СТОРОЖ
...Про главное теперь - кооператив гаражный тот любил его, вернее,
любил гордиться сторожем своим, как будто бы диковинкой в зверинце.
Еще бы - математик, кандидат наук, а колет лед, худой, носатый - ну
прямо доходяга-декабрист!
Но видели мы с Колей-сапогом, как этими паучьими руками троих он
заломал и повязал (они на всех стоянках промышляли) - почище самурайского
кино - с такой уж сверхъестественной ухваткой (а лет ему уже за
пятьдесят!), что мы...
Да вот еще: всегда собаки вокруг него... а мяса он не ел - морковку,
знаете, капусту, брюкву и голодал неделями. Да нет, не бедствовал - он
пиво выставлял всегда, когда "Зенит"... А это - ящик! Да не один! Опять же
в голубой "семерочке" по дождику и снегу не ездят оборванцы вроде нас...
Простите мне, товарищ консультант - я не про Вас. Я - про себя и,
скажем, про Колю-сапога. Мы с ним не раз туда возили газ для автогена
шабашникам. За дальним гаражом решетчатая тень высоковольтной в закатные
спокойные часы мир накрывала клетками, и Коля, показывая пальцем, хохотал:
"Как бы в тюряге, а совсем иначе! Две разницы!" Философ, мать его...
Простите, вырвалось... причем тут Коля? Ну тронутый, ну каждый год
дурдом... Речь не о нем! Там, знаете, прилично для города вполне: кусты,
цветы... шмель пролетит и с Муринского утки заходят, обстановку оценив -
невкусные, поэтому живые. И сторож в этот райский уголок наведывался:
смену сдаст - и с нами. Мы с Колей после праведных трудов минтая там
употребим, свининки... в стаканы аккуратно разольем чем угостят ребята за
баллоны. А он сидит один и на цветок уставится, а иногда - на камень, и
вроде камня сам. Работа как бы какая-то внутри него идет неспешная...
Сначала мы слегка смущались от соседства такового и осторожно - помня тех
троих! - по-честному пытались на семь булек пол-банки поделить, но всякий
раз он делал знак - показывал как будто "кирпич": проезд закрыт. Ну нет
так нет!
Поверите, мы голоса его не слышали до осени до самой, а тут как раз
субботник подоспел - убраться к снегу, лист подчистить палый, освободить
проходы, кой-кому покраситься... Обычные заботы! На эти на субботники
всегда народ идет с хорошим настроеньем: приятная работа, не колхоз, куда
их посылают, как на пытку, не база овощная, не бульвар, который я
пятнадцать суток драил... Свое! Понятно, руки к своему не прирастают разве
что у Коли.
Пришли почти что все - народу тьма, и между ними Юра-дальнобойщик,
купец, бандюга: пробу не поставишь - сеструхину квартиру отсудил (и как
его "Совавто" только терпит!) отцу родному капли не нальет... И к сторожу
он сразу привязался - а мы как раз в том самом уголке работали: я с Колей
за пол-банки (поскольку не владеем гаражом), а сторож за компанию,
наверно, со всеми - после смены он бы мог идти домой... Так вот, подходит
Юра и начинает давние свои какие-то права качать на нотах, высоких для
простого разговора... А сторож и не смотрит на него! И дольше чем не
смотрит, злее Юра становится. Ну это - как всегда!
"Ты, говорит, ублюдок, учишь жизни, друг друга там любить, не красть,
не лгать! От собственного сына нет спасенья: с тех пор, как познакомился с
тобой, отцу стал прокурором - прямо дома ОБХСС! А все, подлюга, ты! Добро
бы нищий, вон!" - махнул на Колю, а Коля рассмеялся, потому как уж больно
несуразно - кипятится один и, словно столб стоит другой.
"Взгляните-ка на этого пророка!" - и многие поближе подошли. "Я,
сука, что тебе на той неделе сказал: еще увижу Мишку у тебя и ноги
повыдергиваю! И выбирай, еще сказал, паскуда: коль святость выберешь,
машину мне отдай... и паркер тоже... саламандру... небрежные твои вот эти
джины - не бартерный трехсотрублевый хлам, а суперлайвис! Сейко...
аддидас... Отдай мне все и голым - на колени! А я тебя распну. Вот прямо
здесь! Не отходя от кассы. Выбрал, сука?"
Запахло керосином, и громила над сторожем навис, как волкодав.
Затихли все, а я спокоен: в деле я сторожа один раз увидал - и не дай бог
второго! - словно куклу, он Юру просто сдует, если что... И поделом!
А сторож говорит (такой звенящий голос пионерский, как в передаче:
там еще пацан вдруг узнает, что родный его дядя - шпион): "Машину просишь?
Ну бери!" - и протянул какую-то бумажку.
"Я паспортные данные твои в правлении списал и все оформил. Вот -
дарственная, а гараж - открыт. Ключи - в машине." Юра взбеленился: "Ну и
возьму!"
Он выхватил листок, взглянул в него - как сокол. Аккуратно сложил и
спрятал в боковой карман.
Все сразу зашумели - и в очко так не играют: перебор заметен! Не
стыдно так шутить! И больше все - на сторожа, как будто он у них украл
чего-то... А смотрю - счастливый, совсем другой, какого с Колей мы не
знали, сторож Юру обхватил, поцеловал и говорит: "Спасибо! За остальным
чуть позже приходи. Спасибо, брат!" - и на колени - хлоп!
Свидетели шарахнулись, и дама - старуха из шестого гаража,
профессорша на бирюзовой "Волге" (я ей приваривал вторую дверь), кого-то
громко обругала князем: "Князь Мышка! - говорит. - Вот это да! Сподобилась
узреть!" - а бедный Юра - фирмач, сексот ни приведи господь! - наверно, не
красневший от рожденья, тут покраснел, утер рукою лоб и на кривых своих
заторопился куда-то, все - за ним, и только я со сторожем остался -
неподдатый, вот как сейчас. А черный монумент, как будто в землю вкопанный
по пояс, молчит себе.
Вдруг словно кулаком меня ударило внезапно: понял, допетрил я -
неправильное что случилось здесь: "Но почему ему? Позорнику такому,
шаромыге? Не мне - хотел вскричать, но удержался в последнюю минуту, -
например, не Кольке-бедолаге? Не Сереге с тремя детьми и жабой? Не
Сверчку? Да мало ли..."
А он с колен таким же высоким тоном и куда-то вверх (а там уже луна и
жестяная воронища на проводе сидит): "Частицы мы всеобщего, и все не хуже
и не лучше. В равновесье путь Дао выбирает, а не мы. Не я даю тому или
другому, а жизнь - через меня..." - и в это время, ей-богу, осветился он
огнем, и стало тяжко мне, и зазвенели сто десять киловольт над головой,
взлетела птица, и с тех пор иначе я жить решил... Назавтра же купил для
Коли рукавицы, телогрейку - свою он пропил где-то и... но тут событья
накатили, как нарочно: как будто кто держал их в кулаке, и вдруг разжал
кулак, и поскакали горошины...
В бетонном гараже, заморскую лебедку приспособив, из тупика какого
как бы впрямь себя тащивши, Юра-дальнобойщик повесился...
Два опера пришли, но никого не замели. Машина их удивила - голубой
"Жигуль" с табличкой вместо номера: "Кто хочет - ее бери - гори она
огнем!". Вся битая, как бы с позавчера без устали стройбат ее метелил...
На сторожа опалу возвели. "Бойкот!" - сказала дама из шестого с моей
двойною дверью гаража. А я худого в стороже не видел. К тому же Коля у
меня опять попал в дурдом, да я и сам как будто скопытился: желудок
заболел - противно мясо, кислый вкус и штука какая-то сидит внутри... А
сторож нет-нет да и посмотрит на меня - один зрачок! - и сразу отвернется.
Врачи... рентген... Песочная... два дня остались до последнего
момента, неправомочного события того, когда мое еще живое тело разрежут и
посмотрят - что внутри. А что найдут? Я к сторожу решился в последний раз
сходить - совет какой он, может, даст, тем более, что смена была его -
однажды в трое суток.
Я в будку заглянул, он там читает. Я книг таких ни разу не встречал:
сплошная вязь, и как бы вверх ногами ее он держит. Книгу в "дипломат" он
положил. А "дипломат" - за ручку...
"Поговорить пришел?" "Поговорить." "Ну выйдем. Ничего тут не случится
за несколько минут." И мы пошли в наш уголок заветный. Там уже соорудили
столик для пинг-понга, и мы уселись прямо на него.
"Болит?" "Болит... а ты откуда знаешь?" "Я вижу - это черное пятно
распространяется, и стало быть - в желудке..." "А что еще ты видишь?"
"Вижу - ты боишься смерти, да?" "А ты как думал?"
Он замолчал, и вот сидим мы с ним вот также, как и с Вами, только
рядом, а не напротив, возится в кустах собака... тишь... не знаю уж какая
звезда взошла... вдруг он и говорит: "Ты, главное, не бойся. Смерть всегда
с тобой, почувствуй это - и могилы не будет никогда." И замолчал.
А я, как в перевернутый бинокль себя увидел вдруг - таким далеким и
маленьким, что сопли распустил. Скажи кому! А он не видит будто и
продолжает: "Вылечить тебя я не могу, а вот от страха смерти избавить
можно - хочешь?" Я кивнул.
"Есть древняя тибетская метода забытая... зовется латихан."
Поднялся он и выгнулся, уставясь звезде навстречу, рот разинул так,
что зубы даже в сумерки блеснули - так я мальчишкой дождь лицом ловил - и
загудел, как будто трансформатор, но тоном чуть повыше... Мне смешно
сначала стало, а потом - неловко, потом - никак... Под ложечкой тепло... И
вдруг, как будто бы с горы на санках я полетел... остановился дух в
движеньи бесконечном... уменьшаюсь... как теплый дождь - любовь со всех
сторон... Да это я - у матери в утробе! И ничего, кроме любви... конец
тревогам, боли, суете... как сладко качаться на волнах... И вдруг - бац,
бац!
Мотнулась голова, глаза открылись... как после пьянки, только не
мутит... И сторож, постаревший лет на двадцать, со вздохом разогнулся надо
мной. "Прости, пришлось ударить, понимаешь - еще мгновенье и ушел бы ты.
Конечно, это пустяки, но все же опять милиция, расспросы... отвлекут от
главного, а мне осталось мало..."
"Куда ушел бы?" "Как тебе сказать... Такое расстоянье между старой и
новой жизнью. Звать его - бардо."
И верите - лежу я на промозглой ноябрьской - поздно вечером! - земле,
а жарко. Потому что так и тянет от сторожа, как от большого пса - такие
желто-белые, на шапки еще их промышляют, или нет - от лошади скорее, или
даже - как в сауне, сухим теплом... Поднялся. "Спасибо, говорю. - Пойду."
А сам топчусь на месте, что спросить - не знаю, а хочется... "А ты давно -
вот так?"
"Давно... недавно... смысла не имеет вопрос - для каждого различно
время, и значит - нет его вообще. И ты не бойся: кое-что уже увидел, а
дальше больше будет - не спеши. Ступай к хирургам. Все, что мог, я сделал.
Ну палец заживить, ну псориаз... экземы там, мигрень... кровотеченье -
Распутин так царевича спасал. А опухоли - только Рамакришна. И то - себе!
На что уж корифей Сафонов, а никак... Вот разве только Христос! Да где его
возьмешь? Прощай! Энергии я столько разбазарил - сравнимо с бомбой
атомной, теперь подзарядиться надо... отмолчаться."
"Ты говоришь - прощай. Я что... умру?"
"Я вижу - ты не понял этой фазы. Я дверь тебе открыл и до открытой
тебя довел, а ты опять свое!"
"А как прощай?"
"На свете счастья нет, а есть покой и воля - помнишь, Пушкин - и про
побег усталого раба... Буддийское вполне стихотворенье - неужто он и это
понимал?!.. Два зеркала закрепишь, чтоб меж ними осталось расстоянье, и
свечу туда поставишь и за годом год - пока лицо свое не потеряешь -
глядишь в тот бесконечный коридор огней... Вчера лица я не увидел, и
значит - близко Просветленье, то-есть, освобожденье от всего. И мы - лишь
пузыри в быстротекущих водах - не встретимся. Поэтому - бери!"
Он "дипломат" раскрыл и вынул папку.
Вы знаете, товарищ консультант, я все-таки ее располовинил: часть
меньшую оставил для себя - занятные истории, как Будда пяти оленям
проповедь читал, и разное - к примеру, про цветенье: раскроется когда-то
родничок на темени, и человек счастливым заделается, прямо как цветок! Про
дзынь какой-то... А сюда вторую доставил половину. Отродясь глазами до
стихов не прикасался: вот песни знаю - Пугачева там, про клен обледенелый,
что Высоцкий так сильно описал, про светофор - что исполняет этот...
кучерявый... Да много их! А вот стихи... Всю ночь - ведь завтра, может
быть, уже не станет читателя, а человек старался! - я их смотрел. Да. Это
вот они. Я Вам принес. А что я сам? Не знаю. Про кладбище на Пискаревке -
ярко. И детство... так и видишь пацана. Да молодость смурная. Да потом...
Сегодня я всего не понимаю, а завтра кто-нибудь поймет - не зря толкуют
много о реформе школы.
И напоследок: утром, как всегда, направил бритву, пену приготовил и
чувствую - на дыбу поднимай! - а в зеркало не глянуть... Аж от страха
свело живот и потом залило лицо... Пришлось вслепую бриться. Рука дрожит,
и - что ты будешь делать! - от уха и до уха полоснул неглубоко, но
каверзно - кровищи!
И в суете я упустил момент, когда он появился, только вижу: из
зеркала одним большим зрачком он смотрит... боль прошла, остановилась
кровь сразу, и исчез он... верь-не верь, а шрама нет, вот видите? А бритва
и прочее: тампоны, помазок (кровавое - дотрагиваться тошно! - но для науки
надо сохранить) все - в морозилке. Вот ключи и адрес.
Спасибо Вам, товарищ консультант, что выслушали, я уж и не верил, что
кто-нибудь... а времени в обрез!
Как хорошо, что Вас мне указали в приемной - прямо, говорят, иди к
начальнику по самотеку. Прямо! А главное - не слушай остальных! Хорошие
какие люди тут сидят у Вас... Да, в общем-то, и всюду хорошие они... Еще
скажу совсем последнее: конечно, сторож - крутой мужик, а только вот про
жизнь не понимает... нет, не пузыри мы. И если мы исчезнем, скажем,
завтра, останутся навеки после нас не гаражи, понятно, не заводы...
останутся стихи, поля, сады... дела какие...
Ну бегу! Я утром на Мальцевском сегодня сторговал красивые такие,
чистой шерсти, до самой аж до задницы чулки. Успеть бы Коле занести на
Пряжку - он говорил, что холодает там!