Антон Чехов - Хамелеон
Аудиокнига "Хамелеон" А.П. Чехова
Через базарную площадь идет полицейский
надзиратель Очумелов в новой шинели и с узелком в руке. За ним
шагает рыжий городовой с решетом, доверху наполненным
конфискованным крыжовником. Кругом тишина... На площади ни
души... Открытые двери лавок и кабаков глядят на свет божий
уныло, как голодные пасти; около них нет даже нищих.
— Так ты кусаться, окаянная? — слышит вдруг Очумелов. — Ребята,
не пущай ее! Нынче не велено кусаться! Держи! А... а!
Слышен собачий визг. Очумелов глядит в сторону и видит: из
дровяного склада купца Пичугина, прыгая на трех ногах и
оглядываясь, бежит собака. За ней гонится человек в ситцевой
крахмальной рубахе и расстегнутой жилетке. Он бежит за ней и,
подавшись туловищем вперед, падает на землю и хватает собаку за
задние лапы. Слышен вторично собачий визг и крик: «Не пущай!» Из
лавок высовываются сонные физиономии, и скоро около дровяного
склада, словно из земли выросши, собирается толпа.
— Никак беспорядок, ваше благородие!.. — говорит городовой.
Очумелов делает полуоборот налево и шагает к сборищу. Около
самых ворот склада, видит он, стоит вышеписанный человек в
расстегнутой жилетке и, подняв вверх правую руку, показывает
толпе окровавленный палец. На полупьяном лице его как бы
написано: «Ужо я сорву с тебя, шельма!» да и самый палец имеет
вид знамения победы. В этом человеке Очумелов узнает золотых дел
мастера Хрюкина. В центре толпы, растопырив передние ноги и
дрожа всем телом, сидит на земле сам виновник скандала — белый
борзой щенок с острой мордой и желтым пятном на спине. В
слезящихся глазах его выражение тоски и ужаса.
— По какому это случаю тут? — спрашивает Очумелов, врезываясь в
толпу. — Почему тут? Это ты зачем палец?.. Кто кричал?
— Иду я, ваше благородие, никого не трогаю... — начинает Хрюкин,
кашляя в кулак. — Насчет дров с Митрий Митричем, — и вдруг эта
подлая ни с того, ни с сего за палец... Вы меня извините, я
человек, который работающий... Работа у меня мелкая. Пущай мне
заплатят, потому — я этим пальцем, может, неделю не
пошевельну... Этого, ваше благородие, и в законе нет, чтоб от
твари терпеть... Ежели каждый будет кусаться, то лучше и не жить
на свете...
— Гм!.. Хорошо... — говорит Очумелов строго, кашляя и шевеля
бровями. — Хорошо... Чья собака? Я этого так не оставлю. Я
покажу вам, как собак распускать! Пора обратить внимание на
подобных господ, не желающих подчиняться постановлениям! Как
оштрафуют его, мерзавца, так он узнает у меня, что значит собака
и прочий бродячий скот! Я ему покажу Кузькину мать!.. Елдырин, —
обращается надзиратель к городовому, — узнай, чья это собака, и
составляй протокол! А собаку истребить надо. Немедля! Она
наверное бешеная... Чья это собака, спрашиваю?
— Это, кажись, генерала Жигалова! — говорит кто-то из толпы.
— Генерала Жигалова? Гм!.. Сними-ка, Елдырин, с меня пальто...
Ужас как жарко! Должно полагать, перед дождем... Одного только я
не понимаю: как она могла тебя укусить? — обращается Очумелов к
Хрюкину. — Нешто она достанет до пальца? Она маленькая, а ты
ведь вон какой здоровила! Ты, должно быть, расковырял палец
гвоздиком, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб сорвать. Ты
ведь... известный народ! Знаю вас, чертей!
— Он, ваше благородие, цыгаркой ей в харю для смеха, а она — не
будь дура и тяпни... Вздорный человек, ваше благородие!
— Врешь, кривой! Не видал, так, стало быть, зачем врать? Их
благородие умный господин и понимают, ежели кто врет, а кто по
совести, как перед богом... А ежели я вру, так пущай мировой
рассудит. У него в законе сказано... Нынче все равны... У меня у
самого брат в жандарах... ежели хотите знать...
— Не рассуждать!
— Нет, это не генеральская... — глубокомысленно замечает
городовой. — У генерала таких нет. У него всё больше легавые...
— Ты это верно знаешь?
— Верно, ваше благородие...
— Я и сам знаю. У генерала собаки дорогие, породистые, а эта —
чёрт знает что! Ни шерсти, ни вида... подлость одна только... И
этакую собаку держать?!.. Где же у вас ум? Попадись этакая
собака в Петербурге или Москве, то знаете, что было бы? Там не
посмотрели бы в закон, а моментально — не дыши! Ты, Хрюкин,
пострадал и дела этого так не оставляй... Нужно проучить!
Пора...
— А может быть, и генеральская... — думает вслух городовой. — На
морде у ней не написано... Намедни во дворе у него такую видел.
— Вестимо, генеральская! — говорит голос из толпы.
— Гм!.. Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто... Что-то ветром
подуло... Знобит... Ты отведешь ее к генералу и спросишь там.
Скажешь, что я нашел и прислал... И скажи, чтобы ее не выпускали
на улицу... Она, может быть, дорогая, а ежели каждый свинья
будет ей в нос сигаркой тыкать, то долго ли испортить. Собака —
нежная тварь... А ты, болван, опусти руку! Нечего свой дурацкий
палец выставлять! Сам виноват!..
— Повар генеральский идет, его спросим... Эй, Прохор! Поди-ка,
милый, сюда! Погляди на собаку... Ваша?
— Выдумал! Этаких у нас отродясь не бывало!
— И спрашивать тут долго нечего, — говорит Очумелов. — Она
бродячая! Нечего тут долго разговаривать... Ежели сказал, что
бродячая, стало быть и бродячая... Истребить, вот и всё.
— Это не наша, — продолжает Прохор. — Это генералова брата, что
намеднись приехал. Наш не охотник до борзых. Брат ихний охоч...
— Да разве братец ихний приехали? Владимир Иваныч? — спрашивает
Очумелов, и всё лицо его заливается улыбкой умиления. — Ишь ты,
господи! А я и не знал! Погостить приехали?
— В гости...
— Ишь ты, господи... Соскучились по братце... А я ведь и не
знал! Так это ихняя собачка? Очень рад... Возьми ее... Собачонка
ничего себе... Шустрая такая... Цап этого за палец! Ха-ха-ха...
Ну, чего дрожишь? Ррр... Рр... Сердится, шельма... цуцык
этакий...
Прохор зовет собаку и идет с ней от дровяного склада... Толпа
хохочет над Хрюкиным.
— Я еще доберусь до тебя! — грозит ему Очумелов и, запахиваясь в
шинель, продолжает свой путь по базарной площади.