Общественно-политическая жизнь в СССР и БССР(1928-1939)

Министерство образования Республики Беларусь

Средняя школа №94

г. Минска 11 «В» класс

Белов Максим.

Общественно-политическая жизнь

В СССР и БССР(1928-1939)

                                                             Научный руководитель:

                                                                                                  учитель истории

                                                                                                       Рослякова Г.В

Минск 2001 г.

                                  Оглавление

Введение

Глава 1. Два плана индустриализации………………………………………….4

Глава 2. Социально-экономические итоги форсированного развития страны……………………………………………………………………………..7

Глава 3. Общественно-политическая борьба (1932-1934 гг.)………………..10

Глава 4. Постепенное введение страны в «большую чистку»……………….14

Глава 5. Общественно-политическая борьба в БССР (1937-1938 гг.)……….20

Заключение………………………………………………………………………23

Список литературы……………………………………………………………...26

Введение.

В сознании людей всё больше утверждается понимание того, что глубокое проникновение в историю позволяет извлечь уроки для дня сегодняшнего. Общество добивается гарантий необратимости перемен и одну из них справедливо видит в категорическом осуждении преступлений Сталина, созданной при нём модели социально-экономического и политического устройства.

Что же удержало нас сегодня от возвращения от возвращения к «неосталинизму»? Другим стал мир? Верно, но и в этом другом мире время от времени, пусть не всегда (но ведь и Сталин был не навсегда), устанавливаются самые жестокие диктатуры. Другими стали мы? Августовские события 1991г. показали, что это-главное. И в это «другие», несомненно, входит наш страшный исторический опыт, полное разоблачение сталинизма и созданной в 30-50-ые годы системы. История всё же кое-чему нас научила. Неприятие террористических форм государственности, ужас простого человека перед всесилием и беспощадностью карательной машины - самый понятный, эмоциональный, а поэтому сильный аргумент против диктатуры. Конечно, людей, для которых история – лишь разменная монета в политических комбинациях, вряд ли можно в чём-либо убедить. Однако сумятица и историческая малообразованность поразили за долгие годы фальсификацией и умолчанием широкие слои общества. Немалую вину за это несут и историки. Наши знания ещё слишком общи и приблизительны, а поэтому допускают многочисленность трактовок, прямых передержек и откровенных спекуляций.

В ряду не поясненных проблем есть и такая: сопротивление репрессиям, нравственный и политический выбор действующих лиц трагический событий. Справедливо возложив главную ответственность за преступление на сильнейшего – государство, мы всё же нередко слишком категоричны в утверждениях о всеобщей покорности, неведении и казённом единомыслии. Вряд ли верно сводить всё многообразие потоков общественной жизни даже того тяжелейшего времени лишь к широковещательным кампаниям и поддержки приговоров против «врагов народа», судить об умонастроениях конца 30-х годов исключительно по гнусным митингам и выступлениям в газетах. Такое упрощение исторической реальности не только оставляет без ответа многие существенные вопросы, например об источниках жизнеспособностей общества, будущего очищения его от деформаций, оно глубоко несправедливо к памяти тех, кто, как мы, сопротивлялся. Подобное упрощение, по существу, лишает нас важнейших нравственных опор, обедняет демократическую культуру, устои которой всегда поддерживались примером людей, в самые тяжёлые времена находивших в себе силы жить по совести. Извлечение их имён из небытия, полноправное включение в нашу историю такое же условие очищения общества, как и разоблачение преступников.

Однако, люди, выступавшие против произвола, нередко действительно плохо понимали суть происходившего, были наивны в стремлении к справедливости и в вере в неведение вождя. Но разве это умоляет значение их в полном смысле этого слова смертельно опасных поступков? Объективно честная позиция, попытки противостоять подлости и насилию, независимо от того, на сколько эти действия осознавались как антисталинские, были сопротивлением репрессивной политике правительства. Да и, кроме того, факты свидетельствуют, что многие в 30-е годы хорошо разбирались в сути происходившего, знали истинную цену Сталину, ясно представляли, кто является инициатором террора.

В ряде случаев против намерений Сталина провести «большую чистку» выступали высокопоставленные государственные и партийные деятели. Сегодня уже трудно выяснить, что двигало каждым из них: инстинкт самосохранения, нежелание предавать друзей и близких или принципиальное несогласие с ужесточением репрессий. Но в любом случае факты эти необходимо знать и учитывать. Имеющие факты, думается, уже сейчас позволят оспорить упрощающее прошлое стереотипы, уточнить некоторые оценки, а значит, яснее представить один из самых сложных и трагический периодов нашей истории.

Разработка темы об общественно-политической жизни 29-38-х годов основано на обзоре документов, таких как книга О.В.Хлевнюка «1937: Сталин, НКВД, советское общество» и книга Э.В.Клоповаи Л.А.Гордона «Что это было?».

Глава 1: Два плана индустриализации.

Исторический поворот конца 20 начало 30-х годов явился следствием и проявлением процессов, обусловленных как общими закономерностями социально-экономического развития в условиях социалистической индустриализацией, так и особенностями того конкретного варианта социалистического строительства, который был избран в стране.

Возможность и даже неизбежность противостояния различных вариантов социально-экономической стратегии в конце 20 – начале 30-х годов были связаны, с одной стороны, с задачами, которые должно было решить советское общество на данном этапе своего развития, с другой – с объективной обстановкой, в которой приходилось решать эти задачи.

К исходу первого десятилетия Советской власти, когда в основном завершилось восстановление разрушенного, СССР оказался на той же начальной стадии индустриального преобразования народного хозяйства, которой Россия достигла на кануне войны и революции. В фабрично-заводской промышленности к началу первой пятилетки производилось лишь 20 – 25 % национального дохода СССР, тогда как сельское хозяйство давало около 50 %.

Объём промышленной продукции, выпускавшейся в то время даже по абсолютной величине, существенно уступал соответствующим показателям всех ведущих индустриальных держав, несмотря на гораздо более многочисленное население страны. При этом и в промышленности большинство рабочих было занято ручным трудом.

Потребность в решительных и быстрых индустриальных преобразованиях с необходимостью вытекало из подобного состояния производительных сил. Само же проведение индустриализации возникало скорее как следствие социально-экономической и общественно-исторической обстановке.

Огромное значение имели также особенности международного положения СССЗ в 20 – 30-е годы. Атмосфера капиталистического окружения, всеобщее убеждение в нарастании военной угрозы во многом определяли политический и экономический климат эпохи. И хотя на сегодняшний взгляд обстановка тех лет, когда совершался рассматриваемый здесь поворот, как будто и не показывает непосредственной опасности, последующие события подтверждают, что ощущение близящегося столкновения с внешним врагом было уже тогда гораздо более обоснованном и оправданным, чем это кажется, если принимать в расчёт одни только факты конца 20-х годов. Растущее сознание неотвратимости войны, в которой будут решаться судьбы страны и народа, делало возникновение различных подходов к индустриализации ещё более вероятным, а необходимость выбора между ними – еще более острой.

Первоначально в развёрнутом виде была выдвинута и обоснована стратегия индустриализации, связанная с продолжением НЭПА. В основу данной стратегии была положена идея достижения в ходе социалистической индустриализации, наиболее благоприятного сочетания нескольких важнейших и взаимообусловленных целей. 

Первая из этих целей – индустриальная реконструкция экономики, обеспечение «расширенного воспроизводства (накопления) в государственной индустрии на основе расширенного воспроизводства в народном хозяйстве вообще…[1]Вторая цель – непременное и систематическое повышение удельного веса социалистического  сектора экономики, достигаемое увеличением роли социалистической промышленности и социалистической торговли в народном хозяйстве, с одной стороны, социалистическим кооперированием крестьянского производства – с другой.[2]

Третья цель – одновременное с народно – хозяйственным ростом повышение жизненного уровня и культуры народа, достижение «расширенного потребления рабочих и крестьянских масс».[3]

Так в основных чертах выглядит один вариант стратегии индустриализации и строительства в СССР, отчётливо прочитывающееся во многих партийных документах.

Вместе с тем в те же годы начал формироваться, а в несколько лет получил полное развитие другой вариант социалистического строительства и индустриальных преобразований.

При решении многих вопросов, как полагал Сталин, необходимость во что бы то ни стало ускорить промышленный рост делала неизбежным широкое использование многообразных мер принуждения. Это был сталинский план форсированной индустриализации, с самого начала включавший меры экономического принуждения крестьянства. И со временем принуждение в сталинской стратегии стало рассматриваться как средство, которое может широко применяться и в отношении социалистического переустройства деревни в целом. В процессе формирования этой стратегии план длительного и чистого добровольного кооперирования был заменён установкой на быструю коллективизацию, достигаемую с помощью принуждения.

На словах признавая ленинское понимание НЕПА как политики, принятой «всерьёз и надолго», И.В. Сталин одновременно подчёркивал, что «всерьёз и надолго» не знает навсегда. Когда новая экономическая политика, говорил он в 1929 г., «перестанет служить делу социализма, мы её отбросим к чёрту».[4]

После нелегкой и очень сложной борьбы (ибо она затрагивала одновременно множество различных проблем помимо экономики, в первую голову вопрос о власти) выбор был сделан в пользу плана форсированной индустриализации.

Однако, опыт, накопленный колхозным движением к концу 20-х годов, не позволял в полной мере моделировать по сталинскому плану предстоящую массовую коллективизацию. Подготовка широкого колхозного движения только начинала разворачиваться, нарастать по всем направлениям, но далека была от завершения. Так, в обстановке нарастающей индустриализации и затянувшегося хлебозаготовительного кризиса (в 1927 г. уровень частных цен на хлеб в производящих районах поднимался на 100 и более процентов) начал производиться в жизнь первый пятилетний план развития народного хозяйства СССР на 1928-29-1932-33.

Пятилетний план намечал такую экономическую политику, при которой участие деревни в финансировании индустриализации не должно подрывать крестьянское хозяйство. Напротив, доля сельского хозяйства в формировании накоплений, используемых для развития промышленности, должна была сокращаться с 54% в 1928 до 25% в 1932-33-х годах и «ножницы» цен предполагалось уничтожить.

Предусматривался подъём народного хозяйства за счёт роста социалистического сектора города и деревни и сокращение удельного веса капиталистических элементов. К концу пятилетки колхозы и совхозы должны были обеспечить 15.5% валовой продукции сельского хозяйства и 43% товарного производства зерновых культур. Предполагалось вовлечь в колхозы около 1/5 всех крестьянский хозяйств или 20 миллионов единоличников; охватить всеми видами кооперации до 85% крестьянский хозяйств, а производственной контрактацией – 75% посевных площадей. Колхозам предстояло освоить 20% всех посевных площадей, чтобы доля их валовой продукции поднималась с 1% в 1927-28 гг. до 11.4% в 1932-33 гг., чтобы они могли дать стране свыше 500 миллионов пудов хлеба.

Напряжённость пятилетнего плана, утверждённого в мае 1929г., обусловилась технико-экономической отсталостью страны, внешнеполитической обстановкой. Но сбыться ему было не суждено. Его практическое воплощение вызывает ужас, т.к. рыночное равновесие было серьёзно нарушено.

Глава 2. Социально-экономические итоги форсированного развития страны.

Ошибочное представление о сплошной коллективизации как о краткой, единовременной «ударной компании» нашло своё отражение и в «гигантомании». Создании агроиндустриальных комбинатов. Сталин и его окружение замыслили создать сельскохозяйственные фабрики по образу и подобию промышленного производства, а крестьянина из самостоятельного товаропроизводителя превратить в безликого исполнителя определённых трудовых операций.

 Размеры предприятий были превращены в самоцель, крупные сельскохозяйственные предприятия насаждались независимо от местной целесообразности. В Витебском округе коммуна им. В.И. Ленина состояла из 4 тыс. крестьянских хозяйств и имела 32 тыс. гектаров. В Гомельском, Оршанском и Могилёвском округах сельскохозяйственные «фабрики» создавались на площади от 5 до 10 тыс. гектаров. Особенно большой вред подобные гиганты наносили в национальных районах, дискредитируя принципы социалистического укрепления сельскохозяйственного производства. Здесь необходимо остановиться на весьма существенном аспекте коллективизации в Белоруссии. Речь идёт о так называемой хуторизации. Хутора в Белоруссии получили широкое распространение ещё до революции, и особенно во времена столыпинской аграрной реформы, когда здесь было создано 55-60 тыс. хуторов и отрубов. Использование хуторской системы в период НЭПА было вынужденной мерой и обусловливалось исключительно стремлением ускорить общий подъём сельскохозяйственного производства.

Партийные и советские органы вполне ясно представляли себе, что хутора препятствуют осуществлению социалистических преобразований сельского хозяйства и потому рассматривали эту форму как меру кратковременную. 7 июня 1929 г. бюро ЦК КП(б)Б дало директиву: «Категорически запретить хуторскую и мелко поселковую форму землеустройства».

Сложные, трагические годы форсирования колхозного строительства сопровождались большими потерями. Это в первую очередь коснулось главной производительной силы сельского хозяйства – крестьянина. В ходе борьбы за колхозы был в значительной степени распылен и изъят из деревни тот ещё очень не большой слой «цивилизованных кооператоров». Переход к ликвидации «кулачества» как класса был законодательно закреплён в постановлении ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 г. Репрессии проводились в соответствии с делением кулачества на 3 категории: активно сопротивляющихся коллективизации, наиболее богатых, всех остальных. Практически это происходило примерно так: из район приезжал уполномоченный, собирал работников сельсовета, бедняцкий актив, спешно составлялись списки раскулачиваемых и начиналась вакханалия. Всех отнесённых к 1-ой категории без суда и следствия по решению «тройки» (первый секретарь райкома партии, председатель исполкома и начальник ГПУ) арестовывали, направляли в места заключения или расстреливали. Зачисленных во вторую категорию вместе с семьями выселяли в северный край, Урал, Сибирь и Казахстан. Отнесённые к 3-ей категории лишались права надела в своей деревне и им отводились участки за пределами колхозов. Но так как в Белоруссии была огромная нехватка земли, то и они попадали в категорию спецпоселенцев, находившихся под административным надзором (своеобразные концлагеря). Реальное раскулачивание превращалось в основной метод ускорений коллективизации, выступало не столько её результатом, сколько причиной.

Поскольку чётких критериев разграничения этих «категорий» не было, и они носили весьма условный характер, то под раскулачивание шёл гораздо более широкий круг сельских жителей. Только за 4 месяца (февраль – май) 1930-ого года в Белоруссии было раскулачено 15629 крестьянских хозяйств. При этом была прихвачена и часть середняцких хозяйств (2393). Весной 1931 года началась новая война раскулачивания. Борьба с «кулаком» продолжалась в течение всех 30-х годов. Заключительный её аккорд приходится на рубеж 30-40-х годов, когда проходила ликвидация хуторов в республике. Тысячи крестьян переселялись на центральные усадьбы, земля оставалась без хозяина.

Какова же цена сталинской коллективизации? К 1929 году к кулакам было отнесено 4% крестьянских хозяйств в Белоруссии. А число раскулаченных доходило в отдельных районах до 10-15%.  Количество же «лишенцев» (незаконно лишённых избирательных прав из-за отказа вступить в колхозы) поднималось до 20%.  По статистике тех лет в «кулацких» семьях Белоруссии было разорено 95500 крестьянских хозяйств, а это значит – более 700 тыс. человек сдвинулось с места, лишилось крова (при 5 млн. человек, проживающих в то время на территории республики). Началось беспрецедентное по своим масштабам и последствиям глубинное «перепахивание» социальной и экономической структуры белорусской деревни. Чрезвычайно форсированная и насильственно проведённая коллективизация обернулась падением сельскохозяйственного производства, обострила трудности продовольственного снабжения населения.

Последствия «коллективизации» хозяйств не замедлили сказаться уже в 1-ый год её завершения. Сейчас уже широко известны последствия голода на Украине, РСФСР, в Казахстане. Не обошла эта беда и белорусскую деревню, в основном юго-восточные районы республики. Вот такой документ сохранился в архиве компартии Белоруссии: «В настоящее время (лето 1933г.) по колхозам района (Гомельский район) невероятно тяжёлое положение с продовольствием. Из 93-х колхозов в 45 колхозах отсутствуют какие бы то ни было продукты питания как в колхозах, так и у самих колхозников.… От голода уже умерли в колхозе «Вольная Праца» - 4 человека, «Воля» - 3, «Пески» - 2 и большое количество опухает…»

Так что «великий перелом» пошёл в обратную сторону: валовая продукция сельского хозяйства в 1933-1940 гг., по существу, оставалось на уровне 1924-1928 гг., а средняя урожайность оказалась даже меньше.

Страна недоедала, в ряде районов начался голод. Из месяца в месяц падала производительность труда в промышленности и не в последнюю очередь потому, что голодные рабочие просто не могли нормально трудиться. Совершенно расстроились финансы. Огромный дефицит бюджета правительство латало за счёт повышения цен на потребительские товары и расширение сети коммерческой торговли, а это вело к дальнейшему снижению уровня жизни.

Доведённая до крайней нужды люди начали роптать. Волнения охватили многие деревни. Крестьяне массами снимались с насиженных мест и бежали из колхозов, часть из которых просто разваливалась. Весной 1932-й г. в связи со снижением норм карточного снабжения хлебом начались антиправительственные выступления в городах. Все эти события заставили руководство страны пойти на некоторые послабления, в частности в отношении крестьян. Им разрешили продавать излишки продуктов на рынке по свободным ценам. Однако было уже поздно. Кризис приобрёл хронический характер. С осени 1932-ого г. многие районы страны охватил жесточайший голод, счёт жертв которого шёл на миллионы. Распространились случаи людоедства. Спутником голода стал миф, поразивший не только сельские местности, но и ряд крупных городов. По стране прокатились голодные бунты. Крестьяне пытались бежать в города, где хлеб выдавали по карточкам. Резко увеличилось количество беспризорных детей.

Удержаться тогда у власти сталинское руководство сумело лишь при помощи самых жестоких репрессий. Из колхозов до последнего зерна насильно вывозили хлеб, нередко обрекая крестьянина на голодную смерть. Всех недовольных арестовывали и высылали. Голодающие районы оцепили заградительными отрядами. Скитающихся в поисках куска хлеба людей – «бродяг», по официальной терминологии, собирали в специальные лагеря и посылали на тяжёлые работы. «Закручивание гаек» коснулось даже рабочих, к которым власти обычно относились более лояльно, чем к крестьянам. По закону, изданному в ноябре 1932 г., за один прогул рабочих увольняли, лишали карточек и квартир. И это зимой в голодающей стране! Чисткой городов и выселением «чуждых, дезорганизаторских элементов» сопровождались введение паспортной системы, начавшееся в первые месяцы 1933г. Одновременно резко сокращалось количество горожан и рабочих, которых централизованно снабжали продовольствием. О масштабах выселения и снятия со снабжения дают представление такие цифры: за год, с 1932-го по 1933-ий численность населения, получавшего от государства хлеб, уменьшилось с 40,3 до 39 млн.

Страна находилась в крайне тяжелом положении, и это усиливало возмущение народа политикой правительства. Недовольство усугублялось тем, что его пик пришёлся на период завершения 1-ой пятилетки, когда настало время «платить по векселям», выданным сталинским руководством в конце 20-х годов. Подорванная «скачками» страна не только голодала, она перестала верить.

Глава 3. Общественно-политическая борьба (1932-1935 гг.).

Усиление антиправительственных и антипартийных настроений особенно чутко улавливали рядовые члены ВКП(б). Они попадали в сложное положение. С одной стороны существовали такие понятия, как партийный долг, принадлежность к правящей партии, с другой – эти люди не понаслышке знали, что такое полуголодное существование, очереди, тяжёлые условия труда, беззаконие и произвол. Справляться с этой противоречивостью каждый пытался по-своему. Большинство предпочитали полностью подчиняться генеральной линии, не обременяя себя излишними сомнениями, и мучительными раздумьями. Были и такие, кто пытался раскрыть глаза московским вождям. В партии оставалось не мало принципиальных противников Сталина и его политики. Они видели выход из положения в смене партийного руководства и отказе от сталинских авантюр. Многие заявляли, что необходимо сократить экспорт и улучшить снабжение рабочих, накормить голодающих крестьян, которые в поисках хлеба разъезжаются по Союзу. Более решительные прямо требовали убрать Сталина и его сторонников.

Ряд членов партии в это время попытались сооргонизоваться и вести целенаправленную антисталенскую пропаганду в ВКП(б). Наиболее широкую известность приобрели материалы так называемого Союза марксистов – ленинцев, идейным вдохновителем которого стал М.Н. Рютин. Именно он подготовил в 1932 г. документ под названием «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» и обращение «Ко всем членам ВКП(б)». В обращении в частности говорилось: «Партия и пролетарская диктатура Сталиным и его политикой заведены в невиданный тупик и переживает смертельно опасный кризис… Сталин за последние 5 лет отсёк и устранил от руководства все самые лучшие, подлинно большевистские кадры партии, установил в ВКП(б) и всей стране свою личную диктатуру…

Авантюристические темпы индустриализации, влекущие за собой колоссальное снижение реальной заработной платы рабочих и служащих, непосильно открытые и замаскированные налоги, инфляцию, рост цен и падение стоимости червонца; авантюристическая коллективизация с помощью невероятных насилий, террора… привели всю страну к глубочайшему кризису, чудовищному обнищанию масс и голоду как в деревне, так и в городах…

Ни один самый смелый и гениальный провокатор… не смог бы придумать ничего лучшего, чем руководство Сталина и его клики…»1

О содержании рютинских документов, личности самого Рютина и его сторонников, обстоятельствах разгроми Союза марксистов-ленинцев написано много.2

В ответ на волнение в партии Сталин принял свои обычные меры. В 1932-1933 гг. прокатилась новая волна репрессий против коммунистов. С конца 1932 г. началась чистка партии, целью которой было подавление малейшей оппозиционности, подчинение коммунистов воле вождя.

Ядро репрессивных мероприятий против инакомыслящих в партии составляли ряд громких дел. Большая группа членов ВКП(б), в том числе бывшие лидеры оппозиции Л.Б. Каменев и Г.Е. Зиновьев (они были, между прочим, главными ораторами против Троцкого), были превличены к уголовной ответственности по делу Союза марксистов-ленинцев. 38 человек в конце 1932 – начале 1933 гг. были арестованы по сфабрикованному делу так называемой антипартийной контрреволюционной группы, правых Слепкова и других ( «бухаренская школа» ). Среди них – известные обществоведы и сторонники Бухарена в период его борьбы со Сталиным в конце 20-х годов, а так же один из ведущих деятелей «правового уклона» - Н.А. Угланов, занимавший до 1929 г. постсекреторя московского комитета партии.

7 августа 1932 г. ЦИК и СНК СССР приняли написанный Сталиным закон «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» - знаменитый закон «о пяти колосках», по которому даже за незначительные хищения применялся расстрел и лишь в редком случае грозило десятилетнее тюремное заключение.

Массовые репрессии и высылка применялись не только по отношению к крестьянам, которые, по мнению Москвы, не проявляли необходимой твёрдости и рвения в конфискации хлеба.

Все эти факты и штрихи, конечно, не могут заменить целостную картину состояния общества на рубеже пятилеток. Но самым существенным фактом, определяющим поведение вождя, являлось, конечно, позиция высшего руководства партии- Политбюро и ЦК.

…1 декабря 1934 г. в Ленинграде для обсуждения решений ноябрьского пленума ЦК ВКП (б) намечалось провести собрание партийного актива. Докладчик – первый секретарь обкома С.М.Киров спешно (пленум завершился лишь 28 ноября) готовил своё выступление. «Промышленность неплохая. Сельское хозяйство. Сомкнуть с/х товарооборотом. Прямой продуктооборот – рано. Товарооборот не использован, а между тем…без товарооборота…Укрепление хозрасчёта…Роль денег…Новый стимул вперёд» 1, - набрасывал он конспект предполагаемого доклада. Однако незадолго до начала актива в Смольном некто Л. Николаев застрелил Кирова. И этот выстрел положил конец «потеплению» 1934г.

Уже через несколько дней после убийства Кирова начались аресты бывших сторонников зиновьевской оппозиции (т.к. в НКВД вынуждены были подчиниться и, отбросив все остальные версии, принять на вооружение сталинскую: Кирова убили зиновьевцы). 16 декабря были арестованы Каменев и Зиновьев. 28-29 декабря в Ленинграде выездная сессия Венной коллегии Верховного суда СССР приговорило к расстрелу 14 человек, обвиненных в непосредственной организации убийства Кирова. В приговоре утверждалось, что все они, включая убийцу Николаева, были «активными участниками зиновьевской антисоветской группы в Ленинграде» и спустя несколько лет, потеряв надежду на поддержку масс, организовали «подпольную террористическую контрреволюционную группу», во главе которой стоял так называемый «Ленинградский центр».9 января 1935 г. в особом совещании при НКВД СССР рассматривалось уголовное дело мифической «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы Сафарова, Залуцкого и других». По нему проходили 77 человек, в том числе видные деятели партии. Все они были осуждены на разные сроки тюрьмы и ссылки. 1 А ещё через неделю 16 января – от 5 до 10 лет заключения получили 19 человек, проходившие по делу так называемого «Московского центра» во главе с Зиновьевым и Калиневым. Никаких доказательств причастности бывших оппозиционеров к убийце Кирова Николаеву не существовало. Сталин жестоко и цинично расправился со старыми политическими соперниками. Но аресты верхушки сторонников Зиновьева стали лишь первым мероприятием новой компании политического террора.

Сразу же после осуждения Зиновьева и Каменева при личном участии Сталина было подготовлено и разослано на места закрытое письмо ЦК ВКП (б) «Уроки событий, связанных со злодейским убийством тов. Кирова». В нём категорически утверждалось, что террористический акт против Кирова был подготовлен ленинградской группой зиновьевцев, именовавшей себя «Ленинградским центром». Их идейным вдохновителем объявлялся «Московский центр» зиновьевской группы, во главе которого стояли якобы Каменев и Зиновьев. Оба этих «центра» были объявлены в письме «по сути дела замаскированной формой белогвардейской организации, вполне заслуживающей того, чтобы с его членами обращались, как с белогвардейцами»2 Разъяснять же в 30-ые годы, как обычно поступали с белогвардейцами, никому не требовалось.

26 января 1935г. Сталин подписал постановление Политбюро ЦК ВКП (б) о высылке из Ленинграда на север Сибири и в Якутию сроком на 3-4 года 663 бывших сторонников Зиновьева.

Волна террора организовалась сразу же после убийства Кирова; захватила не только членов партии. Из Ленинграда и Москвы выселяли так называемый социально чуждый элемент уцелевших представителей дворянства, буржуазии и т.д. Повсеместно раскрывались всевозможные «контрреволюционные» и «террористические» заговоры. По подсчётам В.Малова и Н.Чистякова, в декабре 1934 г. только по закону от 1 декабря был репрессирован 6501 человек.3 

Для воспитания «бдительности», ненависти к инакомыслящим, абсолютной преданности вождю и «генеральной линии» в срочном порядке была организована проработка переписанной по-сталински истории партии. Её втолковывали в кружках, на многочисленных лекциях и докладах, политзанятиях. Из библиотек изымались книги «врагов» и просто литература, которая хоть как-то расходилась с Новыми версиями исторических событий. Вычищались музейные экспозиции.

Всё это накладывало значительный отпечаток на общественное сознание. Убийство Кирова и сопровождавшие его политические «заморозки» остались в памяти довоенного поколения как один из поворотных пунктов в истории страны.

Глава 4.Постепенное введение страны в «большую чистку».

Новые испытания, постигшие советское общество после убийства Кирова, навсегда остались в памяти довоенного поколения как точка отсчета массового террора начало 1937г. И всё же размах, свойственный 1937-1938гг., репрессии приобрели не сразу. Сталин и его помощники вводили страну в «большую чистку» постепенно, используя для этого любые возможности и ломая возникавшее противодействие.

Не успели отгреметь процессы над  «террористами», как началась кампания проверки партийных документов. Инициатором её проведения вновь был Сталин. В мае 1935г. под его диктовку подготовили и разослали на места  ЦК ВКП (б) о беспорядках в учёте, выдаче и хранении партийных документов. В письме выдвигалось требование, навести порядок в партийном хозяйстве и исключить возможность проникновения в партию чуждых элементов.1 Формально намеченное предприятие предполагало проверку наличия и подлинности партийных билетов и учётных карточек. Однако фактически под нажимом руководства партии проверка превратилась в чистку с массовым применением арестов.

        Для достижения этих целей провидения проверки было поручено не только партийным органам, но и НКВД. О характере их взаимодействия свидетельствовали докладные, которые начальники местных управлений НКВД посылали в Москву руководившему чисткой Ежову. "В соответствии с директивами НКВД СССР, - докладывали белорусские чекисты, - были даны специальные указания местным органам НКВД о пересмотре имеющихся материалов в отношении членов партии, проходивших по разным делам, по заявлениям рабочих, колхозников и по групповым агентурным делам... Все эти данные было предложено передать соответствующим партийным организациям и во всех случаях, когда будут разоблачены явные враги и подозрительные, немедленно арестовывать их и следствием устанавливать пути и каналы прихода этих людей в партию и практическое использование ими своего пребывания в партии в контрреволюционных и шпионских целях"2. Помимо сбора компрометирующих материалов на коммунистов чекисты брали на учёт всех исключительных из партии и организовывали за ними агентурное наблюдение. Многие из потерявших в ходе чистки партийный билет под разными предлогами были арестованы. По неполным данным, только на 1 декабря 1935 года в связи с проверкой партдокументов были арестованы 15218 человек и «разоблачено свыше 100 вражеских организаций и групп». Всего за время компании проверки документов было отобрано 249 тыс. партийных билетов.3

Ещё одна волна репрессий прокатилась по стране в связи с организацией стахановского движения. Это соревнование за повышение производительности труда, начавшееся в сентябре 1935 г. С рекорда донецкого шахтёра А. Стаханова, позволило во многих случаях улучшить положение дел на производства. Однако в ходе движения возникло и не мало проблем, усугубленных безграмотной политикой правительства. Руководство страны ошибочно решило, что новое движение свидетельствует о возможности очередного «большого скачка» - резкого одновременного повышения производительности труда. На предприятиях начали проводить «сплошную стахановизацию», требовать, чтобы достижения отдельных рабочих-моряков превращались в норму для целых коллективов. Сделать же это было невозможно, ибо стахановцам для рекордов готовили особые условия. Подхлёстывание «сплошной стахановизации» породило массовую штурмовщину и дезорганизацию.

«Козлами отпущения» за этот провал Сталин сделал так называемых «саботажников» и «консерваторов» из хозяйственных руководителей, которые якобы не перестроились и мешали работать стахановцам. Он объявил также, что дальнейшее развитие движения зависит от решительности борьбы с врагами. Их искали повсюду: и среди рабочих, и, особенно, инженерно-технических работников. Повсюду поводом для преследования могло стать неосторожное слово в адрес стахановцев, производственные неполадки, невыполнение плана. Технические, организационные проблемы оценивались как политические.

Какими-либо обобщающими данными о количестве осужденных за «саботаж стахановского движения» литература не располагает. Но, судя по отдельным фактам, счёт шёл на десятки тысяч. Так только в Свердловской области к концу ноября, т. е. Всего за два месяца по «стахановским» делам было осуждено 47 чкловек.1

Вместе с тем и в 1935-м и в первой половине 1936 г. наряду с усилением террора наблюдалась другая тенденция – попытки притормозить его, сгладить особенно болезненные последствия произвола. Сколько-нибудь заметное существование этой тенденции было возможно, прежде всего, потому, что к развёртыванию массовых репрессий в варианте (1937 г.) пока не был готов сам Сталин. Об этом свидетельствовали и его публичные выступления, в которых он давал повод надеяться на смягчения репрессивной политики, и постепенные, осторожные практические действия. Скорее всего, Сталина сдерживало опасение подорвать сравнительно успешное развитие народного хозяйства страны на основе принятого в годы второй пятилетки умеренного экономического курса. Могли играть свою роль и внешнеполитические расчёты на сотрудничество с западными демократиями. Несомненно, Сталин сталкивался с противодействием репрессивной политике в части партийного и государственного аппарата.

При всей скудости имеющихся источников можно обнаружить факты недовольства усилением репрессий и со стороны части партийных руководителей. В 1935 – 1936 гг. партийные органы на местах нередко принимали решения, осуждающие репрессии. (В 1937 г. таких решений практически не было). Конечно, их многочисленность вовсе не свидетельствует о том, что в партийном аппарате формировалась сколько-нибудь серьёзная аппозиция сталинскому руководству. Однако вывод о стремлении части партийных работников предупредить неконтролируемый шквал репрессий эти факты сделать позволяют.

Дополнительным аргументом в пользу такого вывода может служить широкое осуждение в партии так называемых перегибов при проверки партдокументов. Это компания, которая практически превратилась метод чистки и репрессий, покалечила судьбы многих людей. Исключённых из ВКП (б) арестовывали, увольняли с работы, выселяли из квартир. Нередко гонения обрушивались на родных и близких. Были известны случаи, когда из школы изгоняли детей коммунистов, потерявших партбилет.

Достаточно широкую известность получили тогда многочисленные случаи самоубийств на почве репрессий. Так, в Ярмолинецком районе покончил с собой ошибочно исключённый из партии Таран. В Феодосии были исключены из партии супруги Штюленорель – коммунисты – эмигранты, спасавшиеся в СССР от преследований фашистов. Попав в безвыходное положение, лишившись работы и последних надежд, глава семьи убил ребёнка, отравил жену, покончил с собой.

Понятно, подобные факты накаляли общественное мнение. И для того, чтобы притупить возмущение, скрыть свою причастность к произволу, московское руководство вновь отступило, обвинив в «перегибах» местные власти.

Одним из методов расширения сталинской социальной базы и обеспечения массовой поддержки репрессий стала активная пропаганда идей абсолютного приоритета интересов государства над нормами человеческой морали, семейного, товарищеского долга. Сотрудничество с властями в подавлении «врагов народа» преподносилось как действие патриотическое и однозначно благородное. В качестве примера для подражания на щит поднимались легендарные образы «героев» - «разоблачителей», подобных Павлику Морозову (характерная деталь: в 1935-1936 гг. Политбюро несколько раз рассматривало вопрос об установке памятника Морозову в Москве возле Красной площади). Буквально каждый день требовательно и настойчиво советских людей призывали к бдительности, разъясняя, что её отсутствие – одно из самых тяжёлых прегрешений перед партией и государством. Широкомасштабные пропагандистские мероприятия, многочисленные митинги, где каждый должен был проголосовать за смертную казнь, собрания – проработки, на которых приходилось обличать своих товарищей, каяться, клясться в преданности и непримиримости, постепенно расшатывали нравственные тормоза. Столь массированная нравственная обработка общества проводилась не от хорошей жизни. Следовавшие одна за другой репрессивные акции демонстрировали властям не только постепенное приучение общества и обыденности террора, но и сохранения очагов стихийного нравственного сопротивления ему. Временами продуманные, казалось бы, до мелочей разоблачительно – проработанные компании «омрачались» выступлениями в защиту осуждённых, попытками помочь им самим или их близким. Общественная мораль ещё не редко открыто отвергала образцы «павликоморозовского синдрома», столь тщательно культивируемые властями.

Летом 1936 г. Сталин начал непосредственную подготовку к тем событиям, которые навсегда войдут в нашу историю под названием «1937 год». В июне он дал указания органам НКВД организовать новый политический процесс, на этот раз – над троцкистами и зиновьевцами. 29 июля ЦК ВКП (б) одобрил закрытое письмо о террористической деятельности тороцкистско – зиновьевского контр революционного блока. Его составили на основании данных, выбитых на допросах Зиновьева, Каменева, Бакаева, Евдокимова и других видных деятелей партии из этих показаний следовало, что НКВД вскрыл ряд террористических групп троцкистов и зиновьевцев, готовивших убийство вождей партии и государства. В связи с этим троцкисты и зиновьевцы были объявлены в письме злейшими врагами Советской власти.

Не успели на местах обсудить закрытое письмо ЦК и выявить очередную «порцию» «врагов народа», как из центра подоспел новый сигнал: в августе в Москве был проведён процесс по делу так называемого «антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра». Всех 16 подсудимых – среди них Зиновьева, Каменева, Евдокимова, Бакаева, Тер Ваганяна, Смирнова – приговорили к расстрелу за проведение мифической антисоветской, шпионской, вредительской и террористической деятельности, причастность к убийству и подготовку ликвидации других руководителей страны. Суд этот сопровождался мощной пропагандистской кампанией, проведением многочисленных митингов, собраний, на которых принимались резолюции в поддержку расстрела, произносились клятвы верности вождю и яростные, награни нецензурности, проклятия «бешеным собакам» - троцкистам и зиновьевцам. По стране прокатилась волна новых арестов.

29 сентября по требованию Сталина послушное ЦК ВКП(б) приняло постановление «об отношении к контрреволюционным тороцкистско – зиновьевским элементам», под которым Сталин поставил свою подпись. В постановлении говорилось: «до последнего времени ЦК ВКП(б) рассматривал троцкистско – зиновьвских мерзавцев как передовой политический и организационный отряд международной буржуазии. Последние факты говорят, что эти господа скатились ещё больше вниз, и их приходится теперь рассматривать как разведчиков, шпионов, диверсантов и вредителей фашистской буржуазии в Европе. В связи с этим необходима расправа с троцкистско-зиновьевскими мерзавцами, охватывающая не только арестованных, следствие по делу которых уже закончено, и не только подследственных, дела которых ещё не закончены, но и тех, которые были раньше высланы».1 Так был дан сигнал к тотальному уничтожению бывших оппозиционеров, подобно тому, как в недалёком прошлом ставились задачи неугодных власти классов. Новая установка означала: каждый, в чьей биографии когда-нибудь было хоть малейшее «пятнышко» мог без труда попасть в разряд «врагов народа».

Сталин упрямо, шаг за шагом, вёл дело к «большой чистке». Ему уже было недостаточно крови бывших политических оппонентов и абсолютной послушности, напуганных расстрелами оппозиционеров ЦК. Молох репрессий затягивал всё новые и новые слои общества, террор избирательного превращался во всеобщий.

И ещё одно обстоятельства совершенно очевидно стимулировало сталинскую репрессивную политику: советская экономика, чем раньше, тем больше развивалась, опираясь на использование «дешёвой» рабочей силы заключённых. К концу первой пятилетки помимо строительства Беломорско-Балтийского канала, превращенного в один из символов индустриальных преобразований, в ведение ОГПУ передали строительства канала Волга-Москва и Байкало-Амурской железнодорожной магистрали, освоение районов Ухты и Печоры, заготовку дров для Ленинграда и Москвы.

Тогда же началось функционирование одного из самых значительных хозяйственных подразделений ОГПУ – НКВД – известного треста «Дальстрой». За несколько лет на далёкой Колыме трудом заключенных было создано большое количество золотодобывающих предприятий, построены дороги, посёлки, организованы совхозы.

Более того, при низкой производительности труда, текучести рабочей силы, лихорадившей советскую индустрию, хозяйственные ведомства охотно использовали заключенных на своих предприятиях. Исправительно-трудовые колонии существовали на многих объектах, не принадлежавших ОГПУ-НКВД. Эти люди трудились в самых тяжёлых условиях, на самых тяжёлых работах.

В связи с новым ужесточением политического курса в конце 1936-начале 1937 г. властям вновь пришлось столкнуться со случаями проявления человеческой солидарности, сострадания к жертвам произвола. Осознавая, какую угрозу подобные настроения могут представлять для репрессивного курса, государство с удвоенной силой и энергией принялось бороться с «пособниками врагов», наставлять граждан в духе жесткой непримиримости. Несмотря на многолетние усилия в воспитании ненависти и полного безразличия к тем, кто попал в жернова НКВД, в обществе сохранялся заряд сострадания. Перед лицом государственного террора, несмотря на угрозу жестоких наказаний, люди оказывали друг другу помощь. Во многих случаях, руководствуясь не какими-то идейными соображениями, а простыми человеческими чувствами, понимая, что неправедные аресты в любой момент могут задеть каждого. Свидетельства о случаях такой взаимопомощи – не редкость в источниках того времени. Широкое распространение, в частности, получили тогда коллективные ходатайства за арестованных, попытки противопоставить НКВД силу общественности. Как правило, все они заканчивались плачевно.

Волны сталинских репрессий прокатились и по Белоруссии. «Бермановские рвы», раскиданные по всей республике – под Слуцком, Могилёвом, Мозырем, Витебском; Куропаты, известные всему миру как символ кровавого сталинского террора, - всё это скорбные памятники той поры.

Знак беды на небосклоне Белоруссии появился после печальной памяти февральско-мартовского пленума ЦК ВКП (б) 1937 г., на котором прозвучал призыв к «выкорчёвыванию двурушников и иных враждебных элементов».

И Шарангович, и Червяков, и Голодед, и другие руководители много ездили по республике. Но разве можно выслушать всех? Разве могли люди говорить с ними открыто? После поездки в Мозырь в апреле 1937 г. Червяков сообщал Шаранговичу: «Председатель колхоза им. Ворошилова Ивашкевич 6 декабря 1936 г. во время крестин приказал колхозницам запрячься в повозку, сам сел с бабкой, и колхозницы везли его за 2 километра…». Но об этом факте Червяков узнал не во время поездки в Лельчицкий район, а в кабинете на заседании бюро окружкома…

С людьми обращались хуже, чем со скотом…

Своей высшей точки репрессии достигли летом 1937 г. и почти год держались на таком уровне. За это время на основе сочинённой Маленковым вместе с Ежовым версии о существовании в Белоруссии разветвлённого антисоветского подполья из состава Компартии республики в ходе проверки и обмена партийных документов была исключена половина коммунистов. Приезд в Белоруссию (июль 1937) Маленкова и Яковлева (Эйнштейн) нанёс страшный удар по руководящим кадрам республики.

По данным 4-го секретно- политического отдела УГБ НКВД БССР, на 1 июня 19338 г. в итоге «разгрома антисоветского подполья в БССР» за 2 года было арестовано 2570 «участников объединённого антисоветского подполья, из них троцкистов и зиновьевцев – 376, правых – 177, национал – фашистов – 138, эсеров – 585, бундовцев – 198, меньшевиков – 7, сионистов – 27, церковников и сектантов – 1015, клерикалов - 57».

Сейчас много разговоров идёт вокруг количества репрессированных. Называются разные числа. В Белоруссии эти цифры колеблются от полмиллиона до 1,8 миллиона. Историкам ещё предстоит уточнить эту страшную цифру.  

Глава 5.Общественно-политическая борьба в БССР (1937-1938 гг.)

ХVI съезд КП (б) Б состоялся в июне 1937 года.

Прозвучавшая в докладе, в выступлениях критика в адрес А.Г.Червякова приблизила трагическую развязку. Буквально лавину несправедливых, порой абсурдных, обвинений пришлось выслушать председателю ЦИК БССР. Немало было высказываний типа: «Нет места Червякову в партии и на таком ответственном посту, как председатель ЦИК БССР.…Тов. Червяков является идейным вдохновителем и руководителем национал – оппортунистического уклона в КП (б) Б»

Делегатов съезда не удовлетворила «глубина раскаяния Червякова» (хотя в выступлении он говорил исключительно о своих «ошибках»), недаром многие выступавшие признавали его речь «неискренней». Далее последовала смерть Червякова.

Выступая вечером 16 июня с заключительным словом В.Ф. Шарангович несколько раз в связи со смертью Червякова употребил выражение «самоубийство на личной почве». Случайно ли это? И было ли это действительно самоубийством? (В том, что гибель была вызвана отнюдь не «личными обстоятельствами», сомнений нет). Или, как считает кандидат исторических наук В.Д. Якутов, его застрелили во время перерыва в помещении Дома правительства, где проходил съезд? Документы пока не дают оснований утверждать, что Червяков был убит если не по приказу, то с одобрения Сталина и его присных. Расставить все точки над «и» в этой трагедии можно было бы при наличии подлинника (если таковой существовал) предсмертного письма Червякова съезду. Одним словом, вопрос об обстоятельствах смерти А.Г.Червякова пока остаётся открытым.

Тогда же в июле 1937 г., завершая работу, Пленум принял резолюцию. В ней по докладу Яковлева «О решении ЦК ВКП (б) по вопросу о руководстве ЦК КП (б) Б» говорилось: 1. Одобрить целиком и полностью решение ЦК ВКП (б) от 27 июля 1937 г. о руководстве ЦК КП (б) Б. Признать совершенно правильным, что решением ЦК ВКП (б) первый секретарь ЦК КП (б) Б Шарангович, равно как и второй секретарь ЦК КП (б) Б Динискевич и нарком земледелия БССР Низовцев, не только не выполнившие, но и даже не приступившие к выполнению поручения ЦК ВКП (б) о ликвидации последствий вредительства банды польских шпионов, не приступившие к ликвидации совхозов, созданных вредителями на крестьянских землях по приказу польской разведки, а так же не представившие колхозникам принадлежавших им по закону приусадебных участков, - сняты ЦК ВКП (б) с работы и дело о них как о врагах народа передано в НКВД». Пленум предложил всем парторганизациям во главу угла своей работы поставить «быструю ликвидацию последствий вредительства польских шпионов (Голодеда, Шаранговича, Червякова и других)».

Многим оставался извечный, будто народное проклятие, выход: искать правду в столице, писать Сталину. И писали кто что….

Дарагi Iосiф Вiсарыёнавiч!

Раскажам табе мы праудзiва былiны

Аб тым, як жылi мы I сталi меччым.

Як мы разагнулi прыгнутыя спiны,

Сагрэтыя чулым прыглядам тваiм…

Под огромным, на всю газетную страницу, стихотворным «Письмом белорусского народа великому Сталину» («Письмо» в стихах пересказали Ян. Купала, Я. Колас, А. Александрович, Петрусь Бровка, Петро Глебка) В 1936 г. собрали, как сообщалось, 2 миллиона подписей. Но никто не знает, сколько подписей поставил сам белорусский народ в письмах к Сталину, Калинину, Молотову, немым криком прося помощи и избавления….

Горькая чаша не миновала, конечно, и профсоюзы, насчитывавшие в том чёрном году (1937) 22 млн. членов. О подлинных масштабах террора в профсоюзных органах пока судить трудно-документов либо нет, либо они до сих пор накрепко заперты в архивах. Публикации на страницах «рабочего» дают возможность утверждать, что были репрессированы председатель Центрального совета профсоюзов Белоруссии Ковальчук, председатель центрального правления профсоюза работников высшей школы и научно-исследовательских учреждений БССР Бирило и член правления Мойчик, председатель ЦК профсоюза работников начальных и средних школ БССР Грицкевич и некоторые другие. А сколько пострадало рядовых членов профсоюзов в результате истерических призывов «вскрывать и выкорчёвывать»?

Волна террора захватила не только верхи. Она мощно обрушилась на простых, обыкновенных тружеников, стремительно растекаясь и захватывая всё новые и новые участки. Даже если судить по заголовкам, то впечатление такое, что на каждом предприятии, в каждом учреждении, притаился коварный враг: «Судебный процесс над шайкой вредителей, орудовавших в Витебском паровозном депо», «Отчистить от врагов торговые организации Белоруссии», «До конца выкорчевывать троцкистско-националистическое наследие в музеях БССР», «О вредительстве в педвузах БССР», «Преступные дела творятся в ЦК Общества Красного Креста БССР».

Ну, а как же обстояли дела на «хозяйственном фронте» в атмосфере подозрительности, доносительства, огульных обвинений? 1 августа некоторые газеты вынуждены были констатировать, что «в первое полугодие этого года белорусская промышленность закончила план с большим недовыполнением, отдельные отрасли промышленности находятся в глубоком прорыве». Но никакого делового анализа далее нет. Зачем? Ведь причина, по мнению автора, - «значительное вредительство в нашей промышленности». Отсюда не призыв работать лучше, а прямое указание «неутомимо, на деле громить и истреблять врагов народа».

Не менее тяжёлое положение сложилось на селе. Обобществление сельского хозяйства путём насилия и жестокости, раскрестьянивание деревни давали свои горькие плоды. Но и тут основной причиной неудач было названо вредительство.

В Минске состоялось Всебелорусское совещание председателей колхозов. Участникам совещания было предложено послать письмо на имя Сталина и Молотова (естественно, одобренное), в котором говорилось: «Клянёмся Вам, дорогой тов. Сталин, очистить нашу белорусскую землю от всякой гнили, польских шпионов и вредителей».

Были организованы собрания и митинги. Вот так описывается один из таких митингов трудящихся Сталинского района г. Минска: «Один за другим поднимаются на трибуну ораторы. В их словах – жгучая ненависть к вредителям, их словах – горячая благодарность пролетарскому суду, который выполнил волю всего советского народа». Но и в то время умело организованной массовой истерии были люди, имевшие мужество высказывать своё собственное, а не навязанное мнение. Но их судьба заканчивалась, как правило, плачевно.

Заключение.

Итак, подходя к концу, важно сказать основные факты – обобщение установления сталинской системы в стране:

1.   противоречие между капиталистическим развитием сельского хозяйства и социалистическим развитием промышленности;

2.   кризис хлебозаготовок;

3.   противоречие между относительной свободой (экономической свободой) в развитии экономики и её отсутствие в политике;

4.   замена экономической мотивации к труду прямым насилием;

5.   невозможность существования командно-административной системы без единоначалия;

6.     невозможность осуществления социалистических преобразований в силу их преждевременности;

Система выросшая в 30-ые годы из командно-административных методах, становления инструментом управления тоталитаризма. Своими действиями система внедряла во все сферы жизни: экономику, политику, общественные и национальные отношения, во внутренний мир человека. Неотъемлемой частью тоталитарного режима становились репрессии. По принципу цепной реакции классовое сознание трансформировалось в репрессивное. Власти умело опирались на маргинализированные слои общества в стране имелась почва для утверждения культа личности: низкий уровень образования, правовой, профессиональной, политической культуры, исторически сложившиеся особенности психологии масс. И эта почва была благоприятной, по мнению Сталина, для построения идеального общества. Рассмотрим это более конкретно.

Общепризнанно, что одна из самых энергичных попыток реализации этого идеала была предпринята с конца 20-х годов. Утвердившаяся тогда у власти сталинская группировка взяла на вооружение следующую программу. При помощи насилия в короткие сроки ликвидировать частнособственнический сектор в экономике – экспроприировать бедняцкие и середняцкие хозяйства. Сосредоточив в своих руках все производительные силы, государство перестанет считаться с экономическими закономерностями, интересами производителя, отменит деньги, организует прямой продуктообмен и сосредоточит все ресурсы на выполнение приоритетных целей – прежде всего создании мощной тяжелой промышленности и укреплении вооруженных сил. Отсутствующее в стране современное оборудование можно будет купить на Западе и благодаря этому в самый короткий срок приобщиться к тем достижениям цивилизации, которые передовые государства приобретали постепенно, путем длительной эволюции. Более того, ничем не ограниченный революционный скачок позволит быстро вырваться вперед, обогнать другие державы. Всё зависит лишь от упорства, настойчивости и жёсткости правящей партии, её умение мобилизовать массы, сжать в кулак все силы. А отсюда и политические цели – никакого разномышления, всё подчинено «генеральной линии», личное – ничто, общественное – всё. Отсюда материальный интерес – пережиток буржуазности, терпимый лишь до тех пор, до тех недалеких времен, когда советские люди будут руководствоваться исключительно революционным энтузиазмом и сознательно – беспрекословно претворять в жизнь предначертание вождей. Что же касается самих лидеров, то для общества они вне критики. Всякие перемещения в высших эшелонов – дело властей предержащих. Участие народа в руководстве государством – важная идеологическая составляющая режима, но не более чем лозунг, призванный обеспечить сознательный энтузиазм. Короче говоря, идеальное общество мыслилось сталинским руководством как слаженный механизм, на вершине которого – абсолютно независимый и от общества, и от обязанностей учитывать какие-либо социально-экономические закономерности руководящий центр, а в основании – беспрекословно и сознательно подчиняющиеся массы. Для тех, кто согласен на эти правила, - обещание всяческих благ в грядущем социализме. Для тех, кто против – принуждения под угрозой суровых репрессий.

Прилагая огромные усилия, пренебрегая многочисленными жертвами, правящая верхушка прошла значительную часть пути к этому идеалу. Но достичь его, навязать обществу так и не смогла. Уже с первых шагов выяснилось, что советский народ – не податливая масса, из которой можно лепить любые фигуры, даже если у «скульптора» предельно сильные руки. Сталину и его сторонникам пришлось со многим смериться: и с тем, что неистребимыми оставались человеческие интересы, более глубокие и разнообразные, чем чувства восторженного энтузиазма и абсолютного доверия к вождям. Общество отчаянно сопротивлялось «скачка» и административным экспериментам. Уже первая пятилетка была провалена в 1932-1933 гг., когда пришло время рапортовать о победах, обещанных в конце 20-х, страна оказалась в глубоком кризисе до минимума упало промышленное производство, хроническими стали острейшие продовольственные трудности, ряд районов охватил жесточайший голод.

В общем, утверждение сталинской системы совсем не напоминало шествие победителей, а походило скорее на тяжёлые изнурительные бои с более слабым, но отчаянно сопротивляющимся противником. Бои, в которых приходилось неоднократно отступать, довольствоваться меньшим, чем намечалось в приказах командования, а то и вовсе обходить слишком уж неподдающиеся укрепления. Сформировавшаяся в результате этого система, наряду с преобладанием администротивно-репрессивных начал, сохраняла в себе инородные вкрапления, своеобразные ниши, где хоть под спудом, но функционировали элементы иной, объективно антисталенской формации. Репрессии и чистки так и не искоренили до конца инакомыслия, критиков «генеральной линии». Наряду с официальной, унылой и заидеологизированной развивалась талантливая культура. Кстати, именно на примере культуры хорошо видно, как ценности, возникшие ещё в сталинское время послужили фундаментом для открытой дестанилизации. Ведь многие из созданных при Сталине художественных произведений, впервые опубликованные десятилетия спустя, оказали огромное воздействие на духовное возрождение советского общества.

Разрыв со сталинизмом в период максимального его могущества так или иначе проявлялся в мыслях и поступках людей. Одни из них доверяли своё видение путей развития страны бумаге, и эти интереснейшие документы – яркое свидетельство антисталинских настроений того времени. Другие, часть менее осознанно чем писавшие, действовали наперекор «генеральной линии» на практике: боролись за более радужные формы хозяйствования, противились произволу, помогая его жертвам и т.д. Судьбы этих людей во всех отношениях складывались трагично. Для официальной историографии эти люди были не более чем антисоветскими элементами, обречёнными на забвение или проклятье.

И всё же у названного направления – историографии, несомненно, богатое будущее. С большой долей вероятности можно прогнозировать, что по мере открытия архивов и успокоения политических страстей нетронутая целина истории десталинизации будет интенсивно осваиваться. Последствия этого предсказать трудно. Конечно, общие оценки периода и неприятие его сути новые исследования поколебать не смогут. Но не исключено, что наша, казалось бы, уже хорошо известная история предстанет в неожиданном свете, наполнится многими неизвестными именами и событиями, а значит, будет лучше понята.

Использованная литература.

1.     Гордон П.А., Клопов Э.В. «Что это было?» М.,1989г.;

2.     Жилинский Н.М. «Правда истории: память и боль» [сб. материалов о репрессированных в 30-50-ые годы в Белоруссии] Б.,1991г.;

3.     Касперович Э.А. «Спецпереселенцы» Б., 1991 г.;

4.     Осмоловский В.П. «Коллективизация в БССР: опыт и уроки» Минск, 1991 г.;

5.     Петраков Н.Я «НЭП и хозрасчёт» М., 1990 г.;

6.     Рогалина Н.Л. «Коллективизация: уроки пройденного пути» МГУ.1989г.;

7.     Хлевнюк О.В. «1937: Сталин, НКВД, советское общество» Республика, 1992 г.