Издательское дело в эмиграции
Уральская Государственная Юридическая Академия
РЕФЕРАТ
ИЗДАТЕЛЬСКОЕ ДЕЛО в эмиграции
Âûïîëíèë: Õðèïóøèí Àëåêñàíäð
Ñòóäåíò ÈÏèÏ ãð. 122
Ïðîâåðèëа: ßìîâà В. Н.
Екатеринбург 1998 г.
ИЗДАТЕЛЬСКОЕ ДЕЛО В ЭМИГРАЦИИ
Любое современное учреждение культуры или образования нуждается в печатной продукции (главным образом, в книгах), которая их объединяет. В Русском Зарубежье эта потребность была особенно велика, поскольку эмигрантские школы возникали практически не имея самого необходимого. Кроме того, помимо удовлетворения нужд школы, Русское Зарубежье должно было заботиться об объединении своих разбросанных по свету граждан, сохранении и развитии их самосознания. Печатное слово — газеты, журналы, книги — были самым действенным и фактически единственным средством достижения этих целей. Рассеянные по всему земному шару группы эмигрантов были слишком немногочисленны и слишком бедны, чтобы основать радиостанцию: для ее организации необходима была государственная лицензия, и по тем временам она не обладала большим радиусом действия. Личные контакты были затруднены: мы уже говорили о сложностях с оформлением виз и заграничных паспортов. Поэтому основная роль в поддержании и укреплении чувства единства Русского Зарубежья принадлежала издательскому делу. Совершенно очевидно, что печатание и распространение русского слова позволяли эмигрантам продолжать творческую деятельность и поддерживали развитие их интеллектуальной и культурной жизни. И в своем реферате я поставил задачу рассмотреть издательское дело за рубежом, созданное Российскими эмигрантами в период послереволюционной волны беженцев, т.е. с 1919 г. по 1939 год.
Сейчас нет многих важных источников и подробно воссоздать историю издательского дела русской диаспоры 20-х и 30-х гг. трудно. Большая часть архивов русских заграничных издательств не сохранилась, чаще всего из-за их недолгого существования. В ряде случаев, насколько нам известно, архивы были конфискованы оккупационными властями и скорее всего потерялись в хаосе второй мировой войны. Кроме того, многие эмигрантские издательства переезжали из одних городов или стран в другие ставили ложные выходные данные, не указывали место издания
С конца XVIII века основные творческие усилия в России предпринимались в области художественного слова. В силу целого ряда причин литература являлась центром культурной и интеллектуальной жизни дореволюционной России. Ей уделяли особое внимание радикалы и революционеры как наиболее действенному средству в подготовке революции и свержении старого режима. Не удивительно, что и творческий “взрыв” эпохи Серебряного века (хотя он в большой степени затронул и изобразительное искусство, и музыку) проявился прежде всего в заметном увеличении числа издательств и изданий, их тиражей, расширении читательской аудитории. Группы, движения и отдельные личности, определявшие художественные и идейные настроения общества, имели своих издателей или сами выпускали периодические издания и книги. Несмотря на материальные трудности и социальную нестабильность, в начальный период революции и во время гражданской войны поток печатной продукции не сократился. Напротив, политические сдвиги поставили новые цели перед пропагандой, и эти задачи перевоспитания, экспериментирования в области эстетики не могли быть достигнуты без развития печати.
Не удивительно поэтому, что и изгнанники, оказавшиеся за пределами России, видели в издательском деле основное средство решения своих специфических проблем: сохранить и приумножить культурное наследие родины в надежде использовать его впоследствии на благо освобожденной от большевизма России. Недостатка в потенциальных авторах не было, но, учитывая условия, в которых находились эмигранты, и обстановку мирового экономического кризиса, создать новое издательство или найти издателя было делом нелегким. Еще сложнее было организовать распространение изданий среди разобщенных и небогатых потенциальных читателей. Цены нужно было устанавливать как можно более низкие, что тоже было непросто, поскольку тиражи были небольшими, а сбыт — сложным и дорогостоящим. Реклама не была эффективной и играла даже в газетах второстепенную роль. Лучшим средством оповещения о выходе в свет произведения были обзоры книжных новинок в журналах и газетах, но их составление было сопряжено со столкновением групповых интересов, пристрастий, давало повод для зависти и конфликтов между отдельными людьми. Книжные магазины отказывались брать большое число экземпляров книг или журналов; их владельцы предпочитали приобретать только те издания, которые они могли продать наверняка. Непроданные экземпляры возвращались в издательство, которое должно было при этом оплачивать расходы на пересылку. Попытки создания синдиката издательств потерпели неудачу. Столь же сложно было удовлетворить разнообразные вкусы, учесть различия в культурном и образовательном уровне, идеологические — политические и эстетические — пристрастия, поскольку в лучших традициях русской интеллигенции каждая группа образовывала свой собственный “кружок”, не слишком охотно воспринимавший другие идеи и ценности. Каждая группа читателей, придерживавшихся определенной ориентации, представляла собой весьма ограниченный рынок сбыта, и даже издания, представлявшие, казалось бы, общий интерес, например классика, печатались небольшими издательствами и распространялись среди узкого круга читателей и книжных магазинов. Все это объясняет крах попыток издать большими тиражами учебники или собрания сочинений классиков.
Эмигранты следовали традициям печатного дела, сложившимся в дореволюционной России, с теми изменениями, которые внесла эпоха Серебряного века. До 1917 г. в России отдавали предпочтение не книгам, а периодическим изданиям, на страницах которых и увидели свет многие литературные произведения. Эта тенденция сохранялась и в эмиграции. Периодические издания отразили присущую обществу пестроту и разброс мнений: каждая группа, занимавшая собственную идеологическую или эстетическую позицию, стремилась иметь свой печатный орган. Более того, поскольку эмиграция длилась гораздо дольше, чем первоначально предполагали, молодые писатели все чаще отвергали преобладающее влияние печатных органов, созданных старшим поколением. Таким образом, необходимость толкала молодых писателей, мыслителей и критиков на издание собственных журналов или брошюр. Но финансовая поддержка подобных предприятий была весьма незначительной, а доходы от распространения изданий едва покрывали затраты на их публикацию. В результате все подобные начинания оказывались недолговечными и охватывали лишь ограниченный круг “своих”. Все сказанное выше объясняет, почему эти публикации так трудно найти; многие из них вообще недоступны и упоминаются лишь в свидетельствах и отзывах современников или в обзорах, помещенных в сохранившихся изданиях. Наконец, издательское дело в эмиграции испытывало трудности в связи с ростом пошлины на публикации и цензурными ограничениями, которые вводились националистическими и авторитарными режимами стран проживания. Все труднее становилось пересылать издания за границу, особенно если в них содержались негативные высказывания о той стране, в которую они были отправлены. К концу 30-х гг. книги и журналы эмигрантов в большинстве своем имели хождение только в тех странах, где они вышли в свет. Их аудитория, равно как и шансы на выживание, были весьма невелики.
Охватившая Германию инфляция превратила Берлин в главный и наиболее активный центр издательской деятельности эмиграции 1920—1923 гг. Преимущество Берлина заключалось еще и в том, что здесь было сосредоточено много русских беженцев — представителей образованной элиты, среди которых можно было найти и авторов, и потребителей издательской продукции. Наконец, благодаря заигрываниям германского правительства с большевиками, Берлин сохранил наиболее тесные контакты с Советской Россией. С началом нэпа те советские граждане, кому удавалось получить разрешение для временного выезда за границу, приезжали в Берлин. Естественно, возобновились и давние контакты между представителями немецкой и русской интеллигенции. В Германии разодел между Русским Зарубежьем и советской родиной был нечетким, и сложившееся здесь положение стимулировало поддержание интеллектуальных связей между людьми. Существование этого взаимного обмена было отмечено прессой. Интерес, проявлявшийся изгнанниками ко всему, что происходило на родине, легче было удовлетворить в Берлине, нежели в , любом ином центре русской диаспоры. Берлин служил местом, где происходил обмен информацией об авторах и публикациях в Советской России и в Русском Зарубежье. Именно с этой целью бывший профессор права А. С. Ященко основал журнал “Русская книга”, позднее переименованный в “Новую русскую книгу”. Журнал давал наиболее компетентные, хотя, разумеется, далеко не полные, обзоры публикаций и авторов диаспоры (а для периода гражданской войны отчасти и по Советской России). Издания Ященко помогли установить контакты и обмен между эмигрантскими автора, ми и первыми сообщали о достижениях Русского Зарубежья в области литературного творчества. Сходную роль сыграла издававшаяся эсерами в Праге “Свободная Россия”, которая информировала эмигрантов о происходящем в большевистской России; а в рубрике “Новости литературы” давался обзор основных событий литературной жизни Русского Зарубежья.
В течение всего времени, пока Советская Россия не была окончательно изолирована от Русского Зарубежья, распространение информации имело особое значение. Благодаря роли Берлина, как центра русского издательского дела, после окончания гражданской войны многие советские писатели приезжали за рубеж — некоторые из них остались там навсегда. Кое-кто приезжал на время, например Б.Пастернак, М.Гершензон, А.Толстой и И.Эренбург. Список тех, кто никогда больше не вернулся в Россию, слишком велик, в особенности если включить в него тех, кто был выслан в 1922 г. А.Ремизов, В.Ходасевич, Н.Берберова, М.Цветаева были в числе известных литераторов, посещавших Берлин. В начале 20-х гг. здесь побывали также В.Маяковский, С.Есенин, А.Белый и М.Горький, который оставался за границей до конца 20-х гг. Таким образом, в интеллектуальную жизнь эмиграции влилась модернистская струя. Влияние усиливалось благодаря деятельности художников, музыкантов, драматических актеров, принадлежавших к экспериментаторским течениям современного русского искусства, которые посещали Берлин.
В Берлине, таким образом, издательское дело было представлено наиболее широко как в смысле разнообразия содержания печатной продукции, так и с точки зрения исполнения — полиграфии, оформления книги, иллюстраций, что позволило западному читателю получить полное впечатление о новациях Серебряного века. Это многообразие, однако, заметно пошло на убыль после того, как изменения в экономике, стабилизация марки и обусловленное этим повышение цен вынудили многих представителей интеллигенции, а вместе с ними и их печатные органы покинуть Берлин. Ученые обосновались в Праге, тогда как наиболее активные в творческом отношении писатели, художники, философы направились в Париж; некоторые остановили свой выбор на Белграде или Риге. Примерно после 1925 г. центром издательской деятельности стал Париж и оставался им до конца рассматриваемого периода. В то же время переиздания произведений популярных авторов и классиков осуществлялись чаще всего в Риге, а научные публикации — в Праге на средства находившихся там русских научных учреждений.
Классифицировать эмигрантские издательства по публиковавшейся ими литературе непросто. В условиях эмиграции особый подход или специализацию было трудно сохранять в течение длительного времени. Первоначально большая часть издательств выпускала два вида книжной продукции: переиздания русских писателей-классиков и публикации новых произведений хорошо известных писателей-эмигрантов. Такие популярные авторы, как Вас. Ив. Немирович-Данченко, А. Амфитеатров и М. Алданов, автор исторических романов, легко находили издателей, их сочинения выходили достаточно большими тиражами. Обстоятельства финансового характера, о которых было сказано выше, сказывались в том, что ни один писатель Русского
Зарубежья не имел своего постоянного издателя и ни у одного издательства не было стабильного круга авторов. Писатели были готовы публиковаться у любого издателя, часто одно и то же произведение они отдавали в разное время в несколько издательств, обслуживавших различные (в географическом смысле) книжные рынки. Попытки внести больше порядка и честности в дела, предпринятые совместными усилиями издателей и авторов, потерпели неудачу: пиратство по-прежнему процветало — произведения, опубликованные в одном журнале или газете, перепечатывались другими без оплаты авторских прав, одни и те же вещи могли выходить у разных издателей. Сделанная одним американцем попытка обеспечить соблюдение прав писателей путем обязательного заключения договоров по авторским правам между всеми заинтересованными сторонами закончилась безрезультатно. Ассоциации издателей также не были выходом из положения, поскольку конкуренция из-за ограниченного сбыта продукции не давала шансов прийти к какому бы то ни было эффективному соглашению.
Одно издательство, однако, являло собой исключение. ИМКА основала и субсидировала издательство ИМКА-Пресс, до сих пор процветающее в Париже. Некоторое время оно работало под вывеской Editeurs reunis. Первоначально оно было создано европейскими представителями ИМКА для издания учебников и литературы для чтения (преимущественно религиозного характера) для военнопленных. После возникновения Русского Зарубежья пришло осознание необходимости удовлетворить возникшую у эмигрантов потребность в литературе. Вначале ИМКА сосредоточила внимание на технической литературе и стала проводить в жизнь обширную программу выпуска учебников; она, однако, не удалась, так как задумана была слишком широко, а осуществлялась беспорядочно. Переиздание учебников или финансирование переводов зарубежных учебных пособий было делом отнюдь не выгодным, поскольку эмигранты не покупали такого рода литературу. В 1925 г. ИМКА перенесла свою деятельность в Париж и стала основным издателем книг по философии и религии, журнала Свято-Сергиевского Богословского института “Православная мысль” и журнала “Путь”, органа бердяевской Религиозно-философской академии. Кроме того, ИМКА издавала некоторые произведения художественной литературы, а также книги, в том числе и переводные, которые могли вызвать интерес у широкого читателя". Продолжительность существования этого издательства, благодаря финансовой поддержке со стороны ИМКА, позволила ему стать основным источником духовной, высоко интеллектуальной пищи для Русского Зарубежья и оставаться таковым в течение всего рассматриваемого нами периода (эту же роль ИМКА-Пресс выполняет и сегодня, хотя на иной финансовой основе и более открыто ориентируясь на религиозную проблематику). Издательство имело возможность материально поддерживать своих авторов, в особенности писавших статьи для журналов, и таким образом косвенно оказывало поддержку отдельным представителям эмигрантской интеллигенции.
Как уже упоминалось, издание учебников и учебных пособий, которые могли быть полезны военнопленным для самообразования или для дальнейшего обучения, было первым начинанием, побудившим ИМКА к издательской деятельности. Так было и с другими эмигрантскими издательствами. Все русские учебные заведения за границей, особенно школы, нуждались в учебниках, поскольку их нельзя было больше получать из России. Сначала казалось, что издание учебников и учебных пособий сулит издателям выгоды. ИМКА, например, переиздало много подобных книг, которые, однако, не были распроданы, что на несколько лет осложнило ее финансовое положение. Неудача, постигшая это начинание, отнюдь не была случайной: старые учебники не могли удовлетворить послевоенное поколение учеников; они безнадежно устарели, поскольку не учитывали тех открытий, новаций и изменений, которые произошли в науке и в технике в период первой мировой войны и после нее. Переводы новых учебников, издававшихся на Западе, были дороги и требовали времени, относительно небольшие размеры рынка сбыта этой литературы не позволяли надеяться, что эти усилия и затраты окупятся. Рынок был действительно невелик, поскольку и число детей эмигрантов, посещавших русские школы (кроме начальных классов), было незначительным. Более того, школьные программы стали более разнообразными, чем в царской России, следовало учитывать требования, принятые в каждой из стран проживания, так что создать учебник, который подходил бы для всех эмигрантских школ, было трудно. Поскольку эмигранты были бедны, учебники приходилось распространять бесплатно, что почти не оставляло издателю надежд на получение прибыли.
С другой стороны, надежда на то, что издание учебников и пособий, предназначенных для использования в преподавании соответствующих предметов, может быть не только полезным, но и выгодным, все-таки существовала. Эмигрантский публицист С. Цион предложил схему для публикации серий подобных изданий на рассмотрение ИМКА и других издательств, но из этого ничего не вышло, возможно, потому, что этот план был слишком широким и неконкретным. На самом деле подобный подход был неверен, поскольку те русские беженцы, кто хотел овладеть техническими и профессиональными навыками и новыми знаниями, чтобы повысить свою квалификацию, в основном использовали пособия, написанные на языке той страны, где они рассчитывали получить работу. Например, вечерние и заочные школы для инженеров и техников, о которых мы упоминали в предыдущей главе, обосновались в Париже под покровительством ИМКА и ориентировались в своей работе на зарубежную литературу, которая была более современной, нежели то, что могло предложить Русское Зарубежье.
Несколько издателей все-таки выпускали учебники для русских школ, но они составляли небольшую часть изданий Русского Зарубежья. Учебники, которые могли использоваться в школах для русского меньшинства в приграничных государствах, имели более емкий рынок. Некоторые старые русские учебники по истории (например, курс Платонова для средней школы) и по литературе использовались в качестве пособий и выходили в свет даже в такой дали, как Буэнос-Айрес. Почаевский монастырь специализировался на переизданиях и выпуске небольших брошюр (или плакатов) на религиозные и моральные темы, которые имели широкое распространение в церковных школах и приходах. Но подобные издания были характерны только для первого десятилетия эмиграции; в целом среди публикаций русских изгнанников преобладали художественная литература и ограниченное число хороших исследований по истории, литературе или философии.
Одной из первейших забот издателей-эмигрантов было переиздание произведений русских писателей-классиков — Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского, Чехова, — тех книг, по которым изгнанники истосковались и которые хотели бы иметь дома. “Петрополис” и “Слово” выпустили многотомные собрания сочинений этих авторов. Это были не академические издания, а просто хорошо изданные книги, как правило, напечатанные в соответствии с требованиями старой орфографии. По случаю юбилея какого-либо писателя выпускались специальные издания, например, к столетию со дня рождения Толстого в 1928 г. или к столетию смерти Пушкина в 1937 г. Несколько издательств в разных странах выпустили новые издания произведений Пушкина — наиболее ярким среди них может считаться собрание сочинений, изданное в Париже на мелованной бумаге и в кожаном переплете. В “Петрополисе” вышло под редакцией В. Ходасевича юбилейное издание “Евгения Онегина” с иллюстрациями М. Добужинского. Советские издания классиков стали конкурировать с продукцией Русского Зарубежья по своей доступности и полиграфическому исполнению только в начале 30-х гг. Однако, несмотря на то, что советские книги были гораздо дешевле, многие эмигранты отказывались их покупать (и даже читать), потому что они были напечатаны в соответствии с новой орфографией, а слово “Бог” в них писалось с маленькой буквы.
Второй по распространенности группой изданий были произведения художественной литературы, написанные писателями-эмигрантами. Самой большой популярностью пользовались сочинения Немировича-Данченко, Амфитеатрова, Алданова и П. Краснова. Большая их часть публиковалась частями на страницах журналов. Новые произведения И. Бунина, Д. Мережковского, А. Ремизова, Б. Зайцева, А. Куприна и И. Шмелева всегда находили свой, пусть небольшой, рынок сбыта. У писателей же молодого поколения возникали большие сложности с публикацией своих книг. Так было с В. Сириным (Набоковым), Г. Газдановым и Н. Берберовой, если говорить только о самых известных и несколько более старших по возрасту. Чаще всего их произведения печатались только в журналах. Еще труднее было тем, кто начал писать в середине 30-х гг.: В. Яновскому, Ю. Фельзену, В. Варшавскому, в частности, из-за их новаторства, модернистского стиля и тематики. Средний читатель Русского Зарубежья был слишком истощен каждодневной борьбой за хлеб насущный, чтобы быть любителем авангардной литературы. Он отдавал предпочтение легкому чтению, романам знакомых классиков и современных писателей. Как отметил поэт и критик Г. Иванов, писателю прежде всего нужны читатели, а молодые авторы находят их с трудом; это обстоятельство создает барьер на пути развития творческой энергии гильдии литераторов в изгнании". С другой стороны, поэты могли позволить себе модернистские поиски, поскольку “революция” эпохи Серебряного века стала частью культурного достояния эмиграции, и, кроме того, отдельные стихи легче было опубликовать на страницах газет и журналов. Издание стихотворного сборника, однако, было организовать сложнее, большая их часть издавалась небольшими тиражами на средства автора, и лишь самые хвалебные отзывы критики в периодической печати привлекали к ним внимание небольшого числа покупателей.
Для нехудожественной литературы ситуация была еще более сложной. Книги по религии и философии, как мы уже упоминали, выходили в ИМКА-Пресс, которая могла себе позволить понести некоторые убытки. Неизбежный интерес у читателей Русского Зарубежья вызывали написанные современниками биографии и мемуары, поскольку в них говорилось о знакомых людях и известных событиях. Особенным успехом пользовались мемуары о гражданской войне, хотя и они не приносили авторам больших денег, если только их не переводили на иностранные языки, — но это были как правило, воспоминания наиболее видных представителей придворных кругов и руководителей Белой армии.
В Русском Зарубежье было опубликовано лишь ограниченное число переводных произведений. Причина заключалась, во-первых, в относительно высокой цене за передачу авторских прав. Во-вторых, большинство эмигрантов в той пли иной степени овладевали языком принявшей их страны, хотя и не столь охотно, как это иногда изображают. Наиболее часто переводили с английского, поскольку на этом языке было написано много хороших произведений современной художественной литературы, особенно детективных и приключенческих.
Как уже указывалось, произведения художественной и научной литературы чаще всего публиковались на страницах периодических изданий. Последние являлись наиболее эффективным средством для поддержания культурного единства Русского Зарубежья: журналы были дешевле, их легче было издавать, они не требовали таких денежных ассигнований, какие были необходимы для публикации книг. Их также легче было распространять за пределами того государства, где они издавались. Журналы были рассчитаны на определенный круг читателей и поэтому гарантировали себе пусть ограниченный, но твердый спрос. Тяготы и сложности жизни в эмиграции часто не давали возможности представителям интеллигенции или писателям браться за выполнение замыслов, рассчитанных на длительное время, они отдавали предпочтение краткосрочным, результаты которых — научные статьи или новеллы публиковались в журналах или газетах.
Библиография эмигрантской периодики, выпущенная парижским Институтом славянских исследований, показывает, что газеты и журналы росли как грибы после дождя в каждом центре русской диаспоры, но, как те же грибы, имели недолгий век. Среди них были издания на все литературные и эстетические вкусы, для всех политических направлений, профессиональных интересов, просто информационные и развлекательные. Представляется невозможным рассмотреть здесь весь спектр этих изданий, в частности, потому, что мы обладаем далеко не полной информацией. Архивы большинства периодических изданий были утрачены, так что мы не можем получить даже такие элементарные сведения, как размер тиража, количество проданных экземпляров или характер финансирования. “Внутренняя история” редакционной политики, причины принятия тех или иных решений также зачастую неизвестны. Все последующие общие соображения основаны по большей части на мемуарах, оттуда же почерпнуты и примеры.
Периодические издания распадались на следующие группы: информационные (как правило, газеты, местные или имевшие хождение по всей диаспоре), политические (органы политических групп различной ориентации от леваков-анархистов и социалистов до махровых реакционеров-монархистов), издания различных ассоциаций (профессиональных, общественных, ветеранских, благотворительных и т.д.), научные (финансировавшиеся научными учреждениями), литературно-художественные (представляющие различные стили и течения), популярные и развлекательные, “серьезные”, так называемые “толстые”, журналы (подробнее о которых мы расскажем ниже) и религиозно-философские, более полно описанные в шестой главе. Кроме того, выходили регулярные информационные листки, чаще всего имевшие хождение только в какой-либо отдельной местности.
За исключением чисто технических и специальных, а также имевших исключительно политическую направленность изданий самыми долговечными и авторитетными были журналы, издававшиеся либералами или умеренными социалистами. Несмотря на то, что преобладающее большинство “средних” русских эмигрантов были консервативны и придерживались монархических убеждений, ни одна газета или журнал правого толка не пользовались таким успехом, как либеральные издания. Объяснение кроется в первую очередь в том, что у либералов и прогрессивной интеллигенции был обширный опыт издания периодики, накопленный в дореволюционный период. Этот опыт сослужил им хорошую службу и при налаживании издательского дела в эмиграции. Во-вторых, представители либеральной интеллигенции занимали более взвешенную позицию и были более терпимы в своих суждениях, более критично подходили к информации, которую они получали и сообщали, нежели их консервативно настроенные конкуренты. Таким образом, они могли обращаться к более широкой аудитории читателей, ведь даже среди монархистов были глубоко укоренившиеся и эмоционально окрашенные противоречия, которые порождали нетерпимость и предрассудки.
Основными ежедневными газетами эмигрантов, выходившими в течение более чем десяти лет, были “Последние новости” и “Возрождение” в Париже, “Руль” в Берлине, “Сегодня” в Риге и “Новое время” в Белграде. Эти газеты имели читателей во всей русской диаспоре. В других крупных центрах Русского Зарубежья — Праге, Харбине, Варшаве — также выходили ежедневные газеты, но они существовали относительно недолго и, по-видимому, не имели читателей в других местах. “Руль” и “Сегодня”, превосходные во многих отношениях газеты, со временем приобрели налет провинциальности, сосредотачивая свое внимание на событиях местного значения, перепечатывая статьи и рассказы из других изданий и используя информацию местных и иностранных газет для сообщений о текущих событиях. “Руль” закрылся в начале 30-х гг., главным образом в результате сокращения численности русской колонии в последние годы существования Веймарской республики. “Сегодня”, испытывая давление со стороны авторитарного режима К. Ульманиса, все больше внимания уделяло местным, латвийским делам и утратило, таким образом, свои достоинства, несмотря на то, что временами перепечатывало статьи и корреспонденции из парижских “Последних новостей” и произведения известных эмигрантских авторов.
По общему мнению, парижские “Последние новости” были наиболее известной, уважаемой и широко читаемой газетой Русского Зарубежья. Они выходили под редакцией П. Милюкова без перерывов с 27 апреля 1920 г. до II июня 1940 г., т.е. вышли в последний раз накануне того дня, когда немцы вошли в Париж. Газета честно и объективно отражала события международной жизни; внутренние, французские, проблемы отнюдь не занимали основного места на ее страницах, хотя постоянно обсуждались в период кризисов. Газета могла гордиться тем, что она следила и полно освещала события и положение в Советском Союзе. Эта информация носила в основном резко критический и негативный характер, хотя газета должным образом замечала и подчеркивала все позитивные моменты, имевшие место на советской родине: например, международную позицию и отношение к войне, реформы в системе образования, различные мероприятия социального плана и т.д. Газета широко освещала события художественной, музыкальной и литературной жизни в Русском Зарубежье и в мире, что привлекало к ней высокообразованного читателя. Каждую неделю “Последние новости” отдавали несколько страниц исключительно поэзии, художественной прозе, литературной критике и истории литературы. Ежедневно в ее подвале помещались публицистические материалы, критические эссе или художественная проза, причем газета давала возможность высказаться эмигрантским авторам, придерживавшимся различных художественных и политических взглядов. Газету упрекали в чересчур консервативной позиции в вопросах искусства и литературы, обвиняя главного редактора П. Милюкова в отсутствии воображения и смелости в эстетических суждениях. Это было весьма прискорбно, поскольку газета, практически единственная из всех эмигрантских изданий, выплачивала солидные, по эмигрантским меркам, гонорары; публикация на страницах “Последних новостей” была важна не только для авторского ego, но и для его кошелька. Милюков печатал также детективы, как правило, в переводах с английского.
В начале своего существования “Последние новости”, очевидно, получали субсидии из различных источников, в том числе, возможно, от некоторых правительств, но вскоре, благодаря своей широкой популярности, стали в финансовом отношении независимыми. Реклама, главным образом местная, не оказывала большого влияния на финансовое положение газеты и не занимала большого объема на страницах издания. “Последние новости” последовательно занимали либеральную позицию, были демократичны в своей политической направленности. У газеты не было собственной политической программы, если не считать бескомпромиссного неприятия всех форм диктатуры. Редактор очень критически относился к идее реставрации монархии в России, хотя в марте 1917 г. Милюков и выступал за сохранение монархической формы правления. Газета постоянно в самых суровых выражениях обличала жестокий террор и безжалостную диктатуру большевиков, но столь же непримиримо с самого начала выступала против Муссолини, Гитлера и Франке; в 1938-1939 гг. однозначно отвергала линию на умиротворение агрессора. “Последние новости” с одобрением отзывались о либерально-демократических программах преодоления Депрессии, в частности о политике Нового курса в Соединенных Штатах, плане премьер-министра Бельгии Ван Зееланда и особенно о деятельности правительства Леона Блюма, сформированного Народным фронтом во Франции. Несмотря на подобные политические пристрастия, газету регулярно читали даже монархисты; самого высокого тиража — более 23 000 экземпляров — она достигла в начале 30-х гг. и поддерживала его на этом уровне вплоть до своего закрытия после оккупации Франции в 1940 г. Своими конкурентами, изданиями монархического толка, например парижским “Возрождением”, газета называлась живо-масонской и просоветской.
Разнообразие журналов, бюллетеней и прочей периодики настолько велико, что классифицировать их довольно сложно. Библиографический указатель, составленный Институтом славянских исследований, несмотря на свою неполноту, содержит впечатляющий список изданий. Многие периодические издания занимались преимущественно информированием читателей о деятельности различных групп и объединений и имели хождение среди достаточно узкого круга членов этих организаций. Чисто литературные и художественные журналы, такие как “Версты”, “Встречи”, “Веретено”, “Звено”, выступали как выразители строго определенных эстетических и философских взглядов.
Издания политических партий, организаций и идейных течений носили сугубо внутренний характер, поскольку сосредоточивали свое внимание исключительно на собственных организационных и идейных спорах и были адресованы тем, кто разделял их взгляды. Многие из них просуществовали недолго, поскольку всякое политическое или идеологическое движение в эмиграции по природе своей предрасположено к дроблению, постоянно распадается на фракции и новые организации. Эту судьбу разделило, в частности, движение евразийцев — единственная, быть может, новая идеология в области историософии и политики, возникшая в Русском Зарубежье. В начале 30-х гг. движение раскололось на “консервативную” фракцию, которая продолжала обсуждать идеологические и исторические проблемы, воздерживаясь от дискуссий о текущих событиях в Советском Союзе, и “левое” крыло, которое в политическом отношении сближалось с позицией “сменовеховцев”. “Левая” фракция считала, что все проиходящее в Советской России является закономерным результатом действия основных законов развития евразийской цивилизации. Ее авторитету был нанесен сильный удар, когда стало известно об участии одного из ее членов С. Эфрона (мужа Марины Цветаевой) в инспирированном Советами убийстве Игнатия Рейсса в Швейцарии. Подобным образом и молодежные политические движения — младороссы и Народно-трудовой союз (НТО, — строившиеся на корпоративном принципе и придерживавшиеся профашистских воззрений, раскололись по вопросу о том, какую позицию — оборонительную или пораженческую — следует занять в конфликте между сталинской Россией и нацистской Германией.
Среди журналов политической направленности особое место принадлежало “Социалистическому вестнику”. Это был орган “заграничной делегации партии меньшевиков. Вплоть до начала 30-х гг. доминирующую позицию в журнале занимали представители левого крыла партии, последователи Ю. Мартова, которые обвиняли советский режим в нарушении политических свобод и свободы личности, но принимали революцию, в том числе и большевистский переворот, поскольку они вывели Россию на верный путь социалистических преобразований экономических и общественных отношений. Они одобряли индустриализацию и основные принципы коллективизации, хотя и отвергали жесткие методы их проведения в жизнь. Фракция правых, к которой в середине 30-х гг. во многом под влиянием событий, связанных с установлением жестокой сталинской диктатуры, перешло руководство журналом, клеймила советскую систему как извращение социализма. Они первыми охарактеризовали ее как тоталитарный социализм.
“Социалистический вестник” интересен для изучения истории Русского Зарубежья тем, что он оказался самым долговечным из всех журналов, издававшихся эмиграцией. Он был основан в Берлине 1 февраля 1921 г., а после захвата власти Гитлером стал выходить в Париже. Затем редакция журнала переехала в Нью-Йорк, где издание прекратилось в 1963 г., со смертью своих основных авторов. Основная его ценность заключалась в том, что даже в 30-е гг. он сохранял связи с Советским Союзом. Это позволяло “Вестнику” получать важную и, что доказано, надежную информацию о положении в стране и о действиях правительства. По мере ужесточения сталинского режима журнал стал постепенно лишаться внутренних источников информации, хотя обширные познания его авторов и глубокое понимание ими процессов, происходящих в России, позволили сохранить присущие “Вестнику” достоинства. Многие статьи, опубликованные на его страницах, могут представлять интерес и сегодня.
Как только эмигранты осели на новом месте жительства, они начали возрождать восходящую к XIX в. традицию издания “толстых” журналов. Два эмигрантских журнала могут претендовать на титул законных наследников и достойных продолжателей этой традиции. Издававшаяся в Праге “Воля России” просуществовала около десяти лет, в Париже выходили более долговечные и влиятельные “Современные записки”. “Воля России” возникла как приложение к одноименной ежедневной газете. Их издавала группа эсеров, наиболее влиятельной фигурой которой был литературный критик Марк Слоним. Главным достижением журнала в области литературы было то, что он предоставил свои страницы писателям модернистам и авангардистам более молодого поколения, таким, как Марина Цветаева, Сирин (Набоков) и др. Журнал признавал существование “единой русской литературы” вне зависимости от того, где она создавалась — в Советском Союзе или за его пределами. Он регулярно знакомил эмиграцию с литературой советской родины, надеясь и впредь поддерживать тесные контакты между двумя Россиями. Эти связи ослабли после того, как социалистический реализм был официально провозглашен единственно допустимой в Советском Союзе эстетической доктриной и литературным течением. Журнал был адресован в первую очередь молодежи, а также тем, кто по меньшей мере допускал мысль, что советская система является естественным продуктом исторического развития и воплощением, пусть в жестоко искаженном виде, насущной потребности России в модернизации и достижении социальной справедливости. Произошедший за границей раскол партии эсеров, политические разногласия и разного рода события, равно как и резкое сокращение финансовой поддержки со стороны чешского правительства в 1932 г., положили конец существованию журнала.
Многим эмигрантским авторам, отрезанным от родины, были свойственны мучительные размышления и внутренние сомнения. Конфликты между отдельными эмигрантами зачастую приводили к большим сложностям. Противоречия возникали из-за мнений, что подход к отбору литературы в журнале был слишком требователен и старомоден. Молодые авторы были убеждены в том, что их печатают слишком редко. Редакторы полагали, что публиковать произведения никому не известных писателей, чей стиль или тематика могут шокировать читателей старшего поколения, слишком рискованно. Это в первую очередь относилось к прозе. Поэтический раздел был вотчиной поэта М.О. Цейтлина и Ф. Степуна, которые более внимательно относились к молодым дарованиям, в особенности к представителям модернистской и так называемой парижской школы эмигрантской поэзии. Поощряемые авторитетными критическими эссе Г. Адамовича, “Современные записки” всегда предоставляли свои страницы стихам Марины Цветаевой, Б. Поплавско-го, Г. Иванова, В. Ходасевича и многих более молодых поэтов. Раздел прозы был практически монополизирован такими маститыми писателями, как Бунин, Зайцев, Алданов, А. Ремизов, И. Шмелев, М. Осоргин и более молодой Сирин (В. Набоков). Правда, в 30-е гг. журнал помещал прозу молодых, таких, как В. Яновский и Г. Газданов, однако многие авторы полагали, что экспериментальные направления в литературе не получают достаточного освещения на страницах журнала.
Второе, более важное противоречие было порождено эволюцией философских и религиозных взглядов Фондаминского, который был наиболее активным членом редакционной коллегии и пользовался поддержкой В. Руднева. Он эволюционировал в сторону идеализма и духовности, что становилось все более частым явлением среди эмигрантов. Статьи таких религиозных мыслителей, как Л. Шестов, С. Франк, Г. Флоровский и др., вызывали недовольство других членов редакции, прежде всего М. Вишняка. Они полагали, что журнал распахнул двери перед мракобесием, реакционными течениями дореволюционной общественной мысли в ущерб либеральным, гуманистическим и светским ценностям, провозглашенным в первоначальном редакционном заявлении журнала. С другой стороны, я убежден, что это новое направление приветствовалось весьма многими, поскольку, как мы увидим в шестой главе, начавшийся в эпоху Серебряного века ренессанс религии и идеализма продолжился за рубежом, увлекая все большую часть эмигрантской интеллигенции. В общем, конфликт вокруг публикаций этих авторов привел к уходу Вишняка. Он стал ответственным секретарем нового “толстого” журнала “Русские записки”, который был основан в значительной мере для удовлетворения потребностей части диаспоры, сосредоточенной на Дальнем Востоке, объединив наиболее стойких радикалов-позитивистов и антиклерикалов из “Современных записок”. “Русские записки” продолжали выходить вплоть до начала войны, в них были представлены многие авторы, сотрудничавшие в “Современных записках”, своего рода оппонентом которых стал новый журнал. Однако публикации были мало интересны, и журнал никогда не пользовался большой популярностью.
Еще один вид периодических изданий был рассчитан на самую широкую аудиторию читателей-эмигрантов. Он предлагал развлекательные материалы для менее интеллектуальной и образованной части читателей. Речь идет о еженедельном иллюстрированном журнале, образцом для которого послужила дореволюционная “Нива”, — “Иллюстрированная Россия”. Этот журнал по преимуществу состоял из иллюстраций, но наряду с этим печатал романы и детективы, специальные материалы для женщин и детей. Он пользовался большой популярностью и, будучи откровенно аполитичным, тем не менее демонстрировал в угоду большинству читателей ностальгию по монархическому прошлому России, рассказывая о жизни представителей царской фамилии в эмиграции и о других царствующих дворах. Как и его предшественница “Нива”, журнал предлагал по низким ценам подписки на собрания русских классиков, справочники и т.д. Более интеллектуальным чтением среди периодики подобного рода был иллюстрированный журнал “Для Вас”, выходивший в Риге и имевший такой же формат. Ввиду близости Германии, “Для Вас” проявлял все больший интерес к событиям в этой стране в начале 30-х гг., особенно после захвата власти Гитлером.
Можно смело заключить, что Русское Зарубежье сохранило основные черты, характерные для интеллектуальной жизни дореволюционной России. Следует отметить также, что ни одно из популярных эмигрантских изданий не проявляло большого интереса к интеллектуальной и культурной жизни той страны, где оно издавалось, и в свою очередь не испытывало с его стороны заметного влияния.
Периодическая печать была наиболее эффективным, но не единственным средством поддержания единства разбросанных по свету русских, обмена идеями, продолжения творческой жизни. Осознавая себя обществом в изгнании, русские эмигранты стремились воссоздать те институты культуры, которые существовали на родине. Поскольку проникнуть в сложившуюся общественную структуру стран расселения было очень сложно, институты, сформированные эмигрантами, жили своей собственной жизнью. Большая часть этих эмигрантских организаций, как и в России до 1917 г., носила в значительной мере частный характер, и поэтому сложно составить полные каталоги их изданий, проследить их внутреннюю историю и ежедневную жизнь. Многие организации не хранили свои материалы, а личные архивы большинства их участников обнаружить не удается. Приведенные ниже сведения дают общее представление о характере этих организаций и указывают на необходимость более глубокого их изучения.
Таким образом издательское дело является частью культуры и культура Русского Зарубежья сейчас принадлежит истории, поскольку России за рубежом больше не существует. Станет ли эта культура составной частью культурного процесса, происходящего на родине? Хочется верить в это. Признаки, наметившиеся в последние годы, позволяют надеяться на положительный ответ. Подобный опыт Франции и Польши также вселяет оптимизм в этом отношении. Культурная жизнь Франции после революционных потрясений, при Наполеоне и в эпоху Реставрации в значительной мере определялась вкладом таких эмигрантов, как Шатобриан, мадам де Сталь, Б.Констан, Ж. де Местр. Именно эмигранты способствовали возникновению романтизма, углублению литературоведческих исследований, развитию общественной мысли, знакомству с культурой Англии, Германии и Италии. Великая польская эмиграция, безусловно, была главной движущей силой развития польской литературы и поддержания национального единства трех частей разделенной страны.
Изгнанники, создавшие Россию за рубежом, сумели выполнить двойную задачу — сохранить и развить дальше наследие национальной культуры. В этом смысле история Зарубежной России и ее культурной жизни была и всегда будет неотъемлемой частью истории всей России.
- Список литературы -
1. С. Пушкарев “Русские в эмиграции”
“Новый журнал” 1928
2. Роман Гуль “Я унес Россию”
“Новый журнал” 1983 г.
3. М. В. Вишняк “Современные записки.
Воспоминания редактора. 1957 г.
4. Раев Марк “История культуры русской
эмиграции” М.,Прогресс-Академия,1994