ГАФИЗЪ - Перевод А. Фета

Представляя на судъ истинныхъ любителей поэзіи небольшой букетъ, связанный въ моемъ перевод изъ стихотворныхъ цвтовъ персидскаго поэта, считаю нелишнимъ сказать нсколько словъ, могущихъ споспшествовать врному воззрнію на предполагаемыя пьесы. Не зная персидскаго языка, я пользовался нмецкимъ переводомъ, составившимъ переводчику почетное имя въ Германіи; а это достаточное ручательство въ врности оригиналу. Нмецкій переводчикъ, какъ и слдуетъ переводчику, скоре оперсичитъ свой родной языкъ, чмъ отступитъ отъ подлинника. Съ своей стороны и я старался до послдней крайности держаться не только смысла и числа стиховъ, но и причудливыхъ формъ газелей, въ отношеніи къ размрамъ и римамъ, часто двойнымъ въ соотвтствующихъ строкахъ.
Даже поверхностное знакомство съ нашимъ поэтомъ служитъ отраднымъ подтвержденіемъ двухъ несомннныхъ истинъ: во-первыхъ, что духъ человческій давно уже достигъ той эирной высоты, которой мы удивляемся въ поэтахъ и мыслителяхъ нашего Запада; во-вторыхъ, что цвты истинной поэзіи неувядаемы, независимо отъ эпохи и почвы ихъ производившей. Напротивъ того, если они дйствительно живые цвты,-- экзотическое ихъ происхожденіе сообщаетъ имъ особенную прелесть въ глазахъ любителей.
Новымъ подтвержденіемъ тому, что Азія страна чудесъ и вопіющихъ противуположностей, является странная судьба или, лучше сказать, странное духовное развитіе нашего поэта.
Магометъ-Шемзеддинъ, солнце вры {Странно напоминать, что все это происходитъ на магометанскомъ Восток.}, по прозванію Гафизъ, блюститель корана, такъ какъ онъ съ начала до конца зналъ наизустъ эту священную книгу, -- родился въ Шираз и жилъ въ немъ съ перваго до послдняго десятилтія XIV вка нашей эры. Онъ принадлежалъ къ сект дервишей и софи или созерцательныхъ мудрецовъ и мистиковъ, предавался богословскимъ и философскимъ трудамъ, сочинялъ въ аскетическомъ вдохновеніи возвышеннйшіе гимны, въ которыхъ попиралъ во прахъ все плотское, за что и получилъ прозваніе: мистическій языкъ. Онъ былъ великимъ, славнымъ учителемъ своего времени, окруженнымъ толпою учениковъ, и въ качеств наставника состоялъ въ такой милости при двор, что великій визирь Хаджи-Ковамеддинъ-Магометъ-Али выстроилъ для него отдльную школу. И вдругъ, подъ старость лтъ, этотъ мистикъ и мудрецъ добровольно отказывается отъ всхъ плодовъ своихъ долговременныхъ усилій и бойкая псня старца расцвтаетъ тми яркими красками жизни, тмъ ароматомъ неподдльной свжести, какими украшены псни юности только немногихъ избранныхъ; а между тмъ все, что пережилъ, извдалъ и перемыслилъ старецъ, звучитъ въ его лир, перестроенной на новый ладъ.
Этотъ нравственный переворотъ возбудилъ негодованіе въ прежнихъ приверженцахъ поэта; тмъ не мене у него нашлись благородные и просвщенные друзья. Окруженный ихъ любовью и уваженіемъ, Гафизъ скончался въ глубокой старости въ 1389 году. Прахъ его покоится въ Мосел -- одномъ изъ прелестныхъ предмстій Шираза и понын привлекаетъ почитателей поэта.
Переведенныя мною псни относятся ко второй эпох его дятельности, и я желалъ бы, чтобы читатель испыталъ хотя часть того наслажденія, которое выпало на долю моему труду.

I.

Звзда полуночи дугой золотою скатилась;
На лоно земное съ его суетою скатилась.

Цвты тамъ она увидала и травы долины,
И радостной ихъ и живой пестротою плнилась.

Она услыхала звонки говорливые стада,
И мелкихъ, серебряныхъ звуковъ игрою плнилась.

Коня увидала она, проскакавшаго въ пол,
И лошади статной летучей красою плнилась.

И мирными кровами хижинъ она и деревьевъ,
И даже убогой гнилушкой лсною плнилась.

И все полюбя, ужъ на небо она не просилась --
И рада была, что ночною порою скатилась.

II.

О! если бы озеромъ былъ я ночнымъ,
А ты луною, по немъ плывущей!

О! если бъ потокомъ я былъ луговымъ,
А ты былинкой, надъ нимъ растущей!

О! если бы розовымъ былъ я кустомъ,
А ты бы розой, на немъ цвтущей!

О! если бы сладостнымъ былъ я зерномъ,
А ты бы птичкой его клюющей!

III.

Мы Шемзеддинъ, со чадами своими,
Мы шейхъ Гафизъ и вс его монахи --
Особенный и странный мы народъ.
Удручены и вчныхъ жалобъ полны,
Безъ устали ярмо свое влача,
Роняя перлы изъ очей горячихъ --
Мы веселы и ясны какъ свча.
Подобно ей мы таемъ, исчезаемъ,
И какъ она, улыбкой счастья свтимъ.
Пронизаны кинжалами рсницъ
Жестокихъ, вчно требующихъ крови,
Мы только въ этихъ мукахъ и живемъ.
Въ грховномъ мор вчно утопая,
Съ раскаяньемъ нисколько не знакомы,
А между тмъ свободные отъ злаго,
Мы вчно дти свта, а не тьмы --
И тмъ толп вполн непостижимы.
Она людей трехъ видовъ только знаетъ:
Ханжу во-первыхъ, варвара тупаго,
Фанатика, съ его душею мрачной;
А во-вторыхъ развратника безъ сердца,
Ничтожнаго, сухаго эгоиста --
И наконецъ, обычной колеей
Бредущаго; но для людей какъ мы
Ей не найдти понятья и названья.

IV.

Если вдругъ, безъ видимыхъ причинъ,
Затоскую, загрущу одинъ,

Если плоть и кости у меня
Станутъ ныть и чахнуть, безъ кручинъ,

Не давай мн горькихъ пить лкарствъ:
Не терплю я этихъ чертовщинъ.

Принеси ты чашу мн вина,
Съ нею лютню, флейту, тамбуринъ.

Если это не поможетъ мн,
Принеси мн сладкихъ устъ рубинъ.

Если жъ я и тутъ не исцлюсь,
Говори, что умеръ Шемзеддинъ.

V.

Я былъ пустынною страной;
Огонь мистическій спалилъ
Моей души погибшій долъ;
Песокъ пустыни огневой,
Я тамъ взвивался и пылилъ,
И, втромъ уносимый,
Я въ небеса ушелъ.
Хвала Творцу! во мн Онъ
Унялъ убійственный огонь...
Онъ дождикъ мн послалъ сырой --
И кротко охлажденный,
Я прежній отыскалъ покой;
Богъ далъ мн быть веселой,
Цвтущею землей.

VI.

О! какъ подобенъ я -- смотри!
Свч, мерцающей въ потьмахъ;
Но ты, въ сіяющихъ лучахъ,
Восходъ зари.
Лишь ты сіяй, лишь ты гори,
Хотя по первому лучу
Твой яркій свтъ зальетъ свчу,
Но умолять тебя хочу:
Лишь ты гори,
Чтобъ я угасъ въ твоихъ лучахъ.

VII.

Дано теб и мн
Созвздіемъ любовнымъ
Украсить небеса:
Ты въ нихъ луною пышной,
Красавицей надменной,
А плачущей Плеядой
При ней мои глаза.

VIII.

Десять языковъ лили
Жаждутъ псни соловья,
И съ нмющихъ выходитъ
Ароматная струя.

IX.

Втеръ нжный, окрыленный,
Благовстникъ красоты,
Отнеси привтъ мой страстный
Той одной, что знаешь ты.

Разскажи ей, что со свта
Унесутъ меня мечты,
Если мн отъ ней не будетъ
Тхъ наградъ, что знаешь ты.

Потому, что подъ запретомъ
Видть райскіе цвты
Тяжело -- и сердце гложетъ
Та печаль, что знаешь ты.

И на что цвты Эдема,
Если въ душу пролиты
Ароматы той долины,
Тхъ цвтовъ, что знаешь ты,

Не орломъ я быть желаю
И парить на высоты;
Соловей Гафизъ ту розу
Будетъ пть, что знаешь ты.

X.

Падетъ ли взоръ твой гордый
На голову, во прах
Трактирнаго порога,
Не тронь ея, -- молю я!
То голова Гафиза,
Что надъ собой невластенъ...
Не наноси ты словомъ
Ему -- или зазорнымъ
Насиліемъ -- обидъ.
Незнающее мры,
Все существо въ немъ, -- словно
Лишь изъ трактирной пыли
Всемилосердый создалъ --
Онъ знаетъ, что творитъ.
Обдумай только это --
И кроткимъ снисхожденьемъ
Твою исполнитъ душу
Тогда бдняги, старца,
Упавшаго постыдно,
Неблагородный видъ.

XI.

Книгу мудрую берешь ты --
Свой бокалъ беретъ Гафизъ;
Къ совершенству все идешь ты --
Къ бездн золъ идетъ Гафизъ.

Въ рабств тягостномъ живешь ты,
Терпливою овцей --
Какъ пустынный левъ въ невол,
Вс оковы рветъ Гафизъ.

Съ тайной гордостью ведешь ты
Списокъ мнимо добрыхъ длъ --
Новый грхъ ежеминутно
На себя кладетъ Гафизъ.

Многихъ избранныхъ блюдешь ты
Поученіемъ своимъ --
Къ безразсудствамъ безразсудныхъ,
Веселясь, зоветъ Гяфизъ.

Мечь убійственный куешь ты,
Покарать еретиковъ --
Свтлый стихъ свой, драгоцнный,
Золотой, -- куетъ Гафизъ.

Къ небу ясному встаешь ты,
Дымомъ тяжкимъ и густымъ --
Горной рчки блескъ и свжесть
Въ глубь долинъ несетъ Гафизъ.

Вс скажу однимъ я словомъ:
Вчно бдный человкъ,
Горечь каждому даешь ты,
Сладость всмъ даетъ Гафизъ.

XII.

Ты въ мозгу моемъ убогомъ
Не ищи совтовъ умныхъ,
Только лютней онъ веселыхъ,
Только флейтъ онъ полонъ шумныхъ.

XIII.

Пусть, на сколько хватитъ силъ,
Чернь тебя клянетъ!
Пусть зелоты на тебя
Выступятъ въ походъ!

Ты не бойся ихъ, Гафизъ;
Вчно милосердъ,
Самъ Аллахъ, противу нихъ,
Твердый твой оплотъ,

Зельзебилами *) твою
Жажду утолитъ,
Сваритъ солнце для тебя
Райскихъ этихъ водъ.

Чтобы горести твои
Усладить вполн,
Онъ безкрылаго, не разъ,
Ангела пришлетъ.

Мало этого; Онъ самъ
Въ благости своей
Поэтическій внецъ
На тебя кладетъ.

И не Греція одна,
Даже и Китай --
Псни вчныя твои
Съ завистью поетъ.

Будутъ нкогда толпой
Гробъ твой навщать;
Всякій умница тебя
Съ честью помянетъ.

И когда умрешь ты, -- твой
Просвтленный ликъ
Солнце, блескомъ окружа,
Въ небо понесетъ.

*) Зельзебилъ -- райскій источникъ.

XIV.

Въ царство розы и вина приди,
Въ эту рошу, въ царство сна -- приди.

Утиши ты пснь тоски моей,
Камнямъ эта пснь слышна -- приди.

Кротко слезъ моихъ уйми ручей;
Ими грудь моя полна -- приди.

Дай испить мн, здсь, во мгл втвей,
Кубокъ счастія до дна -- приди.

Чтобъ любовь до тла моихъ костей
Не сожгла, -- она сильна, -- приди.

Но дождись, чтобъ вечеръ сталъ темнй;
Но тихонько и одна -- приди.

XV.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XVI.

Веселись -- о, сердце-птичка!
Пой, довольное судьбиной,
Что тебя плнила роза,
Воцарившись надъ долиной.

Ужъ теперь теб не биться
Въ грубой сти птицелова,
И тебя не тронутъ когти,
Не укуситъ зубъ зминой.

Правда, что занозы розы
Глубоко въ тебя вонзились,
И истечь горячей кровью
Ты должна передъ кончиной.

Но за то твоей кончин
Нтъ подобной ни единой: --
Ты умрешь прекрасной смертью,
Благородной, соловьиной.

XVII.

Предавъ себя судьбамъ на произволъ,
Моя душа жила голубкой мирной;
Но твой -- о солнце! пламень къ ней дошелъ, --
Испепелилъ ее твой огнь всемірной.

И вотъ, смотри, что пепелъ произвелъ:
Свободныхъ крылъ гордись стезей обширной,
Божественнаго генія орелъ
Дышать взлетаетъ радостью эирной.

XVIII.

Грозныя тни ночей,
Ужасы волнъ и смерчей --
Кто на покойной земл,
Даже при полномъ желаньи,
Васъ понимать въ состояньи?
Тотъ лишь одинъ васъ пойметъ,
Кто, подъ дыханіемъ бурь,
Въ неизмримомъ плыветъ
Отъ береговъ разстояньи.

XIX.

Ахъ, какъ сладко, сладко дышетъ
Ароматъ твоихъ кудрей!
Но еще дышалъ бы слаще
Ароматъ души твоей.

XX.

Въ доброй всти, нжный другъ, не откажи,
При звздахъ прійдти на лугъ -- не откажи.

И въ бальзам, кроткій врачъ души моей,
Чтобъ унять мой злой недугъ, -- не откажи.

Въ леденцахъ румяныхъ устъ, чтобы мой взоръ
За слезами не потухъ, -- не откажи.

Въ пищ тмъ устамъ, что юности твоей
Воспваютъ гимны вслухъ, -- не откажи.

Въ персяхъ, нжныхъ какъ лилйные цвты,
Въ этихъ округленныхъ двухъ, -- не откажи.

И во всемъ, на что завистливо въ ночи
Смотритъ неба звздный кругъ, -- не откажи.

Въ томъ, чему отдавшись разъ, хотя на мигъ,
Вки счастья помнитъ духъ, -- не откажи.

Въ томъ, что властно укротить еще одно
Предъ могилою испугъ -- не откажи.

XXI.

Ежели осень наноситъ
Злые морозы -- не стуй ты.
Снова надъ міромъ проснутся
Вешнія грозы -- не стуй ты.

Ежели мертвою листвою
Всюду твой взоръ оскорбляется,
Знай, что изъ смерти живыя
Выглянутъ розы, -- не стуй ты.

Если тернистой пустыней
Путь твой до Кабы *) потянется,
Ни на колючій кустарникъ,
Ни на занозы не стуй ты.

Если Юсуфъ **) одинокій
Плачетъ, отторженъ отъ родины,
Знай, что заблешутъ звздами
Жаркія слезы, -- не стуй ты.

Все переходчиво въ мір,
Жребій и твой перемнится;
Только не бойся судьбины
Злобной угрозы, -- не стуй ты.

*) Каба или Кааба -- мечеть съ гробомъ Магомета.
**) Юсуфъ -- Іосифъ.

XXII.

Гіацинтъ своихъ кудрей
За колечкомъ вилъ колечко,
Но шепнулъ ему зефиръ
О твоихъ кудряхъ словечко.

XXIII.

Твой вчно, неизмнно,
Пока дышать я буду;
Усну ль я подъ землей --
Взлечу къ твоей одежд
Я пылью гробовой.

XXIV.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XXV.

О помыслахъ Гафиза
Лишь онъ одинъ, да Богъ на неб знаетъ.
Ему онъ только -- сердце
Грховное и пылкое ввряетъ.

И не однимъ прощеньемъ
Всемилосердый благъ, -- Онъ благъ молчаньемъ...
Ни ангеламъ, ни людямъ
Объ этомъ онъ словечка не роняетъ.

XXVI.

Сошло дыханье свыше,
И я слова распознаю:
"Гафизъ! зачмъ мечтаешь,
"Что самъ творишь ты пснь свою?
"Съ предвчнаго начала
"На лиліяхъ и розахъ,
"Узоръ ея волшебвый
"Стоитъ начертанный въ раю!"

А. ФЕТЪ.