Владимир ВОЛЬФ
ЛЯБДЯНСКАЯ СМУТА
Засек(C)реченная сага
(Порнографическая былина)
Сляп 1
В оны дни жила себе - провисала в звездных теснинах планета Лябда. И
произрастал на ней, окромя зелени и мясо-молочного скота, лябдянский люд -
справный, тучный, до работы, еды и промежного весьма охочий. В ситном
своем житие лиха не ведали: бабы-лябди справляли харч, любили мужей и что
ни год - на сносях; а мужик на Лябде плодился дебелый, может, и темный по
нынешней мерке, но тем и счастливый - кумекло варило, как с чугунами
обходиться, да бражничать в меру. Распашки всем хватало вдоволь, о тризнах
почти позабыли - помирать резону не было.
Все б в темя, да за теменем - Гельдып, царь-всегалакт, всехват и
прочим не гам. Лябда в табели царева стада числилась, но за кромешность
своего отшибного отдаления жалована была покоем и минулостью. А тем часом
сеча лютая шла по всему околотку. Рубились с аспидами, что из соседней
галактики повадились пузо и огузок парить на царевых звездах. Как засечка
с ними вышла, припомнить никто не мог - то ли Гельдып аспиденышу хвост
своим бронелетом ошпарил, то ли вспесились от качеств своих гадовых, одно
ясно - урон шел: аспид звезды пользовал, а коммунальных в мошну - кукиш...
Как на беду, владел аспид со своим косяком особым охранным секретом - ни
фугари, ни пыркошвары заморить гадов не могли, отчего царево войско имело
афронт и конфузию. Война - дело и так расходное, а тут - мужичий
контингент был вначале "непобедимым", опосля - "ограниченным", и чтоб не
стал он вовсе "легендарным", Гельдып издал два Указа.
Первый - о Великом Выскребном Призыве.
Второй - похитрее - о невозможности в сие геройское время рожать
девичий персонал.
Дотоле, пока аспид не канет, рожать только мужиков, цареву войску
приплод. А лейб-повитухам наказал: чтоб злым наваром бабский семяплод как
временно чуждый (от баб на войне проку-то мало) у всей рожающей половины
известь.
Об этих важностях на Лябде и не слыхивали. Аспид если и тревожил, то
по малой нужде, в сторонке, а с указырем заминка вышла - мачту еще с
прошлого урожая строить бросили. Темный народ, так и жил вне царевой
линии.
А уж когда глашатаи на Лябду припосадились, то варежку и разинули -
мужик-лябдяк что в крест, что накрест себя поперек шире, мускулом так и
арбузит. И объявили Призыв.
Лябдянским мужам разъегорили - война, мол, Гельдып (царь ваш, кстати)
зовет, а по случаю такому ликуйте и айда в метрополию, в учебку. Лябдяне,
однако, манатки паковать не спешили. Кутнули с недельку-другую, глашатаев
до зеленых аспидов захмелили, а опохмелившись, речили:
- Ежели чугунов скиберить, бронелет сбондарить иль кирюхи сварить,
так мы завсегда. А воевать у нас охотки никакой нету, извиняйте.
Глашатаи в треск: "Да вы!", "Да кто!". Облаяли всячески да с
перешибом:
- Ужо вас, лябдей лядовых, Гельдып дубиной-то приголубит!
Ладно, стерпели бы мужики...
Да обнаружилась оказия - по бражному делу один глашатай в спальницу к
вдовой лябде закатился. Та и возопияла. Мужики гуртом - туда.
- Ботву прими... - попросили и за ручки из избы вывели.
Да огорчили по лбу. Приятелям - под горячку добавили. Так глашатаи с
Лябды лататы дали.
Ну и еще с недельку по такому случаю отгуляли лябдяне.
Но не долго тешились. Черной тучей осел на Лябду царевый полк. Куда ж
с голым пузом супротив фугарей? Пришлось картуз ломать.
Попервой каратели задали березовой каши мужикам, опосля заголили им
лбы и в баржи - как распоследний скот - в учебку. Бабы и слезней, и
царапом на карателя шли, только докудахтались, что всех мальчонков, вплоть
до грудных, лишились. А полковник напослед сказал:
- Мужьем своим возгордитесь еще! Мы, ежели в бою их положим, то
геройски, не иначе. А соплячье ваше за мятеж в ироддом сдадим, молодая
гвардия вырастет. Скучать не надейтесь: с перволетки лейб-повитухи явятся,
впрыск производить, с ними - трахбат донор-жуанов на терку, и тогда, мать,
пошла-поехала - рожай мужиков, о девках забудь. Вы теперь солдатки, царева
воспроизвода матки...
И уволок, мерзавец, всех мужиков подчистую. Постолбычили бабы, разиня
рот и в небо глядючи - на выпушку газовую от бронелетов, и просекли
вконец, что за жизнь-черняк у них началась.
И возопияли тогда. Уже хором.
Сляп 2
А пока камнеюга зимняя не началась, случился рядом лихой человек
Хряпс, по полной выкладке - государев дезертир и охульник. Спешил, голова
пролетная, на сворованном бронелете "Шиш" с архаровцами своими меньшими -
с Тырлом и Фиськой.
Всем "Шиш" был хорош, в флагманах значился, да только во время
кумпаний гниды всякой от аспида набрался и замлел весь. Мля всю что ни
есть дерюгу сожрала, а экипаж и вовсе уела. Решил Хряпс мле измор учинить.
Морили уже с месяц, с перемириваниями, о курсе забыли, а потому и
оказались в лябдянской глуши.
Вдруг визгом-плачем бронелет стегнуло, да так, что даже мля
озадачилась. Хряпс зырь в лукошко просветное...
Видит: планета разбубонилась по курсу, а на ей бабы - стоймя и
вповалку, и грай стоит причитальный. Молвил тогда Хряпс, чешучись:
- Это, мля, нам подходит. Мужиков, видать, сволонтерили. Эта нам,
мля, передых тута будет...
Языком Хряпс был малость обделен. Да еще мля заела...
Приухабились они на Лябду и в чем мля не доела к бабьему народу
вышли. Раскимарились на свежачке, стоят, чешутся и щеря кажут. А к ним уже
лябди и чугуны с дрекольем - лавой - за карателя мня. Только сгонорились
враз. Узрели сквозь битую млей ряднуху все достоинства Хряпса, в коих он
буйно наделен был. А у Тырло и Фиськи - хочь поскромнее, но тоже -
гвардейского чину.
- Откудава будете, залетные? - выступила вперед Зеля - волоокая,
первая по тучности и навару солдатка Лябды. Супится, а сама от Хряпса глаз
отвесть не смеет.
- Дезертиры мы. На Указ наплевате, мля, ли... тьфу, ли... мля... -
заколдобило Хряпса, да не по тому изъяну.
Уж как ни гусарил, ни бардел в свой час, а красавы такой ни в жисть
не видывал. Знай, поперек все пер, грызла щербинил, а вот влюбляться
как-то не доводилось. А тут те - с первоглядки, аж дух заняло!
Выручил закоперщика Фиська, на треп охочий:
- Мы, ладушки, народ не опасный, разве ночью, да и то - на перине, да
и то - ежель напугать чем... Подхарчиться б нам с месяцок, фуражу для
ракетки, снемогла броневая - кипяточку просит - гниды царские на изжор
берут. А мы вам благодарны будем, а укормите жирно - так дважды...
Лябди - в румяны. Кто побойчей - сдачи:
- Ежели чуть мля не забодала, какая ж в вас корысть? Работы непочатый
край, кабы падеж не вышел!
- Не выйдет, - заверил Фиська, - нам Гельдып силы выпестовал!
И показал.
И действительно - у всех чугунов, что разладились, винты и схемы
подсупонили, в дело пустили, а чугуны уж сами - и дома починили, и поля
вспахали, и все протчее по хозяйству довершили. А дезертиры пошли
удовольствия делать.
Так лябдя за лябдей - сперва соседку за аморал, а потом, глядишь, и
сама - набекрень. Пыхнуло соломенное вдовство. Хряпс к Зельке припал,
искусился и сгинул, а Тырло с Фиськой, что ни ночь - на новом подворье. И
такие уж старательные, шебутные да веселые, что бабы за передворацию зла
не держали, пусть себе (дезертир он и здесь дезертир), только от завязки
береглись - надеялись, авось мужья воротятся. Поди тогда, разъясни, кто
запузырил.
- Болтун ты мой хромоустый! - потешалась над Хряпсом Зеля. - Лобызарь
кондовый...
И учила нежной лябдянской науке губами медовыми, телом - распахнутым
как пьяная ночь и теплый ветер. Любила яро, но дале избы не пущала,
боялась сглазу.
А неудельные, потому и моральные бабы в завидках злословили:
- Муж вживе уж за вымя-то потягает!
И хоть в доклад никто не целился, знали: был бы язык, а звонари
сыщутся. Впрочем, Тырло с Фиськой вскорости ихнюю обиду ликвидировали.
Воодушевленный коллектив греб гниду из "Шиша", белил по самые
подмышки известкой, чтоб мошкара впредь не лезла. Подумали, и красные
горохи домалевали. На манер комахи-коровки, токмо наизнанку. Фуражу для
растопки не пожалели, уж "Шиш"-то борта себе нагулял - и трепещет, и
огнеструем в грунт бьет от нетерпячки бродяжьей.
Минула зима. Камнеюга шла на убыль.
Как-то вечером Тырло с Фиськой до Зелькиной избы доковыляли. На
крыльце сидьмя, Хряпс зевал, шары чесал и тоскливую песню о миленьком, что
над городищем - вразлив, слушал.
- Ну что, бугор, век вековать здесь будем? - Фиську, как самого
ответного, уж ветерком шатало от перебора. - Так и схлопотать недолго. С
дивизией рогоносов, не меньше, квитаться будем, ежель щас не в летку
дером...
- А мои, все ж, сладогласнее твоих, Фиська... - запрокинуто слушал
лябдей Тырло. - О! Пряня на извив пошла, чистый протруберан, так и жгет...
- Видал? - кивнул на закадычного Фиська. - Ему, тихоне, больше всех
перепадет.
Только с завистью как-то прозвучало...
- Ой, мля, не знаю... - уронил чуб атаман. Впервые домашнего уюта
вкусил, ласки жаркой, смальцо завязалось - седло об крыльцо клеет, добавки
просит...
Завидел такой коленкор Фиська и картуз оземь - хляп!
- Все! Зажиганка "шишова" у меня найдется. Сам полечу. Очень приятно
было познакомиться!
И вот таков - зашагал к бронелету. Тырло с Хряпсом переглянулись.
А наутро их не стало.
Возопияли, пробудившись, бабы. И пуще всех - Зеля.
Сляп 3
Прошел камнелетный сезон.
Как и было обещано, по перволетке грянули царевы службы: повитухи с
наваром и донор-жуаны с гардеробом. Имели при себе весть страшную, кою для
успеха кумпании хоронили пока в тайне. Полегла лябдянская дивизия один в
один мужичок; говорят, ихние бронелеты за аспидов приняли, ну и
постарались... Весть эта в полном наборе похоронок лежала в секретном
сундучке, а ключик - у главного повитуха Дрызга.
По прибытии служивые впали в жор - харч атаковали так, что за ушами
хрумтело и пугало окрестных собак. Донор-жуаны берегли грацию и больше
гуляли, цены себе не сложив, пред лябдями - приглядывались, а потом делили
в карты.
- А служить как будете: в скафандерах, иль на босу ногу? - пытали
иные лябди для форсу и заметки. Все им после архаровцев в охотку шло.
- Государев махач производится согласно Уставу - натощак и
расчехленно! - отвечал Каплун, старшой в трахбате.
Являли в себе донор-жуаны служебную схожесть, все один в один - плешь
окатная, щупоглазые, хищноротые, у каждого над пузом телепайка медалей -
"За взятие", "За овладение"...
Каплун строго следил за изготовкой и, что ни утро, проводил показные
маневры в полях - от коих, очертя рога, бежали коровы и прочий скотонарод,
а чугуны, зло деренча, плели новые кнуты, взамен измордованных в обороне.
А трахбат, навоевавшись всласть, шагал в лагерь, унося контуженных и
погоняя условного противника, чтоб пустить его на провиант с хреном.
Но так и не заполонили лябдянских сердец гости непрошенные, а от
расспросов уклонялись, в мимогляд все: мол, даже и не слыхивали о такой
лябдянской дивизии... Как-то самоходом бабский раж и стух.
Пришло время, повитухи сбодунились и, опухлые, висломордые, принялись
зелье отворотное варить - то самое, девичий знак в лоне губящее. Заливнее
всех бражничал главповитух Дрызг, и все у Зели - врал: первуха, мол,
сладкая, - а сам имел на хозяйку ба-альшой антирес. Даром в атаку идти
Устав не позволял, только после впрыска. И вот когда в чаны самый важный
порошок пришло время сыпать, дал он маху - от прозелени в бельмах спутал
цвет и вместо бабаед-травы ханамуж-корня бросил. Но лишь спустя годы
ошибочка вскрылась...
А лябди, тревожной хмурью полные, ходили понуром, без радости, на
донор-жуанов если и смотрели, то как на чурбаки - в том больше сучок, а в
том просто мля... Пропадала с каждым часом в бабах жизненная сила,
непонятно отчего, но на впрыск явились без утайки, в аккурат все, согласно
повесткам. Уклонизма на Лябде еще не знали. Выстроились и в змею-очередь
привычно записались. По одной - в палатку, а там повитух с впрыскарем
резиновым, мерзким, срамным... А кобеля-коновалы вдоль шеренги, и
тросточкой в чресла:
- Тебе, гражданка, солдатика презентую, и тебе...
А лябдям хоть в петлю от беззащиты. Все архаровцев честили за
дезертирство неисправимое.
Инструкция гласила: три ночи впрыск в бабе перебродит, а уж тогда все
чо хошь. А бабу-уклонистку, что девку родит - силком на пол, иль на треть
жизни в кишлаг, на перероды. Завидовали лябди тем, у кого доченьки еще от
мужей прижиты оказались, боле женского приплоду не намечалось.
В те три дня повитух Дрызг зачастил к Зеле в особинку. Шары нальет и
нашептывает:
- Я те в метрополию к себе заберу. О соломе и навозе забудешь. Одену
в златохимию, залебедю как царь-дочку...
- Дочка? А царевой бабе типун резиновый не совали?
- Цыть, дура!!! - аж присел повитух. - Ляпун уйми. У нас в метрополии
с этим строго. За балабол и в кишлаг...
Хоть и обрыд Зеле муж сей, но в интересе своем первухи все подливала,
подливала...
- Я за тебя, стерильненький мой, пошла б, - вздохнула лукавая, - да в
супружном сцепе я. Мужик мой воюет в царевом войске, тылов лишать его не
могу. Скиснет, аспида пропустит, а это, витаминоз ты мой, государю
огорченье. Вот я и думаю блюстися так: по-державному...
Дрызг поедом глазенапал, зубами хрустел, да не выдержал:
- Жарынь тя в кичку! Вольная ты! Ходи со мной, покажу чего...
И попер шатуном прямехонько к секретному сейфу. Потайной фонарь
зажег, ключиком ковыркнул и похоронки на всех лябдевых мужиков представил.
- Был сцеп, да вышел весь, ик...
И упырем в красном свете оскалился.
Оборвалось сердечко у Зели. И от жалкости по себе и всем бабам
лябдянским покатилась слеза горюча.
- Ты чего?
- От радостев... - выдохнула и пошла сама не своя.
Главповитух было за ней, да споткнулся и захрапел подле сейфа.
Проснулся, когда рев изводный в городище поднялся. Глянул на раззявленный
ящик и с досады об него башкой. За такое ее не сносить.
За ночь Зеля все избы обошла - а поутру бабы всем миром ревмя ревели.
Донор-жуаны с перепугу чкурнули в бронелет. Даже гардероб забыли.
Дрызг по лагерю с зуботычиной - налево, направо.
- Чего в диффикацию впали? Скулит, шелупонь. А вы дело знайте: чехлы
долой и поизбенно! Чтоб дым пошел!
Кобелей из бронелета вынули, построили и на городище - типуном. А
навстречу чугуны, гремят своим литым косолапьем, а в клещах вилы. Ну как
мужики, токмо лектрические.
- Фугари на прямую наводку! - суетил всех Дрызг. - На переплавку их,
челядей недовинченных!
А чугуны у лябдей - последняя отрада по хозяйству. И чем бы все
кончилось, неведомо, но грянул гром с небес.
Огневищем пырхая, спускался "Шиш".
- Хряпс? Хряпс!!! - лопнуло в супротивных войсках.
Государева дезертира знали все. У Дрызга его вид был приколот для
опознания - с глядла и в ухо. А уж "Шиш" был самым выдающимся бронелетом
армады, пока не слямзили. Промеж алых горохов уж пыркошвары навострились -
фугари им в долю не падали...
Понял Дрызг: дело - труба. И затрубил отход.
Лябди на луг высыпали - в хороводы с радости.
- Мля воротился! - громче всех пела Зеля.
Заприметил ее главповитух и через брехлай громово осватал:
- Эй, холера, пойдешь за меня в жены?
И видит же, наркозный, не до замужев ей!
- Гельдыпа тебе лысого! - отбрила Зеля и расхохоталась вприпляс - от
дерзости, от Хряпсовой близины.
- Так алкай же, палиндром! - отвел брехлай и пальнул в голубу из
плазмоля. И в люк нырнул, убивец.
Свора царева шмыгнула в облака, наискосок...
Вышли из "Шиша" архаровцы. Тырло и Фиську зацеловали, а перед Хряпсом
дорожку к Зеле слезами выстелили.
И лежала она неживая, улыбая, ручки белы в росе - навраскидку...
Пал на колени Хряпс, в губки индивеющие поцеловал.
- Карать буду, мля! - рыкнул. Слезу утер - и в бронелет. Наперсники
за ним.
Воротились через ночь. Зелю схоронили на трагичной памяти полянке.
Деревце посадили, чтоб не скучала. Хряпс холмику поклонился напослед и
канул в избу топить тьму-печаль. На расспросы Фиська невесело отмахивал:
- Одного пыркошваром не добили. Утек, мля...
Наутро, тишком-нишком, никого так и не проведав, снялись архаровцы в
смутном направлении.
Лябди грешным делом порешили, что насовсем.
Сляп 4
А век - валил пень через колоду, - и навалял: дела в царстве катили
кубарем.
Победно завершилась война с аспидом. В одночасье стали их запросто и
фугари, и пыркошвары дырявить, да так успешно, что за недельку царевы
войска одержали викторию и воротились домой. Генералы скребнули затылки и
триумф приписали к отчетам гения мысли своей. Хоть и чуяли: дело темное -
сколько лет в конфузиях как в шелках хаживали. Ломать голову, однако ж, не
стали.
И тут карачун прибрал Гельдыпа I.
Для многих небо с овчинку показалось, и они, вторя, околели - пред
страхом неизвестности. Ведь потомства Гельдып не оставил, ежели не в счет
байстрючок от фрейлины, что после впрыска отворотного имела высочайшую
честь под канделябром. И понесла.
Байстрючок рос блажным, бзикастым - то падун свалит, то изо рта пена
- буруном, то из ноздри на манер кистеня - сопелька...
Злы языки брехали, что дофин чудит от бабаед-травы - имелся на то
пример в простолюдье. Да выбор невелик, байстрючка-то к родовому древу
кое-как прищепили, нарекли Гельдыпом II и помазали на царство. Но
обиделась соседняя ветка - великие князья Гаплык. Удумали переворот. Но
кондуит-служба бдила справно - обошлось малой пальбой во дворце, даром
только царевича напугали - в стельку обмочился. Князьев, не глядя на титлы
- в кишлаг. Но с тех пор царевич, как проснется, на взвод:
- Чу! Чу! Гаплык чу! Ы-ы-а-А!..
И - в корячки.
Как престольный покой оберечь? Плохо раскрываете - поставили на вид
кондуиту, ну, заплечники и наладили товар - по заговору к завтраку. Головы
корнали ежедневно и пунктуально - на дворцовой площади - хоть часы сверяй.
Так и пошло: "без четверти гаплык", "гаплык ноль-ноль"...
И без этого гарниру дела в царстве шли колченогим косоходом: повитухи
за военный период потрудились на славу - уж который год ни единого
женского ребеночка не народилось и в ближайшем обозрении не заикалось. С
бабаедом пересол вышел, да и царь-папаша Указом страху в кость нагнал. Не
могут бабы баб рожать, хоть тресни. Война давным-давно минула, а они все
солдатиков, да солдатиков. Не дети - дураки петые, ведь иным царевым
маткам по ведру бабаеда, а то и более, угораздило. Заговор налицо. И в
гаплык-час на площади всех повитухов, как одного, ампутировали. Подумали,
и трахбаты по тому же месту - за разбазаривание женского семяфонду.
А еще в народе завелись болезни - обычные и дурные. Ну, обычные, те
ладно - больше двух не пристанет, с болюном и отвалятся, а вот дурные...
Недовольством пучить начало народ-то. В провинциях крамолия дурноцветом:
"Царек - умом поперек, так себе, недостругок..."
Кондуит с ног сбился. Кишлаг от переизбытка трещит.
А у Гельдыпа II, надобно справедливо отметить, ум все же был. Когда
некуда девать стало, Гельдып его и высунул:
- Войну, - говорит, - чу.
Министры - ура! Застоялись, мол. Пора фугарем-то пошипарить. Веди,
батькин сын! А вот с кем воевать-то? Ясно дело - с заговорщиками! За
сплочение!
Обчество струхнуло. Побежало. А кто побежал, тот себя и выдал.
Грянула сплочевная война.
Народ - сволочь. Верить никому нельзя, поэтому Гельдып II решил:
- Чу!
Стали чугунами армию усилять. Склепали немыслимое количество - по
мужицкому образу и подобию, только покрепче, помоторнее и похолоднее. И
пошли давить заговоры по околоткам. Где мужик схоронился, баб за антибабий
уклон - в кишлаг. Там женки дурнели и, поскольку все песни про миленького
были под запретом, мерли от неизбывной тоски. Авторитет Гельдыпа II рос -
еще б чуток, и сровнялся бы с батиным.
Той грозной порою сплочильный разлет заприметил полузабытую Лябду.
Сляп 5
Бронелет наискосок боднул лябдянскую атмосферку и, схлопотав поддых,
кувыркнулся в эфир. Разлетный Пеняй припал к лукошку и ахнул. Преткновение
вышло оттого, что планетная лазурь была инда в пузырь забрана и потому
имела замечательные отбойные качества - как, скажем, жиром обтянутое
брюхо. И действительно, в одном месте ласа сходила на нет - в лунку на
манер пупка, а на опупке той стояла заимка с холостой трубой. Пеняй туда и
указал.
Отбойный пузырь прозрачно стягивался и нырял под забор - в лопухи, а
посреди округлого подворья стояла замшелая изба. Бронелет едва приткнулся
на задворках. Сквозь пузырь лес зеленел, а забор в одном месте размыкали
стоеросовые ворота, почему-то девизом вовнутрь заимки:
"Кто в Лябду лебедем - тому лады, кто либидом - тому лябдык".
Раскудрявостей этих разлет не просек, но созвучность "лябдык -
гаплык" отметил.
Толкнули дверь. Шасть в тишинистый сумрак. И прелюбопытное узрели.
В затхлой горнице стояли два ушата, с гроб размером, дерюгой крытые,
а более - ничего. Дерюжку задрали, видят - мокнет голый мужик - не то в
смальце, не то в маринаде, а рыло одето в хобот, которым он сонные ветры
пускает. Тут оне за хобот его и к ответу.
- Кто таков будешь? - пытают, в пузо фугари уперев.
- Не больно-то рогом... - утер шары мужик. - Не смотрите, что
комолый, супротив вас тоже кой-чего имеем...
Был это Фиська, Хряпсов кореш. Тем часом содрали дерюгу со второго
ушата. Там тоже мужик, еще наваристей, в кисляке примутненном плавает и
пускает бульку.
- То есть кто?
- Тырло-о-о... - зевнул Фиська и хлебнул рассолу из ушата. Тылом
длани утерся. - Вы его лучше не бередьте.
Не послушались. Выволокли Тырло на просушку.
- Так... - сплюнул архаровец и, набрав воздуху, - ...! .....,
........ ...................!!! ..............! .......... ..............
..........!!!!!!!!!
Молчал Тырло всегда до поры до времени. Но когда за суверенку
стебали, дипломатию отвергал напрочь. Такого наваляет!
- ... ......... трах-х-тарарах-х всех! - угомонился, наконец, Тырло.
- Я ж говорил... - развел руками Фиська и, пока гости схлебывали,
перехватил:
- Добро пожаловать на Лябду! - Но, видя опасную тоску, упредил: -
Сперва докалякаемся - Лябда в кумпол непробивный одета, без нас вам туда
ходу нет. А без докладу пущать не велено.
Хотели голышам за ласковы речи по первое число всыпать, но Пеняй, не
будь дурак, смекнул и - в обходку:
- По каботажному делу мы. Негоцианты. Чем сторговаться, чем сменяться
со взаимовыгодой. Пусти, служивый, мзда будет.
- А мундирчик-то царевой войски! - кивнул хмурый Тырло.
- Это для захороны, чтоб дезертир иной разбоем не взял.
- А-а-а... - протянули архаровцы. Переглянулись: "пустим?".
- Ворота вам заговорим! - пообещал Фиська.
- Мзду давай, - пошел на принцип Тырло.
- А обратно выпустите?
- А чего ж, выпустим, - и Фиська уже вполголоса довесил: - Ежль
карачки выдюжат...
И пошли сплочевники под ворота. Кумпол в скобе как мыльный пузырь
раскатился и впустил беспрепятственно. Но только черту миновали, а глазурь
уж внатяжку - и крепка, и булатна.
Бредут царевы лазутчики и во все глаза на ус накручивают: где что
произрастает, к чему тянется и чем дышит. О Лябде они по молодости лет
слыхом не слыхивали, потому изумлялись.
Обочь тракта поля раскинулись злаком. А в севах чугуны, зудя,
полеводят. Идут час, другой - ни души. Вдруг видят - гонит баба на
цепокате. Сплошной концентрат - что лицом, что долу - щеки сытьем надуты.
- А не скажешь ли, красотка, - подбоченился Пеняй, - есть ли у вас
град стольный?
- А как же, и городище, и столовая при нас, - лябдя жемчуг скалит и
наголо мужиков оглядает. - Дорогой прямо, в аккурат и упретесь.
- Вижу - умом сильна, краля, - маслил дальше Пеняй. - А не скажешь ли
- о царе таком, Гельдыпе II, представление складываете?
- Чего ж, складываем. И о батьке, и о сыне, штабельком...
- Очень хорошо, - ободрился Пеняй. - А верность престолу блюдете, не
изменяете?
- Не с кем, милый. Блюдем, делать нечего.
- А к чему тогда, скажи, на планету чехол преткновенный одели?! -
вскричал Пеняй и сердешную за руку - цап!
- Да ну! - у лябди глаза навыдув. - Брешешь небось?
- Да чтоб я сдох!
- Вона, я смотрю, прель в атмосфере и в городище...
- Нук-нук-нук? - навострил уши Пеняй: - Может, и заговор супротив
Гельдыпа намечен?
- Насчет заговоров не скажу, - нахмурилась лябдя, - а наговоров с три
короба представлю. Соседка, к примеру, брешет, что я укроп у нее по ночам
тягаю. Заговаривается... Во! Стало быть - заговор! Ну, этого добра у нас -
в каждом дворе по кучке. Ну, пусти, пусти, сладенький, мне на хутор пора -
маслобоить...
А разлетным уже грудь распирает - для медалей. Коли заговор сыщут -
прибавка к жалованию и приплюс к побывке, как и положено дружинникам -
целых три дня.
Затрусили бодрым цугом в столицу. А лябдя, переждав - цепокат в
лопухи, а сама - огородами - в ту же степь.
Когда до околицы оставался гак с маковкой, из города высыпала прорва
женского народу и, с гиком окружив разлетных, повела в главную престольную
избу.
Посреди светлицы на лохани сидел мужик в мокрой простыне и люто
клацал очами.
- От Гельдыпа, мля?
- От него... - оробели от такого кворума лазутчики. Врать не смели: -
Заговор искать направлены.
- Гы... - подобрел бугай. - Доброе дело, мля...
Но бровю задрал:
- Токмо смотрите... Хвори какие срамные имеете?
- Какие, извиняюсь? - не понял Пеняй.
Лябди за спиной ухнули со смеху. Мужик вздохнул.
- Ну, эта, эта... - глаза ниже опустил. - Охвостье, мля, строевое?
- Комиссию перед вылетом прошли, а что?
- Щас узнаешь, мля, - и бабам знак сделал. - В перекат их, ток не до
смерти! Гоньба-а-а, мля...
И в лохань полез, мордюк хоботом зачехлив.
А лябди на служивых налетели и понесли, трепетных, на сеновал. С
песнями, вприпляс...
Через недельку, истерханных и скукоженных, на пуповок выкинули и
манатки вдогонку.
- Добрая терка? - крикнул под лазоревый занавес Фиська.
- Лафа! - откликнулись лябди. - Тебе спасибо, огурчик! Сам-то скоро в
гости?
- Не срок. Напитаюсь, тогда.
- Ждем!
И занавес опустился. Тырло обмылков в бронелет под прицелом
спровадил, да под курдюк ногой - чтоб жизнь медом не казалась.
А все оттого, что Хряпс в свое время разразился геройским подвигом. В
тоске однолюбной проводив Зелю на вечный покой, отправился в самое пекло
тогдашней войны, прямиком в косяк к аспидам. А поскольку из людей он
первым такую наглость сморозил, аспиды его в штаб допустили и выслушали
как могли. А Хряпс - крагу в морды и объявил поединок. А ведь аспиды к
рыцарству прямое отношение имели - вызов приняли и обещали биться
по-честному, безо всяких охранных хитростей. Посмеялись змеино и, чтоб
человечинкой побаловаться, машинку свою отключили. Архаровцам того и надо
было. Фиська вьюном к устройству и слямзил, пока аспиды на трибунах за
своего болели. Хряпс тогда своего супротивника за ноздри и к "Шишу"
веригой, а Тырло - на полный форсаж. Едва от погони оторвались. На
укромной планетке аспиду хвоста выкручивали, в дугу ломали, но о секретах
всех дознались и отпустили к родной гадской маме. А охранной такой машинки
аспид больше не имел - вот так, натурально, войне и был дан главный излом.
А наперсники, воротясь на Лябду, затянули ее непробивным лазоревым пузырем
- гадов секрет ядреной силой планеты питался.
Так и повелось у Лябды - что царству наперекосяк, то себе в заначку.
Вскрылась ошибочка главповитуха Дрызга. Понесли солдатки от архаровцев
первый женский молодняк - сработал запрет на пацанву. Но Фиська, всех
пощуплее, первым тревогу забил.
- Ежели еще привесок обещается, то отгрохают нас бабоньки одним
только количеством. А у меня крайняя плоть засуху обещала. Надо бы
как-нибудь с передыхом, для устойчивого вдохновения.
Вот тогда-то лябди и соорудили им питательный рассол - коль
помариноваться с полгодика, выйдешь крепким как малосольный огурец. Да и
омоложение явное прослеживается. Так и зажили: бабы в поле клопочут, в
труде геройствуют, передовиков выявляют, а как срок прийдет (к урожаю) -
архаровцев из кадки долой и пенки именно отличницам лябдянских нив и
весей.
Бывало, ударницы так Фиську изъегозят, что после смены он ни ручкой
ни ножкой - и только те, кто не трудом, а сметкой богаты, вылущивали у
него твердинку мужского настроя. Хоть в том гуже Тырло и Хряпс были
подюжее, бабы Фиську любили и жалели больше - за веселый нрав и выдумку,
пусть не об морок, но по куражу.
Особым изыском считалось оттопырить Фиську напослед, перед отзывом -
тем лябди особо друг перед другом кичились и спрашивали у Фиськи
подтверждения. Тырло прозвали "убивцем", а Хряпса величали не иначе как
"батюшка" - поощрение делал неспеша, добротно и с основанием. Истинно,
государь был в числе его достоинств.
Урожайные гуляния шли на истом, Фиська с Тырлом ретировались к посту,
Хряпс - в стольну избу, лябди с чугунами - в поля, а погодя - на зимние
квартиры, грудняк вынашивать.
Так вне мытари минуло полвека. Лябди давно уж пообвыклись к такой
фаллократии, но случился Пеняй и вселилась в лябдонаселение моногамная
тоска.
- Вам что, пострелам, пистон раздавил и на боковую, - жаловалась под
заговенье краса-Удива. - И пока хрен в голову не стукнет... А мне постыло.
Хоть бы старичка какого на исход лет...
...а кондуит Пеняю не поверил, к царю не допустил. Посчитали вредным
державе заговором с целью опасных слухов. И в гаплык-час Пеняя на плаху и
подвели.
- Каково последнее желание? - спросил тертый палач.
- Мне бы... - осекся Пеняй. Глазами в небе поискал. Вздохнул,
улыбнулся чему-то. - Мне б на Лябду опять... Там...
И связкой рук хотел изобразить, но тут его и декапелировали...
Сляп 6
Время уж не шло, а спотыкалось бегьмя.
Гельдып II вовсе отческого блеску достиг - обполовинил людишек в
царстве, и тому остатку жизнь шла не в жир, а в кизяк. Сколько лет
пролетело, а зелье отворотное, на бабаеде замешанное, продолжало крамольно
действовать. Уж труха, а не бабы остались - тужились, а девок рожать не
могли. Уж и секли их за это, и надзор денно и нощно вели - чтоб без
утайки, - а те и вовсе ояловели. Мужик после сплочевной войны остался
простой и смирный, но и он без природы не мог. А где отдушину найти, зуд
унять? Вот и приладились к вину - до изумления, до зеленых гаремов во сне.
Гельдып же всех кавалеров запретил и самолично фрейлинами занялся. Но
и у него - мимо. Истерзался, в себе изъян ища - бывало, задержится перед
голопузой статуей иль картиной и попредметно соизмеряется. Поэтому картины
в царстве быстренько перерисовали, и даже втихую царю скипетр подменили -
на короткий и кривой, - чтоб не удручал. Но все равно:
- Порядку в стране нету... - вздыхал и скипетром в ноздре ковырялся.
И министры в страхе принялись дисциплину повышать везде - в полях, в
мастерских, в банях, нужниках... А в армии тех лет все больше
механического солдату было - хоть и подороже людской плоти, но жалования
не просит, все державе экономия. И уж понятно, чугуну излишняя строгость
без надобности. А тут офицеры - чуть что, разряд под щиток, иль абразивной
пудры в муфту.
И вот однажды у железного сотника Звяка от экзекуции коротыш
случился. Начистил он вид офицеру, гикнул сотню и умчался чугун-счастья
искать. Передал остальным: "Коль ячейкою богаты - айда с нами, коль
закисли спаи - гни дальше кинемат под ибиотами..." И хруснул раскол,
потому как чугуны все как один деру дали.
Гельдыпа чуть кондрат не хватил. Издал манифест о начале принадлежной
войны - мол, кто к кому принадлежит - к людям, или к жести безродной.
Война она всегда в точку. Мужикам от бабского вопросу отвлечение.
А чугуны обживали себе холодные безветренные планетки, там созерцали
небесную механику и самосовершенствовались. Гельдып мужика в армию
наскреб, вытрезвил - и навалом на чугун-редуты, авось захлебнутся. Но
чугуны от ибиотов бежали, увиливали, да так и сгинули, вновь озадачив
царевых генералов. На всяк случай послали дальнюю разведку.
А Лябда тем временем почивала всыте и в достатке - по причине
недобытности и хитрого самообустройства. И все на ней казалось незыблемым,
пока на пупок не нагрянул новый разлет...
Сляп 7
- Мятежники есть?
Фиська протер глаза от рассола и залупал как балда. Подле ушата
стояло сплошь офицерье - галунастое, мосластое, злое. Впереди всех Штырь,
с черными усиками и стеклянным пятаком в глазу.
- Никак сам царь-государь пожаловал? - юродиво стал бить поклоны
Фиська, обливая маринадом кремовые сапоги.
Штырь медленно натянул перчатку и - с брезгом так - вынул Фиську из
ушата. Случилось, что Тырло ночевал в городище, лечил чирей. А Фиська,
помня, что таможня - лицо державы, стоял теперь в мокром мундире, при
аксельбанте и с хоботом на веревке.
- Ты кто?
- Эта... камергер! - брякнул с кондачка Фиська.
- Может, камердинер?
- Ага, капельдинер...
- Ты мне, сукин сын, по форме докладай! - труснул дезертира Штырь. -
Имеются ли в наличии чугуны?
А чугунов было хоть завались. Все они после баталии повалили на Лябду
(Фиська тогда облагочинился) - бабы принимали их охотно, экзекуций не
учиняли, а ласково применяли в сельском хозяйстве. Приткнулся тут же и
главный кибер-дезертир Звяк. Фиська об этом, конечно, знал, но валял дурня
- для разведки.
- Чугуны? Так точно, имеются! Стоят, казаны, и все по полям, по
полям...
- Караулы?
- Ага. Ворон ужасают. Как воткнули в прошлом веке, так вороны все:
"караул! караул!"...
Так ничего путного от Фиськи не добились, даром только облагоматили.
Впустил он их под скобу, за ухо от недоброго сплюнул и побег докладать в
переговорник.
- ...Тырло, ты уж себя и Хряпса обереги, мало ли чего, - наказал под
завязку Фиська. - Лябди сами управятся.
И управились. Даже более. Через неделю Фиська узнал, что на Лябде
объявился свой, доморощенный царь - Штырь I.
А воцарение случилось так. Когда мотня началась, Тырло спрятался в
роще и дремный ушат с Хряпсом прихватил (не терпел батюшка, когда недосол,
а будили). Полсотни офицеров - скриплых, школеных - пожаловали в городище
и произвели полный обморок среди лябдей.
- Эх, тряхнем мошной, господа! - перегикнулись с казенного кошта
голодники. - Уж и впрямь закуток - "куда Гельдып ибиотов не гонял"...
И в смех мелким бесом.
Лябди аж заробели - как можно такую красу руками трогать. Не обсевок
в поле - офицер! Тырло в леске хоронился и грызмя грыз ногти от ревностей
и досады - уж больно офицериков лябди приветили. Офицерики учинили банкет,
эполетами охмурили девичник и по свежим впечатлениям установили военный
диктат.
Штырь, ранее придворный камер-альконавт, но разжалованный до
разлетного, таил на Гельдыпа зуб, и таперича, присмотрев на Лябде несметь
чугунов и приятное телу обчество, решился на самопомаз.
А бабоньки-то, бабоньки все стояли разиня рот, или как распоследняя
челядь бегали на посылках. Вот что было обидно. Тырло едва не выл. Его с
атаманом, однако ж, не выдавали, видимо, имели свой интерес. Ну а Штырь,
думали лябди - ну, решил пошалить стеклоглазик, и пускай ему, царюй, пока
душа просит. Лябдям и диктофаллия в радость - надоело над рассолом
чахнуть.
Первым делом Штырь вывел свет - до гурта первых красавиц Лябды. Да
все тощих и малахольных - для породы. Надавал им титлов, всем сестрам по
серьгам. Потом челядей. Тут заминка вышла. Работящая Удива наотрез
отказалась вчерашних товарок обстирывать и обшивать. Упрашивать не стали,
взяли ту, что сама просилась. А Удива обиду на узелок и в лесок все чаще,
где Тырло в схроне.
Потом Штырь амнистию чугунам подарил и призвал всех в гвардию.
Чугуны, народ элементарный, пошли, лишь Звяк отказался, ушел со своей
сотней к полюсу. Офицеров он на дух не регистрировал.
Пока Штырь балы-приемы ладил, жилось ничего, весело. Любую лябдю, что
приглянулась, могли ко двору привадить. А кто не приглянулся, не шибко
серчал - ведь мужика, главное, на Лябде больше стало!
Потом, думу издумав, Штырь объявил Гельдыпу кромешную войну. И пусть
себе Гельдып о Лябде не слыхивал, главное - поступать по-царски, с
отмашкой. Справив триумф по началу действий, Штырь для оборонострема решил
навесть порядок - пуповок огосударить и беглых, коль имеются, известь. На
заимку нарочных Фиська не пустил, но Штырь из положения вышел - записал
обер-привратником и определил на довольствие, авось клюнет. Фиська только
сплюнул, про чинок узнав.
Чугуны разошлись по округе измену искать. Чешут: Тырло и ушат в упор
не замечают, а Звяку и сотне закадычной - все маслеца да запчленов. В
общем - одна видимость работы. Чтоб без взаимных обид.
Эх, царил бы себе дальше Штырь, бил бы в аноним Гельдыпа, почет
нагуливал, да только вскорости все сломалось.
Ушел как-то Тырло в гости к Фиське - под горькую лябдей честить.
Пробирался ночью, огородами, а ушат на досмотр Удивы оставил. Не утерпела
опальница, принялась Хряпса будить, да только так крепко спал атаман, что
разбудеж Удивин аж при дворе услыхали. Мотнулись в рощу с десяток
офицериков. И к завтраку привели Удиву и всего из себя одетого Хряпса -
раскочумиться он так и не соизволил, даром будильники хобот порвали. На
вопросы в ус не дул, глаз не казал, а все плямчил да пошатывался. Удива,
напротив, дерзила:
- Ты мне, спесивец, колом вона где! - и по горлу чирком. - Думаешь,
коль три глаза во лбу, так особист? Все одно - помазло ты липовое...
Возлютовал тут Штырь.
- Липовый, говоришь? - (Сам-то давно чуял, что на блеф куплен. Чуял,
да не все.) - Вот я вам для кликсена башку и отгаплычу!
Удива Хряпса своей особой загородила.
- Не подходь! - офицерику рьяному. - Не то возопияю!
И возопияла. Да так, что Хряпсово пробуждение началось. А когда
рьяный двинул Удиву в лоб, очи расклеял.
- Вы чо, мля, - говорит, проморгавшись, - мужиков нарожать успели?
Офицерик и его шандарахнул. Только Хряпсу это, что комара отпечатать.
Но обидно. При всем родном бабском народе, что на площади в остолпенении.
Такое впервые увидали - чтоб лепшую товарку по лицу, да чтоб самого
батюшку... Вот теперь-то Хряпс и проснулся окончательно. А офицерик
прытким образом избу - навылет, да и - окарачился. И семь лябдей по лбу
отмстили. И Звяк подоспел...
Фиська и Тырло проснулись от стука в ворота.
- Эй, тетери, принимай кредит!
Чуть не вся Лябда у ворот мяла связанных офицеров. Там и Хряпс, и
Звяк со своей чугун-сотней.
- Побаловались, и будя...
Разжалованных прелестников в бронелет что похуже затарили, а поновее
- себе в запаску. Подкурили камелек и пульнули в небо.
- Простите нас, роднинькие! - в ноги к архаровцам пали лябди. - Галун
попутал, ослепли с непривычки.
- Ладно уж, - отмахнулся Хряпс и зевнул. - Чего-нибудь там сообразим.
Нам, мля, наука будет...
И пошел за свежим рассолом.
А лябди все сокрушались:
- Надо же! Всего-то с полсотни, а чуть в лихо не ввергли. Видать,
напрочь говенный мужик в запузырье проживает. Ему б только кровя пускать,
да помазаться. Лишь дезертир - один человек... А ибиотам дорожка сюда
заказана. На шея сядут...
Вот, пожалуй, с этого моменту и началась Великая Лябдянская Смута...
Сляп 8
Раскатилась паводком по царству слава лябдянского куператива.
Чистый бандит: бронелет в красных подпалинах, весь в лентах да с
бубенцами, по эфиру гасает, женским спевом посты амуряет, а кто вдогонку,
нашармака - того прямиком в засаду, в какую-то "пупку". Там улов раздевают
до нагиша и учиняют гоньбу с последующим срамом и выдворением. Хищных баб
на планете той - прорва, да, говорят, им еще подмога спешит...
А дела тех лет в царстве шли непутем и засеклись путарем. Мужик
остался - сплошь недомерок, а бабы - просто жмых... И чтоб нерадение в
царстве известь, решили вопрос махом - запретили баб подчистую, как
заразный элемент и гнездо распада. И вся недолга! Мужик совсем обчесался,
исподом упрел и ходил чумной, с сухоогненными глазами, но главное - искус
убрали, жить стало веселей!
И вот только гармонии достигли - изнасильная напасть!
Порылись в кондуите и точно - рапорта, тленом битые: повитуха Дрызга,
разлетного Пеняя, протокол допроса Штыря, царева изменника.
- Где они? - спросил Гельдып.
- Комиссия окорнала...
- Окорнать комиссию!
А Лябда разошлась не на шутку. Царевы разлеты ловились на мохнушку,
на подмашку, на пендель или просто вгонялися страшным "Шишом" прямо под
пузырь. Иным служивым такая рыбалка в голову шибала, чуть сами на мормыш
не просились. Но лябди к ибиотам были строги: туризм делали, а
перебежчиков выдавали. И такую страсть в народе отказники разтрезвонили -
слезу выжигало!
Изловом занимались лябди, архаровцам на такие дела аппетиту не было.
А Гельдып не мудрствовал. Предал Лябду афемине и объявил Великий
Забезбабный Поход. Собрал абезбаты и пошел на лябдей бабаедом.
Так однажды "Шиш" цареву экспедицию и приметил.
- Ой, девочки, - молвила Удива, - шибко много их. Зараз всех не
перехапаем.
И шмыгнули под непробивну глазурь. А Гельдып Лябду хомутом опоясал.
Заголил пыркошвары и стал переговоры кликать. Ввиду важности момента
пришлось Хряпса растолкать.
Едва глазенапы расклеял, подвели к нему министра. Тот для внимания в
корнет-а-пистон дунул и пошел крыть по-Гельдыпу по батюшке:
- Ультиматум: обманки - убрать, небозвон - распечатать, чугунов -
выдать, и выдать также, коль еще живы, ослухов царя небесного - Хряпса и
иже. А также приготовить контрибуции немалое количество, после чего мы,
Гельдып II, подумаем, что с антиполым и половредным населением делать...
У Хряпса подкова зубовная и отвисла.
- Транспорант над околицей читал?
- Работа моя такая, весь век чужое читать...
- Так вота вам, мля... - и свинтил из пальцев что попроще и покрепче.
- Воевать с вами не будем, честь не велика...
И началась осада, названная в народе "Фигдам".
Лябдяне по такому случаю и пупок-заимку прикрыли - от огульного
обстрела. Гельдып лупил в пузырь всем калибром, что только мог свезть со
всего царства. Абезбаты амором перли в атаку - "Даешь!" - до кумпольного
звона, а себе в шишку. Лябди вначале пугались, когда на небе огненны
волдыри вразбрызг, а потом ничего, пообвыклось. Только одна беда - по
ночам светло и моргко - на манер фейерверка.
- Всех баб дотла! - кипень изо рта метал Гельдып.
Но канониры давно уже просекли, что дело - шпок. Да делать нечего -
долбили, пока боезапас не вышел. Собрался совет и на ем генералы удумали
загатку:
- Загатить их к ядреной афемине - свет перекроем, авось увянут...
На кумпол для эксперименту ибиота пустили - тот постукал по нему и
даже сплясал.
- Загатить можно, да вот где столько гати взять?
А Гельдып к совету своего любимого корнишону объелся и сидел черный,
пучливый, потому и присоветовал:
- Не эксперимент, а экскремент!
- И точно! - возликовал генералитет. - Фекалом их, лябдей, замажем!
И принялись сгонять со всех краев ибиотов - на помаз. Накормили
прелой кашей и на кумпол лябдянский пустили.
Разбеглися поутру хляби небесные и узрели лябди над собой антиресные
астральные тела. Тела мушней по небу роились и гадили.
- Так они нас вчерняк заповидлят! Помрем ведь - как в подполье...
Хряпс обложил небеса по вышнему ранжиру, прыгнул в "Шиш" и полетел
вдоль кумпола, у старателей под раскорячкой агитацию волоча, на длинном
штандарте писанную:
"Языком вылижете. Хряпс. Мля".
Ибиоты, совесть хоть сохлую, но имели и пребывали в великом
расстройстве. Ведь несваревом фикали прямо на красоту - на ухоженные нивы,
на лябдей, что голышом поля обложили - позагорать напоследку.
И тут еще Хряпс разъяснения устроил:
- Мы щас на вас телепатию применим. Телепнем кумполом - так весь
унавоз с помазками в эфир закамуфлетим. А мало будет, так Лябду и весь
прилежный околоток на элемент порозним. Аспидова машинка и не то может.
Так что забирай, Гельдып, ибиотов без никаких отнюдь. Живыми не дадимся,
мля...
И все это, охульник, не шепотом за столом переговорным, а через
матюгальник "шишовый".
Почесались тогда ибиоты, помолчали и решили, что, видать, того, пора
революцию делать. Все условия навзничь - и фекла, и каша прелая, и
противодушевный гадеж на кумпол, и красота, главное, рядом, отчего
ситуация обострялась крайне. И вот когда Гельдып приказал гачение усилить,
то мужик буром на помазанника пошел. И сверг. Так агитация Хряпса и
близкое обещание счастья (вот она, Изобилия, токмо за экраном) усилили
порыв, и не просто, а - в клочья! Власть отдалась удивительно легко, как
лябдя писанному красавцу. Гельдып бежал, генералами унесенный в
неизвестном направлении. Ибиоты по горячке еще с недельку морды друг
дружке чистили, а затем вымыли кумпол и скромнехонько постучались в гости.
Но лябди агрессора не больно-то жаловали.
- Этот маневр с Гельдыпом нам хорошо понятен. Издоверились мы, был
печальный опыт. Чохом не выйдет! Есть предложение: встречаться на
недалекой белокрылой планетке с приличной планировкой, голубым небом и
хорошим видом. Есть у нас такая в загашне. Гужеваться будем малыми
партиями, под присмотром Звяка и сотни. Они, в случае чего, расцепят...
Нечем крыть. Мужики принялись за выборы. Будь одна партия - всем бы
гуртом записались, а при многопартейщине, делать нечего, пришлось малость
подраться - ошеломный аргумент один только силу имел...
- А вы по уклону делитесь, - советовали лябди, - или глосованием, у
кого мандат выше...
От своей стороны собрали делегаток по-старому - передовиков да
ударниц. А на планетке недалекой чугуны тем временем порядок навели,
зверье опасное отогнали и предоставили первому съезду простор для дебата.
Планета и впрямь была голубонькой. В дремны облака укутана и как
создана для прелюбовных баталий - и мягка, и сытна, и душиста, горы -
сахаром, трава - периной, реки - первухой... Видать, тамошняя природа сама
себя полюбила и гостям наказала.
Хряпс, Тырло и Фиська больше с чугунами хаживали - с ибиотами контакт
не шел, больно смурнявыми они им показались, чуть что - за грудки, то ли
от зависти, то ли от дурной воспитанки. Проживай у лябдей сказался -
дезертиры и нежнее стали, и окатнее, а с хамом чего - ни об изыске, ни о
дизайне не покалякаешь...
Вот потому, когда непостижимо и скоропостижно исчез Фиська, Тырло с
Хряпсом просто взбеленились:
- ................................!!! - в неудобь сказуемо лютовал
Тырло.
- ... ...... ......, мля, Лябду закроем! - чуть запаздывал Хряпс.
Но Фиську так и не нашли...
Сляп 9
Ужо потешились лябди с мужиком.
Никто на попятную не шел. Вся траву измяли, кустики поваляли и
деревья расшатали. Чугуны на такого насмотрелись...
Местное зверье, что неопасное, воодушевимшись, тоже впало в режим и
расплодилось до неимоверного числа. Массой своей хищникам поперек горла
стало, отчего разбойная всякая тварь от перееда померла иль сократилась до
неопасного количества.
А смычка продолжалась. Каждое утро, проснувшись, ...............
.............................., ....... ..................................
и стоймя ........................ ............ и влежку ..................
..... и в чирку ............ ............ и всласть .............
...........:
- Ох!
....................:
- Опа!
...........................:
- Опоньки!
...................................!..
- Опушки!!!
............,
- Цып.
.........................................................
....................., "........", "........", "................".
- ........... "........"?
- А "............" не хочешь?
................................. ...................., .............
....... .................................., ..............................
.......... - ........................................, ...................
................. ...............!!! ........!.. ......... .........
......
- Ой, что это?
- ....
- Да ну?
....................................................... ............
до полного обомлева, пока не умаялись и не устроили пересменку партий.
Сляп 10
Вторая партия, опыта почерпнув, взялась за дело с большей сноровкой.
И...
Сляп 11
Третья партия, разобрав перегибы первых, устроила...........
сляп
...
...ляп
...
...ля...
...
Сляп 43
А когда планетку вконец изваляли, сошлись в чистом поле последние
партии. И тут такое началось!
.....................................................................
..............................
Сляп 44
Возопияли лябди. От радости. МАЛЬЧИК РОДИЛСЯ!
Правда, мамка не могла припомнить, от кого, но не беда... Уж очень
боялись, что зелье отворотное убило в лябдях способность к мужицкому
воспроизводству. Перемогли ханамуж-корень! Отпустило, расколдобило! Бабы
чуть мальчонку не затягали. Потом понесла еще, потом - другая, а после
пошло природным порядком - мальчик, девочка, мальчик, девочка...
Хряпс, особа почти нейтральная, занимался перевозкой партий. А Тырло
сидел в печали на посту у аспидовой машинки. Как-то вечером в избу
постучались.
- Ночлегом не угостишь, добрый молодец? - спросил старец с клюкой,
оволосившийся так, что глаз не видно.
- Нельзя. Пост у меня запупонный, посторонних долой!
- А не ты есть архаровец Тырло?
- Ну я. Меня все знают.
- А мне откудава? Офеня я, странник, почитай век на своей колымаге
добирался. И привет тебе предсмертный передаю от дружка твоего, Фиськи.
Гельдып со своими енералами его замучил.
- Врешь! - взвился Тырло. - Чем докажешь?
- А вот... - и показал одежку Фиськину. Была она вся в дырьях и
обагрена кровью. Всплакнул Тырло, а офеня за штофиком в ракетку сгонял и
утешеньем занялся.
- Нашел я его брошенным. А потому, что передрались енералы и по
нечайке вместе с Гельдыпом в черную полынью эфира канули. А на Фиське зло
сгоняли - попытают, подлечат и снова... Не выдержал мук. Передавал привет
и просил беречь себя и Хряпса.
Душевным оказался офеня. Хоть малое, но утешенье архаровцу. Когда
Тырло заснул, странник его тулупчиком укрыл, а сам на полу. Так и
притеплился на неясный срок.
А меж лябдями и ибиотами зрела разноголосица. Мужики про деточек
прознали и на Лябду проситься - с поклоном.
- Среда у нас стерильная, неча всяку заразу несть! - наотрез
отказались лябди.
- Бабы, дак как же эта? Век нам об кумпол скрестись? - гневились
мужики. - Обещаем матриархат, только семейного уюта с деточками
пообещайте!
- Зубы сперва драить научитесь!
Но лябдям, конечно, тоже хотелось в тандемы. Приплод волной покатил,
за него опаску питали, не за себя. И мечталось всем о светлом недалечье -
без мордобоев, без сеч и грубостев, чтоб все ходили в белом и любили
друг-друга не впроголодь, а вволю...
- А ведь мы тоже народ порченный! - вздыхала Удива. - На мужика
напраслину гоним, а сами? Какой пример деткам покажем? Мужиков как лапти
меняем, совсем перепутались. И удержу уж никакого. Тут промежный вариант
нужен...
И на совместном, обоюдополом съезде порешили:
"Дабы вырастить потомство чито-честным, без загибов и грязи нынешней,
всех совместных детей переправить на случную планетку. Воспитание доверить
чугунам - народу нейтральному, аккуратному и строгому. Губернатором
назначить Хряпса, большого ума человека, и заказать туда дорожку всем - и
лябдям и ибиотам, пока самотеком не помрем и от глупого наследия деточек
наших освободим. Пусть детвора растет как трава, сами они до войн и
прочего отворотного не додумаются. Вклады в питомник производить согласно
рожанию.
Обоюдополый совет. Печать."
Сляп 45
Хряпс собрал последних детей и повез в питомник. А Тырло готовился
кумпол с Лябды снимать. Лябди прихорашивались, городище и хутора
прибирали, ждали гостей.
- Это вот и есть аспидов секрет? - указал старец на блестящий шар,
что в подвале за семью печатями схоронен был, а теперь переливался чарами
перед ним и Тырлом.
- Он самый. Фиська постарался в свое время. Из-за машинки этой, можно
сказать, вся Лябдянская Смута и заварилась.
- И кумпол он, значит, питает?
- Он. Вишь - рычаг? Вверх его - кумпол пузырем.
- А ежели вниз?
- Тогда пузырь - угнетом, всю Лябду сомнет, сдавит и огнем зажгет -
взорвет, значит. Этим страшьем мы Гельдыпа напужали.
- Испужался?
- Еще как! Так и сгинул.
- Не сгинул...
Обернулся Тырло и глазам своим не поверил. Старец седые космы скинул
и стоял теперь натуральным Гельдыпом. А клюка в руках его фугарем
обернулась. Зашипел отставной царь:
- Вот вы мне все и попались! Снова моя власть будет!
И продырявил Тырло меж грудей. Качнулся архаровец, воздуху глотнул,
руками зашарил и, себя уж не чуя, схватился за страшный рычаг.
- А-а-а-а-а!!! - по-звериному взревел Гельдып и бросился к секрету.
Но опоздал. Рухнул Тырло, рычаг увлекая...
- О! - воскликнул Хряпс, последнего ребеночка убаюкивая. - Еще одна
звездочка народилась. А нам спатки пора...
А ребеночек возьми, да и заплачь...
Апосляк.
Мужики горевали долго. Остались досуха вдовыми. Вся Лябда с последним
женским населением пылала в небе веселой звездою. На Хряпса глядели и
ждали чудес.
- Сие, ибиоты, непоправимо. В бобылях нам до смерти ходить. Одна
надежа - детки наши. Может, оно и к лучшему...
И заплакал. Впервые...
Поселился на спутнике питомной планетки. Всех чугунов себе забрал и
оборону кругом держать начал - от дурней всяких. Поклялся детишек сберечь
и старого мира не подпускать вовсе. А чугунам наказал в назначеный срок
онеметь, чтоб детвора про старые дела ничего не прознала.
Ибиоты нашли себе выход: нарыли пещер средь планет умершего царства,
залили питательным рассолом и все до одного туда занырнули. А последний
входы замазал и поставил хитрый датчик, что на бабу полнозрелую реагирует.
Хряпс к тому времени вовсе одряхлел. Я у него и раньше в товарищах
хаживал, а напослед только мне, как дезертир дезертиру, доверял. Подозвал
к смертному одру своему и наказал:
- Тебе, Звяк, передаю новую поросль. Техникой не балуй, пущай все
сами себе изобретут и живут без подсказки. Ты только в лиху годину к ним
на выручку приходи, и то, ежель хорошо попросят. Ты у них теперь за
отца...
А холод уже ноги прибрал...
- Тело мое положьте в "Шиш" и отправьте в эфир, пусть себе носит,
мля... Чугунов со временем с планетки спровадишь, так лучше будет. Себя
береги... Как помирать надумаешь, лет эдак через тыщу, аль две, всю правду
тогда и расскажешь, думаю, полезно будет... Да! Накажи, чтоб баб в эфир не
пущали, мля... Неча им там делать... Напорются на пещеры с мужичьем,
датчик сработает, как полезут они... Беда будет, мля... Эх, лябдей жалко,
мля... Зелю...
И закрыл глаза. Я думал все, ан нет.
- Не гоже, чтоб планетка случная, питомная, без названия, без имени
расцветала... Щас придумаю... Щас, мля... Эта... Ах, лябдей жалко...
Зелю... Зелюшку... мля... Зелю, мля, жалко... Пущай так и называется -
Земля.
И помер.