Александр Блок - Критика и публицистика - Георгий Чулков. Слепые. Повесть - часть 16

Когда Лунин вошел вечером в гостиную Бешметьевых, Любовь Николаевна
сидела за роялем и играла шопеновский "Маrche Funebre"**.
- Это так, - сказала она, протягивая обе руки Лунину, - я больше не
буду... Я не хочу меланхолии. Мы слишком часто грустим с вами, художник.
Зачем? Нет, право, я молода еще.
Она подошла к зеркалу и сказала:
- И это во мне есть...
- Что это?
- То, что вы написали... Портрет ваш... А ведь живу я как монахиня. Вы
знаете?
- Я так и думал...
- Вот как. Почему же вы думали? Ах да. Я понимаю. Граф говорил мне,
что вы встретили его в кафешантане... А что эта Клара? Она в самом деле
красива? Какие глаза у нее? Она брюнетка?
- Я не знаю, про кого вы говорите... Я не помню...
- Вы, может быть, думаете, что граф скрывает от меня свои увлечения? -
Она засмеялась. - Нет, Борис Андреевич, граф - откровенный и благородный
человек...
Любовь Николаевна была взволнована, возбуждена и теперь еще более
походила на портрет, написанный Луниным. Казалось, что на глазах у нее
слезы и что она смеется, чтобы утаить их. И рот ее был похож на цветок
алый, томно распустившийся, благоуханный и жаждущий влаги...
- Я не хочу умных слов, даже мыслей умных не хочу, - сказала графиня,
- мне хочется говорить и делать глупости сегодня... Эта злая и праведная
жизнь убивает меня... Я не могу больше, не могу. Я не хочу быть такой
строгой, как ваша жена. Она прекрасна, я влюблена в нее, но она не умеет
щадить никого, никого... Только вас. Почему она только вам все прощает?
- Я не знаю, я не совсем понимаю вас...
Тогда она дерзко и вызывающе засмеялась в глаза Лунину.
- Хотите быть сегодня милым и делать глупости вместе со мной?
- Но ведь я стар и скучен.
- Неправда. Вы просто боитесь меня?
- Может быть, и боюсь.
Глаза графини засияли лукаво и нежно.
- Художник! Поедемте кутить... Повезите меня куда-нибудь в невозможный
притон или в клуб какой-нибудь подозрительный.
Любовь Николаевна взяла газету.
- Вот, смотрите: объявления... Вот клуб на Владимирской. .. Маскарад в
пятницу. Сегодня пятница. Очаровательно. Мы едем? Не правда ли?
- Но там грязно и скучно.
- Грязно... Может быть... Но скучно не будет, потому что я сама полна
радости и веселья. Ха-ха-ха! Почему вы так мрачны? Вы думаете, что это пир
во время чумы?.. Не надо так думать. Не надо. Я совсем простая. И вы будьте
простым. Мы будем пить шампанское...
Любовь Николаевна послала прислугу за домино.
И там, в клубе, она продолжала смеяться, а когда она сняла маску, на
глазах у нее были слезы.
Возбуждение Любови Николаевны влияло на Лунина. И грязная роскошь
клубных зал, бессмысленные шутки грубоватых масок, холодное шампанское -
все поддерживало в Лунине настроение странное и тревожное.
И слезы графини пугали его.
- Нет, вы не умеете веселиться, - смеялась Любовь Николаевна, - почему
вы мрачны? Вы думаете о жене вашей? Она - прекрасна, прекрасна... Но зачем
такие строгие глаза? Ведь все проходит, все проходит. Мы слабы. И пусть.
Правду я говорю?
- Да. Все проходит, - улыбнулся Лунин, пьянея.
- А мой муж? Нравится он вам?
- Очень.
- Ну да, конечно. Я так и знала. Я влюблена в вашу жену, а вы - в
моего мужа. И потому мы вместе, должно быть, в этом прелестном дворце.
Она опять истерически рассмеялась.
- А знаете, когда-то мой отец был против нашего брака. У нас были
тайные свидания с мужем... И он простаивал на морозе по три часа, ожидая
меня. А вы... вы... Ха-ха-ха! Вы могли бы на морозе... Так... Боже! Что я
говорю! Простите меня. Он - рыцарь, мой муж. А эта Клара? Я хотела бы с ней
познакомиться, право.
- Довольно! - сказал Лунин, отнимая шампанское у Любови Николаевны.
- Как хотите...
- Все проходит, - повторил Лунин рассеянно.
- Нет, не все проходит, - как-то особенно серьезно и значительно
прошептала Любовь Николаевна. - Любовь не проходит. А вы? Вы могли бы
влюбиться, Борис Андреевич?
Лунин посмотрел в пьяные и томные глаза Любови Николаевны, на ее
нежные губы и неожиданно для себя сказал:
- Да.
Когда они вышли из клуба, мартовский влажный вечер обвеял их горячие
лица. Любовь Николаевна теперь не смеялась.
- Я не хочу домой, - капризно сказала она, прижимаясь к плечу Лунина,
- я хочу на Острова...
На Каменноостровском она торопила извозчика:
- Скорей! Скорей!
Неожиданно она запрокинула голову.
- Милый! Милый! Целуй!
Лунин покорно прижал свои холодные губы к ее тоже холодным губам.
- Мы мертвые, - прошептала в ужасе Любовь Николаевна. И вдруг она
вскрикнула: - Что это? Что это?
Они проезжали мимо дома старого князя. Во втором этаже все окна были
освещены ярко. Двигались черные тени.
- С отцом случилось что-то... - сказала Любовь Николаевна, судорожно
сжимая руку Лунина. - Боже мой! Как страшно... Боже мой!
- Вы домой хотите? - с тревогой спросил Лунин.
- Домой? Нет, нет... Я боюсь. Боже мой! Я схожу с ума. - Она повернула
заплаканное лицо к Лунину: - Я к вам хочу, Борис Андреевич.
- На Жуковскую! - крикнул Лунин извозчику, и ему не казалось странным,
что Любовь Николаевна так неожиданно, ночью, решила ехать к нему и вот
сейчас целовала его холодными губами.
Когда Лунин и Любовь Николаевна очутились вдвоем в лифте, она закрыла
лицо руками и вздрогнула.
- Зачем это? Зачем?
- Рассуждать не надо, - сказал Лунин, - судьба такая. Все как сон. И
мы кому-то пригрезились, должно быть, такими.
- Какие у вас холодные руки. Лунин отпер квартиру и без звонка, не
разбудив прислуги, провел Любовь Николаевну к себе в мастерскую.
- Светает, - сказала графиня, - шесть часов.
Лунин отдернул штору на огромном окне, и открылся Петербург утренний:
туманная, желтая даль Литейного проспекта, скучная сеть трамвайных,
телеграфных и телефонных проволок; сине-зеленые пятна ночных гуляк,
проституток, дворников...
Любовь Николаевна, в тоске ломая руки, отошла от окна. Она стояла
посреди мастерской бледная теперь, с темными кругами под глазами, улыбаясь
растерянно, как будто недоумевая, зачем она попала сюда.
- Ну, целуйте, целуйте руки мои... Мыслей не надо. Правда? Ведь мы
влюблены? Влюблены?
Лунин молча стал на колени перед нею. Злые сладострастные огоньки
загорелись в ее глазах.
- Вы во мне куртизанку увидели, - сказала она тихо, - может быть, вы
правы... Я бы и натурщицей могла быть. Тело мое прекрасно...
Она села на диван.
Казалось, что холодный желтый туман вошел в мастерскую художника.
Странный мертвый свет струился по стенам, тканям, картинам. Он оплетал душу
паутиною, как огромный паук. И казалось, что никогда не развеется слепой
туман, что город задохнется в этом трауре...
Неожиданно Любовь Николаевна вскрикнула:
- Страшно мне! Сейчас случилось что-то... Ах, не хочу я думать, не
хочу...
Она протягивала руки к Лунин, но смотрела куда-то в сторону, как будто
видела иного, кого Лунин не видел. Потом она сказала печально:
- Разве так надо было? Ах, все равно... Пусть...
Она раскинулась на диване, как была, неодетая, и тотчас заснула.
Лунин сидел у окна и думал о том, что вот сейчас произошло то, что
могло бы быть важным и значительным и что прошло, испепелилось, исчезло,
как исчезает этот желтый неживой туман.
Лунин не верил, что он обнимал и целовал графиню. Не верил, что он,
Лунин, как убийца, холодно и бесстыдно обладал телом этой несчастной
утомленной женщины, которая возбуждала в нем теперь только жалость.
Уже развеялся туман; оживал город; шумела улица; под солнцем огнем
черным светился гранит...
Графиня спала: распустились ее рыжие волосы; не слышно было, как дышит
она. Казалось, что она лежит в глубоком обмороке.
Лунин очнулся, когда услышал звонок, когда кто-то прошел по коридору
торопливо.
Дверь распахнулась, и в мастерскую вошла Анна.
Увидев спящую графиню, она слабо вскрикнула и закрыла лицо руками.
Потом они сидели рядом на диване - одна в черном траурном платье и
шляпе; другая почти нагая...
Графиня целовала руки Анны, бессвязно умоляя ее о чем-то.
- Это ужасно, это страшно - то, что случилось, но в сущности не было
ничего. Это так, так... Это кошмар, сон... О, я недостойная! Недостойная!
Прости... Прости...
Анна, бледная, с глазами, полными ужаса, гладила нежно рыжие волосы
графини и говорила тихо:
- Я... Я виновата во всем.., Так должно было случиться... Мы все такие
холодные, такие утомленные... Боже! Но что же делать? Что делать?