§ 52. Происхождение зла

назад в содержание

Переход по работе: Введение Бэкон Гоббс Гассенди Бёме Декарт Гейлинкс Мальбранш Спиноза
Видимый, настоящий, действительный, материальный мир есть место действия зла, он даже по христианскому религиозному представлению Якова Бёме обязан своим бытием отпадению от бога — падению Люцифера и Адама; ибо до падения человек не был мужчиной и женщиной, но тем и другим, так что не имел ни половых органов, ни зубов, ни желудка, ни кишок, следовательно, не имел также седалища. Все эти материалистические органы, которые даже в христианском мире играют столь влиятельную роль, мы получили благодаря грехопадению. Поэтому мы должны здесь особенно подчеркнуть и объяснить понятие Якова Бёме о зле и его происхождении, хотя оно содержится уже во всем данном изложении его мыслей. Важность и в то же время трудность предмета требуют

этого.

Зло, по учению Якова Бёме, вообще есть принцип отрицательности, то есть устранения единства, разделения и различения (дифференцирования) и данного вместе с этим противоположения. Поэтому происхождение природы и духа, нечто, бытии и сознания и происхождение зла — один акт, имеют одно и то же происхождение. Если бы бог не отличался от себя самого, не раздваивался, то он не был бы духом, знанием, сознанием, “ибо в одной сущности, где нет раздельности, которая едина, нет никакого знания” (Clavis etc., 13). Только из принципа отрицательности, разделения и различия вытекает самосознательный дух. Но принцип отрицательности есть принцип зла, причина того, что нечто вообще становится отличным от себя, и его бытие для себя утверждается в этом различии и отделении. “Ибо всякая злая воля есть дьявол, как самостоятельная воля к особенности, как отступившая от целой сущности и фантазия” (Выбор благодати, гл. 2, 12). Таким образом, лишь через дьявола как принцип отрицания бог есть дух, ибо лишь потому, что он исходит, вытекает из себя, различается от себя и раздваивается, противополагает себе это второе как иное и из этого исхождения, раздвоения снова входит в себя, он раскрывается для себя самого, становится индивидуальностью. Но самосознание бога как самое святое, самое единое, самое первое различие и раздвоение есть принцип всех различий и вместе с тем принцип природы: “Мудрость есть знание, подлежащее или противомет безосновного единства, она великая тайна божественной природы, ибо в ней обнаруживаются силы, цвета и добродетели: в ней раздельность силы есть разум, она сама божественный разум, как божественная созерцаемость, в которой обнаруживается единство” (Clavis, § 18, 19).

Самосознание, из которого возникает разум, есть принцип всех различий, то есть принцип различающий;

разум есть причина того, что нечто существует, без разума и первоначального раздвоения божественной сущности все было бы едино, ибо он есть разделитель и, как таковой, творец нечто. Разум как великий разделитель есть принцип нечто, но вместе с тем и принцип всякой самости, партикулярности, своенравия, своевластия, всякого упрямства и ожесточения, как разделитель твоего и моего — отец всякого отвращения, войны и спора. Поэтому принцип бытия, по которому вообще нечто существует, и принцип зла есть один принцип, или, как это можно также выразить, принцип качества и принцип зла есть один принцип, ибо нечто есть нечто лишь как отличное от наделенного свойством, своеволием, качество есть отступившая, эгоистичная частная воля, дух голода, на языке Якова Бёме — самовластие, закоснелая, упрямая отдельность, которая обнаруживается как злобное влечение, стремящееся уничтожить другое, как своекорыстие, алчность. Но царство бытия и нечто, царство качеств, свойств, всех особенных сущностей и вещей есть природа: так что принцип природы и принцип зла есть один принцип. Но принцип природы, natura naturans производящей природы, есть противоположность и предмет бога в боге, этот принцип един с принципом отрицательности, которым бог в себе раздваивается и различается, противополагает себе различённое как другое и из этого процесса раздвоения производит свет своего сознания: принцип самосознания и принцип природы, именно природы в боге, вечной первоначальной природы, есть, таким образом, один и тот же принцип. “Сущность всех сущностей есть лишь одна единая сущность, но она разделяется в своем рождении (то есть самоопределении) на два принципа, на свет и тьму, на радость и страдание, на зло и добро, любовь и гнев, на огонь и свет, а из этих двух вечных начал исходит третье начало, исходит творение для своей собственной любовной игры по свойству обоих вечных влечений. Великая тайна всех сущностей есть извечная в себе самой одна вещь, но в своем развитии и обнаружении (под чем Яков Бёме разумеет имманентное, вечно происходящее в боге откровение, тождественное с происхождением его самосознания) она от вечности переходит в две сущности — добро и зло” (Sing, гег., с. 16, § 11, 26). Поэтому происхождение, принцип зла лежит в самом боге, и так как он одинаков с принципом отрицательности, различия, то он имеет бытие во всех вещах и сущностях, ибо принцип зла вообще есть то, с помощью чего и в чем нечто утверждает себя само, свою особенность, но в этом утверждении себя самого отрицает другое, и в этой именно отрицательности есть самостоятельная сущность, Я. Яков Бёме говорит (в своей второй апологии против Б. Тилькена, № 140): “Если говорить по-вашему, что бог могуществен во всем, а это истинно, то я должен сказать, что бог все. Он бог, он небо и ад, а также внешний мир, ибо от него и в нем происходит все”. “Это смерть и несчастье людей и всех творений, что свойства борются друг с другом и каждое возвышается само в себе и получает качества в собственной воле, отчего происходит болезнь и горе... каждое свойство стремится к равенству, как сущность к себе и из себя” (Myst. magnum., с. 11; 17). “Во всех есть яд и злоба; оказывается, что так должно быть, иначе не было бы ни жизни, ни подвижности, не было бы также ни цвета, ни добродетели, ни толстого, ни тонкого или какого-либо ощущения, но все было бы ничто” (О трех принц, предисловие, § 13). Поэтому дьявол, по Якову Бёме, есть соль природы, без которой все было бы лишь безвкусной кашей, ибо принцип всякого различия или вида и принцип зла один и тот же. Но в боге принцип зла есть принцип не зла, а добра. Самораздвоение и различение бога зажигают в нем, правда, с самосознанием огонь индивидуальности и самости, но эта индивидуальность только форма, оболочка единства, его содержание — бескорыстная полнота всех сущностей. Эта индивидуальность есть лишь блаженное сознание чистой любви; бытие для себя бога, которое вытекает из его различия в себе, из противоположения себе противомета, есть не бытие для себя различия, но скорее единство и свобода, обнаруживающиеся для себя в отличие от различия. Бог обнаруживается лишь в своей противоположности, в отличии от себя, если бы бог не полагал в себе противодействия противоположности, то он не знал бы себя самого. Но это самосознание есть сознание добра о себе, любви и, как самосознание любви, источник радости, блаженства; бог есть блаженство, так как или поскольку он познает себя богом. Таким образом, принцип отрицательности, противоположения, раздвоения, принцип зла в боге есть причина добра. Отрицательное в боге есть положительное. Огонь отрицательности, индивидуальность в боге есть лишь благотворное горение любви, огонь любви, добра; принцип зла есть в боге лишь причина того, что положительное, добро в форме самости переходит в аффект, становится подвижным, действующим, чувствительным, деятельным, познающим само себя. “Добро поглотило в себе зло или отвращение и держит его в неволе в плену, так как зло должно быть причиной жизни и света” (О шести пунктах, III, 2). “Зло относится к образованию и подвижности, добро — к лжи, а строгость или отвращение — к радости” (Предисл. к трем принц., § 14). Единство сначала простое, тихое, неподвижное только через полагание противомета и различие от него становится различающим себя, отрицательным, самостным, горящим, огненным единством и лишь благодаря этому действительным, живым единством. Поэтому огонь отрицательности в боге тожествен со светом и единством; зло в боге (или в себе) лишь добро. “В царстве бога, как в мире света, правильно познается не более одного принципа, ибо свет правит, а все другие качества и свойства скрыты, как тайна, ибо все они должны служить свету и представлять ему свою волю; отсюда злобная сущность света превращается во влечение к свету и любви, в кротость. Хотя такие свойства, как жестокость, горечь, боязнь и горькое страдание, вечно остаются в огне, а также в мире света, но ни одно из них не обнаруживается в своем свойстве и все они вместе лишь причины жизни, движения и радостей. Что в темном мире есть страдание, то в мире света благодеяние; и что во мраке страх, испуг и трепет, то в свете ликование радостей, звон и пение, и этого не могло бы быть, если бы в первоначальном состоянии не было такой серьезной муки (Quaal). Поэтому темный мир есть основа и первоначало светлого, и боязливое зло должно быть причиной добра, и все от бога (О шести пунктах, III, 1—5). “Все, что в этом мире представляет земное подобие и зеркало, в царстве божьем находится в большем совершенстве в духовной сущности. В небе (то есть в боге как боге) все добро; что в аду зло, боязнь и мука, то в небе благо и радость, ибо все пребывает как свет” (Signal rer., с. 16, 22 и 20). “В боге нет гнева, только чистая любовь; но в основе, через которую любовь подвижна, находится огонь гнева, а в боге это причина царства радости” (Теософические вопросы, 3, 27). “Если бы любовь единства не состояла в огненно горящем виде, то она не была бы действительна и в единстве не было бы радости или движения” (там же, 18).

Таким образом, зло есть абсолютный, вечный момент, момент в самой божественной жизни; но в боге зло лишь сила, энергия, строгость, резкость и страстность, то есть субъективность, или самость, форма добра. Здесь зло играет ту же роль, что страсть в более подчиненной сфере человеческой жизни. Страсть здесь принцип зла; но принципом зла и даже злом она становится, лишь когда и поскольку она, отделяясь от добра, становится собственной жизнью; сама по себе страсть есть двигатель, энергия, огонь, форма, дух добра. Доброта, которая, так сказать, неодержима бесом, не имеет в себе принципа и момента зла, огня индивидуальности, жизненности и страстности, не есть доброта духа, а доброта глупости.

Только в великом разделительном процессе обнаружения в природе, где все вступает в самостоятельное своеобразие и отдельное существование, чтобы обнаружиться, лишь там принцип зла становится принципом зла; лишь когда зло отделяется от добра, вступает в особое существование; когда форма становится содержанием для самой себя, а индивидуальность — сущностью и предметом для самого себя; когда огонь, отделившись от любви, не есть уже огонь любви, но истребительный огонь гнева, огонь эгоизма; лишь когда, таким образом, зло становится само для себя, — оно становится злом и в качестве зла раскрывается и становится действительным. Но именно этот пункт, впервые попадающий в цель, есть пункт, в котором Яков Бёме совершенно теряется в теологической фантастике и произволе, не разрешая, однако, трудности невозможность разрешения которой, конечно, вполне понятна. К несчастью, эта трудность представляется ему дважды: сначала при падении Люцифера, затем при падении Адама Он прибегает к помощи свободной воли. Но абсолютно непонятно и нелепо, как свободная воля могла выступить из божественного согласия. Из фантастического мира теологии нет никакого перехода в действительный мир (1847). Но этот акт разделения неотделим от первоначального акта раздвоения и различения бога, он уже в боге, но лишь поскольку он центр, принцип природы. Он в нем, как в вечной природе, которая снова производит и осуществляет себя как эта временная, чувственная природа, в которой вечная природа имеет свое выражение, развитое существование и проявление. Поэтому же поскольку зло имеет свое определенное развитое существование лишь в творении, то акт, тождественный в себе с вечным раздвоением сознания, находит свою определенную действительность в творении или только в нем становится определенным, действительным процессом. “Когда говорят о воле гнева божьего, чтобы он отступил от любви и принял образ, то это следует понимать только относительно творения. Надо возлагать вину падения не на бога, но лишь на силу, развитую в творении после “нет”. Она была небрежна и стала ложью, не бог, а творение, не неразвитая сила гнева, в коей горит любовь” (Теос. вопр., IX, 7, 8). Но в то же время, так как огонь гнева в боге есть принцип творения, надо принцип этого процесса снова полагать в боге, поскольку лишь в противомете вечной природы, которой присущи добро и зло, свет и тьма, бог зажигает сознание о себе как свете, единстве.

Таким образом, по Якову Бёме, зло абсолютно необходимо, определение отрицательности — абсолютно действительное определение, ибо зло есть принцип всякого духа и жизни, как достаточно ясно видно из вышеизложенного.

“Если бы в жизни не было отвратительного, то не было бы ни чувствительности, ни воления, ни действия, а также в ней не было бы ни разума, ни знания; ибо вещь, имеющая лишь одну волю, не имеет раздельности, так как она не ощущает отвращения, которое побуждает её к движению, она стоит тихо” (О божеств. созерц., I, § 9). “Жизнь состоит из многих воль: каждая сущность может иметь волю и имеет её. Одна форма враждует с другой, и не только и человеке, но и во всех творениях” (О шести пунктах, III, гл. 4, § 2, 3).

Происхождение жизни есть происхождение зла, последнее не может быть отделено от первой и рассматриваться отдельно от нее, так, чтобы можно было предположить сначала жизнь, а затем ещё спрашивать:

как появилось зло или как из нее развивается зло? Но хотя зло, как тождественное с жизнью и духом, абсолютно необходимо, первоначально, тем не менее о его происхождении так же нельзя спрашивать, как о происхождении жизни, так как в нем самом лежит понятие первоначальности. Таким образом, зло, когда оно выступает и обнаруживается как зло, в отдельном от добра собственном существовании, не имеет у Якова Бёме значения абсолютно необходимой или самостоятельной сущности, как, например, в дуализме древности. Скорее зло, даже когда оно действует как зло, есть причина, средство, побуждение к добру, средство к проявлению, ощущению и познанию добра. Отрицательное есть отрицание себя самого или отрицательно к себе самому; дьявол есть дьявол лишь для себя самого; зло — наибольший враг и противник себя самого; то есть на языке Якова Бёме это ужасная мука, адский огонь, вечно возникающая болезненная мука и поэтому влечение к покою и миру, к добру, к возврату в первоначальное состояние, где оно одинаково с добром и представляет лишь оживление, одушевление, зажигание его. “Коли бы не было муки, то для нее не раскрывалась бы радость. Зло должно быть причиной того, что ему самому раскрывается добро, и добро должно быть причиной того, что ему раскрывается зло, очевидное в своей хитрости и злобе, чтобы все вещи стали созерцаемыми”. “Самое злое должно быть причиной наилучшего” (там же, гл. 10, § 62). Это понятие зла объясняет также приведенное уже определение, в котором Яков Бёме формулирует единство и дух. Истинное, действительное единство не первое, начальное; истинный дух не безраздельно единый с собой, но переходящий в адскую муку зла, в болезненную муку различия и через устранение различия, как такового, через единение его с собой снова возвращающийся в себя дух; ибо, лишь как возвращающийся в себя, он ощущающий, раскрывшийся, действительный и живой дух. “Стремление к свободе (которую Яков Бёме в других местах называет духом) снова повлеклось в тишину как в ничто и вновь проникло из тьмы, строгости влечения в себя само как в свободу вне гнева вражды, и, таким образом, лишь в строгом стеснении обострилось так, что оказалось движущей чувствующей жизнью и что её свобода обострилась (стала индивидуальной, самостной, воодушевленной), стала блеском, который в свободе представляет и дает царство радости” (Signal гег., с. 3, § 18). Но тот же процесс имеет также место в человеке. Беспокойство и мука зла бывают причиной того, что человек желает вернуться обратно из различия своей индивидуальности в свое первоначальное состояние и происхождение и в форму своей индивидуальности включает волю вечного единства, которое только теперь в противоположность мучительному злу ощущается и познается как единство, как сладкая кротость, как благодеяние. “Зло или отвращение побуждает добро, как волю, снова стремиться к своему первоначальному состоянию, как к богу, и внушает влечение к добру как к доброй воле. Ибо вещь, которая добра лишь в одной себе и не имеет муки, не стремится ни к чему, так как она не знает ничего лучшего в себе или для себя, чего она могла бы алкать” (О божеств. созерцаемости, гл. 1, 13).

назад в содержание

Переход по работе: Введение Бэкон Гоббс Гассенди Бёме Декарт Гейлинкс Мальбранш Спиноза