Вольтер - А.С.Пушкин

(Correspondance inedite de Voltaire avec le president de Brosses, etc.
Paris, 1836)1)

Недавно издана в Париже переписка Вольтера с президентом де Броссом.
Она касается покупки земли, совершенной Вольтером в 1758 году.
Всякая строчка великого писателя становится драгоценной для потомства.
Мы с любопытством рассматриваем автографы, хотя бы они были не что иное, как
отрывок из расходной тетради или записка к портному об отсрочке платежа. Нас
невольно поражает мысль, что рука, начертавшая эти смиренные цифры, эти
незначащие слова, тем же самым почерком и, может быть, тем же самым пером
написала и великие творения, предмет наших изучении и восторгов. Но,
кажется, одному Вольтеру предоставлено было составить из деловой переписки о
покупке земли книгу, на каждой странице заставляющую вас смеяться, и
передать сделкам и купчиям всю заманчивость остроумного памфлета. Судьба на
столь забавного покупщика послала продавца не менее забавного. Президент де
Бросс есть один из замечательнейших писателей прошедшего столетия. Он
известен многими учеными сочинениями2, но лучшими из его произведений мы
почитаем письма, им написанные из Италии в 1739-1740 и недавно вновь
изданные под заглавием "L'Italie il y a cent ans"3). В этих дружеских
письмах де Бросс обнаружил необыкновенный талант. Ученость истинная, но
никогда не отягощенная педантизмом, глубокомыслие, шутливая острота,
картины, набросанные с небрежением, но живо и смело, ставят его книгу выше
всего, что писано было в том же роде.
Вольтер, изгнанный из Парижа, принужденный бежать из Берлина, искал
убежища на берегу Женевского озера. Слава не спасала его от беспокойств.
Личная свобода его была не безопасна; он дрожал за свои капиталы, розданные
им в разные руки. Покровительство маленькой мещанской республики не слишком
его ободряло. Он хотел на всякий случай помириться с своим отечеством и
желал (пишет он сам) иметь одну ногу в монархии, другую в республике - дабы
перешагать туда и сюда, смотря по обстоятельствам. Местечко Турне (Tournoy),
принадлежавшее президенту де Бросс, обратило на себя его внимание. Он знал
президента за человека беспечного, расточительного, вечно имеющего нужду в
деньгах, и вступил с ним в переговоры следующим письмом:
"Я прочел с величайшим удовольствием то, что вы пишете об Австралии; но
позвольте сделать вам предложение, касающееся твердой земли. Вы не такой
человек, чтоб Турне могло приносить вам доход. Шуэ, ваш арендатор, думает
уничтожить свой контракт. Хотите ли продать мне землю вашу пожизненно? Я
стар и хвор. Я знаю, что дело это для меня невыгодно; но вам оно будет
полезно, а мне приятно - и вот условия, которые вздумалось мне повергнуть
вашему благоусмотрению.
Обязуюсь из материалов вашего прегадкого замка выстроить хорошенький
домик. Думаю на то употребить 25 000 ливров. Другие 25 000 ливров заплачу
вам чистыми деньгами.
Все, чем украшу землю, весь скот, все земледельческие орудия, коими
снабжу хозяйство, будут вам принадлежать. Если умру, не успев выстроить дом,
то у вас останутся в руках 25 000 ливров, и вы достроите его, коли вам будет
угодно. Но я постараюсь прожить еще два года, и тогда вы будете даром иметь
очень порядочный домик.
Сверх сего обязуюсь прожить не более четырех или пяти лет.
Взамен сих честных предложений, требую вступить в полное владение вашим
движимым и недвижимым имением, правами, лесом, скотом и даже каноником, до
самого того времени, как он меня похоронит. Если этот забавный торг
покажется вам выгодным, то вы одним словом можете утвердить его не на шутку.
Жизнь слишком коротка: дела не должны длиться.
Прибавлю еще слово. Я украсил мою норку, прозванную les D
lices; я украсил дом в Лозанне; то и другое теперь стоит вдвое
противу прежней их цены: то же сделаю и с вашей землею. В теперешнем ее
положении вы никогда ее с рук не сбудете.
Во всяком случае прошу вас сохранить все это в тайне, и честь имею" и
проч.
Де Бросс не замедлил своим ответом. Письмо его, как и Вольтерово,
исполнено ума и веселости.
"Если бы я был в вашем соседстве (пишет он) в то время, как вы
поселились так близко к городу {2}, то, восхищаясь вместе с вами физическою
красотою берегов вашего озера, я бы имел честь шепнуть вам на ухо, что
нравственный характер жителей требовал, чтобы вы поселились во Франции, по
двум важным причинам: во-первых, потому, что надобно жить у себя дома,
во-вторых, потому, что не надобно жить у чужих. Вы не можете вообразить, до
какой степени эта республика заставляет меня любить монархии... Я бы вам и
тогда предложил свой замок, если б он был вас достоин; но замок мой не имеет
даже чести быть древностию; это просто ветошь. Вы вздумали возвратить ему
юность, как Мемнону: я очень одобряю ваше предположение. Вы не знаете, может
быть, что г. д'Аржанталь имел для вас то же намерение. - Приступим к делу".
Тут де Бросс разбирает одно за другим все условия, предлагаемые
Вольтером; с иными соглашается, другим противоречит, обнаруживая сметливость
и тонкость, которых Вольтер от президента, кажется, не ожидал. Это
подстрекнуло его самолюбие, он начал хитрить; переписка завязалась живее.
Наконец 15 декабря купчая была совершена.
Эти письма, заключающие в себе переговоры торгующихся, и несколько
других, писанных по заключении торга, составляют лучшую часть переписки
Вольтера с де Броссом. Оба друг перед другом кокетничают; оба поминутно
оставляют деловые запросы для шуток самых неожиданных, для суждений самых
искренних о людях и происшествиях современных. В этих письмах Вольтер
является Вольтером, то есть любезнейшим из собеседников; де Бросс - тем
острым писателем, который так оригинально описал Италию в ее правлении и
привычках, в ее жизни художественной и сладострастной.
Но вскоре согласие между новым хозяином земли и прежним ее владельцем
было прервано. Война, как и многие другие войны, началась от причин
маловажных. Срубленные деревья осердили нетерпеливого Вольтера; он
поссорился с президентом, не менее его раздражительным. Надобно видеть, что
такое гнев Вольтера! Он уже смотрит на де Бросса, как на врага, как на
Фрерона, как на великого инквизитора. Он собирается его погубить. "Qu'il
tremble! - восклицает он в бешенстве. - Il ne s'agit pas de le rendre
ridicule: il s'agit de le dshonorer!"4). Он жалуется, он плачет, он
скрежещет... а все дело в двухстах франках. Де Бросс, с своей стороны, не
хочет уступить вспыльчивому философу; в ответ на его жалобы он пишет
знаменитому старцу надменное письмо, укоряет его в природной дерзости,
советует ему в минуты сумасшествия воздерживаться от пера, дабы не краснеть,
опомнившись потом, и оканчивает письмо желанием Ювенала: Mens sana in
corpore sano5).
Посторонние вмешиваются в распрю соседей. Общий их приятель, г. Рюфе,
старается усовестить Вольтера и пишет к нему едкое письмо (которое,
вероятно, диктовано самим де Броссом).
"Вы боитесь быть обманутым, - говорит г. Рюфе, - но из двух ролей это
лучшая... Вы не имели никогда тяжеб: они разорительны, даже когда их и
выигрываем... Вспомните устрицу Лафонтена и пятую сцену второго действия в
"Скапиновых обманах"3. Сверх адвокатов, вы должны еще опасаться и
литературной черни, которая рада будет на вас броситься..."
Вольтер первый утомился и уступил. Он долго дулся на упрямого
президента и был причиною тому, что де Бросс не попал в Академию (что в то
время много значило). Сверх того, Вольтер имел удовольствие его пережить: де
Бросс, младший из двух пятнадцатью годами, умер в 1777 году, годом прежде
Вольтера.
Несмотря на множество материалов, собранных для истории Вольтера (их
целая библиотека), как человек деловой, капиталист и владелец, он еще весьма
мало известен. Ныне изданная переписка открывает многое.
"Надобно видеть, - пишет издатель в своем предисловии, - как баловень
Европы, собеседник Екатерины Великой и Фридерика II, занимается последними
мелочами для поддержания своей местной важности; надобно видеть, как он в
праздничном кафтане въезжает в свое графство, сопровождаемый своими обеими
племянницами (которые все в бриллиантах); как выслушивает он речь своего
священника и как новые подданные приветствуют его пальбой из пушек, взятых
напрокат у Женевской республики. Он в вечной распре со всем местным
духовенством. Габель (налог на соль) находит в нем тонкого и деятельного
противника. Он хочет быть банкиром своей провинции. Вот он пускается в
спекуляции на соль. У него свои дворяне: он шлет их посланниками в
Швейцарию. И все это его ворочает; он искренно тревожится обо всем с этой
раздражительностию страстей, исключительно ему свойственной. Он расточает то
искусные рассуждения адвоката, то прицепки прокурора, то хитрости купца, то
гиперболы стихотворца, то порывы истинного красноречия. Письмо его к
президенту о драке в кабаке, право, напоминает его заступление за семейство
Каласа".
В одном из этих писем встретили мы неизвестные стихи Вольтера. На них
легкая печать его неподражаемого таланта. Они писаны соседу, который прислал
ему розаны.

Vos rosiers sont dans mes jardins,
Et leurs fleurs vont bientot paraitre,
Doux asile o je suis mon maitre!
Je renonce aux lauriers si vains,
Qu'a Paris j'aimais trop peut-etre.
Je me suis trop pique les mains
Aux epines qu'ils ont fait naitre {6}.

Признаемся в rococo нашего запоздалого вкуса: в этих семи стихах мы
находим более слога, более жизни, более мысли, нежели в полдюжине длинных
французских стихотворений, писанных в нынешнем вкусе, где мысль заменяется
исковерканным выражением, ясный язык Вольтера - напыщенным языком Ронсара,
живость его - несносным однообразием, а остроумие - площадным цинизмом или
вялой меланхолией.
Вообще переписка Вольтера с де Броссом представляет нам творца "Меропы"
и "Кандида" с его милой стороны. Его притязания, его слабости, его детская
раздражительность - все это не вредит ему в нашем воображении. Мы охотно
извиняем его и готовы следовать за всеми движениями пылкой его души и
беспокойной чувствительности. Но не такое чувство рождается при чтении
писем, приложенных издателем к концу книги, нами разбираемой. Эти новые
письма найдены в бумагах де ла Туша, бывшего французским посланником при
дворе Фридерика II (в 1752 г.).
В это время Вольтер не ладил с Северным Соломоном4, своим прежним
учеником. Мопертюи, президент Берлинской Академии, поссорился с профессором
Кенигом. Король взял сторону своего президента; Вольтер заступился за
профессора. Явилось сочинение без имени автора, под заглавием: "Письмо к
публике". В нем осуждали Кенига и задевали Вольтера. Вольтер возразил и
напечатал свой колкий ответ в немецких журналах. Спустя несколько времени
"Письмо к публике" было перепечатано в Берлине с изображением короны,
скиптра и прусского орла на заглавном листе. Вольтер только тогда догадался,
с кем имел он неосторожность состязаться, и стал помышлять о благоразумном
отступлении. Он видел в поступках короля явное к нему охлаждение и
предчувствовал опалу. "Я стараюсь тому не верить, - писал он в Париж к
д'Аржанталю, - но боюсь быть подобну рогатым мужьям, которые силятся уверить
себя в верности своих жен. Бедняжки втайне чувствуют свое горе!" Несмотря на
свое уныние, он, однако ж, не мог удержаться, чтоб еще раз не задеть своих
противников. Он написал самую язвительную из своих сатир (la Diatribe du Dr.
Akakia) и напечатал ее, выманив обманом позволение на то от самого короля.
Следствия известны. Сатира, по повелению Фридерика, сожжена была рукою
палача. Вольтер уехал из Берлина, задержан был во Франкфурте прусскими
приставами, несколько дней находился под арестом и принужден был выдать
стихотворения Фридерика, напечатанные для немногих и между коими находилась
сатирическая поэма против Людовика XV и его двора.
Вся эта жалкая история мало приносит чести философии. Вольтер, во все
течение долгой своей жизни, никогда не умел сохранить своего собственного
достоинства. В его молодости заключение в Бастилию, изгнание и преследование
не могли привлечь на его особу сострадания и сочувствия, в которых почти
никогда не отказывали страждущему таланту. Наперсник государей, идол Европы,
первый писатель своего века, предводитель умов и современного мнения,
Вольтер и в старости не привлекал уважения к своим сединам: лавры, их
покрывающие, были обрызганы грязью. Клевета, преследующая знаменитость, но
всегда уничтожающаяся перед лицом истины, вопреки общему закону, для него не
исчезала, ибо была всегда правдоподобна. Он не имел самоуважения и не
чувствовал необходимости в уважении людей. Что влекло его в Берлин? Зачем
ему было променивать свою независимость на своенравные милости государя, ему
чужого, не имевшего никакого права его к тому принудить?..
К чести Фридерика II скажем, что сам от себя король, вопреки природной
своей насмешливости, не стал бы унижать своего старого учителя, не надел бы
на первого из французских поэтов шутовского кафтана, не предал бы его на
посмеяние света, если бы сам Вольтер не напрашивался на такое жалкое
посрамление.
До сих пор полагали, что Вольтер сам от себя, в порыве благородного
огорчения, отослал Фридерику камергерский ключ и прусский орден, знаки
непостоянных его милостей; но теперь открывается, что король сам их
потребовал обратно. Роль переменена: Фридерик негодует и грозит, Вольтер
плачет и умоляет...
Что из этого заключить? что гений имеет свои слабости, которые утешают
посредственность, но печалят благородные сердца, напоминая им о
несовершенстве человечества; что настоящее место писателя есть его ученый
кабинет и что, наконец, независимость и самоуважение одни могут нас
возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы.

1 Histore des navigations aux terres australes; Traite de la formation
mecanique des langues; Histoire du VII siecle de la Republique Romaine;
Traite du culte des dieux fetiches, и проч.2) (Прим. Пушкина)
2 Вольтер в 1775 году купил les Delices sur St. Jean близ самой Женевы.
(Прим. Пушкина.)
3 Сцену, в которой Леандр заставляет Скапина на коленях признаваться во
всех своих плутнях. (Прим. Пушкина.)
4 Так называл Вольтер Фридерика II в хвалебных своих посланиях. (Прим.
Пушкина.)