Вступление

В наши дни многие задумываются, что же толкнуло Россию по такому кровавому и тернистому пути, были ли у русского народа разумные альтернативы в 1917 году? Изучение этого вопроса позволит глубже понять всю сложность и неоднозначность русского менталитета. Почти семидесятилетняя история коммунистического правления является тяжелой вехой в истории нашей страны, а история зарождения этой трагической эпохи заслуживает самого пристального внимания.

Проблема исторического выбора России после октябрьских событий 1917 г. Роспуск учредительного собрания

В передаче утром 25 октября новой власти в руки ПВРК сказалось желание Ленина лишить полномочий съезд Советов и предупредить всякую «узаконенную» попытку - даже исходящую от его собственных друзей по большевистской партии - создать коалиционное правительство с другими партиями, которые поддержали восстание (левые эсеры, меньшевики-интернационалисты). Правительство, созданное 26 октября, состояло только из большевиков. Возглавляемый Лениным Совет Народных Комиссаров (Совнарком) включал в себя 15 комиссаров:

Рыков отвечал за внутренние дела, Троцкий - за внешнюю политику, Луначарский - за народное образование, Сталин - за национальную политику, Антонов-Овсеенко - за военное ведомство и т.д. Эсеры и меньшевики отказались присутствовать на заседании избранного съездом Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (ВНИК) в знак протеста против большевистского акта насилия. Таким образом, правительство Ленина признали только большевистские делегаты, левые эсеры и несколько делегатов от мелких группировок, поддержавших восстание. Во ВНИК были избраны 67 большевиков и 29 левых эсеров. 20 мест было оставлено для меньшевиков и эсеров на тот случай, если они вернутся на съезд.

Пока создавалось новое правительство, ПВРК, во главе которого стояли малоизвестные политические деятели, принял ряд жестких мер, отражающих низовую концепцию «демократии»: были закрыты семь газет («День» - ежедневное издание умеренных социалистов, «Речь» - ежедневное издание кадетов, «Новое время» - самая крупная ежевечерняя газета, «Вечернее время», «Русская воля», «Народная правда», «Биржевые ведомости»), установлен контроль над радио и телеграфом, выработан проект изъятия пустых помещений, частных квартир и автомобилей. Через два дня закрытие газет узаконил декрет, оставляющий за новыми властями право приостанавливать деятельность любого издания, «сеющего беспокойство в умах и публикующего заведомо ложную информацию».

Против этих жестких мер и фактически тотального захвата власти большевиками росло недовольство, в том числе внутри партии большевиков. Первым выступил Центральный Исполнительный комитет крестьянских депутатов, находящийся в руках эсеров; за ним последовали меньшевики и эсеры из Петроградского Совета, другие организации. Они призывали народ объединяться вокруг Комитета защиты революции, созданного при Петроградской думе, единственной организации, представлявшей все слои населения. Этот Комитет заявил о том, что он берет на себя временные полномочия до созыва Учредительного собрания.

Как только выяснилось, что новый режим выражает волю большевистской партии, а не Советов, часть приверженцев восстания резко изменила свою позицию. Меньшевики-интернационалисты и левые эсеры, объединившиеся вокруг издаваемой Горьким газеты «Новая жизнь» и анархо-синдикалистской газеты «Знамя труда», поддерживаемые Бундом и Польской социалистической партией, выступили за образование социалистического революционного правительства, которое состояло бы не только из большевиков. Это течение получило поддержку многочисленных рабочих профсоюзов, Советов, заводских комитетов. Совет Выборгской стороны, безоговорочно поддерживавший большевиков с апреля, опубликовал воззвание, подписанное и меньшевиками и большевиками, о формировании коалиционного социалистического правительства.

Руководство «социалистической» оппозицией взял на себя профсоюз железнодорожников (Викжель), где большевики всегда были в меньшинстве. Не желая принимать участие в «братоубийственной борьбе», профсоюз направил властям ультиматум (29 октября), требуя образования социалистического правительства, откуда были бы исключены Ленин и Троцкий, и угрожая всеобщей забастовкой железнодорожников.

По вопросам свободы печати и создания коалиционного социалистического правительства мнения большевиков разделились. Одиннадцать членов правительства и пять членов Центрального Комитета партии (Каменев, Зиновьев, Рыков, Рязанов, Ногин) подали в отставку в знак протеста против «поддержания чисто большевистского правительства с помощью террора». Ленин же посчитал «инцидент» предательством нескольких «отдельных интеллигентов». На самом деле в октябре, так же как и в июле, до захвата власти и после, шла борьба двух внутрипартийных концепций большевизма. Большевистская дисциплина оказалась таким же далеким от реальности мифом, как и так называемая «власть Советов». Оппозиция большевиков-«диссидентов» продлилась, однако, недолго. ЦК потребовал, чтобы оппозиционеры изменили свое мнение, пригрозив исключением из состава ЦК. Зиновьев подчинился 9 ноября. Остальные продержались до 30 ноября и также признали свои ошибки. Тем временем, к радости Викжеля, Ленин заключил договор о совместных действиях с левыми эсерами. Меньшевистские и эсеровские делегаты были выведены из Центрального Исполнительного Комитета 11 Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов, состоявшегося 26 ноября. В результате этой совместной акции левые эсеры вошли в правительство. Состав его оставался временным, поскольку, по общему мнению, только Учредительное собрание, которое должно было собраться в январе, могло назначить законное и представительное правительство, способное заставить большевиков пойти на уступки.

До Октября большевики постоянно обвиняли Временное правительство в затягивании созыва Учредительного собрания. Не говорить об этом они не могли. Представляется маловероятным, что Ленин заранее решил распустить Учредительное собрание, хотя Суханов утверждает, что еще в Швейцарии Ленин называл Учредительное собрание «либеральной шуткой». Тем не менее с октября Ленин неоднократно возвращался к идее, выдвинутой Плехановым еще в 1903 г., суть которой в том, что успех революции -это «высшее право», стоящее даже над всеобщим избирательным правом. Естественно, любые свободные выборы в Учредительное собрание превратились бы в победу эсеров над большевиками, потому что основную массу избирателей составляли крестьяне. Поощряя экспроприацию, большевики завоевали некоторое доверие части крестьян, но отнюдь не большинства. В этой ситуации эсеры и большевики открыто рассматривали вопрос о роспуске Учредительного собрания. Мария Спиридонова, лидер левых эсеров, разъясняла, что Советы «показали себя наилучшими организациями для разрешения всех социальных противоречий...». От имени петроградских большевиков Володарский заявил о возможности ««третьей революции» в случае, если большинство Учредительного собрания будет противиться воле большевиков. В ноября правительство обвинило кадетов в подготовке государственного переворота, назначенного на день открытия Учредительного собрания, и арестовало основных руководителей партии.

Против применения насильственных мер по отношению к Учредительному собранию были возражения и внутри партии большевиков (Каменев, Ларин, Рязанов, Милютин, Сапронов). В «Заметках об Учредительном собрании» Ленин, в частности, писал: «Всякая попытка, прямая или косвенная, рассматривать вопрос об Учредительном собрании с формально-юридической стороны, в рамках обычной буржуазной демократии, вне учета классовой борьбы и гражданской войны, является изменой делу пролетариата и переходом на точку зрения буржуазии».

К открытию Учредительного собрания 5 января 1918 г. большевики подготовили пространную «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», повторяющую резолюции съезда Советов по аграрной реформе, рабочему контролю и миру. Один из пунктов декларации, зачитанной Свердловым, гласил: Учредительное собрание «считает, что его задачи исчерпываются установлением коренных оснований социалистического переустройства общества». Делегаты отвергли это заявление о капитуляции и 244 голосами против 153 выбрали в председатели эсера В. Чернова, а не М. Спиридонову, поддерживаемую большевиками. Кроме того. Учредительное собрание отменило октябрьские декреты. Тогда на заседании Совета Народных Комиссаров большевики потребовали немедленного роспуска Учредительного собрания. Левые эсеры заявили о необходимости альтернативы: новые выборы или немедленное объединение сил, оппозиционных Учредительному собранию, в Революционное собрание. Центральный Исполнительный Комитет (ИНК) тоже высказался за роспуск. На следующий день, 6 января, красногвардейцы, дежурившие у дверей зала заседаний, не допустили туда делегатов Учредительного собрания, которое было объявлено распущенным. Этот произвол не вызвал в стране особого отклика. Лишь отдельные петроградские эсеры попытались оказать вооруженное сопротивление, но оно потерпело фиаско. Войска, верные большевикам, открыли огонь по нескольким сотням безоружных демонстрантов, протестовавших против роспуска Учредительного собрания, возмутившего демократов, умеренных социалистов, некоторых большевиков. Общественность осталась безразличной. Опыт парламентской демократии продлился несколько часов.

Распустив Учредительное собрание, правительство ограничило прерогативы «высшего органа власти» - съезда Советов, сессии которого становились все реже и сводились к чисто символическим заседаниям. Из постоянно действующего органа ВНИК превратился во временный: он собирался уже раз в два месяца, его компетенция была резко ограничена, главное, он потерял возможность аннулировать «срочные» декреты, принимаемые Совнаркомом. Президиум ВЦИКа, полностью контролируемый большевиками, стал постоянно действующим органом. Он монополизировал все функции контроля, обладал правом подтверждать решения Совнаркома и назначать народных комиссаров, предлагаемых Совнаркомом.

«Власть снизу», то есть «власть Советов», набиравшая силу с февраля по октябрь, через различные децентрализованные институты, созданные как потенциальное «противостояние власти», в мгновение ока превратилась во «власть сверху», присвоив себе все возможные полномочия, используя бюрократические меры и прибегая к насилию. Власть перешла от общества к государству, а в государстве к партии большевиков, монополизировавших исполнительную и законодательную власть. Еще некоторое время в Советах, лишенных своих полномочий, находились небольшевики, но еще до того, как была запрещена их деятельность, к их мнению перестали прислушиваться.

Гражданская война в России. Политика «военного коммунизма»

Гражданская война началась в ноябре 1917 г. После нескольких дней борьбы с кремлевским гарнизоном, принесшей сотни жертв, большевики стали хозяевами Москвы. Оттуда они начали продвигаться от города к городу, встречая более или менее сильное сопротивление. По классификации Д. Кипа, в провинции захват власти большевиками происходил тремя способами. В городах и районах со старыми рабочими традициями, где рабочий класс был относительно однороден (Иванова, Кострома, шахты Урала), Советы и заводские комитеты еще до Октября состояли в основном из большевиков. В этих городах революция выразилась просто в мирном узаконении этого большинства в новых революционных учреждениях, например в комитетах народной власти (местных вариантах ПВРК). В больших промышленных и торговых центрах (Казань, Самара, Саратов, Нижний Новгород), социально менее однородных и наполненных беженцами, в Советах преобладали эсеры и меньшевики. В октябре там была создана большевистская, вторая власть, чаще всего на базе гарнизона или заводских комитетов. После недолгой борьбы эта власть одерживала верх, что не исключало в дальнейшем временного участия меньшевиков и эсеров в местном управлении. Наконец, в средних городах со слабо развитой промышленностью, но являвшихся центрами торговли и сельского хозяйства (Курск, Воронеж, Орел, Тамбов, Калуга, города Сибири), где большевики были в явном меньшинстве, местные Советы создавали антибольшевистские «комитеты спасения». Здесь захват власти большевиками сопровождался вооруженными кровавыми столкновениями.

Тем не менее через месяц после Октябрьской революции новая власть контролировала большую часть севера и центра России до Средней Волги, а также значительное число населенных пунктов вплоть до Кавказа (Баку) и Средней Азии (Ташкент). Влияние меньшевиков сохранялось в Грузии, во многих небольших городах страны в Советах преобладали эсеры.

Основными очагами сопротивления были районы Дона и Кубани, Украина и Финляндия (основываясь на декрете о нациях, Украина и Финляндия заявили о своей независимости). В мае к ним присоединились часть Восточной России и Западной Сибири.

Первой «Вандеей» стал бунт донского казачества. Казаки резко отличались от остальных русских крестьян: они имели право получать 30 десятин земли за воинскую службу, которую несли до 36 лет. В новых землях они не нуждались, но хотели сохранить то, чем уже владели. Потребовалось всего несколько неудачных заявлений большевиков, в которых они клеймили «кулаков», чтобы вызвать недовольство казаков. Противники советской власти обращались к казакам в надежде превратить их в своих сторонников. Генералом Алексеевым была создана Добровольческая армия под командованием генерала Корнилова, После смерти Корнилова и апреле 1 9 1 8 г. этот пост занял генерал Деникин. Добровольческая армия состояла в основном из офицеров. Зимой 1917/18 г. ее численность не превышала 3 тыс. человек (царская армия насчитывала в 1917 г. 133 тыс. офицеров). Преследуемая большевистскими войсками бывшего прапорщика Сиверса, отягощенная присоединившимися к ней политическими деятелями, журналистами, преподавателями, женами офицеров. Добровольческая армия понесла большие потери между Ростовом и Екатеринодаром и спаслась только благодаря тому, что в армии Сиверса взбунтовались казаки.

10 апреля восставшие донские и кубанские казаки избрали генерала Краснова атаманом Великого войска Донского. После переговоров с немцами, захватившими Украину, был заключен договор о поставках оружия первой «белой» армии.

В первые же дни новой власти Рада отказалась признать большевистский Совнарком законным правительством страны, потребовала его замены представительным социалистическим правительством и объявила о независимости Украины, На созванном в Киеве съезде Советов Украины сторонники Рады получили большинство. Большевики покинули этот съезд и в Харькове собрали собственный, признавший себя единственным законным правительством Украины и заявивший о полном подчинении центральной власти. 12 декабря харьковские большевики выдворили из Исполнительного комитета Совета представителей других партий. 6 тыс. красноармейцев и моряков под командованием Антонова-Овсеенко начали военные действия против Рады. 9 февраля советские войска вступили в «буржуазный» Киев. При этом не обошлось без «крайностей». Рада попросила помощи у центрально-европейских держав, с которыми она вела переговоры о мире в Брест-Литовске. 1 марта германские войска вошли в Киев, где была восстановлена власть Рады; но под опекой оккупационной армии.

Третий фронт гражданской войны находился в Восточной Сибири. Десятки тысяч чешских и словацких солдат, отказавшись защищать австро-венгерскую империю, объявили себя военнопленными по отношению к «русским братьям» и получили разрешение добраться до Владивостока, чтобы затем присоединиться к французской армии. Согласно договору,, заключенному 26 марта 1918 г. с советским правительством, эти 30 тыс. солдат должны были продвигаться «не как боевое подразделение, а как группа граждан, располагающая оружием, чтобы отражать возможные нападения контрреволюционеров». Однако во время продвижения участились ее конфликты с местными властями. Поскольку боевого оружия у чехов и словаков было больше, чем предусматривалось соглашением, власти решили его конфисковать. 26 мая в Челябинске конфликты перешли в настоящие сражения, и чехословацкие войска заняли город. Через несколько недель они взяли под контроль многие города вдоль Транссибирской магистрали, имеющие стратегическое значение, такие, как Омск, Томск, Екатеринбург и другие. С этого времени мощная армия (в то время 30 тыс. вооруженных людей являлись крупной воинской группировкой на советской территории) перерезала жизненную артерию, связывающую европейскую часть России с Сибирью.

Наступление чехов получило незамедлительную поддержку эсеров, организовавших в Самаре Комитет из депутатов разогнанного Учредительного собрания (Комуч), который призвал крестьян к борьбе «против большевизма, за свободу». Казань, Симбирск, Уфа примкнули к Комучу. Однако мобилизация, объявленная Комитетом, продлилась недолго: население не желало служить в какой бы то ни было армии. Только рабочим Ижевска и Воткинска, разогнавшим большевистские Советы, удалось собрать народную армию в 30 тыс. человек. В результате реквизиции местных арсеналов она была неплохо вооружена. Ижевско-Воткинский комитет заявил о своей солидарности с Комучем.

8 сентября после нескольких неудачных попыток Комучу удалось созвать в Уфе совещание оппозиционных сил. На нем присутствовало около 150 делегатов, половина из них - эсеры. Были представители кадетов, три меньшевика и члены группы «Единство», близкой к Плеханову. Делегаты разделились на две группы. Левое крыло требовало создания правительства, которое признавало бы Учредительное собрание и на него опиралось; правое во главе с кадетами настаивало прежде всего на создании сильного коллегиального органа власти, независимого от какого бы то ни было выборного собрания. Споры продолжались две недели - наконец победила вторая точка зрения. На совещании было создано Временное всероссийское правительство - Уфимская директория, кудд вошли эсеры Авксентьев и Зензинов - лидеры Комуча, кадет Астров, генерал Болдырев умеренных взглядов и Вологодский - премьер-министр Временного сибирского правительства, недавно созданного в Омске и гораздо более правого, чем Комуч. С самого начала директория была обреченным на провал компромиссом. 8 октября пала Самара, вновь взятая большевиками, что окончательно ослабило позицию левых. Влияние правых сил в Омске, наоборот, возросло. Вологодский потребовал возврата земель их бывшим владельцам. ЦК эсеров резко осудил эту меру и порвал с директорией. 19 ноября 1918 г. адмирал Колчак и присоединившиеся к нему офицеры царской армии свергли директорию. Разобщенная и бессильная демократическая оппозиция была поглощена военной контрреволюцией.

Помимо трех уже установившихся большевистских фронтов - Дона, Украины и Транссибирской магистрали, - на территории, контролируемой центральной властью, вели борьбу разрозненные подпольные группы, в основном эсеры. Они действовали теми же методами, как и против царского режима: их арсенал по-прежнему состоял из покушений, забастовок, террористических актов. Самые активные противники новой власти объединились в Союз защиты Родины и свободы во главе с Савинковым. Эта организация была косвенно связана с Добровольческой армией. 6 июля 1918 г. группы Савинкова захватили Ярославль (250 км от Москвы). Затем, согласовав свои действия с наступлением Добровольческой армии, группы Савинкова должны были выступить на Москву. Но операция провалилась. Группам Савинкова пришлось оставить Ярославль, где в течение двух недель они снискали расположение населения, боявшегося контрнаступления большевиков.

По советским официальным данным, летом 1918 г. в районах, находившихся под контролем большевиков, из-за политики продразверстки, которая велась продовольственными отрядами и комитетами крестьянской бедноты, созданными в июле, произошло 108 «кулацких бунтов». Разворачивалась настоящая партизанская война, свидетельствующая о возобновлении вечного конфликта между двумя общественными силами, на которые делилась русская нация: деревня повернулась против города, а город - против деревни. После революции было столько же крестьянских бунтов, сколько и до Октября.

24 июня 1918 г. ЦК левых эсеров, резко выступавших против подписания Брест-литовского договора и все больше критиковавших аграрную политику Ленина, решил «в интересах русской и международной революции... организовать ряд террористических актов в отношении виднейших представителей германского империализма».

Это решение не должно было оставаться в тайне, «чтобы в этой схватке партия не была использована контрреволюционными элементами, постановлено немедленно приступить... к широкой пропаганде необходимости твердой, последовательной интернациональной и революционно-социалистической политики в Советской России». Левые эсеры - неисправимые утописты, верные последователи политических воззрений Лаврова и Бакунина и террористических традиций народничества, подготовили покушение на немецкого посла фон Мирбаха. Он был убит 6 июля левым эсером, сотрудником ВЧК Блюмкиным. После этого эсеры безуспешно попытались осуществить государственный переворот, арестовав большевистских руководителей ВЧК Дзержинского и Лациса. Поскольку не было предварительного плана действий воинских частей, верных эсерам, они оставались на месте, продолжая охранять ЦК своей партии. Только одному отряду из 20 человек удалось захватить Центральный телеграф и отправить несколько телеграмм в провинции, приостанавливающих действие всех приказов, подписанных Лениным. Эсеры даже не попытались захватить другие стратегические пункты столицы, и через несколько часов восстание было подавлено. Большевики отдали приказ о срочном аресте всех эсеровских руководителей и левоэсеровских депутатов съезда Советов, сессия которого проходила в Большом театре. Мария Спиридонова была арестована, приговорена к одному году тюремного заключения, но потом помилована. Большевики не решились спровоцировать народное негодование чрезмерной строгостью по отношению к виновным в покушении на Мирбаха, одобренном народом. Большевики воспользовались восстанием, о котором, по некоторым источникам, Дзержинский был заранее информирован, и решили избавиться от эсеров в политическом отношении. Их газеты были запрещены. На заседании съезда Советов было разрешено остаться лишь тем эсерам, кто согласился «категорически отказаться от своего участия в событиях 6 и 7 июля». Многие левые эсеры дезавуировали свой ЦК в надежде остаться в Советах. На практике их участие в политической жизни свелось к минимуму, и через несколько месяцев эсеров удалили из всех местных органов.

Силы, оппозиционные большевикам, были очень неоднородны. Они сражались с большевиками так же, как и между собой.

Левые эсеры не имели ничего общего со сторонниками Савинкова, а самарский Комуч - с царскими офицерами, собиравшимися свергнуть омское правительство. Тем не менее летом 1918 г. оппозиционные группы, казалось, объединились и стали реальной угрозой большевистской власти, под чьим контролем осталась только территория вокруг Москвы. Украину захватили немцы. Дон и Кубань - Краснов и Деникин, Ярославль - Савинков. Народная армия, собранная Комучем, занимала территорию вплоть до Казани, белочехи перерезали Транссибирскую магистраль. 30 августа террористическая группа (савинковского толка) убила председателя петроградской ЧК Урицкого, а правая эсерка Каплан тяжело ранила Ленина. Ко внутренней оппозиции прибавилась вскоре иностранная интервенция.

«Военный коммунизм»

Учитывая сложность ситуации, большевики в кратчайшие сроки сформировали армию, создали особый метод управления экономикой, назвав его «доенным коммунизмом», и установили политическую диктатуру.

В октябре 1917 г. в армии (в основном на фронте) насчитывалось 6,3 млн. человек, 3 млн. находились в тылу. Солдаты больше не хотели воевать. Принятие Декрета о мире и проведение демобилизации в разгар брест-литовских переговоров ускорили развал вооруженных сил. Зимой 1918 г... декрет о создании Красной Армии (28 января 1918 г.) еще оставался на бумаге. У новой власти фактически не было армии. Для обороны столицы она располагала всего 20 тыс. человек, из них примерно 10 тыс. составляли красногвардейцы. Поскольку проблема вооруженной защиты власти требовала незамедлительного решения, перед большевиками встал выбор: либо использовать структуры старой армии, которую уже начали демобилизовывать, либо ввести обязательную службу рабочих, расширяя таким образом Красную гвардию и лишая заводы рабочей силы, либо создавать вооруженные силы нового типа из солдат-добровольцев и выбранных командиров. В начале 1918 г. был принят последний вариант. Первые «красные» вооруженные силы состояли из добровольцев, часто набиравшихся при содействии профсоюзов. Что касается красногвардейцев, близких к заводским комитетам, то они тоже постепенно вливались в Красную Армию. Вплоть до осени бои велись подразделениями набранных на скорую руку добровольцев и красногвардейцами, слабо вооруженными и сражавшимися каждый со своими врагами: Красная гвардия - с «внутренними партизанами», а добровольцы - с белочехами и белой армией, относясь с полным презрением к традиционной воинской науке. Рост оппозиции и начало иностранной интервенции выявили недостаточность этих сил, и правительство вернулось к старой практике: 9 июня 1918 г. оно объявило об обязательной воинской службе. Численность армии возросла с 360 тыс. человек в июле 1918 г. до 800 тыс. в ноябре того же года, а затем до 1,5 млн. в мае 1919 г. и до 5,5 млн. в конце 1920 г. Тем не менее война была столь непопулярна среди солдат-крестьян (некоторые из них были призваны в армию еще четыре года назад), что дезертирство приняло массовый характер. За год их количество достигло примерно 1 млн. человек. Опыт создания демократической армии с треском провалился. Народный военный комиссар, председатель Высшего военного совета Троцкий установил жесткую дисциплину и стал энергично бороться с дезертирством. Он не остановился даже перед введением системы заложников, когда за дезертира отвечали члены его семьи.

Кроме проблемы дезертирства, перед большевистским руководством стояли еще два жизненно важных вопроса: снаряжение и командование новой армией. Снаряжением занялся всемогущий центральный орган - Совет военной промышленности (Промвоенсовет), непосредственно подчиненный Совету рабоче-крестьянской обороны (созданному в ноябре 1918 г.), возглавляемому Лениным и отвечавшему за координацию действий фронта и тыла. Промвоенсовет распоряжался всеми военными объектами, где в 1920 г. работала треть всех рабочих, занятых в промышленности. В 1919 - 1920 гг. Красная Армия была одновременно основным работодателем и основным потребителем в стране. Половина всей одежды, обуви, табака, сахара, произведенных в стране, шла на нужды армии, ее роль в экономике была определяющей. Для того чтобы решить проблему кадров, по настоянию Троцкого и вопреки возражениям «левых коммунистов», руководимых Бухариным, пришлось обратиться к специалистам и офицерам царской армии. Примерно 50 тыс. из них пошли на службу в новую армию. Чаще всего это были ««окопные» офицеры, так же как и солдаты, настроенные против кадровых офицеров - цвета белой армии. В каждом подразделении приказы военспецов должны были быть подписаны политическим комиссаром, назначенным партией и обязанным следить за исполнением приказов командования. Случаи предательства были редки. Однако приказом предусматривалось, что в случае измены офицера ответственный за него комиссар будет расстрелян. Если осенью 1918 г. военспецы составляли 3/4 командного состава, то к концу гражданской войны их было уже не более 1/3. За это время десятки тысяч «красных офицеров» вышли из солдат. В новом обществе, созданном после революции, служба в Красной Армии была одним из основных способов продвижения по социальной лестнице.

В армии прежде всего учили читать: миллионы неграмотных крестьян закончили различные курсы, созданные в частях. Там же учили «правильно думать», усваивая основы новой идеологии. Армия была главным поставщиком кадров для комсомола, в 1920 г. на треть состоявшего из бывших военнослужащих. Именно в армии больше всего вступали в партию: осенью 1 9 1 9 г. после проведенной идеологической кампании в партию записались 40 тыс. человек. Большинство новоиспеченных партийцев затем пополнило кадры советской администрации, особенно в деревнях и небольших городах. В 1921 г. около 2/3 председателей сельских Советов были из бывших бойцов Красной Армии. Они сразу же начинали навязывать своим подчиненным армейский стиль руководства. Проникновение военных во все сферы культурной, экономической, социальной и политической жизни страны повлекло за собой «огрубение» общественных отношений.

«Огрубение» затронуло и экономические отношения. В октябре 1917 г. после трех с половиной лет войны и восьми месяцев революции экономика страны находилась в руинах. Из-под контроля большевиков вышли наиболее богатые районы: Украина, Прибалтика, Поволжье, Западная Сибирь. Экономические связи между городом и деревней уже давно были прерваны. Забастовки и локауты предпринимателей довершили разложение экономики, порожденное войной. Окончательно отказавшись от опыта рабочего самоуправления, обреченного на провал в условиях экономической катастрофы, большевики предприняли ряд чрезвычайных мер. Некоторые были поспешными, но в основном они демонстрировали авторитарный, централистский государственный подход к экономике. В советской истории совокупность этих мер получила название «военного коммунизма». В октябре 1921 г. Ленин писал: «В начале 1918... мы сделали ту ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению».

Тот «коммунизм», который, по Марксу, должен был быстро привести к исчезновению государства, наоборот, удивительным образом гипертрофировал государственный контроль над всеми сферами экономики. После национализации торгового флота (23 января) и внешней торговли (22 апреля) правительство 28 июня 1918 г. приступило к общей национализации всех предприятий с капиталом свыше 500 тыс. рублей. Сразу после создания в декабре 1917 г. ВСНХ он занялся национализацией, но сначала экспроприации проходили беспорядочно, по инициативе на местах и чаще всего как репрессивная мера против предпринимателей, пытавшихся сопротивляться злоупотреблениям рабочего контроля. Декрет от 28 июня был неподготовленной и конъюнктурной мерой, его приняли в спешке, чтобы уйти от выполнения одного из пунктов Брест-литовского договора, гласящего, что начиная с 1 июля 1918 г. любое предприятие, изъятое у подданных Германии, будет возвращено им в том случае, если это имущество не было уже экспроприировано государством или местными властями. Такая уловка с национализацией («идущая по заранее разработанному плану», как было телеграфировано советскому послу в Берлине, чтобы придать декрету больше убедительности в глазах немцев) позволила советскому правительству заменить передачу сотен заводов «справедливой компенсацией». К 1 октября 1919 г. было национализировано 2500 предприятий. В ноябре 1920 г. вышел декрет, распространивший национализацию на все «предприятия с числом рабочих более десяти или более пяти, но использующих механический двигатель», которых оказалось около 37 тыс. Из них 30 тыс. не фигурировали в основных списках ВСНХ, их национализация не дошла даже до переписи.

Подобно декрету от 28 июня 1918 г. о национализации постановление от 13 мая 1918 г., дающее широкие полномочия Народному комиссариату по продовольствию (Наркомпрод), обычно считается актом, с которого началась политика «военного коммунизма». В нем государство провозгласило себя главным распределителем, еще до того, как стало главным производителем. В экономике, где распределительные связи были подорваны как на уровне средств производства (резкое ухудшение состояния транспорта, особенно железнодорожного), так и на уровне причинно-следственных отношений (отсутствие промышленных товаров не побуждало крестьян сбывать свою продукцию), жизненно важной проблемой стало обеспечение поставок и распределение продуктов, в особенности зерна. Перед большевиками встала дилемма: восстановить подобие рынка в условиях разваливающейся экономики или прибегнуть к принудительным мерам. Они выбрали второе, так как были уверены, что усиление классовой борьбы в деревне решит проблему снабжения продовольствием города и армии. 11 июня 1918 г. были созданы комитеты крестьянской бедноты (комбеды), которые в период разрыва между большевиками и левыми эсерами (еще контролировавшими значительное число сельских (советов) должны были стать «второй властью» и изъять излишки сельскохозяйственной продукции у зажиточных крестьян. В целях «стимулирования» бедных крестьян (определенных как «крестьяне, не использующие наемную рабочую силу и не имеющие излишков») предполагалось, что часть изымаемых продуктов будет поступать членам этих комитетов. Их действия должны были поддерживаться частями «продовольственной армии» (продармия), состоящими из рабочих и большевиков-активистов. В конце июля 1918 г. в продармии было 12 тыс. человек (затем их число увеличилось до 80 тыс.). Из них добрую половину составляли безработные петроградские рабочие, которых «заманили» приличной зарплатой ( 150 руб.) и в особенности оплатой натурой пропорционально количеству конфискованных продуктов. После роспуска этих отрядов в конце гражданской войны многие из участников этой кампании попали в административный и партийный аппараты, и мало кто из них вернулся на заводы.

Создание комбедов свидетельствовало о полном незнании большевиками крестьянской психологии. Они представляли, согласно примитивной марксистской схеме, что крестьяне были разделены на антагонистические классы кулаков, середняков, бедняков и батраков. На самом деле крестьянство прежде всего было едино в противостоянии городу как внешнему миру. Когда пришло время сдавать «излишки», в полной мере проявились общинный и уравнительный рефлексы деревенского схода: вместо того чтобы возложить груз поборов только на зажиточных крестьян, его распределяли более или менее равномерно, в зависимости от возможностей каждого. От этого пострадала масса середняков. Возникло общее недовольство: во многих районах вспыхнули бунты; на «продовольственную армию» устраивались засады - надвигалась настоящая партизанская война. 16 августа 1918 г. Ленин отправил телеграмму всем местным властям, где призывал их «прекратить преследовать середняка». Кампания по продразверстке летом 1918 г. закончилась неудачей: было собрано всего 13 млн. пудов зерна вместо 144 млн., как было запланировано.

Тем не менее это не помешало властям продолжить политику продразверстки до весны 1921 г. Декретом от 21 ноября 1918 г. устанавливалась монополия государства на внутреннюю торговлю. Уже с начала года многие магазины были «муниципализированы» местными властями, часто по просьбе граждан, раздраженных до предела недостатком продуктов и ростом цен, причина которых виделась им в действиях «спекулянтов» и «перекупщиков». В ноябре 1918 г. комитеты были распущены и поглощены вновь избранными сельскими Советами. Власти обвинили комбеды в малоэффективности и нагнетании «напряженности» в крестьянской среде, в то время как новый режим нуждался в установлении modus vivendi со всем крестьянством, поскольку оно поставляло большую часть солдат для Красной Армии.

С 1 января 1919 г. беспорядочные поиски излишков были заменены централизованной и плановой системой продразверстки. Каждые область, уезд, волость, каждая крестьянская община должны были сдать государству заранее установленное количество зерна и других продуктов, в зависимости от предполагаемого урожая (определяемого весьма приблизительно, по данным предвоенных лет, так как только за эти годы имелась более или менее правдоподобная статистика). Кроме зерна, сдавались картофель, мед, яйца, масло, масличные культуры, мясо, сметана, молоко. Каждая крестьянская община отвечала за свои поставки. И только когда вся деревня их выполняла, власти выдавали квитанции, дающие право на приобретение промышленных товаров, причем в количестве намного меньшем, чем требовалось (в конце 1920 г. нужда в промышленных товара» удовлетворялась на 15 - 20%). Ассортимент ограничивался немногими товарами первой необходимости: ткани, сахар, соль, спички, табак, стекло, керосин, изредка инструменты. Особенно ощущался недостаток сельскохозяйственного инвентаря. Что касается оплаты продразверстки девальвированными деньгами (к 1 октября 1920 г. рубль потерял 95% своей стоимости по отношению к золотому рублю), то это, естественно, крестьян не удовлетворяло. На продразверстку и дефицит товаров крестьяне отреагировали сокращением посевных площадей (на 35 - 60% в зависимости от района) и возвращением к натуральному хозяйству.

Государство поощряло создание бедняками коллективных хозяйств (в октябре 1920 г. их было 15 тыс. и они объединяли 800 тыс. крестьян) с помощью правительственного фонда. Этим коллективным хозяйствам было дано право продавать государству свои излишки, но они были так слабы (коллективное хозяйство располагало в среднем 75 десятинами пахотной земли, обрабатываемой примерно полусотней человек), а их техника так примитивна (это отчасти объяснялось смехотворными ценами, которые государство установило на продукцию сельского хозяйства), что эти коллективные хозяйства не могли произвести значительное количество излишков. Только некоторые совхозы, организованные на базе бывших поместий, обеспечивали серьезный вклад в поставки первостепенной важности . (Предназначенные для армии). К концу 1919 г. в стране насчитывалось всего несколько сотен совхозов.

Продразверстка, восстановив против себя крестьянство, в то же время не удовлетворила и горожан. В 1 9 1 9 г. по плану предполагалось изъять 260 млн. пудов зерна, но с большим трудом было собрано только 100 млн. (38,5%). В 1920 г. план был выполнен всего на 3 4%. Горожан поделили на пять категорий, от рабочих «горячих профессий» и солдат до иждивенцев, учитывалось и социальное происхождение. Из-за недостатка продуктов даже самые обеспеченные получали лишь четверть предусмотренного рациона. На полфунта хлеба в день, фунт сахара в месяц полфунта жиров и четыре фунта селедки (такова была в марта 1919 г. норма петроградского рабочего ««горячего цеха») прожить было немыслимо. «Иждивенцы», интеллигенты и «бывшие» снабжались продуктами в последнюю очередь, а часто и вовсе ничего не получали. Помимо того, что система обеспечения продовольствием была несправедливой, она к тому же была чрезвычайно запутанной. В Петрограде существовало по меньшей мере 33 вида карточек со сроком годности не более месяца!

В таких условиях расцветал «черный рынок». Правительства тщетно пыталось законодательно бороться с мешочниками. И» было запрещено передвигаться на поездах. Местные власти ) силы охраны порядка получили приказ арестовывать любого человека с «подозрительным» мешком. Весной 1918 г. забастовали рабочие многих петроградских заводов. Они требовали разрешения на свободный провоз мешков «до полутора пудов» (24 кг). Этот факт свидетельствовал о том, что не одни крестьяне приезжали тайком продавать свои излишки, не отставали от них и рабочие, имеющие родных в деревне. Все были заняты поисками продуктов. Участились самовольные уходы с работы (1 мае 1 920 г. прогуливали 50% рабочих московских заводов). Рабочие бросали работу и по мере возможности возвращались в деревню. Правительство противопоставило этому ряд мер символизировавших «новое мышление»: введение знаменитых субботников (коммунистических суббот) - «добровольный» труд в выходные дни, начатый членами партии, а затем ставшие обязательным для всех. Были приняты такие принудительные меры, как введение трудовой книжки (июнь 1919 г.) с целью уменьшить текучесть рабочей силы и «всеобщая трудовая повинность», обязательная для всех граждан от 16 до 50 лет (10 апреля 1919 г.). Самым экстремистским способом вербовки трудящихся было предложение превратить Красную Армию в «трудовую армию» и милитаризовать железные дороги. Эта проекты были выдвинуты Троцким и поддержаны Лениным. В районах, находившихся во время гражданской войны под непосредственным контролем Троцкого, предпринимались попытка осуществить эти планы: на Украине были военизированы железные дороги, а любая забастовка расценивалась как предательство После победы над Колчаком 3-я Уральская армия стала 15 января 1920 г. Первой Революционной Трудовой армией. В апреле в Казани была создана Вторая Революционная Трудовая армия. Результаты оказались удручающими: солдаты-крестьяне была совершенно неквалифицированной рабочей силой, они спешили вернуться домой и вовсе не горели желанием работать.

Железнодорожников, привыкших к тому, что их права защищает профсоюз, приводила в ярость необходимость подчиняться военным. «Военный коммунизм», рожденный марксистскими догмами в условиях экономического краха и навязанный стране, уставшей от войны и революции, оказался полностью несостоятельным. Но в дальнейшем его «политическим завоеваниям» была уготована долгая жизнь.

Годы «военного коммунизма» стали периодом установления политической диктатуры, завершившей двойной процесс, растянувшийся на годы: уничтожение или подчинение большевикам независимых институтов, созданных в течение 1917 г. (Советы, заводские комитеты, профсоюзы), и уничтожение небольшевистских партий.

Этот процесс (к которому чуть позже добавился запрет на внутрипартийные фракции) проходил поэтапно и разнообразно. Сворачивалась издательская деятельность, запрещались небольшевистские газеты, производились аресты руководителей оппозиционных партий, которые затем объявлялись вне закона, постоянно контролировались и постепенно уничтожались независимые институты, усиливался террор политической полиции - ВЧК, насильно были распущены «непокорные» Советы (в Луге и Кронштадте). Все эти меры проводились иногда по инициативе ВЧК или ее местных органов, иногда с санкции высших партийных эшелонов. Но, в общем, они всегда шли в одном направлении.

Мы уже проследили за тем, как съезд Советов, а потом и его руководящие органы были отстранены от власти, как автономия и полномочия заводских комитетов попали под опеку профсоюзов. В свою очередь профсоюзы, значительная часть которых не подчинилась большевикам (железнодорожники, почтальоны, служащие, рабочие кожевенных заводов), были либо распущены по обвинению в «контрреволюции», либо приручены, чтобы выполнять роль «приводного ремня». Проблема независимости профсоюзов от советского государства была поднята на том самом I съезде профсоюзов (январь 1918 г.), который завершился потерей независимости заводскими комитетами. Большевики всегда считали «нейтральность» профсоюзов «буржуазной» концепцией. Поскольку новый режим «выражал интересы рабочего класса», то, по словам Зиновьева, профсоюзы «постепенно входят составною частью в общий механизм государственной власти, становятся одним из органов рабочей государственности, подчиняясь Советам, как исторически данной форме диктатуры пролетариата». Тот же съезд отверг предложение меньшевиков, настаивающих на праве на забастовку, заявив (этот тезис повторялся теперь на каждом углу), что Республика Советов - рабочее государство и было бы абсурдным рабочим бастовать против самих себя. Чуть позже, чтобы усилить зависимость профсоюзов, большевики поставили их под прямой контроль партии. Внутри профсоюзов коммунисты должны были объединяться в ячейки, подчиняющиеся непосредственно партии, и, следовательно, быть в первую очередь членами партии, а уж во вторую - членами профсоюза. Эти действия против независимости профсоюзов подверглись суровой критике со стороны некоторых большевиков, организовавших так называемую «рабочую оппозицию» внутри партии.

Что же касается небольшевистских политических партий, то они последовательно уничтожались разными способами.

Новая экономическая политика: сущность, цели, значение. Альтернативы и кризисы в период НЭПа

По мнению Ленина, сущностью нэпа должен был стать союз рабочих и крестьян, поскольку только он мог решить проблему экономической отсталости страны. Экономика России была слабо развитой, свободного капитала не хватало, обращение за помощью к иностранному капиталу было теперь безнадежно. Решить насущные задачи можно было одним из двух взаимоисключающих способов: либо улучшить снабжение деревни средствами производства и таким образом повысить производительность труда в сельском хозяйстве (при этом следовало учесть отток капиталов из промышленности и замедление ее развития), либо все средства направить на индустриализацию, чтобы создать рабочие места вне сельского хозяйства. В последнем случае крестьяне становились страдающей стороной. Царское правительство в свое время предлагало пойти по второму пути. Ленинская концепция нэпа отрицала возможность развития только промышленности или только сельского хозяйства и неизбежность ущемления (прямого или косвенного) одного другим как единственного источника экономического роста. Промышленность и сельское хозяйство должны были помогать друг другу и развиваться одновременно, по следующей схеме «технического союза»: восстановление тяжелой промышленности, ориентированной прежде всего на то, чтобы обеспечить сельское хозяйство средствами производства; поощрение мелких сельских предпринимателей; импорт сельскохозяйственной техники в обмен на сырье, которое советская промышленность еще не могла обрабатывать. Быстрое улучшение технической базы сельского хозяйства вызвало бы немедленное увеличение его производительности и прирост сельскохозяйственной продукции, которая будет направлена на рынок. Таким образом, город будет накормлен, и страна снова сможет экспортировать сельскохозяйственную продукцию, получая взамен машины и оборудование для промышленности. В то же время излишки этой продукции стимулировали бы развитие внутреннего рынка и позволили бы промышленности накопить новые средства, необходимые для последующего развития народного хозяйства.

Что же осталось от этого замечательного проекта через шесть лет после введения нэпа? Если взять только цифры роста производства, то они говорят об относительном успехе. По сравнению с 1913 г. общее промышленное производство увеличилось в 1927 г. на 18%. Однако в период с 1924 по 1927 г. производство зерна сократилось на 10% по сравнению с довоенным временем. В целом было восстановлено поголовье скота, за исключением лошадей, численность которых уменьшилась на 15% по сравнению с 1913 г. Массовый сев промышленных культур явился в известной степени причиной того, что общий объем сельскохозяйственного производства вырос на 10% по сравнению с 1909 - 1913 гг. Но, несмотря на эти цифры общего характера, ленинская программа была еще далека от реализации. Тот факт, что в 1927 г. сельское хозяйство и промышленное производство приблизились к уровню 1913 г., не мог скрыть целого ряда экономических и социальных проблем, ставящих под угрозу будущее новой экономической политики. Приведем только одну ключевую цифру, по которой можно судить о масштабах аграрных трудностей. В 1926 г. количество зерна для продажи на внутреннем рынке было в два раза меньше, чем в 1913 г. Мало того, что страна, в 1905 - 1914 гг. экспортировавшая в среднем 11 млн. т зерна в год, больше его не продавала, но теперь каждый год вставал вопрос о снабжении городов, поскольку крестьяне упорно не хотели торговать с государством и тем самым сильно тормозили развитие всей экономики.

Сложившееся положение вытекало как из слабости структуры сельского хозяйства после семи лет войны и революции, так и из серьезных ошибок, допущенных правительством во внутренней политике в годы нэпа.

Сначала революция в деревне заключалась в сведении всех хозяйств к единому экономическому уровню и затормаживанию социальной дифференциации. Уничтожение крупных владений и их раздел дали каждой крестьянской семье в среднем по 2 га пригодной для обработки земли (примерно 0,5 га на одного взрослого человека). Это было ничтожно мало, но все-таки позволило многим выйти из-за черты бедности. Самым бедным безземельным крестьянам (12% в 1913 г. и 3% в 1926 г.) достался чисто символический кусочек земли, самым богатым - тем, кто обрабатывал площади более 10 га, - пришлось вернуть часть своих земель во время перераспределения 1918 - 1921 гг., когда возрожденная сельская община начала борьбу за уравниловку. Следующие один за другим переделы земли все больше дробили наделы, число которых за время революции выросло наполовину (16 млн. в 1914 г. и 24 млн. в 1924 г.). Исчезновение крупных землевладельцев и значительное ослабление слоя зажиточных крестьян повлекло за собой уменьшение производства зерна, предназначенного на продажу вне деревни, поскольку до войны именно эти две категории производителей поставляли 70% продаваемого зерна. В 1926 - 1927 гг. крестьяне потребляли 85% собственной продукции. Из 15% зерна, шедшего на продажу, 4/5 находилось во владении бедняков и середняков. Кулаки, составлявшие 3 - 4% сельского населения, продавали 1/5 часть зерна. Все это не облегчало работу государственных органов, покупающих сельскохозяйственные излишки.

Еще одним следствием революции в деревне была «архаизация» крестьянства. Она выразилась прежде всего в резком падении производительности труда - наполовину по сравнению с довоенным периодом. Это объяснялось постоянной нехваткой орудий производства и недостатком тягловых лошадей. В 1926 - 1927 гг. 40% пахотных орудий составляли деревянные сохи; треть крестьян не имели лошади, основного «орудия производства» в крестьянском хозяйстве. Неудивительно, что урожаи были самыми низкими в Европе. Эта «архаизация» выразилась также в замкнутости крестьянского общества на самом себе, в возврате к натуральному хозяйству и остановке механизма социальной мобильности. 20-е годы стали периодом расцвета сельской общины - органа действительного крестьянского самоуправления. Она ведала всеми вопросами коллективной жизни, но уже не осуществляла, как раньше, мелочной административной опеки за каждым крестьянином - членом общины, эта функция перешла к сельсоветам и местным партийным ячейкам. Общинные традиции, живые, как никогда, отбивали охоту становиться полноправными независимыми хозяевами своих наделов даже у самых предприимчивых (в основном молодых крестьян, вернувшихся из армии). В 20-е годы менее 700 тыс. крестьян вышли из общин. До революции сезонные работы были клапаном, уменьшающим напряжение, нагнетаемое перенаселенностью деревни. В 20-е годы эта проблема оставалась по прежнему острой. При общем сокращении производительности труда избыток сельского населения составлял 20 млн. человек. Однако теперь выбор пути его оттока значительно ограничился. Если до войны приблизительно 10 млн. крестьян ежегодно уходили из деревни и нанимались сельскохозяйственными рабочими, лесниками, чернорабочими или рабочими, то в 1927 г. эта цифра составила всего 3 млн. Трудности, порожденные сильным сокращением отходничества, перевешивали экономические выгоды, принесенные революцией крестьянству, складывавшиеся из незначительного расширения наделов и снижения косвенных налогов и арендной платы.

По сравнению с дореволюционным периодом крестьяне проиграли в очень важной области - при товарообмене, - и обязаны этим они были экономической политике государства. Промышленные товары были дорогими, плохого качества и, главное, труднодоступными. В 1925 - 1926 гг. деревня переживала страшный недостаток сельскохозяйственного оборудования (которое не обновлялось с 1913 г.). Государственные же закупочные цены на зерно были очень низкими и часто не покрывали даже себестоимости. Выращивать скот и технические культуры было гораздо выгоднее. Этим и занимались крестьяне, пряча зерно до лучших времен, когда им могла представиться возможность продать его частным лицам по более высокой цене. Неизбежный в таких условиях рост закупочных цен на свободном рынке не вдохновлял крестьян на продажу продуктов государству. Дефицит товаров и заниженные закупочные цены, делавшие для крестьян невыгодной продажу зерна, заставили их принять единственно логичную экономическую позицию: выращивать зерновые, исходя из собственных нужд и покупательных возможностей. Эта тактика крестьян объяснялась, помимо всего, пагубным опытом «военного коммунизма» и воспоминаниями о продразверстке. Крестьянин, таким образом, производил столько зерна, сколько было ему необходимо для пропитания и возможных покупок, но при этом отлично понимая, что стоит властям заметить у него малейший достаток, как он сразу будет причислен к «классу кулаков». На самом деле эти «сельские капиталисты» очень пострадали во время революции. Чтобы оказаться в «классе кулаков», достаточно было нанять сезонного рабочего, иметь сельскохозяйственную технику, чуть менее примитивную, чем обычный плуг, или держать две лошади и четыре коровы (кулаки составляли примерно 750 тыс. - 1 млн. семей). Сами критерии (чаще всего неопределенные) принадлежности к кулачеству («враги советской власти») говорили об очень непрочном положении этих землевладельцев, зажиточных разве что по меркам русской деревни. «Опасность со стороны кулачества» объяснялась на деле крайним напряжением между властями и крестьянами, возникавшим каждую осень, когда государственные ведомства и кооперативы не справлялись с планом по закупке на рынке зерна для города и армии. Поскольку зажиточные крестьяне производили 1/5 зерна для продажи, власти сделали вывод, что закупочные кампании срываются из-за кулаков, которым удается выплачивать налоги за счет технических культур и продукции животноводства и которые скрывают излишки зерна, для того чтобы продать их весной по более высоким ценам. В действительности провал закупочной кампании (количество зерна уменьшалось с каждым годом: в 1926/27 г. было закуплено 10,6 млн. т, в 1927/28 г. - 10,1 млн. т, а в 1928/29 г. - 9,4 млн. т) объяснялся враждебным отношением не только кулаков, а всего крестьянства, недовольного условиями купли-продажи и политикой властей.

В 1926 - 1927 гг. стало очевидным, что «союз рабочих и крестьян» на грани распада. Просчеты властей не ограничивались несбалансированной политикой цен. Правительство без внимания отнеслось к различным формам кооперации, начиная с артелей, кончая «товариществами по совместной обработке земли» (ТОЗами), которые возникли стихийно и к 1927 г. Уже объединяли около 1 млн. крестьянских хозяйств. Абсолютно заброшенными оказались совхозы. Это кажется тем более удивительным, что совхозы были редкими островками государственного сектора в деревне. Однако они не могли быть образцом для мелких землевладельцев, так как были крайне бедными. Что же касается селекции семян, улучшения культуры землепользования, многополья, укрупнения хозяйств, распространения агрономических знаний в деревне, обучения агрономов и механиков- все это было записано в решениях и документах, принимавшихся на самом высоком уровне. Однако чаще всего такие решения оставались на бумаге.

Вопреки ленинскому плану промышленность не обеспечивала крестьян необходимыми товарами. Судя по конфликтам, возникавшим между руководителями ВСНХ, промышленная политика 20-х годов была непоследовательной. Заместитель председателя ВСНХ с 1923 г. Пятаков, талантливый администратор, но никудышный экономист, выступал за планируемую, централизованную индустриализацию при абсолютном приоритете тяжелой промышленности, которая лишала бы тресты, появившиеся вовремя нэпа, их финансовой независимости, основанной на условиях рынка. В 1924 - 1926 гг. Пятаков попытался установить контроль за прибылью и амортизационными фондами трестов легкой промышленности, чтобы создать инвестиционные фонды для тяжелой промышленности. В отличие от Пятакова, начавшего осуществлять с 1926 г. свои грандиозные замыслы ускоренной индустриализации, рассчитанные на ближайшую десятилетку, Дзержинский, сменивший Рыкова в начале 1924 г. на посту главы ВСНХ, ратовал за развитие легкой промышленности, которое принесло бы государству временные, но быстрые прибыли и частично удовлетворило бы запросы крестьян. Однако речь шла о производстве достаточно ограниченного ассортимента товаров, в основном текстиля, и крестьяне, нуждавшиеся главным образом в инвентаре и технике, не могли этим довольствоваться. В июле 1926 г. произошел жесткий спор между Дзержинским и Пятаковым относительно экономической ориентации ВСНХ. После смерти Дзержинского (в июле 1926 г.) председателем ВСНХ стал Куйбышев - человек, совершенно некомпетентный в области экономики, но близкий Сталину. Курс на «сверхиндустриализацию», предложенный Пятаковым (вскоре смещенным со своей должности за связи с Троцким), был продолжен новыми руководителями, среди которых теперь преобладали «сталинцы» - Косиор, Межлаук и другие.

В упадке находилась и мелкая сельская промышленность, которая могла обеспечить хотя бы часть крестьянских потребностей. Отсутствие кредитов и налоговый гнет сделали практически невозможным развитие этого сектора, процветавшего до революции. Уровень обеспеченности сельскохозяйственной техникой в 1925 - 1926 гг. упал до самой низкой отметки по сравнению с 1913 г. Если к 1926 г. в промышленности уже заканчивался восстановительный период, то в сельском хозяйстве, особенно в его техническом оснащении, следовало начинать с нуля. В этом году возобновилась работа существующих промышленных предприятий и в целом был достигнут уровень 1913 г. Должен был начаться новый, гораздо более сложный период В 1926 г. перед промышленностью встала серьезная проблема: требовалось кардинальное обновление промышленного оборудования, которое использовалось еще с довоенных лет. Модернизация предполагала не только сооружение новых производственных мощностей, но и гораздо большие капиталовложения, чем требовалось на восстановление уже имеющихся промышленных структур. Необходимо было принимать срочные решения.

Замедленные темпы промышленного роста в 20-е годы вызывали постоянно растущую безработицу (1 млн. горожан в 1923 - 1924 гг. и более 2 млн. в 1927 - 1928 гг.). Безработица, вызванная кризисом ремесленного производства и непродуманным распределением малоквалифицированной рабочей силы, в первую очередь ударила по молодежи. Действительно, после разрухи 1917 - 1921 гг. во время экономического подъема 1923 г. в промышленность в основном нанимали опытных рабочих.

Несмотря на установленное профсоюзами правило, согласно которому предприятия обязывались брать на работу определенное число молодых людей, последние составляли только 20% общего числа нанятых. Кроме того, этой плохо обученной рабочей молодежи пришлось выдерживать конкуренцию деревенских рабочих, согласных на меньшую зарплату. Безработица вес больше утяжеляла социальный и моральный климат города Каждый четвертый взрослый был безработным.

Перед молодежью на долгое время встала проблема ее реальных перспектив и социального продвижения. Несмотря на борьбу с неграмотностью, которая охватила более 5 млн. человек, 40% деревенских детей от 8 до 12 лет оказались вне школы. Росло новое поколение неграмотных (400 тыс. в год). Ассигнования на культуру были мизерными: реальная зарплата преподавателей была вдвое меньше, чем до революции. На XV съезде партии нарком просвещения Луначарский говорил, что советская власть выделяет школам средств меньше, чем царское правительство. Возможность продвинуться по службе, получить образование по-прежнему была очень мала и в городе, несмотря на рабочие университеты (рабфаки) - 50 тыс. мест и фабрично-заводские училища (ФЗУ) - 90 тыс. мест. В институтах (120 тыс. студентов) четверть мест выделялось для «рекомендованных») от партии или профсоюзов. Сложившееся положение не могло погасить растущее недовольство городской молодежи, разочаровавшейся в нэпе.

Чувство неудовлетворенности особенно выражалось через «распущенность» в личной жизни: законодательно проводилась линия на разрушение семейного уклада (разрешение абортов, брак «de facto» был приравнен к законному браку, развод стал возможен по устной просьбе одного из супругов, без решения суда). Начиная с 1921 г. в Москве и Ленинграде средняя продолжительность браков не превышала восьми месяцев, число разводов в период с 1922 по 1928 г. возросло в шесть раз. На одно рождение ребенка приходилось три официально зарегистрированных аборта. В 20-е годы количество дел об установлении отцовства и выплате алиментов увеличилось одновременно с количеством разводов и достигли в 1 929 г. 200 тыс.

Еще одним свидетельством болезни общества стала коррупция, порожденная существованием целого слоя посредников, мелких спекулянтов и частных торговцев (описанных Ильфом и Петровым), заключающих сделки с продажными чиновниками. В обществе существовали две иерархии и два пути для карьеры: один (уже отмирающий) основывался на богатстве (в общем, весьма относительном) - путь нэпманов, предпринимателей и торговцев, другой (на взлете) определялся местом в государственном или партийном аппарате. В обществе, где экономический рост не обеспечивал занятости населения, огромный бюрократический аппарат - более 3,5 млн. государственных служащих, -бездеятельный, коррумпированный и малоквалифицированный (в1928 г. на всю страну насчитывалось только 233 тыс. специалистов с высшим образованием и 228 тыс. с законченным средним специальным), привлекал к себе всех, кто мечтал о малоутомительной работе или о частичке власти. Существование паразитической бюрократии, культурный застой, коррупция, «распущенность», невозможность продвинуться по службе, безработица угрожали советской власти. В стране, .отсталой почти во всех отраслях народного хозяйства, общество, о котором мечтали большевики, приобретало вид социума, где заправляли тунеядцы, паразиты, спекулянты и продажные чиновники. Ежедневно увеличивалась пропасть между идеей и несбывшейся реальностью. Общее «разгильдяйство» и «социальная деградация» при снисходительном потворстве властей привели к тому, что в конце 20-х годов подавляющее большинство коммунистов высказалось за необходимость «большого скачка» вперед, который означал бы, как во времена «военного коммунизма», возврат к источникам и чистоте революционного учения, «извращенного» новой экономической политикой.

Проблемы, вызванные различными трудностями, и все более явный провал идеи «союза рабочих и крестьян» вызывали оживленные внутрипартийные споры на всем протяжении 20-х годов. Столкнулись два направления: «левое», наиболее последовательно отстаиваемое Троцким, Преображенским и Пятаковым, проводившим эту линию через ВСНХ, и «правое», главным теоретиком которого был Бухарин, а проводником этих идей в ВСНХ - Дзержинский. Еще на XII съезде партии в 1923 г. Троцкий настаивал на установлении «диктатуры промышленности». «Ножницы» между высокими ценами на промышленные товары и низкими закупочными сельскохозяйственными ценами сразу выявили неспособность промышленности производить дешевые товары. Одной из главных задач стало снижение себестоимости и увеличение производительности труда. Троцкий полагал, что эти задачи могут быть решены только особыми усилиями пролетариата, поскольку он управляет командными рычагами государства и должен быть готов к тому, чтобы оказать кредит своему государству, если это государство в данный момент не может выплачивать ему полную зарплату. В последующие годы он часто возвращался к мысли о том, что«товарный голод» угрожает экономическому балансу. Однако наряду с проблемой роста промышленного производства вставал важнейший вопрос об инвестициях. В книге «Новая экономика»,вышедшей в 1926 г., Преображенский вновь вернулся к вопросу об «изначальном социалистическом накоплении», поднятому Троцким в 1923 г. В условиях враждебного международного окружения и экономической отсталости страны средства, необходимые для индустриализации, могли быть получены только за счет их «перекачки» из частного сектора (в основном сельского хозяйства) в государственный, (социалистический). Это «перемещение капиталов» можно было произвести за счет налогообложения крестьянства (в основном зажиточного) и неравного товарообмена. Такое «изначальное социалистическое накопление», естественно вызывающее недовольство большой массы мелких крестьянских производителей, позволяло увеличить объем промышленного производства в рамках одного плана и снизить цены на промышленные товары, что впоследствии должно было убедить крестьян в правильности такой политики.

Бухарин считал, что такая политика «убивала курицу, несущую золотые яйца» и лишала «союз рабочих и крестьян» последней надежды на будущее. По его мнению, следовало прежде всего обеспечить потребности крестьян, убедить их в выгодности производить больше продуктов и последовательно развивать рыночную экономику. Об этом он говорил в своем знаменитом выступлении 17 апреля 1925 г., где призывал крестьян «обогащаться, не боясь никаких репрессий». Чтобы каким-то образом ликвидировать технологическое отставание, у крестьян оставался один выход: объединяться в производственные и распределительные кооперативы, поддерживаемые государством. Благодаря этим кооперативам крестьянская экономика постепенно вышла бы на уровень государственного сектора, дав ему нужные средства для того, чтобы он «черепашьими шагами» двигался к социалистической экономике. Бухарин считал, что этот процесс должен продлиться несколько десятков лет, но все-таки это было менее опасно, чем резкий разрыв отношений с крестьянством, который неизбежно произойдет из-за слишком высоких темпов индустриализации, осуществляемой за счет деревни.

У остальных партийных руководителей - Сталина, Каменева, Зиновьева - не было четкой позиции в вопросе о путях экономического развития страны. В своих решениях они руководствовались сиюминутной политической стратегией, целью которой была борьба за власть. Так, до 1924 г. Зиновьев и Каменев поддерживали Сталина против Троцкого и принадлежали к «правому» направлению, но начиная с 1925 г. они перешли на «левые» позиции и оказались на одной стороне с Троцким против Сталина и Бухарина. Сталин же умел искусно лавировать и вставать в позу беспристрастного судьи между теми и другими, прежде чем, обеспечив за собой политическую победу, использовать решения своих противников, в данном случае «левых». Для него завоевание власти было необходимым вступлением.

Заключение

Заглянув в не столь далекое прошлое своей родной страны, понимаешь, история - это не поле для развешивания ярлыков и четкого разграничение. Крутой поворот, который совершила наша родная страна в 1917 году причиной действия многих сил. Почти семидесятилетний период коммунистического правления является одной из самых трагических эпох в истории страны, но еще не известно, что бы стало с Россией в те далекие года, пойди она по другому пути.