Александр Блок - Критика и публицистика - Б. Соловьев. Александр Блок - часть 5

Наиболее плодотворным стимулом творчества Блока в его развитии,
углублении и совершенствовании являлось то, что поэт, который думал "только
о великом" (разумея под "великим" "вочеловечение", "единство с миром"),
воспринимал "великое" в его неразрывной связи со всею реальностью и
непосредственностью своих чувств и переживаний, а потому даже и самые
большие и высокие порывы никогда не носили у него сугубо умозрительного и
отвлеченного характера, представали в своей связи с миром самых глубоких и
сокровенных переживаний человека. То же самое следует сказать и о тех
специфических особенностях творчества Блока, в каких он проявил себя как тот
мастер и новатор, чьи произведения являются непреходящей ценностью нашей
поэзии. Поэт придавал существеннейшее значение не только замыслу, лежащему в
основе произведения, но и всем средствам его художественного воплощения.
В одном из писем к величайшему артисту эпохи - К. С. Станиславскому -
Блок говорил, что "теме о России" он посвятил "сознательно и бесповоротно"
всю свою жизнь, а вместе с тем подчеркивал, что в его признаниях и
стремлениях нет ни тени "публицистического разгильдяйствв", что он ни в коем
случае не хочет забывать "форму" для "содержания", пренебрегать
"математической точностью, строжайшей шлифовкой драгоценного камня..."
(1908).
"Форма - плоть идеи..." - говорил Блок, и никакой иной формы (которую
"формалисты" рассматривают как нечто самодовлеющее и "самоценное") он не
признавал.
Блок придавал огромное значение даже самым мельчайшим элементам формы,
призванным воплотить замысел, лежащий в основе произведения, а в конечном
счете - мировоззрение художника, его идею, его отношение к жизни, людям,
творчеству - вот почему мы создали бы крайне поверхностное представление о
художественном мастерстве и поэтике Блока, если бы обошли существо идеи,
выраженной их средствами.
Все, что происходит с героем лирики Блока, совершается на широчайшем
фоне, в огромном мире, который и становится свидетелем и участником всех его
переживаний и страстей. Лирика Блока всегда говорит о большом, о великом,
исторически непреходящем, необычайно важном для всего внутреннего мира, для
судеб человека и человечества, - вот почему даже и тогда, когда поэт говорит
о чередовании "малых дел" и "мелочных забот", то и они обретают в его глазах
поистине вселенские масштабы, и для лирика Блока крайне характерно
стремление во временном, преходящем уловить нечто исторически непреходящее,
в частном найти всеобщее и мировое.
Вся жизнь, в ее реальных и зримых образах, неповторимых чертах и
особенностях, а вместе с тем и на пределе обобщения, возникает на его
страницах - подобно тому, как это мы видим в стихотворении "О доблестях, о
подвигах, о славе...", герой которого делится с нами горестным опытом всей
своей жизни:

Летели дни, крутясь проклятым роем...
Вино и страсть терзали жизнь мою...
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою...

Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла...

Здесь прослежена и подытожена жизнь человека - со всеми ее восторгами и
разочарованиями, взлетами и падениями; вся она вмещается в пределах
нескольких строф, каждая из которых - это большая и емкая глава его
страстной исповеди, его горестного "жития", что и придает необычайную
стремительность и насыщенность повествованию о великих надеждах и нарушенных
клятвах, о дарах, врученных ему и зарытых им в землю, о жизни, растраченной
впустую или набирающей силы для нового взлета, - и здесь она предстает перед
нами в ее самых знаменательных событиях и переменах, положивших свой
отпечаток на всю судьбу человека, как это и раскрыто в лирике Блока.
Все слито воедино в окружавшем поэта "страшном мире":

Темный морок цыганских песен,
Торопливый полет комет!

Во всем этом - безмерная широта чувств и страстей, переживаний и
восприятий поэта, "впечатлений бытия", в которых личное, частное, мгновенное
нельзя отделить от размаха и буйства "четырех стихий", борьбы миров; в таких
масштабах живет поэт и герой его лирики, - да и они порою слишком малы для
него ("Страшный мир! Он для сердца тесен...").
Этим определена роль не только пейзажа или фона, но и любых других
живописных мелочей, деталей, подробностей в лирике Блока, оказывающихся
необычайно значительными, существенно важными, связанными с самыми большими
замыслами поэта; "жизнь в мимолетных мелочах" интересовала и захватывала
его, но только в той мере, в какой помогала уловить эту связь.
Как известно, с самого начала своей творческой деятельности Блок
присоединился к тому течению, которое отстаивало "новую поэзию", поэзию
символическую, что и определяло существеннейшие черты и особенности его
лирики, характер средств художественной выразительности, самих образов,
обретающих не только зрительную "представимость", но смысл и значение
символов. Утверждая это общеизвестное положение, вместе с тем необходимо
отметить, что сами символы Блока далеко не "однозначны", но по-разному - а
во многом и внутренне противоречиво - отвечают различным этапам творческого
развития поэта и становятся в разные отношения с миром реально сущих явлений
и общественных процессов.
Если в ранней лирике Блока явственно сказывается стремление все земное,
"плотское" трактовать в духе идеалистической философии Платона, перевести
реальные наблюдения и переживания на язык снов, грез, мистических видений,
что определяет характер и назначение образов-символов, то впоследствии их
характер в лирике Блока существенно меняется (хотя и далеко не всегда),
обнаруживая новые черты, новые свойства, и они уже не уводят нас от
реального мира и реального человека, со всеми его сложными и трагическими
переживаниями, в область некоей бесплотной и смутной мечты; наоборот, они
как бы повернуты "лицом" к людям и обществу, к "проснувшейся жизни",
помогают осмыслить ее.
Так, в стихотворении "Новая Америка" "московский цветной платочек" -
это и непосредственно зрительный образ, а вместе с тем и символ, в котором
по-своему сказалось и воплотилось то юное, "непокладистое", мятежное, что
противостоит старому и уже уходящему миру, всем его "ектеньям", земным
поклонам, старушечьей извечной покорности; в глазах поэта такой цветной
платочек, словно бы бросающий вызов рабьему прошлому и обещающий какую-то
новую, радостную, творческую жизнь, становится подобием флага или знамени,
зовущего к борьбе за все то, чему суждена долгая и прекрасная жизнь, - и так
сами образы-символы обретали в лирике Блока новое значение, новый, смысл (да
и новую "функцию"), становились зримым воплощением его гражданских чувств и
героических стремлений, знаком на пути "от личного к общему".
В лирике Блока утверждается необычайно важное значение особого рода
музыки, охватывающей все стороны и явления жизни и призванной победить
"древний хаос", внося в него гармоническое начало. Вот почему так настойчиво
в стихи Блока врываются скрипки, гитарные натянувшиеся струны, бубен весны,
визг гармоники, цыганские мотивы, глухие песни, звучащие острожной тоской, -
в них особенно явственно ощущается музыкальное начало, присущее лирике
Блока. Вне этого музыкального начала, всеохватывающего ритма поэт не
представлял себе подлинно осмысленной, внутренне цельной и наполненной
жизни, о чем и говорит в письме к М. И. Пантюхову: "Может быть, одиночество
преодолимо только ритмами действительной жизни, - страстью и трудом..."
(1908). Сам поэт не просто присматривался (и с годами - все глубже и
внимательнее) к жизни, но и стремился "гармонизировать" ее, утвердить ее
музыкальное начало, что по-своему сказалось в мотивах и ритмах его лирики.
Повышенная роль ритма в стихах Блока (так же как и всех средств
фонетической выразительности), явственно намеченная структура, охватывающая
все элементы лирического повествования, отвечают отношению поэта к музыке
как высшему роду искусства. Впоследствии - в очерке "Катилина" (1918),
анализируя стихотворение Катулла "Аттис", характер размера и его
модификаций, поэт приходит к следующему, необычайно важному выводу, имеющему
самое непосредственное отношение к его творчеству (так же как и творчеству
любого другого художника, чуткого к голосу своей эпохи):
"...личная страсть Катулла, как страсть всякого поэта, была насыщена
духом эпохи; ее судьба, ее ритм, ее размеры, так же, как ритм и размеры
стихов поэта, были внушены ему его временем; ибо в поэтическом ощущении мира
нет разрыва между личным и общим..." - и продолжает Блок в связи с этим:
"...в эпохи бурь и тревог нежнейшие и интимнейшие стремления души поэта
также преисполняются бурей и тревогой..."
Вот что внушало поэту особые ритмы, особые размеры, в которых и нашло
свое выражение его время.
Так вопросы о таких специфических компонентах стихотворной речи, как
фонетика, ритм, размер, связывались поэтом непосредственно с бурями и
грозами его эпохи, а не были чисто "спонтанными" (как полагают иные
теоретики стиха).
Как видим, эстетика Блока (а стало быть, и его поэтика) - это
"движущаяся эстетика", и она менялась в зависимости от характера роста
поэта, развития его гражданских воззрений, о чем и свидетельствует его
творчество, разным этапам которого отвечают и различные принципы поэтики,
генетически связанные между собою.
Поэтика Блока, искусство его стиха, его замечательное мастерство, то
новое, что открыто им и осуществлено в лирике, - все это заслуживает особого
и тщательного исследования; не случайно Маяковский говорил, что творчество
Блока - "целая поэтическая эпоха"; чем пристальнее рассматривать его стихи и
их "фактуру" - вплоть до самых мельчайших деталей, - тем очевиднее их связь
с мировоззрением поэта, с его взглядами на жизнь и, стало быть, на задачи
художественного творчества, видевшиеся ему в необычайно широких масштабах, в
перспективе "дальней цели".
Сам процесс "вочеловечения", ставший пафосом творчества Блока,
заставлял поэта по-новому - на каждом этапе своего развития - пересматривать
всю область человеческих чувств и отношений, пытливо вглядываться во
внутренний мир; так рождалась прозорливость художника, открывающего принципы
и закономерности, господствующие в условиях "страшного мира", по-своему
преображающие всю природу человека, - и необычайно важны как наблюдения
поэта в этой области, так и те выводы, к которым он приходил, положения,
отстаиваемые им как истинные и незыблемые. Это _целая система взглядов_,
подобная научной, основанной на данных конкретно-чувственного опыта, - вот
почему так значителен вклад Блока в ту разрабатываемую средствами искусства
науку, которую Горький назвал "человековедением". Некогда Блок (в статье
"Три вопроса") прославлял Ибсена как художника, ни на минуту не теряющего
"связи с общественностью" и никогда не расстающегося "с остро наточенным
ножом для анализа", - и зачастую в руках самого поэта перо также
превращалось в подобный "остро наточенный нож для анализа", глубоко и
беспощадно вскрывающий самые тонкие и сокровенные покровы человеческого
существа, обнаруживающий те его "метаморфозы", какие происходят в условиях
"страшного мира", времени "великого предательства".
Всем этим творчество Блока и превращалось в лирическую летопись жизни
целой прослойки русской интеллигенции начала века, ее "пути среди
революций", говоря словами самого поэта; это правдивая история ее метаний,
стремлений, поисков истины, рассказ человека, рожденного "в года глухие", в
условиях ненавистного ему "страшного мира", и этот рассказ Блока отвечает
реальности исторического бытия, что и определяло реалистический в своей
основе характер творчества Блока зрелой поры. Впоследствии, в связи с
опубликованием первой главы поэмы "Возмездие" (1917), сам Блок убежденно и
решительно утверждал "реализм" и "научность" своего творчества, что во
многом отвечает истине.
Но, конечно, когда мы говорим о реализме и реалистических тенденциях в
творчестве Блока, мы не должны упускать из виду того, что и само понимание
реализма у поэта во многом отлично от нашего, сочетается с вымыслами и
представлениями сугубо идеалистического характера (такими, как "Душа Мира",
"Вечная женственность" и т. п.), которые он склонен был рассматривать как
нечто реально сущее, отвечающее принципам реалистического искусства.
Вот почему борьба Блока с искусством модернистским, декадентским - за
подлинно реалистическое, правдивое, общественно передовое, при всей своей
ожесточенности и непримиримости, не была и не могла быть в полной мере
последовательной. Сам поэт примыкал к одному из модернистских течений -
символизму, разделял иные заблуждения и предрассудки идеалистического
порядка, нередко принимал за нечто реальное измышления древних мистиков,
"неохристиан", проповедников "евангелия от декаданса" (говоря словами
Плеханова), что и определяло в его творчестве (даже и зрелой поры)
специфически-символистские и мистические черты, воззрения, концепции.
Обращаясь порою к самому себе (в стихотворении "Все на земле умрет - и
мать, и младость...") с призывом забывать "страстей бывалый край", тот мир,
где мы "любили, гибли и боролись", поэт направляет свой внутренний взор к
холодному полярному кругу, чуждому земных отрад и земного тепла:

...к вздрагиваньям медленного хлада
Усталую ты душу приучи,
Чтоб было здесь ей ничего не надо,
Когда оттуда ринутся лучи...

(1909)

В такого рода противопоставлении "здешней" жизни "инобытию", в котором
должно исчезнуть все "земное" "бренное", в утверждении извечного "дуализма"
мира "сущностей" и мира "явлений", и сказывалась у поэта верность древним
мифам, старым "заветам символизма", проповеди " неохристиан".
Порою мистика принимает в лирике Блока остро трагический характер,
становится наяву переживаемым ужасом, внушаемым некиими "потусторонними"
силами, как это мы видим в одном из самых "мистических" стихотворений Блока,
"Как растет тревога к ночи..." (1913), в котором страхи поэта окрашены в
"инфернальные" тона и действительность предстает в них "в демоническом
мраке"; мы видим здесь человека, настолько измученного и подавленного
ужасами и преследованиями "страшного мира", что его сознание уже
отказывается найти разумное объяснение всему происходящему, невероятному в
своей жестокости и бесчеловечности, а потому и принимающему в глазах поэта
"потусторонние" черты, таинственные и ужасные.
Но в глазах поэта "страшный мир" был страшен не только явными ужасами,
преступлениями, бесчеловечностью, но и лицемерием, лживостью, двуличностью;
тем, что он умел прикрывать свое хищническое существо, свои "темные дела"
самыми возвышенными словами и "знаками". В том мире, который окружал поэта,
люди зачастую оказывались оборотнями и "двойниками"; они носили маски, под
которыми угадывалось нечто опасное, хищное, страшное; все вещи и явления
словно бы отбрасывали свою тень, и поэт в самой повседневной жизни видел
множество невероятных метаморфоз, заставивших его заподозрить в обманчивости
и обратимости самую природу человеческих переживаний - что и порождало в
творчестве Блока образы масок, оборотней, двойников, целой вереницей
ворвавшихся в его лирику.
Перед ним вставал и настойчиво требовал ответа все тот же неотступный
вопрос: почему человек - венец бытия - является таким беспомощным и жалким
перед лицом обступивших его бедствий и ужасов, почему он так часто
оказывается игралищем хищных и враждебных ему сил?
Воспитанный в духе идеалистической философии, поэт, сталкиваясь с этими
силами, не мог и не умел найти им объяснения подлинно реального, а потому и
самый ответ на мучившие его вопросы переносил в область фантастики и
мистики.
Ему казалось, что над миром господствуют некие не подвластные людям
силы, что это они отравляют кровь человека, это они искажают и уродуют его
облик, - и события современности словно бы тонули перед ним "в демоническом
мраке", в тени "Люциферова крыла"; вот почему в творчестве Блока возникали
образы мертвеца, вурдалака, упыря (как это мы видим и в поэме "Возмездие"),
вставшего из гроба, чтобы терзать живых людей, пить их кровь, высасывать из
них все соки.
Тот "демонический мрак", который заслонял перед Блоком многие черты
реальной действительности, окончательно рассеялся только в дни Великой
Октябрьской революции, - но как ни были ужасны, а то и соблазнительны
наваждения "страшного мира", поэт настойчиво и непримиримо призывал к борьбе
с ними. И какою бы "безнадежной" ни казалась ему подчас эта борьба, он
оставался верным духу "вечного боя" - боя со всем тем, что враждебно
человеку и противостоит его жизни, его целям, его высокому имени и
назначению.
Что же в конце концов помогало поэту одолевать ужасы и соблазны
"страшного мира", быть "верным - сквозь всю свою неверность" (говоря его
словами)?
В первую очередь то, что разбуженный революцией страстный интерес к
реальной действительности, вера в простого рабочего человека, в его
внутреннюю красоту, в его огромные силы, со всей очевидностью сказавшиеся в
те дни 1905 года, которые сам поэт называл "великим временем", Уже никогда
не покидали Блока, оставались незыблемой и неизменной основой внутреннего
мира поэта; это и определяло характер творчества, самые значительные и
важные его черты, преобладавшие над иными - смятенными и "случайными".
Пусть мир, где жил поэт в годы, наставшие после революции 1905 года,
снова оказался "страшным миром", в котором господствовали враждебные
человеку силы, но было и нечто иное, отличавшее в глазах Блока этот мир от
того, обременного на гибель, каким он виделся в прежние времена - в дни
"распутий" и крушения былых мечтаний и иллюзий. С новой верой в народ, в
Человека - с большой буквы! - поэт стремился везде и всюду найти
подтверждение ей; Блок противопоставлял представителям "рафинированной"
интеллигенции, воображавшим себя солью земли, людей народа - мужиков,
мастеровых, рабочих, у которых

...светлые глаза привольной Руси
Блестели строго с почерневших лиц...

Именно здесь, а не в среде эстетов и декадентов, поэт видел подлинную
красоту, не нуждающуюся ни в каком гриме, ни в каких приукрашениях, - и если
он говорил о народе, то неизменно с величайшим уважением и даже
благоговением, как о носителе некоей, не всегда ясной ему самому безусловной
истины и создателе всего прекрасного, что есть на земле; именно у народа и в
народе, у людей самых простых и обыкновенных видел Блок те качества и
стремления, какие ценил превыше всего: нерушимые нравственные устои, жажду
справедливости, непреклонное мужество, готовность к настоящему делу,
доподлинному, а не "книжному" и не мнимому. Вера в народ, в простого
человека, в его внутреннюю красоту и неизмеримую мощь, а стало быть, в его
великое будущее, помогала поэту одолевать беды и напасти "страшного мира",
противопоставлять псевдогерою декадентской литературы - хищнику, стяжателю,
"белокурой бестии" - подлинного героя, того, кто поднимает "верный молот" в
борьбе с темными и хищными силами, кто готов без устали "за тяжелым плугом в
свежих росах поутру идти" и никогда не изменит своему высокому человеческому
имени, долгу, назначению.
Поэт был глубоко захвачен болью народа, мучился всеми его муками,
разделял его надежды и стремления, и это порождало остроту и глубину
переживаний и восприятий, которые отзываются в "Ямбах" (как и во многих
других его стихах), исполненных огромной внутренней силы; они возникают на
гребне высокого вдохновения, не знающего никаких преград и изливающегося
полно, широко, свободно, с естественностью самого дыхания и глубиной
великого, страстно напряженного чувства, словно бы объемлющего весь простор
родной земли и вбирающего всю ее красоту, всю ее гордую и вольную душу:

Народ - венец земного цвета,
Краса и радость всем цветам:
Не миновать господня лета
Благоприятного - и нам...

Только гениальный, необычайно прозорливый художник мог создать такие
классически зрелые и подлинно народные стихи, слагающиеся в торжественный и
радостный гимн простому человеку, его величию и красоте.
Так разбуженная революцией и вспыхнувшая с огромной, всепоглощающей
силой любовь к родине и вера в русского человека явились надежным
противоядием против ужаса, отчаяния, всех угроз и соблазнов "страшного
мира", что создавало новую и прочную основу духовной жизни поэта, определяло
новый характер и новые, необычайно широкие масштабы его творчества, его
устремлений.
На пути "от личного к общему", который был определен Блоком как
рождение "гражданина своей родины", находил поэт новый исход, новые
возможности воплощения и для "воли к подвигу" - той воли, которая
пронизывает всю его лирику, а потому и является ее движущей силой,
объединяющим ее началом. Не случайно он скажет о себе в стихах о Прекрасной
Даме:

Будет день - и свершится великое,
Чую в будущем подвиг души... -

а вне подвига поэт не видел ни цели, ни смысла человеческого
существования, а стало быть, и художественного творчества.
Но нельзя не подчеркнуть и того, что героический пафос лирики Блока
является вместе с тем и трагедийным, ибо, осознав подвиг как высшее
призвание и назначение человека, поэт не видел реальных путей его
воплощения, его претворения в жизнь, томился о подвиге, не ведая, "кто меч
скует", не зная, "что делать с собою", - и только Великая Октябрьская
революция придала его исконной "воле к подвигу" твердую основу; только
революция помогла воплотить ему полностью в живом и творческом деле свою
мечту о подвиге, свою жажду "единства с миром".