О Мартынове Н.С.
Вопрос «М.Ю. Лермонтов и госпожа Адель Оммер де Гелль» отразился во многих сочинениях о поэте. Большинство из них было написано в первой половине двадцатого века, уже в советское время, когда обличать во всех грехах царское самодержавие и, особенно, николаевскую эпоху, было идеологически модно. Вспомним некоторые из них: повесть «Штос в жизнь» Бориса Пильняка, «Мишель Лермонтов» Сергея Сергеева-Ценского, «Тринадцатая повесть о Лермонтове» Петра Павленко, роман «Бегство пленных, или История страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова» Константина Большакова.
Нет надобности доказывать, насколько была политизирована вся наша жизнь на протяжении десятилетий. Это относится не только к беллетристике, но и к литературоведению. По версии, бывшей в сущности, официальной, главной причиной гибели Лермонтова была ненависть царя к поэту-бунтарю, и усилия исследователей-лермонтоведов были направлены в основном на обоснование этой версии. Причем роль организатора дуэли отводилась князю А.Васильчикову, сыну одного из царских любимцев. Так, Э.Герштейн называет А.И.Васильчикова скрытым врагом поэта и посвящает ему целую главу своей книги «Судьба Лермонтова» под названием «Тайный враг». О.П. Попов считает, что роль князя Васильчикова «больше сочинена, чем изучена, и вряд ли была значительной». (См. : Попов О.П. Лермонтов и Мартынов // Мера. – Санкт-Петербург, 1994. - № 4. – С.84-90).
Главную роль в трагедии у подножия Машука, безусловно, сыграл Николай Мартынов, и следует прежде всего обратиться к его личности и к истории его отношений с поэтом, отказавшись при этом от его примитивной характеристики, которая давалась ему на протяжении долгого времени: якобы был глуп, самолюбив, озлобленный неудачник, графоман, всегда находившийся под чьим-либо влиянием.
Во-первых, назвать его неудачником нельзя – ведь в свои 25 лет он имел уже чин майора, в то время как сам Лермонтов был всего лишь поручиком Тенгинского полка, а его литературный герой – Максим Максимыч, всю жизнь прослуживший на Кавказе, штабс-капитаном.
Глупым он тоже, скорее всего, не был. Например, знавший его декабрист Н.И. Лорер писал, что Николай Соломонович имел блестящее светское образование. Сам факт длительного общения Лермонтова с Мартыновым говорит о том, что последний не был примитивным человеком и чем-то был интересен поэту.
Вообще-то однокурсником Лермонтова по Школе юнкеров был старший брат Николая Соломоновича Михаил (1814-111860). Однако именно Николаю суждено было стать убийцей поэта.
Они оба родились в октябре (только Лермонтов годом раньше), оба закончили Школу юнкеров, были выпущены в Конную гвардию (Мартынову, кстати, довелось служить в одном полку с Дантесом), да и на Кавказ они отправились одновременно. В тяжелой компании 1840 года они участвовали в экспедициях и многочисленных стычках с горцами. И оба писали об этой войне стихи.
О поэтических опытах Мартынова принято отзываться пренебрежительно. Его самого часто называют «графоманом» и «бездарным рифмоплетом». Вряд-ли справедливо
называть его так. Мартынов редко брался за перо, и все написанное им может поместиться в совсем небольшую книжку. Стихи его действительно не выдерживают сравнения с лермонтовскими. А чьи, собственно, могут выдержать подобное сравнение? Хотя есть у него строфы вовсе неплохие. Вот, например, как иронически он описывает парад в своей поэме «Страшный сон»:
Как стройный лес, мелькают пики.
Пестреют ярко флюгера,
Все люди, лошади велики,
Как монумент царя Петра!
Все лица на один покрой,
И станом тот, как и другой,
Вся амуниция с иголки,
У лошадей надменный вид,
И от хвоста до самой холки
Шерсть одинаково блестит.
Любой солдат – краса природы,
Любая лошадь – тип породы.
Что офицеры? – ряд картин,
И все – как будто бы один!
Пробовал Мартынов свои силы и в прозе: сохранилось начало его повести «Гуаша» - где рассказывается о печальной истории влюбленности русского офицера в «молодую черкешенку необыкновенной красоты»: «Судя по росту и по гибкости ее стана, это была молодая девушка; по отсутствию же форм и в особенности по выражению лица, совершенный ребенок; что-то детское, что-то неоконченное было в этих узких плечах, в этой плоской, еще не налившейся груди…
- Представь себе, Мартынов, ведь ей только 11 лет! Но что это за дивное и милое создание!
И взгляд его при этих словах был полон невыразимой нежности.
- Здесь, князь, в 11 лет девушек замуж выдают… Не забудьте, что мы здесь не в России, а на Кавказе, где все скоро созревает…
С первого дня, как увидел Долгорукий Гуашу (так называли молодую черкешенку), он почувствовал к ней влечение непреодолимое; но что всего страннее: и она, с своей стороны, тотчас же его полюбила… Случалось, что в порывах шумной веселости она забежит к нему сзади, схватит его неожиданно за голову и, крепко поцеловав, зальется громким смехом. И все это происходило на глазах у всех; она не выказывала при том ни детской робости, ни женской стыдливости, не стесняясь даже несколько присутствием своих домашних.
Все мною слышанное крайне удивляло меня: я не знал, как согласить в уме своем столь вольное обращение девушки с теми рассказами о неприступности черкесских женщин и о строгости нравов вообще… Впоследствии я убедился, что эта строгость существует только для замужних женщин, девушки же у них пользуются необыкновенной свободой…»
Главное же сочинение Мартынова – поэма «Герзель-аул» - основано на личном опыте. Оно является документально точным описанием июньского похода в Чечню 1840 года, в котором сам Мартынов принимал деятельное участие:
Крещенье порохом свершилось,
Все были в деле боевом;
И так им дело полюбилось,
Что разговоры лишь о нем;
Тому в штыки ходить досталось
С четвертой ротой на завал,
Где в рукопашном разыгралось,
Как им удачно называлось,
Второго действия финал.
Вот от него мы что узнали:
Они в упор по нас стреляли,
Убит Куринский офицер;
Людей мы много потеряли,
Лег целый взвод карабинер,
Поспел полковник с батальоном
И вынес роту на плечах;
Чеченцы выбиты с уроном,
Двенадцать тел у нас в руках…
Интересно, что в творчестве Мартынова тоже правдиво отразились реалии того времени. Есть в нем, например, упоминание о знаменитых кавказских кольчугах:
Джигиты смело разъезжают,
Гарцуют бойко впереди;
Напрасно наши в них стреляют…
Они лишь бранью отвечают,
У них кольчуга на груди…
Достаточно реалистично описывает он сцену смерти раненного в бою русского солдата:
Глухая исповедь, причастье,
Потом отходную прочли:
И вот оно земное счастье…
Осталось много ль? Горсть земли!
Я отвернулся, было больно
На эту драму мне смотреть;
И я спросил себя невольно:
Ужель и мне так умереть:..
Схожие сцены можно найти и у Лермонтова, в знаменитом стихотворении «Валерик», созданном на материале той же летней кампании 1840 года. Неудивительно, что Мартынова впоследствии обвиняли и в «попытке творческого состязания» с Лермонтовым, и в «прямом подражании».
Однако взгляды на войну были различны. Лермонтов воспринимал происходящее на Кавказе как трагедию, мучась вопросом: «Зачем?» Мартынову эти сомнения были неведомы. Он находился в полной уверенности в праве России применять против неприятеля тактику выжженной земли (вопрос, на котором российское общество раскололось на два лагеря и в наши дни):
Горит аул невдалеке…
Там наша конница гуляет,
В чужих владеньях суд творит,
Детей погреться приглашает,
Хозяйкам кашицу варит.
На всем пути, где мы проходим,
Пылают сакли беглецов.
Застанем скот – его уводим,
Пожива есть для казаков.
Поля засеянные топчем,
Уничтожаем все у них…
Наверное, это дело будущих исследователей оценить по-достоинству, как исторический источник, подобные сочинения. Однако, надо признать – в них много правды.
Считается, что в этой же поэме Мартынова содержится шаржированный портрет Лермонтова:
Вот офицер прилег на бурке
С ученой книгою в руках,
А сам мечтает о мазурке,
О Пятигорске, о балах.
Ему все грезится блондинка,
В нее он по уши влюблен.
Вот он героем поединка,
Гвардеец, тотчас удален.
Мечты сменяются мечтами,
Воображенью дан простор,
И путь, усеянный цветами,
Он проскакал во весь опор.
О какой блондинке пишет в своих стихах Мартынов мы можем только догадываться…
Возвращаясь к вопросу о причинах и поводе роковой дуэли у подножья Машука, хотелось бы заметить, что, пожалуй, из всех исследователей, посвятивших целые тома этой проблеме, наиболее близко к решению давней загадки подошел О.П.Попов. В своей статье «Лермонтов и Мартынов» он проанализировал все возможные причины столкновения. И все они не кажутся ему достаточно вескими для того, чтобы продиктовать столь суровые условия поединка.
История Сальери и Моцарта? – Конечно нет. «Ничего подобного в Мартынове обнаружить невозможно, - пишет О.П.Попов, - и на роль Сальери он не годится». – Действительно, ведь Мартынов, собственно, не закончил ни одного своего литературного произведения. Видимо, не счел главным для себя литературное призвание. Хотя… У каждого Моцарта есть свой Сальери. Небезосновательно опровергает Попов и версию В.Вацуро, писавшего в свое время: «Ни Николай 1, ни Бенкендорф, ни даже Мартынов не вынашивали планов убийства Лермонтова – человека. Но все они – каждый по-своему – создавали атмосферу, в которой не было места Лермонтову – поэту».
Мартынов убил именно Лермонтова – человека. Как можно было создавать атмосферу, в которой не было бы места Лермонтову – поэту, непонятно. Вот и получается, что, если отбросить вздорные выдумки о том, будто дуэли не было вовсе, а убил поэта подкупленный казак (версия Короткова, Швембергера), остается в лермонтоведении неразрешенная загадка с именем «Adel», да еще версия о защите Мартыновым чести сестры. Опровергая последнюю, Олег Пантелеймонович Попов говорит о том, «что сестра гордилась тем, что ее считают прообразом княжны Мери», а , следовательно, в защите чести не нуждалась. Ну, сестра-то, может, и гордилась. Да только вот родственникам это никак не нравилось. Опять-таки вопрос культуры и менталитета того времени. Ведь есть же свидетельства о том, что не только досужие сплетники, но и вполне серьезные читатели романа Лермонтова (Грановский, Катков) увидели в княжне Мери младшую сестру Мартынова, причем считали, что княжна, как и ее мать, изображена в невыгодном свете. А что касается истории с пакетом писем Натальи, переданных из дома Мартынову через поэта, видимо, наложившей ранее негативный отпечаток на отношения приятелей, то хоть лермонтоведы и убедительно доказывают, что никакой вины тут Лермонтова не было, - пакета он не вскрывал, писем не читал и не уничтожал, но мать Мартынова – то думала иначе…
По нашему мнению очень важными в рассуждениях о преддуэльной ситуации оказались два момента: во-первых, необходимость соединить версию истории отношений Лермонтова с француженкой Adel с версией о защите Мартыновым чести сестры, Во-вторых, не менее важно было разобраться с вопросом датировки пребывания Адель Оммер де Гелль на Кавказе, чего до сих пор не сумели сделать лермонтоведы. И только введение в научный оборот материалов Карла Бэра (применительно к лермонтоведению это впервые было сделано нами – Е.С.) позволило аргументировано говорить о том, что французская путешественница находилась на Кавказе с 1839 по 1841 год включительно.
Таким образом, вырисовывается на наш взгляд вполне убедительная версия ссоры Лермонтова с Мартыновым. Ведь не могла же быть настоящей причиной ссоры пустяшная, даже не обидная шутка, сказанная Лермонтовым по-французски на вечере в доме генерала Верзилина: «Горец с большим кинжалом» (montaqnard au qrand poiqnard). «Мартынов, когда хотел, умел отшучиваться, в конце концов, мог и прекратить знакомство, сохраняя свое достоинство», - пишет О.П.Попов.
Произошедшее в Пятигорске расценивается нами как большая человеческая трагедия. Трагедия непонимания. Несовпадения двух менталитетов, двух взглядов на жизнь. Добропорядочный, встроенный в социальную структуру общества своего времени Мартынов и трансцендентальный лирик, которому суждено было стать музыкой души своего народа. Он не был рожден для того, чтобы воспроизводить биологическую массу. У него было иное предназначение, которое дается одному из миллионов. Осознать это предназначение не сумели многие современники Лермонтова.
Да и сегодня можно еще услышать множество вопросов об этой сложной, многогранной натуре. Наверное, понять его можно только с позиций философского знания. Именно поэтому мы обращаемся с заметным опозданием к трудам русских религиозных философов Данилевского, Соловьева. С их помощью нам предстоит понять во всей глубине и жизнь великого Лермонтова, и его творчество, ставшее самым дорогим камнем в сокровищнице русской литературы.
Дополнение.
Интересный эпизод мы встречаем в труде Д.М. Павлова «Прототипы княжны Мери» (отдельные оттиски из газеты «Кавказский край» №№ 156 и 157 1916 года). Он приводит остроту, которой обменялись, якобы, Лермонтов и Мартынов:
- «Женись Лермонтов, - говорил ему его самоуверенный товарищ, - я сделаю тебя рогоносцем».
- Если мое самое пламенное желание, - будто бы ответил поэт, - осуществится, то тебе, любезный друг, это будет невозможно.
Далее Павлов пишет: «Из этих слов Мартынов заключил, что Лермонтов «имеет виды на руку его сестры». Догадки эти, однако, не оправдались. В 1841 году Лермонтов интересуется уже другими видными прелестницами и делает это на глазах у брата своей бывшей симпатии…
Вполне допустимо, что именно эта перемена фронта дала семье Мартыновых мнимое право высказывать утверждение, что «Лермонтов компроментировал сестер своего будущего убийцы» (Русский Архив, 1893, кн.2. – С.610, кн. Д.Оболенский). А это обстоятельство, в связи с раздутой историей о распечатанном будто-бы поэтом письме и дневнике Натальи Соломоновны, сыграло, как известно, роль самой главной причины в истории ненависти Мартынова к своему бывшему другу…
Недаром собравшаяся во дворе Чилаевской усадьбы, в которую было привезено бездыханное тело поэта, толпа повторяла слух, что причиной дуэли послужила барышня.
- Дуэль-то произошла из-за барышни!, - крикнул кто-то производившему следствие подполковнику Унтилову (Карпос, Рус.М., 78. – 1890., С.ХП).