Островский - Бесприданница. Письмо Кулигина к Борису
Письмо Кулигина к Борису.
Здравствуйте, сударь! Как у вас дела? Чем занимаетесь? Небось, радуетесь, что от дядюшки уехали? И скоро ли кончится ваше дело там? А то мы уж заскучали тут без Вас, знаете ли.
А тут у нас такие дела творятся. Сразу, как Вы уехали, произошло такое… Катерина в Волгу бросилась! То ли оттого, что Вы уехали, то ли Кабаниха совсем заела, не могу знать. Вот какое ведь совпадение - всю жизнь у Волги прожила, и смерть свою в ней нашла.
Говорят ведь, гром не грянет – мужик не перекрестится. Так вот Кабаниха-то, Катерину потерявши, принялась возвращать то, что еще было не совсем потеряно. Узнала, куда Варвара с Кудряшом сбежала, приехала к ним, умоляла вернуться, так Кудряш ее за ворот из дому и вынес и велел больше не возвращаться.
Сынок Кабанихи, Тихон, после смерти Катерины совсем дураком сделался. Как-то еще до того, как она умерла, он мне сказал: «Я вот возьму да последний-то, какой есть, ум пропью; пусть маменька тогда со мной, как с дураком, и нянчится!» И, представляете себе, что он сейчас вытворяет? Каждый день вечером домой пьяный приходит. Она все к нему: «Тиша, Тиша, что ж ты делаешь-то?», так он ей: «Отстань, мать, не видишь, сын твой с работы пришел! Вместо того, чтобы причитать, покушать бы принесла хоть что ль!» Отужинав, Тихон принимается бить ее, после чего та тихонько садится в уголок и начинает плакать. А Тихон с веселым настроением отправляется гулять. Таким гулякой стал, что диву даешься: неужели это и есть тот самый тихоня Тихон? И так, представляете себе, каждый божий день. Долго ли еще эта семья продержится – мне знать не дано, однако, по моему мнению, рушится она начала сразу после Тихоновой свадьбы.
У дядюшки вашего тоже проблемы. Недавно во время грозы молния прямо в его дом попала, отчего домик-то загорелся. Теперь ему приходится у меня жить. Просто никто больше, кроме меня, его и не пускает, даже Кабаниха (впрочем, домом она сама уже не распоряжается, даже если бы она и впустила его, Тихон бы их обоих поколотил), надоел он всем. А ведь просил я его, чтоб он соизволил денег выделить на строительство громовых отводов, а он: «Разбойник, разбойник», «В наказание, в наказание». Вот пусть и думает теперь, что гроза ему в наказание пришла за его скупость.
Работники вашего дядюшки от него все и сбежали. Взяли пример с Кудряша (Молодец все-таки парень – не один сбежал от плохой жизни, но еще и возлюбленную свою с собой забрал). Так что теперь ваш дядюшка совсем разорен. Хотя, быть может, ничего плохого в этом и нет. Пусть узнает, как обычные люди живут. Теперь вот сам ходит, у всех денег в долг просит. А ему, представьте себе, все подряд отказывают. Припоминают ему его отношение к людям. Ругается, конечно, все еще, кричит на всех, но никто уже всерьез его не воспринимает, никто его не боится. Даже насмехаются – различные шутки-анекдоты про него сочиняют. Даже городничий и тот перестал признавать Дикого. Пройдет мимо, не поздоровавшись, как будто и не знакомы они совсем. А все из-за денег. Большие деньги, дорогой мой, - большие проблемы. Были деньги у человека – все его любили, уважали, ценили, а не стало денег, разорился человек, обанкротился – так о нем все и забыли, даже вспоминать не желают. Говорил же я, сударь, жестокие нравы в нашем городе, очень жестокие.
На днях в газете прочитал, что англичане-де отменили свой конкурс. Кто-то там у них решил, что «перпетуум-мобиле» изобрести невозможно. Что это-де противоречит законам природы. Жаль, очень жаль. Я думал, вот изобрету, получу миллион, да и обустрою наш Калинов так, чтоб людям жилось у нас лучше: школу приличную открою, на площади часы огромные поставлю, пристань хорошую сооружу и еще что-нибудь, чтоб для общей пользы-то было… Но, видно, не судьба. Как умирал тихой смертью наш город, так и будет продолжать умирать.
Ну вот, сударь, вроде как все рассказал Вам. Если что непонятно – пишите, я на письма отвечать люблю, а лучше всего сами приезжайте поскорее, тут столько всего изменилось… В одном письме не опишешь.
До скорого, надеюсь, свидания!
Кулигин,
Июля месяца, числа 19-го, года 1859-го.