О г-же Сталь и о Г. А. Муханове - А.С.Пушкин
Из всех сочинений г-жи Сталь книга "Десятилетнее изгнание" должна была
преимущественно обратить на себя внимание русских. Взгляд быстрый и
проницательный, замечания разительные по своей новости и истине,
благодарность и доброжелательство, водившие пером сочинительницы, - все
приносит честь уму и чувствам необыкновенной женщины. Вот что сказано об ней
в одной рукописи: "Читая ее книгу "Dix ans d'exil", можно видеть ясно, что,
тронутая ласковым приемом русских бояр, она не высказала всего, что
бросалось ей в глаза {1}. Не смею в том укорять красноречивую, благородную
чужеземку, которая первая отдала полную справедливость русскому народу,
вечному предмету невежественной клеветы писателей иностранных". Эта
снисходительность, которую не смеет порицать автор рукописи, именно и
составляет главную прелесть той части книги, которая посвящена описанию
нашего отечества. Г-жа Сталь оставила Россию как священное убежище, как
семейство, в которое она была принята с доверенностию и радушием. Исполняя
долг благородного сердца, она говорит об нас с уважением и скромностию, с
полнотою душевною хвалит, порицает осторожно, не выносит сора из избы. Будем
же и мы благодарны знаменитой гостье нашей: почтим ее славную память, как
она почтила гостеприимство наше...
Из России г-жа Сталь ехала в Швецию по печальным пустыням Финляндии. В
преклонных летах, удаленная от всего милого ее сердцу, семь лет гонимая
деятельным деспотизмом Наполеона, принимая мучительное участие в
политическом состоянии Европы, она не могла, конечно, в сие время (в осень
1812 года) сохранить ясность души, потребную для наслаждения красотами
природы. Не мудрено, что почернелые скалы, дремучие леса и озера наводили на
нее уныние.
Недоконченные ее записки останавливаются на мрачном описании
Финляндии...
Г-н А.М., {2} пробегая снова книжку г-жи Сталь, набрел на сей последний
отрывок и перевел его довольно тяжелою прозою, присовокупив к оному
следующие замечания на грезы г-жи Сталь: "Не говоря уже о обличении
ветреного легкомыслия, отсутствия наблюдательности и совершенного неведения
местности, невольно поражающих читателей, знакомых с творениями автора книги
о Германии, я в свою очередь был поражен самим рассказом, во всем подобным
пошлому пустомельству тех щепетильных французиков, которые, немного времени
тому назад, являясь с скудным запасом сведений и богатыми надеждами в
Россию, так радостно принимались щедрыми и подчас неуместно добродушными
нашими соотечественниками (только по образу мыслей не нашими
современниками)".
Что за слог и что за тон! Какое сношение имеют две страницы Записок с
"Дельфиною", "Коринною", "Взглядом на французскую революцию" и пр., и что
есть общего между щепетильными (?) французиками и дочерью Неккера, гонимою
Наполеоном и покровительствуемою великодушием русского императора?
"Кто читал творения г-жи Сталь, - продолжает г. А.М., - в коих так
часто ширяется она и пр. .., тому точно покажется странным, как
беспредельные леса и пр. ... не сделали другого впечатления на автора
"Коринны", кроме скуки от единообразия!" За сим г. А.М. ставит в пример
самого себя. "Нет! никогда, - говорит он, - не забуду я волнения души моей,
расширявшейся для вмещения столь сильных впечатлений. Всегда буду помнить
утра... и пр." Следует описание северной природы слогом, совершенно отличным
от прозы г-жи Сталь.
Далее советует он покойной сочинительнице, посредством какого-либо
толмача, расспросить извозчиков своих о точной причине пожаров и пр.
Шутка о близости волков и медведей к Абовскому университету отменно не
понравилась г-ну А.М.; но г. А.М. и сам расшутился. "Ужели, - говорит он, -
400 студентов, там воспитывающихся, готовят себя в звероловы? В этом случае
академию сию могла бы она точнее назвать псарным двором? Ужели г-жа Сталь не
нашла другого способа отыскивать причин, замедляющих ход просвещения, как,
перерядившись Дианой, заставить читателя рыскать вместе с собою в лесах
финляндских, по порошам за медведями и волками, и зачем их искать в
берлогах?.. Наконец от страха, наведенного на робкую душу нашей барыни", и
проч.
О сей барыне должно было говорить языком вежливым образованного
человека. Эту барыню удостоил Наполеон гонения, монархи доверенности, Байрон
своей дружбы, Европа своего уважения, а г. А.М. журнальной статейки не
весьма острой и весьма неприличной.
Уважен хочешь быть, умей других уважить.
Ст. Ар.
9 июня 1825
1 Речь идет о большом обществе петербургском, прежде 1812 года. Соч.
(Прим. Пушкина.)
2 "Сын отечества", Э 10. (Прим. Пушкина.)