ФИЛОСОФИЯ  ЭПОХИ  ПРОСВЕЩЕНИЯ

Культурно-исторические и социальные условия формирования и развития европейской философии XVIII века

Просвещение – это важное явление в интеллектуальной жизни европейских государств XVIII века. С одной стороны, оно – необходимое условие преобразования культуры и общества, которое потребно и полезно для всякого живого и, следовательно, развивающегося общественного организма. Просвещение – противоположность застоя. Неприкосновенность культурных ценностей чаще всего ведет к деградации самой же культуры. Чтобы культура процветала, она должна изменяться. А для этого она должна время от времени ставить под сомнение собственные основания. Для развития культуры нужна свобода от прошлого, от застывшего, от готового. Ее творцам необходимо некое интеллектуальное беспокойство. Парадоксальным образом культура для того, чтобы продолжать существовать, быть верной себе, должна себе же изменять, т.е. изменяться.

О XVIII в. следует сказать особо. Во многом связанный с пред­шествующим столетием, этот век с точки зрения социально-полити­ческой и культурной жизни выделяется своими специфическими особенностями. Что же характерно для века Просвещения - века Ньютона и А. Смита, Лавуазье и Руссо, Лессинга и Канта, Ломоносова и Радищева?

В социально-экономическом и политическом отношениях то было противоречивое столетие. Страны и государства развивались неравномерно. Вперед вышла Англия, ставшая относительно разви­той промышленной страной, в XVII в. пережившей бурные револю­ционные потрясения, а в XVIII в. сохранявшей баланс сил и неко­торую социальную стабильность. Ареной наиболее радикальных социальных изменений стала Франция, где в конце века, как из­вестно, произошла Великая французская революция (1789-1793). Ее причиной была неразрешенность многих коренных социальных проблем - и прежде всего существование крепостного права. XVIII в. поставил крепостное право под вопрос, хотя непосредст­венная его отмена в ряде стран Европы происходила в следующем столетии. XVIII в., с одной стороны, стал веком абсолютизма, т. е. небывалого усиления королевской власти в ряде стран Европы (особенно во Франции во время правления Людовика XVI, 1774­-1792). С другой стороны, это было столетие, когда особенно ясно обнаружилась непрочность монархической власти, ее зависимость от народной воли и народного недовольства. Это понимали и сами монархи, почему XVIII в. также был столетием "просвещенного аб­солютизма" - с идеей просвещенного государя заигрывали и коро­нованные властители, и их подданные. К концу столетия налицо был кризис абсолютизма. В философии он отразился в усилении внимания к проблемам прав и свобод индивида, к проблемам законности. «0 духе законов», если воспользоваться названием сочи­нения Монтескье, размышляли многие. Популярными стали темы народного суверенитета, общественного договора. «Рассуждения о причинах неравенства между людьми» - это заголовок одного из главных сочинений Руссо и вместе с тем профилирующая тема философских и политических дискуссий.

Существует несомненное (исследователями четко обнаруженное) родство между принятой 26 августа 1789 г., на взлете французской революции, «Декларацией прав человека и гражданина» и центральными идеями предреволюционной философии французско­го Просвещения. Первая статья Декларации – «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах», - как и провозгла­шенные в других статьях права и свободы личности, слова, совес­ти, безопасности, сопротивления угнетению (все это "естественные, священные и неотчужденные права человека", как сказано в Дек­ларации) выглядят своего рода цитатами из философских сочине­ний. Главные ценности освободительной борьбы - Свобода, Равен­ство, Братство - получили обоснование в философских, правовых сочинениях, в произведениях литературы и искусства. Примеча­тельно, что многие философы Просвещения - это и выдающиеся писатели, драматурги, создатели философски насыщенных литера­турных произведений.

К ценностям Свободы, Равенства и Братства следовало бы доба­вить и Разум, культ которого начинается именно в ХVIII в. В этом отношении философия Просвещения - и наследница рационализ­ма ХVII в., и предшественница рационализма XIX в. Ориентация на науку и преклонение перед ее выдающимися достижениями по­лучили действенное воплощение в начавшемся после 1750 г. и за­вершившемся в 1765 г. издании «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел» Д'Аламбера и Дидро. Это было грандиозное обобщение накопленного к ХVIII в. хозяйственно-эко­номического, политического, но прежде всего культурного, интел­лектуального опыта человечества - разумеется, "просмотренного" сквозь призму просветительских воззрений. Можно сказать, что в «Энциклопедии» предметно воплотился человеческий разум. Очень важно иметь в виду цель, во имя которой создавалась «Энциклопе­дия». Ее авторы полагали, что залог глубоких социальных пере­мен - просвещение народа, соединенное с волей просвещенных же просветителей. «Энциклопедия» и должна была, по мысли ее соз­дателей, способствовать тому и другому. Предполагалось, конечно, что правители и народ смогут прийти к согласию, мирно разрешить накопившиеся социальные проблемы. Но история распорядилась иначе. Разразилась Французская революция, сумевшая, с одной стороны, продвинуть вперед дело народной свободы и последовав­ших в наполеоновское время коренных преобразований хозяйствен­ной, политической, государственно-правовой жизни, радикальную "культурную революцию". С другой стороны, революция стала кровавым событием, сопряженным с насилием, репрессиями, преследо­ванием людей за их происхождение и убеждения. Революционный террор, таким образом, резко контрастировал с заявленными рево­люцией ценностями Свободы, Равенства, Братства, Разума. Несво­бода, неравенство, ненависть и недоверие друг к другу, неразумие оказались спутниками революции. Это заставило мыслящих людей в разных странах земли, вначале воспринимавших лозунги и собы­тия революции с сочувствием и даже воодушевлением, глубоко пе­реосмыслить ее совокупный опыт, а вместе с тем - достижения и заблуждения философии Просвещения. Среди них были те, кому суждено было стать философской славой Германии - Кант, Фих­те, Шеллинг, Гегель.

В философии Германии ХVIII в. это и век Канта. И все же есть немало оснований рассматривать его критическую философию – критическую и по отношению к Просвещению - особо, не забы­вая, как много значили для Канта просветители, особенно Руссо. Но это другая страница истории, а мы начинаем анализ филосо­фии нового времени с переходных форм - неосхоластики и немец­кой мистики, чтобы затем вплотную заняться великими философ­скими учениями Европы ХVII в.

Оптимизм Просвещения был исторически обусловлен тем, что оно выражало умонастроение поднимающейся и крепнущей буржуазии. Не случайно родиной Просвещения стала Англия, раньше других вставшая на путь капиталистического развития. Именно появление на исторической сцене буржуазии с ее мирскими, практическими интересами объясняет тот пафос, каким просветители воевали против метафизики. «…Низвержение метафизики XVII века, – писал Карл Маркс, – может быть объяснено влиянием материалистической теории  XVII века лишь постольку, поскольку это теоретическое движение находит себе объяснение в практическом характере тогдашней французской жизни. Жизнь эта была направлена на непосредственную действительность, на мирское наслаждение и мирские интересы, на земной мир. Ее антитеологической, антиметафизической, материалистической практике должны были соответствовать антитеологические, антиметафизические, материалистические теории. Метафизика практически потеряла всякое доверие»[1].

Рационализм как методология эпохи Просвещения

Одной из важнейших характеристик философии эпохи Просвещения является рационализм. В отношении учения Рене Декарта (1596-1650) термин рационализм употребляется для характеристики гносеологических установок. Рационализм трактуется как гносеологическое учение, утверждающее, что основным инструментом познания является разум, ощущения и опыт имеют в познании вторичное значение. В этом смысле рационализм противостоит сенсуализму и эмпиризму. Сенсуализм отдает решающее значение человеческим чувствам, ощущениям и восприятиям, а эмпиризм на первое место в познании выдвигает опыт.

В XVIII веке разуму придается несколько иное значение, чем в XVII веке. Он уже не является больше комплексом "врожденных идей", "осадком" от абсолютной сущности вещей. Теперь разум - не столько обладание, сколько завоевание. Он не является ни сокровищем духа, ни казной, в которой надежно хранится истина (вроде отчеканенной монеты); напротив, разум - это движущая сила, порождающая духовное богатство, ведущая к раскрытию истины, а она и есть зародыш и необходимая предпосылка всякой подлинной уверенности.

Самой важной функцией разума является его способность устанавливать связь одного факта с другими и решать проблемы. Он определяет любые простые фактические данные, все, что лежит в основе доказательства откровения, традиции и авторитета; он без устали раскладывает все на простые компоненты, в том числе и причины веры религиозной и веры - уверенности в ком-нибудь или в чем-нибудь. Но после того как все по порядку разложено, он начинает новую работу, не может остановиться, "disjecta membra" (опустив руки), он воздвигает новое здание. Только таким двойным духовным движением можно определить понятие разума: теперь это - не концепция бытия, а концепция дела, образа действия.

Немецкий философ Готхольд Эфраим Лессинг говорил, что типично человеческим качеством является не обладание истиной, а, скорее, страсть или стремление к истине. Француз Шарль Монтескье, со своей стороны, утверждал, что человеческая душа никогда не сможет остановиться в своем страстном желании расширить знание: вещи как бы сплетены в цепь, и нельзя узнать причины чего-либо или получить какое-нибудь представление, не преисполнившись желания познать все.

Образцом для создания понятия разума просветителям послужила физика Исаака Ньютона: она не упирается в сущности, не строит предположений и не теряется в догадках о последней природе вещей, но исходя из опыта, в постоянной связи с опытом ищет законы их функционирования, а затем подвергает их проверке.

Вольтер в "Метафизическом трактате" пишет: "Мы не должны больше опираться на простые гипотезы; не должны больше начинать с изобретения принципов, с которыми затем пускаемся объяснять все вещи. Наоборот, мы должны начинать с точного изложения наблюдаемых явлений. И если мы не прибегнем к помощи математики компаса и светоча опыта, мы не в состоянии будем сделать и одного шага"[2]. Вольтер часто говорил, что, "когда человек хочет проникнуть в суть вещей и познать их, он скоро оказывается в положении слепого, которого просят высказаться о сущности цвета. Однако доброжелательная природа вложила в руки слепого палку - анализ; с ее помощью он может продвигаться вперед в мире явлений, замечать их последовательность, удостоверяться в их порядке, - и все это благодаря его духовной ориентации, благодаря образованию, получаемому от жизни и науки"[3].

Неопределенный в своих возможностях и прогрессирующий разум просветителей, тем не менее, не ограничивался фактами природы, как у Ньютона, не был заперт в определенную область исследования; он внимательно наблюдал за природой и одновременно за человеком.

Человека нельзя свести только к разуму, но все, что имеет к нему отношение, можно исследовать с помощью разума: основы познания, этику, политические институты и структуры, философские системы, религиозные верования.

В работе "Ответ на вопрос: Что такое Просвещение?" (1784) И. Кант пишет следующее: "Просвещение - это выход человека из состояния несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине. Несовершеннолетие - это неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-нибудь другого. Несовершеннолетие по собственной вине имеет причиной не недостаток рассудка, а недостаток решимости и мужества пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого. Имей мужество пользоваться своим собственным умом! - таков девиз эпохи Просвещения"[4]. Ее характеризует твердая, хотя временами и наивная вера в человеческий разум; необходимость его освобождения от предрассудков и метафизических догм путем критического пересмотра интеллектуальных ценностей; освобождения от религиозных суеверий и морально-нравственных предрассудков.

Яркую характеристику рационализма эпохи Просвещения дал Ф.Энгельс: "Великие люди, которые по Франции просвещали головы для приближающейся революции, выступали крайне революционно. Никаких внешних авторитетов, какого бы то ни было рода, они не признавали. Религия, понимание природы, государственный строй - все было подвергнуто самой беспощадной критике, все должно было предстать перед судом разума и либо оправдать свое существование, либо отказаться от него. Мыслящий рассудок стал единственным мерилом всего существующего"[5].

Философия французских просветителей

 Выдающимися философами эпохи Просвещения во Франции являются Вольтер, Ж.Ж. Руссо, Д. Дидро, К.А. Гельвеций, П. Гольбах и др.

Вольтер (Мари Франсуа Аруэ) (1694-1778) – один из идейных вождей французского Просвещения, знаменитейший писатель и мыслитель. Как отмечают специалисты, Вольтер безраздельно властвовал над умами чуть ли не весь XVIII век. Вокруг него бушевали страсти. Его любили и ненавидели. Он – чародей слова, дьявольски умен и остроумен, кругозор его на редкость велик, трудолюбие неиссякаемо, темперамент вулканичен. Он писал о событиях, волновавших всех.

С именем Вольтера связано очень многоликое и многозначное понятие «вольтерьянство». Но теперь уже стало ясно, что заслуги Вольтера как философа не в разработке положительного учения, а в критике отжившего, старого. Эта критика приняла форму сатиры и злой насмешки. Прав Герцен, высоко оценивший смех Вольтера.

Примером глубокой философской иронии является повесть Вольтера «Кандид», в которой Вольтер критикует исторический оптимизм Готфрида Лейбница, главным вопросом «Теодицеи» которого было оправдание существующего в мире зла. Вольтер насмехается над взглядом Лейбница, по которому Бог создал лучший из миров, а потому в такое мире любое зло в конечном счете приводит к добру. Описываемая Вольтером действительность совсем не располагала к тому, чтобы относиться к ней с терпимостью, не располагала и к философскому оптимизму:

Кандид, испуганный, ошеломленный, изумленный, весь окровавленный, весь дрожащий спрашивал себя: Если это лучший из миров, то каковы же другие? Ну хорошо, пусть меня высекли, это уже случилось со мной у болгар; но, мой дорогой Панглос, величайший из философов, почему было нужно, чтобы вас при мне вздернули на виселицу неведомо за какую вину? О мой дорогой анабаптист, лучший из людей, почему было нужно вам утонуть в этой гавани? О Кунигунда, жемчужина среди девушек, почему было нужно, чтобы вам распороли живот?[6]

Как видно из приведенного отрывка, мир, который предстает перед читателем «Кандида», исполнен зла: зверства, инквизиции, феодального самоуправства, религиозного фанатизма – все это не настраивает на оптимистическое восприятие жизни. «Предустановленная гармония» оказывается всего лишь иллюзией, а ее интерпретация в виде изречения Панглоса «все к лучшему в этом лучшем из миров», произносимо именно в те моменты, когда несчастья сыпались на самого Панглоса или его близких, беспощадно осмеивает Вольтер. И всем своим изложением Вольтер показывает, что царящее в мире зло – дело рук человеческих и оно невсесильно. Что противопоставить этому злу? «Возделывать свой сад?». Но в этом мире зла его могут легко сжечь или вырубить. И все-таки, считает Вольтер, возделывать сад обязательно надо, ибо только труд спасет человека от «трех великих зол»: скуки, порока и нужды.

И Вольтер призывает человека к труду со своим обычным юмором:

Я убеждаюсь с каждым днем, что труд является жизнью человека… Будучи молодым и имея от роду  только шестьдесят восемь лет, я должен неустанно трудиться, чтобы заслужить когда-нибудь свой отдых.[7]

Вольтер борется против опутавших Францию сословных перегородок и привилегий, феодальных повинностей, провинциальной раздробленности и таможенных рогаток, продажи судебных должностей и цеховой регламентации. Он иронически замечает, что лишь тогда убедится в божественности рыцарского права, когда у новорожденных крестьян обнаружит на спинах седла, а у только что родившихся рыцарей – на ногах шпоры. Он восстает против пресловутого права «мертвой руки», угнетавшего крестьян, а сборщиков феодальных податей называет армией олухов, обирающих страну. Позорно издевательской по своему характеру была критика тунеядства, своекорыстия и разврата католических священников и монахов – этих «двуногих животных», которые «слишком святы», чтобы работать.

Вольтер противился освобождению церковнослужителей от податей, ратовал за секуляризацию церковных земель и подчинение церкви государству. Патриарх свободомыслия настаивал на реформах уголовного судопроизводства, требовал свободы слова, совести, печати, труда, истолковывая последнюю как право наниматься к тому, кто лучше платит.

Естественная жизнь для него – свобода и равенство каждого, которые понимались формально юридически. Равенство для него – это прежде всего равенство перед законом. К социальному равенству он относился как к неосуществимой мечте. О многом говорит следующая формула автора «Эдипа»: «новые небеса и новая земля» «для порядочных людей». «Самой глупой земли» и «самого глупого неба» «вполне достаточно» для «черни».

Социальное неравенство Вольтер считал вечным законом общественной жизни, а свои просветительские идеи он предназначал «не для портных и сапожников». Вольтер не поддерживал также народовластия. Он опасался широких, массовых движений и никогда не участвовал в них. Его идеалом  был просвещенский монарх. Поэтому он видел в Екатерине II Северную Семирамиду. Религиозные войны считал большим несчастьем человеческого рода и приравнивал их к таким бедствиям, как чума и голод. Заразные болезни, согласно Вольтеру, дарованы людям Богом, войной же их награждают монархи и министры. Последних поэтому и объявляют «живыми образами» бога.

Антикреликализм – важнейшее направление деятельности Вольтера. В «Эдипе» он много говорит о религиозном обмане, который делает возможным темнота обмороченных людей в «Послании к Урании» Вольтер с вызовом написал: «Я – не христианин». Здесь же Бог охарактеризован как слепой в своей ярости тиран, сеющий злобу. Священнослужители называются им бонзами и дервишами. От Вольтера достается представителям всех религиозных ориентаций. По Вольтеру, врожденного знания не существует также, как не бывает увенчанного листьями и плодами дерева, выходящего из-под земли.

Ощущение для него – исходный пункт познания. Термин «душа» является туманным и ему не соответствует никакая особая субстанция. Для Вольтера душа оказывается отвлеченным понятием, обозначающим мыслительную способность человека, его ум. Душа – не субстанция и не бессмертна.

Вольтер все же сомневался в достоверности философского познания, так как философия не может объяснить людям сущность вещей. Я видел материю, но не знаю что она собой представляет. Он признавал независимое от человека существование природы, хотя и не решался объяснить ее сущность. Это дает основание отметить в мировоззрении Вольтера значительные элементы скептицизма.

Жан-Жак Руссо (1712-1778) – моралист, философ истории, социолог, психолог и педагог. Одним из главных вопросов, обсуждаемых Руссо, была проблема неравенства. Среди видов неравенства он выделял три: физическое, политическое и имущественное.  Физическое неравенство неизбежно, так как проистекает из природы, но в естественном, первоначальном состоянии людей не играло большой роли. Политическое неравенство складывалось из сословного положения, юридических привилегий. Имущественное неравенство Руссо соединяет с политическим: горстка аристократов купается в роскоши, а перед бедняком «заперты все двери». Последнее и является неравенством в подлинном смысле слова, но оно не всегда имело место. Руссо придерживается концепции естественного права. Говоря, что в так называемом «естественном состоянии», приходящимся на первоначальный период существования человечества, все люди были равны, не было состояния зависимости друг от друга. Какими могут быть связаны узами ничем не владеющие люди? У первобытных людей, живших совершенно обособленно, не было частной собственности. Характерная черта первобытного равенства – нравственная неиспорченность людей. Там, где нет собственности, нет и обид и почти нет прогресса.

Согласно Руссо, ближайшими последствиями возникновения частной собственности стали: конкуренция, стремление к обогащению за счет других, столкновение интересов. В театр самой ожесточенной борьбы превратилось возникшее гражданское общество с его правом частной собственности и расслоением общества на богатых и бедных. Это Руссо называет первой ступенью неравенства.

Возникшее в результате появления общественного неравенства государство своей деятельностью приводило к дальнейшему углублению этого неравенства. К разделению на богатых и бедных прибавились еще размежевание на господствующих и подвластных, сильных и слабых. Так Руссо описывает вторую ступень неравенства.

Для третьей ступени общественного неравенства характерен переход от правомерной власти к деспотической власти, к произволу. Магистраты из выборных стали наследственными. Бывшие первоначально слугами государства правители возомнили себя его собственниками. Эта замыкающая круг высшая ступень неравенства как бы возвращала к исходному пункту процесса в том смысле, что перед деспотом они все были бесправны.

Дени Дидро (1713-1784) – знаменитый мыслитель, ученый-энциклопедист. Характерная черта его политического мировоззрения – остро выраженный демократизм. Это удивительно одаренная, всесторонне развитая личность – философ, драматург, поэт, автор романов, теоретик искусства и художественный критик. Дидро посвятил свою творческую деятельность науке и философии, в значительной мере вопросам познания природы, а его произведения «Мысли об объяснении природы», «Физиологические очерки», «Письма о слепых в назидание зрячим» и другие сочинения являют собой шедевр философской литературы яркого публицистического характера. Он оказал огромное влияние на многие умы: Г. Лессинг и И.Г. Гердер во многом следуют Дидро, И.В. Гете и Ф. Шиллер преклоняются перед его исключительным талантом, Г. Гегель в своей «Феноменологии духа» комментирует блестящие образцы диалектики «Племянника Рамо». Дидро отличался искрящимся остроумием, выдающимся литературным даром, глубиной и тонкостью мысли, страстностью неутомимого борца, а также общительностью, бескорыстием и отзывчивостью. Дидро сначала был верующим христианином, потом скептиком, но от веры в Бога как творца мироздания не отошел. В последние годы жизни он склонялся к воззрениям, близким воззрениям Г. Лейбница.

Дидро высказал мысль, согласно которой от молекулы до человека тянется цепь существ, переходящих от состояния живого оцепенения до состояния максимального расцвета разума. На вопрос, можно ли предположить, что и камень чувствует, Дидро ответил: «Почему бы и нет?» И действительно, прикоснитесь ладонью к камню и информация о вашем прикосновении останется надолго на камне. Дидро, конечно, не знал и не мог знать информатики, но он силой интуиции прозревал нечто подобное. Это выразилось и в его тонкой характеристике сути живого. Специфическими особенностями жизни являются раздражимость и чувствительность, говорил Дидро, уделявший большое внимание биологическим проблемам. Образованность и прозорливость позволили Дидро высказать идею, ставшую предвестием эволюционной теории в мире живого.

Дидро утверждал, что душа – продукт единства организма, его целостности. Человек «есть некое целое, оно едино, и, может быть, это единство – в соединении с памятью – составляет душу, Я, сознание»[8]. В своих «Элементах физиологии» Дидро высказал глубокую мысль: «Я не могу отделить даже в абстракции пространства и времени от существования. Значит оба эти свойства существенно характерны для него»[9].

Дидро написал огромное число работ по философии для своего детища – знаменитой «Энциклопедии». Философским кумиром для Дидро был Ф. Бэкон с широтой, глубиной его воззрений и лучезарной яркостью слога.

Поль Генрих Дитрих Гольбах (1723-1789), барон – французский философ-материалист, химик по образованию, автор «Карманного богословия», «Системы природы». друзья называли Гольбаха «личным врагом бога». «Здравая философия» должна заниматься уничтожением религиозных заблуждений. Этого требуют интересы людей. Религия стоит на пути развития научного познания. Гольбах функции священнослужителей на этом свете видел в том, чтобы твердить нам «о том свете». Богу нет места во Вселенной, он не создал природу. Все доказательства бытия бога, по Гольбаху, нелепы. В мире нет абсолютного совершенства. Имя бога служит для обозначения наиболее скрытой, далекой и неизвестной причины. Бог – это химера, набор туманных, абстрактных слов (всемогущество, всеведение, духовность, безмерность). Религия – бич человечества, источник фанатизма, источник раздора, тирании и преступлений.

По Гольбаху, не существует полезных заблуждений, истина никогда не бывает опасной. От народа духовенство требует: детского панического страха, безграничной доверчивости, слепой покорности. Религия не совместима с подлинной человеческой моралью. Вот такой вид принял атеизм у французских материалистов.

Клод Адриан Гельвеций (1715-1771) – автор книг «Об уме», «О человеке, его умственных способностях и его воспитании». В гносеологии он отстаивал сенсуализм и даже наиболее абстрактные понятия выводил из ощущений. К ощущениям у человека сводится все. Они – следствие воздействия внешних вещей. Из данных ощущений возникают идеи. Гельвеций отвергал внутренний опыт Локка, его рефлексию, присутствие в мышлении своеобразного начала, совершенно  не зависимого от ощущений.

Условием построения новой, реалистической философии должно стать восстановление прав чувственного начала. Человеческое знание обязано своим происхождением опытному, чувственному познанию. Любая идея, по Гельвецию, в конечном счете всегда может быть сведена к «физическим факторам или ощущениям». Абстрактные понятия – всего лишь простая сумма ощущений. При таком подходе за умом лишь сохранялась функция наблюдения сходства и различия между предметами. И соответственно философии предписывалось следовать за опытом и останавливаться там, где остановился опыт.

Чувственный образ для Гельвеция – копия вещи. Познание и понимание людьми друг друга возможно потому, что одни и те же приблизительно впечатления получают от одних и тех же предметов.

В совпадении наших интересов с общественными интересами усматривал Гельвеций «справедливость наших суждений и поступков». Интерес – не критерий истины, а условие, стимул к познанию. Критерием истины у Гельвеция оказывается опыт, понимаемый как эксперимент. Вечная, бесконечная природа и ее часть человек – исходный пункт всякой истинной философии.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ