Фольклорные мотивы в поэме Н.А. Некрасова "Кому на Руси жить хорошо"

                            План.

Гл. I Вступление.

Гл. II Стиль написания поэмы.

Гл. III Творческое использование  Некрасовым фольклорных мотивов  в    

          поэме «Кому на Руси жить хорошо».

         1 гл. Использование причитаний и песен из книжных источников.

         2 гл. Создание собственных произведений с использованием                 

                фольклорной    стилистики.

         3 гл. Использование других видов фольклорного творчества.

Гл. IV  Заключение.

Гл. V  Список использованной литературы.

     Тема «Фольклор в творчестве Некрасова» неоднократно привлекала к себе внимание исследователей. Тем не менее, я считаю небесполезным  еще раз вернуться к ней. В многочисленных исследованиях внимание исследователей было обращено главным обра­зом на изучение текстуальных или стили­стических совпадений фольклорных текстов и текстов, принадле­жащих Некрасову, на установление «заимствований» и «источни­ков», и т. п. До сих пор, однако, тема не поставлена в литературном плане. Ведь мы имеем дело с художником-мастером. Само собою разумеется, что этот художник-мастер, крупная поэтическая индивидуальность, является вместе с тем социальной фигурой. Некрасов—поэт рево­люционной демократии, и это определяет характер его поэзии. И естественно,  было бы интересно исследовать как использует Некрасов фольклорный материал? Какие цели он при этом ставит перед собою? Какой именно фольклорный материал берет Некрасов (не в смысле точ­ного определения источников, а в смысле качественной—художе­ственной и социальной характеристики этого материала)? Что он с этим материалом делает (т. е. какими композиционными прие­мами вводит его, насколько и как изменяет)? Каков результат его работы (потому что результат этот может не совпадать с субъективными целями художника, т. е. художник может и не суметь осуществить свои задачи)?

         Условимся прежде всего, что под фольклорностью мы будем понимать черты традиционного устно-поэтического творчества, а не черты живой, разговорной крестьянской речи. Когда Некрасов писал, например:

                            Ругательски ругаются,

                            Немудрено,   что   вцепятся

                            Друг  другу в волоса...

                            Гляди — уж  и   вцепилися!

                            Роман  тузит  Пахомушку,

                            Демьян тузит Луку,

                            А два  братана Губины

                            Утюжат  Права  дюжего,

                            И  всяк свое кричит!

то это было весьма «народно» с точки зрения интеллигентного чи­тателя и, конечно, достаточно понятно и доступно для читателя-крестьянина, но о фольклорности говорить здесь не приходится: это не крестьянская поэзия, а крестьянский язык.

Поэма «Кому на Руси жить хорошо» не вполне однородна по своему характеру: если «Пролог», первая часть, «Крестьянка» и «Последыш» рассчитаны почти полностью на крестьянского чита­теля, то уже в части «Пир на весь мир» есть главы и эпизоды, из­ложенные совершенно иначе (особенно это приходится сказать о главе IV — «Доброе время — добрые песни»). Для иллюстрации этого можно сопоставить хотя бы две песни из этой части. В главе  («Горькое время—горькие песни») есть такая песня («Барщинная»):

Беден,   нечесан Калинушка,

Нечем  ему щеголять,

Только   расписана   спинушка,

Да за рубахой не знать...  И т.  д.

В главе IV можно взять одну из песен Гриши:

                  В минуты унынья, о родина мать!

Я мыслью  вперед  улетаю.

Еще  суждено тебе  много  страдать,

Но   ты   не   погибнешь,   я   знаю...   И  т.  д.

     Два различных стиля Некрасова (условно говоря, «народный» и «гражданский»), мне кажется, здесь проявляются достаточно ярко.

Однако в основном поэма написана именно «народным» сти­лем. В связи с этим стоит и широкое использование в ней фоль­клора.

 Фольклорно-сказочный материал, несомненно, вошел в сюжет­ную основу поэмы. Так, говорящая пеночка, вмешивающаяся в спор мужиков и обещающая выкуп за птенчика, — образ сказочный.  Сказочный мотив также скатерть-самобранка, хотя применение ее в поэме Некрасова со­вершенно оригинальное: она должна кормить и одевать мужиков во время их странствований.

  Избранная Некрасовым сказочная форма развития сюжета от­крывала перед ним широчайшие возможности и позволяла дать ряд ярких реалистических картин русской действительности; «сказочность» не мешала реализму по существу и в то же время помогала создать ряд острых столкновений (иначе весьма трудно было бы осуществить, например, встречу крестьян с царем).

В дальнейшем собственно фольклорный материал Некрасов особенно широко использует в части «Крестьянка». Однако, различные фольклорные жанры использованы  далеко не в равной степени. Особенно ши­роко использованы здесь, во-первых, похоронные причитания (по сборнику Барсова «Причитанья Северного края»), во-вторых, сва­дебные причитания невесты, в-третьих — лирические семейно-бытовые песни. Некрасов берет главным образом произведения ли­рического характера, потому что именно в этих произведениях наиболее ярко и эффективно отразились настроения, чувства и думы крестьянства.

     Но эти лирические  произведения Некрасов нередко превращает в эпическое повествование, причем: сплавляет их в одно целое, создавая тем самым такой сложный комплекс, какого нет и не может быть в фольклоре.       Некоторые же песни Не­красов вставляет в повествование именно как песни и иногда при­водит их с абсолютной точностью. Так, глава I («До замужества») построена почти целиком на свадебных причитаниях из сборника Рыбникова. В этой связи уместно привести следующую  параллель, которая позволяет сделать некоторые выводы.

     У Некрасова глава кончается так:

                   Велел родимый  батюшка.

                   Благословила   матушка,

                   Поставили  родители

                   К дубовому столу,

                   С краями  чары налили:

                   «Бери   поднос,  гостей-чужак

                   С поклоном обноси!» 

                    Впервой я  поклонилася —

                   Вздрогнули ноги  резвые;

                   Второй я поклонилася —

                   Поблекло   бело  личико;

                   Я в третий поклонилася,

                   И  волюшка   скатилася

                   С  девичьей головы...

     У Рыбникова[1]:

                   Повелел   мой  сударь-батюшка,

                   Да  благословила моя  матушка...

                   ...Поставили  родители

                   К дубову столу во  стольницы,

                   К зелену  вину  в   разливщицы.

                   Я у дубового  стола  да  постояла,—

                   Во рунах были  подносы золоченые.

                  На  подносах были  чарочки  хрустальные,

                   Во чарочках  хмельное зелено вино

                   Злодеям чужим чужанинам,

                   Этым гостям незнакомыим.

                   И покорила свою младую головушку:

                    Первой раз я поклонилася,—

                   Моя волюшка с головушки укатилася,

                   Другой раз я поклонилася, —

                   Поблекло мое бело личико,

                   Третий  раз я  поклонилася,—

                   Подрожали  мот резвые ноженьки,

                   Свое   род-племя   красна   девушка   посрамила...

     Несомненно, Некрасов использовал именно данный текст, так как близость здесь совершенно очевидная. Но автор исполь­зовал материал не механически. Мы видим у Некрасова чрезвы­чайное сжатие всего текста по числу строк. Кроме того, и каждая строка у Некрасова короче соответ­ствующей фольклорной строки (например, у Рыбникова—«К ду­бову столу во стольницы», у Некрасова—«К дубовому столу»). Это придает стиху Некрасова большую эмоциональную напряженность (фольклорный размер медленнее и эпичнее) и большую энергич­ность (в частности, важны в этом отношении мужские однослож­ные клаузулы,[2]                                                                                         употребляемые Некрасовым, тогда как в фольклор­ном тексте их нет).

     Характерна произведенная Некрасовым перестановка: в фольклорном тексте при первом поклоне укатилась волюшка, при втором—поблекло личико, при третьем — подрожали ноженьки невесты; Некрасов переставляет эти моменты (сначала «вздрогну­ли ноги резвые», потом «поблекло бело личико», и, наконец, «во­люшка скатилася с девичьей головы») и тем придает изложению большую силу и логичность. Кроме того, у Некрасова слова «И волюшка» скатилася с девичьей головы» (с сильной мужской концовкой) завершают повествование Матрены Тимофеевны о девнчьей жизни, тогда как в фольклорном причитании дальше идет дли­тельное продолжение, чем ослабляется значение этого мотива. Так мастер-художник придает большую силу и значимость материалу, к которому он обращается.

      В главе II («Песни») песенный материал подается именно в виде песен, иллюстрирующих положение замужней женщины. Все три песни («У суда стоять ломит ноженьки», «Спится мне младенькой, дремлется» и «Мой постылый муж подымается») извест­ны по фольклорным записям (в частности, аналогии к первой и к третьей есть в сборнике Рыбникова, ко второй - у Шейна). Пер­вая песня, по-видимому, построена на основе текста Рыбникова, но значительно сокращена и отточена. Вторую песню Некрасов дал, по-видимому, совершенно точно (или почти точно), но без по­следнего куплета, в котором муж ласково обращается к жене: тем самым отпадает у Некрасова смягчение темы. Третья песня дана опять-таки весьма точно, но снова без последней части, в которой жена покоряется мужу; и здесь Некрасов избегает смягчающей концовки. Кроме того, песня эта в записях называется хороводной и является игровой: парень, изображающий мужа, в шутку ударя­ет девушку-жену платком, а после последнего куплета поднимает ее с колен и целует (игра заканчивается традиционным хоровод­ным поцелуем). Некрасов же дает эту песню в качестве бытовой и подкрепляет ею рассказ Матрены Тимофеевны о побоях мужа. В этом четко проявляется стремление Некрасова к показу именно тяжелого положения крестьянства и, в частности, крестьянской  женщины.

     В этой же главе описание красоты Демушки («Как писаной был Демушка») опирается на текст величания жениху[3]; и здесь Некрасов производит значи­тельное сокращение текста.

     Глава IV («Демушка») в значительной степени построена на основе похоронных причитаний Ирины Федосовой (из сборника Барсова). Часто Некрасов использует конкретный текст  причитания; но важен здесь именно текст, который сам по себе позволяет развернуть картину крестьянского быта. Кроме того, мы узнаем таким образом о факте существования похоронных причитаний в крестьянской среде. Такое использование фольклора, в свою очередь, имеет двоякое значение: во-первых, автор отбирает наиболее сильные и яркие в художественном отношении данные и тем повышает эмоциональность и изобразительность своего произведения, во-вторых, фольклорность произведения делает его доступнее для крестьянской (и вообще демократической)  аудитории, а именно эта ориентация на демократическую аудиторию характерна для Некрасова.         Особенно значительны здесь заимствования из «Плача по старосте», одного из самых, острых в социальном отношении. Некрасов при этом свободно обращается с  материалом и вместе с тем несколько видоизменяет его. Особенно показательно сопоставление проклятия судьям у Некрасова и у Ирины Федосовой. Ирина Фе­досова  заканчивает «Плач по старосте» так:

                   Вы падите-тко, горюци мои слезушки,

                   Вы не на воду падите-тко, не на землю.

                   Не на божью вы церковь, на  строеньице,

                   Вы падите-тко,  горюци мои  слезушки,

                   Вы на этого злодея супостатово,

                   Да вы прямо ко ретивому сердечушку,

                   Да ты дай же, боже, господи,

                   Чтобы тлен пришел на цветно его платьице,

                   Как  безумьице  во буйну бы  головушку.

                   Еще дай же,  боже, господи,

                   Ему в дом жену неумную,

                   Плодить детей неразумныих,

                   Слыши, господи, молитвы мои грешные

                   Прими, господи, ты слезы детей малыих...[4]

     У Некрасова:

                   Злодея! Палачи!

                   Падите   мои  слезыньки,

                   Не на землю, не на воду,

                   Не на господень храм.

                   Падите прямо на сердце

                   Злодею моему!

                   Ты дай же, боже, господи,

                   Чтоб тлен пришел  на платьице,

                   Безумье ни головушку

                   Злодея моего!

                   Жену  ему  неумную

                   Пошли, детей — юродивых!

                   Прими, услыши, господи,

                   Молитвы,  слезы матери,

                   Злодея  накажи!..

     И здесь Некрасов, следуя своему правилу («чтобы словам было тесно»), значительно сокращает фольклорный текст, не уменьшая, однако, числа строчек: каждая строка, у него гораздо короче, чем у Ирины Федосовой, так как освобождена от «балластных» слов. Вследствие этого меняется ритм: у Ирины Федосовой, при большой внутренней силе, изложение дается медленное и потому сравни­тельно мало напряженное, у Некрасова же короткие строчки с мно­гочисленными восклицаниями как раз создают большую эмоцио­нальную напряженность (и здесь мужские клаузулы имеют, такое же значение). Кроме того, подхватив из причитания Ирины Федо­совой слово «злодея», Некрасов четырехкратным повторением это­го слова превращает его как бы в лейтмотив всего проклятия, тем более что слово это звучит в самом начале, а затем в конце каж­дого смыслового отрезка. Так и здесь подчеркивается и усилива­ется социальная значимость текста.

      В главе V («Волчица»), кроме некоторых мелких заимствова­ний, можно отметить следующую  парал­лель:

     У Некрасова:

                   На Деминой  могилочке

                   Я день и ночь жила.

                   Молилась за покойничка

                   Тужила по родителям:

                   Собак моих боитеся?

                   Семьи моей стыдитеся? —

                   Ах, нет, родная,  нет!

                   Собак твоих не боязно.

                   Семьи твоей не совестно.

                   А ехать сорок верст

                   Свои беды рассказывать,

                   Твои беды выспрашивать —

                   Жаль бурушку гонять!

                   Давно бы мы приехали,

                   Да мы ту думу думали:

                   Приедем — ты расплачешься,

                   Уедем — заревешь!

     Довольно сходная по мотивам и по некоторым деталям песня записана Шейном в  Псковской губернии:

                   Понизешенько солнце ходить,

                   Поблизешенько братец ездить,

                   Ко мне в гости не заедить.

                   Аль ён дороженьки не знаить?

                   Аль ён тропинушки не утямить?

                   Аль  ён добра коня  не управить?

                   Аль ён семью  мою стыдится?

                   Аль ён собак моих боится?

                   — Ай ты, сестрица горестница!

                   Я собак твоих не боюся,

                   Я и семью твою не стыжуся.

                   Я приеду, — а ты плачешь,                               

                    Я и поеду, — а ты возрыдаешь

     Выделенное Некрасовым особым размером (хореическим) при­читание Матрены Тимофеевны («Я пошла на речку быструю»), не являясь переложением какого-либо одного текста, перекликается с похоронными причитаниями по родителям, какие имеются и у Рыбникова, и в сборнике Барсова.

      В главе VI («Трудный год»), изображая положение солдатки, Некрасов использует похоронные причитания из сборника Барсо­ва, таким образом меняя применение текста. Это изменение не со­здает, однако, неправдоподобности, так как положение солдатки было в сущности аналогично положению вдовы.

     У Некрасова:

                                               ...Голодные

                            Стоят сиротки-деточки

                            Передо  мной...  Неласково

                            Глядит на них семья.

                            Они в дому шумливые,

                            На улице драчливые,

                            Обжоры за столом...

                            И стали их пощипывать,

                            В головку поколачивать...

                            Молчи, солдатка-мать!

     У Барсова[5] :

                            Сиротать будут сиротны малы детушки,

                            Будут детушки на улочке дурливые,

                            Во избы-то сироты хлопотливые,

                            За столом-то будут детушки едучие;

                            Станут по избы ведь дядюшки  похаживать

                            И не весело на детушек поглядывать,

                            Оны грубо-то на их да поговоривать;

                            Станут детушек победныих подергивать,

                            В буйну голову сирот да поколачивать...

     Принципы переработки, как видим, те же, что и выше.

     Таким образом, «Крестьянка» (особенно некоторые главы ее) является своего рода мозаикой из песенных материалов, с которы­ми Некрасов обращается весьма свободно, вместе с тем, однако, весьма бережно относясь к отдельным элементам. Вся эта мозаика подчинена одной основной задаче — показать тяжесть положения женщины: там, где материал оказывается достаточно острым, поэт использует его почти точно, там, где этой остроты недостаточно, он прибегает к переработке и изменениям. Вместе с тем Некрасов видоизменяет фольклорный материал и в собственно художествен­ном отношении: используя средства фольклора, он в то же время стремится к упорядочению материала и к усилению его художественной выразительности.                                           

     В других главах  («Последыш» и «Пир на весь мир») та­кой фольклорно-песенной мозаики мы уже не увидим. В частно­сти, в главе «Пир на весь мир» Некрасов идет иным путем. Здесь мы найдем целый ряд «песен», но песни эти не фольклорные, а созданные самим Некрасовым по типу фольклорных. Как раз этим песням Некрасов придает особенно острый социальный ха­рактер, и их можно назвать пропагандистскими. Таковы песни «Веселая» («Кушай тюрю, Яша! Молочка-то нет»), «Барщинная» («Беден, нечесан Калинушка»), «Голодная» («Стоит - мужик, колы­шется»), «Солдатская» («Тошен свет, правды нет»), «Соленая  («Никто как бог!»).  Отчасти, пожалуй, сюда же может быть отнесена одна из песен Гриши - «Русь»  («Ты и убогая, ты и обильная»); остальные песни Гриши  -   явно литературного характера, «Русь» отличается сравнительной простотой.

     Ни для одной из этих песен невозможно указать непосред­ственного источника в фольклоре; нет даже сравнительно близких аналогий. Только в самом общем плане можно говорить о том, что среди фольклорных песен есть песни, изображающие тяжесть кре­постничества, тяжесть солдатчины и т. п. Однако песни Некрасова отличаются от фольклорных большей четкостью и остротой изо­бражения. Задача Некрасова заключается не в том, чтобы следо­вать за фольклором, воспроизводить фольклорные образцы, а в, том, чтобы, пользуясь фольклорными приемами и делая тем са­мым свои произведения доступными крестьянству, воздействовать на крестьянское сознание, будить и прояснять его, создавать но­вые произведения, которые могли бы войти в песенный обиход и таким образом сделаться средством пропаганды революционных идей (недаром эти песни подвергались цензурным урезкам и пря­мому запрещению).

     Песни «Веселая», «Барщинная» и «Пахомушка» посвящены изображению крепостничества. С этими песнями можно сопоста­вить такие, например, фольклорные песни:

                   Что  пропали наши головы

                   За  боярами,  за   ворами!

                   Гонят   старого,  гонят   малого

                   На  работушку  ранешенько,

                   А   с,   работушки   позднешенько...[6]

                    Как батюшку с матушкой за Волгу везуть,

                    Большого-то брата в солдаты кують,

                    А середнего-то брата в лакеи стригуть,

                    А  меньшого-то брата — в прикащики...[7]

                   Разорил  нашу сторонку

                   Злодей,   боярин,  господин,

                   Как повыбрал он, злодей,

                   Молодых наших ребят

                   Во солдатушки,

                   А нас, красных девушек,

                   Во служаночки,

                   Молодых молодушек

                   Во кормилочки,

                   А  матушек с батюшками

                   На работушку...

                   Придем рано  поутру.

                   Изготовлено по кнуту;

                   Станем оправдатца,

                   Велят нам раздеватца;

                   Рубашонки сняли с плеч,

                   Начали нас больно сечь...

      Песни «Голодная» и «Соленая» чрезвычайно резкими чертами изображают крайнюю бедность и голод крестьянства. Тема бедно­сти и голода встречается и в фольклорных песнях, но образы применяются  иные, чем у Некрасова.

      Наконец, «Солдатская» зло изображает положение отставного солдата, ходящего «по-миру, по-миру». Солдатчина часто рисуется в фольклорных песнях самыми мрачными красками (в частности, в рекрутских причитаниях).

                   Из-за леса, леса темного,

                   Из-за садика зеленого

                   Выкатилось ясное  солнышко.

                   Что за солнышком — белый царь.

                   Ведет силушку  не  малую,

                   Он не малую, не великую —

                   Полтораста  полков  тысячных.

                   Они шли-прошли, заплакали,

                   На   коленочки  попадали:

                   «Уж ты,  батюшка, наш  белый царь!

                   Поморил нас смертью голодною.

                   Голодною, холодною!..»

     Таким образом, темы и настроения песен Некрасова были близ­ки и понятны, крестьянству; в частности, они свойственны и кре­стьянскому фольклору. В оформлении Некрасов также придает своим песням характер, близкий фольклорным песням (отчасти живой крестьянской речи). Так, «Веселая» построена на по­вторении в конце каждой строфы слов: «Славно жить народу на Руси святой!». В  «Барщинной», «Голодной» и «Пахомушке» много уменьшительных и ласкательных форм (Калинушка, спинушка, матушка, Панкратушка, Пахомушка, коровушка, головушка), в «Солдатскую» вставлен куплет о трех Матренах и Луке с Петром (ср. у Пушкина «Сват Иван, как пить мы станем»).

     Вместе с тем, чрезвычайно характерно, что наиболее прославленные виды фольклора – былины и исторические песни, сказки и легенды – представлены  у Некрасова сравнительно  мало: его влечет к себе не фольклорная экзотика (историческая, авантюрная или фантастическая), а правда крестьянской жизни, нашедшая отражение в бытовых песнях. Однако, в словах Савелия о богатырстве крестьянина, несомненно, слышится отзвук былины о Святогоре и тяге земной:

                            Ты   думаешь,   Матренушка,                

                            Мужик — не богатырь?                

                            И жизнь его не ратная,                           

                            И смерть ему не писана                 

                            В бою -  а богатырь!

                            Поднять-то поднял он,

                            Покамест тягу страшную

                            Да в землю сам ушел по грудь

                            С натуги!  По лицу его

                            Не слезы - кровь течет…

      На фольклорном материале основана песня «Крестьянский грех» («Аммирал-вдовец по морям ходил»). Ни тематика ее, ни стилистика, ни песенный размер никакого отноше­ния к былинам не имеют, и ни одной подобной былины нет в из­вестном материале. Но песня эта по своему типу до некоторой степени аналогична более поздним историческим песням XVIII -  XIX веков; например, «Молодой солдат на часах стоит» — совер­шенно та же ритмика (аналогичный размер применялся, например, и Кольцовым в его песнях - ср. «Что, дремучий лес, призадумал­ся» и пр.). По теме же «Крестьянский грех» чрезвычайно близок крепостному крестьянству, и нет никакого сомнения в том, что аналогичные рассказы о «воле», преданной тем или иным лицом, об уничтоженных завещаниях-«вольных»  были широко распространены.   Некрасов же пользуется этим преданием в более широком пла­не, чтобы подчеркнуть тяжесть Иудина греха, т. е. предательства.

      Легенда «О двух великих грешниках», являющаяся прямым призывом к расправе с помещиками, также основана на фольклор­ном материале.

     Характер легенды имеет также «Бабья притча» (и Матрена Тимофеевна передает ее как рассказ «святой старицы»). Для этой притчи Некрасов воспользовался частью «Плача о писаре» из «Причитаний Северного края» Барсова.

     Сравнительно богато представлены в поэме мелкие  виды фольклорного творчества – загадки, пословицы, приметы  и поговорки. Насыщенность этими произведениями  придает поэме особенно четкий фольклорный колорит.  Все  загадки у Не­красова даны, однако, не в виде собственно загадок, а в виде ме­тафор или сравнений, с называнием разгадок («замок — собачка верная» и т. п.). Пословицы, как правило, имеют ярко окрашенный социальный характер -  «Хвали траву в стогу, а барина в гробу», «Они (господа) в котле кипеть, а мы дрова подкладывать». Обращает  также внимание обилие в тексте  народных примет и поверий.

      В некоторых случаях автор применяет  типичные для фольклора приемы: , параллелизм в главе «Демушка» -  ласточка-мать; отрицательные сравнения -  «Не ветры веют буйные, не мать-земля колышется — шумит, поет, ругается, качается, валяется, дерется и целуется у праздника народ», и др.; постоянные эпите­ты -  «звезды частые», «девка красная» и пр.; повторения и фоль­клорные формулы -«Шли долго ли, коротко ли, шли близко ли, далеко ли».

      В целом «Кому на Руси жить хорошо» действительно приобре­тает характер «народной книги», как хотел того Некрасов по сви­детельству Глеба Успенского. Это — поэма о «народе» и для «на­рода», поэма, в которой автор выступает защитником «народных (крестьянских) интересов.

Подведем итоги нашим наблюдениям.

I. Некрасов использует фольклорный материал для различных целей. С     одной стороны, сам фольклор является элементом быта и именно для показа, для более полного изображения быта включа­ется в произведения Некрасова. С другой стороны, фольклорность произведения делает его доступнее для крестьянской аудитории.

II. В поэме «Кому па Руси жить хорошо» фольклорный материал используется Некрасовым различным образом. Он  либо включает в произведение  конкретный текст причитаний или песен, взятых из книжных источников, либо  видоизменяет фольклорный материал, повышая его эмоциональность и изобразительность , либо создает свои собственные произведе­ния, пользуясь только фольклорной стилистикой.

 III. Различные фольклорные жанры далеко не в равной сте­пени используются Некрасовым. Особенно богато представлены у него свадебные и по­хоронные причитания и бытовые лирические песни, которые давали возможность показать тяжелые стороны жизни крестьянства наиболее ярко и эффективно.

IV.Сравнительно богато представлены в поэме мелкие виды фольклорного творчества (загадки, пословицы и поговорки), что придает поэме особый фольклорный колорит, в то время как былины и исторические песни, сказки и  легенды  -  представлены сравнительно мало.

V. Вся работа Некрасова по использованию фольклорного материала подчинена задаче – дать наиболее сильный в художественном и идейном отношении текст. Некрасов стремится дать яр­кое и эмоционально-действенное изображение крестьянской жиз­ни, вызвать сочувствие к, крестьянству, пробудить стремление к борьбе за крестьянское счастье. Этой задачей определяется и от­бор наиболее полноценного в художественном и социальном отно­шении материала и переработка его.

         Именно в этом проявляется отношение к фоль­клору революционного демократа-шестидесятника: не отбрасыва­ние фольклора, не преклонение перед ним, а активное и ак­туальное использование ценного в фольклоре и создание новых ценностей на основе его. И именно этому активному отношению к фольклору, не подчинению ему, а овладению им, учит нас поэзия Некрасова.

Список использованной литературы:

1. Библиотека мировой литературы для детей. Москва, изд. «Детская литература»,1981 г.

2. Н.П. Андреев. Фольклор в поэзии Некрасова - Журнал «Литературная учеба»,1936 г. №7.

3.  Елеонский С.Ф. Литература и народное творчество. Пособие для учителей средней школы. Москва, 1956 г.

4. Беседина Т.А. Изучение поэмы Н.А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» в школе. Вологда, 1974 г.

5. «Истоки великой поэмы (Н.А. Некрасов «Кому на Руси жить хорошо»)». Ярославль, 1962 г.