Образ мещанина в творчестве М. М. Зощенко
Широкому кругу читателей Михаил Михайлович Зощенко известен как сатирик, обличитель мещанства. И хотя эпитет «сатирик» не объясняет характер творчества писателя (во-первых, он писал и серьёзные произведения, а во-вторых, разве можно назвать столько сатириками Чехова, Гоголя, Лескова?) Всё же, произнося имя Зощенко, мы представляем, прежде всего, героев его юмористических рассказов. И именно им автор обязан своей популярностью. Пожалуй, трудно найти советского писателя столь популярного как среди читателей, так и среди критиков. О Зощенко писали много, исключая период с1946 по 1956 год. Сначала ругали, теперь хвалят. Но причиной критики были и остаются персонажи его «комедий быта».
В реферате раскрывается образ мещанина зощенковского времени. Я попытался показать характеры и поведение героев. Главной задачей стало описать язык писателя, стиль представления героев и повествования историй, показывающих (с помощью сатиры) все недостатки, болезни современников. Постарался показать, как Михаил Михайлович переводит проблемы мещанства на «язык сатиры».
Реферат разбит на две главы:
В первой главе описывается биография автора, и её влияние на творчество. Повествуется о неспокойной жизни автора, которая отражается в его рассказах.
Вторая глава является основной частью работы. Происходит разбор произведений, приводятся цитаты и показывается то, что хотел передать писатель в своих рассказах.
* * *
Родился Зощенко 10 августа (29 июля) 1895 года в семье художника-передвижника. Из-за путаницы в документах не определено точно место его рождения. В 1928 году в «энциклопедии» сатирического журнала «Бегемот» Зощенко напечатал автобиографию, в которой было сказано: «Я не знаю, где я родился. Или в Полтаве, или в Петербурге. В одном документе сказано так, в другом – этак. По-видимому, один из документов – «липа». Который из них липа, угадать трудно, оба сделаны плохо?»
В более поздних автобиографиях писатель определил место своего рождения более конкретно. В конце 20-х начале 30-х годов, когда литературная удача улыбнулась ему, когда он был популярен и среди издателей, и в читательской среде, Зощенко пишет: «Я родился в Ленинграде (в Петербурге)!» А в 1953 году в своей последней автобиографии называет Полтаву местом своего рождения. Полтава для писателя не только возможная Родина, это ещё некая связующая нить с человеком, с которым он ощущал не только цели творчества, художественной задачи, сатирический способ решения, но и судьбы, - Николаем Васильевичем Гоголем. Конечно, Зощенко не равнял себя с Гоголем. Но, проследив основные жизненные этапы, мы увидим, что Зощенко, как и Гоголя, в начале, страдая от несправедливых уколов критики, пытается защитить своё творчество от стойкого непонимания окружающих. После начинает тяготиться своей литературно-общественной ролью, практически перестаёт писать сатирические произведения и обращается к поучительству, нравственным произведениям. В конце же своей жизни он сломлен той же болезнью, что и Гоголь, причина которой – быть рождённым сатириком. «Как он часто любил делать, проводил параллель между собой и Гоголем, которым он очень интересовался и с которым находил очень много общего. Как Гоголь, так и он совершенно погружены в своё творчество. Муки Гоголя в поисках сюжета и формы ему совершенно понятны. Сюжеты Гоголя – его сюжеты. Даже происхождение одно – хохлацкое: «Может одна кровь сказывается…» Даже в некоторых жизненных мелочах он находит сходство со своей литературной судьбой. Гоголя часть критиков не признавала, считала жалким подражателем Марменского, а часть при жизни произвела в гении. И с Зощенко тоже – одни считают анекдотистом, подражателем Лескова, другие, наоборот, «говорят такое, что неловко становится» (его собственное выражение).
В начале 1915 года, окончив краткосрочные курсы прапорщиков, Зощенко отбыл на фронт, в Мингрельский полк Кавказской гренадерской дивизии, вскоре был произведён в подпоручики. К концу войны командовал батальонами, имел три ранения, пять орденов, был представлен к чину капитана. После Февральской революции вернулся в Петроград. О дальнейших переменах в своей судьбе сам писатель позже вспоминал: «Я уехал в Архангельск. Потом на Ледовитый океан – в Мезень. Потом вернулся в Петроград. Уехал в Новгород, в Псков, затем в Смоленскую губернию, в город Красный. Снова вернулся в Петроград. За три года я переменил двенадцать городов и десять профессий.
Я был милиционером, счетоводом, сапожником, инструктором по птицеводству, телефонистом пограничной охраны, агентом уголовного розыска, секретарём суда, делопроизводителем…
Полгода я снова провёл на фронте в Красной армии – под Нарвой и Ямбургом.
Но сердце было испорчено газами, и я должен был подумать о новой профессии.
В 1921 году я стал писать рассказы».
Свою творческую биографию Зощенко открывает двадцать первым годом, то есть с этого времени он начал печатать свои произведения. Но писать Михаил Михайлович начал гораздо раньше. В архиве его сохранились наброски рассказов, черновики писем, которые он сам приравнивал к литературным опытам, с 1914 года. Из воспоминаний В. Зощенко уже с лета 1917 годы «он всерьёз отдал себя литературе. Пишет рассказы, новеллы, коротенькие миниатюры… Потребность творчества вырвалась, наконец, на волю. Новеллы сыпались одна за другой». Но всё написанное в этот период Михаил Михайлович оценивал не больше чем пробу пера: «Я начал писать после революции». Своими первыми рассказами он называл вещи, написанные после 20-го года. «Я начал писать рассказы, когда мне было десять лет. До двадцати пяти лет я писал изредка. Иной раз не писал годами. Но стремление к литературной работе было почти навсегда.
Стало быть, я имел за плечами пятнадцатилетний опыт, когда после революции начал работать как профессионал». В советской сатире 20-х годов выделяются три основных линии развития: фольклорно - сказовая, идущая от анекдота, раешника; классическая (гоголе - чеховская) и сатирическая. И хотя Зощенко был далёк от односторонней привязанности к каждой из них, наиболее близкой ему была традиция классиков. «Мои первые работы я сделал, подражая Чехову и Гоголю».
Но если связь с Гоголем зачастую выходит в сферу биографии, то воздействие Достоевского – черта «необъявленная» и только литературная. По мнению М. О. Чудаковой, зависимость раннего Зощенко от Гоголя «в большей мере опосредована прозой Достоевского 40-х годов – недаром традиции, оказывается, «сдвоены» в восприятиях первых же наблюдателей дебюта Зощенко – литераторов старшего поколения». Эта связь, по мнению исследовательницы, наиболее полно прослеживается в «сатирических повестях», хотя определённый отпечаток стиля Достоевского чувствуется во многих рассказа этого периода. Творчество Зощенко до 1921 года проходит в прямой зависимости от традиций. Сам Михаил Михайлович считал это своей ошибкой: « первые мои шаги после революции ошибочны. Я начал писать большие рассказы в старой форме и старым полу-стёртым языком, на который, правда, и посейчас иной раз дописывается большая литература. Только через год, пожалуй, я понял ошибку и стал перестраиваться по всему фронту».
Эта «перестройка» началась «Рассказами Назара Ильича и господина Синебрюхова». Это была первая отдельная книга рассказов Михаила Зощенко, вышедшая в начале 1922 года. На фоне литературы тех лет резко выделялась фигура Назара Ильича – героя-сказчика, тёртого и бывалого, но недалёкого человека. В «Рассказах Синебрюхова» возникают такие специфически - зощенковские обороты, как «подпоручик ничего себе, но сволочь», «нарушает беспорядки», «оберут как липку и бросят за свои любезжие, даром, что свои родные родственники» и др. Эти стилистические приёмы будут встречаться и в речи более поздних героев Зощенко – Семён Семёныча Курочкина, Гаврилыча.
Произведения этого периода основаны на конкретных и злободневных фактах советской действительности. Основой для них были личные и многочисленные письма читателей.
Насущность проблем, поднимаемых Зощенко, их обыденность требовали особого изложения. Зощенко много работает ад языком своих рассказов. Задачей его было поддержание соответствия между уровнем среды и уровнем литературы. «Я пишу на том языке, на котором сейчас говорит и думает улица… Я сделал это, чтобы заполнить хотя бы временно тот колоссальный разрыв, который произошёл между литературой и улицей», - писал Зощенко в «Письмах к писетелю» в 1929 году. Он вёл спор со «старой» литературой («от Лаппо-Данилевской до Блока»), стремясь сделать литературные произведения более доступными для нового читателя. «Дело в том, что интелигенты сейчас не характерны для нашего времени. Они меня не интересуют. Они были описаны и были представлены очень ярко в своё время». (Зощенко «Как я работаю».) « В нашей литературе слишком много внимания уделяют «переживанию» и «перестройке» интелигента и слишком мало «переживаниям» нового человека. У нас до сих пор идёт традиция прежней интеллигентной литературы, в которой, главным образом, предмет искусства – психологические переживания интеллигента. Надо разбить эту традицию, потому что нельзя писать так, как будто в стране ничего не случилось». (Зощенко «Литература должна быть народной!») В произведениях Зощенко звучит живая речь эпохи. Одновременно делая «фразы, доступные бедным», он парадирует тот «приличный» литературный стиль, характерный для многих писателей 20-х годов. В статье «О себе, о критиках и о своей работе» он пишет: «Я парадирую громоздкий неуклюжий (карамзиновский) стиль, современного красного Льва Толстого и сентиментальную тему, которая сейчас характерна». Выработав свой стиль, Зощенко создаёт лучшие свои произведения, шедевры сатирической прозы: «Аристократка», «Баня», «Монтёр», «Нервные люди», «Исповедь» и многие другие. Нас интересует именно этот период его творчества (с середины 20-х до начала 30-х годов). В 30-е годы Зощенко работает преимущественно в области крупных прозаических и драматических жанров, ищет пути к «оптимистической сатире», всё чаще обращается к документально – биографическим формам. Вот что написано им с 1930 по 1940 годы:
·
Мишель Синягин (
·
Возвращённая молодость (
·
История одной жизни (
· Чёрный принц (1936 г.)
·
Шестая повесть И. П. Белкина (
·
Возмездие (
·
Керенский (
·
Тарас Шевченко (
· 16 рассказов о Ленине (1939-40гг.)
· Цикл детских рассказов (1937-39 гг.)
Из восьми повестей – шесть биографических. Много пишет публицистических работ на литературную тему (1933-го по 1940-й годы – более двадцати публикаций). Вообще, во всей советской литературе этого времени произошла заметная перемена. Всё чаще писатели стали обращаться к теме социалистического переустройства общества, к теме героического труда. Зощенко не был исключением. Был ли этот поворот продиктован складывающейся в стране обстановкой, давлением сталинской политики? Трудно судить. По крайней мере, Зощенко верил в то, что он дела. В его дневниках сохранились записи, которые позволяют судить об обдуманности (проработанности) этого поворота. А Ершов во вступительной статье к двухтомнику Зощенко приводит слова: « А скучаю я, братцы, по настоящему герою! Вот бы мне встретить такого!», написанные ещё в 1927 году, которые, по мнению Ершова, говорят о давнем желании писателя взяться за героическую тематику. Но в то же время остаётся фактом и то, что это время было началом его литературной травли. Сигналом послужила статья «Обывательский набат», в которой автор, не отделяя Зощенко от его персонажей, обвиняет писателя в «неком злорадном копании в человеческих отбросах», в том, что Михаил Михайлович нарочно трагедезирует опасность мещанства, ведь в новом обществе нет почвы для тех многочисленных нелепостей и уродств социальной жизни, которые имели место в «прожитом прошлом». Тогда Зощенко писал Сложимскому: «Чертовски ругают… Я только сейчас соображаю, за что меня ругают – за мещанство! Покрываю и любуюсь мещанством! Дела какие! Чёрт побери, тему путают с автором… В общем, худо, Мишечка! Е забавно. Орут. Орут. Стыдят в чём-то. Чувствуешь себя бандитом и жуликом…»
Во время войны Зощенко находился в эвакуации в Алма-Ате. В этот период он много пишет на фронтовые темы: киносценарии короткометражных фильмов, сатирические пьесы, новеллы, партизанские рассказы. Продолжает работу над своей трилогией, начало которой были «Возвращённая молодость» и «Голубая книга», нашедшей столь бурный отклик у критиков. О повести «Возвращённая молодость» было сказано, что присутствующие в ней «идеалистические вывихи» - продукт «неверной идейной базы». Про «Голубую книгу» - что, «зощеншевский рассказчик умудряется до последней степени опошлить весьма значительные темы и предметы, о которых писали Маркс Энгельс и другие выдающиеся люди». А публикации последней повести трилогии «Перед восходом солнца» (1943г.) была вообще прервана, так как это произведение, «проникнутое презрением автора к людям». В статье, объясняющей почему повесть не будет напечатана, было сказано, что Зощенко бродит по человеческим помойкам, ищет что похуже и т.д. и т.п. В заключении – эта «галиматья, нужная лишь врагам нашей Родины». Но последней каплей в чашу «терпения» критик (а точнее тех, кто за ней стоял) был невинный детский рассказ «Приключения обезьяны», опубликованный в 1946 году в журнале «Мурзилка», перепечатанный позже журналом «Звезда». Вскоре, в постановлении ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» и в одноимённом докладе Жданова, Зощенко был перечёркнут и всё его творчество, столь любимое читателями, стало вдруг криминальным. Долго ещё Михаил Михайлович ходил с текстом постановления, показывая его своим знакомым, где закладкой были выделены слова: «Представление страниц «Звезды» таким пошлякам и подонкам литературы, тем более не допустимо, что редакции «Звезды» хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное его поведение во время войны»; долго не мог смириться… И начался долгий (двенадцатилетний), самый тяжёлый период в жизни писателя. Рассказы его не печатали, пьесы не ставили, он был изгнан из Союза писателей. Михаил Михайлович болен, средств к существованию никаких не осталось. Он был сломлен.
Как-то, размышляя о Гоголе и его судьбе, Зощенко писал: «Гоголь ожидал, что его не поймут. Но то, что случилось, превзошло все его ожидания». Эту фразу вполне можно отнести и к самому Зощенко.
Так закончил жизнь выдающийся советский писатель Михаил Михайлович Зощенко.
* * *
Странно несправедлива была судьба к Михаилу Михайловичу. Действительно, он, кричавший всерьёз о таких пороках общества как невежество, хамство, обывательщина, имел репутацию весельчака и мещанского развлекателя. Так что же это за персонажи, из-за которых столько пережить пришлось автору?
Герой Зощенко – обыватель. Эта фаза уже стала штампом. Слова «мещанин» и «обыватель» издавна употреблялись в двух значениях. В прямом: мещанин – «лицо городского сословия, составлявшегося из мелких торговцев и ремесленников, низших служащих и т.п.»; обыватель – «постоянный житель какой-нибудь местности». И в переносном: мещанин – «человек с мелкими интересами и узким кругозором»; обыватель – «человек, лишенный общественного кругозора, живущий мелкими личными интересами». В переносном смысле эти слова практически синонимы, и именно на эти значения делается акцент в творчестве Зощенко 20-х-начала 30-х годов.
О необходимости борьбы с мещанством говорили Ленин на XI съезде РКП(б) её в марте 1922 года: «Сменовеховцы выражают настроения тысяч и десятков тысяч всяких буржуев или советских служащих, участников нашей новой экономической политики. Это основная и действительная опасность».
Но всё же героя Зощенко в «чистом виде» не часто можно встретить. « Я выдумываю тип. Я наделяю его всеми качествами мещанина, собственника, стяжателя, рвача. Я наделяю его теми качествами, которые рассеяны в том или другом виде в нас самих. И тогда эффект получается правильный. Тогда получается собирательный тип». (М. Зощенко. «Из переписки с читателем»).
Итак, герой Зощенко – образ собирательный. Нетерпимость к любому проявлению обывательских взглядов привела к тому, что среди прототипов зощенковских персонажей оказались и откровенные мещане и просто малокультурные «средние люди». И оба этих типа в равных степенях давали материал для создания образа героя – рассказчика. Так среди густонаселённого мира рвачей, склочников, ханжей, хамов оказался просто недалёкий, не очень грамотный и всё ещё находящийся в плену старых привычек «человеческий материал, созданный капитализмом» (выражение Ленина).
То пристальное внимание, с которым Зощенко рассматривает этот «материал», позволяет назвать его исследователем человеческой натуры, человеческой души. И в своей работе он скрупулезен, въедлив и пристрастно внимателен.
В небольшом рассказе «Пожар» написанном в 1928 году, четко выделяется одна из наиболее чётких черт, присущих обывателю. «Основные черты мещанства – уродливо развитое чувство собственности, всегда напряжённое желание покоя внутри и вне себя». (Горький) В рассказе говорится о пожаре в лавке «гражданина Фёдора Балуева». Следуя здравому смыслу, надо бы затушить огонь или попытаться хотя бы вещи вынести. Тем более, что и народу много собралось «поглазеть», и пожарники на пожар любуются, т.е. есть кому помочь. Но оказывается никому это не нужно, даже самому Балуеву: «Нехай, - говорит. – В крайнем случае моё имущество застраховано. Не тушите».
И «массы сознательно отнеслись к факту. Тем более что лавка стояла несколько в стороне от имения. И ветру в ту пору не было. Погода была ясная».
А какого-то чудака («гражданина – любителя»), который «побежал на своих двоих до…пожарной команды», ещё и припугнули:
«- Довольно вам странно, гражданин, орать.
- А что?
- А то! Кто горит? Балуев горит? А кто есть Балуев? Кооперация? Балуев есть частник. Ну, и пущай его горит. Чище воздух будет. А вы, - говорит, - товарищ, не нарушайте тут Классовой линии своими криками. Не то знаешь, чего бывает».
Так и сгорела лавка. Частник ушёл ночевать к своим родственникам. А над пожарниками вскоре состоялся суд «за левый уклон и убеждения».
Здесь высвечивается ещё одна черта мещанина – автоматизм мышления. («Мещанин мыслит автоматически». М.Горький.) На частный случай машинально переносятся политические убеждения. Раз пожар у частника, «классового врага», зачем же его тушить? И хотя такой ход мысли, в конце концов, осуждается – суд над пожарниками – политическая тема всё равно остаётся: судят ведь не за то, что они не выполнили свой долг, а за неправильный «левый» уклон.
Станислав Рассадин в статье «Средние люди» («Огонёк», 1987 ,№52) проводит интересную параллель между фразами зощенского монтёра (рассказ «Монтёр»), который, обидевшись на театрального администратора, не пустившего его знакомых барышень на спектакль, и вспомнив давнюю обиду (когда группу «снимали на карточку», его приткнули сбоку, усадив в центре тенора), вырубает свет в театре: «Думает – тенор, так ему свети всё время. Теноров нынче нету!»; и фразой Сталина: « У нас незаменимых нет». Автоматически восприняв идею равенства, лежащую на поверхности сталинской фразы (рассказ Зощенко был написан раньше, чем эти слова стали лозунгом, но идея уже витала в воздухе), зощенковский герой свою мелкую месть воспринимает как историческую миссию. Объяснение, что же стояло за словами Великого вождя позволит лучше понять происхождение, корни персонажей Зощенко.
«Автор фразы «У нас незаменимых нет» умело–демократически скрыл за броским показным демократизмом её антиинтелигентскую, антиличностную сущность, её диктаторскую ставку на быдло, которое своей универсальной заменимостью обеспечило незаменимость вождю». (Ст. Рассадин.) Действительно, та обстановка в стране, которую мы сейчас называем культом личности, не могла существовать без «культа безличности». Воспитывается культ не человека, но места, поста. Чем выше должность, тем опять-таки автоматически – лучше человек. И кто при постоянно присутствующей, дразнящей идее равенства, т.е. сегодня ты «наверху», а завтра – я.
«… здесь неизбежна эволюция сознания в согласии примерно с такой формулой. Теноров, как сказано, нынче нету. Стало быть, все равны. Значит, я не хуже прочих. Значит, и иметь я должен не менее чем они. А если я имею меньше, значит, эти сволочи (скажем, тенора, доценты, очкарики) словчили. А раз словчили, выходит я лучше их. Ну, а уж поскольку я лучше, то и иметь я должен больше их..?»
В этот момент тихий, пассивный, стремящийся к покою обыватель становится страшен, он чувствует себя обманутым.
Рисуя своего героя, Зощенко не пользуется прямыми его характеристиками. Сатира изложена в самом стиле, способе изложения. Герой–рассказчик, повествуя о каком-либо случае, услышанном или произошедшем с ним, выдаёт своё невежество, ограниченность, саморазоблачается. Мысль его пробивается с трудом, маленькими шажками, со множеством отступлений и пояснений. Например, в рассказе «Средние люди».
«А приходит, например, одна женщина, Мария Васильевна Щипцова, в девять часов вечера на кухню и разжигает примус. Она всегда, знаете, в это время разжигает примус. Чай пьёт и компрессы ставит.
Так приходит она на кухню. Ставит примус перед собой и разжигает. А он, провались совсем, не разжигается.
Она думает: «С чего бы он, дьявол, не разжигается..?»
Постоянные повторы, как будто рассказчик поится забыть что-то, что он хочет сказать. Каждая последующая фраза цепляется за предыдущую: «приходит… и разжигает примус – всегда разжигает примус – приходит… и размышляет» и т.п. Несмелая мысль то возвращается назад, то сворачивает в сторону.
А в принципе, как ещё может мыслить человек, которому это дело до революции вообще было «не положено-с»? Но сейчас-то можно! Нельзя жить так, «как будто в стране ничего не случилось». Но привычка оказывается сильнее. В речи зощенковсого героя сказывается привычка подражать речи ораторов, людей общественно умных. Отсюда множество слов, в общем-то, по смыслу не подходящих, но определяющихся по принципу «что-то из той оперы» Так в рассказе «Баня»:
« - Не царский режим шайками метать… Не в театре».
Для героя театр – это символ роскошной жизни. И по аналогии: если у соседа две шайки, вместо одной, значит надо его одёрнуть – «не в театре!»
Но такие люди были угодны. Были угодны заштампованные мысли и одношаговые умственные возможности. Естественно, что человек, который пытался вылечить общество, был не угоден. Зощенко указывал на болезни, которые есть в нас самих. В каждом из нас.
* * *
Конечно, разговор о Зощенко и о его персонажах можно продолжить. Тема его произведений, проблемы, которые поднимает писатель, остаются злободневными и сейчас, в наши дни.