M. H. Каткову - 5 июня 1857. Петербург

Милостивый государь Михайло Никифорович.

Сию минуту я получил Ваше письмо и, несмотря на сильное нездоровье и сбо<ры> к отъезду, спешу отвечать, чтобы положить предел объяснениям, которые так продолжительны, что самый предмет не стоит того. А возникли они вот отчего. Мефодий Ник<ифорович>, сделав мне последнее предложение, спросил, согласен ли я на него. Я согласия не изъявил и спросил, будете ли Вы рассчитывать на роман и в случае моего несогласия. Но на это он мне ответа никакого не дал. А мне необходимо было это знать, потому что я намеревался, как я уже писал Вам, заняться за границей приведением романа в порядок или прибавить что-нибудь к нему. В случае Вашего отказа я или занялся бы другим, или перед отъездом условился бы с редакцией другого журнала. Вот отчего я так настойчиво добивался ответа и еще недавно, встретившись с Мефод<ием>Никиф<оровичем>, выразил ему удивление и, сознаюсь, отчасти неудовольствие на то, что молчание Ваше меня ставит в затруднение. - Потом, заключив из Вашего молчания, что Вы на прежних условиях романа не желаете, я подосадовал только, что послал к Вам именно вторую статью, то есть Плавание в тропиках, а не то, что печатал вообще в Вестнике, как Вы выразили в письме; я желал печатать у Вас <с того времени, как> Здесь и ниже в оригинале порча текста; восстанавливается по смыслу. имел удовольствие с <Вами позна>комиться и когда Вы <выразили> лестное участие к моим <произведениям>. Я тогда же дал слово себ<е ответить> на Ваш вызов, сколько от ме<ня зави>сит. Но я желал также п<ечатать> что-нибудь и в Библ<иотеке> для чт<ения у> моих друзей - Дружинина и М<айкова> и тогда просил Вас разр<ешить> отдать им Тропики, но Вы <не> согласились, и я должен был <дать> им такую ужасную дрянь, как Аян. Тропики тоже нехороши, как и все мои записки (это знаю сам), но всё же сносне<е>. Имев в виду поместить у Вас <роман>, я смело обещал дать Вам две уже почти тогда готовые статьи и <потому> не спорил с Вами о Тропиках. <Есте>ственно, что после, когда Вы отступились (я это заключил из Вашего молчания) от романа, я подосадовал, что Тропики не попали в Библ<иотеку для чтения>, а Аян в Вестник, потому же подосадовал, что у Вас уже была одна статья, которая сноснее Аяна.

Вся моя беда, вся ошибка (если только это беда и ошибка) заключается в моих правилах никогда не давать слова или, обещав что-нибудь, сделать вдвое, так я поступил и с Вами. Сделать иначе - значит выйти из моей натуры, вот и причина моих колебаний и сомнений. Я знаю, к чему ведут данные и неисполненние обещания.

Меня до крайности удивило сегодня <в Вашем> письме выраженное <предполо>жение, что я могу сомневаться <в коли>честве оттисков, которые <Вы сд>елали в Вашей типографии, <под> Вашим надзором... Я об оттисках и о количестве и не думал. Конечно, при втором издании книгопродавец волен был сделать мне такое возражение или позволить себе то же предположение, но только никак не я и не на Ваш счет.

Вот и всё, что я хотел сказать. Извиняюсь перед Вами и перед Евг<ением> Федор<овичем>, что вовлек Вас в эти длинные объяснения, напоминающие заглавие одной из шекспировских пьес: Much ado about nothing. Много шума из ничего (англ.)

Насчет несуществующего романа прибавлю вот что. Я разом выведу Вас из затруднительного положения или, лучше сказать, из всякого сомнения. С обоюдного согласия положим прежние условия несуществующими. Если у меня будет что-нибудь написано и если я с рукописью обращусь к Вам, будемте договариваться вновь. Это не обязывает Вас к соблюдению прежних условий, меня - к написанию романа и к помещению его у Вас. Вы выигрываете тем, что совершенно освобождаетесь от прежних условий, которые находите отяготительными, а я ничего не выигрываю, кроме свободы не писать и не помещать труда своего непременно в Вестнике, свободы, которая оставалась и прежде за мною.

Я и не надеюсь теперь написать что-нибудь, потому что болезнь печени и геморрой так усилились, ч<то едва> ли позволят мне <сесть за работу>. Я полагаю, что не <в состоянии буду>, как намеревался б<ыло, составить> заметок. Беру, однако <же, на всякий случай уже> написанные главы Обл<омова с собою>, чтобы, если можно, прив<ести их в поря>док и напечатать в Вестнике <или> в другом журнале, как по<следнее> сказанье и потом замолчать.

Пусть они так и будут п<редставлены> публике как неоконченные, а <если в та>ком виде журналы не примут, то могут остаться и ненапеч<атанными>.

Свидетельствую Вам мое <истинное> почтение и преданность

И. Гончаров
В Тропиках корректор Ваш уязвил меня четырьмя ошибками прямо в авторское сердце, потому что, к несчастию, все ошибки имеют смысл, но какой! Вместо мления напеч<атано> мнение, вместо шарок (так моряки назыв<ают> акул) напеч<атано> марок; вместо бак фрегата - бок и, наконец, увы! вместо исторические страдания напеч<атано> истерические.