В. Г. Белинский о сочинениях Пушкина

Это начало или почти половина полного издания сочинений Пушкина; почти половина, говорим мы, потому что предполагавшиеся в программе шесть томов оказались недостаточными для помещения всего написанного Пушкиным, и издатели прибавляют седьмой том, не возвышая цены на издание1. В одном журнале было замечено, что это не великолепное, но очень опрятное издание; мы прибавим от себя, что еще и очень верное, что составляет одно из главных достоинств всякого хорошего издания. Так как оно, сверх того, и самое полное, и самое дешевое, то мы и не сомневаемся, что его тысячи экземпляров скоро распадутся по рукам читателей. Всякий образованный русский должен иметь у себя всего Пушкина: иначе он и не образованный и не русский. "Московский наблюдатель" не замедлит представить своим читателям подробный разбор сочинений Пушкина, а в этом библиографическом объявлении, кроме уже сказанного им о новом издании, ограничится двумя легкими замечаниями: первое, что, несмотря на важные преимущества нового издания перед старым {Стихотворения Александра Пушкина. Санкт-Петербург. В типографии департамента народного просвещения. 4 части: I и II 1829 года, III -- 1832, а IV -- 1835.}, это старое все-таки не теряет своей цены, потому что в нем стихотворения расположены не по форме, часто случайной и условной, а хронологически, по времени их написания, чрез что дается средство следить за развитием поэта. Второе обстоятельство, которое мы почитаем за нужное заметить, состоит в том, что, к крайнему нашему удивлению, ни в новом издании, ни во всех прежних изданиях "Онегина", сделанных под надзором самого Пушкина, не помещен из него следующий отрывок, который был напечатан в "Московском вестнике" 1827 года (часть V, No 20), под заглавием "Женщины", и которого невольно и тщетно ищешь в прибавлениях к поэме:

В начале жизни много правил

Прелестный, хитрый, слабый пол;

Тогда в закон себе я ставил

Его единый произвол.

Душа лишь только разгоралась,

И сердцу женщина являлась

Каким-то чистым божеством.

Владея чувствами, умом,

Она сияла совершенством.

Пред ней я таял в тишине:

Ее любовь казалась мне

Недосягаемым блаженством.

Жить, умереть у милых ног --

Иного я желать не мог.

То вдруг ее я ненавидел,

И трепетал, и слезы лил,

С тоской и ужасом в ней видел

Созданье злобных, тайных сил;

Ее пронзительные взоры,

Улыбка, голос, разговоры,

Все было в ней отравлено,

Изменой злой напоено,

Все в ней алкало слез и стона,

Питалось кровию моей...

То вдруг я мрамор видел в ней

Перед мольбой Пигмалиона,

Еще холодный и немой,

Но вскоре жаркий и живой.

Словами вещего поэта

Сказать и мне позволено:

Темира, Дафна и Лилета --

Как сон, забыты мной давно.

Но есть одна меж их толпою...

Я долго был пленен одною...

Но был ли я любим и кем,

И где, и долго ли?.. зачем

Вам это знать? не в этом дело!

Что было, то прошло, то вздор;

А дело в том, что с этих пор

Во мне уж сердце охладело,

Закрылось для любви оно,

И все в нем пусто и темно.

Дознался я, что дамы сами,

Душевной тайне изменя,

Не могут надивиться нами,

Себя по совести ценя.

Восторги наши своенравны

Им очень кажутся забавны;

И, право, с нашей стороны

Мы непростительно смешны.

Закабалясь неосторожно,

Мы их любви в награду ждем,

Любовь в безумии зовем,

Как будто требовать возможно

От мотыльков иль от лилей

И чувств глубоких и страстей!