СТЕРЛИТАМАКСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ АКАДЕМИЯ

ИМЕНИ ЗАЙНАБ БИИШЕВОЙ

Доклад

на тему:

«Введение кантонной системы управления и ее эволюция»

Выполнила: студент группы: Кулумбаева А.Г

Проверила: Казанина К.Л.

Стерлитамак- 2008

План.

1.Введение кантонного управления.

2.Дальнейшая эволюция кантонного управления.

3.Пограничная служба башкир и мишарей.

4.Трудовые повинности башкир, мишарей и тептярей.

5.Положение русских казаков.

Введение кантонного управления.

В 1798 г. в Башкортостане была введена кантонная система управления, просуществовавшая до 1866 г. Царские власти опа­сались новых восстаний башкир, поэтому они искали пути их предотвращения. Вы­двигались различные проекты в этом отношении. Было даже предложение о разда­че башкир как крепостных крестьян дворянам. Предпочтение было отдано проекту, учитывавшему пограничное положение Башкортостана и превращению края в плац­дарм для проведения активной политики в Казахстане и Средней Азии. Он предус­матривал перевод башкир в военное сословие, установление жесткого режима и ис­пользование боевой энергии башкир для охраны юго-восточной границы империи и участия во внешних войнах России.

Власти не сразу нашли новую систему повинностей и управления башкирами. Первым шагом явилось введение для них в 1789 г. как основной повинности военно-сторожевой службы на границе с Казахстаном. Имеющиеся в крае 20 908 дворов баш­кир были поделены на 103 юрты (команды), во главе которых стояли назначенные юртовые старшины и их помощники. Для организации военно-сторожевой службы на Оренбургской пограничной линии к юртовым старшинам были определены походные старшины и сотники, которых соответственно насчитывалось 63 и 213. Но башкиры, неся военную службу, оставались в ведении гражданской администрации.

10 апреля 1798 г. император Павел I по представлению генерал-губернатора О. А. Игельстрома подписал указ о введении кантонной системы управления в крае, по которому башкиры и мишари были превращены в военное сословие, об образо­вании 11 башкирских и 5 мишарских кантонов, о порядке их службы по охране гра­ниц с Казахстаном. Одновременно было объявлено о создании 5 кантонов оренбург­ских и 2 оренбургских казаков⁶¹⁹.

При переводе башкир в военное сословие были учтены особенности их жизни и быта, многолетний опыт военно-сторожевой службы и участия в военных действиях русской армии. Царская администрация отмечала большую склонность башкир «к воинским упражнениям», их «сметливость, привычку к степной местности, не­утомимость в степных походах», «сносливость и крепость их лошадей». Позже ге­нерал-губернатор В. А. Перовский писал, что «относительно воинского духа они (башкиры - А. А.} не уступают оренбургским каза­кам, а в иных отношениях даже превосходят прочие нерегулярные войска»⁶²⁰.

Василий Алексеевич Перовский, оренбургский военный губернатор в 1833-1842 гг., оренбургский и самарский генерал-губернатор в 1851—1857 гг., являлся выдающимся военно-политическим дея­телем России первой половины XIX в., был вне­брачным сыном графа А. К. Разумовского, имел звание генерал-лейтенанта, генерала от кавале­рии, генерал-адъютанта, граф, кавалер высшей го­сударственной награды - бриллиантовых знаков ордена св. Андрея Первозванного.

Как приближенный императора Николая I, уп­равлял Оренбургским краем, имея самые широкие полномочия, был верным слугой самодержавного государства, много сделал для укрепления позиций правительства. Об этом свиде­тельствуют подавление им «огнем и мечом» волнений и восстаний народов, усиле­ние Оренбургской укрепленной линии и казачьего войска; организация военных похо­дов в Хивинское и Кокандское ханства. Он был инициатором возведения в Оренбур­ге ряда каменных зданий для государственных и общественных нужд, водопровода, Караван Сарая для Башкирского войска, разведения лесов на пограничной линии, от­крытия лесного училища, школ и училищ в ряде городов, добился вакансии для баш­кирских юношей в гимназии и университете Казани. Понимая неизбежность пере­хода башкир к земледелию и оседлости, в отличие от ряда губернаторов резко вы­ступал против насильственных мер при решении этого вопроса. В. А. Перовский часто проводил лето на башкирских кочевьях, где общался с местными сказителя­ми и сэсэнами, что импонировало башкирский феодальный верхушке и способство­вало созданию его положительного образа. О нем как о человеке и правителе сло­жены и поныне сохранились башкирские песни и марши («Ак мечеть», «Сыр-Дарья», «Перовский»).

Военная служба башкир и мишарей была выгодна правительству и в финансо­вом отношении, ибо они несли службу за свой счет.

В 1803 г. башкирских кантонов стало 12. Они не имели особых наименований и различались только порядковым номером. 1-й кантон (центр кантона находился в дер. Елпачиха) состоял из башкир Осинского и Пермского уездов, 2-й (дер. Ибрагимово) - Екатеринбургского и Красноуфимского. 3-й (дер. Курманово) - Щадринского уездов Пермской губернии, 4-й (дер. Мало-Муйнаково) - Троицкого, 5-й (дер. Исянгильдино) - Челябинского, 6-й (дер. Хасаново) - Верхнеуральского, 7-й (дер. Мрясово) - Стерлитамакского, 8-й (дер. Юмран-Ибрагимово) - Уфимского, 9-й (дер. Бурангулово) - Оренбургского, 10-й (дер. Камилево) - Бирского, 11-й (дер. Челнанарат) - Мензелинского уезда Оренбургской губернии, Елабужского и Сарапульского уездов Вятской губернии, 12-й (дер. Шланлыкулево) — Белебеевского, Бугульминского и Бугурусланского уездов Оренбургской губернии⁶²'.

Башкирские кантоны были образованы на основе территориального (уездного), а не родоплеменного (волостного) принципа. В состав кантонов обычно волости входили полностью. Но немало было случаев, когда волость оказывалась разделен­ной между несколькими кантонами. Это вело к ликвидации прежних волостей и раз­дроблению общей волостной собственности башкир на землю, оказавшихся в раз­ных кантонах.

Мишарские кантоны находились на территории только Оренбургской губернии. 1-й кантон (дер. Адзитарово) включал мишарей Троицкого и Челябинского уездов, 2-й (дер. Бузовьязы) - Бирского и Мензелинского, 3-й (дер. Бузовьязы) - Стерлитамакского, 4-й (дер. Богданово) - Уфимского и 5-й (дер. Туркеево) - Бугульминского уездов.

По размеру территории и численности населения кантоны были неодинаковы. По сведениям на 1826 г., в 12 башкирских кантонах насчитывалось 1804 деревни с 47 480 дворами, в 5 мишарских кантонах - 356 деревень с 7652 дворами. 1, 2 и 3 башкирские кантоны имели от 30 до 68 деревень, 4, 5, 6, 8, 10 и 11 кантоны - от 102 до 202 деревень, 9 и 12 кантоны - от 242 до 284 деревень. Население в них колеба­лось от 4 до 22 тыс., а в мишарских - от 1500 до 6600 душ м. п. '

Кантоны делились на юрты (команды), которые состояли из групп деревень. В 1826 г. в башкирских кантонах было 375, мишарских - 67 юрт. Количество жите­лей в юртах колебалось от 100 до 1000 душ м. п. Эти различия вызывали неудобст­ва при выполнении натуральных повинностей и выплате денежных налогов. Поэто­му генерал-губернатор Перовский 13 августа 1833 г. предписал кантонным началь­никам уравнять число душ в юртах таким образом, чтобы каждая из них состояла не менее чем из 750 душ м. п. К 1846 г. в башкирских кантонах было 247, в мишар­ских - 47 юрт. В юрте насчитывалось от 700 до 1000 душ м. п.⁶²³

В кантонах на 50 дворов приходилось по 1 чиновнику, что облегчило наблюдение за поведением башкир и мишарей. Ограничивалась свобода их передвижения по краю. Указом Сената от 24 сентября 1806 г. был запрещен свободный переезд башкир на жительство из одной губернии в другую. Тем самым был нанесен серьезный удар по экономическим интересам башкир, ведущих полукочевое скотоводческое хозяйст­во на своих вотчинных землях, расположенных на территории смежных губерний.

Указ от 10 апреля 1798 г. подтвердил прежние положения о запрещении само­вольных отлучек жителей из деревень. Для передвижения по территории уезда баш­киры и мишари получали отпускные свидетельства от юртовых старшин, по губер­нии - от кантонных начальников. На поездку в другие губернии требовалось согла­сие командующего Башкиро-мещерякского войска⁶²⁴. Башкиры и мишари подвергались тяжелым наказаниям за самовольные пересе­ления, отлучки с места жительства и другие нарушения внутрикантонных порядков. Так, в 1799-1831 гг. за подобные провинности в 3-м башкирском кантоне из 2281 служащего подвергнуты были телесному наказанию 1149 чел,, т. е. каждый второй служащий⁶²⁵. Жителей деревень, принявших «нарушителей», облагали денежным штрафом или направляли вне очереди на крепостные работы.

Администрация преследовала любые проявления самостоятельности или недо­вольства со стороны рядовых башкир и мишарей. Чиновники кантонного аппарата управления вместе с местными богачами выступали организаторами мирских схо­дов, выносивших решения о насильственном изгнании из деревень жителей, кото­рые жаловались на своих начальников и не повиновались властям.

Введение новой системы управления привело к полной ликвидации остатков башкирского самоуправления. Были запрещены традиционные башкирские празд­ничные йыйыны (съезды), служившие единственным местом для неофициальных встреч представителей различных деревень. Генерал-губернаторы П. К. Эссен и П. П. Сухтелен рассматривали йыйыны, на которые съезжались по несколько ты­сяч башкир, мишарей, татар, тептярей, как недопустимые собрания многонацио­нального населения края, не совместимые с регламентом военно-феодального режи­ма. В соответствии с мнением Государственного Совета от 29 февраля 1828 г. о лик­видации в стране «всяких непозволительных и соблазнительных сборищ, под каким бы видом названием оные не существовали», губернское правление вынесло опре­деление о запрещении йыйынов, о чем 17 ноября 1831 г. было сообщено кантонным начальникам⁶²⁶.

Власти при управлении краем широко использовали политику «разделяй и вла­ствуй», натравливали и противопоставляли башкир, мишарей, татар, казахов друг на друга. С 1747 по 1846 гг. существовал запрет на брак башкир с казашками. Распоря­жением Перовского с 1853 г. было отменено пребывание башкир в Казахстане для обучения детей грамоте и «для отправления богослужения»⁶²⁷. Все это подтвержда­ет слова В. И. Ленина: «Политика угнетения национальностей есть политика разде­ления наций»⁶²⁸.

Введение кантонной системы управления означало для башкирского и мишарского населения полное подчинение военно-административному контролю феодаль­но-крепостнического режима. Управление населением кантонов находилось в руках чиновников. К ним относились кантонные начальники, их помощники, юртовые старшины и их помощники, деревенские начальники, юртовые сотники и десятни­ки. Вторую группу составляли лица, отвечающие за несение военной и «рабочей» службы и не имеющие постоянных должностей: походные старшины, дистаночные начальники, походные есаулы и сотники. Чиновники кантонного управления комплектовались из представителей башкир­ской и мишарской феодальной верхушки, которую царское правительство старалось привлечь на свою сторону. Кантонные начальники утверждались генерал-губернато­ром из числа нескольких кандидатов, подобранных губернской администрацией. Но местной феодальной верхушке путем подкупа и обмана представителей губернской администрации и выборщиков из кантонов зачастую удавалось превратить эту долж­ность в наследственную. Так, в течение трех-четырех десятилетий кантонными началь­никами были выходцы из семьи Биктимировых, Куватовых, Султановых и других.

До 1834 г. кантонные начальники непосредственно подчинялись генерал-губер­натору, а позднее - командующему Башкиро-мещерякским войском. В круг их обя­занностей входило обеспечение выполнения населением военных и других государ­ственных и земских повинностей, а также наблюдение за продажей и сдачей в арен­ду башкирских земель. Таким образом, они имели довольно широкие полномочия по управлению населением кантона. Кроме того, кантонные начальники были наде­лены правом вмешиваться в хозяйственную жизнь населения. Указом от 10 апреля 1798 г. на них возлагалось «крепкое смотрение за подчиненными им людьми, дабы они прилежали к домостроительству, земледелию и всем прочим работам». Тех баш­кир и мишарей, которые «не радеют» в своем хозяйстве, они могли отправить «в ра­ботники хорошим хозяевам ... до того времени, пока исправят свое поведение и най­дутся сами хозяйствовать»⁶²⁹. Это «право» открывало кантонным начальникам воз­можности для произвола, насилий и эксплуатации трудового населения.

Хотя башкиры и мишари в судебном отношении находились в ведении земской полиции и гражданских судебных учреждений, кантонные начальники самостоя­тельно решали многие вопросы, касающиеся имущественных споров и воровства. По свидетельству генерал-майора Оренбургского казачьего войска И. В. Чернова, «земские исправники считались не более как номинальными начальниками, а дейст­вительная власть над народом сосредоточивалась у кантонных начальников. Они од-. ни направляли действия его и руководили им»⁶³⁰.

Юртовые старшины назначались кантонными начальниками из числа несколь­ких кандидатур, выбранных чиновниками от каждой юрты. Они были наделены до­статочно широкими правами по управлению населением юрты. Для сохранения «об­щего спокойствия, безопасности и порядка» в каждой деревне выбирались деревен­ские начальники - «аульные» сотские и десятские, подчинявшиеся становым при­ставам. Сотские и деревенские начальники избирались из числа грамотных башкир, владеющих русским языком, ибо «знание башкирами русского языка делалось по­степенно общим». Сотские и десятские отвечали за своевременное выполнение на­селением подводной повинности, решали некоторые спорные дела, делили земель­ные участки между домохозяевами.

В большинстве деревень имелись сборщики налогов, смотрители хлебных за­пасных и семенных магазинов, лесные надзиратели, дорожные смотрители. Все они изберались сельскими обществами,а затем утверждались юртовыми старшинами и кантонными начальниками..

В 1850 г. среди башкир было 590, среди мишарей - 69 дворян вместе с членами се­мьи⁶³⁶. Все они служили кантонными или юртовыми чиновниками. Пожалованных ца­рями поместий у башкирских дворян не было. Используя административную власть, башкирские чиновники-дворяне по своему усмотрению распоряжались общинными землями и эксплуатировали рядовых башкир. Кроме того, они землю покупали. В се­редине XIX в. в их руках было 237 512 дес. земли⁶³⁷. Помимо патриархальных форм эксплуатации населения, таких, как емэ (помощь) и пауын, они широко практиковали долговое закабаление и другие способы использования труда рядовых башкир.

Башкирские тарханы юридически не были приравнены ни к одному из видов дворянства. Будучи свободными от всех денежных и натуральных повинностей, они несли военную службу. В 1821 г. губернскими властями были собраны сведения о количестве тарханов. Оказалось, что большинство потомственных тарханов давно затеряло свои грамоты, полученные от царей. К тому же, в сохранившихся докумен­тах не было оговорено, что тарханы приравниваются к дворянам. Поэтому генерал-губернатор Эссен решил «оставить их на правах прежних в башкирском сословии». Большинство тарханов было переведено в разряд рядовых башкир. Лишь их часть получила действительные офицерские чины, добилась личного и потомственного дворянства. Таким образом, к середине XIX в. институт тарханства потерял свое юридическо-правовое значение. Однако многие тарханы и в новых условиях оказа­лись в числе военных и гражданских начальников.

Царское правительство, ревностно оберегая права русских дворян, ограничива­ло права феодалов нерусских народов. Однако некоторое ущемление политического положения башкирской феодально-чиновничьей верхушки отнюдь не мешало ей уг­нетать рядовую массу.

Кантонные начальники фактически были полновластными хозяевами в своих кантонах. О злоупотреблениях башкирских чиновников один из очевидцев событий писал, что в этом плане русские «становые исправники и другие перед ними мла­денцы. Они, когда берут взятки, все-таки стараются прикрыть какими-нибудь, хотя и пустяковыми предлогами, наши же (башкирские чиновники) все это делают с ка­кою-то наглостью, почти открыто, и, отнюдь, не боятся ответственности перед на­чальством...»⁶³⁸. «Кантонный начальник, его помощники, юртовые старшины -должности, не дающие никакого жалованья, кроме способов беззаконного обогаще­ния», - указывал в своем отчете флигель-адъютант полковник Игнатьев, будущийПетербургский генерал-губернатор, проверявший в 1830 г. жалобы на башкирских чиновников. Побывавший в Оренбургской губернии с той же миссией полковник Прянишников назвал кантонного начальника «бичом народа», за короткое время «после получения должности становившегося богатейшим человеком»⁶³⁹. В 1867 г. чиновник канцелярии военного губернатора есаул Альмухамет Куватов в своей за­писке «О причинах обеднения башкирского народа» свидетельствовал, что «кантон-ные начальники брали у башкир одних подарочных лошадей целыми табунами»⁶⁴⁰.

Наглядным примером беззакония и произвола, царивших в кантонах, может слу­жить «деятельность» начальника 6-го кантона Верхнеуральского уезда поручика Ак-кула Биктимирова. В 1811 г. с тысячной резервной команды он самовольно собрал для себя по 6 руб. с каждого, а с другой команды из 500 чел. взыскал по 16 руб. с че­ловека. В последующие годы он неоднократно присваивал собранные с населения деньги. За отказ дать деньги Аккул подвергал людей жестоким пыткам - бил палка­ми, до смерти засекал плетьми. Подвальное помещение кантонной штаб-квартиры в д. Сибаево он превратил в тюрьму, где держал людей в цепях и кандалах. Аккул продавал башкир-байгушей казахским феодалам, устраивал для угона лошадей на­беги на соседние народы. Злодеяния его продолжались в течение 22 лет. Однако вла­сти вынуждены были предать Аккула суду. В 1820 г. указом Сената он был пригово­рен к лишению всех чинов, отстранению от

должности и ссылке в Сибирь на посе­ление. Но наказания Аккул не понес из-за престарелого возраста и болезни⁶⁴¹. Не отставали от кантонных начальников и другие должностные лица. Одним из распространенных способов эксплуатации рядовых башкир юртовыми старшинами было использование их в своей «домашней работе». Так. юртовой старшина 4-го башкирского кантона Байсара Кулбаков продержал у себя ординарца вместо одного месяца пять лет, используя его «в собственной своей работе .., без всякой платы»⁶⁴².

Беззастенчивым образом обирали рядовых зауряд-чиновники. Они постоянно требовали денежных подношений и. по выражению очевидцев, «драли с живого и мертвого». По утверждению бывшего кантонного начальника майора Сапеги-Оль-шевского, «все жили за счет башкир, все брали взятки: писаря, и юртовые старши­ны, и полиция, не отставали пристава, переводчики, помощники кантонных, кантонные, стряпчие. Зачастую случалось, что и сами попечители, и даже само централь­ное управление не было в этом случае безупречно»⁶⁴³. Хотя многие должностные лица не избежали суда или следствия «за противозаконные дела», лишь в редких случаях они несли заслуженное наказание.

Дальнейшая эволюция кантонного управления.

В 30-50-х гг. XIX в. кантонная система управления в Башкортостане подверглась значительным изменениям. Это было вызвано стремлением правительства к дальнейшему усилению среди баш­кир и мишарей военно-феодальных порядков и военно-полицейской опеки.

В 1834 г. по представлению оренбургского генерал-губернатора В. А. Перовско­го военным министром было образовано Башкиро-мещерякское войско. С 1837 г. все дела, касающиеся башкирского и мишарского населения, решались через коман­дующего войском и войсковую канцелярию с последующим утверждением генерал-губернатором. Штат канцелярии состоял из офицеров регулярных частей и Орен­бургского казачьего войска. При командующем войском находились его помощник на правах чиновника и старший адъютант. По гражданским делам командующий имел особую канцелярию из правителя и четырех столоначальников. Для рассмот­рения и решения военно-судебных дел при нем находились обер-аудитор и шесть ау­диторов. Денежными суммами войска ведал особый стол из 5 чиновников⁶⁴⁴.

В 1835 г. Башкиро-мещерякское войско, состоящее из 17 кантонов, было разде­лено на 6 попечительств (округов). В первое попечительство с центром в Красноуфимске входили 1-й, 2-й, 3-й башкирские кантоны, во второе - с центром в Челя­бинске - 4-й и 6-й башкирские и 1-й мишарский кантоны, в третье - с центром в Оренбурге - 6-й и 9-й башкирские кантоны, в четвертое - с центром в Стерлитамаке - 7-й башкирский, 2-й и 5-й мишарские кантоны, в пятое - с центром в Уфе -8-й и 10-й башкирские, 3-й и 4-й мишарские кантоны, в шестое - с центром в Мензелинске - 11-й и 12-й башкирские кантоны⁶⁴⁵.

Попечительства возглавлялись, как правило, русскими штаб-офицерами, непо­средственно подчинявшимися командующему войском. На попечителей возлага­лось «наблюдение за народом как в отношении нравственном, так и равно в хозяй­ственном и полицейском». Они следили за выполнением предписаний губернских властей, доносили генерал-губернатору и командующему войском о преступлениях должностных лиц и о случаях открытого неповиновения начальству, выносили ре­шения по следственным делам о хищениях в пределах от 15 до 30 руб. серебром.

Попечители контролировали и соблюдение очередности несения службы населе­нием. В этих целях они проводили инспекторский осмотр при нарядах команд на службу, ежегодно осматривали тех лиц, которые числились отставными или неспо­собными к службе. Они же подвергали медицинскому освидетельствованию «мало­летков», наблюдали за сбором и расходом «подможных» денег для командируемых на службу людей, присутствовали на выборах кантонных начальников и юртовых старшин. Помимо этого, попечители следили за «земледельческими занятиями» башкир, за состоянием хлебных магазинов и исправным выполнением всех повин­ностей, налагаемых на население кантонов.

Введение попечительств явилось дополнительным звеном в системе «опеки • башкирского и мишарского населения края, рассчитанной на стеснение и регламен-тацию всякой их деятельности и превращение народных масс в послушных испол­нителей воли начальства⁶⁴⁶.

Одновременно с попечителями были учреждены должности стряпчих, назначав­шихся из числа русских чиновников. В связи со сложностью земельных отношений между башкирами и другими категориями населения шла беспрерывная тяжба по земельных делам, число которых возрастало по мере перехода башкир к оседлости и земледелию. Стряпчие должны были выступать ходатаями башкир в судебных уч­реждениях при разборе споров и добиваться окончательного их разрешения. При­сутствие стряпчего требовалось и при межевании башкирских земель для наблюде­ния «за справедливым и законным действием межующих». При отдаче земель в кор­том (аренду) они обязаны были следить, чтобы угодья отдавались в границах, ука­занных в договоре.

Однако введение института стряпчих не изменило положение: число судебных дел не уменьшилось, земельные споры не прекращались. Стряпчие сами зачастую злоупотребляли служебным положением и требовали с вотчинников взятки за про­движение дел⁶⁴⁷.

В 30-е годы были внесены изменения и в судопроизводство в Башкиро-мещерякском войске. С 1834 г. все уголовно-следственные дела башкир и мишарей изыма­лись из гражданского судопроизводства и передавались на рассмотрение военного суда⁶⁴⁸. За земской полицией оставалось только производство следствий по преступ­лениям, совершенным в неслужебное время. Уголовно-следственные дела передава­лись ею в «военно-судные комиссии». За побеги со службы, например, аудиторы этих комиссий выносили приговоры о наказании виновных шпицрутенами сквозь строй от 500 до 1500 человек.

Как и в других гражданских и военных учреждениях, в комиссиях процветало взяточничество. Генерал от инфантерии Н. Г. Залесов. начинавший свою службу в бугульминской военно-судной комиссии, вынужден был признать, что личность аудитора «до такой степени искуссная во взятках, что не было, кажется, того обо­рванца-голыша из башкир, с которого он не ухитрился бы взять хоть что-нибудь». Следствием такой коррупции было то. что почти всякий «зажиточный башкир выхо­дил прав, а бедняка наказывали»⁶⁴⁹.

В 40-50-х гг. произошли некоторые изменения в кантонном делении края. 4-й башкирский кантон, рассеченный географически Уральским горным хребтом, еще в 1832 г. был разделен на две части под названием 4-го Загорного и 4-го Западного кантонов. В 1847 г. последние получили свои порядковые номера (4-й и 5-й). В свя­зи с этим башкирским кантонам была присвоена новая нумерация. Первые три кан­тона сохранили прежние номера. Но прежний 5-й стал 6-м, 6-й - 7-м, и т. д. В том же году был упразднен 1-й мишарский кантон. Входившие в него юрты были при­числены к соседним 4, 5 и 6-м башкирским кантонам и соответственно изменились порядковые номера мишарских кантонов.

Чтобы иметь «надлежащий надзор за населением», самые большие 7-й и 10-й башкирские кантоны в 1854 г. были разделены на шесть частей, названных отделе­ниями. Каждое из них включало от 11 до 14 тыс. душ. м. п. Управление поручалось начальникам отделений и трем его помощникам⁶⁵⁰.

Все эти мероприятия способствовали дальнейшему усилению контроля за насе­лением. Опираясь на башкирскую феодальную верхушку и чиновничий аппарат, царским властям удалось добиться «умиротворения» края, учредить в нем «дух по­корности и повиновения».

С разрешением военно-политических задач России на юго-востоке кантонная система утрачивает свое значение, отпадает надобность в пограничной службе Баш-киро-мещерякского войска. В 1840 г. царь Николай I дал указание оренбургскому ге­нерал-губернатору В. А. Перовскому обложить часть башкир и мишарей денежным налогом взамен несения военной службы. По приказу последнего были обложены налогом 6849 башкир и мишарей. Его приемник В. А. Обручев перевел в податное сословие в 1842 г. 30 750 чел., а через два года еще 38 807 чел.⁶⁵¹

В конце 40-х гг. Башкиро-мещерякское войско было разделено на две части: в большей из них с населением в 200 190 душ военную службу заменили денежны­ми налогами, а во второй части, включавшей 101 126 ревизских душ, население ос­тавили на прежнем положении. К служащим

(внешним) были отнесены 5-й, 6-й, 7-й, 10-й прилинейные башкирские кантоны. Остальные кантоны являлись резервными (внутренними).

Дальнейший шаг по переводу башкир и мишарей в податное состояние был сде­лан в 1855 г., когда к войску были присоединены тептяри и бобыли Оренбургской, Пермской и Вятской губерний, которых насчитывалось 266 тыс. душ об. п. Это на­селение было включено по месту жительства в неслужащие башкирские кантоны. Выборных старшин заменили юртовыми старшинами, которые подчинялись кантонным начальникам и попечителям. Тептяри и бобыли освобождались от военной службы (от прежней рекрутской повинности) и облагались денежным налогом по 60 коп. с души м. п. По этой реформе Башкиро-мещерякское войско стало называть­ся Башкирским. Было введено новое кантонное деление. Башкирское войско теперь состояло из 9 попечительств, 28 кантонов и 394 юрт⁶⁵². Если раньше кантоны фор­мировались по этническому признаку, то теперь они имели сплошную территорию и смешанное население: башкир, мишарей, тептярей и бобылей. Таким образом, правительство от политики обособления народов переходит к унификации их правового положения, объединению .башкир с другими категориями населения в адми­нистративном и финансово-хозяйственном отношениях.

В результате реформы 1855 г. башкирские волости оказались разделенными между различными кантонами. Это привело к окончательному нарушению границ башкирских родоплеменных волостей, сохранившихся кое-где после введения кантонной системы управления в 1798 г. 9 кантонов, расположенных в Стерлитамакском, Оренбургском и Верхнеуральском уездах, были объявлены служащими, а ос­тальные 19 - неслужащими. В дальнейшем число служащих башкир продолжало со­кращаться. С 1861 г. прекращается линейная служба башкирских команд. В 1862 г. три кантона Стерлитамакского уезда были переведены в неслужащие. А башкиры шести служащих кантонов выполняли работы, не связанные с военной службой⁶⁵³.

Военные, трудовые и другие повинности башкир, мишарей и тептярей

Пограничная служба башкир и мишарей.

Основной обязанностью, возложен­ной на башкирское и мишарское население реформой 1798 г., была военная повин­ность; Вместе с оренбургскими и уральскими казаками они несли сторожевую служ­бу на Оренбургской пограничной линии, тянувшейся от р. Тобол до Каспийского мо­ря. Линия была разделена на 5 дистанций. Первая включала крепости и редуты от Звериноголовской крепости до города Верхнеуральска (Звериноголовская, Усть-Уйская, Крутоярская, Каракульская, Троицкая, Степная, Петропавловская, Карагайская крепости), вторая - от Верхнеуральска до Орской крепости (г. Верхнеуральск, Маг­нитная, Кизильская, Уртазымская, Таналыкская крепости), третья - от Орской кре­пости до Оренбурга (Орская, Губерлинская, Ильинская. Верхнеозерная, Красногор­ская крепости и г. Оренбург), четвертая - от Оренбурга до Уральска (Чернореченская, Татищева, Нижне-Озерная, Рассыпная крепости) и пятая — от Уральска до Гу­рьева городка⁶⁵⁴.

Башкиры, мишари и оренбургские казаки несли службу на первых четырех дис­танциях протяженностью в 1239 верст. На пятой дистанции служили уральские ка­заки. Летняя служба продолжалась шесть месяцев, с 15 мая до 16 ноября. По исте­чении этого срока команды возвращались домой, а на смену им приходили другие. Но число мобилизуемых на военную службу в зимнее время было втрое меньше, ибо стычки на границе происходили преимущественно летом.

Регулярные и иррегулярные войска в крае входили в состав Отдельного Орен­бургского корпуса. Службу на пограничной линии они несли вместе. Башкирская и казачья конница признавалась наиболее способной для сторожевой службы и от­ражения неожиданных набегов соседних кочевников. Команды регулярных войск (линейные батальоны и артиллерийские роты) охраняли крепости и лишь в случае прорыва границы выходили на помощь конным частям. Башкиро-мещерякское войско ежегодно направляло на пограничную службу от 5500 до 10 500 воинов. Это составляло более половины от числа всех командируе­мых из иррегулярных частей⁶³⁵. По существовавшим правилам в строевые части должны были поочередно направляться здоровые люди в возрасте от 20 до 50 лет. Башкиры и мишари старше 50 лет переводились на внутреннюю службу в качестве сторожей, посыльных и т. д. Однако на практике возрастных ограничений не при­держивались. Многие служили до тех пор, пока имелась на то «физическая способ­ность», нередко оставаясь в строю до глубокой старости. Только в 1847 г. Департа­ментом военных поселений на башкир был распространен общий для всех казачьих войск 30-летний срок службы⁶⁵⁶.

Наряд на линию производился в зависимости от количества дворов или от чис­ла подлежащих службе. В среднем 1 человек выставлялся от 4-5 дворов. Так, в 1798 г. было направлено на линейную службу 6519 человек (4485 рядовых, 492 де­сятника, 99 пятидесятников, 7 старшин), из них - 5416 башкир и 1103 мишаря. Та­ким образом, один воин снаряжался от 4 мишарских и 4-5 башкирских дворов⁶⁵⁷.

Увеличение или уменьшение наряда зависело от внутренней и международной обстановки. Самым тяжелым периодом для войска были 1812-1814 гг., когда баш­киры выставили 28, а мишари 2 пятисотенных полков для борьбы с нашествием На­полеона. Одновременно на Оренбургской линии служило еще 12 тыс. башкир и ми­шарей⁶⁵⁸. В эти годы каждый третий взрослый башкир наряжался на службу. В 20-30-х гг. наряд на службу от башкир и мишарей несколько уменьшился. Исклю­чение составлял 1839 г., когда состоялась Хивинская экспедиция. На линейную службу тогда направили 6769, а на казенные работы - 13161 чел., т. е. командировал­ся от каждых 5,5 служащих один воин. С середины 40-х гг. в связи с активизацией среднеазиатской,политики царизма, наряд на службу вновь увеличился. Очеред­ность службы в мирное время наступала приблизительно через каждые 4-5 лет⁶⁵⁹.

Служба башкир и мишарей на Оренбургской линии велась ими «на собственном иждивении», т. е. за свой счет. С 1791 по 1796 гг. они получали на линейной службе по 50 коп. в месяц на каждого или провиант, а с 1797 г. каждому воину на летней службе стали выдавать по 1 руб. в месяц. Эта сумма не покрывала и минимальной части расходов. Команды, выступавшие в дальние походы, переходили на содержа­ние казны за 100 верст от сборного пункта. На этапной службе башкирские коман­ды получали от казны провиант и фураж⁶⁶⁰.

Вооружение башкир и мишарей состояло из пики или копья, сабли, лука и кол­чана со стрелами. Ружья и пистолеты были редкостью. У некоторых воинов имелись «проволочные латы или кольчуги», которые надевались перед боем и защищали их от вражеской стрелы и пики, а на дальнем расстоянии и от пули. Обмундирование предписывалось иметь воинам «по их обычаю», «единообразия» в форме не требо­валось. «Военный костюм» башкир состоял из следующих предметов: суконный кафтан синего или белого цвета, широкие шаровары такого же цвета с красными широкими лампасами, белая остроконечная войлочная шапка (колпак), которая с двух сторон на полях была разрезана и загнута, ременный пояс, кожаная портупея и сабля, подсумок с патронами, сапоги из конской кожи, «некрасивые, но весьма прочные»⁶⁶¹.

Усиление социального расслоения общества вело к росту числа неимущих баш­кир и мишарей. Поэтому многие направляемые на службу не могли экипироваться за свой счет. К тому же, по замечанию генерал-губернатора Игельстрома, на службу высылались «по большей части бедные и неимущие, следовательно, неисправные ни оружием, ни лошадьми, и часто вопче неспособные к военной службе, ибо бога­тые и лучшие откупаются».

Снабжение оружием, лошадьми, одеждой и съестными припасами отправляе­мых на службу производилось в порядке общественной «подмоги», к которой при­влекалось почти все башкирское и мишарское население, включая самих команди­руемых на линию. Не принимали в ней участия представители мусульманского ду­ховенства, кантонные начальники, их помощники и юртовые старшины.

При выезде на линию каждый воин должен был получить от населения 8 пуд. муки и 1 пуд крупы⁶⁶². До 20-х гг. размеры общественной помощи колебались в пре­делах от 25 до 37 коп. серебром с души, или от 4 до 25 руб. на каждого человека, на­значенного на службу. Иногда размеры сбора доходили до 40-75 коп. или даже до 1-1,5 руб. с души, как это случилось в 1839-1841 гг. Командируемого на службу сна­ряжали один-четыре домохозяина в зависимости от 1глгушественного состояния сна­ряжаемого. По признанию командующего Башкирским войском Н. Беклемишева, полное снаряжение одного воина в 50-х гг. XIX в. обходилось в 49-64 руб. сереб­ром⁶⁶³. Помимо этого, односельчане обязаны были оказывать помощь хозяйствам ко­мандированных на службу, особенно во время сенокоса и жатвы.

«Прием и отвод» команд, следуемых на линию и домой, производились поход­ными старшинами или дистаночными начальниками из башкир и мишарей. Послед­ние назначались кантонными начальниками по 2-3 человека на кантон и утвержда­лись генерал-губернатором. Командируемые на военно-сторожевую службу к назна­ченному сроку должны были прибыть на сборный пункт. Неявившихся в свои отря­ды людей наказывали «в страх другим» палками. Юртовые старшины передавали по спискам свои команды кантонному начальнику, а те - походным старшинам. При этом обращалось внимание на то. чтобы прибывшие на службу люди были из очередников, соответствовали установленному возрасту и каждый был «о двуконь», с «исправным седельным прибором и с крепкой ременной упряжной сбруей», а так­же с «исправными копьями, саблями, ружьями и сайдаком со стрелами», с «хоро­шей, не ветхой одеждой». Поскольку служащие на линии нередко привлекались к различным казенным работам, то каждый должен был иметь по косе и топору⁶⁶⁴.

По прибытии к месту назначения походные начальники распределяли воинов по редутам и крепостям. Военные чиновники наблюдали за тем, чтобы служащие не от­лучались с постов, занимались боевой подготовкой, исправно несли службу. В случае смерти одного из командированных или лошади они требовали от кантонных началь­ников высылки замены. Во время марша и службы команд походные начальники ве­ли учет и контроль над расходом продовольствия, фуража, «подможных» денег и от­читывались перед кантонными начальниками. Через каждые 7 дней походные стар­шины подавали кантонным начальникам, а также коменданту крепости или главному дистаночному начальнику, в чьем непосредственном подчинении находились прибы­вавшие на службу башкиро-мишарские команды, рапорты об их состоянии.

Ежедневные изнурительные учения, сопровождаемые физическими наказания­ми за малейшую оплошность, денежными штрафами и взысканиями создавали не­выносимые условия службы. Коменданты крепостей, главные дистаночные началь­ники, назначаемые из казачьих офицеров, а также башкирские и мишарские поход­ные старшины расхищали средства, отпускаемые на содержание рядовых, использо­вали последних на различных своих работах. Полковник Прянишников, побывав­ший в 1829 г. в губернии по рекрутским делам, писал: «После тяжелых работ изну­ренные башкирцы с наступлением зимы на тощих и чуть движущихся лошадях от­правляются в свои улусы. Угнетение башкирцев неимоверно и я священным долгом считаю обратить внимание начальства на сих несчастных жертв корысти»⁶⁶⁵.

Кроме Оренбургской линии, башкиры направляли тысячную команду на Сибир­скую пограничную линию. Эта служба была наиболее обременительной, так как приходилось ехать на дальнее расстояние и оставаться там в течение года. В 1800 г. она была заменена этапной службой по Сибирскому тракту, которая также длилась один год. Башкирские команды конвоировали ссыльных из Пермской губернии до Иркутска. Этапная служба по Сибирскому тракту продолжалась до конца 40-х гг. XIX в⁶⁶⁶. Башкир и мишарей привлекали к несению этапной службы на дороге Уфа-Челябинск (через Златоустовский завод), а также к конвоированию ссыльных в цен­тральных и западных губерниях страны. Башкиро-мещерякское войско участвовало и в охране западных границ страны. Так, в 1828-1833 гг. два башкирских полка не­сли службу в Бессарабии⁶⁶⁷.

Башкирские и казачьи отряды использовались царским правительством для про­ведения карательных операций внутри Оренбургской губернии и в Казахстане. В большинстве случаев выступления трудовых масс одной народности подавлялись вооруженной силой другого народа. Так, выступление уральских казаков в 1805 г. было подавлено с привлечением башкирского полка. В 1823 г. отряд башкир из 3-го кантона участвовал «в усмирении» рабочих Каслинского и Кыштымского заводов. Восстание на Юрюзанском, Усть-Катавском и Катав-Ивановском заводах в 1829 г. подавлено отрядами из 3-го мишарского и 8-го башкирского кантонов⁶⁶⁸. В 1843 г. власти направили русских казаков и башкир на ликвидацию «картофельного бунта» крестьян Челябинского уезда. Восстание башкир, мишарей, тептярей и русских кре­стьян в 1835 г. разгромлено оренбургскими казаками при участии двух полков из южных башкирских кантонов. В 1825-1840 гг. силами казаков, башкир и мишарей военные власти организовали 15 карательных набегов на казахские степи⁶⁶⁹. Все это было связано с правительственной политикой противопоставления и разъединения трудовых масс различных народов.

Башкирские и мишарские команды направлялись на полицейскую службу в Ка­зань, Москву и Петербург, в ярмарочные города, а также для розыска и поимки бег­лых крестьян, казаков и башкир.

(Таким образом, конные иррегулярные части края служили царизму одним из важных орудий в решении задач внутренней и внешней политики. Они использова­лись не только для охраны восточных и западных границ страны, но и в качестве ка­рательной силы для подавления движения народных масс.

Трудовые и денежные повинности башкир, мишарей и тептярей.

Кроме во­енной службы, на Башкиро-мещерякское войско возлагалось выполнение различ­ных казенных работ. С увеличением численности оренбургских казаков, которые во второй трети XIX в. становятся основной боевой силой иррегулярных войск в крае, призываемых на службу башкир и мишарей все больше включают в состав рабочих и транспортных команд. В конце 40-х гг. уже 86 % ежегодного линейного наряда башкир и мишарей несло трудовую повинность⁶⁷⁰. Они вели строительные работы, перевозили грузы внутри губернии и в крепости пограничной линии в Казахстане. В 1832-1834 гг. на строительстве дороги между Верхнеуральском и Стерлитамаком было занято башкир и мишарей 207491 человек, 2689 солдат оренбургских линей­ных батальонов. Проложенная ими дорога протяженностью в 252 версты обошлась казне всего в 50 тыс. руб. ассигнациями⁶⁷¹. В дальнейшем дорога была продолжена до Бугульмы и стала важнейшим торговым трактом, связывавшим зауральскую часть Башкирии с Поволжьем.

Большой объем строительных работ выполнили башкирские и мишарские рабо­чие команды в 1835-1838 гг. во время прокладывания новой пограничной линии на участке Орск-Троицк. Было возведено пять новых укреплений (Императорское, Наследницкое, Константиновское, Николаевское и Михайловское), между ними 9 редутов и 12 пикетов⁶⁷². С середины 40-х гг. тысячи башкир и мишарей посылались в ка­захские степи для сооружения там новых военных укреплений.

Не менее тяжелой повинностью была перевозка продовольствия и других гру­зов. Башкиры на своих лощадях «бесплатежно» возили хлеб в Оренбург и другие крепости. С 1845 по 1863 гг. Башкирское войско обязано было ежегодно направлять транспортные команды по 3500-4000 подвод для доставки грузов в Сыр-Дарьинское, Уральское и Раимское укрепления в Казахстане⁶⁷³.

Башкирские и мишарские рабочие команды обеспечивали лесоматериалами и дровами Оренбург, Уральск и крепости Оренбургской линии. Ежегодно до тысячи человек направлялось на заготовку и сплав леса по рекам Сакмара и Урал⁶⁷⁴.

Башкиры и мишари привлекались к работе по благоустройству Оренбурга, Уфы, Уральска и других городов. В Оренбурге они производили ремонт и строительство административных и культовых зданий, подвозили строительные материалы, рабо­тали на известковом и кирпичном заводах, заготавливали сено для казенных лоша­дей, ухаживали за садами и парками. Ими были построены в Оренбурге городской во­допровод, казармы (1838 г.), генерал-губернаторский дом (1840 г.) и другие здания⁶⁷⁵.

В 30-х гг. по всей Башкирии проводился сбор денег на сооружение в Оренбурге Караван-Сарая - гостиницы для приезжающих башкир. Башкирские рабочие коман­ды принимали непосредственное участие в возведении этого замечательного архи­тектурного ансамбля, построенного в 1846 г. по проекту известного зодчего А. П. Брюллова. Но Караван-Сарай сразу же был занят под канцелярию Башкиро-мещерякского войска, а затем генерал-губернатором. Башкирские и мишарские команды трудились на пашнях Оренбургского учили­ща лесоводства и земледелия, девичьего училища, кадетского корпуса и фельдшер­ской школы при Оренбургском военном госпитале. Они работали в войсковом хо­зяйстве: на конном и пчелином заводах, на заготовке золы для производства шадри-ка на поташных заводах. В 1851-1860 гг. башкирами было заготовлено для лошадей генерал-губернатора 10 374 стога сена по 8 возов каждый. Из них по прямому назна­чению было употреблено лишь 590 стогов, а остальное сено пошло на продажу. Вы­рученные деньги в сумме 97 тыс. руб. поступили в распоряжение губернатора⁶⁷⁷.

О тяжести рабочей службы для башкир и мишарей в середине XIX в. можно су­дить по следующим данным: только в 1850 г. по нарядам генерал-губернатора они по­ставили для выполнения натуральных повинностей, в том числе на казенную работу 35 тыс. человек и 311013 лошадей. По замечанию генерал-губернатора А. А. Катени­на, башкиры были превращены «в рабочую силу всего Оренбургского края»⁶⁷⁸.

Губернская администрация беспощадно эксплуатировала даровую рабочую силу башкирских и мишарских команд. Рабочая служба «как по обязанности, так и по из­держкам на снаряжение была всегда самая трудная и дорогая» - писал генерал-гу­бернатор Перовский. Занятые на казенных работах получали ничтожную плату: пе­ший - 9,5 коп., конный - 12,5 коп. серебром в день. В транспортных командах еже­годно погибало до 1000 лошадей, и эта убыль казной не возмещалась. Безлошадный башкир добирался до дома пешком, «питаясь мирским подаянием», так как с до­вольствия члены «рабочих» команд снимались сразу же по прибытии их в Орскую крепость⁶⁷⁹.

Были и другие повинности, которые башкиры и мишари несли, наряду с тептярями и другими крестьянами. На содержание полицейских, судебных и администра­тивных органов, школ, больниц и пожарной охраны они платили земские сборы, раскладываемые губернскими гражданскими властями без участия башкирского войскового начальства. В 1856 г. земские сборы в Оренбургской губернии составля­ли 44,7 коп., Пермской-21, Вятской-28,5 коп. серебром с души м. п. В 1857 г. баш­киры, мишари и тептяри трех губерний были обложены земскими сборами на сум­му 256 872 руб. серебром⁶⁸⁰. Их платили рядовые служащие, ибо должностные лица и представители мусульманского духовенства освобождались от земских сборов.

На башкирах и мишарях лежала дорожная повинность. В 1817-1818 гг. с них взыскивали по 25 коп. с мужской души на ремонт и содержание почтовых и торго­вых дорог, мостов. Для ремонта дорог и мостов дважды в год направлялись коман­ды из расчета по 1 человеку от десяти жителей.

Весьма обременительной была подводная повинность. Для этой цели в том же 1853 г. башкирами и мишарями было выставлено 453 068 лошадей и 260 659 про­водников. Продолжала существовать почтовая гоньба между крепостями Оренбург­ской линии, которая обходилась башкирам и мишарям в 80-100 тыс. рублей в год. Именным указом от 2 апреля 1834 г. почтовая гоньба была заменена 80-копеечным почтовым сбором с души. Ежегодный сбор составлял 180 тыс. руб. ассигнациями⁶⁸¹.

До 40-х гг. башкиры несли квартирную повинность. Она лежала главным обра­зом на жителях прилинейных деревень. Башкиры строили на свои средства лазаре­ты, конюшни, предоставляли пастбища для лошадей расквартированных команд.

В 1842 г. освобожденные от воинской службы кантоны были обложены специ­альным денежным сбором из расчета по 3 руб. серебром с каждого человека призыв­ного возраста и по 1 руб. с отставных и малолеток. Впоследствии налог был урав­нен: с каждого человека взималось по 1 руб. 30 коп. серебром. В 1852 г. эти сборы были объединены с почтовыми сборами. Сумма объединенного денежного сбора в 1854 г. составила 405 157 руб. Из них на 45 почт расходовалась третья часть. Ос­тальные деньги шли на содержание канцелярии командующего войском, устройст­во постов и лагерей на Оренбургской линии, строительство дорог между кантонами, различные надобности башкирских должностных лиц. Лишь 10 тыс. руб. выделя­лось на обучение башкирских детей в разных учебных заведениях⁶⁸².

На этом не исчерпывались поборы с населения. Согласно именному указу от 10 апреля 1832 г., одна треть денег, выручаемых за проданные или отданные в аренду земли, должна была вноситься башкирами-вотчинниками в общественный капитал. К 1845 г. таким путем было собрано 93 тыс. руб. серебром⁶⁸³.

До 1834 г. с башкир и мишарей взимались по 4-6 коп. с души на содержание пи­сарей и на канцелярские расходы кантонных чиновников. Производились единовре­менные сборы, связанные, например, с составлением и оформлением ревизских ска­зок. На наем переписчиков и на гербовую бумагу башкирами и мишарями только в 1859 г. было израсходовано 25 тыс. руб. серебром⁶⁸⁴. Сборы денег на гербовую бу­магу при подаче прошений и на оплату различного рода штрафа также служили ком­понентами фискального гнета. Цена листа гербовой бумаги достигала 3 руб. Коли­

чество различных прошений, оформленных на такой бумаге, из года в год росло. Так, в 1854 г. к кантонным начальникам поступило 50 713 прошений, а командую­щему войском - 60 484⁶⁸⁵.

Особо следует сказать о сборах на запасные хлебные магазины. В соответствии с именным указом от 14 апреля 1822 г. и положением Кабинета министров от 7 ав­густа 1823 г. башкиры и мишари обязаны были платить налог по 25 коп. с души в особый денежный фонд для создания запасов продовольствия на случай неурожая. С 1834 г. налог взимался хлебом по получетверику (14 л) ржи и пшеницы, 2 гарнца (7 л) овса или ячменя и деньгами по 10 коп. Продовольственные сборы продолжа­лись до тех пор, пока запасы не составили по полторы четверти зерна и 1 руб. 60 коп. на душу населения. Из-за слабого развития земледелия башкиры южных кантонов не могли выполнять эту натуральную повинность.Поэтому в 1837 году для них взнос хлебом заменили денежным сбором по 1 руб. с души. Сбор производился до получения суммы в 20 руб. ассигнациями (5 руб. 71 коп. серебром) на душу насе­ления. До конца 1854 г. с башкир южных кантонов было собрано 653 362 руб. В свя­зи с перекрытием определенной указом нормы дальнейший сбор денег прекратился⁶⁸⁶.

В период кантонного управления от различных денежных сборов с населения образовался башкирский войсковой капитал в сумме 3 млн. руб. серебром. Он рас­ходовался на правительственные мероприятия, мало отвечающие нуждам трудовых масс башкирского народа, а с упразднением кантонов в 1865 г. перешел в собствен­ность казны.

Многочисленные повинности, военно-полицейские методы управления, жест­кий регламент быта связывали общественно-политическую инициативу башкир и мишарей, тормозили их экономическое и культурное развитие

Положение русских казаков

При кантонной реформе 1798 г. уральские казаки составили 2 кантона, оренбург­ские - 5 кантонов: 1-й (исетские казаки), 2-й (чебаркульские); 3-й (уфимские), 4-й (оренбургские), 5-й (самарские). Ставропольские крещенные калмыки вошли в от­дельный кантон. Кроме того, в 1807 г. был сформирован оренбургский казачий ты­сячный полк, несший гарнизонную службу в Оренбурге.

Во главе Оренбургского казачьего войска находился атаман, который подчинял­ся генерал-губернатору. При атамане была войсковая канцелярия. По вопросам, не связанным с военной службой, казаки подчинялись местным органам граждан­ской власти.

Оренбургские казаки привлекались к охране юго-восточных границ империи, участвовали в войнах и походах, несли полицейскую службу в столичных городах, приволжских и уральских губерниях, использовались для подавления народных вол­нений и восстаний в различных губерниях страны и Казахстане. Срок службы и по­рядок ее прохождения не был регламентирован, казаки служили почти всю жизнь, получая отставку лишь по болезням и старости. В 1803 г. казачьи офицерские чины были приравнены к армейским: войсковой полковник - майору, есаул - ротмистру, сотник — поручику, хорунжий — корнету⁶⁸'.

В 1840 г. правительство приняло «Положение об оренбургском казачьем вой­ске», которое предусмотрело увеличение территории и численности войска, измене­ния в военно-административном устройстве, управлении и во всей жизни казачест­ва. В состав оренбургского казачества были включены белопахотные и отставные солдаты, солдатские малолетки, Ставропольское калмыцкое войско, нижние чины четырех Оренбургских линейных батальонов с семьями, государственные крестья­не, башкиры, татары и мишари, живущие на войсковых землях. Войско почти пол­ностью включало Троицкий и Верхнеуральский уезды, а также значительную часть Челябинского, Орского и Оренбургского уездов. Войсковые земли представляли собой сплошную территорию, площадью более 7,5 млн. десятин⁶⁸⁸. Все население, живущее на этих землях и вновь прибывающее из других районов губернии, обра­щалось в казачье сословие.

Укрепляя гарнизоны прежней Оренбургской по­граничной линии и построенных в 1835-1838 гг. новых крепостей между Орском и Троицком, пра­вительство принудительно переселяло сюда каза­ков из внутренних станиц и крепостей. Красно-уфимские, елдякские, уфимские, нагайбакские, ба-калинские казаки были переведены на новую ук­репленную линию, где они основали станицы с французскими и немецкими названиями в память о тех местах, где русское оружие одержало победы в Отечественной войне 1812 года. Такие названия станиц как Берлин, Дрезден, Лейпциг, Париж и др. и поныне напоминают о ратных подвигах русских казаков, башкир, мишарей и других народов края.

За 60 лет численный состав оренбургского казачества возрос в несколько раз. Ес­ли в 1798 г. в войске числилось 10 тыс. служащих казаков, то в 1861 г. их стало 39 502. Все население войска теперь составляло 222 тыс. душ обоего пола⁶⁸⁹. По ко­личеству населения Оренбургское казачье войско занимало четвертое место среди 12 казачьих войск страны.

В соответствии с «Положением» 1840 г. казачьи кантоны были упразднены и вместо них образованы 10 полковых округов. Каждый округ состоял из 2500 каза­чьих семей и формировал полк численностью в 870 чел. В связи с ростом казачьего населения в 1861 г. Оренбургское войско могло выставить 12 конных полков, 6 пе­ших батальонов, 3 конные батареи⁶⁹⁰. Главной повинностью казаков оставалась во­енная служба, срок которой был ограничен 30 годами. Оренбургское казачье войско было выведено из подчинения губернским гражданским властям. Им по-прежнему командовал атаман, подчиненный генерал-губернатору. Свои функции атаман осу­ществлял через войсковое дежурство, войсковое правление, полковых командиров и станичные правления. Среди казаков насаждались солдатская муштра, жесткий военный режим, распространившийся на все стороны их жизни.

Заключение.

Итак, этой реорганизацией правительство превратило Оренбургское казачье войско в замкнутое

военно-феодальное сословие, призванное служить оплотом аб­солютизма на юго-восточной окраине

империи⁶⁹¹ Таким образом, введением кантонной системы управления царское правительст­во

достигло поставленных целей. Оно установило военно-полицейский режим в крае, добилось тем

самым утверждения «духа покорности и повиновения» в са­мых беспокойных обществах -

башкирском, мишарском и казацком, сумело исполь­зовать их силы для охраны юго-восточных

рубежей империи и участия во всех вой­нах царской России, а также дальнейшего укрепления своей

власти во всем Урало-Поволжье. Все это свидетельствовало о том, что новая система управления

являлась важным средством продолжения феодально-колониальной политики русского ца­ризма в

крае в целом, относительно коренного населения в первую оче­редь башкир.

Литература

История Башкортостана с древнейших времен до конца наших дней : в 2 т. И.Г.Акманов,

Н.М.Кухбалтин, А.З.Асфандияров/ Под ред.И.Г.Акманова. Т1 История Башкортостана с древнейших времен до конца XIX в.- Уфа, «Китап» ,2004- 488с. Ил.