А.А. Фет - Письма - Я. П. Полонскому - 4 сентября 1889.
Дорогой друг
Яков Петрович.
Иногда ты мои слабые глаза в письме угощаешь словно зернистою икрою, но
зато иногда ты начинаешь бисером низать клинообразные надписи, и эти клинья
втыкаешь в мои воспаленные глаза. Как мне жалко и досадно было за твою
трехдневную икоту, - и не больно, но раздражительно до омерзения. Благодарим
оба усердно всех твоих милых, начиная с добрейшей Жозефины Антоновны, за
приветствия.
Духом, - для которого нет ни настоящего, ни прошедшего, ни будущего, -
я уже вкусил ваше отрадное сердечное гостеприимство. Слово "духом" я украл у
наших Корейских монахов, которые, при упреках в тунеядстве, отвечают, что
"монахи работают духом".
Но не лучше ли, во избежание недоразумений, слова: "Голос ворчливого
друга" - заменить словами: "голос домашнего друга". Стихотворение вообще так
оригинально, что стоит над ним поработать, сглаживая всякого рода зазубрины.
То, что говоришь ты о простоте, надо написать золотыми буквами во храме
эстетики, если бывает такой дурацкий храм. Но многое, наприм. Тютчев,
непонятно толпе не потому, что это не просто, а потому, что сама толпа
просто дубина. Подумаю над твоим указанием на отмену {1}.
Пора и нам подыматься на Плющиху, и если бы не разные экономические
заботы и дела, которых ускорить нет возможности, я, кажется, сейчас бы
убежал от прелестей деревенской осени.
Продолжаю понемногу свои воспоминания и не знаю, как с ними
окончательно разделаться, так как сильно хотелось бы, чтобы прочли их
близкие люди, и в первейших номерах - ты.
Мечтаю о 24-м, на которое нас уже не будет в Воробьевке.
Конечно, ни с кем так не удобно совещаться о поэтических тонкостях, как
с тобою. И поэтому поставляю тебе на вид: в предыдущем стихе указывается не
на сладость или приятность осенней ночи, а на ее всемогущество. Чем же
высказывается это всемогущество? Всемогущество может высказываться только
активно, а не пассивно. Как бы я ни подставлял тебе спину для побоев, я могу
доказать этим все, что угодно по отношению к тебе, кроме всемогущества. А
если я начну тулумбасить и трепать тебя, как тряпку, то докажу свое
всемогущество. Чем же у меня ночь доказывает свое всемогущество? Она и сама
заражена, и меня квасит смертною истомой. Это не шуточное дело. Чем же еще
она проявляет свое действие? Тишина ее может быть прелестным ее качеством,
но не воздействием на меня. Живой, я с утра до вечера сижу в борьбе
пожирания одного другим - и вдруг, открывая балкон, я поражен, что ночь не
принимает, не допускает к себе этой борьбы, и чувствую, что если и я попаду
в нее, то она и во мне убьет это чувство борьбы. Ты совершенно справедливо
заметил, что отменять или подтверждать может только существо сознательное, а
не ночь или что-либо тому подобное. Но оттенок нужной мне мысли сохранит
другое слово: отказом от борьбы. Слабый столик может заставить меня целый
час простоять с подносом с фруктами или с бумагами к докладу, отказываясь
удержать эти предметы на своих хилых ножках. Между тем никакая философия не
воспретит мне сказать: этот стол, стул отказался мне служить. И потому с
твоего разрешения ставлю: "Отказом от борьбы". От души обнимаю тебя и желаю
здоровия и возможности обнять тебя в действительности.
Твой старый
А. Шеншин.