Введение

Позитивные ценности советского общества в концентрированном виде отражены в детской литературе. Ее назначение – программирование общества будущего посредством формирования идеалов молодежи. Овладевая массами людей, движимых потребностями и интересами, духовные ценности[1] превращаются в материальную силу[2]. При отсутствии революционных потрясений ценности, воспитанные с детства, остаются стабильным элементом личности, в значительной степени определяют судьбу человека и общества. Групповые ценности эволюционируют под воздействием объективных обстоятельств, противостоят ценностям других групп, превращаются со временем в духовные предпосылки революции или орудие консерваторов. Они могут способствовать изменениям, а могут определять сопротивление «человеческого материала» реформам классово ограниченных романтиков от экономики и политики.

На очередном витке развития общества некоторые отношения в модернизированном виде имеют свойство повторяться. В России, пережившей революцию 1991-1993 годов и последующую депрессию, также, как и после Октябрьской революции и периода «реконструкции» 1930-х годов, возникают вопросы: как и чему учить молодежь; каково содержание современного нравственного идеала? В этой связи знакомство граждан и власти с отрицательным и положительным опытом предков и предыдущей власти не будет лишним. Для ознакомления с ним историк может и должен использовать детскую литературу как источник.

Объект исследования в монографии – советское общество и государство 30-50-х годов, которые породили детскую литературу своего времени. Предмет – отражение общества в литературе, ставшей средством пропаганды, детерминированное потребностями общества, осознанными через специфическое видение мира государственными служащими и писателями. Видение выражено в идеалах, ценностях, культурных нормах. Воздействие социальных норм, отраженных в литературе, на сознание и поведение читателей составляет еще один аспект предмета.

 Реализация цели предполагает рассмотрение деятельности партийных и государственных органов – ЦК ВКП (б), правительства СССР и РСФСР – по созданию детской литературы. Наряду с народным комиссариатом (министерством) просвещения РСФСР ключевую роль в формировании детской литературы периода играли ЦК ВЛКСМ и ССП СССР. Пристальное внимание высших чиновников к ее изданию было порождено необходимостью удовлетворить потребности индустриального общества и государства, стремительно и сознательно сформированных в СССР в 30-50-е годы ХХ века на основе общемирового опыта и западных технологий, в кадрах для экономики и преданных гражданах – «патриотах». Изучение содержания потребностей, отражение их эволюции в идеологии и интерпретация писателями, которые создавали художественные образы, олицетворявшие идеалы, ценности и нормы, связанные с государственными потребностями, входят в предмет монографии. В исторической работе не исследуются содержание и формы произведения, стиль, не даются развернутые характеристики образов и приемы их построения, эпитеты, все то, что относится к литературоведению. Изучению подлежит воздействие художественных образов на людей, изменение их сознания и поведения в конкретной исторической обстановке. «Не просто художественный образ как таковой, а именно функция художественного образа в сознании читателя подлежит изучению, – ставила задачу академик М. В.Нечкина в работе «Функция художественного образа в историческом процессе». – …Высокохудожественные образы литературы, наряду с другими силами общественного развития, участвуют в образовании огромной силы – духа времени, играют громадную роль в формировании передового морального критерия эпохи, в суде над отмирающими явлениями, создавая понятие уровня и нормы»[3]. Историк, продолжала она, изучает формирование мировоззрения у молодежи, обогащение интеллектуального и чувственного опыта читателя, установление им связи с прошлым, настоящим и будущим своего общества, наблюдает утоление человеческой печали и порождение надежды на лучшее.

Важная составляющая исследования – деятельность писателей. Среди них были маститые и одаренные, состоявшие в до- и послереволюционный период в свободных писательских ассоциациях, защищавшие советскую власть в годы гражданской войны. Действуя в рамках государственной пропаганды, они умели выразить личностное видение предмета, преодолевавшее однозначность бюрократических установок. Другие, писатели «средней руки», в большей степени были готовы придерживаться норм пропаганды, слепо следовали указаниям редакторов. Их творчество представляют даже больший интерес для историка, чем талантливых. Периодически между группами писателей, часть из которых играла роль цензоров, вспыхивали ожесточенные идейные схватки. Цензура приветствовала новации в том случае, если они совпадали с тенденциями политики правительства, что само по себе интересно и служит предметом изучения. Изображение форм и методов манипулирования сознанием детских писателей, которые создавали произведения для воздействия на общественное сознание, входит в содержание монографии.

Детская литература – средство воспитания – в той или иной мере присутствовала в других социальных институтах: в виде отрывка из повести в «Пионерской правде», в радиопостановке, в обсуждении книги на пионерском сборе или комсомольском собрании в школе, в дворовой игре мальчишек и девчонок. Идеи, которые несли произведения читателям, приходили в столкновение или накладывались на идеалы, ценности и нормы представителей разных групп подрастающего поколения, воздействовали на представления молодежи о советской действительности. Взаимодействие вызывало гамму чувств от одобрения книги и действительности до разочарования в них, подталкивали к действию. Изучение реакции молодых людей на произведения писателей, прежде всего А.П. Гайдара, Л.А. Кассиля, Р.И. Фраермана, В.П. Катаева, позволит сделать выводы об эффективности пропаганды при помощи книги, даст пищу для размышлений о характере общества.

Выдающаяся роль в создании детской литературы и ее институтов принадлежит А.М. Горькому. Алексей Максимович выступил в роли просветителя. В своих работах он сформулировал идеал детской книги и резко противопоставил его утилитаризму чиновников. В монографии ставится вопрос о борьбе двух тенденций в литературе и степени реализации предложений Горького.

Государственные интересы предопределили специфическое изображение в литературе фундаментальных институтов социализации[4]: семьи, производства, государства, образования, религии и официальной идеологии, общественных и политических организации, а также номенклатурное представление о настоящем, прошлом и будущем России и СССР. Предстоит проследить связь данных стереотипов с внутренней и внешней политикой государства, их влияние на массовое и индивидуальное сознание. Под этим углом зрения имеет смысл рассмотреть и образы государств и народов стран Западной Европы, США, Азии в литературе, отражение в ней холодной войны, оказавшей существенное воздействие на советскую культуру. Это добавит материал для так и не завершенной дискуссии о «тоталитаризме».

Проблема создания и функционирования художественных образов детской литературы в исторической среде не рассматривалась историками. Литературоведы же занимались своим делом – анализировали литературный процесс. Далее в монографии рассмотрены работы: Н.А. Савин «Основные направления детской литературы» (Л., 1926); А.П. Бабушкина «История русской детской литературы» (М., 1948); Л.Ф. Кон «Советская детская литература восстановительного периода» и «Советская детская литература (1917-1929)»[5]; Е.О. Путилова «Очерки по истории критики советской детской литературы. 1917-1941»[6]. В конце ХХ века к вопросу о роли детской литературы в советском обществе обратился один из авторов сборника «Соцреалистический канон» Омри Ронен. В статье «Детская литература и социалистический реализм» он отметил особую роль произведений Гайдара и Кассиля в «идеологическом преодолении изнутри (то есть, не покидая общей коммунистической установки)  некоторых в особенности злобных лозунгов и общих мест тоталитарной идеологии»[7]. Автор ценит особую нравственную установку литературы, ее дидактический характер, уважение писателей к семейным ценностям.

Критик М. Чудакова выделила еще одну особенность детской литературы: «Этот жанр….давал возможность сравнительно свободного движения героя в литературном пространстве. Можно (и нужно) было писать о пионерах, о Павлике Морозове, но можно было и не писать – вот что не всегда видно сегодняшнему наблюдателю»[8]. В этой литературе можно было найти разнообразие психологических коллизий и человеческих чувств, отмечала далее автор, отрабатывалась техника построения особого художественного мира – вне всякой связи с реальностью современного взрослого мира, «и это был в немалой степени мир полноценной этики»[9]. Наконец, по ее мнению, авторы типа Гайдара мастерски использовали метод «подставных проблем»: протаскивали общечеловеческие ценности сквозь идеологические клише. Чудакова предложила свой вариант периодизации детской литературы. Первый период с конца 20-х по 1941 год; военный период до 1945; попытки нового письма в 1945-1946 гг. Промежуток с 1946 по 1953 годы она называет «периодом остановленного литературного времени», когда «эволюция двинулась как бы по кругу». С середины 50-х годов детская литература обрела «новое дыхание».

В системе доказательств Чудаковой есть слабые места. Построение детского художественного мира вне связи с миром взрослых не является сильной стороной детской литературы, которая всегда выполняет роль социализатора. Если 10-летним детям не следует сообщать о многих негативных явлениях в мире взрослых, то 15-летние уже должны быть ознакомлены в доступной для них форме с теми трудностями, которые ожидают их в жизни, с окружающей их экономической, социально-политической средой. Заметим, что в конце 40-х, начале 50-х годов власть требовала от писателей отражать связь мира детства и взрослых в замечательной, по мнению власти, советской действительности, но многие писатели, опасаясь неудачи из-за чрезмерных требований цензуры или стыдясь лакировать убогую действительность, пытались обойти этот момент. Другие следовали указаниям власти и вводили детей в заблуждение. Нельзя согласиться и с мнением о большей свободе самовыражения у детских писателей. На II Всесоюзном съезде писатели критиковали шаблоны детской литературы, мимо которых не мог пройти ни один автор, даже Кассиль, несмотря на свой авторитет и веру в то, что ему это удалось. Представляется также, что писатели не «протаскивали» общечеловеческие ценности, а считали свою коммунистическую веру таковой, и эта уверенность, отраженная в творчестве, сегодня воспринимается как шедевр деидеологизации.

Отдельный вопрос – периодизация. Можно предположить, что литература периода войны не представляет собой отдельного этапа, это подпериод, во время которого писатели получили шанс реализовать накопленные в довоенный период и предопределенные властью ценности на основе драматического материала войны. Второй этап – расцвет литературы в период правления И.В. Сталина – начинается после войны. В это время было написано много официозной детской литературы, ставшей элементом массовой культуры, но вряд ли можно отнести все произведения Кассиля, Ю.В. Сотника, Н.Н. Носова, Катаева, Фраермана к «остановленному времени». В литературе шла борьба, благодаря которой общество и литература со временем обретут возможность к дальнейшему развитию. Оттепель в культурной жизни так же противоречива, пронизана острыми коллизиями. Официальные идеологические установки и литература модернизируются, но не меняются по существу, цензура действует, а новых работ слишком мало, чтобы заявить о наступлении нового периода, это, скорее всего, подпериод. В конце 1950-х на III Всесоюзном съезде писателей проявило себя резкое изменение отношения власти к воспитательным возможностям детской литературы в связи с началом НТР, появлением телевизоров, широким охватом населения сетью кинотеатров, разочарованием в методологии, на основе которой литература развивалась четверть века. Литература развивается экстенсивно: часть писателей «уходит» в ленинскую и  историческую тематику, занимается автобиографическим жанром, покидая стезю актуальной социальной детской литературы.

Детская литература была составной частью советской, которую современные критики называют литературой соцреализма. Е. А. Добренко в статье «Соцреализм и мир детства»[10] высказывает отрицательное мнение о влиянии всего искусства, а значит, и детской литературы, в духе постмодернизма пытается доказать, что они не способствовали социализации личности[11]. Налицо игнорирование развития советского общества, литературы, абсолютизация их недостатков. Получается, что в СССР все дети и писатели на одно лицо, книги не имеют своеобразия, и даже «Тимур и его команда» Гайдара не учит тайной добродетели – взгляд пропагандиста, который разоблачает общество врага, переполненное земными пороками. С этой точки зрения не допускается мысль о том, что государства, которые советские пропагандисты называли врагами, могли быть реально или хотя бы потенциально опасны, что в иных обществах, кроме так называемых тоталитарных СССР и фашистской Германии, невозможна асоциальная пропаганда, внедряющая в общественное сознание образ врага и классовую ненависть, образы суперменов в сочетании с изощренным подавлением инакомыслия. «Оттого, что нас физически не принуждают, управление нашим поведением не становится менее действенным»[12], – говорил управленец и теоретик Дж. Гэлбрейт о западном опыте подобной работы. Добренко манипулирует бессодержательными для историка понятиями типа «зрелая любовь к Богу». Можно предположить, что речь идет о любви к ближнему, как к самому себе, соблюдении заповедей, о страхе божьем в душе[13]; о категорическом императиве И. Канта. Если да, то необходимо отметить, что подобный подход к делу воспитания в светской – т. н. «коммунистической» – форме проповедовали руководители образования сталинского периода. Метод был раскритикован еще К. Марксом и Ф. Энгельсом на примере творчества Канта: за безотносительную к историческим обстоятельствам, а потому абстрактную любовь к людям, «добрую волю»[14] в процессе воспитания: «Эта добрая воля Канта вполне соответствует бессилию, придавленности и убожеству немецких бюргеров». Некоторые современные «неокантианцы» – бывшие теоретики советской педагогики – очень обижены на классиков марксизма за эту мысль[15]. Ничего общего с действительностью не имеет утверждение, что и в сталинской, и в гитлеровской политических моделях программой завершения истории стала социалистическая идея. Фашистская идеология, основанная на расизме и насилии, на практике не имела никакого отношения к социалистической идее, а с точки зрения марксизма, на котором спекулировал сталинизм, подлинная история человечества только и начинается со вступления в эпоху коммунизма. Абстрактный подход к историческим явлениям проявляется и в заявлении, что «реальный социализм в отдельно взятых странах» есть реакция первобытно-общинных, патриархальных и феодальных форм сознания на индивидуализацию и персонализм»[16]. Представляется, возникновение советского общества было ответом на ужасы капитализма начала ХХ века и неспособность правых сил – русской буржуазии – справиться с кризисом. Это был способ выживания отсталого, но стремившегося к прогрессу общества во враждебной среде, организуемой вокруг него буржуазными демократиями. Внешняя угроза оправдывала в глазах сталинского руководства любые методы для поддержания власти номенклатуры. Просветительская деятельность правительства классового индустриального государства шла в совокупности с созданием ложных форм сознания для манипулирования людьми, не отличаясь в этом отношении от методов их зарубежных противников. Диктатура порождала противоречия, которые вели к возникновению предпосылок для массовой религиозности, а детская литература, в соответствии со своим противоречивым характером прививавшая детям культ личности Сталина, способствовала их первым шагам на пути к «зрелой любви к Богу».

Для определения эффективности воздействия литературы на читателя в монографии используется конкретно-исторический, системный подход, основанный на философском материализме – теория формаций[17]. Современный ее вариант – глобально-стадиальную теорию всемирного развития – обосновывает Ю.И. Семенов. «История человечества есть единое целое, а общественно-экономические формации прежде всего являются стадиями развития этого единого целого, а не отдельных социоисторических организмов, - отмечает он. – Формации могут быть стадиями в развитии отдельных социоисторических организмов, а могут не быть ими. Но последнее ни в малейшей степени не мешает им быть стадиями эволюции человечества…когда человечество в лице группы передовых социоисторических организмов достигло капитализма, то все остальные магистральные стадии стали пройденными не только для этих, но в принципе и для всех прочих обществ, не исключая и первобытных»[18]. Возражение вызывает утверждение Семенова, что в России в 1917 году был ликвидирован «капитализм вообще». Капиталистические производственные отношения в рамках индустриального общества использовало государство, в результате чего революция августа 1991 года в СССР выглядит не как «контрреволюция», а развитие заложенных в 30-е годы ХХ века тенденций[19].

Различного рода постмодернистские концепции не способны дать методологию, которая приведет к углублению познания общества по сравнению с периодом холодной войны. Цивилизациологи открыто заявляют, что их подход «не может ориентироваться на идеал истинностного знания и универсальные научные категории», а только на «духовный опыт, интуитивное знание, эстетические и моральные суждения»[20]. Б.С. Ерасов составляет длинные списки претензий к формационной теории[21]. Подобная критика абстрактна: отсутствуют названия трудов, в которых формационный подход не был реализован в должной мере. Стоит учесть, во-первых, что научная критика требует конкретности, во-вторых, методологические позиции критиков, в-третьих, несоответствие формационному подходу работ, авторы которых считали себя марксистами. Из контекста видно, что бывшие советские профессора, прослушавшие в США лекции сторонников цивилизационного подхода, излагают претензии к таким же советским профессорам - «истматчикам». Однако никто из российских последователей «подхода» не пытался с исторических позиций опровергнуть формационную теорию критикой таких произведений, как «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», «Британское владычество в Индии», «Развитие капитализма в России». Попытка критики «Капитала» Карла Маркса одним из современных пропагандистов в разгар приватизации закончилась сочинением толстой листовки об отсутствии «эксплуатации труда» «в природе капиталистического уклада хозяйствования»[22]. Самому Ерасову пришлось констатировать, что сторонники цивилизационного подхода так и не выработали по научному четкое определение термина «цивилизация», критерии ее выделения. Соответственно, они не смогли определить количество цивилизаций и их периодизацию[23]. Пожалуй, имеет смысл подождать, пока «подход» превратится в научную теорию. Имеются и другие причины для сомнений. Если прав Д. Тош, заявивший, что «марксизм сегодня – единственный наследник концепции истории как прогресса»[24], то можно утверждать, что научный спор с цивилизациологами бессмыслен: под предлогом критики идеи «линейного прогресса» они отказались от идеи прогресса как таковой во имя «сладкого» для них капиталистического настоящего. Представители либеральной историографии, например М. Малиа (США), и сегодня боятся малейшего отступления от «тоталитарного синдрома», атакуют любого исследователя из своей среды, который посмел непредвзято подойти к изучению советского общества[25]. Российские либеральные неофиты с их бюрократической «интуицией» и суетливым желанием потрясти своей цивилизованностью Запад попадают в неловкие ситуации, объективно скатываясь к обскурантизму[26]. Всем своим поведением они доказывают ленинский вывод о том, что историческая наука и литература «партийны» хотя бы в самом широком – мировоззренческом – аспекте, но позиционируют себя как апостолов истины. Не будем же повторять ошибок оппонентов, определимся. Представляется, максимальное приближение к истине будет иметь историк, который придерживается системного подхода и сочувствует интересам широких народных масс в прошлом и в настоящем; не ставит своею задачей насаждение консерватизма и различных форм поповщины в интересах господствующих групп под видом «беспристрастного» академизма.

На формационной теории основана трактовка важнейшего понятия монографии – сталинизма. Российская историография о сталинизме уже имеет традицию[27], подготовлены ее обзоры[28]. В главе I будет максимально полно раскрыта гипотеза автора о сталинизме как идеологии мелкобуржуазного коммунизма индустриального времени[29], разновидности цивилизационного подхода к познанию действительности. По своей сущности идеология сталинизма не имеет ничего общего с марксизмом, о чем не раз писали И.М. Клямкин, А.Н. Мерцалов, П.В. Волобуев, Н.Н. Маслов, Ю.С. Борисов, О.Р. Лацис, а порождена совокупностью универсальных тенденций – в том числе индустриализацией – первой половины ХХ века, преломившихся в отсталом российском обществе, в котором субъективный фактор играл и играет значительную роль. Большое методологическое значение имеет идея Клямкина о необходимости проводить научный анализ генезиса и функционирования «реального социализма» «как анализ идеи революционного социализма в ее соприкосновении с конкретной социокультурной средой»[30]. В практике построения новой литературы руководители государства объективно опирались на философский идеализм и распространенный в то время бихевиоризм, искренне веря, что действуют в рамках материалистической теории, что построение новой экономики заложило материальные факторы социалистического развития в духовной сфере. В монографии будут рассмотрены и работы сторонников «тоталитарной» школы Х. Арендт, Т. Адорно, К.Фридриха и Зб. Бжезинского, Л. Шапиро, М. Кертиса[31]. Универсалистский взгляд на сталинизм требует использования данных зарубежных, советских и российских исследований по философии, социологии, индустриальной социологии, истории психологии, психологии искусства, литературоведению[32].

Методологические проблемы использования литературы как источника рассматриваются в упомянутой монографии Нечкиной, монографиях В.П. Михалева[33], К. Горанова[34], небольшой работе С. Полторака[35], в статьях и материалах, опубликованных журналом «Отечественная история»[36]. В 2004 году вышла коллективная монография, в которой описаны особенности всех источников, в том числе литературы и искусства[37].

Для решения исследовательских задач был произведен отбор более 50 произведений[38]. Это должна быть актуальная, социальная книга для детей, подростков, юношей и девушек 10-18 лет, автор которой ставил задачу реализовать постулаты советской идеологии, дать детям некоторую сумму знаний об окружающей их социально-политической действительности. Как правило, такие работы обсуждаются в издательствах, ЦК ВЛКСМ. В книге должны действовать ровесники читателей. Она имеет определенный общественный резонанс, переиздается. Ее идеи интерпретируются в сценариях для театральных постановок и фильмов.

Методика работы предусматривает сопоставление текстов художественных произведений с архивными и газетными материалами. Это документы из РГАЛИ, РГАСПИ; молодежного архива: РГАСПИ. ФМ;  ГАРФа, РГАНИ[39]. К ним примыкают опубликованные документы[40]. Архивные документы позволяют рассмотреть проблему в 30-50-е годы по РСФСР, а по некоторым аспектам и по Украине, Армении. Задействована пионерская и партийно-комсомольская пресса: газеты «Пионерская правда» и «Комсомольская правда», журналы «Пионер» и «Юность». Интересным источником является журнал критики детской литературы ЦК ВЛКСМ «Детская литература», в котором размещены материалы всесоюзного совещания по проблемам детской литературы 1936 года. Сразу после войны журнал не возобновил работу. Компенсируя потерю, в начале 50-х годов сотрудники Дома детской книги и Детгиза подготовили несколько тематических сборников[41], а с середины десятилетия начали выпускать ежегодники «Вопросы детской литературы»[42]. В них публикуются выступления участников «Литературно-критических чтений».

В 1952-1954 гг. появились посвященные детской литературе диссертации педагогов и филологов[43]. Переход к «оттепели» не повлиял на догматическое мнение диссертантов о положении дел в детской литературе[44], но они были вынуждены что-то противопоставить осужденной партией «теории бесконфликтности».

Вышесказанное позволяет наметить систему важнейших понятий, через которые раскрывается содержание предлагаемой монографии: индустриальное советское общество[45]; политаризм[46]; капиталистические производственные отношения; холодная война[47]; идеология сталинизма – мелкобуржуазного коммунизма индустриального времени; детская литература социалистического реализма; официальная массовая литература – элемент массовой культуры; эффективность пропагандистского воздействия детской литературы; варианты социализации личности в СССР.

В апреле 2005 года несколько рецензентов из центра «Россия, СССР в истории ХХ века» Института российской истории РАН прочитали монографию, сделали замечания, за что я им благодарен. С некоторыми замечаниями и предложениями не соглашусь. Я не могу себе позволить изъять из монографии «всю философию», то есть характеристику методологии, общества и мое определение сталинизма. Читатель должен быть информирован об авторской методологии, содержании важнейших понятий. Выбор методологии был сделан сознательно на основе сопоставления эвристических возможностей формационной и цивилизационной парадигм, отражен в опубликованной работе[48] и в данной монографии. В используемых концепциях сконцентрирован научный опыт, который перепроверяется при объяснении новых фактов. Он имеет объективный характер. Например, понятие «личность», на которое опирается автор монографии, имеет общее в его трактовке «умным» материализмом и «умным» идеализмом: философы подчеркивают общественный характер ее происхождения и деятельности[49]. Это имеет решающее значение для разработки предмета монографии – отражение в сознании и поведении подростков и юношества общественных норм, которые несла им детская литература. Соответственно, автор не может пройти мимо характеристики государства, его идеологии, которые формируют различные типы личности, а также детскую литературу, свойственную именно этому периоду. Отсюда логично следует мое несогласие с оппонентами, которые отрицали наличие в СССР государственной эксплуатации – важнейшего фактора определенного типа социализации. Оппоненты пытались опереться на марксистскую теорию, заявляли, что если прибавочная стоимость направлялась не на роскошную жизнь номенклатуры, а на решение национальных, оборонных задач, то эксплуатации и не было. Подобную мысль высказывал Сталин: «Столь же странно теперь говорить о «необходимом» и «прибавочном» труде: как будто труд рабочих в наших условиях, отданный обществу на расширение производства, развитие образования, здравоохранения, на организацию обороны и т.д., не является столь же необходимым для рабочего класса, стоящего ныне у власти»[50]. Представляется, оппоненты перепутали сталинизм и марксизм. В марксистской теории понятие эксплуатации в первую очередь подразумевает, в противовес их аргументам, отчуждение трудящихся от собственности и власти, присвоение собственником средств производства прибавочного труда[51]. К настоящему времени написано достаточное количество работ, которые говорят, что рабочий класс не стоял в СССР у власти, ею распоряжалась узкая группа лиц во главе со Сталиным. Они преподносили себя выразителями интересов народа, но использовали карательный аппарат, ГУЛАГ, образование и искусство для подчинения граждан и уничтожения инакомыслия. У меня есть основания критически относиться и к утверждениям, что в период сталинизма не закладывались предпосылки будущего распада государства, а все дело-де в «бифуркациях» периода перестройки. «Бифуркации» тоже имели предпосылки, стали возможны в результате долгого процесса разложения общественного и государственного строя, характеризующегося социальной несправедливостью, эксплуатацией, неэффективностью экономики, и выхода всей системы из равновесного состояния. Чтобы вскрыть предпосылки, необходимо использовать системный подход к изучению общества. Предполагается, во-первых, показ взаимосвязи развития детской литературы с экономическими, внешне- и внутриполитическими событиями, с положением дел в образовании. Его состояние мгновенно сигнализирует о ситуации в обществе в целом; через образование проходила практически вся молодежь; детской литературой руководили из министерства просвещения. Во-вторых, системный подход обязывает исследователя применять различные методы работы: я не могу – как советовали критики – использовать только метод «от частных фактов к общему» –  индукцию[52]. В третьих, уважая личный опыт оппонентов, которые жили в изучаемый период и не наблюдали отрицательного влияния системы образования на юношество, я, однако, предпочту действовать «академично»: буду опираться на анализ всей совокупности доступных мне фактов. Архивные материалы, используемые в монографии и не замеченные рецензентами, говорят о наличии нескольких образов жизни и типов сознания в среде молодых граждан. Среди них были и те, кто осознал недостатки. Наконец, у меня нет оснований следовать очередной моде и перестать считать А.И. Деникина и Николая II реакционерами. Думаю, они потерпели поражение именно потому, что были «слепыми щенками» (В.И. Ленин) в понимании общественных явлений, а в случае с Деникиным еще и пошли против своего народа при поддержке интервентов. Апологетические же книги о Николае II, написанные в последнее десятилетие, не только не предоставляют серьезных контраргументов, но, скрывая часть фактов и интерпретируя другую с позиций дворянской историографии[53], вынуждают думать в противоположном их содержанию духе.

В заключение выражаю благодарность доктору исторических наук Ю.Н. Жукову, который предложил мне использовать детскую литературу в качестве источника. То, что из этого получилось, стало неожиданностью и для меня.

Глава I. Дух времени.

 В первом разделе «Время, вперед!» раскрываются тенденции советского общества в рамках мировых экономических, социальных и политических процессов, которые повлияли на развитие детской литературы. Общество становится индустриальным. В ходе революционных по своему характеру изменений в его базисе в 30-х годах происходит трансформация и надстройки. Обостряется потребность в развитии сферы образования и воспитания, науки, в книгоиздании. Фактически с нуля создается индустрия детской культуры, в том числе детской литературы.

Во втором разделе «Социальная инженерия в индустриальном обществе» показаны духовные предпосылки социальной инженерии – регулирующего действия государств и корпораций в сфере социальных отношений. Во время войн, революций и социально-экономических кризисов, которые потрясли капиталистический мир в первой трети ХХ столетия, обострилась нужда правительств в новых методиках управления гражданами. Рост численности населения, его социальная дифференциация, повышение роли образования и культуры, конкуренция с другими державами стимулировали развитие социальной инженерии и в мирное время. Социологи, психологи  разрабатывали концепции, которые были положены в основу социальной инженерии, наложили отпечаток на детскую литературу времени. Это, в первую очередь, относится к бихевиоризму в его западном и советском вариантах, теории человеческих отношений Э. Мэйо, «мира социального поведения» Т. Парсонса, педагогические теории Д. Дьюи и А.С. Макаренко, идея новой культурной установки А. К. Гастева, общепсихологическая теория целостной установки субъекта Д.Н.Узнадзе, проблеме знаковой детерминации познавательной активности личности Л.С. Выготского. Научные достижения предоставили правящему классу возможность планировать действие миллионов людей на десятки лет вперед в нужном направлении. «Социальная инженерия» предусматривала формирование человеческих потребностей, интересов и ценностей. Большое влияние на служащих госаппарата оказала рефлексология (бихевиоризм) В.М. Бехтерева. Номенклатура воспринимала идеологическую обработку населения как панацею, которая будет способствовать решению политических и хозяйственных задач. Ее субъективным, грубо-коммунистическим представлениям о развитии все более усложняющегося мира соответствовала концепция «заражения».

В третьем разделе «О характере советского общества  30-50-х  годов ХХ века» содержится критика категорий «сталинизм» и «тоталитаризм», анализируется государственный и общественный строй СССР, которые породили тип детской литературы. Автор предлагает свое определение идеологии сталинизма как мелкобуржуазного коммунизма индустриального времени, а советское общество рассматривает как один из вариантов капиталистического, в котором политарное государство в лице номенклатуры, выполняя функцию капиталиста, эксплуатировало граждан. Необходимость сохранения главного производственного отношения капитализма – получение прибавочной стоимости  путем эксплуатации наемного труда[54] – вынуждало номенклатуру, как и всех иных владельцев капитала, поддерживать консервативные формы идеологии. Идеалы равенства, справедливости, коллективизма, провозглашение построения «социализма», понятия «скромность» и «патриотизм» в их интерпретации чиновниками способствовали «затягиванию поясов», некритическому восприятию государственной идеологии, формированию упрощенных потребностей, сосредоточению бюджетных средств для решения макроэкономических, оборонных задач. Обществоведы, изучавшие новейшую историю СССР, заявляли о приверженности  теории формаций, но не следовали ей на практике: не исследовали сущность производственных отношений – системообразующего элемента, отправной точки для анализа всей общественной системы[55]. Они не могли констатировать изъятие прибавочной стоимости государством, тесно переплетенное с докапиталистическими отношениями – рабством в форме ГУЛАГа и вторичным закрепощением крестьянства. С 1952 года обществоведы распространяли сталинскую демагогию о необходимости «откинуть» при анализе советской экономики понятий «необходимый» и «прибавочный» труд. Рассмотрение истории понятия «тоталитаризм»[56] приводит к выводу, что это искусственное, рожденное идеологами либерализма на основе цивилизационного подхода понятие обозначает «образ врага». Критерии понятия не выдержали проверку временем. Понятие не может быть использовано для анализа общественных явлений в СССР, неприменимо к предмету монографии.

В четвертом разделе «Развитие пропаганды в мире и в СССР» рассмотрены работы Д. Селдеса, А. Лайнбарджера, Бехтерева, в которых отразился опыт пропагандистов первой половины века. Отмечены особенности советской пропаганды, ее роль в психологической войне, раскрыто содержание главных понятий. Важнейшими средствами оперативной пропаганды были газеты, радио. Долговременной — журналы, книги — художественные и публицистические, кинофильмы. Что бы ни читал, ни смотрел, ни слушал гражданин, он постоянно усваивал идеологические установки, определенные ЦК ВКП (б). Детской литературе в этом ряду принадлежало уникальное место.

В пятом разделе «Детская  литература –  средство просветителей и пропагандистов»  рассматривается процесс возникновения детской литературы в 30-е годы, ее специфические свойства как средства пропаганды. У истоков литературы стоял А.М. Горький, Н.К. Крупская. В первой половине 30-х годов Горький сформулировал программу действий писателей. Цель литературы – развить самостоятельное мышление ребенка в консервативной по своему социальному составу стране, внушить ему веру в человека-творца, дать самое широкое представление о мире в целом и окружающей среде, истории и современности. Главным героем книг Горький считал человека, организуемого процессами труда. Литература должна была стать средством освобождения человека, его духовного раскрепощения и развития талантов. Капитализм, «бессмысленная страсть к наживе», войны, косность должны были быть подвергнуты беспощадной критике. Революционным задачам должны были соответствовать темы и стиль детских книг. Писатели могли обращаться к любым темам. Писать надо было забавно, ярко, необычно, в духе метода социалистического реализма. Горький инициировал опрос детей в партийных и советских газетах, чтобы узнать их интересы в области литературы.

В ходе дискуссии о детской литературе конца 20-х – начала 30-х годов Горький выступил против утилитарной и тенденциозной позиции чиновничества, которое видело в литературе только средство «внушения» выгодных власти идей.

Глава 2. Возникновение индустрии детской культуры и литературы.

В первом разделе «Становление секции детских писателей» показано становление секции в рамках организационных структур ССП. «Со стороны пропагандистской вопросы развития детской литературы получили большое значение, и детская литература завоевала известное  место, –  заявил ответственный секретарь правления ССП А.С. Щербаков на оргсовещании детских писателей 26 октября 1934 года. – О ней говорят, ей была предоставлена трибуна на съезде писателей, руководители нашей партии к вопросам детской литературы относятся чрезвычайно серьезно, детская литература имеет поддержку со стороны Алексея Максимовича. Теперь следует поставить вопрос, как реализовать такое внимание…»[57]. Ответственным секретарем секции стал С. П. Злобин, а затем Б. А. Ивантер. Писатели подвели итоги 15-летнего развития литературы. В 1934-1936 гг. произошло осмысление направлений работы, ее целей и задач. В начале 1936 года было проведено Всесоюзное совещание писателей по вопросам детской литературы. ЦК ВЛКСМ, руководивший Детиздатом, начал решать материальные проблемы писателей. Главная причина отставания литературы, считали руководители государства, заключалась в плохой организации писателей. Детская секция должна была вывести их из положения «кустарей-одиночек» и приобщить к изображению «нашей героической действительности». Намерение руководителей иметь лучшую в мире детскую книгу выразилось в предложении комсомольских руководителей «идти на выучку к буржуазным мастерам, к буржуазным издательствам».

Во втором разделе «В поисках идеала советского ребенка. 1934-1939гг.» показан поиск писателями в середине 30-х годов художественного идеала ребенка. Руководители ССП желали создать большое количество произведений детской литературы высокой художественной ценности. На общем фоне выделялись работы А.П. Гайдара. Социализация и воспитание детей шли в тесной связи с международными отношениями. После вступления СССР в Лигу Наций и VII Конгресса Коминтерна были предприняты первые – не очень удачные – попытки сделать более правдивыми произведения о зарубежье. Во второй половине десятилетия на первый план выходит вопрос о бдительности, о формировании патриотизма и ненависти к японским милитаристам и немецким фашистам накануне ожидаемой войны. Большое внимание уделяется военной подготовке молодежи.

В третьем разделе «Реконструкция и политический заказ на социальные нормы индустриального общества» на основе архивных документов ГАРФа содержится обзор положения дел в обществе, в области просвещения, идеологии после завершения «реконструкции» и репрессий в конце 1930-х годов. Новый импульс для развития страны был дан на ХVIII съезде партии. Писатели должны были сделать свой вклад в повышение сознательности граждан и формирование людей индустриального общества, «строителей коммунизма». В аппарате партии и комсомола были укреплены управления (отделы) пропаганды и агитации. Проведенная в 1939 году Всесоюзная перепись населения показала, что за прошедшие 12 лет Советский Союз стал аграрно-промышленной державой, в которой действуют все тенденции индустриального общества. Однако отставание от Запада во всех сферах было еще значительным.

Руководители государства знали о недостатках в образовании, тяжелом положении учителей, но бюрократическая невменяемость и новые задачи, связанные с развитием оборонных отраслей и армии, препятствовали быстрому улучшению состояния дел. Не имея возможности изменить ситуацию в реальности, чиновники наращивали пропаганду о положительных изменениях в образовании и обществе.

Вопрос о развитии литературы был еще раз поставлен на Х пленуме ЦК ВЛКСМ в декабре 1939 года. Пленум сформулировал государственный заказ, цели и задачи комсомола и детских писателей в новых условиях. Писатели только в школах РСФСР имели аудиторию в 19,5 млн. человек, не считая малограмотную молодежь, которая составляла почти половину граждан СССР и с удовольствием читала детскую литературу. Исходя из установки о возрастании культурно-воспитательных функций государства в период «перехода от завершения строительства социализма к коммунизму», первый секретарь ЦК Н.А. Михайлов потребовал «решительного поворота к школе всего комсомола». В числе важнейших задач комсомола были: искоренение пережитков капитализма в сознании молодых людей, «борьба за отличное овладение основами наук, на укрепление сознательной дисциплины»; за овладение культурой широкими массами молодежи; подготовка кадров для армии и флота в преддверии войны. Идеал ученика определяли программные документы: «Правила юных пионеров», Устав средней школы и правила поведения учащихся. «Надо внушить каждому ученику, - заявил Михайлов, - что он завтрашний государственный деятель, завтрашний боец и командир Красной Армии, завтрашний стахановец, командир промышленности и здесь, конечно, нам не нужды митрофанушки из комедии Фонвизина, нам нужны честные, образованные, активные граждане социалистического государства»[58]. Писатели вместе с учителями должны были воспитывать у пионеров и комсомольцев любовь к Родине и Сталину, смелость, честность, правдивость, любовь к труду, умение не бояться трудностей и преодолевать неудачи. С вопросом «О плане выпуска детской литературы в 1940 году» выступила секретарь ЦК ВЛКСМ О.П. Мишакова. «Литература должна быть поставлена на высоком уровне, - заявила она, - должна правдиво отражать жизнь, явления жизни, а не водить ребенка вокруг жизни, не держать его в сусально-мармеладном представлении». Дискуссия на пленуме показала ограниченные материальные возможности государства в проведении стратегии воспитания и превратившиеся в тормоз утопические установки номенклатуры о возможных способах решения педагогических и социальных проблем.

В четвертом разделе «Детиздат и комиссия по детской литературе ССП в 1940 – мае 1941 гг.» анализируется работа по выполнению решений пленума. Совместно с Детиздатом ССП СССР реорганизовал комиссию по детской литературе, ввел в нее авторитетных писателей и администраторов. Семь групп комиссии, в том числе научная, историческая, общественно-политическая, по беллетристике для подростков и молодежи, начали составление перспективного плана. На заседаниях групп велась полемика между представителями номенклатурной точки зрения и относительно самостоятельных писателей, к которым можно отнести Фраермана, Кассиля, В.Б. Шкловского, а по отдельным вопросам и А.А. Фадеева. Приоритетной задачей было написание биографий классиков марксизма-ленинизма и Сталина, исторических деятелей и классиков культуры. Фадеев сформулировал концепцию биографических работ: «Два первых марксиста на земле, связанных таким благородным чувством, которое должно стать элементом, присущим новому обществу, чувством (дружбы – А.Ф.), которое должно будет связать это новое общество. И все это мы видим в окружении врагов, все это мы видим в борьбе. Вот такой огромный материал»[59]. Историческая группа намечала написание работ, начиная «от Киевской Руси вплоть до современности», а также несколько книг по зарубежной истории. К началу 1941 года произошла реорганизация структуры Детиздата.

После пирровой победы в Финской войне политическое руководство жестко поставило вопрос о трудовом и военном воспитании. На совещании в ЦК ВЛКСМ в январе 1941 года докладчики: секретарь ЦК ВЛКСМ Михайлов, Шкловский («О трудовом воспитании»), Ивантер («Военное воспитание и детская литература»), снова предъявили писателям претензии по поводу качества книг. Инженеры человеческих душ должны изображать труд как дело ответственное и серьезное, «а не игру в бирюльки». Михайлову было «тошно» от сюсюканья в изображении военного дела: «Поимка шпиона у нас изображается легче, чем поимка щуки»[60]. В духе бихевиоризма писатели должны были «внушать», что физическая и военная подготовка нужна, потому что ребенок – гражданин «завтра может очутиться на фронте». Недовольство руководства развитием литературы привело к принятию 25 мая 1941 года постановления ЦК ВКП (б) о работе Детиздата. Издательство было переименовано в Детгиз и передано Наркомпросу. Директором была назначена Л.В. Дубровина. Среди недостатков были перечислены: отрыв от задач школы и требований педагогики, забвение литературного наследства, групповщина, небольшие тиражи и дороговизна книг. Неудовольствие чиновников вызывало «нездоровое акцентирование в современной художественной литературе на проблемах любви, морали, нравственности в трактовке, уводящей от коренных проблем воспитания мужественных, идейных, стойких борцов за социалистическую родину». Международные отношения в период мировой войны оказали самое неблагоприятное влияние на развитие литературы.

Пятый раздел: «Реорганизация детского радиовещания». Параллельно с реформой комиссии по детской литературе комиссия ЦК ВЛКСМ изучала работу сектора детского вещания (СДВ) Всесоюзного радиокомитета. Проверка выявила системные недостатки: кустарщину в управлении, халтуру в работе авторов, плагиат, бюрократическую перестраховку некомпетентных руководителей, грубый авторитаризм, презрительное отношение к мнению сотрудников со стороны начальства. Например, начальница СДВ запретила передачу сказки «Красная шапочка» как «очень жестокую». Понадобился авторитет С.Я. Маршака и его понимание психологии чиновницы, пережившей репрессии, чтобы убедить ее: «для малышей в сказке дан один из ярких образов предательства», после чего сказка была допущена в эфир. Общий настрой чиновников, который сам по себе является объективным фактором, определенным государственной политикой, сказывался на системе передач. «Принцип единоначалия понимается руководством как совершенно неоспоримая и бесконтрольная со стороны рядовых работников деятельность, и…горе тому, кто посмеет усомниться в гениальности руководства сектором!…СДВ очень редко и неглубоко, нехудожественно поднимает вопросы пионерской этики, новой социалистической морали, - отмечал один из сотрудников. - Тема «счастливое детство» подается в приторно-обсахаренном, «ура-патриотическом» плане. СДВ тщательно обходит узловые вопросы жизни нашей школы и пионеротряда. Борьба с хулиганством, с безнадзорностью, недисциплинированностью, пережитками старого быта не находит должного отражения в детских передачах. «Пай-мальчики» и «пай-девочки», цветочки, полное благополучие…Это демобилизует ребят, искажает картину реальной жизни. Детское вещание обязано содействовать в наших детях большевистскому отношению к окружающей действительности, звать к активной борьбе с пережитками старого, создавать методами искусства синтетические образы положительного героя, не боясь показать и отрицательного[61]».

Члены комиссии ЦК ВЛКСМ свели все недостатки СДВ к несовершенной структуре редакции и неэффективной работе руководительницы. В постановлении бюро ЦК ВЛКСМ от 3 апреля 1940 года «О радиовещании для детей» были намечены меры по реорганизации сектора. Писатели получили гораздо больше возможностей воздействовать на детскую аудиторию.

В шестом разделе «Литературные образы и нравственный потенциал нации в 1939-1941 гг.» показано восприятие опубликованной литературы критиками, воздействие литературных образов на подростков. В 1939-41 гг. появились повести Г. А. Медынского «Девятый «А»», О. В. Донченко «Школа над морем», А. И. Копыленко «Очень хорошо», Фраермана «Дикая собака динго, или повесть о первой любви», В. А. Каверина «Два капитана», Гайдара «Тимур и его команда». Повести Медынского, Донченко, Копыленко олицетворяли бюрократическое направление в детской литературе, массовую культуру. Советская массовая культура так же, как и западная, обслуживала идеологические потребности государства. Критики Ю. М. Нагибин и А. Ивич уловили художественную и идейную фальшь повестей и подвергли их критике. «В этих книгах серьезные вопросы ставятся несерьезно, нет настоящих конфликтов, все лишено резкости, все плавно и искусственно…По прочтении их молодой читатель по-прежнему останется наедине с собой, ничему не научившись, ни в чем не почерпнув совета или утешения»,  – отмечал Нагибин. Неудачные повести критики противопоставили талантливо написанным повестям Фраермана, Гайдара, роману Каверина, которые составили эпоху в литературе. Опыт, связи, авторитет позволяли писателям давать свою художественную трактовку идеологических постулатов. В «Дикой собаке динго…» Фраермана, по мнению Ивича, переживания героини воспринимаются как типичные для ее возраста, семейной обстановки, социальных условий, чего не скажешь о произведении Медынского.

Положительное мнение критиков о повести Гайдара разделяли и дети. Проведенное в типичном для России того времени городе Богородске Горьковской области в феврале-апреле 1941 года анкетирование читателей повести «Тимур и его команда» позволило выявить систему ценностей подростков. Вера в торжество справедливости, победу добра над злом, нравственное чувство «не укради» сочетались у подростков с поддержкой действий, направленных на помощь даже незнакомым людям, попавшим в затруднительное положение. Общинный крестьянский коллективизм сочетался с семейными ценностями. Дети нашли в Тимуре образец для подражания: восхищались его организаторскими способностями и авторитетом среди сверстников, подчеркивали мальчишеские добродетели: честность, смелость, решительность, находчивость и настойчивость, великодушие, товарищество, стремление делать людям добро, заботливость. «Тимур был справедливый, смелый, он умел командовать своей командой, - отмечал один из школьников. - Он сумел организовать ее. Он был настоящим пионером». В понимании Гайдара и детей Богородска «пионер» был носителем высочайших нравственных качеств, а литературный Тимур стал олицетворением человека будущего. Его качества должны были стать ценностями всего общества. Характерно, что 65% детей признались: «Мальчиков, похожих на Тимура, мы еще не встречали». Зато 83% детей и подростков знали мальчиков, подобных хулигану Квакину, и в подавляющей массе оценивали их отрицательно. «Они курят, лазают по карманам, играют в карты, выражаются нецензурными словами и пьют водку», - перечислил признаки такого типа ребенок. Особое отвращение у детей вызывало «воровство чужого добра» реальными хулиганами. Как бы подводя итог, одна семиклассница категорично заявила: «Я таких мальчиков ненавижу, так как в Советском Союзе не должны быть такие мальчики, как Мишка Квакин, а должны быть такие пионеры, как Тимур»[62].

В монографии отражено обсуждение читателями книг Фраермана и Кассиля.

Первая попытка создать школьные повести по заказу власти не привела к выдающемуся результату. За небольшим исключением они не заслужили уважения ни власти, ни критиков. Однако начало было положено, писатели приобрели опыт в создании книг на основе идеологии ВКП (б). Лучшие образцы детской литературы поддерживали в народе благородные ценности человеческой солидарности и взаимопомощи, стремление принести благо близким, родине, всему человечеству. Через призму этих установок граждане оценивали и действия властей, которые часто не соответствовали «советским» ценностям, прививаемым агитпропом партии – инстанцией того же аппарата. Возникло противоречие, которое нельзя объяснить только стремлением чиновников одурачить массы. Новые ценности были востребованы экономикой, коммунистической идеологией, хотя и изуродованной сталинизмом, но сохранившей постулат о коллективизме, который коррелировал с общинной психологией выходцев из крестьян. Детская литература рассматривалась и как лекарство: с ее помощью чиновники надеялись изжить знакомые им недостатки в области экономики и духовной жизни. Литература демонстрировала социальный идеал – образ Тимура – и внушала необходимость преодоления трудностей на пути к совершенству, определенному ВКП (б).

Глава III. Детская литература в 1941-1946.

Первый раздел: «Бытие, сознание и образование в годы войны». Учителя-мужчины были призваны в армию, многие школы эвакуированы, здания переоборудованы в госпитали, разрушены во время боев. Местные власти прилагали усилия по обучению подростков, которые трудились на оборонных предприятиях, в колхозах. Несмотря на кризисную ситуацию 1 сентября 1941 года школьники пошли на занятия. С точки зрения современников, война показала дефекты системы образования: оторванность теории от практики, недооценку роли физического труда, слабую военно-физкультурную подготовку, недисциплинированность учащихся. Коренной перелом в ходе войны позволил приступить к реформам. У руководителей образования и педагогов появилась возможность еще раз оценить фундаментальные ценности своего общества и образования. Решению этой важнейшей задачи были посвящены заседания педагогического Совета при ЦК ВЛКСМ от 20 сентября 1943 года, который обсуждал утвержденные правительством правила поведения учащихся, и Ученого Совета при ЦК ВЛКСМ от 28 декабря с повесткой дня «Проблема гуманизма в системе советской педагогики». Докладчики строили выводы на зыбкой основе политических иллюзий, современного им понимания сущности социализма – уравнительного и «местного» (К.Маркс). Из их рассуждений следовал вывод о благотворном воздействии на личность ребенка любых государственных реформ. Предметом обсуждения была неудовлетворительная дисциплина в школах, правила поведения, вопрос о «едином фронте воспитания детей…для всего населения страны». Вновь была подчеркнута роль литературы как средства педагогического воздействия на подростков. Некоторые участники разочарованно констатировали, что «качества гуманиста-бойца, патриота, общественника», которые нужно воспитывать у школьников, не формируются у студентов педагогических институтов. Разговор носил абстрактно-схоластический характер.

Раздел два: «Детгиз и писатели в годы войны». «Мы должны исходить из принципиального тезиса, что удар по фашизму мы наносим не только наступательными действиями на фронте в направлении на запад…, - наставляла писателей Дубровина в марте 1942 года, - но также и тем, что открываем своей молодежи всю сокровищницу мировой литературы, в том числе и немецкой». Детгиз наращивал производство литературы. Шел поиск новых тем и авторов. Дубровина решительно ломала старые формы сотрудничества с писателями, пыталась улучшить систему пропаганды и реализации книг. План на 1942 год предусматривал увеличение выпуска мировой классической литературы до 46% от всего объема.

Был разработан перспективный план. Его разработчики исходили из реальных условий. В детской литературе нельзя было обойтись без изображения ребенка в условиях эвакуации, не понаслышке знакомой миллионам детей, без показа безотцовщины, беспризорности. Разговор о героизме и патриотизме советских людей на фронте и в тылу было необходимо вести через изображение подвигов пионеров и комсомольцев-героев. В произведениях должны были отразиться усиление военного воспитания в школах и производительный труд учащихся на полях, заводах, в госпиталях. Образцовым произведением была признана повесть «Тимур и его команда» Гайдара. План содержал темы для новых книг: о сущности фашизма, о борьбе советского, американского, английского и китайского народов против захватчиков, о советской гвардии, о полководцах России и современных военачальниках, о пионерах и комсомольцах-героях. Одобрение писателей вызвала идея Кассиля: «В плане…должна быть отражена доминанта – абсолютная, непоколебимая вера, что дети будут иметь жизнь светлую, нормальную, ради которой несколько поколений трудились, погибали, ради которой строилось то, что нам дорого»[63].

Совещания по обсуждению планов в начале года стали традицией. В 1943 году стало ясно, что восстановить комиссию по детской литературе ССП невозможно. Используя опыт совещаний, в июне 1943 года Наркомпрос и Детгиз создали художественно-редакционный совет издательства. В него вошли писатели, художники, военные, сотрудники Детгиза, библиотекари, чиновники. Новый орган заменил комиссию, усилив государственное влияние в художественной среде. Для активизации писателей с 1944 года начал проводиться конкурс на лучшую художественную книгу для детей. Его первыми победителями стали Фадеев с романом «Молодая гвардия» и Каверин с «Двумя капитанами». Для популяризации детской книги весной 1944 года впервые был проведен «день детской книги», который станет традиционным и превратится в «неделю». В конце 1945 года Детгиз вернулся к обсуждению особенностей школьной повести, которая выдвинулась на первый план после Победы. 26 июня 1945 года бюро ЦК ВЛКСМ одобрило список с 234 названиями – ядро рекомендательных списков[64].

Раздел три «Литература борьбы и выживания» посвящен анализу воздействия литературных образов на сознание взрослых и детей. Не только писатели, но и созданные ими образы были мобилизованы для борьбы с фашизмом. Большое значение для ленинградцев, например, имел образ Сани Григорьева из «Двух капитанов» Каверина. В стране развернулось тимуровское движение, духовной основой которого была книга Гайдара «Тимур и его команда». Во дворах, при школах, при станциях юннатов, при Домах пионеров возникали отряды по 10-25 человек, которые выполняли функции недоразвитой системы социального обеспечения. Патриотический порыв детей и подростков совпадал с заинтересованностью власти в детском труде, ЦК ВЛКСМ руководил движением.

В 1943-1945 годах были созданы новые произведения литературы, отразившие жизнь детей, подростков и молодежи в годы войны. Это повесть Кассиля «Дорогие мои мальчишки. Командосы Рыбачьего Затона», роман Фадеева «Молодая гвардия» и вторая часть «Двух капитанов» Каверина, ряд других.

В монографии на архивном материале показано благотворное воздействие образов повести Кассиля «Великое противостояние» на девочку-блокадницу из Ленинграда, которое способствовало ее выживанию. Повзрослев, она обнаружила, что объективная реальность далека от художественной. Изображаемые авторами благородные образы и социальные отношения, зовущие к гуманизму, дискредитировались общественными отношениями, основанными совсем на иных принципах. Положительные тенденции в жизни не были столь сильны, чтобы создать материальную основу для расцвета гуманизма и литературных образов, его отражающих и укореняющих в действительности. Этика советской детской литературы 30-50-х годов станет основой жизненных принципов того круга городских детей и подростков, которые в силу разных причин имели перспективу в обществе, а также сильных духом личностей, готовых длительное время противостоять окружающей их социальной мерзости. До сельских детей литература почти не доходила.

Глава IV. Расцвет детской литературы в 1947-1953 гг.

В первом разделе «Образование и социализация в 1945-1953 гг.» показана деятельность министерства образования, ЦК ВЛКСМ, ЦК ВКП (б) по восстановлению разрушенной в годы войны инфраструктуры и налаживанию работы школ. На основе архивных материалов описана материально-техническая база, кадры, сделан вывод о недостаточных предпосылках для реализации политики «политехнизации», внедряемой с начала 1950-х годов для реализации принципа связи школы с жизнью. Освоить возрастающие объемы программы можно было только за счет авторитарного давления, дополнительных занятий и перегрузки детей. Авторитаризм и принятые критерии оценки работы органов образования – по проценту успеваемости школ – избавляли правительство от необходимости искать качественно новые методики  воспитательной и учебной работы, строить разнообразные школы и обучать для них кадры, позволяли экономить на отрасли. Директора школ пытались избавиться от неуспевающих, но министерство заставляло любыми способами доводить их до выпускных классов. Учителям внушалась мысль, что они могут решить любые проблемы: надо только повышать квалификацию и любить детей. У учителей отобрали право на объективную оценку знаний учащихся, их вынуждали заниматься «приписками» – как в народном хозяйстве и идеологии. Школа не могла решить проблему второгодничества, низкой успеваемости. Учителя работали на износ. Увеличение количества школ, бесплатность образования не свидетельствовали о его демократичности. Школа была инструментом авторитарного государства, с помощью которого формировалась конформистски настроенная масса рабочих и служащих индустриального общества. Вопреки догмам пропаганды в образовании и обществе сохранялись предпосылки и причины для воспроизводства «пережитков прошлого», элементов капиталистических отношений, индивидуализма, преступности, хулиганства. Тем в большей степени государство нуждалось в создании выгодной номенклатуре художественной и информационной реальности для идеологической обработки детей и их родителей.

Раздел два: «Возрастание пропагандистской ценности детской литературы и публицистики  в период назревания холодной войны». С весны 1946 года на детскую литературу все большее влияние оказывало ужесточение руководством внутренней политики в связи с неблагополучием в экономике, ростом социально-политической  напряженности, а также созреванием предпосылок холодной войны. Были предприняты меры по борьбе с западной пропагандой, по насаждению идеи патриотизма: утверждены постановления ЦК ВКП (б) по идеологическим вопросам в августе-сентябре 1946 года, в недрах УПА в апреле 1947 года был разработан «План мероприятий по пропаганде среди населения идей советского патриотизма». Пропагандистская ценность детской литературы возросла.

4 сентября 1946 года ЦК ВЛКСМ собрал совещание писателей, редакторов молодежных, детских журналов и газет. «Перед нами задача – оградить молодежь от воздействия чуждой нашему строю идеологии», - сформулировал основную задачу Михайлов. Писатели констатировали раскол мира на «две силы: социализм и капитализм». Постановления ЦК ВКП (б) способствовали подрыву критического и социалистического реализма в литературе, развитию практики лакировки действительности в произведениях. Объективно философской основой практической деятельности номенклатуры стал субъективный идеализм. Возвращения к нему требовали интересы класса, который беспощадно эксплуатировал сограждан. Уловив требования власти, члены ССП приступили к созданию новых произведений детской литературы. Образцом для них стал роман «Молодая гвардия» Фадеева, оказавший огромное влияние на послевоенную молодежь.

 В разделе три «Патриотизмы» показан шовинистический настрой и морализаторство писателей в общении с инакомыслящими после принятия идеологических постановлений. В начале 1947 года эти качества проявил Кассиль по отношению к молодой девушке – бывшей фронтовичке, которая критиковала недостатки в СССР с целью их исправления и не спешила осуждать все заграничное. Столкновение державного патриотизма номенклатуры и естественного патриотизма миллионов людей было неизбежно. Перед холодной войны правящий класс навязывал гражданам свое понимание патриотизма. Пройдет немного времени, и Кассилю, который сам станет жертвой бюрократических игр и шовинизма, придется задуматься над смыслом происходящего.

Подробно изложено содержание идеологии сталинизма и пропаганды в конце 1947 года. Одним из его важнейших элементов был государственный патриотизм, официальное содержание которого включало в себя преданность государству и народу, добросовестный труд на благо общества. Но слова камуфлировали иное: требование беспрекословного подчинения властям, конкретному руководителю, необходимость некритически воспринимать внушаемые пропагандой идеи. Номенклатура спекулировала на естественном патриотизме миллионов людей, отстоявших независимость Родины в войне. Державный патриотизм формировался одновременно с насаждением в общественном сознании образа врага. За идеологическими абстракциями стоял экономический интерес власти: слабо материально мотивированные граждане должны были ударно трудиться, опасаясь обвинений в отсутствии патриотизма; под патриотическими лозунгами проходила добровольно-принудительная подписка на облигации займа, с помощью которого восполнялись убытки, понесенные государством во время снижения цен на товары.

Раздел четыре: «Консервативная волна в мире и детская  литература». В середине 1947 года началась холодная война. Потенциальная угроза, исходившая от Запада, позволяла руководству СССР оправдывать усиление эксплуатации граждан, проводить консервативную политику, отвечавшую сущности режима власти.

Критически мыслящие писатели в развитых странах оказались в тяжелой ситуации. Ее анализировал Жан Поль Сартр в книге «Что такое литература». Он констатировал трагичность ситуации: деятели искусств, прежде всего европейские, вынуждены выбирать между СССР и США. Философ предлагал разоблачать политику держав, говорить людям «правду». Но это была утопия: правительства сверхдержав ужесточили контроль над мыслью. Прогрессивные американские деятели культуры оказались под давлением комиссии по антиамериканской деятельности, испытали трудности в изображении социальных проблем.

В СССР ситуация складывалась еще более трагично. Руководство инициировало новую перестройку пропагандистского аппарата и усилило цензуру в области искусства для ведения психологической войны. Проблема «типичного» в художественной литературе стала политическим вопросом. Первыми жертвами новой политики стали ее будущие проводники: Генеральный секретарь ССП Фадеев и его заместитель К.М. Симонов. По личному указанию Сталина был подвергнут критике роман «Молодая гвардия» за неверные «обобщения» в вопросе о роли партии в войне. Изменения должны были скрыть предвоенные стратегические просчеты руководства и преобладание моментов стихийности в борьбе против захватчиков в ряде мест. Номенклатура наполняла «типичное» необходимым ему содержанием и прививала свою идеологию литераторам и народу. Правка литературных произведений – одна из форм управления общественным сознанием, действие, в котором чиновники выражали свою неосуществимую мечту: стремление контролировать все общественные процессы при помощи бюрократических методов; желание привести общество к хозяйственным победам на пути к коммунизму так же, как привели страну к победе над фашизмом. Желания вытекали из объективного процесса усложнения общества, повышения роли государства в управлении им в условиях назревшей научно-технической революции. Однако метод сталинского руководства исключал самостоятельность, самоуправление в среде трудящихся в той же степени, в какой литературным героям из «Молодой гвардии» не позволили сохранить относительную автономию от партийного руководства; в какой комсомольские начальники подавляли послевоенные социальные организации подростков типа тимуровских; нейтрализовали мысли советских экономистов о возможности производственной демократии.

В 1947-1948 гг. было закреплено представление чиновников о субъективном характере всех недостатков общества, отсутствии объективных причин для них. С этих позиций в 1949 году был подвергнут критике В.П. Катаев. Его роман «За власть Советов!» – единственное произведение детской литературы, вокруг которого развернулась дискуссия на страницах «Правды». Цензоров раздражали те моменты, которые не вписывались в официальную версию Отечественной войны, а также изображение партийного работника малокультурным человеком. Катаев же, действуя в духе социалистического реализма, пытался показать «правду жизни» в ее развитии и искренне не понимал причины столь ожесточенной критики.

В пятом разделе «Детская литература зрелого сталинизма» показано, что внимание власти к литературе как орудию пропаганды принесло плоды: появилось большое количество работ, соответствующих идеологическим стереотипам[65]. Часть из них были удостоены Сталинской премии. В начале 1949 года, в период антикосмополитической кампании, министерство выстроило в детской литературе иерархию тем. На первый план была вынесена тема социалистического труда («борьба за изобилие»), героической послевоенной работы народа и переделки людей в коммунистическом духе. Школьная тема, возглавлявшая черновой вариант списка, была решительно задвинута на четвертое место. С пятого на второе место вышла историческая литература, прежде всего по советскому периоду. «Героизм в труде и борьбе», – приписал министр к этому пункту. На третье место с девятого перескочила тема о жизни за рубежом. Министр просвещения предусматривал воспитание молодежи на контрастах: одно дело – «социалистической строй», другое – «загнивающий капитализм»[66]. Министерство и Детгиз завладели инициативой в развитии литературы. Министерство разрабатывало принципы и утверждало планы работы издательства, его бюджет, проводило конкурс детской книги. ССП и его слабая комиссия по детской литературе могли только обсуждать книги писателей. В работе двух ведомств появился паралеллизм, моменты конкуренции перед лицом высшей власти.

Окрепла материальная база литературы. Директор Детгиза К.Ф. Пискунов не скрывал радости: лично Сталин подписал документ, обязывающий строительные организации закончить в 1949 году отделку Дома детской книги. На заседаниях коллегии министерства и совещаниях подчеркивалось политическое значение литературы: «Через воздействие той литературы, которую издает наш Детгиз, проходит весь советский народ, во всяком случае, все новые и новые поколения советского народа». Пискунов иллюстрировал воспитательное воздействие ее образов при помощи выдержек из писем. «А ведь ты тоже обыкновенный человек, - писала ученица 10 класса Роза Ш., - ну и ты, значит, можешь быть таким же, как они».

Одновременно с большими трудностями столкнулся Фадеев. Призывы к писателям создавать социальную детскую литературу, полноценно изображать жизнь наталкивались на противодействие цензоров, которые не допускали разговора о социальных проблемах и отрицательных персонажах.

На XIII пленуме правления ССП в начале 1950 года Фадеев потребовал покончить с «приятельскими отношениями» и ликвидировать «вредные привычки», которые, с его точки зрения, были главной причиной недостатков в детской литературе. Симонов обвинил А.Л. Барто, Маршака, С.В. Михалкова в нежелании поддерживать молодых коллег, которые писали о труде детей и подростков на предприятиях. Симонов перегибал, пытаясь навязать писателям утилитарные задачи во время коррекции планов развития страны после создания НАТО. Коллеги были обязаны находить романтику внутри советской жизни, прежде всего в трудовой деятельности по выполнению пятилетнего плана – «невероятно романтического документа». В постановлении пленума были специально отмечены образцовые книги[67]. Симонова возмущал и тот факт, что в пьесах о школьной жизни индивидуалистом, оторвавшимся от коллектива, был талантливый ученик. По мнению заместителя секретаря, это не было характерно для советской действительности. В бой против Симонова ринулась М.П. Прилежаева. Ее возмутила идея, что школьные повести «имеют тенденцию ограничивать мир ребенка миром школы». Но главный удар заместителю Фадеева нанес министр просвещения. Он обратился на имя секретарей ЦК ВКП (б) М.А. Суслова и Г.М. Маленкова с докладной запиской, в которой осудил руководство ССП за нежелание замечать в работе детской комиссии «вредных тенденций и нездоровой обстановки, напоминавших в известной мере явления, осужденные ЦК ВКП (б) в документах об антипатриотической группе театральных критиков»[68]. Используя «образ врага»[69] и утверждение о монополизме руководителей комиссии, министр добился, чтобы партийные работники опровергли высказывания Симонова о школьной повести. Борьба с «монополизмом» во всех сферах была государственной политикой. В середине 1950 года в кампанию включился Сталин. В статье по вопросам языкознания он обрушился на «непогрешимых руководителей» в науке, которые создали «аракчеевский режим», «стали самовольничать». Вождь потребовал преодолеть монополизм и придерживаться марксистских принципов. Он не учитывал, что для реализации намерений по марксистским критериям нужно было бы изменить весь экономический и государственный строй и заменить самого Сталина. Субъективизм номенклатуры заводил общество в тупик.

Важным фактором, способствующим развитию идеологизированной литературы, была эскалация холодной войны после начала Корейской войны и принятия директивы СНБ США № 68 в сентябре 1950 года. ЦК ВКП (б) пытался усилить влияние на детей в СССР и Восточной Европе. Ситуация в школах, в пионерской организации давала повод для беспокойства. «Правда» 11 мая 1951 года в статье «Детям – хорошие книги» раскритиковала ССП за невыполнение решений XIII пленума и потребовала поднять детскую литературу на новую высоту. У медали была вторая сторона. Запуганные писатели утрачивали творческую самостоятельность, критерии художественной оценки произведений. Прилежаева воспроизвела слова молодого писателя, который перед обсуждением книги впавшего в немилость Кассиля интересовался: «Какая дана установка разбирать книгу?». Фадеев не сдержался, перебил: «Установка дана на правду!»[70]. Но это было личное мнение.

Раздел шесть: «Детское искусство в плену нищеты, стереотипов и «бесконфликтности». Тяжелая ситуация в искусстве была следствием нищеты страны, кризиса политики и идеологии. В 16 крупнейших городах СССР в 121 библиотеке среди 707 тыс. книг насчитывалось 13 тыс. книг о В.И. Ленине и И.В. Сталине, что составляло только 1,8% книжного фонда[71]. Один-два экземпляра книги «Тимур и его команда» находились в 34% библиотек Костромской области, «Четвертая высота» Ильиной в 12,7%, «Как закалялась сталь» в 20% школ. Все 1520 школ Пензенской области не имели «Как закалялась сталь» Н.А. Островского. У пионеров возникали проблемы при изучении литературы и подготовке пионерских сборов[72].

Идеология не отражала действительность и ее развертывание во времени. Из произведений исключались конфликты, которые могли бы бросить тень на строй. Литература переставала быть искусством: теряла эстетическую составляющую, связь с жизнью, что стали замечать подростки. Догматически настроенное руководство не могло даже подумать о кризисе идеологии. Однако, чувствуя неблагополучие, руководители занялись следствием – положением дел в искусстве.

Литература была основой киноискусства. 11 октября 1950 года комиссии по кинодраматургии и по детской литературе ССП констатировали, что все киностудии выпускали в год не более 1-2 детских фильмов. Писатели скептически оценивали перспективы. Михалков вспомнил съемки фильмов «Красный галстук» и «У них есть родина» («Я хочу домой») по его произведениям: крупные мастера не снимают детские фильмы, а работники главкинопроката, недовольные малыми сборами, с неохотой берут их. Детские кинотеатры он сравнил с «забегаловками»[73]. А. Эрштрем поделился выводами из изучения опыта американской киноиндустрии. Для него оказалось неожиданным, что в США снимают до 10 сериальных фильмов в год для детей, хотя коммерческого успеха они не имеют. В его выступлении впервые прозвучал термин «программирование». «Правда, - комментировал докладчик, - это программирование не с нашей точки зрения, но оно сводится к тому, чтобы сообщить детям какой-то запас знаний о действительности, которая их окружает. В основном это пропаганда тех же империалистических разлагающих идей»[74]. Докладчик ставил задачу начать программирование «по-своему».

Работники ЦК ВЛКСМ осуждали так называемую формалистическую занимательность. В условиях регламентации творчества детская повесть превратилась в часть массовой культуры, стала добычей любителей легких денег. Они штамповали образы «отвратительно прелестных мальчиков» (Горький). До бессмысленного перечисления пионерских дел детьми одного из лагерей, деревни доходили писатели, которые не могли противостоять напору редакторов или не обладали чувством меры. В качестве примера приводили повесть В. С. Ананяна из Армении «На берегу Севана». Автор попытался проиллюстрировать все призывы комсомола: путешествовать по краю, изучать его историю и природу, помогать колхозам выполнять сталинский план преобразования природы, бороться с пережитками капитализма в сознании граждан, формировать патриотизм. Обвинение авторов в схематичности и надуманности стало инструментом нейтрализации и тех произведений, в которых отразились негативные черты общества.

Официальная точка зрения на причины недостатков сводилась к незнанию жизни и недостаточному уровню мастерства деятелей культуры[75]. Однако среди скульпторов нашлись бесстрашные правдолюбцы. «У нас и стройки коммунистические, и методы и принципы работы коммунистические везде, а в МОССХ царит у нас полный НЭП. Я хочу сказать, что у нас чисто капиталистический принцип работы, хочу сказать просто, не закрывая на это глаза», - заявил скульптор Ковнер на московском собрании художников[76]. Мастера нанимали молодых и эксплуатировали за часть гонорара. На рынке рабочей силы была конкуренция: в стране сложилось перепроизводство кадров, государство не могло обеспечить их жильем и мастерскими. Все это называлось «ненормальностями» в трудовых взаимоотношениях и условиях[77]. Чиновники - начетчики, уверенные в отсутствии в СССР условий для воспроизводства капитализма, не называли вещи своими именами.

Раздел семь «Совещания по детской литературе на высшем уровне» посвящен подготовке и проведению конкурирующими ведомствами – ЦК ВЛКСМ и ССП с одной стороны, Министерством просвещения и Академией педагогических наук с другой – совещаний по развитию литературы. Докладчики должны были осветить вопросы, которые не раз поднимались на всех уровнях. В период между совещаниями ведомств наметился поворот, который можно было бы определить как «сталинская оттепель». В феврале 1952 года Сталин на заседании политбюро «неожиданно» обнаружил, что редакторы, критики отрицают наличие в СССР «злых людей», «зла», корыстолюбия, эгоизма, узости мысли, бюрократизма. В программной статье «Преодолеть отставание драматургии» в начале марта драматурги были обвинены в «лакировке жизни», неумении противостоять мнению, «будто отрицательное явление на сцене непременно выглядит как искажение нашей действительности». Для обозначения позиции неких литературных «головотяпов» возник термин «теория бесконфликтности».

Руководство искало новые способы активизации трудовой активности населения, пыталось прорвать экономическую блокаду, проводимую США. Меры экономического и политического характера привели к определенному оживлению духовной жизни общества. «Бесконфликтность» искусства начала противоречить сталинскому тезису о «борьбе старого и нового» как двигателе развития общества.

Эволюция взглядов  руководства страны сказалась на обсуждении проблем детской литературы. Это заметно по двум докладам Дубровиной, сделанным на сессии АПН и совещании ССП с разницей в два с половиной месяца. В начале февраля 1952 года Людмила Васильевна лишь мельком отметила, что писатели не должны закрывать глаза на отрицательные стороны жизни, но обязаны освещать их «правильно». В апреле же зам. министра самым тщательным образом очертила круг нерешенных проблем, которыми должны были совместно со школой заниматься детские писатели. Среди них были факты мещанства в детской среде, социальной несправедливости, «второгодничество в школах», нарушения дисциплины, «неблагополучие в семьях – не типичное для нашей действительности», религиозные влияния. Задача писателей – научить детей правильно разбираться в жизненных явлениях и бороться с недостатками.

Новое слово сказала исследовательница Л.Ф. Кон: заявила о биологическом подходе к социальным явлениям, о редукционизме как методе писателей и критиков. Она обрушилась на теорию «подражания», в рамках которой ребенок представал «существом, лишенном сознания, лишенном чувств, лишенном умения критически подходить к чему бы то ни было»[78]. Представители комитета по делам искусств были озабочены  ростом количества «сказочных» произведений о действительности. В свете установок руководства страны докладчики высмеивали критика Т.Д. Корнейчика. Воплощая в жизнь предыдущий курс партии, Корнейчик дошел до абсурда, заявив об отсутствии в СССР шаек хулиганов наподобие Мишки Квакина из «Тимура и его команды».

Критика отдельных, четко обозначенных сторон жизни советского общества не затрагивала фундаментальных ценностей номенклатуры: формы собственности, монополии чиновников на власть, сущности государственного патриотизма, курса на «коммунизм», приоритета государственного начала перед личным. Задействуя субъективный фактор, политбюро пыталось обеспечить развитие страны.

Раздел восемь: «Подростки и молодежь  между художественной и объективной реальностью». Субъективный метод ограничивал благотворное воздействие литературы на детей и подростков, закладывал мину замедленного действия в их сознание. Ученик 10 класса из Талдома иронично отозвался о работе «Золотая медаль»: «Во всех случаях у Донченко зло получает сразу же достойный жестокий отпор и осуждение. Отрицательные герои сдаются, бегут. Хорошие люди ликуют. Просто все как по маслу расписано! Только посмотришь, вздохнешь, да позавидуешь!»[79]. Разбуженные литературой благородные чувства сталкивались с реалиями, которые пыталась скрыть номенклатура и писатели.

Восприятие литературы во многом зависело от социального бытия молодого человека. Одно восприятие было у пятнадцатилетней восьмиклассницы Ноны Б. из Ульяновска. Нона – отличница, член комитета комсомола школы, за хорошую учебу и активную общественную работу была премирована, в 1948 году побывала в Москве и в пионерском лагере Артек. Ее мечта – поступить на физико-математический факультет МГУ. Ко всем прочим удовольствиям Нона получила книгу «Великое противостояние» с автографом автора. Ее фантазия, опирающаяся на науку и знание тенденции в технике, активно работало, девушка была преисполнена патриотических чувств и уверена в лучшем будущем как своей страны, так и своем лично[80]. Нона считала себя типичной школьницей, что было несколько опрометчиво хотя бы потому, что не каждая школьница умеет сочетать отличную учебу с общественной работой. Время сомнений для девушки еще не наступило. Она твердой походкой шла к исполнению своей мечты и видела в книге Кассиля и самом факте общения с ним подтверждение своего оптимистического жизненного настроя. Совсем другое восприятие литературы и жизни было у 20-летней Жени Никифоровой из Чарджоу Туркменской ССР. В ее опыт уже входило сиротство, работа во время войны в подростковом возрасте токарем на заводе, скучная работа в конторе фабрики после войны. Она же мечтала о подвигах и приключениях. Поводом к написанию письма послужило знакомство с «Великим противостоянием». «Прочитав Вашу книгу, невольно приходится вспоминать о происшедшем, о своей неудавшейся учебе, которую я любила, и у меня были способности к учению, - пишет Женя в марте 1949 года. – Мое желание было учиться и выучиться на учителя географии и истории древнего мира. Но моя мечта не сбылась, и я это считаю самой большой своей неудачей». Однако в ее мотивах было не только стремление вызвать сочувствие. Удивление, смешанное с замешательством, вызвало поведение подруги, которое не укладывалось в сформированные тяжелой трудовой жизнью и подкрепленные произведением Кассиля ценности. «Скажите мне, дорогой писатель, правильно ли думает моя подруга, – интересовалась девушка. –  Она очень богатая, ей навысылали из Германии во время войны всего, и ей не разрешает мать дружить с бедными девочками. Она с 1931 года. Скажите, правильно ли она так делает, а она ведь тоже комсомолка, и притом хорошая. Я думаю, что неправильно. Потому что ей все нажили родители, а ей лично не осталось наживать, а только гулять. А я бы так жить бы не хотела. Мне хочется наживать все своим честным трудом»[81]. Налицо была пока еще не осмысленная, представшая как единичный факт, классовая дифференциация. Утешение в литературе находили больные дети, а также скромная вдова с военного времени с двумя детьми: «Литература и музыка всегда были нашими верными спутниками и друзьями-утешителями в трудные минуты жизни…Так мы и живем 13 лет втроем, скромно и дружно»[82].

Наиболее активная часть подростков пыталась подражать героям книг Гайдара и Кассиля, создавала после войны детские тайные организации. Как правило, они насчитывали несколько десятков людей. Подростки самостоятельно выбирали штаб. Группы имели свой герб, гимн, девиз, знамя, клятву, место для сборов. Их цели полностью определялись советскими ценностями: воспитание культуры, помощь товарищам в учебе, самосовершенствование, в том числе умение быть самокритичным, изучение родного края, даже материальная помощь нуждающимся. После войны Кассиля буквально засыпали сообщениями о создании групп во всех уголках страны[83]: в Благовещенске, Молотове, Ярославской области. В ряде мест часть комсомольских и педагогических руководителей с пониманием относились к молодежной активности, рассматривая ее как результат своей деятельности и итог выполнения государственного заказа, сформулированного в детских книгах. Однако с наступлением холодной войны организации столкнулись с противодействием ВЛКСМ и администраций и были ликвидированы: чрезвычайная обстановка, активизируя сущностные черты режима, заставляла подавлять любое неподконтрольное явление, включая детские группы. Благодаря учительнице с Дальнего Востока, укрывшейся за инициалами «Н.К.Х», мы знаем, как это происходило. Один из учеников выдал существование группы, началось разбирательство. «И как Ваша воспитательница вместо Арсения Гай (Из книги Кассиля - А.Ф.), завуч говорила грубо, дерзко, унижая в них все человеческие достоинства. Не поговорив ни со мною, не вызвав родителей, объявили строгий выговор за такие дела. «Может быть, Вас классный руководитель научил заниматься дурными делами?» - говорила завуч с ехидной насмешкой. «Говори, Марийка, перед тобою коммунист, а пионеры не должны идти вразрез партии». И она рассказала всю правду, а выговор с позором был объявлен на всю школу». Досталось и учительнице[84].

Идеологический аппарат не успевал за динамично развивающимся общественным сознанием, в том числе молодежной субкультурой, глушил процессы, которые сам же породил, формируя индустриальное общество. Тем временем новые веяния становились достоянием совсем юных. Комичный и показательный случай произошел в одной из библиотек. Беседуя с пятиклассником о прочитанном, библиотекарь поинтересовалась степенью усвоения смысла сказки «Репка». Стереотипный ответ сводился к констатации «силы солидарности»[85] коллектива, который позволяет преодолеть трудности, а именно: вытащить гигантскую репку силами бабки, деда, внучки, собачки, кошки и примкнувшей к ним мышки. Однако новое городское поколение школьников мыслило индустриальными категориями, рационально и скептически воспринимало морализаторство. «Нужна механизация сельского хозяйства, - ответил пацан, - тогда сразу можно вытащить репку»[86].

Глава V. «Реформы и детская литература в 1953-1958 гг.»

Раздел первый: «Реформы в рамках «партийности»». Смерть И.В. Сталина в марте 1953 года стала поводом для начала реформ, первые признаки которых наметились еще в 1952 году. Научно-техническая революция властно потребует перестройки производственной, социальной, политической структуры общества. Отношения собственности, производственные отношения в целом не способствовали развитию восстановленной после войны экономики, стали тормозом реформ. Но номенклатура будет искать причины негативных явлений в сфере распределения и обмена, в надстроечных явлениях. Суть реформ будет сведена к бюрократическим трансформациям сферы управления государством. Номенклатура отсечет одиозные проявления культа личности. Она усилит педагогическое воздействие на молодежь при помощи всех имеющихся средств. Показательна эволюция взглядов чиновников. В июле 1953 ответственным за все социально-экономические проблемы общества[87] объявят Л.П. Берию, в феврале 1956 года И.В. Сталина, а в ноябре 1956 года констатируют неэффективность работы государственного аппарата. В этих рамках будет проходить и признание отсталости промышленности по сравнению с западными стандартами в июле 1955 года[88], и разоблачение культа личности.

Действуя в духе призывов партийного руководства, писатели Н.И. Дубов и М.С. Бременер опубликовали произведения, по характеру равнозначные повести И. Г. Эренбурга «Оттепель». Они попытались создать социальные произведения, которые изображали конфликты в детской среде, их связь с социально-политическими процессами. Однако консервативно настроенные руководители государства и писатели имели свой взгляд на содержание партийных призывов.

Раздел два: «Кризис в образовании и воспитании». Сфера образования и воспитания тоже была в кризисе. В АПН шла борьба группировок. Работники ЦК КПСС не собирались пересматривать принципы управления образованием и его содержание. Учителя открыто выражали свое недовольство во время совещаний в АПН, в письмах в ЦК КПСС. Учительница Колычева обращала внимание на возрастающий индивидуализм подростков, разрыв с коммунистическими традициями, прежде всего с уравнительностью, простотой и скромностью людей в нищем обществе, намекала на буржуазный характер изменений. В период оттепели учителя продемонстрировали лучшие качества: гражданственность, совестливость, обеспокоенность положением дел в образовании и в стране, стремление осмыслить происходящее и изменить мир к лучшему. Однако бюрократическая система мешала им реализовать свои качества в полной мере.

 Раздел три: «Осмысление проблем страны и литературы в ЦК ВЛКСМ и ССП». В ноябре 1953 года в «Комсомольской правде» появился фельетон «Плесень»[89], который стал знаковым для работников идеологического «фронта», учителей и детских писателей. Авторы статьи поставили принципиальный вопрос: откуда в «здоровой среде нашей советской молодежи» взялась «гнилая плесень» - люди без чести и совести, которые ради денег были готовы воровать и убивать? Которые откровенно смеются над фундаментальными советскими ценностями: «любовью, дружбой, трудом, честностью»? Проблемы, пронизавшие во все поры общества и негативно сказавшиеся на подрастающем поколении, авторы фельетона предлагали объяснять недостатками семейного воспитания. Субъективизм и идеализм, подмена методологии марксизма вновь понадобились правящему классу для оправдания социально-политического строя в СССР. В монографии на архивном материале показано положение дел с подростковой преступностью в Ростове и Одессе.

Общество взрастило в подростковой среде агрессивность, авторитаризм и презрение к человеческой личности. Эта среда, в свою очередь, порождала спрос на антигуманные, антихудожественные произведения. Действительные причины подростковой преступности: эксплуатация, жестокость авторитарно настроенных, уставших от работы и трудностей социальной жизни взрослых, отсутствие налаженного быта, безнадзорность, безобразная деятельность культурно-просветительных учреждений, нищета никогда не упоминались в печати именно как причины, оценивались как следствие плохой воспитанности.

В разделе показана переоценка ценностей в рядах журналистов, детских писателей, работа газет по усилению воспитательного воздействия на подростков и юношество. На страницах «Комсомольской правды» длительное время шел диалог с читателями «об искусстве воспитания», о необходимости чуткого отношения к проблемам молодежи[90]. Удар по культу личности заставил еще раз провести ревизию в области литературы. В мае 1956 года агитпроп ЦК ВЛКСМ обратился к редакциям журналов «Пионер» и «Костер» с просьбой высказать точку зрения на состояние и тенденции развития литературы. «Герои детских книг живут в условном, схематическом мире, переживают облегченные, упрощенные, легко снимаемые конфликты, - отмечали журналисты «Пионера». -  Их поступки и чувства часто управляются не логикой происходящих в книге событий и не индивидуальными особенностями характеров, а произволом автора, обращающегося со своими героями как кукловод театра марионеток»[91]. По заведенной привычке было отмечено, что нет книг о труде и рабочих специальностях, а также об отсутствии в пионерских повестях «политических и социальных тем»[92].

Раздел четыре: «Исторический крах сталинизма  и его политическая живучесть». События оттепели показали, что сталинизм как мелкобуржуазный коммунизм индустриального времени не давал реалистического представления о ходе исторического развития и о содержании современности. «Недавно среди наших комсомольцев зашел разговор о коммунизме, - писал молодой учитель Нуйкин в марте 1956 года. – И оказалось, что большинство понимает его до смешного упрощенно: «Всего будет в магазинах вволю. Подходи и бери что хочешь. А работать – хочешь работай, хочешь нет. Другие же попросту не задумывались о таких «далеких» вещах»[93].

После смерти Сталина произошел переворот в мировоззрении Фадеева. Он неоднократно обращался в ЦК КПСС с предложениями об исправлении ситуации в области культуры, о реабилитации – «прощении» – писателей, репрессированных как «космополиты». Номенклатурные работники воспринимали  прозрение Фадеева как бред алкоголика[94]. Однако бывший руководитель писателей потерял не разум, а свои грубо-коммунистические иллюзии. Бюрократы и отсталые слои народа, «сатрап-Сталин», по его небезосновательному мнению, исказили великие идеи коммунизма, уничтожили многих литераторов. «Литература – этот высший плод нового строя – унижена, затравлена, загублена». Чиновники превратили многих граждански настроенных писателей в обслуживающий персонал для своей политики, запугали при помощи извращенно понимаемой «партийности». Писатель противопоставил советский строй и литературу при Ленине и Сталине, разочарованно констатировал, что хрущевское руководство – «нувориши от великого ленинского учения» – не желает что-либо поправить[95]. Видимо, выводы Фадеева о состоянии литературы вытекали из установки о построении в СССР совсем не того общества, к которому стремилось поколение революционеров 1917 года и периода гражданской войны. Письма-разочарования по этому поводу не раз приходили в прессу и ЦК КПСС от старых коммунистов[96]. Жизнь, превратившаяся в «гнусное существование», переполненная «подлостью, ложью и клеветой», потеряла для писателя всякий смысл. 13 мая 1956 года он застрелился. Фадеев стал первым диссидентом из числа бывших чиновников. Руководство партии не простило ему обретение духовной свободы перед кончиной. Сообщение о причине смерти – самоубийство во время депрессии на почве алкоголизма[97] – подрывало авторитет Фадеева. Дискредитируя важнейший авторитет сталинской эпохи, аппарат поставил под сомнение ценности, которые отразились в произведениях писателя.

Мелкобуржуазный коммунизм был обречен. Во второй половине 50-х годов в СССР в основном закончилась индустриализация, сложились предпосылки перехода к НТР и научно-индустриальному обществу[98], которые требовали новый тип служащего и рабочего. В детской литературе городской образ жизни школьника изображен в повести Н.Н. Носова «Витя Малеев в школе и дома». Но обнаружение исторической ограниченности сталинизма узкой группой мыслящих и осведомленных людей не означал, что идеал уже не востребован пропагандистами и некоторыми слоями населения. В борьбе против кризиса ценностей власть продолжала использовать – после правки – детскую литературу сталинского времени.

В разделе пять «Детская литература «оттепели»: две «правды»» показано столкновение двух подходов в вопросе о дальнейшем развитии литературы. Предварительное рассмотрение литературных произведений на секциях ССП в период оттепели превращалось в обсуждение важных общественных проблем. Детские писатели удивляли коллег. Уже 1 апреля 1954 года на заседании бюро Московской секции детских писателей ССП было решено провести дискуссию на тему «Правда и ложь в книгах для детей». Председатель бюро Кассиль готовил доклад, в котором сделал попытку выявить причины, которые «уводят от правды». Дискуссия 14-15 апреля проходила бурно. Осмелевшие писатели обвиняли ЦК ВЛКСМ, министерство просвещения, критиков во всех проблемах литературы. Поэт Я.Л. Аким обвинил пионерскую организацию в выращивании демагогов и карьеристов. Г.П. Тушкан предложил невероятную для предыдущей литературы тему: «Мать убила дочь-пионерку за то, что она мешала ей заниматься проституцией». Кассиль остановился на отсутствии художественности в детских произведениях. Даже Михалков покритиковал комсомол за невнимание к литературе и театру[99].

Партийные функционеры забили тревогу. Заведующий отделом школ ЦК КПСС В. Дербинов увидел в речах писателей тенденциозность и неправильные обобщения. Первым «образумился» Михалков. Он попросил не путать его выступление с заявлениями «бестактно выступавших писателей Акима и Дика»[100].

Второй съезд советских писателей не предложил ничего радикально нового, что могло бы способствовать развитию граждански направленной литературы. Появление подобных книг чаще всего было следствием инициативы писателей. Продолжением съездовских дискуссий стало обсуждение на секции детской литературы и секции прозы ССП 3 января 1955 года книг о воспитании, подготовленных Н.С. Атаровым, Г.И. Матвеевым, Н.М. Артюховой, Н.И. Дубовым[101]. Главная идея произведений укладывалась в идеологические установки партии. Причиной недостатков в образовании, полагала Прилежаева, были два обстоятельства: «Потеря авторитета семьи и бюрократизм в школьном воспитании»[102]. Писательница отметила, что еще недавно «тенденция разоблачения зла» была ограничена, что привело к идеализации и лакировке действительности, и в объявлении войны бюрократизму она видела значительную новизну произведений.

В период «оттепели» часть детских писателей пошла по пути сочинения облегченных развлекательных произведений. Критик Г.Рихтер отметил главное сходство «уныло-педагогической» литературы недавнего прошлого с новой «занимательной»: уход от реальных проблем, проявление социального равнодушия писателей[103]. К выбору легких путей подталкивала давно утвердившаяся в ССП традиция создания «халтуры» по цензурным канонам. В условиях неопределенности, которую принесла «оттепель», «средним» писателям было спокойнее развлекать читателя, чем поднимать социальные вопросы. Вскоре писатели без гражданской позиции убедились в «мудрости» своего поведения. Объектом нападок стал молодой детский писатель М.С. Бременер. Его повесть «Пусть не сошлось с ответом!», отражавшая реальные проблемы образования в увязке с политическими вопросами, репрессиями сталинского периода, вышла в свет в октябре 1956 года в журнале «Юность». Но ситуация складывалась не в его пользу: венгерские события заставили ЦК ВЛКСМ рассмотреть идеологические вопросы на пленуме в феврале 1957 года. Первый секретарь ЦК А.Н. Шелепин заявил, что в повести имеются «элементы нигилизма». Недовольство секретаря вызвал образ завуча, «несправедливо осужденного перед войной, недавно реабилитированного и олицетворяющего в повести лучшую часть нашего общества»[104]. Раскритикованный Бременер оказался в одной компании с Д.А. Граниным, В.Д. Дудинцевым, Е.А. Евтушенко. Столь жесткое отношение к книге было предопределено как раз тем, что Кассиль ставил ей в заслугу: чрезвычайным общественным вниманием и стимулированием читательских размышлений о причинах негативных явлений. Мимо консервативных читателей не прошли идеи Бременера о неэффективности и формализме военно-патриотического и классового воспитания в рамках пионерской и комсомольской организаций. В противовес им столь раздражающий чиновников «завуч» предлагает приводить «примеры гражданского мужества. И примеры сегодняшние»[105]. До постановки вопроса о классовой сущности государственного строя, об адекватных методах решения социальных проблем Бременер еще не дошел, но уже критически относился к действительности и не боялся высказывать свое мнение, делая первые шаги в верном направлении. Повесть Бременера «Пусть не сошлось с ответом!» была переработана и вышла отдельным изданием в 1959 году под названием «Передача ведется из класса». Образ завуча  был трансформирован в образ благополучного «старого большевика», прожившего «красивую жизнь», который произносит оторванные от жизни декларации агитпропа. Образ прокурора будет вырезан, его слова в духе самокритики произнесет на суде старая учительница. Мать главного героя не будет заставлять сына подчиниться несправедливым решениям дирекции. Появится новый для повести образ секретаря райкома комсомола, который будет советовать юношеству проявлять «гражданское мужество» в вопросах самокритики. С помощью модернизированного образа завуча секретарь восстановит гармонию советского общества на территории школы, а благородные юноши из боксерской секции разберутся с уличными хулиганами. Усилия подростков, юношей и девушек школы будут направлены на малые, но ежедневные дела, которые – так они должны были считать – будут приносить пользу им и родине.

Процесс номенклатурной переработки книги Бременера показал, сколь далеко, несмотря на использование одних и тех же терминов, отстоят друг от друга представления о действительности у сторонников «литературы правды» и чиновничества. Сталинизм как идеология мелкобуржуазного коммунизма индустриального времени в политарном государстве и как практическое отношение к жизни проявил свои черты и в сфере детской литературы: презрительное отношение к личности; социальное прожектерство; недоверие к самостоятельным тенденциям классов, творящих историю сообразно их потребностям и интересам, отношение к ним как к материалу истории; игнорирование вопроса об условиях, которые могут развивать сознательную деятельность масс. Можно понять К. Г. Паустовского, который, характеризуя бюрократию из книги Дудинцева «Не хлебом единым», примерно в то же время заявил на собрании ССП: «Это новое племя хищников и собственников, не имеющих ничего общего ни с революцией, ни с нашим строем, ни с социализмом. Это циники и мракобесы… Это маклаки и душители талантов»[106].

Глава VI. Историческая и социальная реальность в детской литературе.

В первом разделе «Направления политики и рекомендательные списки» показана работа библиотек и Детгиза по производству и пропаганде русской и зарубежной классической, современной советской книги для детей. Списки литературы стали доходить до учителей и детей с 1949 года, с началом публикации их в «Пионерской правде» в мае-июне[107]. Литература была скомпонована по классам, в каждом списке три раздела: классическая русская литература; советская детская; зарубежная. В 1949 году в списке насчитывалось 53 произведения для 5-7, 8 классов, из них русской классики 18, советских авторов - 26, зарубежной классики – 9. В 1952, когда сформировался устойчивый список произведений советских писателей, 60 работ, соответственно, 20, 28,12. Значительный рост и изменение структуры произошли в 1955 году. В списке насчитывалось 84 произведения (соответственно, 20, 42, 22), но был еще добавлен список из 66 книг по науке, технике и научной фантастике для 5-8 классов. В 1956 году его сократили и «растворили» в привычной структуре, в результате чего список вырос до 116 книг (25, 66, 25).

Из русской классики в списках всегда присутствовали произведения Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстого, Чехова, Горького. Из зарубежной классики подросткам предлагали произведения Гюго, Свифта, Сервантеса, Скотта, Диккенса, Верна, Бичер-Стоу, Войнич, Фучика, а в 50-е годы еще и рассказы польских, немецких, чешских писателей[108]. В основном это была добротная подборка шедевров мировой культуры. Со второй половины 50-х появляются произведения американских писателей Фаста и Стеффенса, Хейердала.

Списки литературы отражали направления внешней и внутренней политики государства, направления воспитательной работы. В них присутствовали книги, посвященные борьбе народов за независимость, за демократические права. В списках для пятиклассников, например, в этом разделе пропагандировались повести О.А. Гукасяна «Маленькие мстители», пьеса В.А. Любимовой «Снежок», для шестиклассников «Дети Горчичного рая» А.И. Кальмы. В первой половине 50-х в поэме С.П. Щипачева, удостоенной Сталинской премии, пропагандировался миф о классовом подвиге Павлика Морозова. Революционные традиции поддерживались за счет книг о детстве известных революционеров, повестей Катаева «Белеет парус одинокий» и Гайдара «Школа», романа Островского «Как закалялась сталь». Большое количество произведений отражало борьбу народа, детей-героев в Великой Отечественной войне. Во всех списках был роман Фадеева «Молодая гвардия». Среди других можно назвать повесть Е.И. Ильиной «Четвертая высота», которая, однако, была заменена с 1951 года повестью Кассиля и М.Л. Поляновского «Улица младшего сына», с 1952 года роман Катаева «За власть Советов!». Работе и учебе подростков во время войны посвящена повесть И.Д. Ликстанова «Малышок», упомянутая во всех изученных списках, Кассиля «Дорогие мои мальчишки», помещенная в 1949 году. Обязательно присутствовали пионерские повести о жизни школьников во время учебного года и в пионерских лагерях, их борьбе за успеваемость в сочетании с участием в юннатских делах и помощью взрослым в восстановлении хозяйства. В этом плане рекордсменом по времени пребывания в списках для 5 класса стала повесть А.И. Мусатова «Стожары», чуть меньше – с начала 50-х – Ю.В. Сотника «Невиданная птица». Дружбе и товариществу, изживанию индивидуализма и вредных привычек были посвящены повести и рассказы Гайдара, повести Н.Н. Носова «Витя Малеев в школе и дома», С.П. Антонова «Зеленый дол», Прилежаевой «С тобой товарищи», О.А. Хавкина «Всегда вместе». В 1955 году в списке появились давно написанные повести и рассказы Фраермана, а с 1957 года – отдельной строкой –  «Дикая собака динго, или повесть о первой любви». Со второй половины 50-х пропагандируется повесть Кассиля «Ранний рассвет» о юном талантливом художнике. О жизни подростков из ремесленных училищ после войны рассказывала повесть И.Д. Василенко «Звездочка», суворовцев – повесть И.А. Багмута «Счастливый день суворовца Криничного». Эпопеи, которые вобрали в себя многие перечисленные направления и удостоены Сталинских премий, были написаны Кавериным – «Два капитана» – и В.А. Осеевой в трех книгах «Васек Трубачев и товарищи», Беляевым в трилогии «Старая крепость». Синтетической работой, в которой отражены все направления, стала талантливо написанная фантастическая повесть Л.И. Лагина «Старик Хоттабыч» (2-е издание 1952 года), включенная в списки в 1955 и 1956 годах. В эти же годы пропагандировалась работа Г.Б. Адамова «Тайна двух океанов». Часть произведений была экранизирована. Несмотря на переиздания книг катастрофически не хватало.

Раздел два: «Прошлое и «пережитки» как элемент пропаганды». Метафизическая сталинистская гносеология, основанная на антиисторизме и асистемности, не способствовала осмыслению прошлого в духе марксизма, взгляду на настоящее как на реализованное деятельностью ведомых своими материальными и духовными потребностями людей «отрицание отрицания» минувшего с его синтезом противоречивых тенденций во всех сферах. С точки зрения бюрократии, прошлое – не только то, что минуло, но и негативные явления в поведении современников, которые возрождаются только благодаря скрытой пропаганде затаившихся врагов власти, тлетворного влияния Запада. Критика капиталистического прошлого России дискредитировала в глазах советских граждан и современное западное общество. Оно не только породило фашизм, что соответствовало истине, но и, с точки зрения идеологов, продолжало фашизироваться после войны, особенно в США.

Краеугольным камнем идеологии стала идея о борьбе старого и нового во всех сферах жизни. Примитивная концепция борьбы Добра и Зла, Бога и Дьявола, воплощенная во всех религиях, получила новое дыхание. Ее главной формой стала давно известная в России концепция борьбы Востока («Свет с Востока!»), под которым подразумевался СССР и страны народной демократии, и Запада.

Первым писателем, который еще до войны успешно воплотил идеологические установки в романе-эпопее для детей, стал Каверин. В основе его работы «Два капитана» лежит противопоставление прошлого и советского настоящего: «И друзья, и враги, и любовь повторились снова, но жизнь стала иной, и победили не враги, а друзья и любовь». Защищая книгу от нападок оппонентов, Фадеев дал определенное понимание причин общественных конфликтов и развития, которое мало чем отличается от голливудского: «Таких просто злодеев полно везде. Ничего нет в книге Каверина западноевропейского. Есть просто плохие и злые люди и очень хорошо, что автор противопоставил прямодушие, преданность, долг – это настолько соответствует духу нашего общества и не является чужеродным в нашей Отечественной войне»[109]. Плохие «Ромашовы» воспитываются мерзкими «Татариновыми», пришедшими из прошлого, утверждали публицисты и пропагандисты долгие годы[110]. В противном случае им пришлось бы признать, что отрицательные герои сформированы советским строем.

Партийные работники и руководители ССП имели доступ к закрытой информации, знали о наличии «пережитков прошлого» в действительности и торопились расправиться с ними в сознании читателя. Литературные герои из повести Ананяна «На берегах Севана» 1953 года издания, например, возмущались магическими обрядами предков: в засуху «пахать» реку, чтобы вызвать дождь. Объяснение соответствовало идеологии: «Откуда у них это берется, дедушка? – спросил Армен. – Откуда?.. Хм…Знаешь ли ты, в каком темном царстве мы раньше жили? Как жили? Как скоты». Появление эпизода в детской книжке было предопределено осмыслением партработниками поступающей информацией о росте интереса к религии. В 1951 году в далекой от Армении и ее прошлого Смоленской области комиссия ЦК ВКП (б) обнаружила и исполнение православных обрядов служащими, и возрождение языческого обряда «перепахивания» реки у крестьян. «Это у нас вошло в обычай», – простодушно заявила инспекторам колхозница Грачева[111]. Материалистического объяснения явлению руководители дать не могли: пришлось бы признать, что беспощадная эксплуатация колхозников «дедовскими» методами – производственное отношение «загнивающего», с их точки зрения, Запада – и есть главная причина одичания, нежелания трудиться, роста религиозности в СССР. Вопреки догмам своей пропаганды власть воспроизводила социальную среду, в которой востребована религия. С 1943 года власть дала импульс развитию Русской православной церкви для удержания в повиновении верующих граждан. Несовершенство прошлого должно было оттенять достижения государства в настоящем, сигнализировать об изменении исторического времени. Изменения были велики, но говорить об их качественном отличии от капиталистического прошлого было рано.

Раздел три «Настоящее индустриального советского общества» состоит из подразделов: А) Советские ценности; Б) Изображение власти; В) Экономика; Г) Семья и школа.  Подраздел А) «Советские ценности». Детские писатели последовательно проводили мысль о воспитании государством, семьей и школой системы основополагающих качеств личности и ценностей. В концентрированном виде они представлены в послевоенных произведениях: пьесе «Красный галстук» Михалкова и романе «Алые погоны» Б.В. Изюмского. На первом месте, как правило, стоял патриотизм – «беззаветная преданность народу и партии». В обязательном порядке упоминалась честность и трудолюбие, а также ответственность: «перед товарищами, перед взрослыми, перед школой, пионерской организацией, комсомолом, партией, перед своей социалистической родиной, давшей советским ребятам счастливое детство». Формирование необходимых качеств, подчеркивали взрослые герои Изюмского, должно было привести к развитию «маленького человека со своими увлечениями, способностями, характером, но – коллективиста». В ряду признаков коллективиста, обозначенных еще в довоенное время на Х Пленуме ЦК ВЛКСМ, писатели изображали товарищество (дружбу), скромность, выдержку, смелость и принципиальность, умение реалистически мечтать. Освоение ценностей вело молодого человека к взрослости. Теоретически писатели верно изображали ее сущностные черты: «На душе было легко и хорошо. Он нашел свое место в этой борьбе, и его желание казаться взрослым осуществилось. Не оттого, что он важно курил и давился дымом или, как попугай, ругался, а оттого, что, как взрослый, помогал общему делу и с ним считались, его уважали, и он был нужен» (Матвеев Г. «Зеленые цепочки»). Что касается практики воспитательной работы, то до нее у номенклатурных работников часто руки не доходили.

Подраздел Б) «Изображение власти». ЦК ВКП (б), Верховный Совет СССР и РСФСР, ЦК ВЛКСМ и Всесоюзная пионерская организация имени В. И. Ленина составляли вертикаль власти, которая определяла судьбы подрастающего поколения. Официальные названия практически не упоминались, власть представала перед читателем через образы начальников разных рангов. В монографии показано отражение в детских произведениях образов партийных и комсомольских работников, членов правительства, Сталина.

Единственным писателем, который полно отразил в своем творчестве иерархию власти, был Кассиль. «День начался правильно. Все идет, как намечено, - писал он в повести «Дорогие мои мальчишки». – Проехала длинная машина «ЗИС» – за товарищем Плотниковым, секретарем горкома. Разбрызгивая лужи, мелькнула за углом черная «эмка» с начальником Затона. Промчался военный комендант на зеленом «газике». Затарахтел по мостовой тарантас – это поехал директор Судоремонтного завода. Посыльный проскакал верхом. Бухгалтер из заводской конторы, степенно объезжая лужи, прокатил на своем велосипеде, держа портфель у руля…. И только Капка шел совсем пешком». Отец одного из подростков, прочитав книгу Кассиля, небезосновательно увидел в эпизоде «злую иронию»[112].

По мнению партийных и комсомольских работников, вождь был средоточием всех мыслимых положительных качеств, идеалом человека для пионеров. После войны писатели систематически проводят незримую духовную связь между литературными пионерами и руководителем государства, формируя религиозное в своей сущности чувство к власти. «И Васек стоял с красным галстуком на шее, как стоит на посту часовой. Он боялся пошевелиться, и никто тогда не мог бы убедить его, что Сталин не смотрит на площадь…Если бы Сталин видел сейчас Васька Трубачева, он бы сразу догадался, что Васек не зачеркивал фамилии в классной газете», – пишет Осеева. В социально-политической системе, основанной на авторитаризме, псевдорелигиозные и религиозные чувства имели практическое значение во всех отраслях – от педагогики до экономики. Например, обязательствами рабочих коллективов выполнить и перевыполнить производственные задания, направленными лично Сталину, переполнены газеты конца 40-х годов. Не пренебрегали образом вождя и в семейном воспитании. ««Мне мама говорит: «И ты, сынок, таким чистым, как кровь на галстуке, будь и верным сыном родины, – писал пионер Володя из деревни Бакана в «Пионерскую правду». – И я обязательно буду таким. Я и до галстука учился неплохо, но изредка была и тройка, а теперь, если не выучу урок, так мне кажется, Сталин на меня смотрит со стенки и с каким-то укором»[113].

Только в период «оттепели» у писателей появилась возможность выразить свое отношение к действиям власти, чиновников в период правления Сталина, и то не прямо, а опосредованно. В частности, Николай Дубов был сторонником пересмотра обвинений многих коллег в «космополитизме». Подросток из книги «Сирота»[114], откликаясь на описываемые события, ставит вопрос: «Ты не виляй, ты прямо говори! По-твоему, все евреи – космополиты, да?». Ответ писателя, вложенный в уста благородного подростка, категоричен и прям: «Ты – сволочь, Витковский! Яшин отец убит на фронте. Его мать, учительницу, немцы расстреляли около нашей школы…И он – человек, а ты – мразь!»

Подраздел В) «Экономика». Писатели по гносеологическим и политическим причинам не могли изобразить сущность советских производственных отношений – важнейшего социализатора молодежи. Читатель не найдет размышлений в духе формационной теории Карла Маркса об эксплуатации, упоминаний о концентрационных лагерях. Труд изображался как дело чести и геройства, его реальная мотивация подменялась пропагандистскими клише об общенародной собственности и стремлении всех людей ударно трудиться на благо родины, исходя из патриотических и коммунистических убеждений. Подобная практика негативно сказывалась на творчестве писателей, обедняя содержание художественных образов. Во втором издании «Старика Хоттабыча» юному читателю, формально – джинну, разъяснялись принципы социальной справедливости в СССР. «Человек, который приносит больше пользы для родины, зарабатывает у нас больше, чем тот, который приносит меньше пользы», - утверждал Л.И. Лагин устами юного героя. Советские люди были представлены равноправными распорядителями государственной, принимаемой за общественную, собственности, уважаемыми гражданами. «Даже самый обыкновенный трудящийся у нас пользуется большим почетом, чем самый заядлый царь, - в духе высказывания Сталина заявлял литературный герой Волька. – Не веришь? На, прочитай в газете». Мотивом к труду, по мнению писателя П.А. Павленко, могли быть и интернациональные чувства. Покушение на лидера итальянских коммунистов П. Тольятти, вызов коммунистическому движению и СССР спровоцировало у отца главного героя «Степного солнца» решение: «За то ранили, что коммунист. За то, что поперек горла стал сволочам! …нашему народу сегодня работы по хлебу не прекращать ни в коем случае». Одновременно это была солидарность с демократическими силами Италии и Европы, которые осудили покушение и устроили забастовки. Дети знали о покушении: «Пионерская правда» 16 и 20 июля 1948 года отразила факт в своих материалах.

В литературе отразился процесс эволюции крестьянских детей в молодых рабочих в рамках индустриального развития СССР с присущими ему социальными проблемами. Из литературных героев Костя Малышев («Малышок») прошел самый сложный путь развития. Вместе с братом он мыл золото на приисках, охотился. Попав на военное производство, за счет природной ловкости и сметливости быстро освоил операции по сколачиванию тары, стал передовиком производства. Однако со временем работа молотком, несмотря на успехи, перестала казаться престижной. Обратившись к парторгу за советом, литературный герой делает следующий шаг. «За станок хочешь? – сказал парторг, внимательно вглядываясь в лицо Кости. – Из учителей в ученики идешь? Мешать не буду. Не каждый так может…Расти, парень!» Новое дело требовало знаний, долгой тренировки. Ошибки дорого стоили: сломанный резец – дефицит, а допустить отставание – подвести бригаду и фронт, на который работало предприятие. Овладение навыками индустриального труда приводит подростка к осознанию своего места в жизни, появлению рабочей гордости, ответственности и зачатков классового сознания, преодолению частнособственнических привычек, соблюдению гигиенических норм – овладению технологией чистки зубов по утрам. Поначалу вся система ассоциаций Кости основана на традиционных ценностях: «Где Митрий? На фронте…Фронт – это, наверное, вроде той поляны, где Митрий принял на длинный вогульский нож большого медведя и где они с Митрием потом свежевали жирную тушу. Только на фронте вместо медведя – фашист». Но затем она приобретает четко выраженный индустриальный характер: «Чего не сделает человек, умеющий резать сталь! Вот горы – он их строит, вот реки – он их запрудит, вот тайга – он прорубит в ней широкие просеки и построит города, вот немец идет на его землю войной  - он пожжет, уничтожит фашистов, потому что он хозяин металла, он мастер «Катюши»!» Логика эволюции Кости Малышева подводит его к необходимости не только работать на машинах, но и конструировать их, стать инженером, работником умственного труда. В конце произведения герой преисполнен желанием овладеть новой высотой, а для этого догнать товарищей в знаниях. «Догоню! – твердо проговорил Костя. – Я учиться люблю».

Трудовые достижения подростков получают признание мира взрослых: партийного руководства и наставников, институционализируются.  Для Кассиля («Дорогие мои мальчишки») такой эпизод – возможность со вкусом изобразить красоту индустриального труда, профессионализм и трудовой героизм молодого поколения периода войны: «Одной левой рукой он быстро, не глядя, взял деталь, вставил в заправку, проверил шпиндели, правой пустил станок вручную и включил самоходную подачу так мягко, что старики одобрительно крякнули. Потом Капка снял готовую деталь, обтер ветошью и подал мастеру. Деталь пошла по рукам».

Писатели не могли изобразить функционирование теневой экономики, а литературные факты, говорившие о ее существовании, воспринимались современниками как действия немногочисленных преступников, мошенников. Возможность наиболее полно изобразить негативные персонажи писатели получили только в период оттепели. Авторы произведений не случайно помещают большинство отрицательных героев в сферу распределения и обмена, а не производства. Для всех видов мелкобуржуазного коммунизма и социализма эти сферы были ключевыми в реализации социально-политического идеала равенства и справедливости. Разумеется, подростки и юношество резко отрицательно относятся к пройдохам.

Для стиля многих писателей характерна эклектика и догматизм. Почти документальные зарисовки быта, отношений, ситуаций, бесед, часто негативного характера, что создает впечатление искренности и правды, скреплены идеологическими установками, вынуждающими автора дать счастливый финал. Благожелательно настроенные к власти или запуганные ею современники не замечали или пытались не замечать эти противоречия, по крайней мере, молчали. Добросовестно-ложное изображение характера производственных отношений не позволяло детям понять их консерватизм. Вместе с тем, детская литература нарисовала широкий спектр образов управленцев и производственников, крестьян, рабочих, которые давали некоторое представление об индустриальном обществе в СССР.

Подраздел Г) «Семья и школа». Проводить политику партии по внедрению ценностей в сознание подростков и молодежи должны были учителя и родители, школа и семья. Под «школой» подразумевается любой тип детского учебного заведения, а под учителями – школьные педагоги, мастера, офицеры-воспитатели. Учителям предстояло преодолевать косность многих родителей.

Из большого количества учителей, нарисованных писателями, весьма немногие были изображены благоустроенными во всех отношениях: в семейном, материальном, духовном. Трудно понять, женат или холост учитель Сергей Николаевич из «Васька Трубачева…», ему принадлежит домик на тихой улице города или он его арендует. Одинока вдова Антонина Петровна из «Раннего восхода» Кассиля. В ее жизни есть только преподавание в художественной школе, она поневоле трудоголик. Уходя от изображения «быта», писатели скрывали действительный статус учительства. Современники же знали, что после войны многие учителя бедствовали, репетиторствовали в номенклатурных семьях за обед. Учительницы порой не имели чулок, а в общественном мнении брак с педагогом считался непрестижным[115]. После марта 1953 года правда о положении учителя, насколько это было возможно в тех условиях, всплыла в художественном произведении. В «Повести о первой любви» выведен образ учителя физкультуры Яши Казачка – человека вульгарного, не уважающего своих выпускников. Художественное исследование Атаровым лабиринтов заблудшей учительской души ничего нового не дает – во всем виноват лично Казачок, даже в том, получается, что живет в нищете, ведет примитивный быт. Атаров не отвечает на вопрос, почему в такой обстановке у учителя должны развиваться идеалы «истины, добра и красоты», а не цинизм. Реализм, вкрапленный в произведение, опутан догмами сталинизма, субъективизмом.

«Настоящие» люди должны были в пожарном порядке спасать подростков, жизнь которых была изуродована всей совокупностью общественных отношений. Герой романа «Сирота» стал таковым после осуждения матери, которая, спасая ребенка от голодной смерти после войны, попала в тюрьму за «спекуляцию». В детском доме он столкнулся с доносчиками и ханжами – учительницей Дроздюк и вожатым Гаевским. Их практика – мелкие придирки к воспитанникам, подавление самостоятельности, шпиономания и страсть к «расследованиям» – порождена всем предшествующим развитием страны и образования. Педагогическим «сверхчеловекам» противостояла гуманный директор Людмила Сергеевна. В реальности, срез которой попытался изобразить Дубов после решений министерства и ССП весны 1952 года, осуществлять идеал гуманной педагогики в СССР было трудно. С одной стороны на директора давило гороно, заинтересованное только в  высоком проценте успеваемости и отсутствии происшествий в детском доме, с другой муж. Его рассуждения не лишены логики и здравого смысла: «У тебя всегда безвыходное положение. Знаешь, как это называется? Работой на износ. Так вот станок какой-нибудь, рухлядь, которую уже нет смысла ремонтировать, пускают в работу, пока окончательно не развалится…А ты не машина, думать надо! Не хочешь о себе, так о детях подумай, обо мне, наконец…». Но власть внушала добропорядочным людям гуманистические ценности прежде всего для того, чтобы они поменьше думали о личном и побольше трудились. Контроль за работящими людьми осуществляли чиновники с набором других ценностей: доносчица Дроздюк стала инспектором гороно. Ее профессиограмма лучше соответствовала сущности режима власти.

В монографии показано, как власть внушала детям одно из самых светлых чувств – любовь к матери, а также рассмотрены образы отцов. Отцы – прокуроры, директора промышленных предприятий, председатели колхозов, инженеры, старшие офицеры, рабочие на железной дороге, рыбаки, оленеводы, бакенщики, крестьяне; матери – нормировщицы на стройке, звеньевые, а затем и председатели колхозов, сотрудники Международной организации помощи революционерам (МОПР), крестьянки, домохозяйки. В детской литература представлен значительный социальный срез общества середины ХХ века.

Раздел четыре: «Будущее в произведениях  писателей». Советский Союз не остался в стороне от тенденций мирового развития: технократические фантазии среди писателей в 30-е годы были распространены в не меньшей степени, чем в США. Они приобрели специфическую форму коммунистической утопии[116]. В коммунистическо-технократических грезах выразились не реализованные в свое время потребности десятков миллионов людей в еде и предметах быта, в технологическом могуществе по отношению к природе и внешним врагам, в уважении личного достоинства со стороны властей. Чиновники использовали произведения жанра для воспитания определенных властью качеств. Развитие общечеловеческих качеств должно было идти в совокупности с формированием патриотизма и интернационализма, образа врага, готовности граждан к обороне страны, к трудовому и боевому подвигу. Можно выделить романы Г. Н. Гребнева «Арктания» (1938 год издания),  Адамова «Тайна двух океанов» (1939 г., переиздан в 1955), «Изгнание владыки» (написан в 1940-1942 гг., опубликован в 1946 г., переиздан в 1958).

Эволюция фантастического романа отражает развитие идеологии 20-40-х годов. В «Арктании» еще прослеживается концепция мировой революции. Действие по замыслу автора происходит через несколько десятков лет после написания романа, ближе к 2000 году. На международной летающей полярной станции «Арктания» служит интернациональный экипаж: механик Хьюз, гидрограф Свенсон, начальник станции Ветлугин. Народы планеты победили всех эксплуататоров, которые в свое время предприняли «исступленную атаку» на советские города. Но «сокрушительная контратака красных армий и флотов», а также «революционные восстания в тылу у врага довершили эту последнюю схватку социализма с капитализмом». Отныне человечеством управлял Всемирный Верховный Совет, заместителем председателя которого был «Бронзовый Джо». В «Изгнании владыки» реализована иная концепция, окончательно оформившаяся вместе с роспуском Коммунистического интернационала в 1943 году. Достигший спустя несколько десятилетий после Отечественной войны невиданного расцвета и совершенства всех отраслей хозяйства СССР изображен во главе развития человечества, но все еще окруженным империалистическими государствами, циничными и подлыми врагами. Автор последовательно реализует темы советского патриотизма, ударного труда на благо страны и бдительности против ее врагов, внутренних и внешних. Если в романе Гребнева интернационализм – всемирное единство наций, реализованное в миниатюре на летающей станции, то для Адамова – единство народов СССР и поддерживающих его прогрессивных сил в капиталистических странах в вопросе реализации заданий правительства. Интернационализм занял подчиненное патриотизму место в иерархии советских ценностей. Всемирно-исторический взгляд на мир, пусть и в утопическом варианте, был подменен локальным.

Общим моментом произведений является изображение технического совершенства СССР в будущем, технических чудес, которые должны были развить фантазию у детей. Гребнев акцентировал внимание на комфорте помещений будущего, в частности, ванны, но при этом был вынужден пояснить содержание нового для многих людей термина. Адамов любил показывать пищу будущего, ее обилие и разнообразие, культуру потребления.

Изображенные литераторами общественные отношения не отличались качественной новизной. Особая сердечность и патернализм во взаимоотношениях литературных героев могли быть описаны в категориях теории «человеческих отношений», развиваемых западной индустриальной психологией. Адамов, в личном опыте которого была работа на стройках первой пятилетки, перенес в далекое предкоммунистическое будущее авралы, штурмовщину, типичные не только для первых этапов индустриализации, подмену естественных организационно-технических причин чрезвычайных происшествий действием внутренних и внешних врагов.

Изображение в фантастических романах общества будущего укладывалось в рамки сталинизма. В сущности, это были мечты номенклатуры и части граждан о своем обществе, в котором уже нет нищеты, дефицита, репрессий, бескультурья.

Раздел пять: «Формирование представлений о Западе». По свидетельству Л.Ф. Кон, книги о загранице 20-х – начала 30-х годов были удивительно беспомощны. В них советские дети поучали колониальные народы, как «делать революцию». В западноевропейских странах все враги – от полицейского до президента буржуазной республики – оказывались удивительно глупыми и трусливыми. Главную роль в революционной борьбе отводилась советскому пионеру, который обычно прилетал на самодельном аэроплане[117]. Представление писателей о способах изображения заграницы начало меняться только после VII конгресса Коминтерна в июле 1935 года и возникновения на Западе «народных фронтов». 27 апреля 1936 года состоялось обсуждение сценария И. Рахтанова и Н. Абрамова «Кросс-каунтри»[118], в котором писатели при участии американского профессора попытались более объективно изобразить США. Противоречия между СССР и США отступили на второй план перед проблемой фашизма. Однако время для производства объективной художественной литературы о современности Запада в 30-40-е годы еще не наступило. Положение вещей было предопределено нестабильностью взаимоотношений СССР, который возглавлял коммунистическое движение, с капиталистическими странами. Серьезной помехой был и субъективный фактор. Подавляющее большинство писателей не были готовы к объективному художественному описанию заграницы: были воспитаны на традициях классовой борьбы, не знали жизни в США и Западной Европе. Заметным явлением в довоенной литературе о загранице стала только книга Кальмы «Черная Салли» (1940 год) о тяжелой жизни афроамериканцев в США.

Коренным образом ситуация  изменилась в годы холодной войны. После принятия в мае 1949 года “Плана мероприятий по усилению антиамериканской пропаганды на ближайшее время” руководство пошло на формирование и издание в 1950 и 1953 годах специальных сборников пьес для школьного театра, которые включали и антизападные произведения[119]. В первом к таковым относились пьесы лауреата Сталинской премии Любимовой «Снежок»; Ю. Никулина «Суд Линча»; лауреата Сталинской премии В. М. Крепса и К. Минца «Клуб знаменитых капитанов». Во втором – пьеса А. Г. Зака и И. К. Кузнецова «Вперед, отважные!». Явлением в советской антизападной детской литературе стал роман Кальмы «Дети Горчичного Рая»[120], впервые вышедший в Детгизе в 1950 году и включенный в рекомендательные списки. Школьные отношения всегда и везде были отражением социально-политических отношений, а потому писатели попытались изобразить борьбу двух лагерей в рамках американской и французской школы. Учителя и ученики были поделены на реакционеров и носителей демократического миросозерцания. Таков, например, директор школы Томсон, литературный герой из «Снежка». Учитель Ричи из романа Кальмы, также бывший фронтовик, представлен коммунистом, который не отрекся от своих убеждений на комиссии по проверке лояльности служащих. Антиподы положительных героев показаны жизненными неудачниками, и клички у них соответствующие. Например, «горилла», учитель математики из «Детей Горчичного рая»: «Из армии Хомер вернулся еще более озлобленным. По рекомендации одного из приятелей Мак-Магона ему удалось получить место учителя в школе, и теперь он считал себя конченным человеком и вымещал на учениках все свои неудачи».

Отсутствие самоуважения в среде американского учительства в определенных пределах действительно имело место. Кальма могла узнать об этом благодаря материалам отдела по изучению иностранного опыта и информации АПН РСФСР «Деградация образования в США», который был подготовлен в 1949 году на основе первоисточников: «The Times Educational Supplement»; «Teacher's World and Schoolmistress”, других за 1947, 1948 годы, исследований Национальной ассоциации учителей США, статей публициста Файна из «Нью-Йорк Таймс», которые потом вышли в виде книги «Наши дети обмануты»[121]. Идеологический подход составителей справки проявлялся не в попытке обмануть будущих читателей информации, там имелась даже положительная информация о системе воспитательной работы в США и Франции, а в отрицании наличия негативных явлений в советской школе.

В произведениях обязательно присутствовал крупный капиталист, который выступал спонсором школы и идеологическим надзирателем, – гонитель прогрессивно мыслящих учителей и директоров. Во «Вперед, отважные!», посвященной борьбе французских пионеров («отважных») и их родителей за мир, против американского и французского империализма, таким идеологическим надсмотрщиком выступает американский представитель во Франции и католический священник. Конфликт усугубляется тем, что родители многих «отважных» были коммунистами, борцами французского Сопротивления, а родители скаутов выведены бывшими коллаборационистами. В условиях ожесточенной классовой борьбы они сосредоточились на критике недостатков государства и общества противника: на эксплуатации, милитаризме, системных недостатках образования, культе насилия, антикоммунизме и антидемократизме, других явлениях, которые имели место в послевоенном мире. Положительные герои вели борьбу за демократию и равнялись на Советский Союз, рассказы о котором слушали «как сказку». Появление идеологизированной художественной прозы, искажающей восприятие мира советскими людьми, накладывалось в сознании граждан на сформированные в годы войны образы союзников по антифашистской коалиции, способствуя не только индоктринации, но и возникновению у населения недоуменных вопросов. У части молодежи подобное настроение вело к отрицанию советской пропаганды и равнению на культуру Запада, которую они понимали весьма примитивно[122]. Иначе и быть не могло: молодежь воспитывалась на примитивных догмах и при недостатке положительной информации о событиях в мире.

Раздел шесть: «Историко-социальное  пространство и время в «Старике Хоттабыче»». Изменения во внутренней и внешней политике государства сказывались на детской литературе и проявлялись во время переизданий. Л.И. Лагин, автор знаменитой повести-сказки «Старик Хоттабыч»[123], через бытовые мелочи, видимые детям и подросткам, пытается изобразить рост экономического могущества страны и благосостояния людей. В первом издании 1938 года в эпизоде переезда на новую квартиру граждане используют фургон, запряженный лошадью, а во втором издании 1952 года – трехтонный грузовик. Соответственно, в первом издании мальчик Волька мечтает о путешествиях по прериям Америки, во втором – об участии в строительстве гиганта советской индустрии. Главка «Девятнадцать баранов», которую можно было трактовать как неуважительное отношение к простым советским людям, была полностью исключена. Зато вставлен эпизод с автобусной экскурсией по городу, который показывает расцвет советских городов. Элементом нового образа жизни в индустриальном обществе является массовое «боление» игровыми видами спорта. Представитель «традиционного общества» Хоттабыч долго не может взять в толк, «что будут делать с мячом эти двадцать два столь симпатичных мне молодых человека»; он одаривает мячом каждого футболиста. Не меньшее восхищение, чем футбол, вызывает у Хоттабыча радиотехника. Джинн, осознавший важность образования в современном обществе, решил связать свое будущее с радиоконструированием – высокими технологиями своего времени. Во втором издании пионеры разъяснили Хоттабычу принципы социальной справедливости в СССР, и старику пришлось преодолевать частнособственнические ценности.

Изменения в литературе отражали быстрый рост страны, развитие потребностей городских жителей, а также иллюзии номенклатуры и части жителей о советском будущем. Разумеется, подобные выводы можно делать с определенными поправками. В СССР было еще немало глухих углов, где жители годами не видели грузовика, не совершали путешествия на воздушном лайнере. Они только и могли мечтать о ковре самолете – как у Хоттабыча в первом издании. У них было традиционное – крестьянское – восприятие времени как смены обязательных природно-социальных циклов. Идеологическая бюрократия навязывала свое – линейное восприятие: скорое, в течение нескольких десятилетий, благосостояние и торжество коммунизма. Обеспеченная материально, распоряжающаяся государственной собственностью высшая бюрократия, решавшая задачи глобальной стратегии, формировала подобные иллюзии у сограждан для обеспечения своих экономических и политических целей. Грубокоммунистические идеи импонировали другой части населения – нищим и забитым людям, которые буквально выживали, были озабочены удовлетворением первичных материальных потребностей. Им было не до рефлексии о судьбах мира: конформисты, они ориентировались на ценности, которые предлагала номенклатура. Можно сказать, что номенклатура уже жила в другом измерении времени. Попытки чиновников навязать свое видение мира не подготовленным в материальном и духовном плане людям закономерно оборачивались насилием над социальными группами, а также поверхностным восприятием и примитивной интерпретацией пропагандируемых идей основной частью населения.

Важнейшим постулатом пропаганды о настоящем советского общества была констатация победы социалистических отношений в стране, невозможность возвращения к капиталистическим порядкам. Их локальное возрождение связывалось только с действиями отдельных несознательных граждан, зараженных буржуазной пропагандой. Если в первом издании книги изображен бывший частник Хапугин, которого Хоттабыч жестоко наказывает за жадность, спекуляции, то во втором Лагин по объективным причинам не может показать нэпмана: для детей 50-х годов это неактуально, а представители теневой «рыночной экономики» были вне закона. Лагин переключает внимание читателей на внешнеполитическую опасность: рисует образ заокеанского мистера Гарри Вандендаллеса, который олицетворяет Соединенные Штаты, этот источник зла, хаоса и растления – безошибочный ход после принятия «Плана антиамериканской пропаганды». Читатели газет без труда разобрались, что литературный Гарри воплотил, как тогда казалось руководителям и писателям, черты сразу четырех политиков США: президента Гарри Трумэна, председателя сенатского комитета по иностранным делам Артура Ванденберга, Аллена Уэлша и Джона Фостера Даллесов – будущих директора ЦРУ и госсекретаря США.

Пропагандистские удары были нанесены по болевым точкам Америки, о чем не раз сообщали советские СМИ: по росту детской преступности, расизму. «У вас имеются свои дети, они хотят стать бандитами, вот вы их и трепите по щекам сколько вам угодно. А мы не любим банкиров и бандитов. Понятно?», – гневно восклицает один из героев в ответ на фамильярность американца. Другой добавляет: «Почему у вас в Америке линчуют негров?» Ответ отрицательного героя построен согласно логике доведения до абсурда: «О! – воскликнул мистер Вандендаллес. – Вы есть молодой любитель политики! Это оучень хорошо! У  нас в Америка полная свобода, каждый может делать, что ему интересно!». Пионеры возмущаются жадностью Вандендаллеса, американским стремлением завоевать весь мир, а Хоттабыч вышвыривает Гарри из страны. Далее следует предложение, сотканное из публицистики, вещавшей о втором этапе всеобщего кризиса капитализма, и фантазии автора: «Пять пароходов, шедших из Америки в Европу с оружием и яичным порошком, и три парохода, возвращающихся из Европы в Америку с награбленным по «плану Маршалла» ценным сырьем, отметили в своих судовых журналах встреченное в открытом океане странное существо, напоминавшее большого дельфина, но плевавшееся, как верблюд и время от времени завывавшее, словно издыхающая гиена».

Лагин значительно модернизировал «итальянские» приключения героев повести. Если в 1938 году Италия была представлена самостоятельным фашистским государством, которое тщетно стремится завоевать весь мир, то в 1952 году, и это соответствовало действительности, американским сателлитом. Волька, читатель «Пионерской правды», продемонстрировал умение ориентироваться в политическом пространстве, нарисованном пропагандистами: «Пролетел и скрылся за тем же холмом еще один самолет. И этот тоже имел на своем фюзеляже американскую белую звезду. – Одно из трех, - сказал Волька, - мы попали или в Грецию, или в Югославию, или в Италию». В отличие от первого издания итальянские трудящиеся представлены не просто безработными, но забастовщиками, противниками режима де Гаспери и присутствия американских военных – «крыс». Итальянские полицейские по-прежнему демонстрируют страсть ко взяткам, но больше не предъявляют Хоттабычу обвинение в неуплате налога на холостяков. Потому, видимо, что подобный налог был введен в СССР.

Столь же эмоционально Лагин реализует еще одно направление государственной пропаганды – поддержку борющихся за свою национальную независимость народов. В этом случае, правда, ему пришлось пойти на небольшой подлог. В 1952 году Индия была уже независимым государством (с 1947 г.), но ее, как и в 1938 году, пришлось изображать колонией, в которой Великобритания развивает работорговлю. Разумеется, литературные пионеры готовы были поднять там восстание как Спартак в Древнем Риме, если бы их еще немножко задержали в качестве рабов.

В занимательной форме автор пытается показать, что СССР является мировым лидером в вопросах социальной справедливости. В стране нет-де эксплуатации, элементов, которые способствовали бы возрождению капитализма, а значит, советские люди живут уже в совершенно иной социально-экономической формации, в социализме, в почти свершившемся будущем. Он умело пропагандирует постулаты идеологии, внушает недоверие к политическому руководству США, создает негативный образ правительства и истеблишмента этой страны в сознании детей. Выдерживая классовый подход, писатель с уважением и симпатией относится к трудящимся Италии, народам, которые борются за свою национальную независимость.

Второе издание «Старика Хоттабыча» свидетельствовало еще об одной тенденции: о стремлении руководства страны сузить мировоззренческие горизонты граждан для повышения эффективности пропаганды. Пропагандисты добивались «советского» отношения к негативным явлениям и государствам-противникам в случае вынужденного упоминания о них. Если в первом издании Хоттабыча приглашали путешествовать с цирком чуть ли не по всему миру, его приемник ловил радиостанции столиц зарубежных государств, то теперь все ограничено только пределами СССР. Такова была логика классовой и блоковой борьбы в мире. Внутренняя политика, черты которой были свойственны и либеральным государствам, была материальной основой для развития идеологии, выдаваемой за науку, согласно которой в мире существуют равноценные, практически не зависящие друг от друга, «цивилизации» или государства-лидеры, высокое назначение которых состоит в руководстве миром и демонстрации другим народам их будущего на примере своего настоящего. Агрессивное насилие над слабыми, которому предшествует эта шовинистическая по своей сущности пропаганда, во все времена вызывала отторжение у мыслящих людей разных национальностей.

Ожесточенные схватки ради частных, корпоративных, блоковых интересов не способствовали восприятию мира, человечества как единой системы, многообразие которого выражают разные народы. Для политиков и идеологов того времени была неприемлема идея, что мир идет к конвергенции, чтобы на качественно новой технологической, социальной и духовной основе сохранить и развить многоликость человечества и своеобразие каждой личности. Руководствуясь своими классовыми интересами, они создавали многочисленные иллюзии у граждан относительно действительного места их общества в системе человечества и их лично в своем обществе.

Глава VII. «Плоды просвещения»:

журнал «Юность» в боях против буржуазности.

В главе рассказывается о противостоянии журнала – одного из органов пропаганды – под руководством В.П. Катаева кризису ценностей после ХХ съезда КПСС. В издании не было статей, которые ставили бы под сомнение основы экономического и социально-политического строя. Исходя из установки, что все проблемы связаны с надстроечными явлениями, с негативной деятельностью отдельных личностей, редакция вовлекала молодежь в обсуждение нравственных проблем. В 1956-1958 гг. развернулись дискуссии о взаимоотношениях юношей и девушек, отношении молодежи к труду, поведении «стиляг», понимании сути человеческого счастья. Молодежи нравилась открытость, многие высказывались откровенно, и журналисты получали пищу для размышлений. Редакция манипулировала сознанием читателей: создавала подборки писем и делала комментарии в соответствии с нормами идеологии. Во второй половине 1950-х годов редакторам приходилось все более тщательно «просеивать» корреспонденцию. Во многих письмах «светились» нормы жизни и идеологии, против которых писатели и журналисты вели безуспешную борьбу.

Несколько примеров. Письмо девятиклассницы Тамары Л. и десятиклассницы Светланы Е. было типичным, прямым, некритическим отражением основных постулатов пропаганды. «Люди нашей страны – самые счастливые люди в мире, - отмечали девушки. - Нам чужды борьба за кусок хлеба, безработица. У нас всего достаточно. Мы считаем, что счастье подлинно советского человека заключается в труде на благо любимой Родины, ибо счастье Родины – это счастье каждого из нас. Ведь труд – это и есть борьба, а борьба – это счастье, как говорил Карл Маркс»[124]. Жанна С. придерживалась таких же взглядов, аргументировала их абстрактными сюжетами из произведений типа «Дети Горчичного рая»: «А это ведь и есть то настоящее большое радостное и свободное счастье советского человека, о котором может только мечтать и бороться за него американский безработный, и дети его слушают рассказы о нашей самой обыкновенной жизни, как самую необыкновенную чудесную сказку»[125].

Но так думали не все. Представляется, 27 мая 1957 года во время встречи молодежи и редколлегии журнала «Юность» заведующему отделом молодежной жизни журнала Э.Б. Вишнякову было неприятно услышать от пионервожатого Гольдберга, что комсомол и милиция не в состоянии справиться с хулиганством в школах и на улицах, с насилием над подростками, а молодежь по мере взросления критически относится к комсомолу: «Комсомол ничего не дает»[126]. Детьми и подростками во многих дворах управляли преступники. Нищета, безотцовщина привели к тому, что «ребята видят прямо-таки ужасы в семье». «Это можно видеть в знаменитых бараках по 2-ой Черногрязской улице, за Красной Пресней, по Звенигородскому шоссе», - продолжал он. Жилищные условия и безнадзорность отрицательно влияли на успеваемость и поведение подростков[127].

Школа снабжала учащихся теоретическими знаниями – ее ограниченность понимали даже учащиеся. «Можно повертеть и все, но сесть за руль нет возможности», - прокомментировал Гольденберг характер уроков по автоделу в рамках «политехнизации». Политехнизация превращалась в профанацию, когда ученики работали на стройках, выполняя черновую работу. «Сами рабочие сидят, ничего не делают и смеются над школьниками», - продолжал Гольдберг. «Да еще администрация вычитает за бездетность со школьников», - под общий смех добавил один из участников[128]. Разговоры о воспитании самостоятельных граждан страны имели абстрактный характер. Школьную администрацию и органы управления образованием интересовали только процентные показатели успеваемости учащихся. «Получает четверки и пятерки – значит хороший мальчик. А что они делают, когда уходят домой, это никого не интересует», - с горечью отметил учащийся старшего класса комсомолец Гулин. Чтобы добиться приемлемой успеваемости и дисциплины в школе администрация опекала учащихся, отбивая охоту что либо делать. Удивленный ростом пассивности Вишняков перебил докладчика: «Что, ребята стали хуже?». Вожатая Евдокимова поправила: «Не хуже, но инициативы у них не стало». «Засушили мы ребят»[129], - с досадой воскликнул заместитель редактора С.Н. Преображенский.

Напряженные отношения между учителями и учениками в школах были результатом функционирования всего государственного и общественного строя, авторитаризма системы образования в СССР. Школа глушила зачатки самоуправления, самодеятельности учеников. Унижение личного достоинства учащихся было обычным делом. «Они даже не знают, что можно протестовать, - говорила старшая вожатая Курова, - настолько им вдолбили, что они ни в чем здесь не имеют права голоса»[130]. Преображенский с удивлением узнал, что в правилах учащихся есть только обязанности, но никаких прав[131].

В год 40-летия Октябрьской революции, накануне Московского фестиваля молодежи и студентов руководители «Юности» столкнулись с бытием, которое порождало не коммунистические формы сознания. В эпоху освоения целины, начала космической эры часть молодежи была лишена романтизма. Писатель М.Ф. Шатров вынужден был констатировать: «Ребята девятого класса говорили о том, что в наше время нельзя совершать подвигов и остается только прозябать»[132]. В конце встречи В.П. Катаев неожиданно, но не случайно поставил фундаментальный вопрос: «А вся ли молодежь уверена в преимуществах социализма перед капитализмом?» «Об этом по истории в 10 классе говорят», - по-школярски ответил сбитый с толку вопросом Гольденберг[133]. Курова отметила, что эти вопросы обсуждаются на уроках, у школьников от них «уже оскомина»; для подавляющего большинства «это вопрос решенный». Еще один участник констатировал: «У нас ребята даже не задумываются о том, существует ли коммунизм, потому что разве может быть что-нибудь иное в нашей жизни. Они об этом и не говорят, и не думают». Пионервожатые и учащиеся продемонстрировали начетничество и догматизм, неосмысленное отношение к действительности, конформизм. Немаловажную роль в формировании этих качеств сыграли и пропагандисты, которые думали, что несут людям только свет знаний и истину, но выпускали из виду, что личность формируется всей совокупностью общественных отношений. В соответствии со своими классовыми интересами идеологическая бюрократия называла убогое бытие «прекрасной советской действительностью» и наказывала граждан за инакомыслие. Молодежь с детства получала прививку лицемерия и неадекватное представление о действительности, которые уродовали мышление. Когда же в откровенных разговорах правда о реальности доходила до пропагандистов, чиновники от литературы испытывали шок.

Не менее болезненно происходило столкновение с реальностью и у искренне веривших в коммунистические идеалы молодых людей. В редакцию написал студент-заочник историко-филологического факультета Казанского университета Валентин Чупырник. Его, жителя маленького городка, поразило поведение и образ жизни одного из казанских знакомых. «Он говорит, - с удивлением писал Валентин, - что диплом ему нужен для того, чтобы получить возможность легкой работы, пусть даже не по профессии, жить в шикарной квартире со всеми удобствами и получать приличный оклад». Счастье и цель своей жизни идейный оппонент видел в том, чтобы «бывать каждый вечер в ресторане, театре». Позицию Чупырника, который готовил себя к служению обществу, его знакомый категорически отвергал. «Он называет меня ура-патриотом, когда я спорю с ним…», - с обидой отмечал Валентин. Чупырник не был ханжой, поборником нищеты, который отвергал комфорт. Романтик, он руководствовался принципом справедливого распределения благ в обществе по результатам труда и действительного равенства людей во всех сферах. Эти принципы теории социализма декларировало государство, а Верховный Совет поставил задачу поднять благосостояние граждан. «Я хочу жить в красивых комнатах и быть материально обеспеченным, но жить так, как живут все люди – рабочие и служащие, не выделяясь от других (выделено автором письма – А.Ф.)», - продекларировал он. Редакторы нашли возможным процитировать эти слова в журнале, и только их. Потому что в других абзацах письма проявляла себя совсем иная реальность. Коммунистические идеалы молодого человека ежедневно подвергались серьезному испытанию. Отстаивая в очередной раз длинную очередь в магазин, Чупырник с отвращением слушал «мещанские» разговоры женщин: «Вот Клава живет счастливо…у ней большой частный дом, и в комнатах кругом дорогие ковры, красивая мебель. Вот счастье. Не работает, держит свиней…и продает на базаре. Зато у нее и денег на книжке около 20 тысяч. А мы работаем, работаем, и живем хуже ее в десять раз». Попытка комсомольца вмешаться в спор, заговорить, в стиле «Юности», о призрачном характере счастья Клавы была жестко пресечена. «И не говори, ничего не понимаешь, - закричали на него женщины, - сам бы с удовольствием так жил, да не получается»[134]. Не удивительно, что после болезненного столкновения с реальностью поэт и романтик Чупырник мечтал уединиться в сибирской деревне.

Военнослужащий Е. Илларионов, служивший за пределами СССР, имел все основания заявить, что «у нас много людей живут, не понимая для чего они живут»; живут только для своей выгоды, не видя «того большого грандиозного, что создается в нашей стране». С такими, огорченно констатировал он, невозможно построение коммунистического общества[135]. 

Искренние сторонники советского образа жизни в середине 50-х годов не заметили, что в понятие «борьба» начали вкладывать иное, по сравнению с Карлом Марксом, содержание. Если для классика установка «счастье-борьба» определяла его служение человечеству в форме всесторонней и всемирной борьбы с эксплуатацией, то молодые люди ограничивались достижением целей в личной жизни после школы. Формировался индивидуализм, который предвосхищал новое пришествие буржуазности в Россию.

Заключение

Советское руководство и народ в исторически сжатые сроки, планомерно, опираясь на достигнутый человечеством, западными странами, промышленный и научный потенциал, создали в СССР индустриальное общество. Научные открытия и новая техника в сфере массовых коммуникаций предоставили возможность государству программировать сознание и действие миллионов людей на десятки лет вперед в нужном правящему классу направлении. «Социальная инженерия» предусматривала формирование человеческих потребностей, интересов и ценностей с раннего возраста. Одним из духовных инструментов формирования человека индустриального общества в рамках пропаганды стала детская литература. В начале 1930-х годов она была реанимирована высшим политическим руководством. Номенклатура формирующегося бюрократического государства использовала для реализации своих целей усилия А.М. Горького, Н.К. Крупской по созданию детской литературы.

В развитии детской литературы просматриваются два периода. Первый – с конца 20-х, с дискуссии о развитии детской литературы, по август 1946 года. В нем можно выделить четыре подпериода. До октября 1934 года, когда произошло возникновение организационных структур новой, включая детскую, литературы. До декабря 1939 года шел поиск образа советского ребенка, проходило осознание ценностей, которые должны отражать писатели. На Х Пленуме ЦК ВЛКСМ ценности были сформулированы руководством страны. Писатели вместе с учителями должны были воспитывать у пионеров и комсомольцев любовь к Родине и Сталину, образ которого преподносился как идеал, смелость, честность, правдивость, любовь к труду, умение не бояться трудностей и преодолевать неудачи. В формировании личности вежливого, культурного, бережливого, дисциплинированного, здорового и сильного, чистого и опрятного учащегося большую роль должны были сыграть комсомольские группы в школах и стенная печать. Идеал ученика определяли «Правила юных пионеров», Устав средней школы и правила поведения учащихся. В 1940-первой половине 1941 года произошла реорганизация Детиздата, детского радиовещания и комиссии ССП СССР по детской литературе. Постановление о реорганизации Детиздата 25 мая 1941 года открыло последний подпериод. В произведениях военного времени присутствует дух частичной десталинизации и огромная искренность авторов, которые защищали советские ценности.

С августа 1946 года открывается второй период развития литературы. Детские писатели были сориентированы на демонстрацию всего лучшего, что было в обществе, игнорирование действительно серьезных социальных проблем или показ быстрого их преодоления и утверждения позитивных ценностей. Практически все публикуемые работы проходили через конкурс министерства просвещения и Детгиза, его победители получали премии и повышенные гонорары. Часть детских писателей стали лауреатами Сталинской премии, превратились в «элиту» и преданных власти цензоров. Увеличивается количество детских книг и их тиражи. Жанр превращается в составную часть массовой культуры. Несмотря на рост масштабов, литература по-прежнему недоступна значительному количество детей, подростков и молодежи: производственные мощности полиграфической промышленности слабы. На развитие литературы этого периода большое влияние оказала холодная война.

Политика правительства конца 40-х годов – остаточный принцип финансирования, перевод многих объектов искусства на самофинансирование – в перспективе нанесла тяжелый удар по детской литературе: уже в начале 1950-х уменьшается количество новых произведений, все больше было переизданий. Ситуация была осложнена кризисом идеологии, которая не отражала реалии действительности. Из произведений исключались конфликты. Литература переставала быть искусством: теряла эстетическую составляющую, превращалась в грубую пропаганду, что стали замечать подростки. Новое в литературе возникало под бдительным контролем государства в период политической и идеологической конъюнктуры. В этом отношении поведение советских работников искусства мало чем отличалось от поведения американских периода маккартизма. Вместе с тем необходимо отметить, что во второй половине 40-х – начале 50-х годов Фраерману, Сотнику, Кассилю, Катаеву, Носову удалось создать высокохудожественные произведения. Это был результат как осмысленного противостояния авторов казенщине и бюрократизму, так и развитие второй тенденции в идеологической работе: стремление показать лучшее в своем обществе, которое совпадало с общечеловеческими идеалами – стремление к миру, защиту отечества от посягательств врага, честность, добросовестный труд, любовь детей к родителям и родителей к детям. Детские писатели стремились поддерживать в детях и в народе благородные идеалы солидарности и взаимопомощи. Через призму этих установок граждане оценивали и действия властей, которые часто не соответствовали «советским» ценностям, прививаемым агитпропом партии.

 Изменение экономической и политической конъюнктуры в стране и в мире сказывалось на развитии литературы. В мае 1941 года, например, на нее оказала влияние милитаризация накануне войны. В начале 1949 года ЦК ВКП (б) противодействовал возникновению НАТО и готовил предпосылки для нового ускоренного развития экономики, прежде всего, в оборонной промышленности. Соответственно, в период антикосмополитической кампании в детской литературе была выстроена строгая иерархия тем: на первый план были вынесены темы социалистического труда, переделки людей в коммунистическом духе, тема о безрадостной жизни за рубежом. Детским писателям пришлось бороться за сохранение высокого статуса школьной повести, про которую в начале 1950 года, охваченные страстным желанием изобразить в литературе труд подростков, забыли даже некоторые руководители ССП. Потребность в творческой свободе существовала у всех писателей, и периодически, порой в разгар идеологических кампаний, они в завуалированной форме критиковали цензуру, пытались вырваться из цепких лап бюрократии.

В первой половине 1952 года руководству страны пришлось предпринять специальные меры по оживлению искусства. В рамках этой кампании было проведено два совещания по детской литературе на самом высоком уровне. Начинается второй подпериод развития детской литературы, тенденции которого были закреплены «оттепелью». Номенклатура не ставит под сомнение главные советские ценности, ограничиваясь устранением вопиющих проявлений культа личности И.В. Сталина, в том числе вымарывает его имя из книг. ЦК КПСС и ЦК ВЛКСМ оценивают раскрепощение художников с консервативных позиций, противостоят прогрессивным явлениям, а с начала 1957 года переходят в идеологическое контрнаступление, жертвой которого стали детские литераторы, выступавшие с гражданских позиций.

Пропагандируемые ценности были востребованы индустриальной экономикой. Сталинизм сохранил постулат о коллективизме, который коррелировал с общинной психологией недавних выходцев из крестьян и потребностями организаторов промышленного производства. Государство эксплуатировало граждан, формировало выгодное для номенклатуры общественное мнение и имидж власти, в том числе специфически бюрократическое понимание «патриотизма» как преданности гражданина руководству страны при любых обстоятельствах – конформизм – и представление о превосходстве всего отечественного над иностранным. Советское общество не вырвалось из рамок капиталистической общественной формации. Бюрократизм был одной из форм буржуазности.

Методология и содержание значительной части детской литературы были определены государственной идеологией. Сталинизм – мелкобуржуазный коммунизм индустриального времени – можно интерпретировать как разновидность цивилизационного подхода, идеологию номенклатуры политарного, раннекоммунистического государства, возникшего после войн и революций во враждебном окружении в слаборазвитом капиталистическом обществе с подавляющим преобладанием людей с психологией мелких собственников. Эта психология долго изживается всем ходом развития индустриального общества, но ее отдельные черты воссоздаются пропагандистами для манипулирования общественным сознанием. Советские философы и историки, а за ними и писатели, заявляли о приверженности марксизму и лежащей в его основе теории формаций, но никогда не следовали им на практике. Они не могли констатировать наличие капиталистической эксплуатации в социалистическом, по их мнению, обществе, тесно переплетенном с государственным рабством в форме ГУЛАГа и вторичным закрепощением крестьянства. Капитал в форме огосударствленной экономики воспринимался социалистическим явлением. Теория борьбы между истинными и неистинными ценностями, старого и нового составляла ядро философии сталинизма, выступая формой идеалистической концепции смены нравственных парадигм как источника социального развития. Идеологи сталинизма не заметили, что для обеспечения своих политических интересов они на практике невольно, бессознательно были вынуждены использовать вульгарный материализм, идеализм, бихевиоризм. На этой философской и психологической основе была взращена официальная детская литература периода сталинизма. В произведениях писателей СССР представал перед читателем качественно отличным от мира капитализма островком победившего социализма. Источником его развития, считали идеологи, являются коммунистическая сознательность и советский патриотизм. Другими важнейшими ценностями были признаны коммунистическая партия, вождь Сталин, государственная собственность, которую называли общенародной, «отсутствие эксплуатации человека человеком», добросовестный труд на благо общества, коллективизм. Ценности, якобы, способствовали преодолению классовых и национальных антагонизмов. СССР, убежденно заявляли пропагандисты и писатели, был страной высокой культуры, социалистической по содержанию и национальной по форме. В обществе уже не осталось-де предпосылок для возобновления буржуазных отношений. Высшее руководство страны ориентировало творцов культуры на изображение героической повседневности «человека сталинской эпохи». Преодолевая «старое», новые герои во взрослой и детской литературе «модернизировали» страну. Полному расцвету этого общества мешали-де только внешние враги, засылаемые ими шпионы, а также несознательные граждане, имеющие пережитки капитализма в сознании, поддавшиеся на тлетворную западную пропаганду. Детская литература – элемент долговременной пропаганды – рассматривалась как лекарство: с ее помощью чиновники надеялись изжить знакомые им недостатки. Лучшие произведения литературы демонстрировали социальный идеал и внушали необходимость преодоления трудностей на пути к совершенству. Сталинизм был ответом отсталой страны и государства на давление буржуазного мира.

В результате гуманистическая детская литература, оказавшись в системе пропаганды эксплуататорского по своей сущности государства, способствовала сокрытию наличия в стране капиталистических производственных отношений, эксплуатации, социального и политического неравенства, антагонистической противоположности номенклатуры и народа, предпосылок для возникновения различных форм религиозности. Правительство использовало элементы грубокоммунистической идеологии для поддержания курса на форсированное развитие экономики страны во враждебном международном окружении. Идеалы равенства, справедливости, коллективизма, понятие «скромность» в интерпретации номенклатуры способствовали «затягиванию поясов», формированию упрощенных потребностей в быту, преданности правящей элите, в итоге – сосредоточению значительных бюджетных средств для решения макроэкономических, прежде всего оборонных, задач. В стране формировалась страта людей, которые «не только не возвысились над уровнем частной собственности, но даже и не доросли еще до нее» (Маркс). С другой стороны, часть народа была задействована в «черном рынке» с присущими ему подпольной частной собственностью и отношениями купли-продажи. Однако писатели не имели права говорить о негативных сторонах действительности и были вынуждены показывать их как деятельность плохо воспитанных, жадных людей в сфере распределения и обмена – с нравственных позиций, не затрагивая сущности производственных отношений. Так воспроизводилась одна из сущностных черт мелкобуржуазного коммунизма и социализма. Чем большее количество лет насчитывала советская власть, тем меньше аргументов было у пропагандистов, чтобы внятно ответить на вопрос: как и почему данная категория людей формируется в самом гуманном, по мнению идеологов, обществе? Социальное прожектерство оборачивалось второй стороной: способствовало не преодолению, а закреплению негативных явлений, потому что не объясняло их сущности. Так называемый социалистический оптимизм и вера в будущее у идеологов и части населения носили утопический, не адекватный историческим тенденциям характер.

Восприятие литературы и ее воздействие зависело от социального бытия ребенка. У хорошо адаптированных к действительности подростков литература вызывала патриотические чувства, желание работать на благо страны, развивала фантазию и мечты. У осознавших свою бедность подростков она порождала желание вырваться из нищеты, подсказывала образцы поведения и институты, которые должны были помочь реализовать себя: в частности, общественную работу в пионерской и комсомольских организациях. Хронически, тяжело больные дети находили в ней утешение и черпали надежду. У вдумчивых повзрослевших представителей молодежи книги, формировавшие представление о социальной справедливости, вызывали серьезные вопросы, потому что в жизни они видели примеры индивидуализма, социальной несправедливости. Изображаемые детскими авторами гуманистические образы и социальные отношения в значительной степени дискредитировались реальными отношениями, в избытке порождавшими качества людей капиталистического общества. Положительные тенденции в жизни не были столь сильны, чтобы создать материальную основу для расцвета гуманизма и образов, его отражающих и укореняющих в действительности. С этой проблемой после войны столкнулась активная часть подростков, которая пыталась подражать героям книг и создавала тайные тимуровские организации. Несмотря на гуманистический и советский характер их целей и ценностей самодеятельные организации были ликвидированы руководством ВЛКСМ и органами просвещения – пример недоверчивого, презрительного отношения номенклатуры к самостоятельным тенденциям народа. Идеологический аппарат не успевал за динамично развивающимся общественным сознанием, в том числе молодежной субкультурой, глушил процессы, которые сам же породил, формируя индустриальное общество, практически ничего не предлагая взамен, кроме морализирования. Такая практика приводила к росту цинизма, хулиганства и преступности в подростковой среде.

Одной из форм управления общественным сознанием была правка вышедшей в свет детской литературы, прежде всего бестселлеров. Метод сталинского руководства исключал какое бы то ни было самоуправление в среде трудящихся в той же степени, в какой литературным героям из «Молодой гвардии» Фадеева не позволили сохранить свою относительную автономию от партийного руководства. В классово-антагонистическом обществе «литература правды», о которой мечтали писатели, оставалась несбыточной мечтой. По этой причине официальная детская «социальная» литература не была способна выполнить цель, поставленную Горьким. Вместе с тем в детской литературе, рожденной как средство пропаганды, начали проявляться самостоятельные тенденции, определенные ее собственной природой. Лучшие образцы литературы способствовали развитию потребностей молодых людей, ставили серьезные общечеловеческие вопросы о смысле жизни, понимании счастья, и по мере сил и возможностей давали на них ответы. 

Западные политики и промышленники, развязавшие холодную войну, способствовали продлению существования консервативного режима власти в СССР. Сталинисты оправдывали свои жестокие действия действительной внешней опасностью. В результате реформы были проведены самым неэффективным способом, с огромными людскими потерями. Политика режима создавала среду, в которой может процветать религия. Объективно получилось, что сталинская группа нанесла страшный удар по коммунистической идее, которую стали сводить к сталинизму.

В детской литературе 30-50-х годов отразился факт: СССР совершил рывок в развитии производительных и интеллектуальных сил народов, населявших страну. Став конкурентом в период кризиса капитализма, политарное, псевдокоммунистическое государство способствовало критике капитализма и колониализма. Конкуренция способствовала гуманизации капитализма и демократизации мировых отношений, что со временем повлияло и на существующий в СССР политический режим. Но писатели – это был принцип информационной политики – не отразили цену формационного рывка, иные ценности, развивавшиеся у различных категорий населения быстро усложнявшегося общества. Поэтому революционные события в истории страны – перестройка и демократическая революция в августе 1991 года – стали для сотен миллионов людей откровением. Во второй половине 50-х годов началась растянувшаяся на 30 лет эволюция общества, накопление предпосылок для скачка в новую фазу капитализма, уже достигнутую Западом. Меньшинство граждан, преодолевая идеологию сталинизма, приходили к современным формам социалистических и коммунистических идей. Номенклатура же имела солидную основу – государственная эксплуатация трудящихся, социальный эгоизм, зависть к благосостоянию западного истеблишмента – для эволюции к либерализму.

Примечания