Александр Блок - Критика и публицистика - Георгий Чулков. Слепые. Повесть - часть 1

В переулках еще лежал талый побуревший снег, но уже веял влажный ветер
и мартовская оттепель накрепко взяла землю.
Борис Андреевич Лунин, ослепленный весенним небом, торопливо переходил
через площадь с Николаевского вокзала на Рязанский. Едва не раздавленный
шальным автомобилем, промочив изрядно ноги, он попал наконец на подъезд
вокзала. Рассеянно сунув сак и деньги посыльному, пошел он в буфет. И здесь
чувствовалась московская весна - и в странной смеси зимней и летней одежды,
и в запотевших окнах, и в лужах от калош, и в несколько возбужденном говоре
пассажиров.
Лунин с любопытством осмотрелся вокруг, узнавая знакомое... Вон
пробежал лакей с дымящимся стаканом чая и двумя пирожками; вон проплыл
важно седоусый начальник станции в красной фуражке, преследуемый
хлопотливым пассажиром; вон бледноликая дама в трауре. Все то же самое, и
весна такая же.
Борису Андреевичу Лунину на вид можно было дать лет тридцать. Но уже
немолодая грусть светилась тихо в его глазах, заключенных в синевато-желтые
круги. Слишком красные губы, серебристо-матовая бледность и рассеянный
взгляд - все отличало лицо Лунина от заурядных физиономий.
Толпа пассажиров со смешной торопливостью хлынула на перрон. Рассеянно
занял Лунин первое попавшееся место в вагоне. Рядом сидел молодой человек;
и Лунину показалось, что где-то он видал его, этот низкий упрямый лоб с
черными на нем кудрями, эти глаза, мечтательные и злые, этот страстный рот
и слишком белые зубы...
И молодой человек сделал движение в сторону Лунина, как бы желая
поздороваться. Вскоре разговорились. Молодой человек назвал себя графом
Бешметьевым и объяснил, что знает Лунина: видел его портреты и в прошлом
году встречал в Мариинском театре на вагнеровских спектаклях.
Стараясь побороть свою болезненную рассеянность, поддерживал Лунин
разговор, заинтересовавшись не тем, что говорил ему собеседник, а его до
странности мечтательным взглядом и непонятной улыбкой, некстати змеившейся
под темными усами.
Лунин почувствовал, что встреча с этим графом будет иметь для него
какое-то значение. И это предчувствие, а может быть, и не совсем
обыкновенное лицо соседа растревожили Лунина. Из разговора выяснилось, что
оба они едут до станции Пустынино.
- Я туда еду без определенного плана, - сказал Лунин задумчиво, - не
знаю, как там устроюсь. Мне говорили, что в Пустынине есть дачи и что их
мало, и вокруг тихо, а мне это и надо. И хотелось пожить еще в Московской
губернии: я все-таки москвич, хотя Петербург и покорил меня...
Бешметьев с готовностью рассказал, как можно в Пустынине устроиться.
Он сам едет сейчас в имение к князю Ховрину. Это в трех верстах от станции.
А на полпути - дачи. Если Борису Андреевичу нужно небольшое помещение,
лучше всего снять у Михневича.
- Мне называли эту фамилию, - сказал Лунин.
- Этот Михневич - зять местного священника.
- А вы знаете этого священника?
- Как же! Знаю. Отец Григорий...
- Вот как! Может быть, вы и семейство знаете отца Григория?
- Да, знаю. Видел его дочку, Наталью. Приятная барышня. И Александру,
ту, что за Михневичем, тоже знаю.
- А другую сестру, Анну Григорьевну, вы не встречали? - спросил
неожиданно Лунин.
- Нет, не встречал. А вы, стало быть, отчасти знакомы с этим
семейством, - сказал Бешметьев, улыбаясь.
- Да, я встречался с Анной Григорьевной в Петербурге. Она, между
прочим, хвалила мне Пустынино. Рассказывала, что в имении князя парк
замечательный.
- Парк чудесный и, можно сказать, таинственный. Прекрасный парк. А про
Анну Григорьевну я слышал. Она, если не ошибаюсь, замужем за инженером
Полянским. Говорят, эта Анна Григорьевна красоты необычайной...
Лунин ничего не ответил и задумался. Молодой человек не тревожил его
и, только когда приехали в Пустынино, напомнил, что пора выходить из
вагона.
У станции стояли от князя присланные сани, и Бешметьев предложил
Лунину подвезти его до дачи Михневича. В Пустынине еще лежал глубокий снег,
и лишь кое-где на буграх чернела обнаженная солнцем мартовская земля. Свеж
и прозрачен был воздух. Вороны с гортанным криком перелетали изредка с ели
на ель, отряхая большие снежные хлопья; ехать пришлось по лесной просеке. И
казалось, что кто-то благословил белый путь, и ели, и сосны на тишину.
Странен был скрип полозьев на этом пути.
Лунин поблагодарил Бешметьева и побрел к домику Михневича,
проваливаясь в снег. Визгливый лай потревожил обитателей усадьбы: на
крыльце появился высокого роста мужчина и свистнул собак.
Рослый человек назвался Михневичем и повел Лунина в комнату. Там было
душно, тесно и шумно. Куча неумытых ребят возилась вокруг русоволосой
женщины с утомленным лицом, которую Михневич назвал своей женою. В комнате
был беспорядок. На стене висели лосиная голова и ружья. На столе валялись
какие-то брошюры...
Семен Семенович Михневич, по-видимому, имел некоторое понятие о Лунине
и смотрел на него с любопытством. Лицо Михневича показалось Лунину
занятным. Оно все заросло свинцовой щетиной, а там, где не было волос, кожа
на нем была похожа на измятую серую замшу. Когда Михневич смеялся, сотни
морщин лучились на его физиономии и маленькие серые глаза светились лукаво.
Одет он был в блузу и высокие сапоги.
Когда Лунин объяснил, зачем он приехал, Михневич набросил на плечи
тулуп и пошел показывать дачу. Лунину все нравилось - и дача, и старая
мебель в ней, и то, что обедать ему придется у священника, тестя Михневича.
- А что этот граф Бешметьев? - неожиданно спросил Лунин. - Вот он меня
к вам подвез... Что он за человек? Вы его хорошо знаете?
- Встречался... Человек мне непонятный, молчаливый. И, кажется, от
любви голову потерявший...
- От какой любви?
- А видите ли, этот самый Бешметьев женихом считается княжны нашей,
Любови Николаевны. Только что-то свадьбу все откладывают... А граф, видимо,
истомился. Одним словом, знаете, довольно глупая канитель вот уж второй год
тянется... А вы как же? В город вернетесь? А то, если хотите, оставайтесь
здесь: на ночь вас устрою; Мисаил дачу протопит...
- Если я вас не стесню, я останусь, пожалуй, - сказал Лунин, чувствуя,
что слепнет от снега и мартовского солнца.