5rik.ru

   Виталий Ханинаев

   Три яйца
   или
   пистолет в задницу
   Нестерильные стихи и песни.



   От автора
   Эта книга - память о 70-х - 80-х годах, которые пришлись на детство,
юность и студенчество автора и его друзей и приятелей. И название книги не
имеет под собой коммерческой или, скажем, скабрезной основы, а
представляет просто набор фраз, понятных по своему содержанию тем, кто
хорошо знает автора. А нестерильность стихов и песен объясняется тем, что
в книге они не разделены на серьезные и легкомысленные, а расположены так,
как и были написаны.
   Эта книга - подарок моим родителям, сестрам Людмиле и Тамаре (Тамаре
Ханинаевой принадлежит художественное оформление книги), супруге Людмиле,
детям Юле, Жене, Дане и Дине, а также друзьям и, конечно, подругам.
   * * *
   Холст как холст и бел, как мел, и пуст
   без милых очертаний.
   Грусть без глаз, волос и уст, и пусть
   огромно расстоянье.
   Гром в сознанье, в поднебесье шум
   и дом пустых мечтаний.
   Дым надежд, терзаний, тяжких дум,
   страданий и стараний.
   Автор черт, столь близких для души,
   он умер утром ранним.
   Кисть в унынье, мастер не спешит
   вершить любви созданье.
   Радости последней путь
   исчез в густом тумане.
   Холост как холст и бел, как мел, и пуст
   без милых очертаний.


   26 ноября 1977


   * * *
   Кончены со школой счеты,
   расплатилися сполна.
   Вот и новые ворота.
   Чья вина, что мы вина
   выпить не успели столько,
   сколько бы хотелось нам.
   Рановато крикнуть: Горько!
   Расплылися по волнам.
   ГОРЬКО! СЧАСТЬЯ! и ЛЮБВИ!
   Взвален нам на плечи груз.
   Пятки стерты до крови.
   Здравствуй, наш железный ВУЗ!
   Как стремились мы, о боже.
   Наплевать на пять годов!
   Инженерное нам ложе!
   Что же, может, и похоже,
   только я уже готов!
   Пять лет лучше, чем два года.
   Долго ждать, но надо жить!
   Примитивные уроды
   жизнь не будут ворошить.
   Кончены со школой счеты.
   Десять лучше, чем пятак.
   Пять лет лучше, чем два года.
   Умный лучше, чем дурак?
   Физик лучше, чем горняк?
   Что диоды, что породы...
   Десять лет прошли быстрее,
   без забот, но столкновенье
   с ложью мы уже имели.
   Ах, какое наслажденье!
   Десять беззаботных лет.
   Выкинут, дружок, не будешь.
   Здесь еще не видно, нет,
   потому и не забудешь...
   Пять не выдержал годков,
   оступился - на два года.
   Тяжко тем, кто без мозгов?
   Не у всех одна забота!
   Пять годов коту под хвост.
   С синей рожей, с синей книжкой.
   Есть стандарт. Есть норма. ГОСТ.
   Инженер, а не воришка.
   Через пять нам - 22.
   Жизнь у нас была едва.
   Ну, а что нам дальше светит?
   Далеко ли нас засветят?
   Сам бы влез коту под хвост,
   если б позволял мой рост!
   Может быть, пройдет пять лет
   без особых столкновений.
   22. Нас вплюнут в свет.
   Там - сплошное затемненье.
   Кто явился затемно -
   восседает праведно.
   Униженье маятно.
   Где тепло - там ЗАНЯТО!
   Что-то мы еще желаем
   и чего-то там мычим.
   Но мы знаем, что зря лаем.
   Раз, два, три, и ... замолчим.
   15 мая 1978


   УРА!!!


   Люди. Люди! Люди!! Люди!!!
   Я учуся в институте!


   Буду горным инженером,
   буду лазить по карьерам,
   буду шахты изучать,
   буду уголь получать,
   и от этого мне, люди,
   хочется УРА кричать!


   Что же будет? Что же будет?!
   Это вам не снилось, люди!
   Как мне в шахте очутиться?
   Я в карьер хочу спуститься!
   Как бы мне не оступиться!
   Как я так мог опуститься!


   Люди! Люди! Кем я стану!
   Все у нас идет по плану.
   Я доволен. Я так рад.
   Всех счастливей во сто крат.
   Как-то сразу стал далеким
   милый РАЙвоенкомат.


   Люди. Люди! Люди!! Люди!!!
   Я учуся в институте!
   Я счастливей всех на свете!
   Тех, кто в Университете,
   кто во ВГИКе, кто в МИМО.
   Съел от счастья эскимо.
   Я доволен, как автобус.
   Я красив, как эскимос...


   Ангидрид вашу валентность
   через медный купорос!!!


   21 мая 1978


   * * *
   Летопись кривых зеркал.
   Отраженье прошлого.
   Памяти короткий век.
   Рыцари в ночи.
   Тщетные усилия
   испытанья ложного.
   Вера в уходящее.
   Тусклый свет свечи.


   Город, преданный мечу.
   Раб и Господин.
   Жертвоприношенье в дар.
   Призрачный фетиш.
   Новоиспеченный Бог.
   Замок из руин.
   Пятая колонна - в бег.
   Ханжеская тишь.


   Существо предвечное.
   Ангел доброты.
   Слово револьверное.
   Бедный дуэлянт.
   Платье подвенечное.
   Дева Красоты.
   Жалкое предательство.
   Мертвый пасквилянт.


   29 мая 1978
   СЮЖЕТ


   Прошу заранее прощенья.
   Я навяжу вам свой сюжет:
   Казнь. Нетерпимость. Отомщенье.
   И счастья радостный момент.


   Опять у вас прошу прощенья.
   Не в силах я унять сюжет:
   Вновь казнь. Былого возвращенье.
   Обмана жалкого момент.


   Пока ж не приняли решенья
   мы с вами, дремлет наш сюжет.
   Он спит и видит отомщенье
   и счастья радостный момент.


   Но красок глиняных сгущенье
   надежно скрыло мой портрет.
   Достаточно спросить прощенья.
   Но я молчу. И спит сюжет.


   июнь 1978
   * * *
   Я девушку создал себе из ребра,
   а мне от нее лишь достались следы.
   На алом песке отпечаток судьбы...


   Как много крови вокруг добра.


   7 июля 1978
   * * *
   Мир счастью дырочку прорубит,
   несоответствие погубит,
   превозношение забудет,
   вероучение разбудит,
   мечты надеждой опылит,
   сердца любовью окрылит,
   из всех для всех огонь добудет...
   Увы... Такое разве будет?


   10 июля 1978
   * * *
   По карнизу,
   сверху книзу,
   шел к заветному окну.
   Шел он ночью,
   дождь, нарочно,
   а она молила: Ну...
   И осталась,
   только малость,
   до нее рукой подать.
   Но какой же
   нужно, Боже,
   им любовью обладать.
   Но без риска...
   Счастья близко.
   Скоро долгожданная
   с нею встреча.
   Губы. Плечи.
   Милая. Желанная.
   Звезды выше...
   Голос ближе:
   Ну, еще совсем чуть-чуть...
   Дождик льется.
   Сердце бьется.
   Позади опасный путь.
   Вздох. Объятья.
   Шелест платья.
   Стук. Часов. Дождя. Сердец.
   Звезды. Тени.
   Грудь. Колени.
   Локти... Тишина... Конец.
   Снова утро.
   А, как-будто,
   не прошло пяти минут.
   Вновь обратно.
   Все. До завтра.
   Мокро. Скользко. Долгий путь.
   Ветер грозный...
   Милый!... Поздно...
   Гром. Асфальт. Грязь. Лужа. Кровь.
   Женский крик...
   Всего лишь миг
   и оборвана любовь.


   12 июля 1978
   ВЕРМУТСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК
   Памяти встречи, несостоявшейся
   в субботу, 6 марта 1978 года


   Все сданы экзамены,
   даже ист.КП.
   Что же тратим мы с тобой
   наше время зря.
   Едем в общежитие,
   к Наташе и т.п.
   Нам возможность славную
   упускать нельзя.


   Ах, Алеша, милый бард,
   все Наташи, как стандарт.
   Для чего ж вам Наташи,
   Просто так иль для души?


   Люди православные,
   вермута разлив
   кто из вас не пробовал
   с водочкой смешать?
   От Наташи Гриша наш
   чувствует прилив.
   Практицизм. Он стал в уме
   интеграл решать.


   Ах, Григорий, милый бард,
   гегемон и авангард.
   Ты науку изувечь,
   и себя увековечь.


   И нетрезвый интеграл
   стал несобственным.
   Перейдя пределы все,
   разошелся он,
   и все общежитие
   он развеял в дым.
   Жаль, что церемониал
   не был завершен.


   Ах, Виталий, милый бард,
   жизнь, - она, - игра в бильярд.
   С потолка упал плафон,
   и разбил вам череп он.


   ------------------


   Если интеграл бунтует,
   значит, он не существует.
   Как мечте осуществиться,
   если стал он расходиться?


   июль 1978




   CYPRUS
   (шутка)


   А я родимый пью напиток,
   так называемый "CYPRUS",
   а он "лимонно-апельсинный",
   напиток счастья и чудес.


   Его возделывают греки,
   Чтоб он дополнил ваш комфорт.
   Точней не греки, киприоты,
   но все-равно, сок - высший сорт.


   Спасибо, вам, островитяне,
   за этот чудодейный вкус,
   за то, что вы, не зная сами,
   в моей душе "проснули" грусть.


   Зов Афродиты лучезарной
   услышал я в чужой стране.
   Кошмарно, милые, кошмарно,
   что поздно сок попал ко мне.


   Пускай я буду оставаться
   на том же месте, где стою,
   душе моей теплее стало,
   и, потому, я вам пою:


   Гречане! Близкие! Родные!
   Я грек и сердцем и душой,
   и темперамент мой горячий
   такой же греческо-большой...


   Есть супротив врагов в запасе
   аргумент милый у меня,
   такой, представьте вы, весомый,
   что не поднять и не унять.


   С таким аргументом тяжелым,
   морально стойким и тупым,
   мы и не только, кого надо,
   кого не надо, победим!


   А я родимый пью напиток,
   так называемый "CYPRUS",
   а он "лимонно-апельсинный",
   напиток счастья и чудес.


   1 августа 1978




   ЛЕС или В МИРЕ ЖИВОТНЫХ
   Стоит давно дремучий лес.
   Он - темный лес. В нем нет чудес.
   В лесу живут ужи, ежи...
   А мы лежим, дом сторожим.
   Молчим, а то ведь у ужей
   все тело будто из ушей.
   Возьми иголку и ушей!
   Но до ушей на свете вшей,
   а всех страшней могучий змей.
   Он всех смешней, но ты не смей
   смеяться. Эка ли беда,
   что змей: ни бэ, ни мэ, ни да.
   Зато семь звездочек, блестя,
   на чешуе его висят.
   А он в норе, среди лисят,
   слонов, и львов, и поросят.
   Среди поганок и опят
   они едят, и пьют, и спят,
   сопят и песни голосят,
   на муравьев глаза косят.
   Взмах лапой: муравьи висят...
   Хотят ли или не хотят,
   творят... А муравья стезя -
   слеза. Ему никак нельзя
   издать ни стих, ни смех, ни плач.
   Он от дождя наденет плащ
   и тихо уползет в свой дом.
   Не ищет райской кущи он.
   И рад найти, да нет пути,
   как мир животных не крути.
   И потому сидит в дому,
   и грустно, грустно одному...
   Давно стоит дремучий лес.
   Он - темный лес. В нем нет чудес.


   6 августа 1978




   * * *
   Александру Левину


   Город ласковых ветров, эфирных дождей,
   голубого песка, изумрудных лучей,
   из путей, из людей, без затей, без вождей,
   из мячей, без мечей. Этот город - ничей.


   Город обуви лунной, воздушных одежд,
   золотых башмаков, лучезарных плащей,
   из любви, из надежд, без крови, без невежд,
   без врачей, палачей. Это город - ничей.


   Город чистых сердец, серебристых морей,
   из хрустальных снегов, из небесных качель,
   без дверей, без зверей, без царей, лотерей,
   без потерь, мелочей. Он - ничей, но ты верь,


   что он есть - город счастья и радостных масс.
   Ни к чему ему лесть, поклонение, месть...
   Город искренних губ, город преданных глаз.
   Он - далеко от нас. Но ты верь, что он есть!


   9 августа 1978




   "НАЛЬЧИК - МОСКВА"


   Пряничные руки.
   Сахарный жилет.
   Голоса разлуки.
   Купленный билет.


   Время безучастно.
   Дождь, как зонтик, прост.
   Скорый поезд праздно
   снизошел под мост.


   Метры. Километры.
   Сердце - под откос.
   Две густые ветви.
   Пара черных кос.


   Два оконца дальних.
   Пара карих глаз...
   Поезд машинально
   нажимает газ.


   Я не верю в письма,
   "молнии", звонки.
   Презираю листья,
   таинство реки.


   Мне в вагоне душно
   от заезжей лжи.
   Поезд равнодушно
   мчит сквозь рубежи.


   Красный свет струится.
   Ливень. Гром. Гроза.
   Поезд опоздал.


   29 августа 1978 Нальчик-Москва
   * * *
   Набухли веточки.
   Взрослеют девочки.
   А наши мальчики,
   как дети малые.
   И только взрослые
   ребята рослые
   на этих девочек
   да из-под кепочек
   глядят с улыбочкой,
   глядят с ухмылочкой
   да и как водится,
   потом знакомятся,
   потом целуются,
   потом милуются...
   А наши девочки
   уже не деточки,
   еще не взрослые,
   еще безмозглые.
   А эти мальчики,
   а эти сверстники,
   да их ровесники
   чем занимаются,
   в войну играются.
   Для этих маленьких
   спят в своих спаленках
   другие девочки,
   еще малюточки...
   29 августа 1978
   * * *
   Мертвые петли серых дорог,
   сильные ветры пыльной судьбы.
   Город убог, и вечен острог.
   В нотах печали слезы мольбы.


   Плачьте, не плачьте - век наш далек.
   Плач от вождя, что плащ от дождя.
   Бедность и скорбь в наш год не порок,
   тщетно молиться, в даль не глядя.


   Голос надежды в сумрачных снах.
   Жизнь без ремня, что дым без огня.
   Кровь на губах, как рифму в стихах,
   мукой и болью в сердце храня.


   Линия счастья - утро в тиши.
   Памяти тень, что дерева пень.
   Сотканы нити чистой души,
   греет дыханием новый день.


   15 октября 1978
   * * *
   "Мой конь притомился,
   стоптались мои башмаки..."


   Б. Окуджава


   В бесплодных мечтаньях,
   в чужой стороне,
   я ехал в молчанье
   на старом коне.


   Под звуки печали
   о горькой судьбе
   копыта стучали
   по пыльной тропе.


   Мой конь притомился,
   утих стук копыт.
   Я наземь спустился
   и вижу: стоит


   чудовищный камень
   в дорожной грязи.
   На камне том надпись
   нещадно гласит:


   НАЛЕВО ПОЕДЕШЬ -
   НЕДОЛЯ И НОЖ.
   НАПРАВО ПОЕДЕШЬ -
   НЕВОЛЯ И ЛОЖЬ.


   В расправе нет правых.
   Ничтожны глупцы.
   Решив забрать вправо,
   я взял под уздцы.


   Но конь мой упрямый
   мне вдруг возразив,
   пошел себе прямо
   по жидкой грязи.


   Я верному другу
   перечить не стал.
   Вперед ли, по кругу,
   я просто устал.


   В бесплодных мечтаньях,
   в чужой стороне,
   я ехал в молчанье
   на старом коне.


   13 ноября 1978




   ИГРА
   Андрею Битову


   Не очко меня сгубило,
   а к одиннадцати - туз!
   Карточная пословица


   Жизнь мне радости сулила,
   много женщин и вина.
   "Жадность фрайера сгубила", -
   знать, пословица верна.


   Нет прекрасней этих женщин.
   Бедным быть не стыдно, но
   денег меньше - женщин меньше,
   это и не мудрено.


   Денег нет - и нету друга,
   нет работы и жилья.
   Я хожу, брожу по кругу,
   кругу смрада и гнилья.


   Веры и надежды шхуну
   к власть имущим унесло.
   И безжалостно фортуны
   повернулось колесо.


   Шел противный мерзкий дождик.
   "Эй, родимый, подвези"...
   Но умчался вдаль извозчик.
   Брюки и пальто в грязи.


   Я стою, смеясь и плача,
   и один, и одинок.
   Не иначе, как удача
   бросила к ногам венок.


   Ведь на то и воля Божья,
   чтобы развеять тело в прах.
   Что брести по бездорожью,
   полумрак терпя и страх?!


   Дождь из вен забрызгал руки,
   я упал на тротуар.
   Мне за горести и муки
   уплатили гонорар.


   Красный ком во тьму скатился
   по булыжной мостовой.
   А за ним бежать пустился
   здоровенный постовой.


   Смерть мне радости сулила,
   сбросил жизни тяжкий груз.
   "Не очко меня сгубило,
   а к одиннадцати - туз!"


   24 ноября 1978




   ПРОМЕЖУТОК


   Жизнь. Мгновенье. Суета.
   Мрак. Свеча. Огонь и дым.
   Девушка. Не та... Не та...
   День, что ночь. Вдвоем один.


   Дождь. Полжизни как вода.
   Дети и жена. Семья.
   Пустошь. Дверь домой. Года.
   Боль на четырех стенах.


   Скорбь. Не та. Привык. Как все.
   Ссоры. Мелкий вздор. Сарказм.
   Шагом от слезы к слезе.
   Споры. Время прочь. Маразм.


   Память. Детство! В сердце - щель.
   Трещина. Сказать успеть...
   Плач. Жены. Детей... Постель.
   Смех. Покой. Затишье. Смерть.


   3 декабря 1978




   ПО НАИТИЮ
   Мы живем по наитию сердца,
   в красоте мелодичных шагов.
   В его ритме - открытая дверца
   для друзей. И с замком - для врагов.


   Мы живем по наитию воли,
   по ее флегматичным словам.
   По законам сценической роли,
   предназначенной долею нам.


   Мы живем по наитию света,
   в белизне восходящих лучей.
   Мы купаемся в свете, и это,
   не считая полярных ночей.


   Мы живем по наитию века,
   дело наше верша на УРА.
   На бегу, потеряв человека,
   мы не чувствуем горьких утрат.


   Мы живем по наитию долга,
   долго долг по планете ища.
   Честь свою защищаем от толков,
   совесть скрыв в мелочах и вещах.


   Мы живем по наитию жизни,
   в сновидениях или мечтах.
   И в конечном итоге, на тризне,
   станет ясно - все было не так.
   9 декабря 1978
   МЕРТВАЯ ШУТКА


   Я раз взял в руки шоколад
   и по кусочку бросил в грязь,
   над мертвой шуткою смеясь...


   И был, представьте, очень рад.


   18 декабря 1978




   ЭЛЕКТРОСТИХ


   Алеше Пахомову


   Памяти встречи Нового 1979 Года



   Ушли в пространство поезда.
   Все встало на свои места.


   Гитары лопнула струна.
   Невольно вздрогнула она.


   Слеза без слез в лучах свечи.
   Слова без слов в очах ночи.


   Себя в другого облача...
   В бокале маска палача.


   Исходят двое от одной.
   Один спускается на дно.


   Предновогодняя луна
   смеется на волнах вина.


   Отталкивая и маня,
   меня кляня и не кляня.


   Смех истеричный, словно нож.
   Звук электрички. Ложь не ложь.


   Двенадцать! Пробка в потолок.
   Молчание - электроток!


   За электроном электрон...
   В конвульсиях магнитофон.


   Электро или Электро?
   Электросмех. Электророк.


   Электроплач. Электрогод.
   Бьет током "Animals" "PINK FLOYD".


   Электрокрик! Собачий лай.
   Электрохрип сменяет LOVE.
   Забыт битловский "Penny Lain".
   Электростул. На нем - Энштейн.


   Хрипит Володя, наш кумир.
   С портвейном спутал кровь вампир.


   Электромир. Электрогрусть.
   Украден хлеб. Спасайте Русь!


   Кровь голуба. Лилейна кость.
   Незваный гость. Электрозлость!


   Спасай! Долой! Электроболь!
   Стучится в дверь Аврам Линкольн.


   Дверь на замке. Рискни. Открой.
   Электро "MAN", сотрите кровь!


   Скатился вниз друг Рабинов...
   Зальем электроскорбь вином.


   Невольник чести, как скелет.
   Довольно! Прочь, электробред!


   Его сменяет "BONEY-M"!
   И в мире больше нет проблем...


   Исходят двое от одной.
   Один спускается на дно.


   Электроясность, как стекло.
   Пора вставать! Уже светло.


   Тоска, поставивши печать,
   ласкает электропечаль...


   Луна, совсем не исчезай!...
   В глазах - постой! В слезах - прощай!...


   Электрожизнь свою влача,
   разоблачайте палача!!!


   Ушли в пространство поезда,
   Все встало на свои места.


   2 января 1979 Ногинск
   * * *
   Ты читал новеллу Цвейга?
   Голос плыл в тумане снега.
   Появлялся. Исчезал.
   Я ему в ответ сказал...
   Но ответ не на вопрос.
   Я оброс иль не оброс?
   Гайморит. Заложен нос.
   Заложили! Стукачи.
   Хохот сверху. Хохмачи.
   На веревочке топор.
   Палачи. Палачи.
   Вор я или я не вор?
   Помолчи. Помолчи.


   Ты читал новеллу Цвейга?
   Я читал "солдата Швейка".
   Это же совсем не то...
   Покупайте "спортлото"!
   Не пройдите мимо "спринта"!...
   Лабиринты. Лабиринты.


   Ты читал новеллу Цвейга?
   Нету к прошлому лазейки.
   Путь отрезан, все-равно.
   Может мы пойдем в кино?
   Мне же надо в институт
   (Что за рифма! лезет! тут!).


   Ты читал новеллу Цвейга?
   Три... Четыре... Дай копейку.
   Раз. Два. Три. Четыре. Пять.
   Можно в кассу опускать...
   В институте хмур и тих,
   ждет любимую жених.


   Ты читал новеллу Цвейга?
   Я вспорхнул газетной змейкой.
   Почему толпа гудит?
   Толпа на небо глядит.
   А по небу, а по небу
   "чудо в перышках" летит.


   Ты куда? А как же Цвейг?
   Таял прошлогодний снег.


   7 января 1979
   * * *
   Пьют люди с горя
   и, отчасти,
   пьют от счастья,
   и пьющих - море.


   28 января 1979
   * * *
   В Чертаново я пригласил Алису,
   купил цветы, коньяк, бисквитный торт.
   В преддверие запретного стриптиза
   на стол поставил вкусный натюрморт.


   Недаром я питал свои надежды,
   Алиса рядом с головы до ног.
   И, увидав Алису без одежды,
   свой темперамент удержать не смог.

   Мечта желанней, а мольба настырней,
   не в силах я унять свой страстный пыл.
   И было все так мило и так мирно,
   пока нам кто-то в дверь не позвонил.

   Вот на пороге муж Алисы - Феликс,
   открыл он рот, но я опередил,
   спросил его:
   - Что куришь, Феликс?
   - "Феникс"...
   Что там играет?
   - Это Хампердинк.


   - Ты здесь один?
   - О нет, я с дамой сердца.
   - С какой?
   - Да так, из колледжа одна.
   - А ты не знаешь, друг, куда же деться
   могла моя законная жена?


   - О Боже, Феликс, друг мой, что
   случилось?
   Неужто тебя бросила она?
   И неужели, Феликс, изменила
   тебе твоя законная жена?


   Но, Феликс, ведь Алиса не такая,
   Алиса не способна изменить...
   - Не знаю, друг (все знаю, друг), не знаю.
   Возможно, друг. Возможно, может быть...


   И Феликс мне сказал перед уходом:
   - Ты вот что, друг, Алисе передай,
   чтобы не возвращалась слишком поздно,
   что я ее сегодня буду ждать...


   Ушел он, в коридор вышла Алиса,
   одетая и сумочка в руках.
   Я понял, нет, не будет мне стриптиза,
   и рушатся надежды в пух и прах.


   Она ушла, как пел известный гений,
   великий человек всея Руси.
   "Она ушла. Исчезло вдохновенье.
   И три рубля, должно быть, на такси".


   январь 1979


   * * *
   Простите, девочки.
   Простите, мальчики,
   что мне у стеночки
   не спится в Нальчике.


   Улыбка не губах
   и кошки на душе.
   Налеты на зубах
   и прыщики на ж...
   И перхоть в волосах,
   и сопелька в носу,
   и слезы на глазах,
   и ни в одном глазу.


   Заносы на земле.
   Засосы на плечах.
   И водка на столе...
   И снится по ночам
   (Ну, сколько ж можненько?!)
   одна парашенька.
   Что, мол, Алешенька,
   и, мол, Наташенька,
   и, мол, в Чертанове,
   в той самой комнате,
   закрыли занавес,
   взяли "Али-Готе"
   налили по сто грамм,
   и, Боже, Господи
   (а, говорят, я - хам),
   мою же простыню
   на мой диван-кровать,
   свет погасили и ...
   проснулся я опять
   в полном бессилии.


   Залезла в нос луна
   и показала фиг.
   Я не сошел с ума,
   я в полном здравии.
   Известно вам и мне
   (И как тут не понять?!),
   на что в Чертанове
   стоит диван-кровать.
   Я не кретин, не псих.
   В порядке разум мой.
   Зачем же дядя их
   пустил к себе домой?
   Быть может, спьяну он,
   напившись до "кия",
   Наташу знав давно,
   решил, что рядом - я.
   И, успокоившись
   от мысли столь простой,
   подумал, съежившись:
   "А, вдруг, я был не с той?"
   И к горлу подступил
   незваный мною ком.
   Зачем я превратил
   тот дом в публичный дом?!...


   На нижнем этаже
   играет Мендельсон,
   а наверху уже
   врубили пылесос.
   В уборной унитаз
   бурлит им в унисон.
   И вот, в который раз,
   мне снится этот сон.


   Простите, девочки.
   Простите, мальчики,
   что мне у стеночки
   не спится в Нальчике.


   5-6 февраля 1979 Нальчик




   ПУСТИТЕ!
   "Девочка плачет: шарик улетел"...
   Б.Окуджава
   Пустите девочку на улицу,
   в песке игрушку повалять.
   Пусть дождь, пускай погода хмурится,
   и здесь не нужно углублять.


   Пустите девушку на улицу,
   она желает погулять.
   И под часами некто хмурится,
   и здесь не будем углублять.


   Пустите женщину на улицу,
   она как все, что добавлять.
   Она все больше пьет и пудрится,
   но здесь не стоит углублять.


   Пустите бабушку на улицу,
   недолго ей еще ходить,
   немного ей еще сутулиться,
   придется землю углубить.


   Родня печалится и хмурится,
   ну, сколько ж можно углублять...


   Пустите девочку на улицу,
   в песке игрушку повалять.
   21 февраля 1979
   МЕТОДОМ "ОТ ПРОТИВНОГО"


   Когда нас извлекут из-под обломков,
   воздвигнут в парке скромный монумент,
   тогда вот и наступит для потомков
   любви и счастья радостный момент.
   В то век, когда бессмертное надгробье
   мхом и травою мглистой порастет,
   мы с обелиска, хмуро, исподлобья
   посмотрим на гуляющий народ.
   Ученый неустанно у фонтана
   грызет научной статуи гранит.
   Молчание под маскою обмана
   любовь в сердцах двух ангелов хранит.
   Мать-одиночка с черною коляской.
   Малыш в коляске дышит мирным сном.
   В кафе напротив - пьяный рев и пляски,
   банкет справляет деятель и сноб.
   Старушка - на одном конце скамейки,
   а на другом конце скамейки - дед.
   И херувим, держа святую лейку,
   пространство между ними в дождь одел.
   И юноша, конечно же, в велюре.
   И девушка. Бесспорно, крепдешин.
   И скачут все, как лошади, аллюром,
   и вместе с ними мы бежим, спешим.
   Нам надо на соседнее кладбище,
   нас тоже пригласили на банкет.
   Нас ожидает фирменная пища:
   икра из жил и земляной паштет.
   Вино там будет самой чистой крови,
   не страшен всемогущий нам вампир.
   Мы приглашаем вас к себе с любовью,
   с открытым сердцем на веселый пир.
   Идите к нам, у нас всем места хватит,
   оставьте все земное на земле.
   Снимайте сапоги, брильянты, платья,
   у нас всегда вы будете в тепле...
   Но человек блуждает по бульварам,
   снует по ресторанам, пьян и тих.
   Когда-нибудь, уставшим Боливаром
   он упадет не выдержав двоих.
   И для него мы отворим ворота,
   и впустим человека в лучший мир.
   Его смерть будет тяжкой для кого-то,
   кому он дорог, близок был и мил.
   И кто-то на земле рыдает, плачет,
   рвет волосы, кричит: за что?! зачем?!
   Но для других смерть ничего не значит.
   Чужая смерть является ничем...
   Не верьте, что наступит для потомков
   любви и счастья радостный момент.
   Ведь нас не извлекут из-под обломков,
   нам не воздвигнут в парке монумент.


   17 мая 1979




   МОНОЛОГ ГАМЛЕТА

   Я лишний
   на этом празднике жизни.
   Я лишний
   на этом пире любви.
   Так хочет мой ближний,
   так хочет Всевышний,
   и вишня, что спрятала ветви свои.


   Я лишний,
   мне это вонзается в грудь.
   Я лишний,
   от смеха рушатся горы.
   Умора, - для правящих миром, - мой труд.
   Как скоро по морю от горя до мора.


   Я лишний,
   не слышно, не видно: туман.
   Я лишний,
   больной средь живых не жилец.
   Обидно и стыдно за гнусный обман.
   Печально и больно за грустный конец.


   Я лишний, я лишний, я лишний, я лишний...
   Вдыхают, как истину, вымысел злой
   и дальний, и ближний,
   и верхний, и нижний.
   Я лишний,
   с душой разлучается плоть.


   Я лишний,
   мне скучно, и тошно, и душно.
   Я лишний,
   мне нужно послушно уйти.
   Нужна ли нужда и вражда, дружба-служба?
   Как тянется тяжко тяжба в пути.


   Я лишний,
   мне зябко и зыбко, как пытка
   улыбка довольных и вольных существ.
   Как прытко доходит с паролем открытка,
   недолю, неволю обходит в окрест,


   и ест, все, что есть,
   и на все ставит крест,
   спокойно садясь на престол, как на стол.
   Я лишний,
   достойным и гордым - нет мест!
   Но светится свято костел, как костер.


   В нем люди шумят и гудят, словно улей,
   стоят на коленях, не в рост, держат пост.
   Посыпались пули,
   и люди уснули.
   И стал пуст помост,
   и выход так прост.


   Пусть слезы, как вишни,
   но грезы престижны.
   Ремень пристяжной грудь сдавил до крови.
   Я лишний
   на этом! пире любви!
   25 мая 1979
   * * *
   Болью, скорбью вечною,
   будто горной речкою,
   бьет фонтаном вольности и свободы стих.
   Словно теплой печкою,
   иль горящей свечкою,
   согревает души он жаром слов своих.


   Думы его верные
   точат камни серые.
   Внемлите, остылые, в спячке на века!
   Лечат сновиденьями
   частые падения,
   но их власть целебная так невелика.


   Ритм столетий участить,
   измененье участи -
   это ли не главная наша с вами цель?
   На дороге времени
   от тревог и бремени
   мир подлунный тленом стал, не успев
   снять цепь.


   Жизненное бедствие
   в честь несоответствия.
   Как от раболепствия хочется кричать!
   Факты вопиющие,
   по гордыне бьющие,
   в этой жизни нам еще предстоит встречать.



   Все законы подлости
   зиждутся на робости.
   Молчаливый мученик лучше всех шутов.
   Мост Эпохи перейти,
   и в Каноссу не идти,
   на теперешнем веку вряд ли кто готов.

   Смирные создания -
   зданья мироздания.
   Как отстраивали их, так они стоят.
   Под основой прочною
   души непорочные
   в этажах унылой мглы свет надежд хранят.


   Болью, скорбью вечною,
   будто дробь картечная,
   бьет фонтаном алых слез и стенаний стих.
   Словно жаром топора,
   иль могуществом двора,
   давит он отчаяньем чаяний своих.


   19-20 июля 1979






   ВСТРЕЧА С ПРЕДСТАВИТЕЛЕМ СКАЗКИ В ЛЕСУ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
   Повстречал вдали от дома
   я пресквернейшего гнома.


   Гном схватил меня: "Послушай!
   Если хочешь жить в любви,
   хочешь, чтоб была жизнь лучше,
   чтоб сбылись мечты твои,
   то забудь про честь и гордость,
   очень я тебя прошу.
   Прояви в вопросе твердость,
   не проявишь, задушу!
   Потрудись, а то от лени
   прорастет громадный горб..."


   Молча пал я на колени,
   но по-прежнему был горд.


   Молвит дальше гном: "Послушай!
   Если хочешь в счастье жить,
   если хочешь пить и кушать,
   то не стоит дорожить
   верой, совестью и правдой,
   погляди какой худой,
   ими сыт не будешь, право.
   Глупый ты и молодой.
   Ты с идеей лезешь в петлю,
   помыслом готовишь гроб..."


   Молча я упал на землю,
   но по-прежнему был горд.


   Продолжает гном: "Послушай!
   Если хочешь славы ты,
   чтоб не тошно и не душно,
   чтобы меньше суеты.
   Чтоб быть вольным и довольным,
   возвышаться над другим,
   и к годам чтоб сердобольным
   с кошельком прийти тугим,
   знай: законы там, где сила,
   привыкай к теченью мод..."


   Я давно лежал в могиле,
   но по-прежнему был горд.


   Мертвым думал я о том,
   что он прав, прескверный гном.


   8 августа 1979
   Карачаево-Черкессия, пос.Эльбрусский.




   МОНОЛОГ ЦИНИКАО ЖЕНЩИНАХ


   Везде, всегда как рыбы ловятся,
   лишь только скажешь: "I love you!"
   К тому ж народная пословица
   гласит: "Бери, пока дают!"


   Бывают, правда, исключения
   из общих правил, так сказать.
   Но эти жизни извращения
   лишь на глазах, а за глаза...


   И быль такого содержания
   известна всем и не нова.
   В уме сидит одно желание,
   а остальное все: слова.


   Походка, запахи, манеры их,
   и легкость фраз, и томность глаз -
   давно на опыте проверено
   все то, что вводит нас в экстаз.


   Грудь обнажают как бы нехотя,
   притом в общественных местах.
   А волосы покрыты перхотью,
   и остальное все - не ах!


   Играют будто на сознание,
   скрывая тела страстный зуд,
   А в деле полное незнание,
   точней сказать: ногой ни в зуб.


   В глазах и гордость есть, и царственность,
   весь вид их говорит: "Не трожь!"
   А по ночам, забыв про нравственность,
   одно и то ж, одно и то ж.


   Мы тоже слабые создания,
   и нам другого не дано.
   Мы вечерами на свидания
   спешим, а в помыслах: одно.


   Друзья! Куда мы с вами катимся?
   Куда нас с вами занесет?!...
   Но стоит им с себя снять платьица,
   и мы уже снимаем все!...


   18 октября 1979






   ПЕСНЯ АНГЛИЙСКИХ БРОДЯГ
   (перевод с английского)






   Не рады мы,
   не рады мы,
   не рад и наш народец.
   Куда идем,
   куда идем,
   не ясно никому.
   Попадали,
   попадали,
   попадали в колодец,
   у падали,
   у падали,
   упадали в дому.
   Наладили,
   наладили,
   наладили систему.
   Заладили,
   загладили
   такую кутерьму.
   Загадили,
   загадили,
   загадили богему,
   спровадили,
   спровадили,
   спровадили в тюрьму.
   За что же мы,
   за что же мы
   невинно пострадали?
   Покорно ждем,
   покорно ждем,
   по умершим скорбя.
   Кого же мы,
   кого же мы,
   кого же мы спасали?
   А где народ,
   а где народ?
   Народ наш на базарах.
   А господа
   в театрах, да,
   в театрах и кино.
   А наш народ
   который год
   ночует на вокзалах,
   в подвалах, и
   в пивзалах, и
   под вывеской: ВИНО.
   Течет рекой,
   течет рекой
   разлив хмельных
   напитков.
   Течет, как кровь,
   но ведь не кровь!
   Гуляй и пей, толпа!
   Вперед идем,
   вперед идем,
   свернувшися улиткой.
   Нальем всем, и
   напьемся, и
   кружим вокруг столба.
   Темно кругом,
   темно кругом,
   тьма тьмою, все во мраке.
   Мы входим в дом,
   мы входим в дом
   и зажигаем свет.
   А в доме том,
   а в доме том:
   перчатки, трости, фраки.
   А за окном,
   а под дождем:
   котомка и кисет.
   Замкнулся круг,
   замкнулся круг,
   мы носимся по кругу.
   Давай, мой друг,
   давай, мой друг,
   прикурим от костра.
   Взглянул вокруг,
   взглянул вокруг
   и не увидел друга.
   И вспомнил вдруг,
   и понял вдруг,
   что умер друг вчера...
   И вновь идем,
   куда, Бог весть,
   по одному и вместе.
   Кто хочет влезть,
   кто хочет влезть,
   тот уважает лесть.
   Кто хочет есть,
   забыв про честь,
   поет под дудку песни.
   Кто хочет сместь,
   кого-то сместь,
   тот почитает месть.


   Вот так живем,
   вот так плывем
   по направленью ветра.
   Поем и пьем,
   пьем и поем,
   другого средства нет.
   Вперед идем,
   вперед идем,
   бредем по миллиметру,
   в надежде, что,
   в надежде, что
   вдали забрезжит свет.


   16-17 ноября 1979






   И СМЕХ, И ГРЕХ


   Татьяне М-вой


   Пляшет кровь в моих костях,
   бикса тихо что-то шепчет.
   На фокальных плоскостях
   мы проводим с нею вечер.


   Тускло светит ей на грудь
   абажур в старинной раме,
   освещая нужный путь
   меж приятными чертами.


   Этот путь я прохожу
   осторожно и с опаской.
   Под окном хохочет шут
   смехом дьявольским под маской.


   То ли призрак. То ли Бог.
   Страх вселяющие тени.
   Властных рук и страстных ног
   рушится переплетенье.


   Заходили ходуном
   лики тварей в божьей пасти.
   Блики, наполняя дом,
   вьют улики против страсти.


   Смех уже не смех, а плач.
   Нет, не плач, а снова хохот.
   Колченогий слон-палач
   запустил в окошко хобот.


   Слон смеется злей и злей,
   хобот рвется в наше ложе.
   И уже не хобот - змей.
   И уже не слон, а лошадь...


   Все померкло вдруг, Фантом
   удалился, Тихо стало.
   Только слышен за окном
   смех осиплый и усталый.


   Но бессилен жалкий смех
   против страсти жадной пылкой.
   Робкий боязливый грех
   воссиял улыбкой зыбкой.


   Пляшет кровь в моих костях,
   бикса взглядом что-то шепчет.
   На фокальных плоскостях
   нонсенс - все слова и речи.


   Москва, Беляево, 2-3 декабря 1979
   * * *
   Счастье тихо село на пол
   и заснуло крепким сном.
   Воск свечи слезами плакал,
   плакал дождик за окном.


   Плакал Бог. От божьей грусти
   загрустили облака.
   Мы печаль в окошко впустим
   на мгновенье. На века.


   От нахлынувшей печали
   будем плакать я и ты,
   отмечать за чашкой чая
   эфемерность красоты.


   Наши письма, наши песни
   будем долго вспоминать.
   А потом с тобою вместе
   сядем молча на кровать.


   Ничего не скажем больше.
   Перестанет плакать Бог,
   перестанет плакать дождик.
   Страсть коснется наших ног...


   Черт запляшет в звездной бездне,
   и завязнет хвост в пыли.
   Бог по лестнице небесной
   спустится на дно земли.


   Зарезвятся на кровати
   Коломбина и Пьеро.
   Вскрикнет птица, и на платье
   упадет ее перо.


   Ткань из простенького ситца
   чувственно ужалит шмель.
   Вольно перышко вонзится
   в платья радужную щель.


   И прольется на перины
   ало-алое ситро.
   И смущенно Коломбина
   поглядит в глаза Пьеро.


   И заплачут в голос оба.
   Умер Бог! Как не рыдать?!..


   У заоблачного гроба
   тихо будет счастье спать.


   13 декабря 1979
   * * *
   Я привык не делать ставки
   и живу без сожаленья.
   В общежитье "Менделавки"
   приезжаю для общенья.


   Для общенья с тем, кто,
   кто мне мил и кто приятен.
   Я хожу, как управдом,
   по жильцам с мероприятьем.


   Я не верю чудесам,
   не ношу казенный китель.
   И навряд ли кто-то сам
   посетит мою обитель.


   Дом от дум в тумане, как дым,
   весь пропитан перегаром.
   Ухожу я молодым,
   возвращаюсь старым-старым.


   И сидит на люстре горе,
   горе бьет - хозяин пьет.
   Знаю я, что пьющих море!
   Пьющий, тот меня поймет.


   Я привык не делать ставки
   и живу без сожаленья.
   В общежитье "Менделавки"
   приезжаю для общенья.
   декабрь 1979
   РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ
   Елене Л-ко
   Каждый век, столетий сто,
   всякому известно,
   наступает рождество,
   ночь любви и детства.


   Для детей, смеясь, кружит
   праздничная вьюга.
   Санта-Клаус в дом спешит
   к маленькому другу.


   Но рождественская ночь -
   ночь двух юных судеб.
   И ночи такой точь-в-точь
   никогда не будет.


   Улица белым бела
   от лихой метели.
   Святы пылкие тела
   в елочной постели.


   Хвоя трепетно дрожит,
   девственностью вея.
   Ночь блаженства ворожит
   сказочная фея.


   На столе хмельной зимы
   догорают свечи,
   выхватив из царства тьмы
   головы и плечи.


   Поцелуй, как-будто плот,
   вниз плывет по телу,
   девичью волнует плоть
   робко и несмело.


   Тихий голос. Слабый стон.
   Плавное движенье...
   Этой ночью - рождество,
   Божие рожденье.


   Чисто небо. В чистоте
   белые ладони
   осыпают снегом тех,
   кто еще не дома.


   Из небесных глаз текут
   горькие слезинки,
   превращаясь на лету
   в сладкие снежинки.


   В облаках из белых роз
   херувимы пляшут.
   Новорожденный Христос
   им из люльки машет.


   Ночь рождественская - сон
   вышних наслаждений.
   Тихий голос, Слабый стон.
   Плавное движенье.




   Крик смущенный, В тишине
   звук, слегка невнятный.
   Плач стыдливый, На окне
   багровеют пятна.


   Поцелуй, как-будто плот,
   вверх плывет по телу,
   женскую ласкает плоть
   неумело смело.


   На столе хмельной зимы
   догорели свечи.
   Потонули в царстве тьмы
   головы и плечи.


   Улица белым-бела
   от лихой метели.
   Спят застывшие тела
   в елочной постели.


   И рождественский покой
   вряд ли кто разбудит.


   И ночи точь-в-точь такой
   никогда не будет.


   15-17 января 1980




   ПОЗДРАВЛЕНИЕ
   Анне Т-ди


   Во времена Наполеона
   (величественней: Бонопарта)
   еще не знали телефона
   и, чтоб поздравить с Восьмым Марта,
   Болконский, князь, в пыли и саже,
   прям с поля боя был готов
   бежать скорей к своей Наташе,
   ей поднести букет цветов.


   Но за отечество стоять
   патриотично и гуманно,
   хотя любимая желанна...
   Увы, что стоило мечтать!


   Да, были люди в веке прошлом!
   Забыв о временном, о пошлом,
   хранили свято честь мундира,
   и шпаги блеск, и лоск картуза,
   их часто посещала муза,
   нередко им звучала лира.


   Глуха к минувшему эпоха!
   Что было, кануло, ушло.
   Что встарь считалось хорошо,
   теперь возможно счесть за плохо.


   Перечитав слова с листа,
   я был изрядно удивлен.
   Цель моего письма проста:
   поздравить Вас с прекрасным Днем!
   За этот длинный фельетон
   прошу я Вас великодушно
   простить меня на этот раз.
   Я в нерешенье, но во мне
   есть что-то, что неравнодушно...
   Не к Вам, К тому, что скрыто в Вас.


   И в завершенье я рискну
   открыть Вам истину одну
   (прошу простить и в этот раз):
   я счастлив тем, что знаю Вас.


   8 марта 1980




   МОНОЛОГ КРЕСТЬЯНИНА
   Позвольте сообщить вам весть,
   она волнует кровь.
   Моя собака хочет есть,
   ей мясо приготовь.


   Моя кобыла ржет и ржет,
   ей подавай овес.
   А мой ишак который год
   вкушает купорос.


   Моя корова, свет кляня,
   забыв про молоко,
   сказала мне: "Не зли меня!"
   Послала далеко.


   Разволновался я до слез,
   заплакал, зарыдал.
   А после весь свой скот отвез
   и государству сдал.


   Теперь доволен я, друзья,
   нет никакой возни.
   Свободен я. Спокоен я.
   Пусть думают они.


   Вдобавок, если б предложить
   сумел бы кто-то мне,
   что пить, что есть, как дальше жить,
   я б счастлив был вдвойне.
   1980
   Улица ГОРЬКОГО


   На Тверской, как всегда, лихорадка,
   в "Елисеевском" скопище толп,
   в кафе "Лира" смертельная схватка,
   и милиционер, точно столб.


   А в отеле "Москва", да и в прочих,
   гость столицы и чья-то там дочь
   под покровами ночи порочной
   тленность жизни потешить не прочь.


   С Красной Площади черные "Волги"
   вверх по Горького катят, а вниз
   с "Белорусской", с вокзала, в путь долгий
   люди молча идти собрались.


   Что ж ты, улица, делаешь с теми,
   кто не может иметь миллион...
   Говорят, по Тверской в свое время
   Пушкин делать любил моцион.


   16 сентября 1980




   МИР ОДНОЙ ЛЮБВИ


   На кровати, на софе,
   на диване, на тахте,
   в полумраке, в полутьме,
   в полуночной темноте
   слышен шепот, слышен крик,
   слышен плач, и слышен смех,
   для ДВОИХ,
   а не для всех,
   не для фраз, не для проказ...
   Для двоих. Для них. Для их
   рук и губ. Сердец и глаз.
   В знойном ворохе перин,
   в буйном море простыней,
   в мерном шорохе часов
   на полу. Столе. Стене...
   В цвете весен, лет и зим,
   в свете красочных витрин,
   в твердости в продаже вин,
   в гордости немых картин,
   и полотен, и холстов,
   в тайном шелесте кустов,
   в доме ветхом и пустом,
   в строчках письменных листов,
   в дыме сумрачных надежд,
   в сонме пуговиц златых,
   в груде тряпок и одежд,
   в людях, в храмах, в мостовых,
   в солнце, в туче за окном,
   в сорной куче за углом,
   и в терпимом, и в плохом,
   в злой усмешке подлеца,
   в смерти матери, отца,
   во всевластии дворца...
   И во всем, что бренно, тленно,
   нет начала и конца.
   И не вырваться из плена...
   Двое, чистые сердца,
   спят в покое и тепле.
   Люди роются в золе.
   Руки пачкают в крови.


   Мир наш - мир одной любви!


   30 октября 1980




   ПРАЗДНИК НОВОГОДНИЙ


   Праздник новогодний, а на даче
   не зима, а лето у друзей.
   Много женщин. Значит, быть удаче.
   Но о даче. Дача как музей.


   Мебель стиля Франции старинной,
   на комоде - бронзовый Орфей,
   на веранде - склад ликеро-винный,
   сам хозяин - местный корифей.


   Резво хрусталем играет люстра,
   резво в полночь выпита "Шампань".
   Захмелев от ощущенья бюста,
   я прилег с тем бюстом на диван.


   Моему последовав примеру,
   пары разбрелись по углам.
   Ну а те, кто выпили не в меру,
   разлеглись попарно по коврам.
   ................................................
   А к рассвету приумолкла дача,
   комнаты заманчиво тихи.


   А о том, что были и удачи,
   вам расскажут новые стихи.


   3 января 1981
   СПУСТЯ ПОЛ-ГОДА
   (быль-фантазия)


   Получивши приглашенье
   от знакомой в Элисту,
   я, почти без промедленья,
   к ней умчался в грозном "ТУ".


   Была ясная погода,
   была ясная луна.
   Для чего, спустя полгода,
   позвала меня она?


   Может, ей так одиноко,
   может, тяжкая судьба...
   Тот же домик, те же окна,
   те же крыша и труба.


   "Здравствуй, гость, заезжий, редкий,
   плотью женскою любим..."
   Как-то сразу, без разведки,
   мы вступили с ней в интим.


   В теневых набросках чести
   я узрел знакомый штрих:
   и кровать на том же месте,
   и перины те же - три.


   Мы вино хлебнули залпом
   и безлистую любовь
   при 100-ваттном свете лампы
   облекли мы в плоть и кровь.


   Ветка - к ветке. Тело - к телу.
   Слон залез в дремучий лес,
   и в дупло вселился смело
   хобот, словно плут и бес.


   Шар бильярдный катит в угол,
   на полу эксцесс сидит.
   Моя нежная подруга
   потеряла прежний вид.


   Ночь расплющилась и сжалась,
   в воздухе экстаз повис.
   Плод запретный, мне казалось,
   потерял свой вкус и скис...


   Я умчался в путь обратный,
   до свиданья, Элиста...
   Да, опасно. Нет, приятно...
   в жизни роль играть с листа.


   Москва, Сокол. 13 февраля 1981




   КАК ЭТО ТЯЖКО СОЗНАВАТЬ


   Как это тяжко сознавать,
   что в сорок скоро помирать,
   что обнаружен в легких рак,
   что шепчут за спиной: дурак.


   Как это тяжко сознавать:
   дочь по ночам идет гулять;
   сын - алкоголик и бандит;
   жена с другим мужчиной спит.


   Как это тяжко сознавать,
   что жена снова будет лгать,
   придет домой где-то в полночь,
   невнятно скажет: "Сверхуроч..."


   Как это тяжко сознавать,
   что, позвонив, дочь будет врать:
   "Сломался начисто каблук,
   так что останусь у подруг".


   Как это тяжко сознавать,
   что сын опять будет молчать,
   молча придет, что-то возьмет,
   в карман положит и уйдет.


   Как это тяжко сознавать,
   шеф скажет: "Нужно уступать
   дорогу молодой волне".
   И усмехнется в спину мне.


   Как это тяжко сознавать,
   что ничего не мог создать,
   что зря года мои прошли,
   что нету сил, и все болит.


   Как это тяжко сознавать,
   что в сорок скоро помирать,
   что обнаружен в легких рак,
   что жизнь заканчиваю так.


   апрель 1981






   Я ТАК УСТАЛ


   Я так устал, я так устал, я так устал
   любить, но без любви.
   Я перестал, я перестал, я перестал
   смотреть в глаза твои.
   А где-то там, а где-то там, а где-то там,
   во глубине души,
   заложен храм, чудесный храм,
   прекрасный храм,
   но нам в нем не жить.
   Потерян ключ, потерян ключ, потерян ключ,
   закрыта кем-то дверь.
   Печать-сургуч, печать-сургуч,
   печать-сургуч,
   цепь и замок поверх.


   Стоит тот дом, постылый дом, ветшалый дом,
   даже не дом, сарай.
   Когда-то в нем, когда-то в нем, когда-то в нем
   для нас был рай.
   И каждый день, и каждый день,
   и каждый день,
   и каждый божий час,
   и от снегов, и от врагов, и от дождей
   хранил с тобой он нас.
   Влезал в окно, влезал в окно, влезал в окно
   нахальный солнца луч.
   Забыто все, забито все, вокруг темно,
   печать лишь да сургуч.


   Вот так живу, вот так живу, вот так живу
   уже который год.
   Пью наяву, ведь наяву, ведь наяву
   в любви мне не везет.
   Но если мне, но если мне, но если мне
   удастся полюбить,
   я перестану искать истину в вине,
   я перестану пить.
   Ну а пока, ну а пока, ну а пока
   смотрю не в те глаза.
   И в облаках, и в облаках, и в облаках
   не солнце, а гроза.


   апрель 1981






   ПЕСНЯ ГАНГСТЕРА ДЖОНА ИЛИ ПО ТУ СТОРОНУ МИРА ИЛИ ТАМ, ГДЕ ПРАВИТ
КАПИТАЛ


   Я - автогонщик, самый высший класс,
   я - автоасс, гоняю взад, вперед.
   От шефа получивши раз приказ,
   поехал на заказ в город Ньюпорт.
   Шутить с огнем, пить за рулем, я - пасс,
   но вы скажите, кто сейчас не пьет.
   Ведь я недаром водочки припас,
   хлебнул, и не вписался в поворот.


   Нога к ноге, рука к руке, плечо к плечу.
   Я хохочу в глаза врачу, я так хочу.
   Рубцы и раны залечу, вновь получу
   права и прокачу. Дорогу лихачу!


   По стрит канает клевая мадам,
   я подъезжаю, говорю: "Садись!"
   Мне говорит мадам: "Ты, парень, хам!
   Исчезни, падло, быдло, отвяжись!"
   От злости жму ногой на полный газ,
   и мчусь, как-будто в небе самолет.
   Но увидав вновь пару бабьих глаз,
   зевнул, и не вписался в поворот.


   Нога к ноге, рука к руке, плечо к плечу.
   Я хохочу в глаза врачу, я так хочу.
   Рубцы и раны залечу, вновь получу
   права и прокачу. Дорогу лихачу!


   Вот по Бродвею чешет эскимос.
   Я не расист, но все ж не по себе.
   Куда ты, падаль, прешь, дворовый пес?!
   Нет, чтоб сидеть в своей трущобе.
   Мне наплевать на ваш дорожный знак,
   я повернул свой "кар" на тротуар,
   и засадил нигеру "каром" так,
   что не избегнуть мне всех божьих кар.


   Нога к ноге, рука к руке, плечо к плечу.
   Я за машиной труп нигера волочу.
   Сдам полисмену, и в награду получу
   что захочу, и потому я хохочу.


   Мой шеф замешан в мафии, а я,
   я - пешка в мире денег и интриг,
   и, видно, спета песенка моя,
   мне шеф сказал: "Выходишь из игры".
   Рефрижератор спереди меня,
   еще рефрижератор позади.
   Нажал на тормоз, кто был спереди меня,
   нажал на скорость, кто был позади.


   Нога к ноге, рука к руке, плечо к плечу.
   Я не хочу, я не хочу, я не кричу.
   Не хохочу, молчу, лечу я в мир иной,
   и слышу, как вампир хохочет надо мной.


   май 1981


   МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ
   (монолог историка без степени)


   Вите Соколову


   Вы мне не поверите, но в бочке Диогена
   с женщиной продажной общался Диоген.
   Он в экстазе бешеном сосал ее колено,
   а она водила языком по его ноге.
   И вы навряд ли знаете, что не напрасно
   камень
   на гору тащил Сизиф, он не был дураком.
   Камень - повод, а причиной -
   сексуальный пламень
   к женщине, на той горе стоявшей нагишом.


   И как бы вы не плакали, и как бы не ревели,
   и как бы не хотели вы найти себе жену,
   все в России женщины выходят на панели,
   и тоску в постели глушат, как в морях треску.


   Это не известно вам, но я-то знаю точно,
   что всесильный римлян царь
   Кай Юлий Цезарь
   утром пил, сношался днем и извращался
   ночью...
   Но не думайте, что так бывало только встарь.
   И вы, возможно, слышали, как жил
   Распутин Гришка,
   и вы, возможно, видели "Осень",
   русский фильм.
   Но, как жил австриец Фрейд, вы не прочтете
   в книжках,
   и вам не покажут фильм швейцарский
   "Селяви".


   И как бы вы не плакали, и как бы не ревели,
   и как бы не хотели вы кого-то взять в мужья,
   все мужчины на Руси кобели с колыбели,
   и приятным исключеньем не являюсь я.


   На кровати после нас, как на поле боя,
   чем же отличаемся мы от татар-монгол?
   Слепо следуем во всем "комиксам",
   "плейбоям",
   и кощунственно плюем на святых богов.
   Вот если вы отыщете мне чистую невинность,
   за которой в дым, в огонь, хоть в веревку
   лезть,
   я в себе доистреблю банальную зверинность,
   и отдам той девушке все, что только есть.


   А пока известно всем, в Москве, да где,
   неважно:
   в Нальчике, Алма-Ате, Могилеве и Баку...
   Все мужчины - подлецы, а женщины -
   продажны!
   Все они - животные с хвостами на боку!


   май 1981




   ОНА УШЛА


   Мне вспоминать про это скверно,
   но время скверность изжило.
   Она была мне биксой верной,
   и без нее мне тяжело.


   Ее любил я, как мадонну,
   как Мону Лизу. Видит Бог,
   любовь хранил я, как икону.
   Хранил, и все ж не уберег.


   Она была, как первоклассник,
   во всем послушная всегда.
   Я ей про жизнь свою плел басни,
   она ж не лгала никогда.


   Она ко мне в постели жалась,
   что было сил, что было сил.
   И в магазин сама бежала
   за водкой, хоть я не просил.


   Она была нескладной вроде,
   но как княжна, была нежна.
   И в обществе, и при народе
   она была мне, как жена.


   Ее носил я на ладонях,
   не клял за прошлое, не бил.
   Но вот, однажды, я не понял,
   не разобрал и оскорбил.


   И на душе моей противно,
   и гнусно так, жизнь не мила.
   Она ушла. Как примитивно
   звучат слова: она ушла.


   Мне вспоминать про это больно,
   и время боль не изжило.
   Она вновь стала биксой вольной,
   но без нее мне тяжело.


   июнь 1981




   МИМЫ


   Мы - мимы!
   Живем по канонам пантомимы!
   И наши законы непоколебимы,
   и наши обязанности ощутимы,
   но наши права едва уловимы,
   и наши дороги непроходимы,
   и красноречивые жесты бьют мимо,
   и слово толковое необходимо!
   Мы - мимы!


   Горланим У Р А,
   хоть в кармане дыра,
   со светом смешав темноту.
   Мы бьем комара
   острием топора
   и молотом бьем в пустоту!


   Мы - мимы!
   По миру шагаем, как пилигримы!
   И лица под толстыми слоями грима,
   нам трудно дышать, здесь безжалостный
   климат,
   но знаем, пока есть средь нас подхалимы,
   мы, как налимы, и немы, и мнимы,
   гнем спины, и вольности недопустимы,
   но верим мы, наши мечты исполнимы!


   Мы знаем, пора
   убить комара
   и светом залить темноту!
   Но мы, как вчера
   горланим У Р А
   и молотом бьем в пустоту!


   Мы - мимы...


   Краснодарский край, ст. Приазовская. 17 июля 1981






   ТЮРЕМНАЯ


   Холода, метели завывают,
   и на нарах невозможно спать.
   "Мусора" в мороз нас выгонят,
   твари,
   на карьерах уголь добывать.
   Без отца жизнь жил я с малолетства,
   не курил, не пил, не воровал.
   Но сказал брат: "Выходи из детства,
   парень!"
   И меня с собой на дело взял.
   Много в жизни я видал плохого,
   богачей, рвачей терпеть не мог.
   Шишкаря бомбили областного
   значенья,
   но меня поймали, дали срок.
   Старший брат бежал, но мы-то знали,
   что "менты" не дремлют на посту.
   На четвертый день нашли, связали
   брата,
   и товарным сразу в Воркуту.
   Третий год я уголь добываю,
   третий год грызу зубами пласт.
   По ночам свободу вспоминаю,
   маму,
   слезы так и падают из глаз.
   Мама, мать, несчастная, скончалась.
   Двое сыновей, и те - в тюрьме.
   А невеста, дрянь, с другим связалась,
   сука!
   Выйду, она вспомнит обо мне.
   Холода, метели завывают,
   и на нарах невозможно спать.
   Целый день мы уголь добываем,
   молча,
   чтоб свободу ночью вспоминать.


   г. Шахты, июль 1981




   РОДАКОВО
   (монолог рецидивиста)


   Здесь коптят житенку одинаково,
   с красноротым каши не сварить.
   С теми, кто не слышал про Родаково,
   не о чем мне даже говорить.


   Доверять привык я по натуре,
   всех желающих на дело брал.
   Но, однажды, раз меня надули,
   и впервые я в тюрьму попал.


   Нет, не только дачами, природой
   славятся владенья под Москвой.
   Есть места, не пахнет там свободой,
   за колючей проволокой - конвой.


   Химия - эт-дело не простое,
   я пять лет здоровье отравлял.
   Били сапогами за простои,
   и не брали даже в слесаря.


   Понял я, что мне одна дорога,
   на законы стало наплевать.
   Но клянусь, как на духу, ей-богу,
   не хотел его я убивать.


   Я вначале был вполне спокоен,
   хоть меня он, гнида, обозвал.
   А потом он мне сказал такое,
   если бы знали вы, что он сказал.


   Да, я срок тянул и пайку хабал,
   но и в зоне даже ни один
   мне в глаза такого не сказал бы,
   что сказал мне этот гражданин.


   Но могло все выйти похужее,
   дали б вышку, я б сейчас не жил.
   Но пятнадцать дали, и уже я
   здесь в Родаково, как старожил.


   Пусть коптят здесь жизнь все
   одинаково,
   с красноротым каши не сварить.
   С теми, кто не слышал про Родаково,
   не о чем мне даже говорить.


   г. Шахты, июль 1981




   МОЙ ДРУГ
   Никите Стрельцову


   Мой друг заброшен в Подмосковье,
   да не нуждой, судьбой продажной.
   Он пьет там воду вместо кофе,
   и вместо плова ест там кашу.


   Мой друг любил пожить красиво,
   и был не прочь в делах забавных
   сорвать себе куш с кружку пива,
   и был охоч до женщин славных.


   Китайской кухни был любитель,
   едал трепанг с суан-х$FТрепанг с суан-х - дели китайс кухни.
   любил чего покрепче выпить,
   и, говорят, был планоманом.


   Любил в футбол играть до боли,
   до помутнения сознанья.
   Мы вместе с ним учились в школе,
   и так нелепо расставанье.


   Был мир его - большая пропасть,
   он в этом мире раз напился
   и совершил большую глупость,
   от водки разум притупился.


   И, обмарав ладони мразью,
   попался он в клещи закона.
   И там его смешали с грязью,
   товарным повезли вагоном.


   Быть может, он жалеет, пав ниц,
   что зря с работою не ладил,
   что зря в кабак водил лимитчиц
   и не на то все деньги тратил.


   Мой друг уехал в Подмосковье,
   оставив мне свинцовый череп...
   Я ем плов и пью черный кофе,
   и жду, когда придет мой черед.


   июнь-август 1981




   В ГОСТИНИЦЕ


   В гостинице, в гостинице, в гостинице одной
   эту девушку встретил я случайно.
   Был теплый день, был теплый день, был
   выходной.
   Тепло, как видно, девушка эта излучала.


   Я к ней подсел, я к ней подсел, я к ней
   подсел в фойе.
   Она мне улыбнулась так печально.
   И понял я, и понял я, я понял, что у ней,
   грустная у девушки есть тайна.


   И я спросил, ее спросил, спросил я невзначай:
   "Я вам помочь могу, могу, быть может?
   Откройтесь мне, скажите мне, какая
   такая печаль
   вас мучает, вас гложет и тревожит?"


   Я пригласил, я пригласил, я пригласил ее,
   пройти, пожалуйста, в мой номер.
   И девушка на приглашенье откликнулась
   мое,
   и улыбнулась мне улыбкой новой.

   А в номере, а в номере, а в номере коньяк,
   достал я два бокала и колбаски.
   И девушка, та девушка сказала мне: "Чудак!
   Ты видно, никогда не ведал ласки.


   Конечно, я, конечно, я устала от всего,
   устала я от мрази и от грязи.
   Но ты, я вижу, парень, парень ничего.
   Не откажу (за так) в интимной связи".


   ..............................................................


   На утро я, проснулся я, нет девушки моей.
   И голова болела непрестанно.
   И понял я, и понял я, я понял, какая у ней,
   у девушки была какая тайна.


   В гостинице, в гостинице, в гостинице в фойе
   ее я увидал издалека.
   Она улыбалась мужчине, что сидел с ней
   и звал ее на рюмку коньяка.


   Ростов-Москва. 8 августа 1981






   ДОРОЖНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ


   Еду, еду поездом, а напротив - девочка,
   маленькая девочка, лет пяти-шести.
   То ли от безделия, то ль от делать нечего,
   разговор решил с ней завести:


   "Маленькая девочка, девочка, девочка,
   маленькая девочка, у-тю-тю-тю-тю.
   Ты смеешься, деточка, радуешься, деточка,
   а позволь тебя спросить, чему?
   Я - поэт, я - взрослый. Мне
   невеста - лира!
   Ты же взрослой станешь через десять лет.
   Еще одной б... явишься ты миру,
   хоть сейчас и так забит ими белый свет!
   Ну а, может, будешь редким исключеньем,
   может, будешь верной ты, как лира мне.
   Несмотря на трудности и на все мученья,
   может быть, ты будешь не как все..."


   А в ответ мне девочка, маленькая девочка,
   ухмыляясь, девочка отвечает так:
   "Ох, достал ты, дядечка, заколебал
   ты, дядечка.
   Лучше помолчи, заткнись, дурак!
   У меня есть мамочка, мамочка, мамочка,
   она сейчас с дядечкой в соседнем спит купе.
   А дядечка тот - не папочка, не папочка,
   не папочка,
   так чего ж ты мне поешь про верность и т.п.?
   Я хочу, как мамочка, мамочка, мамочка,
   вырасту и буду, буду как она.
   Буду спать я с дядечками, с дядечками,
   с дядечками,
   гулять буду с ними допоздна..."


   Еду, еду поездом, поездом, поездом,
   а напротив - девочка лет пяти-шести.
   Видно, от бессилия я воскликнул: "Господи!
   Господи! Грешных - прости!"


   Будем симпатичными, алчными, зычными,
   будем справедливыми, лживыми мы...
   Поезд с опозданием мчит, по-обычному,
   и никак не выедет из тьмы.


   ноябрь 1981




   СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ ПОСЛАНЬЕ- СЕНТИМЕНТАЛЬНОМУ СОЗДАНЬЮ


   Простите, мисс. Поймите, мисс.
   Увы, не нам, не нам, не нам...
   Вошедши бурно в Вашу жизнь,
   я из нее ушел, как Хам.


   Не хам, а Хам. И корень зла
   не в букве, а в гармонии.
   Когда горячие тела
   делами заполонили.


   Когда желание извне
   за чувство приняли. И что ж?
   Вновь быть вдвоем? Смешно вдвойне.
   А ложь как нож. Цена ей - грош.


   Когда забыв на миг про то,
   про что на жизнь забыть нельзя,
   в безвыигрышное лото
   играли, душами скользя.


   Когда запас души иссяк,
   а плоть еще светила нам,
   ушел я, ничего не взяв,
   все (без себя) оставив Вам.


   Любовь - не снег, не дождь. На всех
   ее не хватит. А успех
   пришел, прошел... После утех
   осталась боль... И смех, и грех.


   Когда застал, настиг предел,
   застиг на миг, настал на жизнь,
   соединением двух тел
   сердца их не соединишь.


   Когда не выплачен аванс,
   к чему идти на компромисс?
   Увы, не нам и не для нас...
   Поймите, мисс. Простите, мисс.


   Москва, Ленинский проспект, 13 ноября 1981






   МОЛЕБЕН


   Час за часом,
   день за днем,
   год от году
   раз за разом
   молча пьем
   ржавую воду.
   Как не глупо,
   ясно всем,
   как не странно,
   люд наш тупо,
   глух и нем,
   ходит пьяный.
   Чувство страха
   потеряв
   на мгновенье
   он к аллаху
   все послав,
   пьет портвейны.
   И холопом
   по утрам
   в каплях пота
   он галопом,
   как тарпан,
   на работу.
   Сивый мерин
   песнь поет
   о декрете.
   Кто не верит,
   водку пьет
   в культпросвете.
   Тихий завтрак
   и обед,
   скромный ужин.
   Может, завтра
   будет свет,
   тот, что нужен.
   Только вера,
   только Бог,
   только святость
   дарят в меру,
   кто что смог,
   дарят радость...
   Дарят в меру,
   кто что смог,
   дарят радость
   только вера,
   только Бог,
   только святость.


   декабрь 1981






   ПОСЛЕДНЕЕ


   Елене С.


   Кучка разных людей,
   самых близких, родных и знакомых,
   и детей, и б...
   вниз бросают землистые комы.


   Поскорбят... Наскребут...
   И уйдут. И сметут атрибуты...
   И всплакнут. И глотнут.
   И ввернут: "Он издох от скорбута".


   Будут женщины там,
   не одна, и не две, и не десять:
   "Он был вовсе не хам,
   он был просто беспечен и весел".


   Будут там и друзья,
   и, возможно, враги тоже будут:
   "Он любил донельзя
   набивать алкоголем желудок".


   И родные мои...
   Вот беда, вот действительно страшно!
   Вот беда! Вот пойми!
   А я сыном был очень неважным...


   Врач, известный вполне
   (у него личный домик есть в Гаграх),
   рот всполощет в вине:
   "Не подагра. Скорее - пеллагра".


   И случайный мужик
   с провалившимся начисто носом
   усмехнется и вмиг
   оглядит молодых женщин косо.


   А один промолчит,
   ему сущность ясна человека.
   Он себя излечил
   от болезни невнятного века.


   Не оставлю следа...
   Кто покажет, расскажет об этом?
   Может, вскрытие (да...)
   установит: он умер поэтом!


   Пусть другая простит,
   что не ей этот стих посвящаю.
   Пусть никто не грустит.
   Всем идти и итти завещаю...


   Вот и все! Все... Все - тлен!..
   Этот стих, как гранитную груду,
   посвящаю Элен.
   Той последней, с которой не буду.


   Москва, м. "Молодежная" 20 января 1982




   Я НИКОГДА НЕ ЖЕНЮСЬ...
   (монолог любителя острых ощущений)


   Я никогда не женюсь... на официантке.
   Пусть за день крупный куш,
   что ни клиент, то муж,
   что ни клиент, то пьянки.


   Я никогда не женюсь... на продавщице.
   Пускай товар - навар,
   зато ведь грузчик - тварь,
   тут очень трудно положиться.


   Я никогда не женюсь... на горничной.
   Когда дежурит в ночь,
   готова всем помочь,
   в отеле гости энергичны.


   Я никогда не женюсь... на проводнице.
   Что ни купе - грузин,
   грузин всегда один,
   ему всегда не спится.


   Я никогда не женюсь... на стюардессе.
   Один партнер - борт.инж.,
   второй партнер - Париж,
   а третий всем известен.


   Я никогда не женюсь... на музыкантше.
   Средь них полно пройдох,
   я буду нотой "до"
   в системе черных клавиш.


   Я никогда не женюсь... на поэтессе.
   Ей не хватает тем,
   она идет за тем,
   и композитор хочет... песен.


   Я никогда не женюсь... на актрисе.
   Любая роль - эксцесс,
   любой герой - процесс,
   все это я видел в "телевизер".


   Я никогда не женюсь... на контролере.
   По службе ведь она
   за мной следить должна,
   все двери будут на запоре.


   А у меня:
   "маяк" на Курском с проводницей,
   затем в ГУМе с продавщицей,
   затем в Быково к стюардессе,
   затем в Кусково к поэтессе,
   в зал Чайковского к пианистке,
   в театр Маяковского к артистке,
   забежать в "Узбекистан",
   ведь по четным Нинка там,
   да в отеле ЦДТ
   Зинку встретить и т.д.
   Я никогда не женюсь...


   3 февраля 1982






   ПИСЬМО В ЛИПЕЦК
   Забыв о тайном соучастье,
   я в письмах свято лгу о счастье.
   Обман - прекрасное лекарство,
   бесценнейший медикамент.
   Любовь, на деле же коварство,
   ложится строчками в конверт.


   Забыв о мрачных переменах,
   я в письмах свято лгу о генах.
   Ткань разрушая нервной клетки
   своей, Вам не разрушу ткань.
   Пусть письма редки - фразы метки,
   но в самом деле все - обман?


   Забыв о прошлом увлеченье,
   я в жизни придаю значенье
   невидимой общенья нити,
   порыву, празднику страстей.
   И оставляю право выйти
   из игр, без ведома властей.


   Забыв о благородной грязи,
   я говорю о розе в вазе,
   которая давно разбита,
   но розе той, видать, с руки
   хрустальной вазе (не забыта)
   не дать распасться на куски.


   Забыв о благородной цели,
   лежу до полудня в постели.
   Конец мышиного хвоста
   мне чудится в дощатой щели.
   Разгадка виденья проста:
   конец хвоста - обрубок цели.


   Забыв все взлеты и паденья,
   я помню чудное мгновенье.


   17 февраля 1982




   ЗАТОВАРЕННАЯ БОЧКОТАРА




   Василию Аксенову




   Третий десяток - скорбут и пеллагра,
   третий десяток - больной и усталый.
   Вся наша жизнь - поиски жанра,
   прав был Василий Палыч.


   Правда, в физическом плане неплохо,
   главный мой орган - не орган, а столб.
   В том-то и хохма. Такая эпоха -
   круглые сутки "НОН-СТОП".


   Выйдя на свет из начального пункта,
   плачу во сне, а плачу наяву.
   Включаю все лампы, Свети, катапульта!
   Любовь к электричеству!


   Мы с Вами коллеги, со звездным билетом
   по блату уеду в конечный наш пункт
   на старой телеге. Латы на леты
   сменив, я уеду и вырвусь из пут.


   Третий десяток. Баб - пять десятков.
   Порукой пороки. Такая морока.
   Покорно по кругу вкусные взятки:
   апельсины из Марокко.


   Мы, предвкушая скорую встречу,
   голь нашу скрыв и Вашу скрыв боль,
   слышим и дышим российскою речью.
   Дышим метро. Слышим: метрополь.


   3 марта 1982




   ШАГ НАЗАД


   Старыми, как песня, голосами,
   воет радиола: "Ай-лазат"
   То ли "Самоцветы", то ли "Пламя"...
   Встреча с Вами - это шаг назад.
   Я Вас пригласил на чашку пива.
   Согласилась, выпила, легла,
   и серъезна в меру, и красива,
   но... смогла.


   Пресными, как девы день, словами,
   вымостил поэт свой постулат
   про страну с полями и лесами...
   Встреча с Вами - это шаг назад.
   Вы ко мне пришли просто по делу,
   а по телу молния прошла.
   Вроде не хотела и не смела,
   но... смогла.


   С нервными от транспорта глазами
   я сошел на станции "Детсад".
   А в детсаде Вы хозяйкой сами...
   Встреча с Вами - это шаг назад.
   В выходной детишкам сад не светит,
   "Марочное" на краю стола.
   Разве не кощунство: там, где дети;
   но... смогла.


   Дерзкими, как связь с урлой, речами,
   кто-то бросил вызов небесам.
   Небо напоило нас слезами...
   Встреча с Вами - это шаг назад.
   Я Вас угощал в купе вагона
   поезда "Москва-Махачкала".
   Стук колес устало-монотонный,
   но... смогла.


   С пышными, как батьковы, усами,
   кот залез в соседний палисад.
   В палисаде - кошечка с котами...
   Встреча с Вами - это шаг назад.
   Я залез с друзьями к Вам в общагу,
   в ванную троих нас завела.
   От напряга мы назад ни шагу,
   но... смогла.


   С мутными, как шлюхи взгляд, мечтами,
   я ищу обратный адресат.
   А пока, но только между нами,
   встреча с Вами - это шаг назад.
   Я Устал искать, бродить ночами,
   я себя уже не берегу.
   Я опять не с тою, между нами,
   но... смогу.


   Я все перепутал на распутье.
   Мой кумир, Распутин, был таков.
   Все распутно, и я стал распутен,
   назад сделав несколько шагов.
   Я шагаю в гору шагом мерным.
   Над обрывом. Солнце - мне в глаза...
   Что мне стоит сделать шаг неверный,
   шаг ... назад.
   23-25 марта 1982
   КОНАКОВО


   Собирались поздно,
   добирались долго.
   Вот какие сосны,
   вот какая Волга!


   Здравствуй, Конаково!
   Здравствуй, Солнце мая!
   У меня сякого
   девочка такая!


   Водочки порядком,
   чтоб залить желудок.
   На двоих палатка.
   Времени пять суток.


   Ловят рыбу парни,
   девушки готовят.
   Ночью дух угарней,
   кто-то сквернословит.


   И пускай мешают
   нам, шутя, ребята.
   Мы любовь решаем
   под аккорды мата.


   На палатке сверху
   со всего размаху
   кто-то скок для смеху...
   Чуть не сдох со страху.


   Это уже слишком,
   ну а ты довольна.
   В тряпочном домишке
   нам с тобой привольно.


   Вечно рай не длится,
   рюкзаки уложим.
   И в Москве-столице
   мы любовь продолжим.


   Захмелев от клева
   сосны обнимаем.
   Знаешь, Конаково,
   жди опять нас в мае.


   Собирались поздно,
   убирались долго.
   До свиданья, сосны!
   До свиданья, Волга!


   Конаково, 4 мая 1982






   ПЕСНЯ ГЕРОЯ ИЗ ШКОЛЬНОЙ ТЕТРАДКИ


   Жил я на последней странице тетради,
   на ней играли дети скуки ради,
   в морской бой, в морской бой играли они.
   Были на последней странице
   крестики-нолики,
   в крестики-нолики играли школьники,
   так проводили они свои школьные дни.


   Но кончена школа, спереди пропасть,
   такая напасть,
   теперь мне в тетрадке так легко пропасть,
   исчезнуть в ней, исчезнуть в ней, исчезнуть
   насовсем.


   Хозяин тетради уже поступил в институт,
   тетрадку со мной на костре мальчишки жгут,
   и весело, весело, весело, весело всем.


   С последней страницы тетради по физике
   на землю я спустился по листику,
   по клеточкам, по крестикам, по ноликам
   пошел.
   Я думал, люди не нули, нет на земле креста,
   и клеток нет, выходит - есть, но нет на ней
   Христа,
   и все на ней, на ней нехорошо.


   Люди бегут, машины летят, сейчас задавят.
   Я сам виноват, я спускаться на землю
   не вправе,
   герою из тетрадки нет места на ней.
   Рожденный на бумаге на земле жить
   не может,
   меня раздавили в пыли придорожной.
   Но школьник другой рисует меня на стене...


   май 1982




   ЗАСТОЙНАЯ


   Я напьюсь на буйной пьянке
   на родимой на Таганке
   у друзей да у подруг
   под веселый песен звук.


   У московского у франта
   за душою нет ни франка,
   но в душе его большой
   вы найдете грусть и боль.


   К черту шмотки, выпьем водки,
   выпьем водки, дни коротки.
   Но еще короче ночь!
   Ты со мною спать не прочь?


   Лунной ночью, лунной ночью
   с ученицею порочной
   у друзей да на виду
   заглушу свою беду.


   Был, не правда ль, чудный вечер?
   Обними меня покрепче.
   Ты меня ласкай, ласкай.
   Исчезай тоска, тоска.


   А наутро тих будто.
   Что так муторно и мутно?
   Ухожу я от друзей
   к жизни будничной своей.


   Ждут меня дела, заботы,
   сослуживцы по работе,
   ждут бумаги, ждут счета,
   лишь не ждут мои лета...


   Я напьюсь на буйной пьянке
   на родимой на Таганке
   у друзей да у подруг
   под веселый песен звук.


   31 июля 1982




   ГАДАЛКА


   Я летом отдыхал на Юге,
   купался в море, загорал,
   и по жене, как по подруге,
   я очень сильно тосковал.


   Цыганка как-то мне гадала,
   она взглянула на ладошку
   и, усмехнувшись, мне сказала:
   "Твою жену сейчас ... как кошку".


   Я было чуть не "двинул кони".
   Цыганка молвит: "У мужей,
   ты не печалься, на ладони
   штрихи бывают похужей".


   И улыбнувшись виновато,
   заметив, что я попритих,
   она добавила: "Женатый
   всегда имеет этот штрих".


   14 августа 1982


   * * *
   Я жил всегда на грани фола,
   спонтанно, движимый судьбой.
   Но даже в рамках произвола
   старался быть самим собой.


   Я, может, многое не сделал,
   звезд, может, с неба не хватал.
   Но, совмещая душу с телом,
   я низко никогда не пал.


   Поддавшись ветреным порывам,
   я понял, в чем судьбы каприз.
   Жизнь привела меня к обрыву
   и указала путь мне вниз.


   23 августа 1982




   МОЕ ЗЕРКАЛО
   (монолог молодого тунеядца)


   В зеркало стены кирпичной
   на ногах в земле без почвы
   я смотрел после "Столичной"
   взглядом вялым и непрочным.


   Я оставил за стеною
   женщину - гетеру ночи
   и, теперь, блюя слюною,
   вспоминал о ней и прочем.


   Вспомнил детство золотое,
   трезвость и ученость папы,
   друга сердце разбитное
   и под майонезом крабы.


   Вспомнил девочку из школы,
   третья парта у стены той,
   за которой с биксой голой
   развлекался, вдрызг обпитый.


   Та же девочка исчезла
   с моего да с горизонта,
   села в самолета кресло.
   Задержать ее - без понта.


   Бикса голая за стенкой, -
   разновидность блудной девки, -
   в стенку тыкала коленкой
   и рыгала без издевки,


   как положено ей, блудной,
   прошмаленной до отказа,
   промышлявшей беспробудно
   телом в поисках экстаза.


   Я ничем ее не лучше,
   ту я продал, эту предал,
   третью мучал и замучал...
   Пил и спал - такое кредо.


   Не любил родных и близких,
   уважал, ценил, не боле,
   нервы их менял на "виски",
   жил, не чувствуя их боли.


   В отражении зеркальном
   я увидел проблеск смерти.
   Женщина смешком нахальным
   все испортила мне, стерва.


   Я дыхнул в зеркальный спектр
   да дыхалкой спиртовою,
   моей жизни сальный вектор
   стал сосиской налитою.


   Я не помню своих близких,
   я забыл все институты,
   я тягаю с биксой "виски"
   и другие атрибуты.



   У меня нет сил на дело,
   на приличные заботы,
   я беру девичье тело
   и веду свои работы,


   свои вздорные потуги
   и позорные интриги...
   Я в объятиях подруги
   всем показываю фиги.


   Как сметана я разбавлен,
   как сивуха я разболтан,
   я задавлен и подавлен,
   как в моче, я в чем-то желтом,


   в чем-то грязном, в чем-то мерзком,
   а в чем точно, не пойму...
   Б... откинув жестом резким,
   я пошел, пошел во тьму.


   Нахабино. 11 сентября 1982






   ЗВОНОК ИЗДАЛЕКА





   Я издавна
   звоню любимой,
   сойдя с перрона.
   Как это много:
   голос родимый
   по телефону.
   Как это мало:
   ласковый голос
   в скрипящей трубке.
   Вот ты пропала.
   Холод и голод.
   Где твои губки?
   Буду не скоро,
   чудик мой милый,
   как это долго.
   Как это тяжко.
   Снова в работе.
   Чужие двери.
   Верь мне, дурашка.
   Помни, мой котик,
   я тебе верю.
   Постные рожи
   у бюрократов
   и боссов грузных.
   Знаешь, хороший,
   нет тебя рядом. Как это
   грустно.
   Плачет твой мальчик,
   плачет и стонет,
   хочет тебя.
   Не злись, мой зайчик,
   моя лопотуня.
   Это любя.
   Ну не сердись же,
   знаешь, как трудно,
   я же терплю.
   Ну улыбнись же,
   я рядом будто,
   я же люблю.


   27 сентября 1982
   * * *

   Город Нальчик - мой город родной.
   Место жительства - город Москва.
   Время: год восемьдесят второй.
   Инженер. Не женат. Двадцать два.




   Вся Россия - мир сонный, блатной.
   Связи лепят из грязи князей.
   Мои песни молчат над страной,
   мои песни звучат для друзей.




   Нужно зрячим быть на все сто,
   чтобы день отличить ото дня.
   Вы все прячете, я же на стол
   положил все, что есть у меня.



   У меня есть болезни, грехи,
   и девицами чаша полна.
   У меня есть стихи и стихи.
   И еще у меня есть Она.




   Та Одна - и она не поймет.
   Ты, Россия, - мир сонный, блатной.
   Люди жалки, не люди, помет...
   Здравствуй, Нальчик, мой город родной!


   Вы живете в тепле, но во мгле,
   вы способны лишь тлеть, не гореть.
   Я родился на этой земле
   и на ней я хочу умереть!


   1 октября 1982






   БЫТЬ ЦЕЛОМУДРЕННОЙ...


   Вы - две подруги, но ...
   ... но спутать вас нельзя.
   Я видел вас в кино, на улице, в пути.
   Одна - страшна как смерть,
   с ней спят мои друзья.
   А ты - красавица! К тебе не подойти.
   Быть целомудренной
   способна только та,
   Которую никто, никто не пожелал.
   Твоя подруга спит
   со всеми, ей хоть так.
   А что желаешь ты? Ах, если бы я знал.
   Проходишь стороной
   меня, моих друзей.
   Выходишь из кафе, улыбка на лице.
   Не замечаешь тех,
   тех, кто не из князей,
   боишься и дрожишь сгореть на подлеце.
   Твоя подруга - дрянь, сама себе судья.
   А ты все ждешь, когда,
   когда придет король
   и увезет тебя в далекие края.
   Поверь, что я готов
   все, все, что есть, отдать.
   Ну, хочешь: ресторан, ты - в белом,
   звон колец.
   Пойми, наступит миг,
   и ты не сможешь ждать,
   а около тебя окажется подлец.
   Быть целомудренной
   способна только та,
   которую никто, никто не пожелал.
   Гуляет белый свет,
   кто юн и кто в летах.
   А что же хочешь ты? Ах, если бы я знал!


   7 октября 1982






   Я ЕДУ В МЕТРО...


   Я еду в метро...
   Портвейн не пил третий день,
   стоять в очереди мне лень.
   Пустое нутро...
   Я еду в метро.


   Мне нехорошо.
   Напротив чувиха, намазана так,
   что если бы я был чувак,
   я б к ней подошел.
   Мне нехорошо.
   На "Лермонтовской"
   я выйти хотел, но не сумел,
   как много людей, и все не у дел
   в день-деньской
   на "Лермонтовской".


   Но не беда.
   На следующей вышел на улицу.
   Дождь мерзкий бил, сволочь, по лицу.
   Вот так всегда.
   Но не беда.


   Дорогу развезло.
   Как-будто бы край земли,
   но автобус виден вдали.
   Мне повезло,
   хоть дорогу развезло.


   Пусть остановки нет.
   Ко мне подъехал он,
   я впрыгиваю в салон.
   Водитель говорит: "Привет!"
   Пусть остановки нет.


   У толпы отвисла губа.
   Все думают, что я - Бог
   московских путей и дорог.
   Счастливая, говорят судьба.
   У толпы отвисла губа.


   Спрячьте свой испуг.
   Ведь если б я был Бог,
   я б в транспорте ездить не смог.
   Просто, водитель - мой друг.
   Так спрячьте свой испуг.


   Сошел напротив МИСИ.
   Тут девушка ждет меня,
   я с ней знаком три дня.
   Кто, не скажу, не проси.
   Лишь скажу, что из МИСИ.


   Мы пойдем ко мне.
   Пусть невинна она,
   пусть легкомысленна,
   но порядочна вполне.
   И мы пришли ко мне.


   Мы слушаем диски
   за чаркою вина.
   И так близка она.
   И стали мы близки,
   спасаясь от тоски.


   Пусть кружатся диски!


   А завтра будет день.
   Работа, будни, мрак,
   обед, вино, табак.
   Работать лень.
   И снова будет день...


   И будет выходной.
   Дом будет нелюдим,
   я буду не одним,
   ты будешь не одной.
   Да здравствует выходной!


   Я еду в метро...


   11-19 ноября 1982






   ЧЕРНЫЙ СПИСОК


   "Ушли года, как люди в черном списке..."
   В.Высоцкий


   Теперь конец! Я значусь в черном списке.
   Выйдет приказ, и выпустят в расход.
   Теперь конец! Давайте выпьем виски,
   душу зальем на "тыщу" лет вперед!


   Нет, не имел я дел больших с деньгами,
   я вовсе ничего не натворил,
   я говорил свободными стихами,
   свободно о свободе говорил!


   Пришла пора проститься с этим светом,
   искал я правду, правды не нашел.
   Великий грех великим быть поэтом!
   Поэтом быть, увы, нехорошо.


   Вот музыкант, он в нотах не лоялен,
   ну что возможно в музыке найти?
   Мотив без слов у нас не криминален,
   нет у мелодии крамольного пути.


   Или художник, он рисует метко,
   рисует небо, солнышко на нем.
   Что с неба взять, когда оно не в клетку.
   Что с солнца взять, когда к нему идем.


   Вот драматург до дыр затер сценарий,
   рубит с плеча, хоть мысль не горяча.
   И пусть твердит он, человек бездарный,
   что в этом соль, а я скажу: моча!


   Да, я хотел успеть многое в жизни,
   исправить это, переделать то.
   Пусть злые черти указали вниз мне,
   и не поможет мне теперь никто.


   Не верю я, что в двадцать энном веке
   корни разумного сквозь землю прорастут,
   и никакие злые человеки
   руками грязными тот разум не сомнут.


   До справедливости идти не близко,
   никто не хочет вылезать из нор.
   Что до меня, я вычеркнут из списка,
   вышел приказ, исполнен приговор.


   Красково. 1 марта 1983




   СТРЕСС


   На станции Томилино
   снимается кино.
   Киноактриса милая
   жеманно пьет вино.


   В дому у франта местного,
   директора НИИ,
   кинозвезда прелестная
   с ликером пьет чаи.


   Борец за правду, режиссер,
   пуд киносоли съел,
   он был неглуп и был хитер,
   и знал, чего хотел.


   И так как кинорежиссер
   был попросту не прост,
   играл героя не актер,
   а занимавший пост.


   А он, почтенный гражданин,
   и дочка, а жена,
   в Москве есть славный магазин,
   там продавцом она.


   Весь день ни лечь тебе, ни сесть,
   и вежливою будь,
   но, слава богу, грузчик есть,
   поможет как-нибудь.


   Пусть грузчик тот немного груб,
   зато собой хорош,
   пусть пьян, но так берет за грудь,
   что разбирает дрожь.


   А дочке восемнадцать лет,
   студентка МГУ,
   и влюблена она в балет,
   и в негра Мамаду.


   Он нужен ей не для души,
   план у нее большой.
   Он - сын гвинейского паши,
   и будет сам пашой.


   И чтобы негру доказать,
   что чувства все же есть,
   пришлось на все закрыть глаза
   и позабыть про честь.


   И вот в кино приглашены,
   чтоб было все точь-в-точь,
   на роли дочки и жены
   сами жена и дочь.


   А поезда, как водится,
   не ходят поезда,
   и в роль кинолюбовницы
   вживается звезда.


   По фильму быть она должна
   да в отпуску своем.
   Работа не указана,
   к чему нам знать ее.


   Сняла веранду женщина
   в директорском дому.
   Не помешает денежка
   жене, да и ему.


   Гудит мотор, и включен свет,
   актриса входит в роль.
   Сам режиссер, где жизнь, где нет,
   не разберет порой...


   В торговле нету, как ни мни,
   невиданных чудес.
   Жене директора НИИ
   как воздух нужен стресс.


   Пусть магазин в долги залез,
   пять дней идет учет,
   в подсобке мило, нужен стресс,
   а таракан - не в счет.


   А дочь сдает предмет простой
   да по истории,
   с экзаменатором в пустой
   аудитории.


   Профессор, доктор МГУ,
   он на нее полез,
   сказал: "Я больше не могу,
   поймите, нужен стресс!"


   Ее за талию обняв,
   ученый старый бес
   сказал: "Есть внуки у меня,
   жена, но нужен стресс!"


   Но обратимся вновь к кино,
   как там у нас дела?
   По-прежнему течет вино?
   Стрессованы тела?


   Ах нет, уже монтаж идет,
   сам фильм давно отснят.
   Берет актриса за свой счет
   двадцать четыре дня.


   Снимает комнату она
   в директорском дому,
   ведь денежка всегда нужна
   жене, да и ему.


   Директор хлещет водочку
   да с кинозвездой,
   жена набила сумочку
   да редкою едой,


   дочь укатила на ночку
   да с негром Мамадой,
   а я поставлю точечку
   и с этой ерундой


   приду к жене, она прочтет
   стихи на интерес,
   и, может быть, тогда поймет,
   что мне так нужен стресс!
   Томилино. март 1983
   СТИХОТВОРЕНИЕ ШУТОЧНОЕ, ПЕРЕХОДЯЩЕЕ В СЕРЬЕЗНОЕ


   Ее наружность и фигура
   меня, как вкус вина, пьянят.
   Стрела несносного амура
   звеня, вонзается в меня.


   Пусть за повадки балагура
   меня друзья не извинят.
   Иначе женская натура, ее мои слова
   пленят.


   Я про "Созвездье Козлотура",
   что Искандера Фазиля,
   про Боливара, Бонивура,
   про Гулливера пел ля-ля.


   Скрывая запах перегара,
   хоть я портвейн сырком заел,
   я песни пел про Ринго Старра
   и про "Макара" песни пел.


   Я говорил про прелесть бара,
   который сломан на Таганке,
   как сломана была гитара
   в соседнем здании по пьянке.


   А человек тот, чью гитару
   сломали злые человеки,
   не снес всей тяжести удара,
   погиб, но не умолк навеки.


   Он распахнул, как двери, душу
   и сердце вырвал и был весел.
   Он знал, что люди будут слушать
   стук его сердца в его песнях.


   Рассказ - трагедия, не драма,
   меня, как ветер, понесло.
   Я потерял из виду даму.
   Быть может, мне и повезло.


   Я думал про того мужчину,
   который умер в сорок два.
   Про то, что третию годину
   в июль отметит вся Москва.


   Те, кто в судьбе его повинны,
   ногтя его стоят едва ль.
   Я вспомнил, испустив дух винный,
   его последние слова:


   "Светя другим, сгораю сам".
   А тараканы из щелей:
   "Зачем светить по всем углам?
   Нам ползать в темноте милей".



   "Светя другим, сгораю сам".
   А нетопырь под потолком:
   "Какая в этом польза нам?
   Висел бы в темноте молчком".


   "Светя другим, сгораю сам".
   Сверчок из теплого угла:
   "Сгораешь?! Тоже чудеса!
   Сгоришь, останется зола!"


   Сгораю сам, светя другим.
   Так где же вы - глаза к глазам,
   Те, для кого неугасим,
   "Светя другим, сгораю сам".


   13 мая 1983




   МИГ И ... НИЧЕГО


   Ничего, что жизнь такая штука,
   где что ни день, где что ни час, то мука.
   И если даже бегаешь ты быстро,
   нож не догонит, так догонит выстрел.
   Ничего, что жизнь такая стерва,
   в лице людей она нам портит нервы.
   В лице детей заметно нетерпенье,
   но будет миг, и будет облегченье.


   Ну так где ж он, этот миг,
   я все дали проглядел,
   летом взмок, а в осень сник,
   а зимой заледенел.
   А весною я расцвел
   в ожидании его,
   все поля, леса подмел,
   но не видел ничего.


   Ничего, что жизнь такая песня,
   где чем известней, тем и интересней.
   И если песню запоешь иначе,
   то по тебе все близкие заплачут.
   Ничего, что песня эта странна,
   нам другую петь не по карману.
   Мы привыкли к хоровому пенью,
   но будет миг, и будет вдохновенье.


   Ну так где ж он, этот миг,
   я все дали проглядел,
   летом взмок, а в осень сник,
   а зимой заледенел.
   А весною я расцвел
   в ожидании его,
   все поля, леса подмел,
   но не видел ничего.


   Ничего, что мига долго нету,
   я хожу, брожу по белу свету.
   К людям добрым я ласков и нежен,
   и они мне отвечают тем же.
   Ничего, что злые люди чаще
   мне встречаются в подлунной чаще.
   Я стерплю, сжав зубы, столкновенье,
   но будет миг, и будет просветленье.


   Ну так где ж он, этот миг,
   я все дали проглядел,
   летом взмок, а в осень сник,
   а зимой заледенел.
   А весною я расцвел
   в ожидании его,
   все поля, леса подмел,
   но не видел ничего.


   Ничего, что в жизни много гнили,
   я уже давно лежу в могиле.
   Сам с собой веду смешные речи,
   проползет червь, даже не замечу.
   Ничего, что в жизни много плесени,
   я лежу в земле, горланю песни.
   И пускай земных людей жизнь бесит,
   но будет миг, и поубавят спеси.


   Ну так вот он, этот миг,
   он к нам с неба прилетел,
   дети в плач, а баба в крик,
   а мужик не протрезвел.
   Ветер прах людской подмел,
   стало тихо на земле...
   А весною я расцвел
   стебельком в пустынной мгле.


   Коренево. 1-2 июня 1983




   Я ЛЮБЛЮ МОСКВУ


   Я люблю Москву за тишь Арбата,
   за покой, что в ней царил когда-то,
   за талантов добрые мечты.
   На Ваганьковском могила свята,
   все в цветах, и все не так, ребята!
   Я люблю Москву, Его, цветы.

   Я кляну Москву за нервный скрежет,
   ненавижу полчища приезжих,
   у прилавков ждущих дефицит.
   Я шлю к черту мимо урн плюющих,
   еще дальше - медленно идущих,
   и совсем далеко - весь лимит!
   июль 1983




   ОТНОШЕНИЕ
   Мне от безличья душно,
   от безразличья страшно,
   когда так равнодушна
   душа, и плоть продажна.


   Мне от цинизма тошно,
   а от запретов скучно.
   Не все, что нужно, можно.
   Не все, что можно, нужно.


   Одним темно без света,
   другим: тьма - путь наживы.
   Кто вправе жить, тех нету,
   кто злы и лживы - живы.


   Людей-товаров уйма,
   все подлежит продаже.
   Кто говорит подумав,
   что думает, не скажет.


   Кто говорит не думав,
   потом о том жалеет.
   И бьет в лицо угрюмо
   снег дальней параллели.


   Кто воду в ступе толчет,
   тот счастлив, хоть и ложно...
   Я не могу жить молча,
   и потому мне сложно.
   21 июля 1983
   БЛАТ


   Оттого, что человеку
   человек и друг, и брат,
   сделав в обществе прореху,
   утвердился в жизни блат.


   Время шло. Стал человеку
   человек и волк, и враг,
   но "связистам" на потеху
   блат живет, прибавив шаг.


   Рынок сбыта выше злата
   ценит связей прочный круг.
   Кто закован в цепи блата -
   раб, но рад. Все сходит с рук.


   Мы к решению вопроса
   подползем из глубины,
   всех блатных на рынке спроса
   отдадим за полцены.


   Обанкротим рынок сбыта -
   блат умрет. Утихнет спрос.
   Мы улучшим точки быта
   и повысим наш прирост.


   Чтобы блата мертвечину
   нам не чуять, скрывши боль,
   мы поднимем дисциплину
   и усилим наш контроль...


   А пока что человеку
   человек и жук и брут.
   Блат шагает в ногу с веком,
   разлагая честный труд.


   21 июля 1983


   * * *
   Когда ты женщине, любя,
   задашь вопрос: сколько мужчин
   владело ею до тебя?
   Ответ ее один: ОДИН!


   Услышав сей ответ, мой друг,
   ты за собой захлопни дверь.
   Ищи себе других подруг,
   а этой женщине не верь.


   Молдавия, г. Рыбница, август 1983


   * * *
   Ах, память-паутиночка,
   расставить сеть спешит.
   По улице блондиночка
   навстречу мне бежит.


   Ах, всплыло что-то братское
   да в памяти моей:
   квартира... ночь... "Арбатское"...
   Я улыбнулся ей.


   Ах, память-паутиночка,
   меня в сеть не лови,
   твои паучьи ниточки
   не приведут к любви.


   Ленинский пр-т, 26 сентября 1983




   ЖИЗНЬ ПРОХОДИТ


   Я, может, не умру в крови,
   но я сгнию от скуки.
   Вся жизнь проходит без любви,
   без встречи и разлуки.


   С ума я, может, не сойду,
   но захлебнусь от поту.
   Вся жизнь уходит на еду,
   дорогу и работу.


   Бегут года как с гор вода,
   как кони по загону.
   Всю жизнь преследует беда,
   как вора по закону.


   Мне чей-то выстрел или нож
   не предназначен вроде.
   Всю жизнь подстерегает ложь
   на каждом повороте.


   Мне, может, мерзостная мразь
   не перейдет дорогу.
   Всю жизнь затаптывают в грязь,
   помалу, понемногу.


   Я, может, время коротать
   отчасти не умею,
   но жизнь проходит скоро так,
   а счастья не имею.


   Я, может, не умру в крови,
   не грянет чей-то выстрел.
   Но жизнь проходит без любви,
   и жизнь проходит быстро.


   2-3 декабря 1983




   МАЛО ЛИ...


   Мало ли людей есть в мире,
   миллиардов миллион.
   Часть - на трупах, часть - на лире,
   люд-людской... Да мил ли он?


   Мало ли на свете женщин
   некрасивых, но вполне
   годных для того, чтоб вещи
   заменять друзьям и мне.


   Мало ли мужчин на свете,
   коих можно охмурить,
   бесполезных, но заметьте,
   мне способных шестерить.


   Мало ли детей по свету
   ходит, папочку кляня,
   требуя его к ответу...
   Все похожи на меня.


   Мало ли стихов по миру
   колесит из уст в уста.
   А казенная квартира
   все для автора пуста.


   Мало ли грехов в Союзе,
   порожденных от любви
   к самой ненасытной музе...
   Все грехи, стихи - мои.


   Мало ли у нас спектаклей,
   где не выдают бинокль,
   где все видно так, не так ли?
   Но увидеть - не дай бог.


   Томилино - м. "Ждановская" - м. "Площадь Ногина" 23 декабря 1983


   ПО ПРИВЫЧКЕ, ПО ПРИУЧКЕ


   Люди едут в электричке
   на работу по привычке,
   вылезают на платформу,
   все одеты в одну форму,
   и выходят на дорогу,
   и шагают только в ногу,
   понемногу, помаленьку
   унимают боль в коленках,
   на бегу купив газеты,
   подешевле сигареты,
   забираются в метро,
   где все сделано хитро,
   за монету, но без мата,
   валят мимо автомата,
   словно землю экскаватор,
   их сгребает эскалатор,
   те, что слева, те летят,
   те, что справа, те стоят,
   снова едут в электричке
   под землею по привычке,
   после наверх, а потом
   кто в троллейбус, кто пешком,
   и сидят в учережденьях,
   и в уме считают деньги,
   те, что вычтут из зарплаты,
   часть - в Фонд Заработной Платы,
   часть - в защиту Така-Туки...
   так сидят, устав от скуки,
   совмещают перекуры,
   шуры-муры и амуры,
   заседают до шести,
   а пора домой идти,
   забегают в магазины,
   постоят час с половиной,
   позвонят кому не надо,
   заберут дитя из сада,
   глубоко вздохнут, потом
   кто в троллейбус, кто пешком,
   забираются в метро,
   где все сделано хитро,
   после наверх, наверху
   часть - к запретному греху,
   часть - к познанию в пивзале,
   и в толкучку на вокзале.
   Люди едут в электричке
   в гнезда-норы по привычке,
   в электричке и в толкучке,
   по привычке, по приучке,
   и выходят на дорогу,
   и шагают только в ногу...


   Оно в ногу, может, просто,
   но они идут по мосту,
   все идут и ждут аванса,
   а дождутся резонанса.


   6-7 января 1984






   ЗАКАЗ ХУДОЖНИКУ
   Нарисуйте меня некрасивым,
   покажите рожденье греха,
   напишите прилив сине-синим,
   и добавьте огрехи стиха.


   Грудь расплющьте до боли, до хруста,
   клочья сердца - вразброс на полу,
   и вокруг: ничего, пусто-пусто,
   только мяч и гитара - в углу.


   Наверху, вместо лампы, проводка,
   на проводке - бутылка, а в ней
   или чисто пшеничная водка,
   или сносно дешевый портвейн.


   А на женщин - ни толики краски!
   Моя совесть должна быть чиста:
   на сей день, может фея из сказки
   мало-мальски достойна холста...


   Мне плевать: акварель или пастель
   (ведь шедевр, он всегда, - на века),
   только сделайте так, Вы же - Мастер,
   чтоб с картины на землю текла,


   как вода из дефектного крана,
   ало-алая теплая кровь.
   И последнее (пусть это странно):
   назовите картину: "Любовь".
   12 января 1984
   ЛЮБОВЬ КАТАЕТСЯ ПО КРУГУ


   Любовь катается по кругу,
   зря людям нервы теребя.
   Так, в неурочный час досуга,
   я взял и полюбил тебя.




   Любовь катается по кругу,
   живет, балдеет, гнет свое.
   Ты познакомила с подругой,
   я взял и полюбил ее.




   Любовь катается по кругу,
   Подруга привела своих
   подруг. И, позабыв подругу,
   я взял и полюбил всех их.




   Любовь катается по кругу,
   зря людям нервы теребя.
   Я снова был с твоей подругой,
   а через день любил тебя.




   Любовь катается по кругу,
   цена билета: по рублю.
   Вы мне ответьте в час досуга,
   кого ж я все-таки люблю?


   Ее? Или ее подругу?
   Или подруг ее подруг?
   Любовь катается по кругу!
   И круг не разорвать!...
   А вдруг?


   Москва - Коренево. 19 января 1984






   КОРОЛЬ БЕЗ ИМЕНИ И СЛАВЫ


   Пусть страсть питают к славе
   валеты и тузы.
   Мне лично слава давит
   на мочевой пузырь.


   Пусть кончено с элитой,
   и туз валету брат.
   Но если карта бита,
   кто будет виноват?


   Пусть есть билет на драму,
   и есть билет в балет.
   Но как поделят даму
   туз, скажем, и валет?


   Ну, пусть валет подарит
   тузу игру страстей,
   по паре всякой твари.
   А разница мастей?


   Ну, пусть кто в масть, тот меньше
   расходует рубли
   на интервью и женщин.
   А что же короли?...


   Король не будет гнаться
   за бабой и рублем.
   Зато он будет зваться
   средь голи королем!


   Без санкций, но с азартом
   король готов служить
   простейшим смертным картам...
   И пусть он будет ж и т ь


   за перенос реалий
   глаголом на листок
   в опале и в подвале
   с окошком на восток...


   Пусть я - "король" в кавычках,
   пусть - не король совсем.
   Ни кредо, ни привычка:
   быть всем и быть ничем!


   Пусть пьют низы и пешки,
   пусть ведают верхи,
   пусть мир дичает в спешке...
   А я пишу стихи.


   И пусть стремятся к славе
   валеты и тузы.
   Мне лично слава давит
   на мочевой пузырь.


   21-22 января 1984






   ГРАНЬ


   Яне Б.


   Таких, как Вы, прекрасных дам
   немного на Руси.
   Нет сил сказать всю правду Вам,
   но и солгать нет сил.


   Я поздно Вас узнал (увы).
   Вы - лучик чистоты.
   Я больше не могу на ВЫ,
   я так хочу на ТЫ!


   Ты будешь по земле ходить,
   безгрешностью скользя.
   Тебя нельзя не полюбить,
   а полюбить - нельзя!


   Москва-Коренево. 25 января 1984




   СОБИРАТЕЛЬНОМУ ОБРАЗУ


   Ты пудру по лицу размажешь
   и густо напластаешь тушь,
   пойдешь и никому не скажешь,
   что у тебя есть сын и муж.


   Войдя в покои ресторана,
   за столик сядешь к негру Джо.
   Ты четко знаешь: еще рано,
   и потихоньку пьешь крюшон...


   Твой муж сидит один в квартире,
   ест в сухомятку хлеб и сыр,
   глядит футбольный матч в эфире
   и нервно теребит усы.


   "Спартак" в атаке, муж доволен
   и про тебя совсем забыл.
   Он любит, но футболом болен...
   Гуляй... Гаврилов гол забил.


   ... Под звуки старенького румбо
   тебя уводит черный франт,
   чтоб в общежитии Лулумба
   ты обрела любовь и франк...


   Твой сын блюет на спорт и школу,
   смешав с портвейном чистый спирт.
   Он где-то в Химках полуголый
   с лимитчицей из Пензы спит.


   Его подруга истерична
   не потому, что потому...
   А потому, что венерична
   и знает, что несет ему.


   ... Твой властелин ночи чернее,
   чернеет русская душа.
   В далекой маленькой Гвинее
   его отец - большой паша.


   И ты домой придешь под утро,
   муж на работе, сына нет.
   В твоих глазах - блеск перламутра
   от горстки чуждых нам монет.


   В твоих слезах - пороки женщин!
   Не те друзья, семья не та.
   А тут и деньги есть, и вещи,
   и за душою... пустота.
   24 февраля 1984




   В ЛЕНИНСКОЙ БИБЛИОТЕКЕ


   В ленинской библиотеке
   нет мест сну или потехе,
   нет мест циникам и хамам,
   но есть вход прекрасным дамам.
   Женщины какие стали,
   изучают свойства стали.
   Хоть у каждой грудь упруга,
   все - на месте, но супруга
   нет. Ведь если все на месте,
   то не значит - быть невесте.
   И, превознемогая скуку,
   лезут женщины в науку
   как с трудом влезают в джинсы,
   и ломают старый принцип,
   пережевывая книги
   и выдумывая фиги.


   А мужчины, те - под стать им,
   тоже лезут, черти, кстати.
   Стать мечтают докторами.
   Под надутыми парами
   скачут в сумраке за таксой,
   перепрыгивая Маркса,
   силятся сбежать от лени...
   Улыбаясь, смотрит Ленин.
   ... Все, как правило, женаты,
   не бедны и не богаты.
   Будущие кандидаты
   не ознаменуют даты
   ни рождением, ни смертью,
   ни строкой письма в конверте,
   ни открытием, тем боле
   не гореньем вкупе с болью.
   Возраст их не ограничен,
   дух материи первичен.
   Лица их пока угрюмы
   и недороги костюмы.
   Но они вполне отличны
   от трудящихся фабричных.
   Как в салоне, как в аптеке, -
   на продукции - наклейки, -
   в ленинской библиотеке
   есть ярлык на человеке,
   совести и знаний ценник...
   Может быть, какой-то циник,
   хам сюда прорвался все же,
   чтобы, улизнув из кожи,
   почитать чуть-чуть во храме
   о другом подобном хаме.
   И, в плаще оставив спички,
   подойти к другой циничке,
   прикурить и трали-вали
   о науке и морали,
   о любви и о погоде,
   и о том, что мини в моде...
   И циничка прочь из храма
   семенит в объятьях хама
   к неприкаянной постели,
   позабыв о высшей цели.


   А всерьез, в библиотеке
   нет мест сну или потехе.
   Если есть и исключенья,
   то они не от ученья,
   а от пошлости и фарса...
   Перепрыгивая Маркса,
   лезут бездари в науку
   и в казну вонзают руку.
   Лезут, будто к тете Фене...
   Улыбаясь, смотрит Ленин.
   ... Лезут женщины, мужчины,
   и без видимой причины.


   12 апреля 1984


   * * *
   Жаль! Москва, - эластичная дура, -
   все трещит, разъезжаясь по швам.
   Рвут на части Москву "лимитура",
   "абитура" и южная шваль.


   Боль! Москва, - дружелюбная будка, -
   в саже от африканских жлобов.
   И московских дворов проститутка
   разменяла на деньги любовь.


   Рубль! Москва продается в купюрах
   из мясницких и рыночных рук.
   Руль доверен ублюдкам и дурам,
   и в Москву им подобные прут.


   Мат! Москва, - заскорузлое слово, -
   перемызганная во сто крат.
   Блат режимом основан. И снова
   расчленяет столицу кастрат.


   Вот Москва, - посмотрите на снимок, -
   таковою была век назад.
   Происшедшее необъяснимо:
   вот Москва - посмотрите на зад.


   апрель-май 1984




   ПИСАТЬ О ЖЕНЩИНЕ


   Писать о женщине возвышенно -
   достойней дела не найти.
   Писать восторженно и бешено,
   сметая суету с пути.


   Писать о женщине с горением,
   абрис ее боготворя...
   Я сам бы написал творение,
   да ручку где-то потерял.


   18 мая 1984


   * * *
   Когда на улице порой я слышу мат.
   Такой привычный всем. Я думаю о том,
   что весь рабочий класс - есть авангард!
   Верх общества! И нашего притом.


   Когда на улице порой закрытый сад.
   А в нем все - короли. Я думаю о том,
   что весь народ цепляется за блат,
   хотя не каждый станет королем.


   Когда на улице порой лежит не пьянь.
   А дядя в смокинге. Я думаю о том,
   что и интеллигенция стирает грань
   между физическим и умственным трудом.


   Когда на улице порой гарцует негр.
   Такой весь черненький. Я думаю о том,
   что он в своей неразвитой стране
   не гарцевал бы этаким тузом.


   Когда на улице порой кого-то бьют.
   Ногами по лицу. Я думаю о том,
   что человек оставил свой уют
   и медленно становится скотом.


   Когда на улице порой такая грязь.
   Такая слякоть, дождь. Я думаю о том,
   что мат, и блат, и пьянь, и чернь, и мразь:
   все это - наш большой огромный дом!



   Когда на улице порой под фонарем
   кружится мошкара. Я думаю о том,
   что человек проводит дни с календарем,
   чтоб отличить день ото дня числом.


   Когда по улице порой иду один,
   я думаю про нашу с вами жизнь.
   И чувствую - народ не господин,
   а раб своей озлобленной души.


   18-19 марта 1985 года




   СМЕРТЬ НА СЦЕНЕ


   Зал затих. Я вышел к вам на сцену,
   взял гитару, струны перебрал.
   Тихим эхом отозвались стены.
   Я не пел. Зал напряженно ждал.

   Эту песню я готовил долго.
   В этой песне - прошлого итог.
   В ней и боль, надежда, и тревога...
   Я играл, а петь начать не мог.


   В этой песне - сущность отношенья
   к жизни, к женщине, к делам страны.
   В ней прошенье за мое прощенье,
   хоть мне и не искупить вины


   перед тем, кого я предал,
   перед той, с которой подл я был.
   В этой песне - жизненное кредо...
   Я не пел. Я словно текст забыл.


   В этой песне - мысль, что все мы едем.
   Нас везет один локомотив
   в мир, который так красив, но бледен...
   Я немного изменил мотив.


   В этой песне - быль, что нету почвы
   под ногами. Я как в гамаке.
   И любовь, и дружба: все непрочно.
   Мир красив, но это лишь макет.


   В этой песне - боль: кем станет дочка,
   и чужой становится жена.
   А в финале песни - только точка...
   Я не пел. А в зале тишина.


   Эту точку я сыграл мизинцем
   на почти оборванной струне.
   Я смотрел в задумчивые лица
   и ловил классический момент.


   Мне не надо более моментов,
   пусть не будет больше в жизни дел.
   Я услышал гром аплодисментов.
   Но за что? Я ничего не пел!


   Я ушел, и занавес закрылся.
   Я заплакал, не стыдясь, навзрыд.
   Все, друзья! Сейчас во мне свершился
   сердца неминуемый разрыв.


   6 июня 1985 года. Коренево-Москва-Красково


   * * *
   След не оставляю на песке.
   Вино забытое.
   Прижмусь к полуночной Москве
   щекой небритою.


   Забыв, как масса москвичей,
   про пива реченьку,
   я осознал земных речей
   противоречие.


   Ношу уверенней портфель
   с утра до вечера.
   Слюна, как розовый портвейн,
   и делать нечего.


   Я так давно не посвящал
   в свои стихи жену.
   С Москвой целуюсь по ночам,
   не тянет в хижину.


   К тому же дом стоит пустой,
   но чем он держится.
   Скажите, нравственно ль с Москвой
   в спаленке нежиться?


   А в подмосковье и в Москве
   одни лимитчики.
   Ночные улочки в тоске
   снимают лифчики.


   Их обнаженные тела
   ветром затасканы.
   Морщинка на груди легла.
   Проехало такси.


   Горячий, как нацмен, асфальт
   оставил след от шин.
   Я, зафиксировал фальстарт,
   соперников отшил.


   Последней еду электричкой.
   Час бьют часики.
   А на стекле танцуют три
   буквы из классики.


   Их автор явно не поэт.
   Возможно, девочка.
   Возможно, ей пятнадцать лет.
   Сломалась веточка.


   От дня и жизни одурев,
   закрыл свои глаза.
   А я родился в сентябре.
   Сентябрьская слеза.


   След не оставлю на земле.
   Лицо нетрезвое.
   Сегодня всадник не в седле.
   А лошадь резвая.


   1985 год
   * * *
   Светлане Ковалевской


   Я измучен дешевыми ласками
   и устал слушать всякую чушь
   тех, кто лица скрывает за масками,
   на которых помада да тушь.


   Но поет во сне Кореневский хор,
   что есть девушка - чистый алмаз.
   Отпустил коня, да спустился с гор...
   Полюбил, да взлетел на Парнас.


   Не умел любить, как положено,
   запульсировала кровь в висках.
   Полюби меня, нехорошего,
   обними меня да приласкай.


   Четверть века мне, даже более.
   А дорога моя неверна.
   Ночь. Тебя хочу аж до боли я.
   Ночь прошла. Снова день, как вчера.


   Только в душу мне червь, как чей-то нож,
   тычется, голый нерв теребя.
   Может, нет любви, может быть, все - ложь...
   С Новым Годом и счастьем тебя.


   Про тебя скажу, мою сладкую,
   я уверен, что год принесет
   тебе счастье в дом и жизнь гладкую.
   Будет добрым к тебе новый год.


   Про себя скажу, парня пришлого,
   я уверен, уже никогда
   лучше старого года прошлого
   не пройдут остальные года.


   Про себя скажу, парня нервного,
   я измотан от жизни такой.
   Кто укажет мне путь до верного,
   может, он - за далекой рекой.


   Кто залечит мне раны старые
   и беду отведет от меня.
   Может, сбудется, может, встану я
   во весь рост и окликну коня.


   Посмотри, как с гор конь несется вскачь,
   как летит он к твоим ногам,
   как он примет нас, смейся или плачь,
   и умчит нас к другим берегам.


   В стороне чужой выпал белый снег,
   а под снегом - цветы и река...
   Оборвался сон. В темноте ослеп,
   и болят почему-то бока.



   Разбудив себя окончательно,
   я сумел полностью осознать,
   что ничем жизнь не примечательна,
   что весна показалась со сна...


   Я, изрезанный праздничными ласками,
   твоего не оставил следа,
   взял мольберт с ритуальными красками
   и уехал в далекую даль.


   декабрь 1985










   ГОДОВОЙ СТИХ К***


   Ильичево кино учит нас понимать,
   что не нужно, что просто красиво.
   Жизнь течет, как вино, мне уже 25,
   я не знаю, на что тратить силы.


   25 лет свои я кладу на ладонь,
   холодеет душа от мороза.
   Вдруг огонь, след любви, а потом только
   вонь,
   на ладони - кристаллик навоза.


   Мне наскучило пить, видеть сны и читать,
   я бедою залит, как водою.
   Мне уже 25, я устал сочетать
   молодость со своей бородою.


   В 25 лет свои я имею жену,
   малышей - двух чудесных детишек...
   Я у глажки в тюрьме, я у стирки в плену.
   Мне ни ниже нельзя, и ни выше.


   Каждый раз в семь утра я сбриваю усы,
   и по шее тру бритвой до боли.
   Мысль приходит - пора красный змей
   полосы
   лезвием отчеканить на горле.


   Ручеек алых брызг, мне тебя не сдержать.
   И ни капли во мне нету воли,
   чтобы каплям ручья литься воли не дать.
   Не осталось ни мысли, ни боли.


   До свиданья, мой друг. Что тебе пожелать?
   В этой жизни любовь только свята...
   А я только теперь полюбил в 25,
   но у этой любви жизнь отнята.


   В ванне синий лежу, в голубом мираже
   отражаются листья и осень.
   Мне всего 25, но не будет уже
   26, 27, 28...


   март-декабрь 1986 года


   * * *
   Зима, почти две осени,
   две весны, два лета.
   Ах, леты, годы, леты,
   уйдут все до одного.
   Когда сотрешь мой голос
   ты с этой кассеты,
   поймешь, что не осталось
   на память ничего.


   Ты ходишь где-то рядом,
   тебя со мною нету.
   Понять все это трудно,
   и жить так нелегко.
   Когда сотрешь мой голос
   ты с этой кассеты,
   поймешь, что не осталось
   на память ничего.


   Кому-то будет счастье,
   тебя ведь кто-то встретит.
   А мне такое счастье
   уже не суждено.
   Когда сотрешь мой голос
   ты с этой кассеты,
   поймешь, что не осталось
   на память ничего.


   Уеду вдаль от дома,
   к Черному морю уеду,
   а там в Новом Афоне
   солнце стоит высоко.
   Когда сотрешь мой голос
   ты с этой кассеты,
   поймешь, что не осталось
   на память ничего.


   Ни моря нет, ни лета,
   ты не со мной, я - где-то.
   Люблю тебя и только!
   И больше никого.
   Когда сотрешь мой голос
   ты с этой кассеты,
   поймешь, что не осталось
   на память ничего.


   18 октября 1986


   * * *
   Я слегка прибалдевший сегодня,
   но пока не свихнулся совсем,
   Вновь перрон, снова он, город Сходня,
   улица Ленина, 27.


   И зажмут меня братья в объятья,
   и отложат на завтра кино.
   И зашелестят листья и платья,
   и польются дожди и вино.


   Мы споем эту песенку дружно,
   позабудем на время дела.
   Вот и девушки. Все, то что нужно,
   молодые литые тела.


   Расплывутся по комнате звуки,
   я той музыке, кажется, рад.
   И заломятся стулья и руки,
   опустеют посуда и взгляд.


   И какая-нибудь пацифистка
   на колени мне сядет под ночь,
   и, меня ощутив близко-близко,
   уведет из компании прочь...


   Я себе удивляюсь порою,
   отчего же душа так пуста.
   Ты уснула, увлекшись игрою.
   Спи, спектакль мы сыграли с листа.


   У меня же ни сна, ни желаний,
   неужели вся жизнь только для
   этих судорожных окончаний.
   Кто же я: человек или тля?


   Никому не нужны обещанья,
   а страданья нагонят тоску.
   Все при деле, а я без прощанья
   электричкой последней в Москву.


   Медленно под луной Каланчевкой
   до Казанских покоев пройдусь,
   и, необремененный ночевкой,
   первую электричку дождусь.


   Все сорок минут и я дома,
   тут не спят, тут волнуются, ждут.
   Все мое, все до боли знакомо.
   Отчего же я там, а не тут.


   Но, наверно,
   вошло в мою моду,
   до сих пор, как мне только не лень,
   полчаса с Ленинградского ходу,
   и опять наступил этот день.


   Я слегка прибалдевший сегодня,
   но пока не свихнулся совсем.
   Вновь перрон, снова он, город Сходня,
   улица Ленина, 27.


   ноябрь 1986


   ОБЕИМ

   Я веселой песни не спою.
   Мрачно сер весь мой репертуар.
   Я с гитарой на шоссе стою.
   Подо мною серый тротуар.


   И дождь серый хлещет по лицу.


   А мимо машины летят,
   из окон машин один взгляд.


   В нем глаз прозябанье,
   в нем непониманье,
   и в нем невниманье
   к певцу.



   На плечи накинув серый плащ,
   я из дому вышел поутру.
   Во дворе все тот же женский плач.
   Не плачь. Я все-равно ни ко двору.




   Ни к чему скандал и этот вопль.




   А мимо люди идут,
   вонзая ботиночный зуд




   в асфальт запыленный,
   в сердца окрыленных,
   в места отдаленные
   столь.


   Я - неокольцованный тобой.
   Курс мой постоянный - напрямик.
   Я добрел пешком до кольцевой,
   и увидел в небе странный лик.


   Этот лик был сер и молчалив.


   А мимо тучи плывут.
   Льет ливень - молниеносный спрут.


   И лик открыл глаза.
   По небу - серая слеза.
   И лик велик. Он движется
   и жив.


   Я сел в лужу прямо на шоссе.
   Человек в ду-ду свое дудит.
   Но психологическое эссе
   пусть заменит боль моей груди.


   И спасеньем будет мой палач.


   А мимо листья шуршат.
   И отлетает душа.


   Человек, он ведь не по злобе.
   С неба лик зовет меня к себе.
   Вот такая-то точка в судьбе...
   Не плачь.


   Может быть, я и в любви профан.
   Но иначе не прервать роман.
   Лужа - это тот же океан.
   Слушай, это лучше, чем обман.


   23 января 1987


   * * *
   Я нашел другую "Кошу".
   Нет, не Кошу, суррогат.
   В очередности все той же
   рассказал, что я женат.


   Что есть дом, как птицам клетки,
   где жуют, но не живут.
   Что есть Юля с Женей - детки,
   меня папою зовут.


   Что работа неплохая,
   что недавно отлюбил.
   На вопрос: "А кто такая?"
   Я ответил, что "забыл".


   Ложь кому-то во спасенье,
   а кому-то боль да боль.
   Мне хотя бы на мгновенье
   снова сблизиться с тобой...


   Мне один есть выход, боже,
   пока молод и могу,
   кочевать от "Коше" к "Коше",
   как кузнечик на лугу.


   Вспоминать о первой Коше,
   о своей любви большой.
   И делить с другою ложе
   телом, и болеть душой...


   Притаилась за дверями
   тень, ее скрыл полумрак.
   Что ж ты друга потеряла?
   Он теперь никто, а так.


   К зеркалам, чтоб отпустило,
   но мой конь пустился вскачь.
   Отраженье загрустило
   и исчезло... Плачь не плачь.


   11 мая 1987
   * * *
   Брату Эрику

   А в комнате мышка шуршала,
   и выла за дверью метель,
   и кошка, как в марте, визжала,
   но это гостям не мешало
   свою кочегарить постель.


   Сверчок появился в пространстве,
   транзитом дополз до толчка.
   Он тоже замечен был в пьянстве,
   но пары сплелись в братском танце,
   и им наплевать на сверчка.


   Но вот через форточку хобот
   до люстры хрустальный достал.
   Вот падающей люстры грохот,
   и нечеловеческий хохот
   раздался в отдельных местах.


   От форточки все замерзают,
   решают, закрыть бы кому.
   Ах, если бы здесь был хозяин,
   но он улетел, все же знают,
   спецрейсом да на Колыму.


   А в комнате мышка шуршала,
   и выла за дверью метель,
   и кошка, как в марте, визжала,
   но это гостям не мешало
   свою кочегарить постель.


   август 1987
   * * *
   И семья, и заботы, и дети, усталость от быта,
   и весна хороша, да прошла, да и лето прошло.
   Только дверь в Новый Год потихонечку
   кем-то открыта,
   ты за нею стоишь, и мне кажется -
   там хорошо.




   Я смотрю в двери щель, не пойму, что хочу,
   но я знаю,
   что чужой и не тот, да поздравить позволь,
   разреши.
   От души и добра, и здоровья, и счастья
   желаю,
   и желаю любимой быть и любить от души.



   Это странно, зачем, для чего, но порою
   желанье
   возникает, и ровно на миг оно так велико.
   Но мужчине-то что, он исчез, он ушел,
   до свиданья.
   Хорошо спать вдвоем, просыпаться одной
   нелегко.




   Я смотрю в зеркала и бывает тоскливо
   и грустно,
   по спине холодок, и в квартире навечно зима.
   И паркет под ногами, как снег, надоевший
   от хруста,
   и непрочен, и в трещинах весь... Да ты
   знаешь сама.




   Отраженья мои, словно листья, упавшие
   в осень,
   детство кануло в лето, а юность осталась
   в весне.
   Нам уже двадцать семь, двадцать семь,
   двадцать семь,
   двадцать... восемь.
   Но довольно о грустном, его нам
   хватает вполне.




   Мы на людях с улыбкой всегда, как бы ни
   было туго.
   Но любовь как судьба - не кино, не театр,
   не музей.
   И пусть что-то не так иногда, с Новым Годом,
   подруга.
   До свиданья. Жму руку. Целую.

   Один из друзей.


   29 ноября 1987




   ПРИОРИТЕТ


   Странно все устроено на свете,
   оттого напрасно трачу нервы.
   Ездит на машине, каждый третий,
   а я - первый.


   Человек я по натуре гордый,
   не способен даже есть консервы.
   Хлеб с икрой жует каждый четвертый,
   а я - первый.


   Как разбить приоритет проклятый,
   только что мне скажете теперь вы,
   если ходит в лайке каждый пятый,
   а я - первый.


   Я с любовью знаюсь по-простому,
   но ведь женщины - такие стервы,
   отдаются каждому второму,
   а я - первый.


   Я, выходит, человек ненужный,
   но мне успокаивает нервы
   мысль о том, что отправляет нужды
   каждый первый.


   1987


   ДЕРЕВЕНСКИЕ ТЮЛЬПАНЫ


   А в деревне Степурино
   Нижегородской губернии
   все пропито, все прокурено,
   только воздух там чист.
   И когда мне невмоготу,
   я бегу от своих проблем,
   уезжаю в деревню ту
   коротать свою жизнь.


   Стаканы, мои граненные стаканы,
   Я вас на полку уберу да поскорей.
   Тюльпаны, деревенские тюльпаны,
   я вас с собою возьму, для любимой
   моей.


   Я вернулся в столицу вдруг,
   когда ты меня не ждала,
   позвонил, а открыл мне друг,
   я с тюльпанами был.
   За его обнаженным плечом
   в полумраке ночном
   в ужасе ты стояла ни в чем,
   как я слепо любил.
   Протянул в темноту цветы,
   сам не ведая, что творю.
   Кто-то взял их из темноты,
   и захлопнулась дверь.
   Пока лифта ждал на этаже,
   колыхался дверной глазок.
   Мне все это до фени уже,
   нет любви без потерь.


   Обманы, подлости да обманы
   везде и всюду, по всей земле.
   Тюльпаны, деревенские тюльпаны,
   стояли в вазе на ее столе.


   А в деревне Степурино
   Нижегородской губернии
   все пропито, все прокурено,
   только воздух там чист.
   Так мне стало невмоготу,
   взял коньяк, чтоб залиться, я,
   и уехал в деревню ту
   коротать свою жизнь.


   Стаканы, мои граненные стаканы,
   Бегите с полочки, нам будет веселей...
   Тюльпаны, деревенские тюльпаны,
   завяли в вазе на ее столе.


   1990







   РИФМОПРОЗ


   ВТОРОЕ ДЕКАБРЯ


   (маразматическая быль, сарказм...атическая соль)




   Отдавая дань увядшей
   На морозе красной розе,
   От гекзаметра уставший,
   Сотворил поэму в прозе.


   Будучи весь век в ударе
   (хоть талант мой невелик),
   Я, такой неблагодарный,
   Написал простой дневник...


   Большей часть, вечерами, я сижу в своей квартире, занимаюсь либо
чем-то, либо просто так, ничем. Говорю по телефону, пью на кухне чай с
малиной, в разноцветный телевизор взгляд бросаю иногда. То ли я звоню
кому-то, то ли позвонит мне кто-то, очень часто вечерами по родному
телефону с другом или же подругой, не минутами, часами, трепалогию веду.
   Так, сегодня, в поздний вечер, позвонил мой друг Алеша, предложил
явиться завтра, захватив с собой Шуру, и Чекиста, и Бакала (мы учились в
одном классе) в "Менделавку" на футбол. "Менделавка" - институт, где
обитает наш Алеша, и Наташа, а Наташа - это девушка Алеши, а Бакал, Чекист
и Шура - это профессионалы, ну и я, конечно, тоже - профессионал (и хам),
потому что в нашей школе, на родном мини-футболе, в этом чудном трудном
деле мы давно собаку съели.
   Помню, я сказал Алеше, хорошо бы нам собраться, закатить бы вечеринку
в теплой и пустой квартире, так как мой любимый дядя на три дня ушел в
поход и, если очень постараться, то, к примеру взять, второго можно,
значит, нам собраться (что-то стал я повторяться), но беда со слабым
полом, как его нам не хватает, и у нас у всех, Алеша, только на тебя
надежда, так как в этой "Менделавке" этих самых, без которых жить нельзя
на этом свете, очень даже слишком много, что на всех, конечно, хватит, в
столь количестве огромном милых девушек прекрасных есть еще, наверно,
только в Медицинском институте и в Педагогическом (или, может, в
Педицинском и в Медагогическом).
   К моему большому счастью, друг Алеша согласился, и мы с ним
договорились, что в Чертанове, второго (в доме, где живет мой дядя), будут
профессионалы и, со стороны Алеши, - четверо другого пола, будет друг
Алеши - Игорь, и Наташа - тоже друг...
   Политэкономическое отступление.
   Лектор: Говоря о производстве средств производства для производства
средств производства для производства предметов потребления, следует
заметить, что без объективной обусловленной связи производство предметов
потребления невозможно без производства средств производства для
производства средств производства. Другими словами, производство средств
производства без производства средств производства для производства
предметов потребления не есть производство средств производства для
производства средств производства для производства предметов потребления
при социализме. Делаем вывод (подчеркните!):

   Производство средств производства необходимо для производства средств
производства, которое необходимо для производства средств потребления.

   Запишите формулу:

   1а >> 1б >> 11 (!)

   Теперь поговорим о внутреннем потреблении...

   Услыхав такую фразу, ненароком вспомнил сразу, что в Чертанове,
второго, было крепкого спиртного вдвое больше, чем людей.
   Если же в сельском хозяйстве внутреннее потребленье составляет очень
мало, 25 всего процентов, то у нас в тот шумный вечер мы дошли до ста
процентов, как колхозники доходят в каждый божий день недели, помогая
добрым людям выполнять досрочно планы (пятилетку за три года!) по продаже
русской водки и, благодаря которым, мы купили на закуску, на
Черемушкинском рынке, малосольные ОГIРКИ у простых и бескорыстных людей
нашего села...
   Итак, в памятный тот вечер, были: Рыбников Григорий - математик,
маразматик, "ЫБА" - гитарист и очень гнусный по своей "зути"; Тимофеев,
тоже Гриша - очень современный мальчик (его две бутылки водки были, скажем
прямо, кстати), также Игорь, его кореш (миловидный "шведский мальчик");
четверо другого пола: Оля, Света, Таня, Лена, родом все из "Менделавки",
Оля - pretty charming woman, Света - просто pretty woman, ну а Лена и
Татьяна - просто девушки и все; Алексей Пахомов (то есть, этот самый друг
Алеша) - очень добрый умный малый, содержатель казино и других азартных
игр; Игорь-2 - дружок Алеши, и Наташа - тоже друг и, бесспорно,
несомненно, и, конечно, личноя...
   Началось с того, что Оля отказалась пить сухое, да и всякое другое,
если лишь оно - вино, все мы сразу огорчились, потому что only Оля -
pretty charming и так дале, но в дальнейшем оказалось, опасения напрасны,
так как Оля нам сказала, что вино - это ужасно, зря мы пьем такую гадость,
и она предпочитает только водку и "DRY GIN" (вот для нас была-то радость),
Гриша Тимофеев тут же водку всем налил в бокалы (жаль, что не было Бакала,
его личность пропадала, а потом и ночевала, как потом сама сказала, у свей
родной бабуси, то есть в ... общежитии). Первый тост сказала Таня (да,
большое ей спасибо за салат ее мамаши (маме - тоже благодарность), у меня
о нем остались светлые воспоминанья и... огромная кастрюля (алюминиевая)):
"Я за именинника предлагаю стоя выпить (как его зовут? Виталий?).
Уважаемый Виталий"... Этот тост был, скажем мягко, встречен дико нежным
смехом. Интересное созданье, оно до сих пор считает (подкупающе наивно),
если вечер с алкоголем, если музыка и шпроты, если девушки и парни,
значит, - это общий праздник (День Победы или, скажем, День Советских
Конституций), ну а если же не праздник, значит, - это день рожденья, ну, а
если день рожденья, если я всех приглашаю, если у меня в квартире, значит,
именинник - я...
   Кстати, Таня и Елена пили "Рислинг" и "Байкал", остальные - только
водку и, естественно "DRY GIN". Выпив все, что только было, не оставив
совершенно ровным счетом ничего, мы решили, что пора нам приступить и к
развлеченьям, то есть, к модерновым танцам, и к такому, что быть может,
еще все же может быть...
   Танцевали и балдели в совершенной темноте мы под прекрасный
рок-ансамбль, изрыгающий с кассеты суперпопулярный шлягер "Everybody,
everywhere...", и, естественно, друг друга мы не видели, частично ощущая
что-то рядом где-то как-то кое-как. Но очнувшись оттого мы, что нас стало
вроде меньше, нам чего-то не хватало, очевидно, явно женщин, и как после
оказалось, двух прекрасных химиянок, то есть, Оли и Светланы, с нами вдруг
не оказалось. Нашу комнату покинув, мы обследовали кухню, ванную и
коридор, туалет, бачок в котором почему-то был разобран, но следов на нем
однако никаких мы не нашли. Но, зато мы увидали, что сапожки наших "вимен"
в коридоре "вместе спали", и отсюда ясно видно, что дышать пойти прохладой
эти кроткие созданья даже при большом желанье абсолютно не могли.
Размышляя так логично, я, Григорий и Григорий выскочили на площадку, ну, а
так как обитали на втором мы этаже, то решили не спускаться, а, являясь
молодыми и читающими прессу, мы, под ярким впечатленьем и под тусклым
освещеньем, вдохновенно дерзновенно двинулись вперед, наверх... Очутившись
на девятом, на последнем этаже, потеряв чуть раньше, Гришу, одного из
двух, который гитарист и "гетерист", мы увидели такое, отчего пришли в
экстаз и, возбужденно возбуждаясь, возбудились до того, что порвалась
часть одежды у меня и у него.
   На холодной на площадке pretty charming woman - Оля, просто pretty
woman - Света, во капроновых чулочках производства СФРЮ извивались,
изливались диким, но приятно тихим криком, но он был как шепот, было в нем
такое что-то, что заставило нас с Гришей (с тем, который принес водку)
опьянеть до помутненья, до сознанья, просветленья стало вовсе далеко. Это
плавное движенье, это "чудное мгновенье", "мимолетное виденье", наше с
Гришей возбужденье невозможно осуждать, ибо что же как не это еще может
возбуждать (?!), но не будем обсуждать...
   Оля с Светой танцевали, видно, "танец живота", танцевали в стиле
"WESTERN" под "Последние известья", и в которых сообщалось далеко уже не
первый (и не (дай нам Бог!)последний) раз о том, что Ближний Дальний стал
нам дорогим и близким, путь наш верный, хоть и склизкий, знайте, будет все
отлично, поздравляем всех и лично...

   Захотелось нам "Столичной", мы сказал: "Неприлично! Все-таки явились
в гости!..." А они в ответ нам: "Бросьте!... Лучше потанцуем вместе...
Вместе, но сюда... не... лезьте!.."
   Мы недолго наслаждались упоительной картиной, так как Оля и Светлана
стали слушать сообщенье нашего Гидрометцентра, и, воспользовавшись этим,
мы схватили их за то, что можно было ухватиться, и в тяжелом положенье при
большом сопротивленье (С Олей - я, со Светой- Гриша) мы спускаться стали
вниз...
   Гриша ("ЫБА") неподвижно, как известная скульптура, все сидел, сопя
чуть слышно, на ступеньке возле урны. Впечатление такое, будто спал он
наяву, в относительном покое, "Яву" мучая во рту. Наша шумная четверка
аккуратно пролетела над безжизненным над телом, над аморфным гетеристом,
напевающего Листа (пятую симфонию для оркестра и для скрипки). Захотелося
нам рыбки: скумбрию, сардины, шпроты, и оставили мы "ЫБКу" в состоянии
блевоты...
   Игорь Первый прыгал с Таней под мелодию Джеймс Ласта, почему-то на
диване, что конечно же, напрасно, и не слишком современно... Своевременно
заметил я, что в девушке Елене так, слегка, но тем неменье, совершилась
перемена. Кто-то девушку обидел, кто-то взял ее за что-то, Лена позвонила
маме, сообщив, что будет дома в десять, ровно через час. Я спросил ее:
"Елена, Боже мой, что же случилось? Вы скажите, покажите, кто посмел
обидеть Вас?" Лена тихо прошептала: "Я не знала, я не знала, что у Вас
такое будет, я пойду домой, пожалуй, мне нельзя здесь оставаться, у меня
больная мама, мама будет волноваться. Вы, Виталий, извините, что я рано
ухожу, но к компании, простите, Вашей я не подхожу".
   Будучи нетрезвым в доску, проводить пошел Елену (только спьяну может
низко человек так опуститься). Я шагал нетвердым шагом, по возможности, в
такт Лене, и, с естественным волненьем, думал, не случилось с "магом" моим
дома что-нибудь. Длинным мне казался путь, мы дошли до остановки, девушка
меня спросила, как доехать до "Каховки". Я понять ее пытался и, поняв,
промолвил хрипло: "Нужно на сэсссот двадцатом...", а она: "Такого нету..."
"Нету? Ах, простите, Лена, нужен Вам другой автобус, сто восемьдесят
девятый...", а она, чуть ли не плача: "Здесь такого тоже нет..." "Быть не
может, что за бред?! Нету? Посадили, значит ... Эврика! Я вспомнил, Лена,
где-то ходит здесь двухсотый, и он Вас в мгновенье ока до "Каховской"
довезет". "Вы меня простите, только здесь такого тоже нет..." Тут моча
меня пробила, то есть пот пошел со лба, Лена молча слезы лила, я себе
сказал: ТРУБА... Но тут вспомнил я про школу, про свою сорок вторую, про
родную дорогую, и про то, какие баллы я в ней часто получал, и тогда я
закричал: "Господи! Какой профан я. Лена, нам нужны "бананы"! То есть я
хотел сказать, Вам необходим автобус номер 222!" К моему большому счастью,
Лена тоже просияла, здесь такой автобус был... "Что ж, спасибо Вам,
Виталий, Вы идите, Вас там ждут..." "Нет, я Вас собственноручно на автобус
посажу..." Вот подъехал и автобус, я услышал: "До свиданья", подо мной
качался глобус, предо мной шаталось зданье, надо мной плясало небо, а в
глазах - магнитофон, я решил: неплохо мне бы наконец найти свой дом...
   Я нашел свою квартиру, я зашел в нее и вижу: Гриша Рыбников с
гитарой, рядом Тимофеев Гриша, оба Игоря и это - на диване, том, что
слева. На диване, том, что справа - Оля, Света и Татьяна, а в прокуренном
тумане, где-то там под потолком, люстра ходуном ходила, "ЫБА" песенки
вопила, Оля молча водку пила, у ней чуть спустились джинсы, у ней
расстегнулась блузка, я послал подальше принцип, я подумал, как там узко,
и голо, ля, и голо, ля, и голо, куда же я смотрел и где Никола, ля,
Никола, ля, Никола (а Чекист, то есть Никита, мирно спя, храпел в корыте,
у Шемякина у Пита, в позе древнего пиита)...
   Я забыл, что стало позже, я забыл, что было раньше, а на кухне наш
Алеша, его лучший друг - Наташа, сообща посуду мыли, почему-то детским
мылом, и нечаянно разбили: он - стакан, она - фужер, видимо, дошли уже, он
держал ее за же...лтоватое тряпье, коим вытирал посуду, кто-то бегал в
неглиже, но об этом я не буду.
   А потом, те три созданья, что лежали на диване, я в виду имею правый,
возжелали уходить, потому что те, что слева, попытались сдвинуть вместе
(ведь природа выше чести) свой диван с другим диваном, из истории известно
нам, что сдвинуть левый с правым, право, просто невозможно и тогда лишь
только можно, если правые желают, но такого не бывает. Мы закрыли дверь на
ключ, ключ лежал в моем кармане, Игорь шептался с Таней, Оля (опыту,
конечно, можно ей не занимать), очень даже эстетично и вполне
дипломатично, заявила: "С вами спать, извините, мы не будем, с нас хотя и
не убудет, мы и без того, ей-богу, вам позволили так много, что достаточно
и так..." Рыбников промолвил: "Мрак". "... Открывайте, а то мы вас
перестанем уважать..." Мы открыли, отпустили, и, конечно же, без мысли,
чтоб еще там провожать.
   Итак, все когда шло к ночи, и когда хотелось очень, мы остались
ввосьмером, белоснежка и семь гномов (жаль, что не ушел Пахомов). Леша с
другом был на кухне, и оттуда доносился легкий скрип оконной рамы, я, как
подобает хаму, заглянул, сказал: ЭКСКЛИЗ... Кто-то предложил: "Давайте,
групповой балдеж-стриптиз мы устроим. Раздевайтесь!" Долго нас просить не
надо, Гриша Тимофеев сразу обнажил себя до плавок, и, в момент большого
секса, в комнату вошла Наташа, кто-то спьяну предложил ей присоединиться к
нам, а Наташа: "Я не можу, если б не было Алеши..." Я сказал: "Причем
Алеша? Я тебя, Наташа, прошу..."

   Дальше наступил провал, утром я с кровати встал: никого в квартире
нет, может все приснилось мне? Затрезвонил телефон, я взял трубку:
"А-алло". "ХАМ! - раздался пьяный голос, - это я, Чекист, ну как там? - и
Чекист задал коронный и любимый свой вопрос: - Кто-нибудь кого-нибудь
смог... вчера... так... невзначай?"...
   Я пошел ставить чай...
   март 1979 года