ЯНКА
(Дягилева Яна Станиславовна,
1966-1991, г.Новосибирск)
* * *
Разложила девка тряпки на полу,
Раскидала карты-крести по углам,
Потеряла девка радость по весне,
Позабыла серьги-бусы по гостям.
По глазам колючей пылью белый свет,
По ушам фальшивой трелью белый стих,
По полям дырявой шалью белый снег,
По утрам усталой молью белый сон...
Развернулась бабской правдою стена,
Разревелась-раскачалась тишина...
По чужим простым словам, как по рукам,
По подставленным ногам, по головам...
А в потресканом стакане старый чай.
Не хватило для разлету старых дел.
Фотографии - там звездочки ясны,
Как же сделать, чтоб всем было хорошо?
Все, что было, все, что помнила сама,
Смел котейка с подоконника хвостом...
Приносили женихи коньячок,
Объясняли женихи, что почем...
Кто под форточкой сидит - отгоняй.
Ночью холод разогнался с Оби.
Вспоминай почаще солнышко свое -
То не ветер ветку клонит,
Не дубравушка шумит...
* * *
Край, сияние, страх, чужой дом
По дороге в сгоревший проем,
Торопливых шагов суета
Стерла имя и завтрашний день,
Стерла имя и день.
Через час оживу разноцветной рекой
Под дождем,
Мелким ветром пройду над живой темнотой...
Лай, сияние, страх, чужой дом,
Управляемый зверь у дверей
На чужом языке говорит
И ему не нужна моя речь
Отпустите меня
Я оставлю свой голос, свой вымерший лес
свой приют
чтобы чистые руки увидеть во сне.
Смерть, сияние, страх, чужой дом,
Все по правилам, все по местам,
Боевая ничья до поры
Остановит часы и слова
Отпустите меня
Отпустите меня
Отпустите меня
Отпустите меня
РИЖСКАЯ
А ты кидай свои слова в мою прорубь,
Ты кидай свои ножи в мои двери,
Свой горох кидай горстями в мои стены,
Свои зерна в зараженную почву...
На переломанных кустах - клочья флагов,
На перебитых фонарях - обрывки петель,
На обесцвеченных глазах - мутные стекла,
На обмороженной земле - белые камни.
Кидай свой бисер перед вздернутым рылом,
Кидай пустые кошельки на дорогу,
Кидай монеты в полосатые кепки,
Свои песни - в распростертую пропасть.
В моем углу засохший хлеб и тараканы,
В моей дыре цветные краски и голос,
В моей крови песок мешается с грязью,
А на матраце - позапрошлые руки,
А за дверями роют ямы для деревьев,
Стреляют детки из рогатки по кошкам,
А кошки плачут и кричат во все горло,
А кошки падают в пустые колодцы...
А ты кидай свои слова в мою прорубь,
А ты кидай свои ножи в мои двери
Свой горох кидай горстями в мои стены...
ОСОБЫЙ РЕЗОН
По перекошенным ртам,
Продравшим веки кротам
Видна ошибка ростка
По близоруким глазам,
Не веря глупым слезам,
Ползет конвейер песка
Пока не вспомнит рука
Дрожит кастет у виска,
Зовет косая доска
Я у дверного глазка
Под каблуком потолка
Крылатый ветер вдали
Верхушки скал опалил
А здесь ласкает газон
На то особый резон
На то особый отдел
На то особый режим
На то особый резон
Проникший в щели конвой
Заклеит окна травой,
Нас поведут на убой
Перекрестится герой,
Шагнет раздвинувши строй
Вперед за Родину в бой
Пусть сгинут злые враги
Кто не надел сапоги,
Кто не простился с собой
Кто не покончил с собой
Всех поведут на убой
На то особый отдел
На то особый режим
На то особый резон
* * *
Под руки степь, в уши - о вере,
В ноги поклон - стаи летят...
К сердцу платок, камень - на шею,
В горло глоток - может, простят...
Ленту на грудь, столько искали,
Сжатые рты - время, вперед...
Крест под окном, локти устали,
Знамя на штык - козел в огород...
Серый покой, сон под колеса,
Вены дрожат, все налегке...
Светлый, босой, кукиш у носа
Рядом бежать на поводке...
Вечный огонь, лампы дневные,
Темный пролет, шире глаза,
Крепкий настой, плачьте, родные,
Угол, свеча, стол, образа...
Под руки - степь, стаи летят, - может, простят...
* * *
Я неуклонно стервенею с каждым смехом, с каждой ночью,
С каждым выпитым стаканом,
Я заколачиваю двери, отпускаю злых голодных псов
С цепей на волю -
Некуда деваться, нам остались только сбитые коленки...
Я неуклонно стервенею с каждым разом...
Я обучаюсь быть железным продолжением ствола,
Началом у плеча приклада,
Сядь, если хочешь - посиди со мною рядышком на лавочке,
Покурим, глядя в землю.
Некуда деваться, нам достались только грязные дороги...
Я неуклонно стервенею с каждым шагом...
Я неуклонно стервенею с каждой шапкой милицейской,
С каждой норковою шапкой,
Здесь не кончается война, не начинается весна,
Не продолжается детство -
Некуда деваться, нам остались только сны и разговоры...
Я неуклонно стервенею с каждым разом,
Я неуклонно стервенею с каждым шагом,
Я неуклонно стервенею с каждым часом...
* * *
От большого ума лишь сума да тюрьма,
От лихой головы лишь канавы и рвы,
От красивой души только струпья и вши,
От вселенской любви только морды в крови...
В простыне на ветру по росе поутру...
От бесплодных идей до бесплотных гостей,
От накрытых столов до пробитых голов,
От закрытых дверей до зарытых зверей...
Параллельны пути, черный спутник, лети!
Он утешит, спасет, он нам покой принесет...
Под шершавым крылом ночь за круглым столом,
Красно-белый плакат - эх, заводи самокат!
Собирайся, народ, на бессмысленный сход,
На всемирный совет - как обставить нам наш бред?
Вклинить волю свою в идиотском краю,
Посидеть, помолчать да по столу постучать,
Ведь от большого ума лишь сума да тюрьма,
От лихой головы лишь канавы и рвы...
* * *
Мне придется отползать...
От объявленья войны во все четыре струны,
От узколобой весны во все четыре стены,
От подгоревшей еды за все четыре беды,
От поколения зла в четыре черных числа...
Накинуть старый мундир,
Протертый кем-то до дыр...
Мне придется обойтись
Без синих сумрачных птиц,
Без разношерстных ресниц,
Да переправить с утра, что не сложилось вчера,
Оставить грязный вагон да продолжать перегон
По неостывшей золе на самодельной метле,
Раскинуть руки во сне, чтоб не запнуться во тьме...
Мне придется променять
Осточертевший обряд на смертоносный снаряд,
Скрипучий стул за столом на детский крик за углом,
Венок из спутанных роз на депрессивный психоз,
Психоделический рай на три засова в сарай...
Мне все кричат "берегись",
Мне все кричат "берегись"
ПО ТРАМВАЙНЫМ РЕЛЬСАМ
А мы пойдем с тобою погуляем по трамвайным рельсам,
Посидим на трубах у начала кольцевой дороги,
Нашим теплым ветром будет черный дым с трубы завода,
Путеводною звездою будет желтая тарелка светофора
Если нам удастся, мы до ночи не вернемся в клетку,
Мы должны уметь за две секунды зарываться в землю,
Чтоб остаться там лежать,когда по нам поедут серые машины,
Увозя с собою тех, кто не умел и не хотел в
грязи валяться...
Если мы успеем, мы продолжим путь ползком по шпалам,
Ты увидишь небо, я увижу землю на твоих подошвах...
Надо будет сжечь в печи нашу одежду, если мы вернемся,
Если нас не встретят на пороге синие фуражки.
Если встретят, ты молчи, что мы гуляли по трамвайным
рельсам -
Это первый признак преступленья или шизофрении,
А с портрета будет улыбаться нам Железный Феликс,
Это будет очень добрым, это будет очень справедливым
Наказанием за то, что мы гуляли по трамвайным рельсам,
Справедливым наказаньем за прогулку по трамвайным
рельсам...
Нас убьют за то, что мы гуляли по трамвайным рельсам,
Нас убьют за то, что мы гуляли по трамвайным
рельсам.
НАС УБЬЮТ ЗА ТО, ЧТО МЫ С ТОБОЙ ГУЛЯЛИ ПО ТРАМВАЙНЫМ
РЕЛЬСАМ.
* * *
Неволя рукам под плоской доской,
По швам, по бокам - земля под щекой,
Песок на зубах, привязанный страх,
Кем брошена тень на ветхий плетень?
На серый сарай, на сгнивший порог -
Там преданный рай, там проданный бог,
Седьмая вода, седьмая беда,
Опять не одна до самого дна.
До самого дна, на стенах крюки,
На них - червяки, у них - имена,
У края доски застывшей реки
С наклоном доски и с красной строки.
У берега лед - сажай вертолет,
Нам некуда сесть - попробуем здесь,
Над кучей имен под шерох знамен,
На тонкую сеть прозрачных времен...
Неволя рукам по швам, по бокам,
Под плоской доской - кто ты такой, кто ты такой...
* * *
Не догонишь, не поймаешь,
Не догнал, не воровали,
Без труда не выбьешь зубы,
Не продашь, не на...ешь...
Эту песню не задушишь, не убьешь,
Эту песню не задушишь, не убьешь!
Дом горит - козел не видит,
Дом горит - козел не знает,
Что козлом на свет родился -
За козла и отвечать...
Гори, гори, ясно, чтобы не погасло,
Гори, гори, ясно, чтобы не погасло!
На дороге я валялась,
Грязь слезами разбавляла:
Разорвали нову юбку
Да заткнули ею рот...
Славься великий рабочий народ,
Непобедимый, могучий народ!
Дом горит - козел не видит,
Он напился и подрался,
Он не помнит, кто кого
Козлом впервые обозвал!..
Гори, гори, ясно, чтобы не погасло!
Гори, гори, ясно, чтобы не погасло!
Лейся, песня, на просторе,
Залетай в печные трубы,
Рожки-рожки черным домом
По красавице-земле!
Солнышко смеется громким красным смехом,
Гори, гори, ясно, чтобы не погасло!
* * *
Коммерчески успешно принародно подыхать,
Об камни разбивать фотогеничное лицо,
Просить по-человечески, заглядывать в глаза
Добрым прохожим...
Продана смерть моя... Продана...
Украсить интерьеры и повиснуть на стене,
Нарушив геометрию квадратных потолков,
В сверкающих обоях биться голым кирпичом
Тенью бездомной...
Продана смерть моя... Продана...
Иду я на веревочке, вздыхаю на ходу,
Доска моя кончается, сейчас я упаду,
Под ноги, под колеса, под тяжелый молоток -
Все с молотка...
Продана смерть моя... Продана...
Подмигивает весело трехцветный светофор
И льется моя песенка ветрам наперекор
И радоваться солнышку и дождичку в четверг,
Жить-поживать...
Продана смерть моя...
* * *
На черный день - усталый танец пьяных глаз, дырявых рук,
Второй упал, четвертый сел, восьмого вывели на круг,
На провода из-под колес, да ни три буквы с-под асфальта
В тихий омут буйной головой,
Холодный пот, расходятся круги...
Железный конь в защитный цвет, резные гусеницы в ряд,
Аттракцион для новичков - по кругу лошади летят,
А заводной калейдоскоп гремит кривыми зеркалами,
Колесо вращается быстрей,
Под звуки марша головы долой...
Проела моль цветную шаль, на картах тройка и семерка,
Бык, хвостом сгоняя мух, с тяжелым сердцем лезет в горку,
И лбов бильярдные шары от столкновенья раскатились
Пополам на обе стороны,
Да по углам просторов и широт.
А за осколками витрин обрывки праздничных нарядов,
За прилавком попугай из шапки достает билеты
На трамвай до ближнего моста,
На вертолет без окон и дверей,
В тихий омут буйной головой,
Колесо вращается быстрей...
* * *
Нелепая гармония пустого шара
Заполнит промежутки мертвой водой,
Через заснеженные комнаты и дым
Протянет палец и покажет нам на двери,
Отсюда - домой...
От этих каменных систем в распухших головах,
Теоретических пророков, напечатанных богов,
От всей сверкающей, звенящей и пылающей х..ни -
Домой...
По этажам, по коридорам лишь бумажный ветер
Забывает по карманам смятые рубли,
Сметает в кучу пыль и тряпки, смех и слезы, горе, радость,
Плюс на минус дает освобождение - домой...
От холода и ветра, от холодного ума,
От электрического смеха, безусловного рефлекса,
От всех рождений и смертей - перерождений и смертей -
Перерождений - домой...
За какие такие грехи задаваться вопросом -
Зачем и зачем,и зачем,и зачем,и зачем,и зачем,и зачем..?
Домой...
* * *
Деклассированным элементам - в первый ряд,
Им по первому по классу надо выдать все!
Первым классом в школе жизни будет им тюрьма,
А к восьмому их посмертно примут в комсомол...
В десяти шагах отсюда светофор мигал,
Желтым светом две минуты на конец дождям,
А в подземной переходе влево поворот,
А в подземном коридоре гаснут фонари...
Коридором меж заборов через труп веков,
Через годы и бурьяны, через труд отцов,
Через выстрелы и взрывы, через пустоту,
В две минуты изловчиться проскочить версту...
По колючему пунктиру, по глазам вождей,
Там, наружи, мертвой стужей, по слезам дождей,
По приказу бить заразу из подземных дыр,
По великому навету строить старый мир...
Деклассированным элементам - в первый ряд...
* * *
Крестом и нулем запечатанный северный день,
Похожий на замкнутый в стенах семейный скандал.
Рассыпалось слово на иглы и тонкую жесть,
А злая метель обязала плясать на костре.
Столетней бессоницы в горле гудят провода,
Болит голова, это просто болит голова...
А вот и цена, и весна, и кровать, и стена,
А вот чудеса, небеса, голоса и глаза...
Чужая дорога неверною левой рукой
Крестом зачеркнула, нулем обвела по краям.
А я почему-то стою и смотрю до сих пор,
Как многоэтажный полет зарывается в снег.
Истлевшая осень золой на осколках зубов,
Конечную степень усталости меряет ночь...
Болит голова, это просто болит голова...
Стоять и смотреть - это просто простить и молчать.
Крестом и нулем разрешились пустые места,
В безвременном доме за разумом грохнула дверь.
Рассыпалось слово на иглы и тонкую жесть,
А злая метель обязала плясать на костре...
* * *
Я оставляю еще пол-королевства -
Восемь метров земель тридевятых,
На острове вымерших противоречий -
Купола из прошлогодней соломы.
Я оставляю еще пол-королевства -
Камни с короны - два высохших глаза,
Скользкий хвостик прошлогодней крысы,
Пятую лапу бродячей дворняжки.
Я оставляю еще пол-королевства,
Весна за легкомыслие меня накажет.
Я вернусь, чтоб постучать в ворота,
Протянуть руку за снегом зимою.
Я оставляю еще пол-королевства
Без боя, без воя, без грома, без стрема,
Ключи от лабораторий на вахте, я убираюсь,
Рассвет в затылок,
Мне дышит рассвет, пожимает плечами,
Мне в пояс рассвет, машет рукою...
Я оставляю еще пол-королевства...
* * *
Мы по колено в ваших голосах,
А вы по плечи в наших волосах,
Они по локоть в темных животах,
А я по шею в гибельных местах.
Мы под струей крутого кипятка,
А вы под звук ударов молотка,
Они в тени газетного листка,
А я в момент железного щелчка.
Мы под прицелом тысяч ваших фраз,
А вы за стенкой, рухнувшей на нас...
Она на куче рук, сердец и глаз,
А я по горло в них, и в вас, и в нас...
АНГЕДОНИЯ
Короткая спичка - судьба возвращаться на Родину
По первому снегу по рыжей крови на тропе
Жрать хвою прошлогоднюю горькую, горькую, горькую, горькую
На сбитый затылками лед насыпать золотые пески
Святые пустые места - это в небо с моста
Это давка на транспорт по горло забитый тоской
Изначальный конец: голова не пролазит в стакан
А в восемь утра кровь из пальца - анализ для граждан
Осевшая грязь - допустимый процент для работ
Сырой "Беломор", елки-палки, дырявые валенки
Ножи в голенищах и мелочь звенит, звенит, звенит, звенит,
звенит
А слепой у окна сочиняет небесный мотив
Счастливый слепой учит птичку под скрипочку петь
Узаконенный вор: попроси - он ключи оставляет в залог
Ангедония - диагноз отсутствия радости
Антивоенная армия антипожарный огонь
Сатанеющий третьеклассник во взрослой пилотке со
звездочкой
Повесил щенка - подрастает надежный солдат
А слабо переставить местами забвенье и боль?
Слабо до утра заблудиться в лесу и заснуть?
Забинтованный кайф заболоченный микрорайон
Рассыпать живые цветы по холодному кафелю
Убили меня - значит надо выдумывать месть
История любит героев, история ждет тебя
За каждым углом с верным средством от всех неудач
Как бы так за столом при свечах рассказать про любовь
Как бы взять так и вспомнить что нужно прощенья просить
Православная быль: ориентиры на свет - соляные столбы
Жрать хвою прошлогоднюю горькую, горькую, горькую,
горькую, горькую
Ангедония
Ангедония
Ангедония
Ангедония
-----------------------------------------------------------------------------
УШЛА ЯНКА
Вчера в 9 часов утра в притоке Оби реке Ине рыбаками было
обнаружено тело Яны Дягилевой, поэта, певицы, рок-барда из Но-
восибирска.
9 мая Янка с родственниками была на даче. Ушла погулять и
не вернулась. Ждали, надеялись - в последнее время Янка была
печальна и неуравновешена: может быть, куда-то уехала, вернет-
ся?
В милицию сообщили только в понедельник, тринадцатого.
Поиски результатов не дали - только вчера...
Как сообщил по телефону начальник Новосибирского ГУВД
полковник Корженков, опознание неопровержимо подтвердило лич-
ность погибшей. Судмедэкспертиза еще предстоит, но, по предва-
рительным данным, признаков насильственной смерти нет. "Это
или несчастный случай, или самоубийство", - считают в милиции.
Янка не записала ни одной пластинки, не выступала по те-
левизору, но была известна ценителям рок-музыки всей страны.
Наша газета писала о ней 23 сентября прошлого года. Ни одной
фотографии в редакции нет.
Нам, видимо, еще предстоит осознать, кого мы потеряли...
О.ПШЕНИЧНЫЙ
Память
СМЕРТЬ ВЫБИРАЕТ ЛУЧШИХ...
У меня в сумке до сих пор "живет" старый блокнот - с
прошлой осени, с "Рок-Азии". Обложка его перемазана пастой -
это от плотного, мощного "саунда" группы Янки Дягилевой - панк
-фолк-рок-барда - потек стержень. Там же, в блокноте, два гус-
то исписанных листочка с вопросами к Янке, заготовка ин-
тервью... Но интервью не получилось: Янка не согласилась.
"Просто поговорить - пожалуйста, но в газете не должно быть ни
строчки...". - "Но почему? Может быть, Вам это не нужно, но
это может быть нужно другим...". - "Те, кому нужно, сами раз-
берутся, кто я и зачем все это...". В ней не было избалован-
ности, рокерского "форса" и хлесткоэпатирующего выпендрежа. В
эпицентре беззапретной "рок-азиатской" вольницы мы разговари-
вали с ней на "Вы", и не испытывали от этого стеснения...
Я действительно не записала тогда ни строчки. Но время от
времени обрывки из этого разговора потом всплывали в памяти.
Мы заговорили о Башлачеве, о его смерти, и Янка сказала, что
да, бывает так плохо, что хочется и пожалеть себя, "но я тогда
думаю, что есть люди, которым еще хуже, чем мне. Чего себя-то
жалеть..." - "Слышала, будто на "Мелодии" готовится Ваша плас-
тинка?" - "Ложь. Не записывалась и записываться не собираюсь,
даже если предложат...". И опять про то, что если кому нуж-
но... На фоне бесконечных разговоров о коммерческих подходах,
о "раскручивании" групп, о том, как прорваться, пробиться,
продраться, Янкины слова были чем-то вроде стакана воды, вып-
леснутого в лицо. Янка с отвращением смотрела на толпу, мирно
шелестевшую в табачном тумане клуба участников, и яростно че-
канила: "Я ненавижу тусовку. Эти люди хоронят рок..."
Простите, Яна! Я не знаю, как по-другому озвучить свой
"Реквием" для Вас. Вы погибли, и мы, скорее всего никогда не
узнаем, был ли то несчастный случай или страшная необходи-
мость. Смерть самых лучших выбирает, а живым оставляет право
мучиться потерями и болью...
Е.ГАВРИЛОВА
О ЯНКЕ ДЯГИЛЕВОЙ
"ДОСКА МОЯ КОНЧАЕТСЯ..."
Когда умерла Янка, думалось: сейчас аукнется, как после
смерти Башлачева. Как после катастрофы с Цоем. И ничего не
произошло. Выяснилось, что ее песни (и вообще о ней) совсем
мало кто слышал. "Кто умерла?.." - Яна Дягилева, певица такая.
Я не смогу, наверное, объяснить, почему к правильным и
обыкновенным чувствам - боли, жалости, недоумению - примешива-
ется ощущение какой-то угрозы: обессилевшей воли, нарушенного
слова. Редко когда гибель одного человека излучает в будущее
густую струю немоты: без вариаций, без "продолжение следует".
Вычеркнут еще один мир обещанных возможностей. По этой улице,
сколько теперь ни иди, жить негде: нумерованные пустыри, немо-
та, ступор.
ХХ1 век приветствует наше приближение снайперскими выст-
релами, девяностые годы - последние годы - разборчиво опусто-
шают русскую жизнь. Смерть гурманствует, из писателей взяв
Венедикта Ерофеева, из режиссеров - Сергея Параджанова, из
священнического чина - отца Александра, из певцов - Виктора
Цоя, из молодых актеров - Никиту Михайловского. Из людей - на
круг - Андрея Сахарова. Я не сравниваю "масштабы индивидуаль-
ности" (хотя бы потому, что смысл слова "индивидуальность" не
признает никаких сравнительных масштабов), я говорю о простом:
за каждым открывался путь - сделался пустырь, вновь сузилось
обживаемое пространство будущего. Умерла Янка, и что говорить,
опять то же самое. Малый, темный уголок жизни, но в нем была
душа - вынули душу.
Янка - имя, голос, кассета "Великих Октябрей" - возникла,
когда от русского рок-движения уже остались рожки да бабки.
Абсолютная ее неподдельность и необходимость были очевидны.
Пленку передавали послушать с оглядкой, не кому попало: до
пронырливых коммерсантов (как раньше - до бдительных гебистов)
доводить сведения о ней никто не хотел. "Знаешь Янку - и мол-
чи".
Очень пугало, что ее рабочим полем стал панк-рок: мрач-
ный, грязный, одержимый манией самоубийства (всерьез или напо-
каз - нужно еще подумать, что хуже). Но именно через панк, по
нынешним временам, проходит граница между искусством и неис-
кусстом, именно здесь - зона максимального напряжения для
"нижних чинов" культуры. Панк-рок открыл, вернее сказать, пе-
репроверил на себе (дело не новое), что изо всех общечелове-
ческих ценностей нижнего регистра лишь одно не поддается ут-
руске: отчаяние парий. То самое гумилевское "холодное,
презрительное горе", разменянное на тысячи и тысячи заурядных
жизней, дегениализированное, опустившееся в клоаку и преиспод-
нюю массового сознания.
Всего два выхода для честных ребят:
Схватить автомат и убивать
всех подряд
Или покончить с собой - с собой,
с собой, с собой, -
Если всерьез воспринимать этот мир.
(Егор Летов)
Янка сделала невозможное: приняв беспросветность, стала в
ней источником света, перевела панковскую остервенелость в
состояние трагизма. Все, о чем философствовал Егор Летов, Шива
русского рока, о чем бесновался Ник Рок-н-ролл (если Егор -
Шива, Ник, пожалуй, будет Арджуной), - в Янке обретало живой
голос, человеческий облик: прорастало из тезиса и крика в пес-
ню.
Косную музыку панка Янка делала тайным заклятием - не
проклятием. Такой незащищенной серьезности, такой чистоты и
открытости вслушивания в отчаяние - ни у кого, никогда в "ниж-
нем царстве" мировой культуры. Великая Дженис Джоплин глушила
эту же боль экстазом саморазрушения и поисками транса - Янка
работала без болеутоляющих.
Фальшивый крест на мосту сгорел
Он был из бумаги он был вчера
Москва упала пустым мешком
Над городом вьюга из разных мест
Великий праздник босых идей
Посеем хлеб соберем тростник
За сахар-чай заплати головой
Получишь соль на чужой земле
было ощущение: то, от чего всех рядом дергает и кривит,
на нее с чудовищной, ненавидящей силой давит. На "стрем" и
"стеб", на всю эту муторную панковскую браваду у нее не хвата-
ло - сил? времени? желания? Я помню концерт, на котором панки
по обыкновению "оттягивались" напоказ: выли, терзали мебель,
чуть пульт не перевернули, пока Ник орал "Старуху". С выходом
Янки за минуту вся дурь отшелушилась. Она пела. Ее слушали.
Серый покой сон под колеса
Вены дрожат все налегке
Светлый босой кукиш у носа
Рядом бежать на поводке.
Это не похоже на текст песни - так заговаривают болезни,
так кликушествуют, так кричат в любви. Господи, как ее любили!
Люди, у которых шрамов на венах больше, чем пальцев на руках,
могли затеять меж собой обстоятельную сибирскую выясняловку:
ты Яночку толкнул, ты даже не заметил, она тоже не заметила,
но все равно - извинись перед Яночкой... Ее берегли почти бла-
гоговейно, собственной нежностью ошеломляясь, млея от света.
"Янка несет свет" - это как-то очень спокойно про нее выгова-
ривалось: без пафоса и без стыда за слово.
..."Не уберегли?" Это тебя, поганца, не уберегли: ищи ви-
новатых.
Она знала свое место в отчаянном, монотонном, нечленораз-
дельном мире. Янка была открытием звука. Ее песни звучали как
ее имя: в них усиливался самый первый, самый простой гласный -
чистая нота страдания. Открытое "а" - как открытая рана: не
крик, музыка крика.
Коммерчески успешно принародно
подыхать
Об камни разбивать фотогеничное
лицо
Просить по-человечески
заглядывать в глаза
Добрым прохожим -
Продана смерть моя
Продана.
Я знаю немного вещей, горших, чем эта песня с оставленной
под конец считалкой: "доска моя кончается, сейчас я упаду..."
И последний гитарный перебор, и вот этот выкрикнутый-выдохну-
тый, музыкой ставший, Первый звук - единственный, который да-
ется людям от рождения, и который в невыносимую минуту заменя-
ет все остальные. Даром, что ли, в славянской грамоте он
именуется "Аз"? Аз есмь "а": звук боли и есть самоопределение
человека.
На том и конец, "аз" - последняя буква алфавита. Прости,
Янка.
Параллель пути черный
спутник летит
Он утешит спасет он нам покой
принесет
Под шершавым крылом да за
круглым столом...
Александр СОКОЛЯНСКИЙ
--------------------------------------------------------------------------------
ПАНК-ЗВЕЗДА ИЗ ГЛУХОЙ СИБИРИ
Рок-музыка, как времена года. Стоит бывшим ребятам с
клубных подмостков отправиться в супертурне на Марокану или на
"МТВ", как с самого низа поднимаются все новые и новые с гита-
рами наперевес... И им есть что сказать. Именно поэтому сегод-
ня мы рассказываем о Янке Дягилевой - не вписанной в супербиз-
нес певице нового рок-поколения.
Панк умер в России. Так как собственно не оказалось
предмета искусства: вся жизнь, как панк. Поэтому ни "Секс пис-
толз", ни Свинья не снискали всенародной славы...
"От большого ума - лишь
сума да тюрьма
От лихой головы -
лишь канава и рвы
От красивой души -
только струпья да вши..."
Нехитрая народная мудрость, этот хрупкий голос - это Янка.
Вне стадионов и теленастырных хит-парадов, эта сибирская
певица - поэт - композитор знакома каждому, кто следит за сго-
ранием Феникса советской рок-музыки. От Урала до Камчатки ее
боготворят, и на каждом фестивале все задают друг другу один
вопрос: "А Янка приехала?" Если да - все нормально. Потому,
что живые концерты - это единственный шанс послушать... Ну,
кроме плохоньких записей.
Хорошее слово "индепендент". "Независимые". Ими были все
настоящие русские рокеры доперестроечной эры. Это ныне они пы-
таются собрать до последнего колоска стадионную жатву. Клубные
команды на стадионе. Смешно, как "Аукцион" на Уэмбли. Янка Дя-
гилева стадиона не соберет. Это факт. Но -
"Собирайся, народ,
на бессмысленный сход
На всемирный совет,
как обставит наш бред
Принять волю свою
в идиотском краю..."
Русской культуре везло - ее умудрились сохранить Юлий
Ким, Анатолий Ким и Виктор Цой. Теперь вот пришла сибирская
девчонка Янка, и стало ясно, что второй этап развития русской
рок-музыки без огромной страны "Сайберии" не обойдется.
Ближайший аналог на Западе Янке - Патти Смит - она также
неконформна и также ее творчество связано с глубинными корнями
народной традиции. Янка заполнила собой разрыв между роком и
русской культурой, когда эту брешь оставили после себя Виктор
Цой и Дима Ревякин.
После двадцати лет экспериментов России с рок-н-роллом
наконец-то начала проклевываться естественная, не вымученная,
связь это музыки с древней народной культурой. Порядком при-
шибленной.
О чем поет Янка? В отличие от групп "социального рока",
которые потерпели поражение в зрительских симпатиях, в песнях
Янки нет социального протеста. Ну так же, как нет его в нику-
дышных грязных дорогах, в зоне Припяти, в наших несчастных ма-
терях, которые всю жизнь мечтали, что хоть мы-то будем жить
лучше.
И не надо жать на педаль, когда можно сказать просто:
"Здесь не кончается война
Не продолжается весна
Не начинается лето
Нам остались только
сбитые коленки..."
В отличие от Патти Смит, которую у нас знают просвещенные
круги меломанов, у Янки нет своего Ленни Кейя - классного му-
зыканта. Поначалу с ней играли ребята из "Инструкции по выжи-
ванию", где сама Янка числится менеджером. (Талант многогра-
нен?) Клубная любительская команда.
Нет у нее и продюссера. Требовательного. Западного толка.
Эту роль пытается взять на себя русский панк в обличье хиппи
Егор Летов ("Гражданская оборона"). Но его ненависть настолько
губительная для музыки, что сквозь нее слушатель продирается с
трудом.
И он убивает искусство Янки. (Извини, Егор!). Пример -
все записанные вместе песни, за исключением, пожалуй, "Деклас-
сированным элементам".
Душу греет именно ранняя Янка. На этом пути - было буду-
щее русской современной музыки. Можно назвать ее "рок".
Легкая отстраненность в исполнении и потрясающая мелодич-
ность. Даже неподготовленного слушателя, когда он слышит этот
мальчишеский ломкий голос, "цепляет" сразу:
"А мы пойдем с тобою
погуляем по трамвайным
рельсам -
Посидим на трубах
у начала кольцевой дороги
Нашим теплым ветром
будет черный дым с трубы
завода
Если нам удастся,
мы до ночи не вернемся
в клетку..."
И вдруг будничная констатация: "Нас убьют за то, что мы
гуляли по трамвайным рельсам". Рок-Оруэлл такой. "1984"-1990.
Но никаких жалоб. И в этом ее сила.
Только мне всегда было интересно - в какой сибирской де-
ревушке она слышала столько народных песен?
И.МАЛЬЦЕВ
-------------------------------------------------------------------------------
КОНТР КУЛЬТ'УРА 1 за 1990г.
По мотивам альбома "Деклассированным элементам"
Катя Пригорина
ПЯТЬ ВОСТОРГОВ О ЯНКЕ
На кого похожа плотная, желтоглазая тигроватая Янка? Ни
на кого, или на Жанну д'Арк, девушку из народа, одержимую та-
инственными голосами. "Выразить словами невозможно" состояние,
в которое повергают меня янкины голоса-баллады - "вены дро-
жат", но это, увы, не мои слова, а ее собственные.
Чем покорила меня Янка с первого взгляда? Спокойствием и
естественностью, с которой она держалась в раздерганно-возбуж-
денной толчее столичного квартирника. Решительная и смущенная
одновременно, Янка, нависнув над гитарой, впадала постепенно в
некий "медитативный транс" (определение опять же не мое, а
краденое). Впрочем, я бы отнесла его не только к самому выс-
туплению, но и к той атмосфере, в которую погрузился яростно
сопротивлявшийся тому респектабельный флэт с "Мадонной" в сер-
ванте и сладчайшим Маковским на стене. Аккурат под Маковским и
пылала Янка, захлестывая публику давно не виданной искрен-
ностью исполнения и потоками живительной и драматичной женс-
твенности... Неожиданным получилось завершение. Кажется, впер-
вые за весь вечер, выглянув из-под песочной челки, Янка
вскинула руку и уже подсевшим голосом умоляюще произнесла:
"Еще одну песню, одну - последнюю..." Забалдевший народ был
тронут и окончательно покорен.
Чем удивила меня Янка? Звучанием изначально акустической
балладно-кантровой лирики в электричестве - когда мне потом
притащили альбом. На фоне рокочущего Егорова баса, атональной
гитары второго плана Янкино пение, нисколько не утратив про-
никновенности, обрело разнообразие, объемность и еще большую
притягательную энергию. Действительно прекрасную обволакиваю-
щую ауру не сдержала даже общая кастрюльность записи.
Чем восхитила меня Янка? Текстами, текстами и еще раз
текстами. Завораживающим сочетанием недамского размаха и эпич-
ности с щемящим лиризмом. Слова "Особого резона", "От большого
ума", "Берегись" я бы напечатала карабкающейся вверх лесенкой
- каждая следующая фраза неожиданней и круче предыдущей. С за-
миранием у сердца ждешь, что вот сейчас дыхание у Янки кончит-
ся, и она споткнется на какой-нибудь банальной "рыбе". Но тут
вклинивается издевательски-абсурдное "знамя на штык, козел в
огород" - и вся эта чудная пирамида вместо того, чтобы разва-
литься на куски, уплывает неведомо куда, и уже "параллельно
пути черный спутник летит" - все завертелось по новой.
После Башлачева мне не доводилось слышать ничего столь
своевольно и в то же время стройно сложенного, возникающего
как бы единым духом, сразу и целиком. Так воспринимаются не
только отдельные лучшие вещи. Все песни текут как один монолог
-исповедь, звучащий на разные лады, с разной долей откровен-
ности и внятности - не только для слушателя, но и для самого
автора. Наверное.
Лексика, обороты, спонтанный разнобой Янкиных стихов ас-
социируются прежде всего с двумя вещами. Как исток - фольклор
во всех смыслах этого слова - от традиционного до совкового.
Как источник - тот же фольклор, но опосредованный поэзией Баш-
лачева. К счастью, неизмеримо преобладает первое, причем даже
не как литературный образец, а как способ чувствовать и соот-
носить внутреннее и внешнее. Некоторые вещи поэтому трудно
назвать стихами. "Под руки в степь, в уши о вере, в ноги потом
стаи летят. К сердцу платок, камень на шею, в горло - глоток,
- и в самом конце изнемогающий всхлип - может простят". Это
вряд ли сочинено, но сложилось само и захватывает не словами с
отдельным смыслом, а магической значимостью целого, как причи-
тание, плач или заклинание.
Янкины взаимоотношения с совковым фольклором выходят за
рамки обычного для рок-поэзии соцартистского иронизирования
над лживыми мифами. Вербальные клише - от патетически-патрио-
тического "Вперед за Родину в бой" до безобидного школьного
"железного Феликса" и уж совсем общеупотребительного "особого
отдела" (и вообще особого чего бы то ни было) складываются в
блоки так, что сквозь их привычную стертость и обеззвученность
проступает жуткая изначально бесчеловечная суть. На этом мрач-
ном эффекте целиком построен текст "Особого резона" - одной из
самых сильных и законченных вещей альбома.
Не знаю, какие импульсы преобладают в янкином творчестве,
но иногда кажется, что она лишь добросовестно записывает зри-
тельные впечатления. За фантастическими строчками с зашифро-
ванным смыслом возникает очень определенный ряд зрительных об-
разов, словно увиденных сверху, с полета, с движения.
Невозможно отделаться от ощущения, что ты не столько слышишь и
понимаешь, сколько видишь и оказываешься вовлеченным в вообра-
жаемое пространство. Будь я художником, не удержалась бы и
проиллюстрировала, например, "Декорации" ("Фальшивый крест на
мосту сгорел"), хотя бы в такой работе оказалось бы мало са-
мостоятельной ценности - ввиду заданности центрической компо-
зиции и густого контрастного колорита.
Впрочем, архаичный метод иллюстрирования для Янки не го-
дится: "На черный день" - не картина, а динамичная смена
кадров видеоклипа. А лирически-гротесковый сюжет "По трамвай-
ным рельсам" так и просится в параллельное кино: готовый сце-
нарий с энергичной мрачновато-интригующей завязкой, захлебыва-
ющимся отчаянием погони в кульминации и обреченной застылостью
финала. С предельной краткостью обозначены не только зловещий
удушливый пейзаж, предрешенность конца героев и темп развития
действия, но даже резкий монтажный перепад: "Ты увидишь небо,
я увижу землю на твоих подошвах". Сценаристу удалось стать ре-
жиссером и оператором своего фильма.
...Янку принято сравнивать с Джанис Джоплин. По-моему, в
этом мало смысла - правда, в сопоставлении с отчественными рок
-дамами его еще меньше. Монументальность Янкиного стиля зас-
тавляет увидеть и в Насте и в Инне в лучшем случае кружевниц.
Обращаясь все же к Янке с Джанис, думается, что при со-
поставимой силе темпераментов они являют собой два принципи-
ально разных способа общения с людьми. Джанис - это западная
раскованность, эмоциональность, открытость чувств - вплоть до
самозабвенно-смертельной экзальтации. У Янки, впитавшей сла-
вянские традиции, напряжение и боль прорываются сквозь сдер-
жанность, почти строгость исполнения, покой - лишь тогда, ког-
да сдержать их уже действительно невозможно.
Чем потрясла меня Янка? Истинной трагичностью творчества,
необыкновенной вообще для рока конца 80-х. Вред совкового бы-
тия, мрачность урбанистических закоулков и затерянность в них
человека в янкиной интерпретации выглядят не иронической чер-
нухой, не мрачным фарсом, а именно тем, что в классические
времена называлось высокой трагедией. Даже совершенно матерные
куплеты: "Я повторяю десять раз и снова" - звучат трогательно,
горестно и чисто.
Трогательно, горестно и чисто...
ЯНКА: Почему я не даю интервью
...Я вообще не понимаю, как можно брать-давать какие-то
интервью. Я же могу наврать - скажу одно, а через десять минут
- совсем другое. А потом все будут все это читать. Ведь чело-
век настоящий только когда он совсем один - когда он хоть с
кем-то, он уже играет. Вот когда я болтаю со всеми, курю -
разве это я? Я настоящая только когда одна совсем или когда со
сцены песни пою - даже это только как если, знаешь, когда са-
молетик летит, пунктирная линия получается - от того, ЧТО ЕСТЬ
НА САМОМ ДЕЛЕ.
ЯНКА * ДИСКОГРАФИЯ
"Не положено" (Акустический) ГрОб Рекордз, 1987
"Деклассированным Элементам" ГрОб Рекордз, 1988
"Домой" (1) ГрОб Рекордз, 1989
"Ангедония" ГрОб Рекордз, 1989
(1) Записанный в янв. 1989 г. в студии С.Фирсова однои-
менный акустический альбом Янка за таковой не считает.
------------------------------------------------------------------------------
КОНТР КУЛЬТ УР'а N 3 1991
И ВДАЛЬ НЕСЕТСЯ ПЕСЕНКА
Здесь мне представляется человек, который, наконец, приходит,
и все к нему бросаются, спрашивают: "Ну, что?! Ну, как?!" А он от-
вечает: "Да что тут, собственно, можно сказать? И вообще я, пожа-
луй, спать пошел".
А.В.
Наивные созвездия за медицинской ширмою накроют покрывалом мой
безвременный уход.
Янка
Пухлый любитель арт-рока и наш постоянный подписчик, некто Юра
Артамонов, где-то в апреле, когда работа над этим номером шла к за-
вершению, позвонил мне и спросил:
- Ну как, приготовили для журнала очередного покойничка?
Юра, наверное, помнит, как я расстроился: получалось, что нас
обвиняют в паразитировании на смерти. Действительно, первый номер
фактически открывался Селивановым, второй - Цоем. С одной стороны,
вроде как нельзя же было ничего про них не написать (тем более что
было, что). С другой - выходило, что все некрологи и рассуждения о
судьбе ушедших подозрительно красиво и органично вписывались в
ткань журнала, чуть ли не цементировали его концепцию. Вот язви-
тельный читатель и имитировал неподдельное волнение: дескать, как
там поживает ваш хлеб, ребята?
Семнадцатого мая стало официально известно, что Янки больше
нет. Девятнадцатого мы ее хоронили. Восемнадцатого была годовщина
смерти Яна Кертиса, но про это никто уже не вспомнил. Может, и я
вспомнил зря.
Рок-журналист и уход, условно скажем, "рок-личности" - тем бо-
лее, уход по своей воле - тандем изначально нравственно ложный и
изначально архетипичный. "Уж сколько раз твердили миру". Например,
никакой не самиздат, а вполне официальная типографская газета "Ав-
тотранспортник" весьма так жестко вещала минувшей осенью:
"В КАКОМ-ТО СМЫСЛЕ РОК - ЭТО РЕЛИГИЯ СМЕРТИ, ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ
ПРИНЦИПА "ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС", ПОЭТОМУ САМЫЕ ЛУЧШИЕ И ИСТИННЫЕ РОКЕРЫ
УЖЕ МЕРТВЫ".
У Анджея Вайды есть фильм "Все на продажу", посвященный тому,
как некий кинорежиссер (автобиографический персонаж) решил снять
фильм о смерти актера Збигнева Цибульского. Цибульский перед этим
сыграл у того же Вайды в лучшем его, наверное, фильме "Пепел и ал-
маз" роль бойца Армии Крайовой, присягавшей после захвата Польши
Германией на верность эмигрантскому польскому правительству в Лон-
доне. Армии, обреченной на гибель в условиях входа в Польшу советс-
ких войск, которые пришли сажать правительство СВОЕ. Цибульский
потрясающе играл обреченность и неизвестно, поэтому ли - оказался
реально обречен (погиб в железнодорожной катастрофе). В "Пепле и
алмазе" Вайда снял с Цибульского все пенки ауры человека-не жильца
на этом свете. "Все на продажу" - фильм про то, как режиссер снима-
ет фильм о состоявшемся "предназначенном расставаньи" - "встречу
впереди", однако, не очень-то пообещавшем: Вайда пока жив и, как
говорится, дай Бог ему здоровья. В фильме снимались друзья и кино-
соратники Цибульского, играющие то, как они снимаются в этом филь-
ме. Главная его мысль - что Настоящее Киноискусство рождается лишь
тогда, когда в людях не for a camera, а от испытания дикой ситуаци-
ей вспыхивают потрясающие душевные порывы, при виде которых нор-
мальный человек или заплачет, или закроет глаза - а циник-оператор
с охотничьим азартом все это снимает, приговаривая: "Какие кадры!"
А у Янки есть песенка "Продано" - и все вы ее, конечно, помни-
те.
Когда Янки не стало, многие принялись обвинять Егора Летова в
том, что все произошло "не без его влияния". "Ты же понимаешь, что
он-то никогда с собой не покончит". Причем это восхитительное обви-
нение исходило всегда из уст фанатичных противников "эстетики суи-
цида".
Трагичный и пронзительный дуэт Егора с Янкой чем-то сроди то-
му, что проиграли Вайда и Цибульский - с той разницей, что у нас
эта ситуация оказалась как бы запечатана в андерграунде и оттого
более "человечна" (хотя Егор ненавидит это слово). Между тем, Вайда
- безо всяких там "несмотря" или "благодаря" остался и человеком, и
огромным глубоким художником. Впрочем, и он в последнее время вошел
в колею какую-то странную.
Янка действительно была сама жизнь - предельно сжатая, горящая
с огромной силой и огромной скоростью. Егор жизнью никогда не яв-
лялся - он ее в о с п р и н и м а л. Судьба восприятия - пусть и
трагического восприятия - другая судьба, и механическое увязывание
ее с судьбой жизни стало бы хором иудеев подле претории. "Янка -
это то, о чем поет Егор Летов, а что такое Егор Летов, не знает
никто".
Человек вообще, наверное, не может умереть, исходя из фило-
софской концепции. Смерть человека так или иначе связана с его
судьбой, с логикой его существования. Иногда, когда иссякает ес-
тественная энергия жизни, человеку помогают продержаться родовые
либо шкурные инстинкты. Если таковых начисто нет, с концом энергии
кончается жизнь.
"Идеальный рокер" в мифологическом варианте (а жизнь в абсо-
лютном выражении может дотянуть до мифа) полностью лишен и шкурного
(по высшему счету) начала, и родового. Он ищет абсолютной свободы,
а она не допускает шкурности и разрывает путы рода. Father, I want
to kill you. Лучезарный рокер в полной гармонии с миром масляно
лжив - как Борис Гребенщиков, этот фонтан фальшивого света.
...Те, кто видел первые Янкины квартирники в Москве, помнят,
сколько от нее исходило тогда жизненной силы, энергии, мощи чувства
- несмотря на совершенно безысходные тексты. Но в сумме с размахом
творческой безбрежности безысходность выглядела высокой трагедией.
Духовно анемичная, изверившаяся Москва ходила на Янку как куда-то в
эпоху Возрождения - дивясь в ней той силе чувств, какую не видела в
себе.
Янка дальше и дальше пела почти все те же песни - только бе-
зысходности в них становилось все больше, а энергии - все меньше.
Мы ее ели.
В обмен от нас она получала не энергию же, не ответный свет, а
до боли конструктивные предложения: "Давай, мы тебе альбом запишем".
Конструктивизм и Возрождение. Конструктивизм и барокко. Конс-
труктивизм и домик в деревне с аистом.
Сейчас мы, которые еще недавно были слабее ее стократ, гово-
рим: "самые незащищенные - обречены".
Мы ее доели.
...Похороны ее 19 мая - на кладбище под Новосибирском - были
какие-то странные, полуидиллические. Кладбище оказалось в густом
березовом лесу - могилы прямо посреди берез. Небо было совершенно
голубое, без единого облака. Под голубым небом, в зелени несли ма-
ленький красный гроб. Стояло много новосибирских хипейных девочек с
жалобными глазами. Одна была в огромных клипсах с фото-янками в
черной окантовке. Другая сказала: "Она была слишком чистой, чтобы
жить в этом мире" (Егор?). Кто-то тихо, просветленно плакал. Пили
водку. Пели птицы.
В какой-то момент я на секунду отключился и подумал: "Господи,
наконец-то мы выбрались в лес!"
Жизнь Янки получилась трогательно маленькая (и одновременно
огромная), законченная и цельная. Вместе со всеми ее песнями, не
имевшими никакого отношения к "искусству" (ср., скажем, с Ахмато-
вой) - это были только верные и чистые ноты той же жизни. У Башла-
чева в песнях были и собственно "искусство", и просто жизнь - он
оказался словно мостом от искусства литературы к чистой Янке. Путь
Башлачева был длиннее, сложнее и извилистее, но дорогу он ей проло-
жил (не к смерти, смерть здесь только следствие). Янке перемещаться
уже не пришлось: она сразу появилась как абсолютная точка на конце
его движения - точка, где искусства уже нет, где оно смешно и не
нужно. Где остается чистая жизнь, отлитая в слова, сконцентрировн-
ная до оцепенения. Грань, на которой долго не устоять: либо иди на-
зад, "на продажу", либо - вперед, но там уже не пространство-время,
а вечность.
У Шевчука, например (почему, почему опять Шевчук? причем тут
Шевчук?) такая вещь-жизнь, где ни тени искусства, была вообще всего
одна - "Счастливый билет" - в том виде, в каком он был записан на
"Периферии". С совершенно корявым, пестрящим нелепейшими наречиями
текстом. Тем не менее, тогда, стало понятно, что, скажем, Гребенщи-
ков - уже только метафизические ананасы в шампанском, а вот ЭТО -
настоящее. В дальнейшем Шевчук писал куда более поэтически совер-
шенные тексты, но все это и рядом не лежало. А "Счастливого билета"
xватило, чтобы обеспечить ему кредит доверия на всю оставшуюся
жизнь.
Янка, конечно, не писала корявых текстов, там было другое -
какие-то гитары, барабаны и прочая ересь. Но главное тут то же -
все это ее по-человечески не загораживало, как загородили бы Гаина,
Ефимов или даже Андрей Сучилин. И самое главное, что себя не заго-
раживала она сама. В византийской иконописи существовал канон, ко-
торый удерживал мастера от замутнения чистого духа своим земным,
амбициозным произволом. Янка удержалась сама, она сама себе была -
канон. В роке (о, мерзкое слово!) не остается Лиц, не поросших ли-
чиной земного произвола. То, что должно само из человека исходить -
как свечение его подлинной внутренней сущности, его смысла - затап-
тывается, засирается суетно-мелочно-хамским "Дай я сам!". Прыгнуть,
пукнуть, гаркнуть, сваять "концепт", скривить рыло, махнуть ногой -
лапа, она у тебя сама должна махать! А не махнула - так сделай ми-
лость, не маши.
Обычно, правда, Лика просто нет - и бесчисленными личинами ке-
пок, манг-манг, нэпов, номов и иже с ними - зарастает выщербленное,
обезличенное пространство: из человека выдран кусок тела, и рана
заполняется гноем и сукровицей. На месте Храма вырастает бассейн
"Москва".
Безверие пост-модерна отвечало обманутой вере. Обменялось оно
- на валюту - еще лучше, чем обманутая вера на рубли. Это все та же
земля, на которую поначалу так успешно воротился Гагарин. Необме-
нявшаяся Янка осталась верой необманутой. "Свет любви ни для кого
не служит путеводным лучем к потерянному раю; на него смотрят как
на фантастическое освещение краткого любовного "пролога на небе",
которое затем природа весьма своевременно гасит как совершенно не-
нужное для последующего земного представления".
Успокойся, Юра Артамонов. Сказали тебе ясно: журнала больше
нет. Попили кровушки - и будет.
Это, конечно, слишком слабое оправдание тому, что статью эту я
писал - предполагая, что она будет напечатана (хотя честно старался
забыть последнее). Но все равно статьи б ы л и (и будут, еще и еще)
- в "Комсомольской правде", "Экране и Сцене", "Независимой газете"
- черт знает где - и все они, помещая некролог, словно утверждали:
вот, ушла часть мира, который мы описываем.
Они, наверное, искренне верили в это. Хотя мир был просто кос-
мически другой.
А мне все хочется верить, что я пытался создать им какой-то
противовес - или модель противовеса - и в этом-то якобы и есть мое
оправдание.
...Они писали - о Янке - "депрессия - это болезнь, и она изле-
чима". Такой вывернутый "Заводной апельсин". Наверное, и песни были
не нужны - да? - ведь вылечишься, и петь больше незачем. Все-таки
не Елена Образцова. А Янка летела уже совсем в другом измерении, "в
небо с моста" - высоко-высоко, и жалкие крючочки незваных лекарей
могли сечь воздух лишь очень далеко от нее, внизу, у той же самой
земли, куда поначалу так успешно воротился Гагарин.
28-30 мая 1991 г. С.ГУРЬЕВ
Далее в журнале следует интервью и ГрОб-хроники Егора Летова.
Все это, как и практически все последующее содержание номера, было
написано и сверстано до янкиной смерти.
-------------------------------------------------------------------------------
-= ЯНКА =-
"ДОМОЙ"
1) Тихий омут
2) Они и я
3) Декорация
4) Особый резон
5) Полкоролевства
6) Берегись
7) Медведи ходят на охоту
8) Печаль моя
9) Стервенею
10) Рижская
11) От большого ума
12) По трамвайным рельсам
13) Кто ты такой?
14) Прощание
15) Гори, гори ясно
16) Домой
17) Болит голова
18) Продано
19) Деклассированным элементам
****ТИХИЙ ОМУТ****
На чёрный день - усталый танец пьяных глаз, дырявых рук
Второй упал, четвёртый сел, восьмого вывели на круг.
На провода из-под колёс, да на три буквы из-под асфальта
В тихий омут буйной головой.
Холодный пот. Расходятся круги.
Железный конь. Защитный цвет. Резные гусеницы в ряд
Аттракцион для новичков - по кругу лошади летят,
А заводной калейдоскоп гремит кривыми зеркалами.
Колесо вращается быстрей,
Под звуки марша головы долой.
Поела моль цветную шаль. На картах тройка и семёрка
Бык, хвостом сгоняя мух, с тяжёлым сердцем лезет в горку
Лбов бильярдные шары от столкновенья раскатились пополам
По обе стороны,
Да по углам просторов и широт.
А за осколками витрин - обрывки праздничных нарядов,
Под полозьями саней - живая плоть чужих раскладов.
За прилавком попугай из шапки достаёт билеты на трамвай
До ближнего моста,
На вертолёт без окон и дверей,
В тихий омут буйной головой,
Колесо вращается быстрей.
****МЫ ПО КОЛЕНО/ОНИ И Я****
Мы по колено в ваших голосах,
А вы по плечи в наших волосах.
Они по локоть в тёмных животах,
А я по шею в гибельных местах.
Мы под струёй крутого кипятка,
А вы под звук ударов молотка.
Они в тени газетного листка,
А я в момент железного щелчка.
Мы под прицелом тысяч ваших фраз,
А вы за стенкой, рухнувшей на нас.
Они на куче рук, сердец и глаз,
А я по горло в них, и в вас, и в нас.
****ДЕКОРАЦИЯ****
Фальшивый крест на мосту сгорел,
Он был из бумаги, он был вчера.
Листва упала пустым мешком,
Над городом вьюга из разных мест.
Великий праздник босых идей,
Посеем хлеб - соберём тростник.
За сахар в чай заплати головой -
Получишь соль на чужой земле.
Протяжным воем - весёлый лай
На заднем фоне горит трава.
Расчётной книжкой моё лицо.
Сигнал тревоги - ложимся спать.
Упрямый сторож глядит вперёд,
Рассеяв думы о злой жене.
Гремит ключами дремучий лес,
Втирает стёкла весёлый чёрт.
Смотри с балкона - увидишь мост,
Закрой глаза и увидишь крест.
Сорви парик и почуешь дым,
Запомни: снова горит картон.
****ОСОБЫЙ РЕЗОН****
По перекошенным ртам, продравшим веки кротам,
Видна ошибка ростка.
По близоруким глазам, не веря глупым слезам,
Ползёт конвейер песка.
Пока не вспомнит рука, дрожит кастет у виска,
Зовёт косая доска.
Я у дверного глазка, под каблуком потолка.
У входа было яйцо или крутое словцо.
Я обращаю лицо.
Кошмаром дёрнулся сон. Новорождённый масон
Поёт со мной в унисон.
Крылатый ветер вдали верхушки скал опалил,
А здесь ласкает газон.
На то особый резон.
На то особый отдел,
На то особый режим,
На то особый резон.
Проникший в щели конвой заклеит окна травой,
Нас поведут на убой.
Перекрестится герой, шагнёт раздвинутый строй,
Вперёд, за Родину в бой!
И сгинут злые враги, кто не надел сапоги,
Кто не простился с собой,
Кто не покончил с собой,
Всех поведут на убой.
На то особый отдел,
На то особый режим,
На то особый резон.
****ПОЛКОРОЛЕВСТВА****
Я оставляю ещё полкоролевства -
Восемь метров земель тридевятых.
На острове вымерших просторечий -
Купола из прошлогодней соломы.
Я оставляю ещё полкоролевства,
Камни с короны, два высохших глаза,
Скользкий хвостик корабельной крысы,
Пятую лапку бродячей дворняжки.
Я оставляю ещё полкоролевства,
Весна за легкомыслие меня накажет.
Я вернусь, чтоб постучать в ворота,
Протянуть руку за снегом зимой.
Я оставляю ещё полкоролевства.
Без боя, без воя, без грома, без стрёма.
Ключи от лаборатории на вахте.
Я убираюсь. Рассвет
В затылок мне дышит рассвет,
Пожимает плечами,
Мне в пояс рассвет машет рукой.
Я оставляю ещё полкоролевства...
****МНЕ ПРИДЁТСЯ ОТПОЛЗАТЬ/БЕРЕГИСЬ****
Мне придётся отползать...
От объявленья войны - на все четыре струны,
От узколобой весны - во все четыре стены,
От подгоревшей еды - за все четыре беды,
От поколения зла в четыре чёрных числа.
Накинуть старый мундир, протёртый кем-то до дыр...
Мне придётся обойтись...
Без синих сумрачных птиц, без разношёрстных ресниц.
Да переправить с утра что не сложилось вчера,
Оставить грязный вагон и продолжать перегон
По неостывшей золе на самодельной метле.
Раскинуть руки во сне, чтоб не запнуться во тьме...
Мне придётся променять...
Осточертевший обряд на смертоносный снаряд,
Скрипучий стул за столом на детский крик за углом,
Венок из спутанных роз на депрессивный психоз,
Психоделический рай на три засова в сарай.
Мне все кричат: "берегись..."
****МЕДВЕДЬ ВЫХОДИТ НА ОХОТУ****
Горящим факелом в берлогу -
Ногу обожгло.
Два глаза мелкого калибра целятся насквозь.
Четыре лапы на спасенье, когти и клыки.
Беги, сынок,
Скажи, что завтра будет новый день.
Медведь выходит на охоту - душить собак.
За дальним лесом выйдет солнце - на новый лад
Сверкнут арканы. Сети, плети, суки на цепях.
По деревянному помосту тяжело бежать,
Промокла шкура под нагайкой -
Рёв и разворот.
Медведь выходит на охоту - душить собак.
****ПЕЧАЛЬ МОЯ****
Я повторяю десять раз и снова:
Никто не знает как же мне хуёво...
И телевизор с потолка свисает,
И как хуёво мне - никто не знает.
Всё это до того подзаебало,
Что хочется опять начать сначала.
Куплет печальный, он такой, что снова
Я повторяю "как же мне хуёво".
****СТЕРВЕНЕЮ****
Я неуклонно стервенею с каждым смехом
С каждой ночью, с каждым выпитым стаканом
Я заколачиваю дверь и отпускаю злых голодных псов
С цепей на волю
Некуда деваться:
Нам остались только сбитые коленки
Я неуклонно стервенею с каждым разом
Я обучаюсь быть железным продолжением ствола
Началом у плеча приклада
Сядь, если хочешь, посиди со мною рядышком на лавочке
Покурим, глядя в землю
Некуда деваться:
Нам остались только грязные дороги
Я неуклонно стервенею с каждым шагом
Я неуклонно стервенею с каждой шапкой милицейской
С каждой норковою шапкой
Здесь не кончается война, не начинается весна
Не продолжается детство
Некуда деваться:
Нам остались только сны и разговоры
Я неуклонно стервенею с каждым разом
Я неуклонно стервенею с каждым шагом
Я неуклонно стервенею с каждым часом...
****РИЖСКАЯ****
А ты кидай свои слова в мою прорубь
Ты кидай свои ножи в мои двери
Свой горох кидай горстями в мои стены
Свои зёрна - в заражённую почву
На переломанных кустах - клочья флагов
На перебитых фонарях - обрывки петель
На обесцвеченных глазах - мутные стёкла
На обмороженной земле - белые камни
Кидай свой бисер перед вздёрнутым рылом
Кидай пустые кошельки на дорогу
Кидай монеты в полосатые кепки
Свои песни - в распростёртую пропасть
В моём углу - засохший хлеб и тараканы
В моей дыре цветные краски и голос
В моей крови песок мешается с грязью
А на матрасе позапрошлые руки
А за дверями роют ямы для деревьев
Стреляют детки из рогаток по кошкам
А кошки плачут и кричат во всё горло
Кошки падают в пустые колодцы
А ты кидай свои слова в мою прорубь
Ты кидай свои ножи в мои двери
Свой горох кидай горстями в мои стены
****ОТ БОЛЬШОГО УМА****
От большого ума лишь сума да тюрьма
От лихой головы лишь канавы и рвы
От красивой души только струпья и вши
От вселенской любви только морды в крови
В простыне на ветру по росе поутру
От бесплодных идей до бесплотных гостей
От накрытых столов до пробитых голов
От закрытых дверей до зарытых зверей
Параллельно пути чёрный спутник летит
Он утешит, спасёт, он нам покой принесёт
Под шершавым крылом ночь за круглым столом
Красно-белый плакат - "Эх, заводи самокат!"
Собирайся, народ, на бессмысленный сход
На всемирный совет как обставить нам наш бред
бред
бред
Вклинить волю свою в идиотском краю
Посидеть - помолчать да по столу постучать
Ведь от большого ума лишь сума да тюрьма
От лихой головы лишь канавы и рвы
****ПО ТРАМВАЙНЫМ РЕЛЬСАМ****
А мы пойдём с тобою погуляем по трамвайным рельсам
Посидим на трубах к начала кольцевой дороги
Нашим тёплым ветром будет чёрный дым с трубы завода
Путеводною звездою жёлтая тарелка светофора
Если нам удастся мы до ночи не вернёмся в клетку
Мы должны уметь за две секунды зарываться в землю
Чтоб остаться там лежать когда по нам поедут серые машины
Увозя с собою тех, кто не умел и не хотел в грязи валяться
Если мы успеем мы продолжим путь ползком по шпалам
Ты увидишь небо, я увижу землю на твоих подошвах
Надо будет сжечь в печи одежду если мы вернёмся
Если нас не встретят на пороге синие фуражки
Если встретят, ты молчи что мы гуляли по трамвайным рельсам
Это первый признак преступленья или шизофрении
А с портрета будет улыбаться нам "Железный Феликс"
Это будет очень долго, это будет очень справедливым
Наказанием за то, что мы гуляли по трамвайным рельсам
Справедливым наказанием за прогулки по трамвайным рельсам
Нас убьют зато, что мы гуляли по трамвайным рельсами
Нас убьют за то, что мы с тобой гуляли по трамвайным рельсам
****КТО ТЫ ТАКОЙ?****
Неволя рукам под плоской доской по швам по бокам
Земля под щекой, песок на зубах
Привязанный страх
Им брошена тень на ветхий плетень
На серый сарай, на сгнивший порог
Там преданный рай, там проданный рок
Седьмая вода, седьмая беда
Опять не одна
До самого дна
До самого дна по стенам крюки, на них червяки
У них имена у края доски застывшей реки
С наклоном руки и с красной строки
У берега лёд - сажай вертолёт
Нам некуда сесть. Попробуем здесь
На куче имён под шорох знамён
На тонкую сеть прозрачных времён
Неволя рукам по швам по бокам под плоской доской
Кто ты такой?..
****ПРОЩАНИЕ****
Под руки в степь. В уши о вере
В ноги поклон. Стаи летят
К сердцу платок. Камень на шее
В горло глоток. Может, простят
Ленту на грудь столько искали
Сжатые рты. Время вперёд
Крест под окном. Локти устали
Знамя на штык. Козёл в огород
Серый покой. Сон под колёса.
Вены дрожат. Всё налегке
Светлый босой кукиш у носа
Рядом бежать на поводке
Вечный огонь. Лампы дневные
Тёмный пролёт. Шире глаза
Крепкий настой. Плачьте, родные
В угол свеча. Стол. Образа
Под руки в степь. Стаи летят
Может, простят...
****ГОРИ, ГОРИ ЯСНО****
Не догонишь - не поймаешь. Не догнал - не воровали
Без труда не выбьешь зубы, не продашь, не наебёшь
Эту песню не задушишь, не убьёшь
Эту песню не задушишь, не убьёшь
Дом горит - козёл не видит
Дом горит - козёл не знает
Что козлом на свет родился
За козла и отвечает
Гори, гори ясно, что бы не погасло
На дороге я валялась - грязь слезами разбавляла
Разорвали нову юбку, да заткнули ею рот
Славься великий рабочий народ
Непобедимый могучий народ
Дом горит - козёл не видит
Он напился и подрался
Он не помнит, кто кого козлом впервые обозвал
Гори, гори ясно, что бы не погасло
Лейся песня на просторы, залетай в печные трубы
Рожки - ножки чёрным дымом по красавице - земле
Солнышко смеётся громким красным смехом
Гори, гори ясно, что бы не погасло
****ДОМОЙ****
Нелепая гармония пустого шара
Заполнит промежутки мёртвой водой
Через заснеженные комнаты и дым
Протянет палец и покажет на на двери, отсюда
Домой!
От этих каменных систем в распухших головах
Теоретических пророков напечатанных богов
От всей сверкающей звенящей и пылающей хуйни
Домой!
По этажам, по коридорам лишь бумажный ветер
Забивает по карманам смятые рубли
Сметает в кучи пыль и тряпки, смех и слёзы, горе - радость
Плюс на минус даёт освобождение
Домой!
От голода и ветра, от холодного ума
От электрического смеха, безусловного рефлекса
От всех рождений смертей перерождений
Смертей перерождений
Домой!
За какие такие грехи задаваться вопросом зачем
И зачем, и зачем, и зачем, и зачем, и зачем
Домой!
****БОЛИТ ГОЛОВА****
Крестом и нулём запечатанный северный день
Похожий на замкнутый в стенах семейный скандал
Рассыпалось слово на иглы и тонкую жесть
А злая метель обязала плясать на костре
Столетней бессонницы в горле гудят провода
Болит голова. Это просто болит голова
А вот и цена, и весна, и кровать, и стена
А вот чудеса, небеса, голоса и слеза
Чужая дорога неверною левой рукой
Крестом зачеркнула, нулём обвела по краям
А я почему-то стою и смотрю до сих пор
Как многоэтажный полёт зарывается в снег
Истлевшая осень золой на осколках зубов
Конечную степень усталости меряет ночь
Болит голова. Это просто болит голова
Стоять и смотреть - это просто простить и молчать
Крестом и нулём разрешились пустые места
В безвременном доме за разумом грохнула дверь
Рассыпалось слово на иглы и тонкую жесть
А злая метель обязала плясать на костре
****ПРОДАНО****
Коммерчески успешно принародно подыхать
О камни разбивать фотогеничное лицо
Просить по человечески,заглядывать в глаза
Добрым прохожим
О, продана смерть моя
Украсить интерьеры и повиснуть на стене
Нарушить геометрию квадратных потолков
В сверкающих обоях вбиться голым кирпичом
Тенью бездомной
О, продана тень моя
Иду я по верёвочке, вздыхаю на ходу
Доска моя кончается - сейчас я упаду
Под ноги, под колёса, под тяжёлый молоток
Всё с молотка
О, продана смерть моя
Подмигивает весело трёхцветный светофор
И вдаль несётся песенка ветрам наперекор
И радоваться солнышку и дождичку в четверг
Жить - поживать
О, продана смерть моя
****ДЕКЛАССИРОВАННЫМ ЭЛЕМЕНТАМ****
Деклассированных элементов в первый ряд
Им по первому по классу надо выдать всё
Первым классом школы жизни будет им тюрьма
А к восьмому их посмертно примут в комсомол
В десяти шагах отсюда светофор мигал
Жёлтым светом две минуты на конец дождям
А в подземном переходе влево поворот
А в подземном коридоре гаснут фонари
Коридором меж заборов через трупы веков
Через годы и бурьяны, через труд отцов
Через выстрелы и взрывы, через пустоту
В две минуты изловчиться - проскочить версту
По колючему пунктиру, по глазам вождей
Там, снаружи, мёртвой стужей по слезам дождей
По приказу бить заразу из подземных дыр
По великому наказу строить старый мир
Деклассированных элементов в первый ряд
Им по первому по классу надо выдать всё
Первым классом школы жизни будет им тюрьма
А к восьмому их посмертно примут в комсомол
83192