Жизнь и творчество Анны Ахматовой

Первые шаги.

Время творчества Ахматовой охватывает период от конца 19 века до середины 60-х годов 20 века. Ей выпал жребий стать свидетельницей событий перевернувших мир: две мировые войны, революция, сталинский террор, ленинградская блокада. На глазах Ахматовой канула в небытие целая эпоха, прекратилось мирное, довоенное, дореволюционное существование России. «В сущности никто не знает, в какую эпоху живет. Так и мы не знали в начале 10-х годов, что живем накануне Первой европейской войны и октябрьской революции», – писала она в автобиографических заметках. От той России, которую знала юная Ахматова, безжалостная история не оставила и следа. «Нам возвращаться некуда», – говорила она о людях 10-х годов. Ахматова являлась живым символом связи времен, выступала хранительницей погибшей культуры, соединяла 19 и 20 столетия в русской поэзии. Она постоянно спускалась в «подвалы памяти», и в ее творчестве оживала дореволюционная эпоха. Но поэзия Ахматовой не осталась прикованной к 10-м годам: сама она неоднократно противилась попыткам «замуровать ее в десятые годы», превратить в декадентскую поэтессу.

 «Нет, не под чуждым небосводом,

И не под защитой чуждых крыл,

 Я была тогда с моим народом,

 Там, где мой народ, к несчастью, был», – определяла Ахматова сущность своей поэзии после 1917. Стихи стали для нее связью со временем, с  жизнью народа.

«Ты, срывающая покров

С катафалков и колыбелей,

Разъярительница ветров,

Насылательница метелей,

Лихорадок, стихов и войн,

– Чернокнижница! – Крепостница! –

Я заслышала грозный вой

Львов, венчающих колесницу» - трудно поверить, что эти строки Марина Цветаева посвятила Анне Ахматовой. Настолько отличается созданный ею образ от того, который рисуют нам стихи самой Анны:

«Я научилась просто мудро жить,

Смотреть на небо и молиться Богу,

И долго перед вечером бродить,

Чтоб утомить ненужную тревогу»…

Это не крик, обращенный ко всему миру, – это тихий разговор наедине, который ведет стройная женщина с мудрыми глазами… Такой мы видим «чернокнижницу» серебряного века.

«Я родилась в один год с Чарли Чаплином, «Крейцеровой сонатой» Толстого, Эйфелевой башней и, кажется, Элиотом. В это  лето Париж праздновал столетие падения Бастилии – 1889 год. В ночь моего  рождения справлялась и справляется древняя Иванова ночь – 23 июля. Назвали меня Анной в честь бабушки Анны Егоровны Мотовиловой. Её мать была чингизидкой, татарской княжной Ахматовой, чью фамилию я, не сообразив, что собираюсь быть русским поэтом, сделала своим литературным именем» - так в 1957 году Ахматова напишет о себе в автобиографических  записках.

Родилась она  на даче Саракани около Одессы  в семье потомственного дворянина, отставного инженера-механика флота Андрея Антоновича Горенко (1848-1915).У Анны семья была большая три сестры: Ирина (1888-1892), Инна (1883-1905), Ия (1894-1922) и  братья: Андрей (1886-1920) и Виктор (1896-1976).Со стороны матери Инны Эразмовны Стоговой (1852-1930) А. Ахматова состояла в отдаленном родстве с Анной Буниной – первой русской поэтессой. Своим предком по материнской линии Ахматова считала легендарного ордынского хана Ахмата.

Годовалым ребенком она была перевезена в Царское Село, где прожила до шестнадцати лет. В окрестностях юная Анна получила прозвище «дикая девочка», потому что ходила босиком, бродила без шляпы, бросалась с лодки в открытое море, купалась во время шторма и загорала до того, что у нее  сходила кожа, и всем этим шокировала  провинциальных севастопольских барышень.

Именно там она решает стать поэтессой, но ее отец был против этого. И тогда юная Анна Горенко решает взять псевдоним прабабушки татарки.

Детство и отрочество Ахматовой прошли в Царском селе – городке юного Пушкина. Здесь Ахматова застала краешек эпохи, в которой жил Пушкин: видела Царскосельские водопады, воспетые «смуглым отроком», «зеленое, сырое великолепие парков».

Пушкинский дух, сохранившийся в аллеях и среди прудов, подарил стихам Анны простоту и величавость девятнадцатого века, без которых нет ни одного воспоминания об Ахматовой. Ее называли Царскосельской музой, Музой плача…

«Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озерных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов».

В конце 1903 года Анна Андреевна Горенко впервые встретила своего будущего мужа - Н.С.Гумилева. Анна и Николай познакомились в Рождественский сочельник. Тогда 14-летняя Аня Горенко была стройной девушкой с огромными серыми глазами, резко выделявшимися на фоне бледного лица и прямых черных волос. Увидев ее точеный профиль, некрасивый 17-летний юноша понял, что отныне и навсегда эта девочка станет его музой, его Прекрасной Дамой, ради которой он будет жить, писать стихи и совершать подвиги. Но Анна ничуть не была заинтересована этой встречей. Не так отнесся к ней Гумилев. Он встречал ее после гимназии и даже познакомился с ее старшим братом, что сделать было очень трудно. Но Гумилев уже тогда не любил отступать перед неудачами.

В 1904-1905 году Анна написала свои первые стихи. И в 1905 расстались родители, мать увезла больных туберкулезом дочерей в Евпаторию. Последний класс гимназии Ахматова проходила в Киеве, затем поступила на юридический факультет Высших женских курсов(1908-1910), где выучила латынь, позволившую ей впоследствии свободно овладеть итальянским языком, читать Данте в подлиннике. К юридическим дисциплинам Ахматова вскоре охладела и продолжила образование на Высших историко-литературных курсах Раева в Петербурге.

На протяжении всего времени Гумилев старался завоевать сердце юной Анны Горенко. Однако Анна была влюблена в другого молодого человека. Владимир Голенищев-Кутузов — репетитор из Петербурга — был главным персонажем ее девичьих грез. Подтверждение этому находится в письмах Ахматовой литературному критику С. В. Штейну, которому она доверяла многие личные тайны:  

«Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилева. Он любит меня уже три года, и я верю, что моя судьба быть его женой. Люблю ли его, я не знаю, но кажется мне, что люблю.

Помните, у Брюсова:

Сораспятая на муку,

Враг мой давний и сестра,

Дай мне руку! Дай мне руку!

Меч взнесен. Спеши. Пора.

И я дала ему руку, а что было в моей душе, знает Бог и Вы, мой верный, дорогой Сережа. … Пришлите же, несмотря ни на что, карточку Владимира Викторовича. Ради Бога, я ничего на свете так сильно не желаю.

Ваша Аня».  (2.02.1906)

Из-за не разделенной любви Анна попыталась покончить с жизнью, но здравый смысл преодолел и Анна пишет:

«Мой дорогой Сергей Владимирович, не знаю, как выразить бесконечную благодарность, которую я чувствую к Вам. Пусть Бог пошлет Вам исполнения самого горячего желания, а я никогда-никогда не забуду того, что вы сделали для меня. Ведь я пять месяцев ждала эту карточку, на ней он совсем такой, каким я его знала и любила и так безумно боялась: элегантный и такой равнодушно-холодный; он смотрит на меня усталым спокойным взором близоруких светлых глаз.…Я пишу вам и знаю, что он здесь со мной, что я могу его видеть — это так безумно хорошо! Сережа! Я не могу оторвать от него душу мою. Я отравлена на всю жизнь, горек яд неразделенной любви! Смогу ли я снова начать жить? Конечно, нет! Но Гумилев — моя Судьба, и я покорно отдаюсь ей. Не осуждайте меня, если можете. Я клянусь Вам всеми святыми, что этот несчастный человек будет счастлив со мной».                                                                  (11.02.1906)

В 1906 году Гумилев уезжает в Париж. Там он надеется забыть свою роковую любовь и вернуться в образе разочарованного трагического персонажа. Но ухаживания Николая настолько сильно льстили самолюбию Ахматовой, что она даже собиралась выйти за него замуж (это мы видим из писем), несмотря на то, что до сих пор была влюблена в питерского репетитора. К тому же вечные разговоры Гумилева о роковой любви не прошли даром, теперь Ахматова чувствует себя одинокой и забытой всеми. Вскоре она отправляет Гумилеву письмо с жалобами на свою ненужность и заброшенность. Получив письмо Ахматовой, Гумилев, полный надежд, возвращается из Парижа, навещает её в Евпатории, где Ахматова отдыхала. И приглашает ее на прогулку.

Прогуливаясь с Гумилевым по пляжу и слушая объяснения в любви, Аня наткнулась на двух, выброшенных на берег, мертвых дельфинов. Неизвестно, почему это зрелище так сильно повлияло на Ахматову, но Гумилев получил очередной отказ. Отвергнутый поэт снова уезжает во Францию, считая, что единственный приемлемый выход из ситуации — самоубийство. Сводить счеты с жизнью поэт отправляется в курортный городок Турвиль. Грязноватая вода Сены, показалась Гумилеву неподходящим пристанищем для измученной души влюбленного юноши, а вот море — в самый раз, тем более что Ахматова не раз говорила ему о том, что обожает смотреть на морские волны. Однако трагедии суждено было превратиться в фарс. Отдыхающие приняли Гумилева за бродягу, вызвали полицию, и, вместо того чтобы отправиться в последний путь, Николай отправился давать объяснения в участок. Свою неудачу Гумилев расценил как знак судьбы и решил попытать счастья в любви еще раз. Николай пишет Ахматовой письмо, где вновь делает ей предложение. И вновь получает отказ. Но Гумилев решительно настроен добиться любви Анны.

Начало пути.

В 1907 году Россия узнает имя новой поэтессы. Первое напечатанное стихотворение появилось в парижском журнале «Сириус», издававшимся Н.С. Гумилевым.

«На руке его много блестящих колец-

Покоренных им девичьих сердец.

Там ликует алмаз и мечтает опал,

И красивый рубин так причудливо ал.

Но на бледной руке нет кольца моего,

Никому, никогда не отдам я его.

Мне сковал его месяца луч золотой

И, во сне надевая, шепнул мне с мольбой:

«Сохрани этот дар, будь мечтою горда!»

Я кольца не отдам никому, никогда».

25 апреля 1910 года Анна все же отдала свое кольцо, став А.А. Гумилевой:

«И, придя в свою светлицу,

Застонала хищной птицей,

Повалилась на кровать

Сотый раз припоминать:

Как за ужином сидела,

В очи темные глядела,

Как не ела, не пила

У дубового стола,

Как под скатертью узорной

Протянула перстень черный,

Как взглянул в мое лицо,

Встал и вышел на крыльцо».

Конечно, они оба были слишком свободными и большими людьми для пары воркующих «сизых голубков»…Их отношения были скорее тайным единоборством: с ее стороны – для самоутверждения как свободной женщины, с его стороны – с желанием не поддаться никаким колдовским чарам и остаться самим собой, независимым и властным.

Николай Гумилев ввел Ахматову в литературно-художественную среду Петербурга и 14 июня 1910 г. состоялся дебют Ахматовой в квартире Вячеслава Иванова, которая была сборным местом юных поэтов с 1906 по 1914 года. По свидетельству современника (В. Пяст), "Вячеслав очень сурово прослушал ее стихи, одобрил только одно, об остальных промолчал, одно раскритиковал. Заключение "мэтра" было равнодушно-ироничным: "Какой густой романтизм...". Но не смотря на это, ее имя рано обрело значимость. Популярной стала не только поэтическая манера Ахматовой, но и ее облик: она поражала современников своей царственностью, величавостью, ей, как королеве, оказывали особые знаки внимания. Внешность Ахматовой вдохновляла художников: А.Модильяни, Н.Альтмана, К.Петрова-Водкина, З. Серебрякову, А. Данько, Н. Тырсу, А. Тышлера. Вхождение ее в литературу было внезапным и победным. Но не для мужа. Анна  Андреевна писала: «когда показала Гумилеву стихи, он посоветовал заняться  танцами».

 Сразу после свадьбы (через четыре с половиной месяца) Николай Степанович уезжает в Африку — с явной целью продемонстрировать себе и другим свою личную независимость, убедиться, что брак не оказался для него тяжкой цепью. На обратном пути Гумилев посещает имение своей матери Слепнево, где обнаруживает двух хорошеньких кузин, одна из которых - Машенька Кузьмина-Караваева, совершенно очаровала своего молодого дядю. Взаимное чувство вспыхивает быстро. Однако и эта любовь носит оттенок трагедии — Маша смертельно больна туберкулезом, и Гумилев опять входит в образ безнадежно влюбленного.

 Ахматова решается на ребенка. Но беременность жены не гасит тоску Гумилева по уехавшей в Италию Машеньке. Излишне говорить, что в эти дни его мысли заняты Машей — ее писем он ждет, ей посвящает стихи, за нее молится. После отъезда Машенька проживет меньше двух недель.

Ахматовой приходится несладко — она давно привыкла к тому, что является для Николая богиней, а потому ей тяжело быть свергнутой с пьедестала и осознавать, что муж способен испытывать такие же высокие чувства к другой женщине. Смерть Маши не вернула Ахматовой былого обожания мужа. 13 января 1912 года, буквально сразу после похорон Маши, на юбилее К. Бальмонта Гумилев знакомится с  будущей актрисой и режиссером Ольгой Высотской.  В том же 1912 году родился единственный сын Ахматовой Лев Гумилев. Рождение ребенка Гумилев воспринял неоднозначно. Он тут же устраивает, как он выразился: «демонстрацию независимости» и продолжает крутить романы на стороне. А через год Ольга Высотская рожает Гумилеву сына. «Счастливый» отец за 8 последующих лет ни разу ни встретиться с ним.

В эти горькие дни, муза не оставила Ахматову, и именно с ней Анна проводила бессонные ночи.

«Сколько просьб у любимой всегда!

У  разлюбленной просьб не бывает.»

Блок писал, что  стихи  Анны  Ахматовой «чем дальше, тем лучше». В 1912 году выходит в свет её первая книга названная «Вечер»:

«Так беспомощно грудь холодела,

Но шаги мои были легки.

Я на правую руку надела

Перчатку с левой руки…»

Бесспорно события, произошедшие в те года, когда создавался сборник, напрямую связаны с его тематикой.

«Любовь покоряет обманно,

Напевом простым, неискусным.

Еще так недавно-странно

Ты не был седым и грустным».

Сборник «Вечер»  был сразу же замечен критикой. Любовные чувства представали в разных обличьях, но героиня неизменно оказывалась страдающей, обманутой, отвергнутой. «Она первая обнаружила, что быть нелюбимой поэтично», – писал об Ахматовой К.Чуковский. В несчастной любви Ахматовой виделось не проклятье, а источник творчества: три части сборника были названы Любовь, Обман, Муза. Изящество и хрупкая женственность сочетались в поэзии Ахматовой с не по-женски мужественным принятием страдания:

«Я написала слова,

Что долго сказать не смела.

Тупо болит голова,

Странно немеет тело».

Годы вступления Ахматовой в литературу – время кризиса символизма. Она пишет о себе: «В 1910 году явно обозначился кризис символизма и начинающие поэты уже не примыкали к этому течению. Одни шли в акмеизм, другие – в футуризм. Я стала акмеисткой. Наш бунт против символизма вполне правомерен, потому что мы чувствовали себя людьми ХХ века и не хотели оставаться в предыдущем».

Одно из требований акмеистов – смотреть на мир глазами первооткрывателя. Но в Вечере не было ликования первоначинателя, взгляд Ахматовой не приветственный, а прощальный. К 1912г. она потеряла двух сестер – они умерли от туберкулеза – и у юной Анны Горенко были все основания полагать, что ее ожидает та же участь. «И кто бы поверил, что я задумана так надолго, и почему я этого не знала», – признавалась она, перейдя шестидесятилетний рубеж. С 1910 по 1912  года Ахматовой владело чувство краткодневности, она жила с предчувствием скорой смерти. Не только популярное стихотворение, но и вся лирика той поры воспевала «последнюю встречу». Из 46 стихотворений, вошедших в Вечер, почти половина посвящена смерти и расставанию. Но, в отличие от поэтов-символистов, Ахматова не связывала смерть и разлуку с чувствами тоски и безысходности.

В мае 1914, перед началом Первой мировой войны, вышел второй сборник Ахматовой «Четки». А жизнь Ахматовой с Гумилевым была полна сложностей и драматизма. Отношения двух поэтов такого масштаба, сопротивление одного таланта диктату другого, уже сами по себе драматичны. Семейная жизнь с Гумилевым была яркой, но кратковременной – фактически брак распался в 1914 году, когда Гумилев добровольцем, записавшись в лейб-гвардии Уланский полк, ушел на фронт. После ухода Н.Гумилева Ахматова много времени проводила в Тверской губернии в имении Гумилевых «Слепнево». Здесь четче обозначилась свойственная ее натуре старорусская, православная складка. Раннее не знакомая с деревней, она впервые «вышла под открытое небо», соприкоснулась со «скудной землей», крестьянством, «яркими просторами» русской природы. Торжественная простота Слепнева не избавляла от страданий, трагического восприятия действительности: в стихотворении той поры «запах хлеба» и «тоска» стоят в одной строке. Скорбь все сильнее овладевала Ахматовой, неслучайно ее облик воспринимался современниками как олицетворения печали, страдания.

«Ты знаешь, я томлюсь в неволе.

О смерти Господа моля.

Но все мне памятна до боли

Тверская скудная земля.»

1914 год она считала переломным в судьбе России, началом «не календарного, настоящего ХХ века». «Казалось, маленькая книга любовной лирики начинающего автора должна была потонуть в мировых событиях. Время распорядилось иначе», – писала она в автобиографических заметках. 

 Особое место в жизни Анны Ахматовой занимает в те годы А. Л. Лурье - композитор футуристического толка и заведующий музыкальным отделом Наркомпроса. Их личные взаимоотношения послужили темой нескольких стихотворений. В свою очередь, Лурье стал автором первых вокальных произведений на ее стихи - цикла песен «Четки» (1914). Вот одно из стихотворений Ахматовой посвященных А. Л. Лурье:

«Да, я любила их, те сборища ночные, -

На маленьком столе стаканы ледяные,

Над черным кофеем пахучий, тонкий пар,

Камина красного тяжелый, зимний жар,

Веселость едкую литературной шутки

И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий».               

По сравнению с первым сборником, в "Четках" усиливается подробность разработки образов, углубляется способность не только страдать, но и сострадать душам "неживых вещей", и принять на себя "тревогу мира". Новый сборник показывал, что развитие Ахматовой как поэта идет не по линии расширения тематики, а в глубинном психологизме. В постижении нюансов психологических мотивировок, в чуткости к движениям души. Это качество ее поэзии с годами усиливалось.

В 1915 году один из первых  ее критиков – Н.Недоброво писал: «Изобилие поэтически претворенных мук – свидетельствует не о плаксивости по случаю жизненных пустяков, оно открывает лирическую душу, скорее жесткую, чем слишком мягкую, скорее жестокую, чем слезливую, и уж явно господствующую, а не угнетенную». Ахматова высоко оценила это замечание, в котором была предугадана ее дальнейшая судьба: женщина, писавшая преимущественно о несчастной любви, в «осатанелые годы» сталинского террора гордо и самозабвенно заговорила от лица «стомильонного  народа».

Сборник "Белая стая", вышедший в сентябре 1917 г., не имел столь шумного успеха, как предыдущие книги. Но новые интонации скорбной торжественности, молитвенности, сверхличное начало разрушали привычный стереотип ахматовской поэзии, сложившийся у читателя ее ранних стихов. Эти изменения уловил О. Э. Мандельштам, заметив: "Голос отречения крепнет все более и более в стихах Ахматовой, и в настоящее время ее поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России".

В «Белой стае» иным стал и облик героини - ей сообщались пророческие черты:

«И давно мои уста

Не целуют, а пророчат».

 К пророческим стихотворениям сборника Ахматова относила «Молитву», «Июнь 1914» и др. Многие стихотворения «Белой стаи» имели конкретных адресатов: 17 стихотворений посвящено возлюбленному Ахматовой Борису Антрепу, два – обращены к Николаю Недоброво. Но неразделенная любовь к ним, земные страдания представали эпизодами религиозного восхождения. Главная нота «Белой стаи»  – чистая отрада печали. Неизбывное страдание рождало в душе героини не отчаяние, а просветление.

Уже с 1914 г., с начала мировой войны, нарастает ощущение близящейся глобальной катастрофы. В начале «Белой стаи» оказывается стихотворение 1915 г., в нем идет речь не о нищете и богатстве, а о ценности того, что мы имеем:

«Думали: нищие мы, нету у нас ничего,

А как стали одно за другим терять,

Так что сделался каждый день

Поминальным днем, -

Начали песни слагать

О великой щедрости Божьей

Да о нашем бывшем богатстве».

Этот близкий по форме к свободному стиху набросок Ахматова рассматривала как лучшее из своих ранних стихотворений. И в конце 1917 г., предчувствуя наступающую «немоту», она написала:

«Теперь никто не станет слушать песен.

Предсказанные наступили дни»… -

Героиня поэтессы предстала в своей последней песне «нищенкой голодной», которой не достучаться «у чужих ворот».

В сборнике “Белая стая” подводящем итог раннему творчеству поэтессы, впервые лирическая героиня Анны Ахматовой освобождается от постоянного любовного переживания. В нем появляются библейские мотивы, осмысливаются понятия свободы и смерти. И уже здесь мы находим первые стихи Ахматовой на тему патриотизма. В сборнике появляются также первые стихи исторического содержания. Тема Родины все больше заявляла о себе в ее поэзии. Эта тема помогла Анне Ахматовой в годы первой мировой войны занять позицию, отличавшуюся от официальной точки зрения. Она выступает как страстная противница войны:

«Можжевельника запах сладкий

От горящих лесов летит.

Над ребятами стонут солдатки,

Вдовий плач по деревне звенит.

Не напрасно молебны служились,

О дожде тосковала земля:

Красной влагой тепло окропились

Затоптанные поля.

Низко, низко небо пустое,

И голос молящего тих:

“Ранят тело твое пресвятое,

Мечут жребий о ризах твоих”»

Мнение Анны Андреевны о сборнике «Белая стая» было таково: «К этой книге читатели и критики не справедливы. Почему-то считалось, что она имела меньше успеха, чем «Четки». Этот сборник появился при еще более грозных обстоятельствах. Транспорт замирал – книгу нельзя было послать даже в Москву, она вся разошлась в Петрограде. Журналы закрывались, газеты тоже. Поэтому в отличие от «Четок» у «Белой стаи» не было шумной прессы. Голод и разруха росли с каждым днем. Как ни странно, ныне все эти обстоятельства не учитываются».

В 1917 году она проводила Н. Гумилева за границу, в Русский экспедиционный корпус и в 1918 году, когда он вернулся из Лондона в Петроград, окончательно порвала с Николаем отношения. В последний раз вместе они поехали на Троицу к сыну в Бежецк.  В 1918 они развелись.

Вторым мужем Ахматовой стал ассириолог, знаток Древнего Востока, Владимир Казимирович Шилейко. Они познакомились осенью 1918 года в Шереметьевском дворце. Сначала жили в Москве, в 3-м Зачатьевском переулке, но вскоре переехали в Петербург, в квартиру в Мраморном дворце. Их брак был не продолжительном, но все же ему были посвящены многие стихи :

«О нет, я не тебя любила,

Палима сладостным огнем,

Так объясни, какая сила

В печальном имени твоем».

Сквозь тернии к звездам.

Дальнейший путь Ахматовой – путь тяжких потерь и испытаний, путь Ярославны 20 века, оплакавшей гибель России, лучших своих современников:

«Дай мне горькие годы недуга,

Задыханья, бессонницу, жар,

Отыми и ребенка, и друга,

И таинственный песенный дар-

Так молюсь за Твоей литургией

После стольких томительных дней,

Чтобы туча над темной Россией

Стала облаком в славе лучей».

В стихотворении “Молитва” Анна Ахматова молит судьбу о возможности принести в жертву России все, что имеет. Интуитивно ощущая сдвиг времени, Анна Ахматова не может не замечать, как ее родную страну раздирает на части. Ее лирическая героиня не может радоваться, когда плачет Россия.

 В 1918 началась массовая эмиграция: один за другим покидали Россию близкие Ахматовой люди: Б. Антреп, А. Лурье, подруга юности О. Глебова-Судейкина. К эмигрантам Ахматова обратилась так:

«Не с теми я, кто бросил землю

На растерзание врагам».

После Октябрьской революции Ахматова не покинула Родину, оставшись в "своем краю глухом и грешном":

«Так много камней брошено в меня,

Что ни один из них уже не страшен,

И стройной башней стала западня,

Высокою среди высоких башен».

Среди оставшихся в России близких Ахматовой людей практически все пополнили список жертв сталинского террора. «Такой судьбы не было ни у одного поколения, – писала Ахматова в январе 1962, – Блок, Гумилев, Хлебников умерли почти одновременно. Ремизов, Цветаева, Ходасевич уехали за границу, там же были Шаляпин, М.Чехов, Стравинский, Прокофьев и половина балета».

Щедрый на несчастья 1921 был для Ахматовой плодотворным. В петербургском издательстве «Петрополис» вышли два ее сборника – «Подорожник» и «Anno Domini МСМХХI». В них все ощутимей становится скорбная торжественность, пророческая интонация. За многими, казалось бы, отвлеченными образами прочитывается страшная реальность революционного времени. Так в стихотворении «Все расхищено, предано, продано» - «голодная тоска» не просто символ, а вполне конкретное упоминание о «клиническом голоде», охватившем Петроград в 1918–1921. Но в отличие от И.Бунина, Д.Мережковского, З.Гиппиус, Ахматова не шлет громких проклятий «осатаневшей России»: лист подорожника – подношение северной скудной земли – наложен на «черную язву». Вынеся в заглавие сборника «Anno Domini» дату, Ахматова подчеркнула лирическую летописность своих стихов, их причастность к большой истории. Само название сборника «Anno Domini» (в до словном переводе с латинского языка) означает: «в год Господа».

В стихотворениях этих лет звучит скорбь о судьбе родной страны. Она пыталась смотреть на происходящее философски:

 «Чем хуже этот век предшествующих? Разве

Тем, что в чаду печали и тревог

Он к самой черной прикоснулся язве.

Но исцелить ее не мог».

Гораздо жестче одновременное обращение «Согражданам» (много позже, ретроспективно, Ахматова решила его переименовать в «Петроград, 1919»), открывшее во 2-м издании «Anno Domini» первый раздел - «После всего».

«Иная близится пора,

Уж ветер смерти сердце студит,

Но нам священный град Петра

Невольным памятником будет.»

 Страницу с этим стихотворением советская цензура вырезала почти из всех экземпляров тиража. Ахматова выступает от лица жителей («мы»), заключенных в «столице дикой» и вынужденных забыть навсегда, собственно, все, что есть на «родине великой». Противопоставлены любимый город и свобода, которой в нем нет, как нет и помощи людям:

«Никто нам не хотел помочь

За то, что мы остались дома,

За то, что, город свой любя,

А не крылатую свободу,

Мы сохранили для себя

Его дворцы, огонь и воду».

Перед лицом близкой смерти граждан «священный град Петра» должен превратиться в памятник им. И угнетающая картина разорения и «голодной тоски» вдруг сменяется вопросом: «Отчего же нам стало светло?». Мотивировка как будто сводится к живительной силе летней природы. При желании тут можно было увидеть (и некоторые видели) принятие революции, однако речь идет, скорее всего, о религиозном просветлении, по православной традиции мгновенном укреплении душевных сил по контрасту со всем окружающим:

«И так близко подходит чудесное

К развалившимся грязным домам...

Никому, никому неизвестное,

Но от века желанное нам».

Таким же стихом написано в 1922 г. «Предсказание» («Видел я тот венец златокованный...») - монолог некоего духовного наставника, предлагающего вместо «ворованного» венца терновый венец:

«Ничего, что росою багровою

 Он изнеженный лоб освежит».

Героиня Ахматовой, просветленная, вступала на путь духовного подвига. Тонкая женственность отныне органически сливается в ее стихах с суровой мужественностью. Упование на божественную мудрость и справедливость отнюдь не означает ожидания прямой, тем более немедленной помощи свыше. Исключается не только ропот, но и молитва как просьба, мольба.

В «Anno Domini» Ахматова включила, наверное, самое безжалостное и жестокое стихотворение, какое когда-либо написала женщина - мать:

«Земной отрадой сердца не томи,

Не пристращайся ни к жене, ни к дому,

У своего ребенка хлеб возьми,

Чтобы отдать его чужому.

И будь слугой смиреннейшим того,

Кто был твоим кромешным супостатом,

И назови лесного зверя братом,

И не проси у Бога ничего».

Сборник «Anno Domini» первоначально (ноябрь 1921 г., на обложке - 1922) состоял в основном из стихов 1921 г., потом пополнился написанным в следующем году, но включал и несколько более ранних стихотворений, в том числе 1915 г.: «Покинув рощи родины священной...» и «Смеркается, и в небе темно-синем...». Впоследствии вместе со стихотворением «В то время я гостила на земле...» (1913) составили цикл «Эпические мотивы», который открывает серию автобиографических и философских «монологов», написанных характерным для стиха драматургии белым 5-стопным ямбом.

В раздел «Голос памяти» включены «Тот август, как желтое пламя...» и «Колыбельная», определено связанное с уходом Н.С. Гумилева. После его ареста в августе Ахматова написала два тревожных четверостишия, где говорится о гибели в бою израненного воина:

«Не бывать тебе в живых,

Со снегу не встать.

Двадцать восемь штыковых,

Огнестрельных пять.

Горькую обновушку

Другу шила я.

Любит, любит кровушку

Русская земля.»

Заключение - как бы в фольклорном духе: «Любит, кровушку  Русская земля». В том же августе, в подражание народному плачу, пишется посвященное памяти Ал. Блока:

 «А Смоленская нынче именинница,

Синий ладан над травою стелется.

И струится пенье панихидное,

Не печальное нынче, а светлое.»

Николай Гумилев был расстрелян в 1921 по сфабрикованному обвинению в причастности к контрреволюционному заговору. Место его захоронения было неизвестно, и Ахматова, глядя на многочисленные островки на взморье, мысленно искала его могилу. Ночью 25 августа, которую впоследствии Ахматова считала датой расстрела Гумилева (точная дата неизвестна), появляется стихотворение:

«Страх, во тьме перебирая вещи, Лунный луч наводит на топор. За стеною слышен стук зловещий - Что там, крысы, призрак или вор?»

Его героиня предпочла бы собственную казнь постоянному страху, тревоге за того, с кем делила ложе:

«Запах тленья обморочно сладкий

Веет от прохладной простыни».

Если в раннем творчестве Ахматова часто говорит о собственной смерти, то теперь тема преждевременной и насильственной смерти близких:

«Я гибель накликала милым

И гибли один за другим.

О, горе мне! Эти могилы

Предсказаны словом моим.

Как вороны кружатся, чуя

Горячую свежую кровь,

Так дикие песни, ликуя,

Моя насылала любовь.»

В «Anno Domini» завершается «шилейковский» цикл и появляется ряд стихов о чувственной любви и ревности, есть в них и угроза разрыва с неверным любимым. За образом этого героя стоит не аскет Шилейко, а полная ему противоположность - А.С. Лурье, человек вполне безнравственный, некрасивый внешне, но притягательный, как порок. От идеи служения избранному другу, т.е. Шилейко, Ахматова бросилась в иную крайность. Но в августе 1922 г. советский музыкальный комиссар отбыл в загранкомандировку, откуда предпочел не возвращаться. Ахматова иногда вспоминала о нем в стихах вплоть до последних лет жизни, например в цикле “Черных песен” (1961). И здесь желаемое выдавалось за действительное: давно уехавший друг сравнивается с воющей женщиной, а лирическая героиня держится с гордым достоинством («Он больше без меня не мог... Я без него могла»).

Осенью 1922 г., после отъезда Лурье, Ахматова понадеялась на поддержку его друга, искусствоведа Н.Н. Пунина. Эти надежды в стихотворение:

«Небывалая осень построила купол высокий, Был приказ облакам этот купол собой не темнить. И дивилися люди: проходят сентябрьские сроки, А куда провалились студеные, влажные дни?.. Изумрудною стала вода замутненных каналов, И крапива запахла, как розы, но только сильней, Было душно от зорь, нестерпимых, бесовских и алых, Их запомнили все мы до конца наших дней»

33-хлетняя, уже много испытавшая и многих потерявшая, Ахматова мечтает теперь только о спокойствии. Подробно описывается «весенняя осень», чудесная, неправдоподобная - и таким же неправдоподобно прекрасным кажется явление героя, отраженное в одном финальном стихе «Вот когда подошел ты, спокойный, к крыльцу моему».

Ахматова впервые пришла в гости к Пунину 19 октября 1922 года, и в тот же день он написал ей в письме:  "Какая странная и ровная пустота там, где ты еще час назад наполняла все комнаты и меняла размеры всех вещей".

Спустя некоторое время Анна вышла замуж за Н.Н. Пунина. Они, как многие в то время, жили в постоянной готовности к возможным катастрофам, и эти ожидания периодически оправдывались: первый раз Пунин был арестован и провел месяц в заключении в 1921 г. Вместе Анна и Николай прожили 15 лет. Но отношения в новой семье оказались далеки от идеала. Они отразились в стихотворении:

«От тебя я сердце скрыла

Словно бросила в Неву...

Прирученной и бескрылой

Я в дому твоем живу.»

И Анна понимает, что не создана для семейной жизни. Анна рождена быть свободной, а семейная жизнь-«золотая клетка».

Ахматова отныне не раз будет бросать взгляд в прошлое, в то время, когда героиня (точнее, героини) ее ранней лирики столько страдала от любви и не раз готовилась к смерти.

Стихотворению «Петроград 1919 г.» в «Anno Domini» противопоставляется «Бежецк», старый русский город:

«Там белые церкви и звонкий, светящийся лед.

Там милого сына цветут васильковые очи.

Над городом древним алмазные русские ночи

И серп поднебесный желтее, чем липовый мед.»

В Бежецке у бабушки А.И. Гумилевой, жил сын Ахматовой Лева («Там милого сына цветут васильковые очи»). В цикле «Библейские стихи» выделяется «Лотова жена» (1924) с вольной трактовкой источника. Жена Лота не может не оглянуться, вопреки запрету, «на красные башни родного Содома» - и застывает соляным столпом, но эта не оплакиваемая никем грешница не осуждается поэтом:

«Лишь сердце мое никогда не забудет

Отдавшую жизнь за единственный взгляд».

В «Anno Domini» содержатся стихотворениях об умершем друге-покровителе, оставшемся идеалом для героини. В них узнается умерший в 1919 г. Н.В. Недоброво, автор статьи «Анна Ахматова» (1915).

 « Ангел, три года хранивший меня,

Вознесся в лучах и огне,

Но жду терпеливо сладчайшего дня,

Когда он вернется ко мне.»

В контексте сборника возникают ассоциации с ее близкими друзьями, а так же с Гумилевым:

«На пороге белом рая,

Оглянувшись, крикнул: "Жду!"

Завещал мне, умирая,

Благостность и нищету.»

Эти люди еще не раз будут напоминать о себе в ее стихах - то вместе, то по отдельности.

В 1923 г. в «Новогодней балладе» героиня встречает новый год с мужем и друзьями. С речами выступают «хозяин» и два друга, но «шесть приборов стоят на столе,  и один только пуст прибор» - самой героини, которую окружают мертвые; они  «выпить должны за того, кого еще с нами нет». Мертвые и живые по-прежнему неразлучны. Впоследствии мотив мрачного Нового года прозвучит в 1940 г. («С Новым годом! С новым горем!...»), а новогодний «парад» мертвецов, выходцев из довоенного 1913 г., составит сюжетную основу «Поэмы без героя», в которой есть прямая цитата из «Новогодней баллады»:

«И вино, как отрава, жжет».

В 1923-м наступает резкий спад - Ахматова пишет стихи лишь изредка, составляя свой заработок нелюбимой переводческой работой. «После моих вечеров в Москве (весна 1924) состоялось постановление о прекращении моей литературной деятельности. Меня перестали печатать в журналах и альманахах, приглашать на литературные вечера. Я встретила на Невском М. Шагинян. Она сказала: «Вот вы какая важная особа: о вас было постановление ЦК; не арестовывать, но и не печатать». С вершин славы она была низвергнута сразу в полное поэтическое небытие. Ее стихи, как считала Ахматова, были запрещены «главным образом за религию» (незадолго до того, в 1922 г., большевики обрушили массовые репрессии на церковь). Под дамокловым мечом, без каких-либо контактов с читателем, в бедности Анне Ахматовой, добровольно оставшейся после революции на родине, было суждено прожить десятилетия.

«Время, смерть, покаяние – вот триада, вокруг которой вращается поэтическая мысль Ахматовой», – писал философ В.Франк. Но не ранее 1926 г. Ахматова перебралась во флигель Шереметевского дворца на Фонтанке, в квартиру, где жила семья Пунина (включая разведенную жену). «Фонтанный Дом» служил пристанищем Ахматовой дольше, чем какой бы то ни было другой, хотя еще в 1930 г. она порывалась из него уйти, а в 1941-1944 годах была в эвакуации. В 1952-м, переселенная оттуда (уже в отсутствие Н.Н. Пунина, арестованного в 1949 г.), она написала:

«Особенных претензий не имею

Я к этому сиятельному дому.

Но так случилось, что почти всю жизнь

Я прожила под знаменитой кровлей

Фонтанного дворца... Я нищей

В него вошла и нищей выхожу...»

Снова появляется мотив «нищенства» - и сильная гипербола о всей жизни. Не всю жизнь (впрочем, далекое прошлое казалось совсем другой жизнью: «Мне подменили жизнь»), но самые страшные, стоящие иной жизни, месяцы и годы Ахматова провела именно здесь. Поначалу годы были не такие страшные, но и безрадостные. В какой-то степени Анна Андреевна вернулась к идее «служения» талантливому человеку. Н.Н. Пунин блистал лекциями, переводы для которых из иностранной искусствоведческой литературы делала Ахматова. Самой ей удалось опубликовать только переведенные ею письма Рубенса. В 30-е годы были напечатаны также переводы из армянской поэзии, две статьи о Пушкине и комментарий к двум его произведениям.

Осенью 1935, когда почти одновременно были арестованы Н.Пунин и Л.Гумилев, Ахматова начала писать «Реквием» (1935–1940). Факты личной биографии в «Реквиеме» обретали грандиозность библейских сцен, Россия 30-х уподоблялась Дантову аду, среди жертв террора упоминался Христос, саму себя, «трехсотую с передачей». «Реквием» занимает особое место в ряду антитоталитарных произведений. Ахматова не попала в лагерь, не была под арестом, но все тридцать лет «прожила под крылом у гибели», в предчувствии скорого ареста и в непрестанном страхе за судьбу сына.

«Шекспировские драмы – все эти эффектные злодейства, страсти, дуэли – мелочь, детские игры по сравнению с жизнью каждого из нас», – говорила Ахматова о своем поколении. В Реквиеме не изображены леденящие душу зверства советских палачей. Реквием – памятник России, превращенной в тюремную очередь, в центре цикла – страдание матери, плач по безвинно погибшим, гнетущая атмосфера, воцарившаяся в годы «ежовщины».

В ту пору, когда в России усилиями властей формировался новый тип женщины-товарища, женщины-работницы и гражданина, Ахматова выражала вековое сознание русской женщины – скорбящей, охраняющей, оплакивающей.

Героиня сравнивает себя со «стрелецкими женками», личное переживание включается тем самым в широкий исторический контекст. Написано стихотворение после арестов и обращено к мужу, а не к сыну. Впоследствии «мужем» станет только расстрелянный Н. Гумилев, отец Левы («Муж в могиле, сын в тюрьме...»).

Тогда, в 1935 г., Ахматова по совету друзей приехала в Москву и «под кремлевскими башнями» передала письмо-прошение на имя Сталина. Вождь любил поиграть со своими жертвами. На этот раз близких Ахматовой выпустили. Но пережитое унижение не забылось, как и страх за арестованных. Потом уже и оно не могло помочь. «Кидалась в ноги палачу, ты сын и ужас мой», - писала Ахматова в 1939 г. А гораздо позже - о себе и переживших то же, что она:

«Вместе с вами я в ногах валялась  

У кровавой куклы палача».

Вряд ли имеется в виду какой-то палач поменьше, это метафора. Сам главный палач - «кукла», а не человек.

В 1938 г. Л. Н. Гумилев был арестован вторично и осужден. А в 1939 имя Ахматовой было на 7 лет возвращено в литературу. В 1940 вышел, после 17-летнего перерыва, ее сборник из шести книг. Шестой книгой Ахматова считала отдельно не выпущенный «Тростник», включавший стихи 1924–1940.

Год 1940 – это год возвращения Ахматовой в литературу. Он был необычайно плодотворным: написана поэма «Путем всея земли» («Китежанка»), начата «Поэма без героя», продолжена работа над поэмой о Царском Селе «Русский Трианон». «Меня можно назвать поэтом 40 года», – говорила Ахматова.

В дыме Отечественной войны.

«И та, что сегодня прощается с милым,-

Пусть боль свою в силу она переплавит.

Мы детям клянемся, клянемся могилам,

Что нас покорится никто не заставит!».

Война застала Ахматову в Ленинграде. 6 сентября 1941 года произошла первая массированная бомбежка Ленинграда, в результате которой сгорели Бадаевские продовольственные склады; в осажденном городе начался голод. Вместе с соседями она рыла щели в Шереметьевском саду, дежурила у ворот Фонтанного дома, красила огнеупорной известью балки на чердаке дворца. Впечатления первых дней войны и блокады отразились в стихотворениях «Первый дальнобойный в Ленинграде», «Птицы смерти в зените стоят…», «Nox».

28 сентября по решению властей Ахматову эвакуировали из-за дистрофических отеков – сначала в Москву, затем в Чистополь, оттуда с семьей К.И. Чуковского через Казань – в Ташкент.

Про этот период сама Ахматова вспоминала так: «Отечественная война 1941 года застала меня в Ленинграде. В конце сентября, уже во время блокады, я вылетела на самолете в Москву. До мая 1944 года я жила в Ташкенте, жадно ловила новости о Ленинграде, о фронте. Как и другие поэты, часто выступала в госпиталях, читала стихи раненым бойцам. В Ташкенте я впервые узнала, что такое в палящий жар древесная тень и звук воды. А еще я узнала, что такое человеческая доброта: в Ташкенте я много и тяжело болела».

В это время, 10 марта 1943 года, закончился срок ссылки Льва Гумилева. В конце 1944-го, преодолев сопротивление лагерных начальников, он добровольцем, как когда-то и его отец, ушел на фронт.

Это было трудно время для всех. Война – это постоянное чувства голода и страха за своих близких. Осип Мандельштам о ташкентском времени писал:

«Это делали все, но мы с ней не умели делать то, что все, то есть получать паек бубликами, менять их с приплатой на хлеб, лишнюю часть хлеба снова обменивать, а на приплату выгадывать горсточку риса... У нас закружилась голова от множества тонких операций, на которые способны все, а нам решительно не везло, потому что я иногда промаргивал самые основные предметы обмена».

В мае 1943 вышел ташкентский сборник стихотворений Ахматовой. «Моя азиатка». Стихотворение Ахматовой «Мужество» было напечатано в «Правде» и затем многократно перепечатывалось, став символом сопротивления и бесстрашия. В 1943 Ахматова получила медаль «За оборону Ленинграда».

Стихи Ахматовой военного периода лишены картин фронтового героизма, написаны от лица женщины оставшейся в тылу. Сострадание, великая скорбь сочетались в них с призывом к мужеству, гражданской нотой: «боль переплавлялась в силу». «Было бы странно назвать Ахматову военным поэтом, – писал Б.Пастернак. – Но преобладание грозовых начал в атмосфере века сообщило ее творчеству налет гражданской значительности».

Стихи, написанные во время Великой Отечественной войны, свидетельствовали о способности поэта не отделять переживание личной трагедии от понимания катастрофичности самой истории. Один из критиков - Б.М.Эйхенбаум важнейшей стороной поэтического мировосприятия Ахматовой считал: "ощущение своей личной жизни как жизни национальной, народной, в которой все значительно и общезначимо. Отсюда, - замечал критик, - выход в историю, в жизнь народа, отсюда - особого рода мужество, связанное с ощущением избранничества, миссии, великого, важного дела..."

Жестокий, дисгармонический мир врывается в поэзию Ахматовой и диктует новые темы и новую поэтику: память истории и память культуры, судьба поколения, рассмотренная в исторической ретроспективе...

Скрещиваются разновременные повествовательные планы, "чужое слово" уходит в глубины подтекста, история преломляется сквозь "вечные" образы мировой культуры, библейские и евангельские мотивы. Многозначительная недосказанность становится одним из художественных принципов позднего творчества Ахматовой. 

В годы войны Ахматова не хотела уезжать из Ленинграда и, будучи эвакуированной и живя затем в Ташкенте, она не переставала думать и писать о покинутом городе. В ее стихах и материнские слезы и сострадание:

«Постучи кулачком — я открою.

Я тебе открывала всегда.

Я теперь за высокой горою,

За пустыней, за ветром и зноем,

Но тебя не предам никогда...

Твоего я не слышала стона.

Хлеба ты у меня не просил.

Принеси же мне веточку клена

Или просто травинок зеленых,

Как ты прошлой весной приносил.

Принеси же мне горсточку чистой,

Нашей невской студеной воды,

И с головки твоей золотистой

Я кровавые смою следы».

Стихи Анны Ахматовой в военные годы полны сострадания судьбе страны и веры в ее будущее:

«Мы знаем, что ныне лежит на весах

И что совершается ныне.

Час мужества пробил на наших часах.

И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мертвыми лечь,

Не горько остаться без крова, —

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесем,

И внукам дадим, и от плена спасем

Навеки!»

Лирика Анны Ахматовой, чья жизнь была полна трагедий, наглядно передает нам ощущение того времени. Лирическая героиня поэтессы — это и страстный патриот своей родины, и страдающая мать, и волевая женщина, сумевшая вынести на своих плечах невзгоды времени. История России в поэзии Анны Ахматовой — это прочувствованный рассказ смелой женщины, сумевшей в годы всеобщего молчания сказать нелегкую правду о своей стране.

В годы войны в Ташкенте была написана лирико-философская трагедия «Энума Элиш», в переводе «Когда вверху» - это первые слова ритуальной песни, исполнявшейся во время празднования вавилонского Нового года. Из дошедших до нас семи табличек с текстом новогодней культовой поэмы (частично переведенной В. К. Шилейко) известно, что дважды во время празднования Нового года жрецы произносили "Энума Элиш" как магическое заклинание.

В "Прозе о поэме" Ахматова пишет, имея в виду "Энума элиш", что в Ташкенте у "Поэмы без героя" появилась спутница, "одновременно шутовская и пророческая".

В 1964 г. Ахматова вспоминает о ташкентской редакции пьесы: "Пьеса "Энума элиш", состоящая из трех частей: 1) На лестнице. 2) Пролог. 3) Под лестницей. Писалась в Ташкенте после тифа (1942 г.), окончена на Пасху 1943». (Читала Козловским, Асе, Булгаковой, Раневской, А.Н. Тихонову, Адмони). Сожгла 11 июня 1944 в Фонтанном Доме. В этой пьесе был передан во всех мельчайших подробностях весь 1946 г. В Ташкенте в 1942-1944 гг., после тяжелой болезни, Ахматова, по ее словам, в бреду увидела стену и грязные пятна на ней, что-то вроде плесени. За этими пятнами открылась главная сцена пьесы: судилище, на котором автора обвиняли во всех возможных и невозможных прегрешениях. Уже после того, как пьеса, увиденная в бреду, была записана, Ахматова почувствовала, что она в ней сама себе (в который раз! - дурные предсказания всегда сбывались, как со стихами "Дай мне долгие годы недуга...") напророчествовала беду. И в испуге сожгла пьесу. Позднее убедилась, что предвиденья послетифозного бреда из пьесы сбылись.

Единственное на сегодняшний день обширное воспоминание о содержании утраченной пьесы сохранилось в книге Н.Я. Мандельштам:

«Весь смысл происходящего в том, что героиня не понимает, в чем ее обвиняют. Судьи и писатели возмущены, почему она отвечает невпопад. На суде встретились два мира, говорящие как будто на одном, а на самом деле на разных языках. "Пролог" был написан в прозе, и каждая реплика резала, как нож. Это были донельзя отточенные и сгущенные формулы официальной литературы и идеологии. Ими шугают героиню, когда она лепечет стихи, оборванные и жалобные строчки о том, что в мире есть воздух и вода, земля и небо, листья и трава, словом "блаженное где-то" из ахматовских стихов. Едва она начинает говорить, как поднимается шум и ей объясняют, что никто не дал ей права бормотать стихи и пора задуматься, на чью мельницу она льет воду рифмованными строчками, а кроме того нельзя забывать, что она подсудимая и отвечает перед народом - вот он народ с рыбьими головами и промасленными рукописями, - за все, что проносится в ее голове... Ее освещают прожекторами, и луч скользит по голове, перебирая волосы. Страха героиня не испытывает. То, что она чувствует, совсем не страх, а глубокое сознание, что человеку нет места на земле - в мире писательской и чиновничьей нечисти. Здесь на суде человек может только поражаться и недоумевать. Нежить не способна лишить ее жизни, потому что суд происходит вне жизни. Она попадает в тюрьму и там впервые чувствует себя свободной. Из камеры слышен ее голос, читающий стихи, а по лестнице и сцене топчутся писатели и у них, как лейтмотив, звучит жалоба: "Писатели не читают друг друга"... Они требуют постановления, которое обяжет писателей читать все, что пишут их собратья по перу и союзу... Голос героини крепнет. Идет своеобразный диалог или перекличка писателей и заключенной. Смысл ее слов нечто вроде позднее записанного: "Из-под каких развалин говорю, из-под какого я кричу обвала?.. Я в негашеной извести живу под сводами вонючего подвала... Пусть назовут беззвучною зимой, пусть вечные навек захлопнут двери, и все-таки услышат голос мой и все-таки ему опять поверят"... Это не единственная тема заключенной. В ее словах тот острый бред, который передает наши чувства тех лет. Героиня в ночной рубашке - одна из многих женщин, просыпавшихся ночью в холодном поту и не веривших тому, что с нами произошло».

Это пьеса, повествующая о малодушных и бездарных вершителях человеческих судеб, о начале и конце мира.

15 мая 1944 года Ахматова вылетела в Москву, где жила на Большой Ордынке у Ардовых. «В мае 1944 года я прилетела в весеннюю Москву, уже полную радужных надежд и ожидания победы». В июне 1944 она вернулась в Ленинград, выезжала на ленинградский фронт с чтением стихов. О своей встрече с городом она вспоминала так: «Страшный призрак, притворяющийся моим городом, так поразил меня, что я описала эту мою встречу с ним в прозе. Тогда же возникли очерки «Три сирени» и «В гостях у смерти» – последние о чтении стихов на фронте в Териоках. Проза всегда казалась мне и тайной и соблазном. Я с самого начала все знала про стихи – я никогда ничего не знала о прозе. Первый мой опыт все очень хвалили, но я конечно не верила. Позвала Зощенко. Он велел кое-что убрать и сказал, что с остальным согласен. Я была рада. Потом, после ареста сына, сожгла вместе со всем архивом».

Конец жизни или начало бессмертия.

В первой половине 1946 года, творческие встречи следовали одна за другой, и везде Ахматову ждал восторженный прием. В апреле 1946 выступала в Колонном зале Дома союзов. Ее появление на сцене вызвало овацию, продолжавшуюся 15 минут. Публика аплодировала стоя. Ахматова не просто была возвращена в литературу – она олицетворяла спасенное от плена русское слово, несгибаемый русский дух. Оплаченная миллионами жизней Победа вселяла в людей надежду на начало новой страницы в истории страны.

Казалось бы, триумф. Но 16 августа вышло постановление, и творчество таких писателей, как Ахматова, Зощенко и им подобных, как идеологически чуждое, было предано анафеме. В связи с этим постановлением из печати не вышли уже подготовленные сборники А. Ахматовой. 1 сентября было решено исключить Анну Андреевну и Зощенко из Союза Советских писателей. Постановление вошло в школьную программу, и несколько поколений еще на школьной скамье усваивали, что Ахматова «не то монахиня, не то блудница».

В 1948 году одной из первых она слушала в авторском чтении первые главы из романа «Доктор Живаго» у Пастернака в Лаврушенском переулке. В это время Ахматова бедствовала. С трудом Пастернак выхлопотал для нее в Литфонде 300 рублей.

В 1949 году арестовали сначала 26 августа Н. Н. Пунина, а затем 6 ноября снова ее сына и приговорили к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. Чтобы вызволить близких из сталинского застенка, Ахматова написала цикл восхваляющих Сталина стихов «Слава миру» (1950). Подобные панегирики были в чести и искренне создавались многими, Ахматовой же пришлось переступить через себя. Истинное отношение к диктатору она выразила в стихотворении:

«Я приснюсь тебе черной овцою,

На нетвердых, сухих ногах,

Подойду и заблею, завою:

«Сладко ль ужинал, падишах?

Ты вселенную держишь, как бусы,

Светлой волей Аллаха храним…

И пришелся ль сынок мой по вкусу

И тебе и деткам твоим?».

В течение всего 1850 года  она пыталась вызволить из рук сталинских палачей единственного сына, но безуспешно.  19 января 1951 года по предложению А. Фадеева Ахматова была восстановлена в Союзе писателей, когда Ахматова написала стихи к юбилею Сталина.

В мае того же года у нее был первый инфаркт миокарда. Перед отъездом в больницу от Ардовых вызвала Э. Герштейн и передала ей на хранение рукописи и документы. В ожидании «скорой помощи» выкурила последнюю сигарету. Она курила 30 лет – с 1921 года. К счастью все обошлось. 27 июня ее уже выписали из больницы, после чего Ахматова жила у Ардовых.

В марте 1952 года Ахматова вместе с семьей Пунина была выселена из Фонтанного Дома на ул. Красной Конницы. 21 августа. 1953 года умер Николай Николаевич Пунин в воркутинском лагере в поселке Абезь. Она напишет о нем:

«Все ушли, и никто не вернулся,

Только, верный обету любви,

Мой последний, лишь ты оглянулся,

Чтоб увидеть все небо в крови».

В этом же году 21 октября Ахматова сдала в издательство «Художественная литература» рукопись стихов и переводов: «Меня давно интересовали вопросы художественного перевода. В последние годы я много переводила. Перевожу и сейчас».

В мае 1955 года ленинградское отделение Литфонда выделило Анне Андреевне дачный домик в писательском поселке Комарове. Ахматова, никогда не имевшая собственного пристанища и все свои стихи написавшая «на краешке подоконника», наконец-то получила жилье. Появилась возможность писать новые творения.

В 1956 году, 4 марта, в канун роковой годовщины – смерти Сталина – в присутствии Л. К. Чуковской Ахматова произнесла историческую фразу: «Теперь арестанты вернутся, и две России глянут друг другу в глаза: та, что сажала, и та, которую посадили. Началась новая эпоха».

«Третья слава» Ахматовой наступила после смерти Сталина и длилась 10 лет. Она часто бывала тогда в Москве. Подолгу жила у друзей. Охотно общалась с молодой поэзией, и, кажется, многие ее представители побывали у нее и читали ей свои стихи. Кое-кто ей нравился. А больше всего воодушевляло ее атмосфера увлечения поэзией, лидерство поэзии в литературе, характерное для тех лет.

15 апреля 1956 года вернулся из лагеря сын:

«Был вещим этот сон или не вещим…

Марс воссиял среди небесных звезд,

Он алым стал, искрящимся, зловещим,-

А мне в ту ночь приснился твой приезд».

В октябре 1958 года Ахматова узнала об обрушившихся на Б. Пастернака неприятностях в связи с выдвижением на Нобелевскую премию романа «Доктор Живаго», изданного в Италии и запрещенного в СССР. А 31 октября Борис Пастернак общим собранием писательской общественности был исключен из Союза писателей. В то тяжкое для него время Анна Андреевна посвятила ему стихотворение «И снова осень валит Тамерланом».

7 мая 1960 года узнав о смертельной болезни Пастернака, поехала в Переделкино, но поэт был в тяжелом состоянии, к нему никого не допускали. Вечером 30 мая он скончался. Его памяти были посвящены стихотворения. Вот одно из них:

«Умолк вчера неповторимый голос,

И нас покинул собеседник рощ.

Он превратился в жизнь дающий колос

Или в тончайший, им воспетый дождь.

И все цветы, что только есть на свете,

Навстречу этой смерти расцвели.

Но сразу стало тихо на планете,

Носящей имя скромное... Земли.»

В том же году, 21 мая у Анны Андреевны началась межреберная невралгия, принятая врачом «Скорой помощи» за инфаркт миокарда. С этим диагнозом ее госпитализировали в Боткинскую больницу.

В Октябре 1961 Ахматова была госпитализирована в хирургическое отделение Первой Ленинградской больницы в связи с обострением хронического аппендицита. А после операции – третий инфаркт миокарда. Новый 1962 год она встретила в больнице. В автобиографии Анна Андреевна писала: «В 1962 году я закончила «Поэму без героя», которую писала двадцать два года». Поэма уводила к 1913 – к истокам русской и мировой трагедии, подводила черту под катастрофами 20 столетия. В поэме Ахматова различала три слоя, называя ее «шкатулкой с тройным дном». Первый слой – свидание с прошлым, оплакивание умерших. В колдовскую, заветную ночь героиня созывает «милые тени». На сцену выходят основные участники петербургского маскарада 10-х годов – О.Глебова-Судейкина, застрелившийся из-за любви к ней, В.Князев, А.Блок. Смерть корнета (В.Князева) – преступление, вина за которое возложена на «петербургскую чертовню». В поэме Ахматова размышляет о настигшем Россию в 20 в. возмездии и ищет причину в роковом 1914, в той мистической чувственности, кабацком угаре, в который погружалась художественная интеллигенция, люди ее круга. Второй сюжет – звучание времени, то едва слышные, то тяжелые шаги Командора. Главное действующее лицо поэмы – время, оттого она и остается без героя. Но в более глубоком прочтении Поэма без героя предстает философско-этическим произведением о космических путях души, о вечном треугольнике «Бог – время – человек». «Музыкальность поэмы, ее символическая образность, насыщенность культурными реминисценциями позволяют видеть в ней «исполнение мечты символистов», - писал В.Жирмунский. Эту поэму по праву можно считать великим русским произведением.

В августе 1962 года Ахматова была выдвинута на Нобелевскую премию, но она присуждена другому поэту. В этом же году 8 декабря у Н. Н. Глен, она впервые записала на бумагу «Реквием».

В Москве, в музее В. В. Маяковского 30 мая 1964 года был проведен торжественный вечер, посвященный 75-летию Анны Андреевны Ахматовой. Величавость, рано в ней отмеченная всеми, кто с ней встречался, была подкреплена в те годы преклонным возрастом. Но это было не полным впечатлением, отчасти подготовленным ее стихами и рассказами о ней. В общении Анна Андреевна была необычайно естественна и проста. Охотно слушала стихи. Охотно их читала. Умела разговаривать откровенно и задушевно. И особо поражала несравненным своим остроумием. Это не была простая шутливость или желание позабавить. Это была истинная острота ума, глубокого, иронического, беспощадного и часто печального.

1 декабря 1964 Ахматова выехала в Италию на чествование по случаю присуждения премии «Этна-Таормина», где ей был оказан торжественный прием. 12 декабря в замке Урсино ей вручили литературную премию «Этна-Таормина» – за 50-летие поэтической деятельности и в связи с выходом в Италии сборника ее избранных произведений. А 15 декабря Оксфордский университет (Англия) принял решение присвоить Анне Андреевне Ахматовой степень почетного доктора литературы. 5 июня  1965 года в Лондоне состоялась торжественная церемония облачения ее в мантию доктора литературы.

В начале октября 1965 года вышел последний прижизненный сборник стихотворений и поэм Анны Андреевны – знаменитый «Бег времени». 19 октября  состоялось ее последнее публичное выступление на торжественном вечере в Большом театре, посвященном 700-летию со дня рождения Данте.

В последнее десятилетие жизни Ахматову занимала тема времени – его движения, бега. «Куда девается время?» – вопрос, по-особому звучавший для поэта, пережившего почти всех своих друзей, дореволюционную Россию, Серебряный век:

«Что войны, что чума? – конец им виден скорый,

Им приговор почти произнесен.

Но кто нас защитит от ужаса, который

Был бегом времени когда-то наречен?».

Такая философская настроенность не понималась многими ее современниками, сосредоточенными на кровавых событиях недавнего прошлого. В частности Н.Я.Мандельштам обвинял Ахматову в «отказе от наших земных дел», «старческой примиренности» с прошлым. Но отнюдь не «старческой примиренностью» навеяны последние стихи Ахматовой – отчетливей проступило то, что было свойственно ее поэзии всегда: тайнознание, вера в приоритет неведомых сил над материальной видимостью мира, открытие небесного в земном.

Позднее творчество Ахматовой, по словам критика Н.Кожавина – «шествие теней». В цикле «Шиповник цветет», «Полночных стихах», «Венке мертвых» Ахматова мысленно вызывает тени друзей – живых и умерших. Слово «тень», часто встречавшееся и в ранней лирике Ахматовой, теперь наполнялось новым смыслом: свобода от земных барьеров, перегородок времени. Свидание с «милыми тенями отдаленного прошлого»,  постижение «тайны тайн» – основные мотивы ее «плодоносный осени». Начиная с 1946 года, многие стихи Ахматовой посвящены Исайе Берлину – английскому дипломату, филологу и философу, посетившему ее в 1945 в Фонтанном Доме. Беседы с Берлиным стали для Ахматовой выходом в живое интеллектуальное пространство Европы, привели в движение новые творческие силы, она мифологизировала их отношения, связывала с их встречей начало «холодной войны».

Тяжелая сердечная болезнь давно уже подтачивала ее силы. Крепостью воли, твердостью, самообладанием она побеждала свой недуг, никогда не поддаваясь ему. Но смерть приближалась к ее изголовью, и она это чувствовала:

«А я уже стою на подступах к чему-то,

Что достается всем, но разною ценою…

На этом корабле есть для меня каюта

И ветер в парусах – и страшная минута

Прощания с моей родной страной».

И рядом стоящие строки:

«Я была на краю чего-то,

Чему верного нет названия…

Зазывающая дремота,

От себя самой ускользание…»

Чувства Ахматовой не покрывались пеплом прожитых годов, не дряхлели. И хотя физические силы слабели, Анна Андреевна была полна творческих замыслов. Прежде всего она намеревалась завершить многолетнюю работу о последних годах Пушкина. Но этим планам не суждено было осуществиться. В Москве, вскоре после выступления на вечере памяти Данте, она слегла. Это был четвертый инфаркт. Как всегда, Анна Андреевна в полном присутствии духа, хладнокровно и стойко переносила болезнь. С волнением и тревогой следили друзья за ходом болезни. Выздоровление шло успешно.

После выхода из больницы Ахматова провела некоторое время в Москве. Ее перевезли в Домодедово, в подмосковный санаторий для выздоравливающих. Анна Андреевна чувствовала себя хорошо и бодро, успокаивала близких.

Роковая минута наступила совершенно неожиданно. Магия совпадений, «перекличек», дат всегда ощущалась Ахматовой как основа поэзии, как тайна, лежащая у ее истоков. По одному из таких знаменательных совпадений Ахматова умерла в годовщину смерти Сталина – 5 марта 1966. Утром после приезда в санаторий, в присутствии врачей и сестер, пришедших в палату, чтоб осмотреть ее и снять кардиограмму, ей стало плохо. Все средства, которыми располагает медицина, были пущена в ход. Но усилия оказались тщетными.

Гражданская панихида по ней происходила в тесном помещении морга Института Склифосовского без всякого предварительного оповещения. Из тогдашнего руководства Союза писателей никто не явился. Церемонию открыл, сдерживая слезы, Арсений Тарковский, хорошо говорил Лев Озеров. Потом друзья и ученики увезли прах Ахматовой в Ленинград, где она была отпета в храме Николы Морского и похоронена на кладбище в Комарово, где она проводила летние и осенние месяцы всех последних лет жизни.

К могиле Ахматовой «не зарастет народная тропа». Из Петербурга и Москвы и других городов приезжают люди, чтобы поклониться праху поэта, задолго до смерти признанного классиком русской поэзии.  Поэзия Анны Ахматовой облагораживает чувства, возвышает, очищает душу. Она стала драгоценнейшим достоянием ума и сердца русского читателя.

Нам свежесть слов и чувства простоту

Терять не то ль, что живописцу – зренье,

Или актеру - голос и движенье,

А женщине прекрасной - красоту?

Но не пытайся для себя хранить

Тебе дарованное небесами:

Осуждены - и это знаем сами -

Мы расточать, а не копить.

Иди один и исцеляй слепых,

Чтобы узнать в тяжелый час сомненья

Учеников злорадное глумленье

И равнодушие толпы.