очень сильный приемник,
способный воспринимать весь диапазон частот телепатической связи. В этот
тюнер и поступит сигнал суммированной силы эмоций "малиньких катят".
Ярость страстей превысит все возможные пределы. Но сигнал,
заключающий в себе все это, будет еще намеренно усилен: специальная
студия, расположенная в верхней части башенных построек, расширит диапазон
частот, на которые настроен телепатический контроль. Сигнал разнесется
далеко за пределы владений Матери Хиттон. И Луна, вращаясь вокруг своей
оси, будет транслировать сигнал по всей поверхности, а потом он пойдет на
шестнадцать спутников, также являющихся частью системы внешней защиты. И
сигнал облетит не только все ближайшее пространство вокруг них, но и все
ближайшее подпространство. Североавстралийцы хорошо все продумали.
Короткие сигналы тревоги раздались в трансмиттере Матери Хиттон.
Прозвучал сигнал. Палец ее прирос к кнопке.
Тишину разорвала пронзительная сирена.
Норки проснулись.
И комната сразу же наполнилась воем, рычанием, скрежетанием,
щелканьем, шипением. Помимо всего этого, различался еще один звук: он
напоминал звук падающих на поверхность замерзшего озера градин. Это был
звук когтей сотен норок, пытавшихся сломать металлические преграды на
своем пути.
Мать Хиттон услышала бульканье. По-видимому, одна из норок сломала
челюсть и принялась за собственное горло. Мать Хиттон узнала этот звук
рвущегося меха, разрываемых вен. Она прислушивалась: не затихла ли наконец
жертва собственной агрессивности? Но уверенности у Матери Хиттон не было:
слишком сильный шум стоял вокруг. Одной норкой, очевидно, стало меньше.
Комната, где находилась сама Мать Хиттон, была частично защищена от
шумового сигнала. Поэтому старая женщина могла думать, и думала она об
очень странных вещах. Она дрожала от гнева при мысли о том, что столько
живых существ так ужасно страдают: единственные, кого не охраняет система
защиты Северной Австралии.
Она ощущала давно забытое вожделение. Женщина страстно желала того, о
чем давно не вспоминала. Спазмы ярости и страха, сжимавшие сотни этих
животных, сжимали и ее. И ее здравый рассудок не переставал мучиться
вопросами: "Сколько же мне еще терпеть все это? Сколько? Господи, сжалься
над людьми этой планеты. Будь милосерден и ко мне".
Зажегся зеленый свет...
Она нажала кнопку с другой стороны стула, на котором сидела, - пошел
газ. Теряя сознание, она думала о том, что "катята" скоро уснут. Но она
проснется раньше их и приступит к своим обязанностям: найдет живых, уберет
мертвых - тех, кто перегрыз свое собственное горло, и тех, кто погиб от
разрыва сердца; она будет залечивать раны искалеченных и усыплять их, они
будут спать счастливым сном, и в животворном сне к ним будут возвращаться
силы. Пока не прозвучит следующий сигнал тревоги снова не начнет работать
система защиты, стерегущая сокровища ее народа - его благословение и
проклятие.

Все шло точно по плану. Лавендер нашел плосколет. Это было обдуманное
решение, потому что на плосколеты нужно было иметь лицензию, а если ее не
окажется, то планете, населенной проходимцами, придется работать целую
вечность, чтобы заплатить штраф за одержание такого корабля.
Лавендер очень щедро рассчитывался деньгами Бенджакомина. Все
состояние планеты воров пошло в уплату за всякого рода фальшивки:
несуществовавшее посредничество при покупке судового оборудования и
грузов, подбор фиктивных пассажиров. Предполагалось, что все это сработает
на торговлю, которая будет вестись с десятками тысяч планет.
"Дай-ка мне заплатить за это, - говорил Лавендер одному из своих
доверенных лиц, который тоже был североавстралийским агентом. - Я неплохо
заплачу за всю эту дребедень. Чем больше мы потратим, тем лучше".
Не успел Бенджакомин отбыть, как Лавендер послал ему донесение. Он
направил его через капитана корабля, который на самом деле был сменным
командующим военного флота Северной Австралии и которому было приказано
быть осмотрительным, чтобы ни в коем случае не раскрыть себя.
Донесение касалось лицензии на плосколет - за дополнительные двадцать
таблеток струна, что ввергло бы Вьолу Сидерию в такой долг, который она
вряд ли выплатила бы за сотни и сотни лет. Но капитан решил так: "Я не
буду передавать это донесение Ответ все равно будет "да".
Бенджакомин вошел в аппаратную. Это было против предписаний, но он и
нанял этот корабль с целью обойти любые предписания.
Капитан бросил на него недовольный взгляд и сказал:
- Вы пассажир. Вам здесь не место.
- Не беда. Кроме ваших людей, я единственный, кто будет здесь
находиться.
- Уходите. Нам придется платить штраф, если вас застанут здесь.
- Не имеет значения, - заявил Бенджакомин. - Я заплачу.
- Вы? Двадцать таблеток струна? Но это же смешно! Никто не сможет
купить столько!
Бенджакомин засмеялся, думая о том, как он будет владеть тысячами
этих таблеток. Ему нужно было только одно: чтобы корабль доставил его
туда, где он сможет нанести только один удар, пройти через "катят" и
вернуться назад.
Все его мифическое богатство и вся мифическая сила заключались в
уверенности, что победа совсем близко. И выдать закладную - не слишком
большая цена за то, что даст ему в будущем тысячи таких таблеток. Капитан
сказал: "Не стоит рисковать двадцатью таблетками. Но если вы заплатите мне
десять, я скажу вам, как пробраться к системам связи Северной Австралии".
Бенджакомин весь напрягся. На мгновение ему показалось, что он сейчас
умрет. На карту были поставлены весь его труд, все тренировки, чтобы
добиться высочайшей квалификации, убитый мальчик на пляже, спекуляции в
кредит и теперь еще этот неизвестно откуда взявшийся противник! Он пошел
ва-банк:
- Что вам известно?
- Ничего, - ответил капитан.
- Вы сказали: "Северная Австралия" - значит вам что-то известно. Кто
вам сказал?
- Да куда же еще можно ехать, если хочешь сказочно разбогатеть?..
Если вам, конечно, удастся. Ну, тогда двадцать таблеток для вас -
совершеннейший пустяк.
- Триста тысяч жителей моей планеты должны будут работать за это
двести лет.
- Когда вы получите то, что хотите, у вас будет гораздо больше, и
вашим людям не придется работать.
- Да, я знаю.
- Но если вам не удастся то, что вы задумали, закладная все равно
останется у вас.
- Хорошо. Согласен. Везите меня к системам связи. Я заплачу десять
таблеток.
- Давайте карточку.
Бенджакомин отказался. Он был квалифицированным вором, а потому -
очень подозрительным. Он начал думать. На карту ставилась не только его
жизнь. Он очень хотел иметь запасной вариант.
Бенджакомин решил снова рискнуть карточкой. "Я сделаю только отметку
о сроке гарантийных обязательств и верну ее тебе", - сказал капитан.
Бенджакомин был так возбужден, что не заметил, как карточка опустилась в
дубликатор, как была зарегистрирована сделка, а информация об этом пошла
на Олимпию, откуда отправилась на Землю, где немедленно нашлись
коммерческие агентства, готовые выдать деньги под заклад и на протяжении
трехсот лет получать долг от Вьолы Сидерии.
Бенджакомин получил карточку обратно. Он чувствовал себя честным
вором: если он погибнет, карточка исчезнет и его народу не придется
платить; если же он выиграет, то заплатит из собственного кармана.
Он с облегчением опустился на стул. В это время капитан просигналил
рулевому: корабль накренился, меняя курс.
Целых полчаса космического времени они так и летели: Бозарт рядом с
капитаном, который как бы ощупывал курс, не будучи в нем уверен, на самом
деле он направлялся к себе домой. Капитан не должен был показывать, что
ему хорошо известно, куда лететь, - Бенджакомин мог заподозрить неладное.
Но капитан был очень хорошим специалистом. Таким же хорошим, каким хорошим
вором был Бенджакомин.
Они вошли, наконец, в зону действия систем связи. Бозарт пожал руки
членам экипажа:
- Я подам вам сигнал, когда можно будет лететь.
- Удачи вам, сэр, - сказал капитан.
- Да, удачи, - повторил Бенджакомин.
Он вскарабкался в свою космическую яхту, которая находилась на борту
корабля. На долю секунды в иллюминаторе мелькнула перед ним серая
поверхность Северной Австралии. Сам корабль, напоминавший огромный склад,
исчез, и яхта осталась предоставленной самой себе. Она пикировала, и
Бенджакомина объял ужас.
Он так никогда и не узнал, кем была эта женщина, которая хорошо
чувствовала его приближение, потому что на него немедленно обрушился
телепатический сигнал "малиньких катят". Его лихорадочно работавший мозг
содрогнулся от страшного удара. Он еще одну-две секунды оставался самим
собой, хотя эти секунды показались ему вечностью, а потом перестал ощущать
себя Бенджакомином Бозартом. Луна обрушила на него всю мощь агрессивности
норок. Контакты всех нервных клеток его организма видоизменились: то самое
страшное, что может произойти с человеком. Мозг Бозарта, разрушенный
чудовищной перегрузкой, перестал функционировать.
Но тело его прожило еще несколько минут: оно билось в конвульсиях
вожделения и голода, пока рот не вгрызся в руку, а другая рука не начала
рвать на куски лицо, стремясь вытащить из левой глазницы глаз. И он ревел,
как животное, пожирающее самого себя...
Тело Бозарта прожило недолго. Спустя несколько минут из всех артерий
и вен полилась кровь, а голова уткнулась в рулевой механизм. Яхта
стремительно падала вниз, по направлению к тому месту, где хранилось
богатство планеты, которую он мечтал ограбить.
Североавстралийская полиция подобрала яхту. Но все, кто был в
патруле, чувствовали себя очень плохо. Многих тошнило. Они попали в зону
сигнала, когда он был уже минимальным, но этого было достаточно, чтобы
нанести их организмам серьезные повреждения.
Они ничего не хотели знать.
Они хотели забыть...
Один из полицейских помоложе, увидев безжизненное тело, воскликнул:
- Боже, как это могло с ним случиться?
- Он занялся не тем, чем надо, - объяснил капитан полиции.
- Чем же?
- Он хотел ограбить нас, сынок. Мы победили, а каким способом, это
уже неважно.
Молодой полицейский, униженный и злой, взглянул на командира так,
будто собирался наброситься на него.
- Не волнуйся, сынок. Он недолго мучился, и, между прочим, это он
убил Джонни.
- Действительно он?
- Мы его сюда заманили, чтобы он сам нашел свою смерть. Жестоко,
конечно, но другого выхода не было.
Кондиционеры обдували легким свежим воздухом спящих животных. Воздух
коснулся и лица Матери Хиттон. Телепатический приемник был все еще
включен. Она слабо ощутила свое измученное тело, и каждую клеточку фермы,
и луну, и маленькие сателлиты. А вора не было и следа.
Проснувшись окончательно, Мать Хиттон почувствовала, какие на ней
мокрые от пота одежды. Ей нужен был душ и свежее платье...

На Земле, в Центре кредитных выплат, Главный компьютер подал сигнал.
Младший управитель Содействия подошел к машине и протянул руку - к нему
соскользнула карточка. Он взглянул на нее:
"Дебет Вьолы Сидерии - кредит Земли - субкредит по счету Северной
Австралии - четыреста миллионов".
Младший управитель был один в комнате, но не сдержался и присвистнул:
"Мой бог, мы все уже давно умрем - со струном или без струна - а они все
будут платить!" Он пошел рассказать эту странную новость друзьям.
А машина, уже забыв о предыдущей карточке, выдала следующую.

Кордвейнер СМИТ

НА ПЛАНЕТЕ ДРАГОЦЕННЫХ КАМНЕЙ

Представьте себе лошадь. Она взобралась через расселины на утес из
драгоценных камней. И любовь человека была той силой, которая двигала ее.
Представьте себе Миззер, планету утешения, где наследный правитель,
полковник Уэддер, поставил все явления общественной жизни в такие жесткие
рамки, что малейший отход от стандарта стал рассматриваться как
преступление.
Представьте себе Женевьеву, которая была так богата, что стала
пленницей собственного богатства; которая была так прекрасна, что стала
жертвой собственной красоты; которая была так умна, что знала: ничего,
абсолютно ничего нельзя поделать со своей судьбой.
Представьте себе Кэшера О`Нейла, блуждавшего среди планет, жаждавшего
справедливости и в глубине души таившего надежду, что справедливость и
месть - разные вещи.
Представьте себе Понтопидан, планету из драгоценных камней, где люди
были слишком богаты и заняты, чтобы иметь хорошую пищу, свежий воздух и
здоровые развлечения. Все, что у них было, - это алмазы, рубины, турмалины
и изумруды.
Соедините все это и вы узнаете одну из самых странных историй,
которую рассказывают в различных мирах.

Когда Кэшер О`Нейл прибыл на Понтопидан, он узнал, что ее столица
называлась Андерсен. Шло второе столетие Возрождения Человека. Повсюду
люди выискивали себе старинные имена, разговаривали на мертвых языках,
следовали древним обычаям. И происходило это с такой быстротой, с какой
роботы и люди-животные-гомункулы могли извлекать информацию из всякой
рухляди на заброшенных звездных путях или в подземных руинах самой
колыбели Человека.
Возрождение сыграло роковую роль в судьбе Кэшера. На его родной
планете Миззер оно привело к революции и его изгнанию. Кэшер был
племянником бывшего правителя планеты, Курафа, чья коллекция фильмов об
обычаях разных планет считалась богатейшей в заселенной части Галактики.
Кэшер оставался в стороне от политической борьбы, выражая впрочем
молчаливое одобрение, когда полковники Джибна и Уэддер взяли планету в
свои руки во имя реформы. Он обратился с мольбой о помощи к Содействию
лишь тогда, когда Уэддер стал тираном, но безрезультатно. И вот теперь он
путешествовал среди звезд в поисках людей и оружия, чтобы уничтожить
Уэддера и сделать столицу Миззера Кахир богатым и прекрасным городом,
каким он был прежде.
О`Нейл почувствовал, что его дело безнадежно, когда приземлился на
Понтопидане. Люди здесь были добросердечны, дружелюбны и умны, у них не
было причин для войн, не было оружия для борьбы и не было врагов, с
которыми следовало сражаться. Уровень общественного сознания был здесь не
слишком высок. Понтопидан занимали в основном мелкие повседневные дела.
Во время его прибытия, понтопидане находились в состоянии крайнего
возбуждения из-за лошади. Какая ерунда! Ну кто из миззериан стал бы
волноваться из-за какой-то лошади?!
Именно так и заявил Кэшер О`Нейл:
- К чему столько волнений из-за лошади? У нас на Миззере масса
лошадей. Это существа с четырьмя руками, и весят они в восемь раз больше
человека. На каждой руке у них по одному пальцу. Ноготь на пальце очень
прочный, и поэтому они быстро бегают. Наш народ держит их для езды.
- А зачем ездить? - удивился герцог Уинсент, наследный правитель
Понтопидана. - Зачем ездить, если можно летать? У вас что, нет
орнитоптеров?
- Мы не ездим на них, - возразил Кэшер с негодованием. - Мы
заставляем их бегать наперегонки, и та, что выигрывает, получает приз.
- Но тогда, - заметил Филипп Уинсент, получается как-то нелогично.
Испытав этих четырехпальцевых созданий, вы узнаете, кто из них самый
быстрый. И что дальше? Какой в этом смысл?
Племянница его прервала. Это было маленькое хрупкое создание. Кэшер
О`Нейл любил женщин покрупнее с ясными серыми глазами, тщательно
очерченными бровями, изысканной прической из серебристых волос и
маленьким, очень чувственным ротиком. В соответствии с местной модой лицо
племянницы покрывала какая-то пудра или мазь, розовая, под цвет лица, но с
оттенком сиреневого. Женщину двадцати двух лет такой оттенок уже бы
старил, и она выглядела бы как потасканная кокетка. На Женевьеву же
приятно было смотреть, хотя ее экстравагантность и била в глаза. Она
производила впечатление счастливого ребенка, играющего во взрослого, и это
у нее хорошо получалось. Кэшер знал, что на этих отдаленных планетах порой
трудно угадать возраст их обитателей. Женевьева могла оказаться и шикарной
дамой далеко не первой молодости. Однако вновь взглянув на нее, Кэшер
усомнился в своем предположении. Говорила она с юношеской дерзостью.
- Но дядя, они же животные!
- Знаю, - пробормотал дядя.
- Но дядя, разве ты не понимаешь?
- Перестань говорить "но дядя", и скажи, что ты имеешь в виду, -
проворчал с теплотой в голосе диктатор.
- О животных ничего нельзя сказать наверняка.
- Ну конечно, - согласился дядя.
- Это получается как в игре, дядя, - поясняла Женевьева. - Они
никогда не уверены, что кто-нибудь из них дважды сделает одно и то же.
Представь себе, какое это чудесное зрелище: прекрасные огромные создания с
Земли бегают по кругу на своих четырех пальцах, а их большие ногти
выбивают драгоценные камни из почвы!
- Не думаю, что это действительно так. Планета Миззер богата не
драгоценными камнями, как наша, а землей. У тебя ведь есть горшки с
богатой, питательной и мягкой землей, не так ли?
- Конечно, дядя. И я знаю, сколько ты заплатил за нее. Ты был очень
щедр. И до сих пор щедр, - дипломатично добавила она, быстро взглянув при
этом на Кэшера О`Нейла, чтобы выяснить, как он оценил семейную любовь.
- Мы не очень богаты землями на Миззере. В основном это пески, а
земля для возделывания есть только вдоль Двенадцати Нилов - это наши
крупные реки.
- Я видела фотографии рек, - вспомнила Женевьева. - Воображаю, как
живется в мире полном земли для цветочных горшков!
- Ты отклонилась от темы, дорогая. Мы лишь хотели узнать, зачем
кому-то понадобилось привозить лошадь на Понтопидан. Я думаю, вы могли бы
посостязаться с лошадью, если бы у вас был секундомер. Но будет ли это
интересно? Попробуете, молодой человек?
Кэшер О`Нейл постарался не выйти за рамки приличий.
- На моей родине лошади соревнуются лишь между собой. Я видел, как
мой дядя засекал время каждой из множества участниц соревнований.
- Ваш дядя? - заинтересовался правитель. - А кто же такой ваш дядя,
если у него по кругу бегают эти ваши четырехпалые лошади? Ведь они с Земли
и очень дорогие.
Кэшер почувствовал, как у него сдавило горло.
- Мой дядя... я думал, вы знаете... был прежним правителем на
Миззере.
Герцог Уинсент для человека его комплекции легко вскочил на ноги.
Юная Женевьева судорожно схватилась за горло.
- Кураф! - воскликнул диктатор. - Кураф! Даже у нас мы наслышаны о
нем. Но ведь вы вроде патриот Миззера, а не человек Курафа.
- У него не было детей... - сказал Кэшер.
- Конечно же, при его-то образе жизни, - проворчал старик.
- ...а я его племянник и наследник. Но я не хочу восстанавливать
тоталитарную власть, даже если и стану правителем. Просто я хочу
избавиться от полковника Уэддера. Он разорил мой народ, и я ищу деньги,
оружие или поддержку, чтобы освободить родную землю от гнета.
Суть была именно в этом, подумал Кэшер О`Нейл. После такого заявления
люди либо начинали ему верить, либо нет. Если не верили, он вряд ли мог
что-то поделать. Если верили, он мог вызвать у них некоторую симпатию.
Поначалу только симпатию - не помощь.
Однако Содействие, отказавшись предпринимать какие-либо действия
против полковника Уэддера, выдало О`Нейлу пропуск путешественника по всему
миру. Это было то, чего обыкновенный человек не мог приобрести даже за
сбережения в течение сотен жизней. Его порочный старый дядя уехал в
Санвейл на Триалле, заброшенную планету, чтобы там доживать между казино и
пляжем. О`Нейл стал совестью Миззера. Только он, единственный среди
межзвездных путешественников, серьезно помышлял о том, чтобы бороться за
свободу Двенадцати Нилов. И здесь мог настать решающий момент.
- Я не намерен оказывать вам поддержку, - заявил наследственный
правитель, но произнес это дружественным тоном.
Племянница дернула его за рукав.
Старик продолжил:
- Перестань, девочка. Я не собираюсь давать тебе ничего, если ты из
рода этих порочных Курафов, если только...
- Все что угодно, сэр, чтобы я мог получить помощь или оружие и
вернуться домой к Двенадцати Нилам.
- Ну ладно. Если только ты откроешь мне свой ум, я ведь очень
неплохой телепат.
- Открыть мой разум? Но зачем?
Это было совершенно неприлично, и О`Нейл был шокирован.
Различные мужчины и женщины, правительства планет добивались от него
множества странных вещей, но никто прежде с такой беззастенчивой наглостью
не просил его открыть ум.
- Зачем вам мой ум? - продолжал О`Нейл. - Какая вам от этого польза?
В моей памяти нет ничего особенного.
- Чтобы убедиться, - объяснил наследственный правитель, - что ты не
слишком носишься со своими убеждениями. Если ты уверен, что знаешь, что
надо делать, ты можешь стать еще одним полковником Уэддером и принести
своему народу много новых страданий ради какой-либо неосуществимой утопии.
А если тебе, наоборот, на все наплевать, ты можешь стать похожим на своего
дядю. Правда, по-настоящему, он не приносил большого вреда. Он просто
обкрадывал планету и у него были необычные привычки, о которых ходили
сплетни среди звезд. Но ведь за всю свою жизнь он никого не убил, не так
ли?
- Нет, сэр, - подтвердил О`Нейл. - Никого.
Кэшеру было приятно, что он может сказать хоть одно доброе слово о
своем дяде, ведь о нем мало что можно было сказать хорошего.
- Я не люблю распутных старых слюнтяев, подобных твоему дяде, -
сказал Филипп Уинсент, - но они и не вызывают у меня ненависти. Они не
очень обижают других. По-настоящему они обижают только себя. Они
просаживают свое богатство. Вот как с теми лошадьми на Миззере. Мы никогда
бы не завезли в Понтопидан живых существ, только для того, чтобы играть с
ними. А ты знаешь, мы хоть и не так богаты, как Старая Северная Австралия,
но у нас здесь хорошие доходы.
О`Нейл не стал спорить. Он был осторожным юношей, а ставка была
слишком велика, и он промолчал.
Правитель поглядел на него пронизывающим взглядом. Ему понравилось
тактичное молчание Кэшера. Женевьева вновь потянула его за рукав, но он,
нахмурившись, не прореагировал.
- Если, - продолжил Уинсент, - ты выдержишь два испытания, я дам тебе
зеленый рубин величиной с мою голову. Конечно, если разрешит мой совет. Но
мне думается, я смогу их уговорить. Первое испытание состоит в том, что ты
позволишь мне заглянуть в свой ум, и я смогу убедиться, что не имею дело с
очередным фанатиком, который представляет опасность для человечества. В
противном случае я угощу тебя обедом и отправлю с планеты как можно
быстрее. А второе испытание состоит вот в чем: реши загадку нашей лошади.
Единственной лошади на Понтопидане. Почему здесь это животное? Что мы
должны с ним делать? Если оно вкусное, как его приготовить? Или, быть
может, мы можем продать лошадь в другой мир, подобный вашему Миззеру, где,
как видно, ценят лошадей?
- Благодарю вас, сэр, - сказал Кэшер О`Нейл.
- Но, дядя... - начала было Женевьева.
- Помолчи, детка, дай юноше сказать, - остановил ее диктатор.
- Я хотел спросить только, - сказал О`Нейл, - что можно сделать с
зеленым рубином. Я даже не знал, что они бывают зеленые.
- Это то, в чем мы специализируемся на Понтопидане. У нас развиты
геолого-химические науки. Ученые установили, что наша планета изначально
являлась осколком другой взорвавшейся планеты. А использовать рубин
просто. С помощью зеленого рубина вы получите луч лазера, который может
смести весь город Кахир в одно мгновение. Но тебе придется еще
попутешествовать, чтобы найти корабль и получить аппарат для установки
твоего зеленого рубина. Если, конечно, я дам его тебе. Тогда ты еще далеко
продвинешься в своей борьбе с полковником Уэддером.
- Благодарю вас, благодарю вас, достопочтенный сэр! - воскликнул
Кэшер О`Нейл.
- Но, дядя, - все-таки выговорила Женевьева, зачем устраивать эти два
испытания, если я знаю ответы на твои вопросы?
- Ты узнала все о нем, - уточнил правитель, - с помощью какого-либо
своего способа?
Женевьева вспыхнула под гримом сиреневого цвета.
- Я знаю столько, сколько необходимо для нас.
- А откуда ты это знаешь, дорогая?
- Просто знаю.
Дядя ничего не сказал, только снисходительно улыбнулся, как будто уже
не раз слышал эту фразу раньше.
Она топнула ножкой.
- И о лошади я тоже знаю, абсолютно все.
- А ты ее видела?
- Нет.
- Ты говорила с ней?
- Лошади не умеют говорить.
- А большинство гомункулов могут, - сказал дядя.
- Но это не гомункул. Это обыкновенная неизменившаяся старая земная
лошадь. Она никогда не разговаривала.
- Тогда что же ты знаешь, моя дорогая? - В голосе дяди звучала
любовь, но присутствовала также и нотка нетерпения.
- Я засняла все. Историю лошади Понтопидана. Я собиралась показать
вам ее сегодня утром, но ваша канцелярия послала сюда этого молодого
человека.
Кэшер О`Нейл взглянул на Женевьеву извиняющимся взглядом.
Она не заметила его. Она глядела на дядю.
- Ну что ж, раз ты все это сделала, можно взглянуть.
Он посмотрел на обслуживающих.
- Внесите стулья и принесите напитки. Вы знаете, что пью я. Юная леди
выпьет чай с лимоном. Настоящий. Вам кофе, молодой человек?
- У вас есть кофе! - воскликнул Кэшер О`Нейл.
И сразу почувствовал, что сморозил глупость. Понтопидан был богатой
планетой.
Стулья расставили по местам, принесли напитки. Наследный правитель
выглядел задумчивым, словно еще и еще раз взвешивал в уме свое предложение
Кэшеру О`Нейлу. Наконец он обратился к гостю, понизив голос:
- Наш уговор остается в силе? Не обращайте внимания на то, что
говорит моя племянница.
Кэшер энергично кивнул. И правитель снова начал хмуриться на своих и
успокоился только тогда, когда тигрочеловек вошел в комнату, неся поднос с
акробатическим изяществом. Стулья стояли уже на месте.
Уинсент велел племяннице сесть и кивком предложил Кэшеру О`Нейлу
занять место по другую сторону от себя.
Затем приказал:
- Притушите свет.
Комната погрузилась в полутьму.
Люди заняли места за тремя основными сиденьями, а гомункулы присели
на скамейки позади них. Говорили очень мало. Кэшер О`Нейл подумал, что
правитель Понтопидана не слишком обременен заботами, если он интересовался
такой чепухой как какая-то лошадь. Похоже было, все его обязанности
исчерпывались опекой племянницы и наблюдением за тем, как роботы грузят
драгоценные камни, в то время как гомункулы взвешивают их, делают записи и
выписывают счета заказчикам.

Видеофон оказался удивительным устройством. Экрана не было.
Тем не менее прямо перед ними появилось изображение планеты
Понтопидан. Она сверкала в безвоздушном пространстве, словно демонстрируя,
какие несметные сокровища сокрыты в ее недрах. То тут, то там виднелись
огромные купола, похожие на тот, в котором располагался дворец.
Голос Женевьевы, по-девичьи звонкий, начал за кадром рассказ о
планете. Очевидно ее информация была подготовлена не только для отца, но и
для гостей из внешнего мира. Конечно же, подумал Кэшер О'Нейл, если они не
производят достаточно продуктов питания с помощью гидропоники и у них нет
ни единого настоящего человеческого поселения, то им приходится активно
вести торговлю, привлекая заинтересованных лиц из других миров.
Рассказ был интересным, но сама девушка вызывала еще больший интерес.
Ее лицо сияло в мерцающем свете, который отражали объемные образы размером
чуть больше метра. О'Нейл подумал, что никогда еще ему не приходилось
встречать женщину, в которой так сочетались бы ум и очарование. Она была
женственной до кончиков пальцев, и в то же время с очень развитым
интеллектом. Чувствовалось, что ей нравилось быть умной. Это предвещало
счастливую жизнь. Кэшер поймал себя на том, что украдкой разглядывает
Женевьеву. Взгляды их на мгновение встретились. Полумрак позволил им
скрыть смущение.
Видеофон перешел к рассказу о дипси - гигантских каньонах,
прорезавших поверхность планеты. Некоторые цветные виды были настолько
необыкновенными, что трудно было поверить в их реальность. Кэшер О'Нейл
входил в число первых лиц планеты Миззер и много времени провел,
рассматривая коллекции видеозаписей своего дяди. Среди них были
изображения самых удивительных миров. Но никогда он не видел ничего
подобного.
Один из пейзажей запечатлел заход солнца за шестикилометровую скалу
из материала, напоминающего изумруд. Необычайно яркие лучи небольшого, но
мощного сиреневого понтопиданского солнца струились по изумрудному склону
словно живая вода. Даже созерцание редуцированного образа размером метр на
метр захватывало дух.
Порода на дне дипси подверглась выветриванию, образуя причудливые
цилиндрические колонны, которые, по-видимому, разрушались, достигнув
высоты в два-три человеческих роста.
Голос Женевьевы объяснял, что слишком плотная атмосфера Понтопидана
будет непригодной для дыхания человека в течение последующих двух тысяч
пятисот двадцати лет, поскольку обитатели планеты не хотят безрассудно
тратить свои богатства на такую роскошь, как изменение атмосферы:
учитывая, что все население планеты составляет всего шестьдесят тысяч
живых существ, они носили маски или же жили в своих городах под куполами,
некоторые из которых в радиусе имели много километров. Помимо обычной
гидропоники они ввезли семь с половиной гектаров садовой почвы в пять с
половиной сантиметров глубиной вместе с достаточным количеством воды,
чтобы сделать сады богатыми и плодоносными. Они также доставили сюда
червей по цене восьмикаратного бриллианта за живого червя в надежде
сохранить почву садов рыхлой и живой.
Записанный на пленку голос Женевьевы звучал гордо, рассказывая о
достижениях своего народа и становился грустным, повествуя о трудностях,
испытываемых обитателями Понтопидана: "Уже многие обитатели планеты бежали
от радиоактивности. Гейзеры могут быть в любой момент загрязнены. Поэтому
мы так заботливо за ними присматриваем. Ни один из них пока не исчерпан,
за исключением Хиппи Дипси, откуда пришла лошадь. Взгляните на следующую
картину".
Камера поднималась все выше и выше от поверхности планеты. Она
странствовала среди гор из алмазов и долин из турмалинов, затем отразила
черно-голубой диссонанс - внутреннее пространство. Один из каньонов с
высоты выглядел гротескным подобием женских бедер, поднимавшихся вершинами
полуразрушенных холмов, плавно переходящих к северу в яркую, радужную
равнину.
- Это, - пояснила Женевьева, перебивая свой собственный голос на
экране, - Хиппи Дипси. Вон там, видишь, голубое? Это единственное озеро на
весь Понтопидан. И здесь мы спускаемся в лачугу отшельника.

Кэшер О'Нейл почти явственно ощутил головокружение, когда камера
рухнула вниз в глубину огромного каньона. Казалось, что края каньона
движутся, словно губы, отворяясь и принимая внутрь камеру, чтобы
проглотить.
Внезапно они очутились возле прекрасного озерца. На берегу стояла
маленькая хижина. В дверном проеме сидел мужчина. Он был мертв.
Он находился там уже длительное время; тело его почти
мумифицировалось.
Записанный голос Женевьевы объяснял: "...по обычаям и законам
ностриллиан, они объявили ему, что время его вышло. Они наказали ему идти
в Дом умирающих, когда у него иссякли силы жить. В Старой Северной
Австралии обитатели настолько богаты, что дают возможность каждому жить,
сколько он хочет. Любой старик может с помощью струна совершить омоложение
снова и снова и получить право на жизнь. Если же его желание жить
иссякает, он приглашается в Дом умирающих, где пронзительно кричит дни и
недели, задыхаясь от блаженства, пока не умирает в состоянии полного
счастья..."
Тут последовала небольшая заминка, различимая даже в записи.
"Мы не знаем, почему этот человек отказался от продления жизни. Он
заявил, что у него были видения Хиппи Дипси и что это самое прекрасное
место среди всех миров, что он хочет построить там убежище и жить в
одиночестве, взяв с собой лишь своих любимцев. Мы думали, что это какие-то
маленькие домашние животные. Когда его предупреждали о том, что Хиппи
Дипси очень опасное место, он ответил, что его это не волнует, потому что
он стар и все равно ему скоро умирать. Затем он предложил заплатить нам
планетарный подоходный налог в двенадцатикратном размере, если мы
предоставим ему двадцать гектаров территории Хиппи Дипси на условиях
полного владения. Никаких съемок, никакого сканнирования, никакой помощи,
никаких посетителей. Только одиночество и пейзаж. Звали его Перинье. Мой
дедушка больше не спрашивал ни о чем, кроме как о переводе кредита.
Заплатив, Перинье попросил оставить его одного и после смерти. Он даже не
захотел, чтобы его запустили в ракете на орбиту Понтопидана навечно, чтобы
начать медленное путешествие в никуда, как поступали многие из людей. С
момента его поселения там - это наша первая съемка. Мы сделали это тогда,
когда свет покинул гостиную и один из тигролюдей высказал уверенность, что
человеческий разум подошел к концу в Хиппи Дипси.
Мы и не предполагали, что там осталось любимое животное старика. Мы
никогда не пытались снимать лошадь. Она прибыла самостоятельно, покинув
место, где находилась хижина Перинье".

Внезапно затараторил находившийся в комнате робот:
"Люди, люди! Движущийся объект пришел из Хиппи Дипси. Объект имеет
неправильную форму. Люди, ответьте мне, люди, ответьте! Уничтожить или не
уничтожить? Это неправильный объект. Он упал и не взлетает".
Резкий щелчок прекратил трескотню робота.
Ладно скроенная женщина на экране принялась за дело. По ее гибкой
грациозной походке Кэшер О'Нейл предположил, что ее предки были кошками,
хотя ничто в ее манерах и одежде не говорило, что она не относится к
людям.
Женщина в кадре включила экран. Она двигала руками перед собой, как
слепая, прокладывая себе дорогу ясным днем.
На внутреннем экране возникло лицо.
- Что за лицо! - удивился Кэшер О'Нейл. - Да это лошадь!
Лицо, подобное новорожденному коту, представить себе легко: Миззер
полон котов. Но представить себе лицо с огромным ртом, с большими желтыми
зубами, с массивным носом... И эти странные глаза, глядевшие так
дружелюбно... Кадры мелькали, но ни один из них не отразил ничего
враждебного в зрачках лошади. Это были спокойные добрые глаза. Два нелепых
уха торчали вверх и небольшой клок золотистых волос стоял гребешком на
голове между ушей.
Сцена вокруг также выглядела комично: у всех присутствующих был
изумленный вид. Женщина-кошка была удивлена не менее зрителей. Незаметно
для себя она коснулась кнопки записи и невольно засняла на пленку себя и
свои действия.
Женевьева прошептала:
- Позже мы установили, что это палонинский пони. Это очень
своеобразный вид лошади. И Перинье сделал его бессмертным, или почти
бессмертным.
- Шшш! - шикнул на нее правитель.
Экран внутри экрана показывал, как женщина-кошка сделала еще
несколько движений руками в воздухе. Вид расширился.
У лошади было четыре одинаковых конечностей - рук или ног, определить
было трудно.
Животное прокладывало себе путь через узкую расщелину из рубинов,
которая вела наружу из Хиппи Дипси. Она тяжело дышала. Кислородные баллоны
у нее на боках сильно подпрыгивали, когда она карабкалась по склонам.
Должно быть, она увидела что-то, возможно, образ женщины-кошки, потому что
заговорила:
- Уаа, уаа!
Женщина-кошка на ближнем экране произнесла очень четко:
- Назовите ваше имя, возраст, вид и вашего старшего на этой планете.
В голосе ее слышалось едва заметное чувство превосходства.
- Уаа, уаа, уаа!
Кэшер О'Нейл понимал, что происходит нечто нелепое. Для него лошадь,
даже такая необычная, как эта, была не такой диковиной, как для обитателей
Понтопидана. Если хорошенько присмотреться, в лошади не было ничего
сверхъестественного по меркам Двенадцати Нилов или Лошадиного Базарчика в
родном городе Кэшера. Это был взрослый жеребец, уже не годный ни для
размножения ни для седла. В золотой гриве мелькала седина, зубы были
заметно стерты. На теле животного виднелись следы травм и ран. Оно было
пригодно лишь для того, чтобы забить его и скормить собакам. Но он ничего
не сказал, сидящим здесь людям. Они все еще были зачарованы зрелищем.
Женщина-кошка настаивала на своем:
- Ваше имя не Уауауа. Идентифицируйте себя соответствующим образом.
Сначала имя.
Лошадь ответила ей тем же словом на более высокой ноте.
Вероятно забыв, что она записывает себя, как бывает в чрезвычайной
ситуации, женщина-кошка сказала:
- Я позову настоящих людей, если вы не ответите! Они рассердятся
по-настоящему!
Лошадь округлила глаза, но ничего не ответила.
Женщина-кошка нажала сигнал тревоги и сообщила:
- Мне нужен орнитоптер. Большой. Чрезвычайное положение. Необходимо
отправиться в Хиппи Дипси. Там находится не человек, а животное, оно не в
состоянии говорить.
Лошадь, казалось, поняла смысл послания, и попыталась подтвердить
его:
- Уаа, уаа, уаа!
- Взгляните, - сказала женщина-кошка кому-то на экране, - что он
делает. Очевидно, что-то случилось.
Тонкий отдаленный голос с другого экрана раздраженно возразил:
- Глупая женщина-кошка! Невозможно полететь на орнитоптере в Дипси.
Скажи своему слабоумному приятелю, чтобы он возвращался назад, и мы
подберем его космической ракетой.
- Уаа, уаа, уаа! - с нетерпением сказала лошадь.
- Это не мой приятель. - Резко воспротивилась женщина-кошка. - Я
обнаружила его пару минут назад. Он просит помощи. Любому идиоту это ясно,
даже если язык животного нам не понятен.
Изображение исчезло.

Следующий кадр показывал крохотную человеческую фигурку, орудующую
прожектором на вершине невообразимо высокого утеса. Луч прожектора касался
участков скалы. Отсвечивающий блестящий склон ее напоминал стену дома со
множеством таинственных окон. Отблески рассыпались и исчезали по мере
перемещения прожектора.
Далеко внизу появилась вспышка. Огонь пришел изнутри горы.
Даже увеличивающим объективом оператор не мог получить детальную
картину. С одной стороны маячила фигура лошади, ее ноги разошлись под
немыслимыми углами, она пыталась удержаться в расщелине, по другую сторону
от сияния виднелись крохотные фигурки людей, раскачивающиеся на
своеобразных перевязях в попытке добраться до лошади.
В отличие от не очень четкого изображения, техника записи позволяла
различать все звуки, даже усталое дыхание старой лошади. Она вновь
произнесла одно из своих специфических лошадиных слов. Она наблюдала за
людьми, и была при этом убеждена в их добрых намерениях. Ее огромные,
печальные, глаза были различимы в свете проектора. Время от времени лошадь
вглядывалась вниз и вздрагивала от испуга.
Кэшер О'Нейл считал поведение животного вполне естественным. Ведь
лошадь успела преодолеть четыре из семикилометровой высоты скалы, и теперь
ей грозила опасность сорваться вниз.
Среди группы людей, роботов и гомункулов, громко раздавался голос
человека-тигра:
- Это рискованно, но не очень. Я смогу перепрыгнуть через огонь и
помочь этому горемыке - обвязать его канатом, чтобы он не свалился вниз
прежде, чем мы закончим работу. А возможно, я смогу просто охватить его
руками и перепрыгнуть назад. Это будет абсолютно безопасно, если мы
обвяжемся страховыми веревками. Я никогда не видел менее цепкого существа
в моей жизни. То, что можно было бы назвать "пальцами", выглядит у него
как маленькие коробочки из кости, мало пригодные еще для лазания.
Раздалось бормотание других голосов и затем приказ старшего:
- Вперед!
Никто не был готов к тому, что произошло затем.
Оператор снимал человека-тигра, когда к его широкой талии прикрепляли
веревку. Человеку-тигру не потрудились придать чисто человеческую
внешность. Уши у него торчали на верхушке головы, желтые и черные полосы
пересекали лицо, огромные резцы выглядывали изо рта снизу, антеннообразные
усы топорщились в стороны. Но его достаточно изменили психологически: он
был спокоен, дружелюбен и даже немного юмористичен, рот его был тщательно
переделан, чтобы приспособить его артикуляционный аппарат к человеческой
речи.
Он прыгнул - это был могучий прыжок, прямо через верхушку пламени.
Лошадь увидела его.
Она прыгнула тоже, почти в тот же момент, тоже через верхушку
пламени, но в другом направлении.
Лошадь перепугалась человека-тигра больше, чем скалы...
...И приземлилась прямо на группу рабочих. Хотя она и не имела
намерения повредить их, но тем не менее сшибла одного человека -
настоящего человека - со скалы. Человеческий крик оборвался в бездонной
тьме внизу.
Роботы оказались более проворными, чем живые существа. Они спеленали
лошадь раньше, чем пришли в себя люди и гомункулы, и просигналили
крановщику, чтобы он поднимал груз наверх. Лошадь беспомощно барахталась в
воздухе, дергая ногами.
Человек-тигр перепрыгнул назад через пламя, приблизившись к краю
экрана. Изображение его пропало.
В обзорной комнате, наследный правитель Филипп Уинсент встал. Он
потянулся, оглядываясь.
Женевьева выжидающе глядела на Кэшера О'Нейла.
- Вот какая история, - задумчиво произнес правитель. - Теперь вы
решите мою загадку.
- Где же теперь лошадь? - спросил Кэшер О'Нейл.
- В госпитале, конечно. Моя племянница проводит вас.

После короткого, болезненного и очень основательного сканнирования
его мозга наследным правителем, Кэшер О'Нейл и Женевьева отправились в
госпиталь, где лежала лошадь. Люди Понтопидана не знали, что с ней
сделать, поэтому лишь давали ей сильное успокоительное и подкармливали ее
через вену питательными растворами. Женевьева сообщила Кэшеру, что лошадь
чахнет.
Они шли в госпиталь по аметистовым булыжникам.
Вместо космического скафандра Кэшер носил шлем, который снабжал его
кислородом. Но в отличие от хозяев планеты испытывал неудобства от низкого
атмосферного давления. Но он терпеливо переносил трудности, надеясь
получить зеленый рубин, который может послужить мощным оружием в его войне
за освобождение Двенадцати Нилов от власти полковника Уэддера. Когда зуд
от непривычного давления немного унялся, он почувствовал удовлетворение от
прогулки в сопровождении такой изящной красивой девушки в госпиталь через
поля драгоценностей. (Позже, он иногда размышлял над тем, что могло бы
случиться, если бы он нормально себя чувствовал на Понтопидане. Был ли зуд
частью его судьбы, которое сберегли его для освобождения города Кахира и
планеты Миззер? Ведь он мог влюбиться в эту девушку и остаться здесь на
Понтопидане, забыв свой долг!).
На Женевьеве был новый вид косметики для прогулок - утепляющая
персиковая пудра, которая сохраняла натуральную свежесть щек. Ее глаза
живого, темно-серого цвета, затемняли длинные ресницы, чувственная улыбка
постоянно провоцировала, и было удивительно, что правитель Понтопидана не
останавливал дуэли и убийства между молодыми людьми, добивавшимися ее
благосклонности.
Наконец они прибыли в госпиталь, где Кэшер О'Нейл надеялся отдохнуть
от неприятного зуда.
Здание располагалось под землей.
Вход выглядел роскошно, отделанный бриллиантами и рубинами, размером
с кирпичи, массивную дверь украшала картина. Даже Кураф с его
расточительностью не мог себе позволить создать что-либо подобное этой
двери. Женевьева заметила его взгляд.
- Она стоит многих кредитов. Мы доставили сюда слепого художника из
Олимпии, чтобы создать эту эмаль-картину. Бедняга! Он приложил столько
усилий, пытаясь украсть экстрадрагоценные камни, пока наконец не понял,
что мы платим честно и никогда никому не позволяем уехать с краденным.
- И что же вы сделали? - поинтересовался О'Нейл.
- Мы перехватили краденное в космосе на краю атмосферы. У нас больше
кораблей на орбите, чем у любой другой планеты известной мне.
Они вошли в госпиталь.

Респектабельного вида главный хирург настоял на том, чтобы они зашли
в его кабинет и угостил их чаем и пирожными, им обоим не терпелось
поскорее взглянуть на лошадь, но воспитанность не позволяла им идти
напролом. Наконец они прошли всю процедуру и оказались в комнате, где
содержали лошадь.
Приглядевшись, они поняли, что животное страдало. По всему телу
виднелись рваные раны и порезы. На одном из копыт средний палец был
сломан, доктор заменил на серебряно-кадмиевый брусок. Лошадь подняла
голову, когда они вошли, но увидев, что это просто люди, а не люди-лошади,
приняла прежнее положение.
- Какие перспективы, доктор? - спросил Кэшер О'Нейл, отворачиваясь от
животного.
- Можно, я поначалу задам вам, сэр, глупый вопрос?
Удивленный Кэшер утвердительно кивнул головой.
- Меня мучает любопытство, что за старинное у вас имя "Кэшер"?
- Это просто, - усмехнулся Кэшер. - Так меня звали в молодости. На
Миззере каждый получает детское имя, которое обычно не сохраняется.
Позднее ему дают молодежное имя, которое отражает какую-либо характерную
черту человека или является дружеской шуткой, пока он не выберет себе
профессию. Когда он определяется с карьерой, то получает свое
профессиональное имя. Если мне удастся освободить Миззер и свергнуть
полковника Уэддера, то тогда, думаю, я получу соответствующее
профессиональное имя.
- Но почему "Кэшер", сэр? - настаивал доктор.
- Когда я был мальчишкой, меня часто спрашивали, какой подарок мне
хочется получить, я всегда предпочитал кэш. Наверное, по контрасту с моим
расточительным дядей меня и прозвали Кэшер.
- А что такое кэш? Одна из ваших сельскохозяйственных культур?
На мгновение Кэшер удивленно вскинул брови.
- Кэш - это деньги. Бумажные кредитки. Люди передают их друг другу,
когда покупают вещи.
- Здесь, на Понтопидане, все деньги принадлежат мне. Все, - заявила
Женевьева. - Дядя - мой опекун. Но я никогда не позволю касаться их или
растратить. Это достояние планеты.
Доктор почтительно мигнул.
- Теперь о лошади, сэр, если вы простили меня за интерес к вашему
имени. Очень странный случай. Физиологически это чистый земной тип. Он
основан исключительно на растительной диете, и очень близок к человеку.
Простой желудок и очень большое сердце. Оно больше всего доставляет нам
хлопот, потому что в плохом состоянии. Животное умирает.
- Умирает?! - вскрикнула Женевьева.
- Все это очень печально, даже ужасно, - подтвердил доктор. Умирает,
но не может умереть. Так может продолжаться много лет. Перинье затратил
достаточно струна на это животное, чтобы сделать его бессмертным. Теперь
животное изношено, но не может умереть.
Кэшер О'Нейл издал продолжительный низкий прерывистый свист. Все в
комнате подпрыгнули от неожиданности, но он не обратил на это внимания.
Так он свистел вблизи конюшен, когда-то на родной планете, когда подзывал
лошадь.
Услышав свист, большая голова приподнялась, глаза уставились на него
с мольбой, и он увидел, как из них закапали слезы.
Он присел на корточки у лошадиной головы, положив руку на гриву.
- Быстро, - велел он хирургу, - дайте мне кусочек сахару и
телепата-нечеловека. Телепат не должен быть плотоядного происхождения.

Доктор тупо смотрел. Он вымолвил "сахар" помощнику, а сам присел
рядом с Кэшером О'Нейлом и сказал:
- Поясните относительно гомункула. Этот госпиталь не для них. У нас
есть всего лишь несколько из них. Лошадь находится здесь по распоряжению
его светлости Филиппа Уинсента, который приказал, чтобы коню Перинье были
предоставлены наилучшие условия. Он даже сказал мне, - добавил доктор, -
что если с животным что-то случится, то следующие восемьдесят лет я
проведу в патрулировании. Поэтому я делаю все, что могу. Вы считаете, что
я слишком болтлив? Некоторые так говорят. Какого рода гомункулы вам нужны?
- Мне нужен, - очень спокойно пояснил Кэшер, - телепат-нечеловек,
который поймет, что хочет это животное, и пояснит ему, что я собираюсь ему
помочь. Все лошади вегетарианцы и не любят мясоедов. Есть ли у вас где-то
поблизости гомункулы-вегетарианцы?
- Мы используем людей-белок, - ответил главный хирург, - когда мы
меняем воздушную вентиляционную систему, то люди-белки меняют старое
оборудование. У нас есть также люди-тигры, люди-кошки, а мой секретарь -
волк.
- Нет, нет! - остановил его Кэшер О'Нейл. - Можете ли вы представить
лошадь, доверившуюся волку?
У хирурга появилась идея.
- Ведь лошади и собаки использовались раньше совместно, еще на заре
человечества, когда все люди жили на Земле?
- Конечно, - согласился Кэшер. - Мы все еще используем их совместно,
когда охотимся на Миззере, но по этим нововведенным законам Содействия мы
не можем использовать преступников-гомункулов для охоты.
- У меня есть хорошая собака, - сказал главный хирург. - Она
разговаривает превосходно, но такая застенчивая, что чувствует себя
неловко, когда пациенты влюбляются в нее. Мне пришлось перевести ее на
обслуживание стерилизующих механизмов.
- Пригласите ее сюда, - велел Кэшер, - и пояснил, обратившись к
Женевьеве:
- Они приведут собаку-телепата, которая сможет мысленно общаться с
лошадью. Возможно, мы получим ответ.
Она мягко положила руку ему на кисть. Это был благосклонный жест
принцессы. Желала ли она ему добра в отличие от своего вероломного
дядюшки, или это был просто сиюминутный импульс молоденькой девушки,
которая еще ничего не знала о путях, по которым вращается мир?

Сеанс телепатии прошел удачно.
Женщина-собака была почти совершенно очеловечена. Она выглядела как
изнуренная пожилая женщина, не удостоенная того, чтобы ее жизнь была
продлена наркотиком сантаклары под названием струн. Но работа была ее
жизнью, и ее было в изобилии. Кэшер О'Нейл почувствовал зависть, когда он
понял, что счастье может быть уделом совсем не выдающейся личности. Эта
женщина-собака, с ее исхудалым лицом и седыми волосами, находила больше
удовлетворения в своей жизни, чем Курафа - в своих удовольствиях,
полковник Уэддер - в своем могуществе или он сам - в своем крестовом
походе. Справедливо ли это? Почему изможденная старуха-нечеловек
счастлива, а он нет?
- Не огорчайтесь, - сказала она, - вы преодолеете все трудности и
после этого будете счастливы.
- Преодолею что? - спросил он. - Я ничего не говорил еще.
- Вы пленник самого себя. Уже долгое время вы избегаете спокойствия и
счастья. Но вы хороший человек. Вы мне чем-то напоминаете эту лошадь.
- Конечно, - кивнул Кэшер О'Нейл. - Это смелая старая кляча,
вырвавшаяся из ада, куда не забираются люди.
Она спросила:
- Мы связаны?
- Связаны, - подтвердил он.
Женевьева придвинулась. Ее ухоженное, хорошенькое, выразительное
личико светилось восхищением.
- Можно мне... можно мне присоединиться?
- Почему бы нет? - сказала женщина-собака, глядя на нее.
Он тоже кивнул. Они втроем взялись за руки и затем женщина-собака
положила свою левую руку на лоб лошади.

Песок разлетался из-под ног, когда они бежали к Кахиру, ощущая
приятное давление человеческого тела на своих спинах. Красное небо Миззера
горело над ними. Затем раздался крик:
- Я лошадь, я лошадь, я лошадь!
- Ты с Миззера, - мысленно сказал ей Кэшер О'Нейл, - с самого Кахира!
- Я не знаю названий, - мысленно откликнулась лошадь, - но ты с моей
земли. Земля, хорошая земля.
- Что ты здесь делаешь?
- Умираю, - пожаловалась лошадь. - Умираю сотни и тысячи восходов
солнца. Один старик привез меня сюда. Здесь не было ни езды, ни скачек, ни
людей. Только старик и небольшое пространство. Я умираю с тех пор, как
прибыла сюда.
Кэшер О'Нейл подумал о том, как жестоко поступил Перинье со своим
любимцем, сделав его бессмертным и в то же время оставшимся без дела.
- Ты уверена, что умираешь?
Ответ лошади пришел мгновенно:
- Конечно, нелошадь.
- Знаешь ли ты, что такое жизнь?
- Да. Существование лошади.
- Хочешь ли ты умереть?
- От нелошади? Да, если это будет навсегда.
- Что тебе нравится больше всего? - мысленно спросила ее Женевьева.
Ответ вновь пришел мгновенно:
- Грязь на моих копытах, и мокрый воздух снова, и человек на моей
спине.
Женщина-собака прервала их беседу:
- Дорогая лошадь, ты знаешь меня?
- Ты собака, - промыслила лошадь. - Хорошая собака!
- Верно, - мысленно подтвердила счастливая старуха, - и я могу
сказать этим людям, как сделать тебя счастливой. Спите теперь все, и когда
вы проснетесь, то будете на пути к счастью.
Ее внушение было настолько сильным, что Кэшер О`Нейл и Женевьева
начали терять сознание, так что обслуживающий персонал вынужден был их
поддержать.
Пока они приходили в себя, собака-человек заканчивала свои
распоряжения хирургу:
- ...И добавьте до сорока процентов кислородной составляющей в
воздух. Ей нужна реальная личность для верховой езды, некоторые из ваших
орбитальных часовых могут поездить на ней верхом, все равно они ничего не
делают. Вселить ощущение песка с Миззера можно гипнотическим путем.
Загрузите в ее мозг пару сюжетов с приключениями в пустыне. Но ее сердце
вы починить не сможете и не пытайтесь. Ну, а обо мне не беспокойтесь. Я не
собираюсь требовать что-либо для себя. Люди-человеки! - она рассмеялась. -
Вам ведь не до нас, собак. Возможно, несколько минут вы будете чувствовать
себя неловко, но не волнуйтесь. Я отправляюсь назад, к своим машинам. Я
люблю свою работу. До свидания, моя хорошая, - кивнула она Женевьеве. - И
до свидания, путник! Удачи тебе, - добавила она, обращаясь к Кэшеру
О`Нейлу. - Ты будешь несчастным, пока борешься за справедливость, но когда
добьешься ее, мир придет к тебе, и счастье. Не беспокойся. Ты молод и
болезни не грозят тебе еще многие годы.
Она сделала им полный реверанс в стиле, в котором прощаются друг с
другом дамы Содействия. По ее морщинистому старому лицу расплылась улыбка,
одновременно добрая и насмешливая.
- До свидания, босс, - обратилась она напоследок к хирургу, и вышла.
- Что ж, ее идея неплоха, - сказал хирург.

Кэшер О`Нейл пошел посмотреть на заседание совета.
Советник, Башнак, был особенно громогласен, выступая против идеи
сохранить лошадь.
- Сэр, - вопил он, - сэр! Мы даже не знаем имени животного! Зачем нам
оно?
- Не знаем, - согласился Филипп Уинсент. - Но зачем нам его имя?
- Лошадь не идентифицирована даже как животное. По сути она
представляет собой лишь кусок мяса, доставшийся нам в наследство от
Перинье. Мы можем забить ее и съесть. Или же, если это нам не подходит,
просто продадим ее за пределы планеты. Вокруг много людей, которые
заплатят большие деньги за редкое земное мясо. Вы можете не обращать на
меня внимания, сэр! Вы наследный правитель, а я никто. У меня нет власти,
нет собственности. Я в вашей власти. Но я хочу предложить вам следовать
собственным интересам. У меня есть только голос. Вы не можете упрекнуть
меня за то, что я использую свой голос, пытаясь вам помочь, не так ли,
сэр? Это все, что я могу сделать. Если вы растратите все кредиты на это
животное, это будет абсолютно неправильно. Мы не такая уж богатая планета.
Мы должны оплачивать дорогостоящую защиту, чтобы остаться в живых. Мы не
имеем возможности оплатить воздух для наших детей, а вы хотите потратить
деньги на лошадь, которая даже не умеет разговаривать! Сэр, совет
собирается голосовать против вас только потому, что хочет защитить ваши
собственные интересы и интересы Достопочтенной Женевьевы, наследной
корононосительницы Понтопидана. Вам не избежать этого, сэр! Мы склоняемся
перед вашим могуществом, но мы настаиваем на своем...
- Слушай! Слушай! - закричали несколько советников не обескураженные,
по крайней мере, обращением к наследному правителю.
- Я буду говорить, - произнес Филипп Уинсент.
Упрямый советник поднял руку, несмотря на то, что правитель объявил о
своем намерении говорить. Филипп Уинсент возвысил голос:
- Ты сможешь высказаться, когда я закончу, если захочешь.
Он спокойно оглядел комнату, сдержанно улыбнулся, одарил Кэшера
О`Нейла сдержанным кивком и объявил:
- Джентльмены, это не судьбу лошади мы здесь обсуждаем. Судьбу
Понтопидана. Все мы, понтопидане, призваны сегодня на суд. Это самый
суровый суд, суд нашей совести.
- Если мы убьем эту лошадь, джентльмены, мы не причиним ей большого
вреда. Это старое животное, и я не думаю, что оно боится смерти, теперь,
когда оно уже не в полном одиночестве, которого боялось больше, чем
смерти. Мы же можем лишь немного помочь ему, или же немного помучить.
- Но речь здесь идет о справедливости и гуманности человека. Почему
мы оставили Старую Землю? Почему пала цивилизация? Предстоит ли ей вновь
пасть? И что такое цивилизация? Винтовки и бластеры, лазеры и ракеты,
плосколеты и сверхсветовики? Вы знаете не хуже меня, джентльмены:
цивилизация это не только то, что мы можем сделать руками. Даже в Темные
Века у человечества были бомбы и управляемые снаряды, кроме того, было
оружие с эффектом Каскаския, которое мы даже не сумели переоткрыть. Темные
Века стали темными потому, что люди потеряли себя. Это большая работа
стать человеком, и ее необходимо совершить, или придет падение.
Джентльмены, эта лошадь нас судит. По нашему отношению к ней определится,
цивилизованные мы люди или нет.
Писатели, жившие в стране под названием Франция, сделали это слово
популярным за три столетия до эры космических путешествий. Быть
"цивилизованным" означает для людей прежде всего быть великодушными. Если
мы убьем лошадь, мы проявим себя дикарями. Если мы будем обращаться с
лошадью гуманно, мы будем достойны того, чтобы называться людьми. Теперь
голосуйте и голосуйте свободно.
После его речи в зале раздались возбужденные голоса. Филипп Уинсент
явно наслаждался бурей, которую он поднял. Он позволил членам совета
шептаться минуту или две, прежде чем встал из-за стола и произнес:
- Джентльмены, вы готовы?
Раздались согласные голоса. Башнак попытался еще раз возразить:
- Не забывайте, что это все-таки вопрос общественных фондов!
Но соседи зацыкали на него. Наконец воцарилось спокойствие. Все лица
повернулись к наследному правителю.
- Джентльмены, мне нужно еще одно свидетельство. Женевьева, согласны
ли со мной вы? Ведь цивилизация подразумевает, что женский голос - первый,
а мужской вторит ему.
- Да, - согласилась Женевьева со счастливой улыбкой.
В зале раздались аплодисменты.

Месяцем позже Кэшер О`Нейл сидел в каюте лайнера - плосколета средних
размеров, находясь уже вне досягаемости Понтопидана. Наследный правитель
планеты драгоценностей не изменил его мозга и не поверг ниц зелеными
лучами. Молодого человека переполняли воспоминания.
Он вспомнил Женевьеву, плачущую в саду.
- Я очень несчастна, - рыдала она, и ее слезы капали на его накидку.
- Официально я владелица этой планеты, богатая, могущественная, свободная.
Но фактически я собой не распоряжаюсь. Я не могу уехать отсюда. Я слишком
важная персона. Мой дядя тоже не может делать то, что хочет: он наследный
правитель и всегда должен выполнять то, что решает совет после недельных
дебатов. Я не имею права любить вас. Вас ждут странствия и сражения,
справедливые и неправедные дела. А я не свободна. Иногда я ненавижу,
ненавижу, ненавижу себя. Пожалуйста, Кэшер, можете ли вы взять флайер и
увезти меня в космос?
- Лазеры вашего дяди разрежут нас на кусочки прежде чем мы уберемся
отсюда.
Он держал ее прекрасные маленькие ручки и ласково смотрел на нее. В
это мгновение он испытывал к девушке необыкновенную нежность. Его эмоции
были мягкими и спокойными. Это была простая, ясная приязнь одной личности
к другой.
Она взглянула на него и поняла, что он не собирается целовать ее.
Что-то в выражении ее лица позволило ему предположить, что она предлагает
ему нечто большее, чем романтичный поцелуй в саду.
Он обратился к ней с грустью и участием:
- Вы помните ту женщину-собаку, ту, что работает посудомойкой в
госпитале?
- Конечно. Это доброе и жизнелюбивое существо, она помогла всем нам.
- Иди и работай с ней. Ничего не спрашивай у нее. Ничего не говори.
Просто работай с ней и ее машинами. Скажи ей, что я так посоветовал.
Счастье мимолетно. Но ты можешь поймать его. Я думаю, что мне его немного
досталось.
- Полагаю, я поняла вас, - тихо сказала Женевьева. - Кэшер, прощайте
и всего самого наилучшего вам. Мой дядя ожидает нас.
Вместе они вернулись во дворец.

Другим воспоминанием было прощание с Филиппом Уинсентом наследным
правителем Понтопидана. Спокойный, гладко выбритый, с хорошо ухоженным
лицом, он глядел на него с милостивой благосклонностью. Кэшер О`Нейл
почувствовал большое уважение к этому человеку. Он понял, что для
правителя неискренность часто является платой за мир и благополучие его
народа.
- Вы умный молодой человек. Вы могли бы вернуть себе власть.
- Я не хочу такой власти! - закричал Кэшер О`Нейл.
- Я дам вам один совет, - сказал наследный правитель. Это хороший
совет. Я достаточно освоил искусство политика: иначе я не выжил бы без
отказа от власти. Используйте мой опыт. Не скрывайте от ваших врагов имя
дяди. Уничтожьте его. Примите свое собственное имя и управляйте мудро,
тогда никто в течение десятилетий и не вспомнит вашего дядю. Только вас
будут помнить. Пока вы еще слишком молоды. Вы не можете сейчас победить,
но вы прогрессируете и добьетесь триумфа. Поверьте мне, я разбираюсь в
таких вещах. Ваше оружие уже тайно упаковано, и вы можете уехать с ним.
О`Нейл едва дышал, не веря своим ушам. Он пытался вникнуть поглубже в
смысл слов могущественного и более опытного человека, когда правитель
добавил с легкой улыбкой:
- Спасибо вам за то, что сберегли мне деньги. Вы оправдали свое имя,
Кэшер.
- Сберег вам деньги?
- Я имею в виду производство люцерны. Ведь лошадь надо кормить
люцерной.
- Ерунда, - воскликнул Кэшер О`Нейл. - Это же было очевидно.
- Но я сам не подумал об этом, - сказал наследный диктатор, - и мой
штаб тоже. А ведь мы не тупицы. Это показывает, насколько вы талантливы.
Вы догадались, что Перинье должен был иметь пищевой конвертер, чтобы
сохранить лошадь живой в Хиппи Дипси. Все, что необходимо было сделать, -
это настроить его на производство люцерны и избежать расходов на поставку
пищи для лошади дважды в год. Мы рады сберечь такой кредит. Мы не бедны,
но нам не нравится тратиться зря. Ну а теперь вы можете раскланяться со
мной и уезжать.
Кэшер О`Нейл так и сделал бросив прощальный взгляд на влюбленную
Женевьеву, неподвижно стоявшую рядом с креслом дяди.

Его последнее воспоминание касалось совсем недавних событий.
Он заплатил двести тысяч кредитов за то, что задумал, прямо на
лайнере. Он нанял стояночного капитана, скучавшего теперь, когда корабль
был в полете и ходовой капитан принял дела.
- Можете вы наладить мне телепатический контакт с лошадью?
- С какой лошадью? - поинтересовался ходовой капитан. - Где она? Вы
хотите заплатить за это?
- Лошадь, - терпеливо объяснил Кэшер О`Нейл, - это немодифицированное
земное животное. Не псевдочеловек. Крупная особь, но не разумная. Она
находится на Понтопидане. Я заплачу по обычной цене.
- Миллион земных кредитов, - заявил стояночный капитан.
- Вы с ума сошли! - заорал Кэшер О`Нейл.
Они столковались на двухстах тысячах за хорошую связь и десяти
тысячах кредитов за использование корабельного оборудования, если связь не
удастся наладить. Но Кэшеру сопутствовала удача. Техник был
человеком-змеей: проворным, хладнокровным и превосходно знавшим свое дело.
В считанные минуты он настроил сеть и вежливо произнес:
- Я думаю, готово.
Так оно и было. Он забрался прямо в мозг лошади.
...Бескрайние пески Миззера обрушились на Кэшера О`Нейла. Длинные
линии Двенадцати Нилов прорисовывались вдали. Он скакал ровно и мощно.
Поблизости были другие лошади, другие всадники, другие механизмы, но сам
он осознавал только удары собственных тяжелых копыт о крепко спрессованный
песчаник и тяжесть ездока у себя на спине.
Смутно, как при галлюцинациях, Кэшер О`Нейл мог одновременно видеть
маленький орбитальный корабль, в котором старая лошадь легко галопировала
в разреженном воздухе с удивленным курсантом, сидящем у нее на спине. Там,
вверху, не имея веса, старое изношенное сердце будет биться еще
много-много лет.
Он снова увидел лошадиный рай. Стук копыт раздавался в ушах. Ожидание
стабильного конца, массаж, обильная зеленая пища, и взгляд кобылки
утром...
Лошадь Понтопидана ощущала необычайное спокойствие. Она доверяла
людям - источнику дружелюбия и властителям звезд. И люди были добры к ней.
Лошадь чувствовала себя очень сильной снова. Кэшер ощущал движение старого
тела к берегу реки как грезу о силе, как завершение службы, как
окончательное исполнение партнерства.
Кордвейнер Смит. На планете драгоценных камней.
перевод с англ. - Л. Сизой.
Cordwainer Smith. ?

БУЛЬВАР АЛЬФА РАЛЬФА

Все мы упивались счастьем в те годы. Все - и особенно молодые. Это
были первые годы Возрождения человечества, когда Содействие начало щедро
тратить деньги на реконструкцию старых культур, старых языков и даже
треволнений тех старых времен, когда неизбывное вечное стремление к
совершенству доводило наших предков до самоубийства. А теперь под
руководством Повелителя Джестокоста и Повелительницы Элис Мор начали
воскрешать древние цивилизации: они поднимались со дна Реки Времени,
постепенно всплывая и показываясь частично, как огромные айсберги.
Мне очень хотелось отправиться на один из таких айсбергов. Вместе с
Вирджинией мы заглядывали в глазок машины времени и наблюдали победу над
холерой в Тасмании: тасманийцы танцевали на улицах своих городов, потому
что им уже не от чего было прятаться и нечего бояться.
Все вокруг нас было наполнено удивительной жизненной силой. Мужчины и
женщины много и упорно трудились, чтобы вернуться в менее совершенный мир
своих предков.
Я немедля лег в медицинский центр, чтобы стать французом. Конечно, я
не забыл свою прошлую жизнь, но это уже не имело значения. Вирджиния тоже
стала француженкой, и оба мы предвкушали радость совместной жизни, которая
представлялась нам прекрасным спелым фруктом в саду вечного лета. Теперь
мы понятия не имели о том, когда умрем.
В прошлой жизни я мог ложиться спать с мыслью о том, что
правительство отпустило мне четыреста лет, из которых осталось еще триста
семьдесят четыре, потом инъекции струна прекратятся, и я умру. Содействие
зорко следило за благополучием Человечества. Мы доверяли Повелителю
Джестокосту и Повелительнице Мор, зная, что не станем жертвами чьей-то
игры и чьих-то интриг. Теперь же могло случиться все что угодно. Все
устройства, оберегавшие нас на каждом шагу, были отключены. На волю были
выпущены болезни. Любя, надеясь и веря в свою удачу, я мог прожить и
тысячу лет. А мог умереть и завтра. Я был теперь совершенно свободен.
Мы наслаждались каждым мгновением жизни. Вирджиния принесла первую со
времен падения Старого мира французскую газету. Мы сразу же нашли в ней
много приятного, даже в объявлениях. Правда, кое-какие области культуры
было трудно реконструировать. Например, о еде ничего не было известно,
кроме некоторых названий блюд. Но работавшие в движении Возрождения
постоянно сообщали новые факты истории, что вселяло в нас надежду. Мы
понимали, что у нас теперь все стало иначе.
Возьмем, к примеру, Вирджинию. Раньше ее звали Менерима, это имя было
кодовым звуковым сигналом ее места и времени рождения. Она была маленькой,
почти круглолицей, плотной, вся голова в каштановых завитках, глаза -
такие карие, что в них тонул солнечный свет. Я раньше знал ее хорошо, но
теперь мне казалось, что недостаточно. Я много раз виделся с ней, но то,
какой она мне представлялась, не шло из глубины моего сердца, как теперь,
когда мы встретились с ней после своего превращения.
Я рад был встрече с подругой, мы говорили на старом простом языке, но
слова застревали у меня в горле, потому что это была уже не Менерима, а
какая-то древняя красавица, странная и неповторимая, которая как будто
заблудилась в нашем мире.
- Как тебя теперь зовут? - Я сказал эту фразу на чистом старом
французском языке.
- Меня зовут Вирджиния, - ответила она на том же языке.
Я посмотрел на нее и сразу же влюбился раз и навсегда. В ней было
что-то сильное, дикое, спрятанное в глубине ее нежного и молодого женского
тела. Как будто сама судьба говорила со мной этими лучистыми карими
глазами, которые вопрошали меня уверенно и в то же время удивленно. Точно
так мы оба вопрошали окружавший нас новый мир.
- Можно? - спросил я, предлагая ей руку, чему меня научили уроки под
гипнозом.
Она взяла меня за руку и мы пошли прочь от больницы. Я весело
мурлыкал себе под нос первую пришедшую на ум мелодию. Вирджиния нежно
прижалась ко мне, улыбнулась и спросила:
- Это что? Ты знаешь, что это?
Слова легко слетали с моих уст, я пел очень доверительно, пряча лицо
в ее кудрявых волосах, французскую песенку, подаренную мне Возрождением. В
ней пелось о девушке, которую герой встретил на Мартинике. Она не была ни
богатой, ни элегантной, но зато обладала удивительными лучистыми глазами.
Вдруг слова иссякли:
- Мне кажется, я забыл, как дальше. Помню только, что песня
называется "Макуба", и это слово связано с прекрасным островом, который
французы называли Мартиникой.
- Я знаю, где это! - воскликнула Вирджиния. В нее были вложены те же
воспоминания, что и в меня. - Мартинику можно было бы увидеть из
Космопорта!
И неожиданно для себя мы вернулись в нашу прежнюю жизнь. Мы знали,
что Космопорт возвышается на двенадцать миль над самой крайней восточной
точкой нашего маленького континента. Там, на самом верху, трудились наши
правители, управляя машинами, которые теперь уже для нас с Вирджинией не
имели значения. Там же стояли на приколе и шептались о своем славном
прошлом космические корабли. Я видел фотографии Космопорта, но никогда не
был там. Я даже никогда не видел людей, которые там побывали. И зачем нам
туда идти? Нас, может, и не ждут. К тому же, все можно увидеть через
глазок машины пространства. Со стороны Менеримы - такой родной маленькой
Менеримы - было совершеннейшей глупостью желание увидеть Космопорт. Я
подумал, что в том мире, куда мы с ней решили вернуться, все было не так
уж безоблачно и безопасно.
Вирджиния, новая Менерима, заговорила на нашем общечеловеческом
языке, но тут же перешла на французский:
- Моя тетя, - сказала она, имея в виду любую из своих родственниц,
потому что понятие "тетя" не существовало уже несколько тысячелетий, -
была верующей. Она водила меня к Абба-динго. Она считала, что получив его
благословение, я обрету удачу.
Я был удивлен, и обеспокоен: оказывается, эта девушка была иной по
сравнению с другими людьми еще до того, как началось Возрождение.
Абба-динго был устаревшим компьютером, находившимся на одной из колонн,
которые поддерживали Космопорт, и гомункулы считали, что это не что иное,
как Бог, которому нужно поклоняться. Люди ходили к Абба-динго очень редко:
это считалось утомительным, скучным и даже вульгарным.
Или это было раньше? Теперь ведь все изменилось. Стараясь не проявить
раздражение в голосе, я спросил ее:
- А какой он?
Она засмеялась, и в ее смехе было что-то такое, что заставило меня
вздрогнуть. Если у Менеримы были секреты, то что же теперь можно сказать о
Вирджинии? Я чуть не возненавидел судьбу, которая бросила нас в объятия
друг друга, и заставила меня почувствовать, что прикосновение ее руки к
моей - единственная связь с вечностью.
Она улыбнулась, вместо того, чтобы ответить на мой вопрос. Дороги
туда ремонтировали, и мы последовали на аппарель, опустившую нас на
верхний ярус "подземки", где разрешалось ходить всем: и людям, и
гоминидам, и гомункулам.
Мне не нравилось все это: я никогда не уезжал на расстояние более
двадцати минут езды от дома. Вокруг нас толпилось много гоминидов, которые
хоть и были людьми, давно изменились, чтобы приспособиться к условиям
жизни тех планет, которые стали их домом. Гомункулы же казались нам,
людям, особенно омерзительными, хотя среди них часто встречались и очень
красивые; превращенные из животных в людей, они, как и машины, работали
там, где не согласился бы работать ни один человек. Ходили слухи, что
некоторые из них были созданы из настоящих людей, но мне не хотелось
вникать в это, просто у меня не было ни малейшего желания видеть себя и
Вирджинию в их обществе.
Она держала меня за руку. Когда мы опустились туда, где было
полным-полно этих существ, я высвободил свою руку и обнял ее за плечи,
прижимая к себе. Было светло, даже светлее, чем днем, но отовсюду веяло
опасностью, а может, мне это казалось из-за ужасных существ, окружавших
нас. В этот момент я не мог расстаться со своей вновь обретенной любовью,
мне казалось, что вернувшись в свою квартиру, я потеряю ее навсегда. Новая
жизнь имела привкус опасности.
На самом же деле все вокруг было вполне обыденным: множество машин -
в облике человека и просто машин - а также совсем не опасные, державшиеся
поодаль от нас гоминиды и гомункулы, внешне совсем не отличавшиеся от
людей. Очень красивая девушка бросила на меня дерзкий, умный,
провоцирующий взгляд, который мне совсем не понравился. Она флиртовала со
мной совершенно открыто. Я подозревал, что раньше она была собачонкой.
Среди гомункулов есть такие, которые претендуют на всякого рода
человеческие свободы. У них даже есть свой философ (бывшая собака),
который разработал концепцию, заключающуюся в том, что собаки - самые
древние существа, живущие бок о бок с людьми, и поэтому обязательно должны
иметь право на особые привилегии. Когда я услышал это, мне стало ужасно
смешно: я представил себе собаку, которая приняла облик Сократа. Здесь же,
на верхнем ярусе "подземки", мне уже не было смешно. Что, если вот такая
бывшая собака начнет здесь вести себя вызывающе? Убить ее? Но тогда -
неприятности с законом, встреча с субкомиссаром Содействия.
Вирджиния же ничего не замечала. Она забросала меня вопросами о
верхнем ярусе "подземки". Я был здесь раньше только один раз в весьма юном
возрасте и мало что помнил, но как лестно было слышать ее изумленные
возгласы!
И тут что-то произошло.
Сначала я подумал, что это человек, облик которого изменила игра
светотени в "подземке", но когда он подошел ближе, понял, что это не так.
Плечи у него были шириной в пять футов, лоб изуродован красными шрамами,
на месте которых когда-то торчали рога. Это был гомункул, происходивший от
одного из видов крупного рогатого скота. Честно говоря, я никогда не
думал, что превращенное существо можно оставлять в таком виде.
Мало того, он был явно пьян.
Когда он подошел совсем близко, я поймал его мысль: "Это не люди, не
гоминиды, и не мы. Что же это такое? Их язык действует мне на нервы". Он
раньше никогда не воспринимал французскую речь.
Ситуация прескверная. Все гомункулы умеют говорить, но телепатируют
только немногие - в основном те, кто занят на особых работах, там, где
сигналы нужно передавать телепатически.
Вирджиния прижалась ко мне.
Я начал думать на общечеловеческом языке: "Мы настоящие люди.
Пропусти нас".
В ответ раздалось рычание. Не знаю, где он пил и что, но моего
сигнала он не принял. Я почувствовал, как на него накатывается паника,
беспомощность, страх. А потом он пошел на нас, как будто хотел раздавить.
Я сфокусировался на мысли, приказывающей ему остановиться. Это не
сработало.
Охваченный ужасом, я вдруг понял, что думаю на французском. Вирджиния
закричала. Он уже был совсем рядом, но в последний момент свернул в
сторону и, словно слепой, прошел мимо, наполняя все вокруг своим ужасным
ревом.
Все еще прижимая к себе Вирджинию, я обернулся, чтобы понять, почему
этот бык-гомункул оставил нас в покое. То, что я увидел, поразило меня:
наши фигуры отбрасывали тени, причем моя была черно-красной, а Вирджинии -
золотой, обе очень четкие - точная копия нас самих. На них он и пошел.
Я в смятении огляделся. Ведь нам говорили, что теперь нас никто не
будет защищать и оберегать. У стены стояла девушка. Я чуть не принял ее за
статую. Она заговорила:
- Ближе не подходите. Я кошка. Обмануть его было легко. Но лучше
возвращайтесь наверх.
- Спасибо, - сказал я. - Как вас зовут?
- Какое это имеет значение? Я не человек.
Задетый ее словами, я настаивал:
- Я только хотел поблагодарить вас.
Она была очень красивой и яркой, как пламя. Кожа ее была гладкая,
цвета сливок, а волосы красивей, чем у самой прекрасной женщины, -
рыже-золотые, как у персидской кошки.
- Меня зовут К'Мелла, - сказала она. - Я работаю в Космопорту.
Это поразило и меня, и Вирджинию. Люди-кошки были ниже нас, и их
следовало избегать, но Космопорт был чем-то большим в нашем понимании, и о
нем уважительно говорили все. Кем же работала там К'Мелла?
Она улыбнулась, и ее улыбка предназначалась скорее мне, чем
Вирджинии. В ней сосредоточилась чувственность всего мира. Но я знал, что
К'Мелла не пыталась соблазнить меня: весь ее вид и все поведение говорили
об этом. Может, она просто не умела иначе улыбаться.
- Однако сейчас не до этикета, - сказала она. - Лучше быстрее
поднимайтесь. Я слышу, что он возвращается.
Я оглянулся: пьяного быка-гомункула не было видно.
- Быстрее, - настаивала К'Мелла. - Это ступеньки для экстренных
случаев, вы очень скоро окажетесь наверху. Я задержу его. А вы говорили
по-французски?
- Да. Но как вы?..
- Быстрее! Извините, что я спросила. Поторопитесь!
Я вошел в маленькую дверь, за которой спиралью извивалась вверх
лестница. Конечно, было ниже нашего достоинства пользоваться ею, но
К'Мелла настаивала, и ничего не оставалось делать. Я кивнул ей на прощание
и потащил за собой Вирджинию.
Наверху мы остановились.
- Боже, это был кошмар, - проговорила Вирджиния.
- Но теперь мы в безопасности.
- Нет, это не безопасность. Это гадость и мерзость. То, что мы
разговаривали с ней!
Она почувствовала, что я не хочу отвечать, и добавила:
- Самое печальное то, что ты увидишься с ней снова.
- Что? Откуда ты это взяла?
- Не знаю. Я чувствую. А интуиция у меня хорошая, очень хорошая. Ведь
я ходила к Абба-динго.
- Я спрашивал тебя, дорогая, что там произошло с тобой.
Но она только покачала головой и пошла вперед. Мне ничего не
оставалось, как последовать за ней, хоть я и чувствовал себя слегка
раздраженным. Я спросил еще раз, более настойчиво:
- Что же там произошло?
С чувством оскорбленного женского достоинства Вирджиния ответила:
- Ничего, ничего. Мы долго поднимались туда. Тетя настояла на том,
чтобы я пошла с ней. Но оказалось, что машина в этот день не
предсказывает. Нам пришлось брать разрешение, чтобы спуститься вниз, в
шахту, и вернуться по "подземке". День пропал зря.
Вирджиния говорила так, как будто обращалась не ко мне, а к кому-то
впереди себя, как будто воспоминания ее об этом дне были не из приятных.
Потом она посмотрела на меня: карие глаза пытались заглянуть в мою душу.
(Душа! Это слово есть во французском, но ничего подобного нет в
современном общечеловеческом языке). Она вдруг встрепенулась и попросила
меня:
- Давай не будем сегодня грустить. Давай с радостью принимать все
новое, Поль. Давай вести себя по-французски, раз уж мы французы.
- Пошли в кафе. Нам нужно кафе. И я даже знаю, где есть то, что нам
нужно.
- Где же?
- Двумя ярусами выше. Где разрешают находиться машинам, а гомункулам
- заглядывать в окна. Мысль о том, что за нами в окна будут подглядывать
гомункулы, была для меня просто забавной, хотя раньше я даже не вспомнил
бы об этих существах, как будто это столы или стулья. Прежде я вообще с
гомункулами не встречался, хоть и знал, что они люди, созданы из животных,
но выглядят, как люди и умеют говорить. И только сейчас я задумался над
тем, что они могут быть и уродливыми, и красивыми, и оригинальными. Даже
более чем оригинальными: романтичными. Наверное, сейчас Вирджиния думала о
том же, потому что сказала:
- А они могут быть совершенно восхитительными. Так как же называется
кафе?
- "Жирная кошка".
"Жирная кошка". Откуда мне было знать тогда, что это начало нашего
пути к кошмару, к дождевым потокам и завывающим ветрам? Откуда я знал, что
это как-то связано с бульваром Альфа Ральфа? Никакая сила не заставила бы
меня пойти туда, если бы я знал. Какие-то другие свежеиспеченные французы
вошли перед нами в кафе.
Официант с длинными каштановыми усами принял у нас заказ. Я
пригляделся к нему: не гомункул ли это, получивший лицензию на работу
среди людей? Но нет. Это была машина, хоть в голосе ее и звучала
сердечность парижанина. Те, кто создавал ее, даже сумели сделать так, что
официант ежеминутно нервно проводил рукой по усам, а на лбу у него
сверкали настоящие капельки пота.
- Мадемуазель? Месье? Пиво? Кофе? Красное вино только в следующем
месяце. Солнце засветит в четверть первого, а потом еще раз в половине
первого. Без двадцати час на пять минут пойдет дождь, чтобы вы могли
насладиться своими зонтиками. Я уроженец Эльзаса. Вы можете со мной
говорить и на французском, и на немецком.
- Что-нибудь, - сказала Вирджиния. - Решай сам, Поль.
- Пива, пожалуйста. Светлого. Обоим.
- Сию минуту, месье, - сказал официант и исчез, развевая фалдами
своего фрака.
Вирджиния, не отрываясь, смотрела на небо:
- Как бы я хотела, чтобы сейчас пошел дождь! Я никогда не видела
настоящего дождя.
- Потерпи, дорогая.
- А что такое "немецкий", Поль?
- Другой язык, другая культура. Я читал, что новых немцев будут
создавать в следующем году. А тебе разве не нравится быть француженкой?
- Очень нравится. Намного больше, чем быть просто номером. Но,
Поль... - внезапно она запнулась, а в глазах появилось смущение.
- Да, дорогая?
- Поль, - сказала она, и в этом звуке моего имени был крик, молящий о
помощи. Он шел из глубины ее души прямо ко мне, к сердцу того, кем я стал,
и кем я был, вопреки всему тому, что было заложено в меня моими
создателями.
Я взял ее руку.
- Скажи мне, дорогая.
- Поль, - сказала она, чуть не плача, - ну почему все так быстро
происходит? Это наш первый день, и мы оба чувствуем, что сможем прожить
вместе всю оставшуюся жизнь. Но что-то не то в нашем дуэте... Нам нужно
найти священника. Я не понимаю, что происходит и почему так быстро. Я хочу
любить тебя, и я люблю тебя. Но я не хочу любить тебя так, как будто
кто-то заставляет меня это делать. Я хочу быть сама собой. Из ее глаз
полились слезы, но голос оставался твердым.
А потом я сказал то, чего мне не нужно было говорить:
- Ты не должна волноваться, любимая. Я уверен, что Содействие все
продумало.
Услышав мои слова, она расплакалась громко и безудержно. Я никогда
раньше не видел, чтобы взрослый человек плакал. Это было очень странно и
пугающе.
Человек, сидевший за соседним столиком, встал и подошел к нам, но я
не обратил на него внимания.
- Дорогая, - пытался я успокоить Вирджинию, - дорогая, мы справимся.
- Поль, позволь мне уйти от тебя, только так я смогу быть твоей.
Всего на несколько дней или недель, а может, и лет. Тогда, если... если...
если я все же вернусь, ты будешь знать, что это я, а не
запрограммированная машина. Ради Бога, Поль, ради Бога! - и уже совсем
другим голосом прибавила: - А что такое Бог, Поль? Они заложили в наше
сознание множество новых слов, и я не знаю, что они значат.
Человек, стоявший возле нашего столика, сказал:
- Я могу отвести вас к Богу.
- Кто вы? - спросил я. - И кто вас просит вмешиваться?
Мои слова были произнесены очень обидным тоном, чего в нашем прежнем
языке - общечеловеческом - не было совсем. Но незнакомец вежливо продолжал
(он хоть и был французом, но умел держать себя в руках):
- Меня зовут Максимилиан Макт. Я когда-то был верующим.
Глаза Вирджинии загорелись. Она быстро вытерла слезы и уставилась на
незнакомца. Он был высокий, худой, загоревший (и как ему удалось так
быстро загореть?). У него были огненно-рыжие волосы и усы почти как у
нашего официанта.
- Вы спросили о Боге, мадемуазель. Бог там, где всегда был, есть и
будет. Он вокруг нас, возле нас, в нас.
Очень странно звучали эти слова в устах человека вполне мирской
наружности. Я поднялся, чтобы попрощаться с ним, но Вирджиния, поняв мои
намерения, поспешила предотвратить мои слова:
- Совершенно верно, Поль. Дай месье стул, - голос у нее был очень
теплым.
Подошел официант с двумя конусообразными бокалами, наполненными
золотой пенистой жидкостью. Я никогда раньше не видел пива, но знал, какое
оно на вкус. Я положил на поднос мнимые деньги, получил мнимую сдачу и
заплатил официанту мнимые чаевые. Содействие еще не придумало, как
снабдить каждую воскресшую нацию своими собственными деньгами, поэтому мы
не могли пока расплачиваться настоящими купюрами. Еда и напитки были
бесплатными.
Официант-машина вытер усы, провел салфеткой по вспотевшему лбу и
вопросительно посмотрел на месье Макта:
- Вы будете здесь сидеть, месье?
- Конечно, - сказал Макт.
- Вас можно обслуживать за этим столиком?
- Почему бы и нет? Если эти милые люди позволят.
- Очень хорошо, - кивнул робот, снова вытирая рукой усы и тут же
устремился в темноту бара.
Вирджиния не отрывала глаз от Макта.
- Вы верующий? - спросила она. - И вы до сих пор верите, хоть и
стали, как и мы французом? А почему вы считаете, что вы - это вы? Почему
я, например, люблю Поля? Неужели Содействие контролирует и наш внутренний
мир? Я хочу быть самой собой. Вы знаете как этого можно достичь?
- Не знаю, что делать в вашем случае, но в моем - знаю. Я учусь быть
самим собой. Подумайте, - и он повернулся ко мне. - Я стал французом две
недели назад, но уже знаю, что во мне осталось от прежнего, а что
добавилось от нового.
Официант вернулся с бокалом, ножка которого придавала ему вид
маленькой злобной фигурки, изображавшей Космопорт. Жидкость в бокале была
молочно-белого цвета.
Макт поднял бокал и сказал:
- Ваше здоровье!
Вирджиния смотрела на него во все глаза: казалось, она вот-вот опять
расплачется. Пока мы с ним попивали из бокалов, она высморкалась и
спрятала платок. Я впервые увидел, как сморкаются, но мне казалось, что
это вполне соответствует уровню нашей новой культуры.
Макт улыбнулся нам обоим, как будто собирался вещать вновь. В точно
назначенное время вышло солнце. Макт произнес "хэлло" и стал похож или на
дьявола, или на святого.
Вирджиния заговорила первой:
- А вы были там?
Макт поднял брови, нахмурился и очень тихо сказал:
- Да.
- И вы что-нибудь узнали?
- Да, - и он стал мрачным и угрюмым.
- И что же это?
В ответ он только покачал головой, как бы говоря, что есть вещи,
которые не обсуждают на людях. Я хотел прервать их спросить, о чем они...
Но Вирджиния не обратила на меня внимания и продолжала:
- Но он же что-то сказал?
- Да.
- Это важно?
- Мадемуазель, давайте не будем говорить об этом.
- Нет, мы должны! - закричала она. - Потому что это вопрос жизни и
смерти.
Вирджиния сжала кулачки так сильно, что побелели костяшки пальцев. До
пива она не дотронулась, и оно, похоже, уже потеплело от солнечных лучей.
- Ну, хорошо, - согласился Макт, - вы можете спрашивать... Но я не
гарантирую, что отвечу.
Я больше не мог себя сдерживать:
- О чем это вы твердите?
Вирджиния глянула на меня с раздражением, но даже в ее раздражении
присутствовала любовь; отчужденности не чувствовалось.
- Поль, пожалуйста, не вмешивайся. Подожди немного, ты еще все
узнаешь. Так что же он вам сказал, месье Макт?
- Что я или умру, или буду жить с темноволосой девушкой, которая была
обручена с другим, - и он добавил, криво улыбаясь: - А я даже не знаю, что
значит слово "обручена".
- Ничего, мы узнаем, - пообещала Вирджиния, - а когда это было?
- Да о чем это вы?! - закричал я. - Ради Бога, скажите мне!
Макт посмотрел на меня и тихо произнес:
- Абба-динго. На прошлой неделе.
Вирджиния побелела:
- Значит, он продолжает предсказывать, продолжает, продолжает! Поль,
милый, мне он ничего не сказал, но моей тетке... Он сказал ей такое, чего
я никак не могу забыть.
Я решительно взял ее за руку и нежно заглянул в глаза, но она
отвернулась.
- Что же он сказал, дорогая?
- "Поль и Вирджиния".
- Ну и что?
Я ее не узнавал. Губы ее были стиснуты, хоть она и не злилась. Но мне
казалось, что так даже хуже. Она была очень напряжена. Такого все мы,
люди, наверняка не видели тысячи лет.
- Поль, пойми простую вещь, если, конечно, ты можешь понять.
Компьютер назвал два наших имени... И это было двенадцать лет назад.
Макт так резко встал, что стул под ним упал, и к нам тут же бросился
официант.
- Теперь все понятно, - сказал Макт. - Нам нужно пойти туда.
- Куда? - спросил я.
- К Абба-динго.
- Но почему именно сейчас?! - вскричал я.
- А он будет предсказывать? - одновременно со мной произнесла
Вирджиния.
- Он всегда предсказывает, если подойти к нему с северной стороны.
- А как мы туда доберемся?
Макт нахмурился:
- Есть только один путь. По бульвару Альфа Ральфа.
Вирджиния встала. Я встал тоже, и тут вспомнил: бульвар Альфа Ральфа
- это разрушенная улица, висящая в небе.
Когда-то это была обширная магистраль, по которой проходили
процессии. По ней шли завоеватели, здесь собирали дань. Но улица была
разрушена и потерялась в небе. Она была закрыта для человечества уже сотни
лет.
- Я знаю этот бульвар. Но он давно разрушен, - заметил я.
Макт не ответил, но посмотрел на меня, как на чужака. Вирджиния,
очень спокойная и с побелевшим лицом, произнесла:
- Пойдемте.
- Но зачем? Зачем? - спросил я.
- Ты дурак, - сказала она. - Если у нас нет Бога, то пусть будет хоть
этот компьютер. Это единственное, что осталось от мира, которого
Содействие не хочет понять. Может, он предскажет нам будущее. Может, это и
не машина вовсе. Он же совсем из другого времени. Разве ты не хочешь
испытать себя, дорогой? Он скажет нам, мы это или не мы.
- А если не скажет?
- Тогда мы не мы, - и лицо ее помрачнело от предчувствия горя.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Если мы не мы, то мы просто игрушки, куклы, марионетки, которых
создало Содействие. Я не я, а ты не ты. Но если Абба-динго скажет, что мы
это мы, то мне все равно, машина это, бог или черт. Мне все равно. Главное
- знать правду.
Что я мог ей ответить? Макт пошел вперед, она - за ним, а я замыкал
процессию. Позади осталась "Жирная кошка" со своим солнцем, а как только
мы вышли, пошел маленький дождик. Мы вошли в "подземку" и начали
спускаться по движущейся ленте.
Выйдя из "подземки", мы очутились в квартале внушительных домов. Но
все они были разрушены. К каждому из них вели дорожки, по обеим сторонам
которых росли деревья. На газонах, в проемах дверей, даже в комнатах, не
покрытых крышами, буйно разрослись цветы. Кому нужны были эти дома "на
открытом воздухе", если население Земли так резко уменьшилось, что целые
города с просторными жилищами пустовали?
На мгновение мне показалось, что я увидел семью гомункулов с
малышами, которые, не отрываясь смотрели, как мы пробираемся по покрытым
гравием дорожкам. А может, эти лица только привиделись мне.
Макт молчал.
Мы с Вирджинией шли рядом с ним, держась за руки. Я мог бы даже
получить удовольствие от этой странной экскурсии, но рука Вирджинии,
которую я держал в своей, была сжата в кулак, и время от времени она
покусывала нижнюю губу. Я видел, что все это для нее очень важно, она
чувствовала себя паломницей. (Паломничество - это древний обычай идти
пешком к какому-нибудь святому месту, где можно получить благодать для
души и тела). А мне, фактически, было все равно. Если уж они решили уйти
из кафе, то что мне оставалось? Но я не собирался принимать все это
всерьез.
А что нужно Макту? Кто он такой? Что за мысли приходили ему за эти
две недели? Как ему удалось толкнуть нас на путь авантюр и опасности? Я
ему не верил. Впервые в жизни я почувствовал себя одиноким. Всю жизнь,
постоянно, вплоть до этого момента, я думал только о Содействии и о том,
как оно оберегает меня от всяческих неприятностей. Телепатия приходила на
помощь во всем: чтобы избежать несчастных случаев, чтобы вылечить любую
рану, чтобы провести нас здоровыми и невредимыми по всему отмеренному нам
жизненному пути. А теперь все было иначе. Я не знал этого человека, но мне
приходилось полагаться на него, а не на те силы, которые раньше защищали
меня.
Мы повернули с разрушенной дороги на широченный бульвар. Тротуар
бульвара был такой гладкий, совсем неповрежденный, на нем ничего не росло,
и только ветер разбросал здесь и там комочки земли.
Макт остановился:
- А вот и он, бульвар Альфа Ральфа.
Мы молча смотрели на дорогу, которой проходили народы забытых
империй.
Слева бульвар плавно сворачивал в сторону, от поворота в северном
направлении тянулась извилистая дорожка. Там должен был находиться другой
город, но я забыл, как он называется. Впрочем, с чего это я должен был
помнить его название?
А справа... Бульвар поворачивал вправо, вздымался по наклонной
плоскости и исчезал в облаках, где притаилось несчастье. Я не очень хорошо
видел конец бульвара, как будто какие-то таинственные силы намеренно
пытались скрыть его от моего взора. Где-то над облаками находился
Абба-динго, место, где мы получим ответы на все наши вопросы...
Во всяком случае, так полагали мои спутники. Вирджиния придвинулась
ко мне.
- Давай вернемся, - предложил я ей. - Мы городские люди. Мы не знаем,
что нас может подстерегать в этих развалинах.
- Можешь вернуться, если хочешь, - обиделся Макт. - Я ведь только
делаю вам одолжение.
Мы оба посмотрели на Вирджинию. Она широко раскрыла свои карие глаза,
в которых была мольба. Я уже заранее знал, что она скажет. Она скажет, что
должна все узнать. Макт лениво поддевал носком ботинка камешки на дороге.
Вирджиния, наконец, сказала:
- Поль, я, конечно же, не хочу, чтоб мы подвергали себя опасности. Я
понимала, на что мы идем, когда решилась. Но ведь у нас есть возможность
узнать, любим ли мы друг друга. Что же это будет за жизнь, если наше
счастье будет зависеть от механического голоса, который разговаривал с
нами, когда мы спали и учили французский? Может, возвращаться к тому, что
у нас раньше было, смешно. Но я очень счастлива с тобой. Раньше я даже не
подозревала, насколько я счастлива. Но если мы остались самими собой, если
у нас есть еще наше счастье, мы должны знать об этом. А если нет... - И
она разрыдалась.
Я хотел сказать ей: "А если мы перестали быть собой, то какая
разница?". Но я увидел угрюмое зловещее лицо Макта и осекся.
Я прижал к себе Вирджинию и вдруг посмотрел на ногу Макта: по ней
стекала струйка крови, которую сразу поглощала дорожная пыль.
- Что с тобой, Макт? Ты ушибся? - спросил я.
Вирджиния тоже повернулась к нему. Но он изумленно поднял брови и
ответил совершенно равнодушно:
- Нет. А что?
- Кровь! У тебя на ноге.
Он посмотрел вниз:
- А, это. Это ерунда. Просто яйца какой-то птицы, не умеющей летать.
"Ах ты негодяй!" - послал я ему телепатический сигнал, пользуясь при
этом нашим общечеловеческим, а не французским. Он в изумлении отступил на
шаг, и на меня полился поток мыслей. Но это были не его мысли. Я не знал,
откуда они шли: "Добрый человек, уходи отсюда, быстрее уходи, этот человек
плохой, очень плохой..." Кто-то - птица или животное - предостерегал меня
от Макта. Я послал в ответ "спасибо" и повернулся к нашему спутнику.
Мы уставились друг на друга. "Неужели это и есть "культура"? Неужели
мы люди? Неужели свобода подразумевает недоверие, страх, ненависть?" -
думал я.
Наш спутник мне очень не нравился. В моем сознании всплыли слова,
обозначавшие давно забытые понятия: "убийство", "похищение", "безумие",
"насилие", "грабеж".
Я никогда не знал, что все это значит, но сейчас я чувствовал, что
знаю. Он заговорил со мной очень спокойно. Мы оба хорошо контролировали
свои мысли, чтобы не дать друг другу прочитать их телепатически.
- Это ведь была твоя идея... Или идея девушки, по крайней мере.
- Но есть ли хоть капля смысла во всей этой опасной авантюре?
- Смысл есть.
Я легко подтолкнул Вирджинию вперед, чтобы она отошла и не слышала
нас. При этом я не переставал контролировать свое сознание, из-за чего
почувствовал сильную головную боль.
- Макт, - спросил я его напрямик, - скажи, зачем ты привел нас сюда,
или я тебя убью.
Во взгляде его читалась готовность сразиться со мной:
- Убьешь? Ты хочешь сказать, что лишишь меня жизни?
В его голосе не было убежденности. Ни он, ни я понятия не имели о
том, как нужно драться, но оба приготовились: Макт - к защите, я - к
нападению. И вдруг я снова воспринял чью-то мысль: "Добрый человек, добрый
человек, возьми его за шею, не дай ему дышать, сдави, и он станет как
разбитое яйцо".
Я последовал этому совету, ни на мгновение не задумавшись, от кого он
исходит. Подойдя к Макту, я схватил его за горло и крепко сжал. Он пытался
оторвать мои руки от своей шеи, затем попытался ударить меня ногой, но я
крепко держал его. Если бы я был членом Содействия или капитаном корабля,
я умел бы драться. Но я не умел. Он - тоже.
Все кончилось в тот момент, когда я почувствовал в своих руках
тяжесть. Удивившись, я отпустил его: Макт был без сознания. "Неужели умер?
- мелькнуло у меня в мозгу. - Наверное - нет, потому что он сел".
Вирджиния бросилась к Макту, но он уже растирал себе шею и бормотал:
- Не нужно было этого делать. Не нужно...
Эти слова придали мне сил:
- Скажи, зачем ты привел нас сюда, или я повторю!
Макт криво усмехнулся и произнес, прислонившись головой к руке
Вирджинии:
- Из-за страха. Страха.
- Страха?
Я знал это слово, но не знал, что оно значит.
Это что - беспокойство, нервозность, ощущение опасности? Я думал, не
блокируя больше свои мысли, и услышал его "да".
- Но кому это может нравиться?
- О, это очень приятно. У меня захватывает дух, я чувствую в себе
биение жизни. Это - как сильнодействующее лекарство, не хуже струна. Я
ведь уже был там, за облаками. О, мне было очень страшно. Но как хорошо!
Хорошо и плохо одновременно. За один-единственный час я прожил тысячи лет.
Я хотел еще раз ощутить это, но подумал, что если я буду не один, то будет
еще лучше.
- Теперь-то я точно убью тебя, - пригрозил я ему по-французски. -
Ты... ты... - я не мог подыскать слово. - Ты - воплощение зла.
- Нет, пусть говорит, - попросила Вирджиния.
- Это то, чего Содействие не позволяло нам испытывать раньше, -
продолжил Макт. - Мы всегда рождались без сознания и умирали во сне. Даже
животные, даже гомункулы имеют право на полнокровную жизнь. Только у машин
нет страха, как и у нас. Но теперь мы свободны. - Он почувствовал, что я
не перестаю сердиться и сменил тему: - Я не лгал вам. Это и есть дорога на
Абба-динго. Я был там. Он предсказывает.
- Предсказывает! - закричала Вирджиния. - Ты слышишь? Он говорит, что
предсказывает! Он говорит правду! Поль, пойдем же, пойдем!
Я помог ему подняться. Он был смущен, как человек, который сделал
что-то такое постыдное. Мы ступили на неразрушенную поверхность бульвара.
Ногам было приятно. В своем подсознании я слышал призывы невидимой птички
или животного: "Добрый человек, добрый человек, убей его, возьми воду,
воду...".
Но я не обращал внимания. Мы шли вперед: я и Макт - по бокам, а между
нами - Вирджиния. Я не обращал внимания на телепатическую мольбу.
Лучше бы я обратил.
Мы шли очень долго. Такое путешествие было для нас внове. Нас
радовало и пьянило ощущение свободы: свежий воздух и знание, что тебя
никто не охраняет, что нужно полагаться только на себя. Мы встречали
множество птиц, и все они были взволнованы и изумлены, насколько я мог
читать их мысли и ощущения. Это были настоящие птицы, каких я еще никогда
раньше не видел. Вирджиния спрашивала меня, как они называются, и я
беззастенчиво обманывал ее, называя все приходившие мне в голову слова,
обозначавшие по-французски, как меня научили, птиц.
Максимилиан Макт тоже взбодрился и даже начал петь нам, довольно
фальшиво, о том, как мы пойдем одной дорогой, а он - другой, но в
Шотландию он попадет первым. Слова песни не имели особого смысла, но ритм
был приятным. Как только Макт отходил от нас на некоторое расстояние, я
сам начинал тихонько напевать "Макубу" на ухо Вирджинии.
Мы были счастливы, потому что чувствовали себя свободными
путешественниками. Пока не проголодались. Вот тут начались неприятности.
Вирджиния подошла к первому попавшемуся фонарному столбу, ударила по
нему кулаком и сказала: "Накорми меня". Фонарный столб должен был
открыться, подать нам обед или, во всяком случае, дать информацию, где
поблизости мы можем поесть. Но ничего подобного. Он вообще никак не
отреагировал. Наверное, он был поломан.
Мы колотили по каждому следующему фонарному столбу, но
безрезультатно.
Бульвар Альфа Ральфа возвышался приблизительно на полкилометра над
окружавшей нас местностью. Чем дальше мы шли, тем меньше было вокруг птиц,
пыли и сорняков. Огромная дорога без всякой опоры устремлялась вверх,
напоминая ленту, зацепившуюся одним кольцом в облаках. Мы устали бить
кулаками по столбам, но ни еды, ни воды не появлялось.
Вирджиния начала капризничать:
- Не годится возвращаться теперь. А еды здесь, наверное, нет. Ну
почему ты ничего с собой не взял?
Не хватало мне только носить на себе продукты! Зачем же их таскать,
если они - везде и повсюду? Моя любимая, конечно, не слишком долго думала,
прежде чем сказать мне это, но она была моей любимой, и я любил все ее
достоинства и недостатки.
Макт неустанно барабанил по столбам. Наверное, он считал, что это
как-то предотвратит нашу драку.
Внезапно произошло нечто неожиданное. В первое мгновение я увидел,
как он ударяет по очередному столбу, а в следующее уже растерянно
наблюдал, как он на огромной скорости удаляется от нас за горизонт. Он
что-то кричал нам, но слов мы разобрать не могли. Еще мгновенье - и он
исчез за облаками.
Вирджиния глянула на меня:
- Хочешь теперь вернуться? Макта нет. Мы потом скажем, что я устала.
- Ты серьезно?
- Конечно, дорогой.
Я засмеялся, немного рассерженный. Она ведь настаивала на том, чтобы
мы пришли сюда, а теперь хочет вернуться, якобы чтобы доставить мне
удовольствие.
- Нет, - сказал я. - Уже недолго осталось. Пойдем.
- Но Поль...
- Она стояла совсем рядом. Ее карие глаза глядели обеспокоенно, она
как будто пыталась проникнуть в самые глубины моего сознания. "Ты хочешь,
чтобы мы вот так общались?" - подумал я.
- Нет, - ответила она по-французски. - Просто мне очень многое
хочется сказать. Я хочу идти к Абба-динго. Мне нужно идти. Мне это нужно
больше всего. Но в то же время, я не хочу идти. Что-то там не так. Лучше
уж мы с тобой чего-то не будем знать, чем совсем потеряем друг друга.
Всякое может случиться.
- Ты имеешь в виду этот "страх", о котором говорил Макт?
- Нет, Поль, не то. Мне все это просто не нравится. Может, с
компьютером что-то не так...
- Послушай! - прервал я ее.
Из-за облаков до нас донесся крик, похожий на вой животного, но слова
можно было разобрать. Наверное, это был Макт. Я услышал: "Будьте
осторожны!" Я искал его телепатически, но не смог найти. У меня началось
головокружение.
- Пойдем вперед, дорогая, - предложил я.
- Да, Поль. - В ее голосе были одновременно счастье, смирение и
отчаянье.
Прежде чем мы двинулись дальше, я внимательно посмотрел на нее: она
была моей.
Солнце только что закатилось за горизонт. В насыщенном желтом цвете
неба ее каштановые волосы отливали золотом, а карие глаза в радужных
оболочках стали черными. В выражении лица девушки, отдавшейся своей
судьбе, было больше смысла, чем во всей Вселенной.
- Ты моя, - прошептал я.
- Да, Поль, - ответила она и радостно улыбнулась. - Как хорошо
услышать это от тебя!
Птица, сидевшая на ветке, странно взглянула на нас и улетела.
Наверное, она не слишком одобряла чепуху, которую несут люди, поэтому и
растаяла в темном воздухе. Я видел, как она пикировала, а потом полетела
медленно, еле шевеля крыльями.
- Мы не так свободны, как птицы, - заметил я, - но мы свободнее тех
людей, которые жили тысячелетия до нас.
В ответ она только прижалась к моей руке и снова улыбнулась.
- А теперь, - сказал я, - идем за Мактом. Обними меня посильнее и
держись крепче. Я стукну по этому столбу. Если не обед, то хоть какую-то
возможность более быстрого передвижения мы получим.
Я почувствовал, как она крепко обхватила меня за пояс, и изо всех сил
ударил по столбу. По какому из них? За мгновение их промелькнуло перед
нашими глазами огромное множество. Земля под ногами оставалась такой же
устойчивой, но мы сами неслись с безумной скоростью. Даже в "подземке" не
бывает таких скоростей. Платье Вирджинии издавало звук, похожий на треск
ломающихся веток. В мгновение ока мы оказались в облаке и тут же покинули
его.
Перед нами простирался теперь совсем другой мир. Облака висели под
ногами и над головой. Вокруг сверкало голубое небо. Мы прочно стояли на
ногах - древние инженеры хорошо сконструировали эту дорогу - и в то же
время летели все выше и выше, не чувствуя головокружения.
Еще одно облако.
А потом все произошло быстрее, чем можно рассказать. На меня
обрушился страшный удар. Боль была ужасной. Ничего подобного я не ощущал в
своей прежней жизни. Не знаю почему, но Вирджиния вдруг упала на меня, и
потом начала тянуть за руки. Я хотел сказать ей, чтобы она отпустила меня,
что мне больно, но у меня не хватало дыхания. Я боролся с ней. И только
потом я понял, что подо мной ничего нет: ни моста, ни посадочной полосы -
ничего. Я находился на самом краю бульвара, на развалившейся его части,
через пролом внизу была видна лента реки или дороги.
Оказалось, что мы перескочили через большую пропасть и при этом я
ударился грудью о край обрыва. Но боль не имела значения. "Сейчас придет
врач-робот и вылечит меня", - подумал я. Но, взглянув на Вирджинию, я
вспомнил, что здесь нет ни врача-робота, ни Содействия, а есть только
ветер и боль. Она плакала. Я никак не мог разобрать, что она говорит.
- Боже мой, любимый, ты умер!
Ни она, ни я не знали, что такое "смерть", потому что люди обычно
просто исчезали, когда приходило их время. Мы знали только, что это
прекращение жизни. Я пытался объяснить ей, что я жив, но она продолжала
суетиться, силясь оттащить меня подальше от обрыва. Я попробовал сесть.
Она склонилась надо мной и покрыла мое лицо поцелуями. Наконец, я смог
произнести:
- Где Макт?
- Я его не вижу, - сказала она, обернувшись.
Я начал было вертеть головой в поисках Макта, но Вирджиния попросила
меня успокоиться:
- Я посмотрю сама.
Она храбро ступила на край обрыва и глянула вниз. Всматриваясь в
плывущие мимо и внизу облака, она вдруг крикнула:
- Я вижу его! Он такой смешной. Ползет как насекомое.
Я приблизился к ней, использовав всю силу своих рук и ног. Макт был
внизу: крошечное пятнышко, вокруг которого летали еще более крошечные -
птицы. Положение, в котором он находился, было мало приятным. Впрочем,
возможно именно сейчас он удовлетворял жажду страха, которая делала его
счастливым. Мне же не хотелось быть на его месте. Все, чего я хотел, - это
еда, вода и врач-робот.
Но ничего этого не было.
Я попытался встать на ноги. Вирджиния старалась помочь мне, но я
справился сам:
- Пойдем.
- Пойдем?
- Пойдем к Абба-динго. Может, там есть роботы, которые смогут нам
помочь. Здесь, кроме холода и ветра, ничего нет. И солнце еще не зажглось.
Она нахмурилась:
- А Макт?
- Он не скоро поднимется. К тому времени мы уже вернемся.
Она повиновалась. Мы перешли на левую сторону бульвара. Я попросил ее
покрепче обхватить меня и начал поочередно бить кулаком по столбам. Должен
же здесь быть хоть один, который передвигается по этой дороге!
С четвертого раза - сработало. И снова ветер развевал наши одежды,
пока нас несло на самый верх бульвара Альфа Ральфа. Мы ощущали, как дорога
уходит влево. Нам нелегко было удержать равновесие.
Наконец мы остановились.
Перед нами был Абба-динго.
Вся прилегавшая к нему дорога была покрыта какими-то белыми
предметами, похожими на шишки и прутики, а многие напоминали неправильной
формы шары, размером с мою голову.
Вирджиния молча стояла возле меня.
Величиной с мою голову? Я толкнул один из предметов ногой и понял,
что это такое. Я уже знал наверняка: это были люди. Вернее, их останки. Я
никогда ничего подобного не видел. Вот это, валяющееся сейчас у меня под
ногами, наверное, когда-то было чьей-то рукой...
- Пойдем, Вирджиния, - сказал я, пытаясь не выдать голосом своего
волнения и поглубже спрятать свои мысли.
Она пошла за мной, не говоря ни слова. Она никак не могла понять, что
это валяется на земле, и, кажется, не догадалась. Я же смотрел прямо перед
собой на стену, открывшуюся нам. Наконец я нашел их - маленькие двери,
ведущие к Абба-динго.
На одной из них было написано: "Метеослужба". Написано было ни на
общечеловеческом, ни на французском, но на языке, очень близком тем, что я
знал, поэтому я сразу понял, что речь идет об атмосферных явлениях. Я
положил руку на панель двери, и сразу ж засветились какие-то цифры, ни о
чем мне не говорившие, а потом фраза: "Надвигается тайфун".
Я знал, что слово "тайфун" означает колебания воздуха, и мне пришло в
голову, что этим должны заниматься машины, отвечающие за погодные условия.
Это было совсем не то, ради чего мы пришли сюда.
- Что это значит? - спросила Вирджиния.
- Колебания воздуха.
- Но нас ведь это не касается?
- Конечно, нет.
Я занялся следующей панелью, на которой было написано: "Еда". Как
только я дотронулся до нее, в стене раздался ноющий скрип, как будто всю
башню начало тошнить. Дверь слегка приоткрылась, и из нее пахнуло чем-то
ужасным. Потом маленькая дверь захлопнулась снова.
На третьей двери было написано: "Помощь", но когда я дотронулся до
панели, ничего не произошло. Может, это было какое-то устройство для сбора
налогов в древние времена? Четвертая дверь, побольше, была приоткрыта. На
панели горела надпись: "Предсказания", а ниже - загадочная фраза: "Листок
опустите сюда". Я с трудом понимал, что имеется в виду и попытался
телепатировать, но ничего не произошло. Нас обдувал ветер, и то, что
лежало на тротуаре - "шишки" и "прутики", - начало двигаться. Я попытался
еще раз, сделав над собой огромное усилие, проникнуть хоть в какой-то
мозг, который, как я надеялся, окажется поблизости, и вдруг на меня
обрушился истошный крик... Это был нечеловеческий крик, и он ударил меня в
мозг, как молния. И сразу все пропало.
Меня это очень расстроило. Сам я страха не чувствовал, но боялся за
Вирджинию. Она уставилась на тротуар:
- Поль, а это не пальто среди всех этих странных предметов?
Я когда-то видел в музее действие рентгеноизлучения, очень
распространенного в древние времена. Поэтому я хорошо себе представлял,
что это не просто пальто, а пальто, в котором скрываются останки его
хозяина. У него не было головы, поэтому я знал наверняка, что он мертв. И
как это могло произойти? Как Содействие допустило это? Но, в конце концов,
оно всегда запрещало подходить к этой стороне башни, и те, кто нарушил
запрет, подвергались страшному наказанию.
- Посмотри, Поль, - сказала Вирджиния, - я могу вставить сюда руку.
И прежде, чем я успел остановить Вирджинию, ее рука уже находилась в
отверстии, над которым горела фраза: "Листок опустите сюда".
Она истошно закричала.
Кисть была проглочена машиной.
Я пытался вытянуть ее руку, но безуспешно. Вирджиния от боли начала
задыхаться. Вдруг машина отпустила руку. На коже были выдавлены слова. Я
немедленно разорвал свою рубашку и начал было перевязывать рану, но мы не
могли оторвать глаз от выдавленных на руке французских слов: "Ты будешь
любить Поля всю жизнь".
Когда я закончил перевязку, Вирджиния подставила губы для поцелуя:
- Это стоило того. Это стоило всего, что мы перетерпели. Давай
посмотрим, как мы сможем спуститься. Теперь я знаю все, что хотела.
Я еще раз поцеловал ее и сказал:
- Ты уверена, что теперь знаешь все?
- Конечно, - улыбнулась она сквозь слезы. - Ведь Содействие не могло
этого подстроить. Какая умная старая машина! Бог это или черт, Поль?
Тогда я не задумался над ее словами, а вместо ответа погладил по
голове. Мы уже собрались уходить, но вдруг подумал, что не узнал свою
судьбу!
- Минутку, дорогая.
Она терпеливо ждала. Я оторвал от рубашки еще один лоскут и хотел уже
вставить его в отверстие, когда, повернувшись к двери, увидел птицу. Я
хотел отогнать ее, но она начала каркать. Мне казалось, что она хочет
испугать меня своим карканьем. Я ничего не мог сделать. И тут я начал
телепатировать: "Я настоящий человек. Уйди!" Мозг птицы передал только
один, но многократно повторенный сигнал: "Нет, нет, нет!..."
Я сильно ударил ее кулаком, она упала на землю, а потом тихо поползла
по тротуару, расправляя крылья, и ветер унес ее вдаль.
Я втиснул в отверстие лоскут материи, сосчитал до двадцати и вытащил
его. На нем было написано: "Ты будешь любить Вирджинию еще двадцать одну
минуту".
Счастливый голос Вирджинии, окрыленной полученным предсказанием,
донесся до меня как будто издалека:
- Что там, любимый?
Я поспешно выпустил лоскут, отдав его на волю ветра, и он исчез, как
незадолго до этого обиженная мной птица. Вирджиния увидела, что лоскут
исчез, и разочарованно сказала:
- Мы его потеряли. А что там было написано?
- То же, что и у тебя.
- А какими словами, Поль?
С болью в сердце, любовью и некоторым страхом я прошептал ей нежно
свою ложь:
- "Поль будет всегда любить Вирджинию".
Она улыбнулась мне лучезарной улыбкой. Ее крепкая фигурка словно
излучала уверенность в счастье. Это была все та же хорошенькая Менерима,
которую я увидел в детстве во дворе своего дома. И она была, к тому же,
моей вновь обретенной любовью в моем вновь обретенном мире.
Она была девушкой из Мартиники. Какую глупость написал компьютер! Да
он просто неисправен!
- Здесь нет ни еды, ни питья, - сказал я.
Конечно, там были лужи, но в них валялись человеческие останки, и у
меня не было желания пить эту воду. А Вирджиния была так счастлива, что,
несмотря на свою раненую руку, голод и жажду, отважно и жизнерадостно шла
вперед. Я думал про себя: "Двадцать одна минута... Мы путешествуем уже
шесть часов. Если мы здесь останемся, то наверняка подвергнем себя
опасности".
Мы бодро спускались вниз по бульвару Альфа Ральфа. Мы познакомились с
Абба-динго и остались живы. Я не хотел думать о смерти, потому что само
это слово было для меня столь непривычным, что плохо укладывалось в
сознании.
Склон был настолько крутым, что мы мчались галопом, как лошади. В
лицо дул невероятной силы ветер. Мы так и не увидели башню целиком, а
только одну ее стену, к которой направила нас неведомая сила. Все
остальное было скрыто за облаками, которые кружили по небу, как оторванные
лохмотья. С одной стороны небо было красным, а с другой - грязно-желтым.
На нас начали падать тяжелые капли дождя. "Наверное, машины,
контролирующие погоду, сломались", - подумал я. Я выкрикнул свое
предположение Вирджинии. Она что-то ответила, но ветер унес ее слова. Я
повторно прокричал ей, что, наверное, сломались машины, контролирующие
погоду, и она начала радостно кивать мне головой, не обращая внимания на
дождь и ветер. Это не имело для нее никакого значения. Она крепко держала
меня за руку. Ее счастливое лицо озаряла улыбка, а карие глаза были полны
нежности. Она увидела, что я, не отрываясь, смотрю на нее, и поцеловала
мою руку, нисколько не сбившись с шага. Она была моей навсегда и знала
это.
Между тем дождь усиливался. Вдруг появились птицы. Огромная птица
отважно боролась с ветром, пытаясь остановить свой полет. Это было
нелегко, потому что скорость ее была велика. Она остановилась у моего лица
и начала каркать, но ветер унес ее. Неожиданно другая птица ударилась мне
в грудь, но и ее утащил ветер. Я успел уловить только ее телепатический
сигнал: "Нет, нет, нет!..."
Что же мне делать?
Вирджиния схватила меня за руку и остановилась. Я тоже остановился.
Прямо перед нами бульвар Альфа Ральфа обрывался. Уродливые желтые тучи
проплывали над ним, напоминая собой ядовитых рыб, преследующих свою
добычу.
Вирджиния что-то закричала. Я не слышал ее и наклонился к ней.
- Где же Макт? - крикнула она.
Я бережно повел ее к левой стороне дороги, где мощные изгороди могли
как-то защитить нас от холодного ветра и дождя. Мы почти ничего не видели.
Я заставил ее присесть, и сам присел рядом. Капли неприятно барабанили по
нашим спинам. Воздух был наполнен грязным буро-желтым светом.
Мне не хотелось выходить из укрытия, но Вирджиния легонько
подтолкнула меня вперед локтем, показывая, что нужно посмотреть, где Макт.
Я подумал, что все это напрасно. Если Макт нашел укрытие, то он в
безопасности, но если он еще внизу, то ветер сорвет его со скалы, и больше
не будет Максимилиана Макта. Он будет "мертв", и останки его развеет
ветер.
Но Вирджиния настаивала.
Мы поползли к краю обрыва. Мне в лицо пулей метнулась птица. Его
крыло обожгло мне щеку. Я никогда не думал, что крылья у птиц такие
жесткие. Наверное, у этих птиц что-то расстроено в мозгу, если они
бросаются на людей. Обычно они не ведут себя так по отношению к настоящим
людям.
Мне было нелегко двигаться, потому что грудь, которую я ушиб по
дороге к Абба-динго, еще болела. Наконец мы достигли края обрыва, и я
пытался уцепиться пальцами левой руки за что-нибудь твердое и устойчивое,
а правой рукой держал Вирджинию.
Но ни она, ни я ничего не увидели.
Вокруг нас сгустился мрак.
Ветер и дождь беспрестанно хлестали по щекам. Я хотел снова отвести
Вирджинию в наше убежище, где мы могли бы переждать непогоду. Вдруг стало
очень светло. Это было природное электричество, которое древние называли
молнией. Позже я узнал, что молния - нередкое явление в районах, природные
условия которых не контролируются.
Вспышка молнии осветила пропасть. Он лежал там с побелевшим лицом.
Рот его был открыт - наверное, он что-то кричал нам. Не знаю, что владело
им тогда - страх или радость. Он был очень возбужден. Молния ударила еще
раз, и до меня донеслось эхо зова. Я поймал его телепатически, но в ответ
- ничего. Все та же упрямая птица посылала мне свое многократное "нет"!
Вирджиния напряглась в моих объятиях и начала судорожно биться. Я
попытался успокоить ее, но она ничего не слышала. Тогда я вошел в контакт
с ее мозгом, но там кто-то был! И вдруг она прорвалась ко мне, закричав с
отвращением: "Это девушка-кошка! Она хочет дотронуться до меня!".
Вирджиния продолжала извиваться. Она выскользнула из моих рук, и я
успел увидеть золотую вспышку ее платья за краем обрыва. Я начал искать
ее, чтобы войти в контакт и поймал ее крик: "Поль, Поль, я люблю тебя!
Поль... помоги мне!"
И сразу в моем мозгу все исчезло. А передо мной появилась К'Мелла,
которую мы сегодня встретили в верхнем ярусе "подземки". - Я пришла, чтобы
спасти вас обоих, но опоздала. Жаль, что твоя девушка не интересовала
птиц. А знаешь, почему птицы хотят помочь тебе?
Ты спас их. Ты спас их потомство, когда рыжий убивал его. Всех нас
волновало, что будут делать настоящие люди, когда станут свободными. Но
теперь мы знаем. Некоторые из вас - плохие и убивают другие формы жизни,
другие - хорошие и защищают их.
"Неужели это единственное, что отличает хорошее от плохого?" -
подумал я.
Наверное, мне нужно было быть начеку. Ведь люди никогда не умели
драться. А гомункулы умели. Они выросли в борьбе и опасностях. К'Мелла,
девушка-кошка, ударила меня кулаком по подбородку. При отсутствии средств
анестезии это была единственная возможность лишить меня сознания, чтобы
пронести все опасности.
...Я проснулся у себя в комнате. Я очень хорошо себя чувствовал.
Рядом был врач-робот. Он сказал мне:
- У вас был шок. Я уже передал всю информацию о вас в Содействие, так
что теперь можно стереть ваши воспоминания, если хотите.
У него было очень приятное выражение лица. Неужели когда-то
переворачивал меня неистовый ветер? Неужели меня обливали потоки дождя?
Куда же делось золотистое платье Вирджинии и жаждущее страха лицо
Максимилиана Макта?
Я думал обо всем этом, не боясь, что робот проникнет в мои мысли,
потому что знал их неспособность к телепатии. Я тяжело глянул на него и
закричал:
- Где же моя настоящая любовь?
Роботы не умеют насмешливо улыбаться, но этот, во всяком случае,
попытался:
- Обнаженная девушка-кошка с волосами цвета пламени? Она пошла
одеваться.
Я уставился на него. Примитивный умишко этого робота начал
вырабатывать свои собственные дрянные мысли:
- Должен сказать вам, сэр, что вы, "свободные люди", очень быстро
меняетесь...
Кто будет спорить с машиной? Ее не стоит удостаивать даже ответа. Но
та, другая машина!.. Двадцать одна минута... Как ей это удалось? Как она
узнала? Это, наверное, очень мощный компьютер, дошедший до нас от тех
времен, когда еще существовали войны. Впрочем, меня это уже не интересует.
Пусть люди называют его Богом. Для меня он ничто. Мне не нужен страх, и я
не собираюсь возвращаться на бульвар Альфа Ральфа.
...Но послушай, сердце мое, когда мы снова пойдем в наше кафе?..
Робот вышел, и в комнату вошла К'Мелла.

ПОГРУЖЕНИЕ В МОРЕ МРАКА

Высоко, о, как высоко они звенят в небе!
Ярок, как ярок свет этих лун - близнецов Ксанаду,
далекой Ксанаду прекрасной Ксанаду, полной наслаждений.
Наслаждений чувств, тела, ума, души... Души?
Кто знает, что такое душа?..

Они стояли, обдуваемые нежным ветерком. Время от времени Маду
извечным женским жестом поправляла свою серебристую короткую юбочку или
такую же блузку без рукавов. Но ей не было холодно. Ее одежда вполне
соответствовала мягкому климату Ксанаду.
Она думала:
"Хотела бы я знать, что ему нравится, этому Повелителю Содействия.
Стар он или молод, белокурый или шатен, мудрый или безрассудный".
Она не думала, красив он или безобразен, ибо все жители Ксанаду
отличались физическим совершенством, а Маду была еще слишком молода, чтобы
встретить кого-либо другого.
Стоящий рядом с ней Лэри не думал о Повелителе Пространства. Перед
его взором снова проходила видеозапись танцев, сложные па и чудесное
безумие движений группы, блиставшей много лет тому назад на Прародине
Человечества, группы, называвшейся "Баул-шоу".
"Когда-нибудь, - подумал он, - о, возможно, когда-нибудь я смогу
танцевать как они..."
Куат же думал:
"Почему они считают, что их обманывают? Повелитель появится здесь, на
Ксанаду, впервые за время моего правления планетой. Герой битвы у
Стайрон-4. Ну, она разразилась много месяцев тому назад... И если он
действительно был ранен, у него оставалась масса времени, чтобы поправить
свое здоровье. Нет, здесь что-то не так... они что-то знают или
подозревают... Ну, мы найдем, чем его занять. К его услугам будут все виды
развлечений, имеющиеся на Ксанаду - и особенно Маду. Нет, он не сможет
пожаловаться, в противном же случае вынужден будет сбросить маску..."
По мере приближения орнитоптера, надвигалась и их судьба.
Он не знал, что станет их судьбой; он не собирался быть их судьбой и
их судьба еще не была предрешена. Пассажир в снижающемся орнитоптере
попытался усилием разума постичь это место, ощутить его. Это было тяжело,
ужасно тяжело... казалось, между его разумом и разумом тех, кого он
пытался понять, лежит толстая, подобная облаку, пелена. Не был ли причиной
этого он сам, его мозг, не восстановившийся после войны? Или это было
нечто большее, атмосфера планеты, которая сдерживала или мешала телепатии?
Повелитель Пермасвари покачал головой. Он сомневался в себе, был в
растерянности. Время битвы... время, оставляющее рубцы на оболочке мозга,
зондирование Машин Страха... Насколько они повредили его мозг? Ну что же,
возможно, здесь, на Ксанаду, он сможет отдохнуть и забыться.
Выйдя из орнитоптера, Повелитель Пермасвари впал в замешательство. Он
знал, что на Ксанаду нет солнца, но явно не ожидал встретить мягкий, не
дающий тени свет, который окутал его.
Две одинаковые луны висели, казалось, совсем рядом, их свет отражался
миллионами зеркал. Чуть далее растянулись на многие ли белые песчаные
пляжи, оканчивающиеся известковыми утесами, у подножия которых пенилось
черное море. Черный, белый, серебристый - таковы были цвета Ксанаду.
Куат быстро подошел к нему. Его опасения быстро исчезали при виде
Повелителя Пространства. Гость явно выглядел больным и растерянным, и,
соответственно, дружелюбие Куата возросло без каких-либо усилий с его
стороны.
- Добро пожаловать на Ксанаду, о, Повелитель Пермасвари. Ксанаду и
все, что есть на ней, в вашем распоряжении.
Традиционное приветствие звучало несколько необычно в его грубом
голосе, привыкшем повелевать. Повелитель Пространства увидел перед собой
высокого и плотного, довольно мускулистого мужчину. Его длинные рыжеватые
волосы и борода, выкрашенные фуксином, сверкали в свете лун и зеркал.
- Мне приятно, губернатор Куат, находиться на Ксанаду, и я возвращаю
планету и ее содержимое вам, - ответил Повелитель Кемаль вин Пермасвари.
Куат повернулся и указал на своих спутников:
- Это Маду, моя дальняя родственница, находящаяся под моей опекой. А
это Лэри, мой брат, сын четвертой жены моего отца - она утопилась в темном
море.
Повелитель Пространства поморщился от хохота Куата, но юноша,
казалось, ничего не заметил.
Кроткая Маду скрыла свое разочарование и приветствовала Повелителя с
подобающей скромностью. Она ожидала увидеть сияющий облик, сверкающие
доспехи или, возможно, просто ауру, говорившую: "Я - герой." Вместо этого
перед ней стоял человек интеллигентного вида, усталый и выглядевший старше
тридцати лет. Она удивилась: как этот человек мог быть героем Содействия,
спасителем человеческой культуры в битве при Стайрон-4.
Лэри, приветствовал Повелителя с большим уважением, поскольку, как
мужчина, знал больше о битве, чем Маду. В своем мире грез Лэри, вслед за
танцовщицами и легконогими бегунами, ставил на второе место
интеллектуалов.
Перед ним стоял человек, который рискнул противопоставить себя, свой
ум, интеллект ужасным Машинам Страха и выиграл! Цена, которую он заплатил,
была написана на его лице, но он выиграл! Лэри сложил ладони и поднял их
ко лбу в почтительном приветствии.
Повелитель сделал жест, покоривший Лэри навсегда. Он коснулся руки
Лэри и сказал:
- Мои друзья зовут меня Кемаль.
И только затем он повернулся к Маду и Куату. Куат не заметил
невольной оплошности. Повернувшись он направился, как казалось, к холму из
желто-черно-полосатого меха. Затем Куат издал особый шипящий звук, и в
одно мгновение холм распался, превратившись в четырех огромных кошек. Они
были оседланы, но никакой сбруи не было видно, кроме колец, прикрепленных
к седлам.
Куат ответил на немой вопрос Кемаля:
- Нет, конечно, ими не управляют. Это обычные кошки, отличающиеся
только большими размерами. На Ксанаду нет квазилюдей! Я полагаю, что
Ксанаду единственная планета в Содействии, где их нет, за исключением
Ностралии, конечно. Но причины этого у Ксанаду и Ностралии разные. Мы
наслаждаемся нашими чувствами... никакой чепухи, что тяжелая работа
формирует характер, как считают Ностралианцы. Мы не верим в аскетизм и
подобную чепуху. Наши неизмененные животные доставляют нам гораздо больше
удовольствий. Всю грязную работу делают роботы.
Кемаль кивнул. После всего, разве не за этим он прибыл сюда? Дать
возможность своим ощущениям восстановить поврежденный мозг? Тем не менее,
человек, без трепета противостоявший Машинам Страха, не знал, как
обращаться с ездовой кошкой. Маду заметила его колебания.
- Гризельда очень дружелюбна, - сказала она. - Подождите, немного, я
почешу ей уши. Затем она ляжет и вы сможете сесть на нее.
Кемаль уловил едва заметное выражение презрения в глазах Куата. Маду,
заметив его нерешительность, уговорила огромную кошку опуститься на землю
и улыбнулась Кемалю.
При виде ее улыбки Кемаль почувствовал, как острая боль кольнула его;
настолько она была прекрасна и невинна. Ее беззащитность заставила сжаться
его сердце. Он вспомнил, как Повелительница Ру цитировала древнюю сагу:
"Невинность беззащитна", и паутинка страха осела в его мозгу. Он отбросил
ее и сел в седло.
Он вспомнил эту прогулку тремя веками позже, когда лежал, умирая. Она
была такая же захватывающая, как и его первый космический прыжок. Прыжок в
ничто, и затем осознание того, что он путешествует, путешествует,
путешествует бессознательно, не контролируя направление своего тела. И
прежде, чем страх завладел им, он превратился в редкое, никогда ранее не
испытанное наслаждение. Повелители и Повелительницы, собиравшиеся в
Колоколе на старушке Земле во время кризиса, не узнали бы сейчас его,
Повелителя Пермасвари, во всаднике с темными вьющимися волосами,
развевающимися на ветру. Они бы не узнали мальчишеской улыбки на лице,
которое привыкли видеть серьезным и озабоченным. Он весело захохотал и
сжал коленями бока Гризельды, держась одной рукой за седельное кольцо, а
другой махнув остальным.
Казалось, Гризельда чувствовала, какое наслаждение он получает от ее
длинных легких прыжков. Но неожиданно все изменилось. Орнитоптер, который
доставил Повелителя Пространства на Ксанаду, взмыл в небо и полетел в
сторону космопорта. Гризельда, отбросив чувство собственного достоинства,
начала преследовать поднимающийся орнитоптер, пытаясь схватить его.
Кемаль, чтобы избежать позорного падения, был вынужден взяться за кольцо
двумя руками. Гризельда продолжала преследовать его до тех пор, пока тот
не исчез из виду. Затем она села на землю, облизывая себя и, неумышленно,
своего седока.
Ее твердый и шершавый язык оказался не столь уж неприятным, но Кемаль
невольно вздрогнул, когда его коснулся ее клык.
При виде этого зрелища Куат громко захохотал. Лицо Маду - это было
видно даже на расстоянии - выразило тревогу, но, когда Кемаль махнул ей
рукой, она облегченно улыбнулась. Лэри, не сомневавшийся в могуществе
героя битвы за Стайрон-4, мечтательно всматривался в далекий город.
Гризельда была явно смущена тем, что поступила как несмышленый котенок,
когда ей доверили благополучие такого выдающегося гостя.
Издалека купола и башни города мерцали перламутром в мягком свете лун
и зеркал.
Кемаль почувствовал, что его ощущение нереальности усилилось. Город
казался таким прекрасным и фантастическим, что у него появилась
уверенность - он исчезнет, как только они приблизятся.
Подъехав к городским стенам, Кемаль увидел, что, казавшаяся
совершенной издалека, белизна города оказалась иллюзией.
Мерцающие белые стены зданий были усеяны жемчужинами, образующими
сложные геометрические узоры, цветы и листья, усиливающие красоту
поразительной архитектуры. Ни в одном из миров, которые он посетил,
Повелитель Кемаль не видел ничего подобного: дворец Филиппа на планете
Драгоценных Камней по сравнению с этими зданиями был жалкой лачугой.
Сады с фонтанами и с искусственными бассейнами разделяли дома.
Цветущие кустарники создавали натуральный ландшафт. Внезапно Повелитель
Пространства осознал еще один странный аспект планеты: на ней не было
деревьев.
При входе в город собаки облаяли их с безопасного расстояния; но на
этот раз Гризельда удержалась от искушения. Теперь, в городе, она
напустила на себя некое благородство, как будто хотела загладить свою
оплошность.
Гризельда направилась прямо к ступеням дворца. Повелитель Кемаль
почувствовал ее напрягшийся круп, когда она готовилась преодолеть ступени
и открытую дверь. К счастью, Куат первым был у ступеней и снова отдал ей
команду свистящим шипением. Кемаль чувствовал ее явное стремление взлететь
по ступеням, но все же она с неохотой повиновалась. Гризельда легла на
живот, вытянув передние лапы; Кемаль спрыгнул с седла, сожалея о том, что
прогулка окончена. Гризельда, казалось, чувствовала то же самое, и Кемаль
протянул руку, чтобы погладить ее. Маду одобрительно улыбнулась.
- Это верно. Когда вы станете друзьями с вашей кошкой, она будет
охотно повиноваться вам.
Куат буркнул:
- У меня есть свой способ заставить их повиноваться, если они
упрямятся.
Повелитель Пространства заметил маленькую плеть с шипами за поясом
Куата.
- Куат, ты не будешь, - запротестовала Маду. - Ты никогда...
- Ты не видела меня, - ответил он. И, видя ее опечаленное лицо,
добавил. - До сегодняшнего дня я не нуждался в ней. Но думаю она мне еще
пригодится.
Кемаль заметил, что заверение Куата было не вполне искренним. Тень
сомнения или удивления, казалось, появилась на светлом лице Маду.
Повелитель Кемаль во второй раз ощутил страх за нее и снова усилием
воли прогнал его. Невинность ее души - вот за что он боялся. Ее глаза
напомнили ему Д'Ирену из далеких дней его юности, прежде чем он стал
мудрым в делах человечества, прежде чем узнал, что квазилюди и истинные
мужчины не должны быть вместе. У Д'Ирены была грация олененка, мягкий
нежный рот, невинные глаза лани, которые она унаследовала от матери. Что
стало с ней после того, как он покинул ее? Хранят ли ее глаза ту
искренность, которую он видел в глазах Маду? Или она вышла замуж за
какого-нибудь грубого самца и часть его грубости перешла к ней? С
нежностью вспоминая ее, он надеялся, что она вышла за утонченного самца,
давшего ей таких же нежных и грациозных оленят, какой она оставалась в его
памяти. Он покачал головой. Машины Страха возбудили все виды необычных
воспоминаний и чувств. С отсутствующим видом он продолжал ласкать огромную
кошку.
Слуги начали расседлывать животных. Повелитель Пространств с
изумлением понял, что они были истинными людьми, а не квазилюдьми,
исполняющими работу, и он вспомнил заявление Куата о наслаждении
чувственностью животных. Было еще что-то, что-то... казалось, сейчас он
припомнит... это напоминало ему усталость от бесплодных попыток поймать за
хвост ускользающее животное, исчезающее за углом. Повелитель Пространства
в сопровождении Куата, Маду и Лэри медленно шел сквозь лабиринт комнат и
коридоров. Каждая казалась более удивительной, чем предыдущая. Только раз
в жизни Повелитель Пространства видел что-либо подобное на видеоленте -
реконструкцию старой Колыбели Человечества, проводившуюся перед
Радиаций-3. Стены были увешаны гобеленами и картинами, сюжеты для которых
заимствованы с зеленых репродукций; кушетки, статуи, цветастые и теплые
паласы были помещены сюда основателем Ксанаду, чудаком Ханом. Да, Ксанаду
- это было возвращение к чувственным наслаждениям, к роскоши и красоте, к
излишествам. Кемаль почувствовал себя расслабленным в этой сказочной
атмосфере, но очарование исчезло, когда, войдя в главный зал, Куат
бесцеремонно развалился на ближайшей кушетке. Располагаясь поудобнее, он
небрежно махнул рукой остальным:
- Садитесь, садитесь.
Свечи ярко горели, а кушетки и низкие столики, казалось, приглашали
гостей.
- Мы рады видеть вас в нашем доме, - произнес он, - и надеемся, что
сможем сделать все возможное, чтобы ваше пребывание здесь было
запоминающимся.
Кемаль осознал, что он уделил мало внимания юноше, так как был
поглощен новыми впечатлениями, и (признался он себе) девушкой, Маду,
которая очаровала его. Лэри был так же физически совершенен, как и Маду.
Высокий, статный, мускулистый, загорелый юноша. И, подобно Маду, с
выражением открытости, уязвимости. Кемалю показалось странным, как эти два
существа могли остаться такими невинными под опекунством такого грубого
человека, как Куат. Куат нарушил его задумчивость "Иди сюда, Джу-ди!" Маду
тотчас же направилась к столику, с подносом цвета меди. На подносе стоял
кувшин с двумя носиками из такого же материала и восемь маленьких
одинаковых бокалов. Кувшин был накрыт крышкой.
Куат небрежно проворчал:
- Проследи, чтобы твой большой палец закрыл нужное отверстие.
Ее тон был извиняющимся, но слегка презрительным, как показалось
Кемалю.
- Я проделываю это с детства. Неужели я могла сейчас все забыть?
Кемалю Пермасвари казалось все последующие годы, что этот вечер был
одним из поворотных моментов в его жизни. Казалось, он находился в стороне
от происходивших событий; он был зрителем, наблюдающим не только за
поступками других, но и своими; как-будто потеряв контроль над ними,
словно во сне. Маду грациозно присела и большим пальцем левой руки закрыла
одно из отверстий. Сияние свечей играло на тончайшем слое серебристой
пудры, покрывавшей ее кожу. В тот момент, когда она разливала красноватую
жидкость в четыре маленьких бокала, Кемаль заметил, что даже ногти на ее
маленьких пальчиках были покрыты серебром. Куат поднял свой бокал. Правила
вежливости предписывали, чтобы первый тост был за почетного гостя или, по
крайней мере, за Содействие; но Куат руководствовался своими правилами "За
наслаждение", произнес он и опустошил бокал одним глотком. Пока остальные,
не спеша, потягивали напиток, Куат поднялся и налил себе второй бокал. И
проглотил содержимое второго раньше, чем другие допили первый. Повелитель
Кемаль наслаждался вкусом джу-ди. Совершенно непохожий на все то, что он
пробовал прежде, ни сладкое и ни терпкое, он напоминал вкус граната, все
же отличаясь от него. Потягивая напиток, он чувствовал, приятное ощущение
проникающее во все клеточки тела. Когда бокал был пуст, он решил, что
джу-ди был наиболее изысканным напитком, который он когда-либо пробовал. В
отличие от алкоголя, одурманивающего мозг или чувственного удовлетворения
от электрода джу-ди казалось обострял все ощущения. Все цвета стали ярче,
тихая далекая музыка, звучание которой он едва осознавал, внезапно стала
пронзительно прекрасной, ароматы неизвестных цветов опьяняли его. Его
израненный мозг отверг Стайрон-4 и все, что давило его. Он чувствовал
ощущение братства, даже по отношению к Куату; и внезапно ощутил, что
находится у стены Даймони. Теперь он знал, что невозможно чувствовать или
читать мысли обитателей этой планеты. Это было прямо связано с запретным
барьером, который Куат воздвиг. Однако, барьер был несовершенен. Куат не
мог просто скрыть свои мысли от него: для этого ему понадобилось
воздвигнуть универсальный барьер. "И что, подумал Кемаль, - ты хочешь
скрыть? Какие нарушения законов Содействия ты допустил, что тебе
необходимо устанавливать универсальный барьер?"
Куат, расслабившись, приятно улыбался.
Впервые после битвы у Стайрон-4 Повелитель Кемаль чувствовал, что он
действительно может полностью выздороветь. И впервые он действительно
чем-то интересовался.
Маду вернула его к действительности.
- Вам понравился джу-ди?
Кемаль кивнул, счастливый и все еще поглощенный той загадкой, с
которой столкнулся.
- Вы можете выпить второй бокал, - произнесла она, - но не более.
После второго бокала теряются ощущения, и это, не очень приятно, не так
ли?
Она наполнила второй кубок Кемалю, Лэри и себе. Куат потянулся за
кувшином, и она шутливо шлепнула его по руке.
- Еще один и вы сможете налить себе случайно писанг. Он засмеялся. -
Я больше остальных мужчин и могу выпить больше, чем они. - Тогда позвольте
налить мне, - сказала она. Маду повернулась к Повелителю Пространства с
наигранным весельем (звучавшим не совсем искренне):
- Мы прощаем ему все; но это действительно опасно, пить слишком
много. Посмотрите, как устроен этот кувшин.
Она сняла крышку. Кувшин состоял из двух частей.
- В одной половине находится джу-ди; в другой - писанг, по вкусу
похожий на джу-ди, но он смертелен. Один кубок убивает мгновенно.
Кемаль невольно вздрогнул - это длилось меньше секунды.
- Существует ли противоядие?
- Нет.
Лэри, все это время не проронивший ни слова, вступил в разговор.
- В действительности это одно и то же. Джу-ди - очищенный писанг. Его
изготавливают из плодов, растущих только здесь, на Ксанаду. Галактика
знает, сколько людей погибло, отведав плоды или выпив бродящий, но не
очищенный писанг, прежде чем был открыт секрет получения джу-ди.
- Каждый из них по-своему ценен, - засмеялся Куат.
Остатки доброго чувства, порожденного джу-ди, которые были еще у
Повелителя Пространства по отношению к Куату, исчезли. Однако его интерес
к двойственности кувшина возрос.
- Но, если вы знаете, что писанг - яд, почему вы держите его в сосуде
с джу-ди? И зачем вы вообще держите его в неочищенном виде?
Маду согласно кивнула:
- Я часто задавала подобный вопрос, и получала бессмысленные ответы.
- Это волнение опасности, - сказал Лэри. - Не получаете ли вы большее
наслаждение от джу-ди, зная, что существует шанс выпить писанг?
- Я и говорю, - повторила Маду, - ответы бессмысленны. Здесь Куат
решил вмешаться. Его речь была невнятна, но говорил он достаточно разумно:
- Во-первых, это традиция. Давным-давно, при первом Хане и прежде,
чем Ксанаду перешла под юрисдикцию Содействия, процветало беззаконие. Все
сражались за управление планетой. Необходим был простой способ избавиться
от них, прежде чем они могли узнать об этом. Говорят, что двойной кувшин
был скопирован с древнего китайского кувшина, привезенного первым Ханом. Я
не могу говорить об этом с уверенностью, но это стало у нас традицией. На
Ксанаду вы не найдете ни одного кувшина, который содержал бы только джу-ди
без писанга.
Он кивнул с видом мудреца, который объяснил все, но Повелитель
пространства не был полностью удовлетворен.
- Хорошо, - произнес он. - Вы изготовляете кувшины традиционным
способом, но почему, клянусь облаками Венеры, вы должны держать в них
писанг?
Ответ Куата был еще более невнятен, чем его предыдущая речь; эффект
неумеренного возлияния сделал его чересчур возбужденным, и Повелитель
Пространства решил последовать настоянию Маду не увлекаться чудесным
напитком. На лице Куата появилась подозрительная улыбка, и он
предостерегающе помахал рукой, обращаясь к Повелителю Кемалю.
- Чужеземцы не должны задавать слишком много вопросов. Вокруг нас
могут быть враги и мы должны быть настороже. Между прочим, применяя этот
способ, мы казним преступников на Ксанаду, - он разразился смехом. - Они
не знают заранее, что им дают. Это напоминает лотерею. Иногда я немного
поддразниваю их. Сначала даю джу-ди, и они думают, что их отпустят на
свободу. Затем я даю им второй бокал, и они, ничего не подозревая,
выпивают его с радостью, так как после первого с ними ничего не случилось.
Потом, когда наступает паралич - ха! Посмотрели бы вы на их лица!
Скрытая неприязнь, которую Повелитель Пространства чувствовал к
Куату, на мгновение овладела Кемалем. "Но, - подумал он, - человек
опьянен." И затем: "Речь ли это настоящего мужчины?"
- Нет, нет, Куат, не говорите так!
Куат понял. Он одобряюще похлопал брата по коленке.
- Нет, нет, конечно, нет. Я думаю, мне надо прилечь. Вы позаботитесь
о госте, не так ли?
Вставая, он пошатнулся, но походка его была тверда.
Внезапно барьер слегка опустился. Он по-прежнему не мог читать мысли
Куата, но Повелитель Пространства чувствовал, где-то на планете что-то
злое, чужое, незаконное. Казалось, холод вытеснил из него теплоту джу-ди.
Над белыми дюнами начинал свистеть.
Далеко от города, защищенная древним кратером озера от темного моря,
секретная лаборатория выглядела безобидным райским уголком. Внутри,
противозаконно выращенные, гомункулы, еще не наделенные чувствами,
шевелились в эмбиотической жидкости; снаружи - деревья, на которых росли
ядовитые плоды, казалось, трепетали в ужасных предчувствиях.
Маду вздохнула.
- Я знала, что ему будет вреден последний кубок, но он бы все равно
настоял на своем.
Она повернулась к Лэри, забыв на мгновение о Повелителе Пространства,
и ободряюще произнесла:
- Конечно, он преувеличивал, рассказывая о том, как дразнит
заключенных. Он был так добр к нам все эти годы... никто не может так
хорошо относиться к нам и быть жестоким к другим, не так ли?

В последующие годы Повелитель Пространства часто обращался к
воспоминаниям.
"О, Ксанаду, во всей галактике нет ничего похожего: солнечные дни и
ночи, безлесые равнины, неожиданные удары грома и вспышки молний, без
дождей - все это подчеркивало твое очарование. Гризельда. Единственное
настоящее животное, которое я когда-либо видел... раскатистое мурлыканье;
мягкий розовый нос с черными крапинками с одной стороны; глаза, которые,
казалось, проникают в самую глубь моего существа. О, Гризельда, я надеюсь,
ты все прыгаешь и скачешь где-то..."
Но вернемся к рассказу: первые "дни" пребывания Повелителя Кемаля
Пермасвари на Ксанаду прошли в бесконечных увеселениях. На следующий день
после его прибытия должны были проводиться бега, в которых принимал
участие Лэри. Элемент соперничества, возвращенный на Ксанаду, был частью
сознательного возврата к простым играм, которое забыло индустриальное
человечество.
Веселая и пестрая толпа заполняла стадион. Почти все девушки были с
распущенными развевающимися волосами; старые и молодые женщины - в
типичных костюмах Ксанаду: коротких юбках и блузках. В большинстве миров
старые женщины выглядели бы гротескными или, по крайней мере, смешными в
этом костюме, а молодые казались похотливыми. Но на Ксанаду, где
существовала первозданная невинность и культ тела, почти все женщины
планеты, независимо от возраста, казалось, сохранили свои прекрасные
гибкие фигуры; у них не было ложной скромности, чтобы привлекать внимание
к своей полунаготе.
Кожа большинства девушек и юношей была покрыта телесной пудрой,
которую Повелитель Пространства впервые заметил на Маду; одни наносили
пудру на одежду, другие на волосы или лоб. Некоторые пользовались
бесцветной фосфоресцирующей пыльцой. "Из всех, - подумал Повелитель
Пространства, - Маду выделяется своей красотой."
Она была настолько возбуждена, что ее настроение передалось и Кемалю.
Куат выглядел слишком спокойным.
- Как вы можете быть таким равнодушным? - спросила Маду.
- Ты же знаешь, мальчик выиграет. Кстати, лошадиные бега более
возбуждающи.
- Для тебя, может быть. Но не для меня.
Повелитель Кемаль проявил интерес:
- Я никогда не видел эти бега, - сказал он. - Что это такое? Все
лошади бегут вместе, чтобы выявить, кто быстрее?
Маду согласно кивнула.
- Все они начинают гонку по сигналу и бегут по дорожкам. Та, которая
придет первой к финишу, считается победителем. Он, - она игриво кивнула на
Куата, - любит заключать пари, делать ставки на выигрыш своей лошади. Вот
почему он предпочитает бега.
- А вы не заключаете пари на людей?
- О, нет. Это было бы унизительно.
В этот день состоялось три забега, сужавшие круг соперников. Уже в
самом начале стало ясно, что превосходство Лэри бесспорно. Если бы он не
был превосходным бегуном, то легко можно было предположить, что другие
специально давали возможность выиграть брату губернатора Ксанаду.
Куат вышел в центр стадиона для участия в ритуале, заимствованном из
Колыбели Человечества - возложение короны из золотых листьев на голову
Лэри.
После его ухода Повелитель Кемаль невольно прислушался к шепоту
позади него, уловив слова: "...танец с эрои... старый губернатор будет
обрадован... слишком плоха его мать..." Маду, казалось, не обращала
внимание на разговоры.
После празднеств губернатор и его спутники вернулись во дворец.
Кемаль вспомнил любопытные фразы; особенно он был поражен наличием
настоящего или будущего времени в фразе "старый губернатор будет (а не был
бы) обрадован". Эта фраза засела в мозгу и тревожила, как заноза в больном
пальце. Его разум только начал выздоравливать от ран, и он решил больше не
рисковать...
Когда Куат наслаждался вторым бокалом джу-ди, Повелитель Кемаль, как
бы невзначай спросил его:
- Как давно вы являетесь губернатором Ксанаду, Куат? Куат сверкнул
глазами, почувствовав тревогу за внешне невинным вопросом. Вмешался Лэри:
- Я был маленьким ребенком...
Куат жестом заставил его замолчать.
- Уже давно, - ответил он. - Разве это имеет какое-то значение?
- Нет. Я просто поинтересовался, - сказал Повелитель Пространства,
решив быть более настойчивым. - Я считал, что правление на Ксанаду
передается по наследству, но сегодня я услышал кое-что, заставившее меня
думать, что ваш отец - губернатор - все еще жив.
И снова Лэри поспешил с ответом:
- Но он жив. Он с эрои... вот почему моя мать... Куат нахмурился: -
Содействие не может вмешиваться в эти вопросы. Это регулируется местными
обычаями Ксанаду, защищенными Статьей N_376984, раздел "а", параграф 34
"с" акта, согласно которому Ксанаду согласилась перейти под
покровительство Содействия. Я могу заверить Повелителя, что это касается
только внутренних вопросов автохтонного происхождения.
Повелитель Кемаль кивнул в знак видимого согласия. Он чувствовал, что
каким-то образом раскрыл еще одну малую часть тайны, которая заинтриговала
и заинтересовала его впервые после событий на Стайрон-4.
Только на четвертый "день" пребывания на Ксанаду, Повелитель Кемаль
вместе с Маду и Лэри осуществили вылазку за стены города. К этому времени
Повелитель Пространства был влюблен в Гризельду. Ему доставило огромное
наслаждение, когда она замурлыкала от удовольствия и без команды
опустилась на землю, приглашая его сесть в седло.
Он увидел животных в новом свете. Кемаль мучительно осознавал, что
квазилюди, модифицированные животные в человеческом облике, на самом деле
были ни теми, ни другими. О, да, существовали квазилюди, обладавшие
выдающимся интеллектом и силой, но... он прогнал эти мысли.
Они мчались по равнинам, испытывая радостное возбуждение.
Исхлестанная ветрами, безлесая, маленькая планета очаровывала своей дикой
красотой. Черное море билось у подножия белых меловых утесов. Окидывая
взглядом бесконечные песчаные дюны, Кемаль еще острее чувствовал
необычность этой планеты. Почти на горизонте он увидел огромную птицу. Она
медленно поднималась в небо, затем неожиданно вошла в пике и начала
падать.
Позднее, немного позднее, песня, написанная компьютером (когда он
ввел в него данные о времени и месте), стала известна во всех Галактиках:

Над черной горой
Один в облаках
Замер орел на мгновение.
Ветер резкий пронесся,
И грянул гром.
Потоки дождя,
Павшего наземь,
Стали саваном для орла,
Когда он упал на землю
Со сломанными крыльями.
И прибой у подножья скалы
Был белый этой ночью,
И яркие крылья упавшей птицы...
Я слышал крик...

То, что Повелитель Кемаль ввел эти факты в компьютер, выражая таким
образом свои страдания, возможно, свидетельствует о глубине его чувств.
Маду и Лэри, наблюдавшие за полетом птицы, были так ошеломлены ее
падением, что их веселое и радостное настроение исчезло.
- Но почему? - прошептала Маду. - Она летела так же свободно, как мы
скакали. Мы прыгали, а она парила, одинаково свободные и счастливые. А
сейчас...
- А сейчас мы должны забыть это, - произнес Повелитель Пространства
со знанием, рожденным из бесконечного терпения и осторожности, которые он
желал бы не чувствовать.
Но сам он не смог забыть. Отсюда и появились строки компьютера: "Над
черной горой..."
Перейдя на шаг, в глубокой задумчивости, они продвигались дальше,
глубоко потрясенные смертью красоты, жизни.
"Какая утрата, - думал Повелитель Пространства, - какая утрата
красоты. Птица парила свободная, как мечта... Почему? Неожиданный поток
воздуха? Или что-то более зловещее?"
"Что чувствовала моя мать? - думал Лэри. - Что она чувствовала и
думала, когда входила в теплое, глубокое черное море, зная, что никогда не
вернется назад?"
Маду чувствовала себя расстроенной и одинокой. Впервые в своей жизни
она столкнулась со смертью. Ее родители - но она ничего не знала о них...
А эта птица - она видела ее живой и свободной, летящей, поглощенной только
грациозным скольжением и парением; и сейчас, вдруг, она была мертва.
Первым, кто, благодаря своему возрасту и опыту, пришел в себя, был
Повелитель Кемаль.
- Вы не сказали мне, - спросил он, - куда мы направляемся?
Маду, сделав над собой усилие, слабо улыбнулась. - Мы хотим обогнуть
край кратера чуть выше, у пика. Оттуда открывается прекрасный вид, и,
когда стоишь там, почти уверен, что сможешь увидеть всю планету.
Лэри кивнул, решив участвовать в беседе, несмотря на тяжелые мысли,
клубившиеся в голове.
- Верно, - сказал он. - Вы даже сможете увидеть оттуда деревья Буах.
Из плодов этих деревьев мы получаем писанг и джу-ди.
- Я несколько удивлен этим, - сказал Повелитель Пространства. - Со
времени моей высадки на планете я не видел ни одного дерева.
- Но, - одновременно воскликнули Маду и Лэри. Эта синхронность
создала разрядку. Они рассмеялись и это сняло напряжение, царившее с
момента гибели птицы.
Бессознательно, их веселое настроение передалось кошкам, которые
устремились вперед, словно пришпоренные.
Повелитель Пространства, обрадованный переменой в настроении своих
юных спутников, был слегка огорчен, что эта интересная беседа не могла
быть продолжена на такой бешеной скорости.
Продолжая подниматься вверх по склону, кошки, однако, стали замедлять
свой бег. Повелитель Кемаль чувствовал это по учащенному дыханию
Гризельды. Казалось, ничто не могло утомить ее, но подъем к краю кратера
оказался намного длиннее, чем он выглядел снизу. Другие кошки также
замедлили шаги.
Повелитель Пространства вернулся к беседе.
- Вы хотели рассказать мне о деревьях, - мягко сказал он.
Лэри ответил первым.
- Вы были совершенно правы, говоря, что не встречали деревьев.
Единственные деревья, которые растут на Ксанаду, за исключением Буах - это
деревья Келапа, и они растут в кратере небольшого вулкана. Вы сможете
увидеть их, когда будете у края кратера. Но деревья Буах растут только
вместе, так как необходимы мужские и женские виды для оплодотворения; и к
плодам можно приближаться только в определенное время, иначе, вдохнув их
аромат, вы умрете.
Маду вмешалась в разговор:
- Мы всегда должны держаться вдали от рощи Буах, до тех пор, пока
Куат не проконсультируется с эрои, и не объявит нам, что пришло время.
Тогда все жители Ксанаду участвуют в сборе плодов. Эрои танцуют и это
самое лучшее время для нас...
Лэри неодобрительно покачал головой:
- Маду, это вещи, о которых мы не рассказываем чужеземцам.
Ее щеки покрылись румянцем, и, бросив взгляд из-под полуопущенных
век, она тихо произнесла:
- Но Повелитель Содействия...
Двое мужчин осознали неловкость ее положения и каждый по-своему
постарался утешить Маду.
Повелитель Пространства сказал:
- Я стараюсь не вспоминать то, чего не следует помнить.
Лэри улыбнулся и положил правую руку на ее плечо.
- Все в порядке. Он понимает, что ты не имела в виду ничего плохого.
Никто из нас не расскажет Куату.
Лежа у себя в комнате после обеда, Кемаль пытался восстановить в
памяти события дня.
Они достигли края кратера - все оказалось так, как предсказывала
Маду.
Каждый почувствовал бесконечность горизонта. Повелитель Пространства
был поражен величием увиденного, чего он никогда не испытывал в такой
степени в своих прежних путешествиях в пространстве и времени. И тем не
менее в нем крепло ощущение: что-то нарушало гармонию. Отчасти это было
связанно с рощей Буах. Кемаль был уверен, что он заметил какое-то здание в
тот момент, когда порывистый ветер качнул ветки деревьев Буах. Он ничего
не сказал о своем открытии молодым людям. Вероятно, это тоже касалось
местных обычаев и было запрещено для обсуждения, иначе один из них
обязательно упомянул бы о нем. Кемаль порылся в памяти (да, он чувствовал,
что его мозг восстанавливался) в поисках слуги, кто захотел бы поговорить
с Повелителем Содействия. Неожиданно его память подсказала ему: один из
мужчин в манеже, где содержались огромные кошки. Что там произошло?..
Он посыпал рыбу песком и затем, глядя в лицо Повелителя Пространства,
рукой стер с него чешуйки... Позже он заметил блеск металла на шее этого
человека. Был ли это крест с изображением Распятого Бога? Не проповедовал
ли он Древнюю Могущественную Религию здесь, на Ксанаду? Если это было так,
то он мог стать объектом шантажа. Мужчина пытался что-то сообщить Кемалю.
Сейчас Повелитель Пространства был в этом почти уверен. Во всяком случае
он мог быть его союзником. Ему оставалась самая малость - вспомнить имя
этого человека. И его ассоциативное мышление заработало: лицо,
приближающееся к нему... рука мужчины, теребящая цепь на шее... да,
конечно, крест, он мог видеть его теперь... почему он не заметил его
раньше?.. он отпечатался в его памяти... и, наконец, его имя:
Мистер-Стоун-из-Бостона.
Невероятная догадка, что здесь, на Ксанаду, существовал квазичеловек,
пронзила его. Было не похоже, чтобы Мистер-Стоун-из-Бостона происходил от
животного, но имя указывало на нечто странное в его происхождении.
Повелитель Кемаль не мог дождаться "утра", чтобы продолжить знакомство с
этим человеком. Что могло послужить оправданием его ночного визита в
манеж? Ворота Ксанаду были закрыты в течение последующих восьми часов.
Внезапно Кемаль осознал, что размышляет, как обычный ординарный человек.
Ведь он - Повелитель Содействия. Почему он должен искать оправдание своим
действиям? Куат мог быть губернатором Ксанаду, но в системе Содействия он
был только пылинкой. Тем не менее, Повелитель Пространства чувствовал, что
ему необходимо быть осмотрительней в своих действиях. Куат уже
продемонстрировал свою безжалостность, к тому же, некоторые из этих
местных обычаев казались очень странными.
Повелитель Пространства, который "случайно" выпил писанг в состоянии
расстроенного сознания, мог быть легко списан, и он не имел права ставить
под удар Мистера-Стоуна-из-Бостона.
Гризельда! Выход был найден. Он заметил, что сегодня днем она
чихала... он даже сказал об этом Маду и Лэри... они решили, что причиной
этого была пыль или пыльца. Это может послужить оправданием. Он был так
явно влюблен в Гризельду, что стал уже объектом дружелюбных насмешек со
стороны Маду и Лэри. Никто не сочтет его заботу о ней чрезмерной.
Коридоры, по которым он проходил, выглядели необычно пустынными. За
все время пребывания на Ксанаду он ни разу не покидал отведенных ему
покоев после ужина. Очевидно, вечером слуги и хозяева уходили из дворца.
Как ему хотелось, чтобы в манеже никого не было.
Это была невероятная удача, что Мистер-Стоун-из-Бостона оказался
один. В тот момент он был уверен, что встреча была случайной. Позже, из
разговоров с человеком-птицей, выяснилось, что Мистер-Стоун-из-Бостона,
как и предполагал Повелитель Пространства, оказался квазичеловеком. Его
лицо светилось мудростью и добротой.
- Понимаете, губернатор Куат не подозревает, что я - квазичеловек, и
поэтому универсальный мозговой барьер не является для меня препятствием.
Это было не очень легко, но я все же пробился к вам. Я немного огорчился,
когда зондирование вашего мозга показало рубцы на нем, оставшиеся после
Стайрон-4, но я пользуюсь новейшими методами, чтобы исцелить вас, и
уверен, что это увенчается успехом.
Повелитель Пространства почувствовал легкое недовольство, что это,
рожденное животным, существо так глубоко проникло в тайны его мозга. Но
злость быстро прошла, когда он приравнял привязанность к Гризельде к
интеллектуальному взаимопониманию с человеком-птицей. Улыбка
Мистера-Стоуна-из-Бостона стала более открытой.
- Я был совершенно уверен в вас, Повелитель Пермасвари. Мы очень
нуждаемся в таком союзнике, как вы, здесь, на Ксанаду. Вы удивлены?
Повелитель Пермасвари кивнул.
- Губернатор уверял, что на Ксанаду нет квазилюдей...
- Путь к вам был нелегок, - признался Мистер-Стоун-из-Бостона. - Но я
не одинок. Нашими союзниками являются и другие человеческие семьи, но не
столь могущественные, как Повелитель Пространства в настоящее время.
Повелителя Кемаля не обидело утверждение о том, что он является
союзником квазилюдей. И опять, читая его мысли, человек-птица улыбался
доброй, обезоруживающей улыбкой. Он заслуживал доверия, и Повелитель
Кемаль почувствовал, что сможет принять все, что он говорит. Их мысли
соединились.
- Позвольте мне представиться, - сказал Мистер-Стоун-из-Бостона. -
Мое настоящее имя О'Дуард, и моим предком был великий О'теликели, о
котором вы могли слышать.
Повелитель Кемаль нашел очень трогательной скромность этого заявления
очень трогательной. Он почтительно склонил голову; легендарный
человек-птица О'теликели был широко известен во всем Содействии, как
признанный вождь и духовный наставник квазилюдей. Этот произошедший из
яйца квазичеловек мог быть или надежным союзником в осуществлении целей и
задач Содействия, или столь же сильным противником. Правящие Содействием
Повелители и Повелительницы были очень заинтересованы в сотрудничестве с
ним. Было известно, что многие квазилюди обладали экстраординарными
медицинскими и духовными способностями. И Повелителя Пространства утешала
мысль о том, что существо, манипулирующее его мозгом, являлось потомком
О'теликели. Он с удивлением осознал, что телепатирует свои мысли, так как
О'Дуард может слышать их.
Если бы они объединились, Повелитель Пространства быстрее разгадал бы
тайну Ксанаду, но сначала он хотел узнать, не нарушает ли их союз законы
Содействия.
- Нет, - твердо сказал О'Дуард. - Фактически мы только корректируем
то, что находится в прямом противоречии с законами Содействия.
- Что-то автохтонное? - проницательно спросил Повелитель
Пространства.
- Местная культура, безусловно, играет роль, - согласился О'Дуард. -
Но она служит лишь ширмой для гораздо большего, чем зло. Я употребляю
слово "зло" не только в его изначальном смысле (Он поднял крест с
изображением распятого Бога), но и как посягательство на право жить. Я
имею в виду право существа жить по своим собственным законам, при условии,
что они не ущемляют прав других, и принимать самостоятельные решения.
Повелитель Кемаль кивнул в знак согласия и уважения.
- Это неотъемлемое право.
О'Дуард покачал головой.
- Они должны быть такими, но на Ксанаду Куат нашел способ обойти эти
законы. Вы знакомы с гомункулами?
- Конечно. "У них нет собственной жизни..." - процитировал он слова
старой песни. - Но причем здесь право на жизнь?
- Они выращиваются из замороженных частей тела давно умерших
выдающихся людей. Известно, что при регенерации мертвой плоти, мы иногда
получаем экстраординарные результаты, когда гомункул получает свою вторую
жизнь, а иногда и нет. Их достижения обуславливаются не только генами, но
и внешними обстоятельствами...
О'Дуард снова покачал головой.
- Я говорю не о законах научно контролируемого получения гомункулов,
хотя часто испытываю жалость к ним. Но что вы скажете о гомункулах,
выращенных из живых людей?
По мере продолжения рассказа, выражение удивления на лице Кемаля
сменилось ужасом. А человек-птица продолжал:
- Гомункулы, которыми Куат управляет, как куклами. Гомункулы,
которыми заменяет оригинал, так что в действительности ни у тех, ни у
других нет своей собственной жизни...
При этих словах Повелителя Пространства пронзила внезапная догадка:
теперь он знал, что находится за стенами здания, которое он заметил в роще
деревьев-Буах.
- Это лаборатория, не так ли?
О'Дуард утвердительно кивнул.
- Место для нее выбрано действительно удачно. Куат пустил слух, что
аромат дерева-Буах ядовит, за исключением периода, когда он провозглашает
время сбора плодов. Поэтому никто не рискует приближаться к лаборатории.
Все это чепуха. Существует лишь короткий период перед сбором плодов, когда
аромат плодов действительно ядовит. Другими словами, крупица правды,
добавленная к слухам, усиливает их. Сегодня утром, как вы видели, был убит
наш разведчик...
Кемаль недоуменно посмотрел на О'Дуарда.
- Немодифицированный орел, которого вы видели падающим с небес, вел
наблюдение за лабораторией для нас. Он был сбит стрелой, отравленной
писангом. Подобные случаи заставляют людей держаться подальше от этой
рощи.
- Вы поддерживали связь?
Впервые Повелителю Кемалю показалось, что улыбка человека-птицы была
несколько самодовольной. Но затем его лицо осунулось, глаза стали
печальными.
- Он был моим братом; мы выросли в одном гнезде, но меня генетически
закодировали как квазичеловека, а его нет. Наши чувства несколько
отличаются от чувств настоящих людей, но мы также способны на любовь и
верность, как и на печаль...
Повелитель Пространства вновь вспомнил красивую птицу, парящую в
утреннем небе, и ему передалась печаль О'Дуарда. Теперь он верил в чувства
квазилюдей. Человек-птица коснулся его руки.
- Я могу сказать, что вы были опечалены смертью моего брата, даже не
зная всех обстоятельств. И это явилось одной из причин моего желания
видеть вас здесь сегодня вечером... Но сначала мы должны покончить с
эрои...
- Я слышал это слово, но не знаю его значения, - признался Повелитель
Кемаль.
- Я нисколько не удивлен. Эрои проводят жизнь полную наслаждений: они
поют, танцуют, развлекаются и выступают в качестве жрецов. Входящие в aroi
мужчины и женщины окружены почетом и уважением. Но существует одно
странное условие для вступления в эрои...
При этих словах Повелитель Пространства вопросительно взглянул на
О'Дуарда.
- Все живые потомки супруга или супруги, вступающего в эрои, должны
быть принесены в жертву, или кто-то из них должен умереть, или, если в
семье больше одного ребенка, равное количество других добровольцев
приносятся в жертву.
Повелитель Кемаль теперь понял все.
- Так, значит, по этой причине мать Лэри утопилась в Море Мрака,
спасая своего сына. Но почему к эрои присоединился прежний губернатор?
- Неужели не ясно? Двое заговорщиков в лице нынешнего губернатора
Куата и прежнего губернатора, Управляющего эрои, имеют полную власть над
планетой.
- Так это был заговор с самого начала?
- Конечно. Куат является сыном первой жены губернатора, который,
состарившись, хотел удержать власть в своих руках с помощью него, сделав
своим наместником.
- А гомункулы в лаборатории?
- Это и есть причина, по которой вопрос не терпит отлагательств. Они
уже выращены и почти полностью наделены чувствами. Они должны быть
уничтожены прежде, чем ими заменят оригиналы, которые будут убиты.
- Я думаю, что у нас нет другого выхода, хотя все это похоже на
убийство.
- Замещение является физическим и духовным убийством, - возразил
О'Дуард. - Эти гомункулы подобны роботам без души. - Он уловил слабую
улыбку Повелителя. - Я знаю, что вы не верите в Древнюю Могущественную
религию, но я думаю, что вы меня понимаете.
- Да. В этом смысле они не являются живыми существами. У них нет
собственной воли.
- Эрои сейчас находятся в двух поселках, расположенных за сто ли
отсюда. После того, как там закончат развлекаться, они появятся здесь. Это
послужит сигналом для начала сбора плодов Буах и для замены гомункулами их
живых двойников. Тогда на планете никто не сможет оказать сопротивление
Куату, он даст полную волю своей жестокости и начнет планировать захват
других миров. Его брат Лэри одна из намеченных жертв, потому что
популярность юноши у народа пугает Куата.
Повелитель Пространства воспринял эти слова с легким недоверием.
- Но мне всегда казалось, что единственные люди, которых он
по-настоящему любит - Маду и Лэри.
- Тем не менее, один из гомункулов в лаборатории является точной
копией Лэри.
- Неужели старый губернатор, его отец, не был против?
- Возможно. Хотя тот факт, что он присоединился к эрои, зная, что
ценой этому должна быть человеческая жизнь, свидетельствует об обратном.
- А Маду?
- Некоторое время он не будет трогать ее, чтобы попытаться подчинить
девушку своей воле. Если же это ему не удастся, он, в конце концов,
заменит ее гомункулом, совершенно не беспокоясь о том, что исчезла
личность.
Повелитель Пространства почувствовал, что его мозг уже с трудом
переваривает такое обилие информации. О'Дуард сочувственно улыбнулся.
- Я задержал вас слишком долго. Вам нужно отдохнуть. Мы будем
поддерживать связь. И не огорчайтесь: мозговой барьер, созданный Куатом,
непреодолим и для него; только квазилюди и животные исключение. А мы
являемся союзниками.
Возвращаясь в свои апартаменты, Повелитель Пермасвари снова ощутил
молчание и запустение, царившие во дворце. Кемаль был поражен, как много
времени прошло с того момента, когда он покинул свою комнату, чтобы
встретиться с Мистером-Стоуном-из-Бостона. Вдруг он вспомнил, что не
спросил О'Дуарда, откуда у него такое странное имя. В тот же миг Кемаль
услышал голос человека-птицы, посланный в его мозг по телепатическому
каналу.
- Это имя было дано мне за небольшие заслуги, которые я оказал
Содействию в Колыбели Человечества.
Повелитель Пространства вздрогнул от неожиданности. Он забыл, что
оставил свой мозг открытым, и барьера для телепатической связи не
существовало.
- Благодарю вас, - ответил он и закрыл свой мозг.

Очнувшись от кошмарных сновидений, преследовавших его всю ночь,
Повелитель Пространства почувствовал слабость, которую О'Дуард определил
бы как усталость души. У него не было возможности связаться с Содействием.
Следующий вылет корабля в космопорт на Ксанаду планировался только через
несколько дней. Это было бы слишком поздно.
О'Дуард был прав - замещение людей гомункулами нужно остановить
немедленно. Но как? Создалась странная ситуация - он, Повелитель
Пространства, должен был положиться на квазичеловека; единственное
утешение, что этот человек был потомком О'теликели.
Во время завтрака Маду выглядела подавленной, Лэри отсутствовал.
Стараясь придать голосу как можно больше любезности, Повелитель Кемаль
спросил Куата, где юноша.
- Он отправился в Рараку танцевать с эрои, - ответил Куат.
Затем, очевидно осознав, что Повелитель Пространства может не знать
значения слова "эрои", дружелюбно добавил:
- Это группа танцоров и людей, любящих развлечения, существующая на
Ксанаду.
Кемаль почувствовал, как похолодело его сердце. Воспользовавшись тем,
что Куат был занят беседой с Маду, он связался с О'Дуардом.
- Лэри исчез.
- Наши разведчики сообщают, что все гомункулы еще в лаборатории, -
телепатировал О'Дуард. - Мы пытаемся найти его и затем связаться с вами.
Но время шло; единственное, что квазилюди смогли сообщить Повелителю
Кемалю: Лэри не было в Рараке, и его двойник все еще находится в
лаборатории. Создавалось впечатление, что Лэри исчез с планеты.
Маду приняла сообщение Куата спокойно; она, очевидно, верила, что
Лэри танцует с эрои. Повелитель Пространства мягко обратился к ней:
- Я слышал, что эрои - закрытая группа, и, чтобы участвовать в
танцах, нужно стать ее членом.
- О, да, чтобы стать ее полноправным участником, - ответила Маду. -
Но перед сбором плодов лучшим танцорам, независимо от того, являются ли
они членами группы, позволено танцевать с ними. Эрои уже направляются из
Рараки к Пойке и скоро они будут здесь. Я буду очень рада увидеть Лэри
снова; мне всегда не хватает его, когда он уходит бегать или танцевать.
- Он раньше уходил танцевать? - спросил Повелитель Пространства.
- О, нет. Бегать - да, но не танцевать, хотя он прекрасный танцор. До
сих пор он был еще слишком юн.
- У вас есть другие развлечения в период сбора плодов, кроме танцев?
- спросил Повелитель Пространства, пытаясь отыскать ключ к тайне
исчезновения Лэри.
Ее улыбка вновь стала лучистой.
- Я уже рассказывала вам, что у нас проводятся лошадиные бега. Это
любимое развлечение Куата. Только, - ее лицо потемнело, - сейчас я боюсь,
что у его лошади нет шансов на победу. Джогль слишком часто участвовал в
бегах и у него травмированы задние ноги. Ветеринар говорит, что нужна
трансплантация мускулов, если найдется подходящий донор. Но я не уверена в
этом.
В предчувствии встречи с Лэри Маду снова стала такой же веселой,
какой ее привык видеть Повелитель Пространства. Они отправились на
прогулку верхом на кошках, и Повелитель Кемаль вновь почувствовал восторг
и наслаждение, когда они с Гризельдой стали единым существом. Между ними
настолько установилось взаимопонимание, что она повиновалась малейшему его
желанию. Впервые за эти дни Повелитель Пермосвари забыл об О'Дуарде и
гомункулах, о судьбе Лэри и о возможном неодобрении Содействием его
сотрудничества с человеком-птицей. Его также поразила невидимая нить,
связывающая Маду и Лэри. И сейчас, думая о Маду, он чувствовал, насколько
она стала дорога ему за эти несколько дней. Никогда еще, ни в одном мире,
где он был, ни одна женщина не была для него столь привлекательна. Но
Повелитель Кемаль не мог отдаться своему чувству, ибо его честь требовала
прежде всего, чтобы он сделал все для спасения Лэри.
Он связался с О'Дуардом:
- Ничего, - ответил человек-птица. - Мы не можем обнаружить его
следы. Последний раз его видел один из наших людей, когда он выходил из
дворца. Это все.
В день праздника, перед сбором плодов, Повелитель Пространства,
выразив желание увидеть Гризельду, отправился в манеж.
Мистер-Стоун-из-Бостона был на месте. Он внимательно посмотрел, но при
этом его мозг оставался закрытым. Он не выходил на телепатическую связь.
Повелитель Пермасвари почувствовал легкое раздражение. Он открыл свой мозг
и воскликнул:
- Животные!
О'Дуард слегка вздрогнул, но по-прежнему не отвечал. Повелитель
Пространства, чувствуя свою вину, произнес:
- Извините, я вовсе не это имел в виду.
На этот раз О'Дуард открыл свой мозг и ответил:
- Да, мы - животные, но почему столько презрения? Каждый является
тем, кто он есть.
- Я был раздосадован тем, что вы закрыли свой мозг от меня,
Повелителя Пространства. У вас есть право закрывать свой мозг от любого. Я
прошу извинить меня.
О'Дуард благосклонно отреагировал на его слова.
- Причиной того, что я закрыл свой мозг, была необходимость обдумать
сообщение, которое хотел сделать. Сначала мне нужно было узнать ваши
истинные чувства к Маду и Лэри.
Повелителю Пермасвари стало неловко: он вел себя как ребенок, а не
Повелитель Пространства. Теперь он говорил с полной откровенностью:
- Я искренне волнуюсь за Лэри. А что касается Маду, то я питаю к ней
самые теплые чувства. Но я должен сначала найти Лэри.
О'Дуард кивнул:
- Я знал, что вы ответите именно так. Мы нашли Лэри. Они искалечили
его на всю жизнь.
У Повелителя Кемаля перехватило дыхание.
- Что вы имеете в виду?
- Куат приказал своему ветеринару трансплантировать мышцы юноши его
любимой лошади Джогль. Она сможет пробежать в этом забеге с прежней
скоростью, оставив позади всех, кто ставил против Куата... Никакая
операция не поставит Лэри на ноги. Он не сможет не только бегать или
танцевать, но и ходить.
Повелитель Пространства почувствовал себя совершенно опустошенным.
О'Дуард продолжал:
- Завтра мальчик в инвалидной коляске будет присутствовать на
лошадиных бегах. Вам нужна будет помощь Маду. Затем вы решите, что делать.
Вплоть до самого начала бегов Повелитель Кемаль передвигался как во
сне. О'Дуард вышел на связь с ним только один раз.
- Завтра, после окончания бегов, когда все будут веселиться на
празднике, мы должны уничтожить гомункулов. Вы в это время займите Куата,
все остальное я беру на себя.
Кемаль не чувствовал себя таким несчастным и разбитым со времен
Стайрон-4, сопровождая на следующий день Куата и Маду на бега. В их ложе,
худой, с обескровленным лицом, сидел Лэри в инвалидной коляске.
- Почему? - вскрикнул, обращаясь к О'Дуарду по телепатическому
каналу, Повелитель Пространства.
Ответ О'Дуарда прозвучал хладнокровно:
- Куат искренне верил, что он добр. Искалеченный юноша уже не сможет
быть кумиром народа Ксанаду, каким он был раньше, побеждая в состязаниях.
И поэтому Куат решил не заменять его гомункулом. Но он не осознал, что тем
самым у юноши была отнята возможность осуществить главную цель в своей
жизни; с таким же успехом его можно было заменить гомункулом.
При виде Лэри Маду зарыдала. Куат с выражением суровой доброты на
лице погладил ее по голове.
- Мы позаботимся о нем. И, клянусь Венерой, мы одурачим всех,
державших пари сегодня! Они думают, что Джогль уже не способен быть
первым, они будут одурачены! Конечно, это только на один забег, но победа
стоит этого!
"Стоит этого! - подумал Повелитель Пространства. - Стоит всей
оставшейся жизни Лэри, который уже не сможет заниматься тем, что любил
больше всего."
"Стоит этого! - подумала Маду. - Никогда больше не танцевать, не
мчаться навстречу ветру под восторженные крики рукоплещущей толпы."
"Стоит этого! - подумал Лэри. - Что же может стоить больше этого?"
Джогль на корпус опередила всех.
Куат, не скрывая радости, обратился к окружающим:
- До встречи в Большом зале дворца. Я хочу собрать свои ставки.
Лицо Маду было словно высечено из мрамора, когда она катила Лэри к
специальной коляске, запряженной двумя кошками за стадионом.
Повелитель Кемаль, не проронив ни слова, вскочил на Гризельду. Он
хотел хотя бы на минуту остаться один. Они удалялись, связанные молчанием,
от стен города. Кемаль услышал крик, доносившийся со стороны городских
ворот, но не обратил на него внимания. Он думал о Лэри. Крик повторился.
Вдруг Гризельда споткнулась и упала. В мгновение ока Повелитель
Пространства был на земле. Ее глаза застыли, из шеи торчал дротик писанг.
Она пыталась лизнуть его руку; он ласкал ее, с глазами, полными слез. Она
последний раз вздохнула, посмотрела на него, дернулась и умерла. Часть его
как будто умерла вместе с ней.
У городских ворот он опросил стражу. В период между скачками и сбором
плодов никто не мог покинуть город. Гризельда стала жертвой
административного рвения. Все забыли сказать об этом Повелителю
Пространства. В молчании он шел назад по улицам города. Каким прекрасным
он казался ему еще не так давно, как пуст и как печален он был теперь.
Кемаль появился в Большом зале сразу после Маду и Лэри. Было странно, что
его страстное влечение к Маду увяло, словно цветок на морозе.
Хохоча, вошел Куат.
Повелитель Пространства более двух веков будет терзаться одним
вопросом: когда цель оправдывает средства? Когда закон был абсолютным?
Перед его взором проносились картины - Гризельда, летящая над дюнами и
равнинами; невинная, как заря, Маду; Лэри, танцующий над мрачным морем.
- Джу-ди, - потребовал Куат.
Маду грациозно направилась к столику и взяла кувшин с двумя
горлышками.
Связавшись с О'Дуардом, Повелитель Пространства увидел, как струя
писанга влилась в эмбиотическую жидкость с гомункулами.
Вскоре они погибнут.
Куат засмеялся:
- Я выиграл сегодня все пари.
Он перевел взгляд на Повелителя Кемаля. Почти незаметно большой палец
Маду переместился с одного горлышка на другое...
Для Повелителя Кемаля наступила бесконечная ночь...

СКАННЕРЫ ЖИВУТ НАПРАСНО

Мартел злился. Он даже не пытался овладеть собой. Он мерил шагами
комнату, ничего не видя вокруг. Заметив, что стол рухнул на пол, Мартел
посмотрел на Люси - по выражению ее лица он понял, что грохот был ужасный.
Тогда он взглянул вниз - не сломалась и ножка? Она не сломалась. Сканнер
до мозга костей, он умел сканнировать себя. Его движения были рефлекторны
и автоматичны. Он действовал ногами, животом, руками, лицом, спиной, в
которую было вмонтировано зеркало, но главное - контрольным блоком на
груди, содержащим одновременно весь инструментарий сканнера. Мартел
вспомнил о своем гневе и снова рассердился. Он заговорил вслух, хоть и
знал, что жена терпеть не может пронзительного звука его голоса и всегда
просит пользоваться сканнерским блокнотом.
- Я говорю тебе, что я должен обратиться. Я должен обратиться.
Люси ответила - но он смог прочесть по ее губам только часть слов:
- Дорогой... ты мой муж... я люблю тебя... опасно... делай...
опасно... подожди...
Он посмотрел на нее и снова вложил всю силу своих легких в голос,
зная, что ранит ее этим:
- Я говорю тебе, что буду обращаться.
Уловив выражение ее лица, он раскаялся и стал мягче:
- Неужели ты не понимаешь, что это значит для меня? Вырваться из
ужасной тюрьмы собственного мозга. Снова стать человеком - слышать твой
голос, ощущать запах дыма. Снова чувствовать - чувствовать землю под
ногами, ветер в лицо. Разве ты не знаешь, что это значит для меня?
Ее широко раскрытые, обеспокоенные глаза снова начали раздражать его.
Он опять прочел лишь несколько слов на ее губах:
- ...Люблю тебя... ради тебя самого... слишком часто... он сказал...
они сказали...
И тогда он зарычал на нее, понимая, что голос его поистине ужасен. Он
знал, что этот голос заставляет ее страдать не меньше, чем слова:
- Ты думаешь, я хотел, чтоб ты выходила замуж за сканнера? Разве я не
говорил тебе, что мы такие же ничтожные существа, как и хабермены? Мы
мертвы, говорю я тебе. Мы должны быть мертвы, чтобы делать свое дело. Как
иначе можно выйти в открытый космос? Ты думала об этом? Я предупреждал
тебя. Но ты вышла за меня замуж. Хорошо, ты вышла замуж за человека. Ну
так дай же мне стать человеком! Дай мне слышать твой голос, ощущать тепло
жизни, дай!
По ее потупившемуся взгляду Мартел понял, что он выиграл. Он не хотел
больше, чтоб она слышала этот голос. Наоборот, он вытянул из контрольного
блока свой блокнот и ногтем правого указательного пальца, с помощью
которого общаются сканнеры, написал быстро и четко: "Дргая, пжлст, где
провд обрщня?"
Люси достала из кармана фартука экранированный провод. Золотой экран
упал на пол. Быстрыми искусными движениями послушной жены сканнера она
обмотала провод обращения вокруг головы, шеи и груди Мартела. Она даже не
воспользовалась инструментами из его контрольного блока. Мартел
механически поднял ногу: Люси просунула провод между ногами и натянула
его. Она вставила вилку в регулятор напряжения возле сердечного подблока
мужа, а затем помогла ему сесть и сложить руки так, чтобы они поддерживали
голову в шлеме на спинке кресла. Потом Люси полностью повернулась к нему -
и он мог легко читать по ее губам.
Стоя на коленях, она присоединила свободный конец провода к экрану,
встала и повернулась к мужу спиной. Он сканировал ее, но ничего не увидел
в этой фигуре, кроме горя, которое могло укрыться от глаз любого, но не
сканнера. Люси заговорила: Мартел видел, как движутся мышцы ее груди. Она
спохватилась, что стоит к нему спиной, и повернулась, чтобы он видел ее
губы:
- Готов?
Он утвердительно улыбнулся.
Она снова повернулась к нему спиной. (Люси не в состоянии была видеть
его мучения под проводом). Она подбросила экран, и тот повис в силовом
поле. Вдруг он накалился. Все было кончено. Все - за исключением
внезапного безумного рева Мартела, каждый раз сопровождающего возвращение
к жизни. Возвращение на болевом пороге.
Когда Мартел очнулся, он не сразу осознал, что обращение закончено.
Несмотря на то, что обращение было вторым за неделю, он чувствовал себя
вполне сносно. Он лежал в кресле и вслушивался в звуки, окружавшие его. В
соседней комнате была Люси - он слышал ее дыхание. Вокруг витали тысячи
запахов: бодрящий, свежий - кондиционера, кисло-сладкий - увлажнителя, а
еще запах обеда, который они съели, запахи одежды, мебели, людей. Ощущать
все это было удивительным наслаждением. Мартел даже пропел несколько фраз
из своей любимой песни: "Открытый космос - для хабермена, для
ха-бермена!". Он услышал, как посмеивается в соседней комнате Люси, стал
прислушиваться к шороху ее платья, зная, что она вот-вот появится в
дверях.
Люси озабоченно улыбнулась:
- Ты выглядишь неплохо. Как ты себя чувствуешь?
Даже теперь, когда Мартел обладал всем богатством человеческих
ощущений, он не мог заставить себя не сканнировать.
Он снова пользовался арсеналом своей плоти, наслаждаясь ее
профессионализмом. Глаза его впились в контрольный блок: там могло что-то
измениться. Все было в порядке, и только стрелка нервокомпрессора
находилась в положении "Опасность". Мартела это не обеспокоило: обычное
явление после обращения. Пройти через провод без изменения в
нервокомпрессоре было невозможно. Когда-нибудь стрелка перевалит за
отметку "Перегрузка" и подкрадется к следующей - "Смерть". Так всегда
заканчивают хабермены. Но ничего не поделаешь. Выход в открытый космос
дорого обходится.
И все же нужно быть осторожнее. Он сканнер. Хороший сканнер. И если
он не сможет сканнировать себя, то кто будет делать это за него? Обращение
сейчас было не слишком опасным. Опасным, но не слишком.
Люси протянула руку и взъерошила ему волосы. Как будто читая его
мысли, она сказала:
- Ты знаешь, тебе не следовало этого делать. Не следовало!
- А я сделал, - усмехнулся Мартел.
Веселость Люси была явно наигранной, когда она предложила:
- Пойдем, милый, развлекаться. У нас в холодильнике лежит почти все,
что ты любишь. И у меня, кроме того, есть две пластинки с новыми запахами.
Я пробовала их сама - и даже мне они понравились. А ты знаешь, как мне
нелегко...
- И какие же они?
- Что какие, милый?
Мартел положил ей руку на плечо и увел из комнаты. (Он чувствовал
землю под ногами, запахи жизни, не было скованности и неуклюжести. Как
будто обращение стало реальностью. Как будто ему приснилось в кошмарном
сне, что он хабермен.) Но он был хаберменом и сканнером.
- Ты знаешь, Люси, что я имел в виду... Эти новые запахи... Который
из них тебе понравился?
- А-а-а, - протянула она, - по-моему, это бараньи отбивные.
Удивительная штука.
- А что это - бараньи отбивные?
- Подожди, сейчас я включу. А ты попытайся вообразить, что это такое.
Кстати, этому запаху много сотен лет. О нем узнали из очень старых книг.
- А бараньи отбивные, они из мяса животного?
- Я тебе не скажу. Подожди. - И она засмеялась.
Усадив Мартела в кресло, жена расставила перед ним тарелки с его
любимыми блюдами. Потом включила музыку. Он напомнил ей об обещанных новых
запахах. Тогда она достала длинные стеклянные пластинки и вставила одну из
них в смеллер.
Странный, пугающий и возбуждающий запах разнесся по комнате. Ничто в
мире не могло с ним сравниться. Он что-то напоминал ему. Рот Мартела
наполнился слюной. Пульс участился. Ему пришлось сканнировать свой
сердечный подблок. Что же это за запах? Пародируя хищника, Мартел сгреб
Люси в охапку, заглянул ей в глаза и прорычал:
- Скажи мне, любимая! Скажи! Не то я съем тебя!
- Все правильно.
- Что правильно?
- Я говорю, что ты прав. Тебе хочется меня съесть, потому что это
мясо.
- Мясо? Но чье?
- Не человека. Животного. Люди когда-то ели его. Это барашек. Молодая
овечка. А ведь ты видел овец у диких, помнишь? Так вот. Отбивная готовится
из серединки. Отсюда! - И она показала себе на грудь.
Мартел уже не слышал ее. Все его подблоки сигналили: "Тревога!
Опасность!". Он заглушал рев собственного мозга, силясь стряхнуть с себя
возбуждение. Как легко быть сканнером, когда ты находишься вне своего тела
и смотришь на себя со стороны! Тогда им можно управлять. Но осознавать,
что тело управляет тобой, а не ты телом и твой мозг ударяется в панику, -
это страшно.
Он силился вспомнить, каким он был, когда у него еще не было блока
хабермена, когда он был подвержен буре эмоций, которые мозг поставляет в
тело, а тело - в мозг. Тогда он не умел сканнировать. Он не был сканнером.
Мартел уже знал, что поразило его в запахе, который включила Люси. Он
помнил кошмар открытого космоса, когда их корабль разбился на Венере, и
хабермены хватались за обрушившийся на них металл голыми руками. Тогда он
сканнировал: все на корабле находились в опасности. Блок хаберменов
зациклился на отметке "перегрузка", постепенно переходя на следующую:
"смерть". А Мартел разгребал тела и сканнировал каждого по очереди. Он
сжимал тисками сломанные ноги и вставлял жизнеспособные клапаны тем, чье
состояние казалось безнадежным. Люди проклинали его за боль, которую
причиняло сканнирование, но он с удвоенным усердием продолжал выполнять
свой долг. Он поддерживал жизнь в мучительной агонии космоса. И тогда он
впервые столкнулся с этим запахом. Запах просачивался в его перерожденные
нервы, несмотря на физические и умственные барьеры организма сканнера.
Запах был чудовищно сильным в этот страшный миг разыгравшейся в космосе
трагедии. Мартел помнил, что он чувствовал себя так, как будто был
обращен: но вместо наслаждения ощущал только ярость и боль. Он даже
перестал сканнировать себя самого, боясь быть уничтоженным агонией
космоса. Но он выдержал. Все его индикаторы остановились на отметке
"Опасность", но не на "Перегрузке"! Он исполнил свой долг и заслужил
благодарность. Потом прошло время, и он забыл о горящем корабле.
Он забыл все, но не запах. И этот запах снова был рядом: пахло
паленым мясом.
Люси озабоченно вглядывалась в его лицо. Она боялась, что обращение в
этот раз слишком глубоко внедрилось в организм Мартела:
- Тебе нужно отдохнуть, милый.
- Убери вон... этот... запах... - прошептал он.
Люси не сказала ни слова. Она выключила смеллер и бросилась к
кондиционеру, чтобы впустить свежий воздух.
Мартел поднялся, уставший и ожесточенный (индикаторы были в порядке,
и только сердце билось учащеннее, а стрелка нервного подблока подкралась к
отметке "Опасность".) Он медленно заговорил:
- Прости меня, Люси. Мне не следовало обращаться. Во всяком случае,
так скоро. Но я должен иногда выходить из своего состояния. Как иначе мы
можем быть вместе? Как иначе я могу становиться человеком - слышать
собственный голос, ощущать жизнь, пульсирующую в жилах? Я люблю тебя,
дорогая. Неужели я никогда не смогу быть рядом с тобой?
- Но ведь ты сканнер.
- Я знаю, что я сканнер. Ну и что же?
И Люси начала повторять слова, которые произносила и раньше тысячи
раз, чтобы ободрить его и себя:
- Ты храбрейший из храбрых, искуснейший из искусных. Все человечество
преклоняется перед сканнерами за то, что они воссоединяют колонии Земли.
Сканнеры - покровители хаберменов. Они хозяева открытого космоса. Они
помогают людям выжить там, где это невозможно. Они самый уважаемый отряд
живых существ на Земле, и даже Повелители Содействия преклоняются перед
ними!
С горечью Мартел возразил ей:
- Люси, мы все это слышали и раньше. Но как возместить...
- Сканнеры трудятся не ради возмещения. Они великие стражи
человечества. Неужели ты забыл об этом?
- Но наша жизнь, Люси? Что тебе с того, что твой муж - сканнер?
Почему ты вышла за меня замуж? Ведь я становлюсь человеком только после
обращения. А все остальное время ты знаешь, что я - машина. Человек,
которого превратили в машину. Человек, который умер, а потом воскрес,
чтобы исполнить какой-то долг. Неужели ты не понимаешь, чего мне не
достает?
- Понимаю, милый. Конечно, понимаю.
- Ты думаешь, я помню свое детство? Думаешь, я помню, что значит быть
человеком, а не хаберменом? Испытывать настоящую человеческую боль вместо
того, чтобы ежеминутно проверять по блоку, жив ли ты еще? Как я узнаю о
своей смерти? Ты думала об этом, Люси?
Она не поддержала его, а лишь спокойно предложила:
- Сядь, милый. Я дам тебе чего-нибудь выпить. Ты слишком возбужден.
Но Мартел выпалил, автоматически сканнируя:
- Нет! Послушай меня! Ты представляешь, что такое быть в открытом
космосе с экипажем, который полностью зависит от тебя? Неужели ты думаешь,
что так приятно - сканнировать день за днем, месяц за месяцем? Агония
космоса пронизывает каждую клеточку твоего тела, просачиваясь через блоки
хабермена. Мне приходится выводить людей из коматозного состояния - и они
ненавидят меня за это. Я понимаю их: боль космоса ужасна. А ты видела, как
сражаются хабермены и как их блоки заклиниваются на отметке "Перегрузка"?
И после этого ты смеешь упрекать меня в том, что я хоть два раза в месяц
хочу побыть человеком?
- Я не упрекаю тебя, милый. Давай будем наслаждаться твоим
обращением. Садись и выпей.
Мартел сел, закрыв лицо руками. И пока Люси делала ему коктейль, он с
горечью думал: "Зачем она вышла замуж за сканнера?".
В тот момент, когда Люси поднесла ему бокал, зазвонил видеофон. Они
вздрогнули. Видеофон был отключен, но он звонил: наверное, работала
система экстренного вызова. Мартел подошел к аппарату и включил
изображение. Перед ним был Вомакт. Сканнерская выучка Мартела сработала
безошибочно. Не успел Вомакт открыть рот, как он уже сообщил ему самое
главное:
- Нахожусь в обращении. Занят. - И выключил аппарат. Видеофон
зазвонил снова. Люси нежно сказала:
- Не волнуйся, милый, я все узнаю сама. Не подходи!
Никто не имеет права тревожить сканнера, если он обращен. Старик это
знает.
Видеофон продолжал звонить. Мартел с яростью бросился к аппарату и
включил изображение. На экране снова появился Вомакт. И прежде чем Мартел
успел заговорить, Вомакт вошел в контакт с его сердечным подблоком.
Сканнер подчинился дисциплине:
- Сканнер Мартел ждет ваших указаний, сэр.
- Экстренный случай.
- Сэр, я обращен.
- Экстренный случай.
- Сэр, вы не понимаете? Я обращен! Непригоден для выхода в космос!
- Экстренный случай. Явиться в Центральную.
- Но, сэр, никакой экстренный случай не может...
- Правильно, Мартел. Но это особо экстренный случай. Явиться в
Центральную. Выходить из обращения не надо. Явись таким, каков есть.
Экран погас. Мартел беспомощно повернулся к Люси:
- Прости меня.
Она подошла и ласково поцеловала его. Ей так хотелось смягчить боль
его разочарования.
- Береги себя, милый. Я буду ждать.
Мартел скользнул в свой сканнерский костюм. У окна он остановился и
помахал жене рукой. Она воскликнула:
- Удачи!
Почувствовав, как тело рассекает воздух, Мартел вдруг понял, что ему
удивительно легко лететь. Он подумал, что впервые за одиннадцать лет полет
ощущается внутри: это потому, что он был человеком!
Центральная сияла строгостью и белизной. Мартел всматривался вдаль:
ни ослепительного сверкания приземляющихся кораблей, ни вспыхнувших ярким
пламенем систем, вышедших из-под контроля. Все было спокойно, как и
положено в вечер выходного дня. И все же Вомакт звонил. Очевидно, этот
экстренный случай связан не с космосом, а с чем-то другим, но не менее
серьезным. С чем же?
Мартел вошел в зал и увидел, что по крайней мере половина сканнеров
уже на месте. Он поднял палец, которым общались его собратья. Большинство
из них стояли по двое и разговаривали, читая по губам. Самые нетерпеливые
скребли в своих блокнотах, а потом совали эти блокноты в лица товарищей.
Лица были скучными, неживыми, взгляды - тусклыми. Мартел знал, что
большинство присутствующих думает о том, чего не выразишь языком сканнера.
Вомакта не было: наверное, он еще обзванивает остальных. Свет
видеофона загорелся и погас: раздался звонок. Мартелу показалось странным,
что из всех присутствующих он один услышал этот громкий звонок. (Он понял,
почему люди так не любят находиться в обществе сканнеров и хаберменов.)
Обведя глазами комнату, Мартел остановил взгляд на Чанге.
Чанг был его другом. Сейчас он объяснял одному немолодому сканнеру,
что не знает, почему звонил Вомакт. Недалеко стоял Парижански. Мартел
прошел вперед, да так ловко, что всем стала понятна его обращенность.
Некоторые уставились на Мартела своими мертвыми глазами и попытались
улыбнуться. Но вместо улыбки их лица исказились жуткими гримасами,
поскольку они не могли контролировать свои лицевые мышцы, (Мартел сразу же
поклялся себе, что больше никогда не будет улыбаться - разве что будучи
обращенным).
Парижански поднял свой сканнерский палец, приглашая Мартела к
разговору:
- Ты обращен?
Парижански не слышал своего голоса: он напоминал рев, похожий на
человеческий голос в испорченном телефоне. Мартел изумился, что Парижански
понял его состояние. Но он также знал, что тот спрашивает его без злого
умысла. В коллективе сканнеров не было более благодушного существа, чем
Большой Пол.
- Вомакт звонил. Экстренный случай.
- Ты сказал ему, в каком находишься состоянии?
- Да.
- И он заставил прийти?
- Да.
- Значит, это связано не с работой. Ты не смог бы вылететь.
- Конечно.
- Зачем же он нас вызвал? - И Парижански по-человечески всплеснул
руками. При этом он ощутимо задел стоящего сзади немолодого сканнера.
Звук от удара был очень силен, но никто, кроме Мартела, его не
услышал. Мартел инстинктивно сканнировал Парижански и того, кого
Парижански задел. Немолодой сканнер спросил, почему он сканнирует. Мартел
объяснил, что слышал звук удара, так как только прошел обращение. Тот
быстро отошел - видимо, поскорее рассказать присутствующим, что среди них
- обращенный.
Даже сенсационное сообщение немолодого сканнера не могло отвлечь
собравшихся от тревоги, вызванной звонком Вомакта. Один из присутствующих
молодых драматично написал в своем блокноте, обращаясь к Мартелу и
Парижански: "Что, Вмкт сшл с ума?"
Более зрелые сканнеры покачали головами. Мартел, учитывая молодость
новичка, дружески улыбнулся и заговорил нормальным человеческим голосом:
- Вомакт - глава сканнеров. Он не сошел с ума. Блок у него надежный.
Мартел медленно повторил последнюю фразу, чтобы молодой сканнер его
понял. Тот скривился в улыбке, напоминавшей комическую маску, а в блокноте
написал: "Ты прав".
Чанг оставил своего собеседника и подошел к Мартелу. Его
полукитайское лицо тускло светилось в вечернем освещении.
"Странно, - подумал Мартел, - что среди сканнеров больше нет
китайцев. А может, это и не странно, если учитывать, что они не добирают
своего процента в хаберменах. Китайцы слишком любят жизнь. Но те, которые
становились на этот путь, обычно бывали хорошими сканнерами". Чанг тоже
заметил, что Мартел обращен, и заговорил вслух:
- Ты бьешь все рекорды. Люси, наверное, не хотела тебя отпускать?
- Она привыкла... Чанг, это странно.
- Что?
- Я ведь слышу сейчас. Твой голос... Он совсем как человеческий. Как
ты этому научился?
- Я работал с фонограммами. Как забавно, что ты заметил. Я
единственный сканнер на всех землях человечества, который может сойти за
человека. Мне помогли зеркала и фонограммы.
- Но ты не?..
- Нет, конечно, я не чувствую, не слышу и не обоняю. Вкусовые
рецепторы тоже не работают. А моя нормальная речь счастья не приносит мне.
Но я замечаю, это приятно людям, которые со мной общаются.
- Для Люси это значило бы очень много.
Чанг понимающе кивнул:
- Мой отец настаивал на этом. Он говорил: "Ты можешь гордиться, что
ты сканнер. Но жаль, что ты не человек. Скрывай свои недостатки". И я
старался. Я хотел рассказать старику об открытом космосе и о том, чем мы
там занимаемся. Но для него это было неважно. Он все повторял: "Конфуций
любил самолеты, и я тоже".
Старый плут! Он гордится, что китаец, а читать на древнекитайском не
умеет. У него удивительно здравый ум, и он всегда обращается с теми, кто
чего-то стоит.
Мартел улыбнулся. Чанг усмехнулся ему в ответ. Его лицевые мышцы
работали безукоризненно: сторонний наблюдатель никогда не принял бы его за
хабермена. Мартел позавидовал Чангу, когда, обернувшись, снова увидел
мертвые, холодные лица сканнеров. Сам он выглядел прекрасно. А почему бы и
нет? Ведь он обращен.
Повернувшись к Парижански, Мартел проговорил:
- Ты видел, что рассказал Чанг о своем отце? Старик все еще летает.
Парижански начал двигать губами, но звуки выходили бессмысленные.
Тогда он что-то написал в блокноте и показал Мартелу и Чангу: "Ха-ха.
Старый мошенник".
До Мартела донесся звук шагов: кто-то шел по коридору. Он уставился
на дверь. Остальные, увидев его реакцию, сделали то же самое.
Вошел Вомакт.
Присутствующие молниеносно выстроились в четыре параллельных ряда,
сканнируя друг друга. Руки одних как по команде потянулись к контрольным
блокам других, чтобы поправить индикаторы жизненной силы. Какой-то сканнер
обнаружил, что у него сломан палец, и сразу же наложил повязку.
Вомакт подошел к трибуне, красное сияние которой озарило всю комнату.
Сканнеры отдали старшему честь и подали знак: "Здесь и готовы!".
Вомакт принял позу означавшую: "Я старший. Слушайте мою команду!".
Пальцы сканнеров поднялись в ответном жесте: "Согласны и повинуемся".
Вомакт поднял правую руку и согнул ее в запястье так, будто она
сломана. Этот странный жест означал: "Есть ли среди нас люди? Все ли
сканнеры здесь? Сканнерам все ясно?"
Только один Мартел услышал странный шорох, который издавали сканнеры,
внимательно изучая друг друга и направляя свет своих поясных фонариков в
темные углы комнаты. Когда они снова сосредоточились на Вомакте, тот
сделал следующий знак: "Все в порядке. Слушайте, что я скажу".
Мартел заметил, что он единственный, кто сумел расслабиться. У
остальных это не получалось, потому что их мозги были заблокированы и
принимали сигналы только через зрительные каналы. Их тела осуществляли
связь с мозгом через нечувствительные нервы и контрольные блоки. Мартел
подумал, что он один может услышать голос Вомакта. Но с двигавшихся губ
главного сканнера не слетело ни звука, когда он задавал свои вопросы:
- Когда первые люди, которые вышли в открытый космос, долетели до
Луны, что они там нашли?
- Ничего, - ответил молчаливый хор губ.
- А потом они полетели до Марса и Венеры. Корабли вылетали каждый
год, но ни один из них не вернулся. Так было до первого года Космической
эры, когда вернулся первый корабль с первыми результатами исследований.
Сканнеры, я спрашиваю вас, что это были за результаты?
- Никто этого не знает. Никто.
- Никто никогда и не узнает. Слишком много лет прошло. Но что мы
понимаем под первым результатом?
- Великую агонию космоса, - ответил хор.
- А что было потом?
- Потом была смерть.
- А кто преградил ей дорогу?
- Генри Хабермен, в восемьдесят третьем году Космической эры.
- Я спрашиваю вас, сканнеры, что он сделал?
- Он создал хаберменов.
- А из чего он создал их?
- Он создал их из срезов. Мозг - из срезов сердца, легких, ушей,
носа, рта, живота. Из срезов желания и боли, из срезов Вселенной.
- А как, сканнеры, мы контролируем живую плоть?
- У нас есть встроенные блоки, которые управляют ею.
- А чем живы хабермены?
- Тем, что умеют управлять своими блоками.
- Откуда же взялись хабермены?
В ответ прозвучал жуткий рев:
- Хабермены - это отбросы общества. Это самые слабые, самые жестокие,
самые негодные из живущих. Они обречены на смерть. Они всегда одиноки.
Космос их убивает, но живут они для него. Они ведут корабли. Они
испытывают на себе страшную агонию космоса, а люди в это время спят
холодным сном перехода.
- Братья, я спрашиваю вас, хабермены мы или нет?
- Мы хабермены по плоти. Наш мозг и наша плоть разделены. Мы всегда
готовы выйти в открытый космос. Мы все прошли превращение.
- Значит ли это, что мы хабермены? - глаза Вомакта загорелись и
засверкали, когда он задал этот ритуальный вопрос.
И снова в ответ раздался рев:
- Да, мы хабермены. Но, мы больше, чем хабермены. Мы избранные. Те,
кто стали хаберменами по собственной свободной воле. Мы разведчики Службы
Содействия Человечеству.
- А что люди говорят о нас?
- Они говорят: "Вы храбрейшие из храбрых, искуснейшие из искусных.
Все человечество преклоняется перед сканнерами за то, что они воссоединяют
колонии Земли. Сканнеры - покровители хаберменов. Они - судьи открытого
космоса. Они помогают людям выжить там, где это невозможно. Они - самый
уважаемый отряд живых существ на земле, и даже Повелители Содействия
преклоняются перед ними!
Вомакт вытянулся по струнке и расправил плечи:
- А что мы называем тайным долгом сканнера?
- Держать в тайне наш закон и уничтожать любого, кто посягнет на его
секретность.
- Уничтожать - как?
- Сначала двойная перегрузка, а потом смерть.
- А когда сканнер умирает, что делают остальные сканнеры?
Вместо ответа все сжали губы (молчание и было ответом на этот
вопрос).
Мартелу, хорошо знакомому с ритуалом, начала надоедать церемония.
Заметив, что Чанг тяжело дышит, он потянулся к легочному подблоку друга и
произвел коррекцию, чем заслужил благодарный взгляд. Вомакт заметил это и
сверкнул глазами. Мартел попытался придать лицу выражение холодной
отчужденности. Это было очень тяжело - ведь он был обращен.
- А если сканнер умирает, что делают остальные сканнеры? - повторил
Вомакт вопрос.
- Они сообщают об этом в Содействие, а потом все вместе принимают
наказание. Сканнеры сами разрешают конфликт.
- А если наказание окажется слишком суровым?
- Тогда корабли не выйдут в космос.
- А если сканнеров перестанут уважать?
- Тогда корабли не выйдут в космос.
- А если сканнерам перестанут платить?
- Тогда корабли не выйдут в космос.
- А если люди и Содействие перестанут выполнять свой долг по
отношению к сканнерам?
- Тогда корабли не выйдут в космос.
- А что произойдет, о сканнеры, если корабли не выйдут в космос?
- Земля распадется на части. Вернутся дикие. Вернутся старые машины и
звери.
Каков первый долг сканнера?
- Не спать в открытом космосе.
- А каков второй долг сканнера?
- Забыть страх.
- А каков третий долг сканнера?
- Использовать провод Юстаса Обратителя с величайшей осторожностью, с
величайшей уверенностью, - несколько пар глаз метнуло взгляд в сторону
Мартела. - Обращаться только дома, только среди друзей, только для
релаксации или для зачатия новой жизни.
- Каков пароль сканнера?
- Верность - даже в смертный час.
- Каков лозунг сканнера?
- Бодрствование - даже в одиночестве.
- В чем заключается работа сканнера?
- Трудиться на благо человечеству в самом глубоком космосе и
сохранять верность Братству в самых глубинах земли.
- Как можно узнать сканнера?
- Мы знаем друг друга. Мы мертвы, хоть и живы. Чтобы общаться, нам
нужен блокнот и наш указательный палец.
- Каков код нашего общения?
- Наш код - это древняя мудрость сканнеров, которую можно выразить
одной фразой: "Верность друг другу".
На этом церемония должна была заканчиваться. Последние фразы
сканнеров были:
- Церемония окончена. Есть ли для сканнеров работа?
Но Вомакт неожиданно произнес:
- Экстренный случай. Экстренный случай.
Сканнеры подали знак: "Здесь и готовы".
Вомакт начал говорить, и все впились глазами в его губы.
- Что вы знаете об Адаме Стоуне?
Мартел увидел задвигавшиеся губы:
- Он чем-то занимался на Красном Астероиде.
- Так вот, Адам Стоун явился в Содействие и заявил, что закончил свои
исследования резервов человеческого организма и теперь знает, как избавить
человечество от убийственной силы космоса - от его агонии. Он считает, что
люди могут работать в открытом космосе. Что во время полета космического
корабля им не обязательно погружаться в сон. Он говорит, что человечество
больше не нуждается в сканнерах.
Фонарики сканнерских поясов заиграли огнями по комнате: сканнеры
заявляли о своем желании высказаться. Вомакт подал знак, предоставив слово
одному из "стариков":
- Сканнер Смит, говорите.
Смит медленно двинулся в сторону полосы света, глядя себе под ноги.
Он встал так, чтобы все видели его лицо:
- Я утверждаю, что это ложь. Я утверждаю, что Стоун - лгун. Я уверен
в том, что Содействие обмануто. Он замолчал, а потом, как бы отвечая на
немой вопрос собравшихся, заговорил снова: - Я призываю вас выполнить
тайный долг сканнеров. - Смит поднял свою правую руку, желая придать
значительность тому, что хотел сказать. - Я считаю, что Стоун должен
умереть.
Мартел вздрогнул, услышав ропот, стоны, крики... Сканнеры
поворачивались друг к другу. Фонарики поясов вспыхивали тут и там: каждый
хотел высказаться. Парижански благодаря своей массивной фигуре оттеснил
остальных и повернулся лицом к собравшимся:
- Братья сканнеры, ваши глаза.
Но они не слушали его, начав горячее обсуждение. Тогда Вомакт стал
перед Парижански и сказал:
- Сканнеры! Не забывайте, кто вы. Обратите к выступающему свои глаза.
Парижански не был хорошим оратором. Его губы двигались слишком
быстро. Он размахивал руками, отвлекая присутствующих от своих губ. И все
же Мартелу удавалось следить за ходом его мысли:
- ...Этого допустить нельзя. Может быть, Стоун действительно
преуспел. И если это так, то сканнерам конец. Это конец и хаберменам.
Никому из нас не нужно будет выходить в открытый космос, а потом лезть под
провод, чтобы хоть несколько дней побыть человеком. Люди останутся людьми,
а хабермены будут постепенно вымирать. Откуда вы знаете, что Стоун лжет?
Фонарики засветили ему прямо в лицо (самое страшное оскорбление,
которое мог нанести сканнер сканнеру).
Вомакт призвал собравшихся к порядку. Он встал к Парижански лицом и
сказал ему что-то. Никто не услышал, что, но Парижански сошел с трибуны и
понуро поплелся на свое место.
Вомакт повернулся лицом к сканнерам:
- Думаю, что не все согласны с братом Парижански. Я предлагаю
продолжить через пятнадцать минут, после того, как вы обсудите нашу
проблему в кулуарах.
Мартел хотел подойти к Вомакту и попросить разрешения уйти. Он был
обращен и имел полное право не присутствовать на этом собрании. Но Вомакт
уже успел присоединиться к одной из групп.
Мартелу все вокруг казалось странным. Большинство собраний, на
которых он присутствовал, были формальными, но своим торжественным
ритуалом они поднимали дух, напоминая сканнерам об их исключительности.
Тогда Мартел обращал на свое тело только же внимания, сколько обращает
мраморный бюст на свой пьедестал, и легко переносил долгие часы церемоний.
На этот раз все было иначе. Он пришел сюда обращенным и способным
воспринимать окружающее так, как воспринимает нормальный человек. Он
смотрел на своих друзей и коллег как на отряд чудовищных призраков,
разыгрывающих ничтожный ритуал своего проклятия. Какой смысл во всей этой
болтовне, если ты уже хабермен? К чему эти разговоры о сканнерах?
Хабермены - преступники и еретики, а сканнеры - джентльмены-добровольцы,
но все они по сути в одной лодке. Сканнеры, правда, удостаиваются тех
мгновений, когда они могут побыть людьми. Хаберменов же держат в глубокой
спячке и будят только тогда, когда они в очередной раз должны сослужить
службу, для которой предназначены. На улице редко можно встретить
хабермена: только за особые заслуги им позволяют взирать на людей из
скорлупы своего механизированного тела. И разве сканнеры жалеют
хаберменов? Разве они уважают их? Только в случае, если хабермен особо
рьяно исполняет свой долг. Что сканнеры сделали для хаберменов? Они
нередко убивали их, если хабермены вдруг начинали выходить из повиновения.
Они не могут чувствовать как люди. Но что знают люди о жизни корабля? Ведь
они спят в своих цилиндрах, пока сканнеры и хабермены доставляют их к
месту назначения. Что они знают об открытом космосе, когда смотришь на
жалящую, едкую красоту звезд и начинаешь ощущать боль, которая проникает в
кости, в нервы, в мозг, во все тело? Тогда начинаешь страстно желать
остаться в одиночестве и умереть.
Он был сканнером. Да, конечно он был сканнером. Он стал сканнером с
того момента, когда в полном рассудке предстал перед Повелителями
Содействия и поклялся:
- Я клянусь человечеству своей жизнью. Я жертвую собой по доброй воле
во благо людей. Принимая на себя эту серьезную ответственность, все без
исключения свои права я передаю Повелителям Содействия и досточтимому
Братству сканнеров.
Он поклялся и прошел превращение.
Мартел всегда помнил о своем проклятии. Оно должно было продолжаться
сотни лет - и все без сна. Он научился не видеть, а ощущать глазами,
потому что на его глазные яблоки надели специальные пластины, которые не
давали ему возможности изучать собственное превращенное тело. Он научился
не осязать, а чувствовать кожей. Он хорошо помнил то время, когда, чтобы
рассмотреть рану в боку, ему приходилось пользоваться специальным
зеркалом. (Сейчас с ним этого не случалось, потому что он в совершенстве
овладел умением управлять своими подблоками). Он помнил, как впервые
почувствовал боль космоса, несмотря на то, что был лишен человеческих
ощущений. Он помнил, как убивал хаберменов и спасал жизнь людям, как
месяцами нес вахту возле уважаемого пилота-сканнера, не смыкая глаз. Он
помнил, как ступил на Землю-4 и не ощутил радости. Тогда он понял, что его
уже ничего не спасет.
Мартел стоял в кругу своих коллег. Он терпеть не мог их неуклюжие
движения, их оцепеневшую неподвижность. Он ненавидел странные запахи,
которые они, конечно, не замечали. Его тошнило от их гоготанья, хрюканья,
кудахтанья - ведь они были глухи и не слышали себя. Он ненавидел их - и
себя тоже.
Как его терпела Люси? Все индикаторы его подблоков находились на
отметке "Опасность", когда он ухаживал за ней, повсюду таская за собой
свой провод и не заботясь о том, что частые обращения могут закончиться
для него перегрузкой. Мартел добивался ее руки, не смея думать, что
произойдет, если она скажет "да". И она сказала "да".
"И всю оставшуюся жизнь они прожили счастливо", так обычно писали в
старых сказках. Но не в их жизни. За последний год он обращался
восемнадцать раз, и Люси до сих пор любила его. Да, она любила его - он
это знал. Она мучительно волновалась за него, когда он был на задании. Она
старалась сделать их дом уютным: приготовить обед, от которого он был бы в
восторге, даже не ощущая его вкуса, всегда быть желанной, даже если он не
мог ее поцеловать. А может, все это ему только казалось: ведь тело
хабермена не более, чем мебель. И все же Люси была очень терпеливой.
И вот появился Адам Стоун, который может перевернуть их сканнерскую
жизнь.
Да благословит господь Адама Стоуна!
Мартелу стало жаль себя: долг будет поднимать его по команде еще
двести лет. А ведь он мог бы позволить себе какое-то расслабление. Он смог
бы забыть о своем космосе - пусть им занимаются люди. Он смог бы
обращаться всегда, когда ему этого захочется. Он смог бы быть почти
нормальным столько лет, сколько ему еще отпущено. По крайней мере, он смог
бы быть рядом с Люси. Он смог бы отправиться с ней к диким, где еще
сохранились звери и старые машины. Может, он и погиб бы где-нибудь там во
время охоты на древних животных или в схватке с непрощенными, которые все
еще наводняют земли диких. Но он смог бы жить и умереть, а не быть мертвым
всегда, оживая только для того, чтобы корчиться от боли, которую порождает
космос.
Мартел беспокойно ходил из угла в угол. Его уши были настроены на
нормальную речь, и ему не хотелось вглядываться в губы товарищей. И вдруг
он понял, что они приняли какое-то решение. Вомакт двинулся к трибуне, а
Мартел, поискав глазами Чанга, направился в его сторону. Чанг прошептал:
- Ты ходишь как неприкаянный. Что случилось? Заканчивается обращение?
Он успел просканнировать Мартела, индикаторы были в порядке.
Загорелся яркий свет, призывая присутствующих к вниманию. Вомакт стал
лицом к собравшимся.
- Братья сканнеры! Я призываю вас голосовать. - И он принял позу: "Я
старший. Слушайте мою команду".
- Сейчас мы проголосуем по вопросу о судьбе Адама Стоуна. Во-первых,
мы должны убедиться, действительно ли он преуспел в своих исследованиях,
не лжет ли он. Мы все хорошо знаем, что преодоление агонии космоса -
только одна из заслуг сканнера. ("Но важнейшая из них!" - подумал Мартел.)
Мы наверняка убедимся в том, что Стоун не в состоянии справиться с
проблемой дисциплины в космосе, решение которой также является заслугой
нашего Братства...
- Опять этот треп, - прошептал на ухо Мартелу Чанг.
Мартел молча кивнул, в очередной раз поразившись тому, насколько
натурально звучит голос друга.
- ...Ведь наша дисциплина хранит космос от войн и раздоров.
Шестьдесят восемь дисциплинированных сканнеров контролируют весь космос.
Благодаря клятве, которую мы дали, и благодаря статусу хаберменов мы
лишены всех земных страстей. И если Адам Стоун завладел секретом
преодоления агонии космоса, то люди разрушат наше Братство и принесут в
космос раздоры и вражду, которые все еще царят на землях человечества.
Даже если Адам Стоун не завладел секретом преодоления агонии космоса, то
все равно, слухи о его исследованиях разлетятся по всем колониям
человечества и определенно принесут ему вред. Содействие и так не может
обеспечить нас необходимым количеством хаберменов. А дурные слухи приведут
к уменьшению числа рекрутов и ослаблению дисциплины в Братстве. То есть, в
любом случае, само существование Адама Стоуна угрожает безопасности
Братства. Поэтому он должен умереть. - И Вомакт подал знак голосовать.
Мартел взволнованно замигал своим поясным фонариком. Но Чанг,
опережая его, бросился вперед и первым просигналил "против".
Оглядевшись вокруг, он увидел, что из сорока семи присутствовавших
сканнеров только пятеро или шестеро поддержали его. Но чуть позже зажглись
еще два фонарика, затем еще и еще. Вомакт стоял как оцепеневшая статуя, и
глаза его загорались при виде новых сигналов. Наконец он спохватился и
сделал жест, обозначавший. "Прошу уважаемых сканнеров подсчитать
количество голосов". Три пожилых сканнера подошли к трибуне и для подсчета
голосов.
В голове у Мартела пронеслось: "Эти чертовы привидения решают жизнь
настоящих людей! Живых людей! Они не имеют на это никакого права." - Он
подумал о Люси и о том, что для нее значило бы открытие Адама Стоуна. Он
просто не мог смириться с тем, что происходило вокруг.
Лишь восемнадцать сканнеров проголосовали "против". Вомакт вежливым
кивком головы приказал счетчикам удалиться с трибуны. Потом он снова
повернулся к присутствующим и принял позу: "Я старший. Слушайте мою
команду!"
Поражаясь собственной отваге, Мартел просигналил несколько раз
фонариком; с его стороны это был неслыханный по наглости шаг. Он знал, что
стоящие рядом сканнеры могут дотянуться до его сердечного подблока и
настроить его на "Перегрузку". Мартел почувствовал, как Чанг хватает его
за ворот костюма. Но он высвободился и стремительно бросился к трибуне,
лихорадочно соображая, что скажет сейчас. Взывать к здравому смыслу было
бесполезно.
Мартел вскочил на трибуну, встав рядом с Вомактом, и принял позу:
"Сканнеры" Это незаконно!" И потом, когда он уже начал говорить, он
оставался в той же позе, хотя это было грубым нарушением ритуала.
- Собрание не имеет права голосовать за смертную казнь большинством
голосов. Нужны две трети.
Мартел почувствовал, как Вомакт бросается на него сзади, сталкивает с
трибуны, как он сам падает на пол, разбивая ладони и колени. Потом его
поднимают и сканнируют. Кто-то тянется к его контрольному блоку и
уменьшает напряжение. Мартел становится спокойнее, отстраненнее - и ему
невыносимо противно. Он бросает взгляд на трибуну и видит Вомакта в позе
"Порядок!".
Сканнеры выстроились в ряды. Двое стоявших возле Мартела взяли его за
руки. Мартел закричал на них, но они отвернулись, дав понять, что не будут
с ним разговаривать. Заговорил Вомакт:
- Сканнер, находящийся здесь, обращен. Я прошу за это прощения,
уважаемые сканнеры, - наш друг Мартел не виноват. Он прибыл сюда, выполняя
приказ. Я просил его не терять времени на выход из обращения. Мы все
знаем, как счастливо женат Мартел. Я люблю Мартела. Я уважаю его мнение. Я
хотел, чтобы он был на собрании. Я знаю, что и вы хотите этого. Но он
обращен и поэтому не может сейчас разделять с нами нашу нелегкую, но
благородную миссию. Я предлагаю честный и справедливый выход из положения:
лишить Мартела права голоса. Не будь он обращен, прощения бы не было. Я
прошу голосовать.
Вомакт принял позу, призывающую к новому голосованию. Мартел
попытался дотянуться до своего фонарика, но железные руки сжали его
мертвой хваткой. Засигналил чей-то фонарик, желая ободрить его: наверное,
Чанг.
Вомакт снова обратился к собранию.
- Получив поддержку уважаемых сканнеров, я хочу внести предложение.
Собрание может возложить на меня ответственность за выход из чрезвычайной
ситуации посредством ликвидации Адама Стоуна, чтобы на следующем собрании
только я держал ответ перед досточтимым Братством. Но только перед
Братством Сканнеров, а не каких-либо других существ.
В глазах Вомакта сверкнул триумф, когда он увидел, что против
проголосовало ничтожное количество сканнеров - намного меньше четверти.
Вомакт снова заговорил. Свет падал на его высокий спокойный лоб, на
безжизненные расслабленные скулы. Впалые щеки и острый подбородок были
слабо освещены, рот казался резким черным пятном: он был жестоким и
властным, даже когда Вомакт молчал. Все знали, что главный является
потомком одной леди, жившей в незапамятные времена, но сумевшей каким-то
необъяснимым образом пересечь сотни лет за одну-единственную ночь. Ее имя
- леди Вомакт - стало легендой. Кровь этой дамы и ее жажда власти
продолжали жить в немом, но могущественном теле старшего сканнера. Мартел
смотрел на трибуну и думал, какая же непостижимая мутация сохранила на
Земле подобных хищников? Одним движением губ, но громко и звучно, Вомакт
произнес:
- Я считаю, что процедурой приведения приговора в исполнение должен
руководить старший сканнер. Я прошу вручить мне эти полномочия, благодаря
которым я смогу назначить исполнителей приговора - одного или нескольких.
Однако, я буду нести ответственность за исполнение приговора, а не за
средства, которыми он будет осуществлен. Мы выполняем благородную миссию,
защищая человечество и утверждая непревзойденную ценность сканнерства.
Средства же, которыми будет исполнен приговор, должны быть самыми простыми
- это мое мнение. Мы не очень хорошо знакомы со способами устранения людей
на Земле. Здесь простое снятие цилиндра со спящего, которое вызывает
верную смерть в космосе, не подойдет. Люди на земле умирают неохотно.
Братья сканнеры, вы знаете, что лишить человека жизни на Земле для нас
непростая задача. Поэтому я и прошу предоставить мне выбор исполнителя.
Иначе нас ждут неприятности. Чем больше сканнеров будут знать исполнителя,
тем вероятнее предательство. Но если я один приму на себя ответственность,
то вам легче будет сохранить все в тайне. Особенно, если Содействие начнет
расследование.
"И кому же ты предназначил быть убийцей? - подумал Мартел. - Ведь он
среди нас и скоро узнает об этом. И будет знать всегда. Если ты только не
заставишь его замолчать навеки".
Вомакт принял позу, приглашающую голосовать. И снова в знак протеста
мигнул фонарик Чанга.
Мартел представил себе, как улыбается Вомакт: жестокой радостной
улыбкой на мертвом лице, улыбкой существа, уверенного в своей правоте и
знающего, что его правота основана на силе. Мартел попытался еще один -
последний - раз освободиться. Но крепкие руки держали его. И он знал, что
его отпустят, когда этого пожелают их владельцы. Без этой цепкости сканнер
не мог бы быть сканнером. И тогда Мартел закричал:
- Почтенные сканнеры! Это же хладнокровное убийство!
Никто не услышал его. Он был обращен, а значит, одинок. И все же он
закричал снова:
- Этим вы угрожаете безопасности Братства!
Никакой реакции. Эхо его голоса прокатилось из одного конца комнаты в
другой. Никто не обернулся. Ни один сканнер не встретился с ним взглядом.
Мартел знал, что скоро они забудут о нем. Он видел, что никто не
хочет с ним разговаривать. Он видел также, что в глубине души они жалеют
его и посмеиваются: ведь он сейчас выглядит смешно, нелепо, как человек.
Но только он один мог понять сейчас весь ужас создавшегося положения.
Только он - обращенный сканнер - мог понять, какую бурю протеста среди
людей вызовет это преднамеренное убийство. Он знал, что Братство
подвергает себя смертельной опасности: ведь с древнейших времен убивать
имело право только государство в соответствии со своими законами. Даже
древние народы в эпоху Войн, еще до того, как люди вышли в космос, знали
это. Государства исчезли, наступила эра Содействия, и теперь именно оно
взяло на себя функции государственной машины и никому не прощало
вмешательства в дела человечества. Сканнер мог убивать в космосе - это
было его право, и Содействие в такие дела не вмешивалось. Оно мудро
оставило космос сканнерам, а те, в свою очередь, не смели вмешиваться в
дела Земли. А теперь Братство хочет нарушить этот закон - как группа
бандитов, глупых и безрассудных, ничем не лучше племен непрощенных.
Мартел понимал все это потому, что был обращен. Будь он сейчас в
шкуре хабермена, он думал бы только о сохранении сканнерства.
Вомакт в последний раз взошел на трибуну и объявил:
- Собрание приняло решение, и его воля должна быть исполнена.
После этого он принял позу: "Я старший. Требую подчинения и
спокойствия".
В это же мгновение Мартел почувствовал, что пальцы рук, державших
его, разжались, и начал лихорадочно думать, что же ему предпринять. В
обращении он будет еще как минимум один день. Он мог бы действовать и в
обличье хабермена, но ужасно неудобно разговаривать при помощи блокнота.
Мартел поискал глазами Чанга. Его друг стоял в укромном уголке, терпеливый
и неподвижный. Мартел медленно двинулся к нему так, чтобы не привлекать к
себе внимания. Он посмотрел Чангу в лицо и зашевелил губами:
- Что будем делать? Ты ведь тоже не хочешь, чтобы они убили Адама
Стоуна. Ты понимаешь, что для нас значит его открытие. Не будет сканнеров
и хаберменов. Не будет агонии космоса. Если бы все они были обращены, как
я, они приняли бы другое решение. И мы должны остановить их. Но как это
сделать? А Парижански? Что думает он?
- На какой из твоих вопросов я должен прежде всего ответить?
Мартел рассмеялся. (Смеяться для него было истинным удовольствием.)
- Ты поможешь мне?
- Нет, нет и еще раз нет.
- Не поможешь?
- Нет.
- Но почему?
- Я сканнер. А сканнеры уже сказали свое слово, и я должен
подчиниться. На моем месте ты бы сделал то же самое.
- Дело не в том, что я сейчас обращен. Разве ты не видишь: то, что
они собираются сделать - глупость, безрассудство и бездушие? Это, наконец,
убийство.
- А что такое убийство? Разве ты не убивал? Ты не человек. Ты
сканнер. Ты не будешь жалеть о том, что совершишь.
- Но почему же ты тогда голосовал против Вомакта? Наверное, ты
понимал, что для нас значит Адам Стоун. Да, сканнеры будут жить напрасно.
И слава Богу! Разве это не ясно?
- Нет.
- Но ты разговариваешь со мной, Чанг. Ведь ты мой друг?
- Я разговариваю с тобой. И я твой друг. Почему бы и нет?
- И ты ничего не собираешься делать?
- Ничего, Мартел, ничего.
- Ты мне не поможешь?
- Нет.
- Даже если речь идет о жизни Адама Стоуна?
- Нет.
- Тогда я обращусь за помощью к Парижански. Он скорее поймет меня.
- Это ничего не даст.
- Почему? В нем больше человеческого, чем в тебе.
- Он получил задание. Это его Вомакт назначил убить Адама Стоуна.
У Мартела перехватило дыхание. Он прервался на полуслове и принял
позу: "Благодарю тебя, брат, и ухожу".
Обведя глазами присутствующих, Мартел остановил взгляд на Вомакте.
Ему пришлось принять позу почтительного прощания. Вомакт увидел это, и его
жесткие губы скривились в улыбке:
- ...Береги себя...
Не дожидаясь увидеть что-нибудь еще на губах Вомакта, Мартел отступил
к окну и вылетел. Очутившись вне поля зрения сканнеров, Мартел развил
максимальную скорость. Он тщательно сканнировал себя во время полета. В
лицо ему бил холодный ветер.
Адам Стоун должен быть в Главном Космопорту. Он должен быть там. Он,
наверное, удивится. Его наверняка поразит появление первого ренегата в
среде сканнеров. Мартел вдруг почувствовал свою значительность:
Мартел-Предавший-Сканнеров! Нет, звучит пренеприятно. А если
Мартел-Спасший-Человечество? Разве такая цель не оправдывает средства?
Если он победит, то по-настоящему обретет Люси. А если проиграет, то
терять ему нечего. Конец один: перегрузка и смерть. Но что это значит по
сравнению с жизнью человечества, жизнью Люси?
Мартел думал о том, что сегодня вечером у Адама Стоуна будут два
посетителя. Два сканнера. Два друга. Мартелу очень хотелось, чтобы
Парижански остался его другом. И от того, кто придет первым, зависело
будущее человечества.
Множеством огней засверкал в тумане Главный Космопорт. Мартел увидел
фосфоресцирующие очертания башен города, ставших непреодолимым барьером
для диких, будь то звери, машины или непрощенные. И тогда он обратился к
Богу: "Прошу тебя, помоги мне сойти за человека".
Мартел тщательно застегнул пиджак, прикрыв грудь с вмонтированным
контрольным блоком. Он посмотрелся в сканнерское зеркало, чтобы увидеть
свое лицо со стороны и придать ему больше жизни. По лицу должен струиться
пот - так он будет больше похож на человека, только что вернувшегося из
длительного полета. Оправив одежду и спрятав свой блокнот, Мартел подумал:
а куда же девать сканнерский палец? Если кто-то увидит его ноготь, то
сразу поймет, кто он. К нему отнесутся с почтением, но его сразу опознают.
Потом его наверняка остановят люди, которыми Содействие окружило Адама
Стоуна. А если сломать свой ноготь? Но разве можно сделать это?! Ни один
сканнер за всю историю Братства не сделал этого добровольно! Это будет
отказом от сканнерства. А такого не случалось никогда. Единственный выход
потом - это открытый космос. Мартел поднес палец ко рту и откусил свой
ноготь. Палец без ногтя представлял собой странное зрелище. Мартел
вздохнул.
Направившись к воротам города, Мартел спрятал руку и придал своим
мышцам силу вчетверо больше нормальной. Он начал сканнировать себя, но
вспомнил, что все индикаторы замаскированы. "Нужно действовать
решительно", - подумал он.
Дежурный остановил его, направив в грудь контроллер.
- Вы - человек? - произнес невидимый голос.
Мартел подумал, что будь он сейчас хаберменом, сила его поля
мгновенно отразилась бы на экране.
- Я - человек.
Мартел знал, что с тембром голоса у него сейчас все в порядке. Он
надеялся, что его не примут за кого-то из диких, которые постоянно
маскируются, чтобы проникнуть в города и порты человечества.
- Имя, номер, звание, цель, деятельность, время отбытия.
- Мартел, - он с трудом вспомнил свой старый номер (не сканнерский -
тридцать четвертый). - Четыре тысячи двести тридцать четыре. Родился в
семьсот восемьдесят втором году Космической эры. Звание - капитан. - Он не
лгал. Это было его реально существовавшее звание до того, как он стал
сканнером. - Цель исключительно личная, ни в коем случае не угрожающая
законам города. Отбыл из Внешнего Космопорта в две тысячи девятнадцатом
часу.
Теперь все зависело от того, поверят ему или будут проверять через
Внешний Космопорт.
Спокойный, однотонный голос произнес:
- Сколько времени вы хотите пробыть в городе?
Мартел ответил стандартной фразой:
- Сколько позволит ваше почтенное терпение.
Мартел стоял на холодном вечернем ветру и ждал.
Неожиданно тот же монотонный голос произнес:
- Капитан Мартел, номер четыре тысячи двести тридцать четыре тире
семьсот восемьдесят два, входите в город. Добро пожаловать. Нужны ли вам
еда, одежда, деньги, общение?
В голосе не было того гостеприимства, только деловитость. Да, в
обличье сканнера его принимали бы иначе. Пришли бы младшие офицеры,
направили бы ему в лицо свои фонарики и начали бы ожесточенно шевелить
губами или кричать в его глухие сканнерские уши. Значит, вот так принимают
капитана: сдержанно но довольно спокойно. Неплохо. Он ответил:
- Мне ничего не надо. Но у меня одна просьба, и я прошу город
отнестись к ней благосклонно. Здесь находится мой друг - Адам Стоун. Мне
нужно срочно поговорить с ним по личному делу.
- У вас назначено свидание с Адамом Стоуном?
- Нет.
- Город разыщет его. Какой у него номер?
- Я забыл.
- Вы забыли? Разве Адам Стоун не высокопоставленное лицо в
Содействии? Вы действительно его друг?
- Да, - Мартел намеренно заговорил раздраженно. - Дежурный, если вы
во мне сомневаетесь, позовите старшего.
- Я не сомневаюсь. Но почему вы не знаете номера своего друга? Ведь я
должен его зарегистрировать.
- Мы дружили в детстве. Он пересек... - Мартел хотел сказать
"открытый космос", но вспомнил, что этот термин в ходу у сканнеров, а не у
людей. - Он перебрался из этой колонии в другую, а теперь вернулся. Я
хорошо знал его когда-то сейчас разыскиваю. Да поможет нам Содействие!
- Мы верим вам. Адам Стоун будет найден.
Рискуя (на экране мог появиться сигнал тревоги, идентифицирующий
нечеловека), Мартел просунул руку под пиджак и включил свой сканнерский
спикер. Он попытался писать в блокноте своим затупленным пальцем, но
тщетно. Его уже начала охватывать паника, когда он обнаружил у себя
расческу, один из зубцов которой вполне мог исполнить роль ногтя. Мартел
написал: "Сканнер Мартел вызывает сканнера Парижански". Ответ пришел
незамедлительно: "Сканнер Парижански занят".
Мартел выключил спикер. Он уже знал, что Парижански где-то недалеко.
Неужели он уже в городе? Неужели он проник тайно? Нет, его бы засекли,
поднялась бы тревога, и пришлось бы обращаться за помощью в высокие
инстанции. Вероятней его будут подстраховывать другие сканнеры,
притворяясь, что явились в город поглазеть на хорошеньких женщин из
Галереи Наслаждения или посмотреть новые фильмы. Парижански где-то рядом.
Но вряд ли он проник тайно. Центральная сообщила, что он занят. Значит,
они регистрируют все его перемещения.
Опять раздался голос дежурного. В нем сквозило удивление:
- Адама Стоуна нашли. Его пришлось поднять с постели. Он просит
извинить его, но он не знает никакого Мартела. Хотите встретиться с ним
завтра утром? Город гостеприимно приютит вас.
Мартел исчерпал себя. Ему трудно было выдавать себя за человека,
потому что он вынужден был лгать. Он еле слышно произнес:
- Скажите ему, что он просто забыл меня, но мне необходимо с ним
поговорить.
- Будет исполнено.
И снова тишина, и враждебность звезд, и ощущение, что Парижански
где-то рядом. Сердце Мартела учащенно забилось. Он снизил напряжение в
контрольном блоке - и стал спокойнее. Сканнировать ему было нелегко.
В этот раз голос звучал дружелюбнее:
- Адам Стоун согласился встретиться с вами. Входите, добро
пожаловать.
Арка яркого света сфокусировала Мартела, а потом перекинула на одну
из самых высоких башен: наверное, это гостиница, и он в ней никогда не
останавливался. Мартел двинулся спортивной походкой по направлению луча и
взлетел, видя перед собой цель: открытое окно в башне зияло, словно
распахнутый рот великана.
У входа в башню стоял часовой:
- Вас ждут, сэр. Вы носите оружие?
- Нет, - проговорил Мартел, радуясь, что это правда.
Мартела пропустили через экран, чтобы проверить его слова, и он
увидел, как на экране вспыхнул огонек, предупреждая о том, что в гости
пожаловал сканнер, но часовой не заметил этого.
- Предупреждаю вас, что Адам Стоун вооружен. У него есть разрешение
на ношение оружия во благо города и Содействия. Об этом мы предупреждаем
всех, кто к нему приходит. Мартел понимающе кивнул и вошел.
Адам Стоун оказался низеньким, тучным и очень приятным человеком. Его
седые волосы стояли ежиком, низкий лоб не портил румяное и веселое лицо.
Он был очень похож на жизнерадостного гида из Галереи Наслаждения, но
никак не на человека, который побывал на самом краю открытого космоса и
победил его агонию.
Адам Стоун уставился на Мартела. Взгляд его выражал удивление, даже
некоторое раздражение, но никак не враждебность. Мартел сразу пошел
ва-банк:
- Вы меня не знаете. Мне пришлось солгать. Но меня действительно
зовут Мартел, и я не причиню вам зла. Я солгал, потому что мне очень нужно
было увидеть вас. Я знаю, что вы вооружены. Можете направить оружие прямо
на меня...
Стоун улыбнулся:
- А я ведь так и делаю.
Мартел увидел пистолет в ловких пухлых руках Стоуна.
- Отлично. Держите меня на мушке. Так вы мне будете больше верить.
Только прошу вас, снимите экран. Никаких сторонних наблюдателей. Это
вопрос жизни и смерти.
- Чьей жизни и чьей смерти? - лицо Стоуна оставалось спокойным, голос
- ровным.
- Вашей, моей и человечества.
- Вы странный человек. Ну, да ладно, - Стоун позвонил часовому. -
Снимите экран, пожалуйста.
Мартел услышал легкий шум возни, а потом в комнате стало очень тихо.
Адам Стоун спросил:
- Итак, сэр, кто вы? Что вам нужно?
- Я сканнер номер тридцать четыре.
- Вы сканнер? Я вам не верю.
Вместо ответа Мартел распахнул на груди пиджак и показал свой
контрольный блок. Стоун изумился. Мартел объяснил:
- Я обращен. Разве вы ничего подобного раньше не видели?
- Видел. Но я наблюдал это на животных, а не на людях. Поразительно!
Чего же вы хотите?
- Правды. Ведь вы не боитесь меня?
- Только не с этим, - и Стоун показал на свой пистолет.
- Что именно вас интересует?.
- Правда ли то, что вы открыли секрет агонии космоса?
Стоун заколебался, подыскивая слова.
- Прошу вас, быстрее. У нас мало времени. Расскажите, как вы это
сделали, но так, чтобы я мог вам поверить.
- Я загрузил корабли жизнью.
- Жизнью?
- Да. Я не знал, что такое великая агония космоса. Я обнаружил ее уже
в ходе эксперимента. Я отправлял в космос массы животных и растений. В
центре масс жизнь сохранялась. Я построил корабли - небольшие, конечно, и
отправил на них кроликов, обезьян...
- Это животные?
- Да. Маленькие животные. И они возвращались живыми и здоровыми. Они
оставались живы, потому что стены кораблей соприкасаясь с органической
жизнью, становились непроницаемыми для убийственной силы космоса. Я
испробовал многие виды животных и решил попробовать, как будут вести себя
существа, живущие в воде. Я остановился на устрицах. На устричных садках.
Большинство устриц погибло, но те, которые находились в центре садка,
выжили. Пассажиры тоже не пострадали.
- Пассажирами были животные?
- Не только. Я тоже.
- Вы?
- Я сам находился на корабле во время эксперимента. За период полета
я не только спал, но и бодрствовал. И, как видите, остался жив. Если
хотите, позовите своих братьев-сканнеров и посетите мой корабль. Я буду
рад принять на нем сканнеров. Завтра я буду показывать корабль Повелителям
Содействия.
Мартел спросил:
- Вы действительно один пересекли открытый космос?
- Да, один, - запальчиво ответил Стоун. - Посмотрите журнал своих
сканнеров, если не верите мне. Они не закупоривали меня в бутылке во время
полета.
Лицо Мартела засияло:
- Я верю вам. Это правда. Слава Богу! Никаких сканнеров, никаких
хаберменов больше не будет. И не нужно будет обращаться.
Стоун выразительно посмотрел на дверь, но Мартел, не понимая его
намека продолжил:
- Я должен сказать вам, что...
- Сэр, скажете мне утром. Наслаждайтесь своей обращенностью. Разве
это не приятно?
- Да, это очень приятно. Это ощущение нормальности - на некоторое
время. Но послушайте. Сканнеры поклялись уничтожить вас и ваше открытие.
- Что?!
- Они собрались вместе, проголосовали за вашу смерть и поклялись
привести приговор в исполнение. Ведь благодаря вашему открытию
Человечество не будет больше нуждаться в сканнерах. Значит, сканнеры будут
жить напрасно. Адам Стоун заволновался, но взял себя в руки:
- Вы сканнер. Вы собираетесь убить меня... или пытать?
- Поймите же наконец, я предал Братство. Берегите себя. Позовите
охрану, когда я уйду. Я постараюсь задержать того, кому поручили вас
убить.
И тут Мартел увидел в окне пятно. Пятно материализовалось и приняло
облик Парижански. Мартел понял, что Парижански запрограммирован на
экстра-скорость. И не думая о своей обращенности, Мартел сунул руку в
контрольный блок и настроил себя на ту же экстра-скорость. Волны огня -
точь-в-точь как при великой агонии, но еще горячее - захлестнули его. Он
напрягся и повернул лицо к Парижански так, чтобы тот сумел прочитать по
его губам: "Экстренный случай".
Стоун медленно отступал, а Парижански одними губами беззвучно
произнес:
- Уйди с дороги! Я выполняю приказ!
- Я знаю. Но я не пущу тебя. Не пущу. Открытие Стоуна необходимо
спасти.
Мартел с трудом читал по губам Парижански - боль застилала ему глаза.
Он думал: "Боже! Помоги мне! Дай мне выдержать эту перегрузку!
Парижански тем временем настаивал:
- Уйди! Не препятствуй выполнению решения Братства.
Он подал знак: "Я выполняю свой долг. Нуждаюсь в помощи".
Мартел задыхался, хватая ртом воздух. Он попробовал в последний раз:
- Парижански, друг, друг мой, остановись. Остановись!
"Никогда еще сканнер не убивал сканнера", - пронеслось у него в
мозгу.
Парижански подал знак: "Ты непригоден для исполнения своего долга. Я
принимаю исполнение на себя."
Мартел подумал: "Впервые! За всю историю Братства!" - и, бросившись к
мозговому подблоку Парижански, поставил регулятор в положение
"Перегрузка". Глаза Парижански расширились от ужаса: он понял. И тут же
начал оседать на пол.
Мартелу все же хватило сил дотянуться до своего собственного
контрольного блока. Он не знал, сможет ли отключить экстра-скорость.
Действуя вслепую, он мог убить себя, подвинув регулятор к отметке
"Смерть". Ему хотелось крикнуть: "Сканнеров! Позовите сканнеров!
Помогите!.." Но на него упала ночь. И тиски абсолютной тишины сжали мозг.
Очнувшись, Мартел увидел лицо Люси. Он широко раскрыл глаза и
обнаружил, что слышит (слышит!) ее счастливый плач, ее дыхание. Он слабо
произнес:
- Еще обращен? Жив?
И тут второе лицо всплыло рядом. Лицо Адама Стоуна. Мартел настроился
читать по его губам, но не смог. И вдруг понял, что слышит голос Адама
Стоуна:
- ...Не обращен. Понимаешь? Не обращен!
Мартелу хотелось крикнуть: "Но я слышу! Я ощущаю!". У него ничего не
получилось, но они поняли его без слов.
Адам Стоун заговорил снова:
- Вы прошли обратное превращение. Из сканнера в человека. Вы первый!
Я не представлял, как это получится, но теория сработала. Вы все думали,
что Содействие выбросит сканнеров на свалку? Конечно, нет, вы все станете
людьми. Лишь хабермены будут умирать по мере возвращения из полетов. Они
больше не нужны. А сканнеров мы сделаем людьми. Понимаете? Вы стали
первым. Успокойтесь, пожалуйста.
Адам Стоун улыбнулся. За ним промелькнуло лицо одного из Повелителей
Содействия. Оно тоже светилось улыбкой. Потом оба исчезли. Мартел
попытался сканнировать себя, но не смог. Люси смотрела на него с любовью и
нежностью:
- Любимый, мы снова вместе! Ты вернулся!
Мартел провел рукой по груди в поисках своего контрольного блока. Там
ничего не было. Блок исчез. Он стал человеком. И остался жив.
Едва успокоившись, Мартел заволновался снова. Еще одна мысль
встревожила его. Он хотел было написать - ведь Люси любила, когда он
писал, а не ревел, - но не обнаружил у себя ни сканнерского пальца, ни
блокнота. Тогда он заговорил:
- А сканнеры?
- Да, милый, что?
- Что со сканнерами?
- Со сканнерами? У них все в порядке. Некоторых остановили, когда они
пытались бежать, включив экстра-скорость. Содействие обнаружило их всех, и
они сейчас счастливы. Ты, знаешь, милый, - она засмеялась, - многие не
хотели становиться людьми. Но Стоун и Содействие убедили их.
- А Вомакт?
- У него все отлично. Сейчас он обращен и скоро превратится в
человека. Он уже вел переговоры в Содействии о новой работе для сканнеров.
Вы будете верховными представителями человечества в космосе. Правда,
хорошо? А Вомакт будет над вами главным. Сканнеры будут водить корабли в
космос, и ваше Братство не исчезнет. А сейчас обратное превращение
проходит Чанг. Скоро ты его увидишь.
Вдруг ее лицо помрачнело. Она взглянула на него озабоченно и сказала:
- Я должна признаться тебе. Ты же все равно будешь спрашивать. Один
несчастный случай все-таки произошел. Но только один. Твой друг забыл
просканнировать себя в нужную минуту и умер от перегрузки.
- Мой друг?
- Да. Твой друг... Парижански.
Он силился вспомнить, каким он был, когда у него еще не было блока
хабермена, когда он был подвержен буре эмоций, которые мозг поставляет в
тело, а тело - в мозг. Тогда он не умел сканнировать. Он не был сканнером.
Мартел уже знал, что поразило его.

ПЛАНЕТА ШЕОЛ

Огромная разница была в том, как обращались с Мерсером на лайнере и
на челноке. Когда стюарды лайнера приносили ему еду, они откровенно
насмехались над ним.
- Кричи громче и усерднее, - издевался стюард с крысиным лицом, - и
тогда мы все узнаем тебя во время радиотрансляции наказания в день
рождения Императора.
Другой, жирный, облизал кончиком влажного красного языка свои полные,
ярко-алые губы и добавил:
- Будь благоразумен, мужик. Если не возьмешь себя в руки, то
наверняка сыграешь в ящик, как уже было со многими. Случается и
приятное... как там это называется... Может, ты станешь женщиной. А может,
превратишься сразу в двоих людей... Послушай-ка, браток, если это
действительно безумно забавно, дай мне знать...
Мерсер ничего не ответил. У него было достаточно собственных проблем,
чтобы не задумываться об издевательствах.
На челноке все было по-другому. Биофармацевтический персонал работал
споро и без эмоций. С него быстро сняли кандалы и оставили их на лайнере.
Когда он ступил на борт челнока полностью обнаженный, его тщательно
осмотрели, словно диковинное растение или экспонат для хирургических
изысканий. Они были даже почти радушны в своей профессиональной сноровке.
С ним обращались не как с преступником, а как с подопытным экземпляром.
Мужчины и женщины, облаченные в медицинские халаты, осматривали его
так, будто он уже был мертвым.
Он пытался говорить. Мужчина постарше и солидней остальных, произнес
твердо и ясно:
- Не беспокойтесь о собеседовании. Я сам переговорю с вами очень
скоро. То, чему вы сейчас подвергаетесь, всего лишь предварительная
подготовка с целью определения вашего физического состояния. Повернитесь,
пожалуйста.
Мерсер повернулся. Санитар натер его спину каким-то сильным
антисептиком.
- Сейчас начнутся уколы, - сказал один из техников, - но ничего
серьезного или болезненного. Мы определяем плотность различных участков
вашей кожи.
Мерсер, раздосадованный таким равнодушием, заговорил тотчас, как
только игла резко и довольно неприятно вонзилась чуть выше шестого
позвонка:
- Вам известно, кто я?
- Да, разумеется, мы знаем, кто вы, - раздался женский голос. - Все
данные об этом имеются в вашем личном деле. Главврач поговорит с вами
позднее, и вы сможете рассказать ему о вашем преступлении, если захотите.
А пока потише. Мы проверяем вашу кожу, и вы будете чувствовать себя
гораздо лучше, если эта процедура не затянется по вашей вине.
Честность заставила ее добавить:
- Да и мы получаем более достоверные данные.
В своей работе они не теряли напрасно времени. Он исподволь наблюдал
за их действиями. В поведении врачей ничего не свидетельствовало, что они
являются дьяволами во плоти, орудовавшими в преддверии ада, ничего не
указывало на то, что это был спутник планеты Шеол, окончательное и крайнее
место наказания и позора. На вид они были такими же медицинскими
работниками, как и в прежней его жизни до совершения преступления,
которому не было названия.
Они переходили от одной процедуры к другой. Женщина в хирургической
маске жестом велела ему приблизиться.
- Ложитесь, пожалуйста.
Еще никто не говорил Мерсеру "пожалуйста" с того самого момента, как
стражники схватили его в одном из закоулков дворца. Он повиновался
просьбе, и лишь затем увидел, что у изголовья стола прикреплены наручники.
Он застыл.
- Ложитесь, пожалуйста, - настоятельно повторила врач. Двое или трое
ее коллег повернулись и смотрели на них. Это повторное "пожалуйста"
поразило его. Он должен был что-то сказать. Ведь это были люди, и он снова
почувствовал себя личностью. Его голос возвысился и, почти истерически, он
спросил у нее: - Пожалуйста, мэм, скажите: сейчас начнется наказание?
- Здесь никого не наказывают, - ответила женщина. - Это спутник, а не
планета. Взбирайтесь на стол. Мы сейчас произведем первичную обработку
кожи с целью ее уплотнения, а затем вы поговорите с главврачом. Вот
тогда-то и сможете рассказать о своем преступлении...
- А вам известно в чем мое преступление? - спросил он, будто это была
его соседка, с которой он только что поздоровался.
- Конечно нет, - улыбнулась она, - но все люди, которые прибывают к
нам, считаются преступниками. Кто-то так решил, иначе их бы здесь не было.
Большинство посетителей стараются рассказать о своих личных злодеяниях.
Только не задерживайте меня. Я специалист по подготовке кожи, и там, на
поверхности Шеола, вам очень пригодится наша добросовестная работа. А
когда будете говорить с шефом, вы найдете о чем поговорить помимо вашего
преступления.
Он повиновался.
Еще одна личность в маске, по всей вероятности девушка, взяла его
руки своими прохладными нежными пальчиками и вставила их в наручники на
столе таким образом, каким ему еще не доводилось видеть. До сих пор ему
казалось, что он освоил все орудия пыток, какие только имеются в Империи,
но это было чем-то совершенно иным.
Санитар отступила.
- Готово, доктор.
- Что вы предпочитаете, - спросила специалист по обработке кожи, -
определенную дозу мучений или несколько часов без сознания?
- А почему я должен желать боли? - вопросом на вопрос ответил Мерсер.
- Некоторые хотят, - пояснила женщина. - Думаю, это зависит от того,
как с ними обращались перед отправкой сюда. По-моему, ментальным
наказаниям вас не подвергали?
- Нет, - ответил Мерсер, - сия чаша меня миновала. - А про себя
подумал, что не знал, что пропустил что-то.
Он вспомнил последнее судебное разбирательство, себя, опутанного
проводами и подключенного к стенду дачи показаний. Комната была высокой и
мрачной. Яркий голубой свет падал на судейскую трибуну, головные уборы
юристов казались фантастической пародией на митры епископов давным-давно
минувших дней. Судьи переговаривались между собой, но он не мог их
слышать. Внезапно звукоизоляция отключилась, и он услышал, как один из них
сказал:
- Взгляните на это бледное сатанинское обличье. Такой тип как этот
может быть способен на что угодно. Я за Смертную Казнь.
- А может планета Шеол? - полюбопытствовал другой голос.
- Обитель дромозэ, - согласился третий, - как ничто лучше подходит
ему.
Один из инженеров суда заметил, что подсудимый слышит все, что ему не
положено. Тотчас же Мерсера отключили от происходящего за судейской
трибуной. Тогда ему казалось, что он прошел через все, что только может
изобрести человеческий разум в жестокости.
Однако, эта женщина сказала, что он не подвергался ментальным пыткам.
Был ли во всей Вселенной кто-нибудь хуже его самого? Там, на Шеоле, должно
быть, уйма людей. Они никогда не возвращались.
Теперь он будет одним из них. Будут ли они хвастаться перед ним тем,
что натворили и из-за чего попали в это место?
- Вы просили это, - сказала женщина-специалист. - Сейчас я введу вам
обычное обезболивающее. Не поддавайтесь панике, когда проснетесь. Ваша
кожа будет утолщена и задублена с помощью химических и биологических
средств.
- Будет больно?
- Конечно, - сказала она. - Но выбросьте все из головы. Мы не
наказываем вас. Боль здесь - это обычная медицинская боль. Каждый проходит
через это, когда подвергается хирургической операции. Само наказание, если
вам угодно назвать это так, начинается внизу, на Шеоле. Нашей единственной
целью является обеспечить вас способностью выжить после прибытия туда. По
сути, мы заранее спасаем вашу жизнь. А пока что вы избавите себя от
множества хлопот, если проникнетесь сознанием того, что ваши нервные
окончания будут реагировать на изменение кожи. Лучше, если вы будете
готовы к крайнему неудобству, которое испытаете, когда придете в себя. Но
тогда мы тоже сможем вам помочь. - Она опустила вниз какую-то огромную
рукоятку, и Мерсер потерял сознание.
Когда он пришел в себя, то, хотя и лежал в обычной больничной палате,
но ему казалось, что он жарится на огне. Он поднял руку, чтобы убедиться,
что она пылает, но рука была такой же как и всегда, за исключением
некоторого покраснения и небольшой припухлости. Он попытался повернуться.
Огонь, который его жег, перерос во вспышку жгучей боли, и он прекратил
попытки вертеться в постели. Не в состоянии владеть собой, он застонал.
- Вы готовы к легкому обезболиванию? - произнес голос. Это была
сестра. - Не дергайте головой, и я дам вам пол-ампулы наслаждения. После
этого ваша кожа не будет вас беспокоить.
Она надела ему на голову какую-то мягкую шапочку. На вид это
приспособление было металлическим, но прикосновение его напоминало шелк.
Ему пришлось глубоко вонзить ногти в ладони, чтобы не забиться на
постели.
- Кричите, если хотите, - сказала она. - Многие так поступают.
Пройдет всего минута или две, после чего шапка найдет нужное место в вашем
мозге.
Она отошла в угол и сделала что-то такое, чего он не мог видеть.
Щелкнул выключатель.
Он продолжал ощущать жжение, но почему-то перестал обращать на это
внимание. Его мозг наполнился восхитительным наслаждением, которое,
казалось захлестывало его от головы и до нервных окончаний. Ему довелось в
свое время бывать во дворцах наслаждения, но никогда прежде он не ощущал
ничего подобного.
Он хотел поблагодарить девушку, и повернулся в кровати, чтобы видеть
ее, но острая боль пронзила все его тело. А пульсирующее наслаждение,
источавшееся из головы и передающееся по позвоночнику во все нервы, было
настолько сильным, что боль, отдававшаяся в них, была будто
несущественной.
Девушка стояла в углу совершенно неподвижно.
- Спасибо вам, сестра, - пробормотал он.
Она не ответила.
Он присмотрелся и, хотя было очень трудно сосредоточиться, так как
огромные волны наслаждения непрерывно прокатывались по его телу, будто
симфония, записанная в нервных посланиях. Но все же сфокусировал взгляд и
увидел, что металлическая шапочка была также и на ней.
Он показал пальцем на нее.
Ее лицо до самой шеи, покрылось румянцем. Она мечтательно произнесла:
- Вы кажетесь мне очень хорошим человеком. Я думаю, вы не донесете на
меня...
Он улыбнулся ей, как ему казалось дружеской улыбкой, но когда боль
обжигала кожу, а наслаждение разрывало голову, было невозможно сказать,
каким образом выглядело в действительности его лицо.
- Но это же противозаконно, - сказал он.
- Это карается, но, боже мой, как это прекрасно! А как же нам
выдерживать все это? - посетовала сестра. - Вы прибываете сюда и
разговариваете как обычные люди, а затем отправляетесь вниз, на Шеол. Там
с вами происходят самые разные ужасы. Затем станция на поверхности
пересылает сюда различные части ваших тел... снова и снова. Может быть, я
десять раз увижу вашу голову, быстро замороженную, готовую к разрубу,
прежде чем закончатся мои два года. Вам, узникам, не мешало бы знать, как
мы страдаем, - тихо напевала она, находясь все еще в состоянии счастливого
расслабления, вызванного волнами наслаждения. - Лучше бы вам сразу умереть
попав туда, и не донимать нас своими мучениями. Вы знаете, мы можем
слышать, как вы кричите. Вы продолжаете оставаться людьми и после того,
как Шеол начинает на вас воздействовать... Почему вы так поступаете,
Мистер Подопытный? - Она глупо ухмыльнулась. - Почему вы не щадите наших
чувств? Думаю, не удивительно, что такая девушка как я, вынуждена время от
времени устраивать себе небольшую встряску. Все это слишком похоже на
бесконечный страшный сон, и я не против того, чтобы вы поскорее были
готовы к отправке на Шеол. - Она, покачиваясь, подошла к его койке. -
Снимите с меня, пожалуйста, этот колпак. У меня нет сил поднять руки.
Мерсер увидел, как руки его задрожали, когда он потянулся к ее
колпаку. Пальцы его прикоснулись к шелковистым волосам девушки и он понял,
что это самая красивая девушка из всех, к которым когда-либо прикасался.
Он почувствовал, что всегда любил ее и будет любить. Колпак упал с ее
головы. Девушка выпрямилась, застыв на мгновение, прежде чем опустилась на
стул. Некоторое время веки ее были прикрыты, а дыхание глубоким.
- Одну минутку, - произнесла она почти нормальным голосом. - Еще
минуту, и я займусь вами. Единственная возможность получить такую встряску
случается, когда вы, наши пациенты, проходите обработку кожи.
Она повернулась к зеркалу, чтобы поправить прическу. Говоря с ним,
повернувшись к нему спиной, она как бы мимоходом спросила:
- Надеюсь я ничего не рассказывала вам о том, что делается внизу?
На голове Мерсера колпак все еще оставался. Он всем сердцем любил эту
красавицу, которая подарила ему такие восхитительные мгновения. Он готов
был расплакаться от мысли, что она уже не испытывает того наслаждения,
которого сам он еще не лишен, и ни при каких обстоятельствах не сказал бы
чего-то такого, что могло ее обидеть. Он был уверен: она ничего не
говорила о том, что твориться там "внизу" - вероятно, это одна из
распространенных тем разговоров на работе, и поэтому заверил ее:
- Вы ничего не говорили. Абсолютно ничего.
Она подошла к койке, склонилась над ним и поцеловала его в губы.
Поцелуй был таким же далеким, как и боль. Он просто-напросто ничего не
почувствовал. Ниагара пульсирующего наслаждения, затопившая его сознание,
не оставляла места обычным чувствам. Но ему нравилось ее дружеское
участие. Угрюмый рассудительный уголок его сознания шептал ему, что
наверняка в последний раз его целует женщина, но сейчас это было не
существенным.
Умелыми пальцами она поправила его колпак:
- Вот так. Ты парень - что надо. Я сейчас притворюсь рассеянной и
забуду снять колпак, он останется на твоей голове до прихода врача.
Мило улыбнувшись, она прижалась к его плечу и поспешила уйти. Подол
ее белого халата на мгновение приподнялся, и он увидел насколько красивы
ее ноги.
Она была прекрасна, только вот колпак... О, этот колпак, вот что было
самым главным сейчас! Он прикрыл глаза и отдался волнам наслаждения,
которые стимулировали устройство в особых центрах мозга. Кожу все еще
жгло, но это беспокоило его в такой же мере, как и стоящий в углу стул.
Боль казалась еще одним из предметов обстановки этой комнаты.
Жесткое прикосновение к локтю заставило его открыть глаза. Рядом с
койкой стоял пожилой мужчина внушительного вида и, ухмыляясь, смотрел на
него.
- Она снова сделала это, - произнес он.
Мерсер покачал головой, стараясь всем своим видом показать, что юная
сестра не сделала ничего плохого.
- Меня зовут доктор Вомакт, - представился старик, - и я намерен
сейчас же снять с вас этот колпак. Вы снова испытаете боль, но я уверен,
она будет не столь сильной. Вам дадут этот колпак еще несколько раз,
прежде чем вы покинете нас.
Быстрыми уверенными движениями он снял устройство с головы Мерсера.
Тот едва не скрутился от острой боли по всему телу. Он закричал, а
затем увидел, что доктор Вомакт спокойно изучает его реакцию.
- Теперь... немного легче сейчас, - задыхаясь, произнес Мерсер.
- Я знал, что так и будет, - подтвердил врач. - Я вынужден был снять
колпак, чтобы поговорить с вами. У вас имеется несколько возможностей.
- Да, доктор, - тяжело дыша, проговорил Мерсер.
- Не хотите ли рассказать мне о своем проступке?
Перед мысленным взором Мерсера пронеслись ослепительно-белые стены
дворца, залитые ярким солнечным светом, и слабое мяуканье каких-то
созданий, когда он дотрагивался до них. Он напряг свои руки, ноги, спину и
сцепил челюсти.
- Нет, - возразил он, - я не хотел бы говорить об этом. Этому
преступлению нет названия. Против императорской семьи...
- Отлично, - кивнул врач, - это здоровый, нормальный подход.
Преступление - это уже прошлое. Впереди - ваше будущее. Теперь я могу
разрушить ваш разум прежде чем вы спуститесь туда... если, конечно, вы
захотите.
- Но это противозаконно, - возразил Мерсер.
Доктор Вомакт улыбнулся тепло и доверительно:
- Конечно. Многое противоречит человеческому праву. Но есть еще и
законы науки. Ваше тело там, на Шеоле, будет служить науке. Мне
безразлично, содержит ли это тело разум Мерсера или разум какого-нибудь
моллюска. Мне нужно лишь оставить небольшую часть мозга, чтобы это тело
могло передвигаться, но я могу забрать из него ваши воспоминания и
привычки, и тогда у него будет реальный шанс стать счастливым. Выбирайте,
Мерсер. Хотите остаться самим собой, или нет?
Мерсер нерешительно покачал головой.
- Не знаю...
- Я рискую, - пояснил доктор Вомакт, - предоставляя вам подобную
возможность. И на вашем месте предпочел бы воспользоваться представившимся
случаем. Там, внизу, в высшей степени скверно.
Мерсер посмотрел на полное, широкое лицо врача. Он не доверял его
располагающей улыбке. Возможно, это уловка, чтобы увеличить его наказание.
Жестокость Императора общеизвестна. Например: происшествие со вдовой его
предшественника, Ее Величество леди Да. Она была моложе Императора, и он
послал ее в такое место, по сравнению с которым даже смерть была бы актом
милосердия. Если уж он приговаривал к заключению на Шеоле, то почему же
этот врач пытается нарушить закон? Может быть, врач сам был подвергнут
гипнотическому внушению и теперь просто не представляет, что предлагает?
Очевидно, по выражению лица пациента доктор Вомакт все понял.
- Ну, ладно. Вы отказываетесь. Хотите забрать с собой вниз и свое
сознание. Совесть моя чиста... И я не настаиваю на своем предложении.
Полагаю, следующее мое предложение вы отвергнете тоже. Не хотите ли, чтобы
вам удалили глаза перед отправкой вниз? Без зрения жизнь там будет много
удобнее. Я точно это знаю, судя по голосам, записываемым нами для
профилактических трансляций. Я могу прижечь зрительные нервы и больше у
вас уже никогда не будет возможности увидеть белый свет.
Мерсер раскачивался из стороны в сторону. Свирепая боль перешла в
повсеместный зуд, но раны его духа жгли сильнее, чем ожоги кожи.
- Так вы и от этого отказываетесь?
- Думаю... да.
- Тогда мне остается только подготовиться. Если хотите, на время вам
наденут колпак.
- Прежде чем на меня его наденут, не могли бы вы в нескольких словах
рассказать, что происходит там, внизу? - спросил Мерсер.
- Не много, к сожалению, - ответил доктор Вомакт. - Там есть
служащий. Он человек, но не человеческое существо. Он гомункулус,
выведенный из рогатого скота. Он разумен и весьма добросовестен. Вас,
подопытных, выпускают на поверхность Шеола. А там обитают дромозэ -
специфическая форма жизни. Когда дромозэ внедряется в ваше тело, Б'Дикат -
так зовут нашего служащего - вырезает их из вас под наркозом и пересылает
сюда. Мы замораживаем тканевые культуры, а они совместимы почти с любой
формой жизни, основанной на кислородном обмене. Половина всех операций по
хирургическому восстановлению органов во Вселенной производится с помощью
наших "доноров". Безусловно, Шеол - весьма здоровое место, поскольку
выживание здесь гарантировано. Там вы не умрете.
- Вы имеете в виду, - уточнил Мерсер, - что мое наказание будет
длиться вечно?
- Я не говорил этого, - пояснил доктор. - Ну, а если и сказал... то
это не точная формулировка, извините. Вы не умрете быстро. Не могу сказать
вам, как долго вы там проживете. И помните, какие бы неприятности вы не
испытывали, образцы, присылаемые Б'Дикатом, помогают тысячам людей на всех
обитаемых мирах. Помните это. Ну, а теперь наденьте колпак.
- Лучше я еще поговорю с вами, - покачал головой Мерсер. - Возможно,
в последний раз.
Доктор Вомакт как-то странно посмотрел на него. - Если вы можете
терпеть боль, то, пожалуйста, говорите.
- Могу ли я совершить самоубийство там, внизу?
- Не знаю, - сказал доктор. - Такого еще не случалось. Хотя, судя по
голосам, можно подумать, что они желают этого.
- Возвращался ли кто-нибудь когда-либо с Шеола?
- Нет, с тех пор, как это было запрещено законом четыреста лет назад.
- Можно ли там разговаривать с другими?
- Да.
- Кто будет меня там наказывать?
- Никто! Какой вы глупец! - закричал доктор Вомакт. - Это не
наказание. Людям очень не нравится находиться на Шеоле, и поэтому, считаю,
лучше содержать там осужденных, чем добровольцев. Там нет никого, кто бы
был настроен против вас.
- Нет надсмотрщиков? - переспросил Мерсер с тоской в голосе.
- Ни надсмотрщиков, ни правил, ни ограничений. Единственно лишь Шеол
и Б'Дикат для присмотра за вами. Вы все-таки хотите, чтобы и ваша память,
и зрение остались у вас?
- Да, я хочу сохранить их, - отрезал Мерсер. - Уж если я зашел так
далеко, то пройду и оставшийся путь.
- Тогда давайте я надену вам колпак, чтобы вы получили повторную
порцию, - предложил Вомакт.
Он приладил устройство столь же быстро и нежно, как и медсестра. Но
не похоже было, что и он наденет колпак.
Внезапно хлынувший поток наслаждений был подобен буйному опьянению.
Горение кожи ушло уменьшилось. Врач находился неподалеку, но для Мерсера
это не имело никакого значения. Он не боялся Шеола. Пульсации счастья,
истекающие из его мозга, были столь велики, что не оставляли места страху
и боли.
Доктор Вомакт протянул руку.
Мерсер удивился, зачем он это сделал, но затем понял, что этот
замечательный и добрый человек захотел обменяться с ним рукопожатием. Он
поднял свою. Она была тяжелой, но ощущение счастья не покидало его.
Они пожали руки. "Это любопытно, - подумал Мерсер, - ощущать
рукопожатие сквозь двойной слой - церебрального наслаждения и кожной
боли".
- Прощайте, господин Мерсер, - произнес доктор Вомакт. - Прощайте.
Доброй-доброй вам ночи...

Спутник был местом гостеприимным. Сотни часов, последовавших за
разговором Мерсера с доктором, были долгим причудливым сном.
Еще дважды молоденькая сестра прокрадывалась в его палату, где
надевала на него колпак и сама пользовалась таким же одновременно; еще
несколько ванн закалили его тело. Под сильным местным наркозом ему удалили
зубы и заменили резцами из нержавеющей стали. При помощи искрового
облучения окончательно была снята кожная боль. Специальной обработке
подвергались ногти на руках и ногах. Постепенно они превратились в грозные
когти; как-то ночью он провел ими по алюминиевой койке и обнаружил
глубокие отметки на металле.
Сознание его все это время было притупленным.
Временами ему казалось, что он дома с матерью, вновь стал маленьким и
ему больно. Иногда, когда на голове был шлем, он корчился от смеха на
койке, думая о том, что сюда посылают для наказания, а на самом деле все
это ужасно забавно. Не было тут ни разбирательств, ни допросов, ни судей.
Пища была хорошей, но об этом он почти не задумывался. Колпак означал для
него гораздо большее. Даже бодрствуя, разум его оставался сонным.
Наконец с колпаком на голове его поместили в адиабатический модуль -
одноместную ракету, которую запускали со спутника на планету. Он был
полностью закрыт, кроме лица.
Доктор Вомакт, казалось, вплыл к нему в помещение.
- Вы - сильный человек, Мерсер, - крикнул врач, - очень сильный! Вы
меня слышите?
Мерсер кивнул.
- Мы желаем вам всего хорошего, Мерсер. Независимо от того, что с
вами случится, помните, вы помогаете очень многим людям здесь, наверху.
- Могу я взять с собой колпак?
В ответ доктор Вомакт снял с него колпак. Двое помощников сняли
крышку модуля, оставив Мерсера в полной темноте. Сознание его стало
проясняться, и он в панике заметался внутри своего плотного облачения.
Раскат грома и вкус крови на губах.
Следующее, что он почувствовал, был холод. Гораздо более
пронзительный и леденящий, чем это было в палатах и операционной на
спутнике. Кто-то осторожно поднял его.
Он открыл глаза. Огромное лицо, раза в четыре крупнее самого крупного
человеческого лица, которое ему доводилось видеть в жизни, глядело на
него. Огромные карие глаза, похожие на коровьи в своей трогательной
безобидности, двигались из стороны в сторону, пока его гигантский
обладатель проверял упаковку Мерсера. Лицо принадлежало приятному мужчине
средних лет, чисто выбритому, с волосами каштанового цвета, чувственными
полными губами и огромными, но здоровыми, желтыми зубами, обнажившимися в
слабой улыбке. Он увидел, что лежавший открыл глаза, и заговорил глубоким
и зычным, дружелюбным голосом:
- Я - ваш самый лучший друг. Зовут меня Б'Дикат. Но вам нет нужды
прибегать к этому имени. Зовите меня просто Друг, и я при необходимости
всегда окажу вам помощь.
- Мне больно, - произнес Мерсер.
- Все верно. У вас болит каждая клетка. Это из-за длительного
падения, - пояснил Б'Дикат.
- Можно получить колпак? - взмолился Мерсер; это прозвучало скорее
как требование, а не как вопрос. Ему казалось, что все в дальнейшем будет
так, как он сейчас поведет себя.
Б'Дикат рассмеялся:
- У меня здесь нет ни одного. Я и сам бы им воспользовался. Так, во
всяком случае, думают они... Зато у меня есть кое-что другое, гораздо
лучшее. Не бойся, приятель. Уж я-то поставлю тебя на ноги.
Мерсер с сомнением посмотрел на него. Если колпак доставлял ему
счастье на спутнике, то нужна хоть какая-то электростимуляция мозга, чтобы
преодолеть мучения, ожидающие его на поверхности Шеола.
Смех Б'Диката глухо заполнил помещение:
- Вы слышали когда-нибудь, что такое _к_о_н_д_а_м_и_н_?
- Нет, - признался Мерсер.
- Это наркотик такой силы, что фармакологи запрещают даже упоминать о
нем.
- И у вас он есть? - с надеждой спросил Мерсер.
- У меня есть кое-что получше.
Суперкондамин!
Он назван так в честь одного из городов Новой Франции, где был
впервые изобретен. Химики добавили к его молекуле еще одну молекулу
водорода. Что привело к настоящему перевороту. Если вы примете его в своем
нынешнем состоянии, то через три минуты умрете.
Однако же, эти три минуты покажутся вам тысячью годами полного
счастья.
Б'Дикат выразительно закатил свои карие волоокие глаза и причмокнул
сочными губами, показав необычных размеров язык.
- Какая же тогда от него польза?
- Вы сможете принимать его, - ответил Б'Дикат. - Да, сможете, но
только после того, как подвергнетесь воздействию дромозэ за пределами
этого помещения. Вы сможете пользоваться всеми положительными качествами
этого препарата и не будете страдать от плохих. Хотите кое-что посмотреть?
"Какой тут может быть ответ, кроме утвердительного, - мрачно подумал
Мерсер. - Он, видимо, думает, что у меня есть возможность покинуть эту
планету по своему усмотрению?"
- Посмотрите в окно, - предложил Б'Дикат, - и расскажите, что видите.
Атмосфера была ясной. Поверхность Шеола напоминала пустыню
горчично-желтого цвета с зелеными полосами, образованными лишайником и
низкорастущим кустарником, который, по-видимому, едва сопротивлялся
нескончаемым сильным иссушающим ветрам. Пейзаж был однообразен. В
двух-трех сотнях ярдов виднелась группа ярких розовых предметов, которые
казались живыми, но расстояние не позволяло Мерсеру сделать какое-нибудь
определенное заключение. Еще дальше, в самом правом углу зрения окна,
виднелась статуя, представляющая собой огромную человеческую ногу, высотой
с шестиэтажный дом. Мерсеру видно не было, чем эта нога заканчивалась.
- Вижу большую ногу, - начал он, - но...
- Что "но"? - тут же перебил его Б'Дикат, словно ребенок, скрывающий
правильный ответ загадки. По сравнению с любым из пальцев этой огромной
ноги, Б'Дикат казался карликом.
- Но ведь это не может быть настоящей ногой? - усомнился Мерсер.
- Она - настоящая, - заверил его Б'Дикат. - Это - капитан
первопроходец Альварес, первооткрыватель планеты. Через шестьсот лет он
все еще в прекрасном состоянии. Конечно, почти весь поражен дромозэ, но
мне кажется, у него еще осталось не так уж мало человеческого сознания.
Знаете, что я делаю?
- Что?
- Я даю ему шесть кубических сантиметров суперкондамина, а он в ответ
мне фыркает... Настоящее счастливое фырканье. И тот, кто этого не видел,
может подумать, что происходит извержение вулкана. Вот что делает
суперкондамин! И вы тоже будете его получать. Вам очень и очень повезло,
Мерсер. У вас есть такой друг, как я. А у меня есть шприц. Я делаю за вас
всю работу, а удовольствие получаете вы. Разве это не приятный сюрприз?
"Ты лжешь, - подумал Мерсер. - Лжешь! Откуда же исходят крики,
которые мы все слышим в передачах, как напоминание о Дне Наказания? Почему
врач предлагал выжечь мне глаза или уничтожить?"
Человек-корова печально следил за ним, выражение его лица отражало
муку.
- Вы не верите мне, - сказал он.
- Не совсем, - попытался смягчить Мерсер. - Только считаю, что вы
чего-то не договариваете.
- Не так уж и много, - кивнул Б'Дикат. - Когда дромозэ нападут на
вас, это шокирует. Состояние будет хуже некуда, когда вы увидите, что у
вас начнут отрастать новые части тела: головы, почки, руки. У меня здесь
есть парень, который отрастил за один сезон тридцать восемь рук. Я забрал
все, заморозил и переправил наверх. Я стараюсь хорошо заботиться о живущих
здесь. Вам, наверное, первое время будет не по себе, вы будете кричать,
переживать, но помните - стоит вам только позвать меня: "Друг!", и у вас
будет лучший уход во Вселенной. А теперь скажите: хотите ли яичницу? Сам я
не ем жареные яйца, но большинство настоящих людей их любят.
- Яйца? - удивился Мерсер. - Какое отношение имеют яйца ко всему, что
здесь происходит?
- Почти никакого. Это просто угощение для людей. В вашем желудке
должно быть что-нибудь перед тем, как вы выйдете наружу. Это позволяет
лучше перенести первый день.
Мерсер с недоверием смотрел, как огромный человек вынул из
холодильника два драгоценных яйца, умело разбил их и бросил на небольшую
сковороду, которую поместил в нагревательное поле в центре стола.
- Друг, да? - ухмыльнулся Б'Дикат. - Вы еще убедитесь, что я - добрый
друг. Когда выйдете наружу, помните об этом.
Наружу Мерсер вышел через час.
В каком-то необычном умиротворении с самим собой он стоял у двери.
Б'Дикат по-братски подтолкнул его. Это было сделано доброжелательно, чтобы
приободрить.
- Не заставляй, приятель, одевать меня свинцовый скафандр. - Мерсер
заметил скафандр размером с каюту обычного космического корабля, висевший
на стене в соседней комнате. - Когда я закрою эту дверь, - продолжал
Б'Дикат, - то откроется наружная, - и останется только сделать несколько
шагов вперед.
- И что же тогда произойдет? - поинтересовался Мерсер, у которого от
страха желудок сжался в крохотный комочек и перехватило дыхание.
- Опять тебе нужно повторять все сначала? - спросил Б'Дикат. В
течение целого часа он отбивался от вопросов заключенного о мире снаружи
купола. Карта? Б'Дикат расхохотался от одной мысли о ней. Пища? Он сказал,
что об этом не нужно беспокоиться. Другие люди? Там они будут. Оружие? А
для чего? - вопросом на вопрос ответил нечеловек. Снова и снова он
повторял, что является лучшим другом Мерсера. Что с тем может случиться?
То же, что и со всеми остальными...
Человек ступил наружу.
Ничего не произошло. День был прохладным. Ветер нежно овевал его
закаленную кожу.
С опаской он озирался вокруг.
Гороподобное тело капитана Альвареса занимало добрую часть местности
справа. Ему совсем не хотелось становиться частью этого мира. Он оглянулся
на купол Б'Диката.
Человек-корова смотрел в окно.
Мерсер медленно побрел вперед.
Внезапно, прямо перед собой на земле он увидел вспышку. Она была не
ярче солнечного блика на осколке стекла. Что-то острое, словно бритва,
чиркнуло его по бедру. Он потер это место рукой.
И как будто небеса обрушились на него.
Боль... нет, это было нечто худшее, чем боль; что-то живое и
корчащееся - пробежало по правому боку от бедра к ступне. Затем пульсация
восстановилась и по ноге пошла вверх. Когда она достигла груди, у него
перехватило дыхание. Он упал и больно ударился о землю. Ничего подобного
на спутнике с ним не случалось. Он лежал на спине, глядя на солнце, и
только сейчас заметил, что оно было бело-фиолетовым.
Не было смысла взывать о помощи. Он лишился голоса. Невидимые
щупальца сжали все его внутренности. Поскольку воздух ему был необходим,
он сосредоточился на вдохе и выдохе. Каждый вдох давался ему с большим
трудом. Слабые и короткие глотки причиняли меньше мучений.
Местность вокруг была пустынной. Он не мог повернуться и взглянуть в
сторону купола. "Так это и есть оно? - подумал Мерсер. - Вечная мука
Шеола?"
Рядом раздались голоса.
Два гротескных лица глядели на него сверху. Возможно, когда-то они
были людьми. Мужчина выглядел бы вполне нормально, если бы не два носа,
расположенные рядом. Женщина была совершенно невообразимой карикатурой. На
каждой щеке у нее отросло по груди, а со лба свисал пучок, похожий на
детские пальцы.
- Он красивый, - оценила женщина. - Новичок...
- Давай, - произнес мужчина.
Они поставили его на ноги. У Мерсера даже не было сил сопротивляться.
При попытке заговорить с ними, он издал грубый каркающий звук,
напоминающий крик какой-то фантастической птицы.
Они умело подхватили его под руки, и поволокли к группе розовых
предметов.
Приблизившись, он понял что это люди. Вернее, когда-то были людьми.
Человек с клювом фламинго клевал собственное тело. Какая-то женщина лежала
на земле; у нее была одна голова, а из шеи в сторону росло обнаженное тело
мальчика. И это тельце - новенькое и чистое - было совершенно беспомощным,
как парализованное. Единственное движение, производимое им, было слабое
дыхание. Мерсер огляделся.
Во всей этой куче одетым человеком был мужчина в оттопыренном во все
стороны пальто. Присмотревшись к нему, Мерсер наконец понял, что у того
было два, если не три желудка, свисавших наружу с брюха. Пальто удерживало
их на месте. Прозрачная брюшина на вид казалась хрупкой.
- Новенький, - проговорила помогавшая Мерсеру женщина.
Они с двуносым положили его на песок.
По земле валялись рассеянные человеческие существа. И Мерсер
совершенно неподвижно лежал среди них.
Раздался старческий голос:
- Боюсь, нас скоро станут кормить.
- О, нет!
- Еще слишком рано!
- Не нужно! - Волна протеста эхом пробежала по группе.
Старческий голос продолжал:
- Смотрите в сторону большого горного пика.
Приглушенный ропот свидетельствовал, что они увидели то же, что и
старик.
Мерсер попробовал было спросить о происходящем, но снова издал лишь
карканье.
Какая-то женщина - и женщина ли? - подползла к нему на четвереньках.
Рядом с обычными руками все туловище и половину ее бедер покрывали другие
руки. Некоторые из них выглядели старыми и засохшими, другие же были
такими же свежими и розовыми, как детские пальчики на лице первой женщины,
приведшей его сюда. Она стала ему кричать, хотя в этом и не было
необходимости:
- Дромозэ приближается. В этот раз будет еще больно. Но когда вы
привыкнете, то сможете закопаться...
Она махнула рукой в сторону гряды курганов, окружавших людское
скопище:
- Они закопались.
Мерсер кивнул еще раз.
- Не беспокойтесь, - подбодрила его покрытая руками женщина и широко
раскрыла рот, когда вспышка света коснулась ее.
Огоньки добрались и до Мерсера. Боль была сильней, чем при первой
встрече. Он почувствовал, что глаза его расширяются и сделал вывод что
огоньки, это существа, кем бы они ни были - питали его тело энергией и
перестраивали его.
Их разум, если он у них был, не был человеческим, но их побуждения
были довольно ясны. Между двумя приступами боли Мерсер почувствовал, как
они наполнили его желудок, напитали кровь, отсосали фекалии из почек и
мочевого пузыря, промассировали сердце, стали двигать за него легкие.
Все, что они делали, было продумано и благоприятно по намерению.
Но от всего этого исходили невыносимые муки.
Внезапно, как будто поднялась туча насекомых, они исчезли. До него
дошла кричащая какофония безобразных звуков. Он стал озираться. Звуки
утихли.
Оказывается, кричал он сам. Он издавал кошмарные крики психа,
обезумевшего алкоголика, животного, потерявшего координацию и связь с
окружающим миром.
Когда крик прекратился, он понял, что обрел способность говорить.
К нему подошел мужчина, такой же голый, как и все остальные. Из
головы у него торчал шип. Кожа вокруг шипа запылилась.
- Привет, приятель, - поздоровался он.
- Привет, - ответил Мерсер. Трудно было придумать что-либо более
глупое и банальное для начала беседы в подобном месте.
- Невозможно покончить с собой здесь, - продолжил мужчина.
- Да, это так, - подтвердила женщина со множеством рук.
Мерсер ощутил, что первый приступ боли прошел.
- Что со мной происходит?
- Вы заполучили какую-то дополнительную часть тела, - пояснил
незнакомец. - Они всегда закладывают в наши тела почки этих частей. А
потом приходит Б'Дикат и срезает большую их часть, за исключением тех,
которым необходимо еще расти. Вот, например, как у нее, - добавил он,
кивая в сторону женщины, лежавшей вместе с телом мальчика, росшим из нее.
- И это все? - спросил Мерсер. - Приступы боли при закладке новых
органов и укусы для питания?
- Нет, - ответил мужчина. - Иногда им кажется, что нам слишком
холодно, и тогда они наполняют огнем наши внутренности. Когда же они
считают, что нам слишком жарко, тогда замораживают, методично воздействуя
на каждый нерв.
Женщина с телом мальчика пояснила:
- А иногда они думают, что мы несчастливы и пытаются принудить нас
быть счастливыми. По мне, так это самое наихудшее.
Запинаясь, Мерсер произнес:
- Так вы все-таки... я имею в виду, люди... или просто скот?
Человек с шипом раскашлялся, вместо того, чтобы рассмеяться:
- Скот! А ведь это забавно. Земля полна людей. Большинство из них
закопались. Мы - единственные, которые еще не потеряли дара речи. Мы
стараемся держаться вместе, одной группой. Поэтому мы чаще встречаемся с
Б'Дикатом.
Мерсер хотел задать еще один вопрос, но почувствовал, что падает и,
кто-то подхватил его. Через мгновение он ощутил себя распростертым на
земле. А затем - умиротворенный и зачарованный - уснул.

За неделю он познакомился со всеми членами группы. Это были
равнодушные люди. Никто в точности не знал, когда именно могут появиться
дромозэ и добавить еще один орган. Мерсер не чувствовал уже укусов, но все
же полученный им сразу же при выходе из купола надрез стал затвердевать.
Шипоголовый посмотрел как Мерсер ослабил ремень брюк и осторожно
приспустил их, чтобы увидеть ранку.
- Вам досталась голова, - заметил мужчина. - Детская. Наверху будут
рады, когда Б'Дикат отделит ее.
Группа даже попыталась наладить его интимную жизнь. Его познакомили с
одной из девушек. Та отращивала одно тело над другим. Бедра ее перерастали
в плечи и обратно, а затем снова переходили в плечи, пока длина ее не
стала равна длине пяти человек. Лицо ее было нормально. Она пыталась быть
дружелюбной с Мерсером.
Он же был настолько потрясен ее видом, что закопался в сухой рыхлый
песок и оставался там, как ему казалось, не менее ста лет. Потом он
определил, что не прошло и дня. Когда он вылез, долговязая девица со
множеством тел ждала его.
- Вам не следовало выбираться наружу ради меня, - посоветовала она.
Мерсер стал отряхивать с себя грязь.
Он огляделся. Фиолетовое солнце закатывалось, а небо было расцвечено
голубыми, темно-голубыми полосами и пятнами оранжевого цвета. Он посмотрел
на нее.
- Я выбрался не ради вас, мадам. Какая польза лежать там, дожидаясь
очередного раза?
- Я хочу вам кое-что показать, - продолжила девушка и указала на
невысокий холмик. - Откопайте его.
Она казалась дружелюбной. Мерсер пожал плечами и набросился на почву
всей силой своих могучих когтей. Было очень удобно копать по-собачьи, имея
огрубевшую кожу и острые лопатовидные когти на кончиках пальцев. Рядом с
его быстро мелькавшими руками вырос холмик свежего грунта. В разрытой им
яме показалось что-то розовое. Он стал копать осторожнее.
И понял, что это спящий мужчина.
Из одного его бока росли дополнительные руки. Другой бок выглядел
обычно.
Мерсер повернулся к девушке со многими телами, извивавшейся как змея
при приближении к нему.
- Так это и есть, как мне кажется...
- Да, - согласилась она. - Доктор Вомакт выжег у него мозг. И вынул
глаза.
Мерсер сел на землю и взглянул на девушку:
- Вы велели мне откопать его. А теперь поясните, зачем?
- Чтобы вы видели. Чтобы знали. Для того, чтобы заставить вас думать.
- И это все? - удивился Мерсер.
Внезапно девушка начала извиваться. Одно за другим крутились ее тела,
вздымались и опускались груди. Мерсер заинтересовался, каким образом
воздух попадает ей в легкие. Он не ощущал к ней жалости. Сейчас он не мог
никого жалеть, только себя самого. Когда спазмы прекратились, девушка,
извиняясь, улыбнулась.
- Только что мне привили новый саженец.
Мерсер угрюмо кивнул.
- Что в этот раз, руку? У вас их, кажется, и так достаточно.
- А, вы об этом... - она оглядывала свои туловища. - Я пообещала
Б'Дикату, что отращу их. Он добрый... Но тот человек, незнакомец.
Поглядите на него, того, которого вы откопали. - Кому лучше - ему или нам?
Он пристально вгляделся в нее.
- Вы из-за этого заставили меня откопать его?
- Да.
- И ждете от меня ответа?
- Нет, - возразила она. - Не сейчас.
- Кто вы? - поинтересовался Мерсер.
- Мы никогда не спрашиваем о подобном. Это не имеет никакого
значения. Но так как вы - новенький, я отвечу вам. Когда-то я была леди Да
- мачехой императора.
- Вы?! - воскликнул он.
Она горько улыбнулась.
- Вы еще совсем свеженький, вам кажется, будто это имеет какое-то
значение. Но мне бы хотелось сказать вам нечто более важное. - Она
замолчала и закусила губу.
- Что? - заинтересовался он. - Расскажите об этом до того, как я
заработаю еще один укус. Тогда я уже буду просто не в состоянии говорить
или думать. Скажите сейчас.
Она приблизила к нему свое лицо. Даже сейчас оно было прелестно,
несмотря на розовые оттенки закатывающегося фиолетового солнца.
- Люди никогда не живут вечно.
- Да, - согласился Мерсер. - Я знаю это.
- Верьте в это! - приказала леди Да.
Вдалеке от них, по всей темной равнине, стали вспыхивать огоньки. Она
сказала:
- Закапывайтесь, закапывайтесь на ночь. Возможно, они и пропустят
вас.
Мерсер начал копать. Время от времени он оглядывался на откопанного
им человека. Лишенный разума, тот плавными и целеустремленными движениями,
как у морской звезды под водой, пробивал себе путь обратно под землю.
Пятью-семью днями позже в группе раздались крики. К этому времени
Мерсер познакомился с одним получеловеком, у которого исчезла нижняя часть
тела, и внутренности поддерживались на своем месте с помощью чего-то,
напоминающего прозрачную пластиковую повязку. Получеловек показал Мерсеру,
как нужно лежать, не двигаясь, когда появляются дромозэ.
- С ними невозможно бороться, - говорил получеловек. - Они сделали
Альвареса огромным как гора, таким, что он больше даже не шевелится.
Теперь они пытаются осчастливить нас. Они кормят нас, очищают и освежают
нас. Лежите спокойно. Не бойтесь кричащих. Мы все кричим.
- А когда мы получаем наркотики? - спросил Мерсер.
- Когда приходит Б'Дикат.
Б'Дикат пришел как раз в этот день, волоча за собой что-то вроде
саней с колесами. Полозья помогали тащить их по буграм, а по ровной
поверхности удобнее были колеса. Еще до его прихода, группа развила
лихорадочную деятельность. Везде люди откапывали спящих. К тому времени,
когда Б'Дикат достиг места встречи, вся группа увеличилась втрое за счет
спящих розовых тел - мужчин и женщин, молодых и старых. Спящие выглядели
не лучше и не хуже бодрствующих.
- Спешите! - сказала леди Да. - Он никогда не делает нам ни одного
укола, пока мы не будем готовы все до единого.
На Б'Дикате был тяжелый свинцовый скафандр.
Он поднял руку в дружеском приветствии, как отец, возвратившийся
домой с гостинцами для своих детей. Группа рассыпалась во все стороны
вокруг него, но не сбилась в беспорядочную толпу.
Б'Дикат залез в сани и вытащил бутыль с ремнем, который перебросил на
плечо. Из бутыли свисал шприц. На конце его сверкала игла.
Приготовившись, Б'Дикат жестом позвал их приблизиться. Люди
сомкнулись теснее, излучая предвкушение счастья. Он прошел между ними к
девушке, из шеи которой выросло тело мальчика. Его механический голос
громыхал из динамика, установленного на верхушке скафандра:
- Хорошая девушка. Очень хорошая. Ты получишь большой-пребольшой
подарок. - Он воткнул в ее тело иглу и держал ее так долго, что Мерсер
даже заметил, как пузырек воздуха прошел по всей трубке до самой бутыли.
Затем он вернулся к другим, голос его гремел, двигался он с
непередаваемой грацией и быстротой. Игла сверкала на солнце, когда он
делал укол за уколом. Люди падали на землю как бы в полусне.
Он узнал Мерсера.
- Привет, приятель. Сейчас ты сможешь получить удовольствие. Внутри
купола оно бы убило тебя. Есть что-нибудь для меня?
Мерсер запнулся, не понимая, что имеет в виду Б'Дикат, но за него тут
же ответил двуносый:
- Мне кажется, у него есть прелестная детская головка, но она еще
недостаточно велика, чтобы вы могли ее забрать.
Мерсер не заметил, как игла коснулась его руки.
Б'Дикат уже отошел к другим, когда суперкондамин встряхнул Мерсера.
Ему захотелось побежать за Б'Дикатом, стащить с него свинцовый скафандр и
сказать, что любит его. Он сделал шаг, споткнулся и упал, но боли не
почувствовал.
Девушка со многими телами упала рядом с ним. Мерсер обратился к ней:
- Разве это не замечательно? Вы - красивая, самая-самая красивая на
всем свете. И я так счастлив, что нахожусь здесь.
Женщина, покрытая отросшими руками, подошла и села возле них. Она
излучала тепло и дружелюбие. Мерсеру показалось, что она выглядит
утонченной и очаровательной. Он стал сбрасывать с себя одежду. Глупо и
высокомерно носить эту дрянь, когда никто из этих милых и прекрасных людей
вокруг него не одет.
Обе женщины что-то лепетали и тихо напевали. Последним трезвым
закоулком своего сознания он понимал, что они ничего не говорят, а просто
выражают эйфорию от наркотика, столь могучего, что вся Вселенная запрещает
даже употреблять его название. Его рассудок был затоплен внезапно
нахлынувшим счастьем. Мерсер подумал, насколько он удачлив, оказавшись на
такой прекрасной планете. Он попробовал поделиться этим с леди Да, но язык
его заплетался, и слова были не разборчивы.
Внезапная острая боль поразила его в брюшину. Наркотик тотчас же снял
ее. Это напоминало действие колпака наслаждения в госпитале, но было в
тысячу раз приятней. Боль исчезла, хотя поначалу и была непереносимой. Он
заставил себя собраться. Отбросив все лишнее, сказал розовым и голым
дамам, лежавшим рядом с ним в пустыне:
- Это был хороший укус. Возможно, я отращу еще одну голову. Это
порадует Б'Диката!
Леди Да с усилием выпрямила переднее из своих тел и сказала:
- Я тоже сильная. И могу говорить. Запомни, человек, запомни. Люди
никогда не живут вечно. Мы тоже можем умереть, можем умереть, как
настоящие люди. Я свято верю в возможность смерти!
Мерсер улыбнулся ей сквозь пелену счастья.
- Разумеется, можем. Но разве не прекрасно...
Внезапно он почувствовал, что губы его стали толще, а сознание
замутилось. Он бодрствовал, но не было желания что-либо делать. В таком
прекрасном месте, среди этих приветливых и привлекательных людей, он сидел
и улыбался.
А Б'Дикат стерилизовал уже свои ножи.
Мерсер заинтересовался, как долго продлится действие суперкондамина.
Он вынес следующую серию манипуляций дромозэ, не шелохнувшись и даже
не вскрикнув. Ментальные страдания и кожный зуд были явлениями,
происходящими где-то вне его, и ничего не значащими. Он разглядывал
собственное тело с каким-то отрешенным безразличием. Леди Да и многорукая
женщина оставались рядом с ним. Через некоторое время к ним на своих
могучих руках подполз получеловек. Он сонно и дружески помигивал, затем
погрузился в мирное забытье.
Когда Мерсер открывал глаза, то видел как восходит солнце. Он
закрывал их ненадолго, чтобы открыть вновь и увидеть как сверкают звезды.
Времени на размышление не было. Дромозэ кормили его своим таинственным
манером; наркотик же свел на нет любые циклы потребные его телу.
Наконец он почувствовал внутренние болевые ощущения.
Боль не изменилась, изменился он сам. Теперь ему было известно все,
что происходит на планете Шеол. Он хорошо помнил все, что было с ним в
период счастья. Прежде он вынужден был замечать то, что происходит вокруг.
Теперь же просто чувствовал это.
Он попробовал спросить леди Да, сколько времени они находились под
действием наркотика и сколько придется еще ждать следующей порции. Она
улыбнулась, и в ее улыбке было короткое отрешенное счастье. По-видимому,
ее многочисленные туловища, распростертые на земле на внушительную длину,
имели большую емкость для сохранения наркотика, чем, например, его тело.
Она хорошо воспринимала окружающее, но была неспособна к членораздельной
речи.
Получеловек лежал на земле, отчетливые пульсации артерий были видны
за полупрозрачной пленкой, защищавшей его брюшную полость.
Мерсер сжал плечо лежавшего. Тот проснулся, узнал его и одарил
счастливой улыбкой:
- Доброе утро, мой мальчик. Это некоторое отступление от игры. Тебе
доводилось когда-либо видеть ИГРУ?
- Вы имеете ввиду игру в карты?
- Нет, - покачал головой получеловек. - Это нечто вроде следящей
машины с реальными людьми в качестве фигур.
- Я никогда не видел ничего подобного, - сказал Мерсер, - но я...
- Но ты хочешь спросить, когда вернется Б'Дикат со своей иглой?
- Да, - немного смутившись, ответил Мерсер.
- Скоро, - сказал получеловек. - Вот почему я и думаю об играх. Мы
все знаем, что должно произойти. Мы знаем, что будут делать манекены, - он
махнул в сторону бугорков, в которых обезличенные были погребены. - И мы
все знаем о чем спрашивают новички. Но никогда не знаем, сколько времени
займет очередная сцена.
- Что вы называете "сценой"? - спросил Мерсер. - Так называется игла?
Получеловек засмеялся. На этот раз смех его был почти естественным.
- Нет, нет. У вас все удовольствия на уме. Сцена - это просто часть
игры. Я имел в виду то, что нам известен порядок, в котором происходят
события, но у нас нет часов, и никто не удосуживается даже считать дни или
составлять календари, да и климат здесь ровный. Поэтому никто из нас не
знает, сколько времени проходит. Боль кажется кратковременной, а
наслаждения-длительными. Я же склонен думать, что каждый из этих двух
периодов длится около двух земных недель.
Мерсер не знал, что такое земная неделя, поскольку до своего
осуждения не был начитанным человеком, но на этот раз ему не удалось
что-либо добиться от получеловека. В этот момент он подвергся имплантации
дромозэ. Лицо его покраснело и он прокричал нечленораздельно Мерсеру:
- Заберите это у меня, идиот! Заберите!
Когда Мерсер беспомощно развел руками, получеловек уже корчился в
конвульсиях, повернулся спиной к нему, и затрясся в рыданиях.
Мерсер и сам толком не знал, сколько прошло времени, когда вернулся
Б'Дикат. Могло пройти несколько дней. А могло и несколько месяцев. Он
снова двигался между ними, как любящий отец, и они кучковались вокруг
него, словно дети. На этот раз Б'Дикат приветливо улыбнулся детской
головке, выросшей на бедре Мерсера - спящей детской головке, покрытой на
макушке редким пушком. Мерсер получил свой укол, сулящий ему блаженство.
Когда Б'Дикат отделял головку от его бедра, он почувствовал, как нож
прошелся по хрящу, соединявшему ее, и увидел гримасу на детском личике.
Это никак не отразилось на нем. Он лишь ощутил тупую боль, когда Б'Дикат
смазал ранку едким антисептиком, мгновенно остановившим кровотечение.
В следующий раз у Мерсера на груди выросли две ноги. Затем еще одна
голова, рядом с его собственной. Или это было после туловища и ноги, от
талии и кончиков пальцев ног, маленькой девочки, росших на его боку?
Он забыл последовательность.
И не считал время.
Леди Да часто улыбалась ему, но любви не было. Сейчас она уже
утратила свои дополнительные туловища. В промежутках между патологическими
отращиваниями каких-либо органов она была красивой и хорошо сложенной
женщиной. Но самым приятным в их отношениях был шепот, повторяющийся
многие тысячи раз и сопровождающийся улыбкой и надеждой:

"Люди никогда не живут вечно".

Эта мысль безмерно утешала ее, хотя Мерсер считал ее не имеющей
смысла.
События шли своим чередом, менялась внешность жертв, прибывали новые.
Время от времени Б'Дикат доставлял новичков, покоившихся в вечном забытьи
своих выжженных разумов, загружал их телами тележку и добавлял к другим
группам. Тела эти корчились и извивались, не произнося ни единого
членораздельного звука, когда на них нападали дромозэ.
Наконец Мерсеру удалось проследовать за Б'Дикатом до самой двери
купола. Для этого ему пришлось перебороть блаженство, доставляемое
суперкондамином. Только память о предыдущих муках, смущении и
растерянности укрепляла его уверенность в том, что если он не спросит
Б'Диката в тот момент, когда он, Мерсер, был счастлив, то ответ станет не
доступным ему, когда он будет особенно нужен. Переборов испытываемое
наслаждение, он стал молить Б'Диката проверить записи и сказать, сколько
времени он здесь провел.
Б'Дикат ворчливо согласился, но не вышел для ответа. Он сказал через
динамик, укрепленный на крыше купола, и его могучий голос прокатился по
пустыне, заставляя встряхиваться розовое людское стадо, погруженное в
блаженство в ожидании того, что скажет им их друг Б'Дикат. Когда
человек-корова закончил свою речь, они были разочарованы, ибо она была
лишена для них всякого смысла, так как просто вмещала в себя сведения о
количестве времени, проведенного на планете Шеол каким-то Мерсером:
- Стандартного времени - 84 года, 7 месяцев, 3 дня, 2 часа и 11 с
половиной минут. Всего хорошего, приятель.
Мерсер побрел назад.
Тайный уголок его разума, остававшийся нормальным, несмотря на боль и
блаженство, заставил его удивиться поведению Б'Диката. Что заставляло
человека-корову оставаться здесь? Что делает его счастливым без
суперкондамина? Был ли Б'Дикат безумным рабом своих обязанностей или
человеком, не утратившим надежду на возвращение на свою родную планету, в
лоно своей семьи с маленькими людьми-телятами, похожими на него? Мерсер,
несмотря на переполнявшее его счастье, потихоньку заплакал, думая о
необычной судьбе Б'Диката. Со своей собственной судьбой он примирился.
Он припомнил, когда ел в последний раз настоящие яйца с настоящей
сковороды. Дромозэ поддерживали в нем жизнь, но ему не было известно как
им это удавалось.
Он брел к своей группе пошатываясь. Леди Да, обнаженная в пыльной
пустыне, дружески помахала ему, приглашая сесть рядом с ней. Вокруг были
бесчисленные квадратные мили пространства, но ему необходимо было именно
это, предложенное ее дружеским жестом и никакое другое.

Годы, если это действительно были годы, проходили. На Шеоле ничего не
менялось.
Иногда по равнине прокатывался клокочущий звук извержения гейзеров,
донося до людей, еще не утративших способность мыслить, что капитан
Альварес сделал выдох. Ночи сменялись днями, однако не было смены полевых
работ, как и времен года, или новых поколений людей. Время остановилось
для этих людей, а порции блаженства настолько перемешались с мучениями и
потрясениями, вызванными дромозэ, что слова леди Да приобретали для них
какое-то очень далекое значение.
- Люди никогда не живут вечно.
Ее заявление было надеждой, а не истиной, в которую можно было
верить. У них не было духу следить за перемещениями звезд на небе,
обмениваться друг с другом именами, пожинать плоды опыта каждого ради
коллективной мудрости всех. Они даже мечтать не смели о бегстве. Хотя и
видели старты старомодных ракет на химическом топливе со взлетного поля за
куполом Б'Диката, им и в голову не приходило спрятаться среди замороженной
порции перерожденной плоти.
Когда-то очень давно какой-то узник, его теперь не было среди них,
попытался написать послание. Его письмена были высечены на скале. Мерсер
прочел их так же, как и другие, но никто не знал кто это сделал. И никого
они не заинтересовали.
Послание, нацарапанное на камне, было письмом домой.
Начиналось оно так:

"Когда-то я был таким же, как и вы, выходящим из своего окна и к
концу дня и позволявшим ветрам нежно нести меня к тому месту, где я жил.
Когда-то я, как и вы, имел одну голову, две руки, а на них десять пальцев.
Передняя часть моей головы называлась лицом, и с его помощью я мог
разговаривать. Теперь же я могу только писать, и то лишь тогда, когда боль
покидает меня. Когда-то я, так же, как и вы, ел, пил, имел имя. Не могу
вспомнить его. Вы можете вставать, вы, которые читаете послание. Я даже не
могу подняться. Я просто дожидаюсь, когда огоньки, молекула за молекулой,
вложат в меня пищу и таким же образом заберут продукты распада. И не
думайте, что меня здесь подвергают наказанию. Это место не для наказания.
Оно предназначено для кое-чего еще".

Среди розового стада никто не задумывался над этим "кое-чем".
Любознательность давно угасла среди них.
Затем настал день небольших людей.
Это было тогда - ни час, ни год не имеют значения - когда леди Да и
Мерсер молча сидели рядом, погруженные в суперкондаминовое блаженство. Им
не нужно было обмениваться словами - за них говорил наркотик.
Неприятный рев со стороны купола Б'Диката заставил их слегка
пошевелиться. Они, да еще несколько, повернули головы в сторону
громкоговорителя. Первой, совершенно безразлично, заговорила леди Да.
- Я уверена, - произнесла она, - что когда-то мы называли это Военной
угрозой.
И она снова погрузилась в пучину своего блаженства.
Мужчина с двумя рудиментарными головами, росшими рядом с его
собственной, подполз к ним. Все три головы выглядели очень счастливыми, и
Мерсер даже позавидовал избытку его счастья, выражавшегося столь
причудливым образом. Несмотря на пульсирующий жар наркотика, он сожалел,
что в периоды просветления своего рассудка не спросил у этого мужчины, кем
тот был когда-то. Теперь он сам представился. Усилием воли держа глаза
открытыми, он, вяло сделав жест, наподобие отдачи чести, леди Да и
Мерсеру, произнес:
- Суздаль, мадам и сэр, бывший капитан крейсера. Там... объявлена
тревога. Хочу доложить, что я... что я... не совсем готов к...
И впал в забытье.
Мягко, но властно, леди Да заставила его снова поднять веки:
- Командор, почему они объявили тревогу? Зачем вы пришли к нам?
- Вы, мадам, и джентльмен с ушами, кажется, еще в состоянии мыслить
из всей вашей группы. Я подумал, что, возможно, у вас могут быть приказы.
Мерсер огляделся в поисках человека с ушами. Оказалось, это был он
сам. К тому времени все его лицо уже закрывали свежие ушки, он не обращал
на них внимания, зная, что со временем Б'Дикат срежет их, а дромозэ дадут
жизнь чему-нибудь другому.
Шум из купола был невыносимый, раскалывающий уши.
Многие члены группы зашевелились. Некоторые открыли глаза и
осмотревшись, бормоча снова погружались в блаженство, навеянное
суперкондамином.
Дверь купола отворилась.
Наружу стремглав выскочил Б'Дикат - БЕЗ СВОЕГО СКАФАНДРА.
На поверхности планеты его еще ни разу не видели без защитного
металлического облачения.
Он бросился к ним, дико озираясь, пока не узнал леди Да и Мерсера,
подхватил их обоих на руки, и помчался назад в свой купол. Он швырнул их
внутрь через двойную дверь. Они сильно ударились о пол, однако нашли это
весьма забавным. Мгновением позже ввалился Б'Дикат.
- Вы люди, или были ими! - взревел он. - Вы понимаете людей. Я же
только повинуюсь им. Но здесь я отказываюсь исполнять приказания.
Взгляните на это!
На полу лежали четверо красивых детей. Двое, самые маленькие,
казались близнецами в возрасте около двух лет.
Кроме них была еще девочка лет пяти и мальчик примерно семи лет. У
всех были подрезаны веки. У всех вокруг висков были тонкие красные линии,
а на бритых головах были видны, следы удаленных мозгов.
Б'Дикат, пренебрегая опасностью со стороны дромозэ, стоял рядом с
леди Да и Мерсером и кричал изо всех сил:
- Вы - настоящие люди! Я же - корова. Я исполняю свои обязанности. А
они не включают ВОТ ЭТО. Это же ДЕТИ!
Мудрой, оставшейся крохотной частью своего разума, Мерсер ощутил
потрясение и разочарование. Было трудно испытать такие чувства, ибо
суперкондамин подобно громадной приливной волне затоплял сознание. В
результате чего все казалось прелестным. Внешняя часть сознания, особо
насыщенная наркотиком, говорила ему: "Разве не прекрасно, что среди нас
будут дети!" Однако неразрушенная часть его мозга еще содержала понятия
чести и морали в том виде, в каком они были известны ему до прибытия на
планету Шеол. И эта часть мозга шептала:
"Это преступление хуже любого совершенного нами! И совершила его
Империя!"
- Но что вы сделаете? - спросила леди Да. - Что мы можем сделать?
- Я пытался связаться со спутником. Когда там поняли о чем я говорю,
они прервали связь. Ведь в конце концов я - не человек. Главный врач велел
мне делать свою работу.
- Это был доктор Вомакт? - спросил Мерсер.
- Вомакт? Он умер сто лет назад в преклонном возрасте. Нет. Меня
оборвал новый врач. У меня нет присущих людям ощущений, но я рожден на
Земле, и во мне течет земная кровь. У меня есть свои чувства. Простые
коровьи чувства. Но ЭТОГО я не могу допустить.
- И что же вы сделали?
Б'Дикат поднял глаза в сторону окна. Его лицо осветилось решимостью,
которая даже без воздействия наркотика, заставляла их любить его, сделала
его отцом мира - благородного, честного, бескорыстного.
Он улыбнулся:
- Меня, я думаю, убьют за это. Но я объявил Всегалактическую Тревогу
- все корабли здесь!
Леди Да, не поднимаясь с пола, объявила:
- Но ведь это только в случае нашествия извне! Это ложная тревога!
Она собрала в кулак всю свою волю и встала:
- Вы можете срезать с меня все это прямо сейчас, на тот случай, если
сюда прибудут люди? И достаньте мне платье...
- Есть ли у вас что-нибудь, что может нейтрализовать действие
суперкондамина?
- Именно этого я и добивался! - воскликнул Б'Дикат. - Я не приму сюда
этих детей. Вы делаете меня лидером.
Прямо на полу своей хижины, подстерегая ее извивающееся тело, он
вернул ей обычные человеческие формы.
Едкий антисептик курился в кабине. Мерсер подумал, что все это очень
драматично. Затем он почувствовал, что Б'Дикат разделывает его самого. Все
что отрезал, он предусмотрительно разложил по различным камерам
холодильной установки.
Он прислонил их к стенке.
- Я думал, - сказал он. - От суперкондамина нет противоядия. Кому оно
нужно? Но я могу сделать вам гипноуколы из своей спасательной шлюпки.
Предполагается, что они должны обеспечить возвращение на спутник,
независимо от того, что бы не случилось с пассажирами шлюпки в космосе.
Раздался пронзительный вой над куполом станции. Б'Дикат кулаком
высадил окно, высунул голову наружу и посмотрел вверх.
- Прибывают! - закричал он.
Земля затряслась от быстрой посадки корабля. Содрогнулись двери...
"Почему люди все-таки осмелились высадиться на Шеоле?" -
заинтересовался Мерсер. Но когда открылся люк посадочного модуля, он
увидел, что это не люди, а роботы Таможенной Службы, которые в состоянии
переносить недоступные для людей скорости космических полетов. На одном из
роботов были погоны инспектора.
- Где непрошенные пришельцы?
- Нет... - начал Б'Дикат.
Несмотря на то, что леди Да была полностью обнаженной, она приняла
осанку императрицы и четко произнесла:
- Я - бывшая императрица, леди Да. Вы узнаете меня?
- Нет, мадам, - ответил робот-инспектор. У него был несколько
смущенный вид, если подобное можно сказать относительно робота.
Наркотик заставил подумать, что было бы неплохо для компании иметь
здесь робота.
- Я объявляю, пользуясь старинным выражением, Чрезвычайное Положение.
Вы понимаете? Сейчас же соедините меня с Повелителями Содействия.
- Мы не можем... - пролепетал робот.
- Вы можете спросить, - настаивала леди Да.
Инспектор повиновался. Леди Да повернулась к Б'Дикату:
- Сделайте сейчас же нам с мистером Мерсером уколы. Затем поместите с
наружной стороны двери, чтобы дромозэ могли быстро исцелить эти рубцы.
Проведите нас внутрь, как только будет налажена связь. Если у вас нет
одежды для нас, то дайте нам какую-нибудь ткань. Мерсер в состоянии
вытерпеть боль.
- Да, - кивнул Б'Дикат, стараясь не смотреть на четыре безвольных
детских тела и их пустые глаза.
Инъекция обдала тела Мерсера и леди Да таким огнем, какого они прежде
не испытывали. Должно быть, препарат был в состоянии нейтрализовать
действие суперкондамина. Чтобы не тратить зря времени, Б'Дикат выставил их
наружу прямо через открытое окно. Дромозэ почувствовали свежие ранки и
стали вспыхивать на их телах.
Мерсер молчаливо терпел боль, лежал, приткнувшись к наружной стене
купола и рыдал без удержу, как ему казалось, добрых десять тысяч лет.
Реального времени, должно быть, прошло лишь несколько часов.
Роботы Таможенной Службы фотографировали местность. Дромозэ
вспыхивали мощными фейерверками на их телах, иногда целыми роями, но это
совершенно не оказывало влияния на роботов.
Мерсер услышал, как из приемника, установленного внутри купола,
раздался громкий голос:
- Хирургический спутник вызывает Шеол! Б'Дикат, выходите на связь!
Тот, очевидно, не отвечал на вызов. Из другого приемника тоже
раздались голоса, только несколько приглушенные. Это был приемник,
установленный роботами-таможенниками. Мерсер был уверен, что следящая
система была ими включена тоже, и возможно обитатели других миров впервые
рассматривают сейчас Шеол.
Из дверей вышел Б'Дикат. Он нес навигационные карты со спасательной
шлюпки. Ими он обернул Мерсера и леди Да.
Леди Да несколькими уверенными движениями поправила свою драпировку и
неожиданно стала выглядеть как очень важная персона.
Они вернулись в купол.
Б'Дикат прошептал полный ужаса:
- Установлена связь с Содействием, и сейчас с вами будет говорить
один из Повелителей Содействия.
Мерсеру ничего не оставалось как устроиться в углу и наблюдать. Леди
Да, вся в напряжении, стояла в центре комнаты.
Помещение наполнилось слабой дымкой без цвета и запаха. Она
продолжала сгущаться. Это включилось основное переговорное устройство.
В воздухе появилась человеческая фигура.
Через мгновение перед леди Да приняла четкие очертания фигура
женщины, одетой в униформу старинного покроя.
- Это - Шеол. Вы - леди Да. Вы вызывали меня.
Леди Да сделала жест в сторону детских тел, лежащих на полу.
- Этого не должно было произойти, - сказала она. - Шеол - место
наказания, согласно договору между Содействием и Империей. Однако в
договоре ничего не говорится о наказании _д_е_т_е_й_!
Женщина на экране внимательно рассматривала детские тельца.
- Это же безумство!
Она обвиняюще взглянула на леди Да.
- Вы на императорской службе?
- Я была императрицей, мадам, - усмехнулась леди Да.
- И вы допустили это?
- Что? - в свою очередь вскричала леди Да. - Я не имею к этому
никакого отношения! - Глаза ее округлились. - Да я ведь сама здесь узница!
Неужели вам это не понятно?
Изображение женщины затуманилось:
- Нет... Я этого не знала.
- Я, - продолжала леди Да, - подопытная. Взгляните на ту группу, там,
на равнине. Я пришла оттуда несколько часов назад.
- Настройте изображение, - женщина-мираж обратилась к Б'Дикату. - Я
хочу рассмотреть группу поближе.
Тело ее выпрямилось и воспарило сквозь стену по яркой дуге,
оказавшись через секунду в самом центре группы.
Леди Да и Мерсер наблюдали за нею. Они даже увидели, что голограмма
потеряла свою четкость и правильность очертаний.
Женщина-образ подала знак рукой, чтобы ее перенесли обратно в купол.
Б'Дикат выполнил ее приказ.
- Приношу вам свои извинения, - произнесла она. - Я - леди Джоанна
Гнейд, одна из Повелителей Содействия.
Мерсер поклонился, потерял равновесие и упал на пол. Леди Да даже не
обернулась на шум и ответила на представление поистине царственным кивком.
Обе женщины пристально смотрели друг на друга.
- Немедленно проведите расследование, - продолжила леди Да. - А
закончив его, пожалуйста, умертвите всех нас... Вам известно что-нибудь о
наркотике суперкондамине?
- Ради Бога, не упоминайте об этом! - взмолился Б'Дикат. - Не
называйте его перед коммуникатором. Это тайна Содействия!
- Содействие - это я, - гордо заявила леди Джоанна. - Вам больно? Не
думала я, что кто-либо из вас жив. Я слышала о хирургических банках на
вашей запрещенной планете, но думала, что их обслуживают роботы, а новые
органы пересылают наверх ракетами. С вами тут есть еще люди? Кто заведует
всем этим хозяйством? Кто посмел так поступить с детьми?
Б'Дикат вышел вперед и встал перед образом-женщиной. Не поклонившись,
он сказал:
- За все здесь отвечаю я!
- Но вы ведь не человек! - воскликнула леди Джоанна. - Вы - корова!
- Бык, мадам, - в голосе Б'Диката послышались стальные нотки. - Моя
семья находится в замороженном состоянии на Земле, и своей тысячелетней
службой я зарабатываю им и себе свободу. Что касается других ваших
вопросов, мадам, то всю работу я делаю сам, хотя время от времени мне
приходится отсекать от своего тела лишние части. Я их выбрасываю. Вам
известны секретные правила, касающиеся этой планеты?
Леди Джоанна переговорила с кем-то позади себя. Затем вновь взглянула
на Б'Диката и приказала:
- Поменьше распространяйся о наркотике. И расскажи все подробности
этого дела.
- У нас здесь, - официальным тоном начал Б'Дикат, - тысяча триста
двадцать один человек, на которых можно рассчитывать в качестве источника
частей тела, когда дромозэ делают им прививки. Здесь есть еще более ста,
включая капитана Альвареса, которые настолько полно поглощены планетой,
что бесполезно производить над ними операции по удалению частей тела.
Империя устроила на этой планете место тягчайшего наказания. Однако,
Содействие отдало тайное распоряжение о применении "препарата", - он
сделал особое ударение на этом слове, подразумевая суперкондамин, -
который смягчил бы наказание. Империя поставляет сюда своих осужденных.
Содействие распространяет по Галактике трансплантируемые органы.
Леди Джоанна подняла правую руку в знак тишины и скорби. Она оглядела
комнату. Глаза ее снова опустились на леди Да. Возможно, она догадалась,
каких усилий стоит той оставаться на ногах, пока два наркотика -
суперкондамин и тот, из аптечки спасательной шлюпки, - борются внутри ее
кровеносной системы.
- Вы, люди, можете успокоиться. Для вас будет сделано все возможное.
С Империей покончено. Генеральный Договор, по которому Содействие тысячу
лет назад сделало Империи уступку, давно аннулирован. Мы ничего не знали о
вашем существовании. Со временем мы разыскивали бы вас, но я очень сожалею
о том, что все это не произошло сразу же вслед за падением Империи. Что мы
можем сделать для вас прямо сейчас?
- Единственное, чего у нас в избытке - это время, - сказала леди Да.
- Вероятно, мы уже никогда не сможем покинуть эту планету из-за дромозэ и
вашего "препарата", к воздействию которого мы все так пристрастились.
Первое могло бы представлять опасность. Второе же оставаться неизвестным.
Леди Джоанна Гнейд обвела комнату взглядом, а когда он остановился на
Б'Дикате, тот пал на колени и поднял свои огромные руки в знак мольбы.
- Чего ты хочешь? - спросила она.
- Вот эти... - он показал на искалеченных детей. - Прикажите
прекратить это. Прекратите сейчас же! - уже кричал он, и женщина
подчинилась этому приказу. - И, леди... - он запнулся, как бы робея.
- Что? Продолжайте!
- Леди, я не способен убивать. Это противоречит моему естеству.
Работать, помогать, но не убивать... Что же мне делать с ними? - он снова
показал на четыре неподвижные детские фигурки, распростертые на полу.
- Берегите их, - сказала леди Джоанна. - Просто сберегите их!
- Не могу, - отказался он. - Нет никакой возможности сохранить им
жизнь здесь, в куполе: нет пищи, которой бы их можно было кормить. Они
умрут через несколько часов. А правительствам, - мудро добавил он, -
требуется очень много времени, чтобы что-то предпринять.
- Вы можете дать им препарат?
- Нет, это убьет их, если я дам им это вещество до того, как дромозэ
усилят все их жизненные процессы.
Звонкий смех леди Джоанны Гнейд разнесся по комнате, одновременно он
напоминал плач:
- Глупцы... бедные глупцы! И глупее всех я! Если суперкондамин
является наркотиком только после воздействия со стороны дромозэ, то зачем
же делать из него тайну?
Б'Дикат вскочил. Он нахмурился, но не мог подобрать слова, с помощью
которых мог бы защититься. Леди Да, бывшая императрица павшей Империи,
обратилась к другой леди церемониально и требовательно.
- Необходимо вынести их наружу, чтобы дромозэ внедрились в их тела.
Им будет больно, но Б'Дикат даст им наркотик. Именно в тот момент, когда
это можно будет сделать без вреда для них... Я умоляю вас, леди...
Мерсер едва успел подхватить ее, прежде чем она упала.
- Вы уже достаточно натерпелись, - сказала леди Джоанна. - Штурмовик
с тяжело вооруженным десантом находится на пути к вашему спутнику.
Медперсонал арестуют и будет проведено тщательное расследование с целью
выяснения деталей этого преступления.
- Вы накажете виновного врача? - отважился вмешаться в разговор
Мерсер.
- И вы еще можете говорить о наказании? - воскликнула женщина. - Вы!
- Это справедливо. Я был наказан за то, что совершил зло. Почему же
нельзя наказать человека, совершившего преступление?
- Наказывать... наказывать! Нет, мы вылечим этого врача. И вас
вылечим, если сумеем.
Мерсер заплакал. Он думал об океанах блаженства, которые доставил ему
суперкондамин, позабыв об ужасающих муках и уродствах Шеола. Неужели
больше не будет желанного укола? Он уже не мог себе представить жизнь без
Шеола. И неужели рядом с ним больше не будет нежного, благородного
Б'Диката с его скальпелями?
Он поднял свое покрытое слезами лицо и обратился к леди Джоанне.
- Леди, мы все посходили с ума на этой планете. Я не думаю, что нам
захочется ее покинуть.
Охваченная глубоким состраданием к мученику, та отвернулась.
Следующие ее слова были обращены к Б'Дикату:
- Вы - мудрый и добрый, пусть даже и не являетесь человеческим
существом. Дайте им такое количество наркотика, какое они в состоянии
принять. Содействие решит, что делать со всеми вами. Я поручу
солдатам-роботам произвести исследование вашей планеты. Будут ли роботы в
безопасности здесь, человек-корова?
Б'Дикату не понравилось необдуманное имя, которым его назвали, но он
не стал обижаться.
- С роботами ничего не случится, мадам, но дромозэ будут крайне
возбуждены, если не смогут питать их и исцелять. Пришлите их минимальное
количество. Мы ничего не знаем о том, как живут и как умирают эти
существа.
- Минимальное количество... - прошептала леди Джоанна. Она подняла
руку, давая знак какому-то технику, находившемуся на необозримом
расстоянии от нее. Вокруг нее снова поднялся бесцветный дым, и изображение
исчезло.
Раздался пронзительный голос:
- Я отремонтировал ваше окно.
Это был один из роботов Таможенной Службы. Б'Дикат поблагодарил его и
помог Мерсеру и леди Да выйти через дверь. Когда они оказались снаружи, их
тотчас же начали жалить дромозэ. Но они не обращали на это внимания.
Затем появился и сам Б'Дикат, неся в своих гигантских нежных руках
четверых детей. Он положил их безвольные тельца на землю неподалеку от
купола и стал наблюдать за тем, как их охватили судороги под натиском
дромозэ. Мерсер и леди Да увидели, что его карие телячьи глаза покраснели,
а огромные щеки стали влажными от слез.
Часы или столетия.
Кто мог рассказать им?
Группа вернулась к своей обычной жизни, только промежутки между
уколами стали много короче. Бывший некогда капитаном Суздалем отказался от
укола, когда услышал новости. Едва только его состояние позволило ходить,
он неотступно следовал за роботами Таможенной Службы в то время как они
фотографировали, брали пробы грунта, пересчитывали тела узников. Их
особенно интересовала гора, в которую превратился капитан Альварес, и они
открыто спорили между собой, является ли она формой органической жизни или
нет? Гора эта как-будто реагировала на суперкондамин, однако они не
обнаружили ни крови, ни сердцебиения. Влага, приводимая в движение
усилиями дромозэ, казалось, заменила то, что некогда было жизненными
процессами человеческого тела.

А затем, одним ранним утром, небо над планетой разверзлось.
На поверхность Шеола садился один корабль за другим. Из них выходили
люди в одеждах.
Дромозэ не обращали внимания на прибывших. Мерсер, который находился
наверху блаженства, с огромным трудом понял, что корабли были битком
набиты аппаратурой связи; "люди" же были роботами или изображениями лиц,
находившихся на совершенно других мирах.
Роботы быстро собрали всю группу вместе. Пользуясь тележками, они
перевозили сотни лишенных рассудка тел к стоянке кораблей.
Мерсер услыхал знакомый голос. Это была леди Джоанна Гнейд.
- Поставьте меня повыше, - приказала она.
Ее изображение стало расти, пока, казалось, не достигло четверти
капитана Альвареса. Голос ее стал еще более зычным.
- Разбудите их всех, - распорядилась она.
Роботы задвигались среди узников, обрызгивая их какой-то жидкостью,
которая пахла довольно тошнотворно. Мерсер почувствовал, что разум его
проясняется. Суперкондамин все еще управлял его нервной системой и
кровообращением, однако мозг был уже свободен от него.
- Я принесла вам, - звучал сочувствующий голос гигантской леди
Джоанны, - решение Содействия по планете Шеол.
"Пункт первый. - Поставка органов и частей человеческого тела будет
продолжаться, а дромозэ не будут уничтожены. Здесь будут оставлены
различные части тел с целью отращивания, а выросший материал будет
собираться роботами. Больше здесь не будут жить ни люди, ни гомункулы.
Пункт второй. - Нечеловек Б'Дикат, по происхождению бык, будет
немедленно вознагражден по возвращению домой, на Землю. Ему будет
выплачена сумма вдвое большая, чем обещанная за тысячелетнюю службу..."
Голос Б'Диката, ничем не усиленный, был почти столь же громогласен,
как и ее, прошедший через мощные усилители. Он громко выкрикнул свое
недовольство:
- Леди, леди!
Она глянула на него сверху вниз и неформально произнесла:
- Чего же вы хотите?
- Позвольте мне вначале закончить свою работу, - закричал он так,
чтобы его все слышали. - Позвольте мне до конца заботиться об этих людях.
Подопытные, у которых имелся мозг, внимательно слушали. Те же, у кого
рассудка не было, пытались снова закопаться в песок Шеола, пользуясь для
этого своими мощными когтями. Но стоило только кому-нибудь исчезнуть под
землей, как его тотчас же хватали роботы и вытаскивали наружу.
"Пункт третий. - Все лица, разум которых не будет поддаваться
лечению, будут подвергнуты отсечению головы. Их тела будут оставлены
здесь. Их головы отсюда увезут и умертвят наиболее гуманным способом,
скорее всего при помощи сверхдозы суперкондамина."
- Последняя крупная встряска, - пробормотал капитан Суздаль, стоявший
возле Мерсера. - Это вполне справедливо.
"Пункт четвертый. - Установлено, что дети являются последними
наследниками трона Империи. Чересчур ревностный чиновник сослал их сюда,
чтобы предотвратить вероятность реставрации единоличной власти, когда они
вырастут. Врач повиновался приказам, не пытаясь их оспаривать. И чиновник,
и врач будут подвергнуты лечению, и их воспоминания об этом случае будут
стерты, так что потом им не нужно будет стыдиться того, что они
совершили..."
- Это несправедливо! - воскликнул получеловек. - Их следовало
наказать так, как наказали нас!
Леди Джоанна опустила на него свой взор:
- С наказаниями покончено. Мы дадим вам все, что вы только пожелаете,
но только не просите, чтобы мы причиняли страдания другим. Позвольте
продолжать...
"Пункт пятый. - Поскольку никто из вас не изъявил желания жить так,
как вы жили до высылки на планету Шеол, то мы переместим вас на другую
планету поблизости. Она напоминает эту, но гораздо красивее. Дромозэ на
той планете нет..."
При этих словах толпу охватило волнение. Узники кричали, плакали,
ругались, жаловались. Все они хотели получить укол, и, если бы для того,
чтобы его получить, им нужно было оставаться на Шеоле, то они, не
задумываясь, остались бы.
"Пункт шестой. - На новой планете вам не будут делать уколы
суперкондамина, ибо в отсутствии дромозэ он убьет вас, но там будут
колпаки. Помните, то, что вы получали на спутнике? Мы попытаемся вылечить
вас и снова сделать нормальными людьми. Но, если вы отказываетесь, мы не
будем вас принуждать. У колпаков наслаждения поле очень мощное. При
соответствующей медицинской помощи вы сможете прожить в них еще много
лет."
Среди узников воцарилась тишина. Каждый по-своему пытался сравнить
электрические колпаки, стимулирующие центры наслаждения в коре головного
мозга, с наркотиком, который действовал на клапаны, открывающие
экстатические нервные поля.
- У вас есть какие-нибудь вопросы? - спросила леди Джоанна.
- Когда нам дадут колпаки? - раздалось сразу несколько голосов.
Теперь они стали настолько людьми, что сами потешались над
собственным нетерпением.
- Скоро, - ободряюще ответила она и через мгновение добавила. - Очень
скоро.
- Очень скоро. - Эхом отозвался Б'Дикат.
- Вопрос, - выкрикнула леди Да.
- Моя госпожа?.. - произнесла леди Джоанна, проявляя должную
учтивость по отношению к бывшей Императрице.
- Нам будет разрешено вступать в брак?
Удивление отразилось на лице леди Джоанны.
- Не знаю. - Она улыбнулась. - Но не вижу причин для почему бы нет...
- Я беру себе в мужья этого человека по имени Мерсер, - сказала леди
Да. - Когда отравление наркотиком было тяжелейшим, а мучения самыми
страшными, он был единственным, кто пытался думать. Могу я получить его?
Мерсер подумал, что все это выглядит довольно нелепо, поскольку был
бескрайне счастлив, но ничего не сказал. Леди Джоанна посмотрела на него и
одобрительно кивнула. Затем она подняла руки, благословляя и прощаясь со
всеми.
Роботы стали собирать розовые тела в две группы. Одна - отправлялась
в новый мир, где их ждала новая жизнь и новые проблемы. Другая же,
независимо от того, как много ее членов пыталось схорониться в грязи, была
собрана для последней почести, которую могло воздать человечество.
Б'Дикат, оставив всех остальных, торопился со своим неизменным
бутылем через плечо к человеку-горе Альваресу, чтобы удостоить его
гигантской порции блаженства.

5rik.ru

Материалы для учебы и работы