Пакт Молотова-Риббентропа
©2000. Никифоров Ю.А. (МГОПУ)
ПАКТ МОЛОТОВА-РИББЕНТРОПА
( Некоторые аспекты новейшей историографии)
До второй половины 80-х годов отечественные историки занимали единую позицию по принципиальным вопросам советской внешней политики предвоенного(до 22.06.1941 г.) периода. Суть ее сводится к следующему: в 30-е годы СССР проводил политику, направленную на создание системы коллективной безопасности с целью обуздания фашистской Германии, однако не получил поддержки со стороны правящих кругов Англии, Франции и США. Правительства этих стран стремились за счет уступок "умиротворить" агрессоров, отвести от себя опасность войны и направить агрессоров на Восток. Вершиной этой политики стало Мюнхенское соглашение (1). По вине английской и французской сторон англо-франко-советские переговоры 1939 года закончились провалом, и Советскому Союзу в сложившейся тогда международной обстановке ничего не оставалось, как пойти на заключение пакта о ненападении с Германией, который 22 июня 1941 г. был вероломно нарушен Гитлером. Центральным в этой позиции является утверждение о том, что попытки создания системы коллективной безопасности в 30-е годы, предпринимаемые советским правительством, были продиктованы искренним желанием руководства СССР не допустить Второй мировой войны, и неудача этих попыток вызвана прежде всего внешними причинами - неспособностью или нежеланием Англии и Франции дать отпор агрессорам и заключить союзный договор с СССР (2).
С началом внутриполитических изменений в нашей стране видимое единомыслие советских историков в оценке событий кануна Великой Отечественной войны ушло в прошлое. Идеологическим оправданием начатых
перемен стала идея о необходимости избавления от остатков сталинизма, якобы не до конца "выкорчеванных" в период хрущевской "оттепели", и возврата к революционным истокам, "ленинскому социализму", извращенному «преступной» политической практикой И.В. Сталина.
Для историков начатая по инициативе руководства КПСС кампания по очередной "десталинизации" советского общества означала возможность переосмысления многих принятых в советской историографии положений. Первоначально пересмотр коснулся прежде всего вопроса о наличии секретного протокола к советско-германскому договору от 23 августа 1939 года, существование которого в течение десятилетий отрицалось советской официальной наукой. Опубликованные в прибалтийских изданиях секретные протоколы и некоторые другие документы (3) позволили историкам непосредственно перейти к обсуждению связанных с ними проблем на страницах газет и журналов.
Рассматривая историческую публицистику того периода, необходимо учитывать, что проблемы, связанные с советско-германскими соглашениями носили тогда далеко не академический характер, поскольку "народные фронты" прибалтийских республик взяли курс на отделение Литвы, Латвии и Эстонии от Советского Союза, и вопрос о законности (правомерности) происходивших 1939-1940 гг. событий, таким образом, использовался в качестве идеологического и правового обоснования для достижения этой цели. О политической значимости проблемы свидетельствует тот факт, что начавший работу в 1989 году Съезд народных депутатов СССР сделал ее предметом специального рассмотрения, создав комиссию под руководством А.Н.Яковлева по политической и правовой оценке советско-германского договора. Работа комиссии завершилась в декабре 1989 г., после чего наступил определенный перелом в оценках предшествовавших Великой Отечественной войне событий. Были опубликованы в центральной печати неизвестные ранее документы кануна войны, в том числе и обнаруженные в архиве ЦК КПСС подлинники секретных протоколов (4).
В этот период отдельные исследователи коренным образом изменили свои прежние оценки и выводы относительно причин и обстоятельств возникновения Второй мировой и Великой Отечественной войн, присоединения к СССР Прибалтики, Бессарабии, войны с Финляндией и другим вопросам. Переосмысле- ние дипломатической истории кануна Великой Отечественной войны началось с изменения отношения к пакту: сближение СССР с Германией в 1939 г. некоторыми историками стало расцениваться как роковая ошибка, "гибельный просчет" советского руководства (5). В этой связи особое неприятие критиков решения И.В.Сталина вызывали секретные протоколы к пакту и договору от 28 сентября: пойдя на подписание этих документов, считали они, Сталин отступил от принципов "ленинской внешней политики", пренебрег нормами международного права, попрал "общечеловеческие ценности". Протоколы свидетельствовали о возврате к тайной дипломатии, означали соглашение, решавшее судьбу других стран в нарушение их суверенитета (6).
В ходе развернувшейся полемики вокруг секретных протоколов к пакту 1939 г. смогла заявить о себе позиция, в основе которой лежит пересмотр главного положения советской историографии - утверждения о вынужденности принятого советским руководством решения пойти на сближение с Германией. "Коллективная безопасность", с точки зрения историков этого направления, никогда не была истинной целью советского руководства и служила лишь для маскировки истинных - агрессивных - намерений. Под прикрытием этой пропагандистской установки И.В. Сталин с начала 30-х гг. добивался агрессивного союза с Германией. Советско-германские соглашения 1939 г. означали установление сотрудничества двух родственных режимов, на которое руководители СССР пошли сознательно и по собственной инициативе, преследуя экспансионистские цели (7).
Мы не ставим задачу подробного рассмотрения здесь российской историографии, посвященной пакту, отсылая заинтересованного читателя к трудам М.И.Фролова и И.И.Филимонова (8). Речь пойдет о некоторых проблемах, которые, на наш взгляд, не получили достаточного освещения в этих и некоторых других историографических работах, появившихся в последние годы.
Действительно, несмотря на известные достижения советской историографии в изучении истории Второй мировой и Великой Отечественной войн, целый ряд сюжетов не мог быть рассмотрен в советское время с достаточной полнотой. Помимо политико-идеологических обстоятельств, это было связано с недоступностью для историков важнейших документов высшего советского руководства. В 90-е годы произошло значительное расширение источниковой базы исследований предыстории Великой Отечественной войны. Многие документы были опубликованы: прежде всего, следует назвать ХХII-й и ХХIII-й тома "Документов внешней политики", подготовленный при участии международного фонда "Демократия" сборник "1941 год: Документы", а также несколько сборников, преимущественно содержащих неизвестные ранее документы об отношениях СССР с Германией и Прибалтийскими государствами в 1939-1940 гг. (9).
В то же время следует отметить, что появление в российской историографии ревизионистского направления не было непосредственно связано с открытием каких-либо неизвестных науке ранее документов или мемуарных свидетельств. Один из представителей этого направления, М.И.Мельтюхов, в частности, признает, что процесс "переоценки истории Советского Союза" "развивался в исследованиях внешней политики СССР 1939-1941 годов на основе заимствований ряда характерных для западной историографии концепций этого периода" (10).
Одним из основных источников этих заимствований являлась, наряду с трудами Л.Троцкого и мемуарами У.Черчилля, брошюра бывшего работника НКИД СССР Е.Гнедина, изданная на русском языке в 1977 г. в Нью-Йорке и адресованная читателям в Советском Союзе. "Предлагаемая работа не является историческим исследованием, - писал автор. - Это - материалы для будущего исследователя внешней политики СССР" (11). В брошюре сформулированы несколько положений, которыми в конце 80-х - начале 90-х гг. активно воспользовались российские историки, сделавшие лейтмотивом своих работ разоблачение "преступлений сталинизма".
Прежде всего, Е.Гнедин утверждал, что советско-германские соглашения не были "плодом политической конъюнктуры, сложившейся летом 1939 г., а итогом эволюции, начавшейся ранее". По его мнению, с самого момента прихода фашистов к власти в Германии В.М.Молотов с санкции И.В.Сталина пытался тайно с ними договориться. В основе желания Сталина и Молотова заключить соглашение с Гитлером лежала "ориентация на сотрудничество с фашистской Германией, как сильнейшей державой, с которой можно было бы поделить мир". Помимо общих положений, в брошюре содержалось несколько утверждений частного характера, которые также были повторены в российской исторической литературе. В частности, репрессии 1937-1938 гг. преподносились как главная причина нежелания правительств Англии и Франции идти на сближение с СССР, М.М.Литвинов представлялся в качестве самостоятельной политической фигуры, настолько влиятельной, что Сталин и Молотов были вынуждены искать пути к сотрудничеству с Германией за его спиной. Что касается ситуации лета 1939 г., то, по мнению Гнедина, объективно существовало несколько альтернатив предпринятому советским правительством шагу. Сталин же и Молотов, по его мнению, избрали худший вариант из возможных, руководствуясь прежде всего своим "желанием". В ориентации советского руководства на сотрудничество с Германией Гнедин предлагал видеть объяснение "трагедии июня 1941 года": Сталин, по его мнению, до последнего момента рассчитывал на продолжение начатых в ноябре 1940 г. в Берлине переговоров "о разделе мира", и в мае 1941 г. официально возглавил советское правительство с целью "получить формальную возможность для своих прямых переговоров лично с Гитлером" (12).
Читателю, знакомому с публикациями конца 80-х - начала 90- х гг., посвященными проблемам предыстории Великой Отечественной войны, нетрудно увидеть, что все эти тезисы в той или иной степени использовались в отечественной литературе, получая развитие и обоснование в работах В.И. Дашичева, В.К. Волкова, А.Н. Мерцалова, М.И. Семиряги и некоторых других авторов (13).
В.И.Дашичев, в частности, в серии статей воспроизвел рассуждения Е.Гнедина, утверждая, что И.В.Сталин "в обход Литвинова" повел тайные переговоры с Гитлером с 1933 года. Более того, он заявил, что И.В. Сталин сознательно способствовал приходу нацистов к власти, мечтая столкнуть Германию с Англией и Францией. Причины подписания Мюнхенского соглашения В.И.Дашичев объяснял тем, что правительства Англии и Франции из-за репрессий 1937-38 гг. перестали видеть в СССР надежного союзника, что касается антисоветских замыслов правящих кругов Англии и Франции, то они "не имели решающего веса " (14). М.И.Семиряга в книге "Тайны сталинской дипломатии" прямо ссылался на "убедительно обоснованное" мнение Е.Гнедина, утверждая относительно заключения пакта 1939 г.: "Да, альтернатива была, но отсутствовало желание. /.../ Загнать в угол Сталина мог только сам Сталин, и только в этом смысле можно трактовать договор как "вынужденную" меру" (15). В.К.Волков вслед за Гнединым утверждал, что поражение Красной Армии летом 1941 г. представляло собой "плату" за экспансионистские устремления сталинского руководства, благословляя, по сути, "безумие" Гитлера в его решимости напасть на СССР, что якобы "спасло мир от катастрофы" (16).
Сегодня, подводя итоги дискуссий конца 80-х - 90-х гг. по поводу советско-германских соглашений 1939 г., следует отметить, что, критикам традиционной концепции не удалось поставить под сомнение тот факт, что Англия и Франция, ведя летом 1939 г. переговоры с СССР, не стремились к заключению действительно равноправного эффективного соглашения (17). Ревизионисты этого не отрицают, подчеркивая, тем не менее, что главная причина провала англо-франко-советских переговоров заключается в позиции руководства Советского Союза. По нашему мнению, сторонникам такого подхода не удалось привести сколько-нибудь убедительных аргументов и документальных свидетельств в свою пользу. Их доводы ограничивались переосмыслением уже известного науке материала, которому придавалось соответствующее истолкование.
В частности, М.И.Семиряга и В.И.Дашичев относят начало советско-германского сближения к зиме - весне 1939 г. Главным аргументом в их построениях является речь И.В.Сталина, произнесенная 10 марта 1939 г. на XVIII съезде ВКП(б) (18), содержание которой якобы свидетельствует о повороте в советской внешней политике к соглашению с Германией (19). Традиционно историки не видели оснований для истолкования этого выступления Сталина таким образом. "...даже беглый анализ всего текста выступления достаточно ясно показывает, что Сталин на самом деле отказывался от ленинской идеи революционной войны и предостерегал об опасности, которую мировая война представляет для Советского Союза", - пишет Г.Городецкий (20). Российские историки, однако, исходили отнюдь не из анализа текста сталинской речи. Их интерпретация основывалась на фразе В.М.Молотова, произнесенной в ночь на 24 августа в ходе банкета после подписания договора о ненападении (21). Если верить немецким документам, В.М.Молотов поднял тост за Сталина, "отметив, что именно Сталин своей речью в марте этого года, которую в Германии правильно поняли, полностью изменил политические отношения" (22).
На основании только этого высказывания Молотова вряд ли возможно делать какие-то выводы. И.Фляйшхауэр в книге "Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии" приводит некоторые факты, позволяющие судить, каким образом расценивались итоги XVIII съезда ВКП(б) в Германии. В частности, ссылаясь на свидетельства Г.Хильгера и К.Шнурре, И.Фляйшхауэр сообщает, что ни Гитлер, ни Риббентроп до мая 1939 г. вообще не были знакомы с текстом речи, произнесенной И.В.Сталиным на съезде (23). Г.Л.Розанов считает, что текст речи Риббентроп затребовал для ознакомления только в августе 1939 г. перед поездкой в Москву. Поэтому, заключает он, нет оснований говорить о том, что "германская дипломатия услышала этот сигнал и, сделав соответствующие выводы, приступила к конкретным дипломатическим акциям в отношении Советского Союза" (24). Даже если В.М.Молотов действительно произнес нечто подобное, это стоит рассматривать, скорее, как не более чем обмен любезностями с немецкой делегацией. Наивно было бы ожидать от искушенных политиков заявления, что СССР подписал договор только потому, что не удалось договориться с Англией и Францией.
В другой обстановке, в беседе с Г.Димитровым 7 сентября 1939 г. (содержание беседы стало известно из дневника Димитрова), И.В.Сталин заявил: "Мы предпочитали соглашение с так называемыми демократическими странами и поэтому вели переговоры. Но англичане и французы хотели иметь нас в батраках и притом ничего не платить! Мы, конечно, не пошли бы в батраки и еще меньше, ничего не получая" (25). В беседе с Г.Димитровым И.В.Сталин, конечно же, имел гораздо меньше оснований скрывать свои истинные настроения, нежели в разговоре с Риббентропом. "Объяснения, данные Сталиным не кому иному, как Председателю Коминтерна Димитрову, о причинах, заставивших его подписать пакт с немцами, лишены всяких идеологических соображений. Суть их - решительное нежелание становиться "наемником" Англии и Франции", - комментирует слова Сталина Г.Городецкий (26). Однако историки-ревизионисты не обратили на этот источник должного внимания, используя лишь ту его часть, где Сталин, оправдывая заключение договора, дает объяснение Димитрову разницы между положением коммунистических партий на Западе и "коммунистов у власти" - в СССР (27).
Еще один аргумент, предложенный ими - интерпретация инструкции, полученной К.Е.Ворошиловым в августе 1939 г. по ведению переговоров с английской и французской делегациями (28). "Все ее пункты были нацелены не на то, как способствовать успеху переговоров (их цель даже не была обозначена), а на то, как их сорвать, возложив затем ответственность за неудачу на западные делегации и направившие их правительства", - пишет, например, С.З.Случ (29). Таким же образом интерпретирует данный "сенсационный" документ Д.Г.Наджафов (30). К сожалению, названные авторы не пытаются анализом текста подтвердить правильность такого истолкования. На наш взгляд, сам текст не дает для этого достаточных оснований. Можно предположить, что в основе предлагаемой в данном случае интерпретации лежит определенное отношение к сторонам - субъектам европейской политики того времени. Очевидно, Д.Г.Наджафов и С.З.Случ полагают более предпочтительным для СССР заключение хоть какого-нибудь (пусть и пустой декларации), но соглашения с Англией и Францией, и категорически против любого соглашения с Германией. Равным образом это относится к рассуждениям М.И.Семиряги по поводу "объективно" существовавших "альтернатив" решению советского руководства подписать пакт с Гитлером (31). Характерно, отмечают Г.Куманев и Э.Шкляр, что критики советско-германского пакта априори убеждены в невозможности двуличия со стороны правительств Англии и Франции. "Аксиомой считается, - пишут они, - что те преследовали лишь благородные миротворческие цели" (32).
Пример такой убежденности демонстрирует, в частности, М.И.Семиряга (33). Вот каким образом он рассуждает, отвергая возможность англо-германского соглашения в августе 1939 г.: "Некоторые советские исследователи, - пишет он, - например В.М.Бережков, считают, что даже в августе 1939 г. еще были условия для сговора Германии с западными державами /.../ ссылаясь на мифические источники, некоторые авторы указывают, что в Берлине в 20-х числах августа стоял наготове самолет, который должен был доставить в Лондон Геринга в случае неудачи миссии Риббентропа в Москве. Для опровержения этого предположения достаточно вспомнить случай (курсив наш - Ю.Н.), происшедший в мае 1941 г., когда Гесс прилетел в Англию с целью выяснения возможности сговора с ее правительством "на антисоветской основе". Известно, что хотя именно в это время над Англией нависла смертельная опасность, но она не пошла на этот сговор. Трудно допустить, чтобы в августе 1939 г., пребывая в гораздо лучшей ситуации, она сделала бы такой рискованный шаг" (34).
Очевидно, что лежащее в основе этого рассуждения сравнение некорректно: нет оснований утверждать, что ситуация, в которой пребывала Англия в августе 1939 года, была аналогична ситуации, сложившейся весной 1941 года. К тому же М.И.Семиряга не замечает, что его логика может работать и против его утверждений: осенью 1938 г. Англия находилась в еще более "лучшей ситуации", нежели в 1939 г., однако это не помешало Чемберлену подписать Мюнхенское соглашение. М.И.Фролов, анализируя новые подходы в отечественной историографии к освещению советско-германских отношений, отмечает: "Нам видится определенная преднамеренность некоторых российских историков в таком подходе к проблемам пакта, которая проистекает из их стремления в негативном виде представить всё, связанное с деятельностью Сталина. Такой подход в силу своей внутренней логики предполагает односторонний отбор и оценку фактов, ведет к отказу... от объективности и историзма в освещении событий минувшей войны" (35). Наиболее ярким примером такого рода, на наш взгляд, может служить использование некоторыми авторами в качестве основы для рассуждений так называемой "Речи Сталина на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 19 августа 1939 г." (36)
Текст речи появился осенью 1939 г. в варианте французского телеграфного агентства ГАВАС, затем в швейцарском журнале "Ревю де друа энтернасьональ". В зарубежной историографии, а тем более в советской, эта речь никогда не рассматривалась как достоверный источник (37). В 1994 г. в журнале "Новый мир" появилась публикация Т.С. Бушуевой под названием "...Проклиная, попробуйте понять", где текст речи преподносился в качестве доказательства правильности "версии" В.Резуна (Суворова) (38). Т.С.Бушуева ссылалась на фонды бывшего Особого архива. К сожалению, историк не посчитала нужным сообщить, что найденный ею документ не имеет никакого отношения к материалам И.В.Сталина и Политбюро. Благодаря Л.А.Безыменскому стало известно, что он представляет собой агентурное донесение французской разведки, полученное из источника, "близкого к французской компартии" (39). Фонд N7, использованный Т.С.Бушуевой, содержит материалы разведывательного бюро генштаба французской армии, захваченные в 1940 г. немецкими войсками и ставшие в 1945 г. трофеями советских войск. Л.А.Безыменский отметил, что совместных заседаний Политбюро и Исполкома Коминтерна (а именно на таком заседании, согласно документу, И.В.Сталин и произнес эту речь) никогда не проводилось, кроме того, согласно журналу посещений кремлевского кабинета Сталина, руководители Коминтерна 19 августа его не посещали (40). Все эти обстоятельства, казалось бы, должны были привести к невозможности использовать опубликованный Т.С.Бушуевой текст в качестве доказательства чего-либо. Тем не менее, некоторые историки, напротив, приняли этот «документ» в качестве важнейшего источника по истории советской внешней политики кануна войны (41). В.Л.Дорошенко, воспроизводя опубликованный "Новым миром" текст в сборнике "Другая война 1939-1945", изданном РГГУ, заявил: "Анализ показал, что текст, обнаруженный Т.С.Бушуевой в секретных трофейных фондах Особого архива СССР, при всех возможных его искажениях, действительно принадлежит Сталину и должен быть принят в качестве одного из основополагающих документов по истории второй мировой войны" (42). Д.Г.Наджафов охарактеризовал его как "поразительный", "настоящую сенсацию", и поспешил использовать для обоснования тезиса об агрессивности внешнеполитических намерений СССР, стремления И.В.Сталина захватить Европу (43).
Нежелание подвергнуть документ, на основе которого делаются столь далеко идущие выводы, хотя бы поверхностной источниковедческой экспертизе свидетельствует либо о недостаточной компетентности, либо о крайней тенденциозности.
Ю.Н.Афанасьев, цитируя текст, представил его как одно из "включенных в научный оборот типичных высказываний советских руководителей предвоенных лет..." Отметим, что данная речь с точки зрения своего содержания как раз уникальна - ничего подобного известные науке выступления И.В.Сталина этого периода не содержат. "Достоверность речи, - продолжает Ю.Н. Афанасьев, - подтверждается не только источниковедческим анализом, но и, что особенно важно, многими важнейшими фактами и событиями предвоенных лет, а также всем послевоенным мироустройством" (44). Это, конечно, тоже не более чем фантазия автора. С тем же успехом можно самому сочинить такого рода речь, приписав ее авторство тому или иному историческому лицу: поскольку она будет основана на имеющемся у историка знании о том, как реально разворачивались события, а также естественным образом вписываться в его интерпретацию этих событий, - постольку с его точки зрения она будет "подтверждена" известными фактами и даже "всем мироустройством".
О том, что в случае с "Записью речи Сталина" от 19 августа 1939 г. мы имеем дело именно с тенденциозностью, свидетельствует другая документальная публикация, подготовленная Т.С.Бушуевой - "Счастье на штыках" (журнал "Октябрь", N11 за 1993 г.). Комментарии к опубликованным здесь материалам преследуют цель убедить читателя, что Советский Союз представлял собой агрессивное государство, руководство которого мечтало о завоевании мира. Идеологические предпочтения автора раскрываются в рассуждениях относительно факта воссоединения с СССР Западной Украины и Западной Белоруссии. "Зло всегда возвращается бумерангом", - морализирует Бушуева, считая, что "сопротивление национал-патриотических сил" в западных районах СССР представляло собой "плату" за "неправое дело", совершенное Советским Союзом в 1939 г. Расправу над жителями Хатыни, совершенную якобы выселенными жителями Украины, Т.С.Бушуева считает примером такого рода "сопротивления"."...есть еще одна трагедия, правду о которой говорить непросто", - фарисейски заявляет она по этому поводу, расценивая зверство в Хатыни как "ответ", своего рода возмездие за "зверства" Красной Армии в 1939
г. (45). Подборка материалов, представленная Т.С.Бушуевой на страницах журнала, эклектична и предназначена для иллюстрации выдвинутых автором предисловия положений; комментарий к текстам призван объяснить н недогадливому читателю, о чем именно должен "свидетельствовать" тот или иной документ. Для нас интересно в данном случае то, что и здесь Т.С.Бушуева рассматривает агентурные сообщения иностранных разведок как свидетельства, не нуждающиеся в какой-либо проверке. Так, полученное польской разведкой донесение преподносится ею как отрывок из доклада А.А.Брусилова, будто бы прочитанного на заседании Совнаркома 10 марта 1921 г., где он высказывает свои соображения относительно якобы планировавшегося большевиками "похода в Индию" (46).
Итак, подчеркнем еще раз, осталось недоказанным (более того, не высказано сколько-нибудь убедительных доводов), что И.В.Сталин пошел на заключение пакта не в результате срыва англо-франко-советских переговоров, а изначально сознательно выбрав этот вариант в расчете на территориальные приобретения и прочие выгоды. К сожалению, и сегодня историки не имеют достаточного количества источников, чтобы достоверно судить о той или иной ориентации руководства СССР весной - летом 1939 г. Не исключено, что советским руководством рассматривались разные варианты в поисках выхода из международной изоляции. Однако вполне уверенно можно утверждать, что односторонней ориентации на Германию, которую приписывают И.В.Сталину и В.М.Молотову сторонники ревизионистской концепции, у советских руководителей не было.
Весьма важным является выяснение вопроса, можно ли рассматривать пакт как просчет, ошибку руководства СССР в свете дальнейших событий? Во-первых, сомнительно утверждение некоторых авторов о том, что Англия и Франция не были в тот период враждебными Советскому Союзу государствами. В дипломатической изоляции наша страна оказалась не после (и в результате) пакта, а год назад, когда осенью 1938 г. было подписано Мюнхенское соглашение. Критики решения советского руководства указывали на некие альтернативы, которые, как они выражались, "объективно существовали" в той ситуации. Попробуем пойти по этому пути: допустим, Сталин не идет на сближение с Германией. Остановило бы это агрессию Гитлера против Польши? (47) Стоит задать этот, или любой подобный вопрос, как мы сходим с твердой почвы и переносимся в область предположений, которые не верифицируемы. Более правильной и научно плодотворной является попытка реконструировать представления И.В.Сталина о внешнеполитической ситуации в тот период - известно, скажем, что И.В.Сталину докладывалось разведкой о решимости Гитлера развязать войну (48), причем результатом этой войны стала бы аннексия не только Польши, но и Прибалтики. Таким образом, у И.В.Сталина были основания предполагать, что в любом случае, подпишет он пакт или нет, Гитлер начнет войну. Реакция западных стран не имела значения - имея все военные возможности и без СССР воспрепятствовать победе Гитлера над Польшей, они ограничились лишь формальным объявлением войны, т.е. фактически повторили свой мюнхенский маневр. Предполагать можно было не ужесточение позиции западных держав в случае отсутствия советско-германского пакта, а, напротив, дальнейшее сближение их с Германией. Так что решение подписать пакт можно считать вполне обоснованным. Соответствовало ли оно интересам нашей страны? Сталин в беседе с Димитровым ответил на этот вопрос - в большей степени им соответствовало соглашение с Англией и Францией, но...
Историки, пытающиеся, как М.И.Семиряга, предложить некие "альтернативы" решению И.В.Сталина подписать пакт с Гитлером, в большинстве случаях игнорировали то обстоятельство, что для объяснения событий вопрос об объективном существовании альтернатив является второстепенным (если не третьестепенным). Разговор об "альтернативах" представляет собой скорее повод для оценки событий с точки зрения настоящего. В частности, А.Н. и Л.А.Мерцаловы, пылко отрицая возможность выступления против СССР коалиции в составе Германии, Англии и Франции, пишут: "...Тезис о нападении на СССР единого блока заимствован из сталинского же арсенала. Авторы тезиса игнорируют крайнее обострение межимпериалистических противоречий. Новый "крестовый поход" против СССР был маловероятен. В.Я.Сиполс и некоторые другие советские и германские авторы, к сожалению, не замечают противоречия между их суждениями о заключении Советским правительством пакта 23 августа, вызванном будто бы опасностью немедленного нападения Германии, и их же тезисом о том, что "Гитлер, не считал себя настолько сильным, чтобы напасть на СССР" (49). Критикуя В.Я.Сиполса, А.Н. и Л.А.Мерцаловы демонстрируют непонимание того, что перед исследователями в данном случае находятся две проблемы, а не одна: одно дело, как представлялась ситуация Сталину и какие он видел средства для ее решения; другое - как историк, зная немецкие и английские документы, сегодня представляет себе ситуацию с учетом этих данных. Сталин мог ошибаться, допустим, считая возможность нападения Германии уже в 1939 г. вполне реальной. Мерцаловы же, уличая И.В.Сталина во лжи, имеют в виду, в сущности, несоответствие сталинских утверждений 1939 г. знаниям историков 90-х гг.
Отметим, что в рассуждениях М.И.Семиряги по поводу "альтернатив" содержится косвенное свидетельство понимания автором надуманного характера этой проблемы: предложив несколько вариантов поведения советского руководства в августе 1939 года (каждый из них, по его мнению, был лучше, нежели тот, который избрали Сталин и Молотов), М.И.Семиряга делает оговорку, что "рассчитывать на подобные альтернативные решения можно было только в случае уверенности в том, что Германия при отсутствии договора с СССР не нападет на Польшу" (50). Эта оговорка, в сущности, полностью обесценивает все предыдущие доводы. Характерно, что авторы, осуждавшие пакт и секретный протокол за отступление от норм "ленинской внешней политики", нарушение норм международного права и т.п., уходили от вопроса о соответствии этого решения государственным интересам СССР (России). Обратим внимание на используемую ими терминологию. Характеризуя советско-германский договор о ненападении как "сговор (сделку) двух диктаторов" (51) (это выражение используется, по существу, в качестве термина), "зловещий альянс Сталин - Гитлер" (52), историки уже предлагают читателю определенное истолкование этого события: подразумевается, что "два диктатора", осуществляя "сговор", руководствовались своими личными амбициями, прихотями и т.п., но никак не интересами народов своих стран. Отметим отрицательную смысловую окрашенность слов "сговор", "диктатор", а также обязательное использование применительно к Германии и ее правительству прилагательных "фашистский", "нацистский". С помощью этих приемов у читателя последовательно формируется негативное отношение к пакту, а также к руководителям СССР, "посмевшим" сесть за стол переговоров с фашистами. Переключая таким образом внимание на характер существовавшего в Германии политического режима, ревизионисты уходят от обсуждения вопроса о соответствии пакта интересам СССР. Постановка такого вопроса потребовала бы от пишущего самому ответить на него, определив, в чем именно состояли (и состоят) национальные интересы нашего государства. Был ли нанесен заключением советско-германского договора ущерб интересам СССР и какого рода был этот ущерб? Среди критиков этого шага советского руководства лишь некоторые авторы - В.И.Дашичев, А.Н. и Л.А. Мерцаловы, В.К.Волков, В.А.Невежин, Т.Ю.Григорьянц - в той или иной степени затрагивали эти вопросы в своих работах.
В.И.Дашичев, в частности, считает, что сближение с Германией не соответствовало интересам Советского Союза. Он пишет: "Образ мыслей и действий Сталина и других членов советского руководства, приведший к заключению пакта с Германией, рельефно изобразил в своих воспоминаниях Хрущев: "Эти события рассматривались нами так: начнется война, на которую Запад направляет против нас Гитлера один на один. В связи с этим договором получалось, что войну начинает Гитлер. Это нам было выгодно с точки зрения и военной, и моральной. Такими действиями он вызовет на войну против себя Францию и Англию, выступив непосредственно против Польши. Мы же останемся нейтральными." В этом высказывании Хрущева В.И.Дашичев видит отражение "в высшей степени аморальных и в корне неверных представлений о том, что было хорошо и плохо для интересов СССР и мира в Европе" (53).
Мы не будем здесь обсуждать, насколько данное высказывание Н.С.Хрущева отражает реальные представления советского руководства об интересах нашей страны, - в данном случае интерес представляет именно позиция историка. Итак, по мнению В.И.Дашичева, в словах Хрущева отразились "в корне неверные" представления об этих интересах - подчеркнем, не просто ошибочные, но неверные в принципе. Описанное Хрущевым развитие событий - война между странами Запада (Германии против Англии и Франции) как альтернатива войны между Западом (в лице Германии) и СССР - на самом деле было "с военной и моральной точки зрения" Советскому Союзу невыгодно, считает Дашичев, однако И.В.Сталин и В.М.Молотов этого не поняли. В чем же историк усматривает истинные интересы нашей страны? "Нам не нужны великодержавные амбиции", - заявляет он. Национальные интересы России "не должны иметь ничего общего с великодержавными, гегемонистскими устремлениями". Как величайшее благо Дашичев приветствует тот факт, что после 1991 г. "прервалась нить многовекового развития России, при котором в жертву имперским интересам приносились демократия и свобода ее граждан" (54). Соответственно, что касается стран Запада, то В.И.Дашичеву кажется естественным наличие у Англии и Франции "интересов" и "позиций" на Балканах и в Средиземноморье, в "восточной части Европейского континента" (55). Советскому Союзу в подобных интересах отказано. И.В.Сталин, по мнению Дашичева, пытался, начиная с 1939 г., проводить имперскую политику, чего история ему "никогда не простит".
В.А.Невежин, решительно выступая против "попыток любыми путями оправдать внешнеполитический курс сталинского руководства", заявил свое несогласие с Н. Андреевой, чья статья в 1990 г. была опубликована "Военно-историческим журналом". "Дилетантская с научной точки зрения статья выдержана в просталинском духе, - пишет В.А.Невежин. - Не без пафоса Нина Андреева утверждала, что "Россия, социализм, существование самого человечества стоили любого договора, любых секретных договоренностей и протоколов к нему". Эта мысль Нины Андреевой близка тезису фюрера третьего рейха, который полагал, что "интересы государства выше договоров" (56). Довод В.А.Невежина рассчитан не на разум, а на эмоции читателя, не желающего, конечно же, оказаться единомышленником фюрера. Тем не менее, для понимания позиции историка существенным оказывается ярко выраженное неприятие им той логики, которой руководствуется автор цитируемого письма. "Большинство ученых не находят оправдания сделке двух диктаторов...", - заключает В.А. Невежин (57).
Т.Ю. Григорьянц использует заявление советского правительства, сделанное летом 1940 г. о том, что отношения между СССР и Германией "основаны не на преходящих обстоятельствах, а на коренных национальных интересах обеих стран" как повод для обвинения сталинского руководства в несоответствии проводимой им в 1939-1940 гг. политики интересам Советского Союза. В этом заявлении Т.Ю. Григорьянц видит свидетельство "крайне низкого, непрофессионального уровня сталинской внешней политики, преступной по своей сути. Спрашивается, какие "коренные национальные интересы" народов Советского Союза могли быть обеспечены в результате разгрома и оккупации нацистской Германией Западной и Восточной Европы и кардинального изменения соотношения сил на Европейском континенте в пользу "третьего рейха"? Разумеется, здесь не может быть и речи об интересах народов Советского Союза, которые постоянно, грубо и цинично попирались Сталиным и его кликой", - утверждает она (58). Отметим присутствующую в данном рассуждении подтасовку: совсем не очевидно, что оккупация Германией Европы была следствием каких-либо отношений между Германией и СССР. К сожалению, Т.Ю.Григорьянц не пожелала развить свою мысль и пояснить, в чем же конкретно выразилось "попрание" Сталиным и его "кликой" интересов народов Советского Союза. По-видимому, как и в случае с В.И.Дашичевым, негодование историка вызвано самим фактом отсутствия в тот период конфронтации между СССР и Германией.
Объяснение такой позиции можно найти в книге А.Н. и Л.А.Мерцаловых "Сталинизм и война": "Пакт с Германией, - утверждают они, - противоречил основной исторической тенденции, и история внесла поправку: СССР оказался в прогрессивном лагере. Объединение сил США, СССР и других неагрессивных государств произошло с роковым опозданием. В этом была вина Сталина. Уже сейчас очевидно, что сближение с Германией в целом было ошибочным. Кардинальную задачу ХХ века - государства с различным строем должны подняться над разделяющими их противоречиями и совместными усилиями исключить войну из жизни человечества - нельзя решить, сотрудничая с крайне реакционными и агрессивными режимами" (59).
Отметим, что "основной исторической тенденции" (в понимании Мерцаловых) противоречил не только пакт, но и все послевоенное развитие международных отношений. По окончанию войны СССР оказался вне "прогрессивного лагеря", вступить в который не удалось до сего дня, даже ценой отказа от советского могущества. Так что "историческую тенденцию" надо искать явно в другом направлении. Неясно, также, почему А.Н. и Л.А.Мерцаловы решили, что Сталин, идя на подписание пакта, своей целью имел решение "кардинальной задачи ХХ века". Тем не менее, идеологические предпочтения историков выражены в данном случае достаточно внятно: за одной из сторон (Англия, США) признается право выступать от имени прогресса, "исторической тенденции", за другой (СССР) - нет; сотрудничество же с "реакционными режимами" объявляется недопустимым - даже если это сотрудничество выгодно с точки зрения интересов данного государства.
"По мнению В.И.Прибылова, - развивают свою мысль А.Н. и Л.А. Мерцаловы, - любое соглашение нужно оценивать в зависимости от того, насколько оно обеспечивает интересы данного государства. Но это же закон джунглей. А как быть с интересами мирового сообщества?" (60). Исходя из признания приоритета "интересов мирового сообщества" над интересами "данного государства" - СССР (России), Мерцаловы формулируют обвинение в адрес Сталина: "Сталин и его советники не умели видеть жизнь на планете такой, какой она была на самом деле. Они не понимали мировой цивилизации и перспектив ее развития... Идея верховенства общечеловеческого над бесчисленным множеством центробежных сил была им чужда, они не чувствовали никакой ответственности перед человечеством" (61).
Итак, дело не в том, что советско-германские соглашения 1939 г. противоречили интересам СССР - просто с точки зрения той идеологической концепции, которой придерживаются А.Н. и Л.А.Мерцаловы, В.И.Дашичев, Т.Ю. Григорьянц и другие, сходно с ними мыслящие авторы, существуют более значимые ценности.
В.И.Дашичев формулирует их следующим образом: правовое, демократическое государство; политический и мировоззренческий плюрализм;
признание законности и необходимости оппозиции; открытость внешнему миру; рыночное хозяйство; конвертируемость валюты; достоинство, честь, терпимость, милосердие. Эти ценности, по мнению В.И.Дашичева - "венец длительного развития человеческой цивилизации" (62). А.Н. и Л.А. Мерцаловы считают, что основу "нового политического мышления" заложил еще В.И.Ленин. Сталин, по их мнению, отказался от ленинских принципов, что привело к отходу страны от "столбовой дороги цивилизации". Это выразилось, согласно Мерцаловым, в непонимании определяющего значения для нашей страны международного разделения труда, переходе к автаркии, а также в проявлении "национализма и провинциализма" - пропаганде "самобытности" пути России" (кавычки Мерцаловых - Ю.Н.). "Прогрессивные традиции" российской истории, а именно: "горячая защита просвещения и самоуправления, свободы, европейских форм жизни и вообще всесторонней европеизации", были И.В.Сталиным преданы забвению (63).
Отметим то существенное обстоятельство, что для вышеназванных авторов "мировое сообщество" ограничено Англией, Францией и США. Например, Т.Ю.Григорьянц, считая, что присоединение Прибалтики в 1940 г. шло в разрез с интересами государственной безопасности Советского Союза, подчеркивает, что "мировое общественное мнение резко осудило действия сталинского руководства как агрессию и не признало аннексии Прибалтийских государств" (64). Страны фашистского блока, сам СССР, не говоря уже о десятках стран третьего мира, никакого отношения к формированию "мирового общественного мнения" не имеют, - именно это подразумевается в данном случае Т.Ю.Григорьянц. Более того, Германия и Италия в большинстве случаев вообще выводятся за рамки Запада: понятия "Запад", "западные страны" используются исключительно в качестве синонимов стран - противников фашистского блока (65). Очевидно, что в основе данного подхода лежит представление о сути мировых противоречий как противостояния государств "демократических", с одной стороны, и "тоталитарных", с другой (66). Тем самым историки избегают постановки и осмысления в какой-либо форме проблем цивилизационного противостояния Запад - Восток, Европа - Россия.
В заключение стоит подчеркнуть, что мы не собираемся давать тому или иному явлению историографии каких-либо оценок. Оценки вытекают из идеалов, и спорить о них бессмысленно. В данном случае мы имеем дело с выражением ценностных ориентаций историков, которые явным образом оказывают воздействие на их подходы к описанию и истолкованию исторических событий. Очевидно, что идеологические (и иные) предпочтения и ориентации историка неизбежно оказывают определенное воздействие на то, какое именно толкование дается им источнику, факту, последовательности собы-
тий. Новейшая литература, посвященная проблемам предыстории Великой Отечественной войны, дает нам богатый материал, иллюстрирующий это обстоятельство.
ПРИМЕЧАНИЯ:
______________________
1. История Коммунистической партии Советского Союза. М., 1960. С.478, 489; История Второй мировой войны 1939-1945. Т.2. М., 1974.С.112; Причины возникновения Второй мировой войны. М., 1982. С.104; и др.
2. См., напр.: Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945. Краткая история. М., 1970. С.21; Вторая мировая война. Краткая история. М., 1984. С.37; История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941-1945. Т.I. М., 1960. С.162, 174; История Второй мировой войны 1939-1945. Т.2. М., 1974. С.153, 283-284; История внешней политики СССР. Т.I. М., 1976. С.389; История дипломатии. Т.4. М., 1975. С.736; Панкратова М., Сиполс В. Почему не удалось предотвратить войну. М.1982. С.28; Советский Союз в годы Великой Отечественной войны 1941-1945. М., 1977. С.11-12; и др.
3. Впервые, по-видимому, это сделала эстонская газета "Рахва Хяэль" 18 сентября 1987 года, затем текст протокола был опубликован органом ЦК КП Литвы "Tiesa" от 20 декабря 1988 г.; Также см.: СССР-Германия. 1939. Документы и материалы о советско-германских отношениях с апреля по октябрь 1939 г. Составитель Ю.Фельштинский. Нью-Йорк: Телекс, 1983; СССР-ГЕРМАНИЯ. 1939. Сборник документов. Печатано с фотокопии. Вильнюс: "Москлас", 1989.
4. Официальные советские документы советско-германских соглашений 1939 гг. опубликованы впервые Г.Н.Севостьяновым и Б.Л.Хавкиным (Новая и новейшая история. 1993. N1).
5. См., например: Семиряга М.И. Тайны сталинской дипломатии. М.,1992. С.22,27, 289-293; Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Сталинизм и война. М., 1994. С.195; и др.
6. См., напр.: Прибалтика вступает в Союз...// Международная жизнь. 1990. N2; Семиряга М.И. Указ. соч. С.37-38; 50-51, 289-293; Дашичев В.И. Из истории сталинистской дипломатии // История и сталинизм. М., 1991. С. 231-232; Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Указ. соч. С.185; Тайные переговоры. Интервью нашего корр. Л.Глушковской с д.и.н.В.М.Кулишом // Молодежь Эстонии. 1989. 22 августа. С.1.
7. См., напр.: Невежин В.А. Синдром наступательной войны. М.,1997; Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина. М.,2000; Соколов Б.В. Правда о Великой Отечественной войне. М., 1998.
8. Фролов М.И. Великая Отечественная война 1941-1945 гг.: Историко-сравнительный анализ российской и немецкой литературы: дисс...д.и.н. СПб., 1996; Филимонов И.И. Советско-германские отношения 1939 - 1941 гг. в отечественной историографии. дисс...к.и.н. М., 1997.
9. Год кризиса, 1938-1939. В 2-х т. М., 1990. Т.1; Полпреды сообщают...: Сб. документов об отношениях СССР с Латвией, Литвой и Эстонией. Август 1939 - август1940 г. М., 1990; От пакта Молотова-Риббентропа до договора о базах: Документы и материалы. Таллинн, 1990.
10. Мельтюхов М.И. Указ. соч. С.7-8.
11.Гнедин Е.А. Из истории отношений между СССР и фашистской Германией: Документы и современные комментарии. Нью-Йорк: Хроника, 1977. С.5. Справедливости ради стоит отметить, что основные тезисы, содержащиеся в брошюре Е.Гнедина и повторенные в российской исторической литературе были сформулированы во французской и англо-язычной политической публицистике уже непосредственно в период 1939-1941 гг. после заключения советско-германского пакта о ненападении (См.: Иванов Р.Ф. Сталин и союзники:1941-1945. Смоленск, 2000. С. 51, 53,61,65,72-73,76 и др.).
12. Гнедин Е. Указ. соч. Сс.17,20,35,37,43,45,50,56,58.
13. Волков В.К. Советско-германские отношения и советская политика на Балканах накануне гитлеровского нападения на СССР (осень 1940- первая половина 1941 г.) // Международные отношения и страны Центральной и Юго-восточной Европы в период фашистской агрессии на Балканах и подготовки нападения на СССР (сентябрь 1940-июнь 1941) М., 1992. С.19; Дашичев В.И. Указ. соч. С.228; Дашичев В.И. Пакт Гитлера-Сталина: мифы и реальность // Историки отвечают на вопросы. М.,1990. С.266-267; Дашичев В.И. Пакт Гитлера - Сталина: мифы и реальность // Ежегодник германской истории. 1988. М.,1991. С.186; Семиряга М.И. Указ. соч. С.16; Семиряга М.И. Сговор двух диктаторов // История и сталинизм. М., 1991. С. 204.
14. Дашичев В.И. Из истории сталинистской дипломатии // История и сталинизм. М.,1991. С.229; См. также: Дашичев В.И. Пакт Гитлера-Сталина: мифы и реальность // Историки отвечают на вопросы. М.,1990. С.266-268; Сравни также: Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Указ. соч.С.179.
15. Семиряга М.И. Тайны сталинской дипломатии. М., 1992. С.58. Также см.: порога войны [беседа корр. «Комсомольской Правды» с д.и.н. В.М.Кулишом] // Комсомольская правда. 1988. 24 августа. С.3.
16. Волков В.К. Советско-германское противоборство на Балканах во второй половине 1940 года: мотивы и характер // Война и политика, 1939-1941. М., 1999. С.411-412.
17. Из последних работ, содержащих обоснование этого тезиса, выделяется объемом и убедительностью документального материала монография В.М.Фалина «Второй фронт» (М.:Центрполиграф, 2000).
18. Семиряга М.И. Сговор двух диктаторов // История и сталинизм. М., 1991. С.202; Семиряга М.И. Тайны сталинской дипломатии. М., 1992. С.11.
19. См.: Дашичев В.И. Пакт Гитлера - Сталина: мифы и реальность // Ежегодник германской истории. 1988. М.,1991. С.195; Семиряга М.И. Советско-германские отношения в период предвоенного политического кризиса // Ежегодник германской истории. 1988. М., 1991. С.191.
20. Городецкий Г. Роковой самообман. Сталин и нападение Германии на Советский Союз. М., 1999. С.18.
21. См.: Дашичев В.И. Из истории сталинистской дипломатии // История и сталинизм. М., 1991. С.227 -228.
22. Запись беседы имперского министра иностранных дел со Сталиным и Молотовым 24 августа 1939 г. // СССР-Германия. 1939. Вильнюс, 1989. С.69.
23. Фляйшхауэр И. Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939. М., 1991. С. 103, 397.
24. Розанов Г.Л. Сталин-Гитлер. М., 1991. С.52.
25. Цит. по: Фирсов Ф.И. Архивы Коминтерна и внешняя политика СССР 1939-1941 гг. // Новая и новейшая история. 1992. N6. С.25. Впервые высказывание И.В.Сталина было приведено в: Коминтерн и советско-германский договор о ненападении. Аналитический материал, подготовленный
ИМЛ при ЦК КПСС совместно с международным отделом ЦК КПСС // Известия
ЦК КПСС. 1989. N12. С.207.
26. Городецкий Г. Указ соч. С.21-22.
27. См., напр.: Лебедева Н.С., Наринский М.М. Коминтерн и вторая мировая война. 1939-1941 гг. // Коминтерн и вторая мировая война. М., 1994. Ч.I: До 22 июня 1941 г. С. 11.
28. См.: Документы внешней политики. Т.XXII. Кн.1. Док.453. С.584.
29. Случ С.З. Германо-советские отношения в 1918-1941 гг. (Мотивы и последствия внешнеполитических решений). Дисс. ...канд. ист. наук.М.,1995. С.42.
30. См.: Наджафов Д.Г. Начало второй мировой войны. О мотивах сталинского руководства при заключении пакта Молотова - Риббентропа //
Война и политика 1939-1945. М., 1999. С.92.
31. См.: Семиряга М.И. Тайны сталинской дипломатии. М., 1992. С.57.
32. Куманев Г., Шкляр Э. До и после пакта. Советско-германские отношения в преддверии войны // Свободная мысль. 1995. N2. С.6.
33. Равным образом это относится к В.И.Дашичеву и Т.Ю.Григорьянц. Последняя, например, рассматривает инициативы английской дипломатии в 1940 г. - письмо Черчилля в июне 1940, июльское обращение Криппса к Сталину - как серьезные, искренние и представлявшие реальную альтернативу "немецкой дружбе" шаги. (См.: Григорьянц Т.Ю. Проблема сфер интересов СССР и Германии накануне и во время визита В.М.Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. // Международные отношения и страны Центральной и Юго-Восточной Европы в период фашистской агрессии на Балканах и подготовки нападения на СССР (сентябрь 1940 - июнь 1941). М., 1992. С.32-33; Дашичев В.И. Из истории сталинистской дипломатии // История и сталинизм. М., 1991. С.235).
34. Семиряга М.И. Указ. соч. С.27.
35. Фролов М.И. Указ. соч. С.90.
36. См., например: Афанасьев Ю.Н. Другая война: история и память // Другая война 1939-1945. М., 1996. С.15-31; Дорошенко В. Сталинская провокация второй мировой войны // Другая война 1939-1945. М., 1996.С.60-75.
37. См.: Фляйшхауэр И. Указ. соч. С.354; Бонвеч Б. Наступательная стратегия - наступление - нападение // Отечественная история. 1998. N3. С.20-25; Безыменский Л.А. Советско-германские договоры 1939 г.: новые документы и старые проблемы //Новая и новейшая история. 1998. N3. С.31- 41.
38. Бушуева Т.С. "...Проклиная, попробуйте понять" // Новый мир. 1994. N12. С.232-233.
39 Безыменский Л.А. Указ. соч. С.3-4.
40. Там же.
41. См., например: Афанасьев Ю.Н. Указ. соч. С.15-31; Дорошенко В. Указ. соч. 60-75; Маргайт С.А., Федоров К.В. Вторая мировая война 1939-1945 гг.: Причины, характер, уроки. М., 1995. С.9; Наджафов Д.Г. Указ. соч. С.96.
42. Дорошенко В.Л. Указ. соч. С.72.
43. Наджафов Д.Г. Указ. соч. С.96.
44. Афанасьев Ю.Н. Указ. соч. С.20-22.
45. Счастье на штыках. Неизвестные документы российских архивов. Публикация, комментарии и подготовка текста Т.С.Бушуевой // Октябрь. 1993. N11. С.164.
46. Там же. С.146-147.
47.Отечественные историки традиционно вполне обоснованно считают, что такое развитие событий было маловероятно: срок готовности немецких войск к нападению на Польшу был установлен еще в апреле 1939 г. и не был обусловлен какими-либо изменениями в позиции СССР, Англии и Франции. (См., напр.: Орлов А.С. Третий Рейх и Третий Рим. М.,1993. С.135-137; Ржешевский О.А. Война // История Отечества: люди, идеи, решения. М., 1991; Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Сталинизм и война. М., 1994. С.144; Трубайчук А.Ф. Пакт о ненападении: была ли альтернатива второй мировой войне. Киев, 1990. С.72; и др.).
48. 7 августа, в частности, на стол Сталину легло донесение: "Развертывание немецких войск против Польши и концентрация необходимых средств будут закончены между 15 и 20 августа, и начиная с 20 августа следует считаться с началом военной акции против Польши" (См.: 1939 год. Уроки истории. М.,1990. С.333).
49. Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Указ. соч. С.201.
50. Семиряга М.И. Указ. соч. С.57.
51. А.М.Самсонов, напр., пишет: "По существу, договор был результатом циничного сговора двух диктаторов - Гитлера и Сталина - за счет судеб народов Польши" (Самсонов А.М. Вторая мировая война. 4-е изд. М.,1990. С.34).
52. Невежин В.А. Советско-германские дипломатические контакты 1939-1941 годов: Новейшие исследования // Преподавание истории в школе. 1992. N1-2. С.9.
53. Дашичев В.И. Из истории сталинистской дипломатии // История и сталинизм. М., 1991. С.236-237.
54. См.: Дашичев В.И. Нам не нужны великодержавные амбиции // Россия и современный мир. 1993. N2. С.58, 65, 61.
55. Дашичев В.И. Из истории сталинистской дипломатии // История и сталинизм. М., 1991. С.234, 243-244.
56. Невежин В.А. Указ. соч. С.9.
57. Невежин В.А. Указ. соч. С.10.
58. Григорьянц Т.Ю. Указ. соч. С.34.
59. Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Указ. соч. С.195-196.
60. Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Указ. соч. С.202.
61. Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Указ. соч. С.183.
62. Дашичев В.И. Указ. соч. С. 147.
63. Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Указ. соч. Сс. 73,181-184,193.
64. Григорьянц Т.Ю. Указ. соч. С.35.
65. См., например: Семиряга М.И. Указ. соч. С.27.
66. Вот что пишет, например, В.А.Невежин: "Два тоталитарных режима осуществили циничный раздел Польши..." (Невежин В.А. Указ. соч. С.11).