Некрасов Виктор Платонович

Некрасов Виктор Платонович (1911 - 1987), прозаик. Родился 4 июня в Киеве в семье врача. После средней школы поступает на архитектурный факультет Киевского строительного института, который оканчивает в 1936. Одновременно учился в театральной студии при театре русской драмы. Работал актером и театральным художником в театрах Киева, Владивостока, Кирова и Ростова-на-Дону.. С началом Отечественной войны Некрасов отказывается от брони, уходит на фронт, пройдя путь от Ростова до Сталинграда. Был инженером саперных войск, командовал батальоном. После войны, в 1947, в журнале "Знамя" появилось произведение В.Некрасова "В окопах Сталинграда", отмеченное Сталинской премией, которую писатель отдал на коляски для инвалидов войны. "В.Некрасов пришел в литературу отнюдь не как литератор, - он пришел как солдат, видавший будни войны и стремившийся только к тому, чтобы рассказать правду о них...", - писали о нем критики. И это было правдой: весьма нелицеприятная в 1954 выходит его повесть "В родном городе", за публикацию которой был подвергнут суровой партийной критике журнал "Знамя", а В. Вишневский (главный редактор) уволен..

В 1959 Некрасов пишет повесть "Кира Георгиевна" и выступает в "Литературной газете" с рядом статей о необходимости увековечить память советских людей, расстрелянных фашистами в 1941 в Бабьем Яре. Некрасова стали обвинять в организации "массовых сионистских сборищ". И все-таки памятник в Бабьем Яре был установлен, и в этом немалая заслуга писателя. В 1960-е совершает путешествия в Италию, Америку и Францию, впечатления от которых описаны в очерках "Первое знакомство", "По обе стороны океана", "Месяц во Франции". Главное для него "быть самим собой, не врать, не притворяться, не льстить". После резких слов Н.Хрущева в адрес писателя в печати появились статьи, обвиняющие Некрасова в "низкопоклонстве" перед Западом. В киевской квартире писателя был произведен обыск, изъяты все печатные материалы, журналы, фотоматериалы и т.д. В течение шести дней Некрасова допрашивал следователь. В 1974 писатель эмигрировал в Париж. За границей писал для газет и журналов, для радио, читал лекции о русской литературе. Продолжал творческую работу: роман "Сталинград" (1981), "Как я стал шевалье" (1986). Последнее произведение В.Некрасова - "Маленькая печальная повесть". Умер В.Некрасов 3 сентября 1987 в Париже.

 Одной из первых повестей В. Некрасова была повесть “В окопах Сталинграда”. Этой повести суждено было стать этапной для литературы, открывающей войну, а таким образом в определенном смысле и мир, в котором люди жили до войны и будут жить после нее. Автор описывает войну такой, какой он видел ее своими глазами.. Сталинградская битва начиналась для него на перепутьях летнего отступления 1942-го года, под бомбами первого налета на город.. Потом бои на Украине, в Польше, одно ранение, второе, госпиталь. Сюжетная “неорганизованность” начальных глав — лишь отражение фронтовой неорганизованности. Чем ближе Сталинград, Сталинградская битва, тем концентрированнее действие повести.. Героем Некрасова становится Керженцев. Проводя его кругами Сталинградского ада, Некрасов утверждал неизменность добрых начал, высоких устремлений. Был воистину человечен в большом и в малом. Философский смысл этой последовательной антифашистской повести — торжество истинны, человеческих качеств. Идея протяженности, упорства и неприметности героизма постоянно присутствует в повести Некрасова. На защитников навалилась война, тянувшаяся уже второй год, оба летних отступления. Отношения, какие обычно складывались между героями, просты, натуральны,, сердечны, без признаний и сантиментов. Кто бы ни вошел в повесть, какую бы должность ни занимал, в каком бы ни выступал качестве, Некрасов обязательно испытывает его на смелость, испытывает придирчиво. Все они недостаточно осведомлены и не все могут додумать до конца. Они нравственны, человечески значительны. Некрасов ранее и проницательнее других писателей раскрыл духовое достояние защитников Сталинграда, увидел в них победителей Берлина. Дух победы пронизывает повесть, кончавшуюся сценой на Мамаевом кургане, где совсем недавно проходила передовая. Герои повести не чувствуют себя пешками в руках всеведущего старшего. Они утвердились в гордом сознании своего достоинства. С таким чувством вернулись с войны солдаты, с таким чувством Некрасов писал повесть о Сталинграде.

Такой же суровостью проникнуто произведение Казакевича “Звезда”. Повесть написана с предельным лаконизмом, события сгущены до предела. Повесть поэтична и лирична, насколько может быть лирично произведение, повествующее о гибели отряда разведчиков. Вот они, во главе со своим командиром, лейтенантом Травкиным, стыдливо идут по дороге. Стыдливо, потому что не могут сказать, куда делись оторвавшиеся немцы. На этой же суровой ноте продолжается весь последующий рассказ о том, как молчаливый, весь отдающийся делу разведчик лейтенант Травкин уводит самых лучших своих разведчиков — веселого сибиряка Аникова и крымчанина  Мамочника, старых разведчиков Бражникова, Быкова и семнадцатилетнего Юру Голуба — на выполнение особо важного задания. Они уходят в глубокий тыл к немцам и оказываются в самой гуще отборных немецких дивизий, с предельной осторожностью сосредоточившихся для нанесения неожиданного удара под Ковелем, чтобы сорвать наступление на Польшу. Разведчики проявляют смелость, решительность, берут нескольких “языков” и, выяснив секретнейшие замыслы немецкого командования, успевают передать их по рации своему командованию. Но уже брошены группировки прочесывания группенфюрером СС дивизии “Викинг”, в схватке с одним из таких отрядов все разведчики гибнут. Повесть сопровождается коротеньким заключением.

Умение увидеть героическое, масштабы происходящего, огромную бесстрашную массу людей, их стремление к победе характеризует произведения о Великой Отечественной войне Некрасова и Казакевича.

Повесть В. Некрасова «В окопах Сталинграда», написанная в 1946 году, стала одним из первых произведений о Великой Отечественной войне, в котором без ложного пафоса раскрывалась ее будничная сущность. Будучи офицером и зная всю подноготную армейских побед и поражений, В. Некрасов смог найти свою оригинальную форму для их отражения. Все произведение словно соткано из единой цепи эпизодов, воспроизводящих рутину солдатской жизни. И в этих эпизодах раскрывается простая истина: война — особый мир, в котором люди проверяются по особым меркам. К этому выводу после очередного испытания приходит главный герой Игорь Керженцев. Именно он становится в повести носителем авторского мировоззрения. Невозможно определить, кому же принадлежит наблюдение, Керженцеву или Некрасову: «На войне узнаешь людей по-настоящему. Мне теперь это ясно. Она — как лакмусовая бумажка, как проявитель какой-то особенный». Они настолько близки, что это не может не вызвать доверие, не может не убедить в том, что все, о чем рассказывается в повести, — правда. Горькая, суровая правда. Правда о том, что все объекты: завод «Метиз», мясокомбинат, завод холодильников, хлебозавод и мельницы — должны были быть взорваны в случае прихода немцев, но при этом жителям Сталинграда, чтобы не было паники, никто не говорил правды: «Где бои, точно не знаем. В сводках расплывчатое — «северо-восточнее Котельникова; излучина Дона...» Говорят, Абганерово уже у немцев. Это шестьдесят пять километров отсюда». И при этом работает театр, открыт зоопарк, в библиотеке выдаются книги. И вдруг: «Сплошной грохот. Все дрожит мелкой противной дрожью. На секунду открываю глаза. Ничего не видно. Не то пыль, не то дым. Все затянуто чем-то сплошным и мутным. Опять свистят бомбы, опять грохот». Страшный в своей обыденности контраст. Что же испытывает человек, оказавшийся в хаосе войны? О чем можно думать, находясь на границе жизни и смерти, о чем говорят люди в этот момент: «Мы будем воевать до последнего солдата. Русские всегда так воюют. Но шансов у нас все-таки мало. Нас может спасти только чудо. Иначе нас задавят. Задавят организованностью и танками». Люди верят в чудо, хотят верить, иначе будет страшно. Игорь Керженцев в своем сознании фиксирует все, что может попасть в поле зрения. «Есть детали, которые запоминаются на всю жизнь. И не только запоминаются, они въедаются, впитываются как-то в тебя, начинают прорастать, вырастают во что-то большое, значительное, вбирают в себя всю сущность происходящего, становятся как бы символом». Игорь Керженцев не просто наблюдает за происходящим, он анализирует увиденное и как будто бы сам взрослеет и меняется от всего пережитого. Это он, Игорь Керженцев, говорит: «Я помню одного убитого бойца. Он лежал на спине, раскинув руки, и к губе его прилип окурок. Маленький, еще дымившийся окурок. И это было страшней всего, что я видел до и после на войне. Страшнее разрушенных городов, распоротых животов, оторванных рук и ног. Раскинутые руки и окурок на губе. Минуту назад была еще жизнь, мысли, желания. Сейчас — смерть». Игорь Керженцев, анализируя свое поведение и поведение людей, которые его окружали, приходит к выводу, что русскому человеку свойственно испытывать чувства, которые еще Толстой назвал «скрытой теплотой патриотизма». А как же еще объяснить ту самоотверженность, с которой эти люди идут на смерть. Полуголодные, плохо вооруженные, они оттаскивают в сторону мертвых, чтобы те не мешали стрелять живым. А смерть их застает повсюду. Игорь Керженцев улыбается молоденькому солдатику с детскими голубыми глазами, и в следующее мгновение тот медленно садится на дно траншеи. Никто даже не слышал выстрела, а пуля между тем попала прямо в лоб.. Керженцев невольно отмечает тонкие ножки убитого, на которых болтаются не по размеру сапоги. Этих убитых и живых мальчиков в два раза меньше, чем немцев, но они до последнего вздоха остаются верны своему долгу. Однако, следуя толстовским традициям изображения войны, В. Некрасов использует неожиданное сравнение: Игорю Керженцеву попадает в руки толстовская «Севастопольская страда» без начала и конца, недостающие страницы ушли на курево солдат. Но, читая оставшиеся, герой приходит к своеобразному сопоставлению. Что же сближает и отличает войны? Он узнает, что здесь, под Сталинградом, так же не хватает солдат и оружия, как и в русской армии времен Крымской кампании. Но сами армейские условия были намного легче. Игорь с удивлением прочитал, что в Севастополе «бойчей же всех шли дела рестораторов, которые выстраивали в ряд свои палатки. Эти палатки посещали теперь, после штурма, офицеры, приезжавшие несколько повеселиться из города, с бастиона. В гостеприимных палатках, в которых помещался и буфет с большим выбором вин, водок, закусок и дюжина столиков для посетителей, и даже скрытая за буфетом кухня, пили, ели, сыпали остротами, весело хохотали». В окопах Сталинграда солдаты о еде только мечтали: «Съел бы я сейчас свиную отбивную в сухариках с тоненькой, нарезанной ломтиками, хрустящей картошкой. Последний раз я, по-моему, свиную ел... Я даже не помню когда...» И эти голодные, плохо вооруженные люди остаются солдатами до конца. Керженцев понимает, что им всем страшно, потому что «людей, ничего не боящихся, нет... Только одни теряют голову от страха, а у других, наоборот, все мобилизуется в такую минуту и мозг работает особенно остро и точно. Это и есть храбрые люди». И таких храбрых людей в окружении Игоря Керженцева очень много. День за днем меняются лица солдат, но за каждым из них  для Игоря стоит «лицо войны». Ее последним «лицом» становится встреча с пленными немцами, обмотанными какими-то тряпками и полотенцами и обращающимися к русским словом «камрад». У пленных сохранилась газета трехмесячной давности с речью Гитлера, в которой он сообщал о том, что немецкие солдаты уже заняли российские дома: «Я повторяю со всей ответственностью перед богом и историей — из Сталинграда мы никогда не уйдем. Никогда. Как бы ни хотели этого большевики». И Керженцев опять и опять начинает понимать всю силу и значение русского солдата, не допустившего, чтобы немецкие солдаты заняли дома Сталинграда.

В повести «В окопах Сталинграда» В. Некрасова война получилась похожей на документальную ленту, в которой каждый эпизод наполнен простотой и точностью. Эта повесть изменила представление многих о патриотизме, показав, что русский патриотизм, действительно скрытый и теплый, не нуждается в громких фразах и красивых словах. Победа досталась нелегко, именно поэтому не должны быть забыты даже самые обыденные поступки, жизнь солдат в окопах, освобождение каждой пяди родной земли. По­весть В. Некрасова «В окопах Сталинграда», пред­ставляющая собой дневниковые записи молодого бойца. Описание боев и воинского быта чередуют­ся с размышлениями героя во время отдыха, перед боем, с воспоминаниями о довоенной жизни. Перед нами вырисовывается нелегкий путь человека на войне, путь от желторотого вы­пускника института к опытному командиру бата­льона. Но важнее, пожалуй, то, как через судьбы от­дельных людей писатель раскрывает перед нами трагедию войны, принесшей горе всей нашей ог­ромной стране. В. Некрасов впервые заговорил об этой трагедии правдивыми, откровенными слова­ми. Конечно, для этого требовалось мужество, и Некрасов не побоялся сказать об ужасной правде войны, которую он рассматривает с разных точек зрения. Автор пишет о бесчеловечности войн как тако­вых. Подобно Л. Н. Толстому, Некрасов считает войну ненормальным явлением, противоестест­венным человеку состоянием. Вместе со своим ге­роем автор переживает потрясение от увиденного. Писатель осмысливает войну философски, он видит ее бесчеловечность, он видит людей, кото­рые постепенно привыкают к этой бесчеловечнос­ти. С точки зрения В. Некрасова, нет ничего более страшного и гибельного, чем подобное привыка­ние.. Война становится бытом для людей. Есть в повести правда о героизме тех людей, которых всегда считали только винтиками в ог­ромном корпусе государственной машины. Некра­сов беспощадно судит тех, кто спокойно посылает людей на смерть, кто расстреливает за потерян­ную кирку или саперную лопату, кто держит людей в страхе. Это был протест не только против сталинских методов ведения войны, но и против сталинских комиссаров, внимательно наблюдав­ших за словами и поведением человека, а человек этот шел на смерть: «Не везет нашему полку. Каких-нибудь несчастных полтора месяца воюем, а вот уже нет ни людей, ни пушек. По два-три пулемета на батальон... Необстрелянных, впервые попавших на фронт, нас перебрасывали с места на место, клали в оборону, снимали, передвигали, опять клали в оборону... Мы терялись, пугались, пугали других, никак не могли привыкнуть к бом­бежке». В. Некрасов против беспорядочности на войне: бездарность руководства стоит многих че­ловеческих жизней, люди становятся «пушечным мясом».Раскрывая подлинный облик войны, В. Некра­сов не проходит и мимо народа, его роли в ней, отмечает восприимчивость простых солдат к чужой беде, их открытость, их думу о России: «Фронт отступает. У ворот стоят женщины — молчаливые, с вытянутыми вдоль тела тяжелыми, грубыми руками. У каждого дома стоят, смотрят, как мы проходим. Никто не бежит за нами. Все стоят и смотрят». Безысходность в душах людей, отчаяние в душе героя, которого длительное от­ступление заставляет серьезно задуматься над сло­жившейся ситуацией. Пожалуй, прав один из ге­роев повести, инженер, который считал, что нельзя обольщаться рассуждениями о патриотиз­ме: «Геройство геройством, а танки танками». Действительно, в годы Великой Отечественной войны на всем фронте русские люди проявляли чудеса героизма, но при умелой организации бое­вых операций, при своевременной поддержке, при заботе о людских жизнях многих смертей можно было избежать. Анализируя правду войны Некрасова, можно уверенно сказать, что он был человеком-патрио­том, который хотел быть «Русским писателем» и «жить по совести».

Богомолов Владимир Осипович

Владимир Осипович Богомолов родился в 1926 году в деревне Кирилловке Московской губернии. В 1941 году окончил семь классов средней школы. Участник Отечественной войны. В Действующей армии был последовательно рядовым, командиром отделения, помкомвзвода, командиром взвода - стрелкового, автоматчиков, пешей разведки, - в конце войны исполнял должность командира роты. Награжден орденами и медалями. Автор получивших широкую известность и переведенных на десятки языков романа "Момент истины" ("В августе сорок четвертого..."), повестей "Иван", "Зося", "В кригере" и рассказов. Романом В.Богомолова в обиход русского языка были введены несколько новых понятий и, прежде всего выражение "момент истины" - "момент получения информации, способствующей установлению истины". Книги В.Богомолова входят в учебные программы для чтения средних школ, гимназий и лицеев ряда стран и, в первую очередь, России и Беларуси. По мотивам повести "Иван" кинорежиссером Андреем Тарковским был поставлен известный фильм "Иваново детство" (1962), удостоенный высшей премии Венецианского кинофестиваля "Золотой лев". Роман "Момент истины"("В августе сорок четвертого...") и повесть "Иван" выдержали более сотни изданий и, согласно данным библиографов, лидируют по количеству переизданий среди многих тысяч других современных литературных произведений, опубликованных соответственно в последние 25 и 40 лет. Умер В. Богомолов 30 декабря 2003 года и похоронен на Ваганьковском кладбище.

        Герои романа Владимира Богомолова «Момент истины» («В ав­густе сорок четвертого...») воюют не числом, а уменьем. Всеми своими действиями, всем своим пониманием долга и возникшего по­ложения они опровергают якобы заведомые преимущества больших чисел и количеств, их решающую роль. Автору близка вера его героев, он тоже по-своему её исповедует. Как и они, он верит в честную, исполненную до конца, до «результата», работу, верит в силу умения и знаний, в решающие преимущества достойно мысля­щей и ответственно действующей личности.

У В. Богомолова был повод сказать твердо: «По моему убежде­нию, которому я неуклонно следую, автор может писать только о том, что он знает досконально («Я это знаю лучше всех на свете — живых и мертвых, — знаю только я»)».

Но мало ли что твердо говорят, мало ли в чей уверяют себя и других!                                                                     

Не тот, однако, случай, чтобы сомневаться... Двадцать три года назад был написан «Иван», и ничто в том рассказе с тех пор не поблекло, не потеряло смысла. Ничто в нем не побуждает сегодня делать скидку на время, .обстоятельства, литературную неопытность автора и т. п. А рассказ-то был первый, напечатанный В. Богомоловым. Первый — и сразу замеченный и заставивший запомнить имя нового писателя.

Теперь без «Ивана» наша военная проза непредставима. Как непредставима без всего богомоловского: без повести «Зося», без коротких рассказов («Сердца моего боль» и др); без романа «В ав­густе сорок четвертого...». Теперь книги В. Богомолова знают во многих странах мира: только роман за одиннадцать лет издай об­щим тиражом около одиннадцати миллионов экземпляров на 32 язы­ках; на 46 языков переведен «Иван», общий тираж которого превы­сил двадцать миллионов экземпляров.

Иногда о первых своих публикациях —- рассказах, повестях, даже романах — стараются забыть. Их не переиздают, признавая художественно слабыми, идейно бедными и устаревшими.

В. Богомолову незачем что-либо забывать. Кажется, что поры литературного ученичества у него вообще не было. Во всяком слу­чае, ничего ученического на всеобщее  обозрение он не выставлял. И ни к каким сильный литературно-общественным поветриям, к влиятельным обстоятельствам не приноравливался. Он опубликовал только то, что выдержало его самосуд. Он в дальнейшем поступал так же: публиковал то, что отвечало его жестким требованиям к себе, к литературному делу. Уровень этих требований проверен и проверяется временем и подтверждается как достаточно высокий: богомоловская проза неизменно несет в себе «момент истины», ясно осознанной и необходимой.

Владимир Осипович Богомолов принадлежит к поколению, кото­рое ушло на войну совсем юным, Украина. Белоруссия, Польша, Германия, Маньчжурия—вот его фронтовой путь. Он служил в армии и после войны. Словом, был профессиональным военным —стал профессиональным писателем.,

. Выражение «профессиональный военный», однако, более опреде­ленно по смыслу, тем «профессиональный писатель». Когда писателя хвалят за профессионализм, то это может означать развое. Например, то, что он хорошо знает свое. дело. Или то, что он способен выпол­нит любой заказ. Или же то, что он поставил сочинение романов или стихов на поток, и т.д.   

Герои богомоловского романа, контрразведчики-розыскники, про­фессионалы говорят о «факторе человечности» и «моральном аспекте» своих действий. Идет жесточайшая война, их воинское ре­месло изощренное, рискованно, кроваво; человечность и обычная мораль присутствуют в нем как «фактор» и «аспект»; большее их участие практически, недостижимо. Но и простое их присутствие — уже акт доблести и благородства, уже благо, и дается оно нелегко.

 Для Богомолова-писателя человечность и моральность —определяющий угол зрения; литературный профессионализм — лишь «фактор» и «аспект». Он всецело подчинен и служит заветной глав­ной задаче: «О том, что знаю лучше всех на свете, сказать хочу. И так, как я хочу».

В.Богомолов существует в современной литературе только свои­ми книгами. Для такого существования необходимо, чтобы книги удерживали отчетливо отдельный, свой, хорошо различимый, памят­ный и дорогой смысл, не теряющийся в общем контексте литературы. Все богомоловское в ряду лучших явлений военной прозы сохраняет такой смысл. Это достигается не за счет сенсационности материала, не благодаря угождению распространенным вкусам, создающим спрос и молву; все это здесь ни при чем. Речь идет о том смысле, который вырастает из отношений художника с действительностью и выражает- своеобразие   этих отношений,    этого продвижения к истине.         О сыне полка, о краткой и бренной любви на войне, о приклю­чениях разведчиков и контрразведчиков писали до Богомолова, и не раз. Но это не смутило его. Он писал вроде ^;бы про то же самое, но по-другому и про другое; иногда он превосходил в знании пред­мета, но еще важнее, что понимал его зачастую глубже и видел дальше. Может быть, богомоловские истории потому и врезающей в память, что в них ощутима некая абсолютная правота, словно все в них исчерпано и прояснено до конца? Словно правда там — просвет истинны, и не какой-нибудь частной, мелкой, короткой, а той, что связана с надеждой жизни на духовно стойкого и мораль­ного человека, на его победу.

Война у В. Богомолова нигде не изображена, как бой или бои; у него и стреляют-то мало. В «Иване» самое страшное—ночная переправа разведчиков на вражеский берег. Можно было добавить страшного и даже ужасного, рассказав о скитаниях мальчика в тылу врата. Длят этого нужно было переменить угол зрения, взгля­нуть глазами не старшего лейтенанта Гальцева, а самого мальчика или еще как-то, то есть переступив границу! отделяющую твердое авторское знание от предположений в фантазий. Хорошо это или плохо, но для В. Богомолова переступать ту границу трудно по сей день. Возможно, вышло бы много чувствительнее, страшнее, но писатель предпочел, чтобы вместе с Гальцевым мы испытала горь­кую беспомощность взрослых перед лицом такой детской судьбы. Судьба Ивана Буслова не располагает к умилению , суждениям о героизме; мешает возникающее сознание огромной, не­искупимой взрослой вины.

Кажется, помимо трагического исхода, нет ничего горестнее в этой истории, чем одиночество и отрешенность мальчика. Как, а сущности, далек он от всех, кто его любит, как недоступно одинок в своей беде Он принадлежит миру мщения, ненависти, смертельного риска; оттуда все остальное, нормальное,— очень далеко и нужно не для него. Эту отрешённость чувствуют все, но никто не мо­жет ее преодолеть. Иногда, когда его никто не видит мальчик играет; но большого желания выжить и жить у него нет; сначала, oн должен рассчитаться за близких, его жжет ненависть, и нет ни­чего вокруг, что было бы сильнее этой ненависти, что могло бы его остановить и оставить для жизни...

Стрельбы мало, но какова война, сомнений не остается. Преувеличенным представлениям о «факторе человечности» нет места. Вот короткое воспоминание в «Зосе» о недавнем бое: «Я, ошалев от удара прикладом по каске и озверев, дрался врукопашную запасным стволом от пулемета; выбиваясь из сил и задыхаясь, катался по земле с дюжим эсэсовцем, старавшимся — и довольно успешно — меня задушить, а затем, когда его прикончили, зарубил немца-огнеметчика чьей-то саперной лопаткой». Вот описание в романе того, что розыскники называют «экстренным потрошением» агента: «исте­рика» Таманцева с криком, руганью, угрозами, рыданием, устрашаю­щими жестами... Или же доскональное изображение «качания маят­ника» «вразножку» в исполнении того же Таманцева, когда берут группу Мищенко... Все эти глаголы «задушить», «прикончить», «зару­бил», все жаргонные словечки розыскников типа «потрошение», «ка­чание»,   «вразножку»,   а главное — все,   что стоит   и возникает за ними,— не  очень-то привлекательно  с  отвлеченно-эстетической да и отвлеченно-нравственной точки зрения. То чем заняты Таманцев или Алехин, может даже покоробить иную тонкую душу, но тонкие души забывают, что война вообще малоприглядна и что существует черная работа, которую нужно делать   во имя спасения   многих, Таманцев действует, и ему неважно, как он выглядит со стороны; ему вообще не приходит в голову, что возможна какая-то третья, все рассуживающая сторона. Эта сторона возникает в романе   в лице автора, и автор не сомневается: его герои правы. Они противо­стоят несомненному, беспощадному врагу своего народа, и всякая отвлеченность от этого основного факта — безнравственна. Герои ро­мана стоят на самом острие категорического приказа, далее прика­зывать некому, да они и сами не хотят уйти от ответственности.^: Они ясно сознают: «никто за нас это не сделает;..» Они добьются «ре­зультата» и «момента истины», и это будет торжеством    уменья, ума, мужества, торжеством   профессионализма над «любительским» подходом к делу.                                                                      

Война и воинское ремесло героев предопределяют в прозе В. Богомолова даже особенности ее стиля. Воспроизводится не толь­ко словарь, и сам образ мысли, способ рассуждений, ищущий точности и краткости, опускающий эмоции. Но тщательное воспроиз­ведение всего специально-военного, «технологии» и «философии» ро­зыскного дела не является для В. Богомолова самоцелью. Он стре­мится к максимальной достоверности всей обстановки, всех обстоя­тельств, потому что иначе желанной правды не достичь. Иначе ему не добиться своего, художнического «момента истины».

Органически вошедшие в роман оперативные документы — свод­ки,, записки, спецсообщения, шифротелеграммы— еще более укреп­ляют эту достоверность, придавая ей исторически конкретный и объективный характер. Перипетии романа находят продолжение в доку­ментах; содержание, логика и тон документов отражаются на героях романа, нагнетая напряженность и драматизм; иные действующие лица завершают в документах свою романную судьбу, другие явля­ются из документов, чтобы действовать. Образуется единое художественное произведение, всесторонне и неотразимо аргументирован­ное. Оно выходит за рамки приключенческого жанра хотя бы уже потому, что смысл его не исчерпывается искусной интригой и благо­получным исходом приключения. Это для нас приключение, а для героев романа — тяжкая, смертельно опасная работа. Для них это их жизнь, другой никакой сейчас нет, другая — в тревожных пись­мах из дому, в переживаниях за судьбу близких, в редких воспоми­наниях о довоенных надеждах. Иные из них и профессионалы-то поневоле — такими их сделала война.. В романе — часть жизни воюющих людей; об этой же жизни рассказывалось и в «Зосе», и в «Иване».                                          .                             .

Война остается войной, военные заботы военными заботами, но повсюду у В. Богомолова, во всем, что написано, изображено им, присутствуют и внимательно смотрят широко открытые, живые чело­веческие глаза, вбирающие весь доступный им мир — без изъятия, без небрежения, без каких-либо шор. Да, они смотрят пристально и цепко, и всякий персонаж романа, даже приходной, мимолетный, предстает как живой, но разве б иначе мы поверили в этих розыск­ников? Не поверили бы! К тому же эти глаза не притерпелись к злу войны, не обвыклись среди беды и горя. Им открыта боль жизни, ввергнутой в войну. Им открыто и мужество человека, чувствующего эту боль вокруг и в себе и вою­ющего во имя возрождения человечности.

В «Зосе» взгляд автора соединяет погожее утро в польской деревушке, бойцов за ловлей раков на речке, счастье покоя и передышки, красоту окрестного мира, память о жестокой рукопашной, чтение Есенина, прекрасную юную полячку, двести три похоронки, которые нужно заполнить. А герой — «совсем еще мальчишка, меч­тательный и во многом несмышленый...» Но он уже начальник штаба батальона, в котором мало кто уцелел, и ему невмоготу вносить в  форменные бланки имена тех, кого он знал и помнит. Ему невмоготу повторять каллиграфически заполненный образец с официально-ка­зенным обращением: «Гр-ке...», и он ищет слов проще и человечней, чтобы смягчить эту сухость. Что ж, думает он, если в штабе брига­ды не заверят «мою самодеятельность печатью», перепишу заново — «в батальоне имелись еще тысячи две чистых бланков». Все суще­ствует вместе и все вместе проходит: эта пауза между боями, похо­ронные, запах яблок и меда в саду, семнадцатилетняя польская де­вочка, и отчаянно-робкое, юношески-чистое чувство к ней. Это то, что называют первой любовью, и даже война не могла ее заглушить или исказить, не могла справиться с нею. Эта любовь так и канет чудесным, светлым обещанием; ей нет воли, она обречена, но во имя ее света и с горечью о ее утрате существует теперь эта короткая повесть.

Боль жизни, терзаемой войной, обнаруживает себя у В. Богомолова резче всего через гибель или несбыточность молодых надежд («Сердца моего боль», «Первая любовь», «Зося»), через страдание детей («Иван»). Не зря же в «приключенческом» романе так неожи­данно много страдающих детей: однорукий сынишка председателя сельсовета, маленькая дочка Юлия Антонюк, несчастный, мальчик, «усыновленный» диверсантами, заболевшая дочь Алехина, которой он ничем не в силах помочь... Они возникают в романе ненадолго, словно напоминая, насколько этот мир нуждается в возвращении к нормальному состоянию.

В романе В. Богомолова заметнее, чем прежде, отвергается схематическое, скороспешное мышление, огульное, упрощенное определе­ние людей и явлений. Люди выбиваются из-под готовых, жестких определения; отвердевшая, предубежденная мысль ведет к непопра­вимой ошибке .Да и сама предубежден­ность вырастает под воздействием испытанных им на себе категори­ческих оценок человека. Когда в романе произносятся слова о безот­ветственности и чуть ли не саботаже, то от них веет все тем же удобным, всеоблегчающим схематизмом, знакомой огульностью, иду­щей виноватых и не желающей «считаться с реальностью. Автор не упускает ничего, что может объяснить и оправдать эти слова. Тем не менее они остаются несправедливыми, отталкивающими. Решаю­щая роль в изображенных событиях принадлежит группе Алехина, а также Егорову и Полякову. Понимание этой роли, а также меха­низм военного управления восходит в романе к толстовской тра­диции. Проза Владимира Богомолова чужда всему манерному, мнимо-значительному, нарочито-«художественному». Она неизменно ясна, сдержанна, предельно достоверна и убедительна. Все, о чем она говорит, серьезно, независимо от расхожих мнений и основано на том же суровом чувстве ответственности, которое вело героев писателя: «Никто за нас это не сделает...»

Вывод.

В двух этих романах показаны совершенно разные люди. Они жили в разных городах, их разделяет огромное расстояние, они воюют в разных войсках; но их объединяет одно – Война. Все герои романов верят в победу над захватчиками, они делают всё, что могут для её достижения.

Если сравнивать, например Таманцева и Керженцева, то можно увидеть как они похожи и, как отличаются друг от друга. Таманцев – контрразведчик - «волкодав». Он выполняет работу, которая не видна первоначально, но является не менее, а может даже и более важной, чем борьба на передовой. Этот персонаж запоминается именно своим профессионализмом, преданностью своему делу и самоотверженностью. Сразу вспоминается момент, когда он не думая о себе несколько дней лежал в засаде, не будучи уверенным, что его цель там появится. И таких эпизодов очень много.

Керженцев – совсем другой. Он выполняет другую работу, он инженер-сапёр. Его работа тоже важна, но она видна сразу: видно сколько мин он обезвредил, сколько метров колючей проволки поставил, какой блиндаж построил. И в отличии от Таманцева его работой пользуются многие солдаты, офицеры и даже генералы. Но этот персонаж тоже готов отдать жизнь за Родину. Вспоминается момент когда он, не являясь солдатом-штурмовиком, вместе с матросами шёл в атаку на немецкие укрепления или отбивал ожесточённые атаки немцев, и таких эпизодов очень много.

Работа Таманцева не видна и он не получает благодарностей и наград, как Керженцев, но он всё равно продолжает выполнять свою грязную и тяжёлую работу, зная, что она помогает бойцам там на фронте. Эти два героя – офицера преданы своей Родине, готовы отдать за неё всё, даже жизнь. Они делают всё для Победы над врагом. Я думаю, что именно такие люди как Таманцев и Керженцев победили в той войне и они достойны того, что их память увековечена в произведениях таких писателей как В. Богомолов и В. Некрасов.

Заключение.

В заключение хочется поставить стихи замечательного современного поэта:

Волгоград - Сталинград

Волгоград - Сталинград, Души павших солдат Всё горят - просто некуда деться. Просто нету наград, Нет на свете наград, Что достойнее памяти сердца. Что творилось тогда - Кровь текла, как вода, Но не Волгой, а буйной стремниной. Засучив рукава, Нагло перла орда, Прикрываясь бронею "тигриной" Черно-белый оскал, В полный рост кто-то встал, Перекрестным огнем покрестившись. Кто за нас погибал, Нас за это прощал, Но в бессмертье ушел, не простившись. Он упал на бегу, В красно-грязном снегу На кургане его захоронят. А на том берегу, Заглушая пургу Материнское сердце застонет. Пуля - глупый металл, Но опять кто-то встал, Высшей правдою сверху отмечен. Все, кто здесь воевал, Свет в веках зажигал, И огонь Ваш поэтому - вечен! Волгоград - Сталинград, Рядовой и комбат Здесь лежат, невзирая на званья. Молча люди стоят, Журавли пролетят, И курлыканье - как отпеванье.                                                          Москва, декабрь 2003.  Дмитрий Дарин