Александр Блок - Критика и публицистика - Георгий Чулков. Слепые. Повесть - часть 11

Когда Бешметьев в коляске подъехал к даче Лунина, только что рассвело:
был шестой час. Лунин стоял перед зеркалом и завязывал галстук. У него
болели зубы, и мучительная боль мешала ему сосредоточиться и обдумать свое
положение.
- Как вы себя чувствуете? - спросил граф, пожимая Лунину руку.
- Болят зубы, - сказал Лунин, с завистью взглянув на здорового
Бешметьева, - ни о чем думать не могу.
- Вот еще история! Не отложить ли?
- Нет, что вы! Что вы, - испугался Лунин, - как можно...
Они сели в коляску. Ящик с пистолетами поставили в ногах. Утро было
туманное.
- Вам удобно? - спросил граф таким тоном, каким говорят с
тяжелобольными или с детьми.
- Да. Очень.
Коляска миновала просеку, и вокруг стало просторно, но туман кутал
землю своей пеленой, и трудно было поверить, что за серо-лиловой завесой
ничего не таится.
Ехали сначала мимо парового поля, с которого поднялась стая ворон,
протяжно каркая. Солнечные лучи как будто растворились во влажном тумане.
Было сыро.
Неожиданно из мглы серой выросла мельница. Крылья двигались как живые
и жалобно скрипели. Потом глухо зазвучал колокол, потом раздался жидкий
звон маленьких колоколов: выдвинулась из тумана черная церковь, колокольня,
погост с алеющими кое-где лампадками.
Коляска тихо спускалась с горы, и теперь туман похож был на молоко -
густой и белый. Лошади фыркали.
Оттого что у Лунина мучительно болели зубы, чувство общего здоровья у
него повысилось, как это всегда бывает, когда человек испытывает острую
боль в одной точке тела. И от этого повышенного чувства здоровья и силы все
казалось Лунину необыкновенно красивым, влекущим и милым. Смутные краски
тумана и неопределенные контуры построек, возникавшие время от времени,
волновали Лунина. И он думал о том, что прекраснее этого мира - пусть
исполненного боли и скорби - ничего быть не может, и ему хотелось жить. И
он твердо верил, что не умрет.
Граф крикнул кучеру:
- Направо!
Коляска свернула с дороги и, покачиваясь, ехала теперь напрямик, по
кочковатому лугу Вдали виднелась синяя полоска - озеро.
Проехали так шагов двести, и тогда можно было рассмотреть черные
силуэты около одинокой березы, сухой, сожженной когда-то грозой.
Полянский, Эксакустодиан и маленький, круглый человек с сонными
глазками, незнакомый Лунину, очевидно - доктор, стояли около березы и
курили. По-видимому, экипаж свой они отправили куда-то.
Граф поклонился и сказал:
- Прошу извинить. Мы, кажется, опоздали.
Полянский посмотрел на часы.
- Нет, граф, вы точны.
Бешметьев предложил Эксакустодиану осмотреть пистолеты. И тот взял их
и неумело повертел в руках, очевидно, не зная, что с ними делать.
Солнце, закутанное до того времени в лохматые ткани облаков, теперь
сбросило покровы и неожиданно расцвело на небе. Туман стал таять и уползал
куда-то, расплываясь по земле.
- Итак, на пятнадцать шагов, - сказал граф, ни к кому не обращаясь.
Он отломил две сухие ветки и поставил барьер.
Когда Полянский и Лунин взяли пистолеты и разошлись, граф сказал сухо
и холодно, как заученный урок:
- Господа! Вы доказали вашу готовность драться и тем поддержали ваше
достоинство. Ссора, которая произошла между вами пять дней тому назад,
может быть предана забвению, на мой взгляд. Господин Полянский, я считаю
своим долгом предложить вам отказаться от вызова и примириться с господином
Луниным.
- Я не хочу примирения, - сказал Полянский твердо,
- Дуэлянты дерутся до первой крови? - спросил Эксакустодиан.
- Да. Условия не меняются, - пробормотал тихо Бешметьев и, возвысив
голос, сказал: - Сходитесь, господа. Раз... Два... Три...
Первым выстрелил Полянский.
- А...О...А!.. - крикнул Лунин и уронил пистолет.
Полянский опустил руку и спокойно стоял у барьера. Лицо его не
изменилось. Своими серыми пустыми глазами он смотрел на Лунина,
побледневшего от боли, как будто не замечая его.
- За вами выстрел, если можете стрелять, - сказал граф Лунину.
- Хочу, хочу, - сказал Лунин, улыбаясь, и, неловко нагнувшись, взял
пистолет. Он выстрелил, не подходя к барьеру...
Когда доктор, чтобы нащупать сердце, повернул Полянского на спину,
глаза его, теперь неподвижные, были, как всегда, пусты; лицо было похоже на
маску. И борода его показалась Лунину приклеенной.