На сих днях г-н Ф. Б., издатель "Северной пчелы"...- Дельвиг Антон

На сих днях г-н Ф. Б., издатель "Северной пчелы", обнародовал
нижеследующую прокламацию, которою повелевает всем русским покупать "Историю
русского народа" {Перепечатываем из N 110-го "Северной пчелы" эту
официяльную бумагу и, по праву издателей газеты, позволяем себе окружить ее
некоторыми замечаниями.}: Чуждый зависти и всех литературных мелочей, я
всегда отдавал справедливость жесточайшим моим противникам; {Кто сии
жесточайшие противники г-на Ф. Б.? Уж не те ли, которым не нравятся его
нравственно-сатирические и нравственно-исторические романы? В таком случае
вместо эпитета "жесточайшие" следовало бы сказать "невольные" и
"многочисленные". С появления сих несчастных сочинений издатели "Северной
пчелы" разгневались на всех писателей, отличных талантами и познаниями, и
причислили их к особому приходу.} но теперь с удовольствием говорю истину о
труде писателя самостоятельного, благонамеренного и пламенного любителя
просвещения {Речь идет об историке "Русского народа".}. Занимаясь с любовью
всю жизнь историею, и преимущественно русскою, осмеливаюсь сказать явно, что
я в состоянии судить об истории {Какова логика: я целую жизнь занимаюсь
историею и потому могу судить о ней? К несчастию, мало заниматься целую
жизнь историею, чтобы уметь судить о ней; надо еще прибавить к сему одну
безделицу: ясный, наблюдательный ум, не всем и не без пристрастия
раздаваемый природою. Об исторических мнениях г-на Ф. Б. мы справедливее
можем судить по статье его, напечатанной в двух нумерах "Северной пчелы"
прошлого года, в которой он бог знает чего требует от нынешних историков.}.
Не почитаю "Историю русского народа" совершенною, но признаю оную сочинением
черезвычайно важным, любопытным и полезным для России, ибо в ней в первый
раз появляются политика, философия и критика {И политика, и философия, и
критика не узнают себя в "Истории русского народа". Историческая критика
г-на Полевого, как добродушная нянька, хлопочет, чтобы мы не верили сказкам,
часто встречающимся в нашей древней истории; но не только до появления
"Истории русского народа" - и до Карамзина никто не почитал их за истину.
Нет, настоящая историческая критика не озаряла трудов г-на Полевого; иначе
не было бы в его книге ненужных выписок о скандинавах, странных нападков на
Карамзина или лучше на здравый смысл, и своевольных толкований, которые, как
бы остроумны ни были, всё толкования г-на Полевого, а не приведенные в
ясность предания летописцев. Вся философия историческая заключается в том
одном, чтобы никакой философии не вмешивать в историю, которая сама в себе
заключает вечную, ничем не изменяемую философию, распространение единой
мысли всесоздателя. Пишите историю, не мудрствуя лукаво, и в ясном изложении
событий политика сама собою выкажется. Но для ясного изложения истории не
достает в нашем историке искусства владеть русским языком (который, к
сожалению, совершенно ему не повинуется) и порядка в мыслях и в расположении
оных.}. Повторяю однажды уже сказанное, что "История русского народа",
сочинение г. Полевого, есть такая книга, которую не только можно, но должно,
и непременно должно, прочесть после "Истории" Карамзина, и что каждый
любитель отечественного обязан даже иметь ее. Льщу себя надеждою, что я
заслужил доверенность публики и что в этом случае она поверит словам моим
более, нежели тем отвратительным нападкам, которые превращают литературное
поприще в какое-то торжище и унижают звание литератора {Следующие за строгим
приказанием покупать "Историю русского народа" убеждения г-на Ф. Б., что
словам его должно верить, напомнили нам невыдуманный анекдот {1}, кажется
нигде еще не напечатанный: некто, почитающий себя классиком, браня
романтизм, важно говорил однажды знакомому молодому поэту: "Ну, послушай,
любезный, ведь ты меня знаешь, не правда ли? Ведь я честный человек? Ведь
мне никакой пользы нет тебя обманывать? Поверь же, милый, старику: и Шиллер
твой, и Гете - не писатели, а дураки".}. Почтенный, добрый, благородный
Карамзин сказал, что первая потребность писателя есть _доброе сердце_. Читая
в журналах грубую брань, клеветы, сплетни, гнусные выходки зависти рядом с
преувеличенными похвалами бессмертному историографу, поневоле выводим
заключение, которое... не идет в печать" {Забавно читать в "Северной пчеле"
цитации из Карамзина и нападки ее на грубую брань, клеветы, сплетни и пр. и
пр. Все сии качества и притом еще неуважение к талантам всегда ей
принадлежали, принадлежат и, вероятно, будут принадлежать. Карамзин и по
кончине связывает между собою узами любви к таланту своему всех отличных
русских писателей, которых ни "Телеграф", ни "Пчела" никакими ругательствами
не унизят, ибо достоинства их основаны не на модных картинках и тому
подобных пустяках, но на глубоких познаниях отечественного языка и на
бескорыстной любви, известной одним талантам, к своему искусству.
Повторим в заключение сих замечаний раз уже нами сказанное в 24 N
"Литературной газеты": как бы развеселилась важная Германия, если б издатель
"Беспристрастного Гамбургского корреспондента", собрав свои
нравственно-политические сочинения воедино, провозгласил себя раздавателем
литературных званий!}.