Емельян Пугачёв

Немного о биографии Емельяна Пугачёва

Пугачев Емельян Иванович (ок.1744-1775) – предводитель крестьянского восстания; по происхождению – бедный донской казак Зимовейской станицы, занимался хлебопашеством. Грамоте обучен не был. В 17 лет был зачислен в казацкую службу, около трёх лет участвовал в Семилетней войне 1756 - 1763 и "за отличную проворность" был взят в ординарцы. В 1768 - 1770 прошел русско-турецкую войну, заслужив чин хорунжего. Талантливый руководитель революционного движения, обладавший большим классовым чутьём. В 1771 в связи с болезнью просил отставку, но получил отказ. Не желая более служить, неоднократно совершал побеги, несколько раз был арестован, но снова бежал. Так, убежав с царской службы и скрываясь от преследований правительства, Пугачев до начала движения  побывал во многих местах (берега Азовского моря, Кавказ, Польша и др.) и хорошо познакомился с состоянием крестьянства.  «Во всей России чернь бедная терпит великие обиды и разорения» 1 - позже говорил он. Схваченный на Тереке как беглый, Пугачев был посажен в тюрьму на цепь, но убедил караулившего его солдата и бежал вместе с ним. Пугачев пришел на реку Яик (Урал) и, назвавшись императором Петром III, стал во главе яицких казаков и беглого крестьянства, начавших восстание. В течение всего движения Пугачев играл руководящую роль, стоял во главе созданной им «государственной военной коллегии», своеобразного революционного штаба, имел ряд выдающихся сотрудников. Пугачев сам правил суд над помещиками, участвовал в боях, лично наводил орудия под Казанью (был прекрасным артиллеристом). Преданный казацкими старшинами Твороговым и Чумаковым, Пугачев был схвачен правительством, подвергнут пыткам, во время которых держал себя с большой стойкостью; пытка лишь под конец сломила его. Пугачев был приговорен к четвертованию и казнен в Москве на Болотной площади. Емельян Пугачев сохранился в памяти народных масс как борец за дело трудового народа и воспет в народных песнях и преданиях.

Экскурс в историю крестьянства

В XVIII веке крестьянство составляло основную часть населения и главную производительную силу России. В зависимости от того, кто являлся феодальным собственником земли, которой пользовались крестьяне, они делились на три категории: крестьяне помещичьи, дворцовые, государственные.

Государственные крестьяне занимали значительное место (39-40%) среди всего крестьянского населения.2

Указ 26 февраля 1764 г. о секуляризации церковных имуществ выделил бывших церковных крестьян в новую крупную категорию «экономических крестьян». В больших размерах увеличилась численность государственных крестьян в результате роста территории России.

По мере развития горного дела возрастало число приписных к заводам крестьян.

Одну из важнейших особенностей феодально-крепостнической системы составляло наделение крестьян землей.

Крупное землевладение феодалов XVIII в. (помещиков, государства), как и в предшествовавшее время, было соединено с мелким крестьянским хозяйством. Крестьянские наделы служили средством заставить крестьян нести повинности  в пользу помещика. Организационной единицей крестьянских повинностей в крестьянском хозяйстве было тягло, т.е. крестьянская семья, состоявшая из двух полных рабочих – мужчины и женщины.

С середины XVIII в. особенно усилился процесс дифференциации крестьянства; выделились два противоположных слоя: с одной стороны, крестьяне, с избытком обеспеченные землей, с другой – малоземельные бедняки, отправлявшиеся на заработки и, следовательно, перестававшие существовать в качестве мелких самостоятельных производителей.

«Государственные крестьяне в великорусских губерниях состояли на «оброчном положении». Но в западной части России, в Прибалтике, Белоруссии, Литве и Правобережной Украине, где крестьяне отбывали барщину преимущественно у временных арендаторов, они оставались на «хозяйственном положении», т.е. подвергались барщинной эксплуатации. Отработочная рента в виде обработки десятинной государственной пашни сохранялась в Сибири до 1769 г.»1 Государственные крестьяне в Сибири наряду с денежным оброком отбывали государству натуральные повинности: подводную по перевозке чиновников и казенных товаров, по проведению и исправлению дорог и строительную – по постройке крепостей, казенных зданий, хлебных запасных магазинов, волостных управлений и пр.

Размеры оброка не регламентировались. Оброк с помещичьих крестьян все время увеличивался. Рост оброка отчасти объясняется повышением цен на хлеб, но главным образом оброк повышался в связи с развитием товарно-денежных отношений, с развитием крестьянских промыслов.

Таким образом, в связи с развитием товарно-денежных отношений, дальнейшим ростом промыслов и промышленных предприятий в крестьянском населении возникли группы, которые не укладывались в узаконенные категории. Появились «капиталистые» крестьяне, которые имели купчие земли, промышленные предприятия, эксплуатировали в них наёмный труд.

Положение новых нарождающихся классов в феодальном обществе  было противоречиво. С одной стороны, крестьяне, нанимавшие других крестьян на сельскохозяйственные работы или выступавшие как владельцы промышленных предприятий и эксплуатировавшие наёмный труд, были по существу «капиталистыми», но, с другой стороны, находясь в феодальной зависимости от того или иного землевладельца-феодала (помещика или государства), должны были ему подчиняться, выполнять его распоряжения и платить ему феодальную ренту.

«Помещики отбирали у зажиточных крестьян деньги под видом ссуды, штрафа, а то и без всякого повода. «Капиталистые» крестьяне, опасаясь притязаний помещика, часто предпочитали припрятывать накопленные деньги, чем вкладывать их в промышленные предприятия. Крепостнический строй тормозил процесс крестьянского накопления, сокращал покупательную способность подавляющего большинства усиленно эксплуатируемого крестьянского населения.»2

Противоречиво было и положение оброчного крестьянства, нанимавшегося на купеческую или крестьянскую мануфактуру. Будучи помещичьим крестьянином, он находился в крепостной зависимости от помещика, будучи государственным крестьянином, он находился в феодальной зависимости от государства и в большинстве случаев еще не был лишен средств производства и пользовался земельным наделом. По отношению же к предпринимателю в промышленности и земледелии он выступал как наёмный рабочий.

Крепостное право во второй половине XVIII в. еще росло как вширь, так и вглубь. Крепостная зависимость распространилась на новые категории людей и на новые территории.

«Прежние права помещиков над крестьянами оставались в силе: крестьяне были прикреплены к земле, не могли самостоятельно переселяться не только из одной вотчины в другую, но даже в пределах вотчины из деревни в село; крестьяне находились в личной зависимости от помещика: они не могли распоряжаться своим имуществом, браки крестьян допускались только с согласия помещика, смотревшего на них с точки зрения умножения числа плательщиков. Помещик имел право покупать, продавать, дарить и наказывать крестьян по своему усмотрению (нередко помещики пользовались правом «первой ночи»). Помещик имел право переселять крестьян из одного имения в другое. Много было переселено крестьян на Урал владельцами тамошних заводов, а также в Оренбургский край, где помещики за бесценок приобретали огромные количества земли у башкир. Переселения неблагоприятно отражались на благосостоянии крестьян, принуждая их бросать устроенное хозяйство».[1] «Много страдали крепостные от того, что помещики продавали их не только отдельно от земли, но даже разделяя членов одного семейства; продавались на вывоз целые деревни. Продажа людей в розницу приняла самый позорный вид; крестьян толпами выводили на рынок, и даже в Петербург привозили людей на продажу целыми барками».[2]

«Крестьянин при продаже с землёю в 60-х годах стоил 30 руб., в 80-х годах – 80 руб., в 90-х годах цена поднялась до 200 руб. При продаже в одиночку цены были чрезвычайно различны – от десятков рублей за взрослого до нескольких рублей и даже копеек за детей. Люди, обученные какому-нибудь ремеслу, ценились дороже. К примеру, Потёмкин купил у фельдмаршала Разумовского оркестр музыкантов-рожечников за 40 тыс. руб. – по 800 руб. за каждого. Особенно была распространена продажа рекрутов: в 1766 г. рекрут стоил 120 руб., в 1786 г. – 360 руб., в 1793 г. - 400 руб».[3]

Издавались указы, имевшие целью ограничение продажи крестьян. В 1766 г. было запрещено совершать купчие на взрослых крепостных за три месяца до рекрутского набора, а в 1771 г. запрещено при конфискации имений и продаже их с аукциона продавать людей без земли. Но эти указы практического значения не имели, их всячески обходили.

Права помещиков как вотчинных судей были неограниченны. Правительство не регламентировало наказания, которым помещики могли бы подвергать своих крестьян.

«Насколько велика была власть помещиков в отношении крестьян, видно из того, что в тогдашних законах не было предусмотрено, какому наказанию подвергать помещиков-мучителей и даже тех, которые истязаниями доводили своих людей до смерти. Права помещиков в отношении крестьян были расширены. По указу 1760 г. дворяне получили право ссылать своих крестьян в Сибирь на поселение».1 Нередко это были наиболее активные в классовой борьбе представители народных масс. Хотя в указе и говорилось, что ссылка имела целью заселить удобные для жизни местности Сибири, но она оказалась для помещиков выгодной: они получали за душу мужского пола в возрасте свыше 15 лет рекрутскую квитанцию, до 15 лет – 20 руб., до 5 лет – 10 руб., за членов семьи женского пола – половину.

«Одновременно проводилось ограничение прав крестьян. Указом 22 августа 1767г. крестьяне, под угрозой жестокого наказания и ссылки на каторжные работы, лишались права подавать челобитные на злоупотребления своих помещиков»2.

«Имущественные права крестьян также подверглись ограничению. Ещё в 1731 г. было велено: «Крестьян ни в откупы, ни в подряды не допускать, кроме найму подвод и судов и каких-либо работ». В 1761 г. крестьянам запретили обязываться векселями и принимать на себя поручительство без дозволения владельца».3

Таким образом, помещичьи крестьяне юридически были почти совершенно бесправны перед лицом помещика. А.Н. Радищев писал: «Помещик в отношении крестьянина есть законодатель, судья, исполнитель и, по желанию своему, истец, против которого ответчик ничего сказать не смеет. Се жребий заклёпанного в узы, се жребий заклепанного в смрадной темнице, се жребий вола в ярме»4.

Крепостнический порядок в вотчинах обеспечивали приказчики, назначаемые из дворовых людей, или управляющие из вольных людей. Власть их осуществлялась при помощи различных выборных из крестьян должностных лиц: старост, целовальников, сборщиков и др. В тех местах, где развивались торговля и промышленность, во главе вотчин стояли зажиточные крестьяне.

Таким образом, во второй половине XVIII в. крестьяне находились в феодальной зависимости от помещиков и государства, в руках которых сосредоточивалась феодальная собственность на землю.

По жалованной грамоте дворянству 1785 г. крестьяне не выделялись из простого инвентаря помещика.

Пугачёвский бунт

Крестьянская война 1773 – 1775 гг. в России, несмотря на поражение, нанесла серьёзный удар по феодальному строю, углубила и расширила начавшиеся противоречия между крепостническими производственными отношениями и характером производительных сил.

Народное восстание 1773 – 1775 гг., глубоко потрясшее Российскую империю, было последней крестьянской войной феодальной эпохи. По размеру охваченной ею территории, по численности вовлеченных в неё народных масс, мощи и стремительности их натиска она представляет собою крупнейшее движение крепостного крестьянства в истории не только нашей Родины, но и всей Европы.

Предпосылками Крестьянской войны  послужили: усиление эксплуатации крестьянства в условиях развивавшегося товарного производства и зарождения капиталистического уклада; усиление помещичьей власти над крестьянами, что в  XVIII в. приблизило крепостное право к системе рабства; тяжелое положение работных людей и приписных крестьян Урала; ликвидация правительством старинных казачьих вольностей на Дону и на Яике, угнетение народов Поволжья и Приуралья.  

«Одна из самых замечательных особенностей Крестьянской войны 1773 – 1775гг. состоит в быстроте и напряженности событий. В её истории можно различить три основных периода: с сентября 1773 г. по апрель 1774г., когда движение в основном развёртывалось на Яике, в Башкирии и в горнозаводских районах Приуралья (по обе стороны от горного хребта); с мая по июль 1774 г. , когда после тяжелых поражений, понесённых Е.И. Пугачёвым, восстание вновь вспыхнуло на Среднем Урале и на Каме; с июля 1774 г. и по 1775 г., когда оно с поразительной быстротой распространилось по Средней и Нижней Волге и к западу от нее и в конце концов потерпело поражение».1

Различие между указанными периодами заключается не только в территориальном перемещении восстания, но и в составе сил восставших, и в организационных формах движения, и в степени отчетливости классовых противоречий, лежавших в его основе, и в том как формулировались самими восставшими их стремления и лозунги борьбы. Но эти различия не лишают движение в целом характера крестьянской войны.

Как и более ранние крестьянские войны России XVII в., Крестьянская война 1773 – 1775 гг. начиналась на окраине государства, на территории яицкого казачества. Здесь правительственный аппарат был слабее, чем в центре, легче было укрыться от преследования властей. Казаки были закалены в вековой, непрестанной борьбе с внешними врагами на рубежах русской земли. В среде казачества в это время зародились острые социальные противоречия, развернулась ожесточённая борьба между богатой эксплуататорской верхушкой, старшиной, и эксплуатируемой рядовой массой.

«Дон во второй половине XVIII в. не мог уже стать районом восстания, как во времена Степана Разина. Автономия донского казачества была уже сильно урезана. Представители царской власти, тесно сотрудничавшие с казачьей старшиной, обладали здесь настолько большим влиянием, что держали рядовое казачество под бдительным надзором. И всё же Дон дал крестьянскому движению вождя – Пугачёва».2

В середине XVIII в. на Яике создалось напряженное положение. Автономия яицкого казачества систематически ограничивалась. Возможности контроля над казаками для правительства особенно возросли после постройки Оренбурга и крепостей  Яицкой линии и создания Оренбургской губернии. С 1744 г. яицкое казачество перешло в ведение оренбургского губернатора. Выборность войсковых атаманов была отменена, казаки привлечены к несению тяжелой службы в войсках империи, в том числе на Северном Кавказе, в Кизляре. Они  ежегодно отправляли только на Кавказ 400-1000 чел. Много людей постоянно требовалось для многочисленных крепостей и форпостов Яицкой линии.

Более резко выступает антагонизм между казачьей массой и старшиной – богатой верхушкой, выделившейся в результате внутреннего расслоения. Из рядов последней выходили войсковые атаманы и старшины, составлявшие войсковую канцелярию; от них зависели определение служебной очереди, сбор откупных сумм, раздача денежного и натурального ( в том числе порохом и свинцом) жалования, приходившего из Петербурга , порядок рыбной ловли. Богатые казаки обзаводились большими хуторами, выходцы из старшины получали офицерские звания, благодаря чему они приобщались к дворянству. В войске стали резко различать принадлежность казаков к «старшинской стороне» и к «войсковой стороне», между ними разгоралась вражда гораздо более острая, чем на Дону при Разине между «низовыми» и «верховыми» казаками. Незаконные поборы, утаивание жалования и другие подобные злоупотребления вынуждали рядовых казаков жаловаться на старшину оренбургскому губернатору и в Петербург.

В такой накаленной атмосфере и стал действовать на Яике Пугачев.

Самозванство Пугачева было не первой попыткой использовать имя Петра III. Это имя всплыло не случайно. Быстрое, насильственное свержение императора его супругой, происшедшее к тому же вскоре после издания манифеста о вольности дворянской, возбуждало в народе разные слухи и толки. Говорилось, что, освободив дворян от обязательной, император намеревался затем, как это и представлялось народу справедливым, освободить крестьян от дворянской власти. В этих слухах, разумеется, не было ни зерна истины: интересы русского крестьянства были совершенно чужды помыслам голштинского принца, случайно ставшего императором России. Но народное воображение наделяло его теми качествами и намерениями, какие ему хотелось видеть в «хорошем» царе.

«В самозванстве, так часто сопутствовавшем крестьянским войнам, проявлялись вера народа в «хорошего» царя и слабость политического сознания крестьянской массы,  задавленной феодальным гнетом, её неспособность отрешиться от тех политических представлений, которые выработала феодальная государственность, и противопоставить им свою программу государственных преобразований. Появление «настоящего государя», зовущего на борьбу с «незаконным» начальством, становилось для масс поводом к выступлению, сигналом для начала народного восстания.»1

Верили ли те казаки, которые собирались на умете Ереминой Курицы, а затем и на хуторах казаков Кожевниковых и Толкачевых, что с ними находится действительно Пётр III , или же они сознательно пользовались самозванством Пугачева как средством привлечения народа. Второе предположение более правильно для той небольшой группы лиц, которая составила первоначальное ядро движения. По показаниям Чики-Зарубина на допросе, казак Караваев тайно ему поведал, кем в действительности был мнимый Петр Федорович: «ето де не государь, а донской казак, и вместо государя за нас заступит – нам де всио равно, лишь быть в добре»2. Позднее Зарубин говорил об этом наедине с самим Пугачёвым, заверяя его: «Хотя ты и донской казак, только мы уже за государя себе приняли, так тому и быть». «Казак Ульянов, брат Чики-Зарубина, также участвовавший в восстании с самого его начала, рассказывал на следствии, что в Берде слышал «от Зарубина, от Шигаева и от прочих яицких казаков неоднократно между разговорами, бывши пьяные, что самозванец есть донской казак…Почему он, Ульянов, уже знал, что он самозванец; однако ж служил ему верно, надеясь, что завладеет он государством…»1

Началом открытого восстания следует считать 17 сентября 1773 г. В этот день вблизи хутора казаков Толкачевых, где собралось около 80 чел., был прочитан первый манифест от имени Петра III, написанный Иваном Почиталиным. Уже на следующий день отряд восставших, двинувшийся по направлению к Яицкому городку, насчитывал около 200 чел. В течение нескольких дней Пугачев оставался в окрестностях Яицкого городка. Высланная против него комендантом, полковником Симоновым, воинская часть во главе со старшиной Андреем Витошновым, численностью в 200 чел., перешла на сторону восставших. Перебегали и из самого города. Захваченные в плен казаки «старшинской стороны» были казнены. Пугачев, однако, не решился на приступ города, где находились значительные силы регулярных воинских частей с артиллерией. Такой приступ действительно едва ли мог быть удачен, так как повстанцы не имели пушек. Восставшие двинулись в обход Яицкого городка, без сопротивления занимая в его окрестностях форпосты – небольшие укрепления из земляных насыпей и плетней с башнями и маяками, в каждом из которых находилось обычно по 20-25 казаков. Взятие форпостов доставило в распоряжение восставших некоторое число пушек.

Первым городом, взятым Пугачевым, был Илецкий городок. Это была одна из крепостей Яицкой линии, соединявшей Оренбург с Яицким городком. Посланный Пугачевым в Илецкий городок Андрей Овчинников легко убедил местных жителей признать «императора Петра Федоровича». 21 сентября они вышли навстречу Пугачеву с духовенством, образами и с хлебом-солью – картина, многократно повторявшаяся затем в бесчисленных сёлах и городах Приуралья и Поволжья в течение целого года. Атаман илецких казаков Портнов, по жалобе казаков на обиды с его стороны, был повешен. За взятием Илецкого городка последовало занятие крепостей Рассыпной (24 сентября) и Нижне-Озёрной (26 сентября). Уже 27 сентября была взята важнейшая крепость Яицкой линии – Татищева, расположенная на развилке дороги от Оренбурга к Яицкому городку и Самаре. В ней находились большие склады, гарнизон её имел около 1000 чел. Крепость Татищева сдалась после короткого штурма, так как в момент атаки крепости пугачевским войском солдаты и оренбургские казаки, входившие в состав её гарнизона, с сотником Т. Подуровым во главе побросали ружья и перешли на сторону Пугачёва. За Татищевой через несколько дней последовало занятие Чернореченской крепости.

Однако осенью 1773 г. Пугачев не пошел на запад. 1 октября он вступил в большую татарскую слободу Каргалы, верстах в 25 от Оренбурга, а на следующий день вошел в казачий Сакмарский городок. Значительно увеличив в этих местах численность своих сил и обогнув Оренбург с севера, Пугачев спустился вниз по р. Сакмара и 4 октября занял слободу Берду ( в 5 верстах от Оренбурга), которая вскоре получила значение основного центра для всей территории, охваченной восстанием.

5 октября можно считать началом почти полугодовой осады Пугачевым Оренбурга.

«Винить Пугачева в том, что, задержавшись надолго для осады этого города, он лишь потерял время и силы, вместо того чтобы сразу же устремиться к центру страны и поднять здесь основные массы крепостного крестьянства, - едва ли возможно. Задержка под Оренбургом была проявлением неизбежно присущих крестьянской войне свойств – её локальности и ограниченности кругозора вовлекаемых в борьбу масс, лишь с трудом и не полностью преодолеваемой ходом событий. Для яицких казаков, башкир и татар Приуралья, Оренбург – сильная крепость и местопребывание губернатора – был реальным воплощением гнёта и насилий. Восставшие казаки и крестьяне не могли правильно оценить силы своего врага, - местное зачастую заслоняло для них общее. Они, несомненно, преувеличивали стратегическое значение Оренбурга, овладев которым надеялись стать хозяевами у себя дома – на Яике и в Приуралье».1

Двинуть вперед массу восставших, оставив позади, в Оренбурге, ненавистного губернатора и его чиновников, Пугачев был не в состоянии. Но не только преувеличенное представление и значении Оренбурга заставляло восставших медлить под его стенами. В этом сказывается также неизбежная организационная слабость крестьянской войны. Пугачев не имел возможности разделить свои основные силы, чтобы, двинув большую их часть вперед, направить меньшую для блокады крепостей, оставляемых в тылу. У него не было достаточно средств для сохранения общего руководства над войском при таких условиях. Впрочем, твёрдое решение идти после занятия Оренбурга дальше, на Москву и Петербург, несомненно, существовало у Пугачева и ближайших к нему лиц.

«При начале осады Оренбурга в войске Пугачева было около 2500 чел: 500 яицких, 300 илецких, 600 оренбургских казаков, 540 перешедших к нему солдат из крепостей и около 500 башкир, калмыков и татар; он имел 20 пушек. Оренбургский гарнизон насчитывал вначале около 3000 чел, при 70 пушках. Силы Пугачева затем непрерывно росли, но и Оренбург в середине ноября получил подкрепление: сюда пробрался комендант Верхне-Озерной дистанции Оренбургской линии бригадир Корф, собравший в крепостях почти 2500 чел. И 22 орудия. Попытки атаковать город, предпринятые в первые же дни осады и повторявшиеся позднее, не имели успеха. Пугачев с 18 октября оставался преимущественно в Берде. Он больше рассчитывал, как и высказывал это прямо, взять Оренбург измором, нежели штурмом. Действительно, к концу осады продовольственное положение в городе стало очень тяжелым»2.

Одновременно с осадой Оренбурга предпринимались попытки занять Яицкий городок. Сюда Пугачев в декабре 1773 г. направил Толкачева, который вошел в город при полном сочувствии жителей. Но комендант Яицкого городка Симонов успел запереться в укреплении, находившемся внутри города, и овладеть им так и не удалось.

В то же время движение в народных массах быстро ширилось. Оно развивалось на Урале, по обе стороны хребта, охватило всю Башкирию, перекинулось на Волгу, в район Самарской луки, в Западную Сибирь и к западу от Волги. Связь движения на местах с главным лагерем восставших под Оренбургом осуществлялась различно, она то усиливалась, то ослабевала. Одним из способов этой связи были широко организованное распространение манифестов и указов «императора Петра Фёдоровича» и рассылка в разные стороны небольших групп яицких казаков и отдельных лиц из стана Пугачева. Первые манифесты Пугачева к башкирам и казахам датированы концом сентября 1773 г. В октябре он послал указы на заводы. Ноябрьские и декабрьские манифесты обращены «во всенародное известие» для размножения и распространения в разных местах.

Связь движения на местах с его центром, образовавшимся вокруг Пугачева, выразилась также в приходе под Оренбург и в Берду множества русских крестьян и казаков, башкир, татар, марийцев и др. Уже в начале октября 400 башкир, вытребованных Рейнсдорпом в Оренбург для усиления его гарнизона, целиком присоединились к Пугачёву. После получения пугачёвского указа от 1 октября из слободы Каргалы началось движение в Башкирии; на запросы комендантов уральских крепостей о помощи, башкиры отвечали, что идут к «государю». В октябре пришли два отряда башкир численностью в 1000 чел. В ноябре присоединился получивший впоследствии известность Салават Юлаев с 2 тыс. чел. Большие отряды заводских крестьян привёл с Урала Соколов (Хлопуша). Явилось полторы тысячи марийцев.

Хан казахской Младшей орды Нурали завязал сношения с Пугачевым еще в середине сентября 1773 г., и хотя он занял потом двуличную и выжидательную позицию, казахи проявили активность вдоль всей линии пограничных русских крепостей, проникая в пространство между Яиком и Нижней Волгой.

«В ноябре под Оренбургом число восставших составляло уже 15 тыс., а к марту 1774 г., по словам Пугачева, «сошлося в Берду до 50 тыс. большею частью мужиков»; у осаждавших насчитывалось 86 пушек. Башкиры пригнали Пугачеву огромные табуны лошадей.»1

Штаб восставших, в виде созданной в с. Берды Военной коллегии, пытался держать в своих руках нити руководства движением на местах. Но при слабых организационных средствах борьбы, при скованности основного ядра сил Пугачева осадой Оренбурга крестьянские восстания в отдельных местностях развивались по большей части самостоятельно. Они вспыхивали по мере распространения известий об «императоре Петре III», который, как верили, находился с «главной армией» под Оренбургом. Ему присягали, во имя его действовали. Но восстания не сливались в единый поток, а в значительной мере поглощались борьбой с местными властями, помещиками, заводчиками и т.д.

На основные силы Пугачева непосредственно легла задача борьбы с попыткой правительства Екатерины II подавить восстание регулярными войсками из центра. Указом 14 октября 1773 г. генерал-майору Кару было поручено командование войсками, назначенными для действий против сил Пугачева. К району восстания стягивались войска из Москвы, Новгорода, Смоленска, Бахмута и Сибири.

В ноябре 1773 г. Пугачев, однако, потерпел неудачу при попытке взять Верхне –Озерную крепость (восточнее Оренбурга); в то же время он занял находившуюся  далее на северо-востоке Ильинскую крепость.

“Восстание охватило всю Башкирию. Несмотря на то, что локальный характер Крестьянской войны здесь сказался особенно заметно, так как в Башкирии действовало большое число разрозненных отрядов с отдельными руководителями, тем не менее движение в Башкирии было очень важным источником сил для Пугачева. Башкирский и мещеряцкий народы выдвинули из своей среды активных руководителей движения: Канзафара Усаева, Бахтияра Каныкаева и любимого героя Башкирии – Салавата Юлаева, совсем молодого, почти юношу, талантливого и полного кипучей энергии. Ему принадлежат различные песни и стихи, и сам он и его подвиги стали предметом песен и легенд. Для его действий в 1773 – 1774 гг. характерно стремление внести в движение согласованность и дисциплину, организовать новую власть вместе с пугачевскими атаманами – Зарубиным, Кузнецовым, Грязновым и др”.1

Признание Пугачева вождем восстания под именем императора Петра III являлось для башкир, как и для других народов Приуралья и Поволжья, формой признания своей внутренней связи с русским народом и русской государственностью. 

В период оренбургской осады движение распространилось на весь горнозаводский район Южного и Среднего Урала и среднее течение р.Камы. Поднялись заводские работные люди и приписные крестьяне, волнения среди которых происходили еще в 50 – 60 годах. Уже 12 октября восставшие заняли большой Воскресенский завод Твердышева. 17 октября датирован указ Пугачева, обращенный на Авзяно-Петровские заводы Евдокима Демидова, крупнейшие на Южном Урале. В октябре и ноябре 1773 г. восстание охватило весь Средний Урал, за исключением небольшого угла в его северо-западной части.          

«Что касается других заводов Южного Урала, то здесь восстание приводило к полной остановке и разрушению предприятий. Накопившаяся ненависть к гнёту и эксплуатации, царившим на заводах, побуждала работных людей сжигать или бросать заводы и уходить в отряды повстанцев. Например, 26 октября 1773 года на Белорецком заводе, после того, как там был прочитан манифест пугачева, рабочие прекратили работу и подожгли заводские строения, приняв решение идти в войско «Петра III». Так поступали наиболее активные элементы; менее решительные, немолодые или многосемейные расходились по домам, возвращаясь в деревню»2. 

На Среднем Урале восстание происходило главным образом в январе и феврале 1774 г. Его история связана с именем   И.Н. Белобородова – одного из наиболее видных вождей Крестьянской войны. Он происходил из заводских приписных крестьян, побывал в солдатах и перед началом восстания жил в Кунгурском уезде, занимаясь торговлей. Примкнув к башкирам из отряда Канзафара Усаева и проявив огромную энергию и выдающиеся  организационные способности, он вскоре получил от Пугачева звание атамана. В середине января Белобородов развернул свою деятельность на заводах Среднего Урала. 

В первых числах января 1774 г. восставшие заняли казенные Ижевский и Воткинский заводы в бассейне Камы, а в феврале уже ¾ всей уральской промышленности находилось в руках восставших.

Движение распространялось и на восток от Уральского хребта, вглубь Сибирской губернии. В декабре – январе 1773 – 1774 гг. восстание охватило окрестности Ялуторовска, Краснослободска и Верхотурья. В то же время восстание расширялось к западу от Оренбурга, вдоль крепостей Самарской линии. 18 ноября атаманы Жилкин и Арапов взяли Бузулук, 25 декабря Арапов без всякого сопротивления занял Самару.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                              

Крестьянская война в начале 1774 г. разлилась на огромном пространстве от Каспийского моря до берегов Тобола, от Волги до крепостей Сибирской линии и степей Казахстана. О настроениях крестьянских масс на территории к западу от Волги (между Саратовом и Пензой) можно судить по тому, что в декабре 1773 г. в разговорах с проезжавшим здесь сенатским курьером все крестьяне утверждали, что Петр III жив, что они теперь вольны и свободны от податей и что присылка правительственных войск ни к чему не приведет: «все де солдаты лишь только придут, то будут ему (Пугачеву) служить…»1

Таков ход событий на первом этапе Крестьянской войны 1773 – 1775 гг., до того момента, когда начались крупные неудачи восставших  в результате сосредоточения в районе восстания правительственных войск.

Участие в восстаниях и значительная роль, какую на протяжении всего периода Крестьянской войны играли в ней яицкие и оренбургские казаки, башкиры (иной раз со своими старшинами из феодализирующейся верхушки), а также и горнозаводские работные люди, ни в коей мере не лишает движение характера крестьянской войны, так как в востание пугачева сразу же непосредственно были вовлечены помещичьи крестьяне и с самого начала борьба шла за их освобождение.

Наиболее важным источником для суждения о характере и целях восстания, руководимого Пугачевым, являются манифесты и указы «императора Петра Федоровича» и воззвания некоторых пугачевских полковников и атаманов. Самый ранний из документов этого рода – манифест от 17 сентября 1773 г., данный на хуторе Толкачевых, содержит призыв к яицкому войску служить Петру III, как служили отцы и деды; войско жалуется за это «рякою с вершин и до устья, и землею, и травами, и денежным жалованьям, и свиньцом, и порахом, и хлебныим провиянтом»2 Это пожалование адресовано также татарам и калмыкам.

В ранних манифестах говорится о «казни жестокой», ожидающей тех, кто будет противиться «государю Петру Федоровичу». В указе, посланном в Оренбург 5 октября и обращенном к «регулярной команде», т. е. к воинским частям, эти последние призываются оставить «принужденное послушание к неверным командирам». Но с чьей именно стороны можно ожидать сопротивления «императору Петру Федоровичу», сентябрьские, октябрьские и ноябрьские манифесты не указывают. Введённые в обычный перечень пожалований

(«рекой и землёю» и др.), обещания «всякой вольности» или «вечной вольности» звучат широко, но неопределенно.

В первый месяц после выступления Пугачева поднялись на борьбу помещичьи крестьяне в разных местах огромной Оренбургской губернии. Приезжавшие в деревни казаки именем Петра III запрещали крестьянам работать на помещиков, и среди крестьян тотчас же сложилось представление о воле, которую им дает объявившийся «государь». События развивались быстрее, чем это предполагалось «официальной программой» пугачевских воззваний, и в этом – одно из проявлений стихийности Крестьянской войны.

Одной из характернейших черт идеологии крестьянских войн являются царистские иллюзии восставших, их наивная вера в возможность «хорошего» царя. Это выразилось не только в том, что сам Пугачев, чтобы привлечь к себе народ, принял имя Петра III. Царистский характер движения проявился также в широко распространённых среди восставших представлениях о сочувствии и сношениях наследника Павла Петровича с его мнимым отцом.

Несмотря на большую слабость политического сознания крестьянско-казацкой массы того времени, на упорно державшиеся царистские представления, чрезмерно большое место, отводимое узко местным нуждам в стремлениях восставших и на неспособность их создать последовательно разработанную программу преобразований, идеология Крестьянской войны 1773 – 1775 гг. выступает гораздо более развитой и зрелой, чем в более ранних восстаниях XVII – начала XVIII в. Гораздо отчетливее, чем при И.Болотникове, С.Разине или К.Булавине, восставшие сознают теперь причину гнета, могут определить своего врага, понимают зло дворянской власти и необходимость беспощадной борьбы с ней.

Как и в предшествующих восстаниях, основной организационной формой, которой пользовались восставшие для устройства своих военных сил, был войсковой казачий строй. Восставшие крестьяне и горожане, присоединявшиеся к ним солдаты, пощаженные офицеры и чиновники зачислялись в казаки, в знак чего им тут же по-казацки подстригали волосы, а иногда давали казацкие шапки.

Как ни деятельны были пугачевская «Военная коллегия» и отдельные вожаки движения, вполне преодолеть стихийность и локальность Крестьянской войны, разумеется, не удавалось. При всём том ни одна более ранняя крестьянская война не создала таких элементов организованности и дисциплинированности, как это наблюдается в ходе Крестьянской войны 1773 – 1775 гг.

Пугачев лично производил в чин полковника и атамана, а позднее – генерала.

«Всё, что делалось для устройства войска, могло создать лишь некоторые элементы правильной военной организации, чему в известной мере способствовало скопление в пугачевском лагере значительного числа солдат из регулярных частей: к февралю 1774 г. их насчитывалось около 2 тыс. с 8 офицерами. Но большую часть этого войска составляли казаки, башкиры, заводские работные люди, помещичьи крестьяне; эта масса, естественно, не могла быстро поддаться перестройке в правильно организованную и дисциплинированную армию. В целом войско Пугачева оставалось наскоро сколоченным и разношерстным, с неопределённым и колеблющемся составом, не обученным регулярному строю и плохо вооруженным».1

Вооружение было очень скудным и пёстрым, пехотинцы из крестьян и работных людей редко имели огнестрельное или даже холодное металлическое оружие. Зато непрерывный массовый приток в ряды войска и мощный подъём духа среди восставших возмещали недостаток организации.

В конце ноября 1773 г. правительство Екатерины II направило против восставших карательную армию во главе с главнокомандующим генерал-аншефом А.И. Бибиковым; ему были предоставлены обширные полномочия. Уже самый факт назначения Бибикова свидетельствовал о том, что правительство вынуждено было признать огромный размах движения и политическое его значение. В Казани была учреждена Секретная комиссия, и во главе ее поставлен генерал П.С. Потёмкин, родственник екатерининского вельможи. Были арестованы и отправлены в Казань первая жена и дети Пугачева в качестве живого свидетельства его самозванства. В станице Зимовейской сожгли его дом и место посыпали солью, как не подлежащее возделыванию. Царское правительство всячески пыталось устрашающим образом подействовать на воображение народа. В район восстания спешно стягивались крупные воинские силы. Положение дел представлялось Бибикову очень тяжёлым: он понимал возможность дальнейшего развития движения среди крестьянства по всей России, видел в нем смертельную угрозу для самодержавно-крепостническогго строя, верным слугой которого был сам. В письме к  Д.И. Фонвизину он писал: «Не Пугачев важен, важно всеобщее негодование»…1

В Казани была объявлена организация ополчения на средства местного дворянства. Екатерина II участие в его сборе, объявив себя «казанской помещицей»; этим демонстрировалась её солидарность с дворянством. В стягиваемых  против Пугачева войсках солдаты обнаруживали явную ненадёжность, тревожившую Бибикова; он писал, что «дьявольски трусил за своих солдат», опасаясь их перехода на сторону восставших.2  Но в регулярных частях солдаты находились под неослабным  присмотром; прибытие хорошо вооруженных крупных воинских частей с опытным генералитетом и офицерством, действовавших систематически, по единому плану, не могло не вызвать поворота в худшую сторону для восставших казаков и крестьян.

29 декабря 1773 г. майор Муфель взял Самару; полковник Ю. Бибиков занял 17 января Заинск и вытеснил восставших из Мензелинского уезда. Со стороны Челябинска наступал генерал Деколонг с войсками Сибирского корпуса.

26 января Салават Юлаев потерпел поражение под Курганом, а в феврале правительственные войска заняли Красноуфимск. Был занят Воткинский завод. Наконец, от Кичуевского фельдшанца и от Самары двинулись к Оренбургу и Яику войска генералов П.М. Голицына  и П.Д. Мансурова.

Но и после начавшегося крупного наступления правительственных войск, т. е. в январе – феврале 1774 г., восставшие одержали немало побед. Взятие ими Ставрополя, Гурьева, Илецкой защиты, осада Далматова монастыря и Шадринска, распространение восстания на Среднем Урале приходятся на эти месяцы. Но всё же преобладание силы правительственных войск стало сказываться всё более заметно. 14 февраля генерал мансуров, разбив отряды атаманов Арапова и Чулошникова, занял Бузулук, кн. Голицын 27 февраля достиг Бугуруслана и его передовые части вышли на линию р. Сакмары.

Пугачев пытался предпринять контрнаступление. Двинув вперед около 2,5 тыс. человек, он 6 марта атаковал войска Голицына у дер. Пронкиной, недалеко от г. Сорочинска, но потерпел  поражение. Голицын двинулся к Татищевой

крепости – к важному по своему стратегическому положению месту одного из первых крупных успехов Пугачева. Здесь Пугачев собрал около 9 тыс. человек. У Голицына было меньше (6,5 тыс.), но хорошо вооруженных регулярных войск с большим числом пушек. В разыгравшемся 22 марта сражении под стенами Татищевой, которое длилось 6 часов, восставшие боролись отчаянно, но были разбиты наголову. Они потеряли около 2 тыс. убитыми, около 4 тыс. ранеными и пленными и 36 пушек. Разбиты были лучшие силы Пугачева. На следующий же день, 23 марта, рано утром Пугачев вынужден был спешно оставить Берду. Осада Оренбурга была снята. 31 марта в город вступили войска Голицына. В те же самые дни, а именно 24 марта, подполковник И.И. Михельсон разбил Чику-Зарубина у села Чесноковки под Уфой. Через несколько дней сам Зарубин был в плен взят.

Апрель 1774 г. Пугачев провел на Урале, на Воскресенском, Авзяно-Петровском и около трёх недель на Белорецком заводах. К нему опять стали стекаться большие толпы заводских и помещичьих крестьян, казаки, пробиравшиеся с Сакмары и Яика, и народы Поволжья. При появлении Пугачева опять началось движение в Башкирии. На уральских заводах огромную энергию развивал Белобородов, формируя новые силы. К началу мая на Белорецком заводе собралось до 5 тыс. человек. Здесь воссоздалась в новом составе «Военная коллегия», завязавшая опять переписку с местами.

Пугачев шел вперед, всюду находя народные массы вполне готовыми к его встрече. Обычно народное движение разгоралось уже при первых слухах о его приближении. Крестьяне одного из сёл Кадомского уезда ещё весной приняли на сходе решение послать ходоков к «императору Петру Фёдоровичу» с прошением, чтобы им не быть за помещиком. В Нижнеломовском уезде «все, как помещичьи крестьяне, так и однодворцы, идут к нему (Пугачеву) в повиновение и присягают»1. Однодворцы этого уезда послали представителей разыскивать «команду государя  Петра Фёдоровича» и звать её в г. Нижний Ломов. Экономические крестьяне Тамбовского уезда в ожидании Пугачева исправляли дороги, мосты и заранее готовили для «Петра Фёдоровича» и его войска провиант2.

Пламя Крестьянской войны бушевало не только в непосредственной близости от пути следования армии Пугачева, но и далеко в стороне от него. Восстание вспыхнуло в г. Инсаре и его уезде и в соседнем Краснослободском уезде; в бассейне р.Мокши восставшие заняли города Троицк, Наровчат, Нижний и Верхний Ломов, Темников, осаждали и лишь случайно не взяли г. Керенск. Здесь сформировались многочисленные отряды крестьян, действовавшие отдельно и самостоятельно, во главе с руководителями из местных крестьян – Петром Евсевьевым, Яковом Ивановым, Михаилом Евстратовым. В Пензенском и Петровском уездах действовали в качестве «полковников» и «атаманов» братья Иван и Алексей Ивановы из крестьян голицынских вотчин. О них впоследствии, когда они были пойманы, П.И. Панин писал Екатерине II  как о «знаменитых» атаманах. В этом же районе и дальше к югу известен атаман Каменский из острогожских украинцев. Эти отряды ( в некоторых насчитывалось до 3-4 тыс. чел.) то соединялись вместе, то распадались. Несмотря на тяжелые поражения при столкновениях с правительственными войсками, они иногда воссоздавались вновь через каких-нибудь несколько дней. Восстание охватило также Борисоглебский, Новохоперский и Тамбовский уезды Воронежской губернии.

Восставшие вешали помещиков и приказчиков, управителей казенных и экономических волостей, чиновников в уездных городах. Кое-где в мордовских селениях были повешены и священники.

В отдельных случаях в ряды восставших становились купцы. Многочисленны и факты участия сельского и даже городского духовенства в восстании. Известен переход саратовских купцов на сторону Пугачева. Инсарский Купец Дубцов оказался даже главарём небольшого отряда, в котором находился и священник дворцового села. Но всё это – только эпизоды, так же как не характерны и отдельные случаи, когда чиновники или офицеры-дворяне оказывались, вольно или невольно, на стороне Пугачева. В движение пришли огромные массы крепостного крестьянства, экономические крестьяне и однодворцы.

«По официальным данным, за всё время Крестьянской войны восставшими было убито или казнено 3 тыс. чел. (2791 чел. – без сведений из ведомостей 14 городских канцелярий), из них больше половины – дворяне. Несомненно, что значительное большинство этих потерь, понесенных господствующим классом, приходится на лето 1774 г.»1

Для правительства помещиков летом 1774 г. положение было грозным не только в районах, непосредственно охваченных восстанием. К западу и северу, все ближе к центру дворянской империи, наблюдались факты, возбуждавшие смятение и ужас в дворянстве и глубочайшую тревогу в петербургском придворном мире. В своем донесении императрице от 13 августа П.И. Панин писал: «Искры ядовитого огня от настоящего самозванца и употребляемых от него ко всей черни прельщений зачинают пламенем своим пробиваться не только в тех губерниях, коими сам злодей проходил…, но обнимают и здешнюю Московскую и Воронежскую губернии»2.

Летом 1774 г., когда движение с необычайной быстротой охватило правый берег Волги и стало распространяться в среде главным образом помещичьих и государственных крестьян, - в это время усилилась острота выявления его классовой сущности, стало более ясным понимание восставшими целей движения. Об этом говорят прежде всего пугачевские манифесты. Знаменитый манифест, написанный сразу же после перехода Пугачевым Волги и известный в нескольких списках, самый ранний из которых датирован 18 июля, гласил: «…Жалуем сим имянным указом с монаршим и отеческим нашим милосердием всех находившихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков, быть верноподданными рабами собственной нашей короне и награждаем древним крестом и молитвою, головами и бородами, вольностью и свободою и вечно казаками, не требуя рекрутских наборов, подушных и протчих денежных податей, владением землями, лесными, сенокосными угодьями и рыбными ловлями и соляными озерами без покупки и без аброку и свобождаем всех прежде чинимых от злодеев дворян и градских мздоимцев – судей крестьяном и всему народу налагаемых податей и отягощениев. И желаем вам спасения душ и спокойной в свете жизни, для которой мы вкусили и претерпели от прописанных злодеев-дворян странствие и немалые бедствия. А как ныне имя наше властию всевышней десницы в России процветает, того ради повелеваем сим нашим имянным указом: кои прежде были дворяне в своих вотчинах и поместиях, оных противников нашей власти и возмутителей империи и разорителей крестьян ловить, казнить и вешать и поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с вами, крестьянами. По истреблении которых противников и злодеев – дворян всякой может возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжаться будет»1

Манифест свидетельствует об относительно высокой ступени политического сознания, какой способна была достигнуть крестьянская война феодальной эпохи. Узко местные требования, звучавшие в первых манифестах пугачёва, здесь сменились единым, выраженным с полной ясностью и неумолимой определённостью, стремлением к уничтожению дворянской власти, самого дворянства, как класса, и к освобождению крестьян от векового гнёта.

В относительно более развитом виде, чем в каком-либо другом памятнике крестьянских войн в России, в этом манифесте Пугачева можно видеть известные зачатки программы. Отмена крепостной зависимости, уничтожение дворянства, равенство перед законом (подвластность всех царю), отмена рекрутчины, денежных податей и поборов, передача земли – вот основные пункты этой стихийно нарождающейся программы, выраженные в манифесте с такой четкостью, какой не встречаем ни в одном из более ранних памятников, отражающих политическое мышление и кругозор восставших крестьян и казаков.

«Крестьяне, поднявшиеся на борьбу летом 1774 г., были глубоко убеждены, что «император Пётр Фёдорович» принёс им действительное освобождение от крепостной неволи и тяжелых государственных повинностей»2. В Пензенском уезде местный крестьянин Иван Иванов, назвавший себя полковником, объявил крестьянам: «Вы-де помещичьи не будите, а будите все государевы; и сверх того, через семь лет от подушного оклада и от рекрутского набору (государь) освобождает; а соль велит отпускать по двадцати копеек пуд»3. Отмену основных государственных повинностей мыслили лишь как временную льготу, а не уничтожение навсегда. Проявилось и стремление иметь свой , народный суд. Крестьянам дворцовых волостей около г. Троицка местные руководители движения говорили, что нужно повесить воеводу, его товарища, управителя и подьячих и создать своё правосудие. Ходили смутные слухи и о том, что «государь Петр Федорович» вводит новые порядки владения землей: говорили, что он «землю меряет и заборы утвердил, только столбы не поставлены»4.

Итак, стремление уничтожить крепостной строй и власть дворян выступало летом 1774 г. гораздо более явственно, чем в первые месяцы крестьянского восстания; создавались некоторые наметки программы последующих преобразований, отвечавших интересам основной массы населения страны в целом, а не специфически местным нуждам; летние месяцы 1774 г. – самая знаменательная пора в истории Крестьянской войны под руководствеом Е.И. Пугачева. Однако в организационном отношении движение на последнем своем этапе оказалось еще более слабым, еще более стихийным, чем на Яике и в Приуралье. События развивались настолько стремительно, сам Пугачев двигался так быстро, что не успевали сложиться даже те примитивные формы организации, какие были в лагере с. Берды. Хотя при Пугачеве существовала и в это время «Военная коллегия», которая пыталась наладить связи и переписку с разными местами, но самые обстоятельства весьма мало благоприятствовали развитию её деятельности.

Формы вовлечения людей в движение были разные. Часть восставших крестьян принимала наименование казаков, стриглась по-казачьи и, образуя отряды, уходила к самому Пугачеву или действовала самостоятельно, переходя с места на место. Там, где проходил Пугачев, производились и принудительные наборы в его войско, но в огромном большинстве в «казаки» шли добровольно. «Казаками» всё же становилась только меньшая часть восставших. В отдельных местных партиях «казаков» насчитывалось иногда всего лишь по нескольку десятков человек и даже меньше десятка. Большинство населения, восставая, расправлялось с местными властями и помещиками, при этом вооружались как могли, приглашали к себе пугачевских атаманов и казаков или самого «Петра Федоровича», встречали его с колокольным звоном, присягали ему, но в «казаки» не шлии оставались на местах.

За 8 месяцев Крестьянской войны в правительственных войсках сменилось четыре главнокомандующих: А.И. Бибиков, Ф.Ф. Щербатов, П.М. Голицын, наконец,  П.И Панин. В начале сентября 1774 г. из Дунайской армии на помощь Панину прибыл А.В. Суворов, ставший во главе правительственных войск, преследовавших армию Емельяна Пугачева.

21 августа Пугачев подошел к Царицыну, но не смог взять его; к нему приближались с севера отряды Михельсона. Не задерживаясь, Пугачев обогнул Царицын, занял Сарепту и пошёл по направлению к Черному Яру. Не доходя 40 вёрст до города, у так называемой Сальниковой ватаги, его настиг 24 августа Михельсон. Произошло последнее за время Крестьянской войны большое сражение. Пугачев потерял 2 тыс. убитыми и 6 тыс. пленными; в числе погибших был Овчинников, только что произведённый Пугачевым в чин генерал-фельдмаршала. С несколькими сотнями человек Пугачев переправился за Волгу; он излагал своим спутникам разные планы дальнейших действий – ухода то к низовьям Яика и туркменскому берегу Каспийского моря, то в Сибирь или Казахстан, то в Запарожье. Но Яицкие казаки заставили его идти степью на Узени, чтобы пробраться на Яик. Группа казаков во главе с Твороговым и Чумаковым давно уже замыслила выдать Пугачева властям, чтобы этим предательством купить себе «прощение» Екатерины II ; они отобрали лошадей у «разночинцев», то есть у всех не-казаков, переправившихся вместе с ними за Волгу, бросив их в степи на произвол судьбы. С Пугачевым остались только казаки – участники заговора. Схваченный ими Пугачев был привезён 15 сентября в Яицкий городок, затем в Симбирск и доставлен в Москву.

«Окончание»  Крестьянской войны

Дворянство торжествовало победу и ознаменовало её жесточайшей массовой расправой над восставшими.

Правительство стремилось погасить пожар Крестьянской войны, залив его кровью. В Оренбурге, Симбирске, Казани, Москве работали секретные комиссии, допрашивая, пытая и казня тысячи людей.

Ещё 30 июня 1774 г., раньше других руководителей восстания, был казнён в Оренбурге Соколов (Хлопуша). 5 сентября в Москве состоялась казнь Белобородова.  10 января 1775 г. там же, на Болотной площади были казнены Пугачев и его соратники Перфильев, Шигаев, Подуров и Торнов. Приговорённого к смерти Чику-Зарубина отправили для казни  в Уфу. Салават Юлаев был бит кнутом в семи населённых пунктах башкирии, получив в совокупности 175 ударов, ему вырвали ноздри и затем сослали на каторгу; вместе с ним был сослан его отец Юлай Азналин, получивший перед этим столько же ударов кнутом; ему так же вырвали ноздри. Были биты кнутом и отправлены на каторжные работы Почиталин, Горшков и Ульянов. Такова была участь главнейших руководителей движения.

Долго не затихали отголоски Крестьянской войны. Борьба правительственных войск с мелкими отрядами восставших, особенно в Поволжье и в верхнем течении Дона, длилась в 1774 – 1775 гг.  Дворяне просили у Панина «малых команд» для привидения «в совершенное послушание их крестьян»1. Однако в народе не исчезала вера, что восстание еще продолжается. Могучее стремление к борьбе и победе, обнаружившееся с такой силой в восстании, не угасало, несмотря на все поражения и преследования. Эта воля к борьбе и надежда на её продолжение прозвучали в замечательных словах самого Пугачёва, брошенных в лицо Панину на допросе в Симбирске: «Я  не ворон, я – воронёнок, а ворон-то ещё летает».

Заключение.   Особенности восстания

 Всем крестьянским войнам присущи общие черты, и вместе с тем каждая из них имела свои особенности. Крестьянская война 1773— 1775 гг. была самой мощной.

Она характеризовалась более высокой степенью организованности восставших. Они копировали некоторые органы государственного управления России. При императоре существовали штаб, Военная коллегия с канцелярией. Главное войско делилось на полки, поддерживалась связь, в том числе посылкой письменных распоряжений, рапортов и других документов.

Крестьянская война 1773—1775 гг., несмотря на небывалый размах, представляла собой цепь самостоятельных, ограниченных определенной местностью (локальных) восстаний. Крестьяне редко покидали пределы своей деревни, уезда. Крестьянские отряды, да и главное войско Пугачёва по вооружению, выучке, дисциплине намного уступали правительственной армии.

Пугачёв оставил о себе долгую память и стал не последней причиной, подтолкнувшей правительство к освобождению крестьян в 1861 году.

Список использованной литературы:

q  «Пугачёвщина». Сборник документов. Т.I,  II, III .Издательство Москва – Ленинград , 1929.

q  Очерки истории СССР. Период Феодализма. Россия во второй половине XVIII в. Издательство Академии наук СССР М. 1956.

q  Малая Советская Энциклопедия. Гл.  ред. П.М. Керженцев. Второе издание. Т.8. М. 1939.

q  В.И. Семевский. Крестьяне в царствование императрицы

     Екатерины II. Т.1 Санкт-Петербург, 1903.

План контрольной работы

¨     Немного о биографии Емельяна Пугачева ……стр. 3

¨     Экскурс в историю крестьянства……стр. 3 – 6

¨     Пугачёвский бунт……стр. 6 – 19

¨     «Окончание»  Крестьянской войны……стр. 20

¨     Заключение. Особенности восстания……стр. 20

¨     Список использованной литературы……стр. 21