Антон Чехов - Неудача
Илья Сергеич Пеплов и жена его Клеопатра
Петровна стояли у двери и жадно подслушивали. За дверью, в
маленькой зале, происходило, по-видимому, объяснение в любви;
объяснялись их дочь Наташенька и учитель уездного училища Щупкин.
— Клюет! — шептал Пеплов, дрожа от нетерпения и потирая руки. —
Смотри же, Петровна, как только заговорят о чувствах, тотчас же
снимай со стены образ и идем благословлять... Накроем...
Благословение образом свято и ненарушимо... Не отвертится тогда,
пусть хоть в суд подает.
А за дверью происходил такой разговор:
— Оставьте ваш характер! — говорил Щупкин, зажигая спичку о свои
клетчатые брюки. — Вовсе я не писал вам писем!
— Ну да! Будто я не знаю вашего почерка! — хохотала, девица,
манерно взвизгивая и то и дело поглядывая на себя в зеркало. — Я
сразу узнала! И какие вы странные! Учитель чистописания, а
почерк как у курицы! Как же вы учите писать, если сами плохо
пишете?
— Гм!.. Это ничего не значит-с. В чистописании главное не
почерк, главное, чтоб ученики не забывались. Кого линейкой по
голове ударишь, кого на колени... Да что почерк! Пустое дело!
Некрасов писатель был, а совестно глядеть, как он писал. В
собрании сочинений показан его почерк.
— То Некрасов, а то вы... (вздох). Я за писателя с удовольствием
бы пошла. Он постоянно бы мне стихи на память писал!
— Стихи и я могу написать вам, ежели желаете.
— О чем же вы писать можете?
— О любви... о чувствах... о ваших глазах... Прочтете —
очумеете... Слеза прошибет! А ежели я напишу вам поэтические
стихи, то дадите тогда ручку поцеловать?
— Велика важность!.. Да хоть сейчас целуйте!
Щупкин вскочил и, выпучив глаза, припал к пухлой, пахнущей
яичным мылом, ручке.
— Снимай образ! — заторопился Пеплов, толкнув локтем свою жену,
бледнея от волнения и застегиваясь. — Идем! Ну!
И, не медля ни секунды, Пеплов распахнул дверь.
— Дети... — забормотал он, воздевая руки и слезливо мигая
глазами. — Господь вас благословит, дети мои... Живите...
плодитесь... размножайтесь...
— И... и я благословляю... — проговорила мамаша, плача от
счастья. — Будьте счастливы, дорогие! О, вы отнимаете у меля
единственное сокровище! — обратилась она к Щупкину. — Любите же
мою дочь, жалейте ее...
Щупкин разинул рот от изумления и испуга. Приступ родителей был
так внезапен и смел, что он не мог выговорить ни одного слова.
«Попался! Окрутили! — подумал он, млея от ужаса. — Крышка теперь
тебе, брат! Не выскочишь!»
И он покорно подставил свою голову, как бы желая сказать:
«Берите, я побежден!»
— Бла... благословляю... — продолжал папаша и тоже заплакал. —
Наташенька, дочь моя... становись рядом... Петровна, давай
образ...
Но тут родитель вдруг перестал плакать, и лицо у него перекосило
от гнева.
— Тумба! — сердито сказал он жене. — Голова твоя глупая! Да
нешто это образ?
— Ах, батюшки-светы!
Что случилось? Учитель чистописания несмело поднял глаза и
увидел, что он спасен: мамаша впопыхах сняла со стены вместо
образа портрет писателя Лажечникова. Старик Пеплов и его супруга
Клеопатра Петровна, с портретом в руках, стояли сконфуженные, не
зная, что им делать и что говорить. Учитель чистописания
воспользовался смятением и бежал.