Глава 1. Образы авторов – носителей основных постулатов гуманизма

>Скачать     |     Вернуться к содержанию     |     Вернуться к списку рефератов

§1. Собственно автор

Если о значимости творческого вклада того или иного писателя в жизнь современников может дать представление число клубов и учебных заведений, библиотек и культурных центров, носящих его имя, то нельзя подвергать сомнению, что Рэй Брэдбери и А.П. Чехов намного обогнали собратьев по перу. Об их человеческом обаянии и редкой разносторонности интересов ходят легенды. О творчестве американского фантаста и русского реалиста написано куда больше статей и диссертаций, нежели рассказов и повестей в их собственном авторском активе. Они прояснили для нас многое в нас самих, создавая вещи, в равной мере доступные детям и взрослым, никогда не принося в жертву сюжетной занимательности глубины и серьезности анализа жизненных явлений, а самому анализу – филигранной отточенности своих новелл, повестей, романов. Давно замечено, что практически все произведения Рэя Брэдбери и А.П.Чехова глубоко психологичны и основаны на аксиомах философии гуманизма. Несомненно, главным носителем гуманистических идей является сам писатель, или «собственно автор», то есть «творец художественного произведения как реальное лицо с определенной судьбой, биографией, комплексом индивидуальных черт». Наиболее полно этот образ можно раскрыть лишь с помощью изучения образа автора–повествователя (это, как утверждают некоторые литературоведы, в том числе и В.Е. Хализев, самостоятельный, не тождественный собственно автору образ, «художник – творец, присутствующий в его творении как целом, имманентный произведению» ) и главных героев, их мироощущения, мировосприятия. Однако по мысли исследователя В.Н.Топорова, без «образа реального автора» (как бы глубоко он ни был укрыт) текст становится «насквозь механическим» либо низводится до «игры случайностей», которая по своей сути чужда искусству.

Деятельность писателя, который так или иначе «опредмечивает» в произведении свое сознание, естественно, стимулируется и направляется его биографическим опытом и жизненным поведением. Говоря словами Н.В.Станкевича, поэта и философа – романтика, вечной и непогибающей в искусстве является энергия авторской личности, «цельной, индивидуальной жизни». Знаменательны также определения творений искусства как «человеческих документов» (Т.Манн) и слова М.М.Бахтина о том, что воспринимающим художественное произведение важно «добраться, углубиться до творческого ядра личности» его создателя. Из этого можно вывести следующее. Хотя мы и сказали об отсутствии тождественности облика автора реального и наличествующего в произведении («В литературе нередки весьма серьезные расхождения и радикальные несоответствия между художнической субъективностью и жизненными поступками и бытовым поведением писателя», – отмечает В.Е.Хализев и приводит в качестве примера К.Н.Батюшкова, «болезненного и не уверенного в себе, … разительно не похожего на того эпикурейца и страстного любовника, каким нередко рисовал себя в стихах» ), тем не менее, образы автора реального и автора – повествователя неминуемо связаны друг с другом. В статье «о задачах познания Пушкина» известный русский философ С.Л.Франк писал: «При всем различии между эмпирической жизнью… и… творчеством, духовная личность остается все же единой, и… творения так же рождаются из глубины этой личности, как и… личная жизни и… воззрения». В основе художественного творчества лежит, правда не личный эмпирический опыт, но все же … опыт духовный».

Таким образом, собственно автор – это человек, «обуянный духом строительства», для которого то или иное мироощущение – всего лишь «орудие и средство, как молоток в руках каменщика». Для Рэя Брэдбери и А.П.Чехова таким «орудием» является гуманистическая концепция. Мы не ставим целью рассматривать полную биографию этих писателей, однако нам необходимо понять каких жизненных установок они придерживались, как те или иные события в их судьбе повлияли на их мировоззрение, какие постулаты гуманизма (носителями которых они являются) были отражены в рассматриваемых рассказах и связаны ли с этим этапы их творчества.

Философию Рэя Брэдбери и А.П.Чехова, в сущности простую, опуская частности, можно свести к трем основополагающим моментам:
1) Человек должен быть духовным.
2) Человек должен быть свободным.
3) Человек должен быть счастливым.

Три этих императива, безусловно, взаимосвязаны, но если в глазах Рэя Брэдбери залогом и второго, и третьего является первое, то для А.П.Чехова духовность, несомненно, важна, однако, чтобы стать свободным и счастливым человеку порой достаточно просто почувствовать себя таковым. Святость и духовность у А.П.Чехова зиждутся на радостях и разочарованиях обычной жизни, подлинной человеческой судьбы, в которой не должны существовать слова «надо» или «обязанность» (отсюда свобода, а, соответственно, и счастье).

Доказательством вышесказанного может служить детальный анализ рассматриваемых нами рассказов, который будет приведен в работе далее.

Основные аспекты гуманизма, существующие в рассказах, выводятся Рэем Брэдбери и А.П. Чеховым не тождественно друг другу. «Человеческие чувства, какими бы они ни были высокими сами по себе, поддерживаются Чеховым лишь в меру их способности наполняться конкретным содержанием, лишь в их живом взаимодействии с социальным бытием, – говорит литературовед Г.Бердников в своей статье «Социальная и общечеловеческое в творчестве А.П.Чехова ». – И любовь, и патриотизм, и честь, и прочие понятия сами по себе еще ни о чем не говорят. Они могут быть и злом, если при этом игнорируется справедливость». И в подтверждение приводятся слова самого писателя из его письма к А. Суворину: «… Главное надо быть справедливым, а остальное приложится».
Для Рэя Брэдбери понятия любви, чести, правды существуют во взаимодополнении, и справедливость – это еще одно составляющее данного единства, но, отнюдь, не превалирующее над другими.

Обратимся, однако, к основным этапам гуманистического мировоззрения писателей и рассмотрим, каким образом проявлялись в их творчестве и доказывались общечеловеческие принципы и понятия.

«Как темная краска нужна для усиления светлой, так точно темные стороны действительности и быта изображаемой писателем жизни нужны ему для выделения светлых надежд и чаяний », – заметил К.С.Станиславский. Данная аксиома, к которой склоняются многие исследователи творчества и А.П.Чехова и Рэя Брэдбери, по–разному проявилась как в их индивидуальном писательском методе, так и на разных этапах их творческого пути. Тем не менее, не подвергается сомнению тот факт, что оба цвета действительности (темный и светлый) являются для писателей главными: первый – потому что им отмечены рождение и формирование их таланта, второй – потому что им окрашено зрелое творчество Рэя Брэдбери и А.П.Чехова, когда первый уже рассмотрел все антигуманистические черты человека и общества, а второй так много думал о будущем своей страны.

Тем не менее, ошибочно было бы относить изображение мрачных сторон жизни исключительно к ранним произведениям американского фантаста и русского реалиста, а светлых – ко всему последующему их творчеству. «Чтобы понять своеобразие художника, – отмечает Э.А.Полоцкая, – надо учитывать не только какие стороны действительности он изображает, но – в еще большей степени – то, как он это делает, как относится к явлениям и людям, о которых пишет».

Мишенью молодого Чехова, юмориста и сатирика, подписывающегося шутливыми псевдонимами, – Антоша Чехонте, Брат моего брата, Человек без селезенки, и др. – было нравственное уродство, проникшее во все слои общества. При чтении самых, казалось бы, веселых рассказов раннего этапа творчества А.П.Чехова возникает явное ощущение теневых сторон жизни. «… Веселого в «юмористических» шаржах Чехонте весьма мало. Общий тон мрачный и безнадежный», – так утверждал в 1903 году видный историк литературы С.А.Венгеров. Тем не менее, неправильным было бы утверждать, что все произведения раннего А.П.Чехова окрашены в подобный тон. У данного писателя «нет чистый сатиры, она у него сверкает юмористическими блестками».

К примеру, господин Назарьев из рассказа «Перед свадьбой» не только страшен пошлостью и бездуховностью своего мировоззрения, но и смешон.

В ранних рассказах Рэя Брэдбери мы наблюдаем картину иного плана. Здесь невозможно обнаружить приемы сатиры или юмора. Исследователь творчества американского писателя Ирина Головачёва назвала его раннюю прозу «футурологической», или «предупреждающей». Общий мрачный тон повествования, полное превалирование темных красок при описании действий, характеров, явлений создают впечатление отсутствия гуманистических начал в писателе, под чьим пером рождались эти иллюстрации человеческих пороков. Но, несомненно, это не так. «Чтобы оправдать свой взгляд на будущее, – отмечает известный писатель нашего времени Айзек Азимов, – Брэдбери разбирает потенциальные угрозы, подстерегающие нас, и показывает, к каким серьезным последствиям они могут привести. Однако писатель не говорит: вот что неминуемо должно случиться. Он говорит другое: вот что может произойти, если мы не примем мер; давайте же, если мы хотим избежать беды, возьмемся за дело сегодня, потому что завтра уже может быть поздно».

Впрочем, можно сказать, что подобную цель преследовал А.П.Чехов, наиболее реально изображая действительность и показывая, насколько она отклоняется от человеческой нормы.

Атмосфера человеческих принципов, уклоняющихся от нормы, в художественном мире зрелого А.П.Чехова изменилась. К героям ранних его произведений напрямую применимы слова В.Г. Белинского: «… Чувство гуманности оскорбляется, когда люди не уважают в других человеческого достоинства, и еще более оскорбляется и страдает, когда человек сам в себе не уважает собственного достоинства». Поздний А.П.Чехов одним из главных мотивов своего творчества выделил мотив очищения от обывательской скверны и напряженные раздумья таких оступившихся людей над подлинными ценностями жизни.
Между двумя этими положениями наблюдается множество «промежуточных стадий», что является одним из главных отличий писательского мировоззрения А.П.Чехова от Рэя Брэдбери. Герои американского фантаста не соединяют в одном лице положительные и отрицательные стороны. Если персонаж Рэя Брэдбери не выступает явным выразителем авторской гуманистической мысли, то он не пытается изменить образ собственной бездуховной жизни и стремиться к подлинным ценностям – добру, красоте, справедливости…Напротив, такой герой является живой иллюстрацией царящих на земле невежества, косности и разобщенности.

Таким образом, если чеховский герой сочетает в своем характере темные и светлые стороны человеческой натуры, то герой Рэя Брэдбери концентрирует в своем лице или черты гуманистического или постулаты антигуманистического мировоззрения и является идеализированным примером либо добра, либо зла.

Заметим, что позднему Рэю Брэдбери присуще стремление изображать не развенчание людей, торжество зла, картины разобщенности, косности, невежества, но – величие Человека, проявления его разума и высокодуховных стремлений.

Необходимым и несущим живой интерес будет обращение нашего внимания к основным чертам собственно авторов, выведенных критиками и непосредственно самими писателями.
Обращаясь к образу А.П.Чехова, нельзя не вспомнить слова А.М. Горького, написанные им после смерти Антона Павловича: «Хорошо вспомнить о таком человеке, тотчас в жизнь твою возвращается бодрость, снова входит в нее ясный смысл». Подобное можно сказать о произведениях А.П.Чехова: хорошо прочитать их или заново перечитать – это очищает душу, заставляет задуматься над жизнью. Чеховские книги не обойдены умной исследовательской мыслью. Более того, российская чеховиана составляет целую область нашей научной культуры. Множественные усилия ученых в интерпретации чеховского наследия отличаются широкой разнообразностью, как проблемной, так и стилевой.

А.П.Чехов всегда оставался самостоятельным мыслителем и художником, даже, как замечают многие критики, в том числе А. Николаев, в период наибольшего сближения с Л.Н. Толстым, «ибо стоял далеко от ортодоксального толстовства». Особенно чужда была А.П.Чехову религиозно – морализаторская сторона учения Толстого. Как замечал по этому поводу литературовед Г. Бердников: «Толстовский тезис «Правда божия внутри нас» близок и в то же время чужд Чехову. Он так же думает, что нравственные устои человека заключены в глубине человеческой души, однако для него это не «правда божия», а правда естественно – человеческого нравственного чувства».

Первоначальное восприятие критикой чеховского мировоззрения не как основанного на гуманизме, но абсолютно пессимистичного, сам писатель оценивал как «резко неверное». Об этом, в частности, говорил и И.А. Бунин в своих воспоминаниях: « – Читали, Антон Павлович? – скажешь ему, увидев где–нибудь статью о нем. А он только покосится поверх пенсне:

— Покорно вас благодарю! Напишут о ком–нибудь тысячу строк, а внизу прибавят: «… а то вот еще есть писатель Чехов: нытик …». А какой я нытик? Какой я «хмурый человек», какая я «холодная кровь», как называют меня критики? Какой я «пессимист»? Ведь из моих вещей самый мой любимый рассказ – «Студент» … И слово–то какое противное: «пессимист»!».
Произведениями А.П.Чехова, писателя, которого когда–то считали аполитичным, как никогда, зачитываются именно в наше динамичное время. «В этом нет ничего удивительного, – замечает исследователь А. Николаев, – ибо этические и социальные проблемы, решаемые этим писателем, легко переводимы на язык политики. Но и сами по себе эти проблемы сохранили свое значение, и А.П.Чехов учит понимать зло буржуазного хищничества, мещанства, обывательского прозябания и духовного опустошения».
А.П.Чехов близок нам верой в социальную и нравственную гармонию человеческой жизни.
Мир Рэя Брэдбери многие исследователи оценивали как «мир романтика, влюбленного в пленительное безграничье Вселенной и твердо убежденного в том, что самое главное в ней – сам человек». Самого же американского фантаста одни критики причисляли к борцам против социальной несправедливости, другие считали его мэтром научной фантастики, третьи – пацифистом, весьма далеким от жизненных реалий. Литературовед Л.Бутяков назвал его «марсианином из Лос–Анджелеса», обосновав это весьма специфичными чертами как образа жизни, так и личными качествами Рэя Брэдбери: «Как иначе объяснить, что человек, живущий в насквозь «индустриализованной» Америке, с раннего детства дал зарок – не садиться за руль автомобиля и не летать на самолетах? Он никогда не заканчивал университета, но при этом обладает воистину энциклопедическими знаниями. Во всех частях света числится провидцем, однако ни одно из его предсказаний – при нашей жизни – не сбылось».

Сам же Рэй Брэдбери сказал о себе следующим образом: «Жюль Верн – мой отец. Г.Г. Уэллс – мой многомудрый дядюшка. Эдгар Аллан По – мой кузен, у него перепончатые крылья, как у летучей мыши, он жил у нас на чердаке. Флэш Гордон и Бак Роджерс – мои друзья и братья …После этого уже совершенно очевидно, что Мэри Уолстонкрафт Шелли, которая написала «Франкенштейна», – моя мать. С такой родословной я мог стать только фантастом, автором самых непостижимых, умопомрачительных сказок, а кем же еще? …Мой энтузиазм служит мне долгие годы. Я никогда не устаю от звезд и ракет. Я люблю забавляться всякой чертовщиной, когда берусь писать что–нибудь страшное или мрачноватое… Знаете ли вы, как громко я умею смеяться и как горько рыдать, стоит мне только подумать, в каком же таинственном, сумасшедшим, веселом и ужасном мире я живу …Вы, читатели, и я, писатель, очень похожи… Мы встречаемся на обычной земле, но в необычное Время, мы одариваем друг друга светом и тьмой, снами, красивыми и кошмарными, простыми радостями и такой непростой грустью».

Лауреат премии О‘Генри и Бенджамина Франклина, Энн Радклифф и «Гэндальф», премии Американской академии и премии Брэма Стокера «За достижения всей жизни», удостоенный в 1988 году высшего в американской фантастике титула «Гранд – мастер», Рэй Брэдбери по–прежнему остается одним из самых загадочных современных писателей.
Проведение параллелей между двумя такими разными, на первый взгляд, писателями не столь немотивированно, как это могло бы показаться. Во введении к исследованию мы уже обозначили основные аргументы подобного сопоставления. Сейчас же, дополняя вышесказанное, хотелось бы отметить еще одну немаловажную деталь. В творческом арсенале Рэя Брэдбери мы можем увидеть ряд абсолютно не фантастичных, более того, максимально приближенных к реальности рассказов: «Чудесный костюм цвета сливочного мороженного», «Научный подход», «Знали, чего хотят», «Лучший из возможных миров», «Стая воронов» и др. В них американский писатель также рассматривает проблемы человеческого бытия, но на менее глобальном, субъективно– частном уровне.
В свою очередь, чеховский мир иногда раздвигается беспредельно, до космических масштабов. В записной книжке писателя остался поразительный, но, к сожалению, так и нереализованный набросок: «Разговор на другой планете о Земле через тысячу лет: помнишь ли ты то белое дерево … (березу)».

Исходя из выводов, полученных на основе вышепроведенной работы, мы можем отметить следующее:

1. Рэй Брэдбери и А.П.Чехов являются писателями, чьи произведения глубоко психологичны и основаны на аксиомах философии гуманизма.
2. Главным носителем гуманистических идей в произведении является сам писатель, или, как назвали его литературоведы (М.М.Бахтин, А.Н.Веселовский, В.Е.Хализев), «собственно автор» – человек, «обуянный духом строительства», для которого то или иное мироощущение – всего лишь «орудие и средство, как молоток в руках каменщика». Для Рэя Брэдбери и А.П.Чехова такое «орудие» – это гуманистическая концепция.
3. Философию гуманизма Рэя Брэдбери и А.П.Чехова можно свести к трем основополагающим моментам:
1) Человек должен быть духовным.
2) Человек должен быть свободным.
3) Человек должен быть счастливым.
4. Если для собственно автора Рэя Брэдбери залогом свободы и счастья является духовность, то А.П.Чехов считает свободу и счастье человека качествами, проявляющимися в зависимости от его (человека) желания. Святость и духовность у русского писателя зиждутся на радостях и разочарованиях обычной жизни, подлинной человеческой судьбы, в которой отсутствуют слова «надо» или «обязанность» (отсюда – свобода, а, соответственно, и счастье).

5. На разных этапах своего творчества Рэй Брэдбери и А.П.Чехов отражали постулаты гуманизма способами, сугубо индивидуальными, не тождественными друг другу. Нравственное уродство, косность человеческого мировоззрения были окрашены А.П. Чеховым в сатирический, Рэем Брэдбери – в открыто трагический тона. Однако подобное наблюдается на ранних этапах творчества этих писателей. Трагизм практически исчезает в поздних рассказах американского фантаста (новеллы «Земляничное окошко», «Берег на закате» и др.). «Зрелый» Чехов, с одной стороны, отказываясь от приема сатиры, рисует нравственную пошлость людей, их удаленность от общечеловеческих норм как результат омертвления их души (и в этом проявляется трагизм повествования), с другой – одним из главных (и, по–видимому, основным) писатель выделяет мотив очищения от обывательской скверны и напряженные раздумья таких оступившихся людей над подлинными ценностями жизни (рассказы «Невеста», «Черный монах» и др.).
6. Мы, тем не менее, можем наблюдать сходство в развитии формирований этапов творчества Рэя Брэдбери и А.П.Чехова. Если их ранние произведения, в основном, отражают «темные» стороны мировоззрения человека, то поздние рассказы окрашены в светлые тона. По–видимому, подобное явление произошло из–за того, что за время своего творческого (и жизненного) пути Рэй Брэдбери осознал и рассмотрел все антигуманистические черты человека и общества, а А.П.Чехов на позднем этапе обратился к раздумьям о будущем своей страны.

§2. Автор–повествователь

Вполне естественно, что любой творческий человек в процессе своей деятельности может менять собственный стиль работы, взгляды, жизненные установки вплоть до неузнаваемости. Это обусловлено и определенным художественным мышлением гением искусства, и его личностной и творческой индивидуальностью, и различными историческими периодами его жизни. Рэй Брэдбери и А.П.Чехов тому не исключения. В их рассказах такие изменения, в первую очередь, проявляются в образе автора–повествователя. Несмотря на то, что он, в отличие от действующих лиц, присутствует в произведении «за кадром», переоценить его значение в раскрытии авторского мировоззрения практически невозможно. Когда та или иная картина наблюдается и переживается читателем, то в центре внимания стоит она, а не описывающий ее. Но именно этот наблюдатель, или как назвали его литературоведы, автор–повествователь, играет серьезнейшую роль в произведении: он задает общий тон, атмосферу, настроение восприятия читателем художественных строк. Во многих рассказах образ автора–повествователя выражается и реализуется, главным образом, в художественно–речевом выражении, в особом стиле произведения, а также в субъективной оценке происходящего. Обратимся далее к конкретным примерам.

В рассказе А.П.Чехова «Иван Матвеевич» повествователь словно ведет читателя за собой, раскрывая какие–то мелочи, сразу не заметные, но от этого не перестающие быть менее весомыми, нежели общие картины. По словам исследователя А.П.Чудакова пушкинский «прием включения деталей, не связанных прямо с сюжетом или отдельной сюжетной ситуацией, у Чехова доведен до предела». Из таких мелких деталей, отдельных мазков кисти художника складываются портреты двух героев: юноши–переписчика Ивана Матвеевича и «просто ученого». Авторская позиция, или же (по В.В.Прозорову) «авторское начало» отражается и в комментариях по ходу сюжета, и в прямой или косвенной характеристике «вещного» мира, и в описании как физических, так и нравственных черт персонажей. Все это доказывает непосредственное присутствие повествователя, пристально наблюдающего и абсолютно ненавязчиво оценивающего происходящее. К примеру, такие эпитеты, как «облезлое пальто», «неуклюжие сапоги», «грязный скомканный платочек» (все это авторские субъективные характеристики) раскрывают образ Ивана Матвеича, вызывая у читателя не только сочувствие (но никак не презрительную жалость!), но и явное чувство симпатии, усиливающееся с описанием внутреннего мира героя. Это чувство не исчезает ни при «глубокомысленных» замечаниях Ивана Матвеича (когда он, услышав в речи ученого слово «форма», – «…наиболее самостоятельности представляют… ты формы, которые имеют… социальный… характер…» – и абсолютно неверно его истолковав, рассуждает о гимназической форме), ни во время картины чаепития: «Иван Матвеевич… съедает один сухарь, потом другой, третий и, конфузливо покосившись на ученого, робко тянется за четвертым… Его громкие глотки, аппетитное чавканье и выражение голодной жадности в приподнятых бровях раздражают ученого», ни после признаний юноши, что он не читал ни Тургенева, ни даже Гоголя. Гуманистические каноны, наличие которых в образе автора–повествователя не подвергается сомнению, зиждутся в данном рассказе не на возвышенно–философских и социальных идеях, а на доброжелательном, несколько юмористическом взгляде сочувствующего человека. Юмор, несущий не унизительные, а, скорее, уважительные ноты, сквозит в самом имени главного героя, – Иван Матвеевич – которое, сочетаясь с его обликом, дает ярчайшую картину отношения к нему рассказчика.

Если в ранних чеховских рассказах перед нами встает именно такой образ повествователя – человека, желающего показать все лучшее в душах людей, пусть даже сначала не заметное за беднотой материальной, и делающего мишенью нравственное уродство, проникшее во все слои общества, «убивавшего смехом», то в ранних рассказах Рэя Брэдбери мы видим иного наблюдателя.

В новелле Рэя Брэдбери «Все лето в один день» мы не найдем ни одной юмористической ноты. Тон автора–повествователя абсолютно серьезен и даже поэтически возвышен. Таким же он остается и при описании героини – девочки Марго: «…дождь, казалось, смыл с нее все краски: голубые глаза, розовые губы, рыжие волосы – все вылиняло. Она была точно старая поблекшая фотография, которую вынули из забытого альбома…» Этот образ также вызывает сочувствие, но без той улыбки, что возникает при знакомстве с чеховским Иваном Матвеичем. Имя девочки, в сочетании с ее обликом (опять же в противоположность Ивану Матвеичу), не создает впечатление явного диссонанса. Оно звучит по–королевски возвышенно, однако и сама Марго обладает почти королевской привилегией, по сравнению с другими детьми: она единственная помнит, как выглядит солнце – «яркий желтый карандаш, монета – такая большая, что можно купить целый мир».
Однако, как и в рассказе А.П.Чехова, автор–повествователь в новелле «Все лето в один день», несомненно, с большой симпатией относится к своей героине. Гуманистические постулаты, основным носителем которых является именно он (в отличие от рассказа «Иван Матвеевич», где носителями основных черт гуманизма являются и рассказчик, и герои), находятся как бы «за кадром». Тем не менее, повествователь помогает нам их осознать. Автор–повествователь рисует два полностью противоположных образа: образ толпы, пестрой жестокой массы, и человека как абсолютно индивидуального существа, одинокого в своей необычности. Результат столкновения этих двух миров и заключает в себе одну из идей концепции гуманизма: несмотря на действительность, откровенно враждебную индивидууму, жизненная сила таящихся в его душе истинно человеческих чувств и представлений, заставляет его бороться с такой действительностью. Далее мы подробнее рассмотрим характеры героев, несущих основные постулаты гуманизма. Сейчас же вернемся к образу автора–повествователя.

Следует заметить, что именно рассказчик практически всегда является носителем черт гуманистической концепции. Герои Рэя Брэдбери и А.П.Чехова порой предстают перед нами абсолютно бездуховными, негуманными личностями. Э.А.Полоцкая говорила, что «у Чехова мало вообще так называемых положительных героев, о которых можно было бы сказать: вот это образец человека и гражданина.» А исследователь творчества Рэя Брэдбери Н.Качанова считает, что почти все более или менее положительные герои имеют своих антиподов, «негативный снимок, где на месте белых фигурок оказываются черные.» Почему так происходит?

По–видимому, автор–повествователь, подобно любому рассказчику, так или иначе, вносит субъективную оценку происходящего: иногда она совершенно незаметна, и читатель сам должен выбирать, как ему следует относиться к описываемому; иногда такая оценка лишь указывает направление, по которому могут – но не обязаны – пойти читательские размышления.

В рассказе А.П.Чехова «Агафья» повествователь, по мнению В.Г.Короленко, как и собственно автор, практически не показывает свою точку зрения. Она «помещена вне психики главных героев… Рассказ написан со стороны… И психологический анализ отсутствует в нем совершенно». Нельзя с этим не согласиться – отчасти – однако утверждать, что высказывание абсолютно верно было бы несправедливо. Автор–повествователь в данном рассказе является истинным художником слова, истинным психологом и глубоким гуманистом. Именно человек, являющийся носителем гуманистических идей, мог настолько рельефно изобразить два лица, два характера (Агафью и Савку), едва наметив их черты, как внутренние, так и внешние.

В данном произведении наблюдается характерный для многих рассказов А.П.Чехова синтез автора–повествователя и эпического «я», которое, несмотря на кажущуюся тождественность, является вполне самостоятельным образом и дает «прямо оценочную точку зрения» (по терминологии литературоведа Кормана). Агафья, по его словам, «бесстрашная», Савка – мягкосердечен и простодушен. Можно заметить, что и автор–повествователь, и образ эпического «я» выступают в рассказе глубоко сопереживающими героям. К примеру, в смехе Агаши (именно таким уменьшительно–ласкательным именем называют женщину, достойную порицания со стороны – с объективной точки зрения) они слышат не развратные ноты, а «безрассудную решимость, бессилие, боль» и – счастье. Образ автора–повествователя раскрывается нам еще и через описание картин природы. Ни иронии, ни намека на нечистоту или лживость нельзя найти в строчках произведения. Однако не только это представляет гуманистическую позицию рассказчика. Уже сама композиция рассказа создает точный авторский образ. Весь внешний мир дается «в духе» героя, предстает перед читателем преломленным сквозь призму сознания этого героя.
Исследователь творчества А.П.Чехова В.Н.Гвоздей в своей монографии «Меж двух миров: Некоторые аспекты чеховского реализма» отмечал очевидный уход автора–повествователя от однозначности, одномерности, определенности при передаче психологических состояний героя, состояний природы, мира. «Средства достижения этого художественного эффекта могут варьироваться, – говорится в работе. – Но чаще всего в таких случаях используются ситуативные сравнения и конструкции с вводным «казалось»».

Подтверждение этому – описание летней ночи в рассказе «Агафья»: «Казалось, тихо звучали и чаровали слух не птицы, не насекомые, а звезды, глядевшие на нас с неба…» Тот же эффект отзывается в другом пейзажном описании: «Налево все еще светился красный огонек. Он приветливо моргал и, казалось, улыбался…» Два плана, реальный и гипотетический, составляют единую картину мировосприятия автора–повествователя. Эмоциональное состояние, в котором он пребывает, окрашивает в драматический тон возвращение Агафьи к обманутому мужу: «Агафья постояла немного, еще раз оглянулась, точно ожидая от нас помощи, и пошла. Никогда я еще не видал такой походки ни у пьяных, ни у трезвых. Агафью будто корчило от взглядов мужа». Вводное слово «казалось» в данном примере меняется на союзы «будто», «точно», «словно», равносильные ему. Мы видим, что предположительное подается в качестве действительного. «Гипотетичность отчасти мотивирована тем, что герой–рассказчик не претендует на исчерпывающее понимание происходящего, на знание чувств и мыслей Агафьи. Но исходная и гипотетическая ситуация слиты, дистанция между ними не просто минимальна, ее не существует».

Таким образом, мы видим, что степень субъективизма автора–повествователя, проявляющаяся в рассказах Рэя Брэдбери и А.П.Чехова, различна. Отметим, что в рассказах А.П.Чехова наблюдается непосредственный комментарий событий, тогда как автор–повествователь Рэя Брэдбери, в основном, отказывается от оценки происходящего. Например, при описании героев в различных рассказах американского писателя автор–повествователь может представить их читателю с положительной или отрицательной стороны, тогда как дальнейшая цепь событий опровергает первоначально сложившееся впечатление, и персонажи своими действиями, поступками раскрывают свое отношение к гуманистическим канонам.

Во внешних чертах Венди и Питера (рассказ «Вельд») и мисс Бланш Хилгуд (рассказ «Пришло время дождей») мы видим много общего. При появлении их «в воздухе веет озоном», глаза этих героев – «светло–голубые, словно нежные озера, где вода очищена солнцем и ветрами». Тем не менее, названные персонажи находятся в диаметрально разных плоскостях гуманистического мировосприятия. Венди и Питер совершают чудовищный по своей бесчеловечности поступок: убивают собственных родителей; мисс Хилгуд же приносит своим новым знакомым «живительное прохладное прикосновение» музыки арфы и нарушивший «десятилетия засухи» спасительный дождь. Автор–повествователь Рэя Брэдбери подводит читателей к соответствующим выводам и заключениям совершенно незаметно, строя свое повествование так, что итоговое суждение рождается как нечто само собой разумеющееся, неоспоримое. И проистекает оно не из сложных умозаключений, а подсказывается элементарным здравым смыслом, всей той гаммой чувств, которую пробуждает авторское повествование.

Однако, было бы серьезной ошибкой считать, что подобный вывод не относится к творческому методу А.П.Чехова. Доказательством тому может, например, служить рассмотрение мотива смерти в рассказах русского и американского писателей. «Смерть у Чехова, – замечает А.Куралех, – никак не выделяется среди прочих событий жизни героев, она завершает существование человека естественно и спокойно… У Чехова нет страха смерти, нет грани между смертью и жизнью. В жизни присутствует смерть. В смерти присутствует жизнь, ее смутные, обрывочные образы и картины». Пример мы находим в рассказе А.П.Чехова «Архиерей»: «…А он уже не мог выговорить ни слова, ничего не понимал, и представлялось ему, что он, уже простой, обыкновенный человек, идет по полю быстро, весело, постукивая палочкой, а над ним широкое небо, залитое солнцем, и он свободен теперь, как птица, может идти куда угодно!… День был длинный, неимоверно длинный, потом наступила и долго–долго проходила ночь, а под утро, в субботу, к старухе, которая лежала в гостиной на диване, подошел келейник и попросил ее сходить в спальню: преосвященный приказал долго жить.».

Итоговое понимание естественности смерти, неоспоримость того, что смерть не стоит бояться, она – лишь одна из сторон жизни, мы видим и у Рэя Брэдбери. Автор–повествователь в его рассказах доказывает, что считать смерть гранью, отделяющей жизнь от небытия, абсолютно неправомерно. Человек живет, пока существует мир. Мир существует, пока есть человек, видящий и оценивающий его. «Даже умерший человек продолжает жить, если у него есть дети и внуки». Эту аксиому, которую можно встретить в рассказах и Рэя Брэдбери и А.П.Чехова, несомненно, следует рассматривать, как еще одно доказательство причастности авторов–повествователей к гуманистической философии.

Таким образом, из § «Автор–повествователь» нами было выведено следующее:
1. Образ автора–повествователя играет центральную роль в произведении: он задает общий тон, атмосферу, настроение восприятия читателем художественных строк. Подобно любому рассказчику, автор–повествователь, так или иначе, вносит субъективную оценку в происходящее.

2. В рассказах Рэя Брэдбери наблюдается отсутствие непосредственного комментария событий рассказчиком; его читатель волен выбирать, как ему следует относиться к описываемому. Чеховский автор–повествователь более субъективен. Автор–повествователь Рэя Брэдбери, в основном, отказывается от непосредственной оценки. Герои сами раскрывают себя с положительной или отрицательной стороны, доказывая причастность к гуманизму собственными поступками.

Именно автор–повествователь остается носителем основных постулатов гуманизма, даже если герои не являются воплощением законов гуманистической концепции и несут в собственном мировоззрении иллюстрацию человеческой косности, разобщенности.