Существенным моментом для понимания высших форм общественной жизни Возрождения является уяснение того обстоятельства, что женщина почиталась здесь наравне с мужчиной. Нас не должны вводить в заблуждение встречающиеся время от времени у авторов диалогов хитроумные, а подчас и злобные исследования вопроса о неполноценности слабого пола. Не следует нам обманываться также и сатирой, как, например, третья сатира Ариосто, в которой женщина рассматривается как опасный большой ребенок, с которым мужчина должен уметь управляться, хотя их разделяет непреодолимая бездна. Последнее, вообще говоря, до определенной степени верно: именно потому, что образованная женщина находилась на одном уровне с мужчиной, здесь не было места расцвету того явления, возникающего впоследствии в цивилизованном обществе на Севере, что принято называть духовной и душевной общностью или высшим взаимодополнением. Прежде всего образование женщин высших сословий ничем существенным не отличалось от образования мужчин. У итальянцев во времена Возрождения не возникало ни тени сомнения в том, следует ли давать дочерям и сыновьям совершенно одинаковое воспитание в области литературы и даже филологии(с. 140). Поскольку в этой новоантичной культуре обыкновенно усматривали высшее жизненное достояние, к нему с готовностью допускали также и девочек. Мы уже видели, какого виртуозного владения латинской речью и письмом достигали даже дочери правителей (с. 1, 149). Другие же должны были разделять с мужчинами по меньшей мере их литературные интересы, чтобы быть в состоянии следить за беседой, которая касалась в те времена главным образом античности. Наконец, сюда примыкало деятельное участие в итальянской поэзии через сочинение канцон, сонетов и импровизаций, в чем прославился ряд женщин начиная с венецианки Кассандры Феделе (конец XV в.). Витторию Колонна возможно даже считать причисленной к лику бессмертных. Если что-то может служить доказательством выставленного нами выше утверждения, так это упомянутая женская поэзия, совершенно мужская по своему тону. Как любовные сонеты, так и религиозные стихотворения настолько определенны и точны по форме, так удалены от нежного мечтательного полумрака и налета дилетантизма, которые вообще-то тяготеют над женской поэзией, что их вполне можно было бы счесть за вышедшие из-под пера мужчины, когда бы значащиеся под ними имена, соответствующие о них сообщения и некоторые содержащиеся здесь высказывания не говорили о противном.

Дело в том, что с получением образования индивидуализму женщин высших сословий получает развитие совершенно аналогичным образом с тем, как это происходит у мужчин, в то время как за пределами Италии вплоть до самой Реформации женщины, даже те, что сами являлись правительницами, очень редко проявляют свое личное начало. Такие исключительные фигуры, как Изабелла Баварская4, Маргарита Анжуйская439*,Изабелла Кастильская4 и др. выступают на первый план лишь ввиду совершенно необычных обстоятельств, можно сказать только под принуждением. В Италии же на протяжении всего XV в. жены правителей и особенно кондотьеров обладали своей собственной, характерной именно для них индивидуальностью и делили со своими мужьями как известность, так и славу(с. 3, прим. 3). Сюда же постепенно присоединяется целая когорта приобретших разнообразную известность женщин (с.98), пускай даже их выделяло лишь то, что их способности, красота, воспитанность, высокая нравственность и благочестие образовывали в некотором роде гармоническое целое. Здесь нети помина о какой-либо самостоятельной, сознательной «эмансипации», поскольку все было ясно и так. Женщина, принадлежащая к верхнему общественному слою, должна была, как и мужчина, стремиться к достижению состояния законченной, во всех отношениях совершенной личности Тот же путь, что был до конца проделан мужчиной в сфере духа и сердца, должна была до конца пройти и женщина От нее не требуется активной литературной деятельности, а если она становится поэтессой, от нее ждут некоего мощного душевного аккорда, но необязательно, чтобы то были какие-нибудь интимности в форме дневников или же романов Эти женщины и не помышляли о публике прежде всего им следовало производить впечатление на выдающихся мужчин и обуздывать их своеволие.

Наибольшей славы удостаивалась в те времена та из великих итальянок, о которой говорилось, что она обладает мужским духом, мужским характером. Достаточно только обратить внимание на совершенно мужской стиль поведения большинства женщин в героических поэмах, например у Боярдо и Ариосто, и мы поймем, что речь здесь идет о вполне определенном идеале. Звание «virago»4, которое в нашем XIX в возможно воспринимать как вполне двусмысленный комплимент, в те времена служило к одной лишь славе Его с гордостью носила Катерина Сфорца4, жена, а впоследствии вдова Джироламо Риарио, наследственное поместье которого Форли она изо всех сил обороняла сначала от партии убийц своего мужа, а затем от Чезаре Борджа. Она пала в борьбе, однако завоевала восхищение всех своих соотечественников и звание «prima donnad’ ltalia»443*84 Героическую жилку такого рода можно узнать и во многих женщинах Возрождения, пусть даже ни одна из них не имела повода проявить свой героизм. В Изабелле Гонзага (с35 сл. ) эти черты проступают с полной очевидностью

И уж конечно женщины такого рода были без какого-либо вреда для общественной морали вполне способны на то, чтобы позволить рассказывать в своем кругу новеллы, подобные собранным у Банделло, поскольку духом, господствующим в этом обществе, была не нынешняя женственность, т. е. уважительное отношение к определенным предварительным условиям, интуициям и таинствам, но сознание напряжения и красоты, а также опасной, заряженной роковыми случайностями современности. Поэтому рядом с самыми пристойными формами общежития имеет место нечто такое, что представляется нашему столетию бесстыдством, поскольку мы просто не в состоянии представить себе соответствующий противовес, который являла собой полная мощи личность господствующей в обществе итальянки того времени

Само собой разумеется, даже собрав все трактаты и диалоги, мы не получим определенного утверждения, подобного только что нами высказанному, с какой бы живостью ни обсуждались здесь положение и способности женщин, а также любовь.

Чего, вообще говоря, недоставало этому обществу, так это первоцвета юных девушек, которых совершенно неукоснительно держали в удалении также и в том случае, когда они воспитывались не в монастыре. Трудно сказать, вызывалась ли свобода в речах отсутствием при них девушек или же, напротив, это девушки не допускались к тому, чтобы их слушать, из-за раскованности разговора.

Общение с блудницами в некоторых случаях, кажется, также достигает здесь расцвета, словно стремились возобновить отношения древних афинян с их гетерами. Знаменитая римская куртизанка Империя была женщина незаурядного духа и образованности, у некоего Доминико Кампана она научилась складывать сонеты, занималась также и музыкой. Прекрасная Изабелла де Луна, испанка по происхождению, считалась по меньшей мере чрезвычайно занимательной, но помимо этого являла собой удивительное соединение добродушия и в высшей степени дерзкой язвительности. В Милане Банделло знавал величественную Катерину ди Сан Чельсо, которая великолепно играла, пела и декламировала стихи И так далее. Все говорит о том, что знаменитые и духовно обогащенные люди, посещавшие этих дам, а подчас с ними жившие, предъявляли к ним запросы также и духовного характера. Отсюда ясно, что с наиболее славными из куртизанок обращались с величайшим почтением, и даже в случае разрыва связи с такой женщиной мужчина прикладывал усилия, чтобы у нее сохранилось хорошее о нем мнение, поскольку былая страсть оставляла по себе неизгладимое впечатление. Однако если говорить в целом, такое общество все же невозможно в духовном отношении поставить на один уровень с дозволенными, официально признанными формами общения, и следы, оставленные им по себе в поэзии и литературе, носят все же преимущественно скандальный характер. Мы совершенно справедливо удивляемся, когда узнаем, что среди 6 800 лиц, принадлежавших к данной категории, обитавших в Риме в 1490 г. (т. е. до прихода сифилиса), не было ни одной женщины высоких духовных качеств и выдающегося таланта. Те, кого мы назвали выше, принадлежат к последующему времени. Образ жизни, мораль и философия публичных женщин, а именно стремительная смена пристрастий, корыстолюбие и глубокая страстность, так же как лицемерие и дьявольское коварство у некоторых из них в более зрелом возрасте, лучше всего изображены Джиральди4 в новеллах, составляющих введение к его «Экатоммити». Пьетро Аретино в своих «Ragionamenti»4, напротив, рисует скорее свой собственный внутренний мир, нежели внутренний мир того обездоленного класса, которым на самом деле были эти женщины.

Любовниц правителей, как уже было сказано выше при обсуждении княжеской власти (с. 42), изображали в своих произведениях поэты и художники, благодаря чему они становились известны как своим современникам, так и последующим поколениям. В то же время от Алисы Перрье, Клары Деттин (любовницы Фридриха Победоносного446*) до нас дошли одни только имена, а что до Агнес Сорель4, то о ней существует любовная легенда, скорее вымышленная, нежели истинная. Совершенно по-другому обстояло дело с возлюбленными королей эпохи Возрождения, Франциска I и Генриха II.