Глава 1. К проблеме художественной специфичности романа
А.С. Пушкина «Евгений Онегин».
К постановке проблемы: пушкинский концепт русского мира.
Картина мира - это «система интуитивных представлений о реальности»31. Термин «картина мира» (Weltbild) впервые был введен Людвигом Витгенштейном в «Логико-философском трактате», но в антропологию и семиотику он пришел из трудов немецкого ученого Лео Вайсгербера (1899 – 1985).
«Картину мира можно выделить, описать или реконструировать - от нации или этноса до какой-либо социальной или профессиональной группы или отдельной личности»32, - пишет В.П. Руднев. При этом своя картина мира существует в каждом отрезке исторического времени, но в то же время есть и универсальная картина мира, свойственная всему человечеству. Правда, она довольно абстрактна, так как у каждого народа существуют свои представления о добре и зле, о нормах и ценностях. Что касается отдельной личности, то картина мира будет детерминирована прежде всего индивидуальным характером.
Говоря о представлениях о мире в XIX веке, нельзя не отметить самое фундаментальное традиционное философское противопоставление бытия и сознания. Картина мира была материалистической, «материальность мира и его бытие рассматривались как понятия тождественные»33. Бытие представлялось первичным, а сознание вторичным (большую роль в то время играли также «идеалистические попытки вывести бытие из акта сознания»34). Нужно учесть и тот факт, что наблюдатель и наблюдаемое, какими они представали в литературном произведении, противополагались. Уже в искусстве XVIII в. субъектно-объектные отношения в тексте выводились за пределы личности автора, совмещались с понятием истины, которую выражал художественный текст. Таким образом, создатель художественного произведения созерцал действительность не просто со стороны, а находился над ней, выступал в сознании читателя как всеведущий носитель оценок всего, о чем говорится в произведении. Читатель же, переживая текст произведения, как отмечает Ю.М. Лотман, «находится вне литературы»35 и оценивает произведение, сопоставляя его с жизнью, реконструируя в своем восприятии личность и сознание автора.
Автор творчески воспринимает мир, проникая в его суть мыслью, чувствами и переживаниями художника, в своем творчестве он осмысливает и воспроизводит мир во всем его многообразии. И в этом смысле творчество Пушкина, как верно отметил С.С. Аверинцев, «дает читателю переживание… особой гармонии между формой и содержанием – между движением стиха, с одной стороны, и предметом изображения, с другой стороны»36. Для творчества Пушкина действительно характерно особое гармоничное философское видение мира. Бытие для него – непостижимая тайна, каждая человеческая душа – тоже тайна. И поэт пристально наблюдает за человеком, оказавшимся перед лицом онтологических ценностей, а «художественной точкой зрения», как обоснованно указал Ю.М. Лотман, становится «отношение истины к изображаемому миру»37.
По образному выражению В.С. Непомнящего, в пушкинском мире, «свет истины, общей для всех, заставляет тени ложиться в точном соответствии с действительным положением вещей»38. «Божественная свобода» Пушкина простирается очень далеко: в его видении мира нет ничего осуждаемого, однозначно отрицательного. Если и есть что-то действительно трагическое в его мироощущении, так это то, что истина беззащитна, ею легко пренебречь, потому что она известна всем. Л.А. Коган также обращает внимание на этот факт и указывает на то, что высокое назначение творца – быть «первопроходцем на пути к истине», как духовный учитель он «призван ставить вопросы, пробуждающие и просветляющие человека, предвидеть и облегчать их решение»39. Нельзя не согласиться с исследователями: философия поэзии Пушкина состоит именно в ее общечеловеческой, правдоискательской направленности, в своем художественном мироощущении он стремится к сокровенному и возвышенному. Бытие выступает перед творцом как некая сверхзадача, а поскольку бытие неисчерпаемо, у поэзии нет и не может быть последнего слова.
О том, что пушкинская поэзия является фактом глубинного и полного осмысления бытия, писал Н.О. Лосский: «Даже в изображении… обыденной действительности он умеет достигнуть такой многосторонности и гармонии, такого синтеза, в силу которых… творение его фантазии оказывается таким же содержательным и полным смысла, трудно постижимого нами, как и сама мировая действительность»40. Поддерживая это высказывание, добавим, что основа творческой силы и подлинной свободы поэта в видении «мировой действительности» – это «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам» («Два чувства дивно близки нам…», 1830 г.). Доказательством этой мысли может служить высказывание С.Л. Франка: «Укорененность в родной почве, ведя к расцвету духовной жизни, тем самым расширяет человеческий дух и делает его восприимчивым ко всему общечеловеческому. Этот мотив проникает и всю поэзию, и всю мысль Пушкина»41. В этом и состоит народность поэта. И эта народность совсем не предполагает замкнутости от чужих влияний, обособленности национальной культуры. Современный исследователь А. Панарин справедливо отмечает, что «проблему российской самобытности, своеобразия национальной судьбы Пушкин решал не в этнографическом ключе, а в историческом и цивилизационном»42.
В настоящее время исследователями актуализируется высказанная еще русскими символистами и западноевропейскими философами мысль о том, что «два противоположных начала» якобы «легли в основу формации русской души»: «природная, языческая стихия и аскетически-монашеское православие»43. В этом схематизированном концепте «загадочной русской души» упущено, может быть, самое существенное, что было так чутко и точно угадано русским гением. Ведь Пушкин видит в России онтологически и эстетически закономерное, драматически сложное и мощное движение от язычества к православной цивилизации. В противоположность западному потребительскому мировоззрению, его культу «материального» человека Пушкин «судит о людях и народах не по критериям развитости или неразвитости, успеха или неуспеха, а по универсальным критериям духовного плана»44. Эта истинно христианская позиция стала источником силы поэта и его творческой самостоятельности. Как верно отмечает В.К. Кантор, критерием Пушкина при подходе к изображению любого социального слоя российского государства были ценности цивилизации, так как она «была той высшей точкой, движение к которой объединяло и в этом смысле уравнивало народы, разные по национальности и по уровню развития»45.
Широко известно признание Пушкина в письме к П.Я. Чаадаеву, которое в полной мере характеризует отношение поэта к особенностям русской истории: «… я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора - меня раздражают, как человек с предрассудками - я оскорблен, - но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал»46.
Пушкин вмещает весь космос народного духа со всеми его гранями и оттенками - и поэтому он так же не укладывается в определения, как и то, что называют «русской духовностью». В.С. Непомнящий очень тонко определил сущность пушкинского гения: «Из гигантов мировой культуры лишь он один соединяет в себе предельную недоступность с предельной же фамильяризованностью, царственный статус с родственной близостью каждому…»47
Россия знаменовала для Пушкина нелегкую, но плодотворную встречу разных пространств, разных жизненных укладов, народов, верований, языков, человеческих характеров. Пушкин твердо убежден в своеобразии русского мира, в существенном отличии между историей России и историей Западной Европы. Никогда не переступив западной границы России, Пушкин воспринял западную культуру, воспитывался сначала на Вольтере и французской литературе, потом на Байроне, Шекспире, Гете... Но в его душе утонченность влияния европейской культуры уживалась с «русским духом». Мы говорим о гениальной способности Пушкина к синтезу, примиряющему противоположности, открывающему широкие духовные и исторические перспективы. Он защищает ценность русской культуры, но утверждает и необходимость западной культуры для России. «В искусстве, …в художественном творчестве он проявил эту всемирность стремления русского духа неоспоримо»48, - утверждал Ф.М. Достоевский.
Говоря о романе в стихах «Евгений Онегин», мы понимаем, что это «произведение не только о любви, но и о судьбах России»49. Сюжет его строится на притяжении-противостоянии «героя века», скованного «европейским» воспитанием, усвоившего чуждое России мировоззрение, - и уездной барышни, оставшейся русской по своим идеалам, жизненным и религиозным представлениям, несмотря на французский язык и английские романы. Само это притяжение-противостояние (Запад – Россия) заключает в себе огромный исторический смысл. Проблему судьбы России и русского человека, проблему всемирно-исторического масштаба решает в своем произведении великий поэт.