А.А. Фет - Письма - С. А. Толстой - 19 августа 1888 г.



Московско-Курской ж. д. 19 августа 1888 г.
станция Коренная Пустынь.

Дорогая графиня!
Сердечно благодарим оба за полученную вчера весточку, что грозы Ваши
прошли благополучно. Дай бог, чтобы их совсем не было! На этот раз я уверен,
что Вы с таким же восторгом прочтете эти строки, с каким я их пишу, так как
речь в них идет не обо мне, а преимущественно о Льве Николаевиче. Дошедши в
моих воспоминаниях до своих появлений в Ясной Поляне, Никольском {1} и
Спасском, я, по милости Марьи Петровны, попал в целое море самых задушевных
и разнообразных писем Боткина, Тургенева и, в особенности, Льва Николаевича.
Боже мой, как это молодо, могуче, самобытно и гениально правдиво! Это точно
вырвавшийся с варка чистокровный годовик, который и косится на Вас своим
агатовым глазом, и скачет, молниеносно лягаясь, и становится на дыбы, и
вот-вот готов, как птица, перенестись через двухаршинный забор.
По поводу этих бесценных писем я пишу Страхову: "Помните ли Ваши слова
о светляках русской мысли, разбросанных по нашим деревням? Вот они, эти
светочи, в самом наивном проявлении, без всякого козыряния перед публикой.
Самый тупой человек увидит в этих письмах не сдачу экзамена по заграничному
тексту, а действительные родники всех самобытных мыслей, какими питается до
сих пор наша русская умственная жизнь во всех своих проявлениях".
Кроме того, это - ярославская шерсть того полушубка, которого
выдубленная мездра снаружи расшита цветными узорами, и по отношению к
задушевной жизни художника это то же, что "Война и мир" по отношению к войне
с Наполеоном. Излишне говорить, до какой степени я жажду прочесть все это
вам, чтобы услыхать от Вас, насколько это, согласно данному мне разрешению
Львом Николаевичем, допустимо в печати, ежели сам Лев Николаевич соскучится
меня прослушать. Я наверное знаю, что Ивану Ильичу истопник держанием ноги
не поможет, но и не осуждаю Ивана Ильича, который от этого держания
чувствует облегчение.
Если бы Вы обладали только свойством привлекать к себе людей, то
бесполезно было бы обращаться к Вам, как к величайшей умнице, с весьма
деликатным вопросом. Дело, во-первых, в том, что на Отраде, где мы будем у
Галаховых, теперь скорый поезд в 9 час. утра не останавливается; а другие
поезда приходят в Ясенки в час ночи и в шесть часов утра, что для Вас весьма
неудобно. Но, помимо внешних затруднений, вопрос сводится к тому, кстати ли
мы попадем в Ясную Поляну. Как нимало созданы мы для обременения любезных
хозяев наших требованиями, но соринка еще меньше нас; однако если она
попадет в глаз, да еще наболевший, то приятности доставит мало. Конечно,
окончательным судьею можете быть только Вы. Мне лично предстоит еще
распутать столько узлов, что о блаженной минуте бегства из Воробьевки не
смею еще мечтать, хотя умственно не отодвигаю ее за 15-е сентября.
Целую Вашу руку и вместе с женой приношу Вам всем, начиная с
Кузминских, наши искренние приветствия. Поверит ли Александр Михайлович {2},
что у меня есть стихи его, с которыми он ко мне обращается.

Ваш А. Шеншин.