О записках Видока - А.С.Пушкин

В одном из Э "Литературной газеты" упоминали о "Записках" парижского
палача; нравственные сочинения Видока, полицейского сыщика, суть явление не
менее отвратительное, не менее любопытное.
Представьте себе человека без имени и пристанища, живущего ежедневными
донесениями, женатого на одной из тех несчастных, за которыми по своему
званию обязан он иметь присмотр, отъявленного плута, столь же бесстыдного,
как и гнусного, и потом вообразите себе, если можете, что должны быть
нравственные сочинения такого человека.
Видок в своих записках именует себя патриотом, коренным французом (un
bon Francais), как будто Видок может иметь какое-нибудь отечество! Он
уверяет, что служил в военной службе, и как ему не только дозволено, но и
предписано всячески переодеваться, то и щеголяет орденом Почетного Легиона,
возбуждая в кофейных негодование честных бедняков, состоящих на половинном
жалованье (officiers a la demi-solde). Он нагло хвастается дружбою умерших
известных людей, находившихся в сношении с ним (кто молод не бывал? а Видок
человек услужливый, деловой). Он с удивительной важностию толкует о хорошем
обществе, как будто вход в оное может ему быть дозволен, и строго рассуждает
об известных писателях, отчасти надеясь на их презрение, отчасти по расчету:
суждения Видока о Казимире де ля Вине, о Б. Констане должны быть любопытны
именно по своей нелепости.
Кто бы мог поверить? Видок честолюбив! Он приходит в бешенство, читая
неблагосклонный отзыв журналистов о его слоге (слог г-на Видока!). Он при
сем случае пишет на своих врагов доносы, обвиняет их в безнравственности и
вольнодумстве и толкует (не в шутку) о благородстве чувств и независимости
мнений: раздражительность, смешная во всяком другом писаке, но в Видоке
утешительная, ибо видим из нее, что человеческая природа, в самом гнусном
своем уничижении, все еще сохраняет благоговение перед понятиями, священными
для человеческого рода.
Предлагается важный вопрос:
Сочинения шпиона Видока, палача Самсона и проч. не оскорбляют ни
господствующей религии, ни правительства, ни даже нравственности в общем
смысле этого слова; со всем тем нельзя их не признать крайним оскорблением
общественного приличия. Не должна ли гражданская власть обратить мудрое
внимание на соблазн нового рода, совершенно ускользнувший от предусмотрения
законодательства?