Елецкие пейзажи в творчестве М.М. Пришвина
Содержание
TOC \o "1-2" Введение........................................................................................................... \h 3
Глава I. Проблемы изучения биографии М.М. Пришвина елецкого периода и сохранения его творческого наследия................................................................................ \h 7
§1. Елецкие корни М.М. Пришвина и влияние малой родины на мировоззрение писателя........................................................................................................................ \h 7
§2. Проблемы сохранения наследия М.М. Пришвина на елецкой земле.... \h 15
Глава II. Особенности изображения елецкого края в творчестве М.М. Пришвина. \h 22
§1. Город Елец в изображении М.М. Пришвина (на материале романа «Кащеева цепь»)...................................................................................................................... \h 22
§2. Особенности изображения родной природы в творчестве М.М. Пришвина. \h 30
§3. Изображение характеров в произведениях Пришвина о елецком крае. \h 40
Заключение..................................................................................................... \h 50
Список использованной литературы............................................................. \h 52
Введение
В традициях старинных русских городов всегда была тесная связь с близлежащими городами, селами и деревнями, «редкими оазисами культуры»[1] и поныне хранящими память о выдающихся творцах национального искусства. Тула не мыслится без Ясной Поляны, Орел без Спасского-Лутовинова, Ярославль без Карабихи. И как недостаточно было бы знание художественного наследия известных русских писателей-земляков вне их духовной связи с Ельцом, так и восприятие Ельца XIX- XX веков неполно без лермонтовских мест, формировавших больших русских писателей, которые на материале елецкого края с ее социальной природной спецификой роли высокохудожественные картины народной жизни.
Ельцу, одному из немногих городов страны, посчастливилось быть воспроизведенным в художественной литературе с изобилующей полнотой, от небольших штрихов и упоминаний у А. Пушкина, Л. Толстого, Н. Лескова, А. Чехова, К. Паустовского до скульптурно-детального изображения в творчестве И. Бунина и М. Пришвина, поскольку с этим городом были связаны многие годы их жизни, незабываемые впечатления, оригинальные замыслы и их конкретное воплощение.
Елец раскрывался многосторонне. Здесь и городские предместья – Черная Слобода и Аргамача с их легендами и преданиями, величественные церкви и Торговая улица с бесконечными лавками и трактирами, Бабий базар и «обжорные ряды», больница «Красный крест», монастыри и речки.
Одним из писателей, родившихся и живших на Елецкой земле, был Михаил Михайлович Пришвин. Пришвиным было создано много выдающихся произведений о русской природе, родной земле и ее людях[2].
Дарование Пришвина высоко ценили М. Горький, К. Паустовский, К. Федин и др., ставя его в ряд лучших русских писателей. М. Горький отмечал в творчестве Пришвина неповторимое своеобразие, художественную оригинальность, правдивость, умение пристально и вдумчиво наблюдать явления окружающего мира. Горький писал Пришвину: «Я думаю, что такого природолюба, такого проницательного знатока природы и чистейшего поэта ее, как Вы, Михаил Михайлович, в нашей литературе – не было…» Превосходно писал Аксаков «Записки ружейного охотника», чудные страницы удались Мензбиру в книге о птицах, и у Кайгородова и у других многих природа русская порою вызывала сердечные слова, но все это «Люди частностей», ни у кого из них не находил я все охватывающей пронзительности и ликующей любви к земле нашей, ко всему ее живому и якобы смертному, ни у кого, как у Вас, воистину «отца и хозяина всех своих видений». В чувстве и слове Вашем я слышу нечто древнее, вещее и язычески прекрасное, сиречь-подлинно человеческое, идущее от сердца сына земли, великой матери, богочтимой Вами»[3].
В дипломной работе предпринимается попытка изучения тех сторон творчества Пришвина, которые связаны с елецким краем.
Актуальность последования обусловлена возросшим в настоящее время интересом к изучению культурного наследия родного края, в том числе и творческого наследия писателей-земляков.
Изучением елецкого периода жизни Пришвина и его творчества связанного с елецкими корнями писателя занимались Г.П. Климова, Н.В. Борисова, А.М. Стрельцов, К.Д. Гордович, Т.Я. Гринфильд, А. Тимрот, С.Б. Захарин, С.В. Краснова, В. Поляков, В. Гордов, Е. Минаева, И. Чичинов и др.
Цель исследования – рассмотреть особенности создания М. Пришвиным особенности создания М. Пришвиным елецких пейзажей в его произведениях.
В соответствии с целью ставятся следующие конкретные задачи:
1. Рассмотреть этапы биографии М.М. Пришвина, связанные с елецким краем.
2. Показать своеобразие произведений Пришвина, связанных с елецким краем.
3. Рассмотреть особенности изображения природы в произведениях, посвященных елецкой земле.
4. Показать особенности взаимодействия человека и природы в произведениях о елецком крае.
Структура работы обусловлена ее задачами и определяется принятым в литературоведении подходом «от биографии писателя – к его творчеству». Невозможно изучить со всей полнотой творческое наследие писателя, не обратившись к его биографии. Поэтому в первой части дипломной работы рассматриваются те вехи жизни М.М. Пришвина, которые были связаны с елецким краем, а также отводится место проблеме сохранения ельчанами наследия Пришвина. Во второй главе показано своеобразие изображения елецкой природы и народа в произведениях Пришвина, связанных с елецким краем. В конце имеется заключение, где излагаются возможные перспективы исследования.
Список использованной литературы включает 49 наименований.
Основным методом данного исследования является описательно-аналитический.
В основу работы были положены материалы по биографии и творчеству Пришвина таких исследователей, как С.Б. Захарин, А. Тимрот, С. Краснова и др.
Широко использовались материалы статей местных газет «Липецкие известия», «Липецкая газета», «Красное знамя», «Русь святая», «Ленинское знамя», «Де-факто», «В краю родном» и др.
Структура работы и актуальность.
По словам И.-В. Гете, «кабинетному изучению творчества писателя всегда противопоставлялось знание «края поэта». Однако в XX веке обозначалось явное предпочтение отделению героя от автора, потребовавшее большего внимания формальному изучению произведений, структурному анализу. Одностороннее увлечение только одной структурой произведения, без обращения к биографии писателя, влекло за собой ошибочные выводы. Поэтому необходимо изучить творчество и биографию М.М. Пришвина в их неразрывной связи.
При знакомстве с пришвинскими произведениями необходимо учитывать детские и юношеские годы писателя, проведенные в Ельце и Елецком крае. С ними тесно связано имя Пришвина.
Практическая значимость исследования определяется возможностью использования ее результатов в практике преподавания литературы в школе: на уроках литературы, на факультативных занятиях по литературному краеведению, на методических объединениях учетелей-словесников.
Глава I. Проблемы изучения биографии М.М. Пришвина елецкого периода и сохранения его творческого наследия.
В моей борьбе вынесли мня народность моя, язык мой материнский, чувство родины.
М.М. Пришвин.
Земля – для меня это родина, это черноземная равнина. А потом всякая земля. Но без родины нет земли.
М.М. Пришвин.
§1. Елецкие корни М.М. Пришвина и влияние малой родины на мировоззрение писателя.
Михаил Михайлович Пришвин родился 5 февраля (23 января по старому стилю) 1873 года в небольшом имении Хрущево Елецкого уезда (ныне это село находится на территории Становлянского района Липецкой области). На всю жизнь запомнилось писателю «небольшая деревенька с соломенными крышами и земляными полами»[4]. До конца дней хранил он в доме картину, написанную его двоюродной сестрой М.Н. Игнатьевой и изображающей Хрущево. Незадолго до смерти, 21 апреля 1953 года, он записывает в дневнике: «Лежу и днями смотрю на картину Хрущево, и все не нагляжусь, и кажется, так много в ней чего-то, и мое духовное питание этой картинкой никогда не кончится»[5].
«это маленькое имение, около двухсот десятин, было куплено моим Дмитрием Ивановичем Пришвиным, елецким потомственным почетным гражданином, у дворянина Левишина» – пишет М.М. Пришвин в романе «Кащеева цепь»[6].
Само время рождения известного писателя было необычным. 23 января по старому стилю «прибавляется свет на земле и у разных пушных зверей начинаются свадьбы»[7].
Хрущево вошло в жизнь писателя с первыми впечатлениями детства. Близкое общение с хрущевскими крестьянами открывало Пришвину тайны природы, правду народной жизни. «Он учился распознавать звуки ночи, повадки птиц, понимать мужичью тоску по лучшей жизни» – пишет С.Б. Захарин[8].
Хрущево повлияло на все будущее мировоззрение Пришвина. Здесь пробудилось в его душе чувство родины и все более крепнувшее впоследствии народное чувство прекрасного. «Пришвин многократно подчеркивал, что его эстетическое пробуждение всецело связано с хрущевскими впечатлениями, когда он мальчиком заслушивался крестьянскими песнями и сказками, любовался вышитым рушником, сарафаном с неизменным волнением воспринимал росистыми охотничьими зорями бесконечно повторяемую бедняком – Гуськом легенду – мечту о белом перепеле»[9].
«Мать моя, Мария Ивановна Игнатова, родилась в городе Белеве, на берегу самой милой в России реки Оки» – пишет М.М. Пришвин в «Кащеевой цепи»[10]. Мать Пришвина рано овдовела и осталась с пятью детьми мал мала меньше на руках в заложенном по двойной закладкой имении и все же преодолевшей грозившее разорение. «Работая неустанно с утра до вечера, учитывая каждую копейку, мать моя под конец жизни все-таки выкупила имение и всем нам пятерым позволила получить высшее образование»[11].
От своей матери писатель унаследовал ее сокровенную сущность – любовь к земле и радость жизни, «ту святую радость, лучше которой нет ничего на земле: лучше счастья»[12].
«Конечно, и тело, и душа родины была моя мать – высокая, загорелая, как мне казалось, всемогущая женщина… - писал Пришвин – Яблоки в саду, и ягоды, и птицы, и небо, и воля полей, и лесная таинственная тень, и вся природа – это все было в матери. Понимаю теперь в этом первое прикосновение к моей детской душе чувства родины, потому что потом, взрослым, вынужденный учиться за границей, испытывал то же самое чувство, что называется тоской по родине»[13].
Исследуя истоки чувства родины в своем миропонимании, Пришвин связывает его с Хрущевом и хрущевскими обитателями: «Мне довольно взглянуть на любой ландшафт с тем страстным чувством земли, какое было у моей матери, чтобы эта земля стала мне родной»[14].
В обстановке родного Хрущева «возникли корешки дела всей жизни» будущего писателя.
Учиться Пришвину довелось той же елецкой мужской гимназии, что и Бунину. 31 мая 1885 года мать Пришвина обратилась с прошением о допуске ее сына к вступительным экзаменам в Елецкую мужскую гимназию, и 3 июня этого же года Михаил Пришвин был принят в 1 класс гимназии.
12 сентября 1885 года в гимназии случилось чрезвычайное происшествие. На уроки не явились Михаил Пришвин, Николая Чертов, Владимир Тирман и Константин Голофеев. На квартире Голофеева была найдена записка о том, что гимназисты отправились в Азию.
Инспектирующий Федюшин известил об этом городскую и уездную полиции, а на следующий день пристав доставил домой незадачливых путешественников, причем отобрал у них три револьвера, три ружья, две сабли, топор, порох и патроны.
Педагогический совет определил: «Ученика 2-го класса Николая Чертова уволить из гимназии, а остальных Пришвина, Тирмина и Голофеева подвергнуть более продолжительному аресту с понижением отметки поведения за 1-ю четверть учебного года»[15].
Потом последовали докладная записка учителя географии Василия Розанова о недостойном поведении ученика 4 класса Пришвина, донесение директора гимназии попечителю учебного округа об увольнении Пришвина из гимназии.
Всю жизнь после этого Пришвин с горькой иронией повторял запомнившуюся шутку, которой встретили неудачливых беглецов гимназисты: «Поехали в Азию, попали в гимназию».
Исключенный из гимназии Пришвин уехал в Сибирь к брату матери промышленнику И.И. Игнатову.
В 1907 году Пришвин выпускает свою книгу «В краю непуганных птиц», в которой пишет о душевной красоте тружеников Севера и Средней Азии.
В 1918 году Пришвин с семьей перебирается в Елец и по 1920 год живет там. Он преподает русский язык в бывшей елецкой гимназии, откуда был исключен из 4-го класса, работает инспектором народного образования Елецкого уезда, кладет начало краеведческой работе в Ельце. В архивных материалах Пришвина имеется следующий документ:
«Отдел по народному образованию Елецкого уезда видит в гражданине Пришвине очень полезного работника по просвещению народных масс… Неукоснительно местной власти оказывать ему всяческое содействие и поддержку» (1 октября 1918 года).
В 1919 – 1920 гг. Пришвин заведует библиотекой в селе Стегаловке и инспектирует библиотеки всего уездного уезда. Это были очень трудные годы в жизни писателя: неустроенность, бесхлебье, голод, нашествие разорившего город Мамонтова, когда он «спасся одним веселым чудом, которая создает иногда душа даже труса в последний момент расставания с жизнью»[16].
Хрущевские крестьяне поддерживали Пришвина, делились с ним всем, чем могли.
В 1920 году Пришвин навсегда уезжает из Ельца. На Смоленшине, родине жены, он становится народным учителем, что было для него «так же интересно, как и писательство».
Разлука с Хрущевом, с Ельцом побудила Пришвина к духовному общению с ними, и в 20-х годах он начинает роман «Кащеева цепь», художественное воспоминание о Елецком крае, итог его нелегкой писательской судьбы и борьбы за обретение родины. Среди дневниковых записей 1952 года встречается следующая: «И понял я, что «Кащеева цепь» есть песня мальчика о своей родине»[17].
Воссоздавая картину русской социальной и общественной жизни конца XIX – начале XX века, Пришвин, верный исторической правде, создает в «Кащеевой цепи» образы разоряющихся, теснимых «банком» дворян-помещиков и богатеющих безземельных крестьян и духовенства, провинциальных интеллигентов-народников.
Исследователь творчества Пришвина Вадим Чуваков, говоря о романе «Кощеева цепь», выделяет ее из ряда «семейных описаний», таких, как трилогия «Детство», «Отрочество», «Юность» Л.Н. Толстого, «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука» С.Т. Аксакова. «Кощеева цепь» - это философский роман, в котором на первый план вынесена личность автобиографического героя, проходящего трудный путь познания себя и окружающего мира»[18].
Историческая действительность со всеми ее реалиями и подробностями предстает в романе Пришвина сквозь призму восприятия ее Курымушкой – Алпатовым – художественно одаренной натурой, обостренно воспринимающим всякую несправедливость и верящим в силу добра. Главный герой романа – это, по словам Пришвина, «Медленно, путем следующих одна за другой катастроф, нарастающее сознание».
Чувство родины не покидало Пришвина никогда. Он вновь и вновь обращался к описанию родной природы, людей, живущих на елецкой земле:
«Брожу весь день между липами, и вдруг вспомнилось Хрущево. Там тоже был такой легкий для дыхания воздух. С тех пор я не дышал таким воздухом, я не жил в здоровой природе, и мало-помалу забыл, что она существует. Я жил в болотах, в комарах, принимая такую природу как девственную, самую лучшую…
И вот почему, когда я вышел из болот м стал здесь на глубокую почву, где липы растут и нет комаров, мне кажется, будто я вернулся в Хрущево, в лучшее прекрасное место, какого и не бывало на свете»[19].
Для Пришвина всегда свое, родное, большая и малая родина оставались близкими, их не могли затмить красоты экзотической природы. «Наше», «свое» в повести «Жень-шень» противопоставляется таежной природе: «Любимая его [Лувена] ворона была не серая, как у нас, а черная… «Так, это ворон!» И вдруг из того черного ворона и крикнет наша обыкновенная ворона… Еще голубая сорока жила на дереве, пересмешник, зимородок, дрозды, иволга, кукушка, прибегала перепелка и кричала в кустах не «пить-полоть», как у нас, а вроде как бы: «му-жи-ки!» И так все до одной птицы были видом точно как наши, сразу узнаешь, а что-нибудь одно маленькое в них так и не так»[20].
Пришвин незадолго до смерти вновь глядел на картину «Хрущево». Он писал в дневнике 21 апреля 1953 года: «Что же такое дорогое представить этой картинке?»… да ничего, грязный пруд… два кирпичных столба от ворот, тощая акация, даль черноземная в полях и оврагах. И ничего, ничего для постороннего глаза… Для себя же неисчерпаемое богатство и каждую минуту все новое… И таких мгновений, оставленных в картине моего детства, нет конца»[21].
Глубоким волнением и лиризмом пронизано воспоминание «родного гнезда», которое было для писателя неиссякаемым источником поэтической энергии.
М.М. Пришвин умер в 1954 году.
«Пришвин умер на пороге весны не только в природе, но и на пороге нового расцвета своего родного народа, - писал К.Г. Паустовский. К этому расцвету он звал всем своим творчеством, всей силой своего исключительного мастерства»[22].
Похоронен М. Пришвин в Москве на Введенском кладбище.
Трудно назвать другого современного писателя, в книгах которого так органически слились бы личная жизнь с творчеством. Все созданное Пришвиным – это художественно переосмысленный собственный творческий путь, своя духовная жизнь от пробуждения сознания до последнего движения мысли. Пришвин верно заметил: «Все написанное мною и признанное было отдельные искорки из пережитого мною, из моей собственной жизненной поэмы.
И если же люди эти искры узнают и понимают, значит, и они переживают эту поэму[23].
Лирический герой Пришвина проходит долгий путь развития. Он находит радость в активном отношении к жизни, в овладении ее тайнами, отстаивает новый взгляд на мир, труд, творчество, любовь, взаимоотношения между людьми. Своим жизнеутверждающим духом, верой в человеческие силы и разум, глубиной и богатством чувств он дорого читателю и сегодня.
§2. Проблемы сохранения наследия М.М. Пришвина на елецкой земле.
«Подоспело, накатило время Михаила Пришвина» – сказал известный Елецкий литературовед В.Н. Турбин. Эти слова тонко характеризуют то обстоятельство, что «творчество Пришвина, отдаляясь во времени, не только не становится достоянием прошлого, но с течением лет приобретает новую силу звучания»[24].
Елецкая земля – родина Пришвина. К ней обращено творческое внимание писателя в самых первых его художественных набросках. Ее образами завершился полувековой писательский путь Пришвина – за несколько часов до кончины он поставил точку в новом варианте автобиографического романа «Кащеева цепь», обращенного к родным местам, - по словам Паустовского – «очень русским, очень простым».
На елецкой земле «берет начало всеобъемлющее пришвинское чувство родины, которым проникнуто все его творчество – от многоплановых романов до философской миниатюры»[25].
Ельчане чтут память Пришвина и сохраняют его творческое наследие. Регулярно в Ельце и Липецке проводятся Пришвинские чтения, конференции, выставки, посвященные писателю, отмечаются юбилейные даты. В Елецком краеведческом музее Пришвину посвящен обширный стенд.
Работа ельчан по сохранению наследия Пришвина встретила горячую поддержку общественности и творческих союзов. Председатель праления союза писателей РСФСР С.В. Михалков писал по этому поводу: «Мы с глубоким удовлетворением отмечаем ту работу, которую проводят липецкие областные организации по сохранению завещанных нам традиций отесетвенной культуры, по увековечению памяти выдающихся русских писателей, к числу которых относится и М.М. Пришвин. Имя Пришвина, чьи произведения вошли в золотой фонд советской национальной культуры, дорого нам как имя писателя, утверждающего гуманистические начала литературы социалистического реализма, страстного защитника природных богатств родной земли»[26].
В Ельце проводятся юбилейные торжества, посвященные М.М. Пришвину. Юбилейные мероприятия включают вузовские научные конференции, тематические уроки и чтения в школах, литературные вечера в библиотеках и Домах культуры.
В 1998 году Елец отметил очередную годовщину Михаила Михайловича Пришвина – его 125-летие. Об этом сообщает газета «Де-факто».[27]
Была проведена трехдневная конференция «Пришвин и русская культура», прошедшая в стенах Елецкого педагогического института. Елецкий историко-культурный центр выпустил сборник краеведческих материалов «Михаил Пришвин из Ельца». Преподавателю Елецкого пединститута Софье Красновой удалось отыскать уникальные данные в старинных метрических книгах, проследив родственные связи Михаила Пришвина. В ельце, где Пришвин работал с 1918 по 1920 годы, необходимо создать памятник писателю.
В ноябре 2000 года в «Липецкой газете» в рубрике «Елец и ельчане» Т. Федюкина писала: «Похоже, наконец-то восторжествует справедливость и в Ельце будет установлен памятник известному русскому писателю, уроженцу елецкого края Михаилу Пришвину…
Два года назад елецкий скульптор, член Союза художников СССР Николай Кравченко изготовил в глине бюст Михаила Пришвина.
Недавно в мастерской скульптура побывала делегация, возглавляемая заместителем главы областной администрации Людмилой Кураковой. Специалисты дали высокую оценку работе Кравченко, который, как и обещал готов передать ее городу безвозмездно»[28].
В конце 2000 года в Ельце побывала группа краеведов из Калужского отделения Русского географического общества. В составе ее была родственница Пришвина Л.Б. Бирюкова.
Правнучка брата писателя, Александра Михайловича, земского врача, работавшего в Лебедяни и погибшего там во время эпидемии тифа Людмила Борисовна Бирюкова побывала в музеях города Ельца и подарила копии фотографий и документов из семейного архива. «Елец и ельчане родственнице Пришвина понравились, хотя она и посетовала на заброшенность могилы матери писателя в Хрущево, на то, что его памяти посвящен лишь один музейный стенд и в городе до сих пор нет ни единого памятника писателю», - отмечает корреспондент Е. Боташева в газете «Липецки известия»[29].
Сохранением наследия Пришвина занимаются студенты Елецкого педагогического института.
Еще в конце 1970-х годов Глеб Филиппович Сорокин, старейший житель Хрущева, сосед Пришвиных, из семьи известного читателям романа «Кащеева цепь» Гуська, рассказывал краеведам Елецкого пединститута, собиравшим в Хрущеве материалы о писателе, о своем приятельстве с Михаилом Михайловичем, о совместной охот, о его жизни в Хрущеве. Впоследствии М.М. Пришвин прислал ему с теплыми дарственными словами, изредка писал, навсегда покинув Хрущево, но не оборвав с ним своих связей. По словам Г.Ф, Сорокина, Пришвины – добрые, отзывчивые люди, в тяжелый момент всегда приходившие на помощь.
Михаил Михайлович особенно интересовался Хрущевской школой, где учительствовала его сестра Лидия Михайловна, и в период общего увлечения театром утраивал с учениками спектакли. Глеб Филиппович вспомнил маленькую инсценировку «Волк и кот», которую под руководством Михаила Михайловича разыграли ученики школы. Деревня была глухая, учителей не было, и Пришвин просил лучших из окончивших учеников обучать малышей. Внимание Пришвина к школе нашло отражение в сохранившемся в писательском архиве заявлении хрущевсикх крестьян, считавших Пришвина активным и полезным гражданином их села:
«Проживание его в нашем селе является желательным, ввиду того Михаил Михайлович Пришвин – известный писатель, деятельный работник и может быть нам очень полезен в деле просвещения народа».
Студенты Елецкого педагогического института и учащиеся елецких школ отправляются в фольклорно-краеведческие экспедиции по пришвинским местам. Они посещают Хрущево, Пальну-Михайловку, Морево и другие окрестности.
В 1987 году студенты под руководством преподавателя ЕГПИ С.Слоновой нашли и привели в порядок место захоронения матери Пришвина[30]. Студенты отнеслись к этому делу со всей серьезностью, поскольку знали, насколько глубокой была любовь писателя к матери, которая была для него живым олицетворением малой родины.
Понимая всю значимость происходящего, студенты и преподаватели расспрашивали жителей села Хрущева, слушали рассказы очевидцев, помнивших место захоронения.
Участники экспедиции разъехались, а работа в дальнейшем были продолжены.
И.А. Бунин так написал о Ельце: «самый город гордился своей древностью и имел на это право: он и впрямь был одним из самых древних русских городов, лежал среди великих черноземных полей Подстепья на той роковой черте, за которой некогда простирались «земли дикие, незнаемые».
Можно добавить, что древний город Елец по праву гордится не только своим славным прошлым, но и великими людьми, которые в нем родились и жили и о которых всегда будут помнить их земляки.
Т.М. Лапина
Рассказы Пришвина читаю.
Страницы пожелтевших книг
Я вновь и вновь перелистаю, -
Рассказы Пришвина читаю,
Все забывая в этот миг.
И вместе с ним по тем местам,
Где он бродил с ружьем когда-то,
Вдруг окажусь в лучах заката,
И руки протяну цветам.
Сокровища родной страны…
Кладовой солнца – вся природа!
Герои, сами из народа,
В леса России влюблены
И я, как в храм, иду в леса,
Где «свечки-елочки-старушки»,
В болоте «Блудовом» – лягушки,
И верю в эти чудеса.
Где вдаль бежит живой родник,
И слышен плач сплетенных веток…
Отсюда тайны для заметок
И становились явью книг.
Высокой красоте служил.
Добром пропитаны страницы.
Мне повезло родиться
На той земле, где Пришвин жил.
Игорь Федорин.
Памяти Пришвина.
Герб дерева – сучок, лежащий на дороге.
Я чуть не наступил на контур тонкорочно,
Идя к хозяину – владельцу вешней чащи,
Где даже свет – был взгляд его творящий.
Зову хозяина, а птицы мне в ответ:
- Давно не видели, где ни летали – нет.
Похитили его холодные туманы,
Но ключ от Кладовой с хозяином не канул.
Вон там, на берегу, над белыми полями,
Он водит по холсту художника перстами.
Три сосенки кривых, как он жалел их, помнят.
Завидуем, кто был как эти сосны понят.
Все на его любви росло, пускало корни.
Все, где он ни живи, - и белый знак, и черный.
Наследуют ему любой прохожий, пришлый,
Наследуют всему, что от земли взял Пришвин.
Глава II. Особенности изображения елецкого края в творчестве М.М. Пришвина.
Чувство родины в моем опыте есть основа творчества.
М.М. Пришвин.
§1. Город Елец в изображении М.М. Пришвина (на материале романа «Кащеева цепь»).
Имя Михаила Пришвина, по наблюдениям Т.П. Климовой, имеет два плана – реальный и созданный. С одной стороны, имеются реальные адреса, по которым жил Пришвин и его родные. С другой стороны, «перед нами предстает город, созданный творческим воображением, населенный художественными образами»[31].
На страницах романа «Кащеева цепь» Пришвин устами Курымушки-Алпатова признается: «В Ельце, моем родном городе, все старинные купеческие фамилии были двойные»[32].
Елец был родным городом и для героя и для автора. В романе Пришвинский Елец начинается с банка. («Кто этот банк и где он? – вопрошает маленький Курымушка). Курымушка не знает еще города, не понимает смысла понятия «банк». В ельце здание банка сохранилось, оно расположено на углу улиц Ленина (Манежная) и Толстого (Кладбищенская, или Преображенская).
Вторым зданием, связанным с жизнью и творчеством Пришвина, стала Елецкая мужская гимназия (ныне школа №1). «Я поступаю в Елецкую гимназию и живу на пансионе вместе со старшим братом Николаем у Непорожних» – пишет Пришвин в романе «Кащеева цепь»[33].
«В прошении матери будущего писателя о зачислении сына в гимназию, хранящимся в Государственном архиве Липецкой области, также указано, что жить он будет у г.Непорожних, - отмечает краевед В.П. Горлов – видимо, позже гимназиста устраивают у «доброй немки Вельгильмины Шмоль», дом которой стоял на углу Бабьего базара. Ныне он числится по адресу: ул. Советская (Успенская), дом 133»[34].
Гимназия располагалась на улице Успенской (ныне Советской). Но парадный вход должен был быть с улицы Манежной (ныне улица Ленина). «Этот парадокс, - пишет Г.П. Климова, - описывает И.А. Бунин в романе «Жизнь Арсеньева», подчеркивая, что Алексей Арсеньев «нарочно» ходил по той же улице, на которой находилась женская гимназия. А женская гимназия, ныне Елецкий государственный педагогический институт, располагалась на Манежной. В женской гимназии несомненно бывал и гимназист Михаил Пришвин»[35].
Архивные документы подтверждают, что Михаил Пришвин учился в Елецкой мужской гимназии с 1883 по 18889 год. Именно эти годы полнее всего отражены в пришвинском творчестве.
Первым елецким зданием, увиденным по дороге из Хрущева в Елец, является Вознесенский собор. «Город показался мне сначала одним только собором. Эта белая церковь в ясные дни чуть была видна с балкона [усадьбы в Хрущеве], и что-то слышалось с той стороны в праздники, о чем говорили: «В городе звон». Теперь таинственный собор словно подходил сюда ближе и ближе»[36].
В 1883 году, к которому относятся описываемые события Вознесенский собор достраивался. Строительство завершилось в 1888 году, богослужения начались немного позже. По этой причине собор был белым.
Как отмечает Г.П. Климова, «пришвинский Елец – это не только сохранившиеся сегодня здания, но и то, что уже исчезло под натиском неумолимого времени, погибло по причине не уважения к прошлому[37]. «Показались рядом с белым собором синяя церковь, сказали: «Это старый собор»[38]. Старый собор не сохранился. Он располагался на месте нынешнего сквера рядом с Красной площадью. На этой площади стояло раньше несколько храмов: Вознесенская церковь, Успенская церковь, Архангельская церковь (старый собор). Неподалеку находилась Покровская церковь.
В 1880-е годы на Красной площади стояли, по-видимому, только новый Вознесенский собор и новый Вознесенский. Пришвин называет еще одну несохранившуюся церковь – Острог: «Показались Покров, Рождество и , наконец, Острог – тоже церковь»[39].
На пути въезжающего в город Курымушки-Алпатова встретилось старое Чернослободское кладбище. Описание Ельца в романе «Кащеева цепь» соответствует сохранившемуся пейзажу: это они спустились тихо под крутую гору до Сергия. Ловкачи в серебряных поясах пускали с полгоры своих коней во весь дух и сразу выкатывались на полгоры вверх. Когда выбрались наверх из-под Чернослободской горы, тут сразу и стал перед Курымушкой собор и тут на Соборной улице, в доме, похожем на сундук, у матери прямо же начался разговор о Курымушке с тетушкой Кларисой Никоноровной»[40].
Черная слобода осталась такой, какой описывал ее Пришвин. Бывшая Старомосковская улица огибает вход в Сергиевскую (Владимирскую) церковь. Г.П. Климова в своих статьях о пришвинском Ельце объясняет, почему Владимирская церковь будто «немного мешает», загораживая улицу.
Причиной такого расположения церкви является то обстоятельство, что церкви на Руси строили алтарь в алтарь. Поэтому при расширении храма и сохранении прежнего места алтаря изменились масштабы церкви. Старый деревянный храм Сергия Радонежского был перевезен в село Злобин Воргол (Злобино), а каменное строение передвинулось на запад и заняло часть старинной дороги[41].
Гимназисты часто бывали в городском саду: «В гимназию не пошел, а прямо в городской сад, на самую отдаленную лавочку, и стал там думать о последней, казалось ему, известной и большой тайне, - вот бы и это узнать»[42]. Зимой в городском саду заливали каток, и там гимназисты встречались со своими сверстниками: «Садятся на лавочку под деревом, а лед зимний, прозрачный, колышется, тает, и волны теплую несут лодочку»[43].
Потом последовали события, которые повлекли за собой исключение Алпатова из гимназии.
Уже зрелым писателем Пришвин так оценит два важнейших происшествия своих гимназических лет: «Большое значение в моей жизни имели два события в детстве и отрочестве: первое – это побег из Елецкой гимназии в какую-то прекрасную свободную страну Азию, второе – исключение меня из Елецкой гимназии. Первое событие определило меня как путешественника, охотника, художника слова и сказителя, второе – как искателя добрых человеческих отношений или как гражданина. В этом столкновении свободы и необходимости началась моя сознательная жизнь»[44].
В «Кащеевой цепи» М.М. Пришвин красочно повествует о своем первом путешествии.
Место, откуда начиналось путешествие, расположено там, где река Ельчик впадает в Сосну, где находится «деревянный, на бочках лежащий мост», через который можно было попасть в Засосну: «Синий отошел к мосту, перешел на ту сторону и по ступенькам стал взбираться, все оглядываясь, на кручу высокого берега, где стоял-красовался собор. Тут на известной скамеечки, где всегда вечером кто-нибудь сидит и любуется далью, сел теперь в утренний час Синий. Он видел отсюда, как путешественники расцеловались с Сережей, сняли шинели, как блеснули на солнце вынутые из-под шинелей стволы ружей, как серебряное весло стало кудрявить гладь воды, как Сережа тоже поднялся сюда на лавочку, проводил путешественников глазами до поворота реки, где лодка скрылась, всплакнул и пошел»[45].
Архивные документы подтверждают, что несколько лет гимназист Пришвин прожил в доме на Успенской улице на квартире у Вельгемины Шмоль.
Имя своей квартирной хозяйки писатель вводит в текст романа «Кащеева цепь» без изменений. В списках квартир, где проживали гимназисты Елецкой гимназии, адрес звучит более полно. Там указывается, что Вильгемина Шмоль жила в доме на Успенской улице, где располагалась аптека Люйтена на Базарной площади, ныне это улица Советская, дом 133.
Одним из убедительных аргументов служат строки романа М.М. Пришвина «Кащеева цепь», описывающие пейзажи. И сегодня из окон второго этажа дома можно увидеть ту же квартиру. Жители Ельца могут убедиться в предельной художественной точности автора: «Сухими глазами провожал ее /мать/ из окна Курымушка на Чернослободскую гору…» «В Черной слободе все подводы будто провалились: это они спустились тихо под крутую гору до Сергия». «Из окна своей комнаты у доброй немки Вильгемины Шмоль Курымушка видел, как гнедой Сокол долго поднимал мать на Чернослободскую гору»[46].
Пришвин бывал в Ельце и после учения в гимназии. В 1917 и в 1918 годах он жил в доме, который сохранился лишь на фотографии.
В 1919 году Пришвин снова жил в Ельце и в Хрущеве. Это было очень трудное время. Умерли почти все родные писателя: братья Александр (1911), Сергей (1917), Николай (1919), мать Мария Ивановна (194). В том же, 1919 году, скончалась сестра Лидия. Во время ее болезни Пришвин часто бывал в больнице, известной в Ельце под названием Красный Крест. О месте захоронения Лидии Михайловны Пришвиной нет достоверных данных. Однако предполагают, что она похоронена на городском кладбище. Другие родственники покоились на Хрущевском кладбище. Вскоре после этих событий Пришвин покидает Елец и Елецкий край.
Трагическое восприятие своей елецкой родины было связано с тем, что «те» и «энти» мужики по-разному воспринимали заветное желание всех Пришвиных владеть землей, обрабатывать ее. Из Хрущева пришлось бежать, хотя далеко не все крестьяне считали Пришвина своим врагом. Однако в те годы правом распоряжаться чужими судьбами и имуществом владели определенные люди. У Пришвина вся юность была связана с революционными кружками, с желанием изучить экономику и философию, стать ученым-агрономом. Но к пониманию крестьянской сути писатель придет позже. Однако в те годы писатель приходит к мысли о необходимости изучения родного края: «Цель многих статей – указать такой путь, чтобы каждый, прочитав и обдумав написанное мной, мог бы немедленно приступить к делу изучения родного края. …Мы любим свой край, но не знаем что, не можем разобраться, различить с высоты»[47] (Цит. по: Климова, 1994, 181).
1919 год – период возвращения в бывшею гимназию, в стенах которой когда-то учился и был исключен после сложнейшего конфликта с В.В. Розановым. По иронии судьбы Пришвин преподавал ту самую географию, из-за двойки по которой и последующих событий он и был изгнан. В это время на Елец идет Мамонтов. Пришвин внимательно следит за боями. В дневнике появляются упоминания о многих елецких местах: женский монастырь, слободы Аргамач, Лучок, Засосенская. После изгнания Мамонтова из города жизнь продолжается. Пришвин описывает пребывание в Ельце М.И. Калинина, председателя ЦИКа. Он выступал в здании, которое сейчас занимает Елецкий Дом культуры.
М.М. Пришвин стоял у истоков краеведческой работы в Ельце. В дневнике и в романе «Кащеева цепь» описывается создание музея, который был расположен тогда на Торговой улице (Мира). Сейчас на этом месте стоит Дом торговли. Елецкое краеведение многим обязано Пришвину. Художник в нем был еще и философом, ученым, требовавшим от человека постоянного осмысления окружающего: «Наша Россия, как родина наша, очень маленькая, такая, какой мы видим ее с нашей родной колокольни, чувство родины дает нам представление, подобное тому чувству, которое в древности создало образ плоской земли. Когда к чувству присоединилось знание, земля стала шаром. Так наша родина Россия, если мы узнаем географию, станет для нас отечеством: без знания своей родины она никогда не может быть для нас отечеством.
Вопрос: Что означает слово родина и слово отечество, какая между ними разница? Ответ: родина – место, где мы родились, отечество – родина, мною созданная»[48].
И сегодня мысли Пришвина поражают своей глубиной и актуальностью. Если мы хотим, чтобы наши дети осознали свою родину и почувствовали, что такое отечество, мы обязаны дать им такую возможность. Описание, узнавание и сохранение пришвинского Ельца поможет нам решить эту задачу.
§2. Особенности изображения родной природы в творчестве М.М. Пришвина.
В 1920-е годы М.М. Пришвин писал М. Горькому, что человека «без земли и неба» он не признает, а литература, лишенная связи с родной природой, по его мнению, не отражает полноту бытия.
Большое место поэтому в творчестве Пришвина уделяется изображению родной природы, ее пейзажей.
«Пейзажи М.М. Пришвина уникальны по насыщенности материей, - отмечает Т.Я. Гринфельд-Зингурс. – Они конкретны и пластичны, благодаря чему и лирико-философское повествование, стихия чувств, и логика размышлений воспринимаются зримо, достоверно, в изиобилии выразительных «предметов», чудесных «мелочей» и неожиданных подробностей из «быта» флоры и фауны»[49].
Наиболее живописные полотна Пришвина связаны с родной природой, среднерусским подстепьем.
Пришвин – писатель, чувствующий гармоничность природы родного края. Прекрасно, что зреет рожь, «отдельные колоски зацветают», что «великаны колосья маячат на высоких соломинах», что «бесхвостая сорока села на ближайшее дерево, все другие прилетели к ней».
Иногда образы родной природы навевают воспоминания о произведениях искусства, созданных человеком: «Хмель местами вовсе обвил ольху и черемуху, и одна зеленая ветвь, пробиваясь из-под хмеля, старого, прошлогоднего, была похожа на Лаокоона, обвитого змеями»[50].
Природе присуще чувство соразмерности и ритма:
«Есть в природе постоянное стремление к ритму. Бывает, встанешь рано, выйдешь на росу, радость охватит и тут решаешь, что надо каждое утро так выходить. Почему же каждое? Потому что волна идет за волной…»[51].
Живописность изображения родной природы Пришвиным связана с общей тенденцией искусства 1 пол. XX века – запечатление наряду с гражданскими идеями сознание жизненной ценности и собственной вечной значимости окружающего мира. Природа «переносилась на полотна осязаемо и с уважением к ней»[52].
Так, В.Д. Поленов «никогда не прибегал отделкой деталей»[53]. И.И. Шишкина за удивительную верность матери считали портретистом-психологом природы: он писал реальный облик лесных стволов, «изображенных трещинами-морщинками»[54]. И.Е. Репин писал в воспоминаниях «Далекое и близкое»: «Мой главный принцип в живописи: материя как таковая»[55]. Общеизвестны слова К.А. Савицкого о «Корабельной роще» И.И. Шишкина: …сосной на выставке запахло! Солнца, свету прибыло!»[56]. К.А. Савицкий, страстно защищая в картинах Шишкина эпичность и торжественность, также заинтересованно отстаивал физическую точность отражения.
М.М. Пришвин воспринимал природу родного края в четких и ясных контурах. В тщательности вырисовки картин природы его можно сравнить с И.И. Шишкиным. «Мое настоящее искусство – живопись, - говорил Пришвин – но я не могу рисовать, и то, что должно быть изображено линиями и красками, я стараюсь делать словами, подбирая из слов цветистее, из фраз то прямые, как стены древних храмов, то гибкие, как в завитках рококко»[57].
Стремясь показать красоту родной природы, ее насыщенность красками, Пришвин создает живописные картины в своих повестях и миниатюрах. «Разольется река и неодетые деревья там и тут верхушками торчат из-под воды, и на этих сучках собирается столько всяких маленьких темных зверушек, что иная веточка от них кажется похожей на гроздь черного винограда»[58]; «Соберитесь в себе до конца в лесной тишине, и тогда, может быть, усмотрите, как, напряженным лбом своим белым и мокрым под красным, ярко-желтым или лиловым платочком, поднимает сыроежка над собой земляной потолок с мохом, хвоинками, веточками и ягодками брусники»[59].
Чувственно воспринимаемая природа все более приближается к человеку, создается иллюзия ощущения материального. Это и есть тот эффект, которого добивается автор, устанавливая родственные отношения с миром средней полосы России.
Поэтому, по мысли Т.Я. Гринфельд-Зингурс, «природа, благодаря верному глазу художника и его «терпеливым раскопкам», воссоздается земной, с ощущаемой массой, весом, с пятнами и щербатинами, иногда ясной и светлой, иногда с ужасным холодом и гримасой распадков и оврагов, народной и узнанной»[60].
Хорошо зная природу родного края, Пришвин описывал в своих произведениях мельчайшие ее детали – травинки, хвоинки, веточки, насекомых:
Какое чудесное утро: и роса, и грибы, и птицы… Но только ведь это уже осень. Березки желтеют, трепетная осина шепчет: «Нет опоры в поэзии: роса высохнет, птицы улетят, тугие грибы все развалятся в прах… Нет опоры…» И так надо мне эту разлуку принять и куда-то лететь вместе с листьями.[61]
Описание природы среднерусского подстепья требовало от Пришвина неярких, приглушенных красок. Это тоже было отчасти связано с тенденциями реалистического изображения действительности в русском искусстве I пол. XX века. «Отказываясь от парадных звучных красок классицистов, они [художники-реалисты] приближали искусство к действительности, писали серые облака, родные сумерки и пасмурные окрестности»[62]. Так, Ф. Васильев, испытывая тяготенье к передвижникам, выражал тональное единство картины в значительном погашении цветности»[63]. Художники выполняют пейзажи с оттенками, не утрируя естественных красок среднерусского облачного неба.
Устоявшаяся манера Пришвина в изображении цвета – определенность, основные цвета, отсутствие сложенных оттенков. Редко можно прочесть у него переливчато-сине-зеленом жучке, о неожиданной для средней России оранжевой заре, на которой отпечатались силуэты избушек, овинов, лозин. Как отмечает Н.В. Борисова, «цветовая палитра Пришвина глубоко символична и несомненно подчинена художественному замыслу» (Борисова, 1996, 91)
Т.Я. Гринфельд-Зингурс сопоставляет цветовую гамму в пейзажах М.М. Пришвина и К.Г. Паустовского[64]. Симфония красок К.Г. Паустовского говорит о том, что автор воспринимает среду не только романтически яркой, звонко-звучной, но и продолжает в своей прозе живописные традиции И.А. Бунина. Певец светлых начал и романтических характеров, К.Г. Паустовский был его сторонником преимущественно ярких красок[65]. по мнению ученых, сравнивающих цветовые и световые эпитеты М.М. Пришвин следовал народной разговорной манере определять цвета, К.Г. Паустовский же вырос в литературных традициях[66].
Цвет при изображении природы может меняться в зависимости от того, взглядом какого героя он открыт. Так, показателен момент смены цвета в восприятии персонажа – Алпатова в романе «Кащеева цепь» и автора. Алпатов, мечтая в тюрьме о скором освобождении и о встрече с «невестой», даже через решетку видит мир природы в изысканных тонах: снег матовый, лес шоколадный. И рядом слышен авторский голос, схватывающий цвет и смысл точно, вне какой бы то ни было красивости: опустились сизые тучи, пошел мелкий дождь, «и на окнах тюрьмы показались первые серые слезы весны»[67]. Серые слезы – здесь и цвет, и идея. Образ многозначен.
Иногда при изображении родной природы у Пришвина встречаются обозначения цвета, похожие на постоянные эпитеты, как в народных песнях: «В лесу пестро: где белое, где черное, на черном виднеются зеленые листики»[68]. Ели цветут красными свечами и пылят желтой мучицей»[69].
У Пришвина в произведениях о родной природе часты обозначения черный – белый – красный.
По мнению Л.В. Зубовой, «…выделение группы белое – черное – красное свойственно и символике первобытных ритуалов, и философии христианства, унаследовавшей и преобразовавшей некоторые элементы языческой символики»[70].
Количественное преобладание белого, красного и черного прослеживается в самых разнообразных сферах проявления русского национального сознания.
Замечено, что самыми частотными цветами русского народного костюма являются красный и белый.
Красный был символом солнца и огня, символом радости и скорби (ср. в народных песнях «белый цветик» – символ неразделенной любви).
Но в женских костюмах для сенокоса он был посланцем «красного солнца», символом его союза с землей.
Тот же цвет, олицетворяющий праздник и радость, в темных и тусклых оттенках получал значение символа скорби. Например, на Рязанской земле в день похорон женщине полагалось быть в поневе из ткани красно-бурого цвета – цвета застывшей крови.
Белый цвет, наряду с красным, является самым частотным в расцветке традиционного народного костюма.
Если красный был символом солнца, радости и веселья (речь идет о чистом красном цвете), то белый – это цвет снега, покрывающего саваном землю. Белый цвет – это символ смерти. Белым платком покрывали голову и почти всю фигуру невесты, потому, что считалось, что замужество – это принципиально новый этап жизни женщины, еще неведомой, а потому пугающей.
Л. Ефимова отмечает, что «одежда из белого холста с вышивкой белыми нитями, как и белый домотканый платок, была обрядовой «горючей» одеждой: в ней хоронили, в белых платьях ходили на кладбище[71].
Третий по частности цвет – черный. Воронежские рубахи – детали женского крестьянского костюма – расшивались черными нитями. Ученые полагают, что это удивительное пристрастие к черному цвету, характерное для отдельных местностей Воронежской и Тамбовской губерней, восходит, по-видимому, к весьма древним пластам культуры (в костюмах южных славян, в частности, в болгарском, тоже использовалась вышивка черным цветом). Это связывалось с культом матери-земли.
Генетическая память нации до настоящего времени сохранила первоначальное значение составляющих рассматриваемой триады. Анализируемые цвета, которые на протяжении тысячелетий обрастали множеством символических значений, являются самыми частотными у большинства русских писателей и поэтов, в том числе и у Пришвина.
Видя в родной природе человека, Пришвин создает антропоморфозные образы: «Возле меня стояла береза на обнаженных корнях, как на шести ногах. Две ноги впереди, две позади, а середина той и другой стороны каждая раздваивалась, и между ногами росла наполненная водой белая сыроежка»[72]; «Нижняя огромная еловая ветвь в поисках света кругом обогнула ствол березы и выглянув на ту сторону, нашла там маленькую ель-белолапку и накрыла ее от морозов и солнечных ожогов: она искала свет для себя, а вышло на пользу маленькой дочки[73]. Метафора пронизывает всю миниатюру.
«Специфика пришвинского метафорического образа в том, что материал его – особый и всегда один, - отмечает Г.П. Трефилова. – Писатель, всю жизнь известный как путешественник, открыватель того, что невидимо для нас происходит рядом – в лесу и в поле, на болоте и на озере, в любой части родной страны, именно знание русской природы испольховал для создания своего образа. «Мне необходимо нужен какой-нибудь кончик природы, похожий на человека», – говорил Пришвин»[74]: «С утра до вечера дождь, ветер, холод. Слышал не раз от женщин, потерявших любимых людей, что глаза у человека будто умирают иногда раньше сознания, случается, умирающий даже и скажет: «что-то, милые мои, не вижу вас» – это значит, глаза умерли и в следующее мгновение, может быть, откажется повиноваться язык. Вот так и озеро у моих ног, в народных поверьях озера – это глаза умерли, и тут вот уж я знаю там наверное – эти глаза раньше всего умирают и чувствуют умирание света, и в то время, когда в лесу только-только начинается красивая борьба за свет, когда кроны иных деревьев вспыхивают пламенем и, кажется, сами собою светятся, вода лежит как бы мертвая и веет от нее могилой с холодными рыбами»[75].
Вряд ли еще у кого-нибудь «природная метафора№ фигурирует так часто и разработана с такой тщательностью, как у Пришвина. Мышление этого художника в своей первооснове есть мышление образами природы.
«Реализм, которым занимаюсь я, - писал Пришвин в одной из своих миниатюр, - есть видение души человека в образах природы.
Аналогия, взятая из жизни природы и приобретающая переносный, метафорический характер, оказывается в произведениях писателя инструментом познания и объяснения мыслей автора или душевных движений героя.
«Пришвин не только чувствовал и понимал явления родной природы, - отмечает К.Н. Давыдов. – Наша русская природа нашла в нем передатчика своих настроений. Его мятущаяся душа сливалась с душой природы, проникалась ее порывами, ее размахом. Читая Пришвина, каждый невольно почувствует, что автор говорит языком природы, мыслит ее мыслями. Живя всеми своими чувствами в связи с природой, Пришвин в то же время ставил себе основной задачей искать в природе прекрасные черты человеческой души.«Человеческое от природы неотделимо, - говорил он, - она есть часть человеческого общества.» «Я пишу о природе, а сам только о человеке и думаю»[76]. Сам хорошо зная родные поля и леса, особенности их растительного и животного мира, Пришвин призывает к созерцанию и соучастию читателя – своего земляка, того человека, который, как и он, внимателен к красотам природы: «Все, кто ходил по еловому лесу, знают – корни у елки в землю не погружаются, а плоско, как бы на блюдце, лежат»[77].
Пришвин считал, что человек должен прислуживаться к окружающему миру, чтобы научиться жить в дружбе с самим собой[78]. Человеку должно быть присуще «активное сознание эволюции природы и мира, когда человек признается ответственным за ее дальнейший ход»[79].
Пришвин призывал, чтобы каждый человек охранял родную природу, оберегал и защищал ее.
Окружающая Пришвина жизнь была сложной: жесткой и радостной. Радость приносила сопричастность к миру природы, ее красоте, что впоследствии стало важной темой пришвинского творчества. Пейзаж, его первозданность, его красота составляли дивную прелесть жизни писателя. Естественность природы запечатлевалась в слове, откладывалась навсегда в душе, чтобы затем стать мотивами рассказов, романа «Кащеева цепь» и других произведений.
Жажда творчества, талант заставляли Пришвина постоянно обращаться к образам природы. Корни великих литературных открытий уходят в родную почву, в ее поэтическую первозданность и глубину.
До конца дней писатель хранил он память сердца, память родины, родного края, который был наполнен глубочайшей поэзией и питал его творчество.
§3. Изображение характеров в произведениях Пришвина о елецком крае.
…К каждому я стремился как к другу.
М.М. Пришвин.
Через все творчество Пришвина – рассказы, повести, роман «Кащеева цепь», дневники разных лет – проходит изображение характеров людей, с которыми Пришвину довелось жить в елецком крае: членов семьи, друзей, учителей, крестьян. Особенно яркими предстают женские образы.
Образ матери Курымушки, «органично входящий в текст произведения, непосредственно связан с солнцем, его восходом, знаменующим прекрасный день»[80].
«Мать моя вставала рано, до солнца. Я однажды тоже встал до солнца, чтобы на заре расставить силки для перепелок. Мать угостила меня чаем с молоком <…> Это угощение решило мою жизнь в хорошую сторону: я начал вставать до солнца, чтобы напиться с мамой вкусного чаю. Мало-помалу я к этому утреннему вставанию так привык, что уже не мог проспать восход солнца. Потом и в городе [Ельце] я в ставал рано, и теперь пишу всегда рано»[81].
Мать Пришвина, вставая чуть свет, хлопотала на скотном дворе, в саду, на огородах, в поле, на току. Резкая и решительная, она отдавала распоряжения, бранилась с мужиками, вела во всем жесткую экономию.
«Конечно, как хозяйка, мать была скуповата, - писал Пришвин, - но нам казалось, что плохой кусок доставался не от нее, а от самой курицы, утки, индейки». А мать была героическая здоровая женщина, как бы созданная для трудовой победы над отцовским наследством. Я был любимым сыном своей матери, мне кажется, она передала мне свой завет: продолжать эту борьбу за жизнь»[82].
Родина и мать в сознании Пришвина были неразделимы. «Конечно, и тело, и душа родины была моя мать – высокая, загорелая, как мне казалось, всемогущая женщина… Яблоки в саду, и ягоды, и птицы, и небо, и воля полей, и лесная таинственная тень, и вся природа – это все было в матери. Понимаю теперь в этом, - писал Пришвин впоследствии, - первое прикосновение к моей детской душе чувства родины, потому что потом, взрослым вынужденный учиться за границей, испытывал то же самое чувство, что называется тоской по родине»[83].
Рядом образом матери Пришвин ставит образ Дунечки. Он писал в 1947 году о фильме «Сельская учительница»: «Я смотрю на этот фильм, как на памятник близкому мне человеку, может быть даже и матери моей»[84]. «Дунечка», Евдокия Николаевна Игнатова, образ которой находим в романе «Кащеева цепь», имела большое внимание на писателя и способствовала формированию его личности, определить его вкусов и выбору занятий с самого раннего возраста[85].
Евдокия Николаевна показана в романе как умная, образованная женщина. После неудач, постигших ее в Москве, куда она поехала учиться, Дунечка решила «нести свет в деревню» – стать сельской учительницей.
Евдокия Николаевна начала свою деятельность в снятом ею флинеле в одном из имений Елецкого уезда (в 20 верстах от пришвинского Хрущева). Сначала дети шли неохотно, но постепенно доверие было завоевано, и через два года произошла совсем необыкновенный для тех времен случай. От одной из ближних деревень явилась делегация крестьян с предложением устроить школу на земле, выделенной ими для этого из общины. Евдокия Николаевна взяла деньги из своего приданного. Школа была выстроена; вместе с учениками был посажен фруктовый сад. Из учеников Евдокии Николаевны некоторые становились учителями, были и арономы.
Дунечка в своей работе шла без всякой помощи со стороны. Выписывала книги по педагогике и постепенно овладела искусством преподавания. Дети проверили у нее все вечера, воскресенья, праздники. Она им читала вслух, рассказывала о сторонах, где сама бывала с отцом, составляла с ними разные естественнонаучные коллекции.
Образ Дунечки в романе «Кащеева цепь», как и образ Марьи Ивановны, глубоко поэтичен. Дунечка – воплощение нового, свежего, перемены в жизни человека: «Бывает, ландыши запахнут тем, что для человека считается позорным, а бывает, от стены, облитой животными, повеет чистыми ландышами; зимой станет тебе, как весной, а летом покажется зима <…>. Так показалось вдруг Алпатову, когда он вступил в цветущий Дунечкин сад, будто он пробудился зимой, когда выпадает пороша и становится светло в комнатах. Кругом была сирень, цвели молодые яблони, на высокой траве ползали пчелы – весна, но чувство зимней свежести, скользнув, не прошло, а нарастало…»[86].
Дунечке Пришвин, как он сам признается, обязан теми основами поведения, которые – хочу этому верить, а отчасти и знаю – определяют характер моего жизненного творчества»[87].
Дунечка, через полвека с начала своей учительской деятельности собрала возле себя огромную семью учеников, которые стали учителями, агрономами, врачами…
Поэтично и глубоко в романе представлен образ Маши, марьи Моревны, дочери бывшей владелицы усадьбы.
«Голубой услышал Курымушку, улыбнулся ему: в дом вошла прекрасная девушка, у нее были солнце и месяц во лбу и звезды в тяжелых косах – настоящая Марья Ивановна»[88].
«Никто не мог так радоваться гостям, - пишет Пришвин в главе «Марья Моревна», - как мать, она вся сияла, встречая, и шептала Дунечке про дочь: «Вот настоящая «тургеневская женщина!»[89].
Пришвин создает «многогранный и в то же время целостный поэтический образ, который затем служит основой всей его поэтической системы: реальная действительность ассоциируется с миром с миром народной фантазии (прежде всего с русской сказкой) и с устоявшимся миром литературных героев (в данном случае с образами прекрасных тургеневских женщин.)»[90]. Подобное лирическое преображение реальных, жизненных наблюдений усиливает поэтическую направленность пришвинской прозы.
Таим образом, в пришвинской прозе уделяется большое внимание изображению женщин, сыгравших значительную роль в формировании гражданской и творческой поэзии писателя.
Эти образы переданы через реалии природы: солнце, прозрачный легкий воздух, утренняя свежесть, цветы. Изображение прекрасного через гармонию природы было свойственно пришвинской художественной манере. Сказочные реалии передают загадочность и глубину изображения героини.
С образами матери, Дунечки и Марьи Моревны связаны лучшие детские и отроческие годы Пришвина – Алпатова.
Большое место в своем романе «Кащеева цепь» Пришвин уделяет изображению учителей гимназии. Так, прототипом весьма несимпатичной фигуры учителя, конфликт с которым оказался роковым для Курымушки – Пришвина (глава «Козел») является В.В. Розанов.
В Елецкой гимназии Розанов преподавал историю и географию «Розанов был самый нежный тихий человек с таким сильным чувством трагического, что не понимал даже шуток, сатиры и т.п. розанов мог быть, однако, очень злым» - писал Пришвин.[91] В 1889 году гимназист оскорбил своего учителя. Розанов, как сделал бы и всякий другой преподаватель, сообщил об этом директору.
Михаил Пришвин «с волчьим билетом», без права поступления в другое заведение, был исключен из елецкой гимназии.
Однако не всем известно, что более полувека спустя после обучения в гимназии Пришвин размышляя о «родословной» своего главного произведения «Кащеева цепь», в ряду своих учителей первым называет Розанова.
Исследователь творчества Пришвина Н.П. Дворцова сделала вывод о том, что внутренний диалог Пришвина с Розановым длился все годы его творчества. В этой связи она выделяет три этапа в истории отношений Пришвина и Розанова, одним из которых является елецкий период притяжения и отталкивания ученика и учителя (1880-е гг.)[92].
А.М. Стрельцов, не отрицая расхождений в творчестве Розанова и Пришвина, отмечает много сходных черт:
·
· [93]
·
·
Динамика пришвинской мысли – и к себе и ко всем. Произведения Пришвина открывают свет будущего «дня», ведут во всегармонию грядущей (или желанной) цивилизации, культуры, природы[94].
Ярко отражены в художественных произведениях и дневниковых записях Пришвина образы крестьян. Общение с крестьянами обогащало жизнь Пришвина. Как отмечает С.А. Слонова, писатель любил рассказы простых людей о чудесной стране в Золотых горах на Белых водах, песни, яркую, сильную, образную речь[95].
Генетическая связь писателя с народной языковой почвой, отношение его к народной речевой стихии как неиссякаемому источнику словесных богатств отражены его произведениях: Пришвин употребляет большое количество слов, свойственных народному поэтическому языку, диалектизмов, в том числе и распространенных в елецком крае: изменник – дикий гусь, кормящийся на гумне; одинец – волк, отбившийся от стаи и промышляющий в одиночку; зазимок – первый снег; сиверка – холодная дождливая погода; молодик – молодой месяц и т.д.
Целенаправленная избирательность отбора диалектизмов определяется художественным интересом писателя в природе. Они выступают у Пришвина в роли своеобразных поэтизмов при описании родных пейзажей:
«Когда я возвращался с тяги и переходил поле между двумя лесами, молодик царил на небе, и под ним все пространство между лесами темная черта облака делила надвое, повыше, где молодик, и до самого низу, где по рыхлой земле невидимые никому шли мы с моей собачкой».
«Зацветает орешник своими золотыми сережками. Угрев на поляне снежной, как в горах на снегу».
Вчера после обеда и до вечера река и небо в опаловом тоне и в полнейшей тишине ждали серебряную рыбку. Какой свет от реки, какая задумчивость, какая одумка»[96].
«По сути, М.М. Пришвин в народном языке заимствует не внешние формы, а тот взгляд на мир, то образное мышление, многовековой опыт, которые закрепились в диалектных наименованиях реалий и явлений окружающего мира, - отмечает Г.Л. Серова. – Именно эта диалектная «лексика природы» позволяет писателю и взглянуть на действительность по-новому, и передать ее в красках (бель, зеленя, светлинка и под.); в формах грива, щека, взлобок, черепок, падина, копытца, губки, двоешки и т.д.), в движении (витахи, рыболовки, верхоплавки, намерзь, некось, водило, колотовка и т.д), в звуках (жундеть, бунчать, гоклуться и проч.»[97].
легенды хрущевских крестьян запоздали в душу. Может быть, именно они пробудили у будущего писателя страсть к путешествию, самостоятельным поискам дивной страны, где живут счастливо. Песни волновали душу своей напевностью, сложностью чувств и переживаний.
О талантливости хрущевцев много вспоминал, писал М.М. Пришвин. Действительно, они были оригинальны и богаты истинно русской красотой. Всех их питала любовь к природе, родному краю.
Жители села Хрущева отвечали на вопросы С.А. Сионовой о крестьянах, которых близко знал М.М Пришвин. «Дед Микифор кучером у Пришвиных был ходил, гулял, перепелок любил ловить. И еще он балакать любил, Гуськом его по деревне звали»[98].
Пришвин был кровно связан с жизнью русского крестьянина, знал жизнь деревни. Все это объективно способствовало тому, что он смог стать великим национальным писателем.
Конечно, без знания Пришвиным крестьянской жизни, народных песен с их поэтическим великолепием, без прекрасной природы елецкой земли не могло быть такого талантливого писателя, в творчестве которого сплелись воспевание родного края и надежды на его несомненное прекрасное будущее.
С природой среднерусского подстепья связаны самые живописные полотна Пришвина, этого величайшего художника слова. В безыскусной природе елецкого края Пришвин чувствовал особую, ни с чем несравнимую гармоничность и большие возможности для ее художественного описания. Из созерцания природы рождались прекрасные рассказы, повести, сказки.
Природе в изображении писателя свойственны ритм, четкость, приглушенные чистые цвета. Поэтическая система Пришвина, этого истинно национального художника слова, воспитала в себя излюбленную исстари и характерную для фольклора красочную гамму.
Создавая прекрасный образ родной природы, Пришвин в то же время говорит о ее хрупкости, призывая своих соотечественников любить и охранять природу, способствуя тем самым процветанию родной земли.
Изображая елецкие пейзажи, Пришвин вводит в свой художественный мир образы близких ему людей, повлиявших на будущее творчество и мировоззрение. Это мать, Дунечка, Марья Моревна, В. Розанов, школьные товарищи, крестьяне.
Общение с прекрасными людьми способствовало становлению великого русского писателя, которым по праву гордится елецкая земля.
На протяжении всего творчества Пришвин обращался к елецкой земле, тем корням, котрые питали его художественное мировосприятие. До конца дней пистаель хранил память сердца – образы Ельца, природы и людей, повлиявших на его дальнейшую судьбу.
Необычайно самобытное дарование позволило стать Пришвину не просто частью народа, а художником, через творчество которого струился вечный, нетленный свет истинной народности, природной русской стихии; он, может быть, как никто, выразил эту стихию в своем художественном творчестве.
Всю жизнь Пришвин пытался открыть «невидимый город» народной души, родимой природы, в которых по его мнению, хранится и святая Русь, и Русь дохристианская, языческая.
Постижению родной природы и народной души помогали близкие писателю люди, с которыми он общался в период жизни в Хрущеве и в Ельце. Будучи сами тесно связаны с народом или выходцами из нарда, эти люди учили понимать прекрасное.
В 1907 году Пришвин записывает в своем дневнике: «В центре всего неба растет желтый золотой цветок. Красота управляет миром. Из нее рождается добро, из добра счастье… Если я буду любить этот золотой цветок, то значит это и есть мое дело. Мир вовсе не движется вперед куда-то, к какому-то добру и счастью. Мир вовсе не по рельсам идет, а вращается. И, значит, наше назначение не определять вперед от себя, а присмотреться ко всему и согласовать себя со всем».
Золотым цветком, из которого рождается добро, и стала елецкая земля, с ее прекрасными полями, лесами, городскими улицами и переулками, церквями, мудрыми людьми.
Заключение
Михаил Михайлович Пришвин, известный русский писатель, родившийся на елецкой земле, посвятил ее изображению многие выдающиеся страницы своих произведений («Кащеева цепь», «Календарь природы», «Фацелия», «Лесная капель» и др.).
Природа и жители елецкого края во многом определили мировоззрение и творческие идеалы писателя. Природный мир усадьбы Хрущево для юного Пришвина ассоциировался с матерью, самым дорогим, что есть у человека. Материнская любовь родной земли всегда чувствовалась писателем, и он искал отголоски этой любви в природе других земель. Оппозиция родное-чужое прослеживалась на протяжении всего творчества Пришвина; память писателя живо хранила образ малой родины, ее природы, который нельзя было вытеснить экзотической красотой чужих стран.
Ельчане свято чтут и сохраняют творческое наследие Пришвина. В Ельце и Липецке всегда празднуются знаменательные даты юбилеев писателя, проводятся Пришвинские чтения, конференции, выставки, посвященные Пришвину, тематические уроки, литературные вечера, выпускаются сборники краеведческих материалов.
В рамках празднования юбилеев писателя город посещают видные деятели культуры и искусства России, а также родственники Пришвина.
Сохранением наследия Пришвина занимаются студенты Елецкого педагогического института, теперь университета. Они организуют фольклорно-краеведческие экспедиции по пришвинским местам.
Работа ельчан по сохранению наследия Пришвина встречает горячую поддержку общественности и творческих союзов.
Большой писатель – всегда загадка. Чем самобытнее автор, тем сложнее и противоречивее его творчество. «Многоликость» («многовидность») М. Пришвина в читательском сознании сродни многоликости тайны»[99]. Писатель, этнограф, географ, путешественник, певец природы, космограф, геооптимист, но и кто-то еще, кто не был разгадан даже гениальным А.Блоком, заявившим, что творчество Пришвина – несомненно поэзия, но и «еще что-то».
Несомненно одно: Пришвин – явление глубоко национальное, русское чудо, появившееся в России в одном из сложнейших моментов ее истории и культуры. Через величайшие испытания прошел Пришвин, оставшись верным творческому предназначению – служить Правде.
Список использованной литературы:
1. Пришвин М.М. – Кащеева цепь. – М., 1984.
2. Пришвин М.М. – Избранные произведения. – М., 1991.
3. Пришвин М.М. – Глаза земли. – М., 1981.
4. Пришвин М.М. – Календарь природы. Осударева дорога. – Воронеж, 1979.
5. Пришвин М.М. – Из дневника//Литературная газета, - 1968. - №14.
6. Пришвин М.М. – Творить будущий мир. – М., 1989.
7. Пришвин М.М. – Собрание соч. в 6-ти томах. – М., 1956.
8. Ачкасова Л. Пейзаж К.Паустовского (о мастерстве писателя)//ФН. – 1959. - №4.
9. Борисова Н.В. Фольклорные мотивы в творчестве М.Пришвина//Материалы по славянской культуре.
10. Борисова Н.В. Жизнь мифа в творчестве М.М.Пришвина. Монография. – Елец: ЕГУ им. И.А.Бунина, 2001-82 стр.
11. Боташева Е. «Открытие» Ельца// Липецкие известия. – 2000. – 30 августа.
12. Бунин И.А. Собрание соч. в 9-ти томах. – М., 1965.
13. Горлов В. «Михаил Пришвин. Из Ельца»//Елецкая быль Краеведческий сборник, Елец, 1998.
14. Горлов В. Елецкие корни//Красное знамя. – 1997. – 11 сентября.
15. Горлов В.П., Зыкова М.А. и др. Елец. – Воронеж, 1978.
16. Гринфельдь-Зингурс Т.Я. Природа художественным мире М.М.Пришвина. – Саратов, 1989.
17. Давыдов К.М. Мои воспоминания о М.М.Пришвине//Воспоминание о М.М.Пришвине. – М., 1991.
18. Дворцова М.П. М Пришвин и русская религиозная философская мысль XX в. Тюмень, 1992г.
19. Дворцова М.П. Пусть творчества М.М.Пришвина и русская литература XX века; АДФМ. – М., 1994.
20. Егерман Ю.Б. Мотив «тургеневской женщины» в романсе Пришвина «кащеева цепь»//Литературное краеведение в Липецкой области, Елец , 1999.
21. Ефимова//Русский народный костюм. – М., 1989.
22. Завражин И., Благодарная память народа//Ленинское знамя. – 1982,
23. Замечательные полотна. – Л., 1960.
24. Захарин С.Б. М.М.Пришвин. – Липецк.
25. Зубова Л.В. Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект. – Л., 1989.
26. История русского искусства. Т.9 кн.1. – М. – 1965.
27. Кисилев П. М.Пришвин – М. – 1951.
28. Климова Г.П. «Поход показания сначала одним, только собором»//Литературное краеведение, - Елец, 1999.
29. Климова Г.П. Пришвинский Елец//Елецкая быль. Краеведческий сборник. Вып.1 – Липецк, 1994.
30. Коншина Г.И, В.Хрущева//Воспоминание, М., 1991.
31. Краснова С. Певец России//Ленинское знамя, - 1982. – 3 акт.
32. Куликова И.С. Семантико-стилистическая характеристика атрибутики именных словосочетаний на материале световых и цветовых прилагательных в произведениях Паустовского и Пришвина: АК ФН. - , 1966.
33. Минаева Е.А. Певец природы русской//В краю родном, - 1999. – 2 февраля.
34. Пошеков В. Михаил Пришвин. – краевед//Русь Святая. – 1995. - №4.
35. Полянский В.Ф. и др. Путешествие по Липецкой области. – Воронеж, 1941.
36. Репин И.Е. Далекое близкое. – Л., 1982.
37. Семенова С. «Сердечная мысль». М.Пришвина//Волга. – 1980. - №3.
38. Серова Г.Л. Своеобразие лексического состава в творчестве М.М,Пришвина//Проблемы русской лексикологии. – Самара, 1991.
39. Сионова С.А. Песня Жизни//Елецкая быль. Вып. 6 ч.1 .- Елец, 1998.
40. Сионова С.А. Фольклорно-краеведческие экспедиции как фактор гражданственного воспитания студентов на материале изучения пришвинских мест Липецкой области//Изв. Воронежского пед. ин-та, - 1986. – т.240.
41. Сионова С. По пришвинским местам//Красное знамя. – 1987. – 19 сентября.
42. Стрельцов А.М. «Уединенное», «Опавшие листья» В.Розанова и «Дневники» М.Пришвина//Литературное краеведение. – Елец, 1999.
43. Трофимова Г.Г. М.М.Пришвин//История русской советской литературы: В 4т. т.3. М., 1968.
44. Тимрот А. Пришвин в московском крае. – М., 1973.
45. Федоров –Давыдов А.А. Ф.Васильев – М., 1977.
46. Федюкина Т. Пришвину был дорог наш город//Липецкая газета. – 2000. – 25ноября.
47. Чичинов И. Михаил Пришвин: «Каждый коренной ельчанин мне приходится родственником»//Де-факто. – 1998. – 13-16 февраля.
48. Чуваков В. Вместо преамбулы//О романе М.М.Пришвина «Кащеева цепь»//Пришвин М. и Кащеева цепь. – М., 1983.
49. Яблоков Е.А. Философско-этические и эстетические взгляды М.М.Пришвина 20-х начала 30-х годов//Вести. Московского университета, филология, 1998г. №6.
[1] И.А. Бунин. Собрание сочинений в 9 томах. Т. 3. – М., 1965, с. 455.
[2] М.М. Пришвин «Кащеева цепь», «Календарь природы», «Фацелия», «Лесная капель».
[3] Киселев П. Пришвин М.М. Избр. пр-я: в 2-х т. Т.1. – М., 1951
1,2 Путешествие по Липецкой области // Сост. В.Ф. Полянский и др. – Воронеж, 1941
1,2 Пришвин М.М. Кощеева цепь. – М., 1984, с. 10, 11
[8] Захарин С.Б. М.М. Пришвин – Липецк, 1960
[9] Елец / Сост. В.П. Горлов, М.А. Зыкова и др. – Воронеж, 1978, 165
[10] Пришвин М.М. Кощеева цепь. – М., 1984, 14
[11] Пришвин М.М. Кощеева цепь. – М., 1984, 14
[12] Пришвин М.М. Собр. Соч.: в 6-ти т. – М., 1956 т.1, 534
[13] Горлов В. «Михаил Пришвин, из Ельца» // Елецкая быль. Краеведческий сборник. В 6 – Елец, 1998, ч.1, 3
[14] Пришвин М.М. Собр. соч. в 6-ти т. – М., 1956, т.1, 532
[15] Поляков В. Михаил Пришвин – краевед // Русь святая – 1995 - №4.
[16] Пришвин М.М. Собр. соч. в 6-ти томах – М., 1956, т.4, 251.
[17] Пришвин М.М. Собр. соч. в 6-ти томах – М., 1956, т.6, 704.
[18] Чуваков В. Вместо преалебулы / О романе М.М. Пришвина «Кошеева цепь» // Пришвин М.М. Кощеева цепь – М., 1983, 473
[19] Пришвин М.М. Собр. соч. в 6-ти томах – М., 1956, т.4, 217.
[20] Пришвин М.М. Глаза земли. – М., 1981, 63
[21] Пришвин М.М. Собр. соч. в 6-ти томах – М., 1956, т.6, 695.
[22] Краснова С. Певец России // Ленинское знамя. – 1982. – 3 октября
[23] Тимрот А. Пришвин в московском крае. – М., 1973, 5
[24] Краснова С. Певец России // Ленинское знамя. – 1982. – 3 октября
[25] Завратин И. Благодарная память народа // Ленинское знамя. – 1982. – 3 октября
[26] Завратин И. Благодарная память народа // Ленинское знамя. – 1982. – 3 октября
[27] Чичинов И. Михаил Пришвин: «Каждый коренной ельчанин мне приходится родственником» // Де-факто. – 1998. – 13-16 февраля.
[28] Федюкина Т. Пришвину был дорог наш город // Липецкая газета. – 2000. – 25 ноября
[29] Боташева Е. «Открытие» Ельца // Липецкие известия. – 2000. – 30 августа
[30] Слонова С. По пришвинским местам // Красное знамя. – 1987. – 19 сентября
[31] Климова Г.П. Пришвинский Елец // Елецкая быль. Краеведческий сборник. Вып.1. – Липецк, 1994, 173;
Климова Г.П. «Город показался сначала одним только собором» // Литературное краеведение… - Елец, 1999, 216.
[32] Пришвин М.М. Кащеева цепь. – М., 1984, 8.
[33] Пришвин М.М. Кащеева цепь. – М., 1984, 59
[34] Горлов В. «Михаил Пришвин, из Ельца» // Елецкая быль. Краеведческий сборник. Вып.1 – Елец, 1998, 10
[35] Климова Г.П. Пришвинский Елец // Елецкая быль. Краеведческий сборник. Вып.1. – Липецк, 1994, 174
[36] Пришвин М.М. Кащеева цепь. – М., 1984, 56
[37] Климова Г.П. «Город показался сначала одним только собором» // Литерат-е краеведение… – Елец, 1999, 218
2, 3 Пришвин М.М. Кощеева цепь. – М., 1984, с. 10, 11
4 Пришвин М.М. Кощеева цепь. – М., 1984, 56
[41] Климова Г.П. Пришвинский Елец // Елецкая быль. Краеведческий сборник. Вып.1. – Липецк, 1994, 177
2, 3 Пришвин М.М. Кощеева цепь. – М., 1984, 85, 96
[44] Горлов В. «Михаил Пришвин из Ельца» // Елецкая быль. Краеведческий сборник. Вып.6 ч.1 – Елец, 1998,12
[45] Пришвин М.М. Кащеева цепь. – М., 1984, 71
[46] Пришвин М.М. Кащеева цепь. – М., 1984, 59
[47] Климова Г.П. Пришвинский Елец // Елецкая быль. Краеведческий сборник. Вып.1. – Липецк, 1994, 181
[48] Климова Г.П. Пришвинский Елец // Елецкая быль. Краеведческий сборник. Вып.1. – Липецк, 1994, 182.
[49] Гринфельд-Зингурс Т..Я. Природа в художественном мире М.М. Пришвина. – Саратов, 1989, 129
[50] Пришвин М.М. Календарь природы. Фацелия. Осударева дорога. – Воронеж, 1979, 327, 307.
[51] Пришвин М.М. Календарь природы. Фацелия. Осударева дорога. – Воронеж, 1979, 327, 307.
[52] Гринфельд-Зингурс Т..Я. Природа в художественном мире М.М. Пришвина. – Саратов, 1989, 130.
3, 4 История русского искусства. Т.9. Кн.1. – М., 1965, 14; 405
5 Репин И.Е. Далекое и близкое. – Л., 1982, 363
6 Замечательные полотна. – Л., 1966, 289
[57] Пришвин М.М. Из дневника // Литературная газета. – 1968. - №14, 8.
2, 3 Пришвин М.М. Избранные произведения. – М., 1991, 137, 312.
4 Гринфельд-Зингурс Т.Я. Природа в художественном мире М.М. Пришвина. – Саратов, 1989, 141.
[61] Пришвин М.М. Календарь природы. Фацелия. Осударева дорога. – Воронеж, 1979, 141.
[62] Гринфельд-Зингурс Т..Я. Природа в художественном мире М.М. Пришвина. – Саратов, 1989, 184.
[63] Федоров-Давыдов А.А. Ф. Васильев. – М., 1977, 38
[64] Гринфельд-Зингурс Т..Я. Природа в художественном мире М.М. Пришвина. – Саратов, 1989, 150.
[65] Ачкасова Л. Пейзаж К. Паустовского (О мастерстве писателя) // Ф.Н. – 1959 - №4, 8л
[66] Куликова Н.С. Семантико-стилистическая характеристика атрибутивных именных словосочетаний (На материале световых и цветовых прилагательных в произведениях Паустовского и Пришвина): Ак.Фн. – Л., 1966, 9-13
[67] Пришвин М.М. Кащеева цепь. – М., 1984, 239
4, 5 Пришвин М.М. Календарь природы. Фацелия. Осударева дорога. – Воронеж, 1979, 301, 307.
[70] Зубова Л.В. Поэзия Марии Цветаевой. Лингвистический аспект. – Л., 1989, 110
[71] Ефимова Л. Русский народный костюм. – М., 1989, 125
1, 2 Пришвин М.М. Календарь природы. Фацелия. Осударева дорога. – Воронеж, 1979, 316, 321.
[74] Трефилова Г.П. М.М. Пришвин // История русской советской литературы: В 4т., т.3. – М., 1968, 220
[75] Пришвин М.М. Глаза земли. – М., 1981, 138.
[76] Давыдов К.Н. Мои воспоминания о М.М. Пришвине // воспоминания о Михаиле Пришвине. – М., 1991, 37
[77] Пришвин М.М. Календарь природы. Фацелия. Осударева дорога. – Воронеж, 1979, 316, 340.
[78] Яблоков Е.А. Философско-этические и эстетические взгляды М.М. Пришвина 20-х – начала 30-х годов // Вестник Московского университета. Сер.9. Филология. – 1998. - №6, 8.
[79] Семенова С. «Сердечная мысль». М. Пришвина // Волга. – 1980. - №3.
1, 2 Слонова С.А. Песня жизни // Елецкая быль. Вып.6 ч.1 – Елец, 1998, 39
1, 2 Горлов В. «Михаил Пришвин из Ельца» // Елецкая быль. Краеведческий сборник. Вып.6 ч.1. – Елец, 1998, 6.
[83] Пришвин М.М. Творить будущего мир. – М., 1989, 150
[84] Коншина Т.И. И.В. Хрущева // Воспоминания – М., 1991, 9
[86] Пришвин М.М. – Кащеева цепь. – М., 1984, 172
[87] Пришвин М.М. Творить бущего мир. – М., 1989, 150
1, 2 Пришвин М.М. Кащеева цепь. – М:, 1984, 33; 65
[89] Егерман Ю.Б. Мотив «тургеневской женщины» в романе Пришвина «Кащеева цепь» // Литературное краеведение в Липецкой области. – Елец, 1999, 229.
[91] Горлов В. «Михаил Пришвин из Ельца» // Елецкая быль. Краеведческий сборник. Вып. 6 ч.1 – Елец, 1998, 13
[92] Дворцова Н.П. Путь творчества М.М. Пришвина и русская литература XX в: АДФН – М., 1994 г.
1, 2 Стрельцов А.М. «Уединенное», «Опавшие листья» В. Розанова и «Дневники» М. Пришвина //ратурное краеведение… - Елец, 1999, 232; 232-234
[94] Слонова С.А. Песня жизни //лецкая быль. Вып.6 ч.1. – Елец, 1998, 39
[96] Серова Г.Л. Своеобразие лексического состава в творчестве М.М. Пришвина // проблемы русской лексикологии. – Самара, 1991, 161
[97] Серова Г.Л. Своеобразие лексического состава в творчестве М.М. Пришвина // проблемы русской лексикологии. – Самара, 1991, 163
[98] Сионова С.А. Песня жизни // Елецкая быль. Вып. 6 ч.1. Елец, 1998, 42; Сионова С.А. Фольклорно-краеведческие экспедиции как фактор гражданственного воспитания студентов на материале изучения пришвинских мест липецкой области // Изв. Воронежского пед. ин-та. – 1986; - Т.240.
[99] Дворцова Н.П. М.Пришвин и русская религиозная философская мысль XX в. – Тюмень, 1992