Антон Павлович Чехов - На охоте
Собачья выставка с ее борзыми и гончими
напомнила мне один маленький эпизод, имевший большое влияние на
мою жизнь.
В одно прекрасное утро я получил от дяди, помещика
Екатеринославской губернии, письмо. Между прочим он писал:
«Если не приедешь ко мне на будущей неделе, то и племянником
считать тебя не буду, отца твоего из поминальной книжки
вычеркну... Поохотимся, — приезжай!»...
Надо было поехать.
Дядя встретил меня с распростертыми объятиями и, как это водится
даже у самых гостеприимных охотников, не дав мне оправиться
после долгой дороги и отдохнуть, повел меня на псарню показывать
мне своих лошадей и собак. Собаки, по моему мнению, бывают
большие, маленькие и средние, белые, черные и серые, злые и
смирные; дядя же различал между ними крапчатых, темно-багряных,
сохастовых, лещеватых, черно-пегих, черных в подпалинах,
брудастых — совсем собачий язык, и мне кажется, что если бы
собаки умели говорить, то говорили бы именно на таком языке.
Дядя показывал, целовал собак в морды и всё требовал, чтобы я
щупал собачьи морды, трогал лапы.
На другой день утром меня нарядили в полушубок и валенки и
повезли на охоту.
Я вспоминаю теперь большой ольховый лес, седой от инея. Тишина в
нем царит гробовая. От леса до горизонта тянется белое поле... И
конца не видно этому полю. В лесу и по полю скачут на конях
полушубки... У всех лица озабоченные, напряженные, словно всем
этим полушубкам предстоит открыть что-то новое,
необыкновенное... Дядя мой, красный как рак, скачет от одного
полушубка к другому, отдает приказания, сыплет ругательства...
Слышны трубные звуки... Эту картину вспоминаю я теперь. Помню
также, как подъехал ко мне дядя и повел меня на окраину леса.
— Стой тут... Как зверь побежит на тебя из лесу, так и стреляй!
— Но ведь я, дядюшка, и ружья-то держать путем не умею!
— Пустяки... Приучайся... Ну, смотри же!.. Чуть только зверь —
пли!!.
Сказавши это, дядя отъехал от меня, и я остался один. Полушубки
поскакали в лес. Долго я ждал зверя. Ждал я, а сам в это время
думал о Москве, мечтал, дремал...
«А что если я убью зверя? — воображал я. — Убью я, а не они!
То-то потеха будет!»
После долгого ожидания послышался наконец сдержанный собачий
лай... По лесу понеслось ауканье... Я взвел курок и насторожил
зрение и слух... У меня забилось сердце, и проснулся во мне
инстинкт хищника-охотника. Затрещали недалеко от меня кусты, и я
увидел зверя... Зверь, какой-то странный, на длинных ногах и с
колючей мордой, несся прямо на меня... Я нажал пальцем, загремел
выстрел, и всё было кончено. Ура! Мой зверь подпрыгнул, упал и
закорчился.
— Сюда! Ко мне! — закричал я. — Дядюшка!
Я указал на умирающего зверя. Дядя поглядел на него и схватил
себя за голову.
— Это мой Скачок! — закричал он. — Моя собака!.. Моя горячо
любимая собака!..
И, прыгнув с лошади, он припал к своему Скачку. А я поскорее в
сани — и был таков.
Непреднамеренное убийство Скачка навсегда рассорило меня с
дядей. Он перестал мне высылать содержание. Умирая же, три года
тому назад, он приказал передать мне, что он и после смерти не
простит мне убийства его любимой собаки. И имение свое он
завещал не мне, а какой-то даме, своей бывшей любовнице.